Сохранить .
Авантюристы Ольга Евгеньевна Крючкова
        # Чего только в жизни не бывает. Ординарец Наполеона подарил своей русской любовнице-служанке на память золотой луидор с профилем императора. А через полвека внучку той крепостной Марию Французову по иронии судьбы объявили внучкой… самого Бонапарта! И закружил Марию водоворот необыкновенных и опасных приключений: московская богемная жизнь, роман с красавцем князем Рокотовым, авантюра с организацией международного акционерного общества, побег из полиции…
        Ольга Крючкова
        Авантюристы
        Криминальная мелодрама
        ЧАСТЬ 1
        ВНУЧКА БОНАПАРТА
        Глава 1
        Август 1812 год, Смоленск
        В городском доме помещика Петра Анисимовича Горюнова царила суета и беспорядок, причиной сего было приближение французской армии к Смоленску. Прислуга срочным порядком упаковывала ценные вещи; супруга Петра Анисимовича, Глафира Сергеевна, дама пышная и решительная во всех отношениях, сотрясала воздух и так весь пропитанный пылью от множества вещей, своим зычным голосом:
        - Анфиска! Дашка! Поторопитесь! Уже слышна орудийная канонада! Чего доброго француз застанет нас прямо в доме со всем добром - вот уж будет чем потешиться неприятелю!
        Девки переглянулись: попадать в руки ужасным французам им вовсе не хотелось, и они с пущим рвением начали упаковывать барские платья.
        Петр Анисимович не поддавался всеобщей суете и панике, он ходил по дому, молча, созерцая удручающую картину: картины сняты и завёрнуты, персидские ковры скатаны в рулоны, посуда упакована, одежда вынута из шкафов и дожидается, когда, наконец, ей займутся неповоротливые Анфиска и Дашка. Слова хозяйки возымели на девок необыкновенное действие, и они с перепугу, упирая сопли и слёзы рукавами ситцевых рубах, а то и вовсе подолом цветастых сарафанов, начали поторапливаться.
        - Пётр Анисимович! Душа моя! - проревела Глафира Сергеевна. - Прикажи, голубчик, мужикам загружать ковры, картины и посуду.
        Барин ещё раз посмотрел на перевёрнутый вверх дном в суматохе дом, понимая, что может вернуться на одни лишь обугленные головешки, и распорядился:
        - Трофим! Загружай!
        Управляющий тотчас привёл мужиков, также томимых страхом и сомнениями.
        - Барин… - начал один из них, - дозвольте спросить вас.
        Пётр Анисимович удивился: о чём вообще можно спрашивать в такой момент?
        - Ну что тебе?
        - А что ежели энтот хранцуз, лихоманка его подери, дом сожжёт? Али догонит нас с добром-то: чаво делать станем?
        Горюнов задумался: подобные мысли не давали ему покоя уже второй день.
        - Упаси Господь от такой напасти! Надобно надеяться на нашу армию. Авось, с Божьей помощью всё и образуется.
        Мужики переглянулись: ну да, они и забыли, что в России всё решает Его Величество
«Авось»!

* * *
        - Лизавета! - окликнула Глафира Сергеевна прислугу. - Ну, что ты спишь прямо на ходу? Ты постельное бельё упаковала, как я велела?
        - Да барыня, всё как сказано…
        Лизавета указала на сундук, доверху нагруженный бельём из отменного фламандского полотна.
        - Хорошо…
        - Барыня… - начала было Лизавета.
        - Говори быстро, не тяни!
        - Позвольте остаться, мать уж больно хворая. Не перенесёт она дороги-то до вашего поместья в Горюново.
        - Дело твоё. Смотри не пожалей потом, - ответила барыня. - За домом приглядывай, раз уж остаёшься.
        - Слушаюсь, Глафира Сергеевна.
        В гостиную вошли двое мужиков, они подхватили за боковые кованые ручки сундук с бельём, и потащили грузить в телегу.
        Виктор, которого до недавнего времени Глафира Сергеевна, следуя моде, называла на французский манер, произнося имя ненаглядного чада с ударением на последний слог, носился по дому. Прислуга только и успевала, что уворачиваться от чрезмерно активного юноши. Он размахивал отцовской саблей и кричал:
        - Подайте мне сюда Наполеона, я выпущу ему кишки!
        - Перестань носиться! - одёрнула его мать. - Пятнадцатый год уже, а ты всё в игрушки играешь. Лучше помоги отцу.
        Виктор остановился, огорчившись, что его развлечение прервали столь грубым образом, и неохотно поплёлся прочь из гостиной, в надежде, что не встретит отца.

* * *
        Лизавета, стараясь не привлекать к себе внимания, «вынырнула» из господского дома, впрочем, на неё всё равно никто бы из господ или прислуги не обратил внимания. Не до того было.
        Однако её неожиданно окликнули:
        - Лиза!
        Девушка обернулась - навстречу шёл Фрол, кучер соседского помещика Сазонова. Пётр Анисимович Горюнов давно приятельствовал с Сазоновым. А прислуга - тем паче.
        - Фролушка! - девушка бросилась к своему возлюбленному. - Господи, что теперь будет-то?.. - она не выдержала и залилась слезами.
        Кучер обнял сою пассию, попытавшись успокоить:
        - Ничего, побьём хранцузов! Не сумневайся… - он привлёк Лизу и поцеловал в губы. - Уезжаю я с барином и его семьёй в Нижние Вешки, туды хранцузы, могёт не доберутся.
        Девушка всхлипнула.
        - Я остаюсь здесь…
        - Как? - удивился Фрол. - Зачем?
        - Мать совсем плохая, того гляди помрёт. Кто её похоронит как не я? Прощай, Фролушка, свидимся ли ещё? - Лиза снова заплакала. - Коли нет, знай - любый ты мне всегда был…
        Кучер растрогался, прослезился и ещё раз привлёк к себе возлюбленную.
        - Свидимся, не сумневайся…
        Он отстранил от себя девушку и быстро ушёл со двора. Та так и осталась стоять, не замечая ничего вокруг себя - слёзы застилали её глаза.

…Лиза вошла в комнату, в ней царил полумрак, мать лежала на лавке, прикрытая меховым зимнем салопом и, несмотря на это, её трясло от лихорадки.
        - Доченька… - простонала она. - Чаво такой крик-то стоит?
        - Господа уезжают в поместье Горюново, что восточнее города, думают хранцузы туды не дойдут, - пояснила Лиза.
        - И ты поезжай… Всё равно помру, чаво тебе при мне делать-то…
        - Матушка! - девушка упала на колени перед скромным ложем больной родительницы и залилась слезами. - Как вы без меня-то?
        - Ничего… Поезжай… - настаивала мать.
        Но Лиза твёрдо знала: она останется в доме, подле матери.

* * *
        Когда французы заняли Смоленск, оставленный русскими войсками, то расположили ставку в доме помещика Горюнова, как одном из самых лучших в городе. В это время Лиза стояла на коленях перед усопшей матерью.
        Молодой мужчина в сине-белом мундире вошёл в тёмную комнату прислуги. Увидев молодую привлекательную девицу, убитую горем, подле умершей женщины, француз повёл себя благородно, распорядившись помочь несчастной русской с достойными похоронами. Сама же Лиза вернулась к прежним своим обязанностям: стирке и уборке в барских комнатах, занимаемых теперь главнокомандующим армии Наполеоном Бонапартом и его штабом.
        Очнувшись от горя, спустя несколько дней, Лиза, наконец, вернулась к действительности, осознав, что в городе и в доме вовсю хозяйничают французы, а она, как ни в чём ни бывало, выполняет свою прежнюю работу.
        Когда она увидела человека, небольшого росла, крепкого на вид, даже можно сказать коренастого, с лёгким брюшком, видневшимся из-под зелёного мундира, увешанного всевозможными орденами, она поняла, что незнакомец и есть главный француз. Как его там звать-то?.. Кажись, Бонапарт. Отчего Лиза догадалась о статусе этого полного коротышки, она и сама не знала. Возможно по наитию, а может и оттого, что все вокруг него вели себя слишком уж подобострастно.
        Девушка подумала: «Толстый, маленький, невзрачный… Похож на управляющего помещика Сазонова, что проворовался два года назад и тот прогнал его с позором с глаз долой… Отчего этого Бонапарта все так боятся?..»
        С такими мыслями она стирала батистовые рубашки французских генералов, проявляя по привычке усердие, которое было замечено денщиком одного из важных особ, и тот в награду подарил девушке золотой луидор[1].
        Лиза посмотрела на странную монетку, обратив внимание на то, что «главный француз» и тот профиль, что отображён на монете весьма схожи между собой. И подумала: неужто сам Бонапарт и есть?.. После чего сунула подарочек в карман передника, поклонилась щедрому денщику, на всякий случай: как знать вернётся ли барин али нет, а тут вроде как пристроилась…
        Француз ещё долго стоял, разглядывая полногрудую русскую девицу, явно наслаждаясь её красотой и прелестями, видневшимися из расстегнувшийся ситцевой рубашки. В тот же вечер денщик пришёл в маленькую комнатку Лизы, показывая всем своим видом, чего именно хочет от неё. Девушка уступила. А что же ей оставалось делать? Как говорится, победителям достаётся всё, и женщины побеждённых в том числе. Француз даже в постели с русской крепостной девкой оставался французом, был страстен и даже галантен. Лиза была сражена наповал его отношением, постоянно сравнивая своего нового любовника с Фролом. Любила ли она Фрола? Пожалуй, что - да. Но столько изменилось с тех пор… Казалось, Фрол был в другой жизни… А теперь вот рядом лежит француз, и весьма не дурён собой…
        Через некоторое время Лиза встревожилась: положенные женские дни не начались. Не начались они и позже… Девушка поняла, что беременна: но от кого? Мысли путались:
«От Фрола… Уж сколь времени с ним жила - почти три месяца, а то и больше. А если от хранцуза… Нет, не может того быть…» Но факт оставался фактом: отцовство пребывало под сомнением, хорошо хоть мать всегда доподлинно известна.

* * *
        Французы, оставив в гарнизон в Смоленске для поддержания порядка, двинулись дальше на Москву. Лиза не задумывалась над тем - французам ли стирать, или русскому, своему барину. Её волновал живот, который начал расти, и стал весьма заметен. Она достала из сундука сарафан покойной матери и, примерив его, решила так в нём и остаться, по крайней мере, пошире будет, скрывая пикантные подробности её тела.
        Генеральский денщик, подаривший ей золотой луидор, также последовал в Москву за своим господином, на этом скоротечный роман француза и русской крепостной девки закончился.
        Лиза надеялась, что неприятеля всё же побьют: вернётся её добрый хозяин, а за ним и Сазонов появится…. Что тогда она скажет своему ненаглядному Фролу? А то и скажет, мол, ребёнок твой - не сомневайся… А, если не поверит? Не может быть! Непременно поверит!
        Время шло, на дворе стояла зима. Живот рос, ребёнок начал шевелиться и переворачиваться. В один прекрасный день, едва забрезжил рассвет, Лиза проснулась. Пропели первые петухи… В городе началась паника: французский гарнизон засуетился, она выглянула в оконце домика для прислуги, и увидела, что те спешно покидают город. Затем на улице что-то загрохотало. То ли множество лошадей пронеслось, то ли орудия прокатили - Лиза так и не поняла.
        Она почувствовала запах гари, и в маленькое оконце увидела как на соседней улице занялся столб дыма, затем ещё один, и ещё… Вдруг она заметила, что трое французов поджигают дом её благодетеля. Лиза испугалась: что же будет? Что она скажет Петру Анисимовичу, когда тот вернётся? - прости, барин, мол не сберегла твоего дома… А, что она могла сделать-то? Вон их сколько окаянных врагов, а она - всего лишь слабая женщина, да ещё и в тяжести.
        Языки пламени лизали барский дом, вырываясь из окон. Лиза, наблюдая за сей печальной картиной, заплакала навзрыд. Поднялся ветер, искры полетели на домик для прислуги; крыша, крытая соломой, мгновенно занялась. Молодая женщина услышала, как затрещали деревянные балки, затем в комнату повалил чёрный едкий дым. Она закашлялась. Недолго думая, схватив кое-какие вещи, попавшиеся под руку, она завязала их в большой шерстяной платок и бросилась прочь на улицу.
        Кругом царила неразбериха. Французы мародёрствовали, поджигали дома, расстреливали случайно попавшихся горожан, и спешно отступали. Тут же Лиза увидела, как враги расстреливают трёх мужиков, принадлежавших Сазонову. Она удивилась: отчего они не уехали с хозяином? Видимо, тоже оставались приглядывать за брошенным хозяйством… И вот чем закончился этот пригляд.
        Женщина с перепуга бросилась на задний двор, прямиком в земляной погреб, где обыкновенно хранились соленья и варенья. Удивительно, но он был цел и невредим. Лиза разгребла снег, затем прелую листву и, нащупав дверное кольцо, резко рванула его на себя, открыв небольшую спасительную дверцу.
        В погребе царил полумрак, свет пробивался лишь через специальные отдушины, устроенные для того, чтобы избежать затхлого запаха и плесени. Лиза тотчас, не размышляя, спустилась в своё убежище и плотно затворила дверцу.
        Спустя мгновенье она услышала громкую французскую речь, затем враги надрывно кричали, послышался топот ног… и всё разом стихло. Ей стало страшно: неужели весь город сгорел? И она осталась одна-одинёшенька?
        Лиза устала, почувствовав, что её одолевает сон. Она развязала свои нехитрые пожитки, завернулась в большой цветастый платок и уснула. Снился Фрол, он улыбался, призывно протягивая к ней руки: «Лиза! Лизонька!» Но она убегала прочь от своего возлюбленного, сама не зная почему. Фрол настигал её, крича прямо в ухо:
«Ага! Блудница, ты ещё и брюхата! Небось, от хранцуза одехолоном надушенного?!»
        Лиза очнулась, ребёнок зашевелился в её чреве и, видимо, перевернулся. Она плотнее закуталась в платок, и снова заснула, почувствовав во сне острый приступ голода.
        Сколько времени прошло, Лиза не знала, голод нещадно подводил живот. Оглядевшись, в подвале царил полумрак, она обнаружила, что может не беспокоиться о хлебе насущном: запасов хватит как минимум на месяц.
        Женщина подошла к кадке с капустой, открыла крышку и зацепила горсть рукой: вполне съедобно решила она. Рядом с капустой стояли небольшие бочонки с огурцами, мочеными яблоками и маринованными грибами. Лиза открыла каждый из них и сняла пробу.
        Глава 2
        Лиза провела в подвале примерно несколько дней, и когда она вышла из своего тайного убежища, вовсю светило яркое солнце. Над городом стоял смрад от пожарищ. Она направилась к барскому дому, обнаружив на его месте лишь обугленные брёвна и почерневшие кирпичные стены. Она взглянула на всю эту безрадостную картину и заплакала. Поодаль, за изгородью лежали расстрелянные сазоновские мужики. Лиза побоялась подходить к окровавленным телам, всё равно она не смогла бы похоронить их.
        Она решила пройтись вокруг дома, точнее - того, что от него осталось. В одном из разбитых окон она увидела мёртвую кухарку. Часть правая лица и тела несчастной обгорели. Картина была ужасающей…
        Лиза почувствовала тошноту, её вырвало, голова закружилась, ноги обмякли, сознание провалилось в бездну.
        - …Гляди-ка, наша Лизка! - прокричал дворовый мужик. - Петр Анисимович, батюшка! Так энто она, точно она!
        Горюнов вернулся на пепелище своего дома, предусмотрительно оставив жену и сына в поместье. Едав узнав, что неприятель оставил город, барин решил проведать родовое гнездо. Увы, его ожидал полный разор.
        - Тимофей, посмотри, жива ли она, бедняжка, - распорядился барин.
        - Кажись, жива…
        Сознание медленно возвращалось к Лизавете.
        - Чаво, девка, напугалась сердечная? - участливо поинтересовался управляющий. Та же смотрела на мужика невидящим взором. - Лизка, очнись! Я это ж я - Тимофей! Барин-то вернулся…
        Женщина окончательно очнулась. Тимофей помог ей подняться с земли. Она огляделась: действительно, вон управляющий, а вон и барин - отец родной, стоит.
        - Чаво с ней делать-то? - поинтересовался Тимофей.
        - С девкой-то? Да в поместье её надобно отправить. Она и так натерпелась, - сказал барин. - А дом надобно заново строить, лес покупать, плотников нанимать. М-да… Строительство встанет в копеечку.

* * *
        Вскоре Лиза прибыла в Горюново. Глафира Сергеевна встретила свою крепостную, словно родную.
        - Ах, бедняжка! Как только ты там уцелела-то? - искренне сокрушалась она. - Мы такого здесь про французов наслушались. Отправляйся в девичью, я же распоряжусь тебя помыть и выдать новую одежду, эта уж больно грязна.
        - Благодарствуйте, барыня… - пролепетала Лиза.
        - Ну, ладно уж, иди милая…
        Лизавета пребывала, словно в тумане. Здешние крепостные девки, преисполненные искреннего сочувствия, помогли страдалице помыться в просторной кадке, разумеется, заметив её изрядно округлившийся живот. Старшая из девок, поставленная барыней для соблюдения приличий и порядка, сразу же направилась к своей благодетельнице и, поклонившись, доложила: Лизавета - в тяжести, судя по всему, пребывает месяце на четвёртом-пятом, не меньше.
        Глафира Сергеевна опешила, но быстро взяла себя в руки:
        - Дело молодое. Наверняка, она ещё согрешила до взятия Смоленска. Надо бы с ней потолковать по-матерински. Зови Лизавету ко мне.
        Лиза, обряженная в новую голубую ситцевую рубашку и поплиновый цветастый сарафан, явилась перед строгим взором барыни.
        - Лиза, скажи мне всю правду. С кем была ты из наших дворовых мужиков? Ты понимаешь, о чём я говорю?
        Молодуха кивнула.
        - Понимаю, барыня… Ни с кем не была…
        Глафира Сергеевна вскинула брови от удивления:
        - Помилуй, но ты же - в тяжести!
        - Точно так, барыня. Но не от нашего мужика, от сазоновского…
        Хозяйка ещё более удивилась:
        - Право за вами молодыми не уследишь! И от кого же?
        - От кучера Фрола, - призналась Лиза.
        - Ах, вот оно что-о-о, - протянула Глафира Сергеевна. - Не мудрено, помещик Сазонов приятельствует с Петром Анисимовичем. Вы не раз виделись и … - она не стала заканчивать свою мысль. - Ничего, я напишу Сазонову в Нижние Вешки. Правда, придётся отдать тебя… Да ну, ладно, сговоримся с Сазоновым… Иди и ни о чём не беспокойся, без мужа не останешься.
        Сердобольная Глафира Сергеевна отписала письмо лично Сазонову, поведав ему историю своей крепостной. Сазонов тотчас же, по прочтении письма, вызвал к себе Фрола и велел сознаться: имел ли тот плотскую связь с Лизаветой, что из барского дома Горюновых? Тот скрывать не стал, отпираться не было смысла:
        - Было дело, барин, любилися, покуда хранцуз Смоленск не пожог.
        - Так, так… Стало быть, сознаёшься, что девку испортил? - наседал хозяин.
        - Как испортил? В каком енто смысле? - не понял Фрол.
        - Да в таком, что Лизавета сия, в тяжести, месяце на четвёртом-пятом, как пишет Глафира Сергеевна.
        - Я…я… - мямлил кучер. Отцовство ему признавать вовсе не хотелось. Мало ли что было, да и не вязалось что-то. - А может, это дитё-то вовсе не моё! Вот! Она в городе сколь времени была без меня, почитай, месяцев пять! И чаво там было, не ведомо! В доме Горюновых хранцузы стояли! Так кто ж знает - кто ей рябёночка-то заделал…
        Сазонов с осуждением смотрел на своего кучера:
        - Ну и мерзавец ты, Фрол! Выпороть бы тебя солёными розгами. Пётр Анисимович мне давний друг и что я ему скажу: мои, дескать, мужики брюхатят ваших девок так ради забавы?! А потом, мол, французы виноваты?!
        - Лучше розги! Меня ж потом весь город засмеёт! Не хочу я на ней жениться!
        Сазонов усмехнулся:
        - А я вот велю тебе, и женишься.
        Фрол упал на колени перед барином:
        - Помилуй, отец родной! - он перекрестился и лбом ударился прямо в деревянный пол. - За что позор мне такой?! Да и вам в дому на кой нужны сплетни-то?
        Сазонов задумался: а действительно - на кой? Подумаешь, девку обрюхатели! Небось, не без её же ведома и желания…
        - Ладно, отпишу Глафире Сергеевне, что ты женился месяц назад на моей дворовой девке.
        - Батюшка, на любой женюсь, на которую укажешь… - подобострастно заверил Фрол.

* * *
        Глафира Сергеевна прочитала письмо помещика Сазонова и пришла в неописуемое возмущение, тотчас велев явить перед своими ясными очами Лизавету. Та вошла в покои барыни, переваливаясь как утка, живот за последнюю неделю на сытых харчах вырос ещё больше.
        Хозяйка цепким взором смерила свою крепостную, гневно потрясая письмом:
        - Фрол твой женился по распоряжению барина на некой дворовой девке! Так что Лизавета…
        Молодуха всё поняла и залилась слезами:
        - Стало быть, баструка[2] на свет Божий рожу-у-у, - протянула она, утирая сопли рукавом рубахи.
        После разговора с барыней Лизавета стала задумчивой и молчаливой. Дворовые же девки постоянно донимали её подковырками и вопросами, всем было до смерти интересно: кто же отец?
        Наконец, в одно прекрасное время несчастная не выдержала и выдала такое, что у девок, занимавшихся шитьём в горнице, округлились глаза. На очередную подковырку, исходящую от гадостной Анфиски, Лизавета нагло заявила:
        - А чаво тебе до отца-то? Чай ты ему за ненадобностью с таким - то вороньем носом да кривыми ногами. Я вчерась видала твои коромысла в бане-то. Полюбовник-то мой, хранцузский, на прощанье подарил мне золотую монетку, во смотрите! - она извлекла луидор из кармана сарафана и протянула на ладошке всем на обозрение.
        Девки замерли. Старшая крепостная вообще лишилась дара речи и непроизвольно потянулась за французским подарком. Она внимательно разглядела монету и, наконец, спросила:
        - Лизка, а кто на ней, на монетке-то? Чаво за барин такой важный?
        - Так он самый и есть - император ихний хранцузский, Бонапартом зовётся. Я ему рубашки батистовые стирала да в покоях прибиралась, вот и согрешили… Такой мужик видный: как устоишь супротив него?
        Девки разом охнули: Лизка ждёт ребёнка от самого Бонапарта!
        Та же и глазом не повела, посмеиваясь про себя над глупыми бабами. Вскоре об этом разговоре узнала Глафира Сергеевна и окончательно растерялась:
        - Этого только не хватало! Теперь весь Смоленск узнает, что в моём доме живёт ребёнок Наполеона! Господи, что будет с Петром Анисимовичем, его же удар хватит…
        Глафира Сергеевна отписала мужу письмо в Смоленск, где тот всё ещё занимался строительством дома. Удар барина не хватил, но новость сия вызвала бурную реакцию. Он не отрицал подобную возможность, в городе было известно всем, что в его доме располагался штаб французов и останавливался сам Наполеон Бонапарт. Петр Анисимович, как истинный патриот велел жене избавиться от младенца, скажем, утопить или ещё чего… Барыня же возмутилась и в очередном письме укорила мужа за неоправданную жестокость, ведь Лизавета ни в чём не виновата, а согрешила она против своего желания, мол, заставили её или взяли силой, поди известно о жестокостях неприятеля, наслышаны уже.
        Пётр Анисимович смягчился, решив, что пусть живёт наполеоновское семя в его доме, будет о чём с гостями посудачить.
        Постепенно все начали верить в россказни о Бонапарте, уверовала даже сама Лизавета. В положенный срок у неё родилась дочь, которую нарекли Евдокией. Окружающие приглядывались к ней, особенно Петр Анисимович Горюнов, который специально нашёл портрет Бонапарта и в итоге решил, что девочка как две капли воды на него похожа.

* * *
        Прошли годы. Дочь Елизаветы, Евдокия вышла замуж и нарожала детей. Машенька была младшей дочерью Евдокии, мать родила девочку поздно почти в сорок лет. Девочка была хороша собой и умна не по годам.
        Сын Петра Анисимовича Горюнова, Виктор, мужчина уже в почтенных летах, знал о присказке про Наполеона и не сомневался в её правдоподобности. Жена его была бездетна и благоволила к маленькой Машеньке, взяла её в дом, обучала грамоте и всяким светским премудростям. Словом, девочка стала её воспитанницей.
        Когда Машеньке исполнилось двенадцать лет, добрая барыня умерла от лихорадки. Девочка очень тосковала по своей благодетельнице. От родной матери она уже отвыкла, да и приноровилась к благородному образу жизни, вовсе не горя желанием прясть и шить с дворовыми девками.
        Виктор Петрович Горюнов женился второй раз, несмотря на то, что ему уже давно перевалило за пятьдесят. Но он был богат, а жена - достаточно молода, вдобавок бесприданница, ей недавно исполнилось двадцать пять лет - по тем временам перестарок. Молодая жена происходила из обедневшего дворянского рода, и выгодное замужество фактически спасало её разорившуюся семью от позора бедности.
        Новая хозяйка не питала тёплых чувств к воспитаннице покойной барыни, про неё забыли и более не уделяли должного внимания. Первое время девочка была предоставлена сама себе, но молодую хозяйку не устраивало такое положение вещей: крепостная должна работать на благо дома и своих хозяев. И Машеньку отправили к белошвейкам, так как покойная барыня научила её хорошо вышивать. Девочка вела себя смирно, расшивая барское постельное бельё вензелями, цветами и райскими птицами, но прекрасно помнила, что она - наполеоновское семя. За работой время прошло быстро - Маше исполнилось восемнадцать лет.
        У четы Горюновых родился сын, к тому времени ему исполнилось пять лет, и молодая барыня решила нанять воспитателя, причём непременно француза.
        Глава 3
        Сергей Шеффер был потомком одного из драгун, служившего императору Наполеону и осевшего в России после войны. Дед его был тяжело ранен при отступлении и попал в плен. Судьба свела его с молодой, очаровательной русской мещанкой, бездетной вдовой. Бравый драгун, не раздумывая, сделал ей предложение на ядрёной смеси двух языков (русских словечек он уже успел нахвататься вполне) и к своему вящему удивлению понял, что оно принято как нельзя более благосклонно. Дама его сердца имела приличный домик недалеко от Смоленска, почти не пострадавший от военных действий.
        Драгун же умел не только шашкой махать, но и был прекрасно осведомлён в торговом деле, отлично разбирался в винах. Недолго думая, сей новоиспечённый мещанин Шеффер открыл небольшой магазинчик, где продавал вина, поставляемые с юга России. Его французское происхождение никого не смущало, вскоре он окончательно обжился в Смоленской губернии и вполне сносно, слегка грассируя на «р», говорил по-русски. Вскоре родился его первенец.
        Мальчик рос в любви и достатке. Но после тринадцати лет начал проявлять опасное качество для мужчины: сентиментальность и склонность к романтизму. Их ещё в большей степени унаследовал Сергей, стало быть, внук славного французского драгуна.
        Почти в каждой соседской мещанке юноша видел прекрасную даму с таинственной судьбой, и однажды пытаясь проникнуть в тайну одной из них, оконфузился, до смерти напугав молодую особу.
        Шеффер-старший решил: хватит валять дурака, да бегать за смазливыми мещанками! И так весь пригород судачит о сыне француза: успел уже ославиться как ловелас! Пора заняться семейным делом, помогать отцу зарабатывать деньги.
        Сергей неохотно занялся ремеслом отца и деда, его тяготили обязанности, вереницы бутылок в подвале, назойливые поставщики, требующие погашения задолженностей по векселям… Хотелось романтики, но он молчал и подавлял в себе романтическую склонность, занимаясь ненавистной торговлей.
        Однажды Сергей случайно подслушал историю: судачили две пожилые мещанки, мол, в Смоленске, в доме помещика Горюнова, живёт внучка Бонапарта. Она, как две капли воды похожа на него, никаких сомнений - его семя.
        Другой бы молодой человек не придал бы сплетне ни малейшего значения, но только не Сергей. Он живо заинтересовался сей историей, и обратился к матери:
        - Матушка, а не слышали вы о некой девушке, якобы внучке самого Наполеона?
        - Да кто ж про неё в Смоленске не слышал?! Это ж Машка, служит у Горюновых в доме. Мать была её крепостной, а дочь теперь в белошвейках! Говорят, ремесло своё освоила отменно. Так вот бабка её, не помню имени, во время войны прислуживала в штабе французов, что располагался в доме этих самых господ. А потом ещё золотую монету всем показывала, якобы сам Бонапарт подарил в награду за любовь и ласку.
        Сергей встрепенулся: вот она долгожданная романтика! Он направился в библиотеку отца и отыскал книгу французского автора с портретом Наполеона Бонапарта на первой странице. Дождавшись, когда отец отправится по делам, он облачился в свой лучший сюртук и, прихватив некоторую сумму, по тем временам не малую, пятьсот рублей, направился в Смоленск на поиски таинственного дома Горюновых, где проживала удивительная барышня, будоражившая его богатое воображение.

* * *
        Сергей стоял перед домом Горюновых, обдумывая предлог, позволивший ему войти. Неожиданно за воротами показался привратник в зелёной ливрее:
        - Вы сударь, видимо, гувернёр-француз, что наняла хозяйка третьего дня?

«Вот она удача, сама идёт в руки», - подумал Сергей и подтвердил:
        - Да, я - Серж Шеффер, воспитатель.
        - Прошу, сударь, Елена Леонидовна примет вас тотчас же. Она ожидала вас вчера, но вы не приехали, - сообщил словоохотливый привратник.
        - Да, знаете ли, смоленские дороги…
        - Да, да, сударь, русские дороги погубят кого угодно! Даже Наполеона!
        Сергей не раз слышал, что, мол, не русская армия одолела Наполеона, а морозы, ужасные дороги и русский господин «Авось».
        Елена Леонидовна была женщиной средних лет, но молодилась, применяя различные косметические ухищрения, ставшие всё более популярными после 1812 года. Сама того не желая, держава-победительница приняла в свои объятия массу французов, так и не вернувшихся на Родину. И надо сказать, чувствовали они себя здесь прекрасно и пользовались особым расположением юных барышень. Мало того, после войны стал всё более популярен французские стиль одежды, духи, одеколоны и различная женская косметика. Так румянами и французской помадой пользовались все уважающие себя юные барышни и зрелые дамы, не смотря на внушительные цены сих непритязательных удовольствий.
        Елена Леонидовна расплылась в улыбке: гувернёр был молод, не более двадцати лет, строен, высок и в довершении всего красив. Его каштановые волосы достигали плеч в соответствии с последней французской модой, чуть подвиваясь на концах, что придавало молодому человеку сходство с придворным пажом, правда, несколько перезревшим по возрасту. Его серые глаза излучали доброту и благородство. Елена Леонидовна залюбовалась гувернёром и её прекрасную головку посетили отнюдь не богобоязненные мысли, полные верности супружескому долгу.
        - Отчего вы не прибыли вчера, господин… Э-э.
        - Серж Шеффер, мадам, - француз галантно поклонился.
        - О, да! Серж! Прекрасное имя. Я - Елена Леонидовна Горюнова, хозяйка и мать Митеньки, с которым вы будите заниматься. Виктор Петрович в последнее время постоянно хворает, и все финансовые вопросы буду решать я.
        - О, мадам! Дети - моё призвание, - вымолвил самозванец и пришёл в ужас от сказанного: в действительности он понятия не имел что же вообще можно делать с детьми, разве, что сечь розгами за непослушание. - Деньги не имеют значения.
        Хозяйка пришла в прекрасное расположение духа:
        - Право же, вы - первый человек за всю мою жизнь, не проявляющий интерес к своему будущему жалованью. Но я всё же скажу: оно составит пятьдесят рублей в месяц.
        От таких денег у новоиспечённого Сержа засосало под ложечкой. Он быстро подумал, сколько бутылок вина надо продать, чтобы заработать такую чистую прибыль. «Что ж недурно для начала», - решил без пяти минут гувернёр.

* * *
        Серж вошёл в детскую вслед за хозяйкой - маленький Митя сидел верхом на деревянной лошадке-качалке, размахивая деревянной саблей.
        - Впелёд, впелёд! - кричал он, не выговаривая букву «р».
        - О, мой бравый, генерал! - Обратилась к нему матушка. - Хочу познакомить тебя с Сержем, который будет твоим воспитателем и гувернёром.
        Митя отбросил саблю, слез с лошадки и подошёл к незнакомцу:
        - Фланцуз? - поинтересовался малыш.
        - Он самый.
        - Мама говолила, что вы - фланцуз … Ладно, буду учиться, так и быть. Можно я покажу Селжу наш дом? - поинтересовался Митя.
        - Конечно, думаю, ты прекрасно справишься, - снисходительно позволила Елена Леонидовна.
        - Тогда пошли, - Митя взял Сержа за руку, тот поклонился хозяйке. Она понимающе улыбнулась. Гувернёр заметил в её улыбке нечто большее, чем отношение хозяйки к наёмному служащему… Осознав это, он испугался: не успел приступить к своим обязанностям - кстати даже и не знал в чём именно они заключаются - и уже наметилась интрига с привлекательной женщиной.

…Дом Горюновых был добротным, просторным и рационально спланированным. При отступлении французов зимой 1812 года, когда Горюнов-старший обнаружил на месте своего родного жилища лишь обгоревшие стены да пепел от деревянных перекрытий, второй дом распорядился построить из кирпича, используя старинную монастырскую кладку[3], что было весьма дорого, но простояло бы не одну сотню лет. Им руководило не только чувство обеспечить себя и свою семью надёжным жильём, способным выдержать любые непредвиденные обстоятельства, но и построить так, чтобы внуки и правнуки помянули добрым словом.
        Пётр Анисимович своего добился: первым дом по достоинству оценил его сын, теперь же внук с гордостью показывал барские хоромы своему гувернёру.
        Они миновали гостиную, просторную, светлую и можно сказать даже огромную, с овальным столом посередине, способным вместить десятка три-четыре гостей. Затем через раскрытые распашные двери Серж окинул взором бальный зал - дорогой паркет, выложенный причудливым образом, блестел от свежей мастики. Колонны по последней моде были увиты декоративными французскими гирляндами из цветов, балкон для оркестра задрапированный изысканным шёлковым пологом ярко-жёлтого цвета, придавал помещению больше света и пространства.
        Серж сразу же понял: господин Горюнов весьма состоятельный человек, не только по меркам провинциального Смоленска, но и по столичным представлениям.
        Спальни были расположены на втором этаже, откуда гувернёр и его юный проводник начали свою экскурсию: супруги давно спали раздельно, почти сразу же после рождения Мити. Елена Леонидовна, как женщина сравнительно молодая и вполне здоровая, тяготилась присутствием мужа на супружеском ложе к тому времени изрядно ослабевшим здоровьем. И потому она тактично предложила сделать ещё одну спальню - для себя. Виктор Петрович после длительных раздумий нехотя согласился, понимая, что жена его - ещё кровь с молоком. Первое время он ревновал супругу, но старался не подавать вида, опасаясь кривотолков. Ибо на каждый роток не накинешь платок. Да и потом, ради Митеньки, своего любимого сына и единственного наследника, он решил не обращать внимания на любовные похождения своей супруги. Та же, как умная женщина, старалась соблюдать все нормы приличия, и вскоре Виктор Петрович окончательно смирился, а идею с французом-гувернёром вообще поддержал - по крайней мере, жена будет развлекаться дома. Ну, что поделать: telle est la vie![4]
        Глава 4
        Наконец Митя показал гувернёру в доме всё интересное. Однако француз схитрил:
        - Митя, а где же ваши белошвейки?
        - А там, в дволовой голнице, сидят и шьют. Хотите посмотлеть?
        - Конечно.
        - Ну, пошли… - подопечный Сержа с важным видом развернулся в противоположную сторону и направился по длинному коридору, видимо, ведущему к белошвейкам.
        Малыш встал перед дверью:
        - Отклывай!
        Серж слегка толкнул дверь, с виду весьма тяжёлую, она скрипнула, легко подалась и открылась. Перед взором француза предстало большое просторное светлое помещение, действительно напоминающее горницу или светёлку, где сидели пять молодых девушек, причём одна краше другой, и шили каждая за своим небольшим столиком.
        Одна из девушек подняла голову, обратив внимание на вошедшего молодого человека. Тот же залюбовался белошвейкой, она была хороша: тёмные волосы цвета воронова крыла были заплетены в косу, которая обвивала голову, дабы не мешать при работе; карие глаза миндалевидной формы выражали ум и обладали необычайной притягательностью, словом, внешность девушки весьма напоминала итальянку или корсиканку.
        При мысли об итальянке или корсиканке у Сержа перехватило дыхание: «Это Мария - внучка Бонапарта… Разумеется, она похожа на корсиканку!» Душа молодого человека, склонного к романтизму, переполнилась чувствами, краска прилила к щекам и он, смутившись, спешно покинул помещение. Митя побежал за ним вслед.
        Белошвейки захихикали, так и не отрываясь от своей работы. Мария же не поддержала их мимолётное веселье, а напротив задумалась: «Уж не тот ли это гувернёр, которого все ждали вчера?.. Однако он красив…»
        В действительности же гувернёр, которого Елена Леонидовна выписала из Москвы, потомок осевшего в России вояки наполеоновской армии, имел неосторожность повздорить по дороге с неким поручиком, коим был ранен на дуэли и посему пребывал в захолустной больнице города Ярцево с простреленным правым плечом. Увы, в городе он никого не знал, да и кошелёк его был пуст, поэтому приходилось довольствоваться общей палатой, несвежим постельным бельём и жидкой кашей.
        В доме Горюновых об этом прискорбном обстоятельстве ничего не ведали и, разумеется, приняли прибывшего Сергея Шеффера, теперь уже Сержа, за того самого француза-гувернёра, даже не спросив у него рекомендательного письма.

* * *
        Серж расположился в своих покоях, приготовленных предупредительной хозяйкой рядом с детской, кстати недалеко от её же спальни. А первую ночь на новом месте не спалось, француз ворочался, в голову лезли различные мысли: «Что скажет отец, когда обнаружит пропажу денег? Мать жалко, будет плакать… Елена Леонидовна странно на меня смотрела… Она красавица… Интересно, насколько она меня старше: лет на десять? Мария… Эта девушка не похожа на дворовую девку, скорее на барышню, получившую приличное воспитание… А её корсиканские глаза…»
        Серж услышал лёгкие шаги за дверью: кто бы это мог быть? В его комнату вошла Елена Леонидовна, облаченная в прозрачный пеньюар. В бледно-сиреневом свете луны женщина казалась существом потустороннего мира. Молодой человек растерялся, не в состоянии вымолвить ни слова.

«Существо» в облике хозяйки приблизилось к постели и скинуло с себя лёгкие прозрачные одежды, которые бесшумно упали на пол. Перешагнув через них, оно, тряхнув длинными волосами, рассыпавшимися словно шелковые нити, приложило палец к губам, что, по всей видимости, означало: не надо лишнего шума… И, распахнув одеяло, легло рядом.
        Серж очнулся. Всё произошло слишком быстро и неожиданно, он почувствовал рядом с собой тепло женского тела, понимая, что сие существо появилось отнюдь не из потустороннего мира, а создано из плоти и крови и имя ему: Елена Леонидовна.
        Женщина обняла молодого человека, её шелковистые длинные волосы, благоухавшие жасмином, накрыли его словно волной, и он полностью отдался плотскому наслаждению.
        Гувернёр очнулся утром, через распахнутые ставни ярко светило солнце, его лучи поникавшие сквозь прозрачные шторы причудливой формы, рассеивались по полу, образуя множество маленьких солнечных зайчиков. Он попытался собраться с мыслями, не вполне отдавая себе отчёт: что же на самом деле произошло ночью? Его подушка и одеяло всё ещё хранили нежный аромат жасмина, оставленный ночной посетительницей. Серж сел на постели: «Господи! Мистика какая-то… В этом доме и с ума можно сойти, причём легко…»
        В дверь постучали.
        - Войдите… - вяло, чуть слышно сказал гувернёр, но, видимо, достаточно внятно для того, чтобы его услышали за дверью.
        Дверь распахнулась, на пороге появилась миловидная горничная средних лет в форменном зелёном платье:
        - Доброе утро, сударь, - она вкатила в комнату двухъярусный сервировочный столик. На нижнем ярусе стоял кувшин с водой и чаша для умывания, на верхнем - завтрак.
        Серж почувствовал себя неловко. Он спал обнажённым и от смущения натянул одеяло почти до подбородка. Горничная улыбнулась, слегла поклонилась и ушла, оставив молодого человека в смятении чувств. Почти сразу же он ощутил острый голод - ночь выдалась бурной, неуёмный любовный пыл хозяйки потребовал от него огромных физических затрат.
        Молодой человек встал, накинул стёганый халат, умылся, причесался, побрился и приступил к утренней трапезе. За чаем со свежевыпеченными булочками он, наконец, осознал всю сложность своего положения и безумие мероприятия, в которое он имел неосторожность ввязаться.

* * *
        Когда Серж вошёл в детскую, Митя уже во всю бодрствовал и сразу же, завидев своего воспитателя, озадачил его:
        - Пошли в сад гулять.
        Стояло начало сентября. Солнце светило, на небе не было ни облачка. Трава ещё сохраняла сочный зелёный цвет, но вот листья уже прихватила желтизна. Воздух был насыщен ароматом астр, столь любимых хозяйкой, перемежавшимся со множеством трав, потому как за господским домом и садом простирался огромный луг.
        Митя бегал как заводной, постоянно дёргая воспитателя и засыпая его множеством вопросов. Примерно через час у Сержа закружилась голова от этого маленького почемучки. Он внимательно выслушивал мальчика, стараясь дать максимально доступный для него ответ. Митя был удовлетворён прогулкой: воспитатель не одёргивал его, позволяя резвиться вволю. Да и сам Серж с удовольствием пробежался по саду на перегонки с воспитанником, разумеется, не догнав его, и, объявив победителем.
        Когда, наконец, мальчик устал и изрядно проголодался, растущий организм требовал постоянной подпитки, они направились к дому. По дороге, а заняла она продолжительное время - гувернёр и его воспитанник достаточно углубились в сад, почти достигнув луга, - Серж задумался над своими профессиональными обязанностями. Ведь воспитание ребёнка - задача не из лёгких.
        Он пытался вспомнить, как поступала его матушка. Получалось, что родительница никогда на него не ругалась, не выговаривала за шалости, на ночь читала сказки, подолгу гуляла с ним, стараясь отвечать на многочисленные вопросы, порождаемые пытливым детским умом.
        Серж решил, что будет вести себя также, другого примера воспитания детей у него просто не было. И он, недолго думая, решил взять пример своей матушки за эталон детского воспитания.
        Глава 5
        Перед глазами Сержа постоянно стоял образ кареглазой Марии, затмевающий все прелести Елены Леонидовны. Он не знал, отчего приходит в неописуемое волнение при воспоминании о ней, ведь их встреча продлилась всего лишь миг.
        Мария в свою очередь, наглядевшаяся на кучеров, истопников, кузнецов и прочую прислугу мужского пола в доме Горюновых, также думала о молодом красавце-французе, будоражащем её девичье воображение. Что и говорить, вид у Сержа был представительным, серьёзным, в нём угадывался человек утончённой души и незаурядного ума. Мария, получив приличное начальное образование и некоторое светское воспитание от первой жены Виктора Петровича, могла по достоинству оценить нового гувернёра. Она была достаточно проницательна, несмотря на свои восемнадцать лет, для того чтобы определить: какой именно человек стоит перед ней.
        По внешнему виду Сержа девушка решила, что молодой человек достоин её внимания. Мария никогда не забывала, какая кровь течёт в её жилах! Она и словом не обмолвилась о необычной судьбе своей бабушки - её мать достаточно натерпелась насмешек! Девушка свято верила: золотой луидор, который она носила на шее, как медальон, действительно принадлежал самому Бонапарту. И она - его внучка!
        Почти всё время Мария проводила в светёлке за шитьём, а ночью уединялась в своей крошечной комнатке, предоставленной Еленой Леонидовной, таким образом чтившей материнскую привязанность предыдущей хозяйки. Молодая барыня ни в чем не ущемляла, но в то же время не выделяла девушку среди многочисленных белошвеек.
        Пробило девять вечера, Маша отложила наволочку, которую со всем тщанием расшивала вензелями четы Горюновых. Она мало общалась со своими товарками, те же памятуя о благосклонности покойной хозяйки, посмеивались над ней, а то и вовсе не преминули уколоть побольнее.
        - Чаво Машка, гувернёр-то красавчик и вдобавок француз! Могёт быть, твоего дедули тоже внучок?
        Девки прыснули со смеху. Маша бросила на них презрительных взгляд и коротко отрезала:
        - Дуры!
        - А ты глазками - то не сверкай, а то не ровён час…
        Маша не выдержала и начала наступать прямо на обидчицу:
        - Тебе чего от меня надобно? Чего лезешь ко мне с подковырками? Ну, договаривай: чего не ровён час?
        Девка стушевалась, не ожидав такого отпора. Обычно Мария пропускала колкости мимо ушей, тем самым, позволяя злобной товарке разрядиться после утомительной работы.
        - Ты чаво… Ты чаво? - обидчица отступила назад под решительным натиском Марии.
        - Того! Ещё раз услышу - всю рожу расцарапаю и Елене Леонидовне доложу, что, мол, мешаешь мне работать. А не для кого не секрет, что шитью меня покойная барыня сама обучала, и владею я им получше вас всех вместе взятых!
        Девки сгрудились в кучку, окончательно оторопев от яростного натиска ранее бессловесной Машки. Та же гордо развернулась и, хлопнув дверью, ушла.

«Надоели все! Шипят, как гадины по углам… Господи, когда только всё это закончиться?» - она, с трудом сдерживая слёзы, вышла на задний двор и решила перед сном прогуляться по саду, ведь завтра ровно в восемь утра опять приниматься за шитьё.
        Мария углубилась в сад, сентябрьские вечера были ещё длинными и достаточно тёплыми. Девушка расположилась под яблоней и задумалась о своей несчастной жизни, о том, что она должна волочить в доме Горюнова жалкое существование белошвейки, несмотря на своё происхождение.
        Девушка расплакалась, извлекла из кармана тёмно-коричневого платья (она всеми фибрами души ненавидела этот мрачный цвет) носовой платок и смачно высморкалась.
        Неожиданно она услышала лёгкие шаги, быстро смахнула слезинки несвежим платком, и уже намеревалась покинуть своё временное убежище, как перед ней появился тот самый француз-гувернёр.
        Маша не растерялась:
        - Месье Серж, если не ошибаюсь?!
        Молодого человека удивил мягкий тембр её голоса и та светская интонация, с которой была произнесена фраза.
        - Да, сударыня, это я. А вы - Мария, я видел вас в светёлке за шитьём.
        Девушка кинула. Серж протянул ей руку:
        - Вставайте, не то можете простудиться. Сидеть на земле не безопасно.
        Мария, поражённая предупредительностью и галантностью собеседника, протянула ему руку. Он нежно сжал её ладонь и, поддерживая под локоть, помог подняться.
        - Благодарю, вы очень любезны.
        - Право, сударыня, вы меня удивляете правильностью своей речи, вовсе не соответствующей простой белошвейке, - удивился гувернёр.
        - Да, покойная жена Виктора Петровича была бездетна и занималась со мной как с воспитанницей. Когда она умерла, барин женился на Елене Леонидовне, и всё резко изменилось. Сначала меня никто не замечал, я тогда хотела, чтобы это продолжалось как можно дольше, а потом меня отправили к девкам - расшивать вензелями бельё, скатерти и носовые платки. Вот и вся моя история. Так из барской воспитанницы я превратилась в белошвейку.
        Серж внимательно изучал на собеседницу: она была хороша, даже, несмотря на то, что глаза её несколько припухли от слёз. Он не сдержался и, следуя безумному внутреннему порыву, привлёк девушку к себе и страстно поцеловал. Поцелуй был страстным и долгим, Серж несколько поднаторел в любви с Еленой Леонидовной, да и ранее у него были увлечения, правда, не заходившие столь далеко как с хозяйкой дома.
        Мария окончательно обмякла от продолжительного поцелуя и потерялась во времени и пространстве.
        Серж прервал поцелуй, и обессилевшая белошвейка прильнула к его плечу. Молодой человек с удовольствием и даже с некоторым трепетом сжимал девушку в своих объятиях, та же обняла Сержа за шею и, заглянув прямо в глаза, спросила:
        - Зачем?..
        Серж растерялся, не понимая вопроса:
        - Что, зачем?
        - Всё это… Ну, то, что сейчас произошло между нами? - чуть слышно спросила она, всё ещё не восстановив дыхания от волнения и переполняющих её чувств.
        - Я…я… - начал мямлить гувернёр, и неожиданно для себя признался, - я люблю вас.
        - Странная у вас любовь месье… Мне признаётесь, а каждую ночь проводите с хозяйкой…
        Серж вздрогнул, отстранившись от девушки.
        - Не удивляйтесь, в доме ничего не утаишь. Прислуга всё видит и всё замечает. Тем более, что Елену Леонидовну особо недолюбливают, и постоянно сравнивают с покойной хозяйкой. Та была очень доброй женщиной. А для прислуги позлословить на счёт новой хозяйки - единственная радость. Так-то вот, месье…
        - Маша! - молодой человек схватил за руки девушку и начал осыпать их поцелуями. Та снова пришла в замешательство. - По поводу хозяйки вы сказали правду, но я не люблю её! Она сама ночью пришла ко мне, мог ли я её выгнать?! Я право не знаю, что мне делать?!
        - Да ничего, спите с хозяйкой, а мне более не говорите о любви. Как можно любить одну, а спать с другой?
        Серж, немного поразмыслив, сказал:
        - Думаю можно, но всё зависит от вас! Давайте уедем из этого дома вместе!
        Маша засмеялась:
        - Куда? Что мы будем делать и на что жить? Да и паспорт мой - у хозяина. Как вы сможете его получить?
        - Ну, паспорт - не проблема, я поговорю с хозяином, как мужчина с мужчиной. Да и потом не забывайте, на дворе 1863 год, крепостное право отменили два года назад и вы вольны покинуть барский дом, если того пожелаете.
        - Да, действительно, я как-то не думала над такой возможностью. Но…
        - Вы хотите спросить: на что мы будем жить? Но первое время у меня есть деньги. Уедем в Москву, я давно мечтал туда отправиться, снимем дом, поженимся. Соглашайтесь, умоляю!!!
        Маша колебалась: пылкий молодой человек буквально сразил её своим откровенным признанием, бурей чувств и эмоций. Девушка прекрасно понимала, что ей предоставляется, наконец, возможность покинуть опостылевший дом, где над ней все насмехаются. Возможно, даже она полюбит его, но позже…
        - Да, я согласна… - ответила она. - Уедем и как можно быстрее.

