Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Кузнецова Светлана / Метро : " Метро 2033 Дворец Для Рабов " - читать онлайн

Сохранить .
Метро 2033. Дворец для рабов Светлана Александровна Кузнецова
        МетроВселенная «Метро 2033»Рабы не мы #1
        Спокойная жизнь в подмосковном поселке изменилась в одночасье с появлением на болоте кровожадной твари. С ней не могут сравниться даже волкодлаки, время от времени пробирающиеся на территорию поселка. Противостоять зову твари не удается никому.
        Но Тимур, кажется, нашел способ.
        Взяв с собой двух друзей, он отправляется в Москву, где надеется отыскать помощь.
        Светлана Кузнецова
        Метро 2033. Дворец для рабов
        
        Музей под закрытым небом
        Объяснительная записка Алекса де Клемешье
        Воспоминание родом из детства: корреспондент берет на улице интервью у иностранных туристов, туристы делятся впечатлениями от посещения столицы СССР.
        - Что вас больше всего поразило?
        - Чистота московского метро.
        Пожалуй, именно тогда я впервые задумался о том, что где-то может быть иначе. Не в плане чистоты - вообще иначе.
        Что такое метро для ребенка, родившегося и выросшего на окраине Москвы? Это «Щелковская» и «Первомайская» - простенькие, неказистые, утилитарные. Но такие же привычные, как подъезд родного дома. Это «Измайловская» - лучшая на свете станция, потому что поезд до и после нее идет не по туннелю, а по улице, и можно пялиться в окно, встав коленками на пухлые коричневые сиденья. А дальше, вплоть до конечной «Киевской» - целая череда станций, непохожих одна на другую. Какие-то для мальчишки интереснее (например, «Площадь Революции»), какие-то скучнее (типа «Смоленской»), какие-то удивительнее прочих («Измайловский парк» с его тремя путями вместо двух). Но самое главное - они разные, и так было всегда, так и должно выглядеть метро, и иначе попросту не бывает!
        В четырнадцать, покатавшись по парижской подземке, я волей-неволей сделал два вывода. Во-первых, оказывается, чистота все-таки важна. Просто в Московском метрополитене им. В.И. Ленина ты о ней не задумываешься, потому что она там есть, за ней следят, однако это осознается лишь в сравнении. Как бы нелепо это ни звучало, мне понадобилось побывать в столице западноевропейского государства, чтобы по достоинству оценить давний ответ туриста корреспонденту.
        Во-вторых, окончательно выявились отличия родного метро от множества прочих. Если забыть, что слева-справа от тебя есть пути, то по той же «Площади Революции» или по «Киевской» можно ходить, будто по музейным залам, восхищенно рассматривая бронзовые скульптуры и мозаичные полотна. Что, собственно, москвичи и наблюдают в последние десятилетия, пытаясь по дороге на работу прорваться сквозь шумные и суетливые группы иностранцев, у которых посещение метрополитена стоит отдельным пунктом экскурсионной программы.
        То, что в детстве мне казалось обыденным и само собой разумеющимся, для кого-то, как выяснилось, обладает настоящей художественной ценностью! Для меня это - всего лишь остановка общественного транспорта, где я жду поезда, платформа, на которой я толкаюсь в час пик, торопясь на работу, и частенько матерюсь вполголоса, застряв в толпе пассажиров у эскалатора. А для кого-то эта же станция - роскошный дворец. Со всеми присущими дворцу (или музею) атрибутами, с экспонатами, которые непременно нужно снять на смартфон, а еще лучше - запечатлеть самого себя на их фоне. Если довести фантазию до абсурда и представить, что в современной Москве нет ни одного музея, памятника архитектуры, достопримечательности и вообще какого бы то ни было объекта культурного наследия, сюда все равно будут ехать гости из других городов и стран - ради достопримечательностей подземных.
        Герой романа «Дворец для рабов» не знал, с чем ему придется столкнуться в Москве, не догадывался, как выглядят станции метро, и мог лишь предполагать, есть ли на них выжившие. Попробуйте посмотреть его глазами на то, к чему вы, читатели, давным-давно привыкли.
        Глава 1
        - Родя-Родя, что ж ты так… - донеслось из-за двери. Тим толкнул рассохшуюся, выкрашенную белой краской облупившуюся створку. Заржавевшие петли противно скрипнули, следом раздался слаженный лязг оружия.
        - Свои, - не преминул предупредить он, даже не подумав, что кто-нибудь мог и пальнуть, не разобравшись.
        Дула автоматов не опустились сразу, с десяток секунд упирались в грудь, пока он распахивал дверь и представал пред ясные очи своих бойцов: мало ли какие слуховые галлюцинации случаются? Николай Никифоров, загремевший на гауптвахту за злостное нарушение дисциплины и подставивший собственную группу второго дня, клялся, будто слышал мольбы о помощи, а не просто так полез в болото. Не оступился, проигнорировав приказ идти след в след, а намеренно устремился чуть не в самую трясину - едва вытащили. И хорошо, что в тот момент на ребят не напала какая-нибудь гадская тварь, а то ведь все могло закончиться гораздо хуже.
        - Ты не пугал бы так, командир, - буркнул дюжий парень под два метра ростом, с очень светлыми, практически бесцветными глазами, темными волосами, перебитым носом и кривым шрамом на шее. Тим едва-едва достигал макушкой ему до подбородка.
        - Проверяю боеготовность, Макс, - устало проговорил он и кивнул на привалившегося к стене парня, лежащего без сознания. Выглядел тот не лучшим образом: бледный, почти как труп, осунувшийся, с набухшей алой повязкой на ноге. - Он как?
        - Не выберемся в ближайшее время - истечет кровью, - влез в разговор Данька. - Мой прогноз: три часа.
        - Маловато, - сказал Максим укоризненно. - Плохого мнения ты о Родьке. Он же у нас парень о-го-го. Еще нас обоих переживет.
        - Возможно, если повезет… четыре, - Данька подыгрывать приятелю не стал. С его точки зрения, все было более чем серьезно. - Затем заимеем на руках труп, который проще бросить, нежели сжечь или похоронить.
        Тим кивнул, не соглашаясь, но принимая к сведению.
        - Сжечь, - пробурчал Максим, - нечего оборотней привлекать.
        - Да куда уж сильнее, - прошептал Данька.
        - Волкодлаки, - поправил Тим. - Мы зовем их волкодлаками, а не оборотнями.
        - А Никифорова на болоте, конечно же, позвала белочка, как Василь Василич скажет?.. - усмехнулся Максим. - Ох, вряд ли.
        - Призрак отца Иннокентия, - бросил Тим, вызвав пусть не смех, но хотя бы улыбки.
        Означенный отец Иннокентий был любимой ручной нечистью кладовщика. Как тот утверждал, обитал призрак на складе и обожал переставлять вещи с одного места на другое, а то и присваивал себе чего-нибудь приглянувшееся. Усовестить его удавалось с помощью детской считалочки: «Иннокентий, поиграй, но… (здесь следовало подставить наименование искомого предмета) мне отдай». И вещь непременно находилась - по словам все того же кладовщика. В юности, постоянно теряя необходимые в быту вещи, Тим тоже пытался взывать к совести Иннокентия, но не преуспевал в этом. Видимо, обретавшегося в его комнате домового звали как-то иначе.
        - Белочка - она же белая горячка, - снова подал голос Данька, - приходит к тем, кто сивуху глушит без передыху, а Колька - трезвенник, каких поискать. Витас, опять же, смурной стал. Виталька рассказывал: наш затворник несколько раз просил его к болоту проводить, там сидел на берегу с час, наверное - со стороны от коряги не отличишь. То ли думал, то ли звал кого мысленно - Витас, говорят, и не такое умеет. А Витьку с Аленкой чуть какая-то пакость не сожрала.
        - Да ну! - Максим фыркнул. - Чтобы нашу Аленушку - и какая-то пакость? В жизни не поверю. Наверняка она сама этой дряни хвост накрутила и Витьку спасла.
        - Она такая, - согласно кивнул Данька.
        Тим молча отошел к окну и осторожно выглянул на улицу. Все эти россказни, байки и предположения насчет болота он выслушивал не впервые. Сам думал основательнее влезть в чертовщину, творящуюся там, да и вообще… имевшую место быть, поскольку дурные твари внезапно начали умнеть и поражали слаженностью действий. Вот как сейчас, например. Волкодлаки в количестве трех особей сидели внизу на потрескавшемся асфальте и гипнотизировали окна. Сами покрыты темно-серой шерстью, головы волчьи, тела обезьяньи. Колодезов показывал Тиму фотографии животных, водившихся на земле до катаклизма, так вот, волкодлаки сильно напоминали горилл. Семипалые лапы оканчиваются загнутыми острыми когтями. В пасти - клыки длиной сантиметров десять, сине-зеленые, а не белые, как следовало бы ожидать, и какой только заразы под ними нет. Родьку слегка за ногу тяпнули, а он почти сразу отключился и теперь истекал кровью, то мечась в ознобе, то страдая от жара.
        Единственная слабость волкодлаков - мозги, а вернее, их отсутствие. Они никогда не нападали из засады, не устраивали ловушек, о тактиках и стратегиях охоты и говорить не приходилось. Если волкодлак замечал добычу или врага, пер прямо напролом. Завалить одного не составляло особого труда, а вот когда тварей набиралось с десяток, а то и больше, стрелка на всех не хватало. Но то раньше. Сейчас же Тим никак не мог избавиться от ощущения, будто на них напали организованно и загнали сюда по всем правилам проведения наземных операций. И вот теперь сидят и ждут, пока люди вылезут, или готовятся к штурму.
        Как они вообще влезли в периметр? Сделали подкоп? Или рухнувшее дерево повредило стену? Но где? Когда? Ведь они патрулируют каждые шесть часов, пропуская лишь полдень - в это время не стоит выходить, даже будучи запакованным в защитный костюм… Тим с тоской посмотрел на небо и отвернулся.
        - Вне видимости около пятнадцати особей, - подойдя к нему и подперев спиной обшарпанную стену, доложил Данька.
        Тим кивнул. Он недавно проверял дверь, ведущую с лестничной клетки в холл первого этажа, и отчетливо слышал скрип когтей по старому дереву. Благо дерево это после катаклизма стало тверже камня и даже волкодлакам было не по зубам, то есть не по когтям. Пока.
        - Не прорвутся? - словно прочитав его мысли, спросил Данька.
        Тим пожал плечами.
        - Вряд ли.
        - Сколько? - пробурчал из своего угла Максим. - Да не шепчитесь вы там, а то я себя неуютно чувствую.
        Тим снова пожал плечами.
        - Я дал бы часа три-четыре, - сказал он, чуть подумав.
        - Значит, столько же, сколько Родьке, - хмуро произнес Максим. - А мои слова вполне могут оказаться пророческими: по поводу кто кого переживет.
        - Нас трое, - заметил Данька.
        - Четверо! - с угрозой в голосе произнес Максим.
        - Боеспособных - трое, - поправил Тим. - Тварей восемнадцать морд, а то и больше. В лоб не отобьемся, убежать не сумеем. Разве только встретим в узком проходе на лестнице, когда они прорвутся, и положим стольких, скольких сумеем, но сметут нас все равно.
        - И сожрут, - без энтузиазма в голосе сказал Данька.
        - Вначале растерзают, на куски разорвут - не волнуйся, - Максим махнул рукой и прибавил: - Заживо. - Покосился на раненого и задумчиво проговорил: - Вот никогда не думал, будто скажу нечто такое, но завидую Родьке: он хотя бы ни черта не поймет.
        - Отставить упаднические настроения, - велел Тим, отходя от окна и делая знак Даньке, чтобы тоже не стоял близко. - Идти на прорыв - глупость еще большая, чем ждать тварей здесь.
        - По крышам на соседние дома? - предложил Максим.
        - Соответствующего оборудования нет, - покачал Тим головой. - Даже если отыщем, Родьку бросать не будем до последнего.
        - Да как ты мог предположить такое?! Я его на руках понесу!
        - И мы лишимся еще одной мобильной стрелковой единицы? - Данька покачал головой и цыкнул зубом.
        - Зато, пока лестницу проверял, я нашел замечательный такой спуск в подвал, - сказал Тим.
        Максим поднял голову и прищурился.
        - А это выход, командир, - задумчиво проговорил он.
        - Куда? На тот свет? - спросил Данька. Он тоже отошел от окна, наступил на гнилую доску, и та с противным скрипом-стоном прогнулась вниз. Тим, вцепившись в плечо бойца, рванул его в сторону.
        - На тот свет мы, скорее, отсюда отправимся, - сказал Максим. - Причем через желудки волкодлаков, из которых, как известно, тоже есть два выхода. Ты это, командир, если имеется хотя бы шанс, его нужно использовать.
        - В нем можно забаррикадироваться и…
        - Помереть с голоду, потому что оборотни не уйдут, - хохотнул Максим, - но, знаешь, эта идея нравится мне гораздо больше, нежели стать жратвой. Будем подыхать с голодухи, можем съесть Родьку.
        - Фиг тебе, - донеслось от стены. Парень с трудом открыл глаза и просипел: - Я помогу, чем смогу.
        В этот момент с наружной стороны послышался глухой рык. Старики утверждали, что именно с такой грозно-опасной интонацией звучал мотор некоего «Харлея» - железного мустанга и друга всякого свободного мужчины. Но Тим никогда не вдавался в подробности, для него звук ассоциировался только с одной, вполне конкретной кровожадной тварью.
        - Окно! - выкрикнул он и потянул из-за пояса пистолет. До автомата пришлось бы идти, а времени на это не осталось. Тим предпочитал в разведку ходить налегке, гораздо больше доверяя осторожности, тишине и быстроте собственных ног, чем боеспособности автомата. Но и «макаров» в его руке был далеко не прост: выпуска какого-то лохматого года, но доработанный в плане большей убойности. Тварей он клал легко, а большего и не требовалось.
        В следующий миг неплотно прикрытая жестяным листом рама затрещала под весом волкодлака, когти пропороли металл, словно старую бумагу, а в комнату всунулась уродливая лысая голова, покрытая редким серым мехом. Волосы росли клоками, кожа сморщилась и висела складками на щеках и шее. Там же виднелась зеленоватая плесень с воспаленными красными участками по краям. Тварь была старой и уже начала гнить заживо. Наверное, ей осталось всего несколько месяцев, но уходить на покой она явно не спешила. Вероятно, благодаря накопленному за долгую жизнь опыту она и догадалась подняться по стене. Хорошо еще, сородичи не последовали ее примеру, впрочем, волкодлаки никогда не отличались способностью к подражанию или любопытством. Если они видели потенциальную добычу, то неслись к ней. Если замечали, что соплеменники уже кого-то загоняют или жрут, присоединялись.
        Тим всадил пулю в плечо твари, та взвизгнула и прыгнула вперед - в комнату. Припоздавшая автоматная очередь Максима зря изрешетила ни в чем не повинный лист и раму, наделав столько шума, что голова показалась колоколом или пустой кастрюлей, по которой со всей дури вдарили дубиной. Но прекращать пальбу было нельзя. В наступившей вслед за этим абсолютной тишине Тим увидел, как тварь дернулась, попятилась, капая отвратительной бурой жидкостью из изрешеченной пулями груди, запнулась о подоконник и сверзилась вниз. Глухой «шлеп» он не услышал, но ощутил вибрацию, прошедшую по всему зданию, потряс головой, и звуки неожиданно вернулись. Самыми громкими из них стали сначала взвизг, затем рык, а потом многочисленное «чав-чав», доносящееся снизу.
        - Ща сблюю, - Максим сплюнул под ноги. - А как от нее воняет! Бя…
        - Не хватает еще твои испражнения нюхать! - поморщившись, бросил Данька и обратился к Тиму: - Может, в соседнее помещение переберемся? Запашок тут…
        - Не может, а непременно, - вздохнул тот, посмотрев на окно, распахнутое настежь и теперь открытое всем ветрам, непогоде и прочим не самым лучшим явлениям и созданиям природы нынешней планеты, истерзанной человеческим разумом, жадностью, глупостью и бессовестностью. Большую часть оконного проема занимало серое хмурое небо. Тиму оно казалось бездной, в которую даже не приходилось вглядываться, чтобы та начинала смотреть в ответ. Снизу виднелись худые голые ветви деревьев. Они тянулись вверх и в стороны, шарили многопалыми конечностями и, казалось, только и ждали, чтобы кого-нибудь проткнуть. - Я не любитель чистого радиационного воздуха.
        Максим кивнул и, засунув палец под резинку противогаза, почесал подбородок.
        - Спокойно, командир, не подхвачу, - сказал он, когда Тим непроизвольно дернулся в его сторону. Бывали случаи: нечто находило на бойцов, и тогда они срывали с себя противогазы и вдыхали полной грудью зараженный воздух. Ничем хорошим подобное, разумеется, не заканчивалось: не умерев на месте, люди начинали вести себя еще более неадекватно, больше проводили времени на поверхности, пренебрегали правилами безопасности, а потом лучевая болезнь настигала их и косила очень быстро, превращая в ходячие развалины. - Здесь, если верить счетчику Гейгера, почти норма.
        - Береженого бог бережет, - сказал Данька и кивнул на снова потерявшего сознание Родиона: - Макс, давай. Ты справа, я - слева, меньше слов - больше дела.
        Тот поднялся, подошел к раненому:
        - Прикрой, командир.
        Новое пристанище они выбрали не по соседству, а в конце коридора: аккурат возле лестницы. И бежать, и обороняться здесь показалось немного легче, а окно было заколочено намертво.
        - Как думаешь, что здесь находилось раньше? - спросил Тим, присаживаясь на пол рядом с Максимом.
        Тот пожал плечами, потыкал пальцем в ветвистую трещину, проходящую по стене, и проговорил, не особо задумываясь над вопросом:
        - Либо поликлиника, либо школа. Все, способное пригодиться, давно вынесли, а что?
        В углу стоял одинокий письменный стол, на нем скопилось достаточно пыли. От нечего делать прогулявшийся к нему Данька нарисовал на столешнице кривую рожицу.
        - И припиши: здесь были мы, - посоветовал Максим. - Вот сожрут нас, а потом кто-нибудь из наших придет и поймет, куда делись четыре смелых бойца.
        - Здание старое, постройки эдак середины двадцатого века, - заметил Тим, разглядывая когда-то покрытые светлой краской стены, грязный линолеум с рисунком под паркет, потолок, из которого выдрали лампы дневного света.
        - Ну, это ты хватил, конечно, - усмехнулся Максим.
        - Колодезов говорил, именно такие и сохранились лучше всего. Те, которые конца двадцатого - начала двадцать первого, строились абы как, лишь бы отмахаться от заказчика. На лапу, опять же, давали чиновникам и вообще рубили бабло. То же Жулебино посыпалось бы без всяких бомбардировок. Дома там панельные и не по уму сделанные. А вот сталинки до сих пор выглядят неплохо, и возводили их основательно, на века, а не тяп-ляп.
        Максим усмехнулся:
        - Знаешь, конечно, плохо так говорить, но я даже рад, что катаклизм произошел. От стольких поганцев разом избавились. Помнишь, служил при складе Авдеев? Подворовывал, гад, крысятничал, еще и пытался на лапу конвою сунуть, когда его брать пришли. Твой дядька его выгнал на фиг. А если бы все спокойно было? Сидел бы этот Авдеев в кабинетике, отращивал пузико, специальный автомобильчик имел бы с мигалочкой и с личным водителем, воровал вагонами, сивуху жрал цистернами и заливал бы, будто печется о народном благе.
        - Можно подумать, ты имеешь представление о тех временах, - рассмеялся Данька.
        - А мне мамка рассказывала, - ляпнул Максим и тотчас осекся. - Командир, извини.
        Тим махнул на него рукой. Он дружил со всеми своими бойцами с детства и не всегда являлся для них командиром. Помнится, лет в десять он очень остро переживал отсутствие нормальной семьи. Дядька был занят практически все время, и Тим оказался предоставлен лишь себе. С тех пор Максим считал неуместным упоминать родителей в присутствии Тима. Прошедшие года для него не имели значения.
        Закрытый армейский поселок находился в лесу близ подмосковного Одинцова, на его территории и располагался бункер. Однако нашли приют в нем не только военные, но и одинцовцы, решившие провести погожий денек под сенью деревьев. Им повезло гораздо сильнее, чем столичным жителям. Москву ведь бомбили целенаправленно, а то, что рядом, - авось само прилетит. Потому с радиацией здесь обстояло полегче. И пусть в лесах расплодилось немало всякой жути, но не настолько, чтобы сидеть под землей и трястись от страха.
        В бункер попали в основном семейные: как выехали за город с детьми-супругами-собаками, так под землю и спустились, плюс те, кто, как Колодезов, жили на территории закрытого поселка. Благодаря этому в поселении теперь ютились не только люди, но и братья меньшие. Правда, от породистости нынче ничего не осталось: генетические извращения в виде чего-то мелкого и нетрудоспособного вымерли сами, остальные, смешавшись, стали дворнягами, зато выносливыми, плодовитыми и здоровыми, а главное, очень умными - настоящими друзьями человека. Колодезовского Лорда даже волкодлак взять не сумел, не говоря о тварях поменьше или одичавших собаках, которых поселенцы звали не иначе как шакалами.
        Паника, конечно, была, но Колодезов как-то сумел убедить людей успокоиться. Генераторы работали исправно, запасов хватало с лихвой, перебоев с водой не возникало. А потом какой-то агроном собрал огородников-любителей и наладил работу теплиц: на складах обнаружилось немало различных семян. Худо-бедно зажили. Среди жен офицеров нашлись медсестры, повара и педагоги. Последних - особенно много, потому радовалась отмене занятий детвора недолго: учебный процесс возобновили быстро, не дав свершиться «цивилизационному коллапсу и регрессу в каменный век». А еще имелись квалифицированные доктора, инженеры, ракетчики, биологи и физики.
        Некоторые старики говорили, будто быт наладили даже лучше, чем до катаклизма. Дед Александр, правда, все горевал о философии либерализма, почившей вместе с прежним миром, но Колодезов пару раз обозвал его либерастом, на том недовольство прекратилось. Тим тогда был еще мал, что такое либерализм, не знал, но сразу сообразил: это что-то неприятное и трусливое, способное только понапрасну сотрясать воздух пустыми словами и выказывать недовольство по любому поводу; тотчас затихающее, когда против него выходит кто-нибудь сильный и уверенный в своей правоте. Через несколько лет дед Александр решил называться отцом Оликсандэром и попробовал проповедовать. То ли кто-то действительно проникся его речами, то ли просто пожалели старика, но секта собралась человек из двадцати. Колодезову пришлось пресечь и эту его инициативу и «нелегитимные собрания кучки граждан, воспылавшей излишней религиозностью» отменить. Дядька тогда углядел в речах деда опасность для нормального поселкового уклада и, наверное, не ошибся: а то слишком многие внезапно вспомнили о том, что власть должна быть выборная.
        В отличие от большинства друзей, имевших мам и пап, а то и бабушек и дедушек, Тим знал лишь Колодезова, который занимал пост главы, а потому и дома бывал нечасто. С племянника при этом он спрашивал в два, а то и в четыре раза сильнее даже самых строгих родителей. В девять лет у Тима из-за всего этого случился самый настоящий нервный срыв. Тогда Колодезов несколько ослабил прессинг, но ни ласковее, ни внимательнее не стал все равно. Сейчас, по прошествии лет пятнадцати, Тим временами все еще переживал свое одиночество, но истерить во всеуслышание или, заламывая руки, плакаться любому, готовому выслушать, не собирался.
        - Держи. - Данька передал ему флягу и с беспокойством поглядел на Родиона.
        - Вытащим, - уверенно заявил Максим.
        - Не знаю…
        - Вытащим, - вздохнул Тим. - Мы отправились патрулировать территорию два часа назад, должны были уже двадцать минут как вернуться. Сейчас обождут для приличия и отправятся на поиски. Только и нужно дождаться.
        Бойцы синхронно кивнули, хотя у каждого в голове наверняка засело: «Найдут нас, как же. Без связи-то».
        В бункере нашлось много разной всячины, затем, уже после катастрофы, чего только не натаскали из осиротевших домов. А Павел Иванович не просто являлся учителем физики от бога, но еще и помнил многое из того, что в мирной жизни уже не котировалось. Как сделать простейшую рацию, например.
        «Всего-то и нужно: транзистор такой, транзистор сякой, - говаривал он. - Резисторов чуть - штучек одиннадцать и еще шесть; конденсаторов много. А также антенну, микрофон, динамик, включатель-переключатель, источник постоянного тока, две платы текстолита, соединительные провода и проволоки диаметрами пол и одна десятая миллиметра».
        После чего брал карандаш и по памяти рисовал простейшую схему.
        На данный момент в поселке имелась тридцать одна исправная рация, и еще с десяток ждали мелкого ремонта. Действовали они до полутора километров, но большего и не требовалось. Каждая группа, отправляясь на патрулирование периметра, обеспечивалась связью, вот только их рацию нес Родька, который вместе с ней и угодил волкодлаку на зуб.
        - Ладно. - Тим вернул флягу Даньке. - Пойду шариться по подвалам. Если я прав и мы находимся в школе, да еще и постройки годов пятидесятых-шестидесятых, то здание, скорее всего, оборудовано бомбоубежищем. Даже если из него уже давно вытащили все, что к полу не прикручено, а затем и прикрученное отвинтили и унесли, стены никуда не делись.
        - А бомбоубежище может быть связано с катакомбами, которых в Одинцовском районе не так уж и мало, - покивал Данька. - Давай, Тимка, только не вляпайся в историю. - Несмотря на вроде бы одобрительные слова, в его голосе не чувствовалось энтузиазма.
        - А если поликлиника или хрущевка? - поинтересовался Максим. - Так и будем здесь куковать?
        - Значит, нам не повезло, - ответил Тим. - Будем ждать наших или придумывать что-нибудь еще.
        - Я с тобой, - сказал Максим и принялся медленно, будто через силу, вставать.
        - Здесь оставайся, - остановил его Тим. Возражений не последовало.

* * *
        Звук шагов гулко отдавался от стен. Вначале Тим еще таился, но вот уже пять минут как махнул на осторожность рукой. Темный коридор, освещаемый лишь лучом фонаря, - очень чистый, даже вездесущая пыль не лежала под ногами, - обступал его слева и справа на расстоянии метра, не больше. Ответвлений не было, ниш не предусматривалось. Кафельная плитка на стенах намекала на то, что вокруг не обычное подвальное помещение со старыми, давно не чиненными трубами, а… Он пока и предполагать не решался, кто здесь мог находиться и какую работу выполнял. Может быть, они забрались вовсе не в школу или поликлинику, а в одно из армейских зданий, расположенных не на территории военной части, а среди жилых домов? Или здесь вообще находился местный морг? В поселке никто и никогда не упоминал ни про этот подвал, ни про строение вообще. Руины, оставшиеся на поверхности, считались неперспективными. Все полезное из них должны были вынести еще в первые годы после катастрофы.
        До потолка легко удалось бы дотронуться, просто протянув руку. Покрытый белой эмалью, он неплохо отражал свет. Через каждые восемь шагов с него свисали круглые плафоны. Почти во всех сохранились лампочки - еще одно свидетельство того, что никто из поселян сюда не заходил. Впереди не угадывалось никакого поворота, за которым мог бы притаиться потенциальный враг, зато в неверном свете фонаря серела тяжелая металлическая дверь.
        Прежде чем открыть ее, Тим застыл на месте и тщательно прислушался. Старое здание жило своей жизнью: где-то поскрипывал пол, в давным-давно лишенные стекол оконные проемы задувал ветер и носился затем с воем по коридорам. Где-то капала вода. В дверь, отделяющую холл первого этажа от лестничной клетки, по-прежнему настойчиво царапались твари. Он простоял, наверное, не менее десяти минут и только затем потянулся к массивной ручке. Оказалось не заперто.
        Тим вошел в небольшую комнату приблизительно четыре на четыре метра, оборудованную по последнему слову довоенной техники. По периметру стояли столы, с них в пришельца всматривались слепыми мониторами выключившиеся давным-давно компьютеры. Здесь тоже было чисто на удивление, как будто только вчера приходила уборщица. К тому же помещение казалось жилым, несмотря на то что простояло так несколько десятилетий. Не видно было ни иссушенных мумий тех, кто некогда тут работал, ни скелетов - то ли люди сами ушли, покинув рабочие места, и больше не вернулись, то ли их унесли те, кто и сейчас пользовался благами ушедшей цивилизации. В центре располагался еще один стол с пультом управления, на котором до сих пор мигали несколько датчиков. Воистину прав Колодезов: раньше делали очень качественные вещи, раз их хватило столь надолго.
        Ноги сами понесли Тима вперед. Притаись в углу волкодлак или кто-нибудь похуже, не сносить бы ему головы, но в этом случае здесь все было бы порушено и точно не сохранилось бы в столь отменном состоянии. Он потянулся к кругляшу настройки, подушечки пальцев закололо от нетерпения. Если ему удастся связаться со своими, подмога придет очень скоро, и выживут не только они втроем, но и невезучий Родион.
        Подобной аппаратуры Тим еще не видел ни разу и не умел с ней обращаться. Но благодаря кое-каким все же сохранившимся у поселенцев знаниям и «средней поселковой школе» - так выжившие именовали несколько спонтанно набранных классов - имел некоторое представление, что следует делать. В конце концов, все электрические приборы похожи друг на друга, сделаны для людей, а потому достаточно лишь хорошенько подумать, и разберешься.
        После включения нескольких тумблеров загорелось еще больше датчиков и зеленых лампочек. Тим покрутил колесико настройки, надел наушники и тотчас убавил звук - шипение слишком сильно ударило по ушам. В тот момент, когда он начал выставлять частоту, на которой работали поселковые рации, по полу прошла вибрация. Всего мгновение понадобилось на то, чтобы сорвать наушники и обернуться, но Тим все равно едва не опоздал.
        Когтистая лапа пронеслась в миллиметре от горла. Не отклонись Тим машинально, уже захлебнулся бы собственной кровью. Еще мгновение потребовалось на то, чтобы выхватить пистолет. Два выстрела ушли в темный коридор за спиной твари, кажется, там кто-то взвыл. Волкодлак отпрянул, испуганный громкими звуками, и Тим выхватил из-за голенища длинный нож. Левой он пользовался не слишком хорошо, но перекладывать его в правую руку, выпуская из той пистолет, не решился - метнул, как уж получится, и совершенно неожиданно пронзил глаз твари. Волкодлак взвыл, попытался достать убийцу когтями, но вместо этого рухнул вперед, зацепив пульт и ручки настройки.
        В груди у Тима похолодело, а желудок скрутило. Он совершенно не испугался, когда волкодлак напал, сражался, испытывая азарт и даже нетерпеливый восторг от схватки. А сейчас весь покрылся холодной испариной от одной лишь мысли, что тварь могла повредить ценную аппаратуру.
        В наушниках забулькало, сквозь шипение прорезалось несколько отрывистых, каркающих звуков, и Тим немедля вцепился в них, словно утопающий в трясине - за чудом подвернувшееся под руку бревно.
        - Где вас черти носят? Кай, ты сдурел совсем?! - неожиданно отчетливо спросил чей-то низкий, приглушенный расстоянием голос, совершенно не похожий на негромкий бас Колодезова или тенорок Яшки либо Григория, обычно дежуривших у радиоточки. Да и о том, кто такой Кай, Тим не имел ни малейшего понятия, если, конечно, не вспоминать детскую сказку про Снежную королеву.
        - Тс-с… - донеслось в ответ, и мелодичный баритон с явно издевательскими интонациями проронил: - Прохор Анатольевич, поимейте-таки совесть и не засоряйте эфир. Вы орете даже не как потерпевший, а так, что нас из Полиса слышно. Если вы лучитесь желанием разбираться с тамошними безопасниками - исполать. Но вот мое имя всуе поминать совершенно незачем.
        Тим стоял ни жив ни мертв, абсолютно не понимая, кого слышит и где эти кто-то находятся. В голове молоточками стучащей в висках крови колотилась одна-единственная мысль: «Не одни - не одни - не одни…» После катаклизма выжившие не стали искать соплеменников, совершенно не сомневаясь в разрушении других городов и превращении Москвы в радиационный могильник. Да и не до других им было, сколь бы цинично это ни звучало: следовало налаживать собственный быт, не откатиться к первобытно-общинному строю, сохранить хотя бы прикладные науки и не забыть истории собственной цивилизации. На последнюю Колодезов возлагал особые надежды, полагая, что люди, помнящие про ужасы фашизма, никогда не станут делить себе подобных по чистоте крови, а изучавшие деяния инквизиции поостерегутся с головой нырять в религиозный фанатизм. Однако, судя по услышанному, поселяне все же ошиблись: где-то совсем близко находились такие же выжившие, как и они, обладающие гораздо более совершенными технологиями, раз связь дотянулась аж до лесного поселка рядом с Одинцовом. Быть может, если бы они искали…
        - Где вы? - слегка смущенно протянул сиплый бас.
        - Воздвиженка, - тяжело вздохнув, ответил Кай. - Еще вопросы?
        - Отбой.
        В наушниках воцарилась тишина, но не вокруг. Тима оглушила автоматная очередь и топот сапог в коридоре.
        Глава 2
        «Тук-тук, тук-тук…» - раздается впереди. Вокруг - лишь тьма, то изначальное, что было до дня и ночи, до порядка и хаоса, самих понятий «жизнь» и «смерть». Тьма пугающая и одновременно завораживающая, притягивающая, обещающая раскрыть множество тайн, холодком проходящая по позвоночнику и мягко обнимающая за плечи. И в ней едва слышный звук раздается грозовым раскатом: тук… тук-тук.
        - Стоять! - Тим вскидывает автомат и щурится, но ничего не может разобрать. Стук затихает, зато вместо него раздается тихий посвист - какая-то мелодия, красивая, немного печальная, незнакомая и вместе с тем родная.
        - Что это? Кто ты?! - Тим мог бы выстрелить, но не хочет, да и боится.
        - Так поют туннели, - отвечает незнакомец, а мелодия затихает, и Тим испытывает сильнейшее сожаление по этому поводу. Голос у незнакомца красивый: ленивый, бархатный баритон, в котором слышатся смешливые нотки. - Почему ты заступил мне дорогу, зачем вообще пришел?
        Тим сильнее сжимает автомат. Тяжесть и холод оружия придают уверенности, и он говорит нагло и по возможности сурово, стараясь подражать интонациям Колодезова, когда тот чем-то недоволен. Тим прекрасно помнит и ненавидит их с детства, а потому без труда может спародировать:
        - Свет включи и назовись!
        - Я вижу все довольно отчетливо, - возражает незнакомец.
        - Да здесь хоть глаз выколи! - возмущается Тим.
        - Всего лишь от того, что пребываешь во тьме. Только поэтому, - откровенно потешается тот.
        Тим вскидывает автомат. Затвор лязгает, приклад упирается в плечо слишком сильно. Холод ползет по рукам вверх, плечи тянет, болит каждая мышца. В нос внезапно бьет резкий химический запах, то ли в шутку, то ли издевательски названный «черемуха» - как и красивые цветы, раньше появлявшиеся каждую весну. На складах было много баллончиков с этим средством - не сразу додумались отпугивать им тварей.
        - Так и выстрелишь? - интересуется незнакомец из темноты и, внезапно оказавшись за плечом Тима, приказывает: - Пожелай!
        Палец сам жмет на курок, автомат трясется в руках, бьет отдачей, но ни вырывающегося из дула огня, ни звуков выстрелов Тим не видит и не слышит. Не чувствует он больше и запаха.
        - Ай-ай, - горячее дыхание опаляет ухо. Незнакомец смеется, почему-то его голос отчетливо слышен. - Вот смотри: я пожелал, и ты не смог выстрелить. Так что насчет света? Попробуешь?
        - Кай! - имя само слетает с губ.
        Неизвестный напрягается, Тим чувствует это кожей, все мелкие волоски на теле встают дыбом.
        - Не помню, чтобы мы встречались, - опасным шепотом проносится по шее.
        Тиму кажется - должно произойти нечто плохое, но остановиться он не в состоянии:
        - Воздвиженка, Прохор Анатольевич… Москва!
        Плечо до боли сжимают горячие пальцы.
        - Тс-с… - раздается у самого уха. - Зря… - В подтверждение слов в бок упирается пистолетное дуло. Тим не может видеть, но представляет именно его. - Тебе никто не рассказывал, что не стоит выдавать чужих секретов?
        - При чем здесь секреты?
        - А задавать вопросы - еще опаснее, - говорит Кай с какими-то мурчащими интонациями в голосе. В этот момент он представляется Тиму огромным котом: непременно черным, с пронзительными изумрудными глазами и вертикальными узкими зрачками, светящимися золотом. - Вопросы способны рассказать о вызнающем гораздо больше, чем кажется. Скажем так, вздумай ты говорить о себе, немногое приукрасишь сознательно, желая выставить в нужном свете; часть гораздо более существенную приврешь неосознанно, просто потому, что не осознаешь, кто же ты есть и к чему стремишься; и озвучишь лишь мельчайшую крупицу правды. Зато, беседуя на отвлеченные темы или спрашивая, предстанешь во всей красе… перед теми, кто умеет наблюдать и слушать.
        - А ты, значит, умеешь?
        - Рассчитываю на это, - он щелкает пальцами, и вокруг вспыхивает мягкий синеватый свет.
        Тим стоит посреди бетонной трубы. Внизу - шпалы и рельсы, справа и слева - жилы проводов, они слегка вибрируют, распространяя едва слышный заунывный гул. Однако он по-прежнему не видит Кая.
        - Где мы находимся?
        Кай хмыкает и сжимает его плечо сильнее. Опустив взгляд, Тиму удается увидеть узкую кисть с длинными пальцами - музыкальными, как принято называть, - и очень бледной в неверном призрачном свете кожей. Низкая манжета черной куртки задралась, обнажив тонкое запястье. Вначале переплетение линий на нем Тим принимает за браслет, лишь через мгновение-другое понимает, что видит татуировку. Кай шевелит рукой, немного наклоняет, и Тима прошибает холодок страха.
        Бояться совершенно нечего - если уж опасаться, то скорее дула, упирающегося в бок, однако вид змеи, кусающей себя за хвост, отчего-то заставляет кровь быстрее бежать по жилам.
        - Упаси тебя вышние силы кому-либо рассказывать обо мне, - шипит Кай так, будто сам является змеем. - Понял?!
        - Уроборос, - произносит Тим мудреное название. Змей, поглощающий сам себя - древний символ. Спроси его кто-нибудь, как называется, не вспомнил бы, а сейчас не сумел вовремя прикусить язык.
        - Как говорил один мой знакомый… покойник, - произносит Кай с наигранным сожалением в голосе, - «я слишком много знал».
        Огонь бьет в бок, Тим стискивает зубы и чувствует, что падает. Его подхватывают под мышки, осторожно укладывают на рельсы.
        - Тс-с… тише-тише, - мягко и как-то очень тепло произносит Кай. - Чего переполошился?
        Прежде чем понять, что не в силах пошевелиться, Тим возмущается:
        - Как можно оставаться спокойным, если убили?!
        И в следующую секунду удивляется, почему еще не потерял сознание.
        - И смех, и грех, - устало вздыхает Кай. - Ну чего ты тревожишься, а? Дыши спокойнее. Неужто не слышал никогда, что смерть во сне - к долгой жизни?
        - В каком еще сне?! - огрызается Тим, а Кай снова смеется. - Кто ты такой, придурок офигевший?!
        - Ну-ну, не ругайся. Тихая смерть - мое второе имя, и ведь ты первым стрелял, - напоминает он, прежде чем исчезнуть.

* * *
        …Тим сел на постели, обливаясь холодным потом и задыхаясь. Сердце заполошно колотилось в груди, и успокоить его никак не выходило.
        - Ничего себе сон приснился!..
        Под ложечкой все еще сосало, по позвоночнику тек пот. Тим помассировал виски и встал.
        Пройдясь по комнате раз десять, он кое-как успокоился и сумел найти логичное объяснение привидевшемуся кошмару. Не могло быть сомнений, Кай возник в нем по той лишь причине, что его явление в наушниках сильно поразило Тима накануне. А вся прочая мура про метро и убийство наложилась уже потом: после разговора с Колодезовым.
        Василь Василич выслушал Тима очень внимательно, выведал все, а потом приказал держать язык за зубами.
        Ни о Москве, ни о метрополитене, в котором могли все-таки успеть укрыться люди, он не желал слышать. Не говоря об организации вылазки в столицу. Сначала пробовал шутить, затем обвинил в том, что Тиму все привиделось или тот специально все выдумал, рассчитывая замять собственную оплошность с волкодлаками. Какую такую оплошность, интересно? Как будто появление мутантов на территории могло от него зависеть - здесь дядька нехило преувеличил и перегнул палку.
        - Скажи еще - со страха! - не выдержал Тим тогда.
        - Ты не трус, - покачал головой Колодезов и припечатал: - Но вот ума тебе явно не хватает. Ты кого искать собрался и, главное, зачем?
        Тим опешил от подобного вопроса.
        - Как кого?! - воскликнул он. - Людей! Вместе нам будет гораздо легче. Можно организовать постоянное сообщение с Москвой, найти тамошнее руководство. Ведь кто-то у них командует? Я уверен, они непременно нам помогут.
        - Да ну? А ничего, что мы помогаем себе сами и неплохо справляемся? - удивился Колодезов. - Да и какого рожна москвичам проникаться к нам теплыми чувствами?
        Он сидел за столом и хмурился, перекладывая лежащие на столешнице предметы с места на место: то карандаш, то старую тетрадь, в которой записывал важные события, то блокнот с пометками о том, что следовало сделать. Время от времени он прихлебывал из черной кружки травяной сбор - растения возле болота отравой не являлись, бодрили и слегка пьянили, ровно настолько, чтобы ощутить прилив сил и не впасть в неадекватность. На боку кружки виднелась трещина, но Колодезова она не беспокоила, тем более он не собирался прислушиваться к словам суеверной поварихи, утверждавшей, будто такой посудой пользоваться нельзя.
        - То есть?.. - сначала Тим не нашелся с ответом, а затем заговорил, захлебываясь словами, обо всем подряд, в чем сам сомневался. Все же люди - те еще прагматики, и альтруистов среди них, можно сказать, нет вовсе. - Общая беда объединяет и делает всех лучше.
        - Кого-то объединяет, других разъединяет, - проворчал Колодезов, откинувшись на спинку кресла и постучав костяшками по столешнице. - Откуда ты знаешь, что в столице не каннибалы сидят, которые только и ждут, когда ты к ним сунешься с распростертыми объятиями?
        - Бред! Кай не похож на людоеда. Да и тот, второй, тоже.
        - Ты слышал их впервые в жизни и сразу сделал далеко идущие выводы. Прискорбно.
        - Я мог бы еще раз попробовать связаться с ними, частоту я запомнил.
        Колодезов покачал головой.
        - Москва молчит сейчас и молчала раньше. Ты, наверное, очень везуч или наоборот, раз умудрился засечь переговоры.
        - Вы же вынесли оборудование… - начал Тим и замолчал.
        - И вынесли, и разобрали, - подтвердил его опасения Колодезов. - Нам всяко нужнее будет, чем твои бредни слушать, племяш.
        Некоторое время они сверлили друг друга взглядами. Никто не желал уступать первым, а потом Тим вспомнил.
        - Когда я попал в подвал, первое, что бросилось в глаза, - отсутствие пыли. Да и помещение не казалось запущенным, заброшенным. Означает ли это…
        - Не твоего ума дело, - резко осадил его Колодезов и тем самым лишь укрепил в подозрениях: радиоточка в поселке имелась давно и спокойно функционировала до недавнего времени. Может, и сейчас тоже, просто оборудование перенесли в какой-нибудь другой подвал! Но значит, Колодезов вовсе не сомневается в его словах, он в курсе насчет выживших в Москве.
        - Зачем? Почему? - Тим был взволнован и не считал нужным скрывать этого. - Ты же слушал их все время…
        - Разумеется. Если нас обнаружат и решат захватить, я рассчитываю услышать их первым.
        - Да ты просто болен! - Тим покрутил указательным пальцем у виска.
        - А ты забыл, что такое анархия и вседозволенность. Все еще не вырос, витаешь в облаках сплошных фантазий, - Колодезов мог бы напомнить о субординации, но предпочел отчитать почти по-семейному (в его понимании).
        - Иногда мне кажется, что никакой я тебе не родственник, - с досадой проговорил Тим. - У нас и фамилии разные.
        - Разные, - согласился Колодезов. - Ты Тимур Волков - как отец. И сам в отца, потому-то его здесь и нет: тоже лез из огня да в полымя, пока не долазился, - сказал он жестко и указал взглядом на дверь, мол, некогда, время аудиенции окончено. - Подумай об этом и выкинь Москву из головы.
        Тим рассвирепел. Не любил он подобных разговоров с детства: как где ошибался, сразу получал упрек. Не иначе, дядька испытывал сильнейшее недовольство тем, что ему пришлось возиться с Тимом, когда мать и отец того сгинули.
        - Да уж куда мне? - прошипел он. - Голова, как решето: ничего важного не держится. Зато, если втемяшится блажь какая, обратно не выйдет. Весь в отца - а я и не против. Не в тебя же. Думаешь, не понимаю, отчего ты так против Москвы настроен? Боишься власти лишиться. Здесь ты ж у нас отец и командир, царь да бог, а коли объявится кто повыше?
        - Пошел вон, - устало проведя по векам ладонями, проговорил Колодезов. - И больше я с тобой говорить на данные темы не желаю.
        Тим вышел от него злее злющего, и совесть за скорее всего несправедливые обвинения его нисколько не мучила. Не важным стало и все хорошее, виденное от дядьки, и сказки, рассказанные в детстве, и книги, которые тот доставал, стоило Тиму научиться читать. И то, что во время редких, но тяжелых простуд парня Колодезов всегда оставался рядом, предпочитая работать дома и в своем кабинете даже не показываясь. Минули те времена, как ушли и детские годы.
        В Москву следовало идти, но как осуществить вылазку, Тим пока не представлял. Тридцать километров - не ахти какое расстояние, но и не шутка, а по дороге неясно, что и кто встретится и насколько окажется опасен. Уходить одному - верная смерть, но говорить с кем бы то ни было Тим пока не решался. Друзья у него имелись, и было их немало, но кому из них можно довериться - вопрос отдельный, да и не хотел он подставлять их под гнев Колодезова. Это на родственника у того рука не поднимется, а на кого-нибудь другого - вполне.
        Если бы Родька не получил тот укус, Тим позвал бы его, не раздумывая. Однако теперь приятелю восстанавливаться не один месяц. Данька скорее всего пойдет, но уводить пусть пока еще и неопытного, но врача - подвергать поселок ненужному риску: медицинский персонал, хоть и неквалифицированный, ценился на вес золота (глупое сравнение по нынешним временам, в которые былые сокровища потеряли свою ценность, но Тим к нему слишком привык). Хотя… отыщи они москвичей и наладь с ними контакт, Данька окажется незаменим. Кто же еще сможет разобраться в лекарственных препаратах, которые кровь из носу нужны в поселке? Корешки и листочки - вовсе не панацея от всех болезней, тем паче на самом деле неизвестно, не аукнется ли подобная медицина в будущем, через поколение-другое, например. Кто знает, вдруг попьет-попьет чаек какая-нибудь девица, а потом и родит очередного Витаса, который мужик, конечно, хороший и поадекватнее многих будет, но с причудами и шестипалый, не говоря о прочей внешности. Кроме Даньки, оставался Макс, но тот всегда был себе на уме, авантюры не жаловал и без особой нужды обычно не рисковал. Еще
Женьку придется ввести в курс дела, иначе кто ж выпустит их из бункера в ночь глухую?
        Имелся у Тима еще один очень хороший друг. К которому он, сказать честно, не знал как относиться: однозначно тепло и с уважением, но хотелось и большего. С детства Аленка носилась с ними по всему бункеру, забросив чисто девчачьи забавы и игры, откровенно зевая, когда ее втягивали в разговоры одноклассницы. В подростковом возрасте она не интересовалась, чем бы намазать лицо вместо ушедшей в небытие косметики, чтобы непременно понравиться всем лицам мужского пола вокруг. Вместо этого девушка по десять раз на дню преодолевала полосу препятствий и стреляла по мишеням из всего, что только способно выстрелить. Сейчас Аленка возглавляла одну из групп, патрулирующих поселок, исследующих ближние подступы к лесу и прикрывающих сбор растений у болота. Поговорить с ней можно было обо всем на свете, даже о вещах стыдных и мужчине якобы не полагающихся. Когда в шестнадцать лет Тим вдрызг разругался с дядькой, то предпочел плакать именно на хрупком девичьем плече, а не изливать душу друзьям. И в отличие от них, уже строивших «хитроумные» планы подвигов или побега, Аленка единственная нашла аргументы для «иди и
помирись» и даже насоветовала много нужного. Порой казалось, она никого и ничего не боится. Однако точно так же, как Тим был уверен, что в любой момент пойдет с Аленкой в разведку и доверит прикрывать спину, он знал, что в Москву ее не позовет. Ведь Колодезов может оказаться прав насчет каннибалов, а то и кого похуже, да и по пути может приключиться всякое.
        За дверью послышались осторожные шаги. Колодезов дожил до пятидесяти восьми лет и не имел ни малейших проблем со здоровьем, был он грузен и, можно сказать, монолитен - весь словно выточенный из камня, с тяжеленным взглядом грязно-серых глаз. Однако при этом перемещался он практически бесшумно и с легкостью, которой завидовали все, в том числе и Тим. Стараясь не слишком шуметь, парень поспешил добраться до «постели», которой служили ему старые ящики с кинутым поверх них спальным мешком. Успел вовремя, прикрыл глаза и постарался успокоить сбившееся дыхание.
        Бункер был не настолько вместительным, как хотелось бы, и обеспечить отдельным жильем всех желающих не мог. В больших залах народ давно установил перегородки, а то и палатки: по одной на семью. Тим же всегда пользовался привилегированным положением родственника главы. В этом смысле спасибо следовало сказать Колодезову, обеспокоившемуся тем, чтобы у племянника наличествовал свой отдельный уголок, начиная с самого раннего детства. То ли дядька действительно заботился о благе последнего, то ли попросту делал как удобнее самому: обретающийся неподалеку Тим лишний раз не мозолил глаза.
        Парню потребовалась вся выдержка: он не хотел ни выдать себя, ни подглядывать. Из-под двери, отделяющей комнату от коридора, жизнь в котором не затихала и глубокой ночью, лился белый свет. Его вполне хватало, чтобы не наталкиваться на мебель, и фигуру Колодезова вполне удалось бы разглядеть, пусть и не подробно. Вот только смысл? Тим представил, как тот открывает дверь, входит, стоит над ним и молча смотрит, размышляя о чем-то своем. Сюжет для очередного кошмара, да и только! И очень хочется поежиться, сбросить этот взгляд, открыть глаза и спросить: «Чего надо?» Но Тим предпочитает просто ждать.
        Раздалось цоканье когтей по бетонному полу, щель - входя, Колодезов прикрыл дверь неплотно - стала шире, и в нее протиснулся Лорд. В холке он достигал середины бедра Тима, обладал головой бультерьера, пушистым мехом и окрасом лайки, а потому не боялся холодов и если вцеплялся во врага, то не выпускал, пока в том теплилась жизнь. А еще он улыбался, несмотря на то что все, кроме Тима, называли его улыбку оскалом, временами прибавляя слово «злобный», и мог выслушать, доверительно положив морду на колени и участливо смотря в глаза, если становилось уж совсем не по себе.
        Наконец Колодезов развернулся и вышел. Дверь закрывать он не стал и звать собаку - тоже. Тим приоткрыл один глаз, высвободил руку и потрепал Лорда по шее. Пес вздохнул и, рухнув рядом, придавил тяжелым теплым боком, задышав куда-то в подмышку.
        Сон накатил очень быстро и в этот раз без каких бы то ни было сновидений-ассоциаций и непрошеных воспоминаний. Лорд одинаково хорошо защищал и от монстров материальных, и от порождений страшных снов.
        Утром пришлось быстро собираться и, отложив завтрак на потом, спешно выдвигаться к болоту, куда еще до рассвета ушла Аленка со своей группой и Витасом.
        Инвалида, а вернее, мутанта, что по нынешним временам одно и то же, Тим увидел первым. Бойцы рассредоточились на расстоянии до пятисот метров и на глаза не показывались. Они здесь находились для охраны и прикрытия. Витас же сидел на корточках возле кромки воды и вглядывался в туман. Тот не развеивался над болотом никогда: ни днем, ни ночью, ни летом, ни даже в самые суровые зимы. Учителя рассказывали, будто раньше под Москвой точно не было таких болот, чтобы в них удалось завязнуть и утонуть. Конечно, при должном желании и в стакане захлебнуться можно, но после катастрофы ничем не примечательное заболоченное озерцо близ бункера разрослось, раздалось вширь, обступая поселок с трех сторон и защищая от леса и волкодлаков, лезущих и лезущих из чащобы. Оно обзавелось трясиной, способной поглотить добычу в считаные секунды. Раньше болото считалось мертвым в отношении всякой опасной пакости и даже полезным: дополнительный охранный рубеж против тварей и источник мутировавших, как и все на свете, но вроде бы безвредных растений, приспособленных поселянами для чая и приправ. Но в последнее время ситуация
изменилась.
        - Хенде хох! - донеслось шепотом из-за спины с наигранным жутчайшим акцентом. Впрочем, иностранцев среди поселян не было, а оценить произношение мог только Пал Палыч, преподаватель мировой истории, самолично прививший ученикам словечки и фразочки, которые те затем переиначивали на собственный лад.
        Тим улыбнулся, поднял руки и, фыркнув, изрек:
        - Биттэн-дриттэн-ой-йой-ей. Привет, Аленка! Поведай мне, что за беготня с утра пораньше, - и обернулся, не без удовольствия обозревая невысокую худенькую девушку, одетую в защитный костюм, великоватый ей в плечах и в поясе, и в большущие армейские ботинки, держащиеся лишь благодаря туго зашнурованному голенищу. Видок был еще тот, Аленка смахивала на хоббита из древней книжки - Тим ее так и называл время от времени (разумеется, в шутку и ни в коем случае не желая обидеть). Впрочем, сама она нисколько не расстраивалась по данному поводу и давно доказала всем и каждому, что с ней стоит считаться.
        Начиная с шестнадцати лет Тим не мог избавиться от желания защищать Аленку от всех и вся, но, получив несколько довольно внушительных пинков и затрещин, уяснил необходимость смирять чувства и держать их при себе. Терять дружбу из-за тараканов в собственной голове точно не стоило.
        - Поведай ему, еще и быстро, - фыркнула девушка и указала в сторону поваленного ствола в нескольких шагах от кромки воды. - Ладно, пошли побалакаем.
        Оттуда они могли бы наблюдать за Витасом и поднять тревогу в случае чего, самому же мутанту не помешали бы точно: тот умел отрешиться от мира и окружающих его людей, даже вздумай те орать, стрелять в воздух и ходить на голове. Тим, сказать по правде, полагал, что побеспокоить того невозможно в принципе. Большую часть времени пребывающий то ли в мыслях о вечном, то ли вообще в некоем своем измерении, Витас выбирался в реальность только из вежливости и по просьбе Колодезова или еще кого-нибудь, кого считал важным для себя лично. Тим к подобным не относился, да ему и не требовалось.
        - Рассредоточиться, - поднял он руку, привлекая внимание, и отдал приказ своим людям: - Усилить наблюдение, обо всем подозрительном докладывать без промедления.
        Легкое шуршание за спиной поведало о том, что бойцы приступили к исполнению распоряжений.
        - Если откровенно, нам самим пока не ясно ничегошеньки, - опускаясь на ствол, проговорила Аленка. Защитная маска слегка искажала ее красивый низковатый голос. Помнится, Марина Дмитриевна, их учитель математики, называла его контральто и сокрушалась по поводу невозможности устроить ученице певческую карьеру. По ее мнению, во времена прежние Аленка блистала бы в опере. Сама несостоявшаяся дива только морщилась от подобных предположений, хотя и любила намурлыкивать что-нибудь себе под нос. - Про Ника Никифорова ты же в курсе?
        - Ты про то, что он перебрал и чуть за болотными огнями не увязался?
        - Ты же знаешь, он не пьет.
        - Знаю, - вздохнул Тим. - С сивушных глаз любой мог бы избушку на курьих ножках углядеть и полезть в трясину миловаться с лягушками-царевнами. Кстати! - уже не таясь, рассмеялся он. - А ведь Баба-яга истинная мутантша… тка… как правильно? - Аленка лишь махнула рукой в его сторону. - Не, ну правда. Судя по сказкам. Жаль, мы вовремя не поняли, что она из будущего. А ступа - машина времени. Витас как есть Кощей: страшный, ужасный и ходячий скелет. Ты смотри, по канонам жанра он тебя унести должен.
        - Ха-ха-ха! - Девушка скривилась. - Ах, как смешно, сейчас живот со смеху надорву, паяц-недоучка. А только не один Никифоров в туман гулять намыливался. Удивительно, что пока никто не пропал - успели остановить. Едва не сгинувшие Федька с Рустамом ни капли в рот в тот вечер не брали и точно ничего не нюхали. Рустаму вообще вера предков не позволяет.
        - Знаю, - повторил Тим. - Что, в общем и целом, пока еще не говорит ни о чем сверхъестественном. Рустам вполне мог не те травки заварить и дочаевничаться до слуховых галлюцинаций. Их ведь тоже звали?
        - Звали, - подтвердила Аленка, - но на этот раз голос был не детский, а женский, как Федька говорит, очень соблазнительный.
        - Выходит, имеем на болоте свою нечисть типа кикиморы? - протянул Тим и покачал головой. - Даже не одну особь, а нескольких? Плохо.
        - Не хотелось бы нескольких, - вздохнула собеседница. - Здесь и одна таких дел натворить может…
        - Есть шанс, что все же одна, просто пересмешница, изменяющая голоса, - сказал Тим, хотя сам в подобное верил мало. - Обидно, столько лет никого не было, и на тебе: жизнь новая самозарождающаяся, скорее всего, наполовину разумная.
        Аленка покачала головой.
        - И даже не это самое неприятное. Вадима Андреева помнишь? - спросила она, перейдя на шепот. Тим кивнул. - Тоже детский голосок слышал.
        - И?..
        - От него жена ушла в прошлом году, Андреев из-за этого и засивухил по-черному. И жена, к слову, уже двойню от нового мужа понесла, тогда как с Андреевым пять лет прожила, и ничего.
        - Бабские сплетни, - поморщился Тим.
        - Информации много не бывает, - укорила Аленка, - тем более, я не пересказываю тебе разговоры по поводу, какая она стерва, что такого видного мужика бросила, на которые наши кумушки горазды. Из зависти, как я подозреваю.
        - Будь уж добра. Спасибо тебе, добрая душа: оберегаешь от кумушкиных баек, не позволяешь мозгу взорваться от всевозможной чуши, в них содержащейся, - поблагодарил Тим и посерьезнел. - К чему ты клонишь?
        - А к тому. Федька с Рустамом, как говорится, нынче в свободном поиске и ни одной юбки не пропускают. Андреев из-за отсутствия семьи и особенно детей пьет горькую. Никифоров давно остепениться хочет, но все никак не выберет мать своих будущих детей.
        - Погоди-погоди…
        - А здесь и годить нечего, - шикнула на него Аленка. - Улавливаешь связь? Одни очень хотели детей и услышали просьбы малышки из тумана о помощи, другие искали подруг и тоже чуть не попались.
        - Чуть?
        - Если бы не Гришка, поминали б как звали, - сказала Аленка. - Он просто вовремя окликнул этих двух обормотов.
        - Подводя итог… - Под ближайшим кустом подозрительно зашуршало, и Тим привстал проверить. Однако там обнаружилась лишь ямка, полная старой пожухлой листвы, которую трепал ветер. - У нас здесь не просто кровожадная тварь завелась, на разные голоса говорящая, а обладающая экстрасенсорными способностями. Совсем как Витас. То-то он бесится.
        - Или аномалия какая-то в тумане возникла ни с того ни с сего, - предположила Аленка. - Только знаешь, Витас не просто нервничает, а ищет. Я с ним уже неделю по берегу болота мотаюсь, а сегодня еще и тебя в усиление прислали.
        - Правильно сделали.
        - Я тоже рада тебя видеть, Тим, особенно живым и здоровым, - сказала девушка. - Но как по мне, чем меньше потенциальных жертв, тем лучше.
        И в этом тоже была вся Аленка: размышляла о благополучии других, о своем не думая.
        Витас явно заволновался, поднялся и принялся мерить берег шагами: пять вправо, три влево, два вправо, пять влево и опять сначала. При этом на болоте не изменилось ничего: как стояла тишина, так ничем и не нарушалась, даже поднявшийся ветер не пустил рябь по темной воде.
        - Я, кстати, так и не поблагодарил тебя, - наблюдая за мутантом, произнес Тим.
        Аленка во главе своей группы вышла на поиски исчезнувших патрульных и очень своевременно решила проверить, не застряли ли те в старом здании заброшенной школы. Волкодлаков тогда покосили пятнадцать голов, оставшиеся в живых пустились бежать и вывели преследователей к лазу.
        - Пустое, - она махнула рукой. - Витаса поблагодари лучше, хотя ему, наверное, плевать.
        Тим поежился. Со спины и в отдалении мутант казался еще ничего - почти обычным человеком, а вот вблизи обладал воистину пугающей внешностью: тощий и длинный, кожа облегает скелет, превращая его в зомби из детских страшилок. Глаза навыкате - очень темные, почти черного цвета: радужка практически сливается со зрачком, отчего кажется, будто с лица Витаса смотрит сама Тьма или Бездна - это уж насколько у кого хватит воображения и страха. Кожа бледная в синеву и сухая, словно старая сморщенная бумага. На остром подбородке - два китовых уса иссиня-черного цвета, закручивающиеся на концах. А волосы на голове жидкие и седые, неопрятными лохмами спускаются по плечам до пояса.
        - А при чем здесь наш мутант? - спросил Тим, хотя уже сам догадался.
        - Ну, мы же все по болоту да по болоту, - ответила Аленка. - И обычно наши вылазки проходили одинаково: выход на рассвете, торчание здесь часов до девяти, пока солнышко наше радиационное еще не поднялось в зенит, а потом - в родное подземелье. Витас по большей части все на бережку сидел и туман гипнотизировал, это сегодня он буйный какой-то. Так-то из него не вытянешь ни слова, ходит молча, как сомнамбула, но вот третьего дня он меня за руку ухватил и чуть ли не в лицо выплюнул: иди, говорит, в школу, а то сожрут его там. Я чуть не села где стояла, тотчас же расспрашивать кинулась, да куда уж, из Витаса слова лишнего не вытянуть. Зато когда вас искать отправили, будто током шарахнуло - сразу сообразила, куда следует идти.
        - Хотел бы я знать, зачем вдруг понадобился нашему мутанту… - задумчиво проговорил Тим. Хотя, спасая ему жизнь, Витас вполне мог оказывать услугу Колодезову или, наоборот, мстить тому.
        Какие именно отношения связывали дядьку и Витаса, понять не выходило, хотя следил за ними Тим с детства, иногда полагая, будто Колодезов того чуть ли не усыновил, искренне пожалев. В другое время парень думал, что дядька просто играет в благотворительность, набирая себе дополнительные очки у сердобольных поселян, а еще - что использует мутанта, который очень непрост и неясно, что умеет. Витас мог казаться едва ли не всемогущим, если хотел, или как сейчас - безумным калекой. И ведь, судя даже по рассказу Аленки, действительно обладал способностью предугадывать будущее. А сколько имелось примеров его прочих умений - и не сосчитать.
        Развить мысль Тим не успел: мутант остановился, вытянулся во весь рост, встав на мыски, наклонился в сторону болота, распахнув руки, словно в объятии, и завыл тонко-тонко - как утверждали некоторые поселяне, до катаклизма певец с таким же именем поражал слух зрителей и собирал едва ли не стадионы. Звук, впрочем, очень скоро перетек из фальцета в более высокую область, ударил по ушам, перейдя границу слышимого диапазона. Тим услышал, как выругалась девушка, схватившись за виски, и сам задышал ртом. Из носа полилось солоноватое и теплое, оказавшееся кровью, но это было еще полбеды. Перед глазами помутилось, Тима словно приподняла и швырнула о землю лапа невидимого чудовища.
        - Машу вать! - выругалась Аленка, то ли намеренно, то ли случайно переставив местами первые буквы. Видимо, ее тоже нехило приложило.
        - Ты свихнулся совсем, жаба?! - с этим возгласом из кустов выломился Максим и устремился к не собиравшемуся замечать его мутанту.
        - Отставить! - тотчас спохватился Тим. Удивительно, но подняться вполне удалось, он даже успел вовремя, чтобы заслонить Витаса: уж в него-то Максим точно стрелять не стал бы.
        - Сука… он же ее мучает! - взвыл тот, вскидывая автомат, и Тим тотчас пожалел о своем решении: боец явно утерял всякую адекватность и, кажется, хотел выстрелить все равно в кого.
        - Макс, прекрати!
        В этот момент сзади на бойца бросилась Аленка, со всех сил ударив его под колени. Максим, не ожидавший подобной подлянки, сел на зад прямо в грязь, автоматная очередь ушла в воздух, а тут и Тим подоспел, выбив оружие у него из рук.
        - Ты чего истерить-то начал? - спрашивал он несколькими минутами позже. Бревно обзавелось еще одним сидельцем.
        Максим все еще окончательно не пришел в себя, сидел набычившись, широко расставив ноги, и шумно вздыхал.
        - Зацепило, командир, - повинился он. - Этот сыч зловредный как выть начал - у меня внутри аж перевернулось все и в голове помутилось.
        «Зловредный сыч» сидел на корточках на прежнем месте и снова вглядывался в туман, ползший над болотом, кажущимся притихшим и безбрежным, абсолютно неживым.
        - Ясно, зацепило. Не одного тебя, - пробурчала Аленка. - Ладно, уходить надо. Шоу окончено, собирай людей, Тим.
        - Да уж, нашумели мы изрядно, - откликнулся тот. - Сейчас еще кто-нибудь явится любопытный.
        - Волкодлаки как раз не любопытны, - напомнила девушка, вставая.
        - Не уверен, что нынче нам противостоят только они, - поднялся вслед за ней Тим.
        - Братцы… - протянул по-прежнему сидящий на стволе Максим.
        - И сестрицы, - фыркнула Аленка.
        - А со мной-то теперь что будет? Я ж теперь этот самый… как его… дезертир. А то и хуже: на гражданского руку, то есть автомат поднял, родного командира чуть не пришиб…
        - Все, конец тебе, - сохраняя серьезность, сказал Тим, обернувшись. - В изгои на времена вечные или в карцер пожизненно.
        - С какого такого рожна его еще и кормить на халяву? - подыграла ему Аленка, делано возмущаясь. - В изгоях он долго не протянет: первой же ночью сожрут.
        - Твой вердикт? - гоня с губ улыбку, спросил Тим.
        - Отдать Колодезову, пусть расстреляет, или, вон, Витасу на опыты, зачем просто так биомассе пропадать?
        - Ы… - прокомментировал ее слова Максим, бледнея и хватаясь за голову.
        - Гы-гы, - подсказал более уместное выражение Тим. - Вставай уже, защитник кикимор.
        Но тот продолжал сидеть на стволе и раскачиваться.
        - У… как все запущено, - покачала головой Аленка.
        Витас подошел к ним абсолютно бесшумно, уставился на Максима, склонив голову к плечу каким-то совершенно не человеческим, резким движением, и прошелестел бесцветным тихим голосом, ничем не напоминающим тот, который они слышали совсем недавно:
        - Они шутят, вставай.
        Максим вскочил, словно одна из старых детских игрушек - ванька-встанька. Они зачем-то содержались в бункере чуть ли не тысячами, уложенные в железные ящики, затерявшиеся между припасами. Взгляд у бойца был откровенно странным, полным надежды на лучшее и готовности исполнять любые приказы.
        - Ты чего сотворил?! - Аленка набросилась на Витаса, нисколько не опасаясь за сохранность собственного рассудка.
        - Отойдет… - ответил ей мутант и отступил, пропуская Максима, целеустремленно зашагавшего по дороге к поселку.
        Тим знаками отправил за ним троих ребят, чтобы проследили, кабы чего не случилось.
        - Ничего с ним сейчас не сделается, - пообещал Витас, направляясь следом за ними. - И с вами тоже. Однако поторопитесь.
        «Зато теперь Максим пойдет со мной хоть в Москву, хоть куда угодно», - поймал себя Тим на не особенно красивой мысли. Витас обернулся через плечо, смерил его внимательным взглядом и кивнул, словно подтверждая.
        - Пошли, - сказала Аленка. - Этот просто так просить поторопиться не будет.
        Глава 3
        - Дядь Вань, ну ты это… иду я, иду, не толкайся, - бухтел позади Максим. Он замыкал шествие, в середине которого шел Данька, а первым - Тим как главный возмутитель спокойствия и авантюрист. Чуть левее, практически вровень с ним, двигался Женька Ерников, сжимал автомат, покачивающийся в такт шагам и посматривающий дулом в сторону Тима, и молчал. Видно, говорить было не о чем. Да и о чем, если подумать, теперь разговаривать?
        Тим все-таки ошибся в одном из друзей, причем фатально. Он отводил роль самого слабого звена импульсивному Максиму, за ним наблюдал особенно внимательно, в суть вылазки посвятил в самый последний момент и информацию давал дозировано. Зато Даньке и Женьке он доверял всецело и как привык с детства ничего не скрывать, так и выложил: и про аппаратуру, обнаруженную в школьном подвале, в котором, по идее, ее и быть не могло, и про подслушанный разговор. Единственное, о чем не стал рассказывать, - о Кае, да и не важно это было. Про свою стычку с Колодезовым - тоже.
