Владимир Кунин
        Киноповести
        Чокнутые
        Трое на шоссе
        ИНТЕРДЕВОЧКА
        Чокнутые
        киноповесть
        В тридцатых годах прошлого столетия в Вене, рядом с собором Cвятого Стефана, существовал польский кабачок "Корчма Краковска".
        Было раннее-раннее утро. У входа в еще закрытый кабачок стоял снаря- женный к дальнему путешествию фиакр. На козлах дремал кучер.
        Внутри кабачка, по обе стороны буфетной стойки, со стаканами в руках стояли Адам Ципровски - шестидесятилетний хозяин "Корчмы Краковской" и сорокалетний Отто Франц фон Герстнер в дорожном костюме. Он прихлебывал вино и говорил Адаму:
        - Я отказался от места профессора в Праге, Адам... Я объездил Англию, Швейцарию, Францию, Бельгию и понял, что по-настоящему как инженер я смогу реализовать себя только в России! В стране, где есть спасительное самодержавие, а не наша слюнтяйская западная парламентская система... И если я представлю русскому императору проект железных дорог, соединяющих Черное море с Каспийским, а Балтийское с Белым, - у него голова закру- жится от счастья! Только в России талантливый иностранец может добиться свободы творчества, славы и денег! Прозит!
        Герстнер приподнял стакан.
        - Прозит, - Ципровски тоже поднял стакан. - Может быть, вы и правы. Но жить в чужой стране... Я - поляк, проживающий в Австрии. Я десять лет прослужил во французской армии. Я не погиб под Смоленском и умудрился остаться в живых при Бородино. Я восемь лет прожил в русском плену! У меня до сих пор есть одно маленькое дельце в России, с которого я по сей день имею небольшой дивиденд. За тот год, что я занимался с вами русским языком, я очень привязался к вам, и мне было бы жалко...
        - Я тоже искренне полюбил вас, Адам. Но в Австрии меня ничто не удер- живает. Я ведь даже не австриец Отто Франц фон и так далее. Я чех. Анто- нин Франтишек.
        - Господин Герстнер! По тому, как вы быстро усвоили русский язык, я это понял еще полгода назад. Тем более что я тоже не очень-то Адам Цип- ровски. Уже если говорить честно, то я скорее Арон Циперович. Но вы же понимаете, в какое время и в какой стране мы живем...
        Циперович посмотрел на часы:
        - Идемте, мне скоро открывать заведение. И вам пора уже ехать, безум- ный вы человек...
        Хромая, Циперович повел Герстнера к выходу. У фиакра сказал:
        - Учтите, Антонин, там вам будет очень нелегко. Россия - страна бес- конечных и бесполезных формальностей.
        - Не пугайте меня, Арон. Эта поездка должна стать делом всей моей ос- тавшейся жизни. Прощайте!
        - Да поможет вам бог, - печально проговорил Арон.
        Как только запыленный фиакр Герстнера пересек русскую границу, он тут же некрасиво и неловко заскакал по выбоинам и ухабам. Изящная конструк- ция экипажа угрожающе трещала при каждом подскоке, и когда потрясенные австрийские лошади встали, произошло маленькое чудо: что-то в фиакре лопнуло с томительным стоном и он, уже стоявший без движения, развалился на мельчайшие части, погребая под своими обломками Герстнера, его багаж и берейтора со щегольским шамберьером!
        А из слухового чердачного окна постоялого двора за всем этим наблюдал в подзорную трубу тайный агент Третьего жандармского отделения Тихон Зайцев...
        В Петербурге, на Крестовском острове, в загородной резиденции князя Меншикова шло экстренное совещание.
        - Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить вам пренеприятное извес- тие, - сказал светлейший князь Меншиков собравшимся у него в кабинете князю Воронцову-Дашкову и графам Бутурлину, Татищеву и Потоцкому. - Один из наших компаньонов, тайно сотрудничающий с Третьим отделением...
        Тут светлейший углядел, как Воронцов-Дашков поморщился.
        Не извольте морщиться, князюшка! И почитайте за благо, что мы сегодня имеем информацию, которая завтра бы могла свалиться нам как снег на го- лову!.. Так вот, граф Бенкендорф получил шифровку из Вены: к нам едет австрийский инженер Отто Франц фон Герстнер. Он же чех Антонин Франти- шек. Без всякого "фон", фамилия та же. Он намерен представить государю проект устройства в России железных дорог и передвижения по оным при по- мощи паровых машин.
        - Кошмар! - Все, кроме Потоцкого, были потрясены сообщением.
        - Александр Христофорович, правда, распорядился установить за ним не- усыпное наблюдение, но, как вы понимаете, из соображений чисто полити- ческих. Мы же со своей стороны...
        - А нам-то что? - беззаботно удивился Потоцкий.
        - Нам?! - возмутился Меншиков. - Да наше с вами акционерное общество почтовых колясок и дилижансов имеет от извозного промысла более ста мил- лионов рублей в год! И железные дороги Герстнера попросту лишат нас это- го дохода! Это вы можете понять, граф?!
        - Если разорятся владельцы постоялых дворов - с кого вы будете полу- чать отчисления? - спросил Бутурлин.
        - Боже мой... Погибнут мои конные заводы!.. Овес и сено катастрофи- чески упадут в цене... - вздохнул Воронцов-Дашков.
        - Да что там овес! Вылетят в трубу все придорожные питейные заведе- ния! Трезвость станет нормой жизни, и мы только на этом потеряем миллио- нов пятьдесят!.. - ужаснулся Татищев. - А его величество так падок до всяких новшеств!
        - Австрийца нельзя допускать до государя ни в коем случае! - вскричал Татищев.
        - Правильно! - сказал светлейший. - Мы должны купить Герстнера. Ку- пить и отправить его с полдороги обратно в Австрию с деньгами, ради ко- торых он наверняка и прибыл в Россию! Это единственный способ сохранить доходы нашего акционерного общества. Так что придется раскошеливаться, господа!
        - Я готов. - Потоцкий выложил на стол банкнот.
        - Что это? - брезгливо спросил светлейший.
        - Сто рублей!
        - Щедрость графа не уступает его уму, - заметил Татищев.
        - Сто тысяч надо собрать!!! - заорал Меншиков на Потоцкого. - И эти деньги Герстнеру повезете вы, граф! Сегодня же! Сейчас же!.. Вы помчи- тесь ему навстречу, вручите ему деньги и объявите наши условия! И прос- ледите за его возвращением!..
        Застряла пролетка Герстнера в непролазной грязи. Да не одна, десятка полтора - и телеги с грузами, и коляски, и дилижансы... Крики, ругань, ржание лошадей! Где мужик? Где барин?..
        По колено в грязи, Герстнеру помогает толкать пролетку молодой чело- век очень даже приятной наружности.
        - Эй, как тебя?!.. Погоняй, сукин кот! Заснул? - кричит он кучеру и командует Герстнеру: - Поднавались!.. Не имею чести...
        - Отто Франц Герстнер. Инженер... - задыхается Герстнер.
        Молодой человек, по уши в грязи, хрипит от натуги:
        - Отставной корнет Кирюхин Родион Иванович.
        - Очень приятно... - любезно сипит грязный Герстнер.
        Упрямо ползет пролетка по раскисшей колее. А внутри с босыми ногами сидят Герстнер и Родион Иванович - отогреваются при помощи дорожного штофа.
        Герстнер распаковал баул, показывает Родиону Ивановичу изображения паровоза Стефенсона, чертежи вагонов, профили железных шин, по которым все это должно двигаться. Родион Иванович в восторге:
        - Боже мой! Антон Францевич! Да я всю жизнь мечтал о таком деле! Да я из кожи вылезу!.. Наизнанку вывернусь!.. Это же грандиозная идея!!!
        Схватил двумя руками гравюру с паровозом, впился в Герстнера горящим глазом, сказал торжественно, словно присягу принял:
        - Вы без меня, Антон Францевич, здесь пропадете. А я клянусъ вам слу- жить верой и правдой во благо России-матушки, для ее процветания и прог- ресса.
        Истово перекрестился и поцеловал гравюру будто икону...
        Карета графа Потоцкого с лакеем на запятках катила по дороге.
        В карете граф открыл ларец, оглядел толстую пачку ассигнаций в сто тысяч рублей, вынул из ларца добрую треть и спрятал ее в задний карман камзола...
        Уютно закопавшись в придорожный стог, Тихон Зайцев проследил за про- леткой Герстнера и Кирюхина в подзорную трубу, вынул бумагу, чернильни- цу, гусиные перья и стал писать донесение:
        "Сикретно, Его сиятельству графу Александру Христофоровичу Бенкендор- фу. Сего дни, апреля девятого числа в екипаж господина Герстнера помес- тился отставной корнет Кирюхин Родион сын Иванов двадцати шести лет от роду. По части благонадежности упомянутого Кирюхина..."
        Герстнер и Родион Иванович обедали в придорожном трактире.
        Неподалеку, за угловым столиком, Тихон хлебал щи, слушал.
        - Шестнадцатилетний корнет... Мальчишеский восторг! Подъем чувств! - говорил Родион Иванович. - "Души прекрасные порывы..." Долой! Ура!.. "Свобода нас встретит радостно у входа..."
        - 0, вы поэт, - вежливо заметил Герстнер.
        - Это не я. А как начали вешать за эту "свободу", как погнали в тюрьмы да в Сибирь... До смерти перепугался! Счастье, что меня тогда по малолетству не сослали, не вздернули. И понял я - кого "долой"? Какая "свобода"'? Сиди и не чирикай. Разве в этом государстве можно что-ни- будь... Да она тебя, как клопа, по стенке размажет!..
        - Ах, Родион Иванович...
        - Просто Родик.
        - Ах, Родик! Как я вам сочувствую!
        Но Родик успокоительно подмигнул ему:
        - Отдышался, огляделся... Батюшки! А ведь государство тоже не без слабостей!.. И оказалось, что если эти слабости обратить в свою ма- ленькую пользу - и у нас можно жить очень припеваючи! - Чем же вы сейчас занимаетесь, Родик? - спросил Герстнер. - Путешествую, как видите. Ску- паю мертвые души, исключительно для положения в обществе. Чтобы иметь достойное реноме. Изредка в провинции принимают за ревизора... Время от времени представляюсь внебрачным сыном великого полководца Голенище- ва-Кутузова... Сюжеты из собственной жизни за умеренную плату уступаю многим литераторам. Посредничаю... Но все в пределах правил. В рамках государственных законов, кои необходимо знать досконально!
        К трактиру подкатила карета Потоцкого. Граф вышел из кареты, прижимая ларец к толстенькому животику. Навстречу богатому господину выскочил трактирщик. Граф что-то спросил у него. Трактирщик сразу провел его внутрь заведения и указал на столик Герстнера и Родика.
        Зайцев насторожился, вытянул шею...
        Карета ждала Потоцкого у самых дверей трактира. Лакей услужливо дер- жал дверцу кареты распахнутой.
        И тогда раздался голос секретного агента Тихона Зайцева:
        - "Секретно. Его высокопревосходительству графу Александру Христофо- ровичу Бенкендорфу. Настоящим имею сообщить, что в пути господина Герстнера посетили их сиятельство граф Потоцкий. Имели непродолжительную беседу. В суть оной беседы проникнуть не удалось, кроме как наблюдал проводы их сиятельства..."
        С треском распахнулись трактирные двери, и Потоцкий, вместе с ларцом, по воздуху влетел из трактира прямо в собственную карету с такой силой, что пролетел ее насквозь и выпал на проезжий тракт через противоположную дверцу.
        Встал, отряхнулся и, как ни в чем не бывало, светски раскланялся с проезжавшей мимо дамой. Потом влез в карету и крикнул:
        - Трогай!
        В карете граф вытащил из заднего кармана заначку тысяч в тридцать и с великим сожалением вернул ее в ларец...
        Дорогу пересекала быстрая неширокая речушка. Через нее было перекину- то некое строение, напоминающее мост. На берегу у моста стоял шалаш. У шалаша человек могучего телосложения доил грязную козу диковатого вида. Рядом лежали два мельничных жернова, соединенные длинным железным ломом.
        Но вот гигант услышал скрип колес, чавканье лошадиных копыт, вскрики- вание ямщика и сказал козе:
        - Вот, Фрося, и наш рупь едет. Надо размяться.
        Он встал, присел пару раз, легко выжал над головой чудовищную штангу из жерновов и отхлебнул козьего молока.
        Из-за поворота показалась пролетка Герстнера и Родика. У моста ямщик осадил лошадей.
        - Что встали? - поинтересовался Родик.
        - Дальше никак, барин. Дальше - рупь, - пояснил ямщик и крикнул: - Эй, Федор!
        - Чаво?
        - Не видишь "чаво"? Это, ваши благородия, Федор. При мосте живет и при [cedilla]м кормится. Потому как без его ни в жисть не проехать.
        - Вот уж точно - кошелек или жизнь, - вздохнул Родик.
        - Не, барин, ему только рупь нужон, - сказал ямщик.
        Герстнер полез было за кошельком, но Родик остановил его:
        - У меня для таких дел специально рубль припасен, Антон Францевич. - Вытащил серебряный рубль: - Держи, Голиаф!
        Федор поймал рубль, засунул его за щеку, сбросил портки, рубаху и в одних подштанниках полез в воду.
        Зашел под мост и принял его на свои могучие плечи.
        - Ехай живее! Закочанеешь тут! - крикнул он из-под моста.
        Лошади опасливо ступили на неверный настил. Когда пролетка достигла середины моста, Федору пришло в голову проверить рубль на зуб. Он выта- щил его изо рта, прикусил и завопил возмущенно:
        - Фальшивый!!!
        Зашвырнул неправильный рубль далеко в воду и вышел из-под моста.
        Мост рухнул, а вместе с ним в воду полетели лошади, повозка, багаж, Отто Франц фон Герстнер, возница и отставной корнет Родион Иванович Ки- рюхин...
        Деревянные обломки моста плыли по реке. Бились в воде лошади.
        Герстнер уцепился за колесо перевернутой кибитки - колесо вертелось, и Герстнер судорожно перебирал спицы.
        Неподалеку вынырнул Родик, захлебываясь, восторженно прокричал:
        - Антон Францыч!.. Я вот о чем подумал... Такой человек нам просто необходим!..
        Тайный и очень озябший агент Тихон Зайцев сидел за кустом и наблюдал в подзорную трубу за колымагой, на запятках которой была приторочена штанга силача Федора.
        Колымага проехала. Тихон отвинтил окуляр у подзорной трубы, налил в него из трубы порцию водки и выпил для согрева. Закусил близвисящим лис- точком и стал писать донесение:
        "Сикретно. Его сиятельству графу Бенкендорфу. Настоящим доношу, что в экипаж господина Герстнера был взят вольноотпущенный крестьянин Федор. Служил в батраках на мельнице. Из-за неуплаты ему заработанных денег по- бил мельнику лицо, забрал в счет жалованья мельничные жернова и совмест- но с козой Ефросиньей открыл собственное дело при разрушенном мосте..."
        Теперь в колымаге ехали четверо - Герстнер, Родик, Федор и коза Фро- ся. Коза злобно блеяла и пыталась кого-нибудь укусить.
        - Не коза, а стерва какая-то! - в сердцах сказал Родик.
        - Не, Родион Иваныч, она вообще-то животная добрая. - Федор мягко погладил Фросю. - Только нервная очень. Шутка ли, два года мы с ей при этом мосте состояли! Поневоле озвереешь. Таперича ей повеселее будет - как вашу железную дорогу соорудим, я сразу же в цирк подамся - "Силовой аттракцион Джакомо Пиранделло"...
        - Как?! - поразился Герстнер.
        - Джакомо Пиранделло. Это мне один проезжий барин такое звание сочи- нил. Так, говорит, будет красивше. Я его за это без рубля через мост пе- реправил.
        - А коза тебе зачем, Пиранделло? - спросил Родик.
        - Козье молоко силу дает, Родион Иваныч. И потом, с ей не скушно. Все-таки живая тварь рядом...
        - А Герстнер едет и едет в Петербург! - Князь Меншиков раздраженно передвинул флажок на карте. - По нашим дорогам, в наших экипажах, на на- ших лошадях! Фантастика!.. Вот и Потоцкий вернулся ни с чем. Спасибо, что деньги привез обратно...
        - За кого вы меня принимаете? - возмутился Потоцкий.
        - Быть может, не давать Герстнеру лошадей? - спросил Татищев.
        - Он иностранец, - возразил Бутурлин. - Или вы хотите, чтобы о нас там говорили черт знает что?
        - Боже мой! - вздохнул Воронцов-Дашков. - До каких же пор мы будем вылизывать задницы итальянским тенорам и в пояс кланяться заезжим немец- ким парикмахерам? Откуда же в нас это отвратительное, унизительное, от- нюдь не русское качество?! Все боимся, что про нас "там" кто-то что-то скажет! Ну нельзя так, господа! Ну побольше к себе уважения...
        - И в кнуты его!!! - закричал Потоцкий. - Да так, чтобы живого места не осталось!..
        - Вы, граф, в своем уме? - спросил его Бутурлин.
        Но светлей ший отреагировал несколько иначе:
        - А что? Не грех басурмана и попугать. А может быть, и поучить слег- ка. Для острастки. И по всему пути его следования распорядиться - лоша- дей не давать. Глядишь, безлошадный да пуганый - и повернет обратно! Неплохо, неплохо...
        Катила наша колымага сквозь лес по проселку, и вдруг прямо перед ло- шадиными мордами рухнуло огромное дерево и перегородило дорогу. С криком и улюлюканьем выбежали десятка два мужиков с бандитскими мордами. У каж- дого за поясом ямщицкий кнут, в руках вилы, колья...
        - А ну, вылазь, сучье племя! - закричал главарь.
        Из кареты вылезли Родик, Герстнер и Пиранделло с козой.
        - Который? - спросил главарь у ямщика.
        Тот предательски показал на Герстнера и усмехнулся.
        Родик мгновенно выхватил из-под камзола два пистолета:
        - Назад!!!
        Толпа испуганно попятилась. Главарь сказал Родику:
        - Мы тебя, барин, не тронем. Нам немец нужен.
        - Я не немец, - возразил Герстнер. - Я австрийский чех...
        Нам без разницы. Нам тебя велено поучить и попугать, чтобы ты у нас дороги из железа не делал, а вертался бы к себе обратно.
        - Один шаг - и стреляю!.. - звонко прокричал Родик.
        - Как вам не стыдно, Родик! - строго сказал Герстнер. - Ни одну из самых светлых идей нельзя утверждать силой оружия...
        Он встал на подножку кареты и, широко улыбаясь, начал:
        - Дорогие друзья! Железные дороги - это спасение от расстояний! Же- лезные дороги - это развитие торговли и рост благосостояния народа!.. А перевозка пассажиров по железной дороге - есть самое демократическое уч- реждение, какое только можно придумать для преобразования государства!..
        Но тут главарь банды поднял большую лесную лягушку и запустил ее в физиономию Герстнера. Инженер растерянно замолчал.
        - Мерзавец!!! - Родик вскинул пистолет.
        - Стой, стой, Родион Иваныч! - испугался Пиранделло. - Опусти писто- лет, Христом богом молю! Неровен час выстрелит. Грех на душу...
        Он передал поводок Герстнеру и сказал:
        - Держи Фросю крепче, Антон Францыч. А то она их всех порвет.
        Подошел к главарю, за спиной которого теснилась вся банда.
        - Чего балуешь?
        - А те чо? - Главарь легонько пихнул Федора в грудь.
        - А ничо. - Федор тоже его пихнул.
        - А ты кто такой? - И главарь пихнул Федора посильнее.
        - Я? - Федор на секунду задумался. - Я - Пиранделло!
        Банда оскорбительно захохотала. Главарь усмехнулся:
        - Кто-о-о?!.. - И снова пихнул Федора в грудь.
        - Пиранделло я!!! - обиженно крикнул Федор и так пихнул главаря, что тот отлетел на несколько метров, врезался в свою банду и свалил на землю всех до единого.
        Федор вышел на дорогу, легко поднял огромное дерево и понес его к обочине. Но в это время банда уже очухалась и бросилась на него, вздымая колья и вилы.
        Держа в руках пятисаженное дерево в обхват толщиной, Федор просто по- вернулся вокруг своей оси и этим деревом шарахнул банду так, что вся она с воем улетела в придорожный лесок. А главарь оказался висящим на бли- жайшей березе. И шапка главаря упала с его головы на землю.
        Тут Герстнер не сдержал Фросю, и та со злобным кобелиным лаем броси- лась вслед за бандой...
        Со штангой на запятках колымага ехала вдоль берега небольшого озерца. Вместо сбежавшего кучера лошадьми теперь правил Пиранделло. Рядом на об- лучке сидела коза Фрося в трофейной шапке главаря.
        С дерева, висящего прямо над озером, за колымагой следил Тихон Зай- цев. Когда колымага проехала под ним, Тихон засуетился, ветка, на кото- рой он сидел, обломилась, и тайный агент с воплем ужаса полетел в воду.
        - Помогите!.. - услышал Пиранделло и резко осадил лошадей.
        Родик и Герстнер тревожно выпрыгнули из колымаги...
        В ожидании лошадей они сидели на постоялом дворе и отпаивали горячим козьим молоком мокрого, дрожащего, закутанного в клетчатый плед Тихона Зайцева.
        - Как же это ты, секретный агент тайной полиции, плавать не умеешь? - спросил Родик.
        - Да когда было плавать-то учиться, ваше благородие Родион Иванович? Ведь все пишем да следим, следим да пишем... - шмыгал носом Тихон.
        - Господи! - поразился Родион. - Я же всю жизнь считал, что тайный агент Третьего жандармского отделения и плавает как рыба, и стреляет, как Робин Гуд! Из пистолета - бац! И с сорока шагов - белке в глаз!..
        Зайцев горестно махнул рукой:
        - Да я с пяти шагов слону в задницу не попаду...
        - Дай-ко я тебе еще молочка подолью горячего, - жалостливо сказал Пи- ранделло. - Козье молоко от всех напастей!
        Мимо пробежал станционный смотритель, покосился лукаво.
        - Как с лошадьми, любезный? - спросил его Родик.
        - Лошадей нет, извиняюсь, и не предвидится, ваше благородие.
        - Черт знает что... - пробормотал Родик и спросил у Тихона: - А доку- мент у тебя какой-нибудь есть?
        - А как же! - Тихон нашарил нагрудный кожаный мешочек, вытащил подмо- ченную бумаженцию. - А то случись чего!..
        Родик прочитал документ, на секунду задумался и сказал:
        - Вот что, Тиша. Поедешь с нами. Харчи наши, жалованье казенное. До- носы тебе поможем писать. А сейчас...
        И крикнул станционному смотрителю:
        - Эй, любезнейший! Быстро четверку лучших лошадей тайному агенту Третьего отделения собственной его величества канцелярии! Покажи ему до- кумент, Тихон. Покажи, покажи!..
        Запряженная четверкой лошадей, ехала вместительная карета с огромной штангой на запятках.
        Теперь в карете сидели пятеро - Герстнер, Родик, Пиранделло, коза и Тихон Зайцев. Все работали: Герстнер делал пометки на грифельной доске, Родик отмечал проезжаемые места на карте, Пиранделло вычесывал Фросю, Зайцев писал очередное донесение Бенкендорфу.
        - Дальше как, Родион Иванович?.. - спросил Тихон и показал уже напи- санное.
        - Не "сикретно", а "секретно", грамотей. А дальше так: "С величайшими опасностями и риском для жизни мне удалось внедриться в наблюдаемую группу". Написал? Точка. Теперь проси жалованье за истекшие полгода и подписывайся: "Агент ноль, ноль, ноль, семь". Или "восемь"? А, Тихон? Как там у вас это делается?
        - Нет. Я обычно пишу: "Преданный Отечеству и вашему высокопревосходи- тельству Тихон Зайцев".
        - Очень хорошо! Вот так и пиши. Не меняй стиль.
        Перед самым Петербургом карета наших героев попала в плотный туман. Тревожно блеяла Фрося, бестолково суетились вокруг кареты путешественни- ки, отчаянно причитал возница:
        - Ой, беда-то... Помоги, сохрани и выведи, Господи!..
        И вдруг совсем рядом в тумане возникло некое странное свечение в че- ловеческий рост с неясными очертаниями. И насмешливый девичий голос про- говорил:
        - По таким пустякам - и сразу к самому Господу?
        Все замерли. Свечение растаяло, и на его месте возникла прелестная девушка лет восемнадцати!
        - Что это вы так приуныли? - улыбнулась она.
        - Заблудились... - хрипло сказал Пиранделло.
        - Эка важность! - Девушка что-го пошептала лошадям, погладила их и крикнула путникам: - Садитесь!
        Она сразу же уютно устроилась в карете и приказала вознице:
        - Погоняй!..
        Лошади легко понесли карету в сплошной белой мгле. Фрося положила го- лову девушке на колени и блаженно прикрыла глаза.
        - Батюшки!.. Она же никого к себе не подпускала! - перекрестился Пи- ранделло.
        - Ура! - заорал возница. - На большак вылезли!!!
        Герстнер церемонно снял шляпу. Девушка предупредила вопрос:
        - Меня зовут Мария.
        - Местная? - сразу попытался уточнить Зайцев.
        - Это как посмотреть, - рассмеялась Мария.
        Родион Иванович увидел, как Мария зябко передернула плечами.
        - Озябла, Машенька?
        - Ага. Ждала вас долго.
        Пиранделло тут же сбросил с плеч кафтан, набросил его на девушку... Зайцев поспешно вытащил свою подзорную трубу, отвинтил окуляр, налил в него из трубы водки, проворковал:
        - На-ко хлебни, Манечка...
        Не чинясь, Маша выпила и пустила трубу по кругу. Когда очередь дошла до Герстнера, тот с инженерным интересом осмотрел трубу:
        - Как же вы смотрите через водку, Тихон?
        - А через ее завсегда лучше видно, Антон Францыч.
        - Какой талантливый народ! - Герстнер выпил, передал трубу Родику. Тот налил себе в окуляр:
        - Твое здоровье, Машенька. Тебя нам словно Бог послал...
        - Вообще-то так оно и было, - весела ответила Маша.
        Родик выпил и, потрясенно глядя на Машу, проговорил:
        - Да, есть еще женщины в русских селеньях...
        В Петербурге у отеля "Кулон" Родик руководил разгрузкой экипажа. Зай- цев стоял на крыше кареты, сверху подавал багаж. Фрося охраняла поклажу - бросалась на каждого проходящего.
        - Жить будем здесь - каждому по комнатке. Штаб назначаю в апартамен- тах Антона Францевича. До утверждения проекта - никаких увольнений!
        - Родик, я готов поверить в то, что вы действительно внук фельдмарша- ла Кутузова! - восхитился Герстнер.
        - Нет, Антон Францевич, это легенда для провинциалов.
        - А ежели мне отлучиться потребуется? - сверху спросил Зайцев.
        - Считай себя мобилизованным, а посему на казарменном положении, - жестко отрезал Родик.
        - Исхитряйся как-нибудь. На то ты и тайный агент, - усмехнулся Пиран- делло.
        - Ты еще мне будешь указывать!.. - обиделся Тихон.
        - Не ссорьтесь, друзья мои, - сказал Герстнер. - Мы с вами начинаем грандиозное дело. И жить должны в мире и согласии.
        - И в любви к ближнему, - добавила Маша и каждого одарила таким лас- ковым взглядом, что Пиранделло, не рассчитав собственных сил, резко рва- нул свою штангу с запяток.
        Освободившись от гигантской тяжести, задние рессоры кареты мгновенно выпрямились, и карета скатапультировала тайного агента на балкон второго этажа, где Тихон и повис на руках в пяти метрах от земли.
        - Вы куда, Тихон? - удивился Герстнер.
        - Не балуй, - сказал Пиранделло.
        Тихон в тоске смотрел вниз и скулил от ужаса.
        - Отпусти руки, Тиша, не бойся, - ласково сказала ему Маша. - Отпус- ти. Я жду тебя...
        Тихон разжал пальцы и под напряженным взглядом Маши опустился на зем- лю. У всех рты раскрылись от изумления!
        - Что надо сказать, Тихон? - спросила Маша.
        - Слава те Господи... - еле выдавил из себя Зайцев.
        - Правильно, - похвалила его Маша и спросила у Родика: - Что дальше делать, Родион Иванович?
        На Крестовском острове у Меншикова рядом с дворцом была устроена ку- пальня-бассейн с подогревом воды. Рядом - стол с самоваром, два кресла и лакей с полотенцами.
        Светлейший плавал на спине, граф Потоцкий - по-собачьи. Потоцкий тихо информировал светлейшего:
        - ...Уйма рекомендательных писем и, конечно, последние донесения внедрившегося к ним агента сделали свое дело...
        - То, что он добился приема у Бенкендорфа - полбеды. Беда, если Алек- сандр Христофорович представит его государю, - сказал Меншиков.
        - А что, если... - и Потоцкий осекся.
        - Говори, говори. Ум хорошо, а полтора лучше.
        - А что, если преподнести Бенкендорфу ту шкатулочку...
        Светлейший едва не утонул. Отплевался и заорал на Потоцкого:
        - В Сибирь захотел?!.. В рудники? И нас всех в кандалы!.. Кому "шка- тулочку"?! Второму человеку после царя?!.. Неподкупному Бенкендорфу?!.. Надо же додуматься!!!
        Шеф корпуса жандармов граф Бенкендорф принимал у себя господина Герстнера и светски болтал с ним по-немецки:
        - Я слышал, что за короткое время пребывания в России вы сумели даже создать круг единомышленников?
        - Это прекрасные люди, ваше сиятельство! Истинные патриоты своего отечества. Моя благодарность им просто не знает границ! И мне очень хо- телось бы...
        Лучезарно улыбаясь, Бенкендорф встал. Вскочил и Герстнер.
        - Превосходно! - вежливо перебил его Бенкендорф. - Всегда приятно ус- лышать о соотечественниках добрые слова. Благоволите оставить мне вашу записку о выгодах построения железных дорог в России, и коль скоро я сочту это дело полезным - сразу же представлю его на высочайшее рассмот- рение.
        - Ваше сиятельство, я пребываю в неведении еще многих законов госу- дарства Российского и поэтому позволю себе спросить: почему сугубо граж- данский инженерный проект вызывает такой интерес именно вашего ве- домства?
        Бенкендорф широко и светски улыбнулся:
        - Ах, господин Герстнер! Кому еще, как не корпусу жандармов, помочь осуществлению ваших грандиозных замыслов? Ведь тайная полиция всегда бы- ла, есть и будет самым прогрессивным институтом в России!
        У дверей в царские покои Бенкендорф ждал выхода государя. Из покоев доносились страстные вздохи и стоны, сопровождаемые маршевой мелодией музыкальной шкатулки.
        Бенкендорф посмотрел на часы. И в ту же секунду оборвались все звуки, замолкла музыкальная шкатулка, дверь распахнулась и в приемную вышел са- модержец всея Руси Николай Первый.
        - Доброе утро, ваше величество, - поклонился Бенкендорф.
        - Доброе утро, Александр Христофорович. Я очень занят. Уйма дел... Потрудитесь изложить все кратчайшим образом.
        - Слушаюсь, ваше величество. Австрийский инженер Герстнер предлагает соединить железными дорогами на паровой силе ряд городов Российской им- перии...
        - Но он же сумасшедший!.. Ну почему ко мне?!.. Направьте его во вра- чебную управу!
        - Осмелюсь заметить, ваше величество, Герстнер представил вполне убе- дительные резоны для полезности введения железных дорог на благо процве- тания России...
        - Россия и так процветает! - нетерпеливо перебил царь.
        В эту секунду из-за двери послышался нежный женский голос:
        - Ну, где же вы, Николя?..
        Оглядываясь на дверь, Николай торопливо проговорил:
        - Александр Христофорович, голубчик... Обсудите проекты этого... Ну, как его?!..
        - Герстнера, - подсказал Бенкендорф.
        - ...проекты этого Герстнера в соответствующих инстанциях, создайте необходимые комиссии, сделайте организационные выводы - и только потом ко мне! И не в такое раннее время, Александр Христофорович!
        - Николя!.. - послышалось из-за двери.
        Николай ринулся в покои, на ходу расстегивая мундир. Когда он распах- нул двери, Бенкендорф увидел кровать под балдахином, в которой томилась обнаженная фрейлина...
        На Крестовском острове, в тщательно сокрытой от посторонних глаз бе- седке, собрались акционеры русского извоза.
        - Мы для него - инкогнито! Мы оплачиваем его работу, а остальное его не касается. Кто мы, что мы - он никогда не узнает, - жестко проговорил князь Меншиков.
        - Неужели нельзя было найти специалиста из своих? - пожал плечами граф Татищев.
        - Нет! Как выяснилось - нельзя! Потому что у нас все делается тяп-ляп! А он - ювелир!.. Послужной список его интриг превосходит всякое воображение: дворцовый переворот в Абиссинии, беспорядки в Ирландии, расстройство военного союза Люксембурга с Китаем против Англии, загадоч- ная гибель короля Саудовской Аравии...
        - Ну, хорошо, хорошо... Достаточно. Когда он будет здесь?
        - Я здесь уже. - В дверном проеме появился маленький, худенький чело- вечек с ангельским лицом, белокурыми волосиками и широко распахнутыми доверчивыми голубыми глазами. За ним волочилась непомерно длинная шпага.
        - Ага... - несколько растерялся князь Меншиков. - Господа! Позвольте представить вам... э-э-э...
        - Иван Иванович, - помог ему вооруженный ангел. - В России я натура- лизовался как Иван Иванович Иванов.
        - Дорогой Иван Иванович, мне не хотелось бы называть имен...
        - И не надо, - мило улыбнулся Иван Иванович. - Вы - князь Меншиков, вы - князь Воронцов-Дашков, вы - графы Бутурлин, Татищев и Потоцкий. Ваш негласный доход от извозного промысла - более ста миллионов рублей в год. И железные дороги Герстнера могут лишить вас этих денег. Так?
        Ошеломленное молчание было ему ответом.
        - А вот вам и последняя информация: ваш государь благосклонно разре- шил создание комиссий по обсуждению проекта Герстнера.
        - Кошмар!.. - Все схватились за головы.
        - Итак - цареубийство? - деловито спросил вооруженный ангел.
        - Нет! Нет!.. Только не это!.. - испуганно закричали все.
        - Жаль... - сразу погрустнел Иван Иванович. - Время политических сво- бод... Император гуляет без охраны... Ах, как эффектно можно было бы обставить эту акцию!.. И недорого.
        - Ни в коем случае! - категорично прервал его Воронцов-Дашков. - Рос- сия достаточно натерпелась от смены правителей!
        - Очень, очень жаль, - мягко и печально повторил ангел со шпагой. - А ведь скоро даже ничтожные государственные деятели, болтая о равенстве и демократии, начнут окружать себя такой толпой телохранителей, что испол- нение самого примитивного политического убийства станет буквально непо- сильной задачей. Естественно, и цена... - Ангел присвистнул и ввинтил палец куда-то вверх.
        Вошел здоровенный молодой лакей - принес самовар, чашки, блюдца, са- хар. Иван Иванович тут же стал прихорашиваться, не отводя от лакея том- ного взора. Лакей перехватил его взгляд, смутился...
        - Может быть... Герстнера? - осторожно спросил граф Потоцкий.
        Иван Иванович обиделся, как виртуоз-скрипач, которому предложили сыг- рать на балалайке "Светит месяц".
        - Ну, пожалуйста... Хотя это не та фигура, господа, ради которой сто- ило приглашать меня! Тем более что сегодня в России уже немало сторонни- ков железных дорог...
        Ангел со шпагой помолчал и с надеждой спросил:
        - А может быть, вообще террор?
        - Что-о-о?.. - Все впервые услышали это слово.
        - Террор. Новая, очень прогрессивная форма насильственного убеждения, при которой клиент сам отказывается от ранее намеченных планов. Мы, про- фессионалы, считаем, что за этой формой большое и светлое 6удущее, - по- яснил Иван Иванович.
        Князь Меншиков сразу оценил преимущества прогресса:
        - Прекрасно! Мы примем самое живое участие в работе всех комиссий по обсуждению проекта Герстнера, а господин Иванов параллельно с нами зай- мется осуществлением своего прогрессивного метода. Пусть расцветают все цветы! Итак террор!!!
        Герстнер, Родик, Пиранделло с козой, Зайцев и Маша торопливо сбегали вниз по лестнице отеля "Кулон" к выходу на улицу, где их ожидала карета.
        - Скорей, скорей! - торопил всех Герстнер. - Мы уже десять минут на- зад должны были уехать...
        - Антон Францыч! Не волнуйтесь... В России вы никуда не опоздаете, - успокаивает его Родик. - Назначено заседание комиссий в десять, хорошо, если к двенадцати соберутся...
        - Я не хочу этого слышать!!! Это разгильдяйство!
        Герстнер рывком открыл дверь на улицу, и тут же перед его носом раз- дался страшный взрыв. Стоявшая у отеля карета взлетела в воздух...
        Когда дым рассеялся и обломки кареты вернулись из поднебесья, выясни- лось, что от всего экипажа невредимыми остались только кучер на облучке и две запряженные непонятно во что лошади.
        - Ну вот, - удовлетворенно сказала Маша. - А если бы мы вышли на де- сять минут раньше?..
        По коридорам Сената сновали чиновники с папками. Один из них прос- кользнул в дверь с табличкой: "Специальная междуведомственная комиссия", где с трибуны князь Воронцов-Дашков говорил:
        - Устроение железных дорог в России совершенно невозможно, бесполезно и крайне невыгодно. А если кому-то приходит в голову, что две полосы же- леза смогу оживить наши русские равнины, - тот глубоко и опасно заблуж- дается!
        Все это выглядело как суд над Герстнером. Он сидел в стороне ото всех, и его лицо выражало искреннее недоумение.
        Чиновник положил перед князем бумагу, зашептал:
        - Записка графа Бобринского и военного инженера по ведомству путей сообщения Мельникова в защиту проекта господина Герстнера.
        - Нам-то это зачем?! - возмутился князь. - Отнесите в Комитет по уст- ройству железных дорог.
        Глядя на освещенные окна Сената, Маша, Тихон и Родик томились на на- бережной. Двумя полукружьями сбегали вниз гранитные ступеньки к невской воде. Там Пиранделло готовился доить Фросю.
        - Подслушать бы, как там, чего... - тосковал Тихон. - Придумали же для глаз подзорную трубу... Неуж нельзя и для ушей чего выдумать? Нас- колько легче работать было бы!..
        Родик сказал:
        - Протянуть такую проволочку... на одном конце коробочка, на другом - трубочка. В коробочку говоришь, в трубочку слушаешь...
        - Нет, - возразил снизу Пиранделло. - Проловочку всегда заметно. Каж- дый дурак подойдет и оборвет. И все.
        - Правильно! Уж если мечтать - так ни в чем себе не отказывать! - сказал Родик. - Никакой проволочки! Все исключительно через атмосферу, по воздуху... Я в Москве говорю: "Маша!" А Маша мне из Петербурга: "Слу- шаю!"...
        - Ох, чует мое сердце, неладно там... - тревожно произнесла Маша и показала на окна Сената.
        И снова коридоры Сената. Снова табличка: "Комиссия по устройству же- лезных дорог".
        В зале, тоже смахивающем на зал суда, чуть поодаль от трибуны страдал Отто Франц фон Герстнер, а с трибуны вещал граф Татищев:
        - Климатические условия нашей страны послужат сильным препятствием к этому разорительному для населения России нововведению! И потому уст- ройство железных дорог считаю на несколько веков преждевременным!..
        Чиновник пробрался к Татищеву, положил перед ним бумагу:
        - Письмо графа Бобринского и инженера Мельникова в защиту проекта Герстнера...
        - Отнесите это в "Особый комитет по рассмотрению заявления Герстне- ра", - обозлился граф. - Пусть там и решают!..
        А на набережной томительное ожидание короталось болтовней:
        - Надо было и мне туда, с Антоном Францевичем! Представился бы кем-нибудь пофигуристее, наврал бы с три короба, и пропустили бы как ми- ленького, - вздохнул Родик.
        - Что же вы, Родион Иванович, думаете, что тама наших людей нет? - усмехнулся Тихон. - У нас, в Третьем жандармском, вас все знают как об- лупленного.
        - Это еще откуда?
        - Из донесений моих.
        - А про меня знают? - крикнул снизу Пиранделло.
        - Неужто нет.
        - И чо?
        - А ничо. Смеются с тебя.
        - И про меня, Тихон? - улыбнулась Маша.
        - Про тебя, Манечка, даже в Академию наук запрос посылали. Ты для их - явление!
        - Так уж и в академию... - усомнился Пиранделло.
        - Ну ничего, окромя гирь и козы! - рассердился Тихон. - Да на нашу тайную службу такие люди работают!.. И ученые, и литераторы, и торговый народ, и даже несколько графьев!.. И все без денег - исключительно из соображений ума и патриотизьма!..
        Чиновник приоткрыл дверь с табличкой: "Особый комитет по рассмотрению заявления Герстнера" и прошмыгнул к светлейшему:
        - Ваша светлость... От графа Бобринского и инженера Мельникова в за- щиту железных дорог Герстнера...
        - Спасибо, братец. Иди с Богом. - Меншиков неторопливо стал разрывать документ на мелкие кусочки.
        Эта зала больше всего напоминала судилище.
        - Продолжайте, граф, - махнул рукой светлейший.
        Потоцкий воздел руки к небу и со страстью провинциального трагика закричал с трибуны:
        - Железные дороги помешают коровам пастись, а курам нести яйца!.. От- равленный паровозом воздух будет убивать пролетаюших над ним птиц... Сохранение фазанов и лисиц станет более невозможным! Дома по краям доро- ги погорят, лошади потеряют всякое значение! Сей способ передвижения вы- зовет у путешественников появление болезни мозга... Эту же болезнь полу- чат и зрители, взирающие на такое передвижение со стороны!.. И вообще, путешествие будет страшно опасным, так как в случае разрыва паровоза вместе с ним будут разорваны и путешественники!..
        Тут Герстнер поднялся и стал снимать развешанные чертежи, диаграммы, эскизы. Когда он сворачивал их в трубку, руки у него тряслись. Но он спокойно пересек зал, открыл дверь и, обернувшись к светлейшему, сказал всего лишь одну фразу:
        - А все-таки она вертится...
        И так захлопнул за собой дверь, что мелко изорванные клочки письма в защиту его железных дорог, подхваченные порывом сквозняка, поднялись в воздух словно стая снежинок...
        Так же спокойно Герстнер пересек набережную и с окаменевшим лицом стал раздавать свои личные вещи: Родику - брегет, Маше - медальон, Тихо- ну - тощий бумажник...
        Скользнув по их лицам отсутствующим взглядом, Герстнер влез на пара- пет, прижал к груди проект и рулон чертежей, вздохнул и сказал хрипло:
        - Прощайте. Мне незачем больше жить.
        И бросился в темные воды Невы.
        - Федя!!! - резко крикнула Маша.
        Доивший козу Федор снизу увидел летящего над собой Отто Франца фон Герстнера и мгновенно поймал его в свои могучие объятия, не дав ему дос- тигнуть губительных невских вод.
        Наверное, Герстнер истратил слишком много душевных сил, чтобы умереть достойно, и теперь, будучи лишенным возможности отойти в мир иной, ры- дал, кричал и бился в истерике:
        - Не хочу жить... Не хочу! Варвары!.. Варвары!..
        Пиранделло прижимал его к широкой груди, шептал по-бабьи:
        - Ну, будя... Ну, уймись, Антон Францыч... Будя...
        - Антон Францевич! Миленький, родненький!.. - причитала Маша. - Жизни себя решить - грех-то какой!.. Все будет хорошо! Вот увидите.
        - Манечка знает, что говорит... - лепетал испуганный Тихон.
        - Успокойтесь, Антон Францевич! - кричал Родик. - Немедленно успокой- тесь!..
        - Хорошо, - вдруг сказал Герстнер, лежа в руках Пиранделло. - Я оста- нусь жить. Но пусть погибнет мой проект. Он никому не нужен.
        Герстнер дрыгнул ногами и швырнул в воду чертежи и проект.
        - Пиранделло! Держи Антона!!! - завопил Родик.
        Одновременно в воздух взвились четыре тела, одновременно в воду шлеп- нулись Родик, Маша, Тихон и коза Фрося...
        В апартаментах Герстнера на протянутых веревках сушилась мокрая одеж- да спасателей, чертежи, эскизы.
        Завернувшись в скатерть, как в тунику, Маша проглаживала утюгом чью-то мокрую рубаху.
        У жарко натопленной печи сушилась обувь, грелся голый Тихон в одной набедренной повязке. Его кремневый пистолет пеньковыми веревками был приторочен под левой подмышкой точно так же, как через полтораста лет станут носить оружие тайные агенты всего мира...
        Коза Фрося, укутанная в армяк Пиранделло, лежала на узкой софе, что-то жевала, трясла мокрой бородой...
        Босоногий Родик в халате на голое тело нервно расхаживал:
        - Стыдно, Антон Францевич, и недостойно интеллигентного человека!.. Сегодня ваша жизнь и ваш проект уже принадлежат...
        - Российской империи, - вставил дрожащий Зайцев.
        - А ты вообще молчи! Не умеешь плавать - нечего в воду прыгать! - ра- зозлился Родик.
        - Все прыгнули - и я прыгнул, - виновато пробормотал Тихон.
        - Вы талантливый инженер, Антон Францевич!..
        - Очень плохо в России жить инженеру, - простонал Герстнер.
        - Эх, Антон Францыч, - вздохнул Пиранделло. - А кому на Руси жить хо- рошо?
        - Как ты сказал, Пиранделло? - удивился Родик.
        - А чего я такого сказал?!.. Чуть что - сразу Пиранделло!..
        - Я здесь совсем недавно, а уже заметил, что существование в России окружено такими стеснениями... - слабым голосом проговорил Герстнер.
        - Что каждый лелеет тайную мечту уехать отсюда куда глаза глядят, - подхватил Родик. - И заметьте, Антон Францевич, дело вовсе не в полити- ческой свободе. а просто в личной независимости, в возможности свободно- го передвижения, в обычном выражении естественных человеческих чувств...
        Зайцев в панике заткнул уши, закричал тоненько:
        - Я этого не слышал, господа! Вы этого не говорили!..
        - Ой, да не верещи ты, инакомыслящий! - поморщился Родик. - Будто на облаке живешь...
        Маша поплевала на утюг:
        - Родион Иваныч! Тихон!.. Золотце вы мое! Чем друг с дружкой соба- читься - подумали бы, что дальше делать.
        Тихон неуверенно почесал в затылке:
        - Есть, конечно, один человек. Он и по нашему департаменту проходит, и с Алексан Христофорычем на короткой ноге. Он слово скажет - на всю Россию слышно. Но... Очень любит это самое... Тут не грех и сбро- ситься...
        Тихон подошел к столу, развязал нагрудный кожаный мешочек и вынул от- туда несколько смятых ассигнаций.
        Герстнер пораженно приподнялся на постели. Тихон сказал:
        - Вот. Все, что есть.
        - Откуда это у тебя? - насторженно спросил Пиранделло.
        - Премия, - с милой гордостью ответил Тихон.
        - За что?! - вскричал Родик.
        - За вас, - скромно улыбнулся тайный агент.
        Герстнер потерял сознание и упал на подушки.
        Следующим утром Родион Иванович вел под руку редактора и издателя "Северной пчелы" Фаддея Венедиктовича Булгарина.
        - Ах, Фаддей Венедиктович! Вы же не только светоч российской словес- ности, но и рупор передовой общественной мысли...
        - Вы мне льстите... Однако чем могу служить?
        - Вы, конечно, наслышаны о проекте Герстнера?
        - В общих чертах, - осторожно сказал Булгарин.
        Родик достал из кармана конверт, протянул его Булгарину:
        - Вот здесь письмо, объясняющее выгоды устроения железных дорог. Мы льстим себя надеждой, что если к этому наброску вы приложите хоть части- цу своего тонкого ума и высокого таланта - эта штука станет посильнее, чем "Фауст" Гете!
        - Вы, уважаемый Родион Иванович, не очень ясно представляете себе все тонкости издательского дела...
        И тут Родик вложил в руку Феддея Венедиктовича пачечку денег:
        - На нужды отечественной литературы, дорогой Фаддей Венедиктович. - Родик смотрел на Булгарина ясными, безгрешными глазами.
        Они остановились у входа в редакцию "Северной пчелы".
        - Надеюсь, завтра вы сможете уже прочесть статью, любезный Родион Иванович, - поклонился Булгарин и вошел в подъезд редакции.
        Оставшись один, Родик в восторге от самого себя вдруг по-мальчишески подпрыгнул, сотворил в воздухе этакое коленце и умчался.
        Войдя в свой кабинет, Булгарин увидел следующую картину: в кресле для посетителей, не по-русски раскованно, сидел чрезвычайно симпатичный, ху- денький и элегантный человечек с длинными вьющимися волосиками и ан- гельским лицом с большими голубыми глазами. Это был Иван Иванович.
        В левой руке Иван Иванович держал дамскую дымящуюся пахитоску, а в правой - длинную сверкающую шпагу. Острие клинка упиралось в горло ог- ромного швейцара Семена, пригвожденного к стене. Руки Семен держал на затылке.
        - Что?.. Что такое?!.. - ошеломленно спросил Булгарин.
        - Ну, что же ты, Семен? - очаровательно улыбнулся Иван Иванович. - Докладывай, шалун. Докладывай...
        - К вам пришли, Фаддей Венедиктович... - сдавленно произнес Семен, боясь шелохнуться.
        - Кто пришел? - игриво спросил Иван Иванович и пощекотал горло Семена клинком шпаги. - Проказник!..
        - Господин Иванов... - в ужасе прохрипел Семен.
        - Умница, - похвалил его Иван Иванович. - А теперь ступай на место, и пока я не выйду отсюда, к Фаддею Венедиктовичу никого не впускай. И убе- гать не вздумай - зарежу, как кролика.
        Он убрал шпагу от горла Семена и сообщил ему начальную скорость лег- ким уколом в зад. Семен пулей вылетел за дверь.
        Иван Иванович положил на стол толстую пачку ассигнаций и вежливо ука- зал клинком шпаги на редакторское кресло:
        - Присаживайтесь, Фаддей Венедиктович. Садитесь, садитесь. У меня тут возникло к вам одно маленькое, ну буквально крохотное дельце...
        В пригостиничном трактире Герстнер потрясал свежим номером "Северной пчелы" и кричал:
        - Я его на дуэль вызову!..
        - Нет! Это я его вызову на дуэль... - Родик вырвал газету у Герстне- ра. - "Светоч российской словесности..." Мать его за ногу! Извини, Ма- шенька...
        - Как же это он?.. - Пиранделло смял оловянную кружку в комок.
        - "Как, как"! Взял деньги, чтобы написать статью за железные дороги, а написал против! - Родик бросил газету под стол.
        - Не ожидал я от Фаддея Венедиктовича, - вздохнул Зайцев. - С ним сам Алесандр Христофорович на короткой ноге...
        - Я б им обоим ноги из задницы выдернул... Извини, Манечка, - сказал Пиранделло.
        - Федор! - вскричал Зайцев. - Я этого не слышал! Наш Александр Хрис- тофорыч...
        - Ваш Александр Христофорович еще две недели тому назад обещал устро- ить мне аудиенцию у царя, - желчно проговорил Герстнер. - Где эта ауди- енция?! - Герстнер выругался по-немецки и тут же галантно извинился: - Простите меня, Мария.
        - Нужен прямой выход на самого царя! - решительно сказал Родик, но тут же сник и честно признался: - А как это сделать - ума не приложу...
        - Но это-то проще всего! - воскликнула Маша и поднялась из-за стола. - Чего же вы раньше-то молчали?! Эх, вы...
        В Летнем саду на берегу пруда Николай в окружении фрейлин кормил ле- бедей. Каждая держала в руках кулек с кормом, и государь вот уже нес- колько раз подряд воспользовался услугами одной и той же фрейлины. Это было тут же замечено стоявшими наверху придворными:
        - Поздравляю. Сегодня государь особенно благосклонен к вашей доче- ри... Я искренне рад за вас.
        - Спасибо, мой друг! Ваше последнее повышение в чине благодаря очаро- ванию вашей жены меня тоже очень радует!..
        Вдруг все лебеди, как по команде, повернулись и поплыли к другому бе- регу. Царь растерянно посмотрел им вослед и увидел на противоположному берегу Машу. Лебеди подплыли к Маше, вытянули к ней шеи, что-то залопо- тали. Маша рассмеялась. Лебеди тоже...
        Николай грозно крикнул Маше:
        - Сударыня! Благоволите подойти ко мне!
        - С удовольствием, ваше величество, - ответила Маша и легкой, граци- озной походкой направилась к царю.
        Лебеди поплыли за ней. Царь невольно залюбовался Машей, расправил усы, придал лицу томность и спросил:
        - Кто вы, дитя мое?
        - Меня зовут Мария, ваше величество, - улыбнулась Маша.
        Фрейлины презрительно разглядывали Машу. Одна достаточно громко ска- зала по-французски:
        - Она даже реверанс не может сделать!..
        - А что такое "реверанс"? - тут же спросила по-французски Маша, чем привела царя в неслыханное удивление!
        - И одета как чучело!.. - сказала другая фрейлина по-немецки.
        - Что вы говорите? - огорчилась Маша на немецком языке. - А мне каза- лось, что вполне прилично... Очень жаль.
        - Она вообще выглядит отвратительно! - по-английски сказала третья фрейлина.
        Маша совсем было расстроилась, но посмотрела на царя и спросила его по-русски:
        - Это действительно так, ваше величество?
        Николай оправился от изумления и поспешил успокоить Машу:
        - Что вы! Что вы, дитя мое!.. Это шутки... - Николай гневно повернул- ся к фрейлинам: - Это недобрые и недостойные шутки!
        Он любезно взял Машу под руку и повел по аллее Летнего сада.
        - Откуда вы знаете языки, дорогая Мари? - спросил Николай.
        - Я их не знаю, ваше величество... Я просто слышу и стараюсь по- нять... А уж отвечается как-то само по себе.
        - Но это невозможно!
        - Возможно, ваше величество. Нужно быть только очень внимательной к людям. Вы никогда не пробовали?
        - М-м-м... Прелестница!.. - Николай прильнул губами к руке Маши. - Поедемте ко мне, Мари! Поговорим... Послушаем музыку...
        - С удовольствием, ваше величество, - просто ответила Маша.
        Притаившийся за кустом Зайцев всхлипнул и в ужасе закусил себе ру- ку...
        Объединенные любовью к Маше Герстнер, Родик, Тихон и Пиранделло в па- нике мчались по Петербургу.
        - Если бы я не знал, как у вас подозрительно относятся к браку с иностранцем, - я бы тут же сделал ей предложение!.. - на бегу кричал за- дыхающийся Герстнер.
        - Да я его сейчас своими руками с престола свергну! - орал Пирандел- ло, громыхая сапогами. - Не посмотрю, что царь.. Я ее, нашу Манечку, раньше всех полюбил и в обиду не дам!..
        Тихон чуть не плакал на бегу:
        - Боженька милостивый!.. Сохрани рабу божью Марию от его величест- ва!.. Нешто нам неведомо, как он с девицами обращается?!.. В кои-то веки промеж государственных дел по безопасности Отечества пришла ко мне моя личная любовь!..
        - Прекрати причитать! - рявкнул на него Родик. - Вспомни точно, что он ей сказал? Какими словами?..
        - Поедем, говорит, ко мне... Музычку послушаем... И она, рыбка на- ша...
        - Быстрей!!! - скомандовал Родик и вырвался вперед. - "Музычку послу- шаем"... Мало ему придворных потаскух!.. "Музычку послушаем"! Прием-то еще какой гнусный, затасканный! Пошляк!..
        В тех же покоях, где Николай обычно развлекался с фрейлинами, музы- кальная шкатулка играла уже знакомую нам мелодию.
        На широкой кровати под балдахином Маша, как могла, отбивалась от отк- ровенных притязаний монарха в уже расстегнутом мундире.
        - Мари!.. Я влюблен... Запах вашего тела... Хотите быть первой фрей- линой двора? Сольемся в едином экстазе!.. - бормотал царь.
        - Ваше величество, нужно принять господина Герстнера... - уворачива- ласъ Маша от царских объятий. - И как можно скорей. Это необходимо всей России...
        - Да, да!.. Конечно!.. Завтра же я приму его!.. Я сделаю для тебя все! А сейчас!.. Божественная!!!
        Николай на секунду замешкался. Маша вырвалась и вскочила на ноги. Прижавшись спиной к стене, она рассмеялась и сказала царю:
        - Хорошо, хорошо... Успокойся, миленький! Но завтра же господин Герстнер должен 6ыть здесь. Ладно?
        - Завтра же! Завтра же!.. - в восторге закричал царь и бросился к Ма- ше, срывая с себя мундир.
        - Ну, а теперь помоги и мне, Господи, - устало вздохнула Маша и прос- то растворилась в глухой стене.