* * *
        Виктор Петрович в последнее время страдал сильнейшей подагрой и практически не покидал своих покоев. Когда же перед ним предстал молодой гувернёр, он необычайно удивился, привыкнув к тому, что все решения принимает жена, позволяя ему спокойно доживать свой век.
        Барин, обложенный подушками, с ногами, опущенными в тазик с горячей водой, спросил:
        - Что вам угодно, месье Серж? Что за дело такое привело вас ко мне? Неужели оно не под силу Елене Леонидовне?
        - Вы совершенно правы, сударь - не по силу. Я прошу вашего дозволения жениться на Марии, белошвейке, дочери Евдокии.
        Виктор Петрович болтнул ногами в тазике с водой и произнёс:
        - Отчего же дозволения, голубчик? Маша - не крепостная девка, а белошвейка, получает за свой труд деньгами. А что касательно женитьбы… - он внимательно посмотрел на непрошенного визитёра. - Подумай, прежде чем принять решение. В моём доме прижилась легенда: якобы девица сия - внучка самого Наполеона Бонапарта. Во время войны 1812 года он разместил свой штаб именно в нашем доме, который сгорел впоследствии. Так вот, бабка моей белошвейки прислуживала ему: стирала там, убирала комнаты и тому подобное. Ну и, мол… Сам понимаешь, Наполеон - тоже мужик, только французский. Сам-то ты - потомок неудавшихся завоевателей?
        Серж кивнул.
        - Эта история меня не пугает.
        - Ну, коли так. Женись, жаль белошвейка она хорошая, ну да ладно, другую найдём. Думаю, Маша вбила себе в голову миф о красивой жизни. Жена моя покойная уж больно баловала её, прямо как родную дочь…
        Прислуга подлила в тазик горячей воды.
        - Марфутка, позови управляющего Степана Макаровича и немедля. Да пусть паспорт Машки Французовой захватит.
        Девка мигом скрылась за дверью. Серж в очередной раз пришёл в недоумение:
        - Простите, как вы сказали? Французовой?!
        - Да, дорогой мой, месье. Два года назад, когда царь батюшка решил, что исконно русское крепостное право тормозит развитие нашей империи, и освободил крестьян, дав им свободу, с которой они, кстати, до сих пор не знают что делать, встал вопрос паспортов для всей этой армии дворовой прислуги. Так вот некоторых я записал по их ремеслу: скажем, Кузнецовы, Лаптевы, Свинарёвы. А Машку - по семени, как Французову. А вы видели у неё на шее золотой луидор? Мол, подарок самого Бонапарта?
        - А вы сами, Виктор Петрович, верите в её золотой луидор? - вопросом на вопрос ответил Серж.
        - Хм-хм…. - усмехнулся хозяин. Я мальчишкой тогда был, но бабку её помню: красавицей была, чего греха таить - ни один француз не устоит! А луидор… Ценная монета, пожалуй, на дороге не валяется. Так что, думаю, история происхождения моей белошвейки вполне правдива.

* * *
        На следующий день рано утром Мария Французова получила свой паспорт из рук самого управляющего.
        - Смотри, девка, не дури. Мир он соблазна полон, - изрёк умудрённый опытом Степан Макарович.
        Маша слегка поклонилась и взяла паспорт.
        - Благодарю вас, на добром слове. Да только с соблазнами я как-нибудь теперь сама разберусь, да и жених не позволит в них погрязнуть.
        - Ох, Мария, научила тебя покойная барыня премудростям. Говоришь уж больно складно, прямо как дворянка столбовая. Да, ну ладно, теперь сие не моё дело, пусть о тебе месье Шеффер беспокоится.
        Маша прямиком направилась в сою скромную комнату за вещами, которых много не набралось - небольшой узелок, да и только. Вскоре за девушкой зашёл её жених, Серж Шеффер. Он сгорал от нетерпения увезти прелестницу подальше, остановиться на ночь в какой-нибудь гостинице, и тогда…

* * *
        Экипаж, поскрипывая рессорами, и постоянно подпрыгивая на кочках, двигался из Смоленска по направлению к Ярцево. Уже темнело, когда Серж и Мария добрались до города, решив заночевать в местной гостинице с умопомрачительным названием
«Ренессанс». Молодой человек оплатил номер с большой двуспальной кроватью, зарегистрировавшись в книге для гостей как «супруги Шеффер». Коридорный выдал им ключи и, подсобив с багажом, у Сержа был увесистый саквояж, проводил до номера.
        Сервис был, конечно, сомнительным - молодой человек сам открыл дверь и, подхватив саквояж, оставленный коридорным тут же у стены, вошёл во временное пристанище. Маша последовала за ним и огляделась: в номере царил полумрак; свечи стояли в канделябрах, но были не зажжены. Двуспальная кровать привела девушку в некоторое замешательство. Но она, наконец, решив покончить со своей девичьей робостью раз и навсегда, спросила:
        - И это - наше брачное ложе?
        - О, да! Не совсем, правда, брачное. Но, если хочешь, обвенчаемся прямо завтра в ближайшей церкви. Свидетелей найдём в гостинице - какую-нибудь приличную благообразную пару.
        - Конечно, - охотно согласилась Маша, страстно желавшая стать мадам Шеффер.
        Глава 6
        Серж проснулся рядом со своей возлюбленной, можно сказать, почти уже женой. Мария мирно спала: слишком много впечатлений и эмоций принесла ей прошедшая ночь.
«Новобрачный» же привёл себя в порядок и направился на поиски церкви для венчания и, что немало важно - свидетелей бракосочетания.
        Спустившись на первый этаж гостиницы, Серж увидел молодого мужчину, примерно лет двадцати пяти, с перевязанной левой рукой, судя всего последствия ранения - это в мирное-то время. То сидел за столиком небольшого здешнего ресторанчика и с удовольствием предавался завтраку. Серж решительно направился к незнакомцу, сам не зная почему, в полной уверенности, что тот не откажет ему в деликатной просьбе:
        - Сударь, прошу вас, выслушайте меня!
        Незнакомец вскинул брови от удивления, но галантный и благородный вид молодого человека заинтриговал его.
        - Присаживайтесь!
        Серж охотно опустился на предложенный стул.
        - Благодарю вас, сударь…
        - Говорите без церемоний, любезнейший. Но прежде представьтесь, так будет проще.
        - Да, да, конечно! Я - Серж Шеффер, бывший гувернёр. Видите ли, я собираюсь жениться. Моя невеста и я были вынуждены скоропалительно отставить родительский кров и …
        - О, шарман! Вы бежали из дома, чтобы обвенчаться! Прекрасно молодой человек! Я помогу вам. Что я должен делать? Да, кстати, в пылу чувств я забыл вам представиться: Александр дю Буа, ваш коллега, гувернёр. Направлялся в Смоленск, в дом некоего господина Горюнова, говорят, неслыханного богача. Да вот, по дороге со мной случилась оказия: вынужден был стреляться с одним наглецом. Видите ли, он узнал, что я - потомок француза! И тут же вспомнил войну 1812 года! Начались оскорбления в адрес моих бывших соотечественников. Как понимаете, я не сдержался - и вот, плечо прострелено, рука обездвижена…
        Серж смотрел на собеседника широко раскрытыми глазами от удивления: «Боже милостивый, так это тот самый француз, которого ждали в доме Горюновых… Бывает же такое… Недаром говорят: мир тесен…»
        Его охватило странное чувство, которое щекотало некоторым образом нервы и в какой-то мере - самолюбие. Пока истинный гувернёр пребывал с раненым плечом в захолустном Ярцево, Серж первым успел получить все прелести жизни, то бишь благосклонность Елены Леонидовны, а затем и Марии. От этого у него возникло ощущение тайного превосходства над дю Буа, но оно быстро улетучилось. Готовность помочь, возникшая у нового знакомца, растрогала молодого жениха, и все прежние чувства сменились одним - искренней признательностью.
        - Благодарю вас, Александр. Я - ваш должник.
        - Не стоит, дорогой друг. Мы с вами слишком похожи, даже занимаемся одним и тем же ремеслом. Какие счёты между своими людьми! - воскликнул Александр и протянул руку Сержу. Тот не преминул её пожать.
        - Да, нужна подружка невесты.
        - О! Это отнюдь не проблема. Я почти две недели томился в местной больнице - ужасающее место. Надо сказать, если бы ни одно прелестное создание, опекающее меня всё это время, сестра милосердия Верочка, то я умер бы от скуки. Так что, свидетели будут в полном сборе. Да, кстати, вы, видимо, почти не знакомы с городом. Может, пройдёмся, заодно ваша прелестная невеста присмотрит себе венчальное платье, здесь есть пара приличных магазинов. И потом, надо договориться со священником!
        Серж, поражённый практичностью своего нового знакомого, кивал, во всём с ним соглашаясь.

* * *
        Вскоре Мария в сопровождении двух молодых людей, совершала пешую прогулку по Ярцево. Городишко был мал, скажем прямо - захолустье. Дома теснились, налезая один на другой, словно им не хватало места; заборы покосились, мостовые и вовсе отсутствовали, хорошо хоть погода была сухой и солнечной, под ногами, по крайней мере, не было чавкающей грязи, которая была столь привычна для ярцевских жителей.
        Гостиница с громким названием «Ренессанс» находилась почти в центре города, и считалась местной достопримечательностью и гордостью. И всем постояльцам, выходящим из её дверей, горожане слегка кланялись, вызывая у них тем самым ни малое удивление.
        Наконец молодые люди и прелестная невеста достигли магазина, при входе красовалась вывеска: «Модные дамские наряды». Мария оживилась, в ней заговорила женщина, и на собственной свадьбе ей хотелось хорошо выглядеть, соответственно сему торжественному случаю. Серж открыл дверь, и вся компания очутилась в царстве дамских платьев, одетых на манекены, - последнее новшество, пришедшее из Европы, - и различных аксессуаров: шляпок, сумочек, перчаток, поясов и тому подобное.
        Глаза у невесты разбежались, как вдруг перед ней, словно материализуясь из всей пестроты предлагаемых нарядов, появилась модистка. Она мило улыбнулась и со знанием дела обратилась к молодой особе:
        - Сударыня желает приобрести новое платье?
        - О, да! Я выхожу замуж… - Мария застенчиво потупила взор.
        - Очень жаль, но свадебные платья мы шьём на заказ. Как скоро ваше торжество? - поинтересовалась модистка.
        - В ближайшие день-два.
        По неопределённости ответа модистка сразу же догадалась, что жених и невеста будет венчаться без благословления родителей и тут же предложила:
        - Сударыня, у нас есть одно платье. Это то, что вам нужно. Поверьте моему опыту, ваш жених будет доволен. Идёмте в примерочную.
        Модистка быстро увлекла покупательницу за тяжёлую портьеру, отгораживающую часть зала для примерки выставленных нарядов.
        - Вот, смотрите, - неутомимая модистка принесла платье, - настоящий шёлк, отделанный голландским кружевом. Вы будете в нём неотразимой.
        Машу охватило страстное желание быть именно такой, и вообще, самой красивой женщиной, возможно даже роковой…
        Она охотно скинула своё скромное платьице собственного пошива, и с огромным удовольствием облачилась в роскошный шёлковый наряд. Во время примерки волосы её слегка растрепались; модистка, словно волшебник, извлекла расческу из воздуха, и несколькими профессиональными движениями прибрала все выбившиеся пряди обратно в пучок.
        Последний крючок был застёгнут и, наконец, Маша смогла насладиться своим внешним видом, смотрясь в зеркало, висевшее тут жена стене, в примерочной.
        Когда же юная прелестница появилась перед своими спутниками, те одновременно издали возглас удивления и одобрения.
        - Машенька! Как ты хороша! Прекрасное платье! - восхищался Серж.
        Действительно шёлковый наряд изумительного цвета, что называется «пепел розы», сидел на девушке безупречно, выгодно подчёркивая высокую грудь и упругие бёдра. Модистка, подошедшая к смущённой невесте, добавила последний штрих туалета, прикрепив к её волосам небольшой венок из искусственных цветов.
        Он состоял из множества маленьких розочек нежно лилового цвета, и как нельзя лучше подходил под выбранное платье. Мужчины ободрительно закивали. В итоге Серж оплатил и шёлковый наряд и аксессуары, которые обошлись ему в весьма ощутимую кругленькую сумму.
        После чего оставались два нерешённых вопроса: покупка обручальных колец и уговор со священником.

* * *
        Сергей Шеффер и Мария Французова, облачённая в платье цвета «пепел розы», стояли у алтаря в церкви Святого Глеба. Батюшка, маленький седой старичок, с бородой почти доходящей до пояса, очень похожий на лесовика из сказки, сбивчиво и чуть слышно совершал обряд венчания. И дойдя, наконец, до самого важного спросил:
        - Согласен ли ты, раб божий Сергей, взять в жёны рабу божию Марию?
        - Да.
        - Согласна ли ты, раба божия Мария, взять в мужья раба божия Сергея?
        - Да.
        - Обменяйтесь кольцами, - сказал батюшка и протянул трясущейся старческой рукой небольшой поднос, с которого Сергей взял обручальное кольцо, надев на пальчик, теперь уже своей законной супруги Марии Шеффер. Она проделала тоже самое.
        - А теперь скрепите свой союз поцелуем…
        Сергей привлёк к себе Марию, в его глазах читались счастье и любовная страсть, но он лишь слегка прикоснулся к её губам, соблюдая приличие в столь святом месте.
        Свидетели венчания, Александр и его подруга Верочка, умилились и прослезились.
        Супруги Шеффер провели свою брачную ночь в том же самом номере гостиницы
«Ренессанс» и на следующий день сели в экипаж, следующий до Москвы. Сердце Машеньки трепетало, её мечты сбывались: она вырвалась из опостылевшего дома Горюновых, вышла замуж за порядочного человека, хотя и с сомнительными финансовыми возможностями, и теперь её ждёт увлекательная жизнь в Москве. Она была уверена, что по прибытии её супруг снимет респектабельную квартиру, а она будет блистать в модных московских салонах.
        Глава 7
        Экипаж въехал в Москву со стороны Калужской заставы, далее проследовал до одноимённой площади и повернул на Житную улицу. Сергей распахнул дверцу и вышел из экипажа первым: вот она Москва, окутанная октябрьскими сумерками.
        Он подал руку жене и помог ей выйти, она пребывала в чудесном расположении духа, не скрывая своего почти детского восторга.
        - Серж! Как чудесно, вот мы и на месте! Но надо где-то остановиться…
        - Эй, любезный, - окликнул кучера Шеффер, - где ближайшая гостиница?
        - Видать барин, вы в Москве впервые. Да вона десять шагов вперёд и гостиница, недорогая и приличная. Здесь все приезжие останавливаются из моего экипажа. Так, что желаю здравствовать!
        Кучер хлестнул лошадей и был таков. Супруги направились в указанном направлении. Быстро смеркалось, прохожие почти не встречались. Маша поёжилась, вечера стали прохладными, и её вытершаяся старенькая накидка почти не спасала от холода.
        Действительно через указанное число шагов, по правую сторону улицы виднелась гостиница, в окнах которой призывно горел свет. Супруги подошли к помятому на вид швейцару, на них обрушился устойчивый запах чеснока и водки, тот, завидев приближающихся гостей, распахнул дверь.
        Через мгновенье они очутились в тепле. Маша устала после длительной дороги, ей нестерпимо хотелось спать. Но фойе гостиницы было, мягко говоря, убогим, и у молодой женщины непроизвольно возникли мысли, что номера здесь полны клопов и тараканов.
        - Милейший, - обратился Сергей к дремавшему регистратору. - Мы хотели бы снять номер на несколько дней.
        Тот очнулся, посмотрев на гостей одним глазом, раскрыл амбарную книгу и спросил:
        - Как вас записать?
        - Супруги Шеффер, - с гордостью ответил Сергей.
        - Из дворян? - поинтересовался сонный регистратор.
        - Нет, любезный, мы - из мещан.
        - Вот есть пятый номер, кровать как раз подойдёт. Есть умывальник, туалет общий на этаже. Бельё меняют раз в неделю, итого стоимость… - регистратор смачно зевнул. - Короче, три рубля в день.
        Супруги переглянулись, но делать нечего - на дворе ночь и в другую гостиницу идти уже поздно, тем более, если вовсе не знаешь города.
        Апартаменты не вселяли оптимизма, Маша вспомнила номер в ярцевском «Ренессансе», который был по сравнению с этим просто будуаром мадам Помпадур.
        Супруги настолько устали, что, раздевшись, сразу же уснули, в надежде на завтрашний день, который будет непременно удачным.

* * *
        Неприятности начались почти сразу же, ибо друзья человека - клопы, тут же принялись за дело, почувствовав свежеприбывшую кровь. Маша возилась во сне и стонала, Сергей же вовсе не спал, находясь в полудрёме, проклиная этот клоповник, стоимостью по три рубля в день.
        На утро супруги были измучены ужасно проведённой ночью, голова болела, хотелось есть и спать. Но надо было вставать и решать вопрос с жилищем. Сергей оделся, придал своему лицу, насколько это было возможно, благообразное выражение, и направился к регистратору в фойе.
        На его месте сидел уже другой мужчина, совершенно отвратительной наружности. Сергей откашлялся и спросил:
        - Любезный, не знаете ли вы, где можно снять квартиру по сходной цене?
        Регистратор уставился на молодого человека маленькими поросячьими глазками:
        - Это можно. В Хвостовом переулке, дом мещанина Васильева. Скажите, что от Макара Николаевича, стало быть, от меня.
        - А во сколько мне это обойдётся?
        - Восемь рублей в месяц.
        Сергей поблагодарил за помощь и поспешил в номер к Машеньке, которая сидела на кровати и пыталась прижечь французским одеколоном укусы клопов. Через полчаса извозчик подвёз молодую чету на Хвостов переулок, прямо к названному дому.
        Фасад дома, выкрашенный когда-то зелёной краской, изрядно облупился, и имел неприглядный вид. Но Маша решительно подтолкнула мужа локтем в бок и раздражённо велела:
        - Стучи!
        Дверь открыла полная мещанка, одетая по последней моде в накрахмаленный кружевной чепец и цветастое платье с множеством оборочек.
        - Чего изволите? - спросила она на редкость мягким приятным голосом.
        Вперёд выступила Маша:
        - Нам сказали, что вы сдаёте приличную квартиру.
        - Макар Николаевич… - попытался вставить Сергей.
        - А-а…Это мой кум. Прошу, проходите. Он предупредил вас, что я беру восемь рублей в месяц?
        Супруги дружно кивнули.
        Хозяйка пригласила гостей войти, они прошли по длинному коридору, разделяющему дом на две части.
        - Вот, - женщина распахнула дверь. - Небольшая гостиная, спальня, кладовка и пристройка с печью, можно использовать под кухню.
        Маша обошла все помещения, обстановка была не богатой, но всё необходимое имелось, и что самое главное - в глаза бросалась чистота, а значит, можно будет спокойно спать без клопов.
        - Прекрасно, мы снимаем вашу квартиру, - сказала Маша и села в кресло. - Да, скажите, а где можно помыться?
        - Так, у меня - баня на заднем дворе. Пользование раз в неделю входит в общую стоимость. Да, и зовут меня Антонина Ивановна.
        - Я - Сергей Шеффер. А это моя супруга, Мария.
        - Вы, наверное, недавно поженились? - поинтересовалась хозяйка.
        Сергей и Мария удивились.
        - А как вы догадались? - воскликнули они почти одновременно.
        - На любовников у меня глаз намётан. Почитай скоро десять лет как квартиру сдаю внаём. Приходят пары называются супругами, ан нет… Меня не обманешь. А вас сразу видно - порядочные люди. Так что, если понадобиться обращайтесь. И деньги я беру за месяц вперёд.
        Сергей тут же отсчитал восемь рублей. Хозяйка осталась довольна новыми постояльцами и сразу же предложила истопить им баню. Супруги охотно согласились, тем более что Марию до сих пор мучил по всему телу зуд от укусов гостиничных паразитов.

* * *
        Маша, сидя в кресле, пыталась полотенцем просушить свои длинные густые волосы, она разомлела после бани, острое чувство голода подвело живот. Молодая чета, покинув гостиницу, и направившись в Хвостов переулок, не завтракала, а уже приближалось время обеда. Сергей также боролся с голодом, в животе урчало. Наконец, он направился к хозяйке и узнал, что недалеко на Спасоналивковском переулке есть приличный трактир, где можно сытно и недорого поесть.
        Маша тут же скрутила влажные волосы, убрала в пучок, достала свежее платье, правда она в нём была похожа на прислугу из богатого барского дома, и решительно заявила:
        - Возьмём извозчика и прямо в трактир, иначе я умру от голода.
        Трактир располагался в цокольном этаже двухэтажного аккуратно выкрашенного жёлтой краской дома. Рядом в соседних зданиях виднелись множество вывесок различных контор, и Маша тут же сделала вывод, что, скорее всего, служащие здешних заведений столуются как раз в этом заведении.
        Время приближалось к трём часам по полудню, когда чета Шеффер вошла в трактир. Маша огляделась, с удовлетворением про себя отметив, что была права: за столиками, накрытыми чистыми скатертями сидели приказчики, их можно было легко определить по цветным жилетам, видневшимся из-под расстегнутых пиджаков, и непременному атрибуту достатка - часам на цепочке, разного рода писари и секретари; счетоводы, даже не снявшие нарукавников.
        К супругам подошёл халдей:
        - Чего изволите?
        - Отобедать, - коротко пояснил Сергей.
        Халдей смерил взглядом Машу в скромном наряде, и тут же пригласил посетителей за крайний столик, хотя были пустующие и в центре зала.
        - Отчего же сюда? - удивилась Маша.
        - Простите великодушно, сударыня, - халдей расплылся в улыбке. - Время обеда, а в наш трактир ходят завсегдатае посетители, предпочитающие кушать на одном и том же месте.
        Маша фыркнула, но села на предложенный халдеем стул, про себя отметив: «Понятное дело - встречают по одёжке… А она у меня не в лучшем виде».
        Сергей взял меню: цены были вполне приемлемы, даже по смоленским меркам. Маша вопросительно посмотрела на мужа. Тот, уловив её голодный взгляд, откашлялся и прочитал:
        - Картофель жареный с кулебякой. Дорогая как ты на это смотришь?
        Маша кивнула: что, мол, смотрит положительно на всё съестное, лишь бы поскорее.
        - Так, - продолжил Сергей. - Салат из грибов, балык… Вино… - он задумался.
        - Осмелюсь посоветовать полусладкое венгерское, - встрял халдей.
        - Что ж пусть оно и будет. Даме - минеральной воды. На десерт пирожки с курагой. Пожалуй, всё… - Сергей закрыл меню.
        Халдей остался доволен и тотчас скрылся в кухне.
        Пока Сергей заказывал блюда, трактир наполнялся с фантастической быстротой, и вскоре почти не осталось свободных мест.
        Сытые и довольные супруги возвращались домой на извозчике. Маша на протяжении всего пути думала: «Надо купить приличные наряды. В моих платьях даже с холуями невозможно иметь дело, сразу видно - прислуга. Не для того я из дома Горюновых выбралась, чтобы опять гладью вышивать. Не бывать этому!»
        Сергей же вообще ни о чём не думал, дожив до девятнадцати лет, под опекой родителей, он и торговым-то делом отца занимался нехотя, и понятия не имел, как жить самостоятельно. Деньги, которые он прихватил из родительского дома, ещё не закончились, но постепенно убывали: насколько их хватит? Такой вопрос пока не тревожил счастливого супруга.
        Глава 8
        На следующее утро Маша справилась у хозяйки о ближайших модных магазинах одежды. Та, как женщина в летах, да и вообще не склонная покупать всякие там новомодные штучки, затруднилась ответить на её вопрос, но посоветовала:
        - Возьмите извозчика и поезжайте прямо на Большую Ордынку. Наверняка там есть то, что вам нужно.
        Маша как вихрь ворвалась в гостиную, где её дражайший супруг предавался безделью.
        - Серж, мне нужны новые платья. Я не могу носить старьё! Едем на Ордынку, говорят, там полным-полно модных магазинов женской одежды. Вот бы купить что-нибудь французское!
        Серж пожал плечами:
        - Душа моя, если ты желаешь…
        - Да, да! Очень желаю!
        Вскоре пролётка пресекла Большую Полянку, миновала Казачий переулок, с которого повернула на Большую Ордынку. Наконец, Маша увидела не только московские переулки с маленькими жмущимися друг к другу домишками: Ордынка поразила её своей красотой и размахом.
        Сергей же не выражал никого восторга по поводу увиденного, он слишком был поглощён своей женой, от которой не отрывал взгляда, полного обожания и любви. Впереди по ходу движения, Маша заметила красочную вывеску, которая возвещала, что в особы дамского пола могут приобрести в магазине всё, что пожелают.
        - Останови, - приказала она извозчику. - Идём, Серж!
        Сергей послушно вышел из пролётки, подал руку своей очаровательной неугомонной супруге, неожиданно перехватившей инициативу, и они направились в магазин, витрины которого просто ломились от новомодного ассортимента.
        В торговом просторном зале, заставленном множеством прилавков, пахло нежным парфюмом. Маша втянула носиком аромат и подумала: «Боже мой, в Москве даже магазины благоухают французскими духами! Я покорю этот город, чего бы мне это ни стоило!»
        Из магазина Серж вышел, нагруженный пакетами, в которых было два платья, меховое манто, перчатки, сумочка, ботиночки со шнуровкой на венском каблуке, и две коробки со шляпками. Его финансам был нанесён непоправимый урон: на жизнь оставалось всего восемьдесят рублей.
        Дома, когда Машенька, примеряя обновы, крутилась у зеркала, Сергей попытался воззвать к её разуму:
        - Любовь моя, нас постиг финансовый кризис. В моём кошельке осталось всего лишь восемьдесят рублей!
        - А разве это так плохо? - удивилась прелестница, продолжая любоваться на себя в зеркало. - В доме Горюновых я получала жалованье ровно пять рублей в месяц. А тут целых восемьдесят - огромные деньги!
        - Да, конечно. Но не забывай, за квартиру надо платить каждый месяц, иначе мы окажемся на улице. Потом надо же чем-то питаться. Вчера мы обедали в трактире, сегодня там же завтракали: четыре рубля долой! Насколько мне известно, у Горюновых белошвейки кормились за счёт хозяев.
        На мгновенье Маша задумалась:
        - Да, я как-то не думала об этом. В девичьей мы завтракали, затем был небольшой перерыв на обед и вечером - ужин. Что ты предлагаешь? Ты хочешь, чтобы я опять шила?! Никогда!!! Ты - мужчина, вот и думай, как нам прожить.
        На последний довод жены Сергей не нашёлся, что ответить.

* * *
        Сергей проснулся рано, за окном моросил октябрьский дождь, небо нахохлилось, над головой висели серые низкие облака. Первой мыслью, пришедшей в его молодую красивую голову, была: «Что же делать? Машенька права: я - мужчина и обязан обеспечивать семью. Не могу же я жить за её счёт, вынуждая вернуться к шитью! Хотя, конечно, с её навыками можно устроиться в какой-нибудь модный дом. Но разве она захочет?.. А что умею я? В магазине отца я продавал вина, заполнял расход и приход…Пожалуй, на этом в Москве далеко не уедешь, но можно попробовать».
        Сергей встал, привёл себя в порядок и вскоре, поймав извозчика, направлялся на Спасоналивковский переулок.
        Было восемь часов утра, но жизнь в переулке уже кипела вовсю. К конторам подъезжали гужевые повозки: склады располагались тут же на задних дворах.
        Сергей вышел из пролётки, огляделся: от множества вывесок запестрило в глазах. Прямо перед ним красовалась надпись крупными красными буквами: «Ляпиков и сыновья, скобяные изделия». Затем потянулась вереница незнакомых имён: «Черпаков и компания», «Фридрих Штайн: представительство мебельной фабрики»; «Котлы от Михеева», «Обувное товарищество Русанова»…
        Шеффер медленно шёл по переулку, читая вывески: ничего подходящего. Наконец, в конце, на небольшом одноэтажном доме с покосившимся крыльцом, он заметил:
«Торговая компания Федосеева, поставка вин».
        Сергей несколько растерялся, затем приосанился, стараясь тем самым придать своей фигуре внушительность и солидность, и решительно отворил дверь. В небольшой конторе, заваленной бумагами, за столом сидел мужчина в летах, он тут же взглянул на вошедшего:
        - Что вам угодно, любезный. Вы наш новый поставщик, или же у вас магазинчик свой имеется?
        - Простите сударь, я - не поставщик, и магазина у меня нет. Вот у моего отца в Смоленске есть винный магазин и склад, я же помогал ему, пока с женой не перебрался в Москву.
        - А, стало быть, вы - соискатель, работа сейчас нужна всем… - констатировал мужчина.
        - Да, мне очень нужно поступить на службу, иначе я не смогу платить за квартиру…
        - Понимаю, молодой человек. А рекомендация у вас есть?
        - Какая? - растерялся Сергей.
        - От вашего батюшки, конечно!
        - Нет…
        - Настоятельно вам советую обзавестись, иначе ничего приличного не найдёте. Как получите её из Смоленска - заходите, подумаю, что можно сделать. А до сего момента не советую вам пороги обивать - бесполезно, только время потратите и подошвы сотрёте.
        Обескураженный Сергей вышел на воздух, налетевший холодный пронзительный ветер, и моросивший дождь, создававший завесу, пробирали до костей.

«Отчего всё так бывает в жизни? Постоянно трудности? Написать отцу - значит, признать свою слабость и покаяться в бегстве из дома … А, если он не простит меня… Нет, непременно должен простить, иначе, как мы будем жить?»

* * *
        Сергей, в смятении чувств, появился в гостиной своей маленькой квартиры. Машенька уже бодрствовала, сохранив многолетнюю привычку подниматься рано. Она удивлённо взглянула на мужа:
        - Серж, куда исчез так рано, бросив меня одну? Я голодна…
        - Прости, я не стал тебя беспокоить. Я был на Спасоналивковском, пытался найти место.
        - О! И как успехи?
        - Весьма плачевно.
        - Ты не понравился какому-нибудь управляющему? - усердствовала Машенька.
        - Отнюдь… Просто у меня нет рекомендаций, а без неё в Москве приличного места не найти.
        - Ах, вот как! И что же делать?
        - Не знаю … Скорее всего придётся написать отцу в Смоленск.
        Госпожа Шеффер тут же оживилась:
        - Прекрасная мысль. Я уверена, он непременно поможет!
        - Дай Бог, чтобы это случилось. У нас даже нет бумаги и чернил, чтобы написать письмо.
        - Подумаешь, проблема - фыркнула Машенька. - Надо купить, да и только.

* * *
        После завтрака в трактире, чета Шеффер купила писчей бумаги, перо, чернильницу в виде лебедя из тёмно-синего стекла и бутылочку чернил. По прибытии на квартиру, Сергей тотчас занялся написанием письма, тщательно обдумывая каждое слово:
«Дорогой отец!
        Знаю, как вы разгневаны на меня: тому есть причина. Мало того, что я ушёл из дома, прихватив с собой пятьсот рублей ассигнациями, я нанёс вам с матушкой незаживающую рану своим недостойным поведением.
        Прошу лишь об одном: дочитайте моё письмо до конца. Дело в том, что я женился на девушке по имени Мария Французова, той самой внучке Бонапарта, о которой в Смоленске знает каждый ребёнок. Поверьте, отец, Мария - прекрасная жена!
        Мы перебрались в Москву, снимаем квартиру в Хвостовом переулке, но… Словом, если быть честным до конца: я не могу найти приличную службу, так не имею никаких рекомендаций. Умоляю простить меня, и выслать мне рекомендательное письмо. Иначе моё семейное счастье будет находиться под реальной угрозой.
        Ваш сын Сергей Шеффер».
        Через две недели Сергей получил ответ:
«Сын мой!
        Я рад, что ты, наконец, понял всю тяжесть своего проступка. Матушка сильно занемогла после твоего бегства, но сейчас после весточки из Москвы, несколько поправилась. Твой выбор жены меня откровенно удивил и обескуражил. Насколько мне известно, сия молодая особа жила в прислугах в доме помещика Горюнова. Право же считаю, что не стоило ради швеи затевать столь сложную комбинацию.
        Но да, что теперь говорить: вы обвенчаны! И этим сказано всё. Ты - глава семьи и должен содержать жену и будущее потомство достойно. Я не предлагаю тебе вернуться в Смоленск, появление твоей жены вызовет лишь насмешки, но думаю, что смогу помочь. Рекомендательное письмо, о котором ты просишь прилагаю. Но хочу предложить тебе, сын мой, более достойный вариант.
        У меня был друг Анатолий Григорьевич Феоктистов, десять лет назад скончался его дядюшка, ужасный скряга, оставивший ему в Москве доходный дом и небольшое состояние. Феоктистов же, не лишённый разума и некоторого риска, преумножил финансы покойного родича и прикупил ещё несколько доходных домов, тем самым, став одним из состоятельных домовладельцев Москвы.
        Я отпишу Анатолию Григорьевичу письмо с просьбой позаботиться о тебе насколько это возможно. Отправляйся по адресу: Лаврушинский переулок, дом номер 5..
        Глава 9
        На следующий день после получения письма, в одиннадцать часов утра, Сергей Шеффер отправился по указанному отцом адресу, дабы обрести поддержку его старинного друга.
        Дом Феоктистова, известного домовладельца, и вообще, человека, ведущего светский образ жизни (он любил посещать различного рода салоны, скажем некоей госпожи Скобелевой, имеющей недвусмысленную сомнительную репутацию, но Анатолия Григорьевича сие обстоятельство вовсе не смущало), был огромным, выполненным в новомодном стиле слияния барокко и рококо. Этот стиль отличался обилием колонн, декоративной лепнины, арочных перекрытий и просто избытком различных украшений. Словом, имел стиль, присущий неожиданно разбогатевшим мещанам, причём столь стремительно и значительно, что те не знали чем бы занять себя и куда потратить свои обширные финансы, так как не имели столь предприимчивого характера и деловых навыков, как купеческое сословие.
        И вот перед таким сгустком декора очутился Сергей. Дом поразил его своим необычным внешним видом, молодой человек не разбирался в архитектурных стилях, а тем более в правильности и целесообразности их воплощения. Увиденное потрясло его восприимчивое воображение: обилие украшений, каменный забор, увенчанный различными пухленькими амурчиками, и двумя Дианами около въезда для экипажей, нацеливающими свои мраморные луки прямо на визитёра.
        Сергей дёрнул верёвку звонка, ждать пришлось довольно долго, прежде, чем открылась небольшая дверь, располагающаяся тут же рядом с воротами для экипажей. Появился слуга, облачённый в синюю атласную ливрею:
        - Что угодно, сударь? Вам назначено?
        - Нет… Но прошу вас доложить Анатолию Григорьевичу, что прибыл Сергей Шеффер, сын Александра Шеффера.
        Звучная фамилия незнакомца понравилась важному слуге, тот кивнул:
        - Ожидайте!
        Дверь захлопнулась, Сергей так и остался стоять на улице. Слуга появился неожиданно быстро:
        - Прошу, сударь, хозяин примет вас.
        Сергей обрадовался: значит, письмо отца достигло получателя, и тот решил помочь.

* * *
        Анатолий Григорьевич, вернувшийся накануне поздно ночью от госпожи Скобелевой, изволил испить утреннего чаю с вафельными пирожными, которые он просто обожал, когда пожаловал назойливый слуга с докладом, что мол, у ворот стоит некто молодой Шеффер, сын какого-то там Александра Шеффера…
        - Болван! - разъярился хозяин. - Ты заставил стоять сына моего старинного друга около ворот, словно посыльного! Проси немедленно.
        Перед взором Сергея открылся просторный двор, способный вместить несколько экипажей одновременно. Он поднялся по мраморной лестнице с диковинно выполненными балясинами, затем по другой - на второй этаж. Войдя в просторную аляповатую гостиную, сходу поражающую посетителя огромной многоярусной позолоченной люстрой не менее, чем на двести свечей и атласной драпировкой смелого морковного цвета, Сергей увидел хозяина дома, Анатолия Григорьевича Феоктистова, облачённого в домашний стёганый халат.
        Он сидел в огромном кресле с резными ручками в виде неких мифических существ и курил английскую сигару.
        - О! Стало быть, вы - Сергей, сын моего давнего друга молодости Александра Шеффера. Вылитый отец! Прошу присаживайтесь, молодой человек, без церемоний. Хоть я и люблю множество формальностей, они знаете ли придают дополнительную значимость как в глазах собственных, так и различного рода посетителей… Но не для вас! Итак, я - Анатолий Григорьевич!
        - Очень приятно, благодарю вас, что уделили мне время, - начал Сергей, но хозяин его перебил:
        - Право, Серж! Вы позволите вас так называть?
        - Конечно, именно так называет меня жена…
        - О! Так вы, молодой человек, женаты. Наверняка, она - просто красавица. Да в таком юном возрасте все барышни - красивы, свежи и привлекательны … Ну, да ладно… О чём это мы? - хозяин вынул сигару изо рта и выпустил струйку дыма. - А! Вспомнил! Давайте договоримся, Серж, общаться без излишних там: сударь, а не соблаговолите ли вы… или отнюдь…или довожу до вашего сведения о моём горячем почтении…
        - Конечно, как вам угодно, - охотно согласился Сергей.
        - Так вот, о деле. Я получил письмо вашего батюшки и готов помочь вам. Недавно я приобрёл два дома, здесь неподалёку, на Старомонетном переулке. Надстроил на каждом по два дополнительных этажа, и собираюсь сдавать их внаём. Доходные дома, знаете ли, говорят сами за себя: весьма выгодное дело нынче в Москве. Каждая квартира идёт от шести до десяти рублей в месяц. Ну, вы пообщаетесь с моим управляющим… Словом, я предлагаю вам стать моим помощником и управителем сих домов на Старомонетном. Дело не сложное: взимание платы, причём во время; выселение должников, разрешение всяких конфликтных ситуаций. Если, скажем, несколько студентов снимают дешёвую квартиру, они могут по молодости лет пошуметь, выпить излишне. Их надобно приструнить, иначе, соседи жаловаться станут. Затем зимой, надобно, чтобы истопник, а они - все канальи и пьяницы, столько их не меняй, исправно топил, иначе замёрзнут трубы. Что ещё? Ну в двух словах всё… А, самое главное - жалованье! Шестьдесят рублей вас устроит?
        Сергей, не ожидавший такой щедрости и сговорчивости Феоктистова, тут же закивал:
        - Да, да, конечно!
        - Вот и славно! Завтра же отправляйтесь на Пыжевский переулок, дома с первого по четвёртый - там уже мои. Поговорите с управляющим, он ещё раз всё объяснит.

* * *
        Сергей покинул дом Феоктистова окрылённым: шестьдесят рублей - отличное жалованье! Можно жить безбедно, да ещё и Машеньке обновы хватит!
        По прибытии на квартиру он сообщил жене радостную новость. Та прореагировала достаточно бурно, бросившись мужу на шею и осыпая его поцелуями. Что ж деньги и служба - весьма достойные. Она быстро прикинула, что жалованья хватит и на оплату квартиры, и на завтраки, обеды и ужины в трактире на Спасоналивковском, а возможно, останется даже на красивую жизнь. Правда, что такое «красивая жизнь» и где именно она находится, и как до неё добраться Машенька представляла смутно, но одно знала наверняка - Москва будет у неё ног!
        С подобными мыслями она надела новое платье, шляпку, украшенную беличьим мехом, а также изящное манто из того же самого материала, изъявив желание совершить прогулку по Москве, тем более что погода была весьма располагающей: вовсю светило октябрьское солнце, на небе не было видно ни облачка.
        Супруги Шеффер вышли из дома и направились в сторону Якиманки. Улица была достаточно оживлённой, извозчики сновали на пролётках туда-сюда, торговцы товаром вразнос, громко покрикивали, завлекая покупателей. Но Машеньке не хотелось не леденцов, ни пирогов, ни цветных ленточек на шляпку.
        Она наслаждалась московской суетой, постепенно привыкая к ритму города. Насидевшись в четырёх стенах барского дома, девушка поняла, как многого она была лишена и совершенно не знает жизни. Но рядом с ней шёл её муж, уж он-то, теперь управитель доходными домами, наверняка поможет воплотить все её мечты. Какие? Машенька на мгновенье задумалась: а действительно, какие? Покорить Москву: звучит прекрасно и увлекательно. Но как именно? Она не знала. Но Серж старше, он - мужчина, вот и пусть подскажет, как это сделать…
        Супруги прошли примерно половину улицы, как неожиданно, Машенька увидела ресторан.
        - Серж, давай зайдём! Отметим такое событие, ну, в смысле твою новую службу.
        - Конечно! Прекрасная идея.
        Они направились к ресторану, предупредительный швейцар, облачённый в красивую ярко красную униформу, открыл дверь, и супруги оказались в красивом зеркальном фойе. Тут же к ним подошёл лакей: Машенька сбросила с себя манто, аккуратно развязала ленты шляпки, Серж снял пальто. Они проследовали в зал, к ним тут же направился метрдотель, расплываясь в слащавой улыбке.
        - Рад видеть вас господа! О, сударыня, вы обворожительны! - сделал он дежурный комплемент Марии.
        Девушка улыбнулась, всё же приятно услышать такое, тем более что она была не избалована подобными знаками внимания. Серж, пожалуй, - первый мужчина, обративший внимание на её красоту, а метрдотель - второй.
        - Прошу проходите, здесь вам будет удобно, - метрдотель проводил гостей к столу. - Сейчас день и у нас спокойно, вот вечером, милости просим, на хор цыган! Как поют окаянные! Заслушаешься!
        Машенька натянуто улыбнулась, она в жизни никогда не слышала, как поют цыгане, и немного подумав, припомнила грязных смуглых ребятишек на смоленском рынке, кажется, их-то и называли цыганятами, и как такие могут петь - не понятно!
        Сергей заказал обед, Маша ела с аппетитом, рассматривая зал ресторана и посетителей. За столиком, что ближе к сцене, сидел мужчина, в изысканном тёмно-синем костюме, поглощённый чтением газеты, сопровождая сие занятие изрядными порциями красного вина. Около солидного незнакомца постоянно увивался официант, подобострастно выполняя все его распоряжения.
        Машенька удивилась, и когда к их столику снова подошёл халдей, она поинтересовалась как бы невзначай:
        - Скажи, любезный, а отчего все обхаживают вон того господина? - она указала вилкой в сторону сцены.
        Сергей встрепенулся и также обернулся в указанном направлении.
        - О! Сударыня! Так это же - Его Сиятельство князь Рокотов - очень известный в Москве человек. Большие чаевые даёт.
        Маша удовлетворилась ответом и продолжила обед, но уже князь заметил повышенное внимание молодой женщины к своей сиятельной особе, и театрально подняв бокал с вином, отпил из него за её здоровье.
        - Отчего тебе вздумалось узнать: кто сей господин? - негодовал Сергей.
        - А почему - нет? Мы живём в Москве и должны знать здешних знаменитостей. Ничего дурного я в этом не нахожу, - ответила Машенька, поглощая севрюгу.
        Глава 10
        Сергей приступил к службе. То, что казалось на первый взгляд совершенно простым, оказалось весьма щекотливым, порой требующим выдержки и терпения. Два дома, поступившие на попечение Сергея, были четырёхэтажными и небольшими с виду. Первые два этажа занимали люди солидные, платившие по десять рублей в месяц. Квартиры они занимали просторные, с высокими потолками, мебелированные со вкусом и комфортом.
        Два надстроенных этажа имели отдельный вход в виде лестницы, квартирки там были маленькими, душными и тесными. Ютились наверху в основном студенты по несколько человек в квартире - скидывались по два-три рубля в складчину - порой любили пошуметь и побалагурить. Солидные жильцы постоянно возмущались, жаловались управителю, в раздражении обещая съехать с квартиры и найти место поспокойней.
        Сергей по началу воевал с молодым поколением, которому он, кстати, был почти ровесником, а затем, поняв, что всё напрасно, утвердил систему штрафов. Если шумите, господа студенты, что ж хорошо, но за квартиру заплатите не шесть рублей в конце месяца, а скажем шесть с полтиной. Нарушили покой соседей ещё раз, извольте - с вас семь рублей.
        Студенты поначалу ругались, кто-то даже съехал с квартиры, но в конце-концов, сей драконовский метод их утихомирил, причём настолько, что солидные жильцы души не чаяли в управителе, а молодёжь же откровенно его побаивалась.
        Словом, управитель из Сергея получился отменный, он даже сам от себя не ожидал такой прыти. Спустя месяц он почувствовал уверенность в себе, приобрёл некую вальяжность, стал употреблять словечки: да-с, нет-с, охотно-с, чем ещё больше вызывал почтение и уважение жильцов.
        Машенька же томилась в безделии. Не приученная ничего делать, кроме как шить и вышивать, она, вконец измаявшись, решила вышить наволочки для диванных думочек[5]. Чета Шеффер так и питалась в трактире, стирала же на них хозяйка за дополнительную плату. Маша предавалась томлению души и тела за каждодневным вышиванием, постепенно теряя интерес к своему супругу, не оправдавшему её девичьих надежд.

* * *
        Неожиданно в первых числах декабря, когда Хвостов переулок покрыл белый пушистый снег, Сергей Шеффер получил письмо в солидном глянцевом конверте, доставленное неким посыльным.
        Он с нетерпением вскрыл его маникюрными ножницами, его обдало нежным цветочным ароматом - несомненно, писала женщина и весьма состоятельная.
        Сергей покосился на жену, та же была целиком и полностью поглощена вышиванием, и не проявила к письму ни малейшего интереса. Тогда он развернул розовый листок бумаги и с удивлением прочёл:
«Любезный Серж!
        Приглашаю Вас вместе с очаровательной супругой, которую вы прячете от посторонних глаз, посетить мой салон в субботу, ровно в семь вечера. Вы сможете приятно провести время и обрести множество полезных связей, тем более что они вам столь необходимы, ведь, по словам Анатоля вы в Москве недавно.
        Итак, жду вас по адресу: Якиманская набережная, владение 8. Дом госпожи Елены Яковлевны Скобелевой
        P.S. Данное письмо послужит вам своеобразным пропуском в мой дом».
        Сергей был удивлён и в тоже время его охватил почти детский восторг: несомненно, с подачи Анатолия Григорьевича, его хозяина и благодетеля, их приглашают в приличное общество.
        - Машенька, дорогая! В эту субботу у нас выход.
        Жена из-под лобья посмотрела на дражайшего супруга:
        - Куда в трактир на Спасоналивковском переулке? - съёрничала она.
        - Ах, душа моя! Прекрати дуться на меня, ведь, я почти не уделял тебе внимания оттого, что был занят по службе. Иначе на что бы мы жили?
        - Я не дуюсь…
        - Нас приглашают посетить салон Елены Скобелевой!
        Маша встрепенулась и тут же отложила пяльцы с вышиванием:
        - А кто она? Влиятельная особа, да?
        - Вероятно, раз сам Феоктистов с ней знается. Так что лучше подумай о наряде.
        Машенька резко встала и подошла к шифоньеру, открыла дверцу, посмотрела на свой скромный гардероб и изрекла:
        - Годится только свадебное - «пепел розы». Больше нечего надеть…
        - Ты прелестно в нём выглядела на венчании. Да и потом, надевала всего лишь раз.
        - Да, ну мне нужна сумочка. Все московские приличные барышни носят бархатные сумочки, а у меня только - кожаная.
        - Ах, мон шер! Ну, что за проблема?! Завтра отправляйся на Ордынку в дамский салон и купи её! Вот… - Сергей извлёк бумажник из пиджака, висевшего на стуле около стола. - Десять рублей тебя устроят?
        - Так мало? - Мария округлила глаза от возмущения. - Я первый раз в жизни выхожу в приличное общество, а ты жадничаешь!
        - Я? Ну, ты не права, душа моя! - возмутился супруг. - Хорошо, вот двадцать рублей. Не забывай - до выплаты следующего жалованья ещё десять дней.

* * *
        На следующий день, Мария уверенным шагом вошла в салон дамских нарядов, что на Ордынке. Она вновь не без удовольствия ощутила свежесть тончайших ароматов французских духов, и направилась к прилавку со множеством сумочек.
        Глаза разбежались: вот кожаные, вот зимние из кашемира с тесьмой, вот подешевле из сукна, а вот, наконец, и бархатные с отделкой из различных бусинок под жемчуг и цветного бисера. Но, увы, подходящего цвета не было.
        Мария, озадаченная тем, что в салоне подобрать ничего не возможно, а другого она просто не знала, да и до приёма оставалось всего три дня, бесцельно ходила между прилавками. Что же делать?
        Неожиданно она оказалась перед прилавком, заваленным шляпами различных размеров и форм, изготовленных из меха, шёлка и бархата. Она обратила внимание на берет, похожий на фламандский, пожалуй, именно в таких средневековые художники творили свои шедевры.
        Головной убор был надет на деревянную головку манекена, стоящую тут же на прилавке. Маша прикинула: как она будет в нём выглядеть? И пришла к выводу, что очень хорошо и оригинально. Но, увы, берет совершенно не подходил по цвету.

«Что же это такое?! Всего полно, а того, чего надо - нет!!! Угораздило меня сшить платье из этого шёлка, «пепел розы»! И что мне теперь делать: прийти на приём как провинциальной простушке, без украшений и сумочки? Никогда!!!»
        Она вновь прошлась по салону и увидела отдел, торгующий тканями:
        - Вот, наконец, я и решу все проблемы. В конце концов, шить я ещё не разучилась! - Мария окинула придирчивым взглядом полки, ломящиеся под тяжестью многочисленных отрезов, и обратилась к продавцу: - Я бы хотела метр серого шёлка и метр такого же в тон бархата. У вас найдётся?
        Молодой продавец, вежливо улыбнувшись, тут же достал со стеллажа несколько отрезов шёлка и бархата, и развернул перед взором очаровательной покупательницы.
        - Прошу, сударыня, вот серые тона. Выбирайте!
        Маша сняла перчатку и потрогала ткани: что и говорить, качество отменное! Она задумалась: «Взять серый бархат чуть светлее на берет и сумочку, а шёлк потемнее на отделку… Пожалуй… Под «пепел розы» подойдёт вполне».
        - Что вы решили? - поинтересовался молодой продавец.
        - Мне метр вот этого бархата и столько же шёлка, - Машенька указала, какого именно.
        Продавец тот час отмерил, отрезал, упаковал товар и протянул покупательнице.

«Хорошо, но нужен ещё жемчуг и бисер», - подумала модница и направилась дальше по салону.
        И вскоре её поиски увенчались успехом.

* * *
        Дома Мария достала старые газеты, которые так любил читать вечерами её обожаемый супруг, карандашом нарисовала выкройку сумочки и вырезала ножницами. Она припомнила внешний вид берета, понравившегося в салоне, и по памяти изобразила его на писчем листе бумаги. Задача предстояла не из лёгких.
        - Так и как же мне его раскроить?.. Ничего справлюсь как-нибудь.
        Она достала из шкатулочки портняжный сантиметр, обмерила свою прелестную головку, и тут же отложила получившуюся длину на газете. Через полчаса усилий выкройка берета была готова.
        Маша взяла катушку серых шёлковых ниток, купленных всё в том же салоне вместе с фальшивым жемчугом и бисером, и начала шить, решив начать с берета.
        - Никогда не шила ничего подобного. Посмотрим, что получиться. Вот Серж удивиться…
        К приходу супруга Мария уже красовалась перед зеркалом в новом берете, расшитом замысловатым узором из жемчуга и бисера.
        - Мон шер! Это ты купила сегодня? - поинтересовался он. - Тебе очень идёт! Просто очаровательно!
        Мария не стала разочаровывать мужа и выдавать тайну происхождения сего головного убора.
        - Тебе правда нравится?
        - Прелестно, - Серж привлёк к себе супругу и страстно поцеловал. - Уверен, ты затмишь всех красавиц местного разлива…
        На следующий день бывшая белошвейка смастерила сумочку, отделав её небольшими рюшами, бархатный пояс на платье с огромной шёлковой розой и бархотку на манер французской, которую заграничные дамы надевали на шею, отчего та казалась длиннее и соблазнительнее.
        Завершив пошив новых аксессуаров, Мария с удовольствием надела платье, дополнив свой наряд обновами. Молодая женщина стояла перед зеркалом, откуда на неё смотрела элегантная дама, на груди которой поблёскивал заветный золотой луидор. Отражение улыбалось, словно говоря: «Теперь передо мной никто не устоит!»
        Глава 11
        В субботу вечером супруги Шеффер вышли из экипажа около дома Елены Яковлевны Скобелевой, что на Якиманской набережной. Серж тотчас извлёк из кармана пальто письмо и протянул его важному привратнику, преисполненному собственного достоинства. Тот взглянул на розовый листок бумаги и произнёс:
        - Прошу господа, хозяйка вас ожидает, - и распахнул перед гостями кованую калитку.
        В это момент к воротам дома подъехала карета, привратник мгновенно бросился открывать.