        Данька сказал, что пойдет в Москву обязательно, и в его загоревшемся азартом взгляде Тим увидел отражение собственных чаяний. А вот Женька идеей вылазки не заразился, все больше хмурился и задавал вопросы, однозначных ответов на которые не было.
        «Хорошо, допустим, в столице кто-то живой да остался, - говорил он. - Предположим, за время, прошедшее с момента катастрофы, москвичи не одичали и не мутировали. Но с чего ты взял, будто у них там мир и всеобщая благодать?»
        «Нет. Всеобщей благодати нигде быть не может. Во всяком случае, не после катаклизма. Однако они цивилизованные люди», - отвечал Тим. А что еще он мог ответить на подобное?
        Женька вздыхал и выдавал: «По примерным подсчетам, население Москвы составляло более десятка миллионов человек, а то и больше. Даже если не все из них втиснулись в метрополитен, количество немалое. Наш бункер пока не трещит по швам, но нас ведь мало. Это не хорошо, поскольку рабочих рук не хватает, но и не плохо. Сказать почему? - И с чувством превосходства произносил: - У нас нет грызни за власть».
        «С чего ты взял, будто в Москве по-другому?» - злился Тим.
        «На уроках истории меньше спать следовало, - упрекал Женька. - Лично я ставлю на феодально-капиталистический строй, а соответственно - междоусобицу».
        «Между кем и кем?» - непонимающе всплескивал руками Тим.
        «Какая разница? - вопросом на вопрос отвечал Женька. - Между одной веткой, к примеру красной, оранжевой или зеленой… и Кольцевой линией. Возможно, между соседними станциями. Из-за чистоты крови еще могут воевать, ведь в столицу кто только не ехал: кавказцы или узбеки против условно русских москвичей. Или борьба со всякими уродами, хватившими лишку радиации. Они, в конце концов, могут опасаться повторения бомбежек, а потому тебя, мой наивный друг, встретят отнюдь не с распростертыми объятиями, а прикладом по физиономии».
        «Хватит каркать!» - как правило, после таких слов выходил из себя обычно спокойный Данька, и Женька умолкал, пожимая плечами, мол, не желаете - не слушайте, потом поздно будет. Однако не уходил, не называл их планы бредом, вникал в каждую деталь и идею, помогал собирать оружие и припасы, а потом бежал докладывать Колодезову.
        Конечно же, он знал, на какое число и время назначен побег - через две недели, в его дежурство у выхода наверх. Вот только Женька вовсе не спешил открывать гермозатвор и выпускать их. В самый последний момент появились несколько бойцов, причем из старших - с кем Тим точно не сумел бы договориться.
        Женька всегда был той еще сволочью, с детства, но при этом умным и рассудительным, а еще скептиком, каких поискать. Причем не просто так, не на ровном месте, а всегда способным объяснить свою позицию примерами из истории или недавнего прошлого. Но не в этот раз.
        Молча они дошли до решетчатой двери в конце коридора. Конвоир отпер ее, пропуская всех в небольшой предбанник, из которого вело еще три двери. Одна - к карцеру и камерам, в которые сажали набедокуривших селян, две другие - на склад и в административный корпус.
        - Вы оба, - конвоир, панибратски прозванный Максимом дядей Ваней, указал на Тима и Женьку, - со мной. А вы здесь обождите, вон, на лавки сядьте и не отсвечивайте.
        Данька с Максимом вздохнули в унисон. От них больше ничего не зависело: накажут, разумеется, но изменить уже вряд ли что получится, а значит, остается только принять судьбу по возможности стойко и с достоинством. А вот куда поведут Тима, лично он почти не сомневался, как и в трудности предстоящего разговора.
        - Че встали? Пошли! - прикрикнул конвоир, распахивая перед ними дверь в административный коридор.
        Шаг, другой, горящие через каждые восемь метров тусклые лампы, практически не разгоняющие тьму, превращающие ее лишь в хилое подобие полумрака. Многочисленные двери кабинетов по правую руку, глухая стена по левую. Еще одна приемная, ничем не отличимая от прочих.
        Конвоир кивнул на колченогие деревянные стулья, не иначе специально сюда притащенные, чтобы визитеры лишний раз подумали, нужно ли добиваться аудиенции у поселкового главы, погрозил пальцем и ушел докладывать. С его уходом в приемной словно стало еще темнее и на пяток градусов холоднее. Женька сидел, устало уронив голову на руки, локтями упираясь в бедра. На Тима он предпочитал не смотреть - не потому, что стыдился предательства, попросту не хотел встречаться взглядом.
        - Зачем?
        - Не догадываешься? - равнодушно поинтересовался Женька и зыркнул чайного цвета глазами, еще и головой тряхнул, отчего копна медных волос, закрученных спиралями, встала дыбом. - Я думал, ты умнее.
        - А я плевать хотел на то, о чем ты там думал, - огрызнулся Тим. - Выслужиться захотел? Так Колодезов крыс и кротов не любит, хотя тебя, конечно, поблагодарит, будь уверен.
        Женька потер лоб, хмыкнул, почесал левое веко и пригладил волосы, насколько уж вышло.
        - Жить я хочу, Тимка, - наконец признался он, - просто хочу жить.
        - Так и жил бы! Словно я мешал! - возмутился тот. - Можно подумать, я силком тянул тебя с собою.
        - Помешаешь, - протянул Женька. - В том-то и дело… - И вдруг разозлился: - Думаешь, все так просто: дошел до Москвы, спустился на первую попавшуюся станцию, постучал по гермозатвору, сказал «здрасьте, это я, Тимур Волков, такой красивый и замечательный, к вам за помощью приперся, давайте дружить»?
        - Ну… - Тим, слегка смущенный подобной атакой, даже не сразу нашелся с ответом. - Не совсем так.
        - А как?! - рявкнул Женька. - Чего в этой Москве может быть такого, чего мы не наладили? Лекарства? Так мы пока не бедствуем, а они хрен отдадут за просто так. - Тим хотел было открыть рот, чтобы возразить, но Женька не позволил. - И не спорь! - велел он и вдруг спросил с участием в голосе: - Признайся, у тебя головокружений не бывает? Потерей памяти не страдаешь? В глазах не двоится?
        - Нет, с чего бы?
        - У меня книжка есть выпуска девяностых годов двадцатого века, так там множество мракобесных вещей подаются с якобы научным обоснованием. Храню лишь для того, чтобы не впасть в маразм и не навыдумывать примет на ровном месте, - сказал он и очень неприятно усмехнулся, скривив одну сторону рта. - Так вот, в одной из глав утверждалось, будто, воздействуя на человека на определенной звуковой частоте, его можно запрограммировать на совершение неких действий, если вообще не на самоубийство. Вроде как спецслужбы данным методом активно пользовались.
        - И к чему ты рассказываешь мне это? - подозрительно сощурившись, спросил Тим.
        - Ищу объяснение тому, отчего ты вдруг резко поглупел!
        Тим и сам не заметил, как вскочил. Женька тоже оказался на ногах.
        - Ты всегда упертым был, но раньше хотя бы наивностью не страдал! - закричал он. - Думаешь стать героем? Склеивателем осколков цивилизации, тьфу… А вот нет, фиг тебе, только погубишь всех нас! Ты, конечно, как лучше хочешь, не скотина последняя все же, да только стоит до столицы добраться, возьмут тебя под белые рученьки и потащат на допрос. И, знаешь, гложут меня сомнения, будто ты оттуда сумеешь выйти не на тот свет. Но прежде чем тебя порешат, расскажешь и про то, где бункер находится, и сколько у нас стволов, и про количество запасов. Короче, поведаешь обо всем, о чем ни спросят!
        Кулаки у Тима так и зачесались.
        - Ты меня… по себе-то не равняй! - заорал он.
        - А ты не мни себя героем, - сказал, будто выплюнул, Женька. - Или, думаешь, с тобой будут вести задушевные беседы? Играться, как мы в детстве, в казаки-разбойники? Не угадал: и бить, и пытать, и засовывать иглы под ногти. Вась Васич тебя не порол никогда, а зря - следовало!
        Это стало последней каплей, Тим сжал кулаки, подаваясь вперед и намереваясь как минимум сломать Женьке нос, если не придушить гада, но отлетел к стене, о которую саданулся затылком, и сполз на пол, не сразу сообразив, что произошло. Вернувшийся конвоир аккуратно, но сильно засадил прикладом ему в грудину. Сил дяде Ване было не занимать. Он тотчас подскочил к упавшему Тиму и, ухватив за плечо, поднял - дезориентированного и с гудящей головой.
        - А ты не балуй, - пробасил он. - Чего удумали, черти?
        - Уже ничего, - выдавил из себя Тим.
        - Вот-вот, - сплюнул под ноги Женька. - Как только приложили легонечко, сразу остыл и гнев с яростью в зад засунул. А ведь тебя еще не били по-настоящему.
        - Да пошел ты! - выкрикнул Тим.
        - Вот и пошли, - хмуро сказал дядя Ваня. - А ты, Евгений, заткнись.
        Кабинет Колодезова представлял собой комнатушку четыре на шесть метров с потолком, едва не опирающимся на макушку прямо стоящего Тима. Стены справа и слева подпирали стеллажи со всякой всячиной. Тим прекрасно помнил, что на третьей полке слева находились кипы старых журналов, которые он любил просматривать, будучи совсем маленьким, а затем, когда немного подрос и научился читать, лазил на пятую полку за фантастическими рассказами. Помнится, все удивлялся, почему же люди, мечтавшие о скором выходе в космос, о колониях на Луне и Марсе, телепортации и роботах, освободивших бы человечество от нудного однообразного труда, в несколько мгновений уничтожили все, включая собственную цивилизацию? Колодезов, когда он озвучил свои сомнения, лишь хмыкнул и заметил, что уничтожили все ж не до конца, да и сам человек оказался живучее даже тараканов, хотя ученые предрекали, будто именно насекомые смогут пережить ядерную войну. Что же касается фантастики, то писали ее явно не те, кто отдавал приказы и утапливал ядерные кнопки, - в том-то и беда.
        Сейчас глава сидел за громоздким, широким и скрипучим письменным столом, покрытым местами облупившимся и потрескавшимся темным лаком, в массивном кресле, обитом выцветшим красным бархатом, протершимся в нескольких местах. На столешнице стояло аж три дисковых телефона - белый, черный и красный - и один синий кнопочный. В верхнем ящике лежала рация, в нижнем - старинный наган. Выпущенное в начале двадцатого века оружие содержалось Колодезовым в идеальном состоянии. К нагану подходили стандартные пули от «калаша». Зарядов, правда, было всего семь, но, как говорил дядька: «Мне не на волкодлаков с таким оружием ходить, а человеку много не нужно, если стреляешь метко». На углу притаились письменный прибор и блокнот с самой настоящей гербовой бумагой, на которой глава поселения писал приказы и законы общежития - что-то вроде конституции. Один из основополагающих пунктов - недопущение опасности для гражданского населения - вполне можно было применить к Тиму, если послушать того же Женьку. Колодезов любил красивые вещи, потому место на столе занимала внушительных размеров статуэтка расправляющей крылья
птицы: то ли сокола, то ли степного орла - Тим не слишком хорошо разбирался в сгинувших видах.
        - А я ведь просил, Тимур, - выдержав продолжительную паузу, проговорил Колодезов. Голос звучал ровно и холодно, можно даже сказать, привычно. Именно такой тон появлялся у дядьки, стоило Тиму попасться на какой-нибудь шалости или оплошности. Обычно разговор завершался фразой: «Сделай так, чтобы я больше этого не видел, не слышал, мне не рассказывали и так далее по списку». И Тим давал слово. Оно вовсе не означало, будто он переставал озорничать, но дядька ни о чем не узнавал, и этого было абсолютно достаточно.
        Однако теперь замять конфликт вряд ли удастся, да и не хотел Тим отказываться от идеи вылазки в Москву. Почему? Пожалуй, он сам не мог ответить на этот вопрос. Душно стало в родном поселении, надоело вставать, патрулировать, выполнять нехитрую работу, дежурить, ложиться спать и знать, что и завтра ничего не изменится, скорее всего, так и пройдет вся жизнь, и не случится в ней ничего нового и интересного. Становиться героем или доказывать свою правоту Тим тоже не особенно стремился, хотя с детства довлеющий над ним Колодезов изрядно ему надоел. Наверное, он ощущал себя кем-то сродни этой неопознанной птице, которой в свое время до смерти захотелось вылететь из родительского гнезда.
        - Про-сил? - отрывисто произнес Тим. - Не распускать язык и не волновать наше болото? Так я сказал лишь своим. А что сам идти собрался, так это мое дело.
        - Ошибаешься, - нахмурил брови Колодезов.
        - Вряд ли.
        - Я на тебя рассчитывал, - сказал дядька.
        Тим покачал головой. Эту фразу он слышал постоянно, начиная с самого раннего детства. На него, наверное, с пеленок рассчитывали. Рассчитывали, что он станет вести себя примерно; рассчитывали, что не станет капризничать, как иные неблагоразумные и невоспитанные дети; рассчитывали, что будет хорошо учиться; рассчитывали, что не будет ввязываться в авантюры и бездумно выполнять приказы (если они, разумеется, исходят не от Колодезова); рассчитывали-рассчитывали-рассчитывали - хватит, надоело!
        - Не стоило.
        Наверное, Колодезову сильно не нравилось, в какое русло зашел разговор, но он старался не давать эмоциям воли. Тим же от этого лишь сильнее заводился. Как же он устал быть кругом обязанным и не получать ничего взамен, кроме холодности. Наверное, наори на него сейчас дядька, он проникся бы и, возможно, даже признал себя непредусмотрительным обалдуем, которому втемяшилось в голову идти незнамо куда. Однако Колодезов прятался за ледяным спокойствием, а значит, и Тим возводил свою стену.
        - Мы же родственники все-таки.
        Тим вздохнул и вовремя прикусил язык, а то непременно ляпнул бы нечто вроде: лучше бы не были.
        - И говорю я с тобой лишь из-за этого, - заметил Колодезов, прибавив: - тебе следовало бы догадаться.
        - А любого другого ты расстрелял бы, не допросив?
        Дядька тяжело вздохнул и исподлобья взглянул на Тима. Грязно-серые глаза впились в переносицу, и потребовалось немало выдержки, чтобы не отвести взгляд.
        - И кого же я расстреливал? Хоть одного назови.
        Тим вряд ли смог бы. Он и сам уже не помнил, откуда у него, да и у многих в поселке появилась присказка: не балуй, а то Колодезов расстреляет. Уж не из-за того ли нагана, о котором знали все и многие завидовали (оружие было красивым)? Дядька не столько руководил поселком, сколько правил железной рукой, слыл суровым мужиком, но таким, за спиной которого можно укрыться, как за каменной стеной. Потому и недовольных было крайне мало, и Тим не знал никого, кто метил бы на место Колодезова.
        - Ладно… - Дядька махнул на него рукой. - Ты ведь чего в башку дурную втемяшишь, уже не выкинешь.
        Тим не ответил, только стал в более развязной позе, отставив в сторону правую ногу, перенеся вес на левую и скрестив руки на груди. Стоявший у двери конвоир задумчиво фыркнул.
        Колодезов не отреагировал. Из среднего ящика стола он достал несколько папок: три черные и одну красную, открыл последнюю и кинул на столешницу. С перевернутой выцветшей фотографии старого «Полароида» на Тима уставился худой парень с искусанными и оттого неестественно яркими губами - детская привычка, от которой он, стоило надеяться, безвозвратно избавился, - впалыми от недоедания щеками (еды хватало, вот только время на нее было жаль тратить), прямым «арийским» носом и упрямым, злым взглядом. Так он выглядел в шестнадцать, пока фотоаппарат окончательно не вышел из строя. По словам техника Семена, тот дожил до очень преклонных лет и исчерпал все свои ресурсы. Дополнительную твердость взгляду добавляли черные прямые брови, густые и широкие, как у Колодезова - наверное, единственная их общая черта, - едва не сросшиеся на переносице и привносящие в облик парня что-то кавказское. Очень коротко стриженные светлые волосы - казалось, их вовсе нет на голове - впоследствии Тим специально отращивал: не хотел ходить лысым, пусть подобное и считалось практичным и удобным.
        Чего нового хотел вычитать дядька в этом досье? Понять, когда Тим отбился от рук? Да он к ним никогда и не прибивался, если подумать. Или, быть может, Колодезову попросту требовалось время для размышлений. Выгонять Тима он точно не станет - уж в чем, в чем, а в этом сомневаться не приходилось. Изгоняли из поселка всего трижды. В первый раз - непосредственно после катаклизма - поехавшего мозгами мужика, который все рвался на войну, но за неимением неприятеля в прямой видимости устроил стрельбу по своим. Второй раз - Авдеева, который больно уж всех достал воровством, да и сам был гниловатый. Его хотели оставить до последнего, задвинуть на самую низкую должность, да и забыть, как страшный сон. Однако Авдеев сам все испортил: вспомнил лихие девяностые, как выразился Поломойников - один из взявших его бойцов. Забаррикадировался на складе, нашел гранаты, все заминировал и выдвинул ультиматум - именно он должен стать новым главой и паханом, или все подорвет по принципу: не доставайся же добро никому. Дядька согласился на все условия сразу, но застрелить себя не позволил, а на обвинения в обмане только
пожал плечами и сказал, что держать слово перед откровенным дерьмом - дело недостойное. Имея дело с дерьмом, сам опускаешься до его уровня. Тим не совсем был согласен с подобным заявлением, но запомнил его крепко. И третьей изгнали женщину, прозванную впоследствии Милкой Вагиной и вошедшую в подростково-детский фольклор наряду с красной рукой, черным-черным городом и шепотом из темного угла. Многие парни, кстати, на полном серьезе не отказались бы от встречи с ней в пубертатный период. На самом деле женщину звали по-другому, но настоящее имя сохранилось разве только в досье, бережно хранимом Колодезовым вместе с прочими. Да и не интересовали ее парни, она предпочитала совершать половые акты с детьми, и ловили ее, как рассказывал дядя Ваня, «на живца». Больше изгоев не было, хотя и дезертирства, и небольшие правонарушения, и проступки случались регулярно. Колодезов не терпел крыс, но даже воров, пойманных за руку, и предателей не карал слишком сильно. Рабочих рук в поселке не хватало, потому провинившихся гораздо выгоднее было направить на наиболее непопулярные занятия, чем убивать, выгонять или на
дармовщину кормить в карцере или в камере.
        - Я дам тебе шанс одуматься. - По ощущениям Тима, прошло минут десять, прежде чем Колодезов заговорил снова. Голос прозвучал непривычно сипло, но по-прежнему твердо, без примеси сожаления, даже усталость из него ушла.
        - Ты только зря потеряешь время, - сказал Тим. - Проще выдать мне автомат и выпроводить взашей.
        - Одного?
        - Одного.
        Колодезов поскреб ногтями под подбородком, прищурился и поджал губы, отчего те превратились в две тонкие бледные ниточки. И, когда Тим уже пожалел о произнесенном, сказал:
        - Нет. Один ты до Москвы не дойдешь. Отправлять тебя на верную смерть я не намерен.
        Тим удивленно распахнул глаза - не сумел сдержаться.
        - Вань, выйди, - велел Колодезов, - дай родичам поговорить по душам.
        Конвоир кивнул и немедленно покинул кабинет.
        - А ну, шасть на место! - донеслось из приемной, прежде чем дверь закрылась.
        - То есть ты поверил мне? - тихо, боясь спугнуть удачу, спросил Тим.
        - В то, что хочешь, как лучше? - хмыкнул Колодезов. - Даже не сомневался. И уже давно. В выживании москвичей - тоже, как ты догадался. Метро строилось не только транспортным узлом, но и в качестве бомбоубежища, в том числе и на случай ядерной войны. Было бы странно, если бы за те минуты, за которые до нас долетели ракеты, никто не успел скрыться под землей. Да и удар произошел отнюдь не в ночь глухую, многих он аккурат в подземке и застал.
        Тим подумал, что, будь он главнокомандующим вражеской армии, непременно атаковал бы в районе трех-четырех ночи, когда большинство потенциальных противников спит, а метро и прочие объекты инфраструктуры закрыты.
        - Тоже удивляешься, почему ударили в такое время? - усмехнулся Колодезов.
        Тим кивнул.
        - Может, и не могли иначе, - проговорил Колодезов, - а может, обвинений в геноциде испугались.
        - Вообще-то именно геноцид они и устроили, - заметил Тим.
        - Своему населению всегда можно наплести с три короба: типа только защищались. И я, если уж по совести говорить, отнюдь не уверен, кто начал бучу первым. Может, они, а возможно, и мы. К тому же нельзя сбрасывать со счетов некую третью, четвертую и даже пятую сторону, оказавшуюся в выигрыше от всей этой свистопляски.
        - Почему тогда нас еще никто не завоевал?
        - Выгодоприобретатели ведь разные бывают. - Колодезов побарабанил пальцами по столешнице. - Чаю хочешь?
        - Нет.
        - Помнишь отца Федора? Он еще меня упрекал в том, что площадь под молельню выделять отказываюсь, антихристом обзывал, атеистом и антисемитом, хотя уж последнее к чему - вообще неясно.
        - В свете того, что Иисус считался евреем, наверное, - хмыкнул Тим.
        - Ну, разве лишь, - согласился Колодезов. - А теперь представь такого же Федора, но в десять раз фанатичнее; и адепта не православия, а, например, протестантизма.
        - Или ислама.
        - Ислам по большей части мирная религия, а в радикальном проявлении - религия захватническая. Мусульмане могли бы раздобыть где-нибудь боеголовку и подорвать во имя Аллаха и смерти неверных, но никогда не стали бы прятаться за чужими спинами. Протестантские секты - иное, эти похуже крыс и верят во всякую мерзость. В той же Америке масса народу на полном серьезе отказывались, например, от медицинских услуг и приема лекарств, считая грехом излечение насланных на них болезней. Да и сам постулат об очищении души через страдание, - Колодезов поморщился, - не мое уж точно.
        В этом Тим был абсолютно с ним солидарен. Ему становилось противно от заунывных речей отца Федора, хотя некоторые действительно находили в них утешение.
        - А еще множество протестантских сект опирается на сочинения про ожидание апокалипсиса. Они и адептов к себе заманивают тем, что якобы единственные спасутся, вот только самые радикальные из них или просто преступные отправляли в лучший мир именно тех, кто за ними шел.
        - С какого-нибудь свихнувшегося маразматика сталось бы устроить Страшный суд для всех живущих на земле, и я очень надеюсь, говнюк этот не пережил ядерного удара.
        Колодезов согласно кивнул.
        - Поверь, я тоже. Однако припоминаю, какие одиозности шли из уст представителей православия, и не сбрасываю со счетов и их. Лично видел маразматика, говорящего, что распоясавшуюся молодежь надо отстреливать, а все гаджеты запретить. Между прочим, именно я в то время был ярчайшим представителем той самой «распоясавшейся молодежи», - заметил он. - А еще так называемая РПЦ постоянно выражала опасения по всяким дурацким поводам, вроде номеров на паспортах.
        - Религия - зло, - сказал Тим.
        - Я думаю так же. Однако люди, слабые духом, всегда искали, ищут и будут искать утешения у кого-нибудь всемогущего и невидимого. Большинство рядовых бойцов говорят, будто хотят стать командирами, но по факту предпочтут не брать на себя ответственность, а служить под началом идеального лидера, добросовестно исполняя его распоряжения и не задумываясь ни о чем.
        Тим пожал плечами. Разговоры о прошлом всегда увлекали его, но сейчас для них не осталось времени. Колодезов это понимал, потому сказал:
        - Поскольку здесь тоже немало дел, нам явно не до столицы, но я не говорил бы с тобой сейчас, если бы не допускал, что ты можешь оказаться прав.
        - Ого! - прокомментировал парень.
        - Процентов десять дам, что ты действительно можешь наткнуться на некий цветущий град на холме… тьфу, будь неладны подобные ассоциации. А вот в остальных девяноста тебя попросту убьют; и хорошо, если не выведают подробно о местоположении поселка.
        - Я ничего не скажу, - пообещал Тим.
        Колодезов невесело усмехнулся.
        - Молод ты еще, максималист, вот и утверждаешь, не подумав. В молодости мы все герои, а потом, как оказываемся на больничной койке хоть раз в жизни, мозги быстро становятся на место. Уверен, будто сможешь выдержать пытки?
        - Уверен.
        - Ты хоть раз обдирал кожу?
        - Кто же не получал подобных царапин? - начал Тим, но его снова перебили:
        - Не маленькую полоску, посущественнее: всю руку или ногу, или и то и другое вместе? Потом можно резать по мясу, кожи лишенному, - несильно, не так, чтобы погиб. Или вот пытка лишением сна - очень хорошо действует. И это я еще не вспоминаю о разного рода химии. Там, правда, не все просто, как может показаться: нужен сведущий дознаватель, чтобы словесный поток, который сам человек сдерживать не в состоянии, направить в нужное ему русло. Однако полагаю, в Москве такие специалисты найдутся. На крайний случай всегда остаются средневековые методы: дыба, кнут, иглы под ногти.
        - Прекрати! - Тим поморщился. Ни идиотом, ни адреналиновым наркоманом он не являлся, а потому не собирался с пеной у рта доказывать, будто Колодезов его не напугал. И уж точно не намеревался отрицать возможность этих самых пыток. Люди везде разные. Добряков, готовых помочь, среди них - единицы, если вообще есть. Все преследуют свою выгоду, просто для кого-то она материальна, а для кого-то нет.
        - Я не отступлю, - еще раз взвесив все за и против, сказал Тим.
        - Вижу, - кивнул Колодезов и крикнул конвоира.
        Когда Тима вели по коридору, обоняние бередили самые разные запахи: наваристой похлебки из грибного порошка, которого в сухпайках было еще много; макарон; кореньев, собранных возле болота; чая на травах и ни с чем не сравнимого куриного кубика - из запасов, сохранившихся с давних времен. Желудок, немедленно припомнив, что завтрак был безвозвратно пропущен, призывно заурчал.
        - Не страдай, - пробурчал конвоир. - Ща тебя устрою, принесу поесть.
        Новое место пребывания не отличалось простором. Карцер представлял собой комнатушку полтора на два метра. В дальнем левом углу стояло ведро для отходов жизнедеятельности, у правой стены валялся видавший лучшие времена спальник. Ничего больше здесь не имелось, и даже лампочка над дверью загоралась только по желанию тюремщиков - выключатель находился в коридоре.
        - Н-да… - протянул Тим. - Дядь Вань, вы хоть меня в абсолютной темноте держать не будете?
        - А ты, чай, боишься? - фыркнул тот, поглядел на хмурого арестанта и добавил: - Не баловал бы - не оказался бы здесь.
        Глава 4
        Пожалуй, ничто не способно так скоро свести человека с ума, как ничегонеделание. Недостаток информации - вот злейший враг, какой только может быть. Еще боль, но Тима, как он и предполагал, никто и не подумал вразумлять подобными методами. Первые часы, а то и дни он отсыпался. Стоящая в карцере темнота лишь способствовала этому, а вот когда организм насытился, а затем и перенасытился сном, началось самое неприятное.
        Поначалу, занимая себя, Тим пробовал вспоминать обо всем, что слышал, учил и знал. Он декламировал стихи; пел - вначале про себя, затем во всеуслышание; пытался сочинять истории и играть в шахматы с самим собой. Раньше или чуть позже умственные нагрузки давали результат, и Тим забывался зыбкой дремой.
        Отсутствие сновидений - верный признак усталости. Эту нехитрую истину Тим знал и раньше, но теперь в полной мере ощутил на собственной шкуре, поскольку теперь его мучили сны. В зыбких видениях он блуждал в кромешной мгле и никак не мог найти выход. Тоннели сменяли один другой, дышали, нашептывали что-то, обещая то вывести к богатству и счастью, чем бы оно ни было, то погубить. Они пели. Их мелодии захлестывали с головой, заставляли чаще биться или замирать сердце, смеяться или огорчаться. Иногда к Тиму присоединялся невидимый собеседник. Он всегда готов был поддержать разговор или затеять спор, но вот о чем именно - запомнить не выходило. А однажды Тим едва не попался твари с алыми светящимися глазами, с зубами, как у крокодила, и голым крысиным хвостом.
        По коридору кто-то прошел, и парень немедленно открыл глаза. Вокруг властвовала мгла - мягкая, бархатная, и казалось, кто-то насвистывал очередную мелодию тоннеля.
        «Странно», - подумал Тим. Он прекрасно помнил, где находится, но все чувства говорили, что он больше не в карцере. Откуда-то со спины налетал теплый воздух, в котором без труда можно было почувствовать запах горелой резины - не слишком сильно, не до нестерпимой вони. И некто еще находился здесь. Казалось, достаточно протянуть руку - и сможешь дотронуться.
        «Большинство видит мир таким, каков он есть, некоторые - таким, каким он может быть, но только творцы способны перекинуть мост через гигантскую пропасть между первым и вторым, - услышал Тим. Ему почудилось, будто ухо обдало чьим-то горячим дыханием. Вроде бы эти слова произнес кто-то до него: то ли писатель, то ли исторический деятель, но парень не мог вспомнить имени. - Мы, всемогущие демиурги, не ведаем, что творим, и как у нас получается это, смотрим во тьму, но видим в ней свет и отражения сбывшихся и несбывшихся реальностей, воссоздаем города по памяти, живем на границе между мирами и с радостью встречаем странников, пересекающих ее».
        А потом в конце первородной, странной, великой тьмы, ничем не родственной той, которая появляется в помещении, достаточно лишь погасить свет, засияла яркая светло-синяя искорка. Тим потянулся к ней, но в этот момент щелкнул замок, и все исчезло.
        - Все, сиделец, выходи, - послышался словно через несколько слоев обернутого вокруг головы полотенца голос конвоира.
        Тим тяжело, со стоном вздохнул и потер глаза, когда в комнатенке вспыхнул злой электрический свет. Наверняка тусклый, однако сейчас он показался ослепляющим.
        - Намаялся, поди, - посочувствовал дядя Ваня.
        - Выспался, - пробормотал Тим. Он с усилием тер глаза и делал тем лишь хуже.
        - Ты чего?
        - В мире ослепленных тьмой может солнцем показаться пламя от свечи…[1 - Кипелов В. Пророк (текст - Маргарита Пушкина).] - прошептал Тим строчку из песни, кажется, пришедшей к нему в одном из снов, а может, услышанной когда-то.
        Затем снова шли переходами, иногда путь их преграждали железные двери и решетки. В воздухе на этот раз распространялись не ароматы еды, а кислая свежесть. Видимо, проходили мимо женских купален. Селянки давно приноровились тереться какими-то травками, очищавшими кожу не хуже некогда популярных косметических средств. Мир, хоть и изменился, обиделся на человечество и стал вести себя в разы враждебнее, все же не оставлял попыток помочь хотя бы в малом. То, от чего не пищал счетчик Гейгера, с вероятностью в семьдесят процентов удавалось использовать если не в пищу, то как-нибудь еще. Правда, экспериментировать приходилось немало - сначала на собаках, затем на себе.
        В комнатушке, в которую привели Тима, на лавке у стены сидели Максим и Данька, оба сосредоточенные, с бледными, опухшими лицами.
        - Вы чего такие одутловатые? - спросил Тим, когда конвоир удалился, оставив их наедине. Может, и подслушивал, но дела до этого не было никакого.
        - А ты, думаешь, выглядишь лучше? - огрызнулся Максим.
        - Пересып, - пояснил Данька.
        - Значит, вас тоже держали в карцере? - хмуро проговорил Тим.
        - Нас-то? Нет, в обычной камере, - пробурчал Максим.
        - Хотя бы пройтись немного могли, - перебил его Данька, - и свет какой-никакой имелся.
        - В города играли, - фыркнул Максим уже другим, более приветливым тоном. - Сам-то как?
        - Нормально, - ответил Тим. Плакаться друзьям - последнее дело, а вот извиниться следовало: - Простите, что втравил вас во все это.
        - Прекрати, - отмахнулся Данька. - Интересно, зачем нас сюда привели?
        - Расстреливать будут, - предположил Максим, но старая шутка не повеселила не только его, но и остальных. Скорее, прозвучала зловеще.
        - Ребят… - начал Тим, - вы повинились бы, а? Ведь это я вас подговорил. Можете даже сказать, что вынужденно послушались приказа старшего группы, а вот теперь осознали все и даже больше. Я честно не обижусь.
        - А вот я очень даже, - огрызнулся Максим и тихо выругался. - Ты сейчас нас проверяешь таким образом или хочешь по пути Женьки толкнуть?
        - Я вовсе не…
        - Неужели думаешь, будто мы пошли с тобой просто так, из желания приключений или по глупости? - удивился Данька. - Каждый из нас все решил и точно не свернет, даже если ты сам уже передумал идти в Москву.
        - Не передумал.
        - Вот и нечего тогда молоть ерунду, - буркнул Максим, - иначе решу, будто ты нас совсем за друзей не считаешь.
        Эти его слова заставили Тима проглотить любые упоминания о том, сколь опасным будет путь. Возможно, даже в один конец.
        - Ладно, - сказал он. - Решили - так решили. Значит, идем.
        - Идем.
        Наверное, конвоир все же подслушивал, поскольку появился он именно тогда, когда отзвучали слова, а вместе с ним вошел и Колодезов: обвел всех троих усталым взглядом. От Тима не укрылись полопавшиеся красные сосуды на белках и набухшие мешки под глазами. А затем дядька сказал:
        - Значит, уверены?
        - Как есть, - ответил за всех Максим, хотя к нему обращались в последнюю очередь.
        - Я не отступлю, - повторил Тим ту же фразу, что и в кабинете несколько дней назад.
        - Тогда пойдем, - сказал Колодезов и указал на другую дверь.
        В комнате, отличавшейся от кабинета Колодезова белеными стенами, отсутствием стола и стеллажей, а также портьерой, загораживающей фальшивое окно, которому неоткуда было тут взяться, прямо на полу, скрестив ноги, сидел Витас. Глаза мутант закрыл и, казалось, безмятежно спал в такой неудобной позе. На хлопок двери и не подумал отреагировать, и в то же время Тима не покидало странное чувство, словно за ним внимательно наблюдают. В комнатушке такого не было, несмотря на подслушивающего за дверью конвоира.
        «Вдохнуть-выдохнуть, - приказал парень самому себе. - Нервы, не иначе, расшатаны продолжительным сидением в карцере».
        Однако сколько бы он себя ни уговаривал, успокоиться не выходило. Как дикий зверь, изрядно поживший на свете, знающий и капканы, и облавы, ощущает залегшего в засаде охотника, так и Тим чувствовал опасность, исходящую от мутанта. И главное, ведь не понять, почему. Витас никогда не проявлял агрессии. К тому же вряд ли находящийся рядом Колодезов позволил бы ему напасть. А даже если бы и позволил, физически Тим был гораздо лучше развит. Патрулирование наземной границы бывшего армейского поселка, в котором находился бункер, противостояние волкодлакам, постоянные физические упражнения прекрасно закалили его. Куда с ним тягаться задохлику, практически не покидавшему своей комнаты, да еще и предпочитавшему сидеть на месте?
        - Почему я здесь? - спросил Тим у Колодезова.
        Открылась и закрылась дверь, пропуская двух солдат в скрывающих лица масках и армейских комбинезонах. Один из них держал спортивную сумку, в которую легко поместился бы разобранный автомат.
        - Так… - протянул Тим, готовясь к чему-нибудь нехорошему.
        Вжикнула молния. Парень приготовился уйти в сторону, а затем, прикрывшись Колодезовым - раз тот пошел на убийство племянника, то можно с ним не церемониться, - прыгнуть на одного из солдат. Странно, что он не слышал выстрелов: вряд ли ребят оставили в живых. Значит, использовали глушители. Однако и в этом случае должен был раздаться шум…
        Солдат указал на раскрытую сумку. В ней оказался костюм радиационной защиты.
        - Черт… - выдохнул Тим сквозь зубы.
        - В Москве уровень радиации гораздо выше, нежели у нас здесь. В этом отношении нам сильно повезло, а в столице мало что смертельную дозу подхватить можно, еще и не ясно, какие твари и сколько, - сделав вид, словно ничего не заметил, сообщил Колодезов.
        - То есть я свободен и могу идти? - спросил Тим.
        - Не веришь?
        - Не особенно.
        - Одевайся, - велел Колодезов, и парень не заставил упрашивать себя дважды.
        Он не верил, будто дядька решил напоследок потрепать ему нервы. Что-то затевалось, и наверняка не слишком приятное.
        - Оделся? Молодец, - похвалил Колодезов.
        - И зачем в таком случае эти архаровцы? - кивая на солдат, поинтересовался Тим. - И ведь физиономии прикрыли. Меня испугались, что ли?
        - Сейчас узнаешь, - пообещал глава и кивнул мутанту.
        Витас по-прежнему сидел с закрытыми глазами и, соответственно, видеть движения не мог, однако как-то его почувствовал, перетек из сидячего состояния в положение стоя (по крайней мере, показалось именно так) и подошел. Веки у него оставались закрытыми, и почему-то Тима именно это пугало до дрожи.
        - Видишь ли, - со вздохом признался Колодезов, - все это время я думал.
        - Так это твоему долгодумию я обязан столь длительным содержанием в карцере? - пошутил Тим. - Признаться, я в нем чуть не свихнулся.
        Он пытался говорить спокойно, но нервозность проскользнула в голосе. Все нутро скрутило от предчувствия чего-то очень нехорошего, а из-за столь близкого присутствия Витаса, казалось, зашевелились волосы на затылке.
        - Облегчает воздействие, - бесцветным голосом произнес мутант.
        - Вот как? - переспросил парень. - Воздействие? На меня?..
        Витас предпочел промолчать.
        - Видишь ли, я не мог держать тебя в карцере вечно и не мог позволить сбежать, - сказал Колодезов.
        - Но ты решил меня отпустить, ведь так? - с нажимом проронил Тим.
        - Так… - выдержав поистине театральную паузу, кивнул Колодезов. - Но…
        - Но? - переспросил Тим. - Не тяни ты кота за яйца! Говори!
        - Я не могу позволить тебе раскрыть бандитам местонахождение поселка, - ответил Колодезов и щелкнул пальцами. В тот же миг руки Тима оказались в крепких захватах неслышно подступивших к нему солдат. Ох, какую же ошибку он совершил, отвлекшись на разговор с Колодезовым и слежку за Витасом. Не тех он счел наиболее опасными, точно не тех!
        - Тс-с, - просипел мутант. - Больно не будет, ты просто забудешь.
        - Забуду дорогу домой? На фиг я тогда иду в Москву? Как я приведу помощь?.. - вопросов было слишком много, но отвечать на них никто не спешил. - Да ты… - Тим больше не мог сдерживаться. Страх за себя и обида на Колодезова, по собственной воле отдавшего родственника на эксперименты мутанту, взяли верх, и он выпалил все то, о чем раздумывал давно, но говорить не собирался: - Ты просто потерять власть боишься, дядь Вась. Потому и в тайне требовал держать, что в Москве есть выжившие. Заперся в бункере, стал местным царьком и трясешься, как бы народ не разбежался или кто-нибудь на твое место не позарился!
        - Доверься, - попросил мутант и наконец распахнул глаза - огромные, полные мглы и тьмы, в которую Тим и упал…

* * *
        …Тишина давила на уши и плечи, а темнота не желала отпускать, кто-то рядом стонал, а чуть дальше тихо напевал.
        Тук-тук, тук-тук - то ли сердце в груди, то ли пульс в шее, то ли трость слепого по камню. Тим еще успел подумать, откуда бы здесь взяться слепцу, и едва не подскочил на месте, услышав: «Не познавший тьмы не увидит и света».
        Он настолько удивился, что распахнул глаза и спросил:
        - Чего? Я не расслышал.
        - Не познавший тьмы не увидит и света, - с готовностью повторил Данька. - Присказка такая есть… - И тотчас скривился. - Ух… Как же голова трещит.
        - Вот зараза, голова чугунная, - провыл Максим, сидящий где-то рядом.
        «Макс ли? - спросил самого себя Тим. - Да нет, он - точно».
        Они находились в темной длинной кишке тоннеля - неясно где. Света хватало едва-едва, чтобы различать силуэты друг друга и жирные тела кабелей, тянущихся вдоль стен. На полу лежали железнодорожные пути.
        - Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, ехал поезд запоздалый… - пробормотал детскую считалочку Данька. - Тимка, ты как?
        - Нормально, - пробормотал тот.
        - А у тебя всегда нормально, - разозлился Максим. - Даже когда лежишь и не пытаешься очухаться.
        - Эй… - позвал Тим. - Ты чего?
        - Дороги назад у нас нет теперь, вот чего, - буркнул Максим. - Приключения начались, поздравляю.
        Тим покопался в памяти. Он точно помнил, кем являлся, как его зовут, где жил и чем занимался до недавнего времени, о рации, которую нашел в подвале, и об опасной авантюре - отправиться в Москву на поиски выживших. Но! - и это довольно сильно пугало, - ничего о местонахождении поселка.
        - Нету, - согласился он. - В том-то и дело.
        - Значит, и ты не помнишь? - устало проговорил Максим. - Вот же вляпались. Пока ты здесь в обмороке валялся, мы с Данькой многое обсудить успели.
        - И чего решили? - поинтересовался Тим с подозрением.
        - Не садись на измену, командир, - успокоил Максим. - Идти, куда и намеревались, - вот чего решили.
        - К тому же дядька твой, Тимур, - Данька почесал в затылке и поморщился, - кто угодно, но не дурак. Да и Витас не незнамо кто: скольким людям он мозги на место вправил - и не упомнить.
        - К чему ты клонишь, Дань? - спросил Тим, размышляя о том, могли ли его последние слова, сказанные Колодезову сгоряча, окончательно решить их судьбу.
        - Думаю, Витас вживил нам в мозг защитный механизм, - сказал тот, - и правильно сделал, как по мне, поскольку мало ли на кого наткнемся. Но зато, как только отыщем помощь или соберемся обратно, сразу все и вспомним.
        - Оптимист, - проворчал Максим.
        - Где мы хотя бы? - Тим огляделся, но вокруг простирался лишь тоннель. Еще имелась грязь под ногами, к счастью, сухая.
        - Секретная ветка, - с готовностью пояснил Данька. - Такие опоясывают все Подмосковье. Вроде как одна даже к Уралу тянется.
        - Откуда информация?
        - Так архаровцы, которые тебя тащили, больно разговорчивыми оказались.
        - Архаровцы… - Тим покачал головой. - Хм… смешно. А вы, значит, сами шли?
        - Мы вообще не сообразили, что происходит, а потому и Витасу не сопротивлялись, - вздохнул Данька. - Вот и прошла, так сказать, операция заглушки части памяти безболезненно. Только когда тебя увидели - бледного и без признаков жизни, то испугались. Витас говорил: ты уж больно ретиво ему противостоял. Мне показалось, он даже зауважал тебя и точно не ожидал ничего подобного. Только он все равно ведь сильнее.
        - А у тебя перемкнуло в мозгах, - добавил Максим и поинтересовался: - Ты как себя чувствуешь? Только честно, не отбрехивайся своим обычным «в норме».
        Тим прислушался к себе и повел плечом.
        - Голова кружится, но не так, чтобы лечь и помереть. Идти вполне сумею. Затылок еще ломит, а так норм… да хорошо все, честное слово!
        В этот момент со стороны тоннеля раздался едва слышный шелест, тихий посвист и очень красивая мелодия.
        - Это еще что за напасть? - прошипел Максим, хватаясь за автомат.
        Лицо обдуло теплым воздухом. Легкий ветерок, принесший с собой запах резины и нежданной свежести, растрепал волосы на макушке, прошелся смеющимся шелестом по шее.
        - Песня тоннеля, - произнес Тим, поднимаясь. - Пойдемте. Пока здесь безопасно, но задерживаться не стоит.
        Удивительно, но его тотчас послушались и не стали расспрашивать, только Максим одарил подозрительно-задумчивым взглядом.

* * *
        Под землей невероятно трудно следить за временем. Оно то замирает, то несется ошпаренной кипятком крысой. Вот и Тим больше не задумывался над тем, сколько они прошагали. Тоннель тянулся вперед, иногда поворачивая. Скоро пришлось вооружиться фонарями. Их свет выхватывал ничем не примечательные стены и по-прежнему тянущиеся канаты проводов всего в трех-пяти шагах впереди.
        - Такое ощущение, словно идем в изначальном хаосе, - через некоторое время заметил Данька, и Тим не мог не согласиться с подобной аналогией. Действительно, начало казаться, будто нет ни времени, ни пространства, а существует лишь небольшой круг реальности, созданный их же воображением. Щелкни выключателем - и все, нет ничего вокруг и тебя самого.
        - А в хаосе обитали разные чудовища, - вторя его мыслям, сказал Максим, и Тим поморщился.
        - Отставить, - приказал он. Голос неожиданно прозвучал слишком глухо, абсолютно не так, как должен был в длинном тоннеле.
        «А что, если ощущения не лгут и мы действительно в комнате, похожей на карцер, - пришла в голову несвоевременная и пугающая мысль, а перед глазами встала каменная коробка с тянущимися вдоль стен проводами и бегущая лента дорожки на полу, по которой вроде и идешь, а остаешься на месте. - Нет, бред. Сбой восприятия».
        Лямка спортивной сумки оттягивала плечо, но жаловаться на это было совестно. В дорогу их снарядили не просто хорошо, а замечательно: костюмы радиационной защиты, которые они надели сразу; добротные и, кажется, совершенно новые, не ношеные, только-только со склада, армейские ботинки с высокими голенищами на шнуровке; противогазы, дожидающиеся своего часа в сумках, и дополнительные фильтры. Еще были шлемы с зеркальными забралами, надеваемые поверх противогазов, предохраняющие слишком чувствительные глаза людей, привыкших большую часть времени проводить в сумраке, от губительного солнечного излучения. Сменная одежда - камуфляж армейского образца цвета хаки. И, конечно же, оружие. Помня его предпочтения, в сумку Тиму положили не его добрый, проверенный временем, но старый «макаров», а пистолет Ярыгина модификации «Викинг» - уж неясно, где дядька его откопал, но модель Тиму откровенно нравилась. С пластиковой рамкой и регулируемым прицелом, магазин на семнадцать патронов, красивый вороненый корпус, прекрасно ложащийся в руку, - что еще нужно для счастья? Минус лишь в весе, и при стрельбе на холодную
мог дать осечку, но это Тим решил в голову не брать. Ну и патрон, конечно: девять миллиметров - это не стандартные семь шестьдесят две. Но с другой стороны, не такая уж это и серьезная проблема. Кроме него, имелся «калаш», а к нему три рожка. За голенищем прятались ножны из авизента, а в них - «Маэстро»: с серрейторной заточкой сверху, стальной гардой, препятствующей соскальзыванию руки на лезвие, широким черным клинком длиной шестнадцать сантиметров с острием кинжального типа, легко втыкающимся в любую поверхность, кроме каменной.
        - Командир… слышал? - Максим неопределенно повел рукой в воздухе и тряхнул головой. Бычья шея над воротником-стойкой дернулась вправо-влево, будто судорога по ней прошла или за голову Максима дернул кто-то невидимый.
        «Вот дотянулся из темноты и дернул», - подумал Тим и едва не рассмеялся от глупости данной мысли. Ему внезапно стало очень весело и легко, хотя впору было испугаться: слишком быстро состояние тревоги сменилось эйфорией.
        - А по этому тоннелю, наверное, никто до нас и не ходил, - явно громче, чем следовало, сказал Данька. Тим многое отдал бы сейчас, чтобы увидеть его лицо, но окликать и просить обернуться не стал.
        Данька шел первым, за ним, отстав на корпус и сместившись чуть левее - Максим, Тим - на таком же расстоянии от него, но справа.
        «А ведь в случае чего меня и схватят», - подумал он и вздрогнул, уж слишком внезапно прозвучали слова Максима:
        - Ты там поглядывай, командир, мало ли что.
        «Мало ли, - мысленно согласился с ним Тим. - Вот сейчас ты, дружище, обернешься, а вместо глаз - бельма или, того хуже, оборванные нервы, а смотришь ты внутрь себя как будто. А то и вовсе глаз нет - сплошная тьма, как у Витаса, а по щекам кровь течет, словно слезы… кровавые слезы, ха-ха».
        И он ведь понимал, что представляет себе отвратительные вещи, скорее подходящие для страшилок, так любимых подростками, из возраста которых давно вышел, или скучающими патрульными, - но никак не мог избавиться от душащего его смеха.
        «Витас… - попытался парень сосредоточиться на единственном реальном воспоминании и отогнать подступающую истерику. - При чем он здесь? Вряд ли пришелся к слову… вернее, к мысли. Эти глюки чего-нибудь да означают, надо лишь расшифровать их верно. Например, глаза-бельма можно трактовать как зашоренность сознания, зацикленность на своих проблемах, а внешность Максима объяснить тем, что проблемы эти он тщательно скрывает. Нет… бред. При чем здесь все-таки Витас? Он, конечно, показал себя далеко не с лучшей стороны, оказал воздействие… стоп! Если он отправил нас сюда, то вполне способен следить…»
        Однако додумать он уже не успел. Кто-то внезапно постучал по плечу, и Тим обернулся машинально, совершенно забыв, что шел последним и сзади никого нет. В тот же миг его ослепил яркий электрический свет, а до слуха долетел резкий и пронзительный гудок. Тим закричал, видя, как несется на него метропоезд. В том, что это именно он, а не какое-то чудище, сомневаться не приходилось. В тоннеле зажглись давно умершие огни-светляки, их свет плясал на жестяном корпусе, покрытом голубой краской. И спрятаться было абсолютно негде!
        Парень еще успел увидеть испуганно-удивленное лицо машиниста - обтянутого кожей скелета с белками выпученных глаз и точками зрачков, радужки почему-то не было. Из открытого рта вырывался отборный мат, хитро закрученный, многоэтажный и даже красиво сложенный, но ни восхититься, ни ужаснуться Тим не успел. На него наплыл поезд, а потом и вагоны. Ноги по-прежнему стояли на рельсах, Тим чувствовал их твердость, а выше пояса находился внутри состава. Справа и слева сидели такие же мумии, как и машинист: мужчины и женщины в яркой красивой одежде. Почему-то их временами откровенно отталкивающий вид нисколько не пугал.
        «Ну не повезло людям, - подумал Тим, - с каждым могло случиться. К тому же души их уже далеко, а здесь катаются взад-вперед по давно заброшенным тоннелям лишь воспоминания, мгновенный ужас тех, кто не собирался умирать в одно мгновение». Откуда он знал это? Парень вряд ли мог бы ответить: словно нашептал кто-то на ухо знакомым, слышанным во сне голосом, а он и поверил - сразу и безоговорочно.
        На одноместном сиденье в углу примостилась, закинув ногу на ногу, зомби в фиолетовом платье с золотой брошью на левом плече в виде яблоневой ветви. Она читала глянцевый журнал с эффектной брюнеткой на обложке. Та стояла во фривольной позе, опершись на балюстраду моста, и любовалась широкой рекой, загнанной в каменные берега, и шпилями строгого здания на той стороне. Остатки волос зомби были светлыми и при жизни наверняка очень красивыми. Будто ощутив направленный на нее взгляд, она опустила журнал и в упор взглянула на Тима ясно-синими глазами, лишенный губ рот скривился в подобии улыбки. Хотя представить подобное было мудрено: кости черепа деформировались.
        - Прости, что помешал, - выдавил из себя Тим.
        Зомби повела хрупким плечиком и продолжила чтение. Будто бы притормозивший во время перекрестья взглядов вагон рванул вперед с удвоенной скоростью.
        Зомби справа и слева занимались своими делами, не обращая на вторгнувшегося в их мир живого человека никакого внимания. Тим чудом разминулся с парой прыгающих в проходе между креслами детей-скелетиков, его швырнуло в следующий вагон. Там шамкал что-то беззубым ртом одетый в черный брючный костюм и лакированные туфли на высоком каблуке скелет, который иначе как дамой именовать не удавалось. До слуха не доносилось ни слова, мимики, само собой, понять не вышло бы при всем желании, но Тим не сомневался, что дама возмущается: чем-то произошедшим только-только или жизненными неурядицами вообще, включая погоду наверху.
        В последнем вагоне на пустом сиденье развалился высокий худой мужчина с черными волосами до плеч. Живой человек! Или все-таки не совсем живой? В темно-серой кепке, болотного цвета водолазке и черных брюках, из-под которых сверкали начищенные до блеска острые носы ботинок. Ничто в мужчине не выдавало отношения к военной профессии, но Тим не сомневался, что никогда не одержал бы верх, сойдись они врукопашную, да и с автоматом у него шансов скорее всего не будет. Жесткое волевое лицо, резкие и вместе с тем правильные черты, глубокие темные глаза, смотрящие на него очень внимательно. Мужчина был живым и одновременно - нет, он словно принадлежал обоим мирам сразу: бессмертный, вечный и мертвый. Практически бесцветные губы растянулись в кривой ухмылке, слегка дрогнула, как бы в жесте удивления, которого наверняка не было, левая бровь. Затем мужчина приподнял руку и отсалютовал Тиму двумя пальцами, поднеся их к кепке. Рукав водолазки задрался, обнажив запястье и искусно выполненную татуировку змея, кусающего собственный хвост. С расстояния в полтора шага удавалось четко рассмотреть каждую чешуйку,
загнутый клык, глаз, блестящий какой-то странной иронией…
        В следующее мгновение кончился поезд и все вокруг. Тим очутился в абсолютном мраке - живом, теплом, дышащем, обтекающем его со всех сторон. Ни пола, ни рельсов не существовало больше, и лишь одна мысль тревожным набатом билась в затухающем сознании: «Хочу жить!»
        Глава 5
        - Вот почему у тебя вечно все не как у людей, командир? - услышал Тим над ухом и попытался открыть глаза.
        Голова казалась пустой кастрюлей, по которой от души саданули палкой, - до сих пор гудела и звенела на высокой ноте. Ресницы словно склеили клеем, но Тим все же справился с собой и открыл глаза, не удержавшись от мученического стона.
        - Снова накрыло? - участливо спросил Данька.
        - Чей бы волкодлак выл, - фыркнул Максим, помогая Тиму сесть, привалившись к стене, и вручая ему флягу с водой. - Самого чуть ловить не пришлось, хорошо, вовремя позвал по имени.
        Данька тяжело вздохнул и признался:
        - Показалось, кто-то зовет, вот и дернулся.
        - Спаситель недоученный, которого самого приходится выручать, - проворчал Максим и обратился к Тиму: - А вот ты, командир, молодец.
        - Интересно почему?
        - Встал как вкопанный, руки раздвинул, словно в объятия кого ловишь, и заорал - никаких проблем с обнаружением.
        - Да уж, - пробормотал Тим, отпивая из фляги. Вода оказалась странно горькой и холодной настолько, что свело зубы, но он стоически глотал и все списывал на не до конца утихшие галлюцинации.
        Значит, его и Даньку пришибло тоннелем практически одновременно. А Максима? Тим решил не учитывать свои глюки перед тем, как увидел поезд, списывая их на начавшееся помутнение рассудка.
        - А ты-то сам как? - поинтересовался он.
        - Я-то? - Максим криво усмехнулся, и было в его хмыканье нечто, заставившее Тима вновь насторожиться: печальное, обреченное и бесшабашное одновременно. - Данька у нас личность возвышенная: всех спасать рвется. Ты вот, командир, за мечтой стремишься, вечно приключения находишь на собственную голову, а я что? Мне б пузо набить да нашлось бы, кого под бок сунуть, - обычный, не особенно умный мужик, которым и пожертвовать можно.
        - Это же не твои слова… - потрясенно проронил Данька.
        Тим попытался подняться, но на него словно каменную плиту уронили, заставив застонать сквозь зубы.
        - Макс… - прошептал он. - Макс, не надо…
        Осознание рухнуло на него внезапно: и произошедшего, и невозможности что-либо изменить.
        - Жертва всегда имеет место быть, - погрозив указательным пальцем теряющемуся в темноте потолку, глубокомысленно изрек Максим. - Не героя же со спасателем умертвлять? Так, чего доброго, и до места дойти не выйдет.
        - Перестань нести бред! - закричал Тим, борясь с вновь навалившейся слабостью, но не в состоянии сделать ничего. Внезапно пришедшая на ум мысль пустила дрожь по позвоночнику, и он немедленно ее озвучил: - Это же Витас? Он тебя запрограммировал! Внушил всякую чушь! Макс, ты ведь жить хочешь!
        - Хм… запрограммировал, - Максим покачал головой, задумавшись. - Странное словечко, я не стал бы его использовать. Все же я человек, а не механизм, причем давно не работающий.
        - Ну, загипнотизировал. От этого многое меняется?! - разозлился Тим и, предчувствуя надвигающуюся беду, приказал-попросил: - Никуда не уходи! Пожалуйста.
        - Поздно, - вздохнул Максим. - Я уже полчаса как мертв. Вас накрыло, а у меня сердце остановилось, зато вас, двоих бугаев тяжелых, дотащил сюда и даже не взмок.
        - Ты чего плетешь?! - вышел из себя Данька, он вроде и злился, но в голосе сквозили панические нотки. - При клинической смерти человек живет максимум пять минут и точно никого таскать не может!
        - По-всякому бывает, - ответил Максим и встал. - Ладно, братцы, прощайте, восстанавливайте пошатнувшееся здоровье, в том числе душевное, а я пошел. Встретимся на той стороне. Да, кстати, ты водичку пить не забывай, она хорошая.
        От странной горчащей воды действительно становилось легче, хотя встать не удавалось по-прежнему, да и совершать какие-нибудь иные действия, кроме как подносить к губам флягу, тоже.
        - Погоди!..
        - Тимур, - проговорил Максим с упреком. - Не надейся, пока я здесь, не поднимешься. И скрутить меня у тебя не выйдет все равно. Силенок не хватит в любом случае: не живому побороть мертвеца.
        - Да понял я уже… - прошептал Тим. - Меня другое волнует: Витас. Так это из-за него все?
        - То, что тот отрезок тоннеля прошли и не полегли все трое? - переспросил Максим. Тим кивнул. - Можно и так сказать. Ты обязан дойти.
        - Но не вернуться?
        - На кой отпускали бы, если б шанса на возвращение не осталось? - вопросом на вопрос ответил Максим. Несмотря на произнесенные странные и страшные слова, выглядел он живым, но одновременно с этим и нет - каким-то застывшим, с заострившимися чертами лица и бледной, как у покойника, кожей. Тим присмотрелся внимательнее: грудная клетка не двигалась. - Думаешь, существу, способному стереть часть памяти - вернее, заблокировать, - оказалось бы трудно заставить тебя забыть о Москве, а заодно внушить омерзение при одной лишь мысли куда-то уйти из родного поселка?
        - Любое внушение разрушает личность, - сказал Данька. Он тоже был бледен, напуган; голос дрожал.
        - Это ты Беляева начитался. «Властелин мира» - так? - рассмеялся Максим. Данька предпочел промолчать. - Идеалист… Все мы - идеалисты, оттого и оказались здесь. Но вообще-то да. Колодезову на фиг не сдалось удерживать тебя таким вот образом, командир; и превращать в тень себя прежнего, а то и суицидника в будущем - тоже. Потому, если шанс вернуться у тебя будет, ты вернешься, Тимур. Непременно и обязательно. Мне вообще кажется, ты не просто так туда идешь, а за кем-то или за чем-то.
        Тим нахмурился:
        - А вы оба?..
        - А я пошел, - сказал Максим и крепко сжал его плечо.
        Он встал, повернувшись лицом к стене тоннеля, повел рукой перед собой, словно смахивал пыль, мельтешащую перед глазами. И вдруг прямо в темной, увитой проводами стене начал возникать проход. Медленно и величественно раскрывались кулисы этой реальности, показывая совершенно иной мир: яркий и светлый, с поющими птицами, звоном ручьев и склонившимися к самой воде синими колокольчиками. Ветер ласкал цветущие травы, шелестели деревья, нос Тима щекотали ранее неведомые, но точно приятные ароматы. Максим, выпустив его плечо, шагнул туда. Куда - неясно, но там точно было хорошо, не так, как в действительности, где постоянно приходилось бороться за свою жизнь и жизнь близких. Наверное, потому Тим и не стал его удерживать. Менее всего на свете он хотел бы для Максима той же судьбы, какая постигла пассажиров призрачного поезда.
        - Живи, командир. Воду пей. Хорошая она, силы возвращает, ты не гляди, что мертвая, - прибавил Максим, и у Тима перед глазами снова поплыло…

* * *
        - Ох…
        Тим застонал и с трудом открыл глаза. Вокруг привычно разливалась темнота. Зажженный фонарь освещал небольшой участок путей, стен и кабелей. Было душно, но волновало это в последнюю очередь. Еще - холодно, но и это удавалось перетерпеть.
        - Дань…
        - Тут я. - Виска коснулось мокрое, стало немного легче. - Наконец-то очнулся, я уж думал, все… один остался, - произнес тот и неожиданно всхлипнул.
        - Дань, ты чего? Плачешь?.. - удивленно простонал Тим.
        - А ты как думаешь? Когда Макс сбрендил и во тьму ломанулся, как волкодлак через пролесок, я за ним побежал, на тебя бессознательного наткнулся чудом, отволок, насколько получилось, а потом и меня скрутило: голоса, разное нашептывающие, какие-то белые камни перед глазами, лизнул - соленые, фигуры странные…
        - Какие фигуры? Зомби? - спросил Тим.
        - Типун тебе на язык! Меня точно кондратий хватил бы, увидь я какую-нибудь страхолюдину. Нет… вроде как даже кто-то из древних богов, помнишь, видели картинки в учебнике? Цвет кожи золотистый, но бледный, не как у азиатов. Черты лиц, опять же, наши. Словно из дерева вытесанные, но красивые: и мужчины, и женщины. У одной в руке веретено, а на глазах повязка - слепая. Она, собственно, со мной и разговаривала - ласково, нежно, как мама, - только слов-то я и не запомнил, лишь ощущение, будто жалели и успокаивали. От такого, Тимка, у любого слезы на глаза навернутся, а уж когда я снова в тоннеле очнулся… - Он покачал головой. - Я-то уж понадеялся, что все хорошо будет, а тут снова в этот тоннель. Ты лежишь, и, кажется, не дышишь, хотя пульс прослушивается четкий, немного учащенный.
        - Ясно, - прервал его Тим. - Макс, значит, пропал?
        - Значит, - вздохнул Данька. - Можем его поискать, но мне кажется…
        - Не найдем, - уверенно произнес Тим.
        - Или наткнемся на тело, а это еще хуже, - пробормотал Данька. - Не представляю, как мы его похороним. С другой стороны, нехорошо своих бросать волкодлакам на съедение.
        - Здесь тварей нет, - убежденно заявил Тим, - но Макса мы не отыщем, тут уж можешь мне поверить.
        - Как скажешь. - Данька пожал плечами: то ли действительно поверил, то ли не захотел возвращаться к месту, где с ними произошла первая беда. - Здесь аномалия какая-то, ты чувствуешь? А у Макса эпилепсия была в детстве, с возрастом отступила, он еще смеялся по этому поводу, но, видимо, зацепило сейчас. Мы-то с тобой здоровы, хотя абсолютно здоровых в природе не бывает, конечно…
        - Дань, давай спать, - попросил Тим. - Глаза слипаются.
        - И у меня. Точно, попали мы с тобой под какое-то очень неприятное воздействие: то ли ультразвуком шарахнуло, то ли газ какой-нибудь, типа болотного, вышел.
        - Спать… - прошептал Тим и прикрыл веки, тотчас отключившись.
        К счастью, на этот раз никакие видения его не мучили, а выспаться удалось отменно, и не только ему одному.
        Вокруг по-прежнему было темно, но фонари будто бы горели ярче и выхватывали из мрака больше деталей. На проводах блестела влага, воздух казался свежее, а иногда волосы трепал легкий теплый ветер, совершенно не вязавшийся с прохладой, стоявшей на поверхности.
        Из ниши, в которой они сделали привал, вело несколько ходов, перегороженных решетками. Один тянулся в оборудованное для обходчиков путей и разнорабочих отхожее место, второй - к мертвым уже несколько десятилетий генераторам. Третий заканчивался железной проржавевшей лестницей. Тим слазил по ней наверх, но не сумел открыть тяжеленный люк: то ли подпирало что-то сверху, то ли в незапамятные времена его заварили, перекрывая ход в подземку для излишне любопытных.
        - Как думаешь, скоро мы дойдем? - спросил Данька.
        - Математика. Начальные классы, - вгрызаясь в сладкий корень из сухпайка, усмехнулся Тим. - Время есть расстояние, разделенное на скорость. В среднем взрослый здоровый человек преодолевает от четырех до шести километров в час. До Москвы от нашего ныне неизвестного дома вроде бы тридцать.
        - Вспомнил?! - с надеждой в голосе спросил Данька.
        - И не забывал, - не стал обнадеживать его Тим.
        - Жаль…
        - А ты повернул бы назад, если бы я вспомнил? - поинтересовался Тим и не удостоился ответа. Данька лишь отвернулся, пряча лицо.
        - Таким образом, - продолжил Тим, предпочитая не замечать проявления чужой слабости, - до столицы нам идти около пяти часов.
        - По-моему, мы идем уже намного дольше, - сказал Данька.
        - В подземелье все немного иначе. К тому же неясно, сколько мы провалялись после той… аномалии и как проложен тоннель.
        Данька нервно передернул плечами и признался:
        - Делай что хочешь, но обратно под землей я не пойду: попросту не переживу подобного снова.
        - Договорились, вернемся по поверхности, - пообещал Тим.
        Некоторое время пришлось идти по воде. Возможно, рядом протекала подземная речка. Показания счетчика Гейгера, впрочем, беспокойства не вызывали, потому, лишний раз порадовавшись, что на них костюмы химзащиты, они перешли затопленный участок вброд. А потом тоннель устремился вверх, идти стало тяжелее, зато суше.
        Станция выпрыгнула на них внезапно - просто часть стены справа неожиданно исчезла. В свете фонаря возник длинный зал, облицованный светлым мрамором, и ряды черных квадратных колонн. Круглые хрустальные люстры, висящие под потолком, дробили свет фонарей на десятки радуг, рассыпанных по побеленному своду. Пол блестел чистотой, словно некто скрупулезно его мыл дважды в день, а еще вытирал пыль с барельефов, украшающих нижнюю часть колонн, и каменных розеток, тут и там рассыпанных по стенам. Особенно много их было слева, где темный бок тоннеля тоже сменился мраморными плитками.
        - Красиво-то как… - прошептал Данька.
        - Угу…
        Красиво-то красиво, вот только Тиму здесь не нравилось. Эта стерильная чистота пугала. Казалось, даже воздух был сухим и колким.
        - Проверим?
        - Нет. Цель у нас уже есть, и не стоит от нее уклоняться.
        Раньше Тим непременно пошел бы исследовать неизвестную станцию, он никогда не боялся подвалов и катакомб родного поселка. Но раньше, даже когда он шел совсем один, за спиной находились его бойцы, друзья, просто знакомые. Сейчас у Тима был только Данька, и рисковать им он не собирался.
        Откуда-то сверху послышался скрип, показавшийся каркающим смехом.
        - Гаси свет! - приказал Тим и сам потушил свой фонарь.
        Следующие звуки, донесшиеся до него, воображение восприняло как легкие быстрые шажки. Некто… нечто спустилось на станцию и пропало.
        Тим со всей силы сжал ручку фонаря и нащупал на поясе пистолет, подобрался. Он понятия не имел, что это за тварь, лишь смутно надеялся, что не опасная. Хотя кто по нынешним временам не опасен, хотел бы он знать. Хорошо бы тварь не обладала ночным зрением, иначе их прятки в темноте только облегчат ей задачу.
        Перед мысленным взором предстала огромная змея с рыжими глазами и вертикальными зрачками, огромная пасть, полная острых зубов, темные десна и зев…
        «Хватит!» - с этой мыслью Тим включил фонарь, готовый встретить хищника лицом к лицу.
        Позади приглушенно выругался Данька, которого он не предупредил: вспыхнувший свет ударил по глазам. Но никто не спешил на них нападать. На станции по-прежнему царили безмолвие и чистота.
        - Тимка, ты чего?!
        - Нервы, - коротко ответил тот. - Ты ничего подозрительного не слышал?
        В этот момент слуха снова достигли легкие шаги, и Тим, вздрогнув, выхватил пистолет.
        - Ты об этом? - Данька, казалось, готов был рассмеяться. - Смотри!
        Он направил луч фонаря на ближайшую колонну. На расстоянии полутора метров над полом некто прикрепил прямо на мрамор объявление. Несколько отрывных листков с отпечатанными телефонными номерами трепал легкий ветерок, вырывающийся из тоннеля.
        - Стой!
        Но Данька, сунув командиру в руку свой фонарь, уже шагнул к перрону, подпрыгнул, легко подтянулся и заполз на станцию.
        - Тим, ну ты чего? Здесь какой-то предприниматель из прошлого машину продает. Хочешь, телефончик возьму? Позвоним при случае.
        - Не смешно, - прошептал тот. С плеч словно гора рухнула, дышать сразу стало легче. - Возвращайся скорее.
        - Все-таки не осмотримся?
        Тим покачал головой.
        - Нет уж, обойдемся.
        Данька спорить не стал, оторвал полоску с номером и спрыгнул на пути.
        Тим задушил в зародыше порыв приказать немедленно избавиться от этой гадости. В голове словно прозвучал чей-то чужой и одновременно знакомый голос, сообщивший, что брать вещи мертвых - плохая примета. Пришлось несколько раз вдохнуть-выдохнуть и мысленно сосчитать до десяти, чтобы выкинуть глупость из головы.
        «Зря», - прозвучало в левом ухе.
        - Нервы ни к черту, - прошипел Тим.
        - Еще бы. После всего это неудивительно, - согласился Данька.
        «А ты позвони при оказии по этому номерку», - предложил голос.
        «У нас нет таких длинных», - подумал Тим.
        «А тебе не без разницы ли? - фыркнул голос. - Просто набери, увидишь, что будет».