        С раскрытыми объятиями Николай так и влип в то место, где только что была Маша. Он потрясенно оглянулся, потом схватил колокольчик и яростно затрезвонил.
        Дверь отворилась, показалась физиономия лакея.
        - Фрейлину сюда немедленно! - в нетерпении закричал царь.
        - Какую, ваше величество?
        - Любую! И как можно быстрей!..
        Гонимые жаждой мести за поруганную честь своей любимой, Герстнер, Пи- ранделло, Тихон и Родик ворвались через арку Главного штаба на Дворцовую площадь так, словно собирались с ходу взять Зимний дворец!
        Добежав почти до Александрийского столпа, они вдруг увидели спокойно идущую через площадь Машу. Мокрые, измученные, задыхающиеся, они остано- вились как вкопанные.
        - Батюшки! - удивилась Маша. - Да что это с вами? Куда это вы?
        Никто не ответил ей ни слова. Каждый с испугом оглядывал Машу, отыс- кивая на ней следы царского насилия...
        И тогда Маша внезапно поняла, что так взволновало ее друзей. Она под- мигнула им и сделала успокоительный жест рукой - дескать, не волнуйтесь, братцы, все в порядке!
        На следующий день у отеля "Кулон" прифранченного Герстнера сажали на извозчика всей компанией: Пиранделло снимал с Герстнера невидимые пушин- ки, Зайцев поправлял на нем жабо, Родик наставлял:
        - Больше выпячивайте военные выгоды проекта! И не сутультесь. Госу- дарь ценит бравый вид и отменную выправку.
        Маша обняла Герстнера, расцеловала его в обе щеки:
        - С Богом...
        В приемной императора придворные, фрейлины, титулованные хозяева русского извоза, генералы и министры в ожидании государя разбились на маленькие группки. Шептались, любезничали, интриговали - словом, очень старались не обращать внимания на стоны, вздохи и ритмичное поскрипыва- ние, доносившееся сквозь знакомую нам уже мелодию музыкальной шкатулки из-за двери царских покоев.
        Только какой-то старичок-генерал переходил от одной группки к другой и жало6но спрашивал:
        - Прощу прощения, господа... Вы не видели моей жены?
        Когда он с тем же вопросом обратился к Герстнеру, стоявший рядом Бен- кендорф прислушался и ответил:
        - Думаю, что она вот-вот появится, генерал.
        Стоны из-за двери перешли в финальный вопль и оборвались. Замолкла и музыкальная шкатулка.
        Мужчины тут же перестали шептаться и одернули свои мундиры, фрейлины прекратили щебетать и привели в порядок платья и прически.
        Отворились двери царских покоев, и государь явил придворным свой по- бедительный лик. Из-за его спины выпорхнула молоденькая жена старич- ка-генерала и торжествующе оглядела всех женщин в приемной. Генерал бро- сился к ней:
        - Где вы были, Катрин?!..
        Жена генерала скосила глаза на государя и ответила:
        - В раю!
        Николай польщенно улыбнулся и громко объявил:
        - Сегодня я приму всех, господа!
        В номере у Герстнера в тягостном ожидании полукругом сидели Маша, Ро- дик, Тихон, Федор и коза Фрося. Завороженно уставившись в одну точку, они не могли оторвать глаз...
        ...от большого, подсвеченного сзади, аквариума, в котором суетилась уйма нарядных разноцветных рыбок. Таинственность рыбьего мельтешения очень напоминала приемную государя-императора...
        Федор тяжело вздохнул, сказал, не отводя глаз от аквариума:
        - Как-то там наш Антон? Хоть бы глазом глянуть...
        Не в силах оторваться от аквариума, Маша спросила:
        - Ну неужели люди ничего не могут придумать, чтобы видеть через дом, города, губернии?..
        - А нам, агентам, насколько было бы легче! - сказал Тихон.
        Родик с ходу подхватил идею:
        - Сидеть бы вот так дома, смотреть бы вот в такой, примерно, аквариум и наблюдать, что происходит сейчас во дворце! И слышать, кто что ска- зал...
        - Так тебе все и покажут - держи карман шире, - пробормотал Федор, а Фрося заблеяла, будто рассмеялась.
        А в это время взволнованный Герстнер говорил царю:
        - ...Между Петербургом и Москвой по железной дороге можно будет за двадцать четыре часа перевезти пять тысяч человек пехоты, пятьсот конни- ков со всей артиллерией, обозом и лошадьми...
        - Да, это заслуживает внимания, - сказал Николай. - 0днако, должен признаться, я не люблю войны - она портит солдат, подрывает дисциплину в армии и очень пачкает мундиры!..
        - Ваше величество, - сказал граф Татищев, - паровая тяга не может быть допущена у нас, ибо полное отсутствие каменного угля в России пов- лечет за собой истребление русских лесов...
        - Эта затея так же нелепа, ваше величество, как если бы вдруг Россия вздумала закупать пшеницу в заморских странах, - подхватил граф Бутур- лин.
        Николай улыбнулся оригинальному сравнению - все рассмеялись.
        - Чугунные колеи уничтожат извозный промысел, ваше величество, - пок- лонился князь Меншиков. - Крестьяне лишатся хлеба насущного и счастливой возможности платить подати и оброки своим господам.
        - Вот это уже деловой разговор, - усмехнулся Бенкендорф.
        Меншиков на секунду смешался, но тут же поспешил добавить:
        - А потом, ваше величество, отчего же господин Герстнер не построил такие же дороги в своей Австрии? Не водятся ли там за ним какие-либо грешки, от коих он и бежал к нам в Россию со своими странными, чуждыми нам идеями?
        Царь вопросительно посмотрел на Бенкендорфа. Тот сказал:
        - Ну, это легко проверить...
        Потоцкий решил поддержать Меншикова и бездумно воскликнул:
        - Ваше величество! Что может сравниться с нашей простой, верной, ис- тинно русской лошадкой?! А выдумки господина Герстнера... Что-то в этом есть... Иудейско-масонское!..
        Николай удивленно глянул на Бенкендорфа. Шеф жандармов ответил ему легкой улыбкой и отрицательно покачал головой.
        - А что министр финансов? - спросил успокоенный Николай.
        - У нас на такие забавы денег нет, ваше величество.
        Но Герстнер не сдался:
        - Ваше величество, все доводы моих противников основаны на предполо- жениях, а не на инженерном расчете. Строительство двадцати пяти верст железной дороги с оплатой паровозов в Англии и вагонов в Бельгии обой- дется в три миллиона рублей. Я предлагаю в виде опыта построить такую дорогу увеселительного характера между Петербургом и Царским Селом. Там как раз двадцать пять верст...
        Фрейлины восторженно зааплодировали. Николай строго обернулся. Апло- дисменты мгновенно смолкли. Царь спросил Герстнера:
        - На какие деньги?
        - Я завтра же открою акционерное общество и соберу эту сумму в тече- ние суток! - уверенно ответил Герстнер.
        Николай увидел умоляющие глаза жены старичка-генерала.
        - Быть по сему, - сказал он. - Пробную увеселительную дорогу я дозво- ляю.
        Молоденькая генеральша восторженно запрыгала, захлопала в ладоши. Царь с улыбкой взглянул на нее и сказал:
        - Раз мой народ хочет железную дорогу - он будет ее иметь! Вместе с тем, господин Герстнер, прошу соблюдать условия нашего уговора. Пункт первый - никаких государственных субсидий! Пункт второй - ваше акционер- ное общество будет контролировать граф Бенкендорф. Пункт третий - все проекты воксалов буду утверждать лично я. Пункт четвертый - специалистов необходимо выписать из-за границы. На наших не надеяться. И наконец, пункт пятый - национальность. Никаких французов! Этих господ мне не на- до!..
        Вокруг двухэтажного особняка с вывеской "Акционерное общество Царско- сельской железной дороги" толпился народ, подъезжали и отъезжали коляс- ки, экипажи. В центральные двери особняка медленно и неумолимо двигался людской поток всех званий и сословий...
        У входа в дом Пиранделло сдерживал нетерпеливую толпу:
        - Не напирай!.. Осади! Тебе - направо... Тебе - налево... А вам - прямо! Направо! Налево!.. Прямо!..
        Те, кого Пиранделло посылал влево, двигались к железной решетчатой клети с маленьким окошком, где восседал Тихон Зайцев и принимал деньги от желающих купить акции. На столе для острастки лежал пистолет, выси- лась стопа акций. Тихон считал деньги, выдавал акции и говорил каждому:
        - Получите. Распишитесь. Следующий. Получите. Распишитесь...
        И вдруг перед его носом возникла толстенная пачка денег. Тихон замер, осторожно поднял глаза. У окошка стоял князь Воронцов-Дашков.
        - Это как?.. - пролепетал Тихон.
        - На все, - сказал князь.
        ...Те, кому следовало идти направо, направлялись в другой угол, где Родион Иванович набирал рабочую силу, заключал договора с подрядчика- ми...
        - Сколько можешь дать землекопов? - спрашивал Родик.
        - Дак душ полтораста дам, Родион Иваныч...
        - Отлично! Завтра поставишь на работу сто пятьдесят человек, а распи- шешься, будто получал деньги на двести. Понял?
        - Чего ж тут не понять?.. Сидеть у ручья и...
        - Иди, иди. Не твоего ума дело. Следующий!..
        На промежуточной площадке, откуда лестница раздваивалась и уходила на второй этаж, высилась огромная уродливая каменная скульптура какой-то богини с подносом в руках. На этот поднос и водрузил Пиранделло свою чу- довищную штангу, да еще для верности привязал ее веревкой к могучей шее богини.
        ...Те, к кому Пиранделло обращался на "вы", следовали прямо к столу Отто Франца фон Герстнера.
        На фоне богини со штангой Герстнер принимал иностранцев. За его спи- ной стояла Маша и переводила ему со всех языков:
        - Он говорит, что он специалист по мостам и виадукам...
        Герстнер подозрительно оглядел чернявого иностранца:
        - А на каком языке вы с ним разговариваете?
        - А я откуда знаю, Антон Францевич?! Сейчас спрошу. - Маша спросила, иностранец ответил. - По-голландски говорим.
        - Очень хорошо! - обрадовался Герстнер. - Берем. Давайте следующе- го!..
        - А вот здесь засел наш человек, - сказал князь Меншиков и ткнул пальцем в план Петербурга, разложенный на чайном столе у бассейна на Крестовском острове. - Сегодня мне наконец удалось снабдить его послед- ней моделью корабельного орудия страшной разрушительной силы, созданной нашими министерскими умельцами, имена которых, по соображениям строжай- шей секретности, еще долгое время будут оставаться в тени...
        Татищев, Бутурлин и Потоцкий склонились над планом, словно полководцы перед решающим сражением. Меншиков посмотрел на часы.
        Ровно через семь минут "Акционерное общество Царскосельской железной дороги" перестанет существовать!
        - С Богом! - перекрестился Потоцкий.
        С высоты шестого этажа, из чердачного слухового окна, Иван Иванович смотрел вниз на двухэтажный особняк "Царскосельской дороги". Тут же на чердаке стояло огромное корабельное орудие с подзорной трубой на манер оптического прицела.
        Рядом на деревянной стрехе висело зеркальце в затейливой рамке и бал- листический график будущего полета ядра. Иван Иванович кокетливо погля- делся в зеркало, что-то грациозно поправил в прическе, посмотрел на часы и сделал пометки в графике.
        Затем он прильнул к "оптическому прицелу", и прицел сразу же запол- нился красивым лицом Пиранделло.
        - Какой хорошенький... - очень по-женски прошептал Иван Иванович, трагически закусил нижнюю губу, поджег фитиль и начал отсчет: - Фюнф... фор... труа... цвай... уна... Пуск!!!
        И поднес фитиль к пушке. Орудие оглушительно грохнуло, ядро вылетело из жерла, но, вопреки расчетам, полетело не вниз, на особняк Герстнера, а взвилось куда-то вверх и умчалось в небеса.
        Когда дым рассеялся, Иван Иванович посмотрел вниз и увидел целе- хонький особняк. Он мгновенно приложил свою длинную шпагу к прицелу на стволе. Прямизна прицела полностью совпадала с прямизной шпаги. Потря- сенный, он приложил шпагу к орудийному стволу, и тут ему стало ясно, что ствол пушки безнадежно крив!
        - 0, рашен-кала6ашен!.. - зарыдал ангел террора.
        Тем временем ядро неслось над Петербургом и достигло Крестовского острова. Здесь оно истратило запас энергии и упало рядом с чайным столи- ком у бассейна, где светлейший князь Меншиков со своими графами пнил чай с вареньем.
        Ядро по инерции закатилось под чайный стол. Светлейший и графы замер- ли и зажмурились. И тут из-под стола раздался жуткий взрыв.
        ...Когда опоздавший на совещание Воронцов-Дашков подошел к бассейну, не было ни чайного столика, ни плетеных кресел, ни самовара... В бассей- не, так и не выпустив из рук блюдец и чайных чашек, плавали титулованные хозяева российского извоза.
        Князь Воронцов-Дашков светски раскланялся:
        - Господа, я прошу простить меня за опоздание. Дела. А почему вы ре- шили купаться в одежде?..
        На насыпи работало пятьсот человек. Сто телег подвозили грунт. Бегали мужики с пустыми тачками. Хрипя и задыхаясь от натуги, катили груже- ные...
        Иностранные специалисты с удовольствием ругались по-русски с разными иноземными акцентами...
        Герстнер смотрел в теодолит, видел в него перевернутое изображение Маши с нивелиром в руках. Проверял уровень насыпи...
        Пиранделло вытаскивал застрявшие телеги. Возчики орали: "Федор! Под- соби!.." - и Пиранделло мчался на выручку...
        Родик шел с подрядчиком вдоль насыпи, отмеривал саженью проделанную работу. Подрядчик тоже нес сажень - свою.
        "Родион Иваныч!.. Родион Иваныч!.." - кричали отовсюду.
        Родик отмахивался, считал сажени. Подскакал на коне блестящий офицер, отдал честь:
        - Родион Иванович! Принимайте пополнение! - и показал на соседний ле- сок, откуда с песней выходил батальон солдат с лопатами.
        - Михал Михалыч! Нет слов! - Родик тут же вынул деньги: - Ровно трис- та. Как договаривались.
        - Благодарю покорно. - Офицер небрежно спрятал деньги. - Ваши деловые качества...
        - Равно как ваше офицерское слово чести, - поклонился ему Родик и закричал: - Пиранделло! Покажи господину офицеру, куда людей ставить!
        Офицер отдал честь и ускакал. Родик сказал подрядчику:
        - Ты мне, сукин кот, двести саженей представил к оплате, а там и ста шестидесяти не наберется!..
        - Давай перемерим! Давай перемерим!.. Эх, Родион Иваныч...
        - Ты что мне мозги пудришь?! У тебя сажень на два вершка меньше поло- женного! Жулик!
        - Будто нам неведомо, Родион Иваныч, что твоя сажень на три вершка больше, чем надобно...
        - Моя сажень на три вершка больше?!.. Ах ты ж, мать...
        Но договорить не успел. Подошла Маша с третьей саженью.
        - Не спорь, Родик. И вы так уж не надрывайтесь. Вы оба правы - у Ро- диона Ивановича сажень немножко больше, ваша немножко меньше. Вот насто- ящая - по ней и мерить надо.
        Родик в бешенстве глянул на Машу и злобно сплюнул...
        ...В "бытовке" - старой карете без колес - Маша поила Герстнера, Пи- ранделло и вздрюченного Родика молоком и кормила бубликами. Герстнер по- казывал на завышенную сажень Родика и кричал:
        - Это нечестно!!! Так жить нельзя!..
        - А так можно?!.. - показывал Родик на сажень подрядчика.
        - Это ужасно и безнравственно!
        - Я что, для себя? - орал Родик. - Себе эти деньги выгадываю?! Тому - дай! Этому - дай!.. Только успевай отстегивать! А с каких шишей? Из собственных? Так их нет у нас - вон, бублики вместо шницелей трескаем! Только Фросиным молоком и живы!
        - Не подмажешь - не поедешь, - сказал Федор. - Россия...
        - Я не хочу этого слышать!!! - завизжал Герстнер.
        Родик рванулся к нему, схватил за отвороты сюртука:
        - А железную дорогу хочешь построить?! Дело своей жизни до конца до- вести хочешь?! Вот и я хочу, чтобы в моей России была твоя железная до- рога! Потому и не боюсь руки пачкать!..
        Оттолкнул Герстнера, обессиленно сел, взялся за голову:
        - Простите меня, Антон Францевич...
        - И вы меня простите, Родик, - тихо сказал Герстнер и снова завопил, глядя из окна кареты на насыпь: - Где Тихон? Там кирки и лопаты растас- кивают, а его нет! Куда подевался Зайцев?!
        Зайцева инструктировал сам Бенкендорф.
        - В Вене все узнаешь про Герстнера. До мельчайших подробностей. Под видом богатого скотопромышленника внедришься в австрийские ученые круги. Для поддержания контактов будешь вести разгульный образ жизни - рулетка, карты, вино, женщины...
        - Ваше сиясь... Виноват... - залепетал Зайцев. - Я, конечно... это... с величайшим... Однако средства...
        Бенкендорф снисходительно улыбнулся:
        - Не волнуйся, братец. Для успеха операции...
        В кабинет неслышно проскользнул адъютант, зашептал шефу.
        - До конца года? - удивился шеф жандармов. - Странно. Иди.
        Адъютант исчез. Бенкендорф снова поднял глаза на Зайцева:
        - Легенда меняется. В Австрию поедешь под видом разорившегося помещи- ка. Жить будешь подаянием, ночевать на улицах. Явишься в Вене вот по этому адресу, - Бенкендорф показал Зайцеву адрес и сжег бумажку на све- че. - Пароль: "Уже зима, а снега нету". Отзыв: "И лето было без дождя".
        Под уличным тентом своего заведения Арон Циперович пил пиво и утирал пот фартуком. В этот знойный полдень жизнь в Вене замерла, и в кабачке никого не было.
        - Адам Ципровски?
        Арон повернулся и увидел перед собой оборванного, нечесаного, босого человека, - вид тайного агента Тихона Зайцева полностью соответствовал легенде.
        - Я-а-а!.. - ответил по-немецки Арон. - Их бин Ципровски.
        - "Уже зима, а снегу нету"... - по-русски прошептал Зайцев.
        - Есть холодное пиво. Устроит?
        - Это не ответ.
        - А что я должен вам ответить?
        - Если вы Адам Ципровски, так должны знать "И лето..."
        - Что лето?
        - "...было"... - подсказывал Зайцев Арону.
        - Было и есть! - начал раздражаться Арон.
        - "...без дождя"! - рявкнул разъяренный Зайцев.
        И тут Арон раскрыл объятия и счастливо захохотал:
        - Боже мой! Так вы же русский шпион!.. Здрассьте!
        Далеко за полночь спящие улицы Вены оглашались дуэтом Арона и Тихона на мотив известной песни "Шумел камыш":
        Уже зима, а снегу нету, и лето было без дождя...
        Одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра!..
        - А я себе думаю, что за идиот на такой жаре говорит: "Уже зима, а снегу нету"! Таки вспомнил! Эту пароль мне давали зимой! Двадцать лет тому назад, но зимой! Представляешь?! Мне двадцать лет высылали жало- ванье, так могу я за эти деньги ответить, что "лето было без дождя"? - кричал пьяный Циперович.
        - Арон... Я тебя уважаю, - сказал Зайцев, еле ворочая языком. - Но сведения по Антону Францычу должны быть кристальными. Поял? Это такой человек!..
        - Он мне будет рассказывать!
        - И еще... - Тихон вдруг стал расстегивать штаны.
        - Эй! Эй!.. - испугался Арон. - Только не здесь. Идем, я покажу.
        - И еще! - с тупым упрямством повторил Тихон и вытащил из штанов плотный сверток. - Я тут захватил с собой на полтора миллиона акций... Их надо того... Нам очень нужна валюта для закупки паровозов в Англии...
        - Муха не пролетит! А что я с этого буду иметь?
        - Я пришлю тебе личное приглашение на открытие нашей дороги...
        Ранним утром, когда весь Петербург еще спал, в двери особняка "Желез- ной дороги" раздался громкий стук. Заблеяла Фрося.
        Со второго этажа на лестницу выскочили заспанный Пиранделло в одних портках, Герстнер в ночной рубашке, Родик в халате. С "девичьей полови- ны" вылетела наспех одетая Маша.
        Пиранделло открыл дверь, и в особняк ворвался загорелый, по-загранич- ному ярко одетый Тихон Зайцев.
        - Тихон!.. - закричала Маша и повисла у него на шее.
        Со слезами на глазах Тихон облобызал каждого, даже Фросю, проговорил дрожащим голосом:
        - Я в "Кулон", а там говорят - выехали... Так соскучал...
        - Мы из экономии здесь теперь живем, - пояснил Пиранделло.
        - Счас... Счас... - забормотал Тихон и открыл небольшой саквояж. - Я тут гостинцы... - протянул напульсники Пиранделло. - Это тебе, Федор... Чтобы жилы не растягивал, когда будешь гирей упражняться. Это вам, Антон Францыч... - протянул Герстнеру красивую курительную трубку. - А табак у меня на таможне изъяли. Говорят - не положено. А это вам, Родион Иваныч. - Зайцев достал из саквояжа дешевые карманные часы. - С боем! А это те- бе, Манечка. - Тихон подал Маше шляпу с искусственными цветами. - Ну, вроде все... Ох, пустая голова!.. Фросю-то забыл!.. - Достал из саквояжа аккуратный ошейник с поводком, отдал его Пиранделло. - Примерь-ка ей. Вроде бы в самый раз должно быть...
        - Ну, Тихон!.. - потрясенно проговорил Родик, и все бросились радост- но и благодарно тискать Зайцева.
        - Стойте! Стойте!.. - закричал Зайцев. - Самое главное!.. Отвернись, Манечка...
        Маша отвернулась. Тихон стал лихорадочно расстегивать штаны.
        - Ты что, Тишка, офонарел? - спросил Пиранделло.
        - Да погоди ты!.. - Тихон вытащил из штанов увесистый пакет. - Тута австрийской валюты на полтора миллиона русских рублей! Я там наши акции того... Двинул. При помощи одного товарища.
        - Так вы были в Австрии?! - воскликнул Герстнер.
        - Нигде я не был!!! - в ужасе завопил Тихон. - Не имею полного права ничего говорить!.. Государственная тайна!.. Все! Меня извозчик ждет! Ма- нечка! Картошки навари! Жрать хочу, как семеро волков!..
        И Тихон выскочил за дверь.
        Потом он стоял перед столом Бенкендорфа, прижимал к груди легкомыс- ленную шляпчонку и ел глазами начальство.
        - Я доволен тобою, братец.
        - Да я... Ваше сиясь... Верой и правдой на благо Отчизны...
        - Верю, голубчик. Ну что ж, матерьял на Герстнера самый благоприятный - у нас к нему претензий нет. Вот и наш венский агент подтверждает. Неп- лохо, неплохо поработали. Благодарю вас обоих за службу.
        Бенкендорф выдвинул ящик стола и стал выкладывать оттуда банкноты. По мере того, как росла кипа денег, лицо Тихона вытягивалось от сладостного ужаса перед щедростью награды.
        - Здесь десять тысяч, - сказал Бенкендорф.
        - Ваше сиясь!.. - Зайцев уже готовился упасть на колени.
        - На эти деньги тайно купишь мне акции вашей железной дороги. Не именные, а на предъявителя. И чтоб ни одна душа... Понял? А то на первой осине вздерну!
        Стараясь остаться незамеченным, граф Бутурлин крадучись вышел из особняка "Царскосельской железной дороги" и юркнул в карету.
        Пересчитал купленные акции и крикнул кучеру:
        - На Крестовский! К князю Меншикову!..
        В беседке на Крестовском острове Меншиков, Воронцов-Дашков, Потоцкий и Татищев слушали нервный отчет Ивана Ивановича:
        - ...Я не привык так работать, господа... Ни одна моя акция, выстро- енная по всем логическим законам Запада, не может увенчаться успехом!.. Я ставлю взрывной механизм в карете на десять часов, а Герстнер с груп- пой умудряются опоздать с выходом на пятнадцать минут! После чего мне говорят, что это национальные особенности русского характера!.. Я полу- чаю новейшее, секретнейшее оружие из Морского министерства, а оно оказы- вается с кривым дулом!!! Это тоже национальная особенность?! Единствен- ное, чего я сумел добиться, - статьи господина Булгарина. Так он, слава Богу, на поверку оказался не очень-то русским...
        В дверях показался молодой лакей Меншикова:
        - Их сиятельство граф Бутурлин приехали-с...
        Иван Иванович увидел молодого лакея, сделал ему пальчиками и незамет- но послал воздушный поцелуй. Лакей томно прикрыл глаза и вышел.
        Впорхнул граф Бутурлин:
        - Я, кажется, слегка опоздал, господа? Прошу прощения...
        Меншиков указал ему на кресло, задумчиво произнес:
        - Может быть, поменять тактику? Задержать строительство, сорвать сро- ки... Создать компромат. Придать ему политический характер, и тогда го- сударь сам...
        - А стоит ли? - глядя в сторону, уронил Бутурлин.
        Воронцов-Дашков все понял и тоже проговорил небрежно:
        - А может, действительно, пусть их строют?..
        - Дудки! - взъярился Потоцкий. - Террор так террор!.. За что деньги плачены?!
        - Затронута моя профессиональная честь, - печально улыбнулся Иван Иванович. - Но видит Бог - не по моей вине! Естественно, я еще попытаюсь кое-что сделать. Может быть, даже используя ваши пресловутые нацио- нальные особенности...
        Когда Родик подкатил на линейке к строительной площадке, перед его глазами открылась ужасающая, леденящая кровь картина: на насыпи, под на- сыпью, в придорожном кустарнике на целую версту недвижимо лежали сотни людей в крестьянской одежде и солдатских мундирах... Валялись десятки лошадей, запряженных в неразгруженные телеги... Брошены были опрокинутые тачки...
        В ужасе Родик спрыгнул с линейки и кинулся в "бытовку" - карету без колес. Первое, что он увидел, - неподвижно лежащую Фросю. И совершенно пьяных Зайцева и Пиранделло!
        - Родион Иваныч!.. - в тихом восторге прошептал Тихон.
        - Родик... Мы и тебе взяли... - еле выговорил Федор.
        - Где?! - яростно затряс Зайцева Родик.
        - Рядом... Совсем рядом!.. - счастливо пробормотал Тихон. Родик рва- нул крышку сундука, схватил два пистолета и выскочил из "бытовки". И почти тут же увидел огромную очередь, тянущуюся к странной карете. По периметру крышки кареты 6ыли укреплены четыре узких рекламных щита со словами:
        VОТКА БЕSПЛАТNО
        Очередь увидела Родика, почтительно завопила:
        - Наше почтение, Родион Иваныч!.. Премного благодарны, Родион Ива- ныч!.. Мужики! Родион Иваныча пропустите без очереди!..
        На запятках кареты был пристроен прилавочек, торчали два крана. Над кранами окошечко, через которое было видно, как Иван Иванович, с привяз- ной бородой и накладными усами, изнутри открывал краны, наливал каждому столько, сколько тот хотел. Приветственные крики мужиков всполошили Ива- на Ивановича. Он выглянул и увидел Родика с пистолетами.
        - Назад!!! - страшным голосом закричал Родик, и очередь шарахнулась в ужасе от кареты.
        И тогда Родик выстрелил сразу из двух пистолетов по карете!
        Пули прошили карету насквозь. Из дыр по обе стороны кареты сразу хлы- нули четыре водочные струи. Толпа сокрушенно ахнула, бросилась было с котелками, с кружками...
        - Кому сказано - назад?!! - еще страшнее закричал Родик.
        Толпа снова отхлынула от кареты, но тут прыгнул Иван Иванович с длин- ной шпагой в руке. В мужестве ему было не отказать!
        Родик вскинул пистолет. Курок сухо щелкнул - выстрела не последовало. Иван Иванович улыбнулся и сказал:
        - Мой дорогой, однозарядные пистолеты - архаика...
        И сделал первый выпад шпагой. Родик увернулся, выхватил у кого-то из мужиков грабли и бросился в бой.
        Иван Иванович легко взмахнул шпагой и, как бритвой, срезал добрую по- ловину грабель Родика. С остатком Родик снова кинулся в атаку, но после- довал еще один элегантный взмах, и в руках Родика остался обрезок не бо- лее двух вершков. Тем более что Родик уже был прижат спиной к карете. И тогда Иван Иванович, мило улыбаясь, сделал последний смертельный вы- пад...
        Родик молниеносно сдвинулся в сторону, и страшная шпага вонзилась в карету. Иван Иванович попробовал ее выдернуть, но...
        - Да чего ты смотришь на него, Родион Иваныч?!.. - закричали из тол- пы. - Да дай ты ему леща!.. А то спаивают нас тут всякие!.. Знают, суки, нашу слабинку!..
        Родик размахнулся и влепил Ивану Ивановичу такую затрещину, что тот несколько раз перекувырнулся и сел на землю. Борода съехала набок, усы отклеились. Он их снял и безутешно заплакал...
        Ночью в пустынной зале первого этажа особняка "Царскосельской желез- ной дороги" заседал "трибунал".
        "Председатель" - Маша, "заседатели" - Герстнер и Родик. Они сидели за столом, а за их спинами, словно Немезида, возвышалась уродливая фигура каменной бабы со штангой Пиранделло.
        На "скамье подсудимых" - сильно помятые после пьянки Тихон и Федор. В ногах у них лежала виноватая Фрося.
        - Завершение строительства насыпи задержалось на два дня! - возмущен- но сказал Герстнер и заглянул в свои записи. - Производительность работ упала на девяносто семь с половиной процентов!..
        Родик глянул в свою бумажку, прочитал:
        - "Для восстановления резко пошатнувшегося здоровья трудящихся компа- ния была вынуждена потратить триста восемьдесят семь рублей пятьдесят шесть копеек". Это надо же такое! На опохмелку - почти четыре сотни вы- ложить...
        - И это как раз в тот момент, когда у нас каждая копеечка на счету, - сурово проговорила Маша. - А если Бог сподобит и нам с Антоном Францеви- чем и Родионом Ивановичем придется уехать на закупки в заморские края? Как же на вас дело-то оставлять, господа хорошие?!
        - Бес попутал... - шмыгнул носом Тихон.
        - Да чтоб еще когда-нибудь... - всхлипнул Федор.
        Фрося посмотрела на "трибунал" и тоже жалобно заблеяла...
        В Петергофе, на балконе Английского коттеджа, Николай утверждал про- екты воксалов, представляемые ему Бенкендорфом.
        Через приоткрытые двери в холостяцкую спальню императора была видна полуодетая молоденькая фрейлина, лежащая на кровати.
        - Это еще что за республиканец?! - возмутился Николай и ткнул пальцем в проект.
        - Это, ваше величество, сравнительная фигурка для масштаба воксала...
        - В жилете?! Панталонах?!.. Боливаре?.. Гадость! Впредь для масштабов изображать солдат с полной выкладкой! Что еще?
        - Для закупки паровых машин в Англии и колясок в Бельгии господин Герстнер испрашивает разрешения на выезд с ним переводчицы Марии Богояв- ленской и сокомпаньона - отставного корнета Кирюхина Родиона Ивановича.
        Царь оглянулся на спальню, понизил голос:
        - Кстати, что это за девица такая?
        - В противоправных действиях не замечена. Родителей не существует. Находится под наблюдением Академии наук...
        - Не возражаю, - громко сказал царь и прошептал: - Но потом...
        - Вас понял, ваше величество. А как с Кирюхиным? Он у нас проходил по делу четырнадцатого декабря двадцать пятого года. С тех пор - невыезд- ной.
        В спальне фрейлина включила музыкальную шкатулку. Раздалась знакомая музыка, зовущая к любовным утехам.
        Император встал, торопливо подмахнул проект и сказал:
        - Ну, Александр Христофорович! Ну, сейчас уже не то время... Ну, бог с ним, с этим Кирюхиным, - пусть едет!..
        Лондон был хрестоматийно затянут туманом.
        На пристани стояли несколько джентльменов.
        - Гостиницу забронивали? - спросил один.
        - Так точно, мистер Стефенсон, - ответил другой.
        - Не вздумайте показывать этим варварам наши последние модели.
        - Так точно, мистер Стефенсон, - сказал третий.
        - Презенты?
        - Готовы, сэр, - поклонился четвертый.
        - Внимание! - сказал мистер Стефенсон.
        ...Когда барка с нашими путешественниками причалила к пристани и Герстнер в дорожном костюме, Родик в строгом сюртуке, а Маша в шляпке с искусственными цветами сошли на берег, Стефенсон радушно улыбнулся:
        - Дорогие коллеги! Я счастлив приветствовать вас на туманной земле Альбиона. Как поживаете?
        Маша синхронно перевела фразу Стефенсона. Герстнер снял кепи:
        - Мистер Стефенсон! Джентльмены! Мы прибыли к вам, чтобы совершить коммерческую сделку, которая по праву может быть названа - контрактом века! Я глубоко убежден, что, несмотря на различие политических систем, торговля между нашими странами может только укрепить наши добрососедские отношения!
        - Леди и джентльмены! - провозгласил Стефенсон. - В знак нашего высо- чайшего расположения мы хотели бы преподнести вам кое-какие пустячки...
        По его знаку три джентльмена тут же шагнули вперед и один подал Герстнеру золотую модель паровоза, сказав при этом: "Девяносто восьмая проба..."; второй вручил Маше бриллиантовое колье, прошептав: "Все камни - голубой воды..."; третий протянул Родику роскошную музыкальную шкатул- ку, тут же продемонстрировал ее звучание, не забыв сказать: "Чистое се- ребро..."
        Стефенсон начал длинную речь. Герстнер негромко сказал Маше:
        - Эту болтовню можете не переводить. Отдыхайте.
        Родик показал ему на презенты, спросил на ухо:
        - За что это нам?
        - Во внешнеторговых отношениях так заведено. Когда одна иностранная фирма что-нибудь покупает у другой...
        - А мы-то тут при чем?
        - Но мы же для них иностранцы!
        - Ах, да... Верно. Как бы они под эти презенты нам какое-нибудь бра- кованное старье не втюхали.
        - Вы сошли с ума, Родик! Честь фирмы...
        - Антон Францевич, наивный вы человек! Вы поглядите на его рожу - жу- лик в седьмом колене!.. Машенька! Ты-то хоть ухо не заваливай - смотри в оба...
        В Ньюкасле на заводе Стефенсона наши герои осматривали готовую про- дукцию. Джентльмены давали объяснения.
        - Ну, что? По-моему, прекрасный паровоз, - Герстнер посмотрел на Ро- дика и Машу. - Берем?
        Родик подмигнул Маше, показал глазами на паровоз.
        - Отодвиньтесь, Антон Францевич, - сказала Маша. - И ты, Родик. Меша- ете.
        Родик и Герстнер отступили на шаг. Маша сосредоточилась. И вдруг (а может быть, это всем только показалось) над ее головой возникло некое странное свечение! И тут же пропало.
        Маша тяжело выдохнула и уверенно проговорила:
        - Ну что ж... Втулка золотника с опасной внутренней раковиной. Очень большой зазор в кривошипном механизме. И вообще - это устарелая модель. Фирма мистера Стефенсона уже давно располагает гораздо более совершенной машиной...
        В кабинете Стефенсона присутствовали все его джентльмены, а также Герстнер, Родик и Маша в шляпке с цветами.
        - Я не понимаю, каким образом произошла утечка информации, - Стефен- сон грозно посмотрел на своих служащих. - Но это не должно стать пре- пятствием к заключению контракта.
        Герстнер, Родик и Маша радостно переглянулись.
        - Однако цены на каждую такую машину будут на сорок процентов выше.
        - Как?! - вскричал Герстнер. - Но мы же договаривались...
        - Новая модель. Мир дорожает, - фарисейски вздохнул Стефенсон.
        - У нас же было все точно рассчитано! - чуть не расплакалась Маша. - До копеечки! Тютелька в тютельку!..
        - У нас нет таких денег, - упавшим голосом сказал Герстнер.
        - Это ваши проблемы, сэр.
        - Правильно, сэр. Это наши проблемы, и мы их сами решим, - по-анг- лийски сказал Родик, встал из-за стола и вышел.
        Маша бросилась за ним. Она догнала Родика уже в коридоре:
        - Родик, миленький... Где ты хочешь достать деньги?
        Родик обнял ее, нежно поцеловал в кончик носа и совершенно честно сказал:
        - Понятия не имею.
        Ночью Родик во фраке сидел за карточным столом фешенебельного арис- тократического клуба и играл с несколькими лордами в "очко".
        - Девятнадцать! - торжествующе заявил Родик и открыл карты.
        - У меня больше - двадцать, - сказал его партнер и смешал карты.
        - Покажите! - потребовал Родик.
        А ранним утром они втроем завтракали в маленьком уличном кафе на бе- регу Темзы, и Родик, со следами бессонной ночи на лице, рассказывал Маше и Герстнеру:
        - Я ему говорю: "Покажите!" А он мне отвечает: "В нашем клубе джентльменам верят на слово". И тут мне так стало везти!.. Как ни при- куплю - "очко"! Двадцать одно и не меньше! Даже карты смотреть не на- до!..
        И Родик выхлестнул на стол огромную пачку денег:
        - Вот! Вместе с нашими - как раз на семь новых паровозов.
        Герстнер потрясенно смотрел то на Родика, то на деньги...
        - Родик... - тихо сказала Маша. - Родион Иванович... Ведь это же не- честно...
        - Да ты что, Машенька! Все в порядке, не бойся!..
        - Это очень нечестно, Родик, - жестко произнесла Маша.
        Родик стукнул кулаком по столу, заорал на всю Темзу:
        - А!.. "Честно - нечестно"!.. Надоело!!! Я что, для себя?! Для своего удовольствия?!.. Я для дела, для людей, для Отечества!.. Боже мой! Да за что же это мне? За какие такие прегрешения я влюбился вот в такую ду- ру?!!
        В кабинете князя Меншикова перед хозяевами русского извоза стоял Иван Иванович с подбитым глазом и вспухшей щекой. В руке он держал указку. Рядом на мольберте была укреплена схема улицы с особняком "Царско- сельской железной дороги" и шестиэтажным домом напротив, с чердака кото- рого и был сделан исторический выстрел из корабельного орудия.
        - По накопленному опыту свержений, свергаемое лицо обычно легче всего свергается во время отсутствия свергаемого. Итак, Герстнер с основными силами (Иван Иванович осторожно потрогал синяк под глазом) находится в Англии. Этот момент наиболее выгоден для захвата и разгрома его акцио- нерной компании, оставленной на попечении всего двух малозначительных особ. Чтобы придать акции характер гневного народного бунта против же- лезных дорог, мне потребуется...
        Здоровенный молодой лакей принес ему стакан воды.
        - Спасибо, дружочек мой... - Иван Иванович сразу изменил интонацию на кокетливо-женскую, взволнованно оглядел лакея с ног до головы и на се- кунду потерял мысль. - М-да... 0 чем же я?.. Ах, да! Так вот, мне потре- буется несколько решительных помощников...
        "Несколько помощников" оказались уже знакомой нам бандой душ в сорок. Они толпились во дворе шестиэтажного дома за закрытыми воротами.
        Сам же Иван Иванович, в хорошенькой дамской маске с кружавчиками, с шестиствольным пистолетом в одной руке и шпагой в другой, инструктировал двух извозчиков. Те кивали головами - дескать, поняли.
        Рядом стоял здоровенный молодой лакей светлейшего - Вася и преданно смотрел на Ивана Ивановича.
        Иван Иванович чуть приоткрыл ворота и выпустил извозчиков на улицу. Пригибаясь и прижимаясь к стенам домов, они побежали в разные стороны - к прилегающим к улице боковым переулкам.
        Там в каждом из переулков ждали команды по полтора десятка извоз- чичьих пролеток с кучерами-налетчиками...
        В пустынном, наглухо запертом особняке Зайцев доил Фросю и радостно говорил Федору:
        - Вот знаешь, Федя... Я как нашу Манечку полюбил, так на меня сразу снизошло какое-то веселое просветление! Я даже все вокруг ее полюбил!.. Мне теперь даже смешно бывает! Радостно!..
        - Я такого не понимаю и понимать не хочу, - отрезал Федор. - Не дер- гай так Фросю. Нежней, нежней... Для меня любовь к Манечке - не хиханьки да хаханьки. Для меня это... Одним словом... Вот.
        Иван Иванович решительно поправил на лице кружевную масочку и, глядя снизу на огромного Васю, закусил нижнюю губу и прошептал:
        - Береги себя, мой птенчик...
        Вася тоже закусил нижнюю губу, прикрыл глаза. Держа оружие наготове, Иван Иванович выскользнул из ворот на спящую улицу.
        Вышел на проезжую часть, огляделся, поднял шестиствольный пистолет и с криком "Форвертс!!!" бухнул в воздух.
        Со страшным лязганьем распахнулись ворота шестиэтажного дома, и на улицу с криком и гиканьем выскочила вся банда и помчалась к особняку Пи- ранделло и Зайцева.
        Одновременно, по пистолетному выстрелу, из боковых переулков с двух сторон вылетели извозчики на пролетках...
        - Батюшки светы! - выглянув в окно, воскликнул Федор. - Ну, Тишка, держись!.. Сейчас нам мало не будет!.. Фросю береги!
        - Чо? Чо такое?!.. - испугался Тихон и прижал к себе Фросю.
        Федор метнулся ко входу как раз в тот момент, когда подбежавшие к до- му налетчики уже начали рвать на себя входные двери.
        Федор тоже ухватился за ручки дверей с внутренней стороны, уперся но- гами в косяки и закричал Зайцеву:
        - Тихон! Вынай свой пистолет сей минут!.. Следи за задними окнами, кабы кто не влез!!! Эх, Родион Иваныча еще б сюда!..
        - Ой-ой-ой!.. Ой-ой-ой! - запричитал Тихон, выглянув в окно. - Да что же это за безобразие такое?! Куды это полиция смотрит?!
        Его пистолет безнадежно запутался в веревках, которыми был привязан к телу, и Тихон лихорадочно пытался его высвободить...
        Извозчики атаковали особняк со всех сторон - они расшатывали решетки на окнах, били стекла, пытались влезть в дом через крышу, мешали друг другу, суетились... Иван Иванович квалифицированно руководил погромом, однако выполнение его распоряжений оставляло желать лучшего...
        Несчастный Федор один удерживал двери, которые со стороны улицы рвали на себя человек двадцать!
        - Помоги, Тишка!!! - обернулся Федор и вдруг увидел, как один извоз- чик уже почти влез в окно над лестницей.
        - Сзади, Тишка!.. Пуляй, Христа ради! - закричал Федор.
        А по улице от ворот шестиэтажного дома уже разбегались двадцать на- летчиков с огромным бревном в руках. Казалось, что под ударом этого та- рана дверь неминуемо рухнет и банда ворвется в дом!
        - Стреляй, Тихон!.. - из последних сил закричал Федор.
        Но Тихон никак не мог выпростать пистолет из веревочной сбруи. Он крутил его у себя подмышкой, и вдруг неожиданно пистолет выстрелил сам по себе!
        Пуля перебила веревку, которой штанга Пиранделло была привязана к мо- гучей шее каменной богини, и штанга, сооруженная из чудовищных мельнич- ных жерновов, скатилась на лестничную площадку.
        Продолжая свое неумолимое движение, она набрала ритм и поскакала вниз по ступенькам прямо ко входным дверям, грозя раздавить своего хозяина... Скорость штанги все возрастала и возрастала, и вот она уже, как снаряд, неслась прямо через весь нижний зал...
        - Федька! Берегись!!! - ужасно завопил Тихон.
        Федор оглянулся. Не отпуская ручек дверей, он в панике перебрал нога- ми по стене, и штанга со свистом пронеслась точно под ним...
        На дикой скорости она вышибла в дверях и стене дома дыру, точно соот- ветствующую собственной форме, и... с грохотом смела с лица земли всех нападавших!
        Она пронеслась через улицу и шарахнула по шестиэтажному дому, стояв- шему напротив особняка. Стремительность и сила удара были столь велики, что и в большом доме тоже образовалась точно такая же дыра, как и в особняке Герстнера.
        Секунду, другую шестиэтажный дом с дырой в форме штанги Пиранделло еще стоял как ни в чем не бывало, а потом вдруг медленно осел и рассы- пался в прах...
        - Господи... - сказал Пиранделло. - Я уж думал, что она больше никог- да не пригодится...
        В кабинете Бенкендорфа стоял Иван Иванович. Голова перебинтована, ле- вая рука в лубке, правой он опирался на шпагу, чтобы не утруждать ушиб- ленную ногу.
        - ...Смею надеяться, ваше сиятельство, что мой международный и про- фессиональный опыт окажется полезным вам и вашему ведомству, ибо сродство наших занятий...
        - Превосходно, сударь, - перебил его Бенкендорф. - Но мне хотелось бы узнать истинную причину, прямо скажем, очень странной и редкой для иностранца просьбы.
        - Ну что ж, ваше сиятельство... - Лицо Ивана Ивановича озарилось мяг- кой и нежной улыбкой. - Я прошу у вас политического убежища, потому что именно в вашей стране я встретил существо, которое горячо полюбил и по- кинуть которое у меня нет сил! Я люблю и любим, ваше сиятельство, и если вы дадите мне возможность навсегда остаться в России - я буду счастлив до конца своих дней! Порукой тому - моя шпага, готовая служить вам всег- да и везде!..
        И он красивым жестом выложил свою шпагу на стол Бенкендорфа.
        - М-да... - озадаченно проговорил Бенкендорф. - Случай столь необыч- ный... Однако думаю, после некоторых формальностей мы сумеем удовлетво- рить вашу просьбу, господин Иванов.
        - Ваше сиятельство!.. Ваше сиятельство!!! Моя благодарность не знает границ!.. - В душевном порыве Иван Иванович так по-женски взмахнул рес- ницами, что шеф жандармов оторопел.
        - Прошу в эту дверь... - опасливо проговорил Бенкендорф и указал Ива- ну Ивановичу на потайную дверь в стене.
        Когда Иван Иванович исчез, шеф жандармов взял со стола шпагу и с ин- тересом оглядел ее. Затем позвонил в колокольчик.
        В кабинет просунулась голова адъютанта.
        - Зовите! - резко приказал Бенкендорф.
        Адъютант скрылся, и в кабинет вбежали насмерть перепуганные сия- тельные акционеры русского извоза.
        - Зарваться изволили, господа! - рявкнул Бенкендорф и ударил шпагой Ивана Ивановича по столу. - Я закрывал глаза, когда вы противились про- екту Герстнера, - вы отстаивали свои миллионные доходы. Эта суета меня не касалась, пока она носила экономический характер. Но теперь, когда сам государь высочайше одобрил железную дорогу, ваши фокусы я расцениваю как политический заговор против императора! Видимо, мне придется серьез- но усилить его охрану. А вам, вероятно, не терпится разделить участь бунтовщиков с Сенатской площади?
        Все пятеро, как подкошенные, рухнули на колени:
        Ваше сиятельство... Алексан Христофорыч... Пощадите!..
        - У вас единственный шанс, - не выпуская из руки шпаги, сказал Бен- кендорф. - Вы обязаны внести в фонд строительства...
        - Мы готовы!.. - тут же сказал князь Воронцов-Дашков.
        - Только не так, как это сделали вы с Бутурлиным! - прикрикнул на не- го Бенкендорф. - Тайно купили акции Царскосельской дороги и приготови- лись получать дивиденды!
        Меншиков, Татищев и Потоцкий ошеломленно посмотрели на своих соратни- ков. Бенкендорф недобно ухмыльнулся:
        - Нет, милейшие! Вы все сделаете безвозмездный взнос, покроете убытки компании Герстнера и восстановите разрушенный по вашей милости дом! А иначе!..
        Шеф жандармов презрительно оглядел всех пятерых и сказал, опершись на шпагу Ивана Ивановича:
        - Человек, который почувствовал ветер перемен, должен строить не щит от ветра, а ветряную мельницу!
        Английский пароход пришел в Петербург прямо к стрелке Васильевского острова. Он уже был прикручен толстыми канатами к чугунным кнехтам, уже был спущен трап, по которому поднимался таможенный чиновник, у трапа внизу уже стояли два солдата-пограничника. Играл военный оркестр...
        Пассажирам еще не разрешили сойти на берег, и они сбились у борта, перекрикивались со встречавшими их на причале.
        Герстнер, Маша и Родик радостно махали руками Пиранделло, Зайцеву и Фросе.
        Федор и Тихон с цветами в руках были разодеты во все самое лучшее. Фрося, в новом австрийском ошейнике, с веночком на рогах, восторженно блеяла, задрав голову.
        - Ой, у нас тут чего было!.. - кричал Тихон.
        - У Фроси даже молоко пропало на нервной почве!..
        - Мы там тоже не скучали!.. - крикнула им в ответ Маша.
        - Помещение для сборки машин построили? - крикнул Герстнер.
        - А как же? - ответили Пиранделло и Зайцев. - А вы привезли?
        - А как же?! - крикнул Родик. - А на чем перевозить - вы подумали?
        - А это вам что?.. - И Федор и Тихон показали на длиннющую вереницу телег с лошадьми и возницами.
        - Мо-лод-цы!!! Мо-лод-цы!!! - хором прокричали Герстнер, Маша и Ро- дик. - Завтра же начинаем сборку!..
        В огромном, наспех сколоченном помещении наши герои и несколько анг- лийских механиков с завода Стефенсона собирали паровозы.
        Было очень жарко. Все работали по пояс голыми. Тела лоснились от пота и мазута черными блестящими пятнами, руки по локоть выпачканы, лиц от грязи не узнать. Один Пиранделло выделялся ростом и мощью.
        Маша переводила не умолкая. Тесное общение с иноземцами уже давало свои неожиданные плоды. То и дело было слышно, как Тихон кому-нибудь го- ворил:
        - Гив ми, плиз, вот эту хреновину...
        Или Федор перед кем-то извинялся:
        - Айм сори... Ну вери сори, тебе же говорят! Нечаянно я...
        - Кип райт! - кричал Родик. - А теперь немножко лафт!.. 0'кэй!
        Англичане тоже оказались способными ребятами.
        - Доунт тач ит, мать твою, Тихон! - кричал один, а второй переводил: - Не трогай это, гоод дем, ай фак ю, Тихон!
        Вокруг собралась огромная толпа зевак - слушала нерусские выкрики, глазела на заморские диковинные штуки...
        Прискакал блестящий офицер на коне, заорал:
        - Господин Герстнер!!! Господин Герстнер!..
        Все во главе с Герстнером выскочили из помещения. Офицер растерянно оглядел полтора десятка грязных полуголых человек с инструментами в ру- ках и приказал:
        - Немедленно позовите мне господина Герстнера!
        - Я - Герстнер!
        - Боже мой! В каком вы виде?!.. Через полчаса здесь будет государь император! Его величество пожелали лично проверить ход работ!.. Немед- ленно приведите все в порядок! У вас всего полчаса! Немедленно!.. - и ускакал.
        Через полчаса все огромное помещение снаружи было выкрашено в чудо- вищный розовый цвет. Над входом висел большой белый транспарант:
        ОТКРОЕМ ПЕРВУЮ В РОССИИ ЦАРСКОСЕЛЬСКУЮ
        ЖЕЛЕЗНУЮ ДОРОГУ ДОСРОЧНО!
        Из-за угла показалось множество черных карет с черными лошадьми. Пер- вая карета сильно опередила остальные и остановилась напротив помещения для сборки паровозов.
        Дверцы кареты распахнулись, и оттуда стали выскакивать люди, одинако- во одетые в штатское. Выскочило их оттуда человек сто!..
        Они быстро и умело потеснили толпу, оцепили розовое помещение и вста- ли лицом к народу, спиной - к очищенной площади.
        - Наши ребята!.. - гордо улыбнулся Тихон и даже кому-то помахал ру- кой. - Спецслужба охраны двора.
        Подоспели и остальные черные экипажи. Из кареты с царским гербом вы- шел Николай в сопровождении Бенкендорфа. Из остальных карет - министры, особы, приближенные к императору, генералы...
        Четверо молодцов из спецслужбы сразу же взяли царя в охранительное кольцо и направились вместе с ним к Герстнеру, стоявшему во главе толпы мастеровых.
        Царь осматривал полусобранный паровоз, улыбался народу, что-то гово- рил. Придворные подхватывали каждую улыбку царя смехом, преувеличенно вслушивались в каждое его слово.
        Герстнер, Родик, Пиранделло и кучка русских и английских механиков мрачно и настороженно следили за царем и его свитой. И только Тихон Зай- цев смотрел восхищенно на Бенкендорфа и Николая, и в голове его рожда- лись строки донесения:
        "Совершенно секретно! Его превосходительству графу Александру Христо- форовичу Бенкендорфу. Сегодня мастерские для собирания паровых машин из- волили посетить их величество в сопровождении Вашего сиятельства, чему впечатлением были слезы восторженных русских чувств. Их величество про- изнесли речь, в коей особенно отметили двусмысленные и извилистые действия Соединенных Штатов. Далее государь милостиво расспрашивал мас- теровых, на что ответы были самые благоприятные..."
        - А ты что делаешь, братец? - спросил Николай.
        - Колеса ставлю, ваше величество.
        - Превосходно! - обрадовался царь. - Я вижу, они круглые?
        - Так точно, ваше величество.
        - И железные?
        - Какие дают, такие и ставлю...
        - Но деревянных колес ты не ставишь?
        - Никак нет, ваше величество.
        - Очень интересно!.. - По этому поводу Николай решил поделиться уже государственными соображениями: - Давно, давно пора переходить на желез- ные колеса! Я бы только посоветовал делать их как можно круглее! Но же- лезные.
        На помощь царю поспешил Бенкендорф:
        - Господин Герстнер, соблаговолите дать пояснения.
        Герстнер незаметно пожал плечами и нарисовал мелом на стене круг:
        - Ваше величество, существует формула пи эр квадрат, где число "пи" можно приближенно принять за...
        И Герстнер начал писать на стене "3,145926536..."
        - Безумно, безумно интересно! - восхищенно прервал его Николай. - Просто замечательно!..
        Тут он, к счастью своему, заметил Машу:
        - Мари!.. Здравствуйте, дитя мое! Куда вы пропали? Что же вы не захо- дите? Посидели бы, музыку послушали...
        Герстнер, Родик, Пиранделло и Тихон раздули ноздри, заиграли желвака- ми.
        - Все некогда, ваше величество, - мягко сказала Маша. - Вот откроем дорогу...
        - А, кстати! - встрепенулся царь. - Господин Герстнер! Когда же вы намерены открыть мою дорогу?
        - Тридцатого числа, ваше величество. Через пять дней...
        Был уже поздний вечер, когда наши измученные герои садились в линей- ку, чтобы ехать домой. Ждали только Родика.
        Он вышел из "бытовки" - старой кареты без колес, которая служила им верой и правдой еще с начала строительства, и устало сказал:
        - Поезжайте без меня. Я переночую здесь.
        - Почему? - удивился Герстнер. - Завтра же...
        - Тебе нужно отдохнуть, Родик, - сказала Маша. - Завтра открытие и...
        - Именно потому, что завтра открытие, - я останусь здесь. Я к пяти утра вызвал декораторов из Александринского театра... К шести прибудут будочники и лоточники... К семи - кассиры и кондукторы. Оркестр Преобра- женского полка... За всем нужно проследить, проинструктировать, расста- вить по местам. Поезжайте, отоспитесь, отдохните, и к девяти я жду вас здесь. Ладно?
        - Ну что ж... - неуверенно пожал плечами Герстнер.
        Линейка тронулась. Маша обернулась, долго смотрела на Родика у кареты без колес...
        Ночью небо было ясным и чистым. Лунный свет струился в окна бывшей кареты. Забывшись в тяжелом сне, разметался Родион Иванович Кирюхин - отставной корнет двадцати семи лет от роду...
        Тихо скрипнула дверца кареты. Родик всхрапнул, почмокал губами, пере- вернулся на другой бок. Дверца заскрипела громче и стала открываться са- ма по себе. Откуда-то подул ветер...
        Родик приподнял взлохмаченную голову, с трудом открыл сонные глаза. В проеме дверей вдруг возникло дивное свечение!..
        - Кто?.. Что?.. - ошеломленный Родик затряс головой, стараясь стрях- нуть с себя это наваждение.
        - Родик... - прошелестел голос Маши.
        - Машенька! - Родик приподнялся на локте.
        Свечение стало угасать, и в проеме дверцы кареты возник силуэт Маши. Где-то далеко полыхнули зарницы...
        - Родик... - сказала Маша и опустилась перед ним на колени. - Сегодня последняя ночь. Завтра меня уже не будет.
        - Что ты, Машенька?!.. Что ты?!.. - зашептал Родик. - Родная моя, лю- бимая...
