Шут Е. А. Кочешкова
        Шут #1
…Он умеет жонглировать, делать сальто и смеяться над собой. Умеет хранить верность тому, кого любит. И еще - видеть невидимое… Он - шут при дворе короля. Невзрослеющий чудак с душой ребенка, дерзкий, загадочный и одинокий. Его судьба никогда не была простой и она уже приготовила ему испытания, о которых он пока еще не догадывается…
        Golde
        Шут
        Часть первая
        Конец лета
1
        'Худо мне… - подумал Шут, пытаясь поднять тяжелую голову, - ох, худо…
        На том месте, где только что лежала его щека, примятая подушка оказалась такой горячей, что в пору было испугаться и срочно бежать за лекарем - благо их при дворе аж трое. Но бежать-то Шут никуда и не мог…
        Он не вставал с постели уже третий день. Вокруг потемневшей от старости дубовой кровати, укрытой под складками балдахина, всюду валялись комки носовых платков, грязные чашки, корки от апельсинов и другой менее заметный мусор.
        Шут знал, что ужасно бледен. Что под глазами у него синяки. И что лицо в сумеречном утреннем свете, едва проникающем через полузадернутые портьеры, больше походит на маску для карнавала чудищ, который так любит городская ребятня. Эта пугающая маска отражалась в зеркале, когда он пытался привстать, жаркими дрожащими руками хватался за бутыль с вином… В последний раз у него не хватило сил поставить ее на столик у изголовья, и кое-как закрытая, она закатилась под кровать.
        Под одеялом было жарко… слишком жарко… Спасаясь от озноба, он натянул липкую, уже насквозь мокрую простыню. Небрежно переброшенная через грудь, она то поднималась, то опадала в такт неровному дыханию. Случись какой-нибудь из фрейлин оказаться теперь рядом с Шутом, спектакль вышел бы знатный… Барышни наверняка бы трагично заявили, что глядеть на господина Патрика без слез невозможно. Однако в эту комнату они никогда не ходили, так что и плакать над Шутом было некому. Настолько некому, что он всерьез начал опасаться, как бы и впрямь не уснуть в одночасье насовсем… Поначалу мысли о смерти, конечно, были только игрой ума: Шут, которому едва ли сравнялось два с половиной десятка лет, помирать вовсе не собирался… Но простыни с каждым часом становились все горячей, и все трудней было поднимать налитые жаром веки, не говоря уже о том, чтобы попытаться встать… А сигнальная веревочка для слуг, оборвалась еще вчера, когда он попробовал ее дернуть…
        Услышав робкий стук, Шут, словно со дна омута, медленно выплыл в реальность и отрешенно подумал, что тихая одинокая смерть на сей раз отменяется.
        - Войдите… - он не был уверен, что этот хрип можно расслышать, однако крепкая дубовая дверь медленно со скрипом отворилась.
        'Служанка, наверное', - подумал Шут, но повел себя так, точно к нему в гости пожаловал долгожданный друг. Сделав вид, будто тяжелый недуг - лишь часть какой-то новой роли, он все-таки отнял тяжелую голову от подушки и, с трудом приподнявшись, нашел в себе силы улыбнуться. А потом приветливо помахал вялой ладошкой своей посетительнице, которая действительно оказалась служанкой - худенькой, невзрачной и испуганной.
        Напрасные усилия.
        Девушка, как и все горничные, одетая в скромное серое платье с белым передником, глядела на него загнанной мышью и, похоже, готова была выскочить обратно за дверь в любой миг. Едва взглянув на ее личико, обрамленное рюшами чепца, Шут догадался, что по своей воле она никогда бы не зашла к нему в комнату. Вероятно, таково было поручение старшей горничной, которая, несмотря на все протесты, периодически пыталась бороться с беспорядком в покоях господина Патрика.
        'Вот она, твоя репутация', - подумал он, когда служаночка боком скользнула в дальний от кровати угол и суетливо стала сгребать в корзинку все то, что по ее мнению подлежало выбросу. Бутылки из под вина, огрызки, корки… По мере приближения к источнику беспорядка, движения девушки становились все более неловкими, и все чаще она роняла сопливые Шутовы платки мимо корзинки. Молоденькая горничная первый раз оказалась в этой странной комнате, где полумрак таил разные непонятные предметы, и было совсем мало подобающей господам мебели - лишь высокая кровать под тяжелым багровым балдахином, громоздкий платяной шкаф, сундук, да пошарпанный стол с парой кресел из разных наборов. Ни вам парчовых драпировок и дорогих ковров, ни изысканных украшений вроде ваз и шкатулок… Ни единого предмета, указывающего на то, что спальня принадлежит человеку, отмеченному милостью короля. Шуту, с малых лет жившему в гораздо более аскетических условиях, здесь было вполне комфортно. А вот служанке, судя по всему, нет - она господские покои привыкла видеть совсем иными, без разбросанных по полу мячей, деревянных колец,
бутафорских игрушек и другого реквизита для выступлений… И уж конечно без высокой перекладины, свисающей с потолка на веревках в самом центре комнаты. Зато напротив кровати имелось удивительно большое зеркало, какое не у всякой знатной дамы сыщется, а подле него
        - богатейший набор красок для лица. Это самое зеркало, видимое из любого угла комнаты, и совершенно необходимое Шуту для оттачивания его мастерства, теперь весьма правдиво являло ему малоприятную действительность - его собственную физиономию… Неудивительно, что служанка испугалась странного господина с растрепанными волосами и лихорадочным блеском в глазах.
        Да еще эта его дурная слава безжалостного похитителя сердец…
        Шуту и в самом деле было худо. Совсем худо. А от взгляда на скованную нелепыми опасениями служанку ему становилось еще и очень грустно. Эта дурочка вполне могла бы понять, что после нескольких дней борьбы с простудой у господина уже не осталось сил на такие фокусы, как соблазнение невинных девиц. Он даже пошутить сейчас толком не сумел бы - ужасно болело горло. Зато сам так нуждался в добром слове… Но горничная, похоже, об этом не догадывалась: исходящая от нее тревога была почти осязаема. Шут понял, что никакого общения не получится.
        Так хоть бы помощи дождаться…
        - Лекаря позови, - хрипло простонал он и, устало уронив голову обратно на подушки, отвернулся от девчонки. Наслушалась о нем страшилок от других служанок! Шут накрылся с головой одеялом и закрыл глаза.
        Одиночество.
        Порой Шуту казалось, во всем мире нет человека, которому он был бы дорог. И тогда нестерпимо - хоть ненадолго, во время простой беседы - хотелось спрятаться за иллюзией, будто на самом деле кому-то интересен и нужен. Да не в корыстных целях, как это бывало обычно…
        Едва слышная мышиная возня горничной не давала вновь провалиться в липкую неспокойную дрему. Неожиданно для себя Шут вспомнил, как годы назад вот также лежал где-то в грязном хлеву, немытый, оборванный, голодный, тихо умирал от лихорадки. Кто его вытащил тогда? Почему оставил вонючего бродяжку под дворцовыми воротами?
        Едва ли ему суждено узнать это хоть когда-нибудь.
        Шуту стало жарко. Он выпростал из-под одеяла руку, и, свесив ее с высокой кровати, попытался нащупать бутыль с вином. Пальцы слепо шарили в пустоте. Шорох стих.
        - Да где же ты! - застонал Шут. Он отбросил одеяло и перегнулся через край постели, ничуть не беспокоясь, что горничная увидит его голым. В этом дворце слуги и не такое видали… Куда там хворому господину Патрику до пьяных выступлений барона Дранта! Да и не искать же ему штаны, когда тут весь мир перед глазами так и норовит расплыться темными пятнами…
        Бутылки не было.
        - Где вино? - просипел он. Но девица, все-таки сраженная бесстыдством господина, столбом застыла посреди комнаты и не проронила в ответ ни слова.
        'Голых мужиков не видала что ли? - догадался Шут. - Вот уж не подумал бы, что подобное целомудрие еще можно встретить в Чертоге? Кабы знать, что она так расстроится - не стал бы пугать нарочно… - горничные, которых обычно посылали убирать в его комнате, сами были те еще баловницы - так и норовили состроить господину глазки. Благо, с ним это было позволительно…
        От досады Шут выругался про себя, вслух уже не мог - горло огнем горело, а темные пятна окончательно заволокли весь мир - ни извиниться, ни залезть обратно сил не осталось.
        'Да, и демоны с ним, с вином, кроватью и этой скромницей… - подумал он, сползая на пол. Старого вытертого ковра отчего-то не оказалось на месте, видать служанка уже успела свернуть его, чтобы снести во двор для выколачивания. Но прикосновение каменных плит показалось жаркому телу даже приятным. - Зато здесь прохладнее…
        Шут улыбнулся и провалился в забытье.
        - Экий же ты, братец, дурень…
        На сей раз служанка была пожилая, сильная, что лошадь, и начисто лишенная предрассудков. Матушка Нелла почти без натуги подняла и так-то не очень большого, а тут и вовсе отощавшего Шута из кресла, где тот, очнувшись, себя обнаружил, и в два шага перенесла на чистую перестеленную кровать. Он окончательно пришел в сознание, когда женщина, придерживая его за плечи, поднесла к губам Шута глубокую деревянную чашку с порцией лечебного отвара. Не первую, судя по горьковатому привкусу трав, что стоял у него во рту. Шут со стоном сел и сделал несколько глотков, пытаясь самостоятельно ухватить чашу бессильными, как у тряпичной куклы, руками. Служанка пресекла эту глупость:
        - Сиди уж… - она крепко держала пиалу, пока та не опустела. Ее собственные ладони были теплыми, мягкими и пахли почему-то медом. Шут хорошо знал эту женщину, она состояла при дворе давно и работу свою по-настоящему любила, хотя сама много лет, как дослужилась до помощницы старшей горничной и могла бы уже не возиться с тряпками.
        Вновь откинувшись на подушки, Шут на миг прикрыл глаза - голова его все еще была тяжела и кружилась от каждого движения. Тем не менее, он сразу заметил, что комната убрана и проветрена, ночная ваза вымыта и больше не смердит, а самого его переодели в чистую рубаху. Точно младенца или калеку какого - вот стыдоба…
        'Теперь весь двор будет знать, что господин Патрик не только с виду такой хилый, но и на самом деле - ходячее недоразумение… - Шут с тоской представил себе лица родовитых барышень Солнечного Чертога. Почти наяву услышал их ехидный звонкий смех и машинально - сказалась многолетняя привычка - тут же начал придумывать достойные ответы.
        - Давай-ка, мальчик, давай, поешь теперь, - спустя какое-то время, матушка Нелла вновь возникла перед ним, прервав этот безрадостный внутренний диалог. От пышнотелой женщины вкусно пахло кухней и еще чем-то очень домашним. Она поставила на столик у изголовья поднос с простой доброй едой и села на край постели, аккуратно расправив на коленях белый передник. - Иль тебя и кормить теперь с ложечки надо? Ну-ка, давай уже, соберись, Патрик.
        Пряча глаза от неловкости, Шут осторожно сел. Жар спал, и хотя в горле все еще скребло, боль тоже почти ушла. Матушка смотрела на него с доброй усмешкой и, казалось, действительно была готова выхаживать как младенца. В ее простом круглом лице без труда читались все пережитые горести и печали. Однако, окруженные сетью морщин, глаза остались ясными, точно годы их вовсе не коснулись.
        'Наверное, она и со своими внуками так же возилась бы… , - подумал Шут с благодарностью. Сам он никогда не знал домашней ласки и всегда с каким-то особенным волнением принимал чужую заботу.
        - Спасибо… - вздохнул он еле слышно. Да, забота доброй женщины тронула Шута, но то, что его застали таким беспомощным и жалким, было ужасно… На сей раз стоило больших усилий сделать вид, что все замечательно, 'собраться' и с дурашливой улыбкой отвесить поклон: - Вы спасли мне жизнь, прекрасная дама!
        - Ишь ты! Уже паясничает! - служанка чуть хрипловато рассмеялась, и смех этот красноречивей любых слов отразил искреннюю радость, что непутевый королевский шут больше не лежит обморочный на голом полу. - А не больно много у тебя друзей, я погляжу, - обронила вдруг она.
        'Да уж… за четыре дня никто не хватился…
        Шут, конечно, притворился, что его это мало волнует, но на самом деле, в часы болезни он не раз задавался вопросом, отчего же все сложилось именно так… Отчего ни шутки, ни даже деньги не принесли ему то, в чем так нуждаются и король, и распоследняя уличная нищенка…
        Так что в ответ на матушкину реплику Шут лишь вздохнул и пожал плечами, удерживая на лице слегка подувядшую улыбку:
        - Кто захочет дружить с дураком? - промолвил он, не ожидая ответа на этот риторический вопрос.
        Служанка подала ему ломоть хлеба и хмыкнула:
        - Не, парень… Шибко у тебя глаза умны для дурачка. А глупость вся - от того только, что подсказать некому, как жить надо.
        Шут развел руками - дескать, согласен. Он уже вполне пришел в себя и с удовольствием выпил полную чашку густого бараньего бульона, а затем расправился с сыром и хлебом. Все дни до этого его рацион составляли только апельсины с яблоками, да слабое ягодное вино. Приятно было снова ощутить вкус настоящей еды. Пугающая слабость отступила, и посуда, хвала богам, больше не норовила выпасть из пальцев. Когда он закончил трапезу, служанка собрала все чашки на поднос и, сочтя свой долг выполненным, устремилась к двери. На самом пороге она обернулась и, подбоченясь, строго сказала:
        - Утром проверю как ты тут, дурень…
        И, пряча улыбку, скрылась за дверью.
        'Странно, только, что именно матушку Неллу послали приводить меня в чувство… - подумал Шут. Впрочем, он не знал, кто на самом деле прибрал в его комнате и кто позаботился о нем самом. Может статься, добрая матушка только отвар да обед принесла. Мысль о том, что кроме пожилой служанки кто-то еще мог видеть его в бессознательном состоянии, не добавила Шуту оптимизма.
        Спать он больше не хотел, есть тоже. А делать что-то иное не было сил. Шут просто лежал, глядя в пыльные складки балдахина, и думал обо всем подряд. А более всего о том, что валяться хворым в постели очень уж скверно… Особенно, если никому до этого нет дела.
        Так почему-то вышло, что близких друзей при дворе у него не завелось. Кроме короля, конечно. Но король - он, все-таки, король… Не ему, дураку, ровня. К тому же, Руальд Третий частенько покидал Солнечный Чертог, и тогда его любимец оказывался предоставлен самому себе, точно вольный ветер.
2
        Пару недель назад король вновь отбыл из Золотой. На сей раз - с дипломатическим визитом к тайкурскому князю - таргалу. Шут без него привычно скучал. В один из пасмурных тоскливых дней он забрался на ступеньки трона и, нацепив на голову соломенную корону, сидел подле монаршего кресла немым напоминанием о королевской власти.
        Или не совсем немым…
        - Что, господин Патрик, грустите без любимого хозяина? - нарушил тишину язвительный голос. Обернувшись, Шут увидел графа Майру. Один из приближенных Руальдова брата, принца Тодрика, граф отчего-то заглянул в зал, выгуливая парочку фрейлин.
        - Грущу, господин Майра… - Шут выпрямился, с высоты пяти ступенек скорбно посмотрела на графа и его спутниц. А потом, зазвенев бубенцами, неожиданно прыгнул и по-кошачьи приземлился прямо у ног оторопевшего вельможи: - Не все ж, как вы и принц, радуются его отсутствию! - и неожиданно встав, он ловко надел потешную корону на графскую лысину. - О! А вам идет! Даже больше, чем Его Высочеству! Так и передайте ему!
        Отскочив в сторону, Шут рассыпался в реверансах и звонко продекламировал сочиненное экспромтом:
        Наш принц, конечно, будет рад,
        Когда опять уедет брат.
        Но радость принцам не к лицу -
        Вместо себя он шлет овцу!
        Золоторогий баран украшал фамильный герб Майры… Граф побледнел и потянулся к ножнам. Королевского шута по большей части предпочитали считать блаженным дураком, на слова которого грех обижаться и, тем более, наказывать за них. Но иногда Шут ходил по краю…
        Майре едва хватало выдержки вспомнить, что перед ними всего лишь паяц. Какой с него, полоумного, спрос? После того, как Шут пару раз предугадал грядущие события, придворные даже наделили его даром пророчества - известно ведь, что безумцы частенько 'говорят с богами'. Однако, язык у Шута был отнюдь не благочестивым и подчас оказывался куда более пугающим оружием, нежели отточенная сталь, которой так любили помахать все эти господа рыцари и бароны.
        - Допросишься ты, Патрик! - прошипел граф, делая вид, что не замечает, как нервно прыснули в кулачки обе его дамы. - Однажды твоя пустая башка украсит Небесную стену! - он сорвал с головы корону и, скомкав, бросил под ноги Шуту. Желваки на лице у Майры ходили ходуном, когда он круто развернулся и вышел вон. Эхо его шагов гулко разнеслось по анфиладам комнат, уходящих от тронного зала вглубь дворца.
        Одна из фрейлин немедленно поспешила за графом. А вторая поддела туфелькой остатки головного убора и бросила на Шута заинтересованный взгляд. Она не так давно попала ко двору, имела хорошее покровительство и могла не бояться гнева Майры. Шут показался ей интересней прежнего кавалера.
        Господин Патрик всегда нравился дамам, хотя и они частенько не могли понять, как вести себя с ним, чего ожидать от чудака с бубенцами. Но чудак был молод и вполне мил на их погляд, хотя вовсе не походил на тех широкоплечих героев, что обычно воспеваются в балладах. Его вечные загадки и дерзости на грани дозволенного не могли оставить дворцовых прелестниц равнодушными. Хотя, разумеется, ни одна из них не воспринимала господина Патрика всерьез. Да право, ну как можно без смеха думать о шуте! Поиграть, позабавиться, дать волю страстям - это сколько угодно. Потом шептаться по углам, какой он забавный, как хорош в поцелуях, какие восхитительно неприличные у него шутки!..
        Шут доподлинно знал, что среди барышень ходили красочные слухи о его, якобы, распутстве, но, по правде сказать, ни одна из них не могла похвалиться тем, что почивала в постели у королевского любимчика. Когда в рассказах дело доходило до этого момента, дамы закатывали глаза и начинали нести невероятную чушь. Лишь бы никто не догадался, что никакой постели собственно и не было. Бредовые эти рассказы цеплялись один за другой, множились, обретая все новые и новые детали. Никто не пытался найти концов правды, и Шута это устраивало. Сомнительный и провокационный образ покорителя сердец давал ему ряд ценных преимуществ, особенно по части сбора информации. При его должности это было весьма немаловажно.
        - А что, господин Патрик, вы и впрямь так радеете за короля? - медово спросила фрейлина, когда шаги графа затихли.
        'Еще одна авантюристка', - с грустью подумал Шут, глядя в соблазняюще-откровенные глаза.
        Он ответил барышне одной из тех улыбок, которые в свое время долго оттачивал перед зеркалом. Это была лукавая усмешка сердцееда, уверенного в своей неотразимой притягательности. Шут и сам не знал почему, но придворным дамам более всего нравилось, когда он вел себя именно так…
        В действительности, Шута мало влекли любовные забавы. Якобы пылкие поцелуи ничего не стоили и были всего лишь игрой. Да и то, по чести сказать, она давно ему надоела, и славу соблазнителя поддерживали только многократно помноженные слухи. Все эти баронессы, графини и маркизы казались Шуту одинаковыми. Одинаково предсказуемыми и, если не пустоголовыми, то наоборот - слишком расчетливыми. Им не было дела до того, какие мысли на самом деле занимали Шута, когда он гулял с ними по аллеям парка. Главное, чтобы господин Патрик говорил, будто думает исключительно о красоте своей спутницы. Да чего там… королевским фрейлинам вообще не было дела до Шутова внутреннего мира. Их привлекала исключительно внешняя необычность кавалера и его приближенность к королю. Для того, чтобы окончательно убедиться в этом Шуту понадобилось почти три года. До того он, как настоящий дурак, всякий раз тешил себя надеждой, что каждая новая прелестница отличается от всех предыдущих… Что видит в нем не только возможность подобраться поближе к Его Величеству. Что ждет от чудаковатого господина не только тех самых мифических ласк, о
которых столь загадочно рассказывали подруги…
        - Да разве ж вам это интересно? - продолжая улыбаться, Шут наклонился, чтобы подобрать обломки короны - не любил оставлять мусор. Разве что в своей комнате… но там он никого не принуждал убирать. - Давайте мы лучше познакомимся! Мое имя вы уже знаете…
        - А меня зовут Дана Кригом, - она кокетливо подставила ручку для лобызания. Касаясь губами нежной кожи, Шут уже понимал, что поцелуев в затемненной галерее ему не миновать… Но тут боковая дверь открась, и в зал шагнула королева Элея ее собственной величественной персоной. Она как всегда была безупречна: золотисто-каштановые волосы, украшенные драгоценными камнями, диадемой лежали вокруг головы, небольшую высокую грудь плотно облегал лиф темно-вишневого платья, весь в белоснежных кружевах.
        - Патрик, - ее взгляд, по обыкновению при виде Шута, исполнился легкого небрежения и холодка, - Кина уже передал тебе мое поручение? - Шут отрицательно качнул головой. - К нам прибыл барон Дарм с дочерьми. К обеду ты должен быть в трапезной. Только, обойдись, пожалуйста, без пошлых шуток. Я буду тебе признательна, если ты ограничишься своими немыми сценками. Теми, что рассказывают про жизнь во дворце - старшая дочь барона скорей всего останется при мне фрейлиной.
        Не дожидаясь его ответа, Элея покинула тронный зал через главный вход.
        Королева Шуту нравилась, хотя сама она относилась к любимцу супруга без особой симпатии. Мало, кто знал, что внешне такая хладнокровная и сдержанная, Элея была сильно обижена на господина Патрика: виду Ее Величество не подавали, а Шут притворялся, что не догадывается.
        У нее был сильный характер, у королевы Элеи, но при этом жена Руальда - урожденная принцесса Белых Островов - никогда не проявляла себя ни тираншей, ни дурой. В отличие от большинства женщин династии Крылатых, что вот уже четыре столетия подряд правила Закатным Краем. Даже интриг Элея не поощряла - к величайшему неудовольствию своих фрейлин, больших любительниц плести сети из слухов и тайных козней, направленных в основном друг на друга.
        - Простите, леди Дана. Я вынужден покинуть вас, - Шут изобразил на лице великое сожаление, достал у фрейлины из-за ушка соломенную розочку и, с поклоном вручив ей этот выкуп за свободу, колесом выкатился вслед за королевой.
…Он мало с кем по-настоящему был близок при дворе. Веселил всех, а о серьезном заговаривал редко. И в глубине души оставался все тем же застенчивым мальчишкой, каким впервые появился в Солнечном Чертоге. Просто Шут научился заглушать свою робость дерзостью, неописуемой пьянящей бравадой… Кто бы знал, чего ему стоило в самый первый раз поймать губами нежное ушко той фрейлины, как ее… Илины кажется… да… Но ведь сумел… хотя сердце заходилось так, будто оно и не сердце вовсе, а штормовая волна, налетающая на утес. И не хотел Шут вовсе этих поцелуев, ничего не чувствовал, кроме страха, лишь знал, что так нужно. Ведь как иначе поддерживать тот образ, который отчасти он создал сам, отчасти просто принял как дар судьбы?.. Может и не самый легкий, но желанный дар.
        Об истинной хрупкости его души едва ли догадывался даже Руальд, который знал своего странного любимца лучше, чем кто-либо во дворце. Руальд, который таскал с собой Шута по самым дорогим винницам и блудным домам, полагая, что тому это доставляет столь же большое удовольствие… Да, до женитьбы Его Величество был весьма не прочь развеяться…
        Даже королю Шут, остерегаясь, не открывался до конца. А уж с другими-то и подавно менял маски, как в театре. Благо у него их было много. Особенно господин Патрик любил изобразить идиота: отвесить нижнюю губу, собрать глаза в кучу и, не мигая, глядеть сквозь собеседника. Этот прием безотказно действовал почти на всех вельмож, которые слишком кичились своей важностью - уже через несколько мгновений они начинали захлебываться собственным потоком брани, требуя от Шута 'сделать нормальное лицо и изъясняться, как положено воспитанным людям! .
        Шут воспитанным не был. Даже проведя во дворце без малого десяток лет, он так и не научился премудростям этикета. Не захотел.
3
        В дверь громко постучали.
        - Кого принесло кривое весло? - крикнул было Шут обычным своим дурным голосом, но вместо слов из его горла вырвался лишь громкий хрип. Он надолго закашлялся и, расстроенный, пониже сполз с подушек под одеяло. Было отвратно думать, что его вновь застанут в столь жалком состоянии. И что это будет даже не прислуга. Ни одна служанка не отважится так решительно и настойчиво заявлять о своем приходе.
        Вошла королева. Высокая, стройная, в медовых глазах отразился солнечный свет…
        'Какая она, все же, красивая', - подумал Шут мимолетно и утер нос очередным платком.
        Скрестив руки на груди, Элея рассматривала его, точно насекомое в коробочке. Неприятное и даже не интересное, но нужное для дела. Платье на ней было - как окутанный сумраком жемчуг - такого удивительного оттенка, что не сразу и назовешь. Туманное платье ледяной королевы. Оно удивительно подчеркивало нежное сияние светлой кожи.
        - Я вижу, господин придворный шут, сегодня не в состоянии развлекать почетное собрание, - в холодном голосе Элеи не прозвучало ни намека на сочувствие. Да кто бы и сомневался.
        Он лишь вздохнул. Сипеть в ответ дерзости желания не было.
        - Изволь принять лекаря, - сухо произнесла королева, - я велю послать его сюда.
        И вышла прочь, не потрудившись закрыть за собой дверь, только платье прошелестело… В открытый проем немедленно ворвался холодный поток воздуха, сбросив со стола и разметав по полу бумажные свитки.
        'Значит, лекаря здесь еще не было… - понял Шут. - Эта мышка так и не догадалась его позвать. Сбежала, небось, дурочка, с перепугу… - чутье подсказывало ему, что так оно и было. Молодая служанка - кто ее знает от чего - просто бросила все как есть и спряталась где-нибудь под лестницей в темных переходах для прислуги… - Кто же тогда послал матушку Неллу?
        Ответа у него не было. А по комнате все гулял сквозняк. Шут немного полежал, собираясь с силами, а потом, завернувшись в тонкое летнее одеяло, выполз из кровати, чтобы захлопнуть дверь. И надо ж было так случиться, что именно в этот момент на пороге возник тихий, сушеного вида лекарь с кучей свертков в руках. Внезапное появление изможденного злого Шута с гримасой гнева на лице если уж не напугало его, то точно застало врасплох - от неожиданности старик отпрянул с тихим возгласом и едва не упал, наступив на свой длинный халат. Небольшие кожаные мешочки рассыпались по полу.
        Шуту стало стыдно. Плотнее запахнув одеяло, он нагнулся и стал помогать знахарю собирать кульки, даже пробормотал что-то вроде 'извините, не хотел… .
        Лекарь этот, в отличие от двух других, пользовавших еще Руальдова отца, был человеком новым при дворе. Шута почти не знал, так как пренебрегал шумными сборищами, где тот развлекал публику. Подле короля тоже не отирался. Шут и видел-то его всего пару раз издали. Внешность у старика была самая заурядная - чуть вытянутое лицо с прямым плосковатым носом и узким подбородком, заплетенные в косицу седые волосы, неизменный длиннополый халат, перевязанный вместо пояса традиционным шарфом целителя - темно-зеленой шелковой лентой, расшитой орнаментом из растений. Единственное, что запомнилось Шуту из тех мимолетных встреч - это неожиданная легкость движений лекаря. Как будто тот не людей исцелял всю свою жизнь, а практиковал танцевальное искусство или состоял на службе в храме Невидимых Воинов, который, говорят, есть где-то далеко на востоке… Шуту как-то раз довелось видеть одного из служителей этого странного культа.
        Вот и теперь старик собирал оброненное даже проворней Шута, который, впрочем, не мог на сей раз похвастаться ни ловкостью, ни быстротой реакции.
        'Хорошее начало знакомства', - подумал он мрачно, нагибаясь за очередным свертком. И впрямь было неприятно.
        Однако, лекарь уже вполне оправился после неожиданной встречи. Заполучив назад последний мешочек, он с головы до пят окинул Шута цепким взглядом и, выразительно вздохнул:
        - Ступайте, в постель, любезный, зря вы ее покинули.
        - Закрывать надо за собой, - буркнул Шут, пряча смущение за показным недовольством, но покорно вернулся в кровать. Его опять начинало знобить, а перед глазами поплыли уже привычные темные пятна.
        Целитель сел рядом. Осторожно взял в руки холодную мокрую ладонь Шута и с неожиданной силой передавил у запястья. Что-то слушал, застыв лицом и прикрыв глаза, двигал пальцами по голубым Шутовым жилам. Затем заглянул в рот и пристально изучил оба глаза.
        - Штаны тоже снять? - не удержавшись, съязвил Шут.
        - Если вам без них удобнее, - парировал лекарь с усмешкой.
        - Ну… коли вы пропишите мне немного любви… - глупости подобного рода давно рождались у Шута сами собой, без малейших усилий… Он лукаво прищурился. Темные пятна рассеялись, и обычное дурашливое настроение помаленьку возвращалось.
        - Полагаю, для этого вам не обязателен мой рецепт, - молвил старик таким тоном, что Шуту стало стыдно за свой распущенный язык.
        Лекарь выбрал из своих кульков три лишь ему приметных и оставил их на столике при кровати.
        - Из каждого - по одной пилюле раз в день. Эти - с утра, как проснетесь, эти - за час до обеда, эти - перед сном. Да постарайтесь, чтобы всегда в одно время.
        - Где ж это видано, чтоб такие, как я, ели и спали по расписанию?! - Шута и впрямь позабавили слова лекаря. Но старик веселья не поддержал:
        - А это, уважаемый, уже ваша проблема. Да только я вам вот что скажу - болезнь сия имеет корни глубже, чем может показаться на первый взгляд. Ваше тело ослаблено, но хуже того - душа истощена. Без должного лечения вы, конечно, оправитесь от этой простуды, да только вскоре заболеете вновь. И уже серьезней. Так что поступайте, как знаете. Можете выкинуть эти пилюли в окно и идти развлекать почетное собрание, где королева очень желала бы вас видеть. Но не сетуйте потом, что все вас покинули и бросили умирать.
        Лекарь говорил спокойно, однако Шут хорошо уловил суровые нотки в его голосе. И чутье подсказало ему, что лучше не перечить. Поэтому он вздохнул, выразительно пожал плечами и весело продекламировал:
        Ну, в одно, так в одно.
        Погляжу заодно,
        Как работают чудо-пилюли,
        Если только меня не надули!
        - Да, - вздохнул целитель, - Стишки у вас хорошо получаются… Талантами боги не обидели. Еще бы благоразумия вложили… Не спутайте, какое лекарство когда принимать, - с этими словами придворный врачеватель встал и хотел уже откланяться, но вдруг добавил:
        - Вот еще что, господин шут. Велите слугам впредь убирать в вашей комнате почаще. От грязи здоровья не прибавится. Мы с вами все-таки не в Заморье живем.
        Шут не стал ломать голову над вопросом, откуда, несмотря на чистоту после недавней уборки, лекарю стало известно про его обычный беспорядок. Следовать совету старика он тоже не собирался, потому что терпеть не мог, когда в его покоях появлялись посторонние. А самому расчищать эти завалы бумаг, огарков, огрызков было… не так чтоб лень, просто некогда. Поэтому Шут полагал - пусть лучше будут пыль и мусор, пусть слуги сплетничают, какой он грязнуля. Зато меньше риска, что в его отсутствие кто-нибудь обнаружит вход во вторую комнату, прилегающую к спальне. Дверь была надежно скрыта за гобеленом, но Шут все равно всегда держал ее запертой. На случай, если его срочно вызовут, и не будет времени возиться с замком. Или вдруг королева непрошено явится, или он сам окажется не в состоянии позаботиться даже о себе. Как в этот раз… Это ж надо было - упал с кровати… Как еще не из окна…. Ему случалось быть пьяным, но лихорадочное забытье болезненной горячки не походило на винный дурман. Оно было гораздо более пугающим.
        Впрочем, что касается чистоты, к нему пару раз ненавязчиво заглядывала лично матушка Нелла. Как и обещала, она проверила все ли в порядке с чудаковатым господином, и ему это было приятно… Шут безропотно разрешил ей вымыть окна в спальне и отдать пропыленный балдахин прачкам. В благодарность за заботу, он потихоньку подложил доброй матушке несколько серебряных 'всадников'. Засунуть монеты в карман ее передника было делом несложным для человека, который в свое время выживал тем, что воровал худо лежащее с прилавков и зарабатывал фокусами. А нынче жалование Шут получал золотом, поэтому вполне мог позволить себе такую щедрость. Тем более, он прекрасно знал, как небогаты слуги и как радуются они каждому медяку.
        Личных горничных и камердинера у Шута не имелось. По нескольким причинам. Во-первых он не особенно любил отдавать распоряжения, да и не испытывал большой нужды в чьей-либо помощи. Сам мог сходить на кухню за едой или - когда вспоминал - отнести грязные рубашки в прачечную, беспорядок же ему не мешал. А во-вторых, хоть и именуемый 'господином', на ступенях дворцовой иерархии Шут и сам был ненамного выше прислуги. Нет, разумеется, ему стоило лишь заикнуться - и в тот же день любимчику короля назначили бы личного лакея. Но он чувствовал, что это будет излишним…
        Прежнее здоровье к Шуту вернулось быстро. Хотя, сказать по чести, пилюли он перестал пить сразу, как почувствовал, что может снова пройтись колесом и покинуть свои покои через окно. Совесть мучила его недолго: в конце концов, этих горьких шариков с резким запахом трав стало на треть меньше.
        'Шут я или барышня? - смеялся он над собой, - не хватало еще, и правда, впасть в режимную зависимость от каких-то пилюлек! - довольно и того, что он почти неделю пытался следовать строгому распорядку дня. Это оказалось слишком утомительно.
3
        Первое на что решился Шут, выбравшись, наконец, из постели и из простуды, был поход к дворцовой портнихе.
        Чопорная, длинная и худая как палка, эта особа наводила трепет на всех своих клиентов. Но меньше их от этого не становилось. Мадам Сирень, за глаза называемая просто Госпожой Иголкой, умела создавать шедевры. Ее наряды стройнили толстых, подтягивали низкорослых, оттеняли лучшее в каждом заказчике. Как и Шут, Госпожа Иголка была незнатного рода, но во дворце к ней относились с большим уважением: как-никак этой женщине было доверено одевать самих монархов. Разумеется, все придворные дамы выстраивались в очередь к ней на пошив. И, несмотря на целую грядку учениц и помощниц, мадам Сирень всегда была занята на много недель вперед.
        Но Шут обслуживался вне очереди. Как особа, причисленная к королевскому кругу.
        Он тоже побаивался Госпожи Иголки, ибо прозвище свое она получила не столько за пропорции тела, сколько за вздорный нрав и острый язык. Каждый раз их встречи превращались в опасный словесный поединок, в котором Шуту не всегда удавалось остаться победителем. Направляясь к ее мастерской, он перебирал в голове их прежние стычки и гадал, на чем может проколоться в этот раз.
        Но мадам Сирень встретила его почти ласково. Едва только Шут заглянул в швейную мастерскую, она приветливо кивнула ему и поманила длинным костлявым пальцем.
        - Заходите, заходите, господин шут. Чего изволите? - портниха улыбнулась ему, но выглядела она усталой, и в голосе ее не было даже намека на привычное ехидство.
        - Да ведь вы знаете не хуже меня, - Шут сделал умоляющее лицо, выразительное, как у голодной собаки и, растопырив согнутые в локтях руки, позволил им марионеточно свеситься, болтаясь. Дескать, я маленький, смешной, пожалейте меня, - через три дня - осень… - вообще-то у него был целый шкаф нарядов, но придворному паяцу положено выглядеть не франтом в кружевах, а забавным дураком. Так что дорогие платья, раз уж им положено иметься у приличного господина, висели себе за дубовыми дверцами, но Шут, как правило, щеголял в живописно-ярких костюмах с бубенцами. Не лишенных, впрочем, изящества и красоты. Очередной наряд Госпожа Иголка шила ему почти к каждому новому сезону. Таков был их негласный уговор. По меркам простого люда - невероятное расточительство… Однако Шут не испытывал угрызений совести - он всякий раз отдавал поношенную одежду тем, кто в ней нуждался. Обычно бродячим артистам…
        Мадам Сирень взяла его за локти и довольно бесцеремонно подвинула ближе к окну.
        - Ты похудел, дружок.
        - Немного, - улыбнулся он. - Скоро наверстаю, так что шейте как обычно.
        Шут был весьма небольшого роста, из тех, про кого говорят 'тонкая кость'. Он часто ловил на себе пренебрежительные взгляды других мужчин и оттого казался себе не особенно привлекательным. Но зато его тело - стройное, ловкое и гибкое - позволяло Шуту даже в двадцать с лишним лет оставаться отличным акробатом. К тому же, несмотря на внешнюю субтильность, он был намного сильнее, чем обычно думалось окружающим - летая над перекладиной и разгуливая на руках, трудно не обрести в мышцах железную крепкость. Однако сила эта не бросалась в глаза, в отличие от невысокого роста…
        Портниха пристально смотрела на Шута, будто хотела постичь что-то невидимое глазу. Так было всегда, когда он приходил на примерку. По дворцу гуляли слухи, что Госпожа Иголка - колдунья. Вранье наверняка. Но странная она была - не поспоришь. Эта женщина всегда требовала личного присутствия клиента при заказе, даже если знала его мерки наизусть.
        Наконец она сделала для себя какие-то выводы и позвала:
        - Арна! Будь добра, принеси мне ткань господина Бужо и тот красный отрез, - портниха задумалась на миг, - и еще немного золотого… да… на вставки… там как раз остался нужный кусочек. Впрочем… сама найду.
        Она ушла вслед за помощницей, оставив Шута наедине со своим выводком скромных трудолюбивых девиц. Портнихи слаженно работали, не обращая внимания на гостя. Шут заскучал. Его взгляд скользил по комнате… По широким окнам, подоконники которых были заставлены цветами… По рабочим столам рукодельниц, пестрым от лоскутков и катушек с нитками… По деревянным моделям, чьи суставы можно было сгибать как у живого человека… По полкам с готовыми заказами…
        Шут вздрогнул, когда в ноги ему ткнулся пушистый широколобый кот. Дымчато-серый, с умными зелеными глазами - он был одним из множества кошек, привечаемых в Чертоге и призванных сокращать поголовье грызунов. Впрочем, этот откормленный баловень портних едва ли гонялся за крысами, которых во дворце всегда водилось в достатке. Шут наклонился и, улыбнувшись коту, ласково почесал его возле уха. Тот заурчал и еще настойчивей принялся ластиться к Шутовым ногам, щедро осыпая свою длинную шерсть на темные штаны гостя.
        - Попрошайничаешь, Бархат? - Шут быстро распрямился, когда мадам Сирень возникла рядом. А портниха подняла кота под брюхо и бесцеремонно выставила на карниз за окно. - Поди лучше погуляй, бесстыжая морда.
        Ткань неизвестного господина Бужо оказалась молочно-бежевой с теплым золотым отливом на свету. Достаточно плотной для осени, немнущейся и крепкой.
        Дорогая ткань. С тех пор, как Шут попал во дворец, ему никогда не шили дешевых нарядов.
        - Вот… Костюм оттенит твою кожу и подчеркнет цвет волос… - Госпожа Иголка довольно улыбалась, обернув его куском материи. - Ну, просто чудо как хорошо! Ты везунчик! Ткань редкая, из Заморья.
        Кожа у Шута была немного смуглее, чем у большинства жителей королевства. А вот волосы - того небывало редкого оттенка, который в народе называли 'солнечное серебро'. Точно выгоревший к осени ковыль, подсвеченный утренними лучами, они были такие же светлые, непослушные и будто испускали едва уловимое сияние, неизменно привлекая внимание зевак. В Чертоге такими волосами больше никто не мог похвалиться, да и в городе - поди сыщи. Заезжие гости всегда дивились, впервые увидя Шута.
        Он с волнением посмотрел на портниху:
        - А успеете? До конца лета уж рукой подать, - Шуту очень хотелось появиться на балу Первой Осенней Ночи в новом наряде.
        Госпожа Иголка фыркнула:
        - Ты бы еще позже пришел! - но когда Шут трогательно сложил ладошки на груди и сделал свой собачий взгляд красноречивым до комичности, лишь рукой махнула. - Да не переживай. Успеем.
4
        Остаток дня Шут провел в библиотеке.
        Он любил это место. Ряды книг, уходящие до самого потолка, цветные витражи, пылинки, парящие в звонкой прохладной тишине. Под высокими сводами любой звук растворялся подобно капле, упавшей в бескрайнее озеро: шелест страниц, шаги редких посетителей, мерный стук маятника в старых часах… Мудрость, накопленная стенами библиотеки, казалась Шуту терпким вином, с годами приобретшим особый изысканный вкус… Обитатели дворца не особенно чтили ее своим вниманием, и это было хорошо. Каждый раз, закрывая за собой дверь в этот чертог знаний, Шут чувствовал, что оставляет за порогом все дрязги, интриги, сальные шутки, жеманные улыбки, всю эту ложь и суету. Он с ногами забирался в большое кресло у высокого стрельчатого окна, откуда была видна входная дверь, и мог сидеть в нем часами, листая пожелтевшие страницы бесценных фолиантов.
        Там его и застала королева. Вошла неожиданно, без стука, ведь это была не личная Шутова комната.
        - Прохлаждаешься, Пат, - будто ледяные осколки звонко ударились о хрустальное дно тишины.
        Патриком его назвали, чтобы звать хоть как-нибудь. Настоящего своего имени Шут никому не сообщал, а прозвище его никто не воспринял всерьез, ибо в Солнечном Чертоге оно обернулось настоящей должностью.
        - Ошибаетесь Ваше Величество. Готовлюсь к празднику, - он улыбнулся ей тепло и искренне. Но выражение лица королевы оставалось непроницаемым. Что-то было не так с ней, однако Шут не мог понять что именно. Ему показалось, Элея бледна, но он не взялся бы сказать наверняка. Возможно, виной тому была лишь игра света, искаженного синими стеклами витража.
        - Мне известно, что это за подготовка. Отвлекаешь портних от важных заказов. Знаешь ли ты, что весь курятник мадам Сирень сегодня занимается только твоим нарядом?
        - Я польщен! - Шут радостно сверкнул глазами.
        Вместо ответа королева поджала губы и неожиданно выхватила из рук у него книгу, что Шут держал, когда она вошла.
        - 'Острословия Марта Коротышки'… - Элея открыла страницу наугад, и глаза ее скользнули по строкам. Шут довольно глядел, как на губах у королевы заиграла улыбка, а на щеках - румянец. Наконец она расхохоталась и бросила 'Острословия… обратно. - Патрик, эти шутки ужасны… Если их услышит леди Бусс, ее хватит удар.
        Он осторожно отложил в строну удачно пойманную книгу. Это был один из немногих экземпляров, иллюстрированных в технике живых чернил.
        - О, не волнуйтесь, Ваша Светлость. Она их не услышит. Подобные шутки предназначены для других ушей. Да и не думаете же вы, что я украду чужие слова? Это всего лишь один из моих источников вдохновения! - он лукаво посмотрел на нее, склонив голову набок. На самом деле Шуту вполне хватало собственных мыслей и остроумия, ни в каких дополнительных источниках он не нуждался. Просто уже привык выставлять себя большим дураком, нежели был на самом деле.
        - Знаю я, где твое вдохновение… У фрейлин под юбками! - неожиданно резко бросила ему Элея.
        Шут опешил. Никогда раньше королеву не трогали его интрижки с придворными девицами. И никогда она не позволяла себе подобных грубостей. Упрек из ее уст прозвучал как-то особенно обидно, и непонятным образом задел за живое. Ответить, однако, Шут не успел - Ее Величество королева Элея покинула библиотеку, громко ударяя пол острыми каблуками. Последний взгляд, который она бросила на Шута, оцарапал его хуже любого кинжала.
        Некоторое время он сидел в глубокой задумчивости, пытаясь понять причину столь несправедливого гнева. Ревность отпадала сразу, Шут знал, что королева скорее уйдет в монахини, чем позволит ему взглянуть на нее как на женщину. Может он обидел кого? Ее близкую подружку? Одну из фрейлин? Да нет… не было такого. Или одна из барышень округлилась животом, и отцовство опять приписали господину Патрику? Но он бы первым узнал. Шут перебрал в уме еще несколько домыслов, и все они показались ему лишенными оснований.
        Устав от пустых раздумий, он решил, что лучше будет снова взяться за чтение. Разумеется не сочинений развратника Марта. Ими он увлекался в том возрасте, когда растительность на лице еще только намечается, а вот прыщей на нем уже хоть отбавляй. Хотя конечно в юморе старику не откажешь. Но на данный момент 'Острословия… были лишь ширмой для совсем другого чтения…
        Шут извлек из-под полы камзола маленький, но увесистый томик.
        'Ловкость рук все-таки ценное приобретение, надо отдать должное Виртуозу и его урокам'…
        Шут сердито дернул щекой, отгоняя призраков прошлого. Нет, он не будет думать об этом сейчас, не будет, не будет… Лучше вернуться к книге.
        Шут и сам не взялся бы объяснить, отчего он спрятал ее от королевы. Просто ему претила мысль, что кто-то увидит его за чтением философских измышлений Ависа Правдивого или Луирато…
        У Шута было несколько любимых авторов, часть их выступлений он помнил наизусть и мог бы прочесть, не сверяясь с текстом. Но такое разве только в страшном сне приснится! Дуракам не положено знать подобные вещи, дураки при дворе должны кривляться и сыпать пошлостями.
        Увлекшись особенно интересным замечанием в книге, он запустил пятерню в свои густые волосы, окончательно разлохматив и без того не очень аккуратную шевелюру. Без шапки, как и без звона бубенцов, было непривычно. Но что поделаешь - новый костюм ему принесут только через пару дней, а прежний пропал безвозвратно. И шапка вместе с ним…
5
        Летний его наряд был разноцветным, легким и таким удобным, что очень быстро стал как вторая кожа. Сшитый из зеленых, красных и оранжевых лоскутов, из длинных свободно свисающих ленточек, он - вопреки обычному - больше походил на карнавальный костюм, нежели повседневное платье. Каждый раз, отдавая его прачкам, Шут требовал вернуть одежду в тот же день, во что бы то ни стало. Ничего другого не надевал и в часы стирки щеголял по дворцу, завернувшись в простыню. Дамы хихикали, королева сердито отворачивалась, а Руальд, лишь щурил смешливые глаза и говорил, что его любимец 'накопил довольно блох, чтобы расстаться со своими колокольчиками на полденька'.
        И все было хорошо, пока принц Тодрик, младший брат короля не пожелал взять придворного дурака с собой на охоту. Шут наследника не любил, а травлю и подавно. Но его мнения никто не спрашивал, потому как чувства у них с Тодриком были взаимные… Будь Руальд во дворце, принц не посмел бы командовать дружком короля, но Его Величество уже пару месяцев, как отбыл в путешествие по Диким Княжествам, и Тодрик решил, что может позволить себе такую вольность.
        Чистым звонким утром три десятка рыцарей во главе с наследником престола покинули дворец, направляясь к богатым лесным угодьям, что находились невдалеке от города. Рыцарей сопровождали оруженосцы и дамы, охочие до страстей, а также мрачный Шут. Оскорбленный вольностью принца, он даже не пытался сделать вид, что ему приятна компания и происходящее. Рыцари пели, пили, хвастались и красовались перед дамами. Тодрик потрясал длинным копьем и бился об заклад, что сразится даже с медведем, коли встретит на пути. Один на один, разумеется.
        'Ну-ну, - думал Шут, - то-то я гляжу, тебе каждый раз оленей выставляют да молодых хрюшек. Да и сам ты - лощеный хряк…
        На самом деле принц вовсе не был ни толстым, ни розовым, он даже не отличался любовью к грязным лужам. Напротив, Шут ни разу не замечал его два дня подряд в одном наряде, а от служанок знал, что апартаменты Тодрика можно было бы взять за эталон чистоты во дворце. Но все это не имело значения, ибо Шут видел то, что скрывается за внешним лоском. Будучи первым наследником правящего монарха, принц Тодрик тяжко страдал неудовлетворенными амбициями. Осознание, что лишь одна жизнь отделяет тебя от трона - такое бремя… Ведь прямого наследника-то нет… Нет его, да и будет ли? Ах, Тодрик, Тодрик, как хочется тебе примерить корону! Так хочется, что хоть волком вой, хоть криком кричи… Шут знал - принц легко подставил бы ножку брату, выпади ему такой шанс. Но шанс не падал, а кишки Тодрика были слишком тонкими, чтобы он осмелился на нечто большее, чем стенания в кругу верных рыцарей о несправедливом выборе судьбы.
        Рыцари эти на Шутов погляд были слишком преданы Его Высочеству… Прикормил их Тодрик, приучил к сладкой жизни. Куда бы он ни ехал - в соседние королевство за турнирными победами, на охоту или просто в дорогую винницу, бравые парни, увешанные железом, неизменно сопровождали его, разделяя с принцем все удовольствия. Ну, или почти все.
        В лагере на лесной лужайке было шумно и весело, слуги подготовили цветные шатры для гостей, накрыли столы, развесили флаги с гербами рыцарей. Дамы сразу занялись любимыми делами - плетением венков и сплетен. Рыцари нетерпеливо гарцевали на своих холеных рысаках, ожидая, когда затрубит рог и можно будет ринуться за сворой по следам несчастного оленя. Лаяли собаки. Главный ловчий что-то терпеливо объяснял принцу, более всех жаждущему с головой окунутся в бешеную скачку. Шут понял, что выбора у него нет, и принялся развлекать дам забавными историями и фокусами. Было скучно, но не более, чем обычно. И лучше б так и оставалось…
        - А сыночек тот, чтоб вам было известно, пропил все папино наследство в три года и решил… угадайте что? Ну конечно - податься в рыцари! Куда ж еще идти родовитому бездельнику… - Шут как бы невзначай покосился в сторону парочки особенно задиристых парней в блестящих, почти парадных латах. - А тут, вот беда-то, у графеныша нашего опять неувязка случилась - кобыла его понесла! - он встал, скрючив ноги, так точно между ними были бока беременной лошади, и всем видом своим изобразил придурковатое недоумение. Однако продолжить байку Шуту не дали. Он вздрогнул от неожиданности, когда тяжелая рука в грубой кожаной перчатке хлопнула его что есть дури по плечу:
        - Эй, ты! Тебя принц зовет, оглох что ли? - рыцарь Барх - отчасти беззубый, с физиономией в рубцах от давних чирьев громила - никогда не отличался деликатностью… Потирая отбитое плечо, Шут так и заявил ему, ядовито напомнив, что приласкать дурака считается среди дам хорошей приметой, но вот на счет рыцарей он не уверен! Упомянутые дамы, не обманув его ожиданий, дружно засмеялись, заставив рыцаря побагроветь от гнева. Но влепить Шуту затрещину ему не удалось - конечно, куда этому Барху состязаться в ловкости с учеником Виртуоза… Увернувшись от лапищ рыцаря, Шут ретировался по направлению к палатке принца. И в этот момент прозвучал сигнал к началу травли. Крик и лай, трубный глас охотничьих рогов, топот и пылища
        - Шут сам не заметил, как оказался в самом центре этого хаоса. Рядом с Тодриком.
        У наследника были невыразительные бледно-голубые глаза, и хотя лицом он удался, эти водянистые гляделки все портили. Сводили на нет аристократическую красоту прямого носа, черных бровей, алых губ и густых темных волос, каскадом спадающих на плечи. Женщины, безусловно, считали принца красавчиком, но Шут видел лишь эти холодные глаза с вечной обидой, затаившейся на дне.
        И сейчас они смотрели прямо на него.
        Шут понял, что его ждут неприятности. Очень серьезные неприятности…
        - А что это вы, господин Патрик, не изволите развлекать моих рыцарей? - Тодрик кривил губы в злобной усмешке. - Все с дамами, да с дамами, а как же мы? - он обвел рукой своих товарищей, которые все как один скалили рожи в гнусных улыбках, предвкушая… что? Охоту? Или совсем другую забаву? - А извольте-ка вы нас сопровождать! Трас, подай скакуна его дурачеству!
        Из-за спин рыцарей протиснулся хилый подросток в цветах дома Этраков, он вел в поводу осла. Старого, облезлого и запаршивевшего. Шут с удивлением понял, что аттракцион был спланирован заранее. 'Это кому же я так насолил? Графу Майре? Принцу? Ну да, у них обоих достанет подлости на такие затеи… В одиночку Тодрик не решился бы шутить подобным образом. Он пока еще боится брата… Но Его Величество Руальд был далеко. А рыцари не желали больше ждать ни секунды.
