Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Кутузова Лада / Темногорье : " №02 Изгнанники Темногорья " - читать онлайн

Сохранить .
Изгнанники Темногорья Лада Кутузова
        Темногорье #2
        Отверженная принцесса, поэт, лишенный крыльев, и бронзовокожий пришелец из другого мира - каждый из них оказывается изгнанником на своей родине. Чтобы вернуть утраченное, им предстоит пройти между темными мирами. Дорогой, где за каждым поворотом их стережет смерть. Где люди превращаются в чудовищ. Где легко потеряться среди ложных зеркал. И есть лишь один выбор: пройти или погибнуть.
        Содержание
        Лада Кутузова
        Изгнанники Темногорья
        
* * *
        Глава первая. Золотой город
        Если смотреть на Алтанхот с высоты птичьего полета, сразу бросается в глаза геометрическая точность, с которой построен город. По центру - дворец правительницы, напоминающий диск солнца. От него лучами разбегаются улицы. В одном из миров Темногорья известна поговорка: «Все дороги ведут в Рим». А в Алтанхоте знают: здание из розового мрамора - центр мира. Ведь именно там живет повелительница Золотого города - другое название Алтанхота.
        У Золотого города серебряная царица. Мёнгере правит уже пять лет - с тех пор, как по закону заняла трон, выточенный из бивней вымерших гигантов. Их кости изредка находят в пустыне, когда жадные пески уступают напору ветра. Большая часть идет на продажу в соседние города, но часть бивней оседает в Алтанхоте и служит украшением покоев правительницы. Ведь Мёнгере - живое воплощение Луны, дочь серебряного дракона и жрицы Храма.
        Храм небесных светил находится неподалеку от дворца. Ведь именно он поставляет цариц Золотому городу. Раз в пять лет проходит избрание. Девушки от двенадцати до шестнадцати лет получают шанс занять трон Алтанхота. Но не все, а только самые красивые - воспитанницы Храма. Девушек собирают во дворце, рядом с ними становится правящая царица - в этот миг она уравнивается с другими. Лишь совершенство служит пропуском к дальнейшей власти.
        Цариц в Алтанхоте было много, а вот живых воплощений Луны мало. Мёнгере вторая за время существования города. Значит, ей суждено править долго и счастливо, сохраняя молодость до самой смерти. А дочь лунного дракона будет жить очень долго - с красотой отца ей передалось и его долголетие.
        Мёнгере подошла к блестящей пластине и придирчиво осмотрела себя: на завтрашнем испытании ей некого опасаться. Кожа такая тонкая, что кажется, под ней можно рассмотреть водную сеть вен. И настолько светлая, что цветом напоминает вешники - цветы, растущие в сердце пустыни. Те даже белее древних костей, над которыми веками трудились песок и ветер. В лунном отблеске кожа начинает тускло мерцать, лишний раз доказывая связь правительницы с небесным светилом. Волосы оттенка потемневшего серебра дождем ниспадают до самого пола, а огромные фиолетовые глаза, словно чернила, разбавленные водой. Недавно во дворец приносили полудрагоценные камни, аметисты. Царица приказала сделать из них серьги - чтобы подчеркивали цвет глаз.
        Губы у Мёнгере чуть пухлые. В самую меру. Правительница идеальна: тонкими руками, изящными ступнями, длинными ногами, узкой талией. Всем своим обликом она напоминает фарфоровую статуэтку: прекрасную и хрупкую. Никого нет краше в Золотом городе. И скоро все вновь в этом убедятся. А невезучие претендентки навсегда скроют лица плотной тканью и отправятся служить в Храм небесных светил.
        Даже странно, что именно ее мать, из отверженных неудачниц, удостоилась внимания лунного дракона. В легендах рассказывается о драконах, солнечном и лунном, которые иногда посещают Землю в человеческом облике. Мёнгере хлопнула в ладоши, к ней тотчас подбежала служанка, до этого прятавшаяся за колонной, чтобы не оскорблять взор царицы своим неидеальным видом.
        - Я желаю слушать сказку о драконах, - повелела правительница.
        Служанка склонилась в поклоне, села в ногах Мёнгере и начала речь.
        Давным-давно, когда не было ни ночи, ни дня, жили-были супруги: Луна и Солнце. Всё время на небосводе проводили они рука об руку. Не было на свете более любящей пары, пока не случилась между ними размолвка. Прилетела как-то в дом супругов серая птица, сорока. Долго вертелась рядом с ними, охала и ахала, а потом сказала:
        - Гляжу я на вас, уважаемые Солнце и Луна, и никак не пойму: кто же из вас красивее? И вы, прекрасная Луна, всем хороши, но и вы, Солнце, ничем не хуже. Как же мне, бедной, узнать: кому из вас следует больше поклоняться?
        Призадумались супруги: на самом деле, кому же? Первой слово взяла Луна:
        - Конечно же мне. Ведь все знают: я круглобокая и блестящая.
        Но Солнце ответило:
        - Я тоже круглобокое, не хуже тебя. И сияющее. Рядом со мной тебя сложно заметить.
        Луна не согласилась:
        - Ты ослепляешь. На тебя никто долго смотреть не может, ты причиняешь боль глазам. Зато мной можно любоваться без устали.
        Усмехнулось Солнце:
        - Все знают, что своего света у тебя нет. Ты и блестишь только потому, что отражаешь меня.
        Обиделась Луна, тяжело ранили ее речи супруга. Так, слово за слово, они рассорились. Ударило Солнце в сердцах Луну, да с такой силой, что отломился от нее один бок и искрами разлетелся в разные стороны. С тех пор на небе сияют звезды. В слезах убежала Луна от мужа на другой край небосклона, оставляя за собой белый шлейф. И эта дорога теперь называется Млечным путем.
        Так и живут Луна и Солнце, не видя друг друга. С Луной воцарилась ночь, а где Солнце - там день. В память о прошлом Луна каждые четыре недели становится полной. А потом, день за днем тает, от боли и горечи. А сорока, которая послужила причиной ссоры, поменяла цвет на черно-белый, как ночь и день. И всем известно: сорокам верить нельзя.
        Мёнгере вздохнула: легенда старинная и очень длинная. Пока дождешься, когда речь пойдет о драконах, заснуть можно. Но боги не любят, когда люди проявляют неучтивость. Поэтому надо придерживаться повествования с особой тщательностью. Служанка перевела дух и продолжила:
        Хоть и велика была обида, а любовь всё же сильнее. Всеми силами пытались дотянуться Луна и Солнце друг до друга. Но могли лишь посылать лучи, как весточку. И когда встречались лунный и солнечный свет, рождались драконы: серебряные и золотые, дети небесных светил. Но огорчались родители: детей было мало и лишь одни мальчики. Потому наделили они их способностью превращаться в людей, чтобы драконы могли продолжить свой род.
        Мёнгере повернула голову и вновь увидела свое отражение. Ничего драконьего в ней нет. Как там в храмовых описаниях? «Дракон трижды обернулся вокруг Храма. Телом он походил на огромного змея. Под кожей перекатывались мышцы, будто огромная волна шла от хвоста к голове. Цвет чешуи напоминал чищенное серебро: почти белая. От нее исходил слабый свет. Жрицы вышли из Храма и склонились в приветствии. И тогда дракон обернулся мужчиной, высоким и статным. В его глазах отразился Млечный путь: казалось, что в них плавает туман. Серебряные волосы длиной достигали бедер. Он подошел к одной из жриц, взял ее за руку и повел внутрь Храма». Что ж, Мёнгере не дракон, но обликом она пошла в отца, а не в мать-неудачницу.
        «Наверное, лица, как всегда, были скрыты, вот он и выбрал мать», - Мёнгере никак не могла понять, что заставило дракона отдать предпочтение жрице, а не тогдашней правительнице города. Хотя царицам портить беременностью фигуру нельзя, но это тот случай, когда возможно исключение. Или нет? Но кто бы воспротивился воле сына богов? Его выбор был бы ясен. А жрица… Да, лишь красивые девушки служат в Храме, но все они, все, хуже царицы. А так бы она, Мёнгере, была бы еще прекраснее. Ведь нет предела совершенству.
        Глава вторая. Правительница Алтанхота
        Светила луна. Мёнгере стояла на балконе своих покоев и смотрела вверх. На ее лицо падал звездный свет. Внизу шелестели пальмы. Их шум смешивался с пением песков, окружающих Алтанхот Лишь восточной стороной город соприкасался с рекой, белой Омирук, но звуки оттуда не доносились, их относило ветром. А ветер звал, бередил душу навевал тоску. И Мёнгере не выдержала: взмахнула руками, оттолкнулась ногами от мраморной плитки и взлетела драконом.
        Серебряный дракон стрелой разрезал ночное небо. Воздух свистел в ушах, с силой бил в морду зверя. Но дракон наслаждался: долгожданная свобода. Прочь из дворца, из Золотого города! Туда, где светит луна - небесная бабушка. С каждым взмахом крыльев он поднимался всё выше. Над плоской крышей розового дворца, над острыми скатами Храма, над домами знати и простолюдинов. Все здания построены из светлого песчаника, который добывается в горах по соседству. Только часть домов украшена желтым мрамором, который и дал городу название - Золотой. Его привозят с юга в больших количествах, хотя беднякам он всё равно недоступен.
        А вот редкий розовый мрамор везут издалека, откуда-то из-за моря. Омирук на севере впадает в Великий океан. Говорят, за ним есть другие земли и страны. Климат там более суров, а люди носят теплые одежды. Во дворец как-то приводили торговцев, они рассказывали удивительные вещи. Про огромных мужчин, у которых волосы растут на лице, про диковинных зверей. На мощных кораблях мрамор привозят в устье Омирука, где распродают всю партию. Затем на местных плоскодонках его сплавляют вниз по реке. За время путешествия цена мрамора вырастает в несколько раз. Ведь пересечь Великий океан под силу лишь опытным мореплавателям. А потому розовый дворец - редкая жемчужина Черного побережья[1 - Черное побережье - название материка, где расположен Золотой город.].
        С трех сторон Алтанхот окружает пустыня. Ее золотой песок приносит в город злой самум. И тогда Алтанхот словно лежит на грудах золота. Такое бывает во время порубежника[2 - Порубежник - февраль.], на границе зимы и весны. В это время ночи настолько холодные, что приходится накидывать палантин, а ветер свистит все дни напролет, засыпая город песками. Но вскоре приходит весна, и распускается вешник, первый привет тепла.
        Дракон сделал виток и повернул к реке. В лунном свете она будто бы замерла, сделавшись похожей на пролитое молоко. Дракон нырнул в светлые воды и, изгибаясь всем телом, поплыл, оставляя за собой волны. Несколько раз он погружался вглубь, распугивая рыбу. Даже речные чудовища - закованный в броню крокодил и мощная речная лошадь - постарались убраться с дороги. Дракону они на один зуб.
        Серебряный зверь вынырнул и поднялся ввысь. Его тянуло к единственной черной точке - Храму небесных светил. Темное, мрачное здание словно поглощало свет. Стены из тяжелого базальта с крохотными окнами давили на пространство. Внутри всегда царил полумрак и прохлада. Разглядеть что-либо можно было с трудом: окружающие предметы скрывались в тени. Да и сами жрицы в своих мрачных одеждах походили на тени. Вот и сейчас одна из них поднялась на крышу Храма. Драконье зрение позволяет разглядеть ее до мельчайших подробностей. Невысокая, стройная. Смуглая кожа, видимая на открытой коже лица. И большие миндалевидные глаза цвета раухтопазов. Они смотрят с тревогой, страх выплескивается из них наружу и с головой топит дракона. Просыпаясь, Мёнгере слышит слова: «Берегись!»
        Правительница вскочила: сердце билось, словно собираясь вырваться из клетки груди. Сон… Всего лишь сон. А ведь ей понравилось быть драконом. Ну почему? Почему ребенок дракона и человека рождается человеком? Она, внучка богов, должна вести жизнь смертного. Не совсем обычную жизнь, но и не ту, которой она достойна. А ведь так хочется отправиться за Великий океан, узнать, что находится в северных землях. Потрогать загадочный снег, который из белой и холодной ваты превращается в воду. Узнать про птицу из легенды - сороку. Говорят, она живет где-то там. Будь Мёнгере драконом, она бы правила миром. Золотой город - достойный алмаз, но он лишь малая доля всех сокровищ. Все народы должны поклониться серебряной правительнице.
        Странный сон. Что это за женщина из Храма? Понятно, что жрица. В Храме их около пятидесяти. Всеми руководит настоятельница. У нее две помощницы: одна заведует хозяйственными вопросами, вторая отвечает за поклонение богам. Именно она отбирает девочек в Храм. Каждый год она объезжает город и проводит смотр среди семилеток. Самых красивых забирает с собой - они будут служить небесным супругам. Мало кто из девочек попадает в Храм, отбор очень суров. Да и в любой момент новая послушница может отправиться назад - если у нее появится какой-либо недостаток.
        После двадцати пяти лет жрицы уходят из Храма - богам не нужны старухи. Лишь настоятельница и ее верные помощницы не покидают свой пост до смерти. Послушницы лиц не прячут - это произойдет только после выбора правительницы. До этого девочки служат в Храме, выполняя разные поручения старших. А еще учатся. Мёнгере никогда не общалась с другими - ее держали отдельно. С детства она понимала свою исключительность - ведь она родилась в Храме.
        Мёнгере не знала, что такое семья - у нее не было ни отца, ни матери. Точнее, были, но она никогда не видела никого из них. Лица всех жриц скрыты тканью. Ни одна из них не выказывала девочке особого расположения, не гладила по голове, не прижимала к себе. Но Мёнгере и не нуждалась в этом. Живым богиням бесполезны смертные родственники, достаточно небесных.
        Тем более у нее всегда был друг, тайный. Кроме Мёнгере его никто не видел. Рыже-серый пушистый зверек с большими глазами и длинными ушами и хвостом. Похожий на пустынную лисичку, фенека, только меньше. Фенека Мёнгере видела, когда с несколькими жрицами отправилась в пустыню. Ей, как родившейся в Храме, устраивали экскурсии за его пределы, чтобы она видела людей, как они живут. Во время поездок ее лицо закутывали, как и остальным, оставляя лишь узкую щель для глаз. Позже Мёнгере поняла, зачем, - чтобы никто не узнал о дочери дракона. Ведь тогда ее жизнь могла подвергнуться опасности. В Храме ее защищали, но на улице больше возможностей, чтобы убрать растущую конкурентку.
        Когда Мёнгере исполнилось пять, для нее стали устраивать курсы выживания. Девочка не понимала, зачем. Помимо языка, математики, истории, географии и астрономии ее начали учить тому, что никогда не пригодится вечной правительнице Алтанхота. Приготовлению пищи, разведению костра, владению оружием и навыкам самообороны. Сразу несколько жриц, отвечающих за охрану Храма, каждый день проводили с ней тренировки.
        От усталости Мёнгере порой не могла уснуть. И тогда прибегал друг, девочка дала ему имя - Хухэ, малыш. Хухэ ложился рядом, сворачивался в клубок, а Мёнгере гладила его. Хухэ начинал посвистывать, и вскоре девочка засыпала. Но с тех пор, как Мёнгере стала царицей, Хухэ исчез. Видимо, решил, что она слишком взрослая для него. В последний раз он появился, когда Мёнгере отвезли в пустыню и оставили там, дав с собой лишь два бурдюка с водой и пшеничные лепешки. Он показался за барханом, когда она, выбившись из сил, не знала, куда ей дальше идти. Хухэ появился и пропал, но Мёнгере верно выбрала направление и вернулась в город.
        До этого ее полгода учили разбираться в звездной карте и картах, составленных проводниками караванов, а заодно читать знаки в пустыне. Охотиться, ставить ловушки, самой изготовлять лук и стрелы, находить воду - странные занятия для будущей правительницы. Много времени проводили и на воде - Мёнгере училась плавать и ловить рыбу. А еще готовить лекарства. Зачем ей всё это? Уже пять лет она правит городом, и ни одно из этих умений не пригодилось. Да и в будущем не понадобится.
        Появились служанки. Одна помогла избавиться правительнице от ночной сорочки, вторая держала на руках приготовленное платье. Серебристо-серое, оно шелком окутало фигуру, выгодно подчеркнув достоинства. Сегодня все вновь убедятся, что Мёнгере лучшая. Затем прислужницы приступили к волосам: осторожно расчесали длинные пряди и уложили в высокую прическу. Вдели в уши аметистовые серьги, нацепили на руки широкие дымчатые браслеты, выкованные из небесного камня. Тот упал в горах с оглушительным взрывом, до этого прочертив на небе огненный путь. Многие сочли это плохим предзнаменованием, но правительница велела найти и привезти камень. Из него получились неплохие украшения.
        Мёнгере повели в тронный зал. Она шествовала мимо толстых колонн, украшенных искусной резьбой, мимо высоких, до потолка, окон, в которые было вставлено редкое стекло. По гранитным плиткам с изображениями зверей: льва, охотящегося на антилопу, жирафа, тянущегося к ветке. Мимо портретов бывших правительниц, вдоль мраморных стен, от которых веяло прохладой. По своему дворцу.
        А вдали звучал хор, приветствующий серебряную царицу Золотого города. Гимн отражался от потолка, дребезжал в окнах, отскакивал от колонн. Казалось, поет сам дворец.
        Подобная луне,
        Серебряная, как звезды,
        Что сияют в ночи.
        Ты идешь,
        И тебе поклоняются все.
        Ноги твои - две быстрые газели.
        Руки подобны юрким змеям.
        Глаза - бриллианты.
        Ты идешь,
        И радуются наши сердца:
        Идет прекрасная,
        Живое божество.
        Ликуйте, люди!
        Хор торжествовал, и Мёнгере вслед за ним. Алтанхоту не нужна другая правительница. Мёнгере справится с этой ролью лучше остальных. Золото отлично сочетается с серебром. Она вошла в зал и посмотрела на претенденток: всего четверо, негусто. Пять лет назад рядом с Мёнгере стояло шестеро. С каждым годом красавиц становится всё меньше. Да и зачем они нужны? У города есть она. И совсем скоро Мёнгере завоюет власть над всем миром. Ее войска шагом пройдут по странам, устанавливая власть серебряной царицы.
        Правительница еще раз взглянула на соперниц. Странно. Показалось, что на одной из них видны отблески, жёлтое свечение… Что это?! И сердце камнем рухнуло в живот: похоже, у Золотого города будет другая царица - золотая. Дочь солнечного дракона.
        Глава третья. Приш
        Низкорослая лошадка, запряженная в телегу, медленно трусила по грунтовой дороге. Даже надвигающийся вечер и понукания возничего не прибавили ей прыти. Да и всё вокруг притихло. Солнце неспешно кренилось к горизонту, птицы лениво перекликались между собой. Тени становились гуще, обещая долгожданную прохладу. Ветер слегка шевелил ветви деревьев, обступивших торговый тракт, и казалось, что они перешептываются.
        Дно повозки было плотно заставлено плетеными корзинами и глиняными кувшинами. Между ними с трудом уместилась женщина, мужчина правил лошадью. Оба невысокого роста, черноволосые и с румянцем во всю щеку - свидетельством крепкого здоровья. Гусиные лапки вокруг глаз говорили о веселом нраве. В Яблоневой долине все жители отличались добродушием. Спутник что-то сказал женщине, и она заливисто расхохоталась. В это время небо пересек светящийся предмет. Темный, цвета остывших углей, похожий на укороченное веретено. Он летел чуть выше деревьев, оставляя за собой белый дым.
        - Погляди-ка, Марта, - заметил мужчина, - какая странная штука.
        - Интересно, что это? - Марта проследила за непонятным объектом.
        Тот скрылся за ближайшим леском, а потом громыхнуло. Да так, что в ушах зазвенело. Лошадка встала, как вкопанная, часть кувшинов раскололась, а с деревьев посыпались листья.
        Мужчина спешился.
        - Пойдем, Марта, посмотрим.
        Сказал и сам себя еле услышал, точно в уши пакля набилась. Марта начала отнекиваться:
        - Да я что-то боюсь, Вилли. Давай лучше дальше отправимся.
        Но мужчина уже зашагал к ставшему густым столбу дыма. Марте ничего не оставалось, как последовать за ним. Чем дальше, тем заметнее был урон. По деревьям точно косой прошлись, срезав макушки. Трава обуглилась, дышать стало трудно. Ближе к центру взрыва стволы разметало, словно чурки в городках. А между ними темнело углубление. В нем лежал упавший предмет. Он медленно остывал, покрываясь пеплом. А затем что-то скрипнуло, звякнуло, и предмет распался на две части. На дне ямы осталась люлька с младенцем.
        Вилли спрыгнул вниз и достал ребенка.
        - Марта, он живой, - донесся из ямы его голос.
        И в подтверждение его слов младенец разразился плачем, да таким громким и обиженным, что сердце сжалось.
        - Вилли, поднимай его, - заволновалась Марта.
        Она заглядывала в углубление со страхом и надеждой. Двадцать лет, как они с Вилли женаты, а ребеночка так и нет. Неужели небо услышало ее просьбы? Вилли с трудом выкарабкался из ямы, передал ей младенца, и Марта с радостным волнением впервые посмотрела в лицо своего сына.
        …Яблоки поспели, и над долиной повис фруктовый аромат. Неповторимый запах антоновки смешался с нежно-сладким духом летних яблок. К ним примешались медовый и конфетный ароматы и грушевый дух нового сорта. Приш почувствовал, как рот наполняется слюной. Он взял из корзины яблоко и вонзил зубы в красно-зеленый бок. Брызнул сок. Хорошо. Скоро он с родителями отправится на ярмарку, где будет торговать фруктами и сидром. Тот уже настоялся в бочках с прошлого года. На сидр идут поздние плоды. Янтарного цвета, наливные, так что даже косточки просвечивают сквозь кожуру и мякоть, наполнившуюся карамельным сиропом. Во всём Темногорье нет сидра вкуснее, чем в Яблоневой долине, это все знают. С небольшой хмелинкой, а цветом - как сосновая смола. На вкус такой, что язык трубочкой сворачивается. Пьешь его и пьешь, и только прилив сил чувствуешь, и настроение поднимается. А голова ясная. Первое вино на посиделках, когда надо и людей посмотреть, и себя показать. Нет усталости от долгих плясок, стирается ненужное смущение, и беседа льется до первых звезд. Именно тогда и договариваются о свадьбах. Сидр - напиток
влюбленных.
        Приш ощутил удар в спину: Лиза, младшая сестренка, кинулась яблоком. Он потер ушибленное место и погрозил кулаком. Но Лиза уже залезла под телегу: попробуй, достань оттуда. Ей лишь бы играть с братом в догонялки, но Пришу надо помогать родителям. Это Лизе всего шесть лет, а он уже совсем взрослый - пятнадцать исполнилось. Еще пара лет - и совсем жених. Можно будет себе сидр на свадьбу оставлять и сватов засылать. От мыслей о свадьбе Приш вспыхнул изнутри. Хотя… А что такого? Ведь на самом деле пора себе невесту присматривать. Впрочем, и не надо присматривать. Чего уж там, даже Лиза знает, что ему нравится Алиса, дочка односельчанина. Черноволосая, как все жители долины, чуть что вспыхивающая нежным румянцем, и хохотушка. Когда Алиса смеется, у Приша мурашки по спине бегут. А сердце начинает так биться, что страшно: вдруг выскочит? И кажется, что ног нет - паришь над землей. Один раз так засмотрелся, что муха в открытый рот влетела. А Алиса лишь пуще расхохоталась. Ей и палец достаточно показать, уже смешно.
        - О чем мечтаешь, жених? - отец хлопнул по плечу.
        Ну вот, даже задуматься нельзя, сразу заметили. Приш привычно взял из рук отца тяжелую корзину и поставил в телегу. Отец запряг лошадку, и они втроем отправились домой.
        Мама уже напекла пирожков с яблоками и шарлотку. Приш налил из кувшина парное молоко и сел обедать.
        - Подожди, сначала борщ, - мама подвинула глубокую тарелку.
        Маме лишь бы покормить! Хотя борщ она вкусный варит. Наваристый, на сахарной косточке, и настолько густой, что ложка стоит. А еще зелень и чесночок крошит и сметану добавляет. За уши от борща не оттянешь.
        - Ну как урожай? - поинтересовалась мама.
        - Замечательный, Марта, - ответил отец. - В этом году яблоки, как никогда, уродились. Один к одному. Будет чем на ярмарке торговать.
        - Ты это каждый год говоришь, Вилли, - мама улыбнулась, и на ее щеках появились две ямочки.
        У Алисы тоже ямочки появляются, когда она смеется. И всё время хочется их потрогать. И страшно, словно в бездну шагнуть.
        Приш залпом допил молоко и вышел из-за стола. Сейчас они с отцом снова отправятся в сад. Надо снять оставшиеся летние яблоки - на выходные всей семьей поедут на ярмарку. Приш сам станет торговать, ведь родителям помощь требуется. Оба не молоды, отец наполовину седой, да и у мамы точно паутина в волосах запуталась. Другие уже внуков в этом возрасте нянчат, а им приходится детей поднимать. Сначала Приш с неба свалился, как мама рассказывала, а потом уже Лиза - подарок судьбы, которого не ждали. Повезло с родителями. Если бы не они, он мог бы погибнуть. А они спасли его и как собственного ребенка воспитали. Хотя он с детства знал, что родители - неродные. Да и как не знать: у Приша темно-бронзовая кожа и волосы цвета травяной поросли. А еще на пальцах присоски имеются, поэтому он может карабкаться и на стену, и по стволу яблони - не упадет. Первый помощник по хозяйству. Всех за пояс заткнет, любая девушка такому другу рада будет. Наверное.
        Иногда сомнения одолевали: вдруг Алисе он совсем не нравится? В смысле как парень? Может, она видит в нем лишь мальчишку, которого знает с детства? Ну да, он и в росте другим не уступает, и силой не обделен, но всё же… Вдруг ей приглянулся кто-то из парней долины: темноволосый, с обычной белой кожей? Как бы узнать? Точно! Надо пригласить ее на свидание. Если не откажется, то дело в шляпе. Эх, только как бы смелости набраться? Он, Приш, может забраться на самое высокое дерево, а вот с Алисой ведет себя как рыба: лишь молча рот открывает. Но решено: после ярмарки он подойдет к ней, иначе сам себя уважать перестанет.
        …Торжище располагалось в центре Темногорья, неподалеку от башни тысячи вокзалов. Приш снова загляделся, рассматривая ее. Высотой до неба, молочного цвета с изображением морских животных. Тут и медуза с длинными щупальцами, и гигантский кальмар, и морская звезда с осьминогом, и множество прочих тварей. Иногда Пришу хотелось залезть на самую высоту и внимательно разглядеть мир вокруг. Говорят, с такой вышины всё крохотным кажется. Жаль только, что вечно времени не хватает. А еще рассказывают, что через эту башню можно попасть в разные миры. Вот бы ему отправиться в путешествие! Может, где-нибудь он бы отыскал людей с цветом кожи, как у него, и смог бы найти настоящих родителей. Так хочется их увидеть. Пришу стало неловко: Марта и Вилли любят его как своего, а он желает узнать, кто его родные отец и мать. Но ведь наверняка с ними что-то случилось. Ведь не могли они отправить сына неведомо куда, как надоевшую игрушку.
        Народу на ярмарке полно. Кого только нет. И цирковые, и актеры, и даже волшебники. Устраивают по вечерам представления, запускают в небо огненных драконов. А еще показывают разные картины, совсем как настоящие. Диковинных животных и необычные миры. Отец обещал, что они останутся с ночевкой, так что будет время побродить по городу. Дома здесь приземистые, сложены из светло-серого камня. А в долине избы построены из дерева, поэтому всегда пахнет смолой и лесом. И яблоками. В долине всё пропитано их ароматом. А в городе всем понемногу: потом, пылью, выпечкой и корицей, черепицей с крыш, раскаленным булыжником. Его здесь много: не только здания, но и дороги камнем вымощены, не то что тропинки в долине. А еще здесь растут каштаны, а дома у Приша - яблони. Но всё равно ему тут нравится. Городок небольшой, расположен на возвышенности. Внизу протекает река, а вокруг холмы, поросшие глухим лесом. И у города, и у края одно название - Темногорье. Видимо, из-за гор вокруг городка.
        Яблоки и сидр расхватали, как горячие пирожки. Приш только и успевал взвешивать да сдачу давать. Народ за товаром приехал из самых отдаленных уголков Темногорья. Многие наслышаны о Яблоневой долине и ее урожае. Даже мохноног приходил из гильдии дорожников. Сверху человек, а внизу ноги, как у козла: мохнатые и заканчиваются копытами. А копытца блестят, точно их воском натерли. Мохноног сказал, что держит постоялый двор неподалеку от торжища. Так и называется незатейливо: «Постоялый двор Плута». Пригласил у него остановиться. Ну, гильдию дорожников все хвалят, так что вопрос с ночлегом решен. Приш взвесил последние яблоки и засобирался: надо еще за покупками успеть. Родители думали ему и Лизе на осень обновки взять. Да еще мама себе сапоги мечтала приобрести. Но Приш решил: как только ему вещи купят, он отпросится. Хочет один побродить. Ведь неудобно в его возрасте гулять с родителями, как малышу.
        Плотные брюки из серо-зеленой ткани купили в лавке по соседству, там же присмотрели несколько рубашек, два свитера и мягкие невесомые ботинки. Хорошо, что Приш - парень, ему много одежды не надо. Не то что Лизе, одних платьев штук пять. Замучился, пока она всё перемерила. Когда с покупками закончили, он отпросился у родителей. Но сразу же увязалась Лиза:
        - Приш, возьми меня с собой!
        Ну вот! Вечно она как хвостик. Но мама перехватила дочку:
        - Давай мы с тобой еще в лавку за пирожными и конфетами сходим. А с Пришем вечером встретимся, на представлении.
        Приш неловко обнял маму и чмокнул в щеку. Она всегда его понимала, будто мысли читала. А отец сунул деснар[3 - Деснар - серебряная монета в Темногорье. Один деснар соответствует десяти медным однарам. Десять деснаров - золотой стонар.] и подмигнул: мол, заработал, сынок. Приш взял деньги и отправился по рядам.
        Глава четвертая. Темногорье
        Торговые ряды ломились от фруктов. Сочные абрикосы и персики, душистые дыни и пузатые арбузы, россыпь спелого винограда по соседству с медовыми сливами. Такой дух стоит, что пройти спокойно нельзя - глазами всё бы съел. А еще медовая лавка, где и малиновый мед, и гречишный, и липовый - одних названий несколько десятков. Приш купил мед в сотах и отправился дальше. День клонился к вечеру, продавцы стали закрывать лавки. Приш заглянул еще в одну. Это был небольшой магазинчик с украшениями для девочек и женщин. Приш пожал плечами и собрался выйти - ему-то это зачем? Он же не кладоискатель, чтобы рыться в девичьих безделушках. Как вдруг в голову пришла мысль: у Алисы послезавтра день рождения! Точно. Он подарит ей заколку или цепочку с кулоном, а потом пригласит на свидание - вот и повод. А заодно можно и маме с Лизой подарки присмотреть, им приятно будет.
        Он долго мялся у прилавка, пока продавец, пожилой мужчина, не поинтересовался:
        - Кому ищете украшение, молодой человек? Своей девушке?
        Приш так смутился, что уши полыхнули огнем:
        - Нет, конечно! Для сестры - у нее скоро день рождения.
        У продавца дернулся кончик рта, точно он попытался сдержать усмешку.
        - Тогда, наверное, самое лучшее для сестренки? - с этими словами продавец высыпал на прилавок украшения.
        У Приша глаза разбежались: столько всего! Аж рябит. Он завис над всеми этими брошами, колечками, серьгами.
        - А что бы вы посоветовали? - наконец выдавил он из себя.
        Продавец жестом фокусника вытащил из кучи тонкую цепочку с подвешенными на ней темно-фиолетовыми камнями. Казалось, они висят в воздухе сами по себе, как звезды на небосклоне. Приш смог лишь кивнуть - в горле неожиданно пересохло.
        - С вас девять однаров, молодой человек, - произнес продавец.
        Все оставшиеся деньги.
        На представление Приш не шел - летел. Он смог это сделать - купить подарок для Алисы! Правда, на подарки для мамы и Лизы денег не хватило, но ничего страшного. В другой раз им что-нибудь возьмет - в следующие выходные опять на рынок поедут. А теперь у него есть причина договориться с Алисой о свидании. После такого подарка она точно не откажется встретиться с ним. И он пригласит ее на мост Глогха. Это каменное сооружение протянулось над долиной, соединяя две горные гряды. В виде огромного, замершего в прыжке зверя. С длинной узкой мордой, мощными лапами и массивным телом. Никто не знал имя строителя и в честь кого такое название. Мост однажды возник над ущельем, чтобы навсегда вписаться в окружающий пейзаж.
        Родители уже ждали его возле подмостков, заняли лучшие места. Лиза показала леденец на палочке:
        - Хочешь облизнуть?
        Приш отрицательно мотнул головой: он уже взрослый. И тут же ощутил вину: сестренка с ним всем готова поделиться, а он ей никакого подарка не купил. Мог бы тот же мед в сотах оставить. Почему он такой недогадливый? Он осторожно дернул Лизу за косичку, та сразу же улыбнулась довольно и наябедничала:
        - Мама, а Приш меня за волосы хватает.
        Но мама только шикнула:
        - Тише вы, представление начинается.
        Тут же потемнело, словно, как уличный фонарь, погасили солнце. Занавес распахнулся, и на сцене появились тени.
        Как живые, тени заполонили собой подмостки. То становясь деревом, то человеком или мохноногом, а то превращаясь в страшное чудовище. Тени рассказывали историю о проклятых, которые пришли в Темногорье по темному пути. У Приша мурашки побежали по коже: до чего же торжественное, хотя и мрачное представление. Полное опасностей, ужасов и приключений. Приш не заметил, как зрелище полностью захватило его. Словно он сам шел этой дорогой, долгой и короткой, волшебной и страшной одновременно. Да и никто не остался равнодушным. Когда представление закончилось, воцарилась тишина: зрители не сразу стряхнули с себя навеянные чары. Зато потом грохнули аплодисменты. Приш чуть ладони не сбил, так громко хлопал. А Лиза даже завизжала от восторга, настолько понравилось. Всю дорогу до постоялого двора щебетала: пересказывала увиденное.
        Даже в трактире никак не могла угомониться.
        - Это что ж такое интересное вы рассказываете, барышня? - поинтересовался хозяин постоялого дора.
        - Сказку! - выпалила Лиза. - Про темный путь и людей на нем. Мальчика, девочку и дяденьку. Они шли к радуге, а за ними гналось огромное чудовище.
        Плут приглашающе махнул рукой. Приш с семьей расселись за столом. Мохноног накрывал, а Лиза всё трещала. Приш подвинул к себе тарелку с окрошкой, взял ломоть свежего ржаного хлеба и принялся есть - проголодался. Целый день на воздухе. Тут хочешь не хочешь, а аппетит нагуляешь. Плут водрузил на стол кувшин с травяным чаем, пышные слойки и розетки с вареньем. Можно макать слойку в варенье и запивать настоем. Красота!
        Приш набивал желудок и рассматривал постоялый двор. Массивные столы и под стать им скамьи из северного дуба. Гладко отполированные, покрытые темной морилкой и лаком. Такие и великана выдержать смогут, не сломаются. На стене горят огоньки. У Приша тоже есть дома огонек, похожий на белую шапочку одуванчика. А здесь их так много, что зал выглядит празднично. Красивая магия. Высокая стойка, за которой обычно находится хозяин постоялого двора. А на полках за стойкой чего только нет. Толстые пузатые бутыли подпирают друг друга. Хрустальные, из толстого стекла, глиняные, даже кожаные - среди них Приш разглядел и сидр Яблоневой долины. Стало радостно за свой труд.
        - И тут перед ними дверь появилась, и они все вернулись домой, - Лиза умудрялась говорить даже с набитым ртом. - Хорошая сказка.
        - Хорошая, - подтвердил Плут, - только не сказка, а быль. Несколько десятилетий назад всё произошло.
        На пол с громким звоном упала ложка - мама от удивления выронила.
        - Что вы такое говорите, господин хороший? - с тревогой спросила она.
        Плут пододвинул табуретку к столу и сел рядом.
        - Чистая правда, госпожа Марта, клянусь гильдией дорожников! Мой дядюшка Флут рассказывал, когда я еще пешком под стол ходил. Именно к его постоялому двору и вывел путников темный путь.
        Приш аж полыхнул: ничего себе! Оказывается, это чистая правда. Не может быть! А Плут продолжал:
        - Говорят, что существует три пути, проходящие через миры Темногорья: светлый, темный и серый. И по ним можно попасть в странные места, куда так просто доступа нет.
        У Приша от удивления рот открылся: ничего себе! Правда, он сразу же его захлопнул - вредная привычка так сильно изумляться. Приш слушал и мечтал: вот бы ему пройти по одному из путей. Столько бы всего удивительного увидел, было бы что Алисе рассказать. Да и в ее глазах он сразу бы героем стал.
        Мохноног зажег лампу, вокруг которой запорхали белые мотыльки.
        - Только одолеть эту дорогу можно лишь втроем, - повествовал он. - Никто не должен отстать или потеряться по дороге. И тогда возможно дойти до радуги, где исполняются самые заветные желания. Любые, даже несбыточные.
        Мысли Приша сразу же скакнули: а что бы он загадал? Чтобы Алиса в него влюбилась? Так она и так сразу его полюбит, как только он путь одолеет. Ведь это не каждый может. Что же тогда? Узнать, кто его настоящие родители? Да, хочется, но жалко на это единственное желание тратить, когда есть вещи важнее. Лучше пусть Марта и Вилли живут долго и счастливо. Здоровья бы им побольше. Да, хорошее желание, нужное.
        - А еще дядюшка поведал, что вроде бы существует еще один путь - бесцветный, о котором никто ничего толком не знает, - Плут всё рассказывал о путях. - Но это только слухи.
        Мохноног погасил лампу, и всех потянуло в сон. Хозяин постоялого двора отвел гостей в комнаты. Пришу достался небольшой, но уютный номер. Стены обиты деревом, над кроватью висит картина с морем и кораблем. Рядом ванная комната, отделанная голубой мозаикой. Приш подумал, что надо бы принять ванну, но смог лишь добраться до кровати - дремота сморила. Не зря говорят, что дорожники владеют секретом приготовления чая, дарующего крепкий сон. Всю ночь Пришу снился луг, покрытый цветами: сиреневыми, оранжевыми, голубыми, розовыми, алыми, бледно-желтыми. А над ним повисла радуга.
        Глава пятая. Подарок для Алисы
        После сна осталось приятное послевкусие. Словно случилось что-то настолько хорошее, что сердце от этого стало огромным и теперь не умещается в груди. Вскоре постучали: мама позвала завтракать. Внизу уже собрались постояльцы: кто-то распродал товар еще в субботу и теперь собирался домой, а кто-то вновь спешил в ряды. Приш от души зевнул: рано разбудили, на улице еще темно, солнце только поднимается… И будто в ответ на его мысли сразу же засияла башня тысячи вокзалов - точно ее стены были покрыты отполированными пластинами. Хотя ничего такого Приш не замечал.
        Он заинтересованно взглянул в окно: нет, надо будет как-нибудь залезть на башню - для него это пара пустяков. Он на любой вертикальной поверхности держится легко, повезло с присосками. Обычно их и не заметно, спрятаны в подушечках пальцев. Зато при необходимости появляются. Приш посмотрел на руки: удобное приспособление, многие парни завидуют.
        Рассвет добрался до крыш и окрасил их в алый. Затем засверкали окна, будто их хорошенько отмыли. Заблестела листва, тронутая первой позолотой. Всё же на дворе урожайник[4 - Урожайник - сентябрь.] - начало осени. Совсем скоро листья побуреют и облетят, зато появятся белые мухи[5 - Белые мухи - снег.], и наступит зима. Но до этого далеко. Они успеют собрать урожай поздних яблок и сделать самый лучший напиток - сидр.
        В соседнем доме кто-то отворил окно, и солнечный луч попал прямо в глаз Лизе. Она зажмурилась и несколько раз чихнула. Смешная у нее привычка - всё время чихает на солнце. В это время подоспел завтрак: Плут принес стакан молока для сестренки и кувшин морса - для остальных. Поставил черничный пирог и тарелку печенья. Рано утром плотно есть не хочется, а вот перекусить - самое то.
        Лиза выпила молоко, и теперь над губой виднелась белая полоса.
        - У тебя молоко на губах не обсохло, - давясь от смеха, сообщил Приш.
        С сестрой вечно так - умудряется испачкаться. То после пирога останутся черничные усы, то как сейчас - словно мыльная пена. Глаз да глаз за ней нужен, иначе так и пойдет на улицу. Приш передал Лизе полотенце и проследил, чтобы она тщательно вытерлась. А то будут над ней смеяться.
        На улице было прохладно - всё же начало осени. Днем еще пригревает солнце, и кажется, что на дворе лето, но ночь не обманешь. Приш накинул на себя куртку и забрался в повозку. Рядом примостилась мама с Лизой, папа залез на облучок. Мама укрыла Лизу пледом, та немного посидела, а после свернулась калачиком и уснула. Телега мелко тряслась по мостовой, и Приш раззевался. Как же спать хочется! Да и ладно, что он здесь не видел? В следующие выходные снова приедут с новым урожаем. Он примостился рядом с сестрой и задремал.
        Дома Приш помог родителям разобрать повозку. Мама принялась хлопотать по дому, а они с отцом отправились в сад - нужно сорвать поспевшие яблоки, пока не попадали. А то побьются и начнут портиться. Их тогда только на варенье. Хотя мама варит такую вкуснятину, что пальчики оближешь: каждая долька будто плавает в янтарном сиропе. Уметь надо.
        Вечером Приш достал цепочку: до чего же красиво. Алисе точно понравится. Завтра Приш ее подарит и пригласит на свидание А там будь что будет. Хотел убрать украшение, а Лиза тут как тут:
        - Ой, что это у тебя?
        Всё время она незаметно подкрадывается. Как лисичка. Приш показал цепочку.
        - Ой, какая хорошенькая, - Лиза запищала от восторга. - Это кому?
        - Алисе, - смутился Приш. - У нее завтра день рождения.
        Лиза захлопала:
        - Я знала, знала, что она тебе нравится!
        Приш покраснел: хоть у него кожа бронзового цвета, а всё равно - предательская краска выдает. Но молчать не мог - словам стало тесно в груди, о чувстве хотелось поделиться со всем миром.
        - Да, - ответил он. - Наверное, я ее на свидание приглашу.
        А сам покосился на сестренку: как она воспримет? Не высмеет ли? Но Лиза лишь запрыгала:
        - Замечательно! Она согласится! Вот увидишь! Ведь ты самый лучший.
        Конечно, Лиза его любит - ведь она сестра, но стало легче. Завтра всё получится!
        Понедельник, как по заказу, получился солнечным и теплым - хорошее предзнаменование. Приш с утра бы побежал к Алисе, но работу никто не отменял. Сначала дела, потом всё остальное. Он едва не взлетал на деревья - хотелось быстрее освободиться. Отец только удивлялся такой прыти, а Лиза подхихикивала - она-то догадывалась, в чем дело, но молчала.
        Яблоки сложили в корзины и погрузили в телегу. Пришу хотелось соскочить с повозки и бежать: до чего всё медленно! Эх, были бы у него крылья… Птицей бы метнулся, а приходится ждать. Так что дома помог отцу выгрузить корзины, схватил подарок и понесся к Алисе. Хоть бы она дома была! А то ему не терпится скорее увидеть ее. Да и решимость страшно растерять. Как бы снова все слова не позабыть.
        Приш побежал по деревне - его дом находился чуть выше остальных в долине, на склоне. Если посмотреть с моста вниз, то видны лишь глиняные крыши - будто рассыпавшиеся пряники посреди зеленого плюша. Деревня утопает в зелени: яблони повсюду. Осенью долина меняет летнее убранство на золотой наряд, а зимой - на белый. И всё время так красиво - до сердечного замирания. Вроде видишь каждый день, но когда остановишься, присмотришься - всё, это любовь навсегда. И не представить, как можно жить где-то в другом месте. Он бы, Приш, не смог. Здесь его дом.
        Пока мчался, о многом передумал, только не о нужном. А когда добрался до центра деревни, где возле маленькой площади расположился дом Алисы, понял, что все правильные слова выветрились. И сердце бешено заколотилось от волнующего предвкушения, да так, что голова закружилась, и на ногах стоять - никакой возможности.
        Приш отошел за ближайшее дерево - надо успокоиться. А то наговорит всякие глупости. Он несколько раз глубоко вздохнул. Нужно собраться. Достал из кармана сверток и приготовился. И тут раздался стук: кто-то кинул камушек в окно. Приш высунулся из-за яблони: неподалеку стоял Маттис - парень с другого конца деревни. Ему недавно исполнилось шестнадцать. Высокий, плечистый, с румянцем во всю щеку - словно сошел с вывески молочной лавки. Мол, пейте свежее молоко, ешьте сметану и станете такими же здоровыми.
        Приша затошнило: что этот здоровяк здесь делает? Неужели… Дверь распахнулась, и на крыльцо вышла Алиса.
        - Привет, Маттис, - улыбнулась она.
        А у Приша сжалось сердце - почему она так любезна с этим переростком? В ушах зазвучал набат: внимание, опасность!
        - Я прослышал, у тебя день рождения. Поздравляю.
        Да кому нужны его поздравления?! Приш сглотнул: волнение комом встало в горле.
        - Спасибо большое!
        Отсюда не рассмотреть, что Маттис вручил Алисе. А парень не промах: тянется к ней губами, решил поцеловать. У Приша словно кровавая пелена перед глазами. В ушах гул, руки сжались в кулаки. Да как это придурок смеет?! Что он себе вообразил?! Приш не помнил, как выскочил из-за укрытия, как набросился на Мат-тиса, забыв обо всем.
        - Отойди от нее! - лишь яростный крик, а дальше безумие, стирающее память.
        Мелькают кулаки, локти. Маттис сначала и не пытается защищаться, лишь уворачивается. Но потом и он начинает работать руками, и Пришу тоже достается. А на краю сознания слабый шепот: «Приш, Маттис, не надо! Вас же…».
        Приш обмяк, поняв, что натворил. Маттис тоже замер, удивленно разглядывая свои руки, будто не веря, что мгновение назад молотил ими своего соперника. Алиса испуганно воззрилась на них:
        - Вы что… Вас же… Нельзя же так!
        И замолчала. «Хороший» Алисе достался подарок на день рождения. Никому такого не пожелаешь. И сделанного не скрыть: уже подтянулись односельчане. А это значит… Приш сглотнул. Господи, что же он натворил?! В долине запрещены драки - от этого будущий урожай портится, яблоки начинают горчить. Что же с ним будет?
        Подошел отец и мотнул головой в сторону дома: мол, иди к себе. Приш ссутулился и отправился назад. Выроненная цепочка осталась лежать рядом с крыльцом.
        Глава шестая. Первый изгнанный
        Весь вечер Приш провел в своей комнате, спрятавшись от домочадцев. Да и они точно забыли про него. Даже Лиза не тревожила брата. Мысли лихорадочно скакали, возвращаясь к главной: он попрал закон долины. Можно защищать свою жизнь или имущество, но выяснять отношения с помощью кулаков - нет. Даже дети старше пяти лет знают это правило, а он, Приш, сорвался. И что теперь? Что с ним будет? О том, что ждет нарушителя, думать не хотелось. Эх, пусть бы это был сон, просто сон. Неужели ничего нельзя исправить? И Алиса… От дум о ней стало еще хуже. Позвал на свидание, называется. С днем рождения «поздравил». Какой же он дурак!
        Приш трижды ударил себя кулаком по лбу. Глупец! Почему у него всё не как у людей? Хотя… Он же и не человек, точнее, не обычный человек. Он пришелец из другого мира. Может, на его родине всё по-другому? Но не узнаешь. Где он, а где его планета… Туда не долететь. Или… Есть же башня тысячи вокзалов. Правда, Приш никогда не слышал, чтобы кто-то путешествовал по иномирью, но он может стать первым. Отправится туда и отыщет свой родной дом. И родителей, настоящих. Они его пожалеют, наверное. Если они живы.
        Дверь скрипнула.
        - Сынок, поужинай, - Марта принесла тарелку с едой.
        Приш обиженно засопел, мол, ничего мне от вас не надо. Будто другие виноваты в его бедах. И мать тихо вышла. Тут он не выдержал и разрыдался, как девчонка. Что с ним будет? Как же страшно. Он не хочет, не может… Он же не специально сорвался! Приш сам не понимает, что с ним произошло. Ярость оказалась сильнее благоразумия. Да и Маттис тоже дрался! Хотя он всего лишь защищался. Но всё равно несправедливо.
        Хлопнула входная дверь - вернулся отец. И Приш замер, как испуганный заяц, даже холодный пот пробил. Наверное, папа принес известия. Хорошие или плохие. Сердце заколотилось, точно в истерике, стало нечем дышать. Паника грозила сожрать как голодный зверь. Но тут на пороге комнаты появился Вилли и позвал на кухню. Приш быстро вытер слезы и вышел к домашним. А дальше как в тумане.
        У мамы неестественно белое лицо. Лиза сидит в углу, как надувшаяся мышь, непривычно молчаливая. А отец… Его всегда спокойный, уверенный в себе отец, отводит взгляд, его руки трясутся.
        - Вот что, - Вилли сглотнул, будто слова застряли комом в горле, - мы поговорили и надумали, что решение отложим до завтра. Давно не было ничего такого в долине. Может, и обойдется. Только ты, сынок, побудь пока дома. Не надо тебе на улицу.
        Конечно, не надо. Да и у Приша духа не хватит показаться, нужно отсидеться, пока память о его проступке не сотрется. А там видно будет. Может, как сказал отец, и образуется всё.
        Приш вернулся к себе. Внезапно проснулся аппетит. Навернул тарелку кукурузно-тыквенной каши. Очень вкусно. Мама всегда добавляет в кашу сливочное масло и мед. Сладко и сытно. Запил чаем с вишневым пирогом. Странно, что мама не испекла яблочный. Но думать об этом не хотелось, как и о другом. Приш разделся и лег в кровать. Пусть этот день быстрее кончится.
        Утром он проснулся и, как обычно, выглянул в окно. На ближайшей яблоне Приш увидел почерневшие листья и яблоки - всю нижнюю ветку тронуло за ночь. И вчерашний страх вернулся - не обошлось. Проклятие на нем, Прише, и на долине. Теперь день за днем будет разрушаться любимый дом. А средство только одно… И от этого никуда не деться. Да он и сам не хочет стать причиной гибели родного места. Приш вышел в горницу. Мама и Лиза тоже смотрели в окно, отца не было.
        Он подошел к маме и обнял. Рядом уткнулась Лиза. Что тут говорить? И так всё понятно. Сестрёнка тихонечко заскулила, Приш потрепал её по голове. Ну вот что делать? Что? Только одно - он должен уйти. Но как же не хочется. Приш мечтал о путешествиях, далеких мирах, заглядывался на башню… Но не представлял себя вне Яблоневой долины. И не знает, как жить дальше.
        Возвратился отец. Ничего не сказав, сел за стол. Обхватил голову руками и молчал. И от этой безысходности стало еще хуже. Видимо, в глубине души Приш надеялся - папа что-нибудь придумает. Ведь с папой можно не бояться ничего на свете, он защитит ото всего. А теперь… Теперь Пришу придется самому отвечать за себя. Не получится больше прятаться за широкой отцовской спиной.
        - Когда, Вилли? - почему-то в мамином вопросе Пришу послышалось карканье вороны.
        - Сегодня, Марта, - ответил отец. - По всей долине пятна пошли. Очень быстро распространяется. Нельзя ждать.
        Мама охнула и грузно села на скамью, точно ноги подкосились. Лиза залилась пуще прежнего.
        Приш откашлялся:
        - Я знаю и готов.
        Он изо всех сил старался казаться уверенным, а не то как сестра - сядет рядом и будет рыдать.
        - Тогда будем собираться, - и Пришу почудилось, будто жизнь раскололась на две части: до и после. И что ждет его в «после» - неясно.
        Сборы вышли тяжелые. Мама пыталась составить список, но у нее ничего не выходило. Тогда отец решил:
        - Оставь, Марта. Сейчас приготовим самое необходимое, денег дадим. А потом навестим его и привезем остальное. Ведь не на всю жизнь расстаемся. Просто он теперь в городе жить будет.
        А ведь на самом деле! Это Пришу нельзя появляться в долине, а остальным навещать его можно. Немного полегчало. Пока остановится на постоялом дворе Плута. Затем узнает, у кого из жителей можно комнату снять. В школу запишется, в златнике[6 - Златник - месяц, соответствующий нашему октябрю.] как раз уроки начнутся. И подработку себе найдет, чтобы у родителей на шее не сидеть. Ведь им тяжело придется без помощника - Лиза еще маленькая.
        Через три часа все были готовы. Отец запряг лошадку, Приш в который раз проверил вещи: всё ли на месте? Хотя родители дали денег, но лучше их не тратить, оставить про запас. Кто знает, что может произойти в чужом городе?
        Всей семьей сели в повозку: мама и Лиза проводят его до моста. А там они расстанутся, до выходных. На целых пять дней. Не верится - никогда еще такого не было. Не готов Приш к разлуке. А тут Лиза еще вцепилась в него как клещ и отпускать не желает.
        - Давайте вместе с Пришем поедем! Не хочу без Приша.
        Ну куда родителям без долины? Это как дерево без корней попробовать пересадить на чужое место. Погибнет. Он крепко обнял сестренку:
        - Скоро увидимся. Вот увидишь - даже соскучиться не успеешь. Знаешь, как быстро время пролетит.