        - Дань, - Тим протянул руку, - дай его мне, а?
        - Кого? Телефончик? - фыркнул тот. - Да… нервы - такие нервы, ну держи.
        Бумага оказалась очень белой и приятной на ощупь, глянцевой. Вряд ли она могла сохраняться в столь безупречном состоянии долгие годы, но Тим решил не задумываться над этим. Выведенные красивым витиеватым почерком сиреневыми чернилами цифры запомнить было легче легкого: три тройки, две шестерки, сорок пять. Тим подумал, что теперь они врежутся в память, даже если потеряется листок, а значит, рано или поздно придется звонить.
        Станцию они преодолели без проблем, в тоннеле на них тоже никто не напал. Возле желтой светоотражающей таблички с надписью «300 метров» тоннель раздваивался. На стене правого белой краской был намалеван то ли червяк, то ли змей.
        - Диггеры баловались, - проследив за взглядом командира, сказал Данька. - Помнишь, Семен Ильич рассказывал про свои молодые годы?
        - Про то, какой он дурак был: за приключениями под землю лазил, в постапокалипсис играл вместо того, чтобы радоваться зелени в парках и слушать птиц?
        - Типа того. Имея, не храним, потеряв - плачем.
        - Да уж… - съязвил Тим. - В свете устроенной нам частичной амнезии - я сильно надеюсь, временной, - данное изречение особенно актуально.
        - И куда мы?
        - В левый, - решил Тим. - Не будем уподобляться.
        То, что они попали в какой-то совершенно другой, обжитой тоннель, ощущалось кожей. Никакие признаки не указывали на нахождение здесь людей, но Тим чувствовал их близкое присутствие. Вряд ли он мог объяснить - как, просто раньше вокруг было пусто. Одиночество витало по пустым переходам, и только тьма окружала и обнимала - мягко, с любопытством приглядываясь к тем, кто решил ее потревожить. А сейчас в этой пустоте словно копошились сотни сознаний - разных и вместе с тем неуловимо похожих. Хищников здесь не водилось, не считая грызунов. Те, разумеется, могли тяпнуть - одной крысе, ростом с собаку, полезшей к ним, Данька для острастки зарядил прикладом автомата по острой морде, - но в большинстве своем спешили убраться с их пути.
        - Ты тоже это ощущаешь? Словно бы вокруг кипит жизнь.
        Тим кивнул:
        - Если только у нас с тобой не одна галлюцинация на двоих.
        - Как показал опыт, они у нас индивидуальные, - фыркнул Данька. - Как думаешь, скоро на станцию выйдем?
        - Для начала нужно в обитаемую часть метро проникнуть, - заметил Тим. - Она может находиться непосредственно за этой стеной, - и он ткнул наугад вправо, - но мы ведь идем по секретному тоннелю.
        Данька рассмеялся его словам, словно остроумной шутке. Оглянувшись, Тим несколько длинных секунд смотрел на друга. Тот явно испытывал немалое нетерпение и облегчение. Долгий переход вымотал его, но сейчас от усталости не осталось и следа. Вот-вот должно было все решиться - конец неопределенности, начало чего-то нового. Даже если они не найдут помощи, если люди в Москве живут хуже, чем в поселке, им самим можно помочь. А потом с чистой совестью повернуть обратно. Пусть они не вспомнят подробностей, удастся войти в этот тоннель и двигаться по нему в обратном направлении, сколько это возможно, а затем подняться наверх. Не может быть, чтобы они не обнаружили никаких ориентиров. Тим прекрасно помнил и болото, и лес. Они непременно отыщут дорогу домой.
        Тонкий высокий звук прервал его мысли. Тим завертел головой, пытаясь понять его источник.
        - Писк… - прошептал Данька. - Крысы!
        Можно отбиться от одной-двух, десятка, полусотни, но не от огромной стаи, а судя по долетающим звукам, на них шла целая волна грызунов - никак не меньше сотни, если не тысячи.
        В поселке не было паразитов, преследующих людей с незапамятных времен. Вроде бы водились раньше, но их удалось истребить с помощью отравы и пущенного в норы газа, к тому же собаки не брезговали охотой на все мелкое, попадающееся им на пути. Однако о том, что грызуны опасны, все знали с детства. Именно крысы являлись переносчиками чумы, едва не погубившей всю Европу. Теперь, спустя годы после катаклизма, когда соблюдать личную гигиену становилось в разы труднее, опасность была отнюдь не надуманной.
        - Они же нас сметут! - заорал Тим. Эхо, обитавшее в тоннеле, подхватывало писк, дробило и многократно усиливало, приходилось кричать, иначе он сам себя не услышал бы, а еще мотать головой и фонарем.
        Данька вскинул автомат.
        - Туда! - Тим наконец обнаружил то, на что почти не надеялся, - люк в стене. Он находился в двух метрах от пола, к нему подводила ржавая лестница, на которой не хватало одной перекладины. Посередине кругляша, украшенного наклонными линиями и растительным орнаментом - хотя, казалось бы, на кой это делать под землей? - было врезано кольцо. Наверняка его следовало повернуть, чтобы попасть внутрь.
        «Только бы удалось, - думал Тим, взбираясь по кряхтевшей и трясущейся под ногами лестнице; налег на кольцо, скрипнул зубами от натуги и почувствовал, как древний механизм наполнился жизнью. Люк, дохнув в лицо затхлым воздухом, подался в сторону, и Тим, не дожидаясь приглашения и не опасаясь встретиться нос к носу с какой-нибудь тварью, кинулся в открывшийся узкий лаз.
        Было тесно, он швырнул перед собой сумку, кое-как развернулся, принимая из рук Даньки автомат и поклажу, а потом ухватил друга за руку и со всей силы дернул на себя. Люк они закрыли аккурат вовремя: стоило ему встать на место, по изъеденному ржавчиной железу проскрежетали коготки.
        Спустя некоторое время визг начал стихать, а затем и прекратился. Тим потянулся к кольцу - точно такое же, как снаружи, оно выпирало из люка и с этой стороны, - однако Данька ухватил его за запястье и с силой сжал.
        - Я тут подумал… - прошептал он. - Не просто же так сорвалась с места такая орава? Бежали крысы в панике, у меня по позвоночнику до сих пор мурашки маршируют и наверняка седых волос прибавится.
        - У меня тоже, - кивнул Тим, выпуская из руки кольцо. - Будем с тобой на пару ходить молодыми седунами, не разменявшими еще и тридцати.
        - Тебе все равно: волосы и так светлые, - усмехнулся Данька. В следующее мгновение он сжался, будто пытался сделаться как можно меньше. А через секунду глухие шаги - именно шаги, а не топот лап и скрежет когтей, - услышал и Тим. По тоннелю, из которого они выбрались чудом, шел грузный и наверняка хищный монстр. Казалось, стены вибрировали от его хриплого, надсадного дыхания.
        Данька посмотрел на темный зев лаза, но Тим покачал головой. Он пока не мог решиться на шаг в неизвестность, все же за люком находился единственный, уже знакомый путь к отступлению. А если они больше его не найдут, заблудятся в метрополитене? Кто знает, сколько здесь переходов, а ведь они даже схемой метро не озаботились - ее попросту не нашлось в поселке. И ведь кроме них, говорят, под Москвой скрыт еще более древний город, катакомбы и целое море…
        Тишина обрушилась внезапно: монстр перестал дышать. Прислушивался? Тим тоже придержал вдох, но сердце в груди забилось с удвоенной силой, невыносимо громко. А потом люк сотряс грохот. Толстое железо прогнулось, словно тонкая стальная пластина, в которую со всей дури всадили кулак. Перед глазами все помутилось, и в следующее мгновение Тим обнаружил себя за несколько метров от люка. Он пробирался по лазу в полной темноте, но отсутствие света не мешало: здесь попросту не вышло бы заблудиться. В спину заполошно дышал Данька, сзади стояла пугающая тишина. Неясно, имелись ли тут ответвления, попадут ли они обратно, если прямо сейчас развернутся, но делать этого не хотелось до смерти. До них желала добраться не просто кровожадная тварь, а хитрый охотник. С него сталось бы затаиться, а затем вскрыть люк, словно консервную банку, добираясь до…
        «Вкусных, жирных хоббитсов», - прозвучало в голове, и Тим выругался сквозь зубы. Некто, не ко времени влезший в сознание, весело расхохотался.
        Пол оборвался. Тим не свергнулся в пропасть лишь чудом, ухватившись за железную скобу на потолке.
        - Стой! - крикнул он Даньке, напиравшему со спины и чуть не столкнувшему его вниз; достал фонарь, щелкнул кнопкой, с удивлением и гордостью отмечая, что руки почти не дрожат. - Здесь спуск. Метра три, не больше.
        Но лететь с такой высоты, конечно же, не хотелось.
        Спустившись, они оказались в прямоугольном зале, из которого шел низкий коридор. Ширина его составляла метра два, потому можно было идти рядом, а не гуськом. Бетонный потолок терялся в темноте, пол устилали плиты, а по стене бежала мелкая кафельная плитка - светлая, как удалось рассмотреть в свете фонаря.
        - И кому здесь понадобилось марафет наводить? - вторя его мыслям, спросил Данька.
        - Без понятия, - Тим с тоской и обреченностью посмотрел туда, откуда они пришли. Путь назад теперь был закрыт: если монстр не разворотил и не выломал люк, механизм наверняка перекосило, и открыть его больше не представляется возможным.
        - Знаешь, по доброй воле я никогда не сунусь в эту жуть. Как только мы умудрились пройти такое расстояние без происшествий?.. Почти без происшествий.
        На ум пришли странные, неприятные слова, сказанные погибшим Максимом в видении-бреде - о жертве, которую нужно принести, - и Тим на несколько секунд зажмурился.
        - Общежитие у них здесь организовали, что ли? - продолжал вслух размышлять Данька. - Ты смотри, сколько дверей.
        Справа и слева в стенах действительно располагались дверные панели: железные и пластиковые, в некоторые были врезаны такие же кольца, как в том люке. За ними могли находиться либо комнатушки и склады, либо такие же закрытые проходы, но проверять не тянуло: Тим все еще надеялся запомнить дорогу, с которой, должно быть, давно уже сбился.
        Впереди выросла самая обычная кирпичная стена.
        - Приплыли, - прокомментировал Данька.
        - Возвращаемся и высматриваем новый проход, - распорядился Тим, - сдается мне, мы пропустили поворот, а возможно, и не один.
        - А двери?
        - В них пока не лезем.
        Глава 6
        Блики от костра плясали по некогда величественным колоннам, закопченному мрамору и изгвазданному полу. Бордовая дорожка и квадраты кое-где еще проглядывали на фоне более светлого камня, но приходилось внимательно присматриваться, чтобы понять рисунок. По нескольким плитам прошли отвратительные ветвистые трещины. С дугообразной арки рядом свисал соплей жировой нарост. И только круговые светильники, врезанные в потолок, все еще выглядели величественными. Из куполообразных возвышений, раньше подсвеченных огнями, а теперь темных, словно забытые былыми почитателями небожители, смотрели на погрязших в нищете и разрухе людей изображения тех, кто, несомненно, жил в гораздо лучшем, мирном, времени.
        Наверняка для поколений, выросших в московской подземке и не видевших прежней жизни, метростроевцы, создавшие подобную красоту, должны были стать если не богами, то представителями некой высшей расы. Увы, но маяковцы, как называли себя несколько сидящих у костра мужчин, вели себя хуже варваров, за-ради развлечения разрушающих прекрасные античные статуи и храмы.
        - Даже мерин сивый… желает жизни изящной и красивой. Вертит игриво хвостом и гривой. Вертит всегда, но особо пылко - если навстречу особа-кобылка. Еще грациозней, еще капризней стремится человечество к изящной жизни, - процитировал Данька.
        - Эйто чеготь такое-то? - спросил сосед по костру: сутулый и ничем не примечательный мужичок с хитрым и каким-то недобрым, подозрительным прищуром узких темных глаз.
        - Стихи, - пожав плечами, ответил Данька. - Маяковского. Это по чьему имени эту станцию назвали.
        - Некрасивые какие-то, - поморщился мужичок.
        - Я просто неправильно читаю, - повинился Данька. - Мне, признаться, Есенин гораздо больше нравится, а еще Ахматова и Окуджава, но станций метро для них не выстроили, увы.
        - А вы нездешние, чай, - отозвался еще один мужик, сидящий напротив. Он не спрашивал, утверждал. Уж слишком отличались и Тим, и Данька от окружающего народа.
        - Нет, мы… - начал было Данька, но Тим вовремя наступил ему на ногу.
        - Ой, извини, - тотчас сказал он, но друг уже понял, что едва не сболтнул лишнего.
        То, что просто не будет, они поняли, когда вышли на станцию. Похоже, здесь не было ни главы, ни кого-нибудь еще, облеченного властью. По этой причине и пускали сюда всякого пришедшего, в том числе и вооруженного.
        Жители станции бедствовали - это бросалось в глаза, удивляло и злило одновременно. Будь воля Тима, они к костру этому не подсаживались бы и не участвовали бы в разговорах. И так ведь ясно было: ловить на этой станции нечего. Люди - бледные, грязные, опустившиеся, - казалось, не выживали, а доживали положенный им наверняка недолгий век. Особенно удручала разносящаяся повсюду вонь давно не мытых тел.
        «Как они только еще не передохли здесь от той же чумы, крыс-то тьма-тьмущая в тоннелях», - думал Тим, стараясь не слишком морщиться.
        Однако информация была нужна как воздух, и им даже посчастливилось кое-что узнать о гораздо лучших местах, в которые здешние обитатели отчего-то не стремились. На прямой вопрос Даньки по этому поводу они получили не менее прямой ответ: «А зачем?»
        Маяковцев все устраивало! Они не хотели ни жить лучше, ни что-нибудь делать для собственных детей. Даже у Тима, никогда не отличавшегося чадолюбием, в том числе и по причине собственного невеликого возраста, внутри все обрывалось, когда он видел полуголых, худых, явно недокормленных подростков, снующих то тут, то там в поисках милостыни. Хрупкие бледные тельца, по которым можно изучать анатомию, непропорционально большие головы. А еще они сплошь были бесцветными: с блеклыми, прозрачными глазами и паутинкой тонких, седых волос.
        - Дети подземелья, - проговорил Данька.
        - Ужас и кошмар, - откликнулся Тим. В поселке иногда рождались такие дети, но нечасто. На умственных способностях, к счастью, это не отражалось, и их считали нормальными.
        А еще Данька едва не пристрелил какую-то мамашу, потребовавшую от него плату за то, что слишком пристально смотрел на ее «дитятю». Как выяснилось, вместо денег здесь ходили патроны, и для Тима и Даньки - пришельцев из теперь уже неясного откуда-то - подобное казалось еще большей дикостью.
        «Разве не должны люди, объединенные одной общей бедой, помогать друг другу просто так? - размышлял Тим. - Хороши были бы патрульные, требующие плату за защиту с мирного населения! А поварихи, их кормящие, - за еду. А врачи - за оказание помощи. А…»
        Когда Данька в резкой форме послал тетку подальше, та развопилась, что «она же ж мать», а потому хочет для своего ребенка самого лучшего и не позволит смотреть на него «всяким извращенцам с их похабными фантазиями».
        Тим тогда и сам едва удержался, чуть не вскинул автомат, услышав обвинение в педофилии, и неожиданно для себя самого пошутил: «Не же ж мать, а еж мать».
        «О! Точно! - поддержал его Данька. - Еж мать, самая настоящая!»
        Визгу было много, зато удалось как-то разрядить обстановку. Рядом начали притормаживать невольные свидетели перебранки и злословить.
        «Да какая ты мать? - выкрикнул кто-то. - Нормальная не рожала бы. Лучшего она хочет, оглянулась бы по сторонам! Хабалка!»
        «Нормальные давно в Ганзу подались», - согласилась другая, одетая немного лучше остальных.
        Тетка переключилась на них, и друзьям удалось уйти на другую сторону станции. Тогда и подсели к этому костру, тем более находились возле него не только маяковцы, но и челноки, многое знающие о метрополитене и бороздящие его из конца в конец.
        Они и поведали… всякое. Про фашистскую погань, расположившуюся на соседней строенной станции - Тим не поверил бы в возможность подобного, если бы сам не увидел прохаживавшегося по платформе офицера. Выглядел ублюдок откормленным и лоснящимся в сравнении с прочими жителями «Маяковской», самодовольным настолько, что его немедленно захотелось пристрелить или избить до кровавых соплей. О сверкающем «граде на холме» - Полисе, который в отличие от мифического «Изумрудного города» не являлся красивой сказкой, а располагался совсем рядом. Вот только путь к нему вел через проклятый Рейх.
        Еще существовало Содружество кольцевых линий или - с легкой руки кого-то, знавшего историю, - Ганза. Оно располагалось совсем рядом, гранича с «Маяковской», но Тим не рвался туда по одной простой причине: от того, кто жирует, когда в двух шагах творится подобное, точно не стоит ждать ничего хорошего.
        - Да я так… просто, - заметил мужичок. - Больно не похожи вы на местных. Даже при том, что сталкеры.
        Тим вновь вынужденно толкнул Даньку, едва не ляпнувшего: «А это-то кто?»
        - Да чтоб тебя, - ругнулся тот, расплескав чай.
        Женька оказался прав: в метрополитене царила сплошная междоусобица. Причем станции не только заключали союзы, торговали, но и воевали между собой, движимые некими идеологическими причинами, а не простым желанием выжить. Ладно бы, шла банальная битва за ресурсы - с подобным еще можно было бы примириться, но уничтожать друг друга из-за идей ушедшего двадцатого столетия, уже однажды собравших кровавую жатву?.. Тим отказывался понимать подобное наотрез.
        - Ничего-ничего, - успокоил мужик, подливая кипяток из закопченного и погнутого в нескольких местах чайника в помятую кружку Даньки, купленную в единственном торговом киоске «Маяковской», расположенном в центре зала.
        Жаль, никто в поселке не подумал, что, кроме сухпайка и фляг, им может понадобиться хотя бы посуда. Да и по поводу одежды стоило решать: и в костюме радиационной защиты, и в армейских комбинезонах они, казалось, слишком отличались от местных жителей. Следовало прикупить всякого барахла, благо патроны имелись, но, конечно, не здесь.
        - А скажи-ка, дядя, - стараясь выглядеть как можно беспечнее, даже простецки, сказал Тим, - где здесь ближайший базар?
        - Который рынок? - хитро сощурился тот. - Иди на «Проспект Мира», не ошибешься. Тут всего-то один перегон до Кольца. У тебя документы наверняка в порядке и визы проставлены, - с усмешкой предположил он. - Ваш брат-сталкер - мужик крутой. А если хочешь, дуй напрямки. Ты, наверное, город наверху как свои пять пальцев знаешь.
        Ох и не понравились Тиму его слова. Он покосился на стоявших у входа в тоннель, ведущий на станцию «Белорусская», дюжих бойцов в сером камуфляже, вооруженных модернизированными автоматами с короткими прикладами, и предпочел промолчать. На бойцов им указали как на типичных ганзейцев и посоветовали напроситься идти вместе с ними. Только Тиму эта идея не понравилась.
        Возможно, им действительно стоило бы двигаться по поверхности, жаль, карты Москвы не имелось. Впрочем, удача могла улыбнуться им снова, но вот твари, поселившиеся в пустых домах, представляли немалую угрозу. Судя по рассказам, они были отнюдь не тупыми волкодлаками, а хитрыми и умными стайными хищниками. В небесах кружили самые настоящие драконы из старинных легенд или, если прозаичнее, мутировавшие из голубей и ворон. Из столичных парков и скверов тянули узловатые сучья черные кряжистые деревья. Ходили слухи, будто ясными ночами, когда над городом встает полная луна, они способны перемещаться и хватать зазевавшихся мутантов и людей.
        В Москве обитало немереное количество разных видов, и радиационный фон был гораздо выше, чем в местах, откуда пришли Тим и Данька. Парни-то могли выходить из бункера не только ночью, но и в дневные часы, когда было пасмурно, да и костюмы надевали, большей частью следуя поговорке: береженого бог бережет. Опять же, травы на болоте собирали. Попробовал бы хоть кто-то таскать съестное из города наверху.
        - Еще как тащат, - заметил челнок, сидящий возле Тима, и тот вздрогнул.
        «Я разве задал вопрос вслух? - кольнула неприятная мысль. - Дядька рассказывал о химии, развязывающей языки. Возможно, некто из этих людей подмешал ее в чай?..»
        - Так радиация же, - сказал Данька, и Тим понял, что спрашивал отнюдь не он, просто «мысли у дураков совпадают».
        - Да ну, - челнок беспечно махнул рукой. - Счетчик не зашкаливает, и хорошо. В том же Битцевском лесопарке всякие корешки собирают с травками. Грибы подземные, опять же, произрастают там, где и до всей этой катавасии собирать еду не стоило бы. Город наверху не один век стоял, а когда промышленностью обзавелся, так и вовсе отравил все вокруг, и вглубь в том числе.
        - Не знал, - признался Тим.
        - Или ты думаешь, крыски, которых в пищу употребляем, не жрут без разбору все, что находят? А свиней грибами кормят - теми самыми, которые вряд ли в чистом черноземе произрастают. Ну, и коренья - я о них уже упоминал. От некоторых глюки в голове прям аховые. Или вот… есть такие грибы…
        - Оттого и дети у вас - сплошь альбиносы, - буркнул Тим, которому совсем уж не понравилось, в какую сторону вильнул разговор.
        - А у вас разве нет? - прищурился челнок.
        - У нас на станции меньше, - поспешил выручить их обоих из беды Данька.
        - А… - усмехнулся маяковец, сидящий напротив и тщательно прислушивавшийся к беседе. Временами он вставлял слово-два, но предпочитал не обращать на себя внимания. - Просто не добралось до вас еще. Станция глубокого залегания? Вы откуда родом, пацаны?
        Ничего придумать Тим не успел.
        - С окраины, - расплывчато ответил Данька. - Очень далекой.
        - А к нам какими судьбами?
        - Да как обычно: на других посмотреть, себя показать.
        - А… ну, дело хорошее. - Челнок обвел взглядом станцию и раскинул руки, словно хотел заключить ее всю в объятия: - Смотри! Не обляпайся только, гы… - И громко, икая и подхрюкивая, захохотал.
        - Эй… - Резкое движение на краю поля зрения привлекло внимание. Тим обернулся. На границе тени и пляшущего света костра стояла худая и бледная девчонка в застиранном сером платье, кое-где истершемся до дыр.
        Тим пожал плечами и отвернулся. Она наверняка приняла его за другого.
        - Эй, ты!.. - с этим гораздо более громким зовом в спину прилетел небольшой камушек.
        - Да что такое-то?! - раздражение проникло в голос, Тим даже не стал его сдерживать. - Какого лешего тебе надо?
        - Иди-иди, - толкнул его в плечо сосед по костру и сально ухмыльнулся. - Гусары гетерам не отказывают.
        Вставать не хотелось, как и оставлять Даньку одного: вдруг ляпнет лишнего. Хотя и без этого засветились они, похоже, по полной.
        Девушка сделала недвусмысленный жест рукой, поманив его к себе.
        - Иди уже, ведь не отстанет, - фыркнул челнок, и его взгляд не понравился Тиму еще сильнее. Тем не менее встать пришлось.
        Три, четыре, пять шагов - хватит. Дальше, чем на десяток, Тим решил не отходить - чтобы увидеть находящихся у костра людей, было достаточно повернуть голову. Те сидели мирно, разговаривали, и, похоже, его присутствие пока не особо требовалось. Челнок вдруг бросил в его сторону взгляд, выставил руки назад, перенеся на них вес тела, и рассмеялся. Девушка продолжала идти, но парень остановился и предупредил:
        - Дальше я не пойду.
        - Почему?! - Она удивленно приподняла практически отсутствующие брови и слегка покраснела, как почудилось Тиму - от злости и возмущения. Голос у нее оказался высокий и некрасивый - словно жестянка бряцает по стеклу. Лицо не казалось уродливым, но и привлекательными ее черты не были: слишком тонкие, будто нарисованные штришками. Волосы - прямые, ломкие и очень светлые, но не бесцветные, как у детей, - спускались чуть ниже плеч сальными, давно не мытыми сосульками. Маленький носик задирался кверху, расширялся и закруглялся на кончике. Живи она в поселке, наверняка за ней закрепилось бы необидное прозвище Кнопка.
        Если бы Тим взялся нарисовать ее - а он умел, и вроде бы даже неплохо, - не брал бы нос в расчет вообще. Бледные, слишком тонкие губы, почти не выделяющиеся на бледном худом лице со впалыми щеками, казалось, вообще отсутствовали. Издали так точно: рот имелся, губы - нет.
        - Потому, - начал сердиться Тим. Не объяснять же элементарные вещи: они не знакомы, он не доверяет ей и не собирается.
        Нитевидные брови пшеничного оттенка взлетели еще выше, отчего по низкому лбу пошли волны морщин. Из-за них девчонка показалась старше, чем он думал, - чуть ли не старухой, но только на короткий миг, затем морок развеялся.
        - Хм… - протянула она. - Странно, никогда не подумала бы, что ты такой затейник.
        То ли слово она выделила как-то по-особому, то ли Тим уловил приданный ему контекст, но неприязненно поморщился: его словно в грязи вываляли.
        - Хм… - повторила она.
        А вот ее подбородок, пожалуй, удалось бы назвать выдающимся - единственная деталь, приковывающая к себе внимание. Тим еще не встречал женщин с раздвоенными подбородками. Глаза необычного сиреневого оттенка прожигали его насквозь - большие, внимательные и… злые.
        - Не хочу, - наконец, нашел он самое доходчивое и в то же время туманное объяснение.
        - А… - протянула она. - Ты этот… эксгибиционист?
        - В смысле? - удивился Тим. Во-первых, тому, что девчонка вообще произнесла без запинки столь мудреное слово. Во-вторых, почему его этим словом оскорбили, хотя Тим не давал ни малейшего повода.
        - Тот, кто любит сношаться у всех на виду.
        - Фух!.. - Тим усмехнулся. - Я к подобным субъектам не отношусь.
        Девчонка поджала губы, задумалась на миг, а затем, видимо, приняв какое-то решение, принялась расстегивать платье. - Ладно, не важно. Поможешь?
        - Ты чего?!
        - Только не строй из себя целку, вернее, девственника, - девчонка хихикнула. - Тридцать патронов, а там и тебе хорошо будет, и мне неплохо.
        Недлинная юбка поползла выше, показывая худые ляжки.
        - Может, все же поможешь?
        - Да пошла ты! - Тим поморщился, отступая. Он никогда не относился к тем, кто вел целомудренный образ жизни, к ханжам тоже себя не относил, но столь дикая ситуация выбила его из колеи. Еще никогда ему столь настойчиво не предлагали себя и не пытались выставить его животным, которому не важно, с кем совершать половой акт.
        Девчонка сделала попытку приблизиться, в нос тотчас шибануло запахом пота в смеси с чем-то кислым и соленым. Тим отшатнулся, выставив вперед ладонь.
        - Ты по мальчикам, что ли? - не поняла она.
        - Я по тем, кто мне симпатичен! - прорычал Тим, окончательно зверея.
        - Надо же, какой разборчивый. - Она фыркнула, оправила юбку и, пожав плечами, развернулась, чтобы уйти. Останавливать ее или окликать Тим не горел ни малейшим желанием.
        - Ценой не сошлись? Понимаю, - покивал челнок, когда Тим вернулся к костру и недосчитался маяковца. Вроде бы и сидел только что здесь, а куда-то запропал. - Сколько запросила-то?
        - Тридцать патронов.
        Челнок присвистнул.
        - За такую плату спокойно на «Китай-городе» можно кралю снять, причем не из самых плохих… А здесь еще заразу какую подхватишь. Ну их на фиг, шлюх здешних.
        Тим не стал ни соглашаться, ни спорить, ни выспрашивать, как люди дошли до такой жизни. Та же Аленка могла дать в глаз за один лишь косой взгляд, а эта откровенно предлагала себя и не видела в том ничего унизительного. Пожалуй, даже наоборот: униженным и облитым невидимыми, но от этого не менее липкими и противными помоями почувствовал себя сам Тим.
        - А мужичок здесь сидел, - сказал он. - Куда делся?
        - Отлить, наверное, - пожал плечами челнок.
        - Так это ж Бурый, - заметил кто-то. - Он вообще мутный тип, всегда возле путников трется.
        - А потом эти путники пропадают? - то ли пошутил, то ли, наоборот, спросил абсолютно серьезно челнок.
        - Да всякое бывает, - ответил сидящий напротив старичок с седой косматой бородой и округлой лысиной, обернувшись.
        Тим тоже поднял взгляд, но, конечно, ушедшего маяковца не заметил. Зато его внимание привлекла совсем иная картина. Стоящие раньше возле самого входа в тоннель ганзейцы теперь толпились ближе к костру, на перроне, а рядом с ними терлась посланная подальше девчонка. Ничего удивительного, конечно: не вышло с одним, пошла искать нового клиента, а то и клиентов. Однако что-то казалось странным.
        Ганзейцы на «Маяковской» выглядели чем-то инородным, как, впрочем, и недавно виденный фашист. Слишком чистые и холеные, они распространяли вокруг себя волны спокойной уверенности, а Тиму представлялись сытыми хищниками, позволяющими ходить рядом всякому жвачному сброду, который считали за еду. Опасно блестели автоматы и поясные ремни. Широченный мужик оглядывал станцию таким пренебрежительным взглядом, принимая при этом напыщенный, самодовольный вид, что вряд ли являлся рядовым бойцом. Ногу он отставил в сторону, а большие пальцы рук заложил за начищенный до блеска пояс.
        Трое, находившиеся рядом, наверняка являлись его подчиненными. Правый - ниже на полголовы и худой как щепка, зато кепи на бритой голове носил, словно корону. У левого на носу сидели круглые очки без стекол, придающие ему вид лихой и слегка придурковатый. Похоже, сослуживцы тоже не считали его кем-то выдающимся, потому во время разговора то шутливо похлопывали по плечу, то тыкали в бок. Зато третий выглядел совершенно обычным. На полголовы ниже длинного, не такой широкий, как главный группы. Он не сутулился, как очкарик, и вместе с тем не выказывал пренебрежения всем и каждому. Напоказ себя, сверкая амуницией, не выставлял, позы принимал спокойные, но не демонстративно закрытые вроде скрещенных на груди рук. Не веди себя столь вызывающе первый ганзеец, главенство группой Тим отдал бы ему. Просто не мог поверить, будто подобный человек позволил бы так вести себя собственным людям. И именно он беседовал с девчонкой, причем делал это бегло, серьезно и с легкой заинтересованностью, читающейся на лице.
        «Точно не о половом акте за патроны они договариваются», - понял Тим. Было еще что-то, кажущееся странным, но он пока не мог понять.
        Широченный ганзеец пробурчал под нос длинную фразу, показавшуюся руганью. Девчонка бросила в ответ пару слов и снова вернулась к разговору. Она все меньше походила на дешевую проститутку с нищей станции, а когда подняла лицо и прямо взглянула на Тима, по позвоночнику того прошел холодок.
        - Пожалуй, пора, - сказал он беседовавшему о чем-то с челноком Даньке.
        - Ну… пора так пора, - развел руками тот.
        - Бывает, - мужик протянул широкую ладонь с толстыми короткими пальцами, оканчивающимися квадратными ногтями. - Доброго пути. Я и сам бы не советовал вам тут останавливаться. Народ здесь… всякий. - Предупреждение так и читалось в его словах, но Тим не понял, являлось ли оно еще и угрозой.
        Они поднялись одновременно. Никто не стал задерживать их. Вход в тоннель находился всего в нескольких шагах, но прежде чем спуститься, Тим демонстративно перезарядил автомат.
        - Ты чего? - не понял Данька.
        - Чтобы никто не увязался.
        Выход с «Маяковской» на поверхность оказался заварен, либо же им просто так сказали, намереваясь срубить плату за проход. Никогда в жизни не торговавшийся ни с кем Тим не разбирался в намеках и, разумеется, постоянные подмигивания маяковца принял за нервный тик. Идти к фашистам не было ни малейшего смысла: договариваться с ними о чем-либо Тим не собирался, а зачистить целых три станции вряд ли сумел бы. Не хватило бы не только боекомплекта и скорости - вряд ли твари в человеческом обличье стояли бы и ждали, пока их положат, - но и решимости. Руки, привычные наводить оружие на волкодлаков и хищников помельче, могли и дрогнуть, если бы в прицеле возник человек. Путь их лежал к «Белорусской», а там наверняка отыщется дорога наверх, не к ганзейцам же на поклон идти.
        - Сдается мне, уходить нужно, - пробормотал Данька.
        - Угу. - Тим поправил на плече ремешок от автомата. - Подальше отсюда.
        - Нет, я про вообще, - произнес тот хмуро. - Жаль, мы сразу назад не повернули, как только потеряли Макса. Тогда могли еще выйти к своим.
        - Или полечь. Да и о чем мы расскажем дома? Подошли к порогу, заглянули в окно и убрались подобру-поздорову? Зачем только шли столько? К тому же Макс в этом случае погиб явно зря.
        - Любая смерть - всегда зря, - произнес Данька. - Тот, кто говорит иначе, - бессовестный идиот.
        Они в нерешительности остановились у самого входа в тоннель. Казалось, тьма в нем живет своей собственной жизнью. Сгустки переползают от стены к стене, замирают, свесившись с потолка, только и ждут появления кого-нибудь теплокровного, чтобы погреться. Да и не тоннель это никакой, а зев огромного монстра, того самого червя, изображение которого видел Тим.
        - Тимур, - давно Данька не называл его полным именем, - если случится так, что я не выберусь…
        - Ну-ка заканчивай! - разозлился Тим. - Мне только подобных разговоров не хватало, тем паче говоренных-переговоренных уже.
        - Это-то да… - невесело усмехнувшись, сказал Данька. - Еще в то первое патрулирование, помнишь?
        - Еще бы не помнить, - ледяной ком, сформировавшийся в груди, стоило другу заговорить о смерти, стал потихоньку таять. Семь лет назад, только-только начав выходить в поселок наверху, они вдоволь надавали поручений друг другу. Родька, влюблявшийся чуть ли не каждую неделю, причем каждый раз в новую девицу, настаивал, чтобы именно очередной Лене, Вике, Даше или Кате друзья передали его намерение жениться. Погорев на подобной просьбе однажды - группа задерживалась, а добродушный Максим возьми и ляпни Маринке Медиковой о чувствах Родьки, - больше о подобных глупостях не просил.
        «Родька, - Тим устало потер глаза, - хорошо, что он выжил, и еще лучше, что ранен и потому не пошел со мной. Останется хоть кто-то».
        Думать о Женьке как о друге Тим больше не мог, хотя где-то в душе простил предательство уже давно: как только потерял Максима.
        - Тебе бы поспать.
        - Не здесь! - Тима аж передернуло от этой идеи.
        - Сейчас в тоннель зайдем, отыщем какую-нибудь нишу, я подежурю, - предложил Данька.
        - А сам?..
        - На том свете покемарю, - он явно пошутил, но Тим, уже было начавший движение, замер.
        - Все. Хватит! Мы остаемся здесь, и пусть нас во сне зарежут обоих. Заканчивай каркать!
        - Нервный ты какой-то, - покачал головой Данька и первым шагнул во тьму. - Догоняй, командир.
        Глава 7
        - А еще есть Филевская линия, оттуда-то и расползается по метро всякая двухголовая, четырехногая и трехрукая пакость, - вещал ганзеец, шедший рядом с Данькой.
        Догнали их почти сразу: не прошли и трехсот шагов от станции, как сзади окликнули. Тим было схватился за автомат, но ганзейцы агрессии не демонстрировали, наоборот, предложили идти вместе, раз уж на одну станцию держат путь.
        - А вот еще есть такие тоннели, где группа из десяти пройдет наверняка, а по трое сгинут точно, - рассказывал толстяк, топорща блеклые усы, которых издали Тим и не заметил. - Про то, чтобы идти в одиночку, и не говорю. Я уж и не знаю таких смельчаков, хотя легенды ходят. Ваш брат-сталкер компании не любит, все как есть енду… инда… индивидуалисты, - наконец, справился он с явно сложным для него словом.
        Тим промолчал. Может, он зря накручивал себя, но попутчики ему не нравились. В голову лезли предположения одно другого гаже. Ганзейцы вели их, словно под конвоем, и абсолютно неясно, что будет на станции. Чем живет «Белорусская» - радиальная, Тим имел очень смутное представление. Как он понял из разговоров у костра, вроде бы торговлей. На нее приходят составы с продукцией каких-то там ферм - кажется, свиных, - которую разгружают и переправляют на «Белорусскую» - кольцевую. Короче, не станция, а перевалочный пункт, таможня, на которой хозяйничают представители Ганзы. И они непременно заинтересуются странными сталкерами, вынюхивающими самые элементарные вещи, известные любому москвичу, и удивляющимися (морду до бесконечности держать кирпичом не выйдет) всяческим пустякам. И ведь ни отстать, ни убежать вперед теперь не получится, разве в какой-нибудь тоннель свернуть по дороге, должен же он появиться в конце концов?
        Стены блестели в свете нескольких фонарей, где-то капала вода. Небольшой ручеек журчал между рельсами. Справа тоннель осыпался, образовав небольшую горку сантиметров в десять вышиной. Слева бетон разорвало невесть откуда здесь взявшейся черной породой, сияющей острыми гранями.
        - Словно пророс, - заметил Тим.
        - А так и есть, - ответил ему ганзеец с цепким взглядом. - По метрополитену таких кристаллов немало. И вот ведь незадача: вроде камень мертвый, а растет, в тоннель пробивается и пытается ветвиться, насколько выйдет. Заполняет все свободное пространство. При этом, дрянь такая, прочный очень. Просто так не сломать.
        - Пакость… чертополох вонючий, - выругался толстый ганзеец, задев локтем один из отростков. Тот пропорол рукав с легкостью, а заодно зацепил и кожу. Кровь хлынула обильным потоком. Стоило первым каплям оросить соцветие мелких кристаллов в ноготь величиной, те засветились и принялись расти, за полминуты вымахав до размеров мизинца.
        - Отойди сейчас же! - боец, пояснявший про кристаллы, ухватил толстяка за целый рукав и рванул подальше от «куста». - Обалдел? Хочешь тоннель перекрыть к червям кошачьим?
        При чем тут черви и кошки, Тим не понял, а спрашивать поостерегся.
        - Из них ножи хорошие делать можно, - заметил Данька.
        - А и делают, - согласился идущий с ним, - только те, кто отодрать шип или отросток умеет. Голыми руками не выйдет, скорее без пальцев останешься.
        - Хорошо хоть, не ядовитые, - проворчал толстяк. Он старался наложить себе что-то вроде жгута из оторванного рукава, но действовать одной рукой у него получалось плохо. Почему-то никто не приходил к нему на выручку.
        - Дай помогу, - предложил Тим.
        Толстяк глянул на него удивленно.
        - Не суеверный, что ли?
        - Делать мне больше нечего, - поморщился Тим. Загадывание на нечто большое и важное посредством мелкого всегда казалось ему глупым и даже недостойным. В поселке суевериями отличались несколько человек, причем выявить тенденцию не выходило, поскольку были среди них и молодые, и старые, и мужчины, и женщины. Пал Палыч однажды жаловался: мол, придет кто-нибудь с начинающимся неврозом, начнет рассказывать, а там полная фигня вроде случайно рассыпанного лукошка с кореньями. Однако человек загадал нечто архиважное, например проживет ли он этот месяц или погибнет от когтей волкодлака, подхватит какую-нибудь болезнь, угодит в трясину и мало ли какие еще беды. И вроде бы в поселке все образованные, старшие поколения так и вовсе почти сплошь с высшим образованием, а нет-нет, и начинают себя накручивать и страдать от выдуманной ими же самими приметы. Потому Тим предпочитал ничего такого в свою жизнь не допускать: у него и так жизнь была не особенно спокойная.
        - Ну-ну… - очкарик прищурился и почесал подбородок. Бесцветные глаза с серыми точками, разбросанными вокруг зрачка по едва-едва заметной радужке, подозрительно прищурились. - Со мной один пацан служил - тоже так думал и законы подземки ни во что не ставил.
        - Законы? - переспросил Данька.
        - Нельзя у нечисти подземной жертв отбирать, иначе сам избранным ею окажешься.
        Словно в подтверждение его слов откуда-то сверху донесся низкий гул. Тянущиеся вдоль стен провода едва заметно завибрировали.
        - Да пошла она, нечисть ваша, - буркнул Тим, заканчивая перевязку. - Сколько там идти еще осталось?
        - Скоро будем.
        И они пошли, не обращая внимания на низкое гудение, которое довольно скоро закончилось.
        - Башня стоит над нами, она и поет, - пояснил толстяк, отдуваясь и пятерней вытирая пот со лба. Напугался он, видать, изрядно и пока не отошел от пережитого. - В последние годы места в городе наверху не хватало, цены на землю подскочили до заоблачных высот, и тогда какой-то деятель придумал использовать пустые участки, даже название в обиход ввели - точечная застройка… - Он споткнулся, и Тиму пришлось ловить его за плечо. - Само собой, делали это с вот такенными конвертами через задницу и кабинеты чинуш - за взятки то есть, а потому и здания вырастали часто там, где раньше ни один нормальный строитель не возвел бы… ну или построил бы, а потом застрелился. Сколько случаев было: экскаватор до метро докапывался или подземные воды грунт подмывали. А потом еще и удивлялись, почему трещины по земле пошли, в некоторые даже машины проваливались. О каких-то мифических разломах в газетах писали…
        - А башня чего? - не понял Данька.
        - Так стоит, - повторил толстяк, - причем непосредственно над нами: высоченная, разрушается потихоньку, поскольку возводили ее на отшибись да отстань. Стекла, само собой, повылетали, и ветер снизу доверху гуляет, а отголоски мы здесь слышим.
        - Вот, значит, как… - покивал Тим, задумавшись.
        Нечто подобное - про жертву, которую забирают тоннели, - он уже слышал. Причем от той самой жертвы. Оттого было не по себе: с одной стороны, бредовые видения и разговор с Максимом не хотелось воспринимать реальностью, но с другой - Тим сам никогда не выдумал бы ничего подобного.
        - Смотри, носом не пропаши, - раздался над ухом глумливый шепот.
        Тим вздрогнул. Оказывается, он некоторое время шел с закрытыми глазами и чуть не заснул на ходу. Усталость брала свое, адреналин схлынул, а напряжение, в котором Тим пытался держать себя все время с тех пор, как их догнали ганзейцы, воспринималось самой настоящей пыткой. Нежеланные попутчики вели себя нарочито мирно, рассказывали местные побасенки, не воспринимаясь больше опасными.
        «Зря, - подумал Тим. - Самое время для нападения».
        - Так что нечисть-то? - поинтересовался Данька.
        - Так вы же не суеверные, - усмехнулся шедший рядом с ним ганзеец: вроде и обычный парень с простецкой внешностью, но Тиму он не нравился едва ли не сильнее очкарика и проницательного, сопровождающих его.
        - Послушать-то охота, - сказал Данька. - Выглядят как?
        - То лишь те, кто за грань ушел, поведать в состоянии, - зловещим шепотом проговорил ганзеец. - Они видели, живые - нет. Говорят, нечисть вообще неосязаема, а еще может принимать обличья всякие. Вот вы думаете, с людьми идете, а на самом деле - нет, - захохотал он.
        - Тихо ты, накликаешь, - пропыхтел толстяк. - К тому же, зачем на нечисть валить то, с чем люди и сами справляются? Человек человеку - та еще скотина. И столько, сколько люди наворотить способны, ни одной твари и не снилось.
        «Сон разума рождает чудовищ. А мой разум спит особенно крепко», - услышал Тим и тотчас озвучил. Вряд ли подобное сказал классик, которого он изучал в так называемой средней школе. Фразы пришли в голову сами и были произнесены знакомым уже бархатным голосом со смесью иронии и сарказма.
        - Хорошо сказано! - оценил шагающий рядом ганзеец.
        - Точно-точно, - поддакнул другой. - Прямо про упырей с Красной Линии.
        - Кровавой линии? - уточнил Данька. - Вампиры у вас там живут, что ли?
        - Ну ты скажешь! - Толстяк рассмеялся и хрюкнул.
        - Хотя кровь из народа они пьют так, что удивительно, как не захлебнулись еще. Подумать только: собственности нет, живут коммунами, зато вкалывают, аки рабы на плантациях.
        Данька встряхнул головой, видно, сонная усталость одолевала и его.
        - Чего? Не согласен? - спросил ганзеец. - Может, ты с красной ветки и есть. А ну, покажи паспорт!
        Тим напрягся, скользнул кончиками пальцев по ремню, нащупывая оружие.
        - Оставь парня в покое, - пропыхтел толстяк.
        - Чем же плохо, когда от каждого по способностям да каждому по потребностям? - спросил Данька.
        - Не… он таки коммуняка, этот… как его?.. жидо-красно-коричневый!
        - Помолчи, Йося, - фыркнул ганзеец в очках и заговорил тихим, нарочито успокаивающим и усыпляющим тоном: - Плохо предопределенностью. Ты представь только: родился, пошел в ясли, пока родители вкалывают, причем даже не на себя и тебя, а на некое мифическое народное благо. Потом выучился - и тоже вкалывать за то же самое, пока не подохнешь. Причем не важно, насколько сильно ты стараешься, получать будешь столько же, сколько и остальные, а жиреть на тебе другие будут - приближенные товарища Москвина и он сам.
        - Зачем же в таком случае стараться? - пожал плечами Данька.
        - А затем, что с саботажниками и тунеядцами разговор особый - пулю в лоб. Все за тебя решают. Я вот слышал, даже женятся не по желанию, а с согласия партии. Прикинь, вызывают тебя на собрание и заявляют: женись на такой-то. И никого не волнует, любишь ты ее или, наоборот, терпеть не можешь.
        - Положим, тут ты лишку хватил, - заметил толстяк. - До подобного идиотизма не дошли пока даже красные.
        - В Ганзе не так, конечно же? - спросил Данька, но без интереса, лишь бы сказать хоть что-то.
        - Само собой. У нас уровень благополучия зависит от каждого конкретного человека. Право сильного в том и заключается, чтобы взять все, причитающееся ему.
        - А если не взял? - поинтересовался Тим.
        - Значит, на одного хищника нашелся другой, еще более матерый.
        - Философия крыс, - бросил неприязненно Данька.
        - Или волков, - ничуть не обиделся ганзеец, - были когда-то такие твари.
        - Нет, именно крыс. У волчьих с иерархией полный порядок, - заспорил Данька, а Тим почему-то не мог его остановить. Он силился сказать хоть слово, но губы словно слиплись, язык прирос к гортани.
        - А мне без разницы, - фыркнул ганзеец, - и мужичкам, с которыми вы чаи гоняли, - тоже.
        - Они-то здесь при чем?
        Ганзеец фыркнул.
        - А ты головой подумай, пораскинь мозгами, - добавил он и рассмеялся.
        - Кто ж в наше время путничков за просто так потчевать станет, да еще на «Маяковской»? - риторически вопросил толстяк и тонко захихикал. - Останься вы на станции, обобрали бы и горло перерезали, когда отрава подействовала бы. Но вы с нами идти решили. Сами.
        - По доброй воле, - вторил ему проницательный ганзеец.
        - Крысы они и есть, - сказал Данька, а потом Тим понял, что спит, или же сбылись россказни про нечисть, поскольку идущие рядом ганзейцы внезапно обзавелись узкими мордами и голыми хвостами.
        - Да-нь!.. - он, наконец, сумел разомкнуть непослушные губы, но звуки выдавливал невыносимо медленно, через силу. За то время, которое он потратил, произнося имя друга, тот успел поднять автомат и сразить первого ганзейца - того самого очкарика.
        Упали на железнодорожные пути очки в круглой оправе, лишенные стекол. Кто-то - возможно, и Данька - наступил на них. Хруст прозвучал чуть ли не громче выстрелов.
        - Сза-ди! - заорал (как ему показалось) Тим, но было поздно. Вторая крыса приставила автоматное дуло к боку Даньки и спустила курок.
        Брызнуло алым, черными потеками запятнавшим стену тоннеля, откуда-то сверху раздался гул и будто бы дробь шагов, словно над ними пробежала гигантская сороконожка. Тим рухнул на колени - то ли подкосились ноги, то ли тело оказалось умнее. Пули пронеслись над головой, уходя во тьму. Кажется, стреляли не в него - в существо более опасное, прячущееся на потолке.
        Следующий удар поверг его на землю. Очередная крыса заносила приклад автомата: видно, жалела пулю. В руку словно сам собой прыгнул пистолет, но ганзеец выбил его метким ударом, опрокинувшим Тима навзничь. Подкованный каблук опустился на запястье, лишь чудом не сломав кость, зато огненная боль привела в себя. Тим извернулся, перекатился на спину и ударил напавшего носком ботинка в висок.
        «Вряд ли проломил, - отстраненно отметил он, - хотя именно в этом месте у человека самая хрупкая кость».
        Ганзеец отшатнулся и осел на рельсы. Глаза его медленно стекленели.
        - Да как же?! Как же так-то?! - выкрикнул кто-то. В голосе послышалась злоба и обида.
        Очередной выстрел оглушил, а щеку обожгло, но Тим не стал обращать внимания. Он помнил о еще двух тварях, полагающих себя людьми, которых упустил из виду. Существо, убившее Даньку, лаяло по-собачьи и целилось в него. Тим и сам не понял, как успел выхватить из-за голенища нож и метнуть. Чемпионом в этом деле он никогда не являлся - удачные броски чередовались с позорными. Однако сейчас острие вошло аккурат в яремную впадину врага. Существо закашлялось, по подбородку потекли струи темной крови. Оно схватилось за рукоять, но, не сумев выдернуть нож, упало на пути.
        - Ты же все равно сдохнешь! Сдохнешь! - последний оставшийся в живых ганзеец - толстяк - и не думал хвататься за оружие. Он стоял, вжавшись спиной в стену, и медленно превращался в крысу.
        - Не дождешься, падаль, - прошипел Тим. Автомата у него не имелось, а убивать тварь, совсем недавно бывшую человеком, голыми руками он брезговал, как и поднять оружие, которого касались эти нелюди. Где потерял свой автомат, Тим не помнил. Он отдавал себе отчет в том, что находится под действием сильнейшего психотропного средства, вызвавшего галлюцинации.
        - Тебе бы не понадобилось, а нам пригодилось, - продолжал толстяк. - Все ведь люди - братья и обязаны помогать друг другу. Почему ты с нами обошелся так жестоко?..
        - Ничего себе жизненная позиция. - Тим отвернулся от него. Преодолеть всего несколько шагов оказалось невыносимо трудно. Его качало из стороны в сторону, от одной стены тоннеля к другой, но кое-как дойти до Даньки он сумел.
        - Почему?! - взвыл за спиной толстяк. - За что ты нас?.. - задал он совершенно дурацкий вопрос. - Ты же все равно сдохнешь. От отравы антидот нужен, иначе загнешься. Мы же от мучений вас спасали. - Он шмыгнул носом и всхлипнул. - У Йоси семья осталась. У Гаврюши - двое мальцов. А ты… ты… Разве вещи и оружие - такая большая цена за милосердие? С собой на тот свет не унесешь.
        - Милосердие? - переспросил Тим, не веря собственным ушам. - Тоже мне санитары леса…
        Данька лежал на рельсах и стекленеющими глазами смотрел перед собой. Кровь была повсюду, но Тим не боялся запачкаться, тем более она не текла больше - сердце не билось.
        - Дань, как же так?.. - хотелось кричать, плакать навзрыд, но Тим мог лишь смотреть.
        Он потянулся закрыть другу глаза, но тотчас отдернул руку: зрачки дернулись, хотя ничего подобного попросту не могло быть.
        - Даня?..
        Синюшные губы дрогнули. Будь перед ним не Данька, Тим непременно отшатнулся бы. Происходящее более всего напоминало одну из тех страшилок, которыми они, будучи детьми, забравшись на какой-нибудь темный склад, любили пугать друг друга: об оживших мертвецах, например. Вот только Даньку он не боялся, наоборот, возблагодарил бы небо и землю, если бы тот поднялся. Тим и кровью бы с ним поделился - точно не пожалел бы.
        - Живи, командир…
        В следующий миг какая-то неведомая сила приподняла Тима над полом и швырнула в сторону. Он откатился, ударившись плечом, бок взорвался резкой, обжигающей болью, перед глазами побагровело, по ушам словно кто-то ударил со всей силы, но останься Тим на месте, добравшийся до автомата толстяк срезал бы его очередью. Ганзеец попытался выстрелить снова, но магазин опустел. Тогда он наклонился за валявшимся на путях «ярыгиным».
        - Что, гаденыш, не ожидал? Думал, можно безнаказанно убивать хороших людей - свободных граждан Ганзы? - Толстяк обладал какой-то странной логикой, словно бы вывернутой наизнанку. Похоже, он искренне полагал, будто его товарищи убиты просто так, ничего плохого не делали, а оказывали услугу.
        - Гражданин - не обязательно хороший человек, - пробормотал Тим.
        Толстяк нацелил на него пистолет и широко осклабился, продемонстрировав желтые редкие зубы. Маленькое пистолетное дуло показалось огромным - чуть ли не пушечным. Наверное, вырвись из него пуля, тоже станет выглядеть ядром. Однако Тим точно знал: с ним не случится ничего непоправимого. Данька как-то дотянулся до него из потустороннего далека, в которое почти ушел. Он спас и хотел, чтобы Тим выжил, а последнее желание погибшего - свято.
        - Гнида! - выкрикнул толстяк и спустил курок.
        «Ярыгин» издал щелчок, но не выстрелил. Толстяк снова и снова давил на спусковой крючок - с тем же результатом. При использовании на холодную пистолет оставался верен себе и выдавал одну осечку за другой.
        - Вот теперь я точно убью тебя. - Тим хотел подняться, но внезапно получил удар по раненому боку. Перед глазами полыхнуло ярчайшим белым светом, но он все равно успел заметить: голова толстяка раскололась, забрызгав стену тоннеля серым, алым и белым.
        «Не хватает лишь черного для полного комплекта», - подумал Тим.
        На этом сознание поплыло, но он все равно видел смутные силуэты и слышал голоса.
        - Олег Николаевич, смотрите! - сказал кто-то совсем рядом слабеньким, шелестящим тенорком.
        - Вижу, - глубоким диафрагмальным басом.
        Если бы Тим мог, вздрогнул бы. Воображение тотчас нарисовало кого-то огромного и могучего. Такие голоса, как утверждала Марина Дмитриевна - учительница математики, заодно привившая ученикам умение разбираться в музыке, - идеально подходили оперным злодеям. До него было далековато даже лирическому баритону Кая, время от времени звучавшему у Тима в голове.
        Раздалось несколько хлопков - словно некто со всей силы ударил в ладоши, но Тим не сомневался: именно так звучат выстрелы с накрученным на ствол глушителем. Затем некто дотронулся до его плеча и шеи, проверяя пульс.
        - Силен, - прозвучал первый голос, как показалось, с уважением. - Стольких уложил.
        - Действительно, неплох, - согласился бас.
        - Жаль, не жилец. Ликвидировать?
        - Его на «Маяковской» опоили, Олег Николаевич, - послышалось приглушенное, неприятное колоратурное сопрано, звучащее скрипом жестяной банки по стеклу. Кажется, Тим уже слышал его, но сейчас не мог припомнить, где и при каких обстоятельствах.
        - Благодарю, Маряна, это меняет дело.
        - Все равно не жилец, - настаивал на своем тенорок. - Первые две фазы миновали, сейчас он испытывает галлюцинации, в следующую начнет задыхаться, а там - или инфаркт, или инсульт, вы же знаете.
        Обладатель оперного баса надолго замолчал, обдумывая сказанное, а затем наклонился к самому уху Тима и произнес:
        - Хочешь жить?
        Глупый вопрос! Конечно же он хотел, вот только открыть глаза и внятно сказать об этом оказалось невозможно.
        - Значит, борись.
        Как именно бороться, парень не понял, но приложил все силы, чтобы хотя бы пошевелиться. Открыть глаза не вышло, но нашарить чьи-то теплые пальцы и сжать их вполне удалось. Где-то рядом вновь пробежала сороконожка.
        - Транспорт готов, Олег Николаевич!
        - Хорошо, спасибо, - это неизвестному, должно быть, водителю. - Продержись полчасика, - уже Тиму. - На базе подлатаем тебя, инъекцию сделаем. Ты только не спеши умирать.
        «Было бы куда спешить», - хотел ответить Тим, но не смог. И на этом все закончилось, поскольку оказался он невесть где и неясно когда.

* * *
        Капала вода, разбиваясь о камень сотнями алмазных брызг, ветер шевелил кроны деревьев и шелестел в листьях.
        «Почему ветер дует? - спрашивал в книжке для малышей воробышек и получал странный и такой детский ответ: - Потому что деревья качаются».
        Стоял ясный летний день, но это нисколько не пугало: радиация здесь не убивала никого. Солнце светило ярко, просвечивая через тонкие светло-зеленые листочки, падая на лицо и ослепляя десятками солнечных зайчиков.
        Тим шел босиком по траве, напоенной влагой после недавнего ливня, в коротких штанах и легкой светлой рубашке с рукавами, закатанными до локтей. В реальности не существовало подобных лесов - не уберегли люди, жившие на несколько поколений раньше. Правителей до катастрофы заботили вещи куда более прозаичные, чем сохранение природы, - амбиции, жажда наживы и желание свести противника в могилу любыми средствами.
        Стоила ли победа над врагом пусть не гибели, но не ахти какого существования? Тим точно знал, что нет, и заранее плевать хотел на отговорки вроде: не мы таковы - жизнь такая; нам противостоят легионы сил зла; все во благо добра - и прочие дрянные лозунги.
        Под ступней чавкнуло. Он со всего маху наступил в лужу, испачкавшись сам и изгваздав брючину, но не испытал по этому поводу ни малейшей досады. Вот так бы идти и идти, а лучше рухнуть в траву, растянуться в полный рост и смотреть в высокое, глубокое, синее небо с легкими, невесомыми мазками белых облаков. Однако его ждали. Кто именно, Тим не помнил, но почему-то был уверен, что стоит поторопиться.
        Шаг, другой, третий. В траве зашуршало. С хлопками и свистом рассекая воздух широкими крыльями, на ветку ближайшего дерева взмыла крупная иссиня-черная птица с выдающимся клювом. Блестящий синий глаз оглядел Тима с головы до ног.
        - Крак… хм… - издала птица, в интонации так и слышались скептические и язвительные нотки. Она склонила голову набок, смотря оценивающе и явно что-то прикидывая, а затем сорвалась в полет. Через некоторое время хитрое, скрипучее и вместе с тем мелодичное карканье донеслось откуда-то справа.
        - Хорошо, пойду за тобой, - решил Тим. Он был уверен, что в любом случае доберется, куда нужно, но раз подобный попутчик готов оказать услугу и провести - не стоит отказываться.
        Вскоре стволы расступились, образовав просвет, а после и отступили. Тим оказался на поляне, усыпанной мелкими желтыми и белыми цветами-звездочками, названия которых он не знал, и синими колокольчиками, над которыми с тонким звоном проносились толстобокие полосатые шмели. Правда, были они не обычными черно-желтыми, а сиренево-зелеными с россыпью оранжевых крапинок на голове и брюшке, словно некто разбрызгал краски и попал на насекомых.
        Цветам не положено пахнуть шоколадом и апельсином, но Тим ощущал именно так. Более того, в реальном мире он понятия не имел о таких ароматах, а сейчас вдыхал с упоением, прекрасно зная, как они называются. Когда он дошел до центра поля, к уже имеющимся запахам примешались полынь и мед. Изысканную сладость источал большущий муравейник, доходящий ему до пояса. Проходы, по которым положено сновать рабочей мелочи, странно посверкивали. Приглядевшись, Тим рассмотрел маленькие оконца. Вместо стекол в них вставили слюдяные пластинки. Пальцы так и зачесались постучать в одно из них, Тим даже потянулся к ближайшему окну, но оно открылось само.
        - Чего дурью маешься? - пропищал некто в малиновом облачении и зеленом колпаке. Описать существо Тим вряд ли сумел бы. Нечто среднее между насекомым и человеком, а рассмотреть детали парень не мог, хотя и очень хотелось. - Тебя там ждут, а ты?!
        Издали донеслось осуждающее карканье. Тим выпрямился и поспешил туда.
        Через некоторое время он взмок. Солнце поднялось в зенит и теперь, не стесняясь, поливало его золотисто-белым сиянием, по-прежнему неопасным, но вызывавшим страшную жажду. Тим попробовал бежать, чтобы как можно скорее преодолеть поле, но слишком скоро устал.
        - Экий ты глупый, человечишка, - раздалось из-под земли. Он так и не разглядел, кто говорил с ним. - Тебе крылья даны, так и лети.
        Не успел Тим возразить или вспомнить, что крыльев у него никогда не имелось, как его швырнул в воздух налетевший со спины ветер. Перед глазами все замелькало, закружилась голова, а дух перехватило. Нечто подобное он иногда испытывал, засыпая: будто внезапно падал в какую-то яму.
        Ощущение прошло столь же быстро и неожиданно, как и накатило. Тим огляделся. Он стоял на каменном мысе. На принесенной сюда ветром земле росла редкая трава. В рыжий крутой склон, взбирающийся почти отвесно вверх, вгрызался кряжистый куст с чахлыми, но упорно пробивающимися желто-зелеными листиками и яркими алыми цветами. Тиму они казались каплями крови, но он вовремя отмахнулся от подобной ассоциации. Все страхи и мерзость он хотел оставить позади - в том, другом мире, полном лишений и гнуси.
        «Что? Ну что мешало людям просто наслаждаться той жизнью, которая у них была?» - спрашивал он когда-то давно у Аленки, сидя в одном из складских помещений на спинке обветшалого кресла.
        Девушка устроилась с большим комфортом - в плетеном кресле-качалке. Оно невыносимо скрипело под ее небольшим весом, но Аленку это не беспокоило. Она раздобыла где-то широкополую шляпу с синтетическим сиреневым пером и почерневший от времени кубок. Держась за тонкую витую ножку, Аленка делала вид, словно пьет изысканное вино, хотя никакой жидкости в кубке не было.
        «Видимо, ни одного из нас никогда не устраивает та жизнь, которую ведем, - глубокомысленно ответила она. - Все хочется чего-то иного, новенького, необычного, не как у прочих людей. Родился, выучился, нашел кого-то, женился, вырастил детей, умер - идиотский цикл какой-то. Если все настолько предопределено, то и жить не стоит, поскольку все известно наперед. Я вот точно не хочу как все».
        «Потому ты и пошла в патрульные?» - спросил Тим.
        «И поэтому тоже, - сказала Аленка. - Иначе, как одноклассницы, уже света белого не видела бы за пеленками, готовками, уборками и прочими «удовольствиями», - сморщив нос, она криво усмехнулась. - Самое удивительное, они ведь на полном серьезе называют свою жизнь истинным бабским счастьем. Бабским! В восемнадцать-то лет! - Она поморщилась и передернула плечами, встряхнувшись, словно Лорд, когда того обливали из шланга. - Бр-р. Не хочу для себя такого. На фиг! Я человек, а не приставка к кухне или к мужу».
        «Вот и я не хочу, - признался Тим. - Колодезов не понимает почему».
        «С тобой иное совсем, - сверкнула глазами Аленка. - Ты же вырос в семье главы».
        «Не назвал бы я наши отношения с Колодезовым семейными», - поморщился Тим.
        «Я не о том. Тебе хочешь не хочешь, а приходится соответствовать. Стань ты обыкновенным, ну… например, поваром или техником, люди коситься начнут, решат, будто ты ущербный, раз не командуешь и в лидеры не выбился. - Аленка пригубила несуществующего вина и закинула ногу на подлокотник. - Понятно, что тебе плевать на подобные мнения, более того, только по-настоящему недалекие люди меряют детей по родителям или родственникам, однако тебя же самого гордость заест: она у тебя раздутая…» - И она весело рассмеялась.
        «На себя посмотрела бы», - огрызнулся Тим.
        «А я и не отрицаю. Однако в нашем с тобой положении лучше быть революционерами и максималистами, чем серой плесенью. Именно такие, как мы, толкают вперед общество обывателей, которым все равно, что жрать, лишь бы побольше, где и с кем спать, только бы мозг не слишком выносили. Потому за нас!» - и Аленка шутливо отсалютовала ему кубком.
        «За нас с вами и черт с ними!» - поддержал тост Тим. Кубка у него не имелось, зато собственный кулак вполне его заменил.
        Карканье в этот раз напомнило смех. Наваждение-воспоминание развеялось синим туманом, преобразовавшимся сизым облачком и полетевшим с мыса в далекие дали, до горизонта залитые светлой водой - Тим не заметил, как день сменился вечером, а небо стало закатным. А может, на самом деле успела промелькнуть-пронестись ночь, и над ним разворачивался величественный восход. Все небо затопило бледно-оранжевым, бежевым и нежно-розовым сиянием. Оно отражалось в спокойной водной глади.
        Миг-другой, и вот из-за скалы показался забавный кораблик, приводимый в движение двумя огромными колесами, расположенными по бокам, и широким синим парусом на одинокой мачте. Из квадратной трубы, изогнутой буквой «Г», вырывался сиреневый дымок с охристыми и серебристыми искрами.
        Тим застыл у самой пропасти, невесть как достигнув края мыса. Одно неверное движение - и полетит вниз на черные, окатанные волнами валуны, выступающие из морской пены. Из-под ноги посыпалась песчаная крошка и мелкие камушки. Впрочем, вряд ли ему позволили бы упасть - подхватили и поставили бы на место.
        Главное, Тим находился там, куда стремился: он и не должен был попасть на борт, но проводить тех, кто отплывал, - обязан.
        - Очнулся? - произнес где-то над ним завораживающий бас, и Тим распахнул глаза.
        Глава 8
        Комнатенка два на четыре метра. Полумрак темнел в углах и слегка рассеивался возле настольной лампы, обмотанной белым целлофаном. За последнее Тим испытывал сильную благодарность, поскольку иначе ослепительный свет бил бы ему в глаза. Пахло здесь чем-то дезинфицирующим, лекарственным и соленым - тот еще аромат, если бы не нечто неуловимое, горьковато-свежее, висящее в воздухе.
        В скособоченном шкафу без стекол и с висящей на одном честном слове ручкой громоздились друг на дружке папки, а в углу стояли склянки. Последние занимали и низкую тумбочку, находящуюся в изголовье кровати, на которой лежал Тим. Все остальное пространство было отдано внушительному письменному столу с той самой лампой и черному крутящемуся креслу на колесиках - с виду весьма солидному и удобному. В нем сидел человек лет тридцати семи - сорока, обладатель диафрагмального баса, столь поразившего недавно Тима. Кстати, голос совершенно не вязался с внешностью, даже контрастировал, пожалуй.
        Сам человек был среднего роста и заурядной внешности. Темные с проседью волосы прикрывали уши и совсем немного не дотягивались до плеч, узкое бледное лицо казалось в неверном свете серым. Тим вряд ли заприметил бы его в толпе, но точно ни с кем не спутал бы, оказавшись рядом. Прямой нос выдавался вперед клювом черной птицы из недавнего бредового сна. Высокий лоб, маловыразительные губы, нижняя так и вовсе толстовата. Единственной деталью, привлекающей внимание, оставались глаза: глубокие, большие, в окантовке очень длинных и черных ресниц. Правый был светло-серым с золотой звездочкой у самого зрачка. Левый - бледно-бледно-карим с серым кольцом, идущим по внешнему краю радужки. Брови, прямые у переносицы, затем загибались полукружьями, делая взгляд еще выразительнее.
        Отрекомендовался он как Олег Николаевич Немчинов, представитель службы безопасности Содружества Станций Кольцевой линии - Ганзы, если по-простому. Своего звания не сообщил и, похоже, оказался несколько разочарован, когда Тим не проникся ни его должностью, ни происходящим.
        - Мог бы хотя бы спасибо сказать, - заметил он, - все же именно я спас тебе жизнь.
        - Вы - врач? - поинтересовался Тим и тотчас услышал в ответ:
        - Я важнее.
        С этим парень не стал спорить, он прекрасно помнил, как именно обращались прочие бойцы к этом типу - по имени-отчеству, почтительно, чуть ли не с придыханием и даже со страхом. Не по доброте душевной он приказал оставить Тима в живых, взять с собой. Не из-за врожденного человеколюбия лечил и сейчас находился в комнате, якобы исполняя роль внимательной сиделки, параллельно работая с документами.
        - Так как насчет спасибо? - усмехнулся Немчинов. - Хотя бы за то, что появились вовремя.
        Эта фраза основательно вывела Тима из себя. Перед глазами встало воспоминание: залитое кровью тело Даньки, его глаза, пусто смотрящие перед собой. Наверное, если бы парень мог подняться, то непременно вскочил бы, дал по наглой хищной морде Немчинову, а там - будь что будет. Увы, но даже просто сесть оказалось выше его сил.
        - Думаю, я вполне справился и сам, - ответил он, а на удивленно вскинутые брови пояснил: - Вы преследовали этих стервятников, начиная с «Маяковской», но ждали до последнего.
        Немчинов хмыкнул и почесал переносицу.
        - У вашей подчиненной очень запоминающийся голос, - поторопился сказать Тим.
        От двери послышалось громкое фырканье.
        - Что есть, то есть, - Немчинов подавил зевок. - Вы ведь еще не знакомы? - спросил он Тима и кивнул девчонке: - Заходи.
        В сером камуфляже, висевшем на ней слегка мешковато, проститутка с «Маяковской» выглядела взрослее и даже немного привлекательнее. Ей гораздо больше подходила роль заправской солдафонши, нежели гетеры-соблазнительницы, ловящей мужчин в свои сети. Странно, что ей вообще пришло на ум рядиться в платье, сидящее на угловатой, худой фигуре, будто штаны на волкодлаке - совершенно неуместно.