        Маша закрыла за собой дверцу кареты и стала раздеваться:
        - Родик, сегодня последняя ночь в нашей жизни... Я хочу, чтобы у нас с тобой было все как у людей...
        И тут грянул страшный гром!!! Сверкали молнии, хлестал ливень, небо раскалывалось диким грохотом! Казалось, что возмутились все силы небес- ные и в ярости своей хотят раздавить, утопить, уничтожить эту нелепую, беззащитную старую карету без колес, стоящую на голой земле...
        Обнаженные и счастливые, они лежали, слегка прикрытые старой лошади- ной попоной, и Маша нежно говорила Родику:
        - Если бы ты знал, как я благодарна Господу, что встретила таких лю- дей, как Антон Францевич, как Федя, Тихон... Как ты - любимый мой, жулик мой ненаглядный...
        - Ну почему жулик, Машенька? Я же не для себя - для дела, для лю- дей... - у Родика уже закрывались глаза.
        - Да разве я виню тебя, солнышко? Я же понимаю, что ты просто живешь в такой системе, где без этого еще долго будет не обойтись. Спи. Спи, мой родной... Спасибо тебе и прости меня, Господи!..
        30 октября 1837 года митрополит благословлял паровоз, к которому были прицеплены семь вагонов и шарабанов, украшенных флагами, и одна платфор- ма, где водрузилась черная карета государя с царским гербом.
        Два служителя культа из команды митрополита ловко укрепили большую икону спереди паровоза, навсегда подарив России трогательную традицию украшать паровозы портретами святых.
        Толпы народа окружали первый поезд! Больше двухсот человек стали его пассажирами - министры и генералы, члены Государственного совета и прид- ворные, дипломаты и иноземные гости столицы...
        Бесплатно раздавались рекламные миткалевые платки с изображением пер- вого русского поезда. С тем же рисунком продавались коробки конфет. Пов- сюду сновали одинаково одетые в штатское "ребята" из спецслужбы охраны двора...
        Четверо наших героев стояли с обнаженными головами рядом с фыркающим паровозом, нетерпеливо ожидая конца церемонии. Только Маша в шляпке с искусственными цветами была грустна и задумчива.
        - С Богом! - митрополит осенил паровоз крестным знамением.
        - По ваго-о-о-нам! - протяжно закричал Родик.
        Герстнер прыгнул на паровозную площадку, схватился за рычаги.
        Родик подсадил Машу на тендер с коксом и горючими брикетами, где ее ожидала Фрося, и сказал:
        - Мы пробежимся по вагонам - проверим, все ли в порядке.
        Вместе с Пиранделло и Тихоном они помчались в хвост поезда.
        Трижды прозвенел станционный колокол, троекратно ахнул орудийный са- лют! Герстнер двинул рычаги управления, прокричал Маше и Фросе с истинно русской бесшабашностью: "Поехали!!!" - и махнул рукой.
        Под восторженные народные вопли поезд двинулся, набирая ход.
        Пиранделло, Родик и Тихон на ходу запрыгнули в предпоследний вагон. Последней в составе была платформа с каретой государя, охраняемая че- тырьмя молодцами из спецслужбы Третьего отделения.
        Черная служебная карета с гербом была забита визжащими от восторга молоденькими фрейлинами. В центре дамского букета блаженствовал Николай. Внезапно из кареты раздалась знакомая мелодия музыкальной шкатулки. Мгновенно задернулись занавески, и восторженный визг перешел в голубиное воркование...
        Расфранченные Тихон, Родик и Пиранделло шли по вагонам, встречая на своем пути всех, с кем сталкивала их судьба в начале этой истории.
        Бывшие бандиты-извозчики, затянутые в кондукторскую униформу, с рож- ками на груди, были до приторности любезны с именитыми пассажирами, ра- болепно отдавали честь нашим героям.
        Одного Пиранделло прижал в угол, прошипел угрожающе:
        - Как рожок висит?! А ну, поправь сей минут!..
        - Виноват, вашбродь...
        - И дудеть через каждую версту, как было велено!
        - Слушаюсь, вашбродь...
        Во втором вагоне Тихон прихватил двух секретных агентов:
        - На основании высочайшего повеления - курение запретить, вольно- думства и высказывания - пресекать и записывать.
        - Слушаемся, вашбродь... Бусделано!
        В третьем вагоне тот же Тихон замер от ужаса - там сидел Бенкендорф. Что-то шептал ему на ухо Булгарин. Увидев Родика, Булгарин всплеснул ру- ками:
        - Родион Иванович! Дорогой!.. Я как раз хотел показать вам рукопись моей новой статьи во славу...
        - Виноват. Не имею чести... Приятного путешествия, - сухо поклонился Родик и вышел.
        Иронически глядя на Булгарина, Бенкендорф одним движением пальцев от- пустил остолбеневшего от почтения Тихона.
        В третьем вагоне Меншиков, Воронцов-Дашков, Бутурлин, Татищев смотре- ли в окно на проселочную дорогу...
        ...по которой, безнадежно отставая от поезда, скакал в дрожках граф Потоцкий...
        - Этот идиот поспорил со мной, что обгонит паровоз на обычной лошади, - усмехнулся Бутурлин.
        - В карете прошлого - далеко не уедешь, - глубокомысленно заметил Меншиков и потерял интерес к Потоцкому.
        В пятом вагоне сидел почетный гость Царскосельской дороги Арон Ципе- рович с кучей детей и женой необъятных размеров.
        - Уже зима, а снега нету!!! - находясь в сильном подпитии, закричал Арон и рванулся навстречу Тихону с бутылкой в руке.
        - И лето было без дождя!.. - Тихон расцеловал всех детей Арона, но бутылку отстранил: - Не могу, Арончик... Не могу. На службе.
        С риском для жизни перелезая в шестой вагон, Тихон объяснил Родику и Пиранделло:
        - Наш резидент в Австрии... Грандиозный разведчик!
        Шестой вагон произвел на наших героев потрясающее впечатление!
        В углу у окошка сидел сам Иван Иванович! Но в каком виде!.. На нем была розовая вышитая шелковая косоворотка, шелковые голубые плиссирован- ные порточки, щиколотки охватывали парчовые выучи, а солнечно-желтенькие лапоточки были подвязаны серебряными шнурами! На голове лисий треух со страусовым пером и медным двуглавым российским орлом. На золотой перевя- зи - знакомая длинная шпага.
        Иван Иванович нежно, по-девичьи, прижимался к бывшему меншиковскому лакею Васе. У здоровенного Васи были подбриты бровки и намазаны ресницы. На шее завязан рекламный платок...
        У Родика, Тихона и Пиранделло даже рты открылись от такого зрелища. Но тут Иван Иванович поприветствовал их ручкой и послал воздушный поце- луй. А Вася очень мило передернул плечиками и кокетливо им улыбнулся. Тут наши герои очнулись от оцепенения, сплюнули и бросились вон из ваго- на...
        Седьмой открытый вагон с оркестром Преображенского полка они проско- чили насквозь и, отдуваясь, заняли свои места на тендере рядом с Фросей и Машей.
        - Ну как? - крикнул им Герстнер, ведя поезд. - Все о'кэй?
        - О'кэй, - мрачно сплюнул Федор.
        - Кошмар!.. - прошептал Тихон.
        - Действительно, все в порядке? - спросила Маша у Родика.
        - Да, Машенька... Конечно. Не волнуйся. Все путем...
        Маша внимательно оглядела каждого, погладила Фросю.
        - Ну что ж... Теперь я за вас спокойна. А мне пора. Как говорится, спасибо за компанию, извините, если что не так. Уж больно я вас всех по- любила. А тебя, Родик, особенно...
        В чистом небе неожиданно сверкнула молния. Маша встала. Раскинула ру- ки в стороны, подставила лицо встречному ветру.
        - Уже, уже... - печально проговорила она куда-то вверх.
        Контуры ее фигурки вдруг заполыхали синим пламенем, да таким сильным, что все в испуге отшатнулись! А потом на глазах у наших героев Маша ста- ла растворяться в воздухе. Свет, излучаемый ею, слабел и слабел и вовсе погас. И Маша исчезла...
        Осталась на ее месте только шляпка с искусственными цветами.
        - Нет! Нет! Нет!.. - в отчаянии закричал Родик и вскочил на ноги. - Машенька! Я люблю тебя!.. Я люблю тебя, Машенька!..
        - Вознеслась... - прошептал Тихон и перекрестился.
        Перекрестился и Федор. Фрося неотрывно смотрела в небо.
        - Этого не может быть.. - еле выговорил Герстнер.
        - Значит, может, - тихо заплакал Пиранделло.
        - За что?!.. За что?.. За что?.. - рыдал Родик.
        Но в эту секунду в открытом вагоне у самого тендера полковой ка- пельмейстер взмахнул дирижерской палочкой, и оркестр во всю мощь грянул победный военный марш!
        Мчался первый русский поезд, громыхая на рельсовых стыках. Гремел ор- кестр, покачивались вагоны. Дудели в рожки кондукторы, мелькали придо- рожные деревеньки...
        Герстнер сквозь слезы посмотрел на манометр, крикнул:
        - Падает давление пара! Давайте брикеты!..
        Встали плачущие Пиранделло, Тихон и Родик. Выстроились цепочкой от тендера до паровозной топки.
        - Внимание! Начали!.. - скомандовал Родик и проглотил комок.
        И пошли горючие брикеты от Федора к Тихону, от Тихона к Родику, от Родика прямо в паровозную топку... Быстро и слаженно работали они втро- ем. Замечательно управлялся Антон Герстнер с рычагами паровоза!
        От подброшенных в топку брикетов поезд сильно увеличил скорость. Так сильно, что Федор шмыгнул носом и улыбнулся:
        - Прямо не едем, а летим...
        - Хватит! Хватит брикетов, а то правда взлетим на воздух! - крикнул Герстнер.
        - А что, если... - Тихон вытер мокрое лицо и выпрямился.
        - Точно! - сказал Родик. - А что, если вот к такой машине приделать крылья и... И взлететь! А?.. И лететь, лететь, лететь, куда хочешь!..
        - А нам, агентам, насколько было бы удобней! - подхватил Тихон.
        - Нет, Родик, это невозможно! - прокричал Герстнер.
        - Подумай, подумай, Антон! - крикнул ему Родик сквозь грохот колес и гром оркестра. - По-моему, это грандиозная идея!..
        И поезд все мчался и мчался по рельсам...
        И если посмотреть на него спереди - мы увидим мчащийся на нас паровоз с высокой трубой... Увидим клочки дыма, рвущиеся из этой трубы... Увидим овеваемых встречным ветром Герстнера, Родика, Тихона и Пиранделло... Увидим и сидящую на тендере козу Фросю.
        Но самое главное - мы увидим икону, укрепленную на паровозе.
        На ней, вместо привычного иконописного лика пресвятой Богородицы, мы узнаем прелестное лицо Маши! А младенец, сидящий у нее на руке, будет как две капли похож на Родика. На Родиона Ивановича Кирюхина!..
        1988 г.
        Владимир Кунин
        Трое на шоссе
        киноповесть
        По осенней междугородней трассе мчались две большегрузные "шкоды" с огромными фургонами-рефрижераторами "Алка".
        Голубой цвет кабин и серебристый фургонов еле угадывался под многод- невным слоем дорожной осенней грязи. И только номера на задней стенке фургона были тщательно промыты. Не вступать же в конфликт с дорожной инспекцией по пустякам...
        "Шкоды" мчались по шоссе уверенно и мощно, обгоняя все машины, движу- щиеся с ними в одном направлении. Они не просили уступить им дорогу, они требовали этого самым категорическим образом - настойчивым миганием фар, включением сирены, маневром, который не оставлял никакого сомнения, что за рулем этих огромных машин сидят мастера своего дела.
        Нет, это не была гонка на скорость, не было проявлением некой профес- сиональной лихости - это была привычная и тяжелая работа водителей меж- дугородних перевозок. И на трассе это все понимали...
        За рулем первой машины сидел пятидесятилетний толстый Серега Пушка- рев. У него было усталое лицо с набрякшими от напряжения и бессонницы веками. Изредка Серега глубоко и судорожно втягивал воздух сквозь стис- нутые зубы и чуточку удивленно качал головой. У него болело сердце, и он нет-нет да засовывал свою здоровенную лапищу под рубаху и осторожно мас- сировал себе левую сторону груди.
        Вторую машину вел сорокасемилетний Виктор Викторович Карцев. Лицо у Карцева спокойное, жесткое, глаза внимательные, мгновенно оценивающие обстановку на трассе и в то же время следящие за впереди идущим Серегой. Нет в нем измотанности и усталости Сереги Пушкарева - Карцев покрепче Сереги. И здоровьем, и духом.
        Какую же тысячу километров мчатся эти заляпанные осенней грязью две "шкоды" с московскими номерами?
        Опускаются сумерки на трассу, и, не снижая скорости, "шкоды" включают габаритные огни. Летят, оставляя за собой грузовики, легковые автомоби- ли, летят в надвигающуюся темноту, в будущую ночь два шофера-дальнорей- совика, два "дальнобойщика" - Серега Пушкарев и Виктор Викторович Кар- цев...
        Правда, Сереге сейчас плоховато. Устал Серега, сердце чего-то побали- вает, дышать трудно, но сзади него идет Виктор Карцев, Витек, и отдох- нуть теперь до самой черной темноты, наверное, не удастся - Карцев не любит лишних остановок. Двужильный черт!.. Да еще трасса скользкая - на- носили тракторами грязи, того и гляди в кювет снесет. А тут еще "жигуле- нок" перед носом болтается - лихость свою показывает. Сидел бы дома, ду- рачок, не рисковал бы по такой дороге ни собой, ни машиной. "Ну-ка, под- винься, милый..." И Серега на скорости сто десять обходит "жигуленок", а за ним, словно привязанный, Карцев на своей "шкоде".
        Но вот впереди мостик провалился. Объезд по раскисшей от дождей обо- чине. Уже сидят в жирной осенней грязи несколько машин, чуть ли не по кабины, и чей-то трактор по очереди тросом вытаскивает их на сухое мес- то.
        Серега притормозил, глянул в зеркало заднего вида на Карцева. А тот ему машет рукой и показывает: давай, мол, объезжай их всех, и с ходу, с ходу, не снижая скорости!.. Проскочим!.. Не боись!
        Серега поскреб в затылке и дал по газам. За ним Карцев...
        Со страшным ревом двигателей, на большой скорости, мимо засевших в грязи машин, мимо трактора, мимо растерянных водителей (кто-то даже за голову схватился!) Пушкарев и Карцев преодолели то, чего не могли прео- долеть остальные, и выскочили на трассу. И пошли дальше.
        Карцев посмотрел в зеркало на застрявших, ухмыльнулся презрительно...
        Серега порылся в кармане куртки, достал валидол и сунул таблетку под язык...
        Глубокой ночью Карцев и Пушкарев медленно пробирались по слабо осве- щенным улицам небольшого городка.
        Остановились у железных ворот какого-то предприятия, и Карцев дважды коротко просигналил. И в ту же секунду над воротами зажглись две сильные лампы, створки ворот поехали в разные стороны и навстречу двум грязным "шкодам" выскочило сразу несколько человек.
        А один из них, в костюме, в жилетке, при галстуке, разбросил руки в разные стороны и закричал:
        - Ну, братцы! Ну, черти полосатые!.. Ну просто слов нет! Еще бы час, и конвейер пришлось бы останавливать. Все на разгрузку! Заезжайте, заез- жайте, родненькие...
        И "шкоды", негромко урча дизелями, тихонько поползли в заводской двор.
        Было раннее утро.
        По пустынной трассе летели желтые листья. Ветер кружил их по ас- фальту, взметал над серой лентой шоссе и переносил по другую сторону до- роги, в редкую, по-осеннему оголившуюся посадку, и какое-то время еще листья танцевали между тоненьких стволов, а потом обессиленно укладыва- лись в предзимний лимонно-оранжевый ковер.
        Часть листьев влажно прилипла к большому зеленому щиту, на котором белыми буквами было написано: "До Москвы 65 км".
        Карцев и Лена лежали в узкой постели, веселенькая занавесочка, на ко- торой одинаковые зайчики барабанили на одинаковых барабанчиках, отделяла их от всего на свете.
        - Я люблю тебя, - говорила Лена, чуть не плача. - Я не могу без те- бя... Я не хочу без тебя! Витенька, миленький! Ну что же делать?
        И Лена судорожно и отчаянно целовала глаза, руки, лицо, шею Карцева.
        - Ну скажи мне хоть что-нибудь!
        Карцев грустно улыбнулся, прижал голову Лены к своей груди:
        - Успокойся, малыш... Успокойся. Я же с тобой. Все в порядке.
        Лена перестала себя сдерживать и заплакала в голос:
        - Какой там, к чертовой матери, порядок! Все таимся, все прячемея! Да за что же это? За что?!
        - Ну, прости меня, прости, - тревожно зашептал Карцев. - Ну, успокой- ся... Двадцать лет разницы - ты об этом думаешь? Да я тебе через пять лет нужен буду как рыбке зонтик...
        Лена вскинулась:
        - Боже милостивый! Дурак какой!
        Карцев улыбнулся. Но в эту секунду совсем рядом раздался сильный стук. Улыбка мгновенно слетела с лица Карцева, он скрипнул зубами и рва- нул в сторону занавесочку с веселыми зайчиками.
        Их постель оказалась подвесной койкой в кабине большой грузовой "шко- ды". Работал на мелких оборотах двигатель, подрагивали стрелки на прибо- рах... За боковым стеклом - Серега Пушкарев. Его машина стояла чуть впе- реди.
        - Чего надо?! - бешено крикнул Карцев.
        - Поехали, - виновато сказал Серега.
        Две "шкоды" с громадными грязно-серебристыми фургонами-рефрижератора- ми выехали на пустынную трассу.
        Лена стояла у зеленого дорожного щита с надписью: "До Москвы 65 км".
        Первым уходил Серега Пушкарев. Вторым - Карцев.
        Он смотрел в зеркало заднего вида, и по мере того как машины набирали скорость, отражение Лены в зеркале все уменьшалось, уменьшалось, стано- вилось еле различимым, а потом трасса пошла чуть влево, и Лена исчезла совсем.
        Карцев судорожно вздохнул и поудобнее устроился в своем водительском кресле.
        А за его спиной колыхались зайчики с 6арабанами...
        Точно такие же зайчики неподвижно висели на кухонном окне в квартире у Карцева. Было дымно от сигарет, от сковороды на плите. Негромко вопил магнитофончик. Толик - сын Карцева - и его жена Лиза принимали гостей - бывших сокурсников Лизы по институту: очень современную девушку Аду и ее симпатичного, аккуратного молодого человека Веню. Толик кормил трехлет- нюю дочь Катьку. Лиза, в больших модных очках и ярком передничке, шуст- рила у плиты, Веня натирал сыр на терке. Ада курила красивут сигарету и листала новый журнал мод. Послышался звук отпираемых замков входной две- ри. Катька тут же рванулась из рук Толика и закричала:
        - Дедушка приехал! Дедушка-а-а!
        Лиза сняла очки и неуловимо точным движением поправила волосы. Она даже успела на себя в зеркало глянуть мельком.
        - Это ты, папа? - крикнул Толик, с трудом удерживая Катьку.
        - Я, - Карцев вошел в кухню. - Здорово, ребятки!
        - Здравствуйте, Виктор Викторович, - улыбнулась Лиза.
        - Првет, Лизок. - Карцев потянул носом, принюхался: - Сырком тертым присыпали?
        - А как же! - вежливо сказала Ада.
        Лиза перехватила рванувшуюся к Карцеюу Катьку и заявила:
        - Вот дедушка примет ванну, переоденется и возьмет тебя.
        - Батя... - Толик по детской привычке чмокнул отца в небритую щеку, а Карцев взъерошил ему волосы и сказал Лизе:
        - Протяни-ка мне детеныша. Я ее хоть в носик поцелую.
        Лиза протянула визжащую от восторга и любви Катьку, и Карцев, не ка- саясь ее руками, поцеловал Катьку прямо в нос. Но Катька немедленно ух- ватила Карцева за шею к притянула к себе.
        - Катька! Голову оторвешь, чертова девка!.. Отпусти сейчас же!
        - Дедушка пришел из рейса! Дедушка пришел из рейса! - запела Катька.
        - Вы Катьку не очень перегуливаете? Как-никак одиннадцатый час, - сказал Карцев Лизе и вышел из кухни, затворив за собой дверь.
        Лиза обессиленно опустилась на стул, выразительно посмотрела на Веню и Аду, ожидая сочувствия, но те тут же поднялись из-за стола.
        - Пора уже, - улыбнулась Ада.
        - Рога трубят, - сказал Веня.
        - Не уходите, ребята, - взмолилась Лиза.
        Ада и Веня переглянулись.
        - А может, проще к нам поехать? - спросила Ада.
        - Продолжим игры на нейтральной полосе, - сказал Веня и покрутил на пальце ключи от машины.
        - Катьку - дедушке, - предложила Ада.
        - У нас тихо, - сказал Веня. - Ты да я, да мы с тобой...
        - Господи, как я вам завидую! - вздохнула Лиза.
        - Айда? - спросила Ада.
        - Нет, - твердо сказал Толик и взял Катьку на руки. - У меня завтра выезд на линию в семь тридцать. И вообще... отец дома не был месяц.
        - О, черт возьми, - тихо и зло проговорила Лиза. - Когда же я перес- тану зависеть от...
        - Прекрати, - жестко сказал Толик и открыл дверь в коридор.
        Все вышли в переднюю. Слышно было, как в ванной хлестала вода и фыр- кал под душем Карцев.
        - Чао. - Веня пожал руку Толику, подмигнул ему, как "свой своему", и первым вышел на лестницу.
        Ада на секунду задержалась в дверях, шепнула Лизе по-бабски:
        - Слушай, а дедушка-то у вас еще будь здоров!
        Потом уже только семьей сидели за столом. Катька сонно обмякла на ко- ленях у Карцева, одной рукой держась за его шею.
        Лиза посмотрела на жесткие заскорузлые пальцы свекра и сказала:
        - Есть прекрасный фээргэшный крем для рук. На Новом Арбате его - хоть завались. Я Толику уже раз десять об этом говорила... С вашей работой его просто необходимо иметь в доме...
        Карцев был в дорогом тренировочном костюме. Редкие волосы мокро при- лизаны после ванной.
        - Купи, Лизок. Пригодится... Как работа, Толик?
        - Нормально, па. Ездят. Привыкли. Как только цены повысили - мы меся- ца полтора стояли. А потом потихонечку, полегонечку... И опять поехали. Я сейчас план тащу - шестьдесят, шестьдесят пять рэ в смену. И гонки та- кой уже нету. У нас старые водители, которые в такси лет по двадцать, так и говорили: "Не торопитесь уходить. Клиент будет. Дайте ему повозму- щаться, подергаться. Потом поедут как миленькие". И точно!
        - Человек адаптируется ко всему на свете. В темноте начинает ви- деть... - сказала Лиза и встала из-за стола.
        - Я боюсь в темноте видеть, - сонно сказала Катька.
        Карцев поцеловал ее в щечку, впервые улыбнулся.
        - Ну-ка, мадам!.. - Лиза подхватила Катьку с колен Карцева. - Спать! Скажи дедушке "спокойной ночи".
        - Ты завтра в рейс не уйдешь? - спросила Катька у Карцева.
        - Не уйду, Катька, не уйду. Спокойной ночи.
        Лиза унесла Катьку.
        - Ну, как жизнь семейная? - спросил Карцев у Толика.
        - Нормально, - тоскливо ответил Толик. - У Лизки в институте скоро распределение будет. Надо бы ей что-нибудь подыскать в Москве. Ты ничего не сможешь сделать?
        - Надо пошустрить в ихнем гараже, - сказал Карцев. - Может быть, там кто-нибудь из знакомых старых шоферюг работает?.. Такие вещи лучше всего через водителей делать.
        - Точно! - оживился Толик. - Сообрази, папуль!..
        - Попробуем...
        Они выпили по рюмке. Закусили.
        - Как рейс прошел? - спросил Толик.
        - Нормально...
        - Что-нибудь себе сделал? - И Толик произвел классический жест двумя пальцами.
        - Тебе нужны деньги?
        - Да нет. Я просто так...
        - А то смотри.
        - Спасибо. Давай еще по рюмашу?
        В кухню вошла Лиза.
        - Виктор Викторович, вас к телефону. - Лиза лукаво улыбнулась и, за- говорщицки понизив голос, добавила: - Прелестный женский голос.
        Она выразительно посмотрела на стенные кухонные часы и весело рассме- ялась. Было начало первого ночи.
        Карцев растерянно пожал плечами и вышел из кухни. Он прошел сквозь широкий коридор в большую комнату, где на диване-кровати была приготов- лена ему постель, и взял телефонную трубку.
        А в кухне Лиза, начав мыть посуду, говорила Толику:
        - Господи! Пожилой человек, только что пришел из рейса... Ну почему к нему нужно звонить в начале первого?! Как эти бабы ничего не понимают?..
        - Какие бабы? Что ты болтаешь? - неприязненно спросил Толик.
        - Какие бабы могут звонить по ночам? Отгадай, - Лиза раздраженно гро- мыхнула посудой в раковине.
        - Прекрати, Лизка, - сказал Толик. - Человек месяц в доме не был, а ты... Его вообще по девять месяцев в году дома не бывает.
        - Толик, пупсик мой! - Лиза повернулась к Толику. - Я ведь могу заб- рать Катьку и уехать в Перово к маме. И не мешать вам жить с отцом прек- расной мужской жизнью.
        - Ну, Лизок... О чем ты говоришь? - виновато забормотал Толик. Он встал и попытался обнять Лизу, но та отстранила его.
        - Я должна тебе доложить, что, несмотря на возраст, твой отец еще прекрасно смотрится... И он, наверное, сам был бы рад...
        В дверях кухни показался Карцев. Он был хорошо и модно одет.
        - Лизок, ты не помнишь, где мой плащ?
        - Сейчас принесу, Виктор Викторович. Я его в шкаф перевесила, - то- ропливо сказала Лиза и понимающе улыбнулась Карцеву.
        - Ты куда, па? - туповато-напряженно спросил Толик.
        Лиза подала Карцеву красивый переливчатый плащ.
        - Ну какая тебе разница? - с упреком сказала Лиза Толику.
        - Я к дяде Сереже Пушкареву. Что-то его там сердце прихватило... Спа- сибо, Лизок. Я, может, у него там до утра останусь... Привет, ребятки!
        И Карцев ушел.
        - Знаем мы эти сердечные прихваты, - холодно сказала Лиза.
        - И все-то ты знаешь!.. - заорал на нее Толик.
        Карцев подъехал на такси к Серегиному дому как раз в тот момент, ког- да врач "неотложки" садился в свой "Москвич".
        Карцев сунул деньги шоферу такси и выскочил из машины.
        - Скажите, доктор, вы не из тридцать пятой квартиры?
        - Из тридцать пятой.
        - Что там с ним?
        - А вы кто ему будете?
        - Товарищ его.
        - Ну, если вы его товарищ, то посоветуйте ему не жрать столько водки и не путаться с молодыми потаскухами. Он уже не в том возрасте. Уже не по Сеньке шапка...
        - Так что же все-таки с ним?
        - Пока что только вульгарный спазм. Но может быть и хуже. Если, ко- нечно, не прекратит...
        - Если жить не прекратит, да? - ухмыльнулся Карцев.
        - До свидания, - обиженно сказал доктор и уехал.
        Дверь тридцать пятой квартиры ему открыла молоденькая девица с неуме- ло нарисованной хорошенькой мордочкой.
        - Вы Витя? - испуганно спросила она.
        - Я Виктор Викторович, - сказал Карцев. - А ты кто?
        - Я? - растерялась девица. - Никто...
        Потом спохватилась и сказала кокетливо:
        - Я - Людочка!
        - Витек, ты? - послышался из комнаты голос Сереги Пушкарева.
        - Я. - Карцев сбросил плащ на руки Людочки и прошел в комнату.
        У Сереги была однокомнатная, упиханная дорогой современной мебелью квартира. Было в этой квартире "все как у людей" - цветной телевизор, магнитофон, бар с бутылками разных сортов и коллекция маленьких автомо- бильчиков. Сервант забит некрасивым дорогим хрусталем, на стене японский календарь с голенькими дамочками. Настоящая холостяцкая "хата".
        Серега, напуганный и томный, лежал на широкой тахте. В пепельнице ва- лялись осколки ампул и ватка после уколов.
        - Извини, Витек... - смущенно сказал Серега. - Это я просил ее позво- нить.
        - Все нормально, - сказал Карцев и открыл окно.
        Людочка метнулась к креслу, на котором поверх Серегиных брюк валялся ее лифчик. Она скомкала лифчик и поспешно запихнула его в сумку. А потом села в кресло и закинула ногу за ногу так, чтобы Карцев мог их лицезреть до бедра включительно.
        - Такой прихват был, Витек... - пробормотал Серега с тахты. - У меня такого в жизни не было. Как будто нож воткнули...
        - Ему жениться надо, - сказала Людочка и сделала глазки Карцеву.
        Карцев вытащил из кармана деньги и протянул ей десятку.
        - Что это?! - Людочка оскорбленно посмотрела на Серегу, на Карцева.
        - Червончик, - сказал Карцев. - На таксярник. Поезжай, детка, поез- жай.
        - Мне ваши деньги ни к чему, - обиделась Людочка. - Сержик, почему он так?
        - Ладно, Людок... Поезжай, - сказал Серега. - Сама видишь, какой из меня теперь хахаль...
        - Можно подумать, что я только за этим сюда и приехала! - возмутилась Людочка и взяла десять рублей.
        Она собрала свою косметику со стола и спросила:
        - Можно мне эти сигареты забрать?
        - Можно, можно, - сказал ей Карцев и стал прибирать в комнате.
        Людочка перекинула свою необъятную сумку через плечо и улыбнулась:
        - Чао, мальчики!
        Утром Карцев стоял в одних трусах у плиты и жарил яичницу.
        Из ванной вышел Серега в халате и тапочках.
        - Ну как? - спросил Карцев.
        - Да вроде оклемался...
        - Садись жрать.
        - Неохота, Витек. Я бы чайку только...
        - Садись. Уже заварено. У тебя лимон есть?
        - Нет. Вчера под коньячок последний ушел.
        - Ты давай кончай с этим коньячком...
        - Коньячок расширяет сосуды, - сказал Серега и сел за стол.
        - И баба тебе нужна нормальная, добрая, постоянная... Тебе покрепче?
        - Покрепче. - Серега рассмеялся. - А тебе не нужна баба?
        - У меня есть, - твердо сказал Карцев и переложил яичницу на тарелкн. - Съешь хоть кусочек. На сальце, с лучком, сырком тертым посыпал...
        - Давай по "соточке" опрокинем? - И откуда-то из-под стола Серега достал бутылку с водкой.
        - Отдохнешь, - сказал Карцев и отставил водку в сторону.
        - Женись, Серега. - серьезно сказал Карцев. - Квартира есть, машина есть, "капусты" - навалом... Чего тебе?
        - Я - в рейс, а она к соседу? На кой мне хрен такая баба?
        - Ты на другой женись. Чтобы она тебя ждала.
        - Чего же ты не женишься?! - взъярился Серега. - Ленка тебя три года ждет! Как побирушка на трассе стоит!
        Карцев отложил вилку в сторону. Помолчал и усмехнулся:
        - Черт с тобой, давай по стопарю, - и потянулся за водкой.
        - Отдохнешь, - сказал Серега. - С утра водку трескают только одни ал- каши.
        Внизу, у дома, Серега открыл свою старую "Волгу" и отдал ключи Карце- ву.
        - Садись за баранку. У меня чего-то башка гудит после вчерашнего.
        Карцев взял ключи и сел за руль. Серега, кряхтя, устроился рядом. Карцев поправил для себя зеркальце заднего вида и сказал:
        - Заскочим ко мне на секунду. Презентики захватить для отмазки.
        И они, этакими двумя пижонами, въехали в утренний поток машин.
        - Польские кофточки не забудь для планового отдела, - напомнил Сере- га.
        - Не забуду, не боись. Ты их и отнесешь. Ты у нас специалист по да- мам...
        - А ты?
        - А я в ремзону и к заму по эксплуатации.
        Их "Волга" неторопливо и аккуратненько пробиралась сквозь толпу еле движущихся автомобилей, четко используя любую возможность продвижения вперед.
        - То ли дело на трассе!.. - вздохнул Серега.
        Впереди образовался случайный просвет, в который нацелился молодой паренек - водитель самосвала "ЗИЛ-130". Но Карцев мгновенно нажал на пе- даль газа и занял это свободное место.
        Оскорбленный паренек заорал угрожающим голосом:
        - Ну ты, частник!.. Я из тебя сейчас такую мартышку сделаю, что ты потом всю жизнь на докторов работать будешь, сука!..
        Стадо машин стояло как вкопанное. Впереди была пробка.
        Серега пошарил под сиденьем, вытащил стальную "монтировку" и уже соб- рался было затеять скандал с самосвальщиком, но Карцев резко дернул его за рукав и посадил на место, а сам вышел из машины и направился к "ЗИ- Лу".
        - Деревня хренова! - орал самосвальщик. - Тебе не по Москве ездить, падла, а...
        Карцев рывком открыл дверцу "ЗИЛа".
        - У меня в машине сидит заместитель генерального прокурора. Еще одно слово, дурачок, и... "до свиданья, мама, не горюй". Понял?
        - А чего же ты?.. - перетрусил самосвальщик.
        - И не распускай слюни, засранец. И не дергайся, как свинья на верев- ке. - Карцев повернулся и сел в "Волгу".
        И в это время колонна машин тронулась.
        - Ты чего ему сказал? - спросил Серега.
        - Все нормально, - рассмеялся Карцев. - Серега, ты хотел бы быть ге- неральным прокурором? Или заместителем? А?..
        - А сколько он "капусты" имеет в месяц?
        - А черт его знает! Рублей пятьсот, шестьсот...
        Серега презрительно ухмыльнулся:
        - В гробу я его видел с такой зарплатой.
        Карцев открыл дверь своей квартиры и сразу же увидел Толика, который сидел на кухне и уныло чистил картошку.
        - Здорово, сынок!
        - Привет, па...
        - Один?
        - Катька в садике, Лиза в институте...
        Карцев взял большой портфель и стал складывать в него какието сверт- ки.
        - Как дядя Сережа? - спросил Толик.
        - Да, говорит, оклемался. Внизу сидит, в машине.
        - А что с ним?
        Карцев помолчал, укладывая свертки в портфель.
        - Одиночество, сынок, одиночество... Все от этого. А возраст уже не тот... - Карцев вспомнил слова доктора. - Уже не по Сеньке шапка...
        Застегнув портфель, подошел к Толику и взъерошил ему волосы.
        - Ну, привет. Мы в парк. Может, на ремонт встанем - тогда недельки две дома посижу с Катькой...
        - Послушай, папуль... - Толик встал, держа в одной руке нож, а в дру- гой недочищенную картошку.
        - Понимаешь... - Толик ковырнул "глазок" из картофелины. - Нашему таксомоторному предложили кооператив строить... Я сначала отказался, а потом... Мы с Лизкой рассудили - мне там однокомнатную обещали... Может, ты отдельно захочешь жить?..
        - Что ты ерунду порешь? - угрюмо спросил Карцев. - Я же в другой сис- теме работаю. Кто мне там квартиру даст?
        - Это как раз не проблема, па! - оживился Толик. - Лизка так говорит: мы с ней фиктивно расходимся, ты строишь в том доме для меня, а потом мы с ней сходимся, а ты переезжаешь туда...
        - А вы останетесь в трехкомнатной? - спросил Карцев.
        - Да... - упавшим голосом сказал Толик.
        - А ты потом ко мне раз в месяц в гости ходить будешь?
        - Почему раз в месяц? - тихо проговорил Толик. - Чаще...
        - Ах, чаще! Ну, спасибо, малыш! - Карцев взял портфель и направился к двери. Открыл дверь и, выходя уже из квартиры, сказал:
        - Вообще-то вы с Лизой малость поторопились затевать такую сложную комбинацию. Вам бы подождать год, два, три - я, может, и сам подохну. А может, где-нибудь на трассе в гололед шмякнусь... Ну, а если Бог милует, то меня и в богадельню недолго отправить. Есть такие дома для престаре- лых...
        - Ну что ты говоришь, папа! - Толик чуть не заплакал.
        - Серьезно, серьезно, - сказал Карцев. - Ты посоветуйся с Лизой. Она у тебя девка умная, четкая...
        И снова Серега и Карцев ехали по Москве.
        - Как Толик? - спросил Серега.
        - Нормально, - безмятежно ответил Карцев. - За Толика я спокоен. Он за Лизой как за каменной стеной.
        - Позавидовать можно, да, Витек?..
        - Не завидуй, Серега, - сказал Карцев. - Пошли они знаешь куда?..
        Автохозяйство большегрузных машин, совершающих дальние рейсы, - зре- лище внушительное. Одна ремонтная зона чего стоит!
        Огромный цех с высоченными перекрытиями наполнен шумом, скрежетом, лязгом - стучат кузовщики, выправляя кабины "МАЗов" и "шкод", залечивая громадные рефрижераторы "Алка". Белыми взрывами вспыхнет электросварка, и одновременно со вспышкой начинает скрипуче гудеть генератор постоянно- го тока.
        Плывет по воздуху зацепленный тельфером дизельный двигатель, переби- раются тормозные системы тяжелых автомобилей, торчат из-под голых, бес- колесных осей могучие домкраты.
        Лазают по ремонтным ямам грязные как черти слесари, электрики регули- руют сигналы, перемонтируют фары пришедших из рейсов машин. Кто-то осто- рожно выкатывается из широких ворот цеха, кто-то въезжает в ремонтную зону на кургузом, словно раздетом, тячаге без фургона...
        И словно оазис в этом техническом бедламе стоит в углу ремонтной зоны стеклянная выгородка с низким потолком.
        Здесь, в тишине и канцелярской чистоте, сидит красивая девушка - дис- петчер ремонтной зоны. На столе у нее микрофон на подставке, усили- тельное устройство, документы, заявки на ремонт, арифмометр.
        Отсюда ее голос разносится по всему цеху, перекрывая все остальные звуки. Считается, что она регулирует стройное течение ремонтных работ...
        Но вот в ремзону вошли Карцев и Серега Пушкарев. Среди обнаженных ме- хаников, слесарей в грязных промасленных комбинезонах, во вспышках электросварки, Карцев и Пушкарев, одетые красиво, модно и ярко (Серега обожал яркие вещи), производили чуточку странное впечатлеиие. Серега та- щил туго набитый портфель.
        Красивая девушка увидела их и нажала кнопку переговорного устройства.
        - Здравствуйте, Виктор Викторович, - сказала она в микрофон.
        И ее нежный голос, усиленный мощными динамиками, обрушился на огром- ный цех...
        - С возвращением вас...
        Карцев посмотрел в сторону стеклянной диспетчерской и помахал девушке рукой. Серега тоже помахал рукой девушке, но она смотрела только на Кар- цева.
        Кто-то входил в диспетчерскую, сдавал наряды, девушка что-то подписы- вала, что-то подсчитывала на счетной машинке, но все время не выпускала из поля зрения Карцева и Пушкарева.
        Она видела, что с Карцевым люди здоровались сдержанно и уважительно, перебрасываясь короткими фразами. Серегу же Пушкарева хлопали по плечу, задерживались с ним дольше, чем с Карцевым, ржали над ним, да и сам Се- рега болтал без умолку и хохотал, наверное, громче всех...
        Потом девушка увидела, как Карцев подошел к своей машине и открыл ключом боковой багажник. Достал оттуда две бутылки горилки с перцем и передал их слесарям с его машины. И показал на машину Сереги Пушкарева, которая стояла рядом. Слесари закивали головами. Девушка улыбнулась...
        Она увидела, как к Карцеву подошел бригадир ремонтников.
        Бригадир подал Карцеву руку и сделал успокоительный жест - дескать, все будет в порядке. Потом бригадир взял Серегу Пушкарева, нагнул его и показал что-то в переднем мосту его машины. Серега сел на корточки, пос- мотрел, пожал плечамн, а бригадир показал ему кулак и, наверное, пожало- вался на Серегу Карцеву. Карцев согласился с бригадиром и безнадежно махнул рукой. Толстый пятидесятилетний Серега выглядел провинившимся школьником...
        Потом девушка увидела, как к Карцеву подошел начальник ремонтной зоны - грузный молодой человек в добротном костюме. Поздоровался, взял Карце- ва под руку и отвел его за чей-то фургон.
        Некоторое время их не было. Из-за фургона ее начальник вышел, весело болтая с Карцевым.
        Но в это время дверь диспетчерской отворилась и на порою возник Сере- га Пушкарев.
        - Мадам! Уже падают листья, и осень в прозрачном бреду...
        Он положил перед ней большую коробку шоколадных конфет с украинским названием.
        - Спасибо, Сережа, - сказала девушка. - Как сходилы в рейс?
        - Королевский тандем трассы! Вопросы излишни! И попросил бы запом- нить, что "моя любовь - не струйка дыма..."
        - Я так и предполагала. - Девушка спрятала конфеты в стол.
        - Чао, бамбино!
        Серега исчез, а через секунду в диспетчерскую зашел начальник ремонт- ной зоны и сказал строго и деловито:
        - На машины Карцева и Пушкарева выписывайте все, что нужно. Я подпи- шу. Потребуются дефициты - давайте дефициты... Ясно?
        - Уж куда ясней, - ответила девушка.
        На лестничной площадке между вторым и третьим этажом курят шофе- ры-"дальнобойщики". Все одеты чисто, модно, дорого и немножко безвкусно. Люди серьезные, солидные, состоятельные. Возраст - от сорока до пятиде- сяти. Вот только руки...
        Тщательное отмытые, изуродованные тяжелой, иногда нечеловеческой ра- ботой, с расплющенными пальцами, с треснувшими ногтями, обезображенные соляркой, нигролом, бензином. Обожженные, обмороженные... А так вид хоть куда! Несколько человек стоят в рабочем, помогают слесарям в ремзоне.
        В центре - Серега Пушкарев. Он самый яркий, самый шумный. Он центр внимания, душа общества. Серега вещает. Слушают его скептически, похоха- тывая над ним, но внимательно.
        - Возил я тогда одного полковника на "хорхе". Зверь был - кошмарный! А у него дочка... Будьте-нате! Ну, у нас с ней, конечно, пошли шуры-му- ры. Я еще в полном порядке - девятнадцать лет... Этого всего - сами по- нимаете, не было, - Серега обвел руками тяжелый живот. - Сапожки хромо- вые, гимнастерочка диагоналевая, шинелька офицерская... То, что доктор прописал! На танцы приходишь - король! Все бабы - крутым кипятком!.. Полковник и говорит: "Пушкарев! Приказать не имею права, но прошу! Не как полковник младшего сержанта, а как мужчина мужчину: женис! Все бу- дет!" - "Товарищ полковник, - говорю, - извините меня, конечно, но как без любви?" - "Есть, - говорит, - любовь! Я за нее ручаюсь". А она, вид- но, с матерью ему плешь проела... Я и говорю: "Но у меня, товарищ пол- ковник, любви нет. Извините, пожалуйста. Как же это можно, - говорю, - жениться без любви?" Он: "Ах, так?!" И за пистолет... Ну, думаю, все, Серега, пришел твой конец!..
        Все захохотали, и Серега вместе со всеми.
        По лестнице поднялся Карцев с бумагами в руках.
        - Все травишь? - спросил Карцев Серегу.
        - Здорово, Витек! - крикнул кто-то.
        - Виктору Викторовичу!
        - Привет, Витя!..
        - Здорово, мужики, - сказал Карцев. - Ну, вы как дети маленькие - развесили уши, раскрыли варежки... Он вам еще не такое наплетет.
        - А может, это моя культмассовая работа? - напряженно улыбнулся Сере- га.
        - В плановом был?
        - Ажур!
        - Викторыч! - сказал один, самый молодой. - Гони Серегу, бери меня. Мы с тобой такие дела крутить будем!..
        - Нельзя, - сказал Карцев, - Серега с голоду подохнет.
        И снова захохотали над Серегой. Карцев даже не улыбнулся, пошел на третий этаж.
        - Ты куда? - крикнул ему вслед Серега.
        - Дальше, по начальству, - не оборачиваясь, ответил Карцев и показал пальцем вверх...
        Потом Серега и Карцев шли через двор автобазы к проходной и Серега растерянно спрашивал:
        - Как в рейс?!
        - Очень просто. Завтра становимся под погрузку.
        - Куда?
        - В Карпаты.
        - А может, замостырим ремонтик и отдохнем?
        - Хочешь - отдыхай. Я один поеду.
        - Мы же неплохо заработали... - не понимал Серега.
        - А теперь мне нужно еще больше, - зло сказал Карцев.
        - Зачем? - искренне удивился Серега.
        Они прошли сквозь проходную к стоянке личных автомобилей.
        Среди "Жигулей" и "Москвичей" разных выпусков стояла старая Серегина "Волга" с открытыми настежь дверями. Свесив ноги наружу, сидел на води- тельском месте Толик.
        Когда Серега и Карцев подошли к машине, Толик встал и опустил голову. Серега расплылся в улыбке.
        - Здорово, сынок!
        - Здрасьте, дядя Сережа.
        - Ты что тут делаешь? - спросил Карцев.
        - Тебя жду.
        - А как ты машину открыл?
        Толик вместо ответа показал связку ключей на красивом брелочке.
        Серега захохотал. Карцев недоумевающе посмотрел на него.
        - А я ему месяц назад, когда он второй класс получил, доверенность оформил и комплект ключей подарил! - торжествующе прокричал Серега.
        - А я почему не знал? - спросил Карцев.
        - А это наше дело, семейное!.. - еще пуще развеселился Серега. - Вер- но, Толик?
        Толик криво ухмыльнулся. Карцев сел на заднее сиденье, и Серега тут же уселся рядом с ним.
        - Я хотел поговорить с тобой, па... - тихо сказал Толик.
        - Давай, шеф, садись за баранку и двигай.
        Толик, сопя, уселся за руль.
        - Куда? - спросил он.
        - В "Арагви". Обедать.
        - Обед и дома есть, - повернулся к отцу Толик.
        - А мы хотим в "Арагви". Трогай!
        И Толик тронул...
        В ресторане Карцев сидел напротив Сереги и Толика и говорил:
        - Вот так-то, Серега. А Толик ко мне будет раз в месяц в гости хо- дить. Или даже, может быть, чаще... А уж если захотят отцу праздник сде- лать, может и с Катькой разрешат раз в недельку повидаться! Глядишь, ча- сок погулять мне будет с ней дозволено.
        - Ну папа...
        Подскочил официант.
        - Извините, забыл спросить: коньячок, водочку?
        - Я думаю - бутылки хватит, а, Витек? - спросил Серега.
        - Сто пятьдесят "Варцихе". Пятьдесят ему, - Карцев показал на Серегу. - А сто - мне.
        - Такие солидные гости, а коньячку три капли, - улыбнулся официант.
        - Вот потому что солидные. Были бы шантрапа какая-нибудь, литрягу бы заказали.
        - Вас понял. А молодому человеку? Может, сухонького?
        - Молодой человек у нас за рулем.
        - Вас понял. Слушаюсь. - И официант исчез.
        - Вот так-то, дядя Сережа! - зло проговорил Карцев.
        - Ну, ты даешь Толик, - огорчился Серега.
        - Мы думали, как лучше... - сказал Толик.
        - Лучше всего, когда ты приходишь из рейса, а тебя дома ждут. - Сере- га намазал кусок хлеба горчицей, поперчил, посолил и отправил в рот. И чтобы снять напряжение, возмутился: - Да где же этот халдей?! Скоро он нам закусь принесет?!
        Наступило тягостное молчание.
        - Господи... сынок, - наконец горько сказал Карцев. - Да приди ты ко мне, скажи: отец, давай построим дачу для Катьки, будем там летом все вместе жить... Или квартиру какую-нибудь громадную - чтобы просторно всей нашей семье было... А я тебе, отец еще внуков настрогаю! Да я бы наизнанку вывернулся! Я бы из-за баранки не вылезал... Ишачил бы, уродо- вался бы, а сделал! Потому что я, наверное, крестьянин. Так и вижу: ог- ромный стол в большой светлой комнате и сидим мы все вместе - родные и близкие... Тогда все ни хрена не страшно!
        Карцев помолчал и добавил:
        - Я шаг в сторону боюсь сделать, чтобы вас с Лизой, семью свою, не обидеть... А вы меня так... Запросто...
        Подскочил официант, стал расставлять тарелки.
        - Икорочку только что получили. Не желаете икорочки?
        - Желаем, - сказал Серега и тревожно глянул на Карцева.
        Ранним утром две голубые "шкоды" с огромными серебристыми рефрижера- торами мчались по пустынной трассе.
        Впереди шел Серега Пушкарев. За ним Карцев. В квадратном зеркале зад- него вида карцевской машины удалялась надпись на зеленом щите: "До Моск- вы 65 км".
        Карцев, ухмыляясь, смотрел в спину серегинского фургона с большими черными номерами.
        Занавески с барабанящими зайчиками были раздвинуты к стенкам кабины. На аккуратно застланной подвесной койке лежала Лена в свитере и джинсах. И говорила:
        - Из твоего телефонного бормотания я ведь не поняла ничего. - Она опустила руку и погладила Карцева по затылку. - Я рассчитывала увидеть тебя не раньше чем через две-три недели... Что, думаю, стряслось? Что-нибудь с Толиком? С Катенькой?
        - Она вчера так плакала... - сказал Карцев, глядя вперед - "Дедушка, не уходи в рейс!.. Дедушка, возьми меня с собой!..."
        - Дедушка! - рассмеялась Лена, свесилась с койки и поцеловала Карцева в седую макушку. - Ну какой же ты дедушка?!
        - Дедушка я, кстати, первый сорт.
        - Ты у меня вообще первый сорт! Ну, слушай: в школе - ремонт, отпуска отменены, директор, молодой, здоровый кобель, тут же заболел и уехал ку- да-то к морю, и, конечно, все свалил на плечи старика-завуча. Старик, естественно, боится, что его уйдут на пенсию, и даже пикнуть не пос- мел... Когда я сказала, что отбываю на три недели, ему буквально худо стало. Он так кричал! Витенька, он так кричал!.. "Елена Дмитриевну вы дезертир! Вы непорядочный человек! Вам не место..." Ну, и всякое та- кое... А я стою перед ним в известке, в масляной краске - зачуханная, как жучка...
        - Но ты же врач! - возмутился Карцев. - Какого черта?!
        - Но я же школьный врач, - возразила Лена. - А это совсем не то, что ты думаешь. Ой, Витюш, так есть хочется!..
        Карцев пошарил за спинкой своего сиденья и вытащил яблоко.
        - Погрызи пока... До десяти на трассе все закрыто. Километров через сто позавтракаем. Ну и?..
        Лена перевернулась на спину, вытерла яблоко краешком занавески.
        - Ну и тогда я пошла с козырного туза! Возьми и ляпни: "Я в свадебное путешествие еду! Вы что, хотите мне жизнь сломать?!" Старик и расклеил- ся.
        Карцев даже головой тряхнул от неожиданности.
        - Ты так и сказала - в свадебное путешествие?
        - Да. - Лена ожесточенно откусила от яблока большой кусок. - Но ты не пугайся. Вернусь, попрошу прощения за ложь. Старик добрый, простит...
        Она повернула голову и стала разглядывать занавеску, в складках кото- рой жили зайчики с барабанами.
        Спустя полтора часа они заканчивали свой немудрящий завтрак в скудной придорожной харчевне. За окнами стояло несколько автомобилей: две "шко- ды" Карцева и Пушкарева, чей-то раздрызганный колхозный "ГАЗ-51" или, как его называют шоферы, "газон", частный "жигуленок" и нелепый то- ненький трактор на огромных задних колесах.
        Лена, Карцев и Серега сидели за колченогим пластмассовым столиком.
        Неподалеку от них завтракала чистенькая семья с "жигуленка". В углу зала - двое, в промасленной спецовке, с трактора, а у самой буфетной стойки одиноко пил третью бутылку портвейна какой-то детина лет тридца- ти.
        - Сережа, ты что же руки не помыл? - удивилась Лена.
        - Ленок, нормальные рабочие руки, - легко сказал Серега.
        - Бесполезно, Аленка, - процедил Карцев. - Ты ж его не первый день знаешь.
        - Викторыч! - крикнула старая буфетчица Карцеву. - Следующим рейсом пойдешь, привези набор шоколадный. У моей внучки именины в будущем меся- це.
        - Ладно, - сказал Карцев. - А где Клавка?
        - Клавка!.. - вместо ответа заорала буфетчица.
        - Ну чего, чего? - Из окна раздачи высунулась профессионально румяная повариха.
        - Глянь-ко, - сказала буфетчица и ткнула пальцем в Карцева.
        - Ой, Виктор Викторович с Сережей приехали! - воскликнула повариха. - Чего ж не сказала раньше-то! Чего покушаете, ребятки?
        - Да уж покушали, - улыбнулся Серега.
        - А я еще положу!
        - Да нет, спасибо, - сказал Карцев и вынул из кармана небольшой паке- тик. - Привез тебе иголки для швейной машины. Только не знаю, эти номера или не эти... Сама разбирайся.
        - "Скажите, почему нас с вами разлучили..." - вдруг запел пьяный.
        - Женька, холера! - заорала буфетчица. - А ну, кончай! Что люди поду- мают? От сволота пьяная!
        - Все! Все!.. - сказал Женька, засунул полбутылки в карман и встал. - Аривидерчи Рома...
        Он вышел, шагая преувеличенно твердо.
        - Заплатил? - спросила Клавка.
        - Куда он денется, - ответила буфетчица.
        Лена и Серега тоже встали из-за стола.
        - Спасибо. - Лена улыбнулась поварихе и буфетчице. - До свидания.
        - На здоровье, деточка. До свидания, до свидания!..
        - Заезжайте, - сказала повариха. - Или вы только в одну сторону?
        - Нет, почему же? В обе, надеюсь...
        - И правильно, - отрезала буфетчица. - Баба завсегда должна наде- яться!
        И в это время завыл стартер "газона". Двигатель то заводился, то глох. Серега выглянул в окно и удивленно сказал:
        - Витек, да он никак ехать хочет!
        - Кто?
        - Да этот жлоб, - и Серега показал на столик Женьки.
        - А чего? - сказала Клавка. - Он шофер... Он у нас такой шофер - не приведи Господь!
        Двигатель "газона" вдруг завелся окончательно и мощно.
        - Надо бы его тормознуть, - сказал Карцев Сереге и выскочил из хар- чевни. Лена побежала за ними.
        Добежать до "газона" они не успели, тот, переваливаясь, уже выкаты- вался на трассу.
        - Серега! - крикнул Карцев, - у тебя груза поменьше, поливай вперед! Перекрой ему трассу!
        Серега взобрался в свою кабину и сразу же выехал на дорогу вслед за "газоном".
        - Ленка, живо! - крикнул Карцев.
        - Уйдет!
        - Куда он денется, - сказал Карцев, выезжая на шоссе.
        Мчался, вихляя, пьяный колхозный "газон"...
        Шарахались от него встречные машины...
        Вот "газон" вскользь зацепил оранжевый "Москвич" с фургончиком, и тот с разорванным крылом влетел в кювет...
        Медленно и неумолимо догонял Серега раздрызганный "ГАЗ-51". Стрелка спидометра перевалила за сто...
        Серега включил сирену и дальний свет. Все пропускали его, съезжали на обочины.
        Серега поравнялся с "газоном". "Газон" вильнул и ударился бортом о серебристый бок Серегиного фургона. Полетели щепки...
        Сзади, вплотную, поджимали пьяный "газон" Карцев и Лена.
        Но вот Серега окончательно вырвался и ушел далеко вперед. Пьяный пог- розил ему кулаком из кабины.
        Тогда Серега затормозил и мгновенно развернул огромную свою машину поперек трассы.
        "Газон" остановился, чуть не воткнувшись в "шкоду". Он попытался раз- вернуться, но в эту же секунду сзади подкатил Карцев и тоже поставил свою машину поперек дороги.
        Теперь "газон" был заперт с обеих сторон.
        Здоровенный, яростно-хмельной парень вылез из кабины, держа в руке тяжелый баллонный ключ.
        - Витюша, Витенька... Смотри, что у него в руках!
        - Сиди, - напряженно сказал Карцев. - Не боись. Сейчас мы его удела- ем.
        Он открыл дверцу кабины и спрыгнул на землю. Одновременно с ним спрыгнул на землю из своей машины и Серега. Увидел у парня в руке ключ и покачал головой.
        - Ах ты, Женя, Женя... Что же ты делаешь, сукин ты кот?..
        Не спуская с пьяного глаз, Серега вытащил из-за топливного бака толс- тый двухметровый шланг для откачки солярки.
        С двух сторон они стали приближаться к пьяному. Но тот видел только одного Серегу со шлангом.