        А у самого сердце заныло, словно в нем образовалась пустота и там целыми днями ветер насвистывает грустную мелодию. И вдруг крик, далекий и слабый.
        - Подождите!
        Алиса! Бежит изо всех сил. Волосы растрепались, сама красная - запыхалась. Бросилась к Пришу на шею и расплакалась. И сказать ничего не может. Лишь потом с трудом вымолвила:
        - Я приеду в город. Упрошу родителей. Жди меня! На ярмарке встретимся.
        И пихнула что-то ему в руку, записку. Поцеловала в щеку и унеслась обратно. Видимо, чтобы домашние не узнали, что она к Пришу бегала. А в записке всего три слова: «Я тебя люблю».
        Глава седьмая. Незнакомец
        Приш с тоской смотрел в окно: отцовская повозка уменьшалась на глазах. А вскоре и вовсе скрылась за поворотом. Вот и всё: он остался один. Отец привез его в город, договорился с хозяином постоялого двора и уехал, чтобы вернуться до ночи. Теперь Пришу предстояло решать все вопросы самому: и с подработкой, и с учебой, и с проживанием. Правда, Плут, хозяин гостиницы, обещал помочь. Он очень распереживался, узнав, в чем дело. Никак не мог поверить.
        «Да разве бывает, чтобы из-за мальчишеской драки изгоняли? О-о-очень странно. Для парней драка - обычное дело», - Приш вспомнил слова Плута.
        Вот и выходит, что никакой он, Приш, не монстр, а обычный парень. Только обычный для всего мира, а не для Яблоневой долины. Эх… Ничего не исправить. Даже захоти он возвратиться, не сможет. Для него путь навсегда закрыт. Будет бродить рядом с домом, а дорогу не найдет. Долина не для всех. С давних пор так повелось. И вот теперь Приш среди отверженных. Даже не верится. Кажется, что это сон, наваждение. Что вот сейчас откроет глаза, и будет по-старому. Как?! Как вернуться назад и всё отменить? Он бы многое отдал, чтобы поправить сделанное.
        Приш развернул записку, и сердце заныло. А ведь если бы он не оттягивал разговор с Алисой, всё могло сложиться по-другому. Ну почему так?! И разве согласится Алиса уехать ради него из дома? Как бы он на ее месте поступил? Ответа на этот вопрос Приш не знал.
        Хотелось плакать, очень. Но Приш понимал - легче не станет. Он часто представлял будущее: как вырастет, женится на Алисе. Они построят свой дом и разобьют сад. Всё, как у родителей. А теперь жизнь сделала крутой виток, и что за поворотом - неясно. И полная растерянность: как быть дальше? Не готов он к этому. Приш затворил окно и лег в постель. До ночи еще два часа, но сидеть в одиночестве не хотелось. И куда-то идти - тоже. Поэтому он укрылся одеялом и уснул.
        Утром Приш вскочил, точно от удара: проспал! Пора ехать в сад! И тут же обмяк: вспомнил. Две быстрые слезинки вытекли из глаз. Он вытер их и уставился в потолок. Тянуло навсегда остаться в этой комнате, скрыться ото всех. Но деваться было некуда - Приш поднялся, умылся и спустился вниз. В зале никого не было, лишь кто-то сидел за дальним столом, но Приш не мог его разглядеть.
        Появился Плут. Мохноног тщательно вытер стол, за который уселся Приш, притащил тарелку с омлетом и стакан яблочного сока. Приш проглотил всё, даже не почувствовав вкус. Ел по привычке, а не для удовольствия. Мохноног вертелся рядом, ему хотелось хоть как-то ободрить несчастного парня.
        - Ты это, не думай, - начал он, - всё хорошо будет. Завтра сходим с тобой на соседнюю улицу, в школу тебя запишем. Там неплохая школа, я поспрашивал. А что насчет подработки - можешь мне помогать. Устроим тебя в гильдию дорожников. Согласен?
        Приш кивнул головой: какая разница? Он сейчас на всё согласен. Мохноног продолжил:
        - Жаль, конечно, что у тебя так вышло. Но можно и у нас жить. Вот увидишь, Темногорье - замечательный город. Не хуже твоей Яблоневой долины.
        - А что у парнишки стряслось? - из дальнего угла раздался голос.
        Пришу он напомнил воронье карканье. Кажется, у него что-то со слухом стряслось. Уже второй раз такое.
        Мохноног нахмурился: посетитель ему не нравился. Сидит уже второй час, никак не уйдет. А заказал всего на пару однаров - пустой чай, даже от пирога отказался. И одет бедно: линялые штаны да куртка в заплатках.
        - Ничего страшного, уважаемый, - ответил Плут, - всё уже разрешилось.
        - А мне кажется, нет, - незнакомец вышел из-за стола и направился к ним.
        Пришу подумалось, что тот не идет, а шествует. Голова вздернута, подбородок выставлен вперед. Тяжелый плащ шлейфом струится по полу. Черные пряди волос спадают на бледное лицо. Приш моргнул: парень как парень. Постарше его самого, и видно, что не из богатых. Только лицо необычное. Нос с горбинкой, и выражение высокомерное, будто незнакомец слишком много о себе думает. А плаща никакого и в помине нет, мерещится же всякое.
        - Так что у тебя случилось? - неожиданно улыбнулся посетитель. - Рассказывай.
        И Приш выложил всё. Плут бросал на него предостерегающие взгляды, но Приша будто кто за язык тянул. Поведал как на духу. А незнакомец лишь слушал, ни разу не перебил, только ухватился рукой за свой подбородок. Его длинные пальцы шевелились, точно лапки паука, и Приш никак не мог оторваться от этого зрелища.
        - Так ведь, - незнакомец наконец оторвал пальцы от лица и широко развел руки в стороны, - можно же вернуться в долину. Есть один способ.
        Приш, как зачарованный, спросил:
        - Какой?
        - Путь, - ответил, незнакомец, - путь между мирами. Слышал, наверное?
        В горле у Приша пересохло: то, о чем говорил неизвестный, не укладывалось в голове. Ведь это же не про него. Такую дорогу может одолеть лишь герой. А он, Приш, обыкновенный парень. Нет в нем ничего выдающегося. Он отрицательно замотал головой:
        - Нет, это не для меня. Да и не верю я в эти сказки!
        Выкрикнул и устыдился: подумают, что он испугался. А незнакомец откинулся на стуле и снисходительно улыбнулся:
        - Сказки - так сказки. Как скажешь.
        Он встал и вышел из зала.
        Плут начал лихорадочно убирать со стола.
        - Непонятный тип, неприятный какой-то. Явился вчера поздно вечером, когда я уже дверь запирал. И даже от ужина отказался, мол, не голоден. И на что мне такой постоялец? Никакого дохода от него.
        Приш слушал вполуха, а мохноног не унимался:
        - И ничего толкового не сказал, только взбаламутить хотел. Нечего тебе про эти дороги думать, не для тебя. И в Темногорье проживешь прекрасно. Правда ведь?
        Приш угукнул. Почему-то говорить совсем не хотелось. Он произнес:
        - Я прогуляюсь.
        И ушел.
        Листья медленно опадали. Один из них застрял в волосах, и Приш раздраженно смахнул: прямо как надоедливые мысли, которые никак не хотят вылезти из головы. Интересно, то, о чем говорил неизвестный, правда? Хотя… Плут раньше же рассказывал о дороге между мирами, темной. И о тех, кто ее прошел. Мол, это по-настоящему было. Родственник Плута сам этих путников видел. Так значит, Приш может вернуться домой? Ну, конечно, он не собирается пускаться в авантюру, просто размышляет. Как бы поточнее узнать?
        И тут впереди Приш заметил край плаща. Как тот, который привиделся ему на незнакомце в постоялом дворе… Не раздумывая, он бросился догонять. Но человек был неуловим. У Приша даже дыхание сбилось. Улица, поворот. Дом с геранью в окне. Снова перекресток. Плащ маячит справа. Серое здание. На окне красная герань. Опять! Тут выбоина - одного булыжника в мостовой не хватает. Плащ слева. Приш повернул и чуть не врезался в незнакомца.
        - Не устал за мной бегать? - съехидничал тот.
        Приш замотал головой:
        - Что вы про путь говорили? Тот, который между мирами?
        Незнакомец сделал приглашающий жест:
        - Ну, не на улице же об этом. Пойдем.
        У дома с цветком оказался внутренний дворик, куда вела неприметная калитка. Приш толкнул ее и словно попал в другое измерение. Плакучая ива, уронившая ветви в пруд, розовые кусты. Множество цветов: пурпурные, алые, сиреневые, синие, желтые… И запах, от которого голова кружится.
        - Нравится? - поинтересовался незнакомец, будто сад был его заслугой.
        - Ага, - от волнения голос охрип.
        - Присаживайся, - словно по мановению волшебной палочки возникла беседка, увитая девичьим виноградом.
        Приш сел в мягкое кресло. Неизвестный пододвинул к нему кружку чая и шарлотку:
        - Угощайся.
        А потом замолчал, точно ушел в себя. И пока Приш не доел угощение, так и не произнес ни одного слова.
        - Ты ведь знаешь, - начал незнакомец, когда Приш поел, - что Темногорье похоже на шишку. Я не про город, а про наш мир.
        Приш пожал плечами: не помнит он этого. Но неизвестный продолжал:
        - Стержень шишки, так называемая ось - башня тысячи вокзалов, которую ты видел. От нее расходятся дороги в тысячи миров. Каждый мир - чешуйка шишки. И попасть туда можно лишь через башню. Зашел в лифт, выбрал нужный этаж, а дальше на поезд. Или телепорт. Но тебе это не надо, - добавил он, заметив недоуменный взгляд Приша.
        У того побежали мурашки: страшно и притягательно одновременно. Но жаль, что башня не для него - ведь там наверняка можно отыскать родной мир Приша.
        - А есть дорога для избранных. Для ушедших из дома - темная, для изгнанных - светлая. И если пройти ее, то в конце окажешься у начала радуги. И вот там, - неизвестный поднял указательный палец, - можно загадать желание. Любое.
        В груди похолодело от предчувствия. Точно дорога уже позвала Приша. И от этого стало сладостно и не по себе.
        - И можно вернуться домой, - закончил собеседник. - В тот, где тебя вырастили, или в тот, где ты родился. Ты уж определись, пожалуйста.
        Незнакомец резко поднялся:
        - Мне пора. В общем, если решишься, надо просто сказать: «Я выбираю путь». И подождать, пока появятся попутчики. Вас должно быть трое. Вот и всё.
        Он взмахнул плащом, которого то не было, то был, и исчез. Приш проморгался: вот же наваждение! Где это он? И как он забрался в чужой сад? Может, заснул и во сне начал бродить? Если хозяева увидят, шума не избежать. Приш толкнул калитку и вышел. Гулять расхотелось.
        Глава восьмая. Вторая изгнанная
        Мёнгере застыла, разглядывая соперницу. Длинные, до земли, волосы. Пряди переливаются всеми оттенками желтого: от бежевого, как песок в пустыне, до янтарного. Глаза напоминают вечернее небо: глубокие, завораживающие. При взгляде на них кажется, что паришь в лазури. Кожа чуть тронута солнцем. Претендентка очень красивая, но ничуть не лучше Мёнгере. Хотя какая разница? Девушка - дочь золотого дракона, и Мёнгере уже видит свое будущее, будто обладает способностями провидицы.
        Дальнейшее происходило как в тумане. Правительница встала рядом с претендентками. Напротив застыли жрицы, городской совет, несколько жителей, приглашенных во дворец ради такого случая. Никто не усомнится в их выборе - всё прозрачно. И они сами сейчас лишь проводники воли богов. Когда-то Солнце победило Луну, ведь она только отражала его свет. А теперь самая достойная из девушек станет управлять Золотым городом.
        Мёнгере чувствовала, что будет, и, конечно, всё так и произошло. Ведь когда заранее знаешь, не оставляешь судьбе никакого шанса. Притягиваешь событие точно магнитом. И никаких мыслей, лишь тупое оцепенение. Всё кончено. Осталась только оболочка, а самой Мёнгере уже нет.
        Верховная жрица озвучила предпочтение богов - солнечная девушка. Мёнгере впервые услышала имя новой правительницы - Канлехе. Теперь оно зазвучит по всему Алтанхоту А ей предстоит… Мысли неспешно ворочались, никак не придя в себя после паралича. Но знание уже наплывало, как пена в волне прибоя. Мёнгере предстоит изгнание. А за ним смерть. У золотых песков слишком жаркие объятия, мало кто может перенести их.
        Две жрицы подошли и взяли бывшую правительницу под руки. Мёнгере попыталась вырваться, но хватка оказалась железной. Канлехе медленно приблизилась к ней. Ее руки тряслись, и нож в них странно вибрировал, точно змея перед броском. Когда Мёнгере наносила шрамы той, кто царила в Алтанхоте перед ней, она не боялась. Нельзя обойти ритуал. Лишь после совершения его новая правительница может занять трон Золотого города по праву. А эту лихорадит, и взгляд затравленный, точно Канлехе, а не Мёнгере свергли с престола.
        Мнилось, что еще чуть-чуть и нож выпадет. И Мёнгере уже не была уверена, кто из них жертва: она или золотая девочка? Та смотрела с ужасом, смешанным с виной.
        - Или режь, или сама убирайся в пустыню! - выкрикнула ей в лицо Мёнгере.
        Новая правительниц вздрогнула, как от удара. У Канлехе нет выхода: или ритуал и трон Алтанхота, или она сама отправится в изгнание. Канлехе перехватила нож посильнее, закусила губу и провела надрез по правой щеке бывшей царицы. Затем - по левой. А у самой из прокушенной губы потекла кровь.
        На голову Мёнгере накинули ткань. Щеки горели, словно их прижгли каленым железом. Платье намокло от крови. Всю дорогу до Храма ее вели жрицы. Бывшая правительница шла по мостовой, иногда спотыкаясь о камни. Тишина давила на уши, и Мёнгере слышалось шипение: «Обезззображжженная…». Нет худшего унижения, чем лишение красоты. Особенно для той, что несколько лет была первой среди красавиц. И плечи поникли, точно под тяжестью, и голова склонилась. Больше нет серебряной царицы Золотого города. Остался лишь портрет на стенах Розового дворца.
        За Мёнгере следовали невезучие претендентки - теперь им предстояло служить богам. Кто-то покинет Храм в двадцать пять лет, а кто-то останется до конца дней, если присоединится к настоятельнице. Но они ничего не потеряли. Потому что ничем не владели. Всего лишь шансом - но не всем мечтам удается сбыться. Кто-то должен проигрывать. А вот быть на вершине, а после рухнуть - всегда больно. И не верится в происходящее, словно находишься в дурном сне. Кажется, еще немного и очнешься, но не выходит.
        Мёнгере отвели в крохотную комнату без окон. Жрица стянула с ее головы платок, наложила швы и обработала шрамы. Боль была такая, что хотелось орать, но бывшая царица лишь вцепилась мертвой хваткой в скамью. Щеки задергались, будто их повторно раскроили ножом на две половины. Мёнгере попыталась прикоснуться к надрезам и отдернула руку - ее изуродовали. Никто не станет ей больше поклоняться, слагать гимны, увековечивать изображения. А совсем скоро пески заметут и последнее упоминание о ней - ее саму. Теперь-то понятно, к чему были все те странные уроки. Видимо, мать знала о золотой сопернице и пыталась дать дочери шанс на выживание после изгнания.
        Значит, мать - одна из двух помощниц настоятельницы или сама верховная жрица. Будь она обычной служительницей, ей бы ничего не позволили. Но почему мама тогда ничего не сделала против дочери солнечного дракона? Один несчастный случай или болезнь, даже не смерть - просто неосторожность. Кто-то случайно облил девочку кипятком или толкнул на острый угол - и всё. Не зря девочек держат отдельно друг от друга, все хотят править Золотым городом. Но мать же могла. Или нет? И если нет, то почему? Разве быть матерью правительницы плохо? Любая из матерей города мечтает об этом.
        Это всегда привилегии для семьи. Сама Мёнгере подписала несколько указов, по которым некоторые плодородные угодья вдоль реки перешли Храму. Интересно, кто же из города мать Канлехе? И почему никто не слышал о солнечном драконе? Или от Мёнгере скрывали?! Одни вопросы без ответов. А впереди ночь. И потом ночь - вечная. И хочется спать. Потому что нет никаких сил, слишком много всего произошло. Пусть побыстрее всё кончится.
        У воды, которую дала жрица, был сладковатый привкус - видимо, туда что-то добавили. И вскоре Мёнгере провалилась в сон - подействовало снадобье. Ей повезло - ничего не приснилось. Ни кошмаров, ни удивительных историй. Крепкий сон спокойного человека. А затем за ней пришли. Положили на кровать дорожную одежду и велели собираться. Время остановилось, а затем стремительно принялось отсчитывать часы в обратную сторону. Сколько их всего осталось?

* * *
        Сто пятьдесят четыре часа до…
        Лицо непривычно спрятано за повязкой, лишь глаза оставлены открытыми. Словно она вернулась во времена детства, когда ее существование скрывали ото всех. Щеки ноют, никак не успокоятся. Но Мёнгере старалась не обращать на это внимание и запомнить город в последних лучах солнца, точно видела впервые пыльное золото, покрытое налетом вечности.
        Из храма свернули налево - к дороге, ведущей на юг. Если ехать по ней, попадешь в соседний город. Всего трое суток неспешного пути. Она никогда не бывала там, но любила слушать истории путешественников. Вдоль Омирук располагалось несколько городов-государств. Вся жизнь сосредотачивалась возле воды - именно она была главным достоянием Черного побережья. Без воды приходила смерть - темная женщина в мрачных одеждах. Хотя пески цвета золота, их внешность обманчива - они служат темной повелительнице. И пусть Мёнгере вывезли через южные ворота, путь ей предстоял на запад - в великую пустыню.
        Глава девятая. Мертвая пустошь
        Сто двадцать часов до…
        Жарко. Горизонт только окрасился золотом, а пот уже заливает глаза. Позавчера ехали всю ночь - луна щедро освещала дорогу своей внучке. Наверное, жрицы молили богов об этой милости - ведь днем по пустыне передвигаться невозможно даже на выносливых верблюдах. После полудня пришлось останавливаться на отдых в тени барханов. Разбили шатер и легли спать. За Мёнгере никто не следил - вернуться в город нельзя, ее сразу убьют. А из пустыни другого выхода нет. Давно никто не пересекал Мертвую пустошь в ее центре, лишь старые легенды повествуют о смельчаках. Теперь даже дети пустынь не рискуют забираться вглубь пустоши.
        Но Мёнгере всё продумала. Когда ее оставят, она сделает крюк, чтобы попасть на дорогу к соседнему городу. Это в Алтанхоте она изгнанница, а на новом месте ее жизни ничто не угрожает. Она сможет там жить. Наверное. Но пока рано заглядывать так далеко вперед. Главное - выбраться живой.
        Сто восемнадцать часов до…
        Ее бросили. Кинули сумку с продуктами и бурдюк с водой. Жрицы развернули верблюдов и отправились назад. Теперь выживание Мёнгере зависит лишь от нее. Ведь она умеет ориентироваться по караванным тропам и звездам. Ее учили. Пять лет назад. И она всё уже забыла или почти всё. А надеяться не на кого.
        Сто шесть часов до…
        Пора подниматься. Брести по этим пескам, пока хватит сил. Тело ломит от невыносимой усталости - мышцы отвыкли от работы. Беззаботность и нега расслабили их, отучили трудиться. И можно кусать локти, но не исправить: она сама виновата, не расшифровала подсказки, которые дала ей мать. Даже размышлять об этом тяжело. А пока нужно смазать шрамы.
        Девяносто девять часов до…
        Всё. Если она не остановится, то вскоре свалится без сил. Воды в бурдюке осталось на донышке, а без воды верная смерть. И главное - чтобы Мёнгере не перепутала направление. В полночь на небе появится Белая Корова[7 - Белая Корова - самая яркая звезда, видимая в центре Черного побережья.], по ней Мёнгере проверит, правильно ли идет. А пока надо поужинать.
        Мёнгере достала кусок вяленого мяса, сухую лепешку и принялась жевать. Щеки вновь задергало от боли. Как бы не пошла кровь. Но не есть нельзя, Мёнгере может ослабнуть, а пустыня этого не простит. Еды осталось дней на пять от силы. Давно Мёнгере не приходилось задумываться об этом, ведь повелительнице достаточно только пожелать.
        За это время надо успеть добраться до людей. Хотя без пищи можно и обойтись несколько дней, главное - чтобы воды хватило. Мёнгере сделала несколько глотков и обернулась. Неподалеку росла шайтанова колючка - значит, вода есть, и неглубоко от поверхности. Растения без нее не могут. Теперь только бы докопаться до нее. И она принялась рыть песок.
        Девяносто шесть часов до…
        Белая Корова зажглась на небосклоне, и Мёнгере облегченно вздохнула: она не оплошала. Звезда указывала на центр пустоши, а задача Мёнгере двигаться на юго-восток. Она верно угадала направление. Дня четыре, и она доберется до нужного места. Мёнгере посмотрела вверх и вспомнила легенду, связанную со звездой.
        Давным-давно, когда небесный пастух еще не гнал тучные стада по Млечному пути, жила-была обычная корова. Точнее, не совсем обычная. От ушей до кончика хвоста была она цвета молока. Единственная белая корова на всё темно-рыжее стадо. Хозяева на нее нарадоваться не могли: спокойная, с хорошим нравом, да и молока дает больше всех. А коли есть молоко, значит, есть и сыр со сметаной. Голодным никогда не останешься. Что еще надо старикам для счастья?
        Но на беду имелись у них завистливые соседи. У тех-то было сразу несколько коров, но им покоя не давало счастье стариков. И как-то отравили они белянку плохой травой. Занемогла корова и вскоре померла.
        Загоревали старики: как им жить? Ведь не смогут без кормилицы, ждет их голодная смерть. Услышала их стоны да причитания Луна и пожалела. Спустилась к ним на землю и сказала: «Будет ваша корова самой яркой звездой на небосклоне - путеводным светом для заблудившихся путников. А вы станете созвездиями Старика и Старухи». Как сказала, так и свершилось. Старик и Старуха вечно находятся друг возле друга, а Белая Корова - чуть поодаль, щиплет небесную траву. А из ее молока образовался Млечный путь.
        Двадцать шесть часов до…
        Песок повсюду: в одежде, в глазах, во рту. Забился даже в нос. Кажется, что легкие заполнены им. Песок в шрамах. Каждый день Мёнгере смазывает их мазью и ощущает мелкие крупицы под пальцами. Даже финики скрипят на зубах. Вещи пропитались потом. Кажется, сними одежду - и она не упадет, а останется стоять, как статуя, просолившись. Песок и солнце - основные спутники Мёнгере. А еще голод и постоянная жажда. Еды осталось на день, и приходится беречь остатки. А воды мало. Тех крох, что удается добыть, хватает лишь для того, чтобы не умереть. Но Мёнгере не сдается: она обязана дойти. Осталось немного - она точно знает. А пока даже волосы превратились в сплошной ком, не расчесать.
        Час спустя.
        Оазис! Крохотный, всего пятьдесят шагов в поперечнике. Но настоящий оазис, и есть вода. Он спрятался в углублении между дюнами, и Мёнгере разглядела его, взобравшись на самую высокую. Спрессовавшийся песок противно пел под ногами, но она не зря карабкалась вверх, теряя силы. Оазис… Чудесное место для путешественника. Мёнгере так и не наткнулась на караванную тропу, где могли быть колодцы. И сейчас это место стало подарком богов. Мёнгере рассмеялась впервые за последние дни: да, она внучка богов, и удача благоволит ей.
        Закат этим вечером был на удивление красив. Всполохи красного и оранжевого окрасили небо. Мёнгере приняла это как хороший знак - редко кому удавалось увидеть такое зрелище, лишь пару раз путешественники рассказывали об этом. Хорошо лежать в тени пальм после купания в озере. Получилось смыть грязь и вымыть волосы и даже прополоскать одежду. Давно ей не приходилось заниматься этим. Сорванные финики притупили голод - ничего, завтра она достигнет цели своего путешествия.
        Мёнгере долго не решалась посмотреть на свое отражение. Затем приблизилась к воде, встала на колени и заглянула в озеро. Две полосы запекшейся крови. Мёнгере аккуратно промыла их водой. Уже образовалась плотная корка. Наверное, потом это будет не так ужасно, но сейчас… Ей хотелось плакать. Когда угроза смерти немного отступила, утрата красоты всплыла с новой болью. Ей всю жизнь придется прятать лицо.
        Справа почудилось движение. Мёнгере вскочила, и зверек метнулся в сторону. Фенек, ушастая лисичка. Не взрослая особь, а подросток. Осторожно выглядывает из-за ближайших зарослей. Мёнгере кинула ему финик, и зверек осторожно приблизился. Всё так же настороженно поглядывая, обнюхал предложенное угощение и съел.
        «Какой ты забавный», - произнесла Мёнгере вслух.
        Голос скрипел, как песок под ногами. Скоро она разучится говорить.
        Уши зверька шелохнулись - он явно прислушивался.
        «Ты похож на моего друга, - продолжила Мёнгере. - Его звали Хухэ. Правда, никто никогда его не видел, кроме меня. Когда я была маленькой, думала, что Хухэ ловко прячется от других. А потом поняла, что его никогда не было. Я его выдумала».
        Фенек осторожно приблизился и сел совсем рядом. Мёнгере хотело погладить зверька, но она боялась, что он убежит.
        «Последний раз я его видела в пустыне. Хотя, может, это была обычная пустынная лисичка, как ты, которую я приняла за Хухэ. Я очень по нему скучаю. У меня никогда не было кого-то близкого. И раньше я никогда об этом не задумывалась. А сейчас мне его не хватает».
        Фенек улегся рядом и зажмурился, словно речи бывшей правительницы его усыпляли.
        «Можно я буду звать тебя Хухэ, пока ты рядом? Мне очень страшно. Я не знаю, что будет со мной, а мне очень хочется жить. Раньше у меня было всё, а я не знала, чего хотеть. Я теперь все желания свелись к одному - просто жить».
        Мёнгере обернулась - фенек куда-то исчез, и она испытала ужасное разочарование.
        Час до…
        Пески сменились камнем. Идти стало легче, ноги не увязали, но Мёнгере хмурилась - перемены ей не нравились. Она ни разу не слышала о каменной пустыне рядом с дорогой. А ведь скоро должен появиться торговый тракт, соединяющий два города. Но, возможно, она плохо изучила карты или забыла. Не может быть! Ведь Белая Корова всегда была справа и чуть сзади. Мёнгере не сбилась!
        Впереди показалась пирамида, сложенная из белых камней. В нее были воткнуты сухие ветви с обрывками лент. Раньше подобные алтари сооружали для старых богов. Их имен никто не помнит, да и алтари давно разрушены. Лишь этот сохранился. Мёнгере с любопытством осмотрела его и… внезапно почувствовала ужас. Необъяснимый и поглощающий. Такой, что захотелось завизжать и побежать, куда глаза глядят. Мёнгере сжала зубы - она не даст страхам победить себя. Но надо уходить отсюда поскорее - нехорошее место.
        Сзади послышалось тявканье. Мёнгере вздрогнула и резко обернулась. Фенек! От сердца отлегло, и она помахала ему рукой.
        «Решил проводить меня?»
        «Хухэ» в ответ вновь тявкнул. Мёнгере воспряла духом: зря она распереживалась. Всё будет хорошо. Совсем скоро она выйдет на нужную тропу.
        Мгновение до…
        Скалы. Изъеденные песком и временем. Замерзшие в причудливых формах. Красные и серые камни. Несколько раз Мёнгере порывалась остановиться, но затем упрямо шагала вперед. Она не ошиблась. И через несколько часов увидит тракт. Вот только завернет за каменный холм и отдохнет. «Хухэ» по-прежнему семенил за ней.
        Мёнгере обогнула препятствие и замерла. Перед ней располагалась расщелина, глубокая и черная, покрытая застывшей лавой. Ее не обойти, не перепрыгнуть. Никак. Мёнгере зашла не туда, совсем не туда. Это сердце пустыни - Мертвая пустошь. Сотни лет здесь никто не появлялся. Ни одно живое существо, если верить легендам. Когда-то здесь произошла битва старых и новых богов. И никто достоверно не помнит, даже сказания не сохранили всю память о том сражении. И вот она стоит и не понимает, каким ветром ее сюда занесло. Мёнгере снова потеряла направление, как и в прошлый раз. И никто ее не спасет. Придется возвращаться в оазис и думать, что делать дальше.
        - Боюсь, что этого не получится, милая, - раздался чей-то голос. - Мертвая пустошь неохотно отпускает своих жертв.
        Глава десятая. Я выбираю путь
        За ужином Приш снова вспомнил историю о дорогах между мирами. Вроде Плут рассказывал, когда Приш с семьей пришел с представления, что можно загадать желание, которое обязательно сбудется. Приш откусил кусок медовика и запил молоком. Один день прошел. Совсем скоро родители с Лизой приедут на ярмарку и они встретятся. Поскорее бы. А еще будет классно, если и Алиса своих упросит. Обычно те редко покидали долину, предпочитая не торговать на ярмарке, а продавать яблоки соседям. Но она обещала.
        И будет почти как раньше. Именно что почти. Приш осознал, что, как прежде, не выйдет. Сейчас, в сезон, родители будут навещать его каждые выходные. А вот зимой им в Темногорье делать нечего - разве что покупки для дома. А значит, видеться они будут раз в месяц, и то - в лучшем случае. А с Алисой и того хуже. Ее родители заядлые домоседы. Их вытащить из долины - занятие непосильное. И со временем Алиса его забудет. Приш нащупал в кармане записку. Развернул и перечитал.
        Всего три слова, а как тепло от них на душе. Словно маяк, который светит в ненастную ночь. «Я тебя люблю». И ты знаешь, что не один в мире: есть на свете человек, которому ты нужен. Только выдержит ли любовь испытание временем и расстоянием? Алиса редко когда сможет приезжать, и получится, что Приш в Темногорье, а она - в долине. Рядом с Маттисом. Только в преданиях девушка ждет парня, который скитается по дорогам. В жизни таких историй Приш не слышал.
        Он поднялся в свою комнату и сел на подоконник. За окном темнело, и на небе зажигались звезды. Все сейчас дома в семьях, а он как сирота. Хотя Приш и на самом деле сирота, скорее всего. Навряд ли его настоящие родители живы. Видимо, с ними случилось что-то страшное, раз отправили собственного сына в неизвестность. А теперь и приемные далеко. Эх, если бы можно было всё исправить…
        Низко над горизонтом вспыхнула Белая Корова. Из долины ее не видно - горы закрывают, а здесь можно разглядеть. И звезды на небе другие, и дома, и люди. И сам он, Приш, тут лишний: город для него точно одежда не по размеру. Местами жмет, а местами болтается, будто на вырост. Не может он жить вне Яблоневой долины, просто не может. Ни одного знакомого лица, ни одного памятного места. Сегодня сам не заметил, как очутился в чужом саду. Видимо, слушком задумался. А в остальное время Приш жмется к постоялому двору, словно отбившаяся от стада овца, забывшая дорогу к дому.
        Отчаяние заполнило сердце. Приш распахнул окно и встал на подоконник. Ветер тут же взъерошил волосы, принеся с собой сухое дыхание далеких песков. И от этого у Приша побежали мурашки по коже. Сейчас или никогда. Он должен решиться. Приш запрокинул голову и произнес, обращаясь почему-то к Белой Корове: «Я выбираю путь».

* * *
        Мёнгере чуть не подпрыгнула. На мгновение ей показалось, что эти слова сказал фенек, - в Алтанхоте ходили легенды о лисах-оборотнях. Но Хухэ метался в отдалении, не решаясь приблизиться. А за спиной, вплотную, стоял незнакомец. Выше ее, худой парень с копной темных волос. Он обошел бывшую правительницу и театрально развел руки:
        - Добро пожаловать в сердце Мертвой пустоши, серебряная царица. В ущелье Страдающих душ.
        Мёнгере молчала: язык во рту присох от жажды. А неизвестный продолжал:
        - А ведь твой зверек, милая, предупреждал об опасности. Только кто понимает маленьких лисичек? Да и зачем? Ведь серебряная правительница никогда не ошибается.
        Он махнул рукой, и на землю упал толстый ковер. Незнакомец сел на него, и Мёнгере против воли последовала его примеру. Тот продолжал:
        - Пять лет ты правила в Алтанхоте. Пять лет. И никто, никто не заступился за тебя. А ведь на самом деле ты ничуть не хуже сестры.
        Мёнгере издала странный звук: сестра! Как она сразу не догадалась?
        Неизвестный парень довольно ухмыльнулся и повторил ее мысли вслух:
        - Конечно, сестра. Как ты сразу не догадалась? Потому твоя мать тебе и не помогла. Бедняжка старалась научить тебя основам выживания, только ей это не сильно удалось - ученица попалась бездарная.
        Мёнгере хотела возмутиться: она вовсе не глупая! Предметы давались ей легко. Просто она не понимала, зачем ей всё это нужно. А потому и постаралась многое забыть, когда заняла трон Золотого города.
        Незнакомец с наслаждением надкусил сочный персик - на ковре стояло блюдо с фруктами. Мёнгере очень хотелось попробовать хоть один, но она сдерживалась.
        - Так вот, продолжаю. Ты оказалась не нужна жителям города. Ни одному из них. Ведь что с тобой, что с твоей сестрой - в Алтанхоте ничего не изменится. Вы ни на что не влияете. Красивые марионетки.
        Половину слов Мёнгере не понимала, но ей хотелось закричать, что он лжет. Каждое слово ранило, точно колючки, которые так любят верблюды.
        - А ведь ты могла бы… Могла бы стать по-настоящему великой, - незнакомец перешел на шепот, и приходилось прислушиваться. - Мир пал бы к твоим ногам, континенты содрогнулись бы от твоего могущества. Ты на самом бы деле могла покорить их всех. Кого красотой, кого военным гением. Только прохлопала свои возможности, милая. А теперь погляди на себя, - в его руках оказался серебряный поднос: - ты жалкая уродина. Жалкая и никому не нужная.
        Мёнгере взглянула на свое отражение: он прав. Даже когда шрамы заживут, они никуда не денутся. Она на всю жизнь обезображена. Неизвестный рукой зачерпнул плов из неизвестно откуда появившегося казана и с видимым удовольствием принялся есть. Мёнгере сглотнула: в последние дни во рту, кроме фиников, ничего не было. А есть хотелось так, что голова кружилась.
        - Ты сидишь, и думаешь о еде, - произнес незнакомец, - и не желаешь сказать об этом. Что ты будешь делать на новом месте? Ты никого попросить не в состоянии. А люди не телепаты, они твои мысли читать не могут, милая. Они будут проходить мимо, а ты - подыхать от голода. А ведь можно просто сказать: «Дайте мне, пожалуйста, еды». А ты давишься словами, словно произнеся их, обеднеешь.
        Голова раскалывалась от непонятных слов и голода, но Мёнгере безмолвствовала. Она сама не понимала, что с ней происходит, к чему этот взбрык гордости. Неизвестный досадливо поморщился и пододвинул блюдо:
        - Угощайся.
        Пока Мёнгере ела, как ей казалось - неторопливо и с чувством достоинства, он ждал. Хухэ затявкал возмущенно, и Мёнгере бросила ему кусок мяса. Фенек схватил его на лету.
        - Когда-то здесь была великая битва, - незнакомец махнул в сторону ущелья. - Новые боги против демонов. Точнее, раньше демоны тоже назывались богами. Демонами они стали, когда проиграли сражение. Побежденным всегда не везет.
        Мёнгере никак не могла насытиться. За пловом последовали жареные ребра, затем она долго пробовала фрукты, а под конец перешла к шербету, запивая его холодной водой.
        - Битва Порядка и Хаоса, стабильности и изменчивости. Когда вулкан взрывается лавой, когда материки сходятся и расходятся, когда рождаются новые виды животных - это работа Хаоса. Порядок на такие чудеса не способен. Только вот жить среди Хаоса невозможно. В общем, тогда победил Порядок. Кстати, твои предки тоже участвовали в войне.
        Мёнгере едва не поперхнулась, потом сообразила: это он про Луну и Солнце.
        - С тех пор в центре пустоши образовалось ущелье Страдающих душ. Оно как чернильная клякса, которая расползается по бумаге. Сначала вроде маленькое пятно, а после становится всё больше и больше.
        Неизвестный встал и потянулся. Затем подал руку и помог подняться бывшей правительнице.
        - Я соврал: ты на самом деле неплохо усвоила уроки матери. Только все бывшие царицы Золотого города попадали в Мертвую пустошь. Это идеальная ловушка. Ведь демонам, даже свергнутым, нужна пища. А что может быть лучше, чем изгнанная правительница? Идеальный корм, от которого они становятся сильнее. И через некоторое время… Ты понимаешь, милая?
        Мёнгере понимала: все знают, что демоны питаются страхом и отчаянием. А значит, она - лучшая еда для них. Незнакомец сочувственно закивал головой:
        - Всё верно, тебе отсюда не выбраться. Только…
        Он сделал театральную паузу и замер, выжидающе глядя на нее. И она не обманула его ожиданий.
        - Что? - спросила Мёнгере.
        - Дорога между мирами, милая. Пройдешь ее и сможешь загадать, что душе угодно. Например, вернуться на трон Алтанхота и править людьми, как они того заслуживают. Вернуть свою красоту. Отомстить своей сестре за унижение и матери, за то, что выбрала не тебя. Я знаю, ты сможешь, милая.
        Он погладил ее по голове и шепнул на ухо:
        - Надо всего лишь произнести: «Я выбираю путь». Скажи это или умри. И твоя смерть - всего лишь ступень в той лестнице, через которую Хаос выберется наружу.
        Незнакомец поцеловал ее в щеку и исчез. От этого поцелуя Мёнгере передернуло, точно ей за шиворот свалился паук.
        Пока они беседовали, зажглись первые звезды. И вскоре на небосклоне вспыхнула Белая Корова. Значит, здесь ее ждет лишь смерть… И выбора особого нет. Или дорога между мирами, о которой она мало что слышала, или… Мёнгере вскинула подбородок: она не сдастся. За спиной раздалось тявканье, но Мёнгере отмахнулась: кто прислушивается к словам маленькой лисички? Глядя на Белую Корову, Мёнгере сказала: «Я выбираю путь». Она не знала, что незнакомец вновь обманул - на дороге между мирами ее также подстерегала смерть.
        Глава одиннадцатая. Встреча троих
        Мир качнулся. Подоконник поплыл под ногами, звезды посыпались, как карточный домик. Неожиданно Приш увидел девушку. Или женщину? Он не мог понять: ее лицо скрывала ткань. Она стояла в странном месте: среди пустыни. Ни растительности, ни одного живого существа. Лишь обломки камней и глубокая расщелина за ее спиной. И тут изображение замигало, точно картинки накладывались одна на другую, и появился парень. Приш разглядел, что тот опирался на ствол дерева, его трясло. А потом всё разбилось на мелкие осколки, и Приш очутился в неизмеримом пространстве.
        Вокруг были ночь и звезды, мириады звезд. И не понять, где верх, где низ. Приш парил в невесомости, точно был бычьим пузырем, который надули теплым воздухом от костра. Он не сразу заметил, что не один. Рядом находились парень с девушкой, которых он видел до этого. А потом возникли три двери: черная, серая и белая. Светлая ослепительно сияла; темная, наоборот, точно втягивала в себя свет. И лишь серая казалась тенью этих двоих. Почему-то Приша потянуло к ней, но внезапно раздались аплодисменты. И полет прекратился, словно образовался якорь, удерживающий на одном месте. Около них возник еще один человек, и Приш сразу его вспомнил: неизвестный с постоялого двора. Как же он про него забыл?
        Тот еще раз хлопнул в ладоши и объявил:
        - Все в сборе: пришелец, красавица и поэт. Игроки заняли свои места.
        Незнакомец провел ладонью по лбу, убирая непослушные пряди.
        - Разрешите представиться, Хранитель пути. Именно мне предстоит нелегкая задача объяснить условия.
        Послышалось тявканье. Приш с удивлением увидел возле девушки лисичку.
        - Хм, - недовольно произнес Хранитель пути, - а первое правило уже нарушено. Игроков должно быть трое. Хотя… Не думаю, что фенек сойдет за полноценный персонаж, поэтому пропускаю.
        Приш не понимал, о чем говорит незнакомец, именующий себя Хранителем пути. А тот вел себя, точно актер на сцене, и, по мнению Приша, переигрывал.
        - Итак, - продолжал Хранитель пути, - вы все изгнаны. Справедливо или нет, это неважно. Главное - вы не по собственной воле ушли из дома. Но! - незнакомец поднял указательный палец. - Вы можете вернуться. Если дойдете до начала радуги и загадаете это желание. Или другое. Всё в ваших руках.
        Приш оживился: а ведь на самом деле, можно пожелать, что угодно. Даже дух захватывало от этого.
        Хранитель пути перечислял:
        - Одному найти свою истинную родину. Второй - получить красоту назад. Третьему - поэтический дар. Выбирать лишь вам. Надо - только - дойти - до - радуги. И всё.
        Приш размечтался: можно придумать так, чтобы запихнуть в желание побольше всего. Время есть, и он что-нибудь придумает.
        - Ложка дегтя, - добавил Хранитель. - Какой бы путь вас не избрал, он опасен. Да и я приму посильное участие. Не люблю, знаете ли, скучать. К тому же: вы все трое должны пройти дорогу до конца. Это обязательно. Так что всего хорошего! И пусть удача будет на вашей стороне.
        Он поклонился и пропал.
        Приш и другие переглянулись. А затем, не сговариваясь, шагнули к серой двери, - она не открылась. «Ну да, - подумал Приш, - наивно надеяться, что изгнанникам не достанется черная дверь». Но и та осталась запертой. И лишь белая приветливо отворилась, когда путники подошли к ней. Они шагнули, и Вселенная перевернулась.
        Макушки сосен качнулись и снова заняли исходное положение. Приш огляделся - всё в норме: небо вверху, земля внизу, он находится в лесу. На удивление - сейчас ранний вечер.
        - Интересно, это всё на самом деле или я брежу? - раздался голос слева.
        Приш повернул голову: говорил парень. Теперь можно было его рассмотреть. Лет семнадцати-восемнадцати. Светлые волосы коротко острижены. Рост средний - ненамного выше Приша, худощавый. Только сейчас выглядит так себе: на лбу бисером выступил пот, лицо побледнело, а самого потряхивает.
        - Тебе плохо? - спросил Приш.
        Тот кивнул:
        - Похоже, заражение крови. Думал к врачу обратиться, но не смог отказаться от предложения, сделанного Хранителем.
        Подошла девушка. Рядом с нею вертелась лисичка - любопытная. Приш решил, что незнакомка молода, хотя видимыми были лишь глаза. Красивые, кстати. Такого фиалкового цвета Приш ни у кого не видел. Она дотронулась до лба парня.
        - Надо найти цветы, - голос у нее оказался шершавым, точно язык собаки. - С белыми лепестками и желтой сердцевиной. Снимает лихорадку.
        - У меня есть таблетки, но они ненадолго помогают, - перебил парень. - Мне кажется, это из-за ран - нагноились.
        Он снял куртку и задрал рубашку. В области лопаток словно кто-то нарисовал красно-коричневой краской два бумеранга. Шрамы! От них протянулись тонкие багровые щупальца: да, парень прав - заражение крови.
        - Как там? - с тревогой спросил тот.
        - Не очень, - честно ответил Приш. - Кажется, надо к доктору.
        Парня заколотило сильнее. Он натянул рубашку и куртку обратно.
        - Осталось найти этого врача, - горько пошутил он. - Он вскроет раны, промоет их и зашьет. Где же ты, добрый доктор Айболит?
        - Можно попробовать мазь, - предложила девушка, - она вытягивает гной.
        Парень снова стянул рубашку. Его руки покрывали синие рисунки. Приш не стал откровенно пялиться - неудобно. Девушка смочила тряпку водой, которая у нее хранилась в странном мешке, похожем на сушеные кишки, и протерла шрамы. Затем обильно смазала их зеленой пахучей мазью. Лисичка, которую Хранитель пути назвал фенеком, внимательно наблюдала.
        - У меня в рюкзаке есть бинты, - сказал парень.
        Он протянул девушке длинную полоску белой ткани, которая была скатана в валик.
        «Странное название - бинт», - таких слов Приш раньше не слышал.
        Девушка перевязала парня.
        - Это откуда? - спросила она про шрамы, пока парень одевался. - Ритуал? На мужество? В пустыне местные племена проводят такие испытания среди юношей.
        Тот достал из мешка какие-то белые кружочки и проглотил их.
        - Нет, - ответил он, - там раньше росли крылья.
        Приш раньше никогда не видел ангелов. И этот парень никак на них не походил. Одежда странная: брюки из непонятной материи, темно-синие и очень плотные, куртка из скользкой ткани, ботинки не из мягкой кожи, а грубые - подобных в Темногорье не шьют. А вот внешность обычная. Разве ангелы такими бывают?
        Он так и спросил. Парень сначала не понял, а затем ответил:
        - Ангелов не существует, это же сказки для детей. А я поэт. Точнее, был им.
        И замолчал. Приш не стал лезть с вопросами: ясно, что парню не до этого. Тот прикрыл глаза и вроде как задремал. Но надо же узнать, как его зовут. Да и девушку тоже. Раз им всем вместе идти до радуги.
        - Меня зовут Приш, - представился он. - Я живу… Жил, - поправился Приш, - в Яблоневой долине. И хочу вернуться домой.
        Первой откликнулась девушка:
        - Мое имя Мёнгере.
        Больше она ничего не проронила. Парень, казалось, уже спал. Но вдруг его ресницы дрогнули, и он произнес:
        - А я Глеб.
        Глава двенадцатая. Вязанка хвороста
        Поэту нездоровилось. Таблетки, которые тот пил, помогали мало. К тому же стремительно темнело, поэтому пришлось соорудить временный лагерь. Глеб достал из своего мешка, который он называл рюкзаком, удивительный нож: тот раскладывался и состоял из нескольких лезвий. Имелась даже пилка, которой можно было отпилить сучья. А вот топорика, к сожалению, ни у кого не было. Впрочем, как и еды. Лишь у поэта нашлась пара бутылок воды, тушенка, копченая колбаса и хлеб. Приш с любопытством разглядывал продукты, заодно запоминая незнакомые слова: похоже, Глеб был из другого мира. Про Мёнгере он бы не сказал так уверенно. Хотя она тоже выглядела необычно, по мнению Приша, но Темногорье большое.
        А Глеб про Темногорье ничего не слышал. Пожал плечами и всё. Но толку от него сейчас ноль: трясется так, что всё тело ходуном ходит. И накинуть нечего: Приш сам в легкой куртке. Хорошо, что не снял, когда в комнату поднялся. Да и вообще, оплошал - ничего с собой не взял. Как ребенок. Мёнгере тоже легко одета: полотняные штаны, длинное платье с разрезами по бокам до бедер и платок на голове. А уже осень, ночи прохладные. Нужен костер.
        Он и Мёнгере отправились за хворостом: сухое дерево лучше горит. Лисичка, которую девушка называла Хухэ, с ними. Набрали не быстро: девушка сначала не понимала, что она тоже должна таскать сучья. Такое ощущение, что никогда не работала, Приш даже ощутил скрытое раздражение. Достались же попутчики: один болеет, вторая неумеха. И главное, то слова от нее не добьешься, а то, когда он попытался ею руководить, сразу отбрила: «Не бери на себя больше, чем сможешь унести». И таким холодом повеяло, что не по себе стало: кто она такая? Еще и Хухэ раздраженно затявкал: мол, его хозяйку обидели.
        Пришлось объяснять доходчиво, что он один не справится. Только это ее и расшевелило. Тем более ей тоже ночью греться надо - замерзнет в своей одежке. Затем притащили небольшое поваленное дерево - сидеть на нем. Летом на земле спать нормально, к тому же можно нарвать папоротников или лопухов на подстилку, поздней осенью сойдут опавшие листья, если дождя не было. А сейчас нет ничего. Какие-то они незадачливые путники, при себе даже огнива нет. Хорошо, у Глеба нашлись палочки, которые он называет спичками - удобное приспособление.
        Сначала загорелись мох и тонкая береста, затем пламя охватило хворост. Приш накопал корней лопуха и запек в костре - есть можно. Тем более с колбасой. Очень вкусная оказалась еда, хотя и сухая. Утром они грибов поищут, наверняка есть. А сейчас уже темень. Хоть бы веток хватило до утра, а то придется дрожать вместе с остальными. А спать хочется. Несмотря ни на что. Во что он ввязался? А если они не дойдут до радуги? Тогда… Тогда Приш никогда не увидит родителей. И конец. Дурак он. Приш украдкой развернул записку Алисы: только это и держит, не дает разнюниться как девчонка. Он всё сделает, чтобы вернуться!
        Уселись на бревне, как куры на насесте. Радует, что костер жаркий, согрелись. Хухэ рядом в клубок свернулся. Ему хорошо - шкура греет. Глеб тоже задремал. И как-то вышло, что его голова на плече Мёнгере оказалась. А та ничего, сидит прямо, словно у нее вместо позвоночника палка вставлена. Любой позавидует такой осанке. А потом и Приша сморило. Уткнулся щекой в коленки, руки под голову сложил, так и вырубился.
        Утром спохватился, а костер не погас. Видимо, Мёнгере хворост подбрасывала. Поэт за ночь с бревна сполз - неудобно на нем спать. А она так и сидит, не шелохнется. Приш шепнул: «Спасибо», а Мёнгере только кивнула. Потом всё же добавила: «Здесь страшно». Приш пожал плечами: лес как лес. Сосен много, но ели тоже растут. И лиственных деревьев полно: ольхи и орешника. Такой лес смешанным называется. В сосновом бору видимость хорошая, а здесь сплошные заросли. Что ее так смутило? Понятно, что звери могут быть, но они к костру не сунутся. А может, Мёнгере и в лесу никогда не была? Приш не выдержал:
        - Ты откуда?
        Девушка рассеяно окинула кусты и деревья взглядом и невпопад ответила:
        - Здесь сороки водятся?
        Приш от удивления не сразу ответил:
        - Конечно.
        - Всегда мечтала увидеть. У нас есть сказка про эту птицу, а живой ее никто не видел.
        Она немного помолчала, а затем добавила:
        - Я из Алтанхота, Золотого города. Это на Черном побережье.
        Она неспешно рассказывала, а Приш слушал с открытым ртом. На самом деле Мёнгере совсем не простая девушка - она царица. А они бывшими не бывают.
        - Они выбрали моя сестру, а меня изгнали, - закончила она.
        - Поэтому ты и прячешь лицо? - спросил Глеб.
        Оказалось, он уже проснулся. Мёнгере промолчала.
        - И мазь для заживления ран, - продолжал поэт. - Что у тебя с лицом?
        Пришу хотелось его одернуть: ну что привязался к человеку?
        Мёнгере с достоинством сняла платок: обе щеки были расчерчены шрамами. На них уже образовалась побуревшая корка. Но в глаза бросилось не только это. А еще то, что Мёнгере чуть старше Приша и очень красивая. Прямо как принцесса из книги сказок. Приш и не знал, что такие существуют в жизни. Если бы не Алиса, он бы, наверное, сразу влюбился.
        - Сволочи, - выругался Глеб и добавил еще несколько слов, за которые бы Приш схлопотал по ушам.
        Мёнгере вновь закрыла лицо.
        - Знаешь, если тебя интересует мое мнение, - сказал Глеб, - их можно будет убрать. У нас косметологи занимаются тем, что шлифуют шрамы. Так что не переживай. Может, наткнемся на нужного специалиста.
        Приш не понял почти ничего из этой фразы, слишком много непонятных слов. Но смысл уловил - где-то лечат раны так, что и следов не остается. Наверное, это утешит Мёнгере.
        С утра поэт выглядел лучше. Даже щеки слегка порозовели. И аппетит появился - вчера Глеб от ужина отказался.
        - Может, за грибами прогуляемся? - предложил Глеб. - Я вроде транспортабелен. Температура, похоже, спала.
        Хухэ притащил откуда-то мышь: удачно поохотился. Приш снова ему позавидовал: вот кому в лесу замечательно. Он подкинул ветки в огонь и подумал: надо будет еще набрать, как вернутся. А потом обсудить, что же делать дальше.
        Мёнгере грибов не знала совсем - в пустыне они не растут. Поэтому пришлось учить ее на ходу. Глеб в грибах тоже особо не разбирался, зато умело их находил. Так что за час набрали красноголовых и белых, и запекли в костре. После завтрака путники надумали остановиться здесь на время - насушить грибов и поискать воду: в бутылках уже закончилась. А пока отправились за сухими сучьями. Хухэ бежал сзади.
        На вязанку наткнулся Глеб.
        - Ого, - крикнул он остальным, - кто-то для нас специально дрова заготовил.
        У Приша почему-то неприятно заныл живот: некстати вспомнились утренние слова Мёнгере. Что-то нехорошее. Разве в лесу они не одни? Он подошел вместе с девушкой. Сучья лежали кучей, словно кто-то хаотично накидал их. Приш потянулся за веткой, и в это время вязанка зашевелилась.
        Ветви начали сплетаться в замысловатый узор. Образовался позвоночник, на нем выросли ребра, лопатки и тазовые кости. Затем пришла очередь шейных позвонков и черепа. Рисунок обретал объем: сучья плотно свивались между собой, а острые ветви послужили чудовищу когтями и рядом зубов. Зверь пошарил лапой, выдрал мох и вставил в глазницы. Языком стала сплетенная трава. Приш в изумлении следил, как прямо перед ним вырастает огромный монстр. Первым опомнился поэт, крикнул:
        - Бежим! - И они понеслись, не разбирая дороги.
