Сохранить .
Новая Зона. Крадущийся во тьме Светлана Александровна Кузнецова
        Зона затаилась внутри периметра, эмионики обосновались в небоскребах Москва-Сити и вот уже три месяца никак не заявляют о себе. Они выжидают. В этом уверены и глава Института Исследований Зоны Шувалов, и Ворон с Денисом. Однако не только странное поведение могущественных хозяев Москвы беспокоит их. Некто целенаправленно прореживает ряды сталкеров, убивая даже тех, кто ходил в периметр лишь единожды. Неизвестные многочисленны, неуловимы и кровожадны. Они не оставляют следов, кроме едва заметных царапин на полу. Враги действуют теперь не только в бывшей столице, но и за ее пределами. А здесь еще бывший студент-биолог и его напарник, выглядящий много моложе собственных лет. Со всем этим предстоит разобраться.
        Содержание
        Светлана Кузнецова
        Новая Зона. Крадущийся во тьме
        
        Глава 0
        Свет горел всегда: и днем, и ночью. Он привык к нему, перестал замечать. Когда свет потух, даже не сразу сообразил, что именно изменилось.
        Сколько же он лежал? День, два, неделю или даже месяц? А может, всего несколько часов? В барокамере (он знал, герметичная капсула называется иначе, но забыл, как именно, а это слово само приходило на ум и просилось на язык) не имелось ни часов, ни чего-нибудь еще для слежения за временем, а у него самого не нашлось бы при себе даже гвоздя - поцарапать белоснежную эмаль на крышке. Да и вряд ли ему удалось бы подобное с недвижимыми руками.
        Будь он обычным узником, отмерял бы время по приемам пищи. Однако он оказался лишен даже такой возможности: питательный раствор подавали внутривенно.
        К нему крепились три трубки для вывода отходов жизнедеятельности (последняя - на случай, если будет тошнить). Датчиков подключили столько, что он даже думать боялся - вдруг считывают. Но это он, конечно, шутил. Хотел бы он уметь не думать, авось время пролетело бы незаметнее. Так ведь нет: лежал и вспоминал, размышлял, сочинял… Несколько раз пытался мысленно поиграть с самим собой в шахматы, только вот ведь незадача - постоянно нарывался на ничью. А ведь так хотелось хотя бы раз в жизни поставить самому себе мат. Причем так, чтобы он же сам и не поддавался.
        «Вы в буквальном смысле слова рождаетесь заново! - говорил профессор Сестринский, когда прощался с ним перед изоляцией. Затем посмотрел на иглу в вене, на трубку и добавил: - Это ваша пуповина, осторожнее с ней».
        Сравнение показалось красивым, он даже оценил. Реальность же слегка не соответствовала. Не рождение - возможность ухода от участи, много хуже, нежели смерть. Не пуповина - попытка не дать загнуться телу, не способному после ввода препарата воспринимать обычную пищу. Сестринский утверждал, будто со временем (как раз срок в барокамере истечет, а то и раньше) пищеварительная система полностью восстановится, и верить ему хотелось сильнее, нежели не верить. Так или иначе, но в тот последний день в нормальном мире он улыбался.
        Сколькие же до него проходили через эту камеру? Он не интересовался, да и зачем? Ему вполне хватило того процентного соотношения, что озвучил отец… вернее, человек, некогда давший ему жизнь: один из десятка. Кто-то не выдерживал физически, другие сходили с ума (по официальной версии: от вынужденного одиночества). Профессор Сестринский не пытался облегчить ужас изоляции, да и правильно делал, поскольку если человек не может справиться с самим собой, слишком привязан к «человеческому стаду», то и подниматься над ним не должен - не приведет это ни к чему хорошему.
        Можно со смаком, сколь угодно долго рассуждать о безумном гении, великом ученом, постигшем законы мироздания, и много о чем еще. В том числе припомнить какую-нибудь чушь про Творца и Эдем. Будь о лаборатории и «Рыцарях» известно общественности, пикеты стояли бы от Московской кольцевой до Красной площади. Сестринского сочли бы антихристом, никак не меньше, а его «птенцов» (забавно, но профессор именно так называл тех, кто прошел через барокамеру) - демонами и исчадиями зла, мутантами, людьми нового двадцать первого века, очередным витком эволюции, прорывом…
        Против столь пафосного названия, как исчадие зла, узник барокамеры не имел ничего против. От исчадий не ждут соответствия неким моральным нормам, которые, как правило, у людей различны, и более того, они сами же им не следуют. Давно подмечено: чем сильнее некий индивид ждет и требует от других, тем больше с гнильцой сам. А с исчадий - никакого спроса, и это просто превосходно.
        Он придумал, как станет прозываться, когда выйдет отсюда: Ворон. Птица вещая, мудрая и живущая на два, а то и три мира.
        В юности он любил скандинавские саги. Особенно про Хугина и Мунина - пару черных птиц, летающих по человеческому миру, Мидгарду, и сообщающих богу Одину обо всем, происходящем на свете.
        Русские сказки тоже не обходили этого пернатого стороной. Ворон и гибель предрекал, и живую воду принести мог. А вот христианская церковь, как и иудейская, считала его птицей дьявольской. Ну, да эти религии никогда не были близки тому, кто на полном серьезе решил прозываться Вороном. В каком-то смысле он действительно родился в этой камере. Глупо было бы теперь умирать.
        Одиночество не трогало и не напрягало. Ворону, сколько он себя помнил, гораздо труднее давалось постоянное общение с людьми. От них всегда хотелось держаться подальше, несмотря на то, что затворником он не был. Он не мог пожаловаться на отсутствие друзей, его общества искали, ему нравилось находиться в центре внимания, но недолго. Он скорее предпочитал наблюдать и выжидать.
        Сейчас он отдыхал и набирался сил. И спал, несмотря на постоянно горевший свет. Хотел бы он знать, не облучают ли его какой-нибудь гадостью?.. Впрочем, нет. Какой смысл в знании, которое нельзя использовать?
        Сестринский сильно интересовался Чернобылем и всевозможными штуками, которые в нем находили, часто испытывая их на своих «птенцах» или обычных подопытных. Он находился в постоянном поиске новых вакцин, препаратов, средств если не вечной жизни, то хотя бы от старости. Может, и перебарщивал временами: смертность в лаборатории была аховая.
        Ворон не верил, будто нормальный, здоровый (в отличие от него самого), разумный человек может свихнуться от одиночества и выдернуть иглу из вены, обрекая себя на голодную смерть (а именно так заканчивали жизнь потенциальные «птенцы» в большинстве случаев). Ерунда какая-то. А ведь (и это он знал наверняка) все участники эксперимента шли на него добровольно. Мог на них влиять какой-нибудь теоретически полезный, а по факту вредный артефакт? Да, вполне.
        Впрочем, он очень быстро выкинул эту мысль из головы. Во-первых, от него все равно ничего не зависело. Во-вторых, захотелось спать.
        В барокамере сны стали его отдушиной: яркие, сюрреалистичные или, наоборот, обыденные настолько, что их так и хотелось спутать с реальностью. Не путал: слишком глубоко сидела в мозгу мысль о невозможности двигаться. Грезил он почти постоянно, наслаждаясь процессом и пытаясь толковать те или иные детали, которые успел запомнить.
        Он видел себя на поле брани в белом плаще, закопченном и пыльном, сжимающим тяжелый меч. Он рассматривал тело поверженного сарацина и единственное, что ощущал, - удовлетворение. Он был инквизитором и каким-то индейцем на золотом троне. Он отдавал приказ о казни нескольких десятков человек. Командовал обороной крепости, прекрасно зная о тщетности сопротивления, но не собирался выкидывать белый флаг. И его самого резали, избивали до смерти, топили, сжигали, сбрасывали под поезд, травили, стреляли и казнили бессчетное число раз. Каждая смерть во сне сопровождалась болью в реальности. Вначале он стонал, потом научился просто стискивать зубы и переживать неприятные моменты.
        Несколько раз Ворон пытался предотвратить навязанную воображением судьбу. Иногда ему даже удавалось это. Он радовался, как ребенок, но ровно до тех пор, пока не понимал, что просто домысливает сновидение, а сам-то давно уже не спит.
        Самым неприятным оказывался яд, особенно - долго действующий. Сидеть в ожидании кончины, прекрасно зная об отсутствии противоядия и подавляя стремление бежать за помощью все равно к кому, умолять сохранить жизнь, казалось по-настоящему страшно. А еще несколько раз он видел себя в детстве и в школе: рутинные моменты, скучные и напряженные. Ворон сталкивался с мнением, будто ни писать, ни читать во сне нельзя, но ему удавалось. Правда, буквы оказывались не обычными, а напоминающими рунические символы. А уж решение во сне задач по математике и уравнений с двумя неизвестными оборачивалось той еще головной болью.
        От мигреней Ворон научился избавляться сам. Может быть, за ним и наблюдали. Возможно, срабатывал какой-то датчик на теле, и внутривенно подавалось обезболивающее, но он не знал об этом и первое, что пытался сделать, - боль осознать и принять, а потом раствориться в ней и тем самым уничтожить. Получалось не всегда, но самовнушение - великая вещь, как говорил кто-то из классиков.
        Однажды он увидел смерть отца. В реальности он не желал иметь с ним ничего общего. Ворона воспитывала мать, однако он точно ни в чем не нуждался и учился в очень престижной школе при посольстве, мог позволить себе любую книгу и хобби. Многие ли могли похвастаться подобным во времена тотального дефицита или передела власти и ресурсов? Вряд ли.
        Отец появлялся в его жизни всего трижды, и каждый раз Ворон предпочитал поступать по-своему и ни разу не жалел об этом. Согласился он при встрече четвертой, когда отец пришел к нему в палату и предложил стать подопытной свинкой. А ответил бы отказом - остался парализованным неизвестно на какое время, хорошо, если не на всю жизнь.
        Ворон не помнил, что чувствовал, когда увидел застреленного отца. Потерю ощутил точно, и она осталась с ним навсегда, несмотря на то, что это был всего лишь сон.
        Еще одно сновидение он запомнил очень четко.
        Все начиналось, как фантастический боевик или компьютерная игрушка с очень хорошей графикой. Он стоял посреди вымершей Москвы, в которой (и он знал об этом точно) почти не осталось людей.
        Столица представляла собой полигон вроде чернобыльского. Ворон лично открутил бы руки и иные части тела тому, кто подобное допустил, но сон не предоставлял информации, кто и почему виновен в столь плачевном положении в родном городе.
        На него нападали какие-то существа, которым с ходу не выходило даже дать приличных названий. Наверное, хотели съесть, а может быть, защищали свою территорию. Атаковали они внезапно, но Ворон каким-то образом предвидел и ждал их действий, потому и давал достойный отпор.
        Разглядывая поверженного прусака размером с кавказскую овчарку, он и заметил еще одно… существо.
        - Вы-хо-ди…
        Мальчишка вздрогнул, присел, обнимая колени, и попытался сделаться как можно меньше и незаметнее. Возможно, он хотел куда-нибудь уползти по-тихому, но Ворон не собирался дарить ему подобную возможность, да и не хотел.
        Мутировавшие дети представляли собой серьезную опасность. Они обладали сильными экстрасенсорными способностями. Людей обычных они подчиняли себе с помощью эмо-удара - он же «бомбардировка счастьем». Подпавший под него человек шел за таким ребенком куда угодно.
        Впрочем, этот конкретный эмионик явно не вызывал желания опекать и заботиться. Да и выглядел он далеко не блестяще: невысокий, худющий, с огромными глазищами на пол-лица и впалыми щеками. А еще грязный: даже цвет волос определить не выходило. Сколько ему лет, Ворон не брался даже предположить.
        - Ну! - прикрикнул он.
        Мальчишка едва не подпрыгнул от окрика, встал, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, посмотрел затравленно и вместе с тем дерзко. Ростом он, пожалуй, достигал ему до плеча, значит, лет тринадцать - аккурат на границе между ребенком и подростком, наверное, потому Зона его и не прибрала окончательно.
        Конечно, еще не вечер, и у мальчишки есть большой шанс загнуться от голода, но нечто в его облике точно просматривалось: вроде и человек, но уже не совсем. Нет, убивать его Ворон не собирался. Впрочем, особого желания с ним возиться он тоже не испытывал. Ладно, черт с ним, кому-нибудь сбагрит, не так уж мало у него знакомых лидеров кланов, которые ему кругом обязаны.
        Мальчишка сделал робкий шажок в его направлении и преобразился. С лица и рук исчезла грязь, волосы оказались русыми с золотистым отливом, обноски превратились в синие джинсы и темно-серый свитер с двумя полосками из ромбиков черного, желтого и белого цветов, у Ворона в детстве был такой же… так, стоп!
        - Замер! - озвучил он мысленный приказ, и мальчишка замер как вкопанный.
        Все же способности налицо. А змеиная сущность?..
        - Попробуешь снова - убью, - мягко и спокойно сказал Ворон. Мальчишка явно понимал человеческую речь - шел на контакт и беспрекословно подчинялся. Даже более того: сначала выполнял приказы и только потом удивлялся, с чего бы вдруг ему проявлять покорность.
        …И снова напал.
        - Черт! - Ворон прикусил губу до крови и схватился за висок. Он должен был ощущать эйфорию, всепоглощающую любовь к маленькому засранцу, но чувствовал только, как в голову входит раскаленный добела стальной штырь. То ли эмионик попался дефективный, то ли все дело в самом Вороне - попробуй разберись.
        Он все же выстрелил в направлении мелкого паршивца, когда не смог больше терпеть. Мальчишка ахнул и упал на колени, но живым все же остался и даже не обмочился с перепуга, хотя глаза зажмурил.
        - Считай последним предупреждением, - прошипел Ворон.
        Мальчишка пошевелился. Наверняка задумал еще что-то. Из-за угла ближайшего дома, расположенного метрах в двадцати от них, шаркающей походкой вышел труп, зомбяк, ну или матрица, если по-научному. Что-то тащил, но Ворону это показалось уже не важным.
        - Отзови, - приказал он, а потом просто отцепил от пояса гранату и кинул под ноги трупаку. Вот еще не хватало с ним возиться! Благо укрытие в виде полурухнувшего кирпичного гаража находилось поблизости.
        О мальчишке, надо признать, Ворон в тот момент не подумал, но тот сообразил быстро, рухнул на землю, прикрыв руками голову, и подскочил, стоило отгреметь взрыву.
        - Нет! - то ли пискнул, то ли всхлипнул он и затараторил: - Эо ыла еда. Можно ест… ыло… Еда!
        - Ты все же не разучился говорить?.. Или это у тебя шок так проявляется? - усмехнулся Ворон, наблюдая самое настоящее горе недоэмионика, который более не походил на опасную тварь, а скорее, на несчастного потерянного человеческого детеныша - Маугли нового времени. Был ли Ворон обрадован таким обстоятельством? Пожалуй, да. Несмотря на попытку эмо-удара и прочие выкрутасы мальчишки, ему действительно хотелось помочь.
        - Йа оворил… - Он открывал рот, какое-то время вспоминал слова, неловко шевелил языком, но, пусть и с трудом, произносил звуки, и его даже удавалось понять.
        - Я не слышал. - Ворон поймал себя на сочувствующей интонации и поморщился.
        Впрочем, мальчишка не услышал слабости в его голосе, ему, похоже, стало ни до чего. Он как-то рассеянно огляделся, пошатнулся, упал на руки, затараторил:
        - Есть… еда… хочу…
        - Что? - Ворон подошел к нему, пусть этого не стоило делать, присел на корточки и потеребил за плечо. Вряд ли мальчишка стал бы кусаться, да и не в том состоянии пребывал, явно собираясь упасть в обморок.
        - Парень?.. Эй!..

* * *
        Света все не было, а затем пришло удушье. Ворон подумал, что, должно быть, так и сходили с ума те, кто не выбирался живым из барокамеры. Наверняка ему только казалось, будто что-то пошло не так, - чертова мнительность взыграла. Однако убедить себя в этом не выходило. Перед глазами вместо белоснежной крышки висела непроглядная тьма.
        - Дышать темно - воздуха не видно, - пробормотал Ворон и с трудом узнал собственный голос. Сколько же он молчал?.. - Эй!
        Он понятия не имел, могли ли слышать его снаружи, в барокамеру звуки не проникали, но если имелся хотя бы малейший шанс привлечь к себе внимание, следовало воспользоваться им.
        - Эй!
        Так шуметь можно хоть до бесконечности или, вернее, посинения. Воздуха катастрофически не хватало. Стало жарко, но вряд ли из-за подскочившей температуры в барокамере, скорее всего Ворон запаниковал. Он дернулся чисто инстинктивно, даже не задумавшись о том, что парализован, и неожиданно натолкнулся рукой на стену.
        «Я сумел пошевелиться!» - эта мысль опалила разум, прогнала панику и на несколько мгновений стала самой важной в жизни. Затем он выдернул из вены иглу и принялся ощупывать крышку барокамеры.
        Во внешнем мире произошло нечто незапланированное: вряд ли отключение электричества (на этот случай стояли аварийные генераторы) и точно не халатность. Более того, раз никто не кинулся к нему на помощь, Сестринский и его сотрудники либо изолированы, либо уже мертвы. По-хорошему, Ворону следовало затаиться и выждать несколько часов, прежде чем пытаться выбраться самостоятельно, но именно времени у него и не осталось.
        Обесточенная барокамера утратила герметичность, крышка прилегала неплотно, но и не поддавалась.
        - Стоп, - самому себе сказал Ворон, зажмурившись и резко распахнув глаза, по-прежнему не видя ничего вокруг. - Если неплотно, то я не задохнусь. Наверное. Или по крайней мере не задохнусь в течение пары минут. Надо думать.
        Он попытался сосредоточиться на своем теле, ощутить руки и ноги, каждую мышцу, напрячься. Полгода в постели превратят кого угодно в амебу, мышцы атрофируются, и ходить придется учиться заново, но отец водил к нему массажистов, а Сестринский устраивал и иглотерапию, и бил током. Ворон не возражал, хотя ему все эти действия казались тщетными.
        «Мертвому припарка», - фыркал он, но сейчас ощущал себя, как прежде, может, и не полным сил, но хотя бы способным передвигаться без посторонней помощи.
        - Вот и проверим, - прошептал он, подтягивая колени к груди и опираясь подошвами в крышку-люк. - Р-раз…
        Повторять не потребовалось, раздался щелчок, и крышка с шипением отъехала в сторону. В глаза ударил яркий свет, благо он вовремя закрыл их и прикрыл веки ладонями.
        Времени привыкать и осматриваться не было, теперь оно летело вперед, как свихнувшийся машинист скоростного поезда. Ворону удивительно, просто чертовски повезло. Если никто его не окликнет, не заметит и не попытается пристрелить - впору уверовать в помощь свыше. Пока все казалось спокойно, но могло измениться в считаные секунды.
        Он выбрался с трудом, в ушах звенело от слабости, ноги подгибались, но все это казалось не важным по сравнению с возможностью двигаться. Металлический запах, к которому примешивалось еще много чего отвратного, он ощутил много позже, лишь очутившись на твердом полу, выпрямившись и оглядевшись.
        Лаборатория оказалась залита кровью, та стекала со стен и столов, заливала пульты управления, к которым под страхом участи худшей, чем смерть, не дозволялось подходить с кофе и бутербродами (водился за сотрудниками грешок перекусывать на рабочем месте). Она скапливалась в неровно положенной плитке на полу, подобралась к носкам Ворона и промочила их. Алая, омерзительно яркая и потому не воспринимающаяся адекватно.
        Ворону казалось, он снова во сне или в какой-то убогой компьютерной или кинореальности, создатель которой не примкнул к заговору всех киношников мира и во имя большей реалистичности не затемнил кровь.
        - Теперь мне нужна обувь, - сказал Ворон самому себе, - и пусть это будут не шлепанцы.
        Когда-то давно, сейчас казалось - в позапрошлой жизни, он воевал. И уже тогда, в юные годы, не страдал идиотскими фанабериями. Убитым ботинки уж точно без надобности, даже если прямо сейчас сюда явится Зона и превратит их в ходячие трупы.
        Выбрав на глазок, Ворон стянул обувь с одного из убитых. На заляпанную кровью одежду он не претендовал, хотя та и требовалась. Когда он ложился в барокамеру, стояло начало осени. Даже если в изоляции он провел всего несколько дней, в майке и спортивных штанах по улице не походишь.
        Пока искал раздевалку, пришел к выводу, что спецы, устроившие зачистку лаборатории, ушли. Стояла звенящая тишина, которую принято называть мертвой. Впрочем, Ворон все равно старался передвигаться бесшумно.
        К своему неудовольствию, расположения комнат он не знал. На стене одного из коридоров заметил план эвакуации при пожаре, изучил, но понял только, как выбраться из здания. Ни архива, ни бухгалтерии, ни кабинетов начальства на нем не указывалось.
        Следовало осмотреться в поисках каких-нибудь документов, но Ворон отбросил эту мысль. Чувствовал себя он паршиво, к тому же опасался наткнуться на вполне определенный труп - своего отца.
        В том, что неизвестные убийцы раненых не оставили, он не сомневался. Хотелось бы знать, почему никого из них не заинтересовала барокамера и ее содержимое, но подумать об этом можно было и позже. Во всяком случае, он прекрасно знал подобного рода спецов.
        Прозвище «тяжелые» подходило к ним на все сто процентов. Экипированные в шлемы и доспехи, прибавляющие им килограммов десять-двадцать веса, немаленького роста. Перед ними ставили только самые конкретные задачи: зачистить территорию, например, или положить всех живых мордой в пол (при этом целыми оставались лишь те, кто успевал упасть сам). Таким было не до барокамеры: они громили. И это же означало, что скоро сюда придут другие, заглядывавшие в каждую щелку, носом роющие плитку на полу и стенах. Чем скорее удастся удрать, тем лучше.
        Ему снова повезло: Ворон наткнулся на каморку охраны. Здесь нашлось все необходимое, начиная от аптечки и кончая сменной одеждой. Трупы отсутствовали, и это не могло не радовать. Удалось бы даже перевести дух и отдохнуть, но не стоило. Он лишь осмотрел руку и замотал бинтом. Снимать катетер сам Ворон не решился. Еще он наконец влез в джинсы и нашел куртку. Рубашка неизвестного охранника в плечах оказалась безнадежно мала, но отсутствие этой части гардероба он точно переживет. А главное, в столе лежал мобильный телефон и кошелек, в котором нашлась вполне приличная сумма.
        Больше всего Ворон опасался того, что за выходом могут установить наблюдение, но либо ему снова повезло (вечер переходил в ночь, а фонари не горели), то ли действовал слишком нагло и быстро. Он не только вышел, но и поймал попутку, добрался до Москвы, потом до метро и затерялся в толпе спешащих по домам людей.
        Никогда поездки на общественном транспорте не давались ему столь тяжело. На «Парке культуры» он едва не умер. Очнулся на лавочке, причем бутылку минералки ему протягивал какой-то бомжеватого вида мужик в сером пальто.
        - Спасибо, - пробормотал Ворон, принимая подношение.
        Мужик кивнул, развернулся и влез в отъезжающий поезд.
        - Хоспода пассажиры… помохите Христа ради, - донесся до Ворона его заискивающий голос, прежде чем двери захлопнулись.
        Бутылка оказалась непочатой, но Ворон отпил бы из нее в любом случае. Сейчас он снова находился на войне, а значит, чувство брезгливости отключилось.
        На станции имелся вай-фай, и телефон ловил сеть. Какое-то время Ворон раздумывал, не выйти ли на поверхность, но решил не рисковать: сейчас находиться в толпе было безопаснее. Главное, не отключиться и не привлечь внимание сотрудников правопорядка.
        Номер всплыл в памяти мгновенно, хотя не факт, что по прошествии нескольких лет кто-нибудь на него ответит: в России отвратительно относились к симкам.
        - Слушаю, - ответил знакомый жизнерадостный голос через четыре гудка.
        Ворон понял, что при всем желании не сумеет выдавить из себя ничего похожего на приветливость, и мысленно махнул рукой:
        - Привет, Роман, извини, что давно не напоминал о себе. Когда-то ты спас мне жизнь, если несложно, сделай это снова…

* * *
        Мелодия звонка заиграла слишком резко, хотя раньше за «Темой мечты» Алексея Рыбникова такого не водилось никогда. Ворон выругался и сел на постели. Ему никогда не снилось прошлое. От Дениса он, что ли, подхватил эти флешбеки? Так недалеко и до криков по ночам.
        Голова раскалывалась. Ворон нащупал трубку, глянул на экран и грязно выругался.
        - Слушаю, Василий Семенович, - поздоровался он, однако, вежливо.
        Глава 1
        Звук шагов казался неприятно громким. Никита постоянно морщился, он терпеть не мог этот каменный мешок, по которому проходил раз за разом. Эхо подхватывало любой, даже самый незначительный звук, усиливало и уносило, предупреждая всех и каждого о его скором появлении.
        Дим был еще тем параноиком и постоянно повторял, что когда-нибудь эхо спасет ему жизнь. Ему-то, может, и спасет, а вот Никита боялся едва ли не до печеночных колик: и темноты, разгоняемой тусклыми лампочками в металлических конусах, подвешенных через каждые десять шагов, и этот чертов каменный тоннель, в котором не скрыться, а только бежать назад или вперед, смотря откуда появится опасность.
        Дим тоже пугал его поначалу почти до разрыва сердца, уж очень походил на маньяка из дешевого киносериала: лысый как коленка, крепкий и жилистый, с пронзительными темно-серыми глазами с двумя пятнами карего оттенка на радужке. Как уставится - хоть стой, хоть падай. Схожие чувства у Никиты вызывала собака породы бультерьер - соседи по лестничной клетке держали очень общительную зверюгу, которая постоянно лезла к посторонним, а уж сожителей по подъезду и вовсе не пропускала - тоже смотрела своими поросячьими глазками без единой мыслишки, то ли загрызть хотела, то ли поиграть.
        Впрочем, если бы не Дим, Никита с огромной вероятностью не выжил бы во внезапно изменившемся мире. Не стал тем, кем являлся сейчас, уж точно.
        Кем он был до всей этой истории? Среднестатистический студент-биолог. Правда, учился он в престижном московском вузе, в который поступил лишь благодаря собственным мозгам и без какой-либо протекции или репетиторов, но в столице подобное не столь и важно. За душой - ни гроша, кроме бабушкиной квартиры в Царицыно.
        Он подрабатывал в ветеринарной клинике на Коломенской, и денег даже хватало на оплату коммуналки и не протянуть ноги с голоду, однако ничего более, никаких долго или близко играющих перспектив в жизни не намечалось. И самое отвратительное - с годами ничего не изменилось бы.
        Когда родители еще не погибли в автокатастрофе, постоянно давили на него: иди в финансовую сферу, учись, не пропадешь. В результате они так достали, что, почувствовав свободу, Никита плюнул на все и решил осуществить детскую мечту: лечить животных.
        Ну и с чем он остался в результате?..
        Вспоминая сейчас то, по-настоящему безоблачное время на пороге восемнадцатилетия, Никита понимал, что вот как раз тогда-то все у него и было правильно. Абсолютное счастье: любимое дело, работа, финансовый доход и свобода. Мало кому давалось подобное практически сразу после школы. А потом… пришла Зона.
        Никита не знал, о чем думали власти, тот же мэр, в который раз «облагораживающий» город новым дизайном от своих родственников (в этот раз лавочками из полимерных материалов самого нового поколения, которым ни морозы не страшны, ни летний зной), или правоохранители, или различные службы госбезопасности. То ли не верили они, будто с Москвой может случиться нечто из ряда вон выходящее, то ли рассчитывали прибрать к рукам освободившийся от жильцов центр. Сразу после эвакуации глава города бил себя кулаком в грудь и обещал чуть ли не самолично уничтожить аномалию: вначале через месяц, потом через два, три, к Новому году, к лету, а затем его вдруг резко стало не видно и не слышно.
        Вполне возможно, именно Никита и его коллеги по ветклинике стали первыми свидетелями надвигающейся угрозы. Приблизительно за полгода до катастрофы к ним валом повалили различные мутировавшие животные: кошечки с внезапно посиневшими глазами («Совсем как в Дюне», - восхищалась одна из хозяек), собачки, у которых отрастала пятая лапа или появлялись совершенно несвойственные ранее признаки поведения, попугайчики, сбросившие оперение и принявшиеся обрастать мехом. Случаи мутаций они, конечно, фиксировали и раньше, но в основном у бездомной живности, кормившейся на помойках и бродящей где попало, в том числе и вблизи складов артефактов. А тут - поток именно домашних питомцев, некоторых и на улицу ни разу не выпускали.
        «А! Мы все умрем», - смеялся над подчиненными администратор клиники первые два месяца, а потом уволился и, если не врали сослуживцы, продал квартиру и уехал из Москвы в Питер.
        «Это очень нездоровая ситуация, Гранин», - говорил профессор, с которым Никита, внутренне замирая от собственной наглости, решил поделиться проблемой.
        Странно, но после катастрофы, случившейся с Москвой, Никита совершенно забыл этого человека. А ведь сотрудничал с ним целых полгода. Будто корова языком слизнула часть воспоминаний. Он прекрасно помнил внимательный взгляд, поджатые бескровные губы и спокойный тембр голоса, но забыл имя и фамилию и даже то, кем был профессор в институте.
        Никита хоть сейчас мог воспроизвести их разговоры и рассказать о проводимых исследованиях. Еще - что профессор обожал чай с малиновым джемом, но не более этого.
        Время, оставшееся до катастрофы, Никита занимался статистикой. Он фиксировал все случаи мутаций, их количество, всплески и затишье, тщательно отмечал на карте адреса, выявлял районы «мутационных эпидемий». Когда он однажды увидел в новостях репортаж с Тимирязевской, где правоохранители накрыли подпольный склад артефактов, он от избытка чувств позвонил профессору с выкриком: «Я оказался прав!» А в ответ получил: «Именно благодаря твоим данным им и удалось, работай дальше».
        Увы. Никого, как оказалось, не интересовали животные, а только деньги и эти чертовы выкидыши Зоны, артефакты, не столько приносящие пользу, сколько губящие все вокруг себя. Никита тогда запил на неделю. У него хватило мозгов вытребовать себе отпуск за свой счет, иначе скорее всего потерял бы работу. С вузом оказалось сложнее: пришлось на него забить. Благо, шла середина семестра, и на прогулы смотрели сквозь пальцы.
        Когда в один из вечеров позвонил профессор, Никита наговорил ему много лишнего и обидного. В ответ получил: «Кошечки и собачки действительно не важны, людей спасать пора!» Кажется, профессор еще прибавил, что ненавидит альтруистов, а больше них - упертых идиотов, считающих, будто все обязаны жить в любви и гармонии со всем миром. Никита тогда послал его подальше, кажется, даже нецензурно, но пить перестал. Сотрудничать, впрочем, тоже.
        Он по-прежнему собирал данные, составлял графики и отмечал на карте наиболее неблагополучные районы. Как и следовало ожидать, больше всего их оказалось в промышленных зонах, на территориях заводов, котельных и складов.
        Наиболее серьезные очаги в районе Тушино и Тимирязевской уравновешивала промзона возле Варшавского шоссе и территория ликвидированного завода АЗЛК на Волгоградском проспекте. Москву словно осаждали со всех сторон маленькие островки аномалий. Когда Никита задумывался над этим, ему становилось страшно.
        Через месяц он решил уехать и обратился к риелтору для продажи квартиры в Москве и покупки чего-нибудь в Подмосковье с доплатой, но тот предложил грабительские условия. В другом агентстве Никита попал на какую-то совершенно неадекватную тетку, которая внезапно вознамерилась его совестить и упрекать: и квартиру-то бабушкину он продает, и деньги наверняка хочет на наркотики спустить, и будь ее воля, совершеннолетие в этой стране наступало бы в двадцать пять лет, и все были бы обязаны посещать воскресную школу.
        Никита вылетел из ее кабинета весь пунцовый и, пожалуй, впервые осознал правоту профессора и его нелюбовь к альтруистам. Тетка ведь теряла выгодную сделку из-за желания наставить «юного бездаря» на путь истинный. Уже на лестнице его нагнал другой риелтор, который сказал, что тетка является близкой родственницей их шефа, тридцать лет просидела в опеке и попечительстве и получила профдеформацию на всю голову, и Никита даже согласился с ним работать. К тому моменту он однозначно решил свалить из Москвы подальше - идеально, если куда-нибудь на юг, где климат получше, а жизнь попроще.
        Он не успел. За три недели до эвакуации ему позвонил профессор и сказал всего одну фразу: «Беги, пока можешь».
        Никита до сих пор не понимал, почему эти слова произвели на него такое впечатление. Анализируя свое тогдашнее состояние, он называл звонок профессора не иначе как панической атакой. Если бы не трагические события, которые повлекло спешное бегство из Москвы, Никита был бы ему даже благодарен, но… теперь больше проклинал.
        В тот день, когда он спешно уезжал, в столицу без предупреждения приехал его навестить родной брат в сопровождении двоюродной тетки (единственной оставшейся у них родственницы). Почему-то они остались в Москве, не покинули ее сразу, не обнаружив в ней Никиты. Возможно, звонили, но он умудрился потерять телефон. Во время эвакуации их тоже не оказалось.
        Квартиру Никита все же продал - первому риелтору за смешные деньги, оформив сделку за один день (как показали дальнейшие события, не прогадал, мог остаться вообще без средств к существованию). Затем он осел в Красногорске, оттуда переехал в поселок Архангельское и, наконец, купил одноэтажный деревенский домишко в десяти минутах ходьбы от железнодорожной станции «Нахабино». Там его бегство наконец окончилось, словно некто невидимый приказал: «Хватит! Сюда не дойдет».
        Месяц он прожил как в тумане. Сил хватало только на самые элементарные действия: походы в магазин и готовку еды. Ничего не хотелось, телевизор Никита не включал, да там и не говорили ничего конкретного, и в газетах не писали. Столица жила как привыкла: шумно, скандально, в бешеном ритме. Только Никите теперь виделась в нем попытка сбежать от чего-то страшного или даже пир во время чумы. Единственное, что его спасало в считаные дни до катастрофы и месяц после нее, - книги. Мужик, продавший ему дом, ими не интересовался, так и оставил гнить на чердаке. Вероятно, будь у Никиты компьютер или другие занятия, он тоже не обратил бы на них внимания, но жизнь повернулась к нему, скажем так, спиной, а если не куртуазничать, то тем, что пониже поясницы, а затем еще и наклонилась. Работу он не нашел, да и не слишком стремился. По-хорошему, ему сильно требовался специалист-мозгоправ, но и к нему Никита, разумеется, обращаться не стал. В безопасности он чувствовал себя только в доме, запертом на все замки.
        Книги пожелтели от времени и сырости, у некоторых обложки прогрызли мыши, несколько страниц были порваны. После завтрака Никита поднимался на чердак, брал их в руки, пробегал пальцами по изуродованным корешкам и принимался чинить. К обеду он спускался на кухню с приведенной в божеский вид книгой и читал ее до вечера, а если увлекался, то и всю ночь.
        Раньше его не привлекало чтение. Тем более он никогда не стал бы читать чьи-нибудь мемуары, предпочтя что-нибудь полегче, или скачал бы фильм. Но сейчас его увлекал даже не сюжет и герои, а информация, атмосфера и детали той эпохи, к которой в начале двадцать первого века оказалось принято относиться либо с однозначным осуждением всего и вся, либо с романтическим флером. А ведь на самом деле это была всего лишь эпоха - такая же, как и многие другие.
        У Никиты захватывало дух, когда он понимал, что прикоснулся к Клондайку. Ни в одной интернет-библиотеке он никогда не нашел бы ничего подобного. И вместе с тем ему становилось грустно, ведь никому в мире не были нужны ни эти книги, ни он сам.
        Выздоровел он через полтора месяца. Проснувшись однажды утром, огляделся по сторонам и с ужасом понял, в кого превратился. Он всего-то перешагнул порог двадцатилетия, а бороду отрастил, словно восьмидесятилетний дед, благо хоть не седую и не слишком длинную (когда волосы доставали, брал старые садовые ножницы и отчекрыживал), зато чудовищной формы и ярко-рыжего цвета.
        Помнится, когда взглянул на себя в зеркало, едва не впал в истерику. Ржал над собой и не мог остановиться. Темно-русая шапка на голове, в которую превратилась некогда модельная стрижка, с рыжей бородой и пшеничными усами не сочеталась совершенно. Трехцветный кот, как правило, в природе не встречающийся (если животное не больное с рождения), да и только.
        Бриться оказалось невыносимо противно, на коже выступило раздражение, но Никита хотя бы начал себя узнавать. За сравнительно недолгое время он осунулся и похудел настолько, что теперь напоминал анатомическое пособие. Темно-карие глаза почему-то выцвели и поменяли оттенок. Пожалуй, Никита не мог сказать с точностью, какого они цвета: то ли каре-серые, то ли серо-карие. Разделение шло ровно посередине радужки. У зрачка оттенок оставался насыщенно-коричневым, потом шел круг более светлого коричневого - тоненький, словно контур, и далее - темно-серый, выцветающий к краю. Жуткий теперь у него был взгляд.
        Затем Никита вошел в комнату и, мягко сказать, обалдел. Починенные книги ставить оказалось некуда, и он, отыскав в сарае несколько досок, сделал своеобразный стеллаж: криво, косо, неаккуратно, но для того, кто молотка в руках в жизни не держал, - неплохо. Так вот он оказался заполнен полностью. Перед Никитой возвышалась настоящая стена из книг, и самое забавное, он лишь теперь осознал, какую же колоссальную работу проделал.
        Он долго смотрел, не решаясь подойти, попросту не веря своим глазам. Потом шагнул раз, другой, третий, провел пальцами по корешкам, словно заново знакомясь и понимая, что помнит все написанное в мельчайших подробностях и деталях, может даже цитировать. Как, почему - неизвестно. Энциклопедической памятью он раньше не обладал.
        Стало обидно. Окажись здесь учебники по языкам, Никита стал бы полиглотом, захвати он с собой учебные материалы по биологии, смог бы заочно окончить институт и получить диплом. Увы. Знания, которыми он теперь обладал, не могли помочь в повседневной жизни. И все же это было настоящее сокровище: мысли, чувства, воспоминания, заблуждения и философия, на удивление часто расходящаяся с принятым за уши курсом тогдашней партии.
        Вечером Никита впервые включил телевизор, тот ловил всего один канал, но и его оказалось более чем достаточно. Речь шла о недавней поголовной эвакуации из Москвы. Говорил какой-то пузатый чиновник, уверял, будто все идет по плану, паники нет, людей размещают в ближайшем Подмосковье, и продлится подобное максимум два месяца, возможно, даже меньше, правительство Москвы делает все возможное, а группа МЧС приступила к ликвидации очагов опасности. Он говорил очень убедительно, да только Никита почти не слушал слова, а наблюдал за глазами чиновника, которые постоянно бегали из стороны в сторону. И у корреспондента специального выпуска новостей оказался такой же бегающий взгляд и изначально отрепетированные вопросы. Раньше Никита неминуемо им поверил бы, теперь - нет. Благодаря ли книгам или в нем что-то сломалось, но он очень остро начал воспринимать чужую ложь.
        Итак, профессор тем звонком спас ему жизнь и черт его знает, что вытворил, но вызвал какую-то кратковременную психическую болезнь - Никита никогда не поверил бы в возможность этого, если бы не пережил сам. Он очень хотел бы верить, будто сделано это было из благих побуждений, но предполагал прямо противоположное.
        Как писали в старых советских детективах, он слишком много знал и теоретически мог оказаться опасен. Вот профессор и удалил его из Москвы самым простым для себя способом: без давления и угроз, вложив в мало что значащую фразу прямой приказ. Где-то Никита читал о похожем… ах да, у Александра Беляева.
        «Властелин мира» Никиту потряс даже сквозь пелену неадеквата, в которой он находился, а поскольку ни фамилии, ни имени-отчества профессора он не помнил, то стал звать его не иначе как Штирнер. Именно этот герой романа создал установку, с помощью которой внушал людям нужные ему мысли.
        «Если и далее следовать логике повествования, - размышлял Никита, - надо соорудить себе колпак из фольги и изображать нахабинского сумасшедшего».
        Впрочем, заходить так далеко он все же не стал, а наоборот, продолжил приводить себя, а заодно и жилище в порядок.
        В местном магазине его не узнали и едва не побили, приняв за беженца из Москвы. Купленная мужикам бутылка дешевой водки и названная по имени продавщица разрешили недоразумение. Местные решили, будто Никита вышел из продолжительного запоя, с пониманием отнеслись к его нежеланию пить и вылили на уши ведро информации.
        Так Никита окончательно осознал, что Москвы больше нет, а есть некая огромная территория - Зона, она же Периметр, большая московская аномалия и еще с десяток названий того же рода, - вокруг которой спешно возводят стену, поскольку прет из бывшей столицы всякая чертовщина.
        Впрочем, гораздо сильнее эфемерных и материальных созданий ада и всевозможных странных штук беспокоил местных неминуемый наплыв бывших москвичей. Как поступать с беженцами, они понятия не имели и по примеру коренных жителей столицы заикались про «Нахабино не резиновое».
        Некоторое время Никита жил и неустанно удивлялся творящемуся вокруг безумию. Милое тихое Подмосковье менялось на глазах. Возле леса спешно выстраивали микрорайон с многоэтажными домами - якобы для беженцев, потом выяснилось, что не совсем для них, а для зажиточных москвичей, не потерявших все свое имущество и имеющих немалые сбережения. Потом строительство заморозили (видимо, состоятельные все же предпочли Нахабину города поинтереснее). Затем сменился подрядчик и принялся снова строить, но уже на деньги мэрии и не столь добротно и качественно. Жизнь забила ключом, а Никита вдруг понял: скоро ему нанесут визит. Вот как проснулся утром, так его и осенило по этому поводу.
        Озарение не повлекло страха и даже легкого беспокойства, бежать не захотелось уж точно. Скорее, понимание оказалось забавным и неожиданно навело на мысли о религии. Больно красивым казалось фантастическое допущение о существовании некой старой цивилизации, почти вымирающей, но далеко шагнувшей вперед в научном плане, обладающей машиной, способной передавать мысли на расстоянии и вкладывать в головы представителей менее развитой цивилизации. Ох, как красиво ложился этот сюжет на всевозможные вещие сны, пророчества, явления ангелов и беседы с божествами различных культур и рас.
        Идея увлекла Никиту настолько, что он весь день проходил, смакуя ее и так, и эдак, поворачивал и рассматривал на просвет, словно капельку янтаря, вертел, будто кубик Рубика. Он поднялся на чердак, не обнаружил ни одной изуродованной книги, зато нашел стопку чистых тетрадей в двенадцать листов с гимном Советского Союза на задней обложке и огрызок простого карандаша.
        До ночи Никита писал - то ли беспорядочно набрасывал приходящие в голову образы, то ли все же начал сочинять свой собственный роман. Действо захватило его столь сильно, что настойчивый стук по калитке он практически не услышал.
        - Ну, здравствуй, альтруист, - сказал ему лысый мужик неопределенного возраста, когда Никита вышел на крыльцо. - Впустишь или выгонишь?
        Никита, ничего не ответив, дошел до калитки, отворил ее и, развернувшись, пошел обратно в дом.
        Глава 2
        - Меня можно и нужно звать Дим, - сказал гость, переступив порог вслед за Никитой.
        - Дим потому что Дмитрий? - спросил тот. На самом деле Никиту совершенно не интересовало настоящее имя пришедшего. Ему нравилась эта краткость, и вполне устраивало неформальное общение. Много хуже было бы обращаться к нему, например, Дмитрий Сигизмундович и на «вы».
        - Дим - от «дым». Дым же - есть почти ничто, он виден недолго и быстро рассеивается, впрочем, это больше зависит от очага распространения пожара. - Гость улыбнулся. - А еще он просачивается во все щели. Не пугает?
        Никита покачал головой, стащил кроссовки, не развязывая шнурков, и прошел в комнату, оставив тапочки для гостя. Тот усмехнулся и принялся переобуваться, для чего присел на корточки. Сделал он это очень легко, без старческой медлительности и неуверенности в своих действиях и движениях.
        Рассматривая его из комнаты, Никита отмечал, что Дим находился в отличной форме, хотя ему никак не получалось предположить меньше пятидесяти. Никита нутром чувствовал: пришельцу немало лет. Однако наблюдения говорили об обратном, а внешне вообще не удавалось сказать ничего конкретного.
        - Так ничего и не спросишь? - Дим прошел в комнату, остановился в дверях, окинул стену из книг взглядом и присвистнул: - Нехило тебя приложило.
        - Зачем? - поинтересовался Никита. Голос звучал спокойно, без эмоций и волнения. Раньше Никита никогда не чувствовал такой легкости при общении с незнакомцами, а сейчас наслаждался звучанием речи - и чужой, и собственной. Он строил диалог, словно выписывал на бумаге, и, казалось, заранее знал ответы собеседника, даже способен изменить их, если бы пожелал.
        Дим хмыкнул и спросил:
        - А вдруг я бандит?
        - Нет, - уверенно заявил Никита. - Вы хуже. Вас послал Штирнер.
        Дим скрестил руки на груди, снова осмотрел стену с книгами и хмыкнул.
        - «Властелин мира», значит… Беляев. А знаешь, подходит! Очень-очень сильно подходит. А ты у нас кто, следуя той же ассоциации? Зауер?
        - Боже упаси!
        - Уже лучше, гений. По крайней мере ты не сочтешь меня истинным воплощенным злом. - Дим подошел к книгам и провел по корешкам кончиками пальцев, словно лаская их. Движение не вызвало у Никиты иррациональной ревности, хотя он и ждал подобного чувства. Наоборот, Дим завоевал его симпатию этим жестом. - Как мне называть тебя?
        - Ником будет уместнее всего.
        - Ник потому что Никита? - рассмеялся Дим.
        - От никнейма, который, как известно, может быть абсолютно любым.
        Дим покачал головой и с довольством в голосе подытожил:
        - Один-один.
        - Что Штирнеру понадобилось от меня? - не стал поддерживать игру Никита.
        Ему нравилась шуточная перепалка, и он чувствовал себя на удивление уверенно в обществе этого совершенно незнакомого человека, но расслабляться не спешил.
        Дим принялся называть события и даты, но Никита только качал головой. Он не знал практически ничего из произошедшего в последнее время. Сказывались информационный голод и долгая вынужденная самоизоляция.
        - Придется заняться тобой как следует, - сказал Дим.
        Никита подумал, что подобное изречение с легкостью сошло бы за угрозу, однако ни настороженность, ни страх так и не возникли. То ли Дим оказался какой-то особенный, то ли Никита просто устал, а может, инстинктивно чувствовал своего.
        Умение бояться обещало восстановиться со временем, но сейчас осознавалась лишь сама возможность опасности - Дим мог вытащить пистолет и застрелить его, забрать оставшиеся деньги и уйти или взять нож и зарезать, да даже просто ударить - но эмоциональной сферы это никак не затрагивало. Просто констатация факта, не более того. Никита понятия не имел, сколько еще будет так жить, но ему было комфортно и хорошо.
        - Так что насчет Штирнера?
        - Ничего. Он попросил приглядеть за одним альтруистом и не более того. Разумеется, с твоего на то разрешения и согласия.
        Никита поджал губы и, скрестив руки за спиной, принялся ходить по комнате. Думать в движении ему всегда было легче и проще, сколько он себя помнил. Дим прошел к столу и сел, не спросив разрешения.
        - И вы думаете, будто я поверю в подобную бескорыстность? В подарок от человека, который не склонен помогать просто так? - Ноги привели его на кухню, а руки свинтили крышку у бутыли с минеральной водой и опрокинули ее содержимое в чайник. Пить из местного колодца Никита опасался, как и многие городские, не доверяя природной очистке без вредной химии и хлорки (и да, он прекрасно осознавал глупость такой мнительности, но ничего поделать с собой не сумел).
        - Я не советовал бы тебе быть столь категоричным в оценках. Лично я еще не встречал более благородного, самоотверженного и чистого помыслами человека, чем наш профессор, - заявил Дим. - Впрочем, от парня начала двадцать первого века я не жду ничего путного. От знатока века прошлого… - Он на некоторое время замолчал, а затем предложил: - Если тебе будет так проще, считай это благодарностью. Ты очень сильно помог. Не скажу, что хорошим людям, но помог однозначно и, более того, выжил там, где большинство сдохло в первые же дни.
        Никита промолчал и долго ничего не говорил, пока не закипел чайник. Действуя, как автомат, разорвал полиэтиленовую упаковку, открыл коробку и кинул в две кружки по пакетику чая - малина, мелисса, лимон и апельсин, - в свою вдобавок кинул молотой корицы на острие ножа. Только спустя минуты три он вернулся в комнату. Дим за это время даже не изменил положения тела.
        - Я так понимаю, вы хотели меня убить. У вас не вышло, и вот вы пришли… не знаю, присматривать за мной? Я прав?
        - Неверный вывод, - ответил Дим. - Убивал ты себя самостоятельно, занимаясь мутантами в таком количестве. Про чернобыльскую Зону в курсе?
        - Кто же нет? - вопросом на вопрос отозвался Никита.
        - Так вот, в московской Зоне радиации однозначно нет, но пятнает она не меньше чернобыльской.
        - Но хозяева…
        - Имели дело с начинавшимся проявлением аномалии, - сказал Дим. - С одним! А какой коктейль подхватил ты - сам черт не разберет.
        - А мои коллеги?..
        - На нынешний момент мертвы все, кроме того мужика, который первым сообразил свалить из города. Вот он и выжил и чувствует себя помолодевшим лет на двадцать. Выглядит, кстати, соответственно. Почему - опять же черт знает. В больших количествах - яд, в малых - лекарство.
        Никита отхлебнул чая и прикрыл глаза. По горлу прокатилось приятное тепло, упало в желудок и свернулось там пушистым котом. Он попытался вызвать из памяти образы коллег, и те пришли очень яркие, с фотографической четкостью, но не привели за собой ни малейших эмоций. Никита сожалел об их смерти, но абсолютно так же он сочувствовал совершенно незнакомым людям - просто выражал отношение к скорбному факту ухода человека из жизни.
        - Что касается твоей полезности, то ни я, ни… - Дим сделал небольшую паузу и хмыкнул, - Штирнер не думаем использовать тебя в каком-нибудь центре, упаси боже отдавать в руки медиков. Ты неплохой аналитик, но станешь работать только тогда, когда решишь сам и будешь готов к этому. Собирать сведения, создавать базы данных, отмечать на карте очаги наибольшей активности - дело для тебя привычное. Московская Зона только развивается, она еще беззубый младенец, и при должной внимательности и везении в ней можно ходить свободно. Идиоты даже устраивают гонки на трассах города, представляешь?
        - Когда это закончится? - невпопад спросил Никита.
        - Если ты про Зону, то однозначно не скоро. Чернобылю по человеческим меркам очень даже немало лет, но в сравнении с тем же Бермудским треугольником - ничто, - сказал Дим и шумно отхлебнул из своей кружки. - Мнения ученых разделились. Большинство считает, будто Зоны возникли из-за антропогенного влияния. Однако есть и не согласные с этим - те, кто изучал проблему несколько десятков лет до ее возникновения и приложил свою руку к созданию карты аномалий по всему земному шару. Если взглянуть на нее, рисунок получается впечатляющий, но незаконченный. Сильно выбивалась европейская часть России и вот… вуаля, мы имеем Зону в Москве.
        - Я не об этом, - прошептал Никита, тотчас встретив внимательный, направленный в переносицу взгляд.
        - А я знаю, - сказал Дим, - но позволь уж договорить. Теперь узор выглядит более завершенным, но все равно не до конца. И сдается мне, в наших силах сделать так, чтобы предотвратить рождение новых аномалий, нужно лишь понять как. Возможно, мы даже сумеем найти способ не только сдерживать, но и угнетать московскую Зону.
        - Что там за узор? Три шестерки?
        Дим поморщился.
        - Нет, конечно же, и я всерьез советовал бы тебе отказаться от иудейской философской системы, из которой произошли христианские и исламские учения и, как следствие, сатанинские религиозные культы. Тот же буддизм забавней и не так уперт в догматику, я уж не говорю об индуизме и исконном язычестве. В догмах нет места творчеству, как и в любой строгой системе.
        - Московская Зона произошла из-за трафика артефактов и складов на ее территории, - произнес Никита. - Каждый артефакт создает вокруг себя небольшое поле - маленькую аномалию. Когда их стало слишком много, возникла аномалия большая, вот и все! - Он сам не понимал, почему вдруг начал кричать. - Мы просто миновали точку невозвращения!
        - Официальная версия, - довольно проговорил Дим. - А отчего не гробнулся Санкт-Петербург или Новосибирск, не говоря уже о Владивостоке? Трафик проходит через эти города, незаконного оборота артефактов никак не меньше, складов - тем более, а органы работают в разы хуже. Однако ни одного случая мутации животных в этих городах не зафиксировано - даже среди бездомных псин и крыс.
        Никита прикусил губу.
        - Правда, надо отметить, - Дим поскреб подбородок, - зверье подозрительно умнеет в последнее время. Собственными глазами видел, как ворон на асфальте мелом рисовал солнышко, причем очень так похоже на детский рисунок выходило.
        - Ворон?..
        - Замечательная птица во всех отношениях, обладает интеллектом минимум на уровне приматов и даже таким же коэффициентом соотношения мозга к телу, как у людей. Всеядна и является долгожителем. А еще немаловажно то, что близость Зоны приводит сплошь к положительным мутациям.
        - Вы что же, эксперименты на них проводили?
        Дим прищурился:
        - Если я признаюсь, выгонишь?
        Никита подумал и отрицательно покачал головой.
        - Вот и правильно, - одобрил Дим. - Мы и на людях проводили, как бы тебя это ни шокировало. И на дельфинах - тоже.
        - Дельфинов-то за что?
        - Интеллектуальное млекопитающее. Не столь и малочисленное число ученых ратует за признание их нечеловеческими разумными. Размер мозга в соотношении с размером тела гораздо больше, чем у шимпанзе, а поведение указывает на высокую степень умственного развития. Мозг взрослого дельфина весит около тысяча семьсот граммов, у человека на триста граммов меньше. У дельфина в два раза больше извилин в коре головного мозга, чем у человека, и «словарный запас» до четырнадцати тысяч звуковых сигналов. Прибавь к этому самосознание, «социальное сознание» и эмоциональное сочувствие. А вот артефактов они не переносят - никаких, даже тех, которые наша наука считает безвредными или полезными. Почему?
        Никита прищурился и задумался. О дельфинах он знал не так уж и много.
        - Предположим, аномалия - некий сдерживающий механизм, набор определенных вводных, - сказал он. - Тем, кто до них не дотягивает, дает толчок к развитию, кто, наоборот, более развит - убивает.
        Дим усмехнулся:
        - Экзамен на скромность сдан. Ты признал, что «дышащая воздухом рыба» умнее тебя.
        - Во всяком случае, дельфины приятнее шимпанзе, - заметил Никита.
        - Возможно, кто-то с тобой и согласится… - протянул Дим, - но в общем и целом не сходится. Думай еще. Твои коллеги вряд ли были гениями, а ты - кретином. По крайней мере, будь так, профессор… Штирнер общался бы не с тобой, а с ними. Еще предположения?
        - В таком случае среда обитания? Действие аномалии разнится в воздухе и воде?
        - Тоже нет. Наш водолаз, подвергшийся воздействию «мультика», ощущал и реагировал абсолютно идентично что в бассейне, что в лаборатории. Еще идеи?
        - И никакой панической атаки не существовало? - резко переменил тему Никита.
        - Нет, ты сам устроил себе помутнение рассудка с последствиями, - с готовностью ответил Дим. - Возможно, тебе понадобилась перезагрузка. Еще более вероятно наполнение информацией - все равно какой, лишь бы в нужном объеме. - Он посмотрел на книги. - Сколько ты читал в день? Два-три тома?
        - Один… не помню. Я не все время читал, еще и чинил.
        - Потрясающе, - сказал Дим. - Положительная мутация в действии. Скорее всего, не наткнись ты на эти книжные залежи, получил бы инсульт с летальным исходом, а так… поздравляю, ты гений.
        - Никому не нужный гений, - заметил Никита. - Изучи я с десяток языков программирования, мог бы реально приносить пользу, займись экономикой - обогатился бы, но быть в наше время литературоведом… - Он развел руками. - Более чем смешно.
        - Я уже говорил, - напомнил Дим, - там, где существует система догм и дисциплина, стремящаяся к жесткой, а также контроль над знаниями и информацией с элементами экзамена, творческие процессы прекращаются. Всегда. Литературный институт в Москве пачками выпускал так называемых «специалистов», а читали тех, кому даже в голову не приходило получать специальное образование. Творчеству невозможно научить, только ремеслу, но ремесло, оторванное от чистого творчества, совершенно бесполезно. Я обрисовал тебе проблему, и ты мгновенно выдал пару совершенно ни на чем, кроме фантазии, не основанных идей. Доктора наук сидели месяцами, прежде чем дойти до теории о средах.
        Никита допил порядком остывший чай и отставил чашку.
        - Допустим, я не соглашусь?
        Дим пожал плечами.
        - Уйду и больше не побеспокою, может быть, загляну через годик, но не факт. Уверен, ты найдешь свое место в жизни и без нашей чертовщины.
        Никита забрал чашки и пошел на кухню - думать. Одному оставаться не хотелось. Вопреки словам Дима уверенности в собственных силах он не испытывал. Относительно «устроиться» - тоже. Больше всего его беспокоило: не вернется ли странная болезнь. Конечно, Дим вряд ли поможет, если снова прижмет, но хотя бы знает, как поступить, подкинет ему книги по необходимой тематике, в конце концов.
        Он вышел из кухни приблизительно через четверть часа, перемыв чашки не по одному разу и наконец-то отчистив засаленную сковородку, до которой вот уже неделю не доходили руки. Дима за столом не оказалось. Но если бы он вышел, то скрип петель Никита неминуемо услышал и хлопок - тоже. Или он слишком ушел в свои мысли?..
        Никита метнулся к двери, и уже на половине дороги до калитки услышал насмешливое:
        - Собрался-то куда?
        Глава 3
        Машина стояла на дороге, перегораживая путь не только другим возможным здесь участникам движения, но и прохожим. Старушки, совершавшие в это позднее утро вояж в ближайший сельмаг (маркетом вопреки наименованию одноэтажный магазинчик с узкими проходами меж стеллажей, в которых двое покупателей не всегда могли разминуться, называть не получалось при всем желании), вынужденно сходили на обочину и шли по траве. Трава эта из-за дождя, лившего всю ночь, была мокрой, грязной, а вдобавок - скользкой. Старушки, конечно, справлялись, иной раз демонстрируя искусство владения телом, которому любой канатоходец позавидовал бы, но и в долгу не оставались. Из двенадцати селянок, виденных Никитой, не отметила не умеющую ездить «собаку» только одна.
        Девица, сидевшая за рулем - по виду менеджер какой-нибудь фирмы, занимающейся перепродажами (любой нормальный человек уже плюнул бы и уехал, а то и огрызнулся бы в ответ, а эти привычны к посылам), - неустанно извинялась и скалилась отбеленными зубами. Уезжать она не собиралась и выходить из машины - тоже, предпочитая говорить с Никитой через забор.
        Занималась она пристройкой беженцев, бывших москвичей, как снег на голову упавших на головы местной администрации. Насколько законным делом она занималось - неизвестно. Ни условия жилья, ни еще какие-либо вопросы подобного рода ее не интересовали вообще.
        При разговоре она зачем-то подносила руку в дорогой замшевой перчатке к груди и демонстрировала безвкусное колечко на указательном пальце из белого золота с якобы существующим в природе черным диамантом. Настроения старушкам это не прибавляло. Одна уже успела пройтись и по самой девице, и по «москалям», и по ситуации в стране.
        Никита стоял на крыльце и кутался в зимнюю куртку: погода в последние дни не радовала ни солнцем, ни теплом. Ранние заморозки наступили уже в середине сентября, когда полагалось еще отгорать лету. Утром на траву ложился иней, а Гидрометцентр предрекал скорые снегопады.
        Пожалуй, еще несколько месяцев назад Никита действительно вошел бы в положение девицы. Возможно, искренне захотел бы помочь ей. Уступил бы просто так, зная, что та обманывает. В конце концов, где-то в душе она вовсе не являлась плохим человеком, просто работа у нее препаршивая - впаривать. Ничего личного, только бизнес.
        В прошлом она, вооружившись этой же улыбочкой и колечком, рекомендовала пылесосы стоимостью в десятки тысяч, в принципе не особенно отличавшиеся от китайских аналогов за полторы, или предлагала биологически активные добавки, демонстрируя безупречный белоснежный оскал и уверяя, будто не посещала дантиста начиная со среднего школьного возраста. Наверняка облапошила она многих. Теперь нашла себя на поприще подселения и добровольного уплотнения.
        Пусть государство и строило в Подмосковье социальное жилье, бесплатно поселяя в нем бывших москвичей, но многочисленные посредники и местная администрация делали все, чтобы отжать хотя бы одну квартирку в каждой новостройке. В результате москвичей кормили баснями про «ничего нет, но мы попробуем вас пристроить», а местных - уговорами из разряда «давайте эти люди у вас пока поживут, а мы вам дотаций подкинем и льготу на оплату коммуналки, ведь это ненадолго, вы ведь грамотные люди - газеты читаете и телевизор смотрите».
        Все ее слова и ужимки казались Никите отвратно-фальшивыми. Он искренне сочувствовал привезенным девицей беженцам, но и прекрасно понимал, что тех впаривали подобно пылесосу и даже хуже: лишь бы отделаться.
        - Да как вы не понимаете! Люди же остались без крыши над головой! - в который раз попыталась она надавить на жалость, тотчас перейдя к упрекам: - Я понимаю, совесть и сочувствие сейчас не в чести, но должны же быть хотя бы понимание и активная гражданская позиция!
        - Вы предлагаете остаться на улице мне? - поинтересовался Никита. - В доме всего две комнаты, пригодные под спальни, одна общая и кухня. В нем уже живут двое, и уплотнению жильцами он не подлежит, это уже будут антисанитарные условия. Кроме того, это моя частная собственность.
        - Вы разве не слышали?! - Девица даже руками всплеснула. - В Государственной Думе уже приняли закон о временной национализации необходимого жилья. Когда к вам подселят каких-нибудь бомжей, вы меня еще вспомните! Кроме того, это же не бесплатно. Администрация предоставит вам льготы и единовременную компенсацию.
        - Вот пусть для начала ваш закон президент подпишет, а потом я уже буду думать, в том числе и где нанимать адвоката, - улыбнулся ей Никита.
        - Но это же всего на пару месяцев, - с надрывом в голосе произнесла девица и от переизбытка чувств дернула золотую цепочку на шее, та не выдержала подобного обращения и порвалась. Девица на автомате ввинтила нецензурное выражение и, ойкнув, прикрыла рот ладонью. - Вы зря не смотрите новостей, - произнесла она как ни в чем не бывало. - Анонимный источник в кругах, близких к правительственным, сообщил о ликвидации аномалии в Юго-Западном районе. При таких темпах уже к Новому году москвичи вернутся в свои квартиры.
        - А пока поживут в вашей: во-он в том новом микрорайончике. Сами-то беженцы в курсе, что вы решили отхватить у них вполне законное жилье, выстроенное на деньги из бюджета? - послышался голос Дима. Сам он остановился позади автомобиля и оперся на багажник. - А скажи мне, Ник, - обратился он к Никите, - что эта табуретка со знаком, сильно напоминающим женский половой орган, делает на нашей улочке? Более того, почему я пройти не могу?
        - Ратуют за подселение, - в тон ему ответил Никита, стараясь сдержать улыбку: знак компании «Рено» Дим называл обычно гораздо менее прилично, а багажник нового «Логана» вполне мог использоваться в качестве дополнительного сиденья.
        - Отойдите от моей машины! - вмиг растеряв все благодушие, потребовала девица. - И немедленно извинитесь за сексизм!
        - Представитель компании приедет, перед ним и извинюсь, - ответил Дим и снова обратился к Никите: - А за детей Африки барышня не ратует, нет? Ой, пардон. В начале прошлого века бесполые существа женского пола звались товарищами, а сейчас?
        - Не знаю, - пожал плечами Никита, - в Америке они требуют обращаться к себе «сэр», но облигации не распространяют, не говоря уж про значки, увы.
        - Тогда пусть будет барышня. «Сэр» для меня как-то слишком, - усмехнулся Дим и обратился к несколько спавшей с лица и побагровевшей девице: - Не смею задерживать. Есть я предпочитаю в столовой, оперировать в операционной, а спать в спальне, причем один. А самое главное - не читаю советских газет. И советую убрать колымагу, за мной баба Нюра идет, а у нее клюка тяжелая, со стальным набалдашником.
        - Ненормальный, - прошипела девица, поворачивая ключ зажигания.
        - А ну, стой! - донеслось из салона с заднего сиденья. - Это значит, и квартиры свободные в наличии есть, а ты нам здесь… - Но больше расслышать ничего не удалось. Автомобиль аккуратно, боясь скатиться с узкой полоски асфальта, покатил вперед.
        - Н-да… не знает народ классики, - произнес Дим, поднимаясь на крыльцо. - Нет, я понимаю, конечно: недостаток образованности, сплошное ЕГЭ головного мозга, но не узнать профессора Преображенского… его же даже экранизировали.
        - Фильм ведь черно-белый, - пожал плечами Никита, с удовольствием оглядывая полную корзину опят и несколько крупных шляпок белых грибов.
        - А, ну да, и без спецэффектов, - покивал Дим.
        - Откуда ты узнал про квартиру?
        - А я не знал, - усмехнулся Дим. - Угадал и попал в яблочко.
        Никита отворил перед ним дверь и остановился, чтобы пропустить вперед.
        - Нет-нет, идите первым, - немного изменившимся голосом и перейдя на «вы», сказал Дим.
        - Только после вас, - включаясь в игру, заявил Никита.
        - Идите первым.
        - Не смею.
        - Идите первым.
        - Ни за что!
        - Ну, это, знаете ли, просто банально. Нечто подобное уже описано в литературе. Кстати, вы не помните кем? - Дим прищурился.
        - А вы что же, меня проверяете? - фыркнул Никита.
        - Помилуйте. Зачем мне вас проверять? Просто я сам не помню.
        - Ну, Гоголем описано. В «Мертвых душах».
        - Гоголем, стало быть? Неужто? Это вы, стало быть, эрудицию свою хотите показать? Нашли перед кем похваляться. Идите первым.
        - Ни за какие коврижки!
        - Пожалуйста, перестаньте спорить. Я не люблю, когда со мной спорят. Это, в конце концов, невежливо - спорить со старшими. Я, между прочим, вдвое старше вас, а то и… - Тут Дим запнулся и с досадой покачал головой.
        - Вот потому-то только после вас и войду.
        - Почему это «потому»? Вы что, хотите сказать, будто моложе меня? Какая неделикатность!
        - Я младше. Младше.
        - Что значит «младше»? По званию младше? И откуда в вас такое чинопочитание?! У нас все равны. Это я вам как старший говорю. А со старших надо брать пример.
        - Так подайте же пример. Входите. А я уж за вами следом.
        - Вот так вы, молодые, всегда поступаете. Следом да следом. А чтобы первым наследить - кишка тонка?!
        После чего он с неожиданной ловкостью встал на одно колено и произнес театральным голосом:
        - Сэр! Я вас уважаю.
        Никита покосился на крыльцо, посильнее запахнул куртку, вспомнил, что на нем джинсовые бриджи, но если повторит подвиг, то аккурат встанет на грязный мерзлый пол голыми коленями, и посмотрел на Дима. Тому было абсолютно наплевать, если бы он у двери даже разлегся: плотный бушлат, толстые штаны, сапоги до колен…
        - Аркадий Райкин «Воспоминания», - вздохнув, проговорил Никита, заканчивая игру. - За некоторым исключением очень близко к тексту, входите.
        - А кишка оказалась-таки тонка доиграть до конца, - заметил Дим и легко поднялся. - Ладно, так и быть, не будем смущать соседей.
        - Выиграл, - констатировал Никита, входя последним и прикрывая за собой дверь. - Далеко тебе до Корнея Чуковского.
        - А я разве стремлюсь, гений? Мне в отличие от тебя Зона память не дарила. - Дим фыркнул и потащил грибы на кухню, оставив Никиту в некотором замешательстве и осознании того, что выиграть-то он, возможно, и выиграл, но как-то нечестно. Тем более касательно эрудиции и памяти на детали Дим если и уступал ему, то не слишком. Видимо, действительно сказывался уровень образования, или удивительная работоспособность, или нечто еще.