        - Садись, дурак! - Барх грубо толкнул Шута в спину и тот, чтобы не упасть, был вынужден вцепиться в холку осла. - Садись! Да держись крепче - мы быстро поскачем, и ты не должен от нас отстать! - смех оглушил его, и, пока Шут пытался устоять на ногах, кто-то набросил ему на плечи веревку, стянув ее так сильно, что он вскрикнул от боли. - Вперед! - рыцари хлестанули осла и сами, пришпорив коней, рванули в погоню за оленем. Шут с ужасом понял, что второй конец веревки, намертво врезавшейся в его плечи, держит один из всадников, несущихся впереди него, а другой привязал осла к седлу своей кобылы…
        'Они убьют меня! О Боги, они хотят меня убить… , - упав на осла, он стиснул коленями несчастную скотину и закрыл глаза, чтобы не видеть, как мелькают по сторонам ветви деревьев. Одна из них сорвала с него шапку с бубенцами, другая больно хлестнула по лицу… Но это длилось недолго. Захрипев, осел пал, не продержавшись и нескольких минут, а Шут вылетел вперед и еще какое-то время собирал ухабы на лесной тропе, пока его мучитель - он так и не разглядел кто - не выпустил из рук веревку.
        Время замедлилось… Он смотрел на мокрую черную землю у себя перед носом… на мелкие камешки, обломок ветки с парой листков и большого муравья, который полз по ней… на собственные грязные пальцы… Отрешенно думал, что, должно быть, ночью здесь прошел дождь… Всюду лужи, они еще не высохли, несмотря на яркое солнце… Оно все такое же яркое, и муравей спешит по своим делам… Жизнь продолжается, а значит надо как-то вставать, идти назад в лагерь. Да только нет сил поднять голову… И руки почему-то трясутся, как у припадочного, а ноги совсем не держат…
        В конце концов, он отполз в кусты и там сидел, пытаясь прийти в себя и унять дрожь, пока рог не возвестил о скором и успешном возвращении охотников. Отползать надо было подальше, но Шут понял это слишком поздно. Они не преминули отыскать его и убедиться, что дурак жив, разве только немного ушиблен и очень грязен. Неподобающе грязен для общества принца. По велению Тодрика рыцари подтащили Шута к озеру и долго смеялись, глядя, как Барх многократно окунал его, держа за шиворот, поднимал и снова, раз за разом, совал головой в холодную воду.
        Шут не сопротивлялся. Он был не здесь. Он снова ехал в фургоне, снова видел как рожает Дала, Виртуоз бил его по лицу и приговаривал, что настоящий мужчина должен терпеть боль молча, если уж он не смог ее избежать… и кричала публика, а он шел по канату над пропастью, чтобы опять - в тысячный раз - сорваться в бездонную темноту…
        Шут смутно помнил, как его приволокли в лагерь, как один из лакеев лил ему в рот вино, как где-то на краю сознания барышни восхищенно славили принца, сразившего оленя своей рукой. Хвала богам, Шута они не видели… нет, не видели. Принц велел засунуть его в один из хозяйственных шатров, где тот и забылся среди суматошно снующих слуг.
        Нужно ли говорить, что его цветной костюм превратился в лохмотья… А новый Шуту летом больше не понадобился - остаток теплых дней он провел в своих покоях, отмеряя часы между пилюлями придворного лекаря.
        С охоты Шут вернулся только к утру, когда слуги разобрали шатры и повезли их обратно во дворец на телегах. Повезли вместе с ним, заботливо уложенным между мешком с овощами и свернутым в тюк тентом для походной кухни. Шут плохо помнил дорогу, минувшая ночь и вовсе выпала из его памяти, но одно он понял точно - никто не знал, что с ним случилось. Слуги полагали, будто он неудачно упал с коня во время травли, дамы и вовсе его не видели после забавной сцены с Бархом. За это Шут был благодарен принцу, если такое понятие вообще уместно. Конечно, Тодрик не по доброте душевной утаил правду о происшествии в лесу, он просто опасался навлечь на себя гнев общественности и - особенно - старшего брата. Он верно рассчитал, змей подколодный, что Шут скорее сделает вид, будто ничего не было, чем позволит другим узнать о своем унижении.
        Кое-как выбравшись из телеги на хозяйственном дворе, он несколько минут просто стоял, прислонясь к столбу какого-то навеса. Мимо сновали работники и слуги, кудахтали куры, в двух шагах от Шута тявкал щенок, пытаясь вырвать тряпку из рук веселой чумазой девочки лет пяти. Жизнь здесь была совсем иная, чем обычно видел господин Патрик в богато убранных дворцовых покоях. Какая-то женщина прошла совсем рядом с ним, неся кадушку, полную парного молока. От его запаха у Шута еще больше закружилась голова, он понял, что ужасно голоден.
        Поймав за рукав первого же мальчика-слугу, Шут велел хоть зарыться, но сию секунду устроить ему горячую ванну. Мальчишка попался дерзкий, но смышленый, он хмыкнул и весело поинтересовался:
        - А вы, господин Патрик, где ж так извозились? - темные глаза лукаво сверкнули из-под давно не стриженой челки. Волосы у парня были черные как сажа, а кожа смуглая - явно выходец из южан.
        - Пастушек по лесу гонял, одну тебе хотел привести.
        - Должно быть, прыткие попались! - парнишка весело рассмеялся. Шут взлохматил его шевелюру и, прихрамывая, поплелся к себе. По дороге он гадал, что за вожжа попала под хвост принцу и его дружкам. Поднять руку на шута всегда считалось дурным тоном, так же, как на калеку, ребенка или монаха. Узнай о выходке Тодрика другие обитатели дворца, скандал вышел бы нешуточный. Конечно, принц и прежде пытался подпортить жизнь любимчику своего брата, но у него это получалось не слишком удачно - всякий раз Шуту хватало везения выкрутиться из неприятных ситуаций. И когда на него пытались 'повесить' беременность одной из придворных дам, и когда обвинили в краже драгоценного перстня у посла из Герны, и даже когда служанка нашла Шутовы золотые бубенцы под королевской кроватью… Почерк принца был легко узнаваем во всех случаях, фантазия у него не отличалась оригинальностью.
        Еще проснувшись в телеге, Шут понял, что купание в холодном озере не прошло даром
        - голова стала тяжелая, свет ранил глаза, и больше всего хотелось залезть в постель. А перед этим принять теплую ванну. Оказавшись в своей комнате, Шут с отвращением сорвал с себя лохмотья, в которые превратился костюм и встретил служанок, притащивших большую лохань, в чем мать родила, грязный, расстроенный и дрожащий от холода. Бросая на господина насмешливо-жалостливые взгляды, женщины споро налили в деревянную ванну горячей воды, забрали то, что было его любимым нарядом и быстро исчезли. Едва только они покинуть комнату, Шут со стоном залез в лохань и, закрыв глаза, растворился в блаженном тепле. Небесная Мать, неужели он дома, неужели этот кошмар закончился…
        Неспеша оглядев себя, он понял, что все могло бы быть и хуже: хотя тело болело так, будто его долго и усердно пинали, синяков и ссадин оказалось на удивление мало, а лицо и вовсе не пострадало. Царапина от ветки - вот и все. Публике, конечно, стало б только веселей, превратись Шут в урода, но сам он вовсе не желал себе такой участи - его работа требовала виртуозного владения лицом.
        'Повезло, - думал Шут, смывая грязь и боль, - опять повезло… надо бы попросить служанок принести побольше апельсин - я слышал, они помогают от простуды'.
        А потом, он спал… Долго и крепко, и когда проснулся, все случившееся казалось ему лишь страшным сном.
        Едва открыв глаза, веки которых оказались болезненно тяжелыми и горячими, Шут с досадой понял, что простуда вцепилась в него накрепко.
        'И пусть. Зато отдохну от всех, не придется мне любоваться на довольную рожу Тодрика, лишу его удовольствия поухмыляться исподтишка'.
6
        Барахтаясь в бредовых видениях, одно другого краше, Шут многократно оказывался лицом к лицу с принцем и каждый раз спрашивал: 'За что? Ну, за что? . Иногда ему снился Виртуоз, но все время в стороне, будто за невидимой стеной.
        Теперь же, когда Шут наконец снова показался на людях, Тодрик как будто забыл и о нем самом, и о потехе в лесу. Столкнувшись с Шутом, идущим из библиотеки, принц лишь равнодушно скользнул по нему взглядом, будто даже не узнал. Его Высочество, похоже, вообще никого не замечал. Слуги старались не попадаться ему на глаза лишний раз, а дамы переключили свое внимание на других, более любезных кавалеров.
        'Что-то случилось, что-то я пропустил… Нехорошо… - думал Шут, возвращаясь к себе в комнату. Он предпочитал быть в курсе всех дворцовых интриг, и обычно ему это удавалось без труда. Дураку ничего не стоит проникнуть за закрытые двери, услышать важный разговор. Кто воспримет его всерьез? Но после визита к Мадам Сирень Шут понял, что еще не готов окунуться с головой в клубок интриг, которые сплетались, пока он болел. - Еще денек, - сказал он себе, - еще один денек передышки. Я лишь чуть-чуть наберусь сил'.
        Лекарь был прав, когда отметил, что Шут измотался не столько телом, сколько душой. Интриги… Везде, за каждым углом, даже служанки что-то плетут меж собой. У каждого
        - свои тайны и свои цели. Один он, право, как дурак, хочет просто жить… веселить людей, вызывать улыбки на их лицах. Искренние, добрые улыбки. Только вот обитатели дворца предпочитали злые шутки в адрес друг друга…
        Служба при дворе никогда не была простой, но Шут ни разу не пожалел о своем выборе. Не смотря ни на что, ему нравилось быть господином Патриком - непонятным чудаком, который никому не обязан объяснять свои действия, которому дозволено смеяться и плакать, говорить загадками и удивлять окружающих странными выходками. А главное - в Солнечном Чертоге был Руальд…
        Руальд… Разница в четыре года - это немало… Но они всегда понимали друг друга, будто и впрямь - братья… Иногда король шутил: мол, не батюшкиной ли тайной любовницы, ты сынок, господин Патрик? Шут смеялся, они оба прекрасно знали, что король Берн отличался редкостной нелюбовью к женскому полу и кроме давно почившей дорогой супруги никого не привечал. За что не раз был обсмеян дворцовыми мужчинами.
        Но Шут и впрямь походил на Руальда - как если бы лицо короля отразилось в лесном ручье, обретя новые черты, близкие к прежним, но все же иные. Одень господина Патрика подобающим образом, он без труда мог бы выдать себя за брата Его Величества. И это была еще одна причина для братца истинного таить злобу на Руальдова любимчика. Тодрик всегда пытался встать между ними…
        Конечно, поначалу, когда Руальд еще был принцем, а Шут - тощим подростком, все выглядело иначе. Будущего короля забавляли выходки спасенного им мальчишки из бродячего балагана, ему льстили преданность и безусловная любовь найденыша. Но не более того: Его Высочество видел в Шуте лишь занятную игрушку. До того дня, пока не скончался король Берн…
        Болезнь короля была долгой и мучительной, недуг медленно пожирал его изнутри, лишая воли к жизни. К концу своих дней Его Величество стал худым и желтым, точно высохшее за зиму медовое яблоко. А зима, между тем, и в самом деле близилась к концу. Король не дожил до прихода весны лишь два дня…
        Когда поутру лекарь Вильяр обнаружил, что монарх мертв, Шут узнал об этом в числе первых. Сам он почти не общался с королем, тому уже давно было не до шуток, но в то утро личный слуга Его Величества не сумел донести до монарха завтрак, за которым отправился на кухню в обычное время… Пожилой лакей оскользнулся на масле и так неудачно упал, что разбил себе нос. Пока поварихи, сокрушаясь, приводили беднягу в чувство, матушка Тарна поймала первого же попавшегося, кто мог доставить завтрак королю.
        Шута, который как раз закончил со своей едой.
        Не слушая протестов, мол, 'я ж не слуга, я дурак', она вручила ему поднос с жидкой овсяной кашей, сваренной на воде, и велела нести немедля. Шут, куда деваться, понес. Он вовсе не горел желанием попадаться на глаза желчному и злому Берну, которого с некоторых пор опасались даже сыновья. В последние недели король стал особенно плох и раздражался по малейшему поводу. Он уже успел прогнать со службы пару лакеев и одну недостаточно расторопную служанку… Быстро шагая к покоям короля, Шут вспомнил одну короткую молитвочку, которой его научили девочки-послушницы при храме святого Ваария. А потом для пущей надежности тихонько прошептал несколько строк из волшебной песенки Далы.
        Но его опасения оказались напрасны.
        Двери в опочивальню короля были распахнуты настежь, и бледный лекарь как раз выходил в гостиную, что-то взволнованно объясняя советнику. Увидев Шута, он зажмурился как от боли и негромко произнес:
        - Оставь это, Патрик. Король скончался…
        А потом Шут спешил за ними к Руальду, который только проснулся и был еще растрепанный, неумытый после сна… Белые волосы смешно торчали во все стороны, точно хвосты на шапке у Шута… Он слышал, как советник сообщил принцу о смерти отца. Видел, как тот, сжавшись от горя, точно дитя, закрыл лицо руками… Все знали, что король умирал, но весть о его кончине все равно оказалась слишком тяжелой для наследника.
        - Оставьте меня, - глухо прошептал Руальд и, увидев, что советник все еще мнется на месте, рявкнул что было силы: - Оставьте же!
        Они ушли. Все, кроме Шута, который звериным чутьем понял, что принцу сейчас нужно не одиночество, а плечо, на которое можно опереться. На которое не стыдно опереться наследнику трона…
        Он долго сидел подле короля и слушал, слушал о том, каким был король Берн… Каким чудесным отцом, каким мудрым правителем… Шут ничего не говорил, он - мальчик-сирота, никогда не знавший своих родителей - просто приткнулся дрожащему от бесслезного плача принцу под бок. И навсегда впитывая его боль, думал лишь об одном - как бы отогреть это израненное потерей сердце.
        Только несколько лет спустя Руальд признался ему, что это живое тепло открытой нараспашку Шутовой души стало для него источником силы, позволившей смириться с утратой и осознать себя новым королем. Позволившей увидеть в забавном маленьком артисте самого близкого человека…
7
        Шут проснулся, когда солнце уже поднялось высоко над крышами, и вороьби в ветвях старого дерева громко чирикали о своих птичьих делах. Окно было приоткрыто, и их звонкий говор наполнял комнату вместе с солнечным светом. Яркие лучи, струясь сквозь зеленое кружево кленовых листьев, дарили нежное тепло последних дней лета.
        'Какое славное утро, - подумал Шут, стряхивая остатки сна и выбираясь из постели.
        - В такой день обязательно должно произойти что-нибудь хорошее'.
        Он решил не терять времени: привел себя в порядок, крутнулся пару раз на перекладине и, следуя старой привычке, покинул спальню через окно. По замшелой стене с выступами вековых булыжников Шут спустился в сад и направился прямиком к Дамской беседке. Ожидания его не обманули: три фрейлины и пара загостившихся дворяночек уже устроились на мягких подушках и, попивая чай с пирожными, вели оживленную беседу. Их голоса, подобно птичьему щебету, были слышны издалека. За бормотанием ручья Шут не разобрал ни слова, но по высоким нотам ему сразу стало понятно, что разговор идет не о прическах и способах шнуровки корсета. Он подобрался ближе и без труда спрятался за живой изгородью, мимолетно порадовавшись, что одет в простые штаны и камзол. Звон бубенцов сейчас был бы некстати.
        - Нет, Арита, ты не можешь так говорить! Элея - законная жена нашего монарха, и мы должны чтить ее! - наигранно возмущенный звонкий голосок принадлежал, кажется, старшей дочке барона Дарма, той самой, что лишь недавно была принята в свиту королевы. Имя ее Шут если и знал, то забыл, ибо невзрачная барышня ничем не выделялась из целого сонма интриганок, отирающихся возле Ее Величества.
        - Уволь, дорогая. Может я и грубо выразилась, но все знают, что Элея не способна подарить наследника королю. Тодрика это, конечно, устраивает, а вот Руальда - вовсе нет!
        Аккуратно отодвинув ветви куста, Шут увидел оппонентку баронессы: молодая маркиза Арита Дивенская была хороша собой - с яркими глазами, сочными губами и изящно очерченным овалом лица в завитках каштановых кудрей - но на его вкус в ней все было 'слишком'. Ариту не так давно выдали замуж за маркиза Дивенского Удела, влиятельного, ох какого влиятельного человека, и теперь она полагала, что может позволить себе говорить любые дерзости. У ног маркизы нервно тявкала маленькая лохматая собачка с нелепым бантом на тоненькой шейке. Шут таких терпеть не мог - избалованных, трусливых и злых. Как правило, они всегда походили на своих хозяек…
        'На чужой кусок позарилась, милая, - недобро усмехнулся Шут, разглядывая Ариту. - Ну да мне не жалко. Не все же бедному шуту рисковать здоровьем ради красного словца. Я бы даже взял тебя в помощницы, не будь ты так самонадеянна! - он пытался иронизировать, но на самом деле был глубоко задет непочтительными речами маркизы.
        - Девочки, но что же будет с нами! - подала голосок фрейлина Анна, тоненькая и большеглазая как лань. - Нет, нет! Все это ложь, и мы не должны… - юная красавица была ужасно взволнованна.
        - Молчи, дура, - Арита фыркнула и бросила в нее плюшкой. Все засмеялись, когда булочка угодила Анне в красивую шляпку, испачкав ее клубничным джемом. - Я бы на твоем месте не прятала голову под одеяло, а узнала как можно больше и подготовилась. Фрейлины всем королевам полагаются, и этой новой тоже нужно будет с кем-то вышивать.
        На глазах у Анны выступили слезы:
        - Ты злая! Ты не любишь Ее Величество! - у девчонки задрожали губы и Шут понял, что еще пара слов и начнется истерика.
        - А ты-то любишь, можно подумать! Вот те на! А кто мне говорил, что она скучна как прошлогодний наряд? Кто хотел стащить у нее серебристые нитки из Кура? Кто страдал, что балов мало? Скажешь я? А?
        Анна разрыдалась и упала на колени к подружке-баронессе.
        - Злая ты Рита, это правда, - вздохнула младшая сестра маркизы - Ния, не столько красивая, сколько умная. - Я Анну понимаю. Если все эти слухи - правда, добра нам ждать не стоит. Неизвестно, что там за принцесса… Но с чего вы взяли, что король в нее влюблен? Я вот не уверена, что это правда.
        - Конечно, правда! - Арита, в каждой нарядной юбке видевшая соперницу, распалилась и в этот момент больше походила на злобную кошку. Мне сам капитан Дени сказал, а он, как вам известно, прибыл вместе с авангардом короля! И еще он сказал, что она прехорошенькая, наша рядом с ней не стояла!
        'Так вот в чем дело… - Шут закусил губу и глубоко вздохнул, пытаясь унять непонятную боль, внезапно стиснувшую сердце. - Короля обвиняют в измене! Почти открыто, не страшась наказания! Это слишком дерзко, чтобы быть ложью. О боги… Бедная Элея… Но как он мог?! Как?! … - Шут уже хотел уйти, когда услышал голос пятой девушки, она сидела в тени, и лица ее было не различить.
        - Рита права, подруги, нам надо подготовиться. Мы должны стать такими сахарными, чтобы королеве не нашлось, за что срывать на нас обиду. А если Руальд подаст прошение о расторжении брака… Мы должны стать еще слаще с новой королевой! Не знаю как вы, а я не желаю терять свое место!
        'Ах вы маленькие, гнусные змеюки! - Шут стиснул кулаки, и отступил в сторону, чтобы потихоньку покинуть свое укрытие, но в последний момент передумал. Вместо этого он встал на четвереньки и, истошно голося фальцетом, выбежал к фрейлинам. Оказавшись в беседке, Шут брякнулся на колени, вцепился в подол Аритиной юбки и запричитал:
        - Ой, мама моя, мамочка! И что же это такое делается! - изумленные девушки застыли с широко распахнутыми глазами. - Рушится все, рушится! Конец нам всем пришел! - точно припадочный он вздрогнул всем телом и, закрыв глаза, сломанной марионеткой повалился на спину под визгливый аккомпанемент испуганной собачонки.
        Несколько мгновений в беседке звучал только этот нервный лай, барышни смотрели на шута, онемев. Потом баронесса, чье имя Шут забыл, тревожно спросила:
        - Что это с ним? - она еще плохо знала повадки дворцовых жителей.
        - Паясничает, что ж еще, - Арита пришла в себя первой и небрежно двинула Шута в плечо носком туфли. - Эй, Пат! Вставай, хватит дурачить нас.
        Шут приоткрыл один глаз и остекленело уставился на маркизу, а потом отчетливо произнес тонким голоском блаженного идиотика:
        Время новое грядет -
        Берегись, красавицы!
        Скоро станет ваш черед
        По домам отправиться!..
        Он широко ухмыльнулся и стремительно вскочил на ноги, умудрившись в едином движении отвесить дамам поклон. - Простите, спешу! - легко сделав сальто назад, Шут выскользнул из беседки и поскакал прочь.
        'Новая королева значит! Ну, это мы еще поглядим! - он знал, что его нелепая выходка основательно взбодрила зарвавшихся фрейлин, и это слегка подняло Шуту настроение.
        Покинув сад, он направился к капитану королевской гвардии, которого - так сложилось - знал достаточно хорошо. Не считая рыцарского ордена, гвардейцы были основной военной силой короля. Армия, конечно, тоже существовала, но, по правде сказать, больше для виду. Закатный Край давно ни с кем не воевал. Все королевства, незамысловато называемые Внутренними, уже несколько веков, как заключили меж собой соглашение о мире. Линвэлл, Герна, Ферестре и другие спокойно соседствовали с Закатным Краем, вели взаимовыгодную торговлю, и подозрительно поглядывали в сторону Диких Княжеств, к которым относился и Тайкурдан…
        Так что армия в Золотой носила номинальный характер. Чего нельзя сказать о гвардейцах, которые днем и ночью оберегали покой короля под предводительством своего легендарного капитана.
        Шут знал, если уж добиваться правды, то именно у него. Дени Авером был известен при дворе как человек патологической честности. Врать и выкручиваться он не любил и не умел, поэтому, когда не желал что-то говорить, попросту молчал. За свои полсотни с лишним лет капитан не нажил ни жены, ни детей, ни даже поместья какого захудалого. Зато его гвардейцы были гордостью короля. Дени творил их по своему образу и подобию - служение короне превыше жизни. И, надо сказать, эти вышколенные ребята своего капитана уважали, многие называли отцом. Однако ж и врагов Авером имел изрядное количество. Не всех устраивала железная дисциплина, да и честолюбцев охочих до выслуги всегда хватало. Таких, что о внешности своей пекутся больше, чем об остроте клинка. В гвардии они надолго не задерживались, если только не имели за спиной папаш с тугими кошелями. И, насколько было известно Шуту, именно в необходимости мириться с этими отпрысками богатых фамилий крылась главная печаль капитана Дени, который мечтал видеть гвардию цельным сплоченным организмом с единой волей. 'Как можно полагаться на гвардейцев, если из них едва ли
не треть - дерзкие сынки родовитых дворян, полагающие, что им все позволено? Что гвардия - это просто шанс блеснуть перед Его Величеством и даже пролезть в фавориты. Разве они готовы до последнего вздоха защищать своего короля? Шут разделял сомнения капитана, да и в целом отношения у них были дружеские. В отличие от большинства придворных, Авером никогда не сомневался в умственных способностях Шута - он не умел врать сам, но и чужое притворство вычислял с первого раза. 'Мне, - объяснял он, - по долгу службы положено людей насквозь видеть. Я бы много чего мог порассказать о каждом, кто столуется у нас во дворце… . Он мог бы, да…
        Одно не стыковалось: от какого помрачения капитан вдруг стал делиться новостями с Аритой? Впрочем, эта-то и соврет - не дорого возьмет.
        Шут нашел Дени в казарменном зале собраний, где тот проводил очередную нравственную беседу с самыми молодыми воспитанниками, только готовыми принять присягу. Проскользнув в комнату, Шут беззвучно прикрыл за собой дверь и присел на лавку, которую почти скрывала густая тень от высокого стеллажа с тренировочными мечами. Кандидаты в защитники королевской семьи стояли перед капитаном ровным строем и едва сдерживали радостное возбуждение. Похоже, именно в это утро мальчишки получили свою парадную форму - черные с золотым кантом мундиры - и очень гордились ею. Не без удивления Шут заметил среди них сына графини Кэр.
        'А этот-то что здесь делает? - подумал он, разглядывая юного графа. Младший и самый любимый наследник своего отца, Теол Арималь всегда был ужасно болезненным и робким, - Какой из него защитник? - Впрочем, надо отдать должное, стоящий перед Дени молодой человек почти не походил на того бледного мальчика, каким Шут запомнил его. В новой ладно сидящей форме графский сын выглядел вполне мужественно. Но главное, Шуту понравились его глаза. Не испуганные и не нахальные, как это свойственно многим отпрыскам знатных семей, а полные огня и решимости. Готовность следовать науке капитана сверкала в этих глазах. - Молодец все-таки Дени! - улыбнулся Шут.
        Главный гвардеец Закатного Края был среднего роста, поджарый и крепкий. Его почти седые волосы, коротко остриженные чуть ниже ушей, резко контрастировали с загорелой темной кожей лица. Прямые узкие губы, крючковатый ястребиный нос и длинный шрам на правой щеке - суровая красота воина… Дамы не редко дарили капитану знаки внимания.
        - Так вот я вам еще раз повторю, - Авером прошелся вдоль шеренги новичков, потрясая тяжелым знаменем гвардии, - это - не просто тряпка на шесте! Это ваша честь, ваша клятва, ваше имя! Через два дня вы не просто будете целовать это знамя, вы присягнете короне, а это, мальчики, - не шутка. Поэтому я вас еще раз прошу, подите прочь, если думаете, что служба в гвардии - это красивая форма и барышни в соплях от восхищения вашим бравым видом. После присяги вы станете людьми короля, его защитой, опорой и щитом! Все! Можете быть свободны, - Дени отвернулся от мальчишек и направился к Шуту, прогоняя с лица суровость. - Ну, здравствуй, господин Патрик. Ты, говорят, болеть изволил?
        - Было дело, капитан. Уже, как видите, здоров. А вы сами?
        - А мне чего? Я, брат, отродясь ничем не хворал, - Авером заботливо прислонил знамя к стене и сел на соседнюю лавку. - Вот, разве что, заработал синяков накануне, решил, так сказать, лично проверить навыки офицерского состава…
        Шут улыбнулся:
        - Надо полагать, они вас не разочаровали.
        - Нет, друг мой, нет, очень даже хороши ребятки! Но, довольно, - Авером стал серьезен, - Ты ведь о сплетнях узнавать пришел, так?
        Шут не спешил говорить, он почесал согнутым пальцем переносицу, поглядел на Дени пристально и как бы нехотя кивнул. Взгляд капитана стал тяжелым, на лице его как-то разом обрисовались все морщины:
        - Правда это, Патрик, - горечь в голосе Дени сказала Шуту больше, чем сам ответ.
        Некоторое время они сидели молча.
        - Расскажите мне, капитан, - он твердо посмотрел в глаза Аверому, - я должен знать.
        Капитан не стал спрашивать, почему это ему надо отчитываться перед придворным шутом. Слишком хорошо они понимали друг друга.
        - Расскажу, Патрик. Только вот знамя на место отнесу, а потом мы с тобой прогуляемся. Не доверяю я что-то дворцовым стенам. Вот по возвращении… имел беседу с советником в его башне, а сегодня весь город знает с какими, так сказать, результатами наш король вернулся из дипломатического похода в сопредельные княжества. А ведь советник божится, что никому и словом не обмолвился о нашем разговоре. А я имею все основания ему верить.
        - Да бросьте, капитан! - Шут помог Дени пристроить знамя в специальной нише. - Не вы один глаза имеете, с вами во дворец, как я понимаю, прибыли и ваши гвардейцы. Они, небось, тоже не слепые. Кстати, когда вы вернулись? Я с этой простудой совсем от жизни отстал…
        - Да уж больше недели назад… Но поверь, Патрик, мои парни даже половины того не знали, о чем мы с советником говорили. А теперь каждая кухарка норовит меня поймать за полу камзола и ладно, если б она вела старого Дени в свою кладовочку… Нет, друг мой, эти вероломные создания забрасывают меня расспросами, - они покинули гвардейский двор и по молчаливому указанию Аверома направились к крепостной стене. - Дескать, правда ли, что вы наш дорогой капитан Дени видели заморскую принцессу голышом танцующей в лесу? Каково, а мальчик? Это-то, конечно, уже бабий треп. Уверяю тебя. Гораздо хуже, что все в курсе намерений короля привезти девушку тайкуров сюда… Вот это как раз никто не мог знать, кроме меня и советника, да еще двух моих парней, но они прибудут в Золотую вместе с Руальдом. К празднику Начала Осени.
        Шут задумался.
        - Значит, это действительно правда, - промолвил он, не до конца, впрочем, веря в такой расклад дел. Капитан мрачно кивнул, огибая стайку озабоченных служанок, спешивших в сторону большой купальни для господ. Одна из них приветливо кивнула Шуту, однако тот не ответил, совершенно потрясенный новостями. - Но почему вы решили, что это именно ваша беседа дала основу для сплетен? Слухи летают на быстрых крыльях. А в Тайкурдане, я думаю, уже все в курсе намерений их принцессы.
        - Нет. В том-то и дело! - Дени сердито дернул скулами, не позволяя себе более явного проявления гнева. - Руальд не хотел лишних пересудов раньше времени. Он планирует ее приезд не раньше конца осени.
        - Да какая разница, капитан. Слухи летают. Не вините себя, - Шут видел, что Дени, хоть и не подает вида, но сильно казнится из-за сплетен, ползущих по дворцу. Сам он постарался скрыть, как тошно ему стало от последних слов гвардейца.
        'Не раньше конца осени… Не позднее начала зимы… Нет, это похоже на сон, на бред, этого не может быть. Руальд всегда был так добр к Элее, я-то знаю, я видел… .
        Он шел за капитаном к стене, не замечая ничего вокруг. Последние надежды почти рухнули, слухи оказались правдой. Вокруг кипела жизнь, но Шуту казалось, мир замер и раскололся глухой тишиной. 'Боги! Моя королева! Каково же ей сейчас!? - он стиснул веки со всей силы, как будто закрыв глаза, можно было спрятаться от разверзающейся под ногами пропасти…
        До самой крепостной стены они не проронили больше ни слова.
        Солнечный Чертог, главная королевская резиденция, был стар и крепок. Центром его являлся дворец с высокими шпилями и стрельчатыми окнами, окруженный сначала пышным садом, затем Внутренним городом, и наконец - мощными укреплениями высокой Небесной стены, имеющей семь башен по углам на равных расстояниях. Сейчас, в мирное время, ворота крепости были открыты, и попасть внутрь почти без помех мог любой желающий. Внутри стены протекала своя, особенная жизнь - здесь был маленький рынок, харчевня, постоялый двор, лавки мастеров, небольшая церковь - все, как в городе, над которым возвышался замок. С одним только отличием - внутри стены любое заведение несло на себе печать непосредственного служения короне. Ремесленники в лавках получали заказы на посуду для короля, свечи для короля, оружие для короля… И оплату за работу им выдавали не по факту выполнения поручения, а раз в две недели, как наемным работникам. На постоялом дворе жильцы не платили за комнаты, ибо являлись либо слугами гостей монарха, либо самими гостями очень мелкого сословия. Нужно ли говорить, что эти же гости посещали харчевню, где цены
были в два раза ниже городских…
        А на Небесной стене несли стражу гвардейцы короля. Она была высока и в тревожные времена всегда спасала жизнь обитателям замка. Имея глубокий колодец на территории Внутреннего Города и неизменно полные кладовые, члены королевской семьи со всеми их приближенными могли не опасаться и осады. Снаружи стена была почти монолитна и уходила в небо на высоту более полутора десятка человеческих ростов. Чтобы подняться на ее гребень, нужно было отсчитать сотню ступеней, уходящих круто вверх внутри стены.
        - Я понимаю, Патрик, тебе бы больше понравилось в саду вести беседы, но мне на стене как-то спокойнее, - объяснил выбор места капитан, когда они оказались на лестнице, в сумеречной прохладе башни. - Там точно никто не подслушает. Дворцовые шептуны знают все потайные щели в Чертоге, ну а на стене - я хозяин. Ни одна крыса мимо не прошмыгнет.
        Неспеша они поднялись на верхнюю площадку лестницы, откуда узкая дверь вела на гребень стены. Высокие защитные зубцы, стояли так плотно друг к другу, что скорее были ее продолжением с узкими просветами. Зубцы доходили Шуту до груди, они были темны от времени и местами обляпаны птичьим пометом. Не смотря на драматичность ситуации, Шут не удержался от соблазна взглянуть на Золотую Гавань с высоты. Город походил на большую живую карту. К сожалению, время было не то, чтобы наслаждаться видами. Шут выжидающе посмотрел на капитана. Тот тоже стоял лицом к городу и, казалось, блуждал мыслями где-то далеко… Заговорил он неожиданно, по-прежнему не глядя на Шута, и голос его звучал глухо:
        - Я всю жизнь посвятил короне. Я не жалел ни сил, ни времени, ни любви. Я дал клятву и держал ее до сего дня. А теперь я не понимаю, что происходит. Король, которому я верил, как богам, потерял рассудок. Он потерял его, Патрик! Ты больше не увидишь Руальда таким, каким знал прежде. Нашего короля подменили, демоны забрали его душу… Это страшно, мой мальчик, это так страшно, что я больше не понимаю, кому служу - королю или марионетке в руках ведьмы…
        Шут уставился на капитана в изумлении:
        - Что вы имеете в виду?!
        - Принцесса тайкуров - ведьма. Поверь мне, она околдовала короля. Руальд больше не хозяин своему уму, - Шут почувствовал как, несмотря на теплый еще летний день, у него похолодели руки. - Я не знаю, что она сделала, но король на нее не надышится. А незадолго до нашего отъезда домой он велел сразу же по прибытии начать подготовку моих офицеров к появлению новой королевы…
        Шут медленно съехал по стене на каменный пол. Руальд, смешливый, остроглазый добрый король… Строгий к ответственным, милосердный к виноватым… Он взял Элею в жены, когда ей было всего семнадцать, чуть меньше, чем его любимому шуту. Это был брак по расчету, но Руальд очень скоро проникся необыкновенной нежностью к своей суженой. И пусть не было между ними огня страсти, но жили король и королева в согласии и понимании.
        Мир рушился… Его, Шута, мир, к которому он привык и который так любил…
        - И вот теперь, - продолжал Дени, - я в смятении. Долг велит мне выполнять поручение Его Величества и ждать новую королеву, а честь - защищать нынешнюю.
        У Шута таких дилемм не было, но не было и идей, как противостоять воле потерявшего разум Руальда.
        - Королева знает? - спросил он у капитана.
        - Знает, я лично рассказал ей все еще до встречи с советником. Пока ты был болен.
        Шут вспомнил их с Элеей встречу в библиотеке. Тогда он так и не понял толком, что она действительно была бледнее обычного, и что в глубине медовых глаз затаилась боль. Зато теперь память отчетливо прорисовала все детали их встречи… Движения королевы, ставшие непривычно резкими. Слишком высокий голос, готовый внезапно сорваться. И его Шута ужасную слепоту к чужой беде…
        - Пойду к ней, - внезапно сказал он и решительно встал, спугнув двух голубей, присевших на гребень стены.
        - Постой, Патрик! - Дени встревожено придержал его за рукав. - Будь осторожен, парень. Не пори горячку, не трепись о том, что узнал здесь. Постарайся вообще не раскрывать рта. Скоро все изменится, поверь мне, и возможно придворный шут окажется лишним, а то и неугодным. Как и королева. Будь осторожен!
        Шут кивнул. Как ни кипело все внутри него, а капитан был прав. Незачем подставляться. Как знать, возможно, во дворце и впрямь развелись шептуны.
        - Спасибо, капитан. Спасибо за доверие. Один только вопрос, - вспомнил он вдруг. - Я слышал, вы с леди Аритой общались о принцессе тайкуров… Рассказывали про нее…
        - Да ничего я ей не рассказывал! - сердито воскликнул Авером. - Побойся Отца, Патрик! Она сама на меня налетела вчера как оглашенная: 'Скажите, - говорит, - капитан, правда ли что принцесса тайкуров - красавица? , и чуть не падает на меня всеми своими пышностями. А дело было у самой казармы… мальчишки там эти… Я и брякнул ей, чтоб отвязалась: мол, явно краше вас, леди. Надо полагать, она большого о себе мнения!
        Шут хмыкнул. Да уж, Арита себя считала первой леди при дворе. А раз кто-то ее перещеголял, то уж точно это должна быть ну очень одаренная богами женщина.
8
        Шут догадывался, что королева не проявит большого желания общаться с ним. Она и в добрые-то времена старалась его не замечать, а теперь и вовсе, должно быть, захлопнет дверь перед самым носом. Но… стоять в стороне он попросту не мог. И дело было даже не в чувстве долга - просто душа не позволяла оставаться равнодушным…
        Он обошел полдворца, чтобы найти Элею. Выслушал два десятка сплетен, одна другой краше. Никто не мог сказать ему вразумительно, где изволит пребывать королева. Вероятно, Ее Величество действительно не хотели никого видеть и старательно избегали встречи с любым из придворных. Шут расстроился окончательно. Он понял, что поиски лучше временно прекратить и для начала успокоиться самому. Желая привести мысли в порядок, Шут решил уединиться ненадолго в библиотеке. Там ему всегда удавалось разложить по полочкам любую ситуацию и успокоить ум. Время, правда, уже было обеденное, но он даже думать о еде не мог. Аппетит пропал совершенно.
        Шут толкнул тяжелую створку высоких деревянных дверей библиотеки и, неслышно ступая мягкими туфлями, проскользнул к заветному креслу. Вернее хотел проскользнуть, но замер, удивленный, на середине шага, да так и остался стоять с поднятой ногой.
        - Патрик, иди паясничать в другое место! - королева столь яростно сверкнула на него глазами, что Шут невольно попятился. Но потом взял себя в руки:
        - Ваше Величество, если вам так полюбилось мое кресло, не нужно гнать меня! Я могу сидеть и у ваших ног… - он постарался поймать ее взгляд, чтобы Элея увидела, как искренни эти слова. Тщетно.
        - Твое, Пат?! Твое?! Это кресло - собственность Его Величества, также, как и вся библиотека! - королева не кричала, но голос ее был замерзшим клинком - столь же ранящим, ледяным и хрупким, готовым сломаться в любой миг… Шут с грустью понял, что его опасения оказались более чем верны. Королева была в гневе. Королева была на грани срыва… И меньше всего на свете ему хотелось сейчас препираться с ней о глупостях…
        - Ваше Величество… Элея! Выслушайте меня! - Шут понял, что тот момент, который он оттягивал столько лет, все же наступил. Он решительно шагнул к креслу и внезапно действительно опустился перед королевой на колени, а потом дерзко - о боги, как дерзко! - он взял ее ладонь в свои руки…
        'Святая Матерь, вложи в мои уста нужные слова!.. Молю тебя, не дай мне оступиться…
        Теперь она вся будто обернулась ледяным изваянием, и малейшее неверное слово стало бы последним камнем в стене их отчуждения. Бережно, точно крылья раненной птицы, держа тонкие холодные пальцы королевы, Шут, наконец, заглянул ей в глаза:
        - Выслушайте меня… Пожалуйста. Я шут, я глупец, я дурак… А тогда я был еще и мальчишка…
…Да он был тогда мальчишкой, языкастым и безжалостным. Нет, не злым, просто слишком беспечным. Прожив лишь девятнадцать зим, Шут еще не до конца понимал, насколько глубоко может ранить хорошо отточенное слово или даже просто молчание… Иногда хватал лишку. Но ему прощали - что взять с дурака?
        Тогда, как и сейчас, стоял конец лета, и весь город с восторженным замиранием ожидал свадьбы короля Руальда с принцессой Элеей. Она должна была прибыть в первых днях осени, но боги щедро посылали попутный ветер парусам шхуны, несущей принцессу из родного дома к берегам чужбины. В Золотую Гавань Элея прибыла аж на неделю ранее предполагаемого срока. Руальд, уверенный, что время у него еще есть, эти последние дни свободы проводил на охоте. Без дам, без кучи прихвостней, только с самыми близкими друзьями он забрался в лесные дебри и там наслаждался этим настоящим мужским делом. А Шут, который терпеть не мог охоту, в то время слонялся по дворцу, как обычно слегка скучая без Его Величества. Отношения у них с королем всегда были необыкновенно теплыми, почти братскими, и поэтому, когда король уезжал, дворец неизменно пустел для Шута. Он развлекался тем, что дразнил придворных дам, таскал с кухни сладкие пирожки, с высокой крыши кидал в заезжих рыцарей перезрелыми яблоками, играл с ребятней… А потом прискакал гонец с вестью, что корабль Белых островов показался на горизонте. Шут всегда со смехом
вспоминал, какой переполох начался тогда во дворце. Никто не ждал принцессу так рано. В считанные минуты предназначенные ей покои были доведены до блеска, равно как комнаты других почетных гостей, пребывающих в эскорте Элеи. На кухне разом поставили на огонь почти все котлы, главный управляющий бегал по дворцу как ошпаренный, раздавая указания направо и налево. В тронном зале накрывали длинные столы и украшали его цветами. Потом была пышная встреча, опять цветы, везде цветы, горожане кидали их на дорогу перед кортежем принцессы. Когда почетная процессия добралась до дворца, Шут не преминул подойти поближе, чтобы составить свое мнение о невесте монарха. Он с любопытством разглядывал Элею из-за спин придворных дам, рыцарей, министров и прочих обитателей двора.
        Принцесса не была яркой красавицей, но то, что она очень даже хорошенькая, отметили все. Волосы цвета осенней листвы… нежно-белая кожа… высокие скулы… медовые глаза - такая типичная для женщин ее земель внешность. Но при этом было в Элее что-то неуловимое, отличающее ее от тысяч других обычных девушек… в повороте головы, в улыбке, взгляде…
        Ей отвели самые большие, после королевских, апартаменты с чудесным видом на гавань и тем же вечером дали роскошный прием в тронном зале. Приветствовать принцессу собралась знать со всего города. Как водится - музыка и песни до утра, вино рекой… Только пожилой советник короля, господин Пелья - мешковатый и будто присыпанный от старости легким слоем пыли - тихо ворчал, дескать 'какое позорище, невеста приехала, а встретить ее некому! . Слыша это, Шут понимал, что ситуация, пожалуй, и впрямь не очень красива, и что Руальду влетит от советника по первое число. Даром что король. Принцесса же ни словом, ни взглядом не выказала обиды. Шут догадывался, что старик сделал все возможное, лишь бы девушка не подумала, будто ее не ждали. Он и сам старался изо всех сил - не уронив ни одного бокала, делал умопомрачительные сальто прямо на столах, жонглировал посудой, пел смешные песенки и за весь вечер не обронил ни единой колкости в адрес вельмож. Лицо Шута было выкрашено черной и золотой краской в тон его наряду, приметные волосы убраны под колпак с бубенцами, он был безлик и безымянен для принцессы, но жадно
ловил каждый ее взгляд. Шуту очень не хватало друзей…
        В глубине души, он надеялся, что будущая жена Руальда окажется Его Величеству достойной парой, и, может быть, даже ей понравится, как и королю, играть с придворным чудаком в мудреную логическую игру 'престолы' или беседовать о последних прочтенных книгах. Но поговорить с ней наедине и понять, так ли это, Шуту никак не удавалось. Вокруг принцессы постоянно вились придворные дамы, служанки, портнихи и ее собственные фрейлины с Островов.
        На вторые сутки после приезда Элеи во дворце вновь появился гонец - от короля. Отправленный к Руальду с известием о прибытии принцессы, он уже вернулся, чтобы доложить: Его Величество будет в Золотой не позже чем к обеду следующего дня. Элее были преданы цветистые извинения и любимый медальон короля с изображением крылатого коня, вставшего на дыбы - почти десять лет назад королева Далия собственноручно надела его сыну на шею в день совершеннолетия, и до сего дня Руальд никогда не расставался с презентом матушки.
        Шут, уже совсем изведшийся от ожидания, возликовал.
        А на следующий день он с огорчением понял, что его черно-золотой костюм с бубенцами требует немедленной стирки, и решил для разнообразия надеть обычный дублет. Впрочем… не совсем обычный. Это был подарок с королевского плеча, вещь, особенно дорогая Шуту: мягкая темно-синяя ткань, изысканная вышивка золотой нитью и знак короля на груди - такой же крылатый конь, что и на медальоне Руальда. Только члены королевской семьи имели право на этот знак, для остальных династический символ имел иное начертание - конь на плащах стражников и мантиях служителей дворца всегда стоял, сложив крылья. Но когда Шут намекнул королю на это, Руальд лишь отмахнулся: 'Ты же шут, все это знают, ты мой смешной двойник. Тебе можно'.
        К дублету Шут выбрал белую рубашку с пышным кружевным воротом, над которым не один день трудились мастерицы. Он осмотрел себя в зеркале и решил, что выглядит если уж не королем, то принцем точно. От этой мысли стало смешно и грустно, ибо Шут догадывался, что благородных кровей в нем меньше, чем в бродячей собаке.
        В ожидании, когда трубный глас возвестит о появлении Руальда, он гулял по дворцу и забрел в тронный зал. Огромные столы после приема гостей были возвращены в трапезную, увядшие цветы выброшены, зал вновь стал торжественно-строгим и величественным. До следующего пиршества. Маясь от безделья, Шут бесстыдно залез на трон и стал выдумывать разные прозвища для особенно неприятных обитателей двора. Дело это было непростое, ибо требовало тщательного осмысления каждой персоны. Шут увлекся и не заметил, как боковая дверь недалеко от трона со скрипом отворилась. Послышалось испуганное 'Ах! и он, вздрогнув от неожиданности, увидел принцессу… Элея смотрела на него во все глаза, растерянность и смущение отразились в ее лице.
        - Ваша Светлость?… Как?! Вы уже вернулись! Никто не доложил мне! Я так ждала нашей встречи… - она путалась в словах и стремительно краснела, тонкие светлые брови жалобно изогнулись острыми уголками.
        Шут онемел. То, над чем он посмеялся утром, обернулось нелепой правдой для юной принцессы, которая ни разу не видела короля вживую, а уж придворного шута и вовсе не запомнила и не узнала без маски. Он хотел было представиться ей и познакомиться наконец, но непонятная сила удержала… Шут лишь встал и отвесил церемонный поклон:
        - Рад видеть вас, Ваше Высочество! Большая честь для меня, - зачем он произнес эти безумные слова? Шут не знал… Но они стали той точкой, от которой течение судьбы навсегда меняет направление.
        Принцесса все-таки взяла себя в руки и также поклонилась ему по всем правилам этикета. Шут засмотрелся на нее - такое нежное, почти детское лицо, изящные кисти рук… Фигурой Элея была под стать Руальду - высокая и стройная, уж точно выше его самого на пару пальцев. Шут откровенно любовался принцессой, ничто человеческое было ему не чуждо, в том числе и наслаждение женской красотой. Впрочем, Элея тоже успела изучить 'короля':
        - Ваше Величество, вы не очень походите на свой портрет… - она вновь смутилась. - В жизни вы… как будто моложе, - еще бы он походил на Руальда, обладателя гордого царственного профиля и мудрого взгляда! Он… шут, мальчишка из бродячего балагана.
        И тут бы опомниться ему, закончить это представление, но судьба уже несла Шута, и он не мог остановиться.
        - Нет, это вы прекрасны, моя дивная леди… Я совершенно очарован вами!.. - конечно, она была мила, и Шут не врал. Но на самом деле, он скорее помер бы, чем позволил себе соблазнить невесту короля. Любимчик барышень, в этот момент Шут вовсе не флиртовал. Нет… Он играл. И эта безумная игра была пьяней вина, слаще поцелуя… Ибо Шуту не нужны были нежные губы принцессы, он жаждал чего-то иного, что и сам не смог бы выразить словами.
        - Ваша Светлость, но как вы оказались здесь? Глашатаи не трубили… Я ничего не понимаю!..
        - А у меня есть свои секреты! И тайные ходы, - он улыбнулся ей так, будто распахнул всю душу настежь, и принцесса вдруг звонко рассмеялась, отбросив смущение.
        - Знаете, а я боялась, что вы окажетесь… скучным! И… слишком серьезным! А вы такой… удивительный…
        - Конечно! - Шут подхватил ее и закружил в танце под мелодию, которая звучала у него в душе. И это было так весело, так легко и так естественно, что Шут забыл кто она… и кто он. Опомнился только, когда Элея вдруг обвила его своими тонкими руками и горячо шепнула в самое ухо: 'Ваше Величество, как я рада, как рада, что мы будем вместе! .
        Шут внезапно очнулся. Попятился, глядя на нее испуганно. И в этот момент, наконец, запели фанфары, возвещая о прибытии короля. А спустя пару мгновений распахнулась дверь в тронный зал:
        - Ваше Высочество, вот вы где! Король будет во дворце через несколько минут! - пожилой советник низко поклонился ей, сверкнув лысеющей макушкой, по краям которой свисали длинные пегие пряди, а потом небрежно кивнул Шуту, который не знал, куда прятать глаза. - Вижу, вы уже познакомились с нашим придворным шутом. Надеюсь, он поднял вам настроение. Патрик, ты был мил с ее высочеством?
        - О да, господин Пелья, он очень забавен, - по голосу принцессы невозможно было понять, что она чувствует на самом деле, и Шут восхитился выдержкой Элеи. Больше всего на свете ему хотелось упасть перед ней на колени и вымолить прощение - он уже понимал, что сделал нечто непоправимое. А принцесса уходила, о чем-то вежливо беседуя с советником… Навсегда уходила из его жизни.
        После он неоднократно пытался найти в себе решимость извиниться. И каждый раз что-то его останавливало. Шут сомневался. Ему начинало казаться, что может быть лучше ничего не говорить, будто ничего и не было? Он то вспыхивал страстным желанием покаяться и уже почти добегал до ее покоев с цветами, то вдруг решал, что королеве не нужны его глупые слова. И убеждал себя, что для нее же будет лучше не бередить прошлое…
        Но теперь больше не было выбора. И не было времени на сомнения. Только ее холодная ладонь в его руках.
        Шут понял, что дрожит. Воспоминания комом подступили к горлу, сердце стучало где-то в самой голове. Он выдохнул, глядя ей в глаза:
        - Ваше Величество… Простите меня! Молю вас… Поверьте, я не желал вам зла, я не хотел над вами посмеяться… - и он сбивчиво, боясь не успеть, боясь не суметь, стал рассказывать ей, как все было на самом деле. Рассказывать о своей радости от ее появления, об одиночестве, о наваждении, которое овладело им на троне короля Руальда. О том, что он всегда был ей предан. Он мог бы рассказать и больше. Он мог вывернуть всего себя, лишь бы она поверила ему…. Даже отдать ей свое имя… Но не пришлось: Шут увидел, как лицо королевы постепенно утратило каменную непроницаемость, как наполнились слезами медовые глаза. Краешки ее бровей изогнулись кверху, а скулы резко выступили под кожей, когда Элея, стиснув губы, попыталась удержать эти слезы внутри. Но в этот момент она выглядела не слабой, как наверняка думала про себя, а напротив - более сильной, чем когда-либо приходилось видеть Шуту. Сердце у него сжалось в комок при мысли, что именно его жестокость, его глупый проступок стал причиной этой внутренней борьбы.
        - Почему, Пат? - в ее взгляде отразилась мука. - Почему сейчас? Ты пять лет молчал, я была уверена, что ты смеешься надо мной… до сих пор… Ты хоть понимаешь, что ты сделал тогда? Ты… - уголки губ королевы предательски задрожали, когда она захотела добавить что-то еще, но в последний момент передумала и лишь махнула рукою, сокрушаясь о чем-то непонятном Шуту. А потом Элея и вовсе отвернулась, прикрыв лицо ладонью, чтобы он не заметил ее слез, которые все-таки сорвались с ресниц хрустальными бусинами. Шут впервые видел королеву плачущей, и зрелище это было хуже любых ее жестоких насмешек.
        - Я… Простите меня… Молю вас! - он вновь ступил на шаткий мост, где так трудно подобрать слова. Не ранить еще больше, не оттолкнуть… - Я не смел… Пытался, но… мне всякий раз казалось, что сделаю лишь хуже… А сегодня… я просто понял, что не могу больше быть недругом для вас! Только не сейчас… - Шуту вдруг вспомнилась та девица в саду, чье лицо он не признал и ее холодные слова. Гнев накатил на него волной. - А те, кого вы считаете друзьями… Ведь им же всем нет никакого дела, что с вами будет! Они уже отвернулись от вас, эти маленькие гадины, эти подхалимки! - Шута понесло. - И даже Дени нельзя доверять - он верен как собака, но сам не знает, кому теперь служит. Возможно, лишь советник еще по-прежнему способен думать не только о своей шкуре, - Шут смотрел прямо в глаза королевы, всей своей душой стараясь дотянуться до нее, докричаться, ведь если она не поймет сейчас, что ей грозит опасность - все пропало. - У меня плохое предчувствие, Ваше Величество, ужасно плохое, мне аж дышать тяжело от него… А мое чутье никогда меня не подводило. Я боюсь за вас… Прошу, позвольте мне быть рядом с вами! Все время.
