Шаман-гора Константин Кураленя
        Герой романа «Шаман-гора» Михаил Манычев таинственным образом попадает в начало 1860-х годов и участвует в сплаве переселенцев на Нижний Амур. Путешествие по Амуру полно удивительных и опасных приключений, авантюрных событий, встреч с новыми героями, ставшими настоящими друзьями.
        Опыт участника войны в Афганистане помог Михаилу выйти победителем из кровавых и жестоких схваток с бандами хунхузов и беглых каторжников.
        История освоения Приамурья, преемственность поколений, глубокое уважение заслуг предков, продолжение их славных деяний всегда интересны для читателя.
        Константин Кураленя
        Шаман-гора
        Старые дневники
        Вместо предисловия
        Однажды, наводя в своей квартире порядок, среди кипы нужных и ненужных бумаг я наткнулся на внушительную стопку общих тетрадей.
        Тетради были старые, в разноцветных ледериновых обложках, туго перетянутые тонким шпагатом. Как они оказались в чулане моей квартиры, я совершенно не помнил. Не желая нагружать свои мозги ненужными мыслительными процессами, я решительно взял в руки ножницы и разрезал шпагат. Тетради, а их было более десяти, непослушно выскользнули из моих рук и рассыпались по полу. Присев на корточки, я взял в руки одну их них. На чёрной обложке, ближе к верху, был наклеен некогда белый квадратик бумаги с аккуратно обрезанными уголками с цифрой три. Судя по всему, это был порядковый номер. Справедливо решив, что начинать исследование своей находки следует с тетради под номером один, я отыскал среди общей кучи необходимый номер. Обложка нужной тетради оказалась коричневой, ледерин по краям уже успел расслоиться.
        Я встал и повернулся к свету и, не сдувая пыли, въевшейся в тиснение на ледерине, не без любопытства открыл тетрадь. На внутренней стороне обложки я прочёл надпись. Незнакомым убористым почерком там было написано имя и фамилия владельца дневников. Это была фамилия моего друга по бурной молодости. По указанным ниже причинам его не называю.
        На первой странице тетради прочёл обращение ко мне. Текст привожу полностью.
        «Антон, друг! Пишу именно тебе, потому что знаю, что поверить мне сможешь только ты. В этих тетрадях записаны такие невероятные вещи, которые произошли со мной на самом деле, что кто-либо другой сочтёт меня сумасшедшим и сдаст в психушку. Но это было! Хотя я сам порой не верю в реальность всего произошедшего.
        Если ты когда-нибудь решишь опубликовать эти записи, прошу тебя, не упоминай моей фамилии. Пусть всё это выглядит просто интересными историями, которые сочинил человек с богатым воображением.
        Но всё-таки я надеюсь, что мы с тобой в скором времени встретимся.
        И я всё смогу объяснить при встрече.
        Я решил уволиться с работы и ненадолго выехать в другое место.
        Не хотелось бы сейчас говорить о причинах моего поступка. Об этом узнаешь позже или тогда, когда прочтёшь мои записи. А пока просто их сохрани».
        Я привалился спиной к стене чулана. События двадцатилетней давности встали перед моими глазами так, словно всё это было вчера. Я и мои друзья, молодые и счастливые, с комсомольскими путёвками в карманах, едем на комсомольско-молодёжную стройку. Впереди целая жизнь!
        Неужели уже пролетело двадцать лет? Не верится. Вроде бы всё это было только вчера. Забавная штука жизнь. В молодости нам кажется, что мы будем жить вечно. Смело совершаем ошибки. А чего бояться? Впереди уйма времени на то, чтобы их исправить. Решительно бросаемся в разные авантюры. Ничего страшного. Ещё будет время начать всё заново и всё переиначить. А время неумолимо, словно книжные листочки, перекладывает год за годом. И вот мы уже седые. Некоторые из друзей покинули этот мир. Вместо исправления старых ошибок мы насовершали новые. А начинать всё заново нет ни желания, ни сил.
        Но двадцать лет назад всё было иначе. И пусть эти годы останутся в нашей памяти до последнего часа. Это была наша жизнь! Это были наши ошибки…
        Разложив стопку тетрадей по номерам, я перевернул первую страницу коричневой тетради и углубился в чтение. Написанное читалось необыкновенно захватывающе и легко. Возможно, это происходило потому, что автор записей был моим другом, а события, описанные в его дневниках, нас объединяли и роднили. Незаметно подкралась ночь.
        Я оторвался от чтения, когда часы показывали половину третьего ночи.
        С сожалением отложив тетради, я отправился спать.
        А теперь мне хочется представить повествование моего друга на ваш суд. Верить тому, что там написано, или нет - право каждого из вас.
        Со своей стороны могу лишь только заверить, что от себя ничего лишнего я не добавил и не приукрасил.
        Глава 1
        Комсомольцы-добровольцы
        Сбылась мечта идиота! Я еду покорять необъятные просторы нашей страны. Вы спросите: почему идиота? Да потому что найдётся немного здравомыслящих людей, которые, бросив всё, поедут куда-то в тьму-таракань искать приключений, а иначе говоря - «за туманом и за запахом тайги».
        Здесь я, конечно, лукавлю. Потому что желающих попасть в первый десант строителей нового города на берегах нашего славного Амура было превеликое множество. В горкомах комсомола городов Хабаровска и Комсомольска-на-Амуре лежали сотни заявлений. А едет нас только пятьдесят человек.
        Пятьдесят счастливчиков комсомольско-молодёжного отряда «Комсомолец Приамурья», оставив тёплые домашние углы, ехали в тайгу строить с «нуля» свой город. Город будущего, как назвал его на прощальном митинге один из провожающих чиновников.
        Этот город будет строиться на берегу Амура. Как когда-то на месте Комсомольска-на-Амуре находилось село Пермское, на месте нашего будущего города стоит село Нижнетамбовское.
        До него можно добраться по узкоколейке, которая проложена от станции Селихино.
        Сегодня девятнадцатое января 1986 года, на дворе стоит ужасный мороз. Но в вагонах тепло. Проводники, понимая важность момента, угля не жалеют. В купе нас едет четверо. За те пять дней, что перед отправкой из города Комсомольска-на-Амуре, мы находились вместе, все успели подружиться. Произошло это по вполне банальному поводу. На общих построениях, по причине своего роста, мы все оказались рядом. А много ли надо для знакомства объединённым одной целью людям? Мы все из разных мест. Нестеренко Сергей и Безбородов Андрей из Хабаровска.
        Я из Комсомольска-на-Амуре. Колодяжный Валера из Солнечного.
        Уставшие и задерганные бесконечными построениями и встречами, мы спрятались в своём купе и лениво рассказывали друг другу свои биографии и разные житейские истории. У каждого были свои причины отправиться на строительство таёжного города. Я и Нестеренко ехали на поиски новых впечатлений и интересных событий. Нам осточертела однообразная городская жизнь. Хотелось проверить себя на прочность, оказавшись в суровых условиях первостроителей. Хотя, если считать службу в Советской армии школой жизни, у каждого из нас за плечами эта школа была. Колодяжный Валера, хоть и был по возрасту наш ровесник, уже успел обскакать нас в семейной жизни. Еще будучи в армии, он умудрился жениться и обзавестись двумя сыновьями.
        На данный момент его волновал вопрос жилья. В построенном нами городе он надеялся решить свои жилищные вопросы. Да и денежная сторона была для молодого отца семейства делом немаловажным. Ну а Безбородов ехал, потому что «все едут, а я чем хуже?».
        Вообще, в отряде подобрался народ разномастный и каждый со своим «бзиком» в голове. Кто, так же как и я, ехал за «туманом и за запахом тайги». Кто за длинным рублём. Кто за квартирой. Кто подальше от жены и от детей. Ну а кто ради каких-то своих, тайных делишек. Но, получая комсомольские путёвки, все как один стучали себя кулаком в грудь, что «гадом буду, но жить без комсомола не могу». Что по велению сердца и долга, во времена великих свершений, не могу стоять в стороне от больших дел.
        Может быть, и наступят такие времена, когда человек сможет говорить то, что думает. А пока мы живём по принципу двойной морали. Одна для общественной жизни, а вторая для личного употребления. Вот даже сейчас, если бы кто-нибудь из комсомольского актива прочёл эти строки, то меня бы высадили на первой остановке. И прощайте, туманы и запахи тайги.
        Всю дорогу по вагону шныряют вездесущие корреспонденты.
        Одна деваха ворвалась в наше купе и стала настойчиво наседать на Нестеренко.
        - Я корреспондент газеты «Тихоокеанская звезда» Юлия Самохвалова. Скажите несколько слов: кто вы, откуда, почему решили поехать на всесоюзную комсомольскую стройку?
        Серёга пытается сделать вид, что обращаются не к нему. Но с пишущей братией такие номера не проходят. Если будет надо, то они и собаку пешком загоняют. Видно, что ей понравился высокий красавец, бывший морпех.
        - Я, Нестеренко Сергей, - поняв, что ему не отвертеться, выдавливает из себя Серёга, - живу в городе Хабаровске.
        - О, так мы с вами земляки, - профессионально обрадовалась юная дива пера, - и что же вас заставило покинуть наш уютный красавец Хабаровск?
        - Хочу построить свой город, а затем в нём жить, - честно признаётся Серёга.
        - Но ведь наверняка у вас были перед глазами примеры первопроходцев Дальнего Востока? Ни за что не поверю, что вас не вдохновил на этот поступок пример строителей Комсомольскана-Амуре? - откровенно подсказывала ему правильный ответ корреспондентка.
        Наверное, в своём недалёком детстве она была отличницей, и привычка раздавать подсказки своим одноклассникам навечно впиталась в её кровь.
        - Ну, да, вдохновили, - мямлит будущий покоритель таёжных просторов, - а вообще-то больше хотелось, чтобы город… свой.
        - Конечно, конечно, - досадливо сморщив носик, сбавляет свой напор девушка.
        Видно, что ответы «первопроходца» не вписываются в уже выстроенный ею сюжет будущей статьи.
        - Девушка, - я прихожу на помощь немногословному Сергею, - а вы долго пробудете в Нижней Тамбовке?
        - До послезавтра, а что?
        Сбитая с толку корреспондентка явно не понимает моего вопроса.
        - Да хотелось бы познакомиться с вами поближе. И даже пригласить на танцы. Уж я бы вам порассказал обо всех своих мечтах и стремлениях.
        То, что я не досказал вслух, девушка наверняка прочла в моих глазах. Но не смутилась. Девушка, а особенно такая красивая, является постоянным объектом повышенного внимания. По снисходительному взгляду я понял, что таких молодых строителей коммунизма, как я, она отшивает каждый день целыми пачками.
        И я почему-то ей сразу поверил.
        - А что вы можете рассказать о себе? - прохладным, но всё ещё профессионально-приветливым голосом обратилась она ко мне.
        Я с радостью сообщил ей, как меня звать-величать.
        - А живу я в городе Комсомольске-на-Амуре, - добавил я задушевно.
        - О, так для вас пример строителей города Юности не простые слова? - заметно оживилась девушка.
        - Да, Юленька. Можно я вас так буду называть? Не простые. Скажу больше. С самого раннего детства я мечтал совершить что-нибудь эдакое. В крайнем случае, повторить подвиг 10 комсомольцев-добровольцев. А вообще, я хотел стать космонавтом или пограничником. В крайнем случае, пограничной собакой, - сообщил я доверчиво.
        Девушка насторожилась. Что случилось, милая? Я ведь говорю то, что хочешь услышать. И, по-моему, говорю искренне.
        Наверное, мои слова звучат слишком напыщенно? Я постарался говорить как можно проникновенней.
        - Видите ли, Юля, на нашу жизнь не досталось подвигов и славы. Магнитку и Днепрогэс построили без нас. Новую жизнь наши деды завоёвывали сами. Целину поднимали без нас. Помните, как Ваня Бровкин там орден заработал? А мы даже не успели на строительство БАМа.
        Я ей не сказал, что мне досталось полтора года Афгана. Но в наше время об этом говорить не принято, хоть мы и выполняли там свой интернациональный долг.
        - Вы это серьёзно? - слегка удивилась Юля.
        - Вполне. Вот поэтому мы и едем. Мы желаем отдать наши пламенные комсомольские сердца на пользу родной партии и правительству. И ещё романтика. Помните, как в той песне?
        А я еду, а я еду за туманом,
        За туманом и за запахом тайги…
        - Как вам не стыдно? Из такого благородного дела вы делаете балаган, - окончательно не поверила в искренность моих слов Юля.
        - Как вы могли такое подумать? - искренне возмутился я. - Просто я очень начитанный молодой человек. И умею правильно излагать свои мысли. А если в моих словах вам почудился подвох, то Бог вам судья. Каждый судит в меру своей испорченности.
        Корреспондентка негодующе вспыхнула, но в дальнейшие дискуссии вступать не стала. Задала нам несколько нейтральных вопросов и с достоинством удалилась.
        - Какая тебя муха укусила? Такая девчонка классная, - усмехнулся Колодяжный.
        - Да надоели уже все. Лезут в душу. Ей надо перед своим начальством красиво выпендриться. А ты тут говори то, что ей хочется. А может, Серёга и вправду хочет построить свой город? Какое ему дело до всего остального? Не ломайте человеку мечту.
        - Да, могут у нас любое стоящее дело заговорить до такой степени, что аж тошно становится, - подал свой голос Андрей.
        - Давайте-ка, мужики, спать. А то где-то тут бродят телевизионщики и куча другого народа. И все они алчут нашей юной непорочной кровушки.
        Мужики, недолго думая, согласились. И уже через десять минут каждый добросовестно посапывал на своей полке.
        Нижнетамбовское нас встретило крепким морозом под пятьдесят градусов по Цельсию и настороженно-любопытными взглядами сельчан. Вот перед кем надо авторитет зарабатывать, а не трепаться перед корреспондентами. А если побежим отсюда через пару месяцев? Это и будет пример для комсомольцев других поколений, подумалось мне.
        Едва мы пришли в себя после неспокойной дороги, как отправились на митинг к камню. Рядом с котлованом под фундамент первого крупнопанельного коттеджа установили памятный гранитный камень с надписью, что здесь 19 января 1986 года высадился первый десант строителей нового города.
        Принимали нас, конечно, неплохо. Не знаю, как другие, но я прекрасно понимал, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Всё нам придётся отработать. Но почему-то меня это совершенно не волновало.
        Вечером в сельском доме культуры действительно были танцы. Дом культуры на удивление был даже очень ничего. Но это было моё субъективное мнение. До службы в армии я был человек сельский. И сравнивал его с клубом на станции Болонь, где прошло моё детство и юность. Сравнение было явно не в пользу моего родного клуба. Зал для танцующих не мог вместить всех желающих. И не потому что был слишком мал, а потому что желающих было слишком много. Вдруг, в проблеске света среди танцующих, блеснуло «знакомое до боли» лицо. Юленька… Собственной персоной. Я решительно стал проталкиваться к будущему золотому перу России.
        - Я очень рад, что вы приняли моё приглашение, - учтиво прокричал я ей в ухо.
        Музыкальная аппаратура издавала такой рёв, что иначе говорить было просто невозможно.
        - Очень было надо, - презрительно бросила она, - я везде хожу сама, без приглашений.
        - Я это понял ещё там, в вагоне. Такая девушка, как вы, должна быть очень самостоятельной. Вокруг столько жаждущих лёгкой победы над привлекательными особями противоположного пола, что мама не горюй.
        - Уж не причисляете ли вы себя к этому числу хищников? - усмехнулась она.
        - Что вы, что вы? - натуральным образом ужаснулся я. - Боже упаси. Скажете тоже. Я маленький серенький кролик. И мой жалкий удел сидеть под кустиком и трястись от страха. Где уж нам до возвышенного полёта души?
        - Да, себя любимого, вы не очень-то цените, - рассмеялась Юля.
        - Что вы? Просто я знаю своё место, - я скромно потупил очи.
        - И где же вы определили место для себя?
        - В середине стада.
        Девушка недоумённо вскинула брови. Я понял её немой вопрос и пояснил.
        - В общем, наша жизнь можно утрированно рассматривать на примере сельского стада коров. Передним пастухи бьют по рогам, чтобы не перли, куда не надо. А задним накручивают хвосты, чтобы не тормозили движение. Поэтому самое удобное место в середине стада. И по рогам не бьют, и хвост не крутят.
        - Да ладно уж, хватит кривляться. Никогда не поверю, что вы живёте по философии стада. И всё равно не прощу вам то, что вы чуть не загубили мой репортаж.
        - На фоне вышеизложенных событий не будет выглядеть слишком вызывающе, если я осмелюсь пригласить вас на танго? - невинным голосом поинтересовался я.
        - Если я скажу нет, вы отстанете? - Девушка посмотрела мне в глаза.
        - Ну, вы же знаете.
        - Конечно, знаю. Такие типы, как вы, существуют специально для того, чтобы портить девушкам жизнь.
        - Вы не правы. Такие, как я, созданы для того, чтобы холить вас и лелеять. Тайно вздыхать и с обожанием провожать вас нежным взглядом. И, в конце концов, чтобы просто таскать следом за вами портфель из школы, - решил я заступиться за порочных типов. - Так каков же будет ваш положительный ответ?
        Юля рассмеялась и первая положила свои руки на мои плечи. По её непринуждённым и лёгким движениям было видно, что танцевать она умела и любила. Но теснота и скученность в танцевальном зале была такой, что мы стояли, плотно прижавшись друг к другу горячими телами, и едва покачивались в такт музыке.
        Милые на любовном свидании, да и только. Оригинальная ситуация начала меня забавлять. Юля была девочкой не глупой и тоже поняла двусмысленность положения. Но, похоже, она не могла решить, как с честью из него выпутаться. Я решил прийти ей на помощь.
        - Здесь такая духота. Может быть, выйдем проветриться на улицу? - наклонившись к самому уху, произнёс я, касаясь губами её роскошных волос.
        Девушка, оценив мой такт, благодарно взглянула на меня из-под густых ресниц и согласно кивнула головой.
        Мы с трудом пробрались среди танцующих пар и вышли в фойе. Народу там было не меньше, чем в зале. Вся разница была в том, что под потолком стояли клубы никотинового дыма и можно было разговаривать вполголоса. Выходить покурить на мороз особого желания никто не изъявлял.
        - Оба на! - раздался рядом голос Колодяжного. - Ущипните меня. Интервью продолжается. А мне показалось, что в вагоне вы не очень поладили.
        - Вам показалось, Валерий. Ваш друг говорил очень правильные и нужные для нашей молодёжи слова, - серьёзно ответила Юля.
        Я с невольным уважением посмотрел на девушку. Наш человек. Такая за словом в карман не полезет. Юля, несмотря на негативное впечатление, сложившееся у меня о ней в результате первой встречи, начинала мне всё больше и больше нравиться.
        Я поймал себя на мысли, что мне было очень приятно стоять с ней обнявшись среди танцующих пар. И если я только себе не льщу, то наши невольные объятия были ей тоже не совсем противны.
        Словно желая найти подтверждение своим мыслям, я украдкой взглянул на Юлю. И поймал её встречный взгляд. Мы почему-то смутились и быстро отвели друг от друга глаза. Но за то короткое мгновение, пока мы смотрели друг на друга, что-то произошло.
        Моё сердце стало биться совершенно в ином ритме.
        Валера не заметил наши переглядки и удивлённо присвистнул.
        - А сейчас вы берёте интервью об отдыхе и быте будущих героев труда?
        - Вы на удивление проницательны, Валерий. Вы случайно в милиции не работали? - так же серьёзно поинтересовалась девушка.
        Валера смутился и, сделав вид, что заинтересовался кем-то из своих знакомых, скрылся в толпе. Я же мысленно поаплодировал своей новой знакомой. Как-то само собой получилось, что до конца вечера мы так и не отходили друг от друга. И вполне естественно, что я пошёл её провожать. Мы долго и вкусно целовались у крыльца дома, где она остановилась.
        - Что мы делаем? - прошептала она задыхаясь. - Мы ведь едва знакомы.
        - Всё хорошее имеет свойство быстро заканчиваться. Завтра ты уедешь, а у меня начнутся трудовые будни, - проговорил я, слегка отстраняясь от Юли.
        - Вот именно поэтому всё это ни к чему.
        - Ну а что сделать, если очень хочется?
        - Хочется, перехочется, - произнесла она решительно и, одарив меня на прощание задумчивым взглядом, упорхнула в своё временное жильё.
        Я шёл домой в строительный вагончик, где мы поселились вчетвером, и раздумывал о превратностях жизни. Неужели влип? Только серьёзных отношений мне не хватало для полного счастья.
        Не спорю, первый вечер на новом месте прошёл очень приятно. Ну, флирт, это ещё куда ни шло… Но что-то более серьёзное - это уже явный перебор. В эту первую ночь на новом месте я долго не мог заснуть. Меня одолевали различные противоречивые мысли. А может быть, причина в том, что на новом месте всегда плохо спится? С этой спасительной мыслью я и уснул.
        Глава 2
        Трудовые будни
        - Рота, подъём!
        Сколько раз, ещё, казалось бы, совсем недавно, этот заполошный крик дневального вырывал меня из крепких объятий сна. Я с трудом разлепил глаза и по привычке откинул одеяло. Вернее, наоборот: сначала откинул одеяло, а затем открыл глаза.
        В вагончике было на удивление тепло. Я посмотрел на часы.
        Время полседьмого утра.
        - Почему в такую рань? - спросил я потягиваясь Валеру, своего соседа по половине вагончика. - Ни черта не выспался.
        - Приказ комиссара отряда. А по ночам надо спать, а не интервью давать. Вон всё лицо в помаде, - ухмыльнулся он в ответ.
        - Мужики, вы что, ещё не оделись? Там Коссинский уже всех на построение выгоняет, - заглянул к нам из соседней половины Нестеренко.
        Я бодро вскочил и торопливо натянул на себя одежду. С первого дня попадать в число разгильдяев не хотелось. Накинув верхнюю одежду, мы дружной гурьбою вывалились на улицу. Перед строившимся отрядом с важным видом расхаживал комиссар Коссинский Саша. Следует заметить, что он один из всего отряда не служил срочную, но всякие построения и переклички любил не хуже заправского старшины. Весь остальной народ прошёл эту школу, что такое тяготы и лишения армейской службы - знал не понаслышке. Мороз на улице стоял такой, что освещавшие место построения лампочки еле-еле доносили слабое мерцание через мутные клубы тумана.
        Два наших бригадира, Гранат Саша и Родин Володя, доложили о наличии в строю людей, и мы отправились на другой конец деревни в столовую на завтрак.
        После завтрака мы собрались в ленинской комнате и стали обсуждать организационные вопросы. А их было немало. Справедливости ради следует отметить, что приехали мы не на пустое место. До нас здесь неплохо потрудились наши будущие коллеги - рабочие СУ-2. Они завезли и установили несколько жилых вагончиков и сборных деревощитовых домиков. В одном из этих домиков и была ленкомната.
        Можно считать, что с этого самого дня и началась наша трудовая вахта.
        Буквально через несколько дней появились искусственно созданные бытовые проблемы. Во всех вагончиках поочерёдно потекли отопительные котлы. Оказывается, собирали и монтировали их такие же «профессионалы», как и мы. Где-то что-то не так подключили. Где-то что-то не туда подвели. И в итоге, закономерный результат - отопительной системе пришёл капут. Пришлось срочно выбрасывать испорченные котлы, искать специалистовпечников и снимать с работы в тайге людей. Иначе мы рисковали не дожить до весны.
        Людей, знающих азы печного искусства, было двое. Наш Серёга и казах Жексымбаев. И вот с утра пораньше мы с Валеркой месим раствор, подогревая его на костре, а Серёга с важным видом укладывает кирпичи.
        - Смотри не подкачай. Делай на совесть. Для себя строим, - говорю я в промежутках между взмахами лопаты.
        - Мастерство не пропьёшь, - авторитетно заявляет Валера, - правда ведь, Сергей?
        - Смейтесь, смейтесь. Что бы вы без меня делали? Э, подмастерье, ты чего встал? - заметил он мою остановку.
        - Устал, мастер, - отвечаю я подхалимским голосом.
        - Замёрзнешь, на том свете отдохнёшь. А сейчас пошевеливайся, - неумолим маэстро мастерка и кирпича.
        - Хотите, мужики, я вам анекдот про мастера расскажу? - спрашивает Валерка.
        - Валяй, - радостно соглашаюсь я.
        Серёга молчит. Понимает стервец, что сейчас в его огород прилетит камень.
        Колодяжный начинает: «Приходит слесарь-сантехник на квартиру починить неисправный унитаз. Вместе с ним пацан-ученик.
        Сантехник спрашивает у хозяина: что случилось? А тот - так и так, мол, забился унитаз. Сантехник с важным видом проходит в туалет. Даёт пацану сумку с инструментом и говорит: смотри, как я буду делать, и учись, а когда попрошу, подашь мне ключи. Ну и давай там ковыряться всякой фигнёй в унитазе. Ничего не получается. Он плюёт на это дело. Отдаёт инструмент ученику. Закатывает рукав по самое плечо и давай в унитазе рукой шарить. Достаёт всякую бумагу, квачи, дерьмо. Почистил. Слив заработал. Сантехник поворачивается к ученику и говорит: смотри, сынок, как мастер работает, и учись, а то будешь всю жизнь ключи подавать».
        Зазнайка посрамлён. Мы торжествуем.
        К вечеру печь готова и даже прошла приёмные испытания.
        - Ей-Богу, если бы не возбранялось, поднёс бы мастеру чарку. Чудо, а не печь, - радуется пришедший с работы из тайги Андрей.
        Мы горестно вздыхаем. В отряде сухой закон. С нашим приездом даже рыбкооповским магазинам запретили торговать спиртным. В общем, во всём посёлке с нашим приездом объявлена трезвая жизнь. Местные мужички из-за этого смотрят на нас косо. То хоть по талонам две бутылки в месяц давали.
        Русскому человеку не привыкать. Его ничем не напугаешь.
        Даже стишок сочинили:
        Водка стала стоить пять,
        Выпьем и возьмём опять.
        Если будет стоить восемь,
        Всё равно мы пить не бросим.
        Если будет двадцать пять,
        Будем снова Зимний брать!.
        А ведь действительно, если обратиться к истории, все сухие законы, объявленные в стране, заканчивались весьма плачевно.
        Это законопослушные финны не спорят. Они до сих пор на выходные приезжают в Ленинград и напиваются там до поросячьего визга. В своей стране сухой закон. Благо до города на Неве два часа езды. Это уж я своими глазами видел. И даже выпивал вместе с представительницами слабого пола. Сухой закон, объявленный царём во время первой империалистической войны, окончился революцией. Сухой закон, объявленный Лениным, закончился повсеместными крестьянскими и казачьими восстаниями. Один лишь Сталин, а затем и Брежнев залили страну водкой. Пей - не хочу. Чем закончатся горбачёвские ветры перемен?.. Наверное, всю страну разнесут по закоулкам. «Молчу-молчу» - КГБ не дремлет… Я вспоминал свою единственную и нерадостную встречу с представителями этой всемогущей организации. Это была осень 1983 года.
        Я и ещё два сержанта вместе с начальником штаба майором Долговым приехали в родную учебку, что находилась в славном городе Ленинграде. Мы должны были сопровождать в нашу часть, расквартированную в Кабуле, молодое пополнение. Ну а пока штабные решали вещевые и продовольственные вопросы, мы отрывались по полной программе. Зашли мы как-то вечером в ресторан в гостинице «Гавань». Гостиница огромная, высотная.
        На каждом этаже бары, рестораны. Мы в гражданской одежде.
        Присели по-плотному. В общем, веселье удалось.
        Вполне закономерно, что мы дошли до кондиции, когда мужчинам требуется женское общество. Мой взор упал на девушку необыкновенной красоты. А может быть, мне так показалось, ведь выпито-то было уже немало. В общем, девчонка моей мечты.
        Именно такую я видел в своих суровых солдатских снах. Недолго думая, я стал её отчаянно «клеить». У людей военных нет времени на раздумья.
        Кавалергарда век недолог…
        Девчонка отвечала мне полной взаимностью. Весело смеялась, охотно танцевала. Пришла по моему приглашению к нам за столик. Выпивала вместе с нами. Но при всём при этом она не сказала ни одного слова. Однако меня это не сильно смущало.
        Когда я выпью, я могу говорить за двоих и даже за троих. Юная красавица уже смело сидела у меня на коленях, и я был полон радужных надежд на продолжение дальнейших отношений. Но не тут-то было. Когда мечта моей истосковавшейся души ненадолго отошла по женским надобностям, к нашему столику подошли два вежливых молодых человека. Один из них достал из кармана красную книжицу. На толстой обложке золотом гордо горели буквы «КГБ СССР».
        - Старший лейтенант государственной безопасности такойто, - представился он. - Предъявите, пожалуйста, ваши документы.
        Сказать по совести, на фотографии в военной форме он смотрелся гораздо шикарнее и как-то по-своему роднее. Но нам было не до лирики.
        - Что, товарищ сержант? - произнёс он, разглядывая мой военный билет и командировочное удостоверение. - Употребляем? На международный скандал нарываемся? Родина вам доверила оружие, а вы дискредитируете гордое звание советского воина?
        - Да вы что, товарищ старший лейтенант! - от такого поворота я мгновенно протрезвел. - Да мы за молодыми из-за Речки прилетели. Завтра назад. Вот зашли с товарищами посмотреть, как люди в мирное время веселятся.
        - Смотреть-то можно, - усмехнувшись, протянул старлей, - руками трогать нельзя. Ты хоть знаешь, кого весь вечер лапаешь?
        Я в недоумении уставился на гэбиста.
        - А чёрт её знает. Она, по-моему, немая. Только смеётся и ничего не говорит, - пожал я плечами.
        - Это дочь финского торгового представителя, боец. А не говорит она, потому что по-русски ни черта не понимает. И если вы за две минуты не успеете добежать до выхода из гостиницы, то ночевать сегодня будете на гауптвахте. Если бы не Афган, мы бы уже сейчас сдали вас патрулю.
        - Время пошло, бойцы, - наконец-то подал голос второй гэбэшник.
        Так как мы были люди военные, то дважды повторять команду не потребовалось. Уже через пару минут мы ловили «тачку», чтобы убраться от опасного места как можно дальше.
        - И приспичило же тебе с этой заграничной девкой покувыркаться, - упрекали меня всю дорогу до следующего ресторана товарищи. - Так душевно сидели…
        Вот такие воспоминания остались у меня от встречи с бойцами невидимого фронта. А вообще, обидно. Только в нашей стране так преданно и безоглядно любят иностранцев. Только в России им живётся во сто крат лучше, чем коренному населению. Откуда это в нас? Может быть, от Петра Первого?
        Что-то я немного отвлёкся от главного. Наша жизнь понемногу стала входить в привычное русло. Наш небольшой строительный городок жил одной дружной семьёй. Только рабочий процесс всё никак не мог выйти на нормальный режим.
        Я работал в тайге на вырубке леса под дорогу на промышленную базу. На всю нашу бригаду в десять человек выдали одну мотопилу «Урал» и две цепи к ней. Зато всем остальным дали по новенькому топору. Валите, ребята, лес. Ставьте стахановские рекорды. Так что в техническом оснащении мы ничем не отличались от первостроителей тридцатых годов. Одно только никто не учёл. Весь лес вокруг села Нижнетамбовское - это березняки.
        В свое время наш сладкоголосый певец русской деревни Серёжка Есенин воспел в своих стихах и поэмах белоствольную красавицу русских лесов. Ничего не скажешь, красиво воспел. Но Серёжка жил в средней полосе России, и климат там гораздо мягче нашего, дальневосточного. И мне даже стыдно писать, как мы её, белоствольную, проклинали. Её и начальников, которые дали нам топоры и послали в лютый холод рубить эти самые берёзы, когда напитанный влагой ствол становится прочнее железа.
        К концу первого рабочего дня все топоры были переломаны.
        Берёза выдержала, металл нет. Вся надежда оставалась на однуединственную мотопилу. А что делать остальному люду? Как говорится, один с плошкой, а семеро с ложкой.
        На наши просьбы выдать ещё пилы начальство отвечало отказом. Если я назову причину отказа, то вы обхохочетесь: «А вдруг вы их сломаете?».
        Наш прораб Фощай попытался нас успокоить.
        - Что вы так волнуетесь? Любая стройка начинается с бардака и неразберихи. Это вполне запланированное явление. Со временем всё образуется.
        Когда прораб вышел из бытовки, Сашка Гранат не выдержал:
        - Узнать бы, где ты родился, да отправить туда вагон презервативов. Чтобы больше не рождались такие идиоты.
        Стены бытовки дрогнули от смеха. Но в дальнейшем, действительно, слова прораба стали постепенно сбываться. Сразу видно, опытный строитель. Только бы этот опыт да на благое дело.
        За работой незаметно наступил февраль, а затем и март. Морозы пошли на убыль, но началась пора буранов и снегов. Нас это не пугало. Мы уже чувствовали себя старожилами.
        Два месяца работы на свежем воздухе пошли на пользу. Мы окрепли физически и, насмотревшись на бардак начального периода строительства, закалились духовно. Но иногда всё-таки брала обида. Не хотелось по нескольку раз переделывать одну и ту же работу. И дело не в том, что за переделки тебе не заплатят дважды. Просто мы научились гордиться своим трудом. А исправляя чужие ошибки, мы оставались без вины виноватыми. Но деваться было некуда. Сначала привозили материалы и приказывали строить капитальное жильё, а когда мы выводили дома под крышу, приходила строительная документация на эти самые дома. Приходилось всё ломать и переделывать согласно архитектурному замыслу проектировщиков. И так везде и всюду. Только здесь я понял, как губителен для любого дела непрофессионализм, безответственность и обыкновенная человеческая глупость.
        «Кадры решают всё» - этот лозунг актуален и в наши дни.
        Рядом с временным посёлком начали строить общежития для встречи всесоюзных комсомольско-молодёжных отрядов из Украины, Белоруссии, Воронежа и других мест Советского Союза.
        Вроде бы дела заворачиваются серьёзные. Лишь бы не сглазить.
        Три месяца прошло, как уехала моя мимолётная знакомая Юля, а сердце нет-нет да и ёкнет в каком-то неясном томлении.
        Стараюсь гнать прочь эти крамольные мысли. Но такова человеческая природа. Чем больше мы стараемся о чём-то не думать, тем услужливей наша память вытаскивает из глубин подсознания приятные воспоминания. И тут ещё весна. Потекли ручьи. Природа требует своего. Даже щепка и та наплывает на щепку. А что говорить о нас, грешных. Первым поддался зову природы наш семьянин. Он даже похудел и изменился в лице. Теперь я частенько ночую один.
        На дворе апрель. На улице льёт дождь. Сидим в бытовке и травим анекдоты, а жизнь подбрасывает нам свои. Открывается дверь, и входит прораб. Саня Гранат просит его заказать фанеру на отделку веранд.
        - А у вас разве ничего не осталось? - недоумевает тот.
        - Да там остались слёзы. Даже на одну квартиру не хватит.
        - Ну, вы как-нибудь поэкономнее. Листы ведь толстые. Может быть, их стоит расщеплять?
        Саня поперхнулся на полуслове. Мы выжидающе притихли.
        - Расщеплять, говорите? А вы пробовали? Да мне проще атом расщепить, - взорвался он.
        Мы деликатно отвернулись в сторону, а особо смешливые выскочили из бытовки вон. И уже на улице дали волю своему хохоту.
        Прораб не стал накалять обстановку и поспешил удалиться.
        Саня постепенно успокоился и говорит: - Ну, как вот работать? Позавчера подхожу к нему и говорю, что пора бы стропы поменять. Эти все поскручивало и перегнуло.
        Да и по технике безопасности на таких работать нельзя. И знаете, что он мне ответил?
        Не дожидаясь нашей реакции, продолжил: - А вы их кувалдой поправьте, - говорит.
        - А ты ему что? - поинтересовался Шалашов Андрей.
        - Ну, если только на вашей спине, говорю, то с удовольствием. Я что-то не пойму, мужики, их что там, в институтах, только марксизму-ленинизму учат, а до специальности они своим умом должны доходить?
        - Да нет, в институтах учат неплохо. Просто он, наверное, постоянно всё у соседей списывал. А здесь-то не спишешь. Здесь своей головой думать надо, - слегка заикаясь, пояснил Дробнов Эдик.
        - О чём вы говорите? Вон Палыча возьмите. Человек на своём месте. Тот туфту загонять не станет, - заступился за руководящий состав Нестеренко.
        - Ну, ты загнул: Палыч… Палыч человек, он в строительстве собаку съел. Если бы не такие, как он, то мы бы давно в полном анусе были, - поддержал всеобщее мнение о старшем прорабе Дьяченко бригадир.
        - Если говорить честно, то неплохих руководителей хватает.
        Просто мера ответственности разная, - встрял я в общую дискуссию о человеке на своём месте. - Если я совершу брак, то это будет небольшое по своим масштабам происшествие. И брак можно будет легко исправить. А если брак совершит руководитель? То брак совершит целый участок или даже вся стройка.
        - Возможно, ты и прав, но всё равно не хрен за них заступаться. Ты забыл, сколько они нашей крови выпили? - прервал меня Саня. - Мы пролетариат, и пускай они обеспечат нам нормальные условия труда. Это их работа. А каждый получает деньги за проделанную им работу.
        - А я и не заступаюсь, просто каждый судит со своей колокольни.
        - Ладно, орлы, хватит дискуссий. Вон и дождь кончился, пошли вкалывать, - прекратил прения Саня.
        Ну что ж, вкалывать так вкалывать. Это дело для нас привычное.
        Глава 3
        Красивая легенда
        Наконец-то пришла долгожданная весна. На Амуре вдоль берегов появились первые промоины. Дни стоят по-летнему жаркие.
        Наша бригада кроет шифером крыши на жилых коттеджах. Ещё не кончился апрель, а мы все уже чёрные словно негры. Говорят, что ранний загар самый полезный. Только неизвестно для чего.
        С крыши коттеджа хорошо видно местную достопримечательность и загадку природы - Шаман-гору. Она находится на противоположной стороне Амура. Но это местное название, а понаучному она называется Амурские столбы. На вершине сопки стоят вековые каменные исполины. Не знаю, какова высота этих скал, но растущие у их подножия деревья издалека кажутся травой. Неизвестно, сколько столетий взирают они свысока на лежащую перед ними тайгу. На плавно несущий свои мутные воды красавец Амур. Какие тайны и загадки истории хранят они в своём неприступном молчании? Что бы они поведали нам, если бы смогли заговорить?
        На эти скалы я обратил внимание на следующий день после нашего приезда. В хорошую погоду они видны как на ладони.
        И с тех пор, словно магнит, постоянно притягивают мой взгляд.
        Никого из наших они не интересуют так, как меня. С чего бы это?
        Вот бы там побывать. С Юлей. Но нет, про неё следует не вспоминать. Я не писал об этом раньше, но она приезжала к нам в творческую командировку ещё два раза.
        Вопреки моим надеждам встречи прошли весьма прохладно.
        Ну что же, сердцу не прикажешь. А на кого-то обижаться в этом деле просто смешно. Кого-то расставания и расстояния сближают, а для кого-то становятся непреодолимым препятствием.
        О происхождении этих скал существует несколько легенд, более или менее схожих между собой. Но мне понравилась одна.
        Мне рассказал её один местный нанаец.
        Зимней ночью мы с несколькими парнями попали в переделку и нам пришлось заночевать прямо в тайге. Чтобы не замёрзнуть, всю ночь палили костёр и грелись самогонкой, которую научились гнать, как заядлые шинкари. Вот и набрёл на огонь нашего костра нанаец-охотник по имени Николай.
        Обрадованный нашему обществу и закосевший от пары стопок самогона, он стал весёлым и словоохотливым. Но наливать нанайцам больше двух стопок нельзя. Тогда они становятся агрессивными и неуправляемыми. Мы, наученные предыдущим опытом общения с пьяными нанайцами, больше ему и не наливали. Этим в общем-то хорошим и приветливым людям их духи не дали иммунитета против алкоголя. А может быть, за какие-нибудь грехи лишили. Вот Николай и поведал мне легенду Шаман-горы.
        «Давно это было. Дедушки наших дедушек были маленькими детьми. Жил в одном нанайском стойбище молодой охотник.
        Смелым и удачливым стрелком он был. Не помнили люди стойбища таких дней, чтобы возвращался он из тайги без добычи.
        Уважали охотника, потому что в голодные годы не раз спасал он их от смерти. Также жил в этом стойбище шаман. Старый был шаман, жадный. Забирал он себе большую часть дорогих шкур и мяса. Но всё равно все охотники приносили ему подарки. Пусть шаман берёт подарки и не гневается, лишь бы добрыми были его духи. Лишь бы выгоняли они на охотников зверя да заманивали в сети рыбу. Чаще всех бывал в жилище у шамана молодой охотник. Но не только потому, что был удачливее всех. У шамана росла красавица дочь. И не жалко было охотнику дорогих подарков.
        Лишь бы ещё раз хоть краешком глаза увидеть красавицу Адзи.
        Так звали дочь шамана. Полюбилась она молодому охотнику.
        И девушка полюбила юношу. Всем сердцем полюбила. Но другие планы были у шамана. Он хотел продать её в жёны своему старому другу-шаману в дальнее стойбище. Не захотели молодые мириться с замыслами выжившего из ума старика. И однажды тёмной ненастной ночью выкрал молодой охотник красавицу Адзи.
        Увёл он её далеко в горы. Построил там жилище, и стали они жить в любви и согласии.
        Но не находил себе места старый шаман. Никак не мог простить он вероломство собственной дочери и молодого охотника.
        Решил он найти и сжить со света своего обидчика. А этот шаман знался со злыми духами. Указали они шаману путь к жилищу охотника. Пришёл шаман к жилищу молодой семьи. Злые духи помогли ему принять облик огромного бурого медведя. И вот уже диковинный зверь приблизился к жилью новобрачных.
        Не испугался молодой охотник дикого зверя. Смело вышел он навстречу медведю и натянул свой лук. Но узнала красавица Адзи по хищной походке в диком звере отца своего. И отвела от него смертоносное жало стрелы. Набросился медведь на молодого охотника. Но не поддался страху охотник и вынул из-за пояса свой охотничий нож. Смело бросился он навстречу своей судьбе.
        Не выдержало сердце бедной девушки. Поняла она, что стали непримиримыми врагами отец её и муж её. Из-за неё стали.
        Дочерью шамана была Адзи. Колдовать умела. Не могла она допустить смерти родных ей людей.
        С помощью добрых духов, которые любили приветливую Адзи, остановила она момент смертоубийства. Остановила время. Так и замерли навеки в скальных изваяниях несовершившие смертельного греха люди.
        Так и остались стоять в веках, обдуваемые всеми ветрами скала-медведь, скала-охотник, скала-Адзи. Никто не приходил больше в эти места. Ни зверь, ни охотник. Нехорошим стало это место. Только злые духи прилетали сюда оплакивать своих близких. Чёрными тучами закрывали они Шаман-гору. А на землю дождём падали горькие слёзы по несчастной судьбе влюблённых и их отца.
        С тех давних пор и повелась у местных жителей такая примета: если Шаман затягивают свинцовые тучи - быть ненастью».
        Легенда, каких немало, навряд ли соответствует действительности. Ведь нанайцы - это остатки разрозненных племён стёртой с лица земли Золотой империи чжурчженей. Но любая легенда, оставшаяся в народной памяти, сказка. А эта, вдобавок ко всему, и романтичная.
        После того как я услышал эту легенду, непреодолимое желание побывать на скалах меня уже не покидало. Я стал с нетерпением дожидаться весны. Отправляться в пеший поход зимой - чревато последствиями. Да и кто меня отпустит? Работы невпроворот.
        И вот я вновь и вновь вглядываюсь в чёткие контуры окаменевшей легенды. Какой-то неосознанный суеверный холодок щекочет моё подсознание. Мне кажется, что вот-вот, ещё совсем немного, и я постигну некую тайну. Тогда всё встанет на свои места.
        Но чего-то не хватает, и мозаика не складывается. Ну, ничего, я подожду.
        Наконец-то на Амуре начался ледоход! Зрелище ещё то. Огромные льдины с ужасающим скрежетом и силой толкают и давят друг друга. Бездумная сила стихии такова, что многотонные глыбы льда под давлением таких же монстров выползают вверх по берегу на десятки метров. До конца мая они будут таять под летним солнцем. Если им по пути попадаются лодки или что иное, оставленное на берегу нерадивыми хозяевами, то это всё растирается в порошок. Как говорится, эту бы силищу - да в мирных целях. Но тем и прекрасен Амур-батюшка. Своей необузданной силой и слепой могучей яростью. За это мы его и любим.
        Через неделю я твёрдо решил отправиться на Шаман. С местными ребятами я уже договорился. Переправят меня на лодке туда, а через трое суток заберут обратно. Плохо только то, что идти придётся одному. Из моих друзей такая прогулка никого не прельщает. Как сказал Андрей: «Больно надо ноги бить. Я лучше за выходные отосплюсь». Я на мужиков не в обиде. На работе мы действительно чертовски устаём. А тут ещё всех обуял любовный угар. Но мне сходить просто необходимо, иначе, а я в этом уверен, что-то в моей жизни пойдёт не так. Да и, как меня уверили местные ребята, заблудиться там практически невозможно. Тропа видна. Даже имеются вешки.
        И вот наконец-то наступил долгожданный день. За спиной ревёт подвесной двигатель «Вихрь». Наша лодка легко скользит по спокойной глади величавого Амура. Подставив лицо свежим потокам воздуха, я с замиранием слежу за приближающейся кромкой берега. Лодка со скрежетом ткнулась в покрытый камнями берег. Я попрощался с ребятами и договорился о месте и времени встречи. Оттолкнув лодку от берега, я поднял руку в прощальном жесте. Всё, последние мосты сожжены. Я иду на Шаман.
        Все ходившие до меня на гору рассказывали, что если добираться не спеша, то в первый день доходишь до подножия горы.
        Ночуешь там, а на следующий день с новыми силами совершаешь восхождение. Расстояние от берега до Шамана порядка тридцати километров.
        Подкинув на плече рюкзак и перехватив поудобнее ружьё, я отправляюсь в путь. Я хочу преодолеть это расстояние за один день. Трудно, но можно. Молва не врёт, тропа действительно существует. Идти в гору не легко, но сколько их было, таких восхождений, за полтора долгих года афганской эпопеи.
        К восьми часам вечера, мокрый от пота и порядком измотанный, я вышел к намеченной цели. Все мои муки стоили того. Перед глазами открывается впечатляющее зрелище. Я стою словно на вершине мира. Где-то далеко внизу, на другой стороне Амура, виднеется село. Свежий ветерок обдувает моё мокрое лицо. Благодать!
        Скалы Шаман-горы вблизи - это совсем не то, что издалека.
        Рядом с ними чувствуешь себя пигмеем. Да, постаралась мать-природа. И как она умудрилась наворотить такое чудо? А может быть, и не природа? Моё внимание привлекает нагромождение геометрически правильных каменных глыб. Тут явно потрудилась не природа, а рука камнетёса. Не может природа создать такие идеальные поверхности строительного материала. Эти глыбы похожи на монолитные блоки крепостной стены.
        Ладно, одёрнул я сам себя, любоваться будешь завтра. А сейчас надо думать о ночлеге. Необходимо отыскать подходящее место, запастись дровами и развести огонь. Да и отмахав по горной пересечённой местности энное количество километров, я проголодался так, что, не задумываясь, съел бы целого барана. Ну а так как баранов у меня нет, то придётся довольствоваться сухим пайком. А завтра сварганю чего-нибудь горяченького. Когда стало смеркаться, а с горных распадков потянуло прохладой, я закончил все дела по обустройству временного лагеря. Шалаш строить не стал, устроился в уютном месте, созданном природой. Это был небольшой грот в скалах. В случае необходимости он мог спасти и от дождя и от ветра. Я боялся, что если развести костёр, то дым, не найдя себе выхода, будет застилать грот. Но мои опасения оказались напрасными. Дым сам нашёл себе выход. Это оказалась расщелина в скалах, как будто специально созданная для дымохода. В общем, устроился я по-царски. В душе царил мир и покой.
        Отужинав тем, что Бог послал, и выпив несколько стопок «огненной воды», я лежал у костра и любовался заглядывающими в моё временное жилище звёздами. Благодать!
        Я планировал завтра с утра заняться более подробным осмотром скал и не сомневался, что меня ожидает много приятных находок. Но того, что произойдёт на самом деле, я не мог предвидеть даже в самых смелых фантазиях.
        Мои «командирские» часы Чистопольского завода «Восток» показывали ровно полночь, когда звёзды в пещерном проёме сорвались с места и заплясали в бешеном хороводе. Я попытался приподняться на руки, чтобы получше рассмотреть непонятное явление природы. Но голова моя закружилась, а руки подкосились. И я, чувствуя тошноту в полном желудке, беспомощно рухнул на землю. При этом голова больно ударилась о каменный выступ, и я потерял сознание.
        Глава 4
        Ущипните меня, я сплю
        Открыв глаза, я увидел, что стою посредине раскисшей от грязи дороги. Обтекая меня с двух сторон, в одном направлении двигалась серая масса каких-то неухоженных и безликих людей.
        Желая отогнать наваждение, я встряхнул головой. Бесполезно.
        Люди продолжали двигаться в прежнем направлении. В их движении сквозила какая-то унылая обречённость и слепая покорность судьбе.
        - Служивый, ты чего раскорячился посередь дороги? А ну геть в сторону, а то зараз стопчу, - раздался откуда-то сзади и сбоку грубый голос.
        Я недоумённо оглянулся. Прямо на меня глядела лошадиная морда. Лошадь лениво жевала жвачку и косила на меня любопытным глазом.
        «Вот так сон, - подумал я, - уже и лошади надо мной прикалываются».
        - Ну, ты, энтова, солдатик, или в сторону отойди, или вперёд двигай, - рядом с лошадиной мордой появилась всклоченная мужичья голова.
        Я с испугом уставился на бородатую растрёпанную рожу. Леший да и только. Вероятно, выражение моего лица было таким, что мужик несколько раз торопливо перекрестился.
        - Ты бы энто, служивый, ружьишко-то от греха подальше на плечо б закинул, - проговорил он скороговоркой, кося глазами на мою правую руку.
        Я проследил за его взглядом и увидел, что эта рука крепко сжимает цевьё карабина неизвестной мне конструкции. Напугал я, видно, мужика. Неосознанным, но привычным движением я закинул карабин за спину и посмотрел на мужика.
        - И с дороги бы ушёл. А то погляди, как мы от остальных отстали, - добавил он.
        Как робот, замороженным движением я выполнил его просьбу и, вроде бы проснувшись, спросил: - Э, мужик, а мы где?
        Мужик дёрнулся, словно от удара, и наотмашь хлестанул лошадь плетью по ляжкам. Та обиженно заржала и резко взяла вперёд. Вылетевшие из-под колёс телеги ошмётки грязи с неприятным звуком застучали по моей физиономии.
        Я утёр со щеки грязь и уставился на руку. Грязь на руке выглядела вполне натурально. Во сне таких подробностей обычно не просматривается. Ну, во всяком случае, мне никогда такое не снилось. Да и вообще, чушь какая-то. Грязная дорога в две колеи.
        Какие-то серые люди. Мужик с лошадью. К чему бы это? Стоп!
        А почему он называл меня солдатиком и служивым? Ружьё я уже видел. Что ещё? Надо посмотреть, какая на мне одежда. Я внимательно оглядел свою одежду. На мне была какая-то кургузая шинель из «драп-дерюги». На голове фуражка-бескозырка, но без ленточек. На ногах стоптанные сапоги, все залепленные грязью.
        К слову сказать, грязь была везде. И не только на обуви и одежде.
        Казалось, что грязью пропитались даже сама природа и воздух.
        Из осмотра я понял одно: я не матрос. Больше ничего умного в голову не пришло.
        Судя по состоянию природы, сейчас была весна. На деревьях набухали почки, и даже кое-где проклёвывались зелёные побеги.
        Ну и, естественно, вечные спутники русской весны - распутица и бездорожье.
        Не обращая внимания на проходивших мимо людей и проезжающие повозки, я посмотрел вслед удаляющемуся мужику.
        В это время он догнал впереди идущую группу людей и, отчаянно жестикулируя, что-то им рассказывал. Нетрудно было догадаться что. При этом он то и дело тыкал рукой в мою сторону и крутил у своего виска указательным пальцем. Вот, курва, выставляет меня психопатом!
        Когда он в очередной раз повернул свою бородатую харю в мою сторону, я выразительно помахал ему кулаком. Мужик испуганно сгорбился и, отмахиваясь от своих собеседников, торопливо засеменил за повозкой.
        Теперь я стал разглядывать бредущих мимо меня людей. Одеты они были серо и однообразно. Причём всё это одинаково относилось и к мужчинам, и к женщинам, и к детям. У многих на ногах были лапти, а иные шли и вовсе без обуви, с посиневшими от холода ногами. Лица у всех были хмурыми и грязными. На телегах натужно скрипели несмазанные колёса. Лошади с трудом тянули свои повозки по наполненным грязью ямам, что в России, испокон веку, назывались дорогами. Века прошли, дороги остались. Вслед за телегами, натужно вытаскивая из грязи копыта, шли привязанные за рога к задкам телег коровы. Некоторые телеги тянули запряжённые в ярмо быки. Вся увиденная мною картина не располагала к веселью. Какой-то исход обречённых, да и только. Или очередная смена места жительства кочевым племенем. Не зря говорит народная молва, что один переезд равносилен пожару или потопу.
        Однако из всего увиденного я не смог сделать никаких определённых выводов. Ситуация ещё больше запутывалась. Спрашивать что-либо у идущих мимо меня людей я уже опасался. Если все сочтут меня сумасшедшим, то могут и смирительную рубаху надеть. Лучше незаметно ко всему прислушиваться и приглядываться. Тем более что на меня никто не обращает внимания.
        А вообще, ситуация какая-то дикая. То ли сон, то ли не сон.
        Хрен его разбери. Нет, я, конечно, читал и любил фантастику.
        Особенно про путешествия во времени. Но то ж фантастика, а это реальная жизнь. Со мной такого случиться не могло.
        - Мишка, ты чего это тута окопалси? - хлопнул меня кто-то по плечу. - Батурин уже цельный час назад нашу команду собрал. Одного тебя нет.
        Я резко оглянулся и уставился на говорившего. Помня свою прошлую неудачную попытку общения с аборигенами, я молча оглядел его с ног до головы. Одет он был точно так же, как и я.
        За спиной болтался карабин. Значит, свой брат, солдат. Но зато вид этого солдата был какой-то смешной и несуразный. Конопатую физиономию, чисто рязанских кровей, украшали два оттопыренных, словно вареники, уха. Сам он был какой-то мелкий и кривоногий. В общем, копия солдата Чонкина.
        - Ты чо, Миш, в разуме помутился? - испуганно спросил он меня.
        - С чего ты взял? - как можно беззаботнее проговорил я.
        - Дак вон, мужики бают.
        - Я этим мужикам хлебала-то пораскровеню, - невольно подстраиваясь под его манеру говорить, грозно ответил я.
        - Ну, во, - заулыбался солдатик, - я так им и ответил. Но если ты сейчас же не явишься к господину унтер-офицеру Батурину, то ходить с раскровененным хлебалом тебе.
        Унтер-офицер, насколько я помню, это наш современный сержант. А сержант в армии величина необъятная. Когда-то и я был сержантом. Я шёл следом за кривоногим солдатиком и краем уха слушал его разглагольствования. В моей голове в это время шёл мучительный мыслительный процесс.
        «Если это сон, - думал я, - то выскочить из него пока никак не удаётся. А если это так, то остаётся только одно - досматривать его до конца». Хотя где-то в глубине сознания у меня всё больше и больше укреплялась мысль, что не всё так просто.
        И проснуться в пещере на Шаман-горе - не получится.
        - А Семен Устиныч ногами так и затопотал. Разыщи, Егорша, мне этого обалдуя, - донёсся до меня голос провожатого.
        Ну, теперь я знал хоть пару имён. И то дело. Интересно, а как они меня по фамилии кличут? И ещё мне очень хотелось посмотреть на себя в зеркало. Похож я на себя или нет?
        - На хрена, говорит, мне в Иркутске этого Манычева навязали? Теперь нянькайся с ним, как с красной девицей. - Выловил я из словесного поноса Егорши полезную для себя информацию.
        Так-так, значит, звать меня Михаил, а фамилия у меня Манычев. И то хлеб. После этого я стал внимательнее прислушиваться к болтливому Егорше. А тот, обрадованный тем, что его никто не перебивает, взахлёб молол обо всём, что ни попадя. Мы догнали очередную повозку, гружённую различным крестьянским скарбом. С обеих сторон, держась руками за её края, шли шесть женщин. Лошадь под уздцы вёл крепкий мужик.
        - И куды он их тянет, - нервно хохотнул Егорша, - пять девок и баба в семье. Чо он там с ними будет делать? Там ить надо тайгу корчевать. А с другой стороны, куды деватьси? Жребий выпал, никуды не денишьси. А откупиться нечем.
        - А что, от каторги можно откупиться? - осторожно забросил я пробный камень, решив, что раз мы идём от Иркутска, то, возможно, конвоируем каторжников.
        - Ну, ты и сказанул. От каторги откупиться, - тоненько засмеялся Егорша, - а ить верно. Переселенцы, они чо те каторжные. Ломить придётся от зари до зари. Да ить и наша доля не лучшая. Подневольная, - от веселья перешёл к грусти солдатик.
        Значит, это переселенцы. От Иркутска идём своим ходом.
        А куда их гонят-то, неужели в родные края? Узнать бы, какие времена мне снятся?
        - Женская доля в таких делах потяжелее нашей будет, - решил я поддержать разговор нейтральной темой, надеясь выведать что-нибудь ещё.
        - А может быть, мужик на этом деле ещё и богачество поимеет, - ухмыльнулся солдатик. - Тута главное не промахнуться.
        - Не понял!?
        - Дак ить чо тут непонятного? Бабы в наших местах - товар ходовой. Мало их.
        - Что, женщинами торгуют? Неужели и публичные дома имеются? - удивился я.
        - Да ты чо, Бог с тобою, - сплюнул в сторону и перекрестился Егорша, - срам-то, какой.
        - Ну, а что тогда болтаешь? - не выдержал я.
        - Дак ить замуж можно с немалой выгодой отдать или в услужение какому-нибудь благородию, - досадуя на мою непонятливость, пискнул солдат.
        - Тьфу ты, чёрт, - в сердцах ругнулся я.
        - Вот ты с нами только от Иркутска идёшь. И сразу видать, о жизни местной мало разумения имеешь. А туды же, чертей поминаешь, - обиделся Егорша.
        - Ладно, не сердись, - примирительно проговорил я, - это я погорячился.
        - Погорячился, - проворчал тот незлобиво, - а ить ты не ведаешь, как его превосходительство генерал-губернатор Муравьёв солдатиков облагодетельствует.
        - Ладно, уж, говори, - улыбнулся я про себя.
        - Выстраивает, значитца, его превосходительство каторжных женского полу насупротив солдатиков. А ить те солдатики верой и правдой царю-батюшке двадцать годков выслужили и окромя тягот да ранениев ничего не видели. И ить, значитца, которая каторжная насупротив какого солдатика попала, стало быть, и его жена. Тут же заходит полковой батюшка и всех венчает.
        «Ну и ну, - подумал я, - вот как надо решать на местах демографическую проблему. Да и проблему заселения территорий».
        - Дак ить те солдатики ещё век за то его превосходительству благодарны, - закончил Егорша.
        Я стал вспоминать всё, что мне известно о первых поселенцах на Дальнем Востоке. К моему великому стыду, об этой странице истории родного отечества я не знал практически ничего. Как строили Комсомольск-на-Амуре, читал, а что было до этого, имел самые размытые представления.
        В голове лишь только назойливо вертелись слова Ломоносова о том, что могущество российское Сибирью прирастать будет.
        А где Сибирь и где родное Приамурье? Затем я вспомнил, что раньше на месте Комсомольска было село Пермское. А основали его переселенцы из Пермской губернии. Соответственно Нижнетамбовское основали переселенцы из Тамбовской губернии.
        Я обрадовался, что хоть немножко что-то в моей памяти сдвинулось с места.
        А вообще, интересная получается вещь. О гордых индейцах и переселенцах Дикого Запада мы знаем практически всё. Об угнетаемых неграх, насильно вывезенных на Американский континент, тоже. А об истории родных мест не знаем ничего. И не потому, что не желаем. Просто сведения об этом до того скудны и неинтересны, словно их кто-то специально уничтожал, чтобы мы не могли гордиться своим родом, своими корнями. Недаром мы - «иваны, родства не помнящие».
        Я усмехнулся про себя, вспомнив, что до недавней поры считал, что Хабаровск основал Хабаров. И как велико было моё удивление, когда узнал, что всеми, или почти что всеми названиями населённых пунктов на Амуре и в Приморье мы обязаны генералгубернатору Сибири и Приамурья Муравьёву-Амурскому. Прости нас, Господи, ибо глупы мы в своём невежестве. Интересно, кому это было надо вымарывать из нашей истории целые мощные пласты? Я понимаю, что идёт идеологическая борьба. Что классовые враги спят и видят, как бы сделать нам какую-нибудь пакость. Но при чём тут история? Одно слово, царский генерал? - Вычеркнуть его из истории. Помещик, промышленник, дворянин? - На свалку. Получается, что вместе с грязной водой выплеснули и ребёнка. Может быть, то, что со мной произошло, досталось в наказание за наше невежество?
        Задумавшись, я не заметил, как семенивший впереди меня Егорша резко остановился. Едва не сбив его с ног, я недоумённо поднял голову.
        Передо мною стоял бравый усатый вояка. Сразу видно - настоящий унтер. Тяжёлый набыченный взгляд был направлен прямо мне в переносицу.
        - Где тебя черти носят, солдат? - спросил, словно выплюнул.
        - Дак я это, по нужде, - автоматически сорвалась с языка извечная солдатская «отмазка».
        - И дёрнул меня чёрт согласиться взять тебя с собой. Какой-то ты не наш. Часом, не разжалованный ли офицер? - недовольно поморщился унтер.
        - Никак нет, ваше благородие, - вспомнил я обращение из видимых мною исторических фильмов, - офицером никогда не был.
        - Какое я тебе благородие, сволочь? Опять комедь ломаешь? - сплюнул с досады унтер.
        Солдаты за его спиной заухмылялись.
        Со слов унтера я понял, что Михаил Манычев его чем-то офигительно достал. Это ни есть гут. Под раздачу-то попадать мне.
        Но с другой стороны, за прикол в рожу бить не стал. Чего-то опасается. Скорее всего, боится, что я действительно окажусь разжалованным офицером. А это дело-то такое. Сегодня тебя разжаловали, а завтра пожаловали.
        - Ну, погодь, до Шилкинского завода осталась пара переходов, а там я тебя определю, - махнул он рукой и повернулся к пятерым солдатам, топтавшимся у него за спиной. - А вы чего скалитесь? Зубам в пасти тесно?
        Солдаты мигом стёрли с лиц ухмылки и преданно уставились на своего начальника.
        - Думаю, что нам и далее негоже уходить вперёд от переселенцев. Всё же в кумпании, оно веселее. Да и его благородие майор Дьяченко приказал бы так же.
        Солдаты одобрительно зашумели.
        - Твоя правда, Семён Устиныч. Не след нам от казённых отрываться. Да и помочь наша, кака-никака, а понадобится, - выразил общее мнение седоусый солдат.
        - Вот и я говорю. Воды в этом годе мало. Почитай по всей Шилке до станицы Усть-Стрелочной одни косы да меляки. Ну, а там и до Благовещенского караула по всему Амуру мелями идти.
        Подмогнём новосёлам.
        - А чего ж не подмочь? - раздались голоса. - Подмогнём.
        - Ну, вот и порешили. Значит, так тому и быть, - подвёл итог унтер.
        Из всего вышесказанного я понял, что завтра мы должны быть на берегу реки Шилки. А затем каким-то образом начать сплавляться вниз. Пока, как я понял, до города Благовещенска, ведь Благовещенский караул и есть будущая столица Амурской области. У меня уже не оставалось сомнений, что я, подчиняясь каким-то неведомым временным катаклизмам, попал в прошлое нашей страны. Не такое уж и далёкое, но прошлое. И это прошлое касается освоения Дальнего Востока.
        На следующий день к вечеру я уже знал, что воинская команда унтер-офицера Батурина следует из Иркутска, где была с шибко секретным заданием от своего командира. Эта команда солдат принадлежала к числу подчиненных его благородия майора Дьяченко. А этот самый майор командовал 3-м Восточно-Сибирским линейным батальоном. И что этот батальон всего два года назад назывался 13-м Сибирским линейным батальоном. А число тринадцать, как известно, чёртом меченное. Поэтому так сильно не повезло солдатам этого батальона в Амурском сплаве 1856 года.
        Все эти сведения мне поведал Загоруйко Егор. Недаром говорят, что болтун - находка для шпиона. Теперь я точно знал, что волею судьбы меня забросило в 1860 год.
        Мы шли по обочине раскисшей дороги, и Загоруйко рассказывал мне о печальной участи солдат 13-го батальона, которая постигла их в сплаве 1856 года.
        «Командовал тогда нашим батальоном его благородие полковник Облеухов, - как всегда скороговоркой вёл свой рассказ Егор, - а ить путь нам предстоял неблизкий. Должны мы были от Шилкинского завода дойти сплавом до поста Мариинск. Там находится штаб Амурских войск. А затем до наступления холодов вернуться обратно. Большой собрался сплав, плотов и лодок было не меньше сотни. Ну и тронулись мы в путь по весне, вослед последним льдинам. До Мариинска мы добрались неплохо.
        Хоть вода была и малая. Где на шестах, где на вёслах, а то и бечевой. А вот обратно…
        Его благородие полковник Облеухов возвращаться не торопился. Бывало, что по три дён приходилось табориться на одной стоянке. И случилось так, что отстали мы от всех отрядов, что вверх по Амуру подымались. А те и провизию повыгребали с продовольственных постов и огневой припас. В общем, стали мы голодать да страдать разными немочами. Все надеялись, что на Кумарском посту отъедимся, да не тут-то было. Баржа с хлебом не пришла. На мель под Албазином села да там и зазимовала.
        Пришлось идти с подведёнными желудками дальше. Веришь ли, нет, до того жрать хотелось, что варили кожу от ранцев, ремни и подошвы. А что делать? Голод не тётка. Даже господин Облеухов своего любимого пса сожрал.
        Так и вышли с Кумарского поста не солоно хлебамши. Едва прошли речку Кумару, попали в ледоход. Пришлось обратно на пост вертаться. Двадцать дён ждали, пока лёд встанет. А тут морозы начались, снегу навалило. Господа офицеры во главе с полковником купили у туземцев лошадей да и поминай как звали.