        Когда он пришел на кухню и тоже занялся грибами, то спросил:
        - А что она дала?
        - Кто? Баба Нюра? - насмешливо уточнил Дим.
        - Зона. - Никита вздохнул. - Ты же сказал: мне Зона подарила память. А тебе?
        Дим медленно положил нож на край стола.
        - Запомни раз и навсегда: если Зона дарит, то потом и забирает. Сторицей. Мне не давала, я сам взял. И, знаешь, не сказал бы, будто стал счастливее от этого. - Взгляд у него стал каким-то затуманенным. Наверное, Дим вспоминал, но Никита больше не хотел слушать. Он уже успел пожалеть, что вообще задал вопрос. В конце концов, это не его дело. - Зона никого и никогда не отпускает, даже тех, кто выгрыз себе свободу, а тех, кто думает, будто независим от нее, любит особенно. Думаешь, почему легендарные сталкеры почти все в нее ушли? Вот из-за нее - позвала.
        - Дим… - позвал Никита.
        - Из всех, кого я знаю, на плаву держатся от силы пятеро, но у них… не знаю, в мозгах что-то. Слишком любят жить и… себя, наверное. Эгоисту наплевать на окружение, окружающее, окружающих, он и в Зоне выживет, и где угодно. Эгоиста зацепить-то невозможно. И разочарований у них не наступает особо. Я знал одного, так его жизнь кидала так… другой руки давно опустил и спился бы, а он - нет.
        - Но не просто же так в сталкеры подался? - Никита покачал головой. - По-моему никто, относящийся к себе хорошо, в Зону не сунется. Я достаточно видел и скажу со всей уверенностью…
        - А у него выхода действительно не было. Если б на эксперимент не пошел, остался бы парализованным на всю жизнь.
        Никита охнул.
        - Зря сочувствуешь. Там жизнь и до Зоны над парнем поизмывалась, но он тоже достаточно сильно ее прогибал. Все честно: закон кармы.
        - Бандит или авария какая-нибудь?
        - Теракт. Случайно оказался не в том месте и не в то время. Результат - больничная койка и что-то странное с мозгами. В смысле тело в норме, мозговая деятельность - тоже, даже более того, парень на французском говорить стал, будто парижанин в четвертом поколении, хотя раньше, как говорится, только со словарем и лучше рот не открывать. А вот вместе тело и мозг не работали.
        - И как же он?..
        - К аудиокнигам пристрастился, заказал за границей компьютер с голосовым управлением. В жалость к себе он не ударился точно. Может, конечно, просто не осознал еще весь ужас ситуации, раньше познакомился со… Штирнером.
        - И…
        - Сейчас живет в роскоши, сталкерское имя себе придумал романтичное, даже мистическое. В Зону ходит, как к себе домой, вроде как от нее никак не зависит, да только не знаю… Он всегда одиночкой был, а тут напарника завел… необычного. Какой здравомыслящий человек живое воплощение Зоны с собой таскать будет, а? Ты или я - совсем другое, а там практически не человек. Значит, не миновало его зоновое проклятье, просто зависимость у него не от Москвы.
        - Может, он не из-за Зоны? - Никита вздохнул. - Просто… одиноко.
        Дим пожал плечами.
        - Может, конечно. Я никаких дел с ним не имею и иметь не собираюсь. Да он и сам не захочет. Он ведь, считай, из «птенцов» профессора Штирнера последний. И когда, так скажем, из установки выбрался, думал, всех положили, он лишь один и спасся. Не хочу я его тревожить, ни к чему это, хотя и приглядываю время от времени.
        Дим снова взял нож. Никита дочистил гриб и задал вопрос, ответ на который хотел узнать порядком давно:
        - Скажи, Дим, а я? Есть у меня шанс порвать со всем этим? Ну, я согласился с тобой работать, а если вдруг расхочу?
        Дим покосился на него и фыркнул:
        - Хоть завтра, только ты ведь не захочешь.
        Никита вынужденно признал его правоту. Без Дима, их работы по сбору данных и слежения за Зоной он чувствовал бы себя нецелым, причем во всех смыслах этого слова. Работа давала ему цель, отгоняла пустоту, в которой Никита ощущал себя сколько себя помнил. Он не умел жить для себя и сильно завидовал неназванному легендарному сталкеру, о котором рассказывал Дим. Никите жизненно необходимо было приносить пользу, быть кому-то нужным, даже необходимым. Без этого он чувствовал себя словно висящим в вакууме: без твердой опоры под ногами, без понимания низа и верха, совершенно потерянным.
        - Скажу больше: в Зону если ты и сунешься, то не дальше двух километров от стены. Это ясно?
        - А я пойду в Зону? - неуверенно спросил Никита. Его пугала такая перспектива, но вместе с тем какая-то часть его замирала от восторга и ожидания. Он хотел в Москву, будто что-то тянуло его туда.
        - Пойдешь, - с непонятным осуждением в голосе сказал Дим. - Во-первых, надо посмотреть, как ты будешь реагировать на аномалии, а во-вторых, все мои базы данных находятся именно в Москве, я обязан показать тебе схрон, подстраховаться на случай, если со мной случится что-нибудь летальное.
        Никита вздрогнул. Спрашивать о возможной угрозе он счел несвоевременным.
        Глава 4
        Никита прятался за грудой наваленных бетонных блоков и каждые пять минут поглядывал на сканер. Подвижные аномалии в этом районе Москвы встречались редко, как та же хмарь, например, которую в сталкерских кругах давно переименовали в хмыря за привязчивый характер. Артефакты - тоже. Но, как говорилось, пусть редко, но метко они все же попадались.
        «Пирамидка» внешне представляла собой объект вроде мыльного пузыря. Она имела похожую радужную оболочку, переливающуюся всеми цветами и оттенками спектра, только форму сохраняла не шарообразную, а конусообразную с квадратным основанием. Обычно она зависала в метре-полутора от земли и, что немаловажно, двигалась.
        «Пирамидка» являлась нематериальным артефактом волновой природы - полем или областью, притягивающей мелкие частицы пыли и аэрозоли. Как правило, встречалась она в «иллюзе» - висела и воспринималась несчастными, пораженными аномалией, как галлюцинация, но сейчас отделилась от него и уже приблизилась метров на пять к Никите, чем сильно его раздражала.
        Находись он в Зоне не один, он так не паниковал бы, но Дим в этот раз с ним не пошел и вообще настаивал на том, что настоящий легендарный сталкер - всегда одиночка. Откуда он взял, будто Никита способен стать этим легендарным, - песня отдельная, но факт оставался фактом.
        «Только научившись доверять себе, сможешь обзавестись напарником, водить группу, да и вообще идти с кем бы то ни было», - повторял Дим, и Никите приходилось соглашаться. Благо, походы в Периметр оставались непродолжительными и на Никите сказывались сугубо положительно. Каждый раз, входя в Москву, он будто рождался заново: то ли так влиял адреналин в крови, то ли сама Зона.
        «Пирамидка» снова сдвинулась, преодолела полшага и затормозила, покачиваясь из стороны в сторону. Никита стиснул зубы и подумал о том, чтобы поменять дислокацию. Артефакт, хоть и считался безвредным для человека, воздействовал на мозжечок, вызывал состояние опьянения и дезориентации в пространстве, а при длительном соприкосновении с ним - очень сильный сон или даже кому. Однако стоило вытащить человека из «пирамидки», и тот приходил в себя без каких-либо последствий для здоровья. Вот только кто ж Никиту вытащит, если он один?
        Черный быкун, за которым он наблюдал вот уже с час, поднял голову и уставился в направлении блоков. То ли ветер изменился, и мутант уловил запах, то ли просто что-то почувствовал, а может, и шею размять решил. Никита на всякий случай спрятался за своей каменной грудой - следовало выждать время.
        Черный быкун являлся грузным, сильным, выносливым, но на редкость тупым существом. Даже если он и заметил непрошеного наблюдателя, то постоит, вперившись в одну точку, минут с пять, да и забудет. Вот если бы на его месте был быкун серый, то Никите могло и не поздоровиться. Этот мутант просто так не отстал бы, а непременно пошел узнавать, что ему почудилось и действительно ли показалось.
        Серые быкуны или сердяки - твари новые, в зоне ранее не обнаруживаемые. Внешне они немного напоминали быкунов черных, только лобная часть посолиднее. На конце длинного носа-хобота - кругляш пятачка. Глаза узкие, ушей нет, либо они находятся где-нибудь в неожиданном месте. Зато вместо них - закрученные, как у барана, рога. Еще сердяки не такие крупные и менее выносливые. Автоматной очередью свалить можно. Дим как-то умудрился завалить мутанта из лазерной винтовки с десяти выстрелов. Зато они не тупые. Во всяком случае, на месть вполне способные.
        Никита лично видел, как выживший серый быкун преследовал сталкера, завалившего черного, «пасшегося» рядом. Конечно, вряд ли к мутантам применима человеческая психология, но более всего поведение сердяка со стороны напоминало именно вендетту. Причем действовала тварь умно: не перла напролом, а подкрадывалась, используя любые возможные укрытия, и, лишь основательно сократив дистанцию, атаковала в лоб.
        Серых быкунов открыл именно Никита (чем втайне гордился). Обычно держались они вблизи черных собратьев (а может, это и были два разных вида, Никите пока не удавалась собрать достаточно материалов для полномасштабных исследований), но при этом в метро не спускались, бродили по окрестностям, устраивали лежбища на открытых огороженных местах вроде дворовых стадионов. Дим, сильно заинтересовавшись ими, попросил собрать как можно больше данных, вот и просиживал Никита теперь в Зоне часа по три-четыре, а иногда и по шесть, благо стена рядом, практически рукой потрогать можно.
        Собственно, у него имелся полный карт-бланш на перемещения: и надземные, и подземные. На последних Дим даже настаивал и часто повторял, будто в метро передвигаться намного безопаснее: аномалий меньше, внимание не рассеивается, да и чувства в темноте обостряются. В сером же свете московского дня любой человек так или иначе ощущает себя в безопасности (и, разумеется, способен нарваться в разы быстрее и чаще).
        Никита уже давно подозревал, будто Дим ищет в Москве что-то или даже кого-то, но на прямые вопросы тот предпочитал отшучиваться или отмалчиваться, а намеки отказывался понимать наотрез. Данные, приносимые Никитой, собирал и заносил в базу. Ноутбук с ней хранил в схроне, о котором Никита хоть и знал, самостоятельно добраться до него не решился бы. Оборудованный по всем правилам «против ядерной войны» бункер находился на станции «Новые Черемушки», а так далеко Никита пока не заходил. Его обычный маршрут пролегал в районе Ясенево, Теплого Стана, Коньково и Юго-Западной.
        Про московскую живность Дим всегда расспрашивал все до мельчайших подробностей, фиксировал особенности поведения и снова гнал в Москву. Сам он почти безвылазно сидел в доме на станции «Нахабино» либо в «офисе» - небольшом подвальном помещении, которое недавно приобрел и превратил в неприступную крепость (одних степеней защиты установил три штуки).
        За артефактами Дим ходил только сам. Редкие не брал, хотя… может, Никита просто не знал об этом. Ведь продавал же Дим какие-то находки через закрытый аукцион? Правда, это случалось редко. Основной доход он имел с продажи мелких артефактов вроде «тараканьей лапки» или «циркуля». Их Дим приносил часто, кому-то сбывал. Вырученных средств им обоим хватало с лихвой. Никите же прикасаться к артефактам, пусть даже к ним лишь руку протянуть достаточно, Дим запрещал наотрез, даже если бы они миллионы долларов стоили.
        «Ты пойми, Никитушка, главное, - говорил он, - ты у нас человек нестабильный, множественным мутациям подвергшийся. В Зоне ты чувствуешь себя неплохо, но как скажется долгий контакт с каким-нибудь артефактом, нам ведь неизвестно. Ладно, если третья рука отрастет, а если нечто хуже? А оно нам нужно? Лично мне - если только для опытов».
        Когда Никита вновь высунулся из укрытия, быкун стоял на прежнем месте и водил мордой из стороны в сторону, внимательно наблюдая за синеватым меховым облачком в виде хвоста. Существо (или аномалия - ученые так и не определились) звалось «котом Шредингера» и вело себя как типичный представитель породы кошачьих, то есть развлекалось.
        Никита вздохнул. Собственно, на появлении этой твари наблюдение можно было сворачивать. «Кот Шредингера» - дрянь приставучая и вполне могла переключиться на него самого. Никита и в повседневной жизни к кошкам относился с прохладцей, а уж в Зоне - особенно. Тем более к таким «кошкам», которых ни отпугнуть, ни отвадить каким-то образом, ни даже просто пристрелить не выходит.
        - Зато тебе тоже не обломилось, - сказал он, обращаясь к «пирамидке», словно к живому существу. Голос прозвучал странно низко и самому Никите показался чужим, а «пирамидка», словно поняв человеческие слова, плавно поплыла обратно к «иллюзу», колыхаясь под напором неощутимого ветра.
        До «дыры», как называли они с Димом тайную брешь в стене, Никита дошел без приключений. Если, конечно, не считать за таковое аномалию «круг огня», в которую он едва не угодил. Остановился почти у самой границы от ощущения, словно кто-то невидимый в грудь кулаком ткнул и за плечо придержал: может, горячим воздухом дунуло, а может, мутация о себе напомнила.
        Дим утверждал, будто все сталкеры (не только легендарные, но и просто давно посещающие Периметр) рано или поздно начинают ощущать Зону - обретают нечто вроде восьмого чувства. У Никиты (как утверждал все тот же Дим) это восьмое чувство имелось изначально - возникло вместе с мутацией, - ему лишь следовало научиться пользоваться им.
        На асфальте возле «дыры» валялся на боку «КамАЗ». Выглядел он новеньким - словно только-только с завода - и чистым, как после мойки. А вдобавок ко всему у него горели фары. Свет был белесым, если в кабину никто не лез, если же живущий в кабине хмырь съедал любопытного сталкера или неосторожного мутанта, освещение сменялось красным.
        Сейчас все обещало быть спокойным, но Никита все равно выждал несколько минут, прежде чем нырнуть в проход. И уже там - в темноте, холоде и сырости - он услышал странный стук. В реальном, человеческом, мире он показался бы вполне обыденным. Так выстукивает дорогу слепой по асфальту своей тростью, бьет мальчишка пластиковым совочком по деревянной горке, цокает каблук с отвалившейся набойкой по плитке. Однако, расслышав его за спиной в давно потерянной для людей, захваченной Зоной Москве, Никита испугался до икоты.
        Дим просил его соблюдать осторожность и никогда не вылезать из «дыры», не убедившись в том, что рядом никого нет. Какой там! Никита не просто выбрался, он вылетел из нее, как пробка из бутылки шампанского, если ту предварительно нагреть и потрясти.
        Глава 5
        Раздался громкий плеск, Никита провалился в лужу чуть ли не по щиколотку и зашипел, ругаясь сквозь зубы. Высокий полусапог армейского образца мог бы выдержать испытание и посерьезнее, но от разнесшегося по тоннелю звука Никиту передернуло. Он даже обернулся с четкой мыслью бежать обратно. Даже стало интересно, что сказал бы Дим, поступи он именно так.
        Некоторое время Никита смотрел на черную дыру позади. Там тоже могло оказаться небезопасно, но внутренний голос буквально орал, что идти дальше - смерти подобно. Все лучше - только не вперед.
        Никита сделал два неуверенных шага обратно, но потом мотнул головой и продолжил путь, коря себя на чем свет стоит. Как объяснить неожиданно завладевшую им паранойю - было неясно. Да, ему здесь не нравилось, но не до истерики же.
        «Что со мной происходит, в конце концов? - думал он и не находил ответа. Пусть он никогда не обладал отвагой и излишним любопытством, но и трусом не являлся. - Нервы в последнее время ни к черту, раз в знакомое до мельчайших подробностей, изученное, словно второй дом, убежище я пробираюсь, будто на вражескую территорию».
        Под убеждениями, размышлениями и обещаниями того, что все обойдется, страх притупился, но не отступил совсем, зато Никита наконец-то разозлился: на Дима, устроившего их логово в столь пугающем месте, на себя, на Зону, зачем-то захватившую Москву, и на жизнь вообще. Причем злиться на последнюю казалось глупее всего, поскольку ничего менять Никита не хотел - притерпелся. Да и устраивало его практически все.
        Наконец он дошагал до металлической двери. Она гарантированно оказалась заперта, рядом жужжал исправный распознаватель отпечатков пальцев с коробочкой клавиш, подсвеченных красными и зелеными лампочками. Случись что-нибудь плохое, горела бы однотонная оранжевая подсветка.
        Однажды их уже пытались взломать: какая-то местечковая банда - ничего неординарного, местная шелупонь, гопники. Самому старшему из них оказалось едва за двадцать. Наиболее молодой член банды только-только отпраздновал девятилетие. Они решили, будто за дверью скрывается офис, а в нем - немалые деньги. Прибежали с битами, погромили муляжи камер и распознаватель, но внутрь не проникли.
        Конечно, убежищем мог заинтересоваться некто более умный и влиятельный, подговоривший малышню совершить налет, но на этот случай Дим разработал несколько планов эвакуации и обороны и уж точно дал бы Никите знать. Нет. Однозначно никто посторонний в убежище не проникал. Во всяком случае, через дверь.
        На этой мысли Никита усмехнулся.
        - А как еще? Не из унитаза же вылез, - проговорил он вслух и, постучав по двери, добавил: - Дим, это я, пока шел, всякие страшилки навыдумывал, не обращай внимания.
        Ответом служила тишина, но она не настораживала. Дим терпеть не мог трепаться ни по телефону, ни по скайпу, ни по домофону, ни еще как-нибудь удаленно, вот в живую - сколько угодно.
        Никита приложил к полоске сканера большой палец, набирая другой рукой комбинацию из шестнадцати цифр. Подтверждение отпечатка и код должны были поступить в компьютер одновременно, иначе попытка не засчитывалась, и приходилось ждать три минуты, прежде чем повторить.
        - Все-таки ты чертов параноик, Дим, - прошептал Никита, гипнотизируя красную лампочку, подсвечивающую клавишу с изображением ключа. - Что не так? Вот что я снова не так сделал, а?
        Словно вняв его словам, лампочка потухла. Раздался характерный щелчок - это открылся основной замок. Еще через пару секунд послышались более глухие звуки - отпирались вспомогательные запоры.
        - Аллилуйя, - вздохнул Никита, открывая дверь и шагая через порог. Он хотел прибавить еще какую-нибудь фразу, подходящую случаю, но застыл, глядя на лежащее практически под ногами тело. В том, что Дим мертв, он не сомневался ни минуты: раненые люди, находящиеся без сознания, так же как и животные, не бывают настолько расслабленными, в них все равно присутствует жизнь, мышечный тонус, и только трупы более всего напоминают брошенных тряпичных кукол или мешки, набитые ватой.
        Первые мгновения Никита ничего не чувствовал, потом в нос ударил отвратительный запах. Во время физической кончины все мышцы тела расслабляются, и те, о которых не принято упоминать, - тоже. Дим лежал ничком в луже собственной крови, кажущейся неестественно алой, слишком яркой, вызывающей, и в собственных же нечистотах.
        Никита стоял столбом и не мог шагнуть ни вперед, ни назад. Его слишком потряс сам факт чужой смерти. Он даже не мог понять, убили ли Дима, или он умер сам. Если кровь, то убили, наверное, не мог же он так неудачно упасть на нож, да и не разбрасывали они по полу оружие и острые предметы. Но если все же имело место убийство, то как же преступник проник в убежище? Допустим, Дим самостоятельно впустил его, но он ведь должен был после этого запереть дверь…
        На этом Никиту посетила мысль о том, что он совершенно не о том думает. Еще через мгновение - другая: размышляет как раз в верном направлении, ведь убийца вполне мог спрятаться здесь и ждать его прихода. Никита даже мог поклясться, будто слышал какой-то звук, который не нашлось времени опознать. Звук пугал его до чертиков. Краем глаза Никита уловил какую-то тень и в следующий момент уже обнаружил себя посреди тоннеля.
        Он не мог вспомнить, как отступал, вывалился за порог, закрыл дверь за собой или оставил открытой нараспашку. Эхо звенело и грохотало в ушах, воздух царапал горло, ноги подгибались, но Никита не позволял себе останавливаться. Он все пытался понять в общем шуме, один ли бежит, или его кто-то преследует. Сделать это не выходило, а обернуться он попросту не решался.
        А ведь он знал, предчувствовал, ощутил ту самую «чуйку», о которой не раз говорил Дим… Дим, чье тело валялось на полу расслабленной кучей плоти. Что ж он сам не предвидел-то!.. Чертов параноик, сапожник без сапог.
        Никита выбежал во двор - самый обыкновенный и безлюдный, как назло, будто вымерший, - понесся вдоль длиннющей пятиэтажки, ища вход в арку. Арка продолжительностью от силы в десяток шагов вела на широкую улицу - не проспект, но машины проезжали по ней регулярно даже глухими ночами. Никита не особенно надеялся на помощь какого-нибудь случайного водителя, которому он кинется под колеса, но рассчитывал избавиться от преследователя, если он, конечно, еще не оставил попыток добраться до него.
        «Все. Не могу больше, - подумал Никита через несколько секунд. Ноги уже не просто болели, а подкашивались, из горла вырывались хрипы, - сейчас собственные легкие выкашляю».
        Тем не менее он продолжал бежать, пока не запнулся о неровность в асфальте и не растянулся во весь рост, до крови рассадив ладони и колени.
        «По закону жанра я должен бы вывихнуть ногу, - снова подумал он, тотчас вскакивая, - и оглянуться».
        С ногой оказалось все в порядке, но обернуться Никита все же себе позволил.
        Двор по-прежнему оставался безлюдным. Совсем. Метрах в пятидесяти темнел вход в тоннель. Никита уже перевел дух, когда из него вышел человек в черной бесформенной хламиде. Обозвать одежду иначе просто не получалось. Она одновременно напоминала плащ вроде тех, какие любят показывать в фильмах про якобы средневековье, походила на рясу священнослужителя и, что совершенно привело Никиту в замешательство, на пончо индейцев. Убийца вряд ли смог бы добраться до него быстро, но по позвоночнику пробежал холодок, а сердце екнуло и застыло где-то в левой пятке, несмотря на недавний быстрый бег.
        Преступник смотрел прямо на него, стоял и сверлил тяжелым взглядом. Лицо его скрывала птичья маска наподобие тех, что носили лекари в Венеции во время разгула чумы: отдающая темным металлическим блеском, с узкими прорезями для глаз и вытянутым птичьим клювом. Убийца поднял руку и указал на Никиту скрюченным указательным пальцем.
        «Он до меня не доберется», - промелькнуло в голове, но обуявший ужас оказался сильнее. Никита развернулся и побежал дальше, оглядываться он больше не собирался, задавшись единственной целью: отыскать эту чертову арку, покинуть наконец двор и не вспоминать о нем никогда.
        Арка обнаружилась совершенно внезапно, просто стена дома вдруг оборвалась. Никита еще успел ей обрадоваться, по инерции шагая с тротуара под колеса въезжающего во двор автомобиля.
        Удар получился не слишком сильным, Никита растянулся на капоте и некоторое время не мог прийти в себя. Смутно отметил, что налетел не на черный «Мерседес», а на родную полицейскую «Тойоту», за царапанье которой его хотя бы не поставят на счетчик.
        «Какие дурацкие мысли лезут в голову», - успел подумать он, когда из автомобиля выскочили патрульные и, ловко скрутив ему руки за спиной, защелкнули наручники.
        При попытке представиться Никита удостоился удара под дых и надолго замолчал в силу естественных причин - пробовал отдышаться. За это время его отлепили от капота и кинули на заднее сиденье, соблюдая абсолютную тишину. Называться полицейские не сочли нужным, из чего Никита заключил, что его похищают.
        «Хотели бы, убили сразу», - решил он, мгновенно успокоившись.
        В чистом и теплом салоне приятно пахло дорогим ароматизатором. Похитители не имели отношения к убившему Дима маньяку, а значит, в их обществе можно рассчитывать на какую-никакую безопасность. Относительно же их намерений Никита решил поразмышлять позже. Если людей хватают на улице ни с того ни с сего и везут в неизвестном направлении, кому-то они нужны, и рано или поздно получится узнать, зачем именно.
        Велюровое сиденье неприятно терлось о щеку, Никита изловчился и сел, постаравшись не слишком облокачиваться на скованные за спиной руки. Водитель бросил на него острый взгляд через зеркало заднего вида, но ничего не сказал. Его напарник даже не обернулся. Похитители не думали, будто пленник в состоянии совершить какое-нибудь безумство вроде разбивания стекла и выпрыгивания из машины на полном ходу, и их совершенно не волновало, запомнит ли Никита дорогу. Хотели бы скрыть, засунули бы в багажник, в конце концов!
        Полицейский, сидящий на пассажирском сиденье, включил радио, и Никита окончательно убедился: к правоохранительным органам похитители не имеют никакого отношения. Радиоволну не прерывал хрип радиостанций и сообщения диспетчера, никто не вызывал патрульных на связь.
        - В Подольске девятнадцать часов. Новости, - произнесла ведущая поставленным музыкальным голосом.
        «Тойота» выехала на Симферопольское шоссе и влилась в довольно плотный поток легковых автомобилей, мини-вэнов, микроавтобусов и фур. Водитель щелкнул тумблером, расположенным у коробки передач, включая сирену. Никита скривился, но благоразумно промолчал и уставился в окно.
        Вначале он старался запоминать дорогу, отмечал в памяти дорожные указатели, потом плюнул и прикрыл глаза. Никита никогда не подумал бы, будто заснет в полнейшей неизвестности, едва пережив сильнейшее потрясение, да вдобавок под вой полицейской сирены, но именно это и сделал. То, как водитель усмехнулся, бросив на него еще один пристальный взгляд в зеркало заднего вида, он уже не видел.
        - Видать, совесть-то чиста, - тихо произнес тот, кто сидел на пассажирском сиденье.
        - Либо он так считает, - ответил водитель.
        Глава 6
        - Прошу, Игорь Николаевич, - произнес Вронский красивым поставленным голосом и улыбнулся. - Я ждал вас никак не раньше девяти. Доброе утро.
        - Утро у меня благодаря вашему начальнику началось в полшестого, - заметил Ворон, - и я со всем старанием и чаянием не могу назвать его добрым.
        Вронский изобразил на лице гримасу искреннего сочувствия, Ворон тяжело вздохнул, глянул на потолок, обнаружил на нем трещину и вздохнул еще раз. Он не знал, какими правдами и неправдами Шувалов заманил на работу этого молодого человека одного возраста с Дэном и, судя по всему, в разы более амбициозного, но оно того стоило. Насколько Ворон помнил, Вронский приходился племянником кому-то из сотрудников и устроился в морг ради того, чтобы вжиться в образ перед съемками. Профессиональный актер, да еще и соответствующей внешности, которую принято называть модельной, и вновь здесь - в обычно пустующем морге Института Изучения Зоны, в просторечье ИИЗ, - нонсенс и анекдот одновременно.
        - Я не думал встретить вас снова… м-м… Анатолий, если не ошибаюсь? - заметил Ворон.
        Часы над второй, стеклянной дверью, за которой скрывался длинный узкий коридор, пробили семь. Ворон приехал в ИИЗ в такую рань с намерением разнести по камешку не только сам морг, но и основное здание. Ради разнообразия он даже собирался припомнить о том, что не является штатным сотрудником - всего лишь консультирует и выполняет разовые контракты. Однако кричать на Вронского не выходило совершенно. Мальчишка безупречно играл роль аристократа на службе и сносил любую грубость с улыбкой и смиренным выражением лица. Выглядеть хамоватой сволочью и грубияном в его присутствии у Ворона не получалось, а ведь обычно ему было плевать на мнение окружающих с Останкинской телебашни. Он невольно включался в навязываемую ему игру и получал от нее некое извращенное удовольствие.
        - Если вас не затруднит, Игорь Николаевич, обращайтесь ко мне по фамилии, - попросил Вронский. В принципе Ворон так и делал обычно, но не выказать свое неудовольствие хотя бы в такой форме попросту не сумел.
        - Только если вы, Анатолий, в свою очередь прекратите поминать всуе мое настоящее имя и вспомните принятое в этих стенах, - холодно и столь же вежливо парировал он и довольно усмехнулся. Один-один. Называть его сталкерской кличкой Вронский отчего-то не мог категорически и постоянно запинался, то ли пробуя вставить обращение «господин», то ли «сталкер». Первое выглядело по-дурацки, второе отдавало американизмом, нечто третье не подходило по определению.
        - Хорошо… Ворон, - сказал Вронский, отступив, развернулся и прошел к стеклянной двери, - я провожу вас.
        Закрывать входную дверь он предоставил гостю. Ворон усмехнулся, щелкнул задвижкой замка и поспешил догнать Вронского, который довольно быстро пошел по коридору в направлении холодильника и опередил его уже шагов на десять.
        Серые стены, лампы холодного искусственного света, эхо, подхватывающее отзвуки шагов. Все морги, в которых бывал Ворон, оказывались похожими один на другой и одновременно - на декорации к средненькому фильму ужасов. Слишком чисто и стерильно здесь было, подчеркнуто искусственно и не живо, неправильно и словно уже не принадлежало реальному миру. Возможно, так и должно выглядеть место, имеющее прямое отношение к смерти, но мириться с этим не получалось и не хотелось.
        - Ниши прорубили бы и цветы поставили бы, что ли, - пробормотал Ворон себе под нос. - В кадках.
        - Извините?
        - Мысли вслух, - поморщился Ворон. - Господин Вронский, мне не хотелось бы показаться бестактным, но позвольте вопрос: вас выгнали с киностудии или из театра? Почему мы вновь встречаемся в месте, подобном этому?
        - Здесь удивительно спокойно, - не оборачиваясь, произнес тот, - роли запоминаются в разы проще, к тому же работы не так уж много, я просто сижу за столом и встречаю гостей. Вчера привезли первое тело за три с половиной месяца.
        - И как впечатления? Вы видели его?
        - Странные. - Вронский пожал плечами. - Я ведь уже наблюдал убитых людей. Тех же белых сталкеров, помните?
        - Разумеется. И?..
        - Василий Семенович утверждал, будто убитый являлся сталкером-нелегалом, но он… не знаю, не походит на обычных ходоков в Зону… я не специалист, не технарь и не медик, мне сложно объяснить.
        - Попробуйте.
        - Когда я увидел тело, у меня почему-то создалось впечатление, как у Гамлета при встрече с призраком отца.
        Ворон криво усмехнулся и тотчас одернул себя, благо Вронский по-прежнему не оборачивался и не мог увидеть гримасы.
        - Признаться, заинтриговали. За все время нашего знакомства я впервые слышу от вас столь эмоциональный ответ.
        - Не принимайте мои слова слишком серьезно. Вы вполне можете посчитать случай заурядным, - губы Вронского украсила тонкая улыбка, - тем более ничего особенного в методе убийства нет. Я актер и привык изъясняться образно, только и всего, а здесь и вовсе исполняю роль привратника, встречающего посетителей, вне зависимости от того, к какому миру они принадлежат.
        - Да-да, - покивал Ворон, - иной раз очень нервных посетителей вроде меня. У Василия Семеновича кишка тонка встретиться со мной самому?
        - Он ждет в зале.
        Шувалов действительно оказался там: сидел за столом Вронского и прихлебывал чай из большой красной кружки с надписью «Босс». В окружении разнообразных оттенков серого кружка смотрелась вызывающе ярко. Кроме толстой серебристой папки, сдвинутой на угол, и настольной лампы стального цвета на подвижной ножке-штативе, столешница была пуста и практически хирургически чиста, не считая того места, куда Шувалов ставил свою кружку.
        Когда Вронский увидел круглые чайные потеки, то побледнел и застыл, глотнув воздух ртом. Ворон мысленно рассмеялся, почувствовав себя почти отомщенным.
        - Игорь, здравствуй, я уже час тебя жду. - Шувалов поднялся со стула и протянул широкую ладонь.
        Рукопожатие показалось Ворону слегка неуверенным, но он не стал заострять на этом внимания: в конце концов, он скоро все узнает.
        - Пойдем, все сам увидишь, - сказал Шувалов и, вернувшись к столу, забрал с собой кружку.
        Стоило ему отойти, Вронский немедленно бросился на свое место, достал из верхнего ящика упаковку влажных салфеток и занялся приведением столешницы в идеальное состояние.
        - Эх, молодость-молодость, - сказал Шувалов, бросая на Вронского ехидный взгляд. - Извини за ранний звонок.
        - Это зависит от повода, - отстраненно заметил Ворон. - Даже не представляю, что почувствовал бы, если б не обнаружил вас здесь.
        Он вовсе не рассчитывал напугать, холодно-вежливый тон выбрал скорее по инерции, нежели намеренно, но Шувалов посмотрел удивленно и заметно напрягся.
        - Я сильно извиняюсь за ранний звонок, - повторил он, - но уверен, когда ты узнаешь причину, то сразу поймешь мое состояние. Я почти не спал!
        - Взаимно. Я лег в три, - сказал Ворон, все же выходя из себя. - И теперь весь внимание. Что за переполох и какого черта я не мог взять с собой Дениса?
        Он терпеть не мог разбитого сна. Сколько Ворон себя помнил, ему проще было не ложиться вовсе, нежели, как советовали особо умные доброхоты, прилечь минуточек на тридцать, а затем встать совсем другим человеком. У «совсем другого человека» раскалывалась голова каждый раз, когда он не отводил сну минимум четыре-пять часов в сутки, и сейчас его состояние не казалось лучше, несмотря на три таблетки анальгина.
        Шувалов тем не менее выдохнул с облегчением: видимо, возмущенный Ворон был ему более понятен и привычен, чем разводящий политесы.
        - К Денису я всегда относился и отношусь хорошо, ты ведь знаешь, - сказал он. - Но, уверен, ты сам не захотел бы вводить его в курс дела, по крайней мере пока.
        - Уже интереснее.
        - Ты знаешь об убийствах сталкеров?
        - Конечно. В том числе вы, Василий Семенович, прожужжали мне все уши. - Ворон поморщился.
        Сам по себе факт уменьшения числа сталкеров его не беспокоил. Действительно выдающихся представителей этой братии набралось бы человек двадцать от силы, а легендарных, к которым относился и сам Ворон, - единицы. Остальные же представляли собой обыкновенное «мясо» (на войне прибавляли «пушечное», Ворон предпочитал определение «зоновое»). Да и выдающимися личными качествами рядовые ходоки в Периметр не обладали: бывшие гопники и бандитская шелупонь, решившая по-быстрому срубить бабла на артефактах. Этих не только было не жаль, Ворон с удовольствием пожал бы руку «санитарам Зоны», избавляющим Москву от этих деятелей.
        Конечно, имелись и другие, но в гораздо меньшем проценте: романтические идиоты, например, или бывшие военные, москвичи, не нашедшие себе места и пошедшие в сталкерский бизнес не от хорошей жизни. Тот же Николай Дмитриев, сын известного олигарха Олега Дмитриева, являлся классическим идейным дурнем, потащившимся в Зону поглядеть на «филиал Преисподней на Земле».
        Те, кто избрал своим ремеслом хождение в Периметр и обратно, балансировали на лезвии бритвы. Разборки между кланами являлись обычным делом, особенно сейчас, когда правительство увеличило надзор за московской Зоной в разы.
        В прошлом войны кланов выливались в вооруженные конфликты на улицах подмосковных городов, но, к счастью, быстро сошли на нет. В феврале полиция обезвредила Пашку Миллионера, курировавшего клан «Резина», занимающийся поставками «ведьминого студня», и арестовала почти всех сталкеров, входящих в бандитскую группу «Зародыш», пытавшихся отжать этот бизнес.
        При невозможности ведения открытого противостояния вне Периметра самые одиозные из лидеров и собранные ими кланы взялись за войну скрытую: компроматов и заказных убийств. Однако то, что происходило в последние месяцы, не походило на обычные разборки. Убивали всех без разбора: входящих в мирные кланы, одиночек, даже тех, кто работал на исследовательские центры, курируемые Центром Аномальных Явлений.
        Шувалов выпросил у ЦАЯ дополнительное финансирование и организовал аналитический отдел, занимающийся только убийствами сталкеров по всему Подмосковью. Он поднатужился и выделил деньги на ремонт одного из корпусов, стоявшего на отшибе у забора и никак не использовавшегося (причем в рекордный срок). Корпус превратили во что-то вроде гостиницы, куда временно переселяли работавших на ИИЗ сталкеров.
        Шувалов не хотел терять людей, и Ворон прекрасно понимал его, однако сам переезжать отказался наотрез и постоянно шутил на тему того, что убийце теперь не придется искать жертв поодиночке. Зачем, если достаточно будет проникнуть на территорию, подорвав забор или сделав подкоп, дойти до гостиничного корпуса и устроить «Техасскую резню бензопилой» в условиях российского городка Пущино?
        В каждой шутке, как известно, находится изрядная доля правды. Ворону казалось, будто зверскими убийствами занимается какой-то на голову больной маньяк, задавшийся целью истребить сталкеров как вид (учитывая идейную политику некоторых не шибко умных политиканов, странно, что такой псих не появился раньше). Ворон не хотел, но, пару раз высказав подобную идею, подтолкнул Шувалова к действиям. Увы, все психологи, к которым тот обращался за консультацией, повторяли одно и то же, исключая саму возможность появления подобного человека.
        «Все маньяки падки на внимание, - говорил какой-то деятель, снисходительно смотревший на Шувалова и присутствовавшего во время разговора Ворона. - Если бы зверства устраивал такой человек, он непременно оставлял бы на месте преступления какую-нибудь характерную деталь: вещь или надпись, или убивал одним способом. Более того, большинство маньяков одержимы идеей своей богоизбранности, если угодно».
        «И в конце концов, ему пришлось бы быть одновременно в трех разных местах, - поддакивал некий полицейский чин, специально прибывший в ИИЗ. - Нет уж, господа ученые, занимайтесь своим делом, а к нам не лезьте».
        Шувалов и так занимался, а оставить убийства без внимания просто не мог, поэтому Ворон и ездил в институт гораздо чаще, чем в собственный офис в Серпухове, и даже не особенно выказывал неудовольствие по этому поводу (если, конечно, его не будили посреди ночи).
        - Василий Семенович, а этого убитого вы какими правдами-неправдами заполучили? - поинтересовался он словно между делом. - Позвольте напомнить, что взятки лицам при исполнении обычно караются иными лицами при еще большем исполнении.
        - Тс-с, не здесь, - шикнул на него Шувалов и, ухватив за рукав куртки, потащил к выдвижным ящикам, в которых лежали тела, вернее, тело - всего одно за три с половиной месяца.
        Глава 7
        Ворон считал Вронского немного не от мира сего, если не откровенно странным типом, но свои впечатления тот передал очень верно: именно призрак, пришедший из прошлого. Очень далекого прошлого, о котором Ворон пытался забыть.
        - Сон в руку, - прошипел он сквозь зубы. - Однозначно пора допытываться у Дениса, как он справляется со своими демонами.
        - Игорь, что ты там шепчешь?
        - Ничего, Василий Семенович, просто смотрю.
        Поначалу убитый сталкер не вызвал никаких воспоминаний. Это был крепкий мужчина на вид лет пятидесяти, лысый, плотный, но без пуза или другого жирового уродства. Убийца нанес ему глубокую узкую рану в область сердца. Ворон не брался утверждать, чем именно, но лично ему упорно представлялся кинжал или даже короткий меч. Вряд ли преступник открыто расхаживал с таким по городу, скорее всего маскировал.
        - Надо опросить жителей, не замечали ли они странно одетых незнакомцев в последнее время, - заметил он.
        - Например?
        - Попа в рясе.
        Шувалов вздохнул, кивнул, но возражений не высказал. Руководитель ИИЗ являлся человеком науки, но к почитателям религиозных культов относился с пониманием. Ворон тоже не имел ничего против конкретных людей, но против системы в целом и некоторых ее ярых представителей всегда высказывался очень жестко.
        - Посмотрите на рану, Василий Семенович. Его закололи, - пояснил он. - Оружие должно быть тонким, острым и достаточно длинным. А еще вы мне скормили сводку со многими похожими смертями сталкеров.
        - Ах вот о чем ты…
        Ворон фыркнул.
        - Именно, а вы о чем подумали? Впрочем, не отвечайте. Я полагаю, человек с длинным узким свертком в руках, скорее, привлечет к себе внимание, нежели потеряется в толпе.
        - Почему?
        - Киноштампы. Если некий персонаж появляется в кадре с подобным свертком, он - наемный убийца. Однако не в тубусе же наш маньяк таскает шпагу и не на виду у общественности. Под одеждой ее так просто не скроешь, даже под длинным плащом или пальто.
        - Почему?
        - Мода. Длинное нынче не в почете, неужели не замечали? А человек, который нетипично одет, опять же привлекает внимание.
        Шувалов покачал головой.
        - В таком случае просто приглядитесь, в чем ходят ваши сотрудники, - посоветовал Ворон. - Еще немаловажный факт: отсутствие интереса у представительниц противоположного пола. Женщины, как правило, замечают детали значительно лучше мужчин, а именно этого маньяку и не нужно.
        - В православии, к твоему сведению, поголовного целибата нет.
        - Прекратите. - Ворон поморщился. - Ну, имеют право священники жениться, и что? Нормальная современная женщина с мозгами вряд ли в восторге от перспективы сидеть дома, вести хозяйство и рожать, пока у мужа не иссякнет потенция, поскольку противозачаточные - это грех. А те, кого привлекает подобный домострой, станут смотреть на лицо, но никак не ниже пояса.
        - Ох, Игорь… - снова покачал головой Шувалов.
        Определенные вопросы вызывали мелкие царапины на лице и руках убитого.
        - У него была кошка?
        - М-м?.. - Шувалов оторвался от разглядывания раны, на которую указал Ворон.
        - Вот эти царапины.
        - Эм-м… Нет, по крайней мере мне неизвестно. Нужно съездить на место.
        Ворон приподнял бровь и чуть наклонил голову к плечу.
        - Нужно съездить?.. - протянул он. - Извините, Василий Семенович, но у меня назрел еще один не слишком вежливый вопрос: полицейские, занимающиеся расследованием данного убийства, вообще в курсе, что мы собираемся лезть на место преступления?
        Шувалов вздохнул.
        - Видишь ли, Игорь, - сказал он после неловкой паузы, - для тебя не секрет, я начал параллельное расследование.
        - И руководство ЦАЯ вас покрывает, не понимаю только почему.
        - Видимо, все дело в том, что ситуация действительно скверная.
        - С моей точки зрения это не оправдание. Продолжайте.
        - Нам повезло: в данный момент в Периметре спокойно. А ну как случится нечто, выходящее из рамок? Эмионики полезут или живность какая-нибудь? Мы ведь можем остаться совсем без ресурсов. На все группы тебя и Дэна не хватит, да ты и откажешься работать на постоянной основе.
        - Разумеется, - кивнул Ворон. - У меня свой бизнес и какая-никакая, но личная жизнь. А живность не полезет. Мутанты вне Периметра жить не могут, и вы об этом знаете лучше меня. С эмиониками дело обстоит сложнее. Денис говорит, они не только его не беспокоят, а наглухо закрылись телепатически. Сидят в высотках Москва-Сити и в город почти не выбираются.
        - Вот! Вдруг замышляют…
        - Вряд ли, Денис знал бы, - неуверенно проговорил Ворон. - Так что с телом и преступлением?
        - Наши люди добрались первыми и до места, и до тела, и до напарника этого тела.
        Настало время молчать Ворону. Дара речи он не лишился, но слова, приходившие на ум по поводу услышанного, при всем желании не получалось облечь в цензурную форму.
        - Вы, Василий Семенович… с ума сошли? - все же кое-как сформулировал он.
        - А ты точно хотел бы, чтобы полицейские эксперты выяснили…
        Ворон раздраженно качнул головой. До этого момента он рассматривал убитого вскользь, не заостряя внимания на деталях. Сейчас же, находясь в замешательстве, он уставился на его правое плечо. В первые секунды он еще не осознал, что именно увидел, зато потом удивлению его не было предела.
        - Лучше помолчите, ваши отговорки я и так все наперед знаю. В конце концов, глупость вы уже сотворили и меня втравили, - прошипел он. - Скажите… вот эта татуировка, вы проверяли?..
        - Я тоже думал, будто рисунок может вывести на организацию или клан, но увы, - сказал Шувалов. - Ничего подобного ни в Москве, ни в Чернобыле не отыскалось, не говоря уже про зону обыденную и всем известную. Ложный след. Наверное, убитый нанес рисунок для красоты.
        Кажется, Шувалов искренне обрадовался перемене темы. Он наверняка ждал споров и недовольства. Ворон готов был устроить ему выволочку, не посмотрев ни на чин, ни на возраст и занимаемое положение, но сейчас его интересовало другое. На плече убитого сталкера оказался изображен меч и оплетающая его лоза. Все бы ничего, Ворон мог назвать с ходу несколько салонов, способных сделать подобный рисунок, но не такой.
        Татуировка изменяла цвет в зависимости от угла попадания на нее света, словно голограмма. Во всяком случае, Ворон слышал, будто работала она по тому же принципу, только не представлял технологии ее нанесения. Подобного отличительного знака удостаивались немногочисленные члены очень серьезной организации «Рыцари Зоны». Возможно, случись все по-другому, на его плече оказалась бы точно такая же, хотя Ворон и терпеть не мог сборищ подобного рода.
        Все время, что он пытался прийти в себя от неожиданного «привета» из прошлого, Шувалов говорил.
        - Самое удивительное, о такой технологии неизвестно тем, кто непосредственно оказывает подобные услуги, - тараторил он. - Но, главное, сейчас нет ни одного клана, чьей эмблемой выступал бы меч. Лозу тоже никто не использует. Я уже обратился к специалистам по геральдике, цветовая гамма в данном вопросе весьма важна и… Игорь, ты слушаешь?
        - Я слушаю, но, мне кажется, вы пытаетесь увести разговор в сторону, - ответил Ворон. - Как вы выпутаетесь из этой истории, Василий Семенович?
        - Все, касающееся московской Зоны, находится в нашей компетенции, - сказал Шувалов. - Когда мы докажем…
        - Слово «если» здесь будет намного уместнее, - перебил Ворон и поморщился. Он прекрасно понимал: доказательства зависели прежде всего именно от его умения их отыскать. Лезть же в это дело теперь не хотелось совершенно. Если бы он мог, то сейчас же покинул морг и забыл об убитом «рыцаре», как о ночном кошмаре.
        - Я уверен.
        Ворон был вынужден признать: чутье у начальника ИИЗ работало неплохо. Созданная еще в начале двадцатого века организация, взявшая оплетенный лозой меч в качестве эмблемы, после двадцать шестого апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года обрела свое второе рождение. Ее основное направление деятельности напрямую относилось к Зоне отчуждения. Могли ли «рыцари» иметь свой интерес в новой московской аномалии? Да наверняка.
        До сегодняшней «встречи» Ворон был уверен: и сам профессор Сестринский, и все его «птенцы» погибли во время зачистки лаборатории. Теперь же он опасался и предвидел встречу с ними: в Периметре или вне его пределов.
        - Вы - уверены. Я… допустим, тоже уверен, - сказал он, - но это далеко не доказательства. А если их нет? Так и будем сидеть со своей уверенностью? Допустим, вы привлечете к делу лучших специалистов. Что говорят в ЦАЯ?
        Шувалов пожал плечами:
        - В случае провала я уйду на пенсию, и тебе придется находить общий язык с новым руководством. - Шувалов наигранно рассмеялся, но Ворон шутку не поддержал.
        - Вряд ли я стану это делать, скорее, сверну собственную благотворительную деятельность. Я не работаю на правительство или ЦАЯ, я всего лишь консультант в ИИЗ и совсем немного - сталкер.
        Он подумал, почему же Шувалов попросил не брать в морг Дениса, к тому же мотивируя это нежелательным раскрытием информации. Откуда он мог узнать, будто убитый связан со сталкером Вороном, вернее, Игорем Ветровым?
        Шувалову неоткуда брать данные ни о Сестринском, ни об организации. «Рыцари» тщательным образом подчищали за собой. Ими практиковалось уничтожение любых общедоступных документов вплоть до чеков закупки канцтоваров. Если существовал компромат, он хранился слишком далеко и высоко. Даже во времена расцвета организации о «Рыцарях Зоны» знали лишь те, кто непосредственно имел с ними дело.
        Когда-то Ворон согласился участвовать в очень опасном эксперименте, отправившим в мир иной слишком многих, и выжил. Вряд ли после такого его отпустили бы, но на завершающей стадии в лабораторию ворвались боевики. Они громили компьютеры, убивали ученых, Ворон спасся лишь потому, что находился в изолированной камере, куда не могли проникнуть извне. Напавшие скорее всего не знали о его присутствии. Впрочем, до уничтожения системы жизнеобеспечения они додумались.
        - Почему вы вызвали именно меня, да еще в такой строжайшей тайне? - прямо спросил Ворон, приструнив разыгравшееся воображение. Хотелось надеяться, что давнее сотрудничество предполагало некое подобие доверительных отношений между ним и руководителем ИИЗ. Если же нет, он всегда сумеет развернуться и уйти.
        Шувалов сказал, что он сам не захочет вводить Дениса в курс дела. Означало ли это…
        - Лежащему перед тобой мужчине более ста лет.
        - Что?.. - Ворон не понял, с какой интонацией сам же задал вопрос. Он лишь надеялся, будто в голосе не проскользнет слишком уж явственно слышащееся облегчение.
        Шувалов часто говорил, что при том образе жизни, что вел Ворон, выглядеть тот должен никак не на тридцать пять. Косвенно это подтверждалось примерами на практике, но никто и никогда не задавался целью вести статистику и проверять, насколько интенсивно изнашивают организм походы в Зону, пьянство и недостаток сна.
        Ворон привык отшучиваться хорошей генетикой и консервацией себя алкоголем. Он предполагал, что через десяток-другой лет ему придется исчезнуть, возможно, подстроив собственную гибель, и перебраться на время на другой континент, пока о нем не забудут здесь. Потом он вернется, и даже под той же самой сталкерской кличкой, слишком подходящей ему, вросшей в самое сердце и передающей суть, как никакая другая. Однако вопросы начали мучить Шувалова уже сейчас, а уж с обнаружением тела столетнего старца, выглядящего на пятьдесят, подстегнули любопытство.
        - Перед нами Дымов Дмитрий Дмитриевич одна тысяча девятьсот десятого года рождения. Биолог, работал с Владимиром Ивановичем Вернадским, репрессирован в тридцать четвертом году. Якобы умер в лагере в тридцать девятом, - сказал Шувалов.
        - Ошибка?
        - Ты понимаешь, в каких стенах говоришь об ошибке? - оскорбился Шувалов. - Не в этом случае, Игорь.
        - Хорошо. - Ворон повел плечом. - А я тут каким боком?
        - Но так…
        - А завидовать нехорошо, - заметил Ворон и, достав мобильный телефон, отошел в тот единственный угол комнаты, где имелась сеть.
        Некоторое время он слушал длинные гудки, затем - невнятный ответ.
        - С добрым утром. Разбудил?
        В ответ недовольно буркнули. Ворон рассмеялся:
        - Приятно. Не одному же мне мучиться.
        Шувалов покачал головой. Ворон этого не заметил, но словно в ответ на его жест сказал:
        - Да, вот такая я сволочь, чем и горжусь. Через полчаса будь в ИИЗ, есть дело. Ах да, закажи пиццу. Мне - маринару, себе - какую угодно. За счет Василия Семеновича, разумеется. И много кофе!
        - У нас в коридоре поставили новый кофейный аппарат, - заметил Шувалов, когда Ворон дал отбой и убрал телефон в чехол на поясе.
        - И им я тоже обязательно воспользуюсь.
        Глава 8
        Относительно Дымова Дмитрия Дмитриевича отправили запросы куда только можно, но надежд на получение дополнительной информации Ворон не питал. Если где в архиве и сохранились какие-то бумаги, их могли попросту не найти, не говоря уж о том, что Сестринский удачно заметал следы - и свои, и соратников.
        За словом «репрессирован» скрывалось начало работы на секретном объекте. В тридцать девятом Дымов, должно быть, полностью оправдал возложенные на него надежды и исчез для всех, посвятив всего себя работе.
        Как относиться к такому положению дел, Ворон и сам не знал. С одной стороны, он радовался, ведь от сохранения тайны Сестринского напрямую зависела его собственная безопасность. С другой - остановить маньяка все же следовало. Убийство Дымова сильно смахивало на «след».
        Ворон не мог сказать, видел ли этого человека, когда попал в лабораторию. В сущности, к нему приходили только отец и врачи. Самого Сестринского он видел всего раза четыре, не больше. Уже тогда он выглядел сухоньким седым старичком, которому перевалило за сотню, гений - божий одуванчик.
        В первую их встречу Сестринский рассказал про татуировки и проект с пафосным названием «Рыцари Зоны», совершенно не воодушевивший самого Ворона, о чем он и заявил.
        Наверное, любой другой ученый на месте Сестринского послал бы его к черту. Тот же лишь рассмеялся и поблагодарил за прямоту. Профессор считал себя обязанным старшему Ветрову. Ради него собирался либо совершить чудо, либо отправить Ворона на тот свет. Даже удивительно, что при таких вводных решили учитывать желания кандидата в «птенцы».
        Интересно все же, отпустили бы его по завершении эксперимента? Вряд ли он стал бы сотрудничать добровольно. Рычагов давления опять же не предусматривалось. Шантажировать отцом? Матерью? Бывшей женой? Сыном? Вряд ли Ворон поддался бы. А отец? Могли ли его самого шантажировать? Теперь не узнать.
        В общем и целом упрекать Ворону не пришлось. Если Сестринский пережил ту зачистку, то и его организация - тоже. Однако за все эти годы никто не делал попыток выйти на связь или как-то намекнуть о своем существовании, не напоминал и не предлагал сотрудничать.
        Ему подарили шанс, спасли и отпустили. Подобное могло оказаться помощью за просто так, но Ворон не верил в альтруизм и желание безвозмездно помогать кому бы то ни было (не у людей такого склада ума, во всяком случае). Он задавался вопросом, какую же услугу мог оказать Сестринскому отец, но не мог даже представить.
        Местом убийства Дымова оказался самый настоящий бункер. Чего стоила хотя бы многоуровневая система защиты на входе. Благо, то ли парень, то ли убийца, убегая, не воспользовались ею.
        На полу и стенах виднелись кровавые подтеки, а вот следов борьбы не обнаружилось. Либо Дымов самолично пригласил преступника в бункер, либо тот как-то проник внутрь и напал внезапно. Во всяком случае, заколот «рыцарь» оказался в спину - одним выверенным движением. Сила и точность удара говорили о специфической профессии убийцы: либо хирург, либо мясник, либо солдат.
        В подвале обнаружился неплохой арсенал, но ровным счетом ничего особенного: несколько облегченных бронежилетов, способных остановить пулю из обычного «калаша», три пистолета, охотничий нож и патроны. По всему выходило, что ни в какие разборки кланов Дымов не вмешивался, как и не лез в бизнес с артефактами.
        - Никакой коллекции старинного оружия не наблюдается, - заметил Ворон. - Значит, убийца принес его с собой.
        - Я вот осматриваюсь здесь и не понимаю, зачем такая секретность, - сказал Нечаев.
        - Паранойя, например, Владлен Станиславович, - предположил Ворон. - Все сталкеры подвержены ей в большей или меньшей степени.
        - Как и все нормальные люди, - в тон ему ответил ученый (ученый ли?).
        Высоченный и худой Нечаев, привлеченный Шуваловым к этому делу, Ворону скорее нравился, чем нет. Слегка настораживало, что тот был сотрудником одного из подразделений ЦАЯ, а не напрямую ИИЗ, и скорее всего являлся «засланным казачком». С другой стороны, желание ЦАЯ контролировать авантюру, в которую Шувалов втянул всех, кого смог, казалось понятным и вполне естественным.
        Нечаев обладал отличной памятью на детали и чувством юмора. Во всяком случае, поддержал шутку, касающуюся собственного имени, данного в честь вождя, который так и остался живее всех живых в народной памяти. Что сделалось с Мавзолеем, так и осталось неведомо, поскольку никто из сталкеров не мог добраться ни до Кремля, ни до Красной площади. В ответ Ворон от души посмеялся над парой слухов, касающихся их с Дэном приключений в Периметре. На том приятельские отношения и установились.
        - Василий Семенович, а компьютер увезли ваши подельники или утащил некто предприимчивый?
        - А его здесь и не было, - откликнулся Шувалов, говоривший с кем-то в полицейской форме.
        Ворон переглянулся с Нечаевым.
        - Оп-па, - проговорил тот и поправил очки, съехавшие на нос. - У нас весь офис, более смахивающий на бункер, забит аппаратурой слежения, датчиками, старыми мобильными телефонами, и даже имеется адская штуковина, напоминающая радиостанцию времен Второй мировой войны. А компьютера-то и нет.
        - Если нет компьютера, то кому-то это нужно, - кивнул Ворон. - Скорее всего именно Дымову.
        - Схрон?
        - Я уверен, в Периметр он ходил, но, судя по невеликому арсеналу, недалеко и точно без захода на север. Наиболее безопасным районом Москвы остается Юго-Запад, вот по нему он и гулял - скорее всего без ночевки, возвращался обратно до темноты.
        - Либо у него имелся надежный схрон, в котором удавалось отсидеться, - повторил Нечаев. - Сомневаетесь?
        - Отнюдь, полностью согласен. Скорее всего он находится на одной из станций метро красной, оранжевой или серой ветки. Дэн, как там с артефактами? - Ворон резко развернулся на каблуках, только вошедший в комнату Денис, направившийся было в его сторону, приостановился и покачал головой. По его мнению, Ворон зря демонстрировал свою ненормальность окружающим, пусть даже это были Шувалов и его люди.
        После того как Ворон подвергся воздействию искусственно созданного артефакта «радужка», который едва не свел его с ума и спровоцировал временную потерю памяти, он приобрел некоторые способности, обычным людям не свойственные. Он, к примеру, мог видеть в абсолютной темноте и даже читать, а еще стоило ему подумать о Денисе, и он точно знал, где тот находится.
        «Радужка» на полгода вывела его из строя, наградив непереносимостью к Зоне и даже к самым безопасным разряженным артефактам. Ворону пришлось не только воздержаться от хождения в Периметр, но и уехать из Подмосковья, зато теперь его самочувствие было превосходным, а главное, чувствительность к психотропным проявлениям Москвы сильно притупилась. Возможно, полноценного эмо-удара он и не вынесет, но побороться за себя сумеет точно, причем не в течение несчастных нескольких секунд, а много более долгого времени.
        - Я обнаружил пару «циркулей» в сейфе, один полностью заряженный «мультик» и «огниво», - сказал Денис. - Судя по всему, артефакты предназначались для продажи.
        - В обычном сейфе? - уточнил Нечаев.
        Денис кивнул.
        - Он идиот?!
        - Ему сотня лет, Владлен Станиславович, - напомнил Ворон. - Раз дожил - значит нет. К тому же не думаю, будто его волновало побочное излучение.
        - Кощей Бессмертный, тоже мне, - вздохнул Нечаев.
        - Вряд ли, - хмыкнул Ворон. - Неизвестная науке нечисть, скорее.
        «Как и я, и Дэн», - мог бы добавить он, но благоразумно промолчал.
        Дэн подошел к нему и тихо, чтобы никто не услышал, сказал:
        - А еще у него в ящике стола «сапфировое сердце».
        - Них… то есть ничего себе, - присвистнул Ворон.
        Артефакт, прозванный «сапфировым сердцем» за приятный глазу внешний вид, защищал от любого психического воздействия. Именно на его основе делали антидот от «радужки».
        Ворон подошел к столу и принялся один за другим открывать ящики. Первый оказался пуст, не считая двух пластмассовых скрепок серого цвета и одного скоросшивателя. Во втором лежала пачка чистых листов формата А4, в третьем… Ворон не поверил своим глазам: у дальней стенки притаилась размером с ладонь продолговатая застывшая капелька ясно-синего цвета. Скорее всего первородной основой для артефакта послужило цветное стекло, но говорить наверняка Ворон не решился бы.
        - Ого! - Нечаев заглянул ему через плечо. - Все же этот Дымов чокнутый. Хранить «мультики» в сейфе, а «сапфировое сердце» в ящике стола…
        - Зато мы теперь отчасти знаем, зачем такая секретность и система защиты, - заметил Ворон. - К тому же «циркуль» - еще та дрянь, а «сапфировое сердце» можно хоть в медальоне на шее носить - никакого вреда не будет.
        - Не рекомендовал бы, - с нажимом сообщил Денис. - От грабителей отбиваться надоест.
        Ворон коротко рассмеялся.
        - Ваш напарник прав, - согласился Нечаев.
        - Дэн бывает занудлив не по годам. Правда, без него я давно был бы мертв или шлялся по Зоне в нетрезвой памяти и в скудном уме, выглядя при этом хуже и страшнее Кровавой Мэри, легендарного призрака метро «Красные ворота». На сем веселом моменте предлагаю убраться отсюда восвояси. Все бумаги и без нас соберут и доставят в ИИЗ, впрочем, готов спорить, ничего особенного в них не найдется.
        - Ты не прав, пару подозрительных счетов от дочернего предприятия «Кольгенбрау» в Стокгольме я обнаружил, - сказал Шувалов, подходя к ним.
        - Василий Семенович, вы, в сущности, как ребенок, - попенял ему Ворон. - Какой же сталкер хоть раз в жизни не пользовался услугами виртуального аукциона продажи редких артефактов?
        - Но это же… - Шувалов всплеснул руками.
        - Нелегально, черный рынок и фу-фу-фу кто-то не заплатил налоги любимому государству, - скривился Ворон. - Вы просто не в курсе, сколько всего государство скупает на именно этом конкретном аукционе, - заметил он. - А кроме того, торговля артефактами по-прежнему не имеет под собой законной базы. Про то, как сцепился Борис Аркадьевич с Наумом Тихоновичем, слышали?
        Это развлечение длилось в обновленной Думе уже никак не меньше четырех месяцев. Первый депутат, имеющий записанный на жену маленький бизнес по производству средств для очищения двигателей внутреннего сгорания, захотел наконец покупать «ведьмин студень» открыто и не по такой «грабительской» цене. Он ратовал за, во-первых, поголовную амнистию для тех, кто ходил в Москву, во-вторых, организацию купли-продажи артефактов. Его оппонент настаивал на том, что любой артефакт изначально собственность государства и принадлежит ему.
        Борис Аркадьевич, на первый взгляд, предлагал умные вещи. Узаконивание промысла (а добыча артефактов, несмотря на все предпринимаемые усилия, стала именно таковой) принесло бы государству немалый доход, сейчас достававшийся посредникам из других стран. Но стоило копнуть чуть вглубь, депутат-реформатор превращался в торгаша, которому очень не нравилось быть зависимым от кланов сталкеров и одиночек, часто назначавших цену, а заодно способных и послать подальше ненадежного покупателя.
        Наум Тихонович же представлял собой фигуру одиозную во всех отношениях. Начал он с того, что требовал закрыть на телевидении ряд развлекательных ток-шоу о Москве. В порядке бреда отдельным пунктом шло запрещение мини-юбок для женщин и мультфильмов в стиле аниме. Вишенкой на торте звучали заявления о том, что столица понесла заслуженное наказание за грехи своих жителей, и призывы устроить молебен и крестный ход вокруг огороженной стены.
        Ворон следил за паноптикумом не так чтобы очень внимательно, но постоянно. Временами тот развлекал, чаще вызывал чувство глубокого отвращения к лицам, якобы обязанным действовать на благо государства и народа, а не на основании собственных комплексов и экономических интересов. Омерзительнее выглядела лишь какая-то либералка, предлагавшая изолировать всех детей, вывезенных из Москвы после трагедии, во избежание массовой их мутации и даже вынесшая на голосование законопроект, запрещающий бывшим москвичам заводить детей. Ворон первым подписал петицию за отстранение истерички от занимаемой должности, пусть терпеть не мог вмешиваться в политику и не верил в способность коллективных писем повлиять хоть на что-нибудь.
        - Ох, Игорь, Игорь.
        - К вашим услугам, Василий Семенович.
        - Хоть малейшее предположение у тебя есть? - спросил Шувалов.
        - Он собирал информацию, - ответил за него Денис.
        Ворон кивнул.
        - Только хранилась она не здесь, а в схроне на территории Москвы, - добавил он.
        - Я займусь всем этим электронным хламом, - предложил Нечаев, - возможно, смогу хоть что-то понять.
        Ворон кивнул:
        - А мы с Дэном нанесем визит мальчишке. Сколько он уже в подвале сидит?
        - Дней пять, - ответил Шувалов.
        - Отлично!
        Глава 9
        Денису казалось, что Институт Исследования Зоны давно уже представляет собой нечто живое и постоянно меняющееся, причем независимо от работающих в нем людей. Первое, что бросилось в глаза при приближении к нему, - увеличенный в вышину забор. Территориально ИИЗ тоже разросся. И без того площадью где-то в гектар институт отгородил часть леса и просеки, на которой вовсю шло строительство.
        - С ума сойти, - проворчал Денис.
        Ворон повел плечом.
        - Василию Семеновичу понравилась идея организации быта сталкеров, работающих на благо науки. Но! Он как человек здравомыслящий понимает, что никакой разумный человек не станет перебираться в общежитие из собственной квартиры, дома или коттеджа. Гостиничный корпус заселен наполовину и то лишь благодаря слухам о маньяке.
        - Значит, коттеджный поселок «Сталкерский»?
        Ворон рассмеялся.
        - Предложи название Шувалову, ему понравится. А в принципе разумная идея. Ходоки в Зону народ непостоянный: сегодня здесь, завтра - там. Кроме нас с тобой, ИИЗ имеет дело и с другими представителями нашей профессии, но текучка большая, контингент меняется и не такой квалифицированный, как хотелось бы. Шувалов пытается решить задачу недостатка кадров - вот и все.
        - То есть?
        - Ничто человеческое сталкерам не чуждо. Как и большинство людей, они падки на халяву. Наверняка многие поведутся на свое жилье в приятном месте, постоянную работу и соцпакет, пусть в перспективе и могут заработать больше на вольных хлебах.
        - А мы? - спросил Денис.
        - С ума сошел? Мой дом - моя крепость. Должно случиться нечто из ряда вон, чтобы я добровольно куда-нибудь переехал. К тому же я не терплю быть под колпаком у кого бы то ни было, - ответил Ворон и поморщился.
        - Я не об этом, просто… - Денис вздохнул, но затем все же решил сказать прямо: - Это неправильно, что, когда приезжает Алла, ты переезжаешь в гостиницу.
        - Да ну? - Ворон рассмеялся, и, как показалось Денису, совершенно не наигранно. - Ты что же, думаешь, будто это из-за тебя?
        - Да.
        - А если подумать? - Ворон даже приостановился у обочины и внимательно на него посмотрел.
        Денис взгляд встретил спокойно, но так и не понял, чего от него хотят.
        - Какой же ты еще ребенок… - проворчал Ворон. - Думаешь, я рвусь к тому, чтобы в моем гнезде хозяйничали посторонние, пусть это будет и не абы кто, а предпочитаемая мною женщина? В качестве соседа ты подходишь мне всяко больше. - Он подмигнул Денису и, покачав головой, добавил: - А еще она терпеть не может готовить. К слову, и не умеет. Потому я предпочитаю гостиничное проживание на всем готовом. - И снова обернулся к дороге, выжимая педаль газа. Автомобиль - серебристого цвета «Хонда Пилот» - плавно вывернул на абсолютно свободное шоссе и покатил вдоль бетонного забора института.
        Ворон приобрел джип несколько месяцев назад и только благодаря уговорам Дениса и заверениям Романа в том, будто свой он больше не одолжит.
        «Я понимаю как никто: камианета была твоей ласточкой, „Энтерпрайзом“ и вообще бегала благодаря артефакту и заводилась без ключа, - ворчал он, - но это не значит, будто ты обязан хранить ей верность».
        «А я храню?» - интересовался Ворон.
        «Не знаю, что ты делаешь, но у меня сердце каждый раз ёкает, когда Дэн мне звонит и говорит, что ты выехал на мотоцикле! - орал Роман. - По Старому Калужскому шоссе! В дождь! Я твой лечащий врач, в конце концов! Если ты влетишь в осину при скорости под сотню, то даже я тебя не соберу».