Я буду спать у вас под кроватью. Я буду доедать из вашей миски. Я слабый дурак, но если вы мне позволите, я найду способ защитить вас… хотя бы от насмешек. Хотя бы от внезапного нападения.
        Королева, несмотря на ее железную выдержку, выглядела изумленной до глубины души.
        - Патрик… ты ведь даже драться не умеешь, не то, что меч в руках держать. Да и… неужели ты думаешь, кто-то посмеет поднять руку на королеву?
        - Не знаю, Ваше Величество. Ничего не знаю… Только мои предчувствия всегда сбываются, - Шут говорил истинную правду, ему даже не нужно было приукрашивать свои слова. Так уж повелось еще с детства - грядущие опасности частенько давали о себе знать странным, почти физическим ощущением тревоги. И сейчас ему в самом деле было очень, очень скверно.
        Элея вздохнула. Осторожно освободила свою руку из его ладоней но, увидев умоляющий взгляд Шута, вымученно улыбнулась и вдруг порывисто взъерошила его непослушные волосы:
        - Я не сержусь, Патрик… Я верю тебе. Но, полагаю, пока рано трубить в рога. Я дождусь Руальда. Что бы там ни говорил Дени, надо увидеть своими глазами, так ли все плохо. Если да - я сама обращусь к первосвященнику и потребую расторгнуть брак. Я не желаю быть фигуркой на чьей-то игровой доске, - Шут с радостью наблюдал, как неуловимо, но совершенно очевидно она с каждым мгновением становится сильнее. 'Все-таки я сделал это… и давно мог бы. Всем было бы лучше… Но как хорошо, что смог. В тяжелые дни так важно, знать, что ты не один. Она теперь знает… не сломается. Не дождутся! - Шут почувствовал, как легко ему стало, и даже тревога немного отступила. Он почти взлетел с колен и, встав перед королевой на руки, ослепительно улыбнулся.
        - Вы не фигура, вы - Королева! - легко кувыркнувшись назад, он приземлился на ноги, обернулся и поклонился ей так, что длинные волосы смахнули пылинки с пола. Элея кивнула:
        - Спасибо, Пат. Спасибо… А теперь ступай. Ступай. Мне нужно подумать наедине.
        Шут вернулся к себе. У него было странное чувство, как будто с души сняли тяжелые оковы, и она стала легкой, точно перышко… Вдохновленный прощением королевы, остаток дня он провел пред зеркалом, усердно репетируя одну из пантомим, что казалась ему недостаточно проработанной. Интриги там или нет - а работу никто не отменял… Когда же результат стал более-менее близок к желаемому, Шут обратился к своему самому любимому занятию - перекладине. Упражняться с ней он мог часами, забывая обо всем. Высокий потолок комнаты позволял Шуту делать вокруг перекладины полный оборот на вытянутых руках, а значит, и многие другие акробатические штуки.
9
        На следующий день Шут, наконец, почувствовал голод и, не тревожа слуг, сам спустился на кухню. Ему нужно было послушать свежие сплетни. Одна из кухарок, совсем молоденькая рыжая проказница по прозвищу Перепелка, подала Шуту еще теплый хлеб и большую миску с кашей как он любил - в золотистую овсянку, залитую медом, были щедро насыпаны орехи и кусочки сушеных фруктов. Шут с неожиданным для себя аппетитом съел все, не забывая держать уши открытыми. Но в этот день кухарки говорили мало, они тоже были встревожены и не знали чего ждать от завтрашнего дня. До возвращения короля счет шел уже на часы. Шут узнал, что рано утром в Чертог прибыл гонец барона Дарма, от владений которого до Золотой - лишь полсуток пути. Отряд Руальда остановился там, чтобы провести минувшую ночь. Говорили на кухне и о Тодрике. Шут с удивлением услышал, что принц всю ночь провел в большом городском храме. Наивные поварихи набожно закатывали глаза, плетя какую-то ерунду о проснувшемся в наследнике благочестии. Шут едва не подавился кашей, пытаясь не рассмеяться их богатому воображению - это Тодрик-то благочестивый?! Только
главная хозяйка кухни, дородная матушка Тарна хмуро покачивала седеющей головой, она как и Шут понимала, что все эти домыслы мало соотносятся с действительностью. Но помалкивала, предпочитая держать свое мнение при себе.
        Главная повариха была личностью приметной. 'Я на кухне родилась, - бывало, с усмешкой говорила матушка Тарна, - на кухне и помру'. И почему-то никто в ее словах не сомневался. Лет пятьдесят назад она появилась на свет, и правда, едва ли не среди котлов. При них же и выросла, во всем помогая матери, а потом и сама получила место на кухне. Прошла весь путь от чистильщицы овощей до главной поварихи. Ее любили. За разумную строгость, за умение втолковать что к чему, а главное - за доброту…
        После завтрака Шут еще пару часов погулял по Внутреннему городу, но так и не узнал ничего нового. Все говорили только о скором возвращении Руальда, да пересказывали сплетни про принцессу тайкуров.
        Он понял, что большего в этот день не добьется и возвратился к себе. Настроение было скверное, тревога внутри все нарастала, и ничего хорошего он уже не ждал. Однако на этот раз Шут ошибся. Едва открыв дверь в свои покои, он увидел на кресле новый костюм… Штаны и куртка были кем-то аккуратно развешены, и одного взгляда хватило, чтобы понять - мадам Сирень в очередной раз создала для него шедевр.
        Шут снял простой свой зеленый дублет и ополоснул лицо в умывальнике. Холодная вода освежила его и сделала мир чуточку лучше. Он подошел к открытому окну, с наслаждением глотнул вина, глядя в густую зелень старого клена, задевавшего своими ветвями подоконник. Среди листвы были густо разбросаны солнечные блики - словно, кто-то усыпал темную крону яркими лоскутками цвета крыльев бабочки-медовницы. Шут любил это дерево и, когда был младше, частенько предавался мечтам, сидя в удобной развилке меж ветвей.
        Вздохнув, он поставил бутылку и осторожно снял со спинки кресла обновку. Костюм был сшит именно так, как Шуту нравилось - он был красивый и изысканный, почти похожий на обычную одежду. Если бы только не золотые и темно-красные вставки, придающие наряду нужное настроение, делающие его именно шутовским. И бубенцы. Совсем немного маленьких золотых горошин на рукавах и вороте, да еще по подолу. Кто их делал, Шут не знал, но бубенчики эти, что всегда имелись в запасе у мадам Сирень, больше походили на частицы музыкального инструмента - так они были мелодичны. Шут неспеша переоделся и, сделав на пробу пару кувырков, с удовольствием отметил, что на первый взгляд такие узкие и плотно облегающие штаны-трико совершенно не стесняют движений, равно как и куртка с длинными рукавами. Он поглядел на себя в зеркало. Госпожа Иголка была права - выбранный ею цвет ткани и впрямь смотрелся недурно. Шут осторожно поднял левую руку, и бубенчики тихо зазвенели. Он состроил своему отражению смешную гримасу, но двойник из зеркала не показался ему забавным. Да, женщины находили господина Патрика милым, но сам он так не
считал… Шут обладал тонкими, почти нежными чертами лица, мальчишеским треугольным подбородком, едва заметно вздернутым носом и губами, про которые баронесса Летти говорила: 'будто всегда ждут поцелуя'. Не Руальд, чего уж там… Хотелось бы Шуту иметь более мужественный вид. Особенно теперь, когда в серых его глазах так отчетливо плескалась тревога.
        'Я слишком насторожен, это заметит кто угодно. Нужно успокоиться, - он устало сел на кровать и обхватил голову руками. Чувство тревоги вновь накатило с удвоенной силой. - Скорей бы уже Руальд приехал! .
        Он всегда ждал короля с нетерпением, но в этот раз ожидание было приправлено горечью и страхом. Шут понимал, что новая их встреча навряд ли закончится дружеской попойкой в королевском кабинете. И не будет Элея, как обычно, обзывать мужа винным кувшином, не будет внимательно слушать его рассказ о путешествии, подперев подбородок изящной ладонью, не попытается выставить Шута из кабинета, ибо он - лишний.
        'А что будет? Что нас ждет?
        В коридоре послышались шаги, и кто-то тихо постучал в его покои.
        'Вот и ответ', - стиснув губы Шут встал и решительно распахнул дверь, как будто за ней в самом деле ожидал пророк.
        - Господин Патрик, велено передать вам послание от леди Ваппа, - мальчик-паж учтиво поклонился и протянул ему небольшой розовый конверт, запечатанный каплей воска.
        - Нужен ответ? - Шут знать не знал, кто такая эта леди Ваппа. Он покрутил конверт в руках - странно тяжелый, пахнущий цветочными духами.
        - Нет, господин. Я могу идти?
        - Иди. Спасибо…
        Шут закрыл дверь и, оперевшись на нее спиной, сорвал печать с конверта. Внутри были тонкий лист, сложенный вчетверо, и ключ. Шут развернул письмо. Всего две строчки: 'Будь осторожен. Дверь за комодом в ее спальне. Успей! . Он перечитал послание несколько раз, пытаясь понять, о чем речь. Или просто убедить себя, будто это не то, что он понял. Но валять дурака перед самим собой не было смысла, поэтому Шут глубоко вздохнул, запалил свечу и позволил пламени жадно охватить бумагу. Когда в камине, куда он бросил горящий обрывок, остался только пепел, Шут запер дверь на засов и достал из секретной ниши за шкафом другой ключ.
        Он не так часто бывал в этой потайной комнате, потому что потом всякий раз покидать ее было мучительно трудно. Когда-то она служила спальней для личных слуг господ, занимавших покои, ныне принадлежащие Шуту. Но, по всей вероятности, последний его предшественник, как и сам он, не нуждался в личном камердинере. Поэтому поселившись на новом месте, Шут не сразу обнаружил за одним из гобеленов дверь, ведущую в эту каморку, небольшую, но светлую и очень пригодную для создания своего маленького мира, укрытого от чужих глаз. Тогда, в первое время, он особенно нуждался в таком убежище…
        Стены этой комнаты были укрыты невесомыми, многоцветными, как крылья бабочек, занавесками и улыбались таинственными масками из дальних стран. Высокое узкое окно украшали звонкие колокольчики, а с потолка сверкающим каскадом спускались шелковые нити, унизанные разноцветными стеклянными бусинами. Здесь Шут хранил свои любимые книги, его собственные книги. Здесь придумывал добрые детские сказки, которые почти никому не рассказывал. Иногда пытался писать музыку для лютни или тарфа, честно признаваясь себе, что такие 'шедевры' - только для души… Он уходил в эту комнату от всех бед и печалей, отрешаясь от мира, лежащего за ее стенами. И ужасно не хотел, чтобы кто-нибудь однажды узнал о его тайне. Даже король. Особенно король. Пусть лучше он думает, что господину Патрику и впрямь по душе винницы, да блудные притоны…
        Так проще.
        Вот и сейчас, едва ступив за порог своего маленького королевства грез, он снова захотел просто остаться здесь и забыть обо всех тревогах… Но нет. Нет… Ему уже не пятнадцать, и даже не девятнадцать. На сей раз он пришел не для этого.
        Шут с грустью оглядел комнату. Он уже понял, что скоро она останется в прошлом. Жаль было расставаться, как жаль… Он перебирал свои смешные сокровища - музыкальная шкатулка, хрустальный шар, свитки листов со стихами, набросками песен… и еще множество других, дорогих ему предметов, не имеющих ни цены, ни ценности - Шут прощался с ними. Он качнул колокольчики у окна, которое никогда не открывал, и они печально зазвенели, каждый на свой лад.
        Когда Шут вернул ключ на место в тайнике, сборы были почти окончены. Все самое важное лежало в старом заплечном мешке. Там же оказалась смена простой удобной одежды да еще увесистый кошель с монетами и кучей золотых безделушек, которые Шуту время от времени дарил Руальд. Среди них имелись и дорогие… будет на что прожить в первое время. Одно только колечко с сапфиром из Герны потянет на хорошую лошадь.
        Мешок он спрятал под кроватью, задвинув как можно дальше в пыльную темноту.
        'Что ж, самое простое сделано, - Шут отряхнул мусор с рукавов и колен. - Или самое сложное… Не так-то легко расставаться с хорошей жизнью… А теперь пора проверить, куда ведет этот ход'
        Не теряя времени, он направился к покоям королевы.
10
        Шагая по коридорам дворца, Шут гадал, кто же на самом деле послал ему конверт с запиской и ключом. Из всех знакомых ему обитателей дворца фактически никто не мог быть автором послания. Одни - по причине врожденной трусости и нежелания ни во что вмешиваться. Другим вообще не могло быть известно о тайной двери. Третьи просто никогда бы не подумали сообщить о ней какому-то дураку. Шут, правда, подозревал, что невидимый советчик может блюсти свои очень даже корыстные интересы, не имеющие отношения к заботе о королеве. Но они совпадали с интересами Элеи и - главное! - не противоречили интуиции Шута, а значит, стоило воспользоваться неожиданным подарком. В том, что он пригодится, Шут почти не сомневался, и это было очень грустно…
        Королевские апартаменты занимали целиком весь третий этаж дворцового восточного крыла. Несколько спален, гостиная, столовая, кабинет, детская - череда этих комнат была хорошо знакома Шуту. Здесь веками жили повелители Закатного Края и их семейства, сейчас же большинство из них пустовали, ибо молодые король и королева никак не могли обзавестись наследниками, фрейлины обитали отдельно по соседству, а давно взрослый принц Тодрик изволил занимать комнаты в южном крыле Чертога.
        Днем в королевских покоях было тихо, Шут знал, что Элея ушла в храм и пробудет там до конца большого молебна. У входа в апартаменты, скучая, стояли два гвардейца с алебардами. Шут приветливо кивнул им и двинулся дальше так, будто имел все основания проходить в самую приватную часть дворца. Его, как обычно, не остановили, полагая, что таковое право у Шута и впрямь есть. Больше он никого не встретил, только маленькая круглолицая служанка старательно натирала бронзовые подсвечники в столовой. Руки у девушки были красными от холодной воды, но она, похоже, вовсе не грустила, напевала под нос незамысловатую мелодию. Шут тенью проскользнул у нее за спиной и вскоре оказался в большой опочивальне Руальда и Элеи.
        Здесь роскошь достигала своего апогея - все вокруг было из золота и редких пород дерева, шелковые драпировки целиком скрывали каменные плиты стен, под ноги мягко стелился многокрасочный ковер из южных земель. Пахло чем-то дорогим и необыкновенно приятным. Шут тихо затворил за собой дверь и огляделся. Ему уже приходилось бывать здесь раньше, но давно - после свадьбы он не считал уместным заходить в эту комнату. Многое изменилось, но что именно - он не сумел сказать бы сразу. Сама атмосфера опочивальни стала иной. И еще появились цветы. Раньше их не было. Впрочем, все это Шут отметил мимолетно, почти не задумываясь - он сразу же подошел к массивному, почти с него самого ростом, комоду из незнакомого дерева.
        'Да, придется попотеть, чтобы это сдвинуть, - Шут со вздохом уперся плечом в боковую стенку и надавил на нее всем своим невеликим весом. - Только бы никто не вошел! , - он даже не представлял, что будет говорить и как объяснять свое присутствие в столь неподобающем месте. То-то припомнят ему бубенцы под королевской кроватью! Комод двигался медленно, как будто не желал открывать свою тайну, но постепенно зазор между его задней панелью и стеной увеличился настолько, что Шут смог протиснуться в щель и увидеть искомое.
        Дверца. Совсем небольшая, окованная металлом и очень крепкая. Такую скоро не сломаешь, если ключа нет.
        Шут заметался - нужно было действовать, но в любой момент кто-нибудь из слуг мог заглянуть в спальню.
        'Что же делать? - лихорадочно думал он. - Если я не закрою эту комнату, любой вошедший сразу заметит ход. Нельзя, никак нельзя этого допустить! Но и откладывать невозможно… Руальд уже завтра будет здесь, я должен все узнать заранее. Как мало времени! Если бы хоть один денек в запасе… - Шут с сожалением вспомнил о часах, проведенных в постели. Тогда он, дурак, радовался передышке и внезапному покою. Знать бы, перед какой бурей было то затишье… - Что ж, будем рисковать! - не теряя более ни секунды, Шут стремительно подошел к двери, через которую вошел, и запер ее на засов. Затем проделал то же самое со второй, ведущей в кабинет.
        'Там не будет света… , - он снял со стены канделябр с тремя высокими свечами. Отыскал у камина кремневые пластинки. Глубокий вдох. Узкая щель за комодом. Ключ… Он провернулся легко, и также с неожиданной легкостью, почти без скрипа, отворилась тяжелая дверца. Из темного проема дохнуло сыростью. Нервно стукнув камнями, Шут зажег свечи, и огонь выхватил из мрака узкий коридор, потолок которого терялся где-то за пределами света. Собственное дыхание показалось ему слишком громким в этом мрачном каменном скрытне.
        Вперед.
        Отсчитывая шаги по холодному гулкому коридору, Шут пытался понять, куда тот ведет, но вскоре многочисленные лестницы и повороты сбили его с толку и со счета. Он много раз поднимался и опускался, но опускался чаще, из чего сделал единственный вывод, что тайный ход уводит его куда-то за пределы дворца. Время от времени на пути появлялись отвороты, но они были значительно уже, и Шут сразу оставил помыслы исследовать их. Его путь был очевиден.
        Он не знал, сколько прошло времени, не очень много, пожалуй, но мысли о возможном переполохе у королевской спальни подгоняли Шута даже лучше, чем неприятный тонкий писк, доносящийся из боковых ходов. Наконец, коридор уперся в почерневшую от времени дверь. Шут отпер ее тем же ключом и осторожно приоткрыл, не зная чего ожидать - он мог оказаться где угодно. В узкую щель ворвался свежий воздух и запахи трав. С той стороны было сумеречно.
        'Похоже на склеп, - подумал Шут, выглядывая из-за каменной колонны, скрывающей тайную дверь от глаз того, кто мог стоять снаружи. Почти тут же он убедился в своей правоте. Это действительно был маленький старый склеп с высокими узкими окнами под потолком. Они, конечно, не имели стекол, и ветер гулял по каменной комнате, разбрасывая всюду сухие листья. В пустом проеме узкого входа виднелись дрожащие на ветру ветви деревьев, плотно обступивших склеп. Усыпальница уже стояла здесь в те времена, когда все эти дубы и клены были тонкими ростками. Она была очень, очень древняя. Шут сразу узнал загадочный орнамент на стенах и невысокую могильную плиту без надписей. - Ба! Усыпальница Безымянного Короля! Значит вокруг
        - городской сад. Как хорошо! - он почтительно тронул потемневшую от пыли плиту, отдавая дань уважения усопшему, и только потом выглянул наружу. Да, сад был именно таким, каким Шут запомнил его - старый и совсем запущенный. Он находился в городе, но уже за пределами Небесной стены, и это было главное. Жители Золотой называли сад Забытым. Когда-то давно, еще в первые годы правления короля Берна, он был очень популярен среди знати, но те времена прошли, и теперь заросшие тенистые тропинки привлекали в основном влюбленных, да еще бродяг, не имеющих лучшего места для ночлега. Много лет назад Шут и сам, бывало, находил приют под кустами этого сада.
        Мальчишке с парой лошадей будет нетрудно спрятаться в его густой чаще. Шут уже знал, кого попросит о помощи.
        Обратно он почти бежал. Из-за этого две из трех свечей погасли к тому моменту, когда Шут, тяжело дыша, добрался до королевской опочивальни. Дверца за комодом была по-прежнему приоткрыта, в комнате - тихо и пусто. Со стороны гостиной тоже не доносилось ни звука.
        'Похоже, никто не приходил. Удача с нами!.. - он быстро запер вход в каменный лабиринт и, поднатужившись, задвинул комод на место. Вернул канделябр на стену, а потом, открыв засовы на дверях в опочивальню, покинул ее тем же путем, что и пришел. На сей раз Шут не увидел никого до самого выхода из королевских апартаментов, где по-прежнему маялись от безделья гвардейцы капитана Дени…
11
        Короля встречали помпезно. Цветы, флаги, музыка - все как положено. Молоденькие горожаночки из кожи вон лезли, лишь бы взглянуть на Его Величество. Взрослые поднимали ребятишек на плечи, мальчишки постарше сами старались протолкнуться в первые ряды. В Золотой считалось очень хорошей приметой увидеть короля в праздничный день, особенно, если ты загадал желание и хочешь, чтобы оно исполнилось. Это было старое поверье, говаривали, что особенно быстро и верно исполняются детские чаяния… Шут часто посмеивался на эту тему, советуя Руальду заказать несколько сотен своих портретов и развесить их в больших храмах. Король хохотал… Даже Элея улыбалась…
        Он смотрел на пышную процессию сидя на подоконнике в окне восточной башни. Вглядывался в лицо любимого короля, пытаясь найти подтверждение страшным словам Дени. Руальд был таким обычным, смеялся, щедро отвешивал дамам комплименты, не слезая с коня, начал громко рассказывать о приключениях в путешествии. Принц в новом белоснежном дублете с золотым кантом величественно вышел вперед, улыбаясь, сказал что-то брату и даже слегка поклонился. Шут сморщился и дернул щекой - его ни на миг не вводило в заблуждение показное радушие Тодрика.
        Королевы в числе обступивших Руальдовы стремена не было. Она как всегда ждала его на парадной лестнице у главного входа во дворец. Шут с восхищением смотрел на ее спокойное светлое лицо, не омраченное даже тенью внутренних терзаний. Наконец, король сошел с коня, и не спеша поднялся по ступеням. Его движения были полны истинного величия, и за церемонным целованием пальцев супруги Шуту не удалось разглядеть ни радости, ни небрежения. Обычный ритуал для придворных. И так хотелось верить, что на самом деле все слухи - лишь злая выдумка, шум ветра в старых каминных трубах…
        Не успели король с королевой скрыться во дворце, как небо потемнело. Шут взглянул на серую, почти черную тучу, уходящую далеко за горизонт, и понял, что скоро начнется настоящий осенний ливень. Он спрыгнул с подоконника на ступени узкой винтовой лестницы башни и медленно стал спускаться к жилым этажам. Сердце гулко стучало, подкатывая к самому горлу. Бубенцы робко звенели в такт шагам. Встреча неумолимо приближалась.
        Внизу дворец напоминал разворошенный муравейник - придворные, слуги, гвардейцы, музыканты… все спешили куда-то, шумно обсуждали грядущий бал и приглашенных, жарко спорили. С королем прибыло более полусотни рыцарей, да к ним в придачу менестрели, какие-то дворяне, их дамы, пажи, оруженосцы… Шуту казалось, что он преодолевает живой поток мыслей, эмоций и желаний, в потоке этом было душно и хотелось наступить кому-нибудь на ногу. Возле королевских апартаментов суета становилась тише - покой Его Величества охраняли неизменные гвардейцы. Один из них, исполненный чувства собственной важности юнец из нового набора, хотел задержать Шута. Он уже почти схватил дерзкого нарушителя за руку, но тот, как всегда, увернулся, и пятерня стражника сомкнулась в воздухе.
        - Да брось. Ну его, - второй гвардеец, постарше придержал товарища, готового ринутся за Шутом. - Это ж господин Патрик, ему можно. Его Величество разгневаться могут, если ты ихнего шута обидишь. Пусть себе звякает. Надо будет - тебя позовут его выкинуть. Да только ведь не дождешься.
        Шут нервно ухмыльнулся и показал стражникам язык. Еще недавно он и в самом деле был уверен в своей неприкосновенности. Но после случая в лесу и новостей Дени… Нет, теперь стоило полагаться только на себя.
        Он прошел через холл и гостиную к большой купальне, куда первым делом отправлялся Руальд, возвращаясь во дворец после походов. Дорогой монарх был верен привычке - вокруг просторной мраморной чаши, заполненной горячей водой, в беспорядке валялась одежда, включая бесценные золотые украшения, а сам Руальд уже обосновался в удобных изгибах ванны. Блаженствуя, король прикрыл глаза и потому не заметил, как на пороге возник его любимец. Шум внезапно начавшегося дождя заглушил тонкий перезвон бубенцов. В комнате стемнело. Слушая рокот первой осенней грозы, Шут молча рассматривал короля в сумеречном свете.
        Он до сих пор удивлялся, как Элея могла принять его за Руальда. Ну да, какое-то сходство имелось, конечно… Но… В понимании Шута повелитель Закатного Края был по-настоящему, по-мужски красив, обладая всеми необходимыми королю чертами лица. В отличие от него самого… И в отличие от единоутробного братца Тодрика. У Руальда был прямой нос, высокий лоб, всегда гладко выбритый сильный подбородок и проницательные голубые глаза. Волосы он носил как воин, чуть ниже ушей. Прямые и белые, точно снег, они являлись неоспоримым доказательством принадлежности к отмеченной богами династии Крылатых. Многих удивляло, что правящий король и его наследник-брат похожи друг на друга не более, чем день и ночь. Тодрика это приводило в бешенство. Он постоянно возмущался, доказывал, что цвет волос не главное для монарха… Его утешали - все равно, дескать, тебе монархом-то и не быть, коли наследник появится. Так что и переживать не из-за чего. И никто не виноват, что ты в маменьку удался. Тем паче, она была королева хорошая, даже не отравила никого, так что стыдиться нечего.
        За окном гулко и раскатисто громыхнуло. Руальд, вздрогнув, открыл глаза.
        - О! Пат, - король радостно улыбнулся и с плеском уселся в ванне. - Здравствуй-здравствуй! О чем пошутишь, дружище? - улыбка у Руальда была хорошая… необычная. В детстве, упражняясь с наставником в бое на деревянных мечах, юный принц пропустил удар и лишился половины левого верхнего клыка, отчего меж зубов у него навсегда осталась тонкая щербинка. Она не портила улыбки, лишь добавляла ей особого очарования.
        Но теперь Шут этой улыбке не верил… Голубые глаза Руальда оставались холодными.
        - Да вот не смешно нам что-то, Ваше Величество… - наедине они давно уже обходились без титулования, но теперь Шут не знал, как себя вести и как обращаться к человеку, чей разум, может статься, и вправду помрачен.
        - Отчего ж так? - Руальд, казалось, вообще не заметил напряжения в голосе любимца, он усердно водил щеткой по большим загорелым бицепсам. Король Закатного Края был высок ростом и широк в плечах, не то что к примеру кривоногий Луйд Пятый из Шерми… Шут молчал. - Ну, хорошо, не хочешь смешить - не надо. Расскажи хоть сплетню какую интересную.
        - Да у нас, Ваше Величество, одна интересная сплетня…
        - Да? И какая же?
        Шут на миг прикрыл глаза. Ему было очень страшно, но оттягивать решающий момент не имело смысла.
        - Про вашу новую невесту…
        Он пристально смотрел на короля, но лицо того оставалось непроницаемым. Теперь уже Руальд отвечал молчанием на немой вопрос Шута. Только щетка равномерно ходила туда-сюда по рельефным мышцам плеча.
        Пауза затянулась.
        - Это правда? - не выдержал Шут.
        - Да.
        'Да… , - это было хуже, чем боль. Просто внутри у Шута будто что-то оборвалось, а под ногами разверзлась пропасть.
        Мир остановился.
        - Да что с тобой, Пат? - Руальд сладко потянулся и, улыбаясь, взял из чаши с фруктами спелый персик. - Ты выглядишь так, будто это я тебя собрался заменить новым шутом. Лови! - персик очертил дугу под сводом купальни и оказался в руке у Шута. Виртуоз накрепко вбил в него навык ловить все, что брошено и падает. Однажды поняв это, король частенько забавлялся - кидал что попало, безуспешно пытаясь застать Шута врасплох. Нельзя сказать, будто тому это было по душе, но, по крайней мере, Руальд не носил за поясом плетку.
        Неожиданно для самого себя Шут метнул персик обратно в короля. Никогда раньше он не решился бы на такую дерзость… А фрукт, между тем, аккуратно впечатался прямо в высокий монарший лоб. Руальд изумленно тронул испачканное соком лицо и уставился на Шута. Трудно сказать, чего было больше в этом взгляде - гнева, недоумения или обиды.
        - Да ты с ума сошел?! - король медленно поднялся из ванны и, не обращая внимания на струи воды, стекающие с его тела на дорогой ковер, подошел вплотную к Шуту. Грозно возвышаясь над ним, Руальд судорожно стиснул тяжелые кулаки. Еще никогда правитель Закатного Края не смотрел на своего шута с такой злобой… 'Не прибил бы', - подумалось тому, но страха больше не было. После короткого Руальдова 'да' физическая боль казалась Шуту наименьшим из зол. - Что ты себе позволяешь, ничтожество?! - Руальд сгреб его за ворот так, что затрещала редкая ткань господина Бужо, и поднял над полом. Жалобно звякнули бубенцы.
        Шут заглянул, наконец, королю в глаза.
        Все слова, которые он так тщательно отбирал, все умные мысли, способные убедить Руальда - все разом стало ненужным. Шут понял, что его любимого друга больше нет.
        - Простите, Ваше Величество! - пискнул он. - Я промазал, хотел попасть в воду, чтобы вас обрызгать… Просто обрызгать… водичкой… Простите дурака! Позвольте мне разбить все персики об эту гнусную рожу! - Шут растянул пальцами щеки и скосил глаза. Король ухмыльнулся и, отшвырнув его точно тряпку, вернулся в ванну. По-кошачьи извернувшись, Шут ловко упал на четвереньки и тоже засеменил к купальной чаше. - А я для вас песенку вспомнил! - и он во весь голос заблажил недавно подслушанные на рынке скабрезные куплеты про солдата и купчиху. Вскоре Руальд начал хохотать, а к концу песенки и вовсе забыл о своем недавнем гневе.
        Шут продолжал смешить короля и когда тот, закончив мыться, принялся раздавать поручения по поводу намеченных на вечер торжеств, и когда монарх выбирал наряд на праздник, и даже во время его короткой сдержанной беседы с королевой. Руальд не был груб с ней, о необходимости расторжения свадебных уз он говорил так, будто обсуждал детали своего вечернего туалета. Элея почти ничего не проронила в ответ, и только дурацкие замечания Шута звучали аккомпанементом голосу короля. Это было не похоже на господина Патрика - рассыпаться перед монаршей четой в скабрезных глупостях. Обычно с ними Шут вел себя иначе, выбирая более утонченные способы украшения беседы… Но теперь чутье подсказывало ему, что чем меньше умных слов слетит с его губ, тем лучше. Когда-то, только появившись при дворе, он вообще предпочитал работать молча - лицом и пластикой тела, ибо был еще недостаточно умен и образован, чтобы рассчитывать на свой язык. Шутки, к которым он привык в своей бродячей жизни, не годились для дворцовых декораций - они были слишком грубы и попросту неактуальны. Однако, на сей раз даже это балаганство было бы
уместней, чем обычные дружеские подначки…
        Они сидели в гостиной, Руальд смаковал вино, привезенное из похода, и забавлялся тем, что кидал в Шута косточки от вишен. Это было так на него не похоже, что Шут даже не обижался. А Элея в своем новом сумеречном платье и вовсе походила на безмолвную статую, вытесанную из мрамора. Король неспешно излагал ей причины, почему он не считает возможным их дальнейший союз. Собственно, главный аргумент был один - наследник. Вернее его отсутствие. О новой невесте он не упомянул ни разу.
        Король говорил, а Шут мучился вопросом - что же нужно было сделать с человеком, чтобы он из доброго друга и заботливого мужа превратился в такое вот чудовище со студеной водой в жилах вместо крови.
        По словам Руальда все было просто - верховный первосвященник признает их венчание недействительным, Элея получит хорошую компенсацию землями или золотом и будет предоставлена самой себе.
        - Ты можешь вернуться к отцу, - предложил он королеве. Я прослежу, чтобы тебя сопроводили к Белым Островам со всеми надлежащими почестями. Но, если хочешь, оставайся в Золотой. Я найду для тебя чудесный особняк с садом. Или замок за городом. Дам лучших слуг.
        'Что он несет, - думал Шут, - Замок за городом! Безумие… Так унижать ту, которой клялся в верности на всю жизнь… .
        Элея встала.
        - Довольно, - произнесла она. - Вели провести церемонию расторжения завтра. Я не желаю оставаться здесь ни одного лишнего дня, - с этими словами королева покинула гостиную.
        А ведь еще два месяца назад в этой комнате звучал ее звонкий смех… Счастливая Элея кружилась у раскрытого окна, озаренная солнечным светом. Цветущая и золотистая от легкого загара, танцевала, распустив чудесные свои осенние волосы, забыв о предписаниях этикета. Не помнил о них и Руальд… Он весело пел и хлопал в ладоши, как делают это на пиру простые мужчины для своих любимых женщин. Шут наблюдал за ними украдкой, стоя за широкой темной портьерой. И было ему и радостно, и горько… Радостно, от того, что понимал чужое счастье. Горько от того, что не имел своего…
        - Привезешь мне диковинных бус? - Элея обвила мужа тонкими нежными руками и заглянула ему в глаза.
        - Зачем тебе бусы, звездочка? Ты и без них самая красивая… - король привлек ее к себе и запечатлел на устах жены полный страсти поцелуй. Губы у Элеи были как свежий розовый бутон - чувственные, но не в пример Аритиным, по детски нежные… В минуты, когда королева не изображала ледяную властительницу, они оказывались так очаровательно приоткрыты, будто Элея хотела что-то сказать, но не решалась…
        Они с Руальдом никогда не выставляли своих ласк напоказ, и вид этого поцелуя заставил Шута поперхнуться уже заготовленной шуткой. Будто сунутый головой в ледяную воду, он стыдливо отвел глаза и, отпустив край портьеры, канул в темноту коридора для слуг, которым и пришел в апартаменты короля. Шут вовсе не намеревался подглядывать, просто так дойти было короче, и он воспользовался этим путем, спеша поделиться с Руальдом радостной новостью - в город прибыла знаменитая труппа Варлисса, о которой Шут столько рассказывал своему монаршему другу. Вообще-то этими коридорами дозволялось ходить только слугам, убирающим покои короля, но Шут, как обычно, сделал козью морду и проскочил мимо гвардейцев, которые не особенно-то его и останавливали. Все уже привыкли, что господин Патрик шляется, где ему заблагорассудится.
        Разве же он знал, что королевской чете вздумается миловаться прямо в гостиной…
        Шут сидел на полу в коридоре и не смел выглянуть обратно, опасаясь увидеть что-нибудь совсем уж не предназначенное для его глаз… Казалось бы, что особенного
        - поцелуй… но лицо Шута все еще полыхало, будто его и впрямь ожгло студеной водой.
        Это было так недавно, что он еще помнил холод каменных плит, проникающий сквозь тонкое трико его костюма, и улыбку Элеи, приникшей к груди мужа.
        - Ваше Величество… будет война, - Шут знал, что отец Элеи, нестарый еще король Давиан костьми ляжет, но соберет армию достаточную, чтобы покарать обидчиков. Жители Белых Островов пуще жизни ценили честь. На оскорбление дочери короля они могли ответить только одним решением - войной.
        - Не будет. Я не так глуп, как ты полагаешь, - Руальд тоже поднялся из кресла. Его движения показались Шуту слишком нервными.
        - Яд? - он постарался, чтобы голос звучал равнодушно.
        - Разумеется, нет! - король смерил Шута небрежно-презрительным взглядом, какого никогда не имел прежде. - Это слишком очевидно. Я же сказал, у меня, в отличие от некоторых, в голове - мозги, а не пареная репа. Твой король придумал кое-что поинтересней!
        'О, Руальд… Боги! Так не может быть на самом деле… я сплю… это лишь дурной сон…
        Шут все никак не мог поверить до конца, что его любимый друг может говорить такое. Но вслух он лишь спросил:
        - Что ж тогда? Несчастный случай?
        - Нет, Пат! Отвяжись, я все равно тебе не скажу, ты разболтаешь своим подружкам, а те доложат Элее. Нет уж! Сделаем ей сюрприз! - Руальд выглянул в окно. - Наконец-то! Тучи разошлись. Ночь будет ясная. Но, нам пора на праздник! Скоро уже начало, ты готов?
        - Да, Ваше Величество, - Шут поклонился так низко, что успел разглядеть крошечную дырочку на своем мягком, похожем на чулок, туфле.
        Направляясь следом за королем в тронный зал, он решился еще на один вопрос:
        - А придворные? Когда вы сообщите им?
        - Завтра. Сегодня все перепьются, к утру моим подданным будет ни до чего. Новость об уходе королевы покажется им незначительной по сравнению с головной болью.
        'И капли в рот не возьму сегодня, - подумал Шут, - наверняка Руальд велел добавить в вино 'зеленых чар'. А пить позволит всем. И в конце ночи даже повара и слуги будут бесчувственными валяться по углам. Но что же он задумал? Королева - это вам не мешок сухарей, в подпол не спрячешь… А если правда? Если он хочет посадить ее под замок? Нет, это слишком недальновидно. Что же тогда? - мысли метались в голове у Шута точно летучие мыши. - Кто может знать? Советник Пелья? Дени? Тодрик? Нет, вряд ли… , - он спешил за королем, отчаянно пытаясь понять, что происходит, и как избежать беды.
        - А если королева объявит о расторжении сегодня на празднике?
        - Не объявит. Королева ненадолго почтит нас своим вниманием, у нее, знаешь ли, тоже голова разболелась.
        'Когда он успел? Чем опоил? - Шут окончательно понял, что времени на праздничные забавы у него нет.
12
        В тронном зале собрался весь цвет общества. Но по напряженным лицам и натянутым улыбкам Шут сразу определил, что верные подданные Руальда всерьез обеспокоены переменами, случившимися с их королем. Сам он честно изображал жизнерадостного идиота - пел, кувыркался и отвешивал поклоны каждому встречному. Руальд занял свое место рядом с королевой во главе длинного стола и велел начинать пир. В тот же миг стол окружили слуги с блюдами. Еды было немерено, но Шут даже не взглянул на нее, его взор был прикован к королевской чете. Элея действительно выглядела неважно: бледная, с потухшими глазами, она односложно отвечала на какие-то бессмысленные вопросы супруга и даже не притронулась к роскошной пище. Вскоре, как и предрекал Руальд, королева вежливо простилась с гостями, сославшись на сильное недомогание, и покинула празднество.
        А веселье только-только начинало набирать силу.
        Шуту на его месте не сиделось, он важной походкой принялся вышагивать вдоль столов, то и дело наклоняясь, чтобы засунуть голову под свесившиеся края скатертей. Он всем своим видом изображал, что ищет нечто очень важное.
        - Что ты там потерял, Пат? - не выдержал, наконец, король.
        Шут замер посредь зала - дурак дураком - брови кверху, лицо удивленное, дескать, неужели не понятно?
        - Мед, Ваша Милость, - ответил он с самым серьезным видом.
        Руальд недоуменно нахмурился.
        - Зачем?
        Шут закатил глаза, демонстрируя тем, сколь очевиден ответ.
        - Так ведь намазаться, Ваше Величество! Говорят, нынче чтобы нравиться королевам, нужно быть просто сахарным! - и добавил писклявым голосом, - особенно если ты - дама… Хи-хи, - он поджал губы бантиком и часто захлопал ресницами… Многие дворцовые шутку поняли и рассмеялись, но нерешительно, потому что король нахмурился еще больше. Однако разговоры фрейлин до Руальда покуда не дошли, поэтому он просто бросил в Шута обглоданной костью и дернул головой в сторону музыкантов:
        - Играйте!
        Слушая сладкоголосых менестрелей и флейтистов, глядя на приезжих артистов с их эффектными, но далеко не новыми трюками, Шут каждой частичкой своего существа чувствовал, как утекают минуты, когда еще можно что-то суметь сделать.
        'Успей! …
        А он по велению короля сидит у его стула, точно собачка в ожидании объедков… Улучив момент, Шут попытался тихо выскользнуть из зала через малую дверь возле трона. Но прежде, чем ему удалось до нее добраться, никто иной, как Тодрик, заметил пропажу и указал на это королю. А тот, рассердившись, велел Шуту 'прижать зад и не дрыгаться, покуда тебя за этот зад к скамье не пришили'. Шут одарил Принца полным 'благодарности' взглядом, но почел за лучшее смолчать, лишь скорчить обидную рожу. В этот вечер он не имел права рисковать из-за уязвленного самолюбия…
        Приезжие акробаты между тем закончили свой номер и под возгласы одобрения уже изрядно подпивших дворян покидали площадку для выступлений в центре зала. Шут догадался - им нужно было переодеться для следующего номера.
        - А ну-ка, Пат! Покажи всем, что королевский любимчик не хуже прыгать умеет! - Руальд крепко приложил его широкой ладонью меж лопаток и Шут пробкой вылетел из-за стола. Прыгать, так прыгать. На то он здесь и имеется…
        Едва начав поправляться от болезни, Шут немедленно вернулся к своим обычным обязательным упражнениям, которые выполнял каждый день с самых ранних лет. За время, проведенное в постели, он успел потерять форму, но натренированное тело охотно вспомнило многолетние навыки - к праздничному вечеру Шут уже чувствовал в мышцах привычную силу.
        К тому моменту, когда Шут весело гикая, докувыркался до площадки для выступлений в центре зала, у него возникла отличная идея.
        Он старательно выполнил несколько неложных, но зрелищных пируэтов, выбрав те, которые могли показаться зрителям логичным продолжением предыдущего выступления. Потом показал пару фокусов, рассказал шутку, придуманную тут же, и только тогда, сделав напоследок безупречное сальто прямо на столе, неуклюже упал в блюдо с заморскими фруктами. Это было до безобразия грубо и дешево, и Шут знал, что такой оплошности ему не простят - одно дело сыграть падение и после вскочить как ни в чем не бывало, совсем другое - расписаться в собственной неумелости… Когда финики и виноград брызнули во все стороны, возмущение одних гостей было заглушено хохотом других. Громко стеная, Шут сполз на пол и привалился к бочке с вином. Он изобразил на лице такое страдание, что только самые черствые люди могли бы продолжать над ним глумится, но смех не стихал, гости тыкали в него пальцами и выкрикивали обидные слова. Пуще всех старался Тодрик. Конечно, такая возможность посмеяться над любимцем короля нечасто выпадает…
        'Пусть, - думал Шут, - пусть. Мне уже все равно…
        Под лавкой возле него, терзая жирную кость, лежал крупный пес с порванным ухом. Собак во дворце имели многие, и далеко не все предпочитали мелких побрехушек вроде Аритиной. Во время пиров псы считали своим святым правом хватать все, что падало со столов. И глядя на этого крупного немолодого кобеля, Шут с горечью почувствовал, что и сам он теперь - вроде такой вот собаки… Поджать бы хвост и уползти потихоньку…
        Но прежде, чем он успел подняться на ноги, откуда-то вдруг возник давешний пилюльный лекарь. Присев рядом, он спросил участливо:
        - Что с вами, друг мой? - в его голосе не было ни тени насмешки, одна лишь искренняя тревога. Она удивила и тронула Шута, но присутствие этого мудрого всевидящего старика очень осложняло его задачу.
        - Нога! Я подвернул и вывихнул ее! - пискнул Шут и капризно скривился от мнимой боли, молясь, чтобы лекарь не уличил его в обмане.
        'Свалился ты на мою голову со своей заботой! Как мне быть, если ты всем скажешь, что я не только ходить, но и танцевать могу?
        Прикосновения рук целителя были сильными и на диво бережными. Пожалуй, если бы Шут и впрямь вывихнул ногу, эти узловатые пальцы не причинили бы ему большей боли.
        Лекарь поднял глаза и встретился взглядом с Шутом.
        'Нет! Молчи! Не смей выдать меня!
        - Да что ты там расселся, болван! Вставай! - голос Руальда ударил кнутом. Но вместо Шута поднялся лекарь:
        - Ваше Величество, господин шут не сможет больше выступать, он серьезно повредил ногу. Вам придется продолжать праздник без него, - старик говорил так спокойно и уверенно, что Шут невольно восхитился. 'Почему он защитил меня? Почему не сказал Руальду правды? Ведь он обо всем догадался, старый филин… - Позвольте мне помочь ему добраться до постели.
        Шут не понял, что за гримаса исказила лицо короля - отвращение, обида или… жалость?
        - Проваливай, Пат! Ты сильно меня огорчил, - и он отвернулся от Шута, будто тот перестал существовать. - Музыканты! Давай повеселее!
        - Идемте, господин шут. Я помогу вам встать, - лекарь подставил ему свое плечо, и они медленно прошли через зал к широкой парадной двери. На пороге Шут обернулся, гости уже забыли о нем, половина пустилась в пляс, другие наслаждались пищей, заливая ее вином. Руальд о чем-то оживленно беседовал с министром финансов, издалека он казался совсем обычным.
        'Прощай, мой дорогой король… Видят боги, я любил тебя…
        Набросив на боль толстое одеяло, он повернулся к старику:
        - Скажите, а как ваше имя?
13
        - Зовите меня Арханом, - лекарь вел его мимо праздничной суеты в сторону восточного крыла. Впервые за все время, проведенное во дворце, Шуту почему-то нестерпимо захотелось назвать в ответ свое настоящее имя. Он едва удержался.
        - Пат. Меня зовут здесь Патриком.
        Лекарь коротко глянул на него и кивнул.
        - Я знаю. Будьте осторожны, господин Патрик. И не теряйте времени, мой вам совет.
        Последние слова заставили Шута вздрогнуть и иначе поглядеть на лекаря, но он так и не решился ничего спросить.
        Когда они остановились у покоев Шута, Архан крепко сжал его плечо, за которое поддерживал всю дорогу от тронного зала:
        - Берегите себя! И ее. Монастырь святой Ниены - ужасное место, - с этими словами он отпустил Шута и быстро удалился, оставив того изумленно хлопать ресницами. Впрочем, на решение загадок времени не было. Шут теперь знал ответ на главный вопрос, который мучил его весь вечер и знал, что действовать, и впрямь, нужно быстро.
        Закрыв на засов дверь в своей комнате он, не зажигая огня, вытащил из-под кровати мешок с вещами и через окно спустился в темноту ночного сада. Внизу, среди деревьев, было тихо, лишь ветер печально шелестел ветвями, да со стороны пруда доносилось пьяное хихиканье какой-то дамы и настойчивое бубнение ее спутника. Шут, стремительный и легкий как тень, бежал под сенью густой листвы к хозяйственному двору. Его частое дыхание и едва слышный перезвон бубенцов вплелись в мелодию ночных звуков.
        'Только бы он тоже не упился… Только бы не испугался… - в прошлый раз мальчишка показался Шуту достаточно смышленым и бесхитростным, но как знать, не ошибка ли это.
        На хозяйственном дворе веселье было в самом разгаре. Здесь никто не следил за манерами, не попрекал соседа слева за неаккуратное использование вилки, а соседа справа - за безвкусный наряд. Простые люди праздновали приход осени во всю ширь души - молодки отплясывали, не жалея ног, парни мерялись силой в поединке рук, слуги постарше без устали стучали кружками по столу, щипали за бедра хорошеньких и не очень девиц, а их жены ладно пели под аккомпанемент седого лютниста и время от времени отвешивали мужьям легкие затрещины, чтобы совсем-то уж не забывались, бесстыдники окаянные. Между грубыми деревянными столами сновали неизменные собаки и дети слуг. Шут поймал одного за ворот, когда мальчишка чуть не врезался в него, с хохотом убегая от товарищей.
        - Попался, - Шут легко подхватил маленького весельчака под мышки. Тот засмеялся еще пуще. - Ты откуда будешь?
        - С кухни! - крепенький мальчишка вертелся как ужик, стараясь освободиться из сильных Шутовых рук, - Пусти! Мне пирога не хватит!
        - Пущу, если подскажешь мне одно имя.
        - Какое? - в широко распахнутых глазах зажглось такое искреннее любопытство, что свойственно только детям.
        'Сын кухарки Велы, - узнал его Шут, - всеобщий любимчик'… - насколько он помнил, отца у малыша не было. Вела родила его незнамо от кого и с парнишкой нянчилась вся кухня.
        - У него длинные черные волосы, - быстро начал объяснять Шут сыну поварихи, - черные глаза и он похож на вартау. И еще он мальчик, но вдвое выше тебя.
        Поваренок на миг задумался.
        - А! Это Хирга. Он слуга, но не с юга. Он всегда в Золотой жил.
        - Найдешь мне его?
        Малыш скривился:
        - А пиро-о-ог?..
        - Да неужели тебе мамка не оставит куска?
        - Оставит, пожалуй…
        Шут опустил мальчика на землю и взял за руку.
        - Найдешь мне Хиргу - научу тебя свистеть в кулаки!
        - Это как?
        - А вот так! - Шут сложил руки чашей, как для молитвы, и сильно дунул меж больших пальцев. Звук получился высокий и чистый, будто из флейты.
        - Ууу! Научишь?! Правда?! - мальчишка аж запританцовывал от нетерпения.
        - Веди.
        Они нашли черноглазого Хиргу за столом для подростков. Здесь уже все закончили ужинать, сбежав к лютнисту, и рядом с юным слугой сидели только две девушки его возраста. Впрочем, и они наслаждались отнюдь не трапезой.
        - И тогда его кобыла заговорила человеческим голосом! И сказала рыцарю - если ты найдешь мне золотой травы, я обернусь прекрасной девой, и мы с тобой поженимся! - рассказчик несолидно шмыгнул носом и сделал глоток из большой глиняной кружки. Он уже хотел продолжить свое повествование, но в этот момент поваренок дернул Шута за рукав и громко выпалил:
        - Ну вот, я тебя привел! Покажи теперь как!
        Хирга весело взглянул на подошедших гостей и удивленно приоткрыл рот, когда узнал в одном из них Шута. Прежде, чем парень успел что-либо сказать, Шут приложил палец к губам и сделал страшное лицо. Потом он обернулся к малышу и быстро заговорил:
        - Смотри пальцы надо вот так держать плотно, и чтобы внутри было пусто, а губы прижимаешь прямо к костяшкам. И дуй сильно! Сразу не получится, но потом поймешь!
        - он подмигнул поваренку и обернулся к Хирге. Девочки теребили рассказчика, требуя продолжения, но черноглазый паренек уже потерял к ним всякий интерес и с легкой тревогой на лице ждал, когда господин Патрик вновь обернется к нему.
        Шут коротко махнул головой в сторону сада и, убедившись, что молодой слуга верно его понял, поспешил вновь укрыться в тени старых лип и кленов.
        Хирга подоспел почти тут же. Он и впрямь по всем приметам сильно походил на вартау. Эти черноглазые смуглые люди из южных земель иногда появлялись в Золотой, но нечасто. Очень уж далека была дорога от их родины до Закатного Края.
        - Господин Патрик! Что-то случилось?
        - Мне нужна твоя помощь, - Шут пристально вгляделся в лицо мальчишки. 'Сколько ему? Двенадцать? Больше? Если поймают - мало не покажется. Выпорют прилюдно и выкинут из дворца… Это в лучшем случае. А он, наверное, старший, надежда родителей, гордость семьи… . - Ты хорошо знаешь конюшню?
        Хирга кивнул. Остролицый, невысокий, худой как бездомная кошка. Сразу видно, что не с кухни…
        - Каждую лошадку, господин, - он машинально заправил за ухо непослушную черную прядь.
        - Тогда слушай! Сможешь увести двух коней? Не самых лучших, простых, но надежных. Таких, чтобы скоро не хватились.
        - Пожалуй, смогу. А куда?
        'Куда… Он даже не спросил зачем!.. - Шут прикрыл глаза и изо всех сил прислушался к тому неведомому чувству, что всегда было его верным стражем. Ощущение тревоги билось где-то под теменем, но рядом с мальчиком оно не становилось сильнее. - Я должен довериться ему…
        Он глубоко вздохнул.
        - Знаешь Забытый сад?
        - А то!
        - Приведи их к усыпальнице Безымянного Короля и спрячь хорошенько. Я посвищу трижды птицей-крадуном, а ты мне ответь…
        - Кукушкой могу!
        - Хорошо! Кукушкой. Два раза. Потом еще два. И… если поймают - скажи, что это я попросил. Захотел покататься с другом. Друг ко мне приехал. Понял?
        - Понял, - Хирга глядел серьезно, хмурил тонкие угольные брови. Ничего не спрашивал. Шут положил ему руки на плечи и тихонько стиснул.
        - Не подведи меня, ладно? Ты после поймешь, какое большое дело сделал… - плечо под тонкой курточкой было теплое и совсем еще по-ребячьи тонкое.
        Хирга кивнул.
        - Когда привести?
        - Сейчас. И жди меня до рассвета. Если не приду - возвращайся. И вот еще… - Шут скинул с плеча дорожный мешок. Не хотелось с ним расставаться, но с собой брать нельзя. - Постереги мое добро. Не забудь. В саду отдашь.
        Обратно Шут бежал так, что едва не упал, зацепившись ногой о толстый корень и больно ушибив большой палец. Он едва удержал равновесие и, помянув всех демонов, захромал дальше.
        'Что ж, теперь и изображать ничего не придется', - он криво усмехнулся, стараясь не обращать внимания на боль.
        Обратно в свою комнату Шут забирался тем же путем - по стене, цепляясь ловкими пальцами за выщерблены в каменной кладке. На этот раз получалось медленней, чем обычно - он почти не мог опираться на ушибленную правую ногу.