        Правда, его благородие пообещался помочь прислать. Да, видно, сильно торопился. Забыл. Вот так и пошли мы дале. В летней амуниции и без всякого припасу. Сколько товарищев своих по пути похоронили, просто жуть. Едва ли половина батальона в живых осталась. Лишь к новому году возвернулись мы на зимние квартиры», - тяжко вздохнув, закончил Загоруйко.
        - А что Облеухов?
        - А чо ему станется? Разжаловали его в майоры да отправили в другое место солдатиков губить. Барская ить доля иная, чем наша. Да и то сказать, женился он на дочке богатого купца, живёт сейчас где-то припеваючи.
        - Да, действительно, число тринадцать несчастливое число, - протянул я вслух. - Хотя, с другой стороны, если командир дерьмо, то тут никакое число не поможет.
        - Вот это в самую точку. Ить это в самый раз, - обрадованно поддержал меня солдат. - Ведь сразу после Облеухова пришёл к нам на батальон штабс-капитан Дьяченко. Вот это настоящий командир. Отец солдатам. Хоть службу с нас справно требует, но и помирать холодом и голодом не позволит.
        Я понял, что своего командира солдаты уважают. Хоть не у дурака в подчинении жить придётся. Тут я поймал себя на мысли, что начинаю свыкаться со своим положением и даже как-то непроизвольно к нему подстраиваться.
        День уже клонился к вечеру, когда от головы обоза прилетела весть: вышли к Шилкинскому заводу. А через некоторое время из-за очередного поворота показался берег забайкальской реки.
        Постепенно на берег втянулась вся колонна переселенцев.
        Лица людей преобразились. В глазах загорелся огонь и надежда на то, что в ближайшем будущем всё изменится к лучшему. Я уже знал, что многие переселенцы за путь, длинною в год, похоронили своих родных и близких. Весь Сибирский тракт был усеян деревянными крестами и безымянными холмиками могил. Переселенцы Вятской, Пермской, Тамбовской и Воронежской губерний тоже внесли свой скорбный вклад в пополнение придорожных кладбищ. Но теперь измотанным дальней дорогой людям казалось, что главные трудности позади. Впрочем, где-то отчасти так оно и было. По крайней мере, голод уже не грозил. Амур и тайга прокормят. Оказывается, нас ждали. Ещё с ранней весны солдаты 4-го Восточно-Сибирского линейного батальона занимались изготовлением плотов и прочих сплавных средств для переселенцев.
        Солдаты батальона даже умудрились срубить несколько банек.
        Было объявлено, что мы останавливаемся здесь на неделю.
        Общими усилиями закончим постройку плотов и в путь. Следующая значительная остановка будет в Усть-Стрелке. Эта казачья станица стоит на пересечении двух забайкальских рек - Аргуни и Шилки, и от их слияния зарождается великая дальневосточная река Амур.
        Обрадованный известием народ с энтузиазмом бросился обустраивать временные жилища. Истосковавшиеся по осёдлой жизни люди радовались хоть какой-то видимости постоянства. Мы, как и все, под «чутким» руководством унтер-офицера Батурина, принялись строить шалаш, а к вечеру Батурин приказал почистить оружие, и мы уселись ужинать.
        Батурин достал из своего ранца бутыль с мутной жидкостью.
        - Ну что, служивые, выпьем за страдания наши многотрудные? - потряс он бутылью перед собой.
        Солдаты радостно оживились.
        - А мы, Устиныч, тут и сами расстарались, да не знали, как к тебе подступиться, - улыбнулся тот самый седоусый солдат.
        Я уже знал, что звали его Зиновием, и он был одним из самых старых солдат батальона. По нашим меркам - дембель, или дед.
        Служили в то время двадцать лет. Немудрено, что традиция называть дедом выслужившего свой срок службы солдата сохранилась до наших дней. Армейские традиции живучи.
        - Ишь ты, расстарались они, - довольно усмехнулся польщённый унтер, - воину выпить с устатку не грех, а в остальное время это баловство.
        - Что правда то правда, Устиныч. Сам Александр Васильевич Суворов не возбранял. А тот солдата ценил и уважал, - поддержал его Зиновий.
        - Да, великий был полководец. Настоящий отец для нашего брата-солдата, - согласно крякнул Батурин, разливая содержимое бутыли по протянутым солдатским кружкам.
        Когда спиртное было разлито, унтер-офицер степенно огладил усы и произнёс: - Выпьем, господа линейцы, за товарищев наших, кои не дожили до этих дней, а сгинули смертию лютой.
        Все перекрестились и залпом опорожнили кружки. Я невольно передёрнулся. В кружке оказался самогон-первач.
        Солдаты набросились на нехитрую казённую еду. После того как народ утолил первое чувство голода, унтер налил по второй.
        - Ну а теперь, за Бога, царя и Отечество!
        Радостно брякнули металлические кружки, а их содержимое, не задерживаясь, провалилось в солдатские желудки. Дружно заработали челюсти, и, как это бывает в таких случаях, завязался мужской разговор. У солдат всех времён и народов тема для разговоров одна. О сволочах-начальниках. О женщинах-изменщицах.
        О далёком доме да о тяжкой солдатской доле.
        Глава 5
        Вниз по реченьке-реке
        Разбудил меня рано утром голос моего нового командира.
        Батурин сиплым со сна голосом крыл матом культяпистого Егора.
        Тот ночью уснул рядом с костром и едва не прожёг свои сапоги.
        - Я тебя, курву разэтакую, босиком погоню. И какого лешего ты в сапогах спать увалился? Ноге отдых нужон. А ты её гнить заставляешь, чучело нестроевое.
        Егорша виновато хлопал глазами и шмыгал носом. Солдаты, пересмеиваясь, умывались и готовили завтрак.
        В ограниченном общением мужском коллективе всегда найдётся кто-то на роль клоуна и всеобщего посмешища. Такими уж нас создал Господь Бог. Мы всегда должны самоутверждаться за счёт других.
        После завтрака Батурин построил наше маленькое формирование и объявил: - Мне приказано на время постройки плотов и во время сплава распределить вас меж казенных крестьян. Для оказания им всевозможной помочи. Таких рек они не видели. Сплавом не сплавлялись.
        Потом унтер-офицер самолично развёл нас по закреплённым командам. Меня приставили к группе переселенцев из Тамбовской губернии.
        - Господин унтер-офицер, - наконец-то я решил обратиться к суровому унтеру.
        - Чего тебе, Манычев?
        - А я ведь тоже в сплавы не ходил.
        - Как это? - не понял он меня. - А где же ты служил?
        Я решил блефовать.
        - Дак в Иркутске. А туда попал по рекрутской повинности из России. Так что не извольте гневаться, а большим сплавом ходить не довелось.
        - А вообще, по рекам-то хоть плавал? - степень крайней досады не позволила ему даже загнуть матом.
        - О, это сколько угодно, господин унтер-офицер. На малых судах могу ходить. Доводилось и в штормах побывать.
        - Ладно, солдат, приказа я нарушить не могу. Раз с судами малыми дело имел, то и с плотом управишься. А пока присматривайся да на ус мотай, как другие делают. - Раздосадованно сплюнув на песок, он пошёл прочь.
        Я подошёл к своим новым попутчикам. За время, прошедшее после вчерашнего вечера, люди коренным образом переменились.
        Женские лица были свежи и привлекательны. Мужики сидели с аккуратно подстриженными бородами. Дети с весёлым визгом носились между шалашами.
        А самое главное, над ними не витал тошнотворный запах немытых тел. Баня сделала своё дело. Даже жесты и движения людей стали совершенно иными: в них уже не было той тоски и обречённости, как при первой встрече.
        - Проходи, служивый, гостем будешь, - широким жестом невысокий, но крепкий мужик пригласил меня к костру.
        - Благодарствую, православные, - ляпнул я, вновь вспомнив какой-то очередной исторический фильм.
        В глазах мужика промелькнуло удивление. Я понял, что сморозил глупость. Наверное, так разговаривали какие-нибудь монахи или староверы. А катись оно всё к чёрту. Надоело. Больше не буду ни под кого подстраиваться.
        Я решительно прошёл к костру и уселся на свободное место.
        Мужики выжидающе молчали. Оглядев направленные ко мне лица, я произнёс: - Здорово, мужики.
        - И тебе не кашлять, - ответил мне чей-то задорный голос.
        Я посмотрел на хозяина голоса. Это был молодой статный казак, может быть немногим постарше меня. А что казак, то было видно по шароварам с лампасами да по папахе с кокардою. На боку у него висела шашка, а рядом, прислонённой к пеньку, стояла винтовка.
        - Как тебя маманя с батей кликали, паря? - спросил он меня.
        Я понял, что пора представиться. Возможно, что с этими людьми мне придётся съесть не один пуд соли.
        - Михаил Манычев. Следую в распоряжение командования третьего Восточно-Сибирского батальона, - ответил я официально.
        - Степан Кольцо. Казак второго полка Забайкальского казачьего войска, - передразнивая меня, представился весёлый казак. - Сопровождаю казённых крестьян к месту их нового проживания.
        - Ну и шутолом ты, Степан, - слегка пожурил казака тот самый мужик, который пригласил меня к костру. - Ты, служивый, не тушуйся, это он так шутит.
        Но было видно, что к казаку он относится с уважением.
        - Пошто шутолом, дядька Кузьма? Я зараз и вас отрекомендую, - усмехнулся казак. - А это, господин линеец, казённые крестьяне Тамбовской губернии. Вот дядька Кузьма, вот дядька Филипп, вот дядька Ефим, а там ещё дядька Василий. А дядька Роман до лесу подался. Не можется ему чего-то.
        Поочерёдно называл он мужиков уже в солидном возрасте, как я понял - хозяев семейств. Молодёжь представлять, похоже, было не принято. Не доросли.
        Тут, обращаясь к своим школьным познаниям по истории страны, я стал вспоминать, что же это такое, казённые крестьяне? Крепостное право отменят только в следующем году. Значит, обживать неосвоенные территории гнали крестьян государственных, которые принадлежали казне. Поэтому и казённые. Интересно, а согласие у них спрашивали? Скорее всего, нет.
        - А скажи-ка, дядька Кузьма, - обратился я к мужику, - своей волей на новые земли едете или принудили?
        - Пошто ж принудили? Жребий тянули. Кому выпала повинность, тот и наладился в дальние земли. Эвона Ефим, так сам напросился. А другие заместо своих богатеев едут, - охотно пояснил мне мужик.
        - Это как - вместо богатеев? - не понял я.
        - Ну, ты, Михайло, словно только на свет народился, - расхохотался Степан, - чего проще. Мужик, что побогаче, платит деньги беспортошному, а тот вместо него берёт на себя жребий.
        - Ну, а окромя этого, наши семьи на десять лет ослобождаются от рекрутской повинности и от подушной подати. Дают по сто десятин земли. Ну и переселяемся мы за счёт казны. Опять же коровёнка, лошадь, - добавил Ефим.
        - Были бы руки, авось не пропадём, - раздались нестройные голоса.
        Что не пропадут, я знал не понаслышке. Видел потомков этих переселенцев. Может, кто-то даже и по фамилиям знаком. Но не всё сразу. Дорога дальняя, успеем ещё друг другу надоесть, а не только познакомиться.
        - Ладно, мужики, хватит лясы точить. Опосля договорите.
        Пора за работу приниматься, - сочно потягиваясь, проговорил казак.
        Крестьяне без лишней суеты и нервотрёпки вооружились топорами, пилами, молотками. А Степан направился к начальникам, узнать какую работу необходимо выполнить в первую очередь.
        Целую неделю, не смолкая ни на миг, на берегу таёжной реки визжали пилы, стучали топоры и раздавались трёхэтажные маты начальственных людей. Как известно, без этого действенного средства русский человек трудится в полсилы. Однако, глядя на ежедневно копошащихся без устали солдат и крестьян, я понял, что мы, по сравнению со своими прадедами, тунеядцы. Вот у кого надо поучиться трудолюбию. От такой интенсивной трудотерапии я за неделю похудел килограммов на семь и невольно стал подсчитывать оставшиеся до конца недели дни.
        Как-то, работая неподалеку от группы офицеров, я стал невольным свидетелем их разговора. Офицеры говорили о предполагаемом сплаве.
        - Как вы полагаете, господин штабс-капитан, сколько плотов будет достаточно для нашего сплава? - спрашивал один у другого.
        - Насколько мне известно, из России прибыло 227 семей общим числом 1806 душ. Вот и считайте, прапорщик, - ответил штабс-капитан.
        - Вода в этом году удалась маленькая. Значит, строить большие плоты не гоже. В среднем человек по восемнадцать-двадцать на плот? - посмотрел он вопросительно на штабс-капитана.
        - Да, голубчик, в этом вы, несомненно, правы. Помните случай, когда провиант решили отправить на больших плотах?
        - Конечно, господин штабс-капитан. Сэкономили на людях, зато все плоты посадили на мель. Пришлось строить меньшие и перегружать прямо на воде.
        - Сколько времени убили! Хорошо хоть успели провиант до ледостава доставить, а не то бы господин Муравьёв устроил нам дальнейшую карьеру. - Вспомнив неприятный инцидент, штабскапитан неприязненно передёрнул плечами.
        - А кроме того, скотина, провиант и другие грузы. В общем, караван получится довольно внушительный, - продолжил свои рассуждения прапорщик.
        - Да что там думать, господин прапорщик, если скажете двести, то это будет недалеко от истины.
        - Наверное, вы правы. Таким караваном мне ещё сплавляться не доводилось.
        - Ничего, справимся, - успокоил прапорщика штабскапитан.
        Офицеры удалились от меня в сторону, и окончания разговора я не слышал.
        За неделю, что переселенцы провели на Шилкинском заводе, они отъелись, окрепли и были готовы к дальнейшему пути.
        Также были готовы плавсредства, в простонародье называемые плотами. Плоты представляли из себя неуклюжие и громоздкие создания, связанные и сколоченные из свежеповаленной древесины. В дальнейшем этот лес планировалось пустить на срубы под жильё новосёлов. С обоих концов плота были установлены вёсла-правила[1 - Правило - длинное весло или шест для управления лодкой, плотом.]. Этими правилами предполагалось мало-мальски придавать плотам нужное направление. На плотах были сколочены загородки для скота и небольшой домик для того, чтобы новоявленные мореходы могли укрыться от непогоды, были шесты, вёсла, канаты и прочая необходимая в пути мелочь. Также имелась целая флотилия небольших лодчонок.
        Наконец был назначен день отплытия. Едва только забрезжил рассвет, как берег реки огласился криками мужиков и баб, ржанием лошадей и тревожным мычанием коров. Началась погрузка.
        За время совместного пути люди сбились в небольшие сплочённые коллективы и старались держаться вместе. На каждом плоту люди распределялись компаниями по две-три семьи. Ведь только чтобы управлять таким монстром, требовалось сразу четыре человека. По два на каждое правило.
        Наши со Степаном подопечные заняли свои плоты. Я напоследок перед дальней дорогой получал наставления от Батурина и краем глаза наблюдал за погрузкой. Зрелище было ещё то.
        Если лошади более-менее спокойно восприняли предстоящее плавание, то коровы, в отличие от своих товарок из известной детской прибаутки, служить во флоте категорически не желали.
        Широко выпучив глаза, они недоверчиво смотрели на шаткие доски сходен. Подниматься на борт «Ноева ковчега» рогатая братия не торопилась, но с помощью нецензурных выражений и пинков мужики постепенно побеждали упрямство «рогатой сволочи».
        Когда четвероногих кормилиц наконец загнали на плот, произошёл небольшой конфуз. Одна страдалица вышибла перекладину загородки и вырвалась на волю. Почуяв свободу, она решила развить свой успех и, недолго думая, сиганула в воду. Задрав хвост и поднимая вокруг себя море брызг, коровёнка рванула к берегу.
        Добравшись до спасительной суши, бурёнка победоносно взмычала и целенаправленно устремилась к ближайшей кромке леса.
        - Яшка, растудыт тебя в коромысло, ты пошто скотину за рога к столбу не прикрутил? - заорал на своего сына Болдырев Ефим.
        - Дак я думал - опосля, - пряча от разгневанного отца глаза, попытался оправдаться виновник происшествия.
        - Я тебе покажу «опосля», - Ефим сгоряча прошёлся хворостиной, которой перед этим помогал безмозглой скотине забраться на плот, меж лопаток непутёвого сына.
        - Погодь, дядька Ефим, парня-то калечить, - вступился за Яшку Степан, - верну я зараз твоё имущество.
        Задорно гикнув, он вскочил на своего коня и, пришпорив жеребца, поскакал вслед за беглянкой.
        Суетившийся на берегу люд с интересом стал наблюдать за развязкой событий. Всё какое-никакое, а разнообразие.
        - Ты её, заразу, с «винта» прищучь, - кричали вслед Степану казаки, - чтобы другим неповадно было. А не то счас все в побег ударятся.
        Степан совет хохмачей проигнорировал. Его жеребец в пять минут настиг непокорную отступницу, и в воздухе просвистел аркан. Надо же, удивился я, не хуже заправского ковбоя орудует казачок. Меж тем петля ловко обвила широко расставленные рога коровы, а Степан резко осадил коня. Руки, державшие аркан, напряглись. И вот, перекувыркнувшись через голову, свободолюбивое животное распласталось на траве. Недоумённо мотая головой, корова вскочила и попыталась вновь задать стрекача, но не тут-то было. Степан, накручивая на руку аркан, постепенно стал подтягивать бурёнку к себе, а затем, намотав конец верёвки на луку седла, медленным шагом направил лошадь к плотам.
        - Принимай, дядька Ефим, свою беглянку. Магарыч с тебя, - крикнул он мужику и ловко спрыгнул на землю.
        - Ай да казак! Ну и ловок, чертяка, - одобрительно зашумели мужики.
        Степан же, поймав взгляд смутившейся девицы, подмигнул ей.
        Та, поняв, что разоблачена, гордо отвернулась в сторону.
        - Благодарствую тебе, Степан Северьянович, - уважительно, по имени-отчеству, поблагодарил казака, принимая конец верёвки, Ефим.
        - На, безрукий. Попробуй упустить ишто раз, - отдал он верёвку сыну.
        - Не упущу, - буркнул тот.
        Больше никаких происшествий не было. К восьми часам утра караван был готов тронуться в путь, но начальство почему-то медлило с отправкой. Оказалось, что все ждут какое-то высокое начальство - чуть ли не самого генерал-губернатора Муравьёва.
        Через минут двадцать со стороны Шилкинского завода прискакал всадник. Он о чём-то переговорил с офицерами, и те, облегчённо вздохнув, приказали всем зайти на плоты и готовиться к отправке. Местный священник благословил «рабов Божьих» на великое дело для нужд России, и плоты, один за другим, стали натужно отваливать от берега. Перед отправкой тот самый прапорщик, участник разговора, что я слышал накануне, приказал нам со Степаном взять под свою опеку ещё один плот. Люди на том плоту все были незнакомые, кроме отца пятерых дочерей, но Степан заметно обрадовался. Среди девушек находилась та самая дивчина, с которой Степан недавно переглядывался. Мне же пока было не до девичьих глаз. Требовалось для начала освоиться в незнакомом для меня времени и выжить.
        Три наших плота дождались своей очереди и отчалили от берега. Погода была на удивление безветренной и тёплой. Река безропотно приняла тяжесть плотов и степенно понесла их вниз.
        Плавание началось. Чем оно закончится, знал лишь я один.
        Между плотами постоянно сновали лодки. Впереди плыли разведчики и докладывали о приближающихся отмелях. Но это не значило, что мы были полностью застрахованы от всяких неожиданностей. Они поджидали буквально за каждым поворотом. Так, через сутки после отплытия, сразу шесть плотов и одна баржа с продовольствием сели на мель. Пришлось останавливаться и общими усилиями стаскивать с мели плоты, а затем протаскивать через узкое место, поочерёдно, все суда нашего каравана. На этих участках реки терялось драгоценное время. После такой работёнки от усталости тряслись руки и ноги, но никто не жаловался.
        А на кого? Не миновала эта участь и нас.
        Всё произошло на пятый день пути. Мы старались не прижимать плоты друг к другу, потому что были свидетелями, как на севшую на мель баржу наплывали следовавшие за ней. Картина, надо заметить, не из приятных. Наседающие друг на друга громадины ломают вёсла и постройки. В воде оказываются крестьянские пожитки. Я вместе с Яшкой стоял на кормовом правиле, когда с противным шорохом плот уткнулся в отмель. От неожиданного толчка мы с напарником вылетели в воду. Тонуть, конечно, мы не собирались. Глубина-то известная - воробью по колено. Следовавший за нами плот со Степаном на борту, отчаянно работая правилами, стал нас обходить сбоку и тоже сел на мель. Третий плот уткнулся в косу между нами. Остальные успели среагировать и причалили к берегу. И вот по грудь в ледяной весенней воде мы, напрягая жилы, выталкиваем плот на более глубокое место.
        Нам помогают мужики с других плотов. «Ноев ковчег» не желает покидать косу. Приходится под днище подводить ваги[2 - Вага - шест, служащий рычагом для поднятия тяжестей.] и, подваживая плот с двух сторон, выводить его на глубину. И так второй, а затем третий.
        Поймав надёжное течение, наш караван устремляется дальше.
        Хотя слово «устремляется» здесь приемлемо менее всего. Мы тащимся черепашьим шагом. Мне, человеку двадцатого века - века скоростей, такая скорость передвижения кажется дикой и нудной.
        Эх, сейчас бы на белоснежный красавец «Метеор», да с ветерком, или, на худой конец, под буксир. То расстояние, что «Метеор» делает за час, мы проходим за сутки. Если, как говорил Егор, от Шилкинского завода до Мариинска около пяти тысяч вёрст, то плыть нам до самой осени. Ведь плывём мы только в светлое время суток, а впереди ещё шторма и непогода. Только по Шилке нам предстоит пройти не менее пятисот километров. Течение здесь быстрее, чем в Амуре, но мели - это бич Божий.
        Выбравшись на плот, мы развесили мокрую одежду на просушку. Мужики стали требовать у женщин лекарства для «сугреву вовнутрях» и, как те ни были против, своего добились. А ведь действительно - «не пьянки ради, а лечения для».
        На нашем плоту плывут семейства Зиминых и Болдыревых.
        Братья Шишкины занимают отдельный плот. У них семья многочисленная. Мы плывём первыми среди четырёх наших со Степаном плотов.
        В караване уже не осталось ни одного плота, который бы ни побывал на мели. Степан нас подбадривает тем, что как дойдём до Усть-Стрелки, то далее, по Амуру, плыть будет легче. И река пошире, и мелей поменьше. Мне наше плавание кажется медленным и скучным, а крестьяне откровенно рады. Это не пеший переход через всю Россию-матушку. За ежедневным дневным бдением и беспокойными ночами на берегах реки незаметно пролетело более двух недель. Как мы ни ждали появления станицы Усть-Стрелочная, всё равно проморгали. Первые избы станицы появились неожиданно и вдруг.
        Станица Усть-Стрелка выглядела весьма живописно. Столько разного люда здесь никогда до сих пор не бывало. На тесных улочках станицы и на берегу яблоку упасть негде. Казаки, солдаты, крестьяне, бабы, дети - всё смешалось в кричащем разноголосом хороводе. В этой станице нам предстояло немного передохнуть и с новыми силами продолжать свой путь.
        Глава 6
        Названия рекам давали люди
        - Слышь, Михайло, - обратился ко мне Степан, как только ближе к вечеру наш плот уткнулся в берег, - у меня тут родня имеется, да и знакомцев немало. Так что я отлучусь, а ты покаместь один службу справляй.
        - Отлучайся, Стёпа. Да смотри не загуляй. С утра наверняка какая-нибудь проверка будет, - согласился я.
        За эти проведённые вместе недели мы со Стёпой подружились.
        Возраст у нас был примерно одинаковый, к тому же делить нам было нечего.
        - Да ты что, Миша, как можно? Утром буду как штык. А ежели что срочное, дак я буду у местного казака Ивана Колюжного.
        Я в знак согласия кивнул головой, и довольный Степан вывел на берег своего коня. Затем, окинув взглядом остающийся народ, лихо свистнул и, вскочив на жеребца, направил его в сторону станицы.
        В отличие от своих прошлых ночёвок в этот раз решили скотину на берег не выводить. Трава по всей округе была вытоптана, так что пастись животным было негде. За свежей травой отправили молодёжь, после чего, поужинав, легли спать. Степан гулеванил, видимо, на славу, потому как рано утром появился с распухшей физиономией и синяком под глазом.
        - Никак, Стёпа, комары накусали? - первой встретила казака Устюгова Катерина, дочь того самого богатого дочерьми крестьянина.
        - Они, проклятущие, - протискиваясь боком мимо девушки, пробормотал Степан.
        - А чёй-то у тебя на глазу? - невинным голосом продолжала допрос девушка. - Никак конь хвостом вдарил?
        - Отстань, смола.
        Степан попытался обойти неожиданное препятствие, но узкие сходни не позволили ему этого сделать. Потеряв равновесие, казак немного побалансировал на одной ноге и неловко бултыхнулся в воду.
        - Ты чего это, Стёпушка? Никак запарился за ночь, решил охолонуться? - посочувствовала Катерина.
        - Ну, девка, язви её в корень. Утопила казака, - хлопая себя по ляжкам, смеялись мужики.
        - Да, Демьян, вырастил ты оторву. Не дал тебе Бог мужиков, зато чёрта в юбке сподобил, - ухмыляясь в усы, произнёс Ефим.
        - Дак и сам маюсь, - ответил Устюгов, - я ей слово, она мне пять. Я ей вдоль, она поперёк.
        - А вожжами учить не пробовал?
        - Дак ить баба. Жалко. Нехай ужо муж воспитывает.
        - Ну-ну, - крякнул Ефим. - Интерес имею поглядеть, как у него это получится?
        Степан, переодевшись в сухую одежду, вышел на плот.
        - Ты чего это, девка, на людей кидаешься да допросы устраиваешь. Я тебе не муж, - заткнув руку за ремень, попытался отчитать он девушку.
        - Ишь, размечтался, мерин при лампасах. Эвонных мужей мне и даром не надо. Нехай тебя казачки толстозадые милуют, - отбрила Степана девушка и, гордо покачивая бёдрами, спустилась на берег.
        Степан беспомощно огляделся по сторонам, словно приглашая окружающих быть свидетелями своего позора. Но мужики старательно отводили глаза в сторону. Мало ли чего обиженному казаку в голову взбредёт? Какая-никакая, а власть.
        - Ты чегой-то, дядька Демьян, баб своих распустил? - наконец-то нашёл он виноватого.
        Не успевший спрятаться мужик вздрогнул.
        - Ты щё, Степан? Это она не со зла, а по своему бабскому недомыслию, - перекрестился Демьян и ввернул заумное словечко. - Ты ужо не серчай, потому как такая у женского полу конституция.
        - Чего у женского полу? - выпучил глаза Степан. - Ты чего это зараз сказал? Ты хоть сам-то понял?
        - Характер эвонный, значитца, такой стервозный, - дал определение слову «конституция» мужик. Было видно, что его устраивает разговор, перешедший в другое русло. Он приободрился и расправил плечи.
        Степан сплюнул в сторону и, махнув рукой, спустился на берег. На берегу женщины готовили завтрак. Они о чём-то вполголоса переговаривались и покатывались со смеху. Степан подозрительно посмотрел в их сторону и, по-видимому решив, что связываться с бабским племенем себе дороже, пошёл к своему коню. Спутав коня, он с независимым видом вернулся.
        Прибежал Загоруйко Егор и поведал последние новости.
        Оказывается, мы будем дожидаться барж с продовольствием и инструментом. Эти баржи должны спуститься по Аргуни.
        После сытного завтрака мужики расположились здесь же недалеко от костра и, закурив, неспешно повели умные разговоры.
        Женщины занимались хозяйственными делами. Кто стирал, кто выносил и развешивал на просушку под ласковым майским солнцем отсыревшие вещи.
        - Всё-таки жизнь удивительная штука, - проговорил задумчиво Болдырев Ефим. - Пришлось мне в молодости участвовать в военных баталиях на Кавказе. Дак вот, тамотка тоже есть река Аргун.
        - Тутошняя река не Аргун, а Аргунь прозывается, дядька Ефим, - поправил его Степан.
        - Дак я и говорю, удивительная штука. Расстояние в тыщи вёрст, а названия рек только одной буквицей и отличаются.
        Неспроста эвто.
        - А что, дядька Ефим, неужто ты в кавказской кампании участвовал? - не поверил казак.
        - Да энтак сподобился, - усмехнулся Ефим.
        - А про нашего генерал-губернатора господина Муравьёва не слыхивал ли часом? Он ведь тоже в тех местах воевал.
        - Слыхал я про генерала Муравьёва Николая Николаевича, который в тридцать втором годе замирил турецкого и египетского султанов. Потому и войны меж нами не случились. (Здесь Ефим ошибается, это был Н.Н. Муравьёв-Карский[3 - Муравьев (Карский) Николай Николаевич (1794 - 1866) - генерал от инфантерии. Во время Крымской войны в 1854 - 1856 гг. наместник на Кавказе, главнокомандующий Кавказским корпусом. Руководил взятием крепости Карс (1855).] - полный тёзка Муравьева-Амурского.) - Расскажи про свою службу, дядя Ефим, - попросил я его.
        - Да ить чего в ней интересного, в службе-то той? Одна маята да тягость. Это хорошо ещё, что я не все двадцать годочков отслужил, а всего лишь десять.
        - Поведай, Ефим. Не скупись. Очень мы интерес имеем послухать про твою службу и кавказскую войну, - попросили Ефима и остальные.
        - А чего ж и не поведать. Слухайте.
        И Ефим стал рассказывать: «Было это в 1830 году. Приехал в нашу волость нарочный с повелением забрить в рекруты молодых парней, которые по возрасту, значитца, в солдаты годные.
        Ну, пал жребий и на наш двор. А мне до полного возраста ещё одного годка не хватало. А старшему брату Митяю в самую пору.
        Однако успел Митяй к тому времени обзавестись женой и парой ребятёнков. Куды ж ему такому на службу? А дитёв кто кормить будет? Ну и говорит мне батя, что так, мол, и так, Ефим, пострадай за всё семейство наше. Возьми тягость армейскую за брательника свово Митяя. А мне щё, я молодой был, глупый. Да и скушно мне было в деревне, землю хотелось посмотреть. Вот я и говорю: «Нехай Митяй семейство своё прокармливает, а я не против на службу идтить». После того погуливали мы как полагается, да и увезли меня в далёкий город Царицын, что на Волге-реке.
        Там в былые годы Емелька Пугачёв озоровал да волю казачкам требовал.
        Определили меня в учебные батареи по артиллерийской части.
        Всё бы ничего, но муштра дикая. Унижениев всяких и лишениев натерпелся я вдоволь. Да и унтер-офицер попался, что не приведи господь. Зверь-зверем. Сопатки нам кровенил и по делу и за просто так, из интересу. До того уж ему это самое дело по душе было.
        Ну а мы, ясное дело, терпели. А куды попрёшь?
        Так случилось, что через год, как я прибыл на службу, утонул тот самый унтер в отхожем месте. По пьяному делу утонул. Ну а командование следствие учинило, что да как? Не мог, мол, такой исправный служака, да ещё по пьяному делу, в отхожем месте лютую смерть принять».
        Тут Ефим невольно усмехнулся, а я подумал, что не прост дядька Ефим. Ох, не прост. Не иначе как помогал он тому унтеру в дерьме окунаться.
        Меж тем Болдырев продолжал: «Цельных три месяца длилось следствие. И три месяца с нас тянули жилы. Кто да что? А чего с нас взять? Никак нет, не могу знать. Так ничего и не выпытали.
        Ну и решили нас от греха подальше спровадить в дальние гарнизоны. Так и попал я на Кавказ. В крепость Грозную. Воевали мы супротив чеченских и дагестанских имамов. Имам - это всё равно что по-нашему поп. А главным их военачальником был Гази-Магомед[4 - Гази-Магомед (1795 - 1832) - первый имам. Гамзат-Бек (1789 - 1834) - второй имам, Шамиль (1799 - 1871) - третий имам Дагестана и Чечни. Руководитель освободительного движения кавказцев.], главный имам Дагестана и Чечни».
        - А что, дядька Ефим, говорят вера ихняя дюже от нашей отличается? - перебил рассказчика Степан.
        - Дак щё вера? Вера она и есть вера. Магометанская вера, не наша. По эвонной вере выходит, что вино им пить не можно. Свинину кушать нельзя. Зато жён можно иметь сколько душа пожелает, а вернее - сколько прокормишь.
        - Ишь ты, - оживились мужики, - и как же эвонные мужики с таким счастьем справляются? Тут и одна, бывает, до того запилит, хошь из дома беги.
        - Покорные их жёны. По вере ихней выходит, что муж для них хозяин и повелитель. И бунтовать против него они не имеют никаких правов.
        - Вот эвто верно у них прописано, и нам бы не худо. Верно, Демьян? - ввернул кто-то из мужиков.
        - Дак вы поимейте в виду, мужики, что при всём при эвтом вина-то пить им неможно, - угомонил мужиков Зимин Филипп.
        Мужики враз успокоились, а Степан проговорил:
        - А всё одно, мужики, а христианская вера самая правильная. Хучь и жена всего одна, да зато винцо нам не возбраняется.
        - Давай, дядька Ефим, сказывай. Что там далее было? - попросил Филипп.
        Ефим обвёл слушателей взглядом и продолжил: «За веру свою воюют магометане страшно. Любимое их занятие - делать православным «секир-башка». По-нашему - значитца отрезать головы и протчие мужские принадлежности. Так что в плен к ним лучше не попадать, замучают насмерть».
        - А ты как, Ефим, со всеми принадлежностями вернулся? - поинтересовался у него Кузьма.
        - Об евтом у бабы евонной поинтересоваться надо, - хохотнул Филипп.
        - Давайте, поинтересуйтесь, - спокойно ответил Ефим, - а заодно и у Яшки мово поспрошайте.
        - Да ты щё, Ефим? То мы так, шутейно, - извиняющимся голосом проговорил Кузьма. - Сказывай дальше.
        «Ну, а что дальше? Воевали мы с ихними абреками ни шатко ни валко. То мы верх брали, то они. В тридцать втором году при штурме аула Гимри убили мы ихнего имама Гази-Магомеда. На смену ему пришёл Гамзат-бек. Но и тот вскоре погиб. А вот когда пришёл имам Шамиль, в тридцать четвёртом году это было, то всё началось сызнова. Востёр тот Шамиль был воевать. И сыны его - все вояки прирождённые. По ихней вере выходит, что если ты убил иноверца или погиб в бою, то ждёт тебя царствие небесное и вечный рай. Вот они и воюют, ничего не страшась. И вот в тридцать девятом году случилась большая баталия между нашими войсками и воинами Шамиля на реке Аргун. Генерал Граббе[5 - Граббе Павел Христофорович (1789 - 1875) - генерал-адъютант, командующий войсками на кавказской линии. Участник восстания декабристов, впоследствии граф и член Государственного совета.] командовал тогда нами. И вышла наша полная победа. Даже сам Шамиль получил в той баталии ранение и укрылся в своей столице - крепости Ахульго. Вот под той крепостью и достала меня чеченская пуля. Долго я по госпиталям бока проминал. Пуля у меня так вовнутрях и
осталась. Врачи сказали, что её тревожить нельзя. Дольше проживу».
        - Ну, ты даёшь, дядька Ефим, - восторженно произнёс Степан, - дак ты герой. И как пуля? Не мешает?
        - А щё пуля? Щё ей будет? Только я вот потяжельше маненько стал, - усмехнулся Ефим.
        Мужики заулыбались. Кузьма достал кисет и закурил.
        - Ну и как тебя сподобили из армии-то отпустить? - поинтересовался он.
        - Ездил в ту пору по госпиталям с инспекцией его превосходительство генерал Граббе. Ну и кресты заодно вручал тому, кто заслужил. Вот и мне вручил моего второго «Георгия» и спрашивает: «А ты чего ж, кавалер, в свою батарею не возвертаешься?
        Или курорт тебе госпитальный по душе пришелся?» Ну, я и обсказал ему всё как на духу. Выслушал он меня и говорит: «Вызвать ко мне доктора». Переговорил с ним и дал команду: «Езжай, говорит, солдат, на родину. Ты на поле брани за отечество пулю получил. Теперь до самой гробовой доски будете вы вместе.
        Езжай, детишков рожай да подвиг свой воинский помни. Заслужил».
        - Вот так и вышло, что вместо двадцати годков отслужил я только десять, - закончил Ефим свой рассказ.
        - Вот не думал не гадал, что ты у нас такой боевой. Кавалер аж двух «Георгиев», - с уважением произнёс Степан.
        Было видно, что казаку страсть как хотелось бы самому поучаствовать в боевых вылазках против горцев, да и получить за храбрость крест парень был бы не прочь. Я же теперь смотрел на георгиевского кавалера совсем другими глазами. Из головы не шёл рассказ о грустной участи унтера, что по пьяной лавочке утонул в туалете. Не иначе, как и Ефим приложил к этому свою руку.
        Боевой дядька, ничего не скажешь. Недаром ведь говорят, что у каждого в шкафу спрятан какой-нибудь скелет.
        Так в бездеятельном сидении прошло три дня. На четвёртый день, ближе к полудню, перед Усть-Стрелкой появился караван из нескольких барж. Прибыл аргунский сплав. Народ заметно оживился, видимо, праздное времяпрепровождение уже всем надоело. После обеда пришёл всё тот же Загоруйко и сообщил, что завтра поутру мы отправляемся дальше. К продолжению сплава мы были уже давно готовы, поэтому люди восприняли известие радостно. Всем хотелось как можно скорее добраться до мест своей новой малой родины.
        Глава 7
        Амур - река широкая
        Вот уже целую неделю наш плот раскачивает угрюмая амурская волна. Сплав растянулся на многие километры. Хоть смотри вверх по Амуру, хоть вниз - вся река покрыта плотами и баржами. Мелей и вправду стало поменьше, но не настолько, чтобы можно было расслабиться. Остановки в связи с непредвиденными обстоятельствами по-прежнему случались, но наши со Стёпкой плоты Бог пока миловал. Пользуясь лодкой, плаваем друг к другу в гости. И нам веселей, и время быстрее бежит. Вот и сейчас Стёпка прибыл на наш плот с дружеским визитом, и мы лежим на нагретых солнцем досках верхнего настила.
        Я смотрю на проплывающие мимо берега. Оба берега - и китайский, и наш - пустынны и безлюдны. Я сравниваю природу: у нас на Нижнем Амуре, и здесь в Амурской области.
        И ландшафт и природа разительным образом отличаются друг от друга. Здесь преобладают равнины и низменности, а у нас берега в основном покрывают горы да сопки, и тайга наша выглядит суровей и могучей.
        На третий день после начала амурской эпопеи наш флот проплывал мимо Албазинского острога. В наше время слово «острог» ассоциируется со словами «темница», «тюрьма», в общем места лишения свободы. В семнадцатом веке это слово означало «крепость», или пограничный рубеж обороны.
        Степан сообщил мне очень интересные исторические данные об этом остроге. В отличие от нас, сто с лишним лет назад люди помнили о своих корнях и знали историю своего рода и отечества.
        Сибирь, Забайкалье и Дальний Восток в своё время были землей, к которой стремились свободолюбивые русские люди.
        Своеобразная Америка для людей, алчущих свободы духа и богатств материальных. Ермак в 1581 году, разгромив Сибирское ханство, прорубил своим боевым топором путь к дальнейшему освоению неведомых земель. И в эту брешь хлынули торговые и любознательные люди - русские Колумбы, как принято их называть. В середине семнадцатого века ссыльный поляк Никифор Черниговский вместе со своей братией двинулись к берегам суровой реки. Расположились в Албазинском городище, основанном Ерофеем Хабаровым как крепость, стали собирать ясак для государевой казны с аборигенов. Отряд Никифора выстроил слободу, занялись хлебопашеством. Степан рассказывал: «И стал этот острог как кость в горле для маньчжуров с противоположного берега. Не единожды подступались они к крепости с желанием уничтожить русский дух на берегах Амура. Но Албазинский острог, словно птица феникс, был сожжён и вновь поднялся из пепла. В 1686 году прислал тогдашний воевода Сибири Иван Власов семьсот служилых людей для восстановления и обороны крепости на берегах Амура. И вновь обложили острог маньчжурские полчища. Пять месяцев длилось Албазинское сидение,
от семи сотен казаков в живых осталось лишь сто пятьдесят человек, но и врагов полегло немало. Лишь мир, заключённый в Нерчинске, спас казаков от полного уничтожения. Двести лет прошло, а казаки до сих пор чтят подвиг своих прадедов[6 - Нерчинский договор был заключён Ф.А. Головиным 29 января 1689 года. Он устанавливал мирные отношения между Россией и Цинской империей, а также разграничивал территории. Граница стала проходить по реке Аргуни. Таким образом, и Китай, и Россия отказывались от своих притязаний на Нижний Амур и Приморье. Албазинский и Аргунский остроги были сожжены самими русскими.]».
        Я думаю, что и нам бы не грех вспомнить кровь, пролитую нашими прадедами во славу отечества. Не ту кровь, времён Гражданской войны, когда брат резал брата, а сын - отца. А ту кровь, которую пролили русские солдаты, освобождая другие народы от рабства и расширяя границы государства Российского.
        - Ну, ты, Стёпка, даёшь! По истории родного края шпаришь как по писаному, - польстил я парню. - Неужели про все местные события знаешь?
        - Про всё не всё, а вот про историю своего рода знаю немало, - ответил он гордо.
        - И чем же у тебя родова такая примечательная? Неужто боярских кровей кто подмесил? - хитро поинтересовался Болдырев.
        - Ну, насчёт боярских кровей имеются некоторые сумления, а вот персиянских есть трошки, - Стёпка гордо расправил плечи.
        - Эвона как? - удивлённо присвистнул Ефим. - Ну и как же ты эвто сподобился?
        - А эвонного деда мерин с персиянской кобылой амуры крутили, - пошутил Зимин Филипп.
        - Ну вот, дядька Филипп, вам бы всё шутить. А ведь вопрос-то сурьёзный, об роде-племени моих родителев.
        - Ты не серчай на Филиппа, Степан. Рассейскому человеку не пошутить всё равно что одной меркой водки душу попытаться утолить, - успокоил Степана Ефим.
        - То верно Ефим изрёк, - заулыбались довольные мужики. - Сказывай ужо, Стёпушко. Дозволь насладиться слухом об истории твоего семейства. Всё обчество просит.
        Степан разгладил усы и произнёс:
        - Ну, раз обчество просит, тогда слухайте: «Кровь моя на Сибири не просто так объявилась. Корни наши произрастают аж от самого Ивана Кольцо. Осужден он был царём-батюшкой Иваном Васильевичем Грозным на смерть. Но спас его Бог от погибели лютой. Пристал Иван к вольному гулящему люду - казакам. Через свою храбрость и воинское умение не последним атаманом он стал у казаков. Так случилось, что свела его путь-дорожка с другим казачьим атаманом. Атаман тот был дюже знаменит своей доблестью и разумением. Ермаком Тимофеевым прозывался тот казачий атаман».
        - Эко хватил, - перебил рассказ казака Болдырев Яшка, - ужо не в того ты Ермака метишь, что Сибирь воевал?
        - В того самого, Яшенька, в того самого, - невозмутимо подтвердил Степан свои слова, сворачивая самокрутку.
        Сидящие вокруг мужики резко зашикали на молодого парня:
        - Ты пошто эвто, сопля, в мужчинский разговор вяжесси? Нишкни!
        - А ты где эвто должон быть, Яков? А ну марш на правило, - прекратил разговоры Ефим.
        Яшка уже и не рад тому, что дёрнул же его чёрт за язык, и, огорчённо сопя, побрёл к кормовому правилу. А Степан меж тем продолжал:
        - Так вот, значит, братцы, раз дюже неверующие удалились, можно чего и сбрехать. Как обчество будет на это глядеть?
        - Да чего уж тамотка, Степан Северьянович. Дитёнок он и есть дитёнок. Его только к бабской сиське подпущать и можно.
        - Да, такого токмо подпусти, - заржали мужики, - всех обрюхатит.
        - Вы щё, мужики? Я же в умственном понимании эвтого слова, - вконец запутался Ефим и махнул рукой.
        - Давай, Северьяныч, глаголь далее. А не то эвтих жеребцов хлебом не корми, дай токмо непотребное обсмеять, - утихомирил всех Зимин.
        Степан, всё ещё улыбаясь, продолжил: «Так вот, свела судьбинушка Ивана Кольцо да Ермака Тимофеева. Были с ними и прочие славные атаманы - Никита Пан, Матвей Мещеряк, Яков Михайлов. Прослышали про тех атаманов богатые предприниматели и купцы Строгановы. Знатно торговали они на Сибири, но постоянно беспокоил их татарский разбойный люд хана сибирского Кучума. Сговорились Строгановы с казачьими атаманами, во главе с Ермаком, о помощи. Более пяти сотен привели с собой с берегов Волги и Дона атаманы. И вот тут-то и пошла потеха. Отряды в несколько десятков казаков оборачивали в бегство тысячные войска татар. От души повеселились наши деды, ужо отлились татарве слёзы Батыевских нашествий. Много жёнок хакасских понесли от казачьего племени. А мой пращур Иван Кольцо взял в бою на саблю персиянскую принцессу. У самого Кучума она в плотских услужениях состояла. Ну и случилась меж ними любовь. Вот с тех пор и пошёл род наш».
        - Выходит, не брехал ты, Степан, про княжну персиянскую?
        - Брешет соседской кумы кобель. А нам это не за надобностью, - сплюнул за борт Степан.
        - А как же далее всё происходило?
        - А что далее? Поубивали, паря, всех татары да местные хакасы. Где обманом, где подлостью…
        - Стало быть, и пращура твово сия чаша не минула? А ты бы поведал, как эвто случилось. Всё одно время коротать.
        - Я вам поведаю, мужики. Как на берег на ночлег встанем, так и покумекаем. А покамест на свой плот мне надобно. Случай мой ноне на правило становиться, - ответил Степан и ловко прыгнул в привязанную к плоту лодчонку.
        До ночлега оставалось не так уж и долго. Отцы-командиры уже стали высматривать удобное место для остановки каравана.
        Я стоял на переднем правиле, с удовольствием подставив распахнутую рубаху свежему ветерку. Весь сплав обычно держался недалеко от нашего берега. Это во избежание ненужных и случайных эксцессов с маньчжурами. Хоть два года назад и был подписан Айгунский договор[7 - 16 мая 1858 года в г. Айгунь между Н.Н. Муравьёвым и китайским представителем Шанем был подписан мирный договор о торговле и территориальном разделении между Китаем и Россией, за что Муравьёв был возведён в графское достоинство с добавлением к своей фамилии приставки Амурский и произведён в генералы.], но сами знаете - тайга закон, медведь хозяин. Случается плыть и китайской стороной - отмели и косы делают своё дело. Тогда приходится быть предельно внимательным и оружие держать наготове.
        Глядя на своих случайных товарищей и односумов, я думал о том, как схожи и не схожи сами пионеры и условия освоения Дальнего Востока и Америки. Схожи климатические условия, бескрайние просторы и суровая природа диких земель. Не схожи способы и приёмы их освоения.
        Ведь из западных вестернов мы знаем всё или почти что всё о борьбе за свою независимость индейских племён. По сути это была захватническая война одного народа другим, война на полное истребление, что впоследствии цивилизованный мир назовёт геноцидом. Не русские и не немцы придумали концентрационные лагеря. Их придумало самое демократичное государство в мире - Америка и назвала резервациями для коренного населения. Не правда ли очень демократично и гуманно? Не оттуда ли пошла печально знаменитая поговорка: «Хороший индеец - мёртвый индеец»?
        В древние века к нам со своей бедой пришли угнетаемые хазарами болгары. И что же? Они получили землю с миром и любовью, где и организовали первое славянское государство. Так и сейчас, в продолжение вековых традиций, наши переселенцы несли с собой положительный прогресс и добрососедские отношения. И местные народы это поняли. Они потянулись к нам с большим удовольствием и верой. Они видели в русских людях то, что видели все угнетаемые страны и народы всей Евразии и Востока. Они увидели своих защитников и освободителей. Вот только водкой поить их не следовало.
        Я обратил внимание, что мою сторону плота сносит на берег, и несколькими гребками правила выровнял положение. Мои думы приняли совершенно другое направление. У Степана с Катериной что-то наклеивается, но уж больно оба строптивы. Никто друг дружке не уступит. Ну а так, со стороны наблюдать интересно.
        Они думают, что об их чувствах никто не подозревает. Наивная простота. Всем об этом уже судачить надоело. Я стал примечать, что даже отец Катерины, Устюгов Демьян, стал на Стёпку как-то по-новому, по-хозяйски поглядывать. Наверняка уже место ему при себе определяет. Ну-ну, Демьян Андреевич! Казаки-то, они как привыкли? Умыкнёт красавицу и поминай как звали.
        - Послухай, дядька Михаил, вот давеча Степан про Сибирь сказывал. Неужто Ермак воевал там с теми самыми татарами, что нашу Рассею когда-то полонили? - прервал мои размышления Болдырев Яшка. Я от неожиданности вздрогнул. Яшка в паре со мной стоял у конца правила.
        - Ну, конечно, не те же самые, а их изродившиеся потомки.
        - Как эвто?
        - Ну, ты помнишь, Степан говорил, что несколько десятков русских воинов поворачивали вспять тысячные отряды Кучума?
        - Конечно.
        - А во времена Чингисхана, Батыя и их последователей было наоборот. Потому что там из-за одного воина, трусливо покинувшего поле брани, предавали смерти весь десяток его товарищей.
        Из-за десяти человек казнили сотню. Вот такая была дисциплина.
        - Вот эвто да! - восхищённо протянул Яков.
        - Поэтому они и прошли полмира. Ну, конечно, не только поэтому. Были и другие причины, - поправил я себя.
        - А пошто они изродились? - с трудом выговорил Яков новое для себя слово.
        - Потому как сытая и спокойная жизнь до добра не доводит.
        Да и опять же рабы. А когда тебе ещё ко всему прочему и трудиться не приходится, да и лень… Таким образом великие империи и народы пали под мечами более настырных и жадных до жизни.
        - И откуда тебе всё известно? Не иначе правду люди бают, что, ваше благородие, ты, за дуель разжалованный, - не сдержался Яшка.
        - Отчего же? - удивился я. - Вон и Степан немало знает.
        - Э, Стёпка-то знает. Только знания ваши не в Стёпкино разумение, - уверенно махнул рукой Яшка.
        - Думай, парень, как тебе хочется. А как бы там ни было, с этого парохода нам с тобою никуда не деться, - сердито пробурчал я и дёрнул правило в свою сторону.
        - Значитца, ты веришь, что Стёпка свой род от того самого Кольца ведёт?
        - А что, жизнь нам иногда подбрасывает такие выверты, что и не в такое поверишь, - ответил я задумчиво. Уж я-то это знал теперь не понаслышке.
        Наконец-то далеко впереди баржи и плоты одни за другими стали приваливать к берегу. Своеобразное движение и похрюкивание внутри желудка напомнили о том, что человек состоит из плоти и крови. А эту плоть и кровь непременно надо кормить белковой пищей, а иначе труба-дело или кранты.
        Едва причалили к берегу, как хозяйки засуетились у разводимых костров, а молодняк под присмотром старших занялся своими святыми обязанностями - выгулкой и выпаской скотины. Дела, уже давно ставшие обычными… Женщины, небольшими кучками, устремились к прибрежным кустикам и местам поуединённее. Когда все вновь собрались у костров, а в котлах весело булькала похлёбка, Степан, лениво почёсывая за ухом, проговорил, обращаясь к жене Зимина: - Давеча видел я, тётка Праскева, как ты одна, без обчества, до кустов путь держала.
        - Ну и щё, охальник окаянный, нашёл куды смотреть, - подбоченилась дородная женщина возрастом более сорока лет.
        - А он шибко бабами, которые в возрасте, интересуется, - прыснули со смеху молодухи. - Жалеет, что ты его, тетя Праскева, не пригласила поучаствовать.
        - Ну, приглашения мне ваши за ненадобностью. Ежели которую ухвачу, так зараз не отвертится, - всё таким же невозмутимым тоном продолжал Степан. - А вот ходить до лесу одни вы бы, бабы, поопасались.
        - Эвто с чего бы? - дёрнула плечиком Катерина.
        - Да опасаюсь я, как бы кто не прихватил вас за это самое место, пока вы будете в интересном положении, - уже ухмыльнулся Стёпа.
        - Да щё же эвто, чёрт усатый, шутки нам этутка шутить удумал? Счас я тебе разум-то вправлю, - молодая баба, держа в руке мокрую со стирки пелёнку, решительно шагнула к казаку.
        Стёпка, смешно перебирая ногами, заелозился задницей по траве в сторону от женщины.
        - Ты что это, молодуха, на воина руку поднимать? - неуверенно выкрикнул он.
        - А откудова мне знать, какой ты воин? Ты на меня в атаку не ходил. И окопа моего тебе не видать как своих ушей, - под общий смех отбрила молодка Степана.
        - Во баба! Чья такая? - вытер Степан со лба испарину.
        - А чья бы не была! Тебе ведь ясно было сказано, что в свой окоп она тебя не допущает, - выкрикнул из толпы молодой голос.
        - Во стерьвы! - только и смог восхищённо сказать Степан.
        - Вот чего, бабское семя, удумали. Я им про то, что поопасаться надо, а они всякие безобразия мне высказали.
        - А чего ж эвто нам опасаться, господин казак? У нас этутка мужиков цельная прорва. Да и у тебя с солдатиком вон какие ружья ловкие да сабельки вострые. Ажно сердце заходится.
        - Во-во, - решил отомстить за свой мимолётный позор Степан. - Ты шасть в кусты, а там хунхуз. Ты только, я извиняюсь, свои дела справлять наладилась, а он тебя хвать и айда подалее от этих мест. А там тайга. Ищи-свищи.
        - А кто оне такие, эвти кункузы? - оторопела молодка.
        Все притихли. Оборот дела стал более интересным.
        - А это такие маньчжурские гулящие люди. Разбойники, значит. Очень никчёмный для жизни народ. Но русских баб любят, аж скулы ломит, - мстительным тоном продолжал Стёпка.
        - А пошто баб-то? - тупо спросила молодка.
        - Для своей хунхузской мужичьей надобности, - терпеливо удовлетворял свою месть казак. - Уж очень они любят с бабами этим делом заниматься. Мужики у них в таких случаях не в почёте. Потому мы и могём до кустов без опасениев. А вам ни-ни.
        Ну, если токмо окромя такой, которая сама пожелает.
        До сих пор сдерживавшие свой смех мужики начали хохотать в открытую. Стёпка, от греха подальше, подхватив рукою шашку, метнулся к ближайшим кустам.
        - Чего встала, колода? Беги вслед. Вишь, он тебя к кункузу приглашат. А мабудь, желает, чтоб ты ему саблю ишто навострила. Точилка-то, небось, ишто не стёрлась, - упражняясь в остроумии, хохотали мужики.
        - Охальники вы беспутные, - ругались бабы. - Хоть бы дитёв малых да девок постыдились, черти сивобородые.
        Шум поднялся такой, что не поленился и прибежал кто-то из начальников. Узнав в чём дело, он произнёс:
        - Очень своевременное предостережение. Да-с. Хоть на моей памяти такого не было, но очень уж действительно никчёмный народишко.
        Все поутихли, а Степан, гордо расправив плечи, смело покинул своё временное убежище. Однако он не переставал косить своим шалым глазом на женщин, которые попали на его неугомонный язык.
        После ухода начальства расходившийся народ никак не желал укладываться спать. Все стали требовать от Степана продолжения рассказа о его генеалогическом древе.
        - Я-то не против, мужики, но как на это посмотрют ваши бабы? Не будут они мне чинить препятствиев?
        - А им-то чего?
        - Как это чего? Вы-то не спите. До кустов утаешно не проползёшь, - серьёзно промолвил казак.
        Около костров вновь раздался смех.
        - Да, казак, на войне и в бою такие люди нужнее всего, - серьёзно проговорил Ефим. - А пока ведай без опасениев. Со своими бабами мы как-нибудь управимся.
        - Ну, тогда я спокоен, тогда слухайте: «Дали, значит, наши воины татарам жару. А куда ты с луком и копьём на огневой припас попрёшь? Много сибирской землицы под себя взяли. Но чуют, что без России не удержать им эти земли. Вот и снарядил Ермак посольство на Москву к царю Ивану.
        А во главе того посольства поставил свого верного атамана Ивана Кольцо. Велел передать он, что вместе со своими другами взял на копьё Сибирское царство и готов сдать его без всяких условиев царским воеводам. Ибо должна прирастать земля русская.
        Ну, царь-то, конечно, обрадовался. Моего прадеда простил.
        Вину с него снял. Наградил всех соответственно и при Сибирском царстве так и оставил. Ну, а когда вернулся Кольцо на Сибирь, то пошли меж атаманами неурядицы. Кто больше дани взял. Кто больше полону захватил. Кто саблю востру чаще других в ножны не вкладает. Вот так поодиночке и пали они в сибирских землях.
        От предательства, от гордыни непомерной и зависти людской.
        А семя их крепко корни пустило и дале махнуло. А на Даур мой прадед Данила Кольцо пришёл ужо с Василием Поярковым. Да так и остался в этих землях навечно. А я уж тут и народился. И как есть являюсь потомственный казак, а не то что пришлые иногородние, которых его превосходительство генерал-губернатор Муравьёв своей волей в казаки записал».
        - Это как? - невольно перебив Степана, поинтересовался я.
        - А ты что не знаешь? - изумился тот.
        - Так я же прямиком с России-матушки, - напомнил я ему.
        - А, - махнул он рукой, - почитай десять годков назад его превосходительство приказал всех нерчинских работных людей да часть бурятов и тунгусов записать в казачье сословие[8 - По приказу Муравьёва в 1851 году из трёх русских, двух бурятских и одного тунгусского полков было создано Забайкальское казачье войско. А в 1858 году появилось и Амурское казачье войско, из которого в 1889 году выделилось Уссурийское.].
        «А молодец-то каков, - подумал я о Муравьёве, - на голом месте из подручных средств создал приграничный оборонный комплекс из потомственных военных. А ведь русскому человеку много не надо. Дай ему льготы, пообещай прекрасную жизнь в необозримом будущем, и он горы свернёт».
        С такими мыслями я благополучно уснул.
        Глава 8
        Я становлюсь знаменитым
        Подняли нас, как всегда, ни свет ни заря. Молодёжь вернулась из ночного возбуждённая и весёлая. Мне подумалось, что к концу нашего путешествия редко какая молодка останется без приплода. Лето. Река. Романтика. Новые знакомства… Меня самого уже не единожды уговаривали повечерять на зорьке. Но я боюсь. Чёрт его знает, как моё здесь появление повлияет на всемирный ход истории. А тут интимная близость с местной красавицей. Вдруг залетит? Вот то-то и оно. Поэтому, как могу, воздерживаюсь, но подозреваю, что надолго меня не хватит. С другой стороны, с чего это я возомнил себя важной персоной, способной влиять на всемирный исторический процесс и судьбы мира. Может, меня именно для того самого сюда и забросило? Ну, вы понимаете для чего. Улучшенные гены там и всё такое прочее, а я столько времени даром потерял. Я горько усмехнулся и посильнее упёрся в шест. Плот стал с трудом отплывать от берега. На дворе стояло лето 1860 года. До моего появления на свет оставалось 103 года, и я думал о том, что, не дай Бог, из-за меня кто-нибудь станет матерью.
        Когда наши плоты выстроились стройной колонной, теперь уже я прибыл к Степану на плот с ответным дружественным визитом. Мы болтали о том о сём и, лёжа на спине, лениво разглядывали прозрачные облака. Погода была что надо.
        К нам, строя глазки, подсело несколько девушек. Некоторых я уже различал по именам, и одна из них даже была моей симпатией, только она сама об этом ещё не знала. Это была Луиза, младшая шестнадцатилетняя сестра Катерины.
        Шестнадцать лет - возраст, конечно, уже о-го-го, но ещё не того. Поэтому я - ни малейшего повода. Ни единого поползновения. Хотя девочка была первый класс. Такую исконно русскую красоту в наше время не встретишь. Не зря ведь наши предки для определения своих чувств верные слова находили: «краса ненаглядная», «зорька ясная», «девица красная». А ведь действительно краса такая, что глядишь и не наглядишься. Вот только имя…
        И как это у простого русского мужика так могла разыграться фантазия? Только позже, под страшным секретом, Катерина мне поведает, что батька уже устал от девок. А тут пятая. И снова баба.
        Голова уже не в состоянии что-либо новое придумать, и тут как на грех к местному богатею приехала гувернантка по имени Луиза Францевна. Так и стала русская красавица Луизой. Я в шутку называю её донной Луизой. Девушка краснеет и смущённо отводит глаза. Я так понимаю, что я ей тоже не безразличен.
        - Господин солдат, - прервав наш со Стёпкой покой, жеманно обращается ко мне Катерина.
        - Что изволите, сударыня, - поддерживаю я её тон.
        Девушки многозначительно переглянулись. Казалось, что одна другой говорила: «Ну вот, а вы не верили».
        - Вот девушки и я очень интересуемся узнать историю вашей жизни, - промолвила она.
        - А что в ней такого интересного? - я недоумённо переводил взгляд с одной подруги на другую. - Жизнь как жизнь. Солдатская. У меня даже таких знаменитых родственников, как у Степана, не имеется.
        - Они, Михаил, хотят знать, за что тебя в солдаты разжаловали. И как ты по разным балам разгуливал, красивые амуры дамочкам делал, - позевывая, выдал Степан.
        - Чего? - я опешил.
        - Да про это токмо глухая на оба уха бабка Матрёна не ведает. А так все в полном разумении и понятии, - ещё больше огорошил меня Степан.
        - Да вы что, голубушки? - я беспомощно огляделся. - И за что же, по-вашему, я лишился офицерского звания?
        - Дак знамо дело, за дуель. Под запретом это развлечение для благородных, - чуть ли не хором выкрикнули девушки.
        Я с последней надеждой посмотрел на предмет своего обожания. Глаза тамбовской девушки с испанским именем с таким неподдельным восторгом смотрели на меня, что я сдался. А что мне было делать? Поболтать-то я любил всегда. Особенно если на грудь было принято несколько склянок весёлого снадобья.
        - Хорошо, - сказал я, - но только попрошу заметить: вы сами этого захотели.
        Девушки радостно захлопали в ладоши, а Степан повернулся ко мне и вопросительно уставился на меня.
        И стал я рассказывать историю своей жизни. Благо хоть выдумывать ничего не пришлось. Читать я любил.
        «Родился я в семье знатного, но обедневшего графа. Моя фамилия и имя слишком известны при дворе. Так что их необходимо сохранить инкогнито, потому что, в случае их озвучивания, слишком много непредвиденного может произойти при дворе.
        Даже не исключена возможность коренного изменения политического курса страны. Итак, я появился на свет. Пятнадцати лет меня отдали в военную службу. Служил я сержантом в лейбгвардии десантно-гренадёрском полку. Я делал прекрасную карьеру. В семнадцать лет я уже получил первый офицерский чин.
        (Я не стал уточнять какой, потому что слабо в них разбирался.) В двадцать лет, когда в баталии против чеченов на моих глазах погиб наш герой-полковник, я принял командование полком на себя (а почему бы и нет, Гайдар уже в шестнадцать удостоился этой чести) и одержал полную победу, за что был обласкан государем и награждён.
        Но затем в моей судьбе произошёл крутой переворот. Я влюбился в одну очень высокопоставленную особу. Настолько высокопоставленную, что и думать об этом нельзя, а не только говорить. А эта особа воспылала ко мне ответным пламенным чувством. Влюблённые всегда неосторожны. Они думают, что об их чувствах кроме них никто не ведает. Но, увы, это не так. Ревнивый муж проведал о нашей любви и с двумя моими бывшими друзьями настрочил на меня донос о том, что я замышляю против государя измену. А два друга-подлеца подписались под этой клеветой.
        Два года я провёл без суда и следствия в темнице Кронштадтской крепости. За стенкой моей камеры сидел другой узник. Вот уже пятнадцать лет он рыл подкоп на волю. Но по ошибке в расчётах он прокопал вход в мою камеру. Это был старый, измученный больной печенью, монах, и, умирая на моих руках, он поведал тайну о захороненных сокровищах на одном из островов Великого океана. После его смерти я перетащил тело в свою камеру, а сам забрался вместо него в саван. Когда пришли надзиратели, то они взяли саван с моим телом и сбросили его со стены крепости в бушующее море. Финляндские рыбаки спасли меня.
        И вот теперь я инкогнито, под видом простого солдата, добираюсь до Тихого океана, чтобы попасть на свой остров под названием Монте-Кристо. А уж с богатствами я смогу вернуть себе честное имя и покарать предателей».
        Я закончил своё повествование и сам ужаснулся, чего ж я это наплёл? А всё эта Луиза из деревни Нищая Охлобыстень виновата. И чего так смотреть на мужчину? Совсем я из-за её взглядов чувство меры потерял.
        - А как же та девушка? - прозвучал робкий, полный слёз, голос.
        - Какая девушка? - настороженно поинтересовался я.
        - Ну, из-за которой ты, то есть вы попали в темницу.
        - Ах, эта, - вздохнул я облегчённо, в голове почему-то промелькнул образ Юленьки. - А она погибла.
        - Как! - воскликнули все разом.
        - Сердце этого создания не вынесло разлуки с любимым, она, поднявшись на стены этой самой крепости, бесстрашно бросилась в морскую пучину, и та поглотила её, - перефразировал я артиста Абдулова.
        - А как звали эту несчастную девушку? - спросила Катерина.
        - Княгиня Юлия, - безжалостно позлорадствовал я над своей бывшей пассией. Всё-таки месть - приятная штука. Пусть и такая никчёмная.
        «Ну, сейчас и разговоров будет, - подумалось с запозданием. - А если мои разглагольствования дойдут до начальства или какой-нибудь тайной канцелярии?» Передернув плечами при виде представшей передо мной картины, я решил хоть как-то исправить свою оплошность.
        - Ребята, я хочу, чтобы каждый из нас этот разговор унёс с собою в Царствие Небесное. Давайте поклянёмся в этом на кресте Христа нашего, страдальца, - произнёс я ещё более явную чушь.
        Но, как ни странно, все безропотно выполнили мою просьбу.
        А вообще неплохая у меня жизнь получилась. Это не баланы[9 - Балан - бревно (с корой). Катать баланы - работать на тяжёлых работах.] в тайге катать. Я даже сам немного поверил. Хорошо, что здесь народ такой доверчивый. И читать, наверняка, никто не умеет. Ну, во всяком случае, этого-то уж точно никто не читал. Разве что господа офицеры?