        «При таком раскладе ничья помощь мне так и так не понадобится», - уверял Ворон и уходил от разговора.
        «Я готов тебе отдать свою кошечку, - прибавлял Роман. - Вот никому и никогда бы, но тебе готов».
        «Нет», - отказывался Ворон.
        «Ты ведь на ней уже ездил! - еще сильнее заводился Роман. - Она же идеальная!»
        Далее разговор перескакивал на обсуждение плюсов и минусов отдельных марок, но на том и заканчивался. В результате Денис плюнул на все и сам залез в Интернет, выбирая машину чисто под себя: непафосную и недорогую, стандартную модель, не требующую значительного ухода и совершенно обыденную, не выделявшуюся на дороге. В результате выбрал «Рено Дастер 2».
        С точки зрения Дениса внедорожник длиной четыре с половиной метра вряд ли когда-либо понадобился бы ему самому, но Ворону вполне мог приглянуться, ему нравилось ощущать себя на дороге слоном в посудной лавке. Денис надеялся, что пусть не постоянно, но ключи тот брать будет. Три ряда сидений тоже казались лишними, но с их образом жизни могли понадобиться.
        «Да у тебя комплекс», - сказал Ворон, увидев приобретение.
        «Неполноценности?» - поинтересовался Денис, прекрасно помня шутку о маленьком человеке на большом автомобиле.
        Ворон покачал головой и выдал: «Ты до сих пор боишься, будто я тебя выгоню, вот и купил себе спальное место на колесах. На всякий случай».
        Наслушавшись пренебрежительных высказываний об автоматических коробках передач, Денис потребовал, чтобы на «Дастере» стояла механика, и пусть в Россию подобные машины еще не поставляли, для него подобное исключение сделали.
        «Неудобно, - вынес вердикт Ворон, прокатившись по городу, - этот вариант откровенно тяжеловат, выжимать сцепление приходится с усилием, а значит, ты быстро устанешь».
        «Я не собираюсь сидеть за рулем сутками», - попытался спорить Денис, но машину у него отобрали почти на неделю.
        Через пять дней Ворон вкатил в гараж бронированное чудище (другого названия Денис не придумал) с усиленной подвеской, перебранной механической коробкой и цвета бирюзовый металлик, которого у данной серии автомобиля не предусматривалось.
        «Вот теперь я одобряю», - сказал он, возвращая Денису ключи.
        «А ты?» - вырвалось у того.
        «Цвет не мой», - фыркнул Ворон.
        Денис мог побиться об заклад: именно поэтому автомобиль и перекрасили.
        «Хоть не желтый», - вздохнул он.
        «Я все-таки иногда буду его одалживать», - пообещал Ворон.
        Так или иначе, но к капитуляции в отношении покупки собственного джипа он подтолкнулся. То ли повлияла возня с «Дастером», то ли все же необходимость, то ли просто время пришло, но через месяц в гараже появилась новенькая «Хонда Пилот» - изящная, мощная и агрессивная, серебристого цвета, с синей подсветкой колес и фар. Длиной почти пять метров, а шириной - два джип почему-то совершенно не смотрелся громоздким. Трехлитровый движок и двести пятьдесят лошадиных сил позволяли не ограничивать себя в скорости. При этом расход топлива оказался совсем небольшим. Ворон, конечно, обещал не разгоняться до двухсот, но никто ему не верил.
        Прежде чем занять свое место в гараже, джип побывал в руках у тех же умельцев, к которым ранее попадал «Дастер». Не собирающийся вникать Ворон взял полную комплектацию, какую только предполагал автомобиль премиум-класса, вычеркнув только шестиступенчатую коробку-автомат. Умельцы заменили заводскую механику, усилили подвеску и чуть модернизировали систему освещения салона. В результате получилось нечто, больше похожее на космический корабль, чем на внедорожник.
        «Вы же хотели от меня „Энтерпрайз“», - равнодушно замечал Ворон. Он, похоже, и сам не ожидал, будто автомобиль ему понравится.
        Ворота были новыми, но местами уже тронутые ржавчиной. КПП - выкрашено кроваво-красной краской. Рядом с табличкой официального названия «Институт Исследования Зоны» красовалась надпись: «И снова на арене».
        Сотрудники Шувалова отличались чувством юмора.
        «Ранее в выпуске, - было написано ниже. Красивые, аккуратные, чуть округлые литеры выдавали женскую руку: - Академия Исследования Аномальных Явлений».
        А под ней косым почерком белоснежными буквами написано традиционное: «В этом здании раньше находился филиал знаменитого НИИ Химических Удобрений и Ядов». Разумеется, заглавные буквы были должным образом выделены черной краской и подчеркнуты.
        - Адский цирк с конями, - прокомментировал Ворон, опуская стекло и показывая окошечку камеры пластиковый прямоугольник пропуска.
        - А по-моему - забавно.
        Ворота лязгнули несколько раз, словно изнутри в них колотилось нечто огромное, и с натужным скрипом открылись. За ними шелестели деревья и зеленел газон с фонтанами и клумбами.
        - Красота-то какая.
        - Ага. Лепота, - ответил Ворон. - Санаторий.
        Внутри института оставалось уютно по-прежнему. Темный асфальт окантовывал черно-синий бордюр. Ярко-зеленая газонная трава, подстриженная очень коротко, казалась ковром. Временами встречающиеся лавочки, выкрашенные все той же жуткой красной краской, что и КПП, почему-то выглядели довольно прилично, а не ляпом больного на голову дизайнера, в сравнении с оригинально подстриженными кустами они даже не особенно бросались в глаза. Клумб и фонтанов прибавилось, причем если раньше последние выглядели как обыкновенные чаши с водяными струями, бьющими вверх, то теперь появились целые скульптурные композиции. Возле одной такой Ворон даже притормозил.
        - А похожи, - сказал Денис.
        Фонтан представлял собой квадратный бассейн, примерно пять шагов в длину и два в ширину. Сидевшие по углам пышногрудые сирены держали в руках кувшины, из которых хлестала вода, в центре на образованном четырьмя сомами островке стояли черные быкуны, запрокинув головы, и пускали из ноздрей фонтанчики где-то в метр высотой.
        - Прелестно, - усмехнулся Ворон. - Руки оторвать.
        - За что?
        - За излишнюю романтизацию Зоны, - безапелляционно заявил он. - Вон, полюбуйся.
        Они проехали до следующего фонтана - круглой чаши, облицованной синей плиткой. По поверхности воды плавали искусственные кувшинки. Между ними время от времени всплывали крупные воздушные пузыри. В центре чаши сходились мостки, перекинутые от бортов, на них стояла фигурка маленькой хрупкой девочки в летнем платье.
        Денис прикусил губу.
        - А теперь представь, что восторженный идиот, насмотревшийся на всю эту красоту, напросится в Москву. Если его поведем мы - еще полбеды, мне временами удается вправлять чужие мозги, а если с кем-то другим?
        - Мне кажется, ты перегибаешь палку, - заметил Денис. - И вообще какой-то нервный. Расскажешь?
        - В последнее время произошло слишком многое. Расскажу, куда я денусь? Едем.
        Институт Исследования Зоны занимал два стеклянно-бетонных здания, прилепившихся друг к другу и настолько обросших всевозможными переходами и лестницами, что практически слились в одно. В каждом насчитывалось восемь надземных этажей и несколько подземных (лифт спускался до минус четвертого, но предположительно ниже еще находилось несколько помещений). Как когда-то, почти в прошлой жизни, говорил Выдра: никогда не угадаешь, какой на самом деле вышины такие научные центры. Они же иногда как айсберги: надземная этажность существенно уступает количеству уровней, находящихся под землей.
        Ворон вырулил на стоянку перед главным входом. Понять, что это не какой-то второстепенный подъезд, а именно главный, легко удавалось по его размерам. Двери возвышались до второго этажа. Козырек начинался там, где, по идее, должен находиться пол у третьего. Толстые колонны из зеленого мрамора придавали невероятно помпезный вид.
        - Ну, пойдем.
        Их путь лежал совсем в другое здание, но проще всего припарковаться казалось здесь. Более того, ни у кого это не вызвало бы лишних вопросов.
        Денис вылез первым, оглядываясь и вдыхая совершенно неповторимый аромат хвои, висящий над всей территорией института. Ворон вышел следом и, щелкнув кнопкой на брелоке, поставил автомобиль на сигнализацию. Спустя некоторое время он поправил ворот рубашки, а на самом деле нащупал под ней небольшой медальон, надавил на него и подтвердил команду системе безопасности автомобиля.
        - Думаешь, нам здесь может угрожать опасность? - спросил Денис.
        Ворон пожал плечами.
        - Вообще-то нет, но я не хочу делать исключения. Исключения - прямой путь к халатности.
        Корпус, к которому они направились, располагался в двухстах метрах от главного здания. Двухэтажное небольшое строение более всего напоминало детский садик. Вся надземная часть его была отдана под архив, а вот в подвале находились и мини-лаборатории, и несколько изолированных камер, оснащенных системами видеонаблюдения и звукозаписывающей аппаратурой. В одной из них сидел напарник убитого, некто Никита Гранин.
        - Вообще-то это называется похищением, - заметил Денис. - И удержанием помимо воли.
        - А ты так уверен, будто именно «помимо воли»? - усмехнулся Ворон. - Те, кто обеспокоен собственной свободой, так себя не ведут.
        Наблюдатели расположились в камере по соседству. В комнате находились рыжий техник и Нечаев. Ворон, войдя, поздоровался с ними кивком головы.
        - Что-то интересное? - спросил он.
        - Никак нет, - по-военному ответил техник и, вероятно, наблюдатель по совместительству.
        - То есть он не спрашивал, кто вы, где он и сколько еще продолжится его изоляция? - поинтересовался Денис.
        - Никак нет.
        Ворон направился к мониторам и, ухватив по дороге стул, уселся на него, оседлав словно лошадь. Уложив на спинку скрещенные руки и пристроив на них подбородок, он начал внимательно наблюдать за заключенным. Уточняющих вопросов он не задавал, впрочем, Денис спрашивал за обоих.
        - Он пытался установить хоть какой-нибудь контакт?
        - Никак нет, - в третий раз повторил рыжий. - Он всем обеспечен. Кормят его четырежды в сутки. По утрам и вечерам он делает зарядку, в остальное время читает.
        - Вы даете ему книги?
        - У него на столе блокнот и письменные принадлежности, в него он может записывать свои пожелания.
        - И каковы эти пожелания? - удивленно спросил Денис.
        - «Белые ночи», «Преступление и наказание» Достоевского, полное собрание сочинений Алексея Толстого и «Великий канцлер. Князь тьмы» Булакова.
        - Почему черновик, не «Мастер и Маргарита»? - словно невзначай спросил Ворон.
        Рыжий пожал плечами.
        - Поинтересуйтесь сами, - предложил Нечаев.
        Ворон покачал головой и продолжил смотреть на узника, сидящего за столом и вперившегося в старую на вид, толстую книгу в темно-зеленой обложке. Внешне он казался довольно молодым и абсолютно ничего особенного собой не представляющим.
        - Что вы там высматриваете? - спустя четверть часа не выдержал Нечаев и встал позади Ворона. Тот передернул плечами, но отойти не попросил, хотя не выносил, когда кто-нибудь нависал над ним или слишком приближался.
        - Наблюдаю и считаю. На прочтение двух страниц он тратит в среднем от десяти до пятнадцати секунд. Что это за книга?
        - Достоевский, - пояснил Рыжий, - до этого был Толстой. Просто зависть берет.
        - Какая-нибудь техника быстрого чтения? - предположил Нечаев.
        - Илоны Давыдовой, - усмехнулся Ворон. - Крутили в моем детстве-юности такую рекламу, вы, должно быть, тоже помните.
        - Я больше по датам и цифрам, - признался Нечаев.
        - Как долго он так читает? - спросил Денис.
        - Весь день с паузами на еду.
        Глава 10
        Никита на удивление быстро притерпелся к своему положению. Его не только не беспокоила неизвестность, в глубине души он даже радовался заточению и неосведомленности. По крайней мере в подвале некоего дома, находящегося в городе, название которого Никита благополучно проспал, он чувствовал себя в безопасности, а от одной только мысли, что убийца мог знать, где он живет, сердце в груди начинало частить.
        Убийца выследил Дима, значит, рано или поздно пришел бы и за его напарником. С другой стороны, пробраться в нахабинский курятник казалось проще, нежели в напичканный электроникой офис. Или нет?
        Похитители обращались с ним даже не сносно или терпимо, а хорошо: кормили четыре раза в сутки, ни в чем не отказывали, а главное, приносили книги. Каждое утро Никита писал им записки и подсовывал их под дверь. Позже в небольшое окошечко просовывали поднос с тарелками и графин с соком, а также книги.
        За все время - а по подсчетам Никиты прошло около недели - с ним ни разу не заговорили, не спросили ни о чем, даже с помощью такой же записки, и ничего не объяснили. Если бы не еда и книги, он подумал бы, будто о нем попросту забыли.
        Содержали его в подвале, но это Никита понял только потому, что единственное узкое окошечко располагалось под самым потолком. Достать до него не представлялось возможным, даже встав на стул. На этом сходство с привычным каменным мешком, которое описывалось множеством авторов и показывалось режиссерами, заканчивалось.
        В распоряжении Никиты находилась даже не отдельная комната, а целая квартира. Без кухни, правда, но она ему и не требовалась. В просторной комнате располагалась удобная кровать, диван и пара кресел, не считая двух стульев у широкого стола, за которым удалось бы разместиться вчетвером. Вдоль самой длинной стены (пять с половиной шагов) стоял шкаф-стенка, популярный в восьмидесятых годах двадцатого века. В нем отыскалось несколько комплектов постельного белья, десять пар носков, пять трусов и маек, девять рубашек и пара джинсов. Размеры не подходили, что слегка притушило одолевавшую Никиту паранойю (специально под него подвал не оборудовали), но судя по количеству одежды, квартировать ему предстояло еще долго.
        На полу лежал палас с рисунком, сильно напоминающим шахматную доску. Все стены, кроме той, у которой располагалась стенка, были завешаны коврами (недорогими, на прорезиненной основе, но не привередничать же по этому поводу). А еще - и почему-то именно эта деталь выбивала из колеи посильнее всего остального - обои в веселенький разноцветный горошек облепили потолок.
        Рядом с входной дверью, железной, находились три другие - деревянные, покрытые белой акриловой краской. Вели они в ванную, туалет и кладовую с коробом для грязного белья, коробками с бытовой химией и стиральной машинкой. Личной прачки для Никиты не предусматривалось, а жаль. Особенно умиляли его натянутые под потолком лески для просушки выстиранной одежды.
        В общем и целом узилище не сильно уступало по площади дому в Нахабино. В тесноте Никита себя точно не чувствовал, а выходить на улицу не стремился.
        Света здесь хватало: на каждой стене висело по два бра в виде цветочка, а на столе стояла настольная лампа, что ни на есть советского образца: с такими в застенках НКВД пытали, не иначе. Видимо, его похитители обладали изрядным чувством юмора, раз не только отыскали подобный раритет, но и принесли в такую обстановку.
        Сегодняшнее утро начиналось как обычно. Никита встал с рассветом, включил бра над кроватью и поплелся в ванную комнату приводить себя в порядок. Санузел у него оказался совмещенный, несмотря на наличие двух дверей, что оказалось гораздо удобнее раздельного (когда Никита жил с родителями, те почему-то воротили нос от подобного новшества и даже осуждали соседей, сносящих перегородки между ванной и туалетом).
        Затем он немного почитал, сделал несколько обязательных упражнений (на каждодневной утренней и вечерней тренировке настаивал Дим, и пусть его больше не было, Никита продолжал выполнять разработанный им комплекс) и снова ушел в ванную. Судя по внутренним часам, приближалось время завтрака. Обычно один из похитителей дважды стучал в дверь, привлекая внимание, а затем передавал поднос, однако сегодня вместо этого щелкнул замок.
        Никита вздрогнул. Он, конечно, ожидал визита, но прямо сейчас никого видеть не хотел. Воображение успело нарисовать пришедшего за ним маньяка (почему-то с красной бензопилой «Дружба» наперевес), киношного шпиона в маске, держащего на изготовку пистолет с глушителем неправдоподобно большого размера, и сумасшедшего ученого с ассистентами, отчего-то обязательно в очках на минус семь. Реальность слегка разочаровала.
        В комнату зашли трое. С виду ничего примечательного в них не оказалось: мужчины как мужчины. Один - в очках и сером пиджаке, высокий и худой (не худощавый или стройный, а именно как жердь). На сумасшедшего ученого он не походил даже отдаленно и громко-громко хохотать не собирался. Лицо интеллигентное, приятное, но не особенно запоминающееся. Волосы - темно-русые, прямые. Глаза серые. Единственной отличительной чертой могли бы послужить три родинки в уголке губ, расположенные так, что образовали равносторонний треугольник. Он вежливо поздоровался и прошел прямо к столу, за которым сидел Никита.
        - Нечаев Владлен Станиславович, - представился он. - Могу я присесть?
        Никита кивнул, потом зачем-то добавил:
        - Конечно, присаживайтесь, чувствуйте себя, как дома.
        Нечаев производил впечатление ученого в хорошем смысле этого слова. До бизнесмена от науки - того, кто получает различные гранты и руководит проектами, - он несколько не дотягивал, но и на неудачников, просиживающих штаны и мозги в лабораториях за нищенскую зарплату, не походил. Скорее, он путешествовал по миру, посещал симпозиумы и научные конференции в других странах, делал доклады… Никита мотнул головой. Все же от привычки придумывать незнакомым людям биографии пора избавляться. И ведь раньше ничего подобного он за собой не замечал.
        Пусть Нечаев и пытался производить впечатление главного, другой посетитель казался таковым гораздо сильнее. Он сразу прошел в наиболее темный угол и, не спросив разрешения, уселся в кресло, закинув ногу на ногу и сделав вид, будто происходящее его не интересует. В каждом его движении сквозила уверенность, граничащая с самоуверенностью или даже с нарциссизмом. Никита не сомневался, что этому человеку наплевать свысока на чаяния всех людей всего мира, более того, он не слишком заботится и о собственной репутации - черта, которой он сам втайне завидовал.
        Никите всегда требовалось одобрение других. Встречая время от времени людей самодостаточных, он начинал чувствовать собственную ущербность. А еще незнакомец почему-то сильно напоминал Дима. Разумеется, не внешне: он был моложе и привлекательнее, с густыми черными волосами и строгими правильными чертами лица, выше и стройнее. Однако того же «поля ягодой». Он походил на Дима, как бывают иной раз схожи люди, всю жизнь занимающиеся одним делом.
        Третьим зашел молодой парень. Никита посчитал бы его стажером, а то и секретарем кого-нибудь из первых двух, но он тоже сел в кресло, не спросив, и вел себя совершенно свободно, без желания угодить. На Никиту он смотрел так, словно рентгеном просвечивал.
        - Итак, Никита Андреевич, - начал Нечаев, - у вас, должно быть, накопилось много вопросов касательно вашего задержания. Я готов ответить на них.
        - Боюсь, я гостил у вас столь долго, что нашел приемлемые ответы на возникшие у меня вопросы самостоятельно, - заметил Никита.
        - В таком случае, возможно, вы поделитесь ими, а я поясню, если где-то закрались неточности, - предложил Нечаев.
        Никита пожал плечами.
        - Вы не имеете ни малейшего отношения к полиции.
        Нечаев прикусил верхнюю губу, и некоторое время выражение его лица Никита понимал как досадливое.
        - Не то чтобы я часто бывал в КПЗ или подобных малоприятных местах, но здесь слишком комфортно, - пояснил Никита, больше наблюдая за собственным голосом, чем за чужой реакцией.
        Он снова отвык от его звучания. Нечаев же интересовал его не слишком сильно по сравнению со вторым незнакомцем. Однако тот сидел таким образом, что на него пришлось бы специально оглядываться. Никита не мог позволить себе подобного.
        - Опять же, имей вы отношение к правоохранительным органам, первым делом принялись бы меня запугивать. Потом пообещали бы обвинить в убийстве. Затем начали бы задавать вопросы, а не предлагать ответить на мои, - продолжил Никита. Желудок издал громкий «бульк», все же в соблюдении режима дня, пусть и вынужденного, имелись существенные минусы. Никита сделал вид, будто ничего не произошло, Нечаев - тоже. - А будь вы какими-нибудь сумасшедшими учеными, у меня регулярно брали бы анализы, - заметил он. - Мне кажется, лично я не слишком вам и нужен, просто взяли по случаю, а теперь не знаете, куда деть.
        - А вот в этом вы ошибаетесь, Никита Андреевич, - сказал Нечаев.
        - Был бы совсем без надобности, не держали бы, - кивнул Никита и обернулся, услышав скрип кресла.
        - Буду рядом, - бросил незнакомец, похожий на Дима, и вышел.
        - Почему вы сами не пытались выяснить, отчего вас удерживают против воли? - спросил напарник вышедшего; пожалуй, было правильнее называть его именно так.
        - Я… - Никита специально сделал паузу и даже помычал. - Эм-м…
        - Можете называть меня Дэн, - позволил тот.
        «Не представился, а именно позволил», - отметил Никита про себя.
        - Так вот, Дэн, - начал он, - я не сказал бы, будто именно против воли. Меня все устраивало.
        Судя по тому, как посмотрел, Дэн удивился. Задавать вопросы он, однако, не стал, только кивнул, поблагодарив за ответ.
        «Кажется, он не понял, как вообще возможно подобное отношение, - подумал Никита. - Слишком дорожит собственной свободой?»
        Никиту аж передернуло от подобной мысли.
        «Ты просто не испытывал ничего похожего на то, что довелось пережить мне», - подумал он.
        Дэн не просто выглядел молодо. Никита ощущал себя стариком по сравнению с ним. Наверняка тот приходился племянником, сыном или младшим братом кого-нибудь из высокопоставленных похитителей. На представителя «золотой молодежи» он не походил, хотя держался откровенно нагловато в присутствии людей старше себя, но вот на блатного тянул вполне.
        Блатных Никита не любил. Он видел нечто омерзительное в самом факте их существования. Разумеется, идея о всеобщем людском равенстве - утопия, но все же осознавать то, что кого-то всегда поддержат, возьмут на прибыльную должность, посодействуют, помогут раскрутиться и всегда подставят плечо, на которое можно опереться, а ты сам лишен всего этого, - сильно коробило и даже оскорбляло.
        - Ты просто понятия не имеешь, что значит стоять и ждать удара, - перейдя на «ты» (в конце концов, этот пацан был младше), сказал Никита. - Потому не смей осуждать.
        Денис приподнял брови, но ничего не ответил и не стал оправдываться или разубеждать.
        - Вы можете не верить, но я убийцу собственными глазами видел! - сказал он Нечаеву.
        - Расскажите, - предложил тот, достав блокнот и обыкновенный карандаш.
        Никита ожидал хотя бы диктофона, но кивнул и принялся за рассказ. Он говорил, говорил, говорил и не мог остановиться. Слова давались поразительно легко. Только к правде они имели весьма сомнительное отношение.
        Однажды, когда Никита еще работал в московской ветеринарной клинике, его сменщица подверглась нападению. Девчонку спасло то, что она в детстве занималась какой-то борьбой.
        «Вот даже не знаю, как вышло. Он в лифт запрыгнул, схватил, а у меня нога сама в колене согнулась, поднялась и как даст ему по яйцам», - рассказывала она во всеуслышание.
        Феминистические настроения в одной отдельно взятой ветеринарной клинике тогда просто вскипели. Все сотрудницы ходили гордые, словно лично побили маньяка, скрутили, а потом сдали прибывшим на место преступления полицейским. Мужчины, которые поумнее, предпочитали с ними не связываться. Остальные получали высокомерные и презрительные взгляды, да еще и упреки в шовинизме, хотя, казалось бы, они-то тут при чем?.. Они точно не ходили по домам и не запрыгивали в лифты к незнакомым девушкам.
        «А когда приехала полиция, - рассказывала сменщица уже поздно вечером, сидя в кабинете за закрытыми дверями и избавляясь от стресса посредством алкоголя, - я не смогла составить правильный портрет напавшего. Я говорила все противоположное. Он низкий был, а я называла рост под два метра. Он темноволосый, а у меня - рыжий».
        Кажется, кто-то из находившихся при разговоре коллег назвал ее дурой. Причем опасной дурой, ведь маньяк наверняка напал на кого-то другого, и полиция схватила ни в чем не повинного человека из-за ее неправильных показаний. А вот Никита понимал ее и сочувствовал.
        Видимо, в мозгах у людей стоят своего рода предохранители. Иногда они срабатывают правильно, не позволяя совершать критические ошибки: сесть в поезд, которому суждено сойти с рельс, например. А иногда дают сбой. Вот сменщицу и перемкнуло тогда, а Никиту - сейчас.
        Ему почему-то казалось, что если он расскажет все как есть, убийца обязательно отыщет его. Глупость несусветная. Особенно на фоне мыслей о Диме. Однако ничего поделать с собой Никита не мог. Он врал, понимал это, хотел перестать, но стыд не позволял ему признаться в обмане. Поэтому он продолжал.
        - Итак, Никита Андреевич, давайте подведем итог, - сказал Нечаев. - Вы видели низкого сутулого человека в мотоциклетном шлеме. Все верно?
        Никита кивнул.
        - А во что он был одет?
        Пожалуй, на этот вопрос он мог ответить правдиво: мало ли в Подмосковье священнослужителей?
        - В рясу.
        Нечаев кивнул и пометил в своем блокноте.
        - Извините, - сказал Никита. - А позвольте спросить, почему вы пишете так?
        - Чернила слишком ненадежны, - ответил Нечаев и улыбнулся. - Простыми карандашами в космосе пишут, я же не хуже космонавтов, верно? Американцы в свое время угрохали кучу денег на создание ручки, способной писать в условиях невесомости, на кой - лично я не знаю. Мы посетили ваш бункер, Никита Андреевич, - без какого-либо перехода продолжил он. - Вы могли бы просветить нас, зачем требовалась такая секретность?
        Никита пожал плечами и ответил:
        - Я не знаю. Бункер оборудовал мой напарник, я только поставлял ему данные.
        - Какого рода?
        - Из Периметра. Обычно Дим давал мне задания, я их выполнял.
        - Какого рода?
        - В основном я наблюдал за миграцией животных, иногда мне удавалось увидеть ранее неизвестных мутантов. Все данные я приносил Диму, он заносил их в свой ноут и…
        - Но мы так и не нашли его, - перебил Нечаев.
        - Так Дим почти не держал его вне Периметра, - пожал плечами Никита.
        - Схрон?
        Никита согласно закивал.
        - Только я ни разу в нем не был, - предупредил он. - Дим не разрешал далеко отходить от стены.
        Нечаев кивнул и поднялся.
        - Владлен Станиславович, - обратился к нему Никита, - что будет со мной?
        - На самом деле у вас есть несколько выходов из создавшегося положения, - ответил Нечаев. - Насколько понимаю, возвращаться к себе вы опасаетесь?
        - Именно так, - сказал Никита и передернул плечами.
        - В таком случае мы предложили бы вам работать на Институт Исследования Зоны. Ваши знания и исследования довольно интересны. Если захотите, сможете не покидать территорию ИИЗ вообще. Вас поселят в гостиничном корпусе, а со временем сможете перебраться в отстраиваемый сейчас коттеджный поселок. С покупкой продуктов также проблем нет: вы заказываете по Интернету, все привозят к КПП, кроме того, рядом с корпусом имеется круглосуточный магазин. И к слову, вы ведь понимаете, что вас можно привлечь к уголовной ответственности за незаконное проникновение в охраняемый Периметр?
        - По этой статье можно привлечь сейчас едва ли не каждого пятого, - заметил Никита.
        - Но на вас еще и попытаются повесить убийство, - напомнил Нечаев.
        - До нового трупа.
        - Это как сказать, - Нечаев снял очки и потер веки, - полиция не считает убийства делом рук одного человека. Никому не нужен маньяк, а вот сталкер, порешивший напарника, не поделив с ним деньги, вырученные от продажи артефактов, еще как понадобится. В полиции до сих пор существует план по раскрытию преступлений. С этой точки зрения засадить пятерых невиновных гораздо выгоднее, чем обезвредить одного маньяка.
        - Знаете, - сказал Никита, нахмурившись, - мне даже на Зоне будет лучше, чем у себя дома. Там до меня по крайней мере не доберутся.
        Того, как Дэн поднялся и, не попрощавшись, вышел за дверь, он решил не замечать.
        Глава 11
        Небо с утра затянули низкие серые облака. Наверное, они собирались пролиться дождем во второй половине дня: мелким, промозглым и гадким. В такую погоду Никита ощущал себя снулой рыбиной, все делая через силу и периодически выпадая из реальности.
        Оставив на время размышления, дремлет он или бодрствует, он прошел на кухню и поставил чайник. На этом силы покинули Никиту окончательно. Последняя надежда взбодриться оставалась на кофе, но так и не сбылась: синий огонек на плите становился все меньше и меньше, пока не исчез совсем.
        Никита повздыхал, потер глаза, повертел кругляши конфорок, словно подобные действия могли наполнить пустой баллон, и ушел в комнату. Усевшись за стол, принялся глядеть в окно.
        Скоро вернется Дим, и тогда удастся уладить проблему с так некстати закончившимся газом. Если одному Никите приходилось для устранения этой неприятности вызывать такси и ехать за двадцать километров на заправку, то с Димом все оказывалось намного проще: он просто звонил, и с заправки приезжал фургон с новым, опечатанным баллоном.
        «Учись договариваться с людьми», - часто советовал Дим. Никита слушал, кивал, пытался наладить приятельские отношения хотя бы с соседями, но у него не получалось. Не помогали ни жизненный опыт, ни множество прочитанных книг.
        Сколько он себя помнил, подойти и познакомиться составляло для него серьезную проблему - даже в детстве, когда, казалось бы, никто не страдает от недостатка коммуникабельности. Отчасти поэтому у него было не так уж много приятелей. Если он играл, то в основном один. С возрастом же нелюдимость только прогрессировала. В школе он оказался изгоем, о чем не особенно и жалел. В студенчестве его поначалу звали на дружеские посиделки, затем перестали, сочтя унылым ботаником.
        Анализируя свое поведение, Никита и сам приходил к выводу, что неинтересен, только поделать с этим ничего не получалось. Стоило нацепить на физиономию улыбку, и он чувствовал себя другим человеком, только вовсе не в позитивном смысле, который обычно вкладывают в эту фразу, а кардинально в противоположном. Вместо настоящего Никиты появлялся какой-то манекен, скалящийся почем зря, - аж самого передергивало, а уж окружающих тем более.
        «Тебе нужно научиться радоваться жизни», - выдавал еще один нужный и совершенно зряшный совет Дим.
        Никита считал, что человека либо устраивает его жизнь, либо нет. И если он относится ко второму типу вечно страдающих по любому поводу личностей, то поделать ничего не сможет, хоть наизнанку вывернись. Чувство довольства ведь не зависит ни от суммы на счету, ни от быта, ни от времени года или еще каких-нибудь эфемерных особенностей. У Никиты в сравнении со многими бывшими москвичами наличествовало все и даже больше: и крыша над головой, и деньги, и работа, которую он с полной уверенностью мог назвать любимой. Имелся даже напарник и друг. Не существовало только удовлетворения - зыбкого ощущения счастья и самодостаточности.
        «Бабу тебе надо хорошую, - все чаще повторял Дим, - не девчонку с розовым киселем вместо мозгов, такая от тебя сбежит через неделю и будет вспоминать, как страшный сон, а бабу - битую жизнью, опытную и с гипертрофированным материнским инстинктом».
        Никиту передергивало от подобных слов, хотя он и понимал, что Дим, наверное, хочет ему добра. Ни девчонки, ни женщины за тридцать его, впрочем, не интересовали. В сексуальном плане не волновал вообще никто, но Никита боялся признаться в этом даже себе самому, не только Диму. Если раньше он еще предпринимал попытки закадрить однокурсниц, то после бегства из Москвы оставил все намерения приблизиться к противоположному полу и завести знакомство. Да и на кого ему обращать внимание? На Зойку-продавщицу или кого-нибудь из стайки малолеток, вечерами тусующихся на железнодорожной станции?
        Только в Зоне серая пелена спадала с глаз. Никита будто выныривал из пленивших его мутных вод на чистый воздух. В Периметре он чувствовал постоянный адреналин, жизнь бурлила, хождение по лезвию бритвы и возможность умереть, просто ступив не туда, пьянили его.
        Возвращаясь за стену, Никита опасался как-то выдать себя. Несколько раз, напившись мерзкой нахабинской сивухи (нормальные алкогольные напитки Дим употреблять отказывался), он едва не выбалтывал свой секрет, но вовремя останавливался. Пожалуй, если б напарник узнал, то не видать Никите Москвы, как собственного затылка.
        Он, наверное, и в книги погружался, лишь бы не видеть безысходности реальности. Правда, те тоже оказались невеселыми: все больше напичканные бытовухой и нервотрепкой советско-имперской-русской интеллигенции, вечно мечущейся от неудовлетворенности бытия.
        Никита тяжело вздохнул.
        По идее, спичечный коробок с записанным на нем номером телефона лежал на комоде в прихожей, но Никита почему-то не мог подняться, взять его и позвонить. Он ждал Дима, а тот все никак не возвращался. Наверное, он снова отправился по грибы в лесополосу.
        За окном все же заморосил противный мелкий дождичек. Вдоль забора, опираясь на клюку, прошла баба Нюра. За плечами у нее покачивался пустой рюкзак, в котором, как утверждала старушка, было гораздо удобнее таскать продукты, чем в «новомодных» пакетах, натирающих руки, да и вместительностью и грузоподъемностью не отличающихся. Рюкзак привлекал внимание - ярко-красный в синюю и зеленую полоску с игрушечным лиловым спрутиком, привязанным к одной из лямок, - и бабе Нюре нравился.
        Никита кивнул в знак приветствия, хотя старушка не могла бы его разглядеть с такого расстояния, да еще и через стекло, однако она повернула голову и тоже закивала, широко улыбаясь и показывая редкие желтые свои и золотые вставные зубы. Почему-то от этой улыбки у Никиты мороз пошел по коже. А еще он вспомнил: Дим не придет, его же убили.
        Неясный шум привлек его внимание, Никита оторвался от окна и уставился на столешницу перед собой. Невесть откуда на той появился «циркуль». Артефакт мало походил на те, которые Дим лично выносил из Зоны. Он образовался из ножа, вставшего на острие, и присоединившейся к нему чайной ложечки. Лак со столешницы слегка истерся, имелись несколько трещин в дереве, потому прочертить идеально правильную окружность у ложечки не получалось. Она дребезжала, подскакивая на неровностях, острие же ножа с каждым новым оборотом входило в столешницу все сильнее.
        - Чертовщина… - протянул Никита и усмехнулся.
        Обычный «циркуль» не терпел препятствий. Если на его пути оказывался хоть камень, хоть человеческий палец, разрезал, словно раскаленный нож масло. Жертвовать собой Никита не собирался, поставил на пути ложечки солонку.
        Раз… и та раскололась на две ровные половинки с оплавленными краями, соль рассыпалась по столу и почему-то изменила цвет с белого на розовый. Ложечка по-прежнему выглядела самой обычной, мельхиоровой, но экспериментировать дальше Никита не стал.
        Совершив с десяток оборотов, «циркуль» распался на составляющие. Никита потянулся было к ложечке, но вовремя отдернул руку. Она начала подергиваться, очень похоже изображая «тараканью лапку», а та, как Никита помнил, могла и током ударить.
        Мелькнувшую по стене тень он уловил краем глаза, обернулся и замер. По обоям словно кто-то провел горящей палкой. Они обуглились, а местами отошли от стены. В углу под потолком висело нечто, более всего напоминающее шаровую молнию, только малинового цвета, рассыпающее вокруг зеленые искры.
        На этом странности не закончились.
        В центре комнаты появился красный, но уже порядком выцветший ковер с дырой в одном из углов. Казалось, огромная саблезубая моль отгрызла кусок.
        Раньше такого в доме не водилось. Никита в принципе не мог понять, кому в голову могло прийти сочетать алый и ядовито-зеленый цвета с индиго. Он точно не принес бы в собственное жилище такую безвкусицу. На ковер выкатился ярко-желтый клубок, которому здесь точно взяться было бы неоткуда, а затем припрыгал черенок от лопаты, принесенный в дом из огорода Димом.
        Клубок подскочил к палке и насадился на нее, из кухни само собой приползло вафельное полотенце - и вот посреди комнаты образовалась этакая кукла, отчего-то ассоциирующаяся с «кикиморой». Он видел подобные «псевдоорганизмы с матриц по трупам», как называл их Дим, всего несколько раз, но Никите хватило.
        Однажды в Зоне, когда ему взбрело в голову сунуться в подъезд, Никита едва успел унести ноги от подобного существа, благо, веса у «кикиморы» оказалось, как у самой настоящей тряпичной куклы. Вышибить дверь квартиры на первом этаже, в которую Никита успел забежать и запереться, сил у нее не хватило. Она лишь кружилась возле лифта, слепо тычась в стены, скреблась. В квартире нашлись несколько «циркулей» и «огниво», Никита собрал их в контейнер, как учил Дим, и ретировался через окно, едва не угодив в аномалию «соловей». Чудом миновал, по самому краешку прошел. Охоту лазать в заброшенные дома с тех пор отшибло.
        «Кикимора» покачнулась, неуверенно прыгнула в его сторону и тотчас отскочила, крутанулась и замерла.
        Пожалуй, он мог бы успеть удрать, только не мимо «кикиморы» к двери, а в окно. Черт бы с ними, с порезами, даже пусть и глубокими, жизнь - дороже. Однако пока существо не нападало, Никита сидел на месте и не делал резких движений: не хотел привлекать внимания. Зрительными функциями клубок не обладал, как и слуховыми, а вот на вибрацию пола, наверное, мог как-то среагировать.
        Словно уловив некий ритм, доступный только ей, «кикимора» принялась подергиваться и притоптывать ногой-черенком. Звук получался глухой из-за ковра. Существо совершило два прыжка в одну сторону, три в другую, подскочив, сделало сальто и закружилось, характерно потрескивая.
        «Это уже даже не чертовщина, - подумал Никита. - Наверное, так и образуется новая Зона».
        Страха он не ощущал, скорее, научный интерес.
        «Кикимора» продолжала кружиться, ворожить, полностью оттягивая на себя внимание.
        - Ай! - вскрикнул Никита. Руку ожгло огнем, а сердце подскочило к горлу и ухнуло куда-то в желудок.
        Зря он так уставился на «кикимору». Пока наблюдал за ней, чайная ложечка - «тараканья лапка» - подползла поближе, да как шибанула током по пальцу. Звук голоса на проявления Зоны однозначно подействовал: ложечка застыла (притворялась, не иначе), а «кикимора» принялась вертеться с удвоенной силой, сантиметр за сантиметром скрадывая расстояние до Никиты.
        - Твою ж мать налево! - громыхнул из прихожей голос Дима, и «кикимора», словно испугавшись, рухнула на пол, распавшись на составляющие части. - Что ты здесь устроил?
        - Ты не поверишь! - радостно воскликнул Никита и осекся, стоило человеку, присвоившему голос Дима, войти в комнату.
        Огромный детина в птичьей маске, рясе и с бензопилой «Дружба» наперевес покачал длинным клювом и двинулся к столу, пнув клубок в сторону.
        Никита заорал.

* * *
        - Нет, нет и еще раз нет! Я не возьму в Зону труса! - Ворон подпирал бедром стол и выглядел крайне недовольным. - Пусть даст всю имеющуюся у него информацию, касающуюся схрона, я сам схожу и посмотрю, что и как.
        - Ты же видишь, он многое умалчивает. - Нечаев снял очки и принялся тереть веки.
        - В вашу задачу, дражащий мой Владлен Станиславович, как раз и входит отделить зерна правдивой информации от плевел лжи, - елейным голосом заметил Ворон, наплевав на приличия, и уселся на столешницу, болтая ногами.
        Нечаев вздохнул.
        - Если бы все было настолько просто… - сказал он. - Ты же видел этого Никиту.
        - Потому и утверждаю: он трус. А кроме этого, подобные ему люди глубоко антипатичны мне как личности. - Ворон скорчил кислую мину и покачал головой. - Может быть, в обывательской среде и ценятся приспособленцы. Например, они составляют процентов девяносто офисного планктона. Однако их и на километр к Периметру подпускать нельзя.
        - Скольких ты водил, кого нельзя? - усмехнулся Шувалов.
        В этом разговоре глава института придирался чуть ли не к каждому слову и даже умудрялся язвить. Ворон пока не знал, как на подобное реагировать.
        - Зона таких десятками жрет и не давится, - произнес он как можно спокойнее. - Он же ни одной аномалии не пропустит. В книжечках, которыми это молодое дарование зачитывается, опять же каждый второй - типичный маленький человек в футляре собственного мозгое…
        - Игорь! - осадил его Шувалов. Он сидел в глубоком кресле в углу между глухой стеной и окном, а не во главе стола, как обычно, читал какие-то документы, водрузив на нос очки в массивной черной оправе, но за разговором следил внимательно.
        - Мозговыеживания, - поправился Ворон и, прямо посмотрев на Шувалова, заверил совершенно иным кристально искренним тоном: - Простите, Василий Семенович, больше никакого мата.
        - Да при чем здесь великий и могучий? - всплеснул руками тот. - Не лепи ярлыков, ты видел парня впервые в жизни!
        - И мне хватило! - сказал Ворон и повторил его жест. - Хорошо, - произнес он после порядком затянувшейся паузы. - Если вас не удовлетворяет мое профессиональное чутье, а обычно вы к нему прислушивались, давайте опираться на факты. У этого парня на днях убили напарника, к слову, самого близкого человека, с которым он делил не только рабочее пространство, а жил в одном доме! Дэн, не дергайся!
        - Я вовсе не… - начал Денис, но договорить не успел.
        - Никаких аналогий!
        - Я молчу и ни о чем не думаю.
        - Хорошо, - одобрил Ворон. - Итак, дом был куплен этим Граниным на остатки средств от продажи московской квартиры. К слову, Владлен Станиславович, надо бы выяснить, с чего такая прозорливость? Почти за месяц до эвакуации, когда Москва еще жила вполне благополучно, Гранин продал свою отдельную, замечу, расположенную в неплохом районе, квартиру за сущие гроши и буквально сбежал из города. От кого он скрывался?
        - Я попробую выяснить, Ворон, но не жди от меня подвига, - ответил Нечаев.
        У него хватало разумения и такта использовать сталкерскую кличку, а вдобавок он решил не осложнять себе жизнь «выканьем» и в одностороннем порядке перешел на «ты». Ворон не поправлял и вопросов по поводу несостоявшегося брудершафта не задавал, значит, его все устраивало.
        - Мне еще и Дымов покоя не дает, но здесь рассчитывать особенно не на что, - продолжил Ворон. - Гранин соврет, будто познакомился с ним на рынке, и проверить эту информацию у нас не получится.
        - Это еще почему? - удивился Нечаев. - Опросим старушек, торгующих на этом рынке, и все выясним.
        - Вы, извините, где живете? - поинтересовался Ворон.
        - В «Университи».
        - Комплексе, который недавно построили?
        Нечаев кивнул.
        - А, пардон, на рынке давно бывали?
        Нечаев пожал плечами:
        - Не помню.
        - Значит, давно, - подытожил Ворон.
        - Да какая разница? У меня «Пятерочка» через дом.
        - А в том, - улыбнулся Ворон. - Даже наши с Дэном знакомые пенсионного возраста подтвердят что угодно, даже если такого не было, лишь бы нас выгородить. Это в городе старушки готовы глотки перегрызть соседям и все про них выложить, да еще от себя добавить - по причине скуки и озлобленности. В деревне же или приусадебном хозяйстве, как у нас, да и у Гранина, старушки делом заняты. Всегда! А если ты еще и не «козел городской», а нормальный мужик, который способен помочь канистры с водой поднести, калитку починить или водопроводчика за шкирку привести, а вдобавок кило огурцов купить, то почти родственник. Родственников же не сдают никому и никогда, даже если совершили нечто незаконное. Особенно если совершили!
        Шувалов усмехнулся.
        - Набрался житейской мудрости?
        - Расту над собой, - фыркнул Ворон, - впрочем, речь даже не об этом. Сколько у вас сидел Гранин?.. Не нужно ответа, вопрос риторический. Долго он у вас сидел! Любой нормальный человек, попав в заключение, начинает звать адвоката-главного-консула-прокурора, жаловаться-выяснять-угрожать-требовать хоть как-то. В крайнем случае бросаться на стены и измерять шагами комнату. Гранина устраивало все.
        - Возможно, он просто умнее, чем ты думаешь? - предположил Шувалов.
        - Допустим, он догадался о видеонаблюдении, - Ворон пожал плечами, - только все равно не сходится.
        - Ну почему же? Нам попался по-настоящему умный и расчетливый игрок, который просчитывает наше поведение и собственные ходы на десяток вперед, - возразил Шувалов.
        Нечаев покачал головой, но от комментариев воздержался.
        - Тем более не пойду с таким в Зону, - сказал Ворон серьезно. - На кой мне сдался ведомый, преследующий свои личные интересы? Я терпеть не могу оставлять в Периметре людей, но еще больше не по нраву, если кто-то попытается скормить Зоне меня самого.
        У Нечаева зазвонил телефон, и он, извинившись, вышел, прикрыв за собой дверь.
        - Он важен, - сказал Денис, в присутствии Нечаева предпочитавший отмалчиваться. Не то чтобы тот вызывал у него чувство недоверия, но был человеком новым, а с такими он всегда держался настороже.
        - Я придерживаюсь того же мнения, - заявил Шувалов.
        - Очередной сон? - В голосе Ворона мелькнуло раздражение.
        - И предчувствие, - подтвердил Денис.
        - Игорь, пойми. Парень сейчас на перепутье, у него убили не просто напарника, а считай, старшего родича. Он сейчас либо замкнется, либо обопрется на кого-нибудь еще, - заявил Шувалов.
        - Только я не мать Тереза или кто там трясся над заблудшими овками!..
        - Ты хотел сказать овцами?
        - Волками, но так получилось даже лучше, - вздохнул Ворон и обернулся к Денису. - Хорошо, но охранять его будешь сам.
        - Ты повторяешься. Примерно это я слышал в отношении Николая Дмитриева, - сказал тот.
        Ворон фыркнул, взял со стола ручку и повертел ее между пальцами.
        - Ошибаешься. Под словом «охранять» на этот раз я имею в виду вовсе не обеспечение его безопасности. Наоборот: нашей от него.
        - Без проблем, я присмотрю, - пообещал Денис.
        - Игорь, у парня определенно имеется потенциал, - покивал Шувалов. - Он способен принести пользу.
        - Способен… принести… потенциал, - передразнил Ворон и в раздражении саданул ногой по ножке стола. - Да что ж вы меня не слушаете-то сегодня?!
        Отворилась дверь. Нечаев вошел в комнату и сел в пустующее кресло рядом с Денисом.
        - Я пропустил что-нибудь важное?
        - Нет!
        Нечаев пожал плечами и начал рассказывать:
        - Наши спецы разобрали по винтику запирающий механизм в бункере. Как думаешь, если здесь Дим установил сканер, считывающий отпечаток пальца и кодовый замок, на какие ухищрения он пошел в Зоне?
        - Пока что я не видел двери, которая устояла бы перед гранатометом, - абсолютно спокойно заявил Ворон и рассмеялся. - Хорошо, придется тащить его с собой.
        В этот момент в коридоре раздался вопль, мало сходный с человеческим.
        Глава 12
        - Ну вот, ничего страшного, - говорил пожилой врач в синем халате, ощупывая его руку. Никита смотрел на него без энтузиазма и хмурился, обычно именно после таких слов он ждал неприятностей.
        Он лежал на кровати, доктор сидел на табуретке и рылся в небольшом чемоданчике. Никита абсолютно не удивился бы, если б в его содержимом нашлись скальпель, щипцы, иголки и прочие инструменты для пыток, однако пока доктор вытащил лишь шприц.
        - И что же со мной? - потребовал он.
        - Ничего страшного, ничего страшного, - повторил доктор, - во сне у вас подскочило давление, вот и все. Сейчас мы исправим эту ситуацию, сделаем вам укольчик, и вы будете как огурчик.
        - Зеленый и в пупырышках, - фыркнул Ворон.
        Теперь Никита знал кличку «незнакомца», но это мало что ему давало: ни имени, ни фамилии, ни каких-либо данных он не знал по-прежнему. Пожалуй, единственной информацией, не вызывающей сомнения, служила его профессия: сталкер. Недаром Никита при первой встрече сравнил его с Димом. Зона связывала людей, прикоснувшихся к ней хотя бы раз, - все они носили ее отпечаток. На этом схожесть заканчивалась. В отличие от мудрого, многое понимающего напарника, всегда готового помочь, причем не только советом, Ворон оказался язвительной сволочью и Никиту невзлюбил сразу же.
        - Вы лучше скажите, когда пациент выйдет из состояния «скорее мертв, чем жив», - обратился Ворон к врачу.
        - Организм на удивление быстро пришел в норму, но я советовал бы отлежаться. Василий Семенович сказал о невозможности лечения в стационаре, но я хотел бы понаблюдать за состоянием молодого человека.
        - Боюсь, это исключено, - безапелляционно заявил Нечаев.
        - Я все понимаю, но… - Доктор недовольно поджал губы. - Конечно, сложно делать громкие заявления, не имея соответствующей аппаратуры и не проведя ряд исследований, но… молодой человек, я ни в коем случае не хочу напугать вас, но по всем признакам вы пережили микроинсульт.
        Ворон фыркнул.
        - Не смейтесь, - осуждающе произнес доктор, - я видел много людей с подобными проблемами. Поверьте, это страшно.
        - А я и не смеюсь, - заверил сталкер. - Возможно, я сейчас открою Америку, но в официальной медицине такого понятия, как микроинсульт, не существует. Есть единственный конкретный диагноз - инсульт, когда при остром нарушении мозгового кровообращения у человека за несколько часов или минут возникает неврологическая симптоматика: общемозговая либо очаговая.
        - Я советую вам меньше сидеть за компьютером и читать справочники, молодой человек, - принялся вздыхать доктор. - Микроинсульт - это некроз мозговых тканей из-за тромба или резкого сужения мелкого сосуда. Нередко его путают с транзиторной ишемической атакой, когда ухудшается питание головного мозга. Атака всегда обратима и не доводит ткань мозга до некротических изменений. Она может длиться от нескольких минут до суток. При микроинсульте некротические изменения тканей минимальны, но они есть, а полной обратимости процесса нет, хотя после него пациент может вполне прилично компенсироваться и восстановиться. По сути, микроинсульт - это тот же инсульт, только поражающий мелкие сосуды головного мозга, поэтому нарушение малозаметно, и восстановление происходит быстро. Однако он чреват! В течение трех дней может наступить инсульт настоящий, серьезный и влекущий самые неблагоприятные последствия вплоть до фатальных!
        - И это называется: не пугать? - Ворон вскинул бровь и развел руками.
        - Я не поеду ни в какую больницу, - заявил Никита.
        - Вы восстановились на редкость быстро, - заверил доктор. - Возможно, использовали какой-то артефакт. Исследования, которые вы пройдете, вполне возможно, позволят справиться с бичом нашего времени!
        - То есть единственное, что вас привлекло, это возможность исследований? - заключил Ворон и посмотрел на Шувалова, тот вздохнул и, отвернувшись, принялся внимательно разглядывать стену.
        - Благодарим, Генрих Леопольдович, дальше мы справимся сами, - наконец сказал он.
        Никита, услышав подобный ответ, выдохнул с облегчением, хотя, по идее, должен был бы обеспокоиться собственным здоровьем.
        - Погодите вы, - отмахнулся доктор от главы института и снова обратился к Никите: - Молодой человек, многие мои коллеги посчитали бы микроинсульт в таком возрасте нонсенсом, более того, он произошел во сне. Я очень вас прошу. Исследования займут всего месяц, в крайнем случае три.
        Никита вздрогнул. Сказать «нет» ему всегда оказывалось нелегко, а когда еще и просили… он с надеждой посмотрел на Шувалова. Все же тот являлся здесь начальником. По крайней мере даже Ворон говорил с ним уважительно. Однако на помощь неожиданно пришел именно сталкер.
        - Знаете, уважаемый, я более всего не терплю, когда людей пытаются уговорить стать подопытными кроликами, мотивируя это пользой для всего остального человечества. Бред это, - сказал он.
        Доктор попытался спорить, но Ворон взглянул так, что отбил у него всякое желание возражать и даже просто говорить.
        - В крови у каждого сталкера намешан уникальный коктейль, и я сейчас имею в виду не уродов вроде «темных» представителей нашего братства, давно ставших мемом и легендой. Я говорю о всех поголовно, - продолжил Ворон. - Человек, вошедший в Периметр, подвергается воздействию множества аномалий, артефактов, различному излучению Зоны, которое может приборами и не фиксироваться. У некоторых из нас изменяются состав крови, давление, температура тела, у других появляются положительные мутации. Главное и основное: сталкеров нельзя сравнивать с остальными людьми, мы - индивидуальны.
        Доктор не ответил и снова обратился к Никите. Тот было напрягся, ожидая, что у него потребуют ответа, вернее, согласия, но этого не произошло.
        - Онемение лица и конечностей; головокружение и внезапная интенсивная головная боль в лобной области, резкое повышение артериального давления, нарушение координации движений, проблемы при ходьбе или удержании равновесия, гиперчувствительность к яркому свету и громким звукам испытывали?
        - Про скачок давления сообщили мне вы, - честно ответил Никита. - Остального… ничего не помню. Перед тем, как я заснул, - точно нет.
        - Это еще ни о чем не говорит, вы спали. Человек, как правило, не запоминает пять минут, предшествующих сну, - заметил доктор. - Существуют дополнительные симптомы. Общая слабость, например. Чувство оглушенности, разбитости, сонливости?
        - У меня, - признался Ворон. - Последнее точно имеется. Хроническое.
        - Вот! - Доктор поднял руку с отогнутым вверх указательным пальцем и погрозил им потолку.
        - Если не сплю по трое суток, на четвертые наступает именно состояние оглушенности и разбитости. А еще заторможенность ощущаю: хочу выругаться, а воспитание не позволяет, и совесть просыпается, хотя ее никто не будил, - договорил Ворон. - И маневрировать на машине удается с большим трудом. Когда я не спал неделю… так вышло, разучился сдавать назад, ориентируясь по боковым зеркалам. Потом, когда отоспался, эта способность вернулась.
        Кажется, только упомянутое воспитание не позволило доктору сплюнуть прямо на пол.
        - Возможно, но не обязательно, - с трудом сдерживая раздражение, проговорил он, - краткая потеря сознания, временное ухудшение зрения, проблемы с речью, затруднение в произношении и понимании речи. Было?
        - Ничего такого, - ответил Никита.
        - Сталкеры - они уникальные, - проворчал доктор. - У нас по вашей вине скоро все население страны таким будет. Вот у меня племянница ходила в ночной клуб, а там, сволочи, «мультиком» молодежь облучали. Так что же она теперь, одна из вас?
        - Это вряд ли. - Ворон подошел к кровати и присел на корточки, глядя на доктора снизу вверх. Поза возымела действие, по крайней мере Никита ощутил, как из окружающего его пространства медленно начало уходить напряжение. Даже дышать стало легче. - «Мультик» абсолютно безопасен: и для сталкера, и для обычного человека. Абсолютно, - повторил он, видимо, на всякий случай. - С ним можно совершать любые операции. Например, использовать на стадионах и на дискотеке (если, конечно, организаторы не боятся проблем с законом, с некоторых пор власти ревностно относятся к использованию артефактов в общественных местах), носить с собой в виде талисмана, да хоть облизать - удастся микробы подхватить если только.
        - Надеюсь, никому не придет в голову использовать артефакт вместо леденца, - заметил доктор. - Знаете, сколько всего можно подцепить, не помыв руки перед едой и схватив ими кусок хлеба?
        - Не уверен, будто хочу устранять пробел в знаниях, - в шутливом ужасе округлил глаза Ворон. - А «мультик» сам не опасен. Только для ученых вроде вот этих деятелей является источником неприятностей. - Он кивнул в сторону Шувалова. - Разрядка у него сопровождается мощным электромагнитным импульсом. В радиусе двадцати-тридцати, а то и пятидесяти метров вся электроника отдаст концы: надолго, и не факт, что обратимо.
        - Ладно, - вздохнул доктор. - Раз безвредный, то и хорошо. Засиделся я с вами, - заявил он, с кряхтением поднявшись. - Вам выздоровления, вам не переутомляться, - сказал он, обращаясь к Никите и Ворону. - И таких молодых затрагивает, а вы пусть и ненамного, но старше.
        - Благодарю за ненамного, - усмехнулся Ворон.
        - Всего доброго, Василий Семенович, - попрощался доктор и вышел за дверь в сопровождении Нечаева.
        - Где вы только берете таких лекарей, Василий Семенович? - Ворон тоже поднялся.
        - Ты ведь понимаешь, я не мог вызвать самую обыкновенную «Скорую», появилось бы множество вопросов, опять же, могли донести.
        - Я понимаю, - заверил Ворон. - А этот?
        - Хороший друг небезызвестного тебе Хазарова Петра Тихоновича.
        - О… - Ворон развел руками. - В таком случае я понимаю, откуда такая хватка. Подобных людей, как ваш Петр Тихонович, хлебом не корми, дай только кого-нибудь поизучать.
        О некогда ведущем психиатре Московской психиатрической клинической больницы номер один, в просторечии носящей название «Канатчикова дача», Ворон оставался не лучшего мнения. Ему претила манера Хазарова говорить - вальяжно и слегка устало, словно собеседник отвлекает его от дум о высоком. При этом, когда было нужно, Хазаров преображался, умел слушать, а потом выдавал такие советы, которые прежде всего оказывались выгодны ему самому.
        Когда Ворон впервые вместе с Денисом вел в Зону группу ученых, Хазаров буквально из кожи вон выворачивался, желая заполучить для исследований чуть не ставшего эмиоником парня. Иной раз Ворон задумывался, что поведи Стаф - лидер клана «Доверие», в который входил Денис, - себя более адекватно и порядочнее, все вообще могло сложиться иначе.
        - Прекрати. Петр Тихонович прекрасный специалист, - вступился за старого приятеля Шувалов.
        - А я разве усомнился в его профессиональных качествах?
        - Просто Генриха Леопольдовича ты мог не щадить.
        Ворон удивленно приподнял бровь.
        - В отношении «мультика», - пояснил Шувалов.
        - А я и не кривил душой. Он вполне безвреден.
        - Однако его использование в сфере шоу-бизнеса прикрыли, - напомнил Шувалов. - Генрих Леопольдович не идиот, чтобы не усмотреть в этом определенный знак.
        - Да ладно вам. Сами по себе феерические шоу с легким наркотическим эффектом точно никому не делали зла. Просто мозгов у некоторых чиновников как не было, так и нет. Вся катавасия с запретом использования «мультика» в массовых мероприятиях произошла после того, как депутат Долбенко опробовал его во время выборов в местную администрацию. Явка побила все рекорды, вот только когда начали подсчитывать голоса… в общем, народ изъявил свою волю во вполне явной форме: написав на бюллетенях свои измышления. По поводу самого Долбенко с его инициативами по запрещению высоких каблуков и налогом на бездетность - довольно грубо. Вам следовало бы знать, скандал тогда оказался громким.
        - Я не особенно слежу за политикой.
        - А следовало бы, - заметил Ворон. - Во всяком случае, полезно знать в лицо врагов, ратующих за ухудшение ваших и моих условий жизни.
        - Мои дети уже подросли, - заметил Шувалов.
        - А Долбенко предлагал не взимать мзду только с тех, у кого имеются малолетние иждивенцы. Как только ребенку исполняется восемнадцать - все, пора отслюнявливать в казну родного государства, которая, как известно, бездонна, и сколько в нее ни положи, будет мало. В общем, Долбенко получил свое, но виноватым, разумеется, сочли ни в чем не повинный артефакт. Якобы это «мультик» народу головы замутил, а инициативы правильные и народу на благо. Хотя лично мое мнение - все то же государство убрало конкурентов. «Мультик» сильно заинтересовал разведчиков - значит гражданам без погон тянуть руки к нему не пристало.
        - Не любишь ты страну, Игорь.
        - Отчего же? В этом отношении я нисколько не отличаюсь от обыкновенного среднестатистического обывателя и готов грызть тех, кто отзывается о родине плохо, но ее уклад мне часто ненавистен, - заметил Ворон. - А уж тех, кто вначале покупает в приемную кресла за пятьсот тысяч, а потом пытается залезть ко мне в карман, объясняя это действие нехваткой средств в бюджете, мне хочется бить даже не по рукам, а сразу по роже. И снова, возвращаясь к «мультику». Может, из него и можно изготовить наркотик, но побольше бы нам таких наркотиков, не дающих физической зависимости. Лично я считаю, законопроект, касающийся использования артефактов в общественных местах, был принят единогласно в первом чтении именно потому, что был очень хорошо пролоббирован. Все. На этом сеанс раздражительности окончен. Дэн, спасибо за помощь, без тебя этого деятеля от медицины было бы сложно урезонить.
        Шувалов удивленно приподнял брови, но пояснить ему никто не удосужился.
        - Ты неплохо справился самостоятельно, - заметил Денис, обращаясь к Ворону, и улыбнулся.
        Никита, слегка ошарашенный монологом, все же успел ухватить Ворона за рукав, пока тот не ушел. Сталкер посмотрел на него неопределяемым взглядом, лишь чуть-чуть заинтересованным.
        - Спасибо, что помогли, - проговорил Никита, пока решимость не развеялась. - Я… не ожидал от вас помощи.
        - Не за что, не для тебя старался, - ответил Ворон. - А к помощи с моей стороны привыкай, в Периметре пригодится.
        - В ЗОНЕ?! - Никита сам не понял, с какой интонацией произнес вопрос. Внутри все подскочило, а на сердце стало тепло-тепло, как от предвкушения долгожданной встречи со старым, очень добрым другом.
        - Возражения не принимаются. - Ворон, видимо, понял его по-своему. - Нам нужен схрон Дымова, а ты единственный, кому известно, где он может находиться.
        - Дымова?.. Вы хотели сказать - Дима?
        Ворон коротко кивнул:
        - Ты не знал настоящего имени напарника?
        - Нет… так было проще, - начал оправдываться Никита.
        - Бывает, - бросил Ворон и отцепил пальцы Никиты от своего рукава. - Но в Периметр ты с нами пойдешь.
        - Я и не возражаю, - заверил Никита. Он мог запеть от одного упоминания о путешествии в Зону. Он уже и не надеялся снова побывать в Москве. - А… когда?
        - Отлежись недельку, потом посмотрим.
        Глава 13
        Самолет задерживался, Ворон стоял под навесом и смотрел то на низкие свинцовые облака, то на лужи, пузырящиеся от многочисленных капель. Кажется, одна из народных примет предвещала затяжной дождь.
        Мысли текли медленно и плавно, переплывали с одного на другое, вертелись то возле предстоящей встречи, то вокруг будущего похода в Москву. А еще Ворон с удивлением ловил себя на идее, что хорошо бы закурить. При этом привлекательной казалась не сама возможность отравиться никотином, а обстановка: пасмурный день, мало отличимый от вечера, холодный дождь, залетающий под навес ветер…
        - Сигаретки не найдется? - спросил вышедший из аэропорта мужик в спортивных штанах, кожаной куртке и кепке.
        - Не курю, - ответил Ворон и подумал, что этот вопрос оказался сейчас на удивление к месту, пусть мужик наверняка и сочтет ответ хамским, а его самого - жмотом. Кто же выйдет из теплого помещения мерзнуть за просто так, а не надобности ради?
        Удивительно, но мужик вздохнул и покачал головой:
        - Что? Никак не дождешься?
        - Можно и так сказать, - улыбнулся Ворон и направился к стеклянным дверям, а затем и к эскалаторам на второй этаж. Душещипательные разговоры с незнакомцами ему точно не требовались.
        Неожиданно нагнавшая его личная жизнь развивалась странно, скачкообразно и без обязательств. Впрочем, она более чем устраивала его самого и удивляла окружающих. Ворон был не из тех, кто желал вить гнездо, приводить в него подругу сердца и заводить общий быт. Его коробило от одной мысли об этом. Свой первый брак он вспоминал едва ли не с ужасом, хотя по меркам, принятым в обществе (якобы принятым, правда, что не мешало попадаться на крючок новым поколениям), его тогдашняя жизнь казалась чуть ли не идеальной.
        Собственный дом с садом, пара машин, красавица-жена, ничуть не подурневшая после родов, сын - казалось бы, все есть. Вот только жена вдруг превратилась в помесь Золушки и американки времен шестидесятых - этакое вечно улыбающееся, щебечущее нечто, живущее интересами мужа, дома и семьи. Идеал домостроя и непрекращающийся ад в семейной жизни! Ворон не считал себя бездушной штамповкой и почти физически не мог говорить «я люблю тебя, дорогая!» на завтрак, обед и ужин. Он предпочитал действовать, а не сотрясать воздух пустыми словами. Не стремился к идеалу «как у всех» и обладал гордостью и самоуважением, чтобы не примеривать на себя навязываемую роль образцового мужа.
        Самое забавное, сын вырос таким же. Пусть они и не общались, Ворон знал о нем многое. Генетика порой поразительно однозначна (не валить же все на характер бывшей супруги, которая даже сына умудрилась достать). Основной проблемой сейчас являлся именно он: мальчишка вполне мог ввязаться в авантюру с Зоной, а просто прийти стукнуть кулаком по столу и запретить Ворон считал себя не в праве. Да и не помогло бы: когда-то его собственный отец пытался давить и выбирать за него, в результате все окончательно разрушил.
        В отношениях с сыном сильно помогал Выдра, но Ворон готовился к не слишком приятной поездке и разговору, допуская возможность, будто все надумал и проблемы не существовало. Ничего страшного. Разберутся. Разница в возрасте дает преимущества, главное - умение при необходимости наступать себе на горло и слушать больше, чем говорить.
        Алла прилетала нечасто. Визиты чаще всего зависели от ее настроения, но Ворон знал: ему стоит всего лишь набрать несколько цифр и произнести единственное слово: «Приезжай».
        Несколько раз он так и делал. Кажется, Аллу именно эти периоды его слабости убедили в том, что она по-настоящему ему дорога. А еще она оказалась особенной. Учитывая их знакомство, иначе и не могло быть. Мало какая девица так спокойно будет относиться к перестрелкам и трупам, не устраивая грандиозных истерик в процессе спасения.
        И главное, Алла вовсе не собиралась менять ни его, ни себя. У нее имелась собственная жизнь, и она умела уважать чужую, что в свою очередь совершенно не мешало быть вместе. Не удавалось им лишь одного: просуществовать бок о бок дольше месяца. В последний раз все обернулось скандалом, они не общались почти полгода, но… Алла все же прилетала.
        На третьем этаже располагались многочисленные кафе, рестораны, бистро и пиццерии. Самые престижные из них занимали места у огромных стеклянных стен, через которые удавалось наслаждаться видами либо на стоянку машин и эстакаду, с фоном в виде обширных лесов и полей, либо на взлетно-посадочные полосы.
        Сами кафе поражали фантазией владельцев или нанятых ими дизайнеров. Сделанные в стиле ирландских пабов и салунов времен Дикого Запада забегаловки привлекали внимание деревянным интерьером. Рядом располагались заведения типа столовая. Как ни странно, без посетителей они не оставались. Компот из сухофруктов и суп вызывали у многих ностальгические чувства. «Шоколадница» привлекала внимание стенами из воздушных шариков. За стеклянными дверями с неоновой подсветкой притаилось интернет-кафе. Оно казалось заманчивым, но только в случае, если бы Ворон не слонялся здесь четыре часа кряду и время от времени его общества кто-нибудь не искал. Отрывать его от приема пищи еще позволялось, но читать Ворон предпочитал в тишине и полностью посвятив себя процессу.
        По прозрачной крыше бил дождь, эхо подхватывало стук капель и разносило по всему огромному залу. Акустика здесь оказалась хоть для оперной арии, и даже многочисленная мебель, в том числе и мягкая, не усмиряла шелеста. Голова от него не болела, обыкновенные люди воспринимали его как должное, в конце концов, они находились в общественном месте и давно перестали замечать шарканье сотен ног, одинокое покашливание, приглушенный гул голосов. Ворона же корежило. Звук уж слишком напоминал тот, который издавал приближающийся хмырь. Пару раз он резко оборачивался, ожидая увидеть порождение Зоны непосредственно за плечом и инстинктивно нащупывая рукоять пистолета.