«Кто бы это мог быть? - подумала Маша. - Наверняка, какой-нибудь князь или граф…»
        Маша специально остановилась, дабы удовлетворить своё любопытство.
        - Дорогая! - окликнул её муж. - Что случилось?
        - Не, нет… Ничего, - ответила раздосадованная супруга. - Я иду.
        Слуга распахнул двери дома перед гостями, супруги Шеффер вошли внутрь, их тут же обдало теплом и ароматом различных яств. Они сбросили верхнюю одежду на руки прислуги, и проследовали в зал, освещённый множеством свечей.
        Маша огляделась: зал был большим, просторным, вдоль стен стояли столики с закусками и прохладительными напитками, где можно было присесть, скажем, отдохнуть и спокойно поговорить с собеседником.
        Гости уже собирались, в центре зала стояла дама, красивая полная женщина лет сорока, облачённая в сиреневый модный наряд, пышные рукава которого достигали локтей, а руки в белых атласных перчатках, украшали массивные браслеты из драгоценных камней. Её тёмные волосы, собранные на макушки, были украшены белым страусиным пером, и далее ниспадали длинными локонами.
        Мария ощутила лёгкую тошноту и головокружение: она без перчаток, в платье с длинным рукавом, без перьев… Какой позор!
        Дама, завидев чету Шеффер, направилась прямо к ним.
        - Как мило, что вы приняли моё приглашение! Я - Елена Яковлевна Скобелева, хозяйка дома. - Она развернулась в пол-оборота и позвала: - Анатоль! Анатоль!
        От небольшой группы гостей отделился господин Феоктистов. Серж приободрился, увидев своего патрона.
        - О! Серж! И, наконец, ты - со своей очаровательной супругой!
        Он галантно взял Машенькину руку и запечатлел на ней поцелуй. Молодая женщина слегка смутилась, ведь этот знак внимания, заставил почувствовать её равной дамам, присутствующим в салоне госпожи Скобелевой.
        В зал вошёл высокий мужчина в элегантном чёрном фраке, его чёрные, как смоль волосы, были набриолинены по последней парижской моде, отчего казались ещё более блестящими и тёмными. Он тотчас направился к Скобелевой, она же, увидев гостя, расплылась в улыбке:
        - О! Князь! Как я рада снова вас видеть. Говорят, вы бросили мой салон в угоду некой госпоже Радзинской, польке, с весьма сомнительной репутацией.
        - Мадам! Это всё - ложь завистников! Верьте мне, я никогда бы не променял вашего общества на все сокровища мира, не говоря же о какой-то дочери шляхтича.
        Говоря так, его светлость князь Александр Рокотов, а был именно он, покривил душой, ведь сокровища мира были мечтой его жизни.
        Мария непроизвольно затрепетала под взглядом князя Рокотова, она вспомнила их недавнюю встречу в ресторане, ещё тогда она обратила внимание на его притягательную мужскую красоту.
        Князь непринуждённо улыбался, когда Скобелева представила ему чету Шеффер, он поцеловал руку Машеньке, отчего та почувствовала смятение. Молодая провинциалка явно понравилась Рокотову, давно имевшему славу покорителя дамских сердец, и не пренебрегавшего ею. Он взглянул на грудь госпожи Шеффер, весьма привлекательной округлой формы, не упустив одной детали - золотого луидора, висящего в виде медальона.
        Князь многозначительно улыбнулся, чем окончательно смутил дебютантку, откланялся и удалился к группе мужчин, прохаживавшихся на другом конце зала. Те встретила его возгласами приветствий.

«Очень необычный человек», - подумала госпожа Шеффер и непроизвольно посмотрела на своего супруга. Хоть и тот и обрёл некоторую солидность и уверенность в себе, став управителем у господина Феоктистова, но с князем Рокотовым, этим обворожительным красавцем, даже сравниться не мог.
        После столь неутешительных выводов, раздосадованная Машенька прикусила нижнюю губу и постаралась отогнать от себя греховные мысли, но они не желали покидать её прелестной головки.
        Затем пошла череда представлений и знакомств, Мария уже не различала: где господин лесопромышленник Уваров, где французский виконт Ла Шарите и таковым ли он являлся на самом деле; где Эмилия Ван Гольц - певица и актриса, потому как та сливалась со множеством присутствующих женщин, и было в них нечто общее, что роднило их и объединяло, но что именно она пока не могла понять.

* * *
        Мария с удовольствием поглощала мороженое, украшенное тонко нарезанными дольками персика и ярко-красной пухлой клубникой. Её супруг, стоя неподалёку, оживлённо беседовал с несколькими мужчинами, кажется, одним из них был лесопромышленник Уваров.
        Она закончила со сладостями, и направилась вдоль столов, с любопытством рассматривая женщин, и стараясь, как ни прискорбно признаться, услышать их разговоры.
        До Маши долетали обрывки фраз:
        - Радзинская - мошенница. Морочила голову князю Рокотову… Потом оказалась никакая она ни польская аристократка… Мадам Скобелева возобновила роман с Анатолем Феоктистовым, это после пяти лет полного разрыва… Вы слышали, Эмилия родила ребёнка и отдала его в приют… Какая жестокость! Во Франции носят короткий пышный рукав, рука почти полностью обнажена и кружевные перчатки… Да, бриллианты считаются дурным тоном, только жемчуг… Эта провинциалка мила, но совершенно не умеет одеваться…
        Последняя фраза заставила Марию напрячься - это про неё. Она перестала прислушиваться к бесконечному щебетанью женщин, и направилась в музыкальную комнату, где Эмилия Ван Гольц томным голосом пела французский романс под аккомпанемент рояля, за которым музицировал князь Рокотов.
        Маша вновь удивилась: «Подумать только он ещё и музицирует! Ах, как он хорош». Она непроизвольно залюбовалась аккомпаниатором, постепенно погружаясь в мир грёз:
«Почему я не познакомилась с ним раньше? Но где и как? Ведь мы всего как два месяца в Москве… А теперь я замужем… Ну и что! Я пообщаюсь с князем и только. Разве это грех? И вообще я вышла замуж не по любви, а по расчёту. Я благодарна Сержу за то, что он вытащил меня из дома Горюновых, но жизнь идёт, молодость проходит, мне уже девятнадцатый год».
        Маша оглянулась, через открытые двери она увидела супруга, активно беседующего в кругу мужчин. Он на мгновенье взглянул на жену, та же в ответ улыбнулась счастливой улыбкой, означавшей: всё в полном порядке, дорогой! - и продолжил налаживать полезные связи.
        В этот момент Эмилия умолкла, слушатели разразились бурей аплодисментов. Князь поднялся из-за рояля, откланялся и направился прямо к госпоже Шеффер.
        - Вы любите сентиментальные французские романсы? - поинтересовался он.
        - Нет…нет, ведь я скверно владею французским, - ответила Мария, несколько стушевавшись.
        - Странно, вы плохо говорите на языке Наполеона, а носите золотой луидор с его изображением!
        Госпожа Шеффер покраснела, но всё же нашлась, что ответить:
        - Это семейная реликвия, принадлежавшая моей матери и бабушке. Она не позволяет забыть о моём славном предке.
        Его сиятельство округлил глаза, он много чего повидал на свете и наслушался на своём веку различных небылиц и легенд, но тут просто растерялся. Мария заметила, что её ответ возымел успех, собеседник заинтригован, теперь он - в её руках.
        - Ах, здесь душно и очень шумно, - вымолвила она. - А я, увы, без веера.
        - Да, да, конечно, - очнулся Рокотов. - Мы можем пройти в оранжерею, я провожу вас. Там дивно, поверьте.
        Не успел князь произнести последние слова, как госпожа Шеффер без излишнего стеснения взяла его под руку и одарила очаровательной улыбкой.

«Право, господа, я - на крючке. А какие глаза!» - подумал Рокотов и направился с дамой в оранжерею.
        Оранжерея потрясла Марию, она огляделась, решив, что сие сооружение из стекла, видимо, стоило хозяйке немалых денег. Рокотов это заметил:
        - Покойный муж госпожи Скобелевой был намного старше её и давал деньги в рост. Будучи простым мещанином, по происхождению, он сужал достаточно известных людей, которые и после его смерти имеют обыкновение захаживать к Елене Яковлевне.
        Маша отпрянула:
        - Позвольте, князь! Не хотите ли вы сказать, что госпожа Скобелева продолжает дело покойного мужа и занимается ростовщичеством?
        - Конечно, именно это я и хотел сказать. Она имеет специальную контору, здесь же на набережной, где заправляет её доверенное лицо. Поверьте, эта женщина достойна преклонения. Она умеет вести дела и быть беспощадной к должникам.
        - А вы? Вы тоже - её должник? - спросила Мария, и тут же испытала неловкость от своего вопроса.
        - Однако вы умеете вывести человека из равновесия, - заметил её спутник. - Да, я одалживал у Скобелевой денег под льготный процент, но давно расплатился с ней. Если вы стеснены в средствах, я смогу помочь вам и договориться…
        Мария снова покраснела и стушевалась:
        - Князь, что так заметно, что я нуждаюсь в деньгах?
        Рокотов тут же понял свою оплошность, и добродушно рассмеялся.
        - Поверьте мне, сударыня, не смотря на ваш скромный наряд, у вас есть два преимущества перед местными красавицами: красота и естественность поведения, последнее весьма подкупает.
        Он пристально посмотрел на Марию. Та затрепетала под взглядом опытного ловеласа, понимая, что ещё мгновенье, и она будет не в силах сказать «нет».
        Так и получилось, их губы соприкоснулись, тому свидетелем была лишь пальма, под которой всё и произошло. Неожиданно послышались приближающиеся голоса, выделялся явно баритон господина Шеффера.
        Мария постаралась взять себя в руки, что удавалось с трудом: голова кружилась, грудь вздымалась от волнения, щёки покрывал возбуждённый румянец. Князь оценил её выдержку: «Право, что за женщина! Она и с мужем будем естественна, ему и в голову не придёт, что верная супруга целовалась с малознакомым господином под пальмой».

* * *
        Вскоре посещение салонов госпожи Скобелевой стали для четы Шеффер обычным делом и прочно вошли в их жизнь. Мария обновила гардероб по последней французской моде: бежевое муслиновое платье с короткими рукавами выше локтя, ажурные белые перчатки с золотой нитью и веер из той же ткани. По поводу перьев она долго думала и решила, что сие слишком банально, надо приобрести нечто роскошное, привлекающее внимание. Но что? Решение пришло само собой - диадему, усыпанную драгоценными камнями.
        В один из зимних морозных дней Мария направилась в известный ювелирный магазин золотопромышленника Вронского, что на Софийской набережной. Ознакомившись с предметами продаваемой роскоши и ценниками подле них, госпожа Шеффер поняла, что может рассчитывать лишь на бархатный футляр от украшений, и то - слишком дорого.
        Она разочарованная выходила из магазина, как вдруг перед ней, словно из-под земли вырос Его Сиятельство князь Рокотов.
        - О! Госпожа Шеффер! Рад видеть вас в добром здравии, - он слегка приподнял шляпу.
        - Я также рада встрече, князь, - промурлыкала она в ответ. - Вы забыли госпожу Скобелеву? Отчего же, если не секрет?
        - Ах, мадам! Если бы вы знали: сколько дел! Не ожидал встретить вас здесь. Честно говоря, этот ювелирный магазин безумно дорогой. Покупать в нём престижно, поэтому-то господин Вронский безбожно взвинтил цены. Вы подобрали себе что-нибудь?
        Мария опустила глаза.
        - Простите, я был бестактен. Впрочем, как всегда. Откройте мне тайну: что вы хотели приобрести?
        - Диадему под новое платье. Но, увы, здешние цены не для меня, - призналась Мария.
        - Я знаю ювелира, который преуспел в изготовлении стразов. Иногда его изделия вызывают откровенный восторг, они оригинальны и неповторимы.
        Глаза молодой женщины загорелись.
        - Умоляю, князь, познакомьте меня с ним!
        - Что ж, это можно легко устроить. Но с одним условием, - Рокотов многозначительно посмотрел на собеседницу.
        Та же, думая, что ловелас попросит изменить мужу, забыть о семейном долге, была уже согласна на всё, но…
        - Говорите, князь, я соглашусь на любое ваше условие.
        Тот удивлённо вскинул брови: «Однако, женщины ради безделушки готовы душу дьяволу продать!»
        - Оно очень простое, поверьте, - он выдержал паузу. - Расскажите мне правду о вашем золотом луидоре. А для того, чтобы рассказ был приятен нам обоим, приглашаю вас в ближайший ресторан. Кормят там отменно.
        - Хорошо, - с лёгкостью согласилась госпожа Шеффер.
        Глава 12
        Князь Рокотов и его очаровательная спутница сидели в ресторане, который находился буквально в пяти минутах езды от ювелирного магазина. Александр достал из внутреннего кармана сюртука сигару, тут же подскочил халдей с подносом, на котором лежали маленькие ножницы для обрезки сигар и спички.
        - Извините, сударыня, имею непростительную слабость курить при беседе. Надеюсь, вы не возражаете? - спросил князь и смачно затянулся.
        - Нет, нет. Курите. Мне нравится запах ваших сигар.
        - О, да, это прекрасный английский табак. Но, впрочем, перейдём к делу. Итак, вы обещали поведать мне про вашу семейную реликвию, - Рокотов взглядом указал на грудь Марии, отчего та затрепетала, сама не понимая почему.
        Молодая женщина подробно рассказала о своей бабушке и золотом луидоре, который якобы подарил ей сам Наполеон Бонапарт. Князь во время повествования внимательно слушал, не пропуская ни одного слова: «Ба, вот так история! И звучит весьма правдоподобно и привлекательно. Вряд ли сия особа сочинила её сама, вероятнее всего действительно было нечто подобное… А потом обросло слухами… В общем как обычно: был бы повод, а уж правдивую легенду сочинят. А я всё думаю: отчего у госпожи Шеффер такой необычный разрез глаз? Корсиканский!»
        Мария закончила свой рассказ и принялась за десерт. Александр попыхивал сигарой и не притрагивался к еде, размышляя, как можно использовать полученную информацию с максимальной выгодой для себя.
        - Да, диадема вам просто необходима… - заметил он пространно. - А вот ваш луидор надо бы поместить в приличную оправу, а возможно сделать из него медальон. Скажем, открывается медальон: с одной стороны крышки золотой луидор, с другой - портрет вашего славного предка.
        Мария замерла: идея показалась ей привлекательной.
        - Да, прекрасно!
        - Так будет правдоподобней, для полноты картины, - закончил совою мысль князь. - Простите меня за бестактность, мне свойственную, ваш муж - он ведь не богат?
        Мария слегка покраснела и умоляюще взглянула на собеседника.
        - Ничего не говорите, я всё понял. Что ж стразы моего ювелира обойдутся вам, пожалуй, рублей в пятьдесят, не более. Я одолжу названную сумму вам с удовольствием, так как понимаю, насколько важны для дамы приличные украшения.
        Мария выронила десертную ложечку и вновь засмущалась.

«Право, особа сия не испорчена мужским вниманием», - отметил про себя князь.
        - За это я попрошу вас, сударыня, ещё об одной услуге.
        - Какой? - поинтересовалась Мария. Она надеялась всё же, что Рокотов попросит у неё именно то, о чём она думает…
        Но, увы, князь был в первую очередь деловым человеком.
        - Да, сущий пустяк: я пущу слух в салоне госпожи Скобелевой, что вы - внучка Бонапарта. Чего вам скрывать и стыдиться правды? Вы же в свою очередь не будете ничего отрицать, а делать лишь загадочное выражение лица.
        - Да, если вам угодно… Но зачем?
        - Всё просто, сударыня. Вы обретёте популярность, а я … Жизнь покажет… Да, и подумайте, что вы скажите мужу на счёт диадемы.
        - Ничего, скажу правду - дешёвые стразы.
        - А он ревнив? - поинтересовался князь.
        - Не знаю. Я не давала повода, мы женаты не так давно…

* * *
        На следующем выходе в салоне госпожи Скобелевой Мария блистала во всей красе: новом платье, ажурных перчатках до локтя, её голову венчала изящная диадема, а от духоты спасал роскошный веер.
        Женщины не преминули заметить наряд провинциалки, и почти весь вечер были заняты тем, что судачили по этому поводу. Особенно их задела диадема госпожи Шеффер, переливающаяся оттенками бежевого, коричневого и терракотового, исходящих от гранатов соответствующих цветов, обрамлённых фальшивыми бриллиантами. Но завзятые посетительницы салона не были опытными ювелирами и не могли определить подлинность камней, отчего пребывали в уверенности, что все камни - настоящие.
        Мария заметила, что мужчины как-то особенно смотрят на неё, словно желают подарить самое сокровенное. Она поначалу смущалась, но буквально часа через два окончательно вошла в роль «внучки Бонапарта», совершенно не подозревая, что именно наговорил всем князь Рокотов.
        Тот же помимо её истории, намекнул и о другом весьма щекотливом обстоятельстве, что они, мол, любовники. Женщины откровенно позавидовали шустрой провинциалке, ведь Рокотов был красив, умён, возможно, даже богат, имел титул, подлинность которого не оспаривалась, и ко всем выше перечисленным его достоинствам добавлялось ещё одно - князь имел огромные связи.
        Мужчины поглядывали на Марию с явным удовольствием, в душе завидуя, как господину Шеффер, так и князю Рокотову. Ни каждый муж может похвастаться, что его жена - внучка Бонапарта, как впрочем, и любовник о своей возлюбленной.
        Мария купалась в знаках внимания, оказываемых мужчинами, особенно преуспевал французский виконт Ла Шарите. Она заметила, что князь Рокотов вёл с ним оживлённую беседу и многозначительно поглядывал в её сторону.
        Сергей Шеффер хоть и был молод и неопытен в светских амурных делах, не преминул заметить, что интерес к его скромной персоне резко возрос, особенно со стороны лесопромышленника Уварова. Все пытались поговорить с ним и непременно узнать его мнение по тому или иному поводу.
        Наконец, когда к Сергею подошёл сам Феоктистов, доверительно взяв под его локоть и увлекая в сторону от шумной компании, сказал:
        - Право, дорогой Серж, ваша супруга, эта юная богиня - на пике популярности. Никогда бы не подумал, что её прелестные глаза корсиканского происхождения вызовут такую бурю эмоций. - Он хохотнул и продолжил: - А вы, сударь мой, - ловкач! Такую барышню окрутили!
        Сергей резко одёрнул руку и отстранился от Феоктистова:
        - Анатолий Григорьевич, я попросил бы вас…
        - Ах, прости, душа моя, не хотел вас обидеть. Ведь иметь такую красавицу-жену - весьма хлопотное занятие. Неправда ли?
        Он снова хохотнул, как показалось Сергею неприятно и двусмысленно, и удалился по направлению к Эмилии Ван Гольц.
        Эмилия, имевшая виды на князя Рокотова, была задета популярностью Марии Шеффер более всего, а когда до неё дошли слухи, о том, что Александр имел связь с этой провинциалкой - окончательно расстроилась и даже расплакалась от обиды.
        Теперь же она тщетно пыталась привлечь к себе утраченное внимание - что поделать, светская популярность изменчива.
        Актриса призывно улыбалась князю, но князь, увы, не обращал на неё ни малейшего внимания, всецело поглощённый беседой с французским виконтом. Тогда разгневанная фурия решила пойти ва-банк. Она прошла мимо собеседников, резко задев веером Рокотова, тот же не преминул обратить внимание:
        - Дорогая Эмилия, вы божественны как всегда!
        Актриса действительно хорошо выглядела, одеваясь со вкусом, выписывая свои наряды прямо из Парижа. Она в этот вечер благоухала новомодными духами «Мадам Помпадур», оставляя за собой шлейф тончайшего аромата.
        Рокотов, как знаток женских премудростей оценил «Мадам Помпадур», заметив по этому поводу:
        - Чудесный французский парфюм. Прямо из Парижа?
        - Ах, князь, вы же знаете, я не терплю дешёвых русских подделок и одеваюсь только у Николя Беранже в его парижском модном салоне. Кстати духи от него же… Николя прислал их в подарок с наилучшими пожеланиями.
        Эмилия, жеманясь, протянула руку собеседнику, Александр запечатлел поцелуй на белой атласной перчатке, изрядно пропахшей «Мадам Помпадур», и тут же переключился на виконта.

«Фурия» передёрнула обнажёнными плечами и решительно направилась к Сергею Шеффер, ведущему оживлённую беседу с Уваровым. Мария же в этот момент улыбалась некоему господину, стоя рядом с мужем.
        Эмилия подошла к Сергею и, бесцеремонно взяв его под руку, начала нашёптывать ему прямо в ухо:
        - Ах, сударь, вы слишком много уделяете внимания пустым разговорам и совершенно забыли о своёй супруге. Она же не теряет время даром! Все видят, что она имеет роман на стороне. Все, кроме вас!
        Эмилия отпустила руку ошарашенного Сергея и быстро удалилась. Он машинально взглянул на жену, та продолжала невинно беседовать с неким незнакомцем. «Кто он? Раньше я его не видел? Это он - любовник Машеньки? Не может быть, слишком старый и толстый… Да и потом, это просто не возможно, чтобы моя Машенька с другим мужчиной…
        Разъярённая фурия удалилась в соседний зал, где происходила захватывающая игра в карты - на кону стояли пять тысяч рублей. Некто Владимир явно перехватил инициативу у игроков.
        Молодая темноволосая женщина в наряде чем-то похожем на восточный, внимательно наблюдала за игрой, находясь подле Владимира по правую руку. Она стояла неподвижно два часа кряду, покуда её спутник вёл искусную умелую игру, и не получил все пять тысяч.
        Эмилия заметила, как улыбка промелькнула на лице незнакомки, когда в руках Владимира оказалась столь значительная сумма ассигнаций. Он встал, откланялся присутствующим, поблагодарив их за игру, и взяв свою спутницу под руку, удалился в музыкальный зал, где молодая протеже господина Уварова раскладывала ноты на рояле и, наконец, усевшись поудобней на стуле, начала исполнять ноктюрн Ференца Листа[6].

* * *
        По дороге домой Сергей был молчалив. Мария подумала, что он слишком устал за вечер, утомленный светскими разговорами. Он, конечно, заметила странное поведение Эмилии Ван Гольц, но постеснялась спросить мужа об их разговоре.
        Дома, когда супруги легли уже в постель, Сергей отвернулся от жены и тут же заснул. Она удивилась - такое поведение было не характерно для Сергея. После вечеров, проведённых в салоне Скобелевой, он обычно был возбуждён, полон сил и любовного желания. Теперь же напротив - он спал, даже не пожелав «спокойной ночи».
        Между супругами пробежал первый холодок.
        Маша была расстроена и не могла заснуть. Она встала, накинула пеньюар и села перед зеркалом туалетного столика, на котором в бархатном футляре лежала диадема. Женщина открыла его и извлекла драгоценность, покрутив её в руках, и насладившись отблесками камней при свете одной-единственной свечи, которую она не тушила на ночь, надела украшение на голову.
        Она распустила волосы, заплетённые в косу, расправив их на груди, и начала рассматривать своё отражение в зеркале. В последнее время её постоянно мучил вопрос: неужели она так и проживёт с Сергеем всю жизнь? И тут же отвечала: «Боже, какая скука. Он постоянно на службе, я же предоставлена сама себе в этой убогой мещанской квартире. Да и потом, разве о такой жизни в Москве я мечтала? Князь Рокотов, такой красавец и к тому же богат, ведёт светский образ жизни. Хотя зачем я ему? А почему он так странно смотрит на меня? Я не задумываясь изменила бы Сергею… Куда ушла любовь? А была ли она вообще? Я так скоропалительно покинула с ним Смоленск…»
        Утром, когда Маша проснулась (а заснула она только под утро), Сергей уже уехал на службу. Она повернулась на другой бок, вставать не хотелось - просто не было смысла. Постоянное каждодневное безделие и скука утомили её: посещение салона госпожи Скобелевой было единственным развлечением, и то не частым.
        Неожиданно в дверь постучали, раздался голос хозяйки:
        - Мария Алексеевна! Вам письмо!
        Маша вскочила с кровати и бросилась к двери прямо в рубашке: «От кого? Да ещё в такую-то рань?»
        Хозяйка протянула голубой конверт, благоухающий одеколоном. «Знакомый аромат», - подумала Маша, и устроившись в кресле поудобней вскрыла его, извлекла листок добротной бумаги и прочитала:.
«Дорогая Мария!
        Смею Вам признаться, что все последние дни только и думаю о Вас, сгорая от страсти. Я окончательно потерял голову и готов бросить к Вашим ногам своё состояние и любовь. Решайтесь. Жду вас на углу Хвостова переулка и Полянки сегодня в два часа по полудни.
        Князь Александр Рокотов».
        Глава 13
        Мария сидела в кресле, откинув голову назад; правая рука, сжимавшая письмо беспомощно свисала с деревянного подлокотника. Она плакала, уставившись в потолок, слёзы ручьём стекали по щекам и вискам, теряясь в густых локонах, разметавшихся по изголовью кресла.
        Женщина боролась с охватившим её соблазном и чувством долга пред мужем, но первое взяло верх и она, посмотрев на часы, а они уже пробили четверть двенадцатого, начала приводить себя в надлежащий вид.
        Ровно в час дня Мария была готова к свиданию с Рокотовым, к своему вящему удивлению обнаружив, что она совершенно успокоилась, приняв решение круто изменить свою жизнь. Эта мысль пришла сама собой, когда она причёсывала волосы, сидя перед зеркалом: «Надо уйти от мужа. Буду жить с Рокотовым невенчанной. Подумаешь, грех какой! Живут же содержанки, и поди не жалеют ни о чём. А здесь, сплошные муки… Знала бы, лучше осталась в доме Горюновых вензеля на простынях вышивать. Хотя, чего хорошего… Не стоит кривить душой - хочется богатства, развлечений, яркой праздничной жизни. Разве Серж может мне дать всё это? Нет…»
        Она вышла из дома ровно в четверть второго и наняла извозчика до пересечения переулка с Полянкой.

* * *
        В последние несколько дней Его Сиятельство князь Александр Рокотов предпринимал отчаянные попытки поправить своё в очередной раз пошатнувшееся финансовое положение. Так же как и его покойный отец Александр привык жить на широкую ногу, вести безалаберную светскую жизнь, растрачивая остатки родового состояния направо и налево.
        Недавно ему исполнилось двадцать восемь лет, как говориться, князь вступил в зрелый возраст мужчины, когда обычно светские повесы остепенялись и выгодно женившись, приобщались к семейной жизни.
        Рокотов уже был женат на Наталье Лисовской, дочери некоего успешного Петербургского банкира. Когда умер Рокотов-старший, Александру едва исполнилось восемнадцать, и он сполна познал тяготы неоплаченных отцовских долгов. Расплатившись по всем долговым распискам и векселям, он с ужасом обнаружил, что от огромного состояния покойной маменьки почти ничего не осталось, мало того, дома, перешедшие ему по наследству в Москве и Петербурге, были заложены в банке Лисовского.
        Молодой Рокотов навёл справки о банкире Лисовском, вскоре уверившись, что на снисхождение с его стороны рассчитывать не следует. Тогда он пошёл другим путём. У Лисовского была дочь Наталья, девушка весьма продвинутых прогрессивных взглядов, ведущая самостоятельную жизнь на отцовские деньги. У неё была собственная квартира в Москве, куда она и перебралась, когда ей исполнилось семнадцать лет, захватив из Петербургского дома свои вещи и двух служанок. Папенька положил ей месячное содержание с условием, что она будет посещать лекции в университете по своему выбору в качестве вольного слушателя.
        Наталья исправно посещала лекции по истории, философии и литературе, пока не познакомилась с таким же вольным слушателем, как и она - весьма привлекательным молодым человеком князем Александром Рокотовым.
        Лисовский хоть и позволил единственной взбалмошной дочери жить самостоятельно, но всё же нанял человека, который исправно следил за ней и обо всём отписывал родителю. Получив очередное донесение от филёра, в котором тот указывал, что Наталья встречается с неким Рокотовым, в дурных делах не замеченных, банкир сразу же навёл о нём справки. Выяснилось, что молодой человек на гране разорения, его недвижимость заложена, кстати, в банке Лисовского, и кроме княжеского титула он ничего не сможет дать своей будущей жене.
        Немного подумав, Лисовский принял решение, что, мол, молодой человек не виноват, в том, что непутёвый родитель оставил ему лишь долги и, пожалуй, не худо бы было женить его на Наталье и сделать её княгиней Рокотовой-Лисовской.
        Женившись на Наташе, молодой князь недолго вёл жизнь примерного семьянина, пустившись во все грехи тяжкие через год после свадьбы. Жена переехала в свою московскую квартиру, Александр же предавался светским развлечениям в родительском доме, платёж по закладным векселям за который был отсрочен Лисовским на неопределённое время. Банкир всё же наделся, что молодой зять остепенится и вернётся к дочери, но, увы, вихрь светских развлечений так подхватил молодого князя, что уносил его всё дальше и дальше от семейного очага.
        Наконец, нервы банкира сдали, и он в качестве меры устрашения выставил петербургский дом Рокотова на торги. Молодой князь был взбешён, он тут же направился к Наталье, умолял её похлопотать перед отцом, изобразив полное раскаянье, он даже сошёлся с ней на некоторое время.
        Лисовский ликовал - урок с продажей дома возымел эффективное действие!
        Князь понял, что придётся жить с женой под одной крышей и выполнять хотя бы иногда свой супружеский долг. В результате чего через год родился наследник - князь Дмитрий Александрович Рокотов-Лисовский.
        Банкир вновь ликовал: зять остепенился и взялся за ум!
        Прошло ещё три года, Наталья была занята воспитанием маленького Дмитрия, Александр же предавался разгульной жизни, проматывая деньги жены, не появляясь дома по несколько дней. Наташа не жаловалась, смирившись со своей судьбой, она слишком любила мужа, и решилась на отчаянный шаг - рождение второго ребёнка. Она успешно понесла, когда Александр, утомлённый очередной светской львицей, пребывал в лоне семейного очага.
        Беременность протекала тяжело: появилась одышка, голова постоянно кружилась, отекали ноги. Александр же равнодушно относился к жалобам жены на здоровье: чего, мол, с ней станется - родила первого, разрешиться и вторым.
        Наташа не выдержала равнодушия мужа, отписав обо всём отцу в Петербург. Тот был ошеломлён полученной новостью, наивно полагая, что семейная жизнь дочери, наконец, наладилась. Он понял, что жестоко ошибался, и немедленно перепоручив все дела в банке управляющему, направился в Москву.
        Наташа встретила отца лежа в постели, ей было тяжело ходить, горничные не покидали её, выполняя все распоряжения. Маленький Дмитрий играл в детской, ни о чём не подозревая, под присмотром гувернантки.
        Лисовский пребывал в бешенстве, готовый убить своего непутёвого зятя, как только тот соблаговолит появиться дома. Но тот не спешил возвращаться к семейному очагу, предаваясь развлечениям в весёлой компании.
        Наташа призналась отцу, что Александр наделал множество долгов, и показала ему долговые расписки мужа. Банкир пришёл в ужас, но делать нечего - пришлось оплатить все долги, проклиная свою наивность.
        Рокотов знал о прибытии тестя из Петербурга, но так и не предстал пред его очами, понимая, чего можно ожидать от сей встречи лишь гнева и нескончаемых упрёков. Лисовский нанял лучших врачей в Москве, оплатив им предстоящие визиты к Наталье авансом. Затем он напряг все свои давние связи, договорился с банками и почти со всеми известными ростовщиками Москвы, чтобы те не давали Рокотову взаймы.
        Князю ничего не оставалось, как пойти на поклон к известной Елене Яковлевне Скобелевой, продолжившей дело своего покойного мужа, весьма преуспевшего на поприще ростовщичества и прославившегося своей жестокостью по отношению к должникам.
        Скобелева дала князю заём под льготный процент, но с условием, что он станет её любовником. Рокотову ничего не оставалось делать, как в течение почти двух лет ублажать женщину, которой было почти сорок, успокаивало лишь то, что она была ещё хороша собой и содержала известный в определённых кругах общества салон, где собирались люди разные, порой с сомнительной репутацией.
        Князь Рокотов, как человек общительный и умеющий пустить пыль в глаза, сошёлся с неким виконтом Ла Шарите, якобы французом - соответствовало ли его имя истине, никто не знал. После этого знакомства князь успешно расплатился со Скобелевой, и, наконец, перестал ублажать её наигранной любовной страстью. Елена Яковлевна, как женщина умная и весьма практичная, окончательно не порвала с Рокотовым, позволив посещать свой салон в любое для него удобное время, что он и делал.
        Но в последнее время удача отвернулась от князя. Наташа переехала с детьми к отцу в Петербург, тесть же более не желал содержать своего непутёвого зятя, банки и ростовщики денег не давали, а у Скобелевой более брать взаймы не хотелось. Жить на содержании какой-нибудь пожилой вдовы также претило гордости и самолюбию Рокотова.
        Оставалось одно: ввязаться в очередную авантюру с виконтом Ла Шарите.

* * *
        История виконта Николя Ла Шарите была, попросту говоря, неудавшимся коммерческим предприятием. Виконтом, урождённый Николай Терентьевич Фомин, стал позже, а, будучи, ещё при своём настоящем имени, служил в известном петербургском мебельном салоне Иоганна Фон Дервина, в качестве управляющего. Модное в то время экономическое образование позволило перспективному молодому человеку двадцати пяти лет, с отличными рекомендациями, занять это место. Владелец салонов, немец Фон Дервин, лично, росчерком пера, утвердил претендента.
        Фомин ликовал, сын почти разорившегося дворянина, стал управляющим. Его живой ум и прочие таланты позволили немецкому мебельному промышленнику уверенно утвердиться в Петербурге. Вскоре Фон Дервин стал подумывать о расширении торговли и открытии подобного салона в Москве.
        Молодой управляющий также не остался в накладе, хозяин, видя радение своего служащего на благо процветания дела, повысил ему жалованье почти в два раза. Тот же, одарённый не только умом, но и скажем, излишней дерзкой предприимчивостью, скопив приличную сумму денег и взяв кредит в банке под залог своего небольшого, но добротного дома, решил действовать самостоятельно.
        Фомин, прекрасно знающий весь ассортимент и качество мебели, выпускаемой Фон Дервином, отправился в Польшу под предлогом отдыха. Там, в Лодзи, он нашёл некоего промышленника, владельца местной мебельной фабрики, и тут же предложил ему выгодное сотрудничество.
        Фабрикант, не раздумывая, согласился. Вскоре в Санкт-Петербурге открылся магазин французской мебели некоего владельца по фамилии Ла Шарите. Его продукция была гораздо дешевле немецкой, но выглядела совсем не хуже, а возможно, даже изысканнее.
        Дела Ла Шарите шли в гору, а в салоне у немца поток покупателей иссякал с каждым днём. Фон Дервин, будучи человеком твёрдым, а с конкурентами, порой, даже жестоким предпринял решительные меры. Он перекупил у банка небезызвестного Лисовского закладные Фомина, сиречь Ла Шарите, с огромной выгодой для их держателя. Вскоре салон французской мебели попросту исчез, на его месте открылся другой - немецкий.
        Николай был в отчаянье, пропивая последние деньги и собираясь покончить с собой, после того, как они закончатся. В этот момент судьба свела его с Александром Рокотовым, их объединило одно - ненависть к банкиру Лисовскому. И она позволила новым компаньонам выжить.

* * *
        Виконт Ла Шарите с удовольствием покуривал английскую сигару, предложенную князем Рокотовым, сидя на диване в гостиной мебелированной квартиры. Виконт и князь были знакомы достаточно давно, пожалуй, лет пять или шесть, что позволяло им прямо высказывать свои мысли, не беспокоясь о светских формальностях.
        - Мои дела в плачевном состоянии, Николя.
        Ла Шарите выпустил из рта тонкую струйку дыма:
        - Дорогой друг, для меня это перестало быть новостью с тех пор, когда мы познакомились. Насколько мне известно: вы постоянно нуждаетесь в деньгах. Все приличные люди отказывают давать вам взаймы, благодаря назойливым просьбам вашего тестя. Кто же захочет нажить себе влиятельного врага? Не так ли?
        Владимир усмехнулся:
        - Ваша осведомлённость, виконт, просто шокирует. Лучше подумайте: как можно разбогатеть!
        - О! Весьма просто. Видите ли, дорогой друг, люди, а в особенности светское общество, обожают слагать легенды, а потом верить в них, как в истинную правду. Вы понимаете, о чём я говорю?
        Князь вынул сигару изо рта:
        - Откровенно говоря - нет. Ваша манера витиевато излагать мысли, несомненно - достоинство, но, увы, для собеседника - недостаток. Он путается и не понимает, что именно вы имели виду.
        - Пора бы привыкнуть к моим причудам за столь долгое время нашего знакомства. Ладно, буду краток: вы пустили слух в салоне госпожи Скобелевой, что Мария Шеффер - ваша любовница, мало того, - внучка Бонапарта. С какой целью, позвольте полюбопытствовать? У вас есть определённый, далеко идущий план? Или это просто - сто первая интрижка?
        - Ах, Николя, если бы я знал сам. Сначала меня заинтересовала сентиментальная история её происхождения. Затем молодая прелестница меня увлекла и я, как обычно, в таких случаях не устоял перед соблазном и потерял голову, как вы изволили выразиться - в сто первый раз.
        - Убеждаюсь снова и снова: вы - не практичны, Александр, - разочарованно сказал виконт.
        - Позвольте, а причём здесь моя практичность? Любовная интрижка - вот и всё! Что можно взять с неопытной провинциалки?
        - Да что угодно. Например, её происхождение. Если припомните, пять минут назад, я говорил вам, о легендах…
        - Да, и что же?!
        Виконт вопросительно воззрился на своего собеседника:
        - Александр, вашу бы любвеобильность и мастерство прожигать жизнь и деньги, да на пользу дела!
        Князь не понял мысль собеседника и возмутился:
        - Меня задевает ваша манера умничать, виконт!
        - Не сердитесь, мой друг. Я всё разъясню. У меня есть дерзкий план, благодаря которому можно получить приличные деньги. И вашей прелестнице, внучатой племяннице Бонапарта…
        - Да, нет, Николя - внучке, - поправил князь.
        - Ну, да. Я и говорю, внучке Бонапарта - Марии Шеффер, отведена немало важная роль.
        Александр удивлённо округлил глаза: Марии Шеффер уготована роль приманки, но в чём?

* * *
        Экипаж прибыл в назначенное время и место во время. Мария вышла, расплатилась с извозчиком и огляделась: на противоположной стороне стояла карета, несомненно, женщина её узнала, она принадлежала князю.
        Женщина быстрым шагом направилась к карете, её дверца распахнулась, кучер откинул ступеньку, изнутри появилась рука в белой перчатке. Мария поставила правую ногу на ступеньку, оперлась на предложенную руку, и тут же очутилась в объятиях Рокотова.
        - Слава Богу, это вы… - едва успела вымолвить Мария, как страстный поцелуй перехватил её дыхание.
        Князь умел сделать так, чтобы женщина потеряла голову и забыла о долге. Он начал целовать ей руки:
        - О! Мария! Какое счастье, что вы пришли. Могу ли я надеяться на вашу взаимность?
        Он посмотрел на женщину умоляющими глазами полными слёз и надежды.
        - Да, иначе бы я не пришла, - призналась Мария.
        Он вновь поцеловал её с ещё большей страстью, вложив в этот поцелуй всё своё мастерство коварного обольстителя. И это возымело немедленное действие: женщина обмякла, голова её закружилась, она желала князя прямо здесь и сейчас, ей было всё равно, что они посередине Москвы, в карете.
        Через полчаса они лежали в постели в доме Рокотова, что в Хрустальном переулке, и предавались любовному безумию.
        Такого Мария не испытывала никогда при соитии со своим супругом. Она была на вершине блаженства, потеряв счёт времени.
        ЧАСТЬ 2
        ДАМА ТРЕФ
        Глава 1
        Вокруг Сухаревской башни кипел торг - московские воры сбывали украденные вещи. Почти тридцать лет прошло с того момента, когда генерал-губернатор Растопчин позволил сомнительному люду продавать добро, добытое во время войны 1812 года. С тех пор рынок торговал два раза в неделю. Здесь можно было найти всё что угодно: и барские женские платья, украденные хитрыми горничными, и столовые приборы, и обувь, весьма сомнительного качества, украшения из серебра, постельное бельё и просто то, что успели снять с подвыпившего прохожего.
        Частенько сюда заходили приличные люди в надежде найти свои украденные вещи, но здесь возвышались горы ворованного добра, и несчастный просто терялся в них. Скупщики, наживающиеся на горе вдов и детей, привозили полные телеги различного скарба, включая даже мебель, и продавали дёшево, как говорили на местном жаргоне
«по случаю». Так по случаю здесь можно было приобрести щеблеты, подошвы, которых отваливались сразу же после первого дождя, да к кому пойдёшь за правдой, одно слово - Сухаревка! Вот уже тридцать лет она жила под девизом: на грош - пятаков, и успешно воплощала его в жизнь.
        Маленькая Варвара частенько захаживала сюда с матерью, которая служила в одном из местных трактиров «У Бакасова» посудомойкой, и умудрялась прихватить у посетителей то часы, то «лопатник»[7], если повезёт. Частенько она оказывала услуги определённого характера подвыпившим посетителям, тут и попадали в руки расторопной бабёнки всё то, что можно было снять с простака.
        Выручив на Сухаревки пару-тройку рублей за ворованные вещи, мать Варвары не спешила потратить деньги на еду и одежду для дочери, она поступала проще: вела своё чадо на Охотный ряд.
        Маленькая Варя любила сутолоку Охотного ряда: он был застроен с одной стороны старинными домами, чудом уцелевшими после пожара 1812 года, с другой - одноэтажным зданием под одной крышей, вдоль которого тянулись торговые лавки вплоть до Тверской.
        Впереди лавок, на площади, вдоль широкого тротуара, толпились торговцы с корзинами и мешками, наполненными всевозможными продуктами. Варя потянула носом воздух: от запаха пирожков с требухой проснулся аппетит ещё больше, живот подвело. Мать же не торопилась, она приглядывала торговую палатку со снедью, вокруг которой непременно должны стоять два-три покупателя: так будет проще отвлечь продавца и Варваре, по обыкновению, украсть несколько пирожков или булок.
        Наконец мать подошла к намеченной «жертве», около палатки стояли две бабы с корзинками - у одной торчал гусь, у другой виднелся запуганный кролик. Мимо прошёл пирожник, за ним блинник, неся на груди лоток со своим аппетитно пахнущим товаром, но Варя уже по опыту знала - у таких не украсть, в палатке под шумок проще.
        Женщина подошла к булочнику, вдохнула запах свежего хлеба, и начала торговаться с завидным актёрским мастерством. В это время Варя, пока мать заговаривала и отвлекала торговца, а бабы с корзинками смотрели на нахалку осуждающе, стащила две сдобы и засунула за пазуху. Отойдя несколько поодаль, малолетняя воровка спокойно дожидалась матери, пока та окончательно не выведет торговца из терпения, и он попросту не прогонит назойливую покупательницу. Так Варвара добыла завтрак: свежие булочки были для неё роскошью.
        Мать и дочь прошли дальше, углубившись в мясные ряды; из складских подвалов, расположенных прямо при лавках, разило тухлятиной, Варя поморщилась, она ненавидела этот запах, ассоциировавшийся со смертью. Наконец показались сбитенщики и квасники. Варвара выразительно посмотрела на мать, та, понимая желание дочери, купила ей напиток из мочёных груш, себе же - кваса. Девочка извлекла сдобы из-за пазухи, они ещё хранили тепло, и протянула одну из них матери.
        Эти дни, когда она посещала Сухаревку, а затем Охотный ряд были для Вари праздником, ведь завтра придётся питаться тем, что принесёт из трактира пьяная мать, та же чаще всего, забывала о голодной дочери.

* * *
        Варя выросла и превратилась в красавицу. От постоянного недоедания она была на удивление стройна и белокожа, что приковывало к ней назойливые мужские взгляды. Девушка не хотела мыть посуду у Бакасова и прожигать свою жизнь в пьяном угаре, как её покойная мать, она решила попытать счастья, надеясь на свою молодость и привлекательность.
        На Сухаревку, к местным шлюхам, она не пошла, не тот уровень, да и противно обслуживать ворьё и пьянь. Крутые воры же имели свои гаремы и не опускались до девок с мостовой. Так что, на Сухаревке ловить было нечего - Варвара знала точно.
        Она направилась на Охотный ряд и, пользуясь своим нажитым опытом, с булочек и пирожков переключилась на тощие кошельки покупателей, а затем на мужские часы с цепочкой, брегеты, пользующиеся повышенным спросом у сухаревских скупщиков.
        Однажды, она завидела опрятного симпатичного мужика, по виду приказчика, и решительно направилась к нему. Подойдя несколько ближе, воровка оступилась, якобы подвернулась нога на мостовой, выразительно ойкнула, и как бы невзначай навалилась на него. Пока тот, по простоте душевной помогал красивой барышне, она ловко извлекла из кармана его цветастого жилета часы на цепочке, улыбнулась обворожительной улыбкой и была такова.
        На следующий день Варвара прямиком направилась к Сухаревской башне, где уже обзавелась полезными связями. Скупщик краденного, которому она сдавала добытые часы, - их она предпочитала воровать более всего, и до того наловчилась, - давно приметил красивую девицу и сам предложил скупать у неё «товар» за хорошие деньги, но с одним условием: раз в неделю она будет посещать его на квартире и удовлетворять как любовника.
        Скупщик был не молод, но и не стар, лет сорока, бравый на вид, холёный - чай не работал на тяжёлых хлебах, и достаточно обходительный. Варвара поразмыслила над его предложением и согласилась: и для дела хорошо, и для тела не плохо - поди, семнадцатый год пошёл - обзавестись опытным любовником не помешает.
        Варвара, как обычно, направилась к месту, где торговал скупщик-любовник, неожиданно кто-то подхватил её под руку.
        - Что ж вы, барышня, так неловко падаете на мужчин? - поинтересовался незнакомец, в котором девушка тотчас узнала «приказчика».
        - Нога подвернулась… - улыбнулась она. - С кем не бывает?!
        - Бывает всякое… Например, девушек в тюрьму сажают за воровство, - уточнил незнакомец.
        Варвара удивлённо вскинула чёрные брови и поправила косу на груди:
        - Ох, страсти-то какие, господин хороший… Вы про кого это?
        - Да про тебя, чернобровая красавица. Видать Бог дал тебе красоту и умом не обделил, как ты ловко у меня часы-то стырила на Охотном.
        Варя улыбнулась:
        - Отчего я? Может кто другой? Я что ж одна по Охотному расхаживала?
        - Такая как ты одна… - «приказчик» засмотрелся на девушку и непроизвольно почувствовал, что она начинает ему нравиться. - Так что, часы вернёшь?
        - Право, вы настойчивый какой! Нету у меня ваших часов. Негоже обвинять честную девушку.
        - А если я городового кликну? - «приказчик» попытался взять красавицу на испуг.
        - Ага, самое время. Вы видно, господин хороший, забыли, где находитесь. Так вот - это Сухаревка, и здесь все друг за друга. Часы же ваши я могу вернуть, скажем, за два рубля, - воровка извлекла их из внутреннего кармана бархатной модной жакетки и покрутила перед носом «приказчика». - А будите обижать, позову сухаревских, - невинно улыбнулась прелестница.

«Приказчик» понял - дело табак, любо покупай свои собственные часы, либо проваливай не солоно хлебавши.
        - Хорошо, вот тебе полтора рубля, - он протянул деньги девушки и потянулся за часами.
        - То-то, господин хороший, всё дешевле новых-то будет. Почитай два рубля сэкономили.