        Я лениво потянулся и вновь прилёг на настил плота.
        - Энтак ведь как люди живут, - послышался захлёбывающийся шёпот Катерины.
        - За такие страсти не жалко и жизнь отдать, - поддержала её Дуняша.
        «Это ещё что, - подумал я, жмурясь, словно кот Матроскин, - я ещё и крестиком могу». А главное, я понял, что в одночасье стал знаменитостью. Что ж, попробуем вымутить из создавшегося положения что-нибудь лично для себя.
        После обеда мне пришлось срочным порядком возвращаться на свой «лайнер». Откуда-то снизу резко сорвался ветер и час от часу крепчал всё сильнее и сильнее. А бывалые амурские волки знают, что такой шторм самый опасный: дуя против течения, ветер поднимает высокую волну с мощным гребнем из брызг. С берега смотреть на это буйство природы приятно, но не доведи Господь следить за развитием событий с борта такого ненадёжного судна, как наш плот. На плоту нет сухого места. Даже в домике-шалаше невозможно спрятаться от вездесущих волн-брызг. Спасение в таких случаях только одно: немедленно укрыться в какойнибудь тихой гавани либо в русле впадающей в Амур речки. На самый безвыходный конец - просто у берега. Под берегом волна всегда тише, да и сам берег от ветра прикрывает. Но была одна проблема. Обходя далеко выступающие косы, мы шли вплотную вдоль китайских владений. Вроде бы ничего страшного в этом и не было, но ведь каждый знает, что ночевать всегда приятнее и комфортнее дома, на родине. Тем более что китайских поселений вблизи не наблюдалось. Последнее - город Айгунь, кстати тот самый, где Муравьёвым
был подписан мирный договор, мы прошли сутки назад. Вдобавок ко всему начал накрапывать дождь. Это вконец ускорило решение вопроса.
        Плоты пошли на сближение с правым берегом, где каждый шкипер стал искать индивидуальное укрытие для своей посудины и команды от дождя и ветра. В мгновение ока плоты были прочно закреплены, на них установлены шалаши и палатки. Молодёжь отправилась на поиски дров и заготовку корма для скотины. Война войной, а обед по распорядку, тем более что животных на этот раз приказали на берег не сводить.
        Едва я успел накинуть на тело сухую рубаху, как прибежал мой сослуживец Загоруйко. По своей извечной привычке он, задыхаясь и глотая слова, сообщил:
        - Всех, которые срочной службы, господа охвицеры кличут до штабу.
        - Господа охвицеры кличут, - зло передразнил его Степан.
        - А где этот штаб? На улице льёт как из ведра.
        - За дожжь не могу знать, ить в Божеской канцелярии не разумею. А вот штаб отсюдова вверх по течению с полверсты будет.
        Над ихним баркасом фланг-шток будет вытарчивать, - выпучив глаза, отрапортовал рядовой линейного батальона.
        - Не фланг-шток, дубина, а флагшток, - презрительно поморщился казак.
        - Так оно и есть. Не извольте сумлеваться, - поддакнул Егор.
        Казака он побаивался. Впрочем, не только казака, но и всех остальных, кто был понаглее да побойчее его. В моё время в армии таким военным давали короткое и ёмкое прозвище - чмо[10 - Чмо - человек, мешающий обществу.].
        И чтобы носить его достойно и с честью, как подобает их статусу, они должны были подшивать всем подворотнички, чистить «очко» - армейский толчок, быть вечным дневальным и отвечать своей физиономией и здоровьем за всё. За то, что его сослуживцам грустно или весело. За то, что кого-то бросила невеста. Всем почему-то думалось, что изменять настоящему воину такая лярва может только с самым распоследним «чмом». В общем, если ты сломался и стал «чмом», то будь готов ответить за всё.
        Что-то я в лирику ударился. Наверное, по родным временам и обычаям соскучился.
        - Слушай, ты, чучело ряженое, а ну сгинь с глаз моих долой, и без тебя тошно, - ругнулся Степан.
        Солдатик, задом, радостно выскочил из палатки и перевёл дух.
        - Хорошо, что в ухо не наладил. А ить были и такие, - проговорил он вполголоса и почесал уцелевшее ухо. Затем приподнял ворот своей шинельки, словно это могло спасти от секущего дождя, и потрусил прочь.
        - Ты чего это? Не выспался? - поинтересовался я, натягивая сапоги. - Убогий он и есть убогий. Его грех обижать.
        - Такие убогие завсегда на глазах должны быть. Неведомо, когда он нож тебе в спину вставит. Сволочь, - выругался Степан. - Ну что, пошли ужо, жалелец.
        Растянув над головой один дождевик на двоих, мы заявились на сборный пункт. Батурин для порядка ткнул мне кулаком в бок и тихо выматерился. Такова, видно, порода сержантов всех времён и народов.
        Построив казаков и солдат под проливным дождём, вперёд вышли офицеры.
        - Господа нижние чины, казаки и солдаты! Волею обстоятельств мы вынуждены остановиться на территории, принадлежащей китайскому императору. От вас прошу одного - надёжно организовать охрану гражданского населения и грузов. Ввиду большого количества охраняемых объектов, предлагаю на местах к этому делу привлечь гражданское население, то есть знающих военное дело мужиков и прочих желающих лиц. С местным населением, если таковые появятся, в контакты не вступать, а вызывать командиров. Вопросы имеются? - произнёс длинную речь штабс-капитан и утёр с лица скатывающиеся дождинки.
        Вопросов не было, и так всё понятно.
        - Всем разойтись! - последовала команда.
        Мы со Стёпкой вновь соорудили из дождевика шатёр и направились назад.
        - Манычев! - услышал я голос своего унтера. - Гляди мне там, чтобы всё в порядке было.
        - Не извольте беспокоиться, - крикнул я на ходу.
        - Боится, старый бобёр, - хохотнул Степан.
        - А ну его. Побежали что ли? Переодеваться-то больше не во что.
        И остаток пути мы преодолели бегом, после чего, распределив караулы, завалились спать. Мне выпало стоять на посту в утреннюю стражу, а каждый служивший человек знает, что самое тяжёлое время суток в уставе караульной службы - это предрассветные часы. Поэтому, стараясь не обращать внимание на временами подбрасывающую меня дрожь, я поскорее постарался уснуть.
        Глава 9
        Вспомнишь про чёрта - он и явится
        Снилось мне, что сижу я на разогретой солнцем броне нашей родной бээмдэшки[11 - БМД - боевая машина десанта.]. Рядом сидит сержант моего взвода Витька Савчук и прикуривает вонючую сигарету «Ватра», что положена нам по табачному довольствию. Запах у неё такой, что невольно верится, что наши хохлацкие друзья не только сало у свиней добывают. А впрочем, при чём тут хохлы? У нас в Союзе всё делается через заднепроходное отверстие. Вдруг сигарета в руке у Витьки взрывается. Сам он кувырком летит на землю, а окровавленная кисть его руки больно бьёт меня по щеке. Действуя интуитивно, я лечу на горячий афганский песок вслед за командиром второго отделения моего взвода разведки. В голове вспыхивает первая осмысленная догадка: засада!. Я моментально перекатываюсь под защиту колёс своего БМД и определяю, откуда бьёт крупнокалиберный пулемёт душманов.
        В висках острой нотой звучит нечеловеческий вой Савчука.
        Как-то отрешённо промелькнула мысль: «Всё, отвоевался Савчук. Теперь в Союз поедет. В Винницу к своей Галине». Сквозь треск своих и чужих автоматов пробивается отборная родная матерщина. Это радует. Значит, не один я жив. Ещё повоюем, мать их всех через коромысло.
        Перво-наперво необходимо убрать пулемётчика, а то не доедет Витёк до своей Винницы. И я, выплюнув изо рта горький песок чужой родины, стараюсь перекричать грохот беспорядочной стрельбы:
        - Лейтенант Симаков жив?
        И совершенно рядом слышу внятный ответ: - Нет Симакова. Накрыло его. Осколком от фугаса. Прямо в живот. Вон все кишки по броне размазало, товарищ сержант.
        - Это ты, Федяев? - уже спокойнее спрашиваю я.
        - Так точно, - отвечает рядовой первого года службы.
        Ну что же, мне, как замкомвзвода, приходится брать командование разведгруппой на себя. И я отдаю первую самостоятельную команду: - Всем живым и раненым доложиться!
        Не прекращая огня, группа ведёт перекличку. В результате из пятнадцати человек личного состава живыми и ранеными осталось одиннадцать.
        - Радист, связь. Вызывай вертушки!
        Это сейчас самое важное.
        - Снайпер! Пулемётчика, суку… Головы поднять не даёт.
        - Есть, командир. Сделаем, - слышится ответ моего годка и земляка Жоры Контрабаса.
        Оглушительный грохот пулемёта затих так же внезапно, как и начался.
        - Всё тики-таки, командир, - доносится голос Жорки.
        - Что связь?
        - Через сорок минут будут вертушки, - слышится голос радиста.
        Надо поднимать солдат в атаку и развивать успех, пока душманы не предприняли чего-нибудь нового. Да и место для обороны надо бы выбрать получше. БМД, конечно, железный, но только кажется, что рядом с ним надёжнее. Это, ко всему прочему, ещё и отличная мишень, а сорок минут в условиях огневого контакта - это очень много. Многие за это время успевают прожить жизнь и умереть. Надо поднимать солдат, но что-то мне мешает.
        Какая-то нереальность происходящего. Словно я живу второй раз.
        И когда наконец-то я принимаю решение и одновременно с криком «ура» отрываю своё тело от земли, что-то больно бьёт меня в грудь. В то же время за мои ноги мёртвой хваткой цепляется душман и волочит по земле, а в лицо я получаю внушительную порцию такой желанной воды… Я открываю глаза и очумело трясу головой.
        - Что, голубь, выспался? - слышится злой Стёпкин голос.
        Где-то ближе к лесу слышится беспорядочная стрельба, женские визги и отборная матерщина. Значит, стрельба мне не приснилась. Но сон-то, сон… Будто всё это произошло наяву. Всё до мельчайших подробностей. А я ведь вспоминал этот бой, но постоянно что-то выпадало из моей памяти. Только Витькину руку я помнил отчётливо. Вот и сейчас в месте удара непроизвольно заныла щека.
        - Ну, ты что, ваше благородие, долго будешь прохлаждаться? А ну давай живо! - взревел выведенный из себя моей медлительностью казак.
        - Ты чего орёшь? - психанул я, натягивая сапоги. - Эка невидаль: на пост на пару минут опоздал.
        - Какой пост! Какой пост! Хунхузы напали и девок увели! - уже по настоящему взъярился Стёпка. - Да ещё часового чуть ли не до смерти поранили, а другой дрых, сука!
        Я моментально сбросил остатки сна и, схватив винтовку и подсумок с боеприпасами, помчался вслед за Степаном. На месте происшествия крутилось множество всевозможного люда.
        От этого паника была неимоверной. А ещё ветер, дождь… Коекак удалось выяснить, что нападение произошло около двух часов назад, а лишь только сейчас раненый горе-часовой пришёл в себя и открыл беспорядочную стрельбу. Испуганные непонятной стрельбой, другие вояки с воодушевлением его поддержали.
        - Сколько девушек они увели? - спросил я Степана.
        - А, поди сосчитай. Вон что творится. - угрюмо ответил он и зло добавил: - Катерину суки узкоглазые увели и когой-то ещё из ейных сестёр.
        Затем резко поднялся и, забросив за спину винтовку, решительно направился к кромке леса. Я непроизвольно повторил его жест и пошёл следом за ним.
        Нагнал я его уже у самой опушки.
        - Ты куда, Степан? Ведь ничего ж не видно. Давай дождёмся утра, а там командование организует отряд и пойдём в погоню.
        - Командование до вечера будет искать виновного. Это зараз легшее, чем по тайге блукать. А ты знаешь, на сколько за ночь могут уйти хунхузы? То-то. И господа охвицеры знают, поэтому никакой погони не будет.
        Я подумал и невольно согласился с доводами казака. Бюрократическая машина во все времена раскручивалась очень долго.
        И я, прибавив шаг, постарался не отставать от друга.
        - Не дозволю сгинуть невинным душам. Кто им ещё поможет? А ты могёшь возвертаться. Я обидов чинить не стану, - проговорил он на ходу.
        - Ты чего это? Белены объелся? Зато я тебе обидов стану чинить, - передразнил я его. - Аника-воин, мать твою!
        Даже в темноте было заметно, как у Степана довольно раздвинулись усы. А может, мне показалось? Темно же. Но на душе, несмотря на противный дождь, потеплело.
        - Как ты мыслишь в такой кромешной мгле, да ещё под дождём, их следы отыскать?
        - Дак я сызмальства в тайге. Охотники мы, - просто ответил казак. - А в тайге затеряться может глупый какой. Или неуч.
        - Ну ты, казачина! Не борзей, - прикрикнул я на него.
        - Это как? - не понял он.
        - Это, значит, не считай себя умнее других.
        - А чего мне выпячиваться? Я вот зараз вижу, что по тайге ты ходить могёшь. Но как-то странно, не по-нашенскому. Утаешно, но не следопытно.
        - Ну-ка, ну-ка, переведи, - меня всегда удивляло умение наших прадедов до того перековеркать обычное вроде бы слово, что уму непостижимо.
        - Ну, это значит, что ходишь ты будто зверь, скрадучись. Умело. А вот сам след держишь неважно.
        Я вспомнил свою учебку в славном городе Ленинграде и зверя-сержанта.
        «Товарищ боец, такой расхлябанной походочкой вы будете барышню на Невском снимать. Повторить! И чтобы я вас не видел и не слышал. Джунгли шума не выносят». И мы повторяли. До изнеможения. До кровавого пота.
        Но зато какова была радость, когда я «снял» в непроходимых дебрях своего первого часового. Им-то и был этот самый сержант-зверь. Правда, исполнять свой интернациональный долг пришлось совсем в иных широтах. Джунглями там и не пахло, зато было очень много песка и скал. И солнца. Изнуряющего, вездесущего и безжалостного светила. Но мы выжили и там. Потому что где-то далеко на севере, в городе с чудесными белыми ночами, в учебном подразделении спецназа ВДВ, из мальчиков делал воинов безжалостный зверь-сержант.
        Задумавшись, я ткнулся физиономией в мокрую спину Степана.
        - Не спи, едрёна котелок! - шёпотом выругался он.
        Получилось не страшно, а смешно. Я даже всхлипнул от смеха.
        - Я тебе полыблюсь, мать твою растак! Ты это где? В догоне или как? - от злости казак стал заикаться и психовать.
        А меня это заводило и разбирал безудержный смех. Так бывает, иногда, казалось бы, в самый ответственный момент человека разбирает беспричинный смех, и нет никакой возможности с ним справиться. И вот я, чтобы не выдавать своего присутствия, упал на землю, зажал рукав гимнастёрки зубами и тихонечко поскуливал, корчась в невыносимых конвульсиях. Степан озабоченно присел рядом.
        - Ну, ты это, паря, чего? - постоянно твердил он.
        Смех прошёл так же внезапно, как и начался. Я уселся прямо тут же на земле и утёр рукавом слёзы.
        - Ну, вот и ладно. Ну, вот и порядок, - облегчённо вздохнул казак. - А теперь вставай, паря, поспешать надо. Девки там наши маются.
        Я поднялся на ноги и последовал за устремившимся далее Степаном.
        Было удивительно наблюдать, как он умудрялся находить следы похитителей, ведь вокруг стояла кромешная тьма и непрерывно лил мелкий и противный дождь. Свинцовые тучи закрыли звёзды и луну, да так плотно, что свет от этих ночных светил не мог пробиться.
        - Слушай, Степан, а ты уверен, что мы идём в правильном направлении? - не выдержав молчания, задал я вопрос.
        Степан недоумённо повернулся ко мне.
        - Как это правильно? Да ты что, Михайло? Нешто след не примечаешь? Да эта самая сволота после себя цельную тропу натоптала.
        Тропы я по-прежнему не видел и след не примечал. Может, она и была, тропа эта? Поэтому я лишь скромно промолчал. Главное, чтобы Степан видел эту тропу.
        А тот, приняв моё молчание за неуверенность, стал объяснять приметы.
        - Я ведь, Миша, с малых лет к тайге приученный. А в тайге-матушке никогда и ничего не пропадает бесследно. Нужно только уметь разглядеть. Это в вашем городу можно сгинуть так, что и следов не сыщется. А всё почему? Да потому что слишком много народу там обретается. И топчете вы друг-дружкины следы. Да так, что потом ни конца, ни краю не найдёшь.
        - Как же можно что-то видеть, если ни черта не видать?
        Ты что филин, что ли?
        - А руки тебе на что дадены? А ухи? А вовнутрях что шкворчится?
        «Вовнутрях» у меня ничего не «шкворчалось», если не считать шкворчанием возмущённое негодование пустого желудка.
        Но я скромно промолчал.
        - Вот, смотри, ветки заломлены, трава придавлена и по земле стелется. Что это значит?
        Я опять промолчал.
        - А это тайга нам говорит, что прошли здесь не так давно людишки али зверь какой. Предупреждает нас матушка, чтобы были поосторожнее. Потому как не знает, с добром или с умыслом каким недобрым идут эти Божьи твари.
        Я от удивления чуть не врезался лбом в выскочившую из тумана ёлку. Ну, ни фига себе казак словеса выворачивает, а вслух произнёс: - Ну, это-то ладно, это всё понятно. А как ты умудряешься еще и видеть в этой кромешной тьме? Я о глазах говорю.
        - Дак вижу, - словно бы сам удивляясь своим талантам, произнёс Степан.
        - Ну, и… - пытаюсь натолкнуть его на нужную мысль.
        - Черемшу, чеснок, лук… всё жрать надо, - наконец-то даёт он мне дельный совет, - тогда и глаз вострый будет.
        И, словно стараясь отделаться от моих назойливых вопросов, Степан прибавляет шаг. Стараясь не отставать, я продолжаю ориентироваться на равномерно покачивающуюся передо мной спину. Больше я его ни о чём не спрашиваю. Берегу силы. Ещё не известно, сколько времени нам предстоит топать по непролазным чащам и буреломам родной флоры. Но справедливости ради хочу заметить, что в Амурской области тайга Приамурья гораздо чище, чем в родном Хабаровском крае.
        Вот уже несколько часов кряду идём без остановок и перекуров, и, судя по всему, в ближайшее время Степан останавливаться не собирается. Я Стёпу понимаю. В плену у хунхузов томится его зазноба Катерина, и каждая минута промедления грозит девчонкам непоправимой бедой. Пока мы висим у похитителей на хвосте, есть надежда на то, что, пытаясь оторваться от погони, они с пленницами ничего не сделают. Просто им будет не до этого.
        Словно угадав мои мысли, Степан поворачивает лицо ко мне.
        - Сейчас мы идём гораздо ходче хунхузов. Бабы для них обуза.
        - А что если они почуют погоню и расправятся с девушками? - поинтересовался я.
        - Да ни в жизнь. Это добыча. А знаешь, паря, сколько русская девка стоит у них на рынке? Они, небось, уже и барыши подсчитали. Да при таком раскладе они от жадности сдохнут.
        Приободрённый ответом Степана, я прибавляю шаг. Ещё поборемся, господа хунхузы, ещё не вечер.
        - А которую из сестёр Катерины хунхузы умыкнули вместе с ней? - наконец-то решаюсь задать так долго мучавший меня вопрос.
        - Дак Луизку, - ответил казак.
        Мое сердце непроизвольно подпрыгнуло и оказалось в районе печёнки. Я невольно сбился с ритма и с трудом перевёл дыхание.
        Ну и этого короткого мига хватило на то, чтобы Стёпка оторвался от меня на добрый десяток метров.
        - А кто ещё? - нагнав Степана, продолжил я допрос.
        - Да ещё какие-то три девки. Я ужо не стал любопытствовать, а побёг за тобой.
        - Догоним, узнаем, - твёрдо сказал я.
        - Дак это ужо как полагается. Тут у нас не сорвёшься, - легко согласился казак.
        Похоже, парень не сомневался в успехе нашего предприятия.
        Ну что ж, это радует. Меж тем непроглядная ночь уползла на покой. Наверное, поняла, что все её ухищрения нам по барабану. На смену ночи пришло сырое утро. Едкая и нудная морось прекратилась, но вместо неё из низин выполз плотный и тягучий туман.
        Мы шли в сплошном молочном мареве. На расстоянии трёх метров видимость равнялась нулевой отметке.
        «Опасно идём, - подумал я. - Если хунхузы оставят засаду, то нам крышка».
        Из-за проклятого тумана темп движения упал чуть ли не вдвое. Видно, и Степан подумал о возможной засаде и решил не экономить на времени. Мёртвые, мы уже никому не поможем.
        Шаг казака стал пружинистым и мягким. Так опытные охотники скрадывают зверя, становясь невидимыми и неслышимыми для обитателей тайги. Я, так же как и Степан, удвоил внимание. Спору нет, он таёжник опытный, но и мне не следует зевать. Тайга шутить не любит.
        И тут, как бы подтверждая эту истину, раздался приглушённый голос Степана, и он резко остановился: - Мать твою разэтак. А ты какого хрена здесь делаешь?
        В ответ раздалось недовольное хрюканье.
        «Свиньи? Откуда здесь взяться свиньям?» - недоумённо подумал я и выглянул из-за плеча казака.
        Впереди на тропе, на границе видимости, из стороны в сторону раскачивалась массивная фигура. Эта расплывчатая фигура была настоящим медведем.
        «Вот и медведи появились», - как-то отрешённо подумалось мне.
        Хозяин тайги стоял на задних лапах, а передними жестикулировал так, словно демонстрировал нам бой боксёра с тенью. Мой мозг ещё не до конца осознал возможную опасность, но ствол винтовки уже смотрел в грудь зверя.
        Одна рука Степана отвела ствол моей винтовки в сторону, а другая крепко ухватилась за рукоять своего охотничьего ножа.
        - Не можно зверя стрелить, - прошептал он, не отводя настороженного взгляда от медведя. - Хунхуз рядом. Могёт прослышать.
        Стараясь не делать резких движений, я осторожно повесил винтовку на плечо и вытянул нож. Перехватив рукоятку ножа враз ставшей влажной рукой, я мимолётно порадовался, что рукоять была удобной и ухватистой.
        «Хороший ножичек», - подумал я, настраивая себя на боевой лад. В голове промелькнули воспоминания о том, как раньше бывалые охотники ходили на медведя с рогатиной и ножом. Теперь я сам оказался в такой же ситуации, но это меня совсем не радовало.
        - Ты чего, дядь Миша? - раздался вкрадчивый голос казака. - Никак пропустить нас нет желаниев?
        Медведь в ответ возмущённо хрюкнул. Уступать дорогу он явно не собирался. Он переводил свои злые круглые глазки то на меня, то на Степана. В его здоровенной башке шёл сложный мыслительный процесс. Скорее всего он думал, с кого первого начать.
        Или кто вкусней, я или Степан.
        - Не дело ты затеял, Мишаня, не дело. Мы-то ведь всё одно пройдём, а ты тута со вспоротым брюхом лежать останешься, - в голосе казака прозвучала явная угроза.
        Медведь прекратил своё нелепое раскачивание и внимательно уставился на Степана. Что-то ему не нравилось в тоне казака.
        В это время я вышел на одну линию со Степаном. Скосив один глаз и увидев поддержку, Степан стал маленькими полушажками приближаться к зверю. Я следовал за ним. Почуяв неладное, медведь угрожающе замотал головой и поднялся на дыбы. Это была крупная особь из семейства гималайских медведей. Его губы задёргались в злобной конвульсии, обнажив при этом кривые жёлтые клыки. Смрадное дыхание, наполненное запахом гнилой плоти, коснулось наших ноздрей. Меня чуть не вывернуло наизнанку.
        - Ну, падла, ты ещё и пасть не чистишь! - не ожидая от себя такой прыти, крикнул я и прыгнул вперёд.
        Степан поддержал мой неожиданный энтузиазм.
        - А-а, паразит лохматый, получи! - раздалось сбоку от меня.
        Такой поворот событий явно не устраивал лохматого бандита. Раздался громкий продолжительный треск, и в окружающем воздухе распространился запах медвежьих испражнений. Сам же виновник всей этой антисанитарии самозабвенно улепётывал от греха подальше. Только глухой топот да треск подминаемых деревьев указывали направление бегства несостоявшегося людоеда.
        Мы со Степаном кинулись прочь от вонючего места.
        - Смотри в дерьмо не наступи, - смеясь, предупредил меня Степан. - Он ещё метров сто будет своё варенье по тропе разбрасывать.
        - Неужели он со страху так обделался, - всхлипывая от смеха, спросил я казака.
        - А то, как же. Трусливая, я тебе скажу, скотина, - ухмыльнулся Стёпа. - Но это когда есть куда бежать. А ежели он увидит, что положение безвыходное, то бежать придётся тебе. Драться будет насмерть. И тут ещё надо поглядеть, кто в штаны накладёт.
        Треск веток стих, а вокруг, кроме естественных таёжных запахов, ничего другого не ощущалось.
        - Ладно, Михайло, надо поспешать, - стал серьёзным Степан. - Там-то звери поопасней будут.
        И мы продолжили нечаянно прерванные гонки. Неизвестно, что ждало нас у финиша, но отступать мы не собирались. Пропитанные влагой гимнастёрки неприятно липли к телу и парили, словно самовары. Наши разгорячённые быстрой ходьбой тела выдавали избыточную энергию, которая, подчиняясь закону о том, что ничто в этом мире не исчезает бесследно, превращалась в паровые облака. Только далеко за полдень туман стал понемногу рассеиваться. Мы взбодрились.
        - Я уже чую этих сволочей, - недобро ощерился Степан. - Скоро свидимся.
        - Дай-то Бог, - с трудом выплюнул я сквозь зубы.
        Моё тело было телом робота, который, повинуясь чужой воле, работал на разряженных аккумуляторах. Я уже не представлял, где мы возьмём силы, чтобы отбить у хунхузов девушек.
        - Ну, всё, - произнёс Степан, - один час на отдых. Теперь мы их достанем. Никуда они не денутся.
        Я был с ним полностью согласен. Отдых нам был категорически необходим, а иначе труба, никого мы из неволи не выручим.
        Усевшись прямо на землю, я с блаженством опёрся спиной о ствол дуба. Степан расположился напротив меня. Я прикрыл глаза и мгновенно вырубился.
        Глава 10
        Схватка в тайге
        Я спал, а мои внутренние часы неутомимо отсчитывали минуту за минутой. Вместо снов уставший мозг выдавал в эфир разноцветные всполохи и причудливые кляксы. Даже во сне я знал, что ровно через шестьдесят минут мои глаза откроются и я проснусь вполне готовый к дальнейшим подвигам и свершениям. Но проснулся я раньше от какого-то внутреннего толчка. Резко дернувшаяся рука уронила на землю прислонённую к дубу винтовку. Пытаясь подхватить её, я наклонился вперёд. Это спасло мою жизнь.
        Просвистев над самой макушкой и сбив при этом с головы солдатскую фуражку-бескозырку, в ствол воткнулась стрела. Ещё не осознавая происходящего, моё тело упало на землю и, перевернувшись, откатилось за ствол. Следующая стрела с неприятным чмоканьем воткнулась в землю там, где мгновение назад находилось тело.
        «Метко бьёт, сволочь», - подумал я как о чём-то постороннем. Проснись я секундой позже, и лишние дырки в моей голове были бы обеспечены. Откуда он тут взялся, индеец хренов?
        - Степан! - окликнул я шёпотом казака. - Ты живой?
        - Живой, - отозвались кусты, метрах в пяти от меня.
        - Что это было?
        - Хунхузы, мать их итти. Подловили нас, как детей, - злобно ответили кусты.
        Надо было чем-то отвлечь внимание стрелка. Старый, но эффективный фокус с головным убором я показать не мог, так как моя фуражка была намертво пришпилена вражеской стрелой к стволу дерева.
        Лёжа на земле, я внимательно огляделся по сторонам. Стрелок мог быть не один. Но вокруг стояла мёртвая тишина. Напарники хунхуза, если они были, не подавали признаков жизни.
        «Ну что ж, убогие, потанцуем?» - послал я мысленный позыв своим противникам и начал действовать, потому что каждая лишняя минута бессмысленного лежания была только на руку нашим оппонентам.
        В левую руку я взял приклад винтовки и, упёршись стволом оружия в куст орешника, резко его встряхнул. С куста на землю обрушился целый водопад дождевых капель. Ответная реакция последовала незамедлительно. С лёгким посвистом метко пущенная стрела расщепила ветку орешника в нескольких сантиметрах от винтовки.
        «Купился, зараза», - подумал я радостно, а моё многострадальное тело, совершив немыслимый кульбит, удачно приземлилось метрах в шести от прежнего убежища. Во время этого кувырка моя винтовка глухо рявкнула, и из кустов, метрах в тридцати от нас, вывалился обнаруживший себя лучник.
        Не успел я обрадоваться удачному выстрелу, как кусты неподалёку от меня сверкнули пламенем и раздался звук выстрела.
        Пуля, слегка черканув мне по рёбрам, впилась в землю. Я громко вскрикнул и затих.
        Но мой напарник не дремал, и со стороны кустов, где он временно нашёл себе пристанище, раздался выстрел. Судя по всему, выстрел получился удачный, так как кусты, откуда стреляли по мне, огласились диким воплем, а возможно, что хунхуз, как и я, решил схитрить. Но что-то уж больно жалобно он кричит: похоже, всё-таки Степан попал.
        Я перезарядил винтовку и прислушался. После наших выстрелов в лесу наступила такая тишина, что перестали щебетать даже птицы. Казалось, что всё живое замерло в ожидании окончательного завершения перестрелки.
        «Метко стреляют, сволочи», - подумал я, ощупывая царапину от пули. Гимнастёрка в этом месте уже успела пропитаться кровью.
        И тут у меня в висках застучали невидимые молоточки. Они предупреждали о какой-то опасности, проистекавшей справа от меня. Не дожидаясь развязки, я покатился в сторону предполагаемой угрозы. Интуиция, в который раз, спасла мою жизнь. Там, где я недавно лежал, затрясла оперением воткнувшаяся в землю стрела, а я, выкатившись на открытое пространство, увидел и самого стрелка. Он торопливо настраивал на тетиву следующую стрелу. Расстояние между нами было метров десять-двенадцать.
        Я даже разглядел злобный оскал на его лице, когда он стал поднимать лук. Ну, уж этой-то радости я ему предоставить не мог и, действуя его же индейскими методами, от плеча, швырнул зажатый в руке нож. Хорошо сбалансированное оружие, прорвав незащищённую плоть, легко вошло в горло врага. Из-под лезвия фонтаном брызнула кровь. Хунхуз выпустил из рук лук и поднёс их к горлу. Освобождённая стрела, легонько тренькнув, ушла в свободный полёт. Ей так и не удалось напиться свежей крови, а лишённое жизни тело хунхуза беспомощно завалилось навзничь.
        Маньчжурский джентльмен удачи закончил свои дни от руки ещё не родившегося человека.
        Я вновь прислушался к окружающей тишине: вокруг всё было тихо и спокойно. Это был последний из воинствующих индейцев - почему-то с уверенностью подумалось мне. И я, не опасаясь выстрелов, решительно поднялся на ноги.
        Из кустов, куда стрелял Степан, доносились жалобные стоны.
        «Вот и «язык» образовался», - удовлетворённо подумал я.
        - Мишка! Ляг, дурачок! - предостерёг меня Степан.
        Я проигнорировал его выкрик и, легкомысленно помахав рукой, направился к поверженному мною хунхузу. Наклонившись над распростёртым на земле телом, я извлёк из его горла свой нож и обтёр кровь о рубаху убитого.
        Видя, что никто не пытается меня убить, Степан выбрался из своего укрытия и направился к раненому противнику.
        - Только не убивай его, - крикнул я вслед. - Сначала допросим.
        А сам с удивлением стал разглядывать торчащий из-за пояса убитого револьвер. Револьвер был внушительных размеров и полностью соответствовал всем параметрам револьверов в вестернах с участием Гойко Митича[12 - Митич, Гойко - югославский кинорежиссёр и киноактёр, исполнитель ролей индейцев в популярных в советское время фильмах киностудии «Дефа» «Чингачгук - Большой Змей», «Сыновья Большой Медведицы» и др.].
        Я выдернул оружие из-за пояса убитого и поднёс к глазам. На стволе рядом с барабаном на английском языке была выбита надпись «Кольт драгун 1852». Судя по всему, это было название и год выпуска револьвера.
        «Так вот ты какой, тот самый легендарный кольт, который уравнял шансы сильных и слабых», - думал я, разглядывая оружие.
        Кстати, а почему хунхуз не воспользовался револьвером? Я заглянул в барабан. Все патроны были на месте. Тем более странно.
        А может, он не хотел себя обнаруживать раньше времени? Ведь оставался ещё Степан. Да, скорее всего так оно и было. Но парню просто не повезло. Я оказался проворнее.
        Засунув револьвер себе за ремень, я присел рядом с трупом и обшарил торбу, которая висела у него на боку. Мои поиски увенчались успехом. Из торбы был извлечён кусок рисовой лепёшки и суконный мешочек с патронами и капсюлями к револьверу.
        Отправляясь в погоню, мы со Степаном совершенно забыли о пище, и теперь голод всё настойчивей давал о себе знать. После произведённого обыска я направился к Степану. В кустах слышалась какая-то возня и злобные матюки казака.
        - Что, сучий потрох, отвоевался? А ну давай, выползай!
        Затем из кустов вылетело длинноствольное ружьё неизвестной конструкции, а следом за ним Степан за шиворот вытащил слабо упирающегося вояку.
        Узкоглазый худосочный хунхуз жалобно поскуливал и всем своим видом старался показать, как ему больно. Но Степану страдания китайца были «по барабану». Более того, он намеренно пнул его в раненое плечо. Раненый взвыл.
        - Ну, что, сучонок, давай выкладай всё об своих друзьях-бандитах, - зверски глядя в глаза пленному, прошипел он, после чего, к моему великому удивлению, свой вопрос повторил на незнакомом мне языке.
        Подранок-хунхуз, постоянно вытирая рукавом текущие из носа зелёные пузыри, что-то быстро и жалобно проклёкотал в ответ.
        - Говорит, что случайно на нас наткнулись. Хотели ружьишками нашими разжиться, - повернувшись ко мне, перевёл Степан.
        - Врёт, сволочь. Спроси его о девчонках, - сказал я, вглядываясь в глаза пленного.
        Степан вновь что-то проговорил хунхузу. Глаза того затравленно забегали, пытаясь найти убежище от моего взгляда. Но не тут-то было.
        - Говори, сука! - рявкнул я и, подтверждая серьёзность своих намерений, наступил грязным сапогом ему на шею и слегка придавил.
        Правой рукой я достал из-за ремня наган и, глядя в глаза бандиту, медленно взвёл курок, при этом ствол поменявшего своего хозяина револьвера смотрел в лоб «языка». Неизвестно, что для допрашиваемого было страшнее - наши многообещающие взгляды или раскачивающийся перед носом ствол.
        Такой допрос называется «интенсивный метод обработки», когда при отсутствии должного количества времени необходимо поиметь максимально эффективный результат. И флибустьер сухопутных просторов «поплыл». Наверное, ему очень хотелось жить, хотя бы ещё немного, пока он будет отвечать на вопросы, пусть ценой каждой прожитой минуты будет жизнь его бывших товарищей.
        Степан кое-как успевал переводить его захлёбывающийся клёкот.
        - Да, он говорит, что они из банды головореза Ю Тайм Синга.
        А его самого зовут Чен. Когда вчера на Амуре разыгрался шторм, они вышли на берег реки в надежде на удачу. Предчувствие не обмануло их предводителя. Они увидели, как плоты русских переселенцев стали искать укрытие от шторма на их стороне. Они терпеливо дождались, когда лагерь уснёт, и совершили набег. Синг сказал, что по такой погоде ни один русский не выйдет на их след.
        Они успели захватить пять русских баб и оружие часовых. Чтобы уйти незамеченными, они больше не стали ничего брать. Поначалу им казалось, что всё складывается удачно, но несколько часов назад старый волк Синг стал чуять неладное. Русские бабы стали совершенной обузой. Если в начале пути они ещё как-то реагировали на пинки и затрещины, то сейчас совершенно выбились из сил. И поторопить их уже не было никаких возможностей.
        - Дак они, суки, брали их с каждой стороны за руки и тащили чуть ли не волоком за собой, пока сами окончательно не выдохлись, - при последних словах Степан с ненавистью пнул китайца в бок.
        - Ладно, Стёп, не отвлекайся, - поморщился я. - Спроси у него, сколько их там человек, какое оружие и как далеко они отсюда находятся?
        Степан согласно кивнул головой и продолжил: - Он говорит, что нам навстречу Синг послал троих. А там у них ещё девять человек. Вооружены все неплохо. Американские револьверы, русские и бельгийские винтовки. Есть и допотопное оружие, со ствола ещё заряжается. А идти до них примерно около часа, а могёт, и того меньше. Они там лежат словно трупы, кокаинщики хреновы! - выругался Степан.
        - Что, наркоманят? - поинтересовался я.
        - Ещё как! Нанюхаются опию и лежат как брёвна, - сплюнул в сторону казак.
        - Что, прямо сейчас нанюхались?
        - Дак нет, сейчас они лежат, отдыхиваются. Дыхалка-то после опия ни к чёрту. Эта зараза всё нутро выедает.
        Я молча смотрел на поскуливающего хунхуза.
        - А он что, опий не употребляет? Раз сил хватило дойти до нас.
        - Говорит, что эти идиоты мало живут, а у него семья и дети.
        Ему надо долго прожить. Поэтому он не устал, как остальные.
        Да и напарники его были ребята хоть куда. Из лука стреляли, как заправские татары.
        Из лука они стреляли, конечно, неплохо. В этом я успел убедиться на собственной шкуре. Но в остальном их внешний вид не внушал серьёзных опасений. Все они выглядели заморенными доходягами из немецких лагерей.
        - Это хорошо, что он надеется долго прожить. Значит, и нам поможет. Скажи ему, что если он поможет нам вернуть девушек, то останется жить, - сказал я задумчиво. В моей голове потихоньку складывался план освобождения невольниц. В первую очередь надо перевязать пленного, пока он не зашёлся кровью.
        Возможно, что с его помощью мы сумеем выйти победителями из решающей схватки.
        Перевязав хунхуза, мы отправились посмотреть на стрелка, который первым начал боевые действия. Если бы мы не проснулись в течение последующих пяти минут, то не проснулись бы вообще.
        Эти молодчики без единого выстрела перерезали бы нам глотки и вернулись назад, чтобы набираться сил для потехи с пленницами. Но в этом раунде повезло нам.
        Стрелок висел, застряв туловищем между молодых ветвей берёзки и ёлки. Мой слепой выстрел, более чем на «отлично», поразил живую мишень. В его лбу красовалось аккуратное, с запёкшейся кровью по краям, отверстие.
        Степан уважительно покачал головой.
        - Случайность, - я пожал плечами.
        - Ну-ну, - пробормотал казак и вытянул у трупа из-за пазухи такой же револьвер, как и мой.
        В торбе у неудачника, так же как и у обысканного мною хунхуза, находился кусок лепёшки и запас револьверных патронов.
        - Словно братья, - прокомментировал я находку. - Одинаково из лука стреляют, одно и то же жрут и барахло одинаковое.
        - Токмо смерть разную приняли, - разглядывая рану от ножа на шее у второго бандита, вымолвил Степан.
        - Один от пули, другой от ножа. А какая на хрен разница, чем тебя на тот свет сподобятся отправить, - выругался я.
        - Дак случайность, говоришь? - Степан посмотрел на меня, словно только сейчас впервые увидел. - Что-то мне в такие случаи не верится. Я сам ножи метать горазд, но тут, скажу тебе, знатная работа.
        - Ладно, Стёпа, хватит рассусоливать, пора двигать, - прервал я его размышления.
        Поглядев на древний карамультук раненого хунхуза, Степан пренебрежительно отбросил его в сторону.
        - Это не оружие, - процедил он.
        Я был с ним полностью согласен. Мы поспешно употребили трофейный провиант и тронулись в путь. Перед дорогой мы связали подлеченному пленнику руки, после чего я перерезал резинку на его шароварах. Глядя на мои меры предосторожности, Степан усмехнулся.
        - Как ты думаешь, слышали хунхузы наши выстрелы или нет? - поинтересовался я у Степана.
        - Конечно, слышали. Если верить нехристю, то тут по прямой версты четыре будет. А то и того меньше. Должно быть слышно, если какая сопка нас не перекрывает.
        Когда до предполагаемого лагеря противника оставалось менее километра, мы остановились. Наш пленник, почуяв близость своих товарищей по шайке, заволновался. Я вытащил из ножен свой нож и, приставив его к горлу китайца, слегка придавил. Изпод лезвия мелкими каплями закапала кровь. «Наш друг» моментально успокоился.
        - То-то, - прошептал я и, не заботясь о том, понимает ли этот ирокез меня или нет, добавил, - будешь дёргаться, кишки выпущу.
        Хунхуз в знак согласия оживлённо замотал головой.
        - Так ты, сволочь, оказывается, по-нашему всё понимаешь? - возмутился я. - Ну, погоди у меня, паскуда!
        Поняв, что его секрет раскрыт, хунхуз испуганно сжался.
        - Ладно, живи пока, - успокоил я его. - Если спросят «кто идёт?», скажешь, что это вы. И не дай тебе Бог что-то сказать неправильно!
        И я вновь прижал нож к горлу.
        - Не надо, капитана, моя всё будет, как ты говоришь, - наконец-то блеснул познаниями в русском языке представитель самой многочисленной расы на земле.
        - А ну-ка постой, - вдруг осенило меня. - Вы там русским девушкам ничего плохого не сделали? Ну, в смысле, - и я, для большей доходчивости, сопроводил свои слова международным жестом, обозначающим интимные отношения.
        - Нет, капитана. Русский баба шанго, шибко хорошо. Вкусный баба, но часы, время. Нельзя.
        При этих словах узкоглазое лицо азиата расплылось в похотливой ухмылке.
        - Жалеешь, козлина, что сладенького попробовать не удалось? - на меня накатила волна злобы.
        Я вдруг представил, как Луиза беспомощно извивается в руках этих вонючих скотов, и картина мне очень не понравилась.
        - Ты хоть когда-нибудь умываешься, сволочь! Русская баба ему шанго! Её и без твоей сопливой рожи есть кому шанго.
        В заключение своей гневной речи я от души врезал любителю сладенького по сопатке. Его челюсти в недоумении клацнули, а сам он беспомощно стёк на землю по стволу близстоящей берёзы. Из предосторожности я заткнул ему рот кляпом и, резко дёрнув за шиворот, поставил на ноги.
        «Когда надо будет, вытащу», - подумал я.
        - Шевели копытами, чмо! - дал я последнее напутствие пленному и, для большей убедительности, наладил ему под зад коленом.
        Дальше мы не шли, а парили, словно бестелесные ангелы.
        Вдруг Степан резко присел и предупреждающе поднял руку.
        Я схватил китайца за шиворот и уткнул носом в землю.
        - По-моему, впереди нас дозор, - прошептал мне Степан, когда я подполз поближе.
        - Ты справа, я слева, - ответил я ему.
        Степан понятливо кивнул головой и пополз по указанному направлению. Я же, соблюдая все возможные меры предосторожности, стал обходить затаившегося противника слева.
        Но перед этим, от греха подальше, я привязал пленного к дереву.
        «Как учили, товарищ сержант, всё, как вы учили», - шептал я про себя, словно какое-то магическое заклинание.
        Вдруг где-то впереди и справа сорвалась с места и недовольно застрекотала сойка. Я насторожился. Неспроста птичка-то улетела. Не иначе как супостат в засаде поджидает! Вспугнул, наверное, птичку неосторожным движением.
        Определив примерное местонахождение цели, я стал шаг за шагом скрадывать двуногую дичь. Что дичь он, а не я, сомнений не возникало. Чтобы оказаться у противника за спиной, я взял круто в лес, а затем вышел в предполагаемую точку рандеву.
        Наконец-то в пяти шагах от себя я увидел прильнувшего к дереву хунхуза. Он сидел на корточках спиной ко мне и напряжённо вглядывался в сторону условной тропы. Я вынул нож и, поудобнее перехватив рукоятку, направился к часовому. Мои шаги были до того бесшумны, что их мог слышать разве только Господь Бог.
        Во всяком случае, если он их даже и слышал, то басурманину об этом ничего не сказал. И я, благополучно преодолев разделявшее нас расстояние, оказался у него за спиной. А дальше всё как на учебных занятиях по обезвреживанию вражеского часового.
        Левая рука зажимает рот и слегка вздёргивает голову противника вверх, а правая при помощи ножа перехватывает горло до самого позвоночника. Такие раны не лечатся. Кровь, при помощи ужасного отверстия, вырвалась на свободу. Теперь её не сдерживали решётки телесной тюрьмы, и она стала обильно перекрашивать окружающую листву в алый цвет. Я осторожно опустил мёртвое тело на землю и поднял глаза. Вот это сюрприз! И как я его проморгал?
        В нескольких шагах от меня, в ужасе вытаращив свои раскосые глаза так, что они стали круглыми, на меня смотрел совсем молоденький китайчонок. При этом он шарил рукой по земле, пытаясь поднять винтовку, которая почему-то всё время падала.
        Глядя ему прямо в глаза, я поднёс указательный палец левой руки к губам. Но эффект получился совершенно противоположный. Увидев мою красную от крови руку, китайчонок побледнел и попытался крикнуть, даже успел открыть рот. Лучше бы он этого не делал. Расстояние было мизерным для того, чтобы я мог промахнуться. И я не промахнулся. Мой нож, отбросив от лезвия солнечные лучи, вошёл в грудь незадачливого часового. Вероятнее всего, что он попал куда надо, точно в сердце, потому что молодой хунхуз повалился на землю, так и не успев издать предсмертного крика.
        Помня о неожиданном сюрпризе, я внимательно огляделся по сторонам. Вокруг было тихо, если не брать в расчёт пернатых обитателей тайги. Они продолжали весело чирикать на разные лады. Проблемы и смертельные страсти двуногих пришельцев их совершенно не волновали.
        Я негромко свистнул. Шагах в двадцати от меня раздался ответный свист, а через минуту ко мне подошёл и сам Степан.
        - Ну, ты даёшь, - только и смог вымолвить он, глядя на результаты моей работы. - Дак где ты, говоришь, служил?
        - В лейб-гвардии десантно-гренадёрском полку.
        - А десантно, это как?
        - Это диверсии в тылу противника. То бишь партизанская война с причинением врагу наибольшего урона с наименьшими потерями, - выдал я.
        - Ну вот, а еще от охфицерства своего отказываешься, - хмыкнул Степан. - Мне таких мудрёных словов ни в жизнь не выговорить.
        - Да ладно, проехали, - прервал я казака.
        Но не скрою, его похвала была мне приятна.
        - Дак ты и на Кавказе, значит, воевал? - не обратил внимания на мои слова Степан.
        - Да пришлось немного.
        - То-то я и смотрю, что ты выи нехристям режешь, как магометанин какой-то. Небось, там наловчился?
        - Не скажу, что мне это нравится, но «духи» действительно любят головы православным отрезать. Скажу больше, у них это самое любимое развлечение в свободное от работы время. Да и на работе то же. Ведь основная их работа - это разбой.
        Выслушав мой ответ, Степан удовлетворённо махнул головой и произнёс: - Трохвеи опосля определим, а пока остальных надо порешить.
        - Если живы останемся, - поправил я Степана.
        - Теперь я в этом не сумлеваюсь.
        Отвязав пленного хунхуза, мы тронулись в дальнейший путь.
        Полоснув напоследок последними лучами по верхушкам деревьев, дневное светило ушло на покой. За всеми нашими заботами и приключениями не заметили, как пролетел день. Нужно было поторапливаться, а иначе нас ждала вторая прогулка по ночному лесу.
        - Если верить «нашему другу», то их там осталось семь человек, - вполголоса произнёс я.
        - Небось, управимся с Божьей помощью, - рассудительно ответил Степан.
        Где-то неподалёку послышалось журчание воды. Степан поднял руку.
        - Если они где-то и устроили привал, то, могёт, на берегу ручья, - произнёс он.
        - Логично, - согласился я.
        И мы, вновь привязав «языка» к дереву, отправились в разведку.
        Предсказания Степана полностью оправдались. На другой стороне небольшого ручейка вольготно расположилось бандформирование маньчжурского пошиба.
        Пленницы сидели отдельной группой, спиною друг к дружке.
        Их руки, заведённые за спину, были крепко связаны, а кроме того, они были связаны и между собой, что говорило о некотором опыте в обращении хунхузов с живым товаром. Видать не впервой приходилось им воровать людей. Пора ставить точку в их нехорошем бизнесе. Пленниц охранял невысокий китаец в заляпанном грязью халате. Остальные в разных позах сидели и лежали на земле неподалёку от пленниц. Часовой развлекался тем, что, разорвав рубаху на груди Катерины, похотливо лапал её за белые, словно сметана, груди. У девушки не было ни сил, ни свободы действия, чтобы хоть как-то воспрепятствовать поползновениям насильника. Крупные слёзы текли по её грязным щекам, оставляя на них чистые дорожки.
        Те из хунхузов, которые не спали, своими азартными выкриками подвигали насильника на более разнузданные действия.
        Побелев от ярости, Степан вскинул винтовку. Я понял, что дело принимает нежелательный оборот. Озверевшего казака мне уже не остановить. Остаётся только одно: как можно эффективнее использовать создавшуюся ситуацию. И я без слов вскинул своё оружие, стараясь угадать, кто из шестерых отдыхающих хунхузов более всего подходит на роль предводителя.
        Наши выстрелы грохнули почти одновременно.
        Первым пал так и не успевший выполнить свои низменные желания хунхуз. Его буквально отбросило на завизжавших в страхе девушек. Мой выстрел также не пропал даром, и, отбросив в сторону ставшие бесполезными винтовки, мы выхватили револьверы и холодное оружие. Я - неизменный нож, а Степан - шашку.
        Здесь надо заметить, что в те времена без перезарядки из винтовки можно было сделать только один выстрел. Ещё не был изобретён патрон в том самом виде, в каком мы привыкли его видеть сейчас, хотя и заряжалось уже оружие с казённой части.
        Но я не буду больше загружать вас технической стороной вопроса, потому что дальнейшие события развивались с неимоверной быстротой.
        Непрерывно паля из револьверов и жутко матерясь, мы выскочили на поляну. Враг пытался отстреливаться, но недолго. Мы просто-напросто не дали ему на это времени. Буквально сразу, как только прозвучали наши выстрелы, ещё два хунхуза пали бездыханными под ноги своих товарищей. Судя по всему, первая пуля сразила их предводителя. Во всяком случае, организовать какую-либо мало-мальскую оборону никто не попытался. Оставшиеся трое успели сделать несколько беспорядочных выстрелов и были безжалостно истреблены.
        Покончив с бандитами, мы обратили внимание на девушек.
        Видок у них, конечно, был ещё тот. Грязные, оборванные, на осунувшихся лицах ссадины и царапины… И лишь при виде нас их глаза загорелись огнём надежды. Мы выхватили ножи и стали резать путы, стягивающие руки пленниц.
        Одна из освобождённых мною девушек беспомощно повалилась на траву. И только тут я заметил, что она мертва. Шальная пуля попала ей прямо в голову. Хоть эта девушка и была мне незнакома, но сам по себе вид погибшей женщины в глубине души вызывает щемящее чувство некой несправедливости. Кроме того, и Луиза сидела белая словно мел, отчаянно прикусив дрожащие губы. На её бедре под платьем набухало красное пятно.
        Я, желая ей помочь, одёрнул платье вверх, обнажив при этом её стройные бёдра и часть плоского живота. В глаза мне сразу бросились чёрные завитки волос, укрывавшие самое сокровенное место девушки, и пулевое отверстие, расположенное чуть ниже девичьих прелестей. Из раны медленной струйкой вытекала кровь.
        «Это хорошо, - успел подумать я, - кровеносная артерия не задета, и рана сквозная». Дальше мне додумать не пришлось.
        Оглушительная пощёчина вернула меня в мир скромных и стеснительных людей.
        «Фу ты чёрт! - выругался я про себя. - Ведь наши прабабушки не носили нижнего белья. А я бесстыдно узрел самые потаённые места юного создания. Да она скорее умрёт от потери крови, чем даст мне себя перевязать. А удар-то у девочки неплохо поставлен!» Я быстро вскочил и стянул с себя гимнастёрку, а затем и нижнюю рубаху. В считанные секунды я разорвал её на полоски, наподобие бинтов, и отдал их Катерине.
        - Перетяни сначала ногу выше раны, а затем перевяжи, а то твоя сестра кровью истечёт.
        Катерина одной рукой пыталась стянуть концы разорванной рубахи, другой взяла у меня бинты.
        - Тьфу ты! - плюнул я в сердцах. - Нашли время стыдиться!
        - Время не время, а вы отвернитесь, - поставила она условие. - А то не успели из боя выйти, как сразу норовите девушке под юбку заглянуть. А тамотка кто вас знает? Щё у вас на уме?
        - Да, пожалуйста.
        Я демонстративно повернулся в другую сторону.
        - А ты щё лыбися, кобель в лампасах? Ишь, уставился! - услышал я грозный окрик.
        - Дак ты же насчёт меня ничего не говорила. Я подумал, можно, - хохотнул Степан.
        - Вот погоди, я счас ослобонюсь и покажу тебе «можно».
        По всей вероятности эту угрозу Степан воспринял реально, потому что больше спорить не стал, а дисциплинированно повернулся в мою сторону.
        - А я уже испугался, что ты, твоё благородие, умом тронулся, - произнёс он совершенно серьёзно.
        - С чего это?
        - Дак думаю, озверел партизан маненько. Женских ласков ему требуется. Платье стал с девки рвать. С себя исподнее сымать. Не иначе грех сотворить удумал.
        - Да пошёл ты, - выругался я в сердцах.
        Степан расхохотался и хлопнул меня по плечу.
        - Не таи обидов, Михаил. То я так, шутейно. А всё-таки здорово мы их, узкоглазых, прищучили! Знай наших!
        Накопившаяся злость требовала выхода, и мы, глядя друг на друга, расхохотались.
        - Щё ржёте, мерины в погонах? Всё бы токмо ржать да под юбки к честным девкам лазать, - раздался обличающий голос Катерины. - Лучше спирт у басурманов поищите. Рану обработать бы надоть.
        Мы с готовностью поднялись на ноги. И тут я увидел, как один из недобитых хунхузов целится из винтовки в казака. Лишь доли секунды отделяли бытиё от небытия.
        «Проморгали, - успел подумать я, - не проверили, все ли враги мертвы».
        А моя рука, по прежнему сжимавшая нож, при помощи которого я освобождал пленниц, без замаха, снизу, швырнула его в хунхуза.
        Грохнул выстрел. Пуля ушла куда-то вверх. А стрелок, схватившись руками за пробитую шею, повалился в траву. На поляне на миг воцарилась мёртвая тишина.
        - Давай остальных проверим, - прервал я затянувшееся молчание.
        - Ну, Мишка, родной ты мой! Ты мне теперь всё равно что братка. Девки, вы токмо поглядите на него. Ну зараз покраснел, что красна девица. Вот что значит благородный, - разразился словесным поносом Степан.
        - Хватит причитать, давай делом займёмся.
        А щёки у меня и вправду горели.
        Затем мы проверили остальных бандитов на предмет, не теплится ли ещё в ком жизнь, собрали все их мешки и высыпали содержимое в общую кучу. Там нашёлся и спирт, и еда, и ещё кое-что, на что мы уставились, раскрыв рты. В одном из мешков поблескивал металл жёлтого цвета.
        - Золото! - выдохнул Степан. - Никак казну бандитскую взяли. Около пуда будет.
        Степан взвесил на руке мешок с опасной находкой.
        - Лучше бы нам её оставить, - вслух подумал я. - А вдруг кто ещё про неё знает. Ведь не выпустят. А у нас раненая на руках.
        - Да не в жизнь! - воскликнул Степан. - Такая удача раз в жизни выпадает. Это наш законный трохвей. Не пристало казаку добычей разбрасываться. Казак добычей живёт. Так царём-батюшкой с незапамятных времён определено.
        - Ладно, ладно. Раздухарился. Казак трохвеем живёт, - передразнил я его. - А с ними что прикажешь делать?
        Девушки закончили перевязку и молча наблюдали за нашей словесной перепалкой. Они золота не видели и не понимали, из-за чего весь сыр-бор.
        - А это ничего, как-нибудь. Авось не пропадём.
        И к Катерине: - А ты бы сестре вовнутрь спиртику дала, а то гляди, она с лица побелела вся.
        - Уж мне это ваше авось, - пробормотал я сдаваясь.
        И также к Катерине: - Дай Луизе спирта, не жалей. Спиртное помогает кровь восстанавливать. Да и взбодриться ей надо.
        - Без ваших подсказок обойдусь. Жалельщики нашлись. Пожалел козёл капусту, - отчего-то взъерепенилась девушка.
        - Да хватит тебе уже, - устало махнул я рукой. - Делайте что хотите.
        - Кать, дай спирту, - раздался слабый, но решительный голос Луизы.
        «Ишь ты, пигалица, никак на выручку мне пришла», - удивился я.
        - Да ты щё, Луша, ведь не сдюжишь? Эвто у эвтих кобелей глотки лужёные, они щё хошь выпьют.
        - Я тебе сколько раз сказывала? Не называй меня Лушей, Луиза я, - неожиданно забастовала девушка, стрельнув при этом глазами в мою сторону.
        - А ты ей с водичкой разбавь, - смирным голосом посоветовал Степан.
        Катерина молча подошла к куче припасов и взяла склянку со спиртом. Затем также молча спустилась к ручью и набрала воды, смешала спирт с водой и поставила рядом с Луизой.
        - Пей, сестрёнка.
        - Дай что-нибудь закушать, - менее решительно произнесла девушка.
        Степан с готовностью протянул ей кусок вяленого мяса и рисовую лепёшку.
        - А ты не смотри на неё, проклятую, - стал обучать он девушку правильному употреблению спирта. - Воздух из себя выдохни и всю её, гадость такую, зараз в один глоток выпей. А затем водичкой и запей да мясцом закушай. Сразу полегчает.
        - Он тебя научит… Слушай его больше, - скорее из своей природной поперечности, чем от злого умысла не удержалась Катерина.
        Пресекая лишнее внимание к своей персоне, Луиза решительно опрокинула в себя содержимое жестяной кружки да так и осталась сидеть с открытым ртом. Девушки, не ожидавшие от подруги такой прыти, смотрели на неё широко открытыми глазами.
        - Ну что смотрите, задохнётся ведь девчонка, - не выдержал я. - Дайте ей воды.
        Я, махнув рукой, подхватил девушку за плечи и поднёс к губам кружку с водой. Луиза сделала несколько судорожных глотков и, доверчиво прижавшись ко мне, закашлялась. Я дал ей ещё немного воды. Так в моих полуобъятиях она просидела несколько минут, затем, словно опомнившись, густо покраснела и одним рывком отодвинулась в сторону.
        Наблюдавшие за этой сценой девушки деликатно потупили глаза.
        «Наверное, теперь, как истинный джентльмен, я на ней обязан жениться, - подумал я, - или как там у них полагается?
        А что? Прелестями её я уже любовался, на глазах у всех обнимался. Осталось только под венец».
        - А что, братка, не выпить ли нам по одной с устатку? - нарушил затянувшееся молчание Степан. - И то ведь, такое дело свершили. Иным, разным-протчим, и пятерым не под силу.
        - Ну вот, началось, - подбоченилась Катерина.
        - Ты, Катерина, поимей уважение. Мы с Михаилом, вдвоём, самое главное мужщинское дело исполнили - своих сестёр от врага лютого оборонили, - напыщенно произнёс Степан.
        - Пусть они, Катенька, выпьют, - подала голос Луиза. - А то ведь страшно подумать, что бы с нами сотворили эти изверги.
        - Пускай выпьют, Катюша, - поддержала Луизу высокая дородная красавица. - Они ведь нам не только жизнь спасли, а от позора великого избавили.
        - Да и нам не грех по рюмашке выпить после всех волнениев, - подала голос четвёртая девушка.
        - Ну, стало, так тому и быть, - подвёл итог Степан. - Раз у обчества нет возражениев, быть по сему. Вы тут, девки, на закуску чего-нибудь сгоношите, а мы с Михаилом пойдём для покойной могилку справим. Ночевать, по всему видно, тут придётся.
        Все, словно по команде, повернули головы в сторону убитой девушки.
        «Да, не повезло девчонке, - подумал я. - И это тогда, когда впереди забрезжила надежда на спасение». - А вслух спросил: - Как звали-то несчастную?
        - Евдокея. Евдокея Филиппова, - произнесла дородная девушка. - Мы с ней с одной деревни. Соседями были.
        Выбрав из общей кучи вещей по лопате, мы со Степаном отправились копать могилку. Почва была глинистая и насквозь переплетена корнями от деревьев. Управились мы только к сумеркам, после чего завернули тело девушки в одеяло и опустили в яму.
        Яма получилась не очень глубокой, но выбирать не приходилось.
        - Да упокоится с миром раба Божья Евдокея, - произнёс Степан, стоя на краю могилки. - А как её по батюшке?
        - Спиридоновна, - подсказала землячка погибшей.
        - Раба Божья Евдокея Спиридоновна Филиппова, - закончил Степан и решительно взялся за лопату.
        Девушки со слезами на глазах наблюдали за тем, как мы со Степаном засыпаем покойницу землёй.
        - Живое к живым, а мёртвое к праху, - произнёс Степан, бросив последнюю лопату земли и, повернувшись, пошёл прочь.
        Я отправился следом за ним.
        На импровизированном столе была разложена скудная закуска и стояла четверть разведенного спирта.
        - Давайте, девоньки, помянем рабу Божью Евдокею, безвременно принявшую смерть лютую от рук поганых злодеев, - поднял свою кружку Степан.
        Выпили не чокаясь, как велит обычай наших предков, и в скорбном молчании принялись за еду.
        Но молодость есть молодость. Она не позволяет грусти надолго находить пристанище в закоулках души. Как сказал Степан - «живым живое, а мёртвым мёртвое». Спирт сделал своё дело: и недавние беды и опасности уже не казались такими страшными и непреодолимыми. Я решил познакомиться с двумя новыми девушками.
        - Как вас звать-то, красавицы? - спросил я.
        - Капитолина Семёновна, - коротко представилась высокая.
        - Лукерья Пантелеймоновна мы, - жеманно отрекомендовалась та, что предлагала хлопнуть по рюмашке.
        Краем глаза я уловил недовольный блеск в глазах у Луизы.
        А сам подумал: «Хорошие девчонки, но с такими именами и отчествами в моё время жилось бы не просто. Недалёкие сверстники замучили бы своими плоскими приколами».
        - А скажи-ка, Лукерья Пантелеймоновна, где это ты так насобачилась водку употреблять? - спросил я у разбитной девахи.
        Злые чёртики в глазах у Луизы запрыгали ещё веселей.
        - А я в имении жила, на услугах у барина. Он завсегда мне перед сном подносил, - не стесняясь, ответила Лукерья.
        - Знать, за услуги был благодарен? - заплетающимся языком поинтересовалась Луиза.
        «Вот это да! - восхитился я. - Девчонка-то совсем пьяна. Вот что делают со скромной девицей две стопки алкоголя. Судя по всему, она горит желанием закатить сцену ревности».
        - А каковы услуги, такова и благодарность. Знать, было за что. Небось, тебе не поднёс бы, - вызывающе потянулась всем телом Лукерья.
        - А мне за ненадобностью. Я свои услуги на стопки не меряю, - заявила Луиза. - Ежели кто на душу ляжет, вся его буду.
        - Ты щё, Луиза? Бог с тобой. О чём эвто ты толкуешь? Вот мамка бы с батей послухали, - всполошилась Катерина.
        - Ничего страшного. Девушка просто пьяна, - успокоил я её.
        - Эвто вы всё, черти окаянные. Налей Луизке, кровь восстановить надо… - передразнила нас Катерина.
        - Да ты не шебутись, кралечка. Кладай её спать, да пусть силов набирается. Завтра они ей ох как пригодятся, - посоветовал девушке Степан.
        Но Луиза уже и без его советов с трудом открывала осоловевшие глаза.
        Катерина заботливо уложила сестру на одеяло, а сверху укрыла вторым.
        До поры до времени молчавшая Капитолина Семёновна укоризненно покачала головой.
        - Ты бы, Лушка, не обижала Луизу. Ведь она дитё ишто совсем.
        - Хорошо дитё перед парнями подол заголять. У эвтого дитя уже сиськи поболее моих будут. Ишь, как глазищами на Мишку зыркала.
        - Молчать! - я решил пресечь раздор в самом зародыше. Хуже нет бабских склок. - Личному составу немедленно спать. Если кто завтра в пути будет скулить, сам лично выпорю. Не посмотрю, что девицы.
        Видно, вид у меня был действительно грозный. Девушки испуганно умолкли и стали укладываться на ночь.
        - Ложись и ты, Стёпа. Я тебя потом разбужу. Сменишь меня в карауле.
        Степан понятливо усмехнулся и отправился отдыхать. Из темноты послышался его вкрадчивый голос: - Вы, девки, гурьбитесь со мной кряду, всё теплее будет спать.
        - Ишь, щё удумал кобелина проклятый! - раздался возмущённый голос Катерины.
        - Дура ты, Катька, несусветная. Вот твоя сестра хучь и молодее тебя, а какие умные слова давеча баила, - попытался философствовать Степан.
        Но в темноте хлёстко прозвучала оплеуха и раздался неунывающий голос казака:
        - Ну вот это всё одно, что ты мне в любви призналась, Катюха. В народе говорят, что ежели не любила бы, то не била. По всему видно, что придётся к дядьке Демьяну сватов засылать. А то вконец на людей кидаться будешь.
        - Очень надо, - дрогнул девичий голос.
        - Степан! - угрожающе крикнул я. - Ты там ещё долго будешь девчонок с толку сбивать? А ну немедленно спать.
        - Слухаюсь, твоё благородие, - ответил казак, и шум среди личного состава утих. А через несколько минут весь лагерь погрузился в сон. Лишь только я один не спал и прислушивался к шумам, доносившимся из тайги.
        Костра мы так и не развели. Была опаска, что эта группа хунхузов бродила по тайге не одна, и не следовало лишний раз лезть на рожон.
        Глава 11
        Дорога назад
        Врут люди, когда говорят, что дорога домой в два раза короче.
        Наша дорога такой не показалась. Наоборот, она была трудной и длинной. Но всё по порядку.