        Оружие отсутствовало. У Ворона еще не отшибло мозги, чтобы носить пистолет вне Периметра, тем паче по аэропортам, хотя разрешение у него имелось. Многие сталкеры отрастили паранойю величиной с Эверест и не видели никакой разницы между Зоной и реальностью. Уподобляться им не хотелось, но и беспечностью он не страдал.
        Хмырь даже не намечался в виде едва заметного глазу черного вихря на полу, да и с чего бы ему здесь появляться? Ворон прекрасно понимал, что нервничает зря, однако сердце, вначале ухнувшее вниз, теперь пыхтело, вскарабкиваясь обратно на подобающее ему в груди место, а шелест, будь он неладен, все продолжался и продолжался.
        В этот раз он тоже резко дернулся. Вероятно, потому и заметил типа в темном бесформенном пальто, накинутом на рясу священнослужителя. Стоял он довольно далеко - лица особо не разглядишь и не запомнишь, а вот взгляд Ворон уловил отчетливо. Тот казался злым и ненавидящим. Вряд ли так можно смотреть на человека, которого видишь впервые в жизни, пусть и его манера одеваться или поведение лично тебе противны.
        «Если б у меня ирокез на голове стоял или пентаграмма во всю куртку была вышита, я бы еще понял, - подумал Ворон. - А так-то чем я не угодил?»
        Между незнакомцем и Вороном прошла группа лиц из Ближней Азии: человек тридцать в черных спортивных костюмах с баулами, чемоданами на колесиках, спортивными сумками, рюкзаками. Вдобавок все они галдели на своем языке, как стая галок, и совершенно перекрыли обзор. Воспользовавшись этим, тип исчез, оставив после себя весьма неприятный осадок и чувство обеспокоенности.
        Ворон достал мобильный телефон и отстучал эсэмэс-сообщение: «Под два метра ростом, телосложение типичное десантурское, серое бесформенное пальто, ряса в пол». Перечел, фыркнул, подумал, что более идиотского описания давно не видел, но стирать не стал, отослал как было на несколько номеров.
        Звонок последовал сразу же. Доктор, которому в случае чего пришлось бы Ворона латать, обеспокоился первым (иной раз казалось, Роман терпеть не может работать, вот и делает все возможное, лишь бы не обзаводиться пациентами). А еще он был настоящим другом.
        - Вот сейчас точно не ко времени, - пробормотал Ворон себе под нос. Пришлось отвечать, а затем долго уверять, будто глупостей делать не станет и скорее всего ошибся.
        Вряд ли маньяк подстерегал его в здании аэропорта намеренно. Более вероятно, они столкнулись случайно. Главной же неприятностью оказалось то, что Ворона тот знал в лицо. А если знал, значит, готовился к встрече: скорой, судя по ненависти.
        «Везет мне на уродов, - подумал Ворон. - Редко, но метко».
        - Нет, группа поддержки мне не нужна, ОМОН тоже без надобности, - ответил он и задумался. - Погоди, перезвоню.
        Он быстро прервал разговор и отключил звонок. Было бы совершенно некстати, зазвони телефон в самый неожиданный момент.
        Существовало слишком много «если», но Ворон отбросил их все. Попавшийся ему на глаза мужчина слишком ненавидел, соответствовал предположительному портрету маньяка-убийцы и вряд ли являлся просто попом, которому именно Ворон отдавил любимую мозоль в какой-нибудь дискуссии. И охотился: не именно за ним, а за кем-то еще.
        Пытаться устранить кого-то в аэропорту - нонсенс. Проще подстеречь, например, на улице, но вряд ли маньяк специально выбирал самые сложные пути для осуществления убийств. Он подстерегал жертву там, где она ожидала нападения меньше всего. Дим, вполне возможно, сам впустил его в свой бункер. А если нет, пробраться в тот не составило труда: не через дверь, а например, выломав стену.
        «Я вовсе не обязан играть в частного детектива», - подумал Ворон и позвонил Нечаеву.
        Мыслили они, похоже, на одной волне, потому что «засланец ЦАЯ» первым делом упомянул в приветствии о необязательности вести расследование.
        - У дураков и быков, - проворчал Ворон.
        - Что? - не понял Нечаев.
        - Мысли сходятся, Владлен Станиславович, - усмехнулся Ворон и попросил узнать, не работает ли кто из сотрудничавших с правительством сталкеров в аэропорту. В способности Нечаева добыть нужную информацию он не сомневался совершенно. Вопреки ожиданиям тот не стал удивляться или заверять, будто не имеет доступа к подобным данным, и обещал перезвонить через пять, максимум десять минут. ЦАЯ в отличие от ИИЗ обладала несравнимо большими полномочиями.
        Выжидая время, которое сейчас было на вес золота, Ворон слонялся по третьему этажу, прислушиваясь и присматриваясь, но ничего особенного больше не замечал. Даже дождь унялся и более не стучал по крыше.
        Где в аэропорту мог работать человек, чтобы его удалось застать врасплох? Везде и где угодно. Самые незаметные убийства - убийства в толпе. Человеческое восприятие слишком несовершенно: если ситуация выбивается из привычного положения вещей, люди прекращают ее понимать адекватно, не говоря уж о рассеянности, присущей людям, находящимся в скоплении себе подобных. Наверное, это нечто из древних инстинктов: стайность не обязывает постоянно быть настороже. Запомнят руку, державшую нож, отсвет на лезвии, красную кепку убийцы, но не его самого…
        Ворон тряхнул головой. Нет, не сходилось.
        Человеческий фактор человеческим фактором, но в аэропорту стояло слишком много камер, от них скрыться не удалось бы. Значило ли это, будто у маньяка имелся сообщник? Скорее всего нет.
        Оставались помещения, не оборудованные аппаратурой слежения. Например, туалеты (допустим, камер в них нет, хотя некоторые сайты подобные заявления с легкостью опровергали). Однако туда мог зайти кто угодно, когда угодно, а ненужных свидетелей маньяк избегал.
        Снова не сходилось.
        - Да, это вам не Шереметьево, - проворчал Ворон, спустившись на второй этаж, на котором собственно и располагалась зона вылета и прилета. Большой зал, табло, сидячие места, конторки для персонала… Вряд ли маньяк стал бы покупать билет и проходить контроль ради убийства паспортиста, он же не идиот, хоть и нелюдь.
        Самолет, на котором должна прилететь Алла, опаздывал, но сейчас Ворона это радовало.
        Спешно возведенный вблизи Чехова аэропорт оказался весьма велик. Если смотреть на него с высоты птичьего полета, более всего он напоминал стилизованный знак радиационной опасности или пропеллер (наверное, последняя ассоциация и задумывалась изначально). Если очень постараться, аэропорт еще удалось бы представить равносторонним треугольником. С одной стороны к нему подъезжали автобусы и такси, с другой - автомобили, третью оккупировали самолеты. Власти обещали дотянуть железнодорожную ветку, должную связать аэропорт с Серпуховом и Чеховом, но пока оставили все как есть. Ворона в этом плане все вполне устраивало: добираться от Пущино оказалось легко, да и за стоянку пока дорого не брали - боялись отпугнуть клиентов.
        Выстроили здание высотой в три этажа и глубиной в два. На верхних располагался сам аэропорт. На нижних поместили бутики, откровенно врущие, будто цены в них почти не отличаются от дьюти-фри, и несколько развлекательных зон. Как это совмещалось с досмотром и прочим контролем - вещь отдельная, но пока все работало, и международные рейсы летали стабильно.
        Вот только где в таких условиях искать жертву маньяка?!
        Телефон завибрировал в руке, но Ворон, задумавшись, едва не упустил звонок.
        - Повезло нам, - сказал Нечаев.
        - Это как сказать, - фыркнул Ворон.
        - Только один. Некто Демьян Стрельникин по прозвищу Стрелок.
        - Прозвище слишком длинное, - тотчас отреагировал Ворон, - по Зоне долго с таким не походишь. Новичок?
        - Всего дважды сопровождал группу. Забросил хождение в Периметр, когда устроился на работу в аэропорт.
        - Кем?
        - Сторож на подземной автостоянке.
        - Черт… - выругался Ворон.
        - Что такое?
        - Как в плохом американском детективе.
        - Значит, смотри, - сказал Нечаев.
        - Куда? Я тебя не вижу, но рассказывай, - буркнул Ворон, уже вставая на дорожку эскалатора.
        - В аэропорту две подземные стоянки: на минус первом и минус втором этажах. Наша жертва работает на том, что выше, только… Ворон, сам жертвой не стань.
        - Кар-р! - иначе прокомментировать эту дурацкую заботу от совершенно постороннего, пусть и вызывающего симпатию человека он попросту не мог.
        Эскалатор полз медленно, но ни бежать по нему, ни воспользоваться лифтом Ворон не решался. Ему необходимы были максимальный обзор и время на оценку ситуации. Двери, раскрывающиеся с мелодичным перезвоном, выдали бы его. Спеша вниз, он мог нарваться на пулю или удар. А еще он знал, что опоздал. Знание пришло само собой, внезапно, будто щелкнули выключателем. Исчезло всякое беспокойство, и наступило тупое безразличие и уверенность: он найдет и достанет убийцу, чего бы это ни стоило.
        Достанет! Но вовсе не потому, что нелюдь выбрал целью всех сталкеров или убивал безнаказанно. Ворон прекрасно понял бы и принял объявление охоты на себя или других, прожженных Зоной, ставших за годы хождений в Периметр его частью. А вот смерть мальчишки, который в Москву ходил всего лишь дважды, а потом оставил это занятие, - никогда.
        Маньяк перестал быть идейным убийцей, психопатом, фанатиком и окончательно превратился в тварь. Тварей Ворон предпочитал обходить стороной или отстреливать, не дожидаясь нападения.
        Глава 14
        Впереди ширился просвет. Пистолет отсутствовал, но это не значило, будто он пришел совсем уж безоружным. В удобных ножнах, скрывающихся в заднике высокого ботинка, лежал нож, который не обнаружил бы ни один металлоискатель.
        Ворон знал многих умельцев, создающих из отысканных в Зоне артефактов настоящие произведения искусства, к тому же сверхполезные в реальной жизни. Ножи и кинжалы из «витринки» являлись одними из любимых его приобретений подобного рода.
        Конечно, лезвие из преобразованного Зоной стекла, с легкостью режущего все на свете от камня и дерева до кости и плоти, с тем же успехом расправилось бы и с кожей ботинка, но руки мастера сделали не обычный нож, а складной. Оружейников, специализирующихся на холодном оружии из «витринки», Ворон знал десятки. До того как создать из артефакта складной нож, пока додумался только один. Вся загвоздка состояла во взаимодействии артефакта и пружины.
        Для надежной блокировки ножа в открытом положении следовало придать такую форму взаимодействующим поверхностям пружины и задней части клинка, чтобы одна защелкивалась на другой и не позволяла бы сложить нож до тех пор, пока не будет освобождена. Такой принцип был известен еще со времен раннего Средневековья. В испанских навахах блокирующий механизм работал подобным образом: скошенный зубец, вмонтированный в обух клинка, на заключительной фазе раскрытия ножа заскакивал в вырез, сделанный на расширенной передней части пружины, и блокировал лезвие, достаточно надежно удерживая его в открытом положении. Приподнять пружину и разблокировать клинок удавалось с помощью простого подвижного рычага в форме выгнутой пластинки, прикрепленного к пружине. Своим передним краем она упиралась в заднюю часть клинка и поднимала пружину, освобождая заблокированный зубец, позволяя сложить нож. В сложенном положении передняя часть пружины давила на дисковидную поверхность задней части клинка и не позволяла ножу самопроизвольно открыться.
        В теории все казалось более чем ясно, но «витринка» твердостью значительно превосходила алмаз, а по прочности и упругости - более чем в десять раз все известные марки сталей. Подобрать соответствующую пружину из обычных материалов попросту не выходило, приходилось и всю начинку делать из «витринки», а это увеличивало стоимость оружия в разы. Зато, по мнению Ворона, оно того стоило. Механизм приводился в действие двумя кнопками на рукоятке, и обладатели подобных ножей в шутку между собой называли их «джедайскими».
        Эскалатор скользил вниз. Просвет увеличивался, но разобрать что-либо пока не представлялось возможным. Ворон поставил ногу на ступеньку выше и облокотился на подвижную дорожку перил. В таком положении удалось бы быстрее вытащить нож, да и для стрелка он представлял бы гораздо худшую мишень. Непрофессионал обычно ожидает прямо стоящую фигуру, а Ворон все же надеялся, что убийца в прошлом снайпером если и являлся, то заказы на отстрел не брал. Да и не похоже на киллеров по найму: они так просто с катушек не слетают и умеют разграничивать домыслы, убеждения, чувства и бизнес.
        Он выпрямился тотчас, стоило потолочным балкам уйти вверх и открыть площадь для обзора. Машин на стоянке почти не было. Несколько жались с противоположной стороны от въезда - две «Тойоты», «Лендкрузер», «Логан» и неожиданно «Москвич-2141» ярко-оранжевого цвета - видимо, владельцев не стали трогать.
        У шлагбаума стояли два полицейских «Шевроле» и фургон цвета мокрый асфальт без опознавательных надписей, зато с «люстрой» на крыше. «Светомузыка» превращала стоянку в филиал сельской дискотеки перед открытием и неприятно била по глазам. Слава всему сущему, у доблестных сотрудников правопорядка достало ума не включать в пару к ней сирену, иначе было бы совсем невыносимо.
        Предположительное место преступления находилось в будке охранника, почти у самых лифтов. Желтые ленточки полицейского оцепления были прекрасным маяком для привлечения внимания. Впрочем, соваться туда так и так не имело никакого смысла: парня уже не вернуть, экспертом Ворон не являлся, дедуктивными способностями если и обладал, то посредственными.
        «А вот это уже некстати», - подумал он, наткнувшись взглядом на двух полицейских, стоявших возле эскалатора. Новая серая форма сидела на них как влитая, к внешнему виду придраться не получалось в принципе, за исключением того, что сами представители закона словно вышли из анекдота. Один длинный и худющий, будто строительный кран. Другой своими размерами стремился к идеальной фигуре, которая, как известно, зовется шаром.
        Шарообразный полицейский то ли нервничал, то ли страдал от духоты. За те секунды, что Ворон спускался, он дважды снимал фуражку и обтирал платком лысую голову с топорщащимися на самой макушке чудом сохранившимися волосками.
        Стоило Ворону сойти с эскалатора на стоянку, как длинный полицейский шагнул вперед, заступив ему дорогу.
        «Спасибо, что хоть встать на твердую землю позволил», - подумал Ворон, вздохнув. Неумение думать у людей, облеченных какой-никакой, а все же властью, всегда его раздражало, а в отношении мелких сошек, считающих себя королями положения, - еще и изрядно бесило.
        - Сержант Спириденкин, - представился полицейский и махнул удостоверением, словно фокусник колодой карт во время выступления.
        - Не разглядел, - честно признался Ворон. - Покажите еще раз.
        Полицейский поджал губы, словно вполне логичное требование, высказанное в отнюдь не хамской манере, его оскорбило, но удостоверение достал и сунул едва ли не под нос. Ворон отступил на полшага и кивнул, ненамеренно спародировав интонацию известного героя из мультика про «Винни-Пуха»:
        - Да, действительно Спириденкин. А это кто?
        Шарообразный полицейский, вздохнув так, словно нес на своих плечах всю бренность этого мира, тоже достал корочку и подошел.
        - Сержант Качок, - представился он.
        Одышка у него оказалась пугающая. Как в такой форме сержант Качок сдавал полицейские нормативы, оставалось лишь догадываться. Впрочем, к нему в отличие от Спириденкина Ворон испытывал сочувствие: не повезло мужику ни с телом, ни с фамилией, а тем паче с их сочетанием.
        - Действительно Качок, - произнес Ворон все с той же интонацией и уже серьезно поинтересовался: - Чем обязан, господа?
        Господа пришли в себя быстро, и длинный полицейский выдал заезженную фразу про оцепление, в которое не пускают посторонних.
        - Да мне как-то нет дела до ваших мероприятий. - Ворон пожал плечами и будто невзначай покосился на будку охраны. В ней как раз зажгли свет, и стал заметен кровавый след, запятнавший оргстекло.
        - Зачем же вы спустились? - спросил Качок, поскольку Спириденкин снова оскорбленно поджал губы в ответ на такое заявление.
        - А мне не к вам, а ниже, - заявил Ворон, - или вторая подземная парковка тоже находится в сугубо вашем распоряжении?
        - Нет-нет, не смеем задерживать. - Качок отодвинул напарника с дороги, благо комплекция позволяла ему сделать это с легкостью. - Прошу вас, проходите.
        Ворон кивнул и прошел к следующему эскалатору, ведущему вниз.
        - На лифте ездить надо, - буркнул Спириденкин.
        - А у меня боязнь замкнутого пространства, - усмехнулся Ворон. - С детства. Но если бы вам требовалось, то давно уже обесточили бы эскалаторы, разве я неправ?
        Возможно, Спириденкин и ответил что-нибудь, но Ворон уже вступил на подвижную дорожку, и ему стало не до пререканий. Своему чутью он привык доверять, в Зоне оно постоянно спасало ему жизнь, а сейчас будто взбесилось. Внизу подстерегала опасность, причем опасность смертельная.
        «А еще я попался на самый элементарный трюк про злого и доброго, вернее, неадекватного и вежливого полицейского, - подумал он. - Есть с чем себя поздравить, ничего не скажешь».
        На этот раз нож он вытащил заблаговременно, но открывать не стал. На полдороге эскалатор остановился, едва не сбросив его вниз.
        «Научил на свою голову», - подумал Ворон, впрочем, подобное было ему на руку: он мог оценивать обстановку не со скоростью движущейся дорожки, а так долго, как необходимо.
        Парковка была скудно освещена, по ушам бил монотонный гул резервного генератора. Фонари горели только у стен, а семафор перед шлагбаумом не работал вовсе. В одном из интервью директор нового аэропорта неоднократно подчеркивал, что электроснабжение не прекратится ни при каких обстоятельствах, приятно, когда чиновники не привирают.
        Автомобили здесь стояли плотно и кучно. В третьем ряду выделялась размерами в сравнении с «Ниссаном-микро» и «Спарком» родная «Хонда». Наверное, если бы Ворон интуитивно не вычленил ее среди иных машин, то и шевеление возле ее переднего крыла не заметил бы.
        Неужели его все же поджидали? Или совпало одно с другим, и некто из старых неприятелей решил свести счеты? По идее, Ворон мог с ходу назвать с десяток лидеров кланов, которым в последнее время перешел дорогу. Не любил он тех, кто рубил бабло на Зоне и строил бизнес на жизнях рядовых членов клана.
        Следовало незаметно подобраться к неприятелю и обезвредить; если не выйдет - просто убить, и плевать на полицейских на соседней парковке, но Ворон медлил. Своя жизнь в любом случае важнее любой другой, а Шувалов хоть и станет ругаться, но в беде не оставит, да и Нечаев скорее всего тоже. Если не родной ИИЗ, то ЦАЯ вытащит. Однако приближаться не хотелось. По позвоночнику тек холодный пот, словно битва предстояла вовсе не с человеком, а с кем-то более опасным, сильным и быстрым, против которого не страшно выйти с автоматом, но не с ножом.
        Сойти с эскалатора удалось почти бесшумно, спрятаться за боком «Лады Приора» - тоже. А потом весь план полетел к чертовой бабушке, потому что у дальней стены кто-то истошно заорал тонким голосом.
        Ребенок или женщина - было уже не важно. Ворон, почти не скрываясь, побежал на звук, уловил краем глаза еще одну тень, движущуюся параллельным курсом, и кинулся к ней.
        Врага (а в этот момент не существовало никаких сомнений) в бесформенном балахоне и какого-то очень сутулого, скорее даже горбатого, он настиг достаточно быстро. Ворон нажал на кнопку в основании рукояти. Лезвие выехало из ножа на двадцать сантиметров, а затем вошло под лопатку преступника. Тот рванулся в сторону, но тем самым лишь ускорил свою смерть. Будь в руках Ворона обыкновенный нож, его попросту выбило бы из руки резкое и сильное движение жертвы, но «витринка» с легкостью прорезала плоть, не застряв ни в мышцах, ни в костях. Ворон мог бы и не втыкать нож в спину, а полоснуть им - эффект оказался бы тем же самым. А будь у него шпага, мог бы вообще развалить тварь напополам, не приложив при этом ни малейших усилий.
        Ворон метнулся в сторону и порадовался тому, что привычно оделся в кожаные штаны и куртку. При езде на мотоцикле подобный костюм выручал его от непогоды и грязи на дороге, сейчас к нему не приставала кровь.
        Крик раздался снова, что-то упало, а это значило - приключения на сегодня не закончились. Когда он добежал до места, обнаружил охранника, лежащего ничком на полу, и распоротую сумку. Прикасаться не стал: не хватало еще оставить отпечатки на трупе. Нож тоже спрятал: звуки, раздающиеся со стороны кузова небольшого открытого грузовичка, не казались опасными, а вот врагов больше не наблюдалось, и предчувствие не вопило о необходимости действовать.
        - Эй… - позвал Ворон.
        Звуки затихли, затем под брезентом раздалось шуршание, и наконец показалась светловолосая голова.
        «Везет мне, как утопленнику», - вздохнул про себя Ворон.
        Мальчишке можно было дать лет девять с очень большой натяжкой, но учитывая, что одет он был вполне неплохо и явно не голодал, могло оказаться и семь, и пять… нет, стоп. Кто отпустит ребенка в таком возрасте одного? Хотя… Ворон потер переносицу, вероятно, свой собственный опыт хождений в «булочную за углом» за год до поступления в первый класс в реалиях современного мира не годился.
        - Живой? - спросил он и тотчас получил подтверждение, потому что мальчишка повис у него на шее и чуть не придушил от избытка чувств.
        - Я… я… телефон забыл, мама ключи дала и сказала, чтобы сбегал. Она с сестлой на аппалатах игловых, а я… а тут… - залепетал мальчишка и тотчас замолчал, посмотрев на лежащего охранника. - Дяденька, он мелтвый? - спросил моментально севшим голосом.
        - Нет. Не придумывай, просто по голове ему сильно досталось, - соврал Ворон, найдя первое из возможных объяснений. - Кто это был, ты видел?
        - Учитель Сплинтел, - уверенно заявил мальчишка и хотел спросить еще что-то, но Ворон схватил его в охапку и потащил к лифтам.
        Нести на руках увесистого ребенка было неудобно, да и тяжело, но у Ворона в крови все еще играл адреналин и требовал выхода, пусть и такого.
        - А там… тоже лежит кто-то…
        - Пошли-пошли, - повторил Ворон, перехватив его удобнее и прижимая к груди. - Шокирует. Знаю, понимаю, сочувствую. Не смотри, просто не смотри и не смей к такому привыкать, а то патологоанатомом станешь, а оно тебе надо? Зарплата низкая, коллектив так себе…
        Он, конечно, нес откровенную чушь, но она действовала: мальчишку перестало трясти, он заметно расслабился и пару раз хихикнул - не истерично, а вполне нормально.
        - Да не волнуйтесь вы, дядя, я в полядке, - заявил он, - и сам идти могу. Меня на второй этаж доставьте. Мама с сестрой у аппарата с сахарной ватой ждут.
        - А вот и «эр» прорезалось, - заметил Ворон, медленно успокаиваясь и отпуская мальчишку.
        - Ага. Я перенервничал просто.
        - Бывает.
        Лифт прибыл быстро: стоял на верхней парковке. Поднимаясь, Ворон ждал, что кабина остановится, а двери явят его вниманию длинного и шарообразного полицейских со словами: «А мы вас ждали». Однако на нужный этаж они прибыли без остановок. Видимо, из-за отсутствия нормального электричества вырубились и камеры слежения за парковкой (по крайней мере Ворон надеялся на это).
        - А тебе сколько лет, пацан? - спросил Ворон.
        - Семь с половиной, - ответил тот. - Я просто этот… эклерат.
        - Акселерат, - поправил Ворон, усмехнувшись и понимая, что не станет подходить знакомиться. Конечно, это следовало бы сделать, но…
        Если события на нижней парковке еще не привлекли внимания полиции, то это совсем не надолго. Мальчишка все расскажет матери, конечно, но пока она поверит, пока спустится к своей машине, пока найдет полицейских, а возможно, даже не захочет с ними связываться… Если же Ворон познакомится с ней, то разбираться с полицией придется в первую очередь именно ему как мужчине и прямому участнику событий. Отдельный вопрос: быстро ли всплывет, что он сталкер, да еще и проник в аэропорт с оружием?
        - А ты что-нибудь еще заметил, кроме этого… спринтера?
        - Сплинтера! - поправил мальчишка. - Спринтеры кросс бегают, а учитель Сплинтер очень умный, и у него ученики есть. А больше я ничего не видел: быстро спрятался. Только вот закричал, когда мне показалось, будто меня кто-то сейчас схватит. О! Еще я стук слышал.
        - Стук?
        - Ага.
        - Какой?
        - Ну, обыкновенный, как палкой по стене бьешь. А вы супергерой, дяденька?
        - Что-то вроде. - Ворон усмехнулся. - И именно поэтому знакомиться с твоей мамой не пойду. Ты уж извини.
        - Так я же понимаю, что только задерживаю!
        - Вот и умница.
        От сердца отлегло, но Ворон все равно следил, пока мальчишка не подошел к миниатюрной рыжеволосой женщине в синем платье, держащей за руку столь же огненноволосую курчавую девочку лет пяти в костюме феи. Женщина выслушала сына спокойно, в истерику сразу ударяться не стала, а это значило, что и в дальнейшем станет вести себя адекватно и подумает прежде всего о детях. Данное предположение частично подтвердилось, когда она отдала сыну бумажный пакетик с синей ленточкой на боку и указала на один из бутиков с огромной мордочкой мышонка Микки, нарисованной на дверях.
        Ворон выдохнул с облегчением. Рисковать и возвращаться на парковку он не стал, хотя найтись там могло много чего интересного, вместо этого он достал телефон и, не сдержавшись, хмыкнул: тот оказался выключен, потому и не беспокоил. В памяти оказалось с десяток звонков от Романа и семь от Нечаева. Насчет последнего он еще мог сомневаться, а вот Роман, вероятнее всего, уже выехал.
        Трубку личный доктор не поднимал долго. Ворон даже успел предположить возможность мести. После восьмого гудка, когда он уже думал дать отбой, раздался голос Романа, хмуро поинтересовавшийся:
        - Жив?
        - А если я отвечу «нет», поверишь?
        - Значит, еще и не ранен, - вздохнул Роман, - ну ты и сволочь.
        - Так и есть. - Скрыть облегчение в голосе не удалось. Ворон ожидал отменной ругани или чего-то в этом роде. - Ты сейчас где?
        - К мосту через Оку подъезжаю, вернее, почти. Притормозил аккурат перед поворотом к тебе в Пущино, когда звонок услышал.
        - А…
        - Я не от себя еду. Из Тульской области, - заметил Роман.
        - О… - оценил Ворон.
        - Может, хватит междометиями разговаривать? Насколько понимаю, тебя уже спасать не обязательно?
        - Вроде того. Извини, что переполошил. - Ворон хотел уже распрощаться, но передумал. - Погоди, не отключайся!
        - Я стою и никуда годить не собираюсь, - заверил Роман.
        - Насколько ты собой располагаешь?
        - До пятницы я совершенно свободен.
        Ворон прикинул. Сегодня вроде как вторник. Или среда?..
        - Столь долго я тебя не задержу, - заверил он.
        В трубке с той стороны повисла тишина. Выдержав продолжительную паузу, Роман все же спросил:
        - Сильно приперло, да? Вляпался? По-крупному?
        Врать не имело смысла.
        - Есть немного.
        - То-то ты шуток не понимаешь. Я ж всегда и сколько нужно, - сказал он.
        Ворона сильно удивляло само наличие у него таких друзей, но раз Роман всегда был готов помочь, значит, чем-то Игорь Ветров заслужил это.
        - Постой, но ты же вроде Аллу встречать поехал? - вспомнил Роман.
        - И все еще надеюсь встретить. Но меня сегодня точно не будет, и… я заранее знаю, что ты скажешь. Я в курсе: Денис не семилетний мальчик, благо я его в этом возрасте еще не знал, но… загляни в гости, а?
        - Да не вопрос. Инструкции будут?
        - Ни в коем случае не суйтесь в подвал. Закройтесь на верхних этажах на все замки, не проверяйте, даже если к вам стучаться будут, в общем…
        - Подмосковье Подмосковьем, а не рыли ли под Пущино катакомб, никому не известно, - закончил за него Роман.
        - Умница! Оружие там… сигналка, не стану учить ученого.
        - Да уж, сделай милость. Живи, командир, - попрощался Роман и повесил трубку.
        - Живем, - согласился Ворон с отключенным телефоном и позвонил Нечаеву.
        С ним душевного разговора не получилось, да он и не требовался. Ворон кратко, чуть ли не по-военному четко обрисовал сложившуюся ситуацию и не стал скрывать, что скорее всего его придется вытаскивать из следственного изолятора.
        - Уезжай оттуда, - предложил Нечаев.
        Ворон приятно удивился: он ждал приказа или настойчивого распоряжения, но Нечаев именно предлагал.
        - Не вижу смысла. Либо меня уже ищут, либо нет. Дождусь ту, за кем приезжал, тогда и уеду (если смогу). Кстати о поездке. Эта дрянь возле джипа крутилась, проверить бы.
        - Сделаем, - пообещал Нечаев. - Машину подгоню завтра. Если не выйдешь на связь часа через три, начну разыскивать. Лучше не теряйся.
        - Эсэмэс пришлю.
        - Если задержат, ни в чем не сознавайся, молчи и жди, я лично подъеду.
        - Звонить только в случаях крайней необходимости, - без особой надежды попросил Ворон.
        - Разумеется.
        Глава 15
        Московская область ширилась и развивалась, отчасти благодаря приливу дополнительных рабочих рук, но в гораздо большей степени - мозгов. Те, кто раньше рвался в столицу, вынужденно оседали в провинции, но не затихали под воздействием размеренного образа жизни, а подгоняли его. Подмосковье больше не казалось болотом со стоячей водой, неспешной величавой рекой - тоже. Оно бурлило, закручиваясь водоворотами, и все сильнее напоминало извилистый горный поток.
        Наверное, это было плохо, но плюсы в результате обещали превысить минусы. Можно сколько угодно вздыхать по очарованию деревни, но жить люди все же предпочитали комфортно: с обогревателями, горячей водой, бесперебойным электричеством, связью, Интернетом и удобствами, к которым не приходится бегать во двор зимой при морозе в минус тридцать. Собственно, аэропорт являлся тому подтверждением.
        Сидя на третьем этаже в одном из кафе, отгороженных от прохода невысоким заборчиком из синего оргстекла, Ворон периодически ловил ощущения, посещавшие его в еще не захваченной Зоной Москве. Будто не нужно никуда спешить, ему от силы лет двадцать, и впереди целая жизнь. И нет никакой Зоны, никаких взятых на себя обязательств, никто от него не зависит…
        Его потихоньку отпускало нервное напряжение, от чего Ворон чувствовал себя почти счастливым. В конце концов, он был не из тех, кто рыдал над разбитыми чашками и заламывал руки в приступах чувства вины. Ему повезло уничтожить тварь, но только одну: до остальных пока не добрался. Зато теперь хотя бы ясно: он имеет дело не с одним маньяком, а с организацией фанатиков или кланом, убирающим конкурентов.
        - Заждался? - На плечи легли прохладные пальцы.
        Ворон чуть поморщился: куртку он снял - в кафе оказалось достаточно жарко, - и холод через тонкую ткань футболки ощущался довольно явственно.
        - Терпеть не могу ждать, - признался Ворон, слегка откидываясь назад и касаясь макушкой живота Аллы. - Я сразу начинаю искать приключения и даже нахожу их.
        - И на чью голову ты нашел приключения на этот раз? - Ногти впились в ткань, а через нее и в кожу - длинные, накрашенные светлым лаком (Алла не терпела вульгарно-ярких оттенков) и будто специально заточенные. Кошка, а не женщина, но Ворона устраивала именно такая.
        - Я пока сам не знаю, - усмехнулся он. - Возможно, кому-то, но и себе тоже - как повезет. С приездом. Наконец-то. А то мне надоело уже ловить на себе заинтересованные взгляды двух подружек за столиком в углу.
        - Из-за них ты медитировал над кофе и никуда особенно не смотрел? - спросила Алла, наклонившись к самому его уху. Горячее дыхание опалило мочку и пустило по спине табуны мурашек. Ворон на несколько секунд прикрыл глаза.
        - Есть немного, - сказал он. - Я ждал тебя столько, сколько никого и никогда. Мне сказали, во всем виноват встречный ветер. Встречный ветер - это зло. Самое настоящее.
        - А что показывают по чашке? Ты переквалифицировался в гадальщики? В прорицатели, может? - улыбнулась она.
        Ворон открыл глаза, посмотрел на кофе, фыркнул и обернулся. Алле пришлось отступить и опустить руки, но он поймал ее запястье и поднес к губам. Рука оказалась такой же холодной, как и пальцы. Впрочем, неудивительно, учитывая ее наряд.
        - В сарафане в нашу осень… шикарно, - сказал Ворон, не без удовольствия оглядывая ее с ног до головы.
        - В платье, - поправила Алла.
        - Ну, да. Точно. Как я забыл? Ведь именно так называется эта часть одежды.
        Если Алла и изменилась за те несколько месяцев, что они не виделись, то только в лучшую сторону. Она относилась к тому редкому типу женщин, которые становились краше с возрастом, а вовсе не наоборот. Юность порывиста и угловата и только за тридцать сменяется грацией и уверенностью.
        Алла обожала обходить правила, не нарушая их прямо, но как бы насмехаясь над теми, кто их выдумал. В аэропортах всего мира не приветствовалась, а иногда и прямо запрещалась обувь на высоком каблуке. По улицам Алла могла щеголять хоть в кроссовках, хоть в шлепанцах, но сегодня специально надела изящные босоножки на высокой платформе: с острыми носами и двумя ремешками, оплетающими стройные щиколотки, а затем и голени. Где именно ремешки заканчивались, понять не удавалось: мешала длина узкого черного платья с открытыми плечами.
        Однажды, сидя в очень похожем кафе, еще в Москве, он стал случайным свидетелем разговора парня и девушки. Неясно, кем они приходились друг другу. Возможно, коллегами, работающими в агентстве, как-то связанном с модой. Диалог оказался презабавным.
        «Смотри, какая красотка идет», - сказала девушка.
        «Жаль, в джинсах», - ответил парень.
        «Ничего ты не понимаешь, - обиделась девушка. - У нее же попа, как орех, такую красоту ни одна юбка не подчеркнет, только штаны, причем обтягивающие».
        И тут парень выдал замечательное объяснение.
        «Да это ты не понимаешь, почему нас, мужчин, привлекают именно юбки и платья, - заявил он. - У нас же фантазия работает. Со штанами возиться приходится, а у юбки - только подол задрать, и все».
        «Ага. Так она тебе и даст», - фыркнула девушка.
        «Понятно, что не даст. - Он немного помолчал. - Я и подкатывать не стал бы, если честно. Но фантазии нет до этого никакого дела. Это на уровне инстинктов».
        Ворон тогда похмыкал про себя, а вот сейчас понял: что-то в словах того парня определенно претендовало на истину. Ворон никогда не позволил бы себе тех отвратных манер, которые порой демонстрировали выходцы с юга, прилюдно кладя ладонь избраннице ниже спины или еще как-нибудь обозначая принадлежность. Тем паче он считал ниже собственного достоинства проявлять нетерпение до определенного момента. Но эти ремешки на босоножках подстегивали воображение во вполне определенном направлении.
        - Все равно шикарно, - повторил он.
        - Знаешь, когда находишься на южном побережье при плюс тридцать два, как-то не осознаешь, что всего через несколько часов окажешься в плюс десять.
        - Пять, - поправил он. - К вечеру заметно похолодало.
        Алла вздохнула:
        - Значит, я крепче, чем думаю.
        - Несомненно, я даже не сомневаюсь в этом, учитывая наше знакомство и его неожиданное продолжение. Мои кофе и куртка к твоим услугам.
        Подружки за угловым столиком скорчили такие мины, что Ворон умилился и послал им улыбку и воздушный поцелуй.
        - Пижон. - Алла присела на стул рядом, на котором и висела упомянутая куртка (Ворону совершенно не хотелось, чтобы к нему кто-либо подсел). - Я соскучилась. Когда уезжала, думала, больше никогда к тебе не вернусь, прибью засранца, если снова увижу, а теперь… - Она покачала головой и откинулась на спинку стула, все же воспользовавшись предложенной курткой. Правда, не стала надевать ее, а просто накинула на плечи.
        - Какой уж есть. Я всегда такой, какой есть, со всеми потрохами. Зато я никогда не вру и не притворяюсь.
        - Играешь, недоговариваешь, скрываешь, но не врешь, надо отдать тебе должное, - сказала она. - А сейчас ты напоминаешь ежа. Все действительно настолько серьезно?
        Кивать он не стал, только прикрыл глаза на более долгий срок, чем обычно.
        - Я помешаю?
        - Никогда. Но устроит ли тебя участь жены декабриста дней на пять?
        Она тоже кивать не стала, только уголки губ чуть приподнялись.
        - Нас не подвезли к зданию аэропорта, представляешь? И автобус не подали, спасибо хоть трап не забыли подогнать. Тридцатиметровка до входа по взлетно-посадочным полосам. Ты не знаешь, такое передвижение противоречит инструкциям безопасности?
        - Не знаю, - фыркнул Ворон. - У меня в голове подобного рода инструкции никогда не задерживались.
        - В такую собачью погоду подобная прогулка - нечто. Сразу почувствовала себя дома.
        - Ты утрируешь, кстати, никто на взлетно-посадочную вас не вывел бы.
        - Я без понятия, как называется асфальт по ту сторону аэропорта, где самолетики паркуются.
        Ворон рассмеялся:
        - Это еще не самое страшное. Я рассказывал, как однажды чуть не опоздал на пересадку?
        - Когда весь самолет выдохнул в едином порыве, узнав, что в Европе зимнее время?
        - Самолет тогда задержали из-за снегопада, а процентов у девяноста пассажиров пересадки на другие рейсы. Стюардессы, думаю, изрядно потешились над ерзающими в креслах русскими. Только это не через Атлантику. Мы из Шереметьево в Мадрид летели. Я сидел рядом с бизнесменом. Помню, он торопился в Чикаго на крестины сына. Ему повезло, кстати. Так вот, в конце концов один из бортпроводников, двухметровый негр, не выдержал, встал в конце самолета (видимо, чтобы в туалете спрятаться, если дикие русские его растерзают) и объявил: «Леди и джентльмены, в Мадриде зимнее время».
        - Забавно.
        - Наверное, он приготовился, что его будут убивать, а самолет полным пассажирским составом покатился со смеху. На пересадку в Коста-Рику некоторые, правда, все равно опоздали. Но я о другом случае. Рейс из Восточного в Западное полушарие через Атлантику. Я должен был прилететь в одиннадцать утра, а самолет приземлился в восемь вечера. При этом он вроде бы над Бермудским треугольником не кружил.
        - Возможно, ты перепутал время?
        - Когда я путешествую, то надеваю двое часов. На правой руке они показывают время страны, из которой я вылетел. На левой - в которую прилечу. Но все может быть, хотя я и не представляю, как у «Боинга» горючки хватило на такой подвиг.
        - Ну их, эти самолеты, поехали.
        Ворон поднялся и подал ей руку:
        - Леди предпочитает такси или автобус?
        - Значит, ты по-прежнему гоняешь на мотоцикле. И как только Денис тебя терпит…
        - Денис золото, вот Роман каждый раз предрекает мне смерть от столкновения с деревом, причем почему-то именно с осиной. Не повстречаться мне ни с дубом, ни с березкой, ни с рябинкой. Уж не знаю, вампиром меня считает, что ли, которого только осиновым колом прибить и можно. Но автомобиль я купил, зря ты так. Просто сейчас он… скажем так, в ремонте.
        - В таком случае дама выбирает такси. Я прилетела на две недели. Как у тебя со временем?
        - Подходяще. Именно стольким я и располагаю. Разве лишь буду иногда отлучаться по работе.
        - Надолго?
        Ворон повел плечом.
        - Значит, почувствую себя женой разведчика в тылу врага. Интересный опыт.
        Выходя из аэропорта и садясь в поданный к самому подъезду автомобиль, Ворон готовился к тому, что его окликнут, но все было тихо.
        Так же, без осложнений, они добрались до гостиницы. Номер был забронирован заранее, постояльцев оказалось немного, и никаких сюрпризов не предвиделось.
        - Сейчас, - сказал Ворон, отходя от конторки администратора и доставая оживший телефон.
        Звонил Роман, поставил в известность, что привез Дениса к себе - решил, так будет менее рискованно. Похоже, Ворон таки нагнал на него беспокойства своим неадекватным поведением, и теперь доктор буквально дул на воду. Мнение самого Дениса по этому поводу предстояло узнать завтра, возможно, послезавтра. Каким бы золотом тот ни являлся, за словом в карман больше не лез, особенно в разговорах с Вороном, к опеке относился с презрением и периодически показывал зубы. Ну, хоть с Романом он легко находил общий язык, особенно после приключения с «белыми сталкерами», когда Ворон был захвачен в Зоне, накачан психотропной дрянью, а потом послан убить собственного напарника. Если бы не Алла, еще неясно, чем бы окончилась та история.
        - Не спи, замерзнешь. Ворон, посмотри на эту прелесть, - сказала Алла, взяла его под локоть и подвела к лифтам.
        Рядом с черными дверями-створками на стене зелеными буквами на ярко-желтом фоне выделялась инструкция пользования этим нехитрым, но полезным изобретением человечества. В глаза бросилась фраза: «Команда спасателей выезжает только при наличии в застрявшем лифте людей».
        Ворон фыркнул.
        - Алло? Это организация, обслуживающая лифты в пансионате «Пущино»? - полушепотом произнесла Алла и продолжила иным, более басовитым голосом: - Да, это дежурный, я вас слушаю.
        Ворон покачал головой.
        - Понимаете, у нас застрял лифт. Вы можете выслать ремонтную бригаду прямо сейчас? В лифте нет людей, но нам очень надо. Постойте! Не кладите трубку! Понимаете, там, в лифте…
        - Оранжевый крокодил, - подсказал Ворон.
        - И через полчаса здесь не будет ни лифта, ни здания.
        Кабина наконец подъехала, и двери разъехались в стороны.
        - Кстати, фото того кокодрийо произвели фурор на недавней выставке в Лондоне. Дмитриев просил передать тебе благодарность, - сказала Алла, входя в кабину.
        - Передай ему: на здоровье.
        Двери сомкнулись, Алла рассмеялась, а Ворон все же наплевал на все и притянул ее ближе.
        - Не ревнуешь больше? - спросила Алла, когда они уже входили в номер.
        Ворон ухмыльнулся:
        - В сравнении с Дмитриевым у меня есть одно существенное преимущество, - сказал он.
        - Только одно?
        - Нет. На самом деле преимуществ больше, но данное - основополагающее.
        - Даже боюсь узнать, что это, - подыграла ему Алла.
        - Возраст. Я банально моложе в отличие от некоторых старперов, которых и женщины, должно быть, уже не интересуют.
        - Фу, как некрасиво. - Она покачала головой и ахнула, когда Ворон опрокинул ее на первый подвернувшийся диван. - Ты не настолько моложе, чтобы об этом говорить.
        - Зато в полном расцвете сил.
        - Как Карлсон, который живет на крыше.
        Ворон наконец-то завладел ее ногой и скользнул пальцами по ремешкам босоножек. Те застегивались под самой коленкой.
        - А как же седина… эй, не щипайся.
        - Медицинский термин для синдрома «седина в бороду - бес в ребро» имеет название предынфарктный кобелизм.
        - Ворон, как грубо!
        - Кар-р, любимая, - рассмеялся он, отбрасывая в сторону босоножку.
        Глава 16
        Его все-таки побеспокоили. Правда, произошло это не утром следующего дня, а ближе к вечеру. Поначалу увидев на дисплее телефона фамилию «Нечаев», Ворон приготовился к срочному вызову в ИИЗ и множественным отговоркам, в том числе и посылу настойчивого ученого ко всем чертям. Все оказалось серьезнее: взломать пытались его собственный дом.
        Действовали преступники с двух сторон. Одни лезли через забор. Не только битые бутылки на вершине трехметровых стен не смогли их остановить, но и электрический ток. Другие пробирались через подвал, а вернее, пробовали проникнуть в оружейную (и Ворон даже думать не хотел, чем грозил бы подобный маневр).
        Лет пятнадцать назад, как только Ворон получил дом в полное свое владение, первое, что он сделал, - полностью перестроил подвальные помещения. Он обрубил все, до чего сумел дотянуться, и проложил заново, заново спроектировал вентиляцию и заэкранировал помещения. Строители шутили про «богатея, больного паранойей, решившего превратить свое жилище в филиал Форт-Нокс». Сам проект стоил дорого, а в подвале получилось бы пережить ядерную бомбардировку, но сейчас все вложения оправдали себя с лихвой.
        Уезжая с Романом, Денис поставил дом на сигнализацию и временную консервацию. Тоже весьма дорогая система, вышедшая когда-то в копеечку, предусматривала железные решетки с внутренних сторон окон (которые и так не разбить обыкновенным камнем). Двери были закрыты на три дополнительных замка и еще две створки, автоматически выезжающие из пазов в стенах. Листы из толстой нержавеющей стали перекрывали дымоход в пяти местах (там так и так стояла железная решетка, но мало ли какой злоумышленник проникался в детстве сказкой о трех поросятах).
        Ворон усилием воли отгонял мысль о том, что, если бы друзья остались в доме, их могли застать врасплох и, вполне возможно, убить. Гнал еще и потому, поскольку боялся до конца осознать возможность одиночества, а значит, и вытворить в реальности какую-нибудь глупость. Вряд ли парню, приближающемуся к порогу двадцатипятилетия, нужен напарник-наседка, а уж Роману, который сам привык опекать всех и вся, смена ролей точно не понравилась бы.
        Полицейские приехали через три минуты. На территорию проникнуть они, разумеется, не смогли, зато не только увидели, но и засняли на камеру двоих злоумышленников: невысокого роста, сутулых, одетых в черные длинные обноски вроде монашеских ряс, с конусообразными вязаными шапками на головах, сидящими поверх капюшонов, и в «птичьих» масках. Задержать пытались, но не смогли: бегали преступники с нечеловеческой скоростью.
        Позже - уже когда Ворон прибыл на место, вышел в Интернет с ноутбука Нечаева и сунул под нос полицейским картинку - маски идентифицировали как венецианские. Похожие носили лекари в Европе во время чумы.
        - Все, - сказал Ворон, посмотрев на часы. - Проходите, гости дорогие. Как хорошо, что наши друзья из полиции не стали дожидаться полной расконсервации здания и уехали.
        Словно в подтверждение его слов щелкнул замок на воротах. Ворон коснулся груди, где под футболкой на витом шнуре прятался небольшой серебряный медальон-пластинка в виде летящей птицы, а на более массивной цепочке - кулон-брелок, столь же стильный, сколь и функциональный.
        Небольшой треугольник из посеребренного металла казался всего-навсего украшением. Выходящие из углов прямые делили его на шесть областей, в каждой из которых находился выгравированный знак планет Солнечной системы: Меркурия, Венеры, Земли, Марса, Юпитера и Сатурна. В зависимости от их удаленности от Солнца каждой планете присваивалось число от единицы до шестерки. Нажатие кода осуществлялось легким надавливанием на символ. Если комбинация подбиралась верно, в центре скрещивания лучей загоралась синяя лампочка (Ворон называл ее Антарес - по названию самой яркой звезды в созвездии, под которым он родился).
        Лампочка зажглась и сейчас - маленький синий огонек мигнул через ткань футболки, и ворота открылись.
        - А что, чая на сотрудников правопорядка не напасетесь? - усмехнулся Нечаев.
        - Чая действительно почти не держу. Его только Дэн пьет, я же предпочитаю кофе.
        - Ого! - только и сказал Нечаев, когда, войдя, наткнулся взглядом на композицию из округлых камней, стоящих друг на друге. Каждый из них был размером приблизительно с ведро и имел форму, далекую от прямоугольной. Всего - штук пять. Создавалось впечатление, будто камни парили в воздухе, наплевав на закон тяготения, и просто соприкасались краями.
        Ворон улыбнулся уголками губ.
        - Ничего особенного, - сказал он и повел плечом. - Немного терпения, чуть-чуть знания физики и чувство баланса.
        - Вы феншуист?
        - Вот еще. У меня просто имелся Интернет с понравившейся картинкой и много свободного времени.
        - И скука, - прибавил Денис.
        Ворон фыркнул.
        - Именно таким способом я лечился после отравления сначала «радужкой», а затем «антидотом», созданным на ее основе, - пояснил он. - Жуткая гадость эти ваши искусственные артефакты, не связывайтесь с ними, господин Нечаев.
        - Я и не собирался, - ответил тот. - А вот те, наверное, повалил кто-то из преступников, - сказал он, указывая на раскиданные камни. - Или…
        Шагах в тридцати у забора валялось несколько булыжников. Один из них, в форме, приближенной к треугольной, зарылся в землю одной из вершин.
        - Или, - кивнул Ворон, - баланс нарушил какой-то подкинутый нам артефакт. Дэн?
        - «Тараканья лапка», - ответил тот. - Я ощущаю еще штук пять.
        - Мелкая месть тех, кто обломал о нас зубы, - заметил Ворон. - Пошлете своих молодцов?
        Нечаев кивнул и подал знак нескольким спецам, прибывшим вместе с ним и пока держащимся в отдалении. Те выгрузили из машины какое-то оборудование, смахивающее на ранцы охотников за привидениями, и пошли бродить по саду.
        - Разумеется, все, что найдете, - ваше, - сказал Ворон.
        - А тут ничего более ценного и нет, - усмехнулся Денис.
        Алла приобняла его за плечи и рассмеялась:
        - Тс-с… они же не знают об этом. Не разочаровывай раньше времени, ты ведь не хочешь сам потом по кустам ходить?
        - Нет, конечно.
        - Здесь артефакты! - донесся издали голос спеца. - Вредные! Просто бог вас миловал! Мы их обезвредим и заберем.
        Нечаев махнул рукой, давая добро на подобное наглое изымание чужой собственности (к слову, недешевой). Ворон со вздохом закатил глаза к небу.
        - Если б я уповал на Бога, то утонул бы в реке еще ребенком, вывалившись из лодки, - сказал он и рассмеялся: - Эх, жаль, огород не держу, знал бы, куда ваших ребят направить.
        - А позвольте вопрос? - спросил Нечаев. - Существует мнение, будто среди сталкеров преобладают либо атеисты, либо, наоборот, очень верующие люди. Вы вот к кому себя причисляете?
        - Ни к тем, ни к другим, - ответил Ворон. - Вы ведь, говоря о вере, имеете в виду христианство, а то и православие как одну из его ветвей? А под атеизмом вы понимаете некое отрицание все того же христианства?
        - Это как бы логично, нет?
        Ворон покачал головой:
        - Я не из этой системы в принципе. Если говорить в общем, мне безразличны иудействующие религии как таковые. Я верю в бессмертие души, множество реинкарнаций и бесценный опыт, который приобретает человек с каждым новым рождением. - Сказав это, он развернулся на каблуках и поспешил к дому. Алла и Денис уже стояли на крыльце и ждали, когда им откроют дверь (у Дениса был собственный брелок, но он пользовался им лишь в самых крайних случаях).
        - Простите, я был бестактен. - Нечаев догнал его почти у крыльца. - Просто… вы не похожи ни на кого из тех, с кем мы обычно имеем дело.
        - Верно. Я и есть не такой.
        Отвечая Нечаеву, Ворон нисколько не кривил душой. Он считал себя абсолютно нерелигиозным человеком, к тому же несуеверным. Тем не менее он обожал всякого рода символику и мистификации. В конце концов, он мог позволить себе красивые вещи, а сорокам и воронам положено таскать разного рода безделушки в собственное гнездо. В свое время Ворон изучил слишком многое и давно разочаровался в вещах, из-за которых люди раньше, а некоторые (не особенно подкованные в плане изучения истории) и сейчас готовы были убивать себе подобных.
        «Не существует большей глупости, чем ругаться из-за того, через какое плечо стоит плевать, особенно если не верить в сглаз. Тем паче не имеет смысла отравлять свою жизнь догмами и правилами, не несущими ни малейшей ценности или практической пользы, - говорил он фанатикам и проповедникам, время от времени появляющимся на его пути. - Я не пойду насильничать, грабить и убивать не потому, что меня за это покарает некое божество. Я просто считаю подобное поведение низостью и не вижу в нем ничего достойного».
        На извечный же довод тех, кто начинал говорить о посмертии, он отвечал не атеистическим «рая нет», а припоминал более древние учения - те, которые, к сожалению, почти вытеснило с исконных территорий христианство. Древние верили в реинкарнацию, но не в том смысле, который был принят у буддистов: человек не мог воплотиться в животное или предмет, он продолжал рождаться человеком.
        Вера в вечность пути, постоянство рождений и смертей отвергали саму возможность рабства: хоть физического, хоть духовного. Человек, гнущий спину ради некоего небесного царства, которое может наступить после его кончины, был несвободен в принципе, что бы ему ни говорили пастыри (которым весьма и весьма выгодны преклонение и смирение). Человек, верящий в бессмертие собственной души, свободен всегда. И чихать он хотел на навязываемые ему рамки. Собственную жизнь он воспринимал одним из кругов обучения, а происходящее с ним - не испытаниями некоего ревнивого божества, которому очень скучно без того, чтобы не портить жизнь собственным созданиям, а как бесценный опыт.
        Оттого и вызывали столько злобы у христианских проповедников язычники, потому и призывали «святые» отцы убивать их всех без разбора: мужчин, женщин, стариков, детей. И не просто так все язычники, на какой бы территории они ни проживали, чтили предков и память, а став христианами, начинали бояться живых мертвецов, призраков и всего неизведанного, объясняемого пасторами (чаще всего людьми, далекими от изучения чего-либо, кроме своих священных книг) кознями дьявола.
        - Первым в дом пустим Дэна, - заявил Ворон, взяв Аллу за руку. - Не то что он напоминает мне кота, но…
        - Я всяко полезнее, - откликнулся Денис.
        Он вошел в дом и прикрыл дверь. Некоторое время все оставалось тихо. Нечаев и Алла завели какой-то совершенно не обязывающий ни к чему разговор. Ворон воспользовался этим и, отойдя чуть в сторону, облокотился на стену дома и прикрыл глаза. То пленение «белыми сталкерами» подарило ему одну особенность, которую он по сей день никому не открыл, кроме Дениса, которого та касалась в первую очередь.
        Ворон стоял с закрытыми глазами, а на внутренней стороне век словно вырисовался план дома, по которому двигался синий огонек - Денис.
        Временами Ворон пытался представить кого-нибудь другого, но не выходило. То ли все дело было в Зоне, то ли в проживании под одной крышей, то ли в гораздо более тонких материях.
        - Все, идемте, - сказал он, когда Денис закончил обход и направился обратно. - Мне надоело ждать у дверей собственного дома.
        Кажется, Нечаев хотел возразить, но не решился. Алла же усмехнулась и вошла первой, бросив через порог:
        - А кота все же советую завести. Черного. Или кошку - трехцветную, на счастье.
        Глава 17
        Арсенал располагался на минус третьем этаже и мог спорить со всем, что когда-либо видел Никита. У него буквально глаза разбегались от обилия огнестрельного оружия, из которого он, пожалуй, мог опознать только автомат Калашникова и ТТ, ну, возможно, еще гранатомет отличил бы от всего остального.
        - Господи… зачем в Зоне гранатомет?.. - прошептал он, но стоящий рядом сотрудник института в белом халате и квадратных очках тотчас к нему обернулся.
        - Никогда в точности не узнаешь, какие задачи поставит перед нами Зона, - многозначительно сказал он.
        - А танк есть?
        Беседующий с руководителем института сталкер по кличке Ворон обернулся к ним, закатил глаза к потолку и рассмеялся. Никита поморщился, сотрудник института фыркнул и снова повернулся к Шувалову. Разговор, впрочем, продолжался недолго. На стене возле двери громко и заунывно затрезвонил стационарный телефон. Чем-то он напоминал древние таксофоны - еще двухкопеечные, дисковые и в металлических корпусах.
        Ворон отступил на шаг, а Шувалов подорвался с места и чуть ли не бегом кинулся к телефону - видимо, тот являлся единственным видом связи с внешним миром и звонили по нему только в самых крайних случаях.
        - Танк у нас тоже обязательно имелся бы, если б в нем нашлась хоть малейшая потребность, - ответил сотрудник, провожая начальство взглядом и протирая очки. - Увы, хаотичное расположение аномалий «мокрый асфальт» затрудняет, а то и делает невозможным использование в Периметре любой самодвижущейся техники.
        - Иными словами, - сказал Ворон, подойдя к ним, - самый безопасный способ путешествия по Зоне - на своих двоих, что и неплохо. Однако вы, должно быть, извещены об этом.
        - Да, несомненно, - ответил Никита. Ворон ему не понравился с самого начала: слишком себе на уме, слишком уверенный, слишком наглый, слишком… Да у него все было «слишком»! И его напарник старался подражать ему во всем. При этом Никита так и не понял, что такого нашел Ворон в этом Дэне. Наверняка любой мальчишка того же возраста смотрел бы ему в рот точно так же. - А это что?..
        Никита указал на… пожалуй, оно являлось ружьем - с узким длинным дулом и с пристроенными прямо на него мониторами. Приклад, курок и коробочка, чем-то очень похожая на трансформатор, крепились отдельно, но выглядело оружие как очень навороченная дубина.
        - Это? - Ворон усмехнулся. - Уже устарело.
        - Первая модель винтовой винтовки типа электрошокер, - поспешил пояснить сотрудник. - Ведь такой электромагнитной среды, как в Москве, нигде больше не найти. Вот наш институт и изобрел оружие против тварей Периметра. Замечу, часто много более эффективное, чем огнестрельное.
        - В переводе на человеческий язык, - хмыкнул Ворон, - означает, что с помощью этой штуковины можно заставить свернуть с пути матрицу или кикимору. «Кот Шредингера» на нее чихал с Останкинской телебашни, хмырь, наоборот, живо интересуется остаточным излучением, и единственное, остающееся горе-стрелку, бросать винтовку и уносить ноги. Стаю гиен она точно не напугает, как и быкуна, например. И точно не остановит мародера.
        - Имеются и другие разработки, - заметил сотрудник. - Вы могли бы их протестировать…
        Ворон качнул головой:
        - Извините, не в этот раз. Нам лучше что-нибудь стандартное с сильной убивающей способностью.
        Некоторое время они смотрели друг на друга, словно вели молчаливый диалог.
        - Никогда не видел матриц на Юго-Западе, - признался Никита, больше рассчитывая сгладить обстановку, чем желая поучаствовать в разговоре. Почему-то ему показалось, будто у сталкера и сотрудника напряженные отношения.
        - По нашим данным, в последнее время матричные псевдоорганизмы тяготеют к северу и востоку, в наших краях встречаются в основном кикиморы, хмыри, ну и обычные мутанты, - сказал сотрудник.
        - Кикиморы - опасные тварюшки, - признал Ворон. - Но ради них никто не станет таскать с собой лишнюю тяжесть, и тебе не позволю, - обратился он к Никите.
        Никита вздохнул. Он мог бы сказать, что кикиморы держатся в основном в Ясенево, только какой в том смысл? Вряд ли Ворон не обладал подобной информацией, да и не интересовали его ни мутанты, ни прочие псевдосущности.
        - Какое у тебя прозвище?
        Ник вздрогнул. Подобного вопроса он не ждал, хотя тот был и логичен.
        - Я одиночка, - буркнул он. - К тому же недавно в Зоне. Меня никто не знает.
        Ворон пожал плечами.
        - Я тоже одиночка. Был до недавнего времени. Как звал тебя твой напарник?
        - По имени.
        - А в Зоне?
        Никита промолчал. Наверное, признаваться, что ходил в Москву вместе с Димом лишь однажды, в свой самый первый раз, все же не стоило.
        - Ясно, - вздохнул Ворон, так и не дождавшись ответа. - Значит, либо Ник, либо Кит - на выбор. Слишком длинные имена приводят к быстрой смерти.
        - А тебя тогда как? - нагло поинтересовался Никита, которого неожиданно очень сильно задела подобная фамильярность. - Вор, что ли?
        - Вран будет наиболее уместным, - ответил Ворон так, будто нисколько не рассердился.
        Впрочем, с чего бы? Никита прекрасно понимал, что не сможет задеть сталкера при всем желании. Ворону было наплевать на него, и в Зону с собой он Никиту никогда не позвал бы, если б не необходимость в виде схрона, на содержимое которого собрался наложить лапу ИИЗ.
        - А при особом желании можно даже каркнуть, - добавил Ворон и рассмеялся.
        «Ну и пусть, - подумал Никита. - К схрону я его приведу. Он наверняка думает найти ценные артефакты, а получит исследования. Институту будет полезно, а Ворону и Дэну - нет. Так им и надо».
        Конечно, следовало бы упереться, вытребовать себе что-нибудь, ведь информация - товар дорогой. Вот только Никиту все устраивало: Шувалов обещал пристроить его на работу и даже жилье выделил на территории ИИЗ, Нечаев заверил, будто проблем с законом не будет. И только Ворон раздражал. Причем ничего особенного не делая - одним своим присутствием. Стоило ему войти в комнату, как он, казалось, занимал собой все свободное пространство. Он говорил, не повышая тона, - все прислушивались. Он многозначительно молчал - все внимали. Никита недоумевал, отчего так происходит. Ведь Ворон - всего лишь сталкер. Пусть легендарный, но всего лишь ходок в Москву и обратно.
        - Камуфляж не подбирай, я обеспечу, - приказал он.
        - Хорошо, - кивнул сотрудник, опередив Никиту. - Это очень кстати. А оружие?
        - Мы с Дэном пойдем налегке. Ник пусть подберет что-нибудь по руке. Гранат не брать. Автомат, пистолет, сканер последнего образца и… - Ворон помолчал, что-то обдумывая. - Тепловизор. Лучше три.
        - Ворон, не говори, что у тебя нет, - с упреком проговорил сотрудник.
        Сталкер вздохнул, провел ладонями по лицу, словно умылся.
        - План передвижения разработан и утвержден Шуваловым. Пункт назначения - станция метро «Новые Черемушки» - там черным по белому отмечен. Еще вопросы? - произнес он скучающим тоном и нахмурился. - И вот еще: вне зависимости от наличия у меня своего арсенала институт обязан предоставлять любое запрошенное мною оружие и оборудование. Это не обсуждается.
        - Слушаюсь! - по-военному отчеканил сотрудник и поспешил достать запрашиваемое.
        - Чего это он? - удивился Дэн, подходя ближе. - Никогда же не отказывал.
        - Из-за германия. - Ворон пожал плечами.
        - Что?
        - О… друг мой, как все запущено, хоть мы и живем в Пущино, - усмехнулся Ворон. - Ты хоть с работой тепловизора знаком?
        - Ну да. - Дэн вернул ему улыбку (Никита на его месте точно повел бы себя иначе). - Все тела, температура которых превышает температуру абсолютного нуля, излучают электромагнитное тепловое излучение в соответствии с законом Планка. Спектральная плотность мощности излучения имеет максимум, длина волны которого на шкале длин волн зависит от температуры. Положение максимума в спектре излучения сдвигается с повышением температуры в сторону меньших длин волн… м-м… закон смещения Вина. Тела, нагретые до температур окружающего нас мира от минус пятидесяти до плюс пятидесяти градусов Цельсия, имеют максимум излучения в среднем инфракрасном диапазоне…
        - Жесть! - подытожил Ворон. - Скоро я буду жить в одном доме с ходячей энциклопедией. Так вот, друг мой, поскольку обычное оптическое стекло непрозрачно в среднем инфракрасном диапазоне, оптику тепловизоров делают из специальных материалов. Хорошие приборы - чаще всего из германия, который весьма дорог.
        - Не понимаю логики, - признался Дэн. - А автомат дешевый? А сканер?
        - Человеческий фактор. Научники - особая каста и терпеть не могут отдавать свои игрушки. Оружие - пожалуйста. Сканеры - тоже. Какие-либо разработки - с удовольствием, еще и протестируете. А вот лишнюю пробирку не допросишься.
        Пока он говорил, вернулся сотрудник института с тремя коробками, напомнившими Никите те, в которых он привык хранить обувь. Внутри каждой находился прибор, похожий на очки для подводного плавания с темными и толстыми линзами.
        - Спасибо, - поблагодарил Ворон. - Ник, как у тебя с оружием?
        - «Калаш» знаю неплохо, - сказал он и, помолчав, добавил: - Еще ТТ.
        - Чего?! - воскликнули в один голос Ворон и сотрудник. Дэн, как ни странно, промолчал.
        - Не, ну а чего… неплохой выбор, - протянул сотрудник. - Пистолет имеет оригинальные конструкторские решения: объединение ударно-спускового механизма в отдельном едином блоке-колодке, размещение боевой пружины в курке; крепление щечек рукоятки при помощи поворотных планок, упрощавших разборку пистолета, предохранительный взвод курка.
        - Почти браунинг, - кивнул Ворон.
        - Пистолет ТТ отличается простотой конструкции и в силу этого - легкостью в обслуживании, - продолжил сотрудник. - Используется нетипичный для пистолетов очень мощный патрон. Он же обеспечивает необычно высокую проникающую способность и дульную энергию около пятисот джоулей. Пистолет имеет короткий легкий спуск и обеспечивает значительную точность стрельбы, опытный стрелок способен поразить цель на дистанциях более пятидесяти метров.
        - А еще имеет место самострел, - напомнил Ворон.
        - Высокое пробивное действие. Бронежилеты первого класса защиты от него не спасут, но бронежилеты второго класса ТТ не возьмет даже при выстреле в упор.
        - Та-ак, - протянул Ворон. - А не вы ли предлагали нам «Стриж» несколько лет назад?
        Сотрудник насупился.
        - И?..
        - Красивое, элегантное оружие. Я считаю, Нику в самый раз.
        У сотрудника вытянулось лицо.
        - Но вы же тогда отказались, - сказал он.
        - А сейчас признаю, что был не прав. Несите.
        Сотрудника как ветром сдуло. Ворон повернулся к Никите и подмигнул:
        - Думаю, справишься.
        - «Фур-фур» или «Черный Стриж», - произнес сотрудник издали. - Российская разработка. Пистолет обладает оригинальной автоматикой с коротким ходом ствола, запирание происходит без каких-либо его движений, соответственно без поворотов или перекосов, в отличие от того же «Глока». Подобная схема позволила снизить ось ствола относительно удерживающей руки. При темповой стрельбе это снижает подброс, что в свою очередь способствует высокой кучности на разных дистанциях.
        Ворон скрестил на груди руки и кивнул.
        Никита ничего не понял, но поверил, что оружие хорошее.
        - Очень удобный люгеровский хват благодаря высокому углу рукоятки, который помимо прочего при определенной сноровке способствует быстрому извлечению оружия. - Сотрудник посмотрел на Никиту: сначала взгляд был оценивающим, а потом стал неуверенным. Видимо, представления о нем и о сноровке друг с другом не сочетались. Никита, который понятия не имел, что такое люгеровский хват, даже не обиделся. - А благодаря трем автоматическим предохранителям - чисто теоретически, конечно, - «Стриж» можно носить с патроном в патроннике, то есть всегда быть готовым к стрельбе, - бодро закончил он.
        - Вот и ладненько, - улыбнулся Ворон. - Еще АКМ, пули со стальным сердечником, и мы пойдем.
        Сотрудник покивал, а затем принес еще и аптечку - одну. На Ворона покосился, ожидая комментариев, но тот только кивнул и потер глаза, словно в них попал песок.
        - Вы берегите себя, Игорь Николаевич, - внезапно сказал сотрудник, опровергая все умственные построения Никиты по поводу вражды между ним и сталкером.
        - Перед Зоной я высплюсь, - заверил Ворон.