        В своих покоях Шут задерживаться не стал, лишь бросил прощальный взгляд на гобелен, скрывавший дверь мастерской. Коридор за дверью встретил его темнотой, слуги почему-то не зажгли свечи в настенных канделябрах, и только у лестницы были видны яркие отсветы от факелов с нижнего этажа. Оттуда на весь дворец разносились звуки праздничного веселья. Поднимаясь к королевским апартаментам, Шут с грустью вспоминал о том, как ждал эту первую осеннюю ночь… Теперь недавние заботы казались ему смешной суетой. Впрочем, Шут был рад, что мадам Сирень все же успела порадовать его напоследок.
        Когда он подошел ко входу в апартаменты, незнакомый стражник в странной чужой форме грубо велел ему возвращаться к пиршеству и не беспокоить королеву.
        'Мимо такого не проскользнешь, - подумал Шут, разглядывая украшенную шрамами физиономию, бритую макушку и хищные пальцы, любовно ласкающие не привычную, положенную страже алебарду, а рукоять длинной изогнутой сабли, которая - пока еще
        - дремала в ножнах.
        - Но… Его Величество просил меня зайти к ней… - Шут изобразил гримасу идиота на лице, выражая крайнюю растерянность и страх перед мнимым наказанием за невыполнение приказа.
        - Не велено, - отрезал стражник.
        Тогда Шут сделал то единственное, что мог в данной ситуации - брякнулся перед чужаком на пол и закатил такую роскошную истерику, что любая придворная дама, будь она рядом, застыла бы в восхищении. Шут кричал, что его не ценят, не любят, смеются над ним, говорят 'не велено', хотя сам король велел. Что кара небесная падет на злого человека, который обижает дурака. Что и так-то натерпелся от этой королевы, вздорной бабы, а теперь ему еще больше влетит за то, что не поднял ей настроение, хотя все вокруг сегодня вон какие упитые и радостные. Он надрывно всхлипывал и колотил ладонью об пол, призывая богов в свидетели ужасной человеческой несправедливости.
        Стражник смотрел на Шута, вытаращив глаза. Такого ему еще видывать не приходилось, да Шут и сам понимал, что на этот раз превзошел самого себя. Чтобы окончательно вывести чужака из равновесия, он ткнулся ему в ноги головой, обхватил эти здоровые лапищи в грубых вонючих сапогах и стал обещать 'все что угодно господину', лишь бы только тот позволил несчастному дураку отработать свой кусок хлеба в этот дивный праздничный вечер и уйти, запереться, наконец, на кухне с поварихой.
        Изумленный до потери речи стражник лишь рукой махнул, оторопело сделав шаг в сторону от двери:
        - Да иди, блажной! - он глядел на сумасшедшего визитера со смесью отвращения и ужаса.
        'То-то же! - смеялся про себя Шут, он знал, что таким вот до глубины кишок воякам проще всего сворачивать мозги набекрень. У них в головах все разложено по полочкам: мужик должен быть сильным, а барышня - лить слезы в три ручья. - Как легко вас одурачить! Просто поменять все местами! .
        Ликуя в глубине души, Шут быстро захромал в сторону королевской спальни.
14
        Элея сидела в высоком кресле у камина. Обхватив ноги и положив голову на колени, она грустно глядела сквозь огонь. Шут никогда не видел королеву такой: на ней было простое синее платье с вышивкой без единого драгоценного камешка, а длинные волосы свободно рассыпались по плечам, золотясь в свете пламени. Элея не заметила, как Шут возник на пороге комнаты, и коротко вздрогнула от неожиданности, когда он обратился к ней.
        - Добрый вечер, Ваше Величество. Простите, но я осмелюсь нарушить ваш покой, - Шут не стал тратить время на долгие почтительные беседы. Он прикрыл за собой дверь и подошел к королеве. - Вы попали в заговор. Руальд не отпустит вас домой. Надо уходить, и как можно скорее. Прямо сейчас.
        - Уходить? Куда?! Ты в своем ли уме, Пат? - глядя на него недоуменно и с возмущением, Элея опустила ноги на пол, намереваясь встать. Да, конечно… Шут не имел права заходить в эту комнату без разрешения. Ее Величество вовсе не желали, чтобы кто-либо видел их вот такой… Не хладнокровной сдержанной королевой, а обычной усталой женщиной… девочкой с потерянным взглядом. Она выглядела совсем измученной и слишком усталой, чтобы идти куда-то, а уж тем более бежать.
        - Доверьтесь мне, - с отчаянием взмолился Шут, - пожалуйста! Я знаю, куда идти. И… пожалуйста, поспешите, у нас совсем нет времени!
        Элея смешалась. Она была натянута, как струна, но все еще сидела на прежнем месте, вместо того, чтобы собираться.
        - Но в чем дело? Что мне грозит? Ты полагаешь, Руальд решил упрятать меня в темницу? Казнить прилюдно? Это глупо, Пат!
        - Монастырь! - Шут терял терпение от ее упрямства. - Монастырь святой Ниены, вот что! Вы не вернетесь на Белые Острова! И королевой вам больше не бывать… ни королевой, ни принцессой! Никем, кроме монахини с чужим именем!
        - Почему ты так уверен в этом? - голос Элеи прозвучал совсем тихо. Она по-прежнему колебалась, но уже поднялась из кресла и сердито смотрела на Шута. Сердито и растерянно. И потирала кончиками пальцев виски… Конечно он совсем забыл, что королева стараниями дорогого супруга в этот вечер нездорова.
        - Руальд сказал… - Шут решил не углубляться в объяснения. И тут же спросил: - Отчего вы не вызвали лекаря?
        Королева устало махнула рукой:
        - Вильяр был здесь. Он дал мне каких-то трав… Не важно…. Пат, Руальд мог и солгать! Просто чтобы я сама сбежала и облегчила его задачу освободить место для новой королевы!
        - Да зачем?! - Шут лишился терпения окончательно. - Зачем?! Ведь вы уже завтра могли бы выехать домой, если бы все было, как он предложил вам! - решимость накатила на него упругой волной, смыв все препятствия вроде смущения и благоговения перед ее королевским происхождением. - Все, идем! Нет больше времени ждать! - Забыв о правилах этикета, Шут схватил Элею за руку. - Быстро! Где ваши драгоценности? Где вы храните самые ценные вещи?
        - Там… - Королева, опешив от его натиска, указала рукой в сторону того самого большого комода. Не давая ей времени опомниться, Шут подтащил к нему Элею.
        - Доставайте! Доставайте все, берите, что можно унести!
        Она медленно открыла один из ящиков.
        - Быстрее! - Шут кожей чувствовал, как утекают последние минуты. Подхватил ящик и вывалил все его содержимое на цветной ковер, метнулся к гардеробной комнате, чтобы найти, из чего сделать мешок. 'Одна из рубашек подойдет', - он схватил первую попавшуюся, завязал рукавами горловину и бросил самодельный куль Элее. - Складывайте туда! Возьмите все, что вам дорого, навряд ли вы захотите сюда вернутся.
        Королева, вероятно, приняв для себя какое-то важное решение, больше не медлила - ей, наконец, передалась тревога Шута. Элея стремительно вытряхивала остальные ящики, доставая из них то, что по ее мнению стоило унести с собой.
        - Полагаю, все мои наряды достанутся ей, - в голосе королевы не было обиды, она просто подводила итоги сборов.
        - Ага, - поддакнул Шут. - И корона тоже. А нам бы с вами головы сохранить. Готовы?
        - Право не знаю… Нам ведь еще понадобятся лошади.
        - Лошади будут. Должны быть, - Шут вернулся к гардеробу, который был так велик, что в пору заблудиться, и, кое-как сориентировавшись его в недрах, отыскал два плаща попроще. Бросил взгляд на туфельки Элеи - нет, они не годились для конной скачки.
        - Где ваши сапоги для верховых прогулок? - впрочем, откуда королеве знать, ей все слуги подают. Шут сам отыскал то, что нужно, а потом критически посмотрел на свои ноги - в теплое время остроносая кожаная обувка на мягкой подошве с успехом заменяла ему обычные сапоги. Теперь, однако, от нее было мало проку… - Это тоже не очень годится… но других у меня нет.
        Наконец все было собрано. Шут запер обе двери в опочивальню и навалился плечом на комод. В этот раз сдвинуть его оказалось значительно проще, ибо ящики оставались на полу.
        - Тайный ход? Я не знала о нем, - Элея осторожно заглянула в темный проем.
        - Я тоже. До недавнего времени, - Шут подхватил куль с вещами и, пригнувшись, шагнул в темноту. - Возьмите свечи, там темно. И… проститесь с этой комнатой, Ваше Величество. Нам пора.
        Шут пропустил Элею с канделябром вперед, а сам, ухватившись за край комода, попытался изнутри придвинуть его обратно к стене, чтобы потайная дверь вновь оказалась скрыта. Шипя от напряжения, он тянул изо всех сил, пока деревянная махина не приблизилась к дверце настолько, что со стороны зазор между стеной и комодом не должен был бросаться в глаза. Добившись этого, Шут закрыл дверцу и запер ее изнутри. Сердце бешено стучало в висках, руки дрожали, но зато у него впервые за последние несколько часов появилась уверенность, что он отыграл достаточно времени. Теперь они, скорее всего, успеют покинуть город до того, как Руальд хватится и объявит погоню. Шут весьма смутно представлял их дальнейший путь, но наверняка знал, что королеву нужно скорейшим образом доставить к родным Белым Островам, где она окажется в безопасности.
        - Патрик, ты был здесь раньше? - ее напряженный голос глухим эхом отразился от каменных плит тоннеля.
        - Один раз, - короткая передышка закончилась. Шут отлепился от стены, взял у Элеи подсвечник и забросил на плечо мешок с добром. Освещая дорогу, он двинулся вперед.
        - А что если это ловушка?
        - Не думаю.
        Больше вопросов не было, до самого выхода они шли молча. Шут понимал, что королеве страшно, но не знал, как утешить ее и ободрить. Любые слова казались пустыми и лишенными смысла. Когда-то она въехала в город на белом коне под восторженные крики толпы, а сегодня покидает его в темноте подземелья и единственный ее спутник
        - шут.
        Когда до выхода оставалось лишь несколько шагов, он тихо охнул и аж присел, как от внезапного удара под дых - это стремительно и всепоглощающе накатило вдруг чувство опасности. Оно было так сильно, что на какое-то время Шут перестал дышать и слышал только дерганые удары своего сердца. Пришлось сесть на пол, обхватить голову руками и немного подождать, прежде, чем тело снова стало ему подвластно. Шут медленно распрямился и уставился на дверь, поблескивающую в темноте отсветами огня на железных петлях. Он не понимал, что произошло. Но идти дальше было нельзя. Никак.
        И обратно нельзя тоже.
        Элея смотрела на него с тревогой, пламя свечей делало ее лицо гротескной маской страха. Шут поднял руку и осторожно приложил палец ко рту. 'Тихо' - прошептал он одними губами. И скользнул к двери.
        Ни звука.
        Но если там засада, то они и не должны услышать ничего. Скорее всего, их ждут не в самой усыпальнице, а снаружи. Боятся нарушить покой того, чей прах оберегают эти стены, и навлечь на себя какое-нибудь проклятье.
        В пору было отчаяться и опустить руки. Но Шут знал еще один выход…
        Он улыбнулся королеве, глубоко вдохнул и сделал то, чего делать было нельзя.
        Шут закрыл глаза и открыл их по-другому.
        Это было подобно тому, как если бы он распахнул их глубоко под водой. Или став птицей. Или же вовсе оказался лишен тела, имеющего глаза… Дала запрещала ему так делать. Потому что, глядя на мир этим другим взглядом, ничего не стоило потерять себя.
        Все вокруг было таким, как и прежде, но в то же время совсем иным. Камни светились, стены пульсировали в такт дыханию, и оказалось совсем нетрудно разглядеть то, что прежде скрывалось за ними.
        Небольшой конный отряд под сенью старых кленов. Нетерпение и охотничий азарт. Потные ладони на рукоятях мечей. Желание поймать. Желание убить. Убить его… того, кто увел королеву…
        Шут мог потрогать это желание и ощутить его запах, тошнотворный запах крови, закипающей на остром лезвии…
        Нет!
        Нельзя думать об этом. Иначе унесет…
        'Вот он довесочек к посланию… - застучали мысли в голове у Шута. - Вот она цена. Все-таки ловушка. Только как же так вышло, что я почуял ее лишь сейчас? - это и впрямь было странно. Как будто решение о засаде было принято совсем недавно. Может поэтому его так колотило, начиная с того момента, как он оказался в королевской спальне? Или даже чуть раньше…
        Поздно гадать. Поздно корить себя за глупость. Нужно искать другой выход.
        Шут почувствовал, как натягиваются невидимые нити его внутренних сил, когда он повел глазами, оглядываясь вокруг… и вглубь. Да, лабиринт оказался огромен, он имел десятки дверей в самых неожиданных местах. Вот та, что в королевской опочивальне. Другая - за парчовой занавесью в незнакомой комнате. В винном погребе дворца. Над тронным залом… нет, это только оконце. В отхожем месте… забавно. Библиотека… кто бы мог подумать… Все не то…
        Шут чувствовал, что надолго его видения не хватит - скоро ниточки оборвутся и мир станет прежним.
        Вдруг запах смерти стал слабеть. Шут метнулся взглядом - всем своим существом - обратно в сад и увидел, что всадники молча разворачиваются и уезжают. Один за другим все они покидали место засады.
        Разочарование. Обида. Приказ. Уходить.
        Шут не понимал. Но это было неважно. Когда последний пахнущий ловушкой всадник исчез за пределами сада, чувство тревоги разом оборвалось. Как тетива, сдернутая с согнутого лука.
        Он сделал еще один глубокий вдох. Закрыл глаза. Резкий выдох - и Шут распахнул их в каменном лабиринте. Сердце гулко стучало в груди, собственное дыхание показалось ему странно горячим. Мысли стали подобны редким облакам на небе - он почувствовал, что может не думать ни о чем, это не составляло никакого труда, и было неожиданно приятно.
        Но Шут не мог позволить себе такую роскошь - нужно было не только думать, но и принимать решения. Он обернулся к королеве, чтобы сказать, что все уже в порядке.
        Элея смотрела на Шута, как на привидение.
        Прежде, чем открыть дверь, он жестами попросил королеву сохранять молчание и оставаться на месте, потом задул свечи и приложил ухо к замочной скважине. Тихо. Впрочем, теперь можно было и не прислушиваться. Он и так знал, что странные люди, караулившие их, ушли. Шут отомкнул замок, медленно приоткрыл тяжелую деревянную створку и выскользнул наружу. После яркого огня свечей трудно было что-то увидеть, и несколько минут он ждал за стеной в нише, пока глаза не привыкли к сумраку. Ветер разогнал тучи с неба, и в бледном свете звезд, заглядывающих в окна под крышей, Шут, наконец, разглядел, что кроме него в склепе никого нет. Тогда он так же осторожно выглянул в сад, но и там не было ничего опасного.
        Вернувшись в тоннель, Шут понял по учащенному прерывистому дыханию королевы, что заставил ее ждать слишком долго. Элея была напугана. И, может быть, даже решила, что он ее бросил. Эта мысль Шуту не понравилась. Он бережно взял королеву за руку и повел к выходу из склепа. Неожиданно она стиснула его ладонь своими тонкими холодными пальцами.
        - Я думала, с тобой что-то случилось… - Шут обругал себя болваном. - Патрик… зачем ты ввязался в это?
        Вопрос был глупый и Шут не стал на него отвечать.
        Когда они быстро спустились в сад и, затаились в густой листве, он тихо свистнул условленным сигналом. Несколько ударов сердца - тишина. Шут закусил губу. В каменном лабиринте его силы хватило только на то, чтобы увидеть засаду, про мальчишку он совсем забыл… Когда в следующий миг Шут услышал, как в кустах отозвалась кукушка, то почувствовал себя самым счастливым человеком в мире. Хирга крадучись выглянул из-за дерева.
        - Господин Патрик! Я уж думал вам того… конец… - он смотрел на Шута со смесью страха и смешного детского восторга. Королеву, укрытую поодаль густыми ночными тенями слуга не заметил.
        'Он полагает, это все - забавы… - с тоской подумал Шут и спросил без предисловий, пряча тревогу, что так и норовила наполнить голос дрожью:
        - Ты видел этих людей?
        - Ну… - мальчик зябко повел плечами.
        - Что, ну? Кто это был?!
        - Я слышал, они поминали имя принца… когда уже уходили… Они тогда уж не таились…
        'Тодрик! Все-таки Тодрик… Ах, каналья, откуда же он узнал про ход? Или это по его поручению паж подкинул мне записку с ключом? Но зачем? Лишние сложности…
        - Почему они ушли? - Шут ничего не понимал и смотрел на Хиргу так пристально, точно хотел увидеть все произошедшее в его глазах.
        - Я не знаю… кто-то прискакал. Я слышал, отдали приказ уходить. Не видел, кто…
        - Ясно… - ничего ему не было ясно.
        - Я сейчас… - Хирга метнулся обратно в густые заросли старого сада, и спустя минуту вернулся, ведя за собой… трех лошадей.
        - Парень, ты не ошибся при счете? - Шут глядел на животных, а мальчуган во все глаза - на королеву, которая только в этот момент вышла из-под сени деревьев.
        - Нет, господин, - он перевел взгляд на Шута. Замялся, открыл рот, потом закрыл и, наконец, выдал: - Пожалуйста, возьмите меня с собой!
        - Хирга!.. Да ты… ты хоть понимаешь, что тебе грозит с нами?! - Шут вовсе не собирался нянчиться с мальчишкой, которому происходящее, похоже, виделось просто занятным приключением.
        - Ну… - слуга глядел в сторону, теребя подол старенькой суконной куртки. Ответил он не совсем то, что ожидал Шут. - За конокрадство меня того… повесят.
        - Кто же тебя повесит?! - изумился его глупости Шут. - Ты еще ребенок и выполнял волю господина, - он много в чем сомневался, но знал наверняка, что Золотая - это не то место, где вешают глупых мальчишек.
        - Может, и нет, - вздохнул Хирга, не поднимая головы, - да только я все равно с вами хочу…
        Внезапно заговорила королева.
        - Дитя, ты должен вернуться… Тебя не накажут строго, а возможно и вовсе не уличат в краже. Сегодня наступила осень, скоро зима. Тебе лучше провести ее за Небесной стеной, чем в поисках приключений. Твоя матушка, верно, очень огорчилась бы, узнай она, что ее сын променял службу в Солнечном Чертоге на сомнительные путешествия.
        - Я сирота, Ваше Величество… - он опустил голову еще ниже. - И… и… вам ведь понадобится слуга в пути… Пожалуйста…
        Жалобно закричала в чаще птица. Кони переступали ногами и фыркали, звеня сбруями.
        Шут со вздохом прикрыл глаза. Сирота… Он слишком хорошо знал, что стоит за этим словом…
        - Ладно, парень, - решил он. - Королеве действительно нужны слуги. А ты вообще имеешь представление, что входит в их обязанности? М? - Шут забрал у Хирги свой дорожный мешок и поводья самой смышленой на вид кобылы. Он придержал ее стремя, пока Элея, путаясь в юбках, забиралась наверх. Седло было обычное и королеве пришлось сесть по-мужски. К счастью, юбки эти были достаточно длинны и широки, чтобы прикрыть ноги, как положено даме.
        - Я… я… да! Я все умею! Чинить одежду, прислуживать за столом, мыть, ухаживать за лошадками… и… и…
        - Садись, - Шут легко вскочил на своего коня и тронул его бока пятками. - Нам пора!
15
        Они покинули столицу через южные ворота. От быстрой скачки ветер свистел в ушах, ветер, принесший опьяняющие запахи ночной дороги, взамен привычной городской вони. Ветер, дарящий свободу и радость. Вскоре Шут с удивлением понял, что уже ничуть не грустит о покинутом дворце. 'Прощай, Золотая Гавань, - думал он, - прощай! И подари нам удачу напоследок… .
        Еще в каменном лабиринте он решил, что не стоит пытаться найти корабль в городе. Исчезнуть из Золотой нужно немедленно, а в праздничную ночь ни один капитан не сумеет собрать свою команду. Шут выбрал другой путь. В полудне дороги от столицы, в том же заливе находился небольшой, но очень оживленный городок Каменный Улей. Шут сам не видел, но по рассказам знал, что с моря город действительно выглядит точно, как пчелиное гнездо, прилепившееся ко склону холма. В Улье по большей части швартовались торговые суда, хозяева которых не имели достаточно средств на оплату стоянки в Золотой. Шут был в этом городке несколько лет назад проездом, тогда Улей показался ему излишне шумным, точно один большой рынок. По сути, так оно и было, но на сей раз это лишь радовало - в пестрой разнонародной толпе легче затеряться.
        Он скакал впереди, за ним, почти вровень - королева. Элея отлично держалась в седле. Ветер растрепал длинную косу, которую она наскоро заплела, пока Шут корячился с комодом. Глаза королевы сверкали, ночная скачка освежила и ее. Хирга замыкал их маленький отряд. Он всю дорогу оставался слегка позади, стараясь не попадаться лишний раз на глаза - мальчишка все еще опасался, что его могут отослать назад. Наездник из него был аховый, но Шут видел, что дело тут не в природной неловкости: Хирге, который вслепую мог отличить хорошую лошадь от плохой, просто недоставало опыта. Конечно, откуда у маленького слуги, да еще и сироты, появится возможность обучиться верховой езде? Его дело - чистить, мыть и отмерять корм. Судя по всему, до прихода во дворец, черноглазый парнишка и вовсе видел лошадей только со стороны. Сам Шут впервые сел в седло, когда ему не было и семи лет, а уже в восемь на скаку жонглировал тремя шарами, сидя задом наперед. Шары, правда, частенько падали, но только не сам Шут.
        Дорога была хорошая - все-таки главный королевский тракт - и они надеялись добраться до города к утру. Однако чем ближе становился рассвет, тем чаще королева ослабляла поводья, позволяя своей кобыле замедлить шаг - усталость брала свое. Да еще эти дурацкие юбки… И как Шут не догадался, что для верховой езды дамам нужно выбирать другие наряды! Хирга тоже не выглядел счастливым, он то и дело привставал в стременах, чтобы дать отдых отбитому седалищу. В какой-то момент, глядя на них, Шут даже подумал, не устроить ли небольшой привал, но быстро отказался от этой мысли. До Улья оставалось всего ничего, а погоню могли снарядить в любой момент. Скорее всего, Руальд уже хватился пропажи, и его гвардейцы рыщут по всей Золотой.
        Потому они продолжали путь - мимо спящих деревушек, мимо одиноких придорожных харчевен, а потом долгое время - вдоль леса. Он тянулся по левую руку, а по правую
        - расстилались бесконечные, уже почти скошенные луга. Шут тоже устал, но ему еще хватало сил радоваться чудесному запаху трав, что до краев наполнил по-осеннему прохладный ночной воздух, редким возгласам ночных птиц и сильному надежному движению своего коня. Он уже совсем забыл, когда последний раз испытывал такое удовольствие от скачки.
        Город они увидели, когда солнце озолотило верхушки деревьев. Тракт, идущий вдоль леса, вильнул, и впереди, справа от всадников, распахнулось море. Малая гавань, полная кораблей. Каменный Улей не имел защитной стены, и вскоре они оказались в лабиринте узких улиц, круто взбирающихся вдоль горного склона. Шут услышал за спиной вздох облегчения. Он обернулся и подбодрил своих спутников улыбкой:
        - Скоро отдохнем! Здесь много постоялых дворов, и, говорят, хорошая кухня! - но прежде, чем двинуться дальше, Шут с сожалением снял с пояса короткий кинжал и поддел им край рукава, чтобы отпороть яркие манжеты с бубенцами. Каково же было его удивление, когда на месте прочных швов обнаружились крошечные пуговицы, на которые мастерицы Госпожи Иголки закрепили цветную оторочку. Шут просто отстегнул ее, а следом - воротник и пестрый подол куртки. Острохвостую алую шапку с бубенцами он снял еще в каменном лабиринте и теперь походил на обычного мелкопоместного дворянина. Королева лишь головой качнула, удивляясь внезапной перемене. Приметные свои волосы Шут собрал в хвост и скрыл под шляпой, загодя прихваченной из Руальдова гардероба. Сама королева в простом платье и плаще без узоров ничем не отличалась от жены дворянина. Только мешок из шелковой рубашки был не к месту, и его отдали Хирге.
        Когда копыта лошадей уверенно зацокали по каменным улицам города, Элея немного ожила, заоглядывалась по сторонам. Посмотреть, и впрямь, было на что - невзирая на ранний час, в Улье кипела жизнь. Кричали зазывалы, нахваливая товары в своих лавках, сновали по улицам мальчишки-разносчики, громыхали мимо тяжело нагруженные телеги. В основном их тащили коротконогие лошадки, будто специально созданные природой для таких городов как Улей, где на две ровных улицы приходится пяток крутых тропинок, гордо называемых 'восходящими переулками'. Шут слышал, что самые дорогие амбары и склады находятся в нижней части города, куда не нужно подниматься по полчаса, понукая лошадей и переживая за прочность тележных осей.
        Люди из дальних краев частенько возмущались - зачем нужно было строить портовый город в таком неудобном месте. Причина же была проста - когда-то залив почти целиком принадлежал сопредельному княжеству Сурай, обладавшему в ту пору большой мощью. И лишь самый краешек прибрежной земли отхватил дерзкий король Иверн, дальний предок Руальда. Иверн знал, что Закатному Краю нужен порт, и велел построить город на склоне холма. Тем более, что небольшое поселение там уже имелось. Иверн нанял умных зодчих, и те распланировали улицы наиболее удобным образом - приливы не касались даже самых нижних кварталов, а узкие лабиринты внутренних переулков, где находились склады, служили надежной защитой от внезапных вторжений соседей-сурайцев, охочих до легкой добычи. Улей не нуждался в охранной стене, он сам по себе был преградой ретивым захватчикам. Даже кухарки могли стоять на защите своих стен, крутым кипятком поливая из окон воинов неприятеля. В узких улицах трудно нападать, зато удобно держать оборону. Каменный Улей стал обидной занозой в заду у сурайского князя, занозой, которую он не смог вовремя вытащить. Выход
к морю открыл Закатному Краю небывалые до того возможности, королевство за пару веков окрепло и возросло многократно, отбросив, в конце концов, жителей Сурая далеко за границы их родины. Залив был покорен Крылатым троном, король Дан основал Золотую Гавань, а Улей остался запасным портом. Но его не коснулась судьба медленно нищающих городов на задворках королевства. Прекрасный порт Золотой стал парадными воротами, а Улей - очень полезным черным ходом, откуда с попущения королей развозились по всему Закатному Краю необлагаемые пошлиной товары, контрабанда и дешевая рабочая сила. Властители королевства с легкостью закрывали глаза на махинации ульевских купцов, ибо доходы от нелегальных сделок во много крат превышали прибыль с официально разрешенных продаж. Опять же - блудные дома, многочисленные постоялые дворы, винные лавки, игорные заведения… Одним словом, Улей был самым злачным и самым прибыльным городом королевства, не лишенным притом своей особой красоты и очарования.
        Следом за королевой Шут и сам засмотрелся на необычный быт местных жителей - бельевые веревки, натянутые между окнами соседних домов в переулке… стайку детей, одетых в живописнейшие разноцветные лохмотья… подъемные платформы, на которых за плату можно было доставить товар к верхним уровням города или прокатиться самому, любуясь на Улей с высоты. Шуту вдруг страстно захотелось узнать, сколько стоит такой проезд, но он лишь вздохнул и направил своего коня, что при свете дня оказался гнедым жеребцом, прямиком к центральной площади. Он знал, что именно возле нее сосредоточены самые приличные постоялые дворы.
16
        Заведение господина Утки называлось 'Дубовый корень', гостиница уютно примостилась в полуквартале от площади, из окон открывался вид на море, а на нижнем этаже, как водится, имелась харчевня. Пока королева умывалась и приводила себя в порядок, Шут спустился вниз и заказал завтрак в комнату. Хиргу он отправил узнать, где по близости имеется приличная портняжная лавка.
        Народу в зале было немного: кто-то уже давно проснулся и ушел по делам, другие наоборот отсыпались после ночных гуляний. Впрочем, в Улье праздник Начала Осени не имел такого размаха, как в Золотой. Здесь больше чтили более поздний День урожая, так что местные люди с утра оказались по большей части вполне вменяемы. Жизнь кипела, дела делались. Шуту не терпелось поскорее закончить с завтраком и отправиться в порт. Он тоже устал от ночной скачки и не отказался бы от горячей ванны и мягкой перины, но думать о таких удовольствиях было все равно, что любоваться на пирожные через окно.
        Хирга возник рядом неожиданно, будто соткался из воздуха. Весело сверкнул глазами из-под лохматой челки.
        - Господин Патрик, я нашел. Тут недалеко, через две улицы. Уже готовые костюмы, только одна примерка чтобы подогнать.
        - Молодец, - Шут внезапно решил, что обойдется без завтрака, очень уж не хотелось ему терять время. - После еды сразу ступайте туда. Если хозяин языком чесать начнет, сам молчи как вот этот стол. Понял?
        - Понял, - Хирга украдкой зевнул, прикрыв рот рукавом. Он, похоже, устал еще больше, чем его взрослые спутники, но изо всех сил бодрился, делал вид, будто все ему ни по чем.
        - Деньгами не сори, - Шут продолжал наставлять мальчишку, запретив себе жалость - не время… - Но и не жалей, если это ускорит дело.
        Хирга удивился.
        - А разве я платить буду?
        - А то кто ж? Госпожа твоя из дальних земель, по местному не разумеет, денег здешних не понимает. Вас хозяин послал его жену одеть, - Шут поднялся со стула. - Сиди тут пока, слушай, о чем люди говорят. Когда завтрак наверх понесут, ступай к королеве. Как за столом прислуживать знаешь?
        - Знаю. А вы что же?
        - А я - в порт, - Шут расплатился с хозяином за еду и, оставив мальчишку глазеть на чужестранцев у соседних столов, поднялся ненадолго к Элее. Он объяснил королеве суть ее роли в этом городке, убедился, что она все поняла верно, и вскоре уже во весь опор скакал по узким улочкам к причалу. Он смутно помнил, как туда добраться, но если бы даже и забыл, путь был очевиден - вниз, вниз, вниз. На запах моря, рыбы, крики чаек, навстречу холодному соленому ветру.
        Кораблей было много, бок о бок они покачивались на волнах, скрипя швартовами, и казались Шуту живыми. Он закрутил головой, ища к кому обратиться с вопросом. Людей вокруг хватало, но все выглядели такими занятыми, что не подступишься. Шут пустил коня шагом мимо хмурых грузчиков, крикливых торговок пирожками, детей, играющих в убегалки и деловитых моряков из разных стран. Одни были смуглы точно орех, другие красили бороды в яркие цвета, третьи походили на сказочных богатырей, а четвертые
        - напротив, вызывали оторопь уродливыми чертами лиц. Но все моряки имели неуловимую схожесть, как разные фигуры с одной игровой доски. На всадника они посматривали с легким оттенком презрения, Шут не раз слыхал их приговорку - 'моряки ходят либо пешком, либо под парусом'. Он спешился, чтобы не привлекать лишнего внимания и не взирать на покорителей морей сверху вниз. Тут же к нему подскочила вертлявая девчонка с длинными тощими косицами и шустрыми, точно два мышонка, глазами.
        - Господин, господин, купите креветок! Свежие, сегодня наловили! Только понюхайте, как пахнут! - запах от креветок, запеченных над углями и нанизанных на тонкие деревянные прутики, и впрямь был такой, что у голодного Шута громко заурчало в животе. Девчонка прыснула в кулак и выбрала из лотка прутик с самыми крупными, - Возьмите не пожалеете! Всего пятнадцать 'подков'.
        Медяков у Шута не было, он достал из кармана серебряного 'всадника'.
        - Сдачу имеешь? - девчонка засопела, запустив руки поглубже в торбу на боку. И с грустной мордашкой вытащила оттуда лишь несколько медных 'подковок'. - Ну ладно, - решил Шут, - я отдам тебе монету целиком, если найдешь мне корабль, который идет к Белым Островам, - это конечно было слишком щедро, но ему вдруг захотелось задобрить судьбу, да и девчонка понравилась… Чем-то она походила на Вейку, старшую дочку Далы.
        - А не брешете? - по настороженным глазам юной разносчицы Шут увидел, как борются в ней два чувства - страх быть обманутой и желание разом заработать столько, сколько она обычно выручала за неделю.
        - Клянусь своей невинностью, - девчонка смущенно прыснула, а Шут ловко ухватил прутик с креветками и жадно вцепился в самую аппетитную. - Показывай куда идти.
        В портовой толчее было не так-то просто уследить за маленькой проводницей, поэтому Шут снова забрался в седло и верхом последовал за девочкой к причалам.
        Гнедой был смирным, он не обращал внимания на базарный шум гавани и послушно шел за разносчицей. Бедняга почти не отдохнул после ночной скачки, но Хирга убедил Шута, что животное это на редкость выносливо. Со слов парнишки конь запросто мог пройти еще почти столько же, не сбавляя темпа. Шут после этого разговора всерьез засомневался, что лошади, выкраденные Хиргой, были самыми обычными в королевской конюшне.
        Тощие косицы мелькнули за чьей-то спиной и исчезли. Пока Шут, хмурясь, озирался по сторонам, отыскивая креветочницу среди многоликой толпы, к нему подошел высокий бородач в дорогом ярко-синем камзоле нараспашку. С пояса у него свисала чудоватая заморская сабля, а голова была по-матросски обвязана пестрой косынкой.
        - Это ты что ли на Белые Острова собрался? - прищуренные зеленые глаза под кустистыми бровями скользнули по Шуту так, словно он здесь вместе с конем был на продажу. Из-за спины бородатого выглянула давешняя девчонка и знаками дала понять: этот хмурый тип с бурой растительностью на лице - именно то, что искал господин. Шуту так не показалось, но он для начала решил и сам прицениться к новому знакомцу и его предложению.
        - Ну, я, - он спрыгнул с коня и ответил бородатому не менее дерзким взглядом, в который вложил весь свой богатый опыт общения с подобными персонажами.
        - Меня зовут капитаном Улиткой, - бородач широко ухмыльнулся. Стоящий перед ним дворянчик оказался не таким уж размазней, как могло показаться на первый взгляд. - И я дорого возьму с тебя за место на корабле, - он упер руки в бока и, довольный собой, уставился на Шута.
        В ответ Шут скрестил руки на груди.
        - И от какого же помраченья я должен тебе переплачивать?
        - Ха! - Улитка смачно цыкнул и широко обвел рукой вокруг себя. - Да потому, что среди этих шлепунов ты не найдешь больше ни одного настоящего моряка, который согласится плыть на Острова.
        Шут удивился.
        - Почему?
        - Не местный. Сразу видно. Во-о-он в той башенке, - капитан кивнул куда-то на верхние ярусы Улья, - напророчили нам крепкий шторм, парень. И теперь все сидят, прижав хвосты, надеются переждать.
        - А ты чего же не следуешь советам ведунов? - Шут не раз слышал про штормовых прорицателей, живущих в монастыре над городом. И, если верить молве, они редко ошибались в своих предсказаниях.
        - Недосуг мне сидеть лягушкой в крынке! Товар не таков, чтобы ждать. Да и погода теперь до зимы будет чудовать, еще пара-тройка недель и такая начнется свистопляска, что даже я не рискну выйти в море. Так что отчаливаю завтра, если кишка не тонка - милости просим!
        Шуту вовсе не улыбалось попасть в шторм, тем более подвергать такому риску королеву. Но и оставаться было нельзя. Он уже чувствовал, как захлестывает Руальда гнев, и как спешат во все концы его разведчики. Ищут, ищут… Шут тряхнул головой, чтобы отогнать мрачное видение. Капитан, конечно же, принял это на свой счет.
        - Что? Денег жалко? Или боишься?
        Шут пожал плечами.
        - Боюсь. За жену. Она у меня на сносях, - врать во дворце приходилось часто, так что делал это он виртуозно, и даже не задумываясь.
        Капитан поскреб бороду:
        - 'Болтунья' - хороший корабль. И команда у меня слаженная. А сам я слыву везунчиком. Впрочем, решай сам. Мы выходим утром. Ждать не буду.
        Шут мучительно колебался. Улитка смотрел на него с нетерпением. А за спиной капитана маячила девчонка-разносчица, все еще мечтающая о серебряной монетке.
        'Знак, - думал Шут, - мне нужен один только знак. Понять. Выбрать'
        Отчаянно ища подсказку, он огляделся по сторонам. И замер. Совсем недалеко от него стоял человек в таком же черном наряде, какой был на стражнике у королевской опочивальни. Странного покроя куртка, отороченная белым волчьим мехом и штаны, проклепанные по швам мелкими железными бляхами. В первый миг Шуту даже показалось, что это и есть тот угрюмый воин, перед которым ему пришлось устраивать целое представление. Но когда чужак мельком посмотрел в их сторону, Шут увидел другое, молодое лицо. Парень, судя по всему, только-только прискакал в Улей: его конь выглядел усталым, да и сам всадник был не лучше. Какое-то время он шарил глазами по пристани, потом поймал за рукав молодую бабенку и что-то спросил у нее.
        'Уже ищут! , - понял Шут и порадовался, что его приметные волосы и лицо скрыты под шляпой.
        Выбор был очевиден.
        - Ну, и сколько попросишь за место? - спросил он, оборачиваясь к капитану, который успел заскучать и раскурить трубку.
        - Двое вас?
        - Трое. Еще мальчик-слуга.
        - Небось, и лошади? По десятку золотых с каждого. Корм - за свой счет, - Улитка сделал первый ход и опять принял независимую позу, красиво пуская колечки ароматного дыма. Шут хорошо знал эту игру.
        - Десять за всех. Включая корм.
        - По десять с каждого, включая корм.
        И понеслось. Имея в своем мешке увесистый кошель с золотом, Шут легко мог бы заплатить названную сумму, но цена Улитки была настоящим обдирательством. К тому же… как знать, что ждет их завтра, каждая монета может оказаться на счету. Когда они, наконец, сговорились о цене, капитан согласился на пятнадцать с половиной золотых, которые покрывали и корм для лошадей. Желая лично осмотреть каюты, Шут потребовал проводить его к кораблю. Перед уходом он выдал девчонке-длинные-косички ее заслуженную монету и прихватил напоследок еще пару прутиков с креветками.
        'Болтунья' оказалась типичным торговым судном: крепким, круглобоким и на первый взгляд не очень-то быстроходным. Но пока они поднимались по сходням, капитан доходчиво объяснил Шуту, что внешний вид порой обманчив, и о корабле стоит судить, когда его паруса наполнены ветром, а соленая вода бурлит под килем.
        'Каков поэт! - подумал Шут, внутренне улыбнувшись, а вслух уточнил:
        - И за сколько же дней дойдем до Тауры?
        - Пара недель. Вряд ли меньше, сейчас ветра не те, что летом… Это если повезет и шторм минует нас. Если же нет… - он красноречиво замолчал. Все капитаны суеверны в том, что касается называния сроков, вспомнил Шут, заметив краем глаза, как, отгоняя неудачу, Улитка коротко провел ногтем по деревянным перилам.
        'Да удача нам понадобится… - лицо королевского разведчика все еще стояло у Шута перед глазами. Странное лицо. Вроде бы просто парень, но было в нем что-то неуловимо неправильное, чуждое.
        Корабль тихо покачивался. Только ступив на палубу, Шут сразу почувствовал себя отрезанным от привычного мира. Казалось бы, вот он берег - рукой подать, но как будто отделен невидимой завесой. Едва не уронив шляпу, Шут задрал голову на высокие мачты. Когда-то он готов был отдать все, лишь бы взобраться до 'вороньего гнезда', ощутить босыми ступнями упругие канаты…
        - Идем, - поторопил его капитан, и Шут послушно спустился на нижнюю палубу, откуда можно было попасть в пассажирские каюты. Они располагались по обе стороны от узкого прохода в корме корабля, где крепко пахло смолой, и стоял густой полумрак.
        - Выбирай любую. Все равно пассажиров больше нет. И навряд ли появятся за день.
        Шут изучил все четыре каюты - они были почти одинаковы: крохотные каморки, в каждой по две пары коек, умывальник и сундук для вещей. Закопченный фонарь под потолком - единственный источник света. Небогато для королевы… Совсем небогато… Шут подумал и спросил:
        - Если никого не будет, можем мы занять две каюты?
        - Слуга мешает? - Улитка понимающе ухмыльнулся. - Так ты его к матросам вышли на ночь, чего с ним церемониться.
        - Не, - Шут выдал ответную ухмылку. - Не в том дело. Я сам не могу, понимаешь, с женой рядом спать. Лекарь запретил… ну того. А я ж такой… не утерплю.
        Капитан гоготнул, хлопнул Шута по плечу, признавая за своего:
        - Бери. Коли других желающих не прибудет. Выходим завтра на рассвете, не опоздай. Багажа много?
        - Нет, мы налегке. И… капитан… если вас будут спрашивать… не говорите, что взяли пассажиров.
        Улитка приподнял кустистую бровь:
        - Насолил кому? Задолжал?
        - Считай так. Но будь уверен, тебе заплачу честно и сразу, как покинем город. И за молчание добавлю. Так как?
        - Никого не знаю, ничего не видел.
        - Вот и ладно.
        Покинув 'Болтунью', Шут незаметно оглядел набережную, но парня-разведчика не увидел. Сам он натянул шляпу пониже и поспешил слиться с толпой, убеждая себя, что ничем не отличается от сотен других мужчин, многие из которых также вели в поводу лошадей. И все же он попетлял немного между узкими улочками, прежде, чем направиться к постоялому двору.
17
        По пути Шут пытался успокоить себя, что это совсем не просто - найти кого-то в таком большом городе как Улей. Но никакие доводы не помогали. Тревога кусала за пятки дикой кошкой, заставляя сердце биться все чаще. Что предпримет Руальд? Ведь с него станется запретить кораблям выходить из порта. Или хотя бы издать указ об обязательном досмотре всех судов, покидающих Золотую и Улей. При мысли об этом Шуту становилось душно. Сколько уже разведчиков разослано по окрестностям? И сколько рыщет в портовом городе?
        Подъезжая к гостинице, он увидел возле дверей какое-то странное скопление народа, до ушей Шута долетели громкие возгласы. В груди его точно огнем полыхнуло, сердце гулко застучало в висках. 'Неужели нашли? Так быстро?! … Но когда он приблизился, то глубоко выдохнул от облегчения - оказалось, какой-то незадачливый малый уронил на мостовую крынку с цыплятами. Резвые птенцы брызнули во все стороны, и теперь парень пытался собрать их в подол фартука, потому что крынка разлетелась вдребезги. Однако когда он нагибался за одним цыпленком, другой вываливался обратно на мостовую. Люди вокруг уже икали от смеха. Только одна сердобольная тетушка расщедрилась и вручила парню высокую корзину с непременным наказом вернуть.
        Шуту было совсем не смешно. Утерев выступивший на висках пот, он отвел гнедого в стойло и препоручил заботам местного конюха. Тому хватило одного взгляда на коня, чтобы с немым укором неодобрительно покачать головой. Шуту, конечно, было стыдно за такое обращение с животным, но что он мог поделать? Дал конюху 'наградных' и поспешил скрыться от его обвиняющего взгляда.
        Лестница на второй этаж, где они сняли комнаты, скрипела под ногами, выдавая возраст заведения. Снаружи гостиница выглядела почти как новая, но внутри только слепец не заметил бы исшарканных полов и потемневшей от старости мебели. В номере, что они заняли, на стенах висели потускневшие до серости гобелены, а кровати похоже знавали местных горничных еще молодыми девицами, которые не только перестилали их, но и делили порой с постояльцами за умеренную плату. И все же Шуту гостиница понравилась - здесь было чисто. Господин Утка клятвенно заверил гостей, что в его постелях не скрываются клопы, а это очень не характерно для Улья, где скопище людей и животных не мыслилось отдельно от грязи и паразитов. К тому же, если их будут искать, то начнут с дорогих постоялых дворов.
        Шут настороженно стукнул в дверь, из-за которой не доносилось ни звука. Ответом ему была тишина. Он нахмурился и толкнул створку. Заперто, конечно. Пришлось опять спуститься в полную обедающих харчевню и найти хозяина.
        - Эй, господин Утка, ты мою жену не видал ли? - владелец аккуратно поставил только что вытертую глиняную кружку на прилавок и обернулся к Шуту, который пытался перекричать царивший вокруг гомон и звон посуды. Он был некрупным толстяком и, казалось, во всем соответствовал своему имени, но за внешней мягкотелостью Шут прекрасно видел крепкий характер, без которого держать заведение в портовом городке было бы просто невозможно.
        - Хо, так они уже часа два как ушли с мальчишкой, - Утка пожал плечами, дескать, ничего не знаю, провожатых не посылал. Шут помянул демонов и попросил отпереть ему комнату.
        - Да не переживайте, господин, куда они денутся? - хозяин неспеша отыскал ключ в ящике под стойкой и отдал Шуту. - Придут. Вот если б под вечер пропали - тогда худо, вечером у нас на улицах неспокойно… Все же порт. Кого только ни принесет… - шевельнув под губой языком, он выразительно обвел взглядом своих посетителей.
        Шут невесело кивнул и пошел обратно наверх.
        Комната встретила его звонкой полуденной тишиной. Кружились в солнечном свете пылинки, вещи были аккуратно сложены на большом сундуке. Шут снял плащ и шляпу, а потом придвинул к окну, откуда была видна улица, старый табурет и оседлал его - решил дожидаться, глядя на дорогу. Но вскоре он, сложив руки на подоконнике, опустил на них голову и устало прикрыл глаза.
        Шуту казалось, он сделал это лишь на миг, но когда его разбудил скрип двери и звонкий смех королевы, солнце уже миновало зенит, а по комнате стелились длинные тени.
        Он сонно тряхнул головой и сказал с укором:
        - Наконец-то! Долго же вы ходили.
        Элея усмехнулась:
        - Мы пришли почти сразу после тебя, Патрик… Но ты так крепко спал, что я не захотела тебя будить и тоже немного вздремнула. А потом мы сходили к башмачнику, чтобы купить вот это, - она кивнула Хирге, и мальчишка вытащил из серого полотняного мешка пару новых сапог. - Я подумала, что в своих ты далеко не уйдешь,
        - Шут с удивлением взял из рук слуги новенькие, вкусно пахнущие кожей полуботфорты. Сам-то он совсем забыл, что ему нужна хорошая обувь взамен привычных, но неудобных в дороге мягких туфель. Городские улицы с их сточными канавами, битой посудой и густым слоем грязи на тротуарах мало походили на аллеи и коридоры Солнечного Чертога.
        - Вот это да… - только и смог вымолвить Шут, тронутый неожиданной заботой. Сапоги оказались точно в пору. - Но как вы угадали с размером?
        Хирга хихикнул и достал из кармана веревочку:
        - А я вот этим вашу ногу смерил!
        - Пока я спал?!
        - Ну да, - мальчишка был очень доволен собой, Шут понял, что тоже расплывается в улыбке.
        - А над чем вы смеялись, когда вошли? - ему в самом деле было любопытно.
        - Хирга сегодня очень правдоподобно везде выставлял меня глупой чужеземкой… - ответила королева, распуская завязки плаща, который мягко соскользнул в руки стоявшего наготове мальчишки. - Я просто диву давалась, откуда у него такой талант, - и они оба опять рассмеялись - Элея открыто и звонко, а Хирга немного смущенно. Сбитый с толку всеми последними событиями, он едва мог понять, как нужно вести себя в обществе королевы.
        А вот Шута ничуть не удивляла легкость, с которой Элея общалась с пареньком низшего сословия, он знал о Ее Величестве гораздо больше, чем Хирга… Знал, что на родине королевы, не в пример Закатному Краю, к слугам всегда было принято относиться с уважением. И все же, глядя на королеву, Шут с грустью думал о странностях судьбы и о том, как она заставляет людей меняться и приспосабливаться ко всему. Ведь еще пару дней назад Элея даже вообразить себе не могла, что будет веселиться в компании мальчика-слуги, сидя на обшарпанном сундуке в старенькой гостинице портового города. Она и внешне изменилась. Никогда раньше Шуту не доводилось видеть Элею в штанах: новый верховой костюм делал ее похожей на сказочного юношу Данэля, который, если верить преданиям, был так прекрасен, что в него влюблялись даже мужчины. Ночная скачка, а затем прогулки по оживленному городу как будто вернули королеве прежний огонь. Она все еще была немного бледна, но в глазах Элеи светился странный задор и готовность к приключениям.
        'Возможно даже, она, как и я, удивляется тому, что уже не тоскует по прежней жизни' - подумал Шут.
        Он все же укорил королеву за то, что не разбудила его.
        - А если бы я нашел корабль, что уходит уже сегодня?
        Элея лишь вздохнула:
        - Все знают, что сейчас капитаны не торопятся покидать порт. Особенно в северном направлении. Мы много чего услышали, пока гуляли по городу, поэтому и не спешили. Я так понимаю, нам придется прятаться здесь почти неделю, пока не пройдет шторм.
        Шут покачал головой. Он коротко рассказал королеве о том, что узнал и увидел в порту. Радость, воцарившаяся было в комнате, рассыпалась мелкими осколками цветного витража.
        - Значит, нас могут схватить в любой момент… - Элея устало потерла лоб тонкими пальцами, - Даже если мы уже сядем на корабль… Пат, мне кажется, это станет для нас ловушкой.
        Шут пожал плечами.
        - Может и так, Ваше Величество, а может - и нет. В любом случае я не знаю, что еще придумать. Но не прятаться же нам в самом деле, точно мышам в подполье, покуда Руальду не надоест искать вас. Думаю, если мы попадем на корабль, то уже будем в безопасности. Этот капитан - неплохой мужик, хоть и грубоват. В нем больше от моряка, чем от торгаша. Я знаю таких людей, он не выдаст нас.
        - Да кто его спросит! Приставят меч к горлу и обшарят всю его посудину…
        - Значит, нам нужно сесть в последний момент. Чтобы не успели ничего никуда приставить. Обрубит канаты и отчалит.
        - Я почти уверена, что на пирсе будет стража. Полагаешь, просто так дадут нам пройти на корабль?
        - Не знаю… - Шут вздохнул. - В Улье свои порядки… здесь даже городская стража старается не ссориться с моряками. И… вот еще что… ваше платье, где оно? - Элея кивнула на сундук. - Я стану вами. А вы должны обернуться парнем, который ничем не похож на королеву. Ваш новый наряд почти безупречен, только вот волосы… и… - он смущенно кивнул на небольшую, но вполне очевидную грудь королевы. - Когда-то я много общался с артистами, они мастера превращений… если из женщины нужно сделать мужчину, обычно используют плотную ткань… - Шут снял с крючка над умывальником полотенце и обернул вокруг своей груди. - Надо делать вот так, примотать очень плотно. Только это не пойдет, - он отбросил полотенце и оглядел комнату. - Можно отрезать кусок от простыни. Хирга, сбегай к хозяину попроси ножницы.
        Когда мальчик вышел из комнаты, Шут подал королеве свою шляпу.
        - Попробуйте уложить волосы под нее, но только так, чтобы при скачке коса не выпала. Если не сумеете… лучше обрезать.
        Некоторое время Элея честно пыталась справиться с этой задачей, но когда вернулся с ножницами Хирга, лишь вздохнула и тихо попросила Шута:
        - Давай это сделаешь ты… У меня рука не поднимается… Последний раз меня стригла мама, когда я приносила обет верности нашему народу.
        Шут взял ножницы и попросил Элею сесть в кресло у окна. Густая коса цвета спелой ржи доходила ей до пояса, резать эту красоту было так жалко, что несколько минут Шут просто держал ее в своих руках, не решаясь сомкнуть острые лезвия. Когда он, наконец, сделал задуманное, волосы королевы стали короче на локоть. Теперь их без труда можно было переплести и спрятать под шляпу.
        - Как легко… - промолвила Элея, осторожно проводя рукой по голове. - Даже приятно,
        - она коротко вздохнула, поглядев на себя в зеркало, но более ничем не выказала печали. Увидев в отражении расстроенного Шута, она ободряюще улыбнулась ему: - Не грусти, Патрик. Волосы - не голова, отрастут. Да и все к лучшему. У меня теперь нет служанок, чтобы мыть и чесать такую гриву каждый день. Ну, где там простынь? Доведем этот маскарад до совершенства.
        - Спать-то не на чем будет, - робко подал голос Хирга.
        - А ты сходи к хозяину, да возьми новую, а за эту заплати. У тебя как раз медяков полный карман, - Элея повернулась к Шуту. - Как резать?
        Когда они выкроили нужный кусок ткани, королева прихватила шляпу и удалилась в свою спальню, откуда довольно долго не выходила. А потом дверь распахнулась, и на пороге возник молодой человек с сердитым лицом.
        - Не знаю, Пат, как это делали твои знакомые артистки, но им явно кто-то помогал!
        - Ну да… - Шут оглядел королеву с головы до пят и вынес вердикт: - Сойдет. Нужно еще немного сажи и дешевого вина. И ходить по-другому, - он хихикнул и, не удержавшись, старательно изобразил даму, которая внезапно обнаружила, что у нее между ног образовалось нечто новое. Королева сверкнула на него своими медовыми очами, но это было не страшно. - И вообще… Не знаю как вы, а я голоден ужасно!