        - Маряна Тетерова, - представил вошедшую Немчинов. - А это Тимур Волков, можно сказать, мой пленник, которым я сильно дорожу.
        Тим вздрогнул. Он точно не назывался, но откуда тогда ганзейцу известно его имя?!
        Пару минут Немчинов наблюдал за его лицом и наверняка наслаждался замешательством. Маряна снова громко фыркнула.
        - Необычное имя, - заметил Тим, поскольку надо же было сказать хоть что-нибудь.
        - Родители - еще те оригиналы, - пожала она плечами и обратилась к Немчинову: - Олег Николаевич, отчет я подготовила, смену сдала.
        - Да-да, конечно. Отдыхай, - кивнул тот и вдруг пояснил, строго глядя на Тима: - Маряна… у славян в древности считалась воплощением нечистых сил. - И рассмеялся, когда тот вздрогнул, вспомнив про разговор о нечисти, затеянный бандитами в тоннеле. - Она не имела семьи и странствовала в снегах, время от времени навещая людей, чтобы сделать свое черное дело, потому бойся нашу прекрасную фурию, - похоже, Немчинов, произнося последнее, развлекался уже вовсю.
        Маряна, наверное, давно привычная к подобного рода «шуткам», отсалютовала Немчинову, бросила на Тима нечитаемый взгляд и, резко развернувшись, направилась к выходу.
        - По-моему, это вам стоило бы поостеречься, - огрызнулся Тим, когда она вышла и плотно прикрыла за собой дверь.
        - Слушаю тебя очень внимательно, - вопреки собственным словам, Немчинов от него отмахнулся, улыбнувшись одной стороной рта.
        - Можете и не слушать, да только видел я на станции вашу воплощенную нечисть. Это она стервятникам на нас указала! И прислушивались те к ней, словно к отцу-командиру, - заявил Тим и только после осознал, что лучше бы промолчал. Немчинов стрельнул в него мгновенно похолодевшим острым и цепким взглядом.
        - Стервятники, значит… - протянул он. - Красивая метафора. Падальщики они и есть: преследуют смертельно раненного зверя, ждут, когда сам упадет, а затем набрасываются всей стаей; рвут на куски, жрут еще не окоченевшую плоть, упиваются кровью. Знаешь, почему я собирался убить этих тварей, несмотря на гражданство Ганзы и, поверь уж на слово, честную, беспорочную службу в ее частях? - Тим промолчал, но Немчинов все равно сказал: - Не потому, что меня волнует судьба тех, кого они назначили добычей, и не из-за мифической праведной борьбы за все хорошее против всего плохого. Просто хапуг в наших рядах быть не должно. Хапуг мелочных - тем паче, поскольку гниды они, способные предать в любой удобный момент, а еще продать, причем за пару патронов.
        - Почему вы не вмешались?.. - простонал Тим и сам же возненавидел себя за продемонстрированную слабость. - Ведь когда началась стрельба, вы находились поблизости.
        - Уверен? - вот теперь Немчинов казался искренне удивленным.
        - Я слышал вас и догадался, что весь этот вой, шаги по потолку и прочая чушь - не просто так. Один из бандитов - тоже. Он ведь открыл стрельбу…
        - Умный мальчик… Тимур Волков, - кивнул не столько Тиму, сколько собственным мыслям Немчинов. - Да не бледней ты так. У тебя кулон на шее болтается, а там имя выгравировано.
        Тим тотчас ухватился за грудь, нащупывая маленькую металлическую пластинку - все, что осталось у него от отца: тоже Тимура и, разумеется, Волкова.
        - Почему?.. - повторил он.
        - Потому, - криво усмехнулся Немчинов. - Вот же упрямый: еще часа три назад при смерти лежал, думали, не очнешься, а теперь допросы устраиваешь. И кому? Мне собственной персоной! - И вдруг, мгновенно посерьезнев, сообщил: - Пока в долине дерутся два тигра, умная обезьяна сидит на ветке, наблюдает за схваткой и ждет ее исхода.
        - Это вы мне так польстили, да?! - Тим все же приподнялся. В боку стрельнуло, дух захватило от огненной боли, но не столь сильно, чтобы не перетерпеть. - Не стоило! Люди погибли!
        - Их все равно расстреляли бы, - равнодушно проинформировал Немчинов. - Нашел кого жалеть.
        - У меня друг погиб! - закричал Тим, не собираясь усмирять начинающуюся истерику. Та требовала выхода, и он решил - пусть будет. Никаких перспектив для себя парень все равно не видел, добиваться расположения Немчинова не желал и, имейся у него пистолет, непременно спустил бы курок. Все его подозрения насчет ганзейцев подтвердились: они оказались равнодушными гадами, пекущимися лишь о собственной выгоде и удобстве, ни во что не ставящими других.
        Немчинов же казался еще хуже тех, кто нагнал их в тоннеле, а потом хотел добить: умный, хитрый и безжалостный.
        - Не думаю, будто по нынешним временам мгновенная гибель в бою является такой уж неприятностью. - В отличие от Тима, он сохранял абсолютное спокойствие и лишь слегка морщился, будто от головной боли. В неправильных разноцветных глазах светились смешинки, или же так попросту падал неверный свет лампы. - Если тебе будет легче от этого, скажу, что убили бы его все равно: мне достаточно одного для допроса. Замечу больше: не опои вас на «Маяковской» те молодчики, падальщики и не подумали бы разыгрывать весь этот спектакль, вернее, они предпочли бы совсем другой. Признаться, я сам не понимаю, отчего они не объявили вас шпионами с Красной Линии и не расстреляли - просто, быстро, и, главное, никто не подкопался бы.
        - Да что вам всем до этой ветки?! - выкрикнул парень. - А насчет расстрела - да пожалуйста!..
        А потом он захрипел, поскольку воздух в легких закончился, а из горла вырвался лишь слабый хрип. Немчинов каким-то неуловимым движением оказался рядом, пригвоздив его к кровати, перехватил за шею и склонился, ткнув кулаком в раненый бок. Горячее дыхание обожгло мочку:
        - Это уж мне решать, сколько тебе пожить. И мое терпение отнюдь не безгранично, потому не испытывай его понапрасну.
        Тим дернулся, в боку что-то сместилось, а перед глазами полыхнуло. Затем наступила тишина, и мягкая мгла приняла его в свои объятия. Тим искренне обрадовался ей, как родной, и, вне всяких сомнений, испытывал неподдельное счастье все то время, которое провел в отключке. Увы, все хорошее рано или поздно заканчивается. Теперь он молча смотрел, как перебирают лист за листом длинные сильные пальцы его врага.
        Раньше Тим ни к кому не относился как к образцу для подражания, наверное, потому у него не было и тех, кого удалось бы ненавидеть с чистой совестью. С Колодезовым у него часто возникали разногласия, да и обида на последний поступок оказалась сильна. Однако о ненависти и речи не могло быть. Дядька оказался прав, а Тим сплоховал и потерял всех, кто пошел вместе с ним в столицу.
        Зато Немчинов теперь воспринимался не иначе, как самый настоящий враг, которого хотелось убить, глотку перегрызть или задушить, и плевать на то, что потом сделают с самим Тимом. Однако хуже всего было то, что от предательского чувства благодарности - ведь, несмотря ни на что, ганзеец спас Тиму жизнь, а теперь возился, словно с человеком, который для него важен, - тоже не удавалось отмахнуться.
        - Пришел в себя наконец-то, - не отрывая взгляда от документов, констатировал Немчинов. - Пить хочешь?
        Тим предпочел не отвечать. Во-первых, он не мог полагаться на силу собственного голоса, а во-вторых, попросту не хотел разговаривать. Он и отвернулся, рассматривая стену, лишь бы не видеть своего пленителя. По местами облупившейся темно-зеленой краске шла трещина, кажущаяся величественным деревом с ветвистой кроной и корнями. На суку, как ему и положено в сказках, сидел ворон, а под воображаемой землей свернулся змей.
        Послышался скрип отодвигаемого кресла, затем - легкие быстрые шаги. Постель прогнулась под тяжестью Немчинова.
        - Пей. - Тима грубо ухватили за подбородок, заставили обернуться, в губы ткнулось твердое горлышко фляги. - Давай-давай, тебе сейчас необходимо.
        И хотелось вырваться, снова отвернуться, сказать что-нибудь пообиднее, да только жажда проснулась уж очень не вовремя. Парень, удобнее устроившись на подушке, перехватил флягу, и ту немедленно отдали.
        - Сижу за решеткой в темнице сырой. Вскормленный в неволе орел молодой, - с ехидцей в голосе проговорил Немчинов, ожидая, пока Тим напьется.
        Утолив жажду, тот отдал флягу и продолжил:
        - Мой грустный товарищ, махая крылом, кровавую пищу клюет под окном.
        Стихи убитого очень много лет… даже десятилетий назад поэта наполнялись странным смыслом в этой комнате. «Узника» Тим когда-то учил наизусть и за прошедшие года не забыл, однако слышать его из уст врага казалось невозможным. Наверное, оттого он и изменил себе, прервав объявленный бойкот.
        - Мы вольные птицы; пора, брат, пора! Туда, где за тучей белеет гора, - перепрыгнув центральное четверостишие, продолжил цитировать Немчинов. Казалось, он ждал от Тима чего-то, только тот не понимал намеков. А может, и не имел посыл никакого тайного смысла: просто стихи, известные обоим. - Туда, где синеют морские края, туда, где гуляем лишь ветер… да я!.. - И без какого-либо перехода: - Матушка в детстве читала, Тимур?
        - Я вообще-то ходил в класс, - возразил тот. Уж больно пренебрежительно прозвучал вопрос. И тут же замолчал: в поселке образование было на высоте, но предположить, будто московские метрополитеновцы изучали науки, не выходило. Тим сильно удивился бы, узнав, что дети маяковцев вообще умеют читать и писать.
        - А вот и попался! - Немчинов рассмеялся, ударив себя по колену.
        - Неужели? - спросил Тим и тотчас же прикусил губу, понимая, какую сказал глупость. Он ведь сам подтвердил, что прибыл из очень далеких мест и является в метрополитене чужаком.
        - Теперь примешься строить из себя стойкого оловянного солдатика в стане врагов? - со смехом в голосе поинтересовался Немчинов.
        Тим промолчал.
        - Глупо. Через пять минут разговора с тобой становится ясно - пришелец, - теперь Немчинов говорил серьезно, подозрительно щурился. Проницательный, цепкий взгляд словно выворачивал наизнанку душу, ввинчивался в мозг. - Поначалу подозревал в тебе уроженца какой-нибудь дальней-дальней станции, у нас считающейся заброшенной, да пусть хотя бы «Университета».
        - Может, я действительно оттуда? - заметил Тим.
        - Да ладно! - Немчинов выдал широкую улыбку, продемонстрировав ровные белые зубы. - А перечисли-ка станции Сокольнической линии от твоего «Университета» до Кольца. Ты ведь их проходил, должен знать названия.
        - А я поверху шел.
        - Москву-реку переплыл? - участливо поинтересовался Немчинов. - Или пешочком: в обход по всему городу? Да ты у нас просто уникум, как я погляжу. Ну, давай, поведай мне маршрут.
        - Улиц я не знаю, - буркнул Тим.
        - Ты не названий, а Москвы не знаешь, поскольку никогда в ней не был, - возразил Немчинов. - Попроси я описать… а хотя бы как МГУ выглядит или «Лужники» - не скажешь. Ты и Кремль видел разве лишь на фотографиях.
        - А вот и нет! - запротестовал Тим. - Видел своими глазами!
        - Когда по поверхности сюда шел? - Немчинов - видно, для усиления эффекта - сначала приподнял одну бровь, затем другую, а потом поиграл ими. - А откуда любовался? С площадки храма Христа Спасителя, где раньше бассейн «Москва» был и всех любителей спорта радовал?
        Тим на мгновение задумался, существует ли вообще такая площадка. Столицы он действительно не знал, а потому и ориентироваться в ней не мог. Ни к чему ему было изучать Москву, он и о ближайшем к поселку городке имел довольно смутное представление. Да и учителям в голову не пришло бы пичкать его столь бесполезными для жителя поселка сведениями. Немчинов ведь наверняка тоже карты Подмосковья в глаза не видел. Только вся проблема заключалась в том, что ганзеец находился на своей территории в отличие от плененного странника неведомо откуда.
        - Бог с ним - с храмом, - не дождавшись ответа, сказал ганзеец. - Кремль мне опиши.
        - С какой стати я должен вам доказывать?.. - начал было Тим, вздохнул и проговорил: - Темно-красная стена, островерхие башенки, белая церковь с золотыми куполами… - у Колодезова имелся шикарный сервиз, наверное, еще до катаклизма стоивший немало. Софья Викторовна - глава в шутку называл ее завбухгалтершей, - ведущая книги учета расходов и прибыли, каждый раз восхищалась изображением Кремля и его башен. На большом - сантиметров тридцать на двадцать - прямоугольном заварочном чайнике располагалась фотография с общим видом. А на каждой чашке - одно какое-нибудь строение. Дворец съездов, например. Свиблова башня и Спасская были высокими, круглыми, со звездами на зелено-бирюзовых маковках. Кутафья, небольшая и приземистая, казалась кружевной. Она с первого взгляда ассоциировалась с Кутанеей, учившейся с Тимом в одном классе, девчонкой смешливой, симпатичной, с задорными ямочками на пухлых щеках и серыми прозрачными глазами, на которые постоянно падала длинная, завивающаяся светло-русыми колечками челка. Еще Тим мог бы описать Набатную башню, царь-колокол и царь-пушку, однако вряд ли Немчинов поверил
бы, будто Тим видел их воочию.
        - И звезды, конечно же. Рубиновые, - задумчиво проговорил ганзеец.
        - И они, - кивнул Тим.
        Немчинов покачал головой.
        - Любуйся ты на них в действительности, мы с тобой сейчас не разговаривали бы. Знаешь почему?
        Тим вздохнул и опустил взгляд.
        - Дрянь какая-то там завелась. Не знаю, какая уж тварь обитает в Кремле, или тот сам выродился в некоего монстра, но только на звезды ныне только суициднику смотреть впору. Осечек не бывает: всякий человек, взглянув даже мельком или краем глаза, мгновенно теряет волю и со всех ног бежит к Кремлю, влетает в распахнутые ворота и назад не возвращается.
        Поверить было мудрено. Немчинов мог преспокойно врать, тем паче Тим не имел возможности проверить его слова. Вот только не водись волкодлаки возле поселка, в них тоже не поверили бы.
        - Ну, так что делать станем, Тимур?..
        Парень вздохнул.
        - Воды еще дайте, - попросил он.
        - Это - сколько угодно, - ответил Немчинов, подавая флягу. - И воды могу, и чего покрепче из старых запасов: не дрянь, которой простой народ травится, а коньяк. Ты когда-нибудь пил «Наполеон»? А российский пятилетний?
        Тим покачал головой.
        - Для ценителя разница однозначно имеется. А для неофита, пробующего благородные напитки впервые, те почти неотличимы, - усмехнулся Немчинов. - Куришь?
        Тим снова помотал головой.
        - Может, грибочков?
        - Если только захочу покинуть вас самым надежным способом, - сказал Тим. - Они ж как губка: впитывают из окружающей среды все, причем самое вредное.
        На этот раз вздохнул Немчинов и протянул:
        - Чистенький, здоровый, образованный и такой наивный мальчик… ты чего в нашу выгребную яму сунулся-то? Приключений захотелось?
        Тим тихо выругался сквозь зубы.
        - Ну, слава вышним силам, хоть мату русскому обучен. А то я уж испугался, что ко мне, неверующему, ангел прилетел и, не выдержав вида страшного души черной, свалился к ногам.
        - Я не падал вам в ноги, - возразил парень.
        - Нет, конечно же. Ты просто, герой, убив всех и потеряв единственного товарища, тихо-мирно и невыносимо медленно умирал у стеночки. А я спас тебя - не забывай об этом. - Немчинов воздел указательный палец в направлении потолка и скрипучим старческим голосом изрек: - Должок!
        - Хотите убить? Убивайте.
        - Ну нет, не за тем я тебя спасал, вруна такого, - мягко сказал Немчинов. - Лжешь же про столицу и не краснеешь. Но наверх действительно поднимался, и снаряжение у тебя хорошее: в Полисе и то не намного лучше. И это я про изъятое у тебя оружие не говорю. Вот мне и интересно узнать, из каких краев такое чудо расчудесное к нам пожаловало и угодило прямиком в мои руки: цепкие-цепкие, загребущие-загребущие. Раз поймав, уже не выпущу.
        Тим хотел снова ответить руганью, но ощутил себя слишком усталым для этого. Проще было молчать, однако Немчинов как-то умел зацепить интонацией или словами - не отвечать не выходило. Видимо, не просто так носил свое звание и занимал должность в службе безопасности Ганзы.
        «Если когда-нибудь удастся увидеться с Витасом, обязательно поблагодарю за блок в голове, - поклялся самому себе Тим. - А Колодезову… съезжу по морде. Нет. Вначале помирюсь, признаю свою ошибку, а потом все равно врежу за то, что в свое время из меня дурь не выколотил».
        - И нечего себя корить, - словно прочитав его мысли, посоветовал Немчинов. - Глупо. Я - лучшее, что могло с тобой случиться в подземке. И нечего скептически хмыкать. Для любого другого ты никакого интереса не представляешь, для монстров разве лишь - в качестве еды.
        Тим поморщился.
        - Что? Встречался с отдельными представителями флоры и фауны?
        - Приходилось…
        - И с кем? Мутантами? Крысами? Химерами? Драконами?
        - Волкодлаками, - вздохнул Тим, - покрыты темно-серой шерстью. Головы волчьи, тела обезьяньи, сильно напоминают горилл.
        Немчинов цокнул зубом и заметил:
        - В Москве есть похожие твари, но несколько другие. Стайные?
        Тим покачал головой.
        - Могут, конечно, присоединиться, если собрат охотится, но никакой координаций действий у них нет, - проронил он.
        - Одиночки, значит, - покивал Немчинов. - Тупые и кровожадные?
        - Благодаря этому и живем… эм… то есть я выживал.
        - Ты еще скажи, будто все это время провел в лесной землянке вместе с этим твоим погибшим приятелем… как бишь его? Даниилом Власьковым. И нечего вздрагивать: у вас у всех на шеях однотипные кулоны.
        - Ну да… - согласился Тим. - Только я все равно ничего не расскажу, хоть режьте.
        - Хирург уже сделал все, что требовалось, - Немчинов махнул на него рукой и принялся рассматривать собственные ногти, идеально чистые, особенно учитывая антисанитарию московской подземки. - Пулю извлек грамотно, повезло, что внутренние органы не задеты, раны обработал. Токсин из тебя вышел качественно и хорошо. Рецидивов не ожидается. С учетом твоего здоровья и неудивительно - явно не одними корешками и мхом питался. Потому резать тебя снова не вижу ни малейшего смысла.
        - Вы ведь понимаете, о чем я говорю, - устало прошептал Тим, откидываясь назад. Голова начала кружиться.
        - Ты про пытки? - усмехнулся Немчинов. - Ну, давай поговорим о твоем будущем, раз очень желаешь.
        Особо разговаривать о нем не хотелось, но неизвестность, даже если ничего хорошего не ожидается, - пытка сама по себе. Тим кивнул.
        - Пока не придешь в себя, допрашивать тебя не имеет смысла. Слишком много сил вложено в твое спасение. Я уже упоминал: ты интересен мне, причем не только как носитель важной информации, но и как человек неординарный.
        Наверное, подобное заявление должно было польстить и успокоить, но Тим услышал другое: можно и не рассчитывать на быструю и легкую смерть от пули, его примутся ломать, делая упор на психику, а не на мучения тела. А уж в том, что Немчинов умеет втираться в доверие, не возникало сомнений.
        - Вам скучно?
        - Да. Представь себе, - не стал отрицать Немчинов. - Думаешь, почему я приказал перенести тебя в собственный кабинет и строю из себя мать Терезу? Из человеколюбия?
        - Уж этого я в вас не заподозрю точно, - ответил Тим.
        - Наконец-то ты искренен! - похвалил Немчинов.
        - Просто делаю выводы.
        - И правильно. В метрополитене существует не много людей, способных помогать безвозмездно всем подряд. Основная их часть - сумасшедшие. Остальные - фанатики, повернутые на религии. Последние скорее всего потребуют, чтобы ты уверовал тоже. Впрочем, в отношении них сложно прогнозировать: смотря на кого наткнешься и в каком состоянии он будет. Остальные окажут услугу только в случае скорой возможной выгоды для себя лично. Чаще всего материальной, но я знаю и некоторых, кто просто захочет потешить самолюбие или придерживается некоего личного кодекса поведения. Кая, например, можно позвать, и он совершит невозможное, но потом с ним придется расплачиваться очень дорого.
        - Кай? - переспросил Тим, не поверив собственным ушам. По спине прошел холодок.
        - Ангел смерти всея подземки, - задумчиво произнес Немчинов. - Очень тихий ангел. Или демон - это уже зависит сугубо от точки зрения. А если не столь поэтично, то сталкер-ликвидатор. Вот с ним в узком тоннеле встречаться не советую. Или ты уже? Судя по реакции, вы знакомы.
        - Заочно, - признался Тим. - Имя необычное.
        - Хорошо, - кивнул Немчинов неизвестно чему. - Пусть пока так и останется. Так предположения? Почему ты здесь?
        - Боитесь, как бы никто не перехватил?
        - И не услышал твой весьма познавательный бред, - улыбнулся Немчинов. - Ты очень красноречив во сне.
        - Неужели?
        - Никаких пыток не требуется, - сообщил ганзеец и прибавил с явной угрозой: - Пока. - И тотчас словно ни в чем не бывало поинтересовался: - Ты в настольные игры играешь?
        - Шахматы, шашки, нарды, карты… - принялся перечислять Тим.
        - Поразительно… ты действительно настоящий подарок судьбы, - кажется, Немчинов обрадовался вполне искренне. - Будем скрашивать твое медленное выздоровление, да и мне не так скучно будет. Какую игру предпочитаешь с учетом, что лишь одному человеку пока удавалось свести шахматную баталию со мной вничью?
        - Нарды.
        - Прекрасный выбор. Игра, в которой все зависит не от чистой логики, а еще и от удачи, хотя некоторые утверждают, будто попросту нужно уметь правильно кидать кости, - сказал Немчинов и поднялся. - В таком случае пойду за доской.
        Глава 9
        Запах мокрой, стылой земли - сегодня он преследовал Тима буквально повсюду. На поверхности уже полагалось наступить весне. Она вступала в свои права, когда Витас сидел у края болота, даже снег лежал лишь под деревьями в лесу, но вчера погода резко изменилась. Ледяной ветер свистел в тоннелях. Они находились за стеной, и Тим чувствовал происходящее в них кожей. Также он слышал заунывную песнь, которую никогда не сумел бы воспроизвести - словно кто-то плакал и просил о помощи. Вот только он находился в плену и точно не мог никому помочь.
        С дробным стуком ударились о старое, рассохшееся дерево кубики. Краска местами слезла, но для игры в нарды она не являлась чем-то важным, главное, с овальными углублениями на гранях ничего не стряслось.
        - Шесть-шесть, - сказал Немчинов так, словно выпадение дубля являлось его личной заслугой, а никак не случайностью, и потянулся переставить свои фишки. Он сразу заявил, что играет только черными. Тим не имел ничего против. - Дубль.
        - Который вас, Олег Николаевич, не спасет. - Он уже выиграл трижды за сегодня, и вряд ли Немчинов подыгрывал.
        - Язык - враг твой, - глядя на три-два, выпавшие у Тима, заметил Немчинов и поинтересовался: - Маряну чем обидел?
        Тим поморщился и повел плечом. Вчера Немчинова куда-то вызвали телефонным звонком, а в его отсутствие в комнату вошла солдафонша. Чего она хотела, понять поначалу не выходило, а потом у Тима случился тот самый пресловутый «разрыв шаблона», о котором периодически упоминают все, сталкивающиеся с нетипичным поведением людей. Не то чтобы на него никто и никогда не вешался, но точно жительницы поселка не вели себя столь вульгарно и настойчиво.
        - Удивительно все же, как некоторые люди умеют огребать проблемы на ровном месте, - заметил Немчинов, снова кидая кости. - Вот именно, - сказал он, - пять-пять. А вообще, всегда забавно наблюдать смену ролей. Само собой, с тобой Маряне придется сложнее, чем тебе с ней, по вполне естественной причине.
        - Вы что в виду имеете?.. - чувствуя себя слегка не в своей тарелке, спросил Тим. После встречи с Маряной он никак не мог избавиться от ощущения, будто его едва не изнасиловали. Кстати, почти так и было.
        - Соблазнение, разумеется, - хмыкнул Немчинов и припечатал: - А у тебя не встало.
        - А я не привык иметь дело с теми, кто мне не нравится! - огрызнулся парень и лишь постфактум сообразил, зачем ганзеец вообще затеял этот разговор.
        Ситуация на доске поменялась с точностью до наоборот. Теперь проигрывал именно Тим, тогда как Немчинов очень грамотно перекрыл для его фишек дорогу к дому.
        - Об этом и говорю, - насладившись выражением его лица, сказал Немчинов. - Вроде бы умный парень, но стоит найти рычажки и на них как следует надавить, мозги отключаются напрочь.
        - Можно подумать, вам подобное невыгодно. - Тим прищурился, оглядывая диспозицию. Если не вмешается провидение, он проиграл безвозвратно, причем с треском.
        - Знаешь, куда меня вызывали? - решил сменить тему Немчинов.
        - Откуда?
        Ганзеец погрозил потолку указательным пальцем.
        - В верхний город? То есть, в Москву? - не понял очередного намека Тим.
        - Ты все же дурак, - беззлобно констатировал собеседник, закатывая глаза. - Сначала отказываешься от побега, потакая комплексу неполноценности и страдая от недостатка воображения…
        - Когда это я отказывался? - удивился Тим.
        - По крайней мере, я непременно попробовал бы в сходной ситуации охмурить некрасивую девчонку, которой запал в сердечко, и при ее помощи отсюда скрыться. Правда, пока не знаю - куда. Я-то везде приживусь, а вот ты - не факт. Трудно будет. Разве лишь назад к своим подашься.
        Парень нахмурился.
        - Вы зря не верите.
        - В амнезию? - Немчинов усмехнулся одной стороной рта и блеснул неправильными глазами. - Если бы не верил, то с тобой здесь не разговаривал бы. Существует очень много способов развязать язык, ты, разумеется, герой и все такое, но не сверхчеловек же.
        Тим сглотнул. За прошедшие дни он стал чувствовать себя гораздо лучше и снова испытывать боль не желал. Хватит, намучился. Теперь хотелось дышать полной грудью, лишь бы никто не мешал.
        - Я, как и большинство людей, часто сужу по себе, - продолжал Немчинов. - И прекрасно знаю: попади в руки любого, даже не слишком умелого, не прошедшего должной подготовки палача, запою обо всем на свете уже через полчаса, максимум час. Ты даже не представляешь, Тимур, какую муку испытывает человек, с которого живьем сдирают кожу, а если мясо посыпать известью…
        Парень отвернулся, опасаясь дрогнуть лицом. Он умел терпеть боль, но с тех пор, как оказался впервые ранен, а произошло это не в Московском метрополитене, а во время одного из первых патрулирований, никогда не храбрился. В ноге тогда застрял клык волкодлака. Яд твари очень быстро проник в кровь, пришлось отсасывать, а затем и резать по живому. Никакой анестезии не имелось - даже сивухи. Пришлось терпеть, а потом и орать. Доктор говорил, что Тиму сильно повезло не заполучить гангрену и, соответственно, ампутацию ноги. Колодезов хмуро шутил: «Лучше бы стал одноногим - гонору меньше и прыти». Правда, зубоскалить он начал, только когда все мучения закончились и Тим пошел на поправку. Шрам остался до сих пор.
        - Почему тебя не допрашивают и не пытают, как думаешь?
        Словно пленник мог ответить на этот вопрос.
        - Человеколюбие пробудилось от многолетней спячки? - саркастично предположил он.
        - Несмешная шутка, - заметил Немчинов, вальяжно рассаживаясь на хлипкой трехногой табуретке, которую принес один из солдат. На второй такой же, нашедшейся в углу, расположились нарды. - А ответ ведь лежит на поверхности, просто ты не хочешь в него поверить, а возможно, попросту опыта тебе не хватает.
        - Куда уж мне…
        - Не ершись, - посоветовал ганзеец. - Чего тебя не устраивает в окружающей обстановке?
        - Все, - совершенно искренне ответил Тим. - Я словно нахожусь в кошмаре, прекрасно осознаю это, вот только проснуться не выходит. Не понимаю, как вы могли допустить подобное. Почему люди живут хуже скотов?! И ведь я вовсе не быт имею в виду. Отчего они утратили человеческое достоинство?!
        - А ведь видел ты лишь «Маяковскую», - напомнил Немчинов.
        - Хотите сказать, на других станциях иначе?
        Немчинов кивнул.
        - Я еще и про фашистов слышал. Не понимаю, как вы терпите под боком этих мразей?!
        Немчинов посерьезнел глазами и словно бы постарел. Параллельные морщины меж бровей стали заметнее и четче; суровее обозначилась складка у губ, а смешливые лучики в уголках глаз, наоборот, выцвели и поблекли.
        - В подземке живут по-всякому, - наконец, произнес он тихо, - и если ты желаешь знать мое мнение, главная проблема в том, что людей спаслось слишком уж много.
        - Да как вы можете говорить такое?!
        - Могу я многое. Практически все, - заметил ганзеец. - А еще власть в метрополитене захватили не просто откровенные отморозки, а идейные подонки. Это в тысячу раз хуже, чем просто бандиты, пусть и не столь взрывоопасно, как идиоты с инициативой и ядерным чемоданчиком или религиозные фанатики. В Москве нынче несколько группировок. Имеются коммунисты на красной линии, фашисты на «Чеховской», «Тверской» и «Пушкинской», анархисты, троцкисты, бандитская вольница, фермеры, да мало ли кто еще. Выбирай, к кому примкнуть хочешь, - разнообразие на любой, даже самый взыскательный вкус.
        - Удивительно, что свое Содружество вы не упомянули, - сказал Тим.
        - Я и Полис не назвал, - заметил Немчинов. - Пораскинь умом на досуге, почему.
        Не стоило и размышлять: ганзеец обозначил тех, к кому точно не стоило соваться, да Тим и сам понимал это.
        - Какая-то пародия на историю России двадцатого века, - сказал он. - Пожалуй, только либеральных демократов не хватает.
        - А кто, по-твоему, живет в Полисе? Они там и обитают: якобы хранят знания, философствуют, блеют о неких общечеловеческих ценностях, в которых мало смыслят. А не поубивали их лишь потому, что оборотной стороной этой медальки - Полиса - являются военные. С ними попросту боятся связываться.
        - Как у вас?
        - В каком-то смысле. Где-то круче мы, где-то - они.
        - Может, у вас в метрополитене проходит какой-нибудь чудовищный эксперимент? - предположил Тим. - Ведь быть не может, чтобы столько гнили развелось вокруг. На «Маяковской» люди - хуже скота!
        - Для такого и экспериментов не нужно, - повел плечом Немчинов, - потому как люди и есть - быдло, дрянь, пустота сплошная. Если опускаются к самому дну и не борются, пусть не за себя самих, то хотя бы за детей. Очень много кумушек, воющих про своих дитяток, да и мужиков не меньше, а на поверку все их слова о том, как должно жить, детей растить, с людьми общаться, - сплошное ханжество и попытки возвыситься над соседями. Они постоянно ищут поводы пожертвовать своими интересами ради чужих, а потом самозабвенно пострадать на данную тему, разумеется, обвинив во всем тех, ради кого жертвовали. Они с большой радостью завидуют или ревнуют, но никогда не любят и не помогают. Ненависть, зависть, злоба, сплетни, желание влезть в чужие тайны - вот чем живет подземка. Москвичей испортил квартирный вопрос - наверное, читал?
        - У Булгакова.
        - Тоже, замечу, писатель начала двадцатого. Так вот, он прав. Сложно людям ютиться в палатках да комнатушках, постоянно сталкиваться с посторонними, от которых даже в сортире, пардон, не укрыться. Разве лишь в тоннель сбежать, но там монстры подстеречь могут. К слову, и ты, видно, от чего-то подобного ушел, только не думал угодить в огромный подземный дворец - жилище рабов.
        - Я ушел от хорошей жизни, - с неподдельной тоской в голосе сказал Тим.
        - Идиот, - припечатал Немчинов.
        - Сам знаю теперь.
        - Еще и убийца, - не стал щадить его ганзеец. - Друга из-за тебя положили.
        Тим кивнул:
        - Друзей.
        Тишина рассыпалась вокруг стеклянным крошевом, прикоснись - порежет. Тим машинально схватил кости, кинул, получив единицу и двойку, махнул рукой, признавая поражение.
        - Так я дождусь твоих мыслей по поводу отсутствия пыток? - словно и не было предыдущего разговора, поинтересовался Немчинов. - И предлагаю продолжить. Общий счет: три - один. Хочу отыграться.
        - Я устал, - почти не покривил душой Тим.
        - Ладно, мне тоже надо кое-чем заняться. К вопросу о том, куда я отлучался: история выходит гнусная. О тебе прознали и попытались выяснить, кто такой и почему важен для меня лично. Отбрехаться получилось, но мне теперь интересно, кто из моих подчиненных оказался крысой.
        - Здесь я вам не помощник.
        - Ошибаешься. На Марянку ты верно указал, но я пока приберегу данный козырь. Что же касается пыток, то я позволю их лишь в одном случае: если пойму, что договориться с тобой не удастся.
        Больше в тот день они не общались. Немчинов шуршал документами, и Тима очень быстро сморил беспокойный сон. Казалось, он вернулся в детство, когда еще обитал с Колодезовым в одной комнате и засыпал под неяркий свет ночника, скрип карандаша по бумаге и едва слышное бормотание.
        Тьма обнимала, проходилась по телу мягкими лапками, щекотала за ухом и, если очень сильно прислушаться, тихо-тихо урчала. Тим стоял в огромной пещере, стены, пол и потолок которой уходили в пустоту, и смотрел на кусок черного базальтового «сыра», испещренного множеством тоннелей.
        По тоннелям гулял ледяной ветер, в них копошились какие-то создания, и Тим знал, что нужно лишь сделать шаг, чтобы стать их частью, но отчаянно не хотел. Во мгле он чувствовал себя практически в безопасности, даже когда она оживала, имитируя поведение огромного хищника - пока сытого, а потому мурчащего, но в любой момент способного проголодаться.
        - Интересный выбор, - донеслось над ухом, и Тим тотчас же оказался в полной темноте.
        Рельсы под ногами прокладывал кто-то, явно не думающий о людях, которые станут ходить по путям. Ширина шага у Тима превышала промежуток от шпалы до шпалы, но и перемещаться, перемахивая через одну, было неудобно. Приходилось семенить. Впрочем, пути ведь и создавались для поездов, а не для глупых детей подземелья, посчитавших царство транспорта собственным домом, если не страной или миром.
        Раньше человек властвовал на всей Земле. Тим не имел понятия, что сделалось с людьми на других континентах, но хорошо, если бы они выжили. Абсолютно не важно, какая страна первой начала безумие. Пострадали от катастрофы все.
        Кто-то непременно назвал бы подобную позицию непатриотичной, а самого Тима - предателем, только он не стал бы прислушиваться к озлобленным представителям рода человеческого. Почему-то именно такие - жизнью обиженные - всегда искали врагов со стороны, не осознавая, что гниль сидит в них самих. И в Москве, похоже, доискались - среди таких же выживших.
        - Дворец для рабов, - снова прошептали на ухо.
        Красивую все же аналогию подобрал Немчинов. Дворец - так и было некогда, в те далекие, а на самом деле близкие времена до катаклизма. Тогда метрополитен жил, по его жилам-тоннелям, словно кровь по венам, тек электрический ток. Он приводил в движение синие поезда, стремительно проносившиеся из конца в конец веток. Каждая станция была особенной, невероятно красивой и, главное, чистой. Храм величия человеческих возможностей, музей прошедших эпох и культурных веяний, необходимость - ведь без метро на поверхности произошел бы полный транспортный коллапс.
        Тим не мог не горевать об утерянном. В детстве он зачитывался советской научной фантастикой, наверное, потому и предпринял эту чертову вылазку. Не признавался в том даже себе, но внутренне верил, будто люди в душе благородные, прогрессивные, не пасующие перед трудностями. И кого он увидел?.. Рабов, которые, спасаясь от стихийного бедствия, забежали в античный храм. Их не интересовали барельефы, скульптуры и живопись. Их не восхищал блеск света на отшлифованных гранях и гладкость мрамора, высота сводов и стройность колонн. Им, словно крысам, только бы размножиться и погрызться - если не с другой группой, то между собой.
        - А ты уже смотришь на жизнь чужими глазами, - попенял голос. - Быстро.
        Именно. И Тим даже знал, чьими глазами он глядит на метрополитен. Вот только до того, как он встретил Немчинова, вышел на «Маяковскую», на которой его опоили отравой и намеревались убить.
        Мгла колыхнулась за плечами и рассеялась в звучном смехе, превратившись в рой ночных мотыльков. Теперь Тим стоял на железнодорожной насыпи. Слева - лес, не такой, как теперь, не разросшийся и страшный, напоенный некой внутренней силой, а мирно спящий. Тонкие ветви плакучих берез едва шевелились, тронутые ветром, по синему небу плыли белесые облака, за спиной, за хлипким штакетником и заборами, покрытыми разноцветной краской, притаились приземистые срубы. Тот, который стоял правее на отшибе, особенно нравился Тиму изумрудными стенами и деревянным кружевом, покрытым голубой краской (тогда его еще не просветили насчет плохой сочетаемости некоторых цветов), вокруг окон. А еще дальше, за примыкающей к станции улочкой, носящей громкое имя Привокзальной, возвышались две башни из оранжевого кирпича и длинный панельный дом ослепительно-белого цвета. Издали донесся высокий гудок, предупреждающий о приходе очередной электрички. Тим помнил, что те проносились мимо или останавливались строго по расписанию, а еще нельзя долго стоять на путях или переходить их, не осмотревшись как следует и не прислушавшись, -
может и переехать.
        - Ну, чего ты встал? Опоздаем, - эффектная, пусть и немолодая уже женщина в светлом кремовом платье и туфлях-лодочках на низком каблучке взяла его за руку и повела к перрону, сделанному из огромных бетонных плит.
        Тим задирал голову, ища глазами название станции. В какой-то момент это даже удалось, но литеры никак не получалось распознать, пусть они и оставались знакомыми: расплывались перед глазами, наползали одна на другую и, казалось, потешались и издевались над смотрящим.
        В отличие от синих стрел Московского метрополитена подмосковные электрички были зелеными. Женщина купила билет в кассе и, снова схватив Тима за руку, потянула к разошедшимся в стороны дверям, успев в последний момент заскочить в вагон. С громким «уф» сомкнулись створки. Электричка издала вздох - «пф-ф» - и качнулась, а потом начала набирать скорость. «Чух-чух» - запели-застучали колеса. Деревянное сиденье, на которое забрался Тим, было покрыто лаком, приятно холодило и скользило.
        - Не елозь, - велела женщина и предупредила: - Нам скоро выходить, и, пожалуйста, не потеряйся на вокзале, как в прошлый раз.
        То место, где они сошли с электрички, действительно можно было назвать вокзалом, не покривив душой. Особенно нравились Тиму аркообразные входы-выходы из здания и окна на квадратной часовой башне. Вся площадь перед ним была отдана под нужды автотранспорта. Люди толпились у остановок автобусов - где-то больше, где-то меньше.
        - Вот всегда так, сволочи, - донесся из очереди, которую миновали Тим и женщина, бодрый старушечий голос. - По полтора часа ни одной «пятрешки», а потом сразу три одна за другой. Они там «козла» забивают, не иначе.
        Из очереди ей поддакнули несколько голосов, а мужик в тельняшке предложил составить компанию шоферам и обыграть «козлов» по-быстрому.
        Люди, конечно же, возмущались, но делали это как-то необидно, задорно и с юморком.
        А по левую руку от вокзала находился рынок, который все настойчиво именовали базаром. Торговали на нем черноволосые усатые мужчины и светловолосые женщины. Зазывали по-всякому, отвешивали комплименты покупателям, смеялись.
        - Неужели это мои воспоминания? - не поверил Тим. Слишком уж все казалось идеальным, даже утопическим. Да и не помнил он жизни до катаклизма, сознательный возраст настиг его в бункере.
        - Скорее всего, мои, - фыркнул невидимый собеседник. - Потом Союз рухнул, и как-то люди окрысились, но вот в мои детские годы было здорово.
        После этих слов все снова померкло.
        - Постой! Покажи мне поселок, - попросил Тим.
        - Не наглей пока, - рассмеялись в ответ, и он оказался в полном одиночестве посреди неведомого тоннеля.
        Вокруг было пусто и черным-черно, но тьма больше не персонифицирована - просто отсутствие света. Одиночество Тим ощущал очень явно и при этом всякий раз внутренне замирал, шагая в темноте. Все казалось, кто-то постоянно смотрит ему в затылок, а повернешься - никого. И снова кто-то смотрел - очень пристально.
        Тим развернулся, ткнул пальцем в пустоту и вскрикнул, когда некто невидимый схватил его за запястье.
        - Тс-с… Тихо, - велел Немчинов. - Глаза открой.
        Тим повиновался. Ганзеец сидел на краю кровати и держал его за руку.
        - Очередной кошмар? - поинтересовался он.
        Тим кивнул, а потом принялся рассказывать о пустоте и направленном в затылок взгляде.
        - Из меня, конечно, толкователь сновидений - так себе, если откровенно - никакой, - выслушав, сказал Немчинов, - могу лишь предположить, что подобным образом твое подсознание реагирует на постоянное наблюдение с моей стороны.
        Тим пожал плечами.
        «А Кай, вернее, его голос и воспоминания здесь при чем? - подумал он и порадовался, что ничего не сообщил Немчинову о сталкере. - Хотя… именно Кай побудил меня отправиться в Москву. Видимо, подсознание как-то цепляется за имя и выдуманный образ?..»
        - Будь проще, и люди к тебе потянутся, - посоветовал Немчинов, когда пауза слишком затянулась. - Что ты уже успел надумать, выпытывать не стану, но судя по физиономии, ничего интересного - одна сплошная мистика. А ты действительно никогда не испытывал страха тоннеля?
        - С чего бы?.. - отвлекшись от размышлений, которые действительно уводили куда-то в неведомые дебри, спросил Тим.
        - Твой сон, - напомнил ганзеец и почесал мочку уха. - Классический случай, я бы сказал. - И, понизив голос до зловещего шепота, отчего-то воспринимавшегося комично, продолжил: - Вот идешь ты… идешь и вдруг!.. - он сделал эффектную паузу. - На тебя кто-то смотрит, просто-таки прожигает затылок взглядом. А ведь ничьих шагов слышно не было, ты уверен, будто один, однако смотрит и смотрит. Шаг, другой, тоннель вбок заворачивает, а преследователь не отстает. И тут… бац!
        Тим невольно вздрогнул.
        - Ты оборачиваешься. И что же видишь?.. А ничего. Но пока вглядываешься до рези в глазах, вслушиваешься, пытаешься уловить хоть отголосок чужого вздоха, этот некто уже за твоей спиной. Снова за спиной! И все так же цепко глядит, буквально сверлит затылок, - договорил Немчинов и хрипло расхохотался.
        - Не смешно ни разу, - с упреком в голосе заявил парень и все же не удержался от улыбки.
        - Зато разрядил обстановку. Видел бы ты себя… - вздохнул ганзеец.
        - И никак от этого ощущения не избавиться?
        - Противостоять всему можно, Тимур. От страха тоннеля гарантированно спасает хорошая компания. Видно, потому ты и дошел до Москвы, не трясясь постоянно от ужаса. Хотя что-то ты явно чувствовал, даже не осознавая, - просто так подобные сны не снятся. Опять же, психику следует тренировать. Я видел людей, которые из тоннелей седыми выходили и отказывались впредь покидать станцию даже в составе многочисленной группы. Поспрашивай народ у костров - только честный, не живущий разбоем, - они тебе такое поведают о призраках, в тоннеле обитающих, пришельцах из космоса, даже о невидимых наблюдателях.
        - А вы как считаете?
        - Человеческий мозг, - Немчинов постучал себя по лбу, - та еще терра инкогнита. Слышал же выражение: горе от ума? Наверное, и с Грибоедовым знаком?
        - Читать приходилось, - не стал отрицать Тим. А смысл теперь врать и скрытничать? Немчинов не столько выяснил, сколько давно догадался обо всем. Единственное, чего он еще не добился, - указания местонахождения поселка. И то лишь потому, что Тим по-прежнему не помнил, откуда пришел.
        - Ну так вот. В отсутствие информации - а в пустом тоннеле, кроме тишины, пустоты и мрака, нет ничего - человеческому мозгу становится скучно. И принимается он самостоятельно развлекаться, причем иной раз накручивает себя до галлюцинаций и неврозов. И здесь уже все от человека зависит. Те, у кого психика железная, способны и в одиночестве по тоннелям гулять, даже утверждают, будто мгла - живая и испытывает к ним дружеское расположение. Другие музыку тоннелей слушают. Третьи напевают, чаще про себя, но самые умные вслух: мозг-то, прокручивая мелодию, необъективен. Знаешь ты, например, что песня длится пять минут, а промотать мысленно можешь за три или растянуть до семи. Губы и голос не ошибаются. Опять же, знаешь точно, сколько времени прошло - тоже, скажу, в тоннеле вещь немаловажная. Ты встать когда планируешь?
        - А мне разве есть куда идти? - вопросом на вопрос ответил Тим.
        Немчинов хитро прищурился и заявил:
        - Ты встань, а там видно будет.
        Глава 10
        Более всего подземный ганзейский транспорт, отданный на нужды службы безопасности в личное пользование Немчинова, напоминал старинную карету или не менее древний автомобиль, некогда звавшийся самоходной телегой. Колеса располагались под недлинной - всего в три шага - платформой. По ее периметру вздымались оцинкованные борта, покрытые темно-серой краской. Направленный на них луч фонаря растекался по корпусу, почти не давая отблесков. Спереди располагалась мощная фара диаметром сантиметров двадцать, над стойками - толстыми, гнутыми, железными столбами, образующими своеобразную крышу и пересекающимися крест-накрест, - крепился прожектор выдающихся размеров. Еще одна фара находилась сзади и в случае необходимости слепила преследователей.
        На «экскурсию», как называл Немчинов предстоящее путешествие, они отправились не в одиночестве. Кроме Тима, ганзеец взял с собой двух огромных бойцов, выглядевших настолько необычно, что нет-нет, да приходила в голову мысль об уровне галлюциногена в грибах, плававших в сегодняшнем супе.
        Один - рыжий, коротко стриженный, кареглазый, с бородой и усами ярко-чернильного оттенка. Второй - с серыми глазами и практически абсолютно лысый. Лишь на макушке имелись каштанового цвета волосы, отросшие до самых плеч. Их боец заплел в тонкую косу и закрепил голубой ленточкой в алую крапинку.
        Тим размышлял, специально ли Немчинов выискал среди похожих друг на друга, словно братья-близнецы, рядовых ганзейцев настолько выделяющихся парней с яркой, вызывающей внешностью. Мысленно он решил звать одного Тараканом - уж слишком хитрая физиономия, да и оттенок волос намекает: что на голове, что на бороде. Второго - Индейцем.
        Водитель или машинист, исполняющий скорее всего и обязанности техника, сидел на скамье впереди, возле приборной панели с несколькими кнопками и рычагами. Более всего Тима удивило наличие внушительного, оплетенного светлым жгутом руля, ведь дрезина - не автомобиль, ею рулить без надобности, все равно по рельсам едет.
        - А там, где рельс нету, своим ходом перемещается, - ловко прочитав его мысли, ответил машинист. В кожаной кепке и куртке, топорщившихся на коленях штанах он смотрелся странно и, пожалуй, забавно.
        - По поверхности? - удивился Тим еще больше.
        - Скажешь тоже, - хмыкнул Таракан. - В городе наверху при желании кое-что посущественнее отыщется. Но мало ли злыдни какие-нибудь железнодорожное полотно повредят или вовсе растащат на хибары или по иным нуждам. А мы все равно проедем.
        - И возмездие учиним, - добавил Индеец, покрутив на пальце свою косичку.
        Немчинов усмехнулся, и бойцы немедленно замолчали.
        Зато тирадой разразился машинист, подобострастно заглядывая в глаза начальству:
        - Вы уж простите, Олег Николаевич, но я уже задолбался с этой развалюхой колупаться. Из нее железок ржавых торчит - джинс?в не напасешься. Я под ней чаще оказываюсь, чем под Нюркой своей.
        Один из конвоиров - Тим не стал оборачиваться, а потому не определил, кто именно, - сдавленно хрюкнул.
        «Почетный эскорт» - так назвал их, наверняка в шутку, Немчинов. Ничего почетного Тим в своей охране не видел точно и до последнего не понимал, зачем его вообще куда-то везут. На все задаваемые вопросы Немчинов отшучивался, при этом не повторялся ни разу, выдавая версии одна другой фантастичнее.
        Зато парень не смог отказать себе в удовольствии вволю поглазеть на быт ганзейцев. Когда его тащили сюда, было не до изучения обстановки. А потом его приютил у себя в кабинете Немчинов, еду и питье приносили и уносили немногословные подчиненные, удобства и даже душевая скрывались за узкой дверью, покрытой белой матовой краской, со вставленным в верхней части зеленым полупрозрачным стеклом.
        Тим не мог не только выяснить, где находится, но и узнать, сколько ганзейцев располагается здесь. Их могло оказаться как всего с десяток, так и целый гарнизон. Одно он понял точно: они обретаются не на станции, а то ли в каком-то ответвлении тоннеля, то ли вовсе в отдельном бункере, имеющем выход в жилую часть остального метрополитена. И скорее всего, рядом с Кольцевой линией.
        Сразу за дверью кабинета Немчинова и по совместительству - палаты Тима начинался узкий низкий коридор, выкрашенный бежевого оттенка эмалью и потому не создающий гнетущего впечатления. Двух тусклых лампочек в его начале и в конце вполне хватало для полноценного освещения. По обе его стороны были двери из светлого дерева с металлической инкрустацией и круглыми ручками.
        «Из «Леруа Мерлен» специально для меня принесли, - непонятно похвастался Немчинов, затем, сообразив, что Тиму эти слова ничего не объясняют, закатил глаза, тяжело вздохнул и, указав на железную панель в конце коридора, сказал: - Вечно забываю о твоей необыкновенности».
        Само собой, врал: о том, что Тим прибыл из неизвестного далека, Немчинов не забывал ни на секунду, а сейчас наверняка проверял еще раз.
        Одна из дверей оказалась приоткрытой. Взгляд выхватил заставленные коробками стеллажи и держатели с дулами ружей и автоматов, расположенных в ряд. В углу притаилось железное громоздкое чудище, кажется, принесенное в оружейную смеха ради, - ручной пулемет начала двадцатого века.
        «Из музея наверху, - со странной гордостью в голосе заявил Немчинов, проследив за его взглядом. - Между прочим, в отличном состоянии: надо будет - всех врагов в капусту покрошит».
        Тим предпочел промолчать.
        Из двери напротив вышла симпатичная светловолосая и сероглазая девушка в строгой блузке терракотового цвета и темно-зеленой прямой юбке длиной до колен. Маленький черный галстучек приподнимался, лежа на выдающейся груди. Она вежливо поздоровалась с Немчиновым, окинула слегка высокомерным взглядом конвоиров и удивительно благосклонным - Тима, тепло улыбнулась ему и пошла куда-то по своим делам.
        Послышались торопливые шаги, но неизвестный не догнал их, а юркнул куда-то влево. Оттуда донесся приглушенный смех, шепот и стук кружек. Похоже, в бункере (Тим решил именно так называть это место) не просто несли службу, а жили, не чуждаясь обычных человеческих радостей. И Немчинов не имел ничего против, как ни хотелось бы верить в обратное. По мнению Тима, тот держался даже излишне панибратски со своими подчиненными. Колодезов, например, в общественных гулянках участия не принимал.
        - У Димки Чарых сын родился, Олег Николаевич, - вполголоса проинформировал Таракан.
        - Хорошо, - кивнул Немчинов. - Как Людмила? Здорова? А малыш?
        - Вроде норма. Празднуют.
        - Тоже неплохо, - усмехнулся Немчинов. - Когда в нерабочее время, не имею ничего против.
        Из следующей двери пахнуло паром и запахом еды - никак иначе Тим не сумел бы охарактеризовать ворвавшиеся в коридор ароматы. Он смирился со вкусом здешней стряпни, находил ее сытной и неплохой (на пленнике не экономили; во всяком случае, Немчинов питался тем же), но не научился определять ингредиенты. В поселке не содержали свиней - слишком хлопотно, зато кур разводили. Несушки вполне обеспечивали нужды в белке. В метрополитене, наоборот, употребляли в основном мясо. Свинина казалась слишком жирной и тяжелой для желудка, приправы и грибы также отличались от тех, к которым привык Тим.
        - Раис! - Немчинов слегка повысил голос, и из-за двери немедленно вынырнула дородная светловолосая раскрасневшаяся женщина в белом колпаке и халате.
        - Чарых и его орлам принеси чего пожевать, а то знаю я этих героев: в ратной битве с зеленым змием всегда побеждает последний. Завтра все десятеро головой страдать станут и смотреть жалостливо.
        - Ух, я им!.. - начала было женщина.
        - Не стоит: повод больно хорош. Однако если празднование затянется, примешь меры, - прервал ее Немчинов и, не дожидаясь заверений в том, что все непременно будет сделано в лучшем виде, пошел дальше.
        - Э… эх, - сказал машинист, вырвав Тима из воспоминаний.
        - Никит, ты чего? - удивленно спросил Немчинов, всплеснув руками для пущей театральности. - Это когда я кого-нибудь держал из-за презентабельного вида только и гнал из-за его отсутствия? Мне гораздо важнее, кто за дорогой следит и рычаги переключает… или как они правильно зовутся? Я ж полный профан в технике, без тебя и вовсе словно однорукий бандит буду.
        - Почему однорукий?
        - Поскольку нужно же чем-то пистолет держать.
        Машинист немедленно заулыбался, а Тим подумал, что то ли Немчинов специально набирал к себе людей, которым симпатичен, то ли он - идеальный манипулятор. Впрочем, с Маряной он явно ошибся и даже признал это.
        Для пассажиров в дрезине установили с каждой стороны по три сиденья-кресла, наверняка снятые с вагона метропоезда. Рассаживались по движению и против, лицами друг к другу. Дверей не имелось. На уровне поясов сидящих шли металлические трубы, за которые при желании удалось бы ухватиться, чтобы не вылететь за борт. В двух местах напротив прохода между креслами ограждение прерывалось. Символическими дверцами служили цепочки с крючками, которые просто накладывались на петельку, вмонтированную в железные столбы.
        - Прошу! - сказал машинист, снял цепочку и склонился в шутовском поклоне, сорвав с головы кепку и почти подметя ею пол.
        Удивительно, но Немчинов позволял своим людям даже худшие вольности и шутки, казалось, искренне развлекаясь за их счет. Впрочем, Тим за время болезни не сумел раскусить его. Ганзеец с такой быстротой менял маски и жонглировал темами, что голова шла кругом отнюдь не из-за одной лишь слабости. А еще он умел мастерски вовлечь в разговор и, не спрашивая прямо, выведать подробности, на основании которых делал выводы, чаще всего оказывающиеся правильными.
        Пожалуй, перемахнуть через ограждение труда не составило бы. Тим мог сбежать, спрыгнув, когда дрезина замедлит ход в тоннеле - наверняка такое произойдет. Нырнуть в первое же попавшееся ответвление - только его и видели. Однако потому Немчинов и взял дюжих бойцов, выше Тима на полголовы, а в плечах шире раза в два.
        - Садись, Тимур, - предложил… именно предложил, а не приказал Немчинов и первым запрыгнул в дрезину, проигнорировав ступеньку, расположенную под «дверцей» для вящего удобства пассажиров. Развалился вполоборота на переднем сиденье, разбросав руки по широкой спинке - такое положение позволяло ему одновременно смотреть вперед, переговариваться с машинистом и следить за остальными.
        Тим не заставил себя ждать, но ступенькой воспользовался: показывать свою удаль он пока опасался - при напряжении мышц рана начинала неприятно ныть. Он уселся на кресло, расположенное по ходу движения, напротив главного своего пленителя. Справа и слева его немедленно подперли охранники - мимо не проскользнуть, а совершить сальто назад из положения сидя, использовав ограждение как опору для рук, и спрыгнуть на пути позади дрезины Тим не сумел бы, находясь и в гораздо лучшей физической форме, нежели теперь.
        «Тогда-то меня и ослепят задней фарой, и пристрелят», - с каким-то странным злорадством подумал он, мельком отмечая очередную странность: отсутствие на дрезине дополнительного вооружения.
        В общем-то он даже знал причину все сильнее разгорающейся злости на самого себя. Тим понимал, что носятся с ним лишь оттого, что Немчинов решил непременно вызнать местонахождение поселка. Следовало бежать, используя любую подвернувшуюся возможность. Но куда и как - оставалось неясным. А кроме того, Тим отдавал себе отчет в том, что бежать не особо и хочет. Ему давно не было настолько интересно. Еще никто не интриговал его так сильно. А главное, держащее в напряжении чувство опасности, словно он ходит по тонкому льду на едва-едва замерзшем болоте или по кромке высокого оврага, не оставляло ни на минуту. Лишь в юности, когда только-только начал ходить в патрули и пристрелил своего первого волкодлака, Тим испытывал подобный азарт.
        - Удобно? - вежливо поинтересовался Немчинов, не скрывая самодовольной ухмылки.
        - Вполне, - кивнул Тим, и дрезина тронулась.
        Двигались с небольшими остановками: впереди шел несколько иначе сделанный транспорт аж с двумя прицепами. Вот он уж точно подходил под определение телеги с моторчиком и останавливался на каждой станции Кольца. Во время вынужденного ожидания Немчинов рассказывал о Содружестве, его законах, чем занимались жители, но все больше об архитектуре и прошлых, мирных, временах. Поначалу Тим даже заскучал, но ровно до того момента, как выехали на первую станцию, потом уже не отвлекался и смотрел во все глаза, а в уши ему вливался уверенный тихий и вместе с тем очень четко проговаривающий слова ироничный бас. Красивый все же у ганзейца был голос, способный увлечь, а уж рассказчиком он оказался и вовсе замечательным.
        Немчинов выбрал маршрут против часовой стрелки: вниз от «Белорусской» - кольцевой - ажурной и какой-то домашней станции, залитой приятным беловатым светом, дочиста отмытой в отличие от «Маяковской». На ней царило оживление, вереницей перемещались грузчики с тюками за плечами, до слуха долетал многоголосый шум и звуки какого-то музыкального инструмента из разнообразного семейства струнных. Временами в перебор аккордов вплетался тонкий голос флейты.
        - Какой-то праздник? - предположил Тим.
        - Здесь всегда так, - ответил Немчинов. - Человек жив лишь наполовину, если не получает отдохновения для души. Не согласен?
        - Отчего же? Вполне.
        - Музыка - одно из таких отдохновений, как и книги, живопись, скульптура… Я давно заметил: там, где не хватает ярких красок, люди начинают чаще болеть и… если цитировать некоторых неумных руководителей, «разлагаться морально». Только в отличие от них я понимаю под этим вовсе не разврат или чрезмерное увлечение наркотическими веществами, к которым отношу и алкоголь. Совсем другое: потерю личности и индивидуальности, желаний и целей, то самое оскотинивание, которое ты, Тимур, упоминал недавно.
        Тим покосился на своих конвоиров, стараясь сделать это как можно незаметнее.
        - Да, - ответил Немчинов на его мысли, даже толком не успевшие прозвучать в голове. - Именно потому и не против.
        «Краснопресненская» поражала темно-красным мрамором с белыми прожилками, идеально отбеленными сводами, висящими светильниками, барельефами и медальонами на пилонах.
        - Первоначально они были белыми, но позже их перекрасили в темно-оливковый цвет, - заметив его интерес, сообщил Немчинов, а увидев, что Тим прищуривается, внимательнее разглядывая их, сказал: - Тема художественного оформления станции - революционное движение начала двадцатого века в Российской империи. Со стороны платформы пилоны украшены медальонами с барельефами, изображающими восходящее солнце, серп и молот.
        Перед «Киевской» пришлось долго стоять в тоннеле, ожидая, пока шедшая впереди дрезина освободится от одних пассажиров и загрузится другими - суматошными, черноволосыми и усатыми, тащащими тюки порой больше самих себя. Здесь звенел, гремел, гомонил рынок. Повсюду висели белые полотнища с коричневым кругом - символом Содружества Кольцевых линий.
        Проезжали неспешно, позволяя полюбоваться. Тим думал, что, должно быть, это самая зажиточная станция Кольца. Бедняков здесь, казалось, не было вовсе. Все гражданские одеты с шиком, а военные красуются в новом сером камуфляже, держа в руках «калаши» двенадцатого года выпуска.
        - Эй, брат! - некто, не попавший на прошедшую несколькими минутами ранее дрезину, отчаянно махал руками, старательно обращая на себя внимание Немчинова. - Брат, подвези, до зарезу надо! Пятикратную таксу плачу. Нэт! Дэсятикратную! - У него был странноватый акцент, из-за которого создавалось ощущение, будто челнок путает гласные, а твердый согласный звук «Л» он произносил как мягкий.
        - Мест нет, - бросил ему машинист.
        - Вай, брат! Зачем обманываешь, слюшай? Я же вижу!.. Есть места!
        Тим вздохнул. Немчинов улыбнулся уголками губ. Конвоиры остались безучастны к происходящему.
        Дальнейшим просьбам было не суждено излиться из уст предприимчивого, но глупого челнока, посмевшего совать деньги самому Олегу Николаевичу Немчинову. К нему подошел военный и принялся что-то быстро говорить. Челнок, впрочем, от него не отставал, тараторя почище пулемета, а для пущего эффекта отчаянно жестикулируя, пару раз чудом не заехав военному в глаз.
        - Обожаю «Киевскую», - проговорил Немчинов, тихо посмеиваясь. - Никита, трогай.
        Станция «Парк культуры» поражала медальонами - на этот раз белоснежными, - строгим серым мрамором и узорчатым полом, который Немчинов назвал «ковром». Здесь тоже стояли лотки и палатки, но народу было меньше, да и вели себя люди менее суетливо, не кричали, расхваливая товар. Покупатели вальяжно прохаживались между рядов с товарами, продавцы неспешно и с гордостью ждали их решения. Кроме привычного и примелькавшегося уже оружия, одежды, посудной утвари, попадались вещи более экзотичные. Со стола, накрытого черным полиэтиленом, проезжающим махали лапками белые кошки, глядели исподлобья жабы, выкрашенные блестящей охристой краской, сияло что-то мелкое, издали похожее на стекло.
        - Товар для довольно состоятельных граждан, - пояснил Немчинов. - Тех, кому важно не только то, чем питаются и какую одежду носят. Если кто-нибудь скажет, будто все, не несущее практической пользы, более не важно в этом мире, не верь. Чушь это первостепенная. Человек от крысы тем и отличен, что не только в жратве нуждается.
        - Я никогда и не утверждал обратного, - заметил Тим, поведя плечом.
        - Ну конечно, - хмыкнул Немчинов. - Кого я убеждать пытаюсь? Самому смешно, - и тотчас же распорядился: - Никит, тормозни.
        Чуть дальше лотка с кошками находился самый настоящий книжный развал.
        - Вот это удача! Не каждый раз этот челнок встречается.
        Тим не ответил, но у него и самого загорелись глаза.
        - Сходи, будь другом, Никит. Тебе мои вкусы известны.
        Машинист кивнул, дернул за рычаг, располагающийся справа.
        «Пуф-ф…» - издала дрезина и остановилась. Все пассажиры, сидящие в ней, покачнулись вперед-назад, а машинист, ловко спрыгнув на перрон, поспешил к развалу.
        На какое-то время повисло молчание, Тим даже удивился. Немчинов сидел напротив и усмехался одной стороной рта. Взгляд неправильных разноцветных глаз был направлен поверх плеча левого конвоира, в нем отражались огни ламп накаливания, развешанных на путевых стенах. Лишь проследив за этим взглядом и обернувшись, Тим понял, в чем дело.
        У развала машинист оказался не один. Две хорошо одетые дамы степенного вида стояли впереди. Одна - в черном длинном приталенном пальто и в фетровой шляпе, из-под которой торчали ярко-рыжие вьющиеся пряди, - набирала книги. Каждый раз, когда она тянулась за следующим переплетом, приподнимался рукав, оголяя стройное запястье, на котором сверкал, переливаясь золотым и матово-белым, широкий браслет с мелкими красными камнями. Вторая - в кожаной куртке кремового окраса и цветастом платке - стояла рядом и смотрела на соседку с явным неодобрением, читавшимся и в позе, и в выражении грубоватого лица. Особенно - в тонких поджатых губах, бровях, сведенных на переносице, и теребящих друг друга кистях рук. На безымянном пальце правой женщина носила крупное и не слишком красивое кольцо, сплавленное из трех разных: тусклого бронзового, золотого и стального. В среднее был вставлен квадратный розовый камень.
        - Ванечка купить при оказии просил, - сказала первая женщина. Она и не думала оправдываться, просто информировала. - Очень уж он фантастику уважает.
        - Фантастику? - вторая неприязненно сморщила нос, отчего лицо стало напоминать оскаленную крысиную морду. - Ты чего же, хочешь, чтобы он у тебя совсем дураком вырос?
        Первая женщина тоже нахмурилась, впрочем, скорее удивленно, чем недовольно. Две параллельные морщинки расчертили высокий лоб. Немного подумав, она положила верхнюю книгу из стопки обратно на лоток, а затем поинтересовалась подчеркнуто вежливо:
        - А твой что читает?..
        - Мой?.. - вторая спала с лица. - А ничего, - недовольно пробурчала она. - Тунеядец растет. Лишь бы лежать и в потолок поплевывать - ни целей, ни увлечений.
        Первая женщина снова взяла книгу и положила поверх стопки, а затем - еще две.
        - Чтобы уж наверняка, - пояснила она иронично.
        - Почему здесь столько военных? - спросил Тим, когда все интересное закончилось.
        - Стратегическое положение станции и относительно недавняя война с Красной Линией, - ответил Немчинов и указал на ветвистую трещину, прошедшую по мрамору.
        Тим присмотрелся внимательнее. Ослепленный чистотой и красотой станции, он поначалу не заметил ни проломов и трещин, ни вырванных из арок кусков мрамора.
        - Живут, как на границе, - пробурчал Индеец.
        - Как на границе и живут, - то ли согласился с ним, то ли возразил Таракан.
        Наконец-то возвратившийся машинист передал книгу Немчинову: небольшую, выполненную в зелено-черно-серых тонах. На обложке был изображен бюст мужчины: римский нос, высокий лоб и скулы, большие миндалевидные глаза. Название - «Властелин мира» - располагалось сразу под ним, а вот имя автора Тим прочесть не успел: Немчинов быстро спрятал том за пазуху.
        - Перечитаю, освежу в памяти и поделюсь, - пообещал он.
        Тим кивнул. С советской фантастикой он был знаком неплохо. Другое дело, что признаваться в этом сейчас не стоило: опасения вызывал не столько Немчинов, который и так знал многое, сколько его спутники. Все же докладывать могла не только Маряна - в этом ганзеец тоже оставался прав: нельзя обвинять несимпатичного тебе человека во всем.
        «Добрынинскую» - монотонно-шумную, переполненную и какую-то усталую - проехали быстро. Взгляд только и успел выцепить красный мрамор и нервно-настороженные лица.
        - Какие-то они убитые, - заметил Тим.
        - Народу много. Работы немало. Прибыли почти нет, - откликнулся Немчинов. - Не покривлю душой, если скажу, что «Добрынинская» - самая бедная станция Содружества. Как думаешь, какое из человеческих качеств самое разрушительное?
        - Страх, - ответил Тим, не задумавшись.
        Немчинов покачал головой и произнес:
        - Лень. Именно она - основная причина зависти, страха, ненависти. Тот, кто ленится, всегда найдет кучу отговорок, чтобы ничего не предпринимать, и он же будет искренне недоумевать, почему жизнь у других складывается удачнее, чем у него. Недоумение раньше или чуть позже перерастет в зависть, неудовольствие и злость. По нынешним временам, само собой, не выйдет лежать на боку постоянно, но можно все делать неспешно, спустя рукава. Ну, а завистливый человек, поставивший большой жирный крест на себе, вполне способен забить и на окружающих - ему ведь их нисколько не жаль.
        - Это вы к чему, Олег Николаевич? - спросил Таракан.
        Немчинов пожал плечом.
        - Да так, рассуждаю, - произнес он. - С таким отношением к жизни и до бандитской вольницы недалеко. Лентяи весьма охотно становятся отморозками. Вот уж кого я с удовольствием пустил бы в расход - всех до единого. Меня не столько фашисты раздражают, сколько эти.
        Узорчатую, кружевную «Павелецкую» тоже проехали на приличной скорости. Тиму сообщили, что на соседнюю одноименную станцию из города наверху постоянно лезет всякая дрянь, потому режим здесь приближен пусть не к чрезвычайному, но тревожному. А значит, нечего делать вблизи человеку без документов, даже с такими сопровождающими, облеченными и властью, и доверием.
        Объяснение - так себе, но допытываться было бы глупо. В конце концов, Немчинов мог просто не любить начальника «Павелецкой», а тот - платить ему той же монетой.