        - Я прослежу, - пообещал Дэн. - А теперь нам пора, идемте.
        Никита приподнял брови. По его мнению, парень брал на себя слишком много, но Ворон почему-то не поставил его на место. Впрочем, он и на Никиту не огрызнулся с тем Вором: видимо, посчитал себя выше этого.
        Вышли из оружейной втроем, а вот покинуть здание не удалось. У лифтов их поджидал еще один сотрудник института: почти полная копия первого, выдававшего оружие, только очки у него были с круглыми линзами.
        - За мной? - спросил его Ворон.
        Сотрудник кивнул.
        - Дэн, проинструктируй Ника. Потом присоединяйся ко мне, если желаешь. Я, правда, предпочел бы, чтобы ты отправился домой и хоть пиццу заказал. Есть хочется зверски, - распорядился Ворон и вошел в лифт, не дожидаясь ответа.
        - А мы и лестницей обойдемся. - Дэн указал на конец коридора, оканчивающийся старой двустворчатой дверью из темного дерева. Рядом на стене висела табличка с отпечатанной на принтере надписью «Посторонним В».
        За дверью оказалась лестница всего в двадцать ступеней. Никита удивился, что не пришлось подниматься высоко, ведь они находились на минус третьем этаже.
        - Здание выстроено на склоне оврага, - пояснил Дэн, не дожидаясь вопроса.
        В конце оказалась еще одна дверь, а за ней - небольшая комната и решетка, за которой шелестел сад.
        - Свобода, - усмехнулся Дэн и первым вышел, отодвинув решетку в сторону.
        Сад оказался самым настоящим: с плодовыми деревьями и кустами красной и черной смородины, крыжовника и боярышника.
        - Ну и ну, - проговорил Никита.
        - О! - обрадовался Дэн. - Я тоже этот фильм видел. Василий Семенович часто шутит, будто именно ИИЗ послужил прототипом того института.
        - Я предпочитаю читать. Фильмы не отражают всей глубины печатного произведения, - сказал Никита. - А по поводу прототипа… вряд ли.
        - Я тоже так думаю, - согласился Дэн и пожал плечами.
        - И какие будут инструкции? - Никита вздохнул. Похоже, его намек на недостаточность хорошего вкуса парень то ли не понял, то ли попросту проигнорировал.
        - Самые важные: выспаться и поесть.
        Глава 18
        Ворона проводили не в кабинет Шувалова, а в переговорную, что само по себе говорило о чем-то серьезном. Сотрудник с ним не пошел, только кивнул на темную дверь с узорами у круглой ручки, пожелал удачи и, никак не отреагировав на вопросительный взгляд, ретировался.
        Ворон цыкнул зубом и вошел.
        Еще сильнее его обеспокоил тот факт, что на месте секретарши, которое обычно занимала миловидная лаборантка, сидел не кто иной, как Вронский. Он поднялся тотчас, стоило войти, и кивнул в знак приветствия.
        - А вы здесь для чего? - светским тоном поинтересовался Ворон, направляясь к стеклянной двери, за которой притаилась переговорная.
        - Сдерживаю приступ немотивированной агрессии, Игорь Николаевич, - ответил тот.
        - Даже так?
        Вронский кивнул.
        Спрашивать не имело смысла, тем более он и сам все увидел бы. Ворон толкнул дверь, и взгляды присутствующих, в том числе и визитера, немедленно обратились на него.
        Длинный зал с белыми стенами и круглыми бра не был заполнен и на четверть. Обычно здесь проходили совещания. Сейчас присутствовали Шувалов с Нечаевым и гость, которого по доброй воле Ворон отказался бы принимать наотрез.
        Он был невысокий, с основательно оплывшей фигурой, но обладал хорошей выправкой. По тому, как стоял, удавалось сделать вывод о военной карьере. На вид - лет пятьдесят, волосы с проседью, словно мукой присыпаны. То же касалось и бровей - густых и широких. Мясистый нос выдавался на лице, как гора посреди степи. Тонкие, почти бесцветные губы он поджимал в тонкую прямую линию. Сверлящий, постоянно бегающий взгляд маленький серо-голубых глаз вызывал желание встряхнуться, словно пес, на которого выплеснули ведро воды.
        Этого человека Ворон не то чтобы знал, но помнил. Именно он утверждал, будто господа ученые занимаются не своим делом, говоря о маньяке: Вячеслав Вадимович Щищкиц - главный следователь Подольского района.
        - Василий Семенович, вы хотели меня видеть? - поинтересовался Ворон. Здороваться со следаком он решил повременить, прошел к длинному столу и сел по правую руку от Шувалова.
        Он, конечно, предпочел бы подоконник, но начальник ИИЗ явно нуждался в поддержке. Недаром здесь же находился и Нечаев.
        Вронский вошел спустя минуту и занял место напротив, рядом с Нечаевым, которого его соседство не беспокоило в отличие от большинства сотрудников и посетителей ИИЗ.
        Щищкиц расположился у другого конца стола, и Ворон даже проникся к нему своего рода уважением: надо же, напугал столько научников. Численный перевес составлял один к четырем.
        Первую мыслью - а не по следам ли трупа он явился? - Ворон посчитал маловероятной. Вторая - по поводу происшествия в аэропорту - заслуживала гораздо больше внимания.
        - Да, Игорь, - начал Шувалов подчеркнуто спокойным тоном, - тебя в первую очередь касается все, сказанное господином Щищкицем. И, кстати, он привез почетную грамоту, которой собирается тебя наградить.
        - Не понял. Это в честь чего? - спросил Ворон.
        - За спасение ребенка, - без малейшего энтузиазма в голосе проговорил Щищкиц. - Это же вы вывели его с парковки аэропорта Чеховский. Следовало, конечно, вам самому явиться в полицию…
        - Извините, - фыркнул Ворон, - а если я скажу, будто не имею к этому происшествию никакого отношения?
        - То я, в свою очередь, упомяну камеры видеонаблюдения и показания мальчика, тщательно запротоколированные.
        Ворон вздохнул. Следовало признать: в этой партии ему не выиграть. Однако не попытаться он не мог.
        - Несовершеннолетних допрашивают только в глупых американских сериалах, - заявил он. - Мой адвокат играючи разобьет любое ваше обвинение, тем паче убийца…
        - Существо из закрытого Периметра, - со вздохом проговорил Щищкиц. - Я потому здесь и нахожусь.
        Ворон тотчас замолчал. Видимо, следователь действительно прибыл за помощью.
        Не то чтобы Ворон чувствовал себя удовлетворенным, но ему очень хотелось произнести избитую фразу: «А мы предупреждали».
        Шувалов получил свою «амнистию» и теперь мог официально заниматься расследованием - явный плюс. Щищкиц приехал не просто так, а впрячь ИИЗ в проблему, которую сам решить не мог, - минус.
        - Хотя, будь моя воля, вы сидели бы в камере, - все же добавил следователь. - Вы, случаем, не спутали Москву и Подмосковье, сталкер? Мирную жизнь с войной против всех? Устроили резню бензопилой.
        - Да неужели? - фыркнул Ворон.
        - И не надейтесь, мы узнаем, какого вида оружие вы использовали! И тогда… - Договаривать Щищкиц не стал, видимо рассчитывая на силу чужого воображения.
        Ворон нафантазировал электрический стул и чуть не рассмеялся. Вот как раз по поводу своего ножа он нисколько не волновался.
        «Витринка» являлась идеальным орудием убийства еще и потому, что не оставляла следов и сама не пачкалась. Ведь вряд ли найдется умелец, тем более работающий на подмосковную полицию, способный определить, какой формы было раскаленное лезвие, разрезавшее масло. Подобных же ножей с момента возникновения Зоны ходило по рукам не так уж и мало.
        - Мне кажется, мы отвлеклись от цели вашего приезда, - с железобетонным спокойствием, уверенностью и холодностью в голосе заявил Вронский.
        Щищкиц поморщился и передернул плечами, словно получил ледышку за шиворот, затем шмякнул на столешницу старый, видавший виды портфель, будто сошедший со страниц популярного ретрожурнала, повествующего о советском прошлом, и выудил картонку размером со стандартный лист. Зачем-то она оказалась вставлена в грубо сколоченную деревянную рамочку.
        - Именем Российской Федерации… - начал было Щищкиц, набрав в легкие побольше воздуха, затем глянул на Ворона и, как говорится, сдулся. Причем в буквальном смысле: выдохнув. - В общем, это вам.
        - Благодарю.
        Щищкиц положил рамку на столешницу и подтолкнул в сторону сталкера. То ли он не рассчитал угол, то ли в лакированной поверхности имелся изъян, но грамота изменила намеченной траектории и подъехала к Вронскому, кольнув того в руку острым углом.
        - Это ваше. - Вронский двумя пальцами приподнял грамоту и подал Ворону.
        - Тронут, - сказал тот, рассматривая золоченые литеры шрифта «Ариал Блэк» и не понимая, почему, а главное, как оказался в театре абсурда, да еще в главной роли. Кажется, растерянность отражалась на его лице.
        - Эх, молодежь, - вздохнул Шувалов, забирая у него «заслуженную награду». - На стенку повешу, - пообещал он. - У меня в кабинете как раз подходящее место есть.
        Ворон возражать не стал.
        - А теперь к делу, - заявил Щищкиц. - Я нахожусь здесь потому, что все аномальные проявления вне Москвы расследуются совместно с вашим институтом.
        - Вначале вам следовало обратиться в ЦАЯ, - заметил Нечаев.
        - Да я обращался, - вздохнул Щищкиц и махнул рукой. - Они сюда меня и п?слали. - Ударение он употребил неверно, но промолчал даже не терпящий плохого обращения с русским языком Вронский. - У меня вот тут… - Щищкиц снова полез в портфель. - Материалы по делу, фотографии.
        На столешницу перекочевали листы и снимки.
        - Все дело в том, что преступников действительно оказалось гораздо больше одного.
        - Гораздо? - Ворон потянулся, схватил со стола снимок, посмотрел на него и положил обратно. - Благодарю вас, есть я больше не хочу.
        Вронский, рассматривая другой снимок, отреагировал не так резко.
        - Если бы меня спросили, - сказал он, - я ответил бы, что останки напоминают сбитую фурой крысу. Ну, как сбитую… скорее раздавленную. В лепешку.
        - Именно! - обрадованно воскликнул Щищкиц. - Вот и эксперты, пока эта дрянь окончательно не разложилась, говорили о грызуне.
        - Мутантам свойственно быстрое разложение вне Периметра, - задумчиво произнес Ворон. - Но они неразумны. Из тех, которых мы знаем, на интеллект претендуют только эмионики. Наверное, чисто теоретически, преследуя некую «высшую» цель, они могли бы выйти из Москвы или заморочить одного-двух несчастных мутантов. Но, - он развел руками, - даже если предположить, будто они в этом замешаны, я не представляю ни одно существо, которого они сумели бы «уговорить» на подобное.
        - Хочешь сказать, крыс в Москве нет? - прищурился Щищкиц.
        - Утверждаю, что ни разу не встречал в Зоне крыс величиной с человека и изображающих человека, - ответил Ворон.
        - Может, плохо смотрел?
        Ворон решил промолчать, только усмехнулся. Чужие выпады давно не имели для него никакого значения. Тем более странно и смешно было бы реагировать на Щищкица - человека далеко не блестящего ума на неподходящей ему нелюбимой должности.
        - Я не исключаю возникновения нового вида. - Ворону не в чем было упрекать полицейских экспертов. Он полностью доверял и им самим, и методам их работы, но мог дать руку на отсечение - в аэропорту он видел человека, а не свихнувшегося грызуна-переростка.
        - Мы благодарим вас за сигнал, господин Щищкиц, - сказал Нечаев. - Мы займемся этим делом немедленно, о результатах проинформируем ваше руководство.
        - Чего?! - не понял следак. - А в отчете мне что писать, а? Это у вас здесь бардак, а мне отчитываться нужно… - Он провел себе ребром ладони по горлу. - Вот тут у меня начальство сидит.
        - Я выдам вам все соответствующие бумаги, - заверил Нечаев. - Идемте теперь со мной.
        Он поднялся, и Щищкицу не осталось ничего другого, как отправиться за ним следом. Проходя мимо Ворона, он неожиданно схватил его за плечо и, наклонившись к самому лицу, выдохнул:
        - И ты приглядись, приглядись внимательнее.
        Изо рта у следователя, конечно, не воняло, но неприятно попахивало. Видимо, где-то в глубине притаился гниющий зуб. Ворон вовремя задержал дыхание, иначе неминуемо скривился бы.
        - Потому что эта дрянь… эта дрянь на моей территории… Нет! Вне Москвы! Это не дело! - Щищкиц принялся трясти пальцем и, кажется, хотел сказать еще что-то.
        - Пожалуй, я помогу вам, Владлен Станиславович, - сказал Вронский и тоже поднялся.
        - Ну… - Щищкиц глянул на него, отпустил плечо Ворона. - Это то, что я хотел вам сказать, - заявил он и направился к двери.
        - Необыкновенный тип, - произнес Вронский, когда дверь за следователем и Нечаевым закрылась. Причем слово «необыкновенный», обычно свойственное светлой эмоциональной окраске, он произнес тоном, больше подошедшим бы слову «омерзительный». - Как понимаю, Василий Семенович, вы более не нуждаетесь в моем присутствии?
        - Спасибо, Толя, иди, - улыбнулся Шувалов.
        Вронский попрощался кивком головы и выскользнул за дверь.
        - Какая прелесть, - восхитился Ворон. - Знаете, Василий Семенович, этот ваш Вронский лучшее приобретение ИИЗ за последние лет десять, если не двадцать. И я не кривлю душой.
        - Ты необычайно скромен, - улыбнулся Шувалов, - но в общем и целом, Игорь, именно этот мальчик спас меня сегодня от инфаркта миокарда. В прямом смысле этого слова, ведь первое, что сделал Щищкиц, - заявился в наш морг, а там… ты в курсе.
        - И как…
        - Да нет, ничего страшного, просто Щищкиц пробы кожного покрова, документы и прочее нам привез, на труп даже не взглянул. Скорее всего он и не знал о его наличии. Вронский все и принял - под опись, придираясь, уточняя. Щищкиц каждые пять минут отзванивался экспертам, а пока он бегал, Толик всех нас обзвонил и предупредил.
        - А меня, случаем, арестовать не хотели?
        - Тебя-то за что? - рассмеялся Шувалов (видимо, напряжение окончательно его оставило). - Ты же сидишь, никого не трогаешь.
        - Примуса только не починяю, - поддержал шутку Ворон.
        - Зато мальчиков спасаешь. - Шувалов посерьезнел. - Щищкиц задержать тебя хотел поначалу, но какой уж… Кто б ему дал. Тебе завтра в Зону.
        - Да, было бы весьма некстати, - хмыкнул Ворон. - Спасибо.
        - Нечаев сам Щищкица запугал, а Вронский добавил. Мне осталось только во главе стола сидеть, хмуриться и недовольные рожи корчить, - сообщил Шувалов. - Как думаешь, напутали полицейские эксперты?
        - Сомневаюсь. - Ворон потер глаза. - Более того, если Щищкиц не замял дело, а приехал сюда извиняться-отдуваться, да еще и с грамоткой, - все много хуже, чем есть на самом деле.
        - Думаешь, замял бы, имейся возможность?
        - Уверен. - Ворон подавил зевок. - Может статься, не просто несколько, а все из известных нам убийств осуществили эти твари.
        - Мутанты… крысы… - Шувалов покачал головой. - Можно подумать, мало нам проблем.
        - Василий Семенович, я почему-то никогда не интересовался: москвич ли вы? - сказал Ворон. - Простите, если вопрос неуместный.
        - Тебе нельзя встречаться с Толиком, ты начинаешь перенимать его манеру речи, - сказал Шувалов и поморщился, потер шею.
        Ворон ждал и размышлял, не попросить ли секретаршу, которая наверняка уже заняла свое место в приемной, сварить ему кофе. Усталость давила на плечи, ощутимо пригибая к земле. Хорошо, что сидя это не было заметно: на стол Шувалова очень удобно ставились локти. А вот не тереть глаза не получалось: в них словно песка насыпали.
        - Ты не заболел, часом?
        - Конечно же, нет, - усмехнулся Ворон. - У каждого сталкера со временем вырабатываются свои привычки или инстинкты, если угодно. Я знавал убежденного трезвенника, который в обычной жизни не брал в рот ни капли спиртного, но после каждого выхода из Зоны он покупал пол-литровую бутылку водки и выпивал в один присест из горла, словно минеральную воду. Он не пьянел и не стал алкоголиком. Другой начал рисовать: если после Зоны не садился за холст, то его начинали мучить кошмары.
        - И что?
        - Недавно выставлялся в Питере, искусствоведы уже сейчас пророчат ему славу второго Сальвадора Дали. Кстати, в Зону он ходит вовсе не за вдохновением. Ну а у меня все банально: перед вхождением в Периметр нечто внутри меня настраивается на продолжительный отдых. Обычно это не так заметно, как сегодня, правда.
        - Почему?
        - Я, как правило, стараюсь успеть за один день. Чем дольше я намерен пробыть в Периметре, тем сильнее мне хочется спать. Только не спрашивайте почему: сам не знаю, - ответил Ворон и снова потер веки.
        - Все же с ночевкой?
        - Чем дольше размышляю об этом, тем сильнее убеждаюсь, - кивнул он. - Однако вы не ответили.
        - Про Москву? - Шувалов вздохнул. - Я в ней учился и работал, но не жил, если ты об этом.
        - Тогда, вероятно, не слышали баек о метрополитене? Например, о том, будто количество пассажиров, вошедших в него, значительно превышает вышедших? - Ворон подавил зевок. - Или вот… один из обходчиков рассказывал: давно, еще в прошлом веке, хоть и в конце него. Шел он с напарником по тоннелю и вдруг видит, валяются на рельсах купюры - сплошь двадцатипятирублевые, а вдалеке мужик в пальто сидит и на окрики не реагирует. Решили, пьяный, вообразивший себя Кисой Воробьяниновым из «Двенадцати стульев», посмеялись. Первый обходчик накинулся на деньги. Сначала осторожно собирал, потом, убедившись, что мужик не реагирует, осмелел, совсем к нему приблизился, а тот и обернулся, да как в горло ему вцепится. Другой обходчик чудом сбежал. Или вот…
        - Игорь! Ты специально? У меня и так, как ты в Москву уходишь, сердце болит. Ты ж мне как сын.
        Ворон удивленно вскинул бровь.
        - И не пытайся меня убеждать, будто ты недостоин такого отношения, - сказал Шувалов.
        Ворон качнул головой, провел рукой по волосам нервным дерганым движением и прямо посмотрел в глаза Шувалову.
        - Простите меня, Василий Семенович, - сказал он. - Я невыносим. Когда устаю, всегда начинаю рассказывать всякую чушь.
        - У меня ощущение, будто ты сейчас свалишься. Может, пусть лучше Нечаев тебя подвезет?
        Ворон покачал головой.
        - Все не столь плохо, как кажется, не тревожьтесь. Обо мне вообще не стоит волноваться.
        - Позволь уж мне самому судить, за кого беспокоиться, - проворчал Шувалов. - Я вот думаю, что если даже такие крысы и существуют в Москве… существовали, они все равно должны были мутировать.
        - Мутант по мутанту. - Ворон передернул плечами. - Да нет, бред. Сколько спускался в подземку, никогда не видел ничего похожего. И никто не видел!
        - Или не выживали после встречи.
        - Теперь вы пытаетесь меня напугать?
        Шувалов вздохнул:
        - Может, хоть осторожнее будешь. А вообще, если они изменены Зоной и выходят в реальный мир, то обратно в Москву им путь заказан. Они даже не идут, несутся к своей жертве со всей подвластной им скоростью, быстро убивают ее и разлагаются… Жуть.
        Ворон поморщился.
        - Помните, мы не могли понять, как достали Дима? При всей его паранойе, в закрытом бункере.
        - Убийца пришел откуда его никогда не ждали. - Шувалов кивнул.
        - Именно. Пошлите кого-нибудь осмотреть ванную комнату.
        - Уже. Там стена обрушена и выход в катакомбы.
        - Ну вот. - Ворон развел руками. - А еще я присмотрелся к Гранину. Он мне по-прежнему не нравится, но кто знает, возможно, от него будет польза много большая, нежели привести нас к схрону и отдать базу данных. Дим искал, а Гранин ходил в Зону и наблюдал. За мутантами!
        - Тебе кажется подобное странным.
        - Да, черт побери. Да! Особенно учитывая то, что нам известно о Диме.
        - А тебе ясно на порядок больше, чем нам, - прищурившись, упрекнул Шувалов и, когда Ворон дернулся, чтобы встать, накрыл его руку своей. - Не надо. Я не враг тебе. И я не желаю выпытывать у тебя правду, даже не уверен, хочу ли ее знать. Скажи только, этот Дим… он ведь не «темный сталкер»? Будь он из них, в свои года точно так хорошо не сохранился бы.
        - Не «темный», - бесцветным голосом ответил Ворон. - Даже рядом не стоял.
        - Как и ты.
        - Мы ни дня не проработали вместе и не входили ни в один клан, - сказал Ворон. - Я видел его несколько раз: мельком и случайно. Готов кровью поклясться, если хотите, что не общался с ним и не имел никаких дел!
        - А я разве требую объяснений? - Шувалов вздохнул и сжал пальцы. - Я лишь пытаюсь понять. Ты вот мне байки про метро московское, а я тебе сказку про повелителя крыс напомню. Только не про мальчика с гусями, а другого, который умел грызунов направлять туда, куда хотел. Допустим, тот, кто сотворил чудо с Димом, сделал и злодейство…
        - Нет! - уверенно сказал Ворон. - Я… могу быть необъективен, в конце концов, тот человек, о котором вы говорите, вернул мне способность двигаться, но он точно никогда не стал бы использовать ничего и никого ради убийства. И еще. Там, в аэропорту, до происшествия на парковке на меня смотрел именно человек. Я видел его и могу поклясться - знал. Но он не имеет ни малейшего отношения ни к Диму, ни к профессору Сестринскому.
        - Сестринскому?! - воскликнул Шувалов. - Это же… Он ведь погиб в тридцать четвертом! О нем и знали-то единицы.
        - Я не случайно оговорился. Мне предстоит уйти завтра, и никому не ведомо, вернусь ли обратно. Думаю, вы обязаны знать. Сестринский - тот человек, который сотворил Дима… теоретически бессмертным, и помог мне. Причем вовсе не за мои прекрасные глаза или какие-то заслуги. Он сделал одолжение моему отцу, который, как вам должно быть известно, был отнюдь не так прост, как предполагают. - Ворон потянул руку, и Шувалов легко отпустил ее.
        - Спасибо, Игорь. Ты не пожалеешь о рассказанном. Ты успокоил меня, и, обещаю, никто и никогда…
        - А я не сказал ничего особенно душещипательного. - Ворон встал и улыбнулся вполне нормально, расправил плечи. - Все будет хорошо, Василий Семенович. Я справлюсь.
        Шувалов кивнул:
        - Береги мальчишек. И себя.
        - Тогда до завтра. Потому что если я банально не поем и не посплю, то действительно свалюсь. И придется вам укладывать меня на столе. А когда я проснусь, буду охать и ворчать, озвучивая недовольство своих несчастных косточек, - сказал он и рассмеялся.
        - Только не пей!
        - Это уж само собой.
        Глава 19
        - Что-то случилось? - Денис водрузил на стол две круглые пиццы, сделанные на тонком тесте: «Маринару» и «Гавайскую». В том, чтобы заедать одной другую, имелся некий особенный шик. Ворон обожал морепродукты, а Денис пристрастился к ананасу, причем во всех возможных видах - от натурального до консервированного и даже вяленого. Единственное, чего не выносил: слишком переслащенных, явно искусственных соков.
        Ворон повел рукой с бокалом. Жидкость насыщенного янтарного цвета колыхнулась и засияла, поймав свет настольной лампы. Денис покачал головой и сел в кресло напротив. Видимо, отвечать на прямой вопрос Ворон не собирался.
        - Ром, коньяк или бренди? - поинтересовался он.
        - А это имеет значение? - Ворон вскинул бровь и усмехнулся. Взгляд при этом остался холодным, колким и задумчивым.
        - Когда у тебя философское настроение, ты пьешь ром; если необходимо снять стресс, то коньяк; виски ты целенаправленно напиваешься; бренди терпеть не можешь, но пьешь с горя - именно затем, чтобы не допиться до беспамятства и обойтись на следующий день без похмелья.
        - От коньяка, кстати, мне тоже нехорошо, - заметил Ворон. - Сушняк. Пью весь день и не могу напиться. Только случается эта напасть не на следующее утро, а через день, а то и два.
        - Я знаю. Как и то, что ты сидишь здесь с тех пор, как приехал, и даже глотка не сделал.
        - Знаток, - усмехнулся Ворон и поставил бокал на стол, предпочтя ему треугольный кусок пиццы. - М-м… вкуснотища.
        - У меня просто хорошая память на детали, - заметил Денис.
        - Нет. Вот как раз память на детали у тебя отвратительная. Тебе припомнить наш первый и последний проход в Выхино?
        Денис качнул головой. Он действительно тогда чуть не заблудился в переплетении улиц.
        - Ты говорил как-то, что я единственный человек, которого ты не в состоянии прочесть.
        Денис кивнул. Ворон вытащил его из Москвы в тринадцать. Скорее всего, не случись этого, Денис умер бы от голода, но мог стать и одним из эмиоников. Он уже почти мутировал, когда наткнулся на странного сталкера, которого не сумел подчинить своей воле. Возможно, конечно, эмо-удар в его исполнении оказался слабоват, но Денис вообще не сумел считать психо-эмоциональный фон, идущий от Ворона. Он не мог сделать этого до сих пор, хотя и вне Зоны обычно улавливал эмоции окружающих.
        В свои первые месяцы вне Москвы он едва не сошел с ума, только со временем научившись «включать» и «выключать» эмпатию по желанию. Людей за пределами Периметра оказалось слишком много, и все они радовались, грустили, что-то запоминали, рефлексировали, злились, любили…
        Когда Денис пытался хотя бы коснуться мыслей Ворона, каждый раз получал невидимый, но очень ощутимый удар. На внутренней стороне век отпечатывалась воронка урагана с сияющими в нем синими искрами. Чем-то она напоминала хмыря, но только внешне, потому что внутренне Денис чувствовал совершенно иное, нежели при приближении к этой мелкой подвижной аномалии, - опасность и восторг. Несмотря на неизбежный удар, воронка была красивой и завораживающей.
        - Не мог и не могу, - признался Денис.
        - Вот потому ты и внимателен к мелочам, если они касаются меня, - сказал Ворон. - Одно замещает другое. У слепых тоньше слух.
        - Это несколько иное, не находишь?
        - Пожалуй, но… просто ты уязвлен и заинтригован, - сказал Ворон и ухмыльнулся. - Я для тебя - ходячая терра инкогнита, чакра кентавра и миллион подобных пафосных наименований непознанного вместе взятых. А еще ты никогда не узнаешь, действительно ли я имею характерные привычки или играю с тобой, усыпляю бдительность.
        - Не уходи от темы. Что с тобой? Меланхолия или мне лучше не знать? - Денис взял кусок пиццы и принялся жевать, всем видом показывая, будто сбить его с мысли не удастся. Накануне входа в Периметр Ворон не пил. Впрочем, и сейчас тоже - он просто медитировал над бокалом, и это Денису не нравилось. В последний раз, когда на напарника нападала тоска перед входом в Периметр, тот чуть не погиб.
        - Я не знаю, Дэн, - честно ответил Ворон и покосился на бокал. - С одной стороны, все в прошлом и не важно, с другой… Ты ведь, должно быть, понимаешь: я вовсе не уникум, ребенок-индиго или еще кто-то в этом роде. И не просто так эта моя нечитаемость, сопротивление эмо-ударам, воздействию «иллюза» и прочее.
        - Я принял это как должное. В конце концов, я сам… некоторое время назад считал себя уродом, мутантом. Я и сейчас не совсем человек.
        - Помню.
        - А еще я знаю: ты ходил по «старшей Зоне» и воевал. Да и твое знакомство с Дмитриевым подтверждает… необычность происхождения.
        Ворон рассмеялся.
        - Я не герой романа, но и парнем из деревни никогда не был, - сказал он и посерьезнел. - Если вкратце, я вырос в очень непростой семье. Но давай я начну все же с другого. Ты видел напарника Никиты?
        Денис кивнул:
        - На вид лет пятьдесят, хотя…
        - На самом деле около девяноста, - поправил Ворон.
        - Наверное, - согласился Денис абсолютно спокойно, только пожал плечами. - От него фон шел, словно от давно… очень давно живущего человека. Ну, знаешь, все люди ведь взрослеют. В психическом и эмоциональном плане - тоже.
        - Догадываюсь, - фыркнул Ворон и утянул еще один кусок пиццы. - Ты ешь, а то остынет.
        - Успею. Тебе о многом рассказывать придется. - Денис вздохнул и признался: - Я умею чувствовать приблизительный психологический возраст. У живых людей - само собой, но фоновое излучение остается и после смерти, это как… слепок в пространстве.
        - Я, пожалуй, не стану спрашивать, что чувствуют люди во время кончины. Или ты не улавливаешь?..
        - Тебе понравится ответ: свободу. Каждый человек, который при мне умирал, вне зависимости от возраста, пола, вероисповедания и самой смерти, испытывал именно освобождение.
        - Я понял, не напрягайся, - резко перебил его Ворон. - Давай перед проходом все же не будем о смерти.
        Денис кивнул.
        - Кажется, я догадался, почему возникли матрицы. Возможно, псевдоорганизмы тоже чувствуют этот фон и на нем паразитируют?.. - Ворон поднялся и быстро вышел в коридор. Вернулся он, уже набирая что-то в телефоне. Отправив сообщение, опустился обратно в кресло. - Ладно, это теория и к делу не относится, продолжай.
        - Хорошо, - сказал Денис.
        Иной раз у него возникало впечатление, будто Ворон, кроме чисто сталкерской работы, является для ИИЗ еще и поставщиком идей. Все, приходящее ему в голову, он скидывал Шувалову, а тот приказывал проверить. Иногда предположения, как говорится, выстреливали и попадали в яблочко.
        - Так вот этот Дим показался мне существенно старше своих лет, - продолжил Денис. - Я подобное встречаю очень редко и в основном у детей. У некоторых в десять мысли шестнадцатилетних, а иногда - наоборот. После двадцати пяти психологический возраст в основном стабилизируется, но случаются исключения. Например, сорокалетний мужчина недалеко от восемнадцатилетнего уйдет.
        - В психологии есть термин «синдром вечного ребенка», на Западе он же - комплекс Питера Пэна. Особенно заметен, если индивид, вне зависимости от пола, продолжает жить с родителями в тридцать, сорок и более лет. И это, замечу, во мне не нарциссизм играет. Я так говорю вовсе не потому, что хорошо зарабатываю с шестнадцати и могу себя обеспечить всем необходимым. Ты глаза этого Дима видел?
        - Темно-серые с двумя пятнами карего оттенка на радужке.
        - Частичная гетерохромия, - кивнул Ворон. - Не уверен, что это важно, но… я специально просил Нечаева последить за нашим новым другом. У него глаза тоже необычные: карие и темно-серые. Цвет распределен правильными кругами. Карий - у зрачка, серый - по краям, однако с течением времени круги меняются местами.
        Денис присвистнул.
        - А я и не заметил, - признался он.
        - Разумеется! Твоя внимательность касается только меня. Зачем напрягаться в отношении Ника, если для того, чтобы понять его, тебе даже напрягаться не приходится.
        Денис пропустил мимо ушей явную шпильку.
        - Погоди, - сказал он. - Ты намекаешь на нестабильное состояние?
        - У Ника-то? Я заподозрил бы у него легкое психическое расстройство как минимум, но я не психиатр и, к счастью, даже не психолог. Просто надо иметь в виду эту странность и оставаться настороже.
        - У тебя ничего подобного нет, - заметил Денис. - В смысле, с глазами. Никакой гетерохромии.
        - Разумеется. Я тварь совсем иного рода, - Ворон засучил рукава рубашки, - и никаких татуировок не имею тоже.
        - Уж это-то я заметил, живя с тобой под одной крышей! - сказал Денис и почувствовал, как к щекам прилил жар. - У Дима на плече татуировка в виде меча, обвитого плющом. Она очень и очень необычная, переливающаяся. Толик сказал, никогда такой не видел - ни у кого и никогда.
        - Толик, - фыркнул Ворон. - Нашел приятеля. Похоже, ты только и выносишь Вронского.
        - Я ведь вижу его иначе, чем остальные.
        - Вот только не надо сейчас про ранимую актерскую душу, - усмехнулся Ворон и покачал головой. - Эта татуировка - эмблема давно почившего в небытии клана избранных, ставших зваться «Рыцарями Зоны», когда еще никакого Чернобыля и в помине не было.
        - А как тогда…
        - Я ведь рассказывал тебе о природных аномалиях. Ну и вот.
        Денис схватил кусок пиццы и откусил чуть ли не половину. Ворон фыркнул, но комментировать не стал. И даже не произнес любимую в последнее время фразу: «Учите матчасть, юноша». Он просто продолжил прерванный рассказ:
        - «Рыцари Зоны», как они себя называли, - элита среди военных, костяк действительно легендарных сталкеров Чернобыля - «птенцы» профессора Сестринского, о котором мало кто знал, а теперь и вовсе не вспоминают. Даже о «темных сталкерах» известно больше, чем о них. «Рыцари Зоны» изучали аномалии, в том числе проверяли их воздействие на себе. Сестринский занимался адаптацией и приспособляемостью людей к постоянно меняющимся условиям жизни, но при этом делал упор именно на человеческий фактор, а не на выживаемость. Краеугольным камнем, качественно отличающим «рыцарей» от «темных сталкеров», являлся сам человек с его мотивацией, чувствами, амбициями и багажом знаний, но никак не животные инстинкты. Сестринский утверждал: приспособляемость - не главное, будет воля - подстроится и тело.
        - И ты участвовал в экспериментах?! - Почему-то вопрос Денис задал много громче, чем намеревался. Наверное, все из-за того, что он прожил со своей особенностью всю сознательную жизнь (ведь Зона уничтожила его память о детстве и родителях). Он попросту не мог представить, как нормальный человек по собственной воле решится обречь себя на кошмар стать мутантом.
        - Участвовал, но не совсем добровольно… - протянул Ворон и попросил: - Прежде чем судить, дослушай.
        Он снова покосился на бокал, и Денис тотчас успокоился, взял себя в руки и сказал:
        - Конечно. Расскажи, пожалуйста.
        - Это была еще та утопия, в основе которой лежала идея эволюционирующего человека, победившего болезни и смерть, поднявшегося над всеми законами природы. Одними «птенцами» и Сестринским «Рыцари Зоны» не ограничивались. В организацию входили ученые, финансисты, компьютерщики, биологи. Татуировок они не носили, как и каких-либо отличительных знаков, но ущербными себя не чувствовали точно и в деньгах явно не нуждались. Предположение о возможности возникновения аномалий, подобных чернобыльской и московской Зонам, выдвигались давно. Профессор Сестринский опубликовал теорию о росте аномалий в середине двадцатого века, а заложил идеологические основы организации еще до начала Великой Отечественной войны.
        Денис вздрогнул.
        - Не волнуйся, я не такой древний, - усмехнулся Ворон, - и тогда еще не родился.
        - Я вовсе не… - начал Денис, но не договорил и только махнул рукой.
        - В закрытых лабораториях Союза с самого начала его возникновения проводились опыты по увеличению продолжительности жизни, исследования мозга и реакций человека на внезапные, никак не зависящие от него изменения окружающей среды. Правительство осуществляло финансирование, профессор Сестринский нес партийным чинам ахинею про работу ради скорейшего достижения коммунизма, но на самом деле на идеологическую политику страны откровенно плевал. Он хотел сделать человека новой ступени эволюции, а вот будет ли он советским гражданином или каким-то другим, ему было параллельно.
        - Смело. А ты откуда знаешь?
        - Кое-какая информация от отца: никаких изобличающих документов, просто история, чтобы я знал, куда вляпался. Письмо пришло матери, а она позвонила мне, чтобы забрал. Она никогда не читала чужих писем - особенно отцовских. Она могла изменить ему, тем паче отец с нами не жил и вообще до шестнадцати лет я считал его погибшим; вела весьма свободный образ жизни, любила роскошь, благо могла себе многое позволить и ни в чем себе не отказывала. Моя любовь к эпатажу - от нее. Но вместе со всем этим матушка ненавидела сплетни, сплетников и никогда не страдала излишним любопытством.
        Денис кивнул. Такое качество он только приветствовал и в принципе не мог понять, что заставляет некоторых лезть в чужие дела.
        - В организацию входили люди из высших чинов госбезопасности. Благодаря этому «Рыцари Зоны» не прекратили работу даже при ухудшении финансирования в семидесятых годах. Правительство, конечно, вспомнило о них после аварии в Чернобыле, но особого значения это уже не имело.
        С возникновением чернобыльской аномалии «Рыцари Зоны» открыли новые горизонты исследований и заимели уникальный полигон для экспериментов. Одним из главных их достижений стало доказательство постулата, уже давно утвержденного профессором Сестринским: воздействие Зоны не является односторонним. Как аномалия влияет на человека, так и человек - на нее.
        До осуществления в Чернобыле полномасштабной практической деятельности «Рыцари Зоны» дошли к развалу Союза. Нестабильная обстановка в стране была им только на руку. В основном потому, что правоохранительные структуры не уделяли должного внимания пропавшим без вести гражданам. У них имелось много более насущных дел: и с бандитизмом, и с коррупцией в собственном управлении.
        «Рыцари Зоны» решили поставить создание себе подобных на поток. Тогда профессор Сестринский и столкнулся с самой важной проблемой и удачей одновременно - человеческой личностью. Для перехода на «новую ступень эволюции» подопытный должен был обладать особыми личностными качествами, очень сильной волей и уверенностью, граничащей с самоуверенностью, ни в коем случае не быть приспособленцем. Приспособленцев Зона ломала с легкостью и обращала в своих рабов в прямом смысле этого слова.
        На этом попались «темные сталкеры»: подстроившись под Зону, изменив себя в угоду ей, они обрели определенные способности внутри Периметра, но при этом Она смогла им приказывать. Мутантами по собственной воле, зоновыми тварями - вот кем стали. «Рыцари» же преобразовывали аномалии под себя, чувствовали их, видели, а иногда могли и усыпить. Они ходили открыто, не пользуясь сканерами, умели становиться невидимыми для обитателей и проявлений Зоны, например, «роя», сопротивлялись воздействию не смертельных аномалий.
        - Мои способности схожи, - сказал Денис.
        - У тебя они гораздо сильнее выражены. Более того, «рыцари» всегда расплачивались за творимые ими «чудеса».
        - Я тоже!
        - Но, к счастью, мне еще ни разу не пришлось выносить тебя из Периметра в коматозном состоянии. И по полгода ты в клинике у Романа не гостил, - сказал Ворон и добавил: - Очень надеюсь, ничего подобного не случится никогда.
        Денис кивнул и тихо произнес:
        - С тобой - тоже.
        Ворон усмехнулся и продолжил прерванный рассказ:
        - Современные биологи до сих пор не научились контролировать мутации. Профессору Сестринскому это удавалось. Более того, он разработал технологию по производству «сверхлюдей». Все мутации были положительными. Подопытный, превращающийся в зоновую тварь, гниющую вне Периметра, Сестринскому ни за каким лядом не сдался.
        Дим являлся одним из тех, с кем эксперимент полностью удался. Однако поставить производство «рыцарей» на поток так и не вышло. После введения в кровь препарата выживали немногие. Затем выживших держали в специальной камере, в которой то ли воссоздавались условия зарождения Зоны, то ли просто происходило испытание одиночеством. Не все выдерживали около месяца наедине с самим собой в полной изоляции от окружающего мира. Из камеры выходили единицы. И это еще не все: подопытные могли сойти с ума или внезапно умереть от остановки сердца в течение последующего года.
        - Это ужасно, - сказал Денис.
        Ворон повел плечом.
        - «Рыцари Зоны» были бы злом в чистом виде, если б не одно «но»: в них шли добровольно и руку под укол подставляли, прекрасно отдавая себе отчет в возможном исходе. Все - кроме меня.
        Глава 20
        - Человек, известный тебе как Игорь Ветров, а впоследствии сталкер с птичьим именем, - Ворон изобразил куртуазный поклон, не вставая с кресла, подметя пол несуществующей широкополой шляпой с большим плюмажем, - приходился сыном генералу контрразведки Николаю Ветрову. Тому самому человеку от власти, курировавшему премилую организацию с пафосным наименованием «Рыцари Зоны», члены которой носили красивые татуировки на плечах.
        - Он заставил тебя?
        - Не знаю, не уверен.
        Денис удивленно поднял брови.
        - В моей жизни было много приключений, но сложно сказать: самостоятельно я нашел их на различные части тела или нет, - пояснил Ворон. - Отношения с отцом у меня не складывались с тех самых пор, как тот внезапно оказался живым. Впервые я узнал об этом в шестнадцать, кое-как переварил в голове и свыкся с мыслью, что оказался брошен - в конце концов, все случается в жизни, - и успокоился. А вот в девятнадцать, когда я, по словам матери, «окончательно вырос», мне поведали великую тайну: «Папа работал на страну».
        - Иногда не знать, - задумчиво проронил Денис, - лучший выход.
        - Угу. Потому я неустанно повторяю: тебе сильно повезло с этой твоей амнезией. В знании - беды, - кивнул Ворон и потер переносицу.
        - Знания расширяют кругозор, но плохо сказываются на образе жизни. - Денис выдавил из себя улыбку. Слегка разрядить обстановку ему показалось необходимым. - На ее длине - тоже.
        - Уверен, родители ждали от меня отпущения грехов, гордости за них или еще какой-нибудь пафосно-патриотичной бредятины, я же возненавидел отца окончательно, - продолжил рассказ Ворон. - Я эгоист, Дэн, тебе об этом прекрасно известно. Я мог бы понять, если б родитель выбрал сердцем - другую семью, других детей, не сошелся характером с матерью или разочаровался во мне, - но не разумом: не работу, даже пусть и любимую. Его одержимость… своего рода наркомания, иллюзия. Кто-то уходит с головой в компьютерные игры, он же полностью посвятил себя идеям профессора Сестринского.
        Я смирился бы, если б он хоть как-то поддерживал связь, но отец просто исчез: маячил на горизонте и не более того. У него имелся свой квест, только проходил он в реальности, а не в виртуальном мире. И ладно бы он сделал окончательный выбор - нет! Он не давал развода матери, он смел вмешиваться в мою жизнь! И при этом считал себя в полном праве делать это.
        - Я знаю многих, которые скажут, будто действительно вправе, - заметил Денис.
        - На основании того, что он оплачивал счета или устроил меня в хорошую школу… элитную по тем временам? - Ворон покачал головой. - Я знаю этих «многих, которые скажут». Они теоретики и немного завистники. Свои первые деньги я заработал в четырнадцать и с тех пор всю коммуналку оплачивал сам, - заметил он и продолжил: - Подобное поведение характеризовало отца… как идиота. Я, вероятно, и альтруистов не терплю из-за него: они жертвуют во благо кого-то или чего-то, из штанов выпрыгивают от чувства самовозвеличивания, считают себя героями, мучениками, подвижниками и чуть ли не святыми, а в результате делают несчастными близких. Я-то пережил, мне и в детстве мало кто был нужен, а вот матери жилось плохо и трудно, несмотря на то, что на двух работах ей впахивать не приходилось, как иным одиночкам с ребенком на руках. То, что в материальном плане мы никогда не бедствовали, а сам я получал все самое лучшее и даже более того - роскошное по меркам Союза, - уже не имело значения. Я бросил институт и пошел проситься на первую же попавшуюся войну, тем более в то время с этим проблем не возникало, а гнали на
бойню именно призывников - как пушечное мясо.
        - И тебя не остановили?
        - Отец пытался отговаривать, но ничего не добился. Признать меня негодным, выискав какую-нибудь хроническую болячку, не вышло: я был здоровее космонавтов. Попробовали засунуть в стройбат, напугать перспективой потери двух лет, вкалывая на генеральских стройках. Я не поддался, в результате уязвленным посчитал себя именно отец. Меня все же направили в десантуру… писарем при штабе: и войска элитные, и скукотища. Однако отец не взял в расчет моего характера, уже к вечеру я уезжал из своей части в кузове грузовика, направляющегося на Юг, в первую мою зону боевых действий.
        - Я мог бы сказать - круто, но не тянет, - признался Денис. Он поднялся, убрал опустевшие коробки и как бы невзначай потянулся к бокалу. Ворон качнул головой, и руку Денису пришлось отдернуть.
        - И правильно, не стоит. В девятнадцать я сам оказался тем еще недальновидным дурнем, пытающимся что-то кому-то доказать. Это я тебе сейчас говорю: «генерал контрразведки», а вообще-то не уверен, будто отец носил именно этот чин и именно там служил. И вся моя эскапада являлась своеобразным маршем протеста, не более. Она многому меня научила. Я и в юности занимался контактными видами спорта, опять же фехтование способствует развитию ловкости, хладнокровия и предвидения, но на войне пришлось выживать, а не красоваться перед девочками. Я выжил, в том числе и в плену.
        Заканчивался первый год этого кошмара, у меня более-менее встали на место мозги, и практически удалось избавиться от шока. Я почти не общался со сверстниками, мои друзья считались элитой, дедами и везунчиками, которые ходили там, где убивали каждого второго, если не первого.
        - Думаешь, неспроста?
        - Не знаю. Мне хотелось бы верить, будто сам каким-то образом завоевал их дружбу. К тому же отец никогда не позволил бы мне рисковать головой, но… Он мог попросить какого-нибудь приятеля присмотреть за мной. Приятель приказал кому-то нижестоящему приглядеться к такому-то бойцу. Этот нижестоящий - подчиненному и так далее. Получился тот еще испорченный телефон. Смутно помню, на меня вроде бы косились неприязненно какое-то время. Потом пару раз дал кому-то в зубы, несколько раз прилетело мне, затем нас подняли по тревоге, и я даже кого-то спас. После этого у меня как-то внезапно сформировался свой круг общения.
        Плен… помню еще хуже. Беготня, стрельба, взрывы… Если бы был с оружием, скорее всего просто убили бы, но, вероятно, меня слишком здорово приложило. Не говоря о том, что напали на нас внезапно, и из палаток мы повыскакивали в не слишком боевом обмундировании. Лично я - в одних штанах. Пусть форменных, но армейский камуфляж - и в Африке он же. Ну и прилетело хорошо так, качественно, поскольку, очухиваясь, вместо «твою ж мать» я отчего-то ляпнул «мазе факер», причем на английском с британским акцентом.
        Окончательно очнулся уже в подвале и… в общем, со мной сразу заговорили на английском, а я, не будь дурак, ответил. Так я удачно выдал себя за британского журналиста, благо, язык знал в совершенстве, а самые лихие голодные годы провел с матерью в Лондоне. Там имелся свой круг знакомых, в частности и высокопоставленных, и высокородных, которые подтвердили бы кому угодно все, что угодно. Затем спросили бы, конечно, но это уже не так страшно.
        Если бы в плену находился кто-либо из моих сослуживцев, я не пошел бы на обман, но в подвале, да и во всем поселении горцев я оказался один, значит, имел полное право распоряжаться собой как вздумается. Принимать пафосные позы, бить себя кулаком в грудь, терпеть пытки и строить из себя великомученика показалось мне бесперспективным занятием, что бы ни утверждала по этому поводу советская, а затем и российская пропаганда.
        Мой обман прошел на ура. Поначалу меня еще охраняли и запирали. Потом привыкли. В конце концов одной прекрасной лунной ночью я просто открыл дверь и ушел. К своим, от которых тоже пришлось удирать.
        Именно в Британию я бежал вторично, удачно повторив тот же маневр с журналистом уже перед российскими военными. Тем, мягко говоря, не до меня было и точно не до английских наблюдателей. Моей судьбой тогда сильно обеспокоился один из заграничных знакомых, с которым я сумел связаться еще в плену. Представители королевства звонили и требовали по три раза на дню выдать им «своего гражданина». В результате я уехал. Это было много умнее, чем схватить какое-нибудь обвинение вроде пособничества террористам или измены родине и отправиться в тюрьму только по той причине, что у пленителей я не сидел в яме, пыткам и голоду не подвергался и даже спасся сам, а не в результате какой-нибудь спецоперации наших доблестных войск.
        Отец снова говорил со мной тогда, благо, хоть не о любви к Отчизне и не о долге перед ней. Как бы я ни относился к Николаю Ветрову, дешевой агитации он не терпел ни в каком виде. Вероятно, где-то внутри него сидело то же бунтарство, что и во мне, а может, я лишь выдумываю: в конце концов, я ведь его фактически не знал.
        Дело против меня прекратили, и любые упоминания о нем исчезли из баз данных, как, впрочем, и я сам. Я оказался обладателем белого билета, непригодным к военной службе по состоянию здоровья, никогда не подлежавшим призыву и тем более не воевавшим. Три года оказались вычеркнуты из жизни. Мне так и сказал следователь от военной прокуратуры: забудь.
        Меня унизили, но не раздавили. У меня остались знания, умения и опыт, которыми точно не мог похвастаться никто из благополучных ровесников. В Британии я прожил недолго: как только заработал достаточно, чтобы достойно обустроиться на новом месте, уехал. Далеко. Часть этой «мыльной оперы» тебе прекрасно известна. - Ворон потянулся к бокалу, колыхнул янтарную жидкость, втянул носом тонкий, едва заметный аромат и поставил обратно. - Зря тревожишься, Дэн. Пить, а тем более напиваться в мои планы не входит.
        - Да я не… - Денис махнул рукой. - А вот я как раз выпил бы. Мне же можно?
        - Нельзя, - сурово заявил Ворон. - А то мне тоже захочется. Ладно, слушай, там уже не так много осталось рассказывать.
        Неприятности свалились на меня как снег на голову спустя несколько вполне благополучных лет в Париже - после развода, когда снова вернулся в старушку Европу. С партнером по бизнесу произошел финансовый скандал, акции сильно упали в цене, а я оказался на грани банкротства. Признаюсь, так и не определился, кто виноват в этом крахе. Партнер не просто являлся надежным, мы приятельствовали с юности. Могли, конечно, приложить руку конкуренты или просто обстоятельства так сложились - звезды на небе встали. А мог и отец посчитать, будто я слишком хорошо устроился и надо бы дать толчок к возвращению в родные пенаты.
        В результате я оказался в России и очутился не в том месте в отвратительное время. Можно сказать, с корабля на бал. Аккурат из аэропорта ехал. Вот только бал оказался кровавый.
        К теракту Николай Ветров точно не приложил руку и, разумеется, не мог повлиять или рассчитать последствия, к которым тот приведет.
        Я выжил чудом, более полугода провел в коме, потом очнулся и не смог ни встать, ни вообще пошевелиться. Меня слишком сильно приложило головой, по крайней мере так объяснил врач.
        В плане умственной деятельности ничего не изменилось. Никакой амнезии не наступило, хотя ее и ждали. Я являлся все тем же Игорем Ветровым и, пожалуй, даже выиграл от удара, поскольку наконец-то заговорил на французском без малейшего акцента вообще. А вот собственного тела лишился практически полностью. Я мог говорить, лицевые мышцы пребывали в полном порядке и подчинялись, а ниже шеи - все, пустота. Во время инсульта у некоторых людей отказывает половина тела, но со мной-то ничего подобного не случалось, просто сигнал от мозга отказывался доходить до конечности и обратно.
        Если провести аналогию с компьютером, то в организме возник некий злобный вирус, перевирающий «приказы» и коверкающий их так, что нога «не понимала» необходимости подниматься или сгибаться в колене, а рука отказывалась держать вилку. При этом с телом все оказалось в норме: переломанные ребра срослись, ссадины зажили, синяки сошли. Я был готов на все, хоть на лоботомию, но доктора разводили руками. Один так и сказал: «Ну, вскроем мы тебя, и что? Хочешь лишиться уцелевшего?» И вот тогда папаша появился на горизонте в четвертый раз.
        «Ты жалеешь? - поинтересовался он. - Не ушел бы тогда - жил припеваючи».
        «Нет», - ответил я. Если бы мог, то пожал бы плечами, но те повиноваться отказались.
        Я бесился, ненавидел одолевшую меня беспомощность, но точно ни единой секунды не жалел о произошедшем со мной. Даже о злосчастном возвращении на родину не переживал. Всю свою жизнь я сделал сам и прожил так, как считал нужным. К тридцати годам я знал и умел столько, сколько иные не получают за всю немаленькую жизнь.
        «Ты ошибался», - наставительно утверждал отец.
        «Каждая моя ошибка приводила к переосмыслению и определенным выводам. Не будь их, я тоже был бы другим. Я же вполне устраиваю себя таким, как есть», - получал он в ответ.
        «В постели?» - он намекал на мое состояние, но на самом деле изрядно веселил.
        «Пока еще никто не жаловался, знаешь ли, - отвечал я и интересовался: - Ты зачем явился, папа?»
        И тогда он предложил мне участие в эксперименте, обещавшем закончиться фатально.
        Так я стал «подопытным кроликом». В конце концов, терять мне было абсолютно нечего. Сестринский обещал либо свести в могилу, либо поставить на ноги. Меня оба этих исхода вполне устраивали. Участи профессора Доуэля я хлебнул сполна.
        Введение инъекции я пережил. Более того, тело снова потихоньку начало подчиняться, а вот с облучением не вышло. Оно проходило в специальной изолированной камере. В ней я должен был пребывать довольно долго. Знаешь, космонавтов испытывают на длительное одиночество, со мной проделывали примерно то же самое.
        Во время испытания в лабораторию ворвались вооруженные люди и принялись все громить. Аппаратуру - в первую очередь. Это привело к короткому замыканию и сначала скачку напряжения, а затем к полному обесточиванию.
        То ли меня сочли мертвым и оставили гнить в камере, то ли я на тот момент действительно пребывал в состоянии клинической смерти, а затем почему-то очнулся. Сам помню только, как выбирался на свободу.
        Так вместо Игоря Ветрова появился Ворон - умнейшая птица, к тому же молва приписывает ей связь с миром мертвых - чем не я?..
        Первое время скрывался у Романа, попутно пытаясь выяснить, кто разнес лабораторию «Рыцарей Зоны», живы ли Сестринский со своими «птенцами» и мой отец. Люди словно в воду канули, а вот с разгромом оказалось все просто до банальности: высокопоставленный чин вначале сунул в проект своего родича, а потом, когда получил на выходе труп, вышел из себя и решил жизнь положить, но добиться закрытия вредного проекта. По официальным каналам не вышло, вот и связался с криминалом.
        Ни отец, ни Сестринский, ни вот этот вот Дим более не появлялись на моем пути. До недавнего времени я думал, будто все они погибли, но, видимо, ошибался. Они спасли меня и при этом оставили в покое - даже не представляю, кого я должен благодарить за такое счастье! Причем я искренен сейчас, как никогда.
        - Я вижу, - сказал Денис.
        - Мстить я не стал. Все слишком перепуталось. Высокопоставленный чин оказался хорошим другом матери, а вмешиваться в ее жизнь, делать несчастной… Я просто не увидел в том смысла. Никогда не ставил себя на место Гамлета и не собирался. Глупец он… этот Гамлет.
        Более того, именно этот чин в результате сильно помог мне заново устроиться в жизни. Кроме легального бизнеса, он приторговывал артефактами и оружием. Первые свои «находки» я сбывал через него. Постепенно вышел на несколько в тот момент зарождавшихся кланов, затем сам решил посетить Зону.
        В Чернобыле мне неожиданно понравилось. В отличие от обычных людей я мог ходить по нему в одиночку, так было проще и комфортнее, чем в компании. К тому же у меня проявилась повышенная сопротивляемость к паническим атакам и любой экстрасенсорике. Чувствовать аномалии при этом я лучше не стал, остаться жить в Зоне вместе с «темными сталкерами» не пожелал, хотя те и звали, и настаивали, и даже пробовали затащить к себе силой.
        Я неплохо поднялся на продаже артефактов, завел свои связи, несколько лет целенаправленно изучал чернобыльскую Зону, затем самостоятельно вышел на Шувалова и предложил свои услуги ИИЗ. После возникновения московской Зоны предпочел перебраться в нее. - Ворон откинулся на спинку кресла и закинул ногу на подлокотник. - Ну? Разочаровал я тебя или нет? - спросил он так, словно ответ нисколько не интересовал его. Вот только Денис прекрасно знал, что все действительно важные для него вещи напарник спрашивает именно с этим видом и равнодушным тоном.
        - Нет, не разочаровал, - ответил Денис. - Пожалуй, даже обрадовал и убедил.
        - В том, что не такой уж ты и странный? - усмехнулся Ворон.
        - Не только. Пожалуй, не стану больше расстраиваться по поводу отсутствия воспоминаний.
        - Наконец-то, - хмыкнул Ворон. - Давно пора. Потому что в лучшем случае твои потерянные и позабытые близкие окажутся самыми обычными людьми, а вот в худшем… о… Я экспромтом могу назвать тебе с полсотни вариантов.
        - Не надо, - попросил Денис, - я и сам горазд фантазировать.
        - И если для того, чтобы ты осознал ненужность и беспочвенность своих страданий, мне потребовалось обнажить душу… это даже не цена, так, фигня какая-то, - сказал Ворон и рассмеялся. - Прошлое, если подумать без патетики, не столь и важно на самом-то деле. Есть оно или нет, ты все равно остаешься тем, кем желаешь быть сейчас. В себя надо верить, в себя, а не в прошлое, будущее, кого-то или что-то. В гробу я видал все катарсисы, с которыми носится каждый второй, если не первый. Надо в себя верить и, по возможности, любить. И ныть поменьше - тоже надо.
        - Ты это сейчас мне или себе посоветовал?
        - Обоим, - сказал Ворон и поднялся с кресла. - И давай наконец расходиться по койкам. Я падаю, начиная с трех часов дня, и все никак не упаду, хотя уже никаких сил не осталось, настолько хочу спать.
        - Конечно! - поддержал его Денис.
        В дверях Ворон облокотился на косяк и обернулся.
        - Будем жить, Дэн, - сказал он.
        - Непременно.
        Глава 21
        - И что такого в этом комбинезоне? - Никита рассматривал себя, словно заправская модница, только зеркала в полный рост не хватало. - Чем он отличается от того, что выдали бы в ИИЗ, ума не приложу.
        - А ты Толкина читал? - спросил Денис.
        - Да, но я не любитель подобного рода литературы. Не понимаю, чего хорошего в чтиве не про реальную жизнь. - Он не хотел задеть «мальчишку Ворона», но словесные шпильки получались как-то сами собой. Никита обычно соблюдал субординацию и понимал, что Дэн опытнее него в обращении с оружием и на хорошем счету в институте, но для него, как и для многих молодых людей, возраст имел первостепенное значение.
        Никита с легкостью признавал старшинство Дима и соглашался быть младшим (да он и являлся таковым), их связка казалась идеальной: мудрый учитель и ученик. Никита мог бы вытерпеть и Ворона, если бы тот вел себя иначе, но вот признавать командиром Дэна отказывался наотрез. Он чувствовал себя так, как если бы его заставили подчиняться ученику последнего класса средней школы, - унизительно.
        - О вкусах не спорят, - ответил Дэн, совершенно не уязвленный тем, что его предпочтения подвергли критике. - Однако я не о том. Если помнишь, эльфы подарили Фродо плащи, надев которые удавалось стать незаметными. На нас сейчас - нечто очень похожее.
        Никита фыркнул:
        - Врешь, я ведь тебя вижу.
        - Это потому, что я двигаюсь, - пояснил Дэн и, отступив на несколько шагов, сел на корточки и застыл.
        Никита вынужден был признал, что, если бы не держал его взглядом, мог и не заметить, однако чувство противоречия взяло свое, и он заявил:
        - Вижу все равно.
        - Ник, обернитесь ко мне! - послышался сбоку голос Ворона.
        Никита посмотрел в ту сторону, откуда слышался голос сталкера, и не увидел его. Темно-серый асфальт, местами потрескавшийся; отбойник, разделявший потоки автомобилей; бетонные перекрытия моста, ведущего через стену в когда-то благополучный спальный район Ясенево, Нечаев, стоящий рядом с машиной и чему-то улыбающийся, - и никакого Ворона!
        - Ну как? Видно? - рассмеялся тот. - Или все же нет?
        - Тьфу… чертовщина, - выругался присутствующий здесь же следователь Щищкиц и прикрикнул: - Хватит ваших демонстраций, Ворон! Устроили балаган!
        - Хватит - значит хватит, - произнесла пустота голосом сталкера и сбросила капюшон. Возникла черная шевелюра, лицо с неизменной усмешкой и руки, а вот нижняя половина тела, оставшаяся неподвижной, полностью мимикрировала под окружающий ландшафт.
        - Да твою ж мать! - вырвалось у Щищкица. - Ёшкин кот!
        - Еще скажите: Чеширский, - фыркнул Ворон и поднялся с колен. Комбинезон при движении стал видимым и снова ничем не отличимым от обычного серого - городского типа, которые использовали, например, полицейские силовики.
        - К чертовщине это не имеет никакого отношения, Щищкиц, - холодно бросил Нечаев. - Не путайте соленое с кислым.
        - Это как сказать… - заметил следователь. - Вот отец Онофрий совсем иного мнения.
        - Это который некогда свой клан держал? Ну-ну, - фыркнул Ворон. - Знаете, на чем он поднялся? Неоперившихся птенцов бросал в самое пекло, а потом кто-нибудь из стариков забирал то, что молодежь из этого пекла принесет, если не окочурится. Гробился в клане каждый третий. Вашего Онофрия засудить бы, да только, когда соответствующий закон вышел, он очень быстро прикрыл бизнес.
        - Не знаю, - сказал Щищкиц. - Это ничего не доказывает. Никогда не поздно покаяться в грехах.
        - Роскошно! - рассмеялся Ворон. - И это говорит представитель власти! Что ж, это придает фразе особенный шик.
        Щищкиц скрипнул зубами.
        - Я просто верующий человек, Ворон, и уверен в искреннем раскаянии людей, примкнувших к церкви.
        - Я тоже не атеист, только к вашей религии не имею никакого отношения. Мразь же, избежавшая наказания и начавшая поучать других, раскаяться не может, - заявил он и сменил тему: - Кстати, Ник, посмотри теперь на Дэна. Сумеешь найти?
        Никита вынужденно признал свое поражение.
        - Вот и думай теперь, - наставительно произнес Ворон. - Если по нам откроют огонь или надо будет спрятаться, комбинезоны выручат даже на открытой местности. Только капюшон не забудь накинуть. Однако с мутантами в прятки играть не советую.
        - Почему это? Против черных быкунов прокатит, - уверенно заявил Никита.
        - У них есть нюх, как и у многих зоновых тварей, потому не советую экспериментировать.
        - Нет, постойте! - воскликнул Щищкиц и попробовал взять Ворона за плечо. Тот ушел в сторону плавным и быстрым, каким-то кошачьим движением. Следователь ухватил пустоту и от неожиданности покачнулся.
        - Вы что-то имеете против веры исконной?! - все же спросил он.
        - Вера у каждого своя, - заметил Ворон. - От религий же я требую только невмешательства: в науку, в образование, в мою частную личную жизнь.
        Щищкиц хотел продолжить разговор, но сталкер от него отвернулся.
        - Всего хорошего тем, кто остается, - сказал он. - Дэн, ты первый, я замыкающий. Работаем, как обычно при сопровождении. Надеюсь на вас, господин Нечаев.
        - ЦАЯ всецело борется с радикальными течениями и с попытками манипуляции общественным мнением, - ответил тот и шагнул вперед, придержав Ворона за локоть. Против его прикосновения сталкер возражать не стал.
        Нечаев говорил слишком тихо и быстро, чтобы Никита расслышал хоть слово, лицо же сталкера казалось восковой маской и не выражало ни малейших эмоций. Ворон лишь кивнул, когда монолог завершился, и, усмехнувшись, пожал ученому руку.
        - Приятно оставаться, - сказал он.
        Никита впервые пользовался официальным входом в Зону через КПП. С «дырой» у того не было ничего общего.
        Честно говоря, Никита, влезая в «дыру», каждый раз испытывал страх. То он что-то слышал, то у него возникало ощущение, будто земля подрагивает в такт шагам, то шевеление чудилось.
        КПП оказался функциональным, незыблемым и фантастичным, словно отсек космического корабля. У Никиты даже возникло ощущение ирреальности происходящего, но, наверное, так и должно было быть перед входом в Зону - совершенно другой мир, местами вывернутый наизнанку, иногда враждебный, а временами и родной.
        Щелкнули дверные замки, отсекая их группу от реальности. Медленно включились сиреневые лампы. По полу поплыл серый дымок, а запах антисептика ударил в нос. Никита несколько раз громко чихнул, но никто не сделал ему замечания, хотя втайне он боялся именно этого.
        - Чистилище, - протянул Ворон с интонацией ребенка, рассказывающего ночью в палатке страшную историю про зомби или оборотня в черном-черном лесу, в черной-черной пещере и в черном-черном логове.
        Никита снова чихнул.
        - Простите, аллергия, - извинился он.
        - Бывает, - равнодушно отозвался Ворон, идущий сзади. Дэн впереди лишь повел плечом.
        Дверь, за которой простиралась Москва, оказалась самой обыкновенной, и Никиту сильно разочаровала. Чем-то она напоминала гаражную. Правда, хитрая система замков имелась и у нее.
        «Нет. Все же не гараж, а сейф», - подумал Никита. Он ожидал чего-нибудь особенного, но ошибся.
        Дэн, с секунду провозившись с замками, открыл дверь и быстро вышел, не забыв закрыть за собой. Никита на его месте вначале прислушался бы, постарался понять, не подкралось ли что-нибудь с той стороны, выждал некоторое время на всякий случай и лишь потом выходил. Подобное поведение Дэна только подтверждало догадку Никиты о его случайности среди ходоков в Зону. Он был на удивление беспечен. Скорее всего Ворон держал его в качестве «зонового мяса» и не более.
        Вздохнув и посчитав, что, раз не слышно стрельбы, ругани и крика боли, то можно идти следом, Никита потянулся к металлической скобе, служившей заменой дверной ручки. Плечо тотчас сжали пальцы, показавшиеся железными.
        - Не спеши, Ник, - произнес Ворон. Его голос прозвучал возле самого уха.
        Никита застыл как вкопанный. Ворон стоял сзади - всего лишь близко стоял, - а ощущения казались сродни тем, как если бы Никите в поясницу упиралось дуло автомата. А ведь поход к схрону только начался, что будет по его завершении?..
        В гробовой тишине, словно удары колокола над кладбищем лунной ночью, прозвучал стук. Особенно гулко отразившись от стен, он почудился дурным предзнаменованием. Никита даже подумал, не повернуть ли назад, пока не поздно.
        Ворон отстранился и произнес, чуть растягивая слова:
        - Теперь прошу. Только после вас.
        Никита вдохнул поглубже, словно собрался нырять, схватился за скобу и потянул на себя. Кажется, он даже затаил дыхание. После полумрака КПП серый облачный московский день почти ослепил его. Никита машинально подался вперед, ничего не видя и не слыша перед собой, и тут же снова был пойман за плечо.
        - Ни шага дальше! - произнес Ворон, стискивая пальцы, пока Никита не охнул.
        - Пустите!
        - Очухался? Хорошо. - Ворон не кричал, даже, казалось, не повышал голоса, но Никиту будто молнией ударило. Он подчинился мгновенно и застыл на месте.
        - Проморгайся, можешь даже глаза прикрыть на какое-то время, - произнес Ворон неожиданно мягко. - Мы никуда не спешим.
        Первой реакцией на этот проникновенный, теплый тон была радость, и лишь спустя три удара сердца Никита осознал, что происходит нечто неправильное, разозлился, двинул плечом, открыл глаза и… икнул.
        Прямо перед ним валялась полуразложившаяся туша довольно крупной гиены… то есть не гиены, конечно (Никита первым оборвал бы язык тому, кто начал бы утверждать подобное), а собакообразного мутанта. С животным семейства хищных млекопитающих подотряда кошкообразных уродливое создание Зоны роднили лишь массивная голова с мощными челюстями, круглые уши и характерная грива. На этом сходство заканчивалось.