        Он подхватил со стола пустое медное блюдо и сделал вид, будто оно полно отборных вишен. Несколько минут Шут разыгрывал перед двумя своими зрителями пантомиму, будто хотел съесть хоть одну ягоду, но те всякий раз норовили от него сбежать - то под кровать, то в рукав, то за ворот Хиргиной курточки. Шут с недоумением разводил руками и раз за разом пытался утолить голод невидимым вишнями, пока королева и мальчик, заливисто смеясь не начали хлопать в ладоши. Тогда Шут надел блюдо на указательный палец и, хорошенько раскрутив, подбросил в воздух. Он поймал его у себя за спиной и вручил Хирге.
        - Вот видишь, твой господин ничего не может без своего слуги! Может, ты нам добудешь хоть немного еды? - и весело улыбнулся мальчику.
18
        Старательно обгладывая куриную ножку, Шут размышлял о завтрашнем дне. Интуиция его пока молчала, и это уже было хорошо. Значит, попытаться стоило.
        Пока они с королевой наслаждались ужином, Хирга учтиво стоял позади стула Элеи и пытался прислуживать ей как настоящий лакей. Справлялся он с этим примерно так же, как с верховой ездой, ибо большую часть своей службы во дворце провел, ухаживая за животными. Шут вообще был удивлен, что мальчишка хотя бы приблизительно знаком с обязанностями дворцовых слуг, выходящими за рамки конюшни. Вероятно, новичков обучали всему понемногу, возможно даже была своего рода школа. Шут уже почти раскрыл рот, чтобы спросить Хиргу, но в этот момент за окном хлынул давно назревавший ливень, да так неожиданно и сильно, что в комнате стало совсем темно, и мальчик кинулся зажигать свечи.
        - Похоже, осень будет дождливая… - королева посмотрела в окно, где тугие струи воды превратились в сплошную завесу. Разумеется, как и все окна в этой маленькой гостинице, оно не имело стекла, только раздвинутые на день деревянные ставни. Крупные капли часто ударяли по подоконнику, и осыпались внутрь комнаты мелкими брызгами. Хирга хотел было прикрыть ставни, но Элея его остановила:
        - Не нужно… Оставь так. Я люблю дождь.
        - Дак ведь… зальет ведь… Ноги-то потом промочите… - последние слова Хирга вымолвил едва слышно, он смущенно глядел в пол, черные вихры упали на лицо, так что и глаз не увидишь. Мальчишка прекрасно понимал, что перечить королеве не положено, но…
        'Либо ему ни разу не доставалось как следует за дерзость, либо парень тонко чует грани дозволенного, - думал Шут, глядя на склоненную голову мальчишки. - Чует, кому можно возражать, а с кем лучше быть неприметней травинки. Если второе - то он далеко пойдет, такие люди везде ценятся… Ну, а если первое - тоже хорошо, значит везунчик'.
        - Оставь, Хирга, - Шут и сам любил смотреть на дождь, он понимал желание королевы. Мальчик покорно кивнул, уловив твердые нотки в голосе господина и начал потихоньку убирать со стола - трапеза была окончена. - Ступай на кухню, возьми себе чего хочешь, поужинай там. Только не задерживайся. Как поешь - мигом обратно. Приготовишь постель королеве и на сегодня ты свободен. Медяки ведь у тебя еще остались?
        - Да, господин Патрик. Спасибо, - Хирга поклонился и быстро кинулся собирать посуду. В отличие от своих хозяев, он был все еще голоден и спешил поскорее набить живот в трапезной для слуг. Когда мальчишка исчез за дверью, королева тихо вздохнула:
        - Право, не знаю, что делать целый вечер в этой комнате… Идти куда-то слишком опасно, да и непогода… - подойдя к окну она вытянула руку наружу и задумчиво смотрела, как разбиваются о ладонь крупные частые капли. - Патрик, может, расскажешь чего?
        Шут потер пальцем переносицу, перебирая в уме подходящие настроению байки, но внезапно ему в голову пришла мысль поинтересней:
        - Ваше Величество, а давайте лучше спросим, нет ли у хозяина доски для 'престолов'! Вы ведь тоже любите эту забаву, я знаю.
        Доска нашлась, и остаток вечера они провели за игрой. Прежде Шуту не доводилось состязаться с королевой, и он с интересом наблюдал за ее ходом мыслей. Сначала опасался, что придется подыгрывать и поплатился вскоре, потеряв пару фигур. Стратегия у Элеи оказалась неожиданной и, как сказал бы Руальд, поистине женской. Но эффективной.
        Хирга, никогда раньше не видевший этой забавы для высокородных, сидел, приоткрыв рот, и пытался постичь смысл перемещения фигур на доске. Он вернулся с кухни довольный как кот, сделал все, что было велено, и сразу расстелил на широком сундуке у стены свой скромный матрас, выданный ему хозяйкой. Мальчишка почти падал от усталости, но когда увидел доску, любопытство взяло верх над желанием поскорее уснуть, и он тихонько примостился у ног Шута. Конечно, Хиргино поведение мало напоминало дворцовый этикет, но и минувший день был так не похож на жизнь в Солнечном Чертоге… Этот день вдруг сделал мальчика со скотного двора защитником королевы, единственным верным ее слугой. Всего один день изменил столь многое… И Хирга уже не знал, что верно, а что нет. Королева вдруг оказалась просто женщиной, такой же хрупкой, как, наверное, была когда-то его мама… А командование их маленьким отрядом неожиданно взял на себя чудак с бубенцами…
        Шут думал об этом, переставляя фигуры, и дивился тому, как резко все стало с ног на голову. В какой момент он стал решать за королеву? И почему эта сильная умная женщина позволяет ему такую дерзость? Размышлял он и о странном лекаре, который, судя по всему, знал больше, чем капитан дворцовой стражи. Вопросов было больше, чем ответов, и Шут решил не забивать себе голову, а просто делать свои ходы. Он был ужасно рассеян и, пожалуй, давно уже проиграл бы партию, если бы и Элея не пребывала в таком же точно состоянии.
        - Хирга, ты ведь с юга, верно? - спросил Шут, шевеля пальцами над доской и никак не решаясь сделать ход. Ветер колебал пламя свечей, и удлиненная тень от руки неровно дрожала на стене.
        Парнишка кивнул:
        - Мои родители оба из Суварта. Они простые люди были, хоть и грамотные…
        Королева поглядела на Шута, потом перевела печальный взгляд на мальчика.
        - Что с ними стало, Хирга? - спросила она осторожно.
        - Бандиты… - маленький вартау опустил глаза. - Вломились в дом ночью. Думали у нас денег полные сундуки… отец служил переписчиком, много заказов получал. Он хотел защитить нас, защитить маму… бандиты ее… ну…того… подол уже задирать начали… Но он не был воином… - голос Хирги внезапно охрип. - А что дальше сталось, я не знаю… Не помню. Мне тогда пятый год только шел… Потом у соседки долго жил. Она добрая женщина. Ее сын возит мед во дворец, он в деревне живет. Вот и меня пристроил…
        Элея ласково провела ладонью по спутанным черным волосам мальчика. Шут с грустью отметил, как много нерастраченной материнской нежности было в этом жесте.
        - Отчего же ты решил покинуть Чертог? - спросила она. - Разве тебе плохо жилось?
        - Нет, Ваше Величество… не плохо. Вовсе, нет… - пытаясь подобрать слова, Хирга машинально принялся кусать и без того обломанные грязные ногти. Но почти тут же вспомнил, рядом с кем находится, и от стыда растерял последнюю способность складно говорить. Сунув руки глубоко в карманы куртки и не отрывая взгляда от ее застиранного подола, он пробормотал: - Чужие там все… и все чужое… того… ну… никто там меня не хватится…
        Элея покачала головой. Шут знал, что она скажет.
        - Ты смелый, Хирга, но… как можно менять свою жизнь столь безрассудно? Все вы, мальчишки, такие глупые, сколько бы лет вам ни было, - и усмехнулась, будто вспомнила что-то. - Если богам будет угодно уберечь нас, я позабочусь о том, чтобы ты больше не захотел убегать.
        Ливень постепенно утих, превратившись в мелкую морось. Хирга совсем задремал и во сне прислонился к ноге Шута, точно бездомный щенок, которого пустили в дом погреться.
        - Совсем еще дитя… - вздохнула королева. - Уснул…
        - И нам пора, - Шут тронул паренька за плечо. - Ступай спать, Хирга. Завтра нам рано вставать, - мальчик сонно заморгал, зевнул и тотчас забрался на сундук, где свернулся калачиком под кусачим, но теплым одеялом. Королева взяла одну из свечей и закрылась в своей комнате. Шут остался один. Он проверил замок на двери, потушил остальные свечи и несколько минут просто стоял, глядя в окно. Порт был скрыт за пеленой мелких капель, сыпавших с неба.
        'А ведь окна тоже лучше запереть…
        - Ваше Величество, - он тихо стукнул в ее дверь. - Вы еще не спите? Позвольте я закрою ставни.
        Ее голос приглушенно раздался откуда-то из глубины соседней комнаты:
        - Не переживай, Патрик, я не беспомощная девочка. Давно все закрыла сама. Спи спокойно. Доброй ночи.
        Шут вздохнул:
        - И вам доброй ночи, Ваше Величество.
        Лечь в чистую постель было таким удовольствием… Шут сладко потянулся, выгнув спину точно кошка, и разом распустил узелки напряжения во всем теле. Как мало, оказывается, нужно для счастья - всего-то ровная кровать и мягкая подушка. Матрас был почти плоский, но Шут всегда любил такие… На твердом ему спалось лучше, и поутру он чувствовал себя значительно бодрее, чем после сна в пуховых облаках перины. Твердая постель напоминала ему о ночах, проведенных с бродячими артистами… Вот и на сей раз, едва он закрыл глаза, как усталому телу почудилось мерное покачивание их фургона, влекомого четверкой лошадей. Скрип деревянных осей… Тихое дыхание Вейки на нижней лежанке. Маленький Шут всегда спал наверху, Виртуоз считал, что там ему самое место. Верхняя полка была уже, и трясло ее сильнее, но Шуту там нравилось… Ему вообще все нравилось, до тех пор, пока Виртуоз не начинал сердиться.
        Шут засыпал, покачиваясь в такт лошадиным шагам, и, погружаясь в мир грез, мечтал о том, что завтра не уронит ни одного мяча и Виртуоз похвалит его и позволит посидеть с ним рядом на козлах фургона, послушать удивительные песни про дальние страны. А Вейка прижмется к отцу с другой стороны и станет тихонько подпевать… И еще Шут мечтал о невозможном… о том, что однажды его найдет мама… Обнимет крепко-крепко и никогда, никогда больше не оставит одного…
20
        Шутом назвала его Дала. Точнее он сам решил, что его так будут звать, но первой поняла это именно она.
        В то время жене Виртуоза было не больше двадцати с лишком, а про Шута святой брат Бареон сказал, что тому уже, наверняка, минуло шесть годов. Монах привел его прямо к лагерю бродячих артистов и спросил хозяина труппы, который упражнялся, кидая в воздух пяток шаров, не надобно ли добрым господам хорошего ученика. За умеренную плату, разумеется.
        Виртуоз - темноволосый, высокий и смуглый, с грубым шрамом на выразительном лице - мельком взглянул на предлагаемый 'товар' и пожал плечами. Равнодушного презрения во взгляде этого странного чужого человека было гораздо больше, нежели интереса. Виртуоз мало кого так не любил, как священников и всего что с ними связанно.
        - На кой мне нужен этот заморыш? - спросил он, продолжая лениво перебрасывать деревянные шары, сбавив их количество до трех. Шут смотрел на него как завороженный, ловил взглядом каждое движение. Слова жонглера прозвучали как удар погребального колокола. Он ведь, хоть и маленький, прекрасно понимал, что в этот момент решается его судьба. И тогда Шут страстно, всем сердцем, устремился навстречу этому мужчине, от которого так диковинно пахло потом, лошадьми, табаком и еще множеством непонятных вещей.
        'Ну, пожалуйста! - беззвучно, одними глазами, умолял он. - Пожалуйста, забери меня! Виртуоз же, казалось, не замечал ничего, кроме своих шаров. Брат Бареон, осторожно подтолкнул Шута в спину, чтобы хозяину труппы было сподручней разглядеть предмет сделки.
        - А вы не смотрите, господин артист, что он не вышел ростом, - елейно произнес святой брат. - Мальчик крепкий, для своих лет очень силен, а уж ловок - точно ящерица. Он обучен грамоте и счету, к тому же у него очень красивый голос. Он пел в храмовой капелле. А эти волосы… Поглядите только! - Бареон снял с Шута серую монашескую шапку, позволив легким светлым локонам свободно рассыпаться по плечам. Виртуоз тихонько присвистнул. - Да одно только это диво соберет вам целую площадь зрителей! Ну гляньте, они же почти светятся! И на мордашку вполне хорош. А главное
        - как улыбается!
        И Шут улыбнулся… Он вложил в это все свои чувства, всю жажду иной, удивительной жизни, весь огонь души…
        Позже Виртуоз сердито жаловался жене, что жадный монах взял с него целых четыре серебряных за 'этого задохлика'. А Дала, заплетавшая косички маленькой Вейке, резонно заметила, что видимо 'задохлик' того стоил, раз деньги уплачены. Она спустила девочку с колен и протянула руки к Шуту.
        - Подойди сюда, - женщина осторожно убрала с его лица растрепавшиеся на ветру льняные пряди. У самой Далы волосы были длинные и такие же темные, как у ее мужа, они мягко спадали на плечи, покрытые узорчатым платком. И теплые ладони… такие нежные… Боги, ему показалось, что он в жизни не испытывал большего блаженства от простого прикосновения!
        Легонько взяв его за плечи, она поворачивала Шута из стороны в сторону, рассматривая:
        - Ишь ты, какие у нас ресницы! Подрастешь - все девки твои будут. И фигурка складная, в самый раз для акробата. Ну, а как же тебя зовут? М?
        Имя, которое дали ему в монастыре, было ужасно длинным и совершенно бессмысленным. Шут едва вспомнил его целиком. В ответ Дала звонко рассмеялась:
        - Ну и ну! Так назвать ребенка! А почему же монахи отдали тебя? А? Сознавайся, что натворил.
        И он сознался. Честно рассказал, как нашел в библиотеке красивую книжку с картинками, как увидел на ее страницах чудесного человека в ярких одеждах, ничуть не напоминающих серые монастырские робы. Рассказал, что после долгих настойчивых просьб брат Лиоран все-таки поведал ему о том, кто такие шуты и чем они занимаются. Пришлось сознаться и о последней беседе с отцом-настоятелем, который оказался огорчен до глубины души, узнав, что воспитанник его монастыря накрепко решил стать шутом…
        - Значит ты - Шут? - спросила Дала, пристально вглядываясь в его лицо.
        - Да! - он и сам не понял, отчего вдруг ему так радостно, когда он услышал, это имя. То имя, которым он стал называть себя, узнав тайну человека с цветной картинки. И как она угадала? - Да, Шут…
21
        Проснулся он, как и было задумано, благодаря нестерпимому желанию избавиться от лишней жидкости, что просилась наружу. Перед сном Шут намеренно выпил целый кувшин воды: как показывал его опыт - это был лучший способ не проспать.
        За ставнями все еще царила темнота, но чутье подсказывало ему, что рассвет уже близок. Со стороны сундука доносилось тихое дыхание Хирги, где-то далеко внизу шумело море. Широко зевнув и ежась от холода, Шут спустил ноги с кровати, нашарил на спинке ее в изножье штаны и куртку. Спать хотелось нестерпимо, но в уборную - еще больше. Зябко потягиваясь, он встал, кое-как натянул одежду и тихо вышел в коридор.
        Отхожее место располагалось в пристройке на первом этаже. Когда Шут спустился вниз, то с радостью увидел, что из-за кухонной двери льется свет. Поварихи уже проснулись и теперь негромко о чем-то переговаривались, брякая посудой и стуча по столу деревянными скалками. Пахло кашей, убежавшим молоком и тестом. Наверняка, стряпухи готовили свежие булочки на завтрак.
        'Значит, я верно рассчитал, сколько нужно выпить! - он скользнул в уборную и с наслаждением распрощался со вчерашней водицей.
        Хирга проснулся, чуть только Шут тронул его за плечо. Не сказав ни слова, быстро оделся и стал собирать вещи. Королева тоже почти сразу откликнулась на осторожный стук в дверь, Шут слышал ее быстрые легкие шаги в соседней комнате и мысленно уговаривал поспешить. Вслух же он лишь тихо напевал ту самую песенку, которой давным-давно научила его Дала. Она верила, что эти простые слова способны привлечь удачу и отогнать беду. Шут тоже верил. А что ему оставалось? Особенно теперь…
        Впрочем, он и сам не сидел сложа руки - пока Элея медленно преображалась в юношу, Шут входил в образ королевы. Из штанов он соорудил груди, куртка обернулась широкими женскими бедрами. Платье все равно сидело на нем как на кобыле чепчик, но кто это поймет в предрассветном сумраке? Зато у королевы будут волосы что надо! Шут не выбросил чудную косу Элеи, а соорудил из нее и кружевного платка вполне достойный парик. Перед выходом из номера он накинул на голову капюшон, а косу уложил так, чтобы она свисала спереди и сразу же бросалась в глаза любому встречному. Конечно, проще было бы попытаться пройти на корабль под видом матросов. Но Шут не хотел рисковать - если преследователи узнают в них беглецов, кому-то нужно будет отвлечь их внимание на себя.
        Он, правда, очень надеялся, что сия участь минует его.
        С хозяином Шут рассчитался еще с вечера, поэтому уходили они тихо, через черный ход в задней части гостиницы, что вел прямиком к конюшням. Хирга уже оседлал лошадей и те тревожно фыркали, им передалось волнение людей. Ночное небо, по-прежнему затянутое тучами, едва заметно начинало бледнеть.
        В мальчишеском костюме Элея с легкостью оседлала свою кобылу, Шут же, напротив, изрядно повозился, прежде, чем смог управиться с многочисленными юбками королевского платья. 'И как дамы это носят, - думал он, расправляя подол, чтобы не было видно крепких мужских ног, не лишенных, как водится, растительности. - Это же с ума сойти, всю жизнь таскать на себе столько лишних тряпок! .
        С постоялого двора выезжали цепочкой - сначала Хирга, потом королева, Шут замыкал их маленький отряд, пристально вглядываясь в темень подворотен. Улицы были немноголюдны, но и спящим город уже никто не назвал бы - день в Каменном Улье начинался рано. Тут и там раздавались голоса, хлопали ставни, громко выплескивалось на мостовую содержимое ночных ваз.
        Беглецы остерегались привлечь внимание излишней спешкой и сдерживали возбужденных лошадей, принуждая их идти быстрым шагом, не позволяя пуститься вскачь. Когда до причала осталось миновать лишь пару домов в переулке, Шут знаком велел своим спутникам остановиться. Поманил к себе Хиргу.
        - Оставь коня и ступай вперед, - велел он шепотом, - тебя никто не знает. Поднимись на корабль, проверь все ли там спокойно, нет ли засады… Да узнай, как долго еще до отплытия. - Шут проводил мальчика глазами, пока тот не исчез за поворотом, затем перевел взгляд на королеву. Элея была бледна, но держалась решительно. Упрямо сжала губы, высоко подняв голову. Перед самым выездом Шут, блеснув своим балаганным опытом, основательно изменил лицо королевы: используя одну только каминную золу и ржавчину с железного карниза, превратил ее в хмурого южанина вроде Хирги. Нарисовал угольные брови и синяк под глазом, заострил скулы и подбородок. Ворот и рукава простой коричневой куртки Шут еще с вечера щедро пропитал дешевым пивом. По его мнению, Элея выглядела великолепно, никто не признал бы в ней сейчас королеву…
        - Ваше Величество… - негромко попросил он, - будет лучше, если вы перестанете сидеть так ровно и держать голову столь гордо… Это не свойственно простолюдинам… - сам он, напротив, постарался перенять осанку и манеры королевы: если им все же не повезет, и у причала будет засада, никто не должен усомниться который из всадников
        - Элея.
        Время тянулось точно налипшая на зуб карамель. Медленно и невыносимо. Шут успел проводить взглядом несколько крыс, перебегавших от дома к дому, и тощую кошку с отвисшими сосками, что стремительно кралась вдоль канавы.
        Хирга возник как всегда неожиданно и вовсе не там, где его ждали - выскочил из какого-то темного переулка за спиной у Шута. Глаза - что две плошки, полные страха.
        - Они ждут! Господин, Патрик, они там! Стражники! Много! - мальчик вцепился в сбрую своей пегой лошадки, пытаясь унять дрожь в руках.
        Шут сжал челюсти, так что желваки заходили на скулах.
        - Сколько? Говори же!
        Но Хирга так переволновался, что едва мог совладать с собой.
        - Ну… Там… Десять! Не меньше!..
        - Точнее, болван! Подумай, тебя учили считать или нет?! - Шут редко когда бранился, но им тоже овладел страх. Тут уж не до церемоний.
        Мальчишка, беззвучно задвигал губами, вспоминая.
        - Восемь! Я насчитал восемь. Все того… при мечах… и один лучник. Стоят возле корабля, но… но сходни открыты! - Постепенно Хирга взял себя в руки, и тихий голос его зазвучал ровнее. - Не загородили они их. Въехать можно. Я… того… на корабль прошел, ну, как юнга… капитана спросил… Он говорит, чхать хотел на стражу, не указ они ему, коли заплатим как договорено было. Только он теперь еще сверху требует. За риск. Пять золотых… И сразу он сходни поднимет. Мы спрячемся, а в матросов лучник не посмеет стрелять. Он местный, его потом того… на полоски порубают. Только… как мимо проскочить… не знаю…
        Шут вздохнул поглубже и прикрыл глаза.
        Хотелось прочесть какую-нибудь хорошую молитву, но все они вдруг позабылись, только песенка Далы крутилась в голове. Еще один глубокий вдох.
        Не бояться. Не бояться!
        Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Все. Пора.
        Он снял с плеча свой мешок, протянул мальчишке.
        - Тут деньги. Бери. Ты первый поскачешь, - Шут обернулся к Элее. - А вы, Ваше Величество, следом. Только быстро. Очень быстро. Стрелять они не будут, а задержать вас не успеют. Только не медлите на сходнях. Они попытаются загородить - скачите, не глядя, умоляю вас! Отбегут, когда поймут, что вы не остановитесь.
        Королева нахмурилась.
        - Патрик, а ты?.. Что ты задумал?
        - Да как и прежде решили, - он улыбнулся ей, скрутив страх в тугой жгут. - Прорываемся. Все будет хорошо! Хирга, пошел! - И Шут что было силы хлопнул обеих кобыл по крупам. А потом - спустя два удара сердца - рванул следом.
        Выскочив на набережную, Шут сразу увидел этих стражников. Они стояли почти у самых мостков. Вернее, уже не стояли, а пытались последовать на корабль за королевой и мальчиком, что стремительным галопом ворвались на палубу 'Болтуньи', не промедлив
        - хвала богам! - у сходней. Отскочившие в сторону от копыт лошадей, стражники уже ринулись на деревянный трап, выхватывая свои мечи, чтобы отпугнуть матросов, пытавшихся втащить сходни.
        И тогда Шут завизжал.
        Так громко и пронзительно, точно ему в штаны упала большая жирная мокрица. Стражники разом обернулись на этот истошный визг и сами взревели от радости:
        - Да вот же она! Вот она! Держи! - они забыли о паре 'юношей', уже скрывшихся в глубине корабля. Перед ними была королева.
        А Шут стрелой летел через набережную, и кричал дурным бабьим голосом:
        - Отдавай концы! Отчаливай! Уходите! Уходите скорее! Хирга, береги ее! Береги! - его уже окружили со всех сторон, кто-то схватил коня под уздцы, и гнедой, почуяв беду, отчаянно бил копытами, стараясь вырваться. Шут видел за спинами стражников как медленно начал отходить от причала большой неповоротливый корабль капитана Улитки. Как несколько человек с оружием запоздало попытались остановить его, учуяв подвох… Увидел он и две фигурки на палубе, одна из них тянула к нему руки:
        - Патрик! Патрик! Зачем?!.. - а парусник, между тем, набирая скорость, все больше отдалялся от берега. Кому-то из матросов хватило ума увлечь королеву прочь с палубы, когда лучник на берегу уже натянул тетиву.
        Шута стащили с коня, не грубо, но решительно. Заломили руки за спину. Стражники были незнакомые, не из королевской гвардии. Наверняка, местные, ульевские. Но возглавлял их тот самый парень со странным лицом, новый приспешник Руальда.
        - Ишь ты! - бормотали вокруг Шута. - Бежать хотела!
        - Да ты полегче! Королева все же!
        - Какая она теперь королева, монастырь уж заждался.
        - Пэм, куда ты веревку дел? Вяжи, да гляди не порань руки-то!
        - Эй, братцы! Глянь, а чего руки-то такие странные?
        - Ба! И впрямь! Да она ли это?
        В следующий миг Шут лишился своего платка вместе с косой. Треснуло по швам платье, раздираемое десятком рук.
        - Мужик! Вот же ж демоны треклятые!!! А королева-то где?! - восемь пар глаз уставились на него. И не было в этих глазах ничего хорошего… - Да кто ты такой?! А?!
        Шут стоял среди разъяренных мужчин и глядел вслед уходящему кораблю… Кто-то толкнул его, другой стражник наотмашь ударил по лицу, разбив губу. Еще миг и Шут оказался на земле, но преследователи королевы уже потеряли к нему интерес: поняв свою роковую ошибку, они бросились искать любое судно, чтобы плыть вдогонку настоящей Элее. Только один остался, чтобы затянуть веревки на руках и ногах пленника. Невероятная суета захлестнула, казалось, всю набережную: кто-то кричал, кто-то бежал, искали капитанов, требовали отчалить немедленно. А Шуту - голому и связанному королевскому дураку, лежащему с окровавленным лицом на холодных камнях набережной - было спокойно, как в лоне матери, он почему-то твердо знал, что никто не догонит его королеву.
        Когда и стражники осознали это, когда они, отчаявшись найти поддержку среди моряков, вновь собрались вместе, Шут понял, что сейчас его будут бить по-настоящему. Нет, не до смерти, может даже не покалечат, но зло выместят хорошенько и без зубов оставят наверняка. Лежа лицом вниз и не в силах пошевелиться, он лишь молча смотрел на сапоги приближающихся стражников. Один из них пнул брошенные кучей обрывки платья и скомканный Шутов костюм. Другой в это время уже занес ногу, чтобы 'приласкать' самого хозяина одежды - виновника всех проблем. Однако парень в меховой куртке остановил его жестом.
        - Нет, Мрел, не надо. Что толку. Отвезем эту падаль к королю, может хоть немного смягчим его гнев. А кости Руальдовой 'красавице' пусть палач попересчитывает. Ты хоть узнал его? Нет? Это шут короля. Развяжите ему руки, пусть оденется, не голым же везти.
        - А надо бы… - буркнул кто-то из стражников. - Надо бы его к кобыле привязать и волоком в Золотую…
        - Да? Потом сами королю будете за его башку отвечать? Я сказал, пусть оденется. А после опять свяжете. И ноги тоже, а то убежит еще, - главный отвернулся от Шута и зашагал куда-то вглубь одной из улиц. Он был уверен, что уж с одним безоружным пленником остальные справятся и без него.
        Шуту дали одеться. Вернее, кое-как натянуть изгвазданные в пыли штаны и куртку. Потом все-таки попинали немного, для острастки, но зубов не тронули. Он даже не пытался увернуться от тяжелых сапог, только закрывал лицо связанными руками и тихо, едва слышно пел… Он знал, что песенка Далы - это не бабкина брехня, что она и правда помогает. Ведь Элея теперь на корабле, она плывет домой… Только бы ветер и волны пощадили 'Болтунью', только бы шторм обошел ее стороной…
22
        Обратно к Золотой Гавани Шут ехал на своем же гнедом, но в этот раз руки у него были накрепко связаны спереди, а веревку, стянувшую их, тайкуры прикрепили к луке седла. При каждом движении коня, грубая пенька дергалась, стирая кожу на запястьях.
        Поводья Шутова коня держал один из двух парней, что остались со своим предводителем в меховой куртке. Остальные участники облавы коротко распрощались с ними в Улье: как Шут и предполагал, то были лишь местные стражники. Новые же спутники Шута, эти странные бритоголовые воины с повадками чужаков, не отличались многословностью, они четко выполняли команды старшего и ничем не напоминали королевских гвардейцев. Шут сразу понял, что эти люди - тайкуры, которые пришли с Руальдом из последнего похода. Все трое были молоды, но в их движениях сквозила скрытая сила опытных бойцов.
        Лошадей не гнали. Куда теперь-то спешить? Главная добыча ушла, охотникам досталась только мелкая рыбешка. Один раз мрачные наемники сделали остановку в небольшой деревне, мимо которой проходил тракт. Пока они ужинали в придорожном трактире, Шут сидел снаружи. По-прежнему связанный по рукам и ногам, он только и мог, что смотреть по сторонам. Впрочем, разглядывать здесь было нечего - унылый скотный двор, пара старух на лавочке, голый ребенок, играющий в пыли с деревянной гремушкой… Вскоре младенца унесла в дом худая замученная баба. Ушли и старухи - вечерело, изо всех щелей повылетели голодные комары. Морщась от их настойчивого визга, Шут радовался, что его одежда пошита из такой хорошей, плотной ткани. Мысли сами собой вернулись к прежней жизни в Солнечном Чертоге, к жизни, где было место для разноцветных нарядов с бубенцами, для пустяшных тревог о новом костюме и для странной Мадам Иголки… Ведь она как будто предвидела все, что случится с ним!.. Может и вправду колдунья?
        Шут загрустил. Руки у него болели, в животе было пусто, на душе - тоскливо. И он ничуть не удивился, когда вдобавок ко всему с неба начал сыпать мелкий колючий дождь. Шут съежился и закрыл глаза.
        'Светлая Матерь, как я устал… Пусть это все кончится поскорее…
        - Эй! Уснул там? Вставай! - без лишних церемоний его дернули с земли и развязали, чтобы пленник смог взобраться на лошадь. - Возиться еще с ним… Лезь, давай!
        Кое-как цепляясь занемевшими руками, Шут втащил себя в седло. Мучительно было думать о том, что сейчас его запястья опять стянут толстой лохматой веревкой. Один из тайкуров, бледный парень с поломанным носом, уже держал ее наготове. Он был младше других, узкую длинную физиономию сплошь покрывали крупные багровые прыщи.
        - Пожалуйста… Не надо… Лучше свяжите ноги, - не удержавшись, попросил Шут.
        Бледный дернул щекой и презрительно сплюнул:
        - Молчи, убожество! Баба в юбке… - Он грубо сцапал тонкие кисти шута и обмотал их еще крепче прежнего. Воспаленная кожа под веревкой натянулась и побелела до синевы. Шут лишь скрипнул зубами и одарил своего мучителя полным ненависти взглядом. За это ему вдобавок прилетела увесистая оплеуха. - Будет он тут выступать еще! Задница коровья!..
        Остаток пути Шут уже не думал ни о королеве, ни о дворце, ни о тайкурах. Только о пульсирующей боли в руках, только о том, чтобы не упасть.
23
        - Патрик, Патрик… Так значит это ты? - удивленно прозвучал голос Руальда. Король, как положено, восседал на троне, когда поутру гвардейцы привели к нему на суд главного государственного преступника, соучастника похищения бывшей королевы. - Вот уж не думал…
        Шут, полночи проведший в каменном мешке дворцовых подземелий, стоял перед ним, слегка покачиваясь от слабости. Все руки у него были в кровавых потеках, кровь засохла и на лице, прочертив темную линию от губ до самого ворота. Звуки доносились как сквозь ватное одеяло. Они прибыли в Золотую глубоко за полночь, но уснуть Шуту так и не удалось - в темнице было слишком сыро и холодно, а в углах, мерзко пища, сновали крысы. Весь остаток ночи он провел, пытаясь хоть ненадолго задремать, но каждый раз, когда сон касался его сознания, что-нибудь отгоняло желанное забытье прочь - крысиная возня у самых ног, боль или пронизывающий холод каменного пола, едва покрытого тонким слоем соломы…
        - Что же ты молчишь, Патрик? - Руальд подался вперед, вцепившись в подлокотники трона. - Ты ведь всегда говорил мне правду!
        Шут медленно опустился на пол, не обращая внимания на алебарды гвардейцев, испуганно взметнувшиеся к самому его носу. По рядам придворной знати прокатилась волна возмущенных возгласов - никто не смел сидеть в присутствие короля без его позволения, да еще и будучи обвиняемым!
        - Сил нет говорить, Ваше Величество, - Шут не узнал свой голос, хриплый и бесцветный. Он сидел, скрестив ноги, и смотрел на свои перепачканные в грязи и навозе штаны. На короля ему глядеть вовсе не хотелось. Слишком страшно было видеть чужака в теле любимого властителя. Растрепанные волосы упали Шуту на глаза, занавесив весь мир, который стал таким враждебным. Внезапно в поле его зрения возникли сверкающие серебряной отделкой сапоги Руальда.
        - Патрик… - большие руки короля крепко взяли его за плечи, легко подняв над полом. Сильные пальцы, без труда вращающие двуручный меч, отвели в сторону от Шутовых глаз грязные пряди, и ему все-таки пришлось посмотреть в лицо Руальду.
        Это был его король. Настоящий, живой, с непритворной болью во взгляде!
        Шут распахнул глаза, чувствуя, как гремучим тараном ударилось о ребра сердце и застучало, заколотилось…
        'Что это? Что с ним? Он опять прежний? - мысли метались в голове точно дикие птицы. - Но тогда ведь это значит, что все еще можно вернуть, наладить?..
        - Оставьте нас все! - рявкнул король. Слуги и гвардейцы, придворные дамы и рыцари спешно устремились к дверям. Через минуту тронный зал опустел. Руальд кивнул Шуту на высокое кресло у окна, сам сел рядом. - Рассказывай, Пат. Зачем ты помог ей бежать? Разве не ты предупреждал меня, что будет война? Теперь она действительно будет. А ты хоть задумался, что это такое? Ты подумал о том, сколько людей пострадает в этой мясорубке?
        Шут пожал плечами. Он уже плохо соображал, глаза сами собой закрывались от усталости, и комната вокруг тихонько плыла, пытаясь опрокинуться куда-то.
        - А иначе никак, Ваше Величество. Никак… Это вы должны были думать, прежде, чем выбирать себе новую жену…
        'Теперь точно взбесится', - подумал он, невольно сжавшись в ожидании удара. Но король сидел, не двигаясь, подперев голову руками, и с тоской глядел куда-то в пустоту. Шуту вдруг показалось, что Руальд вообще не здесь. Ему захотелось вскочить, как раньше обнять короля, сказать: 'Прости меня, прости, пожалуйста! Я просто не мог иначе. Позволь мне остаться твоим другом… . Но Шут не смел. Боялся. Когда же взгляд монарха вновь стал осмысленным, в нем больше не было ни теплоты, ни дружелюбия.
        - Ступай прочь, Пат. Не желаю больше видеть тебя, - Шут вздрогнул. Ему захотелось рассмеяться и заплакать одновременно. Значит не будет больше темницы? Тугих веревок и крыс? Нет, не будет… Но и друзьями им больше не бывать. Король лишь коротко отмахнулся от Шута. - Да, мне нужно бы упрятать тебя в подвалы этого проклятого замка, но какой прок? Ты ведь - не Элея. Живой ли, мертвый, кому ты нужен, кроме этих придворных потаскушек? Я отпущу тебя… в память о нашей дружбе. Чтобы ты не думал, будто твой король и вправду превратился в чудовище. Ты ведь знаешь, как я любил тебя, мой Патрик…
        'Но ведь я и теперь люблю тебя! Я верен тебе и предан… - хотел крикнуть Шут и снова смолчал, запоздало понимая, что о дружбе поминать нужно было чуть раньше, когда король еще был его королем, когда поднимал его с пола, разгонял придворных, мучительно ждал ответа от своего любимца. А теперь… никакие слова уже не отвратят грядущих перемен.
        - Уходи из дворца, уходи куда хочешь, - с этими словами Руальд встал и, тяжело ступая, покинул тронный зал.
        Ничего вокруг не замечая, Шут добрался до своей комнаты. Она ничуть не изменилась, да право - ведь и трех дней не минуло с того момента, как он покинул ее.
        Оказавшись в знакомой обстановке, Шут по привычке хотел позвонить в колокольчик для слуг и просить, чтоб подали горячую ванну. Но, едва увидев свою кровать, он лишь скинул грязные одежды и ничком упал на простыни, что все эти дни хранили складки и примятости, оставленные им еще в последнюю ночь, проведенную под крышей Солнечного Чертога.
        Неужели это было так недавно?..
        Шут спал крепко, но тревожно: тягостные темные видения преследовали его до тех пор, пока он вновь не оказался в темнице, только на сей раз над ним стоял палач. Он держал в руке страшный кривой нож, а на полу валялась окровавленная кисть Шута. По обрубку левой руки стекала кровь, и это было так невыносимо, что Шут проснулся. Он широко распахнул глаза и тихо вскрикнул, увидев над собой чей-то силуэт. Лишь мгновением позже Шут узнал старика-лекаря. Архан сидел на краю постели и осторожно обмывал его истерзанное запястье в маленьком фарфоровом тазу. Увидев страх в глазах Шута, лекарь виновато улыбнулся:
        - Простите, господин Патрик. Я знаю, что сон лучшее лекарство, но не дело оставлять раны непромытыми. Вы ведь не хотите лишиться рук?
        Шут вздрогнул, все еще находясь в плену страшного видения:
        - Нет!.. Нет…
        - Тогда лежите смирно, я почти закончил, - Шут скосил глаза вниз и с удивлением увидел, что правое запястье уже перевязано чистыми бинтами. Архан поймал его взгляд:
        - Вы крепко спали, а я старался вас не потревожить.
        Постепенно приходя в себя, Шут вспомнил, что имеет к лекарю множество вопросов, но едва только он открыл рот, как старик приложил палец к губам и отрицательно покачал головой.
        'Ах да… Ведь Дени предупреждал меня… Во дворце полно слухачей. Старик прав, лучше не давать им лишней пищи для разговоров'. И тогда он спросил совсем другое:
        - Как вы оказались здесь?
        Лекарь рассмеялся неожиданно звонко и молодо:
        - Друг мой, у меня есть ноги, чтобы ходить, глаза, чтобы видеть дорогу, да и память еще не отказала. Я не был в тронном зале, когда вас привели туда, но имея уши в этом дворце можно узнать очень многое. Ваши поклонницы - прекрасный источник информации. Их даже не нужно ни о чем спрашивать. Они так шумно обсуждали ваше бедственное состояние, что только глухой мог бы этого не услышать. Ну вот, теперь позвольте, я оберну вашу руку, - Архан осторожно наложил повязку, предварительно покрыв кровоточащее запястье Шута какой-то пахучей мазью. - Вы, наверное, появились на свет под счастливой звездой, господин Патрик. Когда вы празднуете годовщину своего рождения? - достав свежую тряпицу, лекарь пропитал ее очищающим бальзамом и подал Шуту. - Оботрите этим губы.
        Шут задумчиво взял мокрый комок и промокнул засохшую кровь на лице. Потрогал упомянутые губы, проверяя, сильно ли распухли. По всему выходило, что еще несколько дней его физиономией можно будет пугать детишек.
        - Я не знаю, когда родился, - промолвил он, наконец. - Меня воспитывали в монастыре, и там никто не имел представления, откуда я и кто мои родители. Монахи говорили, что какой-то крестьянин, нашел меня в лесу у реки и привез к ним. Вот и все, что мне известно. Отец-настоятель полагал, мне было около двух лет, когда я попал в монастырь, но так ли это на самом деле? Спросить не у кого… Может, на самом деле, я на год старше или, напротив, младше, - Шут вернул лекарю побуревший кусок материи и поднял руки, чтобы рассмотреть свежие повязки.
        - Не печальтесь, друг мой, - ободрил его лекарь, - раны несерьезны. Вам, все-таки, очень повезло… - с этими словами Архан поднялся и начал собирать свои принадлежности, - Полагаю, уже завтра мы можем немного погулять в саду. Право, мне будет очень интересно услышать о том, как королевский шут превратился в даму. Все только об этом и судачат.
        Но Шут не разделил его веселья.
        - Не уверен, что захочу высовывать нос из этой комнаты. Король велел мне проваливать отсюда на все четыре стороны. Так что я лишь отлежусь немного и… прощай Солнечный Чертог!
        Лекарь покачал головой:
        - Я бы на вашем месте не спешил.
        - То есть? - Шут не понял.
        - Как вы могли заметить, король не вполне… ммм…
        - Не вполне вменяем, - грустно усмехнувшись, подсказал Шут.
        - Да, - вздохнул Архан, - Именно так. И, полагаю, от вас не укрылся тот факт, что его сознание как будто раздваивается… - Шут кивнул, именно об этом он думал, когда уходил из тронного зала. - Он принимает решения, а потом отменяет их. Передумывает.
        - Вот-вот! Потому-то мне лучше здесь не задерживаться. А то, как знать, может он таки решит засадить меня под замок, - Шут передернулся, вспомнив гнилое подземелье, где провел минувшую ночь. - Нет, я ушел бы хоть сейчас… Но очень уж спать хочется, - Шут солгал: на самом деле он просто не представлял, куда ему идти и как жить дальше.
        - Тогда спите, - Архан улыбнулся, - я пошлю вам куничьего отвара, он прогонит кошмары и поможет погрузиться в глубокий сон до самого утра. Однако, перед этим я советую вам хоть немного поесть.
        Судя по всему, лекарь не стал полагаться на ответственность Шута, потому что вскоре слуги принесли в комнату не только целебный отвар, но и горячий ужин, который пришелся как нельзя кстати.
        Часть вторая
        Колдунья

1
        Архан оказался прав, Шут остался во дворце. По велению самого короля… Однако никто из обитателей Солнечного Чертога не узнавал его теперь. Вечный шутник и балагур, дерзец и дамский угодник, господин Патрик изменился так, что придворные меж собой дружно укрепились во мнении, будто и на него перекинулось странное проклятие, поразившее короля. Шут сторонился больших компаний, редко показывался в обществе и большую часть времени проводил наедине с самим собой.
        Его пестрая шапка и смешные рукава с бубенцами остались в мешке у Хирги, но Шут не попросил мадам Сирень сделать для него новые. Более того, он все чаще надевал обычную суконную куртку лишь немногим нарядней тех, что носят простые горожане. После побега королевы Шут потерял всякий интерес к своему внешнему виду. Иногда целыми днями ходил нечесаным, а про ванну вспоминал, когда под рубашкой начинало зудеть от блох. Слуги, которые теперь были вынуждены гораздо чаще менять его грязные простыни, сетовали, что господин Патрик стал совсем как остальные придворные мужики. Им также частенько приходилось выносить тот мусор, который Шут неизменно создавал вокруг себя: все эти бутылки, грязную посуду, разбросанные повсюду свечные огарки и еще огромное количество сухих листьев, залетающих в открытое окно комнаты. Осень окончательно вступила в свои права. С каждым днем становилось все холоднее, и в конце концов Шуту приходилось закрывать створки, а взамен разжигать камин, ища тепла, которое, увы, не могло согреть его душу.
        Неоднократно он пытался встретиться со старым лекарем, но странно-закономерные случайности всякий раз препятствовали этому, так что очень скоро Шут смирился и решил не перечить судьбе. Все чаще он затворялся в библиотеке, но ни одна страница в книге так и не была им перевернута. Шут просто хотел укрыться там, где никто не нарушит его уединения. Собственная спальня, более, чем обычно, казалась ему чужой и неуютной, а в потайную комнату Шут зашел всего лишь раз. Там было по-прежнему хорошо, но теперь вся эта тихая идиллия казалась ему фальшивой и непозволительной, как роскошный ужин для нищего бродяги. Он забросил ключ от этой комнаты далеко под кровать, куда не доставала ни одна швабра, а вместе с тем закрыл и дверь к своему сердцу.
        Близилась зима, и ожидание войны тягостно нависло над городом. Воду в шапке не удержишь - новость о бегстве королевы в первые же дни разлетелась по королевству быстрее дождевых туч. Уже каждой торговке было известно, что Белые Острова снаряжают свой флот и ждут только конца штормового сезона. Люди выглядели напуганными, но их больше страшил не столько сам факт надвигающейся угрозы, сколько внешнее бездействие короля. Регулярная армия была невелика, а поголовное рекрутирование, характерное предвоенному времени, все не начиналось. Глупые женщины этому лишь радовались и твердили, что, значит, никакой войны и не будет. Дескать, домыслы это все и слухи. Но мужчины острили свое оружие, а кто не имел такового, спешили обзавестись сталью понадежней. В моду вошли темные цвета и скупые украшения. В трактирах по вечерам обсуждали не объемы урожая, а виды клинков, прочность оконных решеток и очередную странность в поведении короля. Стремительно росли цены на железо и зерно.
        А еще все ждали ее.
        Принцессу тайкуров.
        Шут тоже ждал. Ему было очень интересно увидеть ту, ради которой повелитель Закатного Края простился со своим разумом. В грядущей встрече с принцессой Шут видел единственную возможность найти ключ к исцелению короля. Он все еще надеялся, что прежнего Руальда можно вернуть. Прибытие тайкурской невесты было запланировано на конец осени, и, похоже, грядущая война ничуть не пугала эту дикую степнячку. Более того, Шут знал, что именно она приведет с собой армию, достаточную для противостояния Белым Островам. Свадебный подарок…
        Люди в Золотой о чем только ни шептались, хотя торжественные грамоты, развешенные по всему городу гласили, что истинные причины этого союза - наследник и укрепление отношений с сильным соседом.
        Эх, Руальд, Руальд… что же она сделала с тобой? Чем околдовала?
        Шут часто думал о короле. И, что уж скрывать, скучал… Руальд почти десять лет оставался его единственным близким другом, пусть даже дружба эта не была равной… В их паре король всегда был старшим и сильнейшим, он принимал решения и делал выбор за них обоих, ему принадлежало право казнить и миловать… В том числе и самого Шута.
        С момента их последней встречи Руальд, казалось, намеренно стал избегать общества своего любимца: он больше не звал Шута на ужины и не просил развлекать его дворян, не посылал за ним слуг, чтобы вместе выехать на конную прогулку или просто посидеть у камина за партией 'престолов'. Шута это устраивало. Он понимал, что их общение, по всей вероятности, лишь усугубит болезненное противоречие, и без того раздирающее сознание короля на части. К тому же… Шут откровенно страшился этого человека, чей разум стал переменчивей штормового ветра.
        Но не проходило и дня, чтобы он не терзал себя вопросами, как помочь Руальду. Как вернуть короля? Ну как?
        Ни книги, ни разговоры со знающими людьми - не давали ответа на эти вопросы. Лишь бессмысленные слова 'проклятие' и 'приворот' довлели над всем, не имея под собой ничего конкретного. Знахари, кого ни спроси, разводили руками, честно признавая, что подобной силы чары - вне их компетенции. Мол, да, приворот. Только что с ним делать? Тайкурское колдовство - темная штука… Сначала Шут опасался открыто спрашивать ведунов, но вскоре понял, что является далеко не единственным их посетителем, обеспокоенным судьбой короля. Он не знал, конечно, кем были другие гости, но догадывался, что среди них имелись как преданные Руальду люди, так и его недруги. Так что, постепенно Шут обошел всех хоть сколько-нибудь сведущих в ворожбе лекарей Золотой. Очень скоро он знал их всех наперечет и мог уже на глаз определить, кому можно верить, а кто лишь трясет с наивных горожан медяки, благополучно сосватывая им обыкновенные глиняные черепки под видом амулетов на все случаи жизни. Но и от тех, и от других толку было мало. Шарлатаны все обещали, но ничего не могли. А настоящие видящие даже браться не хотели за чужеродное
колдовство. Ну, ее, дескать, эту дикую магию - влезешь так, не знамо во что, потом сам не рад будешь… Шаманы тайкурские, говорят, на крови заклятья крепят…
        Однако, еще чаще Шут думал о королеве. О том, как она там живет на своем снежном острове, как справляется с обидой, которую нельзя выразить словами, нельзя выкричать или просто взять да забыть. И было ему от этих дум тревожно и больно, хотя теперь Шут знал наверняка, что Элея в безопасности. Что корабль доплыл благополучно, и Давиан встретил дочь с распахнутыми объятиями. Все это он услышал, околачиваясь в припортовых тавернах, где столовались иноземные купцы из тех, что попроще, да разные матросы. В том числе, и с Белых Островов. Ожидая новостей, Шут наведывался в таверны ежедневно, всякий раз страшась услышать самое плохое. Но боги миловали…
        Только вот известие о благополучном прибытии королевы домой не возвратило Шуту прежней радости - очень скоро он осознал, что без Элеи дворец будто лишился сердца. Все было как и прежде, но не стало чего-то очень важного. Чего-то, что нельзя выразить словами. Придворные ходили с озабоченными лицами, смех все реже звучал в Солнечном Чертоге. Да и сам Шут жил теперь лишь наполовину, беспрестанно борясь с острым чувством потери. Оно пронзало душу ядовитым шипом, проникая все глубже и глубже, так что уже не оставалось сил ни на шутки, ни на флирт с дамами. Ничего не хотелось.
        Ничего…
        Порой тоска по прежним временам накатывала так сильно, что он уходил к пустому берегу и часами просто сидел на какой-то коряге, глядя, как волны разбиваются о скалу. Вода потемнела от грязи, поднятой непрерывным взбалтыванием, то и дело на песок выносило обломки деревянных досок, спутанные обрывки старых сетей, пучки бурых водорослей и еще много другого обычного для штормов мусора. Укрытые промасленным полотном рыбацкие лодки лежали кверху килями высоко на берегу, куда не доходила ни одна волна. Но каждая из них знала - кончится период дождей и ветров, и они снова будут спущены на воду, чтобы делать свое дело, то единственное, ради которого были созданы. Хотелось бы и Шуту так же уверенно смотреть в свое будущее.
        Ему было известно, о чем шепчутся придворные за спиной у господина Патрика. О том, что Солнечному Чертогу нужен новый шут, ибо старый, похоже, и впрямь подвинулся рассудком после выпавших на его долю испытаний. Мол, неудивительно, что темница, да побои сломали хрупкого чудака, который и прежде-то был не вполне нормален… Однако Руальд не искал ему замены. От слуг Шуту стало известно про одну из попыток дворян убедить короля найти нового дурака для увеселений. Если верить рассказам горничных, когда господин Вайда подошел к королю с этой просьбой, Руальд разгневался так, что до полусмерти напугал вельможу. 'Довольно с вас новой королевы, шут останется прежним! - кричал он побледневшему господину Вайде. И это было странно, но почему-то не удивило Шута.
        Пару раз он беседовал с Дени, по сути - ни о чем. Капитан тоже не выглядел счастливым, но он, по крайней мере, исправно нес свою службу, мирясь с наличием новой охраны у короля. Руальд привел с собой два десятка наемных воинов из Тайкурдана, все они были как те четверо, что встретились Шуту во время побега королевы - поджарые, дикоглазые, непонятно-чужие… Они неизменно носили свои кожаные штаны и куртки, предпочитая их привычным для Закатного Края нарядам. Те двое, чья одежда была оторочена дорогим белым мехом, оказались старшими в отряде. И если Шуту случалось столкнуться с ними, чужаки смотрели на него так, точно он был предметом мебели. Шут отвечал им тем же. Он не держал зла на этих людей, но и знать их не желал вовсе. На запястьях его кожа приобрела синевато-красный оттенок и оставалась болезненно тонкой.
2
        Дни сменялись неделями, зима приблизилась вплотную. Шут уже не открывал окно - тепло стало главной ценностью. Камин в его покоях горел постоянно, но этого было не достаточно, чтобы прогреть комнату. От каменных стен постоянно несло холодом, и Шут радовался, что они по большей части завешены плотными гобеленами, помогающими сохранить тепло. Этой осенью, вопреки обычному, он все время мерз.
        Томительное ожидание перемен близилось к завершению - Золотую Гавань и, в особенности, Внутренний Город наводнили воины передового отряда тайкуров. Со дня на день должны были появиться и основные силы княжеской армии во главе с принцессой.
        Тайкурдан всегда был трудным соседом для Закатного Края. Неизменным атрибутом этого соседства были мелкие стычки и набеги, продолжавшиеся вплоть до восшествия короля Вийона. Дед Руальда сумел внушить тайкурским варварам, что правильные торговые отношения могут быть гораздо эффективней вражды. Но нельзя сказать, что после этого неприятностей для Закатного Края стало значительно меньше. Тайкуры на все смотрели иначе, как-то вывернуто. Жителям королевства их способ мышления зачастую казался совершенно извращенным. Взять, к примеру, хоть тайкурские законы, позволяющие приносить в жертву младенцев, но запрещающие насиловать женщин - даже нищих бродяжек! - под страхом жесточайшей казни. Или это безумное правило - на четыре года отдавать детей князя - таргала, как они говорили - в жизнь к простолюдинам! А еще тайкурские воины презирали тяжелые латы, предпочитая свободу движения, поэтому мало кто мог состязаться с ними в ловкости. Они почти не знали спокойной жизни, ибо постоянно враждовали с остальными своими соседями - многочисленными дикими народами, очень похожими на самих тайкуров. Жители Закатного
Края язвили меж собой: 'Было бы из-за чего! . Земли тайкурского княжества и их соседей - лишь горы да степи, засеянные камнями. И люди в этих землях рождались под стать - сильные, безжалостные, не знающие страха. И по-своему красивые… Уж сколько легенд было сложено о тайкурских девах, похищавших сердца рыцарей… Кто же думал, что однажды сказка станет страшной действительностью?