* * *
        Варвара продолжала своё «дело» на Охотном ряду, и исправно приносила часы сухаревскому скупщику. Но мечталось о большем: чего там рубль или два - особо не разбежишься. Девушке хотелось заиметь свой дом, непременно с резным крыльцом, где-нибудь в районе Садового кольца, поближе к мещанам; выйти замуж, детишек завести. Да только всё упиралось в деньги: кому нужна жена без кола, без двора? Никому… то-то и оно. Всякий мещанин хотел иметь жену красивую и богатую, а ежели бесприданница, то милости просим за старика, а этого Варваре вовсе не хотелось, нагляделась она на свою мать вдоволь, хорошо помнила, как та рыдала от безысходности в подушку по ночам.
        Скопить денег Варваре не удавалось: надо было платить за жильё домовладельцу. Комнату она снимала на Остоженке, в цокольном этаже, та была сухой и опрятной. К себе девушка никого не водила, держалась особняком, даже подруг не имела, - так на что они? - от женской дружбы не забогатеешь!
        В последнее время Варя стала замечать, что за ней следят и на Охотном ряду, и на Сухаревке. Она вела себя осторожно, лишний раз не выходила из дома: её охватило внутреннее волнение и неуверенность, а это - наипервейшие враги вора: дёрнется рука, и попадёшься вместе с добычей самому же хозяину! И держись - женской тюрьмы не миновать!
        Варя достала заветную шкатулочку, в которой хранила деньги: оставалось восемьдесят копеек - не густо. Неожиданно в дверь постучали, девушка вздрогнула: кто это?
        Она подошла к двери, затаив дыхание, стук настойчиво повторился. Из-за двери послышался мужской голос:
        - Варя открой, я знаю - ты дома!
        Девушка собралась духом и откинула дверной засов: ну что ещё ей оставалось делать? Лишний шум совершенно ни к чему. На пороге стоял небезызвестный «приказчик», он уверенно вошёл и оглядел комнату.
        - Живёшь не богато, видать, на часах не разжилась! - заметил он.
        - Чего надо? - грубо поинтересовалась хозяйка. - Учить жизни пришли - не трудитесь!
        Она поспешно закрыла дверь за непрошенным гостем.
        - Ишь, как репутацией-то дорожишь - не дай Бог, кто услышит чего не надо! Стало быть, в доме не ведают, чем ты промышляешь?!
        Варя с укором посмотрела на гостя:
        - Нет. Я - честная девушка, на углах не стою.
        - Хм, это заметно. Но полюбовник наверняка есть? - поинтересовался гость.
        - Вам-то чего? Есть ли, нету ли? Зачем пришли? Хотите меня, как девку использовать - не выйдет. Я сама решаю: где и с кем! - отрезала Варвара.
        - Поди, гордячка-а-а! - протянул «приказчик». - Ладно, пришёл я по делу.
        Варя удивлённо вскинула брови, и начала теребить наполовину расплетенную косу.
        - Дай переспать на своих волосах: вон у тебя коса, чуть не до колен. Прямо Варвара - краса, длинная коса.
        Девушка окинула косу за спину:
        - А хоть бы и Варвара! Шпионите за мной, и имя выяснили! - возмутилась она. - Думаете за меня заступиться не кому?!
        Гость утвердительно кивнул:
        - Так и думаю. Скупщик твой, и он же - раз в неделю любовник, не станет себе осложнять жизнь: ему это ни к чему. Я же могу доставить тебе множество неприятностей, если не согласишься.
        - На что? Спать с вами? - уточнила Варя.
        - Не только. Я - Глеб Панфилов, управляющий дома купца Хлебникова, что на Рыбинской улице. Хозяину нужна прислуга: дом новый, купленный недавно, так что у тебя есть шанс начать честную жизнь. Ко мне же будешь приходить каждую ночь во флигель и страстно любить, - гость игриво подмигнул девушке. - Небось, скупщик-то научил различным премудростям? А? Может сразу и начнём?
        Варя оторопела: сначала её охватило непреодолимое желание выставить Панфилова прочь, но что потом - идти воровать на Охотный ряд? Она ещё раз взглянула на мужчину: не дурён собой, светлые волосы, крупные наглые серые глаза с чертовщинкой, одет с иголочки, не стар - лет тридцати не большее - что и говорить, на роль покровителя и любовника подходит вполне.
        - Хорошо, я согласна.
        - Вот и славно. Паспорт у тебя в порядке, - поинтересовался Панфилов.
        Варя кивнула.
        Управляющий подошёл к девушке:
        - А теперь я хочу получить задаток, - он страстно впился ей в губы и тотчас начал мять полную грудь девушки.
        Ночь прошла как в бреду. Утром Варвара едва смогла подняться с постели, её новоиспечённый любовник был страстным и ненасытным - шутка ли шесть раз за ночь, между ног у неё всё болело. Неожиданно девушка почувствовала некую сладостную истому. Женское естество Варвары желало этого наглого, дерзкого управляющего, ворвавшегося в её устоявшуюся и размеренную жизнь.
        Глава 2
        Через два дня Варвара приступила к своим новым обязанностям. Панфилов, отвечавший за набор прислуги, дал девушке отличную рекомендацию, мол, служила в доме некоего купца Гордеева, что в Хамовниках, да тот мерзавец обижал её и домогался.
        Сам Хлебников не был знаком с Гордеевым, будучи купцом первой гильдии, он не мог знать всех захудалых московских торговцев, выбившихся в низшую третью гильдию, поэтому по поводу Варвары Ивановны Зиновьевой, вопросов не возникло. Раз сам управляющий ручается за девушку, значит она того заслуживает.
        Варвара, расположившись в маленькой комнатке в домике для прислуги, облачилась в форменное синее платье с белым кружевным воротничком, кипельно-белым передником, пышным бантом на голове, и направилась в покои хозяйки. Та же распорядилась разобраться со старыми вещами, брошенными в кладовку после переезда: что по приличней оставить, а что негодное - отнести на паперть нищим.
        Варвара с энтузиазмом принялась выполнять указания барыни, женщины немолодой и по виду болезненной, но доброй; поговаривали, что она никогда не кричала на прислугу, а если та провиниться - журила по-матерински.
        К своему великому удивлению, девушка обнаружила среди «старого хлама» наряды хозяйки, правда уже вышедшие из моды лет десять назад, но в отличном состоянии и сшитые из прекрасных дорогих тканей. Она почистила их и отложила в сторону, собираясь отнести на паперть, как и велено… Неожиданно девушку посетила мысль: а зачем на паперть, когда она может всё это добро отправить своему бывшему любовнику на Сухаревку, скажем, по рублю за платье, а их набралось порядка десяти, и все хороши - одно краше другого.
        Мимолётно в душе всколыхнулись сомнения: ведь она обещала управляющему начать честную жизнь… Ну и что? Ведь она не крадёт - просто вместо нищих эти платья получат на Сухаревке: вот и всё, никакого воровства!
        Затем Варя принялась за старую обувь: та же картина - чуть стоптан каблук и сразу - в кладовку! Невиданное расточительство! Девушка вспомнила, как всё детство проходила в залатанных платьях и рваных башмаках, вечно «просящих каши», в то время как её покойная мать ни в чём себе не отказывала.

«Ну, нет! Никаких нищих - всё на Сухаревку! За всё рублей пятнадцать получить можно», - решила она.

* * *
        Сказано - сделано. На следующий день после уборки в кладовой, Варя погрузила хозяйское добро на телегу и, сама сев на козлы вместо кучера, направилась на Сокольническую заставу, далее по Стромынке на Садово-Спасскую, а там и до Сухаревки - рукой подать.
        Она по-хозяйски подрулила к знакомому скупщику:
        - Принимай, добро! За всё хочу пятнадцать рублей!
        Тот со знанием дела оглядел телегу с добром, пощупал материю платьев, мельком глянул на обувь и удивлённо спросил:
        - Ты чего, Варька, барский дом обнесла али «восьмёрки крутишь»[8]?
        - Считай, что кручу! - подтвердила та.
        - Гляжу - загордилась, не пришла ко мне? А ли завела кого получше меня? - полюбопытствовал скупщик.
        - Не серчай, так получилось, - примирительно, как бы извиняясь, ответила девушка.
        - Ладно уж… Платья барские хороши, дам тебе за весь бутор[9] сколь просишь, - скупщик отсчитал ровно пятнадцать рублей. - Ну, раз, ты тепереча такая важная шишка, при барском-то барахле - навещай, не забывай!
        - Не сомневайся, к тебе первому приду, если что! - Варя села в пустую телегу и слегка хлестнула лошадь кнутом.

* * *
        Когда содержимое кладовки иссякло, Варя начала подумывать о более существенных вещах: скажем, столовом серебре, шелковом постельном хозяйском белье и ювелирных украшениях. Однажды, прибирая в спальне барыни, девушка увидела серебряный браслет со вставками из чёрного агата, весьма модного в последнем московском сезоне. И, о соблазн! Она взяла драгоценность, задрала подол юбки и сунула её за резинку в чулок, сама того не понимая, что произойдёт в доме на следующий день, когда барыня обнаружит пропажу.
        Конечно, первым делом купец допросил молодую горничную, она же, хорошо усвоившая актёрское мастерство покойной матушки, смотрела на своего благодетеля честными глазами, постоянно повторяя:
        - За что, барин, такое недоверие? Можете обыскать и меня, и мои вещи…
        Что Хлебников не преминул приказать своим людям. Они, разумеется, ничего не нашли: смышлёная девушка устроила тайник во флигеле управляющего, куда и начала складывать украденное - первым взносом на домик с крылечком стал серебряный браслет хозяйки.
        Хлебников пребывал в замешательстве, и даже в душе пожалел, что круто обошёлся с горничной, сняв с неё все подозрения. Но факт оставался фактом - в доме вор! Полиция перевернула всё вверх дном, обыскала каждый уголок, проверку прошла прислуга с досмотром личных вещей - и ничего!
        Полицейские предположили: скорее всего, это был форточник. Он проник в дом и, по всей видимости, его спугнули, возможно, Варвара, которая убиралась в спальне. Неизвестный схватил браслет и скрылся. Правда, в этой истории многое не вязалось, но, увы, других версий просто не было.
        Вскоре жизнь вошла в обычное русло, о пропаже забыли. Варя исправно выполняла свои обязанности и посещала Глеба во флигеле каждую ночь. Управляющий привязался к девушке: мало того, что она была хороша собой и вовсе не глупа, а как умела удовлетворить его желания! Варя умела всё то, что нравилось мужчинам, действительно, скупщик-любовник научил её всему, и теперь она умело пользовалась своими знаниями с выгодой для себя - Глеб потерял голову, его поглотила животная страсть, он начинал желать девушку, как только та переступала порог флигеля.
        Управляющий накидывался на неё, словно голодный зверь, Варя только диву давалась: откуда столько сил, ведь каждую ночь одно и тоже - по несколько раз, да ещё и в различных позах, утром же он пробуждался полным сил.
        Время шло, горничная вела себя осторожно, но барыня велела почистить ей столовое серебро, и опять соблазн был слишком велик. Она почистила его, как и положено убрала в горку, стоящую в столовой. Столовые приборы были громоздкими, незаметно, в чулке, их из дома не вынесешь, и девушка решила украсть набор маленьких кофейных ложечек, ровным счётом десять штук. Она осторожно вынула их из бархатной коробочки: одну, вторую, третью и, пожалуй, четвёртую, и засунула их в специальный карман на нижней юбке, который она недавно предусмотрительно пришила.
        Варя слегка прошлась: ложечки не издавали в нижней юбке ни звука, она направилась к барыне, дабы сообщить, что серебро почищено и узнать: какие будут дальнейшие распоряжения. Та же велела почистить платье и приготовить меховое манто, так как собиралась совершить прогулку в пролётке - подышать свежим воздухом. Варя в последнее время стала всё больше замечать, что барыня бледна, её всё чаще посещает врач и выходит из господской спальни расстроенным. Хлебников же постоянно находился в разъездах по торговым делам и вовсе не уделял внимания больной жене, та же чахла на глазах.
        Дочь Хлебникова недавно вышла замуж и жила у мужа в Лефортово, иногда навещая мать, но делала это крайне редко: болезнь, снедающая родительницу изнутри, дурно влияла на молодую особу, приводя её к продолжительной ипохондрии. Всё чаще дочь присылала своей маменьке письма через посыльного, та исправно отвечала, ведь занять себя было совершенно нечем.
        Прислуга разболталась без должного надзора - хозяин в разъездах, а управляющий, видя такое дело, и сам особенно не радел за чужое добро. Потихоньку все в доме начали подворовывать - кто что мог, Варя же унесла оставшиеся шесть серебряных ложечек и поместила их в заветный тайник под печкой во флигеле.
        Прошёл месяц, наконец, вернулся купец, и обнаружил жену в печальном состоянии: та почти не ела, исхудала и сильно постарела. Злые языки, а, как известно, прислуге известно всё и про всех, поговаривали, что Хлебников завёл молодую содержанку, мол, пребывает у неё в своё удовольствие, а законная супруга чахнет от болезни, того гляди и умрёт - и он узнает об этом последним.
        Так и случилось, однажды время приближалось уже к полудню, хозяйка обычно вставала и пыталась занять себя то чтением, то вышиванием; Варя, не услышав привычного звонка колокольчика, возвещающего о господском пробуждении, начала волноваться и решила сама войти в спальню, справиться о здоровье своей благодетельницы. Она потихоньку постучала в дверь и, не услышав привычного: «Войди, Варя», приоткрыла её. Перед взором предстала безрадостная картина: барыня лежала на постели с неподвижно открытыми глазами, прижимая молитвенник к груди. Горничная поняла: отошла в мир иной. И прежде, чем позвать на помощь Глеба, бросилась к туалетному столику и открыла заветную шкатулку: сверху лежали украшения, которые покойная любила более всего, но не носила давно из-за болезни, внизу же - те, которые либо надоели, либо вышли из моды. Вот их-то предприимчивая девушка выгребла и сунула в потайной карман нижней юбки. После этого она навела полный порядок на столике: дочь наверняка заберёт шкатулку с драгоценностями, но вряд ли она упомнит всё содержимое, а уж купец Хлебников тем более, и, наигранно причитая, позвала на
помощь.
        После похорон хозяйки прислугу уволили - у купеческой дочери в лефортовском доме штат был полным и в горничных, кухарках, прачках и тому подобных она не нуждалась.
        Глава 3
        Варя обосновалась во флигеле: свободного времени было много, купец вновь уехал, дочь предавалась радостям жизни с молодым мужем, управляющий же с несколькими людьми купца следил за огромным домом, в котором теперь никто не жил. Когда Глеб отлучился по делам, девушка извлекла содержимое своего тайника, разложила на клетчатом большом платке - улов оказался неплохим, по предварительным подсчётам по сухаревским ценам рублей на сто, а то и больше, чай бывший любовничек, скупщик, не обидит. Девушка крепко связала концы платка и с узлом направилась к Сухаревской башне.
        Почти год она не была на Сухаревке. Напротив роскошного дворца Шереметьевской больницы выросли сотни палаток, на площади, не смотря на ранний час, колыхалось море голов, оставляя узкие дорожки для проезда по обеим сторонам широченной в этом месте Садовой улицы. Толпилось множество народа, и у всякого была своя цель.
        Сюда одних гнала нужда, других - азарт наживы, а третьих - спорт, опять же под девизом «на грош - пятаков». Один нёс последнее барахло за бесценок. Варя наблюдала, как барышники окружили несчастного, и силой вырывали у него узел из рук.
        - Клопы-кровососы, - проворчала она в сторону барышников, - скупят за копейку, а затем перепродадут втридорога.
        Варя подошла к палатке, где обычно торговал её бывший любовник. От него отошёл незнакомец, явно вор, сбросивший награбленное добро почти за бесценок.
        - Варя! - скупщик увидал свою бывшую пассию и осклабился. - Чаго из барского дома турнули? Али соскучалася по мне шибко?
        Девушка вздохнула и вспомнила покойную мать, умевшую разжалобить кого угодно ради своей выгоды:
        - Ох, попал в точку - турнули. Вот погляди чего принесла - последнее… от сердца отрываю.
        Она протянула скупщику клетчатый узел, тот поставил его перед собой, развязал и присвистнул от удивления:
        - Елки-моталки! И это, говоришь, - последнее?! Всем бы такой бутор! - барыга с любопытством посмотрел на свою бывшую подругу. - Ты часом, девка, не того?
        - Чего, того? - не поняла Варя.
        - Замарала[10] что ль хозяйку-то свою?
        - Господь с тобой! - девушка перекрестилась. - Сама она представилась, а я, чтобы время-то не терять даром прихватила барахлишко. Всё равно оно ей теперь за ненадобностью.
        - Ну, ладно… Это я так, к слову. Сколь хочешь за всё?
        - Сто пятьдесят…
        Скупщик задумался: ясно, что он поимеет в два раза больше, но уж больно не хотелось платить названную сумму.
        - Сто! - предложил он свою цену.
        Варя отрицательно мотнула головой:
        - Сто двадцать и хорош базлать[11]! А ежели будет чего, к тебе опять приду.
        - Добро, держи бабки[12], - скупщик отсчитал сто двадцать рублей и протянул девушке. - Да поосторожней тут, враз карманы выпотрошат.
        - Чего уж, сама знаю.
        Она задрала подол платья - у скупщика глаза полезли на лоб - до чего уж ноги хороши - и, завернув деньги в платочек, засунула их за резинку чулка.
        - Пущай попробуют! - подмигнула она бывшему любовнику и ушла.

* * *
        Вернувшись во флигель, Варя застала Глеба за столом, пьющим водку и закусывающим солёным огурцом.
        - Где была?
        Варя по опыту знала, что лучше сказать любовнику правду.
        - На Сухаревке была, продала кое-чего из барахла. Жить-то надо на что-то.
        - Хм, а я на что? Я что обеспечить тебя не смогу? - возмутился Глеб.
        - Ну, что ты Глебушка, - Варя подошла к нему сзади и поцеловала в макушку, - можешь. Но мы ведь не венчаны, значит, ты не обязан меня кормить.
        Управляющий воззрился на свою подругу: умна, мать твою…
        - Чего продала-то? - поинтересовался он.
        - Да, барыня дарила мне кое-что из своих старых нарядов, вот их и скинула, - ответила девушка как можно непринуждённей.
        - Любовнику бывшему?
        - Ему, Глебушка. По крайней мере, надёжно - не обманул.
        Она задрала подол платья и извлекла заветный узелок из чулка:
        - Вот, здесь всё.
        Управляющий не проявил к его содержимому ни малейшего интереса: ну продала и что ж теперь - вещи её, чего хочет с ними, то и делает.
        - Дело у меня к тебе есть, - начал Глеб издалека. - Раз за мой счёт жить не желаешь, могу протекцию дать в приличный дом.
        - И в какой же?
        - В кондитерскую Федосова, что на Богородской улице… Видала, наверное?..
        - Ага… И что?
        - У молодой хозяйки горничная на сносях, вот ищет ей достойную замену. Рекомендацию я тебе уже состряпал, вот… - управляющий протянул Варе вдвое сложенный листок бумаги.
        Та развернула:
        - Прочти, я ж не разумею.
        Глеб откашлялся:
        - Выдано предъявителю сего, Варваре Ивановне Зиновьевой, девице, двадцати пяти лет от роду, в подтверждении того, что она служила в доме купца Валериана Федоровича Хлебникова горничной, в течение трех лет в доме на Рыбинской улице. Служила названная особа исправно, замечаний не имела. Бумагу выдал управляющий: Глеб Панфилов, - он снова сложил листок вдвое. - Да, и самое главное - будешь следить за своей хозяйкой, и сообщать все подробности свахе Прасковье Дмитриевне Ивановой. Живёт она там же на Богородской. За предоставленные сведения она тебя наградит.
        - Ох, Глебушка, на что это? Я боюсь?
        - Да, бабьи там дела. Хозяйка кондитерской молода, да с норовом. А сваха выдать её хочет за купца одного, вот и хочет знать все подробности о жизни своей подопечной…

* * *
        Ровно в полдень следующего дня Варвара вошла в кондитерскую Ирины Федосовой. Она подошла официантке, хлопотавшей около семейной парочки, сидящей за столом:
        - Позвольте, голубушка, могу ли я видеть хозяйку? Говорят, ей горничная нужна.
        Официантка удивилась: однако, на ловца и зверь бежит!
        - Присядь, я закончу с посетителями и доложу барыне.
        Гостья села, держа в руках небольшой узелок и начала рассматривать: зал, прилавок, столы, портьеры и, наконец, официантку.
        Та сразу же почувствовала на себе взгляд гостьи: «Странная особа… Настораживает…» Но тут же отвлеклась: в кондитерскую вошли новые посетители.
        Непрошенная гостья стояла перед Ириной:
        - Вот мои бумаги, барыня, - протянула она паспорт и рекомендательное письмо.
        - Зови меня Ирина Тимофеевна.
        Хозяйка посмотрела паспорт: Варвара Ивановна Зиновьева, мещанка, родом из Москвы, такого-то года рождения - стало быть, двадцати пяти лет. Затем она развернула вчетверо сложенное рекомендательное письмо:

«Выдано предъявителю сего, Варваре Ивановне Зиновьевой, девице…».
        Письмо было коротким, но Ирине Тимофеевне было достаточно, дабы понять, что претендентка - не шалава с большой дороги.
        - А отчего ты рассчиталась от Хлебникова? - поинтересовалась она.
        - Так-с ведь, Ирина Тимофеевна, дочь его замуж вышли-с, и к мужу переехали в Лефортово. А там своя прислуга, меня ведь Валериан Федорович для покойной супруги нанимал. Теперь дом опустел, купец-то в разъездах, все боле по делам торговой гильдии.
        - Хорошо, Хлебников - купец известный. Беру тебя в горничные. Жить будешь здесь при доме, идем, покажу тебе комнату.
        Комната для прислуги была небольшой, но чистой и уютной. Предшественница Варвары, Дуняша, занимала ее одна, так как вторая прислуга уходила к себе домой. Новая горничная разложила вещи, надела белый передник, накрахмаленный чепец и была готова к выполнению своих обязанностей.
        Варя исправно шпионила за новой хозяйкой и докладывала свахе о каждом её шаге. Та же наградными девушку не баловала - жадна была больно.

* * *
        Однажды тёплым майским вечером, не успела Варвара выйти за калитку, как к ней подошел франтоватый молодой человек, взял ее под руку и поинтересовался:
        - Варвара, горничная Ирины Тимофеевны?
        Варя внимательно посмотрела на него: ага, вчера весь вечер отирался в кондитерской, явно дожидаясь кого-то, но этот кто-то не пришел.
        - Что вам угодно, сударь? Я - порядочная девушка!
        - Голубушка, да я в этом то и не сомневаюсь, - сказал незнакомец и словно фокусник потряс перед носом горничной ассигнацией достоинством в десять рублей.
        Практичная Варвара схватила бумажку и сунула за лиф платья:
        - Спрашивайте.
        - Люблю сговорчивых, - съерничал незнакомец и подхватил горничную под руку. - В доме Ирины Тимофеевны что-то творится, я нюхом чую. Расскажешь, все как на духу, получишь в точности такую же бумажку.
        Незнакомец извлек из солидного портмоне ассигнацию.
        Варя сглотнула и непроизвольно потянулась за купюрой, молодой человек перехватил ее загребущую руку:
        - Э, нет, голубушка: сначала расскажи.
        - А вы, что из полиции, или ихний филер? Коли так, то лучше мне от вас не надо ничего… - Варя запустила руку за лиф.
        - Успокойся, я - не полицейский. И к Ирине Тимофеевне имею личный интерес, - незнакомец многозначительно подмигнул горничной.
        - Тогда, ладно… А не обманываете бедную девушку?
        - Положим, что так… Ну, словом, был у барыни ухожер, он пропал. Давеча отец его приходил, беспокоился очень, у хозяйки, стало быть, искал - может, ночевать оставался. - Хочешь заработать десять рублей? - тут же спросил незнакомец.
        - Кто ж не хочет! А что я должна делать, ежели что украсть, то…
        - Ну что ты все… Открой мне дверь в дом Ирины Тимофеевны. Она когда спать ложится?
        - Часов в десять: сначала читает, а потом и ложится.
        - Значит, так, - мужчина достал ассигнацию достоинством в пять рублей и вручил горничной, - я буду стоять и ждать, ровно в десять откроешь мне дверь, я же дам тебе ещё денег.
        - Хорошо, только деньги все сразу, - отрезала Варя. - А вы барыню не обидите? Побожитесь!
        - Вот откроешь и получишь деньги. А на барыне твоей я намерен жениться.
        Варвара, доморощенный филер, быстрым шагом добралась до дома свахи, благо, что не далеко, в ближайшем переулке. Она дернула за шнурок на двери, зазвонил колокольчик.
        Прасковья Дмитриевна, открыла сама, вся всклокоченная, видать только с постели.
        - А, Варя, прошу, заходи. Расскажешь чего?
        - Ох, Прасковья Дмитриевна, да еще сколько. Пока вы тут спите… - начала тараторить горничная, сваха ее перебила.
        - Во-первых, не сплю, а отдыхаю, больно ноги опухли от постоянной суеты. Во-вторых, а ты мне тогда на что, ежели я везде сама поспевать должна?
        - Вот я толкую, Прасковья Дмитриевна. Особа-то наша, видать, овдовела и, замуж не выходя.
        - Ты, Варя, чего плетешь-то? - сваха округлила глаза.
        - Побожусь, что подслушала разговор барыни: пропал ее кавалер-то, совсем пропал - два дня к отцу не является. С того самого момента как домой ее из трактира привез, так и сгинул бедолага.
        - Так, может, он гулящий…Хотя нет, совсем не похож… - сваха крепко задумалась и закрались в ее душу подозрения. - Ты, Варя, вот возьми двугривенный, сладостей себе купи. И не забывай меня навещать.

«Как бы не так. Кукиш тебе! - решила Варвара и решительно направилась в кондитерскую. - Кто его знает этого мужика-то - чего он с барыней учудит. Потом не отвертишься. Надо взять с него денег, собрать вещи и бежать к Глебу. А хозяйку и почистить можно напоследок, чай не богатая купчиха, да ещё и сирота - заступиться некому!»
…Незнакомец постучал в дверь в условленное время.
        - Варвара. Где ты?
        - Тут я, - появилась горничная. - Деньги принесли?
        - Держи, как договорились, - мужчина отдал деньги, которые выиграл накануне вечером в карты. - А где комната Ирины Тимофеевны?
        - По лестнице наверх, попадете в гостиную, затем направо.
        Варвара, получив ещё пять рублей за свои сомнительные услуги, быстро покинула дом, лишь скрипнула калитка.
        Глава 4
        Варвара благополучно добралась до дома купца Хлебникова, что на Рыбинской улице. Она постучала в окно флигеля: занавеска распахнулась, в полумраке стоял мужчина со свечой в руке. Через минуту дверь флигеля отворилась:
        - Варя, быстро заходи! - управляющий закрыл за ней дверь. - Что стряслось? - поинтересовался он.
        - Ушла я от хозяйки. Глеб, можно пожить у тебя? Хлебников-то все равно в доме почти не бывает…
        - Живи, не жалко.
        Варя скинула шаль и бережно положила узел на кровать, в нем было много ценных вещей: столовое серебро, часы покойного Федосова, золотые серьги Ирины Тимофеевны, которые она предусмотрительно прихватила с собой.
        Глеб стосковался по любовнице, хоть и заходила она в гости для плотских удовольствий, да слишком редко - соглядайство занимало слишком много времени.
        Варвара, лежа рядом с любовником, гладила его по волосатой груди.
        - А что, Глебушка, хозяин-то скоро вернется?
        - Точно не знаю, неделе через две, не раньше. А что?
        - Есть дума у меня одна… Да ты наверно против будешь… - женщина прильнула к любовнику.
        - Да говори, отчего же? - разомлел податливый управляющий.
        - Хочу я в дом богатый устроиться горничной. Для этого нужны хорошие рекомендации и чистый паспорт, да обратиться можно в агентство по найму, что на Старой Басманной. Говорят, хорошее место получить можно, если с умом себя повести. Надоело мне обноски с барского плеча в подарок получать… Хочется хорошего жалованья.
        - Что ж сходи в агентство, попытай удачи.
        - Как же я пойду, Глебушка, коли нет у меня теперь рекомендации?
        Управляющий задумался. Варя начала целовать его, начиная от груди и переходя все ниже и ниже…
        Наконец, Глеб достиг наивысшего возбуждения и овладел Варварой, она отдавалась ему, как всегда страстно. В последние дни, они предавались плотским удовольствиям по несколько раз на дню: Глеб забросил все хозяйские дела, окончательно потеряв голову от любви.
        Насытившись друг другом, они лежали, обнявшись, пребывая в сладостной истоме. Варвара, улучив удобный момент, опять начала прежний разговор:
        - Так что же, Глебушка, поможешь мне, али нет?
        - Помогу и печать купеческую поставлю.

* * *
        Управляющий купца Хлебникова отписал Варваре отличную рекомендацию, в которой о кондитерской Назарова даже не упоминалось. Девушка, надев бархатную жакетку, новую шляпку, купленную в модном магазине Скворцова, что на Рыбинской улице, направилась в агентство по найму.
        Она наняла извозчика и через десять минут прибыла на Басманную; пролётка остановилась напротив входа в агентство, где толпилось множество соискателей. Варя подошла ближе, в этот момент дверь открылась, из неё показалась высокая грузная женщина в тёмно-синем платье с кружевной пелериной, и произнесла:
        - На должности официантов и официанток вакансий больше нет. Посудомойки также могут быть свободны. Есть кто с хорошими рекомендациями горничной?
        Варя опешила от неожиданности:
        - Я! Вот, - она извлекла из сумочки нужную бумагу.
        Женщина выхватила письмо, и тут же пробежала глазами:
        - Отлично! У меня как раз заявка управляющего господина Назарова, издателя! Уважаемый человек! Ты готова, дитя моё? - женщина вопросительно посмотрела на Варю.
        Та аж съёжилась: впечатление было такое, будто стервятник запустил в её голову свои когти.
        - Да, сударыня, конечно, - девушка натянута улыбнулась.
        - Жалованье пятнадцать рублей в месяц. Но учти: Назаров очень строг и требователен! - предупредила нанимательница.
        От названной цифры у Вари закружилась голова.

* * *
        На следующий день Варя расположилась в помещении для прислуги и познакомилась с новыми правилами. Экономка, фрау Матильда, немка по происхождению - Назаров привёз её из поездки по Германии два года назад - выстроила четырёх горничных вряд, и начала свою ежедневную песню:
        - Дефушки, - начала она с кошмарным немецким акцентом, - предуфрештаю фас снофа - прилешание преште всего! А вот и новый горнишная! Корош!
        Немка уставилась на Варвару как удав на кролика. «Ведьма сушёная», - подумала девушка, также разглядывая рыжеволосую худющую экономку в тёмно-зелёном платье:
«Такая приснится - во сне умрёшь!»
        - Я буду следить за фами, - немка ткнула костлявым пальцем в сторону Вари.

«Ну-ну! Не утомись только…» - с издёвкой подумала та.
        Варя проявила себя расторопной и предупредительной, фрау Матильда осталась довольна новой горничной. Та же откровенно побаивалась «сушёную ведьму». У немки была чудовищная привычка бесшумно появляться в тот момент, когда её никто не ждёт.
        Однажды Варя прибиралась в гостиной и заметила пачку ассигнаций на комоде, она удивилась: отчего издатель Назаров так разбрасывается деньгами? Неужто их настолько много, что швыряет, где ни попадя? Подумав об этом, она продолжила уборку, но на следующий день, когда Матильда, по обыкновению, выстроила горничных как новобранцев во «фрунт», заметила нечто хищное в её взгляде: неужели экономка сама подбросила ассигнации? Зачем, с какой целью? Мысли путались в голове…
        Как-то вечером, когда Варвара закончила все профессиональные дела, и собиралась в домик для прислуги, дверь одной из комнат отворилась - появился младший сын Назарова, Владимир, слывший балагуром, бабником и пьяницей. Почтенный отец семейства просто не знал что с ним делать. Молодой франт был достаточно навеселе и окликнул девушку:
        - Послушай, голубушка, я разлил вино, приберись!
        - Как угодно, сударь, - горничная слегка поклонилась и присела, стараясь быть вежливой, и как учила немка, попыталась изобразить нечто вроде книксена[13].
        Она сходила за салфеткой и тазиком с водой, войдя в комнату наследника, поинтересовалась:
        - Где убирать-то, сударь?
        - Да, вот, около кровати… Смотри, - указал Владимир на пол.
        Варя поставила таз с водой около разлитого вина, присела и начала промокать его салфеткой.
        Владимир с любопытством рассматривал девушку.
        - Что-то я тебя не припомню. Давно ли ты в нашем доме?
        - Скоро месяц…
        - Ах, вот оно что…
        Весь последний месяц молодой повеса предавался пьянкам и увеселениям, почти не ночевал дома, Назаров уже на него рукой махнул - пусть живёт, как хочет.
        Варя старательно сполоснула салфетку в воде, сидя на корточках. Её коса свисала с груди, чуть расплетенная на конце, вьющиеся волосы струилась по полу. Молодой человек залюбовался горничной: «Хороша, до чего ж хороша…» и неожиданно ощутил желание. Сам того не ожидая, подхватил девушку под мышки и завалил тут же на кровать.
        - Сударь!!! Вы что, сударь! Пустите меня! - кричала и вырывалась Варвара.
        - Замолчи! Если хочешь остаться в нашем доме, сделаешь всё, как я велю.
        Владимир задрал девушке подол и пытался стащить панталоны. Она же, обезумев от такого обращения и ещё больше от страха перед барином, собрала последние силы, и ударила повесу ногой, угодив прямо в пах. Тот упал лицом на покрывало, согнулся и застонал от боли. Девушка вскочила и одёрнула платье.
        - Мерзавка, кухаркино отродье… - стонал наглец. - Попомнишь ещё сегодняшний вечер… На коленях приползёшь, пятки будешь мне лизать…
        Варя напрасно не придала значения словам Владимира. На следующий день, ближе к полудню, сушёная Матильда вызвала всех горничных и, уставившись на них своими бесцветными глазами, начала:
        - Фроляйн! Ф доме есть фор. У господина Флатимира пропали часы! Это неслыханно! Я фынуждена провести обыск ф фаших фещах. Очень надеюсь, что ничего предосудительного не найду!
        Матильда проследовала в домик для прислуги, за ней попятам - девушки. Варвара была уверена в своей невиновности: в доме Назаровых она не взяла ничего, её совесть чиста. Собственно, и брать она не собиралась, жалованье в пятнадцать рублей вполне её устраивало - на такие деньги ещё надо устроиться.
        Матильда рылась в вещах горничных, словно крот в огороде, не забыла она проверить и постели. Неожиданно на глазах у всех она извлекла золотые часы Назарова-младшего из-под подушки. У Вари подкосились ноги, в глазах потемнело - это была её подушка…
        - Фы очень разочаровали меня, фроляйн Фарфара! Фы - форофка, - надрывалась Матильда, проглатывая по обыкновению букву «в». - Я фыясню всё о фас, не сомнефайтесь!
        - Я… я не виновата, фрау Матильда! - взмолилась Варя. - Я не брала часы Владимира и не понимаю, как они могли здесь оказаться.
        - Зато я фсё понимай! Фы вчера профели фечер у него ф комнате! Не так ли?
        - Нет, я просто вытирала пролитое вино!
        - Фы лжёте! Флатимир сказал, что фы сами фошли и разделись…
        Варя не выдержала такого навета и потеряла сознание.
        Глава 5
        Очнулась девушка в полицейском участке. Следователь, приземистый, противный, лысый, с толстой шеей, с любопытством рассматривал её.
        - Ну-с, голубушка, рассказывай всё и по порядку. Кто такая, где родилась, возраст. Кто рекомендации тебе справил? Впрочем, можешь не отвечать, и так всё про тебя знаем. Рекомендацию справил Глеб Панфилов. Так? - и тут же сам ответил: - Так, так… Раньше у кого служила? У купца Хлебникова. Помниться мне, - следователь достал папку и открыл её, - а вот заявление купца о пропаже браслета супруги. Скажешь не брала?
        - Нет, - отрезала Варя. - Ничего не брала. А часы мне хозяйский сын подбросил, я ему отказала, пьян был очень.
        - Ну-ну. Шахерезада прямо-таки! И купец Хлебников тебя домогался?
        - Он - нет.
        - А Назаров-младший, стало быть, - да.
        Варя кивнула.
        - Эти сказки на суде расскажешь. Каторга тебе обеспечена. Владимир Назаров - сын уважаемого человека, известного на всю Москву издателя. Вон, - следователь махнул рукой на стену, - и у меня его календарь с амурчиками висит. А тебе, безродной, кто ж поверит? Так что рассказывай всё по порядку. А мой секретарь будет записывать.
        - Нечего мне рассказывать, - огрызнулась Варя.
        - Ну что ж - твоё право. Только меньше срока, чем три года тебе всё равно не дадут.

* * *
        Тимофей Васильевич Назаров пребывал в отвратительном настроении. Поведение сына Владимира окончательно вывело его из терпения, а эта история с пропавшими золотыми часами вызвала дикую головную боль и учащение пульса.
        Он прекрасно понимал, что его чадо - бесполезное, беспутное создание, и все душеспасительные разговоры и угрозы лишить наследства ни к чему не приводили. Назаров-старший размышлял: что же делать? Наследник у него один, а он уже давно не молод, почитай шестой десяток разменял, нужна надёжная смена и поддержка в семейном деле. Да где её взять? Сын - просто пустое место…
        Тимофей Васильевич позвонил в колокольчик. Появился лакей.
        - Где Владимир? - поинтересовался отец.
        - Батюшка, так он у себя в опочивальне, отсыпаться изволит после вчерашнего. Пришли-с поздно…
        - Ну-ну… Опять вдрибодан пьяный?
        - Право, батюшка… - замялся лакей.
        - Не юли, отвечай!
        - Точно, так-с, вдрибодан…
        - Прекрасно!
        Назаров-старший поднялся с кресла и решительно направился в комнату сына. Тот лежал на кровати в сорочке и нижних панталонах, совершенно не обратив ни малейшего внимания на появление отца.
        - Владимир!
        Тот перевернулся на правый бок, смерил отца сонным взглядом, смачно зевнул и поинтересовался:
        - Ну что ещё? Опять морали читать будите?
        - Нет, даже не собираюсь.
        Тимофей Васильевич сел на стул, что напротив кровати.
        - Чего метать бисер перед свиньями!
        - Так, стало быть, я - свинья?!
        От возмущения Владимир даже сел на кровати.
        - А кто же ты есть? Ты живёшь за мой счёт, пакостничаешь, пьёшь водку, бездельничаешь, таскаешься по публичным домам, дрыхнешь до двух часов дня. Все мои нравоучения пропускаешь мимо ушей.
        Владимир кивнул.
        - Лучше прикажите подать мне кофе в постель, голова болит.
        - А это ты видел! - Назаров-старший сложил из пальцев кукиш и показал сыну, тот даже растерялся. - Так вот, я пришёл сказать тебе, что завтра в присутствии свидетелей и нотариуса я перепишу завещание на Григория Бекетова, моего племянника от родной сестры Анастасии Васильевны.
        Владимир спрыгнул с кровати и подскочил к отцу:
        - Как? Почему Бекетову?
        - Потому, что надоело с тобой нянькаться. Продолжай пить дальше. Но денег от меня более не получишь и твои картёжные долги оплачивать я не намерен. И матери прикажу, что бы не давала тебе ни гроша!
        - Дайте мне шанс, отец! - взмолился Владимир, понимая, что ситуация безвыходная и отец не шутит.
        - И не подумаю! - отрезал тот. - И прочь с моих глаз! Собирайся и выметайся из моего дома, тебе здесь не место. Мать поплачет и успокоится, ничего переживёт.

* * *
        Почти неделю провела Варвара в одной камере с двумя воровками, убийцей мужа и мошенницей. Они наперебой рассказывали свои истории. Варвара слушала их внимательно, но сама предпочитала помалкивать, но когда настала её очередь поведать сокамерницам душещипательную историю, она сказала:
        - Оклеветал меня сын барина, часы золотые подбросил…
        - Да-а-а, - сочувственно потянули женщины.
        - Им всё можно, жирные свиньи, - заметила мошенница. - Трясти их надобно, чтобы деньги как перья из подушки летели. Эх, жаль, опять отправят в Сибирь. Но ничего и там приспособлюсь. Главное - верить в то, что говоришь, и остальные будут думать, что это - правда.
        Варвара печально улыбнулась и свернулась калачиком на скрипучей провисшей койке.
        - Не печалься, - попыталась ободрить её мошенница. - Ты - красива, мужики таких любят, хоть в Москве, хоть на каторге.
        - Я не хочу на каторгу, - еле слышно сказала Варя и тихонько всхлипнула. - Я боюсь…
        - Ничего, я первый раз тоже боялась, - ободрила мошенница. - Мне, почитай, семнадцать годков было, когда замели меня с моим напарником. Ему дали пять лет, а мне - три года. Я на суде всё отрицала, говорила, мол, не ведаю чего он делал - не грамотная я, премудростям не обученная. Вот он меня и использовал в своих целях.
        - Это каких?
        - Да векселя он подделывал искусно. Художником был, неудачником. А как познакомились мы с ним, словно голову потерял: всё, говорит, к ногам твоим брошу. Дурачок, а чего бросать-то было? Нечего… Кисточки, али краски свои? Да и только. Вот и родилась у меня мысль рисовать ассигнации, это он уж про векселя придумал. Делал он их точь-в-точь как настоящие, только опытный банкир определит. Я же одевалась понаряднее и шла в какой-нибудь небольшой банк, перед закрытием, часов в семь вечера. Суммы на векселях были небольшие, потому выдавали их мне быстро, без подозрений. Да только заигрались мы слишком, страх потеряли - вот и поплатились…
        - Так ты ж рассказывала вчера: опять тебя на векселях взяли! - удивилась Варя.
        - Да, на них. Чего умею, то и делаю. Помнишь, я говорила, что сама уже художника нашла, умирал он с голодухи-то… Теперь дадут лет пять, не меньше, а то и все восемь, и запретят проживать в крупных городах.
        Варя опять всхлипнула: ей стало жаль сокамерницу, себя, да и вообще всех женщин в тюрьме.
        Неожиданно тяжёлая дверь камеры заскрипела и отварилась, на пороге стояла мордастая надзирательница:
        - Зиновьева! На выход!
        Варя обмерла: как уже в Сибирь? Мошенница, стараясь ободрить товарку по несчастью, похлопала её по плечу:
        - Иди, с Богом. Может, пришёл кто к тебе.
        - Некому…
        Надзирательница вела Варю по длинному коридору, навевающему на неё животный страх, из-за царившего в нём полумрака и старых облезлых давно некрашеных стен. Они остановились около небольшой двери, надзирательница открыла её, и подтолкнула заключённую в спину, та перешагнула через порог и очутилась в небольшой комнате со столом и несколькими стульями.

«Комната свиданий, - догадалась Варя. - А я уж подумала…»
        - Садись, - грубо указала надзирательница на деревянный табурет, и разместилась сама напротив.
        - Позвольте спросить, - пролепетала Варя.
        - Сиди и жди, - оборвала её тюремщица. - Всему своё время.
        Через несколько минут в комнату вошёл элегантный мужчина, держащий в руках модную шляпу, он слегка поклонился надзирательнице.
        - У вас пятнадцать минут, сударь, - заметила та.
        - Благодарю вас, мадам, этого вполне достаточно.
        Варя встрепенулась, сквозь пелену слёз, она увидела Владимира Назарова, своего обидчика. Первым её порывом было: впиться ему в рожу и расцарапать её, словно кошке. Но вместо этого она разрыдалась пуще прежнего.
        Тот же вынул из кармана сюртука надушенный платок и протянул несчастной:
        - Утри слёзы, фроляйн Варвара. Они испортят твоё милое личико.
        Варя вытерла глаза и высморкалась в батистовый платок.
        - Теперь к делу: я отозвал своё заявление, обвинение с тебя снято.
        Девушка сначала даже не поняла, что сказал Владимир, она как-то растерянно посмотрела на него и икнула. Визитёр засмеялся.
        - Удивительная реакция на мою благодетельность - икота. Что ж о благодарности поговорим потом. Сейчас тебя отведут в камеру, и ты соберёшь свои пожитки. Я жду в экипаже на улице. И не вздумай бежать! Как ты уже поняла: со мной не шутят.
        Варя послушно кивнула.
        Глава 6
        Экипаж долго колесил по московским переулкам, наконец, достигнув Воздвиженки, остановился. Всю дорогу Владимир молчал, Варя же не решалась ничего спрашивать.
        - Приехали, выходим, - распорядился Владимир.
        Варя открыла дверцу экипажа, и спустилась на мостовую около небольшого невзрачного двухэтажного дома. Владимир направился к двери, девушке ничего не оставалось делать, как последовать за ним. Они поднялись на второй этаж, Владимир извлёк из кармана пальто ключ и открыл дверь квартиры.
        Его новое жилище оказалось весьма скромным, можно даже сказать бедным. Варя попыталась спросить:
        - Вы теперь здесь живёте?
        Владимир мгновенно пришёл в ярость, и влепил девушке пощёчину.
        - Спрашивать буду только я. Ты же - подчиняться моим желаниям. Если не устраивает, отправишься снова в тюрьму.
        Варя расплакалась, держась рукой за левую пылающую от удара щёку.
        - Комната в квартире одна. Твоё место - на кухне, на сундуке. И запомни - я могу сделать с тобой всё, что захочу. А сейчас, я хочу, чтобы ты разделась до гола.
        Варя вздрогнула, но подчинилась, расстегнув жакетку и сбросив её прямо на пол.
        - Пошевеливайся, - скомандовал Владимир. - От твоей расторопности и умения зависит: насколько сносным будет твоё пребывание в этой квартире.
        Владимир был груб и отвратителен, Варе казалось, что он намеренно причиняет ей боль и это доставляет ему удовольствие.
        После достижения сексуального удовлетворения, он спихнул её с кровати:
        - Отправляйся на кухню. Мне надо подумать.
        Девушка подобрала свои вещи, разбросанные по полу, и послушно удалилась. В это момент ей казалось, что лучше бы она отправилась на каторгу, в Сибирь.
        Варвара проплакала всю ночь, лежа на жёстком сундуке, свернувшись калачиком. Она ненавидела Владимира, ведь он завладел её паспортом, получив полную моральную и физическую власть над ней. Можно, конечно, бежать: но куда?
        На следующий день её «тюремщик» спал почти до полудня, поднявшись совершено не в духе.
        - Варя, чаю! - приказал он.
        Девушка осмотрелась, наконец, на маленькой кухне, увидев небольшой буфет. Открыв его, она обнаружила потемневшие стаканы, пару ложек, обкоцанные тарелки, и листовой английский чай. Да, скарб был невелик, скажем даже, беден. Она наполнила чайник водой и поставила на печь, которую ещё предстояло разжечь.
        Владимир появился изрядно помятым:
        - Пошевеливайся!
        Варя не выдержала:
        - Я - не крепостная девка и - не рабыня. Чего раскричались? Если паспортом моим завладели, стало быть, и помыкать мной будите? А не боитесь, что я вас зарежу ночью, али подушкой задушу?
        Дерзкий ответ пленницы возымел на Владимира необычайное действие. Он попытался её ударить, но та увернулась и решительно выставила кухонный нож вперёд:
        - Ну, что же вы, барин? Куда смелость ваша подевалась?
        Владимир обмяк и сел на табурет.
        - Так-то оно лучше. Смотрю, батюшка-то ваш, не выдержал, и выставил прочь за пьянки. А то стали бы вы ютиться в такой убогой квартире. По два рубля небось платите, как последний студент?
        Владимир кивнул.
        - Точно, так и есть…
        - И нечего на меня руку поднимать, не привыкла я к этому. Тепереча мы с вами на равных, оба нищие: вас выгнали без денег, я же - ни в один приличный дом не устроюсь, разве, что в кабак - посуду мыть. Чего делать будем? Да и на что я вам?
        - Не знаю… Думал прислугу из тебя бесплатную сделать.
        - Ишь как ловко! Деньги-то есть хоть на первое время? - поинтересовалась Варя.
        - Да, немного, рублей сто. Да вот вещи - чемоданы в комнате. Много увезти не удалось, отец не позволил, в ярости был.
        - Ну, это понятно… Показывайте свой гардероб, снесём на Сухаревку, у меня там давние зацепки. Продадим выгодно, не сомневайтесь. А часы-то золотые, которые я у вас якобы украла, живы?
        - Да.
        - Так вот за них можно приличные деньги получить, думаю рублей пятьдесят, не меньше.
        - А что потом… - Владимир обхватил голову руками, о его прежней самонадеянности и лоске говорить уже не приходилось.
        - А там как Бог даст, - подытожила Варя.

* * *
        Варя, как девушка хозяйственная и практичная, быстро всё взяла в свои руки. Она распределила имеющийся небольшой капитал Владимира: часть за квартиру, часть на еду, - если скромно, то хватало примерно на полгода, с условием, если тот не будет посещать рестораны и играть в карты.
        Но Владимира хватило ровно на месяц, оправившись от выпавших на его долю «невзгод и потрясений» он, привыкнув к Варваре, как к родной, начал требовать с неё денег, тех, что она сумела сэкономить на ведении хозяйства и получить от продажи часов и двух костюмов.
        - Не могу я так жить, тяжко мне. Не привык я… Верни мне деньги, в конце концов, мои костюмы продали.
        - В буфете они, я их и не думала прятать. Берите. Ежели промотаете - с голоду сдохните. Я хоть посуду мыть пойду, а вы - куда? Найдёте богатую добрую вдовушку? Сомневаюсь, при вашем-то нынешнем положении дел.
        Владимир совершенно сник.
        - Друзья-то у вас есть? Может, кто поможет? - поинтересовалась Варя.
        - Были, когда деньгами сорил направо и налево. Да вышли все…
        - Ладно. А что-нибудь вы умеете?
        Владимир задумался: действительно, а что он умеет? Да, ничего, только в карты играть и пить в весёлой компании.
        Неожиданно ему пришла мысль:
        - Давай купим тебе приличное платье на выход и посетим один дом. Там всё поймёшь.
        Варя встрепенулась:
        - Продать меня хотите в бордель?
        Владимир засмеялся:
        - Зачем же? Я-то как без тебя? Нет, это дом, где собираются завзятые картёжники.

* * *
        Весенним апрельским вечером Владимир и его спутница, Варвара Григорьевна Зиновьева, вошли в дом некоего господина Свирчина, отставного поручика, известного буйным времяпрепровождением на всю Москву.
        Среди завсегдатаев этого своеобразного «картёжного клуба» существовала легенда, что Свирчин, будучи ещё молодым, лет так пятнадцать назад выиграл дом на Скатертном переулке в карты, и не преминул употребить его под излюбленное занятие, принесшее ему сию недвижимость.
        Публика, посещавшая данное заведение, была пёстрой: гусары и драгуны, вечно ищущие приключений и весёлого времяпрепровождения; разорившиеся и проигравшиеся почти до нитки дворяне и чиновники, безуспешно пытающие счастья на последние деньги; женщины определённого поведения, мечтающие заполучить на ночь игрока, которому подфартило; шулера различных мастей и просто удачливые «господа», к которым судьба была благосклонна в игре или, скажем, почти всегда благосклонна.
        Владимир часто захаживал на Скатертный переулок. Дела его шли с переменным успехом: чаще он оказывался в проигрыше, реже - с мелкой прибылью. Назаров старший был достаточно терпелив, оплачивая карточные долги непутёвого сына почти в течение пяти лет, но, увы, и ангельскому родительскому терпению приходит конец.

…Варвара скинула шерстяную накидку. Мимо проходящий господин игриво улыбнулся ей: что и говорить, она была хороша в новом бархатном васильковом платье с серебряной оторочкой. Владимир это заметил, подумав, что не промахнулся с выбором помощницы. Он ещё раз придирчиво посмотрел на свою подругу, оценивая её причёску, - Варвара заплела как обычно косу, обвила её вокруг головы, уложив весьма оригинальным образом.
        - Итак, напоминаю: слушаешь и запоминаешь. Говори как можно меньше, просто улыбайся. Если будут расспрашивать, кто ты, откуда? - отвечай: мол, из Тульской губернии, дочь помещика. От скуки прибыла в Москву, хочешь развлечься. Между делом узнавай: играет ли твой собеседник в карты, и главное - насколько хорошо. Всё поняла?
        Варя кивнула и, взяв Владимира под руку, проследовала с ним в игральный зал. Перед её взором предстали множество игральных столов. Игроки переговаривались какими-то вовсе не понятными ей словами: флеш-рояль, каре, «пустая»[14] - за одним столом; фалька, трынка, хлюст[15] - за другим.
        Варя вопросительно посмотрела на своего спутника: что ещё за тарабарщина? И как ей запомнить всю эту белиберду? Владимир, понимая, смятение своей подопечной, обворожительно улыбнулся, тихо сказав:
        - Сейчас смотри, привыкай. Дома объясню все премудрости.
        От толпы любопытных и переживающих, окружавшей один из столов, отделился элегантный господин, направившись прямо к Владимиру.
        - О! Владимир! - воскликнул тот. - Давно вас не видел.
        - Да было недосуг… Познакомьтесь: Варвара Григорьевна, из тульских дворян, моя давняя знакомая.
        - Видимо столь давняя, сто вы прятали её от нас. - Заметил незнакомец и опередил Владимира, пытавшегося его представить: - Фёдор Шишков, коммерсант. Позвольте, Владимир, пройтись с вашей прелестной дамой?
        - Конечно, о чём речь!
        Шишков увлёк Варвару в пёструю толпу посетителей. Новоиспечённая дворянка испытала изрядное волнение, переживая, что при разговоре она моментально выдаст своё мещанское происхождение привычными для неё: ежели, ишь, кабы; да и вообще, неумением читать и писать. О подобных «мелочах» Владимир даже не подумал.
        Варя, преодолев страх и смятение, неожиданно почувствовала себя непринуждённо в здешнем обществе. Коммерсант засыпал её вопросами:
        - Позвольте полюбопытствовать: откуда вы родом?
        - Из Тульской губернии. У моего батюшки там имение.
        - Прекрасно. А чем он занимается?
        - У него небольшая ткацкая фабрика, - неожиданно для себя выдала «дворянка».
        - Как интересно? А дела у вашего родителя идут успешно? - продолжал выпрашивать Фёдор.
        - Вполне… - уклончиво ответила «дочь» провинциального фабриканта.
        - А отчего вы покинули родные пенаты?
        Варя слегка растерялась, точно не зная значения слова «пенаты», но приблизительно догадываясь.
        - Скучно в провинции. Одни и те же лица. Да и помещик-сосед докучал сватовством.
        Фёдор рассмеялся.
        - А вы, стало быть, как все современные барышни, желаете вкусить свободы и не торопитесь с замужеством?!
        - Да, вы правы.
        - Я могу помочь вам… - коммерсант недвусмысленно посмотрел на Варвару.
        Та же поняв значение сего красноречивого взгляда, благосклонно улыбнулась: как знать может и сгодиться коммерсант для чего-нибудь.
        К концу вечера Варвара Зиновьева стала известна в «клубе», как особа весьма прогрессивных взглядов и, что не мало важно - наследница фабрики, хоть и небольшой, но дающей приличную прибыль.
        Молодые люди, в потёртых сюртуках и фраках, а также залихватских венгерках, свешивающихся с левого плеча, начали проявлять к ней повышенный интерес, несмотря на то, что интересующая их особа пришла в клуб в сопровождении мужчины. Но претенденты на фабрику про это быстро забыли - подумаешь соперник! Выгодная невеста - это как игра в карты, либо ты берёшь банк, либо - прощай деньги.