        Поднялись мы ни свет ни заря. Первые лучи солнца едва только надумали высветить макушки деревьев, а мы уже были на ногах.
        В первую очередь, из числа захваченных трофеев было отобрано всё, что нам могло бы пригодиться на обратном пути. Даже исходя из необходимого минимума, вещей набиралось предостаточно. А ведь это приходилось нести на своих плечах. Я попытался намекнуть Степану насчёт золотишка, но он, поняв мой манёвр, заявил: - Золото не брошу. Хучь режь.
        - А что делать с остальными вещами и раненой?
        - Ничего, управимся. Не впервой. Это ты могёшь золотишком разбрасываться, потому как у тебя на Монтекристовом острове знатная потаёнка имеется. А мы люди простые, небогатые. Нам золотой запас никак разбазаривать нельзя.
        Пришлось нам навьючиться по самое «не могу». Из вещей мы взяли шесть войлочных одеял, палатку, два топора, пилу двухручку, моток верёвки. Это всё было необходимо для постройки плота и для того, чтобы ночью мы не замёрзли в тайге. А плот, по всей вероятности, строить придётся.
        Никто не сомневался, что караван переселенцев не задержит своего движения из-за нескольких пропавших людей. Тут, надо заметить, что находись мы на своей территории, то на наши розыски непременно бы кого-нибудь направили. Но в данной ситуации всё складывалось не в нашу пользу. Мы были нарушителями границы, и любой китайский чиновник мог нас арестовать.
        Идти предстояло не одни сутки. Проделать такой путь и здоровому человеку было бы в тягость, а что говорить о нас, с раненой на руках? Да и компания молодых девушек - это не самый лучший вариант для прогулок по дальневосточной тайге, где за каждым деревом может поджидать опасность в лице четвероногих и двуногих хищников. А заросли и буреломы такие, что можно с трудом делать по одному километру в час. Здесь уже не до любезностей, здесь идёт борьба за выживание. Кроме того, мы забрали те скудные запасы провизии, что нашлись в сумках у хунхузов.
        Ну и, естественно, оружие. Без оружия нам кранты. И поэтому мы вооружились, что называется, до зубов.
        Лично я вооружился двумя револьверами, своей берданкой и новеньким, 1860 года выпуска, винчестером. Уж каким образом он попал с далёкого континента к нам в таёжную глушь - одному Богу известно. Это американское чудо я изъял у мёртвого предводителя шайки. С таким оружием можно было смело ввязаться в бой с превосходящими силами противника. Магазин вместимостью в тринадцать патронов давал неоспоримое преимущество перед другими видами винтовок, хотя прицельность стрельбы оставляла желать лучшего. В этом смысле дальнобойная берданка была более предпочтительна. Я видел, как завистливо сверкнули глаза Степана, когда мы рассматривали этот трофей. Но, увы, винчестер был в единственном экземпляре.
        Степан также вооружился двумя револьверами и двумя винтовками. Золото мы распределили пополам. Вручили по револьверу девушкам и отправились в путь. Степан - трофейная душа, если бы была возможность, не оставил бы на месте ни одной винтовки. Но, видя мой непреклонный взгляд, он с явным сожалением пнул по оставляемому оружию ногой и загнул трёхэтажный мат, вспоминая всю бесову родню до десятого колена.
        - Ну, уж боеприпас я им дудки оставлю, - заявил он в конце высказывания.
        Я махнул рукой и отвернулся в сторону.
        Установив порядок движения, мы наконец-то тронулись. Впереди отряда следовал Степан, затем две девушки вели под руки Луизу, третья была на подмене, а завершал процессию ваш покорный слуга.
        Поначалу мы пытались нести раненую на сооружённых носилках, но вскоре от этой затеи пришлось отказаться. Кусты и валёжины мешали нормальному движению отряда, а носильщики через сотню метров выбивались из сил. Новый способ передвижения был гораздо эффективнее, но при этом страдала Луиза.
        Свежая рана начинала болеть и кровоточить. Приходилось давать ей обезболивающее - спирт.
        - Да ты эвтак, подруженька, сопьёшься, - подначивала её Лушка. - Никакой мужик замуж не возьмёт. Ежели токмо какой завалящий.
        У Луизы не было сил отвечать на подначки стервозной девки, но на помощь ей пришла сестра. Когда Лукерья в очередной раз попыталась пройтись насчёт бедной девушки, Катерина не выдержала:
        - Ах ты, подстилка барская! Ты щё эвто девке покою не даёшь. Вот погоди, я тебе патлы-то пообщипаю. Будешь ходить как курица драная. Вот тады на тебя точно не один мужик не позарится.
        Неугомонная Лушка хотела вступить в перепалку, но раздался грозный окрик Степана:
        - Молчать! Кто вам давал дозволение на начало военных действиев? Михайло, ты там что-то говорил о порке нарушителев воинской дисциплины? Могёт быть, уже пора зачинать?
        - А я в рекрутской повинности не состою и присягу царю-батюшке не давала, - попыталась протестовать Лукерья.
        - Цыц, курица! Мы зараз все на службе и возмутителев спокойствия будем нещадно пороть, - отрезал Степан.
        После этого заявления наступило относительное перемирие.
        Не успели мы отойти от места боевых действий, как натолкнулись на привязанного нами к дереву хунхуза.
        - Вот те на! - раздался возглас Степана. - А про пленного-то мы начисто забыли.
        - Как он там, жив? - поинтересовался я.
        - Нет, помер сердешный.
        - Ну и чёрт с ним. Баба с возу, кобыле легче.
        Но когда я проходил мимо мёртвого бандита, то по лишней дырке в его теле понял, что помер он совсем недавно. И не совсем сам. Видно, Степан подсуетился, чтобы девушек лишний раз не нервировать. Вообще-то это было верное решение. Тащить за собой раненого бандита не было никакого смысла, а оставлять его в живых - значит открыть перед вероятным противником все наши карты: когда мы здесь были, сколько нас, о том, что с нами раненая девушка и что в отряде только двое мужчин.
        По большому счёту мы вели боевые действия в тылу противника. А суровый закон диверсантов и армейских разведчиков говорит о том, что все свидетели проникновения группы на вражескую территорию должны быть зачищены. Все, в том числе и мирное лояльное население. Мало ли кто и где трепанёт своим языком, а операция провалится. Погибнут люди. В общем, на войне как на войне.
        Я не буду описывать все тяжести дальнейшего пути. Кто ходил по нашей тайге, меня поймёт, а кто не ходил, пусть поверит на слово - дорога была кошмарной. За первые сутки мы едва преодолели треть расстояния. На вконец измотанных девчонок было жалко смотреть. Хуже всех выглядела Луиза. Ей был необходим полный покой и постельный режим, а вместо этого она вынуждена была таскаться по тайге. Едва мы остановились на ночёвку, как девушки тут же попадали без сил. Мы со Степаном расстелили на земле палатку, затем по очереди переложили на неё девушек и закутали их одеялами. Но теперь, в отличие от вчерашней ночи, первым лёг спать я. Эта ночь прошла так же спокойно, как и предыдущая. Уже под утро я подошёл к спящей Луизе и присел на краешек палатки. Девушка тяжело дышала и еле слышно постанывала. Её лоб был покрыт мелкими бисеринками пота.
        Я осторожно, пока никто не видит, приподнял край платья и внимательно осмотрел рану. Кожа вокруг повязки была покрасневшей и припухшей, но синюшного оттенка, указывающего на заражение, не было. Если бы ещё удалось размотать повязку да убедиться самому в состоянии дел, но где уж там. Гордая девчонка скорее умрёт, чем позволит до себя дотронуться. Вот если бы мы были наедине, тогда другое дело. Тогда б я нашёл убедительные доводы для осмотра раненого бойца. Повинуясь внезапному импульсу, я наклонился и поцеловал девушку в губы.
        Наверное, я потерял чувство меры и слишком увлёкся, так как Луиза открыла глаза.
        Боясь, что девушка спросонья испугается и поднимет шум, я отпрянул. Но по всей видимости, пугаться она не собиралась.
        Вместо этого Луиза пристально поглядела в мои глаза и произнесла: - Ещё.
        Повторять просьбу второй раз не пришлось. Что бы другое, то не в жизнь, а это дело-то мы завсегда, как говаривал один мой товарищ по стройотряду. Мы целовались с упоением смертников, берегущих каждое мгновение своей жизни. Наши тела жаждали прикосновений. А ещё мне было жалко до слёз, что это юное создание подвергается таким испытаниям. Мне хотелось взять её боль себе или хоть как-то облегчить эти муки, и Луиза прекрасно чувствовала моё состояние. Она шептала, что ей хорошо и что вообще, когда я рядом, ей значительно лучше. А затем неожиданно попросила: - Ты не дружи с Лушкой, ладно?
        - Вот те, на! А с чего ты взяла, что я с ней дружу? И вообще, я с ней познакомился только два дня назад.
        - Она нехорошая, испорченная. Я заметила, когда она на тебя смотрит, у неё глаза становятся масляными. А вам, парням, от девок только этого дела и надо.
        - А ты-то откуда успела узнать, что парням от девок надо? Что, был опыт?
        Хоть вопрос был задан и полушутя, но моё сердце почему-то сбилось с ритма и в ожидании ответа застучало в противоположном направлении.
        - Ох, и дурной ты, Мишенька, как есть дурной. У меня сердце вещее. Я знала, что наши парни не про меня.
        «Ну, блин, прямо Ассоль из «Алых парусов», - с облегчением подумал я, а на душе стало тепло и приятно. В сущности, нам для счастья не очень-то и много надо. А вслух я прочитал из известного стихотворения Пушкина:
        - Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад…
        - Я тебя, Миша, не обманываю. Моё слово верное, - не отводя глаз, прошептала Луиза. - А то, что я пьяная говорила, я ведь для тебя говорила. Не боюсь я никого. И не стыдно мне вовсе.
        - Ладно, ладно, - я прижал её голову к своей груди. - Ты мне тоже сразу в сердце запала. И не надо никому ничего доказывать. Пускай себе думают, что хотят. Тебя вот только жаль.
        Ведь мне ещё служить да служить, а ты будешь с нелюбимым маяться. Уж лучше сразу ничего не начинать.
        - А я с тобой сбегу, - решительно заявила девушка. - На твой остров, что в море-окияне. Ты ведь туда собирался?
        Но, словно опомнившись, Луиза покраснела и добавила: - Если, конечно, ты меня с собой возьмёшь.
        Я ещё крепче прижал её к себе и погладил по голове.
        - Какая ты всё-таки ещё маленькая.
        Луиза как-то незаметно затихла и сладко засопела.
        «Ребёнок он и есть ребёнок, - с нежностью подумал я. - На остров бежать собралась… Тут-то сам не знаешь, что завтра будет.
        Вот возьмёт меня Всевышний да зашвырнёт обратно в своё время. И будет нам остров-окиян».
        До самого восхода солнца я просидел рядом с девушкой. Она прижала мою руку к своей щеке и так проспала весь остаток ночи.
        Теперь она дышала спокойно и ровно. А когда наступило время подъёма, я с сожалением освободил руку, растолкал Степана.
        - А, что? - закрутил он головой.
        - Золото упёрли! - радостно гаркнул я.
        Степан моментально проснулся. Но, увидев моё лицо, сладко потянулся и прогнусил, глотая зевок: - Не бреши. Чегой-то ты такой радый? Небось, Луизку ночью полапал?
        «Вот чёрт гуранский, с первого выстрела попал в самую десятку», - поперхнулся я.
        - Давай, вставай. Девчонкам что-нибудь приготовим да двигать надо.
        Я неумело скрыл своё смущение за излишне показной заботой о женском поле.
        - Ну-ну, - ухмыльнулся казак, - приготовим…
        Одним энергичным движением он вскочил на ноги и попытался перебросить меня через бедро. Я ушёл в защиту и провёл контрприём.
        Степан, сидя на земле, потирал ушибленную руку.
        - Это как ты меня? Не понял, - он недоумённо смотрел на меня снизу вверх, наконец поднялся и стал осторожно приближаться.
        - А ежели мы вот так! - выкрикнул он, пытаясь нанести удар кулаком.
        Замах от плеча хорош в кулачных боях, но не в реальной скоротечной схватке, поэтому у Степана не было не единого шанса.
        Я поднырнул под руку и, придав его телу ускорение, отправил отдыхать в ближайшие кусты. От нашей возни проснулись все обитатели временной коммуны. Девушки с интересом смотрели на развернувшееся перед их глазами представление.
        Кряхтя и отчаянно ругаясь, Степан выбрался из кустов орешника. Пробовать удачу ещё раз он не решился.
        - Ну, ты, паря, выдал, - произнёс он безо всякой обиды. - Что это было?
        - Боевые приёмы без оружия.
        - А что ещё могёшь?
        - Да много чего. Бери нож и попытайся меня ударить.
        Степан вынул нож и на полусогнутых ногах стал приближаться ко мне. Затем сделал рукой резкий выпад. Уклонившись в сторону, я взял руку на болевой приём и уложил Степана на землю.
        - Здорово! - Степан радовался, как малый ребёнок.
        Далее он пытался ударить меня ножом и снизу, и сверху, и меняя во время атаки руки, державшие нож. Но по окончании атаки результат оказывался неизменным: либо он корчился от болевого захвата, либо совершал полёт в кусты.
        - Ну, всё, хватит, - прекратил я наши забавы. - Пора девушек кормить.
        Девушки к тому времени уже выбрались из своих тёплых норок и веселились, глядя на неудачи казака.
        - Что, Степан Северьянович, неможется? - заботливо поинтересовалась у него Катерина.
        - С чего это ты взяла? - подозрительно спросил её Степан.
        - А щёй-то вы в кусты зачастили? Небось, слабость в животе образовалась?
        Девушки в очередной раз рассмеялись.
        - Тьфу ты, забодай тебя медведь! - выругался Степан. - Сразу видно, баба. Что с неё взять? Ни хрена в воинской подготовке не разумеет, а туда же… слабость в животе образовалась.
        Передразнив девушку, Степан прорычал: - А ну снедать сидовайте, кукушки чёртовы!
        Девушки, ни капельки не испугавшись сурового тона казака, кинулись к ручью умываться, а затем умыли и Луизу.
        Прошедшая ночь сотворила настоящее чудо. Юные нимфы выглядели свежо и привлекательно. Тяготы вчерашнего пути полностью стёрлись с их румяных лиц.
        Начинался день второй. Этот день дался нам немного полегче, чем предыдущий. Девушки втянулись в рабочий ритм и стали умелыми костылями для своей подруги. Своими действиями они всё реже и реже причиняли ей боль.
        Я всю дорогу думал о себе и Луизе. Я не имел права на эту любовь. Кто я такой? Песчинка Вселенной, затерявшаяся в бесконечных просторах времени, и ещё неизвестно, каким законам Вселенной подчиняется то, что произошло со мной, и какие могут быть последствия от этой любви.
        Но какой-то подленький внутренний голос назойливо нашёптывал мне варианты один хлеще другого.
        «Не боись, - говорил мне он, - поженитесь, заведёте детишек. Это ничего, что твоё дитя будет на сто лет старше тебя, а внуки на восемьдесят. Главное, что промеж вас любовь».
        Тьфу ты, чёрт! В моём лексиконе уже появились местные словечки. Действительно, только что и осталось пожениться да детей наплодить.
        «Ладно, - махнул я на всё рукой. - Поживём - увидим.
        А пока держись-ка от девушки подальше, донжуан хренов!» Я по-прежнему прикрывал тылы отряда, и общаться друг с другом приходилось на коротеньких привалах. Но, как ни странно, Луиза сама не обращала на меня никакого внимания. Я понял, что из каких-то своих соображений она не желает выносить наши отношения на всеобщее обозрение. Такая взрослая предусмотрительность молоденькой девушки поначалу меня даже удивила.
        Потом, немного подумав, я решил, что ничего удивительного в этом нет, ведь единственным капиталом бедной девушки того времени была её честь. И нет ничего странного в том, что каждая старалась всеми способами сохранить её.
        На этот раз до наступления сумерек мы прошли большее расстояние, чем вчера. Если идти такими же темпами, то завтра за полдень мы выйдем на берег Амура. В лагере царило праздничное настроение. И хотя девушки устали не меньше, чем вчера, их внешний вид говорил об обратном. Сегодня они даже сумели помыться в одном из многочисленных ручьёв, которые в достаточном количестве журчали по приамурской тайге.
        Обрадованные скорым завершением изнурительного пешего пути, мы даже расслабились и развели костёр. Это был первый более-менее счастливый вечер, проведённый нами на китайском берегу. После окончания ужина все, без лишних разговоров, улеглись спать. На этот раз мне первому предстояло караулить общий сон. Когда месяц выполз на середину небосклона, я услышал, как где-то в глубине леса, там, откуда мы пришли, недовольно прокричала сова и испуганно затрещала сойка.
        Я насторожился, в лесу не бывает пустых звуков. Надо только уметь их слушать. Например сейчас: наши пернатые братья говорили о том, что по лесу идёт посторонний. Я приподнялся и внимательно всмотрелся в темень. Из-за горящего костра дальше трёх шагов ничего не было видно. Тогда я решил сработать на опережение. Прихватив револьвер и винчестер, я скользнул в непроглядную тьму. Очень скоро мои глаза привыкли к темноте, и я стал мало-мальски ориентироваться в ночном лесу. Я не пошёл по нашей тропе, а стал пробираться немного сбоку, что в скором времени принесло свои результаты. Шагов за сто пятьдесят от лагеря я услышал лёгкое покашливание, выдающее заядлого курильщика на марш-броске.
        «Да, ребята, лёгкие у вас действительно ни к чёрту, - подумал я. - Отчего ж не бережете себя, болезные? С вашим здоровьем надо в фанзе сидеть, а не по тайге шастать».
        Покашливание прекратилось, но я уже отчётливо различал осторожную поступь шагов приближающегося врага. И вот, в трёх шагах от меня, проплыл первый силуэт преследователя.
        Метрах в пяти, следом за ним, крался второй. Расстояние, разделяющее нас, было совсем мизерным, и я отчётливо разглядел оружие, которое преследователи сжимали в своих руках. У первого была винтовка, а у второго уже знакомый мне по прошлым стычкам лук.
        Это уже было чересчур! Данная ситуация мне стала порядком надоедать. «Хотите без шума нас положить, ниньзи хреновы?
        А вот на-ко, выкуси!» Убедившись, что преследователей только двое, я начал действовать. Подкравшись к последнему бандиту на расстояние вытянутой руки, я хлопнул его по плечу. Хунхуз резко остановился и в недоумении оглянулся назад. Последнее, что он увидел в своей жизни, был блеск лезвия входящего ему под вздох ножа. Я аккуратно придержал навалившееся на меня тело, а затем положил его на прошлогоднюю листву. «Полежи маленько здесь, бродяга, - мысленно обратился я к нему, - а я пойду пока с твоим коллегой пообщаюсь. Только, чур, не мешать».
        Не раздумывая ни мгновения, пока «отряд не заметил потерю бойца», я в три прыжка нагнал первого следопыта и, резко развернув его к себе, врезал прямой правой. Лёгкое тело пожизненного наркомана, смешно подбросив ноги едва ли не до моего подбородка, опрокинулось навзничь.
        Гонг. Полный нокаут. Чистая победа!
        Я быстро связал проигравшего, благо в последнее время этим занятием приходилось заниматься всё чаще и чаще. Навыки не пропьёшь. Потом взял бесчувственного «клиента» за шиворот и потащил его к лагерю. Пускай с ним Степан побазарит. У него вроде бы это получается.
        Я растолкал казака.
        - Хватит дрыхнуть, у нас гости.
        - Гости? - недоумённо уставился на меня тот.
        - Разведка хунхузов.
        - Что, опять? Вот сволочи, поспать не дают… - Степан резво поднялся на ноги и подхватил винтовку. - Где?
        - Да уже здесь, допросить надо.
        В ответ на это казак посмотрел на меня и покачал головой.
        Мы подошли к хунхузу, который «отдыхал» метров за пятнадцать от костра. Он по-прежнему лежал в том же положении, в каком я его оставил. Степан попробовал поднять его на ноги.
        Непослушное тело валилось назад, желая принять своё первоначальное положение.
        - А ты его, случаем, не пришиб? - поинтересовался Степан.
        - Да нет, сейчас очухается. Просто он пока за нами гонялся, притомился маленько.
        - А, ну тогда ясно. Эй, нехристь, кончай ночевать! - Степан от души залепил бандиту звонкую оплеуху.
        - Что из-за катерининой пощёчины решил на бедном китайчонке отыграться? - поддел я его.
        - И из-за этого тоже, - невозмутимо ответил казак. - А пуще всего протчего из-за того, что спать они мне не дают, морды некрещёные.
        Наконец-то хунхуз открыл глаза и, недоумённо уставившись на нас, затряс головой.
        - Здорово ночевали, убогий, - поприветствовал его Степан и коротко, без замаха, врезал по печени.
        Пленный согнулся и жалобно взвыл. Начинался первый этап интенсивного допроса военнопленного. В памятке разведчику говорилось, что такой допрос необходимо применять в целях немедленного достижения результата. И хотя Степан этой памятки не читал, но, в общем и целом, действовал грамотно. Ведь памятки-то писались на основе богатейшего опыта наших прадедов, а уж повоевать-то им пришлось, дай Боже!
        Не обращая внимания на скулёж хунхуза, Степан поднял его на ноги и со знанием дела приложился по тому же органу с другой стороны. Бедолага всхлипнул и вновь оказался на земле. Теперь он лишь мелко перебирал ногами да хватал широко открытым ртом воздух.
        - Что, земляк, больно? Знаю, что больно, но иначе нельзя.
        Ты ведь, пакость такая, без этого врать да юлить будешь, а нам этого не надобно, - закончил он подготовку «клиента», а затем начал общение с пленным на его родном языке.
        - Спроси его, кто они такие и почему нас преследуют? - обратился я к Степану.
        - Просит, чтобы не били, - хищно ощерился Степан. - Больно, говорит.
        - Скажи ему, что если будет врать, будет ещё больнее.
        - Уже.
        - Что уже?
        - Уже сказал.
        - И что он?
        - Говорит, что они из банды брата нашего погибшего Синга, Ю Фана.
        - Я так понимаю: Ю - это фамилия, а Фан - имя? - уточнил я.
        - Верно понимаешь, твоё благородие. А ещё он говорит, что у братьев была назначена встреча. Но Синг на встречу не явился, а вчера они нашли место побоища. И Фан отправил троих своих людей с лошадью, чтобы они проследили за теми, кто убил его брата. Вот они и проследили.
        - Подожди, как троих? Ведь их было только двое.
        Степан заинтересованно посмотрел на меня.
        - Двое, говоришь. А где второй?
        - Он уже ничего не скажет.
        - Ясно, - крякнул Степан и, вновь переговорив с китайцем, произнес: - Он говорит, что трое. Третий на лошади поскакал сообщить Фану о том, что они нас обнаружили и что нас только двое. Бабы не в счёт. И о раненой они тоже знают. С вечера нас пасут, суки.
        - Когда ускакал гонец?
        - Да как только стало темнеть.
        - Сколько в банде людей и каково вооружение?
        - Два с небольшим десятка. Оружие такое же, как было в банде у брата. Имеется четыре лошади.
        А затем, явно чем-то заинтересованный, Степан стал оживлённо разговаривать с китайцем. Я непонимающе слушал и переводил взгляд с одного лица на другое. Во время разговора Степан несколько раз ткнул пальцем в приклад моего винчестера. Китаец согласно покивал головой.
        - О чём это вы? - спросил я нетерпеливо.
        - Всё, - довольно проговорил Степан, - у меня тоже будет такая винтовка.
        Я буквально онемел.
        - Он говорит, что у их предводителя есть точно такая же винтовка, - сказал Степан, указывая на мой винчестер.
        Какой бы трагичной ни была складывающаяся обстановка, я не смог удержаться от смеха. Кто про что, а вшивый про баню…
        - Ну, ты, Стёпка, совсем оборзел. Шкуру неубитого медведя делить решил?
        - Дак давай убьём. Других путёв у нас нет.
        - Вот в этом ты прав на все сто, - задумчиво произнёс я. - Другого выхода у нас нет.
        - Давай, твоё благородие, излагай план военной кумпании, - с надеждой уставился на меня Степан. - А иначе на хрена нам твоё охвицерство это.
        - Гонец прибудет к ним только под утро. В такой темени на лошади по тайге не больно-то и поскачешь, - стал рассуждать я вслух. - В ночь они не пойдут, выступят только на рассвете.
        Спроси его, они пустые или с добычей?
        - Говорит, добычу знатную взяли.
        - Значит, добычу оставят и охрану при ней, человек пять.
        Нам надо успеть до их прибытия выйти на берег Амура. В лесу, против двух десятков, у нас не будет ни единого шанса.
        - Значит, выходить надо немедля, - подхватил мою мысль Степан.
        - Да, ты прав, выходить надо сейчас и уже на берегу успеть до их подхода соорудить нечто навроде оборонительного рубежа.
        - Ну вот, а ты кумекаешь, что винчестер не добудем, - повеселел Степан.
        - Давай, поднимай личный состав, винчестер, - не сдержался я от улыбки.
        Нравился мне этот неунывающий парень.
        - А с этим что, - кивнул Степан в сторону пленного.
        - Хоть это и негуманно, но… А хотя постой…
        У меня созрела идея. Диверсант я или нет? Пора выводить из игры как можно больше людей противника.
        - А давай-ка устроим хунхузам сюрприз, - усмехнулся я заговорщицки.
        - Это как?
        - Буди девушек, потом увидишь.
        Пока Степан будил девушек и сворачивал лагерь, я соорудил маячок-ловушку. Пленный китаец был привязан к дереву. Затем шагах в пяти, в развилке дерева, закрепил ружьё китайца таким образом, чтобы тот, кто будет освобождать невольника, находился на линии огня. От курка этого ружья протянул и замаскировал верёвку до связанных рук пленного. Естественно, что всё это я проделал за спиной у связанного, чтобы он не догадался и не смог предупредить своих о ловушке. Затем я достал нож и хладнокровно проткнул им бедро «приманки». Как боевая единица он уже из общей обоймы выпадал, а больше мне ничего не требовалось. Тот, кто будет его освобождать, получит в грудь смертельный свинец, а звук выстрела нас предупредит. Эх, были бы гранаты, я бы здесь таких растяжек понаставил, любо-дорого посмотреть! Ну, ничего, обойдёмся тем, что есть.
        Степан, закончив со своими делами, с интересом наблюдал за моими манипуляциями.
        - Дак это же… - дошло, наконец, до него.
        - Тс-с, - приложил я палец к губам и кивнул на пленного. - Надо бы его перевязать, а то кровью истечёт, пока помощи дождётся.
        - Это мы зараз, это нам раз плюнуть. И как это мне в голову не пришло? Я ведь с детства в тайге.
        - Стёпа! - предупреждающе проронил я.
        - Молчу, молчу, - спохватился казак.
        - Вот и молчи.
        Через пять минут мы уже шагали по ночному лесу. Девушки, привыкшие к постоянной опасности, лишних вопросов не задавали. Я прихватил винтовку второго хунхуза, убитого мной. С ней я думал поступить точно так же, но уже перед самым Амуром.
        Только лишь часов в десять утра мы услышали еле слышный отголосок далёкого выстрела, а до берега Амура оставалось всего ничего.
        «Сработало», - с удовлетворением подумал я.
        И вот, наконец, последняя сопка, у подножия ручей и всё - Амур! Мы вышли на то самое место, откуда три ночи назад начинали погоню.
        Глава 12
        Последняя схватка
        По всему берегу реки присутствовали следы пребывания нашего каравана. Валялся всяческий мусор, обломки испорченной утвари и другие вещи, свидетельствующие о том, что здесь побывал не кто-нибудь, а русский человек.
        Мы спустились к Амуру и обнаружили небольшую лодочку вместимостью человека на три. Всё-таки не забыли о нас наши друзья. Но, по-видимому, не надеялись, что мы девчонок спасём, поэтому такое маленькое судёнышко и оставили. Плот, значит, строить придётся.
        Я быстренько сбросил с себя лишнее барахло, оставил револьвер с винчестером и пару ножей.
        - Ты тут давай, Стёпа, оборудуй пока огневую позицию, а я пойду, самострел установлю да место разведаю, где мне партизанить предстоит. А девчата пусть валят сухостоины на плот. Может, плот успеем построить, до того как хунхузы нагрянут?
        - Давай, иди уж, партизан. Всё сделаем.
        Степан полностью признал моё лидерство в ведении диверсионной войны и подчинялся беспрекословно.
        Быстрой трусцой я направился к оставленной на тропе винтовке хунхуза. Отсчёт пошёл на считанные часы, а за это время успеть надо было немало.
        В первую очередь, установить с помощью захваченной винтовки, километра за три от берега, самострел. Он должен вывести из строя очередного бандита и предупредить о появлении противника. Затем определиться на местности, где сподручнее всего устроить засады. Я решил повоевать с хунхузами в лесу, ещё до подхода их к берегу. Мне не нравилось, что они ведут себя в тайге слишком вольготно. Пускай боятся, а жутиков-то я им нагоню.
        Выбрав подходящее место и установив винтовку, я вернулся к своим бойцам. На месте предполагаемого боя Степан развил бурную деятельность. Из выброшенных на берег топляков и коряг он соорудил три точки обороны. Девушки уже спилили несколько деревьев и теперь разделывали их на брёвна для плота.
        - Ну, а теперь соедини свои бастионы неглубокими траншеями, и узел обороны будет готов, - посоветовал я ему, а сам отправился помогать девушкам, таскать брёвна.
        У меня всё же теплилась надежда, что мы успеем соорудить плот и отплыть до появления врага. Но, судя по всему, нам не хватит каких-то полчаса, а может, и меньше того. Мне этого не хотелось, но повоевать придётся.
        Мои подозрения оправдались полностью. Мы не успели.
        Хотя все и ждали этого выстрела, но, как обычно в таких случаях, он прогремел неожиданно. Примерно часа в три дня раскатистое эхо ружейного выстрела известило нас о том, что к нам направляются гости.
        Вслед за первым выстрелом в тайге разразилась целая канонада. Мы, побросав все дела, собрались около оборонительного рубежа.
        - Ишь, как напужались, - развеселился Степан. - Небось, немало припасу зазря пожгли.
        Ещё до этого момента во время коротких привалов и на ночёвках мы со Степаном обучили девушек обращаться с оружием. Самой способной оказалась Лукерья. Будучи ещё дома, она вместе со своим покровителем постоянно участвовала в охотничьих забавах и научилась палить из ружья не хуже заправского охотника.
        В обороне берега им со Степаном предназначалась главная роль. Они должны были вести прицельный огонь и сдерживать бандитов у кромки леса. А Семёновна и Катерина будут перезаряжать их винтовки и револьверы. Луизе отводилась роль группы поддержки.
        - Смотрите, девушки, на рожон не лезть. Из укрытия не высовываться, - напутствовал я их на прощание. - Ну, а я вам с тыла подмогу.
        Мы со Степаном крепко пожали друг другу руки, и я ушёл.
        Моей задачей было встретить хунхузов на дальних подступах и, насколько это будет возможно, поубавить их ряды, а заодно и боевой задор.
        И вновь, но уже бегом, я направлялся вверх по тропе. В этот раз я вооружился основательно: три ножа, винтовка, винчестер и кольт. Вес был приличный. Но я успокаивал себя тем, что в горах Афгана приходилось таскать куда более весомое снаряжение.
        Один только бронник чего стоил. Ну ладно, всё это лирика. Любая война питается солдатским потом и кровью. Да я бы согласился тащить груз и в два раза тяжелее, лишь бы всё обошлось одним только потом.
        Начиналась первоначальная и самая ответственная часть операции. Если всё пройдёт гладко, то Бог на свете есть.
        Задыхаясь, я взобрался на сопку. Ниже, по склону сопки, ядовито чернела огромная проплешина от прошлогоднего пожарища.
        Хунхузам придётся либо пересекать её по открытой местности, либо делать огромный крюк и обходить стороной. Что они предпримут? Я занял позицию на опушке проплешины и стал ждать.
        Через некоторое время с противоположной стороны на пожарище вышли две фигуры.
        «Всё же решили идти напрямую, - подумал я. - Время поджимает. Боятся, что мы Амуром уйдём. Правильно боятся. Мы шустрые».
        Несмотря на приближающуюся опасность, пока всё складывалось по намеченному мною сценарию. Вот только почему-то кроме этих двоих из леса больше никто не выходил.
        Хунхузы посовещались о чём-то между собой, а затем, опасливо озираясь по сторонам, двинулись вверх по склону. Двигались они прямо на меня. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это идёт разведка. Мой план требовал немедленной корректировки.
        Я-то надеялся, что когда отряд бандитов пойдёт через гарь, можно будет их пересчитать. «Ну, что ж, будем считать трупы», - усмехнулся я не совсем весело. А головной дозор необходимо снять, причём снять бесшумно. Когда противник не слышит и не видит, как погибают его товарищи, это наводит на нехорошие мысли о каком-то мистическом роке. А это для нашего дела в самый раз. Будем брать не количеством, а умением.
        Затаившись за разлапистой сосной, я поджидал головной дозор противника. И вот наконец-то они вступили в лес на моей стороне прогала. Свирепые бандиты испуганно жались друг к другу и не снимали пальцы со спусковых крючков своих винтовок. Это радовало. Противник начинал воспринимать нас всерьёз. Теперь мне предстоит сделать так, чтобы он нас ещё и боялся. И не просто боялся, а и детям своим наказал, что не надо воровать русских женщин, потому что хлопотно это и смертельно опасно.
        Постоянно озираясь по сторонам, хунхузы прошли по тропе метров около пятидесяти. Затем остановились и о чём-то оживлённо посовещались.
        Степана бы сюда, он бы в миг перевёл. Но, как показали их дальнейшие действия, на своём коротком совещании они решили, что дальше идти не стоит, и повернули назад.
        Я приободрился. Видно, не зря я решил их пока не трогать, а только проследить, что они предпримут дальше. Мои ожидания оправдались. Хунхузы решили прекратить разведку и сообщить своим, что всё в порядке. Выйдя на опушку леса, разведчики чтото прокричали. И вот из лесу стали выходить основные силы противника. Кроме этих двоих, я насчитал девятнадцать человек.
        «Ну что ж, немало, - подумал я, подкрадываясь к присевшим отдохнуть разведчикам. - А расслабились вы, ребята, зря. Сразу видно отсутствие серьёзной подготовки за вашими плечами. Такой непозволительной роскоши даже афганские душманы себе не позволяли. А те-то уж были вояки, не чета вашему брату».
        Мощный удар прикладом по шее сбросил первого бандита на землю. По-моему, я сломал ему шею, потому что было слышно, как неприятно хрустнули шейные позвонки. Да и как не сломать, если берданка весит около шести килограммов.
        Недолго длился и испуг второго, потому что ему следовало не пугаться, а попытаться оказать сопротивление. Но вместо этого он попытался закричать. А вот этого делать ему было категорически нельзя. Это не входило в мои планы. Поэтому второй свалился рядом с первым, так и не успев сообщить своим товарищам обо мне. А те продолжали идти в мою сторону.
        Я залёг между двумя поваленными пожаром деревьями и, положив берданку на сучок, тщательно прицелился. Выцеливая бредущую навстречу смерти фигуру, я поймал себя на мысли, что не ощущаю угрызений совести от совершаемых убийств. Неужели я стал таким кровожадным маньяком-убийцей? А потом я понял, что всё происходящее воспринимается мною как бы не всерьёз.
        Словно я участвую в съёмках крутого боевика или вестерна про Дикий Запад. Да и политические отношения, которые сложились между нашими странами, давали мне моральное право без зазрения совести смотреть на хунхузов сквозь прорезь прицела.
        Выстрел берданки был таким оглушительным, что я сам немного испугался. Выбранный мною на заклание бандит, перегнувшись в поясе, упал на землю. Остальные, отчаянно паля из оружия, мгновенно залегли.
        Я перекинул берданку за спину и взял в руки винчестер. Начиналась игра со смертью. Расстояние между мною и залёгшим неприятелем было невелико. Поэтому выпускаемые им пули ложились совсем рядом с моим укрытием. Даже имея многозарядный винчестер, я уступал неприятелю в манёвре. Было необходимо как можно скорее поменять место расположения. Иначе я рисковал не выбраться отсюда вовсе, так как хунхузы начали планомерно обтекать моё убежище со всех сторон.
        Я выстрелил в наиболее зарвавшегося бандита; услышав ответный крик боли, вскочил и, петляя вокруг деревьев, бросился вверх по склону. За моей спиной разразилась целая канонада.
        Пули сшибали ветки вокруг меня и над головой, однако я продолжал свой бег, пока не выскочил на макушку сопки. Здесь я немного отдышался и постоял, прислушиваясь к тому, что происходит внизу.
        Но враги явно не торопились переть на рожон. Они не кинулись неорганизованной толпой под мои выстрелы. Теперь они знали, что мы не уплыли, и решили действовать наверняка. Засада и два метких выстрела посбивали с них лишнюю самоуверенность и добавили осторожности.
        Конечно, это осложняло мои дальнейшие действия, но всё равно тот результат, которого я достиг, был вовсе неплох. «Четыре - ноль», - мысленно подвёл я итог первого боестолкновения.
        Итого у противника в строю осталось семнадцать активных штыков.
        Я стал спускаться вниз по склону к месту следующей засады.
        У подножия сопки тёк ручей. Достаточно широкий и глубокий, чтобы составить препятствие для путешественников. Мостом служило скользкое бревно, перекинутое с одной стороны на другую. Вот у этого-то ручья я устроил свою следующую засидку.
        Ждать пришлось около получаса. Враги явно не спешили - теперь они выступали по всем правилам военной науки. И вот, наконец-то, на берег ручья, крадучись, выскользнул первый хунхуз. Я терпеливо ждал. Хунхуз огляделся по сторонам и неуверенно ступил на бревно. Я ждал.
        Балансируя по воздуху руками, китаец перебрался на мою сторону и, заняв оборону, что-то прокричал назад. Из кустов появился второй. Он также внимательно огляделся и приступил к форсированию водной преграды. Но ему повезло меньше. На середине ручья он оскользнулся и, нелепо взмахнув руками, обрушился в воду. Из кустов на той стороне раздался ехидный смех, а первый китаец обернулся назад, чтобы посмотреть, что случилось с напарником.
        Момент был лучше не придумаешь. Я вскинул винчестер и выстрелил по смеющимся кустам. Смех превратился в утробный вой.
        «Достал», - отметил я про себя удачный выстрел. Я вновь выстрелил в поворачивающееся лицо первого китайца. Печать недоумения на его лице разлетелась во все стороны кровавыми ошмётками.
        Стрелял я с расстояния в семь шагов, поэтому опознать этого человека по физиономии уже не представлялось возможным.
        Между тем искупавшийся хунхуз пытался выбраться на противоположный берег. Но это ему почему-то не удавалось. Наверное, потому что он слишком спешил. Он пытался вытянуть своё тело из воды, отчаянно хватаясь за мелкие кустики и траву руками, при этом жутко выл на одной вибрирующей ноте.
        Для меня так и осталось загадкой, почему он не попытался встать на ноги, ведь так удирать от опасности гораздо удобнее. Но этот секрет бандюган унёс вместе с собой на тот свет. Или куда там они после смерти попадают? Мой последний выстрел поставил точку в похождениях троих лихих разведчиков.
        Не успел я отбежать от ручья и двадцати шагов, как за моей спиной вновь раздалась канонада. Но теперь противник не знал, в какую сторону ему следует стрелять, поэтому я спокойно ушёл из-под обстрела и схоронился в кустах.
        На данный момент моя миссия была выполнена. Подождём ответного хода. Больше бегать по кустам не имело смысла. Поймать шальную пулю - удовольствие не из приятных.
        Я вышел на берег Амура далеко в стороне от наших основных сил. Я думал присоединиться к всеобщему веселью в самый кульминационный момент, тогда когда противники полностью определят свои диспозиции. Развязка событий не заставила себя долго ждать. Через несколько минут разъяренные хунхузы, нещадно паля из ружей, высыпали на берег реки и были встречены огнём «защитников бастионов».
        Двое из нападавших замертво свалились при первом же залпе защитников. Остальные, пробежав немного, залегли, потому что без всякого перерыва, вслед за первым залпом последовал второй.
        И ещё двое нападавших лишились жизни.
        А дело было в следующем. В то время как нападавшим самим приходилось после каждого выстрела перезаряжать своё оружие, у Степана и Лукерьи эти функции выполняли Семёновна и Катерина.
        Пока хунхузы были в замешательстве и перезаряжали своё оружие, выдвинулся на исходную позицию и я.
        Я находился в тылу и немного сбоку от залёгших хунхузов.
        Мне было прекрасно видно, как один из них, отчаянно жестикулируя, показывал остальным кому, куда надо ползти.
        «Наверное, это брат безвременно усопшего Синга, - подумал я. - Пора его стреножить. Хватит, накомандовался, пусть другие немного порулят».
        Приложившись к берданке, я выстрелил. Конечно, берданка это не СВД со снайперским прицелом, но и расстояние-то было слишком ничтожным для того, чтобы я смог промахнуться.
        Фан, если это был он, прекратил махать руками и ткнулся головой в песок. Остальные бандиты недоумённо заозирались по сторонам.
        Менять позицию было рано, потому что бандиты ещё не поняли, кто и откуда по ним стреляет, и я спокойно стал перезаряжать винтовку, потихоньку наблюдая, как будут делить упавшую с неба власть хунхузы.
        Ждать долго не пришлось. Власть взял толстый вояка с куцей растительностью на лице. Но и этот молодой человек не успел насладиться бременем власти. Выстрел из берданы поставил точку в его начинающейся карьере.
        Наконец-то хунхузы сообразили, что отстрел их «военачальников» ведётся из тыла. Часть нападавших повернулась в другую сторону и открыла беспорядочную стрельбу по прибрежным кустам.
        Я сделал ещё один прицельный выстрел и, убедившись, что он достиг цели, пополз менять свою позицию. На то место, где я находился несколько мгновений назад, обрушился свинцовый дождь. Но интенсивность огня была уже не та. Поредели силы хунхузов. И причём изрядно. А самое главное, что без своих идейных вдохновителей они сбились в кучу, словно бараны, и стреляли на каждое подозрительное движение.
        Я подумал, что пора бы заканчивать военные действия. Словно услышав мои мысли, пятеро оставшихся в живых хунхузов стали, отстреливаясь, пятиться к спасительному лесу. Этого допустить было нельзя. Ещё не хватало, чтобы мы строили плот и оглядывались на каждый шорох из леса!
        - Степан! - закричал я. - Их осталось только пятеро. Выдвигай ультиматум. Или пусть сдаются, или я их сейчас всех положу.
        - Понял! - донёсся до меня ответ, потом последовал монолог Степана на китайском языке.
        Один из бандитов, то ли усомнившись в искренности слов Степана, то ли от страха, попытался быстрым броском преодолеть расстояние, отделявшее его от спасительной зелени. Я аккуратно срезал его, специально целясь в ногу, чтобы его болезненные стоны убедили остальных воздержаться от опрометчивого шага.
        В данной ситуации стоны раненого товарища являются самыми убедительными аргументами для воздержания от совершения необдуманных поступков.
        Степан вновь повторил наше условие.
        Хунхузы немного посовещались и стали бросать оружие.
        Когда последний джентльмен удачи вышел на открытое пространство, я покинул своё убежище и вышел на берег.
        Навстречу мне вышел Степан.
        - Да, братка, наделали мы с тобой делов, - присвистнул он, оглядывая поле боя.
        - Прикажи им лечь на живот и сложить за спиной руки, - попросил я его.
        После того как пленные выполнили команду, мы связали им руки и оставили лежать на прежнем месте.
        Лишь только тогда наши девушки покинули своё укрытие.
        Воинственно сжимая в руках револьверы, они гордо прошли мимо лежащих на земле пленников. Те подавленно молчали, бросая на них удивлённо-испуганные взгляды.
        Но под конец девчонки не выдержали и со счастливым визгом бросились мне на шею.
        - Мишенька, ты живой! - затрещали они наперегонки. - А тут такое было, такое было… Басурмане эти как стали палить, а мы по ним. Лушка-то наша, как заправский солдат, тоже бой вела.
        - А мне ни капельки и не страшно было, - кокетливо повела плечом Лукерья. - Я бы ишто повоевала, да у эвтих мужичков кишка слаба оказалась. И щё они с нами делать собирались, когда воровали?
        Мы со Стёпкой, не сдержавшись, рассмеялись.
        - Ну, Лушка, и стерва же ты, - хлопал себя по ляжкам Степан. - Палец в рот не клади, зараз оттяпаешь.
        - Ну ладно, вы давайте тут, - махнул я рукой своим гвардейцам, - а я пойду раненую проверю.
        - А чего её проверять? Она лежит, облаками любуется, - съязвила Лукерья.
        Не обращая внимания на подколки, я направился к бывшей линии обороны.
        Луиза самостоятельно поднялась и теперь сидела на песке, опёршись спиной о корягу. Я опустился перед ней на колени.
        - Девочка моя, как ты тут?
        - Мишенька, живой! - всхлипнула она и прижала мою голову к своей груди.
        Сквозь мягкую упругость груди я отчётливо слышал, как отчаянно бьётся её сердечко.
        - Ну что ты, родная, что ты? Всё уже позади, - успокаивал я её как мог.
        - Ага, вы все там воюете, а я лежу и жду, убьют тебя или нет, - согретая моими ласковыми словами, окончательно расплакалась она.
        - Ну, ты скажешь тоже, и думать не смей! На меня пуля ещё не отлита. Пускай наши враги умирают.
        Луиза понемногу успокоилась, и теперь мы сидели рядом и, счастливо улыбаясь, смотрели на плывущие по небу облака.
        Действительно, много ли человеку надо?
        Нашу счастливую идиллию прервал появившийся Степан. Он, отдуваясь, сбросил с себя кипу трофейного оружия и произнёс: - Что, голубки, милуетесь? Ну, Луизка-то ранетая - это понятно, а ты какого лешего от работы хоронишься?
        - Иди ты к чёрту! - посоветовал я ему лениво. - Я до того сегодня по тайге наскакался, что ноги не держат.
        - А ты чего тут критики наводишь? - вступилась за меня Луиза. - Он, почитай, всех от смерти спас, а ты насмехаешься?
        Степан шутливо поднял руки и испуганно замотал головой.
        - Я? Да не в жизнь. Это ты зазря меня охаяла. Нехай отдохнёт, коли притомился. Я просто хотел похвалиться, что трохвей мы знатный взяли.
        Да, Степан был в своём репертуаре. И, в первую очередь, занялся любимым казачьим делом - собиранием трофеев.
        - Там под сопкой у ручья ещё трое лежат. А за сопкой у пожарища - четверо. Можешь сходить, если не устал, и их оружие забрать, - проговорил я лениво.
        Мои глаза закрывались сами по себе. Сказывалось регулярное недосыпание и волнение последних дней.
        - Ну, ты, паря, даёшь! - восхитился Степан. - И как это ты исхитрился?
        - Да уж вышло так, - развёл я руками.
        - Ты бы поспал, Миша, - полупопросила-полуприказала мне Луиза.
        - Посплю, обязательно посплю. Но только тогда, когда мы окажемся на той стороне Амура.
        - А ты думаешь, мы успеем до вечера соорудить плот? - засомневался Степан.
        - Должны успеть. А иначе все наши потуги могут оказаться напрасными. У меня есть нехорошее предчувствие, что если мы останемся ещё на одну ночь, то нас могут ожидать неприятные сюрпризы.
        Степан был человеком верующим и к моим предчувствиям отнёсся вполне серьёзно. Он не стал зубоскалить, а просто поднялся на ноги и произнёс: - Ну, тогда за работу. Надо засветло перевалить через Амур.
        - Давай-ка развяжем пару китайцев, и пускай они под присмотром Лукерьи таскают брёвна на плот. Как ты думаешь, она справится? - внёс я предложение.
        - И то верно, нехай для обчества потрудятся. А Лушка баба боевая, и не сумлевайся, твоё благородие. Могёт и в расход списать. У неё это не заржавеет.
        - Ну, так и порешим. Ты занимаешься трофеями и подготовкой прочего барахла к отплытию. Я с девчонками вяжу плот, а китайцы таскают брёвна. Ну а Луиза наблюдает за окружающей обстановкой.
        Понимая ответственность момента, даже китайцы трудились не покладая рук. И часам к девяти вечера наш ковчег был готов.
        Плот получился небольшой, но устойчивый. Посредине плота из найденных на берегу обломков досок и прочего строительного хлама мы соорудили небольшой домик, обтянув его брезентом одной из трофейных палаток. Вторую палатку установили рядом.
        Таким образом, получилось жильё и для девушек и для нас.
        Степан провёл тщательную ревизию среди конфискованного имущества хунхузов. Теперь у нас были продукты на первое время и прочие мелочи, необходимые в дальней дороге. Ну и вполне естественно, что он собрал и перетащил на плот всё оружие и боеприпасы побежденных.
        - И куда тебе всё это барахло? - поинтересовался я.
        - Ты токмо не обессудь, Михаил, но сразу видать, что в нашенской жизни ты человек беспомощный. Это ведь оружие.
        Самый ходовой товар. Вот дойдём до станицы Усть-Зейской, что ныне прозывается Благовещенским постом, а там у меня знакомцев немало. И будет у нас и провиант, и целковые, и протчее, что душа пожелает.
        - Ладно, ладно, - сдался я, - банкуй, раз такое дело.
        И вот наконец-то наступил радостный миг. Мы навсегда распрощались с ненавистным берегом и вышли в Амур. Мы со Степаном сидели за вёслами в оставленной нам лодочке и выгребали на русло реки. Следом за нами плыл привязанный на верёвке плот.
        Вдоль Амура дул лёгкий ветерок, и нам казалось, что все неприятности были позади.
        Глава 13
        Одиночное плавание
        Проснулся я на рассвете и с радостью обнаружил, что нахожусь на плоту, который стоял в протоке с неизвестным названием, привязанный к кустам тальника.
        «Вот и славненько», - подумал я, переворачиваясь на другой бок.
        Бдительный Степан, услышав моё ворочание, заглянул в палатку.
        - Здорово ночевал, односум? - поприветствовал он меня. - А ты никак далее мастисси спать? Ну нет, брат, давай-ка вставай. Отплывать треба. Днём доспишь.
        Я с неохотой выполз на свежий воздух. Эх, хорошо-то как!
        И вдвойне хорошо, когда тебе не надо постоянно оглядываться по сторонам и отовсюду ждать привета в виде комочка расплавленного свинца.
        Мы со Стёпкой вывели плот в Амур, и я вновь завалился спать, а казак остался управлять нашим судном.
        Все остальные дни мы отходили от пережитых приключений.
        Отъедались, загорали или просто лежали на плоту и бездумно смотрели в бездонное небо.
        Так и доплыли до города Благовещенска. Конечно, город - это слишком громко сказано. Так, деревушка в несколько прямых улочек да деревянные рубленые избы. А рядом сливает воедино свои воды с Амуром красавица Зея. Недаром ведь казачья станица называлась Усть-Зея, но почему-то Муравьёву-Амурскому это название не понравилось, и он велел переименовать её в город Благовещенск.
        Хоть и причалили мы к берегу под вечер, но наше появление не осталось незамеченным, ведь для заброшенной на окраины великой империи деревушки, большую часть года живущей в полной изоляции от внешнего мира, каждый новый человек - это событие. А такая колоритная команда, как наша, - это событие вдвойне интересное.
        Первыми, как это водится, прибежали дети.
        - Дядь а дядь, а вы хто будете? - подтягивая спадающие штаны, поинтересовался пацанёнок на вид лет двенадцати.
        - Кто мы и откель, то тебе знать не положено, - важно произнёс Степан. - Кто из властей на данный момент есть в станице?
        - Много хто есть. Вот меня, например, зауряд-есаул послал порасспрошать, хто вы и откуда.
        - Да ну! Так бы сразу и доложился, что так, мол, и так. Имею касательно вас поручение от господина зауряд-есаула. И мы бы зараз поняли, что человек не просто так болтается, а при деле.
        - Ладно, дядя, кончай зубы заговаривать, - вполне солидно перебил его пацан. - Дак что мне касательно вас зауряд-есаулу передать?
        - А передай-ка, брат, что прибыл казак Забайкальского казачьего войска Степан Кольцо. А с ним солдат третьего линейного батальона Михаил Манычев и четыре девицы, геройски освобожденные ими из хунхузского плена.
        - Ух, ты! - восхитился пацанёнок. - А мы про вас от переселенцев наслыханы, что второго дня мимо нашей станицы проходили.
        - Ну, вот видал, Михаил, слава об наших подвигах бегит поперёд нас, - обернулся ко мне Степан.
        - Какая такая слава? - умерил его амбиции пацан. - Сказывали, что вас и ещё пять баб хунхуз к себе в плен утащил. А вы, значитца, сбёгли?
        - Цыц, мелочь пузатая, - прикрикнул на него Степан. - Пожалуй, пойду сам доложусь, а не то наврёт с три короба. Эва как всё перевернули! Это надо было такое придумать, чтобы нас да в полон, - сокрушённо развёл он руками.
        - Давай, иди, Степан, - поддержал я его. - А то и впрямь непонятки получаются. Так, того и гляди, в дезертиры запишут.
        - Ну что, малой, показывай, где у вас тут станишная управа? - хлопнул Степан мальчишку по плечу.
        - А он чичас не в управе, а на дому, - шмыгнул носом тот.
        - Дак веди тогда на его место проживания, - нетерпеливо подтолкнул пацанёнка Степан. Он расправил плечи, сдвинул на затылок фуражку и, положив руку на эфес шашки, степенной походкой последовал за казачонком.
        - Заодно и к купцу местному зайду, справлюсь насчёт нашего дела, - многозначительно кивнул он мне на прощание.
        Отсутствовал он часа два. За это время девушки приготовили уху. Появился Степан в сопровождении крупного казака, настоящего гвардейца, косая сажень в плечах. Оба были в лёгком подпитии. Казак вёл на поводу оседланную лошадь, и в их свите уже было около дюжины пацанят и голоногих девчушек.
        Казак с достоинством поручкался со мной и, повернувшись к девушкам, весело произнёс: - Здравствуйте, барышни. А чего ж ты, Стёпа, утаил, что они у тебя все такие писаные крали? - попенял он Степану.
        - Дак другие нам и ни к чему, - похвастался тот.
        - Крали, да не про него, - строптиво заявила Катерина.
        - Ладно, Катерина, не егози, - поморщился Степан. - Лучше познакомьтесь. Это мой дальний сродственник, он же зауряд-есаул Амурского казачьего войска, Родион Кольцо.
        - Сколько же у тебя родственников, Степан? Куда ни заедем, везде родня, - подивился я.
        - Дак прадеды мои дюже плодовитыми были, вот и настругали потомства, - хохотнул казак. - Знакомься, Родя, это Михаил Манычев. Вояка, я тебе скажу, от Бога. Ежели бы не он, а кто другой, не выйти бы нам сроду от хунхузов. Не единожды меня от верной смерти спасал. Побратался я теперь с ним вовек.
        Я промолчал. Родион протянул руку и сжал мою так, что захрустели кости.
        - Ну и здоров же ты, чертяка, - вырвалось у меня. - Чуть руку не оторвал.
        Родион повернулся к одному из пацанят.
        - Тришка, а ну-ка тяни сюда мою седельную суму.
        Парнишка резво сорвался с места и через мгновение принёс сумку. В первую очередь Родион выставил на стол четверть самогона, затем из бездонной сумки на свет появились шмат сала размером чуть ли не со скатерть, солёная черемша, зелёный лук, чеснок, жареный сазан и вяленая осетрина.
        - Ну, что, односумки, - обратился он к девушкам, - отпразднуем ваше счастливое вызволенье из хунхузского плену?
        - А от чего ж к хорошему человеку не проявить уважение, - лукаво стрельнула глазами Лукерья.
        - Это не та ли краля, что с тобой хунхузские атаки отражала? - поинтересовался Родион.
        - Она самая, - подтвердил Степан.
        - Сразу видать, огонь-баба, - одобрительно произнёс Родион. - И с лица справная, и сама из себя вся фигуристая.
        - Фи, какие вы всё же, казаки, неотесанные. С лица справная, - передразнила Лукерья. - Будто кобылу выбирает. И потом же, где эвто вы бабу узрели? Девицы мы, незамужние.
        «Во Лушка разошлась, - усмехнулся я про себя. - Родя аж с лица сменился».
        - Ежели что не так сказал, то извиняйте. Мы манерным разговорам не обучены, - сконфузился казачина.
        - Ладно, - смилостивилась Лукерья, - сидайте до стола, господин зауряд-есаул.
        Лукерья как-то незаметно взяла бразды правления за столом в свои руки. Сразу видно, что опыт весёлых посиделок у девушки имелся. Она, словно пчела, вилась, вокруг Родиона, то и дело смущая казака своими многообещающими взглядами и нечаянными прикосновениями. Зато остальные девчонки были сама скромность и добропорядочность. А Луиза, так та вообще была на седьмом небе от радости и ни капли этого не скрывала. Она прекрасно понимала, что, так откровенно заигрывая с казаком, Лукерья теряла все шансы понравиться мне.
        Мне было весело и смешно, потому что с самой первой встречи все шансы были только у Луизы, но не скажу, что мне была неприятна её ревность. А ещё мне очень понравился своей чистотой и детской непосредственностью Родион. Поистине русская душа.
        Мы выпили за наше счастливое возвращение, за родителей, за царя-батюшку, за любовь к ближнему… Здесь надо подразумевать - к ближней, потому что в то время, в открытую, тосты за дам могли себе позволить только гусары.
        Хотя девушки только слегка пригубливали спиртное и, отчаянно кашляя, отставляли стаканы в сторону, всё равно через некоторое время повеселели и они. Их щёки разрумянились, глазки заблестели - ни дать ни взять, самые настоящие раскрасавицы.
        Родион, слегка окосевший от выпитого, стал в открытую склонять девушек к измене.
        - А чего вам куда-то ехать за тридевять земель? Оставайтесь у нас в Усть-Зейской, тьфу ты, в Благовещенске. Всё одно замуж выходить. А мы вам зараз таких казаков справных найдём, что любо-дорого, - говорил он, глядя Лукерье в глаза.
        Всё-таки добилась настырная девка своего - охмурила бравого казака.
        - Вот ежели бы все женихи были такие, как вы, Родион Артамонович, то я бы ни минутки не сумлевалась, - пристально глядя ему в глаза, ворковала Лукерья. - А так завсегда и ошибков наделать можно.
        Мы с Луизой в общем разговоре не участвовали. Мы просто смотрели друг на друга и бездумно улыбались. Мне очень хотелось поцеловать её, и не просто поцеловать, а зацеловать до смерти. Судя по её зардевшимся щекам, она прочла о моём желании по глазам и смущённо отвела взгляд, но через мгновение смело посмотрела мне в глаза и утвердительно тряхнула косой. Моё сердце ухнуло куда-то вниз и забилось в два раза сильнее.
        Между тем обстановка за столом обострилась. Судя по всему, Родион всерьёз решил уболтать девушек остаться. Он оглушительно хлопнул себя кулаком в грудь и произнёс: - А вот я и женюсь. Достало мне казаковать. Пора своей семьёй обзаводиться.
        - Неужели такой видный казак и до сих поров не женатый? - притворно всплеснула руками Лукерья.
        - Недосуг было. Служба царская времени не давала, - повинился Родион. - А теперь всё, точка. Конец холостой жизни.
        - Да ты чего, Родя? Не говори так, - всполошился Степан. - Холостым, зараз, только патрон могёт быть, а мы с тобой казаки справные.
        - Вот и я говорю, что женюсь, потому как справный. Кто твои отец с маткой будут? Куда сватов засылать? - всё более решительно наезжал он на Лукерью.
        - Все вы, мушчины, такие: пока во хмелю, так бедным девушкам золотые горы обещаете. А как протрезвеете, так и ищи ветра в поле, - обдав Родиона жаром своего пышного тела, проворковала Лукерья. - А родителев у меня нету, сирота я.
        - Да я? Обидеть сироту? Да не в жизнь, - хлопнул по столу кулаком Родион. - Нехай все свидетелями будут.
        - Ну, ежели так, то я согласная, - резко сдалась Лукерья, не оставляя казаку ни малейшего шанса на отступление.
        За столом воцарилось молчание. Никто не ожидал такой развязки.
        «Ай да Лушка, ай да молодчина! - восхитился я. - Обработала казака, словно телёнка. А может, так и надо. Может, в этом и будет заключаться её маленькое личное счастье. Она, конечно же, нарожает ему кучу сопливых казачат и будет напропалую флиртовать с другими мужиками, а он её поколачивать и любить».
        - Тогда надобно спросить согласия у вашего старшого. Чтобы всё было чин по чину. Стёпа, кто у вас командир? Могёт, ты?
        - Дак это… - смутился Степан.
        Вопрос о старшинстве до этого у нас не вставал. Разбирались как-то так, без этого.
        - Раз дело такое сурьёзное, то Михайло за старшего у нас, - решительно рубанул рукой Степан.
        - Это с каких поров солдаты стали казаками командовать? - забыв про свадьбу, возмутился Родион.
        - Дак не знаю я, - недоумённо развёл Степан руками, - так вышло.
        - Это как же надо полагать, что «серая суконка» нашему брату казаку в командиры получилась? А Степан? - продолжал гнуть своё Родион.
        - Хватит, Родя. Тебе ведь сказали, у кого благословения надо спрашивать. Пошто такое недоверие об человеке высказываешь? - всерьёз испугалась будущая невеста за своё счастье.
        - А так и получилось, Родя, что лучшее он меня по всем статьям. И голова у него кумекает, - решительно махнул рукой Степан.
        - Это позвольте вас поспрошать, а в чём он могёт быть лучшее моего брата? - завёлся не на шутку пьяный казак.
        Я был вдоволь наслышан о том, что всякая пьянка у казаков заканчивается дракой. Очень взрывной и невоздержанный народ, но храбрецы.
        Сказать по секрету, но я и сам был казачьих кровей. Родился я (то есть - должен буду родиться) на станции Возжаевка, что в Амурской области. Там до сих пор проживают (будут жить) мои многочисленные дядьки и тётки. Ныне покойная (а по теперешному моему положению - даже не родившаяся) бабушка Сара рассказывала, когда мне было лет десять, историю своего переселения на Дальний Восток. Родилась она на Запорожье, в казачьей станице. В тысяча девятьсот двадцать восьмом году, после очередного казачьего восстания, все взрослые казаки в их роду были расстреляны, а баб и малышей, предварительно лишив всего имущества, отправили на Дальний Восток. В их семье было восемнадцать детей. До нового места жительства добрались только семеро. Моей бабушке тогда было восемнадцать лет. Она была в семье самой старшей. Со слезами на глазах рассказывала баба Сара о том, как на полустанках она отдавала добрым людям своих братьев и сестёр, иначе бы они все погибли от голода и холода. Вот так неблагодарные потомки отблагодарили казаков за их воинские подвиги во имя Веры, Царя и Отечества.
        Недавно я прочитал секретное постановление Ленина о поголовном истреблении казачества и ликвидации его как класса.
        Я был в шоке, ведь большая часть казачества верой и правдой служила Советской власти. Политика Ленина была ещё изощрённее, чем интриги византийских императоров, но миллионами загубленных жизней обошлась она для России. За сто пятьдесят лет мы не смогли заселить и освоить те земли, которые добыли для нас наши деды и прадеды, а ведь их могли заселить не родившиеся дети расстрелянных, замученных в застенках и погибших от голода людей…
        Мои мысли прервало продолжение спора между Степаном и Родионом.
        - Да во всём, - отрезал Степан. - И на кулачках, и в стрельбе, и с кинжалом управляется как заправский абрек[13 - Абреки - у народов Северного Кавказа изгнанники из рода, ведущие скитальческую или разбойничью жизнь.].
        - Он? На кулачках? А нехай меня спробует, - забыв, о чём спорил, произнёс Родион.
        «Ну вот, началось, - с тоской подумал я. - Всё, как в мои времена. Сначала пьянка, затем разговор за любовь, за политику и обязательные «заборуньки»».
        - А что, и спробуй, - обрадовался Степан. - Вот потеха-то будет.
        - Да идите вы к чёрту, - вспылил я. - Сами боритесь.
        - Ага, - Родион торжественно поднял указательный палец вверх, - убоялся.
        - Да ты что, Михайло? Намни этому борову бока, - толкнул меня в плечо Степан.
        - Это кто тут боров? Это я боров? - Родион потянулся через весь стол к Степану.
        - Ладно, ладно, - перехватил я его руку, - пошли бороться.
        Время шло к ночи, но присутствующая здесь детвора домой не спешила. Прослышав про предстоящее зрелище, дети рьяно бросились убирать камни с места предстоящего поединка. За время нашего застолья к нам на огонёк подтянулось несколько аборигенов, и теперь все, оживлённо переговариваясь, окружили импровизированный ринг.
        «Заметьте, не я этого захотел», - произнёс я про себя и вышел напротив Родиона.
        - Ну, что, как будем? - взял на себя обязанности рефери Степан. - До первой крови?
        - Нехай, - махнул рукой Родион.
        - Согласен, - поддержал его я.
        - Ну, тогда начали, - махнул рукой Степан и отбежал в сторону.
        Без всяких предисловий Родион попёр на меня словно танк, да он и был танком, весом в полтора центнера.
        Я крутился вьюном, стараясь избежать его объятий. Попади я в них, и борьба была бы закончена. Наконец, убедившись в способностях противника, я поднырнул под него и, упав на спину, перекинул огромное тело через себя. Что-то гулко ухнуло в могучей утробе, и Родион так и остался лежать на песке, недоумённо глядя в сумрачное небо. Затем, словно что-то вспомнив, подскочил и с оглушительным рёвом бросился на меня. Видно, давненько не оказывался казак в такой ситуации. Ну что ж, всё когда-то бывает в первый раз.
        Стоять против медведя было не так страшно, как против этого устремившегося на меня буйвола, но я не поддался соблазну убежать и выстоял.
        Увернувшись от несущегося навстречу моей голове кулака (надо заметить, что если бы удар достиг своей цели, то минимум, на что мне пришлось бы рассчитывать, так это сотрясение головного мозга), я подсел под Родиона. Для такого тяжёлого тела и сила инерции была в два раза больше, поэтому, перелетев через меня, Родион ещё метра три пахал своей физиономией песок.
        - Ну что? - спросил я рефери, - кровь ещё ни у кого не появилась?
        Степан буквально взвыл от восторга.
        - Поддай ему ещё.
        А разъярённое тело уже вновь летело на меня. Вот это напрасно, в драке надо в первую очередь рассудок сохранять холодным.
        Мне только и оставалось, что на полшага отступить в сторону и выбросить вперёд кулак.