3
        Процессия была впечатляющей. Шеренгам конных, а затем и пеших воинов, казалось, не будет конца. Жители Золотой смотрели на них мрачно, предвидя все те неприятности, какие обычно приходят в город вместе с войсками - грабежи, насилие, пьяные драки… Но вместе с тем во взглядах горожан невольно сквозило и восхищение: тайкурские воины двигались так слаженно и красиво, что вместе походили на единое живое существо.
        Принцесса ехала во главе процессии. К величайшему огорчению зрителей составить своего мнения о внешности 'дикарки' им так и не удалось - лицо девушки было скрыто под плотной вуалью, а волосы - большой островерхой шапкой на меху: поди догадайся, какие они на самом деле. Фигуру принцессы таил длинный тяжелый плащ, также подбитый мехом.
        Процессия не спеша двигалась к Солнечному Чертогу, и на этот раз не было ни цветов, ни восторженных криков. Впрочем, тайкуров холодный прием, похоже, ничуть не волновал.
        Шут всего этого не видел. За пару недель до прихода чужаков он с вечера почувствовал себя неважно, а к утру уже опять не мог поднять головы с подушки. Холод таки добрался до него и превратил все последующие дни в утомительную борьбу с болезнью. Шут много спал, почти не ел и почти не думал - от мыслей у него начинались такие видения, что никакими словами не описать. На этот раз, однако, ему не дали вкусить одиночества: в первый же день одна из горничных обнаружила, что господин Патрик срочно нуждается в лекаре… Архан потчевал Шута своими порошками и настоями, от которых во рту подолгу сохранялась горечь. Иногда слуги обтирали его влажными тряпками, отгоняя жар и смывая едкий пот, а потом меняли насквозь мокрые простыни. Однажды откуда-то появилось богатое белое одеяло из мягких теплых шкур. От него исходило удивительное тепло и благодать. Трясущийся от озноба Шут укутывался в это тепло с головой и проваливался в неспокойные сны.
        Когда он, наконец, снова почувствовал себя способным воспринимать окружающий мир, оказалось, что зима уже окутала Золотую долгожданным снегом. Пошатываясь от слабости, Шут вылез из постели и, завернувшись в белые шкуры, подошел к полузамерзшему окну. Улыбка невольно тронула его осунувшееся лицо - дворцовый сад преобразился, окутанный снегом, он стал похож на сказку. Белые хлопья медленно падали с неба, и Шут удовлетворенно подумал, что теперь вся городская грязь на какое-то время станет не так заметна. К сожалению, он знал, что долго красота не продержится: помои, выливаемые горожанами на улицы, очень скоро превратят белые сугробы в бурые наледи, весьма способствующие ломанию ног. Одно хорошо - лед хоть не воняет так, как лужи.
        Шут со вздохом отвернулся от окна - любоваться пейзажами он будет потом. Когда приведет себя в порядок. Когда узнает, что творится во дворце и в королевстве. Не исключено, что армия Белых Островов уже высадилась и начала наступление.
        По-прежнему кутаясь в одеяло, он двинулся к шкафу - отыскать наряд потеплее. Но долго выбирать не пришлось: прямо на дверце висел новый костюм… Шуту хватило мгновения, чтобы понять, кем и для кого он был сшит. Зима наступила, Госпожа Иголка помнила их уговор… Уговор лучшей в королевстве портнихи и шута. Да, именно шута, а не того мрачного затворника, который вернулся из Улья. С рукавов угольно-черного наряда свободно ниспадали белые манжеты, украшенные бубенцами. Строгий высокий ворот с острыми отворотами, изящная вышивка серебром на груди, тонкий пояс с серебряной пряжкой - новый костюм шута не был смешным, он лишь давал понять, кем является его владелец. Не более. На ощупь ткань оказалась мягкой и ворсистой - шерсть великолепной выделки, теплая и плотная. Не забыла мадам Сирень и про новую рубашку - снежно-белая, она лишь подчеркивала непроницаемую черноту дублета.
        Одеваясь, Шут подумал, что надо все-таки спросить портниху, как ей удается так чутко угадывать желания заказчика. Которые он, возможно, и сам вполне не осознает.
        Он подумал также, что нужно поскорей пойти в главную дворцовую баню и смыть с себя этот противный липкий запах болезни, пропитавший кожу. Посидеть в парной комнате, потом залезть в горячую купальню… И еще остричь свалявшиеся колтуны с волос. И побриться. Обычно Шут натирал лицо едким соком травы кру, который останавливал рост щетины, но для начала нужно свести ту, что уже успела покрыть его подбородок и щеки.
        Поразмыслив, Шут решил, что информация важнее бритья и бани. За свежими слухами он, как обычно, решил сходить на кухню. Заодно и поесть нормально, ведь во время болезни ничего плотнее бульонов не попадало в его нутро. Да и те лекарь вливал почти насильно.
        Кухарки встретили Шута с теплотой, здесь его любили за простой нрав и отсутствие чванливости, свойственной придворным. Дородная матушка Тарна сразу отложила в сторону мялку для теста и придирчиво поглядела на гостя. По полному сочувствия взгляду Шут понял, что выглядит как тень прежнего господина Патрика.
        - Ох, парень, и скверный же у тебя вид, - промолвила главная помощница матушки Тарны, такая же пышнотелая, но низенькая и суетливая тетушка Ларета. Она сокрушенно покачала головой и прогнала с лавки одну из младших дочек, чтобы Шуту было куда присесть. Он частенько обедал на кухне или рядом в людской, где слуги собирались, чтобы передохнуть и пропустить кружку-другую горячего чая.
        Рыжая Перепелка тут же вручила ему полную миску каши, а сама матушка Тарна отрезала от свиной туши, крутящейся над очагом, солидный ломоть и подала на столь же большом куске каравая. Шут с радостью вцепился в сочное, истекающее жиром мясо и пока не проглотил все, даже не вспомнил о первоначальной цели своего визита. Только слизав с пальцев последние капли жаркого и запив все съеденное приличным количеством молодого вина, он спросил у матушки Тарны, как нынче обстоят дела.
        - Да какие дела, господин Патрик… - повариха махнула рукой и со вздохом вернулась к своему тесту, - Все только и делают, что говорят о войне. Королевские солдаты гавань заполонили. А эти варвары! Шныряют по городу, точно стая волков. И кто их поймет, что у этих дикарей на уме! - матушка так отчаянно принялась орудовать мялкой, что глубокая деревянная кадушка ходуном заходила.
        - А принцесса? Вы видели ее? - Шут едва скрывал внезапно накатившее волнение.
        - Никто ее не видел… - налегая на рукоять своего нехитрого инструмента, повариха в красках рассказала Шуту о прибытии армии тайкуров. - Только два дня как они явились… Воины у нее свои, лекари свои, слуги тоже! Наших-то теперь вовсе не пускают в королевские комнаты. Сама она там сидит, что твоя устрица в ракушке. Только в том закрытом палисаде гуляет, да туда ведь не заглянешь! - Шут понял, о чем идет речь. Ему неоднократно доводилось бывать в этом дивном маленьком саду, разбитом прямо на крыше за окнами королевских апартаментов. Попасть туда можно было только из этих комнат, ибо остальные три стены, окружающие сад, являлись глухими. На территории небольшого пространства мастерам-садовникам удалось создать настоящие чудо - здесь росли деревья. Они сплетались корнями в невидимых глазу сообщающихся резервуарах с землей, спрятанных под каменным полом. Сверху гранитные плиты были покрыты почвой, и еще сотни лет назад поросли ковром душистых трав. Чего там только не было - и целебные растения, и цветы, даже ягодные кусты. Высокие стены, окружающие сад, надежно скрывали его от взглядов обитателей
Чертога. А с башен удалось бы рассмотреть только сплетение ветвей вьющейся жимолости меж древесных крон. Это место по праву считалось самым укромным во дворце. Бывало, Элея и Руальд проводили там вместе долгие часы, и никто не знал, чем они занимали это время. Летом в саду было чудесно. Но теперь?!
        - Да верьте вы больше, матушка! Что там делать, в саду зимой-то? - Шут насмешливо приподнял бровь.
        Кухарка быстро огляделась, и, убедившись, что поблизости никто не стоит, наклонилась к самому Шутову уху и горячо зашептала:
        - Да, говорят, она голышом на снегу танцует! - матушка Тарна часто закивала, - Да, да! Не смейтесь, господин Патрик!
        Шут и впрямь едва не сполз со скамьи, когда представил себе, как посиневшая от холода принцесса, примерзая ножками к ледяным сугробам, пытается исполнить ритуальный танец тайкуров.
        - Матушка Тарна, да ведь вы сами сказали - никто не видел ее! Откуда ж вам знать такие подробности?
        Повариха пожала плечами:
        - Так-то оно так… Да только кажется мне, что это не вранье, - тыльной стороной ладони, перепачканной в муке, она оправила вылезший из-под чепца седой локон, - Нынче все у нас не так… - и, вздохнув, принялась сметать со стола крошки. - А вы, господин Патрик, заходите почаще, вон какой тощий стали, я вам лучшие кусочки приберегу. А то глядеть на вас страшно.
4
        В баню Шут направился, как только жаркое перестало колобродить в животе. Располагалась она в большой пристройке позади дворца, куда, не выходя на улицу, можно было попасть через два входа - для господ и для слуг. Это была, так называемая 'зимняя' купальня, предназначенная для всех дворцовых мужчин, вне зависимости от их сословия. Разница была лишь в том, что титулованные особы мылись в окружении мрамора и позолоты, а простые мужики - в обычной купальне, не менее просторной, но без каких-либо особых украшений. Шут, как правило, выбирал именно ее. Во время мытья он предпочитал именно мыться, а не отбивать словесные выпады господ, полагающих, что господин Патрик должен веселить их где угодно и когда угодно.
        Почти до вечера он наслаждался жарким паром и отмокал в горячих ваннах. Никто не приставал к Шуту с расспросами, хотя во многих взглядах читалась озадаченность - как же, мол, ты, парень, докатился до такого состояния? Шут делал вид, что не замечает этих жалостливых взглядов и старался думать только о том, как хорошо снова воспринимать мир целостным, а не раздробленным на осколки непонятных пугающих видений. Брадобрей привел в порядок его лицо и волосы, банщик как следует отходил дубовым веником… Шут чувствовал, как жизнь медленно возвращается в его тело.
        Он думал провести вечер у камина с бутылочкой хорошего вина и сборником любимых сонетов, но на обратном пути имел неосторожность пройти мимо парадной лестницы. Там-то, у ее подножия, они и встретились с Руальдом, который только вернулся во дворец, роняя на пол снежинки.
        Минута - на молчание. Глаза в глаза. И вся глубина понимания друг друга. Потому что многолетние узы братства все так же прочны, как и прежде…
        - Пат.
        - Ваше Величество.
        Тяжелая ладонь легла Шуту на плечо:
        - Идем, я познакомлю тебя с ней.
        Он даже не кивнул - опустил ресницы, но Руальду этого было довольно, рука направила Шута вверх по ступеням, в сторону королевских апартаментов. Они шли молча, и лестница казалась Шуту бесконечной.
        - Ее зовут Нар. Она давно хотела увидеть тебя, - промолвил Руальд у самой двери в свои покои. На страже здесь теперь стояли два тайкурских воина со своими кривыми саблями. На Шута они не взглянули, а перед королем низко склонили бритые головы.
        'Нар… Какое странное имя…
        - Чем я снискал такое внимание? - спросил он с легкой усмешкой.
        Король бросил на Шута странный взгляд и просто ответил:
        - Я рассказывал о тебе.
        Шут удивился, но виду не подал. Предстоящая встреча одновременно будоражила его и пугала. Он не представлял, как нужно вести себя с невестой короля. Как не показать ей всю глубину своего презрения? Как разглядеть в чужеземной колдунье спасение для короля?
        В кабинете Руальда он, как всегда, сел в кресло у камина. Нервозная дрожь сотрясала нутро, и Шут очень надеялся, что это ничуть не заметно со стороны.
        - Хочешь горячего вина? - спросил король, роняя на пол плащ и подкидывая в огонь полено.
        - С кумином? - Шут очень любил вино с этой приправкой, которую везли с Белых Островов. Стоила она, к сожалению, слишком дорого, чтобы часто баловать себя.
        Руальд рассмеялся:
        - Ну конечно! - казалось, он готов на все, лишь бы порадовать своего забытого любимца.
        'Как давно я не слышал его смеха, - с грустью осознал Шут, - как давно я вообще не видел улыбки на его лице'.
        - Кулан! - голос короля раскатисто пролетел через анфиладу комнат и почти тут же перед ним возник невысокий поджарый тайкур. Сабли у него на поясе Шут не увидел, но по разрисованному шрамами лицу все равно понял, что малый этот не дурак помахать острыми железяками. Подобно многим своим родичам он наголо брил голову, оставляя лишь длинные заплетенные в косицы пряди перед ушами. - Вели подать нам горячего вина с кумином. Ферестрийского. Да пусть как следует согреют. Холодно.
        Тайкурский слуга, больше похожий на воина, исчез так же быстро, как и появился. Но едва король, следуя примеру Шута, сел и вытянул ноги к огню, как в кабинет осторожно постучали.
        - Повелитель, к вам советник, - донеслось из-за двери.
        - Ах ты! Только думал спокойно отдохнуть… - король нехотя встал из кресла, бросив сожалеющий взгляд на камин. - Подожди тут, Патрик. Я знаю, с чем пожаловал старик, это не займет много времени, - и он со вздохом покинул комнату, прихватив со стола какие-то свитки.
        Оставшись один, Шут придвинулся ближе к огню и, ни о чем особо не думая, просто грелся у его тепла. Он был рад снова оказаться в этой комнате, где столько разговоров переговорено, столько дум передумано вместе… Потом подали вино, оно, конечно, оказалось восхитительно. Шут как мог растягивал удовольствие, подолгу смакуя каждый глоток - в Ферестре умели готовить этот божественный напиток… Но потом кубок все же опустел. А Руальд все не возвращался. И тогда Шут, повинуясь внезапному порыву, сделал то, чего делать, конечно, не следовало. Он набросил на плечи меховой плащ короля и отворил дверь в сад.
        Луна светила сквозь густое покрывало облаков, то показываясь в случайном разрыве, то снова скрываясь за белесой пеленой. Снег уже перестал падать, но ветер, легко колыхая ветви деревьев, рассеивал по саду мерцающие серебряные искры. Шут плотнее запахнул плащ и, прикрыв за собой дверь, осторожно ступил на сверкающий белый покров. Мелодичный звон бубенцов и поскрипывание снега сопровождали каждый его шаг, вплетаясь в безмолвную музыку сада.
        Он увидел ее не сразу, ибо принцесса двигалась так тихо, точно ее тело было соткано из воздуха. На фоне темных деревьев тонкие руки будто вплетались в узоры ветвей. Матушка Тарна ошибалась - принцесса не танцевала нагой, лишь ступни ее были босы, тело же скрывал облегающий светлый костюм, столь тонкий, что издали казалось, его и нет вовсе.
        Едва Шут заметил ее, тайкурянка плавно завершила удивительной красоты движение и, опустив руки, шагнула ему навстречу.
        - Здравствуй, королевский шут.
        В бледном свете луны он с трудом различал черты лица принцессы, но одно было неоспоримо - перед ним стояла девочка. Ростом она едва доставала невысокому Шуту до переносицы, однако глаза глядели на него с мудростью отнюдь не свойственной детям.
        Шут молча разглядывал ее. Штаны и длинная, до колен узкая рубаха тайкурянки были сшиты из тонкой оленьей кожи и украшены непонятной вышивкой. А черные волосы оказались короткими, как у мальчишки: неровно остриженные, в мелких завитках, сзади они едва касались тонкой шеи.
        - Королевский шут… - нараспев повторила принцесса, обходя его кругом. Ее голос, отрывистый и с придыханием, походил на шелест листьев или всплеск ручья. - Как тебя зовут, королевский шут?
        - Зовите меня Патриком, - он с трудом вытолкнул эти слова.
        Степнячка улыбнулась насмешливо, снисходительно, как ребенку:
        - Твое настоящее имя слишком дорого тебе?
        Шут не ответил. Вместо этого он спросил сам:
        - Зачем вы желали видеть меня? - прозвучало это совсем не так, как он хотел. Слишком резко и отрывисто. Слишком нервно…
        Принцесса тихонько рассмеялась.
        - Всего лишь хотела отблагодарить!
        - За что? - Шут насторожился еще больше, почувствовав в ее ответе подвох.
        - Ты очень помог мне! - глаза тайкурянки остро сверкнули в свете показавшейся луны, - Не будь ты столь предан своей королеве, я не смогла бы привести армию в Золотую Гавань так скоро, - увидев недоумение во взгляде Шута, она засмеялась вновь, еще звонче. - Подумай сам, не убеги она на свои острова, о какой войне была бы речь? Руальд едва не загубил мой план… А ты все сделал как надо - увел ее, не дал поймать. Получилось, как я и хотела!
        - Война? Ты хотела войны? - Шуту показалось, он опять падает в бездну.
        - Я хотела, чтобы мои люди пришли на вашу землю. Мне нужен был повод.
        - Но… почему ты говоришь это мне? - воскликнул он, ожидая чего угодно, даже стремительного удара коротким кинжалом, который был пристегнут к бедру принцессы.
        - Потому, что ты ничего не решаешь, шут, прячущий свое имя. - В ее словах не было ни насмешки, ни злорадства, а мерцающая на губах улыбка казалась даже ласковой. - Твои слова - что звон ветра в степной траве. Кто их услышит? Ты утратил свою силу, твой язык лишился своего яда.
        Откуда она все знала? Откуда знала, что он потерял способность не только смешить, но и высмеивать.
        - Ведьма… - глухо произнес Шут и вдруг почувствовал, как - не кинжал, нет… - маленькая теплая ладонь коснулась его щеки.
        'А ведь она вовсе не замерзла', - как-то отстраненно, совсем без удивления, подумал он. Сам Шут уже давно продрог, несмотря на теплый плащ. Между тем пальцы принцессы заскользили по его лицу, будто разглаживая скорбные складки вокруг губ и глаз. А он был так изумлен, что даже не отстранился и не оттолкнул эту ладонь, твердую и шершавую от частых упражнений с мечом, но удивительно нежную…
        - Глупенький, несчастный королевский шут… Ты совсем холодный, - внезапно она широко развела руки и резко вскинула их снизу вверх, так что Шута ударило потоком воздуха. Теплого воздуха. От неожиданности он зажмурился, чувствуя, как исчезает холод, а когда открыл глаза, увидел лицо принцессы тайкуров совсем близко у своего. Она заговорила, глядя ему в самые зрачки: - Я не ведьма. Я просто дитя своего народа. Наш народ сберег свою Силу. А вы ее растеряли. Те люди, что у вас называют себя целителями и ведунами - это жалкое подобие ваших прежних мастеров. Вы позабыли все. Ваша магия почти умерла. Даже ты, ты рожденный с Силой, похоронил ее в себе. Не хлопай ресницами, королевский шут, это так! И ты знаешь это. Пользуешься ею, когда тебе очень нужно. Только слишком мало и никто не научил тебя как это делать по-настоящему. А ведь ты отмеченный, ты избранник небесного Повелителя. Но ваш народ забыл свои знаки!
        - Знаки? - Шут с трудом преодолел немоту. - О чем ты? - теперь его бросило в жар, так что дыхание пресекалось в груди.
        - Об этом! - колдунья больно дернула Шута за длинную прядь над ухом, выдрав тонкий пучок. - Об этом, незнающий своей судьбы! Взгляни - что это такое?
        - Мои волосы, - сердито ответил он, потирая висок.
        - Ты много таких видел, а?
        - Нет…
        - И я не видела! А мой отец встречал как-то человека с такими волосами. И мне потом рассказывал, что не случалось в его жизни ничего волшебней этой встречи. Тот человек был магом. Мастером. Настоящим хранителем Силы, отмеченным, как и ты.
        Шут растерянно смотрел на тонкую светлую прядь в маленьких пальцах.
        - Я не маг, - произнес он удрученно.
        - Конечно, нет. Ты просто королевский шут, прячущий свое имя и потерявший свою судьбу, - принцесса устало вздохнула и хлопнула в ладони. Тепло, окутавшее их точно незримое покрывало, почти тут же растащил на клочки порыв ветра. - И твой король - лишь слабая тень ваших прежних повелителей. Поэтому его и постигла такая судьба. Он слабый. Он сам позволил смутить его разум. Сильный воин не допустил бы такого.
        У Шута голова шла кругом от слов этой странной девочки-ведьмы. А может и не только от них. Он все еще был болен и слаб. Заметив это, принцесса сердито толкнула его обеими руками:
        - Иди же в дом, глупый шут. Залезь в постель и выпей вина. Я велю подать твоего любимого ферестрийского. Мы еще поговорим. Потом. Когда ты перестанешь качаться, точно лист на ветру.
5
        Шут проснулся поздно. Выпитое накануне вино подействовало лучше всякого снотворного снадобья. Вчерашний вечер он помнил как сквозь дымку - обжигающий напиток с кумином, странные речи принцессы… тепло, окутавшее их в саду… Шуту казалось, он прикоснулся к волшебному миру, скрытому от обычных людей. И вместе с тем его снедало беспокойство, ибо все, что он услышал вчера, было слишком неожиданно и трудно для осознания.
        Открыв глаза, он не стал соскакивать тотчас, а просто лежал, наслаждаясь теплом постели и прислушиваясь к своим чувствам. Силы еще не вернулась в его тело до конца, но и прежней слабости больше не было. Болезнь отступила окончательно. Шут, блаженствуя, потянулся под одеялом. Мягкое и пушистое, оно было таким чудесно теплым, что не хотелось выбираться наружу, где гуляли по каменному полу холодные сквозняки. Шут задумался, наконец, откуда это одеяло взялось, но ненадолго. Гораздо больше его ум занимали мысли о принцессе. Шут сам себе удивлялся - он был уверен, что с первого же мгновения их встречи проникнется неприязнью к чужеземке. Но нет… Чувства, вызванные ею, оказались удивительно, непростительно противоречивы.
        И эти странные речи…
        Как больно было Шуту осознавать, что его преданность королеве действительно стала причиной, породившей грядущую войну… Он понимал это и раньше, но слова принцессы полоснули по свежей еще ране… Только вот… разве был у него выбор? Разве мог он поступить иначе? Шут снова и снова возвращался мысленно в тот день, когда узнал о ловушке для королевы и принял решение нарушить Руальдовы планы. Как ни старался, он не мог представить себе иного выбора.
        Однако еще больше Шутов ум будоражили слова принцессы про его, якобы, склонность к магии. Какая нелепость… Сущий вздор! Выдумка, в которую так соблазнительно и так безумно верить. Все знают, что магов давно нет. Есть только колдуны в княжествах вроде Тайкурдана, дикие шаманы, которых помянула эта девчонка. А жители Закатного Края о настоящих магах вовсе уже позабыли. Они разве что в песнях да сказках остались.
        Шут тряхнул головой, как будто это могло помочь избавиться от назойливых мыслей, и решил больше не потакать бессмысленным глупостям.
        Магов нет. И точка. Тайкурянка просто его обманула, проклятая ведьма!
        Путаясь в ночной сорочке, неизменной спутнице холодных ночей, он выбрался из-под одеяла и отодвинул занавесь балдахина. День был давно в разгаре - бледный свет озарил комнату, с трудом пробиваясь сквозь корку льда, что почти целиком затянула стекла минувшей ночью. Зябко поджимая пальцы ног, Шут подошел к окну и попытался разглядеть, что-нибудь сквозь морозные узоры. Бесполезно. Зима пришла…
        В дверь тихо постучали. Когда Шут коротко крикнул 'да', она отворилась, и в комнату бесшумно скользнула служанка с завтраком и свежей порцией лечебного отвара от Архана. Шут догадался, что сам старик не почтит его вниманием в это утро.
        'Похоже, лекарь избегает меня… - с грустью подумал он, - наверное, опасается расспросов… Странный старик! Знает слишком много…
        Служанка осторожно накрывала завтрак на небольшом столике у кровати. Приглядевшись, Шут узнал в ней ту самую смешную девицу, которая так испугалась его в первый раз. Сейчас в ее движениях не было прежней суетливости, но и глаз на господина она не поднимала.
        'Все равно боится, - подумал Шут, - Хотя не исключено, что я просто неприятен ей…
        - Здравствуй, скромница… - он отошел от окна и попробовал заглянуть служанке в глаза. Бесполезно. Спрятаны за оборками чепца, надвинутого так низко, что из-под белых рюш видно только маленький нос и длинные ресницы. - Ну и как же тебя зовут?
        - Мирта, господин, - вот уж у кого, и правда, голос - как шелест ветра.
        - Ты боишься меня, Мирта? - к господину Патрику люди относились по-разному, но страха он точно ни у кого не вызывал, кроме этой глупышки.
        Девушка едва заметно качнула головой, теребя белую салфетку:
        - Нет, господин.
        - Отчего же тогда в пол глядишь? - Шут мягко взял платок из ее рук и отложил в сторону. - Ну же, Мирта. Я не кусаюсь.
        Глаза у нее оказались цвета жженого сахара, и в глубине их, точно у бездомной собаки, плескалось скрытое ожидание пинка.
        - Неужели я так не нравлюсь тебе? - грустно спросил Шут.
        - Нет, господин… - отчаянно затрясла головой и опять уткнулась рассматривать ковер под ногами.
        - М-да… не получается у нас с тобой разговора, - он взял со столика при кровати большое блюдо с сыром и отправил в рот сразу несколько тонких пластиков. - Нарезали как для королевы… Проглотишь - не заметишь, - сыр был мягкий и жирный, не иначе как из Северного предела. Почти деликатес. - Хочешь попробовать? На кухне тебя вряд ли таким угостят.
        Служанка отчаянно замотала головой.
        - Ну нет, так нет, - он вытер руки о салфетку, - А вина не послали?
        - Нет, господин. Велите подать?
        - Не нужно… Полагаю, лекарь был бы недоволен, - Шут отпил горячего Арханова зелья и скривился, высунув язык. - Какая все же гадость! Вино было бы лучше…
        Девушка стояла по-прежнему глядя в пол. Наверное, заждалась уже, когда господин позволит уйти. На ней было простое платье из светло-серой шерсти, какие носили все служанки и белый передник с такими же рюшами, что и на чепце. Во дворце таких, как эта Мирта, насчитывалась не одна сотня. Всех не упомнишь, да и менялись они частенько - то одна округлится животом, то другую на воровстве поймают. И все же Шут многих слуг знал лично, за что над ним порой потешался Руальд: тянет, мол, тебя, господин Патрик, к низкому сословию, видать тоскуешь по прежней жизни…
        Но Шут не тосковал. Хотя порой, оглядываясь назад, он понимал, что годы, проведенные в пути с труппой Виртуоза, были далеко не так плохи, как ему казалось в детстве. А со слугами общаться Шуту действительно нравилось. И когда он расспрашивал кухарку или свечницу о делах, то не думал о том, чтобы завоевать их доверие. Ему было просто интересно. Особенно после общения с манерными господами дворянами. И Шут всегда мог сказать, кто из слуг нечист на руку, кто лжив, кто подлиза, а у кого и впрямь душа лежит к делу.
        Девушка, стоящая перед ним сейчас, была из тех, что искренне трудятся с утра до вечера, но чьи старания почему-то всегда остаются незамеченными. В отличие от промахов и ошибок. Обидно так жить, но изменить это очень трудно.
        - Мирта, Мирта… Красивое у тебя имя… - Шут сел на кровать, подобрав под себя замерзшие ноги. Он доел сыр и потянулся к столику за кашей. Ложка стоймя стояла в густом вареве. Одно неловкое движение и половина содержимого миски - на постели. - Ах ты!.. Совсем руки не держат… - Шут искоса бросил взгляд на служаночку. Она, наконец, подняла глаза от пола и теперь стояла, уставившись на испорченную простыню. В глазах у бедняжки отразилось такое отчаяние, как будто она сама размазала кашу по господскому ложу. Шут с грустью понял, что неприятности, и в самом деле, являются неотъемлемой частью Миртиной службы во дворце. Равно как и нагоняи за то, по сути, что просто не вовремя оказалась рядом с очередным разгневанным вельможей. Уж Шут-то хорошо знал, каково это - попасть под горячую руку и схлопотать ни за что… Сколько раз пытался навсегда убежать от Виртуоза за несправедливые колотушки. И как только Дала умудрялась его каждый раз остановить?.
        'Ну куда же ты, Шутенок, опять? Голодный не ходил? У храмов милостыню не клянчил? Поди ко мне, я синяки заговорю'…
        - Ведь ты принесешь мне чистую простыню, Мирта? - она закивала так, что голова того и гляди отвалится. - Принеси, будь добра. Да скажи старшей горничной, что сегодня ты до вечера нужна господину Патрику. Наведешь мне тут порядок, хорошо? А то, и правда, не спальня, а чулан какой-то. Надоело, - Шут старательно доел остатки каши из миски и вручил ее девушке. Похоже, та была очень удивлена, что скандал по поводу испорченной простыни так и не состоялся.
        Когда Мирта вернулась с чистым бельем, половым ведром и тряпками, Шут уже умылся, переоделся и был занят тем, что пытался привести в порядок свои непослушные волосы. Брадобрей изрядно укоротил их, сочтя невозможным распутать многочисленные колтуны. Остриженные кончики теперь щекотали плечи и лезли в глаза, мешая. Когда служанка, робко стукнув, появилась на пороге, Шут как раз пытался завязать хвост из остатков былой шевелюры, но легкие, чистые после вчерашнего мытья волосы неизменно рассыпались, выскальзывая из-под тонкой ленты. Шут рычал и корчил своему отражению зверские рожи, однако это ничуть не помогало. В конце концов, он сердито бросил веревочку об пол и устало сел там же.
        - Демоны забрали бы этого брадобрея! - Шут обернулся к служанке. - Ну, что же ты стоишь, Мирта! Помоги! - девушка отложила в сторону испачканную простыню и робко шагнула к странному господину, сидящему на ковре посредь комнаты, точно капризный инфант. - Полагаю, тебе ловчей будет, да и с прическами вы девушки почаще возитесь…
        Она, робея, подняла ленту и, склонившись над Шутом, аккуратно собрала одной рукой его волосы, а второй споро связала их в крепкий пучок. Пальцы ее чуть заметно дрожали. Но едва только ладонь служанки скользнула прочь, Шут развернулся, стремительно перехватил ее и легонько сжал. Эти пальчики были грубыми от частых работ по хозяйству, с коротко остриженными ногтями в заусенцах, с мозолями и трещинками. Девушка испуганно вскрикнула, но Шут уже отпустил ее, лукаво улыбаясь. В ладони у Мирты остался хрупкий соломенный цветок. Пока она удивленно смотрела на розочку, Шут позволил себе еще одну шалость - развязал тесемки дурацкого чепчика, позволив ему упасть на пол. Волосы у Мирты оказались самые обычные - темно-русые с легкой рыжинкой, что свойственна жителям западных земель королевства. Они рассыпались по плечам, мгновенно превратив серенькую служанку в милую барышню. Шут нежно провел ладонью по ее щеке и подумал, что такую фею даже поцеловать не грех, но вместо этого осторожно взял девушку за подбородок и поднял ее личико так, чтобы были видны глаза.
        - Погляди на меня, Мирта. Вот так. А теперь слушай. Я скажу лишь раз и в твоей воле думать, что я лгу. Здесь все так делают и это даже к лучшему… - он усмехнулся и, наклонившись, шепнул ей прямо в порозовевшее ушко: - Я никогда не причинял вреда женщинам. Никогда. Я не надувал им животы и не затаскивал к себе в постель. Я не устраиваю оргии в королевской спальне и не соблазняю служанок за портьерами,
        - он сделал паузу. Ласково провел кончиком пальца по белой веснушчатой щеке. Все-таки очень хотелось поцеловать… - И я не велю пороть их за то, что сам опрокинул кашу на кровать, - Шут опустил руку и грустно подмигнул девушке. - Но ты об этом никому не скажешь, потому что тогда тебя обсмеют и точно сочтут моей любовницей. Хотя, видят боги, может, тебе бы это даже на пользу пошло. Спасибо за ленточку, Мирта… А теперь я тебя оставлю, пожалуй. Ты пока собери тут все, что на полу лежит, и снеси куда хочешь. Мне оно уже без надобности.
        'Колдунья права, - думал он с горечью, выходя из комнаты, - я больше не способен делать то, ради чего, как мне казалось, родился и жил… Никакой я не шут. Просто дурак… - он знал, что ему будет недоставать тех забавных вещиц, с которыми так славно развлекать господ за вечерней трапезой - всех этих дудочек, марионеток, деревянных булав и бутафорских игрушек. Да и пускай… На что они теперь?..
        Но если он не шут, то кто?
        'Зачем же я живу? Зачем я во дворце? Какой от меня теперь толк?.. - эти мысли были мучительны, но он никуда не мог от них деться - ни в комнате, ни в саду, куда отправился погулять. И неизменно они приводили лишь к одному вопросу: - А если… если тайкурская ведьма не обманула?..
6
        Лестницы в северной башне были крутые и старые, местами песчаник раскрошился, и ступени давно требовали замены. Шут бежал наверх быстро, мелкие камешки, сыпались у него из-под ног. Северная башня уже много лет стояла необитаемой, с тех пор, как здесь случился пожар и в его огне погиб наследный принц Нивуальд, мальчик семи лет. Многие после того считали башню проклятой. Но Шута эти байки мало занимали, он внимательно изучал историю Крылатой династии, и прекрасно знал, что поджог был делом рук человеческих, а именно - старшей сестры бедного принца, полагавшей, что корона должна лежать на ее чудных, белых как снег, локонах. Золотой обруч ей достался, разумеется, а вместе с ним почему-то и пожизненный страх быть отравленной. Королева Дарея умерла в возрасте тридцати четырех лет от истощения: она ела очень мало и требовала рвотное средство при малейшем признаке дискомфорта в желудке. Словом, башня была ни при чем, а вид с ее обзорной площадки открывался просто великолепный. В теплые дни Шут частенько бывал тут, любуясь морем на закате. И иногда… иногда с ним происходило то, что он называл 'вспышками'.
Как будто мир вдруг раздвигался, распахивался, как если бы с глаз неожиданно сняли шоры. Он становился таким необъятным и в то же время почти постижимым… И лишь вдох отделял от чего-то невероятного, того, что на веки изменило бы все вокруг. От понимания и осознания всего сущего. Каждой крошечной частички бытия.
        Вспышки случались нечасто. И их нельзя было вызвать специально. И Шут был почти уверен, что ничего такого в этот раз не произойдет.
        Но… вдруг?
        Он знал, что это глупо.
        И все равно спешил наверх, запинаясь о щербатые ступени, путаясь в плаще, кляня принцессу тайкуров, демоны бы ее побрали! Ну, зачем она это сказала? Неправда, что он ничего не понимал. Понимал, наверное… Где-то в самой глубине сознания. А вот Дала знала про его странные склонности наверняка! Именно она накрепко запретила Шуту делать 'эти штуки'. Надо полагать, у нее были для того веские основания… Про волосы, правда, ничего не говорила, и сам бы он не подумал никогда, что они могут нести в себе нечто большее, чем возможность потешить зевак.
        Да, он догадывался… конечно. Но - будто что-то закрывало его от этих мыслей… не давало их думать.
        Когда-то давно, в детстве, он даже всерьез возомнил себя особенным, не таким как все. Однако Виртуоз быстро выбил из него эту блажь. Шут понял, что быть обычным гораздо проще и безопасней… И только здесь, на верху этой башни, он как будто вновь возвращался к себе изначальному. К тому мальчишке, который верил, что если очень сильно захотеть, то можно оторваться от земли, раздвинуть мир и…
        Ступени кончились неожиданно. Он выскочил на обзорную площадку башни, навстречу морозному ветру и… точно от тяжелого удара под ребра упал на колени, сраженный пронзительной болью, внезапно заполнившей все.
        Чувство потери…
        Оно было так громадно, что Шуту показалось, он сейчас просто задохнется. Ледяной ветер зло трепал плащ, сорвав капюшон с головы, но Шут не чувствовал холода, только пустоту в груди. Воспоминания обрушились на него водопадом.
        Сколько ему было тогда? Три? Четыре? Едва доставал до алтаря. Отец Адол разгневался на подкидыша за то, что тот случайно опрокинул молитвенный кород - высокий бронзовый шест с плоским навершием-блюдом, где крепилось множество маленьких подсвечников. Раскатившись по углам молельной и забрызгав все воском, свечи погасли. Служба была испорчена.
        Пороть его не стали, ибо грех трогать малое дитя. Заперли в келье для аскетов на три дня. Давали только хлеб и воду, чтобы прочувствовал вину. Келья была темная, холодная, по углам - мыши и паутина. Он не плакал, только очень тосковал по свету да привычному запаху свечей и благовоний. Этот запах был всегда, сколько он себя помнил, тонкий аромат пропитал весь монастырь. Но в тесной келье пахло мышиным пометом и плесенью. Маленькое узкое окно - высоко, ни за что не дотянуться, даже днем оно почти не пропускало свет, а ночью и подавно… и огня кто ему принесет? Он сидел в темноте, кутаясь в грубое колючее одеяло, и молился. Но не так, как отец Адол и другие братья в монастыре. У него была своя бесхитростная детская молитва. Когда становилось совсем невмоготу от тьмы, поглощающей все кругом, он закрывал глаза и открывал их по-другому… И смотрел на мерцающие звезды, потому что потолка больше не было. А затем убегал вслед за ветром в лес, к озеру. Это было совсем не трудно. Только поутру после этого он никак не мог проснуться, сны затягивали и не отпускали, красочные сны, ничуть не похожие на
…А потом он уже был постарше. Уже умел стоять на руках, уже сам, хоть и с трудом, взбирался на лошадь. Виртуоз вырезал ему дудочку из дерева. Обычную флейту, какие есть почти у всякого мальчишки в Закатном Крае. Вручил и, видать, от нечего делать сказал, что флейта волшебная: если сыграть на ней одну мелодию, то можно вызвать дождь, другую - ветер, третью - разогнать тучи.
        Конечно же, он поверил… Авторитет Виртуоза был неколебим. Несколько дней перебирал все песенки, что знал, но они не имели никакой силы. И тогда он придумал нужные мелодии сам. Одну для дождя, одну для ветра и еще одну для ясной погоды. И волшебство дудочки стало ему подвластно… До тех пор, пока Дала не поняла, что вытворяет с погодой маленький ученик ее мужа и не закатила Виртуозу такой скандал, что Вейка от страха залезла под фургон. О чем спорили взрослые, было непонятно, но ругались они ужасно.
        Свирельку у него не отобрали. Виртуоз просто признался, что все выдумал про волшебные песенки.
        После этого уже никакие мелодии не имели силу над ветрами…
        В другой раз Дала поймала его на лугу за игрой в кузнечика.
        Это была восхитительная забава. Для нее нужно было поле, широкое поле, по которому можно бежать и бежать. И он бежал, вернее, отталкивался ногами от земли, каждый раз делая шаги все дольше и шире, пока, наконец, пальцы ног не начинали цеплять лишь верхушки трав… Он бежал над полем, босыми ногами задевая головки одуванчиков и думая только о том, чтобы никто не нарушил чуда. Потому что играть так можно было лишь тогда, когда этого никто не видит. А если рядом люди, то и пытаться не стоит - хоть все поле обеги, толку никакого. Дивная легкость не наполнит тело, земная твердь не позволит оторваться от нее ни на полпальца.
        И он уходил подальше. Когда фургоны вставали лагерем в стороне от многолюдных городов и деревень, убегал в поля на целый день, прихватив только кусок хлеба. Ищи-свищи. Но Дала была умная. Однажды она отправилась за ним и нашла в тот миг, когда его ноги уже отталкивались от воздуха. Услышав ее изумленный вскрик, он тотчас же почувствовал, как земля ринулась навстречу. Больно ударившись коленками о каменистую почву, не сдержал слез - это было так обидно. Но пока Дала бежала к нему, торопливо утер лицо и встретил ее с сухими сердитыми глазами. 'Шутенок… да что с тобой?! - никогда прежде он не смотрел на нее так. Но и Дала не вторгалась раньше в его скрытый, тайный мир. - Ты хоть понимаешь, что ты делал сейчас? . И она долго еще сидела с ним посреди густой травы, среди стрекота кузнечиков и шелеста ветра, рассказывая как опасно делать такие вещи. Она не объясняла почему, зато красочно живописала безумие, которое непременно овладеет теми, кто бегает над полями и открывает глаза по-другому.
        Он был маленький и доверчивый. Он поверил ей и испугался. Испугался так сильно, что и вправду перестал делать 'эти штуки'.
        Как отрезало.
        Даже если очень хотел - не получалось. В последний момент страх убивал силу желания. И только очень редко, когда и впрямь не оставалось выхода, странный дар прорывался наружу, давая о себе знать. Как в тот раз, в каменном лабиринте… И еще на вершине башни…
        Эти и многие другие картины детства одна за другой всплывали в памяти Шута. Удивительные моменты жизни, которые он успел прочно позабыть, вспышками озаряли сознание. И будто спадала завеса с реальности, которая могла бы быть такой удивительной, а получилась серой и обыденной. Без чудес, без волшебства, без Силы…
        Шут тихонько скулил, раненным зверем свернувшись на каменном полу. Почему? Почему его лишили этого? И почему теперь - вернули… Теперь, когда уже поздно…
        'Ты просто королевский шут, прячущий свое имя…
7
        Было еще раннее утро, и он крепко спал, когда в дверь постучали. Этот монотонный вежливый стук продолжался до тех пор, пока господин Патрик не изволили проснуться и сердито крикнуть: 'Да войдите уже! . На пороге возник Кулан, новый слуга Руальда. Лицо - бесстрастное, точно камень. Шут вообще не понимал, как такие люди, как этот воин, могут прислуживать кому-то. Кулан словно ощупал его в единый миг своим кинжальным взглядом и коротко доложил, что Его Величество желают видеть своего шута немедленно.
        Пришлось вставать и одеваться, спросонья путаясь в исподнем, роняя пустые подсвечники и вздрагивая от холода. Несколько минут Шут вспоминал, куда бросил чулки, пока не увидел их на спинке кресла. Потом долго шарил под кроватью в поисках сапог, тех самых, что подарила ему королева. Была у него дурная привычка закидывать их с вечера подальше, чтобы слуги ненароком не выплеснули на дорогую кожу содержимое ночной вазы. К сожалению, такое уже случалось.
        Умываться он не стал: Кулан был не из тех слуг, что приносят теплую воду, а та, что имелась в умывальнике, за ночь - как всегда зимой - стала невыносимо холодной. И камин, конечно, потух.
        За окном еще серели сумерки, зимнее утро только-только начало пробираться в город. Шут вздохнул, поправил манжеты рубашки, и даже застегнул несколько петель на своем черном дублете. Кулан уже покинул комнату, оставив на каминной полке подсвечник с парой горящих свечей. Шут прихватил тяжелый бронзовый канделябр и, широко зевая, зашагал к покоям короля.
        В кабинете, небрежно поигрывая фамильным кинжалом Руальда, сидела колдунья.
        Увидев ее, он скривился:
        - Я так понимаю, Его Величество спит и обо мне даже не поминал, - не столько спросил, сколько утвердил Шут и недружелюбно уставился на невесту короля.
        Маленькая, коротко стриженная, с черными, будто уголья, глазами, способными вывернуть всю душу наизнанку. При свете она оказалась еще больше похожа на мальчишку. Обычного тайкурского сорванца, что еще не носит хвостов перед ушами и не бреет лицо. Она и одета сейчас была как мальчишка - в те самые черные кожаные штаны и куртку, что выделяли ее воинов из любой толпы. На шее - тонкая серебряная цепь с непонятным кулоном, из-под неровно обрезанных завитков волос свисали серьги-полумесяцы.
        Шут без зазрения совести разглядывал принцессу. Нар не была красива: слишком широко посаженные глаза, тонкий нос с едва заметной горбинкой, угловатые скулы. Но, боги… какая же кипучая сила сквозила в каждом ее взгляде, в каждом слове! Шут кожей чувствовал неудержимую энергию, наполняющую пространство вокруг принцессы. И он понимал… да понимал, что нашел Руальд в этой девочке, едва ли достигшей возраста свадеб. Понимал теперь и смысл слов этой маленькой ведьмы - в сравнении с ней великий король Закатного Края и впрямь терял все свое сияние. Неправильное, ненормальное ощущение. Пугающее. Окажись принцесса зрелой красавицей в шелках, было бы проще… А так… Кто прогнал королеву? Кто развязал войну? Кто сделал из короля марионетку? Девчонка…
        Принцесса странно улыбалась ему.
        - О! Да ты изменился… - она снова, как и в прошлый раз, обошла Шута кругом. - Думал о моих словах, королевский любимчик? - Нар легко, будто невзначай, намотала на палец прядь его волос. - Нет! Молчи! - маленькая ладонь скользнула по его лицу, накрыв губы. - Молчи. Не время тебе говорить, глупый шут, - принцесса сделала шаг назад. - Сегодня ты покажешь мне город.
        Он картинно приподнял бровь.
        - Да ну? - Шут вовсе не собирался ничего делать для этой самоуверенной ведьмы.
        Нар опустилась в любимое кресло Элеи у камина и оттуда ответила ему точно такой же гримасской.
        - А почему нет? Я хочу увидеть свои владения.
        - Свои владения… - с горчью хмыкнул он. - А не боишься, что горожане тебя на лоскутки порвут? - Шут сейчас был бы даже рад такому исходу.
        - А кто узнает? Ты скажешь? - она презрительно фыркнула. - Так ведь засмеют. Разве я похожа на принцессу? А? Иди, одевайся, любимчик. Мои люди дадут тебе плащ и шапку. Спрячь под нее свои колдовские лохмы. Да получше. Кулан, найди для господина шута что нужно.
        Нар была права. Никто не подумал бы, что она и есть та самая роскошная всадница, гордо въехавшая в Золотую несколько дней назад. Оставив ее во дворце богатую шубу и великолепного, чистейших кровей, коня, принцесса могла спокойно изучать Золотую Гавань, не страшась быть узнанной. Мало ли тайкурских мальчишек шныряет тут в последнее время… Шута тоже принарядили в излюбленную этим народом черную кожу и меховую шапку, пошитую широким острым конусом. Чужая одежда сидела неловко, только плащ пришелся впору - все остальное было явно скроено на парня повыше и покрепче.
        Шут и сам не знал, почему он все-таки согласился на эту прогулку. Оправдывал себя тем, что это хороший шанс узнать колдунью Руальда поближе, разгадать, чем она короля приворотила.
        Когда они выехали за Небесную стену, над крышами уже показалось бледное солнце. Со всех сторон доносились обычные городские запахи и звуки - лаяли псы, кричали торговки, дразня ароматами пирожков и жареных кур, цокали копыта лошадей, роняющих горячие 'каштаны' на скользкую булыжную мостовую. Всюду пахло печным дымом, углем, морем и рыбой, а зачастую еще и помоями.
        - Почему ты скрываешь свой облик от людей? - спросил Шут, направляя коня в сторону причалов. - Просто чтобы гулять по Золотой? Но это ведь не может продолжаться вечно. Рано или поздно тебе придется показать нашему народу свое лицо.
        - А ты подумай сам. Я собралась вести войско на битву. Я встану во главе моих воинов. И люди твоего народа должны верить, что предводитель тайкуров силен и отважен. А если они узнают, кому доверили защищать свои дома? Что будет, а? Нет, доколе битва не будет выиграна, не нужно им знать, какова я на самом деле.
        - Можно подумать, твоим воинам это как-то помешает махать своими мечами!
        - Это помешает мне. Мысли людей могут испортить мое намерение. Если этих мыслей будет слишком много, то я и сама поверю в то, что я маленькая беспомощная девочка, как это кажется тебе, например.
        Шут подумал, что ему вовсе так не кажется, но сказал другое:
        - А как же твои воины? Они-то прекрасно знают, что ты из себя представляешь, - мимо грохоча, проехала телега, в нос ударил запах подтухшей рыбы. Нар прикрыла лицо рукавом.
        - Ну и вонища тут у вас, - Шут лишь плечами пожал, он давно привык к тяжелым городским ароматам. - Мои воины действительно знают, кто я. И знают, что я могу. Их не смущает мой внешний вид. Я - их таргано, кровь от крови великих таргалов. Мое решение - закон для них.
        Шуту очень хотелось напомнить принцессе, что у нее еще есть младший брат, который собственно и наследует всем этим великим таргалам. Но он смолчал. В конце концов, те воины, что пришли с Нар в Золотую, в самом деле были преданы ей до последнего вдоха. И их было вполне достаточно, чтобы взять Золотую, тем более, что Солнечный Чертог - сердце города - давно пал перед колдовской силой принцессы.
        Они выехали к рыночной площади, где, как обычно, несмотря на ранний час, стоял несмолкаемый гомон - здесь продавали и покупали почти все, что можно было найти в Золотой. Поговаривали, что даже людей, хотя никаких доказательств королевские соглядатаи не могли найти. Но… воду в шапке не удержать, раз слухи ходят, значит и основание для них имеется.
        Мимо прошел мужичок с двумя козами на веревке, а следом за ним - закутанная в платок молодая крестьянка, несущая корзину яиц. Нар проводила ее небрежным взглядом, вероятно, сравнила с собой и нашла недостойной. Кто их разберет, этих тайкуров, что они думают о других…
        - Обойдем стороной, - сказал Шут, - а то знаю я вас, женщин, потом до конца дня не вытащу тебя из этой толкучки.
        - Твоя правда, - вздохнула Нар. Сейчас она действительно казалась просто девчонкой, и Шуту сложно было представить, что уже возможно завтра под ее боевой клич взовьются в небо черные тайкурские знамена, и сотни воинов, как один, ринутся в атаку на людей, которые уже давно стали народу Закатного Края как братья. Белые Острова… Воплощение чести и совести… - Но давай заглянем хоть в оружейный ряд, - не удержалась Нар. - У тебя, я заметила, нет доброго клинка. Или ты его прячешь в своих покоях? Наверняка Руальд давно подарил тебе какой-нибудь славный меч. А я подарю кинжал. Хочешь? Я знаю толк в стали, умею выбирать.
        - Нет! - ответ сорвался прежде, чем он успел подумать.
        Шут сам не знал, отчего так отчаянно не выносил всякую заточенную сталь. Но одна мысль о том, чтобы владеть ею вызывала у него отвращение. Раньше он, правда, носил при себе небольшой нож, тот самый, которым хотел спороть в Улье манжеты с бубенцами. Но это был короткий, почти детский клинок, который годился только для хозяйственных нужд вроде нарезки хлеба или мяса. А потом и он пропал, когда тайкуры схватили Шута на пристани.
        И подачки этой маленькой ведьмы ему вовсе не нужны!
        Чего доброго, так она скоро решит, что и королевского шута приручила подобно Руальду.
        На миг ему стало жутковато. А вдруг - правда? Вдруг она уже околдовала его?
        Шут сердито тряхнул головой так, что мохнатая шапка съехала до самого носа. Нет! Он еще в своем уме. Он по-прежнему предан королю и королеве. И будь проклята эта девчонка!
        - Пошел! - Шут что есть силы ударил пятками коня и, не оглядываясь, ринулся в одну из узких улочек, убегающих от площади в сторону моря.
        Он гнал, не разбирая дороги, забыв о коварных наледях, на которых безымянный серый жеребец из королевских конюшен лишь чудом не оскользнулся.
        На берегу Шут спешился и устало сел на песок. Море бушевало, швыряя на берег грязные клочья пены.
        Нар не отстала от него. Выскочив из переулка, она спрыгнула со своей кобылы и налетела точно ураган:
        - Что с тобой случилось, шут? Ты решил переломать нашим лошадям ноги? Какие бесы вселились в тебя?! Или ты обезумел? Ваш дрянной город не создан для таких скачек!
        'Нет, я не обезумел… Я пока еще хозяин своего ума. И тебе не лишить меня моей воли… - Шут не смотрел на принцессу. Нелепая тайкурская шапка опять сползла до самых глаз, и он сорвал ее с головы, отбросив в сторону. - Проклятье! Я опять простужусь… Бедный Архан, ему уже надоело со мной возиться'.
        Нар молча подняла шапку, напялила ее на Шута.
        - Глупец, - и села рядом. Почти бок о бок.
        - Я ненавижу тебя, - прошептал он.
        Там на башне с ним случилось нечто, не поддающееся описанию. Как будто кто-то со всего размаха вдребезги сломал стену, отделяющую его от целого мира. Мира, который всегда был рядом, но оставался невидимым, непознаваемым. Кое-как собрав себя обратно в привычные рамки осознания, Шут вернулся в спальню и до вечера сидел, уставясь на огонь в камине. Мирта принесла ему горячей похлебки с кухни и, как обычно, без единого слова поставила рядом. Она развесила мокрый от снега плащ и подтерла лужи, набежавшие с сапог. А потом, стараясь не попадаться хозяину комнаты на глаза, до темноты вдохновенно выгребала пыль из тех углов, где раньше громоздился Шутов хлам.