…Владимир, закончивший игру в покер и оказавшийся с небольшим выигрышем, застал
«тульскую дворянку» в окружении назойливых поклонников, определённо её утомивших. Варя, как могла, старалась быть любезной, постоянно опасалась сказать что-нибудь невпопад, тщетно пытаясь припомнить манеры барынь, у которых она служила, которые, кстати, не были дворянками и в помине, однако сие обстоятельство не мешало им иметь богатых мужей и роскошные дома. Хотя вышеперечисленное ей удавалось с трудом, но одно определённо - её красота и наличие поместья с фабрикой затмевали все речевые ляпы и явное незнание светской жизни, которое приписывалось к недавнему прибытию в Москву из провинции: что поделать - се ля ви!
        Глава 7
        Владимир остался доволен первым выходом Варвары в полусвет. «Тульская дворянка», как он и рассчитывал, приобрела популярность, даже слишком быструю, что весьма щекотало его самолюбие и подтверждало в очередной раз правильный выбор сообщницы.
        На следующий день Владимир, усадив провинциальную прелестницу, напротив, начал первый урок.
        - Варя, что ты слышала интересного, из чего бы я смог извлечь выгоду?
        Девушка растерялась.
        - Трудно сказать… Все эти люди… Я сначала робела, а потом устала от их назойливости. При мне они говорили только о картах, выпивке, а гусары болтали всякую чепуху о своих приключениях.
        - Хорошо. Они все - картёжники. А как ты думаешь, деньги у них есть?
        - Не знаю. Многие одеты, скажем, не очень хорошо. Женщина сразу видит, что сюртук, некогда дорогой, потёрся. Наверное, деньги были, да вышли все.
        Владимир с интересом слушал свою подругу, дивясь её наблюдательности.
        - Отлично для первого раза. Теперь я объясню тебе значение карт в покере, бридже и
«горке». Слушай и запоминай. Затем мы продумаем, какими условными знаками ты будешь сообщать мне о картах противника.
        - Это как? - не поняла Варя.
        - Да очень просто. Когда я играю, ты прохаживаешься мимо других игроков сзади, и подаёшь мне условные знаки, значение которых знаем только мы. Я же понимаю, что на руках у игроков, а соответственно имею больше шансов выиграть.
        - А вдруг они догадаются?
        - Вряд ли. Будем действовать осторожно. Ты теперь - барышня из приличной семьи, никто и не подумает, что мы - в сговоре! Да и потом, например, если ты поправишь серёжку, или медальон, или, скажем, поправишь волосы, - неужели это вызовет подозрение?
        - Хорошо. Я готова.
        Владимир ловко перетасовал колоду и начал первый урок.
        - Покер играется колодой из пятидесяти двух листов, - он распечатал новую упаковку и продолжил урок. - Число игроков может быть произвольное. Несмотря на кажущуюся простоту, игра - одна из сложных и непредсказуемых. Старшинство карт в покере привычная, как в «дураке»: туз, король, дама…

«Учитель» выкладывал соответствующие карты на круглый стол, накрытый белой скатертью, отороченной кружевами, расточающей приятный аромат чистоты и свежего крахмала. При появлении чёрной дамы треф на этой девственной белизне, Владимир замер, посмотрел на свою ученицу, поглощённую процессом, и заметил:
        - Уж не с тебя ли писалась сия дама? Смотри - одно лицо.
        Варя взяла карту: действительно похожа, даже очень. Она засмеялась.
        - Куда мне, простой девушке до красивой дамы, да ещё и роковой?!
        - Ну, положим, по нашей версии в картёжном клубе, ты и есть дама, или, вернее сказать, барышня… А по поводу роковой: посмотрим, жизнь покажет. Итак, продолжим… После того, как карты для игры в покер розданы, каждый из игроков определяет силу своих карт. Затем каждый из игроков может либо отказаться от дальнейшей игры и потерять свою ставку, либо повысить ставку и произвести замену любого количества своих карт.
        Варя с благоговением наблюдала за ловкими пальцами Владимира, скользившими по картам, стараясь вникать в то, что он говорит, но это было так трудно…

* * *
        Четыре последующих дня начинающие мошенники не покидали квартиры, продолжая занятия. Варя старательно запоминала значение всех терминов: флеш-рояль, стрит-флеш[16], каре, фул-хаус[17]… В голове у неё всё перемешалось. Ей казалось, что все эти картёжные премудрости придумали мужчины, причём с одной единственной целью: чтобы запутать женщин непонятными словами и сложными манипуляциями. По ночам Варе снился один и тот же сон, будто сидит она с Владимиром прямо на рояле и играет в подкидного дурака, повторяя не переставая: «Флеш-рояль, Владимир. У меня трефовые: король, дама, валет, десятка, девятка…»
        К концу недели деньги у Владимира окончательно иссякли, несмотря на все Варины ухищрения к экономии. Осталось лишь двадцать рублей на первоначальную ставку в покере.
        Вечером в пятницу Варя облачилась в васильковое платье, уложила волосы тем же манером, что и в прошлый раз, и, постояв немного перед старым потемневшим зеркалом, настроила себя решительно: «Я - тульская дворянка. Мой батюшка - фабрикант. Так что ещё?.. А, если я дотронусь до левой серёжки…»
        Владимир надел свой лучший костюм из оставшихся трёх - два пришлось продать на Сухаревке - и никак не мог завязать шёлковый шейный платок должным образом.
        Варя, заметив волнение своего партнёра, тщетно им скрываемое, подошла к нему.
        - Позвольте, сударь, я помогу, - она ловко завязала платок, так что узел получился пухлым и в то же время аккуратным.
        - Хм… И это ты умеешь, - удивился Владимир.
        - У меня много талантов, - заметила «дворянка». - Просто о некоторых из них я и сама не подозревала. Например, что я красива, как дама треф…
        Она взглянула на Владимира, его голубые глаза в этот момент были чисты и наивны как у ребёнка. Он привлёк «ученицу» к себе и страстно поцеловал.

* * *
        Варвара прохаживалась вокруг карточного стола, за которым расположились пять игроков в покер. Определялось право раздавать карты согласно жребию. Каждый игрок поочерёдно снимал колоду с целью подрезать самую старшую карту, дающую право сдавать.
        Некий господин, сидящий от Владимира справа, привлёк внимание Варвары своей вальяжностью, уверенностью и привлекательной внешностью. Его огромные серые глаза с поволокой расточали ум и притягивали к себе.

«Удивительный мужчина: подобных глаз я никогда не видела, такие бы - женщине. А волосы: густые, каштановые до плеч…» - размышляла она.
        Неожиданно красавец извлёк из колоды даму треф, получив тем самым право сдавать. У Вари пробежал холодок по спине в предчувствии чего-то неожиданного. Сдатчик просмотрел колоду, затем старательно перемешал, видя только крап, и отдал Владимиру, который разделил её на две части. И та часть, которая была внизу - переместилась наверх. Наконец сдатчик раздал карты: игра началась.
        Вокруг стола собрались зрители, многим из них было просто любопытно, а у иных - пусто в карманах, и свою тягу к игре они утоляли лишь её созерцанием.
        В зале появился гусар, имени которого Варвара не помнила, прошлый раз он был до неприличия назойлив и развязан. И теперь от него разило вином за версту.
        - О, сударыня! Счастлив видеть вас! - гусар поцеловал руку «дворянке». - Вы сегодня одна? Могу ли я надеяться… - не мешкая, он пошёл в атаку.
        - Нет, я - в компании.
        - Как жаль! А с кем, если - не секрет? - продолжал надоедать «воздыхатель».
        - Да, вот с тем господином, - она указала веером в сторону Владимира.
        - Да, да, приметная личность в нашем клубе. Частенько заходит… А вы, простите, с ним помолвлены?
        Варя улыбнулась и неуверенным жестом раскрыла веер - сия женская премудрость ей была ещё непривычна - и ответила томным голосом:
        - Нет, сударь. Мы просто - друзья и не более того.
        - Хм…
        - Да, а отчего вы не играете? - полюбопытствовала «тульская дворянка».
        После этого вопроса гусар откланялся и удалился восвояси.

* * *
        Во время беседы Варя не забывала украдкой заглядывать в карты игроков, подавая Владимиру условные знаки, которые казались со стороны невинным желанием барышни поправить свой наряд.
        Красивый незнакомец, сидящий справа от Владимира, сдававший карты, периодически поглядывал на Варвару, не скрывая откровенного любопытства. Несмотря на это, он уверенно вёл игру, Владимир же начинал слегка нервничать, чувствуя в соседе сильного соперника.
        Варвара, понимая состояние своего партнёра, медленно, дабы не вызывать подозрений, переместилась за спину сдатчика. Тот, ощутив за собой присутствие девушки и некоторый дискомфорт, заёрзал на стуле, ещё до конца не понимая стратегию мошенников. Исход игры был предрешён: Владимир выиграл сто рублей. Затем игроки перешли на более крупные ставки.
        Незнакомец откланялся, легко простившись с двадцатью рублями, и переместился к шумной компании молодых людей, наблюдавшими за ходом игры, но, увы, не имеющих финансовых возможностей её поддержать.
        Заняв сию позицию, он стал внимательно наблюдать за Варварой и вскоре окончательно убедился, что она - сообщница голубоглазого игрока в дорогом коричневом твидовом костюме. У него зародился план…
        - Сударыня, позвольте представиться: виконт Николя Ла Шарите, - произнёс незнакомец-красавец вкрадчивым голосом.
        Варвара несколько растерялась, по всему было видно - перед ней состоятельный господин, пришедший в клуб «скуки ради», скоротать время. Она протянула ему руку в надушенной перчатке, тот не преминул запечатлеть на ней поцелуй.
        - Очень приятно, я - Варвара Григорьевна Зиновьева, дворянка из тульской губернии.
        Виконт слегка приподнял брови, понимая, что перед ним такая же дворянка, как он - французский виконт.
        - Право, не позволительная роскошь, Варвара Григорьевна, такой красивой барышне, как вы, пребывать в одиночестве, - начал виконт издалека.
        - Я не одна, - ответила прелестница, начиная недоумевать: отчего же всех так беспокоит её одиночество?
        Виконт улыбнулся, довольный собой, его предположение подтверждалось.
        - Почему вы - постоянно в душном зале? Не пройтись ли нам в гостиную, выпить, например, минеральной воды?
        - Я… - Варвара растерялась, но быстро нашлась, что ответить, - я люблю наблюдать за игрой.
        - Удивительно, вы - первая девушка, которой это доставляет удовольствие. Мне кажется, что вам следует пройти в дамскую комнату и навести порядок в своём дивном туалете. Вы постоянно поправляете причёску, серьги, перчатки… Вы волнуетесь? На вас так действует покер? - упорствовал виконт.
        - Да, я волнуюсь за своего знакомого. Он сейчас - за карточным столом. Вы сидели рядом с ним, - пояснила Варя непринуждённым тоном.
        Ла Шарите откланялся и удалился в гостиную, окончательно убедившись, что «тульская дворянка» и её партнёр - карточные мошенники, и скорее всего начинающие: но чёрт возьми, они выиграли!
        Глава 8
        Ла Шарите и Рокотову для задуманной авантюры был необходим начальный капитал, причём не малый. Прибыль же от их рискованного предприятия обещала быть во много раз больше первоначальных затрат.
        Князь Рокотов, находясь на мели последние полгода, во всём полагался на изобретательность виконта. Тот же в свою очередь понимал, что в банке заём не возьмешь - нет ни недвижимости, ни ценных бумаг. К госпоже Скобелевой обращаться не хотелось: виконту она даст только под грабительский процент, Рокотову же - на прежних условиях, а он вовсе не желал вновь ублажать женщину, которая старше его на пятнадцать лет. Оставалось лишь одно - выиграть в карты. Но как? По предварительным подсчётам требовалось, по крайней мере, две-три тысячи рублей, а виконт, как впрочем, и князь не были искусными игроками, хотя порой любили провести время за покером. Но чаще проигрывали, нежели им сопутствовала удача, да ещё и в таких размерах, как несколько тысяч рублей.
        В пятницу вечером Ла Шарите решил посетить карточный клуб, как он говорил: поводить жалом. Его «жало» наткнулось на «тульскую дворянку» и её сообщника некоего Владимира. Эта пара вполне устраивала виконта, тем более что он навёл справки о мужчине, и выяснилось, что тот - сын известного в Москве издателя, да ещё и лишённый наследства. Удача сама плыла в руки Ла Шарите, оставалось лишь переговорить с мошенниками и привлечь их в своё предприятие, дабы они постоянно подпитывали его финансами. А уж в богатых дураках за карточным столом нехватки не будет.

* * *
        Владимир сосредоточенно смотрел на свои карты, Варвара же, как обычно, фланировала вокруг игрального стола. На этот раз партнёрами Владимира были: слегка подвыпивший гусар, некогда надоедавший его сообщнице; чиновник в потёртом сюртуке, решивший
«поправить свои безнадёжные финансовые дела»; два бородатых купца третьей гильдии, и молодой человек, постоянный завсегдатай клуба, каждодневно убивающий время в игре, пьянках и объятиях раскрашенных девиц, готовых в укромном уголке предоставить свои услуги.
        Виконт подошёл к Варваре и взял её под руку:
        - Бонжур, несравненная Варвара Григорьевна. Могу ли поговорить с вами? - он выразительно посмотрел на «тульскую барышню».
        - Слушаю вас, сударь, - проворковала мошенница, обмахиваясь веером.
        - А это, - виконт указал на веер, - одно из ухищрений вашего сообщества?
        Варя удивлённо посмотрела на наглеца:
        - Что вы хотите сказать?
        - Ровным счётом ничего, кроме того, что уже сказано: вы подаёте условные знаки своему сообщнику то веером, то другим жестом.
        Варя была невозмутима:
        - Ваши глупые разговоры вызывают смех, - она натянуто засмеялась.
        - Возможно, сударыня, предположения мои и глупы, но как к ним отнесутся игроки, которых обчистил ваш партнёр? - Ла Шарите с удовольствием смотрел на девушку. - Дорогая моя, ваша выдержка и самообладание достойно всяческих похвал! Поэтому-то я и хочу привлечь вас к весьма интересному делу. Вот моя визитная карточка, жду вас в полном составе по указанному в ней адресу.
        Ла Шарите откланялся и удалился в соседний зал.
        Варя была неграмотна и не могла прочесть на маленьком белом прямоугольнике бумаги ровным счётом ничего, она положила его в сумочку, размышляя, что же делать: сказать Владимиру или нет?

* * *
        На протяжении всего пути до Воздвиженки Варвара была обеспокоена. Владимир, пребывая в прекрасном расположении духа, наконец, снизошёл со своих высот:
        - Ты была молодцом и вполне освоилась в клубе. Но всё же иногда ты действуешь неуверенно… А что от тебя хотел тот глазастый тип?
        - Его зовут Ла Шарите, он виконт. Кстати, виконт - это что титул?
        - Да, вроде нашего графа. Ты не ответила на мой вопрос, не уходи от ответа.
        - Вот, - Варя извлекла визитку из сумочки.
        - Визитка?! - Владимир удивился. - Виконт Николя Ла Шарите, Староконюшенный переулок, владение три, квартира пять, - прочёл он на белой плотной глянцевой бумаге. - И что?
        - Он приглашает нас в гости завтра вечером, - уклончиво ответила Варя.
        - Ты покорила его! - мужчина рассмеялся. - Ай, да «тульская дворянка»!
        Варя улыбнулась, решив, что ничего не будет говорить: всему своё время, как когда-то сказала надзирательница в тюрьме.

* * *
        Ла Шарите снимал мебелированную квартиру в весьма приличном доме, который был даже с виду не чета временному пристанищу Варвары и Владимира. Пролётка остановилась у парадного подъезда. Владимир вышел из неё, и для пользы дела, как и подобает воспитанному человеку, подал руку своей даме.
        Они вошли в подъезд, около входа сидел престарелый консьерж:
        - К кому вы, господа? - поинтересовался он в силу своих обязанностей.
        - В пятую квартиру, к виконту, - пояснил Владимир.
        - Прошу вас… Второй этаж…
        Владимир дернул за шнур, раздался резкий звук дверного звонка. Внутри в квартире послышались шаги, дверь слегка отворилась, но на пороге никто не появился: ни лакей, ни какая-либо другая прислуга.
        Мошенники переглянулись.
        - Уйдём отсюда… - пролепетала Варя, ощутив волнение, если не сказать - страх.
        - Ну, уж нет! Доведём дело до конца. Если это - глупая шутка, то виконт за неё поплатится! - распалился Владимир, толкнул дверь ногой и вошёл в квартиру.
        В ней царил полумрак и стоял странный запах, который обволакивал и действовал успокаивающе. Гости прошли по коридору на приглушённый свет, видневшийся впереди, неожиданно они услышали голос:
        - А вот и вы! Прошу вас проходите, присоединяйтесь… Желаете кальян?
        Перед взором визитёром открылась мебелированная в восточном стиле комната, на диване сидел человек в атласном халате, перед ним на низеньком столике стоял кальян. Варя поёжилась, подобное представление не предвещало ничего хорошего.
        - Прошу вас… Дама может разместиться в кресле. Вы же, рядом со мной на диване. Итак, кальян?.. - вновь предложил хозяин.
        - Нет, нет, благодарю вас, - ответил Владимир. - Не увлекаюсь.
        - А напрасно. За этим занятием мне приходят в голову замечательные мысли. Вот и сейчас… Хотите услышать?
        Гости снова переглянулись, полные недоумения: это что такое? Куда они вообще попали? И хозяин явно не в себе…
        Тот же затянулся мундштуком кальяна:
        - Слушайте… Все мы - смертны, но пока живы нуждаемся в деньгах, и согласитесь, в весьма приличных суммах… - виконт выпустил изо рта тонкую струйку ароматного дыма, в котором улавливался лист винограда. - Так вот, у меня постоянная потребность в деньгах, думаю у вас - тоже. Особенно, судя по тому, чем вы промышляете…
        Владимир напрягся. Варя же оставалась спокойной, так была внутренне готова к подобному разговору.
        - Союз двух мошенников: мужчины-картёжника и женщины, заглядывающей в карты противников, стар как мир, с тех пор как карты вообще появились на свете, но должен признать - весьма эффективен. Несомненно, надо совершенствовать сие ремесло, я наблюдал за вашими действиями в клубе, определённо вы можете достичь большего успеха в будущем. Но для этого вам не следует посещать дом Свирчина. Согласитесь, публика, что там собирается порой отвратительна. И что за ставки: десять рублей, двадцать, а уж пятьдесят - предел возможностей и мечтаний! А эти раскрашенные женщины в безвкусных платьях! Пардон мадам, сие замечание не касается вашего изысканного туалета.
        - Отчего я должен выслушивать весь этот бред! - вскипел Владимир, поднялся с дивана и подошёл к Варваре. - Уходим!
        - Не торопитесь, сударь. Посудите сами, если я желал вам зла, давно зная о вашем преступном сговоре, то принимал бы у себя на квартире?
        - Тогда, что вам угодно? Денег? Это шантаж? - в гневе выкрикнул Владимир.
        - Умерьте свой пыл, любезный. Какие деньги с вас можно взять? Сто рублей? Или в лучшем случае - двести? Я же предлагаю вам настоящее дело, оно принесёт тысячи!
        Владимир замер около кресла, обдумывая своё положение и перспективы предложенного сотрудничества.
        - Хорошо, надеюсь, вы посвятите меня в свои замыслы.
        - Конечно, для этого я и пригласил вас.
        Владимир демонстративно плюхнулся на диван с готовностью выслушать Ла Шарите.
        Глава 9
        Салон Елены Яковлевны Скобелевой в избытке благоухал, по своему обыкновению, французским парфюмом и представлял изысканные платья из новомодных салонов Москвы и Парижа. Мужчины, как всегда, прохаживались, ведя деловые беседы «ни о чём»; женщины же были всецело поглощены князем Рокотовым и возмущены «этой выскочкой Машкой Шеффер», теперь ещё вдобавок и внучкой самого Бонапарта.
        Виконт Ла Шарите был особенно учтив и галантен, он прямо-таки расточал елей благожелательности, по всему было видно - он в чудесном настроении.
        - Виконт, вы выиграли крупную сумму на бегах? - поинтересовался лесопромышленник.
        - Отнюдь, дорогой друг! Хотя не отказался бы - выигрыш, согласитесь, стимулирует.
        - Что делает? - не понял мудрёного слова собеседник.
        - Доставляет удовольствие и побуждает к жизни…Да, но главное, отчего я доволен - приобрёл весьма выгодно акции некой французской компании.
        Лесопромышленник Уваров встрепенулся:
        - Вот как?! И что же это за компания? Доверьтесь мне, виконт, ведь мы с вами, можно сказать друзья!
        - Конечно. Мой друг барон Арман де Ангерран, весьма влиятельный и богатый человек во Франции во время посоветовал мне вложить средства в строительство туннеля между Англией и Францией, которым занимается Транс Европейская строительная компания. Со временем дивиденды должны составить не менее трёхсот процентов.
        - Не может быть! Огромный процент! - воскликнул Уваров, багровея от зависти. - Но помилуйте, я читал в прессе, что проект сей невозможен из-за нехватки технических средств.
        - Да, это было два года назад. Но сейчас картина резко изменилась - подключился немец Круп. У него, насколько мне известно, - военные заводы. И сделать сложный механизм на заказ - сущий пустяк.
        Уваров задумался.
        - А эти ценные бумаги вы приобрели на Московской бирже?
        - Что вы, любезный, - Ла Шарите понизил голос до театрально шёпота. - Разве такие акции выставляют на торги? Да и зачем: сами подумайте?! Европа в смятении - все желают их приобрести. Но Круп, англичане и мой друг барон решили реализовывать только избранным и не менее установленной суммы.
        - И сколько же составляет эта сумма в денежном выражении?
        - Пятьдесят тысяч франков или тридцать тысяч фунтов стерлингов в пересчёте по курсу английских банков.
        Уваров побагровел ещё больше. Он машинально взял бокал шампанского с подноса проходящего мимо лакея и осушил его до дна.
        - Если я плачу пятьдесят тысяч франков, то получаю прибыль - сто пятьдесят?
        - Совершенно верно, - кивнул виконт. - Причём в течение трёх лет. Так рассчитали экономисты Крупа. А всем известно - немцы не ошибаются!
        - Да, да, пожалуй… - растерянно произнёс лесопромышленник.

* * *
        Мария вошла в зал для карточной игры, пятеро мужчин сидели за зелёным игральным столом и метали партию в покер. Она никогда не играла, но любила иногда наблюдать за действом. Внимание её привлекла красивая молодая черноволосая женщина с причудливой сложной причёской из кос.
        Красавица на некотором расстоянии наблюдала за игроками, особенно выделялся светловолосый франтоватый мужчина, объявивший флеш-рояль. Мария залюбовалась им: голубые глаза, светлые коротко остриженные волосы, аккуратные усы, придававшие лицу некий аристократизм, длинные пальцы игрока, фрак явно от дорогого модного портного…
        Мария расположилась в кресле, предупредительный лакей принёс ей бокал шампанского, она с удовольствием его пригубила, созерцая игру. Блондин был необычайно хорош, она даже мысленно начала его сравнивать с князем Рокотовым, но вовремя пресекла свои женские фантазии. Она, неожиданно для себя, задумалась над тем, что отношения с мужем резко ухудшились. В это вечер он отказался присутствовать у Скобелевой, поставив Марию тем самым в неловкое положение - пришлось ехать одной. Но её появление все восприняли как должное: раз без мужа - значит, так надо, местное общество по этому поводу не имело предрассудков.
        Отношения между супругами Шеффер с каждым днём становились всё более натянутыми. Мария не проявляла к Сергею должного внимания, оставаясь холодной в постели, тот же отчаявшись на взаимность, быстро засыпал, отвернувшись от жены. В принципе, её это устраивало, но до каких границ?! Она и сама не знала…

…Элегантный блондин, привлёкший внимание Марии, остался в выигрыше - почти полторы тысячи рублей. Он сложил банк в солидный кожаный портмоне, затем взял под руку красивую женщину с причудливой причёской, и они удалились в музыкальный зал.
        - Мари! - воскликнул приближающийся Рокотов. - Отчего вы грустны, мой друг?
        Князь присел в соседнее кресло.
        - Ах, Александр… Вы же знаете, мой супруг терзает меня…
        - Умоляю вас, Мари, оставьте его. Двери моего дома открыты для вас и днём и ночью.
        - Я подумаю…
        - Идёмте, Мари, я познакомлю вас с интересной парой.
        Князь и его спутница вошли в музыкальную комнату, где музицировала некая перезрелая барышня с весьма пышными формами. Она пела надрывным писклявым голосом любовный романс и сопровождала всё это действо выразительной мимикой, видимо, по её разумению, передающей душевные терзания героев произведения.
        Мария растерянно посмотрела на барышню, раскрыла веер и, слегка прикрывшись им, произнесла:
        - Александр, сие выступление ужасно… Давайте покинем салон…
        Рокотов понял, что имела в виду его очаровательная подруга:
        - Непременно, сударыня. Но прежде одно маленькое дело. А вот и мои новые знакомые, - он кивнул в сторону блондина-картёжника и его спутницы. - Мари, позвольте представить вам Владимира Назарова и его очаровательную даму Варвару.
        Мария протянула руку для поцелуя. Представленные обменялись светскими формальностями, приличествующими в данном случае.
        Женщины внимательно посмотрели друг на друга, неожиданно, в глубине души, понимая, что они - с одного поля ягоды: обе - любовницы, а это было видно даже невооружённым взглядом, обе - красивы той роковой красотой, которая губит мужчин, и обе - не те за кого себя выдают.
        Они обменялись улыбками.
        - Владимир, позвольте похитить вас буквально на минуту. Дамы, надеюсь, смогут поболтать и выпить холодной минеральной воды, - сказал князь и увлёк Назарова в сторону, к окну. Они начали о чём-то оживлённо беседовать.
        Варвара уже слышала о некой Марии Шеффер, внучке Бонапарта, и видела её в здешнем обществе, но не имела удовольствия общаться с ней. Теперь же, когда такая возможность представилась она, молча, улыбаясь, продолжала рассматривать собеседницу. Наконец, набравшись смелости, она спросила:
        - Сударыня, а ваш медальон действительно скрывает портрет Бонапарта? Говорят, он подарил его вашей бабушке.
        - Смотрите сами, - сказала Мария и нажала маленький рычажок, который распахнул створки медальона. На Варвару смотрел черноволосый мужчина с крупным прямым носом, волевым подбородком и карими миндалевидными глазами. Неожиданно она поняла, что сие изображение необычайно похоже на Марию, особенно глаза.
        - Поразительное сходство…
        Бесспорно, сходство было феноменальным, ведь медальон писал сам Нестеров, некий московский художник, известный в определённых кругах, как виртуоз подделки.

…Почти месяц Владимир Назаров посещал салон Скобелевой, и каждый раз оставался в выигрыше за карточным столом. Суммы были для здешнего общества не значительными: тысяча, полторы - не более. Ни у кого не зародилось даже подозрения, что сей элегантный воспитанный господин и его немногословная дама - мошенники.
        Ла Шарите с удовольствием пересчитывал куш: набралось почти десять тысяч рублей, вполне достаточно для начала задуманного предприятия.
        ЧАСТЬ 3
        ИЗМЕНЧИВОСТЬ ФОРТУНЫ
        Глава 1
        Ла Шарите окунул перо в чернильницу из модного зелёного стекла и написал письмо барону Арману де Ангерран:
«Cher ami!
        Puisque nous pour la derniere fois nous sommes reunis en Pologne presque trois ans. Je me suis souvent rappele ma connaissance plaisante, les femmes avec qui nous avons eu le temps libre, l'entretien, polki astonishingly beau, pour rappeler un pani Vakulski. Je veux te dire que cet ete, specifiquement, en aout, je reviendrai a Lodz a la compagnie plaisante. La campagne est si plaisant, et peut-etre ne revelera pas a toi toutes cartes. Joindre moi, et nous temps vraiment merveilleux. Desole pour la lettre courte.
        Vicomte Nicolas La Charite»[18]
        Виконт вложил письмо в конверт, стараясь представить себе реакцию барона: безусловно, он будет заинтригован. Ангерран, не смотря на свои сорок лет, любил общество молодых красивых женщин, но главное - был щедр с ними. Его состояние исчислялось примерно четвертью миллиона в золоте, ведь его отец был соратником Наполеона, и сумел во время польской компании сказочно обогатиться. Ла Шарите знал, что Ангерран-старший не пережил смерти своего кумира и вскоре умер, оставив сыну, в то время младенцу, огромное состояние, четыре великолепных родовых замка и собственную торговую марку вина «Ангерран».
        Ла Шарите сидел за письменным столом, держа в руках конверт, и размышляя, насколько правильно он рассчитал успех будущего предприятия: ведь в случае удачи он может получить сотни тысяч франков, а если нет…то остаток жизни придётся провести в Сибири.

* * *
        На вырученные подъёмные Ла Шарите отправил верного человека во Францию, а именно в Кале, где суждено было развернуться строительству тоннеля между двумя великими державами. Изучив карту, виконт пришёл к выводу, что сей участок Ла-Манша самый узкий и более всего подходит для расположения штаб-квартиры Транс Европейской строительной компании, а затем и для активной имитации земляных работ.
        Затем он, как человек грамотный в организации всякого рода кампаний, сочинил устав будущего акционерного общества, заказал солидную печать у некоего умельца, промышлявшего подделкой всевозможных документов, где на французском, английском и немецком языках указывалось название общества, его герб и местонахождение штаб-квартиры.
        Теперь предстояло главное - выпустить как можно больше акций достоинством в тысячу франков. Виконт и князь Рокотов, объединив свои усилия, размышляли, как лучше осуществить задуманный план.
        - Александр, я терзаем сомнениями…
        - Какими именно, дорогой друг? - поинтересовался князь.
        - Ну, подумайте, печать акций, здесь в России небезопасно. Вряд ли мы договоримся с хозяином типографии держать всё в тайне. Рано или поздно он непременно проболтается, а сие обстоятельство, как вы понимаете - не в нашу пользу.
        - Совершенно с вами согласен. И что же делать?
        - Пожалуй, я отправлюсь в Польшу, у меня сохранилось там множество интересных и полезных связей. Да и вашей прелестной подруге, Мари, полезно будет развеяться, совершая вояж.
        - Николя!!! - воскликнул возмущённый князь. - Что за вольности вы себе позволяете?
        - Остудите свой любовный пыл и уймите гордыню, мой друг. Мари нужна мне для дела, а не для удовольствий.
        - Прошу вас, Николя, объясниться!
        - Извольте. Я отправил письмо своему давнему знакомому барону де Ангеррану и назначил встречу в Лодзе, пообещав ему времяпрепровождение в приятной компании.
        Рокотов изменился в лице и побагровел.
        - Сударь! Вы забываетесь!
        - Боже мой! Александр, если бы я не знал вас столько лет, что страшно сказать, сколько именно, я бы подумал, что вы меня сейчас задушите, - спокойно заметил виконт. - Этот барон - сын ярого бонапартиста, а, следовательно… Ну, Александр, закончите мою мысль!
        - Николя! Вы недаром задумали огласку с происхождением Мари! - наконец прозрел князь.
        - Конечно. Для всех Мария Шеффер - внучка Бонапарта. Вы представляете реакцию барона: да он с ума сойдёт от такого счастья! Он бросит всё своё состояние к её ногам! А мы им тут же воспользуемся для пользы дела.
        - А вы хотите посвятить Ангеррана в наш дерзкий план? - поинтересовался князь.
        - Возможно… Но ещё не знаю, как именно. Деньги его не прельстят, всё будет зависеть от Мари. Поэтому-то я и прошу вас, Александр, объясните ей всё перед отъездом в Лодзь. Ведь вы всегда умели убеждать женщин! Она должна быть обольстительна. Кстати как её французский?
        - Вполне сносный…
        - Прекрасно, этого вполне достаточно.

* * *
        Виконт Ла Шарите и Мария вышли из скорого поезда, который благополучно прибыл на Московский вокзал Лодзи. Их багаж был достаточно увесистым и объёмным, перед путешествием виконт не поскупился на обновы для своей прелестной спутницы, потратив приличную сумму из подъёмных.
        Мария с удовольствием вдохнула польский воздух свободы, ведь перед поездкой ей пришлось объясняться с мужем, разговор получился весьма неприятным: Сергей был раздражён и груб, что и говорить, пришлось выслушать много нелицеприятного. Но это было позади. Здесь же в Польше, Мария надеялась, что, наконец, её мечты осуществятся, и она встретит, как минимум принца крови. Почему бы ей не стать, например, второй пани Валевской? Бонапарт - не урождённый, скажем, Ульрих X[19], но всё же был императором. А она, в конце концов, тоже «не лыком шита» - не простушка из провинции, а - внучка самого Бонапарта!
        Конечно, князь Рокотов был ей не безразличен, он просто не мог оставить женщину равнодушной к своей красоте и вальяжности, но - не более того. Мария, как особа романтическая, но в тоже время, не лишённая меркантильности, понимала, князь - всего лишь временное увлечение.
        Безусловно, её тревожило то обстоятельство, что она не свободна. Но в Польше кто знает об этом? Да и потом виконт, как истинный джентльмен, не будет распространяться по этому поводу, тем более с его нынешними-то целями.
        Мария огляделась: перрон пестрил приезжими, встречающими и грузчиками, ловко подхватывающими багаж, укладывая его на специальные тачки. Женщина неожиданно ощутила уверенность в себе: ведь она нужна и князю, и виконту, без неё их план не удастся.
        К виконту и Марии подошёл невысокий плотный господин с пышными усами, коричневом костюме и шляпе с пером фазана, напоминающей охотничью, весьма модную в последнем лодзинском сезоне.
        - Пан, Николай! - воскликнул он с лёгким польским акцентом. - Рад вас видеть в добром здравии!
        - Пан Вацлав! - виконт расплылся в улыбке. - Позвольте познакомить вас с моей очаровательной спутницей пани Марией Шеффер!
        Женщина протянула руку, пан Вацлав Кравчик запечатлел на ней поцелуй. Та же почувствовала, как его усы покалывают через ажурную перчатку, и рассмеялась.
        - О! У пани хорошее настроение?! - заметил поляк.
        - Прекрасное!
        - Тогда прошу вас в мой дом, он к вашим услугам! Экипаж ожидает на привокзальной площади!
        Кравчик ловко выхватил из толпы людей свободного грузчика, и вскоре тот подвозил багаж к экипажу. Поляк не спускал глаз с Марии, уж он-то хорошо зал: если с виконтом прибыла женщина, то - это неспроста!
        Компания благополучно разместилась в экипаже, и он направился на площадь Святой Клары, где располагался дом пана Кравчика.
        Виконт с удовольствием созерцал Петрковска[20] с её торговыми рядами: а вот и долгожданный Ксенжи Млын[21], изменившийся почти до неузнаваемости! По всей видимости, его хозяин Израиль Познанский весьма преуспел в производстве посуды, тканей и обуви, у фабрики появились новые корпуса, а его резиденция стала ещё краше. Виконт, наконец, осознал: как давно он не был в Лодзе! Да быстро летит время, со времён его неудачного предпринимательства прошло почти восемь лет, но контакты остались. Пан Вацлав Кравчик был как раз тем самым владельцем местной фабрики, искусно имитировавшей немецкую мебель. Но, увы, это всё в прошлом.
        Экипаж пресёк площадь Святой Клары, и гости достигли цели: перед ними открылись кованые ворота дома. Мария окинула взглядом dobra nadane[22], она была выше всяких похвал: внутренний двор просторен и вымощен отшлифованным булыжником, везде клумбы с цветами, несмотря на приближение осени, по периметру кованые скамейки, увитые диким виноградом.
        Дом же смотрелся солидно, сразу же выдавая состоятельность хозяина и его амбициозность, ведь его фасад в изобилии украшали пухленькие амурчики, Дианы-охотницы, имитации виноградных лоз и греческих амфор, представляя собой полное смешение стилей.
        Гости разместились в специально приготовленных комнатах. Апартаменты Марии располагались на втором этаже, и окнами выходили в парк, постриженный на английский манер. Она мельком посмотрела в окно, подумав, что сия манера слишком вычурна, а парк в естественном виде смотрится куда приятнее, и расположилась в кресле, попытаясь расшнуровать ботинки.
        Тотчас появилась горничная, воскликнув:
        - Пани! - бросилась госпоже на помощь, избавив её от дорожной обуви.
        Мария с удовольствием опустила ноги в домашние бархатные туфли. Проворная горничная ловко распаковывала багаж, аккуратно развешивая вещи в шкафу и раскладывая обувь и шляпные коробки в отведённых для них полочках.
        Через час Мария приняла ванную и, переодевшись к ужину, спустилась в просторную гостиную, освещённую огромной люстрой венецианского стекла. Её с нетерпением уже ожидали виконт и пан Кравчик. Огромный стол был сервирован на троих, из чего наблюдательная гостья сделала вывод: хозяин живёт один в столь огромном богатом доме.
        Блюда были отменными и Мария, изрядно проголодавшись, уделяла им должное внимание: и утке жареной с вишнями, и ветчине с хреном, и корейке запеченной с картофелем. Виконт и пан Кравчик болтали без умолка, предаваясь воспоминаниям былых лет. Женщина поняла, что хозяин овдовел совсем недавно, дочь его очень выгодно вышла замуж и живёт с мужем в Варшаве. «Да, здесь есть чем поразмыслить… Вдовец, да ещё и богат. Правда, стар немного… пожалуй, мне в отцы годится», - подумала она, ловко управляясь в десертом: сырниками, запечёнными с тыквой и яблоками.
        После ужина Мария уединилась в своих покоях, а мужчины переместились в кабинет Кравчика, где тот любил посидеть после сытной трапезы и выкурить дорогую английскую сигару, и собирались обсудить своё будущее времяпрепровождение. Виконт не стал посвящать пана Кравчика во все подробности задуманного предприятия. Да вряд ли бы тот согласился принять в нём участие - состояние поляка было приличным, он не нуждался ни в деньгах, ни в острых ощущениях авантюры, а попросту решил сыграть роль гостеприимного хозяина, в доме которого поселилась весьма известная особа из России, пожелавшая оставаться инкогнито. Но об этом инкогнито должен узнать весь город, причём из достоверного источника, в роли которого согласился выступить пан Кравчик, не из корысти, а лишь потому, что виконт пообещал хозяину превратить его дом в самый известный салон в Лодзи, да что там: во всей Польше! А пан Кравчик так любил повеселиться, выпить в хорошей компании, обсудить с коллегами по гильдии цены на нынешний лес - ведь мебель пока ещё изготавливается из древесины - да и потом, ему минул всего-то пятьдесят первый год, и ничто
человеческое ему не было чуждо. И что греха таить, мысли о второй жене всё чаще посещали поляка: жизнь коротка, надо торопиться прожить её с удовольствием! Да и потом, это dobar imie[23]!
        Глава 2
        Через несколько дней по городу поползли упорные слухи: якобы в доме небезызвестного пана Кравчика гостит некая молодая kobieta[24], весьма красивая, благородная и благовоспитанная. Она в спешке покинула Москву, мол, генерал-губернатору не нравилось её излишняя популярность в светских кругах, затмевающая его молодую красавицу-супругу. Да и вообще, негоже державе-победительнице в войне с Францией, привечать всяких там незаконнорожденных отпрысков Наполеона, хоть и обаятельных.
        Лодзь бурлил, новость передавалась из уст в уста, обрастая всё новыми интимными подробностями. Договорились до того, что сия особа состоит в любовной связи с самим паном Кравчиком: иначе как бы она оказалась в его доме? Перезрелые девы и вдовы в срочном порядке сметали в галантерейных лавках модные кружева и тесьму, в суконных лавках - шёлковый муар, не говоря уже об обуви. Обувщики ликовали: никогда за последние пятьдесят лет, если только вспомнить нашествие Наполеона, туфли на венском каблуке не раскупались в таком количестве! Но зачем?! На этот вопрос никто не мог ответить… Возможно, понравиться пану Кравчику, ставшему в городе столь популярным, что даже юные девушки находили его не лишённым привлекательности и хороших манер, не говоря уже, об их почтенных матушках.
        И в этот самый момент, когда любопытство горожан достигло своего апогея, таинственная piekna kobieta[25] пригласила всю знать города на костюмированный бал в доме господина Кравчика, причём в приглашении было указано: вход только в маскарадных костюмах.
        Приглашённые лодзяне пришли в неописуемый восторг, почувствовав себя тем самым весьма значимыми и уважаемыми особами, если сама внучка Бонапарта прислала им приглашение на бал, да ещё и подписанное собственной рукой.
        Мужчины, томимые ожиданием увидеть прелестную особу, доселе пребывающую в доме Кравчика, дошли до того, что споры и ссоры по поводу дамы-инкогнито чуть было не закончились плачевно: за городом состоялись три дуэли подряд! Но, слава Богу, сии мероприятия закончились мирным путём: дуэлянты удовлетворились взаимными извинениями, пожали друг другу руки, договорившись встретиться на балу, обещая состязаться лишь на благотворительных торгах в пользу детского приюта в Смоленске, откуда и была родом дама-инкогнито.

* * *
        Итак, дамы и их кавалеры, облачённые в изысканные карнавальные костюмы, увешанные всевозможными драгоценностями, под сенью масок, в назначенный час переступили порог вожделенного дома, предъявив приглашение лакеям, весьма плотного телосложения, похожим скорее на отставных военных или бывших полицейских.
        Гости вошли в залу, освещённую тысячью свечей, закреплённых в люстрах из венецианского стекла, в центре которой стоял мужчина в костюме восточного шейха и маске, усыпанной жемчугом, и лишь по роскошным усам, вошедшие признали в нём хозяина дома.
        - Господа! Я рад видеть вас на маскараде! Надеюсь, вы весело и беззаботно проведёте сегодняшний вечер, - произнёс он короткое приветствие, и тут же заиграла мазурка.
        Мужчины, не растерявшись, подхватили своих дам, и закружились в вихре танца. На балконе второго этажа появилась женщина в наряде королевы. Её голову украшала диадема ослепительной красоты, волосы были убраны на затылке в пучок, собранный в золотую сетку, усыпанную драгоценными камнями; платье же свободно ниспадало с плеч, и переливалось при каждом шаге оттенками сине-голубых цветов, лицо же скрывала маска в виде бабочки.
        Зал замер: неужели это она - таинственная внучка Бонапарта? Пробежал лёгкий шёпот, приглушаемый шелестом дамских вееров. Мужчина небольшого роста, облачённый в бархатный костюм пажа, гордо нёс шлейф за королевой. Она же грациозно спустилась с бельэтажа под восторженные возгласы гостей, перекинула шлейф через левую руку, вышла в сопровождении пажа на середину зала - вновь грянула музыка - и они, подавая пример гостям, начали танцевать.
        Мужчины, увлекая своих партнёрш, всё ближе и ближе к королеве бала, пытались разглядеть её лицо, но тщетно: маска и серебристая вуаль, ниспадающая с нижних крыльев бабочки, лишали их такой возможности.
        После третьего танца, польки, в зале появились лакеи, облачённые в нежно-лиловые ливреи, с серебряными подносами в руках, уставленными различными прохладительными напитками, винами и мороженным.
        Разгорячённые танцем и полученным впечатлением дамы с удовольствием принялись за мороженное, их кавалеры - за вина. Вскоре, ещё более разгорячённые - польская аристократическая кровь бурлила через край - мужчины стали приглашать на танец королеву бала. Та же не отказывала, а напротив, извлекла из складок просторного наряда крохотную записную книжечку и карандаш, записала всех претендентов по названию их костюмов: предположим, пират, или эльф, маг-чародей, лев и тому подобное.
        Мария кружилась в вихре венского вальса с неким господином, облачённым в костюм средневекового монаха-августинца. Августинец, не собираясь соблюдать воздержание и благочестие, как и было положено когда-то его собратьям по Ордену, нежно нашёптывал королеве по-французски:
        - Вы просто восхитительны. Запах ваших духов пьянит и толкает на необдуманные поступки. Умоляю вас, откройте своё прекрасное лицо…
        - О, нет, месье! - возразила королева. - Вы желаете недозволенного и запретного, ведь мы - на маскараде. И все здесь скрывают лица. Отчего же я должна сорвать маску?
        - Я жажду видеть вас, мадам!
        - И что же! Многие этого хотят! Если я откроюсь перед вами, другие мужчины почувствуют себя обманутыми. Потерпите: скоро будут благотворительные торги в пользу детского Смоленского приюта, я буду вести его без маски.

* * *
        Королева, утомлённая вереницей поклонников, а более их назойливостью уделить внимание наедине, успела лишь отпить минеральной воды из бокала, как перед ней предстал кавалер в костюме французского полковника времён Наполеона Бонапарта.
        Высокий стройный мужчина, видимо в летах, не менее сорока - Мария прекрасно научилась определять возраст поклонников ещё в России - слегка седоватый, что придавала его облику ещё более благородства, шарма и аристократизма, с перевязанным глазом чёрной шёлковой лентой «а ля Кутузов», подхватил её за талию и закружил среди множества пёстрых пар.
        Королева почувствовала непреодолимое влечение к полковнику-бонапартисту, и покорно последовала за ним. Он же, изрядно закружив даму в танце, как бы невзначай, увлёкая на балкон, где стал осыпать её руки страстными поцелуями:
        - Мадемуазель! Мы с вами созданы друг для друга… - восторженно изрёк кавалер, слегка грассируя, на французский манер, и прекрасно изъясняясь по-русски.
        - Я - замужем, а стало быть, - мадам…
        - О! Это совершенно неважно! Скажите лишь одно: вы любите своего супруга? - настаивал полковник-бонапартист.
        - Нет… Я оставила его в Москве. Отчего я право всё это говорю? - удивилась Мария. - Мы ведь не знакомы.
        - Это можно легко исправить, - кавалер сорвал шёлковую повязку с глаза, - барон Арман де Ангерран к вашим услугам, мадам.
        Неожиданно для себя Мария затрепетала, голубые глаза барона ранили её в самое сердце.
        - Очень приятно, барон. Мария Шеффер, - представилась она.
        - Вы так скромны, сударыня. Весьма похвально для современной женщины. Француженки, увы, разочаровывают меня всё более своим непреодолимым стремлением к свободе и независимости. Вы же - воплощение идеала.
        - Месье, вы мне льстите и слишком преувеличиваете мои достоинства, - робко возразила королева.
        - Нет, мадам, это просто невозможно сделать, ибо вы - та женщина, ради которой стоит жить. Мы с вами, как говорят в России, родственные души. Вы понимаете, о чём я говорю?
        Барон страстно взглянул на женщину, та же почувствовала сладостную истому, пробежавшую по телу…
        - Да, барон… - едва слышно пролепетала Мария.
        Арман припал к её губам.
        В это время небезызвестный паж наблюдал за сей сентиментальной сценой, стоя за шёлковой портьерой, стараясь быть незамеченным.

«Ай, да Мария! Я не ошибся в ней. Способная ученица… Вот благородный французский аристократ и у её ног… Прости, друг Рокотов, но как говорится: такова жизнь…»
        Глава 3
        Предусмотрительный виконт Ла Шарите, он же верный паж королевы бала, гордо вышел в середину залы и объявил:
        - Господа! Настало время благотворительных торгов! Прошу желающих проявить свою щедрость и состоятельность, проследовать в парк, в летний домик. Королева ожидает вас!
        Гости, все как один ринулись в распахнутые двери, ведущие в названном направлении: никому не хотелось показаться скупым и бедным, ведь собрались все сливки Лодзи. Включая даже Казимира Валевски, дальнего родственника kochanka[26] Бонапарта, владельца роскошной усадьбы в Тубондзине и дворца в Неборуве.
        Мужчины мысленно прикидывали свои финансовые возможности, наполняющие кожаные портмоне, женщины же размышляли: каким из украшений можно будет пожертвовать, дабы
«не ударить в грязь лицом».
        Летний домик, построенный в основном из цветного стекла, скорее напоминал оранжерею, нежели жилое помещение. Гости расположились в специально подготовленном по этому случаю зале: перед небольшой импровизированной сценой стояло множество стульев и кресел, - словом всё, что было пригодно для сидения в поместье пана Кравчика, было перенесено именно сюда. На сцене стоял массивный стол уставленный различными вазами, настольными часами, «китайским» сервизом саксонской работы, деревянными и серебряными шкатулочками и другими не менее интересными мелочами.
        Проворный паж поднялся на сцену:
        - Панове! Прошу занять места. Сейчас начнутся благотворительные торги. Деньги, вырученные от продажи этих изделий, - он указал на предметы, стоящие на столе, - будут перечислены на счёт детского приюта в Смоленске.
        Гости многозначительно переглядывались: конечно, именно в Смоленске родилась внучка Бонапарта! А где она вообще могла родиться в России?! Только в Смоленске! О! Это так сентиментально: королева помогает своему родному городу, заботиться о сиротах!
        Дамы расположились на стульях, расправили юбки своих нарядов, зашуршали веерами. В зал вошла Мария и уверенно направилась к сцене.
        Мужчины, томимые нетерпением, жаждали проявить себя перед королевой.
        Мария поднялась на сцену и произнесла по-французски:
        - Дамы и господа! Благодарю всех собравшихся за то, что согласились принять участие в благотворительном вечере. Надеюсь, вы непременно сделаете приобретения, средства от которых помогут маленьким русским сиротам.
        Зал разразился рукоплесканием.
        - Лот первый: ваза с изображением сцен из жизни греческих богов. Начальная цена: сто рублей или сто пятьдесят злотых. Посмотрите, как она прекрасна!
        Некий молодой пан без маски поднял портмоне на вытянутой руке:
        - Сударыня! Я готов заплатить двести рублей, если вы снимите маску!
        По залу прошёл шёпот недоумения.
        - Хорошо, - тут же согласилась Мария, понимая, что рано или поздно придётся открыть лицо, ведь не будет же она постоянно носить маску.
        Она сняла бабочку и положила её на стол.
        Мужская половина пришла в неописуемый восторг и возбуждение. Из зала раздались возгласы:
        - Двести десять рублей!
        - Двести тридцать!
        - Триста злотых! - выкрикнул пан Кравчек, потрясая ассигнациями над головой.
        - Тысяча злотых!!! - раздался зычный голос в зале. Все присутствующие обернулись к его обладателю.
        - Итак! Тысяча злотых за вазу: раз! Тысяча злотых за вазу: два! Тысяча злотых за вазу: три!!! Её обладателем становится пан… Прошу вас, назовите своё имя! - обратилась Мария к статному красавцу.
        - Граф Казимир Валевски!
        Зал зааплодировал.
        Следующим лотом был саксонский сервиз, имитирующий китайский фарфор. Не надо быть знатоком китайского искусства, дабы понять: поделка чистейшей воды, даже уши у драконов собачьи!
        Его обладательницей стала полная дама в ярком костюме бабочки, лот ушёл за полторы тысячи злотых.
        Мария, стоя на сцене, представляла последний лот: настольные часы с пухленькими амурчиками. Раздавались предложения: пятьсот злотых, шестьсот…
        В зал вошёл высокий солидный господин под руку с красивой дамой, и неожиданно для всех предложил:
        - Тысяча рублей! И - часы мои! Не так ли, мон шер? - обратился он к своей очаровательной спутнице. Та лишь кивнула и улыбнулась в ответ ослепительной улыбкой.
        Мария тот час узнала во вновь прибывших гостях Владимира Назарова и его подругу Варвару.
        Польские аристократы зашептались: женщины тут же заметили как красив и состоятелен сей русский господин, мужчины же - как очаровательна его дама. Мария невольно вспомнила про князя Рокотова: отчего же он не приехал в Лодзь?