        …Ветви со всей силой хлещут по лицу. Кусты растопыривают сучья и хватают за одежду. Поваленные деревья пытаются поставить подножку. Лес гонит путников, точно дичь. Слышен гомон птиц: «Ату их! Ату!». И тяжелое дыхание зверя, который преследует добычу. Лес на его стороне: деревья отклоняются в стороны, давая дорогу. Птицы подсказывают, где искать загнанную дичь.
        Дыхание сбоит, точно в груди что-то сломалось, и воздух вырывается со свистом. Нет возможности оглянуться и посмотреть, что с попутчиками. Лишь страх подстегивает не хуже кнута. И хочется вопить от ужаса. Только силой воли Пришу удается удержаться от падения в безумие.
        - Глеб, нужен огонь!
        Тот откликается совсем рядом:
        - Твою мать! Спички в рюкзаке! Надо бежать к костру.
        Куда именно? Похоже, они умчались далеко - не найти. А за спиной внезапно наступила тишина, точно в уши набилась вата. Тук-тук… Тук-тук-тук… Сердце забилось с перебоями, будто испуганный зверек. Что за?.. И тут прямо перед ним выросла морда чудовища. Сухая трава вывалилась изо рта, мох повис на ниточке. Вот и всё. Останутся от них с Глебом лишь косточки. Хорошо, что Мёнгере убежала. Если только чудовище потом за ней не бросится.
        Приш отступил назад, под ним хрустнула ветка. Чудовище заскрипело сучьями и распахнуло пасть, из нее, как змеи, полезли гибкие ветви. Приш закричал от омерзения и страха. Как глупо! Он хочет жить и вернуться домой! А сейчас всё закончится. Нечестно это! Кажется, Глеб тоже орал. А может, эхо.
        Запахло дымом и дохнуло жаром, точно огонь дотянулся до них через лес. Затрещали сучья. Зверь дернулся и начал оседать. Его плоть обугливалась и рассыпалась пеплом. Чудовище несколько раз конвульсивно вздрогнуло и затихло. Позади него стояла Мёнгере, она держала в руках горящую палку. Рядом с ней на поверженного зверя рычал Хухэ. Приш не ожидал столько храбрости от маленькой лисички, да и от девушки тоже. Видимо, она единственная, кто не потерял головы, а бросился сразу к костру.
        Он подошел и порывисто обнял Мёнгере. Она на мгновение застыла, а потом тоже неловко прижалась к нему. Через мгновение к ним присоединился Глеб. Они немного постояли, приходя в себя от пережитого.
        Глава тринадцатая. Не спи!
        Глеб отстранился.
        - Как ты сообразила? - поинтересовался он.
        Мёнгере указала на Хухэ:
        - Он позвал меня за собой.
        Глеб наклонился, чтобы погладить фенека, но тот отскочил и оскалил клыки.
        - Строгий какой, - обиделся Глеб. - Ты чего? Я же тебя не обижу.
        - Он дикий, - объяснила Мёнгере. - Прибился ко мне в пустыне.
        - Понятно, - Глеб разогнулся, - а я думал, он у тебя вместо котика. Ладно, сейчас надо забрать рюкзак и уходить.
        Хухэ побежал к лагерю. Костер уже догорал, но путникам было не до него. Глеб стал собирать вещи. Приш разглядел на его рубашке кровь.
        - Наверное, от напряжения раны вскрылись, - ответил поэт, - пришлось здорово поработать. Но плевать, убираемся поскорее.
        - Ты как? - спросил Приш.
        - На удивление, нормально.
        Они погасили огонь, Приш взял мешок поэта, несмотря на его возражения. Затем Мёнгере попросила:
        - Хухэ, выведи нас отсюда.
        Фенек тявкнул, и они последовали за ним.
        Лисичка медленно передвигалась по лесу. Ее уши смешно топорщились, когда она прислушивалась к звукам вокруг. Сейчас окружающее казалось обычным, но ощущение взгляда в спину не проходило. Поэтому, когда кусты поредели и впереди показался просвет, все вздохнули с облегчением. Тем более, что наткнулись на ручей. Мёнгере промыла раны Глеба и нанесла слой мази. Теперь его шрамы выглядели куда лучше - краснота вокруг них уменьшилась.
        - Это хорошая мазь, - сказала довольная Мёнгере, - траву для нее собирают рядом с рекой Омирук. Кроме одной - вешников. За ними надо идти в пустыню.
        - Здесь такие не растут, - замотал головой Приш.
        Они наполнили водой бутылки и бурдюк и поспешили дальше. Туда, где виднелась заброшенная дорога.
        Её ровное полотно покрылось трещинами, словно под ним прополз огромный червь. От мысли об этом Приша передернуло. Зато Глеб обрадовался - заговорил о цивилизации. Мол, асфальт - подтверждение этому. Пришу пришлось согласиться: до этого он ни разу не слышал о таких дорогах. У них в Темногорье или мостовые, или грунтовые тракты. Иногда еще делают настилы из деревьев, но редко когда. А здесь дорога широкая: для автомобилей - каких-то механических повозок без лошадей, на которых перемещаются люди. Удивительный мир. Они немного поспорили, в какую сторону идти, но к единому мнению так и не пришли. Поэтому решили положиться на Хухэ. Тот поспешил на юг. Вскоре показались пятиэтажные здания, Приш и не знал, что дома бывают такими высокими. На что поэт снисходительно заметил, что это Приш не видел небоскребов. Даже название завораживало - скребущие небо. Каково это - жить среди облаков? От одной мысли голова кружилась. Мёнгере, кстати, тоже поразилась размерам зданий. Проронила:
        - Мой дворец гораздо ниже.
        Казалось, она робеет.
        Поэт повеселел. Объяснил остальным, что город - это классно. Как будто Приш этого не знает. Им надо купить одежду и еду, а еще спальники - мешки, в которых спят. И палатку. И кучу всего. Приш даже не старался запомнить, пусть у Глеба об этом голова болит. Он про это больше знает.
        … Еще до входа в город Глеб заподозрил неладное: не может быть, чтобы единственная дорога оказалась настолько разбита. Бетонные столбы повалились, провода оборваны. Он объяснил Пришу и Мёнгере, что по ним проходит электрический ток, поэтому лучше не приближаться. Про ток тоже пришлось рассказывать. Впервые поэту не хватало слов: к некоторым вещам настолько привыкаешь, что не задумываешься над тем, как они работают.
        В городе не было никого: ни людей, ни собак, ни кошек, ни ворон. Лишь ветер негостеприимно хлопал дверями подъездов да молотил о фасады пустыми рамами. И тишина, лишь призраки пакетов гоняются друг за другом по пустынным улицам. Да деревья заговорщически перешептываются между собой. От этого неприятно кололо спину. С другой стороны, Хухэ не проявлял беспокойства, а на слух фенека можно было положиться.
        Они зашли в первый же дом. Нигде не заперто, в квартирах ничего не тронуто: ни одного следа, который бы указал, что люди в панике покинули город. Очень странно.
        - Надо найти магазины, - сказал Глеб. - Нужна теплая одежда, еда и снаряжение в дорогу. В аптеку тоже нелишним будет заглянуть.
        Ему пришлось руководить остальными: и Приш, и Мёнгере растерялись. Только Хухэ любопытничал и лез во все углы.
        В продуктовом воняло от разложившихся продуктов. Глеб с сожалением взглянул на витрины: мясо и рыба протухли. А так бы нажарили стейков на вечер. Путники набрали пакеты с кашами, супы, крупы и консервы. Сразу же перекусили, вскрыв несколько банок. Хотелось взять побольше, но Глеб пока был не в состоянии много тащить. Между лопатками так жгло, что он бы многое отдал за обезболивающий укол - таблетки помогали мало. Наверняка и Мёнгере плохо. Кстати, как она терпит? А он не догадался спросить и предложить лекарство. Балда!
        Затем отыскали промтоварный магазин. С выбором одежды пришлось повозиться, особенно для Мёнгере: она ни в какую не хотела примерить джинсы, еле уговорил. А уж с нижним бельем и вообще вышел затык: девушка так смутилась, что даже Глебу стало неудобно. Хотя вот тоже: все носят трусы. Чего стесняться?
        Главное, что все нашли одежду по размеру и про запас. Утащить бы только ее. С пакетами передвигаться было неудобно, поэтому, посовещавшись, выбрали в соседнем доме трехкомнатную квартиру с работающей газовой плитой. Конфорки горели - уже хорошо. Вода текла, правда, только холодная, и то, сначала долго пришлось ждать, пока схлынет ржавчина. А вот света не было, но это ничего. Глеб порылся по шкафам и отыскал свечи - будет у них романтический ужин. И есть где переночевать. А пока отправились дальше.
        В аптеке набрали кучу лекарств: от кашля, диареи, температуры и прочего. Мёнгере снова удивилась, что люди лечатся белыми кружочками. Но Глеб специально для нее откопал сборы трав, пусть радуется хотя бы чему-то знакомому. Правда, опять возникла неловкая ситуация. С прокладками. Но не мог же он не сказать Мёнгере об этом.
        А затем путники пустились на поиски спортивного магазина. Хотя мог подойти и «Рыболов». В маленьких городках с этим плохо, но шанс всегда есть. Прошли почти весь город. Под конец Глеб почувствовал, что устал: ноги почти не сгибались, на лбу выступил пот. Хотя температура вверх не ползла - хорошая мазь у Мёнгере.
        На магазин наткнулись чудом - в доме на окраине. За деревьями даже вывеска была не видна, просто заглянули туда на всякий случай. Повезло раздобыть газовую горелку с баллоном, термобелье, двухместную палатку. Еще Глеб отобрал пару удочек - пригодится. Спальный мешок имелся только один, но хотя бы так. Также взяли туристическую пленку и рюкзаки для Мёнгере с Пришем. А еще котелок, треногу, топорик. У Глеба от сердца немного отлегло - есть надежда, что в походе они не вымрут сразу, как динозавры, от голода и холода. Хотя неясно, как путники всё это потащат, но об этом они после подумают. Всё же запас карман не тянет.
        И тут его взгляд наткнулся на надпись. На стене кто-то вывел карандашом неровные буквы: «Не спи». И словно в спину пихнули: опасность! Глеб показал на слова остальным. Но Приш лишь плечами пожал. А Мёнгере и так засыпала на ходу - сказалась бессонная ночь.
        Они вернулись в квартиру. Глеб зажег свечи и открыл в ванной воду. Сначала хлынула холодная, минут через десять пошла горячая. Вот это чудо! Не пришлось кипятить воду в ведре. Он позвал Мёнгере - пусть она первой моется. А сам отправился готовить ужин, заодно научил Приша пользоваться газовой плитой. Тот присвистнул от зависти - до чего же легко. Повернул вентиль, чиркнул спичкой - и всё. Это тебе не печь растопить, одни дрова колоть намучаешься. Сварили макароны и смешали их с тушенкой. У Глеба от голода даже живот свело - до чего же есть хочется.
        Как раз Мёнгере из ванны вышла. Без своего вечного платка. Сняла наконец-то. Понятно, что шрамы никого не красят, но от кого прятаться-то? От них с Пришем? Глупо. Они же не станут отворачиваться или пальцем в нее тыкать. А всё же она очень красивая. Как удар под дых. Просто сшибает. И язык становится неповоротливым. Жаль, что Глеб не может писать больше стихи, иначе бы он посвятил ей сразу несколько сонетов.
        После ужина он последним залез в ванну. При свете свечи здесь всё выглядело необычным. Таинственным и немного пугающим. Пусть это не бассейн, как у него в квартире, и нет даже циркулирующего душа, но всё равно удовольствие. Какое же блаженство погрузиться в горячую воду хотя бы по пояс, отогреться. Жаль, лечь полностью нельзя. Как же они осенью путешествовать будут? Только одна надежда, что мероприятие надолго не затянется. Приш рассказывал о путниках, дошедших до радуги по темной дороге. Но им-то открылась белая дверь. Значит, должно быть легче. Или? Глеб поднял свечу, рассматривая помещение. Бедная, конечно, обстановка. И места мало, и плитка так себе - белая, безо всякого рисунка, к тому же местами отколовшаяся. Кран проржавел, но не в этом счастье. Главное - есть вода, горячая и холодная. И еда, и крыша над головой. И тут прямо под потолком он вновь увидел несколько слов: «Бойся снов. Не спи». И всю расслабленность как корова языком слизнула. О чем это?
        Он вышел из ванной. Мёнгере уже спала в одной из комнат. Глеб позвал Приша.
        - Пригляди за ней. Будет что-то странное, буди. А я подъезд осмотрю на всякий случай.
        - Что-то случилось? - сообразил тот.
        Глеб не стал скрывать:
        - Да. Снова надпись про сон. Поэтому станем отдыхать по очереди. А пока жди, я скоро вернусь.
        Он вышел в подъезд и зажег фонарик. Желтый луч скользил по стене, лестницам. Местами отвалилась штукатурка, прутья перил были выломаны и лежали тут же на полу. Глеб поднял один: прут был завязан в узел. И снова знакомые слова на стене, написанные чем-то красным. Помадой, что ли?
        «Не спи, сволочь!!! Они приходят через сон!» Дальше много непечатных выражений. А на верхнем этаже добавлено: «Вали отсюда!».
        Глава четырнадцатая. Город забытых снов
        По городу брело существо, с ног до головы укутанное в накидку, которая шлейфом волочилась по земле. Выше обычного человека, сутулое, оно странно передвигалось - раскачиваясь из стороны в сторону. Мёнгере следила за ним, стоя около окна. Улица с этого места просматривалась хорошо, а вот сама Мёнгере - нет. В Алтанхоте она часто наблюдала за жизнью города, спрятанная от посторонних глаз. Не подобает царице лишний раз показываться подданным. Здесь же старая привычка принесла пользу - существо не заметило ее, когда проходило мимо дома.
        Существо манили окна. Оно приникало к стеклу и долго вглядывалось вглубь комнат. Затем трясло головой, точно от разочарования, и шло дальше. Мёнгере дождалась, когда существо скроется за углом, и отошла от окна. До этого даже не решалась пошевелиться - вид странного создания пугал. Она сделала пару шагов, и в этот момент раздался скрежет, словно кто-то провел когтями по стеклу. Мёнгере повернулась: в окно заглядывала ужасная морда. Чудовище ухмыльнулось. Из пустых глазниц коровьего черепа вылезла черная змейка и произнесла: «Не спи!». И тогда Мёнгере закричала.
        Мёнгере проснулась: ее грубо трясли Глеб и Приш. Она не сразу очнулась ото сна и при виде попутчиков отшатнулась. Глеб ладошкой прикрыл ее рот.
        - Тихо!
        И он, и Приш выглядели испуганными, точно это им кошмар привиделся, а не Мёнгере. Она кивнула.
        Приш осторожно выглянул в окно:
        - Здесь какая-то чертовщина.
        На улице стемнело, лишь на столбах горели огни. Глеб объяснял что-то про электричество, которым эти штуки питаются. Видимо, так и есть. Правда, поэт говорил, что провода оборваны, поэтому ничего не работает. Но, видимо, он ошибся. Фонари то разгорались, то гасли - точно танцевали. Мёнгере ощутила на себе их пьянящую музыку. Хотелось поднять руки и закружиться, отрываясь от пола.
        В бок пихнули, избавляя от наваждения.
        - Там кто-то есть.
        По улице медленно шествовало существо. Высокое, сгорбленное… И Мёнгере, холодея, узнала силуэт - чудовище из сна. Она отпрянула от окна и поведала спутникам о кошмаре.
        - Хреново, - заключил Глеб. - А я всё думал, почему везде эти слова: «Не спи!». Похоже, здесь сны оживают.
        Мёнгере почувствовала вину: это из-за нее. Но она сама не заметила, как задремала. Думала, немного полежит, отдохнет. Сказалась предыдущая ночь в лесу.
        Дверь в квартире была железная, такую только тараном выбивать. А окна… Третий этаж, а чудовище бескрылое. Глеб всё же решил забаррикадироваться, только не получилось - мебель в квартире отличалась неподъемностью. Из тех, что раньше на века делали.
        - Ладно, - махнул он рукой, - надеюсь, что не дотянется. Главное, до утра спокойно досидеть. Будем караулить.
        Они разошлись по комнатам: окна выходили на разные стороны дома. Свечи поставили вглубь помещений, чтобы свет не был заметен с улицы. Глеб сгонял на кухню и сделал кофе. Хорошо, что в магазине нашли, теперь на всю ночь это его напиток.
        Хухэ забился под кровать - нашел себе убежище. Для маленькой лисички слишком много переживаний. Пусть он не видел опасность, зато чуял ее шестым чувством, как тогда в лесу. Не надо было останавливаться в городе. Но люди не поняли, что это западня. Не для лисы: ведь фенекам снятся совсем простые сны. И даже огромный орел - опасность для лисы - не представляет угрозы людям.
        Фонари продолжали мерцать. Глебу казалось, что они передают какое-то послание. Если бы он знал Морзе, мог бы попробовать расшифровать. Три коротких вспышки, три длинных и снова три коротких. Что-то знакомое. Где-то Глеб читал об этом. Вертится в голове… Точно! Это же сигнал «SOS». Получается, что город передает просьбу о помощи?
        Он решил проверить догадку и дождаться новых вспышек. И тут воздух перед ним поплыл, словно изображение в телевизоре испортилось. Послышался вкрадчивый шепот, он нарастал, проникал в уши, заполнял собой помещение. «Сссмотри внимательнее… Ты жжже видишшшь…» Глеб вгляделся: существо, напугавшее их до этого, стояло возле ближайшего фонаря и смотрело прямо на него. Мигание высвечивало его фигуру. То, что Глеб и остальные считали плащом, оказалось собственной кожей чудовища, складками сползавшей вниз. А потом существо начало расти, его длинные лапы потянулись к Глебу.
        - Проснись! - Приш энергично тряс Глеба за плечо.
        Привычно отозвалась боль между лопатками, и Глеб очнулся. Как он умудрился задремать?! Он же выпил три чашки кофе. Этого всегда хватало, чтобы не сомкнуть глаз до утра. Мёнгере сообщила:
        - Оно нас заметило.
        - Знаю, - поэт был раздосадован. - Извините, я сам не понял, как вырубился. Сначала фонари передали сигнал бедствия, а затем… - Он призадумался. - Не похоже на сон, как будто это на самом деле происходило.
        - А что это за сигнал? - заинтересовался Приш.
        - СОС - спасите наши души.
        Глеб высунулся в окно, прятаться не имело смысла.
        - Подскажите, что надо делать, - закричал он.
        И тут вспыхнул свет в соседней комнате. Все бросились туда.
        - Ищем! - Глеб кинулся к серванту.
        Сервизы, хрусталь… Навряд ли здесь есть подсказка. А вот в книгах и журналах - вполне. Глеб принялся листать.
        - Что-нибудь связанное со снами и происшествиями в городе, - пояснил он.
        Детские комиксы, сказки - не то. Глеб наткнулся на газету. И с первого же взгляда понял - нашел.
        На обложке под громким заголовком была размещена статья «Ночные кошмары или страшная правда?». Глеб прочел вслух: «За последние дни участились случаи обращений жителей в районные поликлиники. Очереди к неврологам и психиатрам растут как на дрожжах. Всё это связано с ночными кошмарами, которые преследую жителей города. Люди, их видевшие, утверждают, что они реальны, и боятся засыпать вновь. Врачи просят не паниковать и вовремя обращаться за медицинской помощью». Дальше следовал комментарий самого репортера: «Говорят ли нам всю правду? По слухам, неврологическое отделение городской больницы переполнено пациентами. Люди с тревогой ждут ночей. Появились сведения о странных существах, которые появляются в темноте».
        Глеб скомкал газету.
        - Черт! И что же теперь? Не спать? И всё?
        - Можно рассказывать разные истории, - предложил Приш.
        - Тогда твоя очередь, - сказал Глеб, - Мёнгере мы уже слышали.
        И Приш начал повествование о Яблоневой долине. Об Алисе, о драке с Маттисом и изгнании.
        Странно говорить о себе, точно о ком-то другом. Как-то глупо. И хочется приукрасить, стать лучше, чем на самом деле. Очень трудно рассказывать о себе - требуется мужество и честность. И вроде бы Приш себя трусом не считает, но как же сложно не утаить ничего. Почти невозможно, но он старается.
        Он ведет речь о чудесной долине, и перед всеми оживают ее великолепные сады, комната наполняется запахами. В бокалах играет золотой сидр, ноздри щекочет аромат яблочного варенья. Рот полон слюной, язык предвкушает вкус свежевыпеченной шарлотки, а мысли путаются. И вот уже веки смежаются, и путники погружаются в сон.
        Существо проголодалось. Это было очень застарелое чувство, и оно научилось с ним жить. Но сейчас голод терзал намного сильнее - ведь совсем рядом находилась еда, только лапу протяни - и наешься. Не досыта, конечно, это ощущение неизвестно существу. Но хотя бы на время. А сейчас создание настолько отощало, что кожа свисала по бокам, как плащ. Но еще немного и… Оно завыло от нетерпения и принялось жевать собственную плоть.
        Приш подскочил: Хухэ укусил его за руку.
        - Ты что?! - обиделся парень, а потом огляделся.
        Глеб откинулся на кресле и спал с открытым ртом. Мёнгере даже во сне сидела прямо, лишь уронила голову на грудь. Хухэ метался между ними, отчаянно тявкая. Приш вылил на Глеба холодную воду, затем проделал это же с Мёнгере. Те вскочили, не понимая, в чем дело. Приш объяснил.
        - Мы не выдержим до утра, - Глеб выжал рубашку. - Это сильнее нас.
        - Что же делать?
        - Надо искать, - решила Мёнгере. - Мы не всё просмотрели. Должна быть подсказка!
        Они вновь стали просматривать газетные вырезки.
        Страницы пестрели сообщениями о происшествиях, но ничего нового не встречалось. Наконец Приш наткнулся на любопытную заметку: «Группа исследователей пришла к выводу, что эпицентром ночных кошмаров послужила гостиница. Именно здесь был зафиксирован первый случай. Постоялец гостиницы, некий командировочный, жаловался с утра персоналу, что всю ночь его одолевали плохие сны. Какое-то голодное существо, питающееся кошмарами, преследовало его. Похоже, именно этот эпизод и послужил толчком к развитию эпидемии». Приш пробежал статью глазами и закончил: «Мы полагаем, что покончить с заболеванием можно, если кому-то из людей приснится хороший сон. Или он во сне убьет чудовище. Надеемся, что кому-то известно искусство управления снами».
        Путники переглянулись: похоже, выбора не было.
        - Может, взять с собой ножи? - предложил Глеб.
        - Это же сон. Мы должны управлять им, стать всесильными, - возразила Мёнгере.
        Они переглянулись.
        - Хухэ, разбудишь, если у нас не получится, - попросил Приш. - Следи, пожалуйста.
        Путники взялись за руки и закрыли глаза. Первой в сон погрузилась Мёнгере, затем Приш и самым последним - Глеб. Хухэ осталось лишь настороженно наблюдать за ними.
        Глава пятнадцатая. По ту сторону сна
        Дыхание замедляется, мышцы расслаблены, мысли обрываются на полуслове. Веки слипаются, и Мёнгере проваливается в сновидение. Вскоре рядом появляется Приш, немного погодя - Глеб. Сейчас полдень. Они стоят посреди площади. В ее центре высится монумент - памятник какому-то мужчине. Рядом здание с колоннами. Невдалеке вход в небольшой парк с непонятными сооружениями. Мёнгере видит столб с привязанными к нему цепями, на концах которых висят небольшие лодки. А дальше - огромное железное колесо. Всё кажется нарисованным, но потом изображение обретает объем и включается звук.
        Глеб направился к странной конструкции.
        - Это аттракционы, - пояснил он.
        Мёнгере пожала плечами - незнакомое слово.
        - Ну, развлечения такие. Садишься, а потом всё начинает вращаться.
        - Вроде каруселей? - догадался Приш. - У нас на ярмарке они есть.
        Но Мёнгере отрицательно покачала головой: ни разу не слышала. Глеб предложил:
        - Пойдем.
        Он помог Мёнгере залезть на сиденье. Сам сел рядом, Приш - в соседнюю кабинку. Глеб огляделся - вроде всё в порядке.
        - Сейчас прокатимся! - сообщил он.
        Раздалась музыка, верх сооружения окрасился разноцветными огнями. А потом карусель вздрогнула и начала движение. Всё быстрее и быстрее. Цепи натянулись, кабинки взлетели, и Мёнгере почувствовала необычайный восторг: она парит! Почти так же, как во сне, когда была драконом. До чего же здорово! Мимо проносятся ветви деревьев, дома, дорога. Тронутые золотом листья сменяются антрацитом асфальта. В глазах рябит от красок. Карусель сделала множество оборотов, затем замерла. Когда спускались, Мёнгере чуть не оступилась: голова закружилась с непривычки.
        А Глеб тянул дальше:
        - Айда на колесо обозрения, город посмотрим.
        Путники махнули к следующему аттракциону. Даже при одном взгляде на него начало подташнивать. Когда кабина поплыла вверх, Мёнгере задрожала от испуга. Они были втроем в прозрачном салоне, и Мёнгере порадовалась этому - вместе не так страшно от высоты. А ведь в драконьем сне она совсем не боялась и легко взмывала в небо. Не то что сейчас. Быстрее бы ступить на твердую поверхность.
        Она с замиранием сердца следила, как земля ускользает от нее, а кабина уносится всё выше. Выше деревьев и домов. Медленно-медленно. Внизу всё стало маленьким, игрушечным. До чего же интересно рассматривать предметы с огромной высоты, точно ты - великан. Город виден как на ладони. И кто-то спрятался рядом со старым тополем. Кто-то…
        - Это собака, - перебил ее мысли Глеб.
        Он насвистывал мелодию, похоже, вернулось хорошее настроение. Мёнгере тоже хотелось что-нибудь напеть, но она стеснялась - голосом не вышла. Приш тоже молчал. А Глеб не унимался: звал на карусели с лошадками, качели, батут. С последним вышла заминка: Мёнгере сначала испугалась чучела, которое покачивалось рядом. Но поэт успокоил: мол, это надувной клоун - человек, который смешит людей. И детям он очень нравится. Мёнгере не поверила: слишком уж страшный. Лицо неестественное, рот до ушей - точно кто-то прорезал его огромным ножом. И тут Мёнгере вспомнила о собственном уродстве и неловко дотронулась до щеки - она ничуть не лучше. Над ней так же станут смеяться. Но долго переживать не получилось: Глеб взял ее под руку и повел на батут.
        Мёнгере неловко вскарабкалась, а затем подскочила. Помост спружинил и подбросил. Наверное, будь она ребенком, ей бы это понравилось - в детстве было мало развлечений. А сейчас Мёнгере опасалась показаться смешной. Не ее эта забава. А вот Приш и Глеб дурачились от души и хохотали. Приш даже раскраснелся. Мёнгере решила прыгнуть в последний раз и слезать. И в этот миг клоун посмотрел на нее: изо рта у него текла кровь, а искусанные губы щерились в злой усмешке.
        Мёнгере взвизгнула и вместо резиновой поверхности батута увидела яму со змеями. Она начала перебирать в воздухе ногами, но это не помогло. Со всего маха Мёнгере ухнула вниз. Следом - Приш с Глебом. Змеи были везде: под ногами, по бокам, сверху. Одна проползла прямо по голове девушки.
        Когда-то, в другой жизни, когда Мёнгере правила Золотым городом, она наблюдала за казнями преступников. Одной из них было бросание преступников в такую яму. Никому не удавалось выбраться живым, несчастные умирали за считанные минуты. Помост царицы находился над лобным местом, поэтому Мёнгере хорошо видела, как дергаются тела осужденных, как появляется пена изо рта. Теперь эта же участь ждала путников. Мёнгере точно холодной водой облили, по спине пробежал неприятный озноб, зубы застучали. Она с ужасом ждала смертельного укуса.
        Глеб схватил ее за руку и с нажимом произнес:
        - Это не змеи, это корни деревьев. По ним мы выберемся наверх.
        Мёнгере закрыла глаза: так проще поверить. Трясущейся рукой она ухватилась за что-то склизкое. Подтянулась, еще и еще. Ноги скользили по глине, лезть было сложно, но Мёнгере не сдавалась. Потом ее схватили за руки и рванули наверх. Оказалось, это Глеб с Пришем.
        - Что происходит? - спросила девушка.
        - Похоже, сон сопротивляется, - объяснил Глеб.
        Мёнгере огляделась: парк исчез. Теперь они находились в здании. Белые стены, деревянные рамы того же цвета, закрашенные стекла. И холодное синее освещение, льющееся сверху. Возникло ощущение, что путников тщательно рассматривают под увеличительным стеклом. Будто они - надоедливые насекомые, от которых можно избавиться одним хлопком. И сразу же пол опасно накренился, и Мёнгере заскользила вниз.
        Она замахала руками, стараясь сохранить равновесие. Приш и Глеб ухватили ее с двух сторон, и она остановилась. Раздался грохот: позади что-то заворочалось. Мёнгере повернула голову и похолодела: из стены проступало лицо. Чудовище подслеповато щурилось: замазанные краской окна смотрелись бельмами. Рот ощерился железной батареей, вместо носа зиял провал - кладка начала осыпаться. Казалось, чудовище пытается освободиться от оков дома, но что-то его держит.
        - Это сон! - Глеб крикнул Мёнгере прямо в ухо. - Управляй им!
        Мёнгере закусила губу: да, она знает, сама говорила, но слишком реально то, что происходит. Что же делать?!
        По полу пошла волна, доски паркета с треском взлетали в воздух. Чудовище поднесло созданную из них руку к глазам и внимательно ее разглядело. Затем резко выбросило ладонь вперед и попыталось дотянуться до путников. Мёнгере рванулась от него, но не удержалась на кривой поверхности: ноги соскальзывали. А монстр почти добрался до нее. Усилием воли она представила: на чудовище нападают жуки-древоточцы и сгрызают его руку.
        Монстр взревел: деревянная конечность обратилась в труху. Тогда он отрастил бетонную руку и с силой ударил по тому месту, где стояла Мёнгере. В последний момент девушка отпрыгнула. Но не удержалась и покатилась прямо в открытую пасть чудовища. Она пыталась ногтями вцепиться в пол, но тот вздыбился, словно норовистый скакун, сбрасывая неопытного седока. Послышался скрежет - батарея то сжималась, то распрямлялась, как гармонь. Мёнгере поняла, что монстр смеется.
        Она разозлилась: этот урод обойдется без обеда.
        «У меня в руке железная палка, - подумала она, - и я сильная».
        Размахнулась и ударила прутом по батарее. Смешок оборвался. А затем девушку подбросило: монстр пришел в ярость и наконец освободился. Вверх взметнулись обломки кирпичей, бетона, стекла. Мимо Мёнгере, чудом не задев, со свистом пролетела оконная рама. Здание рухнуло, увлекая путников за собой.
        Мёнгере живо представила: они падают на гору подушек и перин. И тут же погрузилась в пуховые объятия.
        - Черт! Отсюда и не выберешься, - где-то слева проворчал Глеб.
        Он с трудом полз, увязая в мягких тюфяках.
        - Я чуть не задохнулся - прямо лицом туда упал, - пожаловался Приш.
        И Мёнгере стало смешно: ну на самом деле, у нее получилась пуховая ловушка - надо бежать, а они двинуться не в состоянии.
        Глядя на девушку, развеселились и Приш с Глебом. Монстр снова зарычал, но как-то неуверенно. И Мёнгере поверила: она может сделать так, чтобы сон подчинился. Она его хозяйка - ведь создатель кошмаров привиделся сперва именно ей. Мёнгере расслабилась: она справится.
        Чудовище шагнуло, и тут же его правая нога подвернулась, и он растянулся. Да так, что пропахал носом землю. От этого зрелища Мёнгере звонко расхохоталась: до чего же смешно! А еще у него голова на шее не держится! И тут же со звонким треском монстр лишился головы. Он зашарил руками в ее поисках, растеряв свою грозность. И Мёнгере потеряла интерес: не хочется сражаться с тем, кто внушает жалость. Это недостойно. Она прошептала: «Ты дом. Красивый и крепкий. В тебе будут жить люди, долго и счастливо».
        И тут же их выдернуло. Мёнгере с остальными оказалась на берегу пруда. Здесь уже наступила полночь, и бледная луна отражалась в воде. С деревьев облетела листва, они казались собственными скелетами. Ни ветра, ни звука. Словно путники очутились на изнанке мира, его черно-белом негативе. И в этот момент из воды появилось существо. Оно брело к берегу, его обвисшая кожа шлейфом тянулась за ним.
        Мёнгере внимательно вгляделась: до чего же это создание некрасивое. Все его боятся, и никто не любит. Плохо так жить и неправильно. А существо шептало:
        - Помогите. Отдайте мне ваши сны. Я так хочу есть.
        Еще немного, и оно упадет и умрет. Мёнгере решилась:
        - Я даю тебе имя, ты будешь называться Сайнунт - дух доброго сна. Отныне ты станешь приходить к людям ночью и дарить хорошие сновидения. Так я сказала, и пусть это свершится.
        Ярко вспыхнула луна, превращаясь в солнце, пруд покрылся белоснежными лилиями, деревья украсились листьями. А Сайнунт обернулся тучной коровой, чья шкура была расписана изображениями звезд и небесных светил, а рога украшены цветами. Мёнгере подбежала к корове и обняла ее. И это сразу же стало картинкой из книги сказок.
        Глава шестнадцатая. Поэт
        Путники перенеслись обратно в квартиру, Хухэ с радостным тявканьем бросился навстречу. Мёнгере схватила его на руки. Фенек на мгновение замер, а затем осторожно освободился, словно не веря, что дал прикоснуться к себе человеку.
        - Я первая его погладила! - с торжеством сообщила Мёнгере.
        - Ты вообще крутая, - подтвердил Глеб. - Ловко справилась с кошмарами.
        Он подошел к окну. Теперь город выглядел обычным. И почему-то казалось, что всё будет в порядке. Фонари откликнулись тремя вспышками, подтверждая, что он прав: «Спа-си-бо!» Глеб присел на диван.
        - Вроде до утра время есть, а спать не хочется, - сказал он.
        - Выспались уже, - пошутил Приш.
        Глеб растянулся и уставился в потолок. Почему-то сегодняшние события напомнили ночь перед изгнанием. Тогда он тоже лежал без сна и смотрел вверх безо всяких мыслей. Долгая-предолгая ночь в полном одиночестве. Его накачали обезболивающими и строго-настрого приказали лежать на животе. Как только медсестра вышла, Глеб перевернулся.
        Тогда его звали иначе - у поэтов в ходу были псевдонимы. А что он будет поэтом, стало ясно при рождении - в области лопаток акушерка обнаружила зачатки крыльев.
        - Поздравляю, мамочка, - обрадовала она, - у вас пиит.
        Акушерка любила устаревшие слова, но роженица прекрасно ее поняла. Ведь сбылась ее давнишняя мечта.
        Глеб рос, а вместе с ним крылья. Уже в три года он попытался взлететь и целых пять секунд удерживался в воздухе. Он этого не помнил, зато мама записывала все достижения. В пять лет Глеб сочинил первые стихи:
        Зима рисует узоры на окнах.
        Как красив Новый год,
        Снежинки кружатся.
        Родители объявили знакомым и родственникам, что сын - гений. С этим ощущением Глеб и жил.
        В пятнадцать его отправили в престижнейшую школу поэтов. Заведение располагалось в соседнем городе, в часе езды. Глеб, конечно, переживал, не хотел расставаться с друзьями - неясно, как сложатся отношения в новой школе. Но родители выступили дружно: их сыну всё самое лучшее. Тем более ребенок полностью оперился - крылья после линьки поменяли серый оттенок на редкий графитовый цвет с седыми вкраплениями, что уже говорило о неординарности будущего поэта.
        Набор в школу происходил через экзамены. Конкурс был сумасшедшим: десять человек на одно место. Не только у Глеба родители хотели лучшего для своего ребенка. А он мечтал об одном: быстрее разделаться со всем этим и махнуть на море. Накупаться до одури, чтобы на год хватило. Родители бегали по кабинетам и суетились, а Глеб расслабился: не пройдет, так не пройдет. Стихи писать ему никто не запретит.
        Среди поступающих он приметил одного парня. Тот был полной противоположностью Глебу: рыжий, плотный и с ослепительно белыми крыльями. Глеб не выдержал и подошел:
        - Ты не ангел случайно?
        Тот отмахнулся:
        - И ты туда же! Достали уже этим цветом. Думаю перекрасить.
        Глеб едва не поперхнулся:
        - А разве можно?
        Парень насмешливо посмотрел на него:
        - А кто сказал, что нельзя? Мы поэты, нам можно всё.
        Сами экзамены прошли легко. Глеба попросили прочесть три стихотворения, написанных в разных стилях. И конечно же, взлететь. Глеб не мог не попозировать. Распахнул крылья и взметнулся под потолок. Мол, вдохновения ему не занимать. Все знают: чем выше оторвется от земли поэт, тем больше у него таланта. Нельзя писать стихи без полета. Это вам не приземленная проза, это парение души. Приемная комиссия довольно переглянулась, и Глеб понял: он принят. Поэтому и не удивился, когда через неделю увидел свое имя в списках. Рыжий парень тоже поступил.
        За первый год они сдружились. Рыжеволосого звали Василием, но он стеснялся своего имени и представлялся Лисом. Мол, и масть волос подходящая, и эти буквы в имени есть. Василий и псевдоним себе взял соответствующий: Белый Лис. А Глеб долго мучился: в голову ничего не приходило. И лишь когда преподаватели поставили вопрос ребром, вымучил из себя: Черный Поэт.
        - А масло масляное, - ржал Лис. - Не мог что-нибудь покреативней изобрести?
        - Да пофиг, - отмахнулся Глеб, - потом сочиню. А пока и это сойдет.
        Новый псевдоним он так и не придумал: прозвище Поэт прилипло к нему, точно репейник. Ко второму году обучения у них сложилась компания: Глеб, Лис и две подружки из класса критиков: Джейн и Скарлетт. Ходили вместе в кино и сидели в кафешках, обсуждая стихи маститых поэтов. Спорили порой до глубокой ночи.
        Постепенно Глеб стал замечать, что Лису нравится Джейн. Друг терялся в ее присутствии, заливался краской и во всём соглашался.
        - Ты что, на Джейн запал? - как бы невзначай поинтересовался Глеб.
        - А что, видно? - Лис смутился.
        - Ага, - кивнул Глеб. - Ты с нее глаз не сводишь.
        Лис помешал соломинкой мохито и сделал глоток, Глеб его не торопил.
        - Как думаешь, шансы есть? - спросил Лис.
        Глеб пожал плечам: откуда ему знать, он же не девушка. Джейн милая, но вполне обычная: пухленькая, но в меру. Волосы светлые, собраны в хвост. И добрая, даже чересчур. С таким мягким характером ей трудно поэтов разбирать.
        Вот Скарлетт другая. Более насмешливая и самоуверенная. Волосы медные, вьются проволокой. А сама мелкая и худенькая, метр с кепкой. Когда стихи анализирует, в выражениях не стесняется. Вечно с Глебом спорит до посинения, несколько раз ругались в пух и перья. Из нее получится настоящий критик.
        Джейн и Скарлетт работают в паре: пишут критические статьи. Читать их всегда интересно. Скарлетт язвительная, Джейн - оправдывающая. В результате выходит то, что нужно. Их уже публиковали в толстом литературном журнале, куда большинству начинающих вход воспрещен.
        В кафе появились подружки. Скарлетт эффектно опустила перед Глебом журнал и произнесла:
        - Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать[8 - Цитата А. С. Пушкина из стихотворения «Разговор книгопродавца с поэтом».].
        И веером разложила перед поэтом несколько купюр.
        - Что это? - удивился тот.
        - Твой гонорар, великий Черный Поэт, - нарочито смиренным голосом произнесла Скарлетт. - Джейн твои шедевры пристроила.
        Он вопросительно посмотрел на приятельницу.
        - Это мама, - смутилась та.
        Про ее родительницу знали мало. Вроде она имела отношение к изданию книг, но подробности Джейн скрывала - стеснялась. Зато старалась помочь друзьям.
        Глеб пролистал журнал. Вот, прямо в середине его стихи. Только…
        - Их отредактировали, - виновато улыбнулась Джейн.
        Понятно. Вместо рваного слога - гладко прилизанный. Ритм выверен, рифмы почищены. Но всё равно приятно.
        Их учили в школе, что основная работа над произведением начинается после его написания, только руки вечно не доходят. Глеб набрал номер телефона мамы, та ответила не сразу.
        - Привет, ма, - нарочито небрежно начал он, - у меня тут стихи вышли… А-а, ты в поликлинику едешь? Некогда? Ага, потом поговорим.
        Он постарался скрыть разочарование от друзей, вроде удалось.
        Лис деланно вздохнул:
        - Снова меня обошла удача. Как жить?
        Все рассмеялись. Лис не любил стихи. Парадокс: парень родился с крыльями и совершенно равнодушен к поэзии. Но деваться некуда: обязан до конца жизни кропать лирику. Выбора нет: или пишешь, или расстаешься с крыльями. А Лис считал, что белоснежное оперенье - он так и не перекрасил крылья - добавляет ему плюсов при общении с девушками. В общем, мучился. Преподаватели морщились, но к рифме и ритму придраться не могли - здесь всё было, как надо. А вот за отсутствие образности, эмоций и поэтичности парню доставалось, но Лис совсем не переживал.
        Глеб пересчитал деньги - вполне прилично. Хватит на хороший подарок. Он убрал купюры в карман, Скарлетт прокомментировала:
        - И что богатенький Буратино собирается делать с несметными сокровищами?
        Глеб пожал плечами: не хотелось распространяться, но его выдал Лис. Брякнул, не подумав:
        - Так у Авроры скоро днюха. Думаю, на нее.
        - А-а-а, ясненько, - без эмоций ответила Скарлетт.
        Она терпеть не могла Аврору Сияющую.
        Аврора преподавала в школе верлибр и когда-то была музой умершего Мастера. Говорили, что она тоже подавала надежды, но со смертью возлюбленного из-под ее пера не вышло ни одного стиха. Скарлетт была другого мнения.
        - Да она бездарность, - частенько убеждала она друзей, - за нее Мастер и сочинял. Тоже мне, муза! Это другим словом называется.
        Глеб в такие моменты отмалчивался.
        В их класс Аврора Сияющая пришла в начале учебного года. Глеб принял ее за новенькую и ошибся: она оказалась преподавательницей.
        - Ей уже под тридцатник, - насмешливо щурилась Скарлетт. - Наш Поэт втрескался в старуху.
        Глеб всё понимал, страдал, но ничего с собой поделать не мог. Высокая, стройная («Кожа до кости», - ехидничала Скарлетт) Аврора казалась Глебу идеальной музой. Одни ее глаза чего стоили: огромные и беззащитные. Глеб мечтал доказать ей, что способен защитить ото всего. Жаль, что Дон Кихот сейчас не в тренде. Глебу иногда хотелось отправиться на подвиги во имя любимой и даже сразить парочку ветряных мельниц.
        А вот стихи в ее честь не писались. Глеб пытался, но ничего путного не выходило. У Авроры были прелестные зубки: белые и ровные. Глеб часто сравнивал их с жемчугом. Но не напишешь же такую пошлость? Избито до невозможности. А искать другое сравнение глупо, получается вымученно. Скарлетт часто докапывалась:
        - Что ты в ней нашел? Она же на куклу Барби похожа.
        Глеб не находил слов. А может, Скарлетт права и он любит не Аврору, а те чувства, которые она в нем вызывает?
        А мама так и не перезвонила…
        Глава семнадцатая. Переводные экзамены
        Перед переводными экзаменами их огорошили: председателем комиссии назначен человек со стороны. Глебу это было глубоко безразлично, но школа стояла на ушах. Особенно преподаватели с факультета критики. Скарлетт раздобыла информацию о новоприбывшем и с гневом вещала:
        - Да он ноль без палочки! Ни одной изданной книги, всё за свой счет.
        Глеб отмахнулся: и с талантливыми поэтами такое случается, это не показатель.
        - Да ты послушай! - Скарлетт закатила глаза и продекламировала:
        Люблю зимой я в бане
        Валяться на диване.
        Ведь очень жарко в доме,
        Где крыша из соломы.
        Лис не выдержал и расхохотался в голос.
        - Что это за бред? - Глеб удивился.
        - Да у него все стихи такие, вчера в интернете лазила, искала, что это за чудо к нам направили.
        - Ну, может, он в чужих хорошо разбирается? - предположила великодушная Джейн.
        - Как я, - подхватил Лис.
        - Кстати, - Скарлетт прищурилась, - я тут читала стихи, которые ты Джейн посвятил. И… - она выдержала паузу, - это очень хорошо. Мне нравится.
        Глеб почувствовал досаду: почему друг ему ничего не сказал? Не доверяет?
        - Извини, - Лис повернулся к Глебу, - но я не знал, как ты воспримешь. А это слишком…
        Глеб понял: все привыкли, что Лис пишет так себе. И, видимо, когда тот написал что-то стоящее, просто побоялся, что друг не оценит.
        - Забили, - ответил он. - Когда решишься, тогда покажешь.
        - Могу сейчас, - неожиданно предложил тот.
        Глеб пожал плечами: почему-то эта ситуация его задевала.
        - Давай.
        Лис откашлялся, откинул волосы назад, входя в образ, и неожиданно выдал:
        По капле хладнокровия
        Твой отмеряет взгляд.
        Любовь сильнее морфия,
        Поэты говорят.
        А ночью всё инаково:
        Толкаешь парапет.
        В романе у Булгакова
        Финал ещё не спет.
        Стихи были стоящие. Глеб ощутил что-то похожее на зависть. Почему это не он написал? Как этот рохля умудрился сочинить такое? Никто от Лиса не ждал ничего подобного. Вот что значит правильно выбрать себе музу. Ай да Джейн! По ней и не скажешь, что она способна вызвать такие чувства. А Лис продолжал:
        Нагую, между высями
        Тебя несёт метла.
        И главы, где мы вписаны,
        Не выгорят дотла![9 - Стихи Ирины Иванниковой «Моя Маргарита».]
        Лис закончил и уставился на Глеба, а тот мялся.
        - Нормально, - наконец он выдавил из себя. - Скарлетт права, стихи хорошие.
        Лис кивнул, но было понятно, что он надеялся на большее. Глебу стало неловко, а потом он отмахнулся от переживаний: это у Лиса случайно вышло. Пусть еще докажет, что он лучший поэт.
        - А у тебя что нового? - перевела разговор в другое русло Скарлетт.
        Глеб задумался: у него - ничего. Аврора выстроила вокруг себя бастион укреплений. Он пытался достучаться, но они общались на разных языках. Он вызвал из памяти последнюю встречу.
        Глеб специально задержался после уроков. Аврора вышла, как всегда по понедельникам, в полтретьего. Глеб подошел:
        - Я провожу.
        Некоторое время они молчали, потом Аврора не выдержала:
        - Глеб, не надо.
        Опять слова. Целый частокол из слов, за которым так легко спрятаться.
        - Чего не надо?
        - Всего этого. Провожаний, твоих писем. Я не хочу их читать, но не могу справиться с собой. Мне хочется их читать.
        - Ты боишься?
        Аврора устало взглянула на него:
        - Как ты не понимаешь? Да! Я старше тебя на тринадцать лет, это слишком много.
        Глеб вскипел:
        - Да плевать на возраст! Это шелуха, которую придумали люди. Если ты меня не любишь, так и скажи!
        Она остановилась, затем с трудом ответила:
        - Я мечтаю тебе это сказать, но не могу. Просто не требуй от меня сейчас ничего. Пожалуйста.
        Глеб махнул головой, избавляясь от воспоминаний, и повторил:
        - Ничего нового.
        - Ладно, - Скарлетт скрыла разочарование. - Кстати, в комиссии еще Стило будет.
        Лис застонал, Глеба новость также не обрадовала. Стило - псевдоним известной критикессы. Глеб был на паре ее разборов. До сих пор мороз по коже.
        - Вы что? - Скарлетт обвела друзей удивленным взглядом. - Она классная! Правда, Джейн?
        Та послушно кивнула: для Джейн все милые. А Глеб только сейчас сообразил, кому подражает Скарлетт. Похоже, Стило - ее кумир. Та красит волосы в красные тона и тоже режет словами незадачливых лириков.
        - Ничего вы не понимаете, - скривилась Скарлетт, - у нее по делу замечания.
        - Замечания?! - поразился Глеб. - Теперь это так называется? По-моему, расстрел в упор.
        Джейн захихикала. Похоже, восторгов подруги она не разделяла.
        - Проехали, - с досадой ответила Скарлетт. - Только не понимаю: тебе-то чего бояться? Ты лучший в школе. Это все знают.
        Глеб честно признался:
        - Не люблю, когда человека размазывают. Это чересчур.
        Скарлетт промолчала. Не согласилась, но и спор продолжать не стала. Лишь добавила:
        - А третьей будет Аврора.
        Глеба осенило: он посвятит ей стихотворение. Прямо на экзамене. Не станет скрывать свои чувства - именно Авроре суждено стать его музой. Ей придется поверить, что у него всё серьезно. Он уже получил первый гонорар, так что скоро встанет на ноги. Еще год отучится в школе, в литературный институт поступит на вечернее обучение. А сам устроится на работу. Решено.
        Он и Лис отправились в книжный - Лис собирался выкупить заказ. Совсем скоро урожайник - лето пролетело незаметно. Это в других школах учеников отправляют на каникулы, у них такой роскоши нет. Поэт обязан трудиться, оттачивать талант. Желающих поступить в литературный институт - море, конкуренция огромная. Так что расслабится он потом, а сейчас надо прорываться, чтобы не пополнить ряды неудачников.
        Их полно, поэтов, которые никому не нужны. Их не берут в толстые журналы, у них не выходит книг. Большинство из них бездарности, могущие лишь срифмовать глагольные формы, но есть и те, кому просто не повезло. Но у Глеба всё будет отлично, он крепко вцепился в удачу.
        Лис забрал книгу. Это оказалось фэнтези. Глеб удивленно присвистнул: он-то ожидал увидеть сборник поэзии, но никак не сказочки для взрослых. Лис замялся, не решаясь сказать. Наконец разродился:
        - Я тоже решил в литературный идти.
        Глеб поперхнулся воздухом: сегодня день открытий.
        - На лирический факультет?! Ты же терпеть не можешь стихоплетство, сам говорил.
        Лис замотал головой:
        - Нет. На факультет сказочников.
        Глеб споткнулся - вот это да! Ай да Лис! Вот что надумал! И молчал. Даже от лучшего друга скрывал. А тот продолжал:
        - Я уже послал туда на рассмотрение свою сказку, и меня одобрили. Дадут рекомендацию для поступления.
        - А как же крылья? «Поэт должен творить», - Глеб процитировал девиз школы.
        - Так в сказках стихи тоже бывают нужны, - зачастил Лис. - Например, в заклинаниях. Или в песнях.
        Глеб тряхнул головой: Лис его поразил.
        - Столько людей мечтают о крыльях, а ты… Но отговаривать не стану, успеха!
        По лицу Лиса пробежала тень.
        - Не надо про крылья. У меня сестра старшая… Она обычная. Поэтому, когда я родился…
        Лис перевел дух, рассказ давался с трудом:
        - В общем, у нас с ней плохие отношения. Она так и не простила, что я крылатый. Ни родителям, ни мне. Точно я украл ее мечту. Не знаю, как она воспримет, что я…
        Лис с ожесточением рубанул воздух:
        - И фиг с ней! Надоело вечно быть виноватым.
        И замолчал, Глеб тоже. Вот почему так? Вроде самые родные люди должны поддерживать друг друга, а на деле… Его родители год назад развелись и зажили каждый своей жизнью. Оба образовали новые семьи. У отца сын месяц назад родился, «обрадовал». Мать тоже огорошила, что беременна. С ума сойти! И никому Глеб теперь не нужен. Нет, деньги присылают исправно, только видеть особым желанием не горят. Даже лишний раз поговорить времени нет. Видимо, считают, что он самостоятельный и взрослый. Его бы спросили!
        Раньше у него была семья, дом. Знал, что на выходных его всегда ждут. А теперь… Квартиру продали, деньги поделили и разбежались в разные стороны. У отца жена не особо жаждет видеть Глеба у себя. Нет, всё вежливо, только не искренне. И маминому мужу Глеб мешает. Терпит, как необходимость. Из-за этого Глеб уже три месяца родителей не навещал. И никто даже не забеспокоился. С радостью поверили в отговорку, что ему некогда.
        …Последняя неделя перед экзаменом пронеслась как лисий хвост, унося с собой зной лета, вкус мороженого на открытых верандах и одуряющий аромат розовых кустов. Вечерами Глеб подолгу парил, чтобы прийти в поэтическое настроение. Ведь на испытаниях дается всего одна попытка. Каждый год часть неудачников покидает школу - крылатый Пегас не всем благоволит.
        В день икс Глеб проснулся засветло. Снился какой-то муторный сон. Воспоминания о нем стерлись, а ощущения остались - неприятные, точно тухлая рыба. Что-то там было… Вроде про бредущих по дороге людей, вечных путников. И какая-то безнадежность, тоска. Наверное, это из-за нервов. Глеб выпил кофе и отправился в школу.