        То-то старшая горничная, наверное, обрадовалась…
        Перед уходом Мирта робко спросила, не нужно ли господину еще чем помочь. Шут вздохнул и сказал, чтобы с завтрашнего дня только она приносила ему теплую воду и растапливала камин по утрам. Девушка удивленно подняла брови, но если она и хотела задать какой вопрос, то так и не решилась. Служанка выглядела усталой, волосы выбились из-под чепца, на лице остались подтеки от грязной воды.
        Однако же она перестала прятать глаза и смотрела на него открыто. Шут улыбнулся ей на прощанье, да только это вряд ли было замечено - Мирта выходила из комнаты, почти ничего не видя за горой грязного белья, что она охапкой держала в руках.
        Этой ночью Шут почти не спал. Думал о Нар, об Элее, о Дале. О себе. О том, кто он. Зачем живет… и почему живет именно так, а не иначе. Почему Дала сочла себя в праве выбирать за него? В том, что это было именно ее решение, он ничуть не сомневался.
        Вопросы и тягостные мысли измотали Шута. Он чувствовал себя обманутым, а такого с ним не случалось с детства.
        И во всем была виновата эта черноглазая колдунья…
        - Ты обещал мне показать город, - Нар сказала это так, будто не услышала последних слов.
        - Ничего я не обещал, - он смотрел, как волны с грохотом налетают на гранитные валуны и разбиваются каскадом брызг, долетающих до места, где они сидели. Шут знал, что если облизать губы, на языке останется соль.
        Он любил море и любил Золотую Гавань.
        - Что ты сделала с Руальдом? - Шут не отрывал взгляда от волн.
        - То, чего ты делать не умеешь. Знание не даст тебе понимания. Оставь это. С Руальдом все не так плохо, как тебе кажется, - Нар подобрала камешек и запустила его в воду. - Он уже почти собрал себя воедино. Чем дальше, тем меньше он будет выглядеть странным. Его сознание приняло меня, конфликта уже почти нет. Совсем скоро он станет таким, как прежде, и мысли о первой жене перестанут причинять ему боль. Однажды ты спросишь его, как же он мог так поступить с ней, и твой Руальд не рыкнет 'Отвяжись! Поди прочь! , а честно расскажет как. И вы душевно посидите у камина, наслаждаясь вином и возвратившейся дружбой…
        Шут стиснул челюсти так, что желваки заходили под кожей. Вдохнул поглубже. Может она просто не понимает?
        - А Элея? - кто бы мог подумать, что голос у него бывает таким жестким и ледяным…
        - Твоя снежная королева? - Нар пожала плечами. - Так всегда - кто-нибудь оказывается лишь фигурой в игре. Это неизбежно.
        'Вы не фигура, вы - Королева! - 'Спасибо, Пат'… Медовые глаза полные печали…
        - Будь проклят тот день, когда вы встретились с Руальдом… Век бы тебя не видеть! - крикнул Шут и, сжавшись в пульсирующий комок боли, обхватил голову руками, желая лишь одного - чтобы принцесса тайкуров исчезла. Исчезла из их жизни навсегда.
        Но она осталась, где была, лишь вскочила и воскликнула рассержено:
        - Да как ты смеешь так говорить со мной?! Ты! Дурак!
        - А я дурак и есть, - ответил он устало.
        - Да уж, с этим не поспоришь, - ее гнев угас так же быстро, как и вспыхнул. Нар, вздохнув, села, оправила плащ, чтобы ветер не трепал его полы и заглянула Шуту в лицо. - Думать ты, похоже, совсем не умеешь, королевский любимчик. Хотя мог бы и попробовать. Ты вбил себе в голову, что твою ненаглядную королеву тут обидели до смерти, что жизнь ее испортили и навсегда сделали несчастной. Глупец. Поверь мне, пройдет время, и она будет плакать от счастья, что не осталась с Руальдом.
        - Почему? - Шут не сдержал удивления.
        - Потому. Другая у нее судьба. Она слишком сильная для вашего короля. Ее слишком много для него.
        - Тебя будто не много! - как ему надоела эта ее непререкаемая взрослая уверенность.
        Нар усмехнулась.
        - Не обо мне речь. У меня совсем другие задачи, глупенький шут. Тебе их пока не понять, поэтому не обвиняй меня в том, что далеко от твоего разумения. Лучше покажи мне город. Я знаю, ты любишь его, видишь совсем иначе, чем я. А королева твоя… поверь, у нее правда удивительная судьба. Как и у тебя. Но с Руальдом эта судьба не связана.
        - Ты лжешь. Хочешь прикрыть красивыми словами уродливые дела, - он очень хотел бы поверить, но если позволить себе это, привычный мир, и без того потерявший свою прочность, окончательно перевернется.
        - Считай, как хочешь. Рано или поздно ты поймешь, кто из нас был прав. А теперь - идем. И… прости меня за оружие. Я не увидела сразу. Такое трудно разглядеть, если не знаешь, что именно нужно искать. Кстати… это лечится. Я даже сама могу попробовать.
        Шут поднялся, отряхнул песок с плаща. Протянув руку, помог встать Нар. Он ничего не ответил, просто подозвал лошадей и кивнул в сторону пирса.
        - Этот город всегда начинался с причалов…
8
        К полудню они побывали в двух садах и трех храмах, на набережной и в порту, а потом прошли всю Улицу Мастеров от кузницы до стекольных рядов. Некоторые лавки были заперты или даже заколочены - люди покидали Золотую, уходили на восток, вглубь королевства, туда, где можно не бояться быть зарезанным в собственном доме. Впрочем, многие горожане продолжали заниматься своими обычными делами, не желая бросать нажитое добро на поживу солдатам - своим и чужим.
        Позволив коню неспешно шагать по мостовой, Шут с горечью отмечал признаки надвигающейся войны, Нар же, казалось, вовсе не помнила о ней, она как дитя восторгалась изящными работами резчиков по дереву, ювелиров и ткачей, понукая своего жеребца переходить от одного прилавка к другому. Принцесса честно призналась Шуту, что на ее родине редко можно встретить такие вещи. 'Мой народ привык воевать и брать все силой. Тем больше меня восхищает умение ваших людей созидать. Тайкурам пора меняться, пришло время научиться чему-то большему, нежели бесконечная вражда с соседними княжествами'. Особенно понравились ей изделия стекольщиков. Нар долго перебирала разноцветные бусины, подобные тем, что украшали заветную комнату Шута, крутила в руках тонкие блюда и изящные настенные панно. 'Столько вещей создано лишь для услаждения глаз… Мой отец счел бы вас глупцами, ведь все, что нужно человеку - это еда, оружие и место для сна. Так привыкли считать у нас'… Она купила нитку бус с радужными прожилками внутри, намотала ее на запястье и каждый свободный момент любовалась игрой света в стеклянных горошинах. День выдался
солнечный…
        Когда у Шута живот уже совсем прилип к спине, а ноги окончательно занемели от холода, он выбрал таверну поприятней и убедил Нар сделать перерыв. Сама-то она, небось, позавтракала, да и мороз ей нипочем…
        Заведение было приличное - популярная на весь город 'Жаровня'. Зимой она всегда пользовалось большим спросом - хозяин не скупился на дрова, и от большого камина по всему залу расходилось живительное тепло. Главной изюминкой таверны были собственно жаровни: совсем небольшие, они стояли на каждом столе и посетители, если хотели, могли сами поджаривать над огнем кусочки мяса или овощей. Разумеется, идею пытались заимствовать все, кто посмышленей: то в одном, то в другом районе Золотой появлялись разные 'Жаровни у Пима', 'Большие жаровни' и тому подобное. Но с оригиналом ни одна из этих вторичных 'жаровен' сравниться не могла.
        Продрогший Шут сразу заказал горячего вина, а столик хотел выбрать поближе к огню, но Нар бросив на него сердитый взгляд, потребовала у хозяина отдельную комнату. Трактирщик кивнул в глубину заведения, где тяжелые плотные занавеси отделяли друг от друга несколько 'кабинетов'.
        Мальчишка-подавальщик принес небольшую жаровню и услужливо задернул за ними полог. Никто из обслуги в таверне больше не имел права зайти в кабинет: покуда гости внутри, пищу полагалось оставлять на специально предусмотренном для скрытных посетителей столике снаружи у занавесей.
        Нар сбросила плащ на лавку и насмешливо упрекнула Шута:
        - Ты что же, господин дурак, собрался на весь зал сверкать своими приметными кудрями? Да, нелегко тебе, должно быть, живется. Куда ни ткнись - всюду узнают.
        Шут пожал плечами:
        - Не так уж и везде. Я же не принц, чтобы меня в лицо знал каждый горожанин, - он тоже снял плащ, а следом за ним и злополучную шапку. - Может мне стоит выкрасить волосы?
        Нар заливисто рассмеялась, но вдруг резко оборвала веселье:
        - Ты помянул принца… Руальд мне рассказывал о своем брате. Почему я не видела его?
        - Спроси Руальда, - Шут протянул руки к жаровне в центре стола. - Тодрик где-то в Южном Уделе пропадает.
        - Спрошу. А это что? - она тронула пальцем темную полосу на его запястье.
        - Подарочек от твоих… - он хотел отдернуть руку, но ловкие горячие пальцы неожиданно крепко удержали ее. Нар поймала удивленный взгляд Шута и довольно ухмыльнулась.
        - Не бойся меня, дружочек. Я не кусаюсь. Давай лучше и вторую, - перегнувшись через неширокий стол, она обхватила его запястья обеими руками и сжала так сильно, что побелели кисти маленьких детских рук. Шут почувствовал, как горячая волна энергии хлынула из ее ладоней и наполнила его всего от кончиков пальцев до макушки. Стало так жарко, что холод, сковавший тело за долгие часы прогулки, растаял без следа. На лбу у Шута выступили капли пота. Такие же, как и у Нар. А потом голова у него закружилась так сильно, что он вообще перестал понимать, где верх, где низ, где он сам, и где принцесса…
        - Ну ты и чувствителен до Силы, королевский шут! - Нар тряхнула его за плечи, возвращая к реальности. Несколько мгновений он растерянно хлопал ресницами, пытаясь понять, что произошло. Потом поглядел на руки. Уродливые шрамы поблекли.
        - А… Как это? - Шут потрогал кожу, пергаментно хрупкая прежде, она как будто стала крепче.
        - Как-как… Мог бы и сам, если бы захотел. Теперь это заживет очень быстро, - Нар высунулась из-за занавеси наружу, - Эй, малый! Где наше вино?
        Еще одной из причин популярности 'Жаровни' были щедрые порции, Шут уже неоднократно зарекался обедать тут, ибо в конце трапезы всякий раз с трудом вставал из-за стола. Вот и теперь после жаркого и нескольких кружек пива он так осоловел, что никакая сила уже не смогла бы вытащить его снова на мороз. Размякший от тепла и доброй пищи, он сидел, откинувшись на спинку скамьи, и ковыряя в зубах щепкой, думал обо всех странных событиях, которые меняли его жизнь последние несколько месяцев. Шут видел, что Нар наблюдает за ним из-под ресниц и чувствовал легкое, точно дуновение ветерка, прикосновение ее сознания, но сейчас это не пугало его. После магического контакта с принцессой в нем что-то изменилось, как будто монолитная стена, отделяющая его от мира Силы, дала легкую трещину. И теперь Шут не знал, что именно делала Нар, но был совершенно уверен, что мгновенно ощутит любую ее попытку воздействовать на него. Это было новое удивительное чувство. Оно давало ему уверенность и… вселяло надежду.
        - О да… ты и впрямь меняешься, королевский шут, - Нар отставила в сторону кубок с вином. На лице ее играла странная улыбка. - Ты ведь стал чувствовать, не так ли?
        Он кивнул нерешительно.
        - А ты мне не верил! У тебя дар. Не знаю, может быть, даже есть шанс пробудить его по-настоящему. Хотя… - она печально качнула головой, - наверное, поздно… И все же тебе нужно знать, кто ты есть! - она сверкнула на него черными глазищами, некрасивая девочка с душой древней старицы. - Тебе нужно помнить. Понимаешь? Шут, шут… А у тебя ведь две судьбы! Ты знал это? Нет, конечно…
        - Что ты делаешь со мной?.. - Он вскочил из-за стола, едва не опрокинув жаровню. От спокойного умиротворения не осталось и следа. Странным образом слова Нар всякий раз лишали его равновесия, задевая что-то скрытое глубоко внутри. Каждое ее новое откровение было подобно острому лезвию, заново разрезающему намертво сросшиеся веки.
        Две судьбы…
        - О, мой шут… - В глазах принцессы отразилось нечто похожее на жалость. Она тоже поднялась. Набросила плащ на плечи, - Пойдем, раз уж ты встал. Я не буду отвечать на твой вопрос, он лишен смысла. Ты сам все знаешь, - она покинула комнату, будучи абсолютно уверенной, что Шут последует за ней.
        'С каких это пор я стал ее шутом? , - подумал он, стараясь погасить очередную вспышку болезненного озарения. Когда ему, наконец, удалось справиться с собой и выйти в общий зал, Нар уже стояла у выхода и забирала сдачу из рук владельца заведения.
        - Знаешь, у нас принято, чтобы мужчина платил за даму, - упрекнул он принцессу, неслышно возникнув у нее за спиной.
        Нар быстро обернулась и окинула его взглядом, будто ощупала невидимыми пальцами. Убедившись, что Шут уже в порядке, она широко ухмыльнулась в ответ и шепнула ему в ухо:
        - А сегодня, если ты помнишь, в роли парня у нас я.
        Он приподнял бровь:
        - А я кто же?
        - А ты - дама, - она, не сдержавшись, расхохоталась и открыла дверь, пропуская его вперед. Шут потребовал объяснений. - Да все просто, ты одет как воин, а у нас все взрослые мужчины-воины бреют голову и носят косы на висках, да так, чтоб видно было. И если у воина кос нет, значит, он - женщина.
        Шут улыбнулся. Лицедейство было у него в крови. Может, кого другого выходка Нар и оскорбила бы, но только не его.
        - Я знала, что ты не обидишься!
        Слуга из трактира подвел им лошадей, и принцесса первой легко вскочила на своего точеного вороного жеребца.
        - Ты выходишь из роли, маленький тайкурский воин! - Шут тоже сел верхом. - Мужчина должен сначала помочь даме! - он толкнул своего коня пятками и галопом помчал по широкой улице.
        Нар догнала его через пару мгновений. У нее был очень хороший скакун.
        - Куда дальше?
        - На Ярмарочную площадь.
        - А что там?
        - Увидишь! Тебе понравится…
        На Ярмарочной площади по традиции каждую зиму мастера-плотники возводили для ребятни снежную крепость. Уличные сорванцы собирались в пестрые команды, где сыновья ремесленников стояли бок о бок с маленькими попрошайками или детьми купцов и по очереди штурмовали крепость. Шут остановил своего коня чуть в стороне, в тени узкого переулка, так, чтобы дети их не заметили. Нар встала рядом.
        - Они тренируются? - принцесса вытянула тонкую шею, стараясь разглядеть происходящее и вникнуть в его суть.
        - Нет. Просто играют, - Шут ждал этого вопроса. Для того он и привел ее сюда.
        - Просто? Война на пороге, а ваши дети играют?!
        - Конечно. Что им еще остается? - Шут отпустил поводья и спрятал озябшие руки в рукава куртки. - Это глупая война. Белые Острова не враги нам. Мы всегда сохраняли добрые отношения с тех пор, как Закатный Край расширил свои границы до моря и завязал торговлю с ними. У нас одни боги и похожие обычаи. С ними наш народ имеет гораздо больше общего, чем с вами. Ученые мужи говорят, у нас с островитянами одни корни. И эта война не нужна никому. Ни им, ни нам. Земель у Белых Островов хватает, это процветающее королевство. Война принесет лишь потери обеим сторонам… Никто не хочет ее. А эти дети - в особенности. Погляди на них! Погляди! Вон на того мальчика. На эту девочку. Славные, правда? Кто из них будет жив через пару дней?.. - Шут резко обернулся к принцессе, - Останови войну, Нар! Я знаю, ты можешь! Останови!
        На них заоборачивались прохожие. Один из детей - румяный от мороза мальчик в драном кафтанчике с чужого плеча - остановился и с любопытством стал разглядывать незнакомцев в черных плащах. У него были ясные голубые глаза, в которых не отражалось ни тени страха. Шут без труда представил, как этот ребенок, потеряв разум от ужаса, бежит по горящим улицам в одной рубахе, падает и уже не встает, потому что из спины у него торчит кусок дерева длинной в локоть…
        Он зажмурил глаза, чтобы отогнать видение и услышал тихий голос Нар:
        - Нет. Я не могу. Это уже не в моих силах. Судьба вершится, я - лишь ее орудие. Только истинным мастерам Силы удалось бы остановить ход событий и повернуть в другое русло. Тебе удалось бы, не будь ты просто шутом…
9
        Во дворец они возвращались молча, каждый думал о своем. Шут замерз, его снедала тревога, ставшая привычной, как головная боль. Уже у самых ворот Нар обернулась к нему, во взгляде - лишь холод и презрение:
        - Если я с добротой отнеслась к тебе, королевский шут, это не значит, что я буду оплакивать каждого ребенка в этом городе.
        - А я и не рассчитываю, - ответил он холодно. И с удивлением отметил, как дрогнули губы принцессы: его слова, похоже, задели Нар глубже, чем она хотела.
        Оказавшись в своих покоях, Шут с отвращением сорвал с себя одежду тайкуров и только потом вспомнил, что костюм мадам Сирень остался в королевских апартаментах. Идти туда не хотелось, поэтому он просто закутался в теплое меховое одеяло и сел поближе к камину. Зимой слуги постоянно поддерживали тепло в господских комнатах, но покуда хозяева отсутствовали, пламя обычно едва тлело. Однако, на этот раз Шута ожидал жаркий огонь, весело танцующий на крупных сухих поленьях. Кто-то позаботился о нем, кто-то, кто хорошо знал, как сильно нуждается господин Патрик в тепле…
        'Мирта… - подумал он с благодарностью, - наверняка, она. Больше некому'.
        Шут знал, что ему надо встать и заняться делом - как следует размять задеревеневшее от холода и многодневного безделья тело, попрыгать и повыкручивать себя, разогнать кровь по жилам. Как бы то ни было, а терять форму, наработанную годами тренировок, было бы глупо. Но… мысли эти текли себе мимо, а сам он продолжал сидеть и греться у живительного огня.
        'Вот же обленился, хвост собачий, - ругал он себя, - общение с принцессой явно не идет тебе на пользу, господин Патрик… Совсем размазней стал. То-то Виртуоз взялся бы сейчас за меня… - Шут вздохнул. Столько лет прошло, а ему по-прежнему порой казалось, что он беззащитный мальчишка в руках сильного большого хозяина, который может делать с ним что угодно. Виртуоз не терпел лентяйства и не принимал оправданий вроде 'я болел, я устал'. Он бы просто смерил Шута презрительным взглядом, положил бы руку на любимую плетку, что всегда носил за поясом и спросил бы нерадивого ученика: 'Что, опять сопли распустил, девочка моя? И Шут бы встал как миленький, и сделал бы не один круг упражнений, как обычно, а два. В назидание. А потом бы еще мыл за всеми посуду, чистил лошадей или помогал Дале управиться с младшей дочкой. Тинне была такой болезненной, все время плакала… Иногда только Шуту и удавалось укачать ее, даже Дала разводила руками…
        Он сбросил одеяло, встал и расправил плечи. Вдохнул поглубже и вытянул тело в струну, чтобы почувствовать каждую мышцу.
        Да… после перерыва всегда так трудно вновь начинать. Ноги - как деревяшки, руки - как веревки. Ни силы, ни гибкости. Аж самому противно.
        Вскоре, он порядком вспотел и почувствовал привычное удовольствие от бесконечных растяжек и прыжков, кувырков и отжиманий. Удовольствие разгоряченных мышц, поющих от упругого напряжения. Ничто не доставляло Шуту такой радости, как осознание того, что тело ему подвластно.
        В какой-то момент беззвучно появилась Мирта с охапкой поленьев. Увидя полураздетого Шута, балансирующего на одной ноге со второй задранной выше макушки, она, как обычно, потупила глаза и сделала попытку так же незаметно исчезнуть. Не теряя равновесия, Шут плавно изогнулся, встал на руки и, быстро переставляя ладони, подсеменил к служанке:
        - Добрый вечер, Мирта. Спасибо за огонь, - он улыбнулся, увидев как вспыхнули девичьи щеки. Смотреть на служанку снизу вверх было также интересно, как и обычным образом, только волосы очень мешали - они опять выбились из-под веревочки и упали на мокрое от пота лицо. Мирта робко улыбнулась ему в ответ - служаночке явно нравились выкрутасы Шута. Он хотел сделать для нее еще какой-нибудь забавный трюк, но ослабшие за время болезни руки подвели, и он мягко шлепнулся на пол, потеряв равновесие. Девушка тихонько вскрикнула и тут же зажала рот ладошкой, испугавшись собственного голоса - слугам не полагалось показывать своих эмоций при господах. Шут сел, потирая отбитый зад, и подмигнул ей:
        - Вообще-то ты должна бы рассмеяться на этом месте. Все обычно смеются.
        Мирта качнула головой, произнесла еле слышно:
        - Вам ведь, должно быть, больно, господин… Разве это смешно?..
        Шут вздохнул.
        - Вообще-то нет, но обычно именно такие фокусы доставляют зрителям особенное удовольствие. Я частенько делал вид, что случайно упал. Господ это очень веселит.
        - Так вы специально это сделали? - недоуменно спросила Мирта.
        - Ну… нет… На этот раз я на самом деле не удержался, - Шут поднялся и только в этот момент понял, что на нем кроме узких исподних штанов ничего нет, - А что, Мирта, мой голый торс тебя уже не смущает?
        Он даже не предполагал, что покраснеть можно так стремительно и густо. И опять - глаза вниз.
        - Не обижайся, - он осторожно тронул ее за плечо, - На шутов не обижаются, - и подошел к шкафу, чтобы достать рубашку. Все равно на сегодня занятий уже достаточно, а без одежды зимой ходить, да еще мокрым - нет уж, увольте! Он распахнул тяжелую дверцу и хотел заглянуть вовнутрь…
        Серая тень с шелестом бросилась Шуту в лицо, он и сам не понял, как сумел отшатнуться - должно быть сказалась звериная реакция акробата. Тень дернулась, скользнула мимо, но почти тут же, рассыпавшись в прах, исчезла.
        - И как это понимать? - спросил он изумленно.
        - Что…что это было? - Мирта смотрела на Шута так, будто он сам превратился в непонятное существо из потустороннего мира.
        - Хотелось бы мне знать, - промолвил он растерянно и натянул на лицо улыбку, хотя запоздалый страх сдавил сердце и наполнил грудь холодом. Не желая поддаваться ему, Шут тряхнул головой и все-таки отыскал в шкафу простую льняную рубаху и сухие штаны из плотного синего сукна. Когда он обтерся тряпицей от пота и оделся, Мирта уже пришла в себя.
        - Вы теперь похожи на подмастерье, - робко пошутила она.
        Шут пожал плечами:
        - Почему бы и нет, - стоя на одной, уже обутой ноге, он нервно натянул сапог на вторую. Да… 'тень' порядком напугала его, разве что Шут виду не подал. Не при даме же.
        - А как вы думаете, почему это… было в шкафу? Оно… ждало вас?
        Он нахмурился:
        - Не знаю. Зачем? - эта версия Шуту совсем не понравилась, но она была более чем правдоподобна.
        - Ну… может кто-то сделал это специально…
        - Да кому я нужен! - воскликнул он сердито. - Марионетка короля…
        Мирта пошевелила дрова в камине, помолчала минуту, а потом сказала ни с того ни с сего:
        - Его Высочество сегодня прибыли во дворец. Без свиты. Через южные ворота.
        Шут скривился. Уж кого-кого, а Тодрика видеть ему вовсе не хотелось. Принц покинул Солнечный Чертог еще до приезда Нар, и с тех пор о нем не было ни слуху, ни духу. Шут знал только, что Руальдов братец околачивается где-то на юге страны, в одной из дальних королевских резиденций. Что он там делал, Шут, всецело погруженный в свое мрачное затворничество, даже не пытался узнавать. Хоть бы весь остаток жизни провел подальше от Золотой…
        И вот на тебе - вернулся. Повоевать, что ли, захотел? И почему тишком? Никакой этой его обычной помпезности… Что-то не похоже на Тодрика… Темнит принц, крутит какие-то веревочки поганые. Небось, уже голову сломал думать, как бы Руальду подгадить пока в городе смута.
        - Мне-то что… - ответил Шут вслух, заправляя за ухо непослушные волосы. А про себя подумал, что слуги, в отличие от господ, все всегда знают… И про тот случай на охоте им наверняка известно. - Да! Кстати. Мирта, поди-ка ты к королевским покоям, попроси отдать мой костюм. Только не тряси им на весь дворец. Потихоньку принеси. Да скажи, пожалуйста, там кому-нибудь на кухне, чтобы вина прислали пару бутылей, а то у меня все запасы кончились. И еще, если можно, апельсин побольше.
        Девушка кивнула и поспешила покинуть комнату. Когда она скрылась за дверью, Шут несколько минут пристально изучал шкаф и то место, где исчезла странная сущность. До сих пор у него сердце стучало неровно. Сомнений по поводу намерений 'тени' он не испытывал… Недобрые они были, ох недобрые… И не случайно 'тень' появилась в этом шкафу.
        'Да, господин Патрик, - сказал он себе, - похоже, ты вляпался во что-то очень дрянное'.
        Шут задумался, в какой момент успел нажить таких врагов. Нар? Да нет… это с ее словами и делами никак не вязалось. И уж точно не змей Тодрик. Колдовство - это вам не рыцарские забавы… Для мести придворному дураку слишком серьезно. К тому же, принц ничего умней, чем подставлять Шута, до сих пор еще не придумывал. Даже та потеха с ослом, наверняка, была не его идеей. Может, барон Мелос решил припомнить неудачную шутку с жареным гусем? Он, говорят, водит дружбу с каким-то темным ведуном. Нет… навряд ли. Барон хоть и гневался сильно, но он долго зла не держит…
        Шут нервно мерил комнату шагами, после Миртиной уборки, в его покоях стало непривычно свободно, и как-то даже легче дышалось. И сейчас он был рад, что пол не загроможден хламом, за которым могла бы укрыться еще одна враждебная сущность. На самом деле Шут никогда особенно не любил эту комнату… Что-то в ней было не так, а что - он понять не мог, поэтому и проводил в ней не так уж много времени. Только спал да самозабвенно предавался тренировкам, благо высокий потолок позволял даже крутить 'колесо' на перекладине.
        Вскоре осторожный стук возвестил о приходе слуги с вином. Шут отворил дверь - на пороге оказалась все та же Мирта с большой бутылью и корзиной полной апельсинов. Зимой в Золотую их привозили из далеких южных земель и стоили оранжевые плоды весьма недешево, но жители Чертога могли позволить себе такую роскошь. Вино же было местное, из Южного Удела, а потому поставлялось ко двору едва ли не бесплатно.
        - Вот те на! - Воскликнул Шут, - Сама на кухню пошла? А за костюмом когда?
        - Он здесь, господин, - девушка подала ему корзинку. Присмотревшись, Шут понял, что замечательных апельсинов в ней не так уж и много, ровно столько, сколько нужно, чтобы скрыть аккуратно уложенный на дно наряд мадам Иголки.
        - Да, у тебя голова не репой набита, - рассмеялся он.
        Апельсины все были такие, что и королю подать не стыдно - крупные и спелые, не иначе как матушка Тарна сама выбирала. Шут поставил корзину на стол и первым делом откупорил бутыль с вином.
        - Будешь? - спросил он служанку. Та лишь головой качнула. - Ну и зря, - сам Шут с удовольствием сделал большой глоток, позволив вину приятно согреть горло, благодатной горячей волной скатившись до самого нутра. Не ферестрийское, конечно, но весьма хороший сорт. Мирта продолжала нерешительно мяться у двери. - Что-то не так?
        - Там… вас человек какой-то видеть желает.
        Шут приподнял бровь:
        - Что за человек? Откуда?
        - Я не знаю… он не представился, сказал, что очень важно, - Мирта смущенно теребила край передника. - Он в людской сидит. На дворянина не похож, на слугу - тоже. Пришлый какой-то. Из города.
        - Ну, так позови его сюда, чего сидеть-ждать?
        - Он не хочет, - Девушка выглядела растерянной. - Говорит, не нужно, чтобы его видели особо. Капюшон на глаза надвинул… Странный.
        - Что ж делать… придется идти, - Шут еще раз глотнул вина, утер рот ладонью и, подхватив один из апельсинов, направился к выходу. - Ах, да… - здравая мысль вдруг пришла ему в голову. - Ты уже успела рассказать кому-нибудь о том, что здесь произошло? - он указал на шкаф.
        - Нет, господин.
        - Точно?
        Мирта кивнула.
        - И не рассказывай. Очень буду тебе благодарен, - Шут подмигнул ей и вложил в худенькую ладонь апельсин. Набросив на плечи простую темную куртку, он пропустил смущенную подарком девушку вперед, а сам запер дверь и поспешил следом за Миртой.
        В людской, где обедали и отдыхали слуги, всегда стоял гомон, звякала посуда, кто-то тренькал на старом восьмиструнном тарфе, сновали туда-сюда неугомонные дети, наполняя комнату перезвоном тоненьких голосков. И в эту привычную музыку простой жизни вплеталось странное чуждое молчание человека в темном плаще, целиком скрывавшем и лицо, и фигуру. Завидев Шута в обществе Мирты, незнакомец все также безмолвно встал и вышел на хозяйственный двор, не затворив за собой дверь до конца. Шут скользнул за ним следом, оставив девушку выслушивать нетерпеливые расспросы других слуг.
10
        Странный гость ждал его в тени амбара. Едва Шут приблизился, мужчина неожиданно взмахнул рукой и в воздухе свистнул небольшой округлый предмет. Шут поймал его машинально. Обычная луковица.
        - Похоже, вы и впрямь, тот, кому я должен передать это послание, - загадочный человек извлек из складок плаща какую-то вещицу размером с мизинец. Он уже почти протянул ее Шуту, но в последний момент отдернул руку. - Только почему вы одеты так неподобающе? - цепкие глаза смерили его с головы до ног. - Ответьте мне на один вопрос, и я пойму, действительно ли вы королевский шут. Кто выиграл в престолы в Улье?
        'Похоже, этот малый не намерен терять время на окольные разговоры' - подумал Шут с уважением.
        - Никто, - едва заметно улыбнулся он. - Мы слишком устали, чтобы довести партию до конца.
        - Что ж… это так. Держите, - небольшой легкий предмет лег ему в ладонь, а в следующий миг незнакомец растворился в темноте, канув куда-то в щель между сараями. Шут порядком продрог без плаща, поэтому он, не задерживаясь, поспешил обратно в людскую, а оттуда - к себе. Только заперев дверь на засов, он раскрыл ладонь, чтобы разглядеть то, что вручил ему таинственный гость, так и не показавший своего лица.
        Тугой узкий сверток из плотной холстины. Шут развернул его, обнаружив внутри полоску огненно-алой ткани с бубенчиком на конце. Обрывок рукава с его осеннего костюма… Он расправил кусочек материи в поисках послания и нашел его тут же: тонкие изящные буквы стремительно прочертили короткую строку:
        'Прибудь, как можешь скорее. Ждем с кораблями. Ты очень нужен'.
        Шут медленно опустился на край постели.
        Элея.
        Можно даже не сомневаться, что послание - от нее. Шут почувствовал, как остро защемило у него сердце, как неожиданно сильно застучало о ребра. Он прижал обрывочек к груди, пытаясь справиться с непонятно откуда накатившим волнением.
        Элея, Элея… Королева… Как она там? Что случилось? С какими кораблями он должен приплыть? С военными судами Белых островов?.. Она ждет его. Это главное. Ждет уж верно не для того, чтобы посидеть вечерком у камина, предаваясь воспоминаниям о жизни в Золотой. Что-то произошло… Не беда ли какая?
        Когда Шут погасил свечи и лег в постель, сон никак не желал забрать его в свои объятия. Мысли, разные мысли одна другой беспокойнее, терзали ум. Элея, Элея… Как добраться до нее поскорее? Как покинуть Руальда сейчас, когда война на пороге? Где взять денег на дорогу? Все его сбережения остались в походном мешке у Хирги… А с момента возвращения в Солнечный Чертог, он не считал себя в праве заявится к рачительному господину Верлею и попросить расчета за последние месяцы. Мрачной своей физиономией и нелюдимостью он разве что пару медяков мог заслужить. Да и то навряд ли. Кое-какие деньги у Шута, разумеется, были - как без них? Но для того, чтобы не задумываться о ценах за пределами дворца, ему пришлось перетрясти все свои вещи в обеих комнатах. И даже продать кое-что, ибо мысль о возвращении на должность веселого дурака претила неимоверно.
        'Впрочем… - подумал Шут, - кажется, период затворничества подходит к концу… - Он почувствовал, что устал от своей тоски, что она противна ему. - Где твое чувство юмора, а, господин Патрик? - упрекнул он себя, впервые за последние месяцы окончательно осознавая, что превратился в размазню и тряпку. - Сколько же можно себя жалеть? Ну уехала Элея, ну сдурел Руальд… жизнь-то не кончена. Не пора ли посмеяться над собой и вспомнить, кто я есть?
        Он понял, что снова начинает походить на себя прежнего.
        Взволнованный этим осознанием, Шут крутился, безнадежно пытаясь уснуть, но вместо того перед его глазами одна за другой вдруг стали возникать картины прошлого. Сначала недавнего, а потом все более и более отдаленного…
        Он вспоминал последние дни с королевой - как они неслись по ночной дороге, как ветер растрепал ее длинные волосы… как сверкнули ножницы, и вот уже чудесная коса превратилась в театральную уловку…
        Шут вспоминал, как весенним днем Их Величества прогуливались по цветущему саду… Элея смеялась и походила на Девушку-Весну с гобелена в королевской гостиной, а Руальд был такой галантный и рыцарственный, каким самому Шуту быть вообще на роду не написано. Тонкий золотой обруч сверкал на его белых волосах, сверкали их глаза, и драгоценные камни в колье королевы… и казалось весь мир вращается вокруг этих двоих… Казалось, они созданы друг для друга…
        А потом Шут, как наяву, вновь увидел королевскую свадьбу. Элея - в золотом парчовом платье, Руальд - в роскошном белом камзоле, и искрящие бриллиантами короны на головах. И цветы, падающие под копыта пятерки белых лошадей, влекущих за собой открытую карету. И восторженные горожане, поднимающие на плечи ребятишек, ведь это такое прекрасное зрелище - свадьба короля! Редкое зрелище, о котором даже долгие годы спустя можно рассказывать детям и внукам.
        Воспоминания, воспоминания… они увлекли, наконец, Шута в тот зыбкий мир, что граничит между сном и явью. Он медленно погружался в тревожное забытье, все глубже соскальзывая в прошлое… И вот уже ни Элеи, ни короля… только длинная дорога по бескрайней степи. Только стук колес по высохшей колее, шелест ветра в траве, запах полыни, туканье лошадиных копыт и негромкий рассказ Виртуоза о небывалом острове, где люди, черные как уголь, ездят верхом на огромных свирепых кошках…
        Настоящее имя этого человека было Ларс. А прозвище свое он получил за удивительный, граничащий с волшебством, дар управляться с марионетками. Вообще-то Ларс Виртуоз много чего умел делать бесподобно хорошо - петь, жонглировать, показывать акробатические трюки и чудесные фокусы - но куклы были его главным талантом, дарованным небесами. В руках Шутова хозяина они не просто казались живыми, они были живыми. Все кто видел представления Виртуоза, сходились во мнении
        - этот бродячий артист мог бы выступать перед самим королем. Но Виртуоз не был тщеславен до такой степени, чтобы соваться во дворец. Ему вполне хватало приличных заработков от выступлений на улицах. Сколько городов и стран объехал он со своими артистами - иной человек и пять жизней проживет, столько не увидит. Но к тому моменту, когда Шут попал в ученики к Виртуозу, тот все реже стал выезжать за пределы Закатного Края: что-то там ему напророчили недоброе на чужбине, и он перестал гоняться за новыми впечатлениями дальних странствий.
        Виртуоз не был ни злым, ни добрым. Он был просто хозяином. Хозяином жизни. Своей и еще десятка людей, что неизменно следовали за ним с места на место, из города в город. У них было три фургона. В самом большом жил сам Виртуоз с семьей, к которой причислялся и Шут. Во втором - силач, его жена-дрессировщица и их уже почти взрослый сын-акробат Дейра, лучший друг Шута. Именно этот парень стал его первым наставником, научил ходить на руках и не бояться падать. Обычно Дейра выступал в паре с милой девушкой по имени Фей, обитательницей третьего фургона. По молодости лет Шут не задумывался, почему Фей делит этот фургон с двумя братьями-жонглерами, а когда стал постарше, то уже так привык к особенностям их взаимоотношений, что иначе эту семейку и не представлял.
        Все артисты были разными: по возрасту, по складу ума и опыту, но объединяло их одно - безусловное признание Виртуозова главенства. Его авторитет был непререкаем и прочен как скала для всех, включая двух дрессированных псов. Впрочем, надо отдать должное, и сам хозяин труппы относился к своим людям с уважением. Ко всем, кроме Шута, который казался ему, такому мужественному и сильному, нелепой ошибкой природы. Виртуоз просто не понимал, как можно быть столь мягким, доверчивым и беззащитным. Слезы маленького Шута были для него что запах крови для дикой собаки. А плакать тому приходилось нередко, ибо работать в труппе Ларса Виртуоза было совсем не то же самое, что есть медовые пряники. Виртуоз со всех спрашивал наравне. И Шута он гонял до седьмого пота, добиваясь от него такой же безупречности, как и от остальных артистов. Перетруженные мышцы, мозоли на руках, редкие часы отдыха и бесконечные упражнения были неизменными спутниками Шутова детства. Хотя главная беда заключалась не в этом. Просто Шут не мог, ну никак не мог стать таким, каким хотел видеть его хозяин. Тот же, вероятно, полагал, что
колотушки - лучший способ исправить дурного мальчишку, сделать из него настоящего мужчину. Так что попадало Шуту часто. За нерешительность, за излишнюю мечтательность, за неумение - а главное нежелание! - постигать суровую науку мужской жизни, которая, по мнению Виртуоза, в первую очередь подразумевала умение постоять за себя. Именно последнее злило его особенно. 'Ты же парень! - кричал Виртуоз. - Возьми этот проклятый меч и защищайся! - клинок, конечно, был деревянный, но это ничего не меняло - Шут просто отказывался брать его в руки и учиться фехтованию. Это было… все равно, что пить гнилую воду из отравленной чашки.
        Обычно в своих воспитательных мерах Виртуоз ограничивался крепкими тумаками и затрещинами, но порой он доставал ту самую кожаную плетку с короткой рукоятью… Хвост у нее был всего один, но и его хватало, чтобы как следует располосовать Шутову спину. До такой крайней меры дело обычно доходило в тех случаях, когда непутевый ученик 'позорил' хозяина при других, проявляя то, что Виртуоз называл слабостью. Этого стерпеть Ларс уже не мог, по его мужским понятиям позор можно было смыть только кровью.
        В первое время Шут рыдал до судорог, но, став постарше, научился терпеть боль молча. Только потом, отпущенный на все четыре стороны, прятался где-нибудь и позволял горькой обиде выйти наружу вместе со слезами. Иногда его находила Дала. И в такие минуты она, в отличие от мужа, почему-то была добра к нему: утирала заплаканное лицо, обнимала нежно, как настоящая мама, прижимая его лохматую голову к груди и говорила, что он все равно хороший, и для нее - лучше всех мальчишек в мире… А потом мазала окровавленную спину каким-то целебным зельем. Лишь став взрослым, Шут понял, какое невыносимое чувство вины за выходки мужа испытывала эта добрая женщина, ибо сама она всегда имела другое мнение относительно их с Виртуозом приемыша. Но перечить вспыльчивому самолюбивому супругу Дала не смела, как, впрочем, и все остальные…
        К счастью, такие порки случались редко. Виртуоз вовсе не был жестоким, он просто очень хотел переделать Шута… Никакого удовольствия от насилия над маленьким слабым учеником он не испытывал и после каждой воспитательной процедуры был мрачен так, будто выпороли его самого.
        Шут же и сам не сумел бы сказать, чего было больше в его отношении к хозяину - страха или уважения, любви или ненависти. Виртуоз был для него всем, он был почти богом.
11
        Поутру он наконец сделал то, что давно уже следовало бы - заглянул в гости к мадам Сирень. У портнихи в мастерской, как всегда, было уютно и по-домашнему тепло. Ее тихие трудолюбивые ученицы приветливо кивнули Шуту, но ни одна не прервала своей работы - должность придворной швеи считалась весьма почетной и хлебной, заполучив ее, женщины трудились с полной отдачей, опасаясь потерять свое место. Госпожа Иголка держала своих подопечных в строгости. Лентяек на дух не выносила, выгоняла без сожаления, даже если они были талантливы. И сама она была первой, кто утром приходил в мастерскую, последней, кто оставлял ее вечером.
        Шут огляделся, ища свою самую бесценную оппонентку в словесных дуэлях, но нигде не увидел ее. Опережая его вопрос одна из портних, вероятно, оставленная за старшую, сказала:
        - Мадам Сирень сегодня не придет, господин. Можем ли мы чем-нибудь помочь вам?
        Шут покачал головой.
        - А почему ее нет? - спросил он, уже чувствуя, что причина не в срочном выезде на дом к клиенту…
        - Лекарь не велел ей работать несколько дней. У нее опять неладно с сердцем.
        - С сердцем? Разве она больна? - Шут удивленно хлопнул ресницами.
        - А вы не знали?
        - Нет… - он сел на ближайший табурет и с тревогой уставился на свою собеседницу. Сам Шут, как и все молодые люди, редко вспоминал, что такое настоящие болезни, и еще реже задумывался о здоровье других.
        - Это давно уже… - молодая женщина вздохнула. - А намедни ей что-то совсем нехорошо стало, прямо тут, в мастерской… Господин Архан сказал, что мадам Сирень нужно отдохнуть несколько дней.
        - Понятно… - Шут растерянно крутил бубенчик на отвороте куртки. - А… где я могу найти ее? - он знал, что мадам Сирень живет где-то во Внутреннем Городе. Но где именно?
        - Небольшой дом сразу за лавкой сладостей, - да, как и все дворцовые лакомки, он прекрасно знал эту чудную кондитерскую, где всегда можно было найти самые восхитительные во всей Золотой пирожные и конфеты.
        Шут поблагодарил швею, и оставил мастерскую, подарив женщине на прощанье ободряющую улыбку. Очень уж она была печальна…
        По дороге к дому Госпожи Иголки Шут со смутной тоской думал о том, как на самом деле хрупка человеческая жизнь. Как многое можно не успеть сделать и сказать… Поначалу он собирался просто поблагодарить портниху за новый костюм, но теперь понял, что давно уже хотел поговорить с ней… не сражаться словами, как это бывало обычно, а узнать наконец, откуда же у этой женщины такой удивительный талант. Быть может, и она по-своему наделена Силой?
        Нужный дом он приметил сразу, но перед тем как направиться к нему, заглянул в кондитерскую. Шут не знал, любит ли мадам Сирень пирожные, однако полагал, что как и все женщины, она должна обрадоваться такому гостинцу.
        Уже стоя у дверей портнихиного дома, он вдруг сильно оробел, испугался, что его визит может оказаться вовсе не желанным, но, пересилив сомнения, все же дернул шнурок звонка.
        Открыла ему сама хозяйка. Вопреки опасениям Шута, выглядела она вполне бодро и даже боевито, как будто только что задала трепку кому-то из домашних. Однако при виде гостя словно растерялась, взглянула на него с неподдельным изумлением.
        - Патрик? Это какими же судьбами?
        Шут широко ухмыльнулся, пряча за бравадой смущение, и протянул мадам Сирень свой скромный подарок.
        - Да вот… Узнал, что вы захворали… Решил заглянуть.
        - Чудно, - промолвила она, все еще не скрывая удивления, - Вот уж кого-кого, а тебя, господин насмешник, увидеть не ожидала, - портниха посторонилась, пропуская его в дом.
        Шут вошел и замялся у двери, не зная, куда себя девать.
        - Чего это ты заскромничал вдруг? - продолжала удивляться мадам Сирень. - Проходи давай. Плащ на вешалку повесь. Коль уж принес сладости, пойду согрею чай, а то вон какой тощий опять. Не успевает тебя матушка Тарна откормить…
        Пока хозяйка гремела посудой на кухне, Шут с любопытством оглядывал ее скромное, но столь же уютное, как и мастерская, жилище. Стены маленькой гостиной были щедро украшены вышивками, а мебель - кружевными салфетками. И все выглядело так аккуратно… только вот посреди комнаты высилась кучка глиняных осколков. Не иначе, как тут что-то разбили несколько минут назад.
        - А ты правда принес конфет? - услышал Шут веселый тонкий голосок и обернувшись увидел, как в щелку из-за двери соседней комнаты на него смотрят два лукавых синих глаза.
        - Правда, - ответил Шут, расплываясь в улыбке. - Иди сюда, познакомимся.
        - Не… я потом… - щель, была узкая, но Шуту удалось рассмотреть синеглазого сладкоежку: это оказался мальчишка, едва ли старше четырех лет, пухлощекий, но худенький, со светлыми льняными волосами. - Меня бабушка поймает и трепку задаст… Я разбил кружку, - важно сообщил он гостю.
        - А! Выбрался? Плюшек, небось захотел? - мадам Сирень усмехаясь вошла в гостиную с подносом, на котором уже стояли, дымясь кипятком, пузатые глиняные чашки. Такие же, как та, осколки которой лежали на полу. - Это внук мой. Слент. Тот еще выдумщик… Почуял, видать, родственную душу. Иди уж сюда, - позвала она мальчика. - Дам тебе пирожных, хоть и не следовало бы…
        Спустя несколько минут они уже сидели втроем за небольшим круглым столом, накрытым кружевной белой скатертью и Шут с огромным интересом слушал историю о том, как мадам Сирень стала Госпожой Иголкой. Он так и не спросил ее про Силу, без того понял, что портниха ею обладала. Сила ее была не такая, как у лекарей, но все-таки схожая. Мадам Сирень, за глаза называемая колдуньей, как оказалось, вовсе не скрывала, что умеет чувствовать людей особым образом. Но она сразу же сказала, что объяснить это едва ли сумеет.
        - Я - швея, Патрик, а не поэт. Видеть вижу, а передать словами… нет… мне проще сшить что-нибудь. Каждый мой наряд - рассказ о человеке. Более правдивый, чем любые речи. Только я никогда не понимала людей, которые завидуют мне… они думают - у меня просто талант. Не знают, что значит видеть суть заказчика… А это порой вовсе не так радостно, как им кажется. Кабы не этот дар, не пришлось бы и сердечные капли принимать… Впрочем, я не жалею, что он мне достался. - Мадам Сирень утерла салфеткой перепачканную кремом мордашку внука. - А ты заходи еще, Патрик, если захочешь. Вон как Слент на тебя смотрит, понравился ты ему, - она улыбнулась печально. - Отца-то у парнишки нет, погиб мой сын вместе с женой… А ребенку мужской ласки не достает… - женщина горестно качнула головой. - Ох, война еще эта окаянная… сколько молодых унесет…
12
        Война началась через два дня. Рано утром, когда еще даже повара не приступили к своим делам, раздался тревожный сигнал боевых рогов - в бледном свете луны дозорные из Уступов увидели паруса и по сигнальной цепочке передали весть в Золотую…
        Флот Руальда был невелик - потребность защищать королевство с моря отпала уже давно. Зато наземная армия стараниями принцессы тайкуров имела теперь внушительные размеры. Посему было решено позволить врагам беспрепятственно войти в гавань и атаковать их непосредственно на берегу. Генерал армии Закатного Края и его военные стратеги рассчитали, что высадка противника должна быть спланирована в районе деревушки Уступы. Дно там глубокое почти до самого берега, а королевский тракт совсем рядом - рукой подать. Сутки перехода - и армия в Золотой. Именно так рассуждал бы любой на месте короля Белых Островов. Именно к Уступам был выслан один из передовых отрядов.
        Шут проснулся от первых же звуков, возвестивших боевую тревогу. Он широко распахнул глаза и сразу же почувствовал, как торопливо застучало сердце. Стремительно сорвавшись с кровати, кое-как натянув штаны и рубаху, он выскочил в коридор. Двери других покоев распахивались одна за другой - испуганные люди желали удостовериться, что им пока еще ничего не грозит. В основном крыло дворца, где жил Шут населяли неродовитые, но уважаемые при дворе господа вроде казначея, библиотекаря, музыкантов и писарей. Все они были так же далеки от военных дел, как и он сам.
        Вежливо кивая им на бегу, Шут, не теряя времени, поспешил к Руальду.
        Как это ни странно, в королевские покои его пропустили, не чиня никаких препятствий. Вероятно, новым своим стражам Руальд тоже объяснил, что господину Патрику дозволяется приходить в любое время… Когда Шут вошел в его кабинет, король был одет и абсолютно собран. Казалось, он вовсе не ложился спать. Возможно даже, Руальд знал, когда ждать гостей и в самом деле обошелся в эту ночь без сна. В тот момент, когда Шут возник на пороге, он стоял над картой, что-то отмечая для себя. Рядом сидели бритый командующий тайкурской армией и министр безопасности, господин Торья Бари, весьма пугающий человек с неизменным холодным взглядом хищника, завидевшего добычу. Оба они не обратили на Шута никакого внимания, только сам Руальд коротко кивнул своему любимцу.
        - А! Мой Патрик. Тебе тоже хочется повоевать? - король шутил, конечно, но голос его не был веселым. Шут услышал в нем тревогу и напряжение. С внезапным озарением он понял, что Руальд боится. Но почему? У него такая сильная армия, хорошие командиры… В конце концов, Солнечный Чертог вообще неприступен.
        Что страшит короля?
        - А где Нар? - спросил он, игнорируя глупый вопрос Руальда.
        - Со своими людьми.
        - Почему же не с вами, Ваше Величество?
        - По твоему мне нужна нянька? - нет, ну положительно король решил побить рекорд по количеству глупых вопросов.
        - По-моему, нянька нужна ей, - невесело хмыкнул Шут, усаживаясь в кресло у камина. Он отпил глоток из стоящей рядом бутыли с вином и выразительно уставился на Руальда.
        - Оставь, Пат. Без твоих дерзостей тошно.
        Ого! Оказывается королю тошно. И то верно… Не страшно, а просто противно. Стыдно. Как-никак, ему, скорее всего, придется встретиться с Давианом и, возможно, даже взглянуть ему в глаза. А может… может, он боится, что Элея тоже прибудет вместе с армией Белых Островов? Да… пожалуй, так оно и есть. Эх, Руальд, Руальд… Заварил ты кашу!
        Не успел Шут ничего ответить, как дверь отворилась, и в кабинет шагнул генерал Гиро. Он коротко доложил королю о полнейшей боевой готовности войск. Руальд молча выслушал его.
        - Значит, действуем, как запланировали, - подытожил он.
        Но это было не все, что пожелал сказать генерал.
        - Ваше Величество… я все-таки настоятельно рекомендую вам не покидать пределы замка. Давиану нужны не земли, а ваша голова. Для вас было бы крайне неосмотрительно подвергать себя опасности.
        - Мы уже обсуждали это, Гиро. До тех пор, пока действия не развернутся по третьему варианту, я всецело доверяю командование тебе. Еще вопросы?
        - Да, Ваша Светлость. Если позволите. У меня есть некоторые соображения, которые я хотел бы изложить вам лично. Без посторонних.
        По выразительному взгляду короля, Шут понял, что посторонние - это он. Со вздохом выбравшись из кресла, он подошел к Руальду и, заглянув королю в глаза, вдруг порывисто обнял его.
        - Береги себя, - прошептал он еле слышно и, развернувшись, быстро покинул комнату.
        Чтобы за дверью нос к носу столкнуться с Тодриком.
        Принц, следуя моде, был одет во все темное - бархат и атлас цвета зимней ночи подчеркивали угольную черноту волос наследника, а сапфиры на пуговицах - цвет глаз. Ледяных, непроницаемо бездушных… Тодрик широко ухмыльнулся. Он был не особенно силен и ловок, но над Шутом возвышался как минимум на полголовы, да и в плечах был значительно шире. Принц знал, что любимчик его брата не способен оказать ни малейшего сопротивления, случись ему невзначай налететь на кулак наследника. Тодрик скрестил руки на груди и встал так, чтобы Шуту невозможно было обогнуть внезапную преграду. Кривая усмешка гуляла по его красивой, лощеной физиономии: попался, мол, дурак!
        Несколько мгновений Шут смотрел в лицо своего давнего обидчика. Вопреки ожиданиям Тодрика, он не испытывал страха. Страх умер в темнице. Или даже еще раньше - в порту Улья. А в этот миг Шуту вдруг отчаянно захотелось увидеть в принце хоть что-то доброе. Ну хоть что-нибудь!