        Глава 11
        - В первоначальные планы метростроевцев Кольцевая линия не входила, - рассказывал Немчинов. - Вместо нее планировалось строительство диаметральных линий с пересадками в центре города. Первый проект Кольцевой появился около ста лет назад, в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, который до сих пор с содроганием упоминают яйцеголовые из Полиса, хотя точно живут гораздо хуже предков. Тогда планировалось построить нашу линию под Садовым кольцом. Слышал о таком? - Тим кивнул. - По проекту тридцать восьмого года… полисовцы особо его не проклинают, но у них все равно странная стойка на упоминание сталинской эпохи.
        В одном из ящиков письменного стола в комнате, которую они делили, отыскалась старая и подробная карта покинутого города. Немчинов не имел ничего против интереса пленника и не возражал, когда тот рассматривал переплетения улиц и читал названия. Тим же вдыхал запах старой бумаги, водил пальцем по шероховатой поверхности, щурился, разглядывая особенно мелкие символы, и в груди у него разливалась боль. Как? Ну как можно было разрушить такое одним махом? Почему допустили?..
        - Я не удивлюсь, если решат вообще вычеркнуть из истории всю первую половину двадцатого века для… - ганзеец поискал походящую формулировку, - обеспечения общественного спокойствия и сбережения чувств участников репрессий.
        - Разве в метрополитене остались такие долгожители? - удивился Тим. - По идее, после катаклизма срок человеческой жизни, наоборот, значительно уменьшился.
        - У нас шутят: чем моложе полисовец, тем сильнее он проклинает Совок и Сталина. И не так страшен ГУЛАГ в исторических хрониках, как в памяти тех, кто знает о нем понаслышке. Полагаю, это тоже один из вывертов человеческих мозгов: придумывать врагов, а потом демонизировать и ненавидеть заочно. Нас вот тоже многие ненавидят.
        - Поскольку процветаете в сравнении с другими станциями, - буркнул Тим и поймал на себе заинтересованный взгляд одного из конвоиров, которого мысленно называл Индейцем. Он был более хмурым, чем Таракан, и, как чудилось Тиму, слишком близко к сердцу принимал все, касающееся иных станций вообще и Красной Линии в частности. Похоже, он искренне недоумевал и не понимал, кого охраняет и с какой стати какому-то пленнику устроили экскурсию по Кольцу. И главное: почему тот, кому положено трястись от страха при одном лишь упоминании имени Олега Николаевича Немчинова, столь спокоен.
        - Умеем устроиться в отличие от прочих, - поправил Немчинов. - А еще способны защитить и себя, и свои достижения. По нынешним временам подобное дорогого стоит. И замечу, с наших станций народ не удирает в поисках приключений на различные части тела, - последняя фраза прозвучала упреком, однако произнесена была с такой дружеской, участливой интонацией, что у Тима не сразу получилось рассердиться. - Так вот… по проекту тридцать восьмого года планировалось построить линию значительно дальше от центра, чем проложили впоследствии. Проект изменили лишь после начала Великой Отечественной: в сорок первом. Ну, что там? Скоро? - поинтересовался Немчинов у управляющего дрезиной машиниста.
        - Уже гоню, Олег Николаевич, - отозвался тот, - скоро станция.
        Дрезина качнулась, сильнее вдавив в спинки кресел пассажиров, сидящих по ее ходу.
        Вечная темнота тоннеля разрывалась светильниками, расположенными через равные промежутки. Синие поезда наверняка проносились с гораздо большей скоростью, но и нынешняя впечатляла. Волосы трепал самый настоящий ветер, обдувал лицо, стремился откинуть голову назад. Иногда он резко налетал сбоку, вырываясь из ответвлений тоннеля. Однажды, глянув в одно из них, Тим вздрогнул: то ли действительно увидал отблеск хищных кроваво-красных глаз неведомого чудовища, то ли почудилось. Судя по широко расставленным зенкам, монстр был не просто крупным - гигантским.
        А потом тоннель закончился, и Тима ослепило белым электрическим светом. Висящие под потолком светильники горели ярче, чем на предыдущих станциях, пуская в глаза отблески от чистого светлого мрамора. Когда Тим смежил веки, под ними разливалась легкая боль - сладковатая и, пожалуй, приятная. Он и не думал, будто настолько соскучился по действительно нормальному, а не приглушенному свету. Когда выйдет на поверхность, наверное, долго будет моргать и тереть глаза.
        Светлый мрамор стен с желтыми прожилками, чистые полы, прохаживающиеся по перрону люди в добротной одежде. Много бойцов, но и гражданских немало. По-прежнему был слегка непривычен серый цвет камуфляжа вместо обычного зеленого. Впрочем, Тим теперь облачился в похожий - городской. Прежнюю одежду, запасы и оружие у него конфисковали. Больше всего было жаль ножа, но требовать возврата он, разумеется, не стал.
        - «Курская», - назвал Немчинов.
        - Впечатляет…
        Сидящий по правую руку от Тима боец фыркнул. Видимо, ждал более бурного восторга.
        - Это ты «фонтан» не видел, - снисходительно сообщил Немчинов и пояснил: - Вместе со станцией спроектирована сложная система подземных и наземных строений, ранее обеспечивавших входы-выходы пересадочного узла, его связь с внутренними помещениями Курского вокзала и переходы между станциями метрополитена, ныне служащие нашим сталкерам. Центром ансамбля является круглый подземный зал, в котором сходятся эскалаторный тоннель «Курской» - кольцевой, проход из эскалаторного аванзала «Курской» - радиальной, входы и выходы зала ожидания Курского вокзала. Вот туда соваться не советовал бы. Наши пытались расчистить недавно, но… - Немчинов цыкнул зубом и покачал головой. - Не буди лихо, пока спит тихо, короче. А то еще будет так же, как на «Павелецкой». Оно нам разве надо?
        - Да… вы рассказывали, - кивнул Тим. - Здесь тоже… приезжих много?
        - Ну а кому же быть на вокзале? - усмехнулся Немчинов.
        - И при чем здесь фонтан?
        - Похож очень. В центре этого подземного зала и стоит: мощная, круглая, развивающаяся вверх колонна-столп. Основание как бы заглублено в пол и обведено по кругу небольшим гранитным бортиком. Поверхность столпа покрыта затейливой лепниной с растительным мотивом. На ней также размещены небольшие медальоны с сельскими сценками. Я, конечно, плохо помню, но девушки со снопами пшеницы, овса и прочим сильно напоминают тех, которые стояли на ВДНХ. Фонтан «Дружба народов» - знаменитейший, между прочим.
        Тим вздохнул. Сколько красоты теперь утеряно безвозвратно. Чем дольше он жил на свете, тем сильнее крепла уверенность в невозможности не только вернуться, но хотя бы приблизиться к уровню развития погубленной цивилизации.
        - А теперь у нас чертово средневековье, - процедил он сквозь зубы. - С автоматами, пока боезапасы не израсходуем подчистую.
        Немчинов предпочел не заметить его слов и продолжил рассказывать:
        - Потолок зала опирается на столп, а также на два кольца колонн - круглых, каннелированных…
        - Каких?.. - поперхнулся воздухом Таракан, ловящий каждое слово начальника и, похоже, увлекшийся рассказом не меньше Тима.
        - Вертикальные желобки на стволах колонн видел? - снисходительно поинтересовался Немчинов, боец поспешил кивнуть и, не иначе на всякий случай, попытался пожрать начальство взглядом. Немчинов фыркнул. - Вот такие желобки и зовутся каннелюрами, а колонны, соответственно, - каннелированными. В зале они разные: одни облицованы сургучно-красным мрамором, другие, квадратные, - светло-кремовым. А стены зала сотворены из розового и желтого мрамора. Красотища, короче. Настоящий каменный храм, - закончил Немчинов, и у Тима не возникло ни малейших сомнений: рассказ был вызван не только желанием соблазнить пленника жизнью подземки и отвлечь от мыслей о побеге. Немчинову нравилось делиться теми знаниями, которые у него имелись, но не могли быть применимы в основной профессии. Гид из него вышел великолепный. Впрочем, насколько Тим сумел понять, ганзеец ничего не делал наполовину и спустя рукава: ежели уж брался, отдавал всего себя намеченному делу. Не уважать его не выходило. Более того, его и врагом считать отчего-то больше не получалось. Чем дальше, тем сильнее Тим проникался этим человеком. В нем
обнаружилось то, чего так не хватало в Колодезове: участие, внимание, готовность говорить и объяснять. Конечно же, он понимал: Немчинов играет с ним, как Лорд с трупом мелкой твари, выисканной в лесу. Все его внимание направлено на одно: добиться доверия и вызнать местонахождение поселка. Однако бороться с самим собой все равно не выходило.
        - Эх… любите вы метро, Олег Николаевич, - польстил, а может, сказал вполне искренне машинист.
        - Архитектуру, Никита, - уточнил Немчинов, - да, люблю, - и, немного помолчав, добавил: - А вот людей… сильно недолюбливаю.
        Скорость дрезины снова упала, теперь она двигалась так, что удавалось рассмотреть лица стоящих на платформе людей. На них не было отпечатка обреченности и безысходности. Они жили, может, и без надежды на быстрое улучшение условий, но находясь под защитой, не испытывая голода, в относительном достатке - не так уж и мало на Земле, пережившей катаклизм.
        - Мама! - за одной из колонн пряталась девочка лет пяти: худенькая, в опрятном платье розового цвета. Большой бант на голове особенно выделялся, поскольку являлся ослепительно-белым. Яркий станционный свет путался в волосах, подсвечивая их золотом.
        Строгого вида молодая женщина - с рыжими, коротко остриженными волосами, в юбке длиной до колен - стояла, уперев руку в бок, грозила указательным пальчиком девочке и качала головой.
        - Ах, егоза! - восклицала она. С припухлых, красиво очерченных губ не сходила улыбка, неожиданно темные глаза щурились.
        - Смотри, Тимур, смотри, - проследив за его взглядом, сказал Немчинов. - Вот это все - результат нашей… в том числе и моей работы. Не сравнить с твоей «Маяковской», не так ли?
        Тим кивнул и запоздало возмутился:
        - С какой это стати моей?.. Я просто вышел на эту станцию, но не имею к ней ни малейшего отношения!
        Немчинов коротко рассмеялся, но глазами сверкнул остро и опасно - Тим аж вздрогнул, поняв, что едва не прокололся. Не стоило рассказывать о том, что в метрополитен пришел из Подмосковья, всем вокруг - даже намекать - мало ли кому они сообщат и доложат.
        - А ты можешь назвать еще хоть одну станцию, где люди без документов - обычное явление? - понизив голос, поинтересовался Немчинов.
        Тим прикусил губу, чувствуя себя недальновидным болваном.
        - Ладно, не тушуйся. Лично мне все равно, где ты родился, лишь бы человеком был хорошим, - примирительно сообщил Немчинов. - Шанс есть у всех, даже у выходцев с Красной Линии, - и прямо взглянул на Индейца, который под его взглядом почему-то смутился, понурился, а после пробурчал, смотря в пол дрезины с явным намерением попробовать (вдруг получится?) прожечь в нем дыру:
        - Скажете тоже, Олег Николаевич.
        Они миновали половину перрона, прежде чем Тим решился продолжить прерванный разговор.
        - И все же… насчет «Маяковской». Она не так далеко от Кольцевой. Почему бы ей не помочь?
        - Не на всякий кусок следует зариться, - глубокомысленно вздохнув, проговорил Немчинов. - Метрополитен слишком большой - я уже говорил. И про лень - тоже. Маяковцы слишком привыкли жить в том дерьме, в которое превратили свою станцию. И они слишком ленивы, чтобы менять себя и ее. Зачем мыть пол, ведь скоро он все равно загрязнится? Зачем чинить и стирать одежду, ведь та скоро выйдет из строя? Каков смысл в однообразной, изматывающей работе день за днем, если можно подсыпать отраву какому-нибудь лопуху, а затем обчистить? Бандиты не говорят «заработать», эти крысы в людском обличье используют более удачное словцо: «поднять». Так говорили раньше: «поднять бабло» или «поиметь» - не заработать, а найти на пустом месте. На кой нам подобный человеческий балласт? Из любви к ближнему? В гробу я таких ближних видел, - закончил Немчинов с неожиданным ожесточением. - Если спросишь моего мнения, такие станции нужно планомерно зачищать от людской швали, а затем заселять заново.
        - То есть расстреливать? - проговорил Тим.
        - А у тебя проблемы с этим? Напомнить, скольких ублюдков ты положил в тоннеле по дороге к «Белорусской»?
        Тим помнил. В том числе и свое состояние в тот момент. Он привык, не размышляя, спускать курок во время патрулирования. Секунда промедления стоила слишком дорого. За нее волкодлак мог успеть откусить ногу, руку, а то и голову либо самому нерадивому стрелку, либо его товарищам. Потому-то Тим и не раздумывал. В голове что-то щелкнуло, и люди стали огромными крысами, которых хотелось уничтожить, пусть и ценой собственной жизни.
        - Я не только не приверженец идеи про невинные слезки младенцев. Мне противна сама постановка вопроса. Дети у достойных родителей всяко лучше, чем у всякой швали. Тех, кого ты видел на «Маяковской», уже невозможно чему-либо научить: слишком привыкли ничего не делать, поняли, что проще красть и выклянчивать - не прикладывая никаких усилий, не напрягаясь. Они уважают лишь грубую силу. Причем чем жестче поступаешь, тем быстрее доходит.
        - Кому решать, кто достоин, а кто нет? - проворчал Тим.
        - Мне и решать! - зло прошипел Немчинов. - Если сил и решимости хватит - то мне.
        - Огневой мощи не хватит, а жаль, - сказал Индеец.
        - Ее-то хватит, здесь иная проблема вырисовывается, - возразил Немчинов и принялся перечислять: - «Маяковская», Рейх… - О большинстве станций, которые он называл, Тим и не слышал. - У нас попросту не найдется столько людей, чтобы заселить зачищенные станции, а там, где слишком мало или почти нет представителей человеческого рода, селится некто иной. Тьма не должна расползаться по центральному метро, ее и без этого вдосталь. Мы все помним про туннель до «Сухаревской».
        Бойцы покивали, Тим мысленно наступил себе на горло, решив не спрашивать. Однако Немчинов все равно ответил. Приложив два пальца к виску, он очень серьезным тоном произнес:
        - Мрак и мгла для тела, души и разума.
        Тим кивнул.
        - Ментальная угроза, - разъяснил Таракан и передернул плечами. - Гадость полнейшая, одни панические атаки чего стоят, а там еще и галлюцинации.
        - Не поминай. - Индеец чуть откинулся назад, высвободил руку и ударил напарника по спине. - Не накликай!
        - Мы способны обеспечить достойную жизнь многим, но не всем, - не обращая на них внимания, Немчинов решил подкорректировать тему разговора, начавшего скатываться в интересное, будоражащее воображение, но совершенно не то русло. - А ведь есть и такие, которые постоянно вредят.
        - Зачем?..
        - Одни из элементарной зависти, жажды наживы; другие, как, например, на Красной Линии, - поскольку за нежизнеспособную идеологию держатся, но признать ошибку не хотят. Да и удобно существовать за счет рабов.
        - Почему рабов? - не понял Тим. Он был знаком с историей, и определение рабства плохо сочеталось с помпезными лозунгами и стахановским движением.
        - А как еще назвать, когда за труд денег не платят, обеспечивают минимум, и даже он не является собственностью?! - зло проговорил, будто выплюнул, Индеец и выругался сквозь зубы. Даже неудовольствия начальства не испугался - видать, больная тема.
        - В начале двадцатого века коммунизм был религией энтузиастов: тех, кто верил в наступление светлого будущего и ради него готовился сдвинуть горы, поворачивать вспять реки, толкать науку к звездам, постигать тайны бытия, - проигнорировав его реплику, произнес Немчинов. - На Красной Линии все иначе. Может, и находятся фанатики, но их сравнительно мало. А стада с человеческими лицами - больше. Их руководителям не нужны индивидуальности, привыкшие думать, анализировать, экспериментировать и находить решение проблем. Они предпочитают строгую дисциплину, субординацию и смирение с полуголодным существованием и изматывающей работой. Нищета же без надежды на лучшее - штука обоюдоострая: портит характер, пресекает инициативу. А там, где нет перспективы, люди привыкают к лени и безысходности.
        Тоннель наехал, поглотил, как недавно станция. Яркий свет, льющийся с «Курской», отбросил перед дрезиной длинную темную тень.
        - И никто до сих пор не взбунтовался? - не поверил Тим.
        - Еще как бунтуют, - фыркнул Немчинов. - Только не так, как следует. Настоящие люди давно схватились бы за… что нашли, и кого надо - а необходимо всю верхушку во главе с их генсеком, товарищем Москвиным, - пристрелили-забили-придушили, захватили склады с оружием и запасами, раздали бы всем сестрам по серьгам, да и без террора и судов Линча не обошлось бы. Но, досыта пустив кровь, они принялись бы обустраивать быт по-новому, может, и к нам за помощью обратились бы или к Полису. Специалисты и у нас, и у них имеются.
        - То есть вариант со второй Антантой? - спросил Тим.
        - Ага! - рассмеялся Немчинов, на этот раз вполне искренне. - Попался?
        Тим нахмурился, удивленно моргнул и, когда наконец до него дошла вся жуть того, что он сказал, выругался в голос.
        - Вот-вот. Уже поделил метрополитеновцев на «своих» и «чужих». И кого?! Жителей одного города!
        - Тот, кто все это выдумал, появился на свет от кровосмесительной связи волкодлака и трехголового монстра!
        - Гений! - расхохотался Немчинов. - Который неразлучен со злодейством, - и тотчас посерьезнел. - Ну, попался же. Признай.
        - Попался, - не стал спорить Тим.
        - И это ты, - заметил Немчинов. - Прикинь, как иным, рожденным в нынешней системе, приходится тяжко. Волей-неволей ведь начинают воспринимать метрополитен через призму разных фракций, конгломератов, прочих объединений по идеологическому признаку, искусственно делящих людей новообразований. А ведь все мы - москвичи, не важно, из Содружества ли, Арбатской конфедерации ли, Бауманского альянса или черт его знает чего еще.
        - И вы действительно помогли бы народу Красной Линии просто так? - тихо спросил Индеец. Спросил - и сразу же отвернулся, прикрыв рот рукой, будто слова вырвались помимо его желания.
        - Я? - Немчинов хмыкнул. - Вполне возможно, и помог бы, вот только поступают твои красные не как люди, а словно крысы. Последних я отказываюсь считать достойными помощи, уж извини.
        - Да я-то что… - пробурчал Индеец. - Я как раз понимаю.
        Таракан поморщился и сплюнул:
        - Понятливый…
        - Один в поле - не воин, - очень серьезно произнес Немчинов и откашлялся. - Когда видишь, что замок не сломать, а выбить дверь не выйдет, глупо прошибать ее лбом. По мне, хорош не тот, кто превращается в вечного борца в душе, на самом деле ничего не делающего, а лишь год за годом нудящего на тему «как все неправильно и нужно менять». И уж точно плох тот, кто рассчитывает стать мучеником и с радостным повизгиванием восходит на лично выстроенный эшафот, рассчитывая, будто его пример кого-то побудит к действиям. Подобное - всего лишь расписка в неумении жить, складывание с себя любой ответственности и перекладывание ее на чужие плечи. Хотя на знамя таких, разумеется, очень любят поднимать то одна политическая партия, то другая.
        - И что же, уходить? - не понял Таракан.
        - Именно. Подобный путь никогда не поддержит ни один системщик, лидеры всех существующих партий тоже будут против. Более того, не просто так в большинстве религий, основывающихся на подчинении правилам и жрецам, а также доении паствы, самоубийство - тягчайший из грехов. Потому что простейший выход! Того, кто с легкостью расстается с жизнью, рабом никогда не сделать!
        - Вот, значит, как…
        - Да, Тим. Если не можешь сломать механизм, отойди от него подальше, наплюй, игнорируй, но не мирись с его наличием даже в мелочах, не становись винтиком. Мало что вызывает большее пренебрежение, чем разжиревший боров, развалившийся в загоне, плодящий поросят, жрущий из корыта и хающий тех, кто подкладывает ему дешевый корм, тогда как могли бы расстараться и на помои посытнее.
        - Почему вы так говорите? - спросил Тим, испытывая сильнейшее возмущение от произнесенных слов и соглашаясь с ними одновременно.
        - Потому, - ответил Немчинов и, словно очнувшись, снова перевел тему. Вернее, замаскировал под нее все сказанное. - Красные бегут скопом, в стайных животных превратились. Поодиночке слишком боятся. Эдакое коллективное бессознательное на марше, готовое переть на пулеметы и автоматы. Когда расплодятся слишком сильно или неурожай случится, а может, катастрофа, так и пытаются прорваться. Чаще всего к нам, поскольку именно Содружество поддерживает своих граждан, а немногочисленным, - он интонационно подчеркнул это слово, - иммигрантам помогает устроиться и обеспечивает всем необходимым на первых порах.
        - И как вы их останавливаете? - нахмурился Тим. Он и так догадывался, но желал знать наверняка.
        - Ганзе всегда нужны рабочие руки. Конечно, не столь сильно, как Рейху, те готовы принимать многих, но и отбор там… своеобразный, да и текучка, - сказал Немчинов. - Но там, где маленький ручеек не сумеет наделать зла, способна все смести волна цунами, оставив за собой разруху и покалеченные жизни. Своих граждан мы ценим больше чужих, надеюсь, ты не станешь возмущаться по данному поводу?
        Тим покачал головой. Колодезов боялся подобного: прихода чужаков и, как теперь он понимал, - не только вооруженных. С захватчиками все ясно: их следовало убивать, защищая свое. Однако сумел бы поселок найти необходимые ресурсы - пищу, воду, место, наконец, - если бы из Москвы Тим привел не обещанную помощь, а сотню-две беженцев, оборванных и голодных?
        - Но не стрелять же их… - сказал он, обращаясь скорее к себе, нежели к кому-то другому.
        - Чаще всего не приходится, - ответил Немчинов. - Красные справляются своими силами.
        - Почему?..
        - Ты же умный парень, - в обычно ироничной усмешке Немчинова промелькнуло нечто зловещее, - включи голову.
        - Им невыгодно, - мрачно проговорил Тим. - Если остальные прознают об удачном побеге, их не остановит ничто.
        - Поднимутся все, - согласился Немчинов. - Молодец, толк будет. Пойдешь ко мне замом через несколько лет?
        Тим глянул исподлобья. Немчинов изобразил невинную улыбку. В этот миг по тоннелю пронесся отдаленный грохот, показавшийся Тиму самым настоящим громом. Не одиночные выстрелы - целые раскаты.
        - «Комсомольская»… мать ее! - выругался Немчинов и приказал: - Никита, гони!
        - Да, Олег Николаевич! - откликнулся машинист, и Тима вдавило в спинку сиденья сильнее, чем раньше.
        Дрезина понеслась, свистя тормозами на поворотах. Немчинов встал на колени на сиденье, ухватился за ограждение и ловко перемахнул через него, приземлившись рядом с машинистом, тот подвинулся. Свет фары высветил стоящую впереди дрезину, высыпавших на пути пассажиров…
        - Тормози!
        Однако машинист уже сориентировался. Свист тормозов резанул по ушам. Тим почувствовал, как его отрывает от сиденья и тянет вперед, словно невидимый великан сграбастал огромной лапищей. В плечи тотчас вцепились с обеих сторон, удержали.
        В тоннеле толпились люди. Кто-то глядел в сторону станции, словно мог увидеть, что там происходит, другие возбужденно переговаривались. Взгляд зацепился за парня примерно одних с Тимом лет, сидящего, прислонившись спиной к стене тоннеля, безразлично прикрывшего веки и зажавшего уши.
        Немчинов спрыгнул на пути. Его немедленно обступили, послышался его спокойный голос. Он всего лишь раз повысил тон - чтобы докричаться до одного из бойцов:
        - Первак, доставай!
        Индеец, носящий, как оказалось, столь странное имя, сорвался с сиденья и рухнул на колени.
        - Ноги! - рявкнул он.
        Таракан сел боком, Тим посчитал за лучшее сделать так же. Боец нащупал рычаг под передним сиденьем, потянул его на себя, и в полу открылся люк. Даже если бы Тим предполагал его наличие, никогда не отыскал бы самостоятельно.
        - Вот он, мой хороший, - изрек Индеец с неожиданной нежностью.
        В темном проломе появилась труба, шланги, удлиненный черненый корпус. Тим никогда не видел огнемета, но ничем иным подобное оружие быть, по его мнению, не могло.
        - Поджарим красную сволочь! - осклабился боец, закинул огнемет на плечо и, спрыгнув на пути, припустил со всех ног в сторону станции.
        - Куда?! - взревел Таракан, но ему никто не собирался отвечать. - Мститель хренов, - прошипел он сквозь зубы и зашептал: - Сколько уже лет назад со своей «Спортивной» свинтил, а до сих пор успокоиться не может…
        Тим предпочел промолчать. Теперь, когда против него осталось всего двое, появился пусть небольшой, но шанс сбежать. Навстречу неведомой опасности, в лапы какого-нибудь монстра.
        - Сиди, не дергайся! - велел Таракан, стоило Тиму пошевелиться.
        - Спина затекла, - пожаловался тот, с видимым трудом вытягивая правую ногу и с усилием растирая колено.
        - Долго провалялся, - сказал боец как-то даже сочувственно, - вот мышцы и не держат нагрузку.
        Тим вздохнул.
        - Ничего, восстановишься, - усмехнулся Таракан и отсел на место Немчинова.
        «Лучше, если бы он вовсе удалился вслед за Индейцем, - подумал Тим. - Впрочем, от добра добра не ищут».
        Он продолжил растирать мышцы, которые и не намеревались болеть, наоборот, наливались теплом. Сердце в груди бухало учащенно, азартно разгоняя по телу кровь. Таракан автомат с плеча не снял, но дуло отвел в сторону. Конечно, прицелиться и нажать на спусковой крючок - дело пары секунд, но весь вопрос: отдал ли Немчинов приказ стрелять на поражение? Как он там говорил в самом начале? В Тима слишком много вложено усилий, чтобы просто так убивать? Значит, самое большее, что позволит себе конвоир, - дать очередь по ногам. И то скорее всего не станет - темно. Крайний светильник миновали сравнительно давно, впереди, под следующим, толпились люди, но свет его был тусклым.
        Со стороны станции грянул залп. Второй… третий. Зазвенели раскаты автоматных очередей, где-то забухал пулемет: вряд ли раритет, подобный тому, который стоял в оружейной комнате на базе Немчинова, - современный ПП-2000 скорее всего.
        - Началось! - с неясным воодушевлением в голосе воскликнул машинист.
        Таракан развернулся в сторону «Комсомольской», словно ожидал, будто вот-вот оттуда полезут толпы озлобленных людей с перекошенными лицами, с пустыми глазами.
        Словно завороженный, всматривался он в видневшееся впереди светлое пятно. Пассажиры передней дрезины тоже оживились. Разобрать конкретные фразы удалось бы с очень большим трудом, хотя расстояние, разделявшее два транспортных средства, составляло всего несколько шагов. Впрочем, Тима не интересовали разговоры. Пытаясь производить как можно меньше шума, он протянул руку к цепочке, приподнял крючок, освобождая проход, осторожно сдвинулся с места. Прыгать с дрезины не стал, сошел очень аккуратно, чтобы не тревожить живущее в тоннеле эхо, отчего-то очень избирательно реагирующее на шум и усиливающее лишь некоторые звуки и отдельные голоса. Под ступней шнурованного ботинка скрипнул мелкий камушек, но никто не обернулся.
        Шаг, второй… Тим запоздало подумал, что сделал сильнейшую глупость, не вырубив конвоира, когда тот недальновидно повернулся к нему спиной. Удивительно, но мысль оглушить Таракана даже не пришла ему в голову. Видно, сказалась психологическая деформация: люди не воспринимались врагами априори. В метрополитене подобное отношение обещало доставить множество проблем, если не стоить жизни. С монстрами Тим пока еще не встречался, а вот с людьми-тварями - чаще, чем за всю свою сознательную жизнь.
        Запоздало на ум пришла мысль, что без оружия он не выживет в метрополитене, с кем бы ни повстречался, но возвращаться было поздно: Тим заприметил во вроде бы прямом и монолитном тоннеле нишу и встал в нее как раз вовремя.
        - Твою мать! - донеслось от покинутой им дрезины. Тотчас вспыхнувший свет - той самой задней фары - разорвал мглу. Тени шмыгнули по норам, затаились, как и сам Тим.
        Таракан, продолжая отчаянно ругаться, спрыгнул с дрезины. Эхо подхватило стук подкованных подошв, пролетело с ним по тоннелю и разбилось где-то у «Таганки».
        - Прорыв! - первое отчетливо донесшееся до слуха слово породило новый взрыв ругани Таракана.
        Со стороны «Комсомольской» застрочили пулеметы. На этот раз - два или три. Похоже, в дело вступили ганзейцы. Воображение тотчас нарисовало алые ручьи на безупречно чистых ступенях перехода на Кольцевую линию, потеки крови на мраморных стенах, горы трупов… много-много, столько Тим, к счастью, ни разу не видел в реальности, но представить мог вполне. Пришлось зажмуриться до разноцветных кругов перед глазами.
        - Бля!.. - донеслось сзади, видимо, со стороны первой дрезины. - Выключи прожектор, удолбок! Сигнал, что ли, подаешь, чтобы стрелять удобнее было?!
        Сразу после этого кто-то завизжал, послышались выстрелы, тотчас подхваченные эхом. Понять, кто в кого стрелял и зачем, Тим даже не пытался. Фара, мигнув, наконец-то погасла. Вслед за этим раздался шум мотора, гудок, и дрезина, врубив задний ход, пронеслась мимо - значит, по крайней мере машинист остался жив и выполнял основную свою задачу: спасал драгоценный транспорт.
        Перед глазами перестали скакать световые зайчики, и Тим наконец разглядел то, что искал: технический тоннель, оканчивающийся лестницей, ведущей наверх. Туда ему и надо! О том, чтобы вернуться, затеряться среди пассажиров первой дрезины, возможно, разжиться оружием, не могло быть и речи. Во-первых, людей было немного, и скорее всего, они друг друга хорошо знали (в поселке, по крайней мере, дела обстояли именно так, вряд ли здесь иначе). Во-вторых, никаких документов ему не выдали. Скорее всего, его посчитают беженцем с Красной Линии и расстреляют, не разбираясь, или выдадут «обратно». Может, Немчинов, повествуя о коммунистическом режиме метрополитена, и сгущал краски, но Тима совершенно не тянуло проверять, как обстояли дела на самом деле. Ганзейцы защищали тот образ жизни, который для себя избрали, а красные пытались не пустить на цивилизованные станции своих ошалевших от голода и беспросветной жизни людей. Искать у таких поддержки Тим точно не собирался.
        - Как вы еще не истребили друг друга? - шипел он сквозь зубы, протискиваясь в какой-то совсем уж узкий лаз, возможно, даже не человеком сделанный. Но сейчас ему было наплевать: главное - отдалиться от «Комсомольской», а там уже он спокойно подумает обо всем. Ну… как-нибудь подумает.
        Положение, конечно, было аховое: неясно, где он находился, непонятно было, как выйти хотя бы к той же «Маяковской», даже наверх не выбраться - разве лишь для осуществления самоубийства путем получения в одночасье дозы радиации, несовместимой с жизнью.
        - Кстати, а куда ведет эта лестница? - спросил он у самого себя, нащупав рукой холодные перила. - Уж не в город ли наверху?
        - Ко мне! Ко мне, милый… - внезапно прозвучало у самого уха, в лицо пахнуло гнилостным, сладковатым смрадом. Тим дернулся, но не успел ничего предпринять: перед глазами полыхнуло, а затем его швырнуло во мрак.
        Глава 12
        Небо - серое, завешенное тучами, в которых путался белый солнечный диск - занимало половину, если не больше, представшего перед Тимом пространства. Справа и слева стояли голые чахлые деревца и кусты. Горизонт закрывали бледно-оранжевые коробки кирпичных строений, а посреди площади стрелой уходил вверх круглый столб с крылатой человеческой фигурой на вершине.
        Стояла ранняя весна, на газонах лежал неопрятный талый снег. Мимо, едва не сбив с ног, промчался мальчуган в желтом комбинезоне на сиреневом самокате. Шедшая за ним женщина в зеленом пуховике коротко извинилась за сына и поцокала каблуками дальше.
        Тим огляделся. Он вовсе не был одинок. Везде ходили люди, по дороге вдалеке мчались автомобили. При этом он ведь помнил, что жизнь на поверхности невозможна. По крайней мере сейчас. Конечно, со временем радиационный фон понизится. Колодезов упоминал про Чернобыль, пострадавший от взрыва на атомной электростанции и мощнейшего выброса.
        «Там вполне можно было находиться без костюмов химзащиты, главное, загрязненную воду не пить и всякие плоды-грибы не есть», - говорил он.
        Конечно, выброс - одно, а бомбардировка - другое, но за столько лет люди смирились с неизбежным. Радиация пугала, но не настолько, чтобы трястись от страха, не подниматься на поверхность и не приносить оттуда вещи, способные сделать жизнь проще.
        Тим заозирался. Мальчуган, заложивший очередной круг возле памятного знака, помахал ему рукой, словно старому знакомому.
        - В каком городе я нахожусь? - почему-то он был уверен, что не в Москве. В столице Тим не ходил по поверхности, а здесь все казалось смутно знакомым. Дома так и вовсе рождали ощущение ностальгии и застарелой сладкой боли. Почему?..
        Додумать он не успел.
        - Эк тебя угораздило, - усмехнулся седой длинноволосый старик с молодыми черными глазами, блестящими из-под кустистых бровей. - Пить меньше надо.
        - Это точно, - согласился Тим, внимательно рассматривая его. Одет старик был иначе, чем окружающие, слишком легко для такой погоды: в кожаный длинный плащ и высокие щегольские сапоги. Из распахнутого ворота выглядывала черная шелковая сорочка. В руках он держал извилистую сучковатую палку.
        Более всего при взгляде на него хотелось потрясти головой - авось пропадет, - но Тим, разумеется, сдержался.
        - Ты в… - слово кануло в резком порыве ветра, налетевшего на них сбоку, засвистевшего в ушах, развеявшего лохмы старика, достигающие едва ли не пояса. Странно, что при наличии подобной «гривы» тот не носил ни бороды, ни усов.
        - А?..
        - Глухая тетеря, - фыркнул старик и ударил по асфальту, только уже не палкой, а изящной черной тростью.
        Тим вздрогнул. Расправляющая крылья птица, служившая набалдашником, сверкнула синим камнем в глазнице, а под задравшимся рукавом мелькнула часть татуировки. Он не разглядел точно, но не сомневался, что увидит змею, впившуюся зубами в собственный хвост.
        - Ты заблудился в сновидениях, - произнес старик совершенно иным, сильным, звучным, глубоким и молодым голосом.
        Тим поднял взгляд. Собеседник не сутулился больше, выпрямился, расправив широкие плечи, волосы почернели, морщины стали менее заметны, только взгляд остался прежним - цепким, уверенным, вызывающим, с ироничными искорками, сияющими в самой глубине.
        - Значит… катаклизм, поселок, Московский метрополитен… - все это лишь сон? - спросил Тим и с облегчением выдохнул, поверив. С плеч рухнула тяжесть, сравнимая с гранитной плитой.
        - Что есть жизнь, если не очередное видение: сон, в котором пребывает человек при переходе из прошлого в будущее? - поинтересовался «старик» и рассмеялся каркающим смехом.
        При подобном голосе смех у него попросту не мог быть таким, и через пару мгновений Тим понял, что спутал. С гнусавым карканьем на плечо к нему села черная птица.
        Тим вздрогнул и открыл глаза.
        В углу скорее пещеры, нежели технического помещения, которым это место когда-то являлось, скрипел-трещал костер, отбрасывая желто-красные, а иногда и зеленые отблески на стены. Поставленные вдоль них словно напоказ самодельные ножи и топоры зловеще посверкивали. В непосредственной близости от лица Тима, лежавшего на боку, скалился голый человеческий череп. Правая глазница вдруг блеснула, из пустоты вылез черный крупный жук, пошевелил усами и пополз по белой скуле. Тим шарахнулся в сторону, с трудом сдерживая отвращение.
        Скрипнуло - он неудачно наткнулся на что-то, немедленно впившееся в бедро, - осколок кости. Они валялись, раскиданные по полу, собранные кучками у костра. Нос забивала сладковатая вонь разложившейся плоти и мочи. Видимо, хозяин данного места не стеснялся мочиться здесь же. Территорию помечал, что ли? Хорошо хоть, испражнялся в другом месте: примешайся к уже витающим здесь «ароматам» еще и запах дерьма, Тима просто вывернуло бы наизнанку.
        Если бы не оружие, он решил бы, будто попал в логово хищного монстра или мутанта. Впрочем, монстр вполне мог просто коллекционировать «человеческие безделушки». Но стало бы неразумное чудище его связывать и разводить огонь?
        Воображение настойчиво рисовало образ обезьянообразного человека - вроде питекантропа. Тим смутно помнил, что данный ископаемый подвид людей считался промежуточным звеном эволюции между австралопитеками и неандертальцами. Кто ж знает, могла ли эволюция повернуть вспять, вернувшись к вымершим когда-то видам? Возможно, в новых условиях им снова дан шанс.
        В мыслях его уже многократно сожрали живьем, медленно поджарили и расчленили на куски, а еще разжевали, облили кислотой, вскрыли грудную клетку, вытащив органы, вспороли живот и выкололи глаза. Говоря, что первейший враг человека - его собственный мозг, Немчинов точно был прав. Многое бы сейчас Тим отдал за то, чтобы перестать размышлять о всякой ерунде и придумать план спасения. Увы, не получалось.
        Пришедший перед самым пробуждением сон он запомнил очень четко, вплоть до малейших деталей, но перед ним ведь были и другие. В бредовых видениях, вызванных ударом, он беседовал и спорил о чем-то с Витасом, почему-то ставшим на удивление красноречивым, но запомнил немногое. Вроде бы мутант пытался распекать за побег, а Тим посылал его подальше. Затылок ломило и тянуло, если скосить взгляд, на ткани в районе ключицы виднелась кровь, но никаких признаков сотрясения мозга не было. То ли голова у Тима оказалась крепкой, то ли рука у нападавшего соскользнула, то ли адреналин все еще блуждал в крови, подавляя неприятные ощущения.
        Лежать на одном месте вскоре надоело. Запястья, скрученные за спиной проволокой, пощипывало: видно, пока находился без сознания, Тим метался и рассадил их. Ноги тоже оказались спутаны, но, не иначе разнообразия ради, старым тряпьем, наверняка оставшимся от тех несчастных, кого уже сожрали. Затекла шея, ломило поясницу. Пленник попытался сесть, и ему, к вящей радости, это удалось, пусть и не так легко, как хотелось бы. Позвоночник прострелило болью, перед глазами помутнело, голова пошла кругом, однако не прошло и минуты, как все вернулось в норму. Теперь бы еще освободиться.
        Он пошевелил ногами, восстанавливая кровообращение, а заодно проверяя «веревки» на прочность. Вроде даже ощутил треск поддавшейся ткани, а потом в уши втекло сиплое шипение, распространившееся ознобом по телу. Тим замер, обернулся на звук и вздрогнул. Из темноты за ним следили две пары ярко-оранжевых глаз с круглыми провалами в центре - должно быть, там располагались зрачки.
        «Круглые. Значит, не рептилия», - возникло в мыслях и почему-то успокоило, хотя, казалось бы, есть ли разница, в желудке какого хищника оказаться.
        «У человека всегда имеется как минимум два выхода, даже если его съедят», - прозвучал в голове насмешливый баритон Кая.
        «Шизофрения на марше», - фыркнул про себя Тим.
        Пронзительные глаза мигнули - вначале одна пара, потом другая. Послышался скрип, и воображение тотчас подбросило очередную картинку - скребущие по гравию (а может, и по костям) длинные, загнутые и острые, будто лезвия, когти.
        Тим громко выругался, помянув волкодлаков, а заодно и столицу с ее поехавшими мозгами жителями. Удивительно, но помогло: существо перестало скрестись, издавать звуки и даже глаза прикрыло или отвернулось. Минута ползла за минутой. Оранжевые зенки снова зажглись на третьей (Тим считал по ударам собственного сердца), зверь из темноты продолжал сверлить его взглядом, но не приближался.
        «Детеныши? Ждут, когда придет мамаша и прикончит слишком крупную добычу?» - в пользу полуразумности существа говорило не только наличие костра и сложенные трофеи. У противоположной стены валялось нечто, напоминающее старый, порванный матрас. В углу обнаружилась стопка толстых томов в черных переплетах, а на метровой высоте от пола на ржавом гвозде висел крест выдающихся размеров, сколоченный из пары темных, наполовину сгнивших досок. Тим видел крестики на шеях у некоторых поселян - в прошлом религиозный символ, а сейчас, скорее, дань ушедшей традиции или оберег для привлечения удачи. Помнится, старушка Аполлинария Матвеевна, которую все звали просто баба Поля, хотела и Тиму навесить подобный, но Колодезов запретил, произнеся: «Вырастет, сам решит, а заочно в свою веру мальчонку обратить не позволю». Очень часто впоследствии Тим хотел поблагодарить его за эти слова, но так и не удосужился.
        Дядька отказывался верить во всякую мистическую чушь, но считал, что нельзя заигрывать даже с вымышленной ерундой, поскольку за все и всегда рано или поздно придется расплачиваться. Тим с ним был полностью солидарен в этом. Он вообще не понимал, почему люди так стремятся просить защиты и спасения у кого-то невидимого. Твоя жизнь - тебе и вертеться, а если уж и уповать на помощь, то точно не в том, чтобы потяжелее набить живот или охмурить приглянувшуюся девчонку.
        Только спустя несколько минут парень понял, почему знак ушедшей религии никак не отпускает внимания. Сколачивая его, неизвестный ошибся, поместив нижнюю перекладину не столь высоко, как следовало: крест вышел перевернутым. Это могло как свидетельствовать о чем-то важном, так и не означать ничего: ну, ошибся монстр - с кем не бывает? Однако Тим все никак не мог отвести взгляд от темных досок. Смотрел-смотрел… да и снова заснул, позабыв о наблюдающем за ним из темноты зверем - раз не сожрал раньше, значит, и теперь не сможет.
        Очередной сон ему не понравился. Тим находился на краю ямы, в которой копошились бледные голые тела - и не понять, люди или черви. Вонь здесь была всеобъемлющей, щелкали кнуты, а воздух гудел то ли от стона, то ли от своеобразной молитвы.
        «По полю черному Антихрист идет, бесову секиру в руке несет, секирою тои он бож люд повергает, души его отцу своему отправляет, кто ему дорогу преграждает, никого не щадит, смертно гнобит, а кто ему путь расчищает, того щедро одаряет. Имя ему Ирод Бес, да не простои он повес, а сын Сатанини да мати Иродианин. Нима!» - вплыло в уши настолько отчетливо, что Тим дернулся и проснулся.
        Появление хозяина пещеры он едва не пропустил. Тот шаркал ногами, кряхтел и бубнил себе под нос одно и то же. Одетый в серую робу, подпоясанный порванными штанами, он оказался человеком, и подобное пугало значительно сильнее, чем если бы он являлся зверем или мутантом. С другой стороны, с ним можно было попытаться договориться. Наверное.
        Тим пока не выдавал себя, исподволь наблюдая за сумасшедшим. Человеческой речью он владел, но насколько хорошо? В том, что выжил он за счет каннибализма, сомнений не возникало, однако оставался первостепенный вопрос: убивал ли он сам или питался трупами?
        Хозяин подошел к выставленному у стены оружию, взял в руки топор, пальцем проверил заточку и осклабился, протянув:
        - Ы-ыы… - видимо, остался доволен.
        - У-уу… - подойдя к костру и протягивая к нему руки, вновь принялся четко и выразительно читать молитву своему божеству.
        Пауза затягивалась. Тим уже собирался окликнуть его, когда сумасшедший замер на пару секунд, а затем выпрямился, оперся о стену одной рукой, вторую упер в бок и, прямо глядя на перевернутый крест, заговорил:
        - Да знаю я. Знаю. Тебе - сердце и череп, мне - все остальное. Сердце должно биться.
        «Значит, не трупоед», - Тим пока не определил, как к этому относиться, но предельно ясно понял, что стоит повременить с окликом. Есть ли вообще смысл заговаривать зубы убийце и каннибалу? Вряд ли он видит в жертве нечто большее, нежели еду. Можно попытаться использовать фактор внезапности, жаль, он не сумел освободить хотя бы ноги, но если ударить, когда сумасшедший склонится над ним…
        - Да знаю я. Знаю. В спину метит, твареныш человечий, месть задумал…
        Пленник стиснул зубы, в запястья впилась проволока, ткань чуть поддалась, когда он напряг мышцы и попробовал шевельнуть ногами.
        - Бойся меня! - взвыл каннибал, разворачиваясь и прожигая Тима мутным взглядом из одной уцелевшей глазницы. Второй глаз не просто вытек, на его месте блестел блеклый розоватый камень с черным знаком перевернутого креста. - Человечишка! Вой от страха! Пади ниц, ибо ты падаль и моя еда!
        - Вот уж чего не хватало, - буркнул Тим.
        Почему-то страх полностью оставил его, стоило каннибалу заговорить. Разумеется, парень осознавал, в какой переплет угодил: сумасшедший мог убить его в любой момент. Однако что же теперь, действительно молить его о пощаде? Все равно что попробовать уговорить волкодлака не нападать.
        - Не боишься?.. - понизив голос до шепота, спросил каннибал.
        - Нет.
        - Знай же, несчастный, что я демон, вышедший из глубин ада, дабы поглотить неупокоенные души! - закричал безумец, но голос не отразился от стен, даже для эха этот субъект не представлял ни малейшего интереса. Впрочем, пленник вполне понимал почему: эху тоже стало скучно. В метрополитене Тиму снились очень яркие и странные сны, он видел так много и сталкивался с таким, в сравнении с чем сумасшедший каннибал, извративший старую религию на свой лад, выглядел неумелым паяцем, пусть и оставался опасным убийцей, способным не только прервать его жизнь, но и изрядно поизмываться в процессе.
        Видимо, пренебрежение слишком явно отразилось на лице парня, поскольку каннибал присел на корточки, придвинулся поближе и изрек:
        - После смерти ты будешь гореть в гиене огненной!
        Тим фыркнул, не сдержавшись. Видимо, нервное напряжение все же давало о себе знать, готовое вырваться со смехом, - много лучше, чем паника.
        - Геенне, - поправил он. - Гиена - животное, питающееся падалью, совсем как ты.
        Каннибал отшатнулся, подавшись назад, не удержался, плюхнулся, широко разбросав ноги в стороны, продемонстрировав наготу, и тоненько, противно заскулил. К сожалению, в себя он пришел быстро, встал на колени и потянулся к топору, который успел выронить.
        - И не тряси у меня перед носом причиндалами, я точно не по этой части, - зло выплюнул Тим.
        Рука, уже было потянувшаяся к рукоятке, замерла на половине пути, каннибал обернулся на него и широко заулыбался:
        - А если я проверю?..
        Он снова приблизился, но в этот раз Тим уже был готов. Подобравшись, он подтянул колени к груди, а потом разогнул так резко, как сумел. В ступни ударило грузное и обрюзгшее. Его протащило по полу, плечи уперлись в стену, а в затылке снова заныло, однако каннибал вновь рухнул на задницу и завизжал-заорал: Тим попал по самому чувствительному месту.
        Тряпки все же разорвались, ноги обрели свободу, и встать вполне получилось, но на том все и закончилось. Каннибал, превозмогая боль и по-прежнему не подбирая слюни, текущие по подбородку, поднялся на ноги и схватил топор.
        - Это тебе не нож: фиг выбьешь. Впрочем, молодец, - услышал Тим. Вначале он думал, что знакомый голос опять прозвучал у него в голове, однако каннибал вдруг заозирался и даже опустил свое оружие. На лице сменилось с десяток выражений, и не все они поддавались определению: удивление, ненависть, страх, какая-то детская обида и, наконец, радость узнавания.
        - Хозяин… - пробормотал умалишенный с надеждой. - Ты явился?..
        - Тамбовский волк тебе хозяин, - пришел ответ.
        В следующий миг голова каннибала неестественно дернулась, а сам он отлетел в сторону, врезался в стену и осел возле нее грудой нелепого темного тряпья. Тим застыл на месте, не понимая, откуда произвели выстрел и почему он не услышал ничего.
        - Привет, - одетый в черную кожу мужчина ловко спрыгнул на пол. - Там лаз, - пояснил он, указывая наверх. - Узкий, но для меня - в самый раз, даже винтовку расчехлять не потребовалось, хотя из пистолета я, конечно, стреляю гораздо хуже, - и он продемонстрировал очень небольшой ствол, легко помещающийся в карман куртки.
        Тим кивнул. Он понимал, что нужно отвечать, но ничего не мог поделать с напавшим на него онемением. Слишком быстро все произошло, слишком внезапно. Адреналин все еще зашкаливал, сердце заполошно колотилось в груди, а мышцы покалывало. Он видел труп, но пока не осознавал, что все закончилось. Тело требовало движения, пальцы сжимались в кулаки сами собой, а запястья ныли.
        - Аутентичненькая такая декорация… к быту пещерного человека, - фыркнул спаситель, разглядывая «пещеру», прошел к расставленным трофеям, присел на корточки и принялся рассматривать, склонив голову набок, но ни до чего не дотрагиваясь. - Арсенал маньяка, - наконец, заключил он, поднимаясь. - Чего-нибудь подобного, признаться, и ожидал.
        Тим смотрел на него во все глаза. Кай! Перед парнем стоял именно он - мягкий красивый баритон, звучащий в мыслях и странных снах, просто не позволил бы ошибиться. Тот самый человек, из-за которого он разругался с Колодезовым и пошел в Москву. Кай! Порой начинало казаться, будто Тим выдумал его, а Немчинов просто услышал непривычное имя, произнесенное в бреду, и решил использовать. Однако не говорить же об этом сейчас? Спаситель примет его за сумасшедшего и уйдет, а оставаться здесь в одиночестве отчаянно не хотелось.
        Помнится, во сне Тим так и не сумел разглядеть этого человека. Да и теперь скудное освещение не позволяло рассмотреть подробностей, составить однозначное представление о том, кто находится рядом. Вроде бы сложился в голове образ, но вот Кай поворачивает голову, отблески костра падают иначе, а тени выявляют слегка иные черты.
        Не молодой и не старый: наверное, ему между тридцатью пятью и сорока годами. Ярко выраженных морщин нет, только когда хмурится, возникают две параллельные вертикальные между бровей. Темные с проседью волосы едва касаются плеч. Хищное, но в то же время привлекательное узкое лицо с острым подбородком. Прямой нос. Внимательные светло-карие, практически желтые, крупные глаза - такие еще принято называть глубокими. Взгляд пронизывающий, будто тотчас забрался под кожу и, добравшись до души, принялся выворачивать ее наизнанку. Замершая на губах ироничная улыбка. Черная плотная куртка, под ней черная же футболка. Молния расстегнута до половины, на голой шее поблескивает витая цепочка из серебристого металла.
        Тим опустил взгляд, вспомнив самое важное - знак, наверняка отличающий его Кая, выдуманного или действительно существующего, ходящего по снам, словно у себя дома, от Кая этого, спасшего от каннибала. Не окажись татуировки, Тим разочаровался бы, но одновременно с этим сумел бы отмахнуться от преследующей его мистики - того, во что раньше не верил, а теперь уже и не знал, как следует воспринимать.
        Разочаровываться не пришлось. Запястье левой руки - худое, но сильное - обвивала татуировка в виде змеи, кусающей собственный хвост. Уроборос - древний символ, о значении которого можно лишь догадываться, пришедший из столь давних времен, что голова шла кругом от одной лишь попытки осознать его.
        - Знак бесконечности и вечности, олицетворение движения без начала и конца - бессмертия, - проследив за его взглядом, сказал Кай и усмехнулся. - Видел уже такой?
        Тим вздрогнул. Ему очень захотелось рассказать обо всем, с ним приключившемся. Лишь неимоверным усилием воли удалось сомкнуть челюсти, не позволяя себе поддаться искушению.
        - Повернись. Освобождать тебя буду, - велел Кай, не дождавшись ответа.
        Тим немедленно повиновался. Спаситель присвистнул и принялся осторожно и быстро распутывать проволоку.
        - Держи, - стоило Тиму обрести свободу, Кай тотчас отстранился, похлопал себя по карманам и выудил из левого небольшой флакончик темного стекла и упаковку одноразовых марлевых тампонов. - Обработай руки. И запомни, - добавил он, видя неуверенность и недоумение парня, - нет ничего глупее, чем заболеть из-за лени или идиотских фанаберий, не позволивших вовремя обработать какую-то там мелкую царапину.
        Тим кивнул, признавая его правоту. При одной лишь мысли о том, что он мог подхватить в этом гадючнике, пока валялся без сознания, его прошиб холодный пот.
        - Вот и умница, я пока осмотрюсь.
        Дезинфицирующее средство невыносимо щипало, но Тим стискивал зубы и получал мрачное удовлетворение от процесса самоистязания. Кай прошелся, раскидывая кости. У книжных переплетов он остановился надолго.
        - Знаешь, что это?.. - спросил он, быстро пролистывая один том и переходя к другому, и, не дожидаясь ответа, сказал: - Черненая человеческая кожа. Если ублюдок следовал традициям, то и книги писал кровью, костяным пером.
        - Это был какой-то сумасшедший… - наконец, выдавил из себя Тим. - Вряд ли он вообще умел писать.
        - Ошибаешься, - Кай кинул том на пол и наступил каблуком, придавив знак перевернутой пятилучевой звезды, словно тот был ядовитой гадиной, которой ни в коем случае нельзя дать уползти. - Впрочем, в каком-то смысле все мы здесь немного не в своем уме, - и, коротко рассмеявшись, добавил: - И ты… и я.
        - Алиса в Стране чудес…
        - Дополнительный плюс к тому, что я спас тебя, - усмехнулся Кай.
        - С чего бы вдруг?
        - Оказывать услуги образованным людям в разы приятнее, чем Иванам, родства не знающим и наук не ведающим.
        Наверняка последние слова тоже принадлежали кому-то из классиков прошедших эпох, но Тим не смог вспомнить, кому именно. Кай повел плечом и нахмурился, видимо, наткнувшись в тексте на описание чего-то интересного.
        - Хотя в последнее время я не гнушаюсь и этим, - задумчиво сказал он. - Взглянешь?
        - Нет!
        - Правильное решение. - Он кивнул и кинул тома, которые держал в руках, в костер, а тот, который валялся на полу, пнул.
        Тим выдохнул сквозь зубы. В нем сейчас боролись два противоположных чувства. С одной стороны, он привык относиться к книгам как к средоточию мудрости, богатству, достойному очень бережного обращения. Однако с другой - прекрасно осознавал: ничего хорошего в этих конкретных томиках содержаться не могло априори. Все, конечно, зависит от таланта автора и восприятия читателя. Кай вряд ли лишится рассудка, взглянув на написанное, но лишний раз лучше не рисковать: безумие умеет заражать не хуже идей.
        Костер весело затрещал, запылал ярче, дохнул почти нестерпимым жаром, и парень вынужденно отступил к холодной стене. Кай же остался на месте. Происходящее нисколько не тронуло его; спокойно взирая на то, как языки пламени из красных стали зеленоватыми и даже синими, он улыбался одной стороной рта. Понятно, что цвет изменился из-за повысившейся температуры горения, но выглядело все равно зловеще.
        Минута… другая. Постепенно стало легче дышать, но Тим не спешил отлипать от спасительной стены. Запах паленой кожи и гари вытеснил смрад гниения, пожалуй, его даже можно было назвать приятным.
        Кай отмер, подошел к трупу, подхватил топор и отодрал от стены неправильный крест, с остервенением вгоняя лезвие в потемневшее дерево.
        - Падаль…
        - А… - на этом слова закончились.
        - Я не мусорщик и, упаси вышние силы, не экзорцист или инквизитор, но подобной дряни в метро не место! - воскликнул Кай, и дремавшее до этой поры эхо подхватило и унесло слова. Лишь когда останки перевернутого креста нашли упокоение в костре, он заговорил вновь: - Ты видел то, что сталось с Борисом Петровичем Забугорским-Дунайским, профессором филологии и философии, несколько лет назад покинувшим Полис.
        - Полис?..
        Кай кивнул.
        - Легенда-то в общем малоинтересная: брахман, нашедший не то знание и свихнувшийся на этом поприще.
        - Кто?..
        Кай фыркнул, но все же пояснил:
        - В Полисе наличествует интересная кастовая система. Имеются военные и брахманы, или брамины, это уж как угодно, - ученые-теоретики или практики. Они считаются хранителями знаний - единственными в своем роде.
        - На первый взгляд все неплохо выглядит, - признался Тим.
        - Верно. Если бы эти ученые не занимались откровеннейшей ерундой, строя планы просвещения заблудших путем проповедования пустых лозунгов… - Он прервался, припоминая или придумывая фразу более показательную: - Вроде мы за все хорошее против всего плохого. А если бы не искали химер, то им и вовсе цены бы не было.
        - Химер?.. - переспросил Тим.
        Кай со вздохом прикрыл веки и поинтересовался:
        - Настолько все плохо? Откуда ты?..
        Тим прикусил губу и сипло выдавил:
        - Издалека.
        - Вижу.
        - И… со мной действительно не все хорошо, раз я даже шума выстрела не услышал, - признался Тим. На самом деле волновало его не только это, но сошло для перевода темы в более безопасное русло.
        Кай фыркнул, открыл глаза, окинул его хитрым, прожигающим взглядом и поинтересовался:
        - Про патрон Гуревича слышал?
        - Угу… - выдохнул Тим и сел, а вернее, осел у стены: ноги отказались держать. - В мае сорок третьего изобрели и изготовили патрон, который стрелял без шума, дыма, запаха и отдачи. Между поршнем и пулей находилась жидкость, которая проталкивала ее через канал ствола. Объем жидкости соответствовал объему канала, и поршень, переместившись до дульца гильзы, упирался в него и запирал пороховые газы внутри замкнутого объема. При этом пыж вытеснял воду из гильзы, вследствие чего пуля двигалась со скоростью истечения жидкости. В результате отсутствовала звуковая ударная волна, а низкая начальная скорость пули исключала и возможность возникновения баллистической волны. Выстрел получался практически бесшумным.
        - Только больно большое облако «водяных брызг», - посетовал Кай. - Иногда оно и стрелка способно выдать, зимой на поверхности тоже не особо постреляешь. А ты с «Бауманской», видимо? Или ученик оружейника с «Тульской»? Очень сухо объясняешь.
        Тим покачал головой.
        - Не хочешь признаваться - и не нужно. Пока. Я же, говоря о химерах, имел в виду вовсе не печально известных мутантов, а существ метафизических и большей частью фольклорных.
        Из ниши, где сидел зверь, о котором Тим уже успел забыть, послышалось низкое шипение. Что-то затрещало, заскрипели по костям загнутые когти, пахнуло гнилью. Тим вскинулся на шум и невольно вскрикнул:
        - Кай!..
        Тот плавно развернулся к источнику опасности, доставать оружие не стал, в руке будто сам собой возник нож - один из трофеев сумасшедшего каннибала. Сталкер кинул его почти без замаха, только когда существо застонало и забилось, упокоил его тремя точными выстрелами по головам и в сердце.
        - Наверное, можно было и не убивать, - задумчиво стоя над трупом двухголового мутанта, проговорил он. - Однако вряд ли тварь была разумна, да и успела вкусить человеческой плоти. Не стоит оставлять за спиной лишних врагов.
        Он рассуждал так спокойно, словно каждый день видел подобных уродов.
        «Впрочем, - подумал Тим, обессиленно прикрывая глаза, - вполне возможно, так и есть…»
        - Только не грохнись в обморок, не потащу, - предупредил Кай.
        - Словно враги могут быть нелишними, - прошептал Тим. Несмотря на страшное обещание, он почему-то именно теперь был абсолютно уверен: Кай не бросит его здесь одного.
        - Могут. И еще как. Глаза открой и дыши носом. Я понимаю, что благовония еще те, но ты уж постарайся меня не разочаровывать.
        Парень повиновался и даже сел прямее, хотя голова шла кругом, а на периферии зрения мелькали искры. Он как мог боролся с тошнотой, подступающей к горлу. По его прикидкам, существу, которое язык не поворачивался называть мутантом или уродом, а разум отказывался идентифицировать с человеком, было лет шесть. Одна голова с лицом мальчика, другая - девочки, обе с неестественно большими лбами и вытянутыми черепами, глаза - узенькие щелки с розовой радужкой, полное отсутствие волос, в том числе ресниц и бровей, приплюснутые носы, рты большие, с игольчатыми зубами. Тщедушное тело - одно на двоих, и очень длинные руки и ноги. На левой - лишний палец, на указательном правой - четыре фаланги. Когти действительно наличествовали выдающиеся: загнутые и острые, словно скальпели.
        - Волкодлак задери…
        - Лучше не надо, - прокомментировал Кай, пообещав: - Я отвернусь и не стану смотреть, можешь хоть все здесь облевать. Вижу, тебе такое зрелище в новинку.
        Он словно высвободил спусковой механизм. Тим успел лишь повернуться к стене, через секунду его начало выворачивать желчью, и как он ни старался, остановиться никак не мог.
        Время длилось и длилось, спазмы не стихали, пока на плечо не опустилась крепкая рука, сжала осторожно, не до боли, но весьма чувствительно.
        - Полегчает, - пообещал Кай, протянув флягу. Не вода - что-то слегка кислое и пряное, превосходно утолившее жажду. Тим и не подумал отказываться, хотя прекрасно помнил, чем обернулось распивание чая с челноками и завсегдатаями «Маяковской». В конце концов, Кай мог бы его попросту не спасать, тогда и травить не пришлось бы.
        - Спасибо, - поблагодарил он, протянув флягу обратно, но Кай покачал головой.
        - Оставь себе, пригодится. Ты ведь, насколько понимаю, чист?
        Парень непонимающе моргнул.
        - Ни оружия, ни патронов, ни документов, - на этот раз его спаситель не спрашивал, а утверждал.
        Тим кивнул и наконец-то приподнялся. Его тотчас ухватили сильнее, вздернули на ноги и не стали возражать, когда он оперся на чужое плечо. Кай оказался на полголовы ниже, но выглядеть из-за этого менее уверенным и опасным не стал.
        - Пойдем-ка отсюда, - предложил он, удобнее перехватывая Тима за пояс и помогая передвигаться. - Признаться, не терплю вони.
        - Хорошо…
        - А потом ты расскажешь, - продолжил Кай.
        - Что именно? - парень, уже было шагнувший к проходу, на который тот указал, снова остановился, вспомнив про Немчинова. Ганзеец ведь упоминал, будто знает сталкера Кая. А что, если именно он…
        Додумать ему не позволили, Кай останавливаться не стал, потащил в тоннель, словно на буксире, решив не озабочиваться факелом. Подобная бесцеремонность внезапно разозлила.
        - Откуда меня знаешь? - усмехнулся сталкер спустя десяток шагов, проделанных в кромешной мгле. - Я, конечно, одна из страшных легенд московской подземки, но не настолько же, чтобы кто ни попадя узнавал в темных тоннелях, да еще звал по имени. У меня неплохая память на лица…
        - Тимур, - не представляться и далее становилось совсем невежливо.
        - Так вот, Тим, - немедленно сократив его имя, продолжил Кай, - я точно с тобой раньше не встречался.
        - Не встречался, - согласился тот, не преминув заметить: - И я - не «кто ни попадя», - и удостоился веселого фырканья.
        - Вижу и это, - заверил Кай, отсмеявшись. - Не столь много людей, окажись они в подобной ситуации, начали бы сопротивляться. Я, конечно, выстрелил бы, даже начни ты умолять урода, но ушел бы сразу, не показываясь.
        - Так я удостоился чести говорить с вами за достойное поведение? - не до конца понимая, следует ли ему рассердиться или, наоборот, чувствовать себя польщенным, спросил Тим. Предположение, будто он мог перед кем-то ползать на коленях, являлось оскорбительным само по себе.
        - А ты как думаешь? Конечно. Здесь стой. - Кай отпустил его, и Тим остановился. Пещера осталась за спиной, несколько раз пришлось свернуть, но пока сталкер вел его, тьма совершенно не беспокоила. Кай ориентировался в ней безупречно.
        Вспыхнул приглушенный синий свет фонаря. Он не разгонял мрак, а превращал его в сумерки, позволяя хоть как-то ориентироваться. Необычное освещение, но разглядеть удавалось значительно больше, чем при обычном, а главное, не создавалось впечатления, будто тьма сгущается, вглядывается в дерзнувших ослепить и отогнать ее.
        Кай появился из темноты немного другим. Освещение играло свои шутки, потому выглядел он не просто опасно, а зловеще: бледный, точно покойник, с выдающимся прямым носом, утончившимся у переносицы, высокими скулами, на которых едва не лопалась кожа, провалами на месте щек и лихорадочно блестящими глазами. За плечом у него висел длинный сверток.
        - Ну так как? Согласен поведать историю нашего знакомства, или я даю тебе запасной фонарь, пистолет с полной обоймой в знак ответственности за того, кого спас, и разбегаемся?
        - Я расскажу обо всем, о чем помню, - коротко ответил Тим, понимая, что солгать просто не сумеет. А там пусть уж Кай сам решает, насколько новый знакомый не в своем уме и что лучше - помочь, оставить в неизвестности или пристрелить, дабы не мучился понапрасну.
        Глава 13
        - Сны… - протянул Кай, привалившись к стене и перебирая струны старого черного инструмента с белесыми царапинами по грифу.
        Он принялся наигрывать, стоило Тиму начать рассказывать - все без утайки, - создавая своеобразный фон для истории. При этом вряд ли что-то знакомое или известное, слишком уж часто изменялся ритм. Скорее, сталкер выдумывал в процессе или пытался передать мелодию, звучавшую в ближайшем тоннеле, но в этом случае у него не слишком выходило, или же мелодии эти звучали для него и Тима по-разному.
        - И вещие сны поутру… - пропел-прошептал Кай. Звуки прошлись по спине мягким, щекочущим мехом.
        Тим поежился. Он упоминал о странных снах, но не рассказывал их сути. Слишком личное таилось за чередой видений, лицами знакомых и химер, а иной раз и декорациями. Все детали, казалось бы, совершенно не важные, вгрызались в память. Раньше Тим не запоминал сновидений - даже самые яркие, которые он мог бы пересказать после пробуждения, блекли уже через несколько часов. Теперь ему не пришлось бы напрягать память, чтобы вызвать образы, звуки, запахи и собственные ощущения.
        - Однажды паутина тоннелей привела меня на «Сухаревскую». Она транзитная, не принадлежащая никому, кроме путешественников и заблудших душ, не нашедших себе пристанища, не осевших ни на одной станции и не примкнувших ни к одной из сторон. Там я встретил философа, утверждавшего, будто видения, к которым каждый из нас, живущих в подземке, прикасается, уйдя из реальности - вовсе не образы утомленного подсознания, а выход в иной мир. Слышал про теорию множественности миров? Кроме нашего, существуют другие. Их неисчислимое множество, и каждый подчиняется собственным физическим законам.
        Тим кивнул. Если бы и нет, эту теорию следовало придумать.
        - В детстве я читал про героя, путешествовавшего по книгам, стоявшим у него в библиотеке. Утверждалось, что все, созданное нашим воображением, существует еще где-то. Писатели просто умеют подключаться к потоку информации, транслируемому такими мирами.
        - Не совсем то, что я имел в виду, но пойдет, - Кай кивнул и выдал столь печальный романтичный перебор, что у Тима, никогда не отличавшегося впечатлительностью, защемило в груди. - Так вот, этот философ предполагал, что ядерный удар не просто встряхнул планету и уничтожил многие населяющие ее виды, а сместил саму грань мироздания. Мы критически приблизились к соседнему миру, а может, и к мирам, а значит, на нас ныне влияют иные законы бытия. Потому и лезут к нам чудища, а в тоннелях подстерегают аномалии одна другой страшнее. Когда же мы проваливаемся в сон, минуем всяческие границы, то действуем в соседнем мире так, словно изначально родились в нем.
        - Ты поверил ему? - спросил Тим, почему-то ему почудилось, будто от ответа зависит очень многое.
        - Не имею привычки мерить правдивость, ложь и заблуждения с точки зрения веры. Вера слепа. Не далее как несколько часов назад ты воочию наблюдал пример того, куда она может завести, - сказал Кай. - Все фанатики - истово верующие люди, потому упаси тебя вышние силы от веры… ну, и меня заодно.
        С этой точки зрения он, конечно же, был прав. Вот только Тим спрашивал немного о другом. Сталкер умел мастерски уходить от ответов, переворачивать вопросы и жонглировать темами, при этом - Тим в том не сомневался - не говорил ни слова лжи, просто мог так запутать, что собеседник сам уверял себя в чем угодно.
        - Ты мне снился, - наконец, решился сказать Тим.
        - Неудивительно, ведь именно мой голос использовали, дабы завлечь тебя в Москву, - собеседник и бровью не повел, отвечая.
        Кай почти сразу, как услышал про Витаса, предположил, будто идея отправить Тима в столицу принадлежала именно мутанту. Прибавил, правда, что путь сомнения в собственных решениях, поступках и желаниях - прямая дорога к безумию и шизофрении.
        - Возможно. Вот только откуда бы ему знать про татуировку у тебя на руке?