        - Тихо, тихо, тихо... - говорил ему Серега, и в тот момент, когда пьяный не выдержал напряжения и бросился вперед, Серега резко взмахнул шлангом и, словно бичом, рубанул его по рукам.
        Баллонний ключ загремел по асфальту, парень заревел от боли, крутнул- ся и тут же получил от Карцева страшный удар в живот. И рухнул посреди дороги...
        - Что вы делаете?! Витя! Вы с ума сошли! Сережа!.. Прекратите сейчас же! - закричала Лена. Она выскочила из кабины и бросилась к лежащему парню.
        - Постереги-ка его, - сказал Карцев Сереге, и тот встал над парнем со шлангом в руке.
        Карцев перехватил Лену за руку и насильно посадил обратно в кабину. Захлопнул за ней дверь и подошел к "газону".
        Сев за рулу он съехал с дороги и аккуратненько загнал "газон" в кю- вет. Вылез, деловито поднял капот, вынул ротор из распределителя, а по- том одним махом вырвал всю электрическую систему двигателя. Ротор поло- жил в карман, а провода закинул в придорожные кусты.
        Лена сидела в ка6ине, в отчаянии закрыв лицо руками.
        За "шкодами", перекрывающими трассу, уже скопилось множество машин.
        Карцев подошел к лежащему парню. Парня рвало. Сквозь рвотные спазмы и рыдания парень все спрашивал и спрашивал:
        - За что? За что? За что?..
        - Айда, Серега. Время - деньги, - сказал Карцев.
        Они сели в кабины и одновременно стали разворачиваться.
        Тронулись с места и остальные машины, которых застопорил этот случай.
        Они объезжали лежащего на асфальте плачущего парня и поглядывали на макушку кабины его "газона", которая теперь жалко м нелепо торчала из придорожного кювета...
        Ночная стоянка дальнорейсовиков или, как их называют, "дальнобойщи- ков", всегда организуеся с максимальным комфортом.
        ~Шкады", "МАЗы", "КАМАЗы" с громадными фургонами и рефрижераторами в сгущающейся темноте напоминают усталое стадо слонов иа ночном водопое. Все они из разных городов и разными маршрутами завтра утром продолжат свой путь, но водители уже по многу лет знают друг друга н поэтому с удовольствием собираютсм перед сном в один тесный кружок.
        Чего только не наслушаешься на таких стоянках! Вот и сейчас, в свете фар одной машины, сидит человек шесть-семь и слушают Серегу.
        Неподалеку, метрах в пяти, Лена и Карцев что-то разогревают на газо- вой плите.
        - Возил я тогда одного генерала на "ЗИМе"... - говорил Серега. - А у него дочка... Отпад полный1 Ну, и началось у нас с ней... Я - в порядке: девятнадцаж лет, сапожки хромовые, гимнастерочка диагоналевая, бриджи с напуском... То, что доктор прописал! На танцах - король!.. Бабы - крутым кипятком!..
        Все заржали. Карцев мрачно посмотрел на Серегу. Попробовал нацедить воды из бокового бачка - воды не было.
        Серега выждал паузу и сказал:
        - Короче. Вызывает меня генерал: "Пушкарев, прошу, не как генерал сержанта, а как мужчина мужчину, - женись! Единствеиная дочка... То... се, пятое, десятое... Все тебе будет!" - "Товарищ генерал-майор, - гово- рю, - не могу." - "Почему? Я тебе за нее "оппель-капитан" даю!" Был у него трофейный "оппелек"... Я на своем: не могу... "Да что ж ты, мать-перемать?!" - "Любви, - говорю, - нету! А если что у нас и было, так сами понимаете, товарищ генерал-майор, сучка не захочет, кобель не вскочит..." Он за пистолет - в трибунал, кричит, заживо сгною!..
        - Хватит трендеть, - оборвал его Карцев и протянул канистру. - Прине- си-ка воды лучше.
        Все захохотали уже над Серегой.
        - Ну, погоди, Витек...
        - Я кому сказал!
        - Нацеди вон у меня из бачка, - сказал один водитель Карцеву.
        - Ничего. Мой Серега знает свое дело туго. Раз сказано...
        Поникший Серега встал, взял канистру и побрел за водой.
        - Давай, Серега, возвращайся скорей! - крикнули ему. - Доскажешь...
        Карцев вернулся к Лене.
        - Сейчас будет вода...
        Она посмотрела на Карцева, словно увидела его впервые.
        - Господи, какие же вы жестокие! Как же ты можешь так?!
        И снова дорога...
        И снова серый бетон трассы перед глазами...
        Снова впереди номера Серегиного фургона...
        - Ты что молчишь? Укачало?
        - Да нет... Думаю.
        - О чем?
        - Обо всем... - Лена скучно посмотрела на бегущий назад перелесок. - Не нужно мне было срываться с места... Не нужно.
        В этом городишке трасса была главной и единственной асфальтированной улицей.
        У поста ГАИ стояла "шкода" с фургоном. Около нее маялся водитель. Когда он увидел приближающиеся машины Карцева и Пушкарева, он выскочил на шоссе и отчаянно замахал руками.
        В помощь ему от поста ГАИ отделился милиционер, помахал палочкой.
        Серега и Карцев съехали вбок и остановились. Серега тут же выскочил из кабины, натягивая на себя куртку, доставая документы. Карцев вынул из папки накладные на груз и неторопливо вышел размять ноги.
        - Мужики, - сказал усталый водитель лет сорока. - Буксирните немного. Километра полтора...
        - А чего у тебя? - спросил Серега.
        - Двигатель... Застучал, в рот ему дышло. После капремонта.
        - А что у них там за автохозяйство? - спросил Карцев.
        Подошел милиционер, какая-то суровая женщина, а из стоящего рядом с постом ГАИ "УАЗика" вылезли двое мужчин, очень похожих на районное на- чальство.
        - Какое там автохозяйство! - махнул рукой водитель. - Свалка там у них. У меня же груз скоропортящийся...
        - Значит, товарищи водители, - сказал лейтенант милиции. - Вы сами договоритесь, кто товарища отбуксирует. Только поживее. Людей держим. Товарищей из санэпидстанции, представителей райисполкома, народного контроля...
        - Айн момент! - сказал Серега. - Ты чем груженный?
        - Колбасой вареной... Двенадцать тонн - не греши, отдай!
        - Ну и что? - не понял Карцев.
        - Так ей срок через восемь часов... А мне еще триста верст пилить.
        - Ты в Москву на комбинат звонил? - спросил Серега.
        - Звонил. Говорят, актируйте колбасу с местными властями. Чтобы акт был... Я и грузополучателю звонил. Они хотели машины прислать, перегру- зить, да потом подсчитали: триста сюда, перегрузка, обратно триста да срок реализации. Набирается часов шестнадцать... А ей, родимой, всего жить осталось - восемь. Вот и решили: отбуксировать на свалку, там разг- рузить, облить керосином и уничтожить, чтобы никаких шахер-махеров не было... Вот из санэпидстанции вызвали, с исполкома.
        - Что-то вы долго торгуетесь, - сказала суровая женщина. - Мы людей держим, понимаете, а они лясы точат!
        - Я же говорил, давайте вызовем трактор из "Светлого пути", он за ми- лую душу что хочешь на свалку оттащит, - сказал мужчина из исполкома.
        - А у вас что, все прилавки колбасой забиты? - недобро спросил Сере- га.
        - Не вашего ума дело, - сказал мужчина.
        - Чего?! - шагнул к нему Серега.
        - Ты на них не нападай, - махнул рукой водитель. - У них каких-то там лимитов нету... Да и мясокомбинат запрещает. Я уже два раза звонил. Им лучше списать эти двенадцать тонн, чем не по адресу сдать...
        - Да что же это?! - возмутился Серега. - Люди уродовались, колбасу делали, а вы ее псу под хвост?!
        - Где твои накладные? - спросил Карцев у водителя.
        - Вот. Все чин-чинарем... Я уже здесь часа два загораю.
        - А качественное удостоверение и температурный режим холодильника?
        - Вот у них, - водитель показал на суровую женщину. - Они и акт на уничтожение уже заготовили.
        - Разрешите? - Карцев взял из рук женщины бумаги. - Так. Ах вы ж, гу- си-лебеди! Чтоб не сказать о вас хуже... Тебя как зовут?
        - Илья, - сказал водитель.
        - Готовь свою фуру к перецепке. Серега! Мою отцепляем, я его груз от- волоку и вернусь за вами с Ленкой.
        - Вы не имеете права! - крикнула женщина. - Я главный врач районной санэпидстанции...
        - Груз подлежит уничтожению! - сказал начальственный мужчина.
        - Интересно, кто это вам позволит с чужим грузом триста километров ехать? - возмутился лейтенант ГАИ.
        - Слушайте вы, хозяева земли русской! - бешено повернулся к ним Кар- цев. - Груз подлежит уничтожению только через восемь часов. И сжечь две- надцать тонн колбасы, за которой в ваших городишках с ночи в очередь становятся, мы вам не дадим! Вы-то ее с черного хода получаете! А ос- тальным как быть?! Не знаете?
        - Попрошу документы! - звенящим голосом сказал лейтенант.
        - Вот вернусь за своей бабой и напарником, тогда я тебе и документы предъявлю, командир, - сказал ему Карцев. - А сейчас отвали от греха по- дальше... Аленка! Вылезай! Перебирайся к Сереге. А вы, начальнички доро- гие, бегите по кабинетикам и звоните... - Карцев заглянул в накладные, прочитал адрес получателя. - Звоните в горторг Хлыбово и скажите, что та колбаса, которую вы хотели уничтожить, будет у них через три с половиной часа. Чтобы приготовились к быстрой реализации через ихние торговые точ- ки... И попробуйте только не дозвониться! Я вас через ваш же обком пар- тии достану! Илья, Серега! За работу!..
        Лена вылезла из кабины карцевской "шкоды" и перенесла дорожную сумку в Серегину машину.
        - Илюха! - крикнул Карцев. - Как резина на фуре?
        - Новая! - Илья и Серега уже занимались отсоединением рефрижератора от тягача.
        - Порядок! - подмигнул Карцев Лене. - Вот так их всех, сволочей без- мозглых!
        Обгоняя всех, Карцев мчался по шоссе. В кабине у него гремела музыка из приемника. На спинке пассажирского сиденья косо висела старенькая замшевая курточка Лены.
        Карцев протянул руку через капот двигателя и, не снижая скорости, по- весил ее ровнее. И улыбнулся...
        Серега и Илья пили чай в кабине мясокомбинатовской "шкоды". Неподале- ку стояла Серегина машина и одинокий карцевский фургон без тягача. И бы- ло в этой картине что-то неправильное, сошедшее с привычных рельс - тя- гач без фургона, фургон без тягача, чужой чай в чужой кабине...
        И от всего этого Серегу потянуло на грусть.
        - Илюха, - сказал он. - Ты книжку писателя Катаева "Сын полка" читал?
        - Вроде, когда пацаном был, - читал... а может, и нет. А чего?
        - А то, что это все с меня списано. Исключительно с моей военной жиз- ни и моего детского горя.
        - Иди ты?!
        - Вот тебе и "иди ты", - печально сказал Серега. - Я тебе хуже скажу: вон ту церквуху видишь?
        И Серега толстой фаянсовой кружкой с чаем показал на еле видную вда- леке небольшую церковку.
        - Ну?
        - Так там у нас "НП" был...
        - Чего? - не понял Илья.
        - Наблюдательный пункт нашей батареи. И там всех убило...
        - А ты как же?
        - А меня перед самым боем специально во второй эшелон наладили, в штаб дивизии...
        - А ты не врешь? - усомнился Илья и подмигнул Сереге.
        - А ты не верь, - равнодушно ответил Серега, не отрывая глаз от невы- сокой церквушки.
        С сумкой через плечо, Лена вылезла из Серегиной кабины. Закрыла двер- цы на ключ и подошла к тягачу Ильи.
        - Ленок! Залезай к нам, - крикнул Серега. - Чаек индийский, компания свойская!
        - Спасибо, Сереженька. Не хочется. Пойду пройдусь. Держи ключи от ма- шины.
        Серега высунулся из кабины, взял ключи.
        - Вернешься, в кинишко сходим, пообедаем где-нибудь, да?
        Лена кивнула, оглядела одиноко стоявший фургон Карцева без тягача и пошла вдоль улицы к железнодорожному переезду...
        Серега и Илья проводили ее глазами.
        - Ты женатый? - спросил Илья.
        - Холостой, необученный, - ответил Серега.
        - Чего так? - поинтересовался Илья.
        - Любовь мешает.
        - Вроде бы должно наоборот?
        - Это когда как, - рассмеялся Серега. - Когда любовь к чужой бабе - очень даже мешает.
        - А она как?
        - А она "другому отдана и будет век ему верна"!..
        - Ох, видать, ты и путаный мужик, - вздохнул Илья.
        - Это точно! - весело согласился Серега. - Давай-ка я тебе лучше один потрясающий случай расскажу из своей жизни... Я в сорок восьмом году во- зил одного генерал-лейтенанта. А у него дочка - умереть-уснуть!.. Ну, сам понимаешь...
        Мчался по шоссе Карцев...
        Стрелка спидометра застыла на ста десяти километрах в час...
        По радио передавали последние известия. Когда голос диктора с пафосом отметил уж слишком большие успехи в области мясомолочной промышленности, Карцев хмыкнул и переключил приемник на другой диапазон. Пошла какая-то опера...
        У железнодорожной станционной кассы стояла Лена.
        - А ближайший на Москву когда? - спросила она.
        - В четырнадцать двадцать. Стоит одну минуту.
        Лена посмотрела на висящие над кассовым окошком часы. Было тринадцать часов ровно.
        - Хорошо, - сказала Лена.
        - Мягких нет. Купейный? Плацкартный?
        Лена пересчитала деньги. Протянула десять рублей:
        - Плацкартный, пожалуйста.
        В кассе что-то щелкнуло, что-то негромко прогудело, и рука кассирши положила на мраморную тарелочку билет и полтора рубля сдачи.
        - Спасибо, - сказала Лена, но окошко не ответило.
        Лена вышла на перрон станции.
        Небольшой маневровый паровозик, коротко вскрикивая, таскал взад и вперед несколько платформ. На платформах были свалены в кучи искалечен- ные автомобили и принайтованы к бортам платформ толщенной ржавой прово- локой.
        Тут были трупы "газонов", старых разбитых "ЗИСов", сплющенные кабины "МАЗов", раздробленные шасси легковых машин, и одну платформу целиком занимала "шкода" с фургоном.
        "Шкода" будто прошла сквозь гигантскую мясорубку: она лежала на боку, беспомощно обнажив свои искалеченные потроха. Кабина была вдавлена чуть ли не до пола, дверцы вырваны, фургон разбит вдребезги...
        Медленно проплывали перед глазами Лены платформы с бывшими автомоби- лями... Вперед - и перелязг буферов... Вскрик паровозика и - назад... И снова буфера... И снова печальный крик паровоза...
        Потом Лена стояла у опущенного шлагбаума, у которого скопилось нес- колько машин.
        Послышался вой "скорой помощи".
        Все водители высунулись из кабин. Красно-белый "РАФ" промчался по по- лосе встречного движения и, почти не снижая скорости, обогнул один шлаг- баум, проскочил рельсы, объехал второй и понесся по трассе...
        - Чего там? - крикнул водитель первой машины.
        - Да один дуролом неподалеку перевернулся и сгорел к чертовой матери! - прокричал ему водитель, который стоял по другую сторону железной доро- ги.
        Лена оцепенела.
        Голоса водителей утонули в бешеном грохоте колес железнодорожного состава...
        Задыхаясь, Лена подбежала к посту ГАИ. Там стоял милиционер-мотоцик- лист и еще несколько человек.
        Милиционер раздраженно кричал в микрофон ручной рации:
        - Да пошла, пошла уже туда "скорая"!..
        - Что... что там случилось?! - слабо прокричала Лена.
        - От люди! - в сердцах сказал инспектор ГАИ на мотоцикле. - Вам-то что? Что вы все не в свое дело лезете?!
        Рванул стартер, завел мотоцикл, и, вместе с ревом мотора, Лена закри- чала, не помня себя от ужаса:
        - Какая машина?! У меня муж там! Муж!.. На "шкоде"!..
        - Нет там никакой "шкоды"! - прокричал инспектор и укатил.
        А Лена постояла немного и тоже побрела по шоссе, а потом поняла, что она не может передвигать ноги, что силы ее покинули совсем, и присела на какие-то бревна, сваленные у обочины. Да так и застыла...
        На территории продуктовых складов Хлыбовского управления торговли разгружали фургон с колбасой. Стены фургона были покрыты толстым слоем снега изнутри. Грузчики носили ящики с колбасой не в склады, а прямо в грузовики.
        Экспедиторы тут же перевешивали ящики, отмечали в накладных.
        Карцев стоял с заведующим складами и устало покуривал.
        - Ну, спасибо, милый! - сказал завскладами. - С нашими лимитами мы сейчас горим как свеча... А тут еще в кои веки Москва нам колбасу отгру- жает, и на тебе!..
        - Реализовать-то успеете?
        Завскладами поглядел вокруг себя, не слышит ли кто, и сказал, понизив голос:
        - Да она уже через час вся будет продана! Я же тебе говорю: у нас ли- миты - повеситься охота!..
        На спидометре - восемьдесят...
        Карцев едет назад. Радио сообщает сводку погоды. Сумерки.
        Включил Карцев габаритные огни, осветил щиток приборов...
        Идет по сумеречному шоссе "шкода" Виктора Карцева...
        В раймаге на втором этаже Илья покупал дорогой импортный женский кос- тюм. Серега строил глазки пышнотелой продавщице.
        - Брюки подшить можно, - сказала продавщица Илье. - Длинно - не ко- ротко.
        - Это верно. Гляди, Серега, джерси с замшей, и лежит запросто... У нас бы в Москве, да?
        - Кажется, я здесь вообще останусь до конца своих дней, - сказал Се- рега и выразительно посмотрел на продавщицу.
        Та шевельнула ноздрями, отвела глаза.
        - Нюрочка, - сказал Серега. - Это колечко на пальчике еще имеет силу? Как вы понимаете, мои намерения самые серьезные...
        - Думайте шибчей, а то мы закрываем, - сказала Нюрочка Илье, не отве- тив Сереге. - Она женщина как я?
        Илья с некоторым испугом посмотрел на необъятную Нюрочку.
        - На размер меньше...
        - Тогда годится. Сто пятьдесят восемь рэ.
        - Сто... - считал Илья, - пятьдесят... восемь. Серега! Ты будешь брать?
        - Кому?
        - Ну, жене... дочке.
        - А-а-а... Да нет. Я - казак вольный.
        Нюрочка с интересом посмотрела на Серегу.
        - Как из ворот, так все вольные, - сказала она.
        - Может, паспорт показать? - небрежно спросил Серега.
        - А вы надолго к нам? - поинтересовалась Нюрочка.
        К границе городка, где он оставил Серегу и Лену, Карцев подъезжал уже в кромешной тьме.
        Метров за сто до начала освещенного шоссе стоял знак ограничения ско- рости "40". И внизу было написано: "Пост ГАИ 150 м".
        Карцев сбросил газ, притормозил и поехал совсем медленно.
        А потом вдруг увидел в свете фар сидящую на каких-то бревнах Лену. Он остановил машину, открыл дверь и с трудом вылез, разминая затекшие ноги.
        Лена встала ему навстречу. Карцева шатало от усталости.
        - Алена! Солнышко мое... - хрипло сказал Карцев.
        - Господи, - выдохнула Лена. - Ты живой?.. Живой?..
        Она прижалась к нему, потом испуганно отпрянула, стала тревожно ощу- пывать его лицо, рот, глаза, шею, повторяя:
        - Живой... Живой...
        На следующее утро они стояли на автозаправочной станции.
        Машин было немного. Пушкарев и Карцев в брезентовых рукавицах заправ- ляли баки соляркой. Лена мыла чашки и чайные ложки под струйкой воды, текущей из бокового бачка.
        Серега заправил свою машину первым. Закрыл горловины баков и подошел к Карцеву. Физиономия была мятая, глаза воспалены.
        - Ну и видок у тебя! - сказал Карцев. - На море и обратно!
        - Старался, - хохотнул Серега. - Знойная женщина, мечта поэта.
        - Пил?
        - Чисто символически.
        - До Львова-то доскребешься?
        - Обижаешь, Витек!
        - Отгони мою лайбу. Пойду талоны сдам.
        Бензовоз "ЗИЛ-Т30" перекачивал бензин в подземные танкеры. Рядом с водителем бензовоза стояла красивая женщина - приемщица. Поглядывала в сторону Карцева и Сереги, отмечала количество сливаемого бензина.
        - Не ходи, - тихо сказал Серега. - Там Зинка...
        - Да наплевать! Когда это было!..
        - Тебе видней, - сказал Серега и крикнул. - Леночка! Собирай чаш- ки-ложки, садись в кабинку. Отгоним в сторону.
        - Поезжай, я пройдусь, - ответила Лена.
        Серега влез в кабину Карцева и отъехал от колонки.
        Лена видела, как Карцев подошел к приемщице, протянул талоны и что-то ей сказал. Приемщица улыбнуласъ, оглядела Карцева долгим взглядом.
        Лена судорожно вздохнула, отвернулась и пошла, не оборачиваясь. При- емщица насмешливо посмотрела ей вслед...
        - Красивая женщина... - сказала Лена.
        Они ехали за Серегиной машиной, и Лена старалась не поворачивать го- ловы к Карцеву.
        - Была.
        - И сейчас красивая, - упрямо повторила Лена.
        - Сейчас мне это без разницы.
        - Ну уж, ну уж...
        - Замолчи, - раздраженно сказал Карцев и добавил помягче: - Замолчи, пожалуйста...
        Некоторое время Лена молчала. А потом спросила:
        - А Лиза, жена Толика, - красивая?
        - Я бы Лизу в упор не видел, - жестко ответил Карцев.
        - Ну, что ты говоришь?! - растерялась Лена. - Как ты можешь!
        - Я бы Лизу в упор не видел, а Толика... - Карцев запнулся, подыски- вая слово.
        - Как ты смеешь так говорить о сыне и его жене! - возмутилась Лена.
        - Погоди... - тревожно произнес Карцев, внимательно вглядываясь в Се- регину машину. - Погоди!
        Серегина "шкода" вдруг выехала на полосу встречного движения, потом вернулась в свой ряд, соскользнула правыми колесами с асфальта и подняла облако пыли с обочины.
        - Заснул, подонок! - закричал Карцев и погнал свою машину в обгон. - Заснул, проститутка несчастная!..
        Серегин фургон стал затормаживать, съезжать с полосы...
        Карцев мгновенно обогнал его и резко остановился. Выскочил из кабины и побежал назад - к Серегиной машине.
        - Ты что же делаешь, мать твою в гроб, в душу, сволочь?!
        Он рывком открыл Серегину дверцу.
        Бедный Серега неловко привалился к капоту двигателя, испуганно смот- рел на Карцева.
        - Ты, Витек?.. - с трудом проговорил он и виновато улыбнулся. - Хоро- шо, что ты... Рука левая отнялась, падла... Дышать нечем...
        - Лена-а-а-а! - в испуге закричал Карцев и стал стаскивать огромного, толстого Серегу с водительского кресла.
        Лена выскочила из кабины. Когда она подбежала, Серега уже лежал на траве и Карцев расстегивал на нем рубашку до живота.
        - Что с ним? Что с ним?.. - бормотал Карцев.
        - Рука левая, - промычал Серега, ловя ртом воздух.
        Лена схватила Серегину руку, стала считать пульс.
        - Валокордин, валидол, нитроглицерин?.. Что есть? - быстро проговори- ла она.
        - Да что ты? Откуда!.. - пробормотал Карцев.
        - Там... - Серега посмотрел на свою кабину. - В бардачке.
        Лена метнулась в Серегину кабину, порылась и достала пробирочку с нитроглицерином и бутылочку корвалола.
        - Грелку! Грелку горячую к ногам! - резко приказала Лена.
        Секунду Карцев обалдело смотрел на Лену. Потом, словно очнувшись, бросился к своей кабине и вытащил десятилитровую канистру.
        Лена расшнуровывала Серегины туфли, сдирала с него носки.
        Карцев открыл сливной краник охлаждающей системы двигателя. В канист- ру полилась горячая вода.
        Серега дышал тяжело, хрипло... Лена ожесточенно массировала ему руку, совала ему в рот нитроглицерин.
        - Потерпи, миленький... Потерпи, Сереженька... Сейчас отпустит. Сей- час легче будет...
        Карцев прибежал с горячей канистрой.
        - К ногами К подошвам прямо... Подложи чем-нибудь!
        Карцев мгновенно выполнил все, что приказала ему Лена.
        - Хорош... - задыхаясь, сказала Лена. - Сорок капель вот из этого пу- зырька... Ах, шприца нет! Ну почему у нас нет шприца?!
        Потом, уже очухавшийся, Серега сидел на траве, в тени своей "шкоды", прихлебывал горячий чай из кружки и удивленно говорил:
        - Ну, надо же! Представляешь, под лопатку как саданет! И левая рука с баранки сама... - и Серега показал, как упала сама рука. - И дышать не- чем... И все плывет, плывет...
        - Не болтай, - строго сказала Лена. - Пей чай.
        Она взяла его за левую кисть, проверила пульс. Карцев, с термосом в руках, мрачно смотрел на Серегу.
        - Гораздо лучше - сказала Лена. - Хорошо, что у тебя хоть лекарства оказались...
        Серега трусовато глянул на Карцева. Карцев демонстративно отвел глаза в сторону.
        - Темнило несчастный, - зло пробормотал он.
        - Подлей немножко, - виновато попросил Серега.
        Карцев наклонился и долил ему в кружку чаю.
        - Сейчас я принесу сахар, - сказала Лена и пошла к машине.
        Серега убедился, что Лена не слышит, и свойски хихикнул:
        - Может, я перетрудился малость, а?
        - Закатать бы тебе между глаз, дурак старый, - тихо сказал ему Кар- цев. - О Боге думать надо, а он все туда же... Профурсетка чертова!..
        И снова дорога. Но теперь уже Лена сидит в кабине Сереги.
        - Слушай, - сказала Лена. - А почему ты всегда впереди едешь, а Витя сзади?
        - Ну, правило такое... - нехотя сказал Серега.
        - Какое?
        - Ну, такое правило.
        - Хорошо объяснил! - рассмеялась Лена. - Я лучше потом у Вити спрошу.
        - Я и сам могу объяснить, - поежился Серега. - Просто более слабого водителя всегда пускают впереди. Чтобы если что с ним случится, то можно было бы помочь...
        - А ты более слабый?
        Серега обреченно вздохнул.
        - Конечно, Витька сильнее... Но это же Витька! Таких на трассе, мо- жет, и нет больше. А остальных-то я имел в виду в белых тапочках!.. - похвастал он неуверенно.
        Лена спрятала улыбку, сказала:
        - Ты мне руку протянуть можешь? Ни во что не вляпаемся?
        - Типун тебе на язык, Ленок. - Серега протянул Лене руку и трижды сплюнул через левое плечо.
        Лена стала считать пульс. Серега посмотрел в зеркало на Карцева. Тот шел за ними метрах в пятидесяти.
        - Совсем хорошо, - сказала Лена. - До ста лет жить будешь!
        - Вот это я понимаю! - заржал Серега. - Ты мне только, как доктор, справку выдай: дескать, Пушкареву Сергею Ивановичу положено жить сто лет. Ежели за мной раньше придут, я им справку в морду. Читайте и не трогайте!
        - Сережа, за что Витя так Лизу не любит? Жену Толика...
        - Где именье, где вода, где Ромео, а где Джульетта... - покачал голо- вой Серега. - Она у него, считай, Толика отняла. Теперь Катьку забира- ет... А он в Катьке души не чает. Теперь у него только ты да Катька. Ну, может, я еще немного...
        - Это он тебе сам говорил?
        - Он скажет!
        - Да, пожалуй, ты прав... Он человек сильный.
        Серега посмотрел в сторону:
        - Была бы у меня семья - я тоже был бы сильным.
        - И я, - сказала Лена.
        - Ты и так человек крепкий. Столько ждать у моря погоды!
        - Я его очень люблю.
        Серега деликатно промолчал.
        - Знаешь, - сказала Лена. - Я без него просто не могу жить.
        Серега вздохнул и с уважением помотал головой.
        В пригородном львовском ресторане стоял страшный шум. Двумя динамика- ми (каждый величиной с платяной шкаф) оркестр изрыгал в низкий потолок чудовищной силы звуки; залихватски вскрикивали пляшущие; знакомые перек- рикивались через столики; громко объяснялись друг другу в любви и уваже- нии подвыпившие граждане; били с грохотом каблуки танцующих...
        Около самого оркестра расфуфыренный Серега самозабвенно плясал с кра- соткой в умопомрачительном парике.
        А у самого выхода, за нелепой квадратной колонной, стоял небольшой столик на троих. И сидели за ним Лена и Карцев. Третий стул был Серегин.
        Лена неотрывно смотрела Карцеву в лицо, а тот, мягкий, расслабленный, любящий, негромко и застенчиво говорил:
        - Я даже мебель в дедовой избе помню... Стол - большой, один на всех. И для будней, и для праздников, и для покойников. Сундуки... Поставец для посуды... А сверху иконка такая темная. И лампада... Кровати были высокие, могучие - для деда с бабкой. И вообще, для старших... А мы, ме- люзга, где попало... А летом - на сеновале. Я потом нигде не видел такой ясности, как в обычном крестьянском доме своего деда... И отношений по- том таких не встречал. Все вс[cedilla] про тебя понимали: чем ты крепок, а чем и... И невозможно было спрятаться за какие-нибудь там фокусы или слова красивые... А потом все садились за один длинный стол. И была в этом какая-то удивительная красота!..
        Лена взяла тяжелую руку Карцева и, глядя ему в глаза, поцеловала в ладонь. А он нежно погладил ее по лицу и улыбнулся - то ли ей, то ли своим воспоминаниям...
        Но в эту секунду Серега пританцевал свою партнершу поближе к их сто- лику и, мокрый, счастливый, расхристанный, крикнул Лене и Карцеву:
        - Горько!
        Карцев нежно поцеловал Лену.
        И Серега, в восторге, увел свою красотку в толпу пляшущих каким-то особым замысловатым па.
        - Тебе не кажется, что Серега слишком разгулялся? - спросила Лена Карцева. - Ему бы поберечься... - Сейчас что-нибудь придумаем.
        Музыка кончилась. Танцующие зааплодировали оркестру.
        - Хочу еще этот фоксик, - капризно сказала красотка.
        - Нон проблем, бамбино! - небрежно сказал Серега и, доставая десятку, направился к оркестру.
        Карцев посадил Лену за столик и подошел к красотке. Он крепко взял ее под руку, быстро показал какое-то удостоверение и сказал на ухо:
        - Пройдемте...
        И завел ошалевшую от испуга красотку в завешенный портьерами проход на кухню.
        - Давно знаете гражданина, с которым танцуете? Толстый, в клетчатом пиджаке?
        - Я его совсем не знаю... - пролепетала красотка. - Он ко мне сам подсел...
        - Очень опасный человек. Сейчас мы будем его брать. Уходите немедлен- но.
        - Я еще не заплатила...
        - Кто ваш официант?
        - Вон тот...
        Карцев перехватил официанта за смокинг.
        - Счет этой гражданочки - мне. Понял?
        - Есть.
        - И выведи ее через кухню.
        - Понял.
        Снова заиграла та же мелодия. Карцев вышел из-за портьеры, сел за свой столик и увидел, как Серега растерянно ищет свою роскошную партнер- шу в парике. Подошел к ее пустому столику и в недоумении покрутился, вернулся к Лене и Карцеву.
        - Черт подери, ну и дела! Чувиха просит повторить музыку, я кидаю в оркестр червонец, а ее и след простыл! Причем я с ней уже обо всем дого- ворился!..
        - Бедненький... - посочувствовала Лена.
        - Сердце красавиц склонно к измене, - засмеялся Карцев.
        - Чего вы ржете? - возмутился Серега. - Имею я право после разгрузки на личную жизнь?
        Подошел официант и положил перед Карцевым счет красотки.
        Карцев медленно проглядел счет, удивленно поднял брови.
        - Нет, серьезно, - кипятился Серега. - Имею я право, пройдя тысячу четыреста верст...
        - Имеешь, - прервал его Карцев. - Ты даже можешь оплатить ее счет. Она тебя очень просила об этом.
        Лена заглянула в бумажку, принесенную официантом, передала ее Сереге и сказала:
        - Судя по счету, она ждала тебя здесь с утра...
        Наутро Серега Пушкарев и Карцев - грязные, в лоснящихся ватниках, в сапогах и драных брюках - делали профилактику своим машинам.
        Подошла Лена, улыбнулась им и достала из сумки яркий детский комбине- зончик.
        - Такой? - спросила она у Карцева. - Ты ей такой хотел?
        - Не великоват будет? - спросил Серега.
        - Ничего, - сказал Карцев. - Мы растем не по дням, а по часам.
        Он обнял Лену и, заглядывая ей в глаза, спросил:
        - Устала кататься с нами?
        Лена высвободилась:
        - И уже по собственному разумению я ей купила три рубашечки. Вот.
        И продемонстрировала очень симпатичные детские рубашечки.
        - Годится, - Карцев удивленно и нежно посмотрел на Лену.
        - И еще, - Лена, видимо, приберегала последнюю покупку на финал, - знаменитая "гума до жучи"... - Лена запнулась, прочитала надпись на яр- ком пакетике: - "Балонова"! Но это уже левый товар, с рук.
        - Что это? - насторожился Карцев.
        - Жвачка! И можно пузыри надувать. Твоя Катька будет в восторге!..
        - Нет. Катьке это совсем ни к чему. Жвачку отдадим Сереге. Он будет своих дам угощать и врать, что привез ее из-за границы.
        - Точно! - сказал Серега. - Давай сюда. Это у меня будет специально для охмурения...
        - Лиза! - кричал Карцев в телефонную трубку на переговорной. - Комби- незончик мы ей купили замечательный! И рубашечки три штуки... Так что вы там, в Москве, не шустрите. Мы привезем. А колготочек таких нету. Только большие размеры... Что? Дай Толика...
        Серега и Лена стояли, отгороженные от Карцева застекленной дверью ка- бины.
        - Виктор Викторович, - сказала Лиза, - Толика нет дома. Он в парке. У него ТО-2 сегодня...
        Лиза увидела, что Толик с Катькой на руках выходит из ванной, и прик- рыла дверь в большую комнату.
        - А насчет Катеньки вы напрасно беспокоились. Я все сама достану.
        Лиза помолчала, слушая, что говорит ей Карцев, и ответила:
        - А вам не кажется странным, Виктор Викторович, что по важным делам, которые касаются дальнейшей судьбы вашего сына и внучки...
        Карцев, видимо, прервал Лизу. Она снова замолчала.
        - Хорошо, Виктор Викторович, Толику я... - сказал она и спешно шлеп- нула трубку на рычаг - в комнату шумно и весело ворвались Катька с Толи- ком.
        Но было поздно - Карцев все услышал.
        - Что ты?.. Что вы?.. - смешалась Лиза.
        Толик все понял, прижал к себе Катьку и сказал потрясенно:
        - Да как же тебе не совестно?! Это же мой отец! Отец, понимаешь?!
        - Дедушка звонил из рейса? - спросила Катька.
        Из переговорной кабины Карцев вышел с перекошенным от злобы лицом.
        - Что с тобой, Витенька? - испугалась Лена.
        - Что случилось, Витек? - спросил Серега.
        - Да ничего... Все нормально. Все, как и должно, наверно, быть.
        - Я же вижу... - начала было Лена.
        Но Карцев уже совладал с собой, обнял Лену и Серегу, притиснул их и вдруг хрипло рассмеялся:
        - Спокойно, ребята! Пока у меня есть вы - все будет в полном ажуре!.. Ленка, котенок, садись в мою машину, поскучай немного, мы с Серегой про- катимся на автостанцию...
        По дороге на автостанцию, пользуясь тем, что Лены не было рядом, Кар- цев яростно кричал сидящему за рулем Сереге:
        - Да куплю!.. Куплю я им эту кооперативную квартиру! Пусть живут, как хотят!.. Сейчас на автостанции такой рейс замостырим, что чертям тошно станет!.. Катьку только маленькую жалко!..
        - Вить, а Вить... А может, ну его к черту, этот рейс? - неуверенно проговорил Серега. - У меня в Москве на книжке есть какие-то деньжонки - возьми их, если надо...
        - Да на кой черт мне твои?! Что мы, не знаем, как на трассе деньги сделать? Нет, Серега! Всю жизнь чистым не проходишь!
        - Да правильно, Витька! - вдруг оживился Серега. - Люди делают, а мы что, рыжие?.. Я тебе сколько раз говорил?! Мы же не воровать собра- лисъ... А ты каждый раз как черт от ладана. Я еще в дураках оставался. Хватит!
        - Ах, подросли детишки... Прорезались зубки!.. - вне себя рычал Кар- цев. - Теперь им кооперативные квартирки подавай!
        На выезде из Львова - автостанция ВТЭК - Всесоюзной транспортно-экс- педиционной конторы.
        Стоят по обочинам расширяющейся трассы больше сотни "дальнобойных" машин всех марок. Чинятся, перемонтируют колеса, промывают задние номера на грязно-серебристых фургонах.
        Покуривают, спят, варят на газовых плитках дорожный харч, флиртуют с трассовыми девицами, кто-то кого-то буксирует, травят шоферские байки. Ждут наряды на груз.
        Подъехали Карцев и Серега на одной машине. За рулем Серега. Вылезли, подошли к кучке водителей.
        - Серега! Витек!..
        - Королям трассы! - сказал Серега.
        - Здорово! - сказал Карцев.
        - Вы чего, теперь на одной лайбе катаетесь?
        - А мы вторую в городе оставили, чтобы лишний раз не отсвечивать, - сказал Серега.
        - Как дела? - спросил Карцев.
        - Дел, Витек, за перевалом до хрена, - сказал один. - Только здесь не обламывается...
        - Что такое? - встревожился Карцев.
        - Полно грузов, диспетчера трухают. Штамп в путевке, что обратного груза нет, на коленях не выпросишь...
        - А за перевалом клиент с яблочками копытом землю роет, - вздохнул другой. - Только бы вывезти. Карпаты - страна чудес.
        - Что же делать? - Серега повернулся к Карцеву.
        - Ну нет так нет. На нет и суда нет...
        - А червончик в лапку пробовали? - спросил Серега у кого-то.
        - Он тебя сейчас так пошлет с твоим червончиком...
        - Ну, ладно, - сказал Карцев Сереге. - Поболтай с ребятками. Я пойду хоть с людьми поздороваюсь... Дай-ка твою путевку.
        Карцев взял у Сереги путевой лист и направился к небольшому домику - диспетчерской автостанции.
        Навстречу ему из домика выскочил какой-то обозленный парень с доку- ментами в руках.
        - Кто дежурит сегодня? - спросил у него Карцев.
        - Да этот... Живоглот... Как его? Володька! Такой гад!
        - Да что ты, - усмехнулся Карцев. - Прекрасный человек.
        Парень посмотрел на Карцева и покрутил пальцем у виска.
        - Тоже может быть, - кротко согласился Карцев.
        Он обошел домик с тыльной стороны и постучал в дверь служебного вхо- да. Пока ему отпирали изнутри, Карцев приложил двадцать пять рублей к путевым листам.
        Дверь открылась наполовину, и выглянул человечек с кислым лицом лет сорока пяти.
        - Здравствуй, Вовик... - сказал ему Карцев.
        - А... Москва - столица мира... И не проси, ничего сделать не могу. У меня тысячи тонн ждут отправки...
        - Есть предложение, - спокойно сказал Карцев, - дай мне груз из Кар- пат на две машины. Но такой груз, чтобы уместился в одну. Ты меня понял? - и Карцев протянул Вовику путевки и двадцать пять рублей.
        Секунду Вовик соображал, глядя водянистыми глазами на Карцева. Потом неторопливо взял путевые листы, двадцатипятирублевку положил в карман.
        - Ну ты гусь!
        - Да ведь и ты не чижик, - сказал ему Карцев.
        - Жди. - И Вовик захлопнул дверь.
        В кругу водителей Серега рассказывал свою любимую историю:
        - А я тогда возил одного маршала... "ЗИС-110" у нас был. А у маршала дочка - закачаешься! И я - будь здоров! Девятнадцать лет, формочка вся офицерская... То, что доктор прописал! Туда-сюда... Сереженька, Сере- женька... Ну, и закрутилось у нас с ней. Стукнули маршалу. Вызывает. "Садись". Наливает стопаря. "Поговорим как мужчина с мужчиной. Надо же- ниться!" Я молчу... "Я, - говорит, - в академию тебя определяю, квартиру даю и что хочешь!" А я его и спрашиваю: "Товарищ маршал, а любовь к ней вы мне дать можете?" Он за пистолет...
        - И мимо... - сказал подошедший Карцев.
        - Погоди, Витек... - поморщился Серега.
        - Все. Наше время истекло, - сказал ему Карцев. - По коням!
        - Чего-нибудь обломилось? - спросил у Карцева кто-то.
        - Да что ты! - махнул рукой Карцев, садясь в машину. - Живоглот. Зи- мой снега не выпросишь. Трогай, Серега!
        В сплошном тумане шли по горному серпантину десяток машин.
        Впереди Карцев, за ним Серега, дальше угадывался какой-то "ЗИЛ", а потом только слабый молочный свет от нескольких фар.
        Ревели двигатели, преодолевая скользкую крутизну. Желтый противоту- манный свет выхватывал из густой пелены кромку шоссе метров на пять впе- реди.
        На обочинах стояли грузовики, автобусы. "Москвичи", "Волги".
        - Почему они стоят? - напряженно спросила Лена.
        - Боятся, - сказал Карцев. - Не хотят рисковать.
        - А почему же ты тогда рискуешь?
        - Я не рискую. Я работаю.
        - А Сережа?
        - И Сережа.
        - А те, кто за нами?
        - И они ничем не рискуют. Они зацепились за наши задние фонари и пол- зут потихоньку...
        - Скоро кончится этот туман? - нервно спросила Лена.
        - Ляг в койку, котенок. Подремли. Я разбужу тебя в Мукачеве.
        - Я не засну.
        - Тогда найди какую-нибудь музыку веселую. И прикури мне сигаретку.
        Лена прикурила, передала сигарету Карцеву и включила приемник. В ка- бину ворвалась разухабистая мелодия.
        На складах лекарственной стеклотары заканчивали погрузку в одну маши- ну Сереги. Абсолютно пустой фургон Карцева стоял рядом с раскрытыми две- рями.
        Лукавый заведующий складом спросил у Карцева:
        - А пломбировать обе машины?
        - Обе. Моя не очень исправна...
        - Меня это не колышет. Я просто так спросил. Распишись. - Он подал Карцеву накладные и крикнул грузчикам: - Все?
        - Порядок! Шофер, закрывай! - завопили грузчики.
        Серега закрыл свой фургон.
        - Распишись в накладных, - Карцев протянул Сереге бумаги.
        Завскладом опломбировал груженый фургон.
        - Мне это все до лампочки! Вес - сдан, вес - принят. Все!
        Он стал пломбировать совершенно пустой фургон Карцева.
        - Кому какое дело? Может, вы хотите у себя в Москве дышать нашим за- карпатским воздухом? Пожалуйста! Полная фура... - И завскладом похлопал по пустому опломбированному фургону.
        Лена ждала за воротами склада. В руках у нее были две авоськи с про- дуктами, свежей зеленью, белым огромным хлебом.
        Когда Карцев и Серега выехали из складских ворот, Лена улыбнулась им и жестом показала, что сетки с продуктами очень тяжелые. Карцев и Серега вышли из машин, подошли к Лене. Перехватили у нее из рук сетки.
        - Все, да, мальчики? - Лена потерла натруженные ладошки.
        - Все - это за чистую зарплату, - заржал Серега. - А теперь мы должны еще и премию заработать.
        Карцев улыбнулся, ласково сказал Лене:
        - Не торопись, милая. Работа только начинается...
        В кромешной мгле, чавкая сапогами в раскисшей земле, несколько чело- век грузили карцевскую "шкоду".
        Задние двери фургона были раскрыти настежь - запор, на котором висела нетронутая пломба, был отвинчен, и в глубине фуры еле светилась кероси- новая лампа.
        Двое в сапогах и ватниках (лиц не разглядеть) укладывали ящики с яб- локами, профессионально используя каждый свободный сантиметр.
        Еще четверо таскали эти ящики из домового подполья. Оттуда с трудом пробивался таинственный, колеблющийся, тревожный свет. Работали молча, привычно и быстро. И только в те моменты, когда сельскую ночную мглу вдруг разрывала пьяная песня или мотоциклетное тарахтенье, работа мгно- венно прекращалась. Люди с двухпудовыми ящиками в руках замирали, напря- женно прислушиваясь. Кто-нибудь тихо прикрывал дверь подполья, в фургоне тут же прикручивали лампу, и замершие фигуры растворялись в черноте кар- патской ночи - будто их и не было...
        Но проезжал мотоцикл, смолкала частушка, приоткрывалась дверь, сла- бый, неверный свет снова очерчивал застывшие фигуры, и ящики с яблоками начинали снова идти снизу вверх нескончаемым потоком.
        Из темноты тихо подошли Серега и Лена. Лена была в лыжной шапочке и старой кожаной куртке Карцева.
        - А, Сергей... - устало сказал один из грузчиков. - Виктор с Иваном внизу.
        - Айда, Ленок. Иди за мной... - И Серега стал спускаться в подполье, держа Лену за руку.
        Огромный подвал под домом был заставлен ящиками с яблоками, мешками с сушеной грушей. В одном углу загородка, за которой была насыпана гора прекрасных яблок...
        За колченогим столом сидели двое: Иван - пожилой мужик в очках - и Карцев.
        Иван отмечал убывающие ящики, Карцев пил горячий чай.
        Лена настороженно оглядывалась. Иван кивнул им головой.
        - Вы что не отдыхаете? - недовольно спросил Карцев. - Нам всю ночь пилить, а вы разгуливаете. Сидели бы в машине, музыку слушали бы.
        - Скучно нам показалось, - сказал Серега так, чтобы Карцеву стало яс- но, что скучно показалось только Лене.
        - Ты где машину поставил?
        - На трассе. Хорошо стоит. Скоро кончите?
        - Часа через полтора, - сказал Иван.
        - Обстановка совершенно детективная, - негромко сказала Лена.
        Серега подошел к загородке и выбрал оттуда два яблока. Обтер их и од- но положил перед Леной. Иван считал убывающие ящики. Карцев пил чай. Ле- на покатала яблоко пальцем по столу и нервно сказала:
        - Такое впечатление, как будто мы участвуем в какой-то мерзкой комби- нации...
        Серега испуганно посмотрел на Карцева. Иван на секунду прекратил пи- сать, поднял глаза на Лену.
        - Комбинация, конечно, имеет место, - Карцев отхлебнул из стакана. - Но не такая уж она мерзкая.
        Серега захрустел яблоком. Иван снова принялся отмечать ящики.
        - Но мы явно что-то воруем! - чуть повысила голос Лена.
        Иван снял очки, устало потер глаза пальцами.
        - Не что-то, а триста семьдесят ящичков по тридцать два килограммчи- ка. Двенадцать тонн, деточка... Джонатан-стандарт, милая. А что воруем - так у себя же воруем, детка. У себя, родненькая...
        А мимо них все носили и носили наверх ящики с яблоками...
        - Как это "у себя"? - смутилась Лена.
        - Леночка... Ну, хватит, - примирительно проговорил Карцев. - Серега, просили же тебя, как человека!..
        - Виктор, ты чего шумишь на Сергея? - сказал Иван. - Погоди. Лена, да? Леночка, сколько такие яблочки стоят, не знаешь?
        - На базаре? - презрительно спросила Лена. - К таким на базаре не подступись.
        - Зачем на базаре? В магазине. В государственном магазине, детка...
        - Рубль сорок...
        - Такие рубль пятьдесят, - сказал Серега.
        - Правильно. - Иван протер очки. - А у нас их принимают по десять, пятнадцать, самое большее - по двадцать копеек за килограммчик, род- ненькая...
        - Но зато вы избавлены от промежуточных расходов - отправки, перевоз- ки... Наконец, за вас торгуют!
        - Чего ж хорошего-то! Где торгуют, как торгуют? - возмутился Карцев. - Где поближе, как бы побыстрее. Да еще половину товара сгноят, не про- дав... Орел, Рязань, Пенза, Куйбышев, Тольятти... Разве они видят такие яблоки! На рынках перекупщики по три, по четыре рубля дерут! Ну-ка, на сторублевой зарплате - купи-ка детишкам такие яблочки!..
        - А это что ж, не для рынка?!
        - Нет, деточка... - Иван снова надел очки. - Эти яблочки мы в Рязани в государственные торгующие организации по восемьдесят копеек сдадим. А повезет, так и по рублю... И получим мы за свои крестьянские мозоли в три раза больше, чем если бы я своему районному начальству потрафил... Потому и расходы за перевозку на себя принимаем... А уж в продажу они пойдут за те же рупь сорок, рупь пятьдесят, как положено.
        Иван порылся под телогрейкой и вытащил толстую пачку денег. Пододви- нул ее Карцеву.
        - Тысяча. Мы тебя в Рязани встретим... Где в прошлый раз.
        Карцев вынул из бумажника паспорт, протянул его Ивану.
        - На... В залог.
        - Спрячь, - сказал Иван. - С любого другого - понятное дело. А с то- бой...
        - Это и есть "премия"? - презрительно спросила Лена.
        - Нет, - отчужденно ответил ей Карцев. - Это только аванс. Дотянем воз до Рязани - еще полторы получим.
        - Как положено, - солидно подтвердил Иван.
        А мимо них все носили и носили ящики с яблоками наверх...
        Карцев взял со стола деньги, половину отдал Сергею и, пряча свою по- ловину в карман, сказал Лене:
        - Кстати, эти деньги тоже пока еще не наши. Это деньги трассы. - Он усмехнулся недобро. - Теперь, Ленок, мы как партизаны - ночами да огоро- дами. А это... - он похлопал себя по карману. - Это боекомплект. Всю до- рогу придется отстреливаться...
        - Самое главное - взять перевал, - рассмеялся Серега.
        - Еще до перевала нахлебаетесь, - сказал Иван. - Есть распоряжение по области не заправлять ваши машины...
        На выезде из Хуста ярко освещенная автозаправочная станция...
        Колонки, на которых написано "Дизельное топливо", обмотаны заправоч- ными шлангами. На языке водителей это означает - горючего нет.
        Несколько "шкод", "МАЗов" и "татр" с большими фургонами сгрудились у заправки. Тут же перед ними ощерилась светом черная "Волга" с местными номерами и милицейский "УАЗ".
        Водители тяжелых машин стояли кучкой перед хозяевами черной "Волги" и капитаном милиции.
        - Вывоз фруктов из нашей области, и в частности из нашего района, запрещен! - надсадно, как с трибуны, кричал молодой мужчина в плаще и шляпе. - А поэтому и заправлять ваши машины мы запрещаем. Где хотите, там и заправляйтесь!
        - Мы специально предприняли этот ночной рейд по всем заправочным станциям на территории нашего района, - сказал капитан милиции.
        - Чего же это вы из заправок частную лавочку устроили? - спросил во- дитель "МАЗа".
        - Потрудитесь выбирать выражения! - крикнул молодой в шляпе. - Вы - пособники спекулянтов!
        - Да я с госгрузом иду! - возмутился водитель "татры".
        - Знаем мы ваши госгрузы! - сказал второй мужчина из "Волги".
        - А если даже не с госгрузом?! - заорал Серега. - Кто простой машин оплачивать будет? Вы? Только вас и видели!
        Карцев дернул Серегу за куртку.
        - Не вопи как белый медведь в теплую погоду.
        - Мы стараемся сохранить наше яблочное богатство, - сказал молодой в шляпе. - Перевыполнить план сдачи фруктов государству, вывести район на первое место и с честью отрапортовать области, а вы...
        - А вы помогаете спекулянтам! - не выдержал второй. - Вы развращаете наших хороших и честных тружеников, превращаете их в хищников, которые в целях личной наживы...
        - Ну ладно, хватит, - сказал Карцев. - Видно, что ребята вы трениро- ванные. Только и мы не пальцем деланные. Вам бы все рапортовать, перевы- полнять да первые места завоевывать! Подняли бы закупочные цены, налади- ли бы отправку своих фруктов в дальние районы России, ни хрена этого не было бы на дорогах. А вам лишь бы сдать да перевыполнить, а что дальше - гори оно огнем... Отрапортовали, и ладушки!.. Готовь пиджачки для орде- нов и медалей! Читай про свой подвиг в областной газетке! Селедку в та- кие подвиги заворачивать надо! На чужом горбу в рай хотите въехать! Да у вас после рапортов ваших яблок пропадает столько, что ими можно было бы накормить все детские сады и ясли от Орла до Красноярска!
        Сзади к Карцеву подошла Лена, тихо взяла его за руку, и воспользовав- шись тем, что Карцев переводил дыхание, зло сказала:
        - А на рынках потом перекупщики по три, по четыре рубля за килограмм дерут.
        - Это еще что такое?! - возмутился молодой в шляпе.
        - Это не "что такое", а женщина, - сказал ему Карцев. - И тоже попро- сил бы выбирать выражения.
        - Проверьте груз и документы у этого водителя! - приказал второй муж- чина капитану милиции.
        - Груз под пломбой, а документы - вот они - лекарственная стеклотара. У вас же получена, - сказал Карцев и развернул накладные перед лицом ка- питана милиции.
        "Шкоды" Карцева и Пушкарева ползли на перевал. Впереди снова шел Кар- цев.
        Лена лежала на подвесной койке, держала руку на плече Карцева. Зана- веска с барабанящими зайчиками покачивалась у ее лица.
        - А если бы не заправили? - спросила она.
        - Чего гадать? Заправили же.
        - Ну, а если бы не заправили?
        - Если бы да кабы... Если бы у бабушки были... - Карцев запнулся. - Если бы у бабушки была борода, она была бы дедушка.
        - Мда-а... - вздохнула Лена и сняла руку с плеча Карцева. - Как-то я все это себе не так представляла...
        - И меня тоже?
        - И тебя...
        Оба они замолчали. Подъем в гору становился все круче и круче. Карцев поглядывал в зеркало на Серегины фары. Надсадно ревели двигатели.
        - Теперь я понимаю, почему ты никогда не хотел брать меня в рейс... - сказала Лена.
        Карцев рывком переключил на нижнюю передачу, и двигатель завыл уже совсем в иной тональности.
        - Тебе казалось - романтика трассы... - усмехнулся Карцев. - Тяжелый и благородный труд водителей междугородних перевозок. Ветер дальних странствий... Так, что ли? Как в журнале "За рулем"?
        - Пожалуй, - согласилась Лена. - Не совсем, но что-то в этом роде.
        - А оно так и есть. Чего же ты огорчаешься? Правда, это одна сторона медали. А ты вдруг увидела вторую... О которой знает только тот, кто сам ее носит.
        - Послушай, а нельзя ли прожить без этой медали, одну сторону которой все время приходится скрывать?
        - Да запросто! Вкалывай от звонка до звонка и не бери ничего в голо- ву. Главное, чтобы ты ни в чем не был виноват... Хотят сжечь двенадцать тонн колбасы на свалке - да чихать тебе! Отравили озеро химикатами, за- губили водоем с рыбой - а ты тут при чем?! Растеряли половину зерна на дороге - да гори оно огнем! Нет в Сибири свежих овощей и фруктов - ты, что ли, вииоват в этом?.. Пусть про все это думает тот, кому по штату положено. А ты крути свою баранку и не нарушай правил уличного движе- ния...
        - Но есть же какие-то другие способы борьбы с этим?
        - Какие?! - яростно вскинулся Карцев. - Статейку в "Крокодил" тис- нуть? Карикатуру нарисовать? На собрании выступить? Жалобу написать? Это, что ли, способы борьбы?! Борьба - это действия! И я действую!..
        - Я понимала бы, если бы ты действовал бескорыстно, - зло сказала Ле- на.
        - Мои действия - это моя работа. А каждый труд должен быть оплачен. Я рискую всем - временем, которое мне никто не вернет, напарником, жизнью, машиной...
        - Но машина ведь государственная! - крикнула Лена.
        - А я для кого эти прорехи штопаю? Не для государства?!
        Он поглядел в зеркало, увидел огни Серегиной "шкоды".
        - Давай, Сержик!.. Давай! Тащись, родимый...
        А Серега в это время у себя в кабине пел фальшиво и хрипло:
        - "От Москвы до Бреста нет такого места..."
        Впереди показался столб с сильным фонарем, небольшая сторожка и пе- рекрывающий трассу опущенный самодельный шлагбаум.
        - Перевал... - сказал Карцев.