        Мой боковой пришёлся Родиону прямо в челюсть. Плюс вес противника, плюс его разбег. У него не было не единого шанса.
        Его ноги ещё продолжали бежать вперёд, а тело, уже не слушаясь своего хозяина, валилось навзничь. Нокаут, чистое ёко.
        Над поляной повисла тишина. Окружающие недоверчиво смотрели то на меня, то на распростёртое на песке тело.
        Лукерья подбежала к казаку.
        - Родя, - протянула она со всхлипом. - Да что же эвто деется?
        Она подняла на меня влажные глаза.
        - Он сам так хотел, - пожал я плечами. - А ты не реви, сейчас он очухается.
        И в самом деле, через пару минут огромное тело зашевелилось, затем, кряхтя и охая, село на пятую точку.
        - Казаки, а что это было? - спросило тело голосом Родиона.
        - Дак, это… благословения ты у Михаила просил, - смирным голосом поведал Степан.
        - Какого благословения?
        - Ну вот, люди добрые, ужо и отказывается, - заблажила Лукерья.
        - Ну дак, значит, чтобы он Лушку за тебя отдал.
        - А он чего?
        - Благословил.
        Среди молчащих до сих пор казаков грянул дружный хохот.
        - Ну а чего мы до сих поров сидим? Это дело следоват обмыть, - поднялся на ноги Родион.
        - Дак тебя же и ждём, - Степан повернулся к девушкам. - Катерина приглашай господ казаков до стола.
        Я так и не понял, какие жернова в голове у Родиона туго перемалывали мысли о произошедшем, но до самого нашего отъезда он так не показал, что обиделся или затаил на меня злобу.
        Проснулся я ранним утром по причине раздающихся где-то над самым ухом стонов. Я открыл глаза и увидел раскачивающегося из стороны в сторону Степана.
        - Ты чего это? - удивился я.
        - Знатно вчерась погулевали, - ответил Степан. - А теперь башка раскалывается.
        - А ты рассольчику, - посоветовал я ему.
        От моих слов Степан сморщился, словно от зубной боли.
        - Попроси Катерину, нехай поднесёт, - посмотрел он на меня с мукой.
        - А сам чего?
        - Дак пробовал, не даёт.
        - Я те поднесу, чёрт чубатый. Вчера об чём думал, когда в глотку её, окаянную, заливал? - раздался голос девушки.
        Степан молча развёл руками. Сам, мол, видишь, что вытворяет.
        - Налей ему, Катюша, сто грамм, но больше ни-ни, - попросил я за товарища. - Нам сегодня отплывать.
        - Нехай идёт, горе луковое, - сжалилась Катерина.
        После того как Степан поправил своё здоровье, он заметно оживился и развил бурную деятельность.
        - С купцом договорено, он забирает всё оружие кряду, - шепнул он мне на ухо. - Сейчас Родион подводу пришлёт. А один револьвер и винторез мы отдали Родиону в приданое за Лушкой.
        - Когда это мы успели?
        - Да то я. Ты уже дрых тогда. А ты что, супротив будешь? - уставился он на меня.
        - Да с чего это? Можно ещё и золотишка дать.
        - Тс-с, - зашикал Степан, озираясь вокруг. - Не следоват, чтобы кто-то об этом деле знал. Целее будем. Мы и так ей хорошее приданое справили. Ну, могёт быть, ещё одну винтовку добавим и хватит.
        - Ладно, поступай как знаешь, - махнул я рукой.
        В это время на берегу раздалось лошадиное ржание.
        - Ну, вот и подвода поспела. Давай оружие переносить, - обрадовался Степан.
        Купец ради такого дела открыл свою лавку ни свет ни заря.
        Пока приказчики таскали и считали оружие, он пригласил нас к столу и налил по чарке.
        - Ну, давайте, господа служивые, за взаимовыгодную сделку, - произнёс он, хитро кося глазом.
        По всем меркам это был настоящий купчина, какими изображали их на плакатах времён революции. И даже золотая цепочка от часов вилась по сюртуку.
        - Я не пью, - отодвинул я свой стакан.
        - Чего это так? - удивился купец.
        - А потому что по пьяной лавочке дела не делаются. По пьяному делу можно только песни орать да девок тискать, - ответил я степенно.
        В глазах купца засквозило неприкрытое беспокойство. Степан, не зная, что делать с поднятым над столом стаканом, беспомощно посмотрел на меня.
        - А ты, Стёпа, пей. Должен же в экипаже кто-то быть трезвым. Пусть это буду я.
        Степан, наконец-то решившись, опрокинул содержимое стакана внутрь себя.
        - А теперь давай торговаться, уважаемый Савва Мефодиевич, - обратился я к купцу.
        - Говорите, какой товар вам надобен? - почуяв во мне достойного соперника, с уважением произнёс купец.
        - Перво-наперво - всех продуктов, которые есть. Затем пообносились мы, имеется что-нибудь из обмундирования?
        - А то как же, всё есть.
        - Ну, значит, мне и Степану по комплекту нового обмундирования и на четырёх девушек по набору женской одежды, вплоть до зимней. И обязательно сафьяновые сапожки. Мы сейчас девушек пришлём, пускай на месте примерят.
        По мере того как я перечислял необходимое, лицо купца всё больше скучнело.
        - Ну что, Стёпа, я всё перечислил или забыл чего?
        - Да вроде бы всё.
        - Ну что, устраивает вас такой торг, Савва Мефодиевич? - спросил я у купца.
        - Весьма справедливо, весьма справедливо, - вновь расплылся в благодушной улыбке купец.
        - Ну, потом если чего вспомним, то отдельно скажем, - поубавил я его радость.
        - Всегда рад, - ответил он. - Заходите.
        Мы со Степаном загрузили полную телегу провианта и прочей мелочовки и отправились к себе на плот, а перед этим надели новую форму и сапоги. Женихи, да и только!
        - А чегой-то это ты решил девок ублажить? - подозрительно спросил Степан.
        - Фи, какая проза, господин казак. Гусар не должен быть скупым. Разве вы не желаете, чтобы девушки поимели несколько сладостных мгновений счастья?
        Сегодня мне почему-то очень нравилось быть транжирой и мотом, да и на Степана благотворно повлияло похмелье, поэтому он бесшабашно мотнул головой и заявил: - Эво-на! Однова живём! Нехай девки порадуются.
        После того как телега была разгружена и все припасы перенесены на плот, я обратился к девчонкам: - Ну что, девочки, собирайтесь. Поедем за обновками.
        Девушки весело загомонили и стали приводить себя в порядок. Я решительно, не обращая внимания на вялое сопротивление, взял Луизу на руки и отнёс на подводу, затем, подождав, пока усядутся остальные, стегнул вожжами лошадь.
        В станичной лавке девушки устроили настоящее представление. Постоянно примеряя различные обновки, они весело щебетали.
        - А может, мне уже и не надо замуж выходить? - как бы в раздумье произнесла Лукерья, кося лукавым взглядом в сторону Луизы. - Вона как наши мужики об нас заботятся.
        Луиза в ответ на провокацию товарки даже не повела бровью.
        - Да ты щё, дурёха, такой видный казачина тебя к себе хозяйкой зовёт, - удивлённо воскликнула Капитолина. - Будешь как сыр в масле кататься.
        - Видно, права ты, подруженька, да как-то привыкла я к вам.
        Жалко расставаться.
        - Ничего, такова наша женска доля, - не по годам рассудительно произнесла Капитолина.
        Я внутренне усмехнулся.
        Назад мы ехали, словно именинники. Девушки глядели по сторонам, будто мы ехали не на телеге, а на правительственной «чайке».
        На берегу нас ждал сюрприз: приехал Родион Кольцо. В новом парадном обмундировании, при шашке и регалиях, он сверкал, как медный самовар. Рядом с ним стояли два казака соответствующего роста.
        Один из казаков выскочил к нам навстречу и начал бодягу про купца и товар. Да как неплохо было бы этот товар им приобрести.
        - Мы все согласны, - махнул я рукой. - Ты извини, Родион, но нам нужно спешить. Мы и так здесь подзадержались. Так что давай уже, забирай свой товар и приданое.
        - Да как-то не по-людски получается, - не зная, куда деть свои огромные руки, смущённо пробормотал Родион.
        - А это пошто не по-людски, - возмутился Степан. - Всё чин чином. Выставляй магарыч и забирай девку.
        - Степан, - укоризненно проговорил я. - Не начинай.
        - А я чего, я ничего. На плоту ужо выпьем за здоровье молодых. Совет им да любовь, - приложил руки к груди Степан.
        - Ну, это другое дело, - сдался я. - Грузимся и отправляемся.
        Все засуетились и стали торопливо бросать на плот всё, что осталось не загруженным.
        - Ну, уж нет, - раздался бас Родиона. - Без подорожной чарки не отпущу.
        - Не отпустит, паря, - сокрушённо развёл руками Степан.
        - А ты и рад, - сплюнул я за борт. - Ну ладно, давай, только в темпе.
        Мужики радостно загомонили; словно по мановению волшебной палочки появились стаканы и закуска.
        - За молодых, - радостно крикнул один из казаков.
        Лукерья смущённо потупилась, а остальные дружно замахнули стаканы. Дружки Родиона быстренько наладились наливать по второй.
        - Ну, уж нет, - возмущённо завопил я. - Сниматься с якоря, по местам стоять.
        Я решительно отвязал верёвку от торчащего из земли кола и, забросив на плот доску, служившую сходней, по пояс в воде стал выталкивать на стремнину плот.
        Степан вошёл в воду следом за мной, и мы, наконец-то, отплыли.
        С берега нам что-то кричала, размазывая по щекам слёзы, новоиспеченная невеста и горланили поддатые казаки. В общем, прощание было нескучным. Но я облегчённо перевёл дух лишь тогда, когда гостеприимный город Благовещенск скрылся в туманной дымке.
        - Эх, жаль, на свадьбе погулевать не довелось, - с сожалением произнёс Степан. - Чую, казачки знатно у зауряд-есаула погостюют.
        - Ничего, Стёпа, - утешил я его, - вон они сколько выпивки и снеди натащили. Погулеванишь и ты.
        - Успокоился? - вдруг совершенно серьёзно спросил меня Степан.
        - Не понял?
        - Разговор сурьёзный есть.
        - Ну, говори.
        - Это просьба Родиона, но я думаю, что нам тоже не следоват людей в беде бросать.
        - Да что ты всё темнишь? Говори уже, что надо делать? - не вытерпел я.
        - У Родиона среди местных мангренов (эвенков) дружок имеется. Они вместе охотились, да и так помогали друг дружке.
        Этому другу помочь требуется.
        - А что случилось?
        - Дак любовь, мать её ети! Залюбился этот самый мангрен, по имени Алонка, с девкой из соседнего стойбища. А та девка то ли другому обещана была, то ли какая другая беда приключилась.
        В общем, их родители были супротив. Ну, Алонка её и выкрал. До сих пор они таились рядом с Благовещенской у Родиона под защитой. А ноне прознал Родион, что отец девки, какой-то местный знатный шаман, знает, где они прячутся. Того и гляди, жди беды.
        - А мы-то тут при чём?
        - Дак он просит нас взять их с собой и где-нибудь на Среднем или на Нижнем Амуре высадить. А далее они уж сами.
        - Не было печали, - в сердцах матюгнулся я, а сам подумал, что ситуация точно такая же, как и у молодого охотника и Адзи на Шаман-горе.
        - Надо бы помочь, Михаил, - проговорил Степан.
        - Надо - значит поможем. Я ведь не против. А где мы их подбирать будем?
        - Да тут уже недалече осталось, у Тунгусской пади.
        Я глубоко вздохнул и стал молча вглядываться вдаль. Приключения никак не хотели оставлять нас в покое.
        Глава 14
        Страсти по Шекспиру
        Третьи сутки плывём с пассажирами на борту. Как и говорил Степан, встретили мы их на Тунгусской пади. Молодой мангрен со своей подругой догнали нас на двух оморочках. В оморочки были погружены нехитрые пожитки молодожёнов.
        Внешность мангренов ничем не отличалась от облика коренных народов Приамурья: те же широкие скулы, слегка приплюснутые носы и раскосые глаза. Может быть, между различными этническими группами они как-то и отличали друг друга, но для меня, европейского человека, все они - что эвенки, что нанайцы, что ульчи, что орочи - казались на одно лицо. Но девушка привлекала к себе внимание какой-то жгучей азиатской красотой и породой, что ли. Высокая шея, гордая осанка, утонченные черты лица. Юноша выглядел скромнее и непритязательней, но в нём также чувствовались гены высокородных родителей. Позже я узнал, что в своём племени они действительно принадлежали к знатным родам. Я с интересом разглядывал одежду и обувь, изготовленные из шкур зверей и рыбьей кожи. Из оружия у охотника имелось копьё и лук со стрелами.
        Без лишних расспросов мы приняли беглецов на борт. А те, едва ступив на плот, сразу подарили нам различные безделушки ручной работы. Мы, в ответ, одарили своих гостей стеклянными бусами и жестянкой из-под чая.
        Алонка в течение всего дня в детском восхищении разглядывал наше вооружение. У природного охотника буквально слюнки текли при одном только взгляде на оружие. Мы со Степаном решили не доводить парня до греха и по молчаливому согласию подарили ему старенькую берданку.
        Долгое время тот не мог поверить, что стал обладателем такого ценного имущества. Он сначала показывал на винтовку, а затем тыкал себя пальцем в грудь и говорил: - Моё?
        - Твоё, твоё, - подтверждал кто-нибудь из нас.
        - Моё! - счастливо улыбался мангрен и с любовью поглаживал цевьё берданки.
        Через некоторое время это стало неким ритуалом. Мы не хотели обижать наивного и простодушного охотника и постоянно подыгрывали ему в этом.
        Одежда мангренов напоминала одежду китайцев: такие же халаты и штаны, похожий орнамент. Но, подумав, я решил, что в этом-то как раз ничего удивительного и нет - рядом маньчжуры и китайцы. Такое соседство волей-неволей наложит свой отпечаток.
        Алонка и его возлюбленная Менгри поведали нам историю своего бегства от родных. Она как две капли походила на классическую историю Шекспира, только здесь враждовали не семьи итальянских аристократов Монтекки и Капулетти, а два уважаемых мангренских рода, и причина вражды была намного банальнее, а может быть и трагичнее, чем шекспировские страсти.
        Яблоком раздора явилось то, что шаман одного рода обвинил шамана другого рода в том, что тот не следит за соблюдением законов предков, установленных духами. Их вина заключалась в том, что как-то голодной весной охотники рода Алонки подняли из берлоги медведя. Но так как их с голодухи качало ветром, то они не соблюли все моменты ритуального обряда правильного поедания медведя и замаливания грехов. Кто-то доложил об этом «прегрешении» шаману рода Менгри.
        Дело в том, что медведь у мангренов, да и не только у них, почитался как родоначальник и прародитель. Не дожидаясь наших просьб, Алонка рассказал историю появления на свет настоящих людей.
        - Давно это было, - рассказывал Алонка. - На реке Подкаменной Тунгуске жили первые люди на земле. Сестра и брат. Как-то раз, когда брат был на охоте, пришёл к их стойбищу медведь.
        Увидел он красавицу-сестру и похитил её, чтобы сделать своей женой. Вот от этого брака и пошли настоящие люди - мангрены.
        Через некоторое время встретились в лесу у костра брат похищенной и медведь. Между ними возник спор, и медведь пал от стрелы охотника. Умирая, медведь спел охотнику предсмертную песню, в которой признался, что он муж его сестры.
        Это значило, что хоронить его, то есть снимать шкуру, должен не охотник, а кто-нибудь из рода зятьёв охотника, то есть родня медведя. А сородичи Алонки этот обряд немного ускорили и не соблюли все мероприятия, предписанные в таких случаях духами, тем более что медведь сам являлся духом - помощником шамана. Звали этого духа Манги. Я вспомнил причину войны между жителями Лилипутии и империи Блефуску из-за того, с какого конца разбивать варёное яйцо - с «острого» или «тупого»? Так и в религиозных вопросах причиной пожара могла послужить одна-единственная спичка, а такой «спичкой» могло оказаться одно неверно сказанное слово.
        О том, что практически у всех малых народностей Севера медведь является прародителем, я уже слышал. По нанайской легенде, медведь приходит в юрту к женщине и становится её мужем.
        У них рождаются дети - нани хала. Когда дети вырастают, женщина уходит в лес к медведю и сама становится медведицей. Но перед этим она строго-настрого наказала своим детям никогда не охотиться на медведей. Вполне естественно, что это табу было нарушено. Неблагодарные дети убили и съели своего родителя.
        Вот после этих событий люди должны были, в знак искупления своего греха, убивая медведя, соблюдать ряд правил и обрядов, главным образом сводящихся к тому, чтобы замести следы своего преступления. То есть я не я, и лошадь не моя. Прости нас, дедушка, но это не мы тебя убили, а какие-то другие нехорошие дяденьки. В общем, пришлось влюблённым, невзирая на запрет обоих родительских домов, тёмной ноченькой покинуть отчий кров и начать самостоятельную жизнь.
        За то время, которое провели вместе, мы подружились с этими простыми и доверчивыми людьми. Они всегда оказывались там, где необходимо было оказать помощь или просто принять какоелибо участие.
        Как-то раз, ближе к вечеру, Алонка предложил поохотиться.
        Да и то сказать, солонина уже всем приелась. Мы со Степаном были не против.
        - На кого охотиться будем? - поинтересовался я.
        - Такой ружьё любой дичь взять можно, - любовно поглаживая приклад, проговорил Алонка. - Если духи пошлют нам удачу, то будет добыча.
        Я это понял так, что нам всё равно, какого зверя стрелять, лишь бы повезло. Но нам повезло гораздо раньше.
        - Наверное, нам следоват сегодня пораньше пристать на ночёвку да пойти побродить по сопкам. Авось, какой зверь и набегит, - посоветовал Степан.
        В ответ на его слова молодой мангрен повёл себя довольно-таки странно. Он раскинул в разные стороны руки, вытянул шею и стал каркать, подражая ворону.
        Я опешил. Степан же, напротив, стал ожесточённо крутить головой в разные стороны. Но тут в общее сумасшествие вмешалась и Менгри. Она стала подражать действиям Алонки и о чём-то с ним оживлённо перекрикиваться.
        Девушки испуганно замерли на месте.
        Я продолжал недоумённо разглядывать новоиспечённых сумасшедших. Дурдом на прогулке да и только. Моё оцепенение прервал голос Степана.
        - Не стой столбом, тащи оружие. Да где же он его увидел, чёрт?
        - Что тут происходит? Кто мне может хоть что-нибудь объяснить? - вспылил я.
        - Да Алонка, чёрт глазастый, где-то узрел медведя, а я, как ни приглядываюсь, не могу увидеть где, - пояснил Степан.
        - А что это он делает?
        - Притворился вороном и зовёт клевать добычу. Вишь, Менгри его поняла и тоже стала воронихой, - вполне серьёзно пояснил казак.
        - Тьфу ты, чёрт! - в сердцах сплюнул я. - А нам теперь что, тоже каркать?
        - Да не, нам не обязательно, мы ведь не настоящие люди. Но ты их насмешками тоже не обижай. Им духи не простят.
        Час от часу не легче. Чтобы не рассмеяться, я стал подобно Степану разглядывать берег, но ничего похожего на зверя не обнаружил.
        Тут до меня донеслись встревоженные крики наших девушек, яростный рык Степана.
        - Ах ты, паскуда! Обманул!
        Я оглянулся на крик Степана и обомлел. Буквально в пяти метрах от привязанной к плоту лодки уверенно загребал лапами медведь.
        Я вскинул винтовку.
        - Не стреляй! - раздался крик Степана. - Утонет.
        - А что делать?
        - Алонка, мать твою растак! Кончай танцевать. Он уже поверил, паря, что вы не люди, а вороны. Давай своё копьё, - гаркнул Степан на мангрена.
        Между тем медведь с ловкостью, необычной для его неуклюжего на вид тела, взобрался в лодку. Я не отводил от его груди ствол винтовки. Медведь разглядывал нас своими маленькими глазками и угрожающе скалил клыки.
        Алонка, словно выйдя из транса, проворно подхватил своё копьё и отвёл руку для броска. К концу древка копья, словно у гарпуна, был привязан линь. Тут я понял предостережение Степана: не стрелять. Если копьё попадёт в медведя, то он уже не утонет.
        Его можно будет подтащить за верёвку.
        - Давай, не тяни! - азартно крикнул Степан. - А то он зараз к нам переберётся.
        Девушки испуганно взвизгнули. Алонка размахнулся и, что было сил, метнул своё оружие. Одновременно с этим прогремел выстрел моей винтовки. Я решил подстраховать охотника и действовал наверняка. Раздался рёв ярости и боли. Медведь, словно человек, попытался лапами вырвать копьё Алонки, но мой свинец, как потом выяснилось, попавший прямо в сердце лохматого, не позволил ему это сделать.
        Медведь напоследок предпринял попытку допрыгнуть до своих обидчиков, но свалился в воду. В течение нескольких долгих минут мы ждали результатов. На месте падения зверя вода окрасилась в бурый цвет, но ни выходящего из лёгких воздуха, ни каких-либо других примет, подтверждающих, что хозяин тайги жив, мы не обнаружили.
        - Кажись, готов, - перекрестился Степан. - А воздух не булькатит, потому как он в воду упал уже мёртвым.
        Никому ничего не объясняя, Алонка бултыхнулся в воду. Он ловко поднырнул под тушу и завёл ремённый аркан. Теперь убитый медведь был надёжно привязан к плоту. Но Алонка не спешил выбираться наверх. Он полуобнял плавающего зверя и стал вполголоса что-то наговаривать медведю на ухо. Я вопросительно посмотрел на Менгри. Поняв правильно мой молчаливый вопрос, она стала переводить.
        - Алонка просить амака, чтобы он послать нам удача в охоте. Потом он говорить, что амака идти новое стойбище. И что он правильно сделал, что перед этим помыться, его прежняя берлога грязная и вонючая.
        Я молча покачал головой. Суеверный страх этих детей природы был вполне искренен, и всё, что они делали, они делали вполне серьёзно.
        После всех проведенных манипуляций с тушей зверя Алонка разрешил затаскивать его на плот. Однако затащить медведя на плот у нас не получилось. Слишком тяжёлой оказалась добыча.
        Мы пришвартовались к берегу и уже здесь разделали тушу.
        Перед этим Алонка вновь устроил погребальное представление.
        Менгри, уже без моей просьбы, комментировала его действия.
        - Вот Алонка опять ворон и звать на пир свои братья вороны.
        А теперь он горностай. А вот он волк, лисица, соболь.
        - А для чего он это делает?
        - Любой зверь ходи, мясо кушай, - пояснила Менгри. - Манги гляди, всякий зверь собрался мясо кушать. Человека нет.
        Тогда дух медведя Манги понимай, что люди в его смерти не виноваты. А когда его дух заселится в другого медведя, то он будет тайга ходи, людям зла нет. Пока его снова не добудут храбрые охотники.
        - И всё повторится сначала, - произнёс я.
        - Да. И поэтому надо соблюдать закон духов, а не то зверь из тайга уйдёт. А тот, что останется, не поверит мангренам. Станет творить зло и отпугивать добычу из ловушек. А не то и вовсе прогонит всё зверьё в другие места. Наступит великое горе. Голод придёт в чумы мангренов.
        Между тем Алонка закончил свой «танец» и, раскрыв пасть медведю, засунул туда палку.
        - А теперь он просить дедушка зевать, - продолжила свои пояснения Менгри.
        - А это ещё зачем?
        - Чтобы душа медведя покинуть тело и не мешать нам его освежевать.
        Мангрен при помощи Степана снял с медведя шкуру и бросил её к моим ногам.
        - Нимак, - указал он сначала на шкуру, а затем на меня.
        Я беспомощно посмотрел на девушку.
        - Ты теперь нимак, - пояснила она. - Чужеродец, получил в дар шкуру, есть нимак. Теперь Алонка отвести подозрения в убийстве медведя от свой род.
        - А как же я? - удивился я. - Теперь дух медведя подозревать в убийстве будет меня.
        - Нет, - убеждённо проговорила Менгри. - Ты ведь его не убивать.
        Я вообще ничего не понимал, но решил промолчать. Какая разница? Если эвенки запутали меня, то, скорее всего, и духа медведя. А ещё я был уверен, что они запутались и сами. Но, наверное, так было надо.
        Алонка протянул мне окровавленный нож и молча указал на лежащую без шкуры тушу.
        - Ну а сейчас, ты, как нимак, должен разделать тушу, - подтвердила его жест Менгри.
        - Но я не разу не разделывал медведей, - попытался я отбояриться от кровавого дела. Больше всего меня смущало то, что медведь без шкуры удивительным образом напоминал человеческую фигуру, и мне не очень-то хотелось принимать участие в её расчленении.
        - Не страшно. Тебе подскажут, - махнула рукой девушка.
        Алонка упорно не желал раскрывать рта.
        «Во как конкретно конспирируется паренёк, - подумал я, - даже не хочет, чтобы духи его по голосу опознали».
        Вообще-то мне приходилось свежевать домашнюю скотину - свиней и быков. В общем и целом со строением туши животного я был знаком. Короче, не хрен кокетничать, а надо выручать своих новых знакомых, тем более что я не был потомком медведя, а мои предки появились на свет в процессе эволюции, если, конечно, верить Дарвину. Поэтому я взял протянутый нож и принялся за работу. Все девушки, словно по команде, отправились в свою избушку. Зрелище, конечно, было не из приятных.
        Через час мы продолжали свой путь. На огне, в здоровенной сковороде, жарилась свежина, а остальное мясо солилось и укладывалось в берестяные туеса. Медвежий жир готовился к вытапливанию и переливанию в ёмкости.
        - Ну вот, теперь мы зараз караван нагоним, - поглядывая на жарившееся мясо, довольно потирал руки Степан.
        Наблюдая за суетившимися около очага девушками, я вспоминал рассказ отца моего друга детства Кошкарова дяди Вовы.
        Происходило это на озере Кизи. Если кто не знает, то это между бухтой Де-Кастри и селом Мариинским. Они плыли через озеро на служебно-разъездном катере «Ярославец».
        «И вот, - рассказывал дядя Вова, - пересекли мы уже почти что больше половины озера. До села Санники оставалось совсем чуть-чуть. Глядим, медведь плывёт. Ну, мужики-то все охотники, кого учить. Давай, говорят, лохматого загарпуним. А на пароходе, как назло, нет ни одного «ствола». Похватало мужичьё все багры, что были на катере. Встали «гарпунщики» вдоль борта, приготовились, значит, медведя взять. Капитан, тоже специалист, пароход подвёл к медведю тютелька в тютельку. Только не стал мишка дожидаться, когда его в дичь превратят.
        Никто и не успел своим багром пошевелить, как медведь заскочил на судно и уселся на носу. Дядя Вова говорил, что на катере наступила мёртвая тишина. Только было слышно, как хлопают металлические дверцы и люки, отгораживая неудачливых охотников от непрошеного гостя… И пришлось капитану менять курс и причаливать к берегу, чтобы высадить безбилетного пассажира. А медведь вышел на берег достойно, без лишней суетливости, и не спеша отправился в лес. Так что, выходит, чревата охота на такого зверя на воде. Можно сказать, что нам очень здорово повезло».
        - Ну что, добытчики, сидайте до стола, - пригласила всех на свежину разрумянившаяся у огня Катерина.
        Степан, будучи в своём репертуаре, выпросил у девушек «за упокой души безвременно почившего хозяина тайги». При этом он так проникновенно врал о том, что если не помянуть его «как следоват», то на нас обрушатся такие неудачи, что похищение девушек - просто смех по сравнению с тем, что нас ожидает.
        Я, чтобы не рассмеяться, занялся чисткой берданки.
        - А вот мы у Михаила спросим, - вышла из положения Катерина.
        - Степан прав, - еле сдерживая смех, буркнул я. - По христианскому обычаю полагается помянуть.
        Катерина поднесла нам по чарке, и мы с удовольствием поели свежего мяса. Я не могу объяснить на пальцах вкус медвежатины тому, кто её не пробовал. Но прошу поверить мне на слово - это просто чудо. Не зря все коренные народности Дальнего Востока, почитая медведя как хозяина тайги и своего прародителя, не отказывают себе в удовольствии полакомиться его мясцом.
        За всеми хлопотами и удовольствиями незаметно наступили тёплые амурские сумерки. Мы причалили к берегу и обосновались на ночь.
        Весь проделанный от Благовещенска путь мы плыли, словно в пустыне. На нашем берегу не встретилось ни одного селения, так что нам не у кого было узнать, нагоняем мы основной караван или нет. Степан говорил, что через пару суток будет станица Поярково. Вот там мы точно и определим своё местонахождение относительно всего каравана. Помня, из-за чего начались наши злоключения, мы не забывали выставлять ночной караул. Теперь у нас было трое мужчин, поэтому поспать удавалось больше.
        В эту ночь я стоял последнюю предрассветную смену. Алонка и Менгри ушли ночевать в лес, а я расположился у костра.
        «Не налюбились ещё молодожёны», - завистливо подумал я и бросил украдкой взгляд в сторону спящих в палатке девушек.
        И вовремя. Из приоткрытой занавеси палатки на меня внимательно глядели глаза, которые могли принадлежать только одной девушке в мире. Затем занавеска откинулась в сторону, и на свежий воздух выбралась гибкая девичья фигура.
        После той ночи, когда мы с Луизой показали друг другу свои чувства, мы старательно избегали возможности оказаться наедине. И я, и она, казалось бы, боялись сделать навстречу следующий шаг.
        «Интересно, что она задумала?» - думал я, разглядывая девушку.
        Луиза закинула руки за голову и с грацией хищной кошки потянулась. Затем она, слегка прихрамывая, направилась к костру, а может быть, ко мне, ведь я-то сидел у костра.
        «Ишь ты, - подумал я, - хочет показать, что рана уже не болит. Перед кем фасонишь, девочка? Я-то знаю, как ты себя чувствуешь на самом деле».
        Луиза подошла и молча присела рядом у костра. Она положила подбородок на колени и, не мигая, стала смотреть на огонь.
        Языки пламени отражались в её широко открытых глазах.
        - Что, не спится? - скромно поинтересовался я.
        - Правильно Лушка говорила про мужчин.., - задумчиво произнесла она.
        «Вот тебе раз. Кошечка показывает коготки?» - Наверное, ты права. А почему ты об этом на ночь глядя? - деликатно поддержал я разговор.
        - А в другое время ты всегда занят.
        - Ну, ты же сама… - справедливо возмутился я.
        - А ты и рад. Можно себе позволить немного пококетничать? - светским тоном произнесла Луиза.
        «Ну и ну, а ведь девочка знает правила игры. Интересно было бы узнать, где она проходила эту науку? Вот тебе и деревня.
        А я им про графа Монте-Кристо. Идиот».
        - Мадмуазель обучалась на курсах благородных девиц?
        - Вот видите, сударь, вы совершенно огрубели в солдатах. Но я не обращаю внимания на ваше хамство. В первую очередь оно унижает вас, а не меня, - явно наслаждаясь моей растерянностью, выдала девушка из дореволюционной деревни.
        Я был повержен. Луиза торжествовала.
        - Откуда эта речь и красота слога? - слегка заикаясь, я попытался взять себя в руки.
        - От иностранной гувернантки мне в наследство досталось не только её имя. Я училась вместе с барскими детьми. Моей тёзке было приятно меня учить.
        - Да, вот уж воистину «неисповедимы пути твои, Господи», - выдохнул я. - А чего ж раньше не объявилась? Небось, потешалась надо мной про себя?
        - А что, было над чем?
        - Да так. Ты сочинения писателя Дюма не читала? - как бы между прочим поинтересовался я.
        - Я слышала об этом господине, но его романов прочесть не довелось. А это что-то меняет? - спросила она заинтересованно.
        - Совершенно ничего, - вполне искренне вырвалось у меня.
        «В следующий раз будешь знать, перед кем перья распускать и где может быть минное поле, - промелькнуло в голове. - Ну, кто бы мог подумать? Такая милая невинная крошка». После случившихся открытий я чувствовал себя не вполне уверенно. Луиза заметила моё состояние и произнесла: - Мне, наверное, и дальше следовало играть роль деревенской дурочки? Тебе бы это было гораздо приятнее?
        - Ну что ты, милая. В новом качестве ты выглядишь гораздо ярче и привлекательней. Просто немного непривычно, но я справлюсь.
        Ко мне постепенно возвращалась прежняя уверенность.
        - Когда ты пытался делать вид, что меня не замечаешь, мне так хотелось, чтобы, назло тебе, меня снова утащили хунхузы, - неожиданно призналась она.
        - Вот тебе раз! Но ты не обольщайся, я бы снова отбил тебя. И пусть бы при этом мне попыталась помешать хоть вся королевская рать.
        Луиза еле слышно рассмеялась.
        - Узнаю гусара.
        Глаза её потеплели, и взгляд стал более ласковым. Он безмолвно говорил о том, о чём не могли сказать губы.
        Незаметно для себя я оказался рядом с юной особой, обучавшейся хорошим манерам у испанской гувернантки. Зрачки её глаз, словно магнит, влекли меня в бездонный омут неведомого.
        Я тонул. Мне катастрофически не хватало воздуха. Выходя из оцепенения, я вздрогнул и, задыхаясь, выдохнул последние остатки воздуха. Но теперь я знал, где находится живительный источник свежего кислорода, и, пресекая всякие попытки неповиновения, приник к полураскрытым губам юного чуда. Я был спасён. Жизнь продолжалась!
        С трудом оторвавшись от губ, мы ещё несколько долгих минут пристально вглядывались в глаза друг друга. Где-то там должен был заключаться ответ на самый главный вопрос. То, что с нами происходит - это всерьёз? От умения прочесть этот ответ правильно зависит очень многое. Зависит, счастливыми мы проснёмся завтра утром или нет.
        Пауза затянулась. Но в таком деле, как любовь, паузы неуместны, потому что всем влюблённым катастрофически не хватает отведённого на свидание времени. Поэтому эта пауза была первой и последней в это предрассветное утро. Всё остальное время, до первых лучей солнца, мы не выпускали друг друга из объятий.
        Наше свидание было прервано возвратившимися из тайги молодожёнами.
        Луиза с быстротой молнии скользнула в палатку, а я стал ворошить угасший костёр.
        Алонка, деликатно сделав вид, что ничего не заметил, перекинул из руки в руку винтовку, с которой не расставался ни днем ни ночью, и произнёс: - Однако солнце на охоту вышел. Пора и нам в дорогу собираться.
        - Пора, - лениво потянулся я и поднялся на ноги.
        Совершив утренний туалет (тогда вода в Амуре была гораздо чище), я повернулся к палаткам и жизнерадостно закричал: - Рота, подъём! Выходи на утреннее построение.
        В палатках возникло недовольное шевеление и раздались протестующие голоса. Всё как обычно, всё как всегда. В такой час самый сладкий сон, и только садист вроде меня может совершить святотатство и лишить людей такой радости. Но, несмотря ни на что, начинался новый день. Нас ждала дорога. Что она подарит нам на этот раз? Поживём, увидим…
        Глава 15
        Долгие километры пути
        Не бывает скучной дороги. Бывают скучные попутчики.
        В этом я убедился, впервые столкнувшись с тяготами дальней дороги. Человек моего времени, привыкший путешествовать автомобилем, пароходом, поездом и самолётом, навряд ли поймёт проблемы путешественника того далёкого времени. Здесь и время-то течёт совершенно иначе. То есть оно совсем не движется, оно останавливается. И люди, которые во время дальнего пути не могут найти себе занятия, от ожидания натуральным образом сатанеют. Мы же развлекали себя рассказами о прошлом и мечтами о будущем. Благо мелей стало гораздо меньше. Да и наш плот, не в пример тем громадам, на которых спускались остальные переселенцы, был гораздо меньше. Поэтому его осадка позволяла нам проходить там, где большой плот непременно бы сел на мель. В общем, теперь мы продвигались гораздо быстрее предыдущего. Лишь бы погода не подвела. Но до осеннего сезона дождей и штормов было ещё далеко.
        На третий день пути мы миновали станицу Поярково. Там мы узнали, что наш основной караван прошёл мимо станицы вчера днём. Ещё немного, и мы присоединимся к остальным. Если честно, то не очень-то и хочется. Здесь мне было гораздо уютнее и комфортнее. Риска быть разоблачённым никакого. Да и отношения с Луизой стали такими, что на людях мы бы непременно себя выдали. Нет, между нами не было ничего такого, но оно в любой момент могло произойти. И только благодаря нашим общим усилиям мы ещё не совершили этого опрометчивого шага. А может быть, не такой уж он и опрометчивый?
        В Поярково мы узнали, что до устья Буреи примерно около двух дневных переходов. Мы постепенно и неуклонно приближались к родному Хабаровскому краю.
        Степан действительно оказался кладезем знаний о судьбах первопроходцев амурской земли. Я с интересом выслушал его рассказ об экспедиции человека, чьим именем названа эта станица. Со слов Степана выходило, что Василий Поярков «со товарищи» - первые русские люди на берегах Амура.
        «Точно не скажу, врать не буду, - начал свой рассказ Степан. - Но было это, по примеру, посерёд семнадцатого веку.
        Якутский воевода снаряжает на юг отряд охочих людей и во главе его ставит письменного голову Василия Пояркова. Должон был тот отряд разведать, где какие руды припасены, да острожков понаставить. С трудами великими добрались людишки Пояркова до Станового хребта и, преодолев его, вышли на берега Зеи. Здесь соорудили они струги[14 - Струг - старинное речное деревянное судно.] и спустились вниз до самого батюшки Амура. И вот на одном из амурских островов они построили укреплённое зимовьё и пережили лютые зимние холода.
        А весной, вослед за первым льдом, спустились они по Амуру до самого моря Охотского».
        - Шилкар, - еле слышно произнесла Менгри.
        - Што Шилкар? - недоумённо переспросил Степан.
        - Наши предки раньше называть река Шилкар, уже потом - Амуром, - пояснила девушка.
        - Ну, то мне неведомо, - развёл руками Степан. - А что до Пояркова, то морем он добрался до другой реки и таким образом вернулся в Якутск.
        О Пояркове я сам знал немного, только то, что есть на Амуре село с таким названием да плавает по реке теплоход «Василий Поярков», поэтому проверить рассказ Степана на правдивость не мог, да и не к чему это было. Иные события и дела молва людская доносит гораздо правдивее, чем исторические исследования людей в звании доктора наук.
        - Послушай, Менгри, а что ты знаешь о своих предках? - заинтересовался я замечанием девушки относительно прежнего названия реки.
        Девушка несколько мгновений раздумывала, отвечать ей на мой вопрос или нет. Затем, словно советуясь, посмотрела на Алонку.
        - Хорошие люди. Зачем бояться? - пожал тот плечами.
        Менгри обвела взглядом присутствующих и, словно убедившись, что никто не желает ей зла, начала свой рассказ.
        «Мало кто знает. Только близкие. Во мне течёт кровь даурских князей и мангренских шаманов, которых наши предки называли жрецами. Давно это было. Земля, где мы находимся, принадлежала великому государству. Враги и друзья называли его Золотой империей чжурчженей. По-вашему это будет как непокорный или упрямый. Очень могучей была эта империя.
        Сильней, чем ваша страна, сильней, чем Китай. Да что Китай, чжурчжени отняли у них даже Пекин и сделали его одним из своих главных городов.
        Хорошо жили наши предки, сытно и свободно. Но настали суровые дни испытаний. Пришли в наши земли несметные полчища врагов. Враги эти умели только убивать и грабить. Это племя называлось монголы. Яростное сопротивление оказали монголам чжурчжени. Не зря их называли непокорными. И приказал тогда правитель монголов уничтожить всех чжурчженей поголовно, в плен не брать, в рабство не продавать. Не нужны нам непокорные рабы, так сказал их повелитель. И началась тогда резня великая. Воды Шилкара стали багровыми от потоков крови.
        Никого не щадили воины монголов: ни женщин, ни детей, ни стариков. Сильны и искусны были наши воины, но слишком мало их было по сравнению с захватчиками. А тут ещё и Китай, вспомнив прошлые обиды, объединил свои силы с пришельцами. Великое горе прокатилось по земле чжурчженей. Опустели города и селения, заросли поля. Нещадно разрушены жертвенные храмы и капища[15 - Капище - языческий храм.]. Не помогли людям их боги. А те, кому чудом удалось выжить, забились, словно дикие звери, в тайгу и стали жить как дикари, постепенно забывая язык и обычаи предков. С тех пор, помня о пережитых ужасах, наши шаманы и главы родов строго-настрого наказали потомкам ни в коем случае не поднимать на людей оружия, ибо окончательно сгинет наш род.
        Мало нас, слабы мы духом и силами. Но было сказано в древнем пророчестве, что наступит время и придут на наши земли высокие, светловолосые и голубоглазые люди. Будут эти люди для нас защитой и помощью. И тогда не посмеют маньчжуры обижать наш народ, убивать, грабить и угонять в рабство людей. Вот и сбылось пророчество. Значит, и то, о чём говорят легенды древних, правда. Был такой гордый народ - чжурчжени».
        Менгри закончила свой рассказ. Некоторое время стояла тишина. Лишь только волны плескались за бортом да неугомонные чайки неустанно кружили над водой, выискивая себе добычу.
        Я уже во второй раз слышал о таинственных чжурчженях, прародителях малых народностей Дальнего Востока. Значит, и здесь прошлось огнём и мечом татаро-монгольское иго. Только наш народ смог подняться с колен и занять достойное место среди остальных народов, а потомки чжурчженей, наоборот, скатились вниз по лестнице эволюции и остановились на уровне первобытных отношений. Видно, мечи воинов Чингисхана уничтожили всех вольнолюбивых и сильных духом людей этого племени.
        А оставшиеся в живых не смогли поднять свой народ до уровня других цивилизованных народов.
        Ну, наверное, как раз в этом нет ничего странного. Как свидетельствует всё та же история: неисчислимое количество племён и народов сквозь время и кровь прорывались на самый верх мирового пространства, а затем скатывались вниз, при этом безвозвратно теряя своё былое величие и славу. Видно, какой-то стержень и жажда выживаемости должны быть заложены на генном уровне у народа, а не заключаться лишь в одном умении личности повести его за собой. Тому примером история Руси. А может быть, феномен нашей живучести заключается в том, что в России больше всех не любят самих русских и нам постоянно приходится в неустанной борьбе подтверждать самим себе и друг другу своё право на жизнь. А как говаривали древние латиняне - «Пока борюсь - живу»? Отбери у нас эту борьбу, и мы станем самодовольными гражданами с ожиревшими мозгами.
        - Н-да, дела, - протянул Степан. - Хорошая у нас подобралась кумпания. Казак с персиянскими кровями. Даурскомангренская княжна. Расстрига-офицер графского сословию да три бабы из казённых крестьян.
        Девушки весело прыснули и старательно отвели глаза от подозрительного взгляда казака.
        - А могёт быть, и вы не крестьянского сословия? Тогда сознавайтесь, раз такое дело.
        - Не сумлевайтесь, Степан Северьянович, крестьянского мы роду-племени, оттого и горе-горькое в чужедальней сторонушке мыкаем, - нараспев произнесла Катерина.
        - Были бы мы важных кровей, разе ж мы этутка счас маялись? - поддержала её Капитолина.
        - А что ж тут такого, эка невидаль. А ведомо ли вам что до Шилкинского завода вас сопровождали солдаты под командой князя Волконского? Вроде и князь, а тоже тяготы претерпевал[16 - Волконский Михаил Сергеевич - чиновник по особым поручениям при Н.Н. Муравьеве-Амурском, занимался вопросами заселения Приамурья. Сын декабриста.].
        - Князь он и в Сибири князь, - не сдавалась Катерина. - Свово не упустит.
        - Так-то оно так, но всё одно тяжела служба государева, будь ты князь или кто чином пониже. Смертушка, она ведь не выбирает, кого следоват прибрать. Ей всё едино.
        Все невольно перекрестились. Слишком много смертей довелось увидеть им на этом крестном пути из России в земли приамурские.
        - А вот ещё один человек высокого сословия - Бестужев.
        Дак он четыре года назад сопровождал груз с провиантом на сплаве. Ничего, хорошо доехал, - добавил Степан.
        - Уж не декабрист ли это Бестужев? - поинтересовался я.
        Я наивно полагал, что уж о декабристах, о которых нам вдалбливали на уроках истории, должен знать каждый.
        - Декабрист он или какого другого месяца зачатия, то мне доподлинно не известно, - произнёс Степан. - Но что по молодым летам супротив самого государя бунтовал, то ведаю. И поделом был сослан в Сибирь. Здесь зараз не забунтуешься.
        Я, памятуя всё те же уроки истории о том, что казачество являлось самым яростным и последовательным оплотом самодержавия, промолчал.
        А Степан продолжал:
        - Это надо же такое умыслить, на самого государя российского руку поднять?! Государь ещё милость проявил, не перевешал всех к чёртовой матери.
        Я вспомнил сведения, ставшие достоянием общественности, о сталинских репрессиях. По сравнению с тем, что творили «слуги народа», сталинские опричники, с русским народом, царь Николай Первый был просто святым. Всего-то пять повешенных за бунт на Сенатской площади. Большевики бы этот бунт утопили в крови. И кроме этого уничтожили всех родственников бунтовщиков до третьего колена. Так у них лицемерно проводился в жизнь девиз, что сыновья не отвечают за поступки своих отцов.
        Отвечают. И отвечают по полной программе. А царь вот декабристов сослал, а их родственники как были князьями да графами, так ими и остались. Мало того, продолжали занимать важные государственные посты и должности.
        Наши дискуссии на политические темы были безжалостно прерваны девушками.
        - Хватит графьёв и князьёв обсуждать. Неподсудны они для нас. Вон ужо и день на зорьку клонится, пора место ночлега искать, - поставила точку Катерина.
        - И то верно, чтой-то оголодал я маненько, - поддержал её Степан. - Надобно до берега гурьбиться. А завтрева уж на Бурее ночевать придётся.
        На Бурее заезжие казаки-рыболовы сообщили нам, что сплав только сегодня утром вышел в низовья Амура. Всего лишь один дневной переход разделял нас с основным караваном.
        Если будем идти такими же темпами, то дня за четыре-пять нагоним. А там - объяснения с начальством и прежняя размеренная жизнь.
        Вечером, когда мы со Степаном оказались наедине, он спросил: - Послухай, Мишаня, ты что со своей половиной богачества будешь делать?
        - Да я как-то не думал, - пожал я плечами.
        - А надобно бы. Тащить золотишко на сплав негоже. Могёт что-нибудь непоглядное сотвориться. У господ охфицеров на эти вещи своё разумение имеется.
        - И что ты предлагаешь?
        - Зарыть нам надобно добро в укромном месте. Я свою долю закопаю на следующей стоянке, а ты как сам уразумеешь.
        - Да мне чем ближе к Хабаровке, тем лучше, - подумав, произнёс я.
        - И то верно, - согласился Степан. - Забирать сподручнее будет. По моим соображениям, сплав мы нагоним дён через пять в районе станиц Столбовой или Пузино. Вот и кумекай, где тебе сподручнее утайку соорудить. А там уж и до Хабаровки рукой подать.
        Так и порешили.
        - А что с мангренами? Разрешат им дальше с нами сплавляться или нет?
        - Вот тут, паря, токмо один Бог ведает, что господам охфицерам в голову войдёт, - пожал плечами казак.
        - Жалко молодёжь. Им бы ниже Хабаровки уйти. Там-то их точно не достанут.
        - А чего! Мы им свой плот оставим, и нехай плывут вослед за сплавом. Небось, не забидят, - нашёл выход из положения Степан.
        - Можно и так. Только надо им об этом сказать. Да и парня следует научить получше управляться с плотом.
        - Это дело нехитрое. Да он уж и сам ловко управляется.
        Следующим вечером Степан, сославшись на уважительную причину, удалился в тайгу. Такое щепетильное дело, как захоронка клада, не терпит лишних глаз, и я стал дожидаться своего часа.
        Хоть я и натрепался о несуществующих сокровищах на своём острове, но всё же добытое в бою золото было реальным. И ещё неизвестно, как и где мне придётся коротать свой век. А золото оно и в Африке золото.
        Днём, не причаливая, прошли станицу Пашково. Степан вновь удивил своими познаниями.
        «Оная станица названа в память воеводы Енисейского острога Афанасия Пашкова, который примерно в те же годы, что и Василий Поярков, ходил со своими казаками на даурские земли.
        До Амура-реки он не дошёл, но на нашей даурской земле след оставил немалый. Его стараниями был восстановлен Нерчинский острог и построено ещё четыре. Премного положил он трудов во славу государства Российского.
        В том походе ходил вместе с ним сын его Еремей да протопоп-раскольник Аввакум. Натерпелись казаки лишениев и тягот, что на несколько жизней хватит. И голодали, и от цинги зубы выпадали, и морозами лютыми телеса свои изнуряли. Далёкий путь проделали они по воде и пешими. А пешими не просто шли, но ладьи свои волоком тащили. Из Енисея в Верхнюю Тунгуску, далее в Ангару. В Братском остроге остались на зимовку. Опосля - к озеру Байкал, реке Хилок, озеру Иргень, реке Иногде. А окончились их страдания у рек Шилки и Нерчь. Не все казаки возвернулись домой в Енисейский острог. Многие животы положили в том далёком походе. Кто от хворей разных, кто от голода, кто от холода, кто от стрел маньчжурских и даурских».
        Такое окончание повествования Степана искренне растрогало девушек, они не стыдясь утирали с глаз слёзы.
        - И где ты, Стёпа, всё это разузнал? - поинтересовался я с толикой иронии. - Неужели в школе рассказывали?
        - Пошто в школе? Казаки мы, и весь род наш помогал по мере силов своих в завоевании этих земель. Негоже забывать славные дела родителев своих.
        Мне стало стыдно. А ведь я знал историю своего рода только до третьего колена. И то с пропусками. Уравняла нас всех революция. Оставила без роду и племени. Людям прошлых времён в головы не вдалбливали историю победившего социализма. Они хранили память о предках… Вон Степан как по-писаному чешет.
        А у него нет за плечами десяти классов и техникума в придачу. Отучили нас от привычки знать своих предков, помнить их дела - добрые и недобрые, гордиться, если заслужили, их подвигами во славу Отечества…
        Так и спускались мы, подчиняясь медленному, но надёжному течению Амура-батюшки. Слушали познавательные беседы молодого казака об истории завоевания родного края.
        На следующий день, ближе к ночи, добрались до села под названием Радде.
        - Ну, а это название ты можешь объяснить или нет? - поинтересовался я.
        - А проще пареной репы, - ухмыльнулся Степан. - С этим господином я знаком лично. И даже, было дело, когда он уезжал в Рассею, подмогал его гурбарии переносить.
        - Ну, ты даёшь. Учёный был, что ли?
        - Богатого ума человек, но забавы у него, конечно, по сравнению с нашими хлопотами пустяшные. Словно дитё малое, гонялся с утра до вечера за бабочками и жучками разными. А поймает какую и ну радоваться, словно блаженный. Детишки повадились ему всяческую живность за леденцы таскать. И те и другие довольны потом. Дескать, надули друг друга.
        Я недоверчиво качал головой и разглядывал неказистые домики селения.
        - Ежели не веришь, могёшь у любого спросить, - насупился Степан. - Цельный год он в этом селении прожил, вот господин генерал-губернатор и сподобил, назвал это сельцо его фамилией.
        Спрашивать я, конечно, ни у кого не стал, зачем друга обижать?
        В Радде мы приобрели у местных баб всяческой зелени и добыли с десяток яиц, а на ужин девушки порадовали нас пирогами с зелёным луком и яйцом.
        Все улеглись спать сытыми и довольными.
        Глава 16
        Амур показывает свой нрав
        Прогнозы Степана подкорректировал шторм, который сорвался неведомо откуда. Буквально за десять минут до этого ничто не предвещало ненастья.
        После сытного обеда мы умиротворённо сидели на солнышке и лениво перебрасывались словами. Вдруг снизу резко потянуло прохладным ветерком. По ровной до этого водной глади пробежала робкая рябь.
        - Однако к берегу надо идти, - озабоченно произнёс Алонка.
        Он с тревогой вглядывался в набегавшие с севера тучи. Тучи на вид были серыми и угрюмыми. Их приближение не предвещало ничего хорошего.
        Осознав надвигающуюся опасность, мы со Степаном бросились к рулевым вёслам и развернули плот к берегу. Но, судя по скорости, с которой поднимался ветер, к берегу мы не поспевали.
        - Парус! - опомнился я, и мы быстро стянули вниз хлопающее по ветру полотнище импровизированного паруса.
        Через пять минут тихую и благодушную реку было не узнать.
        Амур рычал и бушевал, словно попавший в капкан зверь. Ему вдруг стало тесно между ограничивавшими его свободу берегами, и он решил вырваться на волю, при этом яростно плевался в нас гребнями верховой волны. Недолго думая, словно по команде, мы с казаком оказались в нашей лодчонке и стали что есть сил выгребать к берегу. Позади лодки на верёвке болтался плот.
        Мы с надеждой всматривались в ставшие тёмными очертания береговой полосы. Но, как обычно бывает в таких случаях, всё начинает подчиняться главному закону, закону подлости. Ни бухточки, ни заводи, а тем более русла впадающей в Амур речонки поблизости не просматривалось. А без мало-мальского убежища наш плот мог легко стать добычей нанайского бога воды Поди[17 - Подя - языческий бог-хранитель.].
        В лучшем случае разыгравшиеся волны выбросят наше средство передвижения на берег, в худшем - разобьют его.
        Переглянувшись, мы со Стёпкой налегли на вёсла и стали грести вниз по течению. Необходимо было отыскать какую-нибудь тихую гавань. Низовой встречный ветер сводил на нет все наши усилия. Но всё же, с неимоверными трудностями, метр за метром мы преодолевали расстояние.
        Девушки на плоту испуганно сжались в кучку и с надеждой наблюдали за нашими действиями. Они не понимали смысла наших стараний и всей меры нависшей опасности: им было просто страшно.
        Ещё бы! Когда ты всю жизнь проведёшь на суше, то уходящие из-под ног скользкие брёвна плота и перехлёстывающие через них холодные волны покажутся тебе самым нежеланным местом в мире, где ты захотел бы оказаться в данный момент.
        - Ну что, Степан! - прокричал я казаку сквозь ветер и бьющие в лицо брызги. - Выгребем?
        - А чего не выгрести, выгребем. Вот токмо бы какой-никакой завалящий заливчик образовался.
        Степан весело скалился сквозь крепкие зубы.
        - Что, боязно? - спросил он, наблюдая за выражением моего лица.
        - Да нет, - пожал я плечами.
        Мне приходилось бывать в штормах и покрепче этого. Правда, плавсредства в моё время были гораздо надёжнее. Единственное, что волновало, так это риск потерять плот и имущество. Утонуть здесь было проблематично, до берега рукой подать. Если что и случится, то выплывем.
        В тот момент мне не пришёл в голову простой вопрос, а кто из моих попутчиков умеет плавать? Но это и хорошо, потому что, как потом выяснилось, кроме нас со Степаном и Капитолиной, плавать не умел никто. Мангренам не позволяли их духи. Уж если настоящий человек упал в воду, то, значит, стал их законной добычей. И нечего лишать их предоставленной радости. Ну, а Катерине с Луизой просто-напросто негде было научиться.
        После часа мучений и тревожного ожидания, которая же волна станет последней и поставит завершающую точку в нашей эпопее, мы наконец-то увидели небольшую бухту. Выбиваясь из последних сил, мы сумели зайти в эту заводь. Окружённая со всех сторон высокими берегами и густо поросшая разнообразной растительностью, бухта представляла собой идеальное укрытие, причём не только от непогоды, но и от посторонних глаз.
        Вымокшие и продрогшие путешественники выглядели, мягко говоря, не очень. Глядя на них, мокрых и трясущихся от холода, мы со Стёпкой невольно рассмеялись. Пережитое волнение требовало своего выхода. Наше веселье заразило и остальных.
        Теперь уже смеялись даже мангрены.
        - Ик, ик. Пресвятая Богородица, неужто спаслись? - икая сквозь смех, пробормотала Капитолина.
        - Что, девоньки, натерпелись страхов? А мы вот с Михаилом дак и ничего. Скажи, Михайло? - ткнул меня кулачищем Степан.
        - А чего говорить? Выплыли и выплыли. Эка невидаль, - пожал я плечами.
        - Не скажи, Мишенька. Я страсть как напужалась. Мы ведь с Луизой плавать не могём, - клацая от холода зубами, еле выговорила Катерина.
        Пока несостоявшиеся утопленники выражали радость по поводу своего спасения, Алонка сделал самое необходимое на данный момент дело. Он молча углубился в кусты и через несколько минут вернулся с охапкой сухих дров. Я последовал его примеру и отправился в лес, а Степан занялся разведением костра.
        Когда я вернулся, то девчата, уже отжав подолы своих платьев, теснились у огня.
        - Ну, что, окрестил вас в своей купели Никола-угодник? - скалил зубы Степан. При этом он цепким взглядом окидывал облепленные мокрыми платьями ладные девичьи фигуры.
        Опьяненные только что пережитой опасностью, девушки не замечали, что их ситцевые платья стали почти прозрачными, поэтому замечаний казаку никто не делал, даже постоянно бдительная в таких вопросах Катерина.
        - Слюной подавишься, - толкнул я в бок Степана.
        Степан с трудом оторвался от созерцания девичьих прелестей и сглотнул слюну.
        - Дак разве ж можно пропустить такую усладу для глаз? - воскликнул он без тени вины. - Это нам подарок в благодарность за спасение христианских душ.
        Только теперь, посмотрев друг на дружку, девушки обнаружили своё неглиже.
        - Ах ты, дьявол чубатый! Вылупил свои бесстыжи зенки!
        А ну-ка отвернитесь, - присев на корточки, закричала Катерина, пытаясь локтями прикрыть низ живота, а ладонями полную грудь. Девушки, завизжав, повторили её движение.
        Одна лишь Менгри сохраняла полное спокойствие. Её национальное одеяние могло бы выдержать удар стрелы. Нескромные мужские взгляды для неё ничего не значили.
        Мужская половина нашего отряда немедленно выполнила команду Катерины. За спиной раздался заполошный топот босых ног, лёгкое переругивание и смех. Наши морячки, достав из-под брезента сухую одежду, быстро переодевались.
        - Это что же нам теперь с Михаилом делать? - стараясь быть серьёзным, говорил Степан. - Чести мы вашей девичьей не порушили, но много чего потаённого увидели. Кабы не пришлось сватов засылать.
        - Эвто щё ты там увидел, бесстыдник? - хлопнула мокрым платьем Степана по затылку Катерина. - Да кто за тебя, варнака, пойдёт? Разве ж токмо кака ущербна?
        - Я не ведаю, как вы, Катерина Демьяновна, но некоторым особам вашего полу я очень даже ндравился, - гордо расправил плечи казак, но тут же их сжал, потому что после его высказывания последовал более чувствительный шлепок мокрого белья.
        - Это как же понимать полноту ваших агрессиев? Неужто ревнуете?
        - Вот ишто, - вспыхнула девушка.
        - А чего? Ежели ревнуете, то и ненадобно наводить притворствов. Зараз бухнемся в ноги к Михаилу и попросим у него благословения. Для него это дело привычное, - закончил Степан под общий смех.
        Но было видно, что слова казака не оставляют строптивую девушку равнодушной.
        - Ладно, Степан Северьянович, кончай лясы точить, - пришёл я на помощь Катерине. - Давай палатки ставить да дрова готовить, пока дождь не припустил.
        Моё вмешательство оказалось своевременным, так как на землю упали первые капли дождя. Подгоняемые стихией, мы в считанные минуты дружно управились с делами и укрылись в палатках.
        Девушки попытались найти пристанище в своей избушке на плоту, но вскоре отказались от этой затеи и перебрались в нашу со Степаном палатку, которую мы предусмотрительно развернули на большой площади. Жильё на плоту было насквозь промокшим и для укрытия временно не годилось.
        - Я ведь вам зараз говорил, давайте к нам, - проворчал Степан, уступая место. - Дак вы всё по-своему норовите.
        После недавней демонстрации бесплатного стриптиза девушки, ловя наши случайные взгляды, ещё долго перешёптывались и хихикали. Я же, желая разрядить обстановку и снять с натерпевшихся страха девушек стресс, предложил Катерине выдать народу по нескольку капель для сугреву и восстановления пошатнувшегося здоровья.
        - Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь простыл, - стараясь быть убедительным, закончил я свою речь.
        - Михаил прав, - солидно поддакнул Степан. - После таких напряжениев спирт для здоровья - первое дело.
        - Сиди ужо, изнапрягался весь, - осадила труженика Катерина.
        - Неужто мы без понятия, - хитро стрельнула глазами Капитолина и достала бутыль с мутной жидкостью.
        В это время Луиза, загадочно улыбаясь, развязывала мешок со снедью и выставляла на расстеленный платок различные закуски.
        «Что-то замыслили наши девушки, - подумалось мне. - Или на них так нечаянные смотрины подействовали? Женщинами себя почувствовали»?
        Между тем в палатке становилось всё уютней и уютней.
        Барабанивший по брезенту дождь совершенно не наводил тоску.
        А даже наоборот, было радостно ощущать себя надёжно защищённым во время разгула обезумевшей стихии.
        Спиртное подействовало, девушки стали вести себя гораздо свободнее и все пережитые страхи вспоминали со смехом и прибаутками. За разговорами и весельем никто не заметил, как наступивший вечер плавно перешёл в ночь. Мы говорили и не могли наговориться, прекрасно понимая, что в скором будущем такое близкое общение нам станет недоступно.
        Меж тем за тонкими стенами временного убежища творилось что-то невообразимое. Туземные духи воды, словно бы обидевшись на то, что добыча ускользнула из-под самого носа, слали на нашу палатку целые дождевые потоки. Вода журчащими ручьями скатывалась по внешней стороне брезента. Надо отдать должное качеству нашего трофея. Несмотря на все ухищрения стихии, брезент не промокал. Бешеные порывы ветра пытались сорвать палатку и унести её прочь. После каждого особенно сильного рывка девушки испуганно вскрикивали, а мы отважно смеялись над беспомощностью духов.
        Алонка и Менгри, не выдержав наших кощунственных речей, в суеверном страхе покинули палатку и обосновались в домике на плоту. Несмотря на наши извинения и просьбы, назад они так и не вернулись. Надо заметить, что, в отличие от своих потомков, мангрены спиртного категорически не употребляли. Они отзывались о водке как о порождении злых духов, призванном лишать людей разума. Я думаю, что тут они в чём-то правы.
        Когда наши друзья ушли, девушки стали готовиться ко сну.
        Соорудив занавеску, они разделили палатку на две половины - мужскую и женскую.
        Шорох одежды на девичьей половине в моей затуманенной винными парами голове вызывал приятные образы и вселял надежды. От приятных раздумий меня оторвал резкий толчок в плечо.
        Я недоумённо посмотрел на Степана. Казак, хитро прищурившись, приложил к губам палец. Затем он откинул в сторону краешек лежащего на полу одеяла.
        - Ндравится? - прошептал он краешками губ.
        Под одеялом лежала стеклянная баклажка с прозрачной жидкостью. Судя по мерам предосторожности, предпринятым Степаном, в этой ёмкости могла находиться только одна-единственная вещь. Чтобы угадать что это, мне не понадобилось ни одной попытки.
        - Что, паря, по махонькой? - побулькал он в воздухе жидкостью.
        - Как ты умудрился? - прошептал я. - Ведь Катерина глаз с горилки не спускает.
        - Военная хитрость, братка! Она казака завсегда выручала.
        Он достал из-за спины две кружки и отмерил «по булькам» две ударные дозы, после чего мы молча посмотрели друг другу в глаза и дружно выпили. Неразбавленный спирт огнём полыхнул по внутренностям, и я невольно закашлялся. Одной рукой Степан стал хлопать меня по спине, а другой засунул в рот кусок рафинада.
        - Давай сахарком. Первейшее в этом деле средство, - прошептал он.
        - Эвто щё у вас тамотка булькатит, и пошто вы перхаете? - раздался из-за занавески подозрительный голос Катерины.
        - То Михайло поперхнулся, - невинным голоском проблеял Степан. - А булькатит дожжём по крыше.
        После недолгого недоверчивого молчания голос Катерины произнёс: - А я вот сама проверю, что у вас подтекает.
        - Ни в коем разе! Стесняемся мы, - испуганно ответил Степан. - А Михаил дак таких смущениев вообче на дух не переносит.
        - Эвто когда же вы такими смущительными стали? - голос стал язвительным, и занавеска резко откинулась в сторону.
        Свет свечи выхватил фигуру Катерины. Она стояла в нижней рубахе, а на плечи был накинут наш подарок - цветастая шаль.
        Крохотный огонёк стал обшаривать уголки нашей конуры. Но Степан не был бы Степаном, если бы не успел замести все следы «преступления». Не получив положительных результатов, девушка вернулась к себе.
        - Я за вами следю, супостаты, - попыталась она нас запугать перед уходом.
        - Дак мы зараз к вашим милостям с ответной оказией пожалуем, - произнёс ей вслед Степан. - Не всё же вам честных людей по ночам обидами не доверять.
        Если честно, то я даже не понял, что Степан имел в виду под «обидами не доверять», но был с ним полностью солидарен.
        - Только попробуйте, - раздался за занавеской смех Капитолины. - Мы ужо вас этутка приголубим. Своих не узнаете.
        - Мы девушки скромные, по ночам гостей не принимаем, - поддакнула ей Луиза.
        Но между слов я прочёл совсем иное, как раз-таки совершенно противоположное, но это касалось лишь одного меня. Поэтому голос Луизы повлиял на меня, как кислота на лакмусовую бумагу.
        У меня загорелись уши.
        Степан вновь толкнул меня в плечо и выразительно щёлкнул по горлу общеизвестным жестом. Будучи под воздействием прелестного голоска Луизы, я утвердительно мотнул головой. Молодая душа жаждала подвигов.
        Едва мы поднесли к губам налитый Степаном спирт, как занавеска решительно распахнулась и раздался негодующий голос Катерины: - Ах вы, анчихристы! Ах вы, вражье племя! Эвто вы ж у меня умыкнули? Ну, погодь, Стёпа, я тебе припомню!
        Мы торопливо усугубили свою вину, опрокинув содержимое кружек, и засунули в рот сахар. Катерина хлестанула зажатой в руке юбкой по чубатой голове казака, затем, наклонившись, вырвала у него из рук стеклянную баклажку.
        Степан, воспользовавшись моментом, обхватил Катерину за талию и впился своими губами в губы девушки. Поцелуй был долгим. Катерина для приличия посопротивлялась, а затем сникла.
        - А теперь хучь убей, - отстраняясь, усмехнулся Степан.
        - А ну спать, - торопливо выкрикнула девушка и шмыгнула за занавесь.