        Мутант был огромным - с полугодовалого бычка размером, с непропорционально длинной гривастой шеей и крошечными пятнышками глаз. Из оскаленной пасти вывалился сиреневый язык, почему-то раздвоенный на конце, как у змеи. В ноздре что-то блеснуло, а затем оттуда вылез, пошевеливая усиками, большой черно-зеленый таракан.
        Отвратительное зрелище, однако оно показалось совершенно не важным в сравнении со стеной голубовато-сизого тумана, до которого Никита при желании мог дотронуться, если бы протянул руку. Марево покрывало тушу и начиналось почти у самых мысов его ботинок.
        - Господи… - прошептал он.
        - Спокойно. - Голос Ворона снова звучал возле самого уха, но на этот раз действительно успокаивал и вселял уверенность. - Все хорошо.
        - Какой хорошо! «Тень Морфея», - произнес Никита. Его здорово потряхивало от осознания, куда он едва не влетел из-за собственной глупости. - Попавшее в аномалию живое существо впадает в кому и разлагается!..
        - Тс-с… Тихо. Я знаю. - Ворон, казалось, улыбнулся. - Хорошо заключается в том, что аномалия неподвижна. Сейчас мы сделаем шаг назад. Умница. Еще один.
        Он потянул Никиту на себя, вцепившись в плечи, словно клещ, и тому не осталось ничего иного, как перебирать ногами, которые отказывались двигаться и сгибаться в коленях. Лишь отойдя от аномалии на пять шагов, Никита сумел выдохнуть. Ворон отпустил его и позволил сесть прямо на асфальт.
        - Никита, - обратился к нему Ворон, забыв про однослоговую кличку и перейдя на «вы», - я прошу вас собраться.
        Никита вздохнул и кивнул:
        - Попробую.
        Ответ Ворона не удовлетворил.
        - Вы ведь одиночка, - напомнил он. - Сами вы никогда не допустили бы столь серьезного просчета. - Ворон говорил нарочито спокойно, не подпуская в интонации ни малейших эмоций. - Значит, вас волнуем мы с Дэном. Причем настолько, что вы едва не совершили фатальную ошибку.
        - Простите, - буркнул Никита.
        - Мне-то за что вас прощать? - Сталкер склонил голову к левому плечу и действительно начал напоминать ворона. - Вы ничего плохого мне не сделали и не сделаете. Однако нам всем будет проще, если мне не придется следить за вами, будто за малолетней барышней-лаборанткой, за каким-то лядом помчавшейся в Зону ставить эксперименты на лабораторных мышках. Действуйте так, словно ни меня, ни Дэна нет рядом, прошу вас. И тогда все мы останемся живы.
        Проще было согласиться, чем объяснить, почему у него не выходит подобное, вот Никита и кивнул.
        - Я знаю о вашем отношении к моей персоне, - продолжил Ворон. - Поверьте, делать хорошую мину при плохой игре совершенно не нужно. Мое мнение о вас тоже далеко не восторженное. Однако у нас есть общее дело, а значит, следует засунуть амбиции в задницу вот этой гиене и идти дальше. В конце концов, мы вместе максимум на два дня, уж их как-нибудь пережить сумеем.
        Никита огляделся по сторонам:
        - А где Дэн?
        - Проверяет дорогу. Мы всегда разделяемся вначале, когда сопровождаем человека или группу. Потом пойдем вместе, но пока у нас есть время немного передохнуть.
        - Кто же в таком случае стучал?
        Ворон усмехнулся, подошел к двери КПП и поднял с асфальта три увесистые гайки. Никита не слишком хорошо разбирался, но, вероятнее всего, такими что-нибудь прикручивали к «КамАЗу». Выглядели они достаточно объемными и тяжелыми.
        - Стрелять в Периметре лишний раз не стоит, - заметил Ворон, - так что гайка - универсальное средство, если надо проверить наличие не выявленных сканером аномалий или куда-нибудь попасть.
        - А не дано просто выйти, оглядеться и постучать? - спросил Никита.
        - А если за каким-нибудь углом нас поджидает отряд мародеров? - вопросом на вопрос ответил Ворон. - Конечно, вероятность встретить их так близко от КПП стремится к нулю, однако все когда-нибудь может случиться. А с Дэном мы используем давно отлаженную схему: он выходит, осматривается, если никаких неприятностей нет, кидает гайки в дверь. Тишина - я жду. Одна гайка - повышенная опасность. Две - умеренная. Три - только статические аномалии. Четыре - все абсолютно спокойно. В этот раз четвертой не последовало.
        - Но почему нельзя было рассказать об этой системе мне?! - задал Никита совершенно резонный и логичный вопрос.
        Ворон повел плечом.
        - Видимо, потому что я не подумал, чем именно просто сопровождаемый отличается от амбициозного и не в меру инициативного недосталкера, обвиняющего других в только своих бедах. - Он произнес эту фразу очень вежливым, спокойным тоном. Вероятно, именно это вызвало диссонанс и растерянность. Любому другому Никита тотчас дал бы по шее за подобные слова. У него и сейчас зачесались кулаки, но проявлять отношение показалось уже поздно: бить следовало сразу.
        - А вы, - сквозь зубы процедил Никита, - используете мальчишку в качестве «зонового мяса»!
        - Кого я использую? - Кажется, Ворон искренне удивился. - Дэна?!
        - Вы же опытнее, черт вас дери! - не выдержал Никита.
        - Ошибаетесь. Дэн пройдет там, где погибнет любой другой человек, я - в том числе.
        - Вы старше!
        - И что с этого? - Ворон усмехнулся. - Возраст уж точно не влияет на приспособленность к аномалиям, уж вы-то должны бы догадываться об этом, хотя… Если вспомнить про «зоновое мясо», то именно вас использовали в качестве него.
        Никита все-таки ударил - без замаха и резко, как учил Дим. Он не являлся «ботаником», которого с детства учили, что драться нехорошо. Он предпочитал отстаивать свою точку зрения в словесной баталии, но и врезать мог. Он и с дворовой шпаной дрался, и с оружием имел дело.
        Кулак метил Ворону в правую скулу. Если бы Никита ставил перед собой задачу вывести противника из строя, то бил бы в кадык или переносицу, но поход к схрону никто не отменял.
        Хорошая драка иной раз ставит все точки над «i», превращая врагов в друзей. Не то чтобы Никита рассчитывал на подобный исход, но хотя бы надеялся на него, однако и здесь Ворон отказался играть по правилам.
        Противник не успевал среагировать - в этом Никита был полностью уверен. Он сам не обдумывал, стоит ударить или нет, просто дал выход злости и скопившемуся напряжению. Однако он ошибся.
        Ему даже почудилось, будто Ворон начал движение раньше, чем кулак, но такого, разумеется, не могло быть. Никита ударил пустоту. Сталкер легко увернулся, с легкостью перехватил его руку за запястье, подержал, словно давая осознать произошедшее, и выпустил. Бить сам он не стал и тем унизил Никиту как никогда прежде. Получалось, Ворон его и за человека не считал, не говоря уж о равном.
        - Н-да… ситуация, - протянул он насмешливо. - Обратно тебя отправить, пока не поздно, что ли?
        Внутри у Никиты все оборвалось. Он представил, как будет выглядеть, выходя из Зоны через несколько минут, как зашел. И, более того, ему ведь придется давать объяснения!..
        - Не стоит, - буркнул он. - Я обещал провести вас к схрону, и я это сделаю.
        - Не провести, а показать местоположение и открыть для нас замок, если будет необходимость, - поправил Ворон.
        Никита кивнул.
        - Ведет Дэн, за ним двигаешься ты, я иду замыкающим. Все наши команды выполнять беспрекословно.
        Никита снова кивнул и подумал о том, что Ворон снова перешел на «ты».
        Глава 22
        Шаг, другой, третий, четвертый.
        Про себя Никита повторял не слишком умное «раз-два, раз-два, раз». От глупых ассоциаций и детских считалочек, засевших в голову, избавиться не выходило, к тому же ему было невыносимо скучно. Он, конечно, сверялся со сканером, но смысла в этом почти не видел. Это когда идешь в одиночку, без умной техники шага не ступить, а в компании, да еще когда не ты ведущий, можно расслабиться и любоваться красотами. Последнее, впрочем, тоже не выходило. В Ясенево Никита не видел ничего примечательного, он вообще не любил новостройки. По улочкам центра он прошелся бы с большим удовольствием. К тому же теперь удалось бы не просто полюбоваться на фасады, созданные еще в девятнадцатом веке, а осторожно заглянуть внутрь. Если, конечно, там ничего кровожадного не поселилось.
        Впереди маячила спина Дэна - узкая и почти мальчишеская. Наверняка у помощника сталкера до сих пор спрашивали на кассах паспорт, если в продуктовой корзине обнаруживалось спиртное или сигареты. При этом совсем уж субтильным тот не выглядел, просто производил впечатление малолетнего идиота, которого отчего-то занесло в Периметр.
        Дим рассказывал, что подобное телосложение часто встречается у тех, кто голодал в подростковом или детском возрасте, вот только Никита не мог выдумать причину, по которой напарник Ворона страдал от недоедания. Сам сталкер шел позади в некотором отдалении (и на том спасибо, пусть он спас Никите жизнь, но оставался неприятным типом буквально во всем) и что-то очень тихо напевал себе под нос.
        «По дороге вечных звезд. Над простором строгих гор», - донеслось до Никиты однажды, но он не узнал ни мелодию, ни песню - наверное, нечто р?ковое, а не обычная попса.
        Музыка не то чтобы раздражала его, а существовала параллельно, звучала по радио в чьей-нибудь машине или доносилась из телевизора. Никита не запоминал ни слов, ни мелодий.
        Улица Паустовского стрелой неслась вверх. Она выглядела на удивление чистой - причем во всех смыслах. Асфальт словно отмыли с шампунем, на нем не нашлось бы ни единой соринки. Однако еще более удивительным оказалось отсутствие аномалий. Даже вездесущие лужи «мокрого асфальта», разбрызганные по тротуарам, словно не рисковали дотронуться до проезжей части.
        Они миновали проезд Карамзина. По правую руку стояли высоченные многоэтажки. По левую, в низине, серебрились жестяные крыши гаражей, временами оттуда долетали странные звуки. Никита мог бы их сравнить с полным тоски волчьим воем, однако имелось в них и нечто напоминающее коровье мычание.
        «Неужели мутанты?» - подумал он и неожиданно спросил вслух:
        - Никогда не слышал в их исполнении ничего подобного.
        Дэн не обернулся, лишь пожал плечами. Если б не это его движение, Никита решил бы, будто он не услышал.
        - Мне казалось, именно ты у нас знаток московской фауны, - заметил Ворон.
        - Сколько раз вел наблюдение, ни разу не слышал, чтобы мутанты подавали голос, - пояснил Никита. - Я даже выдвинул теорию, будто большинство из них глухие. А вы?
        - Я не глухой и не ученый, - напомнил Ворон, подходя ближе.
        - Вы являлись свидетелем мычания черных быкунов, например, или чего-нибудь подобного? - не отставал Никита. Ему пришло в голову, что сталкер действительно мог знать гораздо больше него самого.
        - Я покривлю душой, если скажу, будто никто не умирал от моей пули с характерным воплем смертельно раненного зверя, - наконец ответил тот. - Многие выли, но вот к человеческому ли роду они относились или являлись мутантами, прямо так сразу и не вспомню.
        Никита тихо выругался.
        - Вы издеваетесь, да?
        - Не злись, - примирительно сказал Ворон. - Я действительно не помню. В Москве я выполняю конкретные, временами специфические задачи, мне просто не до этого.
        Дэн резко остановился и поднял руку.
        Никита остановился тоже, ему показалось этого вполне достаточно, но налетевший сзади Ворон навалился ему на спину и сшиб на землю. Никита едва успел подставить ладони, иначе рисковал рассадить лицо до крови.
        - Лежать, - прошипел сталкер прямо ему на ухо. - Замри - сойдешь за невидимку.
        Никита только сейчас вспомнил о комбинезонах и мысленно отругал себя за тупость.
        Тем временем тяжесть исчезла с его спины, а через пару секунд раздался мелодичный смех сталкера.
        - Подъем, - сказал он. - Свои.
        Никита поднял голову, посмотрел на Дэна и опешил, наверное, потому у него и вырвалось:
        - Ни… чего ж себе свои.
        Дэн стоял в пяти шагах впереди, встав по стойке «смирно» и вытянув руку в сторону, а вокруг той крутилось сиреневатое облачко, сыплющее серебристыми искрами. Искры тухли, не долетая до асфальта. Зрелище завораживало, и… парня следовало немедленно спасать!
        - Стоять! - Ворон предостерегающе придержал Никиту за плечо, когда тот схватился за оружие.
        - Это же…
        - «Кот жив-мертв», он же «кот Шредингера», - произнес Ворон.
        - Я знаю! Но… это опасная тварь! - закричал-зашипел Никита. - Это… это же…
        - Брось. Из всего богатства аномалий, мутантов и псевдоорганизмов, представленного в Зоне, перед нами находится наиболее дружественное человеку существо. Кроме того, наш старый знакомый, - сказал Ворон и, поднявшись, принял похожую позу с вытянутой в сторону рукой. - «Кот» довольно любопытное создание. Ну же, кис-кис…
        Никита вздрогнул. Нечто подлетело к Ворону и совершило пару оборотов вокруг его руки. При этом амплитуда вращений была много больше (к Дэну оно чуть ли не ластилось), и, как показалось Никите, вело себя существо гораздо осторожнее (вот только интересно, боялось ли оно само причинить вред или, наоборот, опасалось сталкера). Вблизи, а раньше Никита не рисковал подходить к «коту» ближе, чем на двадцать метров, порождение Зоны действительно казалось небольшим хищным пушистым котом. Только «животное» летало по воздуху и обладало фосфоресцирующим мехом.
        - Ох… Ну, какое оно вам «кис-кис», - проворчал Никита, отскребая себя от асфальта и с трудом поднимаясь. Неожиданно в поле зрения возникла рука, и он не постеснялся на нее опереться. Дэн поднял его легко. Судя по его внешнему виду, такой физической силой он обладать не мог.
        - А кто же, если не кот? - фыркнул Ворон. Кажется, вертящаяся вокруг зоновая гадость забавляла его. - Помнится, первые очевидцы предположили, будто прародителем «кота Шредингера» действительно являлась бездомная кошка, оставшаяся в Москве и мутировавшая под воздействием множественных аномалий.
        Никита поморщился.
        - Я считаю данное предположение бредовым, - сказал он. - В столице бездомных животных бегало немало. Однако если гиен, в которых превратились дворовые псы, в Москве зафиксированы целые стаи, то «кот Шредингера» остается диковиной до сих пор. Раньше о нем вообще никто не упоминал, сейчас наблюдают единицы. И уж точно ни разу никто не видел двух подобных существ одновременно.
        - Это говорит либо о мутациях второй волны, либо о нежелании «котов» попадаться на глаза людям, - заметил Ворон.
        - И неизвестно, что хуже! - воскликнул Никита. - Если верно первое утверждение, Зона продолжает развиваться, и непонятно, чем обернется в итоге. Нас может ожидать буквально все. А если второе… получается, порождения Москвы… - Он осекся, Ворон договорил за него:
        - Умнеют.
        - Это кошмарно! - проговорил Никита.
        - Отнюдь. Лично я предпочту договариваться хоть с хмырем, хоть с «котом», хоть с «детьми Зоны», нежели продолжать бегать по зверинцу с автоматом наперевес.
        - Не накликай, - как показалось Никите, совершенно невпопад обронил Дэн, однако Ворон кивнул и даже извинился:
        - Прости, я не нарочно. Впрочем, если разговор все равно вильнул в этом направлении…
        - Их нет, - сказал Дэн, - и давай поговорим об этом позже. Никогда не думал, что произнесу нечто подобное, но мне сильно не нравится тишина.
        Ворон согласно кивнул и добавил:
        - Как скажешь.
        Никита вздохнул. Он и не рассчитывал, будто его станут посвящать в секреты, однако присутствовать при подобных беседах все равно оказалось неприятно. Ворон и Дэн понимали друг друга с полуслова, а Никита чувствовал себя дурак дураком и оставался не у дел.
        - Ученые до сих пор не могут понять, является ли «кот» условно живым существом или блуждающей аномалией, - продолжил прерванный разговор Ворон, - так чего же ты хочешь от меня, Ник?
        - От вас - точно ничего, - огрызнулся Никита, а Ворон не отреагировал, только пожал плечами.
        Дальше шли в сопровождении «кота».
        Миновав Голубинскую, улица поползла вверх. Слева ее обступали все те же многоэтажки, справа - небольшой парк с искусственными прудами. Дома стояли чистенькие, беленькие, словно после капитального ремонта с обязательной покраской фасадов. Издали и не поверишь, что в них никто не живет, а в огромных дворах не слышно детского гомона.
        «Коту» явно надоело описывать восьмерки вокруг Дэна и Ворона (к Никите существо не подлетало принципиально, к огромной радости последнего), он взвился по фонарному столбу, но слегка не рассчитал, а возможно, именно такого эффекта и добивался. Раздалось громкое «клац», и на асфальт посыпались искры.
        Ворон усмехнулся.
        - Надеюсь, он там и останется, - пробормотал Никита.
        - Да что ему сделается? - пожал плечами Дэн. - Поиграет и вернется. Ему без нас скучно, другие сталкеры слишком насторожены в его присутствии, а то и сразу палить начинают.
        - А кошки - существа злопамятные, - напомнил Ворон.
        - Вот-вот, - буркнул Никита.
        В этот момент что-то шумно вздохнуло справа, раздался плеск, а затем и рев, сильно напоминающий тот, что они слышали ранее, со стороны гаражей.
        Ворон глянул на сканер и, перемахнув через неширокий газон, встал на тротуар. Там начиналась широкая лестница, ведущая вниз к прудам. Трава значительно подросла и опутала перила. Сталкер старался держаться от нее подальше, хотя Никита и не видел на сканере ничего подозрительного.
        - Дэн, тебе надо видеть, - позвал Ворон.
        - Сейчас. Идем, Ник, там все чисто.
        Никита проводил взглядом спину Дэна и направился следом, почему-то ему вдруг показалось неуютным оставаться одному посреди дороги. Пусть и в комбинезоне, но все равно - как бельмо на глазу. А еще он с ужасом понял то, что раньше то ли не замечал вовсе, то ли гнал подальше: ведущий не пользовался сканером. Вообще.
        Воображение тотчас подкинуло известную картинку с вереницей слепцов, бредущих к пропасти, но Никита отогнал ее, а вместе с ней и начинавшуюся панику. Дэну не могло так нереально, можно даже сказать, катастрофически везти. Вывод напрашивался сам собой: он чувствовал Зону как-то по-своему - так, что даже сканер ему не требовался.
        Получалось, Ворон не являлся таким уж подлецом, подвергающим напарника постоянному риску и загребающим жар чужими руками? Думать об этом не хотелось - становилось стыдно.
        - Обалдеть! - возглас вырвался у Никиты сам собой, когда он все же подошел к сталкерам и глянул вниз. Посреди самого большого из прудов лежала огромная туша: спина черная, гибкий силуэт с почти полным отсутствием хвоста, расставленные в стороны плавники (именно расставленные - как лапы у хищного зверя) и массивная голова. - Здесь же…
        - Еще недавно плескалась аномалия «мертвая вода», - договорил за него Ворон, - и вот смотри. Все же жизнь везде пробьется.
        - Не разделяю ваш оптимизм по этому поводу, - сказал Никита. - Смотрите!..
        - Тс-с… тихо. Мы ведь не собираемся привлекать ее внимание?
        Никита кивнул, ни секунды не сомневаясь в ответе. Вышедшее из-за угла дома и направившееся к пруду существо напоминало женщину: и фигурой, и лицом, и длинными светлыми волосами до щиколоток. Она была полностью обнаженной. Двигалась странно: чуть-чуть боком, широко расставляя ноги и присаживаясь к земле. Никита впервые в жизни видел московскую сирену.
        - Говорят, их зову невозможно противиться, - сказал он шепотом.
        - Чьему?
        - Сирены.
        - В мифах Древней Греции - однозначно. Столько кораблей об скалы побилось… у-у… - протянул Ворон.
        - Вы издеваетесь?
        - Нет. Читал много. В детстве.
        Никита хотел сказать что-нибудь обидное, но тут женщина подошла к деревцу и облокотилась на него. Черт знает, почему раньше он не представил ее реальных габаритов. Рядом с деревом стояла лавочка, и та спинкой достигала только колена сирены.
        - А… как это?
        - В ней навскидку два с половиной метра, - сказал Ворон. - Готов влюбиться в столь рослую девицу?
        - Ну… нет.
        - Вот и чудненько, - улыбнулся сталкер. - Если бы она сидела или лежала, я бы еще мог опасаться за твое душевное спокойствие, но идущая или стоящая сирена точно не в состоянии вызвать влечение даже у самого любвеобильного типа.
        - А почему вы беспокоитесь только за мое благополучие? - поинтересовался Никита.
        Ворон рассмеялся, словно в вопросе имелось нечто весьма забавное.
        - Дело не в наличии возлюбленной или того, на что ты попытался намекнуть. Просто чары сирен перестают действовать на любого, кто хоть однажды видел, как они питаются. И я, и Дэн оказывались свидетелями подобного неоднократно, к сожалению.
        - Ворон… - позвал Дэн.
        В этот момент огромный сом с мычаще-воющим звуком вынырнул на поверхность. Почему-то сирена не стала убегать, наоборот, она, казалось, застыла на месте. Рыба (хотя какая она, к черту, рыба, если дышит с помощью легких) тоже не стала к ней приближаться, лишь разинула пасть.
        Произошедшее далее более всего напоминало старый фантастический фильм с инопланетянами, которых захватывали в плен с помощью мелодии, которой они не могли противиться. По крайней мере Никите почудилось нечто очень похожее в том, как двигалась сирена: плавно и в то же время неестественно, словно верхняя и нижняя половина туловища существовали у нее отдельно друг от друга.
        Когда сирена подошла почти вплотную, едва сама не влезла в разинутую пасть, сом сказал: «Ам». Возможно, Никите и почудилось, но расслышал он более чем отчетливо. Затем чудовищная рыба погрузилась в воду и отползла на середину пруда.
        - Все полюбовались? - осведомился Ворон.
        Никита машинально кивнул.
        - К водоемам не приближаемся под страхом смерти, а теперь идемте.
        Никита развернулся. Он собирался первым ступить на проезжую часть, но прямо перед глазами пролетело что-то сиреневое, заставившее его инстинктивно отступить.
        - Черт, Ворон, образумь свою скотину!
        - Мою? - удивился сталкер и фыркнул. - Хорошо, пусть даже и мою. Ты от дороги, Никитушка, отойди - так, на всякий случай.
        Неизвестно, что подействовало на него лучше: это «Никитушка» (именно так называл его Дим) или проникновенный, совершенно не вяжущийся со сталкером тон. Никита действительно попятился.
        - Вот и умница, - сообщил Ворон, шагая через газон и становясь на границу дороги.
        Бордюрный камень здесь не был широким, и сталкер стоял на цыпочках, каким-то чудом удерживая равновесие и застыв неподвижно. «Кот Шредингера» носился перед ним, вычерчивая зигзаги и дуги. Когда же существо нарисовало в воздухе перевернутый треугольник, Ворон резко отступил на тротуар и вскинул руку.
        - Вниз! - Теперь уже Дэн без малейшего стеснения швырнул Никиту на асфальт, разве что собой закрывать не стал. Никита повернул голову в сторону дороги и не поверил собственным глазам и ушам.
        В воздухе разлилось низкое, едва слышное гудение и стрекот - только вовсе не кузнечиков, чем-то напоминающее щелчки, которые получается услышать близ высоковольтных столбов. А затем прямо над дорогой принялся формироваться сизый туман, очень похожий на тот, с которым Никита едва не столкнулся примерно час назад, когда неудачно вошел в Периметр.
        «Неужели так и формируется „тень Морфея“? - подумал он с ужасом. - Как же быстро».
        Затем последовало и вовсе совершенно непонятное явление. Стрекотание стало нарастать, а вместе с ним и грохот. Создавалось впечатление, будто по дороге катит целый эшелон, сошедший с рельс. Никита даже уши зажал, только это почти не помогло. Земля сотрясалась, и качались верхушки фонарных столбов так, как могли бы раскачиваться деревья под порывами шквального ветра. Апофеозом же всего этого кошмара стал прокатившийся по улице большой раскаленный оранжево-красный шар.
        Кажется, в какой-то момент нервы у Никиты все же не выдержали или время скакнуло против всяких своих законов. Он прикрыл глаза, а открыл их в полной тишине, по контрасту с произошедшим безумием показавшейся гробовой. Туман развеялся так же быстро, как и появился, и асфальт остался прежним: ровный и чистый, словно вымытый шампунем.
        - Что… - начал было Ник и вздрогнул. Рядом с ним покачивался сиреневый хвост. Кончик его будто отсчитывал неслышный ритм или решил поизображать маятник на старинных часах, - …это было? - все же договорил он.
        Тело «кота» висело за правым плечом Ворона, лежащего на боку, и чем-то неуловимо повторяло позу сталкера. А голова существа покоилась в руках у Дэна, и Никита совершенно не удивился бы, расслышав довольное урчание, уж больно морда казалась довольной.
        Ворон приподнялся на локте.
        - Впервые подобное вижу, - признался он. - Вид отвратительный, звук - тоже, но спецэффекты доставляют. А ты?
        - Я тоже, - признался Никита и добавил: - Ничего ж себе.
        - Дэн?.. Только не говори, будто он сорвался с какого-нибудь небоскреба и теперь катается по улицам.
        - Не хочешь - не буду, - сказал тот, - тем более ты и сам обо всем верно догадался.
        - То есть да?
        - Угу.
        - О чем вы, черт подери? - не выдержал Никита.
        - В столице есть несколько огненных шаров. Самый первый, он же и самый большой, висит где-то над Таганкой. Еще несколько оккупировали сталинские высотки и здания Москва-Сити, - пояснил Ворон. - Мы несколько раз видели их перемещающимися по воздуху, но не факт, что это был не глюк. Фата-моргану мы тоже как-то наблюдали - потрясающе красивое зрелище. Считалось, будто опасности от шаров никакой нет. Руки-ноги-головы не суй, и все будет здорово. Видимо, ошибались.
        - Он случайно сорвался, - словно пытаясь оправдать порождение Зоны, сказал Дэн.
        - И теперь выжигает все на своем пути. - Ворон покосился на дорогу. - Это ж так и на машине скоро проехать удастся. На мотоцикле точно смогу…
        - Только попробуй! - нахмурился Дэн.
        Ворон рассмеялся.
        - Проедешь тут, как же. Пока не столкнешься с таким вот шаром, - заметил Никита, а Дэн повторил, обращаясь к Ворону:
        - Не вздумай.
        - Скучные вы какие-то, - вздохнул Ворон. - По дороге мы больше не пойдем. Давайте отдохнем пять минут и потом - гуськом по тротуару. Построение прежнее: Дэн впереди, за ним Ник, я замыкаю.
        «Кот» наконец слепился в одно целое и полетел исследовать пруд. Самое забавное, сом и не подумал на него реагировать: то ли был сыт и занимался перевариванием сирены, то ли подвижная зверюшка сама представляла для него опасность. Кошки, как известно, кушают рыбку.
        - Где такому учат? - спросил Никита, когда Дэн сел рядом с ним.
        - В смысле?
        - Видению Зоны. Ворон тебя обучил или в каком-то клане? Курсы какие-нибудь специальные есть?
        Дэн покачал головой и почему-то печально вздохнул:
        - Какие курсы? Я и в школу не ходил.
        - Как это?.. - Почему-то сказанное в мозгу Никиты никак не укладывалось. Ну не привык он, что существуют совершенные неучи. В конце концов, еще совсем недавно, даже при устройстве уборщиком в офис, требовали диплом о высшем образовании, а тут отсутствие школы!
        - Подумаешь, я не знаю значения слова «армагеддон»? - сказал Дэн. - Можно подумать, это конец света.
        Никита смотрел на него долго, лишь когда Ворон скомандовал подъем, до него дошло, что Дэн попросту пошутил.
        Глава 23
        Они нарвались практически у самого метро, причем в месте, как нарочно выбранном для засады. Справа перемигивались огнями дешевой китайской гирлянды «болотные огоньки» и пощелкивал, словно предупреждал не приближаться к нему, «соловей». Слева разлился большущий «иллюз», в котором висели аж три пирамидки, и «показывал шоу» «мультик». А посреди, на узкой тропке в полтора метра, лежали они, замершие и надеявшиеся только на волшебные свойства камуфляжа и тупость мародеров.
        Никита ругался шепотом, хотя вполне мог бы и орать. Стрелок засел где-то в отдалении и скорее всего на возвышенности, соответственно все равно не услышал бы. Ворон говорил, не таясь. Ничего утешительного в его словах Никита не находил. Посреди Новоясеневского проспекта они были как на ладони и деться не могли никуда.
        - Одна из высоток? - спросил Дэн, тоже не смиряя голос.
        - В этом случае нам стоит лишь немного подождать. Хмырь отыщет стрелка и обезвредит по-своему, - ответил Ворон. - Однако я не рассчитывал бы на подобную удачу. Тебе просто не видно, а я наблюдаю какое-то шевеление совсем рядом с метро.
        - Стрелять можешь?
        Ворон цокнул языком и осторожно качнул головой.
        - Без риска выдать наше месторасположение - вряд ли, - сказал он, подумав. - Мы все же очень кучно легли. Один я попытался бы.
        - Я могу дотянуться до «Чижа», - признался Никита.
        - А осторожно вытащить и передать мне? - спросил Ворон.
        - Вряд ли… но, может, я сам?
        Ворон молчал некоторое время.
        - Не хотел бы ненароком обидеть, но давно ли ты посещал тир?
        Никита промолчал, впрочем, ответа от него и не требовалось.
        - Нам еще повезло, что у группы, которая нас засекла, в наличии слабые, далеко не иизовские сканеры. Такие, как у них, на сталкерском жаргоне называются «шаг-полтора», поскольку, хоть и должны по инструкции показывать метров на десять, с точностью указывают только на два шага вокруг. Они просто не знают, какая вокруг нас пляска с бубнами, иначе бы быстро смекнули, куда стрелять.
        В бордюр ударила пуля, высекая из камня искры. Никита в это время смотрел на дисплей своего сканера, потому и заметил, как колыхнулся «иллюз» - словно невидимая огромная амеба, которой сильно не понравилось резкое чужеродное вторжение.
        - Надеюсь, оно не расползется, - прошептал он.
        - С чего бы вдруг?
        Словно в ответ на вопрос Ворона одна из «пирамидок» бодро двинулась к границе аномалии.
        - Черт…
        - Не дрейфь, - сказал Ворон. - Ничего она не сделает.
        Сталкер находился где-то сзади, его Никита не мог видеть, а по голосу точно ничего не удавалось определить. Никаких эмоций Ворон себе не позволял. Зато Никита хорошо видел Дэна, а еще - дисплей собственного сканера. «Иллюз» на нем выглядел большим светло-сиреневым пятном, уходящим за границу экрана, а «пирамидка» - переливающейся то синим, то красным цветами точкой, стремительно приближающейся к ним.
        Дэн напрягся и слегка сдвинулся в сторону. Никита хотел уже сделать ему замечание - еще не хватало, чтобы он выдал их местоположение, - но слова застряли у него в горле. Сердце ударило невпопад и ухнуло куда-то в желудок. Дэн прикрыл глаза, зажмурился. В голове у Никиты словно что-то переклинило, целую долгую секунду он видел мир не просто монохромным, а словно на негативе древней фотокамеры. Трехмерное пространство стало двумерным. Затем все резко вернулось на круги своя, а сердце забилось немного учащенно, но вполне привычно.
        Когда Никита додумался глянуть на показания сканера, «пирамидка», развив приличную для себя скорость, летела к метро.
        - Ох ты ж, здорово-то как… - прошептал Ворон.
        - Погоди! - выкрикнул Дэн, но было поздно, по спине Никиты пробарабанили мелкие камушки, послышались выстрелы, но какие-то нестройные. Никита даже назвал бы их нервными, что ли. - Рано!
        - Самое время.
        Еще одна пуля ударила в асфальт, но вдалеке. Ворон в поле зрения Никиты так и не появился, а значит, бежал он либо назад, либо вообще в «иллюз».
        - Если прижмет, двигай в аномалию, - будто прочитав его мысли, сказал Дэн. - Из «иллюза» я вытащу тебя быстро и почти без последствий.
        Почему-то не верить у Никиты не вышло. Умом он, возможно, и понимал всю несусветную чушь и бахвальство напарника Ворона, а вот сердцем уже принял эти слова и абсолютно успокоился. Подумаешь, «иллюз». Он не смертелен, не «сон Марфея», в конце-то концов.
        Со стороны засевшей у метро группы сталкеров раздались не только выстрелы, но и крики.
        - Быстро-быстро! - приказал Дэн, вскакивая на ноги, и Никита не решился возражать, наоборот, тело, казалось, плевать хотело на его сомнения, поднялось и устремилось вслед за ведущим.
        Обернулся Никита, только преодолев опасный участок Новоясеневского и схоронившись за одним из киосков, торговавшим у метро всякой всячиной. Он с ужасом понимал, что ни на какой сканер не смотрел, но вроде и ни в какую аномалию не угодил (ведь должен же был почувствовать в этом случае).
        Ворон стоял в самом центре «иллюза» и держал в руках «мультик». Излучение артефакта удивительным образом преображало его лицо и фигуру. Никита с расстояния в несколько метров не мог видеть подробности, но ему хватило и общего впечатления. Лучше всего образ Ворона подходил под киношного героя боевика, до сих пор взиравшего с афиш не претендующих на интеллект фильмов. Этакий Рембо, гордо стоящий на фоне ядерного взрыва, небрежно закинув на плечо гранатомет и обнимая израненной рукой спасенную девицу, непременно полуголую.
        Несмотря на возникшую ассоциацию, комично Ворон не выглядел. Смотрелся гордым, одиноким хозяином положения. Волосы колыхались, будто на ветру, подсвеченные излучением артефакта. Движения казались плавными и властными. А потом он заговорил - негромко, но его голос разнесся по всей округе.
        Никита не мог найти слов для описания накативших на него эмоций. Более всего для того, что он испытывал, подходило слепое обожание. Он никогда не понимал фанатов, способных путешествовать по миру вслед за каким-нибудь певцом или певицей, но сейчас оказался близок к этому как никогда. За Вороном хотелось следовать, беспрекословно выполнять его приказы и даже умереть, если будет на то его воля.
        Наверное, если бы Ворон выступил бы на телевидении - даже просто поздоровался, - то на следующее утро проснулся бы знаменитостью. Даже у Никиты, который сталкера терпеть не мог, по спине побежали мурашки и странно засосало под ложечкой, а на женщин, вероятно, он произвел бы неизгладимое впечатление.
        Когда Ворон приказал сложить оружие, Никита выпустил из судорожно сжатых рук кобуру, из которой так и не достал пистолет, а стоило тому улыбнуться, принялся по-идиотски лыбиться. Дэн обернулся к нему и покачал головой.
        - Это всего лишь действие артефакта, многократно усиленное аномалией. Оно пройдет. Однако если он не выйдет через пять минут, я пойду вытаскивать, - сказал он. Глаза у Дэна казались жуткими из-за полопавшихся сосудов. У Никиты встал в горле ком от этого зрелища и потекли слезы. Даже эффект «мультика» притупился.
        - Ворон… - начал было Никита и осекся.
        - Выиграл для нас эту битву, но ты уж не подведи, пожалуйста, - попросил Дэн, - я-то смогу нормально дойти до твоего схрона, даже дорогу проверю, но Ворон больше не сможет тебя прикрывать.
        Слова вызвали внутренний протест, с одной стороны, и волну обеспокоенности - с другой. Понимание, что Ворон уже несколько раз спасал его от смерти, грело-грело и наконец вызвало сильнейшую благодарность. Та прокатилась внутри жаркой волной. Никите вдруг стало стыдно за свое поведение.
        - Я все сделаю, обещаю, - как можно увереннее сказал он.
        Дэн кивнул.
        - Тогда я скоро, - сказал он, но спасать Ворона все же не пришлось, он уже шел к границе аномалии, а ему навстречу выходила группа из десяти сталкеров в одинаковых серых комбинезонах.
        Семеро мужчин и три женщины выстроились по стойке «смирно» возле подземного перехода с нанизанной на металлический столб буквой «М», словно приготовились к торжественному параду. Из-за угла небольшого двухэтажного магазинчика выплыла «пирамидка». Она выросла в размерах чуть ли не вдвое, а в центре нее в позе эмбриона находился еще один мужчина, наверняка одиннадцатый член группы, который и являлся снайпером.
        Проходя мимо, Ворон скользнул взглядом по Никите и кивнул головой в сторону сталкеров.
        - Пошли, - сказал Дэн. На напарника он посмотрел пристально, но ничего не сказал, а только тяжело вздохнул. Никита отправился за ним, по уже выработавшейся привычке ступая чуть ли не след в след.
        Сталкеры оказались полулегальными: они не просто шастали в Зону через «дыры», а пользовались КПП, причем имели для этого все необходимые документы и разрешения. Некоторые научные организации, не желающие лезть в Москву самостоятельно, заключали с кланами договора, по которым группы сталкеров направлялись в интересующий ученых район и собирали сведения, производили замеры, осуществляли наблюдения, а потом предоставляли им данные. Разумеется, все найденные во время вылазки артефакты сталкеры оставляли себе.
        - Здравствуйте, господа. Доложите обстановку, - обворожительно улыбнулся Ворон ближайшей женщине.
        Сталкеры, входящие в эту группу, шли со станции «Академическая», где несколько дней провели на территории Университета нефти и газа имени Губкина.
        В среде ученых время от времени появлялись идеи по изучению возникающих в Периметре более мелких Зон, сходных, однако, с ним общей структурой. Теоретически, если бы удалось уничтожить мелкую зоновую локацию, то получилось бы справиться и с аномалией, захватившей Москву.
        В таких мелких локальных образованиях порой даже время и гравитация вели себя по странным, не поддающимся осмыслению законам. Самой знаменитой «Зоной в Зоне» являлась территория Первой городской психиатрической больницы, но кроме нее - ряд более мирных, не сводящих с ума каждого, кто осмелился бы приблизиться к ним или войти внутрь.
        Локации образовывались всегда на сравнительно больших, но ограниченных территориях: как правило, в районах учебных заведений. Своими малыми Зонами могли похвастаться Московский университет имени Ломоносова, Тимирязевская академия, Московский университет геодезии и картографии и Университет нефти и газа имени Губкина. Локации на этих территориях были обнаружены несколько лет назад и активно изучались.
        В университете, впрочем, сталкерам не повезло. Никаких артефактов ими найдено не было, а одними замерами и символической премией от работодателя сыт не будешь. По дороге назад они также ничего не обнаружили, и тут такая удача - целый полностью заряженный «мультик»!
        Разумеется, заприметив бодро шагающих конкурентов, сталкеры открыли по ним огонь. Как утверждал их главный - суровый мужик с обожженным лицом и шрамом через всю щеку, - сугубо в целях защиты и отпугивания непрошеных гостей. Никита не верил ни одному его слову, Ворон, по ходу, тоже, но он никак не выдавал этого и только кивал, улыбаясь уголками губ.
        Ворон вообще держался отлично, и не скажешь, что по «иллюзу» гулял, - плечи расправлены (а ведь неудачники, попавшие в эту аномалию, обычно сутулились и опускали голову), грудь колесом, взгляд свысока, надменный, словно численное преимущество более чем в три раза для него сущая ерунда.
        - Как в метро? Все спокойно? - поинтересовался он уже своим обыкновенным, пусть и довольно красивым голосом. Никиту по крайней мере и интонация, и тембр отрезвили, но сталкеры даже вперед подались, чтобы лучше слышать, а входящие в группу женщины аж рот открыли.
        - Да-да, - с придыханием сказала одна из них, облизнув губы. - Я готова сопровождать… ВАС… Куда бы ВЫ ни пошли.
        - Не стоит, но благодарю…
        - Бич, моя кличка Бич, - быстро проговорила она, заправляя за ухо прядь волос, вырвавшуюся из тугого хвоста на затылке. Никита зачем-то отметил, что она блондинка и довольно привлекательная, какой пристало сидеть по ресторанам, а не гулять по Москве с автоматом, но тотчас одернул себя. Он ведь тоже должен животных лечить, а не за мутантами бегать.
        - Я запомню, красавица, - пообещал Ворон и многообещающе ухмыльнулся.
        - А вы?.. - произнесла другая, миниатюрная жгучая брюнетка, тоже далеко не дурнушка. - Как к вам обращаться?
        - Ворон, - улыбнулся сталкер.
        - Как?! Тот самый? - не удержался от вопроса молодой парень справа, обеспокоенно косящийся на «пирамидку» со снайпером внутри. - Тогда ясно, как вам удалось невозможное.
        - Наверное, - ответил Ворон сразу на два вопроса и одну реплику.
        - Выпустите Макса, пожалуйста, - попросила брюнетка.
        - Вот мы в метро спустимся, и через пять минут «пирамидка» его выпустит, - пообещал Ворон. - Вы ведь не собираетесь нас задерживать?
        Все до единого сталкеры замотали головами, предводитель даже принялся уверять, будто никогда подобного не допустил бы, и подумать-то о таком, чтобы задерживать самого легендарного Ворона, для него противоестественно.
        Ворон коротко взглянул на Дэна. Тот кивнул, но этого никто не заметил, кроме Никиты.
        - В таком случае мы откланиваемся, - сказал Ворон, но остановился на полушаге. - А вот это вам. В качестве компенсации, - сказал он и вручил брюнетке «мультик».
        Когда они спускались в подземный переход, сталкеры все еще стояли по стойке «смирно» и поедали Ворона глазами.
        На станции было темно, хоть глаз выколи, но Дэн вытащил из кармана какую-то коробочку, и уже через секунду вестибюль осветился неярким оранжевым светом.
        - А объясните мне, - попросил Никита, - вот это там наверху… так «мультик» подействовал, да? Я точно все правильно понял? И что же тогда творилось на всех этих стадионах с шоу?..
        - Просто «мультик» не подействовал бы, - ответил Дэн. - Там еще «иллюз» добавил эффекта, и не хило, хочу заметить.
        - Вот так и дурят людям головы, - прошептал Ворон и устало привалился спиной к колонне, массируя виски.
        Дэн помог ему опуститься на пол и присел на корточки рядом.
        - Ну и взгляд у тебя…
        - Какой уж есть. - Дэн взял за запястья и отвел руки сталкера, все сильнее сжимавшие виски. Ворон болезненно скривился и запрокинул голову, упираясь затылком в холодный мрамор.
        - Плохо или терпимо?
        - Скорее, невыносимо, - прошипел Ворон.
        Дэн пристроил на его висках свои указательный и средний пальцы, большими нащупал какие-то точки на шее и надавил.
        Ворон с шумом втянул в себя воздух и затих, а потом и вовсе расслабился, блаженно прикрыв веки.
        - Полегчало? - примерно через минуту спросил Дэн.
        - Однозначно, - ответил сталкер. - Я даже дойду, куда нужно. Однако обратно мы двинемся лишь завтра, ты уж, Ник, не обессудь.
        - Я-то что? Я вовсе и не против, тем более мы и собирались ночевать в Периметре, - проговорил Никита.
        Совместное воздействие артефакта и аномалии проходило, и теперь он ощущал неловкость за тот ворох чувств, который испытал совсем недавно. Вероятно, все обязано вернуться на круги своя уже через пару часов, однако пока считать Ворона занозой в пятке определенно не выходило, и благодарность никуда не делась.
        - Вот и хорошо, - прошептал сталкер.
        - Вы… - Никита набрал в легкие побольше воздуха, но произнести что-то еще не решился.
        - Угу… - Ворон слабо усмехнулся и обратился к помощнику: - Дэн, хватит на меня силы тратить, я точно не развалюсь по дороге. И на зуб кокодрийо тоже не попаду, даже если он живет где-нибудь поблизости.
        - Нет. Оранжевые крокодилы водятся на Юго-Западе, - уверенно заявил Дэн. - А еще лиловые, алые и цвета морской волны, в смысле ярко-бирюзовые.
        - Ох ты ж… разнообразие фауны, - рассмеялся Ворон.
        - Ага. - Дэн опустил руки и поднялся. - Ты точно в порядке?
        - Я-то? - Ворон потер лоб. - Несомненно.
        - Только не лезьте никуда больше, - сказал Никита, не сумев вовремя себя остановить.
        - В Москву уже влез, дальше некуда, - сказал сталкер. - И, кроме прочего, нормальные герои не ищут легких путей, ведь так?
        - Ага, - фыркнул Дэн. - Они ж их просто не замечают!
        - А зачем вы отдали им «мультик»? - спросил Никита, когда они, вооружившись очками ночного видения, спустились на рельсы. Дэн погасил свой фонарик, и дальше они брели в полной темноте и тишине.
        - По той же самой причине, почему Дэн не стал сразу отпускать их снайпера: не хотел стать мишенью, - сказал Ворон. - Снайпер не подвергался воздействию, значит, мог начать пальбу сразу, как очнулся бы. В себя он пришел бы, как только «пирамидка» выпустила бы его.
        - Дэн не стал отпускать?!
        - А как думаешь, благодаря кому «пирамидка» резво поскакала в сторону наших врагов? - спросил Ворон.
        - Но как?.. - Никита не знал, верить ему или нет. С одной стороны, он считал подобные чудеса невозможными, с другой - Дэн вытворял такое, что не выходило сваливать все на везение или не обращать внимания.
        - Зона изменяет нас всех, - произнес Ворон. - Кого-то больше, других - меньше. Ты и сам не совсем человек, Ник.
        Никита вздохнул и согласился.
        - Не отдай я «мультик», - продолжил Ворон, - и очухавшиеся сталкеры уже пустились бы в погоню. Сейчас, отойдя от воздействия, они злятся, но преследовать нас не станут. Месть, конечно, дело благородное, но не тогда, когда в руках целое состояние. За подобный подарок можно и манипуляцию сознанием простить.
        Глава 24
        Путь до станции «Новые Черемушки» мог сойти за пешую оздоровительную прогулку. Им не встретились ни опасные мутанты, ни агрессивные аномалии. Где-то между «Коньково» и «Беляево» пришлось по-пластунски преодолеть метров тридцать из-за свисающей с потолка «паутины». По крайней мере Денис назвал ее именно так, и желания спорить с ним не возникло. В инфракрасном излучении Ворон видел только бесконечные переплетения тонких нитей. Чем-то они напоминали неоновую рекламу, только светились не синим холодным цветом, а темно-красным, местами превращающимся в алый и розовый. Ворон даже из любопытства снял очки, но не увидел ровным счетом ничего, а зажигать фонарик не решился - кто знает, как аномалия среагировала бы на источник света? В конце концов, они впервые встречали такое, и выкинуть аномалия могла что угодно.
        - Она реагирует на тепло, - сказал Денис, - и сама теплая, даже горячая.
        - А я так хотел согреться, - пошутил Ворон. - Воистину желать ничего нельзя, особенно в Периметре.
        - К ней главное не прикасаться, - сказал Денис и тяжело вздохнул. - Я не просто так назвал ее паутиной. Аномалия неагрессивна, она висит и никого не трогает. До самого конца никак себя не проявляет. Ну, если только греет. Тепло привлекает рептилий и насекомых, да и теплокровных - тоже. Ими и питается. Стоит дотронуться до нитей, как вся сеть сомкнется вокруг плотным коконом и сначала придушит или изжарит, а потом переварит.
        - Гадость какая, - прошептал Никита. - Всегда боялся ощутить себя мухой.
        - Не касайся - и не придется, - посоветовал ему Ворон, хотя именно советовать и не требовалось и, пожалуй, даже было опасно. Нечасто он встречал людей, которых раздражал одним своим существованием. А уж проходы с такими в Периметр удалось бы пересчитать по пальцам.
        Никита едва не гробанулся уже пару раз из-за неприятия его в качестве главного. Ворон чувствовал иррациональное желание сохранить новичка в целости, но порядком устал следить за каждым его шагом.
        Дэн уверял, будто Никита пригодится в распутывании этой почти детективной истории с маньяком, а напарнику Ворон верил безоговорочно и знал, что тот не станет врать из одного лишь желания кого-то спасти или кому-то помочь.
        Проползая под «паутиной», которая свисала довольно низко, буквально перекрывая тоннель на высоте полутора метров, Ворон ощущал жар, словно от работающего на полную мощность обогревателя. Терпеть его выходило, стиснув зубы, а когда наконец удалось принять вертикальное положение, кожа на спине побаливала так, будто он обгорел на солнце.
        - Фух… - рядом переводил дух Никита.
        Ворон устало привалился к стене рядом с железной дверью. «Иллюз» выжал из него практически все соки, а пользоваться возможностями Дениса для восстановления он считал себя не вправе.
        Наконец, они добрались до «Новых Черемушек».
        - Твой выход, Ник.
        Схрон располагался в самом конце станции. Наверное, раньше здесь находилась каморка дежурного или помещение для рабочих. Дымов превратил его в самый настоящий сейф. Чего стоил хотя бы замок, словно на подводной лодке.
        - Посвети мне. - Никита встал напротив двери, снял очки и прикрыл глаза. Тусклое сияние «коробочки», которую и Дэн, и Ворон упорно именовали фонариком, показалось ему ослепительным даже сквозь сомкнутые веки, слишком уж он скривился.
        В самом схроне Никита не был (по крайней мере утверждал именно так), но вывел к нему довольно быстро. Они даже по станции не поплутали. То ли Дымов не только упомянул местоположение, но и заставил наизусть зазубрить, как пройти, то ли Никита скрывал правду.
        Ворон больше склонялся к последнему варианту, но предпочитал держать мысли при себе. Парень уже раз солгал: когда составлял словесный портрет убийцы. Нет, и рясу, и маску он описал верно, но вот все остальное… и самое обидное, если бы не встреча в аэропорту, Ворон продолжал бы ему верить.
        Никита к штурвалу даже не прикоснулся. Его руки легли мимо него и надавили. Что-то щелкнуло, громыхнуло, и железная дверь подалась вперед. Никита отворил ее нараспашку. Пахнуло спертым воздухом, почему-то теплым и влажным. На всякий случай Ворон сверился со сканером, но внутри все было спокойно.
        - Заходите, - сказал Никита и первым двинулся в глубь комнаты, - глаза прикройте! - сообщил он и щелкнул выключателем.
        - Спасибо за предупреждение, - процедил сквозь зубы Ворон, когда перед глазами прекратили прыгать световые зайчики.
        Небольшое квадратное помещение четыре на четыре метра как-то вместило две кушетки, диван, шкаф и сейф, стоящие вдоль стен, и овальный стол с тремя стульями посредине.
        - Богато, - оценил обстановку Ворон.
        Дэн вошел последним и аккуратно прикрыл за собой дверь, провел рукой по стене и спинке ближайшей кровати, словно ожидал получить значительно больше информации от тактильных ощущений.
        - Располагайтесь, гости дорогие, - пробормотал Никита, усаживаясь на серое покрывало с голубыми кистями по краю, которым была застелена кушетка.
        - Обязательно. А в сейф заглянуть как?
        - Просто открыть, и все. Дим использовал его как тумбочку или ящик стола, - пояснил Никита, - и никогда не запирал. Все повторял, что проникнуть в схрон смогу только я.
        - Ну да, ну да… - задумчиво проговорил Ворон.
        - Для параноика просто удивительная беспечность, - шепнул ему Денис, подходя ближе. Вряд ли Никита что-либо услышал бы, но Ворон предпочел не развивать тему и направился к сейфу. Тот действительно оказался не заперт.
        Пачка долларов первой бросалась в глаза. Ворон трогать ее не стал, сразу потянувшись за серебристым нетбуком. Весил тот от силы граммов триста, а по габаритам не превосходил двадцати сантиметров в самой длинной части. Как на таком вообще работать, Ворон представлял слабо, но полагал, что все решает привычка.
        Огромный плюс - хрупкую технику удалось бы засунуть в прямоугольный контейнер для переноски сканера и не бояться, что она пострадает при падении или выйдет из строя, если ее как следует потрясти. Минус - придется по четыре раза проверять, где идешь. Не хотелось бы попасть под какое-нибудь излучение, способное сжечь нетбуку мозги.
        Устроив находку в рюкзаке, он продолжил осмотр. На первый взгляд, здесь осталась только кипа чистой бумаги, но только если смотреть невнимательно. В бумажной стопке Дим вырезал середину. Получился еще один маленький схрон. В нем лежали ежедневник и небольшая коробочка из серого бархата наподобие тех, в которых модницы обычно хранят серьги или кольца.
        Ежедневник также перекочевал в рюкзак, а вот коробочку Ворон открыл и долго изучал содержимое. Чем являлся лежащий в ней артефакт до того, как его причудливо изменила Зона, он сказать не сумел бы.
        Ассоциации родом из детства предлагали звать эту штуку миелофоном, тем более по свойствам артефакт подходил под такое прозвище выше всяких похвал. Мысли, правда, не читал, но выступал этаким детектором лжи и сывороткой правды одновременно. Если зажать его в руке и задать вопрос, то, выслушав ответ, тотчас узнаешь, правдив он или нет. Если же спросить того, кто артефакт держит, то солгать тот не сумеет.
        Выглядел он весьма привлекательно: как кристаллы поваренной соли - белоснежный, переливающийся на свету. Главный ветвистый столб чем-то напоминал оленьи рога или замысловатую снежную скульптуру. Только в отличие от последней артефакт был очень прочным. Если его засунуть под пресс, то скорее механизм выйдет из строя, нежели удастся сломать хоть одну на вид самую хрупкую «веточку».
        В каталоге ИИЗ по различным артефактам он значился под номером три тысячи четыреста сорок шестым «Верум» - очень ценный, из новых, а главное, безопасный. Его вполне можно было носить и в кармане (Дымов мог себе позволить хранить артефакт в таком вот не предназначенном для подобного «контейнере», и у Ворона не возникало желания оторвать ему за это руки), если, конечно, человек, это делающий, намеревался возложить на себя бремя правдоруба.
        - Ворон… - В голосе Дениса прозвучало предупреждение.
        - Потом, - бросил тот.
        И с собственной совестью он тоже намеревался разобраться позже. Ворон зажал артефакт в кулаке и направился в сторону кушетки, на которой расположился Никита. Тот непонимающе посмотрел и приподнялся на локте. В глазах промелькнул страх. Именно он и подстегнул Ворона, вызвав волну самой настоящей ярости.
        - Я не стодолларовая банкнота и не тысяча евро, чтобы всем нравиться, но подозревать меня на каждом шагу все же не стоит, - сказал он, присаживаясь на край. - Поскольку можно нарваться. Вот, держи. - Он вложил в руку Никите «верум» и зажал поверх собственной рукой.
        Происходящее позднее он не мог назвать иначе, чем актом совместного душевного стриптиза. Никита тоже не оставался в долгу и спрашивал чуть ли не чаще самого Ворона.
        Единственный, кто мог бы наслаждаться зрелищем - Денис, - сидел за столом, подперев щеку кулаком, смотрел в точку перед собой, молчал и злился.
        Глава 25
        «Как он мог?!» - билось в мозгу у Никиты тревожным набатом.
        Конечно, он тоже не остался внакладе, спросив никак не меньше, чем Ворон, но сам факт убивал. И не важно, что к сталкеру он с самого начала относился предвзято. И никакого значения не имела готовность Ворона отвечать на его вопросы (в конце концов, был бы мерзавцем, нашел бы способ вложить в руку «верум», а сам отойти). Главное, Никита расписался в собственной трусости!
        Когда Ворон поинтересовался, зачем он солгал, Никита выдал все: про случай с коллегой, про свое предчувствие, про месть, которую осуществит маньяк…
        Ворон ничего не сказал, даже головой не покачал или как-то еще выказал свое отношение, и это показалось Никите самым неприятным. Он всю жизнь ждал одобрения или осуждения от окружающих - так уж был устроен. Не всем же быть замкнутыми на себе интровертами или инфантилами-асоциалами. Каждый раз, выказывая свое безразличие, Ворон бил его наотмашь по лицу, пусть и в фигуральном, а не в физическом смысле.
        - Вам ведь абсолютно безразлично и мое отношение, и слова, и намерения, - сказал Никита в конце разговора-допроса.
        Ворон ответил быстро. До этого он лишь единожды пробовал сопротивляться артефакту и молчал около минуты, пока вместо него не сдался Дэн и не разрешил поведать свою историю.
        Никита даже не подозревал, что судьба столкнет его с последним «птенцом Сестринского», пожелавшим не иметь с профессором никаких общих дел. А ведь Дим рассказал о нем достаточно много.
        Дэн оказался той самой зоновой тварью, а на самом деле - полуэмиоником, которого Ворон еще подростком вытащил из Зоны. Он вырос и смог сохранить некоторые из способностей, присущих «детям Зоны». Значит, и здесь Никита ошибся, все время предполагая невесть что.
        - Мне действительно безразлично, - сказал Ворон. - В моей жизни есть близкие люди, чье мнение волнует меня и к чьим советам я прислушиваюсь, хоть и всегда поступаю по-своему. Однако всех можно пересчитать по пальцам одной руки. Расширять их число я не намерен.
        Никита мог бы дополнить фразу: «За счет вас». Однако Ворон не сказал больше ни слова. Да и стоило отдать сталкеру должное: он спрашивал только о маньяке и о Диме. Его интересовала лишь информация, способная вывести на убийц, а не чужая личная жизнь и даже не мнение Никиты о нем самом.
        В конце, когда они разжали руки, а артефакт был уложен обратно в коробочку, Ворон принес ему извинения.
        - Теперь можешь меня ударить, я не стану уворачиваться, - заявил он, опуская руки и сводя их за спиной в замок, чем окончательно отбил у Никиты желание драться. Он лишь покачал головой и лег на кушетку, повернувшись лицом к стене.
        Быстрый ужин кое-как примирил его с действительностью. Никита даже посмеялся над шутками, которыми начал сыпать Ворон. То ли сталкер рассчитывал таким образом снять возникшее напряжение, то ли все же считал себя виноватым.
        На ночь установили дежурство. Каждому выпадало по четыре часа. Вначале должен был дежурить Никита, но на него навалились сонливость и зевота, и Дэн предложил поменяться вахтами. Самое сложное время - перед рассветом - Ворон оставил для себя, растянулся на диване и заснул сном младенца.
        Никита тоже лег, но мозг подкинул ему несколько воспоминаний, и сон ушел, будто его и не было. Промаявшись с полчаса, ему все же удалось впасть в зыбкую дрему, но и в ней его настигал недавний разговор и тяжелые размышления на тему, как быть дальше.
        Во сне все казалось предельно ясным, и когда Дэн растолкал его, Никита не сомневался, что станет делать. Ведь Ворон наверняка сообщит о вранье руководству ИИЗ. А кому нужен сотрудник, который скрывает важные сведения? Самым правильным будет уйти.
        Никита не сомневался: уходя из схрона, он не подвергал сталкеров опасности. Дим наверняка позаботился о каком-нибудь охранительном контуре или чем-то подобном. Никита намеревался достичь известной ему «дыры», а потом уехать: лучше всего вообще подальше от Москвы, сталкеров и охотящихся за ними маньяков. Цены в Подмосковье взлетели почти до уровня столичных, и, продав халупу, удалось бы выручить неплохие деньги.
        Таймер на сканере показывал полночь. Ворон заступал на дежурство в четыре. Значит, у Никиты оставалось несколько часов форы. До рассвета он рассчитывал идти тоннелями подземки, а затем подняться на поверхность и продолжить путь уже там: учитывая способности Дэна, он точно не хотел бы, чтобы его догнали.
        На подземелья Москвы смена дня и ночи никак не влияла. В то время как на поверхности с наступлением сумерек приходила неминуемая смерть, в метрополитене можно было двигаться, не опасаясь ничего, кроме обитающих в нем аномалий и мутантов.
        Никиту встретили все те же пустота и тишина, что и несколькими часами ранее, приправленные страхом и неуверенностью в собственных силах.
        «Человек слишком быстро привыкает к хорошему», - часто поговаривал Дим, и спорить с ним не выходило. Особенно сейчас.
        Никита умудрился привыкнуть к тому, что ведет его полумутант, чувствующий аномалии лучше любого сканера и даже умеющий их «усыплять», если необходимо, а спину прикрывает искусственно созданный сверхчеловек - та еще язва, но готовая прийти на помощь. Что-то скажет Ворон, когда утром не обнаружит его на месте…
        Он вздохнул, нацепил на глаза очки и, сверяя по сканеру каждый шаг, вышел в темноту.
        Обзывать себя дураком Никита принялся уже на следующей станции. Всего лишь «Калужская», а он ощущал себя как выжатый лимон. В темноте не прятались аномалии, не поджидали злобные мутанты, но это не значило, будто Никита не ожидал нападения.
        Он хотел бы повернуть обратно, но остатки гордости все еще тлели в душе. Сталкеры вполне могли уже обнаружить его исчезновение, и даже если нет, Никита скорее всего не успеет возвратиться к окончанию своего дежурства. Как он объяснит, где пропадал или почему не разбудил вовремя? Ворон в жизни не поверил бы, будто Никита воспылал к нему доброжелательностью и решил дать отдохнуть подольше, скорее, предположил бы, будто он сам заснул. Выглядеть же в его глазах еще хуже, чем есть, не хотелось.
        Еще Никита размышлял о том, решится ли Ворон на погоню. Скорее всего сталкер лишь вздохнет с облегчением, когда не обнаружит его утром. В конце концов, нетбук теперь у него.
        «Беляево» оказалось не столь необитаемо, как показалось им днем, и Никита готов был уже пересмотреть собственное утверждение про независимость метро от дня и ночи. Вдоль всей станции по потолку тянулись темно-синие лианы, а на них висели то ли цветы, то ли плоды. Бледно-синий свет отражался от белой плитки на стене и лезвий на рельсах - красиво, зрелищно и пугающе.
        Еще хуже оказалось то, что сканер не определял «растения» вообще: ни как флору, ни как фауну, ни как аномалию. Чего можно от нее ожидать, с легкостью сообщил бы Дэн, но его рядом не было.
        В конце концов Никите надоело стоять столбом в тоннеле. Стоило уже решаться - либо идти вперед, либо поворачивать назад. Разум подсказывал второе, несмотря на ведро презрения, которое на него наверняка выльет Ворон (причем, гад, ведь ничего не скажет при этом, просто глянет, словно похоронил).
        «А и пусть», - решил Никита, обернулся и подскочил на месте как ужаленный, дыхание оборвалось.
        Он мог поклясться, будто пара оранжевых глаз ему только почудилась. Сколько он ни вглядывался во тьму, не мог ничего разглядеть, и в очках ночного видения - тоже. Однако теперь он точно знал: обратно он не повернет - скорее, умрет от сердечного приступа по дороге. Костеря себя на чем свет стоит, он встал на четвереньки и пополз по шпалам.
        «Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, - билось в голове. - Ехал поезд запоздалый…»
        Детская считалочка неожиданно отвлекла от всех треволнений. Никите даже почудилось, будто он заснул в начале станции, а проснулся уже в конце. Входя в черный зев тоннеля, он обернулся, но снова ничего и никого не обнаружил.
        Волосы зашевелились у него на затылке много позже - почти на подходе к «паутинке». Разумеется, это могло оказаться слуховой галлюцинацией, даже скорее всего именно ею и являлось - в кромешной звенящей тишине еще не то почудиться может. Однако Никите вовсе не улыбалось проверять, действительно ли цоканье коготков по рельсам ему примерещилось. Он ускорял шаг, посматривая на сканер уже не столь часто, как в начале пути. В конце концов, какой в том толк, если существует не определяемая им чертовщина.
        В инфракрасном диапазоне «паутинка» пылала, как маленький костерок, и Никите совершенно не хотелось проползать под ней, да только другого выхода не было. Существо, преследующее его, решило больше не медлить. Никита мог поклясться, будто слышит уже не только стук когтей по камню, но и шелест шерстинок… или песчинок… или черт знает чего еще. Оглядываться он опасался и как можно скорее нырнул под алые нити. Он стискивал зубы и едва не выл, настолько сильным казался жар. Однако то, что попало в «паутинку», орало и визжало намного сильнее.
        Наверное, если бы Никита обернулся, то мог бы оценить зрелище или попробовать идентифицировать мутанта - вдруг новый, не известный ранее вид? Пожалуй, впервые в жизни любопытство предало его. Оборачиваться не хотелось, даже если в перспективе светила Нобелевская премия.
        «Коньково» освещал небольшой костерок. Всполохи живого огня отбрасывали на потолочный свод замысловатые тени. Дым тоже поднимался к потолку, а затем разделялся на струи и утекал в стороны входов.
        Никита вначале глазам не поверил. Уж слишком неожиданной показалась ему такая картина. Разглядеть сидевшее у костра одинокое существо не представлялось возможным, но по очертаниям оно походило на человека: высокого, широкоплечего, в черном длинном одеянии. Он сидел ссутулившись, опираясь на широкий меч и низко опустив голову.
        «А не схожу ли я с ума?» - подумал Никита. Затем на смену этой мысли пришла другая - про «иллюз», ведь пораженным этой аномалией мерещится невесть что.
        Однако, понаблюдав за существом некоторое время, он отогнал предположение подальше, пока не успел запаниковать: во-первых, сканер определял «иллюз» без проблем, во-вторых, Никита вовсе не чувствовал себя в подавленном настроении, а в-третьих, сидящий на станции человек образом больного воображения не являлся. Не могут быть галлюцинации и визуальными, и слуховыми одновременно! По крайней мере Никита верил в это.
        Костерок потрескивал, временами выкидывая вверх снопы ярко-оранжевых искр. Те казались маленькими звездами в ночном небе, но тухли почти сразу. Когда человек повернулся в профиль, Никита ожидал увидеть загнутый птичий клюв, но маски на нем не оказалось. Пламя подсвечивало самое обычное лицо с большим лбом, выдающимся носом и подбородком.
        Он мог оказаться обычным сталкером, забредшим в метро, но Никита чувствовал и откуда-то знал, что перед ним тот самый убийца.
        Когда маньяк поднялся и прошел взад-вперед возле костра, по метро прокатился очень знакомый стук. Никита мог отдать на отсечение собственную ногу: именно его он слышал в тоннеле, когда бежал из офиса.
        Рука легла на кобуру, в которой притаился «Чиж», однако Никита почти сразу отказался от намерения попытаться убить маньяка. Он не так уж и хорошо стрелял, а тут темнота, расстояние, да еще и оторопь с неуверенностью - рука неминуемо дрогнет, и он не только промахнется, но и выдаст себя. Будь здесь Ворон, тот не сомневался бы, однако Никита оставил его в схроне и сбежал. Ворон точно знал бы, как поступить.
        Никита застыл на месте, перестав даже дышать, когда маньяк двинулся по направлению к нему. Однако, пройдя несколько метров, тот остановился, развернулся и направился обратно, дотронувшись до груди, вытащил (скорее всего из нагрудного кармана) какой-то небольшой предмет, вставил в рот и дунул.
        Тонкий пронзительный и при этом едва слышимый свист прорезал тишину. У Никиты заныло в правом виске. А потом произошло и вовсе не обычное, отвратительное, не укладывающееся в голове. Никиту, вероятно, спасла «паутинка» позади. Она жарила воздух, и на ее фоне не вышло бы засечь тепло, которое распространяет человеческое тело, а может, Никита и зря боялся, будто твари обладали ночным зрением. В любом случае то, что на него не наткнулся ни один мутант, оказалось настоящей удачей.
        Твари появлялись из тоннелей, спускались по лестницам, заполняя станцию, как пассажиры в час-пик. В неверном свете поблескивал серебристый мех и маленькие багряные глазки. Более всего они напоминали крыс, только невероятно больших. Маньяку они достигали середины груди, а ведь тот был довольно высоким.
        Никита прикрыл глаза. Он вспомнил, что те могут его выдать. Человеческие глаза, пусть и не светятся, как у животных, тоже блестят. Один неверно упавший отблеск света, и вся эта стая кинется на него.
        Темнота пугала не так сильно, как свет. Она была даже уютной, а тихое попискивание отчего-то начало даже успокаивать.
        Сам маньяк ничего не говорил, что, впрочем, и не странно: вряд ли мутанты понимали человеческую речь. Видимо, все дело заключалось именно в свистке.
        В голову вплыл старый мультфильм, в котором полчища «серых воинов» привела крыса с замашками диктатора, а потом первая же подпала под влияние волшебной дудки и сгинула в море. Увы, в столице своего моря не было, не в Москве-реке же их топить?..