        Серега тоже увидел шлагбаум и сразу прекратил песню. Он видел, как из сторожки вышел человек в зимней шапке и брезентовом плаще. Человек вытя- нул милицейскую полосатую палочку и показал ею на съезд с трассы. Карцев остановился. Серега тоже.
        Карцев вылез из машины. Серега было приоткрыл дверцу, но Карцев мах- нул ему рукой, и Серега остался на месте.
        - Привет, командир! - сказал Карцев.
        - О, Карцев нас осчастливил! - узнал его человек в шапке. - Ну и как? Москва стоит? Столица хорошеет?
        - Плохо твое дело, командир, - сочувственно сказал Карцев, - госг- руз... Лекарственная стеклотара... Обе фуры под завязку...
        - Ну да?! - восхитился человек.
        - Вот документы. Полный ажур.
        Человек внимательно осмотрел карцевский фургон. Даже на корточки сел. Да так, не вставая, и сказал:
        - Ты мне только мозги не пудри. Понял? Ты же опытный водитель, как же тебе не стыдно? - и укоризненно посмотрел на Карцева снизу вверх.
        Он встал, вынул сильный фонарь из кармана и прошел к Серегиной "шко- де". Включил фонарь, осветил задние рессоры и рассмеялся весело и безз- лобно:
        - Ну, ловкачи! Значит, чтоб меня не держали за мальчика, дело было так: взяли госгруз на две машины, упихали все в одну, а вторую поставили под яблочки. Ну, что? Будем вызывать инспекцию? Актик на вскрытие?
        - Может, обойдемся?
        - Можем и обойтись. Только ты учти - я же не один...
        - Понятно. И как же это будет выглядеть?
        - Три с полтиной.
        - А о Боге ты подумал?
        Человек в шапке завел Карцева за свою сторожку:
        - Погляди.
        За сторожкой высились штабеля ящиков с яблоками.
        - Три машинки - тридцать пять тонн разгрузили как миленькие. Хочешь быть четвертым?
        - Нет.
        - То-то! Хорошо еще, что милиция отдыхать уехала...
        - Так сколько ты сказал?
        - Сколько слышал.
        Карцев отсчитал триста пятьдесят рублей и отдал их человеку в зимней шапке.
        - Поезжай, Карцев! Всегда рад тебя видеть! Кланяйся белокаменной. А напарнику скажи, что он человек невежливый, - мог бы выйти и поздоро- ваться. Как его? Пушкарев, что ли?..
        И человек в зимней шапке поднял шлагбаум.
        Мчались машины русской равнинной трассой. Теперь впереди шел Серега.
        В утреннем рассвете голубовато-серебристые "шкоды" были красивы и стремительны. И мчались они так, словно ничто не могло их остановить.
        Дремала Лена, сидя на пассажирском кресле, заросший щетиной Карцев смотрел воспаленными глазами вперед. Погасшая сигарета приклеилась к гу- бе...
        Измученное лицо Сереги тоже было небрито. Глаза красные, время от времени опускаются веки, становится бессмысленным взгляд, потом Серега встряхивает головой, испуганно смотрит в зеркало, видит Карцева, шумно втягивает в себя воздух и выпрямляется на своем водительском сидении.
        Раз или два Серега потер левую сторону груди рукой, словно попытался снять боль, потом поморщился и сунул таблетку валидола под язык...
        - Забирайся в койку, малыш, - сказал Карцев Лене. - Поспи.
        Лена виновато улыбнулась, не ответила.
        - Скоро встанем. Как совсем рассветет - отдохнем...
        Тишина. Яркое синее небо.
        Лежат неподвижно в зеленой траве Карцев и Серега Пушкарев.
        Стоят неподалеку две "шкоды" с настежь распахнутыми дверцами.
        Подошла Лена. Поставила небольшой чемоданчик "на попа", на чемоданчик кружку с горячей водой, помазок, "безопасную" бритву. Сереге на живот положила механическую бритву "Спутник".
        - Через десять минут позову на завтрак, - сказала она и ушла.
        Карцев приподнялся, стал намыливать физиономию. Серега, лежа, завел бритву.
        - Женись, Витек, - сказал Серега, глядя в синее небо.
        Карцев молчал, окунал кисточку в горячую воду.
        - Неужели доедем до московского шестьдесят пятого километра и она снова выйдет?.. А ты потом до следующего рейса будешь дергаться, как Бу- ратино на веревочке...
        - Двадцать лет разницы... - глухо сказал Карцев, разглядывая себя в зеркальце. - Ты об этом подумал?
        - А сколько нам жить осталось? Ну, десять, пятнадцать лет. Зато какие это были бы у тебя десять лет!..
        Карцев молчал, брился. Скребся Серега жужжащим "Спутником".
        - Кто тебя еще так любить будет?.. - грустно спросил Серега.
        К Рязани Карцев подъезжал один. У аншлага "Рязань" стоял щит: "До поста ГАИ 500 м".
        Под аншлагом стоял Иван из Закарпатья и с ним двое.
        Карцев остановился. Выпрыгнул из машины.
        - Как долетели?
        - Нормально, - ответил Иван. - Как доехали?
        - Недорого, - сказал Карцев. - Три ночки, и мы тут. Куда ехать?
        - Съезжай с трассы и налево по грунтовке метров восемьсот. Там пот- ребсоюзовские машины ждут.
        В перелеске, около проселочной дороги, ящики с яблоками перегружались из карцевского фургона в продуктовые машины, на которых было написано: "Потребсоюз".
        Иван и Карцев стояли в стороне. Иван достал из пиджака толстый кон- верт и передал его Карцеву.
        - Здесь полторы.
        - Все в порядке?
        - Пойди пересчитай.
        - Чокнулся, что ли? - сказал Карцев. - Я про закупку.
        - Порядок. А где Сергей и Леночка?
        - Да тут, километрах в десяти... - поморщился Карцев. - Чинится... Трубка высокого давления полетела. А руки не тем концом вставлены. Ни черта в ремонте не смыслит!...
        Кто-то из грузчиков уронил ящик, и тридцать два килограмма ярко-крас- ных яблок разлетелись по траве, закатываясь под колеса грузовиков. Нача- лась перепалка.
        Председатель "Потребсоюза" подошел к Ивану и Карцеву, нервно сказал:
        - Я же говорил, что надо прямо к "Потребсоюзу" ехать! Дело совершенно законное, какого черта! У нас недавно пришла машина, тоже из Закарпатъя, сухофрукты привезла, частным грузом. Через весь город, прямо к нам на склады. И никакой лишней перегрузки! И водитель совсем молодой...
        - Это потому, что он молодой, - зло ответил ему Карцев. - А нам это ни к чему. Мы старые.
        Председатель "Потребсоюза" сел в последнюю машину и в сердцах хлопнул дверцей.
        Три грузовика, неторопливо переваливаясь через колдобины перелеска, стали выползать на трассу... а навстречу им, к карцевскому фургону, не- известно откуда подкатили еще две машины - сверкающие "Жигули" самой последней модели и "ГАЗ-51" с темным глухим фургоном.
        Машины остановились, и из "Жигулей" вышел дородный чсловек в костю- ме-тройке и шляпе с перышком. Из фургона высыпали человек шесть дюжих молодцов.
        Карцев удивленно поглядел на них, на Ивана и заглянул в темноту свое- го фургона. Там в глубине стояли ряды неразгруженных ящиков с яблока- ми...
        - Здорово, хозяин! - закричал человек в шляпе. - А ну-ка, мальчики! Быстренько!..
        - Это еще кто? - спросил Карцев у Ивана.
        Иван смутился, еле выдавил:
        - Это, Виктор, понимаешь ли... Ну, клиент, одним словом...
        - Какой еще "клиент"?!.
        - Ну, ты погоди... "Потребсоюз" может взять только девять тонн, вот и пришлось... Три тонны... Не обратно же везти.
        - На рынок, что ли? - задохнулся Карцев.
        Он повернулся к человеку из "Жигулей" и негромко сказал:
        - А ну, отойди от машины...
        - Это кто?.. - настороженно спросил человек у Ивана.
        - Водитель...
        - Ах, водитель? - обрадованно рассмеялся этот человек. - А то уж ду- маю, кто это хвост задирает?! А ты только водитель?
        - Отойди от машины, душа твоя рыночная, - еле сдерживая себя, Карцев пошел на человека в шляпе.
        Но тот оказался не из пугливых:
        - Тихо, тихо, тихо... Тебе заплатили, ну и умойся, водила хренов! Ку- да ты денешься, копеечник?
        Карцев рванулся было к нему, но в то же время двое дюжих парней мгно- венно скрутили его и прижали к стенке фургона.
        - Ну-ка, подержите этого дурачка, - распорядился мужчина в шляпе. - А остальные - на перегрузочку! Я ж тебе говорил - куда ты денешься?..
        Безуспешно пытаясь вырваться из могучих рук молодых парней, Карцев закричал в ярости и отчаянии:
        - Ванька!.. Ты во что же меня втравил, сволочь старая?!. Ванька, под- люга!.. Спекулянтская твоя рожа!..
        Машина Сереги стояла на эстакаде в так называемой "зоне отдыха"...
        Грязный Серега в старом, рваном комбинезоне и берете кричал из-под машины Лене, которая сидела в кабине на водительском кресле.
        - Ну-ка, нажми эту педаль еще раз, Ленок!..
        Перепачканная Лена нажимала педаль, кричала вниз:
        - Ну, как?
        - А черт его знает, - бормотал Серега. - Ни хрена не могу разоб- раться. Витек бы, тот сразу сообразил...
        Подкатил Карцев. Хотел развернуться было сразу на выезд, но попал задними колесами тягача в неглубокую канаву и забуксовал. Вертелись ве- дущие колеса "шкоды", летели комья жидкой грязи, валил дым из глушителя, но машина не трогалась с места...
        - Не газуй, Витек! - крикнул ему Серега. - Я тебя потом вытащу.
        Вылез из кабины Карцев и медленно подошел к Сереге.
        - До сих пор чухаетесь?
        Серега виновато вылез из-под машины.
        - Да мне, Витек, тут никак не подобраться. Я никак эту трубку чертову снять не могу.
        - Что ты вообще можешь?! - резко спросил его Карцев. - Тут любой мальчишка-слесарь за пятнадцать минут справится, а ты... Тридцать лет за баранкой - шплинта от гайки не отличишь!
        - Ну ладно, Витек, не ругайся... Я же тебя ждал, - Серега совсем сник. - Я же думал...
        - Ты что-нибудь сам когда-нибудь сможешь сделать?! Или ты всегда бу- дешь ждать меня? Может, я должен еще нос тебе вытирать и штаны тебе зас- тегивать?
        - Прекрати сейчас же! - вдруг закричала Лена из кабины. - Как ты сме- ешь!
        Но Карцев не обратил даже внимания на Лену.
        - Нам еще сто семьдесят верст до Москвы, а мы уже на сутки опаздыва- ем! А ведь в парке не с тебя спросят, а с меня! С тобой никто и разгова- ривать не будет, мешок с дерьмом!..
        Лена выпрыгнула из кабины, подошла к Карцеву и сказала:
        - Если бы ты знал, как ты сейчас отвратителен!
        Но совершенно раздавленный Серега тронул ее за плечо.
        - Не надо, Леночка... Витя, конечно, прав...
        - Он знает, что я прав! А ты не суйся не в свое дело...
        - Если ты еще раз посмеешь разговаривать в такой оскорбительной хамс- кой форме, я... - закричала Лена.
        - Что - ты? Что - ты! Что ты сделаешь? - издевательски спросил Кар- цев. - В другую машину пересядешь? Может, к нему?!
        - Витек! - голос у Сереги вдруг окреп. - Не надо так с Леночкой...
        - Ах так?! - Карцев уже себя не помнил от ярости. - Не надо? А ты знаешь, как надо?
        - Витенька!.. - взмолилась Лена. - Опомнись! Что ты говоришь!
        - Витька! - крикнул Серега.
        - Да я таких, как ты... - повернулся Карцев к Лене.
        И тогда Серега ударил Карцева в лицо.
        Он ударил его сильно и страшно. Карцев отлетел к своему фургону, впе- чатался в него спиной и стал сползать на землю. Изо рта побежали струйки крови.
        Карцев провел рукой по лицу, увидел кровь на ладони и нащупал около себя большой разводной ключ из Серегиных инструментов.
        - Ах ты ж, друг-приятель... - сказал он и поднял мутные глаза на Се- регу.
        Серега стоял, ловил ртом воздух, покачивался и смотрел широко откры- тыми, испуганными глазами куда-то мимо Карцева, мимо Лены... Слабеющими руками он пытался разорвать себе воротник рубашки...
        - Серега!.. - в ужасе закричал Карцев.
        - Витек... Леночка... - прошептал Серега, широко расставил руки, словно хотел нащупать какую-нибудь опору... и упал. Сначала на колени, а потом и всем телом.
        - Сереженька!.. Сережа! Сережа!.. - кричала Лена.
        Она хотела перевернуть Серегу на спину, лицом вверх. Но он был тяжел и уже неподвижен.
        - Ленка! Спаси его... Спаси, миленькая!.. Что ты смотришь?! Ну, гово- ри... Говори что-нибудь! Серега! Прости!.. Прости меня, Серый!..
        Карцев перевернул Серегу на спину и стал делать ему искусственное ды- хание. И в такт усилиям Карцева моталась голова Сереги с неживыми глаза- ми.
        Лена рванула комбинезон на Серегиной груди, стала массировать ему сердце, а потом обхватила его руками, припала к его груди и закричала:
        - А-а-а-ааа!...
        Карцев вскочил на ноги.
        - Погоди, Серега!.. Погоди!..
        Он метнулся к шоссе, на ходу вытаскивая из кармана пачки денег.
        - Стой!! Стой!.. Сволочи!.. Стой!!!
        Карцев пытался остановить редкие машины, но они пролетали мимо, пото- му что Карцев - окровавленный, с безумным перекошенным лицом, нелепо су- ющийся под колеса, размахивающий деньгами - был так похож на обычного пьяного трассового ханыгу, что водители шарахались от него, объезжали как зачумленного и продолжали нестись дальше!..
        - Стой!.. - плача, кричал Карцев и протягивал вслед уходящим машинам пачку в полторы тысячи рублей, которые он только что получил от Ивана...
        - Остановитесь же!.. Ну погодите кто-нибудь...
        И в это время, метрах в двухстах, на трассу из "посадки" выползла старая лядащая лошаденка, запряженная в ветхую телегу, и потрусила в направлении Карцева.
        - Стой!.. - закричал Карцев вознице-старику в ватнике и теплой шапке.
        Он, шатаясь, побежал навстречу телеге, и старик в испуге осадил лоша- денку.
        - Помоги, помоги, родненький!.. - умолял его Карцев.
        Он совал старику деньги, тряс его за ватник и все показывал и показы- вал на то место, где лежал Серега.
        Помертвевший старик только один раз глянул на Карцева, увидел его ис- каженное, залитое кровью лицо и уже не мог оторвать глаз от невиданной доселе пачки крупных денежных купюр. Он отпихивал их сухой, темной стар- ческой ручонкой и трясся от страха.
        - Друг у меня там... Друг... - лепетал Карцев. - Помоги...
        И тогда старика вдруг осенило: деньги, кровь, слезы, трясущиеся руки Карцева...
        - Так ты убил его, видать?! - в ужасе ахнул старик и перекрестился.
        Потрясенный своим открытием, старик вдруг с неожиданной силой оттолк- нул Карцева от телеги, взмахнул кнутовищем и погнал лошаденку прочь от этого страшного места.
        - Да ты что, дурак старый?! - закричал ему Карцев вослед.
        Он схватился за голову, но одна рука его все еще сжимала толстую пач- ку денег. И тогда в полном отчаянии и безысходности он со всего размаху швырнул деньги на дорогу. На трассу.
        Пачка разлетелась еще в воздухе. Сильный осенний ветер подхватил красные, фиолетовые и зеленые бумажки, закружил их над бетонкой и понес в придорожные канавы, а через канавы - дальше, к молодому перелеску, ко- торый отделял трассу от внешнего мира и оберегал зимой от снежных зано- сов.
        Толик и Лиза сидели у телевизора. Был вечер, и шла передача "Время". Звук был приглушен, и Лиза мягко и спокойно говорила Толику:
        - Это не мой каприз, не желание быть полной хозяйкой в доме... Просто у меня непроходящее ощущение, что я что-то не так делаю, не так смотрю, не так разговариваю... И от этого я в состоянии постоянного раздражения. Наверняка я бываю не права и несправедлива, но я ничего не могу с собой поделать!.. Мне кажется, что я постоянно прохожу какую-то нескончаемую проверку на прочность!.. Ну, согласись, Толечка, что так жить невыноси- мо!..
        - Ну, Лизавета... - вяло проговорил Толик, глядя на экран телевизора. - По-моему, ты преувеличиваешь...
        - В конце концов, я думаю о твоем отце тоже, - сказала Лиза. - Он еще не настолько стар, чтобы... Чтобы не иметь личной жизни.
        - Ты о чем? - не понял Толик.
        - О Господи! - Лиза страдальчески подняла глаза к потолку.
        Вошла Катька в пижаме, с игрушечным автомобильчиком в руках.
        - Папочка, почини мне самосвал. Он не едет... - капризно сказала Катька.
        - Катька! - Толик подхватил дочь на руки. - Шоферюга моя маленькая! Я тебе завтра пять самосвалов куплю!..
        Раздались резкие короткие телефонные звонки. Лиза сняла трубку:
        - Да... Есть... Рязань? Одну секундочку... - Она протянула трубку То- лику. - Кажется, отец из Рязани. Очень плохо слышно.
        Держа Катьку на руках, Толик взял трубку.
        - Дедушка! - крикнула Катька.
        - Тихо!.. - цыкнул на нее Толик и сказал: - Алле! Ты, папуль? Ну?.. Как это? Не, я не могу...
        Лицо Толика вытянулось.
        - Но у меня завтра выезд на линию в шесть тридцать... Меня же с маши- ны снимут и с работы уволят! Да что такое, наконец?
        - У тебя будет другая работа и другая машина! - кричал Карцев в теле- фонную трубку. - Возьми дяди Сережину "Волгу" и немедленно выезжай! Мне водитель нужен!.. Мне нужен свой водитель. Сыночек... Родной мой!.. При- езжай... Горе... Горе у нас, сынок... - И Карцев тихо заплакал.
        Лена подхватила трубку и сказала:
        - Толик, с вами говорит Лена. Пожалуйста, выезжайте... Мы будем ждать вас у первой городской больницы. Папа не может больше говорить. Пожа- луйста... Нет. Папа здоров...
        Лена положила трубку и обняла за плечи сидящего на табурете Карцева:
        - Ну все, все... Толик выезжает.
        Это было в пригородном отделении милиции, и врач "скорой помощи" нег- ромко говорил дежурному офицеру:
        - Явная ишемия... Сердечная недостаточность, резкий спазм. Раньше это называлось "разрыв сердца"... Случай, к сожалению, не редкий...
        За рулем старой Серегиной "Волги" Толик медленно въезжал по длинным толстым доскам в открытый пустой фургон отцовской "шкоды"...
        Он осторожно въехал в черноту фургона, застопорил машину и выключил двигатель.
        - Поставь на скорость и затяни ручник, - сказал ему Карцев.
        Толик послушно поставил на скорость и до отказа затянул ручной тор- моз. И только после этого вылез из машины.
        В маленьком больничном дворе "шкода" казалась огромной. И когда Толик появился в проеме фургона, Карцев сбросил на землю доски, протянул ему стопорные колодки и сказал:
        - Поставь на всякий случай под передние и задние колеса.
        Толик поставил колодки и снова подошел к краю фургона.
        - Давайте...
        Лена, Карцев, больничный санитар и старший лейтенант милиции подняли гроб с телом Сереги и понесли его к фургону.
        Толик опустился на колени, перехватил широкий конец гроба и втащил его в фуру. Карцев и старший лейтенант помогали ему.
        - Раскрепить 6ы надо, - прошептал старший лейтенант Карцеву.
        Тот не ответил. Впрыгнул в фургон и сказал Лене сверху:
        - Подавай, Алена...
        Лена протянула ему снизу топор, Толику - несколько деревянных брусков и ножовку.
        Карцев и Толик измерили расстояние от гроба до стенок фургона и стали отрезать и обрубать лишние куски от брусков...
        А потом Карцев и Толик загнали бруски между гробом и стенками фурго- на. Загнали плотно, чтобы гроб не сползал при движении.
        И встали. Один по одну сторону, другой - по другую...
        В темном проеме фургона они стояли над гробом Сереги Пушкарева, опус- тив головы. Прислонившись лицом к борту, беззвучно плакала Лена.
        - Все... - сказал Карцев.
        По трассе Рязань - Москва шли две голубые "шкоды" с серебристыми фур- гонами. Несмотря на яркий солнечный день, "шкоды" шли с включенными фа- рами и зажженными бортовыми огнями...
        Впереди шел Карцев. За ним, за рулем Серегиной машины, - Толик.
        На контрольном посту рязанского ГАИ старший лейтенант милиции, кото- рый помогал Карцеву, Лене и Толику, говорил по селектору:
        - Передай всем постам до Москвы: две "шкоды" с включенным светом, фургоны "Алка" - не останавливать. Пусть идут... Запиши номера машин и фургонов...
        Километр за километром катились "шкоды" к Москве...
        Они проходили какие-то посты ГАИ, и сидящие в высоких застекленных будках милиционеры отмечали их прохождение по трассе...
        На узкой обочине стояла "шкода" с молдавскими номерами.
        Около нее были разбросаны инструменты, валялся ватник. Два колеса от тягача вылезли косо в сторону...
        Машина стояла на домкрате. Грязный измученный водитель в отчаянии ма- ялся у самого фургона, по которому шла надпись огромными буквами "Молдо- вощпром".
        Он увидел две идущие "шкоды" с включенными фарами и отчаянно замахал руками.
        "Шкоды" начали притормаживать, съезжать с трассы.
        Карцев медленно вылез из кабины.
        Спрыгнул на землю Толик. Подошел к отцу.
        Лена осталась сидеть в кабине...
        Молдавский водитель бросился к Карцеву и Толику.
        - Мужики!.. Не поможете?..
        - Что у тебя? - спросил Карцев.
        - Полуось полетела!..
        Несколько секунд Карцев невидяще смотрел на молдаванина, потом повер- нулся к Толику:
        - У тебя ключи дяди Сережи?
        - Вот... - Толик показал связку ключей.
        - Вот этим, большим, открой нижний багажник в своей машине. Дай ему полуось. Дядя Сережа всегда возил с собой полуось...
        Толик открыл багажник Серегиной "шкоды", порылся в куче нужного же- лезного барахла и нашел длинную полуось, завернутую в промасленную тряп- ку. Закрыл багажник на замок и принес полуось молдаванину.
        - Ну, мужики!.. - восхищенно сказал тот и стал лихорадочно доставать из кармана деньги. - Ну, спасибо! Ну, выручили! За полуось-то, ребята... Четвертачок хоть возьмите! Братцы!..
        - Спрячь... - тихо сказал Карцев. - Недавно на трассе?
        - Точно! А вы откуда узнали?
        - Больно громко радуешься...
        Карцев пошел к своей машине. Толик - за ним.
        У самой кабины Толик остановил отца.
        - Папа... Пока вы оформляли документы в больнице, я позвонил Лизе. Я ей все сказал... Она ждет нас... - и Толик показал глазами на кабину, в которой сидела Лена.
        Карцев усталой рукой погладил Толика по лицу.
        - Хорошо, сынок. Трогай потихоньку. Не торопись... Не рви.
        Когда впереди показался до боли знакомый Карцеву щит с надписью "До Москвы 65 км", Лена сидела уже в своей старенькой замшевой курточке с уложенной сумкой на коленях.
        Она положила руку на плечо Карцеву и показала на щит. Карцев сбросил скорость, проглотил комок.
        - Притормози, Витя.
        Медленно надвигался на них зеленый щит.
        - Останови.
        И Карцев остановил машину у самого щита.
        - Не уходи, - хрипло сказал Карцев. - Не бросай меня.
        Лена судорожно вздохнула, горько улыбнулась сквозь слезы:
        - Хорошо. И ты не бросай меня, пожалуйста...
        Подбежал обеспокоенный Толик:
        - Что-нибудь случилось?
        - Все нормально, сынок. Едем.
        Толик побежал к своей машине, а Карцев включил первую передачу, и зе- леный щит, на котором было написано, что до Москвы осталось всего шестьдесят пять километров, стал уплывать назад, все быстрее и быстрее уменьшаясь в размерах...
        А потом трасса пошла чуть влево, и зеленый щит совсем исчез за пово- ротом.
        1979 г.
        Владимир КУНИН
        ИНТЕРДЕВОЧКА
        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
        Была середина белой летней ночи. Мне нужно было успеть одеться, привести себя в порядок, выскользнуть из гостиницы, поймать тачку, доехать до дома, поспать пару часиков и к восьми махануть в свою больничку.
        Времени было еще навалом. Я стояла у распахнутого окна в одних туфлях и трусиках - и не торопясь застегивала лифчик. Я знала, что и без шмоток выгляжу - будьте-нате, и была уверена, что он сейчас с меня глаз не сводит. Но если с вечера во мне к мужикам еще что-то шевелится, то к утру уже все до лампочки. И моя неторопливость - просто результат привычки.
        С высоты десятого гостиничного этажа я видела плывущий по Неве буксир и баржу с желтым песком.
        - Я люблю тебя, Таня, - сказал он у меня за спиной.
        Он неплохо трекал по-нашему. Даже надбавку получал в своей фирме за знание русского языка.
        - Я тебя тоже, - ответила я не оборачиваясь. Он мешал мне слушать мелодию с проплывающей внизу баржи.
        - Я хочу жениться на тебе, - с чувством сказал он.
        Ох, черт побери! Неужели - все? Неужели точка?!
        Я резко повернулась к нему. Он все еще лежал в неширокой гостиничной кровати и напряженно щурил свои близорукие глаза.
        - Слава те, господи! - Я даже рассмеялась. - Наконец-то раскололся!..
        - Что?
        Я заметила, что с ним и вообще с иностранцами, говорящими по-русски, я всегда разговариваю упрощенным языком. Это происходит помимо сознания. Может быть, я инстинктивно стараюсь облегчить им общение со мной?
        Я села к нему на кровать, погладила по лицу:
        - Ты действительно хочешь на мне жениться?
        - Да, - он положил голову мне на колени. Волосики у него были мягкие, реденькие, с пепельной проседью. - Я уже говорил со своей папой и мамой.
        Это становилось серьезным.
        - И мы уедем к тебе?
        - Да. Если хочешь.
        Он еще спрашивает! А ради чего я здесь-то? Ни хрена они в нас не понимают. Даже самые умные.
        Я наклонилась и поцеловала его в щеку. Почувствовала несвежий запах у него изо рта, встала и осторожно сказала:
        - Теперь будет все, как захочешь ты.
        В ванной я натянула свое бундесовое платьице - полштуки отвалила за него Кисуле, - собрала в сумку свою косметику и подкрасила губы. И увидела непромытую, с засохшей мыльной пеной бритвенную кисточку. Я вот уже месяц с ним тусуюсь и каждый раз вижу эту непромытую кисточку. Но до сих пор я считала, что это его дело. А сегодня... Я тщательно вымыла кисточку, просушила ее в махровом полотенце и поставила на стеклянную полочку перед зеркалом. Может быть, именно с этой кисточки у меня начиналась совершенно новая жизнь...
        Выйдя из ванной я посмотрела в окно на неву, но баржи с песком уже не было.
        - Вот пятьсот крон, - он смотрел на меня поверх очков, протягивая деньги. - Как всегда. Но если хочешь в долларах, то получится меньше. У нас сейчас немножко упал долларовый курс и тебе это не может быть выгодно.
        Брать? Не брать?.. Да в гробу я видела эти пятьсот крон! Теперь мне важно совсем другое. Я сказала:
        - Спрячь. Завязано. Теперь ты у меня знаешь как будешь называться? "Бесплатник", - я видела, что он ни черта не понял. - У нас жены с мужей за... Это самое... Денег не берут, - объяснила я. - Аморально.
        - Это правильно. Хотя жена всегда стоит дороже, - он спрятал деньги в бумажник.
        Все-таки какие они рассудительные и четкие ребята! Не то что наши. Хотя я даже и не понимаю - нравится мне это или нет.
        - Презенты возьмешь?
        Он мне кое-что купил в березке.
        Я посмотрела на часы и решила не рисковать. Прихватят вдруг, найдут у меня эти шмотки, пока выяснят, что я их не того... Я и на работу опоздаю.
        - Нет. Лучше привези мне их сам. Хорошо?
        - Хорошо, - согласился он. - И надо про нас обязательно сказать твою мать.
        Я рассмеялась.
        - Обязательно! Чао, - поцеловала его в нос и пошла к двери. - Пронеси, господи!
        Теперь у нас в "Интуристах" дежурных по этажу нет. Все как у них, "за бугром" сделали. А кто может помешать посадить у лифта старшую горничную? Никто. Вот и сидит за столиком наша подруга драгоценная - анна матвеевна. Вид - для полтинника - еще будь здоров. Вся в люрексе, на голове - "хала".
        - Доброе утро, анна матвеевна.
        - Танечка! - Ну просто мать родная.
        Я лифт вызвала, сунула ей червончик, помадку французскую. Анна матвеевна глазками захлопала:
        - Ой, ну ты всегда, танюшка! Ну прямо я не знаю...
        Но тут лифт подошел. А пока я себя в зеркале рассматривала и представляла, как я буду выглядеть "там" в качестве его жены, анна матвеевна (надо же ей быть такой сукой!) подняла трубочку телефона...
        Ну и конечно, когда я доехала до первого этажа, тут же меня и приняли. Я так расстроилась!
        - Тьфу, - говорю, - ну, что за непруха, а, Женя?!
        А Женя стоит в свитерочке, в пиджачке кожаном и зевает. Ему только недавно лейтенанта дали.
        - Может, отпустишь, жень?
        - Что ты, Зайцева! Пойдем, пойдем. У нас без тебя - скука смертная...
        - Анна матвеевна стукнула? - Спрашиваю.
        - Я тебя не узнаю, Таня, - огорчился Женя. - Ты же опытный человек. Профессионал. Что за вопросы?
        Идем гостиничными переходами. Казалось бы, спит гостиница без задних ног. А на самом деле держи карман шире: и наш "профсоюз" работает, и у спецслужбы ушки на макушке, и разная торговая шваль еще гуляет...
        - А я замуж выхожу, Женя.
        - Поздравляю, - Женя пропускает меня вперед и открывает дверь. - Проходи, Зайцева.
        Каждый раз, когда я попадаю в эту комнату - обшарпанную, с жуткими столами, с продранным диваном, со стульями без спинок и уродливым сейфом, - мне начинает казаться, что эту комнату целиком вынули из какого-то отделения милиции и насильно впихнули в середину роскошной, построенной по последнему слову техники гостиницы. И каждый раз для меня это смена миров...
        - Здрассьте, - сказала я всем присутствующим.
        - Лучшие люди нашего профсоюза, - улыбнулся мне Толя - Вот теперь почти полный комплект. Присаживайтесь, Татьяна Николаевна.
        Толя - старший опергруппы нашей гостиницы. Милицейско-капитанского в нем нет ни на грош. В костюмчике с галстучком - вылитый студент. Только очки на нем не по студенческому карману. Очень попсовые очечки!
        Посредине комнаты баррикада из двух письменных столов буквой "Т". По одну сторону - семь стульев вдоль стены для задержанных.
        На первом - Наташка-школьница. Противная девка, наглая. Еще семнадцати нету. С восьмого класса ходить начала. Сейчас в десятом. Морда протокольная - на что мужики падают?! Под любого пьяного финна уляжется за полсотни его вонючих марок...
        Ну, а дальше - парад элиты! Дому моделей - делать нечего. "Вог", "Бурда", "Неккерман", "Квилле", "Карден", "Пакен", "Нина Риччи"... Каждый костюмчик - штука, полторы. Сапожки - шестьсот, семьсот. Косметика - "Макс Фактор", "Шанель", "Кристиан Диор"... Это вам уже не Наташа-школьница. Это наш профсоюз. Интердевочки. Валютные проститутки.
        Вот Зина Мелейко - кличка "Лошадь Пржевальского". Такую клиентуру снимает - равных нет. По-итальянски чешет, по-фински. Сама шведско-русский разговорник составила. На нашу тему. Многие начинающие у нее переписывать брали. По четвертачку. Недорого. Ей только поддавать нельзя - нехорошая становится. Она и сейчас под банкой...
        Подружка моя закадычная - Сима-Гулливер. Была мастер спорта по волейболу. Очень крутая телка! Любого клиента до ста долларов дотянет. Меньше не ходит. Макияж наведет - глаз не оторвать. Голова - совет министров. Из чего угодно деньги сделает...
        Нинка-Кисуля. Фирмач на фирмаче, сама всегда в полном порядке. С утра бассейн, потом теннисный корт, обед только с деловыми людьми. К вечеру - работа. Английский, немецкий, финский, конечно... Ленинградская специфика. Я Кисулю очень уважаю. Они с Гулливером меня по первым разам в свет выводили...
        А за столом - по другую сторону баррикады - "спецы". Сегодня их трое. Все, конечно, в гражданском. В ментовской форме они только для удостоверений сфотографированы. Лет им столько же, сколько и нам, от двадцати четырех до тридцатника. Все с образованием. Кто унивеситет кончил, кто политех, кто инфизкульт. Ну и какие-то курсы милицейские. И правильно! Тут сразу двести двадцать с погонами. Толя вон даже двести девяносто имеет как капитан. Не фонтан, конечно, но хоть что-то. У всех дети. У некоторых даже по двое...
        - Присаживайтесь, присаживайтесь, Татьяна Николаевна. И продолжим наши игры, - Толя совсем близко поднес бумагу к очкам. - Где это мы остановились? А, вот... "Обязуюсь ходить в школу, закончить десятый класс и получить аттестат..."
        - Половой зрелости, - вставила Зинка Мелейко. Все-таки она была перегружена выше нормы.
        - Зинаида Васильевна, мешаете, - укоризненно сказал Толя и снова уткнулся в бумагу: - "Кроме того даю честное комсомольское слово не посещать гостиницы "Интуриста" и больше никогда не заниматься проституцией". Наталья, это объяснение кто писал неделю тому назад?
        - Ну, я, - школьница разглядывала потолок.
        - В который раз? У меня коллекция твоих обещаний.
        Наташка сунула в рот жвачку и давай жевать, корова. Наглая девка, как танк! А в это время в "спецуру" заглянули два мента в форме. Из территориального отделения.
        - Здравия желаю, товарищ капитан. Прибыли.
        - Привет, - ответил им Толя. - Посидите в холле. Евгений александрович, оформляйте это не по годам развитое дитя века. А мы тут посмотрим, чем она дышит...
        Он раскрыл Наташкин паспорт и оттуда выскользнула фотография.
        - Это кто?
        - Это мой друг из кампучии, - оживилась школьница. - Он за мир борется. Там на обороте надпись есть.
        - А у него в номере ты тоже за мир боролась?
        - Да.
        Обычно, когда "спецы" кого-нибудь из нас калибруют, мы молчим в тряпочку - нас столы разделяют. Но тут даже мы развеселились. Ну, идиотка форменная!..
        Толя пошуровал в Наташкиных мелочах, взял пачку "Ротманса", высыпал из нее сигареты и обнаружил между золотой фольгой и коробочкой сто финских марок одной бумажкой. Ну, кретинка! Ну, кто так прячет?!
        - Раньше больше пятидесяти марок у тебя на находили, а тут сто, - удивился Толя.
        - Все в мире дорожает, - Наташка надула пузырь из жвачки.
        - Дешевка сопливая, - зло сказала Зинка.
        - Зинаида Васильевна! - Толя снова посмотрел на Зину поверх очков и спросил школьницу: - а с каких это пор кампучийцы стали расплачиваться финскими марками?
        - А марки я нашла. В лифте.
        - И когда тебя взяли, ты, естественно, сама шла к нам, чтобы сдать эту находку в бюджет государства?
        - Естественно.
        Тут уж не только "спецы", но и мы рассмеялись. Женя сказал:
        - Заголовок в газете "Пионерская правда": "так поступают честные девочки". "Ученица десятого класса "б" сдала государству сто финских марок, найденные ею..."
        - В штанах известного кампучийского борца за мир, - добавила Зинка Мелейко.
        - Кончили веселиться, - совсем тихо сказал Толя, и это сразу стало опасным. И мы это прекрасно знаем. Но Зина по пьяни этого не просекла.
        - Ну почему же? Только начали!..
        - И сразу кончили, - еще тише сказал Толя. - Начинаем таможенный досмотр. Все из карманов и сумочек на стол.
        Обычное дело. Выкладываешь весь "джентельменский набор" - косметику, денежки, фирменные сигареты, зажигалки, записные книжки, презервативы, противозачаточные таблетки, салфетки ароматические... Ну, и досматривают. На то они и поставлены. Ровным счетом ничем не рискуешь. Даже если у тебя валютку обнаружили. "Подарили". Или как эта идиотка малолетняя выступила: "В лифте нашла". Реквизируют, и все дела.
        Но Зинка Мелейко (видать, она все-таки малость "перекушала") решила вдруг права качать. Уж на что она по трезвой осторожная лиса, а тут возьми и брякни:
        - Где санкция на обыск?
        Толя посмотрел на нее и говорит:
        - Михаил Михалыч, пожалуйста, досмотрите Зинаиду Васильевну и оформите ее в отделение за пребывание в гостинице "Интуриста" после двадцати трех часов в нетрезвом состоянии...
        Миша стал заполнять на Зинку очередную карточку:
        - Где работаете, кем?
        - Где и раньше. Ниимостов. Разнорабочая.
        Шмоток на ней было - штуки на две, не считая брюлликов в ушах, которые сами по себе тянули на три косых. Зинка бижутерии не носит.
        - А какая у вас зарплата?
        - Девяносто рэ.
        - Как выросло благосостояние рабочего человека! - Восхитился Женя. - Достаточно взглянуть на Зинаиду Васильевну Мелейко - и враждебная пропаганда полетит кувырком, а лживые "голоса" зарыдают в полном бессилии.
        Заглянул мент в форме:
        - Машину держим, Анатолий Андреевич.
        - Все, все. Забирайте вот этих двух.
        - И потянулась цепь беззаконий, - пьяно усмехнулась Зина.
        - Если бы я был вооружен законом против проституции, Зинида Васильевна, я бы еще несколько лет тому назад вас изолировал, - мягко так проговорил Толя.
        - "На Марс ракеты запускаем, перекрываем Енисей..." - Хрипло так рассмеялась Зинка. - Да если бы вам потребовалось, вы бы нас в две недели без всякого закона ликвидировали. По всей стране. А мы вот гуляем до сих пор. Значит, нужны мы вам!..
        - Нам?! - Возмутился Миша. - Мы - спецслужба уголовного розыска, наша обязанность охранять имущество, жизнь и здоровье иностранных граждан, гостей нашей страны, а мы вынуждены больше половины рабочего времени посвящать вашей неуязвимой деятельности!
        - Ну, не вам, - махнула рукой Зинка. - Может быть, вашим смежникам. Или еще кому-нибудь...
        - Пошли, пошли, - испуганно сказал мент в форме.
        - Вот именно. Чао, ребятки. До завтра, - Зинка подтолкнула жующую Наташку-школьницу: - иди, иди, шалава. И не чавкай над ухом, грязнуха малолетняя.
        - А разница только в возрасте и цене, - улыбнулась школьница и на прощание выдула из жвачки пузырь. Пузырь лопнул, и дверь за ними закрылась.
        Толя сел за стол и стал разглядывать Кисулины шмотки из сумки. Женя взялся за мою сумку. Миша за косметичку Гулливера.
        - Сколько денег? - Спросил Толя Кисулю.
        - Не помню. Около тысячи двухсот.
        Мы с Гулливером переглянулись. Значит, Кисуля уже троих успокоила по сто баксов каждого, да еще и успела сдать их "один за четыре". Ну, Кисуля!
        Толя словно прочитал наши мысли:
        - Высокий класс! Значит, успела снять троих клиентов по сто долларов и даже валюту сплавила один к четырем! А, Нина Петровна?
        - Анатолий Андреевич, какая валюта! Это мои личные советские деньги. С тех пор, как участились ограбления квартир, приходится все ценное носить с собой.
        - А ты не слышала, что участились ограбления на улицах? - Спросил Миша.
        - Я тебя умоляю, Миша!.. Ты же знаешь - общественным транспортом я не езжу, бываю только в приличных местах... Это все мои сбережения.
        - А на книжке? - Поинтересовался Женя.
        Мы-то с Симкой-Гулливером точно знали, что у Кисули не меньше ста тысяч где-то имеется. Но Кисуле можно только соли на хвост насыпать.
        - Женя! Какая книжка?! Откуда? Всем известно, что я страшная транжирка - люблю хорошо одеться, держу "котов"... О какой книжке идет речь? Это все мои сбережения.
        - А презервативов столько зачем, серафима аркадьевна? - Это уже Толя.
        - А как же?! - Сима-Гулливер долго молчала и теперь ей жутко хотелось повыступать. - За границей нашей родины бушует спид, слыхали? Передается только этим... Ну, как его? Половым путем, извиняюсь. Так что мы идем рука об руку с нашим советским здравоохранением. И при очередных разборках, Анатолий Андреевич, я просила бы это учитывать самым серьезным образом.
        - Серафима аркадьевна, а ведь мы вас самым серьезным образом предупреждали, чтобы вы хоть к правительственным делегациям не цеплялись? - Спросил Толя.
        И я поняла, что нас в очередной раз отпустят с миром.
        - Да я их в упор не вижу, Анатолий Андреевич! Я теперь вообще на государственный уровень не выхожу и все правительственные делегации мне до фени! Хотя и они тоже люди, и ничто им не чуждо...
        - А кто сегодня договаривался с аргентинцами?
        - Клевета, Анатолий Андреевич, клянусь вам, клевета. На аргентину я даже не посягала! Ни одного аргентинца! Я к ним даже не приближалась... - Передохнула и спросила так невинно-невинно: Анатолий Андреевич, миленький, а как сделать так, чтобы и они ко мне не приближались?
        - Забирайте свои вещи. Что там у Зайцевой, евгений алексеевич?
        - Зайцева у нас теперь замуж выходит и поэтому у нее все в порядке.
        - Да... - Говорю я им. - Последний нонешний денечек гуляю с вами я, друзья...
        - Кто счастливец? - Спросил Миша.
        - Службу надо знать, Михал Михалыч, - сказал Толя. - Эдвард Ларссон, представитель фирмы "Белитроник" - производство программных манипуляторов. Пребывает в Ленинграде в составе шведской делегации на выставке "Инрыбпром". Татьяна Николаевна была передана ему сотрудником той же фирмы гюнвальдом Ренном, прошлогодним ее клиентом, который сам на ней жениться не смог, ибо оказался верным мужем своей шведской жены и любящим отцом троих детей. И это, Татьяна Николаевна, даже к лучшему. Господин Ренн - потенциальный алкаш, а Эдвард Ларссон - тихий, положительный и холостой, с явной тенденцией служебного роста внутри фирмы.
        Все - и "спецы", и девчонки мои - хи-хи-хи да ха-ха-ха. Даже я с ними по запарке хихикнула, но тут на меня как накатило (со мной это иногда бывает. Я вдруг перестаю прикидывать и рассчитывать, и тогда свои и чужие неожиданно сливаются для меня в одно - ненавистное, и мне все становится до фонаря. И я горела от этого уже десятки раз...).
        - Господи! - Сказала я. - Как я устала от вас. Как же вы мне все надоели!..
        И ни одного смешка. Тишина мертвая.
        Кудрявцев очки снял, протер и снова надел. И тихо, не скрывая ярости, сказал:
        - А вы-то нам как... Вот вы у нас где! - Он перехватил руками собственное горло. - От вас дрянь - как круги по воде. Будь моя воля!.. - Но тут же взял себя в руки и спокойненько приказал: - евгений алексеевич, проводите, пожалуйста, Татьяну Николаевну к выходу. Раз уж сегодня вы с нею занимались.
        ...Идем темными переходами. Я сигарету вырвала из пачки, зажигалку не могу найти. Всю трясет... Женя чиркнул спичкой, дал мне прикурить. Довел до выхода.
        Швейцар Петр Никанорович - отставник дерьмовый - увидел женю, вскочил, сонная морда, с диванчика, побежал двери отворять, сволочь. Кланяется бывший подполковник нынешнему лейтенантику, торопится свое усердие показать. А сам с каждой проститутки от трехи до пятерки за проход в гостиницу имеет. Да с гостей - по червончику, чтобы в ресторан просочиться.
        Меня увидел, так удивился - дескать, "как это она тут оказалась?", Хотя еще вечером от меня пятерку схавал, артист вонючий.
        - До свидания, Таня, - Женя будто извинился за что-то.
        Я не ответила. Горло перехватило. Только кивнула ему и вышла.
        А на воле - такая благодать! Воздух чистый, прохладный... Солнце еще не взошло, а уже окна верхних этажей прямо золотом полыхают. Как в сказке! Такая красота - и не высказать... Чувствую, что сейчас сяду на каменные ступеньки и расплачусь.
        - Куда ехать?
        Стоит передо мной такой пожилой водила, тачка его фурычит на пандусе. Посмотрела на номера - из четвертого таксомоторного.
        - Проспект Науки, двадцать восемь, - говорю.
        - Квартира?
        - Обойдешься.
        - Червончик.
        - Нет вопросов.
        - Садись.
        Я села назад, и мы поехали.
        Едем. Вытащила я из сумочки зеркальце, ватку, крем и давай морду протирать. Я всегда перед домом грим снимаю. Это для меня как утренняя зарядка. Будто я из одного состояния перехожу в другое. И чтобы лишний раз маму не нервировать. Она, конечно, ничего не скажает, но... Своих надо беречь.
        - Слушай, - говорит мне вдруг водила, - я в прошлую смену одного "штатника" часа четыре возил. И в павловск, и в пушкин, и еще черт-те куда. Так у него наших "деревянных" не хватило и он со мной по счетчику "зелененькими" расплатился. Тебе не нужно? Отдам по трехе.
        Ах ты ж, думаю, гад ползучий! Печать на мне, что ли, какая?! Что же он мне с ходу доллары предлагает и не боится ни черта?!
        Но я и глазом не моргнула:
        - Извините, пожалуйста, но я не понимаю, о чем вы говорите.
        - Ну, дает! - Заржал водила. - Прямо театр юного зрителя!..
        - Вы меня, наверное, с кем-то путаете, товарищ, - говорю.
        Он еще сильнее заржал:
        - Как же! - Говорит. - Вас спутаешь...
        И тут мы как раз к моему дому подъехали. То есть не к моему, а к соседнему - к дому номер тридцать два.
        У нас внутри квартала, как и во всех новых районах, дорожки между домами узенькие и дальше не проехать, потому что на пути у нас стоит огромная машина "вольво" с рефрижератором. Из "Совтрансавто". Тоже, кстати, деловые ребята... И эта машина тут часто стоит. Наверное, какой-то дальнобойщик живет.
        - Ладно, дойду, - говорю я водиле. - Остановись.
        Вылезла, положила ему червонец на сиденье (по счетчику трехи не набежало), вынула фирменную сигаретку, чиркнула зажигалкой и говорю этому жлобу:
        - Да! Насчет "зелененьких". Статья восемьдесят восьмая, часть первая. От трех до восьми с конфискацией.
        - Я тебя умоляю!
        - Это ты потом прокурора будешь умолять, а меня не надо.
        - А ты по какой статье ходишь?
        - А для меня статья не придумана. В нашем государстве это социальное явление отсутствует. Понял, дядя?
        Смеется, сукин сын:
        - Тогда, может, телефончик оставишь?
        - Не по сеньке шапка, - говорю. - Тут тебе ни "деревянных", ни "зеленых" не хватит. Без штанов останешься. Чао, бамбино! Сорри...
        И домой пошла...
        В квартире темно. Мы в белые ночи всегда задергиваем плотные шторы.
        Сижу на кровати у мамы и совсем не вижу ее.
        - Я замуж выхожу, ма... - Шепотом говорю я.
        - Слава богу. А за кого? - Тоже почему-то шепотом спрашивает мама. Она еще в полусне.
        - За Эдика. Эдвард Ларссон.
        - Это такой высокий?
        - Нет. Высокий - Гюнт. А это - Эдик. Он заезжал как-то за мной, помнишь?
        - Как мы тут все поместимся?..
        - Я у него жить буду, в Швеции.
        - Боже мой! - Тихонько прокричала мама. - А я?!
        И зажгла свет у кровати. Сидит в своей старенькой пижамке, всклокоченная, худенькая. Руки у подбородка сцепила, а в глазах такая тоска, такой ужас...
        Поспать ни минутки не удалось. Мама вздрючилась, взвинтила меня, бросилась готовить мне завтрак. Я накинула домашний халатик, стала делать завтрак для нее, вырывать из ее рук чайник, спички...
        Колготимся по кухне, сталкиваемся то у плиты, то у холодильника, то у раковины.
        - А что ты видела в своей жизни? - Кричу я ей. - Папочку-кобеля, зарплату - сто сорок?! Кооператив однокомнатный!? Это - жизнь?
        - Почему, почему ты ушла из института?! - Кричит мама и обжигается о раскаленную сковородку.
        Я хватаю ее руку, сую под струю холодной воды и приговариваю:
        - Потому что я каждое утро в институт на трамвае ездила и объявления в вагоне читала: "Третий автобусный парк... Курсы водителей... Обучение - четыре месяца. По окончании - зарплата от трехсот рублей и выше." А мне нужно было пять лет учиться, чтобы потом сто десять зарабатывать. Да пошел он, этот институт, знаешь, куда?! Много тебе твой институт дал!
        - Да, много! - Вырывается от меня мама. - Я детей воспитываю и учу!
        - Это они тебя учат и воспитывают! Положи тарелку на место, я сама все сделаю!..
        Потом (я уже была одета в джинсы и какую-то майку-расписуху, а мама с забинтованной рукой причесана и чуть-чуть успокоена) мы сидели за нашим крохотным столом и завтракали.
        - Хочу свой дом, свою машину!.. Хочу зайти в магазин и купить ту шмотку, которая мне нужна, а не переплачивать фарцовщикам втридорога!.. Хочу мир увидеть! Разные страны... И не по телеку, не в программе "Время", не в "Клубе кинопутешествий". Своими глазами, своими руками пощупать, а не слушать наших телекомментаторов. Они там по пять лет прокантуются - поленом не вышибешь, - а потом возвращаются в союз и начинают поливать все на свете!.. А сидя здесь, на этой кухне, я хрен что увижу! Но у меня тоже кое-что есть другое, ма! Поверь мне. Я - женщина. Так почему бы мне...
        - Но, Танька!.. Доченька! Это же - торговать собой...
        - Правильно, - уже спокойно сказала я. - Правильно, мам. Ну кто не торгует собой? Кто не стремится подороже продать свою профессию, свой талант? Кто не хочет получать вознаграждения за свои достоинства? Писатель торгуется с издательством, у художника покупают его картину, конструктор получает гонорар за изобретение...
        - Но книги, изобретения, живопись приносят народу счастье! Физическое и духовное...
        - Во, во! - Разозлилась я. - Привыкли мыслить только глобально - в масштабе народа, континента, космоса! Ничуть не меньше. А отдельно взятая личность одного человека никого не волнует!..
        - Какого человека?
        - Того же Эдварда Ларссона - одинокого шведского инженера. Если его женитьба на мне осчастливит его, разве этого мало?
        - Ну почему для этого нужно уезжать?! Пусть он переедет к нам. Потеснимся, потом поменяемся...
        - Мама! Представь - художник много лет создавал картину и мечтал, что когда-нибудь ее оценят. А когда картина была готова и ему предложили персональную международную выставку, его мать сказала: "Нет! Никаких выставок! Пусть она висит только на нашей кухне!.."
        - Да ты-то тут при чем?!
        - А чем я хуже, черт бы тебя подрал!!!
        И тут мама заплакала. Я посмотрела на часы. Нужно было мчаться на работу. Но я не могла оставить маму в таком состоянии.
        - Успокойся, мамуль, - я поцеловала ей руку, а она меня машинально погладила. - Успокойся. Я буду приезжать к тебе по нескольку раз в год. Так все наши девочки делают, кто туда замуж вышли. Это во-первых. А во-вторых, все это произойдет еще так нескоро. Как говорится, "курочка - в гнезде, а яичко..." Знаешь, где?
        - Танька! - Возмутилась мама.
        - Все, все. Молчу, молчу.
        Я посмотрела на часы, поднялась, набросила на плечи старенькую курточку и стала запихивать в большую черную сумку кое-какие шмотки. Во-первых, нужно было что-то захватить на работу - как-никак, а я заряжаюсь на сутки без продыху, - а во-вторых, еще до работы нужно было успеть по дороге заскочить в одно замечательное местечко...
        - Но ты его хоть любишь? - С надеждой спросила мама.
        Тут на меня навалилась такая усталость, что ничего не захотелось выдумывать:
        - Не смеши меня, ма. Надо будет - полюблю.
        К счастью, в это время раздался звонок. Мама вскочила из-за стола, рванулась к дверям.
        - Сиди, - сказала я. - Открою. Это - Лялька.
        Конечно, это была Лялька - бывшая мамина ученица, моя соседка по лестничной площадке. Ляльке - восемнадцать. Хорошенькая - спасу нет. В прошлом году завалила вступительные в медицинский, и я устроила ее к нам санитаркой для рабочего стажа.
        - Здрассьте! - Сказала Лялька с моими интонациями. - Ну, ты даешь! Я тебя жду, жду внизу...
        - Лялечка! - Обрадовалась мама. - Здравствуй, детка!
        - Ой, извините, Алла Сергеевна! Доброе утро.
        - Мамуля, мы пошли...
        - Подожди! - Мама метнулась в комнату, потом обратно и стала пихать мне два рубля. - Ну, возьми!..
        - Да есть у меня деньги.
        - Ты уходишь на сутки - тебе необходимо нормально питаться!
        - Ну, мама...
        - Не спорь! И лялю покорми.
        - До свидания, Алла Сергеевна.
        - Привет, ма...
        К отделению милиции мы с Лялькой подкатили на какой-то халтурной черной "Волге". Уже из машины я увидела "картину маслом": Зинка Мелейко во всем своем вечернем боевом обличии, на высоченных каблуках, подметала вместе с несколькими ханыгами двор, а школьница, взгромоздившись на колченогую стремянку, мыла снаружи высокие окна первого этажа. Помогали ей две жуткие патлатые бабы. Рожи опухшие, в синяках. Ткни пальцем - бормотуха так из ушей и брызнет!
        - Погоди, шеф, - сказала я. - Сиди, Лялька, не высовывайся. Один момент!
        Я выскочила из машины. Достала из сумки свитер, джинсы и куртку, протянула их Зинке.
        - Отвернись! - Крикнула Зинка пожилому милиционеру, который приглядывал за всей этой компанией.
        Тот сплюнул и отвернулся. Зинка натянула на себя джинсы, сняла кофточку, под которой не было даже намека на лифчик. Ханыги заржали. Зинка даже не посмотрела в их сторону, надела свитер, освободилась от юбки и закурила.
        Подбежала школьница, попросила у меня сигарету. Вместо сигареты я сунула ей под нос фигу и вернулась в машину.
        Когда подъехали к больнице, я порылась в бумажнике среди "крупняков", достала пятерку и расплатилась с водилой.
        Лялька отчужденно молчала до самой лестницы, а потом спросила:
        - Ты зачем у матери два рубля взяла? У тебя вон сколько их!
        Вот Ляльку я жутко люблю! Ах, девка! Человек...
        Я на ходу обняла ее за плечи. Она попыталась отстраниться, но я еще сильней притиснула ее к себе:
        - Лялька... А лучше было бы, если б она знала, что у меня есть деньги, сколько их и откуда они, да?
        - Нет.
        - Вот то-то! Своих надо беречь.
        Лялька мгновенно оттаяла и тут же продолжила начатую еще в машине тему:
        - Танька, ну возьми меня как-нибудь с собой! Сколько тебя просить?..
        Пока мы с Лялькой ехали к нашей больничке, у гостиницы на неве шестеро представителей фирмы "Белитроник" весело усаживались в маленький оранжевый автобус своей фирмы, который они пригнали из стокгольма. По бортам "микрика" было написано название фирмы, ее адрес и номер телекса.
        - Кто сегодня за рулем? - Спросил бенни.
        Всклокоченный краснорожий Гюнвальд, с которым я тусовалась в прошлом году, заорал:
        - Кому мы можем доверить наши драгоценные жизни в чуждой и враждебной нам обстановке социализма? Кто из нас оказался самым решительным, самым смелым, самым-самым?
        - Эдварда за руль! - Завопили все.
        - Правильно! - Орал Гюнвальд. - Человек, который женится на русской...
        Слово "проститутка" он не успел произнести. Его дернули сзади за куртку и он мгновенно среагировал:
        - На русской девушке, достоин всяческого уважения! Даже если потом она окажется шпионом!