        Степан откинулся на спину и закинул руки за голову.
        - А вкусно, как монпансье, - довольно проурчал он.
        - Ну, погодь, чёрт чубатый, - донеслось с девичьей половины, - ажбы цаловаться научился. А то обмуслявил всю, словно телушка.
        - Дак вот и поучила бы, - невозмутимо отозвался Степан. - Надсмехаться-то все горазды.
        На сопредельной территории раздалось весёлое шушуканье, которое периодически сопровождалось взрывами смеха. От выпитого спирта и усталости голова моя приятно кружилась, а глаза предательски слипались. После недолгой борьбы с самим собой и сном я отключился.
        Проснулся я почувствовав кого-то постороннего рядом с собой. Сердце гулко забухало, а к лицу прилила кровь. Я уже знал, кто этот посторонний. Вернее, посторонняя. Я притянул склонённую надо мной голову и приник к её губам. Девушка испуганно охнула, но негромко, чтобы не разбудить остальных. Мы чуть не задохнулись - таким продолжительным и сладким оказался первый поцелуй.
        Превозмогая лёгкое сопротивление, я уложил девушку рядом с собой и накрыл одеялом. Луиза доверчиво прижалась ко мне и прошептала: - Любый мой, я сама пришла. Но прошу тебя, не обижай меня. Я ещё не готова.
        И столько в её голосе было искренности и детской непосредственности, что у меня засвербело в горле. Я стал совершенно ручным. Теперь она могла вить из меня верёвки. Каким-то своим женским чутьём она это поняла и удовлетворённо улыбнулась.
        Хотя в палатке было совершенно темно и я не мог видеть этой улыбки, готов поспорить на что угодно, что она, действительно, улыбнулась.
        Я привлёк её к себе и, сгорая от нежности, стал осыпать поцелуями. Она неумело мне отвечала. С каждым поцелуем её губы наполнялись страстью и неуёмным желанием. В ней просыпалась самка. Однако, когда ситуация пыталась выйти из-под контроля, Луиза упиралась в мою грудь руками и шептала: - Мишенька, родненький, нет…
        И я послушно отстранялся, давая своему телу прийти в себя.
        Поверите ли, нет, но мы лежали совершенно обнажённые, и у меня даже в мыслях не было желания причинить ей обиду.
        Мы губами и руками знакомились с сокровенными тайнами наших тел. Нам было хорошо.
        Незаметно подкрался рассвет, и Луиза, испуганно ойкнув, высвободилась из моих рук. С лёгким шелестом она надевала на себя предметы женского туалета, а я представлял, какие места её совершенного тела ткань обнимает в этот момент.
        Закончив с одеждой, она порывисто наклонилась ко мне и, одарив на прощание лёгким поцелуем, проскользнула на свою половину.
        Три дня бушевал шторм и лил дождь. Трое суток Амур показывал свой нрав. Но это были самые счастливые дни и ночи за всё время моего пребывания в девятнадцатом веке. Каждая из этих ночей не походила на другую. Это были ночи страсти и любви.
        Глава 17
        Кто такие ачаны и герои крепости Ачан?
        Что такое судьба? Как понять все её зигзаги? Почему она в те или иные моменты жизни заставляет нас поступать так, а не иначе? До каких границ может простираться везение? Или это тоже происки Провидения, или, иначе говоря, перст судьбы? На эти вопросы я попытался дать ответ после произошедших вслед за штормом событий.
        Минуло три дня нашего вынужденного сидения в ожидании, когда разгулявшаяся стихия сжалится над нами и выпустит из своего капкана. И вот под утро четвёртых суток мы были разбужены чириканьем птиц. Природа, словно уставшая женщина, выплеснула все свои негативные эмоции и успокоилась, став ласковой и умиротворённой. Наш плавучий дом вновь поймал течение Амура и устремился вниз, навстречу неизвестности. Что ожидает нас там?
        Мы со Степаном, подрабатывая рулевыми вёслами, старались не отдалятся от берега. Я стоял на корме и не спеша ворочал тяжёлой рукоятью весла, искоса поглядывая в сторону постоянно перешёптывающихся и хихикающих девушек. Временами меня брала досада. Наверняка нам уже все косточки перемыли, сороки. Свежий ветер беззастенчиво трепал подолы девичьих юбок, а солнечные лучи в выгодном свете высвечивали все прелести их гибких соблазнительных форм. Хотя каждая из девушек была волнующе привлекательна и достойна пристального внимания, мой взгляд неизменно останавливался на одной. А она, словно чувствуя это, поворачивала голову в мою сторону, стараясь придать лицу серьёзное выражение. Однако её глаза говорили совершенно о другом, хорошо понятном нам обоим. Моё сердце начинало биться в два раза быстрее, а от груди к вискам поднималась тёплая волна.
        Крестьянская девушка с экзотическим именем, манерами и образованностью выпускницы института благородных девиц всё основательней занимала место в моём сердце. При мыслях о ней в висках начинала неистово пульсировать кровь, а руки гореть, вспоминая упругую бархатистость покорного девичьего тела. Перед глазами стоял сладкий туман воспоминаний о прошедшей бессонной ночи. Я встряхивал головой, пытаясь отогнать сладкие образы прошлой ночи и ещё крепче сжимал в руках шероховатое древко весла. Но попытка забыться за работой положительных результатов не приносила. Моё тело не желало подчиняться разуму. Оно жило самостоятельной жизнью, и каждая его клетка помнила жар другого, бесстыдного в своих желаниях, но целомудренного тела. Я был уверен, что с Луизой происходит нечто подобное и что прошедшая ночь нас нисколько не насытила, а лишь усилила наши желания. Разум говорил мне, что я поступаю нечестно, что у наших отношений нет будущего, но губы, словно насмехаясь над потугами честного разума, сами вспоминали плавные изгибы девичьего тела, а обоняние услужливо туманило разум запахами ночной страсти.
        «Пропал боец, - подумал я о себе как о ком-то постороннем. - На девчонке сломался». Но почему-то эта мысль меня нисколько не встревожила, а наоборот, заставила глупо улыбаться, встречая брошенный в мою сторону взгляд.
        - Степан, - окликнул я казака, стараясь уйти от раздиравших мою душу противоречий. - Рассказал бы нам что-нибудь о героических делах своих предков…
        - Дак нам это запросто. С превеликим нашим удовольствием. Вот кабы ещё зазноба моя поднесла нам по маненькой… Для складной речистости и услады слуха.
        Зазноба презрительно фыркнула и отворотила заалевшее лицо в сторону. Вот это номер! Наша неопалимая Катерина засмущалась. Да и, по сути сказать, было отчего. Впервые на людях Степан назвал её своей зазнобой. Несомненно, что противоречивой гордячке было страшно приятно от этого иносказательного признания казака.
        Но вслух она произнесла совершенно другое: - И сколько у тебя таких зазноб, которые по тебе сохнут по всем эвтим берегам?
        - Не губи, кралечка, своими недовериями! - вполне искренне воскликнул Степан. - Токмо ты да такая же вострая и гибкая станом моя верная подруженька.
        При последних словах Степан выдернул из ножен шашку и, покрутив её перед собой, одним ловким движением кисти вернул на место.
        Катерина зарделась ещё больше и, не зная, куда деть руки, в волнении затеребила ими край передника.
        - Вам бы токмо надсмешки разны строить, Степан Северьянович, - почему-то назвала она казака по имени-отчеству.
        - А что, Катерина, по-моему, он не брешет? - засмеявшись, поддержал я Степана. - Надо бы уважить воздыхателя. А не то сгинет он в огне неразделенной страсти.
        - Да ну вас, - вконец смущённая девушка стыдливо махнула рукой. - Как можно такое?
        Что такое? Я впервые видел смелую и бойкую на язык девчонку в таком состоянии. Неужели неприступная крепость готова распахнуть свои ворота и, выкинув белый флаг в виде непорочной простыни на новобрачном ложе, сдаться на милость победителя?
        Н-да, дела. Оказывается, не только у нас с Луизой наметился заметный прогресс в отношениях. Наши друзья тоже приблизились к критической точке кипения.
        - Ладно ужо, - неожиданно быстро сдалась Катерина. - Погодьте маненько. Счас на стол чегой-то сгоношим да и будем снедать.
        - Во! - обрадованно воскликнул Степан. - Завсегда радостно любоваться на такую ласковую кралечку.
        - Ах! Чтоб тебе! - вскрикнула Катерина.
        Сказанные под руку комплименты окончательно размягчили строптивое сердце красавицы, и дрогнувший в руке нож вскользь чиркнул по указательному пальцу. На месте пореза вмиг выступила алая капля. Прижав пораненный палец к губам, она по-детски обиженно вскинула влажные ресницы, устремив свой взор на Степана. Тот в свою очередь, забыв обо всём, вмиг оказался рядом с пострадавшей. Неловко переминаясь с ноги на ногу, он силой отнял руку от её губ и облегчённо вздохнул.
        - Тю! Напугала, скаженная. До свадьбы заживёт, - произнёс он повеселевшим голосом.
        И не обращая внимания на неуверенное сопротивление девушки, приложил её палец к своим губам. Катерина свободной рукой попыталась оттолкнуть склоненную голову, но постепенно давление её руки ослабло, а ладонь украдкой затерялась в чубатых казачьих дебрях. Полностью отдавшись нечаянной ласке, Степан так и остался стоять со склоненной головой. Словно опомнившись, Катерина мельком взглянула по сторонам и, оторвав свою ладонь от головы казака, легонько хлопнула его по чуприне.
        - Ты чегой-то? Пригрелся, словно кот. А ну ходи отсель, - прикрикнула она, пытаясь настрожить свой голос.
        Но моего слуха явственно коснулось довольное урчание разомлевшей кошечки.
        - Погодь, не трепыхайся. Счас зараз заврачую. Будет ещё лучшее, чем раньше. А ты пальчик к своим устам не прикладай.
        Не гоже это, - проговорил Степан совершенно серьёзно.
        - Пошто так? - встревожилась Катерина.
        - Слюна у тебя дюже ядовитая. Заражение могёт приключиться. А там и отрежут, - продолжил серьёзным тоном Степан.
        Смысл сказанного наконец-то дошёл до ушей Катерины.
        - Ах ты, варнак лампасный! - воскликнула она в негодовании. - И как токмо твой язык поворотился на такие глупости?
        «Всё, - подумал я, - пропал казак. Околдовала его девка.
        Мелит языком сам не знает что».
        Степан с испугом отпустил руку девушки и, не сводя с разгневанной красавицы глаз, неловко попятился назад. Шашка, висевшая на боку казака, эфесом зацепилась за растяжку от мачты и, крутнувшись в воздухе, сыграла кончиком ножен точно в лоб хозяину. Раздался глухой металлический стук. Степан замер на полпути, ухватившись пятернёй за лоб. В его глазах застыло недоумение.
        Все присутствующие, до сих пор пытавшиеся отводить глаза в сторону, чтобы не помешать нечаянной минуте откровения влюблённых, честно попытались подавить рвавшийся наружу смех, но глупый и потерянный вид потиравшего свой лоб казака не позволил этого сделать.
        Сначала прыснули девчонки, затем я, а под конец и мангрены растянули свои губы в сочувственной улыбке. Их природное воспитание не позволяло открыто смеяться над чужой бедой.
        - Слава тебе, Господи, дошли до тебя мои молитвы, - давясь смехом, перекрестилась Катерина. - Щё, Стёпушка, поврачевать? - язвительно-заботливым тоном поинтересовалась она.
        - Не, обойдуся, - пробормотал Степан, продолжая пятиться.
        - Ну, гляди, а то я, ежели щё, то завсегда, - ласково промурлыкала девушка.
        Степан, окончательно смутившись, споткнулся о стоявшее за его спиной ведро, наполненное водой, и под вырвавшийся на волю всеобщий хохот растянулся на мокром настиле плота. Полный разгром. И шах, и мат…
        Я подошёл к недоумённо хлопающему глазами казаку и протянул ему руку.
        - Вставай, бедолага. А то не ровен час уснёшь и примёрзнешь к брёвнам. Отдирай тебя потом, горемычного.
        По всей вероятности, мой голос вывел Степана из ступора. Он резко вскочил на ноги и, глядя на наши смеющиеся лица, неуверенно заулыбался.
        - Вот так да, - хлопнул он ладонями по ногам. - Умыла, язви её в коромысло, казака. Вчистую умыла.
        - А щё я, ты сам, с Божьей помощью, сподобился. Пожелаете, я ишто водички достану. В Амуре её великое множество. Ужо на тебя-то, неумытого, хватит, - сверкнула Катерина глазами.
        - Благодарствуйте, ежели что, то я сам об себе обзабочусь, - подстраиваясь под интонации катерининого голоса, слегка поклонился и прижал к груди руку Степан. - А ты бы уж не мытарила душу да поднесла стопочку. Не ровён час, наскрозь продует да болезня какая приключится.
        - Щё с такой дубинушкой могёт статься?
        - А ведь он прав, Катерина, - поддержал я казака.
        - Ладно ужо, сидайте до стола. Полдничать будем, - наконецто сжалилась девушка.
        Мы выровняли плот и, не дожидаясь повторного приглашения, уселись за стол. Как-то само собой получилось, что я оказался рядом с Луизой. Радость нечаянного прикосновения к упругому бедру девушки горячей волной ударила мне в голову. Щека Луизы покрылась нежным румянцем, но она не отстранила свою ногу, а наоборот, ещё плотнее прижалась ко мне.
        Степан протянул мне наполненную до половины кружку.
        Я принял её и выпил содержимое, словно чай. Занятый совсем другими мыслями и стремлениями, я не заметил, как китайский спирт обжёг мне горло.
        Поймав на себе недоумённый взгляд казака, я опомнился и торопливо потянулся за закуской. Я сидел и пережёвывал кусок варёной калужатины, а на душе было тепло и приятно. Лицо обдувал влажный ветерок. На небе светило солнышко. Рядом сидела девушка-мечта. Что ещё надо человеку для счастья? Наверное, судьба должна подбросить ему новые испытания, чтобы редкие мгновения счастья ценились ещё больше, ещё острее.
        Насытившись и разогрев кровь китайской отравой, Степан тяжело откинулся на мачту и произнёс: - Ну, а теперь слухайте. Уважу я хотение Михаила и расскажу вам об Ерофее Павловиче Хабарове, тем паче что вскорости будем мы проходить Хабаровский пост. Сам Хабаров-то к этому посту никаких отношениев не имеет, но проходил он Амуром мимо тех местов дважды и память о себе оставил добрую.
        Добрый был казак, что и говорить, хоть и из пришлых хлебопашцев. Токмо маненько прижимистый. Через эту свою скупость он опосля и пострадал. Не единожды ходил он со своими людишками на Амур. Ясак собирал с туземцев немалый. Своим хотением и по воле воеводы якутского Францбекова приводил он под царскую руку местные народы. Дауров и протчих туземцев Амура. Я желаю обсказать вам об одном из его геройских походов, потому как в нём принимал участие мой далёкий пращур Андрей Иванов Кольцо. А мне об этом поведал мой прадедушка Данила.
        Ну, так слухайте… А могёт быть, для красоты словов моя гарная кралечка услужит нам ещё по одной чарке басурманской ханьши?
        - Степан уставился на свою зазнобу хитрыми глазами.
        - Да чтоб тебе! - от неожиданности поперхнулась девушка.
        Затем строго поджала губы и, всем своим видом выражая королевскую неприступность, молча плеснула в наши кружки ещё по порции чёртового зелья.
        Степан перекрестился и, пригладив усы, опрокинул содержимое кружки. Затем, с непередаваемым удовольствием макая перья зелёного лука в соль, он произнёс: - Давно это было. В те самые годы, об которых я вам сказывал в рассказе про Пояркова и протчих проходцах земли амурской.
        - Степан на мгновение замолчал. Его челюсти, словно жернова, перемолотили положенный в рот пучок лука и последовавший вслед за ним кусок хлеба.
        - Ну, теперь, пожалуй, и всё.
        Он степенно смахнул ладонью, которая по своим размерам более смахивала на чугунную сковороду, хлебные крошки и отправил их в рот. После проделанных манипуляций Степан, наконецто, начал рассказывать о походе Ерофея Хабарова. Этот поход, как я выяснил позже, был на его счету вторым и последним. Вот рассказ Степана.
        «Воевода якутский Францбеков, прознав про то, что рядом с землёй даурской проживает хан маньчжуров Богдой, назначил Хабарова приказным человеком даурской земли. И, отправляя его в новые земли, приказал привести Богдоя вместе с его народом в русское подданство.
        Хабаров в городе Якутске набрал чуть более сотни охочих людей. Этот народец был из числа казаков да гулящих людишек.
        Вместе с ними под начало Ерофея Павловича было отдано два десятка казаков под водительством Третьяка Чечигина. Мой предок Андрей Иванов Кольцо служил у Чечигина есаулом. По проторённому пути отряд Хабарова перевалил через Становой хребет и к осенним холодам прибыл под стены городка даурского князя Албазы. Здесь его поджидали казаки, оставленные Хабаровым с прошлого похода. Но слишком малы они были силами, чтобы самостоятельно захватить Албазинский городок, поэтому неподалёку они построили свой острог и дожидались прихода Хабарова.
        После прибытия под стены Албазина рати Хабарова жители городка, устрашившись русского воинства, в великой панике покинули сей городок и ушли в тайгу. Взяв без боя Албазин, казаки возрадовались превелико. Даурцы, в спешке покидая Албазин, оставили за его стенами много продовольствия и хлеба. Перемучив за крепостными стенами городка наступившие холода в сытости и довольствии, с наступившим летом казаки стали собирать ясак с туземных племён. Однако мала и скудна была та дань. Не с кого было её взымать. Проживавший там народец разбежался по лесам.
        Да и то сказать, забижали туземцев казаки. Брали их жёнок, что покрасившее, да и сожительствовали с ними, некрещёными, семейно. Кроме того и протчие обиды и несправедливости строили народу дауров. Поэтому и порешили казаки оставить город Албазин и спускаться далее по Амуру-реке. Через несколько дней достигли они укреплённой крепости князя Гуйгудара.
        Гуйгудар тот не желал добровольно идти под руку русского царя.
        Пришлось казакам осадить крепость и взять её штурмом. Одетые в брони казаки не страшились даурских стрел, потому и потери при битвах были малыми. Сами же они огненным боем из пищалей и пушек урон неприятелю причиняли немалый.
        После взятия Гуйгударовой крепости к Хабарову пришли с миром посланцы от маньчжурского хана. Оказывается, имя тому хану было не Богдой, а так прозывался целый народ - богдойцы.
        После лестных речей и богатых подарков расстались они вполне довольные друг другом.
        На землях Гуйгудара и думали остановиться казаки. Но тут с низовьев Амура разведчики принесли вести, что вдоль реки Зеи земли гораздо богаче, а местный народ живёт зажиточнее.
        И вновь ватага Хабарова отправилась в путь. Так они добрались до городка князя Толги. Эта крепость стояла на границе земли дауров. По слухам, в её строительстве принимали участие многие даурские князья.
        Городок оказался и вправду весьма укреплённым, но людишек в нём оказалось мало. А сам Толга с братьями и вовсе отсутствовал. Они пировали на свадьбе своей сестры. Так что казакам вновь повезло, и эту крепость они взяли без боя. А вскоре и сами князья были захвачены в плен. Толга и братья дали присягу, что отныне они являются подданными русского царя, и согласились платить ясак на вечные времена. Пленных отпустили по домам.
        На казачьем круге было решено осесть у Толгаева городка.
        И всё уже складывалось по-доброму. Казаки начали готовить земли под пашню. Но неожиданно все дауры сели на коней… и поминай как звали. Не стало у Хабарова данников. Да и казаки остались без женского пригляду и ласки. Поэтому приказал Ерофей Павлович править свои корчи дальше. За Толгаевым городищем кончались земли дауров и начинались владения тунгусских племён. Эти дикие людишки тоже не желали добром отдавать ясак для русского царя, и поэтому казаки с ними долго не возились.
        Брали в залог аманатов[18 - Аманат - заложник.] и захватывали скотину».
        Я подумал, что поход Хабарова по своей сути был обыкновенным грабительским набегом. Он ничем не отличался от набегов маньчжурских ханов, и смысл его сводился к одному - жажде наживы. Оказывается, не так уж и чисты были помыслами наши прадеды при добывании для царя новых земель. Обижали казаки аборигенов, да так, что те целыми племенами снимались с обжитых мест и уходили в тайгу. Благо её на Дальнем Востоке в избытке.
        Между тем Степан продолжал: «В поисках новых данников отряд Хабарова миновал устья Сунгари и Уссури. Миновал он и те места, где сейчас стоит пост Хабаровка. И вот отряд искателей новых земель добрался до мест, где проживал народ ачанов. Нынче эти люди называют себя нанайцами. Здесь, в центре ачанского улуса, и заложили люди Хабарова свою крепость под прозванием Ачанская. На пороге уже стояла зима».
        Мне вдруг подумалось, уж не одно и то же это место - крепость Ачан и нанайское стойбище, которое и в мои дни называется Очан? Если это так, то выходит, что Хабаров построил свою крепость на протоке между Амуром и озером Болонь, хотя это не доказательство. Мало ли похожих названий? А если это так, то я ведь был знаком с теми местами. И даже заканчивал на железнодорожной станции Болонь школу, а в озере рыбу ловил…
        Интерес мой к рассказу казака повысился.
        «Зиму пережили хорошо, - продолжал Степан. - Но весной, откуда ни возьмись, под стенами Ачана объявилось маньчжурское войско числом около двух тысяч всадников. Все воины были при конях и имели справные брони. Кроме того, у них имелись пушки и пищали. А командовал той силой богдойский военачальник Хойсэ.
        Первым приближение врага обнаружил мой пращур Андрей Кольцо. Он поднял тревогу. Но всё одно, не все казаки отражали первый приступ врагов одетыми в брони. Недостало времени.
        Маньчжуры, воспользовавшись внезапностью нападения, пробили в стене Ачанской крепости брешь. И через те проломные стены повалила в крепость сила великая. Обрадовавшись первому успеху, один из маньчжурских князей приказал не рубить и не жечь казаков, а имать их живыми.
        Казаки уже начали промеж собой прощаться и просить не поминать былых обид. Но тут над осаждёнными раздался клич Ерофея Павловича: «Казаки, вспомним славу свою казачью! Не посрамим чести отцов наших и дедов! Все, как един человек, встанем супротив государевых недругов. Все погибнем, а живыми в руки супостатов не дадимся». Затем он приказал прямо напротив пролома выкатить пушку медную. И стали они бить по врагу в упор. Кроме того, стали они бить по недругу из других пушек и пищалей. Нанесли они уже обрадовавшемуся своей близкой победе неприятелю урон превеликий. Побежали от стен Ачанских маньчжуры в страхе необъятном, видя смерть сородичей своих. Никто не смог остановить их бега. А Хабаров и казаки не стали задаром терять времени и силою в полторы сотни людей устремились вослед бегункам. Не давая опомниться басурманской силе, они обрушились на стан маньчжуров. Десять воинов неприятельских приходилось на одного казака. Но не выдержали они яростной атаки готовых к смерти людей.
        И тогда в страхе великом побежали они в разные стороны и наказали они всем знакомцам и детям своим: «Не ходите воевать с людом русским, ибо дики и необузданны они в гневе своём».
        Понесли богдойцы в том сражении урон великий. Почитай, цельная тыща нехристей, без двух сотен, сложили там свои некрещёные головы. Казаки же потеряли десять человек убитыми, и каждый второй был ранен. Окромя этого, богатые трохфеи достались казакам: более восьми сотен лошадей, хлебного запасу в полном достатке, скорострельных пищалей около двух десятков да две пушки железных».
        - Неужели твои прадеды так досконально помнили все эти цифры и пересказывали в полной точности это повествование своим детям? - недоверчиво перебил я рассказ Степана.
        - Не извольте сумлеваться, господа хорошие, - уверенно ответил Степан. - Казак, Мишаня, завсегда трохвей считать мог.
        - Знаю, знаю, - поднял я руки, сдаваясь. - Потому как казак трохвеем живёт, - передразнил я его.
        - Ну вот, и что тут непонятного? - удовлетворённо кивнул головой Степан.
        - Всё, всё, сдаюсь, - засмеялся я, не выдержав железных казачьих доводов. - Рассказывай дальше.
        - А нечего больше рассказывать, - ответил тот. - Дождавшись, когда с Амура сойдёт лёд, Хабаров со своими другами отправился назад, вверх по Амуру. Меж набранных охочих людишек начались смуты. Ватажники, недовольные полученной корыстью, зачали бунтовать супротив Ерофея Павловича. В междоусобицах минул ещё один год. А когда на следующий год Хабаров вернулся в Якутск, то по наветным письмам был взят под стражу и в железах отправлен в Москву.
        После степанова рассказа наступила тишина, нарушаемая лишь плеском волн да криком неугомонных чаек. Дело было к закату, и следовало определяться на ночлег.
        Глава 18
        Из огня да в полымя
        Ночью, сидя у костра, я думал о превратностях людских судеб. О том, как тесно переплетаются они с делами государственными. Взять, например, Хабарова. Человек шёл в неизведанные просторы и рисковал своей шкурой ради того, чтобы заработать денег и обеспечить себе достойное существование. Но наряду с этим завоевал для России новые земли. А в какой-то момент Хабаров перепутал свой карман с государевым и за это поплатился. Но в памяти людской он останется не корыстным стяжателем, а героем-первопроходцем. Его именем назовут населённый пункт, которому впоследствии суждено стать прекрасным городом - столицей Дальнего Востока.
        Как-никак, а личное всегда будет накладываться на общественное. Такова природа человека. И что бы ни говорили о бескорыстном служении кому бы то ни было, за этими словами - откровенная ложь. Так говорят те демагоги, которым не хочется воздать людям должное за их труды.
        Отвлёкшись от размышлений, я подбросил в огонь дров. Костёр радостно затрещал, выхватив из тьмы наши палатки. В круге огня оказался и бодрствующий на часах Алонка. Через полчаса я должен был его сменить. Заранее меня подняла какая-то неясная тревога, а ложиться вновь не было никакого смысла, только ещё больше спать захочется.
        - Однако поспал бы мало-мало. Алонка разбудит, - произнёс мангрен, задумчиво глядя в костёр.
        - Да нет, брат, уже посижу здесь, а ты можешь идти ложиться, - ответил я ему.
        - Алонка свой время знает. Алонка спать нельзя, когда за него другой караул стоит, - гордо возразил мангрен.
        «Гордый индеец, - улыбнулся я, глядя на его бронзовый в свете костра профиль. - Пойти по берегу прогуляться, что ли?
        И оставшееся время убью, и взбодрюсь. Благо луна полная, можно пройтись не спотыкаясь о каждый валун».
        Я поднялся и с удовольствием, до хруста в суставах, потянулся.
        - Пойду развеюсь, - пояснил я, увидев вопрошающий взгляд мангрена.
        Тот понятливо кивнул головой, а я, поправив за поясом револьвер и закинув на плечо винтовку, не спеша направился вдоль Амура. Выйдя из света костра, я, на несколько секунд, ослеп, но постепенно всё прояснилось, и стали неплохо различаться смутные очертания ночного пейзажа. Свежий ветерок отгонял в лес надоедливых комаров и прочий таёжный гнус, который делает невыносимой походную жизнь.
        Я разглядывал звёздное небо и, как всегда в такие минуты, хотелось думать о чём-то возвышенном и вечном. В груди теснилось какое-то необъяснимое волнение, словно меня ждёт чтото необычное и прекрасное. Хотя что может быть необычней той ситуации, которую уже подбросила мне жизнь?
        Моё затуманенное какими-то неясными грёзами и видениями сознание не сразу откликнулось на сигналы, передаваемые органами слуха, а они настойчиво сигнализировали о посторонних звуках за моей спиной.
        Я остановился и, нагнувшись, подобрал с земли камень. Звуки затихли. Я швырнул камень в воду и, словно бы с ленцой, продолжил свой путь. Ошибки быть не могло. Звуки возобновились. Но теперь они стали несколько тише и осторожнее, что ли. Мысль о том, что, возможно, это Луиза, я отбросил сразу. С чего бы она так осторожно кралась? Зверь? Навряд ли. Нет, так крадётся человек. И этот незнакомец имеет явное намерение заполучить мою шкуру. Ну, это уж дудки, она и на мне неплохо смотрится.
        Обострённый до предела слух различал лёгкое постукивание камушков под ногой неизвестного охотника за чужими шкурами.
        Превратившись в стальную пружину, я стал ожидать дальнейшего развития событий. И они не заставили себя долго ждать.
        Видно, неизвестный враг посчитал, что мы уже достаточно далеко удалились от лагеря. И когда я в очередной раз нагнулся за камушком, над головой, едва не касаясь кончиков волос, просвистел какой-то предмет. С глухим скрежетом он высек искры из камня в метре от меня. В который раз господин случай, а может быть интуиция, спасали мне жизнь.
        «Оба на! - промелькнуло в голове. - А паренёк-то серьёзный». Словно подтверждая мои мысли о серьёзности своих намерений, невидимый противник, обнаружив, что промахнулся, наскочил на меня из-за спины и попытался подмять под себя. Ну, к этому-то я был готов.
        Резко крутнувшись назад, я присел на одно колено и выбросил кулак навстречу летящему на меня белому пятну лица. Удар получился удачный. Под кулаком что-то хрустнуло, и раздался крик боли.
        «Переносице каюк», - подумал я, перебрасывая нападавшего через себя. И не успев дождаться характерного звука, сопровождающего падение тела наземь, увидел, что из темноты на меня надвигаются ещё две фигуры. То, что ребята на мой счёт имеют нехорошие намерения, а не желают поинтересоваться, как пройти в библиотеку, не вызывало никаких сомнений. Ситуация называется «мы подошли из-за угла».
        Мало того, что в темноте они казались ужасными великанами, так ещё и блеск стали в их руках лишний раз подтверждал, что я не далёк от истины. В ровном свете луны блики, отражающиеся от их оружия, навевали тоску.
        Один из нападавших подкрался ко мне гораздо ближе, чем второй. Ух уж мне эти торопыги… Везде норовят первыми проскользнуть. Даже на тот свет. Не люблю я этого… Протестую, как Полиграф Полиграфыч Шариков на первые в жизни кальсоны: «В очередь, сукины дети, в очередь!» Не прибегая к изыскам и даже не пытаясь придумать против него что-либо хитроумное, я от души врезал наглецу прикладом берданки по роже. Клацнув зубами, мой неведомый визави безмолвно опрокинулся навзничь. При этом его ноги подлетели выше головы, и было слышно, как череп несчастного хлопнул о камни. Я невольно поморщился, представив себя на месте бедолаги. Удар был такой силы, что у винтовки отвалился приклад.
        Этот не жилец, отметило моё сознание.
        Последний из нападавших оказался гораздо осторожнее своих друзей. Он резко остановился и, хищно оскалив зубы, стал перекидывать блестящую полоску ножа из одной руки в другую.
        Судя по тому, как он ловко жонглировал опасной вещицей, новичком во владении холодным оружием он не был. При свете луны я с удивлением разглядел заросшее бородой лицо.
        Ну, ни хрена себе, русский? Моему недоумению не было границ. Тунгусы, такой привилегии, как борода, были начисто лишены либо имели на бороде нечто жиденькое, что наводило на ассоциацию с головой одного из мелких рогатых животных.
        - Послушай, братила, - решил обратиться я к нему. - Брось железку и давай побазарим.
        По какому-то внутреннему наитию я решил, что полублатной тон в разговоре с этим дикобразом будет то, что надо. Мои старания пропали впустую. Мужик продолжал скалиться.
        - Если ты послушаешь меня, придурок, то никто сегодня не умрёт, - в последний раз попытался я обратиться к его разуму.
        - Не об чём мне с тобой талдычить, вошь казарменная, - с ненавистью выплюнул мужик. - Счас подсажу тебя на энтот шкворень и возрадуюсь, когда твои кишки увижу.
        - Ну, это вряд ли. Два твоих кента того же хотели. Да их хотелка напротив моей пожиже оказалась, - спокойно ответил я и, отбросив в сторону испорченное оружие, вынул из-за голенища нож.
        Бородач, словно чего-то ожидая, на мгновение приостановился. В голове у меня щёлкнул предохранитель. Я понял, что его остановка продиктована не только чрезмерной осторожностью.
        Подчиняясь вспыхнувшей догадке, интуитивно сделал шаг влево и пригнулся. Правую щеку обожгла резкая боль. Какое-то непонятное оружие, резко просвистев, словно бумеранг, по дуговой оси улетело назад.
        «Что за чертовщина?» - промелькнула в голове запоздалая мысль. Но главное я понял сразу. По всей видимости, очухался урка со сломанным носом, а теперь при помощи неизвестного мне орудия убийства пытается подвести черту под моей биографией.
        Ну, уж нет, сволочь, это уже извини-подвинься. Надо же, перестрелять уйму хунхузов и сдохнуть от руки своего, русского уголовника. Я всё ещё не имел ни малейшего понятия, чьему нападению подвергаюсь.
        Из рассеченной непонятным предметом щеки на ворот гимнастёрки тёплой струйкой стекала кровь. Но уже ни о чём не думая, я начал действовать в автоматическом режиме. Первое движение: без замаха, из-под себя, бросок ножа в маячившую передо мной рожу. Такой бросок называют сучьим или подлым, потому что противник не видит твоего замаха и не успевает ничего предпринять для нейтрализации летящей полоски смерти. Конечно, такой бросок не имеет большой силы, но очень эффективен при попадании в незащищенные части тела. Например, в шею. Уже выходя на движение второе, я краем уха уловил раздавшийся хрип и птичий клёкот со стороны первой мишени. Бросок получился, удовлетворённо отметил я. Второе движение заключалось в том, что я, развернувшись на сто восемьдесят градусов, резко присел и, перекувыркнувшись через голову, оказался рядом с маячившей в темноте тенью. Во время исполнения этого кульбита надо мной вновь просвистело неизвестное оружие и, сделав полный круг, вернулось к своему хозяину.
        «Ну, уж нет, ещё одной попытки я тебе не дам!» - зло подумал я и, упёршись руками о землю, выбросил вперёд обе ноги. Кованые солдатские сапоги со всего размаха впечатались в грудную клетку неизвестного «товарища» с бумерангом. Он глупо хрюкнул и, подогнув колени, мешком свалился на землю. В следующее мгновение я уже сидел на его груди и успокаивал болезного двумя мощными ударами в челюсть. Боец беспомощно раскинул руки и затих.
        Желая удовлетворить своё любопытство, я обшарил его руки.
        На правой руке такого же бородатого, как и все, лешего была намотана бечёвка. Потянув за неё, я подтащил к себе увесистую гирьку.
        «Тьфу-ты, чёрт! - сплюнул я от досады. - А ларчик-то просто открывался». В моих руках было популярное оружие работников ножа и топора ранешных времён. А называлось оно кистень.
        Кстати, очень убедительный аргумент при рукопашных стычках.
        Теперь в роде занятий напавших на меня людей сомневаться не приходилось. Какие-то залётные братья-разбойнички. Но откуда взялись они здесь, в необъятных просторах необжитой тайги?
        За ответом я подошёл к самому прыткому из разбойников, который в награду за свою прыть получил удар прикладом. После беглого осмотра я понял, что этот шустрый паренёк мне уже ничего не скажет. Приклад берданки попал точнёхонько в переносицу нападавшего. А удар был таким мощным, что переносица бандита провалилась под череп, а глаза вывалились наружу.
        «Ну и здоров же ты, Бэтмэн, - похвалил я себя. - Оттого, видно, приклад расщепился, а цевьё отлетело в сторону».
        После этого я направился к бандиту, который хотел возрадоваться при виде моего «ливера». Сразу было видно, что «товарищ» больше не только «ливеру» не возрадуется, а даже сервелату. У него были очень большие проблемы со здоровьем. Нож пробил несчастному горло, и жизнь, вместе с большим количеством крови, покинула его бренные останки. Я сочувственно покачал головой и извлёк из раны свой нож. Ему он был уже ни к чему. Обтерев нож о балахон убиенного, я сунул его на прежнее место, за сапог.
        Ну что ж, «папуас» с бумерангом уж точно должен быть живой. И я направился к последнему из подельников. Тот так и лежал в той же самой позе, в которой я оставил его отдыхать.
        Присев перед ним на корточки, я ощутимо похлопал его по бородатой харе. Мужик замотал головой и с трудом разлепил глаза.
        Некоторое время он недоумённо таращился по сторонам, пытаясь осмыслить происходящее.
        - Что, братело, не в кайф? - посочувствовал я ему.
        Но тут со стороны лагеря раздался пронзительный женский крик, который на самом взлёте внезапно прервался.
        Не давая бандиту окончательно прийти в себя, я прибегнул к старому испытанному методу и вновь отправил его в глубокий нокаут. Дальше время пошло на секунды. По всей видимости, эта троица промышляла не в таком малочисленном составе. Было с ними ещё несколько разбойничков. Пока эти пытались оприходовать меня, остальные напали на лагерь. И теперь моя помощь необходима там, а с допросом успеется.
        Я бежал и боялся подумать о том, что могло произойти в лагере за время моего отсутствия. Бедные девчонки. Не успели оправиться от одной напасти, как на тебе, вторая. И ещё неизвестно, чьи бандиты хуже, китайские или свои. А вообще, если смотреть на вещи гораздо шире, то бандиты - это некая общность людей, не имеющих национальности.
        Недалеко от лагеря я перешёл на шаг и стал крадучись приближаться к костру. Открывшаяся моим глазам картина вышибла из головы остатки разума. Рука обхватила рукоятку револьвера так, что, казалось, ещё чуть-чуть и на землю закапает ружейная смазка.
        Алонка ничком лежал рядом с костром. Его неподвижная фигура заставляла думать о самом плохом. Степан лежал на животе со стянутыми за спиной руками. Из его уст вырывались слова проклятий вперемешку с самой непристойной площадной бранью.
        Рядом, поставив ногу на связанного казака, стоял отвратительный детина и, повернув свою рожу к остальным, громко хохотал.
        Я представил себе состояние униженного и оскорблённого Степана. Да, разбойнички, тут вы явно перестарались. Если сейчас этому пареньку дать свободу, то он начнёт рвать вас на куски.
        Причём голыми руками. Но ужасней всего было то, что я увидел дальше. Я увидел наших девчонок. Вот уж воистину то, что при любой войне и беспределе самый большой груз испытаний и позора ложится на их хрупкие плечи.
        Я невольно передёрнулся от отвращения, когда увидел, как деловито и безжалостно здоровенные бородатые лохмачи прямо здесь же на земле раскладывают беспомощно извивающиеся девичьи тела. Эти, в отличие от хунхузов, ни капли не размышляли о том, стоит ли заботиться о девственности доставшихся им трофеев или нет. Они торопились утолить свои скотские потребности, ни в коей мере не задумываясь о возможных последствиях.
        Одежда с девушек была уже сорвана, а на теле даже в темноте были видны кровоподтёки и синяки. Разбойники весело ржали. А кое-кто из них уже спустил свои портки и в возбуждении переступал с ноги на ногу. Этих гоблинов не трогали ни мольбы рыдающих девушек, ни их молодость. Поистине татаро-монголы в захваченной деревушке.
        Перед тем как увидеть эту картину, я хотел спокойно выяснить численность банды и составить план дальнейших действий. Но отвратительное зрелище круто поменяло мои планы. Глаза накрыла красная пелена, а скулы свело от лютой ненависти. Меня уже не волновала ни численность врага, ни его расположение.
        Как говаривал Наполеон, если нет плана, то для начала ввяжись в сражение, и с криком «Что, суки, комиссарова тела захотели?» я вступил в бой.
        Выскочив из-за деревьев, я через пару секунд оказался рядом с насильниками. Револьвер в моей руке шесть раз выплюнул горячую смерть. Промахнуться с такого расстояния мог только конченый алкоголик с трясущимися с похмелья руками. И я не промахнулся.
        Где-то в подсознании я отмечал происходящее на поляне перед костром. Впечатление было такое, словно моя душа вылетела наружу и наблюдает сверху за тем, что делает моё тело. Вот с расширенными от ужаса глазами валится один… второй… и третий разбойник. Я даже вижу изодранную до дыр одежду, которая с трудом прикрывает их худые телеса. Они лежат, сверкая бесстыже оголёнными задницами, а один так и вовсе завалился голым задом в костёр. Все пытаются спастись от обезумевшего тела с револьвером в одной руке и ножом в другой.
        Что за неприятный запах? Ничего страшного. Это от костра потянуло жареной человечиной. Вытащить завалившегося туда разбойника некому, а ему самому уже всё равно. Но разъярённому телу не до этого. У него кончились патроны, и оно, перехватив револьвер за ствол, орудует им как молотком. По пути оно разрезает ножом путы у лежащего на земле человека и следует дальше.
        А как это тело управляется с ножом! Просто любо-дорого посмотреть! На всём его смертельном пути разлетаются брызги крови и слышны предсмертные вопли обречённых.
        Но почему никто не просит о пощаде? А, они понимают, что это бесполезно. Слишком велики их грехи. Это беспощадное тело пришло сюда не миловать, а карать. Несколько человек умудряются спастись бегством. Ну и хрен с ними. Видно, они были грешны меньше остальных. И только после того как некого стало резать, моя душа вернулась в телесную оболочку. Форма и содержание обрели своё единство.
        Переведя дух, я огляделся по сторонам. Закон диверсантов - пленных не брать - был сполна претворён в жизнь. Сбоку от меня что-то кричал и матерился Степан. Как потом выяснилось, он добивал тех, кто успел увернуться от моего ножа. Словно духи мщения, пронеслись мы с казаком по поляне. Наконец мы остановились. Я посмотрел на нож. Он был липким от крови. Тщательно обтерев, я сунул его на старое место, за голенище сапога, в голову хлынул поток мыслей. Луиза, что с ней?
        Сковавшая меня злость враз уступила место беспокойству.
        Я с испугом завертел головой в поисках девушки. Отыскав её обнажённую фигуру, я кинулся к ней. Луиза к тому времени успела лишь присесть и обхватить себя руками за грудь.
        Не обращая внимания на наготу девушки, я подхватил её на руки и прижал к себе.
        - Живая, - словно не веря своим глазам, шептал я пересохшими губами.
        - Живой, - вторили мне в ответ губы девушки. И словно бы оправдываясь: - Ты не думай, они со мной ничего не сделали.
        - Глупышка, - закрыл я ей рот поцелуем. - Неужели бы я им позволил что-нибудь с тобой сделать.
        Вдруг глаза девушки испуганно расширились, и она попыталась высвободиться из моих рук. Не понимая причин её страха, я попытался ещё крепче прижать дрожащее в испуге девичье тело. Луиза жалобно пискнула. Я, опомнившись, ослабил хватку.
        - Мишенька, ты весь в крови… Ты ранен? - прошептала она срывающимся голосом.
        И только теперь я обратил внимание на свою внешность и понял причину её страха. Картина была ещё та. С ног до головы, словно заправский мясник, я был залит кровью.
        - Это кровь не моя, - глухо ответил я.
        Не обращая внимания на протесты Луизы, я отнёс её к палатке. Там, словно хрупкую драгоценную вазу, опустил её на одеяло и, нырнув в палатку, достал оттуда другое. Им я укутал бьющееся в ознобе тело. Я так и не понял, то ли она замёрзла, то ли эта дрожь была следствием пережитых нервных потрясений. Да, досталось девчонке, что и говорить. Теперь, когда моя душа успокоилась окончательно, я мог спокойно оценить степень понесённых нами потерь. Если с Алонкой всё в порядке, то можно сказать, что наши потери - чисто морального плана. Если не брать во внимание синяки и шишки.
        Степан в это время занимался Катериной и Менгри. Самой спокойной из этой ситуации вышла Капитолина. Она самостоятельно оделась и уже хлопотала рядом с раскачивающимся из стороны в сторону Алонкой. Мангрен при нападении получил ощутимый удар по голове, но был жив, и сейчас он, слегка покачиваясь, стоял на карачках и выворачивал наизнанку желудок.
        «Как минимум, сотрясение головного мозга», - подумал я вскользь и, ободряюще посмотрев на Луизу, отправился осматривать поверженных бандитов. Вдруг кто жив?
        На поляне вокруг костра в самых разнообразных позах лежали не подающие признаков жизни тела. Я насчитал девять. «Вот и посчитал, - подумал я как-то отрешённо и устало присел на поваленное дерево. - А ведь хоть одного из разбойников надо было оставить в живых. Но где уж там… Вид обнажённых девушек и эти голозадые козлы вывели меня из равновесия. И что теперь делать? Мы не знаем, ни кто это, ни сколько таких же бродит где-то рядом».
        Усилившийся запах обгорелой человеческой плоти заставил меня и подошедшего на помощь Степана вытащить из костра труп несостоявшегося насильника.
        - Нехило мы повеселились, - произнёс я, отряхивая руки.
        - Да какое тут веселье. Вон с бабами токмо что падучая не приключилась, - сокрушённо махнул рукою Степан.
        - И что ж мы, братка, ни одного языка-то не оставили? - покачал я головой.
        - Дак, а когда их было отбирать? - пожал плечами казак. - Кровь прямо аж вся так вовнутрях и закипела. Ведь что содеять собирались, сучьи дети.
        - Понимаю. Я и сам.
        - А меня, братка, сонного повязали. Ты не подумай, - словно бы оправдываясь, произнёс Степан.
        - Ладно, - махнул я рукой. - Пойдём ещё раз удостоверимся, что все мертвы.
        И мы, поднявшись на ноги, разошлись в разные стороны.
        Я шёл и внимательно осматривал бандитов, лежащих в самых живописных позах. Реальность происходящего совершенно не доходила до моего сознания. Я смотрел на мертвецов, словно на некий театральный реквизит на съёмочной площадке, где несколько минут назад снимались батальные сцены.
        Вдруг один из манекенов пошевелился и негромко застонал.
        Я подошёл поближе и присел. У бедолаги, лежащего на боку, был распорот живот. По всей вероятности, мой нож пропорол на его брюхе шкуру, а рукоять револьвера отправила в беспамятство. Он недоумённо смотрел на внутренности, лежащие рядом на траве, и трясущимися руками пытался затолкать их обратно. Видно, до его сознания дошло, что он является хозяином всего этого великолепия, и пока никто не позарился на его имущество, решил вернуть всё на место.
        Удивительно, как ещё этот человек был жив. Крови из него вытекло немало, но, вероятно, жизненно важные органы не пострадали.
        - Что, тяжко? - спросил я, пристально глядя ему в глаза.
        Под моим тяжёлым взглядом глаза раненого наполнялись осознанием происходящего. Затем в них появился испуг узнавания.
        Он тоненько заскулил и, придерживая одной рукой внутренности, попытался отползти в сторону.
        - Лежи, дура, - раздался за моей спиной голос подошедшего Степана. - Теперь уж мы не страшные. Небось, не тронем.
        Я обернулся на голос и произнёс: - Ни черта не помню. Всё как в тумане. Слава Богу, хоть один живой остался.
        - А более и нету. Я всех обошёл.
        - Вот ведь как бывает, - протянул я. - Увидел девчонок, и словно туман на глаза упал.
        - Н-да, бывает, - поддакнул Степан. - На, держи. - И он сунул мне в руку фляжку.
        Я недоумённо посмотрел на него.
        - Пей, - приказал он и покачал головой. - Эко наворотил.
        Я, не сопротивляясь, поднёс фляжку к губам и сделал несколько крупных глотков. Огненная жидкость обожгла мои внутренности. Видя мою протянутую руку, Степан вложил в неё корку хлеба и шмат сала.
        - Жуй, жуй, - поощрительно похлопал он меня по спине.
        - Зараз легшее станет. А тебе не можно, - увидев просящий взгляд раненого, заявил он. - Ежели токмо опосля задушевного разговору.
        - Стёпа, попытай его, что они за люди и как здесь оказались? - попросил я его, всё ещё никак не отдышавшись после выпитого спирта.
        - Слышал, варнак, что его благородие сказал? - повернулся Степан к раненому.
        Тот, не спуская с меня испуганных глаз, утвердительно замотал головой.
        - Да не тряси ты так головой. Не ровён час, отвалится, - поморщился Степан. - Расскажи-ка нам лучше, мил-человек, как это вы в такой глухомани оказались? Токмо не бреши. Тебе вскорости перед Богом ответ держать, не бери грех на душу. А что вы беглые каторжные, я и так уж скумекал.
        Раненый ещё раз согласно мотнул головой и, с трудом разлепив спёкшиеся губы, попросил: - Водицы бы.
        - Не можно тебе. Ранение живота - штука сурьёзная. Так и исповедоваться не успеешь. Терпи уж, - с сочувствием произнёс Степан. - Опосля напоим. И водочки поднесём.
        - Прозываюсь я Никитой Ивановым, - начал свою эпопею мужик. - Пять годов назад определён я был царской милостью на вечные каторжные работы.
        - Это пошто к тебе такая милость? - хмыкнул Степан.
        - Душегубец я. Невесту свою порешил. Да и барчука свово чуток тожа на тот свет не сподобил. Но его Бог миловал. А жаль.
        - А чего ж ты так-то невесту свою? Иль грешна была перед тобой?
        - Любил я эту стерву красивую. А она с сыном барина блуд устроила. Ещё бы, он охвицер. А я тоже не последний… Сын кузнеца. Вот я и приговорил их обоих. Выследил тёмной ноченькой на обчественном сеновале да гирькой по кумполу. Моя Любаша сразу преставилась, а у охвицера, Алексея Николаича, башка крепкой оказалась. Выжил гадёныш, но умом тронулся. Грех, конечно, но я ни об чём не жалею. Мне без моей Любоньки всё одно не жисть.
        - А я слыхал, что при крепостной жизни барину девку обрюхатить дело обычное. Никто супротив-то не восстаёт. Опосля-то он где деньжат подкинет, где по-другому как подмогнёт. Или враки это?
        - Да так-то оно так. Коли не в удовольствие. А моя Любаша по своей воле на сеновал бегала. В радость ей это дело было.
        - Н-да, болезный, досталось тебе. Но всё одно душегубство на совесть брать не след. Грех это. Грех перед Богом и людьми, - покачал головой Степан.
        - Да мне ужо всё едино, что так, что эдак. Всё одно гореть в гиене огненной.
        - Ну ладно, сказывай далее, - видя, что по лбу у мужика катятся крупные капли пота, поторопил Степан.
        - А далее заклепали меня в кандалы да и вместе с другими-которыми пригнали в Нерчинский острог и определили в каторжные работы. Ужо на что я к тяжёлой работе привычный, а невмочь стало. Ты меня ранее не видел, ужо такой богатырь был, что твой бугай. А тута за пять годочков высосала из меня все силушки эта проклятая каторга.
        А прошлой весной случилось нам работать на дальнем прииске Благодатный. Это у него токмо название такое красивое, а на самом деле кромешный ад, не во грех будет сказано. От голодухи и побоев забунтовались каторжные. Уголовные там держали верх. Перебили мы охрану из служивых и ушли в побег.
        - И как много вас ушло в побег? - уточнил Степан.
        - Дак, почитай, десятков шесть или семь. А то и того более. Кто ж их сосчитает? Ужо в тайге мы разбились на ватаги поменее и разбрелись на все четыре стороны.
        - А сколько же людей было в вашей шайке?
        - Не меньше двух с половиной десятков. А до этих мест только полтора десятка дошло. Атаманил в нашей ватаге Федька Зуб из уголовных. Да несколько его прихлебал власть помогали удерживать. Страшные люди. Им человека жизни лишить что супротив ветру по малой нужде сходить.
        - А где людишек-то подрастеряли? - полюбопытствовал Степан.
        - Дак, кто от болезнев помёр, а кого, по голодухе великой, схарчить пришлось. Обычное дело при нашем положении.
        - А чего ж людоедством-то занялись? Небось, у солдат караульных ружьишки позабирали? Неужто зверя добыть не смогли?
        - Позабирали. Да огневой припас весь вышел. К казачьим станицам выходить боялись. Так, иногда тунгусов пощипывали да с бабами ихними баловали.
        - А на что ж вы надеялись, когда в бега ударились? Что вас кренделями потчевать будут?
        - Да рази кто тады думал? А тута солдаты побитые. Что так амба, что так. А те, которые уголовные, им-то не впервой. Вот они в побег мужиков и сбаламутили. Ну дак что ж, все побёгли, и я побёг.
        «Уж это нам русское «все пошли, и я пошёл», - думал я, глядя на мучения молодого мужика. - Сколько судеб исковеркало и погубило! До сих пор никак не избавиться нам от этого стадного инстинкта. А ведь, судя по его словам, парень-то совсем молодой. Мой ровесник, а выглядит как старый дед».
        Между тем Степан продолжал допрос каторжанина: - Говоришь, порох весь вышел? А чего от нас хотели?
        - Известное дело, подхарчиться. Припасом разжиться. Да, опять же, бабы, - скосил глаза в сторону девушек душегубец Никита. - Зуб вообще хотел их с собой забрать для телесных утех.
        «Надо же, - усмехнулся я про себя. - Лежит, помирает, а на женщин пялится. Хоть глазами перед смертью приласкать. Вот она, природа-матушка!».
        - Ты буркалами-то не води, - перехватив его взгляд, усмехнулся казак. - Не про тебя товар. Ты своё отвоевал, голубь.
        А поведай ты мне лучше, сколько вас было, когда вы на нас налёт учинили?
        - Я жа говорил, полтора десятка, - с тоскою глядя на звёзды, с трудом выдавил из себя Никита.
        «А парень похоже того… Скоро к архангелам на приём пожалует». - Мне стало жаль чужой исковерканной жизни. Эх, любовь, любовь, что ты с нами делаешь? Кого возносишь на небеса, а кого под землю опускаешь. Длится эта старая история от начала веков, а закончится, когда исчезнут с лица земли последние особи хотя бы одного противоположного пола.
        - Ладно, Степан, не мучай мужика перед смертью. Ему скоро перед Богом ответ держать придётся, - тронул я за плечо казака.
        Словно подтверждая мои слова, раненый стал судорожно шарить вокруг себя руками. Его лицо покрылось крупными каплями пота, а тело задёргалось в мучительных конвульсиях.
        - Братцы, помилосердствуйте, - заскрежетал он зубами. - Всё одно не жилец я. Мочи нет терпеть такие мучения. Добейте!
        Не в силах смотреть в наполненные нечеловеческой мукой глаза, я отвернулся.
        - Дай ему спирта, Степан. Да водой напои. А дальше как знаешь, - пробормотал я и торопливо направился к девушкам.
        - Не понял, - услышал я за спиной голос Степана.
        - Ну не могу я раненых… Тем более случай не тот, - не оборачиваясь, махнул я рукой.
        Подойдя к Луизе, я присел перед ней на колени.
        - Ну что, маленькая, отогрелась? - погладил я её по голове.
        Не стесняясь окружающих, девушка порывисто обхватила меня за шею и прижалась к груди. И только теперь она дала волю слезам.
        - Ну, что ты, не плачь, - успокаивал я её, нежно целуя в льняные волосы. - Всё уже позади. Тебя больше никто не обидит.
        Одеяло на её спине сползло вниз. Я попытался подтянуть его вверх, но, почувствовав ладонью, каким жаром пылает её тело, оставил свои попытки. Ей впору было принимать холодный душ.
        «Не слегла бы она после всего пережитого», - промелькнуло в голове.
        - Мишенька, миленький, я не хочу здесь оставаться. Давайте отсюда уедем, - бормотала она сквозь слёзы.
        - Куда же мы поплывём, ночь на дворе? - попытался я её образумить.
        - Ну и что? А здесь страшно. Здесь кругом кровь. И на тебе кровь. Ты не ранен? - во второй раз спросила она меня.
        - Да нет, это не моя кровь, - во второй раз ответил я, пытаясь спрятать за её спиной окровавленные руки.
        У меня так и не нашлось времени, чтобы отмыться от крови.
        - Всё равно, поехали, - продолжала упрашивать она меня.
        - Вон и звёздочки светят. Небось, не заблудимся.
        Жалость, поселившаяся внутри, конечно, неважный советник, но и смотреть на испуганную девушку я не мог. Было понятно, что всё здесь, на что натыкался её взгляд, напоминало о тех страшных минутах, которые пришлось пережить. Беспомощно оглянувшись по сторонам, я решился.
        - Ладно, уговорила. Всё равно через пару часов уже рассветёт. Отправляемся.
        Луиза радостно вскрикнула и ещё крепче прижалась ко мне.
        Затем откинула голову и принялась осыпать меня поцелуями.
        Мои губы ощутили солёный привкус её прорвавшихся чувств.
        - Луиза, - раздался недоумённый голос её сестры. - Как эвто можно понимать?
        - Ты что, сама не видишь? - снисходительно улыбнулась Капитолина. - Амуры у них. Ишь, как в мужика вцепилась. Не оторвёшь.
        - А ну хватит над девчонкой насмехаться, - прикрикнул я на девушек, с трудом освобождаясь от луизиных рук. - Не видите, что ли, испугалась она.
        - Конечно, конечно, - легко согласилась Капитолина. - А самое безопасное место при таком случае на груди у солдата.
        Окружающие заулыбались. Державшее всех напряжение потихоньку начало спадать. Вернувшийся Степан смущённо хохотнул и вступился за нас.
        - На то мы и воины, чтобы, значит, оборонять и завсегда по первую очередь.
        Дальше у него что-то не заладилось, и он ненадолго умолк.
        - Знамо дело, и сказать нечего, - фыркнула Катерина. - Ведомо нам, что у вас по перву очередь. Воин.
        - Не сметь забижать моего боевого товарища, - неожиданно вспылил казак. - Ежели бы не он, что бы счас здесь творилось?
        - А кто ж его забижает? - удивилась Катерина. - Да он нас не в один раз от судьбины лютой спасает. Да я его счас сама расцалую.
        - А я что, хуже? - встряла Капитолина.
        Не успел я опомниться, как оказался в объятиях сразу трёх девушек.
        - Девчонки, задушите, - закричал я.
        - Так его, бабы. Приголубьте его благородие покрепчее. Это ему не с благородными кралями амуры крутить, - хохотал успокоившийся Степан.
        Не так-то просто оказалось вырваться из рук благодарного женского населения. Целовали-то они меня всерьёз. Даже Луиза стала помогать мне в освобождении. Сообразила, что мне может понравиться.
        Наконец мне удалось вырваться из цепких девичьих рук. Но для этого пришлось изрядно попотеть, так что гимнастёрка на моей спине была мокрой.
        - Ну, Стёпа, я тебе это припомню, - только и смог я выдохнуть.
        - Да ты что, Миша? Я тебя даже не разу не поцеловал, - притворно испугался тот.
        - Всё, ребята, хватит гулять. В темпе собираемся и отваливаем. Бережёного Бог бережёт. Не дай Бог, опять эти стервятники нагрянут, - постарался я придать голосу как можно больше серьёзности.
        Мои доводы показались всем более чем убедительными, и народ стал сноровисто собираться. Лишь один Степан что-то недовольно бурчал себе под нос.
        - Ты чего, Стёпа? - решился спросить я его.
        - А, - с досадою махнул он рукой. - Такую баталию выдержали, а трохвея-то нет.
        Я невольно расхохотался. Кто про что, а Стёпа про «трохвей».
        - Скажи спасибо, что так легко отделались, - проговорил я сквозь смех. - А ты: трохвей.
        Степана мои доводы не убедили, и он отошел, сокрушённо мотая головой, а я подошёл к краю плота и принялся смывать с себя кровь.
        «Пошёл на поводу у девчонки, - думал я, умывая лицо. - Ведь трое сбежавших каторжников вряд ли осмелятся на нас напасть. Да нет, всё правильно. Девчонки волнуются, да и луна светит как по заказу. Прорвёмся».
        Вода в реке была тёплой. Она замечательно снимала напряжение после событий получасовой давности. По насыщенности событиями пролетевший отрезок времени показался мне длинною в день, хотя в реальном времени прошло не более получаса.
        - Могёт, переждём до рассвету? - спросил меня остановившийся рядом Степан.
        - У Луизы истерика. Да и другие тоже все на нервах. Не боись, Стёпа, - охлопал я его по плечу. - Не впервой.
        - Да я-то что… Мне это дело до одного места. Ну, ты ведь не из-за того, что где-то ещё каторжные блукают?
        - Трое, Стёпа, трое. Остальных я чуть ниже, на берегу, положил.
        - Ну, ты даёшь! И когда ты только всё успеваешь? - удивился Степан.
        - Встаю рано, - скромно ответил я и тут же со злостью добавил: - Хотели меня, словно барана, зарезать. Суки!
        - А меня сонного скрутили, - снова повинился Степан.
        - Брось, - махнул я рукой. - Господин случай. Мог бы и я на твоём месте оказаться. Тут уже как карта ляжет. Тьфу ты чёрт! - упрекнул я себя за забывчивость. - Там ведь один ещё живой остался.
        - Да и хрен с ним, - остановил меня Степан. - Всё одно он уже утёк. Не переживай, Михаил, эти каторжные на белом свете не задержатся. Тайга их к себе возьмёт.
        - Слушай, - вдруг вспомнил я о мангрене. - А что Алонка?
        Он же таёжник. Как он их проморгал?
        - Говорит, что его думал, что командира возвращается, - передразнил мангрена Степан.
        - Всё правильно, - хлопнул я себя по лбу. - А как ловко, сволочи, всё подсчитали. Словно чувствовали, что кто-то от лагеря отойдёт. Наобум переть побоялись.
        - Дак всё верно, - проговорил Степан. - И тот каторжный мне сказал, что следили за нами, как только плот причалил. Они боялись, что кто-нибудь ещё подойдёт. А опосля напали.
        - Ну что там наши, погрузились? - я посмотрел на берег и обернулся: у меня за спиной тихонько стояла Луиза.
        - Ты чего? - удивился я.
        - Не гони меня, Мишенька. Я уж лучше рядом с тобой постою. А то как ты уйдёшь, так вечно какая-нибудь беда приключается. А рядом с тобой спокойно.
        Я растроганно привлёк девушку к себе. «Натерпелась девочка, - с нежностью подумалось мне - ну, ничего, оттает».
        Между тем на плоту уже всё было готово к отплытию. Никто не желал задерживаться на месте, с которым было связано столько неприятных воспоминаний.
        - Ну, что, голуби, с Богом, - размашисто перекрестился Степан.
        И нас вновь приняла в свои объятия мутная, но ставшая такой родной амурская вода. Через двое суток, ниже станицы Михайло-Семёновской, мы увидели, как последние плоты основного каравана плавно заворачивают за очередной изгиб реки. Одиночное плавание закончилось. Теперь мне следовало подумать, как распорядиться своей долей сокровищ. Но больше всего меня волновало, что со мною будет дальше?
        Глава 19
        Тёплая встреча
        Едва мы со Степаном успели привести себя в порядок, как примчался неизменный солдат Егорша. Как всегда, казённое обмундирование топорщилось на нём во все стороны.
        - Манычева к господину унтер-офицеру Батурину, - глупо улыбаясь во весь рот, прокричал он.
        - Чего орёшь, суконка? - недовольно поморщился Степан.
        Он, так же как и я, приводил себя в порядок, чтобы явиться пред ясны очи своего начальства.
        - Дак вызывают, - неловко переминаясь с ноги на ногу, промямлил солдат.
        - Что сообчил, то молодец. А теперь ноги в руки и дуй отсель, покуда я сапоги не обул, - угрожающе прошипел Степан.
        «И за что он его так невзлюбил? - подумал я. - Обыкновенное безопасное убогое создание, с интеллектом на уровне домашней скотины. Я таких встречал, даже служа в Советской армии.
        Но, видно, Степан был совершенно другого мнения».
        - Не люблю таких радостных телят. Первые наушники при их благородиях. А случится в бой пойти, то надёжи на них никакой.
        - Да ладно тебе, - махнул я рукой. - Нам-то чего скрывать?
        В ответ на мои слова Степан пытливо посмотрел на меня.
        - Что их благородиям заливать будем?
        - Да скажем всё, как было, - пожал я плечами.
        - И об золоте?
        - Нет, конечно.
        - Значит, так. Говорим обо всём, окромя золотого запасу, - решительно притопнул натянутым на ногу сапогом Степан и, хитро прищурившись, добавил. - Ну, тогда пошли?
        - Пошли, - согласился я.
        И мы направились каждый к своему командованию.
        - А, господин Манычев, изволили пожаловать, - елейным, не обещавшим ничего хорошего, голосом встретил меня унтер. - Ну, докладай, господин солдат, где это вы столько времени блукались? От службы царской отлынивали.
        - Никак нет, господин унтер-офицер, - вытянулся я во фрунт, - не отлынивал. А, напротив, со всем умением и прилежанием справлял самую что ни на есть солдатскую службу.
        Батурин от моего пронзительного голоса невольно вздрогнул и подозрительно посмотрел мне в глаза, но мой взгляд выражал преданность высшей степени и умильное обожание своего непосредственного командира.
        Не найдя ничего предосудительного в моём поведении, Батурин произнёс: - Ну, солдат, выкладывай всё как на духу. Где был? Как баб назад возвертали? Почему так долго? Да шибко не растягивай.
        Нам ещё к господам офицерам идти.
        Я в самой сжатой форме рассказал унтеру обо всём, что с нами приключилось, а затем, в знак подтверждения правдивости своего рассказа, выложил перед ним два револьвера и винчестер.
        - Ну, ты, прямо герой, Манычев, - недоверчиво покачал головой унтер.
        Лежащее перед ним оружие мешало усомниться в достоверности моих слов. Расширившиеся от изумления глаза Батурина свидетельствовали об этом красноречивее всяких слов. Он осторожно взял в руки винчестер и покрутил его перед глазами.
        - Что это за чудо такое? - недоумённо спросил он.
        - Американский тринадцатизарядный винчестер, - гаркнул я.
        - Да не ори ты так, Манычев, - вновь вздрогнул унтер.
        - Слушаюсь, господин унтер-офицер, - ответил я нормальным голосом.
        - Говоришь, эта штуковина от американов, - покачал он головой. - А откуда знаешь?
        - Так там написано.
        - Буквицы-то не нашенские, - хитро прищурил он глаза.
        «Во, попал, - промелькнуло в голове. - Надо как-то выкручиваться. Ещё не хватало, чтобы меня агентом иностранных разведок объявили».
        - Всё верно, господин унтер-офицер. Буковки эти английские. Перед тем как мне уходить на службу, к нам в поместье привезли паровую молотилку из Англии. Так там тоже всё такими же буквами было прописано, - сделал я простодушное лицо. - Вот я и запомнил.
        - Ох, солдат, мутишь ты что-то, - задумчиво покачал головой Батурин.
        - Никак нет, - вытянулся я. - Нам таких делов по чину не положено.
        - Ладно, - махнул он рукой и, придирчиво осмотрев меня, добавил. - Пошли ужо, умник, до господ офицеров. Нехай они сами с тобой разбираются.