        Кай хмыкнул, повел плечом, полностью отдаваясь то ли воспоминаниям, то ли музыке, и надолго замолчал, как и Тим. Тот слушал. Гитара плакала и смеялась, полушепотом доверяла тайны и совершенно не мешала думать. Наоборот, помогала. Перед мысленным взором проносились дома и улицы, длинное высотное здание из красного кирпича, белый панельный дом, режущий глаза - слишком уж ярко отражалось в окнах заходящее солнце. Лес начинался прямо за светло-серыми блочными зданиями. Если выйти из подъезда бабушкиного дома, пройти небольшую асфальтовую площадку со столбами для выбивания ковров и длинным столом с приваренными к нему лавками - излюбленным местом для забивания козла старшим поколением, игры в карты и лото, - оставить по правую руку детскую площадку, то можно спуститься к пруду и машинной базе. Окна отданной Тиму комнаты в квартире на десятом этаже тоже выходили на эту базу. Бабушка часто ворчала по этому поводу, к тому же сторона была южная, и летом действительно становилось жарко. Однако Тиму нравилось: виды за окнами потрясали его детское воображение, а трактора и мощные КамАЗы, длинные ангары и
экскаваторы казались игрушечными. Весь мир мог уместиться на ладони…
        - Не спи, - сказал Кай, и видение - его ли собственное или кого-то другого - разбилось на тысячи, если не миллионы радужных осколков.
        - Я вовсе не… - начал Тим, но его перебили.
        - Снюсь я многим, - задумчиво и приглушенно произнес Кай, - сам иной раз удивляюсь, откуда такая сновиденческая слава. А еще не я один, но и старик, имеющий способность внезапно молодеть. Часто он появляется не один, а с огромным вороном на плече.
        - Черной, грозной птицей…
        - Иссиня-черной, если быть точным вплоть до мелочей, - поправил Кай и попросил: - Расскажи о нем.
        Скорее всего, Тим мог отказаться, но не стал. Почему-то появилось ощущение, что это сновидение больше не принадлежит ему одному, а касается обоих.
        - Ладно…
        Наводящих вопросов Кай не задавал - не требовалось: изо рта Тима словно вынули кляп. Слова лились сами - лишь успевай произносить. Говорил он значительно меньше, чем во время первого рассказа, но вымотался так, словно пересказывал всю свою жизнь с раннего детства или патрулировал прилегающую к бункеру территорию три дня без сна и отдыха.
        - Сны снам - рознь… - проронил сталкер, когда парень все же умолк.
        - Это все, что ты можешь сказать? - признаться, ждал Тим другого, хотя вряд ли отдавал себе отчет, чего же именно. Просто думалось: Кай способен объяснить чуть больше, если не вообще все. А еще Тим ему доверял: наверное, слишком привык во время блужданий по тоннелям прислушиваться к ироничным замечаниям и советам. Кай идеально соответствовал своему эфемерному двойнику, выдуманному самим Тимом или все же вложенному тому в голову мутантом по имени Витас.
        - У птиц нет имен, есть только полет и вещие сны поутру…[2 - Белов В. (для группы «Ольви»). Черные птицы.] - строчкой из чьей-то песни задумчиво и мрачно ответил собеседник. Высокий лоб сталкера избороздили две параллельные вертикальные морщины. Длинные пальцы замерли, не касаясь струн, но звон неуловимо присутствовал, наполняя воздух между ними.
        - Кай? - стоило паузе слишком уж затянуться.
        - В жизни бывает все. А чего не бывает в этой, случится в следующей, - наконец, ответил сталкер и вдруг отставил гитару, привстал, приблизился вплотную, заглянув в глаза - пристально, цепко, настойчиво, - приказал резко, громко и четко: - Витас, не будь трусом и дураком, скажи прямо, чего хочешь!
        Тим вздрогнул и отпрянул, приложившись лопаткой об угол ящика, возле которого устроился - настолько больно, что на глаза навернулись слезы.
        - Не вышло?
        - Нет… - прошипел парень сквозь зубы.
        - И ничего странного не ощущается: не кружится голова, не ломит виски, нет чувства постороннего присутствия в мыслях?
        - Нет - по всем пунктам, - ответил Тим и даже покачал головой.
        - На солененькое не тянет? - усмехнувшись, поинтересовался Кай.
        - Да пошел ты! - беззлобно ругнулся парень и удостоился короткого смешка.
        - Жаль… - вздохнув, заключил сталкер. - Все стало бы намного проще.
        Кай отвел его в одно из своих подземных убежищ. Как уверял, не самое презентабельное, потому и горевать не станет, если новый знакомый окажется настолько глуп, что приведет в него кого-нибудь еще. На это Тим ответил, будто не только не сумеет никому указать конкретное место, а и сам не отыщет, даже если очень захочет. С ориентированием в темноте у него было совсем плохо, а вот со знаниями - на порядок лучше. Устроив ему небольшой экзамен, выдававший немалый кругозор самого спрашивающего, Кай, судя по всему, остался не только доволен, но и удивлен. И наконец, заключил: «Допустим, все именно так, как ты рассказал. И я понимаю теперь, почему Олег сначала в тебя вцепился, а потом выпустил».
        - Выпустил? - нечто подобное парень мог предположить, но в мотивах Немчинова не понимал почти ничего.
        Кай на это лишь махнул рукой: не понимаешь, мол, и не надо. В лишнем знании много печалей. Но спускать все на тормозах не хотелось. До нынешнего момента Тим плыл по течению, пытаясь не погибнуть. Сейчас у него появился шанс хоть немного для себя уяснить, пусть и с позиции Кая, который и сам вполне способен ошибаться.
        - А вот мне ничего не ясно! Ты действительно думаешь, наш мутант, - Тима передернуло от этого слова, перед глазами встало двухголовое существо, бывшее верным спутником маньяка-каннибала, фанатика черного бога, перевернутой ипостаси того, в кого верили до катаклизма, - сделал все, лишь бы отправить меня в Москву?
        - Считаю, он столкнулся с… чем-то, - Кай отодвинулся на прежнее место, разлил по кружкам чай из большого термоса, украшенного черными и серыми ромбами, - с чем не сумел справиться сам.
        - Хочешь сказать, он послал меня за помощью? - скептически проговорил Тим.
        - Не исключено, - будто и не заметив его настроения, заявил Кай. - Уж слишком явно данная идея засела у тебя в мозгах: пойти незнамо куда, найти неизвестно кого, привести обратно… - Он невесело усмехнулся и велел: - Чай пей, травить не стану.
        - И не подумал бы. Смысл? Ты мог убить меня уже не единожды, если бы захотел… раз десять точно.
        - Угу. Сто, - проронил Кай. - Но вообще-то гораздо больше. Человек - существо хилое. Не туда ткнешь, неверно… или, наоборот, правильно надавишь, и он отправляется в лучший из миров. С тварями сложнее, потому - чтобы не расслабляться - я предпочитаю брать заказы на их устранение.
        - Отчего же наверху все еще шатается… всякое? - с шутливой интонацией поинтересовался Тим. - Почему ты еще не истребил всех?
        - Мои охотничьи угодья находятся под землей, - сталкер зловеще усмехнулся одной стороной рта. - В Москве я всего лишь гость и не лезу в чужое мироустройство. Возможно, когда опасность заражения минует, места в метро перестанет хватать, и отдельные, наиболее смелые, безрассудные или отчаянные группки смельчаков потянутся к солнцу, я буду сопровождать и защищать их, расчищать территорию, отпугивать, отгонять, уничтожать тварей, но не сейчас. Вести войну ради одной лишь войны - занятие бессмысленное, крайне деструктивное и самоубийственное.
        - Пожалуй.
        Здесь было до стерильности чисто - ни соринки. Залитый бетоном пол и стены, ровные стопки заколоченных дощатых ящиков и сундуков, подозрительно смахивающих на старинные. Похоже, сталкер опустошил какой-нибудь музей в городе наверху, и вещи, несколько десятилетий, если не столетий служившие хозяевам верой и правдой, а затем бездеятельно пылившиеся в какой-нибудь композиции, продолжили приносить пользу. В углу стоял торшер, вполне исправный, судя по тому, что располагался он возле письменного стола. Столешница была девственно чиста, лишь в правом углу притаилось, временами поблескивая, ловя луч синего светильника, стального цвета кольцо с черным квадратным камнем. Иногда тот рождал в глубине россыпь серебряных искр. Тим списывал подобное на собственное неадекватное восприятие действительности, пока Кай, устав бросать на него ироничные взгляды, не пояснил: просто необычный минерал - черный авантюрин - кусочек звездного неба, благоволящий тем, кто слишком привык ходить по грани над пропастью и не собирается становиться обычным человеком. Железный сейф, вмонтированный в стену, тоже привлекал внимание,
его установили словно напоказ; он искушал подойти, провести рукой по граням, заглянуть, какие тайны скрывает тот, кто зовет себя ликвидатором. Если бы Тим кого-нибудь опасался, то именно сейф использовал бы в качестве ловушки. Поставить внутри пистолет, который выстрелит, стоит открыть дверцу - нет ничего проще. Или подложить взрывчатку, чтобы похоронило не только незадачливого вора, но и его подельников, наверняка находящихся рядом.
        Видимо, раньше это помещение занимал какой-нибудь из начальников-метростроевцев. Идти сюда пришлось извилистым маршрутом, состоящим из нескольких лестниц и переходов, больше смахивающих на канализационные трубы, чем на тоннели. В потолок был вмонтирован вентилятор внушительных размеров, к счастью, давно не работающий, а то подобный и засосать мог, а затем перемолоть в кровавую кашу.
        - Некоторые люди вполне обходятся и без смысла, просто двигаются, функционируют, выполняя нехитрые действия, часто механические, вроде поесть, поспать, добыть еду, - заметил Кай. - А вот мутанты из разумных, как правило, логичны до дрожи и никогда ничего не делают просто так. Они всегда преследуют выгоду для себя, даже если она сильно удалена по времени или не относится к материальным благам.
        - Если все так и есть, первым делом, как выберусь…
        - Начистишь физиономию хилому, не способному противостоять тебе на равных человеку, изувеченному радиацией? - рассмеялся Кай. - Сумеешь? Точно?
        До этих слов Тим, признаться, собирался поступить именно так. После - понял, что рука на Витаса попросту не поднимется.
        - Нет… не стану.
        - И правильно. - Кай потянулся к одному из ящиков, протиснул руку между наполовину выломанными досками и кинул в Тима завернутым в фольгу… чем-то. - Держи. Ешь, оно даже вкусное.
        Неопознанное «что-то» оказалось сладковатым и питательным, необычным, но довольно приятным, только пить после него очень захотелось, благо недостатка в воде тоже не наблюдалось.
        - Так и быть, готов удовлетворить любопытство, - подождав, пока он насытится, произнес Кай. - Спрашивай.
        - Тебя прислал за мной Немчинов? - тотчас спросил Тим. Этот вопрос мучил его давно - едва ли не с момента первой встречи.
        Кай подавил зевок, Тим тотчас прикрыл рот ладонью и зевнул сам. Когда-то ему рассказывали, будто подобное - рефлекс. Правда, раньше он не поддавался никогда, раззявь рты хоть все вокруг, а сейчас отреагировал сразу, хотя не чувствовал сонливости.
        - Олег, конечно, может попросить меня об услуге, но ему это будет очень дорого стоить. Нет, - Кай покачал головой. - Наша встреча абсолютно случайна… либо произошла по воле провидения - тут уж считай так, как тебе угодно и удобно.
        - Тогда почему ты оказался столь своевременно в логове маньяка?
        - Относительно своевременности - тоже удача. Тебе очень повезло: приди я позже, ты был бы мертв, раньше - погиб бы в тоннеле.
        Тим поежился. Действительно, бежать в кромешную мглу, не имея источника света, оружия, воды, не говоря уж о припасах, совершенно не ориентируясь в переходах, не зная, кто населяет станции и какие хищники могут подстерегать за каждым поворотом, - самоубийство.
        - Я специально искал каннибала, - сказал Кай и тяжело вздохнул, поняв, что коротким объяснением здесь не обойтись. - Ладно, расскажу тебе страшную сказку. Про сияющий град под Великой библиотекой. О книгах, не всегда полезных и не несущих доброе, разумное и вечное. Осколках свихнувшегося разума тех, кто жил до апокалипсиса, способных ввергнуть нынешних обитателей подземки в безумие.
        - Звучит многообещающе, - заметил Тим.
        - Ну, еще бы. Началось все несколько лет назад, когда два могучих государства не поделили станции. Много тогда народу полегло и с той, и с другой стороны. Немало и безвинных душ, ни к Ганзе, ни к Красной Линии отношения не имевших. Беды и до Полиса докатились. Некоторое время мы даже принимали беженцев и дезертиров, которым за нежелание умирать и убивать обещали расстрел.
        - Мы?
        Кай досадливо поморщился и посоветовал:
        - Не придирайся к словам, а раз уж нашел оплошность, не указывай. Тебе станет легче, если узнаешь, что я являюсь уроженцем Полиса? А если я сообщу, что просто жил там иногда, а сейчас стараюсь держаться насколько могу дальше? И ведь самое забавное: ты можешь верить мне лишь на слово.
        - Извини, продолжай.
        Кай усмехнулся, удобнее развалившись, опершись спиной о ящики и скрестив ноги, бросил задумчивый взгляд на гитару, но не стал брать ее в руки.
        - Полис жил своей жизнью: военные охраняли его границы, а заодно все неразумное человечество, собравшееся окончательно перегрызться между собой и наконец-то освободить эту планету от своего присутствия; брамины копили мудрость и искали особенную книгу. Говорили, прочитав ее, можно не только приобщиться к тайнам бытия, но и заглянуть в будущее. Денно и нощно поднимались на поверхность сталкеры, но возвращались ни с чем… если возвращались, ибо охраняли знания серые библиотекари, твари малоизученные, тихие, не терпящие шума и весьма кровожадные. - Кай усмехнулся и уже обычным тоном, не изображая сказителя, заметил: - Сдается мне, кто-то выдумал красивую легенду, а остальные поддержали для вящего интереса, а со временем и сами поверили, будто такая книга действительно существует. В подземке так часто случается: произошло нечто труднообъяснимое, кто-то рассказал об этом, но приукрасил, затем другой додумал с три короба и переврал, третий проникся и нагородил еще больше, четвертый просто поделился умозаключениями на тему. Легенда же пошла в народ, и уже не понять, сколько в ней правды, а сколько
вымысла. Мракобесия в метро порядочно, но некоторые островки благоразумия пока держатся. Пока… Полис в том числе, но именно в нем появился монстр, с которым ты повстречался недавно.
        - Профессор Заволжско-Забайкальский, так, кажется?
        Кай расхохотался.
        - Суть ухватил верно, но в остальном ошибся. Ладно, не столь и важно его настоящее имя. Продолжать?
        - Конечно!
        - Любитель страшных сказок… - усмехнулся сталкер.
        - Реалист скорее, - возразил Тим. - Нынче весь мир - один сплошной ужастик.
        - Постапокалиптический, - кивнул Кай и продолжил: - Ничем не примечательного седовласого мужчину в годах, безобидного и бесполезного по нынешним меркам, не счел бы опасным никто, хотя бы раз встречавший его на перроне или беседовавший с ним за кружкой чая. Не производил он ни приятного, ни отталкивающего впечатления - просто осколок ушедшей эпохи, медленно доживающий собственный век. Наверняка на любой другой станции он давно уже пропал бы: кому нужен Кант или словообразование, когда есть нечего, а кругом враги, только и жаждущие отобрать-откусить лишнее? Профессор, должно быть, и сам понимал свою ненужность, но держался, не выказывал подавленности, старался со всеми быть вежливым и обходительным, тем сильнее и сильнее загоняя себя в бездну безысходности. Все больше ему хотелось отыскать ту самую книгу - в единый миг стать значимым для всех и знаменитым. По примеру того самого барона, который всегда говорил только правду, вытащить себя из болота за собственные волосы. И вот однажды, когда он почти уже отчаялся…
        - Он отыскал ее? - спросил Тим. Рассказ действительно захватил его. С одной стороны, ясно, что ничего мистического быть не могло, но с другой… чего он уже только не повидал в метрополитене.
        - Не он, а один из знакомых сталкеров - мальчишка, любящий иной раз приобщиться к древним тайнам и покопаться в смыслах слов, - ответил Кай с почудившимся Тиму сожалением в голосе. - Неясно, как к нему попала тоненькая брошюрка девяностых годов двадцатого века в темной глянцевой обложке. Иллюстрация - черный неправильный крест в перевернутой пентаграмме, окруженной рунами, стилизованными под скандинавские, на фоне зодиакального круга, - выглядела тем еще сюром, но профессор проникся.
        Тим честно попытался представить, но лишь покачал головой. В поселке кумушки иной раз развлекались, гадая на картах, и то игральных, о чем-то из перечисленного сталкером он слышал, но не видел и, соответственно, описанием проникнуться не мог.
        - Не важно. Вряд ли книжонка содержалась в библиотеке, скорее всего, сталкер зашел в какое-нибудь из строений неподалеку: мало ли, кто чем увлекался из тамошних жителей. Немногие уже помнят, но в те времена - на рубеже смены тысячелетий - издавалось много откровенной дряни. Тогда и люди были немного иными: с одной стороны, тянулись ко всему необычному, ранее неведомому, а с другой - ничем серьезно не проникались. Древние культы, книги заклятий, очередное толкование Нострадамуса, зодиакальные прогнозы, переворачивание истории с ног на голову, свидетельства прибытия на Землю инопланетян и мировые заговоры всех мастей, начиная от масонских и заканчивая клубом семи глав самых богатых семей мира. Тогда наши соплеменники умели отгородиться от потоков грязи, откровенной лжи и выдумки, претендующей на величайшую из истин. Большинство учились в нормальных школах и имели представление о физических законах, властвующих в реальности.
        - После катаклизма все изменилось, - сказал Тим и добавил: - К сожалению.
        - Верно, так и вышло. Что-то ушло, а что-то, наоборот, появилось в нашей жизни. Возникли аномалии и новые виды, поменялись сами законы бытия, а как следствие, исчезла уверенность в незыблемости всего и вся. Пройдет еще лет пятьдесят-сто, и метростроевцев возведут в ранг богов или по меньшей мере древних мастеров, несоизмеримо более мудрых, добрых, идеальных, - хмыкнул Кай. - Впрочем, лукавлю: каких-нибудь полвека явно недостаточно.
        - Не думаю, - Тим припомнил «Маяковскую» и поморщился. Впрочем, существовали еще сытая, блистающая яркими огнями Ганза и Полис, в котором он так и не побывал, но уже многое о нем слышал. И где-то в неизвестной дали находился поселок: огороженная территория с множеством хозяйственных и жилых строений, а также бункером, в котором укрылось не так уж и мало людей.
        - Я все еще верю в человечество в целом и в отдельных его представителей в частности. Особенно в последних! Потому, собственно, и нахожусь здесь. - Кай снова просунул руку между досок и достал уже два батончика; одним кинул в Тима, второй развернул сам. - Ешь. Что же касается профессора… он прочел книжонку от корки до корки и неожиданно проникся. Да, он являлся человеком старого образования и закалки, но слишком многое потерял. Полагаю, он никогда не верил в бога, однако слишком легко увлекся его антиподом, наконец-то нашел виноватого в разрушении прежнего мира - не правителей держав, затеявших войну, не террористов-фанатиков, завладевших ядерным оружием, или кого бы то ни было еще, устроившего катастрофу, а существо значительно более могущественное.
        - И никто не заметил? Не попытался остановить? - не поверил Тим.
        - Заметили, разумеется. Сложно не обратить внимания, когда некто начинает проповедовать посреди станции. Однако не придали значения.
        - Почему?
        - Мало ли, кто и о чем говорит? Свобода слова - право, которое неизменно. Во всяком случае, так утверждалось в те дни, когда я еще жил на «Арбатской». Полис тем и прекрасен, что в личное пространство людей, населяющих его, лезть не принято. И я не шучу ни разу: подобное очень важно. К сожалению, жизнь бок о бок в тесном, неизменном кругу очень часто приводит к бесцеремонности. А бесцеремонность - прямой признак пошлости, склочности, наглости, зависти, склонности к сплетням, навязыванию своих фанаберий окружающим и прочих отвратительнейших пороков, увы, весьма заразных и меняющих к худшему людей, сколь замечательными они бы ни были. Докричаться до профессорского разума пытался виновник всех бед - тот самый юный сталкер. Как ты понимаешь, он не только не преуспел, но едва не стал первой жертвой, принесенной на алтарь черного божества. Казалось бы, на что способен шестидесятилетний мужчина, ослабленный физически, против двадцатилетнего крепкого парня, тренирующегося каждый день? На многое. Слепая убежденность в своей правоте творит чудеса. Фанатики не сомневаются, и в том их истинная сила. Там, где
нормальный человек приостановится, дав волю сомнениям, безумец ударит.
        - Тот парень остался жив?
        - Едва откачали. Два месяца лежал в лазарете, еще три восстанавливался, но оправился в результате, обойдясь без осложнений, вернулся к работе. И лишь потому, что черный жрец не просто прирезал его, а решил медленно выпустить всю кровь до последней капли.
        - И что же Полис?
        - Полис… - небрежно протянул Кай. Уголки губ дернулись в мгновенной, словно разряд электрического тока, улыбке; золотистые глаза сощурились. Он чуть сместился, принимая более удобную позу, и неверный свет лег на одну половину лица, оставив в тени другую. - Тогда уже всполошились все: забегали, принялись выяснять, опрашивать соседей и коллег. Кто-то паниковал. Еще бы - маньяк в Полисе! Другие проповедовали смирение и утверждали невозможность расправы над умалишенными, не знающими, что творят; кто-то вспоминал о непротивлении злу насилием. Военные не спорили, они даже безмолвно согласились с необходимостью посадить несчастного в тюрьму. Но, конечно же, никто не собирался кормить опасного дармоеда, в любой миг способного утопить Полис в крови. Тайный приказ убить профессора получили все причастные, реально занимающиеся его поисками. Затем произошло еще одно убийство - главного борца за права маньяков, и уже после него заткнулись даже самые либерально настроенные граждане.
        - Ты тоже искал его?
        - Я… - Кай хмыкнул. - Занимайся я данным делом, тебе не пришлось бы переживать сомнительное удовольствие знакомства с одной из тварей московской подземки… даже с двумя.
        По спине пробежал холодок. Тим не сомневался: эти слова - не пустое бахвальство.
        - А потом профессор исчез.
        - И ты искал его все это время? - спросил Тим, глядя с уважением и сочувствием. Даже подумалось, а не является ли Кай тем самым юным сталкером, принесшим злополучную брошюру.
        Кай улыбнулся одними уголками губ и, склонив голову к плечу, произнес очень ласковым, елейным голосом:
        - Разве Олег не назвал тебе мое второе имя? Посланник смерти или сама Тихая смерть.
        - Ангел смерти, - поправил Тим.
        - Думаешь, это пустые слова? Я очень редко стреляю дважды и всегда прихожу быстро.
        Холодок расползся по позвоночнику Тима, щекотным мехом прошелся по шее. Золотистый взгляд на мгновение показался опасным и вовсе не принадлежащим человеку - кому-то более древнему, сильному, могущественному и безжалостному.
        - Но как же так?.. Выходит, никто в Полисе не продолжил искать маньяка? - стараясь не поддаться внезапно возникшему страху, поспешил спросить Тим.
        - А зачем? Угроза для сияющего града исчезла, а проблем у Полиса всегда было в достатке, чтобы снаряжать группу и бегать за сумасшедшим сатанистом по тоннелям, заглядывая в процессе во все норы. - Кай невесело усмехнулся и все же сжалился над сбитым с толку слушателем, пояснив: - Все просто, Тим. Недалеко отсюда, близ станции «Кузнецкий Мост», участились нападения на челноков и пропажи местных. И ладно бы беспредельничали бандиты с «Китай-города», в этот раз привычной стрельбой и грабежом не пахло. Люди просто пропадали. Иногда находили кровавые следы, но никогда - гильзы. Шума выстрелов также не слышал никто. Однажды патруль наткнулся на расчлененный труп почти у самой станции. Не знаю, до чего бы там дошло. Горячие головы уже почти нашли убивца из числа своих - какого-то сладострастного мужичка, волочащегося за каждой юбкой и подглядывавшего за девками к вящему неудовольствию последних. Суд Линча, впрочем, не состоялся: среди дошедших до станции челноков оказался человек, знающий меня лично и успевший передать весточку. Далее собрать информацию и отыскать логово маньяка стало лишь делом времени
и техники.
        - Ты… - на ум приходило много слов, но ни одно не подходило. Полиции, как, впрочем, и милиции в метрополитене, кажется, не сохранилось, шерифов и рейнджеров никогда не существовало, а детективы вряд ли кому-то требовались.
        - Я получил заказ, который и исполнил недавно.
        - Так ты… - Тим еще раз поискал в памяти нужное слово. С одной стороны, он был слегка разочарован, с другой - понимал, что без подобных людей в метрополитене теперь не обойтись. - Киллер? То есть… наемник?
        - Лучше всего подходит «ликвидатор», - поправил Кай.
        - А в чем разница?..
        Тот повел плечом, будто удивлялся незнанию столь элементарных вещей.
        - Наемника, как и киллера, может нанять каждый, и он убьет любого по требованию заплатившего. Я берусь только за дела, достойные моего внимания. Разумеется, не бесплатно, однако цена зависит от того, кто позвал. С Олега возьму втридорога, а с какой-нибудь девчонки, которую зло обидели, достаточно будет и улыбки. Я сам определяю, заслуживает ли человек смерти, и зачищаю подземку от грозящих людям тварей - безразлично, в человеческом ли они обличье или нет.
        Тим снова заглянул в золотистые глаза. Они больше не вызывали страха, были серьезны и благожелательны, в глубине сверкали искорки иронии и тлело нечто, не поддающееся определению.
        - Убийца рано или поздно должен быть убит, мошенник - обманут, а предатель - предан. К любому ублюдку, решившему покуситься на чужое, будь то жизнь или имущество, приду я или кто-то другой.
        - Но это означает, что и за тобой могут прийти, - заметил Тим.
        Кай пожал плечом и кивнул:
        - Пусть попробуют. - А затем добавил очень серьезно, четко проговаривая каждое слово: - Если хочешь совершить нечто значительное, надо самому стать чем-то значимым, а этого никогда не произойдет, если трястись за собственную шкуру и бояться неизвестности, чужого неодобрения или предательства. Особенно предательства, поскольку, боясь лжи и опасаясь чужой злой воли, увязнешь в паутине самообмана, из которой вряд ли выберешься.
        - И как поступить мне? Тому, кто увяз уже дальше некуда?
        Кай тяжело вздохнул:
        - Кто я такой, чтобы давать советы и определять чужие судьбы?
        - Ладно, - решил зайти с другой стороны парень. - Как ты поступил бы, сам оказавшись на моем месте?
        - Я не оказался бы, - самодовольно заметил Кай, помолчал немного и все же проронил: - Доверился бы.
        - А разве я еще не сделал этого?
        Сталкер потер переносицу, снова подавил зевок и с сожалением протянул:
        - Не вовремя…
        - Уж извини, - буркнул Тим.
        Тишина разбилась между ними, окатив острыми осколками. Кай первым отвел взгляд, тяжело вздохнул.
        - Я в ответе за тех, кого спас? - спросил он, не ожидая ответа и не желая его получить. - Ну хорошо, допустим, что это обратная сторона моей профессии. Однако тебе не мешало бы четко сформулировать, чего ты хочешь. Иначе, боюсь, ничего путного не выйдет, а получится как в том старинном анекдоте про мужика, поймавшего золотую рыбку.
        - Я только сказку Пушкина читал.
        - Вот и умница, значит, соблюдем приличия. Достаточно и того, что ты понимаешь, о чем я говорю. Давай, глаголь, чего жаждешь… старче, - проговорил он и хмыкнул. Все же Тим был гораздо моложе его. - Коли угодно найти пристанище, отведу тебя на станцию, люди на которой лояльно относятся к чужакам и верят в здоровый прагматизм, а не фанаберии. Жаждешь приключений - тоже устрою. Толковые стажеры необходимы, иначе сталкеры попросту вымрут, как мамонты. Намерен приобщиться к наукам… вообще нет проблем. Или, быть может…
        - Хочу домой, - уверенно сказал Тим. Конечно, можно было бы вернуться к разговору о влиянии на него Витаса, но вряд ли назло ему Тим готов был поселиться в Московском метрополитене. А значит, и выбирать было не из чего.
        Глава 14
        Темнота висела под потолком, застыла в углах, свернувшись уютными пушистыми комками. Синий неяркий светильник на столе был единственным ориентиром в этом царстве мрака и вечной ночи. Стоило прикрыть веки, и тьма стала всеобъемлющей, подобралась ближе на мягких лапах и прильнула теплым боком, заурчала, словно большая кошка. И можно было испугаться, распахнуть глаза, убеждаясь, что никого рядом нет, никакая тварь не просочилась через закрытую дверь убежища, вскрыв надежный замок, однако Тим не стал делать этого. Он ждал, как ему и велели, а легче и быстрее всего время пролетало во сне.
        Кай ушел три часа назад, а может быть, и четверти часа не минуло или уже пронеслась целая вечность. Тим никогда не отличался чувством времени. Для него оно всегда летело по-разному: то застывая на месте, то ползя со скоростью обрюзглого, напитавшегося дождевой влагой червя, а то и несясь во весь опор - спеши сломя голову, все равно не успеешь.
        Кай обещал принести снаряжение и оружие, которое в этом убежище не держал. У Тима окончательно сложилось впечатление, словно он находится внутри гигантской крысоловки, но озвучивать подозрения он, конечно же, повременил. Достаточно и данного, наконец, сталкером согласия помочь - не просто в шутку или полунамеком, а ясно, четко и недвусмысленно, пристально глядя в глаза.
        Прежде чем отправиться за всем необходимым, Кай выудил из-под письменного стола черную спортивную сумку с яркой белой полосой по краю, казавшуюся в неверном свете бледно-синей. Вытащив черный костюм радиационной защиты, облачился в него, став несколько больше в размерах - костюм оказался великоват и висел мешковато, впрочем, сталкера, похоже, это нисколько не тревожило.
        «Где находятся еда и вода, ты знаешь, - сказал Кай перед тем, как надеть противогаз и шлем. - Не стесняйся. Когда еще доведется нормально поесть? - А затем, прищурившись, добавил: - Мне следует напомнить о необходимости не шарить здесь слишком активно?»
        «Я не отличаюсь неуемным любопытством, - устало заверил Тим, - и вообще намерен отоспаться».
        «Тоже дело: когда еще удастся?» - хмыкнул сталкер и, выудив из кармана небольшой камень, запустил им в вентилятор.
        Стукнуло глуше, чем Тим ожидал. Видимо, попал Кай именно туда, куда целился, потому что повторять попытку не стал. Сверху же упала веревка с закрепленными на равных расстояниях узелками. Кай ухватился за нее, поставил подошву высокого армейского ботинка на первый узел и, легко подпрыгнув, вскарабкался вверх со сноровкой белки. Тим мог лишь надеяться, что ему самому не придется следовать тем же маршрутом, поскольку иначе он рисковал опозориться. Кай не прихватил ни фонаря, ни дополнительного оружия, кроме длинного и широкого ножа в ножнах на бедре и автоматического пистолета в кобуре на поясе. Привычный «калаш» сталкер то ли не жаловал вообще, то ли решил не брать с собой в этот раз, не желая излишнего утяжеления снаряжения. Впрочем, схрон мог находиться слишком близко наверху, чтобы идти к нему, вооружаясь, словно на маленькую войну. Костюм - не в счет. Ни одному безумцу не пришло бы в голову пренебрегать безопасностью и обрекать себя на медленное угасание от проникшей в организм радиации.
        Они намеревались идти в Полис. Кай не рвался туда специально, даже, пожалуй, очень не хотел посещать станции, некогда считавшиеся его домом, но был уверен, что никто другой в их деле не поможет. Пусть не из числа руководства, но среди граждан непременно должны найтись знакомые, готовые оказать ему услугу. А главное - предоставить карты. На последние сталкер возлагал большие надежды. Стоило Тиму рассказать о памятнике, виденном во сне, где фигурировал странный старик, преобразившийся впоследствии, Кая словно током пронзило. И он решил вести Тима в Полис, если не сразу в Ленинскую библиотеку. Чем они займутся после, сталкер не объяснял, отговариваясь обстоятельствами, которые вполне способны измениться, и тем, что лучший способ насмешить фортуну - строить далекоидущие планы.
        И вот теперь Тим ждал, лежа в убежище, и потихонечку засыпал. Поначалу сновидения были зыбкими и мимолетными. Забываясь на миг, Тим прекрасно осознавал, кто он такой и где находится, мог отогнать возникающие перед глазами образы или пойти за ними, всматриваясь, словно в кадры старинной фотопленки. А потом он вдруг провалился в глубокую яму - аж дух захватило. Коснуться дна было не суждено, но через какое-то время он сумел овладеть полетом и завис в пустоте, тотчас начавшей заполняться сизым туманом или не имевшим запаха дымом…
        - Смотри, как красиво, - Аленка стояла, запрокинув голову, маска искажала ее голос, но Тим все равно не спутал бы его ни с чьим другим.
        С темного, ясного и искристо-ледяного неба, какое бывает лишь очень редкими ночами зимой, смотрели колючие, холодные, но от этого ничуть не менее прекрасные звезды. Девушка подняла руку, закованную в толстую перчатку, словно хотела дотронуться до одной из них.
        - Свет от них идет очень долго. Наверное, имейся у кого-нибудь из тех, кто так же глядит на нас из иного пространства и времени, мощный телескоп, могли бы увидеть динозавров или древних эллинов.
        - Я читал что-то подобное. Правда, не помню у кого, - сказал Тим.
        - Главное, они увидят прекрасную, цветущую Землю, может быть, решат полететь - исследовать, а угодят в устроенную людьми радиационную пустыню, могильник.
        - Как-то окружающий нас со всех сторон лес не производит впечатления могильника, - заметил Тим. - Тебе просто надоела зима. Весной все изменится, даже наше болото зацветет.
        - Да… - согласилась Аленка. - Нам повезло жить здесь. Даже удивительно, что радиационный фон не столь велик, как можно бы ожидать, выжили растения, а мутировавших животных немного.
        - Ну так подмосковный же лес! - Тим рассмеялся. - Виктор Валентиныч рассказывал, будто до катаклизма в нем даже зайцы перевелись, не говоря уж о лосях, водившихся еще в середине двадцатого столетия. А вообще у нас какая-то странная роза ветров: все отнесло в сторону.
        Настроение было приподнятым, в груди поселилась сладкая боль. Он словно долго отсутствовал и, наконец, вернулся откуда-то из очень отдаленного места, откуда уже и не рассчитывал выбраться. И теперь смотрел вокруг во все глаза, припоминая, как было, и удивленно взирая на перемены - вроде и неявные для тех, кто живет здесь постоянно, но очень существенные для него. Глядеть на Аленку хотелось постоянно. Костюм и противогаз скрывали фигуру, короткие рыжие волосы и зеленые глаза с дерзкой искрой, притаившейся в глубине зрачка, однако Тиму хватало и движений: быстрых, нетерпеливых, уверенных. Сколько он помнил, Аленка всегда жила так, словно спешила куда-то, мгновенно загоралась какой-нибудь новой идеей и не боялась рисковать. Иной раз казалось, будто она вообще ничего не боится.
        - Знаешь, Тим, - произнесла она задумчиво. - Ты постоянно живешь прошлым. Гоняешься за прошлогодним снегом в попытке ухватить, но, разумеется, не можешь.
        - Разве?
        - Конечно! Твои разногласия с дядькой происходят из-за детских и юношеских обид. Катаклизм, вспоминаемый тобой к месту и не к месту, не отменить, даже если очень захотеть. Единственный выход - принять. Поступки, которые ты полагаешь ошибочными, ты постоянно прокручиваешь в голове, - она коснулась виска указательным пальцем. - Может, пора уже отпустить себя? Не оглядываться все время?
        - Не могу.
        - А ты постарайся! - всплеснула Аленка руками.
        - Как же мне тебя не хватало, - признался Тим невпопад. - Не хватает, - поправился он, вдруг вспомнив, где сейчас находится на самом деле. Сердце при этом словно сжали в тисках. Будто некто огромный просунул в него железную перчатку и потянул - настойчиво и медленно, выворачивая наизнанку душу.
        - Значит, возвращайся.
        - Этим сейчас и занимаюсь, - сказал Тим.
        - Помоги, - вдруг попросила она.
        Тим рванулся вперед, собираясь схватить девушку за руку. Она потянулась в ответ. Пальцам не хватило лишь нескольких миллиметров, чтобы соприкоснуться. Что произошло бы после, он не знал, но точно не выпустил бы, притянул бы к себе Аленку сквозь пространство и время. А может, и наоборот: она забрала бы его к себе, под небо, полное звезд, в зиму, давно уже отступившую на поверхности.
        - А!.. Убивают! - резануло по ушам истошным визгом, усилившись эхом ближайшего тоннеля, безжалостно вырвало из объятий Морфея и вытянуло из груди остатки морозного воздуха.
        Тим резко сел. В голове все еще стоял туман, в котором бился отчаянный женский вопль. Что-то с ним было не так, но парень пока соображал с трудом: со сна мысли ворочались вяло, ленивая одурь слипала глаза, и более всего хотелось завалиться на бок и вновь провалиться в дрему. На появление Аленки он больше не рассчитывал, но, возможно, древний бог сновидений сжалится над ним и пошлет чего-нибудь легкое и незапоминающееся…
        - А!!! Чего ж вы творите, ироды?! Помогите! Мужчины вы али кто?! - гнусаво, противно. Голос словно металлический, но Аленка во сне просила помочь. Или уже не она?..
        Осознав-таки последнюю мысль, Тим начал медленно подниматься. Кто-то за стеной требовал его вмешательства. В конце концов, Тим считал себя цивилизованным человеком в отличие от большинства, населяющего московскую подземку. Крысам плевать на боль и страдание сородичей, а вот ему - нет.
        С собой парень взял пластиковую бутылку, в карман пихнул пару батончиков, одолжил у сталкера десятисантиметровый складной нож, сунув за голенище: не ахти какое оружие, но без ножа Тим чувствовал себя словно голым. Отпирая тяжелый засов, подхватил автомат, накинув ремень на плечо. Светильник трогать не стал: в помнящем лучшие времена пластиковом ящике находилось несколько длинных и узких электрических фонарей в жестяных коробах.
        От белого резкого света в глазах появилась неприятная резь - словно песка в них насыпали, - но Тим постарался не акцентировать на этом внимания. Сделав шаг, другой, третий, он согнулся в три погибели, минуя узкий участок трубы, ведущей из убежища Кая в ближайший тоннель и продолжающейся куда-то дальше - к железной лестнице наверх, в Москву, и вниз, в некие неведомые глубины.
        Выбравшись в темный, извилистый тоннель из узкого круглого лаза, парень тщательно закрыл за собой железный люк и погасил фонарь, прислушиваясь. Темнота дышала всхлипами, перемежающимися стонами и скулением. Эхо доносило их исправно откуда-то справа. Включать фонарь снова Тим решил повременить, двинулся на всхлипы на ощупь, несколько раз оступился и признал поражение: ходить в полной темноте, как сталкер, ориентируясь по звуку, он не мог.
        Свет, вспыхнув, снова брызнул в глаза тысячами огненных мушек. Парень зажмурился и усиленно заморгал, пытаясь поскорее прийти в себя, первый шаг сделал неуверенно, затем замер. По позвоночнику пробежал холодок, а плохое предчувствие заставило отойти ближе к стене. Воображение нарисовало несколько монстров на выбор - одного другого ужаснее. Помнится, на болоте тоже появился некто, заманивающий мольбами о помощи, и вот теперь Тим намеревался шагнуть в ловушку.
        «А если нет? - подумал он, встряхивая головой. Удивительно, но движение прояснило мысли и отогнало страх. - Если там действительно находится человек, нуждающийся в спасении?..» Женщина, судя по голосу, пусть тот и настораживал какими-то резкими, фальшивыми нотами.
        - Будь проклято время, где тот, кто собирается оказать услугу просящему, рискует значительно сильнее того, кто пройдет мимо, отмахнувшись, - прошептал он и осторожно, стараясь не издавать лишнего шума, двинулся на голос.
        Даже с фонарем в руке до Кая ему было, как до Луны пешком. Под подошвы постоянно попадались мелкие, но очень скрипучие камни. Тим пару раз шаркнул ногой, вступив в скользкую грязь. Однажды выругался вслух, потеряв равновесие и вынужденно опершись о стену, угодив во что-то склизкое. Плач усиливался. Луч фонаря выхватил уводящее в сторону ответвление, комнату, нишу, а может, и целый зал, выдолбленный в ничем не примечательной стене. Тим повернул туда, через десяток шагов по темному коридору с низким потолком-плитой, в который он едва не упирался макушкой, помещение расширилось, раздавшись в стороны и вверх.
        Он оказался в комнате. Судя по всему, небольшой - двадцать квадратов примерно. Потолок теперь скрывался в темноте, даря целых три метра пространства, полного прохладного, сухого воздуха с привкусом пыли и плесени. Луч фонаря обшаривал неровные, испещренные глубокими трещинами стены, грязный пол, отдушину, забранную решеткой. Где-то неподалеку капала вода. Мебель здесь отсутствовала, что, впрочем, не удивляло. У дальней стены, вжавшись в нее спиной, сидела женщина неопределенного возраста, очень худая. Пожалуй, будь жив Макс, он назвал бы ее костлявой. Подвывала именно она, а теперь смотрела на Тима и поджимала губы.
        - Ты еще кто такой?! - резко прекратив стонать, спросила она. В голосе слышалась смесь удивления с надменностью.
        Свет выхватил округлое колено с двумя неглубокими впадинами по бокам, накачанную голень, неожиданно худую и тонкую щиколотку. Узкая черная юбка с несколькими разрезами, чтобы удобнее было ходить, задралась до середины бедер, на правом темнел синяк. Женщина куталась в куртку, которая была ей велика размера на два. Шея казалась непропорционально длинной. Узкий подбородок, впалые щеки, прямой удлиненный нос с тонкой переносицей, раскосые глаза, полукружия тонких бровей и высокий лоб. Грязь налипла на кожу, почти не позволяя рассмотреть в подробностях, но Тиму хватило и тех черт лица, которые он увидел. Вряд ли их получилось бы назвать привлекательными, но и уродливыми они не казались. Перед ним точно находился человек, а не мутант… по крайней мере, внешне.
        Женщина провела по лбу рукой, оставляя грязевые разводы, шмыгнула носом.
        - Я ногу сломала, - сказала она тихим, усталым голосом, прерываясь на частые вздохи, видимо, переживая сильную боль, - а те, кто сопровождал меня, решили не возиться. Кинули, волки позорные…
        - Я помогу, - пообещал Тим и двинулся вперед.
        Оружия у женщины не имелось - наверное, забрали те, кто оставил ее на съедение крысам, - потому ожидать нападения не приходилось. Хотя Тим все равно осторожничал. Кто ж знает этих москвичей? Вдруг она спрятала лезвие между пальцами? Наклонишься, а она полоснет по шее. Там, где резвился один каннибал, вполне мог появиться и второй, а то и третья.
        Смазанное быстрое движение парень не увидел, скорее почувствовал. Воздух внезапно сгустился сзади и нанес удар. Напавший не понравился тьме, и та выдала его, предупредив Тима, который тотчас резко подался в сторону, не раздумывая и не удивляясь. К сожалению, он оказался недостаточно проворен: по левому плечу садануло увесистое и тяжелое. Фонарь выпал из пальцев, покатился по полу и потух. Рука отнялась на несколько секунд, а затем заныла. Тим, упав на колени, ткнул наугад в темноту прикладом и попал. Услышал вопль, даже не сообразив, откуда именно, выстрелил. Звук отразился от стен и ударил по ушам с такой силой, что Тим вскрикнул. Удивительно, как барабанные перепонки уцелели.
        Вспыхнул резкий белый свет, от которого перед глазами словно взорвалась граната. Тим откатился в сторону, крепко зажмурившись. Кто-то попробовал его пнуть, отобрать автомат. В отместку Тим снова нажал на спусковой крючок, но выстрелов не услышал. Ударил, используя оружие, как дубину, получил в солнечное сплетение, рухнул набок, подтянув колени к груди, и, выхватив нож из-за голенища, всадил кому-то в ногу, утопив по рукоять. Наверное, напавший закричал, но Тим снова ничего не услышал. На затылок обрушился сокрушительный удар, отправив его в небытие.
        Выбираться из вязкой черноты пришлось долго и мучительно. Смола налипла на все тело, не позволяя двигаться. В висках барабанной дробью отдавался пульс и шумела кровь. В затылке тоже пульсировало. Зато вернулся слух. Где-то по-прежнему капала вода, а над ним ругались. Разбирать слова получалось лишь ценой неимоверных усилий.
        - Какого хрена лысого ты полез? Кто тебе разрешил своевольничать, гадина?! Такой план пошел к крысиной бабушке под хвост! - звенел тонкий голос, наполненный металлическими нотами.
        - Так я… это… - отвечали басовито и растерянно, с какой-то детской обидой. - Мы же ждали, что он придет, вот и приперся. Чего еще-то? Вязать и к нашим волочить, там уж начнем живьем на куски резать, вырвем у этой твари сердце, но быстро точно не подохнет.
        - Отделается… - хмыкнув, повторила собеседница и, грязно выругавшись, выплюнула: - Это не он!
        - Как?..
        - А вот так! Не Кай точно, - уверяла она. - Уж я-то его видел!
        Услышав последнее, Тим слегка удивился, а потом припомнил, что уже слышал похожий голос, причем не из женских уст. Контртенор - очень редко встречающийся самый высокий из мужских голосов, который легко спутать с самым низким женским.
        - С какой стати мы тогда с ним возимся? В расход падлу! - неуверенности у бандита явно поуменьшилось.
        - Погоди, - судя по всему, переодетый, сыгравший роль приманки, являлся в этой банде главным.
        - Он Хлындаря застрелил, а Паршу чуть калекой не сделал! - заметил кто-то еще, слегка картавя.
        - Погоди, я сказал! - заткнул главарь еще одного неуверенного и медленно протянул: - Мне интересно, что он здесь делал…
        - А не насрать ли?
        - Тебе, Шаромыжник, только бы срать, все мозги уже высрал! - разозлился главарь. - Нет бы подумать.
        - О чем здесь думать-то?! - пробасил первый подельник. - В расход!
        - О том, что абы кто здесь не ходит: жилые станции далеко, челноки сюда не суются, тем более в одиночку.
        - Какой-нибудь идиот-сталкер?
        - Среди сталкеров гораздо меньше идиотов, чем среди вас, хмырей, - заметил главарь.
        - Ну, ты это… Гнусь, полегче, - пробасил первый подельник.
        - Ты посмотри на парня, - не обратив ни малейшего внимания, продолжил тот: - Чи-истенький. На зубы белые глянь хотя бы. Просто так такие в тоннелях не валандаются. Либо кто-то важный из Полиса, которого эта неуловимая сучара вела, либо… я даже боюсь предположить… ученик?..
        - Тихая смерть не берет учеников.
        - Как будто ты пытался ему навязаться, - фыркнул главарь.
        - Я - нет, но слухи…
        - По некоторым слухам, мы собрались завалить самого Ангела смерти, так что ж теперь, спустить на тормозах убийство Сирого? - зарычал главарь. С его тонким голоском подобное выглядело немного комично, но смеяться почему-то не тянуло. Тим попытался напрячь мышцы, чтобы определить, связан ли он, но в голове снова помутнело.
        - Да нам… Бляха-муха… нет! Само ж собой, спускать нельзя.
        - Именно. И если бы кое-кто не решил напасть на молокососа первым, тот преспокойно взял бы меня на рученьки и оттащил в их с Каем тепленькое гнездышко. Перед вами же лох, не видно?!
        - Так надавим на него, пусть проводит. Под пытками и не такие говорили.
        - Лох-то он первостепенный… лошара, но один сюда сунулся, - размышлял главарь. - Значит, непрост. Может и в ловушку завести.
        - Сучонок, - с этим словом его снова пнули в живот, и Тим не сдержал стона.
        - Думаю, за этим субчиком Кай и сам явится как миленький. Паренек - не мои худые коленки, он ему наверняка нужен.
        - Да на кой?!
        - На той! И не смей со мной спорить! - закричал главарь. - Тихая смерть никогда своих не кидает. Грех на подобной слабости не сыграть.
        Тим сжал зубы, ощутив соленый привкус на языке - наверное, прикусил, когда падал; попробовал незаметно пошевелиться, напряг руки и… снова застонал, ощутив пинок в живот.
        - Ты смотри, Гнусь. Очухался.
        - Тащи к стене.
        Его подхватили под руки, потащили. Ледяной камень ожег спину, но от соприкосновения стало немного легче. Тим открыл глаза, о чем тотчас пожалел.
        Все та же комната, освещенная теперь резким белым электрическим светом, к грязи на полу примешались потеки крови, кажущейся неестественно яркой. Двое убитых, валяющихся безвольными мешками с песком. На штанах ближайшего - темные потеки; тело дрожит в агонии. Отвратительный запах испражнений, соли, металла и дыма висит в воздухе, кажется зеленоватым туманом, только и ждущим, чтобы проникнуть в легкие, отравить, разъесть изнутри.
        - Морщится…
        - Понял, к кому попал.
        Главарь действительно смахивал на женщину. В неверном свете ошибся бы не только Тим, но и кто-либо гораздо опытнее. Кая тоже могли бы сбить с толку одежда и голос… наверное. Однако при ярком освещении намного отчетливее становились детали, казавшиеся ранее не важными: рельефная мускулатура, никаких округлостей, более широкая грудная клетка, узкие угловатые бедра. Ноги тоже другие - длинные, накачанные, с выступающими венами.
        - Нагляделся? Нравлюсь? - поинтересовался главарь.
        Тим качнул головой, отчего перед глазами все поплыло. На бедро чуть выше колена опустилась рифленая подошва высокого сапога, надавила. Острая коленка целила в переносицу, тупая боль разлилась по ноге, но Тим не сопротивлялся, терпел, вряд ли сейчас он смог бы противостоять стольким бандитам сразу. Главарь, несмотря на субтильное телосложение, был силен, а о его подельниках и говорить нечего - оба поперек себя шире, с накачанными ручищами и бычьими шеями, на которых виднелись золотые цепи. У обоих - рожи с выдающимися челюстями, низкими лбами и кривыми, переломанными по многу раз носами, явно разбойничьи.
        - Зря. Я б с тобой покувыркался, - то ли пошутил, то ли произнес абсолютно серьезно Гнусь. Подельники изобразили кривые ухмылки, сверкнув редкими щербатыми зубами. - Может, и живым бы от меня ушел.
        Тим промолчал. В руке главаря появился нож - тот самый, который парень одолжил у Кая. Холодное острие тотчас коснулось шеи, впилось, оставляя небольшой надрез, из которого немедленно потекло теплое и липкое.
        - Почти не больно и практически не опасно, - заметил главарь, - но только пока, ты ведь понимаешь это, птенчик? Ах, какие глазки у тебя необычненькие: темно-серые, с карим ободочком и звездочкой у зрачка. - Кончик ножа приблизился, на острие замерла колкая искра. - Выколоть, не выколоть? Ладно… подумаю еще. Ты не дергайся, не стоит.
        - Гнусь! - вдруг позвал один из мордоворотов, причем в голосе явно обозначились панические ноты.
        Главарь недовольно поморщился и отстранился, нож он не убрал, но острие перестало оттягивать на себя все внимание.
        - Чего еще?..
        В ответ послышалось сдавленное бульканье.
        Главарь развернулся, плавным и одновременно нервным движением уйдя в сторону, предоставив Тиму обзор. Там, где только что стоял подельник, расплывалась новая кровавая лужа. Сам бандит дергался под потолком, насаженный на длинный загнутый коготь, словно червяк на рыболовный крючок. Второй выцеливал тварь из автомата, но не мог выстрелить - руки ходили ходуном. Из темноты над головой глядели фасеточные оранжевые глаза, временами помаргивали, гипнотизировали…
        - Твою мать!
        Парень с трудом отвел взгляд. Адреналин, вплеснувшийся в кровь, отодвинул на задний план слабость и боль, позволил вскочить на ноги, благо, его не связали.
        - К стене! - выкрикнул он и, ухватив главаря за запястье, потащил за собой. Тим вряд ли смог бы ответить зачем. То ли сработала изначальная установка спасти от беды того, кто попросил о помощи, то ли попросту не захотел снова оставаться один.
        - Нет… нет-нет-нет, - крикнул Гнусь, когда Тим попытался проскочить к выходу. - Не сюда! Ты слепой, что ли? Насадит!
        Тот и сам видел.
        - Туда! - Гнусь указал на люк, притаившийся в темном углу. - Мы из него пришли.
        Разбираться было некогда, вряд ли бандит заманивал в ловушку: ему самому хотелось выбраться.
        Два шага, и вот они уже над круглой крышкой.
        - Одному не поднять.
        «Ну да, теперь ясно, зачем я вдруг понадобился», - подумал Тим, изловчился и выхватил нож из руки главаря.
        - Ах, ты…
        - Хватайся, коли жизнь дорога!
        Выкрик потонул в треске автоматной очереди. Они вдвоем подцепили люк, рванули наверх. Гнусь прыгнул первым: ушел солдатиком во тьму. Тим нагнулся, аккурат вовремя - по шее прошел холодок, отросшие волосы на затылке срезало. В дыру он едва не кинулся рыбкой, но вовремя сообразил, что в таком случае умрет не от когтей твари, а расшибив голову о камень. Смерть же не входила в его планы. Он вообще не собирался погибать!
        Миг полета. Удар, смягченный чьим-то телом. Ругань, перекат, взвизг Гнуся. А потом вспыхнул самый настоящий прожектор.
        - Вставай, герой, отбегался!
        Тим дернулся, намереваясь бежать в сторону ближайшего ответвления тоннеля - в такой родной, призывно чернеющий мрак, - но кто-то, пока невидимый, схватил сзади, заламывая руки, под колени ударили, и ноги подогнулись сами. Парень рухнул на неровный пол, стиснул зубы, когда в кожу впилась каменная крошка.
        - Из огня да в полымя, - слова вырвались с шипящим смешком. В ответ прилетело по зубам, хорошо хоть не прикладом.
        - Ну… очухался? Признал?
        Глаза, наконец, привыкли к свету, и Тим поднял веки - сам поначалу не сообразил, что зажмурился, когда прыгал.
        Перед ним стоял Индеец и гнусно ухмылялся.
        - Ну, ты и мудак, - сказал он почти беззлобно и снова без замаха ударил по лицу. - Нашел от кого бегать.
        - От… откуда вы здесь взялись? - спросил Тим, отдышавшись.
        - Метрополитен на самом деле маленький, - ответил тот, - а ты нам, конечно, устроил веселую жизнь. Скажи спасибо, что Ванька тебя не поймал, уж он-то…
        «Ванька - это тот, кого я зову Тараканом», - догадался парень.
        Рядом в грязь уронили Гнуся. Бандит не издавал ни звука и, похоже, пытался стать как можно незаметнее. К его затылку приставили дуло.
        - Стой!
        Голова бандита раскололась, на щеку брызнуло алым и теплым. Тим рванулся, но держали его по-прежнему крепко, а затем скулу обжег еще один удар.
        - Ты кого пожалел, а? - Его схватили за грудки, встряхнули, и не раз уже пострадавшая голова отозвалась ноющей болью в затылке. Огненный обруч сковал череп у висков и принялся давить, сжимаясь. - Знаешь, сколько человек на совести этого трансвестита?!
        Тим не знал, но ему претила подобная казнь: обыденное убийство, которое палачам не будет стоить даже пары кошмаров.
        - Это неправильно… просто неправильно, - прошептал он непослушными губами, чувствуя, что сознание уплывает.
        Его снова встряхнули, и можно было бы сосредоточиться на реальности, отогнать обморок, акцентировать внимание на лице Индейца, но Тим не захотел. Пусть волокут куда угодно, все равно он не запомнит дорогу; бьют, пинают, хоть расстреляют, как Гнуся. Апатия упала на плечи старым шерстяным пледом, душным, с запахом пыли. Тьма что-то шептала в уши, но Тим не понимал смысла слов. Подумалось, что Кай в отличие от этих ганзейцев никогда не казнил, а просто убивал. Хотя Тим был свидетелем только одного убийства, но почему-то не сомневался. Ганзейцы не просто прервали чужую жизнь, они обставили казнь как некий ритуал, наверняка наслаждаясь беспомощностью и страхом жертвы. Кай же просто выполнял работу, тот свихнувшийся профессор из Полиса, маньяк-каннибал, так и не понял, что с ним произошло.
        Глава 15
        Его тащили по разноцветному полу. Плитка никак не складывалась в четкий рисунок, узоры распадались на фрагменты. Лишь красные восьмилучевые «звезды», образованные квадратами и ромбами, удавалось хоть как-то идентифицировать. Возможно, у Тима просто мельтешило перед глазами. Как его доставили сюда, он помнил очень смутно. Вроде бы куда-то везли на дрезине или тащили на носилках. Он то проваливался в вязкое марево забытья, то выныривал для того, чтобы глотнуть свежего воздуха. Конвоиры рук больше не распускали, обращались аккуратно, если не бережно.
        Перед переходом с «Таганской» пригласили врача. Тот долго светил в глаз фонариком, отгибал нижнее веко, проверял пульс и пробовал задавать вопросы. Тим отмалчивался. Не то чтобы он вообразил себя партизаном на допросе, просто стало невыносимо лениво ворочать языком. Хотелось лечь, все равно куда, хотя бы прямо на пол, свернуться калачиком, подтащив колени к груди, уткнуться в них носом, закрыть глаза, и пусть его оставят, наконец, в покое. Он даже попытался претворить мечты в жизнь, но его снова вздернули на ноги, встряхнули и повели куда-то через несколько усиленных блокпостов.
        Люди на станции предпочли его не замечать. Те, с кем Тим невольно сталкивался взглядом, торопливо отворачивались, иногда бурчали что-то себе под нос. Только какая-то старуха в сером платке с синей окантовкой по краю, с прищуренными, почти заплывшими глазами прошептала на ухо соседке, но Тим все равно услышал, а возможно, прочел по губам:
        - Смотри-смотри, своего куда-то потащили.
        Он вспомнил, что все еще одет в форму ганзейцев, и усмехнулся.
        - Раз на «Марксистскую» ведут, значит, не свой. Чужой, - ответила вторая, высокая и с виду строгая женщина с пучком темных волос, припорошенных пеплом седины, на голове. - Может, вообще шпи?н, - последнее слово она почему-то произносила неверно, делая ударение на гласную «Е», при этом отгибала мизинчик и задирала курносый нос.
        Тиму стало смешно, и он отвернулся. Слишком резко - голова закружилась.
        - Ничего-ничего, легкое сотрясение мозга. Отлежитесь, отоспитесь, и все пройдет, - заверил врач. Никто не отдавал ему приказов, но врач увязался за конвоирами и сопровождал их до самой тюрьмы.
        «Да я просто не доживу», - мог бы ответить ему парень, но не стал.
        - Куда его? - спросил простуженным, сипящим голосом тюремщик.
        - А вон… в правую. Как раз на той неделе освободилась.
        Станция-тюрьма. Проемы многочисленных арок на платформе, уходящих в темноту, с двух сторон перекрывали прочные металлические решетки, образуя тесные клетушки примерно метр на два. Вряд ли отсюда действительно освобождали. Прежний обитатель камеры, в которую вели Тима, скорее всего, умер от болезни или был расстрелян. По всей вероятности, подобная участь постигнет и его самого. Особенно печально, что за два шага от свободы и возвращения домой.
        Тим не сопротивлялся. Молча ждал, когда перед ним откроют дверь его узилища. «Последний приют», - было написано на полу масляной краской. То ли у тюремщиков, то ли у осужденного имелось своеобразное чувство юмора.
        Наверняка здесь не только его предшественник пропал навсегда, но и многие другие, занимавшие эту камеру до него. Тим тоже канет в Лету, забудет, кто он, может, даже свихнется. А ведь следовало всего лишь спокойно просидеть несколько часов в убежище и дождаться Кая. Конечно, сталкер не являлся сверхсильным существом, за которое привык держать его Тим, да и многие жители Московского метрополитена, но он точно не бросил бы и помог. Даже Гнусь признавал, что Кай никогда не предает. Вот только Тима он точно искать не станет, а даже если бы и решил посмотреть, куда тот запропастился, не найдет никаких следов. Хорошо, если не попадется мутанту-удильщику - так Тим решил обозвать ту тварь с длинными когтями. Спрашивать у тюремщиков что-либо не тянуло.
        Прихода Немчинова он ждал с каким-то отупелым остервенением. Пусть и не собирался с ним беседовать, но знал: не устоит. Ганзеец всегда мог втянуть его в разговор, вряд ли в этот раз что-то изменится. Тот, впрочем, не спешил появляться. То ли в отместку, то ли потакая овладевшей им апатии, Тим отказывался от еды, подолгу лежал с открытыми глазами, глядя в потолок, пока его не накрывала зыбкая дрема. Яркие, запоминающиеся видения решили покинуть его именно сейчас.
        Станция была по-своему красива, пусть и не так, как кольцевые. Облицованные красным мрамором колонны с продольными выемками, из-за чего они казались двойными, а Тиму и вовсе - знаменами, развевающимися на отсутствующем здесь ветру. По стенам - тоже мрамор с оттенками от светло-розового до серого. Светильники-спирали располагались посреди полукруглого потолка-свода. Посмотреть было на что - сквозь тюремную решетку.
        - Все же это судьба, - прозвучал басистый голос, когда Тим уже отчаялся его услышать.
        Немчинов подошел к клетке один, без какого-либо сопровождения, достал ключ, отпер большой навесной замок и вошел внутрь. Тим приподнялся на локте, из всех подвластных ему сейчас чувств ярче всего ощущая стыд. Небрит, нечесан, одежда после всех приключений хуже, чем у нищего с «Маяковской», а вокруг - грязь, и отхожее место всего в двух шагах в самом темном углу, да и кто же станет водить заключенного мыться? Осознание своего убожества, сколь смешно подобное ни звучало, осталось единственным, что еще держало на поверхности, не позволяло рухнуть в бездну отчаяния и апатии. Безразличие, безучастность, отрешенное отношение к происходящему отчего-то великолепно сочетались с безысходностью и яростью. Наверное, будь он менее гордым, уже давно кидался бы на стены и выл, словно волкодлак на луну. И тогда все закончилось бы сравнительно быстро: его застрелили бы или забили до смерти.
        «Интересно, что он понимает под судьбой? - отрешенно подумал Тим, не испытывая ни малейшего любопытства. - Впрочем, как выражался Женька: лох - это судьба. Действительно, кто же еще мог так оступиться в шаге от освобождения?»
        - Кажется, я обречен спасать тебя, - со вздохом заметил Немчинов.
        - Да ладно? - Пришлось сесть, отодвинуться к стене, чтобы опереться, - так было удобнее смотреть в хитрющие, смеющиеся глаза с ярко выраженной гетерохромией. Только сейчас подумалось: такой разноцветный взгляд раньше считали верным спутником нечистой силы. Мысль развеселила. Парень даже не сразу ощутил досаду: снова ведь попался, повелся на словесный крючок, ответил, хотя намеревался хранить молчание.
        - А разве нет? - усмехнулся Немчинов и присел на корточки рядом, соприкоснулся плечом, вливая живой жар сквозь кожу. Он был горячий, но вряд ли подхватил заразу и теперь страдал от лихорадки, скорее Тим остыл в этом каменном мешке. С такого ракурса смотреть на ганзейца было неудобно, приходилось поворачивать голову. У Немчинова оказался практически идеально правильный профиль - строгий и отстраненный, как у скульптур, выполненных в классическом стиле. Тим видел такие на картинках в книгах. Подбородок выдавался вперед, но не слишком явно. Высокий лоб избороздили морщины, которых раньше не было - наверное, освещение легло неправильно. Под глазами наметились мешки и сизые тени. Личный кошмар Тима, почему-то зовущийся его спасителем, устал и, вероятно, не спал несколько суток. Разыскивал его? Да как бы не так. У ганзейца наверняка нашлись дела и понеотложнее, и поинтереснее, чем искать в темных тоннелях беглеца. - Кто не дал пристрелить тебя, лечил в первый раз?
        - Зато во второй пустил ищеек по следу, - огрызнулся Тим. - И не надо говорить, будто беспокоились, что я сгину в вашей подземке, - добавил он.
        - Вообще-то именно так и было. А по-твоему, зачем я разослал патрули по всему метро?
        - Разозлились на своих подчиненных, давших мне сбежать. Хотя… и последнее наверняка произошло с вашего согласия.
        Немчинов невесело хмыкнул.
        - А беспорядки на «Комсомольской» тоже устроил я? А подсунул тебе Гнуся? Более отвратительную личность еще поискать.
        - Ошибаетесь. По метрополитену у вас каннибалы бродят с черными книгами из человеческой кожи и перевернутыми крестами, а еще мутанты… двухголовые и… которые с когтями.
        «И никакой ты не спаситель, - сказал Тим уже про себя. - Благо теперь есть с кем сравнивать…»
        Однако следующая реплика Немчинова не позволила парню снова рухнуть в омут самобичевания и упущенных возможностей.
        - Теперь ясно… - протянул тот с какой-то странной, неуловимой улыбкой в голосе.
        - Да что вам вообще может быть ясно?! - разозлился Тим. - Загнали, как дикого зверя, устроили охоту, а теперь играетесь, как кот с мышонком. Думаете, не догадываюсь, к чему все те беседы, рассказы? Даже экскурсию по Кольцу устроили. Приручали, как могли, потом позволили скрыться, прочувствовать, каково в метрополитене одному, глотнуть воздуха свободы, чтобы сам потом с радостным визгом побежал обратно. А ваши люди, значится, на цепь посадили, с которой вы же меня и спустите.
        - Ты из меня Мефистофеля-то не делай, - тихо проговорил Немчинов, помассировав переносицу. - Мне приятно подобное сравнение и почти неприкрытая лесть с твоей стороны; здорово, когда тебя мнят всемогущим, но не тяну, к сожалению. Ни самое настоящее зло, притаившееся в метрополитене, ни время, ни мутанты мне не подвластны. Увы, но все свои беды ты нажил сам. Был бы умнее…
        - Ушел бы с Каем! - Тим не собирался говорить этого вслух, как-то само вышло. Вероятно, накопившееся напряжение искало выхода, отравляло душу, гноилось в ранах. Вот и прорвало.
        - Теперь я хотя бы понял, отчего тебя так колбасит, - вздохнул Немчинов. - Кай… - протянул он, покатав короткое имя на языке. - Катаклизм ходячий, не поддающийся никаким логическим законам. Чего ж он здесь забыл-то…
        - Заказ, - не вдаваясь в подробности, ответил Тим. - Я так… под руку подвернулся.
        - И конечно, оказался очарован. Не спорь, - поднял руку, призывая к тишине, Немчинов. - О ликвидаторе не ходило бы столько легенд, не действуй он на всех или почти на всех подобным образом. Наколько я знаю, никто не оставался равнодушным: или ненавидели и боялись, или славили. Романтический герой, Ангел смерти всея подземелья. Приходит из ниоткуда, уходит в никуда, никаких слабостей, ни малейших привязанностей, в душе вечный надрыв. Умный, смелый, дерзкий, сильный. Пожалуй, единственный из известных мне, кто может выйти на равных против любой твари и, главное, победить. Ходит бесшумно, в темноте чувствует себя комфортнее, чем при свете. Говорит так, словно за невидимые струны дергает, на чужих нервах играет просто мастерски и никогда никого не предает и не бросает, если, конечно… - он ухмыльнулся, скосив на Тима карий глаз, - …этот «никто» сам не отказывается от его помощи.
        Парень устало прикрыл глаза и запрокинул голову, упершись затылком в ледяной камень.
        - Упущенные возможности тянут силы сильнее любых реальных невзгод, - заметил Немчинов.
        - А вы и рады…
        - Разумеется, рад. Ты стал опытнее: защищаться научился, в темноте не теряешься, с тварями повстречался, причем неизвестно, кто из них хуже - мутанты, жаждущие лишь пожрать, или люди, объясняющие подобное же желание тысячей причин. Иной раз весьма высокопарными, смею заметить, словесами. Служением некоему божеству, например.
        Тим вздохнул, открыл глаза, уставился на Немчинова. Правый уголок губ приподнят, но вряд ли подобное можно назвать улыбкой, скорее - сожалением. В глазах усталость, тоска, печаль, злость, даже ярость. Кай нарушил планы всесильного Олега Николаевича, оттого тот и бесится? Или дело все-таки в другом? Сталкер упоминал его не раз. Судя по всему, друг друга они знают неплохо.
        - В метрополитене ты не нужен никому, кроме меня.
        - Вам тоже не особо, - ответил Тим и, прикоснувшись к виску, продолжил: - Хранящееся здесь много дороже, не так ли? Только не пойму, на кой. Думаете, мы настолько богаче живем?.. Или просто хотите уничтожить тех, кто теоретически может представлять угрозу; не желает существовать по вашим законам, которых на самом деле и нет? В метрополитене существует лишь власть сильного и низменные желания остальных. Не знаю уж, сами ли вы оскотинились или действительно существуют невидимые наблюдатели, о которых на «Маяковской» только и говорили. Слишком сильно дрянь, творящаяся с вами, напоминает чудовищный эксперимент безумного ученого.
        - Выговорился? - поинтересовался Немчинов.
        - Нет, но пока хватит.
        - А теперь послушай меня. Внимательно послушай, мальчик. - Немчинов оттолкнулся от стены, навис над ним, ухватив за шею и, с силой притянув к себе, зашептал жарко, быстро, но четко проговаривая каждое слово, чтобы ввинтилось в память и мозг. - Ты ведь все верно понимаешь, кроме основного. И твое отношение к подземке верное - гадючник. Но разве не об этом я говорил тебе сам не так уж и давно? Да, мне нужны сведения о твоем чертовом поселке, но вовсе не за тем, чтобы привести туда кого-нибудь. Я сам хочу туда отправиться, а ты - мой входной билетик.