        Комиссия заранее внушала опасение: одна Стило чего стоила. Это для Скарлетт она любимая преподавательница, для остальных - острая на язык особа, которая может пропесочить так, что на всю жизнь запомнишь. Председатель - темная лошадка, а Аврора… Заваливать она не станет, наоборот, был уверен Глеб, будет вдохновлять учеников. Она появилась первой. Прошла мимо сдающих, оставляя за собой шлейф цветочного аромата. Остановилась у двери и улыбнулась. Глебу показалось, что ему. И тут же сердце совершило кульбит, едва не выпрыгнув из груди.
        Затем, чеканя шаг, прошла Стило. Стук ее каблуков навевал ассоциации с гвоздями, которыми забивают крышку гроба чьих-то надежд. Да-а… От нее ничего хорошего ждать не приходится. Жаль, что литературных критиков не разбирают, а то бы поэты оторвались.
        И наконец, в конце коридора показался председатель. Выше среднего роста, грузный. Его полные губы были выпячены, а глаза подслеповато щурились. Широкую лысину неумело маскировали три пряди, зачесанные набок. Глеб едва не прыснул от смеха: глава комиссии походил на персонажа из фильма «Автостопом по Галактике» - Вогона Джельца. А учитывая его полную бездарность по части стихов, сходство было абсолютным.
        - Надеюсь, нас не станут пытать поэзией вогонов, - прошептал Глеб другу.
        Лис с трудом сохранил серьезное выражение лица.
        Сдающие выходили один за другим. Глеб почему-то тянул, не хватало решимости. Лис тоже не торопился.
        - Ты заметил, - сказал он, - что сильные ученики сегодня все, как один, с низкими баллами?
        Глеб кивнул: похоже, комиссия «мочит» успешных поэтов.
        - Так что не выпендривайся, - добавил Лис. - Прочти что-нибудь попроще.
        Глеб растерялся: он и попроще? Да и как? Муза не терпит притворства.
        - Ладно, я пошел, - Лис направился к двери, - пожелай мне удачи.
        Глеб вскинул два пальца: V - знак победы. Сегодня Фортуна на их стороне.
        Глава восемнадцатая. Огородник
        Асфальт незаметно сменился грунтовой дорогой, которая постепенно сузилась до едва заметной тропы посреди высокой травы. Позади остался город с Сайнунтом, духом доброго сна. Напоследок тот пообещал подарить каждому чудесное видение - прощальный подарок. Приш надеялся, что люди вернутся в город. Ведь теперь им ничего не угрожало.
        Вещей взяли по максимуму, основная нагрузка досталась Пришу У поэта спина еще не зажила. Он бы и рад, да не может. А Мёнгере непривычная для этого дела. Но тоже тащит мешок и не жалуется. А он, Приш, парень деревенский и крепкий, закалился, таская корзины с яблоками. Так что своя ноша не тянет. И вообще, повезло им, что припасы сделали, на какое-то время хватит.
        Хухэ убежал вперед - охотиться на мышей. Уже нескольких поймал. До чего же забавный зверек, так и хочется потискать. Только он не дается, диковатый. И Мёнгере тоже. Не в смысле, что Приш желает ее обнять, просто она также совсем не ручная. Как Хухэ. Вот Глеб - понятный парень, хотя и из поэтов. А Красавица… Приш мысленно прилепил ей это прозвище после слов Хранителя пути. Такое ощущение, что она жила в высоченной башне, охраняемой драконом. И ничего не знает о мире, всему поражается. Нет, Приш тоже мало что видел, но ему до Мёнгере в этом далеко. А еще она словно замерзла. Не в прямом смысле, хотя понятно, что она из жаркой страны, поэтому ей холодно. А изнутри - точно ее душа прихвачена морозом. И непонятно, оттает ли.
        Всего два дня прошло, как они в дороге, а будто целая вечность. И о родных некогда вспомнить, слишком много всего навалилось. Как они там? Наверное, уже знают, что он пропал, хозяин постоялого двора сообщил. А Приш даже записку не оставил. Да и как? Слишком неожиданно всё произошло. И неизвестно, увидятся ли они вновь. Хотел, как лучше, а получилось… Приш рукавом смахнул непрошенные слезинки. Дурак он! Жил бы в Темногорье, виделся бы с родителями по выходным и праздникам. Может, и Алиса бы потом к нему приехала, если любит на самом деле. Эх, поздно об этом жалеть.
        Трава сменилась высохшей рожью. Стебли давно обломились под тяжестью колосков, рожь стояла неубранная. Приш сорвал один колосок и проверил: пустой, зёрна давно рассыпались. Подобрал с земли и попробовал: зерно было твердым, не разжуешь. Под порывами ветра казалось, что по полю пробегает волна. И тогда посреди бесконечного золота виднелись темно-синие васильки. Потрясающее зрелище.
        Они перекусили. Глеб разогрел на газовой горелке две банки фасоли. Чай решили не заваривать - надо беречь газ как раз для таких случаев, когда не из чего костер разжечь. Просто отпили воду из бутылки. Понемногу, чтобы не расходовать. Сложно, когда не знаешь, что будет впереди. Приходится приберегать на черный день. И правильно ли они идут? Приш озвучил мучивший его вопрос.
        Глеб сделал еще глоток и ответил:
        - Нам надо к радуге. Сейчас осень, радугу редко когда увидишь, она больше весной и летом бывает. Поэтому мы и идем на юг, там теплее, значит, осень позже приходит. К тому же Хухэ нас ведет.
        - Радуга на самом деле существует? - спросила Мёнгере.
        Девушка снова замотала голову платком, спрятав лицо, поэтому ее голос звучал глухо.
        - Конечно, - удивился Приш. - В ее начале зарыт сундук с сокровищами.
        Глеб расхохотался:
        - Какой сундук, приятель? Радуга образуется из-за преломления солнечных лучей в дождевых каплях. Никаких чудес.
        Мёнгере покачала головой:
        - Радуга - это легенда, вход в небесный мир, где живут боги. Ее никто никогда не видел.
        Приш пожал плечами:
        - Это у вас радуги не бывает. У нас - с весны. Раскинется после дождя прямо над долиной, такая красота, глаз не отвести. Только ее начало никто не находил.
        - Но выбора нет, - подытожил Глеб. - Раз уж ввязались в это дело, надо его добить.
        Они собрали вещи и вновь отправились в дорогу.
        Ближе к вечеру посреди бескрайнего поля они заметили дом. Вроде жилой: из трубы шел дым. Позади него были разбиты грядки, вдали виднелась делянка, засеянная рожью и кукурузой. Путники переглянулись и решили зайти - надо расспросить обо всем того, кто там обитает. Стало заметно, что дом осел от старости, бревна посерели, соломенная крыша потемнела. Щели вокруг оконных рам заткнуты мхом, чтобы не дуло. Вместо стекол окна затянуты чем-то тусклым.
        Приш постучал. Изнутри послышалось:
        - Заходите, заходите! Я вас давно приметил, с полчаса назад - на чердак лазил. Так что поставил ужин вариться.
        Приш толкнул дверь. Внутри было темно, «стекла» пропускали мало света. На массивном столе, сколоченном из толстых досок, горела керосиновая лампа. Рядом стоял мужчина. Среднего роста, жилистый, словно высушенный жарой. Ярко-голубые глаза, белые от седины волосы. По внешнему виду не понять, сколько лет незнакомцу. Сорок? Пятьдесят? Или больше?
        Огонь в лампе плясал, и за ним причудливо вытягивались на полу тени.
        - Присаживайтесь, пожалуйста, - пригласил хозяин дома. - Меня раньше звали Огородником, очень я это дело любил. Так и прилипло. Сейчас, конечно, вырастить мало что удается, но тыквы… Тыквы по-прежнему моя гордость.
        Приш слушал с удивлением: Огородник казался ожившим чучелом, которое долго висело на шесте, а в один прекрасный день решило стать человеком. Даже речь ему давалась с трудом, словно Огородник давно ею не пользовался.
        - Кукуруза дает неплохой урожай, - продолжал Огородник, - И рожь, конечно. Только пока ее перемелешь в муку, сил никаких не остается. Это раньше, когда в дне езды была мельница…
        Он резко осекся, будто о чем-то вспомнил.
        - Извините старика, заболтался. Удобства все на улице, вода там же в умывальнике.
        На ужин были тушеные овощи: кабачки, морковь, картошка с луком и помидорами. Огородник извинился, что мяса нет. Мол, никакой живности в округе не водится. Глеб достал из рюкзака банку тушенки и протянул ее хозяину. Тот так обрадовался, что даже затрясся:
        - Давно я мясца не едал, давно. Так ведь и не было никого. Один я. Даже не знаю, сколько лет.
        Приша покоробило, но он достал еще две банки:
        - Это вам, от нас в подарок.
        Огородник так сильно прижал к себе консервы, что Приш испугался: а не сумасшедший ли тот? И смотрит на гостей с подозрением: не отберут ли назад? Но обошлось. Хозяин поставил тушенку и принялся угощать гостей. Тушенку смешали с рагу и разложили по глиняным тарелкам. Съели с добавкой, все проголодались. Огородник даже вылизал тарелку.
        - А еще мясца у вас не найдется? - жалобно спросил он.
        - Мы же поделились с вами, - не выдержал Глеб. - Нам самим надо.
        - Не бесплатно! - Огородник замахал руками. - Взамен дам вам полезные вещички.
        Он залез в подпол и пропал. Приш покрутил пальцем возле виска: похоже, у старика проблемы с головой. Они с Глебом понимающе переглянулись. Наконец хозяин вернулся и ссыпал на стол разный хлам.
        - Это стеклышки, - указал Огородник на бутылочные осколки, - Замечательные стеклышки. Если посмотреть через них на небо, узнаешь, где найти радугу. А это, - старик достал пыльный кисет, - обмани-трава. Намажешь ею подошвы, и никакого запаха от тебя не останется. С ней хорошо охотиться. Только дичи никакой не стало. А лисичка ваша? Если не ваша, то давно я мясца не едал.
        По спине Приша пробежал холодок - Огородник заговаривался. Хорошо, что Хухэ куда-то убежал. Глеб достал остатки колбасы и протянул Огороднику. Тот радостно взвизгнул, не веря счастью. И вновь спустился в подвал - убрать ее и тушенку. Видимо, там и хранил свои припасы. К травяному чаю Огородник подал булочки и морковные конфеты. Приш никогда таких не пробовал, но вкусно.
        Путники попробовали разговорить Огородника.
        - А вы тоже искали радугу? - спросил Приш.
        - А чего ее искать? - удивился Огородник. - После дождя на небе завсегда бывает.
        - Ну вы же дали стекла, - начал Приш, но Глеб толкнул его ногой.
        Приш намек уловил и замолчал.
        - А дальше по дороге что? - поинтересовался поэт.
        Огородник задумался. По его лицу пробежала тень, он нахмурился, ушел в себя.
        - Извините, вы нас слышите? - вмешалась Мёнгере.
        Тот очнулся. Посмотрел на них, затем на остатки еды, точно вспоминая, что произошло.
        - А-а, дальше-то, - наконец ответил он, - да ничего особенного: сущий пустяк и безделица.
        И захихикал, мерзко-мерзко. Так, что расспрашивать расхотелось.
        Вечером Приш долго ворочался: к хозяину дома доверия не было. Еще набросится с ножом, чтобы раздобыть свежего мяса. Или просто задушит. Приш собирался бдеть всю ночь. Но Огородник так раскатисто храпел, что Приш понял: ничего плохого хозяин не задумывает. А что с чудинкой, так от одиночества, любой заговариваться начнет. И вскоре Приш тоже вырубился.
        Ему снилась огромная лента, состоящая из бредущих по дороге людей. Тысячи, миллионы людей. В пыли можно было разглядеть лишь их силуэты: большие и маленькие, толстые и худые. Ни одного звука: ни плача, ни смеха. Полная тишина. И безнадежность. Такая тоскливая, что Приш пробудился в дурном настроении.
        Открыл глаза и едва не заорал: прямо над ним склонился Огородник. Тот широко улыбался и бормотал: «Мясцо, вкусное, много мясца». Приш едва удержался, чтобы не вскочить и не броситься наутек. Дрожащим голосом он ответил:
        - Огородник, это я - Приш.
        Тот возразил:
        - Мясцо.
        В его руке Приш разглядел нож. Во рту стало сухо. Сердце стукнуло в последний раз и замерло.
        Хоть бы Глеб проснулся! А вдруг?.. Мысль оборвалась, не успев прозвучать.
        - Я ваш гость, - произнес Приш. - Вы нас угощали овощами, а мы вам дали банки с тушенкой.
        Взгляд хозяина немного прояснился.
        - Да, - согласился он. - Поделились. Хорошие гости. Не мясцо.
        Огородник зевнул и отправился в постель. Всю оставшуюся ночь Приш следил за ним, но больше ничего не произошло.
        На завтрак хозяин сварил кашу из запасов путников. К ней он остался равнодушен, а то Приш опасался, что снова придется делиться. Он не был жадным, просто, когда не знаешь, сможешь ли пополнить запасы съестного, становишься экономным. Огородник припас подарки - по одному для каждого. Это были венки из высохших ржи и васильков. Хозяин торжественно надел их на путников.
        - Не снимайте, - улыбнулся он. - Они очень красивые. Это вам не пустяк какой-нибудь!
        Солома кололась, из-за нее чесалась голова. Но Приш решил вытерпеть. Всё равно немного осталось. Они на скорую руку перекусили и тронулись в путь. Приш сразу же стянул венок, но выбрасывать почему-то не стал, запихнул в мешок. Вскоре их догнал Хухэ и возглавил компанию. От полей поднимался пар, и всё казалось сказочным. Даже рассказ Приша о ночном происшествии настроение не испортил. А через час туман рассеялся, и путники обнаружили, что дорогу пересекает огромное нечто.
        Глава девятнадцатая. Сущий пустяк
        Мир будто обрубили. Вот поле, узкая тропка через него, небо, солнце, а вот - серое бесформенное облако. Раскинуло свои щупальца во все стороны. И за ним ничего. Ни сверху, ни снизу. Расползлось во весь горизонт.
        - Нам сюда?! - Приш спросил и устыдился: слишком уж глупо прозвучало. И трусливо.
        Все посмотрели на Хухэ: фенек жался к ногам, не решаясь идти дальше.
        - От него толку мало, говорить не умеет, - Глеб махнул рукой. - Может, стекла попробуем? Заодно проверим, что нам подсунул Огородник.
        Они достали осколки и приложили к глазам. Ни на севере, ни на западе и востоке небо не окрасилось разноцветными полосками, лишь прямо перед ними промелькнула яркая вспышка.
        - Черт! - выругался Глеб. - Значит, нам точно туда. Зато стекла настоящие. Хоть что-то хорошее.
        Мёнгере потрогала воздух перед собой.
        - Странно. Словно там пустота, которая сожрала всё остальное.
        - Точно! - Приша осенило: - Старик же и говорил про пустяк, - он пояснил остальным: - Пустяк - пустота. Игра слов такая.
        - Это сотворил старый бог, - добавила Мёнгере. - Когда пытался уничтожить своих детей.
        Приш и Глеб обменялись непонимающими взглядами. Эту легенду они не слышали.
        Мёнгере никак не решалась:
        - Наверное, в другой раз.
        - Нет, расскажи сейчас, - попросил Приш.
        Ему хотелось отсрочить поход в серое нечто, пусть даже на несколько минут. Да и «потом» может не наступить. И девушка начала повествование:
        Время долго правило вселенной. Наконец ему стало скучно. И сотворило оно небо и светила на нем. Когда воцарились на небосводе Луна и Солнце, на земле появился свет. Стали расти цветы и деревья, плодиться рыбы и звери, ведь свет - это жизнь. А еще зародились люди. Начали строить жилища, возводить храмы и дворцы. И не понравилось это Времени. Ведь каждый человек проживал одну жизнь, а творенья его рук - многие. Веками служили они людям, а потом долго существовала память о чудесах света. Люди словно бросили вызов самому времени.
        Сначала бог пытался стереть их с лица земли. Обрушивал с небес огненные камни, тряс землю, насылал мор. Но вновь и вновь жалкие смертные возрождались и отстраивали дома и священные здания, создавали скульптуры, писали картины. И тогда разозлилось Время и надумало уничтожить весь мир, стереть, точно неудавшийся набросок.
        И породило Время огромную змею, Уроборос. Раз - и проглотила змея Солнце, два - проглотила Луну. Наступили на земле ночь и холод, стало гибнуть всё живое. А змея не успокаивалась, пожрала небо и звезды, к людям подбиралась. Только Солнцу и Луне гибнуть совсем не хотелось. Стали они разгораться в животе змеи, да так сильно, что кожа чудовища не выдержала и лопнула. Снова засияли на небе звезды, а Луна и Солнце заняли свои места.
        А на том месте, где полз Уроборос, возникла пустота, и не было в ней никого живого и мертвого. А что Время? Да ничего, успокоилось. Знает, что и у долговечных пирамид есть отпущенный век. И когда-нибудь Время поглотит и их.
        - Мда… - протянул Глеб, - обнадеживающая история. Интересно, мы-то сами не исчезнем, если войдем внутрь?
        Приш не знал, Мёнгере тоже. И похоже, других вариантов нет.
        - Хухэ, не ходи с нами, - обратилась к фенеку Мёнгере. - Это не твой поход. Тебе вообще надо было остаться в пустыне.
        Лисичка возмущенно тявкнула.
        - А может, - протянул Приш и устыдился: голос сорвался на писк: - Может, и мы не пойдем? Мы же не обязаны.
        Наступило молчание, все обдумывали его слова.
        - Хрень какая! - Поэт бросил рюкзак и сел на траву. - Ведь на самом деле можно.
        Он разлегся и уставился в небо. Приш опустился рядом.
        Только Мёнгере осталась стоять.
        - Я пойду, - вдруг сказала она. - Не сдамся. Я сама выбрала этот путь.
        Мёнгере застыла, словно статуя, лишь сжатые кулаки и яростно блестящие глаза выдавали эмоции.
        - Оно того стоит? - спросил Глеб. - Мы можем погибнуть. Тогда ты и так ничего не получишь.
        - Зато я попытаюсь! - впервые Мёнгере позволила чувствам взять над собой верх.
        - Без нас не выйдет, - ответил Глеб. - Ты же слышала Хранителя: лишь втроем мы доберемся до радуги. Одному нельзя.
        Приш поднялся: придется идти. Глеб тоже нехотя встал. Закинул мешок на плечо и первым шагнул в серое облако.
        Хухэ смотрел, как троица скрывается за серой завесой. Сначала поэт, затем пришелец, последней - красавица. Он не собирался следовать за ними - для маленькой лисички слишком много происшествий. Но что-то не отпускало. Хухэ заскулил и поспешил за остальными.

* * *
        Резко, на бреющем - в неба храм!
        Туч оголтелый скрежет…
        Мёртвое сердце. Осколки.
        В хлам Клетку грудную режут.
        Корчусь от боли: дышать, дышать,
        Выдох - звериным воем…
        Я без тебя не смогу летать!
        Раньше нас было двое…
        Стихи испарялись из памяти, оставляя после себя страх: вот только что были, вертелись на языке и… Сохранился лишь набор слов, беспомощный и бездарный. Все ранее написанные строфы распались на строчки, те на отдельные слова и буквы. Дар ускользал, просачиваясь водой сквозь песок. Глеб больше не поэт. Он даже «кровь» и… Какое же там было слово? Пример для простейшей рифмы? Они упражнялись, придумывая разные пары. «Кровь» и «гвоздь»? Нет! Еще смеялись, что в стихах главное - чувства, экспрессия, а не рифма с ритмом. Стихи - это то, что нельзя выразить прозой. Полет души. А теперь у него ни крыльев, ни таланта.
        Вспомнил! Кровь - любовь. Только сейчас это кажется бессмысленными звуками. Они не цепляют и не будят воображение. Но Глеб уцепился за эту пару, как за спасительный круг. Любовь - кровь. Да, их учили в школе подбирать рифмы, чтобы ученики могли выдать несколько вариантов. Побеждал тот, кто предлагал неизбитый. Неизбитый что? Мысли разбегались, в голове пустота. Пустота… Почему-то именно это слово знакомо.
        Глеб плывет-тонет в тусклом пространстве, похожем на вату. Где верх, где низ, не понять. И неясно, зачем он вообще идет. И кто он, и как его зовут. Остался ошмёток имени, два звука: «л’» и «э». Его ли? Может, приблудились чужие? Не вспомнить. Только знает, что ему зачем-то надо вперед. Туда, где разгорается багровая точка.
        Глеб делает шаг, и его охватывает пламя. Тело корчится в муках, словно вновь проходит через родовые пути. Огненные буквы вспыхивают вокруг. Из последних сил Глеб шепчет:
        Всё на двоих, наяву и в снах:
        Всё на двоих. И крылья…
        Вдруг превратилось, в мгновенье, в прах,
        Стало вселенской пылью…[10 - Стихи Юлии Богодист.]
        Становится легче. Глеб даже вспоминает свое имя и прошлое. Он бывший поэт и хочет вернуть крылья и дар. Память понемногу восстанавливается, и стихи обретают объем.
        Затем всё обрывается, последнюю строфу не оживить - это плата за прохождение. Шрамы наливаются кровью, между лопатками невыносимо жжет - точно поставили клеймо. И от этого ощущения не избавиться.

* * *
        Мир вокруг - разных оттенков зеленого: малахит, изумруд, салатовый… Морской оттенок сменяется травяным, как волосы на голове Приша. И тот понимает, что это его родина. Ему хочется разглядеть подробности, может, увидеть лица родителей. Но дальше лишь густые столбы дыма. И всё.
        Приш хватается за первое воспоминание детства, но то ускользает. Приш яростно пытается восстановить его в памяти, но вязнет. Зеленое вытесняется сначала черным, затем стальным. Приш задыхается - дым разъедает легкие, вата забивает глаза и нос.
        Но он прёт вперед как… Сравнение исчезает. Ну прёт же?! Как кто? Он еще показывал этого… Кому? Страх колет в сердце. Он всё забыл! Даже простые слова. Даже имена близких. Зеленое… Зеленая трава. И по ней ползет муравьишка. Приш ставит на его пути палец, но муравей переползает препятствие.
        «Прёт, как муравей!» - смеется Лиза. И Приш вместе с ней.
        И кто-то тянет яблоко. Еще немного, и имя обретет плоть. Но изображение подергивается рябью. И двигаться невозможно, ноги путаются в пакле. Надо выбираться, но Приш не в состоянии. Он не муравей, чтобы не сдаваться, всего лишь подросток. Но что-то заставляет идти, и он прёт, как муравей. И яблоко совсем рядом. Приш тянет руку и почти хватается за него, но то снова удаляется.
        Приш чувствует, как колет в спину. Он достает из мешка венок. Желтизна соломы и индиго васильков: венок, подаренный сумасшедшим стариком. Огородником его звали. Яблоко возвращается, и Приш ощущает его вкус. Марта и Вилли! Имена приемных родителей стали реальностью. И огромное облегчение: он Приш - сын Марты и Вилли. У него есть сестра Лиза. И Алиса - девушка, которую он любит. И он желает возвратиться в Яблоневую долину.

* * *
        Всё залито золотом. Медное золото, желтое, белое. И Мёнгере растворяется в нем. Весь мир охватило солнечное мерцание, и Мёнгере сдается. Она сама становится светом. И слышен вкрадчивый шепот:
        - Этот мир достоин, чтобы его утопили в свете, милая.
        Менгере знала одно существо, которое звало ее милой. Оно походило на человека, но не было им.
        Она в коридоре, который кажется бесконечным. Ее окружают высокие мрачные стены - в храме почти нет окон. Мёнгере ускользнула от жриц, ведь так хочется побегать в удовольствие, а не сидеть взаперти. Она спешит к выходу, но теряется в лабиринте поворотов.
        - Мёнге! - слышит она крик за спиной и ускоряет шаг.
        И вдруг на ее пути возникает жрица. Мёнгере не успевает затормозить и врезается в нее. Сейчас ее выдадут! Но та лишь прижимает девочку к себе и гладит, гладит по волосам.
        Странно. Эпизод всплыл неожиданно. Ничего подобного Мёнгере не помнила. Сколько ей тогда было? Три года?
        - Тебе не нужна память, - услужливо подсказывает тот же голос. - Ты станешь править миром, милая. И он захлебнется светом.
        Да! Она же мечтала об этом. Все страны поклонятся ей. Мёнгере станет правительницей континентов, в ее честь зазвучат торжественные гимны.
        - Умница, ты достойна этого, - соглашается голос. - И покараешь несогласных. Вольешь в их глотки раскаленный свет.
        Особенно той, желтоволосой. Возомнила, что краше Мёнгере, посмела нарушить совершенство. Мёнгере сама изуродует ее личико, отрежет фарфоровый носик.
        - Ты свет, милая, тебе можно всё, - успокаивает голос.
        Мёнгере не помнит имени удачливой соперницы, да и название Алтанхота покрылось песком. Только ярость слепит глаза как…
        - Свет. И ничего, кроме света.
        Кто же все-таки та женщина, которая гладила ее?
        - Не думай о ней, - голос обеспокоен, - она этого недостойна.
        И всё же… Слово уплывало, словно рыба в мутной воде. Ее учили охотиться с гарпуном, стоя подолгу в реке. Странная подготовка к трону. И ощущение, что она промахнулась.
        - Мир ждет тебя! Что ты прицепилась к этому обрывку? - голос взревел. В нем слышалось голодное нетерпение.
        Женщина гладила девочку по волосам и прижимала к себе, пользуясь возможностью. Лица жриц всегда были скрыты платками, такой же Мёнгере носит, чтобы спрятать шрамы. И она не знает, как выглядела ее мать.
        Мама! Та жрица была ее матерью. Конечно! Мёнгере плачет, слезы оставляют жгучие дорожки на лице, и шрамы полыхают. Но Мёнгере не замечает этого: она счастлива. Ей удалось воскресить прикосновение мамы. Та перестала быть бесплотной тенью.
        - Она тебя предала, променяла на другую дочь, - голос разочарован. - А ты ее простила. Ты слабая. Тебе никогда не стать несущей свет.
        Мёнгере согласна: да, ей не стать. Она хочет просто быть счастливой. И чтобы исчезли рубцы с ее лица. Странное желание для бывшей правительницы. Но ей этого вполне достаточно. И золото вокруг плавится и оплывает.
        Глава двадцатая. Третий изгнанный
        - Думал, что от меня осталась лишь оболочка, - делился Глеб. - Ухватиться было не за что. Даже слова пропали.
        Приш кивнул: знакомо.
        - И пустота внутри, точно таксидермист набил воздухом, - продолжал поэт.
        Хухэ тявкнул, соглашаясь - фенек всё же последовал за ними. Глеб опустился на колени и осторожно погладил Хухэ.
        - Тебе тоже досталось?
        Тот притих, дав дотронуться до себя. Лишь Мёнгере безмолвствовала: не пожелала рассказать.
        Когда вышли из пустоты, у Глеба точно огромная тяжесть с сердца свалилась: думал, что никогда не вспомнит своих стихов. Да, разучился сочинять, но забыть написанные - еще хуже. Но вот последнюю строфу он так и не восстановил. Словно она послужила ему пропуском из пустоты. Но надо попробовать. Глеб мысленно вернулся в день переводного экзамена.
        …Лис вылетел из аудитории довольный.
        - Пять! - эмоции его переполняли.
        Его сразу же обступили:
        - Рассказывай, как прошло.
        По словам друга, ничего сложного не было. Стило особо не прикапывалась, даже нашла, что недурственно. Вогон Джельц - прозвище уже приклеилось к председателю - проворчал насчет большого количества соединительного союза «и», но зато похвалил рифму.
        - А Аврора? - спросил Глеб.
        - Ничего, - растерялся Лис. - Промолчала.
        Странно. На нее не похоже.
        Наступила очередь Глеба. Он вошел в кабинет и представился: Черный Поэт. Стило тут же фыркнула: видимо, псевдоним показался ей неудачным. Вогон Джельц кивнул:
        - Начинайте, молодой человек.
        Глеб покосился на Аврору: она не поднимала глаз, будто увидела на столе что-то ужасно интересное. Ему захотелось заорать, стукнуть по стене, чтобы с нее слетела эта показушная безмятежность. Черт, она же тоже поэт! Что им до правил, установленных другими людьми?!
        Глеб не воспарил, взметнулся к потолку, чувства бурлили. Он не читал стихи, бил ими, точно кнутом. А Аврора всё так же сидела с равнодушной маской на лице. И заключительный аккорд:
        Ангелы, демоны? За душой
        Гонятся дикой стаей.
        Рушится небо и подо мной
        Веры опора тает…[11 - Стихи Юлии Богодист.]
        Глеб не спустился, рухнул на пол, обессиленный. После такого выплеска хотелось одного: сбежать ото всех. Но надо выслушать вердикт комиссии. Первой начала Стило:
        - Хм, средненько. Из положительного: много экспрессии, чувств. Вот это удачно: «Мёртвое сердце. Осколки. В хлам клетку грудную режут». Борьба человека со своими страстями. Но мне кажется, Черный Поэт, это не самое удачное ваше стихотворение. Вы можете лучше.
        - Это убого, - перебил ее Вогон Джельц, - я вот тут набросал, - и председатель раскрыл тетрадь, она была исписана мелким убористым почерком: - «Резко, на бреющем - в неба храм!» - метафора крайне непонятная и неудачная. Первые четыре строки - четырехстопный ямб с дактилической клаузулой. Следующие четыре строки - полное отсутствие строфы.
        Глебу показалось, что Вогон Джельц бредит Какой еще ямб? Он о чём? А тот распалялся больше:
        - Строфика, молодой человек, - раздел стиховедения, изучающий формы объединения стихов в композиционно законченное целое; учение об упорядоченном сочетании закономерно повторяющихся в тексте стихотворных строк. Почему вы ею пренебрегаете?!
        Председатель причмокивал губами, словно большая рыба. Глеб с трудом удержался, чтобы не рассмеяться. Наверное, это нервное.
        - Что за заигрывание с ангелами и демонами?! Недостойно привлекать к себе внимание за счет божественного! Это дешевый способ, молодой человек.
        Глебу казалось, что его раскатали асфальтоукладчиком, а Вогон Джельц окончательно вышел из себя:
        - А ваш полет?! Кто вас учил взмывать под потолок? Многое себе позволяете! Даже мы, люди с богатым литературным опытом, не разрешаем себе подобного. Так что незачет! Без права пересдачи!
        Глеб растерялся: незачет? Ему?! Этот Вогон Джельц сошел с ума? И почему молчит Аврора? Она, что, оглохла? Но заговорила Стило:
        - Думаю, без права пересдачи - слишком сурово. Понятно, что у молодого человека что-то произошло. Первая любовь, безответные чувства. И он не смог контролировать себя. Правда? - она обратилась к Глебу.
        Тот замешкался на секунду, но сообразил, что Стило дает шанс.
        - Да, - голос охрип от переживаний.
        Вогон Джельц посмотрел на Глеба поверх очков.
        - Это не оправдывает, - проворчал он. - Вы должны думать, в первую очередь, о красоте стиха. А не ставить чувства во главу угла.
        - Это пройдет, - вновь заступилась Стило. - Надо дать мальчику еще одну возможность показать себя.
        А Аврора молчала.
        Он не помнил, как вышел, куда направился. Очнулся лишь на улице, когда Лис схватил его за плечи и основательно потряс.
        - Поэт, что случилось-то?
        Глеб замотал головой: он был не в состоянии говорить. Казалось, что великая тяжесть гнет плечи, не дает дышать.
        - Не сдал, - выдавил он из себя.
        - Как это?! - не понял Лис. - А пересдать можно?
        - Угу.
        У Лиса отлегло:
        - Тогда ладно. Пойдешь с другими. Вас человек пять набралось.
        Глеб отмахнулся: легко говорить. Это не с Лисом произошло, а Глеб растоптан. И не решением комиссии, а Авророй. Она осталась безучастной. Подписала отчет и не проронила ни слова.
        - А Аврора что? - осторожно поинтересовался Лис, будто прочел мысли друга.
        Лицо Глеба перекосилось, точно от зубной боли.
        - А-а, - протянул Лис, - ясно.
        Он помолчал, затем добавил:
        - Ребята сказали, она в столицу перебирается. В литературный институт. А еще говорят, что замуж выходит. За какого-то книгоиздателя. Так что наплюй.
        Шах и мат. Лис, конечно же, думал, что его слова - волшебное средство, помогающее излечиться от любви. А сам незаметно добавил еще пару увесистых камней на шею друга. Чтобы уж наверняка. У Глеба возникло ощущение, что ему врезали под дых со всей силы, и нечем дышать.
        Он заперся в квартире. Меньше всего хотелось кого-либо видеть. Смог только позвонить родителям и сообщить, что всё в порядке. Те охотно поверили. Даже мама ничего не заподозрила. Начала рассказывать, что УЗИ показало девочку. И что срок ставят на середину февраля. Глеб выслушал ее отстраненно, его мало заботила грядущее пополнение в семье. Джейн и Скарлетт еще в среду уехали на море, так что были не в курсе. Лис звонил, но Глеб отделывался кратким сообщением, что занят. Он никого не желал видеть. Лежал целыми днями в кровати, лишь изредка вставая поесть и в туалет.
        Накануне пересдачи заявился Лис. Звонил в дверь полчаса, пришлось открыть.
        - Ты готов? - Лис с подозрением уставился на неубранную постель.
        - Тебе какая печаль? - Глеб ответил резко.
        - Вообще-то, я твой друг, если ты до сих пор не в курсе.
        Глеб опустился на диван и сжал голову руками:
        - Я ничего не хочу.
        Лис испугался:
        - Ты что?! Давай вместе. Отберем стихотворение, из старых, над рифмой поработаем. Завтра сделаешь вид, что вошел в измененное состояние, попаришь немного. Ну?
        Глеб согласно кивнул, чтобы Лис отстал.
        Лис развил бурную деятельность. Откопал в записях стих, написанный год назад, в почти классической манере. Кое-где внес правки и прочитал.
        - Сойдет, - Глеб забрал листок.
        - Тогда готовься, - Лис мялся у порога. - Я за тобой зайду.
        - Не надо, - ответил Глеб, - не потеряюсь.
        На пересдачу заявились все. Вместо Авроры в комиссии был препод с параллельного курса. Неудачники по одному заходили в аудиторию, Глеб не спешил. Лис теребил его вопросами:
        - Ну ты как? Успокоился?
        - Не суетись, - отмахнулся Глеб, - всё нормально.
        Он зашел в кабинет последним. Вогон Джельц выглядел доброжелательно, да и Стило улыбалась.
        - Вы готовы, молодой человек? - спросил председатель.
        - Нет, - коротко ответил Глеб, - я не буду сдавать.
        В аудитории повисла тишина. Вогон Джельц неуверенно кашлянул:
        - Вы уверены? Вы знаете, что вам придется покинуть школу?
        - Уверен. Я не хочу больше писать стихов, отказываюсь.
        Снова молчание, а потом заговорили все разом.
        - Вы с ума сошли?!
        - Вы знаете, что вам будет за это?!
        - Тысячи людей мечтают о крыльях, а вы…
        В окно билась толстая зеленая муха. Никак не могла сообразить, что рядом открытая форточка.
        Глеб смотрел на нее и думал, что он - как эта осенняя муха. Только он бьется, чтобы причинить себе физическую боль и забыть о душевной. Глеб бросил:
        - Да, знаю. Мне уже семнадцать, если вы не в курсе. Так что соображаю, что делаю.
        Муха наконец вылетела, и Глеб перевел взгляд на комиссию. Все смотрели на него с непонятным выражением: смеси жалости и чего-то еще, понимание ускользало. И тут Вогон Джельц уронил короткое:
        - Дурак!
        Глеб расписался под отказом и вышел. Лис бросился к нему:
        - Сдал?
        - Да, - сказал Глеб. - Пойду домой, отдохну.
        На следующее утро за ним явились двое. Глеб знал, что этого следует ждать, но всё равно - было страшно. Лишь мрачная уверенность, что вот она, Аврора, узнает и будет переживать, поддерживала его. Его привезли в больницу, где люди в белых халатах еще раз спросили, точно ли он решил. Глеб подтвердил. Тогда его отвели в операционную и вкололи наркоз. Очнулся Глеб уже без крыльев. На руках у него было предписание покинуть школу в течение трех дней.
        Глава двадцать первая. Безделица
        Вчера весь день шел дождь, холодный и противный. Сначала думали, что ненадолго, потом оказалось, что с утра и до позднего вечера. Путники пережидали его в палатке, которую разбили под деревьями в роще. Похолодало, и Мёнгере утеплилась. Хорошо, что догадалась взять шерстяные носки в магазине. Интересно, как Мёнгере зимой будет? Хотя… Радуги зимой не бывает. А они обязательно до нее доберутся!
        Сперва было весело. Глеб травил анекдоты, рассказывал смешные случаи из жизни. Мёнгере тоже немного оттаяла, поделилась дворцовыми историями. А потом - раз, и все замолчали, словно каждый о чем-то вспомнил, таком, что только для себя, а другим не скажешь. И стало неуютно. И серый день, и дождь, после которого не будет радуги.
        Даже Хухэ передалось настроение остальных. Лёг в углу и уткнул мордочку в лапы, так и провел весь вечер. Приш осторожно погладил фенека: какой же он милый. Вот бы взять его домой в Яблоневую долину, только Мёнгере, наверное, не согласится отдать. Он же с ней пришел.
        К утру дождь все-таки прекратился, и путники отправились дальше. Картинку бескрайнего луга разбавили очертания кустов, затем появились редкие деревья. А после обеда тропинка сменилась мощеной дорогой, Приш и остальные вступили в аллею из странных деревьев.
        Светло-серые стволы причудливо изгибались, ветви тянулись навстречу друг к другу, так что вверху кроны деревьев соприкасались, образуя над дорогой шатер. Солнечные лучи проникали сквозь листву и окрашивали листья и камни мостовой в празднично-желтый цвет. Всё это придавало аллее сказочный вид, так что хотелось не смотреть под ноги, а любоваться чудесной картиной. Поэтому путники и проглядели Хранителя пути, сидевшего на валуне сбоку от дороги.
        - Опаздываете, - он достал из кармана часы на цепочке и выразительно постучал по циферблату. - Радуга никого ждать не станет. Скоро сезон дождей закончится, и вы не успеете.
        - Нам что, под дождем надо было топать? - вскинулся Глеб.
        Хранитель пути усмехнулся:
        - А я ведь никого!.. Заметьте, никого не принуждал. Сами согласились.
        И холодно добавил:
        - Никто не обещал легкого пути. Да, вы не сбежали из дома, вас выгнали. Но ведь заслуженно!
        Хранитель пути выставил вперед указательный палец, поочередно тыча им в каждого из путников.
        - Одного за драку. Второго - за то, что отрекся от крыльев. Третью - за утрату красоты. И лишь четвертый, - Хранитель перевел палец на Хухэ, - сам увязался за вами. Но и ему никаких поблажек не будет.
        Приш поразился: ничего себе! Выходит, поэт сам отказался? Никто насильно ему крыльев не вырывал? Почему-то Приш думал, что дело именно так обстояло.
        - Я дал вам шанс. Между прочим, спас этим кое-кого от верной смерти. И что? Никакой благодарности! Вы пытаетесь обойти препятствия. Не знал, что вы струсите.
        Приш хотел возразить, что это не так, но промолчал - вспомнил, как мялся перед пустотой. И если бы был намек, что она где-то кончается, путники бы не полезли в нее. Но это всего лишь предосторожность!
        Хранитель пути зашелся в смехе.
        - Предосторожность?! Удобное оправдание. Где же она была, когда вы остановились на ночлег у сумасшедшего старика? Вы хоть знаете, сколько прохожих он уже убил? И что бы с вами было, если бы кое-кому не повезло проснуться?
        Все угрюмо уставились в землю - Хранитель был прав.
        Тот поднялся, плащ змеей скользнул по камню. Приш обратил внимание, что на Хранителе что-то вроде выкованной из черного металла короны с причудливо извитыми зубьями. А сверху - дохлый ворон. Но смешным Хранитель пути не казался. Наоборот, это придавало ему мрачности.
        - Запомните, - подытожил он, - назад пути нет. Или вы дойдете до радуги, или сдохнете. Выбора тоже больше нет. Вы его уже сделали, когда согласились на мои условия.
        Хранитель взмахнул плащом, точно крыльями, и на его месте очутился ворон. Птица каркнула и поднялась в небо. Путники проводили ее взглядом.
        Говорить расхотелось. Странники медленно брели по аллее, каждый обдумывал слова Хранителя. Даже фенек не убежал вперед, как обычно, а плелся позади.
        - Слушай, - не выдержал Приш, - так ты сам отказался от крыльев?
        - Отвали, - огрызнулся Глеб. - И без тебя тошно.
        Приш смешался: не ожидал, что его вопрос вызовет такую реакцию. А Глеб сообразил, что не то ответил:
        - Извини, сорвался. Просто не надо сейчас об этом.
        Приш согласно кивнул.
        Заметно потеплело, даже Мёнгере расстегнула куртку. А в конце бесконечной аллеи показался просвет - вышли. И оказались в саду. У Приша открылся рот: таких деревьев он сроду не видел. Огромные, с листьями, похожими на страусовые перья, усыпанные пушистыми желтыми горошинами. На других цвели нежно-сиреневые цветы, точь-в-точь как тюльпаны. Розовое облако, фиолетовое, ярко-красное - у Приша кружилась голова от красок. И запах… Благоухали кусты роз. Их лепестки лежали на дорожках, и путники шли прямо по ним.
        - Вам нравится? - прозвучал вопрос.
        Они обернулись и увидели женщину средних лет, очень милую.
        Весь ее вид располагал к доверию: казалось, они с ней давно знакомы. И женщина что-то вроде доброй тетушки.
        - Меня Дели зовут, - представилась она, - я живу здесь.
        Путники сообщили свои имена.
        - Это ваш сад? - поинтересовалась Мёнгере, она тоже, как Приш, была очарована.
        - Да, - подтвердила Дели. - Вот это дерево - мимоза, а то - тюльпановое. Здесь растет будлея Давида, а вот эти кусты - рододендроны.
        Приш слушал вполуха: названия сплошь незнакомые. А Дели перечисляла: кольквиция, вейгела, дейция, гибискусы, керрия - это про кусты, усыпанные золотыми шарами. Похоже, что своим садом она гордилась.
        - И розы, конечно, - закончила Дели. - Но, видимо, вы устали и проголодались. Не хотите отдохнуть?
        Цветы пахли так одуряюще, а позади была долгая дорога, поэтому все согласились. Лишь Хухэ остался в саду, видимо, решил поохотиться на ящериц.
        Дели повела их в дом. Среди зарослей было сложно сразу заметить белоснежную виллу. К ней вела узкая тропа из серых камней, между которыми пророс мох. По ней путники выбрались к пруду, возле которого и расположился дом. Двухэтажный, с широкой парадной лестницей, с полукруглыми балконами. Вход украшали две колонны. Всё здание было увито вьющимися розами, словно дворец Спящей красавицы.
        Они поднялись по лестнице и вошли в дом. Всё это время Дели рассказывала его историю: кто архитектор, откуда родом дизайнер, где брали камни для кладки. От бесконечного потока слов слипались глаза, Приш еле удержался, чтобы не зевнуть. Его вымотал сегодняшний день, хотя до вечера еще было далеко.
        - Вы же выпьете со мной чай? - полуутвердительно спросила Дели. - Или вам некогда?
        Путники переглянулись. Слова Хранителя о потерянном времени никто не забыл. Но так хотелось передохнуть в нормальном месте. Да и что будет, если они просто немного перекусят?
        Дели отвела их в гостевые комнаты. При каждой была ванная комната. Приш с удовольствием залез в ванну, отделанную мрамором малахитового цвета. Из двух бронзовых кранов текла горячая и холодная вода. Приш долго терся щеткой - так приятно смыть с себя грязь и пот. Он переоделся - Дели приготовила чистые штаны и рубашку - и спустился вниз. Там уже ждала Дели.
        Когда появились остальные, хозяйка пригласила их на террасу. Та была целиком застеклена, и лучи солнца слепили глаза. Белый каменный столик с изогнутыми ножками, под стать ему скамьи с двух сторон с мягкими подушками, кружевная скатерть, серебряные приборы - всё казалось торжеством совершенства. Сама Дели хлопотала возле гостей.
        - Живу одна, слуг нет, поэтому приходится всё самой делать.
        - Вам помочь? - сообразил Приш.
        - Спасибо, - по-матерински улыбнулась хозяйка, - ты очень приятный юноша, но я привыкла.
        Она разлила по бокалам сок охряного цвета, пододвинула сдобные булочки и села во главе стола. Сам бы Приш предпочел тарелку супа или кусок мяса поподжаристей, но не станешь же напрашиваться. Выпечка оказалась вкусной, почти как мамина, а сок сладким и непривычным на вкус.
        Дели с удовольствием глядела на них.
        - Какие вы все милые! Только почему вы прячете лицо? - обратилась она к Мёнгере.
        Та молча сняла платок, и Дели вздрогнула, а затем почему-то потрогала свои щеки.
        - Какое варварство! - возмутилась хозяйка. - Такое хорошее, свежее личико, и это уродство. Нельзя же так обращаться с собой!
        Словно Мёнгере сама себя испортила. Но девушка не проронила ни слова, лишь застыла на мгновение, а затем снова надела платок.
        До Дели дошло.
        - Извините меня! - произнесла она. - Просто не выношу, когда страдают молодые и красивые. Ведь так хочется сохранить всё лучшее подольше.
        Мёнгере кивнула, принимая извинение, но к еде больше не притронулась. Приш тоже потерял аппетит. Ну кто тянул хозяйку за язык?
        А та точно не заметила, что настроение у гостей ухудшилось.
        - Давайте я покажу вам дом, - предложила Дели.
        Пришу хотелось посидеть еще, но не отказываться же. Они покорно поплелись за хозяйкой. Помимо боковой лестницы, ведущей в гостевые комнаты, имелась и центральная. Гости поднимались по ней на второй этаж, и Приш со скукой разглядывал портреты, висящие на стенах, все, как на подбор, принадлежавшие симпатичным людям. Интересные родственники у Дели. Или не родственники? Среди лиц мелькали и смуглые, не похожие на хозяйку.
        Дели привела их к закрытому коридору.
        - Здесь расположен зеркальный лабиринт, - объявила она, - самый сложный для прохождения. Без меня сюда лучше не заходить.
        Она отворила дверь, и путники последовали за хозяйкой. Приш шагнул и резко остановился: отовсюду на него глядел он сам.
        - Потрясающе, правда? - спросила Дели.
        Пришу удалось выдавить из себя утвердительное мычание. Интересно, кому захочется гулять здесь? У него закружилась голова и возник страх - как они отсюда выберутся? Никакого намека на выход.
        - Почти никому не удалось пройти его, - захихикала Дели, - без моей помощи. Мастерская работа.
        - Очень, - подтвердил Глеб.
        Хозяйка осталась довольна его ответом, потому что сразу же позади возникла дверь, и путники выбрались в коридор.
        - Можем потом развлечься, если будет желание.
        Приш про себя решил: у него такого желания точно не возникнет. Друзья стали спускаться, а он застрял возле одного портрета. На нем была нарисована черноволосая женщина с серыми глазами. Прямой нос, красиво очерченные брови - незнакомка была так же хороша, как и другие изображения. Рядом висела табличка с надписью: «Безде Лица».
        «Какое-то дворянское имя», - подумал Приш.
        Подошел к следующей картине, надпись повторилась. Почему-то это его насторожило. Вертелось что-то в голове знакомое. И вдруг Приша осенило: безделица! Именно о ней говорил Огородник. Но что это значит и почему на всех портретах одно и то же имя, Приш не догадывался.
        Глава двадцать вторая. Без лица
        Старинные часы, стоящие в гостиной, показывали около шести пополудни, и путники решили отправиться дальше. Хотя можно было остаться на ночь - всё равно за вечер пройдешь не больше двух часов. Потом надо готовить ужин и обустраивать ночлег, пока совсем не стемнело. Но нужно уходить - Хранитель пути прав, времени у них мало. Они сказали об этом Дели, на что хозяйка развела руками:
        - Тогда вам точно придется сначала пройти через лабиринт. Ведь дом не отпускает гостей просто так.
        Мёнгере ощутила, как сердце проваливается в живот. Это ловушка?! А Дели излучала добродушие:
        - Честное слово, это не я! Попробуйте сами.
        Глеб первым шагнул к двери, но она исчезла, а на ее месте возникла каменная кладка. На окнах выросли решетки, а в помещении потемнело. Раздалось тихое рычание. Казалось, дом излучает угрозу. Поэт отступил.
        - Я же говорю! - Дели всплеснула руками. - Он очень своенравный. А еще любит коллекционировать гостей.
        - Как это? - Мёнгере оторопела.
        - Пойдемте покажу!
        Мёнгере показалось, что она вновь оказалась в плохом сновидении. И почему им так «везет» на сумасшедших? Сначала Огородник, теперь эта Дели… Словно путники притягивают всё самое темное. А хозяйка уже спешила. На этот раз она повела гостей в подвал по узкой лестнице. Стены здесь были неотштукатурены, а света еле-еле хватало. Мёнгере поежилась: прохладно. А Дели всё тащила путников за собой. Ее глаза лихорадочно блестели, точно она сгорала от нетерпения.
        Они дошли до невысокой деревянной двери, обитой железными полосами. Дели достала из складок платья связку ключей и отперла дверцу. Чтобы войти, пришлось пригнуться. Помещение слабо освещалось, поэтому Мёнгере не сразу рассмотрела стены. А когда пригляделась, едва удержалась от крика. Словно охотничьи трофеи, везде висели лица: мужчин и женщин, юношей и девушек. Все они отличались примечательной внешностью, как и портреты вдоль парадной лестницы.
        - Я бы отпустила тебя, - Дели обратилась к Мёнгере, - личико-то у тебя порченое, так что проку мало. Только дом не согласится. Обожает он с людьми играть в кошки-мышки. Любимое развлечение.
        Мёнгере слушала ее, как в тумане. Она не могла отвести глаз от стен: сколько же прохожих стало добычей хищного монстра?
        - Места еще полно, - продолжала Дели, - так что и для вас найдется.
        Она облизала губы. У Мёнгере промелькнула мысль оглушить хозяйку, только потом что? Вряд ли они спокойно выберутся из дома.
        Дели поднесла свечу к женской голове с рыжими длинными волосами, яркими зелеными глазами, веснушчатым носом.
        - Мое любимое, - объяснила хозяйка, - Это-то я для гостей ношу чтобы подвоха не чуяли. Обычно располагает к себе. А так…
        Она содрала кожу с лица одним движением. И Мёнгере с отвращением увидела, что у Дели под ней ничего нет - пустая болванка. Такие были в домах аристократок, на них женщины хранили парики. А хозяйка уже напялила на себя чужую физиономию.
        - Правда, так лучше? - ничуть не стесняясь, спросила Дели.
        - Вы это что? - с запинкой поинтересовался Приш. - Без лица?!
        - Меня сейчас стошнит, - произнес Глеб.
        Дели оскорбилась:
        - Посмотрим, каков ты скоро будешь!
        И стены затряслись, будто в безмолвном хохоте.
        - И без глупостей! А то от вас костей не останется, - Дели перестала притворяться, ее напускную доброту точно ветром сдуло.
        - Можно подумать, у нас есть шансы?! - взорвался Глеб, его кулаки то сжимались, то разжимались.
        - Крохотный, но есть, - поведала Дели. - Был один мужчина, который прошел лабиринт. Симпатичный. Правда, в возрасте - за сорок. Интересный типаж: абсолютно белые волосы и голубые глаза. Хорошее пополнение в коллекцию. Но, увы, не получилось. Так что у нас всё честно.
        Мёнгере догадалась, что речь идет об Огороднике. Спасение далось ему дорогой ценой - Огородник расплатился за него своим рассудком.
        Дели жестом указала на выход.
        - Поднимайтесь.
        Мёнгере ступала следом за Пришем. Как же страшно. И глупо - так попасться. Ведь Хранитель пути говорил, что нельзя быть беспечными. А они снова… Но Мёнгере привыкла доверять людям, даже когда правила Золотым городом. А теперь выходит, что поступала неверно? Наверняка ее обманывали и раньше, просто она об этом не знала.
        Возле портретов Приш остановился и указал на надпись. Мёнгере прочла: «Без де Лица». Надо же, везде одна и та же. А потом Приш закрыл приставку «де» к фамилии, и получилось: «Без Лица». Мёнгере поняла, что это изображения Дели в разных обликах. Хорошо, что лицо Мёнгере ей не достанется! Хоть какой-то плюс в обезображенной внешности.
        Хозяйка виллы распахнула дверь, ведущую в лабиринт, и пригласила:
        - Добро пожаловать!
        Глава двадцать третья. Зеркальный лабиринт
        Ловушка захлопнулась, они остались одни. Глеб шагнул к Мёнгере и со всего маха врезался в стекло. Черт! Не разобрать, где настоящий человек, а где отражение. Позади раздался голос Приша. Глеб направился туда, выставив руки вперед, но вновь наткнулся на преграду. Зеркальные коридоры сбивали с толка.
        Глеб окликнул друзей, но звук растворился, точно стены были обиты ватой. Никто не отозвался. Он сделал шаг и уперся в зеркало. Нос к носу со своим отражением. Возникло ощущение гадливости, точно коснулся не стекла, а чего-то мерзкого. Глеб отшатнулся. И тут же появилось чувство, что это не Глеб рассматривает себя, а двойник - его. Зазеркалец медленно и с вызовом окинул взглядом поэта и усмехнулся. А потом снял голову, и на ее месте образовалась пустота. Глеб вскрикнул, и двойник тотчас же пропал. Точно Глеб стал вампиром и теперь не отражается в зеркалах. Он в страхе ощупал лицо: вроде всё на месте.