…Благотворительные торги достигли своего апогея: Мария сняла с шеи медальон, бережно скрывавший изображение Бонапарта и, открыв его, представила публике лик своего знаменитого предка.
        Польские аристократы пытались перещеголять друг друга, и когда цена лота достигла пяти тысяч рублей, из зала поднялся барон Арман де Ангерран, ждавший этой заветной минуты на протяжении всех торгов, и произнёс:
        - Десять тысяч франков! Дайте мне перо и чернила! - он извлёк из кармана чековую книжку, готовый поставить свою подпись и названную сумму.
        Мария растерялась, сумма во франках несколько шокировала её. Зато её верный паж, виконт Николя Ла Шарите, стоя поодаль за сценой, - откуда открывался прекрасный вид на зал, - потирал руки от удовольствия.

* * *
        - Итак, что мы имеем, - подытожил Ла Шарите, - чек на десять тысяч франков, пять тысяч рублей и семь тысяч злотых. Неплохо, - он зафиксировал названные суммы в небольшой записной книжке. - Что ж, дамы и господа, - обратился он к Марии, Владимиру и Варваре, - благотворительный вечер прошёл с пользой дела. Вы, Владимир, появились в зале, весьма во время. Гости несомненно вас запомнили, я в этом просто уверен. Да, госпожа Шеффер, вам письмо от князя…
        Мария неожиданно для себя разволновалась: вот как - письмо! - сам же не приехал!
        Она тут же распечатала его, не стесняясь присутствующих:
«Дорогая Мари!
        Вынужден сообщить Вам, что я не могу покинуть Москву, благодаря очередным козням моего ненавистного тестя. Постараюсь уладить сию проблему и выехать в Лодзь.
        С любовью князь Александр Рокотов».
«Да, - подумала Мария, - это скорее - не письмо, а записка, или вернее сказать: отписка!»
        Ла Шарите внимательно наблюдал за выражением лица своей подопечной, будучи уверенным, что устранил соперника, князя Рокотова, благодаря ловкой интриге, позволившей вновь стравить его с тестем. Теперь женщина - полностью под его влиянием, ей же суждено стать разменной монетой в авантюрной игре.
        Глава 4
        Дом пана Вацлава Кравчика, как и предрекал прозорливый Ла Шарите, стал самым модным салоном Лодзи. Его завсегдатаями стали Казимир Валевски и даже сам Израиль Познанский, прочащий свою перезрелую дочь Сару за Кравчика, несмотря та то, что предполагаемый жених и будущий тесть были примерно одного возраста.
        Пана Вацлава сие обстоятельство вовсе не смущало: конечно, Саре было уже тридцать, - она давно вышла из нежного девичьего возраста, - и формы её несколько расплылись, а грудь и вовсе стала необъятной, но ему нравилась эта полная рыжеволосая барышня с аппетитными губами цвета коралла. Сара была не глупа, так как давно уже не молода, - барышни имеют свойство умнеть с годами, - практична в делах, порой она давала отличные советы отцу по поводу обуви. Познанский, следуя мудрому решению дочери, окрестился вместе с ней в католическую веру, приняв церковное имя, но какое никто не знал, ибо все привыкли величать его Израилем.
        Пан Кравчик, давно лишённый сентиментальности, быстро просчитал: насколько выгоден для него этот брак, и как не посмотри, со всех сторон, - предстоящий союз получался весьма привлекательным.
        Сара стала всё чаще посещать дом Кравчика и появляться вместе с ним на людях. Пан Вацлав с удовольствием выезжал с ней в экипаже, запряжённым четвёркой отменных орловских рысаков, а уж в лошадях он знал толк. В Лодзе поговаривали об их свадьбе, как деле решённом. Кравчик не опровергал сии слухи, и в подтверждении своих действий пригласил Сару в Неборув, где располагалось имение его покойной жены, которое он обычно посещал, если желал покататься верхом на своих рысаках.
        Окрылённый и помолодевший пан Кравчик отбыл в Неборув вместе с мадемуазель Познанской, позволив гостям оставаться в его лодзинском доме столько, сколько они пожелают. Чем те и не преминули воспользоваться. Предприимчивый Ла Шарите заказал побольше приглашений в местной типографии, которые Варвара аккуратно рассылала раз в неделю по указанным адресам известных лодзинских семейств.
        Салон в доме пана Кравчика открывался для посетителей по субботним вечерам, где в программе значились: музыкальные этюды, которые особенно полюбили юные барышни, жаждущие проявить свои таланты; поэтические вечера, утомлявшие неумелым ямбом и хореем поклонников госпожи Шеффер, и конечно, игрой в карты. Местная аристократия предпочитала игры: в «Пан», «Макао» и «Ремик», подобных пристрастий Владимир Назаров не понимал и вовсе не собирался переучивать свою очаровательную сообщницу Варвару. Поэтому он ввёл моду на покер, и преступил к привычному для него занятию - мошенничеству.
        Мария, как женщина весьма не глупая, понимала, что Ла Шарите затеял некую игру: но какую? Она чувствовала, что виконт использует барона де Ангеррана в своих корыстных целях, тот же окончательно потеряв голову от любви к ней, швырялся франками налево и направо. По поводу Владимира и Варвары у госпожи Шеффер возникли подозрения ещё в Москве в салоне Елены Яковлевны Скобелевой, она была почти уверенна в их истинной ипостаси. Одно её удивляло: как человек из такой состоятельной семьи, Назаровых, опустился до карточного шулера? Мария не находила ответа. Она решила занять выжидательную позицию, посмотреть, как дальше будут развиваться события, но с твёрдым намерением не упустить барона Армана из своих рук, а в случае необходимости - постоять за него.

* * *
        Шло время. Пан Кравчек благополучно скакал на рысаках в обществе невесты в Неборуве, и когда сие занятие им наскучило, они отправились в Нижнюю Силезию во Вроцлав. Он отписал письмо виконту Ла Шарите, переполненное нежности по отношению к Саре, подтверждающее право гостей пребывать в его усадьбе в Лодзи. Для виконта этого было вполне достаточно, так как его продуманный план начинал постепенно претворяться в жизнь.
        На вырученные деньги от благотворительного вечера, виконт приобрёл установку глубинного бурения, специально собранную по его заказу на заводе Крупа. Сия безделица обошлась ему в пятнадцать тысяч марок, но игра стоила подобных затрат.
        По его настоянию установку транспортировали в Кале, где предприимчивый управляющий уже обустроил контору со знанием дела, и арендовал часть причала, для размещения сего чуда технической мысли. Затем управляющий нанял рабочих, которые установили вокруг собственности Транс Европейской компании солидное металлическое ограждение. На ограждении появилась табличка с французским текстом: территория принадлежит Транс Европейской строительной компании, и по всем вопросам следует обращаться в контору, расположенную по указанному адресу. Таким образом, первый шаг авантюры был претворён в жизнь.

* * *
        Ла Шарите, уверенный в том, что барон де Ангерран окончательно потерял голову от очаровательной внучки Бонапарта, и не выскользнет из его рук, отправился в соседнюю Румынию, где за несколько дней в типографии по предоставленным эскизам напечатали партию акций номиналом в тысячу франков несуществующего Транс Европейского акционерного общества. Лишних вопросов виконту не задавали, чем он остался доволен: кто платит, тот и заказывает музыку.
        В это время в доме пана Кравчика всё шло своим чередом: Владимир и Варвара обирали доверчивых лодзинских аристократов, причём ставки в игре постоянно росли, доходя порой до пяти тысяч злотых. Пока виконт воплощал предприятие в жизнь, мошенники добывали своим «нелёгким трудом» деньги на пропитание компании. Хотя французский барон и был щедр по отношению к любовнице, даже выкупив её диадему, - правда, с камнями весьма сомнительного качества, - всё же не был окончательным болваном, дабы передать своё состояние в руки новой пассии.
        Ла Шарите настаивал на том, чтобы Мария вела себя как можно уверенней и агрессивней по отношению к барону, была требовательна к знакам внимания в виде драгоценностей и ценных подарков, но та лишь пожимала плечами, прекрасно понимая, что виконт намеренно разоряет её любовника. Ла Шарите не ожидал, что натолкнётся на подобное сопротивление «смоленской дурочки», постепенно осознавая, что имеет дело с женщиной незаурядного ума. Это-то как раз и не входило в его планы: а вдруг мнимая внучка Бонапарта спутает ему все планы? Виконт решил поторопиться.

* * *
        Ровно в полдень Ла Шарите постучал в дверь апартаментов госпожи Шеффер.
        - Войдите… - милостиво позволила она.
        - Сударыня, вы прекрасно выглядите в этом пеньюаре, - сделал незатейливый комплимент виконт и приложился к ручке прелестнице.
        Мария никак не прореагировала на сие замечание по поводу своего туалета, продолжая сидеть в позе турчанки на диване.
        - Вы завтракали? - любезно поинтересовался виконт. - Иначе ваш дивный цвет лица поблекнет…
        - Да. Горничная решила окончательно раскормить меня. Скоро я превращусь в мадемуазель Сару Познанскую.
        Ла Шарите усмехнулся.
        - Право же, сударыня, с вашей фигурой это вряд ли случиться.
        - Вы по делу виконт? - спросила Мария, утомлённая пустой болтовнёй гостя.
        - Безусловно. Я хочу получить франки. Те самые, которые барон дал вам взамен диадемы. Насколько мне известно, это составило пятнадцать тысяч.
        Мария фыркнула.
        - Ну и что! Это моя диадема!
        Ла Шарите округлил глаза, подобного отпора он не ожидал.
        - Голубушка, вы видимо забыли, на чьи деньги была приобретена сия диадема? В то время у вас не было ни копейки, как впрочем, и сейчас.
        - Отчего же! Сейчас у меня есть пятнадцать тысяч франков, - парировала Мария.
        Лицо виконт постепенно наливалось кровью. Женщина прекрасно понимала, что спровоцировала его на скандал в «благородном семействе».
        - Вы, наверное, забыли, что находитесь здесь лишь благодаря мне! И всё, что на вас надето, было куплено на мои деньги!
        - На ваши?! - искренне удивилась госпожа Шеффер. - А мне казалось, они пришли к вам другим путём…
        - Что-о? - взревел виконт. - Вы решили вывести меня из терпения, и насладиться сей картиной. Так вот: я не доставлю вам такого удовольствия. Деньги!!!
        Мария не пошевелилась. Ла Шарите сел рядом с ней на диван с намерением задушить, если это понадобиться.
        - У меня нет денег, - призналась Мария.
        - Как нет? Куда же вы дели пятнадцать тысяч франков?
        - Если помните письмо князя Рокотова, в нём он упоминал о затруднительном положении…
        - И что? - постепенно виконт начинал понимать смысл сказанного Марией.
        - Я отравила ему деньги в Москву через банк…
        Виконт схватился за сердце: это был настоящий удар.
        - Не может быть, вы лжёте!
        - Отнюдь! Я могу предъявить вам соответствующий документ. - Мария встала и направилась к секретеру. - Вот, смотрите…
        Виконт подскочил и выхватил из её рук листок бумаги: действительно подтверждение денежного перевода. Он был в шоке: неужели эта «смоленская мещанка» действительно умна?
        - Почему вы это сделали, Мари?
        - Я любила князя…
        - А теперь?
        - Теперь я люблю барона, и буду заботиться о нём, - сказала она, многозначительно посмотрев на собеседника.
        - Вы спутали мне все карты, - признался тот.
        - Меня это мало волнует, сударь. Я не навязывалась с вами в Польшу и не просила трезвонить о том, что моя бабка имела связь с Наполеоном.
        Ла Шарите снова удивился.
        - Но помилуйте, у меня создалось впечатление, что вы счастливы!
        - Да, мне тоже так казалось. Но теперь я понимаю, что всё ваше внимание и забота - ложь. Я же не хочу, чтобы меня использовали. Вы преследуете свои цели.
        - И какие же?
        - Не знаю, да и не хочу знать.
        Ла Шарите задумался: дело принимало неожиданный оборот, Мария становилась опасной.
        - Думаю, вы устали, Мари. Слишком много впечатлений за такой короткий срок. Поезжайте в бароном во Францию, развейтесь.
        Мария пристально посмотрела на виконта: она одержала победу!
        Глава 5
        Деньги, присланные Марией, были для князя Рокотова весьма кстати. Его тесть, банкир Лисовский, выведенный из терпения беспутным поведением зятя, наконец, сам начал процесс по отторжению его имущества. Получив письмо некоего доброжелателя, в котором сообщалось, что князь Рокотов планирует с любовницей навсегда покинуть Россию и направиться в Польшу, а затем в Австрию, привело банкира в бешенство и послужило окончательным приговором для князя.
        Тот же, ничего не подозревая, приближался к польской границе, когда его настигли полицейские и арестовали как безродного мещанина. Князь требовал объяснений, на что полицейские отвечали, что они, мол, выполняют лишь свой долг, и обвинение будет предъявлено позже.
        Препровождённый с позором в Санкт-Петербург, его светлость, наконец, узнал, что виной всему - его тесть. В полицейском участке между зятем и тестем состоялся следующий разговор:
        - Александр, я многое прощал вам, в надежде, что вы опомнитесь и вернётесь к моей дочери: вспомните, наконец, что вы - муж и отец. Но тщетно! Мало того, что вы промотали все свои деньги, да ещё и приданное. Вы собрались насладиться беззаботной жизнью с богатой любовницей за границей!
        - Сударь, - возмутился князь, - откуда у вас подобные сведения?
        - Неважно…Думаю, они вполне правдивы. До меня доходили слухи, что ваша новая пассия, некая госпожа Шеффер, якобы - внучка самого Бонапарта. Это с ней вы собирались предаваться наслаждениям? С этой мошенницей?
        - Не смейте, сударь, говорить о ней в подобном тоне! - разъярился князь.
        - Отчего же? Значит, мой источник прав… Я посажу вас в тюрьму за долги, чего бы мне этого не стоило. Сумма их велика: восемнадцать тысяч рублей. Пусть моя дочь лучше забудет вас окончательно, а дети будут считать, что их отец умер! - решительно объявил банкир.
        - Помилуйте, сударь! Отчего такая жестокость с вашей стороны? - недоумевал Рокотов.
        - И вы ещё имеете наглость меня спрашивать об этом?

…Лисовский уже потирал руки, в надежде, что суд над зятем состоится весьма скоро, и по его предварительным прикидкам, тому грозило не менее пяти лет тюрьмы, или же погашение долгов в течение трёх месяцев, что само по себе было просто невозможным.
        Князь сидел в камере, надо отдать должное Лисовскому, который договорился с начальником полицейского участка, и тот обеспечил непутёвому зятю банкира сносное существование. У Рокотова же было достаточно времени, дабы подумать над сложившейся ситуацией: «Ла Шарите - в Польше, он единственный, кто мог бы помочь. Но, увы… Откуда тесть узнал о моём отъезде? Я ни с кем не делился своими планами…» Страшная догадка пришла сама собой: виконт!
        Александр пребывал в смятении: «Отчего он так поступил со мной? Ведь мы столько лет знакомы, и вместе принимали участие в весьма сомнительных предприятиях! Неужели всё это из-за Мари?! Он любит её? Нет… Виконт не может любить! Значит, он собирается использовать её и погубить… Боже мой, Мари!»
        После трёх дней, проведённый в камере полицейского участка, князь Рокотов был готов подписать все обвинения и сознаться в любых преступлениях, лишь бы окунуться в ароматическую ванную и выпить бокал марочного вина.
        Неожиданно пришло избавление. Полицейский отворил камеру и хриплым голосом произнёс:
        - На выход, Ваше сиятельство!
        Роков надел сюртук, поправил несвежий шейный платок и проследовал в тёмный коридор. Пройдя немного, и оказавшись, в кабинете полицмейстера, он увидел своего ненавистного тестя, вид у того был не весёлый, и отнюдь не уверенный как в прошлый раз.
        - Мой банк получил перевод из Польши на ваше имя. Сумма пятнадцать тысяч франков как раз покрывает все ваши долговые векселя и расписки.
        Рокотов встрепенулся: неужели Ла Шарите помог? - о как он сомневался в друге!
        - Эта женщина, госпожа Шеффер, видимо действительно любит вас, если решила вытащить из пропасти…
        Князь округлил глаза.
        - Отчего вы решили, что она перевела деньги?
        - Александр, я - банкир. Все финансовые операции, где бы они не производились и кем-либо требуют порядка и фиксируются. Так вот, этот перевод - от госпожи Шеффер, сомнений нет. Не скрою, я желал вам несчастий и мести за то, что вы причинили моей дочери столько горя. Но я не могу противостоять закону: долг уплачен, вы свободны. Отправляйтесь в Польшу и никогда не возвращайтесь!

* * *
        Ла Шарите курил английскую сигару, сидя в кресле гостиной. Вокруг сновали гости: салон был самом разгаре. Отъезд мадам Шеффер во Францию с бароном де Ангерраном, был для аристократического общества Лодзи полной неожиданностью. Знатные пани и панове терялись в догадках. Неужели она собирается официально объявить о своём происхождении именно во Франции? - или просто развеяться и сменить обстановку? - или это романтическое путешествие с бароном? Ла Шарите молчал, тем самым, порождая самые смелые и фантастические догадки.
        Пан Казимир Валевски, считающий себя вправе рассуждать о Наполеоне, как чуть ли не о родственнике, выдвинул очередную версию:
        - Барон де Ангерран - сын боевого соратника Бонапарта. Этим всё сказано! Во Франции до сих пор существуют Бонапартисты! Мадам Шеффер - истинная наследница Наполеона, а если вы помните, он был императором!
        Дамы заохали. Мужчины понимающе переглянулись: теперь жди во Франции очередной революции!

* * *
        Поток гостей, желавших посетить салон пана Кравчика, не иссяк, напротив, свежая сплетня, пополнила его новыми силами. Слухи об этом дошли и до Вроцлава, где пан Вацлав наслаждался местными красотами со своей упитанной невестой. Он тотчас же вернулся в Лодзь.
        Финансы виконта были изрядно подорваны, а ведь предприятие только разворачивалось и ему ещё предстояло набрать силу. Поэтому приезд хозяина усадьбы был весьма кстати. Пан Кравчик цветисто рассказывал о Вроцлаве, его замках и бывшей резиденции Тевтонского ордена. Но вскоре и эти рассказы надоели изощрённой публике, посещавшей салон.
        К этому времени Владимир окончательно освоился в доме Кравчика, и покер становился всё популярным среди местных аристократов, а «банк» в игре всё более крупным. Варвара исправно подглядывала и подслушивала, тем самым, преумножая финансовые вливания в предприятие, задуманное виконтом. Правда, вливания сии были слишком малы, по сравнению с тем, что можно было выудить у барона де Ангеррана. Но Ла Шарите смирился с этой утратой. По его умозаключениям Владимир и его помощница даже не подозревали о его истинных намерениях, просто считая своим покровителем, с которым необходимо делиться добычей. Их это вполне устраивало, они плыли по течению жизни, и как могли, наслаждались ею.
        Глава 6
        В конце осени, когда землю по утрам уже начал покрывать иней, газеты Лодзи, Кракова, Вроцлава и Познани опубликовали статью некоего журналиста Взбышека Пшеня, который писал о перспективах строительства тоннеля под Ла-Маншем, дабы связать две великих державы. Он столь изящно рассказывал читателю, что известная Транс Европейская строительная компания, имеющая представительство во французском Кале уже закупила всё необходимое оборудование для маркшейдерских работ, и выпустила акции достоинством в тысячу франков, которые вскоре появятся на биржах Европы. Затем приводил экономические расчёты, во сколько раз возрастёт взаимный товарооборот, подешевеют перевозки и, наконец, сколько заработают акционеры. Здесь-то и начиналось самое интересное. Журналист, ловко манипулируя цифрами и экономическими терминами, доказывал, порой не сведущему в финансовых делах читателю, что на каждый вложенный франк можно получить не менее десяти прибыли.
        Польша бурлила. Всё мужское население обсуждало новые европейские перспективы. Выждав момент, Ла Шарите, открыл в вышеназванных городах брокерские конторы, предлагавшие всем желающим акции Транс Европейской компании. В них тотчас хлынул поток желающих, акции приобретали даже отцы городов. Ни у кого и мысли не возникло, что они вкладывают деньги в воздух.
        Наиболее осторожные вкладчики, как правило, сами занимающиеся торговлей или производством, отправились в Кале, дабы убедиться в истинности местонахождения компании и начале маркшейдерских работ. То, что они увидели, ничуть их не разочаровало. К тому времени в конторе было полно народу, все сновали со знанием дела, преисполненные собственного достоинства, земляные работы также начались - словом, придраться было не к чему.
        Акции раскупались с молниеносной быстротой. Поляки были охвачены ажиотажем. Виконт же постоянно пополнял запасы «ценных бумаг» в Румынии, где по поводу Транс Европейской компании и не слышали. Авантюрист, собрав приличный куш в Польше, даже за вычетом всех накладных расходов, перевёл в Швейцарский банк кругленькую сумму, позволившую ему в будущем жить безбедно лет десять, не меньше. Но как говорится, аппетит приходит во время еды, и он рос по мере поступления доходов. Ла Шарите планировал напечатать точно такую же статью в России, - куда вовсе не собирался возвращаться, - и отправить в качестве своего представителя Владимира Назарова. Расчёт был предельно прост: Владимир - из приличной семьи, с достойной фамилией известного отца, непременно обретёт доверие московского общества. Ведь мало кому было известно, что Назаров-старший лишил своего непутёвого отпрыска наследства. Да и потом чадолюбие, настолько развитое в России, непременно приведёт к тому, что известный издатель простит сына и вложит деньги в акции Транс Европейской компании.
        Вскоре Владимир отбыл в Москву в неизменном сопровождении Варвары, преисполненной гордости за своего любовника, в багаже которой лежали акции, специально напечатанные для России номиналом в пятьсот и тысячу рублей.
        Расчёты Ла Шарите оправдались почти полностью: после выхода статьи о Ла-Манше в московских газетах, деловые круги города забурлили точно также как и в Польше. Здесь на сцену вышел представитель Транс Европейской компании - Владимир Назаров, снабжённый всеми необходимыми документами, подтверждающими его право по продаже акций как агента-брокера.
        Он снял небольшую контору, дав во всех московских газетах адрес её местонахождения, и к нему тотчас же потянулись желающие прикупить акции. Но Россия - не Польша. Нашего купца на мякине не проведёшь. Подобное предприятие, как строительство тоннеля, было делом новым и необычным, но, безусловно, сулящим баснословные прибыли, и всё же русский купец и фабрикант был осторожен: расходились акции по пятьсот рублей, по тысячи же спросом почти не пользовались.
        Владимир срочным письмом сообщал Ла Шарите о возникших трудностях, и тот принял решение напечатать акции достоинством в сто рублей. Варвара же должна ждать виконта в небольшом приграничном румынском городке Сигету-Мармациеи, дабы затем осуществить их перевозку.
        Слух о том, что сын известного издателя Назарова открыл брокерскую контору, мгновенно облетел всю Москву. Достопочтенный лесопромышленник Уваров, припоминая своё непродолжительное знакомство с Владимиром в салоне госпожи Скобелевой, а также разговор с виконтом Ла Шарите о перспективах тоннеля, тут же отправился к нему в контору и приобрёл акций на пять тысяч рублей. После этого примера постепенно потянулись члены лесопромышленной гильдии, также, не мелочась на акции достоинством в пятьсот рублей. Даже банкир Лисовский прислал своего представителя из Петербурга.

* * *
        После своего кратковременного заключения Князь Рокотов отбыл в Лодзь в надежде встретить там свою возлюбленную Марию Шеффер. Но на всякий случай, опасаясь хитроумного и коварного виконта Ла Шарите, решил действовать осторожно. Он поселился в небольшой гостинице на окраине города, где начал прислушиваться к различного рода слухам и сплетням. Через три дня картина была ясна: внучка Бонапарта направилась во Францию с любовником, пан Кравчик женился на Саре Познанской, но самое главное - в Европе скоро наступит процветание, благодаря тоннелю, проложенному под Ла-Маншем.
        Князь Рокотов понимал, что его жалкие финансы на исходе, а поиск Марии во Франции требует средств: да и что он сейчас ей может предложить?! Он нищий!
        Немного поразмыслив, отлично зная виконта, Александр решил направиться в Москву, где рано или поздно непременно появятся акции Транс Европейской компании. И вот тогда…
        Глава 7
        Варвара удобно расположилась в купе первого класса. На перроне, перед отправлением поезда ей показалось, что в толпе провожающих промелькнуло лицо мужчины, показавшееся ей знакомым. Но она никак не могла припомнить, где именно…
        Она отогнала эти мысли: мало ли, где и кого она видела! - в конце концов, она прожила бурную жизнь.
        Неожиданно дверь купе распахнулась, вошёл тот самый господин, имени которого Варвара не смогла припомнить. Он ослепительно улыбнулся.
        - Сударыня, вы направляетесь в Москву?
        - Да…
        - Вот и я тоже. Румыния - слишком скучная страна. А этот маленький городишко, - он кивнул в окно, - как его там? - Сигету-Мармациеи, и вовсе - захолустье.
        Варвара кивнула, и неожиданно вспомнила: она видела попутчика в салоне госпожи Скобелевой, он ухаживал за Марией Шеффер! Вот так встреча!
        Князь Рокотов понял, что женщина узнала его:
        - Сударыня, мне кажется, мы с вами встречались у Елены Яковлевны Скобелевой! Не так ли?
        Варвара не придала случайной встрече в поезде ни малейшего значения: чего в жизни не бывает, да и, кажется, князь - друг виконта.
        - Именно там…
        - Прекрасно, посему случаю надо выпить, я везу прекрасное венгерское.
        Александр извлёк бутылку вина из саквояжа.
        - Вы путешествовали? - поинтересовалась Варвара.
        - Да. Побывал в Венгрии, Албании, Германии, Румынии. Я непременно расскажу вам о них.
        Он ловко раскупорил бутылку, вынул из саквояжа походный набор джентльмена, два гранёных стаканчика, и наполнил их вином.
        - Итак! За встречу.
        После второго стаканчика Варвара почувствовала, что сильно пьянеет. Неожиданно князь подсел к ней и начал целовать в шею, грудь, губы… Что было дальше - всё как в тумане…

* * *
        - Пани, пани! Вам плохо?! - полицейских расталкивал прилично одетую женщину, сидящую на привокзальном перроне, рядом с ней стоял открытый саквояж. - Бедняжка! Неужто ограбили? - посочувствовал он.
        Женщина с трудом открыла глаза: голова страшно болела, полицейский расплывался…
        - Пани, слава Богу, вы очнулись! - обрадовался полицейский.
        Женщина попыталась встать, но покачнулась и оперлась на блюстителя порядка:
        - Где я?
        - Пани, вы в Жмеринке! - сообщил полицейский.
        - Как в Жмеринке? Я ехала в Москву? Почему в Жмеринке? - недоумевала женщина.
        - Не знаю, пани… Наверное, вы вышли из поезда.
        - Не может быть… Где мои вещи, - опомнилась несчастная и увидела открытый саквояж. - Меня ограбили! - она начала рыться в нём, но извлекла лишь паспорт.
        - Позвольте, - полицейский ловким движением перехватил документы, - Варвара Григорьевна Зиновьева, так-так… Пройдёмте в участок…
        Дотошный жмеринский полицейский долго выяснял в участке все подробности дела: сопел и записывал перечень вещей, украденных у пострадавшей, та же диктовала с ходу, мол, украли: брошь серебряную, из кошелька двести рублей, не побрезговал князь даже серебряным маникюрным набором, про акции женщина, естественно, умолчала.
        Полицейский всё аккуратно записал со слов пострадавшей, затем вызвал секретаря, который составил словесный портрет вора, то есть князя. Одного не мог взять в толк блюститель порядка: отчего это князья такие пошли - больно мелко плавают, крадут у барышень по мелочам?
        - Вы ничего не забыли сообщить мне? - ещё раз поинтересовался полицейский.
        - Нет, я всё сказала.
        - А этот Александр Рокотов, он - действительно князь по происхождению, или это его уголовная кличка?
        - Что вы! - воскликнула Варвара. - Конечно, он - князь, ни каких сомнений.
        - Да, до чего аристократия докатилась! Упадок нравов, - констатировал полицейский, но всё же в душе он сомневался правдивости слов пострадавшей.
        На дневной поезд, идущий через Жмеринку в Москву, Варвара опоздала и направилась в ближайшую привокзальную гостиницу, где сняла номер на оставшийся рубль мелочью, которую Рокотов не выгреб из её кошелька. Она оплатила номер и взяла ключи, дабы немного отдохнуть и собраться с мыслями.
        Перед её взором предстала убогая комната с выцветшими обоями и такими же неопределённого цвета портьерами.
        - Да, мечта королевы! - съёрничала Варвара по поводу «роскошно обставленных апартаментов». - Кровать наверняка кишит клопами, - она откинула покрывало, и увидела бельё сероватого цвета. - Ладно, переночую как-нибудь, придётся не раздеваться. Но на что мне поужинать, позавтракать и купить билет?
        Варя поправила волосы, припудрилась и отправилась в город на ближайший торг. Миновав привокзальную площадь, она увидела рынок, на котором вовсю кипела жизнь. Кто-то продавал, кто-то торговался до хрипоты, а затем покупал. Она же воспользовавшись тем, что покупатели были сосредоточены на выгоде, стянула пару тощих жмеринских кошельков Что поделать, пришлось вспомнить молодость.
        После этого она приобрела билет до Москвы и пообедала в ужасном ресторане - голод взял своё.

* * *
        В Московскую брокерскую контору Транс Европейской компании вошёл солидный господин и обратился к клерку:
        - Любезный, могу ли я видеть господина Назарова?
        - Конечно, сударь, он будет после двенадцати часов.
        Господин усмехнулся в усы.
        - Хорошо, тогда оформим все формальности без него. Каков сейчас наименьший номинал?
        - Пятьсот рублей-с.
        - Хорошо, для начала возьму одну акцию, - сказал господин, вынимая из портмоне ассигнацию достоинством пятьсот рублей.

…Князь Рокотов вернулся в мебелированную комнату, снятую им по прибытии из Румынии, и тут же сравнил приобретённую акцию в брокерской конторе с теми, что он украл из саквояжа доверчивой Варвары. Они были совершенно идентичны, разницу лишь составлял номинал.
        Ещё вчера Александр пересчитал свой улов: он составил примерно десять тысяч рублей акциями мнимой Транс Европейской компании.
        Дождавшись двенадцати часов пополудни, князь нанял экипаж и снова направился к Владимиру Назарову. На сей раз его визит увенчался успехом, из небольшого кабинета вышел сам Владимир и тотчас узнал Рокотова:
        - Князь! Рад вас видеть! Хотите приобрести акции?
        - Возможно… - уклончиво ответил тот.
        - Тогда чем могу быть полезен? - поинтересовался Владимир.
        - Хочу приобрести акций на десять тысяч рублей!
        Глаза Назарова округлились, но, не растерявшись, он тут же предложил:
        - Прошу ко мне в кабинет.
        Князь удобно расположился в кресле напротив конторского стола Владимира.
        - Не желаете ли коньяку? - поинтересовался тот.
        Александр, памятуя о том, как обошёлся с Варварой, вежливо отказался, и извлёк из портмоне акцию компании номиналом в сто рублей.
        - Посмотрите, Владимир… Вам знакома эта ценная бумага?
        Назаров взял акцию, покрутил её и так и сяк, и никак не мог взять в толк: откуда у князя акция номиналом в сто рублей, если Варвара должна была привезти партию ещё вчера, но, увы, пропала.
        Назаров вопросительно воззрился на гостя.
        - Прошу вас объяснитесь, сударь!
        - С удовольствием! - воскликнул князь. - Варвара должна доставить в контору акции номиналом в сто рублей, общей суммой на десять тысяч. Не так ли?
        Обомлевший Назаров, не ожидавший такой осведомлённости князя, только кивнул.
        - Так вот, буду краток: акции у меня. Если хотите их получить: подготовьте десять тысяч рублей, лишнего мне не надо.
        - Да, как вы смеете! Это воровство! Шантаж! - возмутился Назаров.
        - Называйте, как хотите! Не заплатите - дело ваше. Я продам их сам. Ведь они настоящие, не так ли?
        Впервые Назаров задумался.
        - Да, они принадлежат Транс Европейской компании…
        - А вы уверены, что такая компания существует?
        - Конечно, в Кале… - уже неуверенно ответил Владимир.
        - Так вот, сударь, я знаю виконта Ла Шарите много лет. И с уверенностью могу сказать, что этой компании просто нет, она существует лишь в воображении её мнимых акционеров. Если вы не заплатите мне десять тысяч рублей, то я выступлю с разоблачением в прессе, затем вами заинтересуется полиция.
        - Но…но… У меня нет таких денег, - выдавил из себя Владимир чуть слышно.
        - Не может быть. Я наблюдал за вашей конторой, по моим прикидкам у вас есть в наличии названная сумма. Разумеется, вы не храните её здесь, это было бы легкомысленно. Вы арендуете ячейку в банке моего тестя господина Лисовского. Ведь он также имел неосторожность купить ваши бумажки?
        Владимир понял, что попал в дурную историю: ещё вчера отец приобрёл у него три акции номиналом по тысячи рублей, он так радовался, что сын стал деловым человеком. В одно мгновенье всё может разрушиться.
        - Хорошо, я согласен. Едемте в банк Лисовского, - согласился Владимир.

…Владимир вернулся в контору, его обуревали противоречивые мысли: «В конце концов, кто такой - виконт Ла Шарите? Почему я должен страдать из-за него?» Он решил продать акции и не переводить деньги в польский банк на счёт виконта, а попросту, завладеть ими. Почему бы и нет? Раз виконт - сам мошенник! Вряд ли он будет вмешивать в это дело полицию!
        Глава 8
        Варвара появилась в Москве как раз в тот момент, когда Владимир намеревался воплотить свой план: реализовать ценные бумаги, завладеть деньгами и скрыться за границей, скажем, в Италии, поближе к тёплому морю. А потом можно подумать, куда отправиться дальше, с деньгами всё возможно.
        Она появилась в снятой ими квартире рано утром, в полном изнеможении. Когда прислуга отворила дверь и увидела барыню в столь плачевном состоянии, она издала истошный крик, на который тотчас из спальни примчался испуганный Владимир.
        Варя буквально рухнула в прихожей от усталости, Владимир едва успел её подхватить и отнести в спальню.
        - Варя, где ты была? Что случилось? - засыпал её вопросами Владимир.
        - Умоляю все вопросы позже… Прикажи прислуге приготовить ванную с лавандой и крепкого чаю.
        В спальню влетела испуганная прислуга:
        - Барыня, свет ты наш! Где вы были - то? Мы же вас ещё три назад ждали! - причитала она, расшнуровывая меховые ботинки Варвары.
        - Помолчи… - приказала она. - Ванная готова?
        - Как приказывали, барыня! Изволите принять?
        - Изволю… Помоги раздеться и расшнуровать корсет.

…Наконец, Варвара погрузилась в тёплую живительную воду, благоухающую лавандой. Она с удовольствием смыла с себя запах жмеренской дешёвой гостиницы и рассказала как полицейский составил в участке все надлежащие бумаги: мол, мещанка Зиновьева была напоена до пьяна в поезде и ограблена князем Александром Рокотовым и отпущена на все четыре стороны. Затем, женщина поведала, как она отправилась в ближайшую гостиницу, заказала самый дешёвый номер и направилась на ближайший рынок. Что делать, пришлось вспомнить былое ремесло! Украсть пару тощих мещанских кошельков, содержимое которых позволило мошеннице пообедать, поужинать и взять билеты на поезд до Москвы.
        Владимир внимательно выслушал душещипательную историю своей подруги, - теперь он не сомневался, откуда у Рокотова появились акции, - и попытался её успокоить:
        - Увы, содеянного не вернёшь… Думаю, нам не стоит задерживаться в Москве, через неделю отбудем в Италию.
        Варя удивлённо посмотрела на сообщника: ни упрёков, ни грубого слова, даже голоса не повысил.
        - А что же с Рокотовым и бумагами? - удивилась она.
        - Да ничего, пусть сам их продаёт.
        Владимир решил утаить то обстоятельство, что он выплатил князю десять тысяч рублей в обмен за молчание.

* * *
        В это время князь Рокотов пересёк границу Франции и направлялся в Монбельяр, где по слухам лодзинского общества располагался один из замков барона де Ангеррана. Достигнув Монбельяра поздно вечером, он расположился на ночлег в небольшой гостинице с непритязательным названием «Гроздь винограда» и от пожилой хозяйки узнал, что Арман женат много лет, но жена и дети предпочитают не покидать замок в предместье Эпиналя, сам же барон предаётся развлечениям здесь с молодой красавицей. Князь не сомневался, что сия красавица - Мария Шеффер. Впереди была целая ночь, для того чтобы обдумать план действий.
        На следующий день он вновь побеспокоил любезную хозяйку, дабы узнать не останавливался в окрестностях Монбельяра бродячий театр или цирк. Женщина, совершенно не удившись вопросу постояльца, ответила, что недалеко отсюда в городке Бельфор есть и то и другое, и если месье желает развлечься, то она предоставит ему лошадь за умеренную плату. Князь охотно согласился и верхом направился в Бельфор.
        Городишко оказался небольшим, но чистым и уютным. На центральной площади он обнаружил шатёр цирка, на соседней же улице - местный захудалый театр, дававший постановку Мольера. Немного подумав, куда же всё-таки пойти: в театр или цирк? Александр решил - пусть судьба подскажет.
        Князь занял позицию между площадью и театральной улицей так, что они прекрасно просматривались. Неожиданно дверь театра отворилась, на пороге показались двое мужчин, явно навеселе, и судя по внешнему виду - актёры. Выбор был сделан…

* * *
        На следующее утро перед воротами замка барона де Ангеррана остановился экипаж, из которого вышел директор бельфорского театра, облачённый в свой лучший костюм, плащ и парик по такому случаю. Он позвонил в специальный колокольчик, вскоре ворота приоткрылись, появился лакей.
        - Что угодно месье?
        Директор театра из вежливости снял шляпу, прекрасно зная, что порой от лакея тоже может кое-что зависеть.
        - Прошу вас любезный, передать вашему блистательному господину это письмо. Я буду ожидать ответа.
        Лакей кивнул и удалился.
        Барон пребывал в гостиной, ожидая Мари к завтраку, когда мажордом вручил ему письмо:
«Монсеньор!
        Волей судьбы попал в Ваш райский городок, чему весьма рад. Наш общий знакомый виконт Николя Ла Шарите, занятый делами в Польше, увы, не смог составить мне компанию. Я путешествую в одиночестве. Посетив театр в Бельфоре, у меня родилась безумная идея: а не поставить ли шутки ради «Двенадцатую ночь» Шекспира, и не сыграть ли самому, скажем, дворецкого Мальволио? Почему бы нет? Предлагаю Вам, как известному меценату и покровителю искусств, принять участие в моей безумной авантюре. Сие письмо будет передано с директором театра, который я собираюсь ангажировать в ближайшее время.
        Князь Александр Рокотов».
        Когда барон дочитывал письмо, Мари спустилась со второго этажа, где располагалась её спальня, в гостиную.
        - Бонжур, дорогая!
        - Вы заняты почтой прямо с утра? - поинтересовалась Мари.
        - Да… но - это не деловое письмо. Как вы отнесётесь к тому, если я приглашу в замок актёров, и мы сыграем «Двенадцатую ночь»? Думаю роль прекрасной Оливии вам вполне под силу. Я же могу выступить в облике Орсино, герцога Иллирийского.
        - Прекрасная идея! - воскликнула Мари, хлопая в ладоши. - Но для роли Оливии мне будет нужен новый наряд и весьма изысканный.
        Барон обнял прелестницу за талию.
        - Не только наряд, но и соответствующие вашей красоте и роле драгоценности.

* * *
        Спустя два дня в замке Ангерран царила суета: монсеньор, его возлюбленная и прислуга встречали актёров бельфорского театра. По главной аллее парка, ведущей к главному входу замка, двигались две повозки, доверху нагруженные декорациями и реквизитом, актёры же расположились в четырёх экипажах.
        Напыщенный мажордом, со знанием собственной важности и достоинства, занялся размещением прибывших актёров, отправив их в дом для прислуги, где им пришлось занять даже мансарду, малопригодную для жилья. Но они не сетовали на сие обстоятельство: перспектива приличного заработка согревала им душу и поддерживала прекрасное настроение.
        В тот же день в парке была построена сцена из свежеструганных досок и навес, на случай, если пойдёт дождь, дабы он не испортил декорации и сценические костюмы.
        Мария примеряла новое платье, сшитое за два дня по эскизу придворной модистки, мастерицы своего дела, а также драгоценное колье, доставленное ювелиром из Мюлуза, заказанное де Ангерраном по случаю постановки Шекспира.
        Режиссёр преподнёс Марии аккуратно переписанную роль Оливии в специальной кожаной папке:
        - Мадам, впервые в постановке «Двенадцатой ночи» будет блистать такая красавица как вы! Ваш сценический костюм удивительно хорош, но, увы, - лишь жалкая пародия на вашу красоту.
        Мария улыбнулась, она как раз закончила примерку наряда Оливии, и милостиво потянула руку для поцелуя. Режиссёр, как человек эмоциональный, страстно припал к ней губами.
        Мария, понимая, что знаки внимания со стороны служителя Мельпомены несколько затянулись, попыталась освободить руку от страстных лобзаний, но, увы, сие оказалось не просто. Неожиданно в комнату вошёл барон. Режиссёр тут же ретировался, откланялся и удалился. Новоиспеченная Оливия открыла роль наугад и прочитала:
        - Закрой лицо мне этим покрывалом: посол Орсино к нам сейчас придет…
        - Прекрасно, мон шер. Какая интонация! Вы - прирождённая актриса, - восхищался барон своей возлюбленной.
        Мария, дабы привыкнуть к сценическому костюму решила прогуляться по парку, прихватив с собой папку с ролью, с намерением посидеть в одной из многочисленных беседок и почитать её. Как только она расположилась на скамейке, перед ней как из-под земли появился князь Рокотов в костюме Мальволио, с ужасными жёлтыми перевязями на ногах.
        - Мари… - начал он, задыхаясь от волнения.
        - Боже мой, Александр? - женщина чуть не лишилась чувств от неожиданности и удивления. - Зачем вы здесь?!
        - Умоляю не гоните меня, - князь присел рядом с ней на скамейку. - Я хотел выразить вам свою искреннюю благодарность за те пятнадцать тысяч франков. Лишь благодаря им я оказался на свободе.
        - Пустое, не стоит и говорить об этом…
        - Хорошо, тогда давайте поговорим о том, как я вас люблю!
        Мария побледнела.
        - Что с вами? Вам дурно?
        - Да… Что вы хотите, князь? Прошу вас, говорите честно!
        - Увезти вас отсюда. Для этого я и затеял весь этот театр. Я не могу жить без вас, - князь схватил Марию за руки и начал осыпать их поцелуями.
        - Умоляю, опомнитесь! Нас могут увидеть! - молила она, чувствуя, что теряет самообладание и жаждет князя всем своим естеством. - Вы вторгаетесь в мою жизнь…
        - Да, именно вторгаюсь! И желаю остаться в ней как можно дольше… - Рокотов привлёк к себе Мари и они их губы слились в страстном поцелуе.

* * *
        Вечером состоялась репетиция. На сцене появилась Оливия, на её роскошный наряд был накинут алый барханный плащ, подбитый мехом лисицы, октябрьские вечера были уже прохладными.
        Мальволио самодовольно прохаживался по декорированному залу, госпожа подошла к дворецкому с репликой:
        - Скажите ему, что он меня не увидит.
        На что Мальволио заметил:
        - Говорил. Он ответил, что будет стоять у ваших ворот, как столб у дверей шерифа, и что дождется вас, даже если из него сделают подпорку для скамьи.
        После своей реплики Мальволио подал руку хозяйке, дабы та, опершись на неё села в кресло.
        Мария почувствовала в руке сложенную в несколько раз записку, но не растерялась и тут же невинным жестом отправила её к себе за корсаж.
        - Какого рода он человек? - продолжила Оливия вопрошать своего дворецкого в соответствии с ролью.
        - Мужеского, разумеется, - ответил тот.
        Барон де Ангерран, он же герцог Орсино, завернувшись в тёплый плащ, стоя у сцены, внимательно наблюдал за всем, что на ней происходит.

…Войдя в спальню, Мария извлекла записку из укромного места и прочитала:

«Любовь моя!
        Жду тебя в полночь около беседки на центральной аллее парка. Решайся: да или нет! Как у Шекспира: быть или не быть тебе моей! К нашему отъезду всё готово.
        Александр».
        Глава 9
        Не получив денежного перевода от Назарова в установленный срок, виконт Ла Шарите понял, что его пособник попросту надул его, завладев деньгами. «Не иначе, как князь Рокотов вмешался! Неужто поумнел? Как я просчитался и с Мари, и с ним, и с этими картёжниками! Теперь жди международного скандала. Да, впрочем, всё произошло, как нельзя вовремя: документы на имя Франсуа Дюваля готовы, кругленькая сумма в швейцарском банке имеется…»
        Перед тем как Ла Шарите покинул Польшу, он отправил в различные газеты признание некоего пана Румака, служившего в брокерской конторе Транс Европейской компании, из которого явствовало, что её главой является известный авантюрист, русский князь Александр Рокотов, его же помощниками - некая госпожа Мария Шеффер, нагло выдающая себя за внучку Наполеона Бонапарта, господин Владимир Назаров и мещанка Варвара Зиновьева, в прошлом воровка. Они, мол, сняли в Кале контору, заказали у Крупа механизмы, дабы их авантюра выглядела убедительно. Затем, напечатав в типографии ничем не подтверждённые акции, они ловко начали реализовывать их через подставные брокерские конторы.
        Обманутая Польша пребывала в шоке. Затем слухи дошли и до Москвы, где акций было реализовано почти на тридцать тысяч рублей.
        В это время ни о чём не подозревавшие Владимир и Варвара, пересекали польско-чешскую границу, дабы направиться в Прагу, а оттуда уже в Вену и далее в Милан. Они пребывали в прекрасном настроении, и когда чешские пограничники начали излишне внимательно изучать их паспорта, не придали сему обстоятельству ни малейшего значения.
        Владимира и Варвару под конвоем доставили в Петербург, а затем в Москву. Как только Назаров-старший узнал, что его сын, мало того, что - мот, пьяница и картёжник, так ещё и мошенник, работающий в паре с бывшей горничной, служившей в его доме, пришёл в неописуемое бешенство. Взяв себя в руки, дабы избежать позора семьи, он направился к генерал-губернатору, своему давнему приятелю, и тотчас бросился в ноги, умоляя о помощи, не забыв при этом поддержать свои мольбы солидной денежной суммой.
        Генерал-губернатор, слывший человеком спокойным, хлебосольным и большим любителем женского пола (а посему ему вечно не хватало финансов), расчувствовался, чему особенно способствовала предложенная сумма, и приказал полицейским смягчиться к Владимиру, лишь пожурив его и подержав тюрьме несколько дней для острастки по настоянию родителя. Затем сей неудавшийся авантюрист был выдан разгневанному отцу, который тот же час отхлестал своё чадо по щекам за легкомыслие и беспечность, а на следующий день отправил в калужское имение под строгим запретом покидать его.
        Варвару же, за которую некому было заступиться, обвинили в том, что именно она сбила Владимира с пути истинного и вовлекла несчастного в авантюру международного масштаба, правда никто из присяжных не задумался, как именно простая неграмотная мещанка это сделала. Её осудили, приговорив к трём годам каторжных работ и пожизненное поселение в Сибири, что являлось достаточно мягким наказанием, ели учесть масштабы совершённой авантюры. Суд также принял во внимание: подсудимая чистосердечно раскаялась в содеянных поступках и полностью признала свою вину.