        Все расхохотались. Эдвард улыбнулся, сел за руль, и они поехали на Васильевский остров, на выставку.
        А у меня начался рабочий день. Мой третий мир.
        В отделении, над телевизором - электрические часы. Мне иногда кажется, что днем я вижу, как движется даже часовая стрелка. Минутная, так она для меня просто мчится сломя голову.
        - Э, погоди-ка... Тут у тебя уже гематомка будь здоров! Давай-ка я тебя лучше в бедро кольну... А на попку - грелочку...
        - Танечка! Вас в третью палату просят. Старушка у окна...
        - Иду.
        - Таня... У меня опять повязка протекла.
        - Вот и хорошо. Значит, есть отток. Сейчас сменим...
        - Такая изжога, тань. Ну от всего буквально! А от соды еще хуже.
        - Держи смесь Бурже и мензурочку. Пей...
        - Татьяна Николаевна! Велихову из седьмой палаты - на рентген.
        - Вот баночка. Утром, до завтрака, помочитесь. А вот коробочка. Для кала. А здесь фамилии напишите. Чтобы не спутать...
        - Как в такую маленькую коробочку делать.
        - Головой можно подумать?
        - Таня, в первой палате этого инсультника нужно переодеть и перестелить. У него недержание мочи и...
        - Нет вопросов! Лялька! Возьми чистый комплект носильного и постельного белья и айда со мной в первую палату. Поможешь.
        - А обедать?
        - Успеешь. Дуй за бельем!..
        - Таня! К телефону! Очень приятный иноземный акцент.
        - Алло! Эдик?
        Я столько раз бывала у него на выставке, в его шведском отделении, что буквально физически увидела его сидящим в конторке у телефона. На столе стоят банки с "Туборгом", валяются какие-то записи, каталоги. Тут же сидят Гюнвальд, кеннет и бенни - его сослуживцы. Я слышала их шведскую болтовню, видела через широкое окно часть выставки, уйму нашего ленинградского народа, бродящего между экспонатами. Почти все держали в руках рекламные листовки и фирменные проспекты.
        - Таня? Это я - Эдвард. Ты сказала про нас маме?
        - Конечно! Она очень-очень рада!
        - Я должен ей сделать визит.
        - Конечно!
        Тут заорал Гюнвальд, вырывая у Эдварда трубку. Но мой тихий Эдик сказал мне: "Момент, Таня", прикрыл трубку ладонью и что-то жестко проговорил краснорожему Гюнту. Тот даже опешил от неожиданности. Но потом все свел к шутке и оглушительно расхохотался. Встревоженные бенни и кеннет вытащили его из конторки. Эдвард сказал:
        - Я тебя очень люблю, Таня. Сегодня я позвоню в консульство и узнаю все про ваши и наши формальности.
        - Хорошо. Целую тебя.
        - Спасибо, - он помолчал и осторожно положил трубку.
        Тут же помчалась минутная стрелка, неторопливо двинулась часовая. Снова покатились мои рабочие сутки.
        - Больные, сдавайте термометры! Что там у нас с температурой?.. Подставляем попочку... Замечательно! Держи ватку, держи...
        - Тань, а тань!.. Пока тебя не было, иван афанасьевич трое суток стонал, никому спать в палате не давал. А сегодня - огурец! Он в тебя влюбленный. Гы-ы!..
        - Во, дурак! Болтает тут!.. Не слушай, Танечка...
        - Я вас тоже очень люблю, иван афанасьевич. Вот эту таблеточку... Запить теплой водичкой. Если что - зовите. Ладно?.. Ляля! Что это за влажная уборка? Все сначала! Из углов - чтобы не соринки! Почему "утки" с мочой стоят? Вынеси немедленно, и - "ежиком" с горячей мыльной водой. Не халтурь!.. Господи, хоть бы сегодня по "скорой" никого не привезли!.. Миленькие мои больные и выздоравливающие! Через пять минут выключаю телевизор и - отбой!
        - Танюша, чай будете с нами пить?
        - Обязательно, владимир александрович! Вот только свет в палатах выключу...
        - Таня, вот...
        - Батюшки! Откуда такие цветы потрясающие?!
        - Это тебе. Мама принесла.
        - Ну, спасибо, кавалер ты мой маленький! Дай я тебя поцелую...
        - Тань, иди чай пить!
        - Иду.
        Когда я вошла в ординаторскую, наше традиционное ночное чаепитие было уже в разгаре. Негромко пел высоцкий из магнитофончика (Лялька с собой на дежурство таскает), сидел наш молодой доктор владимир александрович, нинка - медсестра с соседнего поста, и вторая санитарка - старуха Сергеевна.
        На столе - чайник электрический, пироги с капустой, коржики, колбаска по два двадцать, помидорчики-огурчики... Каждый, кто идет на сутки, обязательно из дому что-либо тащит.
        Вошла я в ординаторскую, и силы меня покинули. Колпак крахмальный с головы стянула, туфли скинула и пошлепала босиком.
        - А кто в лавке остался? - Спросил наш доктор.
        - А никого, - ответила нинка. - Все дрыхнут. Тяжелых нету.
        Достала я свою старую сумку, вытащила бутылку яичного ликера "Адвокат", пачки "Данхилла", "Ротманса", "Пелл-мелл" и две плитки швейцарского шоколада.
        - Гуляем, ребята!.. - Сказала я и рухнула на топчан.
        Сергеевна взяла в руки бутылку и спросила:
        - Это чего?
        - Ну, сладкое! Не помнишь, Сергеевна? Танька уже приносила такую. Из яиц сделано, - ответила нинка.
        - Ой, вкусная!! - Вспомнила Сергеевна.
        - Откуда это все, Танечка? - Интересуется доктор.
        - С работы, - не было сил ничего выдумывать.
        - Совместительство, что ли? - Позавидовала нинка.
        - Ага.
        - Где?
        - В "Интуристе".
        Смотрю, моя бутылочка уже пошла по кругу.
        - Тоже сестрой?
        - Милосердия, - усмехнулась я. - Ляль, прикури мне сигаретку и налей чайку. Пусть остынет. Я пока полежу. А то вторые сутки без сна...
        - Ну, давайте, - Сергеевна подняла стакан с "Адвокатом". - Тань, может, примешь капельку?
        - Таня же не пьет, Сергеевна! Сколько раз говорить? - Нервно заметила Лялька.
        - За все хорошее, - Сергеевна шлепнула полстакана.
        - Живут же люди, - выпила Нина. - А я все думаю, чего это Татьяна исключительно - сутки через трое?
        - Рыба ищет где глубже... - Сергеевна прикончила стакан.
        - Закусывайте, Сергеевна! - Строго сказал владимир александрович. - А то так до утра не дотянете.
        Он заметил, что у меня погасла сигарета и дал мне прикурить моей же зажигалкой.
        - Нравится? - Я увидела, как он рассматривает зажигалку.
        - Прелесть.
        - Возьми себе...
        - Что ты!
        - Бери, бери. У красивого мужика должны быть красивые вещи, - я и сама не заметила, что разговариваю с ним на "ты". - Ребята, вы одну плитку шоколада распатроньте, а вторую... Сергеевна! Спрячьте вторую плитку для внучки. Вон ту, с собачками.
        - Это правильно. Давай, - Сергеевна сунула плитку в карман замызганного халата. - Ты у нас, как божий ангел, Татьяна.
        Мне это так понравилось, даже спать расхотелось.
        - Кто у нас не охвачен? - Говорю. - Нинка, забирай всю сигаретную "фирму"! Оставь открытую пачку. До утра хватит.
        - Танюшка! Слов нет!..
        - А ты, Лялька, достань у меня из сумки пакет. И примерь. Вроде бы твой размер.
        Лялька залезла ко мне в сумку и достала оттуда пакет с натуральными джапанскими кроссовками на липучках. Тут все отпали! Кроме Сергеевны:
        - Хорошие тапочки. Ноги в них не потеют?
        - "Тапочки"?! - Еле выговорила нинка. - Да это!.. Это...
        - Королевский подарок, - усмехнулся наш доктор.
        Лялька - та просто онемела. Стоит, прижала кроссовки к груди...
        С днем рождения, Лялька, - устало говорю я. - Желаю тебе всего самого лучшего. И обязательно в этом году поступить в институт.
        - Ой, правда! У меня же завтра день рождения!..
        - Сегодня, - поправила я ее. - Уже сегодня.
        - Дак налить же надо! - Решительно взялась за бутылку Сергеевна.
        Но в эту секунду в дверях ординаторской появился больной в застиранном байковом халате.
        - Извиняюсь, - сказал он, щурясь от яркого света. - Там, кажется, иван афанасьевич умер.
        Нас словно взрывом подбросило!
        Ох, и надергались мы с этим иваном афанасьевичем! Все пытались вытянуть его с того света. Только появится какой-то проблеск, снова старик от нас уходит. Уплывает иван афанасьевич по другую сторону бытия, где уже никому ни хрена не требуется.
        Мы с нинкой ассистируем, путаемся, как слепые котята, но вроде все путем. Лялька тут же, на подхвате. Сергеевна мечется.
        Тогда володя раскрыл ему грудную клетку, взял сердце ивана афанасьевича в руку и... Пошел прямой массаж! Зачавкало, слава богу. Заработало...
        ...Едем из операционной в палату. Я как была в ординаторской босиком, так босиком и шлепаю, качу рядом с каталкой капельницу на колесиках. Нинка на ходу подушку кислородную поправляет. Владимир александрович за пульсом старика следит. Все кровью заляпаны, маски на шее висят. А вокруг больные. Всполошились, бедняги, перетрусили. И этот стоит - гонец в кальсонах.
        - "Умер", "умер"!.. Паникер несчастный, мать твою за ногу, - говорю я ему. - Ну-ка, марш все по палатам!
        - Танюша, увидимся сегодня вечером? - Тихо спрашивает меня на ходу владимир александрович. - Сходим к моему приятелю, посмотрим видео...
        Ах, крепенький паренек! Только что в человеческой крови руки полоскал, а уже норовит ко мне под юбку залезть!
        - Где же ты раньше был, вовик? - Смеюсь я, а сама слежу, чтобы игла из вены ивана афанасьевича на выскочила. - Теперь - хана. Замуж выхожу...
        В пятом часу утра я села раскладывать лекарство по записи к утреннему приему. Бежит Лялька. Глаза - девять на двенадцать. Оглядывается по сторонам, будто ее партизаны в разведку послали. Подлетела ко мне и давай шептать.
        - Ладно, - говорю. - Не гони картину. Подождут.
        Я встала, зашла к ивану афанасьевичу, поправила кислородную трубочку под лейкопластырем на его небритой верхней губе, уменьшила частоту подачи капельницы, послушала, как он дышит, и вышла из палаты. Заглянула к нине на первый пост:
        - Нинуля, посмотри за моими. Я минут на десять смоюсь.
        На лестнице меня уже ждала Лялька. Любопытная, как кошка!
        - Можно мне с тобой?
        - Косынку поправь. Ходишь как халда.
        Спускаемся во двор. Больничка у нас старая, со времен царя гороха. Дворик такой серенький, петербургский. А посреди двора стоит голубая "семерка" с распахнутыми дверцами и сама Кисуля при полном параде сидит за рулем и приемничек крутит. Рядом Симка-Гулливер. Выставила свои длинные ноги наружу и покуривает.
        - Привет, - говорю. - Каким ветром?
        - Заходи! Гостем будешь! - С грузинским акцентом отвечает Кисуля и открывает задние дверцы.
        Мы с Лялькой влезаем в машину, закуриваем. Лялька глаз оторвать не может от Кисули и от Гулливера. Конечно, девки прикинуты будь здоров и не кашляй. Ляльке такое и не снилось...
        Кисуля осторожно покосилась на Ляльку. Я ее успокоила:
        - Теоретически ребенок подкован.
        - Пора в свет выводить, - смеется Гулливер.
        - Перебьется, - говорю. - Работа была?
        - Да ну... Фуфло одно, - машет рукой Кисуля. - "Штатника" из валютного бара вынула, а он в нажоре. Лыка не вяжет - в дело употреблен быть не может. Возился, возился - все без толку. Только время потеряла.
        - И мимо денег пролетела?
        - Она-то не пролетела, - смеется Гулливер. - Она свои сто баксов скушала. Это я пролетела. Но как! Сдохнуть можно!.. Кидаю генке-халдею пятнашку. Он меня сажает стол в стол со здоровенным френчем. Бугай выше меня. Плечи - во! Морда - застрелись!.. К трем часам ночи я его в тачку, везу к себе, а он мне по дороге заявляет, что женщинами не интересуется, а любит только мужчин. И если я ему сейчас мужика предоставлю - триста франков мои. Ну надо же! Я ему говорю: "Ах ты ж, гомосек несчастный! Я на тебя полночи убила... Плати неустойку!" Алексей Петрович, водила из второго таксомоторного, - ты его знаешь, - хохочет - я думала, мы во что-нибудь врубимся. Короче, разворачиваем тачку и обратно. Вот и считай - пятера - на входе, рупь - гардероб, пятнашка - генке, четвертак - алексею Петровичу. Одни убытки...
        - Неустойку сдернула?
        - Как же! Заплатит френч неустойку! Будто ты не знаешь... За франк удавится, педрила-мученик. Хорошо, в это время Кисуля отработала и на пандусе меня подобрала.
        - Ко мне-то чего приехали?
        - Хотели посмотреть на уникальное явление в нашем профсоюзе. Как интердевочка на государство молотит.
        - В свободное от работы время, - смеется Гулливер.
        - Сутки через трое - работа не пыльная. Зато спокойней.
        - Кому? - Улыбается Кисуля.
        - Мне. Маме моей. Всем.
        - Под каждой крышей - свои мыши. Мы тебе к свадьбе подарочек привезли, танюха.
        - Специальное пособие для экспортных невест, - говорит Симка и протягивает мне бумагу, сложенную вдвое.
        Я разворачиваю, а там какая-то инструкция.
        - Что это?
        - Список справок и документов, необходимых для выезда из советского союза. Порядок очередности подачи и официальные сроки принятия решений. По каждой справке, представляешь?
        - Малейшая ошибка, и начинай все сначала. Начнут футболить... Как светку-маленькую, как маню-кнопку, помнишь?
        - Затянут оформление года на три и - привет из Швеции! Менты эту инструкцию, знаешь, как хранят?!
        - Почему?
        - По кочану. Чтобы "за бугор" не выпускать.
        - Ясно. Где достали?
        - "Капуста" - великая штука, - рассмеялась Гулливер.
        - Сколько должна?
        - Не бери в голову. Рассчитаемся. Кстати, тебе песец не нужен?
        - Сколько тянет?
        - Для тебя - тысяча баксов. Или, как говорят московские коллеги, - таузенд грюников.
        - Валюты, слава богу, на руках нет. А "деревянными"?
        - Четыре штуки - и песец твой.
        - Матери взять, что ли? У нее на зиму ничего нет. Покажи.
        - Вон, пакет у заднего стекла.
        Я достала пакет и вытащила замечательную норвежскую песцовую шубку. Лялька даже ахнула.
        - Ну-ка, выметайся, - сказала я ей. - Прикинь...
        Лялька вылезла, надела шубку прямо на халат, сдернула с головы косынку и распустила по плечам волосы.
        Шубка была отличная. Но Лялька в этой шубке смотрелась так, что мы просто отпали! И это несмотря на то, что Лялька была в стоптанных больничных тапочках, а окружал ее обшарпанный колодец петербургского двора, забитый черт знает каким грязным хламом...
        - Да... Девочка - зашибись! - Удивилась Кисуля.
        - Какой конкурент растет! - Покачала головой Гулливер.
        - Только попробуйте, - сказала я им и крикнула Ляльке: - давай, давай, сблочивай! Рано тебе еще к такому шматью привыкать.
        Лялька с сожалением сняла шубку и протянула мне. Я уложила шубу в пакет и сказала Кисуле:
        - Беру. А то теперь неизвестно, когда еще у меня деньги будут. А мать на зиму раздета...
        - Оъкей, - небрежно кивнула Кисуля. - Привезешь "капусту" - заберешь песца. Договорились?
        - Годится. Спасибо, девки, - я вылезла из машины.
        - Танька! Не потеряй инструкцию, - предупредила меня Гулливер. - Прочти внимательно первый пункт. Без него у тебя даже заявление во дворец бракосочетания не примут. Начинать нужно со шведского консульства...
        Боже мой, если бы я тогда понимала по-шведски!
        Мы сидели с Эдиком у его генерального консула, еще не старого, обаятельного, истинно западного мужика, и я чувствовала себя на седьмом небе того мира, куда так рвалась последние несколько лет.
        В мягких кожаных креслах мы расположились вокруг небольшого низкого столика, пили фантастический кофе со взбитыми сливками и полизывали коньяк из крохотных рюмочек. Консул был - само очарование!
        У меня хватило ума не напяливать на себя вечернее "рабочее" шматье, и я выглядела скромно и респектабельно: белые американские "бананы", темно-красная спортивная рубашечка из чистого коттона и белоснежная курточка фирмы "Пума". Грим - самый незаметный, слегка тонированные очки и красная "адидасовская" сумочка.
        - Ах, как жаль, что вы не говорите по-шведски, - искренне сожалел консул, обращаясь ко мне. - Но это поправимо. Поправимо...
        Сам он говорил по-русски не хуже меня. Когда в разговоре с Эдиком он переходил на свой родной язык, я несколько раз ловила его добрый и внимательный взгляд, устремленный на меня. Словно он хотел убедиться, что я действительно не понимаю шведского.
        Я улыбалась ему и вопросительно поглядывала на Эдика. Но Эдик не торопился с переводом. А консул, ответно улыбаясь мне, оказывается, говорил Эдику следующее:
        - Я не имею права не выдать вам документ, подтверждающий ваше неженатое положение и психическое здоровье, который справедливо требуют русские власти при регистрации брака иностранца с их подданной. Мой секретарь уже этим занимается.
        - Благодарю вас, - улыбнулся ему Эдик.
        - Хотя в вашем нормальном психическом состоянии я позволил бы себе усомниться.
        - Отчего же? - Засмеялся Эдик.
        Консул любезно долил мне кофе и собственноручно положил еще взбитые сливки. И продолжал по-шведски:
        - Да потому, господин Ларссон, что вы собираетесь жениться на профессиональной проститутке, что видно невооруженным глазом. И не возражайте! У меня большой и печальный опыт. Я таких справок выдал сотни.
        - Мне наплевать, кем была госпожа Зайцева в россии. Мне важно, кем она станет, будучи "фру Ларссон" в Швеции.
        - Это я могу вам спрогнозировать, - консул дополнил мою рюмку. - Восемьдесят процентов подобных браков расторгаются сразу же или спустя совсем немного времени после пересечения границы. Большая часть этих девиц тут же начинает заниматься индивидуальной проституцией, поступает в стрип-бары, в секс-шоу или рассасывается по публичным домам европы. У вас есть гарантия, что вы с мадам Зайцевой окажетесь теми счастливцами, которые составляют всего двадцать процентов от общего количества таких браков?
        - Все зависит от меня самого, господин консул.
        - Сомневаюсь, - консул закурил сигарету и сказал мне по-русски: - прошу прощения, мадам. Поскучайте еще минутку. Формальности...
        И снова перешел на шведский язык:
        - Подумайте, господин Ларссон, стоит ли наполнять нашу маленькую страну отбросами русского общества? Разве мало у нас собственных проблем? Это я вам уже говорю как официальный представитель Швеции в ссср.
        Клянусь, я чувствовала, что что-то происходит! Я ни черта не понимала, а консул и Эдик вели себя так потрясающе мило и доверительно, что заподозрить ничего нельзя было. И все-таки у меня почему-то испортилось настроение...
        Эдик встал и произнес по-русски:
        - Господин консул, я был очень рад представить вам свою будущую жену. Теперь мне хотелось бы получить необходимый документ и больше вас не задерживать.
        - Я думаю, что документ уже готов, - сказал консул тоже по-русски, улыбнулся мне и нажал кнопку на столе.
        Тут же открылась дверь и секретарь консула, тощая грымза в золотых очках, внесла нашу первую с Эдиком справку...
        ...Когда мы с Эдиком вышли на улицу, он взял меня за плечи, развернул к себе и спросил, глядя мне прямо в глаза:
        - Ты меня любишь, Таня?
        И тут я неожиданно почувствовала, что это сейчас для него чрезвычайно важно. Ну просто необходимо! И почти честно ответила:
        - Конечно, Эдик... Очень люблю.
        Он снял очки, протер кусочком замши, снова надел. И сказал:
        - Тогда все оъкей. Тогда ничего не страшно.
        Во дворце бракосочетания бабешка лет тридцати пяти - вся в сертификатном барахле, пальцы в золоте ереванского завода - подколола консульскую бумагу к нашему заявлению, вернула нам с Эдиком паспорта и сказала, не глядя на меня:
        - Срок ожидания - три месяца.
        - Почему? - Спросил Эдик.
        - Чтобы у вас было время убедиться в верности ваших чувств.
        Я уже об этом из инструкции знала и поэтому не стала выступать, а Эдик очень удивился:
        - Так долго?
        На это бабешка ответила не Эдику, а мне. Хотя я молчала как рыба и ни о чем ее не спрашивала.
        - У нас в советском союзе - один порядок для всех, - сказала она, мстительно глядя на меня неумело накрашенными глазками.
        Ну, правильно. Господин Ларссон - иностранец, а я - своя. Чего со мной церемониться?
        - Спасибо, - кротко сказала я ей. - Всего доброго.
        В гостиничной ванной я сняла черные ажурные чулки и тоненький кружевной поясок, аккуратно свернула их и спрятала в косметичку. Не будешь же летом, в жару, таскать на себе эту сбрую? Берешь обычно только на работу. Очень многие клиенты предпочитают. Им видней. У них вся порнуха на этом построена.
        Я быстренько приняла душ, растерлась махровым полотенцем, натянула трусики, вельветки, кофтенку и наспех сделала физиономию.
        Складывая свои мазилки в косметичку, я снова заметила бритвенную кисточку Эдварда в засохшей мыльной пене. Сполоснула ее, поставила на полочку и крикнула:
        - Эдик! Ты еще из ванной свои причиндалы не собрал!
        - Я знаю. Сейчас...
        Номер был не убран. Постель разбросана. Стояли упакованные чемоданы и большая дорожная сумка желтой кожи. Еще одна, спортивная сумка, лежала на кровати.
        Эдик в одних трусах сидел у журнального столика. Перед ним лежали остатки разных денег, документы. Он подсчитывал свои ленинградские расходы на электронном калькуляторе и записывал их в книжечку.
        - Эдик! Давай в темпе! - Взмолилась я.
        - Уже, уже! - Эдвард сложил деньги и документы в бумажник, калькулятор спрятал в изящный чехольчик, рассовал все по карманам висящего на спинке стула пиджака. - Момент, танечка...
        И исчез в ванной. Я села к телефону, позвонила маме:
        - Ма! Собери что-нибудь на стол, мы скоро придем.
        - Ты с ума сошла! - Закричала мама. - В доме шаром покати! Дайте мне пару часов, я схожу на рынок...
        - Мам! Знаешь старую хохму?.. "Жора, жарь рыбу. - А где рыба? - Ты - жарь, жарь, рыба будет!" Так вот ты жарь, рыба будет! Мы все привезем. Подключи Ляльку, пусть она тебе поможет, пошустрит. Сгоняй ее за хлебом и кофе.
        - Но почему такая спешка?
        - Потому что выставка закрылась и они уезжают машиной завтра в пять утра, а Эдику нужно как следует выспаться перед дорогой...
        - Как "машиной"?! Прямо в Стокгольм?
        - Представь себе. Чао!
        Мы вышли из лифта в забитый народом нижний холл. Эдик со спортивной сумкой в руке, я - налегке. Время было обеденное, суетня страшная. Возвращались туристы из музеев, мотались подносчики багажа, бегали интуристовские "шестерки", крутились фарцманы...
        Я издалека незаметно раскланялась с толей и женей - нашими "спецами". Эдик попросил швейцара - Петра Никаноровича - подать такси ко входу. Отставник рванул на пандус, тормознул тачку и прибежал к нам с поклоном. Эдик дал ему доллар, и Петр Никанорович откозырял ему, как солдат первого года службы. Мы сели в таксярник и поехали...
        Опять пришлось остановиться у дома тридцать два. Стоит эта огромная совтрансавтовская бандура "вольво" с рефрижератором - и не проехать...
        Эдик расплатился, мы вылезли и пошли пешком.
        - "Вольво" очень хороший автомобиль, - гордо сказал Эдик. - Мы много торгуем с вами этим авто. Мимо нашего с тобой дома будет проходить трасса от стокгольмского порта на мальме, они все время там ездят...
        Я благодарно взяла его под руку, оглянулась на "вольво" и, сама не знаю почему, запомнила его номер - АВЕ 51-15.
        - Это прекрасно, что между нашими странами такое тесное сотрудничество, - я старалась попасть в ногу его широким шагам. Давай и мы с тобой заключим маленький экономический контракт.
        - Правильно. Между нами не должно быть неясных моментов.
        - Золотые слова. Так вот... Пару дней тому назад я купила для мамы меховое пальтишко. На зиму. И мне очень хочется, чтобы это пальто преподнес ей ты. Как презент. От своего имени.
        - Но это будет неправда. Это нехорошо...
        - Хорошо, хорошо! Хуже будет, если это сделаю я. У мамы сразу возникнет много ненужных вопросов.
        - Но у нас не дарят летом зимние вещи!
        - Это у вас. А у нас готовят сани летом. Это наша маленькая национальная особенность. Короче, ты можешь мне в этом помочь?
        Эдик неуверенно пожал плечами. Тут мы и подошли к нашей парадной...
        Надо сказать, что этот первый для мамы международный приемчик вполне удался.
        Все было вкусно, всего было в меру, мама замечательно выглядела. Она сидела напротив Эдика и с преувеличенным вниманием слушала все, что я уже знала наизусть из шведских выставочных проспектов.
        - Наша фирма "Белитроник" выпускает программные манипуляторы. А недавно мы начали серийный выпуск роботов для автоматической рыбной ловли. Я участвовал в разработке такого робота...
        - Что вы говорите? - Светски удивлялась мама.
        Мы с Лялькой покуривали на кухне.
        - Да. Вес только пятнадцать кило. Робот сам забрасывает крючок и сам подтягивает леску. Как рыба клюет, робот делает автоматическую подсечку. Если рыба большая и сильная - можно больше сорок килограмм, - робот начинает ее водить и водить, и так устанет рыбу, что потом быстро вытягивает ее на борт лодки...
        - Девочки! Вы слышите? Уму непостижимо!..
        По маминым глазам я увидела, что она ни фига не поняла про этих дурацких роботов и безумно устала от напряжения.
        - Пора начинать аттракцион, - шепнула я Ляльке. - Все поняла?
        - Могила!
        - Иди к ней. Придержи ее там, чтобы она сюда нос не сунула. Эдик, - сказала я, выходя на кухню. - Можно тебя?
        - Момент! - Поклонился маме Эдик. На кухне я сунула ему пакет с шубой и поцеловала для бодрости: давай, мол! Эдик с пакетом вошел в комнату...
        - Уважаемая Алла...
        - ...Сергеевна, - тихо помогла я ему.
        - Я знаю! - Прошипел он. - Уважаемая Алла Сергеевна! Так как вы есть мама моей невесты тани, я хочу сделать вам небольшой презент от своего имени.
        - Ах, зачем это, Эдвард... - Смутилась мама и даже встала из-за стола.
        - Пожалуйста, - Эдик вручил маме пакет.
        - Спасибо. Я вам очень признательна, но вы, ей-богу, напрасно...
        - Ой, а что там? - Фальшиво-заинтересованно воскликнула отлично все знавшая Лялька.
        - Что спрашивать? Помоги развернуть - и увидите, - несколько нервничая, ответила я.
        Лялька мгновенно распотрошила пакет, вытащила оттуда песцовую шубку и, встряхнув, набросила маме на плечи.
        Мама была близка к обмороку. Лялька почти натурально визжала от восторга.
        - Спасибо тебе, Эдик, - я его опять поцеловала. Всетаки он меня выручил! Но тут я заметила, что Эдик и сам находится в состоянии "грогги". Я даже за него испугалась.
        - Кошмар!.. - Шептал он. - Я не знал, что это такая дорогая вещь. Я думал...
        - Заткнись, - одними губами сказала я ему, а маме крикнула: - мамуля! Если бы знала, как тебе идет!.. Но как Эдик вмастил?! Будто знал, что нужно... Ну, Эдик!
        А мама, моя худенькая мама, стояла в роскошной песцовой шубе - первой шубе за свои сорок восемь лет - и не отрываясь смотрела на меня в упор. Потом судорожно вздохнула и печально сказала:
        - Вы сошли с ума. Вы все сошли с ума...
        Через месяц выхожу я с двумя тяжеленными авоськами из торжковского рынка и потихоньку чухаю к стоянке такси, как вдруг около меня тормозит потрясный "Мерседес" и оттуда в полном боевом блеске выскакивает Зинка Мелейко.
        - "Медсестра дорогая анюта подползла, прошептала - живой..." - Спела мне Зинка. - Куда пропала, танюша?
        - Привет, зинуля, - говорю я и вижу, что Зинка уже слегка "на кочерге". - Не рано ль "промокла"?
        - Не боись, Танька. Нормуль. Сейчас мне все можно.
        - Кого сняла? - Спрашиваю, а сама смотрю: за рулем типичный "аллерик" - итальяшка лет пятидесяти с гаком. Седой, красивый, явно упакованный по самое некуда.
        - Это меня сняли на десять дней по полторашке. Не кисло, да? Десять дней - полторы косых "зелеными".
        - Молодец! - Искренне восхитилась я. - Ты даешь... А "спецура" куда смотрит?
        - Самое удивительное - для них я будто не существую. Всех хватают, меня не трогают. Даже обидно, - смеется Зинка.
        - Наверное, нашим ребятам наверху хвост прижали.
        - Я тоже так думаю. У моего клиента какой-то охренительный контракт с нашим "Морфлотом" миллионов на семьдесят!
        Итальяшка вылез из машины, поклонился мне и что-то по-своему крикнул Зинке.
        - Он спрашивает - тебя никуда не нужно подвезти?
        - Нет, спасибо.
        Зинка ему по-итальянски все сказала (она грандиозно на этом языке чешет!) и говорит мне:
        - Слушай, танюха я чего хотела тебя предупредить... Вы уже заявление во дворец подали?
        - Чуть не месяц как...
        - Вот теперь... - Зинка оглянулась по сторонам, понизила голос: - не знаю, правда это или нет, но на всякий случай... Ты сейчас оставшиеся два месяца до регистрации, пока он там у себя в Швеции, должна посылать ему и получать от него как можно больше писем. И все про любовь! Обязательно! И звони как можно чаще - "капусту" не жалей! Вроде как бы подтверждаешь, что брак не фиктивный. Что ты не просто хочешь свалить "за бугор", а действительно выходишь замуж по жуткой любви. Поняла?
        - Спасибо. А ты сама его на это дело не склеишь? - Я кивнула в сторону "аллерика" в "Мерседесе".
        - Кто меня выпустит?.. - Махнула рукой Зинка. - Ты не помнишь, что я по восемьдесят восьмой от звонка до звонка чалилась? Потом, у меня мама в пскове хворает, отец - инвалид первой группы. Дочка моя там у них, в будущем году школу кончает... Куда мне?
        - У тебя такая дочка?! - Честно говоря, я была потрясена. - Господи, вот не знала, не чаяла!..
        - А ты думала... - Так грустно говорит Зинка. - Мне вот-вот - сороковник... Это уж я стараюсь выглядеть. А на самом деле... Кому я нужна на пятом десятке?..
        - Ладно тебе, не прибедняйся.
        - Да! И еще, танюха... "Капуста" есть?
        - Семь штук заначено.
        - Вот оставь себе пару на жизнь, а пятеру положи на книжку, на имя матери. И спрячь. Ты уедешь, а она хоть здесь при деньгах останется. Потом "из-за бугра" позвонишь ей и... Сюрприз! А сейчас молчи в тряпочку. Правильно говорю? Все! Чао, танюха!
        - Спасибо, Зинка. Спасибо, родная, - говорю я ей и вижу, как она, красивая, прикинутая (от силы - двадцать восемь, тридцать), идет к золотисто-коричневому "Мерседесу", а ее клиент машет мне рукой и улыбается во всю сотню своих фарфоровых зубов.
        Я ему тоже помахала и потрюхала со своими авоськами на стоянку такси. А там очередь на час, не меньше!
        О том, что в тот день произошло у мамы в школе, я еще долго не знала. Рассказала она мне об этом значительно позже.
        Мама вела урок в своем седьмом классе. А один пацан ей очень мешал. Он запихнул под парту маленький автомобильный телевизор на батарейках и смотрел передачу. Конечно, все вокруг тоже пытались заглянуть в телевизионный экран под партой.
        - Юра Козлов! - Сказала мама. - Ты мне мешаешь. Выйди из класса.
        - Не выйду, - спокойно сказал Козлов.
        - Ну, дает Козел! - Восхитились пацаны, а девочки смотрели на маму с жестоким интересом.
        - Ты мне мешаешь, - беспомощно повторила мама.
        - А вы мне.
        - В таком случае - выйду я! - У мамы задрожали губы.
        - Пожалуйста, - усмехнулся Козлов. - Кто вас держит?
        Чтобы не расплакаться, мама выскочила из класса. Пустынными школьными коридорами она добежала до кабинета директора школы и распахнула дверь.
        Директор - молодой мужик лет тридцати трех - посмотрел на часы, на маму и удивленно поднял брови: дескать, в чем дело? Почему до звонка?
        - Альберт иванович, - дрожащим голосом проговорила мама. - Так дальше продолжаться не может... Козлов срывает урок за уроком. Он так грубит, альберт иванович! Это какой-то кошмар...
        - Хорошо, что вы зашли, Алла Сергеевна. Я все равно собирался посылать за вами.
        - Надо что-то делать, альберт иванович. Я умоляю вас...
        - Тут сигнал поступил, Алла Сергеевна, - директор даже не предложил маме сесть. - Ваша дочь, оказывается, выходит замуж за иностранца и собирается покинуть родину? И это нас наводит на грустные размышления. Можем ли мы доверять вам обучение наших советских детей, если вы даже свою дочь не смогли воспитать в духе преданности государству, которое вскормило и вспоило ее.
        - Боже мой!.. - Растерялась мама. - Но она же полюбила! И она не собирается менять подданство... Она была, есть и останется советским человеком!
        - Не знаю, не знаю.
        - Но сейчас уже не то время, альберт иванович!..
        - Для нас с вами, для людей, которым поручено формирование личности ребенка, Алла Сергеевна, время должно быть всегда одним и тем же, - и в эту секунду в коридоре раздался звонок.
        - Какой ужас... - Сказала мама.
        А я теперь на дежурстве учу шведский язык. Конечно, ночами и когда на отделении никаких чп. Кое-какие книжки достала, словари. Обложусь ими на посту - учу слова, выписываю в отдельную тетрадочку, шепотом повторяю, немножко перевожу.
        Рядом со мной Лялька. Готовится к вступительным экзаменам. Неподалеку на топчане кимарит Сергеевна.
        Лялька зевает и захлопывает учебник:
        - Ни черта не соображаю!..
        - Учи, дуреха! - Говорю я. - Если и в этом году завалишь... Учи. Я же учу.
        - Если бы у меня была твоя цель... - Потягивается Лялька.
        - Не дури.
        Слышим, в ординаторской телефон затрезвонил. Выходит оттуда наш дежурный доктор, клавдия михайловна, и машет мне рукой. Я к ней.
        - Мама звонит, - говорит она.
        Я испугалась - половина второго ночи! Влетела в ординаторскую, схватила трубку:
        - Что с тобой, ма?
        - Танечка... Прости, что я тебя беспокою. Звонил из стокгольма Эдик и сказал, что прилетает завтра вечерним рейсом. Он купил индивидуальный тур на десять дней и теперь вполне успевает к регистрации.
        - Черт подери, как я напугалась! Прилетает, и хрен с ним! С тобой все в порядке?
        - Да, - сказала мама и заплакала.
        - Мамуленька, что с тобой? Хочешь, я сейчас приеду?
        - Нет, нет, просто я немножко устала. И хотела услышать твой голос...
        - Что происходит, ма?
        - Да, ничего... На работе какая-то ерунда. Этот Козлов меня совершенно измучил. Я тебе уже жаловалась. Хамит, издевается... Чудовищный мальчик. Очень приличные родители, а ребенок - исчадье ада. Я уже не дождусь окончания учебного года...
        - Ну, не расстраивайся, мамуленька. Осталась-то неделька. Успокойся, родная. Накапай себе корвалольчика сорок капель и прими таблетку реланиума. А завтра поедем встречать Эдика. Ладно?
        Вышла я утречком из сберкассы, раскрыла новенькую сберкнижку и проверила: номер такой-то, счет такой-то, "Зайцева Алла Сергеевна", "приход - 5000 рублей", подпись закорючкой...
        Спрятала сберкнижку и почапала к маминой школе.
        - Ну-ка, пойди сюда, Козел, - сказала я ему, когда нашла всю эту компанию за школой.
        Они в открытую курили и разговаривали между собой сдавленными, искусственно-хриплыми приблатненными голосами.
        - Кому Козел, а кому юрий Петрович, - сказал он и оглядел меня, сукин сын, как взрослый мужик. Мне даже нехорошо стало.
        Я хотела с ним только поговорить. Я подумала, что по возрасту он все-таки ближе ко мне, чем к моей матери, и поэтому разговор у нас может получиться почти на равных. Я думала, что я скажу, и он поймет.
        - Ладно, юрий Петрович. Поговорить надо.
        - Четвертачок, - ухмыльнулся Козел, а вся его компания заржала.
        Сколько раз я это слышала! Именно с такой интонацией. "Четвертачок", "чирик", "стольник", "полтинничек"... От ресторанных халдеев, подсаживающих нас к иностранцу, от гостиничных коридорных, от "траллеров" - таксишников, постоянно работающих с проститутками. Да мало ли от какой еще сволочи! И я платила. Я вынуждена была им платить. Но сейчас... Когда этот четырнадцатилетний подонок точно повторил привычную мне интонацию!..
        - Годится, - спокойно сказала я и достала двадцать пять рублей. - Иди сюда.
        Он, конечно, острил, назначая цену разговору. Он не ожидал, что я вот так, запросто, выну четвертной. И подошел ко мне этакой блатнячковой спецпоходочкой.
        Я ласково положила ему руку на плечо, смачно плюнула на двадцатипятирублевку и с размаху влепила ее ему в лоб.
        Он отлетел, ударился спиной о стену и упал на груду кирпича.
        - Стоять!!! - Рявкнула я его компании. - Только шевельнись кто-нибудь!
        Не спуская с меня ошеломленных и ненавидящих глаз, Козел нашаривал рукой обломок кирпича.
        Я подошла, наступила ему на руку ногой и сказала на его языке:
        - Если ты, сявка неученая, Козел вонючий, потрох дешевый, еще когда-нибудь на аллу Сергеевну Зайцеву, твою учительницу, поднимешь свой облезлый хвост или на ее уроке хоть слово вякнешь - по стенке размажу. Понял, засранец?
        Продолжая стоять ногой на его руке, я достала из сумки "Данхилл" и зажигалку. Закурила и сказала ему:
        - Ответа не слышу.
        Козел скривился от боли и тихо проговорил:
        - Понял...
        - Вот и умница, - я повернулась к его перетрусившей кодле. - Всех касается. До свидания, дети.
        И пошла. И ни словечка не услышала вослед.
        - Мне снилась осень в полусвете стекол,
        Друзья и ты в их шутовской гурьбе,
        И, как с небес добывший крови сокол,
        Спускалось сердце на руку к тебе...
        - Читала я когда-то любимые мною стихи.
        - Что ты подглядываешь, Танька? Еще десять лет тому назад ты же весь этот ранний цикл наизусть помнила? - Так мама хвасталась мною перед Эдиком.
        - Вспомнила баба, як дивкой була... - Усмехнулась я и захлопнула книгу.
        Мы сидели в верхнем ресторане гостиницы "Европейская", куда Эдик пригласил нас с мамой на торжественный обед "для своих". Столик был сервирован "под большое декольте". Стоял роскошный букет роз в какой-то хрустальной фиговине. Тут же, между икрой, осетриной и паштетом, лежали наши свадебные фотографии и три книги, привезенные Эдиком специально для мамы из Швеции.
        - Эдик, вы прелесть! - Мама уже маханула немножко шампанского и с непривычки щебетала: - как вам это в голову так пришло?!
        Она нежно погладила книги.
        - Это не мне в голову, - честно сказал Эдик. - Это я спросил в Стокгольме у одного русского: "Что привезти из Швеции в Россию интеллигентной женщине средних лет?" Он сказал: "Пастернак, Высоцкий, Цветаева". Я пошел и купил.
        - Так просто - "пошел и купил"! - поразилась мама.
        - Да.
        В "Европейской" я бывала всего два раза. Не моя епархия. Кому охота, чтобы тебя под любым предлогом вызвали в женский туалет и местные коллеги начистили там тебе рыло за нарушение конвенции?..
        Однако, судя по тому, как официант разглядывал меня, мне показалось, что он меня знает. Мне лично его морда была совершенно незнакома. А он даже подмигнул мне, показав глазами на Эдика. И тогда я все просекла: этот сучонок хотел, чтобы я ему потом валюту сдала!
        - Вы что-то собирались мне сказать? - Спросила я его в упор.
        - Нет, нет! Что вы... - Халдей испугался, задергался и исчез.
        А через минуту в полупустом дневном ресторане, как бы случайно, появился оперативник Леша Чумаков. Повел безразличным глазом вокруг и вышел.
        - Давай выпьем за нашу маму, Эдик! - Предложила я.
        - Правильно. Если можно, я теперь тоже буду называть вас "мама", - Эдик поднял бокал.
        - Конечно, конечно! - Мама была прелесть! Я ее такой сто лет не видела. - Вы знаете, Эдик, последний раз в ресторане я была почти двадцать лет тому назад...
        - Почему? - Спросил Эдик.
        Мама растерянно пожала плечами.
        А я прихлебывала шампанское, которое ненавижу, и очень точно представляла себе, что сейчас происходит внизу...
        ...Чумаков берет трубку телефона и набирает номер:
        - Толя? Привет. "Европейская" беспокоит. Чумаков.
        - Здорово, Леша.
        - Толя, ты недавно в отделе говорил, что у вас Татьяна Зайцева уже три месяца не появлялась.
        - Ну?
        - Так вот, она сейчас у нас в ресторане сидит. С фирмачем и какой-то теткой в возрасте. Цветы на столе, шампанское.
        - А фирмач ваш?
        - Да. Эдвард Ларссон. Швеция. Индивидуал.
        - Знаю. Он у нас на "Инрыбпроме" жил. А тетка такая худенькая, лет пятидесяти?
        - Да.
        - Тогда - порядок. Это ее мать. Зайцева... Погоди. Сейчас посмотрю, - Толя лезет в свой талмуд, находит мои данные и продолжает: - Зайцева Алла Сергеевна. Преподаватель русского языка и литературы. В отношении основной профессии своей дочери находится в полном и счастливом неведении.
        - Уж не перешла ли Татьяна к нам в "Европу" работать? А то своих хватает - не разгрести.
        - Нет. Не бойся. Они только позавчера зарегистрировались. Теперь она у нас - мадам Ларссон.
        - А где гарантия?
        - Тоже верно. Но тем не менее...
        Пока Эдик с помощью собственного карманного электронного калькулятора проверял счет, а халдей стоял рядом и смотрел в потолок лживыми глазами стукача и ворюги, мы с мамой разглядывали большие цветные фото из дворца бракосочетания.
        - Лялька - все-таки красавица! - Чуточку фальшиво восхищалась мама, чисто по-русски стесняясь того, что Эдик проверяет официанта уже по второму разу.
        - А Сима? - Спрашиваю.
        - Сима тоже очень интересная. И ниночка, и Зина Мелейко... А я здесь совсем на себя не похожа.
        - Жалко только, что константин иванович надрался.
        - Таня! Ты же знаешь лялиного папу!.. Нужно было смотреть. Боже! Как тебе идет белое! И фата... И Эдик в настоящем смокинге!.. Бесподобно!
        Я немножко устала от маминых всплесков, достала инструкцию, полученную от Кисули и Гулливера, и сказала Эдику, который тщательно пересчитывал сдачу:
        - Теперь мы должны в твоем консульстве легализовать наше свидетельство о браке и оформить приглашение на выезд...
        В отличие от нашего первого посещения генеральный консул Швеции был сух и сдержан. Ни кофе, ни сливок, ничегошеньки...
        Он еле скользнул по мне глазами, коротко поклонился и заявил Эдику:
        - Вами займется секретарь. Прошу простить: дела.
        Эдик тоже не больно расшаркивался. Зато я как можно обольстительнее улыбнулась консулу, напружинилась и сказала ему по-шведски:
        - Вы крайне любезны, господин консул. Мы вам очень благодарны.
        Моя домашняя заготовочка произвела фурор: консул удивленно поднял брови домиком, Эдик чуть не ахнулся в обморок, а старая грымза в золотых очках уставилась на меня, как на седьмое чудо света.
        - Поздравляю, - кисло поклонился мне консул. - У вас редкие способности. Думаю, господину Ларссону неслыханно повезло. Как, впрочем, надеюсь, и вам, фру Ларссон...
        За несколько дней до отлета Эдика мы с ним собрались в цирк. Спустились из его номера в холл "Европейской", и Эдик оставил меня у ларька с сувенирами, а сам пошел в бюро обслуживания "Интуриста" за билетами.
        А неподалеку от меня льется такая бойкая английская речь с могучим русским акцентом. Я покосилась, а у колонны стоит стоит хорошо поддавший "штатник" и его шикарно хомутают две интердевочки.
        И вдруг слышу, одна говорит: "Джастэ момент..." И подваливает ко мне:
        - Привет, Таня.
        - Здравствуй, куколка, - говорю. - Ты кто?
        - Я - лиза-Кролик. Слышала?.. Мы тебя знаем и очень уважаем. Но наши девочки просили тебе передать, чтобы ты больше сюда не ходила. Пусть у каждого будет свой огород. А то... Зачем тебе всякие разборки?
        Тут подошел Эдик с билетами в цирк.
        - Познакомься, Кролик, - говоря я ей. - Это мой муж, Эдвард Ларссон. А девочкам передай, что я нахожусь в глухой завязке и конкуренции не составлю. Чао.
        - Желаем тебе счастья, - успокоилась Кролик.
        Когда мы вышли из "Европейской" на улицу, Эдик сказал:
        - Какое странное женское имя - "Кролик"...
        - Это не имя. Это - кликуха.
        - Что?!
        - Потом объясню. Пошли, пошли, а то опоздаем.
        В антракте между первым и вторым отделением, пока на арене устанавливали клетку для львов, я вышла покурить, а Эдик встал в очередь за мороженым.
        Иностранцев было в цирке - пруд пруди! Казалось, что "Интурист" откупил все места - от первого ряда партера до последнего на галерке. Тут тебе и по-польски, и по-французски, и по-немецки, и по-английски...
        - Здравствуйте, Таня-тян. Хау ду ю ду. Ам вери глед то си ю.
        Поворачиваюсь - стоит передо мной такой Симпатичный джапан лет пятидесяти. Ни имени, ни фамилии, убей бог, не помню! Помню только, что он целую неделю был моим клиентом на прошлогоднем пушном аукционе. И еще помню, что он по-русски ни в зуб ногой. Ну, и платил, конечно, будь здоров. Как все японцы.
        - Я видел вас с мужчиной, - говорит он по-английски. - И не хотел беспокоить. Но когда вы освободитесь, завтра или послезавтра, прошу вас позвонить мне в "Асторию". Вы помните часы работы пушного аукциона?
        - Помню, - говорю. - Даже очень хорошо.
        - Все остальное время я буду свободен для вас.
        И дает мне визитную карточку, где чернилами уже написан его номер телефона в "Астории". И кланяется, кланяется...
        А я-то вижу, что ко мне продирается Эдик с мороженым. И не успеваю объяснить японцу, что больше не работаю по той части, которая его интересует. Сую, как дура, визитку в карман куртки, и так торопливо говорю:
        - Хорошо, хорошо... Простите меня, пожалуйста...
        Японец тоже увидел Эдика и на прощание мне говорит:
        - Целый год я не могу забыть дней, которые мы провели вместе. Жду, - и буквально растворяется в толпе.
        Только мы с Эдиком взялись за мороженое, как раздался звонок. Все потянулись в зал. В проходе я чуточку отстала и выбросила в урну визитную карточку японца. Вались он, этот джапан, к такой-то матери!..
        Взяла Эдика под руку, и мы, лопая мороженое, пошли смотреть львов.
        На следующий день я заступила на суточное дежурство. С утра пошла нормальная больничная круговерть: уколы, перевязки, капельницы, таблетки...
        - Таня! Борис семенович вызывает!..
        Бросаю все, бегу к заведующему отделением. Там же на подоконнике сидит наш молодой доктор владимир александрович.
        - Здрасссьте, борис семенович!
        Борис семенович - милый, остроумный, доктор божьей милостью. Трус - фантастический! Со страху заложит кого угодно.
        - Ну что вы со мной делаете, Таня?! Это просто нечестно! Как писать характеристику на человека, уезжающего за границу на постоянное местожительство?!
        - Борис семенович, дусечка! Ну что ж вы так убиваетесь?! Пишите любую, - успокаиваю я его. - Вы-то понимаете, что это дурацкая формальность?
        - Не сходите с ума! Я должен взять на себя серьезную политическую ответственность, а вы...
        - Подождите, борис семенович, - прерывает его володя. - Что от вас требуется? Правда. Вот вы и напишите правду о Татьяне Николаевне. Я как профорг отделения тоже подпишу. Если это будет правда.
        - А я продиктую, - говорю я. - "Татьяна Николаевна Зайцева - человек физически здоровый. Травку не курит, порошки не нюхает, укольчиками не задвигается. Выпивает с отвращением, исключительно для контактов, в соответствии со всеми указами и постановлениями. Она за мир, за дружбу народов. Ее основной жизненный лозунг - "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Политически грамотна, морально устойчива". Ну, как? Годится?
        - Блеск! - Восхитился владимир александрович.
        - Не смейте превращать это в балаган! - Закричал борис семенович. - Пара молодых идиотов! Я пожилой, беспартийный... Отгадайте, кто? Правильно!..
        - Борис семенович, это уже становится тоскливым, - володя слез с подоконника.
        - Я хотел бы, чтобы вы встали на мое место, володя...
        - Я тоже хотел бы.
        - Таак! - Разозлилась я. - Я чего-то не понимаю, борис семенович, вы даете мне характеристику или нет?
        Борис семенович трагически обхватил руками голову:
        - Напишешь хорошую - спросят: куда же вы смотрели? Не работали с кадрами. Напишешь плохую - скажут: какого черта вы держали ее в своем коллективе?..
        - Все! - Сказала я. - Привет. У меня работа.
        Во второй половине дня я расхаживала одну Симпатичную деваху после операции. Она обнимала меня за плечи, я ее за талию, и так мы ползали по коридору отделения.
        - Не держись за пузо, не разойдутся у тебя швы. Ступай смелей!
        - Да, а вдруг... - Ныла она.
        - Хочешь, чтобы у тебя спайки образовались? Почему вчера провалялась лишние сутки?
        - Тебя ждала. С тобой я не боюсь.
        - Вот дурочка! Двигайся, двигайся... Дети есть?
        - Двое. Четыре и полтора.
        - А сейчас с кем они? С мужем?
        - Мама из харькова приехала.
        - Как детей делать - так все умельцы. А как...
        - Нет, нет, танюша, он очень занят. У него работа такая. Все, тань, больше сил нет...
        - Леночка, дорогая! Давай еще разок пройдем!..
        - Ой! - Вдруг говорит лена. - Толя!.. Мой муж.
        Я посмотрела в конец коридора и увидела старшего опергруппы моей "спецуры" капитана милиции Анатолия Андреевича Кудрявцева.
        В костюме с галстучком, в своих попсовых очечках, белый кургузый халат на плечах, в руке белый полиэтиленовый пакет. И оттуда цветочки торчат.
        - Интересное кино, - говорю. - Это твой муж?
        - Толя! - Рванулась к нему лена. - Ой, Танечка! Держи меня...
        Толя подскочил, подхватил лену с другой стороны.
        - Тосинька, познакомься, - говорит лена и повисает на муже. - Это Танечка. Она со мной после операции всю ночь просидела...
        - Анатолий Кудрявцев, - представился он.
        - Татьяна Зайцева, - говорю. В одну игру играем.
        - Принес? - Спрашивает лена.
        - А как же? - Толя достает коробку конфет и пять гвоздичек.
        - Это тебе, танюша, - говорит лена. - За все, за все!..
        - Спасибо, - говорю и нахально спрашиваю: - где это вы такие чудесные конфеты раздобыли?
        А он так спокойненько отвечает:
        - В одной интуристовской гостинице. В буфете.
        - Уж не на валюту ли? - Спрашиваю.
        - Что вы! - Смеется Толя. - У меня-то откуда?
        Вечером мы с ним стояли вдвоем на первом этаже и курили.
        - Оформляешься? - Спросил он.
        - Не говори... Справки, характеристики... Сдохнуть можно.
        - Как же ты мать оставишь?
        - Самый больной вопрос. Если бы и ее с собой...
        - Она не поедет.
        - Да. Тут ты прав.
        Толя посмотрел на часы и протянул мне руку:
        - За ленку спасибо тебе, Таня.
        - Не волнуйся, все будет оъкей. На работу?
        - Да.
        - Привет там всем.
        - Хорошо.
        Он ушел через двор, а я поднялась в отделение.
        В районном овире меня приняла полная блондинка с приятным лицом - майор милиции. Явно за сороковник, но глаз живой, грим наложен более чем умело, руки красивые, ухоженные.
        - Документиков-то не хватает, чтобы начать оформление, Татьяна Николаевна, - говорит она и открывает мое дело. - Вот давайте вместе проверим. Свидетельство о браке, приглашение в Швецию, анкеты, характеристики... Справка из туберкулезного диспансера, из психиатрического, кожно-венерического... Идем дальше. Согласие матери - Зайцевой аллы Сергеевны, заверенное у нотариуса... Имеется... А где согласие вашего отца? А, Татьяна Николаевна?
        Меня словно с десятого этажа сбросили!
        - Какого еще отца?! Я всю жизнь с мамой прожила!.. Нет у меня никакого отца и не было.
        - Татьяна Николаевна, нужно объяснять, что дети обычно рождаются при некотором соучастии мужчин? Вот вы и должны предоставить нам согласие вашего отца, нотариально заверенное в его присутствии, что материальных претензий он к вам не имеет и дает свое родительское согласие на ваш выезд за рубеж.
        - О черт, черт побери! - Взвилась я. - Но он же с нами больше двадцати лет не живет! Все волокла на себе моя мама! Всегда и везде. Мы от него копейки не получили! Клянусь вам!..
        - Охотно вам верю. Но тем не менее...
        - А если он умер?! Что тогда?
        - Ваш отец - Николай платонович Зайцев, пребывает в добром здравии и проживает по адресу...
        Майорша взяла со стола листок бумаги и протянула его мне.
        - Вот, пожалуйста. Мы предвидели этот разговор и разыскали адрес вашего папаши. И поторопитесь, Татьяна Николаевна. Если вы затянете со сдачей этого документа, то большая часть остальных, по истечении времени, потеряет силу, и вам придется начинать почти все сначала. Это очень затормозит получение визы и паспорта. При положительном решении вашего вопроса.
        - А может быть еще и отрицательное решение? - Спросила я.
        - А как же? - Улыбнулась майорша.
        Ехала я по этому адресу в такой ярости, что когда такси остановилось, то выскочила, забыв расплатиться.
        - Эй! - Крикнул водила. - А деньги?!
        Я бросила ему треху, извинилась, и он укатил. Сверила номер дома с записью в овировской бумажке и стала искать квартиру семьдесят шесть.
        Прошла первый двор - нету. Второй двор - тоже нет... Смотрю, откуда-то выходит тетка с детской коляской. В коляске штук пятьдесят бутылок нагружено. Водочные пополам с портвейновыми. И тетка их так заботливо укутывает какой-то хламидой, чтобы видны не были.
        - Не скажите, где квартира семьдесят шесть? - Спрашиваю.
        - К Зайцевым?
        - Да.
        - Иди в третий двор. Там в уголке за мусорными баками дверь. Несколько ступенек вниз - там и Зайцева. Доктор, что ли?
        - Нет.
        - Из собеса, видать, - решила тетка и покатила коляску.
        Прошла в третий двор, нашла дверь за мусорными баками. На лестнице - ни зги не видать, чиркаю зажигалкой, ищу. Вот она. Мелом на двери написано. Кнопки звонка и в помине нет. Я давай стучать...