        А потом в зеркале появилась старуха в темной одежде. Она стояла вполоборота, из-под платка выбивался клок седых волос. Глеб обернулся: позади никого не было. Старуха начала разворачиваться. Глеб сумел разглядеть желтое, как у покойника, лицо, черные дыры вместо глаз. Старуха подняла морщинистую руку, покрытую пигментными пятнами, и попыталась дотянуться до Глеба. Что было дальше, он не помнил. Бег, неясные тени по бокам, дрожание свечей и бесконечный туннель.
        Время от времени Глеб врезался в зеркала в полной уверенности, что там выход. Как птица, залетевшая в квартиру и бьющаяся о стекло. Наверное, всё тело теперь в синяках, но это ерунда. На одном повороте он заметил Мёнгере. Позвал и застыл: зрачков у девушки не было - глаза закатились, оставив на обозрение лишь белки. Из них текла кровь. Пока Глеб соображал, что делать, Мёнгере прошла сквозь него и исчезла.
        Глеб растерялся: что это? Она призрак? Или это игра воображения? Не понять. И как вырваться отсюда? Тени пляшут, точно ветер колеблет пламя свечей. И шепот. Слов не разобрать, но голоса заполняют собой пространство. И нечем заткнуть уши.
        И лица, сотни лиц глазеют со стен, выплывают из зеркал, жаждут что-то сообщить. Блондины, брюнеты, шатены, рыжие… Они мелькают перед Глебом непрерывной чередой. Тянутся жадные руки, стараясь утащить за собой. Люди, зашедшие в дом и пропавшие навсегда.
        Знакомое лицо. Где-то Глеб видел этого парня со светло-зелеными глазами и широким прямым носом. Волосы возле висков сбриты, родинка над правой бровью. Точно! Это же он сам! Глеб жадно всмотрелся в отражение: столько лиц, что чуть не забыл собственный облик. Нескольких часов блуждания по лабиринту хватило. Вроде всё в порядке: рубашка в клетку с закатанными рукавами, джинсы заляпаны грязью. Вздох облегчения - это он, а не его двойник. Глеб уже обрадовался, но вдруг зеркало пошло рябью и очертания начали расплываться. Он вновь бросился наутек.
        Глеб пришел в себя возле мутного стекла, покрытого амальгамой. Бронзовую раму в налете патины венчали два золотых ангелочка с трубами в руках. Сама поверхность покрылась сетью морщин - нижний зеркальный слой разрушался. Глеб подошел вплотную и повторился тысячи раз в бескрайнем коридоре. Послышалась музыка: ангелы поднесли рожки к губам, зеркало озарилось, и Глеба засосало внутрь, точно в гигантский омут.
        Он очутился в том же помещении, только зеркало было всего лишь одно - то самое. Совсем новое, с розами внизу рамы. Напротив висел портрет молодой женщины: слегка пухленькой, с темными волосами и ярко-карими глазами. Не красавица, но милая. Глеб прочел ее имя, выведенное на изображении: Лика Нова. Юноша огляделся: мраморные стены, цветы и много света, льющегося из окон. Ничто не напоминало лабиринт.
        Кто же эта Лика? Наверное, хозяйка поместья. Или один из обликов Дели. Не разобраться. Но что-то вертится в голове: Лика Нова. Новый лик! Очередная подсказка. Только чей? Или чего? Глеб направился к двери, но она оказалась заперта. Значит, надо искать в комнате.
        Он возвратился к зеркалу. Поверхность запотела, и на ее поверхности появились буквы: «Помоги мне».
        - Что я должен сделать?! - голос срывался.
        На стекле показались слова: «Смотри». И перед Глебом возникло видение.
        Девушка с портрета стояла перед зеркалом, поджав губы: она была недовольна своим отражением. Ей казалось, что с таким лицом счастье в жизни не светит.
        - Ну почему? Почему одним всё, а другим ничего? - вопрошала она. - Вот бы губы чуть пополнее, волосы посветлее, а ресницы гуще, - ворчала Лика. - Как у сестры. Почему я такая невезучая? Пусть бы сестрица родилась уродиной, а не я.
        Затем Глеб увидел Лику с парнем. Они о чем-то спорили, девушка хватала парня за руки. Тот вырвался и пошел к двери, бросив на ходу:
        - Да кому ты нужна! Ты себя в зеркале видела?
        Лика опустилась на колени и зарыдала.
        Следующая картина была мрачнее. Лика, вся в черном, чертила пентаграмму. Вскоре весь пол покрывали непонятные надписи и значки. Стены были сплошь увешаны зеркалами. В них бродили тени. Иногда они приникали к поверхности и заглядывали в комнату.
        - Прошу подари мне вечную молодость и красоту, - взывала она.
        Из нарисованного многоугольника повалил дым, свет замерцал. Тени стали вырываться из зеркал. Одна из них проникла в Лику.
        Изображения исчезли, а затем Глеб заметил в отражении позади себя призрак - Лику Нову.
        - Спаси меня, - попросила девушка. - Я не этого хотела. Не думала, что получится вот так. А потом стало поздно - я потеряла власть над собой.
        - Что мне надо сделать? - спросил Глеб.
        Но ответа не последовало - привидение исчезло, а самого поэта вышвырнуло обратно.
        Шепот стал сильнее, зеркала шевелились - они напомнили Глебу лепестки хищного растения, которое питалось насекомыми. Казалось, еще немного, и Глеба проглотят и переварят.
        - Я знаю, кто ты! - заорал Глеб.
        Серебряная поверхность заходила ходуном, словно кто-то старался прорваться через амальгаму.
        - Молчи, - голоса нарастали.
        - Знаю! - повторил Глеб.
        Лица замелькали в хороводе. Они выглядели одновременно встревоженными и угрожающими.
        - Замолчи! - взревел монстр.
        - Тебя зовут не Дели и не Без де Лица, и даже не Без Лица, - Глеб выкрикивал изо всех сил. - Ты Лика Нова - хозяйка дома! Девушка с глазами, похожими на вишенки.
        Послышался стеклянный звон - одно из зеркал лопнуло. Украденные у прохожих облики рассыпались. А Глеб продолжал:
        - Твой настоящий портрет спрятан в лабиринте. Ты как сдобная булочка: хорошенькая и аппетитная. А волосы украдены у ночи - такие же черные и шелковые. К ним хочется прикоснуться. И губы - целовать!
        Глеб не скупился на комплименты, а дом стонал на разные голоса.
        - И ты очень красивая! - последнее поэт произнес шепотом, но этого хватило.
        Сверкающие осколки взлетели в воздух, зеркала бились одно за другим. Стеклянный дождь обрушился на поэта, угрожая иссечь в решето. Глеб успел лишь укрыть голову руками. А затем всё стихло.
        Он открыл глаза: надо же, обошлось. Рядом стояли Приш и Мёнгере, целые и невредимые. Только очень испуганные. И ни одной царапины ни на ком, что удивительно! А еще висел портрет Лики. Глеб подошел к нему и попрощался. Показалось, что девушка кивнула в ответ. Да, это та самая комната, в которой он был.
        - Надо убираться, - произнес Глеб. - И быстро.
        Никто не спорил.
        Они забрали вещи и выбежали на улицу, где их ждал Хухэ. Даже с кухни ничего не прихватили. А дом словно ждал этого момента. Глубоко вздохнул, по стенам побежали трещины, крыша просела, и, наконец, он рухнул, оставляя после себя облако пыли.
        - Не мешало бы табличку предупреждающую повесить, чтобы никто сюда не совался, - произнес Глеб. - Хотя кому нужны развалины?
        - Думаешь, здесь до сих пор опасно? - поинтересовался Приш.
        - Уверен, - Глеб закинул рюкзак за спину и отправился прочь.
        Остальные последовали за ним.
        Глава двадцать четвертая. Харма
        Приш снова споткнулся. Деревья так долго росли, что мощным корням стало тесно под землей, и они повылезали на поверхность. У Приша корни ассоциировались с пальцами, жадно вцепившимися в дерн. Серые от времени, узловатые и коварные - сложно заметить их, когда крутишь головой во все стороны. А быть начеку приходится, чтобы вновь не попасть в лапы чудовищу, похожему на вязанку хвороста.
        Уже пахнет осенью: прелыми листьями, жухлой травой и сухими иголками. И немного влажностью. На деревьях больше желтого и красного, точно кто-то разбрызгал краску. И куча грибов. Боровики растут целыми семейками - от мала до велика. Только нагибайся за ними. Настоящее изобилие. Приш насобирал, чтобы зажарить на обед. Конечно, лучше бы их на сковороде, да с лучком и сметаной, как мама делала, но об этом пока можно только мечтать. Но ничего, когда он вернется…
        Приш споткнулся об это слово. Вернется… Надежда на счастливое возвращение таяла. Они остались живы лишь благодаря счастливой случайности. Уже несколько раз были на грани, но обошлось. Когда зеркала взорвались, он думал, это конец. Лишь после найдут его иссеченное тело. А осколки просвистели мимо. Он говорил об этом с другими, и Глеб предположил, что настоящим в особняке было лишь одно зеркало, а остальные - видимость, морок. Но всё равно, до сих пор не по себе, как вспомнишь этот лабиринт.
        Путники остановились возле ручья, и Глеб разжег костер. Приш срезал несколько прутьев с ивы, растущей неподалеку, нанизал на них грибы и запек. Хорошо бы, конечно, сделать запас в дорогу - насушить боровиков. Но времени мало. Вчера весь день шли под дождем. Накинули на себя дождевики - одежду из какой-то прозрачной пленки, которую Глеб захватил в городе, где жил ночной кошмар. Но ноги промокли всё равно. Пришлось сушить ботинки, а Мёнгере теперь хлюпает носом.
        Продуктов становится всё меньше, и их пополнение - вопрос выживания. Тем более они теперь могут большую ношу тащить - шрамы у Глеба затягиваются, да и Мёнгере окрепла. Хотя Мёнгере и раньше не жаловалась на тяжесть, но частенько отставала. Теперь же держится на равных. Да и вообще, неплохая у них компания получилась, дружная. Только бы добраться до радуги. Приш заметил куст боярышника, усыпанный алыми ягодами. Сорвал одну - с кислинкой. И нарвал еще - запас карман не тянет. Можно будет насушить.
        Мысли вернулись в прошлое. Интересно, а Алиса о нем вспоминает? Или забыла уже? Встречается, наверное, с Маттисом и не догадывается, как ему, Пришу плохо. Он постарался отогнать незваные мысли. Нет, Алиса не такая! Она любит его и ждет. Приш достал записку: «Я тебя люблю». На душе полегчало. Словно из-за края насупившегося неба выскользнул солнечный луч и согрел. Приш убрал записку.
        Ближе к вечеру лес кончился. Прямо перед путниками раскинулся луг, а за ним - деревня. Сразу за ней начинался молодой пролесок. Ребята остановились.
        - Может, обойдем? - предложил Приш.
        Глеб посмотрел на небо через стекло: радужный отблеск вспыхнул над селением.
        - Нельзя, - ответил он, - придется заходить.
        - Но задерживаться не будем, - сказала Мёнгере. - Ничем хорошим это для нас еще ни разу не обернулось.
        - Угу, - подтвердил Приш.
        Хухэ неожиданно заупрямился. Он встал и отказывался двигаться дальше. Его нос беспокойно двигался. Когда Приш попытался взять фенека на руки, Хухэ оскалился и едва не цапнул. Пришлось вмешаться Мёнгере. Лишь у нее Хухэ успокоился и затих, но продолжал прислушиваться.
        Деревня была обнесена частоколом, массивные ворота изнутри запирались на тяжелый засов. Но рядом находилась калитка, через нее Приш и остальные вошли. От ворот дорога разветвлялась на три рукава: центральный и два боковых. Приш дернулся идти прямо, но Мёнгере потянула влево.
        - Лучше не показываться, - сообщила она. - Пройдем здесь и на выход.
        Хухэ тихонько тявкнул, словно одобряя.
        Они быстрым шагом направились по улице. Дома также были огорожены высокими заборами, виднелись лишь макушки крыш. Интересно, от кого жители укрываются? Неужели от диких зверей? А вообще мрачное поселение. Словно путники попали в место, где не рады незваным гостям. Ни цветов, ни деревьев вдоль дороги, лишь сохнущая трава. Наверное, и люди здесь необщительные. Да и фенек ведет себя настороженно: втягивает воздух и прислушивается. Хотя он всегда такой в незнакомом месте.
        Девчонка выскочила неожиданно. Вылетела из ворот и резко остановилась. Примерно того же возраста, что и Приш, с темно-русыми волосами и глазами стального цвета. Волосы заплетены в две косы, на лентах нарисованы гроздья рябины. На шее бусы из тех же ягод. На самой длинное платье из серого холста и меховая жилетка.
        Она сделала шаг, и Хухэ оскалил клыки.
        - Вы кто? - поинтересовалась незнакомка. - Люди?
        И уставилась на Приша с любопытством, видимо, из-за цвета кожи. Путники переглянулись: странный вопрос.
        - Да, - ответила Мёнгере. - Как и ты.
        - Я Харма, - девчонка схватила ее за рукав и потянула за собой: - Быстрее.
        Они забежали внутрь, и девчонка захлопнула калитку. Двор чистый, дом сложен из толстых бревен, крыша черепичная. Незнакомка повела путников вокруг избы и втолкнула в низкую дверь. Они оказались в сарае.
        - Залезайте, - велела девчонка. - Спрячетесь в сене.
        Приш подхватил Хухэ и с попутчиками поднялся по приставной лестнице на сеновал, девчонка последовала за ними.
        - Вы глупые, да? - спросила она. - Зачем пришли?
        Приш пожал плечами: будто у них есть выбор.
        - Долго рассказывать, - буркнул он.
        - Ничего, я не тороплюсь, - ответила девчонка. - А вам пока на улицу нельзя. Сейчас скот загонять начнут, на глаза попадетесь.
        Она снова воззрилась на Приша. Потом не выдержала и потрогала его волосы.
        - Надо же, зеленые. Как трава! Откуда ты?
        Приш вздохнул: не отвяжется. Вкратце он обрисовал ситуацию.
        - Да, - протянула незнакомка, - надо же вам так вляпаться.
        - А в чем дело? - не выдержал Глеб.
        Она закусила губу.
        - А дело вот в чем.
        Девчонка замешкалась, точно ей было неудобно говорить. А потом решилась.
        - Ты сказала, что я человек, - обратилась Харма к Мёнгере, - это так. Мы все здесь люди. Только в кровавое полнолуние становимся волками. И вам надо срочно уходить.
        Приш не верил собственным ушам: что она несет? Это какой-то розыгрыш!
        - Мы скот прячем за крепкими засовами, даже решетки ставим на двери, - продолжала Харма, - но и это иногда не помогает. Молодежь разум теряет. Если прорвется кто в хлев, вырежет всё поголовье.
        - И часто у вас так? - задал вопрос Глеб.
        - Два раза в год, когда на небе встает красная луна. Сегодня как раз такой день.
        Внизу скрипнула дверь.
        - Харма, ты дома? - раздался зычный мужской голос.
        Та охнула и приложила палец к губам: молчите.
        Затем послышалось мычание и блеянье: хозяева загоняли скот в хлев. Харма спустилась к своим. Наступило долгое ожидание. Никто не разговаривал, даже Хухэ не шевелился. Наконец девчонка вернулась. Она сунула путникам кувшин с молоком и хлеб с сыром.
        - Перекусите и пойдем. Наши отдыхать легли, так что время есть.
        Путники наспех съели угощение, и Харма позвала за собой. Огородами она вывела их за деревню.
        - А почему ты не хотела, чтобы нас остальные видели? - поинтересовался Приш. - Ведь они же сейчас люди, как ты.
        - Они ваш запах запомнят, тогда первым делом по следу пустятся. Если вырвутся за ограждение.
        - Что?! - Приш не сразу осознал.
        Харма кивнула:
        - Да, охота. Стая бегает по лесу и окрестностям, убивает. Даже частокол не спасает. Подкоп под забор делают или перепрыгивают. А если человека учуют, то всё - другой дичи не надо.
        - И ты?!
        Харма опустила голову:
        - И я. Только малыши дома остаются.
        Она указала в сторону молодого леса:
        - Вам туда. Бегите как можно скорее. А потом на дерево заберитесь, повыше. Главное, до рассвета продержаться.
        Она протянула веревки:
        - Привяжетесь.
        Приш заколебался: как же так! Ну почему так несправедливо?! Нормальная девчонка, а два раза в год становится чудовищем.
        - Почему?
        Харма коротко бросила:
        - Проклятье. Никто не помнит, из-за чего. И как снять, тоже никто не знает. Хорошо, что в памяти не остается, что ночью творим. Иначе…
        Приш понял: как потом жить, зная, что растерзал другого человека? И сожрал. Ужас. Они попрощались и уже пошли, как Приш остановился.
        - Возьми, - он протянул Харме ягоды боярышника. - Сделаешь себе бусы.
        Та вспыхнула и неожиданно поцеловала Приша. Схватила подарок и убежала. А Приш покраснел: вот вечно с девчонками так - непонятно.
        Глава двадцать пятая. Алое на сером
        Сначала они просто быстро шли, затем пустились бегом. Приш подхватил Хухэ под мышку - фенек за ними не поспевал. Совсем немного до восхода луны, надо поторапливаться. Вдруг Глеб затормозил.
        - Черт! У нас же есть обмани-трава, которую Огородник дал!
        Он залез в рюкзак и долго в нем рылся. Приш подскакивал от нетерпения: время же теряют. Наконец Глеб вытащил кисет.
        - Вот!
        Они намазали подошвы, себя и даже фенека. А затем устремились дальше.
        Вой раздался внезапно и, казалось, совсем рядом. Будто не было до этого двухчасового бега, когда колет в боку, а воздух со свистом вырывается из груди. И легкие наполняются огнем. Сотни глоток завели песню, обращаясь к луне. А та уже поднималась: огромная, неестественно алого цвета.
        - Может, они не вырвутся? - предположил Приш.
        - Я бы не надеялась, - не согласилась Мёнгере. - Нам лучше поступить, как посоветовала Харма.
        Хухэ жался к путникам, словно понимая, что оборотни не пощадят никого.
        Приш и не думал, что умеет так ловко лазить по деревьям. Даже на яблони у него получалось карабкаться гораздо медленнее, несмотря на присоски на пальцах. Видимо, страх - лучший учитель. Он засунул Хухэ в сумку и скоро поднялся по сучьям. Привязал мешок, а сам вскарабкался выше. Под конец ветви росли редко, приходилось подтягиваться. Мёнгере и Глеб спрятались на соседнем дереве.
        А вой нарастал. Мнилось, что воздух дрожит от вечной тоски, которую стая изливала в небо. Луна внимала жалобам своих детей, и красный свет заливал окрестности. Кожа у Мёнгере начала слабо светиться. Приш поначалу не понял почему, а потом хлопнул себя по лбу: ну да, ведь она внучка Луны, говорила же. Но всё равно странно. Раньше Приш за Мёнгере такого не замечал.
        Вой сменился рычанием. У Приша мурашки по телу побежали. От одного звука не по себе, а если бы… И тут раздался треск, словно старое дерево переломилось. Путники поняли: оборотни повалили частокол. Как они смогли? Тот такой мощный! Хухэ сжался в комок и глядел из сумки круглыми от ужаса глазами. Лишь бы они их не отыскали! Но ведь обмани-трава должна помочь, если только ее действие за годы не ослабло. Неизвестно же, когда Огородник собирал траву. Да и мог солгать.
        Вой теперь разносился повсюду. Приш затаился, дыша через раз. Казалось, сердце так громко стучит, что его слышно на всю округу. Внизу пронесся какой-то зверь, Приш не успел различить. А затем показался оборотень. И Приш сразу сообразил, как волки смогли проломить мощный забор. Потому как монстр был раза в два больше обычного волка. В холке ростом почти с человека. А если встанет на задние лапы… Приш с тоской посмотрел вверх: надо было не бояться, а лезть ближе к макушке. А то чудовище еще допрыгнет до него.
        Волк втянул воздух, и Приш замер: не дай бог, учует. Но обмани-трава не подвела, и монстр бесшумно умчался прочь. На некоторое время всё стихло, и Приш понадеялся, что обошлось. Но вдруг мимо соседнего дерева пролетела какая-то тень, и Мёнгере вскрикнула. Ее тут же услышали. Вскоре деревья обступило несколько чудовищ. Луна поднялась над лесом, и оборотней можно было разглядеть в подробностях. Светло-серые, черные, даже белые - всех мастей. Глаза светились красным, точно луна отражалась в них.
        Один из монстров подпрыгнул, и Приш похолодел - очень высоко. Едва не дотянулся до Мёнгере. Та стала отвязываться: похоже, решила вскарабкаться по стволу. Приш свистнул, отвлекая внимание на себя: его не достанут. Оборотень тут же совершил попытку и вновь промахнулся. Но Пришу хватило: оскаленная пасть с мощными клыками не вдохновляла. Огромный волк встал на задние лапы и с силой провел когтями по стволу, оставляя глубокие царапины.
        «Хорошо, что они, как кошки, по деревьям не лазают», - подумал Приш.
        И в этот момент черный волчище разбежался и запрыгнул на ветку. Та затрещала, но выдержала. А у Приша внутри оборвалось: кажется, лазают.
        Он прижал к себе Хухэ, успокаивая того и сам успокаиваясь. Надежды пережить эту ночь почти не осталось. Страшная смерть - быть разорванным и сожранным зверями. А оборотень примеривался вскочить выше. Неожиданно взметнулся серый силуэт: некрупная для оборотня волчица врезалась в собрата, и тот свалился. Разгорелась свара, волки сцепились между собой. Приш не мог понять, что происходит: не поделили добычу? Или старая вражда? И вдруг его осенило: это же Харма! Пытается спасти жизнь ему и другим. Видимо, не растеряла остатки разума под влиянием луны. И что же делать? Ведь не справится она с матерым волчищем. Шерсть Хармы окрасилась кровью: алое на сером. Как бусы из боярышника на ее жилетке, если бы она их носила. Но волчица не отступала. Шерсть на загривке вздыбилась, пасть ощерилась.
        И Приш не выдержал. Отвязался и прикрепил сумку с Хухэ к стволу. Достал нож и начал спускаться.
        - Дурак, ты куда?! - крикнул с соседнего дерева Глеб, но Приш его не слушал.
        Он не позволит, чтобы девчонка умерла за него. Это недостойно. Он же не трус! Пусть лучше он погибнет, чем наблюдать, как разорвут Харму И следом за ним стали слезать и Глеб с Мёнгере.
        Приш спрыгнул и встал рядом с Хармой. На лбу выступила испарина, во рту пересохло, но он ощущал мрачную уверенность, что поступил верно. Вскоре к нему присоединились и друзья. А кольцо оборотней сжималось. Приш видел собственную смерть в красных глазах, оскаленных клыках.
        - Вы же не звери! - решился он. - И если Харма смогла, то почему вы нет? Вспомните, что вы тоже люди!
        Страха не было. Приш почувствовал удивительную свободу: если он умрет, то потому, что сделал собственный выбор. И правильный. Иногда приходится рисковать, потому что иначе нельзя. Невозможно жить трусливым гадом. Тем, кто отсиживается за спинами других.
        В воздух поднялась белая тень, и серая волчица бросилась наперерез. Земля вновь обагрилась. Харма рухнула. Приш с ужасом увидел, что ее горло перерезано, словно его перерубили тесаком. Волчица захлебывалась собственной кровью, и Приш ощутил страшную беспомощность: ничего не исправить. Он не успел, а Харма… Приш заорал, перехватил нож удобнее и бросился на монстров. И в тот же миг луна стала бледной, как обычно.
        Волки с рычанием начали кататься по земле. Морды меняли очертания, лапы выворачивались из суставов. Точно кто-то невидимый сминал заготовки из глины. И вскоре возле путников оказались люди. Обычные люди, которые мгновение назад были оборотнями. Но всё это мало волновало Приша, он смотрел туда, куда упала серая волчица: Харма так и лежала под деревом. Она вновь превратилась в девчонку, но это ее не исцелило. Приш подошел, опустился и обнял Харму Ее кровь пачкала его одежду, но это было неважно.
        Булькающим голосом Харма попыталась что-то сказать. Приш с трудом разобрал:
        - А я ведь хотела найти тебя. Хотела и боялась.
        На ней были бусы из боярышника. Они удивительно шли ей, как он и думал. Приш сжал руку Хармы, и через миг она умерла.
        Глава двадцать шестая. Дети Луны
        Мёнгере чувствовала себя так, словно на нее свалилась колонна, украшавшая покои дворца. И теперь Мёнгере лежит под обломками, и дышать невозможно, и что-то ноет в груди. Иногда лучше самому умереть, чем видеть, как это делают за тебя другие. Нет, она присутствовала на казнях преступников, привыкла, что ее охраняют преданные воины, готовые в любой момент пожертвовать собой. Но так положено - они сами выбрали свою судьбу. А эта девочка… Зачем? Кто для нее Мёнгере и Глеб с Пришем? Случайные странники.
        Но Харма предпочла их. Решила остаться человеком до конца. Даже в образе чудовища. Сохранить себя. И, наверное, для Хармы другого выбора не существовало. Но всё равно тошно - бедная девочка. И на Приша смотреть невозможно - бледнее смерти. Переживает. И у Глеба лицо заострилось. Им нелегко далась эта ночь. И ведь они готовы были погибнуть, но… Боги всё переиграли.
        …Когда люди очнулись, к Харме бросилось сразу несколько. Какая-то женщина закричала так, что сердце болезненно сжалось:
        - Доченька! Ласточка моя!
        Она билась возле Хармы, как раненая птица. Гладила по волосам, целовала руки. Огромный мужчина, видимо, отец, зарыдал. Он поднял Харму на руки, его губы беззвучно шевелились. Мёнгере разобрала: «Ее-то за что? Лучше бы меня». За его спиной переминались двое молодых парней, они с ужасом и неверием смотрели на Харму.
        «Братья», - поняла Мёнгере.
        У младшего задрожала нижняя губа, он закрыл глаза рукой, чтобы никто не увидел слёз. Старший держался изо всех сил.
        Родных обступили в полном молчании. Мёнгере показалось что-то нездоровое в том, как деревенские смотрели на убитую девушку. Кто-то произнес: «Проклятье снято». И над толпой пронесся вздох облегчения. Конечно, им легко - ведь не их ребенок погиб. Не они заплатили страшную цену. Только не придется ли расплачиваться за это обитателям деревни? Ведь тот, кто убил Харму один из них. Теперь не вспомнить и не узнать. Убийцей мог быть любой. И жить им всем с осознанием этого.
        На путников внимания почти не обратили. Словно не на них и охотились. Глеб подошел к Пришу и тряхнул за плечо. Приш посмотрел так, точно не понимал, что от него хотят. Глеб указал на деревья:
        - Я туда не заберусь, слишком высоко. Надо спустить вещи и Хухэ.
        Приш угукнул и полез за вещами и фенеком. Даже не возразил, что Глеб и без него может справиться. Мёнгере проследила за ним: казалось, от парня осталась одна оболочка, а сам он далеко-далеко. Нелегко пережить смерть человека. Особенно того, кто понравился. Мёнгере взглянула на Глеба: надо увести друга. Тот понимающе кивнул.
        Приша пришлось тащить за руку, потому что он постоянно оборачивался, будто не веря в произошедшее. Хорошо, что хотя бы снял окровавленную рубашку. Сложил и убрал в мешок.
        Мёнгере подошла к парню.
        - Я не знаю, что надо говорить в подобных случаях. Точнее, знаю, но раньше это были лишь слова. А что стоит за ними - непонятно. А сейчас хочу сказать тебе, что у меня болит душа. Мне жаль, что так вышло.
        Приш кивнул, но ничего не ответил.
        Мёнгере вздохнула: здесь доля и ее вины. Если бы не летучая мышь, которую она испугалась… Девушка никогда не видела таких зверей с крыльями, как у птицы. Если бы можно было исправить то, что произошло… Ну почему так случилось? Теперь и Мёнгере надо научиться с этим жить.
        …Вечером развесили над костром грибы, чтобы засушить - сделать запас. Мёнгере в первый раз собирала их, до этого только наблюдала. Хорошо, что Хухэ помогал, иначе бы она ни одного не нашла. Как Глеб с Пришем умудряются мимо не пройти? Наверное, уметь надо. Приш потом выбрасывал поганки - плохие грибы, как он сказал. Мёнгере набрала их целую кучу, больше, чем хороших.
        Замечательно сидеть у костра. Смотреть, как искры тянутся к темнеющему небу. И солнце красит горизонт в оранжево-красные цвета. Стволы деревьев кажутся мрачными тенями. Красиво и загадочно. Хочется сидеть так всю ночь и не бояться. Мёнгере сроду не испытывала столько страха, как за последние дни. И больше не может, надоело.
        Она помешала воду в котелке - пора засыпать макароны. Надо же, научилась готовить эти смешные палочки. Макароны сегодня будут с грибами, так как тушенка кончилась. Еды вообще мало осталось. На ночь Глеб хочет поставить удочки, чтобы утром запечь рыбу. Если повезет, то и на завтрашний день хватит. Мёнгере вызвалась помочь, но выяснилось, что у нее ловят рыбу иначе. Поэтому Глеб отказался. После ужина улеглись на лапник. Угли медленно тлели в костре, и казалось, что по ним бегают огненные змейки. Над макушками деревьев взошла луна, но звезды еще не появились. И в такой вечер хотелось слушать сказки, но у Мёнгере не было настроения рассказывать. Вот если бы… И тут заговорил Глеб:
        - Мама в детстве одну историю рассказала. О детях Луны. Точнее, она книжку читала, а я кое-что запомнил. Там вот что было.
        Давным-давно, когда Луна бродила по бескрайнему космосу, на ней жили лунные звери - белые волки. Тогда вся поверхность луны походила на огромное облако. И волки прыгали по ней, как по вате. А иногда летели рядом прямо в открытом космосе. Но всегда возвращались, ведь Луна была для них родным домом.
        Но однажды Луна повстречала Землю и стала ее спутником. Как ни старалась Луна, не смогла оторваться - Земля не отпускала. И стало скучно волкам без путешествий, захотелось слетать вниз на голубую планету. Спустились они, а прыгать легко не получается - слишком тяжелая Земля. Но волки не расстроились: здесь много воды и лесов, красивых гор, загадочных впадин. Можно носиться друг за другом, высунув языки.
        Домчаться, например, до водопада, прыгнуть в него, упасть вместе с водой с огромной высоты. А затем вынырнуть и отряхнуться. Так, что брызги во все стороны. Ловить бабочек и солнечных зайчиков, нюхать цветы - всё на Земле казалось удивительным.
        А как завораживали извержения вулканов, когда текла огненная лава. Страшно и захватывающе одновременно. Главное, близко не подходить, чтобы не обжечься. Зимой зато можно спускаться с заснеженных гор, кто быстрее. А еще запахи, шорохи, пение, таинственные звуки…
        Днями и ночами бегали волки по земле, а в один день соскучились и собрались отправиться домой, но не смогли - жадная Земля их не вернула. С тех пор озлились волки, начали нападать на других животных, грызться между собой. А ночами, когда восходит Луна, задирают они головы и плачут от тоски. А та совсем окаменела от горя. И лишь после смерти волки возвращаются в свой дом, чтобы никогда больше не разлучаться с ним.
        Глеб помолчал и добавил:
        - Вот такая грустная история. У нас еще картинки в книге были, и на них - летящие волки. На мордах улыбки, хвосты развеваются. Счастливые.
        Приш ответил односложно:
        - Угу.
        Мёнгере заметила, как он украдкой вытер глаза. Ей тоже хотелось плакать. И от сказки, и от того, что произошло, и от полной неизвестности. Неясно, что ждет их самих.
        Хухэ положил голову ей на колени, и девушка погладила фенека. А потом Приш потянулся и забрал его себе. Взял на руки, как котенка, и прижался щекой. Мёнгере не обиделась. Пришу ласка сейчас нужнее, история с Хармой потрясла парня, молчит весь день. А Мёнгере привыкла быть сама по себе. Никогда не сидела на чьих-то коленях, обнявшись. Никто не читал ей сказки перед сном. Лишь когда взошла на трон Золотого города, позволила себе эту слабость, заставляя служанку рассказывать разные истории.
        И необычно ощущать, что многое прошло мимо. Слушает разговоры Глеба и Приша и часто не понимает, о чем они. А они - ее. Словно между ними не только тысячи километров были, но что-то еще: семья, близкие люди, друзья, обычная жизнь, которой она была лишена. Раньше Мёнгере об этом не задумывалась, а теперь подобные мысли постоянно лезут в голову. И хочется узнать, что это такое.
        Глава двадцать седьмая. «И на что мне язык, умевший слова ощущать, как плодовый сок?»
        В видении Глеб парил. И стихи почти пришли, как вдруг он осознал, что крыльев на самом деле нет, и грохнулся на пол. Тут же пробудился от боли в спине и долго лежал без сна. В голову лезло прошлое. Как-то они с Лисом зашли в супермаркет и Глеб увидел надпись: «Нами управляет Бог, только Бог и никто, кроме Бога». Указал Лису, тот пожал плечами: ничего особенного.
        Глеб и сам не понимал, почему зацепился за эту табличку. Ну, в принципе, логично, если взять за аксиому, что всё создал Бог. Он почти забыл про это, когда дошел второй смысл фразы, и стало не по себе. Получалось, что всё происходящее - дело рук Творца, и именно ему за всё и отвечать: за чужие ошибки и преступления. Нет, так, конечно, жить легче: мол, не я виноват. Всего лишь выполняю замысел могущественного существа. Будто мало людям других оправданий. Еще и Бога приплели.
        И в собственной бескрылости винить некого. Сам сглупил, пошел на поводу эмоций. Считал, что поступил круто, а они - они потом поплачут и пожалеют. А что вышло?! Ничего, но понял это слишком поздно. Только себя наказал, а другим и дела нет.
        Лишь Лис… Увидев друга, Глеб осознал, что натворил. Тот смотрел так, словно Глеб надругался над святыней. Или убил малышей из детского садика. И теперь вариться Глебу в огненных котлах в девятом кругу ада. Или седьмом? Не проверить.
        Лис опустился на корточки возле стены, сжал голову руками и молчал. Его крылья смешно топорщились. И тогда-то Глеб почувствовал страшную пустоту в груди. Он сел на пол рядом и запрокинул голову. По потолку протянулась трещина, и Глеб провалился в нее. Словно его жизнь раскололась на две неравноценные части: до и после. И в этом после существовать невыносимо.
        А потом Лис ушел, так и не проронив ни слова. И Глеб его не винил - он бы и сам на месте друга не знал, что сказать. И нужно ли что-либо говорить. Лис остался в прежней жизни, а Глеб… Он не знал, что с ним будет. И будет ли. А пока хотелось одного: чтобы ничего этого не было.
        В памяти возникли стихи, не его - забытого поэта. Они точно ложились на настроение, добавляя вкус выдержанной горечи. Казалось, что автор стихов тоже был на месте Глеба: потерянный и лишенный всего. Иначе откуда бы он всё это знал?
        И на что мне язык, умевший слова
        Ощущать, как плодовый сок?
        И на что мне глаза, которым дано
        Удивляться каждой звезде?
        И на что мне божественный слух совы,
        Различающий крови звон?
        И на что мне сердце, стучащее в лад
        Шагам и стихам моим?![12 - Стихотворение Эдуарда Багрицкого.]
        Глеб начал собирать вещи. Каждое движение отдавалось болью, таблетки почти не помогали. Но надо уезжать - в школе оставаться нельзя. Глеб смахнул бритвенные принадлежности, запихал в рюкзак шмотки, добавил нож. Ну и еды в дорогу. И прочее по мелочи. А потом устало сел на кровать. Куда ехать, он не знал.
        К родителям? Глеб представил, какие у них будут лица. Ни мать, ни отец до сих пор ни о чем не догадываются. Поэтому поступок сына для них станет потрясением. Нет, к ним он точно не отправится. Не готов. А куда же тогда?
        Глеб проверил кошелек: деньги пока есть. Да и родители скоро переведут на карту. Так что на первое время хватит. Отправится в ближайший городок, снимет комнату и будет думать, что делать дальше. А пока поплывет по течению.
        На автостанции Глеб ткнул в первое попавшееся название. Городок в часе езды от школы. Глеб как-то мотался туда вместе с Лисом, ничего особенного. Но пока сойдет. Не до выбора: кружилась голова, да и знобило. Глеб надеялся, что это не заражение крови. Читал об этом как-то. Только этого не хватало! Надо будет обратиться к врачу, пусть шрамы проверит.
        До посадки оставалось полчаса, вокруг суетился народ. Сумки, тележки, спешащие люди. На лавочке по соседству семья ела курицу, чуть поодаль двое мужчин распивали пиво. Глеба затошнило от запахов. Он встал и вышел на улицу. Немного полегчало, на лбу выступила испарина. Глеб вытер пот: что-то нехорошо. Похоже, что заболевает. Может, всё же простудился? Но чтобы проверить, нужно добраться до поликлиники. И чем скорее, тем лучше.
        Объявили его рейс. Глеб занял место у окна. По стеклу скользнула капля, за ней - вторая. Дождь! Только этого не хватало - зонт с собой он не захватил. И в тот момент, когда на улице ливануло, Глебу показалось, что он видит Аврору. Он вскочил, чтобы бежать к ней. Толстый сосед недовольно покосился, пропуская, и в этот момент автобус тронулся. Глеб замер: что делать? Выходить или остаться?
        - Ну? - поинтересовался сосед, и Глеб сел обратно.
        Какой смысл бежать? Всё равно Аврора для него потеряна. Глеб всмотрелся: нет, не она. Крылья не нежно-лиловые, как у Авроры, а розовые. Почему он решил, что она принеслась искать его? И дикое разочарование охватило его. Хотелось плакать как обиженному ребенку. Зачем?! Зачем она так поступила?! Если не любила, так сказала бы об этом сразу. Не мучила бы. Но Аврора всегда уходила от ответа. А Глеб надеялся и не желал видеть очевидное. Даже друзья не смогли переубедить. Эх, Скарлетт, как же ты была права…
        Через час его разбудил кондуктор.
        - Молодой человек, выходите. Ваша станция.
        Позевывая, Глеб вышел из автобуса. Надо же, и сам не заметил, как уснул - укачало. После дождя дышалось легко, воздух наполнился запахом листвы и травы. Автобус чихнул мотором и укатил. Глеб обернулся - остановка оказалась посреди леса. Приплыли!
        Он огляделся - похоже, неподалеку расположены дачи, даже указатель имеется. Как его угораздило купить билет не туда? Глеб прочитал название, написанное на табличке. Очень созвучно с городом, куда он собирался. Надо же было так промахнуться! И неизвестно, когда пойдет следующий автобус. Можно и пару часов проторчать. Лучше отправиться на дачи и спросить у сторожа, когда рейс будет. Да и дачники наверняка имеются, сезон еще не закончился. Может, кто и согласится подвезти за деньги.
        Глеб закинул на плечо рюкзак и пошел по дорожке. После дождя листья блестели на солнце. Глеб не удержался, подпрыгнул и дернул ветку. Тотчас же за шиворот полилась вода. Он поёжился. Но всё равно здорово, словно на мгновение окунулся в детство - они так подшучивали друг над другом. Давно это было.
        Он шел уже полчаса, но признаков жилья не было. Ноги разъезжались по влажному песку. Деревья нависали над тропой, и Глебу чудилось, что они тянут ветви к нему. От этой мысли стало не по себе. Может, они незаметно для него подкрадываются сзади? Глеб обернулся: никого не было. Но почему-то появилось желание бежать, не разбирая дороги. Зря он ушел с остановки. Ведь можно было поймать попутку. Странно, что эта идея появилась только сейчас. Точно помутнение нашло. Видимо, от жары - голова как в огне. Глеб потрогал лоб. Нет, это у него жар. А на улице обычная для урожайника погода. Видимо, от температуры и лезут в голову дурные мысли. Он достал из рюкзака таблетку и выпил. Хорошо, что захватил на всякий случай.
        Он дошел до ближайшего дерева и сел на куртку. Надо подождать, пока лекарство подействует, иначе он никуда не дойдет. Видимо, из-за болезни Глебу привиделось, что воздух поплыл и из него появился парень. В черных джинсах, толстовке такого же цвета. Патлатые волосы закрывали лицо, поэтому Глеб так и не смог его разглядеть. Парень склонился и поинтересовался:
        - Хреново?
        Глеб кивнул. Говорить не мог - начался озноб, и зубы выбивали мелкую дробь.
        - Похоже, шрамы воспалились, - предположил парень.
        Глеба почему-то не удивило, что тот знает об этом. А парень продолжал:
        - Это старая дорога. Зря ты по ней пошел. Здесь к дачам не выйти, а вот пропасть - запросто.
        Он присел рядом, щелкнул зажигалкой, появившейся словно из воздуха. Но не закурил, а просто смотрел на огонь.
        - Жалеешь? - спросил парень, и Глеб понял, о чем тот.
        Таблетка не помогала, из-за этого Глебу казалось, что он бредит. И парень, и разговор с ним - плод воспаленного разума. Но на всякий случай ответил:
        - Да.
        Парень еще раз зажег огонь. И замолчал. Глеб смотрел на пламя, оно завораживало. Наконец парень произнес:
        - Есть один способ. Не для слабаков.
        И вновь замолчал, точно ему рот заткнули. Глеб не выдержал:
        - Ну?!
        Парень убрал зажигалку.
        - В общем, есть путь - между мирами. Сложный, но зато по нему можно дойти до радуги и загадать желание.
        - И всего лишь? - вопрос прозвучал язвительно: Глеб понял, что его разыгрывают.
        Парень обиделся:
        - Мне, если честно, пофиг, что с тобой станет. Сдохнешь - так тебе и надо.
        Глеб откинулся назад: его пробил пот, голову повело. Похоже, что температура поползла вниз.
        - Подожди, - окликнул он парня, который собрался уходить. - А что для этого надо?
        Тот обернулся.
        - Сказать: «Я выбираю путь». Всё.
        И исчез.
        Глеб провалился в полусон-полуобморок. Он не знал, сколько так провалялся - часы остановились. Уже темнело, и надо было выбираться обратно к остановке. Только какой смысл? Поймает частника, доедет до города, а потом? Он же мечтал об одном: вернуть крылья и дар. Больше ничего. А если попробовать? Даже если и розыгрыш, так хуже не станет.
        А если это правда, то… Глеб набрал на телефоне две смс-ки: маме и папе, что у него всё хорошо. Пусть не волнуются хоть какое-то время. А там, глядишь, он уже и вернется. Если, конечно, всё это не выдумка. Надо просто попробовать, произнести всего три слова. Это же легко. А сердце стучит, как бешеное. Очень хочется верить! Глеб запрокинул голову и заорал в небо:
        - Дай мне шанс! Если ты нами управляешь, то дай мне его!
        Ответа не последовало, да Глеб и не ждал. Он крепко схватился за лямки рюкзака и отчетливо проговорил: «Я выбираю путь».
        Глава двадцать восьмая. Дом на болоте
        Здесь, по сравнению с Алтанхотом, всё было иным. Первое время Мёнгере не могла привыкнуть к прохладной погоде, а Глеб с Пришем сказали, что будет еще холоднее. Даже не верится. Много деревьев, травы. И растут сами по себе. Не надо рыть оросительные каналы. А дождь… Удивительное явление. Мёнгере о таком только в сказках слышала. Такое ощущение, что попала на край света. И скоро они дойдут до места, где вода стекает в бесконечную бездну. Наверное, именно там и начинается радуга.
        Шрамы понемногу заживали. Но смотреть на себя в зеркало не хотелось - казалось, что красные рубцы останутся навсегда. Хотя Глеб и говорил, что со временем побелеют. Но сколько еще ждать этого? Она каждый вечер смазывает свое лицо и его спину. Даже не верится, что раньше там росли крылья. Теперь лишь две вздувшиеся полосы, как у нее на щеках.
        Сегодня тропа вела через лес, мрачный и сырой. Почва под ногами пружинила - путники шагали по мху. Приш нарвал красных ягод, бруснику. Сказал, что с ними пироги вкусные получаются. А Мёнгере они кислыми показались. Есть невозможно. Приш, глядя на нее, рассмеялся. Предупреждать же надо!
        Постепенно почва стала вязкой, ноги погружались в нее с неприятным хлюпаньем. Из-под мха проступала вода.
        - Болото, - сообщил Приш. - Главное, не провалиться.
        Он шел впереди, проверяя дорогу перед собой палкой. Мёнгере раньше никогда не слышала о болотах. О зыбучих песках - да. Хотя что-то схожее между ними имеется.
        Вскоре Приш остановился перед настилом через трясину.
        - Вроде надежно, - сказал он.
        Гать представляла собой плотно уложенные друг к другу бревна. Видимо, здесь совсем топкое место, раз пришлось укреплять путь. Приш осторожно ступил: дерево держало хорошо: не осклизло и не уходило из-под ног.
        Мёнгере следовала за остальными, Хухэ семенил рядом. Вокруг стало совсем мрачно. Полусгнившие деревья напоминали призраков. Их черные стволы были схожи с костями павших воинов, которые так и не удосужились предать земле. Солнце скрылось за серым небом, от земли поднимались испарения. Не хотелось бы застрять здесь на ночь - очень неуютно. А впереди бесконечное болото. И пахнет застоявшейся водой, так, что дышать приходится ртом.
        Мёнгере так и не поняла, как случилось, что бревна разъехались под ногами и она провалилась в топь. Хухэ в последний момент отскочил, а не то бы тоже полетел вниз. Бревна сомкнулись над головой, закрывая дорогу назад. Жижа была повсюду, мутно-зеленого цвета. Легкие горели огнем: воздуха не хватало. Мешок тянул вниз. Еще немного, и Мёнгере навсегда останется здесь. И тут ее схватили за волосы и рванули вверх.
        Отплевываясь, Мёнгере жадно ловила ртом воздух - нос оказался забит грязью. Она пыталась стереть с лица зловонную жижу, но лишь размазывала ее.
        - Подожди, - остановил Глеб, - выберемся, тогда оботрешься.
        Он достал платок и протянул Мёнгере, она высморкалась. Хоть нос очистился. Уже без приключений они добрались до края гати.
        Воду удалось отыскать в канаве. Мёнгере умыла лицо, а одежду сменить не удалось - сумка с вещами пропиталась болотной грязью.
        - Надо найти озеро, - предложил Глеб. - Или реку. Чтобы твои вещи постирать можно было. А пока в мои переоденься.
        - И запачкаю, - отказалась Мёнгере. - Потом.
        Путники всматривались вперед: не мелькнет ли где отблеск? Но за плотно растущими деревьями ничего не было видно. Мёнгере ежилась: она замерзала в мокрой одежде. Хотелось скорее скинуть ее с себя и обтереться. И поскорее выбраться из леса, пока туман не скрыл окружающее.
        - Наверное, придется здесь заночевать, - сказал Глеб. - Скоро стемнеет. Надо костер разжечь.
        - Подожди, - ответил Приш. - Я на дерево залезу, посмотрю, где выход.
        Он ловко вскарабкался по стволу и закричал:
        - Очень далеко идти, не успеем!
        У Мёнгере ёкнуло сердце: ну вот! А Приш добавил:
        - Зато я вижу дом.
        Они решили зайти. Могло оказаться, что дом пустой, и в нем можно переночевать. Спать в лесу никому не хотелось. Глеб зачем-то вспомнил про болотные огни, которые заманивают путников в трясину. Жуть какая. Еще раз окунуться в жижу Мёнгере не желала. Они быстрым шагом добрались до места и уткнулись в высокий частокол. Мёнгере стало не по себе: вспомнилась деревья оборотней. Или здесь везде принято обносить дома забором?
        Глеб забарабанил в ворота:
        - Есть кто дома?! Мы путники, нам нужна помощь - наша подруга попала в беду!
        Сначала не произошло ничего, и Мёнгере уже обрадовалась, что дом свободен, а потом во дворе послышались шаги. Калитка скрипнула, и появилась девушка. Постарше Мёнгере, в длинном зеленом платье с орнаментом. Казалось, девушку кто-то обсыпал мукой: настолько неестественно белыми были ее ресницы, волосы и кожа. Девушка выглядела напуганной, и Мёнгере с удивлением поняла, что причина - это они.
        Незнакомка даже не вышла за ворота.
        - Кто вы и откуда? - спросила она.
        Так и стояла, готовая в любой момент захлопнуть дверь.
        - С болота, - Глеб мотнул головой в сторону гати. - Наша спутница провалилась. Помогите, пожалуйста.
        - Да? - девушка перевела взгляд на Мёнгере, будто только заметив. - Ты чуть не утонула?!
        Мёнгере согласно кивнула.
        - Мне бы умыться и переодеться, - к роли просительницы Мёнгере не привыкла, поэтому прозвучало так, будто она указывает хозяйке дома.
        Девушка наконец посторонилась и пропустила путников. Она с жадным любопытством задержала взгляд на Мёнгере:
        - Как там?
        - Где? - не поняла Мёнгере.
        - На болоте. Когда ты тонула.
        Мёнгере помедлила с ответом:
        - Даже испугаться не успела. Как-то всё сразу произошло, а потом меня вытянули.
        Незнакомка протянула руку, словно собираясь дотронуться до Мёнгере, затем отдернула и молча зашагала к дому.
        Двор был запущен, трава не скошена. Ни грядок, ни животных. Даже у Огородника казалось уютнее. Зато дом… Дом круглый и построен из травы, что ли, крыша - из камыша. Мёнгере с любопытством разглядывала сооружение. Окна узкие и справа от двери. Два входа: один напротив другого. Внутри помещение разделено перемычками на несколько комнат. Незнакомка отвела Мёнгере в одну, где стояла каменная купель.
        - Скажу мужчинам, чтобы воду из колодца принесли, - сказала незнакомка.
        Она повела Приша и Глеба за собой, а Мёнгере осмотрелась.
        Потолок низко нависает. Если поднять руку, можно до него достать. Стены обиты грубо обтесанными досками. В центре дома расположен камин. Тут же большой деревянный стол с лавками по бокам. Глиняная посуда. Наверное, это кухня. Еще в одной комнате стоят огромные сундуки. Интересно, что в них?
        Заглядывать туда Мёнгере не стала, она же не воровка какая-нибудь. Да и вернулась хозяйка дома с Глебом и Пришем. Она велела им вылить воду в котел над камином. У Мёнгере промелькнула мысль: может, хозяйка дома сродни пустынной ведьме? О тех ходит много легенд, что они варят путников в огромных котлах. А потом очищают мясо от костей. Но не похоже: в сказках ведьмы старые и с огромным носом. А хозяйка дома молода.
        Мёнгере тоже подошла поближе к огню: хотелось согреться - в доме было сыро.
        - Из чего ваш дом построен? - спросила она.
        - Из дёрна, - сказала девушка и, заметив непонимающий взгляд, добавила: - из верхнего слоя земли.
        Мёнгере хотела узнать поподробнее - она никогда не слышала о таких жилищах, но ее перебил Глеб:
        - Не скажете, как к вам обращаться?
        Мёнгере показалось, что незнакомка не хочет отвечать: по ее лицу промелькнула тень. Но всё же ответила:
        - Брудурин.
        Вода нагрелась быстро, и вскоре Мёнгере залезла в купель. В ее дне имелась деревянная пробка, чтобы сливать воду после мытья. Пол в комнате был выложен плоским камнем, и в нем виднелось отверстие, куда стекала вода из купели. Мёнгере намылила голову. От мыла пахло травой. Наверное, Брудурин сама его варит, Мёнгере хотела бы научиться этому. Оказывается, в обычной жизни так много всего занимательного. Живя сначала в храме, а потом во дворце, она была многого лишена.
        В начале пути ухаживать за собой было непривычно. Из-за этого волосы едва не превратились в колтун, и пришлось помучиться, их расчесывая. Но ничего, она справилась. Сейчас главное, отмыться от болотной грязи. Мёнгере несколько раз полила себя водой из ковша.
        Она переоделась в одежду, которую выделила Брудурин: длинное серое платье с тем же орнаментом, что и у хозяйки дома, - волнистые линии и ромбы. Мёнгере подпоясалась и задумалась: стирать одежду она не умела. Видимо, тоже надо замочить в воде и пройтись мылом. Но на всякий случай спросила у Брудурин. Та удивилась ее неумелости, но помогла. Труднее всего оказалось отжимать белье, пришлось звать на помощь Приша и Глеба. У самой Мёнгере с непривычки заныли руки. Затем они с Брудурин развесили вещи возле очага, где уже грелась вода для Приша.
        Пока готовили ужин, Мёнгере и Брудурин разговорились. Оказывается, совместный труд сближает не хуже похода. Брудурин даже улыбаться начала. Хухэ вертелся под ногами, выпрашивая лакомые кусочки. Глеб тоже хлопотал. Хотя они с Мёнгере те еще помощники для хозяйки дома. Мёнгере только недавно стала осваивать эту премудрость. Да и Глеб не великий умелец.
        Всё было хорошо, спокойно: спокойная беседа, запах еды. Но что-то царапало, Мёнгере никак не могла сообразить, что именно. Потом поняла: дом Брудурин казался нежилым. Такое ощущение, что хозяйка попала в него незадолго до их появления. Потому и сыро, хотя в камине горел огонь. Чувствуется, что никто на этой кухне годами не готовил. Только сейчас, ради гостей. Да и трава во дворе! Не примята! А ведь Брудурин ходила по ней. Не оставляя следов?