* * *
        Князь Рокотов изрядно продрог, осенняя погода не баловала: от частого дыхания шёл пар. «Неужели не придёт?!» - сокрушался он.
        Неожиданно он услышал шуршание гальки, которой были посыпаны все дорожки и аллеи в замковом парке. Александр выглянул из беседки, приближалась тёмная фигура, при ближайшем рассмотрении, она показалась знакомой: «Мари?!»
        Женщина, укутанная в плащ, с низко опущенным капюшоном на лицо, держала в руке увесистый саквояж, вымолвила тяжело дыша:
        - Я готова, Александр! Здесь, - она указала на свою поклажу, - всё, что я смогла прихватить: не покидать же барона с пустыми руками?! Оставила ему записку… Надеюсь, он простит меня.
        Рокотов подхватил саквояж, действительно тот оказался весьма увесистым:
        - Мари, ты вынесла ползамка?
        - Нет, всего лишь подарки барона и так пара-тройка невинных безделушек. Поверь мне, он не обеднеет… должны же мы на что-то жить?!
        - На первое время у меня есть, - попытался возразить князь.
        - Содержимое саквояжа хватит на приличный домик и безбедную скромную жизнь, - пояснила Мари.
        - А, можем ли мы жить, не отказывая себе в удовольствиях? - поинтересовался Рокотов у своей возлюбленной.
        Та лишь улыбнулась в ответ.
        Рано утром беглецы достигли Мюлуза и зарегистрировались в гостинице «Золотой шлем» как супруги Марисетти. Мари сразу же приняла тёплый душ и с удовольствием возлегла на пышную перину кровати. Александр не заставил себя ждать.
        После того как влюблённые насладились друг другом, они заказали в номер сытный завтрак и свежую газету. Князь любил почитать за завтраком: и время пройдёт не заметно, да и вообще, современный человек должен быт в курсе европейских событий.
        Неожиданно, на предпоследней странице газеты, в разделе «Светские скандалы» он обнаружил статью, где во всех подробностях повествовалось как он, князь Рокотов, стал руководителем группы авантюристов, обманувших почти пол-Европы! Некий шустрый журналист приписывал ему организацию мифической Транс Европейской строительной компании, а Марии Шеффер - самозваной внучке Бонапарта, вымогательство в крупных размерах у доверчивых польских аристократов. Не забыл бумагомаратель и Владимира Назарова с подругой Варварой Зиновьевой, которые, по его мнению, оказывали князю активную помощь.
        Князь ощутил неприятный холодок «под ложечкой»: «Неужели виконт? Не иначе, как сам скрылся с крупной суммой, а мы должны стать «козлами отпущения»! Я знал этого человека столько лет, доверял ему!!! И как он обошёлся со мной!»
        Мари с аппетитом расправлялась с яичницей, когда князь протянул ей газету.
        - Прочти, мон шер…
        Мари удивилась: она терпеть не могла газеты, типографская краска пачкала ей руки, но всё же взяла и прочла.
        - Боже мой!!! Александр! Какая чудовищная ложь! Что же будет?!
        Она разрыдалась.
        - Успокойся, моя душа. Мы зарегистрированы под вымышленными именами. Надо срочно уезжать… Вопрос куда? Думаю, лучше всего в Румынию, станем супругами, скажем, Папареску, или что-нибудь в этом роде. Но это вряд ли спасёт… Благодаря виконту за нами будет охотиться вся Европа, лет десять каторги нам обеспечено.
        Мари посмотрела на возлюбленного глазами полными слёз.
        - Мы погибли…
        - Из каждого положения есть выход. Самое безопасное место для нас - Сибирь.
        Мари встрепенулась.
        - Что говоришь, Александр?! Почему Сибирь?
        - Там нас точно никто не будет искать. Да и потом кое-какие средства у нас есть, купим дом, например, в Иркутске. И в Сибири люди живут…
        ЧАСТЬ 4
        ЛЮБОВЬ КАТОРЖАНКИ
        Глава 1
        После суда Варвару в арестантском вагоне перевезли в пересылочную Владимирскую тюрьму и этапировали в Сибирь. Группа заключённых переправилась через печально известную Бабиновскую дорогу или как её ещё называли: Верхотурский путь. Шла она от города Верхотурье, что на среднем Урале, по рекам Тура и Тобол. Путь был опасным и тяжёлым, многие осуждённые не выдерживали и кто послабее начинал болеть лёгкими и, в конце концов, исход был один - смерть.
        Варвара же была крепкой молодой женщиной, и быстро сориентировавшись в ситуации, вовсе не собираясь помирать от простуды. Она соблазнила одного из солдат, что сопровождали арестантов, который был старше её лет на десять и насмотрелся всякого на своём веку. Осуждённая же с чувством поведала солдату, что, мол, в её бедах виноват любовник, он угрожал ей, а она помогала ему только из-за любви. Она была так убедительна, что конвоир не сомневался - перед ним несчастная жертва, да в определённых услугах женщина проявила себя столь расторопно, что он из жалости частенько подкармливал её и делился стопкой водки.
        Безусловно, связь солдат с арестантками возбранялась, но начальник конвоя подпоручик Фёдор Рыков и сам порой не брезговал услугами осуждённых женщин: чего с баб станется - не убудет, дорога до Забайкалья длинная, чай не один день.
        Солдат подарил Варваре тёплые шерстяные носки, чулки, и постоянно снабжал её водкой и хлебом. Рыков же прослышал о красавице из второго арестантского женского отряда, которую конвоиры прозвали «Варвара - краса, длинная коса». Что и говорить, коса у неё достигала колен, а если она распускала волосы, то и вовсе струились до земли.
        Подпоручик Рыков прекрасно знал такую породу баб: послушать их, так все они - невинные жертвы. Однажды на вечерней остановке в неком захудалом местечке Угудаловка, подпоручик приказал привести осуждённую Зиновьеву. Женщина держалась с достоинством. Рыков подумал, что такая, пожалуй, может марьяжить[27] мужиков как угодно.
        Он налил водки в стакан и протянул женщине:
        - Выпей, не май месяц на дворе. Замёрзла небось?
        - Благодарствуйте, господин офицер, - Варвара взяла предложенный стакан и ловко опрокинула в рот его содержимое, крякнула и занюхала рукавом арестантской телогрейки.
        - Садись, поешь, - Рыков жестом пригласил женщину за стол.
        Та не заставила приглашать дважды - голод плохой советчик и когда живот пуст, человек готов на любые преступления. Картошка, сваренная в мундире, с солью и чёрным хлебом показались женщине верхом блаженства.
        - Говорят, оклеветали тебя… Так ли это?
        - Так, - кивнула осуждённая, давясь картошкой, поди, два дня почти ничего не ела.
        - Невинная жертва, стало быть?
        - Не совсем… Где ж можно невинных-то найти, разве что младенцев новорожденных…
        - Любовник-то твой сухим из воды вышел, чай батюшка откупился… Он тебя мошенничать заставлял? - продолжал любопытствовать подпоручик.
        Варвара не стала при Рыкове обвинять любовника, а повела себя по-другому, честно, признавшись:
        - Сама помогла ему, добровольно. Делала всё ради любви: хотели с ним, домик свой прикупить в Подмосковье. Откуда ж мне было знать, что компании той вовсе нет!
        - Наелась?
        Варвара кивнула.
        - Тогда раздевайся и ноги раздвигай, - приказал подпоручик.
        Женщина повиновалась.

* * *
        После сплава по Туре и Тоболу, арестантов ожидал небольшой пеший переход до реки Обь, затем - на барже до Томска. Часть осуждённых осталось в Томском остроге, другая двинулась дальше по направлению к озеру Байкал, к Иркутску.
        В дороге Варвара встретила новый 1870 год. Переход до Иркутска длился почти месяц, мужчины были измотаны и истощены, не говоря уже о женщинах. Несмотря на то, что по пути следования осуждённых, обоз с провизией пополнялся, как и положено, но до них съестное практически не доходило. Варвара, считавшаяся фавориткой подпоручика Рыкова, старалась помогать товаркам по несчастью. Однажды, один из солдат увидел, как Варвара поила одну из обессиливших женщин водкой и донёс Рыкову. Тот же схватил Варвару за косу, намотал её на руку и долго избивал нагайкой, пока она не упала в беспамятстве.
        Иркутска Варвара достигла в обозе с больными, Рыков избил её так, что она прометалась неделю в лихорадке, все думали - не выживет.
        Далее второй женский отряд передали местным казакам и те сопроводили арестанток к месту назначения - в Забайкалье.

* * *
        Главная сибирская каторга в царской России находилась в Нерчинском горном округе Забайкалья, где каторжане использовались для разработки свинцово-серебряных месторождений на так называемых кабинетских[28] землях, которые включали в себя: литейные, смолокуренные и соляные заводы, а также Карийские золотые прииски.
        Вновь прибывшие ссыльнокаторжные поступали в Сретенскую пересыльную тюрьму[29], где в дальнейшем распределялись по каторжным тюрьмам трёх основных административных районов - Акатуевского, Алгачинского, Покровского, где они должны были кто в течение трёх, пяти, десяти лет, а кто - и пятнадцати, пребывать на каторжных работах.
        В селе Акатуй, Нерчинского горного округа Забайкалья женская тюрьма была основана почти сорок лет назад как уголовная. Каторжанки работали на местной мануфактурной фабрике, принадлежащей казне.
        Почти сразу же из Алгачей прибыл некий ефрейтор и отобрал красивых женщин, заплатив за каждую из них самому начальнику тюрьмы по червонцу. Не успели пребывшие осуждённые разместиться в камерах, как десять из них, в том числе и Зиновьева Варвара, а всего их прибыло пятьдесят, переправили в Алгачинскую тюрьму[30].
        Женщины недоумевали: куда их везут? Зачем? Каторжанок погрузили в телеги, ничего не объясняя, и под охраной они покинули Акатуй.
        Варвара старалась молчать, спина ещё побаливала от ударов, нанесённых Рыковым. Но её товарка по несчастью, неуёмная говорливая Прасковья, не закрывала рта.
        - Поди, одному Богу известно, чаго нас туды везут. Говорят, острог-то мужской… На что мы там сдались-то? А Варя?
        Варвара только плечами пожимала, но назойливая товарка не оставляла её в покое. Наконец, не выдержав, она сказала:
        - Чему быть, того не миновать, Прасковья. На что бабы мужикам нужны? - ответила Варвара вопросом на вопрос товарки.
        Прасковья охнула и перекрестилась.
        - Мужикам жернова крутила[31], но чтоб в кровать - со всеми подряд! - возмутилась она.
        - Здесь не спросят твоего хотения… - подала голос одна из рядом сидевших в телеге женщин.
        По прибытии в Алгачи перед женщинами открылась неприглядная картина: острог, обнесённый огромным высоким частоколом с дозорными вышками. Ефрейтор велел править телеги к отдельно стоящему дому, также обнесённому забором, высотой с человеческий рост.
        - Не сбежать, - разочарованно констатировала Прасковья, рассматривая сторожевые башни, стоящие по периметру забора.
        - Всё равно некуда… - прошептала Варвара. - Выход один: делать, что велят.
        Телеги въехали через ворота, которые тотчас же затворились за ними. Примолкшие женщины настороженно осматривались, ожидая распоряжений бравого ефрейтора.
        - Слазь, бабы! - отдал тот команду. - Все айда в барак!
        Женщины послушно слезли с телег и, закинув мешки за плечи, поплелись в барак. Внутри оказалось достаточно ухоженно и чисто: десять деревянных кроватей вряд с тюфяками из сена, поверх них одеяла из грубой шерсти. В углу тазики для мытья и стирки, бадья для воды, в центре барака - длинный стол и скамейки.
        - Тут и будите жить, красавицы! Поддерживать порядок и чистоту обязательно! Майор наш, благодетель, больно требователен, - предупредил ефрейтор. - Складывайте мешки, да на речку купаться. Погода тёплая стоит, да и Кара не быстроходна - вода тёплая.
        Женщины, получив по куску мыла и чистой холщевой тряпице вместо полотенца, отправились на Кару под надзором ефрейтора и ещё двух солдат.
        Прасковья, как самая боевая и разговорчивая, решила сразу же навести мосты с ефрейтором и, улыбнувшись, спросила:
        - Как зовут вас, господин военный? Чай не обессудьте, в чинах не разумею…
        Служака, недавно повышенный в чине по воле начальника острога, не устоял перед милым личиком барышни, хоть и воровки:
        - Афанасий Иванович, ефрейтор, из Забайкальских казаков…А тебя как звать?
        - Прасковья… - сказала она и начала снимать телогрейку.
        Ефрейтор откашлялся:
        - Все в заводь, за кусты, - обратился он к каторжанкам. - Чай на тот берег не сбежите, там - посты.
        - А правда, Афанасий Иванович, что острог - мужской? - не унималась Прасковья.
        - Так и есть: убийцы, да поляки ссыльные[32]. Больно много говоришь, девка!
        Глава 2
        Начальник Алгачинской тюрьмы, майор Сергей Викторович Ламанский, достиг уже того возраста, когда можно подать в отставку и отправиться на покой. Но он не спешил, ибо подобная жизнь его вполне устраивала. Майор предпочитал быть императором в маленьком государстве, нежели - солдатом в большом. Должность начальника каторжной тюрьмы давала ему почти безграничные возможности и власть. Высшее начальство практически не наведывалось в Нерчинск, а уж в Богом забытые Алгачи, тем более. Поэтому Сергей Викторович, состоявший на службе вот уже скоро двадцать лет, а попал он в Забайкалье по молодости, - был сослан в отдалённый гарнизон за дуэль, - жил себе припеваючи, пользуясь всеми доступными радостями.
        Пять лет назад его начала угнетать тоска от однообразной жизни: ни тебе развлечений как в столице, ни тебе красивых женщин - одни ссыльные поселянки. В этот самый критический момент жизни Ламанского, когда уже начали посещать мысли о загубленной молодости и тщетности жизни вообще, ему пришла потрясающая мысль: а почему не устроить в доме гарем из красивых молодых женщин? И обслужат по хозяйству и удовлетворят его мужское естество.
        Идея показалась майору просто прекрасной - женщин он обожал всегда, отчего и стрелялся на дуэли много лет назад, и нехватка прекрасного пола в Алгачах страшно томила его. Наконец, он решился отписать письмо своему давнему знакомому начальнику женской тюрьмы в селе Акатуй, в котором просил одолжить ему на время нескольких женщин под личную ответственность и за щедрое вознаграждение.
        Начальник Акатуйской тюрьмы имел схожую историю с Ламанским, с той лишь разницей, что попал в Забайкалье не за дуэль, а за казнокрадство - уж больно был охоч до денег. И Сергей Викторович не преминул воспользоваться этим обстоятельством, предложив своему коллеге кругленькую сумму, при виде которой тот не сумел бы устоять.
        Вскоре денщик Ламанского появился в Алгачах с первой партией каторжанок. По началу они не понимали, куда и зачем их привезли, но зато потом… Одна из них совсем молоденькая не выдержала извращённых фантазий майора и покончила собой. Сергей Викторович не расстроился и не растерялся, отписав в Акатуй, мол, заболела девица и померла от горячки, там же решили - туда ей дорога.
        Новая партия каторжанок плескалась в Каре, смывая пот после длительного изнуряющего пути.
        Ламанский, устроившись с биноклем на балконе своего дома, внимательно рассматривал новых каторжанок, которым предстояло стать его сексуальными рабынями.
        - О! Шарман! - воскликнул он, обратив внимание на Варвару. - Поистине, русская красавица, хоть и преступница. Встречаются ещё интересные экземпляры. Ага! - майор перевёл бинокль на Прасковью. - Какая грудь! Молода, хороша! И вряд ли неопытна… Так-так, а это что за голубка?
        Ламанский определился, троих женщин - Варвару, Прасковью и Дарью - к себе в гарем, остальные же будут обслуживать, обстирывать солдат и офицеров. Каждый год майор освежал свой домашний гарем, старых же, надоевших наложниц, отправлял обратно в женскую тюрьму.
        Ламанский был незлобным, любил прекрасный пол, его привлекали женщины опытные, поднаторевшие в любви, но на этот раз, как и пять лет назад, он отступил от правил, выбрав наряду с повидавшими жизнь, совсем юную Дашу.
        Сергей Викторович был человеком ненасытным в любовных играх, причём очень любил употреблять возбуждающие снадобья, специально приготовляемые для него местным бальником[33] живущим на болотах. Бальник же этот, в прошлой жизни медик-фармацевт, направил свой уникальный талант не в то русло: приготавливал различную отраву для желающих избавиться от мужа, жены, или ещё кого-нибудь. Так он оказался в остроге. Ламанский быстро приспособил фармацевта для личных нужд. Тот жил отдельно, на болоте, дабы так было удобней собирать различного рода травы и коренья. Бежать всё равно было некуда, да и не зачем: фармацевт был одержим своим ремеслом, а здесь для его реализации хватало поля деятельности.

* * *
        Дом Ламанского, на редкость добротный и просторный, был построен почти сорок назад. Тогда все дома строились самым старинным манером. Обыкновенно двор обносили высоким забором, что в Забайкалье называют заплотом; большие ворота были заперты засовом и отпирались только для проезда телег и экипажа Ламанского; для пешеходов была сделана калитка; у калитки - задвижка, к которой привязывался ремешок. Если ремешок был продет на улицу, то можно было без труда поднять задвижку и отворить ворота, а если выдернут, то надобно было стучать специальным железным кольцом.
        Передний двор был вымощен досками. Сам дом состоял из двух половин: верхней, нескольких горниц, и нижней - подклети, где размещалась кухня, кладовая, по-тамошнему подвал. В подвале-то Ламанский и разместил свой гарем.
        Горницы разделялись сенями на две половины; их обыкновенно называли задняя и передняя; передняя выходила на улицу, а задняя - во двор. Сени вели прямо в горницу; там, на правой стороне располагалась печь, отделанная изразцовой плиткой с различными вычурами. В переднем углу в горнице Ламанского стояли образа, удивительно, но он часто молился; перед образами висели лампады с восковыми свечами. Под ними в углу стоял стол, накрытый белоснежной скатертью, кругом него - венские деревянные стулья; поодаль вдоль стен софы, обитые цветным гобеленом.
        Спальня начальника тюрьмы, в которой обычно и проходили оргии, по виду скорее напоминала будуар: огромная деревянная кровать с множеством подушек, тёмно-синее постельное бельё, такой же полог, со множеством свисающих бархатистых кисточек; вокруг кровати - маленькие пуфики, на полу - волчьи шкуры, на которых пожилой сластолюбец особенно любил предаваться плотским удовольствиям.
        Первой Ламанский решил опробовать Варвару. Прислужница, молодая женщина, молчаливая, слова не вытянешь, надела на очередную жертву чистую кружевную рубашку с огромным декольте и отвела в хозяйский «будуар».
        Ламанский встретил Варвару полулёжа, на кровати, облачённый в халат. Он смерил молодуху цепким взором, поднялся со своего ложа и вальяжно подошёл к ней. Хозяин осмотрел новенькую наложницу, как лошадь на базаре перед покупкой (разве, что зубы не проверил) и остался доволен.
        - Сколько было у тебя мужчин? - поинтересовался он.
        Варя растерялась, но ответила:
        - Трое.
        - Однако! Не густо, для женщины с такой внешностью. Ну что ж приступим, для начала…
        Ламанский распахнул халат, Варя увидела его поджарое тело и фаллос, стоявший в боевой готовности. Женщина невольно ощутила тошноту, но усилием воли взяла себя в руки. Плотски утехи прошли как в дурмане…
        На следующую ночь сластолюбец устроил трио: он, Варвара и её товарка Прасковья. Женщины, как могли, удовлетворяли своего благодетеля. Третью же каторжанку, Дашу, а она была молода, не более восемнадцати лет, он оставил на «закуску» и в один прекрасный день, собрав свой новый гарем в полном составе, велел заняться женской любовью прямо у него глазах. Женщины пребывали в шоке, они понятия не имели, как это делается, но обратно в женскую тюрьму возвращаться им не хотелось. Оставалось лишь подчиниться желанию хозяина. И каторжанки начали неумело ласкать друг друга. Ламанский же при виде такого зрелища получал несказанное удовольствие.
        Глава 3
        Сигизмунд Сваровский происходил из семьи ссыльных поляков, принимавших участие в восстании 1830 года. Его дед и бабка, урождённые дворяне Сваровские, активно помогали восставшим. Дед ненавидел русского царя и, лично возглавив дружину, повёл её в бой. Повстанцы за свободную Речь Посполитую потерпели жестокое поражение: пол-Сибири заговорило на польском языке.
        Отец Сигизмунда был уже юношей, ему едва исполнилось пятнадцать лет, когда он увидел Нерчинск, где ещё в то время содержались заключённые декабристы. Сваровских отправили на вечное поселение. Дед работал на Соляном заводе, надорвался и умер, бабка же делать ничего не умела, но жизнь быстро научила польку различным премудростям, и она освоила мастерство швеи на казённой фабрике.
        Отец Сигизмунда женился рано на простой крестьянкой девушке: надо было как-то выживать. Сибирь, увы, - не Польша, на одном гоноре шляхтича не проживёшь, с голода сдохнешь, никто и не заметит. Молодые жили дружно. Поляк быстро освоился и попытался открыть торговое дело, благо свекор попался с пониманием, подкинул малость деньжат для начала дела.
        Когда Сваровский-старший получил помилование, ему уже было почти пятьдесят лет. Возвращаться в Польшу было некуда, поэтому потомок польских бунтарей-аристократов, перебрался с семьёй в местную «столицу декабристов» Нерчинск, прикупив там небольшой домик на окраине.
        Сигизмунд успешно продолжил начинание своего родителя и весьма преуспел.
        Зная о пристрастиях Ламанского к различного рода увеселениям интимного характера, он поставлял ему женское бельё, мягко говоря, легкомысленного фасона. А также: духи, одеколоны, различные дамские безделушки и, конечно же, вина, закуски, сладости и тому подобное, словом всё то, что необходимо для красивой жизни в глухой, богом забытой провинции. Сваровский хорошо на этом зарабатывал. Вот уже три месяца, как он овдовел - жена умерла вторыми родами, ребёнок так и не появился на божий свет, - и имел восьмилетнюю дочь Полину.
        Сигизмунд приезжал к Ламанскому с товаром почти каждую субботу примерно в полдень, тот же ждал торговца с нетерпением. На сей раз заказ был необычным: французское бельё куртизанок. По началу, торговец опешил от такого заказа, подумав, что начальник тюрьмы окончательно выжил из ума на почве сладострастия, но, немного поразмыслив, решил удовлетворить его прихоть. Бельё шло в Нерчинск достаточно долго - почти два месяца, но Ламанского это не остановило, а лишь подхлестнуло нездоровое желание вырядить свой новоявленный гарем в куртизанок.

* * *
        Повозка Сваровского въехала во двор дома. Ламанский с нетерпением ожидавший торговца воскликнул:
        - Сигизмунд, ну наконец-то! Давненько ты меня ничем не баловал!
        - Уж больно непростой заказ вы мне дали, ваше благородие! Пришлось пошустрить, - пояснил торговец.
        - И как? Удачно пошустрил? - поинтересовался хозяин.
        - Точно так, удачно. Всё в лучшем виде, как вы и хотели.
        - Ох, Сигизмундушка, ты молодец. Да чтоб я без тебя делал в этой глуши? Не иначе, застрелился бы как мой предшественник от тоски, - Ламанский перекрестился.
        - Поживём ещё, ваше благородие! Не зачем нам стреляться…
        - Ты, Сигизмунд, проходи в дом, да показывай чего привёз…
        - Это мы мигом! - Торговец подхватил пухлый кожаный саквояж и добавил: - Вино и закуски в повозке, велите денщику выгружать.

…Сваровский открыл саквояж и начал выкладывать на стол кружевное женское бельё. Ламанский с нескрываемым наслаждением наблюдал за этим процессом.
        - У меня появились новые красотки - свежи и хороши! Не откажись, составь компанию! - предложил хозяин. - Раньше ты был женатым человеком, теперь же… - он перекрестился, - вдовец. Можно и развлечься немного… Ты, когда жену-то схоронил?
        - Почитай три месяца… - тяжело вздохнув, ответил поляк.
        - И что с тех пор ни-ни?
        Сваровский отрицательно покачал головой.
        - Нет, тосковал очень по жене. Не могу на других женщин смотреть.
        - Напрасно! На моих взгляни - сразу интерес к жизни появится. Настоятельно советую Варвару, что с длинной косой - умопомрачительная любовница! - Майор расплылся в слащавой улыбке.
        - А за что её осудили?
        - Точно не знаю, Сигизмунд. Вроде как мошенница…
        - Хорошо, посмотрю на вашу красавицу, - согласился поляк.

* * *
        Женщины облачились в кружевное бельё. Варвара посмотрела на себя в старое, потемневшее от времени зеркало, стоящее в углу комнаты.
        - Матерь Божья! Была воровкой и мошенницей, а теперь вот ещё и шлюхой стала…
        Она поправила кружевную грацию и подтянула резинки розовых чулок.
        - Ладно, Варька, не ворчи, - оборвала Прасковья. - Поди, в женской тюрьме ходила бы сейчас в грязной телогрейке, да в сапогах кирзовых. А тут хоть на человека похожа, - женщина спрыснула грудь духами и растёрла их ладошкой. - Люблю цветочный запах, напоминает сирень, что росла у меня под окном…
        - Может, как ты говоришь, на человека и похожа… Только вот развратник мне этот противен. Чего удумал - женской любовью заниматься! - возмутилась Варя.
        - Подумаешь, невидаль какая. Мне двадцать два года, сирота я с тринадцати годов, и за свою короткую жизнь успела насмотреться. Чуть в бордель не попала! Поверь мне, наш хозяин - просто невинный младенец. В борделе девки каждый день по пять клиентов обслуживали, всякое случалось: такие попадались живодёры! Этот, по крайней мере, один. Чего с ним не справимся что ли втроём?
        - Справились уже… Ладно базлать, пошли, - оборвала Варя. - А то прогневается отец наш родной, благодетель, и отправит на казённую фабрику.
        Женщины, как обычно, вошли в спальню Ламанского; тот возлежал на кровати обнажённый, прикрывшись одной лишь простынею. Варя заметила незнакомого мужчину, расположившегося поодаль на кушетке около окна. Незнакомец был удивительно хорош собой: светловолосый, голубоглазый, тонкий прямой нос и правильной формы слегка полноватые губы говорили явно о дворянском происхождении.
        Гость в свою очередь, не отрывал взгляда от Варвары. И сам того не ожидая, впервые за три последних месяца, при виде красавицы в кружевном белье, ощутил прилив плотского желания и сил.
        Прелестница, высокая, стройная, белокожая, с аппетитной грудью и упругими бёдрами - выглядела чрезвычайно соблазнительней. Розовые чулки столь выгодно подчёркивали её стройные ноги…
        Сигизмунд почувствовал лёгкое головокружение и сладостную боль внизу живота.
        - Рекомендую, - Ламанский указал в сторону Вари. - Одалиска[34] в полном твоём распоряжении. Если желаешь прямо здесь - прошу без лишних стеснений.
        - Простите, но я бы лучше уединился с девушкой… - робко возразил Сваровский.
        - Что ж дело твоё… Комната рядом… - благожелательно ответил Ламанский и тут же скинул с себя простынь. - Ну, мои цыпочки, идите к своему петушку!
        Взгляд Сваровского непроизвольно упал на обнажённого майора: «О-ля-ля! Как говорят в Париже! С такими природными задатками, ему и пятерых женщин будет мало…»
        Поляк с одалиской уединились в соседней комнате. Сваровский затворил за собой дверь и невольно ощутил смятение: вдруг он покажется неопытным любовником? Ведь он жене не изменял! А с эдакой роскошной одалиской не знаешь как себя вести!
        Варя, понимая неловкость партнёра, пришла ему на помощь:
        - Как вас зовут? - едва слышно спросила она.
        - Сигизмунд…
        Женщина, распахнула одеяло и легла на кровать. Её тяжёлая коса соскользнула с подушки и упала на пол.
        - Моё имя вы наверняка знаете…
        Сваровский, постепенно преодолевая смущение, приблизился к ложу.
        - Никогда не видел такой длинной косы… - робко заметил он.
        - Да, меня из неё и прозвали здесь «Краса - длинная коса».
        - Они правы - вы действительно очень красивы, - сказал Сигизмунд, присев на краешек кровати.
        Он не удержался и дотронулся до блестящих волос одалиски.
        - Можно расплести вам косу?..
        Женщина удивилась необычной просьбе.
        - Конечно, если это доставит вам удовольствие…
        Вскоре Варвара лежала с распущенными волосами, они струились и ниспадали с ложа, словно чёрные шёлковые нити. Женщина терпеливо ждала, когда поляк закончит с лирикой и перейдёт к делу.
        Сваровский снял рубашку, отбросив её прочь, затем расстегнул брюки… Варя залюбовалась его телом, она непроизвольно вспомнила Глеба Панфилова, управляющего купца Хлебникова. Любила ли она его?.. Пожалуй, что - да. Но это было давно, в той, другой жизни, к которой нет возврата…
        Несмотря на трёхмесячное воздержание, Сваровский был не тороплив. Варя, сама того не ожидая, с удовольствием ощутила в себе его плоть… Ей стало легко и хорошо, словно не было суда, кошмарной дороги и пересылочной тюрьмы, не было старого сластолюбца Ламанского, только она и Сигизмунд. Женщина обняла партнёра с неистовой силой, словно не желая расставаться с ним никогда.
        Когда всё закончилось, и любовники достигли наивысшего удовлетворения (чего Варя не испытывала с тех пор, как не была с Глебом), то сознали - они ниспосланы друг другу судьбой.
        Сигизмунд пребывал в недоумении: «Боже, что за женщина? Я с женой не испытывал ничего подобного! Неужели такое бывает? Неужели надо было дожить до тридцати двух лет, похоронить жену, чтобы познать такое наслаждение?»
        Варвара же ни о чём не думала, она просто положила голову на грудь Сигизмунда и наслаждалась выпавшими минутами счастья, которое может закончиться в любой момент. А потом… А, что потом? Ламанский… Любовь втроём… Ей было противно вспоминать, и она начала целовать Сигизмунда в грудь, а затем всё ниже и ниже, как когда-то Глеба…
        Глава 4
        При последующих визитах Сваровский непременно останавливался у Ламанского с ночёвкой, и тот, по обыкновению, предлагал ему провести время со своими одалисками. Сигизмунда покорила Варвара, он постоянно думал о ней: «Такая красивая женщина - каторжанка. Ей бы в обществе блистать… А она - в руках похотливого майора…До чего не справедлива жизнь… А моего деда и бабку она пожалела? Эта жизнь… Они потеряли всё: богатство, усадьбу, земли, доброе имя… Отец женился на крестьянке, я же - потомок истинных шляхтичей занимаюсь торговлей… И невольно приходится иметь дело с Ламанским… О, Матка Боска, помоги мне грешному[35]…»
        Сигизмунд приближался к Алгачам, вскоре на пригорке показался дом Ламанского.
«Неужели увижу её снова? - думал он о Варваре. - А вдруг майор не позволит с ней уединиться?»
        Торговец, как обычно выгрузил товар, хозяин остался доволен. Сигизмунд умел угождать, а теперь приходилось стараться вдвойне из-за Вари, уж больно хотелось её видеть… и не только.
        Сигизмунд удалился с красавицей в смежную с хозяйской спальней комнату, Ламанский не обратил на это ни малейшего внимания. Она была облачена, как и в прошлый раз, в бельё куртизанки. Заметив на себе пытливый взгляд мужчины, женщина произнесла с горечью:
        - Ненавижу этот пошлый маскарад… Если б жизнь можно было повернуть вспять, и прожить заново - не наделала бы я прежних ошибок.
        - Увы, не вольны мы в этом. Судьбу свою не изменишь, знать нам суждено с тобой Варя так жить.
        - Да, наверное, но я не хочу, - она подошла к Сигизмунду и обняла за шею. - А вправду говорят, что ты - из польских дворян?
        - Правда, - подтвердил мужчина и начал целовать Варю.

«Куда мне до него… Он такой красавец… Обожаю…» - мелькнуло у неё в голове.

* * *
        Варя жила от приезда до приезда Сигизмунда: каждое его появление в доме Ламанского становилось для неё мимолётным счастьем. Поляк не смотрел на товарок своей возлюбленной, как не предлагал Ламанский, в итоге тот смирился, мол, нравится тебе девка - наслаждайся, я - человек щедрый и умею быть благодарным.
        Варвара же с каждым днём ощущала, что ей становится всё труднее улыбаться своему
«благодетелю». Его прикосновения вызывали дрожь, по вечерам перед сном начинало тошнить, кружилась голова. Женщина приписывала сии симптомы отвращению, которое она испытывала к Ламанскому, но вскоре поняла - катастрофа, она беременна.
        Майор был твёрд по отношению к своим беременным одалискам, отсылая их обратно в Акатуй и выписывая новых за соответствующую плату. Что касается детей, то начальник Акатуйской тюрьмы не желал дополнительных проблем и осложнений, и Ламанскому пришлось самому заботиться о своём потомстве, которым он с изрядным постоянством пополнял иркутский приют.
        Варя пребывала в растерянности: неужели ребёнок от Ламанского?.. Или нет… А, если от Сигизмунда?.. Увы, она точно не знала. Её беспокоило лишь одно - отправят обратно в Акатуй, и прощай любимый…
        После долгих раздумий она приняла решение признаться Сваровскому и попросить помощи.

…Варя и Сигизмунд, насладившись друг другом, не размыкая объятий, нежились на любовном ложе. Женщина прильнула к груди своего возлюбленного и водила пальчиком вокруг его соска. Он перехватил её руку и поцеловал в запястье.
        - Сигизмунд, думаю, Ламанский отправит меня в Акатуй, - решилась она, наконец, затронуть животрепещущую тему.
        - Как? Отчего? - встрепенулся он.
        - Я… Я… Словом, я - тяжёлая. И не знаю чей ребёнок - твой ли майора.
        - Матка Боска! И что же - я больше тебя не увижу?!
        - Ну, год почти прошёл. Мне дали три, осталось всего два…
        - Нет! Я не переживу разлуки с тобой! Ты нужна мне! Ни с одной женщиной мне не было так хорошо! - Сигизмунд приподнялся на локте и осыпал Варю поцелуями. - Чем я могу тебе помочь?
        Именно этого вопроса и ожидала женщина.
        - Придумай что-нибудь, ты же - умный и Ламанский безгранично тебе доверяет. Скажи, что хочешь побыть со мной несколько дней, скажем в Нерчинске, ведь никто не знает, что я - каторжанка, на лбу-то надписи нет. Заплати ему и обещай вернуть, скажем, через два-три дня. Я же в это время схожу к бальнику, говорят, он умеет вытравливать нежелательный плод травами.
        - Как скажешь! Я на всё согласен. Только бальник - человек Ламанского. Тебе об этом известно?
        - Да. Но деньгами он не побрезгует. Берёт он за свои услуги десять рублей.
        - Хорошо, это не деньги. С бальником всё ясно… А, чем бы соблазнить Ламанского? - Сигизмунд задумался.
        Утром Сигизмунда осенило: он посмотрел на свой серебряный перстень с евкдаловым[36] камнем, приобретённым по случаю в Иркутске полгода назад. Ещё тогда Ламанский, заметивший обнову торговца, не преминул высказаться по этому поводу:
«Отличная вещица. Умеешь ты, Сигизмунд, выбирать. Евкладовый камень - такая редкость по нашим временам, говорят, его месторождения на Урале вконец истощились».
        Припомнив слова майора, торговец направился к нему, тот же изволил завтракать.
        - Доброго здоровья, ваше благородие, - Сигизмунд поприветствовал хозяина.
        - А это ты… Присаживайся, откушай со мной.
        - Премного благодарен, - гость сел за стол, прислуга тут же поставила ему прибор.
        - Сергей Викторович… - начал Сигизмунд, поигрывая своим перстнем на свету, камень же, уловив солнечный лучик, отражал его, переливаясь оттенками розового и фиолетового цветов.
        - Ах, Сигизмунд, до чего ж хорош твой евклад - просто чудо! - Ламанский прервал трапезу и залюбовался камнем.
        - Ваше благородие, я знаю, что перстень вам шибко нравится…
        - Не то слово, - подтвердил хозяин.
        - Поэтому я хочу его вам подарить, - Сигизмунд снял перстень с пальца и протянул Ламанскому, тот же оторопел от такого предложения.
        - Право - не откажусь! Но скажи, ведь твой подарок - не просто так?! А? - хозяин пытался догадаться о причине такой щедрости.
        - Вы правы - не просто так. Прошу вас позволения одолжить мне Варвару на два-три дня, я собираюсь в Нерчинск…
        - Как тебя задела эта бабёнка! Да, что ни говори, - хороша бестия! А в постели!
        - Задела, - подтвердил Сигизмунд.
        - Ладно, бери уж, я щедрый. Но учти…
        - Не волнуйтесь, Сергей Викторович, если что - вы ни причём…
        - Вот-вот.
        Глава 5
        Сигизмунд, отъехав на телеге от острога на достаточное расстояние, достал из мешка лабашок и пайбу[37], протянул их Варваре.
        - Вот, оденься, так сойдёшь за местную крестьянку.
        Женщина послушно скинула телогрейку, облачилась в крестьянскую одежду и поклонилась любовнику.
        - Не поминай лихом, Сигизмундушка. Мало ли что…
        Мужчина растерялся.
        - Ты что такое говоришь?! Как я без тебя?
        - Всякое при этом бывает. Знай, если умру - любый ты мне…
        Сигизмунд привлёк Варю и поцеловал в губы.
        - И думать не хочу о плохом, всё будет хорошо. Иди.
        Варя вошла в тайгу и, обойдя бурелом, направилась в указанном Сигизмундом направлении к болоту. Примерно через час неспешного ходу она заметила баглю[38] поросшую болотным борщевиком. Женщина, превозмогая страх, вступила на шаткие брёвнышки и, держа наготове длинный шест, начала медленно продвигаться вперёд.
        Стояла звенящая тишина… Неожиданно затрещал болотный кулик, вслед за ним нетигель[39]. Варя передвигалась почти крадучись, стараясь не думать о том, что вокруг багли могут быть многочисленные бадараны[40], и если оступишься - всё медленная смерть, будет засасывать час, а то и более.
        Погода стояла прохладная, только сошёл снег, от частого дыхания шёл пар, но Варе было жарко. Она остановилась, перевела дух, сняла с головы платок, и снова двинулась вперёд. Наконец, в сером болотном тумане показалась хижина бальника. Варя перекрестилась:
        - Слава Богу, дошла…
        Не успела Варя постучать в дверь хижины, как она отворилась, перед ней появился сам бальник: высокий, худощавый, его совершенно седые длинные волосы свисали паклями; длинный вытертый до дыр сюртук, потерявший первоначальный цвет висел на нём мешком, на ногах были надеты крестьянские лапти, подшитые грубой кожей.
        - Здравствуй, голуба! Травить пришла?
        Варя кивнула.
        - Каков срок? - поинтересовался бальник.
        - Месяц, может чуть больше…
        - Справимся. Деньги при себе?
        Варя достала из кармана лабашка ассигнацию.
        - Вот, - протянула она, - возьмите.
        Бальник выхватил ассигнацию костлявой рукой и произнёс с нетерпением:
        - Заходи. Дашь себя осмотреть?
        Варя замялась:
        - Зачем это?
        - Может у тебя не месяц вовсе, а больше: помрёшь тогда, - пояснил хозяин хижины.
        Женщина задумалась: «Коли снасильничает - всё равно, какая теперь разница…»
        - Я согласна…
        - Вот и хорошо, - обрадовался бальник, в его, казалось бы, бесцветных глазах неожиданно вспыхнули жёлтые огоньки.
        Варя не на шутку испугалась: «Неужто, оборотень какой?..» И оробела…
        - Так ты заходишь, или рожать решила? - поинтересовался бальник.
        - Нет, нет, захожу.
        Пересилив себя, Варя вошла в хижину, которая оказалась весьма просторной. Посередине стоял стол огромный стол, уставленный колбами, баночками, в реторте шипел какой-то раствор; через два небольших оконца поникал скудный свет, поэтому горело множество свечей; в дальнем углу виднелась деревянная кушетка с матрацем, набитым сеном; под потолком висели пучки трав, распространяя приятный запах.
        - Раздевайся и ложись, - бальник указал как раз на кушетку в дальнем углу.
        Варя скинула с себя лабашок, тёмно-коричневое платье, оставшись лишь в нижней льняной рубахе и панталонах, что по здешним понятиям считалось роскошью.
        Бальник тотчас заметил сию принадлежность женского туалета, недоступную простой крестьянке или поселянке.
        - Как там поживает Ламанский? - неожиданно спросил он.
        Варя вздрогнула, её обуял животный страх, ноги подкосились.
        - Это начальник строга-то? - уточнила она, стуча зубами.
        - Он самый…
        - Не знаю. Откуда же мне знать простой поселенке, я острог стороной обхожу?
        - Ну-ну, - промычал хозяин. - И все у вас на поселении в таком белье расхаживают?
        Варя поняла свою оплошность, но было уже поздно.
        - Погоните? - спросила она упавшим голосом.
        - Да нет… Но плату придётся повысить, так сказать, за конфедециальность.
        - За что? - не поняла женщина.
        - За тайну…
        - А-а. Но у меня больше нет денег.
        - Ничего, ты со мной так расплатись по-женски.
        Варя почувствовала, как страх сменился отвращением, голова закружилась, к горлу подкатил тошнотворный комок.
        - Не бойся меня, я - не Ламанский. Обойдусь без причуд. Один я здесь живу, порой заходят крестьянки, да поселенки, но такая красавица как ты - впервые.
        Бальник подошёл к женщине и дотронулся худощавой рукой до её полной груди, ей же показалось: леший прикоснулся… Затем мужчина спустил бретельки её рубашки, и тяжело дыша, начал целовать плечи, мять грудь, наконец, женщина ощутила, как его пальцы скользнули между ног…
        - Это что и есть ваш осмотр? - возмутилась Варя.
        - Считай, что так…
        Бальник задыхался от возбуждения, оттесняя женщину к кушетке, стоящей в углу. Та же, понимая, что сопротивляться бесполезно, поддалась, превозмогая душившее её отвращение.

…Варя очнулась, между ног всё болело, низ живота неприятно тянуло. Она огляделась: в окно проникал мутный свет, совершенно было не понятно - день сейчас или вечер. После попытки встать Варя поняла, что слишком слаба и сильно кружится голова.
        За столом сидел хозяин хижины, он был настолько занят - усердно карябал в амбарной книге гусиным пером, что не заметил, как его подопечная очнулась.
        Варвара же с трудом села, собралась с мыслями: «Где я? Ах, да - у бальника на болоте… Отчего так всё болит?.. Неужели всё кончено?..»
        Хозяин оторвался от амбарной книги и взглянул на Варю пустыми бесцветными глазами, её же вновь обуял страх, неприятно «засосало под ложечкой».
        - Очнулась? Голова кружиться?
        - Да… - еле слышно вымолвила Варя.
        - Это нормально. Лежать надобно не менее пяти часов, иначе - истечёшь кровью. Прошло всего три, так что - ещё два, не меньше.
        - Худо мне, болит всё…
        - И это нормально. Первый раз что ли травишь?
        Варя кивнула.
        Бальник намешал что-то в глиняный горшочек, залил водой и потянул женщине.
        - Выпей, полегчает.
        Варя ощутила запах трав и совершенно безбоязненно выпила предложенный напиток: по телу тот час разлилось тепло, отчего ей стало легче, потянуло в сон.

* * *
        - Вставай, пора.
        Бальник теребил Варю за плечо, она же никак не могла очнуться. Он подошёл к бадье с простой водой, наполнил небольшой ковш, и слегка плеснул женщине в лицо: та тут же открыла глаза.
        - Вот и славно. Как себя чувствуешь?
        Варя села на край кушетки: голова не кружилась, но внизу живота неприятно тянуло.
        - Вижу, что лучше. Вот возьми, - бальник протянул Варе чистую холщёвую тряпицу, - а то до острога не доёдёшь, одежду всю выпачкаешь. Теперь дней пять будет кровенить, не меньше.
        Женщина послушно взяла тряпицу, использовав её по назначению и начала одеваться. Повязав лабашок верёвкой, она поклонилась хозяину:
        - Дай Бог тебе здоровья, - затем взяла пайбу, шест, стоящий у двери и направилась прочь.
        - И тебе того же. Да будь осторожней. Вот тебе напоследок трава: заваривай и пей, тогда минуешь сии неприятности, - бальник протянул женщине небольшой мешочек. - Да смотри, чтобы Ламанский не проведал про мой подарок, иначе - не сносить мне головы.
        Варя удивилась, но взяла мешочек и положила его в пустую пайбу:
        - Почему вы заботитесь обо мне?
        Бальник пожал плечами.
        - Наверное, оттого, что больно ты хороша…
        Глава 6
        Сигизмунд ожидал Варю в условленном месте, укутавшись в тёплый тулуп, - к вечеру поднялся холодный ветер, небо затянуло серыми тучами. Наконец из леса появилась Варя, направившись прямо к телеге.
        Сваровский тотчас стащил с телеги ещё один специально припасённый тулуп, завернув в него подошедшую возлюбленную.
        - Как всё прошло? - поинтересовался он.
        - С божьей помощью… - уклончиво ответила женщина.
        - Намаялась, - пожалел Сигизмунд свою подругу. - Едем ко мне, время ещё есть, отдохнёшь, накормлю тебя вдоволь.
        Варя кивнула, ей хотелось поскорей прилечь, вытянуть ноги, дабы утихомирилась боль внизу живота. Она села в телегу рядом с Сигизмундом, тот стегнул лошадь кнутом: тронулись по направлению к Нерчинску.
        В город въехали уже поздно вечером, при свете редких газовых фонарей. Варя почти ничего не разглядела, оттого ей показалось, что Нерчинск похож на большую деревню: и дома деревянные покосившиеся, и дороги не мощёные булыжником, - в распутицу не проедешь.
        Наконец Сигизмунд остановил лошадь около высоких ворот.
        - Приехали, - он открыл затвор, телега въехала во двор.
        Дверь дома отворила пожилая прислужница, она же - няня, кухарка и прачка.
        - Батюшка, слава Богу. Уж волновались мы с Полюшкой: куда ты запропал-то?
        - Всё в порядке, Матрёна… Вот гостью привёз.
        При виде женщины Матрёна поджала губы, - года не прошло со дня смерти жены, а он уж полюбовниц приводит в дом, - но смолчала: не её ума дело.
        - Приготовь нам ужин, да побольше - оголодали мы с Варварой Григорьевной.
        Матрёна фыркнула, прикрыв рот рукавом широкой льняной рубахи: «Тоже мне - Варвара Григорьевна, небось, из поселян …»
        Отужинали Сигизмунд и Варвара на славу. Поляк был щедрым, достал из подпола отличное вино, словом, старался проявить максимальное гостеприимство по отношению к возлюбленной. Варя сама удивилась, насколько ей хотелось есть, после всех пережитых впечатлений, - она же ничего не рассказывала, особенно о том, что пришлось уступить бальнику, - только уплетала за обе щёки Матренину стряпню, да обильно запивала вином. В конце концов, её окончательно сморило, и она заснула прямо за столом.
        Сигизмунд подхватил Варвару на руки и перенёс на постель, укрыв тёплым одеялом из утиного пуха, которое в своё время смастерила его покойная жена. Варя мирно посапывала, коса её расплелась и разметалась по подушке. Сигизмунд разделся и прилёг рядом, слегка поправив роскошные волосы подруги.

* * *
        Рано утром, когда Матрёна и Полина ещё почивали, Сигизмунд и Варвара покинули Нерчинск, впереди их ждали Алгачи. Весеннее утро было сырым и холодным, закутавшись в тулупы, они дремали в телеге. Неожиданно Сигизмунд увидел перед собой нагруженный обоз, идущий в город. На нём сидели несколько угрюмых мужиков, облачённых в чёрные одежды, чем-то напоминающие монастырские.
        Когда обоз поравнялся с их телегой, Варвара поинтересовалась у Сигизмунда:
        - Монахи?
        - Нет, старообрядцы-аароновцы[41]. Живут в верстах десяти от острога, в вайлухе[42], иногда выбираются в Нерчинск: привозят мёд, пушнину, а закупают оружие и патроны, - пояснил Сигизмунд.
        - Странно, я думала, что старообрядцы вообще не покидают свои скиты, живут чем Бог пошлёт.
        - Да, но охотиться надо, одними силками много не наловишь. Да и в тайге без ружья нельзя, мало ли что…
        Варя плотнее закуталась в тулуп и прижалась к возлюбленному.
        - Да Бог с ними, с аароновцами этими. Главное, что мы - вместе.
        Сигизмунд привлёк подругу к себе и поцеловал в губы.
        Глава 7
        Обоз аароновцев въехал в Нерчинск и прямиком направился на рыночную площадь. Пробило семь часов утра, колокола местной церкви отзвонили заутреннюю. Самый старший из старообрядцев, с бородой почти по грудь, широченный в плечах, с огромными крепкими руками, по-хозяйски обошёл двух, запряжённых в обоз лошадей, нагнулся, поднял им копыта и внимательно осмотрел подковы.
        - Чай, послужат ещё…
        - Фрол, - обратился к нему один из старообрядцев, - давай разгружаться, в скорости мещане пожалуют.
        Фрол лихо подхватил увесистый бочонок с мёдом, вынул из обоза и поставил на землю, по всему было видно, - мужик недюжинной силищи, одно слово - кузнец.
        Разгрузившись, аароновцы стали дожидаться, когда на площади появятся первые покупатели, и они не замедлили себя ждать, - в Нерчинске все прекрасно знали, что мёд старообрядцев самый лучший во всей округе, и берут они недорого, по-божески.
        Покуда спутники Фрола наливали деревянными ковшами мёд в ёмкости покупателей, он решил пройтись по площади, высматривая местных торговцев, промышлявших скупкой уральских перстней, браслетов, шкатулок из поделочного камня, а затем выгодной перепродажей в Нерчинске, Акатуе и Алчачах.
        Его внимание привлёк серебряный перстень с розово-фиолетовым авантюрином. Фрол сгрёб его своей огромной ручищей, покрутил, прикидывая, будет ли он впору Любаве, его невесте. И решил после некоторых размышлений: пожалуй, перстенёк-то хорош, в пору придётся.
        - Почём вещица? - поинтересовался он у перекупщика.
        - Червонец, - осклабился тот, видя, что перед ним - аароновец, стало быть, при деньгах.
        Фрол, не торгуясь, достал из-за пазухи узелок, развязал его и отсчитал ровно десять рублей.
        - Не потеряй по дороге, - усмехнулся торговец, протягивая перстень покупателю.
        - Не боись, - сказал тот, достал из кармана тесёмочку, надел на неё перстень и обвязал вокруг шеи. - Тепереча никуда не денется.

* * *
        Старообрядцы, как и сто лет назад жили общиной, выбирая каждые пять лет на общем сходе старосту. Житьё в ските было незавидным (и это при всём том, что аароновцы не отличались аскетизмом, женились по своим законам, плодили детишек, любили поесть и выпить): суровые условия жизни - летом мошкара, весной клещ, разносящий заразу; постоянная борьба с наступающей тайгой; охота на всякое зверьё, обработка скудных полей. Но, прежде всего, - беспрекословное подчинение старосте, - за ослушание прилюдная порка солёными розгами.
        Иван Феофанов, избранный старостой три года назад, мужик в летах, справный и крепкий хозяин, рубил дрова во дворе дома. Погода для весны стояла холодная, приходилось постоянно подтапливать печь. Его дочь Любава, которой недавно исполнилось семнадцать лет, помогала матери по хозяйству, других детей чете Феофановых Бог не дал.
        - Матушка, отчего батя такой задумчивый в последнее время? - поинтересовалась дочь у родительницы.
        Та же продолжала месить тесто, словно не слышала вопроса.
        Любава, чистившая сковороду песком, пристально взглянув на мать, снова спросила:
        - Почему?
        Пелагея тыльной стороной руки смахнула со лба выбившуюся прядку волос из-под платка и, вздохнув, ответила:
        - Замуж думает тебя отдать, вот и приданое ужо готово.
        - Как? За кого? - встрепенулась Любава.
        - Не ведаю… Разве он скажет, только сычом глядит, поди спроси чего лишнего - враз плетьми отходит.
        Любава тихонько заплакала.
        - Не хочу, как Анфиска, за не любого выходить! Она чуть не утопилась после замужества в Каре!
        - Ладно, вавакать[43]! - резко оборвала мать. - Не дай Бог отец прослышит.
        Она покосилась через плечо на дверь: хозяина не было видно в доме, но и стук топора во дворе стих.
        Но Любава не унималась:
        - Небось, за Фрола меня хочет отдать. Мало, что тот первую жену уморил в кровати своими медвежьими ласками - и меня туда же?! Так он старый ужо, я ему в дочери годна…
        - Зато Фрол - кузнец справный, мужик видный, - пыталась возразить Пелагея.
        - Ну и что… Не любый он мне. Да и боюсь я его: вона лапищи, как у медведя - прижмёт и придушит.
        Пелагея, понимая, что дочь не уймётся, пока её отец не выпорет, с остервенением продолжала месить тесто.
        - Ты чисть сковороду-то, да не вавакай… - заметила она.
        - Не пойду за Фрола, - отрезала Любава и утёрла слёзы рукавом льняной рубахи.
        Пелагея почувствовала: быть беде.