        Я лихо развернулся через левое плечо и уже собрался было идти, как услышал.
        - Э, солдат, а ну погодь…
        Моя спина задеревенела. «Что там ещё?» - мелькнуло в голове.
        - А кто твои железки таскать будет? - раздалось за спиной.
        Я облегчённо перевёл дух и, развернувшись назад, сгрёб оружие.
        - Вот так-то оно лучше, - ещё раз испытывающе посмотрел на меня Батурин. - А теперь, милок, пошагали.
        В офицерской палатке я слово в слово повторил свой рассказ и в завершение брякнул о стол трофейным вооружением.
        Офицеры с неподдельным интересом стали разглядывать иностранные игрушки. Я же, скромно потупившись, стал ожидать расспросов.
        - Вы только посмотрите, господа, - воскликнул один из них, разглядывая винчестер. - Какая оригинальная конструкция!
        - Да, господа, навострились в бывших Британских колониях оружие делать. Вот что значит, господа, свободный труд, - восторженно воскликнул молоденький прапорщик.
        Остальные офицеры снисходительно посмотрели на прапора.
        - Наши оружейники могли бы не хуже, если бы в верхах всё не вязло, - ответил капитан с пышными усами.
        - Для раскрутки государственной машины смазка требуется, - усмехнулся смуглолицый штабс-капитан. - В виде денежных потоков в карманы государственных чиновников.
        «Не прав был классик, когда говорил, что Россию губят две беды, - подумал я. - Кроме дорог и дураков, есть ещё третья беда - это мздоимство. Эта беда всех бед бедовее. Она в лице продажных чиновников полностью дискредитирует государственный институт власти и сводит на нет все хорошие начинания идейных бессребреников».
        - А скажи-ка, братец, неужели всё так и было, как ты нам тут поведал? - недоверчиво спросил меня штабс-капитан.
        - Так точно, ваше благородие, - выпятил я грудь колесом. - Насчёт правдивости моих слов можете у спасённых нами девиц спросить.
        - Да вы, братцы, просто герои, коли всё вами сказанное чистая правда. Это надо же, вдвоём разгромить две шайки хунхузов и шайку беглых каторжников, - покачал головой капитан.
        - Вот вам крест, ваше благородие, - самым натуральным образом перекрестился я.
        - Верю, братец, верю, - отчески похлопал меня по спине офицер. - На тебе, солдат, целковый за службу, - вынул он из кармана деньгу.
        - Рад стараться, ваше благородие! - состроив радостную рожу, гаркнул я. - Премного благодарны!
        - Ну, иди, братец, иди, - поморщился офицер. - А вы, Батурин, задержитесь.
        По поведению офицеров было видно, что моему рассказу они доверяют процентов на двадцать. Но меня это ни капли не трогало. Лихо щёлкнув каблуками, я развернулся кругом и, чеканя шаг, вышел вон. Уже на улице я перевёл дух и быстрым шагом направился в сторону наших плотов. Как я ни старался весь проделанный путь не попадаться на глаза офицерам, а всё равно пришлось.
        При моём приближении вся наша временная коммуна высыпала навстречу. Степан ещё находился у своего начальства, поэтому вся слава воина-освободителя досталась мне. От восхищённых взглядов и приветственных речей мне даже стало как-то неудобно.
        - Родненький мой, - всхлипнула мать Катерины и Луизы. - Век за тебя Бога молить буду.
        И бухнулась передо мной на колени. Я окончательно смутился и стал поднимать пожилую женщину. Рядом с ней стоял Устюгов Демьян и благодарно шмыгал носом.
        Вскоре этот спектакль мне порядком надоел, и я рыкнул страшным голосом: - А ну отставить суету! Все живы, здоровы и слава Богу.
        Не прекратите, девок назад увезу.
        Народ заулыбался. Но тут вперёд протолкался облезлый мужичонка и, ехидно улыбаясь, полюбопытствовал: - Дозвольте мне у молодок поинтересоваться?
        - Энто смотря что, - ответил кто-то из толпы.
        - А я вот интерес имею. За это время девки умудрились два раза в плен попасти. Неужто оне так и не сподобились бесчестиев хлебануть?
        - Эвто об каких таких ты бесчестиях толкуешь? - упёрла руки в бока мать Катерины. - Ах ты, старая кочерыжка! Из поддувала ужо песок сыплется, а он всё ишто интерес имеет.
        Толпа захохотала. Мужичонка, испуганно пригнувшись, юркнул за чужие спины и уже оттуда продолжил: - Вот вы тута давече хвастались своими обновками. Спору нет, одежонка знатная. Такую впору токмо боярыням носить. Стало быть, ущербу никакого не понесли? Одни прибытки?
        - Чегой-то я не пойму, куды ты всё вывернуть хошь? Али обзавидовался? А ты не завидовай. Сначала сам спробуй в нашей шкуре по тайге пошастать, - подала голос Катерина.
        - Вот я и говорю, можа ишто какой прибыток принесли? Чтобы родителев своих порадовать. Да его покаместь не видно? Время не приспело? - гнул свою линию мужичок.
        - Кто про что, а вшивой про баню. Что, дедушка, самому не могётся, дак решил ажбы побрехать про эвто самое дело? - под дружный хохот крестьян ехидным голосом поинтересовалась мать Катерина.
        - Дак ничего, просто интерес меня взял. Неужто мужики у тех кунхузов такие хилые?
        - Накось, выкуси, - сунула в его сторону кукиш Катерина.
        - Не дождёсси.
        В разгар дискуссии на тему «секс в плену» подошёл Степан.
        - Об чём спор, односумы? - весело крикнул он.
        - Да обчество интерес имеет, отчего же эти самые кунхузы своим трохвеем не попользовались? - подал голос вредный мужичонка.
        - А ты бы желал, чтобы попользовались? - сразу вник в суть дела казак. - Дак вот, папаша, не обольщайся, не попользовались. Они ведь девок не в жёнки, а на продажу уворовали. А баба в цене супротив девки в два раза дешевлее.
        - Эвто пошто же? - перевела разговор в другую плоскость пожилая женщина. - Пошто девкам такое уважение?
        - Дак новый товар завсегда дороже залежалого, - серьёзно пояснил Степан. - А ты, мать, не боись, тебя не уворуют. Ежели бы лет сорок назад. Тогда да, шансы были, - под общий хохот закончил казак.
        Я нашёл глазами Луизу. Девушка стояла, нервно прикусив губу. Наши взгляды встретились, и я ободряюще улыбнулся ей краешками губ. В ответ она послала взгляд, полный любви и признательности.
        Между тем послышались голоса с призывами прекратить прения и приступить к банкету. Эти призывы были встречены единодушной поддержкой.
        - Господа служивые, окажите уважение. Милости просим к нашему столу, - с поклоном обратился к нам отец бывших невольниц.
        - Это можно, - разгладил усы Степан. - Окажем, Михайло, обчеству уважение?
        - Отчего ж не оказать? Окажем, - ответил я, стараясь подпустить голосу побольше солидности.
        Мы со Степаном чинно проследовали к накрытому столу и с чувством собственного достоинства уселись на почётные места во главе стола. Мужики и бабы без суеты расселись рядом.
        На столе стояли нехитрые закуски и самогон.
        - Со свиданьицем, господа служивые, - поднял свою кружку Болдырев. - А мы ужо и не чаяли свидеться.
        - Спасибо вам, робяты, за дщерей моих. Что не отдали вы души христианские на поругание нехристям поганым, - прослезился Устюгов Демьян.
        - Бросьте, дядька Демьян, нешто мы нелюди? Давайте лучшее выпьем за встречу, - заскромничал Степан.
        Мужики радостно загомонили и застучали кружками, женщины, чопорно поджав губы, слегка пригубили спиртное и все как одна поморщились, после чего все дружно заработали ложками.
        Я смотрел на окружавших меня людей, которые за время путешествия стали частью моей жизни, и тёплая волна подкатывала к груди. Эти чуть наивные, с крестьянской хитринкой и основательностью люди стали для меня родными.
        Мужики рассказывали о том, как им было без нас несладко во время штормов и непогоды. О том, что никто не верил, что мы зазря пропадём. Что с верой в наше возвращение оставили на берегу лодку. И мы, вон какие, и сами вернулись, и девок в обиду не дали. Да ещё и имуществом разжились.
        При последних словах мы с Луизой переглянулись и заговорщицки друг другу улыбнулись, девушка чуть заметно покраснела.
        Нас связывала тайна. Тайна моей доли золота.
        …Когда мы увидели хвост каравана и как последний плот завернул за излучину Амура, я попросил Степана причалить к берегу.
        Там у приметного утёса я и захоронил золото, при этом рядом со мной находилась Луиза. Не зная, долго мне придётся гостить в этом столетии или нет, я решил подстраховаться и посвятить в тайну золота Луизу. Может быть, со временем она или её дети найдут достойное применение нашему трофею.
        Я невольно улыбнулся, вспоминая, как мы с Луизой хоронили клад. Когда я пригласил её прогуляться для оказания мне некоторой помощи, то её лицо выражало степень крайней нерешительности. Одно дело оказывать друг другу знаки внимания и позволять некоторые вольности ночью и совсем другое - днём, когда ты оказываешься под прицелом любопытных глаз, которые как бы вопрошают: а чего это вы там удумали?
        Её взгляд беспомощно метнулся на Катерину с Капитолиной.
        Те, оставляя право выбора за девушкой, отвели глаза в сторону.
        - Да не бойся ты, - не выдержав, рассмеялся я. - Клянусь, что ни к каким непристойным глупостям склонять тебя не буду.
        - Ты, ежели что, шумни, - чересчур серьёзным голосом разрядил обстановку Степан. - Мы все зараз прибёгним.
        - Да ну вас, - Луиза решительно тряхнула косой и первой направилась в лес.
        Едва мы укрылись за стеной из зелени, как она резко повернулась и бросилась ко мне на шею. Не ожидая такой стремительности, я еле удержался на ногах.
        - Мишенька, - шептала она в перерывах между долгими поцелуями, - любый мой… Ну отчего, отчего в мире всё так несправедливо устроено? Отчего Всевышний посылает нам эти испытания?
        От такого напора и неистовости в её словах я, признаться, даже опешил и совершенно забыл, зачем мы вообще пошли в лес.
        А может быть, именно за этим? Отвечая на её искренние поцелуи и чувствуя, как упругое трепещущее тело становится податливым, я подумал: «Вот, чертовка, как она умело и даже с долей возмущённой невинности морочила всем головы и отказывалась от прогулки в лес. О, женщины, и имя вам коварство! По-моему, кто-то это уже говорил? Но зато как верно подмечено». Вдруг другая, более практичная, мысль - золото! - вернула меня к действительности. Оно всё ещё у меня за спиной. И каким бы захватывающим не было наше теперешнее общение, в первую очередь следовало заняться кладом.
        Я, не без душевных мук, осторожно высвободился из горячих объятий девушки. Встретив её недоумённый обиженный взгляд, я неловко пробормотал: - Тут это… тут такое дело…
        Затем торопясь и чистосердечно поведал о нашей со Степаном удаче. Глаза Луизы испуганно взметнулись вверх.
        - А зачем ты мне об этом говоришь?
        Крестьянская девчонка, с ранних лет отведавшая, как тяжек пот физического труда, умевшая за копеечное вознаграждение трудиться от зари до зари… Откуда ей было знать настоящую цену свалившегося к её ногам богатства? А кроме всего-прочего, молодость бескорыстна. Молодость прекрасна тем, что ей свойственны совершенно другие порывы и желания. Во всяком случае, так воспитывали нас.
        Но, правда, вот уже почти три года в нашей стране происходят новые политические преобразования под названием перестройка.
        По неписаным законам среди нравственных ценностей на первое место выдвигаются корыстные интересы, а проще говоря - «хапай, кто может и сколько сможет».
        «Нам не дано предугадать, что в жизни с нами приключиться», - вспомнилось вновь что-то чужое. И глядя Луизе прямо в глаза, чтобы у неё не возникло и тени сомнений в моей искренности, я проговорил: - Понимаешь, девочка моя, я ведь солдат. Человек подневольный. А в жизни столько неприятностей. Поэтому будет гораздо лучше, чтобы и ты знала, где лежит это золото. И при нужде смогла им воспользоваться.
        - И знать не хочу! - на глазах у девушки выступили слёзы.
        - Небось, на свой остров наладился сбежать? А бедная девушка побоку?
        - На какой остров? - опешил я.
        - На тот самый, куда ты из Кронштадтской крепости сбежал.
        Ё мо-ё! Я ведь совсем забыл про свой пересказ «Графа МонтеКристо». Воистину «язык мой - враг мой».
        Я невольно рассмеялся.
        - Да ты что? - стараясь придать своему голосу как можно больше возмущения, воскликнул я. - Неужели подумала, что я пытаюсь откупиться? Да ты для меня дороже всего золота мира.
        И если я соберусь на свой остров, то ты будешь первая, кто об этом узнает.
        - А ты меня не обманешь? - Луиза доверчиво посмотрела мне в глаза.
        «Боже мой! Святая простота. Ребенок, да и только», - сжалось от острой нежности сердце.
        - Ну, как такую раскрасавицу можно обмануть? - поцеловал я её в податливые губы. - Где я такую другую найду?
        Луиза привстала на цыпочки и доверчиво потянулась навстречу.
        - Ты только не обмани меня, - словно заклинание, повторяла она всякий раз.
        - Чтоб я сдох! - поклялся я, серьёзно глядя ей в глаза.
        - Не надо, живи, - наконец-то оттаял её взгляд.
        - Ну, слава Богу! - обрадовался я. - Теперь в самый раз и о деле подумать.
        - О каком? - кокетливо улыбнулась она, соблазнительно облизывая губы.
        «Вот оторва!» - восхитился я, а вслух произнёс: - Золото будем прятать.
        - А как же ты его будешь прятать, если лопату не взял? - невинно спросила и вновь обольстительно провела кончиком языка по влажным губам.
        Ну, вот уж дудки! Тут она ошибалась. Нас на такие уловки не поймаешь. У меня в мешке вместе с золотым запасом лежала лопатка. Просто девушка не знала, что в военном имуществе присутствует такая вещь, как «лопатка сапёрная», которая, между прочим, в ближнем бою является грозным холодным оружием.
        Я торжественно извлёк из мешка шанцевый инструмент и продемонстрировал его искусительнице. Мы дружно рассмеялись и, не сговариваясь, направились в глубь леса. Через некоторое время мы поднялись на невысокую сопочку и выбрали приметный валун. Вспомнив романы Стивенсона, я отсчитал от камня несколько шагов и принялся за дело.
        - Смотри и запоминай, - комментировал я свою работу. - Выше по Амуру, примерно в десяти верстах отсюда, находится станица Михайло-Семёновская. А место запомни вот по этому камню.
        - И отсчитать от него пятнадцать шагов в сторону реки, - беззаботно махнула рукой девушка.
        Я досадливо поморщился, но ничего не сказал. Всю остальную работу я проделал молча. Вернее, молчал один я. Луиза о чём-то беззаботно щебетала и весело смеялась. Я же перерубил топором корни росшего рядом дуба и выкопал яму, после чего уложил на дно ямы мешок, в котором в смоченной в ружейной смазке тряпке хранилось золото. Ну а затем засыпал яму землёй и прикрыл куском вырезанного из земли дёрна. Полюбовавшись с минуту на проделанную работу, я вспомнил всё тех же авторовспециалистов по кладам, решил выбить на камне крест. Дерево может засохнуть, сгореть или быть срубленным, а крест - это надёжно. Луиза скептически наблюдала за моими трудами, но, слава Богу, критических замечаний не делала. В целом, проделанной работой я остался доволен. После трудов праведных мы присели передохнуть. Вид с сопочки был великолепный. Где-то под нами уже не одно тысячелетие подряд омывал таёжные берега красавец Амур. Над нами ярко светило солнце. А птицы, словно понимая торжественность момента, уважительно умолкли.
        Луиза сидела, прижавшись ко мне, и зачарованно вглядывалась в представшую перед нами панораму. Глаза её были удивлённо распахнуты, а шикарная коса, небрежно перекинутая на грудь, вздымалась и опускалась в такт дыханию. Лёгкий ветерок теребил выбившиеся пряди волос, вызывая острое желание прижаться к ним губами.
        В такие мгновения почему-то всегда думается о вечности.
        О том, что было до нас? Что будет после нас? И как коротка наша жизнь в бесконечности мироздания.
        Словно почувствовав стремительность убегающих от нас мгновений, Луиза порывисто повернула ко мне лицо и требовательно посмотрела в глаза. Я понял этот взгляд так, как было надо, и нетерпеливо притянул её к себе. Мы не заметили, как наши объятия перестали быть платоническими. Страсть обрушилась на нас, словно извержение вулкана. Она погребла нас под своей огнедышащей лавой и сожгла последние остатки разума. И произошло то, что и должно было произойти.
        «А ведь это наше последнее свидание, - внезапной тоской пронзила меня горькая мысль. - Сегодня к ночи мы нагоним караван. А там, в кругу чужих осуждающих глаз, мы не сможем даже уединиться».
        Словно прочитав мои мысли, Луиза приникла ко мне горячим обнажённым телом. Опаленные лёгкой коркой губы бессвязно шептали слова любви и бесстыдных желаний. Время вновь потеряло всякое значение. Мы были детьми вечности. И только она имела над нами власть. И только перед ней мы были в ответе.
        Много позже, когда, совершенно опустошённые, мы спускались к плоту, Луиза, взяв меня за руку, по-видимому найдя ответ на какие-то свои мысли, решительно произнесла:
        - Ну и пусть. Зато мы перед Богом чисты.
        - О чём ты? - спросил я ласково.
        Девушка загадочно улыбнулась.
        - Это мой секрет.
        А затем, пригнув мою голову, прошептала, обдав жарким дыханием щёку: - Сегодня нас с тобой повенчала сама природа. Это небо. Это солнце. Эта земля.
        - Ты забыла про траву, - улыбнулся я. - Она стала нашим брачным покрывалом.
        Луиза смущённо зарделась, а затем гордо вздёрнула подбородок: - И трава!
        Я оторвал девушку от земли и закружил вокруг себя. Луиза испуганно повизгивала и стреляла в меня хитрющими глазами.
        - Вот они! - прервал наше веселье строгий голос Катерины.
        - А ты говоришь, делом заняты, делом заняты… - по-видимому, передразнила она топтавшегося рядом Степана.
        - А разве это не дело! - прокричал я радостно и осторожно опустил драгоценную ношу на землю.
        Катерина от неожиданности замолчала, а у Степана отвалилась челюсть.
        - Закрой рот, кишки простудишь, - толкнул я казака в бок.
        И видя, что пауза затягивается, добавил: - Ну что, орёлики, приуныли? Пора выдвигаться, - и прижав к себе не желавшую отпускать меня Луизу, устремился к реке.
        Вот таким получилось наше последнее «кладо-романтическое» свидание с девушкой Луизой, а потом была дорога к своим…
        Пережитое грело мою душу. Я ласкал глазами стройную фигуру любимой и думал о запретном. Луиза, словно угадав мои мысли, смущённо зарделась.
        Подвыпивший Степан, отчаянно жестикулируя, рассказывал присутствующим о наших геройствах. Судя по тому, как мужики недоверчиво покачивали головами, события обрастали всё более небывалыми подробностями.
        Я решил прислушаться, о чём так оживлённо повествует мой дружок. Из услышанного я сделал выводы, что рассказывает он не о нас, а о каких-то чудо-богатырях. Но, видя, как мужики уважительно поглядывают в мою сторону, понял, что играю в его повествованиях не последнюю роль: где-то на уровне Ильи Муромца, не ниже. Я невольно приосанился и развернул плечи. Народ должен видеть своих героев в лучшем свете.
        Наблюдавшая за мной Луиза ехидно прыснула в ладошку и показала мне язычок. Мне стало грустно и обидно. Вот ведь как!
        Родной человек и насмехается. Но затем здравый смысл и доброжелательность собеседников взяли над обидами верх, и я с новой силой залюбил всех этих людей и весь мир.
        Глава 20
        Пост Хабаровка и Айгунский договор
        Хабаровск и Хабаровский край… Для дальневосточников эти понятия означают многое. Это Родина. В конце концов, туда всегда хочется вернуться, куда бы тебя ни забросила злодейка-судьба.
        А ведь несколько столетий назад место, которое мы считаем своей малой родиной, называлось не иначе как спорные территории.
        И только договор об установлении окончательных твёрдых границ между Россией и Китаем, подписанный генерал-губернатором Восточной Сибири Муравьёвым в 1858 году в китайском городе Айгунь, поставил окончательную точку в споре двух государств.
        Пост Хабаровка, по замыслам дальновидного политика, послужил первой ласточкой в укреплении военного присутствия русских на Нижнем Амуре.
        Само географическое положение предопределило дальнейшую судьбу Хабаровки - в первую очередь, слияние рек Уссури и Амура. Это сейчас краевой центр раскинулся на крутом берегу могучей реки и ещё издали открывает нам свои впечатляющие просторы с борта белоснежного чуда на подводных крыльях - «Метеора». А во времена, коим я оказался невольным свидетелем, он выглядел весьма и весьма непривлекательно. Если не сказать проще - не выглядел никак.
        Я добросовестно пытался разглядеть привычные очертания города: дымящиеся трубы заводов, «вечный огонь» Хабаровского нефтезавода, могучие перекрытия Амурского моста, а увидел лишь первозданную тайгу да дымы пожогов, которые тянулись до облаков. И лишь когда мы подошли совсем близко, стали видны невзрачные деревянные строения и просматриваться линии улиц.
        - Хабаровка! - гордо объявил стоявший рядом Степан.
        В его устах это прозвучало словно Рио-де-Жанейро. А ведь по справедливости сказать, на голом месте, в непроходимой глуши, при помощи топора, утверждалась мощь России на Дальнем Востоке. Так что он имел право на эту гордость. «Если бы эти люди знали, во что конкретно выльется их героический труд, они бы ещё больше возгордились делом рук своих», - подумалось мне с невольным уважением. Но, кроме всего прочего, меня основательно волновал вопрос о своём будущем. Как воспримет моё появление всесильный майор Дьяченко и командование 13-го линейного Восточно-Сибирского батальона?
        Брёвна плота, заскрипев, подмяли под себя прибрежные камушки и песок. Причалили мы в районе современного городского пляжа.
        Хочу сказать, как я узнал позже, столицей Приамурского края по повелению Муравьёва-Амурского должно было стать село Софийское. Оно и строилось с самого начала как город. Но история внесла свои коррективы…
        На берегу нас встречает население поста. Вновь прибывшие казаки и солдаты весело перекликаются со своими сослуживцами и друзьями. Особым вниманием пользуется вновь прибывший слабый пол. Несмотря на суровые лица бородатых мужиков, служивые задевают баб незлобными шутками и недвусмысленными предложениями. Те в ответ негодующе плюются и крестятся.
        Хотя видно, что если бы рядом не было неприветливых бородатых сородичей, то они были бы совсем не прочь пококетничать с бравыми линейщиками.
        Степан, едва лишь плот ткнулся в прибрежный гравий, сиганул на берег и был таков. Я же, от нечего делать, сидел на плоту и многозначительным взглядом отгонял прочь особо разошедшихся дамских угодников. Глядя на меня, и наши мужики осмелели до такой степени, что нашу коммуну стали обходить стороной. Ну и слава Богу, а то мало ли чего? Встречались мы уже с нашими, охочими до женской ласки, мужичками.
        Тут я обратил внимание, что унтер-офицер Батурин отыскал меня взглядом и машет рукой, подзывая к себе.
        - Давай, Манычев, становись в строй. Пойдём господину майору докладать о нашем прибытии.
        Он, словно утюг, решительно расталкивая толпу плечами, устремился вперёд. Мы двинулись следом. Выйдя на открытое место, Батурин поспешно одёргивает гимнастёрку, поправляет фуражку и рыкает нам через плечо: - Становись! Равняйся! Смирно! - чуть ли не печатая шаг, он направляется к невысокому кряжистому офицеру.
        Внешность у офицера весьма колоритная: купеческая окладистая борода, этакая основательная дородность, взгляд прямой и требовательный… Но видно, что именно требовательный, а не злобный. Такой зря не накажет.
        - Ваше благородие, господин майор! Разрешите доложить? - меж тем рапортует Батурин.
        - Докладывай, братец, - добродушно отвечает офицер.
        - Ваше приказание выполнено. На обратном пути, по приказу начальника сплава, сопровождали гражданских лиц, определённых на поселение в низовья Амура. Больных и отставших нет.
        - Эко ты, братец, нагородил, - улыбнулся майор.
        Батурин смущённо пожал плечами.
        - Дак я как полагается. Согласно уставу.
        - Ну, если по уставу, то молодец, - развёл руками Дьяченко, и было непонятно, шутит он или нет.
        - Главное, что все живы, здоровы и происшествий нет. Верно, унтер-офицер?
        - Никак нет. То есть так точно. Тьфу ты! - окончательно сбился с толку старый служака.
        А причиной всему был я и наши со Степаном художества. Просто старая крыса не знала, как об этом доложить, соответствуясь с буквой устава.
        - Это как же понимать? - недоумённо переспросил майор.
        - Дак нападение было от хунхузов. Девок гражданских в угон умыкнули.
        - Так-так, - всё больше хмурился Дьяченко. - А это что за новая личность? - наконец заметил он меня.
        - Дак вот я и говорю. Девок умыкнули, - начал запинаясь Батурин.
        - Это я уже слышал. А при чём тут новый солдат? - раздражённо поморщился майор.
        - Не извольте гневаться, господин майор, - вытянулся Батурин. - Этот самый нижний чин Манычев, приписанный к нашему батальону, тех самых девок и вызволил. Совместно с казаком Степаном Кольцом.
        По лбу унтера градом катился пот, но он стоял, не смея шелохнуться и утереть натекающие на глаза солёные капли.
        «Ну вот, нажил себе навечного врага, - невесело подумал я. - Этот унтер-Пришибеев ни за что не простит мне своего недавнего унижения. А и хрен с ним. Думай о приятном».
        - Интересно, - задумчиво произнёс Дьяченко, разглядывая меня заинтересованно. - И как выручал, братец?
        - Да всяко приходилось, ваше благородие. Где ножом, где ружом, - невпопад срифмовал я.
        - Молодец, коли не брешут, что девушек от неволи спас. Да и на язык гляжу востёр, - усмехнулся Дьяченко.
        - По этой самой причине имела место длительная самовольная отлучка из расположения, - поспешил доложиться унтер.
        - Какая такая отлучка? - насупил брови майор.
        - Так как действия сии данным нижним чином проводились без приказа командования, - вытянулся Батурин.
        - Где подорожная на этого солдата? - требовательно протянул руку майор.
        - Не извольте беспокоиться. Вот она. В целости и сохранности, - вытащил из-за пазухи и протянул какую-то бумаженцию Батурин.
        Чем дальше читал подорожную Дьяченко, тем больше вытягивалось его лицо. Несколько раз он отрывал взгляд от документа и с интересом смотрел на меня. Затем, закончив, повернулся к Батурину.
        - Так о каком самовольном оставлении расположения вы изволили толковать, голубчик? - спросил он несчастного унтера.
        - Дак. Имело, стало быть, место, - начал нести тот околесицу, пока окончательно не запутался.
        - Да бросьте вы чушь пороть. Вы бумагу эту читали?
        - Как можно. Печати с орлами, - пот по лицу Баторина тёк уже ручьями.
        - Хороший вы служака, Батурин, - наконец-то сжалился над унтером Дьяченко. - Но тут вы переусердствовали. В этой бумаге написано, что нижний чин Михаил Сергеевич Манычев добирается до нового места службы сам. А где его новое место службы?
        - Наш тринадцатый батальон, - облегчённо перевёл дух унтер.
        - Ну вот. Я надеюсь, что инцидент исчерпан?
        - Так точно, господин майор! - обрадованно рявкнул унтер.
        - Ну всё, ведите солдат кормить и отдыхать, - махнул он рукой Батурину. - А вас я попрошу остаться, - повернулся Дьяченко ко мне.
        «Ну вот, началось», - с тоской подумал я и вспомнил небезызвестного Мюллера. Но Дьяченко не стал меня мучить недомолвками и прояснил ситуацию сразу.
        - Ну-с, господин поручик лейб-гвардии гренадёрского полка, дуэлями изволите баловаться?
        - Есть такой грех, господин майор, - облегчённо вздохнув, произнёс я.
        Наконец-то я знал, кто я такой. Большое человеческое спасибо тебе за это, господин майор. Хуже нет жить не зная, кто ты такой.
        Да ещё в обществе, где твой социальный статус играет не последнюю роль.
        - Не тушуйтесь, господин поручик. Я сам в молодости был горяч. И за подобное дело был вынужден уйти из службы, - поотечески улыбнулся мне Дьяченко.
        - Я не о чём не жалею, господин майор, - гордо вздёрнул я голову.
        Это я фильмов насмотрелся про царских офицеров, да и от радости дурь в голове заиграла, покуражиться захотелось.
        - Полноте, голубчик, - слегка поморщился майор. - Вы лучше мне поведайте, отчего такая милость? Здесь, чай, пули не свистят. А такие стрелки, как вы, сейчас на Кавказе требуются.
        - Не подумайте, господин майор, не протекция. Сам просился. А мне ответили: «И не думай. Там такой молодец или горскую пулю сразу поймает, или через полгода назад своё звание вернёт.
        А ты иди-ка в тайге лес повали да комаров покорми. Умнее станешь».
        - И кому ж вы так не угодили? - рассмеялся Дьяченко.
        Было видно, что майору я пришёлся по нраву.
        - Разрешите об тайне сией умолчать, господин майор. Ибо касается она чести дамы, - скромно потупился я. А про себя подумал: «Ну и насобачился же ты, стервец, лапшу на уши вешать.
        Да и оборотиков старорежимных успел нахвататься».
        - Теперь верю, что ты за дам целую баталию учинил и врагов побил немало, - серьёзно произнёс Дьяченко. - Деятельная натура, она ведь всегда себя проявит.
        - Я уверен, что вы поступили бы точно так же, господин майор, - с достоинством ответил я. - Ибо честь дамы превыше всего, к какому бы сословию она не принадлежала.
        Дьяченко улыбнулся и произнёс: - Целковый я тебе за службу поднести не могу. Не по чину это. А вот перед господином генерал-губернатором МуравьёвымАмурским ходатайствовать непременно буду. Ну а пока говори, чего сам желаешь?
        - Разрешите караван с переселенцами до конца сопроводить, - вдруг у меня сорвалось с языка.
        От такой неожиданности у Дьяченко брови поползли вверх.
        Затем он догадливо усмехнулся: - Ну, как я сразу не понял. Прекрасная пастушка?
        - Никак нет, - посуровел я лицом. - Мечтая послужить Отечеству, желаю самолично пройти путём славных прадедов наших.
        «Эх, Луиза, Луиза! Что только ради тебя не сделаешь? А может быть, это надо мне? И я лишь кривлю душой?» Ведь меня действительно какая-то непонятная сила тянет назад, к Шаман-горе.
        В этом был некий тайный, пока необъяснимый смысл моего перемещения во времени.
        - Ну что ж, весьма похвально, молодой человек. И просьба ваша выполнима. Мне, как ответственному за все дела по переселенцам, необходимо усилить охрану ещё десятком солдат и отправить кое-какие грузы в Софийск. Там работает одна рота нашего батальона. Вот вы и пойдёте старшим этой команды.
        - Слушаюсь, господин майор, - радостно вытянулся я.
        - Люди с вами пойдут опытные. Так что вы, голубчик, шибко там не усердствуйте. Они и сами знают что делать.
        - Всё понял. Не подведу.
        - Можете быть свободны, - отпустил он меня.
        Два дня мы отдыхали на Хабаровском посту. За это время я обошёл все улочки, осмотрел деревянные постройки поста.
        Мне не хотелось упускать подаренный судьбой шанс увидеть собственными глазами, с чего начинались города сто тридцать лет назад. Мне-то уж было с чем сравнивать.
        А начинался он, как и все «рассейские» города, которые были до и которые будут после, с крепкого забористого мата, а там ли мы начали рубить, или следовало чуток правее? Со стука топоров, визга пил, дыма пожогов, временного жилья в виде казарм и бараков. Насчёт быта и отдыха тоже полная гармония. Только у них была гармонь и балалайка, с плясками до упаду. А у нас магнитофон и танцы на износ. Женский вопрос одинаково остро стоял во все времена. И решался он старыми кардинальными методами - битьём морд соперникам и коварным изменщицам.
        Моим добровольным гидом оказался Егор Загоруйко. Его желание всем угодить в данном случае оказалось мне на руку.
        Благодаря приказу Дьяченко о нашем новом назначении, нас оставили в покое и к работам не привлекали. Лишь Батурин, проявляя чрезмерное служебное рвение, докучал своей мелочной опёкой. Но теперь его вредность была мне совершенно до одного места. Я хоть уже и не поручик, а всё одно - ваше благородие.
        Вот и сейчас я вместе с Егоркой расположился на любимом месте отдыха современных хабаровчан - Амурском утёсе.
        Заросший девственным лесом, он совершенно не походил на тот утёс, с которого я когда-то любовался пляжем и речным вокзалом.
        И мимо него не плыли красавцы-теплоходы и не сновали мелкие катера. Вот это-то и было дико.
        Сейчас воды Амура были пусты и угрюмы, а на месте городского пляжа гомонила цыганистая орда переселенцев. От самого утёса и выше по Амуру вся прибрежная полоса была усеяна плотами, баржами и даже пароходами нашего сплава, а завершали всё это великолепие невесть откуда взявшиеся два небольших деревянных кораблика. Это я понял по ощетинившейся пушками палубе.
        - А это что за чудища? - ткнул я рукой в сторону кораблей.
        - Это есть канонерские лодки, - гордо ответил Егорка. - Построены солдатами нашего батальона по приказу его превосходительства генерал-губернатора. Только в этом годе на воду спустили. Махины ить, я тебе скажу!
        Я с сомнением посмотрел на деревянную броню нелепых корабликов и в то же время почувствовал гордость за наших предков.
        Не боялись ведь воевать на таких корытах! Да не просто воевать, а побеждать! Ещё и новых землиц для державы добывать. Затем я перевёл взгляд на берег и увидел там столпотворение.
        По берегу сновали предприимчивые торговцы разных национальностей и социальных прослоек. Все что-то меняли да ещё и радовались удачной сделке. По-нашему, по-русски, удачная сделка - это когда кто-то кого-то надул. В этом торге меня удивляло только одно: что можно было менять обнищавшим за время такого тяжёлого пути людям?
        В том месте, где мы с Егором нашли временный приют, все ветви на деревьях были увешаны разноцветными тряпицами и кусочками звериных шкур. Этот обряд мне был известен. Таким образом посетители замаливали духов и просили у них удачи.
        Я обратил внимание на чугунную ёмкость, стоявшую здесь же.
        Банное корыто, что ли? Так воду на такую верхотуру замучаешься носить.
        - А это для чего? - кивнул я на бадью.
        - Это корыто для упокоения живых тварей и протчих животных, которых туземные шаманы умерщляли и клали сюда, для успокоения своих богов, - затейливо, но вполне доходчиво ответил солдат.
        - Да ты, брат, и в религии силён, - усмехнулся я.
        - Да кака-то религия, - снисходительно махнул он рукой. - Непотребство одно. Одно слово, язычники.
        - А ты знаешь, что наши предки тоже были язычники? - мне стало интересно.
        - Да ты чо? Бог с тобой, - испуганно перекрестился солдатик. - Скажешь тоже.
        Я обречённо махнул рукой на Егоршу и внимательней поглядел на чан. Откуда он мог попасть в эти места и сколько ему лет?
        Ведь нанайцы металла не знали. И что в них делали шаманы?
        Вероятнее всего, разделывали и варили животных, а может быть, употребляли в сыром виде. Я знал, что нанайцы очень ценили человеческую жизнь, поэтому человеческих жертв богам не приносили. Они даже проводили некую параллель равенства между духами и людьми. В своих умозаключениях насчёт равенства бога и человека у них прослеживалась некая логическая цепочка.
        Например, звери и птицы живут в тайге, и всяк из них терпит друг друга. Но стоит только появиться человеку, как всякая живая тварь в страхе перед ним разбегается. О чём это может говорить?
        Естественно, о божественном начале человека.
        С большей опаской туземцы относились к своим духам, потому что те не очень церемонились с людьми и вообще были очень привередливыми. Они постоянно требовали, чтобы их одаривали и всячески ублажали.
        Духи удачи и охоты могли послать или не послать фарт на охоте или рыбалке. Духи воды почитались особо. Те вообще могли с лёгкостью забрать жизнь незадачливого аборигена, стоило тому зазеваться у воды, ведь плавать нанайцы не умели, а чтобы легче было забирать человеческие жизни, духи воды наложили на обучение плаванию табу. Кроме того, было множество других добрых и злых духов и хранителей, которые досаждали либо помогали детям Амура в их повседневной жизни.
        Но в данный момент мне было гораздо интереснее узнать, что некогда на знаменитом Амурском утёсе вовсю шуровали нанайские божества. Может быть, именно поэтому так полюбился хабаровчанам этот утёс? Возможно, что добрые духи природы, на протяжении веков призываемые туда шаманами, так и не покинули этих мест и их положительная энергия до сих пор благотворно влияет на людей?
        - Выходит, что раньше здесь был их культовый центр, - задумчиво протянул я вслух.
        - По части культов мы не шибко грамотные, но ить церква ихняя здесь стояла, - встрял в мои мысли Егорша. - Однако опосля нашего прихода местные людишки очень уверовали в Бога нашего единого Христа и святого Николая-угодника. Поэтому за ненадобностью церкву порушили, а храм наш христианский возвели.
        «Всё как всегда, - подумал я. - Пришли большие братья и научили жить по-новому. А местные жители, в силу своей природной скромности, не смогли им отказать. Отчего же, даже в мои времена, местные жители, загадывая желания и в благодарность за их исполнение, развешивают в определённых местах на ветвях тряпичные амулеты? Вероятно, духи всё же будут пострашнее. До Бога высоко, а духи вот они, рядом. А с другой стороны, мы сами? Живём в христианстве уже сколько веков, а языческие праздники празднуем до сих пор. Велика генетическая память в народе. А может, это и к лучшему?» - Послушай, Егорша, а ты присутствовал, когда на этом месте начиналось строительство поста?
        - А то как же! Я, чай, давно ужо в службе. Почитай, как два годочка минуло, - солдат улыбнулся своим воспоминаниям.
        - И как?
        - Дак обнаковенно. Приплыли ить мы аккурат в конце мая, вышли на берег и зачали строить казармы, лабазы и протчие необходимости.
        - Э, брат, ты мне расскажи, как всё было с самого начала. Как вы плыли? Почему решили строить именно здесь?
        - Дак ить команда была дадена самим его превосходительством генерал-губернатором Муравьёвым.
        - Что, с вами и генерал-губернатор присутствовал?
        - Да нет, - досадливо поморщился солдат, а потом добавил: - Ну, слухай.
        И он рассказал мне, как в начале апреля 1858 года командир батальона, тогда ещё капитан, Дьяченко получил приказ от генерал-губернатора Муравьёва готовить к сплаву всё батальонное имущество. Где и что будет строить батальон, точно известно не было.
        «Тогда мы ещё не ведали, где и что будем строить, - рассказывал солдат, - но в том годе наш батальон первым вышел в Амур. А ужо вослед за нами вышли остальные катера и баржи.
        Вот вместе с основным сплавом и следовал его превосходительство генерал-губернатор.
        Не доходя до станицы Усть-Зейской, мы встретили лодки с китайским амбанем[19 - Амбань - титул высших китайских чиновников (на маньчжурском языке).]. После разговора с ним господин капитан приказал нам остановиться в станице. Там мы стали дожидаться прибытия генерал-губернатора. Думая, что нас оставят в УстьЗейской, мы разгрузили баржи со своим имуществом и стали ожидать других команд. Но не тут-то было. Генерал-губернатор съездил в китайский город Айгунь, и тута всё закрутилось. Оказывается, что в Айгуне он договорился с китайскими генералами о том, где отныне будет проходить граница промеж нас и китайцев. И вот тады мы и получаем срочный приказ в спешном порядке сниматься и иттить строить военный пост у слияния рек Уссури и Амура. Значитца, чтобы всякие там китайцы не думали, что у нас не достанет сил свои границы остеречь.
        В середине мая мы вышли из Усть-Зейской и в аккурат через две недели высадились в этом самом месте. Ну, скажу тебе, тяжело шли. В смысле поспешали изо всех сил. Те, которые послабее, так и валились у вёсел от скончания силов. Но дошли. А тута ничего не было. Только шалаши гольдские да церква ихняя. Вот так и зачинался военный пост под прозванием Хабаровка», - закончил солдат своё повествование и в подтверждение своих слов шмыгнул носом.
        Выслушав рассказ очевидца, я подумал, что после подписания знаменитого Айгунского договора Муравьёв-Амурский решил укрепить утверждённые юридически границы. А Хабаровка была первым военным постом. Не станицей, не селением, а именно постом.
        Я ещё раз огляделся. Вокруг простиралась дремучая тайга.
        Стук топоров да визг пил навсегда разворошил сонное царство, которое правило здесь на протяжении многих веков, с тех давних времён, когда низкорослые лошадки монгольских завоевателей вытоптали заботливо возделанные нивы хлеборобов. Когда не знающие пощады и милосердия степные воины хана Батыя вырезали поголовно гордый и непокорный народ чжурчженей. А безмолвный свидетель былого величия и падения здешних племён и народов всё также нёс свои мутные воды, соединяя их с солёными водами Охотского моря.
        - Ну что, боец, пойдём? - повернулся я к солдату Егору. - Покажешь мне главные достопримечательности вашего населённого пункта.
        От такого обращения солдатик оторопел.
        - А это как? - с недоумением уставился он на меня. - Вы уж извиняйте, но ужо больно заковыристые и непонятливые вы словеса выражаете.
        - А это, значит, самое славное, чем может похвастать пост Хабаровка, - рассмеявшись, хлопнул я его по плечу, а сам подумал, что если верить теории Степана, то сегодня же Егорша будет докладывать унтеру Батурину о моих непонятных речах.
        - А и нечем тута похваляться, - махнул рукой солдат. - Вон ить оно всё на виду.
        Он указал на солдатские казармы, расположенные с левой стороны утёса. С правой же - глядели слеповатыми окнами дома гражданского населения и купечества. Вот и весь тогдашний Хабаровск. И действительно, чем тут хвастаться?
        Я повернулся и направился вниз к качающимся на волнах плотам. На душе у меня было не совсем уютно. Увиденная картина не вдохновляла. Мне было по-детски обидно за город, который я привык видеть таким огромным и многолюдным. «А что ты хотел? - одёрнул я себя. - Когда-то всё начиналось с первого сваленного дерева, первой просеки, первого дома. Подумай лучше о себе. Что ждёт тебя впереди? У твоих попутчиков, по крайней мере, есть цель. И они прекрасно знают, что от них хотят».
        На третий день, с первыми лучами солнца, наша флотилия снялась с якорей. Впереди была ещё не одна сотня километров нелёгкого пути, но это уже стало делом привычным. Вот за поворотом скрылись последние постройки Хабаровки, и мы остались один на один с таёжными берегами и неуравновешенным течением Амура. Впереди, до самого Софийска, не было ни одного русского селения, кроме телеграфных и продуктовых постов. Эти сёла предстояло строить моим попутчикам - крестьянам Воронежской, Пермской, Тамбовской и Вятской губерний. Ну что ж, в добрый путь.
        Глава 21
        Идея, рождённая в бреду
        Я, экономя патроны, отстреливался от наседавших душманов.
        В горле першило от гари, что стлалась вдоль камней от чадившего БМД. Противный запах соляра и сгоревшей резины перебивал сладковатый аромат подгоревшей человеческой плоти и омерзительно действовал на нервы. Из-за плотного огня духов мы так и не смогли вытащить из подбитой машины механика-водителя и разведчика моего разведвзвода и моего «годка» Гармаша Валеру. Наша «коробочка» стала последним местом успокоения балагура и весельчака из Благовещенска.
        «Так и не дождался земеля дембеля», - подумал я со злостью, выцеливая особенно рьяного духа. Не люблю тех, кто норовит без очереди. С детства не терплю. «Ну и хрен ли тебе, козёл бородатый», - констатировал я удачный выстрел.
        С чужого неприветливого неба нещадно палило раскалённое солнце. Кроме того, что очень хотелось пить, на зубах хрустел осточертевший за эти полтора года ненавистный песок. Солёный пот грязными ручейками скатывался на брови, а затем, крупными каплями, падал на торчавший из-под бронника тельник. А тельник и без этого был насквозь мокрый и противно лип к телу.
        - Связист, - прохрипел я сквозь непрерывный грохот автоматных очередей. - Что вертушки?
        - Летят, командир. Просят продержаться хотя бы минут десять, - раздалось из-за соседнего валуна.
        - Долго, чёрт! Все тут ляжем. Не дадут нам эти суки десяти минут.
        Судя по тому, как нехотя передвигались нападавшие, лезть под пули им не очень-то и хотелось. Да и Жора Контрабас показал бабаям, что снайперы ВДВ - самые лучшие снайперы в странах Варшавского договора.
        Потеряв момент неожиданности, когда захватить нас врасплох не удалось, духи утратили свой боевой задор. Они неохотно постреливали из-за камней и громко матерились по-нашенски. Позиционная война их не больно-то устраивала. Это не головы нашим пленным отрезать. Хорошо, что среди душманов нет наёмников.
        Те вояки грозные. На двести метров из автомата в звёздочку на панаме попадают.
        - Пацаны! - закричал я, желая подбодрить своих бойцов. - Всего десять минут, и вертушки будут здесь.
        - Всего-то, - раздался откуда-то справа голос Шуры из Ростова. - Как два пальца… об асфальт.
        Конец нашим разговорам положил ужасный звук, прорезавший спёртый жарой воздух. Этот звук знаком каждому солдату, понюхавшему пороху. Так бьют миномёты. Эта зараза садит так, что укрыться от них - очень большая проблема. Вслед за свистом среди наших позиций начали рваться мины.
        - Вот суки, с миномётов поливать начали, - в бессильной злобе скрипнул я зубами. Затем, перекатившись за соседний валун, осторожно выглянул наружу.
        В этот момент раздался очередной выстрел. Прежде чем нырнуть за спасительную шероховатость камня, я увидел фонтан пыли и песка, взметнувшийся на месте огневой позиции миномётчиков. И даже дымный след от сгоревших пороховых газов.
        Он красивой дугой упёрся в наши позиции - раздался взрыв и предсмертный крик одного из моих бойцов.
        - Граммофон, сука, - закричал я сатанея. - Ребята гибнут.
        Ты что там уснул?
        - Командир, не вижу, откуда он садит, - раздался виноватый голос снайпера.
        - Смотри на три часа от меня. Там пыль столбом стоит.
        - А! - раздался ликующий голос. - Ну, держитесь, правоверные!
        Через пятнадцать секунд канонада умолкла, а со стороны противника раздались проклятия и сообщения о том, как душманы любят нашу маму.
        - Материться научись, чмо обрезанное, - в наступившей тишине раздался голос Шуры из Ростова.
        А вслед за этим он преподал урок отборного русского мата.
        Если бы эти рулады услышала его мама, скромная учительница литературы из Ростова, то она навряд ли похвалила бы своего ненаглядного Сашеньку.
        Возможно, что противоборствующие стороны ещё бы некоторое время попрактиковались в возможностях «великого и могучего», но где-то вдалеке раздался гул турбин. Нам он нёс будущее избавление, а духам - неприятное настоящее.
        Душманы не стали дожидаться появления весомого подтверждения нашей правоты и решительно начали отступать. Джигиты прекрасно понимали, что самым важным аргументом в развернувшейся полемике будет неизменный и точный ракетный удар, который последует вместе с появлением винтокрылых машин.
        Я вскочил на ноги и прямо от бедра, по-эсэсовски, стал ожесточённо палить вслед отступающему врагу. Меня поддержали оставшиеся в живых бойцы. Всего шесть человек.
        Отчаянно матерясь и размазывая по лицам пот и слёзы, мы мстили за свой недавний страх, за своих погибших товарищей, за то, что перед дембелем это не последний боевой выход. И просто потому, что это были последние патроны и требовалось выпустить пар.
        Рядом со мной раздался взрыв и, ослеплённый внезапной вспышкой перед тем как впасть в забытьё, я успел подумать: «Что же ты, сволочь, делаешь? По своим, гад, бьешь»…
        Пришёл я в себя от ласковых прикосновений к своему лицу прохладных рук.
        - Где я? В медсанбате? А может быть, на том свете? А кто рядом со мной? Медсестра? - я попытался собрать воедино разбегающиеся мысли. Затем, с трудом разомкнув глаза, увидел склоненное ко мне встревоженное лицо ангела. Так вот они какие, эти загадочные небожители. Действительно, за один поцелуй такого создания жизни не жалко. Так, значит, я в раю? А иначе бы меня встречало не это чудо Божьих рук, а черти со страшными рожами.
        - Пить! - сами по себе прошептали пересохшие губы.
        - Слава Богу, очнулся, - прошептал ангел голосом Луизы, и по прекрасному лицу потекли слёзы.
        - Где я? А вертушки что, уже улетели? - не мог я задать более глупого вопроса, так как уже начал реально воспринимать окружающую действительность.
        - А что такое «Аллах Акбар»? - проигнорировала мой вопрос Луиза, сочтя его остатками бреда.
        Я недоумённо посмотрел на Луизу.
        - А тебе-то это зачем?
        - Ты в бреду несколько раз говорил.
        - А это, девочка моя, распространенное кавказское выражение, - ответил я, всё прочнее осваиваясь в новом мире. - И говорит оно о том, что их бог - самый лучший бог в мире.
        - Так вот почему ты так ужасно и непонятно матерился и всё просил огня. Ты был на той войне? Мне было так боязно, - глаза Луизы излучали вселенскую боль.
        - Да, милая, мне снилась та война, - ответил я.
        А сам вдруг подумал, что редкое поколение русских парней, начиная со времён завоевания Кавказа, не побывало на этой войне. Вот уж воистину, кавказские войны - это столетние войны.
        - Что со мной случилось? - задал я тревоживший меня вопрос.
        - Жар у тебя. Видно, простудился, когда людей из воды вызволял.
        - Вот чёрт, только этого не хватало, - поморщился я.
        - Болит? - встрепенулась девушка.
        - Да нет. А каких людей и из какой воды я вызволял? - внезапно дошло до меня.
        - Ну, как же? Ураган был великий. Не все успели у берега укрыться. Два плота и разломились. А людей, скотину, имущество - всё по волнам разбросало. Вот вы несколько часов кряду в холодной воде, на ветру, розыски-то и вели. А на дворе темень, хоть глаз коли. Жуть.
        Хоть убейте меня, но этого эпизода из своего «героического прошлого» я не помнил. В это время я со своим взводом отбивал атаки душманов. Ещё одна загадка. Я тяжело вздохнул.
        - Ты меня, наверное, обманываешь. Тебе больно, - тут же отреагировала Луиза.
        - Да нет, просто не ко времени, - ободряюще улыбнулся я.
        - Всякая беда не ко времени, - горестно, по-бабьи, вздохнув, рассудительно вымолвила девушка.
        Я улыбнулся её серьёзности.
        - Но если сестрой милосердия будет такой ангелочек, то я готов болеть хоть до зимы.
        - Не говори так, - кокетливо потупилась девушка.
        Было видно, что она рада моим словам. Она нежно провела рукой по моей щеке. Я поймал её руку и прижал ладонью к губам.
        Луиза не противилась. Она лишь бросила по сторонам настороженный взгляд. Никто не видит? А затем вновь расслабилась.
        - А меня отец прислал, - сообщила она. - Когда ты две ночи назад стал кричать во сне и говорить всякие непонятные слова, наши бабы и говорят: «Это лихоманка его скрутила».
        А папаня сказал: «Давайте, девки, уважьте солдатика. Спас он вас от судьбинушки лютой. Теперь ваша пора приспела. Вот мы с Катериной по очереди около тебя и сидим, - закончила Луиза и почему-то покраснела.
        «Что-то здесь не то», - подумал я, но вслух спросил.
        - Так я что, уже трое суток пролежал? - мой голос прозвучал чуть громче, чем следовало.
        - Тс-с, - прижала пальчик к моим губам Луиза. - Трое, трое. Лежи тихо, заполошный. Всех перебудишь. Я с тобой до самого утра буду, а после меня Катерина придёт.
        - А сейчас, получается, ночь?
        - Полночь уже, - утвердительно кивнула девушка.
        - О, так у нас с тобой целый вагон времени. И что мы будем делать?
        Мой взгляд был красноречивее всяких слов. Луиза беспомощно отвела глаза в сторону. Её щёки стали пунцовыми.
        - Больной будет спать. А я буду рядом, - ответила она еле слышно.
        - В смысле спать рядом со мной? - спросил я невинно.
        - Господин поручик, не смущайте бедную девушку. Ради тебя я готова на всё. Но ты ведь знаешь, что вокруг нас люди, - вдруг решительно ответила она и посмотрела мне прямо в глаза.
        Отметая всякие попытки сопротивления, я рывком притянул её к себе.
        - Как же я по тебе истосковался, - прошептал я, задыхаясь.
        - Каждый день видеть тебя и не иметь возможности даже прикоснуться. Боже, какая это мука!
        Я приник к её губам. Луиза сначала робко, а затем всё жарче и жарче отвечала на мои поцелуи.
        - Нет, нет, - неожиданно её ладони упёрлись в мою грудь.
        - Я, наверное, заразный, - обидчиво протянул я. Но затем понял, что девушка права, а я просто застоявшийся кобель.
        - Дурачок ты, хоть и ваше благородие, - с тоской произнесла девушка.
        Я приподнялся и сел. Спина опёрлась о податливую стенку брезентовой палатки.
        - Где мы? - спросил я.
        - Мужики тебе отдельную палатку на плоту поставили, чтобы никто не беспокоил, пока ты хворый. Поначалу тебя хотели солдатики, которым ты командир, к себе забрать. Но мы всем миром отстояли, - обстоятельно поведала мне Луиза.
        - А вообще, где мы? - спросил я снова.
        Девушка поняла и ответила: - Ой, Мишенька, оказывается здесь столько много гольдских сёл, просто диву даёшься. Но народу там мало проживает. Детей вроде бы много, но до взрослой поры доживают единицы. А сейчас мы стоим рядом с их селом Челачи.
        Это название мне ничего не говорило. Но, судя по времени, что мы отошли от Хабаровки, и по тому, сколько я провалялся, мы должны быть примерно посредине между Хабаровском и Комсомольском. То есть где-то в районе озера Болонь.
        - Ладно, - махнул я рукой, - завтра разберёмся. А что поселенцы?
        - Вот глупая, - шлёпнула себя ладонью по лбу Луиза. - Главного-то и не сказала. Вятских и воронежских уже всех по берегам расселили. Остались только мы да пермские.
        - Ну вот, - огорчился я, - столько вместе пройдено, а самого главного и не увидел.
        - Не переживай, родненький, - успокоила меня девушка.
        - Которые тебе знакомыми были, кланяться велели. А так всё по-старому. Степан все пороги обтоптал да Алонка всё тебя караулит. День и ночь от палатки не отходит.
        На душе стало приятно. Всё-таки я нашёл в этих временах настоящих друзей. Но тут вдруг до меня дошло.
        - Мангрены до сих пор плывут с нами?
        - С нами, с нами. Говорят, что пока командира не выздоровеет, они корни бросать не будут. Шибко удачливый командира. Без его благословения удачи не будет, - передразнила она ехидно.
        - Вот черти! - я улыбнулся. За тонкой брезентовой стеной слышался плеск набегавших на прибрежные камни волн.
        - Приоткрой вход, - попросил я.
        Луиза выполнила мою просьбу и присела рядом. Я прижал её к себе, и мы замолчали. Девушка искоса бросала на меня испытывающие взгляды. Я делал вид, что чертовски заинтересован панорамой звёздного неба.
        - Ну, хватит, да, - первой нарушила тишину девушка.
        - А, что? - словно только сейчас заметив её, вздрогнул я.
        Луиза ткнула меня в бок кулачком.
        - Нехороший.
        Я перехватил её руку и поднёс к губам. Девушка не сопротивлялась. Словно умудрённая долгим жизненным опытом женщина, она снисходительно смотрела на меня.
        «Не заводись», - сказал я себе.
        - Миша, расскажи мне что-нибудь о себе, - попросила она, вновь прижавшись ко мне.
        - Чур, ты первая. Я уже и так о себе много чего понарассказывал. Аж самому страшно. А о тебе, кроме того, что ты обучалась с хозяйскими детьми, ничего не знаю.
        - А ничего больше и не было, - задумчиво произнесла Луиза. - Я вот сейчас вспоминаю свою прошлую жизнь, и мне кажется, что я, пока тебя не встретила, и не жила вовсе. Словно вся моя предыдущая жизнь была подготовкой для встречи с тобой.
        Нахлынувшая нежность заполнила грудь. Дыхание перехватило. Меня любят, и любят без дураков, по-настоящему, как может любить только русская женщина. Где-то в глубине души ворохнулся самовлюблённый червячок: «Вот он я какой! Сумел влюбить в себя такую раскрасавицу. Небось, вокруг их хаты парни все заборы пообломали».
        Но, загнав эгоиста-червячка куда подальше, я спросил: - Всё равно расскажи. Как вы здесь оказались? Какие из вас переселенцы, пять девок? Что вы будете делать?
        - Ой, и глупый ты, Миша, - улыбнувшись, покачала она головой. - Оглянись вокруг. Кругом одни мужики. Небось, в девках никто не засидится. Замуж заберут безо всякого приданого. А что молодой девушке надо?
        - Ах, вот, значит, как! Замуж, значит, выскочить собралась?
        - Я всегда знала, что не такая, как все, - горестно вздохнула девушка. - Дома, на Тамбовщине, меня даже белой вороной называли. Видно, судьба мне уготована иная. Чует моё сердце, не кончится добром наша любовь.
        - Ну что, ты, глупенькая, - я ещё крепче обнял девушку. - Всё будет хорошо.
        А сам подумал, что каждое человеческое существо, из живущих на планете Земля, несметное количество раз повторяло три простеньких слова: «Всё будет хорошо» и верило в эти слова, словно в молитву. Однако жизнь постоянно распоряжается по-своему.
        Мы снова замолчали. За тонкими стенами уже вовсю занималось утро. Из распадков потянуло туманом.
        - Ой! - опомнилась Луиза. - А ну, больной, немедленно спать. Вам необходимо соблюдать режим, - строгим голосом добавила она.
        Я попытался поймать её за руку, но она, крутанув подолом юбки, ужом выскользнула из палатки.
        «Да, брат, - подумал я, - совсем ты ловкость потерял. Наверное, действительно больной».
        И, повернувшись на бок, моментально уснул. Но во сне я уже не видел своих погибших товарищей. Мне снилось совершенно иное.
        Когда я открыл глаза во второй раз, рядом никого не было.
        Наверное, Луиза поделилась своей радостью и рассказала всем о том, что я пришёл в себя, поэтому круглосуточный пост был снят.
        За брезентовыми стенками слышались мужские и женские голоса. По лёгкому покачиванию плота я понял, что мы плывём.
        - Эй, есть там кто живой? - негромко окликнул я.
        Полог палатки мгновенно раздвинулся, и появилась улыбающаяся физиономия мангрена.
        - Алонка, однако, живой. А ты совсем плохой был. Почти что мёртвый. Камлала на тебя Менгри. Странное духи сказали ей. Сказали, что не можешь умереть ты, потому что нет тебя среди живых. Зачем они так сказали? Вот он ведь ты, живой и здоровый.
        Мангрен выговорился и выжидающе уставился на меня.
        «А ведь она права, - подумалось мне. - Ведь меня действительно не должно быть среди живых. Значит, и умереть я не могу».
        - Права твоя Менгри, охотник, - грустно сказал я. - Не могли ей ваши духи обо мне ничего сказать. Ибо неподсуден я им. Свой у меня дух имеется, Николай-угодник. Вот у него-то ей и надо было полюбопытствовать насчёт меня.
        Алонка заметно обрадовался и облегчённо перевёл дух.
        - Вот и я говорю, неправду духи сказали. Вот он, здесь. И как его не может быть? Глупые бабы не хотят нас слушать.
        - А вы почему ж не уходите от нас? Земли здесь дичью богатые, да и недруги ваши уже вам не страшны, - поинтересовался я.
        - Да мы собрались уже мал-мало. А как тебя оставишь? Алонка и Менгри всю жизнь душой болеть будут. Жив ли ты или нет?
        Меня растрогала бесхитростная прямота мангрена. Оказывается, не так уж и мало я успел нажить в этом мире друзей, которым не безразлична моя судьба.
        - Спасибо, друг. Ну, теперь-то видишь: жив я. Что думаешь делать?
        - Думать надо, - глубокомысленно промолвил Алонка.
        - Хочешь, совет дам?
        - Хочу, Мишка. Ты мудрый человек, хоть и годами совсем не старик.
        - Так вот… Совсем скоро по левой стороне Амура будет большое озеро. Это озеро называется Болонь. Вот бы вам где осесть!
        Рыбы в этом озере видимо-невидимо. Всякая есть. А зверя по берегам - словно людей в больших сёлах. Вот где можно жить не страшась, что дети твои умрут голодной смертью.
        - Хорошо сказал, - прикрыв от удовольствия глаза, прошептал Алонка. - Хочу там детей растить и внуков нянчить.
        - Ну, про внуков это ты ещё рановато, - рассмеялся я.
        - Подожди, командира, я сейчас Менгри приведу. Вместе говорить будем.
        Не успел я ничего сказать, как мангрен выскользнул из палатки. Я улыбнулся: вот неспокойная душа. И тут у меня в голове возникла мысль: а что если вместе с молодожёнами пройти в озеро и посмотреть, каким оно было сто тридцать лет назад. Срок небольшой. Навряд ли там что изменилось, но всё равно интересно.
        Перед службой в армии приходилось бывать там, и не раз.
        Вновь распахнулся полог палатки, и внутрь потихоньку, словно заговорщики, проникли молодожёны. Я изумлённо посмотрел на молодых.
        - Вы чего, словно мыши?
        - Тихо, однако, надо. Люди узнают, что ты не спишь, тесно будет. Серьёзных разговоров разговаривать не дадут, - хитро ответил мангрен.
        «Соображает, чёрт тунгусский», - с уважением подумал я.
        Однако он был не настолько осторожен, чтобы Степан не заметил суеты около временного лазарета. И едва мангрены с видом заговорщиков расселись вокруг меня, как полог снова распахнулся и в проеме показалась усатая личность вызывающей наружности.
        - Что за посиделки? - грозно сдвинув брови, полюбопытствовала личность.
        Затем, не выдержав серьёзного тона, физиономия Степана расплылась в радостной улыбке.
        - Здорово ночевал, братка. А я что говорил? Самое лучшее лекарство для казака - это гарна кралечка. Она его, если заимеет такое желание, с того света вытягнет, или наоборот, загонит, - и весело рассмеялся, тиская меня в своих медвежьих объятиях.
        - Тише ты, чёрт. Раздавишь. И не ори ты так, у нас здесь оперативное совещание происходит.
        - Дак я что, это я от радостев. Ведь подействовало.
        - Что подействовало?
        - Дак тебе что Луизка ничего не обсказывала? - прищурился Степан.
        - Да говори ты толком. Не тяни кота за хвост.
        - Наверное, вам не до этого было, - подмигнул казак.
        - Стё-па! - угрожающе протянул я.
        - Дак я и говорю, - как ни в чём не бывало продолжил казак.
        - Когда лихоманка тебя скрутила, холодный ты был, как та Катерина, когда у неё спирту попросишь. Я и говорю, что самоё лучшее таёжное средство - это натереть спиртом и на ночь рядом бабу горячую подложить, а лучшее двух - сразу с обоих боков. В бабе яду шибко много, и она своими телесами ни даст костлявой ни с какого боку подойти.
        - Ну, ты даёшь, - только и смог вымолвить я.
        - Дак это что, - ухмыльнулся Степан. - А дядька Демьян и говорит Катюхе с Луизкой: «Спасайте, девки, парня. Он за вас своих кровей не жалел, так и вы проявите милосердие». Вот так тебя девки всю ночь и грели-то, - закончил Степан.
        Я вспомнил внезапное ночное смущение Луизы, когда она говорила о том, как их посылал на дежурство отец. И не сказала же, хитрюга, ничего о том, как с сестрицей меня лечили.
        - Да брось заливать, Стёпа. Уж ты-то знаешь, что нас, настоящих солдат, от костлявой никакая баба не спасёт. Кроме крепкой руки да верного глаза, - перевёл я разговор в другую стезю.
        Степан гордо подбоченился и лихо подкрутил ус.
        - То верно, братка.
        А я вдруг, ни с того ни с сего, пропел:
        Только шашка казака во степи догонит,
        Только шашка казака с коня собьёт…
        Степан от удивления открыл рот.
        - Слухай, Михайло, напой всю песню. Дюже интересно, - попросил он.
        - Некогда, Стёпа. Потом напою. А сейчас у нас есть дела поважнее. - А сам подумал, что если сейчас спою шлягер Розенбаума, то потом, в будущем, певца обвинят в плагиате. Ладно, не стоит. Санёк вроде мужик неплохой. Особенно песня «Любить так любить, стрелять так стрелять».
        Степан подобрался.
        - А что за дела?
        - Да вот наши друзья хотят осесть на хорошем месте, а я им говорю, что лучшего места, чем озеро Болонь, им не найти.
        - То дело стоящее. Наши друзья не цыгане какие, чтобы своего угла не иметь, - одобрил нашу затею Степан. - А откуда тебе ведомо, что есть такое озеро и что жизнь там будет прямо-таки райской?
        Я не растерялся.
        - Так с людьми говорил. С нанайцами местными.
        - Это гольды, что ли? - переспросил Степан.
        - Эти люди с давних времён называют себя ачаны или нани, - проявил свою осведомлённость Алонка. - А уже пришлые чужаки стали называть их как им вздумается.
        - Ну, дак и за чем дело встало? Хотят селиться, и Бог им в помочь или какие другие духи, - перекрестился Степан.
        - Я хочу вместе с ними сходить на озеро и убедиться, что их там встретят хорошо. А может, и помочь чем, - решительно выпалил я.
        И казак, и все присутствующие опешили. Такого заявления явно никто не ожидал.
        - Да ты что? От лихоманки никак умом тронулся? - наконец разродился Степан. - Ты на службе государевой. Кто ж тебя отпустит?
        - Вот и надо сделать так, чтобы отпустили, - ответил я.
        - Эва сказанул! Что ж ты тут придумаешь?
        - Я, Стёпа, уже решил, и значит, так тому и быть, - уверился я в своей затее.