        Вернулся Приш, а его место занял Глеб - когда еще выпадет возможность вымыться? Всем хочется быть чистыми. Он отправился в комнату с купелью, уступив место на кухне Пришу. Тот привык готовить, поэтому толку от него было больше. Вскоре похлебка из овощей и мяса булькала на огне. Мёнгере собралась с духом и спросила, как бы невзначай:
        - А ты здесь одна живешь?
        Из рук Брудурин выпал нож. Она бросилась его поднимать, поэтому ее лица Мёнгере не видела. Подняв нож, хозяйка дома спокойно ответила:
        - Да.
        Повисло молчание. Мёнгере порывалась еще задать вопрос, но не решалась. Наконец вернулся Глеб.
        - Большое спасибо, - обратился он к Брудурин. - Мы очень благодарны вам за кров и еду.
        И тут она ответила невпопад:
        - Это дом моего жениха. Я должна была войти сюда женой, но не получилось.
        Брудурин села за стол. Ее пальцы то сжимались, то разжимались, губы были закушены.
        - Эльскур его звали, - произнесла она. - Это произошло в день нашей свадьбы.
        Глава двадцать девятая. Пленник болот
        …В конце урожайника всегда играют свадьбы - так благодарят богов за щедрые дары. Ведь тем нравится, когда люди продолжают род: чем больше почитателей у бога, тем он сильнее. Вот и Эльскур надумал связать свою судьбу с Брудурин - она считалась самой красивой и хозяйственной в округе. А он - самым удачливым охотником. Пусть не красавец, зато рукастый и добрый. Брудурин с радостью дала согласие: с Эльскуром - как за каменной стеной, ничего не страшно, а внешность для мужчины - не главное.
        Приближался день свадьбы. Брудурин своими руками выкрасила шерстяное полотно в изумрудный цвет и сшила наряд. Затем украсила орнаментом из оранжевых ниток. Приданое было давно сложено в сундуки, им она занималась, как подросла: подушки, одеяла, перина - всё сделано ее руками. Родители подарили запас посуды и немного денег. Не нищенкой войдет их дочь в жилье мужа, а как подобает дочери уважаемых людей. Эльскур приготовил дом к встрече с любимой.
        И наступил долгожданный день. Брудурин помнила его до мельчайших подробностей. С утра подружки вымыли ее в купели и помогли одеться. Потом расчесали волосы и уложили косу вокруг головы. Затем накинули легкое покрывало, чтобы скрыть лицо невесты. После повели к Эльскуру а тот вышел навстречу. Вся деревня собралась на свадьбе, так принято.
        Молодых осыпали зерном, чтобы жизнь была сытой, бросали под ноги цветы. Звучал смех, песни. Дети путались под ногами, желая дотронуться до жениха с невестой. А те радовались: хорошая примета, скоро и в их доме зазвучит детский смех. Подружки и друзья переглядывались между собой: скоро и новым свадьбам быть. А потом все умолкли.
        Неожиданно появился вестник богов. Его лицо было расцарапано, рана на лбу кровоточила. Весь его облик внушал страх. Вестник сообщил, что ему был пророческий сон - боги гневаются. Мол, совсем забыли их люди: мало вспоминают в молитвах, не приносят богатых подношений. И нужна искупительная жертва. Человеческая.
        Веселье разом оборвалось. Сердце Брудурин сжалось от дурного предчувствия. Давно не приносили людей на алтарь богам. Что же случилось?
        Вестник поведал. Снилось ему, что на месте поселения раскинулось болото. Бескрайнее и бездонное, и нет в нем места никому живому: ни зверям, ни птицам, ни людям. Лишь черные деревья, как собственные тени, стоят посреди топи. А из мутной воды проступают лица: детей и взрослых, молодых и стариков - жителей деревни. Плохое знамение. Поэтому и нужна жертва, чтобы задобрить богов.
        Решили бросить жребий. Тянули все, за детей - их родители. Но выпало Эльскуру Брудурин помнит лишь, как страшно закричала, а дальше темнота. А когда пришла в себя, всё уже свершилось. Эльскура утопили в болотце за поселением, перерезав ему перед этим горло.
        - Я их прокляла, - сообщила Брудурин путникам.
        Она подняла голову, глаза яростно блестели.
        - Пожелала, чтобы с ними свершилось всё то же самое, что они сделали с моим женихом.
        - А дальше? - спросила Мёнгере.
        История Брудурин поразила ее: в день свадьбы потерять жениха. Хотя сама Мёнгере никого не любила, но догадывалась, что другим от этого больно.
        - Не знаю, - ответила хозяйка дома. - Всё как-то непонятно. Все куда-то пропали, остался только дом Эльскура и я. Живу здесь и жду. Его жду. Но болото не отдает.
        - Но он же умер, - возразил Глеб.
        - Ну и что?! - закричала Брудурин. - Я отдала выкуп!
        Мёнгере решила, что хозяйка дома сошла с ума. Мертвые не возвращаются. Или? Брудурин встала, вспомнив об обязанностях хозяйки, и разлила по тарелкам похлебку. Хлеба не было. Похоже, очень давно его не пекли в этом доме. В тишине путники поужинали. Уже стемнело, но за окном ничего не видно не поэтому - от болот поднимался густой туман. Брудурин собрала посуду и добавила:
        - Раз в году болото возвращает своих пленников. Если принести жертву.
        - И? - не выдержал Приш.
        Брудурин тяжело вздохнула:
        - Боюсь. Его боюсь, того, каким он стал.
        Мёнгере обдумала услышанное.
        - Так Эльскур приходил?
        - Да, каждый год. Стоит до утра и звонит в колокольчик. А я не открываю. И сегодня придет. Сегодня тот самый день. Наверное, плохая из меня жена.
        Брудурин раскачивалась, словно баюкала ребенка. Только руки ее были пусты. Мёнгере не знала, что ответить. Да и никто не знал. Тут каждый решает для себя, а советовать никакого права нет. Можно только хуже сделать. И сколько же прошло времени с той поры? Вечность?
        - Вы ложитесь, - предложила Брудурин, - а я не буду.
        Она постелила путникам прямо на сундуках. Все улеглись, но сон не приходил. Слова хозяйки дома не шли из головы. Еще одно место, отмеченное проклятьем. Разве ведал старый вестник богов, что последует за его видением? Что именно из-за его слов сон сбудется? И жалеет ли Брудурин о проклятии, произнесенном в минуту отчаяния? Но о таком не спросить. И сколько еще будет ждать она Эльскура в нежилом доме? Ждать и не открывать дверь?
        Мёнгере всё же задремала, поэтому звон колокольчика застал врасплох. Она вскочила и заозиралась: комната освещалась свечой. Длинные тени, отбрасываемые ею, напоминали чудовищ, готовых в любой момент схватить людей. К стеклу прилипла серая вата, закрывшая небо и звезды на нем. А возле окна стояла Брудурин и напряженно всматривалась вдаль, словно что-то можно было увидеть сквозь белесую хмарь и забор.
        Мёнгере чувствовала, что Приш с Глебом тоже бдят. Да и как тут уснуть? Когда такое. Колокольчик звенит надсадно, будто сердце рвется. А Брудурин мечется, точно танцует странный танец. То подойдет к двери, то отступит. Как птица со сломанным крылом бьется и не может найти выход. А потом решилась: отворила дверь и вышла во двор.
        Тут-то Мёнгере вскочила и выбежала за ней. Следом - остальные. Все замерли в ожидании: что будет? И словно чудо произошло - туман развеялся, и окружающее стало видно как на ладони: и двор, поросший травой, и беловолосую девушку, которая шла, не приминая травы. Как зачарованная, Брудурин подошла к воротам и отперла их.
        Перед ней возник темный силуэт: кожа пришедшего была перемазана болотной жижей. Волосы превратились в слипшийся комок. Череп местами обнажился, сквозь истлевшую плоть проступали кости. По сравнению с женихом Брудурин казалась крошечной, Эльскур возвышался над ней на две головы. Он протянул к Брудурин руки, а она отшатнулась в ужасе. Лицо Эльскура перекосилось от ярости и обиды, и в этот миг он заметил странников.
        Мертвец взревел, как дикий зверь, увидевший добычу. Он оттолкнул Брудурин и широкими шагами направился к дому. У Мёнгере внутри всё оборвалось: им с ним не справиться, он намного сильнее. И он уже умер.
        - За спину, - велел Глеб, выступая вперед.
        Мёнгере охватило отчаяние. Никто с собой даже ножа не захватил. Как же они будут отбиваться? Да и в доме не укрыться, мертвец выломает дверь одним махом.
        Звезды сияли, как рассыпавшиеся бриллианты: величественные и безучастные. И в их холодном свете Мёнгере поняла, что хочет жить.
        Глеб развернулся:
        - Убегай, мы его задержим.
        Мёнгере не решалась: они будут умирать, а она прятаться?
        - Пожалуйста, - прошептал Глеб.
        И она почти согласилась, но тут Брудурин крикнула:
        - Эльскур, подожди!
        Девушка преградила ему путь.
        - Я люблю тебя, - произнесла Брудурин.
        Мёнгере наблюдала за ними, перестав дышать: Брудурин прижалась к мертвому жениху. Мёнгере тут же стошнило бы от отвращения. А Брудурин встала на цыпочки, затем осторожно взяла голову Эльскура обеими руками и притянула к себе. И поцеловала.
        Всё вспыхнуло, точно кто-то произнес: «Да будет свет». Кожа Эльскура потрескалась и начала клочьями сползать с него. Из нее, как бабочка из куколки, выбрался молодой воин. Несимпатичный, Мёнгере на такого бы и не взглянула. Широкий нос, грубые черты лица, слишком длинные могучие руки. Но Брудурин смотрела на него с такой любовью, что было ясно - для нее это неважно. Эльскур подхватил Брудурин и закружил в воздухе. И она тоже начала перерождаться. Волосы поменяли цвет на медно-рыжий, кожа окрасилась в нежно-персиковый. Зазвенели тысячи колокольчиков, точно приглашая гостей на свадьбу. А после Эльскур и Брудурин исчезли.
        Глава тридцатая. Деревня рыбаков
        До утра никто не заснул. Ждали: вдруг Брудурин и Эльскур вернутся? Но хозяева дома больше не появились. Куда отправились влюбленные, Глеб мог только предположить: у разных народов свое представление о жизни после смерти. А что молодожены умерли, Глеб не сомневался. Хотя… Может, загробная жизнь у них не так уж и плоха? Всё лучше, чем быть призраком.
        Как только рассвело, путники позавтракали наспех, собрали вещи и покинули дом. Тот словно ждал, когда они уйдут. Потому что как только последний гость вышел за порог, жилище рассыпалось. Осталась лишь пыль, от которой Хухэ расчихался. И всех отпустило: уж больно забавным выглядел фенек. Мордочка сморщилась, как у человека, а уши смешно встопорщились. Всё же с ним намного веселее на этом тяжелом пути.
        Местность постоянно менялась. Выйдя из леса, путники оказались на грунтовой дороге посреди бескрайнего поля, лишь впереди виднелись далекие силуэты гор. А деревья вскоре пропали: Глеб обернулся и не увидел их. Словно час назад путники не брели по лесу. Интересно, что ждет впереди? Лучше не думать об этом.
        Но мысли упрямо лезли в голову. Как там родители? И друзья? Жаль, что не подать весточки. Чтобы знали, что с Глебом всё в порядке. В относительном. А может, у них там уже куча лет прошло? Вдруг в родном мире время двигается быстрее? Глеб возвратится, а все уже глубокие старики или умерли. Вот это номер будет.
        Между лопаток уже не болит. Столько всего навалилось, что шрамам пришлось зажить поскорее. А вот крыльев не хватает. Раньше, когда спал на боку, одно крыло складывал сзади, чтобы не смять. Зато другим накрывался, как одеялом. Тепло, и ощущение, что кто-то обнимает. Чувство защищенности. Правда, на спине долго не полежишь, крылья мешают. Зато теперь, когда раны зажили, валяйся сколько угодно. Только не хочется.
        Путники часто смотрели на небо сквозь стеклышки, боялись сбиться с пути. И отблеск радуги служил путеводной звездой, которая вела за собой, не давала потеряться. Неужели Глеб, Приш и Мёнгере когда-нибудь доберутся до нее? Даже не верится. Кажется, что эта дорога навсегда. И будут они, как Вечный Жид[13 - Вечный Жид - Агасфер, легендарный персонаж, обреченный скитаться до второго пришествия Христа.], до конца света бродить по мирам.
        Еды почти не осталось, даже сушеные грибы доели, лишь с водой получше - запаслись в колодце Брудурин. Что делать дальше с припасами, непонятно, но надо что-то решать. Может, рыбу засолить, если водоем попадется. Хотя время поджимает. В общем, куда ни кинь, всюду клин. Ладно, что-нибудь они придумают. Пока задача одна - продолжать путь.
        Сначала путники заметили озеро, затем - деревню на его берегу. Остановились и посовещались: дорога вела через поселение.
        - Черт! - выругался Глеб. - Снова будет какая-нибудь хрень. С нашим-то везением.
        Приш согласился: то оборотни, то призраки, то сумасшедшие. Выбор невелик. Но и Хранитель намекнул, что обходить препятствия не в их интересах. Но через озеро без лодки не перебраться, а обходить - долго. Они договорились, что будут настороже. И главное, караулить ночью по очереди. Хватит им неприятностей из-за собственной беспечности. Пора поумнеть.
        Деревня оказалась жилой. На улице возились ребятишки, рыбаки сортировали дневной улов. Обычные люди. Дома, правда, странные: стоят на высоких сваях. Видимо, чтобы во время разлива озера их не затопило. Вдоль берега развешены сети, много лодок. Тут же коптится рыба. И голова сразу же закружилась от аромата.
        Пришедших встретили спокойно: без особой радости, но и не настороженно. Удалось договориться насчет ночлега и ужина: путников к себе на постой взял старшина деревни. Его дом выделялся: самый большой и богатый. Крыша не из камыша или соломы, а черепичная. В окна вставлено стекло, а не слюда. Да и сама постройка высокая, так что входишь, не нагибая головы.
        Конечно, в рыбацкой деревне главное угощение - рыба. Уха, рыбный суп, рыба жареная, сушеная, запеченная в печи. А еще пирог с рыбой и луком. От одного аромата слюни потекли, а в животе заныло. Как же они проголодались! Только Хухэ еде не обрадовался: ему лишь фрукты и мясо подавай, к прочему он равнодушен. Понюхал и отошел.
        Глеб заплатил оговоренные деньги. Хорошо, что небольшой запас у них есть, можно не попрошайничать. Жена сельского главы тут же погнала путников мыть руки: видимо, для всех женщин чистота превыше всего. Выстроилась небольшая очередь к умывальнику. Мёнгере пропустили первой - она же девушка.
        За столом почти не разговаривали - набивали животы, хотя хозяев распирало от любопытства. Непонятно, каким усилием воли они не отобрали у путников тарелки с едой и не замучили расспросами. По одним переглядываниям стало ясно, как хозяевам хотелось узнать всё про Глеба и его попутчиков. А уж фенек вообще вызвал повышенный интерес - ручных лис здесь не видели.
        Да еще односельчане постоянно заглядывали, как бы невзначай. Так что к концу ужина в доме было не продохнуть от гостей. Часть расселась по лавкам, а часть столпилась возле стен. Хорошо, что Глеб не стеснительный, привык выступать на публике. Вот и с едой справился. А Пришу было не по себе. Зато Мёнгере держалась достойно, но у нее опыт за спиной - целым городом правила.
        …Интересно, а вот если бы на месте Эльскура был Глеб, то что? Аврора бы сразу, конечно, отказалась. Она и на экзамене за него не заступилась. И потом не поддержала. А Мёнгере? Сдала бы она его на волю богам или нет? По ней не поймешь. Человек настолько привык прятаться за внешней невозмутимостью, что не разберешь, какой он на самом деле. Лишь изредка Мёнгере дает волю эмоциям. И тогда вспоминаешь, что она, в первую очередь, девушка, а не только бывшая правительница. Черт! Что за странные мысли в голову лезут?
        Всё же не вытерпел и спросил Мёнгере, благо никто не слышал - деревенские переговаривались друг с другом:
        - Мёнге, а вот если бы меня или Приша решили в жертву богам принести, ты бы согласилась?
        Глеб был уверен, что она ответит «да». Но Мёнгере долго молчала, а потом выдавила:
        - Не знаю.
        Даже удивительно: Мёнгере же воспитывалась при Храме. Глеб был уверен, что для нее покориться воле вестника богов - нормально. А вот поди ж ты - не знает.
        После еды пришел черед расспросам. Жителям деревни было любопытно всё: кто такие Глеб с друзьями, откуда родом, как попали сюда? Наверное, потом будут рассказывать детям и внукам о путешественниках между мирами, пока вся эта история не станет легендой. Жаль только, что конец неизвестен. А мечталось бы: «И дошли они до начала радуги. И загадал каждый из них заветное желание. И все они вернулись домой». Стоп! С ним и Пришем ясно - они-то желают возвратиться. А Мёнгере? Надо будет узнать у нее.
        Ближе к ночи наступила пора сказок. Никто не расходился. Рыбаки выслушали путников, теперь им самим захотелось поделиться старинными преданиями. Вперед вышел чей-то дедуля. Все почтительно расступились и усадили старика в кресло прямо в центре комнаты. Тот откашлялся, взял паузу, как в театре, и начал.
        Давным-давно, когда озеро было огромным, как море, жил-был молодой рыбак. И не было парня удачливее его. Самый большой улов всегда его был. Поговаривали, что приглянулся он дочери озерного царя, та ему рыбу в невод и загоняла. А однажды забросил рыбак сеть и выловил деву. С длинными черными волосами, украшенными жемчугом, с огромными темно-синими, как вода на глубине, глазами. С белой, точно лилия, кожей. И так дева приглянулась рыбаку, что не вернул он ее назад, а решил жениться на ней.
        Но озерный царь, узнав, что дочь связала судьбу с простым парнем, разгневался. Решил он вернуть дочь и наслал на сушу воду. Но озерная царевна тоже была не промах. Подслушала она, о чем рыбы разговаривают, и передала мужу: мол, скоро ждет их беда. Рыбак принялся уговаривать односельчан бежать, но те лишь смеялись и отмахивались. Делать нечего, рыбак с женой ушли вдвоем. Спрятались они на вершине горы, куда, как ни старался озерный царь, вода подняться не могла.
        Пришлось царю отступиться. Рыбак с женой вернулись в деревню и зажили счастливо. У них пошли дети - все, как один, удачливые рыбаки. Никогда не приплывали они без богатого улова - озерный царь пособлял внукам. А если тонул кто, то говорили, что царь собирает у себя родню - скучно ему одному.
        После окончания сказки дедуля встал и поклонился. Внимательные слушатели тут же зашумели, благодаря старика. Глеб удивился про себя: что чудесного в этой истории? Ведь понятно, что все погибли, кроме рыбака и его озерной жены. Да и царь недобр, даже по отношению к собственным правнукам: топит их лодки. А вот поди ж ты, этим людям история нравится. Странные.
        - Можно спросить? - обратился Глеб к главе деревне. - Нам нужно на ту сторону озера. Не довезете?
        Тот почесал подбородок.
        - Отчего не подвезти? Подбросим, - ответил старшина. - Только хлопотное это дело. Придется раньше вставать.
        - Мы заплатим, - торопливо добавил Глеб. - И за продукты, если можно.
        Глава рыбацкой деревеньки довольно кивнул: лишних денег не бывает. А с чужаков можно и побольше запросить. Вряд ли вернутся назад.
        Глава тридцать первая. Озерный царь
        Уснули за полночь. Пришу вновь привиделось: он пытается защитить Харму и не успевает. Она лежит с разорванным горлом под деревом, а его скручивает от сожаления: снова опоздал и ничего не исправить! После кошмара Приш долго валялся с открытыми глазами, сон не шел. Перед глазами стояла Харма, какой он ее встретил. Во второй раз удалось задремать не сразу. И только уснул, путников пришли будить. Позавтракали на скорую руку - рыбаки уже отправлялись. Приш от души зевнул: хотелось спать. Дома бы еще дрых в это время за милую душу - в Яблоневой долине так рано вставать нет надобности.
        Рыбацкие лодки большими размерами не отличались. Лишь у старшины да пары жителей судна походили на маленькие корабли. Приш с фенеком залезли в лодку дедули, который вчера рассказывал сказку, и Хухэ сразу же спрятался под лавку. Пришу слабо верилось, что старик справится с веслами - уж больно хлипкий, но его мнения никто не спросил. Глеб и Мёнгере забрались в судно внука дедули, а может, правнука - молодого парня. Еле поместились. Договорились, что рыбаки отвезут путников к противоположному берегу озера, а потом примкнут к другим рыбакам. Те отправились доставать сети, поставленные на ночь, и забрасывать новые.
        На взгляд Приша, в деревне все жители походили друг на друга. Невысокие и плотные. Лица огрубели от ветра, руки шершавые. Не подумаешь, что они потомки озерной царевны. Самые обычные люди. Вот по Мёнгере заметно, что она не из простых - красивая, люди такими не бывают. Другая бы на ее месте ходила, задрав нос. А она спокойно к своей внешности относится. Даже шрамы Мёнгере не портят. Не, сначала они бросаются в глаза, а потом привыкаешь и не замечаешь.
        Видимости никакой - от воды поднимался пар, да и вообще было пасмурно. Лишь свет фонаря помогал не терять другие лодки, да рыбацкий опыт. А потом судна расплылись в разные стороны, и остались лишь два суденышка. Они шли бок о бок. Понемногу светало, и стал заметен дальний берег.
        Пришу было совестно, что старик гребет сам, но он не знал, как управляться с веслами. Хотя всё же предложил помощь. Дедуля отмахнулся - мол, он родился на воде, на ней же и умрет. Любому сопляку нос утрет. Пришу стало смешно: старый, а туда же - хвастается, что лучше молодого. Хотя гребет бойко. А Хухэ так и не вылез из-под лавки, лежал и тяжело дышал. Похоже, укачало.
        Поднялся ветер. Он принес сырость и прохладу. Волны бились о борт, точно не желали пропустить путников. Дедуля о чем-то перекликнулся с правнуком. Они оба насторожились, хотя, по мнению Приша, всё было нормально. Но рыбаки осушили весла и принялись ждать.
        - Что случилось? - не выдержал Глеб, но дедуля замотал головой и приложил палец ко рту: молчи!
        Но молодой парень всё же произнес:
        - Птицы.
        И только теперь Приш разглядел. Впереди собралась огромная стая - чайки, бакланы, утки. Они летали вокруг одного участка озера, точно заметили там что-то необыкновенное. А затем ветер усилился, вверх поднялся водяной столб, и птиц увлекло в огромный водоворот. Они так и парили в смертельном танце, разинув клювы в безмолвном крике. Их перья топорщились, языки вывалились набок.
        Приш посмотрел на дедулю: на лице старика проступило выражение обреченности. Когда человек знает что-то нехорошее, знает, но исправить не может. Его правнук побледнел. Похожи, этим двоим известно, что ждет их после этого представления. И Пришу тоже поплохело. В животе будто поселилась прожорливая дыра и затянула в себя и сердце, и душу. И он, Приш, опустел.
        Волнение охватило всех. Молодой рыбак даже привстал. Тут вода схлынула, и из озера появился огромный человек. С длинными зелеными волосами и бородой из водорослей, в которых запутались жабы. Три пары глаз безучастно смотрели на людей, тело покрывала чешуя. Рядом всплыли трупы: раздувшиеся, бледно-синие. Между ними плавали рыбы и раки, отщипывая от утопленников по кусочку.
        Вот какая участь ожидала правнуков озерного царя - не вечная жизнь в подводных чертогах, а служить кормом для рыб. Приша передернуло, еще немного и вырвет. А царь окинул их взором и произнес:
        - Сколько игрушек, новых, несломанных. А то и развлечься мне не с кем.
        И усмехнулся. От этой ухмылки по позвоночнику побежал холодок. Приш уже знал, что будет: предложат его, Глеба и Мёнгере в качестве откупного. Они пришлые, их не жалко.
        Но неожиданно вмешался дедуля. Старик спокойно ответил:
        - Мне идти к тебе, прадед. Я знаю об этом и готов.
        Царь сплюнул лягушку изо рта.
        - Не затоскую ли я с тобой? От молодых игрушек веселья больше.
        И поглядел в сторону правнука. Приш пожалел парня: почему богам нужны человеческие жизни? По какому праву?
        - По праву того, что все они принадлежат мне - в них течет моя кровь, - ответил озерный царь, прочитав мысли Приша.
        Тому стало не по себе - привлек внимание. Но вновь выручил старик.
        - Что они знают, эти молодые? Ни сказок, ни историй. Ни ума у них, ни опыта. То ли дело я: столько всего в жизни повидал, что всего и не вспомнишь.
        Озерный царь расхохотался: громко и от души. Сразу же поднялись волны, лодки швыряло из стороны в сторону.
        - Уговорил! Жду я тогда тебя. А если обманешь… - царь недобро улыбнулся, - сотру деревню с лица земли.
        Озерный владыка исчез, лишь на поверхности остались мертвые тела людей и птиц. Настроение было испорчено. Приш порывался что-то сказать дедуле и замолкал на полуслове. Да и что скажешь? Какие слова могут примирить со смертью? Так и плыли в полной тишине. Лишь на берегу правнук бросился к деду и обнял его.
        - Может, вы с нами уйдете? - предложил Глеб.
        Но старик лишь махнул рукой:
        - Куда мне в дорогу? Помру в пути, и вам обуза. Да и деревня наша погибнет.
        - А если вы все покинете озеро? - сказал Приш.
        Но дедуля лишь вздохнул:
        - Кормимся мы им. Здесь жили наши предки, и правнуки будут. Некуда нам идти.
        Так и расстались. Потом дед с правнуком сели в лодки и отчалили. А Приш и остальные продолжили свой путь. Вскоре озеро скрылось из вида.
        Среди кустов ивняка, которые шарами раскинулись вдоль тропы, путников ждала лисица. Хухэ оскалил клыки: другой зверь ему не понравился. Чем ближе Приш и остальные подходили, тем яснее становилось, что с лисой что-то не в порядке - она не убегала. И вскоре стало понятно, что: лиса оказалась мертвой. Ее глазницы пустовали, шкура местами была проедена. Все остановились: приближаться к лисице не хотелось. Неожиданно та прыгнула, и на ее месте возник Хранитель пути, на его плечах висела лисья шкура.
        - Доброго дня желать не буду, - произнес он, - потому как он, судя по вам, не добрый.
        - Будто не знаешь, в чем дело, - ответил Приш.
        - Вообще-то нет, - парировал Хранитель, - я за вами не слежу. У меня интересная и насыщенная жизнь.
        - Угу, - буркнул Глеб, - потому ты и устраиваешь эти игры с путями.
        - Туше! - расхохотался Хранитель пути. - Ну да, мне скучно, развлекаюсь, как умею. А вам, что, от этого плохо?
        - Да уж не хорошо, - возразил Глеб. - Будто не в курсе.
        Хранитель пути поморщился:
        - А я здесь причем? Люди сами делают свой выбор. Жители рыбацкой деревни готовы жертвовать односельчанами ради сытой жизни. Так было, и так будет. Проще покориться воле богов, чем самим отвечать за свою жизнь.
        - А вы могли бы помочь этим людям? - неожиданно попросила Мёнгере.
        Хранитель пути растерялся, он даже не сразу среагировал:
        - Милая, я демон! Зачем мне лезть в дела людей? Я не бог, у меня нет мании величия!
        Но Мёнгере не сдавалась:
        - Ну что вам стоит? Ведь вы же сильнее этого божка.
        Лицо Хранителя посуровело:
        - Каждый отвечает за свои поступки. Я могу дать шанс, как вам, например. Но люди должны вылезти из кокона, если хотят изменить жизнь к лучшему. Я не стану вмешиваться.
        Он устало посмотрел на путников.
        - К чему я вам это говорю? У вас же в одно ухо влетает, в другое вылетает. Вас эта дорога ничему так и не научила!
        Мертвая лисица кивала головой в такт его движениям, словно соглашаясь со словами.
        - Вы доверяете всем. Даже мне, хоть я и демон. А для меня ложь и правда одинаково равноценны - использую то, что выгоднее.
        Он поправил лисью шкуру и сказал на прощание:
        - Вам очень повезло с дорогой, потому и расслабились. На темном пути так бы не вышло. Но всё же я убедительно призываю помнить, что смерть здесь настоящая.
        Приш едва не задохнулся от возмущения: ничего себе, легкий путь! Столько потерь и печальных историй. Он до сих пор в себя прийти не может после случая с Хармой. Ее лицо постоянно стоит перед глазами. Даже про родных и Алису он меньше думает. И ничего не изменить! А этот демон утверждает, что им повезло. Как он может?!
        Пришу хотелось высказать всё это, но Хранитель шагнул и обернулся лисицей. Хухэ возмущенно затявкал. Но лиса лишь махнула хвостом и убежала.
        Глава тридцать вторая. Дерево с дарами
        Путники переместились. Вокруг раскинулась степь: безбрежное море высохшей травы с редкими кривыми деревцами. Трава здесь выросла выше головы, и идти сквозь нее было сложно: казалось, что легко заблудишься. Глеб поежился: вот так идешь, идешь, а потом - раз, и на тебя рысь выпрыгнет. Или лев. Неясно, кто тут водится и куда путников занесло. Лишь виднеется небо над головой и толстые облака - как набитые пухом подушки. Совсем скоро они порвутся, и оттуда полетят белые мухи.
        Вдали послышалось ржание. Надо же! Похоже, лошади пасутся. А не видно, если только подпрыгнуть. Глеб так и поступил, но разглядел лишь темно-рыжие головы - лошадки ростом не отличались. Хотелось вскочить на них и помчаться к радуге. Всё быстрее, чем пешком. Интересно, сколько же путникам осталось идти? День, два или месяц?
        Хорошо, что на несколько дней решен вопрос с провизией и водой. Можно об этом не думать. И небольшой запас газа остался - с дровами здесь плохо. А пока горелка выручит. Хотя хочется нормальной жизни: выпить чай с тортом в уютном кафе, да даже дома с абрикосовым вареньем - и то лучше, чем просто воду. Пиццу заказать или суши. Когда Глеб вернется, первым делом в ванну залезет, а потом пойдет и наестся до отвала всего, чего пожелает. Наверное, Глеб неоригинален: это общая мечта всей троицы. Лишь Хухэ сам себе пропитание добывает. У него ловко получается - то мышь поймает, то птичку. Для фенека это любимая еда, а не какая придется. И экономить не надо.
        …Пятый день в степи - совсем не смешно. Иногда кажется, что путники здесь и останутся, утонут в рыжем море, колышущемся от ветра. Главная проблема - холодные ночи, да и днем уже прохладно. Горелку пришлось оставить - газ кончился. Приходится обходиться без костра. Мёнгере снова начала подкашливать, поэтому Глеб поделился лекарствами. Только бы не перешло в бронхит или пневмонию. Настроения никакого, даже разговаривать не хотелось. Наоборот, Глеб едва сдерживался, чтобы не сорваться. Бесило всё. Особенно невозможность видеть, что вокруг. Лишь иногда залезал на встретившееся дерево и обозревал окрестности: сплошные заросли. Может, они и не дойдут до радуги?
        Темнело рано - похоже, здесь уже наступил златник. Почему-то время в дороге прыгало, и путники давно потеряли счет дням. Надежда увидеть радугу таяла. Ближе к вечеру началась морось, и Глеб решил: хватит на сегодня. Лучше они разобьют палатку и отдохнут. Хотелось поджечь траву, чтобы очистить землю. Лишь понимание, что погибнет всё живое, не успевшее убежать, останавливало.
        В забор они чуть не врезались. Глеб едва нос не разбил, когда перед путниками выросла ограда - за травой ее было невозможно различить. Чуть выше человеческого роста, построенная из поперечных жердин. А за ней находилось кукурузное поле, высокие стебли ломились от тяжелых початков. Еда! А еще посреди поля росло раскидистое дерево, его ветви распростерлись во все стороны. Глеб перемахнул через ограждение и побежал к дереву. Приш несся рядом, обгоняя. Мёнгере и Хухэ, как всегда, отстали.
        Глеб и Приш вскарабкались одновременно и только тогда заметили хижину метрах в тридцати.
        - Что там? - спросила Мёнгере, рядом крутился Хухэ.
        - Дом, - ответил Приш, - и из трубы идет дым.
        Приш с Глебом спустились. Снова люди… Почему-то радости от встреч с ними не было. Ни разу не обошлось без неприятностей: либо для путников, либо для хозяев. Вот и сейчас: что делать? Обойти или всё же зайти в хижину?
        Сомнения разрешил запах - из дома пахло свежевыпеченным хлебом. Глеб сам не понял, как ноги понесли его к дому. В голове вертелось, что раз судьба приготовила испытания, то глупо бегать от них. Но на самом деле им, как и остальными, управлял желудок. С утра доели последнюю копченую рыбу и допили воду. Так что пришлось заглянуть на аромат.
        Они помялись возле рассохшегося крыльца, сквозь ступени которого пророс подорожник. Поизучали серые бревна, между которыми торчал мох. Наверное, долго бы собирались с духом, если бы дверь не открылась и на пороге не возникла старушка. Как с картинки: пухленькая, в белом чепчике и фартуке поверх длинного платья.
        - Ну что стоите, не проходите? - строго спросила она. - Не думала, что ко мне такие стеснительные гости заявятся.
        Хухэ первым вскарабкался на крыльцо и обнюхал подол старушки. Чихнул и зашел в дом. Глеб ободрился: хороший знак! Он с остальными последовал за фенеком. Показалось или так и было изначально, но дом словно помолодел: бревна потемнели, точно их только вчера срубили в лесу, запахло смолой. И повеяло ароматом пирогов. Старушка повела путников сразу на кухню.
        - Перекусите для начала, а потом баньку истоплю.
        Глеб оживился: баня - это классно. В степи воду экономили, не до мытья было. Да и одежду неплохо бы постирать, а то скоро пованивать начнет.
        Посреди кухни стояла печь. Старушка открыла заслонку и проверила.
        - А пироги как раз и готовы, как знали, что гости придут, - с этими словами она достала противень.
        Глеб втянул воздух и чуть не застонал: как же хотелось есть. Старушка разрезала брусничный пирог и разлила парное молоко по кружкам.
        - Приятного аппетита, - пожелала она. - Как наедитесь, расскажете, как вас зовут. А ко мне можете обращаться: тетушка Кэт.
        Она и походила на кошку: старую и мудрую. Которая может исчезнуть в закрытой квартире на сутки, а потом возникнуть из ниоткуда. Всё дело в глазах: они были вне возраста. Такой взгляд мог принадлежать сфинксу, а не женщине. Оно и понятно: сфинксы - большие кошки. Да и откуда взяться обычной старушке посреди степи? Ясно, что здесь какая-то тайна. Только спрашивать не хотелось.
        После бани потянуло в сон - очень уж они устали. Хорошо, что хозяйка сама вызвалась перестирать одежду, пообещав, что к утру высохнет. Глеб от души зевнул, но тетушка Кэт спросила:
        - Неужто и сегодня караулить ночью не будете? Вас же учили не доверять незнакомцам.
        Сон как рукой смахнуло. Глеб насторожился: может, это Хранитель пути, поменявший обличье?
        - Нет, - замотала головой тетушка Кэт, - я не демон. И не имею никакого отношения к Хаосу.
        - А кто же вы? - спросил Приш, давясь пирогом.
        Тетушка улыбнулась:
        - Я скажу, и вы поверите? Правда?
        Глеб почувствовал раздражение: что она к ним прицепилась? Намекает, что они идиоты, раз все уроки пошли не впрок?
        Хозяйка дома понимающе улыбнулась:
        - Не злись. Я волшебница. Точнее, была ею когда-то, пока люди верили в сказки. И показываюсь такой, какой гости хотят меня видеть. Вы устали и проголодались, потому я и стала старушкой, пекущей пироги.
        Глеб разинул рот: ничего себе! А он всё мучился: мерещилось, что дом меняется прямо на глазах. И печь сначала железной была, а потом оказалась обложена голубыми изразцами. Но списывал на усталость. А это волшебство!
        - Так вы можете… - начал он.
        - Немного, - ответила тетушка Кэт. - С дорогой я сладить не в состоянии. Этот путь только вам самим под силу пройти. Тем более вы заключили сделку с Хранителем.
        От разочарования слезы подступили к глазам: а он уже понадеялся! Что взмахнут палочкой, произнесут непонятные слова, и очутится Глеб дома и с крыльями. А нет.
        Тетушка Кэт добавила:
        - Я могу каждому дать то, что ему не хватает. Это трудное волшебство, поэтому произойдет оно ночью. Ведь ночь - лучшая помощница для этого. Под светом звезд так приятно творить чудеса.
        - А мы увидим? - поинтересовался Приш.
        Он даже раскраснелся от любопытства.
        - Во сне, - тетушка Кэт погладила Приша по голове, словно тот был малышом.
        Глебу померещилось, что он снова попал в детство и мама собирается рассказать сказку. Хочется послушать удивительные истории, а глаза слипаются. И он уже не в силах бороться с дремой.
        …Кукурузное поле ожило. По нему неспешно прогуливалось соломенное чучело. На его плече гордо восседала ворона. В воздух поднялись тысячи светлячков, переливающихся всеми цветами радуги. Они отразились в небе звездами. Всё стало нереальным. Стебли кукурузы перешептывались между собой, соломенное чучело подбрасывало шляпу вверх, и она каждый раз падала на ворону. Та возмущенно каркала. А потом зацвело старое дерево.
        Оно вспыхнуло прекрасным лазоревым светом, такого Глеб никогда не видел. Он, словно лунатик, вышел из дома и побрел к дереву. Чучело громко приветствовало его вместе с вороной. Светлячки облепили Глеба с головы до ног. А дерево манило. Глеб встал под ним и задрал голову. Наверху среди кроны что-то блеснуло. И Глеб полез.
        Ствол казался бесконечным. Глеб карабкался на него, обламывая ногти. Сучья хлестали по лицу, ворона надоедливо орала в ухо. Но его влекла цель - сияющая звезда, застрявшая в ветвях. В один момент Глеб едва не сорвался - потерял опору под ногами. Он уцепился за сук и начал подтягиваться. Вверху ветки истончались и могли в любой миг обломиться. Но Глеб стремился туда, ничто не могло остановить его. И в то мгновение, когда он коснулся звезды, сияние охватило его. От удивления Глеб расцепил руки и полетел вниз.
        Глава тридцать третья. Ночной гость
        Уже рассвело. И день выдался такой ясный, точно за окном всё еще было лето. Мёнгере снова закрыла глаза: как же не хочется вставать. Наверное, потом, когда они дойдут до радуги, она будет отсыпаться несколько дней. Только где? В Алтанхот она больше не стремится. Что ей там делать? Отнимать трон у сестры? А потом оказаться запертой во дворце? Нет, ей там делать нечего. Только куда теперь? А может, в Яблоневую долину? Приш так хорошо рассказывал о своем доме.
        И какой удивительный сон приснился. Будто дерево на кукурузном поле ожило. Переливалось всеми цветами, размахивало ветвями. А затем Мёнгере увидела алую точку среди листвы. И не подбежала, а взлетела к ней. Вблизи точка походила на сердце и пульсировала. Мёнгере взяла ее в руки, и стало так хорошо, что она проснулась.
        Заглянула тетушка Кэт и позвала на завтрак. Во время дворцовых церемоний слуги выстраивались вдоль стены, не позволяя себе даже шевельнуться. Царица всегда трапезничала в одиночестве, никому из родовитых семейств не позволялось разделить с ней еду. А во время пути Мёнгере привыкла, что уже не одна, и ей это понравилось. Можно разговаривать обо всём на свете и не держать лицо. Как много притягательного в обычной жизни, только поскорее бы попасть в уютный дом, где она станет жить… С кем? Ну, Хухэ, конечно, отправится с ней. Вот и сейчас он лежит в ногах. Но впервые подумалось о семье. Она может выйти замуж и родить ребенка, и не одного. И эта мысль пришлась по душе.
        На завтрак был омлет с грибами и булочки с нежным кремом. Они так и таяли во рту. Тетушка Кэт с улыбкой наблюдала за гостями. Она уже перегладила их высохшие вещи, а заодно и подлатала их. А также собрала провизию в дорогу.
        - Надеюсь, мои подарки вам понравились, - сказала она.
        И Мёнгере чуть не закашлялась: это был не сон? Глеб выронил вилку. А Приш недоуменно перевел взгляд с нее на Глеба.
        - Я ничего не получил, - обиделся он.
        - А тебе и незачем, - ответила тетушка. - Ты на себя посмотри: совсем целый, без малейшей царапины. А мои дары для тех, кто в них нуждается. Одной способность любить, другому - веру в себя. А у тебя, Приш, и так всё есть.
        Его, похоже, эти слова не успокоили. Так и сидел надутый.
        Они распрощались с хозяйкой, а та напутствовала:
        - Запомните, верить не всем можно. Доверие еще заслужить надо. Так что берегите себя.
        Мёнгере хотела ответить, что они совсем не беспечные, просто устали очень. И нет никаких сил бодрствовать по ночам. Хотя хозяйка права, и однажды они могут за это поплатиться. Путники вышли за ворота, помахали тетушке Кэт, сделали шаг, и оказались посреди проселочной дороги.
        Мёнгере вздохнула с облегчением: в степи было трудно. Не видишь, что впереди, и передвигаешься только при помощи стекол, показывающих, где находится радуга. А так бы кружились на одном месте. А здесь золотые деревья: листья кажутся такими в солнечном свете и на фоне синего неба; открытое пространство, которое хорошо просматривается. И можно не опасаться, что кто-нибудь подкрадется незамеченным. Да еще повезло, что с ними Хухэ - у фенека хороший слух.
        Вообще что-то изменилось. И в ней, и в попутчиках. Идти стало легче, настроение улучшилось. А всего лишь встретились с волшебницей и увидели чудо. Даже Приш повеселел, хотя остался без даров. А Мёнгере чувствует какое-то волнение в себе, трепет. И хочется влюбиться - впервые в жизни.
        Вокруг очень красиво. Мёнгере казалось, что осень в этих краях темная и холодная, а она разная. Буйство красок. И как приятно идти по опавшей листве. От шороха листьев мурашки по коже. Вот бы схватить их и подкинуть в воздух, чтобы они осыпали Мёнгере. Она постарается запомнить этот день, чтобы вспоминать его в ненастные.
        Дорога пошла под уклон, и окрестности стали видны как на ладони. По обе стороны - поля со скошенной травой. Приш рассказывал, что ею кормят коров зимой. Вот и сейчас стоят стога. Мёнгере захотелось подойти поближе и рассмотреть. Она так и сделала: побежала прямо на поле. Приш и Глеб с трудом ее догнали.
        - Ну ты даешь! - удивился Приш. - Что это с тобой сегодня?
        А Глеб посмотрел так, словно впервые увидел. И почему-то от его взгляда внутри Мёнгере полыхнуло.
        - Да вот, сено, - смутилась она. - Решила потрогать.
        Хухэ стоял рядом, принюхиваясь: наверное, в стоге водились мыши. Да и от сена пахло так… Мёнгере вдохнула полной грудью.
        - Мы тюфяки соломой набиваем и в клетях стелем. Там хорошо летом спать - не душно, - сказал Приш. - Только сено колется.
        Мёнгере лишь улыбнулась: если получится, она узнает, что такое клети. И полежит на душистых тюфяках.
        И тут Глеб заметил крыши домов - деревня расположилась в низине вдоль реки. Провизия у путников была, поэтому заходить в поселение не хотелось. Но мост через реку находился именно там, а им надо на противоположный берег. Вброд в незнакомом месте не пойдешь, опасно. Так что деваться некуда. Можно, конечно, темноты дождаться, а потом незаметно прокрасться, но как-то глупо.
        Мёнгере вертела головой: место красивое. Речка лениво несет свои воды. Лишь изредка пойдут круги - рыба плещется. Берег порос высокой серой травой. Над водой свисают деревья: полощут ветви. Солнце садится, обагряя небо и окрашивая облака в аметистовый цвет. Жаль, что Мёнгере не поэт.
        Серые дома цепочкой выстроились вдоль реки. Рядом с каждым в воду спускались мостки. Мёнгере заметила на одном женщину: та стирала белье. Рядом бегали малыши, на которых мать время от времени прикрикивала. Народа на улице было немного - уже вечерело. Мёнгере со спутниками свернули к мосту и неожиданно возле одного из домов увидели гроб.
        Вокруг него собрались люди. Они оживленно переговаривались.
        - Надо же! Повезло им: недолго мучились со стариком, - произнесла дородная женщина. - Всего пяток лет бедокурил.
        - Ну да! Не то что мы - уже второй десяток спокойно уснуть не можем, вечно на нервах, - подхватила вторая. - Всю душу бабка вымотала. А самой хоть бы хны! С утра как новенькая.
        Жители заметили путников.
        - А это кого принесло? - недружелюбно поинтересовался мужчина.
        Даже внешне он выглядел угрюмым человеком.
        Глеб объяснил, что им надо перейти через мост.
        - Куда же вы на ночь глядя? - удивился мужчина. - На той стороне деревня в трех часах ходу. Не дойдете, скоро стемнеет. А на улице ночевать негоже, если крыша имеется.
        Глеб замялся, подбирая слова, но мужчина сам добавил:
        - О нашей деревне, конечно, нехорошие слухи ходят, но гостей мы в обиду не даем. Можете у меня остановиться.
        Мужчина зашагал вверх по улице, путники последовали за ним.
        Мёнгере терялась в догадках: о чем он говорил? Непонятно. Мужчина привел их в дом. На кухне уже ждали.
        - Меня Захария кличут, - назвался хозяин дома. - Это жена моя, мать, сыновья, - мужчина махнул рукой в сторону троих парней. - Располагайтесь.
        Ужин прошел в молчании, похоже, здесь не принято было говорить за столом. Лишь после жена хозяина спросила:
        - Что с соседом?
        - Преставился, - ответил Захария. - Теперь будут деньги собирать, чтобы похоронить.
        - Как это? - не выдержал Глеб.
        - Голытьба они, - пояснил Захария, - последние деньги истратили, когда старик заболел. Так что ждут, когда соседи на похороны скинутся.
        Выходило, что гроб с покойником будет до этой поры стоять прямо на улице. Мёнгере поежилась от одной мысли. Но Захария мрачно добавил:
        - Покойников нечего бояться - они смирно лежат. А вот живых остерегаться надо.
        И посмотрел на свою мать. Тут же подскочила жена:
        - Мама, вам уже пора. Вечереет.
        Пожилая женщина кивнула и вышла из кухни. Жена Захарии пошла провожать. Вскоре послышался металлический лязг.
        - Заперла, - жена хозяина дома повесила связку ключей над порогом.
        - И правильно. Нужно будет дверь укрепить. А то мало ли…
        Захария недоговорил. Он с тоской уставился в окно, словно увидел там что-то занимательное.
        - Ну, пора и нам спать ложиться, - сообщил он, - нечего свет зря переводить. Дай бог, и эта ночь спокойно пройдет.
        Семья Захарии спала в большой комнате, разделенной тонкой перегородкой на две части. В маленькой стояла кровать хозяев, в большой - сыновей. Гостям постелили на полу. Как и мечтала Мёнгере, лежала она на тюфяке, набитом соломой. Его принесли откуда-то сверху. И теперь тело чесалось, а ведь Приш предупреждал!
        Она почти задремала, как раздался грохот. Будто уронили что-то тяжелое, даже дом содрогнулся. Захария вскочил и зажег лучину.
        - Началось, - с какой-то обреченностью в голосе произнес он.
        - Что началось? - не понял Глеб.
        - Мать, - ответил Захария. - У нее началось.
        Глеб не успел ничего больше спросить, как раздался треск - словно кто-то проломил стену. Хозяин с домочадцами вскочили и принялись двигать кровати к двери.
        - Помогайте, - велел гостям Захария.
        А потом постучались, тихо-тихо. Но у Мёнгере от испуга едва не подкосились ноги.
        - Тук-тук, - сказали за дверью. - Кто-кто в доме живет? Кто-кто в невысоком живет?
        Голос был едва различим, но Мёнгере слышала каждое слово отчетливо, хотя больше всего хотелось заткнуть уши и спрятаться под одеялом. А за дверью рассмеялись. Красивым переливчатым смехом. Но почему-то от него Мёнгере чуть не завизжала. Она стиснула руку Глеба.
        - Она не сможет войти, - попытался успокоить Захария, но его голос дрожал.
        Сыновья и жена отошли к окну и открыли ставни. Видно, готовились бежать, если чудище, в которое превратилась старуха, ворвется.
        - Пустите меня к себе! - взревело за перегородкой, и дверь заходила ходуном.
        Приш и Глеб бросились к хозяину, чтобы помочь удержать. А из коридора слышалось рычание, переходящее в вой. И скрежет огромных когтей по дереву.
        Затем вновь наступила тишина и напряженное ожидание.
        - Я мышка-норушка, я лягушка-квакушка… - бубнили за дверью.
        Мёнгере казалось, что рассказывают сказку. Только ужасную, которую лучше слушать днем, а не ночью. И чтобы читала ее милая старушка, а не чудовище. Девушка обняла Хухэ, тот дрожал от страха.
        - Пустите! - и новый рывок.
        У мужчин, удерживающих дверь, вздулись мышцы от напряжения.
        Полночи Захария и остальные держали оборону, лишь под утро всё стихло. Но дверь открыли только после того, как рассвело. В коридоре на полу лежала мать Захарии - без чувств. Захария бережно поднял ее и понес в комнату. Его жена принесла воду и вытерла пот со лба свекрови. Вскоре пожилая женщина открыла глаза.
        - Снова? - спросила она.
        Захария лишь кивнул, и тогда его мать заплакала. Ее плечи тряслись. Мёнгере потянуло обнять старушку, утешить. Та, похоже, не владела собой в образе монстра.
        Комната пожилой женщины выглядела ужасно: дверь была вырвана с мясом, мебель разломана. Мёнгере поежилась: то же самое могло произойти и с ними: чудовище бы просто разорвало их. На стенах остались глубокие борозды - следы когтей.
        - Ничего, подправим, - утешал Захария, - скоро и видно не будет.
        Но старушка продолжала плакать.
        Спать больше не ложились. Утром жена Захарии подала завтрак. Хорошо, что кухня не подверглась разгрому. Путники ели рисовую кашу и слушали хозяина.
        - Это у нас со стариками творится. Причем со всеми по-разному. У кого-то в семьдесят начинается, у кого-то раньше. Поэтому, когда им исполняется шестьдесят, мы их начинаем закрывать на ночь.
        Он залпом выпил крепкий чай и продолжил:
        - Это, конечно, не каждую ночь происходит. Когда как. Иногда и за год ничего не случится, а порой и пару раз в месяц. Тут не угадаешь.
        Захария доел завтрак и закончил:
        - Только мы их любим. Это же наши старики, они о нас заботились. А теперь мы о них. А потом наши дети о нас будут.
        - А ведь есть же и одинокие? - спросила Мёнгере.
        - Есть, - согласился Захария. - За ними община наблюдает.
        - А бывает?.. - начал Приш.
        - Бывает, - отрезал Захария. - Год назад случай произошел: старик вырвался и всю семью убил. А утром в сознание пришел и руки на себя наложил. Не смог жить.
        Больше вопросов не последовало.
        Завтрак вышел скомканным. Мёнгере с трудом запихнула в себя кашу на вкус она ей не понравилась. Да и настроение… Хотелось поскорее убраться отсюда. Путники собрались и, поблагодарив за крышу над головой, ушли.
        Глава тридцать четвертая. Хозяин всего
        На третий день Глеб с попутчиками попали в густой туман. Протяни руку - и уже ничего не увидишь. Деревья норовили в самый неподходящий момент выпрыгнуть навстречу и врезать в лоб. Поэтому пришлось остановиться: по такой дороге далеко не уйдешь, заблудишься в трех соснах. Они разбили палатку и развели костер: хорошо, что веток здесь навалом, далеко идти не надо.
        Хухэ сразу же унесся прочь: видимо, на охоту. Путники пообедали и решили отдохнуть: дорога сильно выматывала. И конца-края ей не видно. Хоть бы Хранитель пути показался, сказал, сколько еще осталось. Кажется, они уже целую вечность бредут по свету. Растеряли домашний вид и стали похожи на бродяг: одежда поизносилась, обувь обтерлась. Скоро им милостыню подавать начнут.
        Почему-то и Хранитель пути, и тетушка Кэт говорили, что нельзя доверять всем без оглядки. Они правы. Но вот как, как можно согласиться переночевать у незнакомых людей, а потом всю ночь караулить по очереди? Глеб представил, как он, отдежурив, будит Приша, чтобы передать вахту. В этот момент просыпается кто-то из сыновей Захарии и замечает, что за хозяевами наблюдают. Как потом им в глаза смотреть?
        Если не доверяешь, то незачем кров принимать. Как-то так. Хотя у Огородника они очень рисковали. Просто повезло, что пронесло. Хоть и говорят, что лучше умереть самому, чем убить веру в людей, умирать как раз и не хочется. И где найти баланс между доверием и разумной осторожностью, никто не знает. Надо им наконец прислушаться к словам тетушки Кэт и Хранителя пути и не надеяться только на фенека. А потому сегодня ночью путники будут начеку.
        Вообще, когда смотришь в туман, мерещатся разные ужасы. Потому что оттуда может вынырнуть что угодно. А ты до последнего будешь слеп и глух. Но зато можно представить и другое: воздушные замки, на ступенях которых сидит белокурая фея. Хм… Снова сбился на штамп. Хотя и ведьма-брюнетка - тоже избито. А вот если… Глеб вообразил: Мёнгере стоит на фоне Алтанхота, Золотого города. За нею высится дворец из розового мрамора, чуть поодаль - черный Храм. Все улицы и площади засыпаны песком, ветер гоняет его туда-обратно. И ослепительно-белое солнце. Да, эта картина будоражит.