        Тим смотрел на него долго, во все глаза. Он искал в лице собеседника хоть что-то, какую-нибудь черточку, выдающую ложь, и не находил. Немчинов не мог говорить правду. Или, наоборот, только ее и говорил Тиму всегда?..
        - Ты ведь действительно не нужен и опасен для всех. Явись куда, начни народ баламутить, ведь соберешь вокруг крысиную стаю, можешь и на исход подбить, а хозяевам невыгодно, чтобы рабы разбегались. Рабов можно гнобить в тюрьмах, расстреливать, ломать об колено, но не отпускать никогда… разве лишь избранных, стоящих на более высокой ступени, чем остальное быдло.
        - Это вы сейчас о себе, Олег Николаевич?
        - Разумеется, - и, прикоснувшись своим лбом ко лбу Тима: - Устал… Ты даже не представляешь насколько. Давно бы ушел, если бы знал куда. А теперь появился ты - наивный, смелый, умный и одновременно глупый, бесстрашный, называющий дерьмо дерьмом, даже если за это легко можно схлопотать пулю. В Москве тебе нет места и никогда не будет.
        В последнем парень как-то и не сомневался.
        - Не веришь мне? - Немчинов прищурился.
        - Я все равно не смогу дать вам того, чего хотите.
        Ганзеец немедленно отстранился, смерил взглядом, поднялся.
        «Наверное, если на него напасть, выбраться из камеры, бежать в первый попавшийся тоннель…» - подумал Тим.
        - Тебя или пристрелят, или произойдет нечто еще хуже, - ответил на его мысли Немчинов. - Я не слишком хорошо понимаю, что скрывает тоннель до «Третьяковской», но тюрьму здесь основали не просто так. Тоннель дышит злом, пройти его в одиночку… можно попробовать, но вряд ли выйдешь.
        - Все лучше, чем гнить здесь.
        Немчинов вздохнул.
        - Между прочим, таким отношением ты мне тоже нравишься. Иные готовы на все, лишь бы сохранить если не жизнь, то ее иллюзию.
        Парень пожал плечами.
        - С Каем встретился случайно? Ему доверяешь?
        Тим предпочел не отвечать.
        - Дождись меня, - не просьба, не приказ… требование? Возможно, но Тим вряд ли сумел бы назвать так. - Слышишь, Тимур?.. Ладно, буду считать, что принял к сведению. - Немчинов вышел. Лязгнул, закрываясь, замок; прозвучали быстрые, уверенные шаги.
        Дождаться… с одной стороны, куда он денется? С другой - альтернатива есть всегда.
        «Даже если съедят», - вспомнил Тим и усмехнулся.
        - Наконец-то ушел, - Маряна вышла из темноты минут через пятнадцать. Она могла как слышать их разговор, так и находиться в отдалении, ожидая, когда начальник… или бывший начальник уйдет. С одной стороны, Тиму было наплевать, с другой - он поймал себя на беспокойстве за Немчинова: неизвестно, как тому аукнется его откровенность. - Ну? Ничего мне сказать не хочешь?
        Все-таки глаза у нее были замечательные: цвета сирени, только очень уж колючие. Тим не сомневался, что эта женщина ненавидит его, и догадывался почему.
        - Вряд ли.
        - А зря, - проронила она. - Зря ты со мной поссорился.
        За спиной Маряны появились два мордоворота в форме Ганзы - два удальца, одинаковых с лица. Глядя на них, Тим ощутил сожаление: и в Индейце, и в Таракане имелась некая изюминка, индивидуальность, а эти больше походили на оживших манекенов. Терпеть же побои от нелюдей противнее в разы.
        - Прошу извинить за опоздание. - Доктор, осматривавший Тима недавно, явно суетился и хотел побыстрее покончить с неприятной процедурой. Невзрачный, усталый человек. Дряблая кожа, выцветшие глаза, руки сильные и давно привыкшие действовать отдельно от разума.
        «Дождаться, значит?» - спросил Тим про себя, но ответа не получил. Пожалуй, все будет зависеть от того, насколько сильно его изобьют, а в последнем он почему-то не сомневался. Страх даже не шевельнулся, парень ощутил лишь усталую обреченность. Единственное, чего хотелось, - держаться достойно, потому что рано или поздно ломаются все, и спасибо Витасу, что он хотя бы не расскажет о местонахождении поселка.
        Замок снова лязгнул, впуская посетителей. Тим поднялся и улыбнулся Маряне.
        «Интересно, послал ли ее Немчинов или происходящее - ее личная инициатива?» - подумал он и мысленно поморщился. Ганзейцу по-прежнему хотелось верить, несмотря ни на какие доводы разума, а вот девчонку он с удовольствием позлит, хоть чуть-чуть отыгравшись напоследок.
        - И вот это все из-за моего нежелания спать с тобой? - губы сложились в улыбку, самому показавшуюся гаденькой. - Хочешь отыграться за унижение?
        Она впилась в него своими нечеловеческими глазами, которые могли бы быть красивыми, если бы не отпечатавшаяся в них злоба.
        - А если и так? - усмехнулась Маряна, вызвав невольное уважение. Любая другая стала бы отрицать, искать иные причины, прикрываться желанием выслужиться перед начальством. - Тварь! Тебе же ничего не стоило!
        - Я не животное, чтобы спать с кем попало.
        - Сейчас посмотрим, насколько не животное! - ожидаемо рассвирепела она, сжала кулаки, голос, полный металла, завибрировал на высоких нотах. - Кровью и словами захлебываться станешь, умолять прекратить будешь, выть и скулить, крысеныш.
        - Не думаю.
        - Посмотрим. - Она сморщила нос, и тот пошел отвратительными складками у переносицы. Тим отвернулся. - С самого начала чистеньким старался показаться, выше остальных. А ты обычная падаль! Выстрел - и нет тебя, сгниешь, вонять будешь, если крысы раньше по кускам не растащат. Но нет, трепыхаешься, выглядеть получше хочешь, может, и правда веришь, будто особенный?!
        - Это все? - Стало немного смешно, но в гораздо большей степени противно. Тим смотрел на нее, пытался вызвать в душе хоть что-то сродни жалости, но испытывал лишь отвращение. Правильно ли это - ощущать подобные чувства?.. Он всегда относился ровно даже к тем, кто ему не нравился, злил, раздражал. В конце концов, ни другие не обязаны ему ничем, ни он - им. Просто точно так же, как не стал бы бить хиляка вроде Витаса или назойливого подростка, не сумел бы поднять руку и на женщину. А вот на Маряну, наверное, смог бы.
        - Нет! Знаешь, что мне в тебе особенно противно? В доверие вползать умеешь, словно червь, а потом отравляешь все вокруг, - зашипела она, видимо, устав орать.
        - Ну, тебя-то не обманешь, - хмыкнул он.
        - Конечно! Я - баба, с которой считаться приходится, - слово неприятно резануло слух. - Ты ж к иному привык: чтобы вокруг бегали с улыбками, задницей крутили и кушать подносили. Ну, признайся же!
        Тим удивленно моргнул. Уж в чем-чем, а в этом его точно нельзя было обвинить. В поселке как-то не принято было даже заикаться о гендерном неравенстве. Да и попробовал бы кто-нибудь - потом точно не отмылся бы. Несколько случаев, названных Колодезовым «бытовым насилием», глава пресекал лично, и после выхода из карцера «главы прайдов» вели себя тише воды, ниже травы.
        - Что-то я не улавливаю логики… - начал было Тим, но его прервали:
        - Логики, сука?! Да ты вообще ничего не понимаешь!
        - Серьезный аргумент, подумаю над ним на досуге.
        - Думаешь, тебя Олег Николаевич защитит? Да у него своих дел выше крыши, а проблем теперь - и подавно. Кресло так и качается: конкуренты ножки грызут. Раньше матерым хищником был, а теперь расслабился, ну да ничего. Скоро нового на его место назначат.
        Если она говорила об этом столь прямо, значит, у Немчинова действительно не все было гладко. Мельком вспомнились разговоры по телефону, хмурое лицо, когда тот думал, будто никто не смотрит, мелкие оговорки.
        - А ты и рада будешь предать окончательно. Надоело быть слугой двух господ?
        - Вовремя поменять сторону - не предательство, а дальновидность, - уверенно, с долей снисходительности в голосе заявила она. - Прикинь, как меня зауважают, когда сумею добиться того, чего Олег Николаевич не сумел? Тот-то терпеливо с тобой возился, ценил почему-то, а я просто надавлю.
        Тим пожал плечами: попробуй, мол. Ему даже на краткий миг стало интересно: а действительно ли физическая боль может перебороть психологическую установку? Может, он сумеет вспомнить?
        - Хорохоришься?! Ничего, скоро сапоги мои лизать будешь, умоляя, чтобы все закончилось!
        - Какие извращенные у тебя сексуальные фантазии.
        Бледное лицо стало серым, а скулы расцветились алыми пятнами, нос снова сморщился, по низкому лбу гармошкой пошли горизонтальные морщины, превращая молодую девушку в древнюю каргу.
        - Дрянь, ублюдок… ничего, недолго осталось. Всем покажу, чего стою. Своими талантами всего добьюсь, докажу, что и женщина может руководить, а не с мелкими поручениями бегать! У нас равноправие в Ганзе!
        Она спорила вовсе не с ним, а сама с собой, спроецировав на Тима все свои страхи и неудовлетворенность жизнью. Ведь это так удобно - назначить главного злодея, возненавидеть и победить. Может, в качестве психотерапии это даже принесет ей минутное облегчение. Парню припомнился маньяк-каннибал-сатанист - наверное, он тоже начинал с чего-то подобного. Впрочем, у бывшего профессора из Полиса имелся вымышленный господин, ради которого он убивал, и даже компаньон в виде двухголового гермафродита. У Маряны Тетеровой не имелось никого, но, конечно же, в том была виновата не она, а другие - Тим, например.
        - Ты в этой тюрьме и останешься, а я приходить буду часто-часто, - пообещала она. - И никто тебя не дождется, а твою шлюху Леночку за волосы притащу и освежую! Че смотришь? Я слышала, как ты ее во сне звал!
        Кулак сложился сам, без его ведома. Тим не замахивался, но удар вышел знатный - практически классический хук левой. Наверное, он заставил бы пошатнуться и бойца покрепче, а легкая, худая Маряна просто отлетела в руки одного из мордоворотов. В себя пришла поразительно быстро и завизжала-заорала, подобно старой бензопиле, которой они по весне валили сухостои, грозящие рухнуть на бетонную стену, ограждавшую поселок.
        - Да как ты посмел?! Я же женщина! Тварь!..
        - Ты только что сама упоминала равенство. Решил, оно обязано быть полным, - ответил Тим. Угрызения совести его не мучили, скорее, он испытывал мрачное удовлетворение. Странно, что за оскорбление Аленки ограничился лишь этим.
        - А вы чаго, - извратив последнее слово, заорала Маряна. - Скоты, падкие до зрелищ?! Действуйте!
        И мордовороты не заставили себя ждать.
        Двигались они механически, словно роботы, били без остервенения, но сильно, будто выполняя нудную, наскучившую работу, которую давно сменили бы, если бы умели хоть что-нибудь другое. В дело шли кулаки, подошвы тяжелых армейских ботинок, один из них попробовал ударить Тима лбом в переносицу, но тот чудом увернулся, заметив смазанное движение. Он не сопротивлялся - все равно бессмысленно, - упал, как только ему позволили, сжался в комок, старательно оберегая внутренние органы. В какой-то момент его вздернули на тотчас подогнувшиеся ноги, осознав ошибку, усадили у стены; один крепко держал, второй зафиксировал руку локтем вниз.
        - Не сопротивляйтесь, молодой человек, - посоветовал врач. - Вы знаете, что с вами будет, если обломится игла и попадет в вену? Вы проживете ровно до того момента, пока острие не пронзит сердце, пройдя в него вместе с кровью.
        «Было бы неплохо», - мог бы сказать ему Тим, но не стал: и поскольку губы были разбиты в кровь, и потому, что на самом деле очень хотел выжить. Апатия растворилась без следа, злость вытеснила всю ее без остатка. Убивать мучителей он не собирался: те лишь исполняли приказ озлобленной дуры, а мстить Маряне было бы ниже его достоинства. Настанет время, и она погибнет из-за собственной подлости и глупости, но Тим окажется здесь ни при чем. Зато он теперь точно собирался выбраться из тюрьмы: не важно, с помощью ли Немчинова, или найдя лазейку самостоятельно.
        Препарат проник в кровь, не принеся с собой ни жжения, ни чего-то похуже. Сыворотка правды: амитал натрия, пентотал или какой-нибудь местный аналог. Тим приблизительно знал, что его ожидает: состояние бесконтрольной болтливости. Вот только Колодезов, когда-то рассказавший о подобного рода препаратах, постоянно упоминал о тщетности химии, если под рукой не имеется специально обученного человека, умеющего задавать правильные вопросы. Без них поток слов, льющихся из уст допрашиваемого, ничем не отличим от стихов акына: чего увидел - о том и спел.
        Тим даже рассчитывал специально задать тему разговора, но когда препарат начал действовать, по телу прошла судорога, сознание затуманилось, и от него уже не зависело ничего. Главное, блок устоял.
        Глава 16
        Предплечье пронзила колющая боль, почему-то воспринявшаяся в разы сильнее надоедливого стона мышц, тисков, сомкнувшихся на висках и удушающей жары, поселившейся на «Марксистской».
        - Тс-с… тихо, не дергайся, - вплыл в уши знакомый баритон. На этот раз ни ироничной искры, ни веселья в нем не было, лишь мрачная сосредоточенность.
        - Кай… - Тим попробовал пошевелиться - удалось с очень большим трудом, нервы натянулись и зазвенели, как струны.
        - Сиди смирно! - шепотом прикрикнул сталкер, и парень замер.
        Вновь подать голос он решился, ощутив новый укол - теперь уже в шею. На губы надавили, заставив открыть рот, вслед за этим в него полилась прохладная жидкость, лишенная вкуса, но вряд ли вода. Инстинктивно препятствуя очередной инъекции, Тим отстранил руку, но ту перехватили и зафиксировали намертво. Впрочем, последнее как раз было неудивительно: насколько он узнал Кая, тот никогда не стал бы церемониться, если собирался претворить свои планы в жизнь. А сейчас в эти планы входило…
        - Зачем? Что ты творишь?.. - звук собственного слабого и глухого голоса, осипшего от постоянного напряжения, привел в чувство. До этого Тим полагал, будто спит или находится в пограничном состоянии между забытьем и реальностью, а физические ощущения - фантомы той боли, которую ему доставили недавно. Сталкер, бесшумно появившийся из темноты и открывший дверь камеры так, что та даже не скрипнула, воспринимался очередной галлюцинацией, призраком, порождением тоннелей.
        - Реанимирую, - шепотом ответил тот, - разумеется, насколько это возможно.
        Парень фыркнул. По его представлениям, подобным процедурам подвергались люди, находящиеся на пороге Вечности. Одним из них Тим точно не являлся, раз мог худо-бедно говорить и даже шевелиться. Глаза открыть тоже получилось, пусть это почти и не имело смысла: на станции стояла абсолютная темень, сталкера он скорее чувствовал, чем видел. Однако Кай, видимо, вкладывал в данное слово свой смысл.
        - Это действительно ты?! - Тим попробовал приподняться, и это, как ни странно, ему удалось, Каю даже не пришлось помогать. Сразу после этого плечо уколола новая игла, впрыскивая под кожу лекарство.
        - Нет, папа римский, - съязвил тот. - Отдохни минуты две, а потом вставай. И очень тебя прошу, не топочи, как стадо слонопотамов.
        - Не знаю таких животных, слонов только, - признался Тим, и Кай коротко рассмеялся.
        Духота отступила, жар больше не терзал тело, и мысли наконец прояснились. Встать получилось. Пусть через пять минут, а не через две, но и подобное казалось чудом. Все-таки отделали его знатно.
        - Сильная дрянь. Чем ты меня?
        - Ах, если бы я знал… - вспыхнул едва различимый тусклый огонек: видимо, Кай осматривался. Тим успел разглядеть своего спасителя: уверенного, сосредоточенного, в черной одежде, сливающейся с тенями тоннелей, никогда не знавших солнечного света. Только лицо и кисти рук казались неестественно белыми, а глаза - яркими и словно бы светящимися.
        «Как у Лорда, - подумал парень, - когда в темноте на него падает луч от фонаря».
        Но конечно же, в том наверняка было виновато освещение и неуемная фантазия.
        - Кай?.. - в голосе зазвенела неожиданная паника, которой Тим и сам удивился.
        - Чего уставился? - удивленно хмыкнув, поинтересовался сталкер. - Не знаю я, на основе чего синтезировано данное средство. Не химик и не медик. Зато в друзьях имею кое-кого гениального.
        - Кое-кого?
        - Биологиню, - усмехнулся Кай. Порывшись в небольшой сумке на молнии, он отыскал еще две ампулы и протянул Тиму горсть на первый взгляд совершенно одинаковых таблеток. - Примешь все вместе и сразу. Пластиковая бутылка рядом с ногой - запей.
        - Слушаюсь, - ответил по-военному парень и задумался над странным словом, в котором одновременно звучало и уважение, и насмешка: - В смысле - биолога?
        - Фи, какое приземленное слово. Видел бы ты эту женщину, сам сгенерировал бы нечто, связанное с богиней. - Кай неожиданно улыбнулся - вовсе не так, как раньше. Лицо мгновенно изменилось, стало моложе и красивее, даже, пожалуй, романтичнее, что мало соотносилось с этим загадочным человеком, ликвидатором. - Правда, многие предпочитают называть ее рыжей бестией, - договорил он уже другим, не столь возвышенным тоном.
        Тим хмыкнул, моргнул, отгоняя черных мушек, мельтешащих перед глазами, пытаясь вновь сложить рассыпающуюся картину мироздания, и без того уже изрядно перекореженную. Потому что, как заметил бы Колодезов, говорил Кай с восторженной интонацией поэта начала прошлого века, а на лице его застыла неподражаемая дурость, свойственная влюбленным.
        - Не суть, - спустя пару секунд вздохнул тот, вогнал в вену Тима очередную иглу и стал самим собой: немного циничным, слегка усталым и почти всесильным. - Главное, что ты сейчас сможешь бегать, прыгать, лазить и функционировать на пике возможностей, и даже ничем плохим не расплатишься за подобное неумное времяпрепровождение. Разве что через три часа свалишься и проспишь часов двенадцать, после чего будешь чувствовать себя сносно, а не старой развалиной.
        - Откуда тебе знать, если понятия не имеешь, что вколол? - прислушиваясь к себе, спросил парень. Боль действительно улетучилась из тела. Мышцы требовали движения. Он не стал себя сдерживать и с наслаждением потянулся, разминая спину. Сталкер смотрел на него оценивающе и одобрительно.
        - Формула мне неизвестна, как и состав, а вот действие - вполне, - заверил он. - Кто, по-твоему, являлся первым испытуемым? - И, подмигнув, посоветовал: - Не дрейфь, если уйдем с «Марксистской» незамеченными, считай, выбрались.
        Кай отворил дверь камеры и выпустил Тима в коридор, погасил фонарь, погружая их обоих в кромешную мглу. Глупого вопроса, почему на станции, являющейся режимным объектом, темнотища, хоть глаз выколи, парень решил не задавать. И так ведь ясно, кто приложил к этому руку. Наверняка техники уже давно борются с неполадкой, а тюремщики охраняют их и не слишком рвутся проверять заключенных, сидящих в клетках и никуда не способных деться без посторонней помощи. Впрочем, Тима, наверное, все же охраняли, хотя… он ведь не выдал необходимую информацию даже под химией, а оставили его в таком состоянии, что толком не побегаешь, если только уползешь, и то недалеко.
        Сталкер осторожно, но чувствительно толкнул его в спину, принуждая двигаться в нужном направлении. Тим был бы и рад, но, лишенный зрения, чувствовал себя, словно насекомое, угодившее в смолу. Он шел, но казалось, будто стоит на месте, а главное, почти сразу потерял своего проводника и указанное им направление.
        - Я ничего не вижу, - прошептал парень, в очередной раз оступившись.
        - Зато я вижу, - бросил сталкер, ухватив за плечо, практически обняв, зафиксировал рядом и побежал по гладкому полу. Осталось только подстроиться под него, а потом ни о чем не думать, полностью доверившись. Глаза Тим закрыл. Все равно от них не было ни малейшего прока.
        Тишина, давящая на уши. Быстрые, тихие шаги. Стук сердец: одного - размеренный, не сбившийся с ритма и даже не ускорившийся, второго - заполошный. Ледяной ветер тоннеля, бьющий в лицо.
        - Кай… - очень-очень тихо, практически одними губами. - Немчинов рассказывал, что на перегоне от «Марксистской» до… следующей станции, - Тим забыл название и никак не мог вспомнить, - поселилось зло.
        - А то я не в курсе, - фыркнул тот и подтолкнул Тима к лестнице.
        Пальцы сомкнулись на холодном металле, в голень уперлась первая перекладина, и Тим немедля поставил на нее стопу.
        - Быстро, - требовательно сказал Кай и подтолкнул его в спину.
        Потом он долго лез вверх, прислушиваясь к тишине и гоня подальше мысль о том, что остался в одиночестве. Кая он ощущал едва-едва. Если тщательнее вслушивался в тишину, мог уловить случайный стук подошвы по металлической перекладине или более шумный, чем обычно, вздох.
        Мгновенный страх скрутил внутренности на миг, стоило руке ухватиться за пустоту. Пара мгновений для осознания - впереди ровная площадка, еще один секретный путь - и он перебросил тело на жесткий бетонный пол, растянулся на нем, чувствуя приятное тепло, разливающееся по мышцам. Сталкер забрался следом; вспыхнул блеклый синий огонек.
        - Вставай, пойдем.
        Парень подчинился. Спать пока не хотелось, слабость не спешила набрасываться, и чувствовал он себя как прежде, хотя осознавал, что избит и голоден.
        - Стоим, переодеваемся.
        В неприметной нише обнаружились две абсолютно идентичные с виду спортивные сумки: черные, с синей диагональной полосой. Тим уже видел одну из них, когда сталкер, оставив его в убежище, отправился наверх. В первой лежали черный комбинезон и противогаз, обзорное стекло в котором представляло собой широкий экран, а не привычные очки. В таком в принципе не должно быть мертвых зон. По бокам располагались фильтры для дыхания. Затем Кай выудил оттуда же округлый черный шлем и фонарь с длинной серебристой ручкой. На самом дне лежали перчатки из толстой кожи и небольшой рюкзак, в который сталкер немедленно засунул свою куртку.
        - Держи, - он достал из рюкзака матово-черную банку с маслянистой мазью, не имевшей запаха и цвета, и сначала сам натер ею кисти рук и лицо, а затем передал ее Тиму. Тот, конечно, понимал - в городе более сильная радиация, чем в его поселке, и нужно сделать все возможное, чтобы не подхватить лучевую болезнь, не облысеть и не загнуться в течение ближайшего года или нескольких месяцев, - однако четкие, выверенные до автоматизма и вместе с тем лениво-небрежные движения Кая завораживали и воспринимались замысловатым ритуалом, не более.
        - Наверху - ранняя ночь. А днем туда лучше вовсе не соваться, если не желаешь покончить жизнь самоубийством в извращенной форме. Однако родной и привычной темноты там нет и в помине. Автомат держи на изготовку, заметишь движение, даже если не уверен, стреляй - потом разберемся. На поверхности экономить патроны - последнее дело. От меня не отставай, ни о чем постороннем не думай, упаси тебя вышние силы разглядывать местные красоты или потакать любопытству, - скороговоркой, будто каждодневно раздавал подобные инструкции по десятку раз, проговорил Кай и, усмехнувшись, заметил: - Но, кажется, мои предупреждения лишние, ведь ты тоже сталкер.
        - Но не в Москве, - возразил Тим. - У нас все гораздо проще, и пусть не в самый полдень, но в сумеречные дни, ближе к утру или к вечеру, вполне можно выйти. У нас из мутантов - одни волкодлаки. Остальные - мелочевка, не стоящая внимания. Наши псы легко с ней справляются.
        - Вы сохранили собак?..
        Тим кивнул.
        - Ну, вот и отлично, значит, я не учу летать заново уже давно оперившегося птенца, ставшего на крыло. Однако все же постарайся не влипать в неприятности.
        - Попробую.
        Облачившись полностью, сталкер кивнул на один из «калашей», которые вытащил из той же ниши, и поинтересовался:
        - Ты еще долго? Кого ждем?
        - Сейчас.
        В поклаже Тима обнаружилось все то же самое, что и у Кая, не считая черных штанов из плотной ткани и такого же цвета водолазки. Размер и рост подошли идеально.
        В конце недлинного коридора обнаружилась железная дверь с мутным квадратным окошечком вверху, через которое ничего не удалось бы рассмотреть при всем желании. По центру было врезано ржавое металлическое кольцо.
        - Я уже видел такую дверь, - заметил Тим. Почудилось, сейчас Кай отворит ее, и они окажутся в том самом тоннеле - прямом и ровном, ведущем домой или к смерти, притаившейся по дороге.
        - Метро часто сообщается с канализацией, - бросил через плечо Кай, ухватился за кольцо и с явным усилием повернул.
        - Ага. И с метро-2, - блеснул знаниями парень. О второй, секретной системе подземного сообщения он слышал на «Маяковской», да и шли из поселка в столицу они не просто по тоннелю, а по путям. Когда-то по ним ходили поезда из Москвы и обратно. Возможно, поселок даже не являлся конечным пунктом назначения.
        - С катакомбами тоже, но об этом как-нибудь в другой раз: у костра за чайком.
        - Напугать боишься?
        - И это тоже, но сейчас просто некогда. Дойдем, тогда и наговоримся.
        - У меня есть вопросы, - предупредил Тим.
        - Даже не сомневаюсь! - Кай налег на дверь, и та, натужно скрипя, поддалась. Дряхлый механизм утопил ее в стену. - За мной, и тише, - приказал сталкер и первым ступил во тьму. Электрический фонарь он повесил на пояс и пока и не подумал зажигать. Тим на этот счет не получил никаких рекомендаций, но решил поступить так же, тем паче мрак здесь оказался менее плотным, а вскоре поредел до сумерек. Костюм радиационной защиты мало чем напоминал тот, привычный, который носил Тим: казался легче, но слегка сковывал движения, не позволяя перемещаться с достаточной скоростью и свободой.
        «Предпочтение отдано защите от радиации, - догадался парень. - Москве досталось сильнее, здесь с голым задом, то есть в обычной одежде, не побегать, даже если очень приспичит».
        Декорации поменялись. Коридор, по которому они шли, ничем не напоминал оставшееся внизу метро. Кабели не проходили по стенам. Неровную кирпичную кладку из красного кирпича местами расцвечивала желтая светящаяся плесень, а иногда - ядовито-зеленая. Ближе к поверхности - а пол поднимался вверх под заметным углом - стали встречаться бирюзовые и ярко-малиновые разновидности. Когда Кай проходил мимо одной такой, плесень пришла в движение, потянула вслед за сталкером тонкие хоботки с утолщениями на кончиках.
        - Кай!
        - Вперед и с песней! - фыркнул тот, но, несомненно, заметил проявленный к нему интерес. - Вот такая у нас нынче флора. Наверху встречаются и более экзотичные виды… и опасные.
        Тим кивнул и приостановился, разглядывая плесень. Та пошла волнами, затрепетала, заколыхалась, словно польщенная вниманием, потянулась в ответ. Одно из утолщений лопнуло, и парень вскрикнул от неожиданности, отшатнувшись. На него уставился самый настоящий человеческий глаз: с расцвеченным алыми сосудами белком, светло-серой радужкой и круглым черным, судорожно пульсирующим зрачком.
        - Твою мать… - проговорил Тим и, ускорив шаг, поспешил догнать ушедшего вперед сталкера.
        - Быстрее, горе! - Кай весело хохотал, сливаясь с тенями впереди. Фонарь он так и не включил. Тим давно заметил: там, где возможно, сталкер обходился без дополнительного освещения. Видимо, привык не демаскировать себя понапрасну. Если бы не голос, парень нипочем не нашел бы его. Когда же наконец догнал, Кай резко развернулся, ухватил его за плечо и приблизил свой противогаз к противогазу Тима: экран к экрану. - Значит, так, - сказал серьезно, очень тихо и отчетливо проговаривая каждый слог: - Если ты и дальше будешь залипать на всякой ерунде, мы никуда не дойдем.
        - У нее… глаза! Представляешь?!
        Однако его восклицание не заставило собеседника проникнуться, скорее наоборот: Кай разозлился сильнее, пусть и не выказал этого, лишь голос стал глуше.
        - А библиотекари могут подражать человеческой речи. Собрался с ними разговаривать?! - он повысил тон, и эхо подхватило, усилило и многократно повторило слова. И снова шепотом: - Огромные, грузные твари с большими руками, которые часто используют при ходьбе. Хотя в основном перемещаются на двух задних лапах, шагая вразвалку, ловко и неслышно.
        - Как ты…
        - Я тебя на дуэль вызову за подобные сравнения, - пообещал сталкер, но, похоже, слегка оттаял. - Они способны не только мыслить, но и просчитывать тактику во время атаки и защиты, повторять человеческую речь и даже запоминать куски текста из книг. Ты только представь: заходишь в Ленинку и вдруг слышишь монолог Чацкого.
        Тим фыркнул и покачал головой. Верилось с трудом. С другой стороны, он уже видел такое, чего и предполагать ранее не мог. Почему бы и не существовать в столице разумным… Нет! Все-таки полуразумным мутантам?
        «А судьи кто? - процитировал Кай громким, хорошо поставленным голосом. - За древностию лет к свободной жизни их вражда непримирима, сужденья черпают из забыт?х газет времен очаковских и покоренья Крыма; всегда готовые к журьбе, поют все песнь одну и ту же, не замечая об себе: что старее, то хуже. Где, укажите нам, отечества отцы, которых мы должны принять за образцы?»
        Слова поплыли по коридору, усиленные акустикой, зазвенели и рассыпались по потолку, многократно были повторены эхом, дрожью пробежали по спине.
        Тим представил: случись волкодлакам заговорить так, он, наверное, не сумел бы в них стрелять, а застыл бы на месте, опустив оружие, и хорошо, если не раскрыв от удивления рот. И разумеется, оказался бы загрызен, разорван на куски и сожран.
        - Такова сила искусства, - усмехнулся Кай нарочито беспечно. - На того, для кого оно создано, оказывает сильнейшее воздействие и способно убить, очутись в лапах всякого рода нечисти.
        - Ты… не слухи мне пересказываешь? Видел лично?
        - Кто же из сталкеров Полиса хоть однажды не поднимался в Библиотеку имени Ленина? - ответил Кай вопросом на вопрос.
        - И как выбрался?
        - Любые громкие звуки раздражают и привлекают библиотекарей. Потому лучший способ не встречаться с ними - вести себя очень тихо. Тварь колоссально вынослива, тридцать автоматных очередей в туловище выдерживает с легкостью и не один десяток - в голову. На морду лица - кстати, ничего забавного в этом словосочетании нет, поскольку вполне для этого мутанта подходит, - библиотекари схожи с людьми. Они походили бы на нас с тобой, если бы в близких предках затесались акулы.
        - Какая же там пасть… - прошептал Тим с восхищением и ужасом.
        - Выдающаяся. Ты все еще намерен познакомиться с фауной столицы как можно ближе?
        - Нет, но…
        - Что «но»? Вдруг они разумны?! Глупый мальчишка! - резко отстранившись, воскликнул Кай. - Каннибал, который тебя чуть не сожрал, тоже умел говорить. Причем, поверь мне, много и увлекательно.
        Парня передернуло от отвращения при одном лишь упоминании.
        - Исследователь внезапно в душе проснулся? - участливо спросил Кай, снова меняя интонацию голоса.
        - Есть немного, - признался Тим.
        - Величайшая слабость и спасение человечества заключаются в его способности к любопытству, - проговорил сталкер, тяжело вздохнув, и тотчас же рявкнул: - Ну так засунь своего внутреннего исследователя обратно! Хоть в задницу! - и уже спокойно и даже занудно: - Эта плесень хоть неопасная. По предположениям моей знакомой, занимающейся новыми видами, населяющими Москву, питается остаточным теплом, которое выделяют все… нормальные живые организмы. Безвредна, ни на кого не нападает, еще и дорогу освещает. Полезная во всех отношениях дрянь. Но есть другие, иной раз очень красивые, которые схомячат тебя и не поморщатся. Это ясно?
        - Да…
        - Громче!
        - Так точно! - гаркнул Тим.
        - Хорошо, - одобрил шепотом Кай и отвернулся.
        - Извини.
        - Не за что. Пойдешь за мной и смотри - без самодеятельности, - откликнулся сталкер так, словно делал спутнику огромное одолжение. Впрочем, так и было.
        - Обещаю.
        Кай фыркнул, не слишком поверил, но, более не отвлекаясь, быстро пошел по коридору. Тим постарался не отставать.
        Оказавшись в круглом колодце, Кай уверенно схватился за скобы, вмонтированные прямо в стены, и полез наверх. Тим направился следом, затормозил, достигнув вершины. Сталкер некоторое время возился с круглым люком и наконец, отодвинув его в сторону, махнул рукой.
        - Ночь обернула в невидимый саван лица домов и порывы души, - проворчал Кай себе под нос, но Тим услышал.
        На поверхности стояли сумерки. Солнце уже скрылось, а луна еще не поднялась из-за ближайших домов, смотревших на пришельцев из подземелья пустыми глазницами окон - зловеще, отрешенно, холодно. Лишь на западе все еще висела оранжевая дымка отгоревшего заката. Они выбрались из канализационного люка, который Кай не преминул немедленно задвинуть обратно, посреди широкой улицы. Раньше по ней ездили автомобили, несколько обгорелых остовов застыли вечными памятниками почившему автопрому былых лет. Тим не собирался вглядываться, но, кажется, за рулем ближайшей машины сидел иссушенный труп. Дорожное покрытие вспучилось, словно снизу его пропахали исполинские корни. Ветер гнал по нему мусор. Из широких трещин в асфальте тянулось нечто маслянисто-черное, пузырящееся, но не могло выбраться на поверхность. По крайней мере, пока.
        Тим вздрогнул. Кай ухватил его за плечо, сжал чувствительно, но не причиняя боли.
        - Все внимание на меня, минимум - на достопримечательности, - скороговоркой приказал он. - Сейчас я - твои глаза и органы чувств. Останавливаюсь я - замираешь и ты. Резко вскидываю руку - падаешь на землю.
        - Принято.
        Из-под маски противогаза донеслось скептическое фырканье и язвительное:
        - Идем, раз так.
        И они пошли по этой широкой улице, держась вблизи зданий, но не подходя вплотную к стенам. Парень действительно старался смотреть только на своего проводника, но не мог не замечать творящегося вокруг.
        Для живших здесь людей катастрофа не стала неожиданностью. Их предупредили, и целые толпы устремились к ближайшему входу в метрополитен. По пути попадались вбитые в грязь поломанные детские игрушки, коляски, какой-то мусор, которому Тим не находил не только применения, но и названия. В воздухе висели звуки: совершенно непривычные, чуждые, порой чудовищные. Время от времени долетавшие до него шорохи заставляли передергивать плечами, ежиться и вцепляться в автомат мертвой хваткой. Но несмотря на это, дышалось легко, совсем иначе, нежели под землей, и чувствовал себя Тим гораздо увереннее, чем в вечном мраке тоннелей метрополитена. Он находился в своей стихии, пусть и в городе, в котором никогда не хотел бы жить.
        Над крышами взошла луна. Серебристые лучи ночного солнца подсветили дорогу, а тени сделали непроглядно черными, напитали их жизнью, заставляя шевелиться. Тим поежился, оглядываясь на одну такую, но стрелять пока повременил.
        - У кого-то в анамнезе ужас перед тоннелями, а у тебя, как я погляжу, расцветает буйным цветом страх городских трущоб?
        - Не совсем так… просто…
        - Тс-с!.. - Кай резко дернул плечом и, прислушавшись, заявил: - Нет здесь никого опасного, лишь падальщики, но мы ведь загибаться пока не собираемся?
        - Я-то уж точно, - пробормотал парень.
        - Ходу.
        Впереди прямо поперек улицы валялся квадратный предмет явно искусственного происхождения. Тим посматривал на него с опаской. Через сто шагов, впрочем, он понял, что это такое: на боку лежал холодильник в на удивление хорошем состоянии. Луна серебрила его, отражаясь в матовых бортах.
        «Наверное, местные сталкеры вытащили из какой-нибудь квартиры и несли к входу в метрополитен, - решил Тим, - но оказались слишком беспечны».
        Проверить предположение вряд ли бы вышло: от неудачников не осталось и намека.
        «Странно лишь, что бытовой прибор еще не прихватил кто-нибудь похозяйственнее», - подумал парень и вздрогнул: сердце сжалось в груди, а затем забилось, как при быстром беге. Кольнуло в правом виске, и он машинально потянулся дотронуться до очага боли. Кай резко остановился, вскинув руку. Тим упал раньше, чем осознал движение, сталкер же откатился в сторону, прижавшись спиной к бордюрному камню, сдернул с плеча автомат. В тот же миг сомнительную тишину погибшего города разорвал пронзительный клекот-курлыканье неведомой твари.
        Привычно зацокали выстрелы - не оглушительно, как в метро, а четко, почти по-родному. Выпустив в воздух пару очередей, Кай снова кинулся в сторону, и Тим глазам не поверил: там, где только что лежал сталкер, асфальт процарапали исполинские когти, раскололи и высекли искры из бордюрного камня. Он дернулся было, но воздушная волна ударила сверху, прибив к земле, несколько раз звонко хлопнули по воздуху крылья.
        - Не двигайся - не увидит!
        Как Кай умудрялся стрелять, уворачиваться от когтей, при этом еще и следить за ним, оставалось загадкой. Тем более нападающих тварей - настоящих драконов - было две. Они пикировали на сталкера, пытаясь ухватить, поднять в воздух, а затем скинуть с высоты или просто заклевать. Птицы когда-то произошли от динозавров, так отчего бы им не подвергнуться обратной метаморфозе?
        Кай пока держался, действовал быстро, предугадывая, куда в следующий миг придется атака, но уже начинал уставать. Выстрелы если и поражали цель, то не наносили особого вреда. Впрочем, создавалось впечатление, будто сталкер не попадал специально, отгоняя, раззадоривая, но не причиняя вреда намеренно, создавал возню и шум. Только вряд ли поблизости оказался бы некто, способный прийти на помощь.
        Тим чуть пошевелился. Упал он не совсем удачно, ощутив под собой несколько острых камней. Теперь они впивались в тело сквозь слой ткани и костюм радиационной защиты.
        - Не смей! - Кай с легкостью перекрикивал выстрелы и клекот тварей, а может, все дело заключалось в том, что внимание Тима по-прежнему концентрировалось лишь на нем.
        «Хорошо-хорошо, я не смею, - ответил он мысленно, - только бесконечно так продолжаться не может. А когда погибнешь ты, я не проживу и пяти минут в этой преисподней».
        - Скоро все закончится!
        Словно подтверждая его слова, по асфальту пробежала исполинская тень. Поначалу показалось, туча заслонила луну, но то были крылья - огромные, черные. Спустя мгновение прозвучал настолько громкий рев, что заложило уши, и Тим, невольно зажмурившись и напрочь забыв о неудобстве, вжался в асфальт, пытаясь слиться с ним в единое целое. Сверху обрушилась воздушная волна, с легкостью оторвала от камня, приподняла и покатила, шмякнула о стену дома, вышибив из легких остатки воздуха вместе со стоном. В голове зазвенело, но визгливый отчаянный вопль одной из первых тварей парень различил с легкостью.
        - Кай?
        Когда он открыл глаза, сталкер, словно ничего не опасаясь, стоял посреди улицы, купаясь в лунном свете, и смотрел в небо: удивительно чистое, звездное.
        - Как океан объемлет шар земной, земная жизнь кругом объята снами.
        - Тютчев? - предположил Тим.
        - Угу, ну не я же, - хмыкнул Кай и велел: - Поднимайся. Теперь где-то полчаса можно не опасаться, делая лишний шаг, но поглядывать по сторонам все же стоит.
        - Что… кто это был? Дракон?
        - Дракон… - усмехнулся сталкер. - Пожалуй. Второй - так точно.
        - А если серьезно?
        Кай повел плечом и взглянул на него. Полный тоски крик раздался из-за облаков - первый небольшой дракон оплакивал подругу.
        - В Москве водились преимущественно голуби, воробьи, вороны, однако встречались и соколы - гнездились на шпиле Университета имени Ломоносова. И это не говоря о зоопарке, в котором содержались экземпляры покрупнее. Размах крыльев и у обычного, прежнего орла составлял около двух с половиной метров, представь, в какую тварь он мог выродиться.
        - Лучше не буду.
        - Правильное решение, - сказал Кай, одобрительно хмыкнув. - Идем. Время терять точно не стоит.
        - Пошли…
        Из разбитых окон на первых этажах зданий вслед им тянулись стебли, листья, прекрасные бутоны экзотических форм и ярких, не сочетающихся между собой расцветок. Некоторые из представителей флоры наверняка были сродни светящейся плесени - на таких Кай не обращал внимания, - но имелись и другие.
        Чудом уцелевшее стекло в ближайшем окне осыпалось миллиардами алмазных брызг. Выметнувшееся из него щупальце устремилось к Каю. Тим не успел крикнуть, предупреждая, сталкер молниеносно выхватил мачете, которое в тоннелях обычно носил на бедре, а теперь перевесил ножны, закрепив на костюме радиационной защиты. Лезвие победно блеснуло, отсекая большой кусок. Обрубок извивающейся змеей упал к ногам, истекая ядовито-желтой жидкостью, испаряющейся фиолетовым дымком.
        - Гадость какая, - пробормотал Тим и обошел его по широкой дуге.
        - Хана герани, - сталкер коротко хохотнул.
        Миновали, наверное, с полкилометра, пока на них не напали вновь. На этот раз не повезло Тиму.
        К своему стыду, он не сообразил, что произошло. Тварь притаилась на балконе третьего этажа. Небольшая и зубастая, она пряталась за перилами, а затем, мимикрируя под светло-оранжевый цвет стен, поползла вниз. Она была осторожна, практически невидима, медленна. Парень и не осознал, что происходит, когда его сначала деликатно тронули за локоть, потом за плечо, принялись разворачивать…
        Грянувший в ночи одиночный выстрел отбросил тварь метров на пять. Она изменила цвет, став ярко-красной в бледно-зеленую крапинку, и зашипела. Тим отшатнулся, обозревая гигантского таракана размером с волкодава.
        - Тапка на тебя нет, - вздохнул Кай, обращаясь к твари и передергивая затвор автомата. - Тим, отойди с линии огня, будь так добр.
        Тот поспешил исполнить просьбу. Хитин быстро лопнул под градом пуль, а потом на асфальт полез фарш из внутренностей. Сталкер перестал стрелять, развернулся на каблуках и, не оборачиваясь, направился дальше. Тим счел за лучшее поторопиться, догоняя его.
        Наземное убежище Кая находилось в просторном двухэтажном особняке, островком былого благополучия, притаившемся в разрушенной, опустошенной, озлобленной столице. Черные, без единой трещинки стены; мраморные ступени; круглое крыльцо; забранные толстой витой решеткой с навесным замком железные двери, еще один замок на которых был кодовый. И ни одного окна, сколько бы Тим ни пытался их разглядеть.
        - Моя черная башня, - сказал Кай, доставая ключ. Первый замок поддался легко, когда же сталкер вводил шифр - то ли специально, то ли по привычке встал так, чтобы подсмотреть не удалось. - Добро пожаловать.
        Войдя, они попали в небольшую комнатку, полностью выложенную серым кафелем. В ней Кай, нажав несколько кнопок, устроил им самый настоящий душ. Вода лилась не только сверху, но и с боков, и даже снизу.
        - Что ты делаешь?! - воскликнул парень, когда в следующей комнате сталкер принялся разоблачаться.
        - Желаешь и дальше ходить в скафандре? Дело твое, конечно, но здесь абсолютно безопасно, - сказал тот и указал в сторону небольшого прибора, висящего на стене, - счетчика Гейгера. - Проверь, не стесняйся.
        Можно было, конечно, пустить все на самотек, но Тим не стал: подошел, включил. Раздался треск, по небольшому прямоугольному экрану забегали цифры.
        - Природный радиационный фон до катаклизма составлял от четырех до двенадцати микрорентген в час. Безопасный уровень радиации - до шестидесяти микрорентген в час, - проинформировал Кай и поинтересовался: - Сколько?
        - Полтинник.
        - Что и следовало доказать.
        Внутри было чисто. Никакой разрухи. Никто отсюда не бежал в спешке. Мебели практически не было. За дверями из светлого дерева скрывались комнаты. Тим насчитал четыре внизу. Минуя их все, Кай поднялся наверх.
        На отделанных пластиковыми панелями стенах крепились картины. На одной виднелся город, но не Москва: слишком много небоскребов, да и к тому же целых три луны на небосклоне. На другой спорил с ветрами парящий над бушующим океаном дракон. На третьей меж планет и звезд летел парусник. Тим долго всматривался в них, пока Кай не позвал его.
        Широкая мраморная винтовая лестница увела на второй этаж. И на ней тоже висели картины.
        - Не тушуйся. Мой дом - твой дом. - Кажется, настроение у сталкера улучшилось.
        Весь второй этаж представлял собой огромный зал: уютный, несмотря на исполинские размеры. Три кресла, два дивана, кровать казались игрушечными в этом пространстве. Оставалось лишь удивляться, почему оно не давило, а наоборот, поддерживало и успокаивало, защищало от враждебного города снаружи. Две дальние стены были отданы стеллажам под книги. Те, которым не хватило места, стопками лежали у стен.
        - Ты живешь здесь один?
        - А незаметно? - усмехнувшись, спросил Кай. - Я тот еще волк-одиночка. К тому же с моей профессией иметь слабости в виде близких - непозволительная роскошь.
        - И как же ты тогда справляешься с тоской и одиночеством?
        - Никак. Я не имею к ним предрасположенности, - заявил сталкер и, кивнув на кровать, пояснил: - Скоро тебя неудержимо потянет в сон, а я терпеть не могу таскать на руках кого бы то ни было. На кровати тебе будет гораздо удобнее.
        Сам он расположился в глубоком кресле - черном, как и вся остальная мебель. Кай, похоже, предпочитал этот цвет любому другому. Светлый пол и кремового цвета штукатурка на стенах, впрочем, не позволяли обстановке казаться мрачной. Синие гардины на фальшивых окнах привносили яркость.
        - Спрашивай. У тебя, должно быть, накопилось немало вопросов.
        Тим кивнул и задал главный из них:
        - Почему ты вернулся?
        - Я?! - Кай весело рассмеялся. - Даже и не думал.
        - Хочешь сказать, снова по случайности? И зачем было вызволять меня из клетки в таком случае?
        Сталкер чуть склонил голову к плечу, вскинул левую бровь.
        - Случайность? - протянув слово так, будто пробовал его на вкус, проговорил он. - Она, несомненно, имела место быть, но ты ошибаешься, если думаешь, что я явился за тобой по доброте душевной. Ты не дождался меня. Сам факт этого снимал с моей совести любую ответственность за твою дальнейшую судьбу.
        - Тебя собирались выследить и убить, - заметил Тим, стараясь не показывать, что задет.
        - Меня пытаются, - Кай интонационно выделил последнее слово, - выследить и убить уже довольно давно. Как видишь, я мило с тобой беседую и погибать не намерен. - И, посерьезнев, все же сказал: - Тебя заказали.
        - Убить?..
        Холодок прокатился по пищеводу и устроился где-то в желудке, но страха не было. Тим не сомневался и в том, что от Кая не сумеет ни сбежать, ни противостоять ему. Тихая смерть ходит бесшумно и не промахивается.
        - Н-да… - устало протянул Кай и прикрыл глаза правой рукой, пробарабанив по деревянному подлокотнику ногтями левой. - Сложно с тобой, Тим. Твоя амнезия прогрессирует и ты позабыл обо всем, о чем я рассказывал совсем недавно?
        - Нет… - Тим растерялся. - Просто…
        - В метрополитене существует очень мало людей, чьим словам следует верить. Я имею честь являться одним из них и действительно не убиваю тех, кто не заслуживает этого. А ты не заслуживаешь смерти.
        - Даже если посулят очень многое?
        Кай театральным жестом обвел зал и спросил:
        - Думаешь, мне чего-нибудь не хватает?..
        - Нет, - пристыженно ответил Тим.
        - А второй такой человек, пусть я и не жалую его, очень просил вызволить тебя с «Марксистской». Знал, зараза, к кому обращаться, а еще - что никто иной с подобной задачей не справится. Думаю, остальные свои вопросы можешь приберечь для него, - Кай говорил ровным, хорошо поставленным голосом, выглядел отрешенным, но был уязвлен.
        - Извини, - попросил парень.
        - Ах, было бы за что! - хмыкнул сталкер. - Истину говорю: того, кто первым же делом не заподозрит меня невесть в чем, позову в ученики.
        - Уверен, таковой появится, - от чистого сердца пожелал Тим.
        - Пока не появился, - сказал Кай. - И, признаться, к лучшему. Я все же убийца. Не думаю, будто столь доверчивому типу будет легко овладеть моим ремеслом.
        - Я тоже убийца, Кай. И в отличие от тебя не несу никакого возмездия.
        - Вот как? - произнес тот равнодушно. - И кого же ты отвел за грань?
        - Своих лучших друзей.
        Кажется, сталкер выдохнул, затем махнул на него рукой и уставился в потолок.
        - Ах, ты об этом…
        Тим прикусил губу от досады.
        - Неужели ты все же рассказал мне не все о своем путешествии в столицу? Неужто самолично застрелил их или свернул шеи? - язвительно поинтересовался Кай.
        - Все, кто пошел со мной в Москву, мертвы! Этого достаточно! - воскликнул Тим и добавил: - По моей вине. Если бы…
        - Да кабы. Первостепеннейшая ахинея!
        - Но…
        - Не терплю самоистязаний на ровном месте. По-моему, им могут быть подвержены лишь латентные мазохисты, - перебил его Кай, выплюнув слова сквозь зубы. - Как думаешь, если ты сейчас упадешь с постели и раскроишь свою глупую, наивную башку, я стану горевать?
        - Ты? - переспросил парень. - Наверное, нет.
        - А почему?
        Тим уже было открыл рот, но Кай опередил его:
        - Только не говори, будто я слишком жесток или мне по роду деятельности положено, - обижусь.
        - Вовсе не собирался.
        Кай тяжело вздохнул, окинул его усталым взглядом и принялся объяснять спокойно и медленно, словно ребенку:
        - Идти за мной или нет - являлось твоим и только твоим выбором. Я мог позвать, а дальше - твое дело. Конечно, напади на нас кто-либо, я не ушел бы, не бросил, но брать на себя ответственность за твою судьбу, каждый твой чих или шаг - нет уж, уволь.
        - Ты и не ушел, когда напали твари, - напомнил Тим.
        - Не важно, - отмахнулся сталкер. - Ты ведь предлагал идти в Москву не только этим двоим?
        - Не только.
        - Тем более. Значит, они так решили сами. Тот, кто отказался или хотел остановить, - по-другому. Ты ни при чем, сколь бы ни хотелось считать иначе. Сильнейшее искушение - возомнить себя всемогущим, ты уж мне поверь. Однако истина заключается в том, что чужая смерть от тебя не зависит. Скажу больше, она не зависит и от меня: того, кому на роду написано утонуть, не застрелишь. Самоистязание же - сильнейшая дрянь в любом случае, что бы ни глаголили адепты исчезнувшей религии.
        - Ты о чем?
        - О всяких заповедях и утверждениях: дескать, душа очищается в страданиях. Мерзость еще та, преследующая единственную цель: управление толпой.
        - Немчинов говорил иначе, - Тим не хотел, но почему-то произнес это вслух.
        - Слушай его больше, - фыркнул Кай, - еще и не то расскажет. Прирожденных манипуляторов хлебом не корми, дай посеять сомнения, комплексы, терзания в чужой душе. Они делают подобное даже в отношении людей, к которым очень неплохо относятся.
        Глава 17
        Тим молча отошел к окну и осторожно выглянул на улицу. Волкодлаки в количестве трех особей сидели на потрескавшемся асфальте и гипнотизировали окна маленькими глазами с горизонтальными зрачками, отбрасывающими грязно-желтое сияние. Темно-серая шерсть и удлиненные волчьи головы на теле обезьян смотрелись комично, однако вряд ли нашелся бы человек, на полном серьезе готовый смеяться над этими тварями. Передний семипалой лапой скреб по каменистой дороге, загребая землю. При соприкосновении загнутых длинных когтей с камнями вспыхивали белые искры, коловшие Тиму глаза. Волкодлаки скалились. В пастях - клыки сантиметров по десять, сине-зеленые, почему-то тоже светились. Просто ходячие светильники какие-то, а не мутанты!
        Вне видимости - около пятнадцати. Стоит выйти - порвут. Надежды на помощь никакой с тех пор, как сдохла рация. И как только проникли сквозь бетонное ограждение вокруг поселка? Где-то подкопали? Плохо. Следовало тщательнее патрулировать.
        Тим смотрел на высоко вздымавший голые черные кроны лес, обещавший ожить с приходом весны; на низкое небо, занавешенное толстым покровом туч - темно-серых, мрачных; на практически не изменившиеся после катаклизма деревья, растущие на территории поселка. Окрестности Одинцова - настоящий оазис в каких-то тридцати километрах от столицы. Прямо перед ним располагался КПП с наглухо запертыми воротами и все еще намалеванными на них звездами. Закрытый поселок, засекреченная воинская часть со своей инфраструктурой: поликлиника, школа, детский сад, магазины, дома не выше двух этажей, чтобы не слишком выделялись…
        Внезапно по окну мазнул яркий луч большого прожектора - ослепил, заставил отшатнуться, но Тим успел рассмотреть, как разрывная пуля разнесла спину одного из волкодлаков. Брызнула алая фосфоресцирующая кровь. На бетонной дороге, обегающей вокруг здания, затормозил армейский вездеход, ударил прицельно ярким светом из двух прожекторов, вызвав злобный, полный боли вой из нескольких глоток. Волкодлакам, как и большинству ночных хищников, яркий свет не нравился. Тим видел, как один из них упал на землю и принялся тереть глаза передними лапами. Сам он схватил автомат и дал очередь из окна, уже не опасаясь демаскировать укрытие. Удивился только, увидев собственные пальцы, вцепившиеся в оружие: куда-то подевался его защитный костюм!
        «Да и черт с ним! Значит, я уже покойник и терять мне нечего», - азартно подумал Тим.
        Земля упруго и приятно ударила в подошвы, когда он выпрыгнул из окна, тотчас перекатился в сторону, открыл огонь по первой твари, подвернувшейся под руку. С джипа поддержали дружественным огнем, и Тим кинулся к нему со всех ног, даже не удивляясь тому, что вдруг стал быстрее, выносливее и сильнее мутантов. Тех, которые бросались на него сзади, парень скидывал, словно неразумных, игривых щенков. В какой-то момент закончились патроны, и он, сорвав с плеча автомат, кинул тот в открытый кузов вездехода. Выхватил нож, вернее, кинжал с очень красивой витой черной рукоятью, лежащей в руке словно влитая. Запястье прикрывала гарда в виде оплетающего кисть змея. Сделан он был на славу - видна каждая чешуйка, в глазнице горит зеленый камушек. Прямой обоюдоострый клинок длиной сантиметров тридцать с легкостью пробивал волкодлачьи шкуры.
        - Тимка, поторопись! - раздался волнующий, прекрасный, замечательный голос, по которому он невообразимо скучал.
        Аленка - тоже без костюма, с непокрытой головой, развевающимися на несуществующем ветру рыжими волосами - стояла на кресле водителя и стреляла, осыпая врагов градом пуль. Как же Тим любил ее в этот момент! Вернее, наконец окончательно понял, что любит. Его чувство вовсе не походило на глупую щенячью влюбленность, которой подвержены все, начиная с пубертатного периода. Оно было всеобъемлющим, глубоким, ровным, имело гораздо больше общего с дружбой и привязанностью, нежели с телесным влечением. Даже если она откажет, как и многим до него, Тим все равно останется рядом и ни на кого другого точно не посмотрит.
        Он запрыгнул в кузов, немедленно развернувшись и занеся клинок над головой устремившегося за ним волкодлака, однако не успел ударить. Морда врага вдруг поплыла, подернулась рябью, какая случается на воде.
        - Ал… - но имя так и не сорвалось с губ: он попросту не успел договорить.
        Потух яркий свет, все вокруг заволокло едким сизым дымом, тотчас обратившимся туманом, инеем, осевшим к ногам. Оскаленная морда застывшего в прыжке волкодлака взирала на парня из овального ростового зеркала. Стоило отвести взгляд, и оно кануло в пустоту.
        Тим отвернулся от него. Из темного круглого зала, в котором он оказался, выходило множество тоннелей. Все стены оказались испещрены дырками, словно сыр на картинках в детских книгах. Десятки, сотни, даже тысячи дорог - вот только он не намеревался идти ни по одной из них.
        - Хватит! - прикрикнул парень, и очередное видение пошло трещинами, а затем раскололось, осыпав его острыми осколками. Один из них уколол глаз, другой - сердце.
        Что-то это напоминало, но вспомнить Тим не успел. Из темноты, уплотнившейся за плечом, вышел Кай - точно такой, каким представал перед ним в реальности: обаятельный, насмешливый, с небрежными, но при этом отточенными до идеальности движениями, неугасающей иронией в глубине каре-золотистых глаз.
        - Не стоит брать чужое. Это мое, - сказал сталкер и провел рукой у Тима перед лицом. Глаз тотчас перестало колоть; коснулся груди, надавливая, и колоть перестало и в сердце. Кай усмехнулся, отступил, подкинул на ладони два ярких серебристых осколка.
        - Кто ты?.. - проронил Тим, завороженный их сиянием, и схватился за грудь. Там снова кольнуло, но то была остаточная, фантомная боль. Он едва не обрел нечто большее. Пусть парень теперь точно знал, что не нуждается в нем, но не мог избавиться от досады.
        - Тот, кто сложил из таких вот осколков слово «Вечность», - усмехнулся Кай и произнес очень серьезно: - Не во мне дело, не в призраках прошлого и не в видениях, подбрасываемых тоннелями. Они - всего лишь лабиринт, извилины в чьем-то мозгу, - в конце он все же не выдержал и рассмеялся. - Единственное имеющее смысл - твои истинные желания. Скажи, куда ты стремишься, а уж реальность подстроится, даже не сомневайся в этом.
        Тим вздохнул, посмотрел прямо ему в глаза и произнес, четко проговаривая каждый слог:
        - Домой.
        Сталкер кивнул, развернулся на каблуках и медленно пошел во мрак. Тот скрыл его, принял в себя, и Тиму почти не захотелось кинуться следом, догнать и пойти рядом: плечом к плечу или отстав на полкорпуса. Наверное, поскольку этого не желал и сам Кай.
        Перед самым пробуждением, когда парень уже смирился с ним и перестал цепляться за рассыпающиеся образы, вспомнил, где и рядом с кем находится, в его последнем видении появилось бледное, осунувшееся лицо Витаса.
        Выглядел мутант страшно, впрочем, как и всегда. Уставился на него своими черными - радужка лишь чуть менее черная, чем зрачок, - глазами навыкате. Кожа словно иссохла еще сильнее - вот-вот порвется на скулах. Вместо щек - впадины. Правда, голову он где-то умудрился помыть: волосы белоснежным облаком окутывали плечи и спину, спускаясь до пояса, где завивались на концах.
        - Поторопись, пожалуйста, - сказал он, и Тим окончательно проснулся, но глаза не открыл, услышав ведущийся поблизости разговор.
        - Искренне желал бы разнообразить драку собой, но просто не успел - уж очень быстро все закончилось, - голос Кая звучал насмешливо.
        - Врешь ведь, - устало откликнулся знакомый бас, и Тим пока запретил себе удивляться, хотя меньше всего ожидал услышать его.
        - Лукавлю, Олег. Совсем чуть-чуть - только и всего, - признался Кай. - Хотел бы - поучаствовал. Однако ты, кажется, сам справился и теперь находишься здесь.
        - Да уж, спасибо, что впустил, - проворчал Немчинов. - Скажи мне, Вырин, как ты умудряешься выживать в таком зверинце?
        - Как видишь, неплохо, - если бы Тим не вслушивался, ловя каждое слово, то нипочем не уловил бы в мягкой, спокойной интонации Кая напряжение. - А к кому это ты обращаешься?
        - К тебе, сталкер.
        - Сталкера зовут иначе, - на этот раз металлические ноты были заметнее. - Ты забываешься. Не манкируй нашим давним знакомством, иначе…
        - Иначе что? - с добродушным вызовом поинтересовался Немчинов, похоже, сложившаяся ситуация его забавляла, а злить Кая нравилось. - Мы слишком хорошо друг друга знаем, Вырин. К тому же у меня твоя кличка уже давно стоит поперек горла.
        - Потерпишь… - Тим и не предполагал, что сталкер умеет так шипеть.
        - На одной лестничной клетке я жил с тобой, а не с самозваным Ангелом смерти! - в пику ему громко рявкнул Немчинов.
        - Я никогда не присваивал себе чужих полномочий. Однако требую уважения, - сказал Кай, чуть успокоившись, а может, просто загнав поглубже ярость. - Считайся с моими предпочтениями, иначе я перестану приходить на помощь, когда бы ты ни позвал.
        Парень распахнул глаза, не зная, надеяться ли на продолжение сна или ужасаться реальности. Кай и Немчинов сидели рядом в одинаковых креслах и мирно беседовали. Вряд ли подобное было возможно наяву… или, наоборот, только это и возможно? Ведь именно Немчинов просил дождаться его, да и вряд ли Кай вел бы себя столь дружелюбно и непринужденно, явись ганзеец вернуть в тюрьму беглеца.
        - С пробуждением, - поприветствовал его Кай.
        - Разбудили? - спросил Немчинов.
        - Н-нет, я проснулся сам. - Тим уставился на него, словно на призрака, перевел взгляд на Кая. Тот хмыкнул и подмигнул.
        - Пойду-ка заварю всем нам чаю, - сказал он, вставая, и быстро сбежал по лестнице на первый этаж.
        - Как себя чувствуешь? - спросил Немчинов, стоило сталкеру уйти.
        Тим пожал плечом. Он ощущал себя здоровым и полным сил. Сон, пусть и беспокойный, пошел ему на пользу.
        - Долго я спал?
        - Надо уточнить у Кая.
        - Часов двенадцать, как я и обещал! - донеслось снизу. Видимо, оставлять их полностью наедине сталкер все же не стал.
        - Ясно. - Парень вздохнул и незаметно ущипнул себя за руку. Судя по неприятным ощущениям, он все же не спал. - Зачем вы здесь, Олег Николаевич?
        - За тобой. А есть сомнения? - поинтересовался Немчинов, пересаживаясь на край кровати и смотря сверху вниз. - Так несколько привычнее, не находишь?
        - Я не вернусь в тюрьму! - проигнорировав вопрос, воскликнул Тим.
        Немчинов хмыкнул, невольно подражая Каю, поймал его за подбородок, заставил повернуть голову, рассматривая выдающийся синяк, занимающий практически половину лица Тима.
        - Я, разумеется, тот еще оригинал, - заметил он. - Не такой, как наш с тобой общий знакомый, - кивок в сторону лестницы, - но все-таки.
        Тим промолчал. Немчинов тяжело вздохнул, обратив взгляд к высокому потолку.
        - Крайне нелогично нанимать лучшего сталкера в городе, поручать совершить невозможное - вывести с режимного объекта мальчишку, не умеющего ходить по тоннелям и не отличающегося знанием современной Москвы - а потом сажать того обратно. Не находишь?
        - Если только вы не хотите выслужиться, - ответил Тим.
        - Не просветишь, перед кем? - Немчинов мог бы разозлиться, но, наоборот, повеселел, похоже, искренне забавляясь продолжающимся недоверием и предвкушая окончательную победу. Тим прикусил губу от досады. Он действительно готов был поверить. - Мое единственное желание ты знаешь.
        - А вам должны были доложить, что допрос под химией ничего не дал, - зло ответил парень.
        Немчинов нахмурился. Пристальный взгляд разноцветных глаз цепко впился в лицо, скользнул ниже, словно ощупывая каждый не прикрытый тканью клочок кожи.
        - Для начала им стоило бы вообще поставить меня в известность о проводимом дознании, - проворчал он, выпуская подбородок и хватая Тима за запястья, придирчиво разглядывая предплечья, расцвеченные синяками после уколов. - Ты являлся пленником на особых условиях. Тебя и пальцем не смели трогать!
        - Видимо, ваша помощница придерживалась иного мнения.
        - С ней разберутся, - рыкнул Немчинов, прищуриваясь, поворачивая запястье так и эдак, словно рассчитывал разглядеть происходящее под кожей. - Не терплю тех, кто бьет в спину.
        - А я предупреждал, - заметил Тим. Как известно, лучше нападать, чем оправдываться. Он испытывал неловкость из-за столь бдительного осмотра, но все же не решался высвободить руку.
        - Я тоже предупреждал тебя насчет этой стервы, - отозвался Немчинов, надавливая на особенно живописную гематому, заставляя морщиться и шипеть. - Выглядишь ты, конечно…
        - Последствий не будет, не тревожься за парня. - Кай поднялся по лестнице совершенно бесшумно, неся одной рукой поднос из толстого серебристого металла с замысловатой чеканкой по краям в виде перьев. На нем стоял большой пузатый чайник синего цвета с черными птицами и три белоснежные чашки без какого-либо рисунка. Подцепив притаившуюся в углу трехногую табуретку носком ботинка, Кай подхватил ее так, словно она ничего не весила, поставил у кровати и водрузил на нее поднос. - Прошу присоединяться, - сказал он, первым взял чашку и, опустившись в глубокое черное кресло, принял вид снисходительного радушного господина, принимающего в гостях забавляющих его приятелей.
        - Уверен? - Немчинов беспечным тоном не проникся, нахмурившись еще сильнее.
        - Снадобье Мары, - пояснил сталкер непонятно для Тима, но Немчинов немедленно кивнул и вздохнул с облегчением. - Ты же помнишь, в каком состоянии я был тогда? В сравнении с этим парня практически не трогали.
        - Я-то помню, - снова вздохнул Немчинов. - Плохо, что он по-прежнему ничего не помнит.
        Тим глянул на сталкера, обеспокоенный тем, не ляпнул ли чего лишнего, находясь в царстве Морфея. Тот снова подмигнул ему и усмехнулся:
        - Некоторые соображения на этот счет у меня имеются, однако прежде чем я озвучу их… Олег, ты ведь понимаешь, что, если вернешься, получишь пулю в лоб?
        - Мне и тебе повторить, Кай? - огрызнулся Немчинов.
        - Если бы дело касалось только меня, то не обязательно, - отозвался тот и, удобнее устроившись в кресле и положив ногу на ногу, отпил из чашки. - Однако я хочу, чтобы все то же самое ты объяснил моему гостю.
        Немчинов взял свою кружку, вдохнул поднимающийся над ней пар и, держа, словно собрался произносить тост, сказал:
        - Единственное, чего я хочу, - покинуть этот город и забыть, как страшный сон, все, с ним связанное. Если Тимур не изменил своему решению вернуться, наши планы полностью совпадут, - сделал несколько глотков, повернулся к Тиму и сказал, как тому показалось, искренне: - Ты по-прежнему нужен мне для того, чтобы не пристрелили на подходе. Хочу в ваш поселок, согласен на любую работу, хоть с грибницами возиться или со свиньями.
        - Какой слог, - зевнув в кулак, заметил Кай.
        - Мы не держим свиней и не выращиваем грибы, - ответил парень, думая о том, что Колодезов обязательно возьмет Немчинова в оборот, причем на командную должность, а тот… не может не справиться. - У нас теплицы и куриная ферма.
        - Но несмотря на вышесказанное, - проигнорировав замечания обоих, продолжил тот, - ты мне нравишься, Тимур. Я обещаю сделать все от меня зависящее, чтобы ты больше ни на секунду не усомнился во мне и благополучно вернулся домой. - И Немчинов замолчал, то ли ожидая одобрения, то ли считая, будто произнес достаточно.
        Пауза держалась долго, наверное, полминуты. Через толстые оцинкованные или как-то еще защищенные от радиации стены не просачивались звуки снаружи, и Тиму казалось, будто находятся они не в Москве, а где-то очень далеко, может, и вовсе в пустоте. Вот так спустятся, откроют дверь и окажутся в космическом вакууме.
        - Тебе бы, мой друг, сценарии к сериалам писать, - вздохнул Кай, нарушая тишину. - Крутили такие до катаклизма… про вампиров, охотников на нечисть… ну, ты-то должен помнить. Или предпочитал другие: про бандитов или всяческие мелодрамы?
        - Ты это к чему, сталкер?
        - Похвалил. Прочувствованный монолог вышел. Домохозяйки бы оценили, - язвительным тоном сообщил Кай.
        - Высокая оценка самого Ангела смерти дорогого стоит, - не менее ядовито отозвался Немчинов.
        - Ликвидатора, - поспешил поправить, а то и предупредить Кай. - Всего лишь скромного ликвидатора, надеющегося наконец от тебя избавиться, Олег. Тим, ты ведь возьмешь его с собой? А то наш великолепный ганзеец когда-нибудь загнется от уныния и отвращения к человечеству, пренебрежения к метрополитену и черной неблагодарности ко мне лично, сделавшему для него немало. Со своей стороны готов гарантировать, что он не вернется и никому не расскажет, где вы обретаетесь.
        - Возьму, - сказал Тим, сдаваясь. В конце концов, Каю он верил, а от Немчинова, по сути, ничего плохого не видел. Ухватив оставшуюся кружку, спешно сделал несколько глотков. Вкус был необычным и очень приятным, хотя с поселковым, конечно, не сравнить - не хватало аромата трав и кореньев. - А ты, Кай? Останешься здесь?