* * *
        Ближе к вечеру Любава взяла коромысло с вёдрами и направилась к реке. Дойдя до условленного места, она, не успев окликнуть своего любого Васятку, угодила прямо в его объятия.
        - Чаво охальничаешь! - возмутилась Любава. - Не лапайся! - отпихнула она руку парня.
        - Дай хоть нагляжусь на тебя, почитай два дня не видал…
        Любава покрутилась перед Васяткой: что и говорить, в новой парке, подбитой агонью[44] из лисицы, она была хороша.
        - Поди, мать сшила? - поинтересовался парень.
        - Да я и сама могу рукодельничать…
        Любава скинула коромысло с плеча, поставив деревянные вёдра на землю. Васятка приблизился к девушке и взял её за руку.
        - Сказывают в ските, что староста, батя твой, прочит тебя за Фрола-кузнеца. Так ли?
        Девушка молчала.
        - Значит правда, коли молчишь, - сказал Васятка и отвернулся в сторону.
        - Боюсь я его… За тебя замуж пошла бы, да батя не даст - убьёт скорее. Он с Фролом больно дружен, тот ему скит в узде держать помогает.
        - Давай убежим отсюдова, не только в ските люди живут. Из дайги[45] выйдем, да айда в Нерчинск, или ещё дальше.
        - На что жить-то будем? - поинтересовалась Любава.
        - Проживём, чай не безрукий, работать буду…
        - А коли словят: тебя убьют, меня насильно за кузнеца выдадут…
        - Не словят, уйдём.
        Неожиданно из-за низкорослых прибрежных кустов появился староста. Любава не на шутку испугалась:
        - Батя… Вы откудова здесь?
        - Оттудова!!! - рявкнул староста, отодвинув дочь в сторону. - Ишь ты - абаим[46], чего удумал: сбечь от меня?!
        Васятка растерялся, понимая, что Иван следил за дочерью и слышал весь разговор от начала до конца.
        - Иван Терентьевич, не любит Любава Фрола! Христом Богом молю, отдайте её за меня! - взмолился он.
        Староста смерил взглядом парня:
        - Хуже рода вашего, Костровых, в ските не найти. Отец твой сколь помню: всю жизнь не путёвым был, так и сгинул в дайге. И ты туда же: сбечь! Нет, чтобы в ските жить, жениться да детишек нарожать.
        - Вот я и хочу жениться на Любаве!
        - Ишь, какой шустрый: чего ты можешь дать моей дочери? Изба твоя и та покосилась, а внутри шаром покати! - Иван Терентьевич достал небольшой топорик из-за пояса. - Вот чего скажу тебе, Васятка: Любаву оставь, а то неровён час - зарублю!
        После таких слов Любава осела на землю и разрыдалась.
        - Не пойду за Фрола…
        - А кто тебя, дуру, спросит! Велю - пойдёшь. А нет - прощайся со своим абаимом! - Иван замахнулся топором на Васятку, тот, испугавшись, отшатнулся и чуть не упал. - Говори, непутёвая, при нём говори, что пойдёшь за кузнеца! Не то! - староста снова замахнулся топором.
        Любава, зная крутой нрав отца, и понимая, что тот действительно может зарубить Васятку, пообещала:
        - Добро, я согласна за Фрола. Только не трогай Васятку!
        Иван, довольный таким оборотом дела, сплюнул в сторону парня:
        - Катись отсюдова, пока не зашиб. А ты, - обратился к дочери, - набери воды, да обратно - в скит. Излупил бы плетьми, да жаль попорчу - завтра Фрол придёт свататься.
        Глава 8
        На следующее утро Пелагея открыла большой деревянный кованый сундук, стоявший в горнице, аккуратно сняла льняное полотенце, присыпанное измельчённой мятой и полынью, и начала вынимать вещи, накидывая их на крышку.
        Любава стояла рядом, безучастная ко всему происходящему.
        - Смотри, вот сарафан, больно хорош: шитый цветной нитью и бисером, что батя покупал мне в Нерчинске. Ежели под него рубаху подобрать - ладно будет. Нравится?
        Девушка стояла, потупив взор, лишь кивая на слова матери.
        - Или вот - платье, материя - что надо. Матери моей ещё, сколь лет пролежало, а всё как новое. Может, его наденешь?
        Любава опять кивнула. Пелагея, понимая состояние дочери, решила определиться сама:
        - Ладно: сарафан и вот эту рубаху, - она сняла наряды с крышки сундука и протянула Любаве. - Вот держи, поди примерь.
        - Зачем?.. Всё равно… - девушка равнодушно посмотрела на сарафан и рубашку.
        - Затем, что скоро жених твой придёт, - пояснила мать. - Мне ещё стол надобно накрыть, медовуху из погреба достать.
        Пелагея хлопотала по дому, готовясь к приходу жениха. Любава же, охваченная состоянием безразличия, лишь прикрывавшего истинное отчаянье, которое только может испытывать юная дева, отдаваемая в жёны жестокому нелюбому мужчине, сидела в углу горницы, сложив руки на коленях, медленно покачиваясь из стороны в сторону. Пелагея не привлекала дочь к приготовлениям, в душе жалея её, невольно вспоминая себя, молодую, - ведь любила она совсем другого парня. Но, увы, жизнь сложилась, так как есть: прожила с не любым почти двадцать лет. И чего за прошедшие годы только не пришлось пережить: муж бил, ругал и жестоко обращался в постели.
        Пелагея украдкой посматривала на дочь, материнское сердце сжималось от боли. Но что она могла сделать? - с Иваном говорить бесполезно, отходит солёными розгами раз другой, и весь сказ с его стороны. В глубине души она была согласно с дочерью: Фрол ей не пара. Мало того, что жестокий, подстать Ивану Терентьевичу, жену свою, говорят, в постели замучил до смерти, да и бил её нещадно, так ещё и третий десяток разменял прошедшей весной - почитай, на тринадцать годов старше Любавы.
        Пелагея разливала медовуху, в изготовлении которой считалась среди селения самой лучшей мастерицей, неожиданно за раздумьями рука дрогнула - пролила густую золотистую жидкость на отбеленный холст скатерти.
        - Ну, вот… Тепереча менять заново, - сокрушалась она. - Любава достань из сундука, что в сенях, скатерть чистую!
        Девушка машинально встала и направилась в сени, в которых царил полумрак даже днём. Едва ступив на их земляной пол, она почувствовала прикосновение чьих-то рук к плечам, затем ей зажали рот, и рывком дёрнули в тёмных угол за аккуратно сложенную поленницу.
        - Молчи…
        Она узнала голос Васятки и обомлела от ужаса: вдруг батя нагрянет, да застанет их вместе?
        - Ты зачем здесь? - робко и чуть слышно спросила она.
        - Бежим, этой ночью: куда глаза глядят… К негидальцам[47] податься можно, в Нерчинске нас всё равно найдут, а без паспортов далеко не уйдём…
        Любава замерла: бежать… а что потом? - как жить без денег, без крова? Может, лучше и так, чем в кровати с Фролом.
        - Бежим, - согласилась она. - Но коли поймают - засекут розгами насмерть.
        - Тебя нет, отец пожалеет. А я… Всё равно мне, не могу без тебя жить!
        Любава метнулась к Васятке, прикрыв ему рот ладошкой.
        - Ты чего кричишь, мать услыхать может. Жди на рассвете около кривой ели, что на краю селенья, приду. А теперь уходи…
        Любава вошла в горницу и протянула матери чистую скатерть, та же заметив, излишнее волнение дочери, сочла его всё тем же нежеланием выходить замуж.
        - Иди, приведи себя в порядок, скоро уж Фрол пожалует.
        Любава послушно взяла сарафан, рубаху, кокошник, приготовленные матерью, и скрылась за занавеской, дабы переодеться. Облачившись, она решительно вышла навстречу родительнице:
        - Знай, не поможешь мне, удавлюсь. Грех будет не только на мне, но и на тебе с батей.
        Пелагея пошатнулась от испуга, перекрестилась и как куль плюхнулась на скамью около стола.
        - Чего удумала! Побойся Бога!
        Любава стояла перед матерью прямая, как струна, глаза сверкали безумным огнём.
        - А я его не боюсь! А есть ли он вообще, коли допускает такое? Ты вот с батей сколько лет прожила, чего думаешь, не вижу, что плачешь украдкой?! А бьёт тебя постоянно, попрекает куском хлеба!!!
        - Не смей! - оборвала мать. - Многого ты не знаешь!
        - И знать не хочу! А одно ведаю - не любите вы друг друга. А замужество твоё было на крови замешано: поди, батя наш ловко избавился от соперника…
        - Замолчи! Христом Богом молю! Замолчи! - взмолилась Пелагея, вспомнив своего жениха, сгинувшего в тайге - все считали медведь заломал, но было и другое мнение: Иван убил, дабы самому жениться на молодой красавице.
        Неожиданно, откуда-то из глубины, из потаённых тайников души, поднялась жгучая ненависть к мужу, Пелагея даже испугалась. В этот момент она была готова его убить, отомстив тем самым за загубленную молодость и сломанную жизнь.
        - Хорошо… Вразумить тебя всё равно невозможно. Поди, сговорилась с Васяткой?
        Любава кивнула.
        Пелагея, сама того не ожидая, приняла решение: помочь дочери бежать, во что бы то ни стало! - сама же - как Бог даст… Вновь её захлестнуло чувство ненависти к мужу, дремавшее столько лет, и нежданно-негаданно разбуженное дочерью: «Пусть поплатиться за всё!» Она мысленно представила себе, как огромный медведь рвёт Ивана на части, он же истекая кровью, кается во всех своих грехах. Эта картина, рождённая болезненным воображением, доставила женщине несказанное удовольствие.

* * *
        - Мир вашему дому, - вымолвил Фрол, перешагивая через порог горницы, и осеняя себя двуперстием.
        Иван Терентьевич и Пелагея в ответ поклонились.
        - Прошу за стол, Фрол Матвеевич, - пригласил хозяин дома. - Отведайте нашего угощения.
        Фрол, довольный, что сам староста желает породниться с ним, крякнул, провёл рукой по густой русой бороде, и сел на скамью:
        - Благодарствуйте, хозяева…
        Пелагея засуетилась, стараясь быть вежливой и предупредительной по отношению к гостю, дабы муж не заподозрил чего лишнего.
        Кузнец отведал пирогов Пелагеи, начинённый тайменем[48], запивая медовухой.
        - Ох, Пелагея Степановна, хорош напиток у вас! Ох, хорош! Ядрёный, так и за душу берёт, - он многозначительно подмигнул своей будущей тещё.
        - Медовуха-то, что вода… Ушла и нету более, а вы говорите: за душу берёт, - вступил в разговор Иван Терентьевич. - Жена должна за душу-то брать! А! Пелагея Степановна, что скажешь, дорогому гостю?
        - То и скажу: прав ты, Иван Терентьевич.
        Хозяин рассмеялся, довольный покорностью жены, ничего не подозревая о её тайных планах.
        Фрол, понимая, что настало время, достал из кармана нового армяка, цепочку, с надетым на неё перстнем, приобретённым в Нерчинске.
        - Вот, Иван Терентьевич, стало быть, прошу вашего дозволения жениться на Любаве. Это гостинец для неё, - Фрол протянул цепочку хозяину дома.
        Тот сгрёб гостинец своей здоровенной лапищей и, оценив на вид, тут же прикинув стоимость, крикнул:
        - Любава, подь сюды!
        Из-за занавески, разделяющей горницу на две части, появилась невеста: что и говорить, была она хороша - у Фрола прямо сердце затрепетало. Он невольно, повинуясь неудовлетворённому желанию, встал, и всем телом подался ей навстречу через длинный дубовый стол.
        Иван Терентьевич, завидев, такое нетерпение своего будущего зятя, только хмыкнул. Пелагея же - замерла, опасаясь промашки со стороны дочери, но напрасно: та повела себя спокойно и уверенно, поклонилась родителям, а затем уже - дорогому жениху, села рядом с отцом, потупив взор, как и положено молодой невинной девушке.
        - Решили мы с матерью, что ты, Любава, вошла в возраст для замужества. А вот и твой наречённый, Фрол Матвеевич Копытин. Род Копытиных - из первых старообрядцев, что покинули суетной мир, отправившись сюда в дайгу, где и появился скит. Так что отдаём тебя дочь в надёжные мужские руки, будь послушной, во всём подчиняйся - Фрол человек с жизненным опытом и небедный: дом справный, хозяйство, скотина - всё как положено. По нашим аароновским обычаям требуется согласие, как жениха, так и невесты: даёшь ли таковое?
        Иван Терентьевич сверлил глазами дочь. Пелагея затрепетала, словно лист на ветру, снова опасаясь за поведение дочери. Та же лишь кивнула, что и означало: согласна.
        - Добро, стало быть, дело слажено. Через пару дней, в присутствии народа, и запишем вас мужем и женой в заветную книгу[49]. И только смерть сможет вас разлучить, - подытожил отец семейства.
        - Вот, Любава, гостинец тебе - будет залогом нашей любви, - сказал Фрол, снимая с цепочки перстень.
        Кузнец встал, подошёл к невесте, - та лишь протянула правую руку, не поднимая головы, - и надел на безымянный палец свой подарок.
        - Вот так-то…. Нравиться?
        Любава машинально взглянула на перстень: он действительно был отличной уральской работы, но девушка не видела его красоты, воспринимая, как железные оковы, вонзающиеся прямо в кожу. Она, пересилив себя, выдавила улыбку, и ответила:
        - Благодарствуйте, Фрол Матвеевич…
        Иван Терентьевич, смотрел на дочь, радуясь, что всё сложилось: она не стала противиться и проявлять характер.
        - Иди тепереча в свою светёлку, - велел он дочери. - А ты Пелагея принеси ещё медовухи, да тоже ступай, разговор промеж нас будет не для бабьих ушей.
        Любаве не пришлось повторять дважды, она встала, поклонилась и исчезла за ситцевой занавеской горницы. Иван Терентьевич услышал, как скрипнула дверца, ведущая в светёлку дочери и удаляющиеся шаги.
        Пелагея принесла небольшой бочонок холодной медовухи из подвала и также удалилась.

* * *
        - Выпей-ка, Фрол, - староста налил будущему зятю медовухи в большую глиняную чашку. - За вас молодых, дабы были вы богаты и народили много детей! - Иван Терентьевич пригубил чашу с медовухой, гость последовал его примеру. - Тепереча о деле, - он смахнул капли хмельного напитка с бороды левой ладонью и пристально посмотрел на кузнеца: - Основатель нашего скита, Святой Аарон почти два века назад сказал: «Не ищите забвения в богатстве, но и не пренебрегайте достатком, ибо дети и жёны должны жить в тепле, обутыми и одетыми, дабы не угас род ваш и дело наше». Так-то вот…
        Кузнец задумался.
        - Это ты к чему, Иван Терентьевич?
        - К тому, дорогой зятюшка, что золото и серебро, лихоманка их побери, - он перекрестился в сторону икон, - ещё никто не упразднял. Я же хочу блага своей дочери… Да и себе тоже. Знаешь древнюю мудрость: у кого богатство - у того и власть?
        Фрол кивнул и отпил из чаши.
        - Истинно, так и есть.
        - Так вот, есть задумка у меня одна, - хозяин многозначительно посмотрел на собеседника.
        - Говори, Иван Терентьевич, не томи. Почитай мы с тобой уже одна семья.
        - И то верно, - согласился староста. - Так вот, прослышал я, что негидальцы здешние, что у горного хребта обитают, много золота имеют. А на что оно им? - дикий народ, в бубен бьют - думают, духов призывают. Тьфу, нехристи! Так вот, хочу я отряд снарядить из верных людей, да золотишко-то к рукам прибрать, а их чумазых… Сам понимаешь, золото они просто так не отдадут.
        Фрол растерялся.
        - А как же власть? Это ж убийство…
        - Оно, Фролушка… Какая власть тебя беспокоит? Та, что вокруг острогов понастроила? Неужто ты думаешь, местного губернатора интересует сотня негидальцев?!
        Староста рассмеялся и отхлебнул медовухи.
        - Когда выходим? - поинтересовался кузнец.
        - Вот, это по-нашему! Не ошибся я в тебе, дорогой зять! Да после свадьбы и отправишься во главе отряда, желающих будет - хоть отбавляй. Да и Васятку с собой возьми, дом у него совсем покосился, помочь надобно человеку, - хозяин подмигнул.
        Фрол понял: Любавин ухожёр не должен вернуться обратно в скит.
        Глава 9
        Пелагея, стоя под дверью горницы, перекрестилась: что ж взяла грех на душу - подслушала мужнины разговоры, но то не напрасно. Она потихоньку вышла из дома и отправилась на задний двор, если что - она доила коров и ничего не слышала.
        Смеркалось, подходило время вечерней дойки. Пелагея сидела рядом с коровой, но делать ничего не могла - руки не поднимались. Бурёнка беспокойно мычала - вымя было переполнено, доставая чуть ли не до земли. Женщина же находилась в оцепенении, понимая, что задумал муж: но что она может сделать, как отвратить убийство несчастных негидальцев?
        Корова в очередной раз недовольно подала голос, призывая хозяйку начать, наконец, дойку. Пелагея очнулась, машинально почувствовав в руках тёплые коровьи сосцы, струйка молока хлынула в ведро.
        Наконец, подоив трёх коров, Пелагея направилась в светёлку дочери, та не спала, сидела на кровати в одной ситцевой рубахе, расчёсывая волосы.
        - Ты чего неприбранная? - поинтересовалась мать, в тайне надеясь, что дочь передумала совершить дерзкий поступок.
        - Успею, - спокойно ответила та. - До рассвета время ещё есть.

* * *
        Иван Терентьевич и Фрол изрядно выпили, кровь молодого жениха взыграла, и он без обиняков заявил:
        - Чего тянуть, для верности, дабы у девки не возникло мыслей дурных, надобно её обабить!
        Иван Терентьевич округлил глаза.
        - Ты это… Фрол, не горячись, всему своё время. Хотя… Сиди, сейчас приду…
        Он встал, покачнувшись, и направился в светёлку Любавы.
        Дочь сидела на кровати, поджав ноги, рядом на табурете стоял приготовленный узелок. Неожиданно дверь отворилась, на пороге появился отец семейства, он икнул и заплетающимся языком заявил:
        - Любава, ты давай готовься… Сейчас в тебе придёт твой суженный…
        Девушка обомлела, не понимая, что происходит.
        - Вы, батя, о чём это?
        - О том, что одень новую рубаху. Фрол придёт к тебе в светёлку…
        - Чаво?! - возмутилась она и вскочила с кровати. - С какой стати?!
        Иван Терентьевич внимательно посмотрел на дочь: из-под простой тонкой ситцевой рубахи проступали великолепные женские формы, хмель как рукой сняло.
        Он решительно наступал на неё:
        - Я дал согласие, всё равно через два дня свадьба: чего тянуть - то?
        Любава растерялась: мало того, что она стоит перед отцом полуголая, так её ещё и невинности хотят лишить без её согласия.
        - Я не хочу так, не согласная я! - закричала она, в надежде, что услышит мать и придёт ей на помощь.
        - Чаво? Супротив отца идти? - Иван Терентьевич начал постепенно свирепеть.
        Девушка поняла, что ситуация безвыходная.
        - Батя, я просто хочу, чтобы всё было, как положено после свадьбы, - предприняла она последнюю тщетную попытку.
        - Нечего томить мужика, готовься, - приказал отец.
        Неожиданно его взгляд упал на узелок, лежащий на табурете рядом с кроватью.
        - Это чаво? - он кивнул в сторону собранных вещей. - Куды собралася, абанатка[50]? Сбечь, стало быть, хотела? Признавайся, а то Фрола позову, да ещё за ноги самолично держать буду!
        Любава поняла: всё пропало…
        Пелагея переливала парное молоко в большой глиняный кувшин, когда услышала душераздирающий крик дочери. Она бросила ведро, остатки молока вылились на земляной пол сеней, схватила тут же стоящие вилы и опрометью помчалась в светёлку.
        В тот момент, когда Пелагея отворила дверь и увидела лежащего Фрола на растерзанной дочери, который пытался заломить ей руки, дабы та не сопротивлялась; женщина, не раздумывая, вонзила вилы прямо в зад насильнику. Кузнец издал душераздирающий рёв, подобный бешеному быку, соскользнул со своей жертвы и, катаясь по полу от неистовой боли, проклинал своих будущих родственников.
        Любава лежала на кровати в изорванной в клочья сорочке, на плече виднелась свежая ссадина, она даже не могла плакать, а просто стонала от боли и обиды. Пелагея, недолго думая, перевернула вилы, и ударила древком Фрола по голове несколько раз, тот затих, распластавшись на полу с голой окровавленной задницей.
        Женщина, хоть и находилась в состоянии отчаянья, всё же понимала - сейчас появится муж: и что тогда? Но он не появлялся. Любава перестала стонать, села на кровати:
        - Ма…Матушка, - едва вымолвила она. - Батя убьёт Васятку, он всё понял… За ним пошёл…
        - Любавушка, - Пелагея отбросила вилы и бросилась к дочери. - Неужто сохальничал?
        Девушка отрицательно покачала головой.
        - Есть Бог на свете, - сказала мать. - Быстро одевайся и беги, пока Фрол не очнулся и батя не пришёл. Я тута сама справлюсь.
        - Матушка, как же вы? Ведь розгами забьёт!
        - Пущай попробует! - Пелагея злобно блеснула глазами и схватила вилы, лежащие на полу. - Беги в Алгачи, проси защиты у начальника тюрьмы, говорят, он нас, староверов, не жалует. Скажи, что не выдержала такой жизни, авось поможет документы выправить. Да поторапливайся!
        Любава быстро надела рубаху и сарафан, что мать приготовила ещё днём для смотрин, накинула парку, взяла узелок и спешно покинула родительский дом.

* * *
        До Алгачей Любава добралась уже утром, весеннее солнце уже поднималось над верхушками тайги, окружавшей острог. Девушка, обессиленная длинной дорогой и впечатлениями прошедшей ночи, шла еле-еле, едва держась на ногах: перед глазами всё плыло, голова кружилась, к горлу подступала тошнота. Её заметил солдат со сторожевой башни: и как она вышла из леса, и как направилась к острогу и, наконец, как упала прямо на дороге. Он тотчас сообщил бравому ефрейтору, некогда доставившему женщин для господина Ламанского, что из тайги вышла странная женщина, может из староверов, а может и беглая. Ефрейтор, как человек осторожный, придерживался мудрости: лучше перестараться и подстраховаться, нежели потом получить выговор от начальства за нерадивость. Он приказал двум солдатам доставить таинственную особу в острог: уж тут всё расскажет - куда и зачем шла, как знать, может действительно беглая. Но тогда: отчего идет средь бела дня, не таясь, и прямо по дороге, ведущей в острог?
        Афанасий Иванович, не желая беспокоить начальство, сам решил допросить незнакомку. Окинув её опытным взглядом, он сразу понял: никакая она - ни беглая, а, скорее всего, действительно из таёжного скита.
        - Говори, милая: кто ты? Откуда?
        Любава сидела перед ефрейтором на табурете, рядом с ней стояли двое солдат, дотащивших её до острога. Афанасий Иванович сделал знак оставить его одного: солдаты удалились.
        Девушка сняла с головы платок, полностью скрывавший лоб и брови, на плечо выпала роскошная коса пшеничного цвета, она перевела дух и попросила:
        - Умоляю, напиться воды…
        Ефрейтор загляделся на незнакомку: она была молода, румяна, голубоглаза, чуть вздёрнутый нос вовсе не портил её, добавляя лишь обаяния. Он снял с пояса небольшую флягу с вином.
        - Вот выпей, голуба, оно-то лучше воды будет.
        - Благодарствуйте, - она отвинтила пробку и немного отхлебнула из горлышка, слегка закашлявшись.
        - Ну вот, тепереча рассказывай.
        - Из старообрядцев я, из аароновцев, что живут в дайге, в ските. Не выдержала я ихней жизни, сбежала… Христом Богом молю, помогите мне! Я не хочу возвращаться!
        Любава залилась слезами, сползла с табурета и упала в ноги ефрейтору. Тот смутился.
        - Ну, ты, девка… Встань, я, чай, - не государь-император, чтобы у меня в ногах валяться.
        Он нагнулся, поднял Любаву и снова усадил напротив себя.
        - Так-так, из аароновцев значит, говоришь…
        Девушка кивнула.
        - Вот вам крест, - она перекрестилась.
        - Верю, верю… А звать тебя как?
        - Любава…
        Афанасий Иванович про себя заметил, что имя очень подходящее для девушки.
        - Это в вашем ските живут в блуде и грехе, не венчаясь? - поинтересовался он.
        - Да… Но я так не хочу. Отец хотел силой отдать меня замуж за вдовца, что намного меня старше.
        - И сбежала, не согласясь с родителем, - закончил фразу ефрейтор.
        Любава кивнула.
        - Матушка сказала: проси помощи у начальника острога - он, мол, добрый человек.
        Афанасий Иванович хмыкнул, прекрасно зная о доброте майора, только во что она может выйти - это уж как Бог даст.
        - Хорошо, велю тебя накормить, и доложу начальству. А там видно будет, что с тобой делать. Одно могу обещать: в скит не вернёшься.
        Любава с благодарностью посмотрела на ефрейтора глазами, полными слёз.

* * *
        Избитый Васятка очнулся: голова раскалывалась, глаза застилала пелена, во рту стоял привкус крови. Он понял, что лежит на земле, попытался сесть, а затем подняться на ноги, но они были чужими, и он снова провалился в бездну. Ему привиделась Любава: будто бежит навстречу в синем сарафане по лугу, усыпанному ромашками, несёт букет в руках, а на голове - венок из васильков.
        Неожиданно, откуда не возьмись, на лугу появился медведь - и прямо на Любаву. Васятка открыл глаза, прислушался: до него донёсся медвежий рык.
        - Неужто абутор[51]? Плохо дело…
        Рык приближался, ещё пара-тройка минут и обезумевший самец, идущий по следу самки, будет здесь. Юноша собрал последние силы, с трудом поднялся, осмотрелся и, насколько мог быстро направился к раскидистому старому дубу. Едва он успел залезть на дерево, как примчался разъярённый медведь. Он обежал вокруг дуба, видимо, самка оставила здесь свою метку, обнюхал ствол, затем воздух, издал очередной рык и помчался прочь, вглубь тайги.
        Васятка почувствовал, что голова закружилась, его вырвало, он потерял равновесие и упал вниз.

* * *
        Пелагея, вооружённая вилами, стояла над Фролом истекающим кровью. Она не испытывала ни малейшего раскаянья, напротив, почувствовав необычайную лёгкость в теле и ясность происходящего. Немного поразмыслив, женщина предположила, что муж отправился к дому Васятки, возможно даже под каким-либо предлогом ему удастся выманить доверчивого юношу из избы - и вот тогда… Ей не хотелось думать, что будет, но пред глазами вставали картины одна страшнее другой. Увы, но она никак не могла помочь возлюбленному Любавы.
        Пелагея потеряла счёт времени, руки затекли от напряжения, она крепко сжимала вилы, держа их наготове. Наконец, она услышала шаги мужа: вот он вошёл в горницу, потоптался и позвал:
        - Пелагея!
        Она не откликнулась, подойдя к двери и, прижавшись к дверному косяку, чтобы муж её не сразу увидел.
        - Пелагея! Ты где, чумная баба? - звал Иван Терентьевич.
        Женщина затаила дыхание, она слышала биение своего сердца. Староста направился в светёлку дочери, в надежде, что дело сделано и она, теперь фактически, - жена Фрола.
        Заглянув в распахнутую дверь, он увидел своего зятя лежащим на полу кверху окровавленным задом, из головы кузнеца сочилась кровь.
        Староста перекрестился: «Неужто Любава его так уделала? Вот стерва!»
        Иван Терентьевич переступил через порог светёлки. Пелагея, не раздумывая, воткнула ему вилы прямо в живот, тот осел, посмотрев на жену мутным взором:
        - Гадина… За что?.. - недоумевал он.
        - За то, что издевался надо мной, почитай, двадцать лет! И за то, что позволил дочь обабить без её на то согласия!
        Староста стоял на коленях перед женой, инстинктивно зажав руками живот с торчащими из него вилами.
        - На коленях стоишь! - усмехнулась жена. - Тепереча самое время. Васятку, небось, порешил?
        Иван Терентьевич хотел что-то сказать, он хватал воздух ртом, словно рыба, вытащенная из воды. Пелагея так ничего и не услышала: муж упал на бок - ноги задёргались в конвульсиях, душа покидала его бренное тело.
        - Сдохни, собака! - Пелагея плюнула на мужа и направилась в горницу к печи.
        Она подбросила дров побольше, чтобы огонь пылал как можно сильнее; открыла заслонку, набросала рядом тряпок, полотенец, стянула со стола скатерть, чтобы искры от пламени как можно скорее попали на них… И начался пожар.
        Глава 10
        Негидальцы, жившие у хребта Ороча, давно пристрастились к царской водке, меняя на сие зелье пушнину, в добыче которой они слыли умелыми охотниками, которым не было равных на всём Забайкалье.
        В очередной раз, когда ушлые торговцы из Нерчинска покинули стойбище племени, прогибаясь под тяжёлыми мешками, нагруженными меховыми шкурками, начался праздник: на кострах жарились освежёванные тушки животных, негидальцы разливали водку в глиняные чаши и напивались до беспамятства.
        Шаман Ихрым наблюдал за сей удручающей картиной, сидя около своего шатра, что стоял на холме. Он никогда не принимал участие в пьянках своих соплеменников, лишь сокрушаясь при виде их, напившихся до безобразия, издали.
        Он печально вздыхал, вспоминая дни своей молодости: давно это было… Он не помнил уже, когда и родился. В то время негидальцы ещё сохраняли свой язык, культуру и человеческое достоинство. А что теперь? Ихрым закурил трубку с длинным тонким мундштуком. Его узкие подслеповатые глаза начали слезиться от ядрёного табака - это единственное, что он выменивал у пришлых торговцев на различные амулеты из зубов животных.
        Ихрым закашлялся.
        - Зверское зелье, - заметил он и затянул старинную заунывную песню, услышанную им ещё в далёком детстве от своей бабки.
        Пропев её до конца, шаман невольно подумал, что стал забывать свой язык, ведь большинство соплеменников предпочитало говорить на русском, да и смешанных детей стало появляться всё больше с приходом торговцев. Он понимал, что негидальцы, или орочоны, как называли они себя, обречены на постепенное исчезновение.
        Ихрым затянулся что есть силы, стараясь забыться и вызвать видения: перед глазами возникла жена, умершая много лет назад, она призывно звала его к себе, жестикулируя руками. Шаман понял: дни его сочтены. Но кто же тогда позаботиться о племени? - несмотря на всеобщее пьянство, соплеменники считались с ним, как с главой рода.
        - Ихрым!
        Седая женщина вывела шамана из забытья своим криком.
        - Что шумишь, Лисица?
        - Помоги, Ихрым! Ивану опять плохо: трясёт всего, ноги и руки дёргаются… Помрёт…
        - Хорошо, сейчас иду…

…Ихрым откинул шкуру и скрылся в шатре, прихватив с собой всё необходимое для обряда исцеления.
        Лисица плакала всю дорогу, пока шли до её нехитрого жилища, сооружённого из сухих стволов сосны в виде конуса, затянутого шкурами, вверху было оставлено отверстие для дыма. Убранство жилища также не радовало глаз - оно было бедным даже по скромным меркам негидальцев: посередине котёл для варева пищи, да вокруг старые провонявшие шкуры для сидения и сна.
        Иван лежал на одной из шкур, его ноги и руки дёргались, голова запрокинулась, из-за рта сочилась слюна. Ихрым попытался вспомнить: сколько лет юноше? - вроде шестнадцать, или нет - семнадцать; он родился ровно через девять месяцев после того, как стойбище посетили золотоискатели, которые допытывались о золотой жиле, проходящей в пещерах хребта.
        Ихрым один знал о той жиле, эта тайна передавалась из поколения в поколение рода шаманов, но сейчас: кому он оставит свои знания? - наследника у него нет, да и в племени он не видел достойного приемника.
        Судороги прекратились, Иван затих. Лисица испугалась, что сын умер и начала причитать.
        - Не мешай! - приказал Ихрым. - А лучше оставь нас одних.
        Лисица повиновалась, покинула жилище, присоединившись к всеобщему веселью.

* * *
        Иван лежал неподвижно, прикрыв глаза, не реагируя на окружающих. Лисица помешивала в котле варево из лесной дичи, постоянно пробуя пресный бульон большой деревянной ложкой, скорее напоминающей черпак.
        Старая вытертая шкура, висвшая на входе в жилище, откинулась - вошёл Ихрым и молча сел около юноши, внимательно посмотрел на него, цокнул языком и вынес окончательный приговор:
        - Его дух блуждает в Тёмном Царстве теней, и более не вернётся.
        Лисица замерла, ложка так и осталась торчать в бурлящем вареве. Женщина всхлипнула и жалобно попросила:
        - Ты же - шаман. Верни мне моего сына…
        Ихрым задумался: то, что он - шаман - весьма веский аргумент. Но, увы, и потомственный шаман может далеко не всё. Сколько раз Ихрым возвращал Ивана в Светлый Мир, но теперь он бессилен.
        - Мне нужно время до завтрашней Луны, - произнёс он и покинул жилище Лисицы.
        Ихрым, не спеша, возвращался в свой шатёр, снова и снова обдумывая слова Лисицы: а если он ничего не сможет сделать? Что будет тогда? Люди разуверятся в его силе?
        Неожиданно его окрикнул Варлуша, охотник, вернувшийся из тайги с отменной добычей.
        - Ихрым!
        Шаман оглянулся.
        - Я нашёл в дайге человека, совсем молодого. Он весь в крови, похоже умирает.
        Ихрым, так и не дойдя до своего шатра, повернул вместе с Варлушей к северной оконечности хребта, где на отшибе располагалась хижина охотника.
        Молодой человек, как выразился охотник, был совсем юношей, с едва пробивающимися светлыми усиками над пухлой верхней губой. Ихрым внимательно осмотрел его: голова была сильно повреждена, несчастный истекал кровью, и помочь ему могло только чудо.
        - Из староверов, - предположил охотник.
        Шаман внимательно рассмотрел одежду юноши: действительно, именно так одевались староверы, что жили сравнительно неподалёку в тайге.
        - Не жилец, - констатировал Ихрым, но неожиданно его осенила дерзкая мысль:
«Голова пробита, но дух здоров… Надо переселить его в Ивана… И время сейчас подходящее - полная Луна».

* * *
        Васятка открыл глаза: на него улыбаясь во весь беззубый рот, смотрела женщина, по всей видимости, из негидальцев.
        - Сынок! - радостно воскликнула она и бросилась к Васятке на шею. Тот попытался отстраниться, но безуспешно.
        Рядом стоял странный седой старик, облачённый в одежду, сшитую из шкуры оленя и отделанную красивой добротной вышивкой, в руках он держал бубен.
        Васятка попытался вспомнить, что же с ним произошло. Единственным последним воспоминанием было, как его жестоко избил староста, потом оттащил в лес на съедение диким зверям; затем он пытался спастись от медведя, идущего по следу самки.
        - Вы подобрали меня в дайге? - поинтересовался юноша.
        Глаза Лисицы округлились.
        - Иван! Что с тобой? Ты не узнаёшь меня?
        - Нет, - честно признался тот.
        Женщина недоумевающе взглянула на шамана. Тот невозмутимо смотрел на юношу.
        - Всё получилось. Как звать тебя?
        - Васятка…
        - А я - Ихрым, шаман племени негидальцев. Идём со мной.
        Лисица не возражала: ей было вполне достаточно, что сын снова вернулся в Светлый Мир, а к его странностям она уже привыкла.
        Васятка послушно шёл вслед за странным стариком, воспринимая его как своего спасителя. Старик обернулся:
        - Что ты чувствуешь? Загляни в себя…
        Васятка удивился, но попытался сосредоточиться на своих ощущениях. Они были несколько странными: он, словно, - в чужой тарелке; ноги казались ватными, руки размахивали из стороны в сторону при ходьбе сами по себе, язык слушался плохо, и говорил он почему-то чужим голосом.
        - Странно как-то всё…
        Шаман кивнул.
        - Идём ко мне в шатёр, там всё поймёшь.
        В шатре Ихрым достал огромное глиняное блюдо, поставил его на земляной пол, напомнил его водой из бадьи, что стояла у входа, и велел юноше:
        - Смотрись!
        Васятка пожал плечами: чего он девка, любоваться на себя? Но тут же в ужасе отпрянул: на него из воды смотрело совершенно чужое лицо с раскосыми глазами.
        Он такого видения он обмяк и осел на пол. Руками начал ощупывать себя, отчего пришёл в ещё большее смятение.
        - Что со мной? - задыхаясь, спросил он.
        - Ничего. Ты жив, и зовут тебя Иваном. Женщина, которую ты видел - твоя родительница, - пояснил шаман.
        - Как? Почему Иван? Я сам на себя не похож… Может я сплю и вижу сон?
        Шаман отрицательно покачал головой.
        - Ты - Иван, негидалец. Смирись с этим или умри.
        Васятка почувствовал, как из глаз текут слёзы, стало быть, всё происходящее - явь.
        Глава 11
        Любава дожидалась своей участи, сидя в женском бараке. Ефрейтор же, набравшись смелости, направился к майору Ламанскому, дабы замолвить слово за приблудившуюся девку, чего греха таить, понравившуюся ему с первого взгляда.
        Афанасий Иванович стоял навытяжку перед своим начальником, взяв «под козырёк».
        - Ваше благородие! Разрешите обратиться?
        - Обращайтесь, ефрейтор, - лениво разрешил майор, пребывая в весьма благодушном настроении после обеда.
        - Стало быть, дело такое, - ходил вокруг да около подчинённый.
        - Не томи, ефрейтор, докладывай.
        - Девка к нам прибилась из староверов, значит… Вот… Что прикажите с ней делать?
        Майор округлил глаза.
        - Как это прибилась?! Острог - что проходной двор? Отвечайте, ефрейтор! - возмутился майор.
        - Никак, нет-с, ваше благородие! Не проходной двор! Просто, она вышла из тайги, её заметил солдат на сторожевой башне, я же решил: может - беглая. Проверить-то не помешает…
        Ламанский кивнул.
        - Ну и проверил. Достоверно, что она - из староверов?
        - Точно так-с, ваше благородие, из них, - подтвердил ефрейтор.
        - И что ей дома не сиделось?
        - Говорит, не желает так боле жить…
        - А-а, - протянул майор.
        - Так как прикажите? Отправить её обратно: ведь забьют ироды!
        Ламанский задумался.
        - А что девка - хороша собой?
        - Точно так-с, ваше благородие, очень хороша, и очень молода, - уточнил ефрейтор.
        - И документов при себе, конечно, не имеется? - поинтересовался Ламанский.
        - Нет-с…
        - Ладно, отправь её в женский барак. Пусть помогает по хозяйству. Там посмотрим, что делать с этой лесной нимфой. Да присмотри за ней - раз больно молода.
        - Слушаюсь, ваше благородь…

* * *
        Любава, привыкшая с малолетства к тяжёлому крестьянскому труду, восприняла дозволенную помощь по хозяйству, как избавление от прошлого и старалась выполнять свои обязанности на совесть. Каторжанки, быстро сориентировавшись, определили новенькую на постирочные работы, которых было в избытке. Та же не роптала, ловко управляясь с робами заключённых, что почище - от солдат или офицеров, каторжанки стирали сами.
        Любава целыми днями проводила у речки, благо, что дни становились длиннее и теплее. Ефрейтор только диву давался: и скромна, и красива, и работящая: чем не жена?
        Прошёл почти месяц, Ламанский же не спешил решить участь «лесной нимфы» и та, смирившись со своей судьбой, продолжала стирать грязные робы, стерев руки почти до крови.
        Однажды, в середине июня, Варвара, томимая печалью о Сигизмунде, решила искупаться в речке, дабы отвлечься от скорбных мыслей. Она чувствовала, что Прасковья и Даша надоели Ламанскому и, скорее всего, он отошлёт их обратно в Акатуй, она же боялась, что эта участь постигнет и её - и прощай тогда любимый.
        Когда она подошла к Каре, Любава выливала в речку подмылье[52] из деревянного корыта.
        - А это ты, говорят, из староверов будешь? - поинтересовалась Варя у девушки, та кивнула. - Не больно ты разговорчива, я смотрю…
        Любава оторвалась от работы и посмотрела на Варвару.
        - А вы - из дома майора будете?
        - Из него… А ты почём знаешь? Хотя, чего я спрашиваю: про это все ведают, вплоть до последнего солдата.
        - Не обижает он вас? - поинтересовалась девушка.
        Варвара удивилась подобному вопросу.
        - А ты чего интерес к майору проявляешь?
        - Да нет, - ответила Любава, отжимая холщёвые штаны. - Просто хочу знать: как это без любви-то происходит?
        Варвара разъярилась:
        - Молода ещё интересоваться! Небось, сама-то не захотела без любви, раз сбежала из дома? Вот взяла бы и попробовала - спрашивать потом не пришлось!
        - Вы не серчайте на меня, я не со зла, - примирительно сказала девушка. - Просто надоела стирать: изо дня в день одно и тоже, почитай, скоро месяц. Сначала я радовалась, что начальник острога меня не выгнал. А теперь даже не знаю… Сплю с каторжанками в бараке на жёсткой кровати, ем пустые щи, стираю от зари до зари. А как зимой буду стирать? Руки-то заиндевеют…
        Варвара пожалела девушку и поинтересовалась:
        - А из мужиков тебе никто не приглянулся?
        Любава зарделась, и чего Варвара сразу сделала вывод:
        - Ага, стало быть, я попала прямо в яблочко! А он чего?
        Любава пожала плечами и продолжила стирку.
        - Да ничего: считает меня дикаркой.
        - А кто такой?
        - Афанасий Иванович…
        - Это наш бравый ефрейтор? - Варвара рассмеялась. - Да… Впрочем, мужик - что надо: не злобливый, к каторжанкам с пониманием относится. Ты дай ему понять, что небезразличен он тебе.
        - Не умею я. В ските таким премудростям не учат.
        - Ну, был же у тебя жених: как его?.. Васятка кажется… А с ним-то как объяснялась? - полюбопытствовала Варя.
        - Никак. Мы с ним с малолетства знались. Да и не было промеж нас ничего - не успели.
        - Не расстраивайся, ещё наверстаете, - попыталась утешить Варвара.
        - Навряд ли… Батя его убил.
        Варвара округлила глаза.
        - Твой отец убил твоего же жениха?
        Любава кивнула и тихо заплакала.

…Искупавшись в Каре, Варвара направилась в казарму, дабы найти ефрейтора и поговорить с ним. Не успела она подойти к ней, как появился Афанасий Иванович собственной персоной.
        - Господин хороший, - обратилась женщина, - дозвольте поговорить с вами наедине.
        Ефрейтор удивился: чем же он заинтересовал сию «жрицу любви», но отказывать не стал.
        - Что ж, говори, Варвара.
        - Вам, Афанасий Иванович, сколько годков-то исполнилось?
        - Двадцать два. А что?
        - А не думали, вы, жениться?
        - Тебе, девка, чего надобно? Ты - не поп, а я - не грешник, чтоб перед тобой исповедоваться. Иди лучше, а то начальство будет искать.
        - Не волнуйтесь, вы так. До вечера я свободна. Я неспроста спросила вас о женитьбе…
        - Чего оженить меня хочешь на каторжной? - ефрейтор громко рассмеялся. - Ты лучше своим делом у Ламанского занимайся.
        - Зачем вы так, Афанасий Иванович? Меня каждый обидеть может…
        - Ну ладно, говори уж, коли начала, - позволил ефрейтор.
        - Любава по вам сохнет…
        Афанасий округлил глаза.
        - Да ну… - удивлённо протянул он.

* * *
        С того самого разговора с Варварой, Афанасий начал приглядываться к Любаве. Ещё раньше он замечал и её красоту, и расторопность, и прилежание в работе, но никогда не думал он ней, как о женщине - больно молода.
        Слова Варвары задели его и он начал задумываться: «А действительно, пора жениться. На ком? Кругом поселянки после заключения, да крестьянки…»
        Так приглядывался Афанасий к ней до конца лета, затем не выдержал и направился к Ламанскому с просьбой:
        - Дозвольте просить вас, Ваше благородие.
        - Дозволяю…
        - Надумал я жениться… Вот…
        Ламанский воспринял эту новость спокойно.
        - Прекрасно, самый возраст у тебя ефрейтор. И на ком же?
        - На Любаве…
        - Это, что весной прибилась к нам, от староверов убежала? Лесная нимфа! - уточнил майор.
        - На ней…
        Ламанский рассмеялся.
        - И то верно, хорошая из неё жена получится: чуть что - сразу в бега.
        Ефрейтору не понравились слова начальника, но он сдержался.
        - У меня не сбежит.
        - Да? Ну, женись, коли так. Служить продолжишь, или в отставку подашь?
        - Продолжу…
        - Добро, - кивнул Ламанский.
        - Только, есть заковырка одна…
        - У твоей невесты нет документов: помню, помню… Что поделать, придётся помочь тебе, - Ламанский многозначительно посмотрел на подчинённого.
        Тот с готовностью достал из кармана ассигнации.
        Эпилог
        Год спустя
        Сигизмунд успешно преумножил свой капитал и открыл в Нерчинске небольшую галантерейную лавку, которая пользовалась огромной популярностью в городе и близлежащих сёлах.
        Неожиданно для себя Сваровский сошёлся накоротке с Афанасием, который был теперь человеком семейным и подумывал оставить службу, но чем заняться в дальнейшем ещё не решил. За годы службы в остроге он скопил приличную сумму денег, которой не знал, как распорядиться. Любава также была плохой советчицей в этом вопросе, она совсем не знала жизни: ведение домашнего хозяйства - то дело другое, здесь ей равных не сыщешь, а вот выгодное вложение денег - не для неё.
        Помог Сигизмунд. В его новую лавку в Нерчинске требовался грамотный управляющий и не просто управляющий, а доверенное лицо. Афанасий тотчас, не раздумывая, согласился служить у поляка и прикупил в городе не без его помощи приличный дом, куда вскорости и перебрался вместе с Любавой, там и родился их первенец.
        Варвара продержалась в фаворитках Ламанского дольше всех своих предшественниц - почти год. Он, не взирая на мольбы Сигизмунда, отправил женщину обратно в Акатуйскую женскую тюрьму.
        Прощание любовников было сдержанным, Сигизмунд старался не подавать вида, насколько ему больно расставаться с Варварой. Та же, сидя в телеге, одетая в простую ватную телогрейку, в обнимку с мешком, в котором содержался весь её нехитрый скарб, тихо плакала.
        Сигизмунд обнял её на прощанье.
        - Я непременно буду тебя навещать, - пообещал он.
        Варвара же, не веря его словам, лишь кивнула в ответ, понимая: зачем ему каторжанка? Ради чего он, красавец, будет мотаться в такую даль, как Акатуй? Неужто для того, чтобы повидать её? Пустое…
        Телега тронулась и запылила по разбитой дороге, Сигизмунд стоял и смотрел ей вслед, пока не осело облако пыли, и та не скрылась из вида.
        За первые две недели своего пребывания в женской тюрьме, Варвара вкусила все прелести каторжной жизни: пребывание в доме у Ламанского показалось ей просто развлечением.
        Её отправили в красильный цех, где стояла страшная вонь и смрад, за которым было трудно различить, что происходит в нескольких шагах. Через несколько дней у женщины открылся сильный кашель.
        Неожиданно тюремное начальство смягчилось - Варвара была переведена в пошивочный цех, где быстро освоила нехитрое ремесло раскройщицы. Она ловко орудовала большими остро отточенными ножницами, вырезая из грубой ткани рукавицы, правда, через десять часов работы, к вечеру, правая рука почти не слушалась, но это не шло ни в какое сравнение с крашением.
        Спустя месяц, когда женщина совсем сникла и смирилась со своей участью раскройщицы, надзирательница вызвала её из камеры и препроводила в комнату свиданий. Варвара, одетая в чёрное тюремное платье, в платке, завязанном на затылке, сидела на табурете, недоумевая: кто же пожелал её видеть? Неужели Сигизмунд? При этой мысли ей стало страшно: как он увидит её такую, неприбранную, в тюремном страшном платье? Но в тоже время сердце приятно защемило: неужели не забыл и сдержал своё обещание?
        Дверь скрипнула и отворилась, в комнату свиданий вошёл Сигизмунд - всё такой же красивый и холёный. Варвара устремилась к нему, а затем… закрыла лицо руками, покрытыми мозолями от непривычного труда, и разрыдалась.
        Сваровский подошёл к Варваре, обнял её. Та, не помня себя от счастья, уткнулась в плечо любовника, грубый тюремный платок соскользнул с её роскошных волос. Сигизмунд же осыпал заплаканное лицо женщины поцелуями.
        Пять лет спустя
        Торговые дела Сигизмунда Сваровского благополучно шли в гору, и он стал подумывать, что пора бы его семейству: жене - Варваре Григорьевне, старшей дочери - Полине и младшему сыну - Тимофею, перебраться в более крупный город, а три лавки же в Нерчинске оставить на управляющего Афанасия.
        С этой целью он посетил Иркутск, где присмотрел просторный дом для своего семейства, а также помещение под будущий магазин. Сваровский решил, что Иркутск - промышленный город, нечета Нерчинску - будет, где развернуться. Оформив соответствующие купчие, он вернулся в Нерчинск, и через месяц переехал на новое место жительства со всей семьёй.
        По приезде в Иркутск у Варвары было множество хлопот по обустройству нового жилища, но они были ей в радость. Она купила мебель, портьеры, ковры - дом приобрёл респектабельный вид. Затем она наняла горничную, кухарку и истопника, он же исполнял обязанности кучера. Хозяйка старалась придать дому хоть какой-то светский лоск, и это почти удалось. Её падчерица, Полина, выросла красавицей, чувствовалась польская кровь отца. Девушке минул семнадцатый год. Посему Варвара Григорьевна стремилась приобрести репутацию состоятельного семейства: ведь не для кого не секрет, что о приданном невесты судят по имуществу родителей.
        Наконец, закончив все хлопоты по обустройству дома, супруги Сваровские, решили отметить свой переезд и успешные торговые дела в ресторане «Сибирская корона», который считался самым лучшим и дорогим в городе.
        Варвара давно не была в подобных заведениях, почитай скоро восемь лет. Она с удовольствием надела новое шёлковое платье, подобрав под него соответствующие крашения; из роскошных, но уже седеющих волос, соорудила сложную причёску, и приобрела вид жены преуспевающего купца.
        Сигизмунд с удовольствием окинул взором свою слегка располневшую супругу и, оставшись вполне довольным её внешним видом, велел закладывать экипаж.

* * *
        Супруги Сваровские вошли в зеркальный зал ресторана, перед ними тотчас же, как из-под земли, возник метрдотель, источающий вежливость и предупредительность и, понимая по внешнему виду посетителей, что они - господа весьма состоятельные, проводил их за один из лучших столиков.
        Вышколенный халдей подал французское шампанское и разлил его по бокалам. Пока Сигизмунд изучал меню, а это он взял на себя, прекрасно изучив годы супружеской жизни вкусы жены, его прекрасная половина рассматривала зал и посетителей.
        Внимание Варвары Григорьевны привлёк мужчина, ему было явно за сорок; дорогой костюм и золотые часы на цепочке, а уж них-то женщина знала толк, - всё говорило о его финансовом благополучии. Рядом с преуспевающим посетителем за столиком сидела женщина, лет на десять моложе своего спутника. Выглядела она безукоризненно: тёмно-вишнёвое платье, гранатовое ожерелье и серьги из этого же камня, прекрасную голову украшала изысканная диадема.
        Варвара Григорьевна невольно залюбовалась респектабельной парой. Неожиданно очаровательная посетительница почувствовала на себе взгляд, и повернулась. Варвара обомлела: это лицо…эти карие миндалевидные глаза… до боли знакомая диадема…
        Несомненно, респектабельной красавицей была Мария Шеффер, а рядом с ней - князь Рокотов!
        Варвара Григорьевна очнулась от голоса мужа:
        - Дорогая, горячее подано. Отчего ты не ешь? Разве тебе не нравится блюдо?
        - Нет, нет… Всё впорядке, всё нравится. Просто я засмотрелась на зеркальный зал.
        Халдей улыбнулся:
        - О, да, сударыня! «Сибирская корона» считается самым красивым рестораном города! Хозяин приглашал специалистов из самой Европы!
        Варвара Григорьевна наслаждалась горячим, иногда украдкой поглядывая в сторону Марии Шеффер и её спутника. Та же, заметив повышенное внимание соседнего столика по отношению к своей особе, также порой стреляла глазами на купеческую чету.
        Халдей в очередной раз наполнил шампанским бокал госпожи Сваровской, Сигизмунд произнёс тост - супруги выпили и пребывали в прекрасном настроении. Варвара, держа в руках бокал, снова посмотрела на Марию Шеффер - их взгляды встретились. Женщины многозначительно улыбнулись, тем самым, давая понять, что узнали друг друга.
        notes
        Примечания
 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к