        Поняв, что несет уже откровенный бред, Никита открыл глаза. Еще заснуть не хватало!
        Крысы сидели на хвостах, сучили лапками и пожирали человека взглядом: не в смысле гастрономических желаний, а будто солдаты отца-командира или даже паства - проповедника. Маньяк смотрел на них молча, временами что-то подсвистывая. Наконец он убрал свисток в нагрудный карман (теперь Никита увидел жест явно) и двинулся к лестнице, ведущей к выходу в город, каждый его шаг сопровождал деревянный стук. Крысы освобождали для него широкий проход. Иной раз, чтобы сделать это, твари лезли на головы собратьев. За человеком они устремлялись уже без разбора, словно живая волна, лоснящаяся серебристыми горбиками спин в свете огня, который так никто и не затушил.
        Когда все закончилось, Никита устало опустился на корточки и спрятал лицо в ладонях. Никуда он теперь не уедет и не сбежит. О том, чему он стал свидетелем, должны непременно узнать в ИИЗ. Если не поверят, Никита возьмет «верум» и повторит историю заново. Заодно и сам убедится, что нигде не приукрасил.
        Очень не хватало сталкеров и их поддержки, но Никита решил не возвращаться к схрону. С Ворона сталось бы выйти на поверхность, у него могут появиться какие-нибудь попутные дела, да все что угодно. Они разминутся и не встретятся, а Никита зря потеряет время и силы. Он же теперь не имел права на ошибку: обязан выбраться и рассказать обо всем увиденном.
        - Осталось немного, - сказал он самому себе, глядя в черный провал следующего тоннеля. Костерок последний раз треснул, словно соглашаясь, и потух.
        Глава 26
        Фиолетовый туман застлал все вокруг, Денис не различал ничего дальше собственной руки, да и та, вытянутая вперед, почти исчезала: пальцы казались размытыми контурами детского рисунка, на который вылили воду. По плечам, щекам, спине хлестали лианы. Поначалу ярко-зеленые и синие, живые, они преображались с каждым новым шагом, казались то липкими лентами, на которые ловят мух, то кинопленками, то лодочными канатами.
        Собственное восприятие Дениса не пугало. Он знал, что спит, и мир сновидения не в состоянии причинить ему ни малейшего вреда. Просто именно так он видел барьер, которым оградили себя существа, с которыми он никогда не желал иметь ничего общего. Пройдя туман и лес, он доберется до тех, кем едва не стал, и, возможно, сможет понять хоть что-то.
        Лес редел. Меж лиан стали появляться проблески света, однако туман при этом уплотнился, в нем начали проскальзывать микроскопические молнии. Одна ужалила Дениса в щеку, и по коже потекло теплое и липкое.
        «Черт бы с ним», - решил Денис и ускорил шаг.
        Он вышел из стены тумана, и тот остался висеть за плечами. Поляна (хотя она спокойно могла оказаться и зеркальным залом, и пещерой, и оком бури, и всем, подвластным воображению), представшая перед глазами, была освещена серебристым светом, льющимся откуда-то из-под земли. Почти у самого носа Дениса висел золотой шар. Такие же окружали слева и справа, опоясывали поляну и сидящую в центре маленькую фигурку.
        «Только один, - слегка разочарованно подумал Денис. - Я думал добраться до всех».
        - Один - и есть все, - ответил ему мальчик лет девяти, низкорослый, темноволосый и кого-то сильно напоминающий. Денис удивился этому - раньше эмионики не ассоциировались с кем-то конкретным. Их можно было бы сравнить с фотографиями детей в глянцевых журналах, рекламирующих йогурты или одежду: слишком уж идеальные и неживые они были. - Ты тоже один из нас, но не с нами.
        Денис дернул плечом и поморщился.
        - Что здесь происходит? - спросил он прямо. - Зачем такая предосторожность?
        Опасность разлилась в воздухе, а ведь раньше Денис ее не чувствовал. Правда, он никак не мог понять: его ли именно это ощущение или чужое.
        - Вы боитесь?
        Следующим пришло чувство растерянности и едва ли не паника. Дениса затрясло, зубы выбили дробь. Он стиснул челюсти и выругался про себя. Денис терпеть не мог подобного образного «общения», можно подумать, эмионики не умели говорить словами через рот. С другой стороны, им, возможно, действительно плохо давалась речь в человеческом понимании этого слова.
        Перед глазами помутилось, мелькнул какой-то парк и небоскребы Москва-Сити. Золотой шар отплыл на некоторое расстояние.
        - Приходи и узнаешь, - выдавил из себя эмионик, и это, похоже, было самое большее, что он вообще мог сказать.
        - Ну нет, - прошипел Денис и покачал головой. Перед глазами буквально взорвался фонтан из разных мест, картинок, воспоминаний. Каждый видеоряд подкреплял калейдоскоп эмоций - слишком ярких и пронзительных, выворачивающих душу наизнанку. И отдельным обертоном шло послание именно ему, обещающее безопасность и даже помощь.
        - Если это окажется ловушкой, я сумею убить: не всех, но до кого-нибудь из вас дотянусь точно. Хоть одного, но прикончу, - предупредил Денис, когда сводящая с ума круговерть перед внутренним взором завершилась. - Раз вы одно во многих и многие в одном, смерть любого из вас воспримите словно всех.
        Он говорил, не будучи уверенным, будто сможет подобное. Зато злость уже ощущал хорошо и сумел передать ее очень явно: мальчишка аж скривился, поняв.
        - Приходи, мы не станем, - повторил тот и неожиданно закрылся руками, словно вместо Дениса увидел монстра из детской страшилки. В следующий миг у Дениса возникло желание сделать то же самое, поскольку прямо перед ним возникла оскаленная морда, полная треугольных зубов, в лицо пахнуло гнилью, а в уши ударил крик, заполонив ужасом все нутро.
        Он очнулся, сидя в центре поляны. Мальчишка стоял за границей золотых кругов и плакал, совсем как обычный ребенок. Теперь Денис хотя бы что-то понимал, но пока не видел картину целиком.
        - Приходи, - сказал мальчишка взрослым голосом.
        Денис дернулся, и они вновь поменялись местами, а потом кто-то грубо тряхнул его за плечо и подкрепил требование проснуться парой оплеух.
        - Да проснись же ты! - проорал Ворон, как показалось, в самое ухо.
        - Я кричал во сне? - спросил Денис раньше, чем открыл глаза.
        - Это было бы гораздо лучше.
        Ворон сжимал автомат и целился в сторону дверного проема. Комнату освещал тусклый свет, и в нем по полу шествовали три сороконожки - черные с зеленым отливом, мелкими атрофированными крыльями и жвалами размером с два спичечных коробка.
        - Твою мать! - Ворон произвел два одиночных выстрела, размозжив двух насекомых из трех. В дверь тотчас влезли еще две. - Как тебе здешний тир?
        - Ничего так. - Денис сел на кровати и попробовал отогнать тварей. Те замедлились, но не более того. - Давай я постреляю, а ты собирай все необходимое, и пошли отсюда.
        - Через станцию наверх. Хватит с меня подземелий. - Ворон поднялся с кушетки. - И у меня все собрано, только как бы нам не открыть дверь, а там…
        - Станция, полная кишащими насекомыми, и их хитиновые тела посверкивают в свете наших фонарей?..
        - Дэн! Я терпеть не могу насекомых!
        - Они не ядовиты, - заверил Денис, - не волнуйся.
        - Я не за это переживаю!
        Совсем отогнать ползучих созданий не получилось, но они почти не оказывали сопротивления. Сон, который по сути таковым не являлся, повлиял на Дениса гораздо сильнее, чем тот ожидал. Пожалуй, явись по их души кто-нибудь на самом деле кровожадный, им пришлось бы нелегко, но сороконожки представляли собой обычных мусорщиков и питались трупами. То есть они могли приползти и цапнуть спящего человека, но утратили бы интерес сразу, как тот пошевелился бы.
        - А где Ник? - спросил Денис.
        - Очень надеюсь, не в какой-нибудь аномалии. - Ворон пнул сороконожку, вознамерившуюся залезть к нему на ботинок. - Прекрасно помню твои слова, но мне очень хочется отвинтить ему голову.
        - Он ушел, - задумчиво проговорил Денис.
        - Ну да, именно это я и сказал, - фыркнул Ворон.
        - Будь добр, все же воздержись от откручивания головы.
        - Постараюсь, только ради тебя.
        Когда они миновали станцию и вышли в подземный переход, Ворон первым делом принялся очищать подошву от сороконожки, которую случайно раздавил. При этом морщился и встряхивал плечами.
        - И только попробуй что-либо сказать по этому поводу! - предупредил он. - Вот ведь липкая гадость…
        Денис поднял руки на уровень лица и показал напарнику раскрытые ладони.
        - Я даже воздержусь от вопросов, - пообещал он.
        - Вот уж спасибо, - искренне поблагодарил Ворон.
        - Я просто знаю, что ты несешь «верум», - заметил Денис, - и не хочу быть непорядочным.
        - А я знаю, что ты знаешь, - фыркнул Ворон. - Дальше пойдем по Профсоюзной улице до КПП?
        Денис покачал головой.
        - Ты пойдешь.
        - Вот как. - Ворон скрестил руки на груди. - Интересно. А подробнее?
        И тут Дениса прорвало - приблизительно так же, как человека, съевшего нечто не усваиваемое, но только словами. В них он передавал все, понятое во сне, и еще добавлял от себя.
        - Они напуганы, заперлись в своих башнях и не высовывают из них носа. Слишком привыкли считать Зону домом, а себя - ее частью. Даже представить не могли, будто какая-нибудь тварь не только не подчинится их воле, а проявит агрессию.
        Ворон покачал головой.
        - Меня не зацепили эмо-ударом, если ты этого опасаешься, - заявил Денис. - И мне вовсе не хочется их спасать, помогать им, тем более идти так далеко, но им всяко известно больше нашего, а кроме того, информация, которую они предоставят, даст нам немало. Я уж не говорю о помощи.
        - Конкретнее, Дэн.
        - Содействие. Если мы возьмемся избавить эмиоников от крыс, нам посодействуют… во многом. Это беспрепятственное хождение по Зоне, усыпление агрессивных аномалий. Пакт о ненападении как минимум!
        - Мне и тебя достаточно.
        - Ты просто не представляешь! Я в подметки им не гожусь.
        - Пусть так. - Ворон снова покачал головой. - Мне не нравится эта идея. Кроме того, обманут же.
        - Эмионики? Ложь - прерогатива людей.
        - Восхитительно! Как ты заговорил. Просто обалденно! - Ворон злился, и Денис прекрасно понимал его. Пожалуй, не выказывай Ворон подобных эмоций, Денис чувствовал бы себя гораздо хуже.
        - Эмионики действительно не лгут, - заверил он.
        - Ага. Они фантазируют, скрещивают пальцы за спиной, как обычные дети, и несут, что им выгодно, - фыркнул Ворон. - И какие у нас перспективы, если все же удастся сотрудничать?.. Вот она: сделка с дьяволом в чистом виде!
        - Ты все равно вне этой системы верований, - улыбнулся Денис.
        - Это не мешает мне находить аналогии. В любом случае с тварями придется разбираться нам. И знаешь, я точно не расстроюсь, если прежде, чем мы их уничтожим, мутанты перегрызут эмиоников.
        - В случае победы над крысами нас ожидает все то же самое, что и во время операции: в худшем случае полное невмешательство в наши дела, в лучшем… поддержка, одобрение, беспрепятственный вход и выход, ни один мутант более не тронет ни одного человека.
        - А вот это зря. Некоторых надо трогать, - твердо заявил Ворон. - Передай им, что я ввяжусь во все только при одном условии: они окончательно оставят в покое тебя.
        Денис кивнул и на всякий случай уточнил:
        - То есть ты не против?
        - Еще как против! Но препятствовать не имею права. Был бы на твоем месте кто другой - мог бы попытаться, но… - Ворон развел руками. - Просто вернись.
        - Вернусь, - пообещал Денис.
        Глава 27
        «Надо ж было так вляпаться!» - стучало в голове у Никиты. Умирать отчаянно не хотелось, но везение, похоже, закончилось сразу при выходе из метро «Теплый Стан».
        Вначале он едва не напоролся на «рой». Аномалия висела на фонарном столбе и, казалось, только и ждала, чтобы выпустить в его сторону сотни невидимых ос. Затем его заметили три гиены и преследовали чуть ли не с полкилометра, пока не свернули в лес. И вот наконец он застрял - в переносном смысле этого слова, хотя можно сказать, и в прямом тоже.
        Никита сидел за мусорными баками во дворе третьего дома на Вильнюсской улице. Рядом располагался «Кэмп», некогда огромный супермаркет автозапчастей, а ныне здание, от которого инстинктивно хотелось держаться подальше. Когда Никита лишь поворачивал в его сторону голову - яркого, словно некто обновил краску на фасаде, красующегося давно не актуальной рекламой и акцией, по которой всем, приобретшим четыре покрышки, пятая вручалась в подарок, да еще и ожидал бесплатный шиномонтаж, - по позвоночнику пробегал холодок и струйка пота. Двери были призывно распахнуты, а за ними чернела темень, которая точно не могла образоваться из-за отсутствия света. Она клубилась и ждала, свивалась в клубок щупалец. Никита не знал, могут ли эти щупальца высунуться на свет, но старался обойти «Кэмп» как можно дальше.
        Возле супермаркета он и умудрился привлечь внимание очередных гиен (а может, и тех же самых). Что они только здесь делали? Не покрышки же жрали на заднем дворе?
        Гиены, заприметив Никиту, воспылали к нему живейшим интересом и начали преследование. Отступать не собирались, автоматной очереди не испугались, лишь только отбежали в сторону и двигались с тех пор на приличном расстоянии, начиная сокращать дистанцию, только если Никита отворачивался.
        А как не отворачиваться, если идти надо? И смотреть на сканер - тоже. А уж по сторонам - тем более. Не ровен час к нему мог подкрасться кто-нибудь еще.
        Только благодаря тому, что вертел головой, Никита заметил колышущийся над асфальтом воздух - как возле капота автомобиля в июльский зной. Глянул на сканер и ужаснулся: еще три шага тому назад прибор ничего не показывал, зато теперь аномалия была как на ладони: разлилась уродливой кляксой с размытой границей (значит, истинных размеров сканер определить не мог).
        Идти дальше по улице не получалось. Следовало свернуть, вот Никита и пошел во двор - на свою голову, - где подцепил еще и хмарь или хмыря (каждый называл эту дрянь по-своему). Являлась она мелкой подвижной аномалией, выглядела как полупрозрачный темный сгусток или воронка. Никите эта напасть напоминала небольшой вихрь, как его рисуют дети, в нем вертелись темные искорки - черные, синеватые и серебристые.
        Обычно хмырь таился в заброшенных домах, подъездах, кабинах грузовиков, домиках на детских площадках: там, куда не проникал свет и стояла вечная тень. Однако почувствовав Никиту, хмырь выбрался наружу и очень целенаправленно «взял след», зависая над асфальтом, где тот стоял, и питаясь его остаточной аурой (или полем, или еще чем-то эфемерным, остающимся от присутствия живого организма). Сейчас, например, зависал на расстоянии в десяток шагов - над местом, где Никита пытался пристрелить гиен (разумеется, безрезультатно).
        Мутанты, с виду медлительные, бегали достаточно быстро, а перемещались как-то скачкообразно. Вроде и далеко, и бредет еле-еле, плавно покачиваясь, как вдруг возникает в трех шагах. Никита уже израсходовал почти все патроны. В конце концов, поняв, что убежать не удастся, он добрался до огороженного с четырех сторон загона, в котором дворники хранили пустые мусорные баки, и забрался в него.
        Только сев меж баков, Никита сообразил, какую на самом деле совершил ошибку. Теперь подобраться к нему и цапнуть гиены не могли, зато хмырь достанет его с легкостью. Выстрелы не причиняли ему никакого вреда, а как его отогнать, Никита не знал.
        По идее, хмырь убивал только в шестидесяти процентах случаев из ста. В остальных случаях он лишь оглушал своих жертв, высасывая из них силы, буквально выжимая досуха. Дим рассказывал, что его приятель, пережив нападение хмыря, валялся неделю в полузабытьи. Вот только у Никиты этой недели не имелось. Если так выйдет, что он окажется «счастливчиком» и не помрет сразу, его добьют гиены или еще какая-нибудь охочая до человечины гадость, какой в Москве расплодилось немало.
        Треск, чем-то похожий на тот, какой стоит от сварочного аппарата во время работы, заставил Никиту подскочить на месте, а затем и отшатнуться. Он задел плечом жестяной бак, тот - другой и так далее по цепочке. Раздался грохот, едва не оглушивший его и наверняка привлекший внимание каждого существа, находящегося поблизости.
        - Вот славно! - воскликнул в сердцах Никита. - Теперь всем известно, что я здесь! Спасибо. Ты мяукнуть не мог?..
        Он нес ахинею и не мог остановиться. Привлеченные сюда твари могли бы передраться за добычу, но Никита на подобный исход не слишком рассчитывал. Скорее, его просто прикончат, а уже потом будут делить.
        «Коту Шредингера» явно понравились гремящие «игрушки», и он попытался напугать Никиту снова, но тот не поддался. Хмырь тем временем приближался. В этот момент откуда-то со стороны Вильнюсской улицы донесся лязг и шум. Кто-то открыл стрельбу.
        «Наверное, какой-то несчастный тоже встретился с мутантами», - подумал Никита и тотчас обругал сам себя. Нормальные сталкеры поодиночке не ходили, это ему взбрело в голову строить из себя живую легенду. Даже Ворон и Дэн предпочитали держаться вместе, чтобы в случае чего прикрыть спину друг другу.
        Следовало хотя бы покричать, чтобы привлечь к себе внимание, хотя вряд ли неизвестные спасли бы его от хмыря. К тому же за вмешательство они потребуют оплату, а Никите нечего им предложить. Даже как член группы он бесполезен.
        Когда пули чиркнули по бакам, Никита расхотел звать на помощь. Он съежился, инстинктивно избрав позу, в которой занимал как можно меньше места, а услышав совсем рядом леденящий кровь вой, уткнулся носом в колени и прикрыл глаза.
        - Эй, там! Живой? - спросил очень знакомый голос. - Не дрейфь, наши русские мусорные баки пули останавливают только так - проверено неоднократно на собственном примере.
        - А если брак?.. - Когда Никита подал голос, тот дрожал и казался каким-то блеянием, в котором читались и страх, и облегчение, и радость от встречи.
        - На моей памяти не случался ни разу. Это тебе не автоваз, а металлургия. Давай вставай, Ник, с другим твоим другом я вряд ли что сделаю.
        - Стоило брать тот прибор, который нам в ИИЗ предлагали, - заметил Никита.
        - Да-да, непременно в следующий раз ты его и потащишь.
        Никита хотел спросить, а будет ли этот следующий, учитывая учиненный им побег, но вовремя прикусил язык. С Ворона сталось бы съязвить по поводу нерасторопности и недальновидности. В конце концов, жизнь сейчас висела на волоске.
        Никита поднялся.
        - А ты, случаем, не собираешься ли пристрелить меня за все хорошее? - спросил он и обернулся.
        - Максимум - дать по морде. И то вряд ли.
        Ворон убрал оружие и теперь смотрел на него пристально, скрестив на груди руки и чуть склонив голову набок. В метре от высокого решетчатого заборчика, огораживающего баки, валялись три мутанта. Получается, они не добрались до Никиты совсем чуть. Хотя им в любом случае пришлось бы искать вход.
        - А у меня не получалось…
        - Стреляешь паршиво, - ответил Ворон и поинтересовался: - Чего ждешь, герой? Выбирайся оттуда.
        Никита сглотнул и развел руками:
        - Не могу. Хмарь у входа.
        - А ты лезь.
        Ограда представляла собой периметр с одной-единственной калиткой шириной ровно по размеру узкой части бака. До высоты, примерно соответствующей половине груди, шли доски, потом - решетка-сетка, возвышавшаяся метра на три-четыре.
        - Кому только понадобилось подобное сооружение? - пробормотал Никита, пытаясь безрезультатно подтянуться на руках.
        - ЖКХ, кому же еще? - хмыкнул Ворон. - Чтобы не воровали дорогие баки, которые можно сдать в металлолом или найти им множество способов применения в быту, эта контора целенаправленно уродовала облик любимого города, на котором наживалась. Впрочем, она не единственная. Так… подпрыгни повыше, уцепись руками, упрись ногами и лезь, а то твой хмырь не дремлет.
        - Можно подумать, это так легко, - прошипел Никита.
        Он попробовал сделать, как сказано, но у него ничего не вышло. Позади что-то хлопнуло, Никита оглянулся и чуть не заорал. Хмырь входил в калитку медленно, но не настолько, чтобы успеть от него убежать. И обогнуть его тоже не получилось бы.
        - Отставить панику, а ну давай! - приказал Ворон.
        В этот момент к хмырю ринулся котовий хвост и принялся описывать круги, противоположные направлению вращения мелких искорок в воронке. Сам «кот Шредингера» висел возле Никиты и довольно потрескивал.
        - Хмырь сейчас замедлится, лезь, Айболит! - прикрикнул на него Ворон. - Прежде чем я в следующий раз возьму тебя с собой в Москву, четыре раза пройдешь полосу препятствий, и только попробуй сдохнуть на середине!
        Как можно произнести имя персонажа детской сказки, лечившего животных, с такой интонацией, Никита не знал. Еще меньше он понял, от чего к лицу хлынул жар, а в груди разлилась ненависть, словно его до глубины души оскорбили. Он подпрыгнул, уцепился и наконец подтянулся, повис на сетке, а затем взобрался наверх, как по лесенке, хотя карабкаться было неудобно и нога в «клетку» влезала только чуть, самым-самым мысом армейского ботинка.
        - Давай-давай, - подбадривал Ворон. - Сорвешься - поймаю.
        Он смеялся, но понял это Никита только когда оказался на свободе, спустился и подошел к сталкеру.
        - А где Дэн?
        - Дела у него, - ответил Ворон. - Ну, пошли?
        Никита кивнул и почему-то поверил сразу в то, что Дэн именно ушел по каким-то своим делам, а не сгинул в аномалии, доставая для напарника дорогостоящий артефакт. Никита, честно говоря, уже сомневался, будто такой человек, как Дэн, вообще способен сгинуть, если сам не захочет этого.
        Когда Ворон собрался уже продолжить путь, Никита придержал его за локоть и сказал:
        - Мне нужно вам рассказать. Это важно.
        Ворон кивнул и все время, что Никита говорил, не перебил его ни разу, лишь в конце поинтересовался, как бы он объяснял на КПП, почему вернулся один.
        - Я через «дыру» вышел бы.
        Ворон вскинул бровь.
        - Не думал, будто в Зону остались не перекрытые проходы, - признался он. - Вроде как все забетонировали еще с год назад.
        Никита пожал плечами.
        - Ну, да-да, - хмыкнул сталкер. - Как выразился бы наш Василий Семенович Шувалов: средства из бюджета выбили, попилили, о мероприятии отчитались…
        Никита открыл было рот, чтобы возразить, и промолчал, но намерение, видимо, слишком явно отразилось на его лице.
        - Ты, что ли, веришь в благие цели чиновников? - рассмеялся Ворон. - Может, еще и в мою девственность?
        Никита вздохнул и снова промолчал.
        - Отведешь меня к этой «дыре»? - Ворон вроде бы и произнес фразу с вопросительной интонацией, но на самом деле она являлась приказом, не предусматривающим отказа. Вернее, Никита мог бы попробовать ответить отрицательно, сталкер не наставил бы на него пистолет, скорее всего даже ничего не сказал бы, просто закрыл тему, но больше рассчитывать на его помощь не вышло бы никогда. Никита же именно сейчас понял окончательно: он рассчитывает, принял этого неприятного человека за своего и точно уходить не хочет - в небытие так особенно.
        Он кивнул и ответил:
        - Идти до нее много ближе. Сначала вперед по Вильнюсской улице, миновать Голубинскую и продолжать движение мимо школ, пока дорога не упрется в гаражи.
        - Вот и отлично, - кивнул сталкер.
        Далее они шли спокойно, сопровождаемые одним лишь «котом Шредингера», который благополучно вернул себе хвост и теперь практически постоянно держался возле Ворона. Странно, но Никита больше не испытывал к этому необыкновенному существу прежней неприязни.
        Глава 28
        Им пришлось только однажды открыть огонь, скорее, на всякий случай, нежели действительно из-за угрозы нападения. На ветвях деревьев, с обеих сторон обступивших дорогу, сидели странные существа. Издали они казались огромными чернильными кляксами, висящими в воздухе. Овальные поначалу, когда Никита с Вороном приблизились, они отрастили треугольные головы на длинных лебединых шеях и, изогнув их в виде латинской литеры «S», принялись покачиваться из стороны в сторону.
        Ворону в какой-то момент показалось, будто они уж слишком внимательно наблюдают за ними, и он открыл огонь наобум. Кляксы растворились в воздухе незамедлительно и больше не появлялись.
        - Это район, в котором ты проводил исследования?
        Никита кивнул. Он ждал продолжения разговора, но Ворон развивать тему не стал. Вероятно, его интересовало, лишь насколько внимательно придется смотреть по сторонам.
        - Здесь нет ничего особенно опасного, - заверил Никита. - Ну, разве только не стоит привлекать внимание серых быкунов.
        - Да и черных тоже, - согласился сталкер. - У нас не так много боеприпасов осталось, чтобы играть в кто кого заборет.
        - Уже недалеко. МКАД - за теми высотками, - сказал Никита.
        - Я в курсе. Я жил в Ясенево до катастрофы.
        Перед тем как перейти Голубинскую улицу, пришлось пропустить золотой шар, катящийся по одному ему известному маршруту, и потом ждать некоторое время, залегши в отдалении на чистых кусках асфальта, пока «сон Морфея» окончательно развеется.
        Никита, наблюдая аномалию второй раз, испытывал смешанные чувства: восторга, предвкушения и страха. Все казалось: «сон Морфея» начнет не просто клубиться, а как и положено туману, повинуясь потокам едва заметного ветерка, двигаться (и по закону подлости - именно в их сторону).
        Улицу они перебежали, не сговариваясь, просто остановились на бордюрном камне, сверились с показаниями сканеров и дали деру, словно золотых шаров имелось несколько, и они только и ждали, как бы выкатиться из-за угла.
        Дальше Никита с полной уверенностью мог сказать, что знает каждый бугорок, травинку и аномалию. Как ни странно, но когда он заявил об этом, Ворон не разозлился и не стал спорить, только кивнул и сухо предложил ему быть ведомым.
        Шли молча. С каждым новым шагом сталкер хмурился все сильнее, а Никита уже устал предполагать, из-за чего он нервничал, ведь ничего сверхсложного или неприятного им не попадалось.
        - А вон на той детской площадке прямо посреди песочницы растекся «ведьмин студень», представляешь? Под открытым небом, что кажется нонсенсом, - сказал Никита, указывая влево на полукругом стоящие здания, когда ему окончательно осточертела тишина.
        - Больший нонсенс заключается в том, что еще никто не обнаружил аномалию и не влез сдуру в невидимую лужу, превратившись в резиновый холодец, - заметил Ворон.
        - Он вернется. - Никита не желал говорить этого, слова словно вырвались сами собой.
        Ворон сложил губы в бледном подобии улыбки и качнул головой.
        - В Дэне я как раз не сомневаюсь, - ответил он, воздержавшись от злой отповеди. В конце концов, не Никите было лезть со своими умозаключениями.
        - Ну… это да. - Никита хотел спросить о том, что будет, когда они выберутся, но не успел.
        Ворон вдруг замер, вытянув руку с раскрытой ладонью. Никита чисто инстинктивно понял, что нужно остановиться и замолчать. До него донеслось тихое попискивание, а затем пронзительный визг.
        - Только этого не хватало, - прошептал он.
        - Пойдем быстрее, - сказал Ворон: то ли приказал, то ли поставил перед фактом, то ли поделился планами.
        Никита кивнул и зашагал вперед. Сильно ускориться, впрочем, не получилось из-за «кругов огня», хаотично разбросанных на пути. Никите они почему-то напоминали грибы, выросшие после теплого летнего дождика.
        Жар от них валил за несколько шагов, по спине и вискам сразу потек липкий пот, который Никита еще как-то стирал, пусть это и было бесполезно, а Ворон, казалось, не замечал вовсе. Влага, когда он наклонялся, сбегала по переносице и повисала крупными тяжелыми каплями на кончике носа, пока не срывалась вниз.
        Когда они вышли на относительно свободное место, у Никиты подкосились ноги, и он рухнул прямо на асфальт, пытаясь отдышаться. Ворон выглядел немногим лучше него, но держался хорошо и тревожно поглядывал на высотки.
        - Надеюсь, аномалии их задержат, - сказал он спокойно.
        Никита кивнул, не уточняя, кого именно.
        Темный зев «дыры» не бросался в глаза: пока не подойдешь к нему вплотную, ничего и не заметишь. Он образовался благодаря бреши в стене, огораживающей Москву: то ли строители ошиблись, то ли во всем виноват грунт, то ли просела та, еще первая преграда, возведенная из всякого мусора и более похожая на баррикаду, которую впоследствии укрепляли и укрепляли. Образовавшуюся в стене трещину углубили на метр и поставили деревянные переборки (Никита не знал, сделал это Дим или еще кто-то, но не видел, чтобы лазом пользовался кто-либо еще). Получился своеобразный подземный ход.
        На асфальте, возле «дыры», валялся на боку «КамАЗ», охраняющий ворота словно страж. Выглядел он новеньким - словно только-только с завода - и чистым, как после мойки. А вдобавок ко всему у него горели фары. На этот раз - красным тревожным огнем. Значит, живущая в кабине аномалия кого-то схапала и теперь медленно переваривала.
        «Интересно, человека или тварь?..» - подумал Никита, но проверять, естественно, не стал.
        - Там сидит хмырь? - спросил Ворон, кивнув на кабину.
        - Угу.
        - Меня интересует его жертва, но лезть удовлетворять любопытство как-то не хочется. - Сталкер обошел «КамАЗ» по широкой дуге, снял с плеча автомат и, сев на корточки у «дыры», всмотрелся в сумрак.
        - А… - начал Никита, но не успел договорить, прерванный автоматной очередью и раздавшимся вслед за ней громким крысиным визгом.
        Ворон успел отскочить в последнюю секунду, чудом увернувшись от тонкой и хрупкой на вид лапы, покрытой синеватой кожей без шерсти и снабженной длинными загнутыми когтями. Он запнулся, откатился в сторону, вновь вскидывая автомат, когда тварь вылезла целиком: огромная, с клочьями свисающей шерстью, с лысой головой и хвостом, покрытыми глубокими гниющими язвами малинового и изумрудного цветов.
        Никита шумно выдохнул, смиряя тошноту, подкатившую к горлу, и схватился за «Чиж».
        - Либо бей в глаз, либо не стреляй вовсе! - выкрикнул Ворон, производя несколько выстрелов. Он-то попадал точно в голову - по глазам, носу и пасти, - только тварь это почему-то не останавливало. Морда превращалась в кровавое месиво с проступающим на поверхность бело-серым черепом и гноем, срывающимся на асфальт буро-желтыми каплями и тотчас начинающим дымиться.
        - Зомбокрыс какой-то! - то ли в отчаянии, то ли в безумном припадке веселья выкрикнул Никита.
        - Просто поджидала долго, - выдохнул Ворон. - Считай, на границе несколько часов просидела. - Он ловко увернулся от зубов и, вытащив из сапога нож, резанул тварь по лапе.
        Никита ухватился за уши, казалось, барабанные перепонки не выдержат такого воя. Где-то поблизости раздались выстрелы. Он не сразу сообразил, что прозвучали они за стеной.
        - Лезь! - закричал Ворон. - Немедленно! И ори, чтобы не стреляли.
        - А если там… - Никита не договорил, мотнул головой и понесся к лазу. Бывают моменты, когда лучше ни о чем не думать и ничего не предполагать. Именно такой сейчас и настал.
        Влезая в «дыру» со всей доступной ему скоростью, он вопил, как только мог. Маячивший впереди овал бледного неба был единственным, к чему он стремился, - светом в конце тоннеля, путеводной звездой, самой жизнью. Кто-то, высунувшись из этого света, ухватил его за руки и потянул, Никита забился, заорал пуще прежнего и принялся лягаться, пока ему не врезали по лицу, не оттащили подальше от «дыры» и не уложили ничком на асфальт, больно заломив руки. Силы оставили его тотчас, и стало совершенно безразлично - кто, откуда, почему и что будет дальше. Наплевать оказалось даже на автоматную очередь, раздавшуюся за спиной, писк и грохот.
        Никита кое-как пришел в себя, только когда наступила тишина. Поначалу она воспринялась гробовой, затем в уши вплыли голоса и заразительный звонкий смех, настолько не вязавшийся ни с ситуацией вообще, ни с произошедшим, что Никита приподнялся и оглянулся. Никто ему не стал мешать, хотя руки за спиной сдерживали наручники.
        Ворон сидел в нескольких метрах от него: по-турецки и с таким видом, словно главный гость на празднике жизни. Руки ему сковали впереди, что, казалось, сталкеру совершенно не мешало, как и стоящий над ним спецназовец с автоматом.
        - Ну, вот что ты ржешь, а? - устало проговорил тот. - Может, добавить?
        На скуле Ворона алела свежая ссадина, он потянулся было к ней руками, но остановил движение и поморщился:
        - Нет уж, воздержись. Говорю ж: свои.
        Спецназовец - высокий, за два метра ростом - покачал головой и уселся рядом со сталкером, снял шлем, до этого момента скрывавший его лицо.
        - А если бы мы этот лаз гранатами закидали?
        - Кому лаз, а кому и вылаз, - заметил Ворон и вздохнул. - А вы это и сделали. Спасибо, кстати. Есть версия, что вся та гадость, которая за нами полезла, регулярно распространялась по ближайшему Подмосковью.
        - Да ну?.. - Спецназовец поморщился. Лицо у него было широкое, открытое, с курносым носом и ямочками на щеках. Эдакий герой русских народных сказок. Еще и светловолосый. Жаль, Никита не мог определить издали цвет глаз, хотя, по здравому рассуждению, тот его и не волновал вовсе.
        - Об убийствах сталкеров слышал? Ну, вот тебе исполнители, - тем временем продолжал Ворон.
        - Так ведь… Никогда такого не было, чтоб твари из Периметра лезли. Они хоть разлагаются без последствий?
        - Ты Шувалову позвонил?
        Спецназовец фыркнул.
        - Подтвердил он твою личность, а если бы нет, то я с тобой и не говорил бы, сдал куда следует, и дело в воду.
        - С концами. - Ворон снова развеселился и приподнял руки в красноречивом жесте.
        - Вот приедет машина… - начал спецназовец. - Я не то что тебя опасаюсь, но кто ж вас знает, ходоков.
        - Да и не надо. - Ворон разлегся на асфальте со всем подвластным ему комфортом.
        - У меня друг был… из ваших, - вдруг сказал спецназовец.
        Ворон повел плечом и промолчал.
        - А… черт, - прошипел спецназовец, - в толк не возьму: как? Почему эта напасть вдруг? Они ж неразумные.
        - Значит, послал разумный, - сказал Ворон. - И я теперь даже знаю, кто именно.
        Нечаев прибыл минут через двадцать - Никиту только-только начало отпускать нервное напряжение - на старом «уазике» типа кабриолет, то есть без верха вообще, и даже двери у этого чуда техники отсутствовали, и тотчас накинулся на всех, до кого смог дотянуться, демонстративно не замечая только сталкера.
        - А если бы вы стену расшарабашили к такой-то матери?! - выговаривал он спецназовцу, с которым говорил Ворон. - Кто б ее восстанавливал? За какое время? За какие деньги? Да и что могло полезть?! Верх безответственности!
        Спецназовец в ответ пытался огрызаться, но очень быстро сдулся. У него попросту не выходило вставлять слова в бесконечный обвинительный монолог. Рядом с ним тощий интеллигентный Нечаев казался ботаником в обществе качка, только внешним сравнением все и ограничивалось.
        - Владлен Станиславович, - позвал Ворон, от души насладившись зрелищем. Он сладко потянулся, зевнул и поднялся без помощи рук, вывернувшись каким-то замысловатым образом из положения, в котором сидел. - Во-первых, не получалось без взрывов. Во-вторых, там останков более чем достаточно, вы б послали собрать. В-третьих, может, все же поедем? В-четвертых, надо бы уже начать работать, как вы считаете?
        Как раз в этот момент рядом с «уазиком», на котором прибыл Нечаев, притормозил темно-синий фургон с «люстрой» на крыше. Из него вылезли пять человек в защитных костюмах и направились прямиком к стене. Спецназовец на всякий случай отрядил им в сопровождение двух бойцов.
        Нечаев повернулся к сталкеру, уже открыв рот для отповеди, но кричать передумал.
        - А вас… тебя… - начал он.
        - Меня? - подбодрил Ворон.
        - Роман дожидается у КПП, и очень жаль, что я не прихватил его с собой. Видимо, только он в состоянии пробудить твою совесть.
        - Я на вашем месте не рассчитывал бы на это, - фыркнул Ворон и пожал плечами. - Значит, пока я не забыл, слушайте: с машинкой, в которую Дим записывал исследования, сами будете разбираться, но я еще и блокнот прихватил - старый такой, середины прошлого века года выпуска.
        - И что в нем? - Нечаев изменился мгновенно, словно кто-то колесико настройки выкрутил с уровня крайней эмоциональности до почти полного ее отсутствия.
        - Весьма занимательное чтиво. Я приобщился, когда в схроне ночевали. Так вот не знаю, что вы отыщете в нетбуке, но в тетради синими чернилами по желтой бумаге описан некий эксперимент профессора Сестринского, который попытался создать идеального помощника для людей, работающих и служащих в опасных для жизни условиях.
        - Помощника?
        - Немцы во время Второй мировой войны ставили опыты на овчарках, Сестринский - на крысах. Полагаю, весь интерес Дима вертелся возле мутантов, выпущенных в Москву и прекрасно в ней прижившихся.
        Никита вздрогнул.
        - Да не боись ты, - буркнул боец, подошедший для того, чтобы снять наручники. - Солдат ребенка не обидит.
        - И не собирался.
        Получалось, Дим пришел все же не просто так. И Штирнер, вернее, Сестринский подослал его тоже не из любви к ближнему. Просто Никита, как бы странно это ни звучало, оказался тем самым специалистом, который ему понадобился. Мало того что полумутант, да еще и ветеринар.
        - У меня, может, вся система ценностей рухнула в одночасье, - добавил Никита, хотя распространяться на эту тему не хотел.
        - Значит, хреново выстроенная была система, раз рухнула, - хмыкнул спецназовец. - Туда ей и дорога.
        - Наверное, - буркнул Никита. Слова незнакомого человека, и спасшего ему жизнь, и чуть было не угробившего, воспринялись откровением. Не следовало Никите привязываться вообще и идеализировать в частности. Дима он считал примером во всем, а тот лишь использовал его. Ворона - демонизировал с самого начала их знакомства, а тот оказался неплохим человеком.
        - Ну, давай. - Спецназовец ухватил его за плечи и легко поставил на ноги. - Голова не кружится? Не тошнит? На солененькое не тянет?
        Никита усмехнулся и покачал головой.
        - Тогда дуй к своим.
        - И как этот твой Шрам сумел найти общий язык с мутантами? - Когда Никита подошел к «уазику», Нечаев уже сидел за рулем, а Ворон - на пассажирском сиденье.
        - Я полагаю, случайно. Сестринский был гением, кроме того, явно не из тех, которые разрушают мир. В наш… хм… цивилизованный век эксперименты на людях кажутся дикостью, но в том времени, откуда он родом, существовали совершенно иная этика и моральные скрепы.
        Нечаев вздохнул и признался:
        - Меня совершенно не тянет философствовать по этому поводу.
        - И правильно, - одобрил Ворон. - Морализаторство еще ни к чему хорошему никого не привело, зато в дебри уводило такие светлые умы, до которых нам расти и расти.
        - Расскажи о подозреваемом, - попросил Нечаев.
        - Когда Шрам изъявил желание прикрывать наш отход, у него уже не было стопы - оторвало «мокрым асфальтом». При этом рана как-то прижглась, и крови не было, - сказал Ворон. - Он вполне мог выжить, если бы ему оказали должную помощь, а если бы приладил какой-нибудь протез, то сумел бы и ходить.
        - Давно ты догадался?
        - Я вспомнил о нем, когда Ник упомянул о стуке, сопровождающем шаги убийцы. Видимо, Шрам использовал крыс в основном как подспорье: для проникновения в дома жертв, например. Убивать он предпочитал сам, однако это и сыграло с ним злую шутку: Ника он попросту не сумел догнать.
        Никита нахмурился.
        - Назад лезь. Ты чего как неродной? - словно бы невзначай спросил у него Ворон. Странно, но он, похоже, не собирался упоминать ни о «веруме», ни о побеге. - А чтобы ты не выдумал себе, будто я бросил Шрама в Периметре… - Сталкер не договорил, полез в рюкзак и вытащил уже знакомую коробочку из-под женских сережек, открыл и продемонстрировал артефакт, не позволяющий сказать ни слова лжи, зажал в кулаке и произнес: - Я еще никого и никогда не оставлял в Зоне намеренно, из-за собственных антипатий. Я терял людей, но никогда не бросал их в Москве.
        Никита кивнул и промямлил:
        - Да я… и без доказательств поверил бы.
        - Ого! Какой миелофон, - заинтересовался Нечаев.
        - Трофей, - предупредил Ворон. - Отдать не отдам, а вот подержать позволю.
        - Нет, спасибо. Я за рулем, - рассмеялся Нечаев, а затем добавил: - Я «верум» в глаза не видел, но вот читал о нем достаточно.
        Глава 29
        - Значится, скачет Илья Муромец по пустыне, устал, силы на исходе, десятый день в пути пошел. Вдруг видит - спасение! Вдали оазис виднеется: вода и еда. Сидит в оазисе Змей Горыныч. Илья Муромец достал свой меч-кладенец и ринулся сражаться со Змеем Горынычем. День бьются. Ночь бьются. День сражаются. Ночь сражаются. День воюют. На третью ночь Змей Горыныч не выдерживает и в передышке спрашивает у Ильи Муромца: «Да что ж тебе надо-то?» Изможденный Илья Муромец отвечает: «Да пить я хочу». - «Да пей, …, я-то тут при чем?!»
        Голос бойца отдавался в оружейной гулким эхом. Военных в сравнительно просторное помещение набилось столько, что оно напоминало переполненный в час пик вокзал. Ворон вздохнул и вместо того, чтобы войти и поздороваться, прислонился спиной к стене рядом с дверью.
        Временами казалось, будто он зря согласился вести в Москву маленькую армию, состоящую не только из армейских, но и полицейских (на них настоял Щищкиц, сладу с которым не было никакого) бойцов.
        При одной только мысли, скольких он не убережет, начинало потряхивать. Ворон отгонял панику усилием воли, брал себя в руки, выдыхал через рот и напоминал себе, что в некоторых случаях одному не справиться. Да даже с Дэном вместе и сотрудничая с самой Зоной, противостоять полчищам огромных крыс-мутантов не вышло бы никак. Их просто задавили бы числом, и не спасло бы ничего: ни оружие, ни умение, ни опыт или способность думать, ни уникальные способности.
        Зомбокрыс, как точно обозвал оного Никита, пер до конца, не обращая внимания на раны, боль (если таковую вообще мог испытывать) и выход за Периметр. Он буквально разваливался на составляющие, но все равно атаковал. Даже когда бойцы зашвыряли его гранатами, отдельные фрагменты туши некоторое время подергивались, пока не застыли окончательно.
        И пусть Нечаев был тысячу раз прав: взрывы могли нанести повреждения стене. Пусть одна из гранат, угодив в «дыру», спровоцировала обвал, уничтоживший ее. Ворон понимал бойцов лучше, нежели кто-либо еще. Когда на тебя идет этакая агрессивная туша, первейшая задача - уничтожить. Разбираться с последствиями следует потом.
        Какого поголовья достигла крысиная… стая, семья, гнездо - как обозвать общность этих мутантов, Ворон понятия не имел, - никто сказать не мог. Насколько он знал биологию, крыса считалась сообразительным животным. Вроде эмбрион крысы и человека схож, к тому же коэффициент отношения мозга к телу одинаков. И если продолжать мыслить в этом направлении, у мутантов удалось бы предположить интеллект, а то и разум.
        Ворон прикрыл глаза и вжался затылком в прохладную стену. Интеллект у тварей точно имелся, исходя хотя бы из того, что они с легкостью жертвовали собой. По приказу человеческой мрази они выходили за территорию Москвы: осознанно, зная о невозможности вернуться обратно. А может, Ворон сейчас загонял себя в дебри самой настоящей ненаучной фантастики, и ничего-то мутанты не понимали, просто шли за вожаком, тупо выполняя его указания. Так табун коней устремляется за жеребцом впереди, скачущим все равно куда, хоть бы и в пропасть.
        Крыс наверняка имелось много (гораздо больше, чем Никита видел в метро), и единственной надеждой их победить было уничтожение тех, которые полезут в бой. После этого останется уповать на их стерильность. Вроде как ученые выяснили, будто мутанты не размножаются, но вот действительно ли это так и не возможны ли исключения, ручаться они не собирались.
        Проводить тотальные зачистки подземелий не представлялось возможным: они только потеряют людей и оборудование. Сколько существовала человеческая цивилизация, столько же ее сопровождали грызуны, и извести их под корень никогда не удавалось.
        Памятуя о той головной боли, что доставили им недавно «белые сталкеры», Ворон заранее согласился на все - хоть на танки, которые поведет в Зону, вооружившись алым и синим флажками.
        Если Дэн договорится с эмиониками (одна мысль об этом казалась дикой, но в жизни априори не существовало ничего невозможного), идти окажется проще. К тому же Ворон чувствовал: отдаляться от стены не придется, все решится у границ Москвы.
        - А теперь - история про людей и крыс, - сказал боец. - Точнее, про то, как две невинные животины могут сделать вечер аж четырем совершенно разным людям.
        - Как раз в тему, - хохотнул кто-то.
        - Ну а то, - ответил боец. - Не так страшны твари, как их ученые малюют. Значится, случилось это… аж вчера. Выдвинулся я из дома в часть, иду себе, никого не трогаю, мимо автобусной остановки и замечаю странное: стоит, значит, девушка лет примерно двадцати шести, вполне себе приличная, накрашенная, платье… ну, не из дешевых, на каблуках, и внимательно пырится в размещенный рядом с остановкой помойный бак. Я цепляюсь за это взглядом и думаю: «Айфон, что ли, случайно выкинула вместо обертки от жвачки, а сама, понятное дело, лезть в бак брезгует?» В общем, мне становится интересно, и я подхожу ближе, интересуюсь и попутно слышу, что в помойке происходит какое-то шебуршение, там явно кто-то шуршит и возится.
        Девушка на секунду отрывается от разглядывания и с восторгом школьницы первого класса начальной школы выдает: «Там КРЫСЫ!» Я пожимаю плечами, мол: «Ну, крысы, помойка - вроде все логично, нет?» В ответ все с тем же детским восторгом и задором она восклицает: «ОНИ ТАМ ТРАХАЮТСЯ!»
        Меня от общей нелепости картины складывает пополам в приступе ржача - о господи, ну взрослый же вроде человек, пусть и женского пола. Наверно, уже и сама вышеназванному занятию не чужда, а такая незамутненная радость! - но не посмотреть ведь, блин, уже нельзя! Я, неинтеллигентно похрюкивая от хохота, заглядываю в бак и в свете уличного фонаря вижу, что таки да, пасюк с пасючихой и вправду трудятся в поте хвостов и ушей на благо крысиной демографии! Наши деятели от власти, сильно повернутые на данном вопросе, восплакали бы слезами умиления и возгордились бы собой: все же хоть до кого-то их лозунги не пустое сотрясание воздушных масс. И все бы ничего, но в этот момент по улице проходят два мент… сотрудника правопорядка, - моментально поправился боец, покосившись на «коллег», держащихся особняком и рассматривающих выданные им автоматы. - Видят застывшую над помойкой скульптурную композицию и решают вмешаться. Ну, мало ли: может, мы там труп какой нашли и теперь разглядываем.
        «Добрый вечер, - говорят, - молодые люди, у вас тут все в порядке?»
        «Это… того… ага», - отвечаю я, утирая слезы, ибо уржался уже до них.
        «А что случилось-то?» - вопрошает полицейский.
        «Да ничего, там крысы…» - робко сообщает девушка.
        «И что? - искренне недоумевают полицейские и, разумеется, тоже заглядывают в бак. - Оооооо…»
        Один из них, надо отдать должное, оказался дядькой с хорошим чувством юмора. Он оценил ржущего меня, нервно хихикающую барышню, общий абсурд ситуации и решил внести свою лепту. Он вежливо постучал по стенке бака и изрек:
        «Граждане! А вот мы вас сейчас оформим за непристойное поведение в общественном месте!»
        Тут сложило уже совсем всех - и меня, и девушку, и коллегу-полицейского. Я, однако, нашел в себе силы уточнить, с каких это пор у нас мусорка - общественное место? Не, ну правда! Она закрыта с четырех сторон, еще вот и крышка есть, да у них тут, блин, персональный люкс! Чем хотят, тем и занимаются!
        «Да, действительно… - ответил полицейский, подумав. - Ладно, тогда не будем оформлять!» - ровно в том же тоне выдал он.
        Крысы, что характерно, все это время плевать на все хотят и… ну, вы сами понимаете. А мы в это время стоим вокруг помойки и на них смотрим. Потом я не выдерживаю:
        «Черт возьми, люди, зато вы представьте, как это выглядит: стоят четыре взрослых человека, из них двое при исполнении, - и таращатся в помойку…»
        Вот тут всех скрючило окончательно. Честно не знаю, как остальные, а я полгода так не хохотал. После чего мы, придя в себя, сообща решили оставить крысюков в покое и разойтись по своим делам. Но лишних лет пять жизни эти крысюки всем нам добавили точно!
        - Твои слова да богу в уши, - все же заметил Ворон. Вроде ничего сверхумного не выдал, но обернулись к нему все и как-то слишком резко, аж за пистолет захотелось схватиться, а в связи с его отсутствием - за нож. А потом он успел заметить очень быстрое, едва ли не смазанное движение в свою сторону, отпрянул, но к подобному маневру нападающий явно оказался готов.
        Пока Ворон судорожно соображал, что вообще происходит, его сжали в медвежьих объятиях, кажется, даже ребра хрустнули. Затем до него донеслась не особенно связная речь, поток восхвалений и… воспоминаний. Ошеломленный мозг все же заработал, и Ворон нахмурился, рассматривая бойца.
        - Дух? - спросил он неуверенно.
        - Он самый! - Боец широко улыбался и крепко сжимал плечи (видимо, боялся, как бы сталкер не удрал).
        - Я рад, - сказал Ворон искренне: идти в Периметр с проверенными людьми он предпочитал всяко сильнее, нежели неизвестно с кем. Однако столь теплого приема он точно не ожидал.
        Если бы не Дух, неизвестно, как окончилась бы история с «белыми сталкерами» и Шрамом. Тот после взятия «Созвездия» совсем слетел с катушек и решил пристрелить Дениса, объявив демоном, самим чертом и всем в том же роде.
        И ведь поначалу ничто не предвещало нервного срыва у, казалось бы, закаленного стрессами бойца, прошедшего несколько горячих точек. Единственное, что не нравилось лично Ворону: излишняя религиозность Шрама. Впрочем, Ворон не считал религиозность пороком, иначе ничем не отличался бы от попов, сплошь и рядом грозящих всем и каждому, кто не желал жить по их вере, геенной огненной.
        Шрама он с собой взял и… зря на самом-то деле. Не проявил бы плюрализм, возможно, и с крысами проблем не возникло бы. С другой стороны, винить себя Ворон считал бесперспективным занятием. Винить стоило Шрама, и вот именно он обязан ответить за все.
        - Я как узнал, что к тебе посылают, сразу вызвался. А потом… - протянул Дух, - это ж я гниду не довел. Его еще и наградили посмертно и пенсию назначили, представляешь?!
        - Ну вот еще переживать по этому поводу. Семья-то не виновата, что Шрам выродком оказался. - Ворон передернул плечами, и Дух его все же отпустил. - В момент нашего отступления он действительно поступил героически. За тот поступок - и награда. А за преступления его должна постигнуть соответствующая кара, желательно вне Периметра, с судом и продолжительным заключением. Я, во всяком случае, сделаю все возможное, чтобы он не сбежал посредством смерти.
        Глава 30
        Дух кивнул и огляделся:
        - А где Дэн?
        - Он присоединится к нам в Периметре, - ответил Ворон. Беспокойство Духа отнюдь не было наигранным. В прошлый раз именно он спас Дениса, арестовав Шрама и отобрав у него оружие.
        Боец хотел спросить еще что-то, но в этот момент в дверь вошел Щищкиц собственной персоной. Выглядел он решительно и тотчас направился к конторке.
        - Вы куда? - ухмыляясь, поинтересовался Ворон.
        - Это операция полицейского управления! - едва не лопаясь от важности, ответил тот.
        - А… - протянул Ворон. - То есть вы пришли толкнуть напутствующую речь перед своими. Не стану вам мешать, - сказал и повернулся к следователю спиной, никак не отреагировав на оскорбленное: «Нет!».
        - Я иду с вами, и это не обсуждается! - Покрасневший от ярости Щищкиц подошел к Ворону и, ухватив за плечо, попытался развернуть к себе. - Смотрите мне в лицо! Я здесь представитель власти!
        Ворон руку стряхнул, причем Щищкиц даже не понял, каким образом.
        - Представитель власти? Здесь?.. - Ворон все же обернулся, бросая на следователя высокомерный взгляд. - А я - там. В Москве я и только я: царь, бог, а для нашего маньяка еще и дьявол во плоти. И я не собираюсь вести априори «зоновое мясо».
        - Да ну?! - Щищкиц аж слюной забрызгал. - Я вас поймал, Ворон! Значит, «зоновое мясо» вести не хотите. А почему в вашем списке мальчишка, который даже стрелять не умеет? Штатский, кстати, и, замечу, нечистый на руку! Мы, конечно, прикрыли глаза на его прошлые выкрутасы… - на слове «мы» он уже едва не орал, - только благодаря вашему руководству, но если вы и дальше посмеете говорить со мной в подобном тоне!..
        - Довольно. - Ворон в отличие от Щищкица голос не повысил, но замолк тот сразу. - Вы, значит, прикрыли? В лице всей полиции? Ну-ну, а руководство в курсе?
        Щищкиц стиснул зубы.
        - К вашему сведению, у меня начальства нет, с ИИЗ я сотрудничаю на основании договора, - проинформировал Ворон. - А кроме того, есть в этом договоре пунктик, прямо оговаривающий возможность моего отказа: от миссии вообще или определенных людей, в ней участвующих. И, замечу, здесь я, как вышибала в ночном клубе, могу указать на дверь без объяснения причин.
        - Стоп-стоп, уважаемые. - Дух как-то на удивление изящно и ловко (учитывая его габариты) влез между ними. - А кто у нас стрелять не умеет?
        - Господин Щищкиц - в первую очередь, - язвительно заметил Ворон. - К слову, я не уверен насчет большинства его людей.
        - Так! - Дух потер ладони. - Сейчас проверять будем. Какие у тебя стандарты? Десять из десяти?
        - Это слишком, - улыбнулся Ворон. - Семь из десяти.
        - Отличненько! - воскликнул Дух и повернулся в сторону конторки. - Организуете нам банки?
        - Банки? - уточнил сотрудник в очках, не слишком успешно скрывая улыбку.
        - Банки-банки. Жестяные такие. Неужели у вас нет? Можно из-под пива.
        - Ага, - Ворон, не удержавшись, вставил свои пять копеек: - «Балтика»-девятка, если можно.
        - В простонародье «почти ерш», - хохотнул боец.
        - Это смотря где, - ответил Ворон. - У нас, в Пущино, ваш «почти ерш» перефразировали в просто «еж».
        - «Просто еж», - оценил игру слов Дух. - Мне нравится.
        - У нас есть все, - заметил сотрудник и скрылся в двери за спиной.
        Не прошло и пяти минут, как он появился с полной коробкой жестяных банок. Бойцы, не дожидаясь приказа, притащили из соседнего помещения два стола, напоминающие школьные парты, и расставили на них десять мишеней.
        - Ничего, если стену попортим? - на всякий случай уточнил Дух у сотрудника. Тот только рукой махнул. Зрелище интересовало его куда больше, нежели гипотетическое недовольство начальства.
        - У нас в следующем месяце ремонт предусмотрен, - все же ответил он. - Можете ни в чем себе не отказывать.
        - Зря вы такое сказали, - рассмеялся Ворон. - Можно мне гранатомет?
        - Прошу, - сказал сотрудник и протянул ему «Гюрзу». - Самозарядный пистолет с бронебойной пулей оригинальной конструкции, - объявил он хорошо поставленным голосом, привычным вещать в аудиториях и на научных конференциях. - Работает на принципе отдачи ствола с коротким его ходом. Кожух-затвор в боевом положении полностью накрывает ствол. В его выемке справа смонтирован выбрасыватель. Полускрытый курок доступен для большого пальца руки, удерживающей оружие. Пистолет имеет два автоматических предохранителя. Первый выполнен в виде клавиши позади рукоятки и выключается при полном охвате ее ладонью. - Он продемонстрировал. - Второй представляет собой своеобразную шпонку на спусковом крючке и выключается при начале спуска. Облегченный вариант. Изгиб спусковой скобы имеет упор для пальца, обеспечивающий удобство стрельбы с обеих рук. Двухзарядный магазин на восемнадцать патронов с шахматным их расположением не выступает из рукоятки. По израсходовании патронов затворная задержка останавливает затвор в заднем положении. На расстоянии в двадцать пять метров все попадания укладываются в восьмимиллиметровый
круг, на ста метрах - соответственно в тридцатидвухмиллиметровый. Пробивает бронежилет третьего класса защиты с жесткими элементами. Он даже способен пробить блок головок цилиндров автомобильного двигателя. Хорошо зарекомендовал себя в условиях современной Москвы.
        - Хорошо или нет, но от стрелка многое зависит, - сказал Ворон и, вскинув пистолет, сразил по порядку все десять банок, произведя десять выстрелов. При этом стрелял он с расстояния, в полтора раза превышающего то, с которого условились бойцы.
        - От меня ты такого же ждешь? - уточнил Дух.
        - Вышние силы упаси, - фыркнул сталкер. - Я-то в Периметр иду в любом случае.
        Дух фыркнул и встал на условленное место. Десять банок он выбил играючи. Его подчиненные тоже не оплошали. С полицейскими было похуже, но Ворон вынужденно признал, что приятно удивлен.
        - Ваш черед, господин Щищкиц, - сказал он.
        Следователь взял предложенную ему «Гюрзу», осмотрел, словно понимал в оружии хоть что-то.
        - А почему я не стрелял первым? - спросил он.
        - Промахнись вы сразу, могли бы развопиться по поводу не того пистолета. Сейчас же, когда примеры удачной стрельбы налицо, сделать подобное вам не удастся, - ответил Ворон и развел руками.
        - Да чтоб тебя… - прошипел Щищкиц и встал на линии ведения огня - хоть на чуть-чуть, но ближе к мишеням.
        Ворон отвернулся. На самом деле он не знал, как стреляет полицейский. Дух очень удачно придумал стрельбища, чтобы предотвратить открытый конфликт. Хотя о чем это он?.. С некоторыми людьми без скандала не выходит, а Ворон твердо решил Щищкица в Периметр не брать: слишком опасно и сильна вероятность прямого неподчинения уже в условиях Зоны, а глупых смертей кого бы то ни было сталкер точно не желал.
        Зона всегда брала дань - так или иначе. Она испытывала на прочность каждого, кто входил в ее пределы, и обычно предугадать, кто станет ее жертвой, заранее не выходило. Обычно. Однако, имея дело с Москвой вот уже несколько лет, Ворон иногда понимал ее «характер» и предпочитал перестраховаться, перебдеть, как говорится.
        По его прикидкам, Щищкицу суждено было гробнуться в девяноста процентах из ста. С одной стороны, его исчезновение решило бы массу проблем (вряд ли тот оставил бы в покое и ИИЗ, и самого Ворона), но с другой - избавляться от возможных врагов посредством Зоны чревато. Ворон не желал переходить черту, за которой начал бы презирать самого себя, как бы глупо и высокопарно это ни звучало.
        Щищкиц не разочаровал. Первые три банки ударились в стену. Следователь усмехнулся, мол, знай наших, и произвел два следующих выстрела.
        - В белый свет, как в копеечку, - прокомментировал один из бойцов, за что заслужил крайне неодобрительный взгляд «высокого полицейского начальства».
        Щищкиц поразил следующую банку и тотчас снова промазал.
        - Ну… «ЧАС Ч» настал! - воскликнул кто-то. - Ставки делать будем?
        Ворон обернулся на подошедшего к нему Никиту. Выглядел тот виноватым.
        - Я и три не выбью… наверное, - признался тот.
        Ворон пожал плечами и сказал:
        - Хоть попробуешь.
        - Но я… хочу пойти. Чувствую, что прям должен.
        - Если прям должен, - передразнил Ворон, - пойдешь.
        - С вами?!
        - По идее, после всего, утворенного в первую ходку, - усмехнулся Ворон, - тебя снова не повел бы в Москву ни один нормальный сталкер. Однако я не могу назвать себя нормальным, - заметил он и подмигнул.
        - Спасибо, - сказал Никита. - Зря ты думаешь, будто я ничего не понимаю.
        - С чего ты так решил? Понимаешь, и хорошо, просто… - Развить тему дальше он не успел, Дух вырос у стойки, как из-под земли… вернее, пола.
        - Что, совсем труба? - поинтересовался он.
        Никита кивнул.
        Ворон повел плечом и заметил:
        - Во-первых, Щищкиц может разозлиться и уйти.
        - Не-а, я на твоем месте на это бы не рассчитывал, - покачал головой Дух. - Прежде чем дверью хлопнуть, он постарается тебе в суп плюнуть. Гнилая порода - за километр же видно. Ты с пистолетом вообще не дружишь? - Этот вопрос предназначался уже Никите.
        - Ну, как…
        - А в детстве в войнушку не играл? Пальцы в форме нагана не складывал? А ну, покажи!
        Никита покосился на Ворона. Тот кивнул.
        - Да не боись ты, - хохотнул Дух.
        Никита вздохнул, сжал пальцы в кулак, отогнул вверх большой палец, а указательный вытянул вперед.
        - Здорово! - прокомментировал Дух. - Пистолет возьмешь именно так, а целиться будешь, как в детстве, по указательному пальцу, усек?
        Никита кивнул, хотя вид у него оставался неуверенный.
        Со стороны стрельбища раздался нестройный гул голосов и несколько смешков. По всему выходило - Щищкиц оказался весьма посредственным стрелком и установленные нормативы не прошел. Когда он, брызжа слюной по поводу чужого отвратительного поведения, дошел до конторки и практически кинул сотруднику пистолет, Ворон все же не удержался и сказал:
        - Баба с возу, кобыле - радость.
        - Легче, - поправил Дух.
        - Нет-нет, именно то, что я и сказал.
        Щищкиц гневно сверкнул глазами на обоих.
        - Посмотрим, как этот ваш, - он указал на Никиту, - отстреляется.
        - Он пойдет в любом случае, - сказал Ворон.
        - Не сомневаюсь, - протянул Щищкиц. - Однако если при этом пропадет… - он сделал небольшую паузу, словно наслаждаясь моментом, - то я с огромнейшим удовольствием открою дело на вас, Игорь Ветров, и, возможно, не покушение на убийство, но преступную халатность впаяю вам легко.
        - Халатность? В Зоне? - Ворон покачал головой. - Мой адвокат размажет обвинение, как нож масло.
        - Но прежде тебя самого размажут в «обезьяннике». Уж об этом я позабочусь! И не таких учили, мутант доморощенный!
        - Послушай, ты… - начал было Дух, но Никита его перебил.
        - Не так уж я и бездарен, как вам хочется, - сказал он и ушел.
        Ворон не тронулся с места. Ему достаточно было гула, которым приветствовали Никиту.
        Никиту в отличие от Щищкица приободряли: то ли уже сообразили что к чему, то ли инстинктивно чувствовали, с кем стоит идти, а с кем - нет.
        Толпа ревела все одобрительнее с каждым новым выстрелом и успешным попаданием, а Щищкиц хмурился и матерился.
        - Шесть, семь… - досчитал Ворон. - Все, дальше уже не важно.
        Щищкиц если только зубами не заскрипел. Он уже открыл рот, но продолжить оскорблять и угрожать в присутствии свидетелей не решился. За дверь он буквально вылетел.
        - Вот говнюк, - бросил сотрудник, поправляя очки.
        - Вам-то он что сделал? - удивился Ворон.
        - Если б сделал, я выбрал бы эпитет покрасивее, - сказал сотрудник. - Вы просто у нас бываете не так уж часто, Игорь Николаевич. Этот сморчок уже у большинства сотрудников ИИЗ в печенках сидит, может, хоть сейчас от него избавимся.
        - Это вряд ли, - фыркнул Ворон.
        - Говорю же: бываете у нас нечасто, - покачал головой сотрудник. - Думаете, почему Щищкиц так рьяно в Зону рвался? Приключений захотел? Да он же трус первостатейный.
        - Не знаю, - признался Ворон. - Может, артефакт какой захотел найти. Любой, даже самый простенький, - неплохая прибавка к жалованью.
        - Да ну! - Сотрудник даже рассмеялся (впервые на памяти Ворона). - Там что-то с полицейским начальством, которое Щищкиц тоже достал. В общем, участие в операции обернулось бы индульгенцией, а так его скорее всего просто уволят.
        - Ох, хорошо бы…
        - Хотели избавиться нашими руками от него, - заметил Дух. - Надеялись, Щищкиц в Москве сгинет.
        - Перебьются. Пойдем посмотрим на результаты, - предложил Ворон. - Ты с чего взял, будто подобная расстановка пальцев поможет?
        Дух хохотнул:
        - Психология. Но помогло же… так…
        Пять банок стояли нетронутыми.
        - Не помогло, - вздохнул Дух.
        - Еще как помогло, так одна была бы! - заверил Никита.
        - А вы чего же, черти полосатые? - обратился Дух к остальным. - Блеф, конечно, хорошо, а если бы следак проверять побежал?
        Бойцы дружно пожали плечами, затем откуда-то из задних рядов вылетела гайка, ударилась и сбила банку. И еще одна - с другой стороны и с тем же результатом.
        - Семь, - констатировал Ворон. - Теперь комплект.
        Глава 31
        - Выходим без спешки, за автоматы не хватаемся, нас встречают, - распорядился Ворон.
        В отличие от группы бойцов он примерно знал, что их ждет, но легче от этого не становилось. Скорее, наоборот. Сложно смирять инстинкты, особенно учитывая, где он находится и кто стоит совсем рядом… по ту сторону двери, в чужой реальности, в которой по определению возможно все.
        - Ты в порядке, командир?
        Кивнуть проще, чем сказать, но Духу, маячившему сразу за Никитой, вполне достаточно. Иногда способность не думать и довериться ведущему - лучшее из возможных качеств. Ворон не обладал подобным никогда, и сейчас в голову лезло слишком много «а если», даже учитывая присутствие Дениса (способность чувствовать напарника на расстоянии никуда не исчезала и в реальном мире, а в Зоне усиливалась раза в два).
        - А… - начал было Никита, увидев, как Ворон разрядил пистолет, и тотчас замолчал, вероятно, решив, будто так и надо, а вот привлекать внимание - как раз ни к чему.
        - Поехали, - прошептал Ворон, хватаясь за скобу, заменяющую дверную ручку, и оставляя надежный просторный КПП Теплого Стана за спиной и врываясь в неизвестность.
        Открыть дверь, бросить взгляд на сканер, кинуться в сторону, на ходу вытаскивая пистолет, упасть, захватить цель… заставить себя замереть. Раздался щелчок - перебороть инстинкт все же не удалось. Не вытащи он обойму, эмионика спасла бы только непринадлежность его к роду человеческому (во всяком случае, Ворон сильно рассчитывал на способность убить это существо).
        - Ворон! - воскликнул Денис, тем не менее оставаясь возле эмионика.