        Глеб заглянул в палатку: Мёнгере и Приш спали. Ну и пусть отдыхают, он пока посторожит. Тем более, Хухэ вернулся - с ним веселее. Глеб погладил фенека, тот положил ему голову на колени, да так и остался лежать. Во сне хорошо, не думаешь о многих вещах: о доме, родителях, друзьях. Не мучаешься: дойдут ли путники до радуги или застрянут в междумирье навсегда? Раньше было проще: Глеб мог выплеснуть страхи в стихи. А теперь… Лучше об этом не размышлять.
        Из палатки вылез Приш и сменил Глеба. Поэт забрался на его место и постарался заснуть, но сон не шел. Почему-то разболелась спина, заныли ноги. Глеб повернулся набок, нос к носу с Мёнгере. Ее волосы разметались, укрыв девушку, точно покрывалом. Длинные ресницы слегка вздрагивали, шрам на щеке казался инородным штрихом, так не вяжущимся с красотой попутчицы. Глебу хотелось стереть его. Он невольно протянул руку и провел по щеке. Мёнгере не проснулась, лишь беспокойно пошевельнулась. Вот что, спрашивается, на него нашло?
        Глеб закрыл глаза и вскоре отрубился. Он не проснулся, когда Приша возле костра сменила Мёнгере. Лишь ранним утром его разбудил горячий шепот:
        - Быстрее вставайте!
        Сердце ушло в пятки: что случилось? Глеб с Пришем вывалились из палатки и увидели: в рассеивающемся тумане брело существо, похожее на огромного медведя. Его туловище закрывало горизонт. Существо казалось немыслимым: разве может его вынести земля? От одной его поступи должна стоять неимоверная дрожь. Свет померкнуть из-за поднявшейся в воздух пыли. А они все - оглохнуть. Но оно словно плыло в надвигающемся рассвете: невозможное и реальное, подсвеченное лучами восходящего солнца.
        Тело существа поросло густыми лесами, хребет ощетинился горами. Местами блестели голубые кляксы - шкура зверя, как ожерельем, была усыпана озерами.
        - Хозяин, - прошептал Приш.
        - Что? - не понял Глеб.
        - Хозяин всего, - повторил Приш.
        Он замер, вглядываясь вдаль. Мёнгере застыла рядом. Лишь Хухэ спал, беспокойно шевеля ушами. А потом солнце взошло, и видение растаяло.
        Приш опустился на траву:
        - Точно, это хозяин всего. У нас есть одна легенда про него. Что раньше он бродил по свету, а потом свернулся в клубок и уснул. Из этого существа и появилось Темногорье.
        Приш вытер со лба пот - похоже, переволновался.
        - Надо же! Повезло нам его увидеть.
        Глеб сел рядом.
        - Странно. Кому бы рассказать, так не поверят. Подумают, что крыша съехала.
        - Это очень… - Мёнгере не могла подобрать слова. - Величественно. Глядя на такое, понимаешь, что мы - песчинка. Раз, и нас нет. А это всё было, есть и будет. И грустно, что уже без нас.
        Глеб согласно кивнул: да, немного подавляет. Ощущение, что соприкоснулся с беспредельным. Дали подглядеть одним глазком. А дальше живите как раньше. Только не получится как раньше. Хочется и после себя оставить след в вечности. А не быть муравьишкой на травинке, растущей на шкуре загадочного существа. Впервые в жизни Глеб ощутил собственную малость.
        Они долго сидели возле костра, не проронив ни слова. А потом солнце поднялось, и путники стали готовить завтрак. В воздух взметались искры, оставляя после себя росчерки пламени. Мёнгере помешивала ложкой кашу а потом заговорила:
        - У нас есть история одна. О драконах. Мне кажется, эта сказка попала в Алтанхот с торговцами с севера. Потому что в Золотом городе гроз не бывает.
        Мёнгере сняла котелок с огня, разложила кашу по тарелкам, а после поведала.
        У Солнца народились дети - огненнокрылые драконы. Ярко-красные, с длинными узкими мордами, с острыми клыками. Больше всего на свете любило Солнце своих детей. Но дети вырастают и покидают родителей. Однажды разлетелись драконы по миру. Кто куда. Напрасно Солнце искало их. Напрасно ждало. Ни в какую не желали драконы возвращаться.
        Соскучилось Солнце и стало посылать лучи на поиски. Летели лучи, превращались в острые копья, били молниями. Тянуло их к огненнокрылым драконам. А те больше всего на свете любили летать во время грозы, под проливным дождем, в борьбе с ветром. И молнии разили драконов, ломали их крылья.
        Вскоре погибли все дети Солнца. А оно не знает об их смерти. И продолжает ждать и звать, посылая молнии на землю.
        История была из тех, после которых не хотелось ни о чем говорить. Лишь убежать в дальний угол и побыть одному. Об убийственной родительской любви. Жадной и эгоистичной. Которая калечит детей, держит их возле родителей всю жизнь. Мёнгере добавила:
        - У нас не бывает ни дождя, ни гроз. Это очень старинная легенда. А тут я своими глазами увидела льющуюся с неба воду.
        И больше не проронила ни звука.
        Глава тридцать пятая. Башня тысячи вокзалов
        Приш спустился к реке и увидел Хранителя пути, тот сидел на большом камне. Он был одет в обычную стеганую куртку и плотные штаны. Без дурацкой короны на голове и мертвых животных. Менее всего Хранитель пути походил сейчас на демона. Обычный парень, немногим старше Глеба. Хранитель пути приветственно кивнул, а затем произнес:
        - Спрашивай.
        - О чем? - спросил Приш.
        - Ты сам знаешь. Иначе бы меня здесь не было.
        Хранитель пути грустно улыбнулся, точно ему заранее не нравился ответ, который он собирался дать Пришу. Приш откашлялся:
        - Вы говорили, что если мы дойдем до радуги, то сможем загадать любое желание.
        - Да, - согласился демон, - подтверждаю.
        Приш закусил губу: слишком важным был вопрос. И слишком пугал ответ. Наконец он решился:
        - Значит, я могу попросить, чтобы Харма осталась живой.
        - Да, - ответил Хранитель пути, - только проклятие вернется. А ты никогда не попадешь в Яблоневую долину.
        - Останусь здесь?
        - Почему же? - удивился Хранитель. - Возвратишься в гостиницу. И получится, что всё зря.
        Приш растерялся: как же так?
        - Проклятие было снято, потому что нашелся человек, сохранивший самое лучшее в себе даже в облике чудовища. И пожертвовавший собой ради вас, - пояснил Хранитель. - А раз Харма не погибнет, значит, для жителей деревни ничего не изменится.
        Приш задумался: что же делать?
        - А если я загадаю, чтобы проклятия вообще не было? - поинтересовался он.
        Демон зааплодировал:
        - Молодец! Очень хороший вопрос. Да, можно откатить историю до того момента, как деревенские заработали проклятье. Только! - Хранитель усмехнулся. - Всё пойдет по другому пути. И Харма просто не родится.
        Хранитель пути подвинулся, освободив для Приша место на камне. Тот сел рядом.
        - Значит, ничего нельзя исправить? - на Приша накатила безнадежность.
        Демон ответил не сразу и невпопад:
        - Я ведь выбрал вас, потому что вы нарушили правила.
        - Что? - не понял Приш.
        Тот повторил:
        - Нарушили правила. Ты подрался, хотя это и было запрещено. Поэт отказался от крыльев, а Красавица решила выжить. Подумай об этом.
        Пришу хотелось кричать, что ничего хорошего в том, что он подрался, не было - могла погибнуть Яблоневая долина. А Глеб дурак, что отказался от крыльев. И лишь Красавица поступила верно - сражалась за себя с пустыней. Но не смог - рот словно заклеили. И тогда Приш проснулся.
        Он долго пялился в провисший полог палатки. Приш был готов пожертвовать заветным желанием ради Хармы. Только бы она жила. Но Хранитель пути дал понять, что ничего не получится. Ведь это был не совсем сон. Приш сжал и разжал кулак. Ну почему так? Раньше бы он заплакал, а сейчас и на это не способен - устал. От дороги, от холода, от страха.
        Приш вылез наружу, стараясь не задеть Мёнгере. Возле костра уже дежурил Глеб, Хухэ убежал куда-то. Приш предложил последить за огнем, а поэт отправился досыпать. Приш запек в костре найденные корни лопуха. Приготовил скромный завтрак - кашу на воде. Ни масла, ни сахара - ничего. Если бы мама его сейчас увидела, всплакнула - Приш вытянулся и похудел. Из-под штанин торчали голые щиколотки, свитер болтался.
        По утрам уже подмораживало - скоро наступит зима. А до радуги они не дошли. Придется, видимо, искать, где остановиться до весны. Приш старательно отгонял мысли: что, если они здесь застряли навсегда? Об этом думать не хотелось. Путники обязательно продолжат дорогу потом, если сейчас не выйдет отыскать начало радуги.
        Всходило солнце. День обещал быть ясным. С пронзительно синим небом, золотом деревьев, жухнущей травой. В Яблоневой долине в эти дни снимали последний урожай яблок - зимних. Их убирали на чердак в ящики, переложив сеном. И они хранились там до весны. Приш сглотнул: он бы не отказался от яблока, и от шарлотки, и от… Вернулся Хухэ с пойманной мышью. Он положил добычу рядом с Пришем, предлагая. Но Приш замотал головой: еще не хватало, мышей есть! Он помешал кашу и пошел будить друзей.
        Они уже позавтракали, как Глеб прищурился и неуверенно произнес:
        - Вроде как блестит что-то.
        Приш тоже вгляделся: показалось, что так и есть. Словно гигантская игла сияет в лучах. А вокруг за многие километры ничего, голое пространство. Они проверили направление по стеклышкам - да, им туда. Путники собрали вещи и отправились к непонятному предмету.
        Дорога выдалась странной. Пришу казалось, что они передвигаются рывками. Сначала ничего не происходило, и они находились от непонятного сооружения на том же расстоянии, что и в начале пути. А потом словно перепрыгнули часть дороги. Преодолели сопротивление. При приближении к «игле» стало понятным, что это гигантская башня. Ее макушка терялась высоко в лазури.
        Ближе возникло ощущение, что башню высекли из скалы. Белая эмаль, ее покрывавшая, почти вся откололась. Осколками было усеяно подножье сооружения. Светлый песчаник, из которого состояла башня, словно покрылся пылью. Приш подошел и дотронулся - на солнце камень нагрелся. Да-а, в Темногорье была башня тысячи вокзалов, но до этой ей далеко. Здешняя поражала своими размерами и древностью.
        - Что это? Как думаете? - спросил Глеб.
        И тут до Приша дошло - ответ лежал на поверхности.
        - Башня тысячи вокзалов, - ответил он. Правильно, в каждом мире свой вокзал, это все знают.
        - Мне кажется, мы приблизились к чему-то изначальному, - озвучила свои мысли Мёнгере. - Сначала тот исполин, теперь эта башня. Я думаю, мы стремимся к началу мира.
        Приш вскарабкался по стене. Присоски хорошо держали, но он ощущал себя мухой, которая ждет удара мухобойкой. При одной идее забраться выше кружилась голова. Похоже, что это не рукотворное сооружение: скульптором поработали время и ветер. Он спустился.
        - Может, попробуем зайти внутрь? - предложил он.
        Они двинулись вдоль подножья. Приш не отрывал руки от стены. Какая же это махина, дух захватывает. Он мог бы часами пялиться на нее. Да и друзья не отрывают взгляд. И не видно, где вершина. Может, она и не кончается. Пронзает все миры и в каждом предстает в новом обличье - ось Вселенной. Как рассказывал Хранитель пути: Темногорье - это шишка, где каждая чешуйка - свой мир. А вокзал тысячи миров - стержень шишки.
        Дверь слилась со стеной. Лишь прорези указывали на ее присутствие. Даже никакой надписи. Приш толкнул, дверь не поддалась. Глеб попробовал сдвинуть вбок - то же самое. И лишь когда Мёнгере встала рядом с ними, что-то загудело, и дверь ушла вниз. Путники осторожно вошли. Лишь Хухэ остался снаружи. Приш боялся, что проем закроется и они окажутся в ловушке, и тогда помрут от голода и обезвоживания. Но подпереть дверь было нечем.
        Всё вокруг заливал холодный свет. Он был повсюду: снизу, с боков, с потолка, который терялся в вышине. Свет слепил, поэтому Приш не сразу разглядел помещение вокзала. Стены были облицованы белой плиткой. Под ногами виднелась гладкая серая поверхность, в которой отражались путники. Сверху по центру зала тянулись прозрачные тоннели из стекла. В них были продеты стальные канаты.
        Глеб подошел и осмотрел их.
        - Похоже, кабины для лифтов. Может, скоростные? А то на последний этаж целую вечность добираться будешь.
        Возле кабины прямо в воздухе всплыло изображение руки. Мёнгере приложила ладонь к картинке. Загорелись зеленые огни, и женский голос произнес:
        - Пункт назначения - Алтанхот, Черное побережье. Проход в мир закрыт.
        Пришу показалось, что Мёнгере не огорчилась. Ну и правильно, что ей делать в Золотом городе? Ждать, когда снова отвезут в пустыню? А вот он… Догадка обожгла: он мог бы попасть на свою родину и узнать, что там случилось. Приш нетерпеливо приложил руку. Вновь послышался голос:
        - Пункт назначения - Уайнтэйт, Зеленый дом. Мир уничтожен.
        Сердце ёкнуло и замерло. Как уничтожен? Совсем? Значит, Приш никогда не ступит на землю предков, не увидит лица родных? Он же совсем их не помнит! А теперь и не узнает никогда. Слезы навернулись на глаза. Мёнгере обняла его, Глеб ободряюще похлопал по плечу.
        Хорошо, что друзья рядом. Приш давно мечтал разведать о своих корнях. А не получится - похоже, он единственный выживший. И в Яблоневую долину дорога закрыта, пока не дойдет до начала радуги. А значит…
        Глеб развернулся:
        - Пошли.
        - Ты не будешь пробовать? - Мёнгере указала на знак руки.
        - Нет, - отрезал поэт. - Ну предложат мне отправиться домой, а дальше что?
        Приш задумался: им вдвоем с Мёнгере до радуги не дойти, Хранитель предупредил на этот счет - только троим доступен путь. И если поэт решит воспользоваться вокзалом, потому что не желает продолжать дорогу, придется идти с ним. И Приш никогда не возвратится в Яблоневую долину, Мёнгере не вернет себе былую красоту, а поэт - крылья.
        Приш не успел ничего ответить, как Глеб уже зашагал к выходу. За ним - Мёнгере. А Приш замешкался: хотелось еще раз услышать название родины. Он приложил ладонь к изображению. Уйантэйт… Приш сохранит его в памяти и потом поведает своим детям. Если они у него будут. А пока он будет идти к радуге. Если понадобится - ползти.
        Приш последовал за друзьями. Под ногами вспыхивали белые фигуры: треугольник, квадрат, круг. Приш не понимал их назначения. Да и какая разница? Всё равно не пригодится. Он вышел, и дверь за ним закрылась. Хухэ радостно бросился к нему. Стоял вечер - похоже, в башне они пробыли долго, и пора устраиваться на ночлег. Деревьев поблизости нет, а значит, костер, чтобы согреться, опять не развести. И ужинать придется всухомятку, запивая сухари водой. Но это пережить можно, лишь бы знать, что их путь закончится хорошо, и скоро Приш попадет домой. Сквозь стекла еще заметна радуга, и надежда на счастливый исход есть.
        Глава тридцать шестая. Дракон
        Местность снова изменилась. Момент перехода они всегда пропускали: раз - и уже попадали в новую точку. Сейчас путники вышли на каменистое поле, в конце которого горизонт сливался в одну линию. Там что-то шумело. Много-много воды, Мёнгере столько сроду не видела. Глеб сказал, что это море - большое соленое озеро.
        Мёнгере поправила шарф, но всё равно ветер задувал под куртку. Холодно здесь. И камни, сколько их тут: гравий, булыжники, валуны. Словно пробились из-под земли вместо травы. А Мёнгере с попутчиками пришла собирать урожай. Только этим урожаем не насытишься. Даже для фенека нет пропитания. Почему-то вспомнилось про тяжесть на душе. Может, это камни, которые накапливаются в каждом, откладываются невыносимым грузом на сердце? И, когда человек умирает, они прорастают на этом поле.
        Из еды ничего: никаких грибов, ягод. Мёнгере не отказалась бы даже от брусники, пусть та и кислая. В животе требовательно бурчало: со вчерашнего дня ничего не ели. Да и воды осталось немного, а соленую не попьешь. Но Глеб сказал, что что-нибудь придумает. А рыбу можно и в море наловить. Мёнгере подобрала камушек: пестрый, с блестящими вкраплениями. Его острые края впились в ладонь.
        Люди напоминают камни. Одни похожи на грубый булыжник, они прут напролом, не считаясь с остальными. Вторые - на острый гравий, резкие и высокомерные. Третьи - на вездесущий песок, они стремятся заполнить собой всё пространство. Другие - на сглаженную гальку, они избегают конфликтов. Иные - как величественные валуны, основательные и хозяйственные. Разные камни, как и человечество: легкомысленные розовые, скучные серые, мечтающие голубые, безнадежно черные. С поперечными полосами - застегнутые на все пуговицы, со сверкающей слюдой - украшающие себя дешевыми стразами. Рыхлые, которые легко крошатся, и непробиваемые, как базальт. И лишь единицы, как скалы: с ними надежно и нестрашно. И можно только восхищаться ими. И тянуться к ним.
        Путники вышли к концу поля, где начиналось море. Волны лизали берег, утаскивая за собой мелкие камни, выплевывая обратно пену и водоросли. Бесконечное море серой, подвижной, как ртуть, воды. И такое же небо. Вдали они сливались, и было невозможно отличить верх от низа. Мёнгере бросила камень в воду - по небу пошли круги. Странно, как будто здесь всё перемешалось и море отражается в небе.
        - Куда нам дальше? - растерялся Приш.
        Глеб пожал плечами: ни лодки, ни плота. Радуга висит впереди, но как туда добраться, неясно. Мёнгере ощутила усталость: сейчас бы отдохнуть, перекусить, только нечем, и надо переплыть море. Похоже, что путники останутся навсегда на этом берегу.
        - Может, пойдем вдоль берега или рыбу половим? - предложил Приш.
        Мёнгере прислушалась к своим ощущениям: что-то подсказывало, что рыбы здесь нет, как и людей.
        - Это мертвое место, - ответила она. - Мир до того, как в нем зародилась жизнь. Изначальная точка.
        Глеб сел на песок.
        - И как же быть? - вопрос был риторическим.
        Путники зашли в тупик. Позади каменное поле, впереди море, теряющееся в небе. И они - три запятые в книге, где еще нет текста.
        - Сейчас приплывет кит и перевезет нас на другую сторону, - со смешком произнес Глеб. - Или прилетят гигантские орлы. В общем, полная ерунда. Представляю, как ржет над нами Хранитель пути - бедные детки заблудились.
        Он лег на мокрый песок, волны лизали подошвы его ботинок, но Глеб не обращал на это внимания. Мёнгере хотелось лечь рядом, но она уцепилась за то, что зрело в ней. Кит, конечно, не приплывет, и орлы не появятся - в этом мире нет ни птиц, ни животных. Зато здесь есть она, Мёнгере.
        - Дракон, - сказала она.
        - Где? - вскочил Приш.
        Он так всматривался вверх, что Мёнгере едва не расхохоталась.
        - Я дракон, - ответила девушка. - Ведь мой отец лунный дракон.
        Глеб приподнялся.
        - Это что-то интересненькое. Шизофреников среди моих друзей не было.
        Мёнгере улыбнулась:
        - Вы не понимаете. Здесь ничего не написано, эта книга пуста. И мы можем придумать свою историю.
        Она перевела взгляд с Приша на Глеба.
        - У лунного дракона и жрицы небесного храма родилась дочь. Девочка как девочка, только красивая. А больше ничего. Так и росла обычным ребенком. Но однажды почувствовала она что-то странное. Как будто меняется и перестает быть просто человеком.
        Глеб смотрел на нее с подозрением: похоже, поверил, что Мёнгере сходит с ума. А она продолжала:
        - Это случилось в том краю, где небо и море слились в единое и поменялись местами. Где нет жизни и времени, лишь ожидание их. И тогда девушка вспомнила щемящие сны о полете и вытянула руки. И они обернулись крыльями.
        Мёнгере говорила и менялась. Ее тело вытянулось и стало туловищем огромного зверя. Лицо изломалось и превратилось в морду дракона. Два серебряных крыла взметнулись в воздух.
        - У тебя усы, - голос Глеба дрогнул.
        Он то ли смеялся, то ли бился в истерике.
        - Никогда не думал, что симпатичная девушка окажется драконом, - добавил он.
        И Мёнгере ощутила замешательство: он назвал ее симпатичной. Значит, его не смущают шрамы?
        Она расправила крылья и взлетела. От взмахов поднялся ветер. Волосы Приша и Глеба растрепались. Они, запрокинув головы, смотрели на нее. А Мёнгере взмывала всё выше и вскоре потерялась в сером небе. Куда она стремилась, Мёнгере и сама не знала. Она наслаждалась полетом, ощущением радости и свободы. Мощь, восторг переполняли ее. Но что-то тянуло назад. Точнее кто-то. И она спикировала вниз, стремительно приближаясь к земле. Лишь в самом конце вышла из крутого пике и захлопала крыльями, чтобы затормозить.
        Приша и Глеба чуть ветром не сдуло.
        - Это было круто, - сказал Глеб.
        Мёнгере послышалась нотка горечи и сожаления. Ну да, когда-то он был крылатым. А Приш вообще не мог говорить, лишь восхищенно взирал на дракона. Мёнгере легла на землю. Хухэ с подозрением обнюхал ее. Приш с Глебом закинули на дракона поклажу, Приш запихнул фенека в сумку и забрался сам.
        «С ними, конечно, не полетаешь - свалятся. А вот плыть - запросто», - решила Мёнгере и соскользнула в воду.
        Дракон мчался по водной глади, извиваясь как змея. Волны с плеском разбегались в стороны.
        - Не так быстро! - смеялся на спине дракона Глеб. - Меня укачивает.
        Мёнгере испытала искушение нырнуть, чтобы его окатило водой. Шутник какой! Но намокнут вещи, да и Хухэ испугается.
        Море трансформировалось. Оно приобрело насыщенный аквамариновый цвет. Под брюхом дракона проплыла стайка разноцветных рыб. Словно само присутствие путников наделило край жизнью. Но Мёнгере понимала - они проходят сквозь миры. И это море - лишь отражение первоначального. Небо посветлело, разбавилось перьями облаков. Высоко в лазури кружил фрегат.
        Драконье зрение острее человеческого, поэтому темную полосу побережья Мёнгере заметила первой. Она устремилась туда. С шумом выплеснулась с водой на берег и отряхнулась.
        - Мы так не договаривались, - запротестовал Глеб, которого окатили брызги, а Приш засмеялся.
        Хухэ сразу же унесся изучать местность. Мёнгере издала кхекающий звук и вернулась в воду. Больше всего хотелось утолить терзающий ее голод. А здешние воды богаты на добычу.
        Акула метнулась в сторону, испугавшись огромной тени, нависшей над ней. Но дракон оказался проворнее. Огромные челюсти сомкнулись на рыбине, окрасив воды в красный цвет. Дракон рвал плоть, заглатывая акулу большими кусками. Совсем близко подплыла еще одна, желавшая урвать свою долю, и поплатилась. Дракон совершил молниеносный рывок и впился в новую добычу. Но есть не стал. Эту рыбину Мёнгере вытащила на берег.
        Приш и Глеб уже разожгли костер. Дракон выронил акулу к ногам Глеба. Тот обрадовался:
        - И на завтра хватит!
        Потом обратился к Мёнгере:
        - А ты так и останешься драконом? Девушкой ты мне больше нравилась. Да и дракона сложнее прокормить.
        Будто она сама не в состоянии добыть пропитание. Но надо выбирать: человеческий облик или драконий. В этом мире не получится быть сразу в двух, он уже заполнен историей. И дальше тянуть нельзя: иначе она навсегда застрянет в драконьем теле.
        Огонь дергался под порывами ветра, море неспокойно набегало на сушу. Глеб уже разделал акулу, нарезал на небольшие куски и вместе с Пришем запекал их на костре. Воздух наполнялся запахами. Рядом переругивались чайки: они не поделили рыбьи внутренности. Всё двигалось, дышало, спорило, существовало. Не застывшее нечто, а вполне обычная, но такая любимая жизнь.
        Мёнгере мысленно закончила сказку: «И, когда дракон доставил всех в новую страну, он вновь стал девушкой». Ее затрясло, точно от озноба. Стало крутить, выворачивать суставы. Обратное изменение далось болезненно. После превращения она рухнула без сил.
        - Ты как? - Глеб взволнованно склонился над ней.
        - Полежать бы, всё тело ноет, - призналась Мёнгере.
        Глеб подхватил ее на руки и отнес в палатку. Приш свернул джемпер и подложил его под голову.
        - Сейчас рыбу зажарим, принесу, - сказал Глеб.
        - Я сыта, - ответила девушка.
        - А как… - начал Приш и умолк, сообразил, что акула была не одна.
        Мёнгере ничего не ответила. Закрыла глаза и задремала. Весь вечер и ночь ей снилось, что она дракон. И это было прекрасно.
        Глава тридцать седьмая. Последний грифон
        Второй день шел проливной дождь. Ноги вязли в глине. Приходилось останавливаться и соскребать грязь. Мёнгере несколько раз поскользнулась, хорошо, что Глеб успел ее подхватить, а то бы перепачкалась. Ветер проникал под одежду, выдувая последнее тепло. Больше всего Глеб мечтал о доме, где можно отдохнуть, согреться и перекусить. Рыбу доели еще вчера утром, теперь из припасов ничего не осталось. Скоро придется есть мышей, которых ловит Хухэ. Экологически чистый продукт, в общем-то. Возможно, что и на вкус ничего. Особенно если поджарить до золотистой корочки.
        Глеб сплюнул: докатился, уже о мышах мечтает. Но от голода покачивает, да и голова болит неимоверно. И начинает потряхивать. Стараешься отвлечься, но мысли всё равно на еду соскакивают. Хорошо, что с водой проблем нет - она повсюду. В ботинках, и по спине стекает, даже дождевик не спасает. Умрут они не от обезвоживания, это точно.
        Хотя и от Хухэ помощи ждать не приходится - фенек заболел. Стал как тряпочка. Приш нес его в сумке и постоянно проверял, всё ли в порядке. Никто не знал, как лечить и от чего: может, отравился, может, простыл. Непонятно. Глеб давал ему антибиотики, кроша таблетку на маленькие части. Поскорее бы Хухэ поправился, а то сердце не на месте. Чувствуешь себя беспомощным.
        Впереди виднелся лес. Выстроился темными рядами наперерез путникам. Хорошо бы пройти без приключений. И чтобы был сосновым. В бору видно далеко вперед, да и поваленные деревья редко встречаются, а вот в лиственном ноги переломать можно. Хотя это не важно. В лесу грибы есть и орешник, и это главное. Потому что есть хочется до невозможности. Глеб всегда плохо переносил чувство голода - становился раздраженным. А тут который день воздухом сыт.
        Ближе к лесу стало заметно, что деревья отличаются от тех, к которым Глеб привык с детства. Эти были с прозрачными стволами, с темно-бронзовыми ветвями и изумрудными листьями, потрясающие. Глеб замер, не веря собственным глазам: бывает же такая красота! Лес словно сошел с картины, нарисованной волшебником. Глеб подошел к дереву и провел рукой по стволу: показалось, что дерево вздрогнуло. Но ведь такого быть не может.
        Даже Хухэ вылез из сумки и с любопытством обнюхал деревья, он казался озадаченным. Приш улыбнулся, наверное, решил, что фенеку полегчало. Мёнгере указала вверх: крона дерева была облеплена золотистыми бабочками. Приш покачал ветку, они не шевельнулись.
        - Надо же, как сделано, - произнес Приш. - Как настоящие!
        Путники двинулись дальше. Казалось, что трава раздвигается в стороны, давая им пройти. На белоснежном кусте виднелись красные ягоды размером с крупную клубнику. Глеб не удержался и сорвал одну.
        - Ты что! - предупредил Приш. - Нельзя пробовать - отравиться можешь.
        Но Глеб уже надкусил: ягода оказалась вкусной - что-то среднее между земляникой и манго. Он поднял большой палец - супер, и Приш с Мёнгере последовали его примеру.
        Как ни странно, одной ягоды хватило, чтобы убрать чувство голода. Глеб облегченно вздохнул: можно жить. Он набрал ягод про запас и только сейчас заметил, что с неба больше не льет, да и потеплело. Глеб стянул дождевик и убрал в рюкзак. Надо развести костер, чтобы высушить вещи. Только… Он оглянулся: хвороста не видно, а ломать ветви жалко. От этого места дух захватывает, и хочется его сберечь.
        Глеб снял ботинки - не холодно. Да и босиком идти приятнее. Он связал шнурки и перебросил обувь через плечо. Путники вышли к ручью. Приш нагнулся и сделал несколько глотков.
        - Очень вкусно, - сказал он.
        Глеб тоже отпил - вроде обычная вода, а сладкая. И кровь побежала быстрее, и силы прибавились.
        Неподалеку Глеб заметил шатер из ивы. Он раздвинул ветви и вошел внутрь. Просторно: можно разложить спальник и передохнуть. И не нужно разбивать палатку. Он сел на траву: всё, отсюда он ни ногой.
        - Смотрите! - послышался голос Мёнгере.
        Нехотя, Глеб вышел из укрытия. Мёнгере показывала на двух единорогов, разлегшихся на траве. Казалось, они спят. Путники подошли поближе. Длинная шелковистая шерсть, витые рога, большой единорог и маленький. Единорожка положил голову на спину матери, да так и застыл.
        - Интересно, как их сделали? - поинтересовался Приш. - Ведь это же не чучела?
        Приш выглядел обеспокоенным, да и Глебу мысль о таксидермии была неприятна. Кто бы посмел потрошить настоящее чудо? Мёнгере села рядом с единорогами и обняла малыша.
        - Хорошенький, - сказала она.
        Глеба пронзила догадка: это не искусные статуи! И не набитые наполнителем чучела. Они живые! Только находятся в анабиозе - словно кто-то погрузил их в сон. Похоже, что и с лесом так же.
        Хухэ в это время что-то вырыл под корнями одного из деревьев. Какой-то гриб. Он потрогал его лапой и съел. У Глеба отлегло: раз появился аппетит, значит на поправку пошел. У животных всегда так. Глеб хотел вернуться под шатер, но Мёнгере потянула дальше. Откуда в ней силы взялись?
        Путники шли, а впереди разгорался неяркий свет.
        «Фосфоресцирующие грибы, наверное, - думал Глеб, - или мох».
        Они выбрались на поляну. Воздух здесь мерцал, будто в нем растворились тысячи светлячков. Посреди лужайки безо всякой опоры висела скала, на ней отдыхал грифон. Голова и крылья орла, мощное львиное тело темно-графитового цвета с белоснежными крыльями, как у Лиса. Глеб неожиданно вспомнил друга: «Как он там? Наверное, волнуется, как и родители, как и Скарлетт с Джейн». Со скалы спускались лианы. Глеб ухватился за одну из них и полез наверх. Приш последовал за ним, затем подняли Мёнгере.
        Глеб дотронулся до грифона, и неожиданно тот открыл глаза. Глеб едва не свалился с утеса: вот это да! Грифон не в анабиозе! А тот прошептал:
        - Путники, как же давно вас не было.
        Глеб оторопел: мифическое существо, да к тому же разговаривающее. Первой среагировала Мёнгере:
        - Добрый вечер вам и вашему дому. Как к вам можно обращаться?
        Грифон поднялся на лапы, расправил крылья и склонил голову:
        - Меня зовут Сигурл, госпожа. Я последний из тех, кто охранял Сребролесье.
        Глеб и остальные представились в ответ.
        Мёнгере обвела рукой:
        - Что здесь случилось?
        - Лес умирает, - ответил Сигурл, - и волшебные существа вместе с ним. Скоро настанет и мой день.
        Он пригласил:
        - Садитесь на спину. Я покажу вам.
        Глеб с друзьями вскарабкались на грифона, хоть и опасались: свалиться во время полета никому не хотелось. Хухэ остался внизу.
        Сигурл спикировал с утеса и поднялся в высь над лесом.
        - А почему он называется Сребролесьем? - уточнил Глеб.
        - В полночь цвет листьев и травы менялись, - пояснил Сигурл. В лунном цвете они становились серебряными, как волосы госпожи.
        - Наверное, это очень красиво, - полувопросительно сказал Приш.
        - Очень, - вздохнул Сигурл, - жаль, что лес уснул.
        Он взмахнул крыльями, и Глеб еле удержался. Но потом грифон начал планировать, сохранять равновесие стало легче.
        - Здесь, - объяснял Сигурл, - русалочий водопад. Они обожали падать вместе с водой со скал.
        Грифон кружил на застывшим водопадом. Глебу казалось, что он смотрит кино, которое резко оборвалось на кадре.
        - А это их озеро, - рассказывал Сигурл.
        Он снизился, и Глеб разглядел в прозрачных голубых водах гроты. Они было сложены из камней цвета морской волны и украшены лотосом. На дне виднелись водные сады из диковинных растений, мраморные статуи. Возле одной на качелях сидела русалка. Покрытая бледной чешуей, с рыбьим хвостом, с болотного цвета волосами.
        - Они могут очнуться? - спросила Мёнгере.
        Грифон промолчал.
        Он развернулся и направился к хрустальной пещере. Не снижая скорости, Сигурл влетел в нее. Грифон приземлился и сложил крылья, путники спешились.
        - Раньше здесь жили наяды, духи воды. Прекрасные и загадочные. Они следили за озером, речками, водопадом. А в один из дней исчезли, и даже озеро не знало, куда они подевались.
        Глеб осмотрелся: стены пещеры были украшены изображениями красивых женщин. С голубыми волосами, которые казались потоками воды, с длинными тонкими пальцами, между которыми виднелись перепонки. Он поймал себя на мысли, что Лису бы здесь понравилось. Да и самого Глеба это место привлекло: не зря друг хотел стать сказочником. В идее Лиса было что-то стоящее.
        - Затем пропали дриады, духи деревьев, - продолжал Сигурл. - И лес уснул.
        Пол пещеры был выложен мозаикой с изображением Сребролесья. Разноцветные птицы, похожие на яркие цветы, странные животные: слон с двумя хоботами, тигр с третьим глазом на лбу. И золотой олень с рогами, напоминающими подсвечник. Его шкуру украшали звезды.
        - Это Златорог, - указал Сигурл. - Когда-то он правил Сребролесьем, но его убили охотники. Это произошло в лиственник[14 - Лиственник - месяц Темногорья, соответствует нашему маю.]. Затем всё начало рассыпаться.
        Сигурл с тоской посмотрел куда-то вдаль.
        - Сребролесье после этого заболело. Нимфы исчезли, звери потеряли силу, птицы падали на лету. Деревья перестали серебриться и танцевать под луной.
        Глебу стало не по себе: в голосе грифона звучала тоска по ушедшему миру.
        - Я последний, - произнес Сигурл. - Скоро и я усну навсегда, и Сребролесье опустеет.
        - И ничего нельзя сделать? - взволновалась Мёнгере.
        - Я не знаю, - ответил Сигурл. - Иначе бы сделал.
        Он вернул путников на поляну, где их заждался Хухэ. Тот радостно запрыгал вокруг них, а Сигурл спросил:
        - Что это за лисичка с такими большими ушами?
        Мёнгере поведала грифону о фенеках, пустынных лисах.
        Тот выслушал их истории с интересом.
        - В Сребролесье животные всегда находили травы для исцеления, - сообщил он. - Я рад, что маленькая лисичка выздоровела.
        Грифон протянул лапу к фенеку тот прижал уши, но не шелохнулся. Сигурл погладил Хухэ.
        - У нас такие не водились, - рассказал Сигурл. - Только обычные.
        Приш хихикнул:
        - Мне кажется, у вас всё здесь необычное. Даже лисы.
        - Ты тоже странный, травяная голова, - парировал грифон.
        Его пасть дрогнула и разъехалась в разные стороны - Сигурл улыбался. Неожиданно он перепрыгнул через Хухэ и прикоснулся к его хвосту. Фенек возмущенно тявкнул и бросился на грифона. Тот в притворном ужасе побежал прочь, Хухэ за ним.
        Глава тридцать восьмая. Прощание
        Хухэ с Сигурлом долго носились, играя в догонялки. Приш и остальные последовали их примеру. Сигурл, конечно, жульничал: взмывал в воздух, чтобы до него не дотронулись, но всё равно было очень весело. Пришу показалось, что Глеб чаще всего пытается поймать Мёнгере, а она поддается. Надо же! Раньше не замечал за ними таких нежностей.
        Затем долго качались на лианах, как на качелях. Точнее, развлекались только Приш и Мёнгере, Глеб не стал. Поэт раскачивал Красавицу, та взлетала высоко и смеялась. Никогда Приш не видел ее такой счастливой. Хухэ удивленно фыркал, наблюдая за ними.
        Потом, когда все угомонились, Хухэ накопал грибов, их можно было есть сырыми. По вкусу они напоминали тушеное мясо. Приш проглотил несколько, закусил ягодами и выпил воды из ручья. Замечательно! Давно он так не объедался. После ужина потянуло в сон. Сигурл отправился на скалу, а путники залезли в шатер из веток ивы. Приш заметил, что руки Глеба и Мёнгере переплелись. «Похоже, они стали парой», - удивился он.
        Но едва голова коснулась травы, как он вырубился. Снилось Сребролесье. Звучала нежная музыка, ее производили белоснежные колокольчики, видневшиеся среди травы. Под их мелодичный звон показалась луна. Она озарила лес. Ветви дрогнули и затрепетали, листья окрасились в серебряные цвета. Деревья разбились по парам и закружились в танце. Внутри стволов Приш видел древесных духов: зрелых и юных, гибких и величавых. У каждого дерева была своя дриада, не похожая на остальных.
        Послышался смех. Приш переместился во сне к водопаду. По бурной реке плыли русалки. Они бойко работали хвостами, стараясь обогнать друг друга. Перед спуском русалки прыгали высоко в воздух, а затем падали вниз вместе с водой. Приш испугался, когда разглядел огромные камни на дне. Но русалки счастливо избежали с ними встреч и отправились к озеру.
        Поверхность водоема была покрыта кувшинками и лотосом, среди которых плавали белоснежные лебеди. Приш вместе с русалками нырнул вглубь. Возле каменного грота виднелся сал. Вход в него украшала арка, увитая нежно-сиреневыми цветами. Везде росли водоросли: одни походили на папоротники, другие - на длинные спирали. Среди них виднелись белые статуи. Приш подплыл к одной - это была сильфида, дух воздуха в облике девочки с крылышками.
        А затем раздался трубный глас. И Приш очутился в центре Сребролесья. Прямо в сердце леса стоял олень с золотой шкурой, расписанной звездами. Его рога горели, как пылающий подсвечник. Взор был прямой и храбрый. Из кустов выступили диковинные животные, среди них Приш разглядел несколько ушастых лисичек. Все они преклонили колени перед Златорогом. Приш удивился: ведь Сигурл утверждал, что в Сребролесье нет фенеков. И проснулся.
        Над собой сквозь зелень он увидел восходящее солнце. Глеб и Мёнгере спали, Поэт обнимал Красавицу, а та положила ему голову на плечо. Приш вылез из шатра, напился воды из ручья и отправился к озеру. Вчера не хватило времени, поэтому он решил искупаться сегодня. В Сребролесье было тепло, словно на пороге всё еще стояло лето. Приш разделся и нырнул. Внизу под ним виднелся сад и русалка. Приш не стал приближаться, застывшее чудо внушало грусть. Хотел бы он посетить дивный лес в пору его расцвета.
        Приш вылез из воды и переоделся. Затем с помощью песка постирал одежду, на солнце быстро высохнет. Лишь рубашку с кровью Хармы Приш не тронул - это память. Он навсегда сохранит ее, Харма заняла место в его сердце. Раньше Пришу казалось, что невозможно любить многих людей. Папа, мама, Лиза и Алиса. А теперь там уместились и Глеб с Мёнгере, а еще Харма, словно сердце сделалось безразмерным. И Хухэ тоже там, конечно.
        На берегу появился Глеб.
        - Вот ты где! А мы тебя повсюду ищем, - сообщил поэт.
        - Купался, - мотнул головой в сторону озера Приш.
        - Уже вижу, - Глеб на ходу разделся и вбежал в воду. - Здорово ты придумал!
        Через пару часов, позавтракав и дождавшись, когда одежда высохнет, путники начали собираться. Приш поймал себя на мысли, что не желает уходить. Сребролесье оказалось совсем не хуже Яблоневой долины. Если бы родные могли попасть сюда, он бы остался. Ведь это сбывшаяся мечта - жить в сказке!
        Путники позавтракали бледно-розовыми цветами, которые принес Сигурл. По вкусу они походили на сливки с малиной. Приш думал, что не наестся ими - всё время хотелось еще. Друзья запаслись свежей водой и грибами, собрали вещи и поблагодарили грифона за приют. Тот смотрел с печалью - он огорчился, что гости покидают Сребролесье. Приш расчувствовался и обнял Сигурла:
        - Мне очень понравилось у вас! Я бы с удовольствием здесь отдохнул еще.
        Сигурл лапой взлохматил ему волосы:
        - Возвращайся, травяная голова. Может, тебе удастся возродить Сребролесье. Я буду ждать, пока смогу.
        Друзья залезли на спину грифона, Приш посадил Хухэ в сумку. Фенек с утра был задумчив, хотя навряд ли маленькие лисички испытывают грусть. Сигурл отправился к южной границе леса, где в небе вспыхивала радуга. Приш смотрел вниз, чтобы насладиться волшебными видами. Последний взор на долину огненных цветов, где он так и не побывал. Впадина мягких облаков, по которым можно прыгать, как по ступеням. Удивительный край.
        На краю Сребролесья Сигурл высадил путников. Те по очереди простились со сказочным грифоном. Мёнгере даже всплакнула. Если бы не родные, которые ждут возвращения Приша… Да и Глебу надо домой. А так друзья могли бы остаться, все они очень измотаны дорогой. Их путь неизвестен, а конечная цель постоянно отодвигается. Приш ощутил тяжесть: неясно, насколько его хватит.
        Он еще раз помахал рукой и двинулся за Глебом. И только сейчас заметил, что Хухэ отстал. Фенек находился между путниками и Сигурлом, будто не зная, куда ему нужно. Хухэ метался то вперед, то назад.
        - Хухэ, ко мне! - позвал Приш, его голос дрогнул.
        Тот стрелой примчался и ткнулся головой в ноги Приша. Затем облизал руки Мёнгере и обнюхал Глеба. А потом вернулся к Сигурлу Да так и остался с ним.
        - Не переживайте, - сказал Сигурл, - я позабочусь о нем. А после моей смерти Хухэ станет хранителем Сребролесья.
        Пришу стало горько: как же он без фенека? Почему тот бросил их? Будто предал.
        - Прощай, Хухэ! До свидания, Сигурл! - Приш не мог скрыть слезы.
        Две влажные дорожки пробежали по щекам. Почему Хухэ решил оставить их? Как же Приш будет без одного из друзей?
        - Он нужен Сребролесью, - попыталась утешить Мёнгере.
        Приш отмахнулся: а им Хухэ разве не нужен? Фенек был отдушиной, Приш привык заботиться о малыше. А теперь они потеряли Хухэ. И возник страх: а вдруг это не последняя утрата на пути к радуге?
        Глава тридцать девятая. «А вдруг это крылья проклевываются с болью?»
        Сегодня они увидели радугу. После того, как путники покинули Сребролесье, это была единственная хорошая новость. Приш почти пал духом, стал молчалив и задумчив. Расставание с Хухэ далось ему нелегко. Только оправился после гибели Хармы, как вновь потеря. Пусть фенек здоров и невредим, но всё равно: разлука - это маленькая смерть. Глеб не знал, как поддержать друга - прививку горем должен пережить каждый, иначе есть риск превратиться в инфантильного идиота. Лишь бы справился организм. Хотя в случае с Пришем случился перебор.
        Впереди виднелась цепь гор, путь лежал через них. Обойти не получалось, гряда преграждала дорогу, куда ни кинь взгляд. Придется искать тропу, если она есть. Сам Глеб не увлекался скалолазанием, но был у него знакомый, который ходил в горы. Из одного похода он так и не вернулся - сорвался.
        Да и будь у Глеба навыки альпиниста, толку-то? Снаряжения всё равно нет. Жаль, что Мёнгере не может здесь превратиться в дракона. Она пробовала, Глеб чуть от смеха не умер, глядя, как она надувает щеки. Мёнгере даже захотела побить его, не по-настоящему, конечно. Они затеяли шутливую потасовку, как Глеб заметил тоскливый взгляд Приша. И стало стыдно: они с Мёнгере нашли друг друга, а Приш одинок. Раньше друг выплескивал нежность на Хухэ, а теперь не на кого.
        Глеб посмотрел на Мёнгере: ему повезло встретить ее на этом пути. Пусть они никогда не дойдут до радуги, пусть Глеб никогда не увидит родных, он нашел свою любовь. Если бы у него были крылья, он бы сделал Мёнгере своей Музой. Хотя один из преподавателей предупреждал: Музой должна стать женщина, которую никогда не встретишь в жизни. Недоступная и таинственная. Ведь легко разочароваться, утратить иллюзии, как вышло у него с Авророй. Но видимо, Глеб так не умеет. Ему нужно ощутимое счастье.
        Глеб подул, Мёнгере обернулась, почувствовав ветерок на шее. И слов не надо, чтобы понять, что им хорошо вместе. Мёнгере улыбалась одними глазами. Межу ними установилась молчаливая связь, которая крепла день ото дня. Лишь бы Приш воспрял духом. Тяжело на него смотреть: сочувствуешь, а помочь не в состоянии.
        Грибы из Сребролесья действительно выручили, иначе бы путники протянули ноги с голода - добывать пищу стало проблемой. Наткнулись как-то на вспаханное поле, где удалось найти несколько картошин. Тем же вечером запекли их в костре, а потом ели, обжигаясь и пугая друг друга черными от подгоревшей кожуры руками.
        Глеб подошел к Пришу.
        - Скажу банальность, - начал он, - но я и Мёнгере готовы тебе помочь, только не молчи.
        - Знаю, - согласился Приш. - Вы лучшее, что случилось со мной в жизни. И не бойся, я справлюсь.
        Глеб кивнул: он и не сомневался в друге, только тот сейчас нуждается в поддержке. И он готов подставить плечо в любой момент.
        В горы решили идти, как рассветет. В темноте туда соваться нечего. Разбили палатку и отправились спать по очереди. Завтра понадобятся силы, поэтому долго сидеть у костра не стали. Под утро Глебу привиделся Хранитель пути. Тот сидел возле палатки и щелкал зажигалкой, как в первую их встречу.
        - Скоро полетят белые мухи, - сообщил Хранитель. - Еще пара недель и всё, вы опоздаете.
        - У нас крыльев нет, - огрызнулся Глеб.
        - Я вижу, - подтвердил демон.
        Глеба охватила горечь: он сам в этом виноват, на что и намекнул Хранитель пути.
        - И что предлагаешь делать?
        Демон пожал плечами:
        - Это не мой путь.
        Он собрался уходить.
        - Подожди, - окликнул Хранителя Глеб. - А если мы не успеем? Можем отправиться на поиски радуги весной?
        Хранитель пути обернулся. Он долго молчал, наконец ответил:
        - Не знаю.
        За ночь траву прихватило морозом. Глеб смотрел на иней, выступивший на листьях. Да, часы начали отсчитывать время в обратную сторону. Когда он был ребенком, то за месяц до Нового года обводил карандашом долгожданную дату. А потом зачеркивал дни: тридцать дней до, двадцать дней. Вот и сейчас путники оказались заперты в задаче: как успеть пройти неизвестное количество километров за две недели? И для ее решения данных не хватает.
        После быстрого завтрака они разбились на две группы: Глеб отправился вправо, Приш и Мёнгере - влево. Вдруг повезет отыскать тропу? Позади пустое пространство - глазам не за что зацепиться. А впереди только горы, их макушки теряются в облаках. У большинства гор округлые вершины, поросшие лесом. Глеб вспомнил огромного медведя, который им повстречался. Может, и эти возвышенности когда-то бродили по миру в облике зверей-гигантов?
        Между горами ни малейшего зазора, они плотно сомкнули свои ряды. Хорошо, что это не отвесные скалы, иначе можно было сразу сдаться.
        - Поэт, сюда! - позвал Приш.
        Почему-то Приш в последнее время звал его именно так, несмотря на все возражения. Еле заметная тропа начиналась у подножия. Навряд ли это дело человеческих рук, точнее, ног. У животных есть свои дорожки. Глеб вспомнил Хухэ и нахмурился: плохо без него. Фенек обладал тонким нюхом и слухом и мог предупредить об опасности. Без него они слепы. Да и вообще… Глеб оборвал мысли: не хватает и ему расклеиться.
        По склону пробираться было сложнее, чем по горизонтальной поверхности. Он зарос высокой травой и кустарником, да и дорога шла в гору. Приходилось останавливаться на передышку. Глеб пожалел, что у них нет альпийских палок, с ними было бы удобнее. Хотя можно обойтись и обычными, главное, подогнать под себя. Он и Приш срезали несколько толстых веток и заострили концы. Опираясь на палки, идти стало проще, ноги меньше скользили на влажной траве. Ближе к вершине появились сосны.
        Они походили на аистов, которые перепачкались в грязи. У основания стволы были коричневыми, а выше приобретали красноватый оттенок. В сосновом лесу дышалось легко, у Глеба даже закружилась голова. А может, воздух здесь разреженней и голова кружится от нехватки кислорода. Не разберешь.
        Тропа обогнула гору, и путники вышли на противоположный склон. Лес оборвался, точно его скосили косой, перед друзьями открылся вид на окрестности. Вокруг были одни горы. Безопасные пологие склоны остались позади. Вершины возвышались одна над другой, и не было им конца. Их макушки терялись в небе, лишь его одного им оказалось не под силу перерасти. Пики самых высоких гор будто покрылись сахарной ватой - там уже выпал снег.
        Некоторые вершины напоминали людей. Глеб распознал в скале, нависшей над ущельем, очертания лица: прищуренные глаза, нос-картошкой, окладистая борода. Точно природа высекла в горе скульптуру, чтобы доказать человечеству, что до ее масштабов ему работать и работать. Далеко на горизонте виднелись голубоватые очертания - призраки гор.
        - Что будем делать? - спросила Мёнгере.
        - Спускаться, - ответил Глеб. - Потом пройдем по ущелью, сколько сможем.
        - А как спускаться? Крыльев-то у нас нет, - заметил Приш.
        Глеб вздрогнул: друг озвучил его слова, произнесенные во сне.
        От горы, на которой они находились, словно отрубили кусок. И теперь остался лишь каменистый отвесный скат. Тропа нырнула резко вниз, превратившись в тонкую нить. Чтобы пройти по ней, надо было крепко прижиматься к склону и двигаться буквально на цыпочках.
        - Я-то проберусь, - пробормотал Приш, - у меня присоски на пальцах. А вы?
        Он с тревогой посмотрел на Глеба и Мёнгере.
        - И мы пройдем, - отмахнулся Глеб. - Мы не можем повернуть назад - время дорого. А отказаться ото всего - значит, предать себя и других.
        Никто не возражал.
        Путники развели огонь, чтобы перекусить перед спуском. Обед давно миновал, а они не останавливались. Приш набрал сосновую хвою и засунул несколько иголок в рот.
        - И как, вкусно? - с ехидцей поинтересовался Глеб.
        - Освежает, - глубокомысленно заметил Приш и рассмеялся.
        Мёнгере, которая собиралась последовать примеру Приша, замерла.
        - Это несъедобно? - уточнила она, глядя на хвою в своих руках.
        Теперь хохотали все.
        Было решено, что первым пойдет Приш, затем Мёнгере, последним - Глеб. Они еще раз проверили содержимое рюкзаков, чтобы поклажа не тянула назад. Сначала тропа изображала из себя добропорядочную: избегала опасных участков и не слишком круто шла вниз. Потом друзья добрались до места, где пробраться можно было лишь по тонкому карнизу, проложенному над бездной. Другого пути не было. Глеб сбросил спальник и палатку. Если повезет, подберут их внизу. А о плохом думать не хотелось. Обвязываться веревкой не стали: если сорвется один, то утянет всех остальных за собой. Приш ступил на карниз.
        Скала нависала над тропой. Глеб хватался за камни с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Вниз он старался не смотреть, у него к высоте было свое отношение, не самое дружеское. За дорогу отвечал Приш, ему проще всего из них троих. В голове всплыли стихи. И вновь не свои, чужие, про человека, который вырубал лестницу в горе.
        Тут идти страшно до такой степени, что ноги подкашиваются и боишься сглотнуть. А люди строят туннели, прокладывают дороги, возводят мосты. Что ими движет? Какая мечта?
        …Усилья, усилья, усилья,
        Спина - будто натертая кровью.
        А вдруг это крылья, крылья,
        Проклевываются с болью?[15 - Стихотворение Вадима Шефнера.]
        Ходили слухи, что этот поэт родился без крыльев. Над ним смеялись, указывали, что ему не место среди лириков, но он не сдавался - отвоевывал право писать стихи. И к сорока годам у него выросли крылья. Чушь, конечно.