        Тот удивленно приподнял брови, словно интересуясь, имеет ли Тим в виду именно его или здесь обнаружился его двойник.
        - Разумеется, - заявил он с самоуверенностью и бахвальством в голосе. - Мне очень нравится в Москве, и всегда найдется занятие.
        - Вот уж в чем не сомневаюсь, - проговорил Немчинов, искренне расстроившись. - Пройдет год или два, и тебе тоже все осточертеет, - предрек он.
        Кай усмехнулся:
        - Пока не наскучило.
        - Ладно, - не стал спорить ганзеец. - Разочаруешься, плюнешь на все и найдешь, если захочешь.
        - Уж в этом можешь не сомневаться, - самодовольно ответил Кай.
        - Боюсь, в мое отсутствие со службой безопасности Ганзы у тебя могут быть проблемы. Да и в моем исчезновении многие станут винить тебя.
        - Благодарю за предупреждение, - коснувшись груди и кивнув, сказал сталкер и тотчас поинтересовался: - То есть ты по старой дружбе умудрился меня подставить?
        - Нет. Но кто-нибудь обязательно сложит два и два; другой припомнит, в чьем обществе я появлялся в последний раз; третий…
        - Учту, - прервал объяснения Кай, махнув рукой. - Не важно, обо мне и так ходит порядочно слухов. Уж твою безвременную гибель моя совесть точно выдержит.
        - От неудовольствия Полиса тебя прикроют все равно, - сухо продолжил Немчинов.
        - Благодарю, но лучше не нужно. С Полисом я и сам справлюсь.
        - А то все же поехали с нами, - предложил ганзеец снова.
        - Поедем, - подал голос и Тим.
        Кай долго смотрел на них обоих, затем покачал головой.
        - Останешься один, - предрек Немчинов. - Совсем один!
        - Сам себе господин и покорный слуга, - отозвался Кай и неожиданно улыбнулся очень тепло и весело, словно с этой фразой было связано нечто очень хорошее. - Вряд ли я захочу кардинально меняться.

* * *
        В убежище было спокойно и немного скучно. Тот самый отдых, которого так не хватало Тиму все это время. Он много спал, ел, слушал подтрунивания Кая над Немчиновым, платящим сталкеру той же монетой, и внутри отпускала, переставала ворочаться безнадежность. Казалось, вот-вот, еще чуть-чуть - и он выберется из Москвы.
        «Только бы ничего не случилось», - билось в голове весь первый день, а потом мысленная паника стала глуше. Через неделю пропала вообще, и парня с неудержимой силой потянуло на улицу любопытство.
        - И что же это выходит? - язвительный тон Кая вывел его из состояния задумчивости с очередной книгой на коленях. Сталкер в сопровождении Немчинова появился в комнате, служащей хозяину библиотекой и личным кабинетом. Тим влюбился в нее, как только увидел. Светлая, несмотря на отсутствие окон. С высоким белым потолком и стенами, выкрашенными бледно-лавандовой краской, стеллажами из черного пластика, едва выдерживающими тяжесть стоящих на полках книг. Посредине высился массивный стол из темного в красноту дерева с несколькими ящиками - почти побратим того, который служил Немчинову, только с более изящными гнутыми ножками, растительным рисунком, вьющимся по краю столешницы, и стальными уголками. - Главный герой, конечно, феерическая мразь, но давайте его пожалеем, ведь у него было тяжелое детство, а еще ему в далеком двухтысячном году в трамвае ногу отдавили.
        - Это, разумеется, слишком, - возразил Немчинов, водружая на стол уважительных размеров карту. - Я лишь говорю, что и люди подобного склада могут быть полезными.
        - Отстреливать! - ставя точку в споре, рявкнул Кай. - Чисто во имя человеколюбия и социальной гигиены. Так. Вот это Москва. Тим, подойди. И обязательно показать и доходчиво объяснить другим, почему не стоит такое «жалеть» и «понимать». Тоже мне, борьба за электорат. Вы еще выборы в Ганзе проведите! От зажратости уже на стены лезете, - продолжил возмущаться он. - А ты чего довольный такой?
        Тим попытался, но не сумел согнать с лица улыбку. Смотреть на препирательства ганзейца и сталкера было величайшим удовольствием. Оба использовали такие языковые конструкции, над которыми хотелось хохотать, пусть обсуждаемые темы были далеко не смешными.
        - Да я так… - отмахнулся Тим и посмотрел на карту. - Ничего себе… какая Москва большая.
        - Совсем от рук отбились, - проворчал Кай. - Оба. Ты, Олег, совершенно не заботишься о подрастающем поколении, - покачал он головой. - Совсем парня не обучал, хотя и время, и возможности у тебя имелись.
        - Я здесь при чем? - не понял Тим.
        - При том. Ты карту Московской области в первый раз в жизни видишь?
        Тим прикусил губу; щеки обдало жаром. У Колодезова имелся целый атлас автомобильных дорог России, но парень никогда не интересовался им, считая абсолютно бесполезным. Наверное, не рассчитывал когда-нибудь выбраться из поселка, не желал бередить воображение лишний раз и, разумеется, не знал, как жизнь обернется и куда его занесет.
        - Наверстаю, - пообещал Немчинов. Голос прозвучал зловеще.
        - А маршрут опять составлять мне? - вздохнул Кай. - Ладно, вот мы, а здесь твое Одинцово.
        Тим громко ахнул. Немчинов нахмурился, переводя взгляд с него на Кая и обратно.
        - Вспомнил?! - наконец, спросил он.
        - Но, Кай, ты говорил, что я не разговаривал во сне!
        - Я догадался, когда ты рассказал свой сон, - самодовольно усмехнулся сталкер и положил руку поверх длинного манжета, надежно скрывающего татуировку. - Я не знаю, какая блажь пришла в головы градоначальникам. Почему отметить двухтысячелетие Рождества они решили не возведением какой-нибудь часовни, а памятным знаком, но стела с возносящимся ангелом стала своего рода достопримечательностью именно Одинцова.
        - Вот ведь… есть все же прок от твоей любви к запоминанию всякой хрени! - воскликнул Немчинов и всплеснул руками.
        - Погоди, Олег, потом. Тим, смотри сюда. Эта дорога. Она кажется тебе знакомой?
        Глава 18
        Кай смотрел на темное небо, как и два дня назад, завешенное вуалью серых туч. Весна не спешила в Москву, здесь ее могли ждать лишь твари. Промозглый порывистый ветер налетал со спины и боков, пробовал на прочность костюмы радиационной защиты, свистел в перекрытиях недостроенного многоэтажного дома по соседству.
        - Это безумие, - восхищенно рассматривая тяжелый мощный джип с бронированным кузовом, проронил Тим. Что-то в нем имелось от того автомобиля, который привиделся ему во сне. Однако тот был открытым: вместо крыши - удлиненные гнутые стойки, пересекающиеся над головой. На них установлены прожекторы. Открытый кузов, в который удобно запрыгивать на ходу. Этот же - полностью закрытый. При желании в нем удалось бы отсидеться, как в танке.
        - Идея, которая не таит в себе опасности, недостойна того, чтобы вообще называться идеей, - улыбнулся Кай. И автомобиль, и замысел добираться до места таким способом ему нравились. - Если тебя беспокоят «птички», то подобный вес не поднять даже самому крупному дракону. А вашим волкодлакам нипочем не поцарапать даже лобовое стекло. Завязнуть тоже не бойтесь.
        - Да. Это нам не грозит, - постучав мыском ботинка по рифленому шипастому колесу, согласился Немчинов, вернулся к ящикам с оружием и консервами, взвалил один на плечи и потащил к багажнику.
        Тим дернулся было помочь, но Кай остановил его, придержав за локоть:
        - Набегаешься еще под его командованием, лови момент и наслаждайся бездельем.
        Сказано было с легкой издевкой. Сталкер не упускал случая поразвлечься, подтрунивая над старым приятелем каждый раз, когда подворачивалась возможность. То ли таким образом выплескивал беспокойство за его дальнейшую судьбу, то ли просто отыгрывался. Немчинов в ответ почти не огрызался. Что же касалось Тима, то его берегли оба, даже от такой ерунды, как перетаскивание оружия и припасов в багажник.
        - Тебе не жалко отдавать такую игрушку? - вернувшись за очередным ящиком, поинтересовался Немчинов.
        - Чего не сделаешь ради старого друга? - вопросом на вопрос ответил Кай.
        - Особенно когда желаешь от него избавиться.
        Сталкер рассмеялся.
        - А что? Таких бронемашин у Ганзы нет?
        - Таких вообще ни у кого нет, - откликнулся Немчинов. - С виду ничем не примечательный «Ниссан Патрол», только под мягкой с виду обивкой - металл. Для кого его делали, интересно? Для главы мафии?
        - Откуда же мне знать? - Кай фыркнул и немедленно оглянулся, что-то услышав за спиной. Тим тотчас потянулся к оружию, но в просвете меж домами гулял лишь ветер.
        - Не дергайся. Все спокойно.
        - Угу, - согласился парень, продолжая озираться. Ему было неудобно и странно стоять на пустынной, широкой улице Москвы, практически на виду у любого, кто удосужится посмотреть в нужную сторону.
        Он уже не раз убеждался, что столица заселена очень плотно и в ней постоянно кто-нибудь кого-нибудь жрет. Исходя из этого, на них обязательно нападут, и непременно в самый неудачный момент. Сталкер стоял рядом и выглядел совершенно спокойным, даже расслабленным, но не вызывало сомнений: он тоже отслеживает обстановку.
        - Тихо… - протянул Кай с затаенной улыбкой в интонации. Тим очень жалел, что не мог видеть его лица, скрытого за маской противогаза.
        - Да, - согласился он. - А почему?
        - Пересменка, - бросил тот непонятное слово и тотчас пояснил: - Ночные твари скрываются по норам, а дневные еще не вылезли. Самые спокойные часы для побега из столицы. День, конечно, не лучшее время, чтобы перемещаться по городу, но, думаю, вы сумеете миновать МКАД раньше восхода солнца, а там уже не все так сурово с фауной. Небо, опять же, сумрачное. Прорветесь.
        - Да уж, успеем, - вернувшись за очередным ящиком, сказал Немчинов. - Пробок ведь нет.
        «Зато есть кое-что похуже», - так и повисло в воздухе, но Кай не стал озвучивать. Вместо этого он посоветовал:
        - Если не выйдет прорваться до восхода, немедленно возвращайтесь. Я придумаю что-нибудь другое.
        - Ладно тебе. Зачем меня как водителя хоронишь раньше времени? - обиделся Немчинов.
        - Наверное, потому, Олег, что я лучший стритрейсер, чем ты.
        - Спорное утверждение, мне тогда попросту не повезло - пробил шину, - немедленно нашелся с ответом Немчинов и с легкостью водрузил на плечи ящик с консервами, прихватив свободной рукой упаковку воды в пластиковых бутылках.
        - Хорошо.
        - А кто такие стритрейсеры? - спросил Тим.
        - Те еще ночные твари, - усмехнулся Кай. - Некоторые люди по молодости лет страдают идиотизмом. Им хочется приключений, скорости, адреналина. Сейчас удовлетворить потребность проще: взял автомат и пошел в тоннель или в город, а вот раньше приходилось выкручиваться и проявлять смекалку. Кто-то по небоскребам лазил, словно по отвесным скалам, другие занимались паркуром, прыгая по незавершенным стройкам и заброшенным заводам, иные спускались в канализацию, где бродили часами, рассчитывая то ли отыскать библиотеку Ивана Грозного, то ли повстречать крокодила-мутанта, сбежавшего когда-то из Московского зоопарка и прижившегося в водостоках. Ну а я и несколько товарищей с напрочь отбитым инстинктом самосохранения, зато с критическим уровнем преступной безалаберности в крови гоняли по улицам ночной столицы.
        - Это ты загнул, конечно, - вставил свои пять копеек Немчинов.
        - Отчего же? Я на своем спортбайке мог разве что сам угробиться - не такая уж и потеря для общества. А Паха Михайлов на «Альфа Ромео» автобусную остановку снес, и только благодаря благоволящему нам провидению и трем часам утра на ней никого не оказалось.
        - Благодаря ночи темной, слякоти и снегопаду, - добавил Немчинов. - А еще там фонари не горели. И все же откуда такие богатства? Ладно, еда и вода, еще и боеприпасы со стволами. Ты до моего появления думал вооружать свою маленькую победоносную армию? Короче, какой склад ограбил? Где машину угнал?
        - Узнаю безопасника, - вздохнул Кай. - Там, где было, уже нет.
        - Кого ты убил, чтобы заплатили так щедро?
        Кай громко расхохотался.
        - Грузи-грузи! - прикрикнул он. - Чтобы даже дракон драконов не утащил!
        Несмотря на видимость хорошего настроения, в голосе сталкера нет-нет, а пробегала задумчивость и даже печаль. Сожалел ли он об отъезде старого знакомого, понимал ли, что лишается поддержки одного из облеченных властью ганзейцев, или мысленно прощался с живым осколком своего прошлого, частью собственной жизни до катаклизма - Тим не знал и, конечно же, не решался спрашивать. Он никто, и звать его никак, тем более не должен он лезть в чужую душу. Но парень старался стоять к Каю поближе, молча поддерживая, а тот не гнал и сам не стремился отойти.
        - Все! - забив багажник до отказа, Немчинов хлопнул дверцей, снова постучал носком ботинка по колесу, провел рукой по черному кузову и подошел к ним. - Будем прощаться?
        - Угу, - Кай протянул Тиму руку, которую тот с огромнейшим удовольствием пожал. - В этой жизни возможно все, но риск остается благородным делом. Некоторые рискующие даже выигрывают. Удачи вам обоим.
        Немчинов на рукопожатие не ответил, заключив сталкера в крепкие объятия, сел за руль, дождался, пока Тим займет соседнее сиденье, и завел мотор. Автомобиль медленно тронулся с места, осторожно, словно обшаривая шинами дорогу, которая каждый миг могла исчезнуть. Под задними сиденьями расположились канистры с бензином. Метрополитеновские специалисты покопались в автомобильном нутре, на всякий случай сделав так, чтобы заправить бак удалось и не выходя из салона - мало ли что могло поджидать снаружи. Немчинов еще шутил по этому поводу, предрекая возможность взлететь на воздух.
        Тим обернулся. Кай стоял на прежнем месте, подняв руку в знак прощания, и, не опасаясь никого, способного подкрасться к нему сзади, смотрел им вслед. Секунду, две, десяток, затем наклонился, подняв с земли… трубу. Вернее, так показалось Тиму, не сразу рассмотревшему ремень, болтающийся внизу.
        - «Муха», - глянув в зеркало заднего вида, прокомментировал Немчинов абсолютно спокойно. - Одноразовый гранатомет, он же РПГ-18.
        - Кай собрался… - но договорить парень не успел.
        Раздался клекот хищной летучей твари. По крыше проскрежетали когти. Кумулятивный снаряд с реактивным двигателем, пущенный сталкером, снес ей голову, и та, не издав больше ни единого звука, с глухим шлепком шмякнулась на капот автомобиля и, подскочив, скатилась на дорогу. Тим не успел разглядеть подробностей - только загнутый птичий клюв и бордовый глаз с расширенным вертикальным зрачком. Слева, обдав автомобиль брызгами крови, рухнуло тело с переломанными крыльями.
        - Собрался спасти нас от неприятного сопровождающего. И спас, - проговорил ганзеец, включая «дворники» и сметая со стекла мелкие перья и потеки крови; надавил на клаксон, посигналил снова поднявшему руку сталкеру. - У тебя явные проблемы с доверием, мальчик. Больше не надо так.
        Кай, отбросив бесполезную теперь «трубу» в сторону, развернулся и скрылся за углом ближайшего дома. Тим не сомневался: на губах сталкера играла улыбка, и хорошо бы он никогда не узнал, в чем его заподозрили.
        - Больше не буду, - со всей возможной искренностью пообещал он и Немчинову, и самому себе.
        «Ниссан Патрол» несся широкими проспектами на сумасшедшей по нынешним временам скорости пятьдесят километров в час. Несколько раз пришлось объезжать заторы из сгоревших, перевернутых автомобилей. Неумолимо светлело небо на востоке. Каждые десять минут на них кто-нибудь пытался напасть. Тим уже устал спрашивать названия тварей, тем более некоторых Немчинов тоже не знал. Особенно поразили парня длинные коричневые существа, издали выглядевшие, как люди.
        От разнообразия и ядовитых оттенков растений, выползающих из оконных проемов или, наоборот, скрывающихся в них перед наступлением дня, рябило в глазах. Твари быстро отставали, не в силах догнать джип или не желая забегать на чужую территорию - там наверняка нашлись бы хозяева, готовые полакомиться незваными гостями. А на московскую радиационную флору Тим старался не смотреть, все равно архитектура привлекала внимание сильнее. Москва была красивым городом и оставалась им даже сейчас. Разрушенная, разграбленная, изувеченная, она продолжала стоять. Гордо вздымались к небу стройные башни. Золотились купола церквей. Манили призраками теплоты и уюта покинутые коробки жилых домов.
        Немчинов вел так, словно постоянно практиковался: быстро и плавно. Притормаживал загодя и не рвал с места, даже удирая от когтей и зубов. Руки уверенно лежали на руле. Ремень безопасности был небрежно накинут на плечо. Ганзеец мастерски объезжал большие дыры в асфальте и упавшие фонарные столбы, однажды штурмовал дыру на эстакаде: вжал педаль газа на полную и перепрыгнул самую настоящую пропасть. Тим точно не решился бы на такое. Он вообще не решился бы садиться за руль и понятия не имел, как водить автомобиль. В поселке было не так много молодых, «приобщившихся к древнему знанию». Отчасти потому, что ездить было особо некуда. Однако Аленка научилась, и Женька тоже.
        При воспоминании о девушке в груди приятно заныло, а о друге, которого назвал предателем, - заболело. Как они там без него? За Родьку Тим не особенно переживал. Вряд ли что может быть хуже волкодлачьей пасти. Все с ним хорошо, лучше и быть не могло - выжил.
        Широкие улицы перетекали в громадные проспекты, пересекались, словно нити в паутине гигантской арахны. Разноцветные здания всматривались им вслед темными глазницами окон. Парки с разросшимися старыми и новыми деревьями, мутировавшими, раздавшимися вширь и образовавшими чащобы, в которых наверняка кто-то жил, провожали оглушительным воем, рычанием, скрежетом и стоном.
        - Жаль, радио не работает, - заметил Немчинов. - Может, попробуешь?
        Тим покосился на новенькую с виду магнитолу. Стоило пальцам пробежаться по кнопкам, как салон затопили шум и треск.
        - Тимур, тебе приключений мало? Чего ты там решил выслушать? - серьезным тоном поинтересовался Немчинов, не ожидая ответа, оторвал руку от руля, переключая с радио на диск.
        Салон тотчас затопил грохот барабанов и плач инструмента, которого Тим никогда не слышал воочию, но знал. Электрогитара - кто-нибудь нет-нет, да страдал по ее исчезновению из жизни селян. Обычную, акустическую, найти удалось бы без особенных проблем, но вот расходовать электричество на музыку, разумеется, никто не позволил бы.
        - Тоже трескотня, но хоть приятная, - одобрительно хмыкнув, заметил ганзеец.
        Закончился проигрыш, и салон огласил на удивление чистый и сильный голос солиста. Он пел о вечной дороге и пожирающей душу страсти, задевая в душе струны, о существовании которых парень и не догадывался.
        Слева промелькнуло здание с башенкой, какие обычно рисуют дети, - квадрат с треугольником наверху. Позади остался обелиск - некто, трубящий в дуду, - рассмотреть его не представлялось возможным - и целая аллея опустевших бассейнов с неработающими фонтанами. Три башни с закругленными крышами сцепились переходами у верхних этажей, словно люди, взявшиеся за руки.
        - МКАД! - заорал Немчинов, стоило миновать широченную дорогу с гребнем-отбойником посередине. Тим понимал умом, что построили ее не просто так, но не мог даже представить, сколько нужно автомобилей, чтобы заполнить ее, а ведь о пробках на МКАДе слагались притчи и анекдоты, до сих пор гуляющие по поселку. - Неужели выбрались?
        МКАД словно действительно являлась границей. Дорога отсекла московскую суету и разнообразие от остального замкадья. Посерели, выцвели пейзажи, пространство будто раздвинулось.
        - Ты смотри! Красота-то какая! Простор! - Ганзеец во все глаза разглядывал поля и бахрому лесов, редкие строения, низкие бревенчатые домики-развалюхи.
        Наверное, находись с ними Кай, не преминул бы съязвить и приказать не в меру возбудившемуся приятелю лучше смотреть за дорогой, но у Тима не повернулся бы язык ляпнуть подобное.
        Колесо подпрыгнуло на колдобине.
        - Черт! - ругнулся парень, подскочив на сиденье и приложившись макушкой о крышу, отделанную мягким материалом, скрывающим металлическую основу.
        - Пристегнись, - потребовал Немчинов, выворачивая руль, остерегаясь заноса. Подмосковье нравилось ему гораздо больше покинутой столицы, но дорожное покрытие резко ухудшилось. - Такое ощущение, будто бомбили здесь, а не Москву, - проговорил он, стиснув зубы, и добавил со смешком: - Причем прицельно по шоссе.
        До Одинцова добрались быстро, несмотря на то, что изрядно поплутали, пролетев нужный съезд. Город выглядел опустошенным и заброшенным, отстраненным. Ничему и никому не оказалось дела до одинокого автомобиля, подскакивающего на ухабах. Проехав Одинцово почти насквозь, перед разрушенным мостом эстакады Немчинов свернул направо, в новые районы из яркого оранжевого кирпича. В некоторых окнах и застекленных лоджиях сохранились не вылетевшие стекла.
        - Поройся в «бардачке», - велел Немчинов. - Фон?
        Счетчик Гейгера деловито затрещал, отсчитывая микрорентгены, задумался на долгую минуту и выдал цифру, самому Тиму показавшуюся внушительной:
        - Девяносто один.
        - Многовато, - цокнув языком, сказал ганзеец. - Но ничего. Ничего, прорвемся.
        И джип действительно прорвался, перемахнув через вспученный древесным корнем и пошедший трещинами асфальт.
        Въехали в лес - самый обычный, без намека на почти тропические лианы или фиолетовые елки, снизили скорость до тридцати.
        - Приехали, малыш, - прошептал Немчинов, - теперь все зависит от тебя.

* * *
        День переждали в машине, остановившись там, где тень от деревьев была особенно густой, а как только отгорел закат, снова отправились в путь, доехав аж до старого кладбища. Выбрались из машины, чтобы осмотреться, - и обоим стало не по себе.
        Туман стелился по полю, бугрящемуся невысокими холмиками. Забор, ограждающий захоронения, был разрушен, торчащие то там, то здесь кресты фосфоресцировали в неверном сумеречном свете. Несколько могил были разрыты влезшими сюда волкодлаками - видимо, останками удалось поживиться. Однако гораздо сильнее обеспокоили и даже напугали Тима глубокие дыры в земле с ровными, словно спрессованными краями.
        - Их не могли раскопать сверху, их разрывали изнутри, медленно, слой за слоем, - сказал Немчинов, озвучивая самые неприятные из опасений Тима.
        - Если еще и это…
        - Сожрут волкодлаков, сами развалятся, а мы заживем припеваючи, - попытался успокоить его ганзеец то ли в шутку, то ли всерьез.
        - Вы сами-то верите?
        - Ты, - поправил Немчинов. - Прекращай «выкать». Не особенно соотносится подобное обращение с легендой.
        - Какой легендой?
        - Об отшельнике, которого ты обнаружил в вымершем городе, - ответил Немчинов и потянул с плеча автомат. - Или… который сам нашел тебя и спас от лап хищной твари.
        - Олег Николаевич…
        Ганзеец поморщился и настойчиво произнес:
        - Олег. Просто Олег. Не пали контору. К тому же я к тебе обращаюсь на «ты», с Каем вы тоже не разводили политес. Чем я хуже сталкера?
        Тим улыбнулся, выдохнул с облегчением, хотел ответить шуткой, но в этот момент слуха достиг крадущийся шорох, тихий шепот смешивался с подвыванием. И все звуки - едва-едва слышные; захочешь, ничего не стоит отмахнуться от них, не заметить - показались зловещими.
        - Что это?..
        Теперь светились не только кресты. То там, то здесь на голой земле в тенях, отбрасываемых памятниками, под растущими здесь деревьями - сильными, высокими, тянущимися к радиоактивному солнцу и горящей почти нестерпимым оранжевым светом луне - зажигались, переползали от могилы к могиле, мерцали призывно разноцветные огни. Бледно-багровые, изумрудно-зеленые, золотистые, голубоватые и фиолетовые.
        Странно, что он не заметил раньше этой статуи - плачущего ангела. Женщине со сложенными за спиной крыльями, в ниспадающих одеждах, с кротким прекрасным лицом, безупречными чертами напоминающим античных статуй, совершенно нечего было делать здесь, на разрушенном кладбище. Однако она сидела у подножия черного обелиска, ни капли не пострадавшего и не потрескавшегося за все прошедшие после катастрофы годы, и охраняла вход в склеп, в котором тени затеяли свою игру, сплетались в объятиях, танцевали. Мрак то редел под гранитными сводами, то сгущался. Казалось, кто-то шел на поверхность. Земля вибрировала под ступнями. Женщина чуть повернула голову - едва-едва, но Тим заметил, улыбнулась уголками губ. В пустых глазницах вспыхнули черные звезды, и он невольно сделал шаг вперед, а потом еще один.
        - Ты куда?! - Немчинов до боли сжал его плечо, и наваждение развеялось. Исчезли огни, вместо ангела рос куст с длинными, острыми шипами, склеп же оказался просто ямой в земле.
        - Не… я никуда… Точно не туда!
        - Воображение разыгралось? В детстве Кинга перечитал? - Немчинов встряхнул его снова.
        - К-кого?.. - запинаясь, спросил Тим.
        - Писатель такой, очень любил всякие ужасы. По прежним временам - фантаст, по нашим - реалист, - Немчинов коротко рассмеялся и потянул Тима за рукав. - Поедем-ка отсюда, малыш, нечего нам здесь делать.
        - Да, - согласился тот, проигнорировав обращение. - Явно не туда заехали.
        Они повернулись и постарались не слишком торопиться, возвращаясь к автомобилю. Позади что-то осыпалось, внезапно проснувшийся ветер подтолкнул в спину. Незваным гостям, похоже, были не рады, но это вовсе не огорчало. Тим так точно испытывал неимоверное облегчение оттого, что радушные хозяева не желают оставить их у себя подольше и не пустили на порог.
        - Ты слышал?.. - прошептал он, когда откуда-то снизу раздался гул.
        - Я? - удивился Немчинов. - Ничего. Абсолютно ничего. Тихо, как на кладбище. Ой. Да мы же и находимся на кладбище. Весело, правда? - И ускорил шаг, для пущей надежности ухватив Тима под руку.
        - Да уж, обхохочешься…
        - Давай-давай, Тимур, мы уже почти на месте.
        До джипа они добежали, подгоняемые шепотом, кряхтением, кажется, даже улюлюканьем. Тим запрыгнул на пассажирское сиденье. Ганзеец, с громким стуком захлопнув водительскую дверь, тотчас завел мотор и вжал педаль газа до упора. «Ниссан» клацнул, блокировав их внутри, завизжал шинами, раскидывая липкую грязь, и сорвался с места, кажется, подпрыгнув и на мгновение зависнув в воздухе. Немчинов снизил скорость, лишь когда кладбище скрылось за поворотом.
        - Ушли… - пробормотал он.
        - Скорее уж, выпустили.
        - Да какое там! Выпроводили с фанфарами, чтобы и не подумали вернуться! - воскликнул Немчинов.
        - Так вы… ты слышал?..
        - Я ж не глухой, - пробормотал тот и добавил: - И не слепой.
        Тим перевел дух, оглянулся и спросил шепотом:
        - А кто?
        - Почем же я знаю? - Немчинов пожал плечами. - Сиди на моем месте Кай, не преминул бы выдумать что-нибудь захватывающее, дополнив каким-нибудь мифом: про Аида, например, или, чтоб далеко не ходить, Кощея. Сказал бы, будто побывали мы у границы Нави. А я - не он. Знать ничего не хочу о высших материях! Мне бардака, творящегося в реальности, пока хватает по горло.
        Парень кивнул, соглашаясь.
        - А этот Кинг… - начал он, чтобы немного разрядить обстановку.
        - Дам почитать, - пообещал Немчинов. - Думаю, Кай не против небольшого разорения библиотеки.
        - То есть ты не спросил, можно ли прихватить книги?
        - Сам виноват, - фыркнул Немчинов и улыбнулся. - Решил показать аттракцион неслыханной щедрости, а со мной подобное чревато. Меня пальцем помани, я руку по локоть отгрызу, - и рассмеялся.
        Тим передернул плечами и скрестил на груди руки, чтобы было незаметно, насколько сильно они дрожат.
        - Извини. После кладбища шутить про откушенные конечности явно не стоило, - повинился Немчинов. - Что касается Кая, то он никогда не проявлял мелочности. А даже если я и унес том, дорогой его сердцу, нам же лучше.
        - Почему?
        - Примчится - хоть повидаемся, а то я уже скучать начал.
        Болото стояло тихое, бесшумное. Не колыхалась даже черная мертвая вода. И оживать оно явно не собиралось. По мнению Тима - и хорошо. Пляски ведьминых огней, которые нет-нет, да замечал кто-нибудь раз в месяц по пьяни, он сейчас не вынес бы.
        - Останемся здесь?
        - Наши часто сюда приходят, - парень постарался не сильно улыбаться, произнося это. - Точного местонахождения поселка я не помню по-прежнему, но о нас наверняка доложат… уже доложили, я думаю.
        - То есть опять выспаться не дадут, - сказал Немчинов и притворно тяжело вздохнул. - Прибегут, примутся фонарями в глаза тыкать, кричать на ухо: «Кто такие?!» да «Как звать?». Потом тебя разглядят, еще больше шума поднимут, еще и обниматься полезут, и хорошо, если только к тебе.
        - Почему?
        - Ненавижу, когда бока мнут.
        Тим рассмеялся.
        Ганзеец передал ему одеяло. В нем особого толку не было, но захотелось соблюсти ритуал.
        - Успокоился?
        Тим кивнул.
        - Тогда спи, братец Иванушка.
        Парень фыркнул.
        - Ну, а как тебя еще назвать? И не волнуйся, свою сестрицу Аленушку обязательно встретишь.
        - Я и не волнуюсь. Не согласен только.
        - Что обозвал Иванушкой-дурачком?
        - Братцем и сестрицей.
        Глава 19
        - Помоги… пожалуйста… - голос вплыл в сознание, разгоняя вязкое марево из снов и навязчивых образов.
        Тим не помнил, что именно ему снилось. Кажется, куда-то бежал, звал, хотел успеть, но неизменно выходил на одно и то же место, блуждая кругами то в темном лесу, состоящем от силы из десятка деревьев, то в подвалах и тоннелях. Станция, на которую однажды вышел, была необычной: удивительно чистенькой, блестящей мрамором и серой плиткой на полу, со слишком ярким освещением, бьющим по глазам.
        - Подходи-налетай! - крупный, лучащийся довольством и здоровьем мужик с черными блестящими глазами и выдающимися усами продавал кругляши колбасы, улыбался и размахивал руками, привлекая внимание. На станции он выглядел одновременно и чем-то чужеродным, и правильным. Казалось, он находился здесь вечность, как и эти колонны, высокий свод, пути, по которым положено ходить поездам.
        Рядом с ним расположились продавцы курток из свиной кожи. В отдалении, постелив на пол брезент, два челнока торопливо раскладывали всякую посудную утварь: чайники, кружки, котелки, кастрюли и миски - все из белоснежного фарфора. На некоторых летели черные птицы, на других не имелось никакого рисунка вообще.
        - Ярмарка! Ярмарка! - весело орал кто-то, но, сколько бы парень ни вертел головой в поисках крикуна, не увидел никого. Станция, если не считать торговцев и его самого, оставалась безлюдной. А еще здесь как-то по-особому вольготно дышалось, свежий ветер играл волосами, из тоннелей доносилась мелодия - вроде и привычная, но незнакомая, всегда разная, неподвластная запоминанию.
        - Все метро нынче - одна сплошная ярмарка, - неожиданно произнесли совсем близко. - Ярмарка уродов. Ну да кому я объясняю? Ты ведь потому и сбежал, - сказал старик. Тиму он был знаком, но именно сейчас из головы напрочь вылетело, откуда именно.
        - Я вовсе не… - начал парень.
        - Не спорь, - потребовал тот вроде и серьезно, но смеясь глазами и довольно щурясь. - А вообще молодец, не засосало.
        Тим решил не интересоваться, о чем он говорит, внутренне догадываясь, но не в состоянии сформулировать четко. Москва на поверхности и метрополитен внизу внезапно представились частью одного целого: двумя кольцами, входящими друг в друга с вечным биением жизни, хаотичным наверху и упорядоченным внизу. Однако после катастрофы все изменилось. Москва стала ловушкой для выживших и всех тех, кто в нее приходил. Из города невозможно было выбраться, но ему это удалось, причем не в одиночестве.
        Старик улыбался.
        - Удалось, - ответил он на мысли Тима.
        Мелодию тоннеля разорвал низкий звук. Очень похожий Тим уже слышал - вчера на кладбище. Гул нарастал и нарастал, казалось, он одновременно шел отовсюду. Парень завертел головой, благо колонны не мешали обзору. С удивлением и неверием уставился он на черные ленты эскалаторов, медленно и бесшумно ползущих вверх. Широкая платформа, на которой он стоял, находилась посередине, над ней раскинулся потолочный свод, в самой высокой части которого пролегала полоса ярчайшего белого сияния.
        - Как называется эта станция? - спросил Тим, словно ему было не все равно, будто он знал весь метрополитен наизусть, а не только «Маяковскую» и те несколько невообразимо прекрасных станций Кольца, экскурсию по которым организовал Немчинов. Жаль, в Полисе ему так и не удалось побывать. А может, наоборот - все к лучшему.
        - Конечная! - со смешком ответил ему старик и, тряхнув седыми волосами, участливо поинтересовался: - Боишься?
        - Нет.
        Наверное, он слишком внимательно смотрел на эту светящуюся полосу наверху. Глаза приспособились к свету точно так же, как и к тьме ранее, и теперь тот более не казался ослепляющим, не был он и ярко-белым, а голубоватым, с то там, то здесь мелькающими облачками.
        - Это же…
        Старик громко расхохотался очень знакомым, приятным бархатным баритоном.
        Раздался резкий гудок, шедший с двух противоположных сторон, заставивший все внутри буквально подпрыгнуть и перевернуться несколько раз. Сердце затрепетало и забилось вначале в пятках, затем - в горле. Яркий белый свет ударил из правого тоннеля. Запоздав всего на мгновение, абсолютно такой же луч вырвался из левого. А затем под стук колес и вой на станцию одновременно вынеслись два серо-голубых поезда, сверкая металлом гладких боков и синими полосами на них.
        «Синяя стрела», - прочел парень, только как-то очень странно выглядели буквы. Удавалось рассмотреть то одну, то другую. Написание, может, и знакомое, а сложить их вместе не выходило. Однако он точно знал, что на боку вагона написано именно «Синяя стрела» и никак иначе.
        - Но этого не может быть… - прошептал он.
        - Еще как может, - возразил старик, сверкнув ярко-зелеными колдовскими глазами с золотой искрой. - Каждые две с половиной минуты.
        Тим нахмурился. Насколько он помнил, глаза старика в последнюю встречу были темными, почти черными.
        - Две с половиной минуты, - повторил тот и начал меняться, через очень долгий миг оказавшись человеком немного за тридцать, высоким и худым, с длинными красивыми руками и пальцами музыканта. Глаза цвета вороненой стали глянули прямо, вынули душу, разглядели ее, вертя так и эдак, но, удовлетворившись увиденным, вложили обратно в тело и оставили в покое. Мужчина тряхнул иссиня-черными волосами и насмешливо хмыкнул: - Смотри!
        Тим не заметил их вначале, но теперь отчетливо видел электронные часы над тоннелем. Повернув голову, он убедился - похожие находились и над противоположным. На них истекали те самые две с половиной минуты. В тот миг, когда отсчет остановился на нуле, поезда синхронно встали, заскрежетав колесами, люди в вагонах - красиво и ярко одетые, почти все молодые, с чистыми, улыбающимися лицами, чуть качнулись вперед, но тотчас же выровнялись.
        Парень вздрогнул, разглядев. На одноместном сиденье в углу примостилась, положив ногу на ногу, девушка в фиолетовом платье с золотой брошью на левом плече в виде яблоневой ветви. Стройная, с задумчивой улыбкой, притаившейся в уголках нежно-розовых губ, с медового цвета волосами, забранными в аккуратный пучок. Она читала глянцевый журнал с эффектной брюнеткой на обложке. Та стояла во фривольной позе, опершись на балюстраду моста, и любовалась широкой рекой, загнанной в каменные берега, и шпилями строгого здания на той стороне. Словно ощутив направленный на нее взгляд, красавица опустила журнал и в упор посмотрела на Тима ясно-синими глазами, улыбнулась шире.
        - Прости, - прошептал тот, хотя извиняться ему было совершенно не за что.
        Он не рассчитывал, что она услышит, но девушка повела хрупким плечиком, словно говоря «ничего страшного», и поднялась, обернувшись к выходу. Остальные пассажиры тоже повставали с мест, потянулись к пока закрытым дверям. Первыми протиснулись близняшки лет четырех-пяти. Мальчик и девочка в шортиках и маечках. У одного - синего, а у другой - красного цвета. В руках они держали по желтому воздушному шарику. Сразу за ними пристроился пожилой профессор в сером пиджаке, белой рубашке, отглаженных брюках и в галстуке. На носу висели очки, но смотреть он предпочитал поверх них. Встретившись с Тимом взглядом, профессор - а иначе его называть отчего-то не выходило - коснулся пальцами полей шляпы, словно здороваясь.
        Парню почему-то стало стыдно, и он поспешил отвести взгляд, хотя точно знал, что не собирался делать ничего плохого этому уважаемому человеку. У соседних дверей переминалась с ноги на ногу и подпрыгивала в нетерпении светловолосая дама в черном брючном костюме, лавандового цвета сорочке и тонком, черничного цвета галстучке. Тим почему-то не сомневался, что на ногах у нее будут лакированные туфли на высоком каблуке. Она, отчаянно жестикулируя, что-то быстро рассказывала своему кавалеру, облаченному в белоснежный пиджак и голубую рубашку. Серый галстук и шляпа придавали одежде претенциозный вид. До слуха не доносилось ни слова, понять по движениям не выходило, но Тим не сомневался в том, что дама возмущается чем-то произошедшим только-только или жизненными неурядицами вообще, включая погоду наверху.
        В последнем вагоне на пустом сиденье развалился высокий худой мужчина с черными, спускавшимися на плечи волосами, в темно-серой кепке, болотного цвета водолазке и черных брюках, из-под которых сверкали начищенные до блеска острые носы ботинок. Он единственный не торопился никуда. Ничто в мужчине не выдавало отношения к военной профессии, но Тим не сомневался, что никогда не одержал бы верх, сойдись они врукопашную, да и с автоматом у него шансов скорее всего не будет. Жесткое волевое лицо, резкие и вместе с тем мягкие, правильные черты, глубокие темные глаза, смотрящие на него очень внимательно. Мужчина был живым и вместе с тем - нет, он словно принадлежал одновременно обоим мирам: бессмертный, вечный и мертвый. Бесцветные губы растянулись в кривой ухмылке, слегка дрогнула, как бы от удивления, которого наверняка не было, левая бровь. Затем он приподнял руку и отсалютовал Тиму двумя пальцами, поднеся их к кепке. Рукав водолазки задрался, обнажив запястье и искусно выполненную татуировку змея, кусающего собственный хвост. С расстояния в десяток шагов удавалось четко рассмотреть каждую чешуйку,
загнутый клык, блестящий какой-то странной иронией глаз… одно лицо с тем, кто стоял рядом и указывал на часы!
        - Как же так? - парень обернулся на старика… бывшего старика, но тот исчез, растворился в воздухе и, похоже, перенесся в поезд.
        - Осторожно, двери открываются, - разнеслось по станции.
        Двери действительно раскрылись, и из них повалили пассажиры. Знакомые незнакомцы затерялись в толпе. Никто из них и не подумал подойти к Тиму или посмотреть еще раз. Люди казались похожими на тех, кого он встречал в метро, но словно вышли из совсем иного времени: спокойные, гордые, ничего не боящиеся, чувствующие себя хозяевами положения. На Тима, черноглазого продавца колбасы и челноков, оставшихся на своих местах, они не обращали внимания. Словно не видели. На них оглянулся лишь мальчик лет четырех в сером джинсовом костюмчике и в темно-красной бейсболке на голове, которого вел за руку высокий мужчина в сиреневой футболке в белую диагональную полоску.
        - Смотри, па! Какие странные, - мальчишка ткнул пухлым пальчиком в сторону челноков, те тотчас заулыбались, демонстрируя желтоватые зубы.
        - Не стоит обращать на них внимания, - ответил мужчина, окинув мимолетным взглядом всю компанию целиком. - Это бомжи.
        - А кто такие бомжи? - спросил мальчишка.
        - Те, что не любили ходить в детский сад, плохо учились и не слушались родителей, - ответил тот. Кажется, он говорил что-то еще, но Тим уже не расслышал - слишком уж быстро они прошли, спеша к эскалаторам.
        Некоторое время он тупо смотрел им вслед, а потом его ухватили за плечи и резко развернули.
        - Кай?!
        Лицо сталкера было обеспокоенным и яростным одновременно.
        - Ополоумел совсем?! - зарычал он, хотя в произнесенных словах не нашлось ни одной буквы «р».
        - Я-то здесь при чем?! - воскликнул парень, и его отпустили.
        Кай отступил на шаг и покачал головой, устало произнеся:
        - Просыпайся уже, горе. Тебя зовут.
        - Помоги… пожалуйста… - вплыло в уши и сознание.
        Тим резко открыл глаза, вначале не поняв, почему находится в машине и отчего закован в защитный костюм; заморгал, проясняя мысли. Привидится же такое…
        - Помоги… - Голос был знаком, и от его звучания все в груди перевернулось: Аленкино контральто!
        Завешенные фольгой окна не давали никакого обзора, в салоне было сумрачно, и буквально в метре за каким-нибудь кустом могло притаиться все что угодно. Не думая больше ни о чем, Тим открыл дверцу; выбираясь из машины, мельком глянул на сумрачное небо. Ноги сами понесли его к темной воде. Голова была абсолютно пуста, действовал он, словно во сне, когда не анализируешь происходящее, не спрашиваешь самого себя, нужно ли тебе идти, а просто переставляешь ноги. Наверное, в нормальном состоянии он уже изводил бы себя сомнениями: почему Аленка одна и просит именно его помощи? Однако сейчас его полностью захватила одна-единственная мысль: дойти до края болота, войти по колено в черную воду, направиться вдоль берега, подставить шею…
        На плечо опустилась тяжелая рука, пальцы сжались, чуть ли не ломая кости. Парень подскочил на месте и едва не рухнул - ноги отказались держать. В следующую секунду его швырнули на землю. В живот впился кряжистый древесный сук, под ладонью оказались острые камни. Тим, перевернувшись, сел и уставился на Немчинова, вооруженного одним лишь мачете, похожим на то, которым предпочитал воевать с хищными растениями Кай, на стоящего напротив волкодлака. Автомат, разломанный напополам ударом мощной лапы, валялся на земле совершенно бесполезный.
        Тварь скалилась. Из раскрытой пасти падала слюна. Глаза горели золотым огнем, а ноздри хищно трепетали. Выпад! Существо встало на четвереньки и ринулось вперед со скоростью несущегося по улице джипа. Ганзеец резко ушел вбок, пропуская волкодлака мимо, ударил сверху вниз по загривку, но лезвие лишь проехалось по шкуре, едва надрезав кожу. На сером мехе появились темные потеки, но рана лишь сильнее раззадорила тварь.
        - Помоги!.. - казалось, мозг взорвется от неслышного крика. - Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Помоги! Помоги! Помоги!
        Тим вскочил на ноги. Кажется, Немчинов что-то крикнул ему, но звук до ушей не дошел, а по губам парень понимать не умел. Ветви ближайшего куста раздвинулись, на него глянули светящиеся глаза и оскаленная морда. Волкодлачонок: раза в два меньше, чем тварь, атаковавшая Немчинова, но уже кровожадный и опасный.
        - Помоги!
        Между ним и тваренышем вдруг возникла серая пушистая тень, оскалила волчьи клыки, вздыбила шерсть на загривке. Тим кинулся со всех ног, но не к болоту, а к автомобилю. Открыть заднюю дверь, ухватиться за ствол, вскинуть в направлении волкодлака - он как раз отпрыгнул от Немчинова на пару метров, готовясь к новому броску, - выстрелить. Виски сдавило так, словно на череп надели стальной обруч и принялись его сжимать, перед глазами поплыли вначале серебристые искорки, а затем огненные точки. Они ширились, превращаясь в радужные окружности, перекрывающие обзор. Мир вокруг замер и затаился, вернее, оглох сам Тим. Он снова упал на землю, держась за автомат, будто за последнее спасение. Невесть откуда стали появляться неясные тени, медленно приобретающие человеческие очертания. Одна склонилась над ним.
        - Тимка!
        - Ал!.. - Губы не слушались, язык во рту казался ватным, но все было не важным в сравнении с тем, что она находилась рядом, беспокоилась, судя по голосу, и вовсе не спешила предъявлять претензии за долгое отсутствие.
        - Тс-с… Тише-тише. - Она присела на корточки, очень медленно разжала его скрюченные пальцы, принимая и откладывая в сторону автомат.
        Крик в голове начал понемногу затихать. Тим прикрыл глаза и тихо застонал.
        Рядом с Аленкой присел еще кто-то - парень не видел, но почувствовал.
        - Зацепило, - заявил он со знанием дела: тот самый Николай Никифоров, с которого история про кикимору на болоте и началась. - Ничего-ничего, сейчас отпустит.
        Под руку поднырнула узкая псиная морда. С Лордом все было хорошо, волкодлачонок сдох, не нанеся ему ни одной раны. Тим потрепал пса по шее и вспомнил, что умеет дышать.
        - Олег… - обращаться вежливо, выговорить еще и отчество, было сейчас выше его сил.
        - Здесь я. Что со мной случится-то? - Руку сжали чуть сильнее, чем требовалось. - Спасибо, твоя помощь подоспела как раз вовремя.
        Тим попытался подняться, но его бесцеремонно толкнули в грудь.
        - Отдыхай пока, - приказал Немчинов. - Вон тот странный тип утверждает, что скоро в голове прояснится.
        Никифоров был странным столько, сколько Тим его помнил. У парня имелся какой-то свой неповторимый нигилистический стиль и соответствующий взгляд на мир, но как Немчинов определил это, лишь мельком глянув на бойца, как и все, одетого в защитный костюм, и перекинувшись с ним едва ли парой фраз?
        В голове действительно начало проясняться. Исчезли радужные круги, а затем и багровая дымка перед глазами, мир снова стал четким, вернулись звуки. Несколько закованных в химзащиту фигур проверяли кусты. Из ближайшего вывалилась туша волкодлачонка.
        - Мать скрылась, - проговорил Немчинов, обращаясь к Аленке. - И я не советовал бы оставлять ее в живых.
        - Подранок - всегда плохо, - согласилась с ним девушка и повернулась к Тиму: - Ты как?
        - Норма. - Он попытался подняться, и на этот раз ему удалось.
        - Лягушка-путешественница, - фыркнула Аленка. - Ох, и дождешься ты у меня.
        - Для начала закончим здесь.

* * *
        В воду все же пришлось зайти, предварительно проверив счетчиком Гейгера.
        - Шестьдесят! - радостно завопил Никифоров. - Не изжаримся.
        - Зато от встречи со змеей это тебя не спасет, - заметил Немчинов.
        Впрочем, змей они не встретили, не наткнулись вообще ни на кого. Темные воды оставались мертвы и спокойны, как и четыре месяца, полгода, пять и десять лет назад, когда сталкеры поселка разработали маршрут и включили болото в перечень территорий обязательного патрулирования. Тим шел первым, показывая путь. Дорога так ярко отпечаталась в мозгу, что он сумел бы пройти по ней и с закрытыми глазами - видимо, позвавшее его существо не сомневалось, что с метафизического крючка, сунутого в его психику, парень уже не слезет.
        Туман стелился по воде. В нем почти скрылся берег и черный автомобиль, хищно поблескивающий бронированным кузовом. Выглядел он абсолютно ирреально: космическим кораблем, вмерзшим в антарктические льды.
        Впереди высился небольшой островок с сухими остовами трав, напоминающих камыши, но вооруженных длинными иглами.
        - Туда.
        - Осторожней с шипами, - приказала Аленка, - порвете костюмы - с Колодезовым станете объясняться лично.
        - Если вообще придется, - заметила еще одна девица в их группе: высокая и мало чем уступающая прочим бойцам с виду, но с нежным журчащим колоратурным сопрано. При желании Тим мог бы вспомнить ее имя, но сейчас полностью сосредоточился на темном провале-норе, видневшемся под сваленным сушняком. Когда они приблизились, в свалке сучьев и травы начал проступать художественный замысел того, кто выстроил убежище.
        На исполосованном острыми волкодлачьими когтями бревне виднелись рисунки. Один даже показался Тиму знакомым: кольцо, расширяющееся с одной стороны, с точками-тычинками по ободу. Ассоциация со змеей, кусающей собственный хвост, оказалась настолько явной, что парень выругался. Его здесь, похоже, ждали.
        - Не зависай, малыш, этому уроборосу имеется чем питаться, окромя тебя, - заметил Немчинов, потрепав по плечу. - Давай-ка вперед, только, прошу, осторожней.
        - Шалаш…
        Каркасом ему служили три плиты, нагроможденные друг на друга. Прорехи между ними заложили кирпичами, фольгой и утеплителем, напоминающим тот, которым они прикрывали лобовое и прочие стекла джипа, готовясь ко сну. Сверху на эту конструкцию навалили веток и травы. Пол состоял из них же, а еще волкодлачьего пухового подшерстка. В середине, вцепившись хрупкими худыми пальчиками в шерсть кровожадной твари, истекающей темной кровью из располосованного живота, стояла на коленях растрепанная чумазая девчонка лет четырнадцати. Та самая кикимора, мутант с оливкового цвета кожей, противостоящей губительным лучам солнца, чумазым треугольным личиком, спутанными седыми волосами, в которые девчонка куталась, как в лохмотья, и лучистыми серебристо-прозрачными глазами на пол-лица.
        - Кикимора… - прошептал сунувшийся в шалаш Никифоров. На него немедленно зашикали, выпроваживая обратно.
        - Какая же она кикимора, - удивилась Василиса Михайлова (Тим, наконец, вспомнил имя девицы). - Болотная фея, скорее.
        Он хотел остановить ее, но Немчинов вовремя отстранил уже протянутую руку. Василиса подошла к девчонке, присела на корточки и проронила нежно, завораживающе:
        - Пойдем со мной.
        Почуявший запах чужого волкодлак дернулся, но не сумел воспрепятствовать. Глаза твари остекленели, изо рта вывалился фиолетовый язык. Лицо кикиморы сморщилось, из глаз ручьями полились слезы.
        - Пойдем, - попросила Василиса, взяв ее за вторую руку. - Пожалуйста, не бойся.
        Сопротивляться девчонка не стала, выпустила серую шерсть из пальцев и, словно завороженная, устремилась из шалаша. Тим посторонился, пропуская ее, хотел выйти следом, но Немчинов придержал его за локоть.
        - Как бы не случилось чего, - предупредил он. - Все же она - существо неясной природы, выросшее в волчьей семье, с сильнейшими психическими способностями. Как бы не расправились с этой… маугли. Все же именно она заманивала людей, которых жрали твари, и, в конце концов, мы убили всю ее приемную семью.
        Тим уже открыл было рот, сам не зная, соглашаться или протестовать. В словах Немчинова имелась логика - кикимору следовало защитить или убить на всякий случай, - но все нутро протестовало против подобного.
        - Да вы что, с ума посходили на пару?! - раздался гневный крик Аленки. - Вконец одичали? - И гораздо более спокойным, ледяным тоном девушка произнесла, словно объясняла неразумным подросткам, которым неймется взяться за автоматы и пойти искать приключений на пятые точки: - Она - ребенок!
        - Подросток, - поправил Немчинов. - А в семье волкодлаков наверняка уже давно взрослая особь, и хорошо, если не вожак стаи.
        - Они не собираются в стаи, - заметил Тим.
        - Обычно - нет, - возразила Аленка. - Но когда ты ушел, на нас стали нападать гораздо чаще и организованнее.
        - Об этом я и говорю, - кивнул ганзеец. - Перед нами вожак стаи, источник всех ваших проблем и…
        - Мы цивилизованные люди, а она - девочка четырнадцати лет, испуганная и не знавшая никого, кроме кровожадных зверей, заменивших ей семью, - сказала Аленка, ставя точку в данном вопросе.
        - Да, - проворчал-согласился Немчинов и фыркнул: - Постоянно забываю.
        - О чем же?
        - О том, что вы цивилизованные.
        Аленка хмыкнула и приказала:
        - Давайте-ка на выход. Кстати, Тимка, представь своего приятеля. Мы незнакомы.
        - Олег Ник…
        - Просто Олег, - вовремя поправил тот.
        - Ну-ну, ну-ну, - снова хмыкнула девушка. - Ладно, просто Олег, пойдемте: надо бы поторопиться, а то солнце скоро встанет. Ну и ты, Тимка, не отставай.
        - И что дальше? - спросил Немчинов, когда они покинули островок и дочапали до берега, утопая в грязи по колено. Один из бойцов впереди подхватил кикимору на руки, но та продолжала держать руку Василисы, ни на миг не выпуская. Похоже, с такими защитниками ей не грозило ничего плохого. - Никаких расспросов, кто я и откуда? Или вы настолько цивилизованные, что считаете подобные вопросы бестактными?
        - Не надейтесь, - рассмеялась Аленка. - Будут и вопросы, и расспросы. Вот как только до места дойдем, так сразу и появятся. - И, окинув их внимательным взглядом, добавила: - К обоим.
        Идти, впрочем, не пришлось. Ганзеец занял место за рулем, рядом на одном сиденье уместились Аленка и Тим. Девушка показывала дорогу. Ее группа направилась к поселку другим путем - через кусты, буреломы и буераки, которые не одолел бы не только джип, но и вездеход. Кикимору хотели посадить в машину, но та заупрямилась, вцепившись в Василису мертвой хваткой. До места они добрались быстрее автомобиля.
        Тиму пришлось ждать, пока разберут рукотворный завал из старых покрышек и отопрут массивные железные ворота с красными звездами, оставшимися от старых времен, когда расположенное на одной седьмой части суши государство было настолько сильным, что на него не смели нападать. Лорд первым метнулся навстречу и принялся нарезать круги вокруг джипа, оглашая округу глухим и хриплым лаем.
        Все усилия бойцов были вознаграждены, когда Немчинов въехал на территорию и открыл багажник.
        - Небольшой презент прямиком из столицы, - отстраненно заявил он и, увлекаемый Аленкой и Тимом, поспешил наконец спуститься в бункер.
        - Твою ж налево! - вырвалось у парня, когда его от души окатили из шланга ледяной водой.
        - Почему не направо? - смеясь, поинтересовалась Аленка.
        - Потому… что я вспомнил, чего мне давно не хватало.
        Немчинов, которого тоже подвергли такой своеобразной дезинфекции, которую проходили все, побывавшие наверху, в обязательном порядке, терпел, стиснув зубы. Кикимора же орала так, что Витас должен был чувствовать себя посрамленным и нервно курить в уголке. Если бы, конечно, умел курить.
        В широком коридоре, освещенном рядами закрепленных под потолком бра, их встречала небольшая делегация человек из двадцати, возглавляемых Колодезовым. Дядька за не столь уж и долгое время отсутствия Тима поседел почти полностью, однако взгляд его оставался столь же цепким, как и раньше, а сила никуда не делась. Тим сам смог убедиться, когда его, не дав договорить слова приветствия, обняли столь крепко, что затрещали ребра.
        Вышедшая следом Василиса держала за руку кикимору. Девчонка, облаченная в телогрейку и брюки размера на два больше, держащиеся на узких бедрах только благодаря широкому ремню, уже почти не походила на замарашку. Увидев ее, Витас, находящийся в задних рядах встречающих, подался вперед, упал на колени и принялся всматриваться ей в лицо. Девчонка отвечала открытым, прямым взглядом. Неизвестно, говорили ли они мысленно или просто изучали друг друга.
        Разорвав зрительный контакт, Витас резко отстранился, нашел взглядом Немчинова и произнес:
        - Спасибо.
        Девчонку он попытался забрать, ухватив за другую руку, да не тут-то было. Кикимора не собиралась отпускать улыбающуюся во весь рот Василису. А та могла бы пришибить Витаса одной левой.
        - Куда собрался, нечисть? - спросила она беззлобно. - Сам кожа да кости, еще и дите уморить хочешь? Пока не поест по-человечески, не переоденется и не отоспится, черта с два ты к ней подойдешь. Да и позже - видно будет.
        - Можете пока занять комнату у складов. Я уже распорядился о еде, - бросил ей Колодезов.
        - Спасибо, Василий Василич! - улыбнулась девушка и ушла, уводя подопечную - в том теперь не приходилось сомневаться - в глубь бункера. Витас протяжно вздохнул и поспешил за ними бесплотным неприкаянным духом, взывающим к стыду и совести.

* * *
        Для расспросов выделили большой зал на складе, где на коробках, ящиках и тюках разместились все желающие. Специального зала заседаний в бункере никто не оборудовал, а все большие помещения изначально использовали либо под склады, либо под теплицы, курятник и генераторные, которых было аж три - одна основная и две резервные, оборудованные на случай непредвиденного отказа.
        Колодезов кратко рассказал о вылазке, представив ее как разведку, согласованную с ним, подготовка к которой велась едва ли не загодя. Тиму даже дали слово, и он кратко и придерживаясь оговоренной с Немчиновым версии рассказал о разгромленной Москве, в которой наткнулся на отшельника - единственного выжившего.
        - А много ли там еще осталось оружия? - у Родьки горели глаза, и, судя по виду, он хоть сейчас готов был отправиться в столицу.
        Одобрительный гул прошел по залу.
        - Сколько было - теперь здесь, - Немчинов не повышал тона, но его услышали все.
        - А откуда тебе-то знать? - выкрикнул кто-то, притаившийся в задних рядах у двери.
        - Я в Москве всю жизнь жил. И до катастрофы, и позже, - ответил Немчинов и прошептал так, чтобы расслышал только Тим: - Подбивать на авантюры у тебя выходит лучше, чем остужать горячие головы.
        Ганзеец рассказал присутствующим о радиации, губительной для всего живого, о вечной тьме и поджидающих в ней тварях, о солнце, выжигающем глаза, о драконах и всем прочем. При этом с подробностями, способными отвратить от одной лишь мысли идти в столицу. Несколько лишних стволов точно не стоили лютой смерти.
        - Батюшки, страсти-то какие! - воскликнула Матрена Ивановна, сложив на груди руки. - Ад на земле!..
        Но никто ее не поддержал и не принялся квохтать. Страдать по поводу катастрофы здесь давно считалось моветоном. Это - данность, которую не изменить. Приспособиться к изменившимся природным условиям - единственный способ выжить. А мольбы к неким мистическим или инфернальным сущностям - отдельное дело каждого, пока не мешает остальным. Так привыкли полагать в поселке, и Тиму подобное нравилось. Тем паче, он видел альтернативу.
        - Но ведь сам ты выжил, - не сдавался Родька, и Немчинов нехорошо осклабился.
        Основную мысль - о невозможности существовать в Москве тем, кто не знает, что сейчас творится в городе, в метрополитене и катакомбах под городом, - он донес мастерски. Тим знал об ораторском искусстве, но впервые столкнулся с ним на практике. Интонации, жесты и позы - Немчинов все подчинял одной-единственной цели: направить внимание аудитории только на себя, подчинить чужую волю и вложить свои идеи на более глубоком уровне, чем осмысление, тем самым пресекая любые возможные сомнения. Его слушали чуть ли не раскрыв рты, да и сам Тим, прекрасно знавший об истинном положении дел в Москве, едва не поверил.
        - А теперь рассказывайте, как все обстоит на самом деле, - сказал Колодезов, пригласив их после собрания в собственный кабинет.
        Эпилог
        В теплицах, которые в поселке принято было называть оранжереями, бурно цвели огурцы. После разнообразия столичной флоры они особенно нравились Тиму. В воздухе витал свежий аромат зелени и увлажненной земли.
        Аленка сидела на грубо сколоченной скамейке и наблюдала за опрыскивателем. Тот вертелся против часовой стрелки, окатывая водой находящиеся поблизости кусты. Капельки сияли ограненными алмазами на маленьких руках девушки, но она не замечала их. Конечно, кому-то могло показаться, что бегать с лейками могли бы и сами жители, а тратить электроэнергию на подобное нерационально, ведь и постоянного освещения теплиц вполне достаточно. Однако в поселке, наоборот, не принято было использовать людей в качестве дешевой рабочей силы. От них требовали прежде всего умения думать, а не механически выполнять какие-либо действия.
        В сиянии ламп дневного света волосы девушки казались ярко-рыжими, а бледная кожа атласной. Когда Тим приблизился, она повернула голову, и в глазах заплясали тысячи отблесков.
        - Привет, - произнесла она тихо. - Как оправдываться будешь? Вообще-то я на правах твоего друга рассчитывала не остаться в стороне от столь судьбоносных решений. Ты же, по официальной версии, готовился к походу в Москву за полгода.
        - Ты пошла бы со мной? - холодея от несбывшегося ужаса, спросил парень. Если бы Аленка отправилась с ним, то не выжила бы.
        - Я любопытнее кошки, - фыркнула она, криво усмехнувшись. - Конечно, я не упустила бы подобного шанса.
        Тим опустился возле нее - прямо на грязный пол, сжал тонкие пальцы своими, и она не отдернула руки.
        - Значит, я все сделал правильно.
        - Ах ты, гад… - возмущенно проговорила Аленка, но он не позволил ей договорить.
        - Если бы тебя не было в поселке, то и мне незачем было бы возвращаться, - признался он, поднося ее кисть к губам, целуя запястье и внутренне обмирая от собственной дерзости, которую почему-то не пресекали на корню.
        Потом он говорил - тихо и только правду, уверенный, что она останется между ними. Аленка презирала поселковых сплетниц. Разболтать могли Родька или Данька, но только не она.
        Колодезов не стал отрицать влияния, которое на Тима оказал Витас, но причину назвал другую. Возможно, дядька даже искренне верил в нее. Тим точно не стал бы обвинять во лжи ни его, ни мутанта, но твердо решил держаться подальше от обоих хотя бы в ближайшее время.
        Витаса иногда посещали видения близкого будущего. Он слишком часто оказывался прав, чтобы не прислушаться к нему и на этот раз, тем более вести были безрадостными: на болоте появился некто, способный объединить звериную мощь волкодлаков, стать мозговым центром, направлять примитивных кровожадных хищников. Витас очень ярко расписывал падение поселка под натиском тварей. Колодезов был в ужасе от образов, вложенных в его голову мутантом: разрушенные склады, обглоданные трупы, загрызенные дети…
        Необходим был некто посторонний: тот, кто вырос, а значит, и думал совершенно иначе, нежели люди из поселка. Кто, услышав мольбы о помощи, лишь фыркнул бы и отвернулся, тотчас забыв о них, направившись по своим делам.
        «Ну, вы из меня совсем монстра-то не делайте», - возмутился тогда Немчинов.
        «Не в том дело, кто монстр, - возразил Колодезов, - а в качественно ином образе мыслей. И как мы могли убедиться, Витас оказался прав: ты, Олег, единственный не поддался зову Киры».
        «Киры?» - не сдержался Тим.
        «Так Василиса зовет теперь нашего второго… вторую, - поправился Колодезов, - мутантку».
        «И что Витас говорит по этому поводу?» - поинтересовался Немчинов, но Тиму почудилось, будто заботит его совершенно другое.
        «Она принесет пользу, если правильно воспитать», - ответил Колодезов.
        Немчинов хмыкнул.
        «Тогда держите от нее подальше этого умника, - заявил он, указав на Витаса, и, бросив взгляд на Тима, добавил: - И от Тимура тоже. Один кривой взгляд в его сторону, любая идея, показавшаяся мне противоестественной для его склада характера, и я вас убью! Обоих!»
        В этот момент Немчинов не брал в расчет, что он никто в поселке, не обладает никакой властью, не имеет даже личного оружия: его выдавали только тем, кто поднимался на поверхность. Он просто брал Тима под свою опеку и защиту, а кроме него - всех, кто был тому близок и дорог. Немчинов не сомневался в своем праве приказывать, и, вероятно, потому Колодезов не решился спорить, а Тим - возмущаться и щеголять бахвальством.
        «Хорошо», - коротко ответил глава поселка.
        - Если ты еще хоть раз учинишь подобное, не поставив меня в известность… - голос Аленки вырвал его из воспоминаний.
        Тим улыбнулся.
        - Никогда больше, - пообещал он.

* * *
        В кабинет, где за столом, заваленным разрозненными листами, исписанными мелким почерком, и толстыми тетрадями учета, работал Женька, Тим вошел неуверенно, постучавшись и дождавшись приглашения.
        Женька сидел, сгорбившись, нацепив на нос старомодные очки. На краю столешницы притаились три древних дисковых телефона. Один - красный - для сообщения с кабинетом Колодезова. Второй - серый - соединял со складами и охраной, дежурившей у выходов на поверхность. Третий - черный в белых спиралях - находился в бункере все время. Телефонный кабель убегал в монолитную с виду стену. Неясно было, куда он вел. Все время, которое просуществовал поселок, аппарат не звонил ни разу, но и отключить его не решался никто.
        Женька поднял голову от бумаг, прищурился, стащил очки с носа и, сложив, осторожно положил на столешницу. Потер покрасневшие глаза, пригладил вьющиеся вихры, отросшие еще больше с тех пор, как Тим видел его в последний раз, и глухо проговорил:
        - Привет. С возвращением.
        - Здравствуй.
        Беседа не складывалась. Тим помнил выкрикнутое «предатель», Женька винил себя все время его отсутствия.
        - Как видишь, наказали меня по полной. Света белого не вижу, - фыркнул он и сгреб бумаги, отправив в один из ящиков.
        - Почему? - Тим недоуменно осматривался. - Ты же замечательный боец. Грех в четырех стенах запирать.
        - А ты думаешь, со мной не отказались иметь дело все, кто мог? В свои группы не взяли, в мою не пошли. Лучше бы я отправился с тобой в Москву. К черту на кулички! Куда глаза глядят!
        - И погиб бы, - сказал Тим, нахмурившись.
        - Все лучше, чем такая жизнь. - Женька выудил из-под стола бутыль с мутной жидкостью и две рюмки. - Ладно, не раскисай. Я, в конце концов, сам выбрал.
        - Малообнадеживающее заявление.
        - Не хватало еще, чтобы ты впал в депрессию и стал винить себя, - усмехнулся Женька. Кривая улыбка - насмешливая и обаятельная - нисколько не изменилась, а глаза весело блеснули из-под отросшей челки. - Давай за встречу.
        - Давай.
        После первой рюмки разговор пошел легче, а после второй невидимая стена меж ними истончилась и исчезла окончательно.
        - Я возьму тебя к себе в группу, - пообещал Тим, и его слова вовсе не были во хмелю брошенным обещанием. - Пойдешь?
        - Выбирать мне в любом случае не приходится, - язвительно проронил собеседник и добавил серьезно: - Клянусь, не раскаешься. Больше я себя не пожалею.
        - Я и раньше, не задумываясь, доверял тебе прикрывать спину, - признался Тим. - Лучше бы ты вовремя дал мне по голове тогда.
        - А сподобился лишь зацепить по морде, - фыркнул Женька. - Сплоховал, извини.
        Бутылку уговорили быстро. Голова осталась ясной, но душа пела, хотя ноги не слушались. Женька впал в благодушное состояние. Тимом овладел дух авантюризма, от которого, казалось бы, он напрочь избавился. Именно тот и подтолкнул под локоть, побудив указать на телефон, соединявший неизвестно с кем.
        - Так и не звонили?
        - Дурная голова ногам покоя не дает? - усмехнулся Женька. - Традиционно нет. Сдается мне, звонить должны мы, да только номер потерялся.
        - Точно! Номер! - воскликнул Тим.
        Клочок бумаги, переданный ему Данькой, давно пропал, но написанные на нем цифры он помнил наизусть.
        Вначале в телефонной трубке шипело.
        - Белый шум слушаешь?
        - Не совсем… - Тим отодвинул трубку от уха и опустил на стол. Длинные гудки в комнатушке показались оглушительно громкими.
        Несколько слов о том, как я писала «Дворец для рабов»
        Сама идея и название возникли у меня почти сразу после окончания «Уробороса», что нетипично. Обычно я пишу роман, а затем долго и мучительно выдумываю, как же его назвать. В этот раз вначале придумалось название (благодаря небезызвестной песне группы «Эпидемия», которая рефреном звучала и в предыдущем романе), потом история Тимура и уже гораздо позже, после написания половины книги, Кай самочинно решил явиться и перевернуть сюжет по-своему, оставив от первоначальной задумки рожки да ножки.
        Так роман, изначально задуманный параллельной историей, превратился в предысторию «Уробороса» и, скажу честно, в таком виде мне даже больше нравится. Надеюсь, не разочарует и вас.
        notes
        Примечания
        1
        Кипелов В. Пророк (текст - Маргарита Пушкина).
        2
        Белов В. (для группы «Ольви»). Черные птицы.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к