        - И что ж ты мне прикажешь в дезентиры записаться? - сжал эфес шашки казак.
        - А я тебя с собой не зову. Ты здесь останешься, - успокоил я его.
        - Ага, как же! Отпусти тебя одного… Ты им там поможешь… Половину несогласных перестреляешь, а вторую заставишь в тайгу уйти. Нет, брат, если пойдём мангренов на землю сажать, то вместе, - обречённо проговорил Степан. - Да и не был я ещё на том озере Болонь.
        Во время всей дискуссии молодые недоверчиво переводили взгляды то с меня на Степана, то наоборот. Они поверить не могли, что русские примут в их судьбе такое непосредственное участие. А я даже и подумать не мог, что Степан так привязан ко мне, что согласен сбегать в самоволку.
        В моей голове созрел план.
        - Слушай, Стёпа, - глядя на его несчастное лицо, улыбнулся я. - У меня есть преотличный план. И волки будут сыты, и овцы целы.
        Казак заинтересованно посмотрел в мою сторону.
        - Я ведь командир десяти нижних чинов. А кто знает, какие задания, кроме сопровождения переселенцев, мог мне дать майор Дьяченко?
        - И что? - всё ещё не понимал меня Степан.
        - А то! Я скажу господам офицерам, что майор приказал мне обследовать вход в озеро на предмет судоходности. Якобы эти сведения нужны в Мариинске в штабе войск.
        - Дак, а ежели прознают?
        - Как, Стёпа? Да и кому это надо? У каждого своя головная боль. А кто не рискует, тот не пьёт шампанское.
        - Оно, конечно, вы там, твоё благородие, привыкли к напиткам благородным, поэтому и в мыслях у вас такие завороты. А мы самогон да спирт употребляем, и мысли у нас попростее. Вообще-то, бедовая у тебя башка, Мишаня, но мне ндравится.
        Алонка и Менгри, восприняв наши рассуждения как команду к действию, побежали собирать вещи. Было решено, что мы на вёсельных лодках уходим вперёд каравана, заходим в озеро, устраиваем там все дела, а затем нагоняем караван. Сидя в палатке, план казался простым и вполне выполнимым. А как будет на самом деле, жизнь покажет.
        Глава 22
        Путешествие на озеро Болонь
        - По всему видать, места здесь действительно на пропитание богатые, - пробурчал Степан, прихлопнув на шее очередного комара. - Это ж надо, не комары, а летающие собаки.
        Действительно, комары здесь были откормленные и до нашей крови шибко охочие. Мы сидели у костра, и даже едкий дым не спасал от лесных «мессершмиттов». Расположились мы на берегу протоки Сий, что через протоку Серебряную соединяет озеро Болонь с Амуром. Всё вышло так, как я и предполагал. Когда я подошёл к старшему сплава и доложил, что по приказу господина майора Дьяченко должен обследовать протоки к озеру Болонь на предмет возможной проходимости больших судов, то тот махнул рукой.
        - Поступай, братец, как тебе приказано. То дело господина майора. А сколько людей вы возьмёте в экспедицию?
        - Казака Степана Кольцо да туземцев в проводники, - ответил я.
        - А хватит?
        - Вполне, господин капитан, - ответил я.
        На этом все вопросы с экспедицией были решены. Капитан пожелал мне удачи, но попросил долго не задерживаться.
        - Постарайся, голубчик, нагнать нас до расселения пермских крестьян, - сказал он на прощание, и мы ушли вперёд каравана.
        Гораздо трагичнее вышло прощание с нашими зазнобами.
        Катерина, так та вообще заявила Степану: - Щё, кобелина, нанайску девку пошёл себе искать?
        Луиза, конечно, мне такого не говорила, но смотрела так, что я бы лучше атаку афганских моджахедов выдержал, чем её взгляд.
        А когда нам удалось остаться наедине, решительно объявила, что пойдёт вместе с нами.
        - Ну, уж нет, девочка моя, - воспротивился я. - Это дело не женское, да и ты сама что уже забыла, как по тайге еле ноги передвигала?
        - А мне с тобой ничего не страшно. Мне без тебя страшно, - заявила она, дерзко глядя в глаза.
        Спасибо родителям, наставили дитя неразумное на путь истинный. Но трещинка первой размолвки меж нами пробежала.
        Ну, ничего. Без расставаний не бывает встреч, и нет ничего приятнее встречи после разлуки. Я ей так и сказал. Поняла.
        Прошло трое суток. Мы уже на берегу Сия. Завтра выйдем в озеро. Интересно посмотреть на стойбище Ачан при каменном веке. А может, там остатки крепости Хабарова? Вот было бы здорово! Варим уху из карасей и отбиваемся от комаров. Караси здесь такие большие, как нигде. Правда, чувствуется лёгкий запах озёрной тины, но всё равно - сказка. Едва мы разлили похлёбку по мискам, как послышался негромкий плеск вёсел, и на огонёк причалили две нанайские оморочки. Два нанайца - молодой и пожилой, радостно улыбаясь, поприветствовали нас.
        До чего же безобидный и гостеприимный народ! Конечно, если не давать водки. В противном случае, только держись. Сразу вскипает чжурчженьская горячая кровь.
        Нанайцы сказали, что они местные рыбаки, проверяли снасти. Мы пригласили их к столу. Они не отказались. Оказывается, русских они знали, и мало того, у них в стойбище жил русский купец.
        - Пуснина принимай, манафактура давай, - сообщил молодой рыбак.
        «Ишь ты, - подивился я, - даже слово «мануфактура» выговорил. А чего тут, в принципе, удивляться: деньги-то считать умеет даже не знающий счёта. Бизнес, мать его за ногу».
        - Так вы из Ачана? - поинтересовался я.
        - Мы нанаи. А предки наши звались ачаны, - солидно кивнул головой пожилой.
        - Да нет же, стойбище Ачан, - поправил я его.
        - Нет здесь такого стойбища. Давно живу. Не слышал, - заявил пожилой.
        - Нету, нету, - согласно закивал головой молодой.
        Я был в недоумении.
        - А как ваше стойбище называется? - тупо спросил я.
        - Сехардна, - ответил пожилой.
        - Да, да, Сехардна. Совсем рядом, на берегу озера, - подтвердил молодой.
        - А где Ачан, - продолжал тупить я.
        - Нет Ачан, однако, - озадаченно ответил пожилой. - Есть Оджаль. Есть Джуен. Ачан нет, - виновато развёл он руками.
        Заметив на себе пристальный взгляд Степана, я замолчал и уткнулся носом в миску. Интересно, что казак обо мне подумает? Скажет, что у парня от переутомления крыша поехала? «Ёлыпалы, - дошло вдруг до меня, - наверняка эту самую Сехардну после революции в Ачан переименовали. А я на бедных нанайцев наезжаю. Ну, тогда моя теория насчёт Ачанской крепости неверна. Где-то в другом месте казачки Хабарова маньчжурам кровушку пускали».
        - Каков выдался год? - солидно поинтересовался Алонка у пожилого. - Все ли дожили до весны?
        - Удачный был год. Рыбы много пришло. Зверь был. Пушнины в достатке добыли. Шаман камлал хорошо. Подарки богатые давали. Духи добрыми были. Вот только уже по весне Тэму Сэвэнсэл двоих ребятишек к себе забрал. Видно, не хватает ему там рыбаков для подводной рыбалки. А так всё хорошо.
        - А кто такой этот Тэму Сэвэнсэл? - с трудом выговорил я непонятные слова.
        - Это наши духи воды, - ответил старший.
        - Не понял, - вслух изумился я. - А кто тогда Подя?
        - О, Подя - это наш бог. Бог огня, - ответил серьёзно нанаец.
        «Вот тебе на», - чертыхнулся я про себя. Я-то всю жизнь считал, что Подя - это бог воды. Чем больше живёшь, тем больше узнаёшь. Диалектика жизни.
        - А слышал я, будто у вас прямо посредине озера стоит островок небольшой. Бывший вулкан, - вспомнил я местную достопримечательность - давно потухший вулкан Туф. Ещё будучи молодыми парнями, мы частенько приезжали туда отдохнуть и порыбачить. Когда мне показали плавающие камни, которых в изобилии было на этом острове, я был крайне удивлён. С виду камень как камень, а в воду бросаешь, он плывёт и не думает тонуть. Уже потом я выяснил, что эти камни - сгоревшая при выбросе лавы порода.
        - Есть остров, однако, - подтвердили нанайцы. - Ядасен, однако, называется.
        «Тьфу ты чёрт! Опять впросак попал, - подумал я, поймав задумчивый взгляд Степана. - Мы-то его Туфом называли. Всё, буду молчать и со своими скудными познаниями вперёд не вылезать. Спроси ещё у них: а как обстоят дела в Ванькиной Деревне? или: как там на станции Болонь Федя Костякин и Серёга Васько поживают?»
        Я дохлебал свою уху и, ополаскивая котелок в тёплой проточной воде, прислушался к рассказу пожилого нанайца.
        «Давно это было. Однако в те времена три солнца над землёй светили. Да так жарко светили, что под лучами палящего солнца камень становился мягким, словно речная глина. Не ведали тогда нани, когда им спать ложиться, когда на рыбалку и охоту выходить. Шибко плохо жили люди. Кета не доходила до нерестилищ. Вода в реках и озере была горячее кипятка. В те времена жила в одном нанайском стойбище молодая девушка Мамилчжи. Шибко красивая была. Молодые охотники целыми днями осаждали жилище отца этой девушки. Просили, чтобы отдал он красавицу им в жёны. Но гордая красавица отказывала всем приходящим женихам.
        - Я войду в жилище того охотника, который избавит людей и всё живое на земле от нестерпимой жары. Только такой богатырь может стать моим мужем, - говорила она.
        Долго никто не мог решиться попытаться избавить людей от неминуемой смерти. Но вот однажды появился в тех краях смелый охотник по имени Кадо. С первого взгляда влюбился он в прекрасную Мамилчжи.
        - Я спасу людей от лютой смерти и завоюю твою любовь, - заявил он девушке. - Но не обманешь ли ты меня, красавица? Сдержишь ли данное слово?
        - Я хозяйка своему слову, - гордо ответила Мамилчжи. - Но если ты сомневаешься, то я найду способ подтвердить надёжность своего слова.
        Поверил молодой богатырь красавице и отправился выполнять обещание. Выкопал Кадо на берегу озера Болонь яму и спрятался в ней.
        Наступил рассвет. И вот на востоке появилось первое солнце.
        Кадо натянул свой богатырский лук и убил первое солнце. Упало солнце где-то за горами Сихотэ-Алинь прямо в бушующее море.
        Следом за первым солнцем на небосвод вышло второе. Натянул свой лук Кадо-богатырь и, обрадованный первым успехом… промахнулся. Не успел он выстрелить во второй раз. Не стало солнце дожидаться своей смерти, а с быстротою сокола взлетело на небосвод.
        Третье солнце, предупреждённое своим братом о поджидающем его богатыре, попыталось быстро проскочить мимо Кадо. Но богатырь не стал повторять ошибки. Он был начеку. И едва на горизонте появился краешек третьего светила, он тщательно прицелился и выстрелил. Тяжело раненное солнце решило отомстить своему убийце и упало прямо в воды огромного озера. Жар погибшего солнца прожёг в земле глубокую дыру, и оттуда хлынула раскалённая лава.
        В огне этой лавы погиб богатырь Кадо, а на месте падения солнца образовался остров, который со временем люди назвали Ядасен.
        Красавица Мамилчжи, не ведая о том, что Кадо погиб, увидела, как остывают расплавленные камни, и решила подтвердить верность своей клятвы, данной богатырю. Пока камни не остыли и не отвердели, она нарисовала на мягких, словно воск, скалах рисунки и слова любви и преданности отважному охотнику. После наступления холодов скалы отвердели и навеки оставили эти свидетельства человеческой любви и верности».
        После того как нанаец закончил свой рассказ, мне вспомнились годы своего детства, проведённые неподалеку отсюда, на станции Болонь. Чудесные были годы.
        - Хватит байками кормить, - прервал мои размышления голос Степана. - Пора на боковую.
        - Погоди, Степан, - остановил я казака. - Ещё хочу кое-что спросить…
        Степан пожал плечами и демонстративно стал укладываться рядом с костром.
        - Скажи, отец, а почему Болонь? Почему такое имя дали этому озеру?
        - Долго живу. Сам думал. Стариков спрашивал, и они сказать не могут.
        - А как можно перевести дословно?
        - У народа нани этим словом можно назвать несколько вещей. Интересно, слушай.
        - Конечно, интересно, - кивнул я рассказчику.
        - «Боло» по-вашему осень, а «они» - горная река. И ещё «боло» - это посох шамана с металлическим наконечником, а «они» - чаша для ритуалов. А ещё «боло» - это неровное дно озера или реки. Ты молодой. Подумай. А старый Вэксун ничего не может придумать. И так складывал, и иначе, а ничего не выходит.
        «Вот тебе и на, - подумал я. - Сами нанайцы не знают, откуда это название. Интересное дело. Оказывается, что название-то озеру давали давненько».
        Расположившись у костра, по другую сторону от Степана, я занялся топонимическими исследованиями. У нас есть два варианта. Один - это светское название озера, второй - религиозное. По первому варианту получается осень и горная река. Что это может обозначать? Осенью в горные реки идёт метать икру кета. В озеро впадает несколько нерестовых рек: Сюмнюр, Харпи и Олькан. Значит, название будет звучать как «Озеро Осенних Горных Рек». Поэтично и имеет право на существование.
        Вариант второй - религиозный. Возможно, это связано с давнишним извержением вулкана и приданием этому факту потусторонней мифической силы. Получается, посох шамана, извергающий огонь, в чаше для ритуалов. Вулкан Ядасен - это посох, а озеро - это чаша. Звучит не менее романтично: «Огненный Посох в Священной Чаше». Я остался доволен своими умозаключениями и, повернувшись спиной к огню, уснул.
        На другой день, уже к восходу солнца, мы подгребали к стойбищу Сехардна. Ничего особенного я там не увидел. Обычное нанайское поселение. Поэтому мы не стали даже подходить к берегу, а, распрощавшись со своими новыми знакомыми, отправились дальше. Времени было в обрез.
        Мне нет надобности описывать все красоты нашей приамурской природы. Вы это сами видите каждый день. Но берега озера Болонь - это нечто среднее между морскими и речными берегами, частое чередование растительности и скал, выступающие далеко в озеро крутые мысы. Всё это создаёт некий своеобразный колорит, присущий только этим местам.
        Мы нашли отличное место для Алонкиного семейства. Это примерно в районе современной Ванькиной Деревни.
        - Здесь уже вас никто не достанет, - произнёс я, оглядывая окрестности. - Ни родня, ни бандиты, ни какая другая сволочь. Живите и размножайтесь. Плодите княжеский род.
        При последних моих словах Менгри смутилась и отвела взгляд.
        - Что уже? - дошло вдруг до меня.
        Алонка вздрогнул и прокричал на все четыре стороны какуюто тарабарщину на своём языке. Затем посмотрел на меня и укоризненно покачал головой. Слов для выражения своих эмоций у него не было. Я недоумённо посмотрел на Степана.
        - Что-то не так?
        - Не положено у них про это дело вслух говорить, покуда дитё не образуется. Злых духов опасаются, - ответил казак вполголоса.
        Но Менгри сама успокоила Алонку.
        - Ему можно. Его всё равно что нету. Наши духи его не видят.
        Парень для приличия ещё немного похмурился, а затем оттаял.
        - Хочу я, Мишка, твоим именем своего первого сына назвать. Если, конечно, духи позволят Менгри его иметь. Согласен ли ты?
        - Конечно, согласен. Всегда приятно, когда в твою честь кого-то называют. Значит, помнят.
        - Значит, в Михайлову честь оно, конечно, можно, а Степана побоку, - обиженно засопел казак.
        - Зачем так говоришь? Дочку хотел Степанидой назвать, - искренне огорчился Алонка.
        - Что? - от негодования казак потерял дар речи. - Меня, казака! Моим именем - бабу? Порубаю! - Степан схватился за шашку.
        Мангрены в испуге обомлели. Они не могли понять, что так рассердило друга Степана.
        Я перехватил руку Степана и, повернувшись к Алонке, сказал:
        - Пообещай ему лучше, что второго сына назовёшь Степаном, а третьего - Кольцом, - меня душил смех.
        - Обещаю тебе, Степан, что второго сына назову Степаном, а третьего - Кольцом, - словно клятву повторил мои слова Алонка.
        Я отпустил руку казака и, упав наземь, расхохотался. Ничего себе прикол. Его казачьим именем да какую-то мангренскую соплюшку… Вот удружил Алонка корефану.
        - Тихо, - вдруг раздался голос Алонки. - Духи добрый знак подают.
        Я приподнялся и посмотрел в ту сторону, куда были направлены взгляды остальных.
        Раздвинув лапник приземистых ёлок, на нас смотрела горбатая бородатая морда быка-сохача. Его краса и гордость - рога были вздёрнуты вверх. Секунд тридцать мы смотрели друг другу в глаза. Люди и зверь… Наверное, он считал себя здесь хозяином, и появление наглых чужаков заставило его пойти поглядеть на хамов и указать им их место. Но слишком уж опасно выглядели эти двуногие неказистые создания. А откуда исходила опасность, сохатый понять не мог.
        Никого не боялся он в этом лесу. Ни рысь, ни медведя, ни кабана. А эти пришельцы были не такими, и их следовало опасаться. Поэтому когда он увидел, как один из чужаков схватил длинную палку, то дал задний ход и, круто развернувшись, помчался в тайгу. Только лишь через пару километров он так же внезапно остановился и задумался: «А чего же я бежал?». Но думал он об этом недолго, потому что вокруг была пища. А стоит ли забивать голову, когда в жизни существует столько вкусностей?
        - Вот едрёна корень! - выругался Степан.
        Это он первый потянул с плеча берданку.
        - Такой бычара ушёл. Вам бы солонины на ползимы хватило.
        - Далеко не уйдёт. Догоним, однако, - невозмутимо проговорил Алонка.
        - Догоним! - загорелся инстинкт охотника и во мне.
        А Алонка уже отдавал команды: кому идти справа, кому слева, с какой стороны от ветра, чтобы зверь тебя не учуял.
        - Зверь непуганый, - говорил он. - Человека в первый раз увидел. Далеко не пойдёт, так что смотрите хорошо.
        - Не учи, сынка, батьку, - снисходительно промолвил Степан.
        Алонка проигнорировал шпильку казака, и мы двинулись вперёд широким полукольцом. Такой способ охоты у охотников называется «загон». Алонка умудрился расставить нас так, что мы всё время оказывались с подветренной стороны. Поэтому когда я вышел на зверя, он мирно стоял под высокой ёлкой и меланхолично пережёвывал пищу.
        Экземпляр действительно был что надо. Я и лося-то так близко видел впервые, но этот показался мне настоящим рогатым танком. Осторожно приложив к плечу бердану, я задумался. А куда, собственно говоря, стрелять, чтобы наверняка? Я слышал, что раненый лось бывает ещё опаснее медведя. Занятый решением вопроса с «мишенью», я даже не услышал, как рядом со мной оказался мангрен. Он осторожно отвёл ствол моей винтовки в сторону и приложил палец к губам.
        Ничего не подозревающее животное продолжало мирно работать челюстями. Мне даже стало его жаль. В сущности, безвинное творение Божье. А его вина заключается в том, что ему просто не повезло. Он оказался не в том месте и не в то время.
        «А виноват ты в том, что хочется мне кушать», - философски подумал я. И тут же краем глаза уловил, как охотник вскинул винтовку и девственную тишину первозданной природы расколол звук выстрела.
        Мне показалось, что лось от недоумения присел на задние копыта, а затем резко скакнул вперёд. Затем снова присел на копыта и вновь попытался скакнуть, но, увы, этого у него не получилось.
        Он кое-как выровнял покачнувшееся туловище и едва смог сделать несколько неуверенных шагов.
        - Мазила! - с досадой выкрикнул я. - С такого расстояния попасть не мог. - И вскинул своё оружие.
        - Только стрельни, - раздался голос Степана, - и мясо до дома будешь таскать сам.
        От неожиданности я вздрогнул и обернулся. За моей спиной стоял Степан.
        - Не мешай Алонке, Михайло. Он-то охотник знатный и ранил сохатого не зря. Мы зараз вырубим шесты и как миленького погоним рогача до дому. Куда ему деваться? Но ежели ты желаешь поразмяться и таскать мясо на себе, то тогда стреляй, - заметив моё недоумение, ухмыльнулся Степан.
        Меж тем Алонка сноровисто вырубил и заострил три рогатины и роздал их нам. Затем, подавая пример, первым подколол сохатого рогатиной. Тот попытался броситься на своего обидчика, но не тут-то было. Рана не давала ему этого сделать. Я представлял себе, что чувствует сильное и гордое животное, попав в такое жалкое состояние. Но в жизни этих детей природы каждый день что на войне. И выживает сильнейший. Поэтому жалость здесь неуместна.
        Мы со Степаном стали помогать мангрену. Таким образом, подгоняемый с трёх сторон сохатый, огрызаясь, неохотно двинулся в нужном нам направлении.
        …Разделав зверя, мы наварили мяса и сытно поели. Это был наш прощальный обед с молодой семьёй мангренов.
        - Я назову это место Бэюн То, что по-нанайски означает «большой лось», - прищурившись от солнечных лучей, произнёс Алонка. - И хочу, чтобы вы знали, что в Бэюн То для вас всегда найдётся тёплый ночлег и кусок печени олешка.
        Мы поняли Алонку как и следовало. Он говорил, что в любое время дня и ночи двери его дома для нас открыты, а угощение будет самым лучшим.
        Мы подарили Алонке приличный запас пороха и пуль, ещё не родившемуся сыну его Михаилу - новенькую берданку. Затем, распрощавшись с остающимися здесь поселенцами, пустились в обратный путь. Я не рискнул заходить на остров Ядасен, хотя очень хотелось. Время никак не позволяло нам этого сделать.
        Глава 23
        Ваш товар - наш купец
        Нагнали мы своих в районе современного города Амурска.
        И то благодаря тому, что уговорили уже знакомого нам Вэксуна показать кратчайший путь. В оплату за труды мы пообещали ему охотничий нож. В те времена награда была поистине царской.
        Раньше я и предполагать не мог, что в этом районе Амура столько много различных проток и проточек. Сами бы мы со Степаном блукали по этим речным закоулкам неизвестно сколько времени.
        А так через Сий мы вновь вышли в протоку Серебряную, затем протокой Индюга - в русло старого Амура. И уже здесь, через протоку Сандинская на Амур, нос к носу столкнулись с нашим караваном.
        - Хыудань, - вымолвил Вэксун, указывая рукой на берег.
        Я с интересом всмотрелся в убогие строения нанайского стойбища. Так вот как называлось стойбище, где в пятидесятых годах двадцатого века будет возведён город Амурск, а в нём - убийца обитателей водной стихии целлюлозно-бумажный комбинат.
        По дороге Вэксун развлекал нас рассказами о том, откуда взялись те или иные названия мест и стойбищ, о религии народа нанай и о многих других интересных фактах. Так я узнал, что на месте Хабаровска раньше находилось летнее стойбище Бури.
        Бури, в переводе с нанайского языка, означает «лук». А названо это место так, потому что Амур у Хабаровска делает крутой поворот. Получается самая настоящая излучина лука. Комсомольск-на-Амуре будет построен между двумя нанайскими поселениями.
        Это Милк, в современной интерпретации Мылки, и Джонгмо, что сейчас звучит как Дзёмги. Первое переводится как «Водоворот нечистого духа», а второе - «Заброшенный чум». Как переводится слово Хыудань, я спрашивать не стал. И так понятно, Хыудань она и есть Хыудань. А если ещё убрать букву «ы», то будет совсем нехорошо.
        Сразу по прибытии на сплав я отправился с визитом к отцам-командирам.
        - Молодец! - похвалил меня штабс-капитан после того, как выслушал доклад. - А остальное мне без надобности. По прибытии в Хабаровку изволите доложить господину майору Дьяченко. Он вам приказал, перед ним и отчёт держать будете.
        - Не извольте беспокоиться, - лихо щёлкнул я каблуками.
        - Ну, иди, голубчик, иди, - милостиво отпустил меня офицер.
        Я чётко повернулся через левое плечо и был таков. Всё оказалось гораздо проще, чем мы думали. После доклада мы со Степаном молча переглянулись и направились к своим тамбовским попутчикам.
        - Доброго здоровечка, господа служивые, - раздались приветливые голоса переселенцев, едва наша лодка причалила к плоту.
        - И вам не кашлять! - показал в улыбке свои крепкие зубы Степан.
        - Как вы тут без нас? Не успели соскучиться? - прыгая на потемневшие брёвна плота, поприветствовал я крестьян.
        - Дак ужо скучать-то не с руки. Господа охвицеры говорят, что через сутки будут пермских на место сажать, - радуясь скорому окончанию пути, а значит, и всем дорожным мытарствам, доложил Зимин Филипп.
        - А там, глядишь, дня через три-четыре и наш черёд, - поддержал его Болдырев Ефим.
        При словах Ефима моё сердце, словно предчувствуя какие-то непонятные перемены, непроизвольно сдавило грудь. Я подумал, что обязательно поднимусь на Шаман-гору и проверю возможность возвращения в своё время.
        Где-то, в глубине души, меня начал точить червяк сомнений.
        А стоит ли возвращаться? Здесь я встретил свою любовь. Меня окружают хорошие люди. Живи да радуйся. Но я загонял свои сомнения обратно, в потаённые глубины своего сознания. Человек должен жить в то время, к которому он принадлежит. Так устроено природой или каким-то высшим разумом. Если он, конечно, существует. И если происходит сбой, то его необходимо устранить. А иначе будет нарушен привычный порядок вещей.
        - Пермские-то радуются, что не приведи Господь, - завистливо вздохнул Татаринцев Матвей.
        - Погодь маненько. Будет и на вашей улице пень гореть, могёт так случиться, что не позовёте даже седалище погреть, - хлопнул Матвея по спине Степан.
        - Я! Да не в жисть! Хошь чем могу побожиться, - обиженно перекрестился Матвей.
        - Да будет тебе, Мотя. То я так, шутейно, - успокоил обидчивого крестьянина Степан. - Верю, что при случае встренишь ты меня как полагается и даже чарку поднесёшь.
        - А то! - польщенно заулыбался Матвей.
        - Небось, оголодали? - услышав разговор про чарку, забеспокоилась жена Зимина Праскева.
        - Да не так чтобы очень, но и не без того, - неопределённо покрутил в воздухе растопыренной пятернёй Степан.
        - Сидайте до стола, - засуетилась женщина. - У нас в чугуне с утреца ушица знатная томится. Ишто простынуть не успела.
        - Ушица - это хорошо, - довольно заулыбался Степан. - Да ежели ещё под чарку, то через четыре дён точно на месте будете.
        - Идите ужо. Налью вам для аппетиту, - спрятав руки под передником, проговорила Праскева.
        Хлебая наваристую уху, я думал, что надо навестить плот, где находилось семейство Луизы. За эти несколько дней я успел соскучиться по русской испанке с манерами светской барышни.
        При мыслях о девушке мои губы непроизвольно раздвинулись в улыбке.
        - Ты чего это, Михаил, лыбися? - подозрительно спросил Степан.
        - Да так, - отмахнулся я от чересчур внимательного казака.
        - Не иначе как Луизку свою вспомнил? - хитро прищурился Степан.
        - А то уже, Стёпа, не твоего ума дело. Ты хлебай ушицу-то, хлебай, - остудил я парня.
        Степан обиженно засопел и принялся энергично стучать ложкой о миску. Да так энергично, что обеспокоенная Праскева поинтересовалась, не желаем ли мы добавки.
        Добавки мы не желали и от души поблагодарили женщину за сытный обед.
        - Послухай, Михаил, - деликатно произнёс Степан.
        После обеда мы лежали на тёплых, прогретых летним солнцем, брёвнах плота. Натруженные вёслами руки расслабленно покоились на моей груди. Измученное тело требовало отдыха и сна. Веки непроизвольно опускались на глаза, а уставший мозг выдавал в засыпающее подсознание неопределённые образы и разноцветные круги.
        - Ну, - я с трудом стряхнул с себя липкие путы сна.
        - Ты как с Луизой-то далее думаешь?
        - А ты с Катериною как? - ответил я вопросом на вопрос.
        - Ну, ты сравнил, - присвистнул Степан. - Я казак. Зашлю сватов, и вся недолга. А ты-то в солдатчине. Тебе ещё служить да служить.
        - Не думал я ещё об этом, - чистосердечно признался я. - Как судьба сложится.
        - Да-а, - сочувственно протянул Степан. - Но ты не боись.
        Всяко могёт случиться. Глядишь и охвицерство своё назад выслужишь.
        - Да я и не боюсь. Паскудно просто на душе, когда начинаешь об этом думать, - досадливо поморщился я.
        - Ладно, - махнул Степан рукою. - Не буду тебе душу бередить. Расскажи мне лучше, как ты с абреками на Кавказе воевал.
        - Да как воевал… - пожал я плечами. - Как все воевали, так и я воевал.
        - Небось, и крестами от государя-батюшки жаловали?
        - Жаловали. Да только отобрали кресты, когда всех чинов и привилегий лишали.
        Я прикрыл глаза, и память услужливо высветила передо мной картины военных буден. Но не той войны, не кавказской, а войны афганской. На этой войне и в моей памяти навечно остались мои боевые друзья. Я хотел вспомнить и рассказать Степану об одном из боёв. Но почему-то перед глазами встал эпизод совсем не боевой.
        Перед штабными палатками выстроили весь наш отдельный десантно-штурмовой батальон. Перед нами на плащ-палатке лежало обезображенное тело механика-водителя из третьей роты.
        Все конечности у парня были отрезаны, а мужские причиндалы вставлены в окровавленный рот. Кроме того, всё тело было порезано на кровавые лоскуты. По всей вероятности, с солдата, ещё живого, снимали кожу. Картина просто жуткая.
        - Вот, - обличающий перст замполита батальона капитана Нагорного уткнулся в страшные останки солдата. - Гвардии младший сержант Омельченко, нарушив все воинские уставы, совершил самовольную отлучку из расположения батальона. При этом он угнал вверенный ему БТР. Недалеко от населённого пункта его захватили душманы. Это всё, что осталось от недисциплинированного воина. А ведь дома его ждёт мать. И до дембеля ему оставалось всего два месяца. И что вы прикажите написать его родителям? - Капитан повернулся к батальону и, словно ожидая ответа, замолчал.
        Солдатский строй, подчиняясь уставу, молчал. Капитан Нагорный не знал всей правды. Вчера вечером казанова местного пошиба Омельченко, предварительно обкурившись анашой, направился на свидание к своей афганской зазнобе. Затуманенный наркотой мозг требовал подвигов. После отбоя он выгнал из расположения части свой БТР и отправился в аул, тем более что стоявший на посту молодой боец не посмел остановить «дедушку Советской армии». А афганская деваха заманила его в засаду.
        Единственное, что было непонятно, почему он поехал в аул один?
        Иногда мы позволяли себе подобные выходки, но на гулянку бойцы отправлялись целым отделением. Видно, парень уже ничего не соображал.
        Да, жалко, конечно, пацана. Но, с другой стороны, человек сам хозяин своей судьбы. И у Омельченко был выбор. Он его сделал.
        Так что всё по-честному.
        Рассказывать об этом случае Степану я, конечно же, не стал.
        Недалёкие и глупые люди были и будут всегда. И смерть свою они, как правило, встречают по-глупому. Вместо рассказа я до хруста в суставах потянулся и внёс другое предложение.
        - По-моему, нам надо навестить моих подчинённых и остальные плоты с нашими подопечными, - произнёс я равнодушным тоном.
        - А что, - загорелся Степан, - зараз давай и наладимся. До темноты-то ещё цельная прорва времени.
        - Ну, вот и ладушки, - я поднялся на ноги и направился к нашей лодке.
        - Отдохнули бы маненько. Небось, намаялись, - увидев наши приготовления, посочувствовал Болдырев Ефим.
        - Никак не можно, дядька Ефим. Служба у нас такая, - серьезным тоном проговорил Степан.
        - Дядько Михайло, возьмите меня с собой, - загоношился Болдырев Яшка.
        - Не суетись, паря. Небось, и на плоту работа найдётся, - остановил его Степан.
        - Да нехай с вами сплавает, - поддержал просьбу сына Ефим. - На вёсла его посадите, всё кака-никака помочь будет.
        И своим рукам роздых дадите.
        - Ладно, Яков, раз батя не против, прыгай к нам, - согласно махнул я рукой.
        Опасаясь, что бы мы не передумали, обрадованный парень проворно скакнул в лодку.
        - Да тише ты, мерин сиволапый, лодку перевернёшь, - хохотнул Степан.
        Не обращая внимания на Степана, Яшка решительно схватился за вёсла и уставился на меня преданным взглядом. Теперь я был для него и царь, и бог, и воинский начальник.
        Степан, продолжая снисходительно улыбаться, отвязал лодку и оттолкнулся от плота. На плот с семейством Устюгова Демьяна мы попали только к вечеру. Пока навестили всех своих подопечных, пока то да сё… Так незаметно и подкрались сумерки.
        Встретили нас с неподдельной радостью. При свете последних лучей солнца я уловил радостный блеск в расширившихся глазах Луизы. Ну а Катерина, как всегда, была в своём репертуаре.
        - Каких это гостей нам попутным ветром нанесло, - с преувеличенной радостью всплеснула она руками. - Никак облагодетельствовать нас решили, господа кавалеры? Извиняйте, но попотчевать вас нечем. Дожидайте, как к берегу встанем.
        - Не извольте беспокоиться, Катерина Демьяновна, - невозмутимо ответил Степан. - Мы только что от стола. Стало быть, не хлопочите зазря.
        - Эвто где же вас так привечали, Степан Северьянович? - ангельским голоском поинтересовалась девушка. - Где блукались?
        - Мир не без добрых людей, Катерина Демьяновна. Нашлись такие, которые приветили. - Степан был сама невозмутимость.
        - Ну, дак отчего же вы не осталися, Степан Северьянович? От счастья своего отказались? Могёт быть, вас там ишто чем приветили? - в глазах Катерины загорелся опасный огонёк.
        - Да будет вам… Сцепились будто кошка с собакой, - решил я остановить назревающую бурю. - Нигде нас, Катерина, не привечали. На вас вся надежда. А Степан так шуткует. Не обращай внимания.
        - Пошто тогда у него обличье салом лоснится, словно у кота опосля крынки со сметаной? - поддела напоследок казака Катерина.
        - Такой ужо я уродился, - не сдавал своих позиций Степан.
        Не обращая внимания на затихающую перебранку, я запрыгнул на слегка покачивающиеся на волнах брёвна плота.
        - Да ну её, вздорну девку, господин солдат, - засуетился вокруг меня Устюгов Демьян.
        - Отдал бы её уже замуж, дядя Демьян, да и дело с концом, - посоветовал я.
        - Или вожжами поучил, - раздалось с другой стороны плота.
        Катерина, независимо вздёрнув подбородок, проигнорировала наши советы.
        - Дак оно-то так, - сокрушённо развёл руками мужик. - Да токмо кто её, таку поперечну, возьмёт? Вот Луизу, ту уже сватали, покудова вы служебные надобности справляли.
        Я обмер. Вот так новости! Не успели на несколько дней отъехать, как кто-то уже успел подсуетиться.
        - И кто же этот счастливчик? - сдерживая волнение, спросил я.
        - Да наш, тамбовский. Семёна Суконкина сын. Ты должон его знать.
        Я с трудом припомнил низкорослого кривоногого молодца с одного из тамбовских плотов. В последнее время он слишком часто попадался мне на глаза.
        «Так вот почему он здесь крутился, - с неприязнью подумал я о женихе. - Губа не дура».
        - Ну и что вы порешили?
        - Дак, а мы-то щё? Луизка ни в каку не желает замуж выходить. Молода я ишто шибко, говорит.
        - Да и то правда, - поддержала дочь жена Демьяна. - Ишто старших замуж не выдали. Успеет ишто. Такая краля в невестах не засидится.
        Я с облегчением перевёл дух и украдкой посмотрел в сторону Луизы. Девушка, кусая губы, с трудом сдерживала улыбку. Брошенный из-под ресниц взгляд говорил: «Что, испугался?».
        Я много читал и смотрел кинофильмов о том, что в те времена у молодёжи не спрашивали, на ком их женить и за кого выдавать замуж. А тут выходило, что бывало и по-другому. Я был рад тому, что в семействе Устюговых царил матриархат.
        - И правильно, дядька Демьян, что не отдал, - раздался голос Степана. - Такой писаной кралечке князь нужон.
        При этих словах Степан хитро покосился на меня и продолжил: - А не то самый что ни на есть прынц.
        - Ну, ты и загнул, - самодовольно улыбнулся Демьян. - Прынцы женятся на прынцессах. А нам бы чего попроще. Купец какой али человек добычливый да удачливый. Вот и будет девке счастье.
        - Ну не скажи, дядька Демьян. Сказывают, что жена царя Петра Алексеевича из простых обозных девок была. А вишь, как взлетела, - ухмыльнулся Степан.
        - На всё воля Божья, - испуганно перекрестился Демьян.
        Было видно, что заявление Степана ввергло его в шок. Как же, на особу царских кровей хула наводится.
        - Да ты не трясись, дядя Демьян, - рассмеялся я. - Этот факт в истории общеизвестный. За него тебя в железо не оденут.
        А Екатерину тебе действительно замуж отдавать надо. Пускай уже муж её уму-разуму учит. Или посодействовать?
        Демьян недоумённо уставился на меня.
        - Не удивляйся, дядя Демьян, опыт у меня имеется, - я вспомнил, как выдавали замуж Лушку, и непроизвольно улыбнулся.
        - Как эвто? - продолжал недоумевать мужик.
        - Ну, как, как? Ваш товар - наш купец. Ваша девица - наш молодец, - набрав полную грудь воздуха, выпалил я.
        В моей голове вспыхнула сумбурная идея. А что? Хватит Степану с Екатериной грызться по каждому поводу. Ведь видно невооружённым взглядом, что любят они друг друга. Пускай теперь казачок выкручивается как может.
        Рядом со мной наступила тишина. Демьян беспомощно переглянулся со своей женой. За спиною у родителей захихикали сёстры Катерины.
        - Ну и кто же эвтот молодец? - решилась нарушить тишину жена Демьяна Аглая Спиридоновна.
        - Да вот он перед вами. Степан Северьянович Кольцо, - отрекомендовал я претендента на руку строптивой красавицы.
        Впервые на моей памяти тот стоял молча как рыба. Не желая упускать инициативу, я продолжил: - Или купец не по нраву?
        - Дак купец-то по всем статьям пригож, - почесал затылок Демьян. - По нонешним временам - купец первостатейный.
        Вот токмо как сама Катюха на эвто дело поглядит?
        - Э, Михайло, погодь! - наконец-то прорезался голос у Степана. - Как это твои слова понимать?
        - Да так и понимать, как сказано, - повернулся я к казаку. - А ты разве против?
        Вопрос был, конечно, провокационный, и отвечать на него приходилось однозначно. Я поставил Степана перед выбором: или - или. Третьего не дано.
        В ожидании ответа Степана все замерли. Было видно, как в напряжённой позе замерла Катерина. Даже жужжащий в воздухе овод от неожиданности замолчал. Лишь плеск волн да противный комариный зуммер нарушали всеобщее молчание. Степан оглядел притихшее собрание и выпалил: - Прошу, дядька Демьян, дочь вашу Катерину в законные жёны.
        Народ оживлённо загомонил. Плечи девушки облегчённо обмякли, и она повернула к Степану пылающее лицо.
        - Вот эвто по-нашенскому, - одобрительно крякнул кто-то у меня за спиной.
        Невзрачный с виду Демьян, словно по мановению волшебной палочки, превратился в настоящего орла. Он выпятил грудь и как будто бы даже ростом стал выше.
        - Мы-то с матерью супротив не будем, а вот щё сама Катерина скажет? - произнёс он важно.
        Теперь все взгляды устремились в сторону пунцовой от волнения девушки. Катерина выдержала эффектную паузу и, потупив очи, произнесла: - Я супротив воли родителев своих не пойду. Как они скажут, так и будет.
        «Вот девка! - восхитился я. - И лицо своё сохранила, и желаемое получила».
        Мои мысли перебил внушительный толчок под рёбра, и над ухом послышалось шипение стоящего за спиной Степана: - Ну, Михайло, удружил. Не ожидал от тебя такого выверту.
        Скосив голову назад, я прошептал: - Да ладно тебе, Стёпа, никогда не поверю, если ты скажешь, что окрутили тебя без желания.
        - Ну, погодь ужо, братка, опосля поговорим, - пригрозил мне напоследок Степан.
        После общих охов и вздохов решили, что со свадьбой торопиться не стоит. Сначала следует обустроиться как положено да Стёпкиных родителей в известность поставить. В общем, к делу подошли серьёзно, с обычной крестьянской практичностью и разумением.
        Я поймал на себе задумчивый взгляд Луизы, и моё боевое настроение вмиг улетучилось.
        Со Степаном-то всё в порядке, а как мне управиться со своей жизнью? Вот ведь стоит перед тобой твоя судьба. Стоит и смотрит на тебя большущими глазами, а что ответить ей - и сам не знаешь. Мне стало в тот момент до того пакостно и тоскливо, хоть в петлю лезь.
        Глава 24
        Уж недалёк тот день
        К ночи, по приказу командных людей, наш сплав встал на ночлег в устье озера Хумми. Чуть ниже нас по течению реки располагалось нанайское стойбище с одноимённым названием. Всего несколько часов светлого дня не хватило для того, чтобы последние пермские крестьяне прибыли на свою новую родину.
        После ужина молодёжь, как обычно, отправилась в ночное пасти застоявшихся за день лошадей, а мужики - косить для коров траву. Мы же остались охранять плоты и лагерь. Такое положение вещей, заведённое ещё с самого начала сплава, стало традиционной необходимостью. Особенно после памятного для всех нападения хунхузов. Лишь у костров, где расположились пермяки, шло настоящее веселье. Переселенцы радовались окончанию тягостного пути и кутили так, как может только русский человек.
        Тамбовчане с завистью поглядывали в ту сторону, где раздавался весёлый смех и, не смолкая, пиликала гармонь.
        - Эхма, - с тоскою протянула одна из женщин, - везёт же некоторым. А нам ишто маяться да маяться.
        - Не печалуйся, тётка Василина, - тряхнул чубом Степан. - Давече обсказывал наш есаул, что недолго некоторым маяться осталось.
        - Эвто как же? - все присутствующие недоверчиво устремили свои взгляды на казака.
        - А очень просто, - Степан хитро посмотрел на Катерину и закашлялся.
        Женщины терпеливо ждали продолжения степанова рассказа.
        - Чтой-то в горле першит, - просипел тот. - Никак слова на волю проскакивать не желают.
        Догадливые переселенки засуетились вокруг внезапно осипшего казака.
        - Оно и верно, Степан Северьянович. Сухая ложка горло дерёт. Мужикам-то мы харчи с собой сгоношили. И нам на ночь грядущую не грех чайком побаловаться, - будущая тёща Степана на правах родственницы взяла бразды правления в свои руки.
        У костра возникла суетливая толчея, и уже через несколько минут раздался голос: - Сидайте до стола, господа солдаты. Откушайте чайку и, могёт, ишто чего покрепше.
        Упрашивать Степана дважды не было никакой необходимости.
        Стараясь не встречаться глазами с Катериной, он произнёс:
        - Ну, ты что, Михайло? Не стой столбом. Негоже хозяек обижать. Тем более что есть повод. Эко ты меня так лихо просватал!
        - У тебя повод завсегда найдётся, - недовольно вымолвила Катерина. - Кто бы сумлевался…
        Но применять к своему суженому более экстремальные меры воздействия не стала. Слишком праздничным было настроение после предложения Степана.
        - Ну, так как же насчёт того вопросу? - робко полюбопытствовала Аглая, после того как мы со Степаном «усугубили чего покрепше».
        - Был я давече у нашего есаула. Состоит он, значит, при барже с провиантом, - начал Степан, - и вот обсказал нам есаул, кого куда будут расселять. Завтра, у нанайского стойбища Милк, высадят последних пермяков - солёны уши. Далее сплавом пойдут только лишь ваши, тамбовские. Первое поселение будет основано у устья реки Горин.
        - А сколько до той реки нам ишто плыть? - раздались повеселевшие голоса.
        - Ежели погода будет благоприятствовать, то не более трёх дён, - уверенно ответил Степан. - Тут расстояние-то всего ничего. Вёрст семьдесят с гаком. А далее, через двадцать вёрст ниже по Амуру, у стойбища Хульсань высадят ещё несколько семей.
        Там, кстати, стоит военный пост. Караульная команда стережёт амбары с продовольствием.
        Хульсань? Что-то очень знакомое. Так это же и есть современное село Нижнетамбовское - дошло до меня. Стойбища Хульсань там уже, конечно, давно нет, но зато осталась речка Хальзан.
        А если учесть неистребимую привычку русского человека переиначивать все названия на свой лад, то всё сходится.
        Неужто осталось проплыть меньше недели, и я увижу знакомые амурские берега и скалы Шаман-горы? Так долго длится моя водная эпопея, что уже и не верится.
        - А чьё эвто продовольствие? - полюбопытствовала тётка Праскева.
        - Казённое. Его заранее завозят для того, чтобы на обратном пути сплавщики голодную смерть не приняли. Как эвто случилось с третьим Сибирским батальоном линейцев.
        - Аглая, не перебивай господина казака. Нехай дальше говорит, - раздались нетерпеливые голоса.
        - Ну а далее, вёрст за пятьдесят от Хульсана, высадят ещё несколько семей. Но хужее всех придётся тем, кто пойдёт далее.
        - Как далее? Да куды ужо дальше? - раздались беспокойные голоса. - И без того почитай на самый край земли завезли.
        - Да, бабоньки, далее, - развёл руками Степан. - Почитай до самого Николаевского поста. Двадцать шесть семей, более ста душ будут обустраивать два селения. Могу сказать даже, как называются те селения.
        Но удручённые новостями женщины даже не поинтересовались, как будут называться те селения. Степан был явно разочарован таким невниманием.
        - Ну и как? - спросил я его.
        - Када и Койма, - удручённо ответил тот. - И будут они находиться ещё ниже по течению Амура, чем Софийск и Мариинск.
        - Ну, ты, Стёпа, даёшь. Ты думаешь, что ты их обрадовал? - кивнул я в сторону поникших женщин.
        - Дак они слухать не хотят. Я-то ведь не всё сказал, - обиделся Степан.
        - Ну и какой булыжник ты за пазухой утаил на этот раз? - поинтересовался я.
        Услышав наш диалог, женщины повернули к нам огорчённые лица.
        - Никакой не булыжник, - засопел казак. - Господа охвицеры уже жребий утвердили кому где селиться. Вам всем, окромя семей братьев Шишкиных, в устье реки Горин. А Шишкиным - у стойбища Хульсань.
        Последние слова казака повисли в полнейшей тишине. Женщины, раскрыв рты, недоверчиво смотрели на Степана.
        - Дак чего ж ты изгалялся над нами, ирод, - пришла в себя первой Катерина. - Надо было попервоначалу об эвтом сказать.
        А ты Када, Койма, - передразнила она казака.
        Остальные женщины взволнованно заохали и стали утирать радостные слёзы. Степан, словно не понимая, какой груз снял с их плеч, равномерно двигал челюстями, пережёвывая остатки пищи. Затем, словно очнувшись, проговорил: - Дак в тех двух низовых селениях для переселенцев избы ставят солдаты. По причине того, что прибудет туда сплав уже к холодам.
        - Да пошёл ты к лешему со своими избами и со своими низовыми селениями, - вспылила новоиспечённая невеста. - Заладил, как сорока, одно и то же. Када, Койма… На кой ляд они нам сдались!?
        Степан обидчиво замолчал.
        - А избы, Степан Северьянович, наши мужики сами сладят.
        Такие, какие нам по ндраву придутся, - примирительно произнесла Аглая.
        Затем она перекрестилась и добавила: - Лишь бы ужо до места добраться. А тамотка, даст Бог, не пропадём.
        Степан, всё ещё продолжая дуться, отодвинулся от костра под защиту сумерек. Я уже давно облюбовал себе это место и теперь сидел себе тихонечко и наблюдал за окружающими. Вернее, мой взгляд постоянно натыкался на одну из присутствующих. Нетрудно догадаться - на кого.
        Луиза сидела освещённая пламенем костра и отрешённо смотрела в огонь. Она, так же как и я, понимала, что слова Степана означают скорое расставание. Женщины, не обращая на нас внимания, оживлённо обсуждали свалившиеся на них новости.
        - Послушай, Мишь, а чего они так взбеленились? - спросил Степан недоумённо. - Чем плохи Када и Койма? Тем более что приедут уже к готовым хатам.
        - Дурак ты, Степан. Знаешь, сколько времени они уже в пути? Они ведь не цыгане. На черта им сдались твои хаты? Скажи им сейчас выгружаться, и они сию минуту начнут таскать вещи.
        - Да-а дело, - удручённо промолвил Степан.
        - Послушай, Степан, как ты понимаешь смысл жизни? В чём он заключается? - спросил я, не отрывая взгляда от раскрасневшегося от огня лица Луизы.
        - Что-то ты, Мишаня, больно мудрённо говоришь. Вот вы все, которые из их благородиев, дюже пытаетесь всё запутать. Везде какую-то хитринку ищете.
        - Не понял? - я недоумённо посмотрел на Степана.
        - А что тут непонятного. Жизнь, она и есть жизнь. Живи, детишков плоди да Бога не гневи. Ну и об отечестве своём не забывай. Потому как в нём опосля тебя твоим детям и внукам жить, - ответил Степан не задумываясь.
        Я несколько мгновений разглядывал своего друга. Вот так, спокойно и незатейливо человек, едва умеющий читать и писать, объяснил мне то, над чём каждый человек хоть раз в жизни серьёзно задумывался. А может быть, так оно и есть? Зачем эти изматывающие душу самокопания в поисках ускользающей истины?
        Нет. Не всё так просто. Есть какая-то высшая цель в нашем существовании. Вот только какая? Нет и не будет на этот вопрос однозначного ответа.
        Я стоял на посту предрассветную смену. Мужики уже давно откосились и с помощью женщин перетаскали траву на плоты.
        Пермские тоже угомонились. Лишь молодёжь пока ещё не вернулась из ночного.
        Погода стояла безветренная, и ярко светившиеся в небе звёзды укрыл плотный туман. Он поднялся и наполз на сплав со стороны Хумминского озера. Я прислушивался к прохладной тишине и предавался невесёлым раздумьям. Вдруг моё внимание привлекло уже знакомое похрюкивание. Медведь! Какого чёрта?!
        Я подтянул к себе берданку и, поднявшись, осторожно направился в сторону странных звуков, но косолапый, учуяв моё приближение, убежал в прибрежную чащу. Я понял это по удаляющемуся в глубь леса треску кустов. Когда я вернулся к едва тлеющему костру, то увидел, что меня ждут. Кто бы мог это быть?
        Но сердце уже тягуче заныло. Его не обманешь.
        Я подхватил Луизу на руки и, покрывая её лицо поцелуями, понёс подальше от костра. Она покорно приникла к моей груди и доверчиво отвечала на ласки.
        Когда мы уткнулись в прибрежную стену тальника, я опустил Луизу на поваленное дерево и встал перед ней на колени.
        - За что нам всё это? - уткнулся я головой в её тёплые колени. - Каких-то четыре дня, и всё. Свидимся ли ещё?
        - А ты, Мишенька, верь. Без веры никак нельзя, - сквозь слёзы шептала Луиза. - Ты ведь заберёшь меня на свой остров?
        - Девочка ты моя наивная, - я осторожно прикоснулся кончиками пальцев к её щеке. - Куда же я без тебя? Что я там один буду делать? Ты будешь принцессой этого острова и королевой моего сердца.
        - И мы будем править там справедливо и милосердно, - улыбнулась она сквозь слёзы.
        - Это уж как получится, - я поднёс к губам её ладонь. - Но мы постараемся. Мы очень постараемся.
        Время неумолимо отсчитывало оставшиеся до подъёма мгновения. Оно не подкупно. И как бы мы ни пытались его обмануть, всё равно одна минута складывается из шестидесяти секунд, а час - из шестидесяти минут. Так было и будет всегда. Вот только одного я не могу до сих пор понять, почему оно изменило своему правилу и открыло передо мной двери в глубины своего прошлого? Но в этот час на нашей стороне была сама природа.
        Плотное покрывало из утреннего тумана надёжно укрыло нас от посторонних глаз. Мы прижимались друг к другу горячими телами и никак не могли насытиться этой близостью. Деревья щедро поили нас утренней росой, а разгорячённые тела радостно впитывали живительную влагу. Это было наше утро. И никакие силы не смогли бы его у нас отнять.
        - Давай не будем думать, что у нас осталось всего четыре дня, а скажем, что судьба нам дарит ещё целых четыре дня, - прошептал я на ухо Луизе.
        - Да, любимый, - едва слышно прозвучал ответ.
        С берега Амура донеслось конское ржание и голоса возвращающейся из ночного молодёжи. Луиза тревожно встрепенулась и, окатив меня на прощание жаром своих запёкшихся губ, подхватила своё платье и скрылась в тумане.
        Наступило утро нового дня. Продолжить свой путь мы смогли лишь к девяти часам утра. Не давал туман. Теперь каждая задержка в пути была нам с Луизой на руку. К отпущенному лимиту природа прибавляла неучтённые часы. Хоть и говорят, что перед смертью не надышишься, неправда. Нам тогда так не казалось.
        Едва минул полдень, как показались знакомые очертания береговой линии там, где сейчас стоит город Комсомольск-на-Амуре.
        Без привычной громады железнодорожного моста через Амур и чадящих труб городских предприятий и ТЭЦ берег выглядел унылым и скучным. А без красавца речного вокзала и вовсе казался сиротой. Ставшая привычной для комсомольчан коса, которая выползла из-под водной глади прямо напротив городского пляжа, во времена, о которых я повествую, отсутствовала вовсе. В береговой зелени, медленно проплывавшей мимо плотов, я тщетно пытался разглядеть чумы нанайского стойбища Мылки.
        Но ни чумы, ни какие-либо другие признаки жизни разглядеть было невозможно.
        К моему великому сожалению, весь караван останавливаться в районе будущего села Пермское не стал. Начальство торопилось до наступления холодов высадить на берег последних поселенцев. А тем, в свою очередь, надо было успеть к зимним морозам, срубить какое-никакое жильё. В общем, все торопились. И такое, в будущем знаменательное, событие прошло обыденно и неинтересно. В полной тишине часть плотов отвалила от общего сплава и направилась к берегу. Остающиеся с завистью провожали глазами удаляющиеся плоты. А крестьяне, определённые на поселение в районе устья реки Горин, облегчённо вздохнули.
        Через трое суток наступал их черёд покидать своё место в сплаве и обустраивать дикий таёжный берег Амура.
        Забегая вперёд, хочу сказать, что они построят село и назовут его Среднетамбовское. «Средне» потому что на двадцать километров ниже братья Зимины поставят первые избы села Нижнетамбовского. А на сорок километров выше возникнет село Верхнетамбовское. В течение нескольких ближайших лет из Среднетамбовского в Нижнетамбовское переберутся семьи Болдыревых, Татаринцевых, Сысоевых и Шишкиных. Они-то и станут в трудах и лишениях осваивать таёжные дебри и строить жильё, учиться незнакомым для них ремёслам, рыбному и охотничьему промыслам. Но это всё будет потом. Сейчас они провожали взглядами плоты переселенцев из Пермской губернии. Но только один я понимал важность происходящего - это были не просто плоты с русскими мужиками и бабами, это была наша история. И люди уходили от нас не просто к берегу с нанайскими стойбищами, они уходили в историю.
        К вечеру четвёртого дня наш караван причалил к высокому берегу, где сейчас расположено нанайское село Халбы. Кстати, это название переводится как «Удобная пристань». Пристань там действительно удобная, поэтому наши командиры и приняли решение остановиться здесь на ночлег.
        К моему великому удивлению, села Халбы тогда ещё не было.
        А приплывшие посмотреть на переселенцев нанайцы пояснили, что такого села здесь и не было никогда.
        - Хюро есть, Бичи есть, - показал рукой вверх по Амуру мой новый знакомый Кялундзюга. - Анды есть, Чучи есть, - махнул он рукой в сторону противоположного берега Амура. - Халбы, однако, нет.
        В завершение своей речи он сокрушённо, словно сочувствуя моему горю, развёл руками и соболезнующе причмокнул.
        - Ладно, анда, не озабочивайся, - хлопнул я его рукою по спине. - Ты не первый преподносишь мне сюрпризы.
        Вокруг нас царило праздничное настроение. Теперь наступила очередь тамбовчан праздновать своё прибытие на новое место жительства. Около ста человек оставались на этом берегу. С завтрашнего дня наступят рабочие будни и непосильный изнуряющий труд. Но русского человека тяжким трудом не напугать. Особенно если он работает на себя.
        Не всем присутствующим было так весело. Мы со Степаном грустно переглянулись и словно по команде горестно вздохнули.
        Нам было не до веселья. Предстояла долгая разлука. Степан-то заберёт Катерину к себе…
        А что будет со мной и Луизой? Наверняка мы были не одни в своём горе. За время долгого пути многие казаки и солдаты нашли себе сударушек. Но помочь нам никто не мог.
        - Ладно, Стёпа, чего уж теперь, - двинул я в бок кулаком казака. - Один раз живём. Пошли к народу.
        - Эх, Михайло, - сочувственно вздохнул Степан. - Мне вас с Луизкой жальчее всех. Мы-то с Катериной в следующем годе оженимся, а вы-то как?
        - Ничего, прорвёмся, - скрипнул я зубами и увлёк казака к кострам и всеобщему веселью.
        Лишь только далеко за полночь угомонились подпившие новосёлы. И только тогда наступило наше время. Время влюблённых.
        Уж не знаю, слышал ли когда-нибудь этот берег клятвы и признания влюблённых, но за эту ночь он наслушался их на сто лет вперёд. Катерина со Степаном, а я с Луизой ушли от сплава далеко в сторону и до самого утра говорили друг другу слова любви и верности.
        Наступило утро. Сплав двинулся дальше. На душе было тоскливо и пусто. Все следующие сутки я жил словно во сне. И когда часа в три дня из-за очередного поворота показались знакомые очертания Шаман-горы, я воспринял это совершенно спокойно.
        Увязавшийся с нами Кялундзюга показал на гору и произнёс: - Адзи-хурень. Плохой место. Много духов. Совсем плохой духов. Ходи нельзя. Смерть будет.
        Так вот как ты назывался сто тридцать лет назад - посмотрел я на идущего к своей Адзи охотника. Слова Кялундзюги меня не тронули. И напугать меня они тем более не могли. Я уже на личном опыте знал, на что способны злые духи Адзи-хурень.
        - Послушай, Кялундзюга, что обозначает название Адзихурень? - обратился я к нанайцу.
        - Адзи - это имя девушки. А хурень на вашем языке будет «гора» или «сопка».
        - Отчего же именем девушки назвали такое место, где обитают злые духи?
        - Место не всегда был плохой, - нахмурился нанаец. - Когда-то давно радость жила на этих сопках. Жили там большие и смелые люди. Защищали они границы своей земли.
        И старый нанаец поведал мне удивительную историю, в корне отличающуюся от легенды, рассказанной мне в Нижнетамбовском в 1986 году. В его версии она звучала так:
        «Когда-то давным-давно жил на берегах Амура гордый и независимый народ. (Здесь надо понимать, что это были чжурчжени.) Воины этого народа славились своей отвагой и непобедимостью в бою. Пала перед ними Маньчжурия и половина Китая. Они могли бы завоевать полмира, но тут нашла коса на камень. Пришли в их земли завоеватели ещё безжалостней и свирепее их. Погибли под ударами их мечей многие воины и мирные жители. Но на окраине государства стояла пограничная крепость. (Старый нанаец назвал её «большое стойбище с каменными стенами».) Под стенами этой крепости и произошли самые кровопролитные и великие сражения. Долго не желали сдаваться защитники крепости. Многие враги сложили свои головы под её стенами. Но в конце концов голод, жажда и непрерывные атаки врага сделали своё дело. Крепость пала.
        Обороной крепости руководил молодой военачальник по имени Айвэн. У главного жреца этих мест была красавица дочь. Звали её Адзи. Полюбили Адзи и Айвэн друг друга с первого взгляда.
        Когда враги устремились через разбитые ворота внутрь крепости, Адзи бросилась вниз с высокой крепостной башни и погибла».
        Сказать по правде, версия Кялундзюги мне понравилась больше. Хотя и первый вариант звучал не менее поэтично. Но при имени Айвэн и Адзи что-то вздрагивало у меня в душе и непроизвольно сжималось сердце.
        - Много людей погибло, - задумчиво произнёс старый нанаец. - До сих пор их души не могут найти покоя. Шибко гордые были. Не могут улететь неотмщёнными. Вот поэтому и поселились там злые духи. Поэтому и гонят с Адзи-хурень свинцовые тучи. Поливают они землю горькими слезами по павшим воинам-защитникам крепости.
        Через два часа, миновав стойбище Кулгу, на этом месте сейчас находится Опытное поле, мы подошли к берегу. На берегу нас радостно встретили солдаты караульной команды, охраняющей склады с продовольствием. Начальство приняло решение заночевать здесь и заодно немного разнообразить набор продуктов.
        Сплав обеднел ещё на тридцать три человека. Трое братьев Зиминых со своими семьями оставались на этих берегах основывать село, которое впоследствии будет называться Нижнетамбовское. Туда в январе 1986 года приедем я и мои друзья, чтобы дать старому амурскому поселению новую жизнь. Но это будет потом. А пока я смотрел на солдат караульной команды и слушал пояснения Кялундзюги.
        - Чуть ниже, совсем рядом, в стойбище Хульсань живут мои родственники. Хорошо живут, не бедно. Много зверя и рыбы в этих местах. Даже название стойбища и речки на вашем языке будет как «белка и таймень».
        - И что это значит?
        - Значит, шкур много, рыбы много.
        И действительно, километрах в трёх от места нашей остановки я увидел крошечные фигурки людей и остроконечные чумы.
        Нанайское селение располагалось прямо за современным аэропортом.
        «Стало быть, Хальзан раньше назывался Хульсаном», - равнодушно отметил я. У меня перед глазами до сих пор стояли сцены прощания с Луизой, поэтому уровень любознательности приближался к нулевой отметке.
        - Что, Миша, скучно?
        Ко мне подошёл Степан и встал рядом.
        - Давай завалимся сегодня пораньше спать, - предложил я ему. - До Софийска всё равно ещё плыть да плыть.
        - А чего, давай, - легко согласился Степан. - Всё одно. Без девок весельше не станет.
        И мы завалились спать.
        Проснулся я поздно утром. Первое, что меня сразу насторожило, - это то, что не слышно ставшего неотъемлемой частью нашей жизни шума волн. Я медленно приподнялся и огляделся.
        Вокруг меня были каменные стены, а передо мной утренним светом обозначился небольшой проём. Пещера - осенило меня!
        Сдерживая волнение, я вышел наружу, и меня ослепили лучи яркого весеннего солнца. Оглядевшись, я обнаружил, что нахожусь там, где в мае 1986 года остался ночевать, то есть у подножия Шаман-горы.
        Срывая ногти, я забрался на высокую лиственницу. С первого взгляда, брошенного на противоположную сторону Амура, я увидел далёкие дома села Нижнетамбовского…
        Я был в своём родном двадцать веке.
        Мой сон или явь окончились. Пора возвращаться домой…
        Естественно, что рассказывать о том, что со мной приключилось, я никому не стал. Кто мне поверит? А вы бы поверили?..
        КОРОТКОЕ Послесловие
        Вот такие записи я обнаружил в тетради своего друга. Я бы ни за что не поверил в правдивость его заметок, если бы не последующие события, которые описаны им в другой тетради…
        Но это совсем другая история.
        notes
        Примечания
        1
        Правило - длинное весло или шест для управления лодкой, плотом.
        2
        Вага - шест, служащий рычагом для поднятия тяжестей.
        3
        Муравьев (Карский) Николай Николаевич (1794 - 1866) - генерал от инфантерии. Во время Крымской войны в 1854 - 1856 гг. наместник на Кавказе, главнокомандующий Кавказским корпусом. Руководил взятием крепости Карс (1855).
        4
        Гази-Магомед (1795 - 1832) - первый имам. Гамзат-Бек (1789 - 1834) - второй имам, Шамиль (1799 - 1871) - третий имам Дагестана и Чечни. Руководитель освободительного движения кавказцев.
        5
        Граббе Павел Христофорович (1789 - 1875) - генерал-адъютант, командующий войсками на кавказской линии. Участник восстания декабристов, впоследствии граф и член Государственного совета.
        6
        Нерчинский договор был заключён Ф.А. Головиным 29 января 1689 года. Он устанавливал мирные отношения между Россией и Цинской империей, а также разграничивал территории. Граница стала проходить по реке Аргуни. Таким образом, и Китай, и Россия отказывались от своих притязаний на Нижний Амур и Приморье. Албазинский и Аргунский остроги были сожжены самими русскими.
        7
        16 мая 1858 года в г. Айгунь между Н.Н. Муравьёвым и китайским представителем Шанем был подписан мирный договор о торговле и территориальном разделении между Китаем и Россией, за что Муравьёв был возведён в графское достоинство с добавлением к своей фамилии приставки Амурский и произведён в генералы.
        8
        По приказу Муравьёва в 1851 году из трёх русских, двух бурятских и одного тунгусского полков было создано Забайкальское казачье войско. А в 1858 году появилось и Амурское казачье войско, из которого в 1889 году выделилось Уссурийское.
        9
        Балан - бревно (с корой). Катать баланы - работать на тяжёлых работах.
        10
        Чмо - человек, мешающий обществу.
        11
        БМД - боевая машина десанта.
        12
        Митич, Гойко - югославский кинорежиссёр и киноактёр, исполнитель ролей индейцев в популярных в советское время фильмах киностудии «Дефа» «Чингачгук - Большой Змей», «Сыновья Большой Медведицы» и др.
        13
        Абреки - у народов Северного Кавказа изгнанники из рода, ведущие скитальческую или разбойничью жизнь.
        14
        Струг - старинное речное деревянное судно.
        15
        Капище - языческий храм.
        16
        Волконский Михаил Сергеевич - чиновник по особым поручениям при Н.Н. Муравьеве-Амурском, занимался вопросами заселения Приамурья. Сын декабриста.
        17
        Подя - языческий бог-хранитель.
        18
        Аманат - заложник.
        19
        Амбань - титул высших китайских чиновников (на маньчжурском языке).