        - Осторожно, здесь камень шатается, - предупредил Приш.
        Тропа делала поворот, и друга не было видно из-за нависшей горной породы. Мёнгере повернула голову в сторону Глеба. Он заметил, что она тоже боится.
        - Я рядом, - прошептал он.
        Даже говорить громко не хотелось: вдруг обвал? Мёнгере на мгновение прикрыла глаза и сделала шаг.
        Послышался шорох, словно посыпался песок, а затем короткое «ох», которое сразу же оборвалось. Глеб попытался схватить руку Мёнгере, но не успел, она сорвалась. Не раздумывая, он прыгнул за ней.
        Глава сороковая. Всё на двоих, наяву и в снах
        Приш снова опоздал. Он собирался подстраховать Мёнгере в опасном месте, но всё произошло мгновенно. Нога Мёнгере, ступившая на тонкий карниз, сорвалась вслед за камнем, вторая повисла в воздухе. Руки соскользнули по скале, и Красавица полетела вниз. Потом упал Поэт. А он, Приш, остался.
        Сначала он подумал: что ему теперь делать? Идти вперед смысла нет: он остался один. Вернуться в Сребролесье? Если только дорога туда не закрылась. Все эти мысли наплывали одна за другой, пихались, спорили, существовали отдельно от Приша. А он следил за падением друзей, за двумя фигурами, несущимися к земле. Волосы Мёнгере разметались, будто старались уцепиться за что-нибудь. Глеб всем телом тянулся к ней в последней попытке поймать.
        Приш оцепенел от ужаса. Он не мог пошевелиться: казалось, что тоже сейчас сорвется и устремится вниз в смертельном полете. Втроем они начали путь, втроем и завершат. Ему было невыносимо: видеть и не в состоянии помочь. Лишь ждать, когда произойдет столкновение с землей. Без единого шанса на выживание.
        А потом произошло чудо. По-другому то, что случилось, назвать было невозможно. За спиной Поэта выросли два крыла. Невидимых, но Приш их различал, точно они были реальные. Черные, с седыми вкраплениями. Глеб схватил Мёнгере и взмахнул крыльями. Те дрогнули, но удержали и Поэта, и Красавицу. Затем друзья медленно опустились на землю.
        Приша затрясло. Слезы вновь потекли ручьем. Скоро он превратится в плаксивую девчонку, ну и пусть. Чуть не потерял друзей. Ноги почти не держали, надо скорее спускаться, пока есть силы. Карабкаясь по скале, он пересек карниз. Дальше идти было значительно легче, тропа расширилась до прежних размеров. Приш с трудом удерживался, чтобы не побежать. Через час он был внизу.
        Глеб всё еще крепко сжимал Мёнгере, никаких крыльев за его спиной не было. Но не показалось же Пришу? Он собственными глазами видел. Но он не стал разбираться в загадке, а бросился с объятиями к друзьям.
        - Вы живы! Я думал, уже всё!
        Слова вылетали хаотично, не в силах отразить переполнявшие Приша эмоции.
        Спина Глеба дрогнула, и он отстранился от Мёнгере.
        - Мы живы, - сообщил он.
        Приш был не в состоянии ответить, лишь тряс головой, как ярмарочная игрушка в лавке кукольника.
        Глеб наконец отпустил Красавицу.
        - Всё на двоих, наяву и в снах, - произнес он.
        Дальше ничего не последовало, хотя Приш и ждал. Он видел, как пытался Глеб, изо всех сил. Старался что-то произнести, но не мог - как человек, лишенный языка. Стихи так и не родились.
        С полчаса они сидели на земле. Вещи были разбросаны по ущелью, но сразу искать их никто не мог - слишком много переживаний. Удалось обнаружить палатку и сумку с продуктами. Часть вещей пропала навсегда. Придется обходиться без них. Ну и черт с ними.
        Они развели костер. Здесь, внизу, расположилось горное озеро, холодное и прозрачное. Сквозь светло-серую воду были видны камни. Путники набрали воду во фляги. Котелок так и не нашли, он пропал вместе со спальником. Теперь не вскипятить воду, чтобы умыться, а от озерной мурашки по коже - студеная.
        Вокруг красиво. В сумраке горы кажутся серо-голубыми, такая же вода в озере, и серые округлые камни на дне, и темнеющее небо. Если бы Приш был художником, он многое бы отдал, чтобы здесь побывать. Жаль, что всё на бегу. Побродить бы по горам, пожить в палатке. Сегодня он впервые понял людей, которых ветер странствий гонит в путь, почувствовал родство с ними. Вечные бродяги…
        Спать никому не хотелось, друзей переполняли эмоции. Глеб с Мёнгере так и сидели рядышком, их пальцы переплелись. И Пришу радостно, что они нашли друг друга, а он… Он не знает. Рвался к Алисе, а тоскует о Харме, о том несбывшемся, что могло бы быть, но не случилось. И не сбудется никогда. Никогда! Проклятое слово.
        Ветер похолодил позвоночник, пощекотал живот, уколол в сердце. Не хочется в такой вечер думать о плохом. Лучше просто смотреть на пламя, на воду, небо и горы. Когда друзья рядом и смерть прошла мимо, улыбнулась безгубой улыбкой и исчезла. Но не насовсем, а скрылась за ближайшим утесом, чтобы не забывали о ней. Но сейчас они живы и радуются этому.
        - Хотите расскажу одну сказку, - предложил Глеб.
        Приш кивнул - в такой вечер только и слушать сказки. На небосводе зажглась первая звезда. Сколько же они здесь сидят? Долго, наверное. В воздух взлетела искра, еще одна.
        - Говорят, раньше наш мир был крохотным, размером с мячик, - начал Глеб. - И находился в кармане одного бога. Тот шатался по космосу, нигде не задерживался. И прохудилась у него одежда, в кармане прореха образовалась. Выскочил шарик и повис в пространстве.
        Приш словно наблюдал за историей: старенький бог в ветхой одежде. Ветер странствий треплет полы его плаща, дергает за седую бороду. Бог ежится, но продолжает путь вместо того, чтобы осесть в каменном домике, увитом розами. Где под окнами непременный пруд с лебедями и деревянный мост с перилами.
        - Искал бог пропажу, но так и не нашел. Плюнул с досады и дальше отправился. А слюна его упала прямо на шарик. И зародился из нее океан с разными тварями.
        Приш хихикнул: даже боги плюются. А ему мама вечно замечание делала!
        - Долго висел шар в нигде, рос потихоньку, становился планетой. Появились на ней горы и впадины, реки и озера. Завелись животные, рыбы и птицы, - продолжал Глеб. - А тот океан так и остался прежним.
        Пришу показалось, что Глеб выдумывает сказку на ходу. Ну и пусть. Зато можно отвлечься ото всего. Они так притомились: и телом, и духом.
        - Все ходят мимо океана, и думают, что это обычная лужа, которая разливается ранней весной в центре города и не высыхает до поздней осени. Люди идут и плюют в лужу от злости. И никто не знает, что твари в ней только и ждут, чтобы тоже вырасти.
        Глеб выдержал зловещую пауза и закончил:
        - И тогда они выйдут и сожрут всех.
        Приш не выдержал и расхохотался - он любил такие истории. Особенно когда собирались с парнями по вечерам у костра. Тут кто кого переплюнет в сочинительстве. Приш согнулся пополам: одни слюни вокруг, хорошо, что не сопли. Мёнгере сказка тоже понравилась. А Глеб неожиданно произнес:
        - Мёнге, когда мы дойдем до радуги, выбери нормальный мир, чтобы вернуться. Мой, например. Слышишь?! Я тебя обязательно разыщу тогда. Она промолчала, но Глеб не отставал:
        - Пообещай! Если загадаешь не для себя, то попадешь снова в пустыню. А там ты погибнешь.
        Приша словно в снег уронили: зачем Глеб вспомнил о дороге? Не хотелось думать об этом. Но… Приш прокрутил слова Поэта. Да, Мёнгере скована в своих действиях. И он, и Глеб могут попросить что-то другое. Ну не попадет он домой, не велика потеря. Вообще-то, велика, но он потерпит. Да и Глеб запросто к себе возвратиться может. А у Мёнгере выбор в желаниях невелик - на кону ее жизнь.
        - Или давай к нам в Яблоневую долину, - предложил Приш. - Не пожалеешь. Знаешь, какие у нас люди хорошие? И яблок много.
        Глеб его поддержал:
        - Приш дело говорит. Так что подумай.
        А Мёнгере ничего не ответила.
        Глава сорок первая. База под куполом
        Он снова падал вслед за Мёнгере, крылья не хотели раскрываться. Глеб понимал, что дар спит в нем, потому и крылья отказываются служить. Он тянул руки к Мёнгере, но девушка ускользала. Глеб тщетно раскрывал рот - слова не хотели появляться на свет. Тело рвало от боли, Глеб корчился, будто женщина в родовых схватках. И когда, казалось, встреча с землей была неизбежна, из Глеба вырвалось:
        Жизнь летит, натянув вожжи,
        Как струна, на разрыв - нервы…
        Пусть на плаху талант сложен -
        Я останусь себе верным.
        Стих запретным плодом зреет,
        Но без смысла стихам - амба!
        Мысль, распятая на хорее,
        Воскресает в мозгу - ямбом.
        То орлом надо мной кружит,
        То, как Землю, меня вертит…
        И кому это всё нужно?
        Кто поэта судьбу чертит?
        Крылья расправились рывком. Глеб впервые ощутил их с того момента, как очнулся от наркоза. Когда до поверхности остались считанные метры, он подхватил Мёнгере. Крылья дрогнули от двойной тяжести, но удержали. Глеб прижал к себе девушку и завис в воздухе.
        Не Пророк я! Не Мессия!
        Но пою о любви к ближним,
        Только люди вокруг - глухие,
        И кажусь я себе - лишним.
        Он шептал стихи Мёнгере на ухо, гладил волосы и никак, никак не мог расцепить объятия, хотя они уже стояли на дне ущелья. Словно боялся потерять вновь. Они так долго шли вместе, и только недавно Глеб осознал, что за девушка рядом с ним. А стихи заполнили собой мир, принося в него надрыв и страсть:
        Продираюсь к людским душам,
        Ветер в грудь, штормовой, встречный!
        Но не принято тех слушать,
        Кто ещё не ушёл в вечность…[16 - Стихи Юлии Богодист.]
        …Глеб вскочил, хватая воздух ртом - во сне он перестал дышать. Неужели свершилось?! Он снова научился соотносить кровь и любовь-морковь? И это ощущение, когда душа парит от счастья, что всё получается. Глеб постарался вспомнить строки и не смог - видение стерлось. Но ничего, получилось один раз, выйдет и во второй.
        Он осмотрелся и тут же разбудил остальных: ночью они вновь переместились. Обычно переход происходил во время пути. Будто кто-то накладывал один мир на другой, размазывал их очертания. А потом - раз, и они оказывались в другом пространстве. А сейчас будто кто-то намеренно ускорил события. У Глеба заныло сердце от волнения и надежды: неужели они скоро доберутся до радуги?
        Путники находились в странном месте: над головой виднелся стеклянный купол. О его назначении думать не хотелось: возможно, за его пределами нет кислорода. Пол состоял из каменных плит темно-шоколадного цвета. И больше ничего. Какой-то искусственный мирок. А они - подопытные животные, за которыми наблюдают.
        На Глеба нахлынуло безразличие - вечные качели, когда штормит от радости к отчаянию. Он достал из рюкзака оставшийся гриб и разделил на троих. Где тут еду искать? Хоть бы киоск с продуктами поставили. Хорошо, что Хухэ остался в Сребролесье, там с пропитанием проще. А им, похоже, придется грызть камни, если только не произойдет какое-нибудь чудо.
        Глеб задрал голову и закричал в стеклянный потолок:
        - Как же вы достали! Сколько можно над нами издеваться? Где она, ваша фиговая радуга?!
        В таком пространстве эхо должно было отразиться от стен, но звук быстро заглох, точно в заставленной мебелью комнате. На мгновение Глебу померещилось, что всё сейчас взорвется. Тишина давила, точно обрела плоть и вес.
        Мёнгере обняла и прошептала:
        - Мы дойдем.
        Ее прикосновение успокоило. Да, они доберутся. Другого варианта нет. Глеб разозлился: что он, в самом деле, как ребенок? Психует по малейшему поводу. Вот Хранитель пути сейчас покатывается со смеху. Наверняка же наблюдает за путниками.
        Глеб молча сложил вещи и бросил короткое:
        - Пошли.
        Поначалу по плитам шагалось легко, потом они начали наползать друг на друга, приходилось смотреть под ноги, чтобы не споткнуться. Дальше стало твориться невообразимое: земля дрогнула, плиты зашевелились, задергались, точно притягиваемые гигантским магнитом. Они хаотично налезали друг на друга, вздыбливались в неподходящий момент. Один раз Приш едва не полетел, когда плита под ним крутанулась. Продвижение вперед напоминало бродилку в которую Глеб когда-то играл. Только тут падал не персонаж, а сам Глеб.
        Неожиданно всё прекратилось, и путники заметили впереди черный куб. Даже издали было заметно, что его поверхность матовая. Она поглощала свет, казалось, воздух вокруг нее потемнел.
        - Похоже, нам туда, - в ответе Глеб не сомневался.
        Они быстро зашагали к кубу, пока снова не началось плитотрясение.
        Дверей не имелось, как и окон. Ни щелей, ни малейшего зазора. Шероховатая поверхность никак не отзывалась на простукивание. Глеб точно знал, что им надо внутрь. Но как туда попасть?
        - Я залезу на крышу - предложил Приш.
        Он ловко вскарабкался по вертикальной поверхности, упираясь ногами в стену. Жаль, что у других людей присосок нет - это бы облегчило жизнь. Сверху раздалось:
        - Здесь отверстие! Сейчас спущусь.
        Глеб думал, что Приш вернется снаружи, но вдруг стена перед ним с лязганьем ушла вбок и в проеме показался Приш.
        - Заходите, - пригласил он.
        Глеб сорвался:
        - Мы вроде договаривались, что не будем рисковать лишний раз! Почему полез без нас?
        Приш недоуменно посмотрел на него:
        - Там лестница была и свет, всё просматривалось.
        - Извини, - буркнул Глеб, - я не прав.
        Внутри горели светодиодные лампочки. Менее всего Глеб был готов увидеть их, он отвык от цивилизации. Может, здесь есть и другие удобства? В виде нормального туалета и душа? Он бы не отказался!
        Его поиски оправдались. Прямо по коридору обнаружились две двери со знакомыми значками: мужчины в шляпе и женщины в шляпке. А дальше путники нашли душевую комнату. Похоже, когда-то здесь располагалась какая-то база. Но что это за база и кто были ее сотрудники, Глеба не интересовало. А вот нормальная столовка с продуктами - да. Поэтому друзья продолжили разведку.
        Несколько комнат с одноместными кроватями, застеленными серыми одеялами. Тусклый свет, ровное гудение вентиляции. Греют батареи, поэтому тепло. Кухня находится почти в конце коридора. Синее освещение, хромированное оборудование, огромные холодильники, электрическая плита.
        «Работают!» - Глеба обрадовала эта мысль.
        Первым дело заглянул внутрь: пакеты молока, брикеты со сливочным маслом. Достал один, открыл - вроде нормально.
        В кладовке Приш обнаружил пакеты с мукой, крупы, сухие пайки. Вероятно, здесь была военная база, а потом ее заморозили. Или научная, не разобрать. Главное, что еду они нашли. Глеб вскрыл несколько пайков: гречневая каша с гуляшом, котлета с пюре и овощное рагу. Жить можно!
        Друзья устроили пир. Шоколад, галеты, жевательная резинка, соки. Как давно Глеб этого не ел. Он смаковал шоколад, медленно таявший в рту. Мёнгере и Приш с опаской попробовали незнакомые продукты, Мёнгере перепачкалась шоколадом. А Приш всё тянул и тянул жвачку из рта. Глеб с трудом подавил смешок.
        - Смотри, чтобы не прилипла, а то потом не избавишься от нее, - предупредил он.
        После позднего завтрака продолжили осмотр помещений. Мёнгере наткнулась на склад одежды: брюки цвета хаки, рубашки оливкового цвета, теплые куртки. И ботинки: непромокаемые, дышащие, легкие, будто сошли со страниц рекламного буклета. Потом, когда Глеб отмокал в душе, на него нахлынуло: до чего же он докатился - радуется простым вещам, которые у людей каждый день и не надо задумываться, как их раздобыть. Он опустился на кафельный пол и сжал голову руками. Вода стекала по спине и исчезала в сливном отверстии, а Глеб всё сидел, не в силах подняться.
        В дверь постучали.
        - Поэт, с тобой всё хорошо?
        - Да, - ответил тот, - скоро выйду.
        Вставать не хотелось. Глеб мог бы провести здесь вечность: всё под рукой, даже лекарства отыскали. Целую вечность в проекции квадрата Малевича в трехмерное измерение. Может, им остаться тут? К радуге они точно опоздали, а на базе можно перезимовать, продуктов хватит. Если только кислород под куполом не кончится. Интересно, как он здесь генерируется? И что за магнитные поля заставили двигаться плиты? И почему базу покинули?
        Снова раздался стук.
        - Глеб, - позвала Мёнгере, - ты скоро? Мы уже готовы.
        Глеб с силой провел по лицу: как же он устал. Был бы один, плюнул бы на всё. Только он отвечает за Приша и Мёнгере, а они за него. Он напялил на себя чистую одежду и вышел из душевой.
        - Слушай, - к нему бросился Приш, - мы с Красавицей обнаружили странную комнату.
        Глава сорок вторая. Заблудившиеся в воспоминаниях
        В прошлый раз в дальнем углу коридора ничего не было, тупик. Теперь же там дырой в стене зияла распахнутая дверь - ничем не примечательная, белый пластик. Непонятно, почему они прошли мимо нее в прошлый раз, будто глаза кто отвел. Похоже на ментальное воздействие. Может, на этой базе проводили разработки направленного гипноза?
        Глеб вошел в комнату. На самом деле странная. Обита войлоком и вся в проводах. Провода подключены к мониторам, различным датчикам, нарукавникам. Видимо, чтобы снимать показания с человека. Во время эксперимента, наверное. Глебу не хотелось думать, какие опыты проводились на людях. Возможно, что и ничего страшного - изучали воздействие планеты на людей.
        Глеб представил себя на одной из этих кушеток, опутанным проводами, как змеями. От одной мысли сделалось нехорошо, словно что-то из истории болезни. Как там было?
        Дама с горностаем в больничной рубашке,
        Строгом уборе сестры милосердья.
        Меня не коснется реанимации бред,
        Круговорот синих ламп,
        Сохнущий труп толстой жабы.
        В последние дни в памяти часто всплывали стихи, чужие. Глеб тосковал по дару и понимал, что потерял его навсегда. Потому что… Потому что он загадает совсем другое желание. Не для себя, а для других поэтов и сказочников, потому что так надо. Глеб уже принял решение. Лишь бы Мёнгере захотела быть с ним, без нее будет совсем худо.
        Это всё не про нас, про тех
        Кто умирает и никак не сдохнет.
        Вот и они никак не сдохнут, идут и идут. Вечные странники. Даже Хранитель пути потерял к путникам интерес, ничем не обозначает свое присутствие.
        Баба Шура, 83 года.
        Орет днём и ночью.
        Рядом Валера, он журналист,
        его привязали.
        Он хочет освободиться.
        Он всё время с кем-то болтает,
        Ругается, пытается встать.
        И спрашивает пустоту:
        «А есть закурить?»
        Глеб хорошо понимал неизвестного ему Валеру: он бы тоже не смог лежать привязанным, беззащитным. Больные стихи больного человека. В этой комнате Глеб ощущал себя так же. Нахлынула слабость, как тогда, в душевой. Ноги подкосились. В последний момент Глеб ухватился за поручень кровати, а потом всё поплыло.

* * *
        Аврора смотрела печально. У нее, Авроры Сияющей, всегда присутствовала во взгляде некоторая беззащитность и обреченность, теперь это усилилось.
        - Почему ты уехал?! - спрашивала она простуженным голосом. - Я ведь бросила ради тебя столицу, жениха, спокойствие. А ты укатил черт знает куда!
        В ее груди что-то булькало, как в кипящей кастрюле.
        - Мне сказали, что ты отказался от крыльев, - продолжала она. - Я носилась по городу и искала тебя. Под дождем. Спрашивала людей, но никто тебя не видел. Чертов город поглотил твои следы.
        Впервые Глеб усмотрел в ее лице схожесть с печальным ликом икон: те же опущенные уголки глаз, горькая складка губ. Он не знал, что ответить.
        - Молчишь… - Аврора резко прошлась по комнате, затем взяла сигарету со столика и закурила. - Я ведь простыла под ливнем. Месяц в больнице провалялась. Месяц! Думала, уже не выйду.
        Она потушила сигарету в пепельнице.
        - А ты молчишь! Мог бы что-нибудь ответить для приличия. Я пожертвовала ради тебя всем.
        - Я отрекся от дара и крыльев из-за тебя, - наконец произнес он.
        Аврора покачнулась и начала падать. Глеб пытался подхватить ее, но она исчезла.
        …Экзамен подходил к концу. На этот раз всё было предсказуемо скучно. Багровый Пик особого интереса к студентам не проявлял, Стило никого не валила, а Аврора… Она смотрела со скучающим видом в окно. На ее безымянном пальце красовалось кольцо с прозрачным камнем.
        - Это тот самый подающий надежды молодой человек? - благосклонно взглянул на Глеба Багровый Пик. - Очень интересно, чем вы нас удивите, Черный Поэт.
        Глеб взмахнул крыльями и взлетел под потолок. Бриллиант на кольце Авроры переливался всеми цветами радуги, оторваться от него было невозможно. Вдохновение нахлынуло сразу же.
        Снова плохо легла монета…
        Я закончу, скорее, скверно.
        В Эльсинор бы, спросить совета
        Розенкранца и Гильденстерна.
        Как у них бы, орлом всё время,
        Не пустой и позорной решкой!
        Я бы жизни суровой бремя
        Не тащил бы, а нёс с насмешкой.
        Стихи рождались легко: мощные и страстные, полные боли и надлома. Но Глеб знал, что их написал кто-то другой. Он попытался стряхнуть наваждение, но ничего не мог с собой поделать: стихи изливались помимо его воли.
        И стихов моих мощь и сила
        Изменила б картину мира,
        Но забыты давно могилы
        И Булгакова, и Шекспира.
        Никому не нужны поэты…
        Я держусь уже еле-еле,
        Но надеюсь, что проблеск света
        Вдруг увижу в конце тоннеля…[17 - Стихи Юлии Богодист.]
        Глеб метался по аудитории, бился в окно, как глупая муха, а члены комиссии с улыбкой наблюдали за ним.
        - На самом деле, очень талантливый поэт, - весело поблескивая очками, заявил Багровый Пик.
        - Один из лучших на факультете, - согласилась с ним Стило. - Вы же слышите - стихи Мастера.
        Аврора поднялась, сорвала с руки перстень и сказала:
        - Ты меня спрашивал, а я отмалчивалась. Так знай, я люблю лишь тебя! Мой ответ - да!
        … Скарлетт сидела в кафе одна и смотрела прямо перед собой. Глеб удивился: а где же ее вторая половина - Джейн? Подруги были неразлучны. Скарлетт повернула голову, и Глеб рассмотрел, что ее глаза заплаканы.
        - Ты что? - удивился он.
        Плачущая Скарлетт - всё равно как теплый лед. То, что не может быть никогда. Скарлетт была уверенная в себе, с вызовом ко всему миру. Глебу казалось, что размягчить ее не способен никто.
        - Мы же думали, что ты умер, - произнесла Скарлетт. - Искали тебя вместе с твоими родителями.
        У Глеба неприятно заныл живот.
        - Меня долго не было?
        - Два месяца, - сухо ответила Скарлетт. - Мама твоя с ума сходит.
        Глеб опустился на соседний стул:
        - Не может быть.
        Скарлетт зло поглядела на него:
        - Конечно! Только о себе и думаешь! Плевать на друзей и родителей. Гениальный Черный Поэт, а остальные - так себе.
        Глеб хотел возразить, но не смог.
        - Ты права, Скарлетт, - сказал он. - Прости меня.
        Слезы потекли ручьем из ее глаз, и сквозь всхлипывания Глеб с трудом различил:
        - Я ведь любила тебя. А ты так этого и не понял.
        …Лис произнес:
        - Почему ты ничего не сообщил мне? Ведь я же твой друг.
        Глеб ощутил огромную тяжесть: он всем причинил боль. Им и себе. Лис расправил крылья.
        - Смотри. Мне стыдно ходить с ними. Из нас двоих ты был лучшим. И вот я с крыльями, а ты - нет.
        Последовала пауза. Глебу хотелось сбежать, чтобы не видеть ничьих укоряющих глаз. Он устал! И от чувства вины тоже.
        - Я узнавал, - Лис достал какую-то бумажку. - Сейчас делают операции по восстановлению крыльев. Вот прайс. Ребята согласны скинуться. Скарлетт уже собирает деньги.
        Глеб не выдержал и заорал.

* * *
        Войска шли ровными рядами, печатая шаг. Серебряная лента уплывала за горизонт, от сверкания начищенных доспехов слепило глаза. Но Мёнгере восседала на троне с прямой спиной: ей, правительнице Алтанхота, недостойно показывать слабость. Она вновь подтвердила свою красоту, а неудачные соперницы убрались в Храм прислуживать богам, пока не постареют. Надо вообще запретить этот странный обычай, он раздражал Мёнгере. У Золотого города может быть только одна повелительница.
        Древки копий стучали по мостовой, когда воины приветствовали правительницу. Скоро тяжелую поступь ее армии узнает весь мир. Пришла пора утопить его в свете. И истинный свет - это она, Мёнгере.
        - Ты права, милая, - прошептал кто-то за троном.
        Этот голос заставил Мёнгере горделиво вскинуть голову: она добилась многого. И получит еще больше: весь мир падет к ее ногам. Дочь лунного дракона будет править им.
        - Так будет, милая, - подтвердил голос.
        …Мать впервые была без платка, скрывавшего лицо. Огромные глаза с длинными ресницами, волосы цвета ночи: мама Мёнгере казалась типичной дочерью своего народа. Она с восторгом взирала на свою дочь.
        - Я всегда любила тебя, правительница, - произнесла она. - Любила и оберегала.
        Она продолжала с восхищением разглядывать Мёнгере.
        - Когда ты только родилась, я знала, что ты особенная.
        Мать склонилась перед Мёнгере:
        - Мне раньше пришлось скрывать от тебя правду, прятать чувства.
        Слова бальзамом лились на сердце Мёнгере. Теперь все узнают, что мать всегда боготворила ее. И всем придется полюбить Мёнгере, иначе…
        Мама полезла в мешок и достала оттуда голову:
        - Я убила ее ради тебя. Чтобы не мешала править.
        С ужасом Мёнгере узнала в голове свою сестру, дочь золотого дракона. Голубые глаза были выколоты, нос отрезан. И тогда Мёнгере стошнило.

* * *
        Приш стоял на мосту вместе с Алисой. Ее волосы были распущены, в них запутались оранжевые ягоды. Приш удивился: откуда в долине появилась рябина? Сроду не росла. Он несмело протянул Алисе бусы. Она восхищенно охнула и долго любовалась ими. Потом повесила на шею. Бусы на самом деле шли ей, Приш не ошибся с выбором подарка.
        Он погладил ее по волосам, в руке оказалось несколько ягод боярышника. Снова нежданный сюрприз. Приш раздавил их и попробовал на вкус, они отдавали кровью. Он поднял голову и посмотрел на Алису: ее горло было разорвано, оттуда толчками вытекала алая жидкость.
        - Я отдала за тебя жизнь, - прошептала Алиса и обернулась Хармой.
        А потом умерла.
        …Отец ворвался в гостиницу.
        - Приш, сынок! - закричал он. - Возвращаемся!
        Приш не поверил: как же так? Ведь яблони начали чернеть, одна за другой. А отец суетился: упаковывал вещи, те никак не хотели влезать в сумку. Отец вынимал их и укладывал по новой.
        - Пап, - уточнил Приш. - Ты не ошибся?
        Но тот не успел ответить, в комнату влетели мама и Лиза, за ними - хозяин постоялого двора. Они загалдели наперебой.
        - Приш, я по тебе соскучилась. Как же я рада, что ты снова будешь жить с нами.
        - Приш, сынок, я пирогов с яблоками привезла.
        - Я же всегда говорил, что драка для парня - нормальное дело.
        Приш едва не оглох, но до чего же он обрадовался: не надеялся всех так быстро увидеть, и дня не прошло. Приш стал собираться, но ему не давала покоя одна мысль: что же случилось? Почему ему можно вернуться домой?
        - Выгнали Маттиса, - наконец ответил отец. - Разобрались во всём и решили, что из-за него стал урожай гибнуть. Ведь если бы не Мат-тис, ты бы в драку сроду не полез. Так что поехали обратно, сынок.
        …Женщина смотрела с тоской и нежностью. Ее зеленые волосы были заплетены в сотни тонких косичек, из рассеченной брови по бронзовой коже стекала кровь.
        - Ты скоро? - подошедший мужчина был схож с кем-то, знакомым Пришу.
        Его правая рука была перевязана, мужчина прихрамывал на левую ногу.
        - Хочу проститься с сыном, - ответила женщина.
        Они общались на неизвестном Пришу языке, но он понимал их. Мужчина провел рукой по бритой голове.
        - Дай мне его, - попросил он.
        Взял Приша на руки и посмотрел, будто желая запомнить каждую черточку. А потом осторожно поцеловал в щеку.
        - Живи, сын, - пожелал мужчина и обратился к жене: - Ты правильно запрограммировала флаер?
        - Да, - ответила та. - Выбрала планету с параметрами, близкими к нашим. Аппарат должен опуститься возле населенного пункта.
        Женщина тоже поцеловала Приша.
        - Живи, сын, - попрощалась она с ним.
        До Приша дошло, кого напоминал мужчина - его самого. Только повзрослевшего. Он хотел протянуть руки, чтобы дотронуться до родителей, но не смог, Приш был спелёнат, как младенец. После всё заволокло едким дымом, послышались тяжелые взрывы, землю несколько раз ощутимо тряхнуло. Женщина вскрикнула и осела на землю. И Приш зарыдал.
        Глава сорок третья. Ледяная ловушка
        Мёнгере вскочила с кушетки, девушка была вся опутана проводами. На подушке виднелись следы рвоты - последствия видения. Мёнгере сорвала с себе провода и побежала в душевую, хотелось умыться.
        - Давай быстрей, - в коридоре ее догнал Глеб, - уходим отсюда.
        Он также был бледен.
        Друзья сложили в рюкзаки нижнее белье, запасные носки и футболки, теплые кальсоны, сухой паек - всё, что могли унести. Глеб даже разыскал небольшую газовую горелку и спальники - тонкие и легкие. На какое-то время они могут не задумываться о пропитании. Может, что-то и забыли, но размышлять об этом некогда - здесь явно что-то не в порядке. Никто из друзей не помнил, как оказался подключенным к странным приборам. Правильно Глеб говорил о гипнозе. Похоже, все его и ощутили.
        Приш нажал на кнопку возле входной двери, и вскоре они выбрались наружу. Было далеко за полдень, сквозь листву ярко светило солнце - путники вновь переместились. За ними возвышался холм, поросший травой - никаких следов бункера, как Глеб назвал тот дом, откуда они только что вышли. Земля была усыпана листьями: красно-медный ковер шуршал под ногами.
        Если бы не происшествие, путники могли бы остаться в том доме. Но после случившегося даже думать об этом не хотелось. Мёнгере стало не по себе: неужели она на самом деле мечтала о таком? Править всем миром, и чтобы мать предпочла старшую дочь? Принесла в жертву младшую? Мёнгере поежилась, но не от холода: она не такая! И свой выбор уже сделала.
        Так хочется дойти до радуги и загадать желание: пусть все проклятые люди, встретившиеся на пути, обретут покой и долгожданное счастье. Пусть и ценой ее жизни. Она встретила свою любовь и знает, что Глеб ее не забудет. Этого достаточно. Мёнгере готова отказаться от будущего ради других, но не уверена, как переживет это Глеб. Сможет ли он без нее? Не сломается ли? Ну почему только одно желание?! Разве не заслужили они большего?
        Мёнгере бы мечтала поселиться в Яблоневой долине вместе с Глебом. В уютном домике, пахнущем смолой. Чтобы в печи потрескивал огонь, а по крыше стучали ветви яблонь. Вокруг горы и синее небо. Глеб писал бы стихи и парил целыми днями, а она бы… Она бы сочиняла сказки детям. Их будет двое, а может, и трое: два мальчика и младшая - дочка. Она бы обязательно расчесывала дочери волосы перед сном - их общий ритуал.
        Ее просьба против сотен желаний тех обездоленных, которых они видели. Правнуков озерного царя; людей, чьи старики по ночам превращаются в чудовищ; сумасшедшего Огородника. Бедных людей, ради которых никто не дойдет до радуги и не попросит за них.
        Впереди что-то блеснуло, похоже, наледь на луже - Мёнгере уже знала, что это. Вернись она сейчас в Алтанхот, не смогла бы жить там - слишком тесно. И не в количестве комнат дело, а в свободе - Мёнгере не желает быть запертой в дворцовом церемониале. Лучше находиться в маленьком доме, но быть свободной в своих устремлениях.
        Нога поскользнулась. Мёнгере удивилась - оказывается, замерзшая вода обладает коварством. Ей удалось удержаться - Приш подхватил за локоть. А затем на лед ступил Глеб, и тогда ледяная глыба взлетела в воздух и разорвалась на множество острых иголок. Все они вошли в Глеба, он покачнулся и рухнул.
        Мёнгере опустилась на колени рядом с ним. Глеб не шевелился, его лицо и волосы покрылись инеем. На мгновение Мёнгере показалось, что он не дышит. Потом уловила еле различимое дыхание.
        - Воду вскипячу, - произнес Приш. - Поэта надо согреть.
        Мёнгере кивнула: да, надо что-то делать. Она укутала Глеба своей курткой и прижалась к нему - какой же он холодный.
        Хорошо, что Приш не растерялся, она же себе напоминала суетливую курицу: все мысли исчезли, остались лишь чувства. Не способна ни на что. Приш протянул железную кружку с чаем. Мёнгере проверила - не горячо ли - и поднесла к губам Глеба. Тот сделал глоток, затем еще один. Кожа порозовела, дыхание стало глубже. Вскоре его ресницы дрогнули, и Глеб посмотрел на нее.
        - Что случилось? - спросил он.
        Приш и Мёнгере начали рассказывать наперебой.
        Глеб сел.
        - Вроде ничего, - сказал он, - голова только немного кружится.
        Он попытался встать, но не смог. Поднялся, опираясь на друзей. Мёнгере с тревогой глядела на него.
        - Ты как? - спросила она.
        - Прихожу в себя, - с трудом ответил он.
        Его язык заплетался, точно после укуса пустынной змейки. Мёнгере во время казней наблюдала за приговоренными: сначала они теряли речь, затем каменели мышцы лица, под конец наступал паралич конечностей. Через десять минут человек умирал. Достаточно быстрая и безболезненная смерть.
        Глеб глубоко вздохнул:
        - Вроде отошел.
        Он попробовал идти. Ноги дрожали, но ему удалось сделать несколько шагов, а после правая ступня подвернулась. Мёнгере подставила плечо, Глеб оперся на нее.
        - Теперь знаю, что в старости тебя можно будет брать на прогулки вместо трости, - пошутил он.
        Мёнгере отвела глаза: никакой совместной старости у них не будет. Лишь бы Глеб об этом не догадывался.
        Глеб уткнулся губами в ее макушку.
        - От твоих волос пахнет фиалками, - сообщил он.
        - Это из-за жидкого мыла, - ответила Мёнгере.
        - Мне кажется, ты сама как фиалка в серебряной оправе.
        От его слов Мёнгере хотелось расплакаться. Глеб передохнул и отправился дальше. Вскоре его шаг сделался тверд, он даже забрал свой рюкзак у Приша. Казалось, о случившемся можно забыть.
        Но Мёнгере следила: Глеб осунулся, глаза потеряли блеск, несколько раз он украдкой вытер со лба пот. Да и останавливались они на отдых чаще. В шесть вечера путники разбили палатку. Глеб не помогал, силы его покинули. Поел и сразу же заснул.
        Мёнгере обнимала его и сквозь спальник ощущала холод, идущий от любимого. Словно он промерз насквозь. Если бы она могла, отдала бы часть своего тепла. Мёнгере не заметила, как заснула. Всю ночь ей снились беспокойные сны, а утром обнаружилось, что у Глеба отнялась левая рука.
        Глеб попытался отшутиться, что всё остальное у него работает, но Приш тоже взволновался. Он переложил часть вещей из рюкзака Глеба к себе, оставив тому самое легкое. Теперь Глеб едва брел, часто садился отдыхать, дышал со свистом. Таблетки не помогали. В груди Мёнгере поселился страх, похожий на бабочку, которую поймал паук.
        Вечером Приш выразил надежду, что к утру Глебу полегчает, но не сбылось - начала неметь левая нога. К тому же на щеке проступил морозный узор. Мёнгере тщетно дышала на него, тот не таял. А Глеб смотрел на нее с такой нежностью.
        - Всё будет хорошо, - сказал он, - ведь я люблю тебя.
        Мёнгере хотелось плакать, но она сдерживалась.
        Приш не знал, как помочь. Сейчас он еще больше напоминал Хухэ: такой же беспомощный. Молчит всё время, что на него не похоже. Весь день они вели Глеба под руки, часть вещей пришлось оставить - слишком тяжело. После обеда - Глеб отказался от еды - Приш залез на дерево и крикнул оттуда: «Деревня!». В Мёнгере ожила надежда: может, там им помогут?
        До деревни они добрались, когда уже стемнело. Под конец Глеба пришлось тащить на себе - отказала вторая нога. Лицо наполовину заледенело, он перестал говорить. Мёнгере кинулась к первому же дому и забарабанила в дверь:
        - Помогите! Нашему другу плохо.
        Дверь отворил мужчина, за его спиной потрескивал огонь. Он бросил взгляд на путников, а потом велел:
        - Убирайтесь!
        И захлопнул дверь.
        Мёнгере металась от одного дома к другому, но им везде отказывали. Однажды ее чуть не ударили, она успела отскочить. Вскоре на улице собралась толпа, в воздухе просвистел камень.
        - Убирайтесь! - второй камень упал совсем рядом с путниками. - Нам не нужны проблемы из-за проклятия.
        Следующий камень оставил след на ее лице, рядом со шрамом. Мёнгере яростно закричала в ответ:
        - Неправда! Мы не прокляты. Наш друг попал в беду.
        Вперед выступил мужчина:
        - На нем проклятье. Разве не видишь отметины на его лице? Вам лучше уйти.
        И Мёнгере сдалась. Вдвоем с Пришем они потащили Глеба прочь.
        Глава сорок четвертая. Жертва
        Толпа следовала за путниками, пока жители не убедились, что те покинули деревню. Мёнгере судорожно вздрагивала: слезы хотели прорваться и никак не могли. Ярость душила ее. Почему, почему она могла пожалеть других? А у этих не нашлось капли сочувствия? Трясутся за свое благополучие.
        Она стерла кровь со щеки. На волосах Глеба проступил иней, Приш смахнул его. До утра Глеб может не дожить, от этих мыслей Мёнгере лихорадило, будто она подхватила болезнь от Глеба.
        - Там дом, - указал Приш куда-то вбок.
        Мёнгере замотала головой: хватит! Она не вынесет, если их прогонят еще и отсюда.
        - Я сбегаю, - сообщил Приш и унесся.
        Мёнгере опустила Глеба, она не могла его удержать. Приша не было долго. Наконец он вернулся.
        - Там бабка одна в доме, глухая. Еле достучался. Пошли.
        Они еле доволокли Глеба до дома, тот весь окоченел. Мёнгере подхватила его за ноги, а Приш ухватился под мышками, чтобы втащить Поэта в дом. По указу хозяйки они положили Глеба на скамейку, подвинутую к очагу. Женщина подошла к нему. Темное лицо, изрезанное морщинами, седые волосы, убранные под платок. На вид хозяйке дома было за восемьдесят.
        Хозяйка разглядывала Приша, а Мёнгере - ее. Невысокая, сухонькая, в длинном темном платье. Спина сгорблена, руки похожи на лапы птиц - такие же скрюченные. На шее висят амулеты на кожаных ремешках: глаз, вырезанный на деревянном кругляше, коготь животного, какой-то мешочек. Левое запястье перевязано красной шерстяной ниткой. От хозяйки пахло травами и старостью.
        Старуха осмотрела Глеба.
        - Умирает, - сообщила она. - Сегодняшнюю ночь не переживет.
        Женщина произносила слова слишком громко. Мёнгере хотела попросить ее говорить потише, чтобы Глеб не слышал, но сообразила, что это из-за глухоты.
        - Нам сказали, что это проклятье, - ответила она.
        Старуха кивнула:
        - Так и есть. Это ледяная бомба. Лежит она себе и лежит, может сотни лет прождать. И когда находит нужного человека, взрывается и в него попадает. И тогда он становится ледяной бомбой и ждет своего часа.
        Мёнгере села возле Глеба.
        - А почему вы не испугались? - спросила она.
        - Проклятья-то? Так чего его пугаться? Оно же для определенного человека, не для всех.
        Старуха разлила по кружкам какую-то жидкость и добавила:
        - А на деревенских не серчайте. Боятся они. За благополучие трясутся. Так что простите их. Из-за хорошей жизни стали равнодушными.
        Она протянула кружки Мёнгере и Пришу. Девушка выпила травяной настой, не ощущая его вкуса.
        - Так ничего нельзя сделать?! - вырвалось у нее.
        Старуха распрямилась и тихо ответила:
        - Почему же нельзя? Можно.
        Она забрала у путников кружки и положила в таз с водой.
        - Если найдется человек, пожелавший расстаться с самым дорогим, что у него есть. И если отыщется кто, готовый заплатить собственной жизнью.
        Мёнгере вскочила:
        - Я готова!
        Приш попытался остановить ее, но она не слушала:
        - Что для этого надо?
        Хозяйка дома пожала плечами:
        - Сама думай, что у тебя самого ценного имеется. А насчет жизни не нам решать, примет ли смерть выкуп.
        Мёнгере погрузилась в мысли. Что же у нее ценного? Из дорогих вещей ничего не осталось, одежда - и та не ее. Что может послужить жертвой? Она вглядывалась в лицо Глеба, точно он мог дать подсказку. Гладила замерзшие щеки, смахнула челку со лба. Да, у нее есть то, что можно отдать - волосы. Длинные, почти до самого пола, цветом потемневшего серебра. Глеб обожал касаться их.
        Мёнгере попросила ножницы у старухи и медленно, прядь за прядью срезала волосы под корень. Она укрыла ими Глеба, точно живым лунным светом, потом обняла его и прошептала в ухо:
        - Я люблю тебя, живи, пожалуйста.
        И зарыдала, забилась всем телом, и слезы ее были горячими. Они могли оживить любого, но Глеб не шелохнулся. Она осыпала его поцелуями, но губы его не дрогнули. И тогда Мёнгере уснула. Задремал и Приш, захрапела старуха, усыпленная действием отвара. Никто из них не видел мрачных теней, заскользивших по дому.
        Ровно в полночь в избу вошла высокая фигура, с ног до головы укутанная в черный плащ. На ее шее болталась цепочка с подвешенными к ней ключами: большими и малыми, золотыми и железными, простыми и затейливыми. В руках она держала букет подснежников и букет осенних хризантем. Один для жизни, второй - для смерти. Она пробыла в доме совсем недолго, но, когда вышла, букетов в руке не было.
        Глава сорок пятая. Яблоневая долина
        Приш проснулся первым. Он зевнул, потянулся и едва не свалился со стула, на котором сидел. Вчера как-то сам не заметил, как задремал. Похоже, старуха подмешала что-то в питье. Как там остальные? И тут он вспомнил и вскочил: что с Поэтом и Красавицей? Он обернулся. Мёнгере всё так же сидела возле Глеба. Ее голова покоилась на его груди, а та поднималась и опускалась: Поэт дышал.
        Приш не поверил собственным глазам, был уверен, что старуха болтает глупости и Глеба не спасти. А тот вновь стал прежним, изморозь отступила. Приш подбежал к друзьям и растолкал их. Они обменялись неверящими взглядами, а затем в их глазах засияла радость. Глеб растерялся, когда понял, что Мёнгере состригла все волосы, несколько раз провел по ее голове. А потом они бросились обниматься. Друзья живы и здоровы, а это главное! Теперь надо поблагодарить хозяйку дома. Путники отправились в соседнюю комнату.
        Старуха умерла. Она лежала на огромной кровати, слишком маленькая для нее. Постель была не разобрана, стопку подушек украшала кружевная накидка. Руки старухи были скрещены, в них кто-то положил букет хризантем.
        - Она отдала свою жизнь, - прошептала Мёнгере.
        Глеб зачем-то полез в карман и вытащил оттуда подснежник. Сжал его и убрал обратно.
        - Я даже не спросила ее имени.
        Больше никто не проронил ни слова.
        Приш с Глебом отправились в сарай за лопатами. Они вырыли за домом яму. Приш копал и не хотел ни о чем думать, но мысли лезли непрошенными гостями. Старуха предложила свою жизнь, или смерть сделала самостоятельный выбор? Не спросить. Но наверняка пожилая женщина знала, на что идет. И от этого мурашки по коже.
        Мёнгере в это время обмыла тело и переодела в чистую одежду. Затем они завернули хозяйку дома в покрывало и положили в могилу. Навряд ли кто из деревенских навещал старую женщину, поэтому путники не могли оставить ее без похорон - она умерла вместо одного из них. Это их долг. Даже если из-за этого друзья опоздают к радуге.
        Каждый бросил по горсти земли, после Глеб и Приш засыпали могилу. Мёнгере украсила холмик цветами и поблагодарила:
        - Спите спокойно, я буду молиться за вас.
        С тяжелыми сердцами покинули они дом. Приш вновь ощущал собственную беспомощность - ничего нельзя изменить. Ну почему он не волшебник? Но говорят, что и колдуны не всё могут. А жаль.
        Они шли бездумно, никто даже не проверил направление по стеклышкам. Хотелось побыстрее уйти от этого места. Плохо, что от собственной памяти не сбежать. Все люди и существа, встреченные на дороге, навсегда остались в сердце Приша. Светлый путь… Насмешка судьбы назвать эту дорогу светлой, когда столько утрат.
        Незаметно потеплело. Приш скинул куртку и посмотрел по сторонам: такое ощущение, что сейчас лето. Вокруг зеленеет трава, а в ней синими бусинами разбросаны васильки. Виднеются одуванчики, маки, ромашки. И запах: медовый, так что рот наполняется слюной. Птицы поют на разные голоса: иволга, дрозд, синиц, соловей. И тогда Приш осознал.
        - Мы дошли! - заорал он во весь голос.
        Мир покачнулся, и над путниками засияла радуга. Приш пытался пересчитать количество дуг и сбивался со счета: ореховая, травяная, лазоревая, багряная… Пространство вокруг переливалось немыслимыми цветами. Пришу казалось, что он летит по воздуху. И настроение было под стать: искрящееся, как сидр. И тогда он вспомнил: если загадать желание, то сразу окажется дома. Только…
        Приш зажмурил глаза, чтобы не растерять уверенность. Хранитель пути предупреждал, но у Приша есть право. И он им воспользуется.
        - Я хочу, чтобы Харма жила и чтобы проклятия не было! - закричал он. - Это мое желание, крепкое и единственное.

* * *
        Когда Глеба охватило сияние, он растерялся - слишком неожиданно всё произошло. Думали о радуге, шли к ней, а когда добрались - даже не сообразили сразу, что к чему. Друзья были где-то рядом, но до них не дотянуться. Глеб находился сейчас наедине сам с собой. И от него зависело многое.
        Небо вспыхивало многоцветьем, словно полярное сияние. Глеб задрал голову вверх. Как же хотелось ощутить вкус стихов на губах, вновь взмыть в потоке вдохновения, но он сделал выбор. Лишь бы Мёнгере была рядом.
        - Хочу, чтобы Сребролесье возродилось. И чтобы Сигурл, его Хранитель, жил долго. Нечего умирать! И Хухэ пусть там понравится. Чтобы не жалел, что остался.
        Он помолчал и добавил:
        - Потому что должны быть такие волшебные места! Для всех: и для поэтов, и для сказочников. Это мое желание! И пусть только попробует не сбыться.

* * *
        Мёнгере почти не грустила, она уже согласилась умереть вместо Глеба. А тут получится помочь многим. Главное, не растерять уверенность, потому что хочется просто уютный домик с мужем и детьми, а не раскаленную пустыню. Но она сможет быть сильной.
        Вокруг такая красота, о которой она слышала лишь в легендах. Наверное, это и есть небесные врата, место, где исполняются все просьбы.
        - Хочу, - Мёнгере постаралась, чтобы ее голос звучал твердо, - чтобы люди, встреченные на дороге, избавились от проклятий. Это мое желание.
        Всё расцвело вокруг, заполыхало, перед Мёнгере возникла деревянная дверь, которая тихо скрипнула. Мёнгере приняла это как приглашение. Подошла к двери и вошла. Позади раздалось:
        - Никаких правил.

* * *
        Приш с друзьями стоял посреди каменного моста, протянувшегося между горными грядами. Внизу лежала долина, на ее склонах виднелись черепичные крыши. Падал первый снег, Приш высунул язык и поймал снежинку. Он не сразу понял, где они оказались. Зато потом его лицо осветилось.
        - Это же… - голос сорвался, - это же мост Глогха. А внизу, - он указал, - Яблоневая долина. Мы у меня дома!
        Он первым побежал по мосту, Глеб и Мёнгере следом. Приш мчался, не чувствуя ног под собой, и его голос звенел, эхом отражаясь от склонов:
        - Мама, папа, Лиза, я вернулся!
        Эпилог
        Глебу и Мёнгере построили дом в долине, прямо под мостом Глогха. Строили всей деревней, чтобы успеть до зимы. Сразу после этого Поэт и Красавица сыграли свадьбу. Все жители Яблоневой долины пришли на нее. А потом Глеб и Мёнгере отправились к башне тысячи вокзалов, чтобы навестить родителей Глеба.
        Вход в мир Мёнгере был по-прежнему закрыт, но Мёнгере надеялась, что мать догадается, что у дочери всё хорошо.
        Крылья у поэта так и не выросли. Но дар вернулся. Глеб даже прославился и ездит несколько раз в году в Темногорье, чтобы прочитать стихи на ярмарке. Его выступления ждут сотни гостей, которые приезжают со всего света. Вскоре Глеб открыл в долине школу для начинающих поэтов.
        Шрамы у Мёнгере не исчезли, но в глазах всех жителей долины она - красавица, ведь нет сердца добрее, чем у нее. Зато волосы отросли. Мёнгере стала писать сказки, и теперь в их с Глебом доме собирается толпа ребятишек, вместе с тремя собственными. Как Мёнгере и хотела, у них с Глебом родилось двое мальчишек-близнецов и девочка. Крылатые, как папа, и красивые, как мама.
        Приш по весне покинул Яблоневую долину, его сердце тосковало. Алиса поплакала, пообижалась, а летом начала встречаться с Маттисом, за которого и вышла замуж. Возвратился Приш лишь поздней осенью, но не один, а с девушкой. Звали ее Хармой. Милая девушка, даже уродливый шрам на шее ее не портил. Немного погостили у родителей Приша, а затем вновь уехали. Сказали, что будут путешествовать по миру, пока не надоест.
        Да что-то подзадержались в пути, лишь редкие весточки приходят в долину. Что всё хорошо у них, что навестили Хухэ в Сребролесье, что дорога в родной мир Приша всё так же не открывается и что Харма родила девочку, которую назвали Мартой.
        В уютный домик над рекой я все-таки вернусь.
        Открою дверь своим ключом -
        Там пусто. Ну и пусть.
        Я молча сяду у окна. И буду век сидеть.
        Сидеть и губы в кровь кусать.
        В надежде умереть.
        И будет роком тишина висеть над головой.
        И будет век напоминать,
        Что нет тебя со мной.
        И просижу я у окна сто долбаных веков.
        И вдруг какою-то весной услышу звук шагов.
        Я тут же стану на крыло -
        Легка и весела.
        Открою дверь тебе скорей,
        А это смерть пришла.
        Юлия Камышева
        notes
        Примечания
        1
        Черное побережье - название материка, где расположен Золотой город.
        2
        Порубежник - февраль.
        3
        Деснар - серебряная монета в Темногорье. Один деснар соответствует десяти медным однарам. Десять деснаров - золотой стонар.
        4
        Урожайник - сентябрь.
        5
        Белые мухи - снег.
        6
        Златник - месяц, соответствующий нашему октябрю.
        7
        Белая Корова - самая яркая звезда, видимая в центре Черного побережья.
        8
        Цитата А. С. Пушкина из стихотворения «Разговор книгопродавца с поэтом».
        9
        Стихи Ирины Иванниковой «Моя Маргарита».
        10
        Стихи Юлии Богодист.
        11
        Стихи Юлии Богодист.
        12
        Стихотворение Эдуарда Багрицкого.
        13
        Вечный Жид - Агасфер, легендарный персонаж, обреченный скитаться до второго пришествия Христа.
        14
        Лиственник - месяц Темногорья, соответствует нашему маю.
        15
        Стихотворение Вадима Шефнера.
        16
        Стихи Юлии Богодист.
        17
        Стихи Юлии Богодист.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к