        Это в самом-то центре города-героя! Между "Пассажем" и музкомедией! Русский музей напротив, филармония сбоку, "Европа" рядом, иностранцы шастают! Хоть бы их постеснялись! Ну прямо "за державу обидно", как в том фильме... Черт бы вас побрал с вашим центром!..
        Открывает мне какой-то старик в жутком нищенском виде. На руках маленький полуголый ребенок. За стариком еще двое - пацан лет шести и девочка лет девяти. Тоже не приведи господь во что одеты.
        - Опять на лестнице света нет? - Приветливо спрашивает старик.
        - Нет, - говорю.
        - Проходите, доктор. Вы извините, но нам сказали, что вы будете только во второй половине дня.
        - Я не доктор. Мне нужен Зайцев Николай платонович.
        - А, так вы из собеса!.. Я и есть Зайцев Николай платонович, - говорит старик и кричит в глубину своей кошмарной квартиры: - это не доктор, люсенька! Это ко мне товарищ из собеса пришел!
        И протягивает маленького ребенка девочке:
        - Ларисочка, возьми стасика. Идите в комнаты, поиграйте. Только тихо, чтобы мамочку не напугать. А я с тетей на кухне поговорю. Ну-ка, быстренько...
        А я смотрю на них и думаю: "Господи! Это же мой отец!.. Моя сестра... Мои братья... Какая же нищета, какая чернуха может быть в наше время?! Кошмар... И почему он такой старый?.. Он же всего на три с половиной года старше мамы. Ему сейчас должно быть только пятьдесят четыре... Нет! Это ошибка, ошибка!
        - Вы, действительно, Николай платонович Зайцев?
        - Вам паспорт?.. Сейчас, сейчас принесу.
        Он еле-еле проковылял в комнату, держась руками за стенку.
        - Да, нет. Не нужно. Что у вас с ногами?
        - Будто не знаете! Полиартрит же. Вы же мне по инвалидности пенсию платите. Собес же!
        - Я не из собеса.
        Старик остановился, замер, изумленно повернулся ко мне:
        - Вот так клюква... А откуда же?
        Потом мы сидели на кухне, и я боялась даже прикоснуться к столу - так все было нечисто, липко, запущено.
        - Чего же ты зубы-то себе не вставишь? - Вглядывалась я в него.
        - Все как-то времени нет... - Улыбнулся он, вытирая слезы. - Причем мне как инвалиду второй группы это бесплатно положено.
        - И не бреешься.
        - Это я только дома. А когда на работу или в люди, обязательно.
        - Работаешь?
        - А как же? Вахтером в трамвайном парке. Сутки через трое. Очень удобно. Это еще счастье, что у меня инвалидность с правом работы. Так что мы живем неплохо...
        - Я вижу.
        - Мне главное - люсю поднять. А то она все лежит, лежит... Как стасика родила, так и не встает. Врачи говорят - мозговые явления. А мама как?
        - Тебе-то что?
        - Ну, так...
        Из комнаты были слышны приглушенные несмелые детские голоса.
        - Ноги сильно мерзнут, - сказал отец. - При артрите очень нарушается кровообращение и все время мерзнут ноги...
        - Слушай, - сказала я ему. - Я тут замуж собралась...
        - Ой, доченька! Поздравляю...
        - Во-первых, я тебе не "доченька", а во-вторых, мне твои поздравления, как зайцу - триппер. Я выхожу замуж за иностранца и уезжаю жить за границу. И мне нужно, чтобы ты подписал бумагу в нотариальной конторе, что материальных претензий ко мне не имеешь и не возражаешь против моего отъезда.
        - Дела... - Удивился он. - За границу. Вот так да!.. Значит, ты покидаешь родину? А как же мама? Ты об ней подумала?..
        - Ты много о ней думал! - Мне захотелось его убить.
        - Ой-ой-ой... Тут без пол-литры не обойтись. Выпьешь рюмочку?
        - Я не пью.
        - И правильно, детка. Но это моя собственная - чистый сахар, палочка дрожжей и никакой химии. Когда еще встретимся?
        Я посмотрела на него, и мне показалось, что он сейчас снова расплачется.
        - Черт с тобой, - сказала я. - Наливай.
        Он проворно достал откуда-то мутноватую захватанную бутылку, две кошмарные копеечные рюмки и прикрыл дверь кухни. Наполнил рюмки и разрезал одно яблоко пополам.
        - Ну что ж, - сказала я. - Давай выпьем, "папочка". Давай выпьем с тобой, Николай платонович Зайцев, за то, что ты, сукин сын, старый кобель, бросил нас двадцать три года тому назад и ни разу у тебя сердце не защемило - как там поживают твоя бывшая жена Алла Сергеевна и дочь Татьяна Николаевна. Давай выпьем это твое вонючее пойло за то, что ты еще троих детей настрогал, а кормить их не научился, чтобы хоть под конец твоей никчемной жизни они выросли нормальными ребятами, а твоя жена поправилась бы!
        Я выпила, а он снова стал плакать.
        - Пей! - Сказала я. - Сам же хотел выпить. Какая тебе разница за что пить?
        Он испугался и выпил. Судорожно вздохнул, поднял на меня полные слез глаза, проговорил трясущимися губами:
        - Что же это вы все такие жестокие?..
        - С волками жить... - Сказала я. - Давай, одевайся. Поехали к нотариусу.
        - Зачем?
        - То есть как "зачем"?! Чтобы ты там заявил, что против моего выезда не возражаешь и материальных претензий ко мне не имеешь!
        Я увидела, что он снова взялся за бутылку, и прикрыла свою рюмку ладонью. Он налил только себе и вдруг улыбнулся беззубым ртом:
        - А если имею? - И выпил. - Материальные претензии?
        - Ты... Ко мне?! - Я смотрела на него во все глаза. - Ты?!. Да я тебя в порошок сотру, гад ты этакий...
        - И никуда не уедешь, - он наглел с каждой секундой. - За все в жизни надо платить, Татьяна.
        На мгновение мне показалось, что это сон, - и стоит только мне открыть глаза... Он сидел передо мной - грязный, небритый. Пьянехонький с двух паршивых рюмок, - и смотрел на меня победительно и непреклонно. Я даже задохнулась от омерзения и ненависти, но взяла себя в руки и почти спокойно спросила:
        - Сколько?
        - Это как посмотреть... - Ухмыльнулся он.
        - Сколько? - Я понимала, что он взял меня за глотку.
        Он показал мне три растопыренных пальца.
        - Рубля? Червонца? Сотни?
        - Тысячи, - сказал отец и налил себе третью рюмку.
        Уже совершенно не соображая, что сейчас произойдет, я потянулась к бутылке, чтобы засветить ему ею между глаз. Он четко разгадал мое движение и в ужасе отпрянул к стене, закрываясь руками.
        Но в это время дверь приоткрылась, и девятилетняя лариса с маленьким стасиком на руках сказала:
        - Папа, помоги. Там мама по "большому" в туалет хочет. А у меня стасик. И димка плачет...
        Из меня словно воздух выпустили. Я обессиленно плюхнулась на стул. Кося на меня глазом, отец выскочил из-за стола и, жалко улыбаясь, суетливо проговорил:
        - Одну секундочку... А то, знаете, она под себя ходит... Потом убирать, белье замачивать. Вы уж извините меня, пожалуйста.
        - Ладно, - сказала я и встала из-за стола. - Я привезу вам то, что вы просите. Мне на это нужно несколько дней.
        - Хорошо, хорошо... - Забормотал отец, и мне показалось, что в эту секунду ему гораздо важнее немедленно бежать к жене, чем получить с меня деньги. - Пройдемте, пожалуйста.
        Уже из коридора он прокричал в комнату:
        - Люсенька! Секундочку!.. Я только товарища из собеса провожу!
        - Где?! Где я ему достану столько денег?! - Орала я уже в состоянии истерики Кисуле и Гулливеру.
        Десять минут назад я примчалась к ним на "хату", которую они на паях снимали у уехавшего инженеришки.
        Девки ходили по квартире немытые, нечесаные после бурной "рабочей" ночи и долгого дневного сна. "Хата" была, как и все "хаты", предназначенные для свиданий проституток с клиентами: отдельная, однокомнатная, почти без мебели, с большой и низкой тахтой, или, как говорят, "станком", журнальным столиком и обшарпанным креслом. Зеркало у тахты, на стене японский календарь с голыми девочками; ванная с облупившимся кафелем и лучшей косметикой мира, около треснувшего унитаза рулон американской розовой "пуховой" бумаги. Загаженная пятиметровая кухня с двухконфорочной плитой вся уставленная бутылками из-под всех возможных и невозможных напитков. Валяются пустые банки из-под пива "севн-ап", "швепса" и "джинджер-эля"...
        А в изголовье тахты обязательный двухкассетный "Шарп" с набором самых современных пленок.
        - Погоди, не ори, - сказала Кисуля. - Сколько нужно?
        - Три! Три штуки он запросил!.. - Крикнула я в ярости.
        - Мог бы и больше, не ты первая, - тихо сказала Гулливер и показала глазами на Кисулю.
        - Помоги, Кисуля!.. - Взмолилась я.
        - Что же, у тебя "капусты" нет? - Не поверила мне Кисуля. - Ты же последний год молотила, как лошадь.
        - Откуда. Я же не жмусь, как ты. Да, у меня было одиннадцать штук! Так четыре я тебе отстегнула за шубу, две себе оставила на жизнь, а пять положила в сберкассу на мамино имя, чтобы она потом без денег не сидела, когда меня здесь не будет! И все! И наличманом у меня сегодня полторы и хрен с прованским маслом!.. С материной книжки мне теперь не снять, в больнице ни у кого рубля лишнего нет. А нужно еще три тысячи доставать. И жить до зимы!..
        - У меня денег нет, - твердо сказала Кисуля. - У меня все в облигациях трехпроцентного займа, а через две недели розыгрыш. Я не могу рисковать.
        - Гулливер! Симка!.. Ну, поскреби по сусекам, - униженно попросила я. - Выберусь "за бугор" - сочтусь...
        - О чем ты, Танька! У меня все в валюте, я уже сколько не сдавала ее. Одного моего приемщика уголовка замела, сама сижу - трясусь. Второй - вот-вот загремит. У меня "деревянных" - кот наплакал. И на машину внесла - четыре сверху пришлось кинуть. Да разве я...
        - Что делать, девки? Что делать? - Я была в полном отчаянии.
        - Что ты дергаешься, как свинья на веревочке? - Жестко сказала Кисуля. - Чего ты побираешься? Сама заработать не можешь? Выставка медицинского оборудования со всего мира приехала, пушники на аукцион собрались, работы в городе навалом, а ты тут казанскую сироту разыгрываешь?! Дерьмо собачье! Чище всех хочешь быть? Замуж вышла?
        - Ты в своем уме?! - Закричала я. - Один привод, и для меня вообще все накроется!..
        - Кто тебя просит по гостиничным номерам шляться? Бери ключ от "хаты", плати нам полтинник в сутки и молоти себе на здоровье. Что для подруги не сделаешь...
        Гулливер ошарашенно взглянула на Кисулю, сказала:
        - Девчонки, я пойду на кухню, кофейку замостырю...
        И смылась. Меня снова брали за глотку. Теперь - подруги.
        - Значит, с меня полсотни в день? - Усмехнулась я. - А в месяц за "хату" двести?
        - Двести пятьдесят, - холодно поправила меня Кисуля. - У тебя же экстренный случай. Дорога ложка к обеду.
        - Кому я валюту потом сдам? Я уж все концы растеряла...
        - Валюту я у тебя сама приму в лучшем виде, - рассмеялась Кисуля.
        - Господи... Что же я маме скажу, Эдику?
        - Скажешь, что тебя как образцовую медицинскую сестру срочно забрали на десятидневные военные сборы. Тем более что это будет почти правда.
        В интуристовском крыле аэропорта Эдика провожали мама и Лялька.
        Лялька глазела по сторонам, а мама горячо говорила Эдику:
        - Раз медицинский работник - значит, военнообязанный. Раз военнообязанный - значит, должен проходить какую-то там свою военную учебу. И раньше это было, но чтобы так экстренно!.. Эдик! Я очень волнуюсь - это не может быть из-за напряжения во внешнеполитической обстановке в мире?
        - Нет, мама. У нас тоже так делают. Даже полицию ненадолго призывают в армию. Не волнуйтесь, мама. Скоро это все кончится. Мы будем ездить к вам, вы будете приезжать к нам...
        Они обнялись, поцеловались, и мама погладила Эдика по голове.
        - Я ее очень люблю, - тихо сказал Эдик. - Пусть она сразу же мне позвонит в стокгольм, как вернется...
        Когда мой муж Эдвард Ларссон, сидя в самолете скандинавских линий, взмыл в воздух и растворился в низкой облачности, Лялька томно проговорила:
        - Я тоже туда хочу...
        Но мама не обратила никакого внимания на Лялькины слова. Она цепко схватила Ляльку за руку и резко повернула к себе:
        - Где она? Немедленно посмотри мне в глаза! Я тебя спрашиваю: где она болтается уже третьи сутки?!
        Самое ужасное, самое отвратительное, что в постели мне с этим прошлогодним японцем сегодня было гораздо лучше, чем с Эдиком! Я презирала себя, проклинала последними словами, но ничего не могла с собой поделать.
        С этим чертовым итиро кенэда мне не нужно было устраивать спектакли со стонами, вздохами и криками, которыми мы обычно подхлестываем клиентов и, честно говоря, сильно сокращаем время свидания с ними. Ибо в нашей профессии время ценится очень дорого.
        С ним мне не надо было ничего имитировать.
        - У меня никогда не было такой женщины, как ты...
        Японцы вообще очень ласковые и нежные ребята. А этот особенно.
        Гулливер и Кисуля разыскали мне его в тот же вечер, несмотря на то, что я ни хрена не помнила ни его имени, ни фамилии. Первые двое суток очень трудно было после перерыва втягиваться в английский язык. Потом в башке у меня приоткрылись какие-то створки и я довольно сносно залопотала.
        - Таня-тян, не мог бы я сделать тебе какие-нибудь презенты из вашей "Березки"?
        - Нет, итиро, нет. Я теперь замужем и все равно не смогу принести их домой. Замужем, понимаешь?.. Поэтому мы и сидим здесь с тобой, как в тюрьме.
        - О, какая прекрасная тюрьма!.. С тобой я согласен провести в тюрьме всю оставшуюся жизнь!
        Как это у киплинга?.. "День-ночь, день-ночь, мы идем по африке. День-ночь, день-ночь, все по той же африке... Только пыль, пыль, пыль от шагающих сапог..."
        На допингах он, что ли? Проклятый джапан!..
        Днем, когда итиро был на торгах пушного аукциона, а я валялась на тахте и разглядывала старый французский журнал мод, под окном раздались два коротких автомобильных гудка. Я выглянула, увидела машину Кисули и пошла открывать дверь.
        - Ну, что? - Спросила Кисуля.
        Они привезли мне какую-то жратву, и Гулливер доложила:
        - Лялька тебя прикрывает по всем дыркам. И дома, и на работе. Когда они Эдика провожали, Алла Сергеевна ее в аэропорту так прихватила, что деваться было некуда. И то Лялька не раскололась! Классный ребенок!..
        - Держись, танюха, - сказала Кисуля. - Завтра аукцион закрывается и... Гуляй на все четыре стороны, мужняя жена. Чао! Послезавтра мы за тобой заедем. Готовь бабки!..
        На следуюшее утро я заглянула в ванную к итиро и спросила:
        - Чай? Кофе?
        Итиро посмотрел на меня через зеркало и ласково улыбнулся:
        - Доброе утро. Чай, если позволишь.
        Он уже закончил бриться, и я обратила внимание на то, как он тщательно промывал свою кисточку для бритья. Я даже задержалась в дверях и проследила, как ловко и аккуратно он укладывает в несессер свои бритвенные и умывальные принадлежности.
        - Чай, пожалуйста, - повторил итиро, думая, что я не поняла.
        - Да, да... Конечно, - очнулась я и пошла на кухню.
        Сидя за столом, уже затянутый в галстук и крахмальную рубашку, итиро пил чай с солеными крекерами и смотрел на меня неотрывно.
        Я чего-то вдруг засмущалась, нервно поправила волосы и плотнее запахнула Кисулин халатик. И сказала, чтобы хоть что-то сказать:
        - Твои коллеги в "Астории" совсем тебя потеряли. Наверное, очень нервничают...
        - Нет. Они умные и деловые люди, - улыбнулся итиро. - Они каждый день видели меня на аукционе и знают, что со мной ничего не случилось. А те пять ночей, когда я не был в отеле, касаются только меня одного. И тебя, Таня-тян.
        - Как у вас все разумно, - слегка раздраженно заметила я.
        Он почувствовал мое раздражение и ласково взял за руку:
        - Я понял две вещи, Таня-тян, что мы с тобой, к моему великому сожалению, больше никогда не увидимся, и то, что тебе очень нужны деньги.
        - Правильно понял.
        - Сколько?
        - Три тысячи рублей, - усмехнулась я.
        - Но у меня нет таких рублей... А в долларах?
        - Дели на четыре.
        - Семьсот пятьдесят?
        - Да.
        - Может быть, тебе нужно больше?
        - Нет. Только семьсот пятьдесят, - мне хотелось поскорее закончить этот гнусный разговор и остаться, наконец, одной.
        Итиро молча достал из пиджака бумажник, отсчитал семьсот пятьдесят "зеленых" и положил на стол. Потом вытащил из-под стола свой кейс, с которым приезжал ко мне на "хату" из гостиницы, положил его на колени, открыл и достал оттуда очень красивые часы, усыпанные маленькими алмазиками. И протянул их мне.
        - Я все-таки рискую тебе подарить на память вот эти часы. Это последняя модель для очень состоятельных женщин. Гордость японии.
        Я не слышала, как сигналила Кисуля с улицы, как они с Гулливером открыли дверь своим ключом, не слышала, как они вошли в квартиру.
        В комнате на всю катушку гремел "Шарп", а я лежала в горячей ванне со стаканом чистого виски в руке и приканчивала стоявшую рядом бутылку.
        Я уже совсем плохо соображала, и поэтому, когда в дверях ванной появились Гулливер и Кисуля с теннисными ракетками в руках, свеженькие, еще не утратившие здорового возбуждения от игры на корте, от хорошей погоды, от общения с нормальными людьми, я только смогла приветственно поднять стакан и, глупо ухмыляясь, сделать глоток в их честь.
        - Так-с... Это уже что-то новое, - сказала Кисуля.
        - Семьсот пятьдесят баксов... - Еле выговорила я заплетающимся языком. - Там... В кухне. На столе. Я их даже не трогала...
        Гулливер оттолкнула Кисулю, влетела в ванную и вырвала у меня из рук стакан. Она выплеснула его в унитаз и туда же отправила остатки виски из бутылки. И остервенело стала вытаскивать меня из воды. Но в этом я ей помочь уже не могла...
        - Жри, кретинка! - Орала Гулливер и совала мне в нос яичницу. - Жри, идиотка!.. Алкоголичка! Пей кофе сейчас же!.. Ну надо же?! То она, как целка-недотрога, капли в рот не берет, а то вдруг нажралась ни с того ни с сего, как ханыга. Ешь!
        Кисуля сидела в кухне напротив меня, на том самом месте, где утром пил чай с крекерами итиро кэнеда. Перед Кисулей лежали доллары и рубли, плоский электронный калькулятор, шариковая ручка и клочок бумаги.
        - Ты просто обязана хоть что-нибудь съесть, - повторила Кисуля и взялась за карандаш.
        Я сидела за столом, завернутая в махровую простыню, и меня трясло. Гулливер чуть не насильно впихнула в меня кусок яичницы, и мне тут же стало плохо. Я замычала, пошатываясь, встала из-за стола. Симка подхватила меня и потащила к унитазу. Меня вырвало.
        - Очень хорошо! - Кричала из кухни Кисуля. - Пусть травит, пусть травит!.. И рожу ей холодной водой умой, Симка!
        Когда я совсем пришла в себя и ко мне вернулась способность соображать и двигаться, Кисуля пододвинула ко мне пачку советских денег и сказала:
        - Забирай бабки. Здесь ровно две штуки.
        - Что?!
        - Ну, две тысячи рублей. Смотри... - Она показала мне клочок бумажки. - Семьсот пятьдесят зеленых по три рубля - это две тысячи двести пятьдесят? Минус двести пятьдесят за "хату". Остается ровно две тысячи.
        - Но почему по три, а не по четыре, как обычно?!
        - Не хочешь - ищи валютчиков, сдавай сама.
        Симка смотрела в окно, покуривала, пускала дым на улицу.
        - Но мне же необходимо три тысячи... - Растерялась я.
        - Ты же сама говорила, что у тебя еще есть полторы дома. Вот и добавь тысячу из своих. Будет ровно три, - посоветовала Кисуля.
        - Интересное кино... Что же ты меня так по-черному закладываешь, Кисуля?
        - А ты хочешь, чтобы я у тебя взяла по четыре и отдала бы их по четыре? Это бульон из-под яиц. Ты будешь здесь косая в ванне плавать, а я свою шею подставлять?..
        - Не ссорьтесь, девочки, - прервала ее Гулливер. - Бардак - он и есть бардак. Когда в стране официально действуют шесть единиц денежной системы - сам черт ногу сломит. Я лично думаю - все из-за этого.
        - Какие еще "шесть единиц"? - Не поняла я.
        - А считай! Рубли, которые ты получаешь на работе, - раз, чеки внешторгбанка, бывшие сертификаты, - два, инвалютный рубль для расчета с соцстранами - три, инвалютный рубль для капстран - четыре, чеки серии "Д" для "Березки" - пять, боны для моряков загранплавания - шесть!
        - Но я-то тут при чем, девки?!
        - Короче - берешь бабки? - Усмехнулась Кисуля, чиркнула зажигалкой и сожгла бумажку с денежными расчетами.
        - Куда денешься...
        - Правильно, - похвалила меня Кисуля. - Теперь, девки, нужно точно, в деталях продумать всю операцию: папаша - деньги - нотариус. Чтобы он Татьянку не напарил. У меня такое предложение...
        Подъезжая с отцом в такси к нотариальной конторе, я еще издалека увидела, как Гулливер в нетерпении выплясывает около машины Кисули.
        - Давай быстрее! - Закричала она мне. - Уже двух человек пропустили!..
        Она буквально вытащила отца из такси:
        - Давай, батя, шевели ногами!
        На какое-то мгновение мне его стало безумно жалко, но тут он испуганно зашептал:
        - Деньги... Деньги вперед!.. - И я перестала его жалеть.
        Сунула ему конверт с тремя тысячами и поволокла к дверям.
        - Посчитать бы надо... - Задыхался отец, на ходу пытаясь заглянуть в конверт.
        - Не боись, папуля! - Зло сказала ему Гулливер. - Не в церкви - не обманут. Шевели ножонками...
        В помещении нотариальной конторы была дикая очередь. Кисуля стояла во главе очереди у самой двери нотариуса и махала нам руками:
        - Сюда, Танька! Быстрее!.. - Она пихнула мне приготовленные бумаги: - все уже отпечатано. Двигай!
        Я пропустила отца вперед, вошла в кабинет нотариусов и в последний момент услышала сзади старушечий голос:
        - Чего же они без очереди-то?..
        И в ответ - два хамских, базарных голоса Кисули и Гулливера:
        - Кто "без очереди"?! Кто "без очереди"?! Совсем ослепла, карга старая? Ну, дает бабуля!..
        Когда мы с отцом вышли из нотариальной конторы, Кисуля протирала лобовое стекло своей "семерки", а Симка сидела впереди, выставив свои длинные красивые ноги наружу.
        - Порядок? - Крикнула мне Кисуля.
        Я помахала бумажкой со штампом и печатью.
        - Садись, - Гулливер открыла мне заднюю дверцу, а Кисуля села за руль.
        Отец все еще сжимал в руках конверт с деньгами и жалко смотрел на меня. Потом всхлипнул и произнес дрожащими губами:
        - Доченька...
        Я ничего не ответила и села в машину.
        - Будь здоров, батя! - Крикнула ему Симка и захлопнула дверцу.
        - Не кашляй! - Добавила безжалостная Кисуля.
        И мы поехали. Я обернулась и увидела, как он открыл конверт и, озираясь по сторонам, пересчитывал деньги...
        Глубоко проминая рыхлый сверкающий снег, к дому номер тридцать два медленно подполз совтрансавтовский грузовик "вольво" с громадным фургоном - АВЕ 51-15.
        Из высокой кабины в сугроб выпрыгнул водитель в свитере и лыжной шапочке. На мгновение замер, прислушался и оглянулся на наш дом. На наши окна.
        Я могу поклясться, что он обернулся именно на наш дом. И хотя окна по зиме у нас были заклеены, но форточки в кухне и комнате распахнуты, и на улице, наверняка, было слышно, как мы все замечательно пели старую грустную песню про хас-булата.
        Пели все сидящие за столом. Даже Лялькин отец, который успел загодя нахвататься коньячку и теперь был почти в полном отключе, и то пел!.. Пела тетя Тоня - Лялькина мать, прекрасно пели Кисуля и Гулливер... Низким, хрипловатым контральто удивительно пела Зинка Мелейко... С глазами, полными слез, пела моя любимая мама. Держась под столом за руки, пели Лялька с нашим молодым доктором володей. Откуда они-то знают эти слова?..
        И я с ними пела. Несмотря на полное отсутствие слуха. Пела и поглядывала в окно на наши девяти- и пятиэтажные уродливые блочные домишки, на узкие обледенелые проезды между ними, на новостроечный квартал, ставший мне таким родным - моим домом, моей родиной...
        А потом я увидела, что мама уже плачет почти в открытую. Этого я не смогла перенести. Я взяла ее за руку, подняла и бодренько сказала:
        - А ну, мамуля, помоги мне сладкий стол приготовить.
        Я втащила ее в нашу пятиметровую кухоньку, усадила и дала в руки нож:
        - Режь наполеон, мам. А я разложу пирожные и сделаю кофе.
        - Может, кто-нибудь чаю захочет, - глотая слезы, сказала мама.
        - И чай заварю.
        Мы стали работать в четыре руки. Силы мои были уже на исходе и больше всего я боялась, что мама сейчас скажет: "Не уезжай от меня, деточка".
        - Не уезжай от меня, деточка, - сказала мама.
        Боже мой, как я боялась именно этой фразы!
        - Я не от тебя уезжаю, ма. Я от себя уезжаю.
        А из комнаты неслось:
        Под чинарой младой
        Мы сидели вдвоем...
        - Я должна, должна переменить обстановку, мамуля. Иначе в один прекрасный день все полетит вверх тормашками. Я столько лет...
        - Останься. Я помогу тебе.
        - Не смеши меня, ма.
        В дверях кухни возникла Кисуля:
        - Помочь, девушки?
        - Нет! Иди, садись за стол. Мы сейчас...
        Кисуля исчезла, а я честно сказала маме:
        - Жить в постоянном вранье... Слышим одно. Видим другое... Я лгу. Ты знаешь, что я лгу. Я знаю, что ты знаешь... Но я продолжаю, лгать, а ты делаешь вид, что мне веришь! Что само по себе тоже ложь... И так повсюду. Во всем. Надоело!..
        - Деточка! Но это же все зависит от нас самих...
        - Да перестань ты! Ни хрена от нас не зависит! Цепляемся за идею, которой в обед - сто лет, и врем, врем!
        - Но первоначально-то идея была прекрасна!
        - Зато сколько сейчас на ней дырок, дерьма всякого?! А мы все делаем вид, что она у нас чистая и непорочная! Ты, небось, до сих пор веришь, что дедушку в сорок восьмом за дело шлепнули? Хотя у него орденов было от глотки до причинного места!
        - Я была ребенком... Мы верили, Таня...
        - А потом? - Я вдруг перестала жалеть маму.
        - И потом. Таня, без веры жить нельзя. Это грех, Таня, - неожиданно твердо сказала мама.
        - Вы-то во всех верили! То в одного, то в другого, то в третьего! Пока вас жареный петух в задницу не клюнет... Как в песне: "А в октябре его маненечко того, и тут всю правду мы узнали про него..." Так, да?
        - Но дедушку потом реабилитировали! Значит...
        - Посмертно! Посмертно, мама. Это ты, надеюсь, помнишь? А потом, что за ерунда собачья, когда ресторанный халдей или водила таксярника официально... Официально, мама!.. Зарабатывает вдвое больше учителя, инженера, доктора?! Да еще и украдет черт-те сколько. Не хочу! Хватит.
        - Тем более, - сказала мама, - уезжать из своей страны, когда она в таком состоянии, - это тоже грех! Когда куприн и вертинский вернулись на родину, они до конца жизни свою эмиграцию считали трагической ошибкой...
        - Сравнила!.. Если бы они прошли мое оформление на выезд, я еще не знаю - вернулись бы они или нет...
        И тут я услышала, как в комнате закричала Лялька:
        - Тихо! Телефон!.. Междугородная!!!
        Надрывался непрерывный телефонный звонок. Я пулей влетела в комнату и схватила трубку:
        - Алло! Да! Я мадам Ларссон. Да!.. - Сказала всем: - Швеция. Стокгольм...
        И снова закричала в телефон:
        - Да, Эдик! Все в порядке!.. Уже такси заказали! Да! Не волнуйся! Тебе все передают огромный привет... И мама тебя целует! Что? И я, конечно!.. Хорошо! Хорошо, говорю! Я все поняла! Целую. Жди!
        Я бросила трубку и почувствовала себя неловко за краткость общения с мужем. Хотя разговор прекратила не я.
        - Там эти телефонные разговоры стоят уйму денег! Гораздо дороже, чем у нас...
        Опять зазвонил телефон. Я снова подняла трубку:
        - Алло! Да, вызывали! Но мы две машины заказывали... В аэропорт. Одну минутку! - Я выглянула в окно. - Пожалуйста, передайте водителям, чтобы остановились у дома тридцать два. К нашему не подъехать. Тут машина из "Совтрансавто" перегородила дорогу. Хорошо! Ждем.
        Я завела Ляльку в ванную и передала ей сберкнижку.
        - Завтра, когда мама придет в себя, отдай ей, пожалуйста. А это тебе, на память, - я протянула Ляльке японские часы с алмазиками. - Только для состоятельных женщин. Гордость японии.
        - Спасибо...
        - И володю не отшивай. Он прекрасный парень. Поняла?
        - Я тоже туда хочу, - она отвела глаза в сторону.
        - А нужно ли?.. А, ляль? - Искренне усомнилась я.
        В аэропорт приехали двумя машинами как раз тогда, когда улетающим в стокгольм предложили пройти на паспортный контроль и таможенный досмотр.
        Мама впервые была в песцовой шубе. Времени для разговоров и прощаний уже не оставалось. Володя нервно курил и поглаживал Ляльку, а все остальные просто нормально, по-бабски плакали.
        Не обращая внимания на таможенников и носильщиков, иностранцев и переводчиков, служащих "Интуриста" и аэрофлота, открыто плакали Гулливер и Кисуля, Зинка Мелейко и ляля... Словно по покойнику голосила тетя Тоня.
        Я рыдала и целовала руки у матери, будто вымаливала у нее прощения...
        А она молча смотрела на меня сухими глазами, и нам обеим казалось, что мы видимся последний раз в жизни.
        Уже в воздухе, когда мы делали прощальный круг над заснеженным Ленинградом, я узнала ледяную, перепоясанную мостами неву и почему-то вслух сказала сама себе:
        - Все. Точка!..
        Маленький иностранный старичок, сидевший рядом, тут же повернулся ко мне и вопросительно-приветливо поднял бровки домиком. А я шмыгнула носом и постаралась улыбнуться ему как можно более светски...
        ЧАСТЬ ВТОРАЯ
        Сколько раз за эти полтора года в Швеции я мечтала о том, чтобы хоть кто-нибудь из моих близких увидел меня именно в тот момент, когда я выхожу из стурмаркнада - удивительной смеси универсама с универмагом!
        Для меня это каждый день аттракцион!
        Сами собой распахиваются большие стеклянные двери, и я выхожу на улицу к своей маленькой обожаемой машинке - "вольво-343". На руках у меня самое дорогое для меня здесь существо - японская болонка фантастических кровей и родовых заслуг - Фрося.
        За мной, толкая перед собой коляску, набитую продуктами в ярких упаковках, следует магазинный мальчик лет пятнадцати в униформе.
        Я открываю багажник своей "вольвочки", и мальчик с улыбкой, ласково переговариваясь с моей Фросей, аккуратненько начинает перегружать покупки из коляски в мою машину.
        Когда все закончено, он захлопывает багажник, с поклоном отдает мне ключи и благодарит меня за покупки. Вот тут я ему обязательно говорю, что за последнюю неделю, что мы не виделись, он очень возмужал, окреп и выглядит совершенно взрослым мужчиной. И даю ему две кроны. Мы прощаемся, и я сажусь за руль своего автомобильчика.
        Болтать по-шведски и ездить на машине я насобачилась за это время довольно ловко, и тут у меня не было никаких проблем.
        Дом наш стоит в двадцати километрах от стокгольма, неподалеку от пригородной деревушки салем, в пятистах метрах от самой оживленной трассы е-четыре, ведущей на юг Швеции.
        Как и положено в маленьких городках и придорожных селеньях, все друг друга знают в лицо и по имени и почти неизменно доброжелательны.
        Поэтому, когда я поъезжаю к нашей салемской заправочной станции "Гульф", расположенной прямо на трассе, рядом с моим домом, заправщик тут же кричит мне:
        - Доброе утро, фру Ларссон!
        - Привет, мартин! Рея уже за стойкой?
        - С семи утра. Идите, фру Ларссон, поболтайте. Я все сделаю и поставлю машину к бару.
        Я оставляю ключи в замке зажигания, подхватываю Фросю и вхожу в бар при станции.
        - Салют! - Улыбается мне Рея, увидев меня в дверях. - Все оъкей?
        - Оъкей! А у тебя?
        - Тоже. Как всегда? - Она берет высокий стакан.
        - Конечно. И себе.
        - Спасибо. Будешь звонить Эдварду?
        - Обязательно, - я протягиваю ей плату за телефонный разговор, а Рея ставит передо мной аппарат и наполняет высокие стаканы моим любимым напитком - ананасовым соком, смешанным с молоком кокосового ореха.
        Я набираю стокгольмский номер фирмы "Белитроник".
        - Алло? Инженер Ларссон слушает.
        - Здравствуйте, господин Ларссон, - по-русски говорю я, и Рея, как всегда, с напряженной улыбкой вслушивается в незнакомую речь. - С вами говорит министр рыбной промышленности советского союза товарищ тютькин.
        - Здравствуйте, товарищ тютькин, - по-русски отвечает мне Эдик. - Мне очень приятно слышать ваш голос. Что вы хотели?
        - Мы хотели бы заказать вашей фирме специальные программные манипуляторы для отлова осетров в домашних условиях.
        - Прекрасно! Мы принимаем ваш заказ, товарищ тютькин.
        - В какой валюте вы хотели бы получить гонорар, господин Ларссон? Кроны? Доллары? Рубли?
        - Видите ли, товарищ тютькин, к сожалению, шведские кроны и американские доллары перманентно колеблются на мировом валютном рынке. Русские же рубли твердо и незыблемо сохраняют свой постоянный курс. Поэтому я выбираю рубли, товарищ тютькин. Вас это устроит?
        - Меня бы устроило, чтобы ты сегодня пораньше вернулся домой, черт побери! В гараже опять не горит свет, и я себе физиономию чуть не расквасила, когда спустилась туда за машиной!..
        - Бедный мой товарищ тютькин! Бедный мой зайчик!... Ты опять торчишь у реи и пьешь эту гадость с кокосовым молоком, которая стоит страшных денег?
        - Здоровье дороже, - говорю я. - Эдинька! Приезжай сегодня пораньше... Нам знаешь как с Фросей тоскливо?
        - Хорошо, хорошо. Ты помнишь, что в воскресенье у нас прием?
        - Я только сейчас из стурмаркнада. Все закуплено.
        - Молодец! Привет рее. Целую.
        Я кладу трубку и поднимаю стакан с соком.
        - Чин-чин, - говорит Рея, и мы отхлебываем по глотку. - Мне нравится, как вы с Эдвардом разговариваете по-русски.
        - Если бы ты знала, о какой ерунде мы болтаем, - смеюсь я.
        - Наплевать. Мне нравится звук вашего языка.
        В бар входит мартин и протягивает мне ключи от машины:
        - Все в порядке, фру Ларссон. Я записал на ваш счет.
        - Спасибо, мартин, - я посмотрела на свой автомобильчик за окном и увидела, как большая грузовая машина с огромным фургоном подъезжает к отдельно стоявшей колонке с дизельным топливом.
        По всему фургону шли голубые буквы "Совтрансавто"...
        Я залпом допила сок. Выдала мартину его чаевые, расплатилась с реей, взяла Фросю и вышла из бара. Хотела влезть в свою "вольвочку", но увидела, как водитель русского грузовика тычет пальцем в карту и что-то пытается узнать у коллеги мартина - заправщика с дизельной колонки. Тот растерянно пожимал плечами.
        Не помочь парню было бы свинством. Я подошла к ним и (стерва этакая!..) не удержалась от маленького спектакля.
        - Что хочет этот парень, эйнар? - Спросила я по-шведски.
        - Здравствуйте, фру Ларссон. Он пытается говорить понемецки, но понять его смогут только в южной африке.
        Русскому шоферюге было года тридцать три и он был хорош собой, этот сукин сын, словно с первомайского плаката!.. Он и ко мне обратился на чудовищном немецком языке. И протянул карту дорог.
        - Ладно тебе, - сказала я ему по-русски. - Не надрывайся. Какие проблемы?
        Он слегка оторопел и с тревогой произнес:
        - Как вы хорошо говорите по-русски...
        - Я вообще девушка способная. Ты откуда?
        - Из Ленинграда. А вы - местная?
        - Что-то в этом роде. А в Ленинграде где живешь?
        - Вы, наверное, не знаете. На проспекте Науки.
        Я насторожилась.
        - Дом?
        - Ну какая разница? - Улыбнулся он. - Ну тридцать два...
        Я отступила от него подальше, посмотрела на передний номер, увидела - АВЕ 51-15 и все поняла:
        - Значит, это я из-за тебя, мать твою за ногу, никогда к своему дому толком подъехать не могла?! Раскорячится со своей бандурой, как будто он один в городе!..
        С Фросей на руках я металась по второму этажу нашего салемского стурмаркнада, где торговали шмотками, а он, обвешанный свертками, еле за мной поспевал.
        - У твоей жены сколько в бедрах? По окружности.
        - Ну откуда я знаю?! - Огрызался он. - Кончай, Татьяна! Ты же меня в идиотское положение ставишь!..
        - Во, дурак! Нет, честно, витька, ты дурак и уши у тебя холодные. На кой черт тебе тратить свою вшивую валюту, если мне это ни хрена не стоит? Давай, возьмем ей эти порточки. Ты ей таких портков в Ленинграде ни у одного фарцовщика не купишь! И дочке твоей такие же... Вот попс будет! Все упадут - это сейчас жутко модно!
        Потом мы сидели на террасе придорожного кафе, где в этот час не было ни одного человека, а наши машины - моя маленькая "вольвочка" и его громадный "вольвище" - стояли совсем рядом и разглядывали нас своими фарами. Под столом дрыхла разомлевшая Фрося.
        - От нас возим фанеру, вино грузинское, полиэтилен, торф, - говорил он. - От них - металлический порошок из хесенеса, задние стекла с отопителями для "жигулей" из эслова... Из клиппана - инерционные ремни безопасности, из Гетеборга - запчасти вон для таких "вольво"...
        Он показал на свою машину.
        - Съешь еще что-нибудь, Витя, - тихо сказала я.
        - Ты меня совсем обкормила!
        - А может, выпьешь капельку?
        - Да ты что, Татьяна! Я же за рулем.
        - А я еще чуть-чуть шлепну, - и подлила себе джина в стакан.
        - Ой, Танька, напрасно, - покачал головой Витя. - Здесь полиция такая жестокая на это дело!
        - Бог не выдаст, свинья не съест, - я подняла стакан. - За тебя. За Ленинград... За твоих... За мою маму.
        Я выпила и мне захотелось плакать. Но я и виду не подала.
        - Когда еще приедешь в Швецию?
        Он достал из кармана фирменный календарик "Совтрансавто", посчитал, шевеля губами, и сказал:
        - Если все будет нормально, то числа двадцать первого или двадцать второго я уже буду в стокгольме съезжать с парома в порту "Викинг-лайн".
        - Подари календарик, - попросила я.
        - Держи.
        - Спасибо... Спасибо тебе, Витя.
        - Что ты, что ты!.. Это тебе спасибо...
        - Не болтай глупостей. Отдашь моей маме это платьице и туфлишки, что мы купили, и кофточку для Ляльки и скажешь, что у меня все очень, очень, очень хорошо...
        Тут я не выдержала и расплакалась.
        Дома, в ожидании приезда Эдика, я завелась с пирогами. Врубила на кухне кассету с американскими мультяшками, звук убрала и шустрю. Раскатываю тесто, одним глазом слежу за теликом и говорю:
        - ...И все эти девочки, заметь себе, приезжие! Из маленьких городков, из районных центров, из деревень... Приезжают в москву или к нам в Ленинград нормальными, порядочными девчонками. В техникумы, в пэтэу, в школы торгового ученичества. Пардон...
        Я плеснула немножко джина в стакан и разбавила его тоником. Отхлебнула и поставила рядом.
        - И только недавно я сообразила, почему коренных ленинградок или москвичек в этом бизнесе гораздо меньше. Единицы буквально. Мы... Как бы это сказать? Мы уже заранее расслаблены. У нас родители под боком, крыша готовая над головой. Нам бороться не за что. А они предоставлены самим себе. Мне матери нужно было горбатого лепить: "У подруги задержалась...", "На метро опоздала...", А им это не требуется. Не пришла ночевать в свою общагу - кого это колышет? Я дома всегда перехвачу кусочек булки с маслом, а этим девочкам ой-ой как надо ушами шевелить, чтобы прокормиться в большом городе и выглядеть!..
        Я еще немножко выпила. И снова взялась за тесто.
        - У них хватка должна быть железная! Вот заметь, сейчас повсюду - в спорте, в науке, в служебных отношениях аж до самого верха - всегда побеждают провинциалы! Мы пока рот раззеваем - они уже кусок оторвали и схавали. И проститутки валютные - кто самые лучшие? Самые хитрые, самые жадные, самые умные? Лимитчицы!.. Возьми Кисулю. Институт культуры кончила. Сима-Гулливер - мастер спорта по волейболу. Откуда Зина Мелейко тогда по восемьдесят восьмой в тюрьму загремела? С пятого курса университета, с филосовского факультета! А ведь они все - кто из Пскова, кто из-под Вологды, кто из Череповца... Самые ушлые через несколько лет уже и с квартирами, и с машинами, и "капусты" навалом. Приступом города берут!
        Подняла стакан, посмотрела на свет и сделала еще один глоток.
        - И причем, у них все вокруг схвачено! Со всеми - васьвась... Сами молотят - будь здоров и другим жить дают. Платят, платят... У хорошей валютной проститутки от пятидесяти до двухсот рублей в лень одних накладных расходов! Конечно, зависит от того, сколько она будет иметь в этот день... Вокруг них столько сволочи кормится!.. По себе знаю.
        Попробовала тесто на вкус - пресное, спасу нет! Поискала соль - пустая банка...
        - О, черт! Неужели соли опять нет?! Голова с дыркой! Вторую неделю соль забываю купить, представляешь? Кошмар какой-то!..
        Я вытерла руки, сняла фартук и повернулась к аудитории:
        - Все, Фрося. Извини: пошла на промысел. Потом доскажу...
        И Фрося, моя ежедневная и единственная слушательница, завиляла хвостом.
        Напротив нашего дома стоит его брат-близнец. Только в зеркальном отражении. Одна фирма - один проект стандартного благополучия.
        Я выскочила за свою калитку, перебежала дорогу и крикнула женщине, поливавшей розы под окнами первого этажа:
        - Фру хельстрем! Фру хельстрем!.. У меня к вам маленькая просьба...
        Моя соседка, фру хельстрем, тут же перекрыла воду в шланге и улыбнулась мне самым приветливым образом:
        - Пожалуйста, фру Ларссон, что угодно. С удовольствием!..
        Потом с работы приехал Эдик, и я кормила его в столовой разными разностями и его любимыми пирожками с капустой. Сама я почти не ела, только прихлебывала сильно разбавленный тоником джин.
        - Чудесные пирожки! - Сказал Эдик. - Кажется, я становлюсь начальником отдела.
        - Ура! - Я торжественно приподняла свой слабенький дринк. - Я так за тебя рада!..
        - Это в равной степени касается и тебя. Я получу довольно ощутимую прибавку, и мы, наконец, сможем...
        - Купить тур в советский союз! - Обрадовалась я.
        - Можно. Хотя я бы сделал лучше внеочередной взнос за дом. Это будет практичнее, если смотреть в будущее.
        - Но мы и так уже полтора года оттягиваем поздку в Ленинград. - Я расстроилась и маханула чуть ли не полстакана.
        - Ты неисправима, - огорчился Эдик. - Если в прошлом году тебе не захотелось бы иметь свою машину - мы бы поехали в россию. Пожалуйста, не пей больше.
        - Я - пью?! Это называется "пить"? Я сижу и прихлебываю почти чистый тоник! На, попробуй!..
        - Спасибо, я не хочу. Спасибо, я же сказал тебе... Я тебе верю. Не нервничай. И еще. У меня к тебе маленькая просьба: родная моя, не бери больше соль у фру хельстрем. И вообще, не проси у нее ничего. И ни у кого. Никогда. Я тебе уже несколько раз говорил - у нас это не принято. Наши проблемы - это наши проблемы, и никто не обязан...
        - Ах, сука! - Возмутилась я.
        - Я еще не закончил, - твердо сказал Эдик, и я на секунду заткнулась. - Твоя очаровательная, чисто русская непосредственность здесь может быть неверно понята.
        Я залпом допила стакан, стукнула им по столу и автоматически перешла на наш великий и могучий:
        - Но я же попросила у этой стервы всего лишь щепотку соли, едрена мать!!! Совесть у нее есть?!
        - Каждый народ имеет свои национальные особенности, - тоже по-русски мягко попытался сказать Эдик, но меня уже было не остановить. А может быть, я была слегка поддавши...
        - Вот это верно! Вот это верно!.. Мать вашу с вашими национальными особенностями!.. В Ленинграде мне и в голову бы не пришло - удобно или неудобно попросить у соседки щепотку соли или кусок хлеба! Или перехватить пятерку до получки!.. В гробу и в белых тапочках я имела в виду такие национальные особенности, когда все вокруг улыбаются, а сами прикидывают - куда бы пнуть побольнее!
        - Не сердись, моя дорогая, - тихо сказал Эдик и убрал со стола бутылку с джином. - Не расстраивайся.
        Ночью в спальне мы лежали каждый под своим одеялом. Эдик читал. Я смотрела в потолок. Рядом со мной посапывала Фрося.
        Потом Эдик отложил газету и выключил свет у себя над головой.
        - Что тебе сказал доктор? - Спросил он.
        - Сказал, что у меня, как ему кажется, все в порядке. И хотел посмотреть тебя...
        - Вот как? Странно...
        - Ничего странного, - я тоже выключила свой свет. - Когда муж и жена хотят иметь детей и у них что-то не ладится - проверять нужно обоих.
        - Ну, хорошо, хорошо, - примирительно прошептал он и попытался меня обнять.
        Угрожающе зарычала на него маленькая Фрося.
        - Ты не могла бы выставить Фросю за дверь? - Спросил Эдик.
        - Не надо, эдинька... У меня был сегодня очень тяжелый день, - сказала я и прижала к себе Фросю.
        Эдик молча встал, собрал свою постель и ушел спать в кабинет.
        Мы с Фросей поцеловались и заснули...
        В воскресенье у нас на участке перед домом было все, как в заграничном фильме: стояли машины приехавших к нам гостей, а их владельцы, с женами и детьми, - все одетые в белые или очень светлые шмотки, - попивали свои аперитивчики. Женщины, сидя в садовых плетеных креслицах, мужчины - стоя, сгруппировавшись возле Эдварда.
        Сам же Эдвард в фартуке и перчатках шуровал около большого гриля и жарил куски оленины, переворачивая их на решетке двумя длинными большими вилками.
        Еще до приезда гостей я все приготовила - и гриль, и мясо, и специи, и столик с напитками для взрослых, отдельный столик со сладостями для детворы, и, конечно, самовар - гордость любого шведа, побывавшего в россии!
        Почти всех мужиков я знала еще по двум последним инрыбпромовским выставкам в Ленинграде. С их женами перезнакомилась уже здесь и теперь, на правах хозяйки дома, в поте лица своего вкалывала массовиком-затейником с детворой, которой набралось десятка полтора. От четырех до двенадцати лет.
        На нервной почве мне ничего толкового в голову не пришло, и единственное, чем я могла их занять, это самой кретинской игрой в мире - перетягиванием каната! Но как ни странно, это оказалось именно то, что нужно. Мы разделились на две команды - я с малышней на одном конце веревки, старший сын Гюнвальда и еще несколько ребятишек - на другом, и стали перетягивать друг друга, падая и кувыркаясь, вскакивая на ноги и тут же бросаясь в новую схватку...
        Я и сама так завелась, что ни черта вокруг себя не видела! Ни того, как за мной нехорошим глазом следил уже сильно поддавший Гюнвальд, ни как кружились мужики вокруг господина турреля, одного из директоров фирмы, ни как с тревогой смотрела на наши варварские игры беременная четвертым ребенком жена Гюнвальда. Она сидела в плетеном креслице с мороженым в руке, и когда рука уставала, она ставила вазочку с мороженым себе на огромный живот.
        - Э-э-эй, ухнем!.. - Запевала я, стараясь придать своей команде некий ритм борьбы. - Еще ра-а-зик, еще раз! Э-э-эй, ухнем!
        И мои маленькие шведы, ни фига не понимая, яростно вопили русское слово "ухнем!!!" И таскали на этом дурацком канате друг друга по всему участку. А вокруг нас моталась Фрося и лаяла как сумасшедшая!
        Женщины нам аплодировали, мужчины подбадривали воплями.
        Кончилось это тем, что мы с малышней поднатужились, поднапружились, перетянули своих противников и завалились все в одну кучу-малу. Хохот, крики восторга, визг!.. Где победители, где побежденные?!
        Я еле выбралась из-под груды маленьких тел и увидела, что платье мое пришло в полную негодность - все в зелени травы, а на животе огромное коричневое пятно.
        - Кошмар! - Ужаснулась я.
        - Это мой шоколад, - объяснил мне один из малышей. - Когда мы падали, он у меня изо рта выскочил.
        - Не огорчайся. Сейчас я переоденусь и принесу тебе другую шоколадку.
        Наверху, в спальне я быстро сбросила замызганное платье, осталась в одних трусиках (лифчики здесь я совсем разучилась носить), открыла шкаф и достала оттуда летние джинсы и светлую кофточку. И наткнулась на давно припрятанную бутылку с остатками джина. Взяла ее - ну, совсем на донышке! - И прямо из горла прикончила.
        И вдруг услышала шаги на лестнице. Не хватает еще, чтобы Эдик увидел эту мою заначку! Я сунула бутылку под кровать и крикнула:
        - Эдик, ты? - И обернулась.
        В дверях спальни тяжело дышал пьяный Гюнвальд Ренн.
        Я испугалась, схватила джинсы, прикрыла ими грудь.
        - Ты что?! Уйди сейчас же! Не видишь, переодеваюсь!.. - Я и не заметила, что в растерянности и испуге стала говорить по-русски.
        Огромный Гюнвальд прикрыл дверь и молча, не сводя с меня глаз, стал расстегивать брюки.
        - Что ты делаешь?.. - Я даже кричать не могла. Окно спальни было открыто и меня могли услышать в саду. - Прекрати сейчас же!..
        Я попыталась проскользнуть мимо него к двери, но он перехватил меня, вырвал джинсы и стал осыпать меня поцелуями.
        - Пусти!.. Отвяжись, дурак пьяный!.. Отпусти меня!..
        - Я тебе заплачу!.. - Бормотал он и тащил меня к постели. - Я тебе заплачу даже больше, чем платил тогда в Ленинграде! Надеюсь, ты помнишь, сколько я там тебе платил?!
        - Отпусти, подонок! Мразь!.. Сволочь!.. - Он выламывал мне руки и силы мои были уже на исходе. - Как ты можешь?!.. Ты же в моем доме! В моем доме!..
        - Это ты в моем доме! В моей стране!.. - Хрипел он, сдирая с меня трусики. - Тем, что ты здесь живешь, ты обязана мне! Это я подложил тебя под Эдварда, дрянь!.. Помнишь, кем ты была? Проститутка!!!
        Он бросил меня на кровать и стал лихорадочно стаскивать с себя брюки. На мгновение я высвободилась, случайно нащупала рукой бутылку из-под джина у кровати и со всего размаха опустила ее на голову Гюнвальда Ренна.
        Осколки брызнули словно от взрыва. Обливаясь кровью, гюнвальд обмяк и стал оседать на пол.
        Я вскочила, распахнула дверь спальни, выволокла эту бесчувственную тушу на лестницу - откуда только силы взялись? - И без всякого сожаления ногой столкнула его с лестницы. Он покатился по ступеням вниз, да так и остался там лежать без движения.
        ...Спустя минуту я, уже одетая и причесанная, поливала гюнвальда минеральной водой из большой бутылки. От минералки кровь на его волосах и лице пузырилась, превращаясь в розовую пену.
        Когда он открыл глаза, то увидел два коротких ствола автоматического охотничьего ружья Эдварда. И клянусь, оно было заряжено и стояло на боевом взводе!
        - Ты, сука, застегни штаны и слушай меня внимательно, - негромко сказала я ему. - Ты зашел в дом за минеральной водой. Тебе стало плохо. Ты упал и ударился. Слышишь? Сам ударился, понял? А если хоть одно лишнее слово скажешь - пристрелю. Мне терять нечего. Повтори!
        - Что?.. - Ничего не понял он. - Что повторить?..
        - Повторяй, гад: "Я зашел в дом за минеральной водой. Мне стало плохо. Я упал и ударился обо что-то. Больше ничего не помню". Ну! - Я прицелилась ему прямо в лоб.
        Не отрывая глаз от ружейных стволов, Гюнвальд повторил:
        - Я зашел в дом за минеральной водой. Мне стало плохо. Я упал и ударился...
        - Молодец. Теперь застегни свои вонючие портки и потихоньку репетируй. А мы тебе окажем медицинскую помощь, - сказала я и крикнула в открытое окно первого этажа: - Эдик! Бенни! Сюда! У нас тут небольшая неприятность!..
        И аккуратненько поставила ружье за портьеру - подальше от Гюнвальда, поближе к себе.
        Через полчаса мы все - и взрослые, и дети - сидели в саду вокруг самовара и мирно болтали, словно ничего и не произошло.
        Гюнвальд с забинтованной головой и рукой на перевязи (он, оказывается, порвал связки локтевого сустава, когда вертухался с лестницы) мрачно сидел со стаканом в здоровой руке, а все остальные, кроме Эдика, шутили над ним:
        - Не тот уже Гюнвальд Ренн, не тот, - говорил бенни. - Раньше мог выпить цистерну.
        - И никогда ему не становилось плохо, - подтверждал стиг.
        - А уж то, что не падал - это точно! - Подхватывал кеннет.
        Беременная ева Ренн поглаживала Гюнвальда по плечу и благодарно улыбалась мне.
        Несколько раз Эдвард тревожно пытался перехватить мой взгляд, но я на это никак не реагировала. Не потому, что боялась себя выдать - просто была занята. У меня на коленях примостился самый младший из Реннов, и я кормила его мороженым, внимательно следя за тем, чтобы он меня не закапал.
        - Дорогие друзья! Давайте поздравим эда Ларссона и с новой должностью, и с такой очаровательной женой, - сказал господин туррель, и мне причудилось, что он понял все...
        - А еще, Алла Сергеевна, она просила вам передать, что у нее там все очень, очень, очень хорошо! - Сказал Витя моей маме.
        Это мне мама потом по телефону рассказывала. Про то, как пришел к ней Витя, как посылочку принес для нее и для Ляльки. Она только не сказала, что уже полторы недели лежит, не вставая.
        - Спасибо вам, виктор! Вот жалко, лялечки нет в городе - на юг отдыхать уехала. Уж как бы она обрадовалась!
        - Может, вам что-нибудь надо, Алла Сергеевна? Мои сейчас на даче - я свободен... В магазин там или в аптеку? Вы не стесняйтесь.
        - Нет, нет, витенька, что вы! У меня прекрасные соседи - родители лялечки. Они, правда, сейчас во Всеволожской, садоводство там у них, но я не без присмотра. Не волнуйтесь. Есть кому помочь.
        - А в больницу не лучше, Алла Сергеевна?