        - Я в норме, - ответил тот, быстро поднимаясь на ноги и выдыхая. Не стоило группе видеть такое поведение проводника. Сталкер, скачущий почем зря горным козлом, теряет в авторитете, а в крайней ситуации подобное дорого обходится.
        Группа выходила медленно, по одному, как он и приказывал. Бойцы вставали в шеренгу, будто на параде, полицейские скучивались. На лохматого мальчишку в черных джинсах-бриджах, в полосатой рубашке и в веселеньких кроссовках с разноцветными шнурками они смотрели подозрительно.
        - Обожанием не пахнет, значит, можно расслабиться, - пробурчал Ворон себе под нос, заново зарядил пистолет и подошел к Денису. Тот вцепился в протянутую руку сильнее, чем обычно, не просто обозначая приветствие, а едва ли не истерично, но внешне сохранял абсолютное спокойствие.
        - Наш проводник, - сказал он.
        Ворон кивнул.
        Выглядел «проводник» не очень хорошо. Уж точно не пречистый образ, который транслировался во время эмо-удара. Жалость он вызывал, конечно, но не более того. Похожие чувства Ворон мог испытывать, например, к беспризорникам, что вовсе не означало, будто он пошел бы волонтером или принялся усыновлять всех подряд. Бедственное положение кого бы то ни было вызывало сочувствие, но никак не желание гробиться ради утопической идеи изменить мир в угоду собственным амбициям.
        Он стоял, исподволь разглядывая самое страшное и опасное чудовище, обитающее в Зоне, хозяина Москвы - темноглазого и русоволосого, бледного, худющего, с родинкой на щеке и ссадиной на подбородке. Белые кроссовки на самом деле являлись серыми и пыльными, а местами - коричневыми. Гольф на правой ноге мальчишки, кислотно-желтого цвета, сочетался бы с красными шнурками в синюю крапинку просто ахово (то есть никак), однако на левой ноге у него был надет алый носок, а шнурки - ярко-желтые.
        - Прелестно, - усмехнулся сталкер.
        Эмионик никак не отреагировал, он смотрел прямо перед собой и словно не видел. Глазные яблоки не шевелились. Ворон готов был принять его за слепого, если бы Никита не нарушил строй и не ахнул:
        - Тиха!
        Мальчишка вздрогнул самым что ни на есть натуральным образом. Он тотчас «обрел зрение» и всмотрелся в Никиту. Зрачки расширились, но никакой другой реакции не последовало.
        - А ну притормози! - Ворон заступил ему дорогу. Никита был удивлен, ошарашен, даже шокирован, но никак не зомбирован, да и использовать эмо-удар избирательно эмионики не умели.
        - Это мой брат, Тимофей, он в Зоне исчез, вернее, при эвакуации потерялся. Давно, правда, - уже без уверенности в голосе сказал Никита. - Он в Сергиевом Посаде жил, приехал как раз перед самой катастрофой, мне сюрприз хотел сделать… Тих?
        Эмионик смотрел молча, и лицо его оставалось бесстрастным.
        - Только, - продолжил Никита, - он же вырасти должен.
        - Эмионики не растут, - ответил Ворон и посмотрел на Дениса. - Как выдвигаемся? Вы впереди, я замыкающим? Сорок человек - не шутка.
        - Мы замыкающими, - поправил Денис. - Если что, я и так услышу, а переводить лучше непосредственно тебе, не превращаться же в испорченный телефон, передавая информацию по рядам.
        - Я пойду вторым, - твердо заявил Никита.
        Ворон махнул рукой. Пожалуй, у Никиты так даже возрастали шансы уцелеть при нападении.
        - Иди со старым знакомым поздоровайся, - сказал Ворон. - Он уже о тебе спрашивал.
        - С Духом? - Денис улыбнулся. - Обязательно пойду.
        Ворон закатил глаза. Ему самому все бойцы казались на одно лицо. К тому же выстраивались они возле стены шагах в двадцати, в тени. Опознать кого-то конкретного казалось задачей если не непосильной, то сложной. Однако Денис, похоже, не смотрел, а чувствовал. Ну да у эмиоников свои способы - даже у бывших.
        - Осторожней здесь. - На прощание Ворон хлопнул Никиту по плечу, приободряя. Отчего-то показалось, будто ему это необходимо.
        - Спасибо, - произнес тот одними губами.
        Шли уверенно по всей немалой Профсоюзной улице, чистой, как после моющего пылесоса, лишенной какой-либо аномальной активности и защищенной от любых мутантов. Если Ворон и замечал вдали какое-либо существо, то оно спешило скрыться как можно скорее. Черные быкуны удирали без оглядки, впервые демонстрируя столь несвойственное им поведение.
        - Красота какая, - ворчал Ворон, - они здесь золотым шаром все выжгли?
        - Эмионики научились им управлять. То ли полярность шара меняют, то ли как-то еще, - ответил Денис. - По идее, все, что подвластно им, я тоже умею…
        - Не вздумай пробовать, - перебил его Ворон. - Просто не думай об этом, и все. Я предпочитаю наши осторожные прогулки этому чертову параду. А еще напомни мне никогда-никогда не таскать за собой маленькие армии, я ж половины входящих в нее людей не знаю!
        Денис рассмеялся.
        - Напомню. Мне тоже не нравится, - сказал он.
        - Устал?
        - Странные ощущения, но голова особо не болит, только когда я сосредоточиваюсь, начинают ныть виски и лоб. Моя несостоявшаяся семья настолько напугана, что не допускает мысли об обмане, так что не волнуйся почем зря.
        - Чем их так пугают грызуны? - поинтересовался Ворон. - Они, конечно, большие и страшные, но никогда не поверю, будто монстры боятся монстров.
        - До икоты. - Денис на секунду замер и коснулся висков указательными пальцами. - Нам передали, что сейчас пройдем по локальной безобидной аномалии. Визуальные спецэффекты будут, но не более того.
        - Угу. Эй, бойцы! - прокричал Ворон. - Входим в мираж, палить запрещаю!
        - Не совсем мираж, между прочим, - поправил Денис.
        - Фиолетово. Если аномалия безвредна, то пусть уж лучше остальные считают ее не существующей.
        Денис пожал плечами:
        - Наверное. Тогда покричи им, чтобы не удивлялись.
        - На видеоэффекты внимания не обращать! - добавил Ворон и, понизив голос до шепота, сказал: - Чувствую себя идиотом.
        - Поверь мне, не ты один, - заметил Денис, имея в виду то ли себя, то ли кого-то из группы.
        - Для пущего эффекта только матюгальника не хватает. Кстати, действительно: такими темпами я рискую охрипнуть к моменту возвращения.
        В принципе картинка со стороны выглядела здорово: впереди шел ребенок лет девяти, рядом с ним Никита, тощий и непредставительный, а за ними колонной по три в ряд амбалы в камуфляже - вначале полицейские, затем армейские спецы. У полицейских облачение слегка отличалось, хотя Ворон так и не понял, чем именно: то ли рисунок слегка другой, то ли расцветка. Замыкали шествие он и Денис.
        - Вот как окажется в одном из домов снайпер… - предрек Ворон. - Нас он с легкостью срисует.
        - Каждый дом сейчас кишит мутантами, - проинформировал Денис, - если где и притаился снайпер, его давно уже съели.
        - А мне и не жаль, хотя вроде как и не мутант особо, - заметил Ворон и напомнил: - Так что эмионики?
        - Крысы появились в Москве внезапно и сразу во множестве, словно кто-то их специально выпустил или пробудил. По тому, что мне показали… ну, мысленно…
        - Я понял, продолжай.
        - В общем, у меня создалось впечатление, будто Москва стала полигоном для некоего эксперимента, - сказал Денис. - Какой-то безумный гений намудрил с генетикой, создал огромных крыс, поместил в хранилище, усыпил. Затем пришла Зона, изменила мутантов, а потом либо сами, либо по сигналу создателя они пробудились. У эмиоников над крысами власти никакой, но это еще не все: мутанты воспринимают детей Зоны как пищу. Собственно, грызуны вообще жрут любую органику. С быкуном или гиеной им не справиться, но они берут числом.
        - Как забавно.
        - Вот поэтому эмионики сидят в Москва-Сити и трясутся от страха, а также готовы забыть все разногласия с людьми. На договор они тоже пойдут, им только представитель постоянный нужен.
        - Нет!
        - Что нет?
        - Не вздумай, - твердо сказал Ворон. - Ты им не станешь.
        Денис вздохнул.
        - Я сам не хочу. Только если не я, то кто?
        Ворон поднял на него прищуренный взгляд.
        - Ты не единственный уникальный сталкер в Подмосковье.
        - Тебя я не отпущу тем более, - зашипел Денис, - этого еще не хватало, да и не поймешь ты их со своей особенностью.
        - Посмотрим. Не полезли бы крысы из Москвы, я точно не согласился бы на эту авантюру. - Ворон проводил взглядом стайку золотых шаров, клином плывущих в небе. - Наверное, мне не стоило бы говорить об этом сейчас, но лучше было бы дождаться, когда крысы съели бы всех эмиоников.
        - Слова не имеют значения. Эмионики улавливают мысли, но ты закрыт ото всех, соответственно и говорить можешь все что угодно, - сообщил Денис.
        - Путано, но приятно.
        - И главное, что вводит эмиоников в состояние тихой истерии, - продолжил Денис. - Они чувствуют крыс только в скоплении от десяти голов. Одиночек не замечают вообще.
        - Значит, если на нас нападут штук пять мутантов, твой маленький знакомец не предупредит и не поможет?
        Денис кивнул.
        - Я начинаю веселее смотреть на наше количество, - усмехнулся Ворон.
        - Ой, ничего ж себе! - воскликнул кто-то из передних рядов.
        Глава 32
        Разглядеть аномалию со стороны не получалось, разве что сканер распознал ее как нечто амебообразное и неопасное. Над местом, где она распространялась, не дрожал воздух, не клубился туман или черные мушки. Она была абсолютно прозрачной, и, пожалуй, единственной странностью, которую удалось заметить, оказалась реакция бойцов. Они, до этого шедшие уверенно, не отвлекаясь, не озираясь по сторонам, миновав границу невидимой аномалии, начинали вертеть головой и присвистывать.
        - Можно подумать, нас ожидает сон сумасшедшего наркомана, - проворчал Ворон и поглубже вдохнул, словно перед прыжком в прорубь.
        В следующий миг воздух из него вышибло, только к ледяной воде это не имело никакого отношения.
        - Зажмуриваться стоило, а не дыхание затаивать, - заметил Денис.
        Ворон кивнул, заставляя себя сохранять хоть какое-то достоинство и не таращиться по сторонам.
        - Сальвадор Дали, - протянул кто-то впереди, и не согласиться с ним было бы тяжело.
        - Отдыхает, - добавил еще кто-то.
        - И нервно курит в сторонке.
        Асфальт больше не казался серым, он превратился в россыпь колотого разноцветного стекла - синего, оранжевого, зеленого и белого, - оно сияло, ловя лучи самого настоящего солнца. В аномалии оно висело в янтарном небе - ярко-алое с изумрудными пятнами. Отбойник, разделяющий Профсоюзную улицу пополам, превратился в невысокий заборчик, сколоченный из штакетин, раскрашенных в самые необыкновенные цвета и оттенки. Серо-буро-малиновый в крапинку казался обыденным и совершенно неинтересным в сравнении с ними. Многоэтажки предстали хрустальными горами, на пиках которых, словно гигантские орлы, восседали светящиеся шары: золотые, голубовато-белые и серебристо-серые.
        Ворон бросил взгляд на сканер. По всему выходило, что идти в сверкающем мире, переливающемся всеми цветами, их оттенками и безумными сочетаниями, им предстоит почти до самого «Коньково». Впрочем, почему нет? Голова не кружилась, ноги не подкашивались, и эйфории не наступало. Ворон, наклонившись на ходу, дотронулся до стекла под ногами и ощутил вполне обыкновенный шершавый камень.
        - Всего лишь видимость, - прокомментировал его действия Денис.
        - Ага. Только проглядеть нападение в ней проще, чем сплюнуть.
        Когда они дошли до половины аномалии, та решила преподнести сюрприз и разительно изменилась. Стекло стало однородно-черным с тонкими синими прожилками внутри, на поверхности они образовывали сиреневые капельки. Забор превратился в замысловатое переплетение синих кристаллов, на которых расцветали крупные изумрудные и золотые бутоны цветов, похожих на розы и пионы одновременно. Небо заволокло сизыми тучами, а вокруг разлилось фиолетовое море с черными рифами, лишь отдаленно напоминающими коробки многоэтажек.
        - Жаль, я не художник, - обронил Ворон. - Картины писать начать, что ли?
        Денис не ответил, он в этот момент переговаривался с их маленьким проводником.
        - Нас просят слишком бурно не реагировать, это тоже всего лишь видимо… - сказал он, и окончание последнего слова потонуло в грохоте. Сразу за ним сверкнула молния, а потом еще и еще одна.
        - Заметил интересное явление? - спросил Ворон, перекрикивая шум стихии. - По законам физики, скорость света многократно выше скорости звука. Потому вначале мы видим вспышку молнии, а потом слышим гром. Здесь и сейчас все наоборот.
        - Это важно?
        - Не знаю. - Ворон дернул плечом. - Во всяком случае, я не представляю, как данное нарушение законов физики способно нам помочь или навредить, но поразмышлять над ним стоит.
        Молнии били в море. Вода и небо расцвечивались всеми оттенками красного, желтого и зеленого. Ветер завывал, но не долетал до невольных свидетелей, не колыхал волосы и одежду, словно действительно являлся всего лишь иллюзией.
        - Еще десяток метров, и выходим, - предупредил Денис, и Ворон вначале приказал и только затем сообразил, зачем это сделал.
        - Стоять! - выкрикнул он, успев едва-едва. Самое забавное, его послушал даже эмионик: то ли почувствовал, то ли Денис что-то успел передать, то ли Никита не зря ухватил его за руку (и при этом остался жив).
        - Что? - Дух выбрался откуда-то из средних рядов.
        - Сдается мне, вся эта иллюминация не просто так, - заявил Ворон.
        - Наш провожатый ничего не чувствует, - заметил Денис.
        - А ты?
        - Я?.. - Он пару раз моргнул и прикрыл глаза, затем глянул на Ворона удивленно и немного испуганно. - А вот я… точно не уверен.
        - Значит, выходим группами человек по десять, - принял за всех решение Дух, и никто не стал возмущаться по этому поводу. - Автоматы! - выкрикнул он. - Приготовиться к бою!
        - В любом случае недобдеть хуже, чем перебдеть.
        Группа продолжила движение, но что там впереди - зеркальная граница с ребристой поверхностью, - удалось увидеть только в самый последний момент. Разглядеть происходящее за ней возможным не представлялось.
        - Держитесь ко мне поближе, что ли, - сказал Дух.
        - Я ничего не слышу, - посетовал Денис.
        - Это как раз неудивительно, - заметил Ворон. - Не факт, что мы окажемся близко друг к другу, но предпочтительнее, если вы оба все же будете держаться вместе, а со мной и так все обойдется.
        Переход на мгновение ослепил и оглушил его, а потом нечто огромное и очень сильное сбило с ног и потащило по земле. Ворон ударил это нечто прикладом, спустил курок, а затем его перекувыркнуло и впечатало носом в темно-серый мех, лишив возможности нормально дышать.
        - Тьфу, гадость, - прошипел он, отворачиваясь и пытаясь сбросить с себя мертвую тушу. Крыс весил центнер, если не больше. Сдвинуть его Ворон не мог, не говоря о том, чтобы приподнять. Выбираться пришлось ползком, извиваясь змеем и стараясь не думать о других тварях.
        Он все же встал и даже успел оглядеться.
        Выкинуло их почти на пересечении Профсоюзной и улицы Академика Капицы. Справа возвышался присмиревший лес, и вот из него-то и лезли твари: серые и черные, откормленные и явно отлично чувствующие себя в Зоне. Аномалия исчезла и даже сканером теперь не распознавалась, словно и не существовала больше или работала только в одном направлении.
        - Хоть по поводу дезертиров волноваться не придется, - вздохнул Ворон.
        Люди разбились на группы по пять-десять человек и, стоя спиной к спине, отбивались от атаковавших их крыс. Насколько такая тактика оказалось выигрышной, судить пока было рано, но несколько тварей истекали темно-бордовой жижей на асфальте (наверное, именно так выглядела их кровь).
        Ворон пристрелил еще одного мутанта, сунувшегося было по его душу. Он оказался прав: аномалия выкидывала их хаотично. Где оказались Дух и Дэн, он не знал, но надеялся, что недалеко и вместе: вдруг слова, произнесенные в Москве, все же обладают силой?
        Прогремел первый взрыв, раздался пронзительный писк, перешедший в скулеж. Крысы прорвали оборону одной из групп, и последний оставшийся в ней боец активировал гранату. То ли нервы у него сдали, то ли был ранен и понимал, что не выберется, а умирать в пасти, полной острых зубов, не хотелось. Части тел раскидало на расстоянии в пять метров. Рядом с оторванной кистью руки лежал обрубок голого хвоста и дергался, словно жирный дождевой червь-переросток.
        Одна из крыс ползла, таща за собой недвижимые задние лапы, скуля и чуть ли не по-человечески плача. Тварь ничем не угрожала именно ему, да и никому больше, но просто стоять и смотреть на подобное не получалось. Ворон вскинул автомат и выстрелил. Крыса дернулась и застыла, но в померкших глазах промелькнула благодарность. Черт его знает, как удалось ее разглядеть, но ошибиться Ворон не мог.
        А потом на него насели уже всерьез. Пришлось отстреливаться и вертеться волчком, ведь спину прикрывать было некому. Однако даже при том, что он израсходовал почти весь боезапас, а пот лил с него градом, Ворона не покидало чувство фальши, постановки боя, словно твари щадили его и не хотели убивать, хоть и нападали. Зато гибли сами.
        - Да черт вас дери, насколько же вы разумны?! - выкрикнул Ворон, когда прорвавшаяся к нему крыса цапнула воздух в непосредственной близости от его плеча и рухнула на асфальт, пронзенная последними пулями. Промахнуться с такого расстояния тварь не могла.
        Едва слышный свист вплыл в уши, заставив ныть виски. В желудке поселился холод. Ворон затаил дыхание, переживая не самые замечательные ощущения, и подумал, что откусить ему голову сейчас ничего не стоило. Однако крысы отступили. Некоторое время они постояли, пожирая его взглядами, а затем бросились врассыпную, чтобы тотчас присоединиться к другим атакующим.
        Значит, оставили в покое только его. Просто ли так? Ворон завертел головой и почти сразу же наткнулся на знакомую уже фигуру в темной рясе с лицом, скрытым капюшоном. Только острый птичий нос венецианской маски выступал из темноты.
        - Бьюсь об заклад, ты посчитал оригинальным столь дешевый символизм: крысы борцы с чумой, - заметил Ворон. Голос его не подвел, впрочем, не так уж и далеко находился Шрам, чтобы пришлось кричать. - Чего ж ты упертый-то такой, а?
        - Зато ты - нет. - Говорить бывший спец все же не разучился, хотя Ворон всякого ожидал. - Деградировал окончательно и сошелся с самим дьяволом!
        - Ты о себе? - хмыкнул Ворон.
        - О тебе!
        - Жаль. Как правило, где есть место для самокритики, там обитают совесть и здравый смысл. Я как-то раз уже говорил, - Ворон стер со лба пот вперемешку с багровой кровью и алой - своей, - я вне твоей системы координат.
        - Каких координат?! - тотчас заорал Шрам. - Бог и Антихрист для тебя координаты?
        - А чем они плохи для этого? - Не то чтобы ему хотелось смеяться, но Ворон улыбнулся, как мог шире. - Все та же двухполярная система мира, будь она проклята, - черное и белое. И плевать на все слова о монотеизме.
        - Дрянь.
        Ворон пожал плечами.
        - Что, даже не ответишь? - спросил Шрам.
        - Смысл? Любой упрек в ответ поставит меня на одну ступень с мразью, убивающей в угоду собственным фанабериям. Причем ладно бы самостоятельно, так еще и используя для этого неразумных мутантов.
        - А вот здесь ты сильно ошибаешься, - с триумфом в голосе заявил Шрам и продемонстрировал нечто мелкое. Ворон с десяти шагов так и не смог разглядеть, хотя и всматривался. - Тот, кто вывел этих тварей, готовил их в услужение человеку. Я всего лишь понял, как ими управлять во благо.
        - Благо?.. - Гнев все же зашевелился где-то под сердцем. Перед глазами встал аэропорт и забрызганные алым стекла сторожки. Тот мальчишка точно не был ни в чем виноват. Он и ходил в Зону всего раз. - Убивать каждого, хоть раз вошедшего в Периметр?
        - Приветствующий дьявола да будет наказан.
        - Тогда сделай себе харакири, мразь! - Вопреки собственным же словам Ворон вскинул пистолет и выстрелил. Четырежды. Четырежды же и промазал. На этом патроны закончились.
        - Вот видишь, - рассмеялся Шрам, снимая с шеи шнурок с округлым кулоном размером с пятирублевую монетку, откинул в сторону и оказался на три шага левее. - Само Небо хранит меня!
        Ворон тихо выругался.
        - Не небо, а «грим», принадлежащий Зоне, как и все вокруг.
        Ему не нужно было вглядываться, чтобы распознать артефакт. «Грим» заставлял видеть человека, носящего его при себе, не там, где он находился на самом деле. Представлял он собой округлый предмет размером с пятирублевую монету, напоминающий изумрудный глазок, впаянный в кусок кварца. Глазок имел синюшное веко, открывающееся и закрывающееся с периодичностью раз в несколько секунд.
        Предположительно образовывался «грим» под длительным воздействием «сна Морфея». Опасность он представлял собой чрезвычайную. Особенно пагубно сказывался на психике, ну да Шраму он точно уже навредить не мог - дальше-то вредить попросту некуда.
        - Использовать козни дьявола во благо Всевышнего, - вот истинная благодетель, - возвестил тот.
        Ворон промолчал. Какой смысл спорить со свихнувшимся на вседозволенности ублюдком, маньяком или религиозным фанатиком (вряд ли он мог понять, кем именно являлся Шрам)? Подобных ему следовало обезвреживать всеми доступными способами, а если не удается - уничтожать.
        - Я несу свет веры, а каким способом, уже не важно, - продолжал тот.
        - Устроенное тобой находится за пределами добра и зла, - все же сказал Ворон. - Однако раз ты отозвал от меня своих подопечных, а не натравил, значит, чего-то ждешь или хочешь. Я слушаю, говори по делу.
        Шрам сказал.
        В следующий момент Ворон все же расхохотался. Слишком уж абсурдным являлось услышанное. В то же время Шрам проявлял завидную последовательность и точно осознавал, кому предлагает поединок.
        - Ты не ослышался, - заявил он, стоило Ворону замолчать. - Я хочу дуэли. Единоборства света и тьмы, как и должно свершиться.
        - Я далеко не скромный человек, - сказал Ворон. - Но даже моего нарциссизма не хватает для прозвания той или иной стороной. Тебе шапка Мономаха не жмет? Может, прогуляемся до Канатчиковой дачи? Там, рассказывают, Наполеоны с Александрами Македонскими табунами бродят.
        Впрочем, язвить он мог сколько угодно: выбора ему явно не оставили, как и патронов. А еще где-то в глубине головы сидела мысль о том, что Шрама надо взять живым. В конце концов, даже суд и последующее заключение далеко не столь важны. Учитывая возможность присуждения ему принудительного лечения в психушке, о справедливом возмездии и речи не шло. Однако ИИЗ Шрам мог очень пригодиться. Пусть рассказал бы, как нашел общий язык с крысами. Ворон не верил, будто все дело заключалось в «волшебном» свистке, наверняка существовали еще секреты.
        - Отказываешься… - проговорил Шрам, и в голосе его было слишком много самодовольства.
        Глава 33
        Ну, вот они и встретились. Где-то совсем рядом и в то же время невообразимо далеко раздавались выстрелы и крики. Бойцы держали оборону… наверное. По крайней мере Ворон надеялся, что, пока он не разберется с главной тварью, они сдержат наступление остальных мутантов.
        Крысы-переростки - не шутка. Даже в метро размером с собаку они представляли собой немаленькую угрозу. Здесь же - до полутора метров в высоту, иногда одетые в черные тряпки, красующиеся густым серым мехом, обладающие зубами и когтями - казались непреодолимой силой, идеальными машинами для убийств. Хоть стрелять не умели - уже хорошо, - иначе у людей против них попросту не осталось бы шансов. Тварей и так оказалось слишком много.
        «Только бы патронов у бойцов хватило», - подумал Ворон, вздохнул и закрыл для себя эту тему. Возможно, если он покончит со Шрамом, крысы отступят сами. Не факт, конечно, что так и будет, но лезть из Зоны они перестанут. Только железная воля предводителя могла заставить мутантов идти на верную смерть - в этом не возникало сомнений.
        Человек единственный может убить себя добровольно. Причем не только в моменты необходимости для выживания своей «стаи», но и просто так - ради идеи. И он же умеет посылать на смерть других, даже не себе подобных.
        Во время войны дельфины взрывали вражеские корабли. Собаки, увешанные минами, подползали к укреплениям противника. Сложно судить, конечно, насколько они осознавали, что делают. Однако мутанты не понимать подобного просто не могли, они же чувствовали границу Зоны и знали, чем обернется ее пересечение.
        Шрам в черной монашеской рясе и с птичьей маской на лице - в таких ходили лекари в то время, когда в Европе зверствовала чума, - выглядел более чем глупо. Болезнь разносили крысы. Теперь тварь в человеческом обличье стала предводителем крыс-мутантов. Какая ирония!
        - Какая ирония! - повторил Ворон уже вслух.
        Он не ожидал ответа. Шрам покачал головой и переступил с ноги на ногу, раздался стук, словно кто-то ударил палкой по асфальту. Он достал и перебросил из руки в руку грубо сделанный из «витринки» нож… ну, как нож, скорее, кинжал: сантиметров двадцать в нем точно имелось.
        - Где ж твой меч? - усмехнулся Ворон.
        - Им я казню…
        Ворон вздохнул. Лучше бы он промолчал. А если бы еще и Шрам не разговаривал, то мог и далее восприниматься зоновой тварью, в которой удалось бы не видеть человека. Ворон, конечно, не терпел самообмана, но и превращать схватку в дуэль не горел желанием. А еще маска сильно искажала голос, но он не сомневался, кому тот принадлежит. Ворон когда-то слышал его, причем долго и в разных вариациях: уверенный, спокойный, нервный, истеричный… Эти возвышенные пафосные интонации засели в мозгу очень четко и ассоциировались не с чем иным, как с отвратительной, липкой мерзостью, а еще - со всем тем, что вылезает из развороченных животов, грудин и расколотых черепов.
        Как однажды выразился Стаф, его знакомый, возглавлявший некогда клан «Доверие»: «Все люди разные, но распотроши их - столько всякого дерьма полезет…»
        Не иначе по той же иронии судьбы Стаф, позиционирующий себя истово верующим человеком, вытворял отвратительные вещи. Он являлся этакой всеблагой дрянью, крестящейся напоказ и закатывающей глазки, говоря о высоких материях, регулярно ходящей в церковь, исповедующейся и при этом неустанно загребающей жар чужими руками. Сколько смертей произошло по его вине - даже подумать тошно.
        - Как интересно, - протянул Ворон. - А со мной, значит, сойдешься в потасовке на ножах, и будем мы кружить, словно уличная шпана, не поделившая… А что обычно делит уличная шпана? Территорию? Телочку из консерватории? Деньги? Как-то мелко. Особенно в связи с чуть ли не Армагеддоном, о котором ты здесь соловьем заливаешься.
        Говоря все это, Ворон ловил себя на мысли, что пытается Шрама раззадорить, разозлить, заставить нервничать. Тактика - так себе, особенно в случае такого весового перевеса не в свою пользу. Большие шкафы падают громко только в тех случаях, если деревяшки. Однако Шрама учили убивать, и своим телом он владел в совершенстве, а гнев наверняка умел обращать в силу.
        Что касалось его самого, Ворон не сомневался - рука у него не дрогнет. Рука… Черт побери, почему же у него нет хотя бы пистолета?! Как он умудрился остаться без огнестрельного оружия посреди Москвы?!
        «Вот ведь судьба-злодейка!.. - подумал он. - Но хоть не безоружен - уже хорошо».
        Он не мог даже описать, как ему не хотелось поединка. Однако провидение, Зона, черт его знает, как ее обозвать - геомагнитное поле или ноосфера, - не оставила ему выбора.
        Не спуская глаз с твари, бывшей когда-то человеком, Ворон нагнулся и вытащил из-за голенища высокого ботинка свой кинжал. Против «витринки» обычное лезвие не устояло бы, но он тоже пользовался артефактами.
        - Свершилось! - провозгласил Шрам с таким видом, словно над их головами разверзлись небеса и пошел огненный дождь, ну или хотя бы ливень из лягушек. - Борьба веры: света и тьмы!
        - Господи, как пафосно-то, - проронил Ворон. Почему-то большинство мразей, которых он встречал, оказывались фанатиками. Их особая разновидность - фанатики веры - являлась самой омерзительной из всех. Кто бы ему объяснил почему?
        - Не смей поминать всуе!
        - В чем, в чем? Ты пока еще ничто никуда не сунул. - Шутка оказалась откровенно тупой и пошлой, но без нее было слишком уж невыносимо. - Кто-кто, а зоновая тварь могла бы и обойтись без церковных словечек. Или хотя бы договаривать - в суете. - Он вслед за противником перебросил нож в другую руку и с сожалением подумал о том, что порядком давно не тренировался. Впрочем, поделать нечего. Надежда теперь только на инстинкты и память тела.
        - Клин можно вышибить только клином, а заразу выжигают огнем, - сказал Шрам. - Низшие порождения Преисподней прекрасно подошли для уничтожения высших.
        Ворон сильнее сжал рукоять, потом вздохнул и усилием воли заставил себя расслабить кисть. Будет совсем некстати повторить ошибку всех новичков. Особенно сейчас, в смертельной драке с более тяжелым и искусным врагом - у маньяка-убийцы, выслеживающего и уничтожающего сталкеров по всему Подмосковью, как он сам выразился, казнившего их, точно проблем с практикой не возникало.
        - Мне повезло знавать только одного человека, прямо обвиняющего всех сталкеров в пособничестве дьяволу и считающего Зону филиалом ада на Земле, - сказал Ворон и добавил: - Собственно, везение именно и состояло в том, что упертый баран на жизненном пути оказался в единственном экземпляре.
        Шрам переступил с ноги на ногу.
        - Я, разумеется, в курсе разглагольствований новомодных проповедников-шоуменов от церкви, но никогда не принимал их во внимание, считая кривлянием неумных паяцев, - продолжил Ворон. - Церковника, призывающего организовать крестный ход вокруг Москвы, и фанатика, идущего убивать сталкеров, разделяет всего один крохотный шажок… вмещающий в себя тысячу и представляющий собой целую пропасть. Мне жаль, Шрам, что мы встретились при таких обстоятельствах, - произнес он спокойно. - Вернись ты на КПП, не затей убийства, я первым подал бы тебе руку.
        - Игры в благородство на меня давно не действуют, - ответил тот. - Ты нервничаешь, сталкер.
        - Если только немного, - сказал Ворон.
        Эмоции схлынули, словно морская волна, оставив после себя усталость. Ворон вовсе не играл. Не было даже удивления, как он сам и Шрам смогли дойти до такой жизни, противостояния, хотя оба являлись людьми и действовали вроде бы на одной стороне.
        Зона умела брать плату. Иной раз она забирала отрепье. В другой - очень хороших парней. А иногда не принимала того, кто, казалось бы, уже не жилец. В тот проход Москва сожрала слишком многих и, вероятно, насытилась настолько, что Шрам в нее уже не влез. Она лишь оттяпала от него кусок.
        Ворон и Дэн участвовали в операции по зачистке так называемых «белых сталкеров» и уничтожению их стратегических запасов «радужек» - очень вредного искусственно созданного жидкого артефакта, дарящего невосприимчивость к некоторым аномалиям, но сильно влияющего на психику.
        С уничтожением артефактов они справились на ура. Не без помощи Дениса и того арсенала сверхъестественного, полученного им в наследство от эмиоников. Обычно способности он старался не использовать и тем паче не демонстрировать перед посторонними, но в тот раз у него попросту не осталось выбора.
        Группу спецов Денис прикрыл и, кажется, совершил такое, чего сам от себя не ожидал. Даже у Ворона тогда дух захватило, а непривычных к подобным «фокусам» бойцов накрыло тем более. Дух в результате стал к Денису очень хорошо относиться, некоторые бойцы начали доверять ему всецело, другие проявлять настороженность, но слушаться буквально во всем, а у Шрама окончательно съехала крыша.
        Шрам с первых своих шагов в Зоне не особо стеснялся. Его высказывания и поведение Ворон про себя называл емким придуманным им самим словом «моралеблядство», означавшим религиозный фанатизм, помноженный на пуританство и ненависть ко всему, не вписывающемуся в рамки, в том числе и к инакомыслию.
        В общем и целом Ворон предпочитал молчать и не замечать неприятных философствований (конечно, насколько это ему удавалось, все же на язык он никогда особенно не был сдержан и не стеснялся доносить свою позицию до окружающих). До тех пор, пока Шрама не перемкнуло окончательно, и тот не решил объявить Дениса демоном во плоти, а то и самим антихристом (хотя Ворон уже тогда предполагал, что честь так прозываться Шрам оставил для него самого).
        «Радужки» находились внутри ледового комплекса «Созвездие». Ворон остался снаружи, Денис вошел внутрь, успокаивая множественные аномалии. А потом, когда все завершилось, едва сохранил жизнь. Шрам убил бы его, если б не вмешавшиеся бойцы под командованием Духа. В результате его задержали, отобрали оружие и вывели наружу.
        Если бы не внезапно напавший отряд «белых сталкеров», Ворон, наверное, все же не остановился бы перед убийством, хоть и утверждал обратное. Уж слишком не хотелось вести к КПП этого типа под конвоем. В Зоне все могло случиться, и терять отличных бойцов, уже проверенных сражением, из-за этого психа Ворон не желал. Впрочем, когда началась стрельба, Шрам остался рядом с ним, прикрывая отход группы.
        Они вдвоем сдерживали отряд, а потом, когда настало время уходить, Шраму не повезло.
        Зона не терпит неосторожности, однако, когда рискуешь получить пулю, приходится действовать наудачу, здесь уже не до того, чтобы сверяться со сканером. Даже сейчас, после нескольких месяцев, сцена стояла у Ворона перед глазами: Шрам лежал на животе, сжимая автомат. Левая нога его ниже колена отсутствовала. То есть ее не было вообще. Спеша в укрытие, он не огляделся, как следовало, и угодил в «мокрый асфальт». Странно, что он не умер сразу от болевого шока или от потери крови, видимо, граница аномалии как-то прижгла рану и снизила болевой эффект.
        Противник снова переступил с ноги на ногу с характерным стуком.
        - Что там: деревянная нога, как у Сильвера в романе Стивенсона? - поинтересовался Ворон.
        Шрам фыркнул, но не ответил.
        - А как ты держишь равновесие без костыля?..
        Шрам снова промолчал.
        Ворон мотнул головой, выкидывая из головы неуместные мысли: нашел время, право слово.
        - Может, все же снимешь маску? Или ты решил играть мистерию до конца?
        - Не смей!
        - Что именно? А впрочем… хорошо-хорошо, - усмехнулся Ворон. - Пусть не мистерия, а репетиция на подмостках погорелого театра, хотя, по мне, слово «армагеддец» более подходит ситуации.
        Вряд ли он мог самому себе объяснить, зачем сказал это. Наверное, хотел убедиться окончательно или хотя бы позлить противника еще больше.
        Что ж, своего Ворон добился: и убедился, и разозлил.
        Шрам снял маску и кинул в сторону, умудрившись попасть в «круг огня» - единственную аномалию, оказавшуюся поблизости. И он сам, и Ворон наблюдали, как та вспыхнула и почти мгновенно истаяла в синем пламени.
        - Как символично! - фыркнул Ворон.
        - Просто не повезло.
        - Потрясающее невезение, - согласился Ворон. - Как ты только в Москве самостоятельно с таким не гробнулся? Впрочем, дуракам и умалишенным… удается балансировать на краю пропасти.
        Не так он себе представлял эту встречу. Совсем не так. И уж точно не задумывался об этом мертвеце, хоть и ёкнуло что-то под сердцем в ту самую минуту, когда перехватил взгляд в аэропорту. Перед глазами по-прежнему стояла Зона, распростертое на земле тело: крупное, сильное, безногое. Однако первое потрясение прошло, и убивать неожиданно расхотелось.
        От Шрама сейчас зависело практически все. Тот, видимо, что-то решив, резко выбросил вверх руку, вставил в рот какое-то приспособление и издал тонкий резкий звук на уровне слышимости, отдавшийся в правом виске Ворона резкой болью. Выдавать себя не хотелось, но если не схватиться за голову получилось, то не поморщиться не вышло.
        Звенящая тишина обрушилась на плечи, и Ворон осознал, что во время разговора перестал воспринимать и слышать выстрелы и крики вокруг. Оказывается, бой прекратился.
        - Нам не помешают мои серые воины. Они обязаны внимать моим речам и смотреть на то, как я убью вражеского предводителя, - сказал Шрам, убирая свисток в карман на груди.
        Вот сейчас бы ударить, покрошить в капусту это «серое воинство», только автоматы молчат. Бойцы тоже внимают, что ли? Нашли зрелище! Или… мертвы?..
        Видимо, беспокойство слишком сильно отразилось на его лице, поскольку Шрам сказал:
        - Живо твое отродье, нечего так бледнеть, ты еще в обморок грохнись.
        - Только Дэн?..
        - Нет, еще несколько, кого мои не утащили и не загрызли, но тебе не помогут. Патрончики-то, видимо, закончились. - Он издевался, но это не имело ни малейшего значения.
        - И на том спасибо, - искренне поблагодарил Ворон.
        Дышать стало легче, он даже позволил себе прикрыть глаза на несколько долгих секунд: раз Шрам действительно решил устроить показательную дуэль - просто так не бросится.
        - В обморок? - фыркнул, открывая глаза, Ворон. - Очень хотелось бы, да кто ж мне даст. Начнем, что ли?
        Шрам повертел запястьем, разминая, описал лезвием в воздухе восьмерку и бесконечность. Ворон перекинул нож из левой руки в правую и обратно. Он не являлся ни правшой, ни левшой. Так вышло из-за врожденной леворукости, затем переученной в первом классе. Процесс этот проходил со скандалами, слезами, соплями и всеми возможными протестами, доступными ребенку, не желающему поддаваться одиозным правилам. Потом Ворон позволил поймать себя на слабо и решил научиться писать правой рукой во что бы то ни стало, однако издевательство над собой не забыл и от души отомстил уже в восьмом классе. Писать он с тех пор предпочитал правой, зато все остальное делал левой рукой - от застегивания пуговиц до ввинчивания лампочек. Фехтовал он и так, и этак, но именно левое запястье казалось немного сильнее, особенно после длительного перерыва.
        Первым атаковал Шрам, и Ворон с легкостью отклонился в сторону, пропуская лезвие под мышкой. Противник в полную силу не бил и пока только проверял реакцию. Ворон же нападать и испытывать чужую оборону на прочность не стремился. Он искал брешь в тактике и исполнении ударов, легче всего ее удалось бы найти именно во время атаки соперника.
        Пока Шрам за собой следил. Он прекрасно понимал разницу между «витринкой» и сталью: не обязательно было бить на поражение, всего лишь прикосновения хватило бы, чтобы сильно ранить. Ворон же мог рассчитывать только на один удар, который оказался бы решающим.
        Выпад. Уворот. Еще. Блок.
        Все же оружие из «витринки» не просто так сравнивали с мечами рыцарей-джедаев из старой фантастической космооперы: один пропущенный удар - и руки не будет (или ноги, или головы). Однако если в далекой-далекой галактике существовали технологии, способные сотворить чудесный протез, то на Земле ничего подобного пока не изобрели.
        Светлая полоса прошила воздух в каком-то сантиметре от груди. Ворон почти пропустил этот удар, но все же среагировал, отпрыгнул в сторону, тяжело дыша.
        Вначале он рассчитывал измотать противника, но быстро понял, что скорее рухнет сам. Питаться следовало лучше. В детстве, да и потом. Шрам был и тяжелее, и выше. Если с первым Ворон мог поделать хоть что-то, то с ростом - точно нет. Руки у противника оказались пусть и ненамного, но длиннее, а в подобной схватке это являлось неоспоримым преимуществом.
        - Я ожидал более искусного бойца, - из взгляда Шрама ушла настороженность, губы растянулись в скалящуюся улыбку, - вот что значит вера истинная: ни одна тварь преисподней не устоит.
        - Обычный человек не выдержит тем более, - сказал Ворон, хотя отвечать ему точно не следовало. В отличие от Шрама он задыхался, и сил почти не осталось. - Господи, когда же переведутся уроды, свято верящие, будто истина на стороне более физически развитых мразей?..
        Бой продолжался долго, невыносимо долго. Ворон рассчитывал все решить сразу, но его, похоже, целенаправленно изматывали. Зачем? Неужели Шрам вознамерился сломить его? Шраму, пожалуй, польстило бы, если б Ворон опустился перед ним на колени и сам подставил шею, попросив прирезать. Только не будет этого.
        - Был бы обычным, не сражался бы со мной, - сказал Шрам. - Что тебе в их смертях? Только конкурентов убираю.
        - Кровь за кровь, - прошептал Ворон и снова каким-то чудом увернулся. Если бы он не пригнулся, лезвие пробило бы ему горло.
        Возможно, бой на ножах не имел пересечений с классическим фехтованием, но это вовсе не значило, будто приемы одного не подходили для другого. Ворон поднырнул под руку противника, целя в бок, но Шрам подставил ладонь левой руки. «Витринка» Ворона прошила ее насквозь, а вот рукоятка застряла, и до бока клинок уже не дотянулся.
        Шрам взвыл и ударил. Правда, одуревший от боли, он не додумался проткнуть Ворону что-нибудь жизненно важное, а полоснул лезвием по предплечью - достаточно глубоко, но хотя бы не до кости.
        - И моя кровь всяко краснее твоей, - заметил Ворон.
        Пожалуй, ткнув Шрама в грудь и подставив ему классическую подножку, он повиновался чему-то инстинктивному - не осталось у Ворона сил ни моральных, ни физических для подобных выкрутасов. Он и сам повалился сверху, выпустив нож из пальцев.
        Шрам, похоже, тоже посеял где-то оружие, но он оставался больше и тяжелее. Перевернулся, подмял под себя, пачкая камуфляж блекло-розовой кровью. Ворон никак не мог поднять рук, их словно сковало. Самое интересное, боли он уже почти не чувствовал, зато ощущал чудовищную слабость. Гуляющий в крови адреналин и гулко колотящееся сердце приливу сил не способствовали, и когда шею стиснули пальцы, все, что он смог, это закрыть глаза.
        Глава 34
        - Живой, командир?
        Ворон поморщился. У него болело все - каждая мышца, в том числе и на лице. Вместо правой руки образовалась аномалия «круг огня», уж больно та болела. Но раз ему было плохо, значит, в этом мире он все-таки по-прежнему существовал, а не ушел в небытие, а затем - на очередной круг перерождения.
        - Куда ж я денусь-то? - прошептал он. - Здравствуй, Дух.
        «Наверное, пора менять прозвище на змеиное. С таким голосом особенно не покаркаешь», - подумал Ворон, удивился идиотизму пришедшей на ум мысли и открыл глаза.
        - Привет, Дэн, - поздоровался он. - Вы долго…
        - Скажи спасибо, что вообще успели. - Денис кривил губы в попытке улыбнуться. - Черт… я тебя уже почти похоронил!
        - Не надо. В гробу я видел быть похороненным заживо, - ответил Ворон.
        - Очень смешно, - буркнул Денис.
        Ворон же подумал, что ему действительно хочется смеяться, хохотать даже, да только лучше никого пока не пугать: мало ли что подумают.
        - Доложи обстановку. Как у вас? Потери? - спросил он, садясь не без помощи. Голова кругом не пошла, хотя слабость чувствовалась. На плече, обмотанном бинтом, закрепленным лейкопластырем, выступало несколько алых пятен, но скорее всего рана уже затянулась: «витринка» оставляла практически идеальный срез, она глубоко входила в тело - по самую рукоять, - но раны, оставленные ею, заживали быстро и никогда не гноились.
        - Мы ведь разделились после выхода из аномалии, - сказал Денис.
        - Представь себе, помню.
        - Ну, так вот и все. Когда ты сцепился с этим… маньяком, - Дэн явно проглотил бранное слово, - на нас навалились мутанты. В нашем отряде один человек ранен, двое убитых. А вот полицейских нет, и тел мы не нашли. Крысы нападать перестали, но к тебе мы пробиться смогли только сейчас.
        - Когда помощь действительно оказалась не лишней, - сказал Ворон. - Может, я действительно любимчик Зоны, а?
        - Эмионик пропал тоже, - добавил Дух. - И Никита ваш исчез.
        Ворон покачал головой. Наверное, он когда-нибудь все же начнет винить себя за то, что потащил в Периметр этого парня, но точно не сейчас. Он вообще почти не испытывал эмоций. Где-то внутри тлела тихая радость: выжил, с Дэном все хорошо и с Духом, хотя Ворон никогда не причислял того к числу друзей. Да и Шрама удалось взять, судя по всему, даже живым. А вот грусти никакой не возникало - ни по одному из возможных поводов. Даже исчезновение их невозможного проводника никак не трогало.
        - Видимо, не просто так эмионики опасались этих тварей, - заметил Ворон.
        - Но наш проводник точно существует и… в общем, здоров и мыслит, - уверенно заявил Денис. - Мне кажется… он за братом пошел. Никита, наверное, жив еще.
        Он смотрел как-то странно, и Ворон некоторое время отказывался его понимать. У Дениса совершенно необоснованно горели глаза, а уголки губ стремились вверх. Понадобилось несколько минут, прежде чем Ворон сообразил, в чем дело: эмионик - чертова зоновая тварь, не помнящая себя прошлого, - встретил брата и признал его! Говорило ли это в пользу того, будто и у Дениса при встрече с родными может щелкнуть в голове? Да, наверняка.
        - Ах ты… - Ворон хмыкнул. - Ладно, черт с ними, с проявлениями братских чувств, мы и сами выберемся. Помоги подняться, будь так добр. Однако я не помню, будто родственные чувства им вообще свойственны.
        - Ко мне проявляют, - напомнил Денис.
        - Ты - исключение из всех известных мне правил.
        Голова на этот раз закружилась сильно, но Ворон понял, что потеря сознания ему точно не грозит. Он оперся на Духа и позволил довести себя до бывшего (как он надеялся) повелителя крыс.
        Шрам был жив и надежно обездвижен, левая ладонь обмотана бинтом, уже украшенным бледной кровью. Рядом с ним стояли трое бойцов. Правую сторону его лица заливала кровь - красная, самая обыкновенная.
        - Вот уж не думал, что все так обернется, - сказал Шрам.
        - Я тоже. - Ворон приковылял к нему поближе и первое, что сделал, вытащил свисток из нагрудного кармана.
        - Ублюдок, - выругался Шрам. - Когда ж ты подохнешь? Я ж тебя победил.
        - Не помню. Мы дрались по какому-то старинному кодексу, и я обязан сделать себе харакири? - усмехнулся Ворон. - И отвечая на твой первый вопрос: все мы рано или поздно умрем. Это не означает, что надо быть идиотом.
        Дух фыркнул, но Шрам юмор не оценил.
        - Прикончишь? - спросил он.
        Убивать следовало тогда, несколько месяцев назад, в других обстоятельствах.
        - Это уже не смешно, - признался Ворон. - Мы опять возвращаемся к одному и тому же вопросу… - Ноги попытались подогнуться, но выдержали. - Ходим с тобой по кругу. Надоело.
        - И на этот раз ты не станешь совершать ошибки, - сказал Шрам, сплевывая на асфальт кровью. Видимо, первые бойцы, добравшись до дуэлянтов, особенно не осторожничали, а сразу пересчитали ему зубы прикладами. Серийных убийц никто не любит, Шраму следовало бы понимать это и не коситься на бывшего сослуживца, как на предателя.
        - Не стану, - согласился Ворон. - На этот раз я кровью истеку и поперек или вдоль КПП лягу, но доведу тебя до выхода и сдам с рук на руки. Только не полицейским и не армейской прокуратуре, а представителям ЦАЯ. Сверхопасные мутанты - их поле ответственности. В ИИЗ, боюсь, к тебе отнесутся слишком мягко.
        - Мутанты, значит… - Шрам глянул исподлобья.
        - Именно. Думаешь, я не помню, после чего у людей кровь бледнеет? Не так уж много времени с тех пор прошло, и по голове мне не настолько сильно и часто прилетало, чтобы амнезию вызвать. - Ворон неосторожно шевельнул плечом и поморщился. - Или у тебя есть другое объяснение, почему в тебе вместо крови бледно-розовая жижа? Впрочем, не везде. В верхней части - вполне человеческая кровь, насколько вижу.
        - Объяснение у меня есть, - заверил Шрам. - Да не про твою честь, хотя какая у тебя честь, право слово…
        Ворон отвернулся. Оскорбления его не задевали, а поведение некогда грозного, сильного и смертельно опасного врага начало напоминать то, что демонстрирует задира в песочнице.
        В состоянии очень плохого стояния на подвиги Ворона не тянуло точно, и единственное, на что он надеялся, - КПП рядом, а Зона сожрала достаточно жизней, и ничего плохого и неожиданного не произойдет. А еще он рассчитывал на Дениса, конечно же. Тот однажды уже вытащил его практически на себе, значит, и теперь не бросит.
        - Дух, ты присматривай за этим рыцарем без мозгов в маске смерти, - попросил Ворон.
        - Это уж не сомневайся, - ответил боец. - Глаз не спущу.
        - Что касается утащенных полицейских… - начал Ворон.
        Денис осторожно сжал его здоровое плечо и сказал со всей уверенностью:
        - Не стоит нам сейчас в крысиные норы соваться. Не в нашем состоянии, - и очень тихо, почти на ухо добавил: - Живых выведут.
        - У нас патронов нет, - заметил Дух. - Почти совсем.
        - Почти? - спросил Ворон и рассмеялся. - Ладно, бедолаги, тут до выхода-то доплюнуть можно. Доберемся.
        Обратно по Профсоюзной улице в сторону МКАД потрепанная группа двинулась медленно, смотря по сторонам и прощупывая сканером каждый уголок. Ворон то ли привык, то ли боль действительно отступила, но идти ему стало явно легче. Он теперь шел впереди самостоятельно.
        В отсутствие эмионика московское зверье не спешило заступать им дорогу, а аномалии расцветать буйным цветом на каждом шагу. Когда сканер высветил несколько красных точек, Ворон сначала глазам не поверил, поднял руку и отобрал у ближайшего бойца бинокль.
        Слева от дороги паслись мутанты, похожие на вепрей. Выглядели они опасными, но на людей внимания не обращали.
        Удлиненная лобастая голова заканчивалась пятачком. Над верхней губой выдавались клыки. Кажется, глаз у них имелось несколько, но Ворон не стал особенно разглядывать. Вместо копыт на ногах мутантов было по три птичьих пальца.
        - Это кто? Свиньи? - спросил боец.
        Ворон пожал плечами.
        - На серых быкунов не похожи. Сдается мне, это нечто еще невиданное. Но раз пятачок имеется, пусть зовется сердеяк, - решил он и вернул бойцу бинокль. - Ладно, пошли. Пока они нас не трогают, мы на них не пялимся - по-моему, все честно.
        Глава 35
        Никита очнулся не сразу, сначала перед глазами долго мелькали цветные пятна, а в ушах звучали плеск, писк, шорох. Звуки то затихали, то едва не разрывали барабанные перепонки, словно голова являлась радиоприемником с неисправной настройкой уровня громкости.
        Затем ему стало очень холодно - до дрожи. Никита помнил, как стискивал зубы, боясь привлечь к себе внимание, и очень хотел потерять сознание или хотя бы не думать ни о чем. Особенно о тошнотворном запахе, забивающемся в нос. Кажется, его мечта даже осуществилась.
        Когда он открыл глаза, то очутился в почти непроглядной темноте. Где-то за стеной капала вода. Никита лежал на куче тряпья и перегноя. То есть он решил - это именно прелые листья, например, или рыхлая земля, ни в коем случае ничего другого!
        Помещение, в котором он оказался, судя по временами прокатывавшемуся по нему эху, являлось большим. Кто-то застонал в конце него - протяжно и болезненно. Вслед за этим звуком раздался другой - цоканье по камню когтистых лапок, какая-то возня. Стон очень быстро оборвался, вместо него послышалось бульканье.
        Никита закрыл глаза. В них все равно не было никакого проку, тем более белки могли блеснуть, если на них упадет луч света, да и насколько хорошо видели в темноте мутанты - еще тот вопрос. Выдавать себя столь по-глупому не хотелось. А еще он понял, что должен лежать очень тихо.
        Никита все еще надеялся сохранить жизнь и сбежать. У него не осталось ни какого-либо оружия, ни сканера, но сейчас он был совершенно уверен: даже медленная смерть в «ведьмином студне» приятнее в сравнении с перспективой стать обедом для хищных мутантов-переростков.
        Цоканье коготков прозвучало как-то уж слишком близко. Никита затаил дыхание, но сердце все равно стучалось о ребра набатом. Крыса просто не могла его не услышать, но почему-то прошла мимо, мазнув хвостом по колену.
        Почему?.. Когда-то Никита выдвигал теорию, будто некоторые мутанты глухи, но именно сейчас, вблизи от смертельной опасности, в нее не верил. Да и стонущий пленник - почему его убили, если не из-за неосторожно изданного звука?
        «Вопросы-вопросы… - Никита даже разозлился на себя. - Да потому! Загрызли, и все. Он мог, например, пошевелиться».
        Крыса ушла достаточно далеко: Никита совсем перестал ее слышать. Он напрягал слух, но это казалось напрасным. Тем сильнее он испугался, когда до плеча кто-то дотронулся.
        Так и получают инфаркт в молодом возрасте! Глаза он открыл, даже не задумавшись, насколько это опасно.
        Почти вплотную к нему сидел на корточках Тиха и смотрел совершенно непонятным взглядом - пустым и расфокусированным. Он медленно приложил к губам подушечку указательного пальца и застыл, пока Никита не догадался кивнуть.
        Тиха, не говоря ни слова, поднялся и снова застыл, ожидая, пока Никита встанет на подгибающиеся ноги. Удалось это только со второго раза. Тошнота тотчас подступила к горлу, но Никита вначале сдержал рвотные позывы, а потом, перетерпев, почувствовал себя лучше.
        По идее, Тиха уже не являлся тем, о ком Никита помнил и скорбел. Однако находиться рядом с ним было много приятнее, чем с крысами.
        Эмионики представлялись самой страшной угрозой московской Зоны во многом потому, что оказались гораздо разумнее, нежели предполагали ученые. Они имели свои амбиции, чуть ли не по захвату мира, воспринимали себя частью коллективного разума и умели управлять другими мутантами.
        «А и пусть, - решил Никита. - Он хотя бы меня не съест».
        Тиха протянул руку, взял его за запястье, и мир вокруг взорвался настолько яркими сочетаниями красок, что, не проходи Никита еще совсем недавно через визуальную аномалию, заорал бы в голос от неожиданности. Подумалось даже: а собственно, была ли та самая аномалия или эмионик как-то воздействовал на всю их группу? В конце концов, никто не знает, насколько далеко распространяются возможности «детей Зоны». Возможно, для того, чтобы втянуть человека в свой морок, эмионику не обязательно прикосновение.
        Название «морок» Никите понравилось, и впредь он решил называть визуальную аномалию именно так.
        В «мороке» Тиха выглядел совсем так же, как на старых фотографиях, которые хранил Никита. С лица и одежды исчезла грязь, взгляд казался гораздо более осмысленным.
        Тиха потянул Никиту за собой, и тот пошел, совершенно ничего не боясь.
        «Как бык на скотобойню», - промелькнуло в голове и тотчас исчезло.
        Он не задумывался, где именно идет, и не пытался представлять все ужасы крысиной норы. Наверняка его оттащили в кладовую, в которой мутанты хранили «провиант». Никита сразу понял, что никого живого здесь не обнаружит, а искать друзей по несчастью бессмысленно, и закрыл эту тему для себя раз и навсегда.
        Возможно, Тиха как-то контролировал его мысли и эмоции, поскольку ни страхи, ни опасения так и не овладели Никитой. То, что раньше заставило бы его паниковать, теперь просто приходило на ум и отметалось, как совершенно необоснованное накручивание себя. Как говорится: проблемы станем решать по мере их поступления, а коль не наступят, то никакие они не проблемы.
        Иногда Тиха сжимал его руку, и Никита догадывался закрыть глаза. Упасть он не боялся, но все равно выдумывал всякие ужасы. Представлялось, как они проходят мимо оскаленных крысиных морд. Чувствительные носы улавливают запах, но установить его источник не в состоянии.
        Чем-то эти фантазии напоминали просмотр в кинотеатре семь «Д» какого-нибудь фантастического блокбастера. Вроде и спецэффекты на уровне, а за себя не волнуешься, увлеченный происходящим на экране.
        Никита не сомневался: ничего мутанты уже не сделают. Возможно, эмионики и не могли их подчинить, но «отвести глаза» было им вполне по силам.
        Тиха не делился с ним информацией и ничего не говорил ни вербально, ни телепатически. Он предпочитал напоминать о себе лишь в самых крайних случаях, только вел, но на душе все равно становилось легко и спокойно. Уходила нервозная тоска. Никита так сросся с ней, что в последнее время, казалось, и не замечал. Однако теперь, когда ее вдруг не стало, наконец-то понял, в каком на самом деле состоянии прожил все эти месяцы… даже годы.
        Иногда тоска отпускала его совсем немного, временами почти растворялась, но чаще сгущалась туманом или даже мутным киселем из черной смородины с комками крахмала. А вот сейчас Никите стало хорошо - едва ли не впервые в жизни. Интересно, люди, уходящие с эмиониками, чувствовали подобное?
        Никита читал описание очевидцев: пораженные эмо-ударом люди настолько захлебывались собственными эмоциями, что порой теряли человеческий облик. Однако сам он чувствовал лишь бесконечный покой, безопасность и свободу, которой давно, если не никогда, не испытывал.
        «Морок» посветлел, и Никита догадался, что они вышли на поверхность. Цвета, ранее бившие по глазам, стали менее контрастными, слегка приглушенными и теперь просто переливались. Системы они не имели вовсе. В «мороке» иной раз проскальзывали какие-то элементы, но их не удавалось сложить в ясную картину.
        После нескольких бесплотных попыток разглядеть радужный мир вокруг на ум пришло объяснение, вернее, догадка: упорядоченность «мороку» придает воля взрослого, причем она обязана быть очень сильной, практически не пробиваемой извне. Наверняка именно Тиха подсказал эту гипотезу, а потому Никита очень быстро перевел ее в разряд аксиом и едва ли не впервые за все время, что он знал Ворона, не ощутил досады и зависти.
        Учитывая, сколько человек насчитывала их группа (а все они казались Никите взрослыми и уж точно волевыми людьми), Ворон оказался просто уникальной личностью. Либо он каким-то еще образом сумел подчинить себе «морок». Интересно, а сам сталкер понимал, какие фантастические пейзажи «рисовал»?
        Никита понял, что хочет научиться так же. Тиха или он сам внушил мысль о возможности этого при приложении определенных усилий.
        «Упорство и труд все перетрут», - повторяла им в детстве мама.
        Только для этого пришлось бы очень много времени проводить в Москве, практически в ней поселиться.
        Когда Никита на полном серьезе решил не выходить из Зоны, ничего его даже не царапнуло. В реальности давно уже не существовало никого и ничего, способного его удержать.
        Тиха сжал пальцы, и Никита на секунду прикрыл глаза, открыв их уже в обычном московском мире, показавшемся ему серым и совершенно обыденным. Впереди виднелся знакомый КПП и суетились выжившие бойцы. Сталкеры расположились на асфальте в отдалении от них. Еще один спецназовец, Дух, учивший Никиту когда-то (очень-очень давно, чуть ли не в другой жизни) стрелять, стоял рядом с ними, скрестив руки на груди, и очень недобро щурился.
        Дэн уверенно говорил о чем-то, смотрел мрачно, исподлобья и при этом виновато. Лицо Ворона застыло асбестовой маской, на которой жили только глаза, ноздри и желваки.
        - Нет, нет и еще раз нет, - донеслось до Никиты, хотя сталкер говорил очень тихо. - И никакие доводы меня не убедят. Ты здесь не останешься, или я шага не ступлю из Зоны. Хватит с меня первого твоего «визита вежливости».
        - Кто-то должен быть связным, - возразил Дэн. - Только я могу жить и в Москве, и за ее пределами без какой-либо опасности для здоровья и психики.
        - Можно подумать, ты экспериментировал, чтобы такое утверждать! - Ворон все же перешел на сдержанный рык. Несколько бойцов, стоявших к нему ближе остальных, обернулись, но, опаленные яростным взглядом, поспешили сделать вид, словно нисколько не интересуются размолвкой проводников. - Из нас двоих недельным пребыванием в Периметре могу похвастаться только я. Соответственно мне здесь и выживать.
        Последнее слово резануло Никиту слишком сильно: зачем выживать там, где можно жить?
        - А смысл? Ты не в состоянии установить с ними контакт. Эмионики до тебя просто не достучатся, а если применят силу… - начал Дэн, но Ворон резко выбросил вверх руку, и тот сразу же замолчал.
        - Диня, - вдруг сказал он. Никита ни разу не слышал, чтобы сталкер перековеркивал таким образом имя или кличку напарника. - Услышь меня, прошу. Я пусть и с этой царапиной, и кровопотерей, но успею сейчас тебя вырубить, а Дух поможет оттащить тебя за КПП. А потом я запру тебя в каком-нибудь подвале у Нечаева в ЦАЯ или в нашем доме и буду держать столько, сколько понадобится: пока эта дурь не выползет у тебя из головы. И я прекрасно понимаю: после этого настанет конец нашей дружбы, но… видимо, действительно придется мне ложиться перед КПП хоть живьем, хоть как-то еще…
        Дэн смотрел на него долго. Он уже готовился что-то ответить, но вскинул голову и посмотрел на Никиту. Одновременно с этим Тиха отпустил его руку.
        Эпилог
        - А ты действительно лег бы перед КПП, если бы Никита не вызвался бы остаться в Зоне и мотаться между ней и реальным миром? - спросил Денис, когда Дух отправил за Периметр первый десяток бойцов. Они с Вороном так и так возвращались последними, так что могли сидеть на асфальте и болтать. Со стороны присмиревшей Москвы никаких выкрутасов они не ждали.
        - Я на твоем месте не сомневался бы, - сказал Ворон и улыбнулся. - И не испытывал бы на прочность мои нервы, поскольку характер у меня и так не сахар, а делить со мной одну жилплощадь тебе, надеюсь, предстоит еще долго.
        - Какой ужас, - усмехнулся Денис. - Догадываюсь, почему Алла не выдерживает тебя долго.
        - Просто мы с ней две очень свободолюбивые птицы. Но к тебе я действительно привязался, пожалуйста, больше не пугай так. Мои седины будут на твоей совести.
        - Врешь ты все по поводу седых волос. - Денис фыркнул и вдруг посерьезнел. - Щищкиц, конечно, разорется. Может, даже дело возбудит.
        - Пусть попробует, - сказал Ворон и повел здоровым плечом. - Мой адвокат его в бараний рог скрутит.
        - А кто у нас адвокат?
        - Выдра. Кто ж еще?
        - О… - только и сказал Денис. Он, будучи подростком, боялся этого типа едва ли не до икоты. Правда, тогда Выдра выглядел отталкивающе, считался правой рукой Стафа, лидера клана «Доверие», в котором Денис и взрослел, и никак не афишировал свое знакомство с Вороном.
        - Какой еще Щищкиц? Нашли о ком думать. Вот уж о ком точно волноваться не стоит, - отправив за Периметр следующих десять человек, обернулся Дух. - Мы же все подтвердим, что парень добровольно согласился сотрудничать с эмиониками.
        Так или иначе, а слюной Щищкиц все же побрызгал - ровно до того момента, как в переговорную ИИЗ пришел Вронский. Уголовное дело действительно завели, Ворон провел неделю под домашним арестом (хоть выспался), а затем из Москвы вышел Никита, и все обвинения отпали сами собой.
        Никита, явив людям волю эмиоников и поделившись информацией, ушел обратно, но то уже было дело ЦАЯ и ИИЗ, а никак не отдельных представителей правопорядка.
        Ученые распотрошили все имеющиеся в ноуте Дима данные, зарылись в архивы чуть ли не вековой давности и все-таки откопали информацию о многих проектах Сестринского. Один из них описывал создание идеальных помощников для людей, работающих в заведомо сложных условиях. Профессор утверждал, будто крысы, если им дать немного подрасти, будут незаменимыми партнерами для людей и куда более сообразительными, нежели собаки.
        В документах, увы, никак не расшифровывался механизм, с помощью которого предполагалось устанавливать общение между крысами и людьми. Шрам, попавший в цепкую паутину ЦАЯ, минуя все иные инстанции, либо не мог объяснить, либо молчал (Ворон предполагал равновероятными оба варианта).
        Свисток ученые изучили вдоль и поперек самыми новейшими методами и на самой лучшей аппаратуре. Они если только его не облизывали, но, по словам Шувалова, пока еще не пришло время о чем-либо судить и говорить.
        - Если Сестринский жив, - утверждал он, - мы сталкиваемся с очень сложной проблемой. Я даже скажу: гениальной проблемой, не побоюсь этого слова.
        Ворон молчал. Ему точно не хотелось не только ворошить свое прошлое, но и прикасаться к нему или просто смотреть в его сторону. Ни Сестринский, ни один из его «птенцов», ни собственный отец (если он тоже как-то выжил) Ворона не трогали, и тот собирался тоже оказать такую любезность.
        Жизнь понемногу входила в обычное русло. Денис пропадал то в институте, то с Романом, который внезапно загорелся идеей экстремального вождения. Ворон же наслаждался бездельем, глядя, как Алла что-то набирает в телефоне.
        Аппарат издал два коротких гудка, принимая очередное сообщение.
        - Фух…
        - Вызывают?
        Алла покачала головой, взглянула на него и передислоцировалась на диван, прижавшись боком. Ворон приобнял ее за плечи и бросил взгляд на экран, почти сразу рассмеявшись.
        «Я сегодня разговаривал с тремя женщинами, - писал Дмитриев. - Самую истеричную звали Самюэль Эммануил Бауэр-Гарсия. Да, это все - один человек, причем мужик. Приезжай, уставая, я тренирую своего секретаря „B“ своим чувством юмора… а у него уже слюна заканчивается».
        «Слюна, которой надо брызгать?» - спрашивала Алла и ставила хохочущий смайлик.
        «Ага. - Дмитриев печатал и отвечал быстро. Как будто не набирал литеры, а наговаривал сообщение на телефон. Впрочем, возможно, у него стояла соответствующая опция. - Я ушел спать. Скажите… м… мужу. Завтра есть самолет в Питер из Стокгольма».
        - Дорогой, завтра есть самолет Стокгольм - Питер, - прочитала Алла. - Я слетаю, мне надо с начальством биты в байты переводить.
        - Разумеется. - Ворон приобнял ее сильнее, и только потом до него дошел смысл. - А с каких пор муж-то?!
        - С давних. Муж - для отпуска по первому требованию. За границей, знаешь ли, на печати в паспортах не смотрят.
        Ворон был уверен, что дело вовсе не в традициях «заграницы», а в личном отношении Дмитриева, однако предпочел не затрагивать данную тему.
        Вылет был запланирован в том же печально памятном чеховском аэропорту. Провожали всем миром. Алла познакомилась с Духом, поприветствовала Романа, обнялась с Денисом.
        - Люблю, скучаю, надеюсь, что приедешь, - сказала она Ворону на прощание. - Хотела было добавить, что ты настоящий мужик, но решила - перебор.
        - Но ведь правда, - рассмеялся Ворон и удостоился поцелуя.
        Потом он долго сидел в кафе, окруженный самыми настоящими друзьями, и старался наслаждаться моментом. В конце концов, скоро события обещали захватить их всех в очередной водоворот.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к