        - А вдруг Танечка позвонит? Вдруг они приедут с Эдиком? Нет, я должна быть дома. Витя, а как она выглядит?
        - Равных нет. Выглядит потрясающе! Машина у нее...
        - Да, она мне писала. А это не опасно?
        - Она молодец. Прямо профессионал, да и только!
        Во входной двери заклацал замок. Слышно было, как поворачивается ключ. Витя вопросительно посмотрел на маму.
        - Это ко мне, - улыбнулась мама.
        Дверь отворилась, и в квартиру вошел Козел - тот самый паршивец из маминого класса.
        Он поставил сумку на пол, тщательно запер дверь и положил ключ в карман. Поднял сумку и молча пошел на кухню. И оттуда заорал:
        - Алла Сергеевна! Адельфана в нашей аптеке нет. Я их там заставил позвонить в справочное аптекоуправления. Только на тихорецком и нашли. Сейчас разгружусь и съезжу туда. И батон я взял за двадцать две. За шестнадцать уже не было. А все остальное - по списку...
        - Юрочка! - Позвала его мама. - Иди сюда. Познакомься...
        Козел вошел в комнату. Виктор встал и протянул ему руку:
        - Виктор. Евдокимов.
        - Козлов юрий, - пожал ему руку Козел.
        - Юрочка - мой ученик. А виктор шофер дальних рейсов. Ездит по всем странам мира, - сказала моя мама, гордясь ими обоими.
        - Ну уж по всем, - смутился виктор. - Значит, как договорились, Алла Сергеевна, да? Я становлюсь девятнадцатого под погрузку и двадцать второго должен быть уже там. А письмишко вы лучше почтой пошлите. Нам это строго-настрого запрещено...
        - Конечно, конечно! Я вам и так благодарна - слов нет...
        - И выздоравливайте, пожалуйста, - он поклонился маме и подмигнул Козлу: - Проводишь?
        Когда они вышли на лестничную площадку, виктор достал сигареты. Перехватил взгляд козла и протянул ему пачку. Они закурили.
        - Что-нибудь серьезное со старухой? - Спросил Виктор.
        - Какая она тебе "старуха"? - Злобно цыкнул слюной Козел.
        - Извини. Что там с Аллой Сергеевной?
        - Ишемическая болезнь сердца. Стенокардия покоя и напряжения. Нервы. Одиночество...
        - А ты откуда все это знаешь? - Изумился виктор.
        - Не пальцем деланный. Слышу, что врачи говорят.
        Они помолчали. Потом виктор спросил:
        - Может, деньги нужны?
        - Обойдемся.
        Они пожали друг другу руки, и виктор пошел вниз по лестнице, а Козел затоптал окурок, разогнал рукой дым и вернулся в нашу квартиру...
        Перед выездом в стокгольм на работу Эдик всегда завтракает на кухне. Я кормлю его и Фросю, порхаю вокруг них в легком домашнем халатике, подаю Эдику кофе со сливками, жарю гренки, натираю сыр, и вообще шустрю, как нормальная деревенская баба, которая провожает мужика в поле. Нет только кринки парного молока и краюхи черного хлеба. Зато остального навалом!
        - Как черного хлеба хочется... - Тоскую я.
        - Ваши прислали нам телекс. Приглашают принять участие в выставке. Мы дали согласие. Для нас это очень выгодно.
        - Ура!.. - Воплю я.
        - Я тоже очень рад. Это сократит нам с тобой расходы вдвое.
        - Каким образом?
        - Но я же поеду за счет фирмы.
        - Это уже решено?
        - Завтра решится окончательно. Шеф собирает начальников отделов на двадцать третье...
        - Как на "двадцать третье"?! А сегодня - двадцать второе?
        - Конечно.
        Я бросаю все к чертовой матери и мчусь в ванную с криком:
        - Я еду с тобой! Мне к девяти нужно быть в порту "Викинг-лайн"!! Идиотка! Маразматичка!.. Сегодня же двадцать второе!!!
        В ванной я наспех споласкиваю физиономию и замечаю непромытую, в свежей мыльной пене бритвенную кисточку Эдварда. И глухое раздражение заползает в мою душу. Я остервенело промываю кисточку под струей горячей воды и ору:
        - Ты кисточку для бритья будешь когда-нибудь мыть?
        Он появляется в дверях ванной, споласкивает руки под этой же струей и, целуя меня в шею, говорит:
        - А зачем? Этим же мылом я смог бы и завтра побриться.
        В стокгольм мы мчимся по шоссе Е-4 на моей "вольвочке". Я за рулем, Эдик рядом, Фрося возлежит сзади на небольшом фирменном пакете торгового дома "И.К.Е.А.".
        У зеркальца заднего вида прикреплен календарик "совтрансавто". Там двадцать второе число обведено красным фломастером.
        - Вот видишь, - говорит Эдик. - Одной машиной - вдвое дешевле. А если учесть, что мой "сааб" кушает бензину в полтора раза больше...
        Меня начинает подташнивать от этих разговоров.
        - А как ты вернешься обратно?
        - На автобусе.
        - Может быть, приехать за тобой?
        - Двадцать километров туда, двадцать обратно, двадцать туда, двадцать обратно. Не имеет смысла.
        - Не имеет смысла держать вторую машину! - Нервничаю я.
        - А я тебе об этом еще в прошлом году говорил.
        ...К "Белитронику" мы подъезжаем без десяти минут восемь.
        Я загоняю машину на паркинг фирмы и вижу, как один за другим подъезжают стиг, бенни, леннарт и господин туррель - шеф Эдика, который был у нас в гостях.
        Позже всех подкатывает Гюнвальд Ренн. На башке у него нашлепка из пластыря, рука перевязана.
        Леннарт, стиг, бенни и господин туррель очень мило здороваются со мной, а Гюнвальд, стараясь не смотреть в нашу сторону, запирает машину и сразу же направляется к дверям фирмы.
        - Вы прелестно выглядите, фру Ларссон, - говорит туррель. - Эд, как только распрощаетесь с женой, зайдите ко мне. До свидания, фру Ларссон.
        - До свидания, господин туррель.
        Мы с Фросей проехали мимо стокгольмского городского парка, где гарцевали яркие всадники, бегали седовласые старики и старушки в разноцветных тренировочных костюмах, носилась ребятня со счастливыми утренними мордашками, и через пять минут оказались на большой площади перед портом "Викинг-лайн".
        В этот ранний утренний час машин на площади было совсем немного, и я запарковала свою "вольвочку" не очень грамотно с точки зрения полицейских властей, но достаточно удобно для того, чтобы Витя мог увидеть нас сразу же, как только коснется колесами шведской земли.
        До прихода парома из хельсенки оставалось еще тридцать пять минут. Мы с Фросей вылезли на прогретый солнцем асфальт и уселись на какую-то тумбу неизвестного мне назначения. И замерли в ожидании.
        Как выяснилось потом, эти тридцать пять минут были самыми отвратительными и неприятными для моего мужа Эдварда Ларссона...
        - Вы знаете, как я к вам отношусь, Эдвард, - сказал господин туррель моему Эдику в своем кабинете. - Это я настоял на том, чтобы сделать вас начальником отдела, так как всегда считал вас одним из самых способных инженеров нашей фирмы. Однако вчера вечером на предварительном совещании совета директоров были высказаны сомнения в целесообразности вашей поездки в Ленинград в качестве представителя "Белитроника".
        - Какая мотивировка? - Спросил Эдик.
        - Достаточно гнусная. Было решено, что представлять нашу фирму в россии не имеет права человек, жена которого когда-то в этой же стране вела сомнительный образ жизни.
        - Кто же возглавит группу? - Поинтересовался Эдик.
        - По всей вероятности, Гюнвальд Ренн.
        - Какая мерзость! - Брезгливо сказал Эдик и вышел из кабинета шефа.
        Господи! Я даже представить себе не могла, что в пароме может поместиться столько автомобилей!
        Эта белая сверкающая громадина, по борту которой было написано пятиметровыми буквами - "Силья-лайн" и нарисована голова мультипликационного моржа, распахнула огромные ворота в носу и стала выплевывать на грешную землю такое количество легковых машин, что я просто ахнула! Что-то около тысячи!..
        А за ними, словно мамонты, поперли из парома тяжеленные грузовики с фургонами. Несколько сотен! Английские, немецкие, французские, польские, советские... Цирк, да и только!
        Правда, место для наблюдения я выбрала очень удачное - все они, в конечном счете, катились мимо меня. На всякий случай я посадила Фросю на крышу своей "вольвочки", а сама влезла ногами на тумбу. Чтобы нас было хорошо видно.
        Из кабин проходящих машин мне кричали на всех языках мира, но я не обращала внимания. Я ждала "свою" машину. И дождалась.
        Уже когда в сердце стала закрадываться тревога, я вдруг увидела, как один мамонт несколько раз мигнул дальним светом и трижды коротко просигналил. Я вгляделась в его номера - АВЕ 51-15. "Совтрансавто"!..
        - Витя!.. Витенька!!!
        51-15 Вывернул из общего потока и подкатил ко мне.
        Он выскочил из своей высоченной кабины и снял меня с этой дурацкой тумбы. И не опустил на землю. Он продолжал держать меня на руках, словно ребенка, а я как безумная целовала его шею, лицо, глаза...
        Через час мы уже сидели на пустынной терраске того придорожного кафе, куда я затащила его в первую нашу встречу.
        Снова две наши машины разглядывали нас своими фарами, снова возилась под столом Фрося. На этот раз мы пили только кофе и я была трезва, как стеклышко. На столе лежала круглая буханка ленинградского черного хлеба.
        - Соседи твои во Всеволожской - садоводство там у них...
        - Я знаю.
        - Дочка их - на юге. Отдыхает.
        - Скажите, пожалуйста!..
        - Алле Сергеевне паренек один помогает - в аптеку там или в магазин. И вообще, хозяйничает.
        - Что еще за "паренек"? - Удивилась я.
        - Нормальный. Лет шестнадцати. Ученик ее. Козлов, Юра, что ли?
        Я чуть со стула не свалилась:
        - Козел!!! Вот это да!..
        - Может, и Козел, но парень четкий. Она за ним, как за каменной стеной.
        Подошла девочка-кельнер:
        - Что-нибудь еще, мадам? - И с удивлением посмотрела на буханку.
        - Еще кофе? - Спросила я витю.
        - Нет, спасибо. Пора. Мне еще пятьсот верст пилить до Гетеборга.
        - Ну, посиди еще секунду, - попросила я и сказала девочке по-шведски: - Пожалуйста, блок самых лучших американских сигарет. И зажигалки одноразовые есть?
        - Да, мадам. Какого цвета?
        - Всех цветов.
        - В упаковке десять штук.
        - Всю упаковку.
        - Простите, мадам. Что это такое? - Спросила девочка и показала на буханку черного хлеба.
        - Русский хлеб, - рассмеялась я.
        - Вкусный?
        - Очень! Хочешь попробовать?
        - Нет, нет, что вы. Сейчас я принесу сигареты и зажигалки.
        Она ушла, а мы еще немножко помолчали. Он мне так нравился, как еще не нравился никто в моей жизни. Я ему так и сказала:
        - Ты мне так нравишься, как мне никто еще не нравился во всей моей жизни!
        - И ты мне, - сказал он. - Точно так же.
        - Черт возьми... Где же ты раньше был, Витя?..
        - А ты где?
        - Я была в таком дерьме, что лучше и не вспоминать.
        - Вот и не вспоминай.
        - Не получается. Нет-нет, да и напомнят.
        Пришла девочка-кельнер, положила на стол блок сигарет, упаковку с разноцветными зажигалками и счет. Я расплатилась, сунула черный хлеб в сумку, взяла Фросю на руки, и мы пошли к машинам.
        - На, отдай это Козлу, - я протянула вите сигареты и зажигалки. - Маме я ничего не передаю - сама скоро буду. А тот пакетик, который я тебе в кабину положила, отвези на ракова, пятнадцать... Там адрес написан. Это между Музкомедией и "Пассажем". Отцу моему. У него ноги больные - все время мерзнут. Я там носки ему теплые положила и кое-какие шмоточки для его детей... Ладно?
        - Нет вопросов.
        - Ты прости меня, я тебя так напрягаю, но ты единственное звено...
        - Помолчи, - он стал целовать меня бережно и нежно.
        Мне показалось, что я сейчас потеряю сознание...
        - Садись в свой драндулет, - хрипло сказала я ему. - Провожу тебя километров десять до седертелье. Там я останусь на развилке, а ты не останавливайся, иди прямо на Гетеборг. Я тебе помашу. Так лучше будет...
        Мы летели по шоссе, обгоняя всех. Я - впереди, Витя - сзади.
        Когда открывался участок дороги, свободный от встречных машин, я снижала скорость и пристраивалась к нему слева - кабина в кабину. Как только кто-то показывался нам навстречу, я сразу вырывалась вперед и занимала свой ряд...
        А потом, под зеленым аншлагом "Седертелье" я включила правый поворот, съехала на обочину перед самой развилкой и остановилась. И вылезла из машины.
        Витя замедлил скорость, помигал мне фарами, врубил клаксон на полную мощь и с тревожным ревом промчался мимо меня в свой идиотский Гетеборг за какими-то там запчастями, черт бы их побрал!..
        Я сидела за стойкой бара заправочной станции, потягивала свой ананасовый сок с кокосовым молоком и наблюдала за тем, как работает Рея.
        - Возьми меня в помощницы, - обронила я небрежно.
        - А в судомойки пригласим датскую принцессу, да? - Развеселилась Рея. - После того как Ларссона сделали начальником отдела такой фирмы, ты можешь стать только хозяйкой собственного предприятия. Положение обязывает!..
        - Плевала я на это положение.
        Рея вытащила телефон из-под стойки:
        - Будешь звонить Эдварду?
        - Нет. Настроение не то.
        - Жаль, - Рея убрала телефон. - Я люблю слушать, когда вы разговариваете по-русски...
        По-русски все-таки пришлось поговорить. Не по телефону, а нос к носу. И не так, как хотелось бы, но пришлось...
        Я зачем-то затеяла уборку и таскала воющий пылесос по всему дому, а Эдик пытался после работы смотреть телевизионные новости. Я мешала ему своим пылесосом, он мешал мне своим присутствием - оба мы были раздражены и даже не пытались это скрыть. Наверное, наше вздрюченное состояние передалось и Фросе - с нервным лаем она носилась за мной по всем комнатам.
        - Почему нужно заниматься уборкой дома во второй половине дня? - Резонно спросил он, стараясь перекричать пылесос, телевизор и Фросю.
        - Потому что в первую половину я была занята! - Прокричала я, тупо шуруя щеткой вокруг большой напольной вазы с сухим ковылем.
        - Тогда, может быть, ты сначала приберешь второй этаж и дашь мне посмотреть "Новости"?
        А мне в эту секунду хотелось послать в задницу и первый, и второй этаж, и пылесос, и его самого. Мне хотелось сейчас сидеть в кабине тяжелого грузового "вольво", держать на коленях Фросю, смотреть на большие, красивые, сильные руки вити, лежащие на огромном руле, и подъезжать вместе с ним к Гетеборгу, в котором я так ни разу еще и не была...
        - Нет уж! - Орала я как идиотка. - Я сначала приберу первый этаж! Ты бы лучше свою бритвенную кисточку мыл, а не оставлял ее каждый раз в засохшей мыльной пене!..
        Я рванула в ванную, схватила его кисточку, прибежала обратно и грохнула ее прямо на столик - между ним и телевизором.
        Он выпрыгнул из кресла, тоже помчался в ванную, приволок оттуда тюбик с мыльным кремом и шлепнул его рядом с кисточкой:
        - Тебя никто не просит ее мыть! Из-за тебя вдвое быстрее кончается этот тюбик с мыльной пеной! А это стоит денег!..
        Работал пылесос, лаяла Фрося, бормотал телевизор...
        - Это?!.. - Я захохотала как можно обиднее для него. - Тьфу это, а не деньги!
        - Нет! Это не "тьфу"! Это деньги, из которых состоит наша жизнь! - Закричал он и обвел руками все, что меня окружало.
        - В таком случае - плевала я на эту жизнь! В гробу и в белых тапочках!.. - Как базарная халда заорала я и, уже не помня себя от злобы, смахнула со столика кисточку и тюбик с мыльной пеной.
        Кисточка и тюбик, словно выпущенные из рогатки, просвистели в сторону окна и ударились о портьеру. Портьера колыхнулась, что-то там за ней лязгнуло и со стуком упало на пол...
        ...И раздался оглушительный ружейный выстрел!!!
        Вдрызг разлетелась большая напольная ваза и сухие метелки ковыля рассыпались по полу.
        Я завизжала и бросилась к Эдику. Он обхватил меня, прижал к себе и тупо уставился на свое собственное охотничье ружье, валявшееся на полу.
        - Как я его забыла тогда убрать - ума не приложу... - Всхлипывала я.
        Укрытая пледом, я лежала на тахте. Меня трясло, как в лихорадке. Стояла тишина. Телевизор и пылесос - выключены, Фрося примостилась у меня в ногах.
        Эдик сидел рядом и отпаивал меня горячим чаем.
        - Ну почему ты не рассказала мне раньше? - Он показал глазами на лежавшее на столике разряженное ружье. Там же вылялись вынутые из стволов патроны.
        - Не хотела тебя расстраивать...
        - Завтра я поеду в туристическое бюро и закажу нам с тобой визы и билеты в советский союз. Сколько бы это ни стоило. Хочешь - в Ленинград, хочешь - в москву, хочешь - на черное море... Куда хочешь!
        - В Ленинград. К маме.
        - Оъкей! В Ленинград. К маме. А сейчас, фру Ларссон, я приглашаю вас в самый дорогой ресторан стокгольма!
        Ресторан был, действительно, жутко дорогой! Он являлся частью какого-то фешенебельного ночного клуба и нам подавали потрясающие неведомые мне блюда, пили мы какое-то божественное испанское вино и танцевали, танцевали... Я в длинном вечернем платье, Эдик - в смокинге.
        Он щебетал, как студент-первокурсник, острил, смеялся и был удивительно широк. Я его никогда таким не видела. Я же все больше помалкивала, осматривалась и, если верить Эдику, выглядела "на все сто"!
        Во втором часу ночи, утомленные и размякшие, преисполненные нежной благодарности друг к другу, мы вышли из ресторана на прохладную улицу к нашей машине. Пожалуй, это был самый Симпатичный вечер во всей моей шведской жизни.
        В отличие от всего остального спящего стокгольма в этом квартале жизнь шла еще во всю ивановскую: работали бары, ночные кафешки, какие-то забегаловки, лавочки торговали, в кинотеатрах без перерыва крутились фильмы.
        Уже садясь в машину, я вдруг увидела на противоположной стороне улицы над входом в небольшую киношку длинную белую рекламу, ярко подсвеченную уймой лампочек: "Пять дней русского кинематографа".
        Сеанс, видимо, только что окончился. Из кинотеатра на улицу выползал народ, но не расходился от него в разные стороны, а задерживался у небольшого микроавтобусика. А там вспыхивали блицы фоторепортеров.
        Я вгляделась в кучку людей, стоявших у микроавтобуса, и вдруг неожиданно узнала среди них гундареву, смоктуновского и леонова!..
        Я просто обалдела! Ну надо же!.. Где?! В стокгольме!..
        - Ой, Эдинька!.. - Завопила я. - Смотри, смотри!.. Это же Гундарева! И Смоктуновский... И Леонов!..
        - Кто это? - Удивился Эдик.
        - Это же наши самые замечательные киноактеры! Это же самые что ни есть суперстары! - Счастливо проговорила я и бросилась на ту сторону улицы с криком: - здравствуйте! Здравствуйте! Боже мой! Неужели это вы?!
        Напряженно улыбаясь, артисты уставились на меня, потом быстро переглянулись и вопросительно посмотрели на своего сопровождающего - крепенького мужичка-боровичка в белой рубашке с галстуком и темном костюме. Наверное, это был ктонибудь из посольских.
        Мужичок тут же героически прикрыл артистов своей широкой спиной и строго спросил меня на чистом русском языке:
        - Кто вы такая? Что вам здесь нужно?
        А я, дура такая, от радости, что своих увидела, пропустила мимо ушей его ментовскую интонацию и лепечу, как заведенная:
        - Я из Ленинграда... Я живу здесь... Замужем. Я русская! Русская... Мне так приятно! Иннокентий Михайлович! Наталья... Ой, простите, не знаю вашего отчества... Товарищ Леонов! Здравствуйте! Господи! Я так счастлива!..
        - Извините, мадам, мы спешим, - сказал железный мужичок и очень профессионально оттер меня плечом в сторону. - А вы, товарищи, садитесь в автобус. Садитесь, садитесь.
        Ах, швейцаром бы тебя в "Европейскую" или в "Асторию"! Цены бы тебе там не было!.. Правильно - бей своих, чтобы чужие боялись... Стою, как обгаженная, в своем кретинском длинном вечернем платье посреди ночного стокгольма и ни хрена понять не могу... За что?
        Залезая в машину, гундарева - хорошая, наверное, все-таки баба, - сочувственно улыбнулась мне. Леонов виновато поежился и недобро взглянул на посольского боровичка. А смоктуновский с лицом блаженного, вроде бы он ничего не понимает, ни к чему отношения не имеет, развел руками и тоже скрылся в автобусе.
        И тут на меня такое накатило. Такое!.. В глазах потемнело, затрясло, как в лихорадке, и я заорала на всю эту роскошную улицу:
        - Я же русская! Русская! Я вас так любила, суки вы рваные! Клоуны дешевые! Так любила!.. Чего же вы от меня шарахаетесь?! Кого вы боитесь? Вам не меня, вам его бояться надо!!! - И все тыкала пальцем в того, в посольского, в белой рубашке с галстуком и темном костюме.
        Автобусик спешно уехал. Эдик обнимал меня за плечи, успокаивал, путал шведские слова с русскими и все пытался усадить меня в наш Сааб-турбо...
        Потом медленно ехали в свою деревушку. Молчали. Из приемника сочилась тихая музыка. Я курила одну сигарету за другой, вдыхала теплый свежий воздух белой шведской ночи и ни о чем ни черта не думала. Только очень хотелось выпить.
        Когда подкатили к нашему дому, Эдик нажал на кнопку дистанционного управления, и ворота гаража стали медленно открываться. Автоматически включился свет. Мы въехали в гараж. Помогая мне выйти из машины, Эдик поцеловал меня в макушку и тихо сказал:
        - Я очень люблю тебя, Таня.
        Я всхлипнула и улыбнулась ему:
        - Тогда-то что... Тогда все ни хрена не страшно.
        - Сегодня днем будет прекрасная погода, - сказал Эдик, закрывая гараж. - И мы с тобой под вечер сможем...
        Если такая же погода будет сегодня в Ленинграде, то Симка с Кисулей обязательно днем пойдут в открытый бассейн спорткомплекса "Динамо", подумала я.
        ...Кисуля и Симка-Гулливер сидели на пустынных трибунах открытого бассейна со спортивными сумками в руках. Они уже свое отплавали и теперь, поглядывая на малышей в "лягушатнике", трепались с двумя детскими тренерами - Симпатичными молодыми ребятами.
        Кисуля посмотрела на часы, перекинула сумку через плечо:
        - Посиди, Симка, поболтай. Сейчас вернусь.
        Я всегда знала, что по восемьдесят восьмой статье - "Нарушение правил о валютных операциях..." И так далее - могут взять только с поличным. Хвать тебя за лапку при совершении сделки и, как говорится, "привет родителям"! От трех до восьми. А вот как это делается - только слышала. Меня саму бог миловал...
        Она спустилась вниз под трибуны и не торопясь вышла из спортивного комплекса на залитую солнцем стоянку машин. Подошла к своей одинокой "семерочке", закурила и еще раз посмотрела на часы.
        Тут к ее сверкающему "жигуленку" подкатил затрюханный "Москвич-407" и затормозил. Кисуля оглянулась вокруг - не видит ли кто - и юркнула на заднее сиденье "Москвича".
        Сидевший за рулем этого чуда техники обернулся к ней и... Оказался Петром Никаноровичем! "Дедом на входе", как называет их наш профсоюз. Швейцаром из нашей гостиницы! Вот шустрый отставник!..
        Кисуля протянула ему толстый конверт. Петр Никанорович заглянул в конверт, упиханный долларами, и спросил:
        - Сколько?
        - Как договаривались, - Кисуля нервничала.
        - Держи, - швейцар передал ей пачку советских денег.
        - Двигатель выключи, дышать нечем.
        - Не учи, - Петр Никанорович цепко оглядел стоянку, выход из бассейна и высокие густые кусты у ограды. Но двигатель не выключил.
        Кисуля положила пачку денег на колени и стала их пересчитывать.
        - Совсем спятила? - Зашипел швейцар. - Нашла время?..
        - В прошлый раз два стольника не доложил, старая сволочь, и сейчас хочешь напарить? - Огрызнулась Кисуля.
        И в эту секунду с двух сторон распахнулись передние дверцы "Москвича" и голос толи Кудрявцева произнес:
        - Сидеть! Не двигаться!
        Кто мог подумать, что старик такой прыткий? Видать, вспомнил свою лихую военную молодость...
        В мгновение ока Петр Никанорович выбросил на асфальт конверт с долларами и рванул машину вперед. Толя - с левой стороны машины, а Михаил Михайлович - с правой полетели кувырком. Так он их саданул своим "Москвичем"!
        Но тут же из кустов вылетела спрятанная там черная оперативная "Волга". За рулем сидел Женя. Он направил "Волгу" наперерез "Москвичу" и подставил себя под страшный удар...
        Потом была "скорая помощь" и еще одна милицейская машина, в которой уже сидел Петр Никанорович в наручниках...
        Стояли искореженные "Москвич" и "Волга"...
        Бережно несли окровавленного и очень бледного женю...
        Билась в истерике и рвалась к носилкам Кисуля:
        - Женечка, я не виновата! Я не хотела, женечка!.. Это все он! Он!.. Не виновата я, Женя!..
        Толя Кудрявцев вытряхивал свой пиджак, чистил брюки.
        - Заткнись, стерва, - негромко сказал он Кисуле. - Только ты и виновата. Не было бы тебя, не было бы и его, - он показал на сидящего в машине Петра Никаноровича в наручниках. - И Женя был бы жив и здоров. Утри сопли и садись в машину. Помоги ей, Миша...
        Ничего об этом не зная, я несколько дней спустя позвонила в Ленинград маме.
        - Мамочка! Ты меня хорошо слышишь? Слушай меня внимательно! - Кричала я в трубку. - Эдик купил мне тур в Советский Союз, в Ленинград. И заказал билеты на конец месяца. Нет... Раньше все было забито. Сам он, к сожалению, не приедет. Нет... Он у нас теперь начальник отдела, и пока фирма его не отпускает из стокгольма!.. Нет, нет! У нас все в порядке!.. Все в порядке! Спроси своего козла, что привезти ему из Швеции... Ну, ты же у меня гениальный педагог! Песталоцци, ушинский и макаренко - просто мальчики в сравнении с тобой! Как ты себя чувствуешь? Ну, слава богу!..
        Мама сидела на постели и ее оголенная худенькая рука была обернута манжеткой тонометра.
        Врач из "неотложки" терпеливо ждал конца нашего разговора.
        На столе стоял кардиограф. Сестра набирала из ампулы кардиамин в шприц.
        Покуривал в открытое кухонное окно Козел...
        - На днях звонила Сима!.. Сима, говорю, звонила! У ниночки какие-то неприятности... Нет, я не знаю. Симочка сказала, что сама тебе позвонит... Нет, ляля еще не вернулась. Хорошо, деточка, - говорила мне мама. - Не волнуйся. Привет Эдику. И я тебя целую. Целую, говорю, и очень тебя жду. До свидания, доченька... До свидания.
        Мама положила телефонную трубку и виновато посмотрела на доктора.
        - Простите меня, пожалуйста. Это все-таки заграница...
        - Алла Сергеевна, нужно сделать еще одну кардиограммку, - сказал доктор.
        - Тебе привет от мамы, - вспомнила я.
        - Спасибо, - вежливо поблагодарил Эдик. - Я думаю, что будет лучше, если не мы будем звонить маме, а она - нам. В россии это значительно дешевле. А потом мы отдадим ей деньги по курсу.
        - Что? - Не поняла я.
        - Я говорю, что международные разговоры по телефону из россии намного дешевле, чем у нас. Пусть лучше мама нам звонит, а мы ей потом компенсируем эти затраты.
        - Господи!!! - Возмутилась я. - Да пошел ты!.. Когда я из тебя человека сделаю?!..
        При возвращении домой, на выборгской таможне вите устроили шмон.
        Нашли у него мою посылочку для отца, распатронили ее и прицепились:
        - Если это не ваши вещи, то почему вы их в декларацию не записали? Вот же специальный пункт: "Вещи или ценности, принадлежащие другим лицам..."
        - Да я и забыл совсем про них! Какие это "ценности"...
        Перед таможенником лежали две пары шерстяных носков, детское барахлишко и пакет фирмы "И.К.Е.А." с ленинградским адресом моего отца.
        - Вы двадцать раз в год границу пересекаете! Неужели трудно соблюдать таможенные правила? Сегодня везете незаписанные в декларацию чужие носки, завтра - видеокассеты с антисоветскими фильмами, а послезавтра порнографию повезете, да?..
        - Вы мне только дело не шейте, - усмехнулся Витя.
        - А я и не собираюсь ничего вам шить. Забирайте свои вещички и поезжайте спокойненько. Разбираться будете со своим начальством. Им и объясните - от кого возите, кому... Всего доброго.
        Когда спустя две недели настал день очередного приезда вити в Швецию, я страшно нервничала и мечтала побыстрее спровадить Эдика на работу, чтобы успеть привести себя в боевой порядок и помчаться в порт "Викинг-лайн" встречать витю.
        Я крутилась перед зеркалом, как девчонка, переменила десять шмоток и даже наподдала Фросе под хвост, чтобы не путалась под ногами...
        Трижды я бралась сверять совтрансавтовский календарик (с обведенным фломастером числом витиного приезда) с большим кухонным календарем. Словом, "дергалась, как свинья на веревке", как сказала бы Кисуля.
        Но на этот раз в порт я поехала несколько иным путем. У меня был запас во времени, и я неторопливо подкатила к единственной в стокгольме православной церкви. Мне уже давно хотелось зайти сюда, но я все время не решалась этого сделать. А сегодня потянуло меня к этой церквухе со страшной силой!
        Я вылезла из машины, тщательно оглядела себя в зеркальце и припудрилась. Словно хотела предстать перед господом богом в приличном виде.
        Двери церкви были открыты, и оттуда тянуло прохладой. В сумрачной глубине мерцали лампады перед иконами.
        Я постояла-постояла в дверях, да так и не смогла заставить себя перешагнуть через порог. Вздохнула судорожно и вернулась к машине...
        Ровно в девять я уже была в порту и стояла на "своей" тумбе, а Фрося сидела на крыше "вольвочки".
        Из открытого зева гигантского парома нескончаемо текли большие и маленькие автомобили всех стран мира. Но из этого ошеломляющего потока мне нужна была только одна машина.
        И когда, наконец, она появилась и я различила овальную марку "Совьет Бнион" и номер АВЕ 51-15, то как коза запрыгала на этой дурацкой каменной тумбе и замахала руками!
        Но на этот раз мой "вольво" не выехал из общего ряда. Он медленно тянулся за каким-то французом, не обращая на меня никакого внимания.
        Я закричала:
        - Витя! Витенька!!! Эге-гей!..
        Машина совсем было приблизилась ко мне, и с ужасом я увидела за лобовым стеклом совершенно незнакомого мне пожилого человека. А рядом, на пассажирском сиденье, - еще одного.
        - Подождите! Подождите!.. - Закричала я в полной растерянности. - А где же Витя?! Товарищи!..
        Водитель показал на меня своему напарнику и что-то проговорил.
        Я еще сильней и отчаянней замахала руками:
        - Товарищи!..
        Не притормаживая, водитель приоткрыл свою дверцу и, поравнявшись со мной, сказал мне на ходу:
        - Тамбовский волк тебе "товарищ". Шлюха...
        Захлопнул дверцу перед моим носом и проехал мимо.
        Боже мой, как я напилась на терраске того придорожного кафе, где мы дважды сидели с витей!..
        За перилами стояла моя одинокая "вольвочка".
        На грязном, залитом столе передо мной сидела верная Фрося, пыталась лизать мне лицо и поскуливала...
        - "Мне снилась осень в полусвете стекол..." - Бормотала я, силясь вспомнить идущие вослед строки Пастернака. - "Мне снилась осень в полусвете стекол... И как с небес..." Нет! Нет, мать вашу в душу!..
        Мне снилась осень в полусвете стекол,
        Друзья и ты в их шутовской гурьбе...
        Испуганная девочка-кельнер держала мою сумку, а хозяин кафе, вытащив оттуда мои документы, звонил куда-то по телефону.
        Кажется, приехал очень встревоженный Эдик на своем саабе и привез рею - барменшу с заправочной станции.
        Они вдвоем перетащили меня в СААБ, что стоило им изрядных трудов, потому что ехать я не хотела и все пыталась вспомнить стихи:
        И, как с небес добывший крови сокол,
        Спускалось сердце на руку к тебе...
        Рея завела мою "вольвочку", Эдик - свой сааб, и они повезли меня домой...
        Телефон! Телефон! Телефон!.. О, черт побери!.. Словно по башке - дзынь-дзынь-дзынь! Чтоб вы сдохли все! Чтоб вы...
        Нащупала трубку, положила рядом на подушку. Даже глаз открыть не смогла:
        - Ну, кто там? Ну, что надо?
        Не сообразила, что говорю по-русски. А из трубки по-шведски:
        - Фру Ларссон вызывает Ленинград. Советский союз. Фру Ларссон...
        - Да! Да!.. Слушаю! Мамочка?
        Во рту - словно кошки нагадили. Голова трещит. Язык, как рашпиль.
        - Мамочка?
        - Момент! Соединяю...
        Огляделась - одна в спальне. Эдик, наверное, на работе. На его подушке дрыхнет Фрося.
        - Швеция? Салем?.. - По-русски.
        - Да! Да! - Кричу я и дую минеральную воду прямо из горлышка большой бутылки. - Мама?
        - Танька! Это я - Гулливер... Слушай меня, не перебивай!
        Симка-Гулливер звонила мне с городского почтамта. Оглядывалась, прикрывала ладонью трубку, чтобы никто, кроме меня не слышал ее слов.
        - Кисулю замели с поличным... Взяли две с половиной штуки "зеленых". Она на первом же допросе показала, что это твои баксы. Представляешь?! И вроде бы ты ей передала их при мне! Меня дернули - я в полную несознанку: ничего не знаю, ничего не видела... Она все на тебя лепит! Мол, ты ей оставила эти две с половиной штуки, когда еще уезжала. Вроде бы ты ее попросила потом реализовать их и уже советскими отдать твоей матери... Вот сука, представляешь? Я думала, она мне на очной ставке глотку перекусит! Учти, Танька, как только приедешь - тебя сразу заметут и начнут раскручивать. Так что, сиди, не рыпайся! Сюда носа не показывай!
        - Но это же все фуфло! Липа!.. - Закричала я. - Симка! Симка, ты же знаешь, что это чушь собачья!.. Оговор! Я прилечу через несколько дней, и мы с тобой вдвоем...
        - Ты совсем там чокнулась?! - Заорала Симка. - Тебе пятера корячится, понимаешь ты это?!.. Тебя сразу с аэродрома в "Кресты" упакуют! Пока ты докажешь, что ты не верблюд, - три года, как миленькая, отчалишься, кретинка!.. И учти - я тебе не помощник! Я ваших дел не знаю. Сиди там у себя и не дергайся!
        - Но у меня же мама болеет!..
        - Поболеет и перестанет. Лучше, если она тебе передачи будет носить, да? Идеалистка хренова! Все!..
        - Погоди, Симка...
        - Я сказала все! - И Симка бросила трубку.
        Через стеклянную дверь она внимательно оглядела всю очередь, не заметила ничего подозрительного и вышла из переговорной будки...
        Что же делать? Что же делать? Что же делать?..
        - Что же делать, Фрося?! - Закричала я, схватила собачонку и затрясла, как тряпичную куклу.
        Потом отбросила ее, рванула телефонную трубку и набрала номер:
        - Эдик! Приезжай домой! Я умоляю тебя! Миленький...
        - Я приеду к шести. Пожалуйста, не пей алкоголь.
        - Какой "алкоголь"?! Какой еще "алкоголь"?! О чем ты говоришь! Ты мне нужен сейчас же! Ты никогда мне не был так нужен, как сейчас!.. Эдинька, родной, единственный мой... Умоляю...
        - Я не могу уйти во время работы. Ты способна приехать ко мне?..
        Нечесаная, немазаная, одетая черт знает во что, я неслась по шоссе салем - стокгольм, и встречные машины шарахались от меня в разные стороны...
        Наверное, с точки зрения шведского здравого смысла, сцена, разыгравшаяся на автомобильной стоянке фирмы "Белитроник", была омерзительной; мы с Эдиком бегали вокруг наших машин, хлопали дверцами, хватали друг друга за руки, вырывались один от другого, оба кричали, путая русские и шведские слова, и вели себя - для деловой части города - более чем странно и непристойно.
        - Ты никуда не поедешь! - Кричал он. - Завтра же я аннулирую твои билеты и визу! Я слишком люблю тебя... Я не хочу тобой рисковать! И ты немедленно поменяешь подданство!..
        - Это еще зачем?! - Вырывалась я от него.
        - Не нужно быть гражданином страны, в которой такие ненормальные законы! Весь цивилизованный мир покупает и продает валюту - для этого построены банки, биржи, грандиозная финансовая система отношений между нормальными государствами... И это абсолютно легально. А у вас почему-то этого нельзя делать!.. Почему нужно сажать человека в тюрьму, если он поменял одну валюту на другую?!
        - Но у нас сажают не за обмен, а за спекуляцию! Это ты можешь понять? - Я невольно встала на защиту законов, через которые с ежедневным риском перешагивала в течение нескольких последних лет в советском союзе.
        - Я ничего не хочу понимать! - Закричал он. - Я люблю тебя... Я не могу без тебя жить! Я не хочу быть без тебя!.. Мы поменяем тебе паспорт... Ты станешь подданной Швеции и ваши каннибальские законы не будут тебя касаться!
        - А мама?!
        - Я добьюсь того, чтобы мама переехала сюда, к нам! Сейчас это уже возможно - даже ваши об этом пишут! Только не бросай меня... Не уезжай... Тебя не выпустят обратно! Пока поймут, что ты не виновата, пройдет очень много времени!.. Я не переживу этого... Ты слышишь?..
        - Эдинька! Но там же больная мама!..
        - Мы пошлем ей самые лучшие лекарства! Самые дорогие! Я знаю, ты меня еще не любишь... Тебе просто надо было уехать оттуда... Но я же тебя люблю! Я не могу тебя потерять... Я сделаю все, что ты скажешь... Хочешь пить алкоголь - пей. Я боюсь только за твое здоровье. Хочешь, уедем в другую страну? В австралию... В новую зеландию? Там всегда тепло...
        - Боже мой! Боже мой... Что же делать, эдинька?!.. - Прокричала я и, к удивлению многих шведов, наблюдавших за нами из окон и с тротуара, мы бросились в объятия друг к другу...
        В дверях нашей ленинградской квартиры стояли Толя Кудрявцев, Миша и двое каких-то незнакомых - мужчина и женщина. Провожала их моя мама.
        - Одну секундочку, Алла Сергеевна, - сказал Толя и повернулся к мужчине и женщине: - Большое спасибо, товарищи. Думаю, нет нужды предупреждать вас, чтобы ничего никому...
        - Уж предупредили, - женщина старалась не смотреть на маму.
        - Все будет в ажуре, товарищ капитан, - пообещал мужчина.
        - Миша, проводи товарищей и подожди меня в машине.
        Толя закрыл за ними дверь и сказал:
        - Алла Сергеевна, у меня к вам самый последний вопрос. Так сказать, не для протокола. Личный, если позволите.
        - Пожалуйста, - тихо проговорила мама.
        - Вы, действительно, не знали, чем занималась Таня до отъезда за границу?
        Мама промолчала.
        - Неужели вы столько лет ничего не подозревали?
        - Я должна отвечать? - Жалобно спросила мама.
        - Нет, - быстро сказал Толя. - Как хотите...
        - Вы знаете, Анатолий Андреевич, может быть, вам это покажется странным и неубедительным... Но мы с Танечкой очень оберегали друг друга, - мама помолчала и твердо добавила: - очень.
        - Выздоравливайте, Алла Сергеевна. Всего вам доброго, - сказал Толя и вышел на лестничную площадку.
        Козел со своей кодлой из пяти пацанов подошел к нашему подъезду, когда толина машина отъехала от дома. Козел посмотрел ей вслед и протянул компахе пачку американских сигарет:
        - Посидите. Я поднимусь, узнаю, может, чего надо.
        Пацаны тут же развалились на скамейке у подъезда, достали одинаковые разноцветные зажигалки и демонстративно закурили...
        Козел открыл нашу дверь своим ключом и вошел в квартиру. Мама сидела на кухне, разглядывала мои детские фотографии.
        - Кто-то был? - Подозрительно огляделся Козел.
        - Танечкины товарищи приезжали с ее прошлой работы.
        - А чего у них тачка с ментовскими номерами?
        - Что ты говоришь? - Не поняла мама.
        - Да, так... Чего-нибудь надо, Алла Сергеевна?
        - Если тебя не затруднит, юрочка, сходи на почту. Дай тане телеграмму. Вот текст, - мама протянула Козлу тетрадочный лист бумаги. - Тут слова русские, только латинскими буквами. Сумеешь на бланк переписать?
        - А чего там написано?
        - "Чувствую себя хорошо. Задержись вылетом. Мама". И адрес.
        - Так и переписать? - Козлу явно не понравился текст.
        - Да. Только латинскими буквами. Вот деньги.
        - Ладно, - сказал Козел. - А потом мы с пацанами хотели кое-куда свалить.
        - Конечно, конечно, - поторопилась согласиться мама.
        На почте Козел стоял за нетрезвым суетливым парнем лет тридцати.
        Больше на почте никого не было. Только молоденькая девчонка за стеклом с полукруглым окошечком и надписью: "прием телеграмм и переводов".
        Парень суматошно отсчитал из толстой пачки десятирублевок триста рублей, оставшиеся деньги - рублей двести - засунул в карман куртки и протянул девчонке бланк перевода:
        - Теперь правильно?
        - Теперь правильно. Деньги. - И девчонка стала оформлять перевод.
        Компашка козла стояла на улице, судачила о чем-то, и Козел видел их через большое стеклянное окно. Затем он перевел взгляд на карман куртки стоявшего парня, где лежала пачка десяток, и придвинулся к парню вплотную.
        - А за перевод? - Спросила девчонка.
        - Виноват, виноват, виноват... - Забормотал нетрезвый парень и полез в карман куртки.
        Козел отпрянул назад. Парень достал десятку из кармана и лихо шлепнул ею о прилавок:
        - С нашим удовольствием!
        Козел осторожно вытащил у него из куртки оставшиеся деньги и аккуратно подсунул их под стопку телеграфных бланков. И безмятежно стал читать разные почтовые объявления.
        Парень получил квитанцию, сдачу с десятки и, стараясь шагать как можно тверже, вышел на улицу. Козел внимательно следил за ним через окно. Парень пересек тротуар, газон и сел в ожидавшее его такси. И укатил.
        - Так и будешь стоять? - Спросила девчонка.
        - Виноват, виноват, виноват... - Подражая нетрезвому парню, сказал Козел, и девчонка рассмеялась.
        Козел загнул половину тетрадочного листа, оставил только строчки с адресом и сказал:
        - Вот адрес. Международная. Можешь переписать на бланк латинскими буквами?
        - А текст?
        - Счас... Пиши: "Прилетай. Матери плохо. Козел".
        - Что еще за Козел?
        - Обыкновенный. Там знают. Пиши, пиши.
        Козел смотрел в окно, ждал нетрезвого парня - авось, хватится.
        - Три рубля шестьдесят две копейки.
        Козел протянул пятерку, получил квитанцию и сдачу. Секунду помедлил, еще раз глянул в окно. Парня не было. За окном покуривала его кодла.
        - Я возьму пару бланков? - Спросил он девчонку.
        - Хоть все.
        - Вот спасибо, вот спасибо, вот хороший человек! - Спел ей Козел, сгреб бланки вместе с пачкой десяток, лежавших под стопкой, и вышел на улицу.
        - Айда! - Скомандовал он пацанам и быстро завернул за угол дома.
        Там он остановился, огляделся и подмигнул кодле:
        - Маленький фокус-покус, джентельмены!
        Он развернул телеграфные бланки и предъявил компахе пачку десяток.
        - Гуляем, чижики! Перевод получил.
        - Ну, Козел!.. Ну, молоток!.. - Захрипели приблатненными голосами пацаны.
        У нашего подъезда пацаны снова развалились на скамейке, а Козел с шальным криком: - счас!.. Только квитанцию и сдачу отдам! - Помчался скачками через три ступеньки на наш четвертый этаж.
        На третьем этаже Козел замедлил свой бег и тревожно принюхался. Он огляделся вокруг себя, приподнял крышку бака с пищевыми отходами. Но запах шел не оттуда, а сверху. Это Козел понял и в два прыжка оказался на четвертом - нашем - этаже.
        Здесь запах был так силен, что Козел закашлялся, рот его наполнился жгучей слюной и его затошнило. И вдруг Козел понял, что запах идет из-под нашей двери!
        Выронив почтовую квитанцию и сдачу с маминой пятерки, трясущимися руками Козел стал вставлять ключ в замочную скважину... Наконец ключ повернулся в замке. Козел рванул дверь на себя и отшатнулся - так шибануло газом из нашей квартиры!
        - Алла Сергеевна!.. - Закричал Козел и, зажимая рот и нос руками, ворвался в квартиру.
        Окна были закрыты наглухо. Из кухни неслось убаюкивающее шипение.
        Козла вырвало. Утирая рот рукавом, он метнулся в кухню, увидел сидящую на полу маму, рассыпанные фотографии, открытую духовку газовой плиты...
        Задыхаясь и плача, сотрясаемый рвотными спазмами, Козел перекрыл газовые конфорки и духовку и стал рвать на себя оконную раму. В панике он делал что-то не так и окно не открывалось. Тогда Козел схватил кухонную табуретку и в полном отчаянии шарахнул ею по стеклам.
        В кухню ворвался свежий уличный воздух. Кровоточащими руками Козел схватил маму за халатик и стал вытаскивать ее в коридор.
        - Алла Сергеевна!.. - Захлебываясь от страха, рыдал Козел. - Алла Сергеевна!.. Да помогите же кто-нибудь!.. Люди!.. Люди!.. Где же вы!
        Он выволок маму на лестничную площадку и бросился звонить в соседние квартиры, стучать в двери кулаками.
        - Помогите! - Кричал и плакал Козел. - Ну, помогите же кто-нибудь, сволочи! Суки!.. Гады!!
        Не открылась ни одна дверь. День... Лето... Да и поздно уже было.
        Мама лежала с полуоткрытыми глазами. Вокруг рта и на подбородке застыла серо-зеленая пена - такая характерная для смерти от удушья.
        - Помогите... - Прошептал Козел и опустился на колени рядом с моей мамой.
        И не было в его голосе никакой приблатненной хрипотцы, взрословатой уличной наглости. Не стало лидера опасной дворовой кодлы, которая шарашит по ночам машины, портит девчонок в подвалах и волчьей стаей готова дать отпор любому взрослому сильному мужику.
        Около мертвой, худенькой, пожилой моей мамы сидел испуганный пятнадцатилетний мальчик, и тело его сотрясалось от рыданий и ужаса, потому что он впервые в своей жизни собственными глазами увидел, как выглядит смерть человека.
        А я, мерзкая, зажравшаяся тварь, сидела в своем собственном двухэтажном доме, всего в полутора часах полета от Ленинграда, слушала, как барабанит по крыше и окнам густой летний дождь, и ничего об этом не знала! Ничего!..
        Когда раздался входной звонок, я выглянула в окно и сквозь сумерки наступавшего вечера и струи воды, заливавшие стекло, увидела у нашего заборчика маленькую машинку салемского почтового отделения, а у калитки знакомого почтальона - уолтера Меллера.
        Я нажала кнопку дистанционного управления калиткой, она распахнулась и Меллер прошел к дому. Я выскочила ему навстречу.
        - Добрый вечер, фру Ларссон, - улыбнулся Меллер. - Вам телеграмма. Из россии.
        - Спасибо большое, господин Меллер, спасибо... - Встревожилась я и дала уолтеру несколько крон.
        Меллер раскланялся, а я тут же, не входя в дом, развернула телеграмму. Там латинскими буквами были написаны русские слова: "Прилетай. Матери плохо. Козел".
        Передо мной лежал шведский телефонный справочник.
        Впервые за полтора года моего пребывания за границей я обращалась к официальному представителю советского союза.
        - Здравствуйте! Это представитель советского аэрофлота? С вами говорит Татьяна Николаевна Зайцева - советская гражданка... То есть вообще-то сейчас я - Ларссон... Я здесь у вас, в Швеции, замужем... Извините. У меня рейс в Ленинград только в конце месяца, а мне нужно улететь сегодня. Сейчас же... Нет, билет на самолет компании САС. У меня телеграмма... Только получила. "Прилетай. Матери плохо..." Он зря не пошлет такую телеграмму. Ну, пожалуйста! И потом у меня в союзе еще есть одно дело... Очень важное! Может быть, государственное. Там человека оклеветали. И только я смогу... Что вы! Успею, успею! Я на машине... Спасибо! Спасибо вам большое!
        Я бросила телефонную трубку и стала истерически собирать первые попавшиеся вещи.
        - Матери плохо, Фрося! - Бормотала я. - Матери плохо... Мы должны улететь! Мы с тобой не имеем права...
        Через десять минут я сволокла вниз, в гараж, две огромные неподъемные сумки, запихала их в свою "вольвочку" и выгнала ее из гаража. Заперев все двери дома, я усадила Фросю в машину, открыла выездные ворота нашего участка и закричала через дорогу:
        - Фру хельстрем! Фру хельстрем!..
        Моя соседка выбежала из своего домика в прозрачном плаще с зонтиком над головой:
        - Что случилось, фру Ларссон?
        Я протянула ей ключи от дома и сказала:
        - Фру хельстрем! Я теперь знаю, что по шведским понятиям нехорошо одалживать соль у соседей. Неприлично. Но ключи от дома вы не могли бы передать моему мужу? Это не будет выглядеть очень непристойным? Машину я оставлю в аэропорту.
        - Конечно, фру Ларссон, конечно. Хотя, если бы вы позвонили мне по телефону, чтобы я вышла к калитке, вам не пришлось бы кричать на всю улицу.
        - Верно! В следующий раз я обязательно так и сделаю. До свидания, фру хельстрем!
        - Счастливой дороги, фру Ларссон.
        От моего дома до стокгольмского аэропорта - рукой подать. Километров тридцать. Не больше.
        Я гнала свою "вольвочку" сквозь сумеречный вечерний дождь, и мокрый асфальт выматывающе удваивал свет встречных машин.
        - Пусть!.. Пусть посадят... Но пусть и разберутся! На то у них и власть в руках, и законы! - Кричала я Фросе и шла на обгон грузовика. - Не звери же - люди! "Какие две с половиной тысячи?" - Скажу я им. Откуда?! Мне в "спецуре" даже всегда верили! А это вам не хухры-мухры!.. Это отдел управления уголовного розыска при ленгорисполкоме! И меня там все знали! И любой вам скажет, что я никогда не вру... Да, были семьсот пятьдесят баксов, которые мне подарил один японец. Так еще нужно доказать, что я их продала!..
        Ах, как слепят фары встречных автомобилей!.. Как бликует асфальт. Черт подери!.. И эта кляча впереди тащится, как мокрица!..
        - Ну, подвинься, идиот! Прими правее... Не видишь меня, что ли? Тупица! Опоздаю же! Ну, слава богу, дошло!..
        Я снова выскакиваю на полосу встречного движения и обгоняю рейсовый автобус седертелье - стокгольм. Меня слегка заносит на мокром асфальте, но я с честью выхожу из заноса и, не снижая скорости, продолжаю эту гонку...
        - И потом, Фрося, кто знает, что я прилечу именно сегодня? Кто? Можно подумать, что менты меня там ждут круглые сутки. Не смешите меня! Если и заметут, то не раньше, чем дня через три-четыре. И если в симке осталась хоть капля совести... И потом - когда это было? Полтора года тому назад! Да в гробу я вас всех видела! Докажите! Ах, вам Кисуля налепила горбатого, так вот вы с ней и разбирайтесь, а мне ваши заморочки до лампочки!.. Я к маме приехала!.. К своей маме...
        Снова передо мной болтается чья-то колымага. Я сигналю, мигаю дальним светом - хоть бы хны! Тогда я объезжаю ее на большой скорости и чуть не сталкиваюсь лоб в лоб с какой-то сволочью... Хорошо, что он во-время слетел на обочину!
        - Ах, Эдика жалко, Фрося... Как жалко Эдика! Просто до слез. Только-только начал становиться нормальным человеком!.. И вот на тебе... Господи! Как же это так получается - я всех люблю, а все из-за меня несчастливы...
        Я почувствовала, что действительно начинаю плакать. Слезы застилают мне глаза, и это очень мешает вести машину. И дождь, и слезы. Черт знает что!..
        - Но должен же он понять, что мне необходимо увидеть маму?! Это у них там одни отношения с родителями, а мы - русские - на это дело смотрим совсем иначе... Если есть мать - ее нужно видеть как можно чаще! Тогда все остальное - ни хрена не страшно. И пусть меня даже в аэропорту арестуют - я скажу: "Извините, но если вы нормальные люди, вы должны меня хоть на сутки отпустить к маме. Я летела к ней и обязательно должна ее увидеть..."
        Я снова пошла на обгон, но в эту секунду откуда ни возьмись передо мной возникла какая-то громадина с жуткими фарами!
        Бешеный слепящий свет ударил меня по глазам... Я перестала что-либо видеть перед собой и попыталась затормозить. Но меня развернуло на мокром жирном асфальте, и последнее, что я услышала и почувствовала, это отвратительный скрежет, удар... И полет!..
        Я летела в черную высь и беззвучно кричала: "Мамочка!.. Мамочка!.. Мамочка!.."
        КУВЫРКАЯСЬ ЧЕРЕЗ КРЫШУ, НЕБОЛЬШОЙ АВТОМОБИЛЬЧИК "ВОЛЬВО-343" ПЕРЕЛЕТЕЛ ПОЛОСУ ВСТРЕЧНОГО ДВИЖЕНИЯ, ПРОРВАЛ МЕТАЛЛИЧЕСКУЮ СЕТКУ ДОРОЖНОГО ОГРАЖДЕНИЯ И УДАРИЛСЯ В ЧЕТЫРЕ БЕТОННЫХ СТОЛБА, НА КОТОРЫХ БЫЛА УКРЕПЛЕНА ОСВЕЩЕННАЯ РЕКЛАМА АВТОЗАПРАВОЧНЫХ СТАНЦИЙ "ГУЛЬФ".
        УДАР БЫЛ СТОЛЬ СИЛЕН, ЧТО ДВА СТОЛБА РУХНУЛИ, ОСВЕЩЕНИЕ ЗАИСКРИЛО И ПОГАСЛО, А ИСКОРЕЖЕННЫЙ МАЛЕНЬКИЙ "ВОЛЬВО-343" ВЗОРВАЛСЯ И ЯРКО ЗАПЫЛАЛ В ПРИДОРОЖНЫХ ВЕЧЕРНИХ СУМЕРКАХ...
        Теплой белой ночью через сонный Ленинград, сквозь разведенные мосты с плывущими в бледном небе фонарными столбами и вздыбленными трамвайными рельсами, небольшой буксир тащил по неве огромную баржу с чисто промытым желтым песком.
        Медленно двигался этот песчаный островок с берегами, грубо очерченными металлом бортов, - уплывали назад знаменитые набережные, умоляя "не бросать якорей"...
        ...Прозрачная решетка летнего сада...
        ...Дома из разных времен и эпох...
        ...И громадная интуристовская гостиница с уснувшими на пандусе автомобилями...
        На пятнадцатом гостиничном этаже еще работал ночной валютный бар для иностранцев.
        Напротив входа, за маленьким столиком с двумя пожилыми англичанами сидела роскошная Сима-Гулливер в полной боевой раскраске. Внимательно слушала, легко смеялась, умно смотрела... Мечта, а не женщина!
        Но вот, как бы случайно, она бросила взгляд на вход в бар, и лицо ее озарилось улыбкой.
        В дверях бара, приветственно подняв руку, стояла поразительно красивая Лялька.
        Она была одета элегантно и дорого - с той легкой долей четко продуманной вульгарности, которая воспринимается не как отсутствие вкуса, а как знак профессионализма.
        - Хэлло, джентльмены!.. - Сказала Лялька.