        Нет…
        Пустота.
        Шут не стал беспомощно тыкаться влево или вправо от Тодрика, пытаясь его обогнуть. Он просто брякнулся на колени и с громким петушиным криком проскочил между ног Руальдова братца. Красиво перекатившись через голову Шут снова встал на ноги и наклонился так, что лицо оказалось между коленей. Он махнул руками, точно крыльями, скорчил противную рожу и, высунув язык, издал громкий неприличный звук. Принц оскалился но даже сказать ничего не успел - разогнувшись, Шут со смехом выбежал прочь. На душе у него по-прежнему было скверно и веселиться не хотелось вовсе, но в этот момент он окончательно понял, что его шутовской дар таки не исчез безвозвратно.
        Армия покинула город с рассветом. А Шут провел остаток дня в непрерывной тревоге. Он почти наяву видел, как сгущаются темные тучи над головой Руальда…
13
        О том, что случилось ночью, Шут узнал лишь со слов других. Сам он все время находился во дворце, в то время как основные события развернулись за его пределами. И совсем не там, где предполагалось…
        Король Давиан все-таки избрал другой способ привести свою армию в земли Закатного Края. Корабли, увиденные дозорными, были лишь отманкой. Как только неприятель убедился, что почти все силы Руальдовой армии брошены к Уступам, он нанес основной удар прямо по Золотой… Это было столь неожиданно, дерзко и нелогично, что никто не оказался готов к подобному повороту событий.
        Корабли вошли в гавань глубоко за полночь, и уже к утру все было кончено. Давиан получил то, за чем пришел… Город же почти не пострадал. Лишь несколько улиц зияли черными дырами сожженных дотла домов, да люди были напуганы до полусмерти. Основной удар приняли на себя городские стражники и гвардейцы: из двух сотен храбрых воспитанников Дени в живых осталось меньше трети…
        Говорили, что король Белых Островов продал душу демонам, а взамен получил силу делать видимое невидимым. Как иначе объяснить неожиданное появление кораблей в гавани? Каким образом они до последнего оставались незаметными для дозорных?
        Шут так и не узнал, что случилось с Руальдом, и почему король решил встретить врага силами одних лишь резервных войск. Какое помрачение заставило его покинуть неприступный замок и возглавить атаку?.. Почему он не дождался подкрепления?
        Когда улицы города озарились огненными вспышками и наполнились криками горожан да лязгом оружия, король выступил с остатками армии, покинув замок через северные ворота. Шут даже не успел увидеться с ним перед боем.
        Поняв, что Руальд все-таки совершил глупость, от которой его предостерегали все верные подданные и друзья, Шут поднялся на восточную башню и оттуда пытался разглядеть происходящее. Но что можно увидеть в темноте? Едва только он оказался на обзорной площадке башни, уже знакомое предчувствие беды накрыло его ледяной волной, распахнувшись до размеров животного ужаса и почти лишив возможности думать. Шут и сам не ожидал, что с ним может произойти такое. В последний раз подобный страх он испытал когда смотрел на пылающий фургон, в котором провел свое детство. И теперь ужас той ночи наложился на сегодняшний и еще какой-то совсем давний, с которым он жил всю жизнь. Умноженный многократно, он будто снова превратил Шута в беспомощного мальчишку.
        Он не понимал, что происходит, не знал, чем кончится эта ночь… Шуту понадобилась вся его воля, чтобы вспомнить - он давно уже взрослый, а вокруг не дикий лес, а мощные стены, которые еще никому не удавалось взять.
        Не были взяты они на этот раз. Руальд сам вышел за территорию замка…
        Услышав победные крики, Шут сразу понял, что случилась беда. Отчаяние, наконец, пересилило страх, и он опрометью ринулся туда, где утихали звуки битвы. Когда он добрался до главных ворот, горестная весть уже облетела Внутренний город - король пропал.
        Спустя пару часов, Шут сидел в кабинете Руальда и бесцельно двигал по доске для 'престолов' игровые фигуры. В другом конце комнаты капитан Дени нервно крутил в руках пустую чашу. Он стоял у окна и смотрел, как медленно занимается над городом бледный рассвет. Рядом с капитаном в высоком кресле сидел угрюмый помощник генерала. Советник Пелья горестно скрючился у большого стола для бесед с подданными. И без того уже очень немолодой, он в этот момент вовсе казался дряхлым стариком. Губы у советника дрожали, руки тоже. Он расплескал вино из чаши, что налил ему Дени, на дорогой халат, но даже не заметил этого. Капитан, впрочем, выглядел не намного лучше. Только министр Торья как всегда хищно поблескивал своими птичьими глазами, в каждом пытаясь разглядеть виноватого.
        В комнате висела тяжелая, как угарный дым, тишина, нарушаемая только стуком костяных фигур по золотой доске. Все слова уже были сказаны, все итоги подведены.
        Большая часть флота Белых Островов покинула гавань к этому часу. Враги не увезли пленных рабов, не нагрузили трюмы золотом и дорогой утварью. Давиан заполучил нечто большее, то единственное, чего жаждал - Руальда. Никто не знал, жив ли король, но всем уже было доподлинно известно, что его действительно захватили солдаты противника. Это видели те немногие гвардейцы Дени, что остались в живых. К сожалению, ни один из них не смог внятно объяснить, в какой момент Руальд, окруженный плотным кольцом охраны, вдруг оказался в руках островитян. Причина же, заставившая короля покинуть стены Солнечного Чертога была до безобразия простой и глупой. Как и предполагал Шут, Руальду, что называется, вожжа под хвост попала… не смог он, великий и могучий повелитель Закатного Края, оставаться в безопасных покоях, когда улицы его города заполыхали точно бочонок с маслом. Правда, по словам советника, король уже почти согласился дождаться Нар с ее тайкурами… Какая-то неясная причина заставила его изменить решение в последний момент… Или кто-то. Кто-то, кому это очень выгодно. Имя принца никто не назвал, но думали все о
нем. Тодрик на собрании не присутствовал: едва узнав о беде постигшей брата, он затворился в дворцовой часовне и якобы неистово молился о спасении короля. Да только Шут очень хорошо помнил, что одна из дверей каменного лабиринта открывается именно в эту часовенку, расположенную в самом сердце дворца… Сообщать об этом остальным он не собирался - Руальду его слова уже не помогут, а на себя беду накликать можно запросто. Торья не применет поинтересоваться откуда у господина Патрика такие любопытные сведения.
        Шут думал о другом. О Нар. Пытался понять, что чувствует сейчас маленькая колдунья, разом лишившись жениха и короны, что уже почти коснулась ее мальчишеской головки. Теперь у принцессы не оставалось никаких причин находиться во дворце и претендовать на что-либо. Конечно, у нее внушительная армия, но если уж дело дойдет до силовых решений… Нар все-таки не удастся получить Золотую. Командование примет Тодрик… А принц хоть и тихоня, но не дурак, несмотря на скудную фантазию. Он сумеет использовать мозги Дени и Гиро нужным образом. Продолжительная война за земли - это вам не карательная вылазка разгневанного Давиана. С тайкурами жители Закатного Края воевать умели, обороняться от них тоже. Армию Руальдов папаша, конечно, развалил, да и наследник его не очень-то интересовался этим вопросом… Привыкли к спокойной жизни… Но, в конце концов, есть еще рыцарский орден. Все эти любители тяжелого железа давно продались Тодрику с потрохами, и если уж принц загребет власть в свои руки, благородные сэры не дадут его в обиду. Им невыгодно кормушку терять.
        Шут с горечью подумал, что если бы рыцарский отряд был в Золотой в эту ночь, то возможно все сложилось бы иначе… А может и нет. Какой прок сетовать о том, что не изменишь… Уверенный в тайкурах своей любимой невесты, Руальд позволил принцу увести почти всех рыцарей на юг, где те, якобы, охраняли Тодрика и наводили порядок в районе границы с одним из мелких княжеств. А обратно наследничек почему-то вернулся без своих верных псов… Оставил решать там какие-то мелкие приграничные конфликты.
        Как бы то ни было, а Нар вряд ли захочет силой захватывать власть в Золотой. У нее есть только один способ удержать свои позиции - вернуть Руальда.
        Но как?
        Это ей предстояло решить с верными людьми короля, которые были ничуть не меньше заинтересованы в его возвращении.
        Внезапно Шут понял, что ему нет смысла вместе с остальными собравшимися в королевском кабинете ждать приезда Нар и Гиро. Его присутствие в Золотой ничего не решит и не определит. А в гавани еще стоят корабли Белых Островов…
        Чего же он ждет?
14
        На сборы Шут потратил считанные минуты. Много ли надо времени, чтобы достать кошель с монетами и набросить на плечи теплый плащ…
        Сначала он хотел попрощаться с теми, кто всегда был добр к нему, ибо не знал, вернется ли когда-нибудь назад, но в последний момент передумал. Махнул на все рукой. Кому сейчас до него дело?
        Брать себе лошадь в королевской конюшне Шут тоже счел излишним. На корабле ему конь не понадобится, только матросам лишние хлопоты. А что касается Белых Островов, то там, наверняка уж, ему удастся разжиться хоть каким-нибудь ишаком. Он решил спуститься до гавани пешком. Внутреннее чутье безошибочно подсказывало Шуту, что на одном из кораблей его все равно обязательно дождутся. Перед отъездом он хотел своими глазами взглянуть на город, истерзанный событиями минувшей ночи. Почему-то он полагал, что должен увидеть и запомнить страшные следы, оставленные глупой, никому не нужной войной.
        Золотая Гавань казалась не то мертвой, не то погруженной в глубокое беспамятство. Невзирая на относительно поздний - по крайней мере, для утренних дел - час, на улицах почти не было людей. И никаких обычных звуков… даже собаки лаяли лишь изредка. Все горожане, кого Шут встретил по дороге, выглядели или убитыми горем или просто оцепеневшими от ужаса. Они еще не поняли, что все кончилось, не поверили до конца. Шут понимал, что испуганные люди начнут приходить в себя только, когда солнце дойдет до полуденной черты, и станет окончательно ясно, что вражеские корабли покинули залив.
        Дома через один стояли заколоченными, в большинстве своем - наскоро, кое-как. Горожане, до последнего момента уверенные в своей безопасности, спасались бегством, когда корабли Белых Островов уже подошли почти вплотную к причалам. Шут знал, что со сторожевых башен на врага обрушили целый каскад огненных стрел, но ни одна из них не воспламенила вражескую флотилию. Люди поминали магию, и все тех же демонов, которым, якобы, продался Давиан, но Шут понимал, что предусмотрительный король Островов просто нашел, чем обработать и сами корабли, и их снасти.
        Дорога до причалов была не так, чтоб очень длинной, но Шут успел увидеть и выгоревшие дворы, и трупы на мостовой, и многочисленные потеки замерзшей крови. Среди убитых были в основном островитяне, но он не обольщался на тему ратной силы воинов Закатного Края. Просто почти всех своих мертвых люди Золотой уже унесли. Шут вспомнил мальчиков-гвардейцев, которых Дени готовил к принятию присяги незадолго до приезда Руальда из княжества тайкуров. Остался ли в живых хоть кто-то из этих ребят?
        Какая-то женщина сидела на земле и монотонно раскачивалась из стороны в сторону. Глаза у нее были настолько безумные, что Шут даже не увидел смысла попытаться помочь. Скорее всего, несчастная потеряла кого-то из близких. Возможно, ее ребенок сгорел в одном из тех домов, что оказались на пути захватчиков. На пепелище неподалеку воровато копошились два подростка, одетых в такую рванину, что у Шута не достало решимости осудить их за это. Двумя кварталами ранее он видел еще одного мародера, тот, оскалившись, издалека пригрозил Шуту кривым ножом и продолжил рыться в куче прогоревших бревен.
        Несколько раз он останавливался, чтобы хоть на миг прикрыть глаза. Идти было страшно. Очень страшно. До тошноты. Еще никогда в жизни Шут не видел столько боли, крови и смерти. Ужас подкатывал к горлу горячим комом, и хотелось просто исчезнуть, спрятаться, перестать воспринимать этот ужасный мир.
        'Ох, боги… Сколько мертвых… сколько крови… Светлая Матерь… Может, оно и к лучшему, что Руальда схватили так быстро… , - подумал Шут, в очередной раз стиснув веки и с дрожью обходя еще одно тело, лежащее на побуревшем снегу. Он понимал, что Золотая отделалась легким испугом. Погибших было бы гораздо больше, останься король во дворце. Так ли безумен был его поступок? Может быть, это и есть истинно королевский выбор - пожертвовать собой ради своего народа?
        Ветер нес по пустым улицам мелкую холодную крупу, снег уже частично замел изувеченные тела, но того мальчишку он узнал сразу… Парнишка так и лежал, как привиделось Шуту три дня назад - с длинной черной стрелой в спине, кровь впиталась в утоптанный снег обочины. Борясь с тошнотой, Шут медленно присел рядом и дрожащими руками обломал древко, не надеясь выдернуть стрелу из окостеневшего тела. Он перевернул легкое тело и заглянул мальчишке в лицо. Ужас… это было последнее, что почувствовал ребенок, которого до сих пор никто не хватился и не нашел среди мертвецов. Шут хотел закрыть ему глаза, но понял, что не сможет этого сделать - кожа век заледенела. Он просто накрыл лицо мальчика шапкой, лежавшей рядом, и, тяжело поднявшись, пошел дальше. На душе было пусто и стыло. Даже страха не осталось. Мысли и чувства будто подернуло изморозью.
        Корабль Белых Островов Шут увидел сразу. Это крутобокое, изящное судно ничем не напоминало ни привычные глазу 'торговые бочонки', которые в основном швартовались в гавани, ни нарядные вычурные шхуны местных вельмож. Корабль стоял чуть поодаль от причалов, на достаточном расстоянии, чтобы не долетали стрелы. Шут ни мгновения не сомневался, что боевой красавец ждет именно его. Навряд ли у капитана были другие причины задерживаться.
        Но как подать ему знак?
        Шут огляделся, ища лодку. Как назло, все они были либо без весел, либо болтались на волнах вне пределов досягаемости, иные - вовсе кверху килем. Однако, долго вертеть головой не пришлось. Непонятно откуда возник тот самый человек, что принес ему послание от Элеи. Шут почти сразу узнал его по походке - стремительной и плавной, точно у хищника. Мужчина не стал подходить близко, он просто поднял над головой факел и сделал лишь одно короткое отточенное движение. Шут бросил взгляд на корабль и тотчас заметил ответный сигнал. Когда он вновь обернулся к незнакомцу, тот уже исчез… А от корабля почти сразу же отделилась небольшая шлюпка с двумя гребцами. Несколько минут - и она уткнулась носом в причал.
        - Вы - господин Патрик? - спросил один из мужчин, почти седой, но вовсе не старый. Шут кивнул. - Нам приказано доставить вас на Острова. Вы готовы?
        - Вполне, - он почувствовал волнение - жизнь его в очередной раз делала странный непредсказуемый кульбит.
        - Тогда поторапливайтесь. Нам не хотелось бы застать здесь вашу ведьму.
        - Она не моя, - машинально ответил Шут, перебираясь через борт. Лодка закачалась, когда он ступил на дно.
        - Ваша, не ваша… нам до этого дела нет. Ступайте на корму, - седой взялся за весла, а следом за ним принялся грести и второй парень. Лодка сначала рывками, а потом все более и более плавно заскользила по спокойной темной воде.
        Выбираясь из туч, над гаванью медленно всходило солнце.
15
        Каюта, куда поселили Шута, предназначалась, судя по всему, как минимум для генерала. По сравнению с той, что досталась Элее на 'Болтунье', она была просто роскошна. Ковер на полу, письменный стол, широкая койка, а главное - небольшое застекленное окно, пропускающее настоящий дневной свет…
        Сначала Шут даже растерялся. Еще никогда ему не оказывали таких почестей. Одной каютой дело не ограничилось - почти сразу же к нему прислали юнгу в качестве личного слуги. Расторопный юноша споро накрыл завтрак на белой скатерти, а вино, что он подал к столу, явно было из личных капитанских запасов. Шут безошибочно определил сувартийское.
        Элея.
        Шут не испытывал ни малейшего сомнения, кому обязан столь щедрым приемом. Окажись он на корабле по своей воле, капитан не потратил бы на чудака в бубенцах и пяти минут своего драгоценного времени - от Шута не укрылся взгляд, которым коротко смерил его этот человек. Вероятно, капитан Дужет ожидал от своего почетного пассажира чего-то большего. Впрочем, Шуту на это было наплевать, а капитан больше ничем своего мнения не выказал. Даже пару раз приглашал гостя на ужин в свою каюту.
        'Стремительный', их корабль, очень быстро оправдал свое название, догнав остальную флотилию. Однако, Шуту так и не удалось увидеть Руальда - они шли без остановок, прямиком к Белым островам.
        Дни тянулись монотонно и безрадостно. Шут не мог отделаться от мыслей о короле, чья жизнь висела на ниточке столь тонкой, что в пору вспомнить про наследника…
        Как-то раз он спросил капитана, что ждет Руальда на Белых Островах и увидел удивление в глазах Дужета: разумеется, его казнят. Неужели это не понятно?
        Думать о том, что Руальд и в самом деле может лишиться головы, было невыносимо. Шут слишком любил короля. Кроме того, он понимал, каких дел натворит Тодрик, заняв престол.
        'О, Руальд, Руальд, как же ты сумел так вляпаться?!
        Шут не страдал морской болезнью, но от мыслей о плахе, уже установленной для короля на Островах, ему становилось так тошно, что юнга частенько уносил еду обратно на кухню нетронутой. Шут не знал, как помочь Руальду, он понимал лишь одно
        - нельзя допустить, чтобы смерть короля воплотилась в реальность. Это будет конец всему. Конец Закатного Края. Конец мирным отношениям и торговле. Единственный выход - убедить Элею отменить казнь. Едва ли ей самой это нужно. Вот Давиан - этот да, все сделает, лишь бы свершить правосудие… Но мнения дочери он послушается. Должен послушаться! Только бы Элея сама не потеряла разум от обиды. Впрочем, ей это не свойственно, а значит, надежда еще есть…
        Мальчик-юнга неизменно торчал поблизости от Шутовой каюты, он готов был выполнять любые прихоти господина, буде они окажутся возможными в условиях аскетичной корабельной жизни. Но Шут почти ничего не просил и не требовал, довольствуясь малым. Он вообще старался лишний раз не выходить на палубу, где моряки начинали разглядывать его точно диковинную игрушку, неведомо как попавшую на боевой корабль. Разумеется, ни посмеяться над ним, ни обидеть почетного гостя никто даже и не подумал бы. К Шуту относились с уважением, но сам он полностью осознавал свою чуждость их миру. Он был слишком другим, слишком не похожим на этих суровых воинов, что, наверняка, меж собой посмеивались над странным пассажиром, который в военное время даже кинжала при себе не носит. Хотя… эти мысли оставались лишь догадками, а Шут не любил скверно думать о людях, не будучи уверенным в своей правоте. Как знать, может, им вовсе не было до него дела. Ну, ходит господин с бубенчиками по судну, ну, и пусть себе ходит… В другое время Шут, может, и захотел бы стать своим в этой компании, блеснув талантами, завоевать расположение
воинов-моряков. Но не теперь…
        В его каюте нашлась неплохая коллекция книг о путешествиях и разных странах, многие из них Шут увидел впервые. Было здесь, например, полное собрание сочинений о Внутренних Королевствах, к которым относился и Закатный Край, были описания Южных земель и даже иллюстрированный путеводник по Диким Княжествам - вещь действительно редкая и ценная. Шут любил такие книги. В Солнечном Чертоге он прочел немало трактатов о разных странах. И всегда мечтал увидеть их своими глазами… Увидеть снежные вершины Герны, где люди столь же холодны и безжалостны, как лютая стужа… Увидеть солнечные виноградники Ферестре, которые были воспеты не одним поэтом. Мечтал о знойном Суварте, где лошади горбаты, а женщины покрывают лица вуалями, пряча их от палящего солнца и таких же горячих мужских глаз… С труппой Виртуоза Шут изъездил все дороги Закатного Края, но за его пределами почти не бывал.
        Так что короткие зимние дни он проводил за чтением, а по вечерам, когда от тусклого света лампы уставали глаза, безжалостно гонял себя, выполняя по два-три круга упражнений. Только так и можно было отвлечься от тягостных мыслей, которые ему вконец надоели. Когда на горизонте показались укутанные снегом внешние острова Белого архипелага, Шут уже неплохо разбирался в истории Заморья, а руки и ноги его налились привычной упругой силой.
        Обитаемых островов в Белом архипелаге насчитывалось семь. Таан, самый большой был наиболее заселенным, само собой там находилась и столица - Таура. Два меньших острова образовывали с ним почти идеально ровный треугольник, а три совсем маленьких цепочкой тянулись от Таана в сторону Закатного Края. Товары, вывозимые с них, имели большой спрос в Золотой. Но настоящей сокровищницей был самый маленький островок архипелага - Одуванчик. Это смешное детское название он получил за большое количество одноименных цветов, растущих по всей его территории. К счастью, удивительная земля Одуванчика давала жизнь не только цветам, но и той самой травке, которую Шут так любил добавлять в вино. Кумин. Приправа, цена которой всегда измерялась исключительно золотом. Кулинары добавляли ее в пищу, врачеватели же готовили из кумина лекарства, что исцеляют неизлечимые подчас болезни. Собирать эту траву было непросто - она росла только высоко в горах, а в срезанном виде очень быстро портилась, не будучи обработанной должным образом. Искусственно высаженный, кумин не приживался ни на Белых Островах, ни в Закатном Крае.
Считалось, что он продляет жизнь, поэтому, желая выказать особое почтение, его нередко дарили королям и другим высокопоставленным лицам. Золотой сундучок с этой чудесной травкой был свадебным подарком короля Давиана Руальду…
        Остальные острова архипелага являлись, по сути, просто голыми скалистыми утесами, почти непригодными для жизни. Именно их увидел Шут, когда поднялся на палубу, услышав радостные крики 'Земля! . Зима намела над пустынными выступами суши пышные белые шапки, которые искристо сверкали на солнце, слепя глаза. Учитывая, что снег на Белых Островах шел по полгода, становилось совершенно понятным происхождение их названия.
        'Стремительный' подошел к пирсу одним из первых, и Шут сразу понял, что ни помпезных процессий, ни отчаянного ликования здесь не будет. Да, их встречали с радостью, но сдержанно и торжественно. Жители столицы точно по команде склонили головы, когда с королевского корабля опустили сходни. Но едва только Давиан ступил на широкие доски причала, люди вновь распрямились, на их лицах Шут увидел искренние, полные любви улыбки. Он знал из рассказов Элеи, что на Островах король
        - не просто повелитель. Это отец. Справедливый добрый родитель для каждого. Дети островитян воспитывались с этим знанием. Такое отношение накладывало особую ответственность как на подданных, так и на монарха, ибо отец должен гордиться детьми равно, как и они им. Возможно, именно поэтому на троне Островов никогда не процветали тирания, глупость и бессмысленная жестокость. Если наследник по какой-либо причине не соответствовал 'родительской' роли, Советом Мудрых всегда выбирали более подходящего, как бы далеко не отстояли его родовые связи с правящей династией. Из книг по истории Шут знал, что несколько раз королями Островов становились бастарды, причем, иногда даже женщины. У Давиана не было детей, кроме Элеи, и не выйди она замуж за Руальда, Белый трон достался бы ей, как единственной принцессе. Но сразу после свадьбы Совет выбрал нового первого наследника - какого-то Элеиного троюродного брата, еще совсем мальчика, но с хорошими задатками.
        Элея…
        Она тоже встречала отца. 'Стремительный' встал на якорь бок о бок с королевским кораблем, и Шут смотрел на Ее Величество с такого близкого расстояния, что мог разглядеть даже украшения в волосах. Она подошла к королю первой, крепко обняла его и что-то негромко сказала. Тот кивнул в ответ и махнул рукой в сторону 'Стремительного', к которому уже подтащили сходни. Взгляд Элеи метнулся вверх и встретился со взглядом Шута…

…Как бы плохо ни было у него на душе, эти медовые глаза наполнили ее светом до краев, и Шут почувствовал, как неудержимо расплываются его губы в улыбке, как оттаивает давно заледеневшее сердце.
        Боги, он ведь так скучал! Ему, оказывается, так не хватало этого света…
16
        Замок Брингалин, родовое гнездо Белых королей, был настоящей морской крепостью. Частично вырубленный прямо в скале, он возвышался над столицей точно безмолвный страж, прекрасный своим изяществом и лаконичностью линий. Каждая деталь замка была продумана и несла конкретный практический смысл. Сдержанностью отличались и внутренние помещения, где простота и гармоничность обустройства недвусмысленно указывали на отсутствие у хозяев замка устремлений к излишней роскоши. Шагая по просторным светлым лестницам Брингалина, Шут подумал, что Руальду, пожалуй, не очень понравилось бы здесь - слишком мало позолоты и дорогих гобеленов.
        'Хотя… какие глупости! - одернул он себя, - королю сейчас понравится все, что угодно… В сравнении с темницей даже лачуга бедняка - сказочные хоромы…
        Шут представил себе, как в этот самый момент Руальд отмеряет шаги по темным коридорам подземелья, и тихо содрогнулся от ужасных воспоминаний о холоде, крысах и боли…
        К счастью, никто этого не заметил: человек, сопровождавший Шута к отведенным ему покоям, был погружен в свои мысли.
        На пирсе, когда все корабли пришвартовались, Шуту удалось, наконец, увидеть Руальда… Король сильно осунулся, его всегда гладко выбритое лицо покрыла густая щетина, а снежные волосы поблекли и свисали серыми колтунами.
        - Да, дорогой мой король, похоже, тебя держали не в лучших условиях, - тихо пробормотал Шут себе под нос. В образовавшейся суете он незаметно покинул корабль и теперь пытался пробиться сквозь толпу, чтобы подойти к Руальду поближе. Увы, это оказалось совершенно невозможно: народу было слишком много, к тому же, короля плотным кольцом окружила стража. Один из воинов Давиана, также пролагавший себе путь к выходу с причала, услышал последние слова Шута и обернулся:
        - Вы неправы, господин, - весьма учтиво возразил он, - с королем обращались соответственно его положению. Я хорошо это знаю, ибо сам с того корабля, на котором плыл ваш властитель.
        Шут внимательно вгляделся в лицо этого человека - обветренное, суровое, но не лишенное того особого обаяния, что свойственно людям искренним, живущим в ладу со своей душой - нет, он не врал, это было совершенно очевидно.
        - Вы знаете, кто я? - спросил Шут удивленно.
        - Ваш костюм говорит за вас.
        Шут кивнул, коря себя за недогадливость.
        - Отчего же король выглядит так ужасно? - спросил он, хотя по сути уже знал ответ.
        - Страх, - подтвердил его догадку собеседник. - Полагаю, их милость, очень не хотят умирать.
        Шут отвел глаза, ему хорошо было знакомо, как отчаяние лишает всякого желания следить за собой.
        - Но разве Руальд не имеет права на помилование? - он даже дышать перестал, ожидая ответа на свой вопрос. И с облегчением увидел, как разговорчивый воин медленно кивнул.
        - Имеет. И если вы меня спросите, то думаю у него неплохие шансы остаться в живых. Королева Элея наверняка пожалеет супруга, добрая у нее душа… Хотя я, конечно, не возьмусь утверждать, что Давиан послушает дочь. Уж очень ваш Руальд обидел ее.
        - Я знаю… - не удержал вздоха Шут. - Я ведь был там.
        - Ну, тогда не исключено, что вам придется выступить на суде, - воин с трудом обогнул какую-то беременную бабу с усталым лицом и вновь оказался рядом с Шутом. Тот кивнул и подумал, не за этим ли его позвала королева. Но, несмотря на логичность догадки, интуиция ему подсказывала, что причина в другом.
        - Руальда околдовали, - зачем-то сказал Шут, хотя собеседник его, скорее всего, был в курсе такого очевидного факта, да и на судью вовсе не походил…
        - Как бы то ни было, а оскорбление нанесено, - услышал он. И это, к сожалению, была правда, с которой не поспоришь. Оскорбление нанесено. А свои ошибки мужчина смывает кровью… Эту истину он знал хорошо - спасибо Виртуозу.
        Сердце у Шута разрывалось от боли, как в тот день, когда он услышал об измене короля. Как и тогда, он не в силах был изменить то, что уже свершилось. Только молиться и верить, что просьба будет услышана…
        Возле выхода на главную улицу, его окликнули:
        - Господин Патрик! Вот вы где! Куда же вы пропали? Идемте скорее, экипаж давно ждет.
        Шут обернулся к новому знакомцу и коротко кивнул в знак прощанья. Воин ответил ему таким же легким поклоном и улыбкой, полной какого-то удивительного понимания и дружелюбия. Увидев это, Шут немало удивился - мужчины, в отличие от женщин, редко когда относились к нему с симпатией, предпочитая видеть в нем просто убогого дурака, может и наделенного какой мистической силой, но уж точно не достойного быть равным собеседником и тем более товарищем. Шут давно научился не обращать на это внимания и более того - с выгодой использовать такое к себе отношение. Во дворце жить подобным образом было совсем не трудно и даже весело. Однако за его пределами… Шут понимал, что ему многому придется учиться заново… Он должен был хотя бы частично соответствовать ожиданиям других людей. Прежде Шуту казалось, что для этого непременно нужно ломать себя. И подобная ломка грозила обернуться болью худшей, чем от любых обид.
        Когда он был еще ребенком, Дала взяла с него очень серьезное обещание никогда не отступать от своего истинного 'Я'. Никому не позволять переделывать себя, загоняя в рамки общепринятых норм.
        - Играй для всех, - говорила она, - не бойся одевать маски. Но внутри оставайся собой.
        Маленький Шут слушал ее, как обычно размазывая слезы по грязным щекам, ему в очередной раз влетело за 'девчачье поведение'. Уже и не вспомнить, что он сделал тогда, но Виртуоз надавал ученику весьма крепких затрещин. Шут ревел, зарывшись в стог сена, и, когда Дала пришла за ним, заявил ей, что лучше бы он родился таким как все.
        - Ну почему? - спросил он, пряча чумазое лицо в ладонях. - Почему боги сделали меня таким уродом?
        Далу его слова огорчили так сильно, что она даже рассердилась. Тогда-то и состоялся этот разговор, может быть слишком взрослый для десятилетнего мальчишки, но без сомнения один из самых важных в его жизни…
        - Это ты-то урод, Шутенок?! Ох, сказал… Вспомни лучше того несчастного парнишку из балагана Реймы! Вот кто в самом деле урод… - да, он помнил… Рейма называл своего подопечного 'отродьем демонов' и показывал за плату… Шут сначала боялся даже смотреть на изувеченного от рождения мальчика, его вид вызывал отвращение. Но через пару дней понял, что за внешним безобразием скрывается ранимая живая душа…
        - Ты - не урод. Ты просто другой, - со вздохом продолжала Дала, спокойно утирая кончиком своего большого цветного платка его слезы. - И не гневи богов, малыш. Не тебе сетовать на судьбу… Не тебе… А переиначивать себя, обтесывать точно деревянную болванку в угоду толпе зевак - пустое дело. Если боги дали тебе сердце, более чуткое и любящее, чем другим, это не значит, что нужно становиться таким же грубым и жестоким, как остальные. Если твоя душа жаждет чего-то большего, чем просто хлеб и мягкая перина, позволь ей оставаться крылатой. В мире столько людей, чью жизнь можно рассказать наперед до старости, они не лучше тебя, а ты не лучше их, ты просто рожден для другого. У тебя другая судьба. Однажды ты поймешь, для чего пришел в этот мир, мой Шутенок… но чтобы это произошло, тебе нужно сберечь свой огонь, свой внутренний свет. Не позволить никому сделать тебя таким, как все.
        То, что говорила Дала, было так странно и непохоже на слова ее мужа, на слова всех, кого Шут знал в своей недлинной жизни. Слушая ее, он впервые допустил мысль, что, может быть, действительно вовсе не урод…
        - Тебе будет трудно, всегда будет трудно. Гораздо хуже, чем теперь, потому что колотушки Ларса - это, на самом деле, такой пустяк… Ты поймешь это, когда станешь взрослым, когда люди будут ломать тебя не из любви, как сейчас, а просто так. Походя. Им будет плевать на тебя, просто твоя непохожесть станет бельмом у них в глазу. Потому что сами они давно растеряли свой свет… Ты поймешь тогда, что твои сегодняшние слезы - это как ледяная вода, что укрепляет тело. Сначала тебе холодно до смерти, но когда придет зима, ты не простудишься, и лихорадка не застанет тебя где-нибудь в лесу, где нет ни одного лекаря, и смерть может прийти по-настоящему. Так и эта боль. Она нужна тебе, она сделает тебя сильным. И когда придут настоящие испытания, ты выдержишь их. Только прошу тебя, мальчик мой милый, никогда не желай стать таким, как все!.. - Дала обняла Шута так крепко, что ему показалось, она боится выпустить его из рук. - И не забывай, тебя всегда будут окружать разные люди… не только те, кому ты неугоден, но и другие… Те, что поймут тебя, кто тебя полюбит таким, какой ты есть. Добрых людей много, мой малыш.
        Он и сам знал, что много… Но много было и тех, кто так часто бросал ему в лицо: 'Ты - убожество! Ошибка природы'… бросал только за то, что Шут не желал ни с кем драться и был слишком хрупок и нежен лицом для мальчишки.
        С тех пор прошло много лет. Глядя на улицы Тауры из окна экипажа, Шут подумал, что прежние страхи и убеждения, взятые из детства, давно уже стоило пересмотреть…
        'Ведь не обязательно ломать себя, - думал он, вспоминая своего нового знакомого. - Вовсе не обязательно… и то, что казалось ему в детстве невозможным, теперь виделось иначе…
17
        К большому облегчению Шута в замке его не стали утомлять традиционными приветственными церемониями. Мужчина, в чьем сопровождении он проделал весь путь от причала до своих новых покоев, извинился от лица короля и объяснил, что все почести гостю воздадут вечером на празднике. Шут лишь плечами пожал, его вполне устраивала возможность побыть наедине. Конечно, очень хотелось увидеть Элею, но он понимал, что королеве сейчас не до него. Да и вообще… Почему он решил, что она будет так уж рада его приезду? Что за глупая самонадеянность дала ему основание так думать?
        Покои, отведенные Шуту в Брингалине, были поистине великолепны. Он предполагал, что ему предоставят не самую захудалую комнату, но в этой опочивальне, как и в каюте 'Стремительного', судя по всему, гостили особы весьма благородных кровей. И первое, что увидел Шут, был его старый дорожный мешок. Развязав тесемки, он обнаружил все ценные вещи на месте. Ничего не пропало, более того, мешочек с деньгами стал тяжелее раза в два. Сначала Шут растерялся и как-то даже огорчился, но потом подумал, что устраивать сцены и добиваться ответа, за какие это заслуги его так одарили, нет смысла. В лучшем случае ему скажут, что он все выдумал и деньги эти - его собственные.
        Хотя морское путешествие не было особенно утомительным, Шут чувствовал себя ужасно уставшим. Не удосужившись раздеться, лишь сбросив плащ, он повалился на кровать и почти тот час же крепко уснул. Снилась ему Руальдова плаха, громкий злой смех Давиана и бледная Элея с окровавленными руками. Она плакала и уверяла Шута, что не желала королю смерти. Поняв, что все уже свершилось, что Руальда больше нет, совсем нет, Шут горько заплакал и от этого проснулся. Наяву лицо его было сухим, но острое чувство потери какое-то время еще сдавливало грудь, пока он окончательно не осознал, что кошмарное видение было лишь сном.
        Король еще жив.
        Но боги! Как ему плохо!
        Одиночество. Отчаяние… Но это были вовсе не его, не Шута мысли и чувства!
        Ему вдруг показалось, что он снова открыл глаза по-другому, хотя он этого вовсе не делал. Волна чужих ощущений захлестнула его, на несколько страшных мгновений лишив понимания, кто он и где находится. Впрочем, наваждение прошло быстро, оставив отчетливое понимание необходимости спешить. Он нужен королю. Нужен, как никогда раньше. Нужен не шутом, а другом…
        Изумительно простая логика построения замка позволила Шуту быстро сориентироваться и понять, как добраться до нижних уровней, где обычно находятся темницы. Наверное, в этот момент, устремленный к своей цели точно стрела, он и впрямь напоминал блаженного безумца, каким его мнили в Солнечном Чертоге.
        - Мне нужно увидеть короля, - заявил он стражнику на входе в тюремные помещения.
        Дюжий парень с ручищами, как у Шута - ноги, уставился на неожиданного визитера так, словно тот был говорящей зверушкой.
        - А кто ты такой? - задал он вполне резонный вопрос.
        - Я его шут, - а что еще он мог ответить…
        - Шут? - парень чуть отстранился, внимательно разглядывая странного посетителя. - И верно… Неужели тот самый? - Шут пожал плечами, не понимая, что имеет в виду его собеседник. - Это ты спас нашу королеву? Ты помог ей бежать из Золотой?
        - Ну, я… - он с сожалением начал догадываться, что на Белых Островах его скромным заслугам придали слишком серьезное значение. Радостное возбуждение, овладевшее стражником, моментально утвердило Шута в этой догадке.
        'Да, господин Патрик, похоже, ты прославился…
        - Мне нужно увидеть короля, - повторил он, предваряя поток вопросов, которые уже готовы были сорваться с языка обрадованного детины.
        Стражник вздохнул.
        - Не положено…
        Шут с тоской подумал, что эту песенку ему уже приходилось слушать. Почему-то она всегда звучит одинаково противно. Ломать комедию, как в прошлый раз, он не увидел смысла - публика была не та. Оставалось либо обмануть, либо подкупить. Но для первого у Шута не было нужного запала, а для второго - денег. Поэтому он просто сел на пол, где стоял и обхватил голову руками.
        Решение пришло почти тут же. Простое и до того странное, что Шут решил попробовать из одного только любопытства. Он закрыл глаза и открыл их по-другому. Стражник стоял перед ним такой же большой и широкий - не обойти, не проскользнуть. Но и не нужно. Шут просто встал, подошел к нему и сказал одно единственное слово:
        - Спи.
        И вся эта груда мышц, моментально обмякнув, свалилась на пол. Шут перешагнул через детину, машинально нашел ключи в его необъятных карманах, и только потом вновь закрыл глаза, чтобы открыть их обычным образом.
        'Как просто! - думал он, отпирая замок и отворяя дверь на лестницу. - Неужели я действительно это сделал? Но как?! - он и в самом деле не мог понять этого до конца.
        Только когда Шут, стремительно перепрыгивая через три ступеньки, спустился на пару пролетов ниже, он понял, что забыл спросить, где находится король. Шут стукнул себя кулаком по лбу и обругал дураком. Не кричать же теперь на все подземелье, в ожидании, пока Руальд откликнется. Наверняка, там, где его держат, есть еще парочка стражников, которые очень удивятся, услышав, как их пленника зовут по имени.
        Что же делать? Понятно что…
        На этот раз переход в иное состояние сознания дался Шуту не так легко. Он увидел Руальда, но после этого еще какое-то время сидел, прислонясь к стене, и пытался совладать с головокружением. Мир никак не желал прекратить свое вращение. В конце концов, Шуту надоело ждать, пока пол и потолок займут положенные им места, и он медленно двинулся в нужную сторону. Это оказалось верным решением - вскоре в глазах у него более-менее прояснилось и даже дышать стало легче.
        'Я иду, Руальд. Я иду! - Шут очень надеялся, что король, его услышал, ибо отчаяние, что он излучал, уже было невозможно терпеть.
        Короля действительно караулили еще два стражника, но Шута они пропустили почти без слов, лишь тщательно обыскали, прощупав каждый шов. Вероятно, одного того, что он попал на эти уровни, было достаточно для права увидеть заключенного. Камера, где на полу, скорчившись точно от боли, сидел Руальд, была вовсе не так ужасна, как та, что досталась Шуту в Золотой. Это была почти нормальная комната, разве что без окон, но зато с камином, кроватью и ужином на столе. Шут сразу понял, что король не притронулся к еде. Когда он вошел, позволив стражникам закрыть за собой дверь, Руальд даже не двинулся, так и продолжал сидеть, обхватив голову руками. Шут вздохнул и сделал шаг к столу. Он налил вина в чашу и, скрестив ноги, сел прямо перед Руальдом.
        - Ваше Величество, если вы не будете есть, скоро даже я вас не узнаю.
        Пожалуй, и явление пылающего демона не произвело бы на пленника большего впечатления: король вздрогнул всем телом и, вскинув на Шута полные тоски глаза, застыл в изумлении.
        - Патрик! - с трудом промолвил он наконец. Чем дольше Руальд смотрел на нежданного визитера, тем более осмысленным и живым становился его взгляд.
        - Ну да, это я, - Шут подал королю чашу. - Выпейте, а то на вас глядеть страшно.
        - Патрик… - Руальд взял вино, но как будто даже не заметил этого. Он продолжал таращиться на своего шута так, словно тот и впрямь был явлением призрачного мира.
        - Как ты здесь оказался?!
        - Да я тут вроде почетного гостя…
        - Хвала Отцу… Я уж подумал, ты тоже попал в плен.
        - Нет… Но, Ваше Величество, что же случилось с вами?! В Золотой все гадают, как вы умудрились так подставиться?
        - О, Пат… Я и сам себя спрашиваю об этом целыми днями… Не знаю! Словно чужие мысли отуманили мой разум… Я вдруг решил, что сидеть в замке постыдно и недостойно короля. Уж и не знаю, почему… А за стеной все произошло так быстро… В какой-то момент те, кто был со мной, исчезли, и я оказался окружен врагами… - Руальд горестно качнул головой и пригубил, наконец, вино.
        Шут смотрел на короля и не узнавал его. Минула всего пара недель, а Руальд как будто постарел лет на десять.
        - Что они сделали с вами?
        - Ничего, Пат. В том-то и дело. Ничего… Давиан даже не пожелал увидеть меня. Они приносят мне еду и вино, но ни один из островитян не сказал мне и слова за всю дорогу. Как будто меня нет… Для них я уже мертвец…
        Шута снова накрыло волной отчаяния, и он отрешенно подумал, что с этим надо что-то делать. Потому что жить, все время ощущая чужие эмоции, невыносимо. В какой момент он стал таким чувствительным? Нар… это после общения с ней, он начал воспринимать вещи, о которых раньше даже не задумывался.
        Как-то она там, маленькая колдунья?..
        Шут вернулся к столу, налил еще вина и выпил сам.
        - Вот что, Руальд, - сказал он чуть погодя, когда неожиданно крепкий напиток хорошенько ударил ему в голову. - Прекрати ты себя хоронить. А то мне уже дурно от твоих погребальных мыслей, - он аккуратно поставил чашу на стол, который почему-то стал двигаться, как недавно это делали стены в коридорах подземелья, и, чуть пошатываясь, приблизился к откровенно ошалевшему королю. Да, конечно, раньше придворный шут никогда так не разговаривал со своим повелителем, даром что друзья. И вино никогда не забирало его столь сильно и быстро. - Давай я тебе лучше налью еще чуть-чуть, и мы под такое дело немножечко подумаем, как твоему величеству вывернуться из этой ароматной кучи.
        Шут подхватил бутыль и неловко плюхнулся рядом с онемевшим от изумления королем.
        - Кажется, я забыл чашу… Ну да ладно, ты пей из горла, - Шут сунул вино Руальду, наслаждаясь наступившим в душе покоем. Оказалось, спиртное прекрасно отсекает все чужие мысли, не говоря уже о том, что свои становятся более простыми и подходящими для изложения вслух. - Ты мне вот что скажи… Ты Элею вообще любил?
        Руальд молча смотрел на бутыль, потом решительно запрокинул ее и несколько мгновений Шут с удовлетворением наблюдал частое движение королевского кадыка. Когда вино кончилось, Руальд уронил пустой сосуд на ковер и снова обхватил голову руками.
        - Убей меня, Патрик, но я не могу сказать 'да'…
        - Я знал, - Шут спокойно воспринял услышанное. Ему вообще было на удивление спокойно.
        - Но она всегда была дорога мне… я всегда уважал ее! - неожиданно вскинулся Руальд, и тут же погас: - А потом Нар появилась… Пат, ты будешь смеяться, но я влюбился, как мальчишка!
        - А сейчас? Сейчас ты ее тоже любишь?
        - Люблю… У меня сердце замирает, когда я думаю, что она там осталась одна. С Тодриком. Вот как ты полагаешь, сильно ли мой братец горюет сейчас о своем короле?
        - Шут вздохнул. Иллюзий по поводу настроений принца у него не было. - Видят боги, Пат, я не ищу виноватых, но мне очень трудно не думать о том, сколь сильно мой возлюбленный брат мечтал примерить корону…
        Шут кивнул.
        - Руальд, я все понимаю… Но… Как ты мог додуматься упрятать Элею в монастырь?
        - Не знаю…
        - 'Не знаю'!? - воскликнул он сердито. - Очень царственный ответ! Достойно монарха, чего уж сказать!
        - Ты ведь сам понимаешь… Нар…
        - Не трогай Нар! - взвинтился Шут, - она здесь ни при чем! Да, ей хватило ума отуманить твои мозги, но эта идея была уж точно не ее! Как ты вообще додумался до такого?!
        - Патрик, опомнись! - Руальд невольно попятился под напором этой гневной тирады, - Я же твой король! Как ты можешь так говорить со мной?!
        - Да вот так и могу! Ты - король, но я-то - твой шут! Или ты забыл, зачем я нужен? Песенки тебе петь? Толстозадых лордов потешать? Выкуси, Руальд! Кто, если не я, разует тебе глаза? - Шут чувствовал, что его понесло окончательно, но останавливаться и не думал. - Полагаешь, только тебе все можно? А вот и нет! Уважал королеву?! Дорожил? Монастырь Ниены - вот оно, твое уважение! Как ты мог?! Ну, как ты мог?!! Как?!!
        Дверь со скрипом отворилась, и в комнату заглянул один из стражников. Он удивленно смерил взглядом невысокого худого Шута, который яростно махал руками перед рослым королем, способным одним ударом проломить голову противнику.
        - Что тут у вас, язви в колень, происходит? Парень, ты кто такой вообще?
        - Пошел вон! - Шут схватил с пола бутыль и что было силы зашвырнул ею в дверь. Стражник тихо исчез, притворив за собой тяжелую деревянную створку. Когда Шут обернулся к Руальду, тот смотрел на него, самым настоящим образом разинув рот.
        - Патрик, ты не болен? - спросил король с тревогой.
        - Представь себе - нет! - ответил Шут, чувствуя, впрочем, как внезапный порыв гнева оставляет его, выветриваясь вместе с хмелем. - Зато я сказал тебе, все что хотел… - он устало опустил руки и запоздало ужаснулся своим словам.
        - Знаешь, Пат… - король поглядел на него как-то странно, - Если бы я не был знаком с тобой так хорошо, то подумал бы… что ты любишь Элею.
        Шута будто ледяной водой окатили. Даже сердце замерло на миг. Кровь бросилась в лицо.
        - Да ты… ты что, Руальд?! Как твой язык повернулся такое сказать?! Как ты вообще мог такое подумать? Ты что, полагаешь, я способен у тебя за спиной флиртовать с королевой?! - он едва не задохнулся от возмущения и непонятного страха.
        - Да что ты, Патрик… Я другое имел в виду…
        Шут чувствовал, как его колотит, он даже слов не мог подобрать, чтобы ответить. Несколько минут прошли в молчании, пока Руальд вдруг не заговорил снова:
        - Знаешь, Пат… - промолвил он негромко, - я действительно не понимаю, что заставило меня думать и действовать так. Я помню, что говорил тебе… И Элее. Я ведь чуть не зашиб тебя тогда в купальне… - король тяжело вздохнул. - Сейчас мне кажется - это был и не я вовсе… В те дни я думал только о нас с Нар, все остальное будто ушло в туман и не имело значения. Наверное, я и вправду теряю разум… Видят боги, за все, что я натворил, Давиан имеет полное право лишить меня жизни…
        - О, Руальд… - слов не осталось, только боль. Шуту было нестерпимо стыдно за эту нелепую вспышку гнева. Разве король виноват, что его настигла такая беда? Разве он виноват, что боги не послали ему настоящей любви к Элее? Ведь если ее нет, этой любви - разве можно ее выдумать нарочно?.. - Прости… Прости меня, мой король… - он опустился перед Руальдом на колени и пряча глаза, уткнулся лицом в мятый рукав его камзола. - Прости…
        Какое-то время они плечом к плечу сидели в тишине, и Шут думал о том, как это страшно - ждать своей казни. Умирать на чужбине от руки палача, честно расплачиваясь за свои ошибки.
        - Руальд… я всегда хотел сказать тебе… Знаешь, у меня ведь нет никого тебя дороже,
        - Шут действительно никогда раньше не позволял себе таких откровенных слов. Да, он всегда осознавал, как много значит для него король, и не скрывал этого. Но одно дело преданно смотреть человеку в глаза и совсем другое - сознаться в своих чувствах. Они ведь не барышни - мужчины… - Я бы так хотел, чтобы ты в самом деле был моим братом…
        - Патрик… - Руальд крепко сжал его плечо. - Ты и есть мой брат. В сотни раз больше, чем настоящий.
        От этих слов у Шута потеплело в груди, и улыбка непроизвольно заиграла на губах.
18
        На этот раз в дверь постучали, прежде, чем открыть ее.
        - Господин Патрик… - он узнал одного из приближенных лордов Давиана. Кажется, это был какой-то близкий родственник короля, - Однако, вы не тратите время даром. Мы потеряли вас. А тут как раз стражник доложил, что странный господин чуть не прибил его бутылкой. Бедняга ведь не знал, кто вы. Решил от греха подальше не трогать, - лорд улыбнулся, - вдруг вы родовитый дворянин.
        - Да какой я дворянин, - вздохнул Шут с отвращением вспоминая свою выходку. Он медленно встал и крепко обнял Руальда. - Не падайте духом, Ваше Величество. Вы ведь знаете, я сделаю все, чтобы мы с вами еще напились винца с кумином за партией в 'престолы'…
        В коридоре подземелья Шут устало попросил:
        - Простите, лорд…
        - Квиям, господин Патрик.
        - Квиям… пожалуйста, не говорите мне ничего. Я знаю, что он виновен, но он - мой король. И… в конце концов, ваш Давиан никогда не терял рассудок по вине сил, неподвластных простому человеку. Да уберегут вас боги от такой беды…
        - Я не думал осуждать вас…
        - Думали. Я знаю, - Шут вздохнул, - Такие вещи принять очень трудно и я понимаю вас. Но… скажу снова - вы просто не знаете, каково это.
        На сей раз Квиям промолчал. Может быть, пытался представить.
        - Вы сказали, что искали меня, - нарушил молчание Шут, когда они уже почти покинули подземелье.
        - Да, скоро начнется праздник. Вы - почетный гость, король очень огорчился бы, не увидев вас в зале.
        Шут опять не сдержал вздоха:
        - А мне бы сейчас поспать… Голова болит, хоть вой.
        - Полагаю, наш дворцовый лекарь сумеет помочь вам. У нас почти не осталось времени
        - праздник вот-вот начнется, но этот малый знает толк в своем деле. Уж головную боль он снимет за считанные минуты. Предлагаю вам поспешить.
        - Охотно, - буркнул Шут, которому никуда спешить не хотелось.
        Лекарь оказался совсем молодым парнишкой с веселыми глазами и легкой рукой. Именно руками, не прибегая к помощи каких-либо снадобий, он действительно очень быстро выправил Шутову голову.
        - Где это вы, господи Патрик, такого забористого кумина успели отведать?
        Шут уставился на него непонимающе:
        - Это было обычное вино. Вовсе без кумина! Да и при чем тут специи?
        - О! Бросьте мне голову морочить! - Лекарь рассмеялся. - Неужели я не отличу винного похмелья от последствий курения этой, как вы выразились, 'специи'?
        - Я ничего не курил, - удивился Шут.
        - Да ладно, - ухмыльнулся парень, - чего вы стесняетесь, господин Патрик? Ну подымили немного с дорожки, ну не рассчитали… С кем не бывает. Вот, так лучше?
        - Лучше… Только я все равно ничего не курил.
        Лекарь пожал плечами. Свое дело он сделал, а причуды скромных заморских господ его мало интересовали. Едва только он покинул комнату, как на пороге возник лорд Квиям.
        - Вам лучше, господин Патрик?
        - Значительно, - Шут не стал испытывать терпения лорда и тут же встал с удобной дневной лежанки, на которой почти задремал во время лечения.
        - Хвала богам! Идемте скорее. Позвольте только, - легким, почти незаметным движением он расправил ворот Шутова костюма, а затем одернул на нем куртку и смахнул мусор, налипший к спине. Учитывая, что ростом лорд был почти на голову выше своего спутника, для него это не составило труда. Шут смутился.
        - Лорд Квиям, вы же не камердинер…
        - Мне поручено отвечать за ваше благополучное пребывание у нас в гостях. Будет нехорошо, если вы предстанете перед королем и господами дворянами в неприглядном виде. Вот, разрешите предложить вам еще это, - Квиям протянул Шуту миниатюрный гребень.
19
        Место за столом ему досталось поистине почетное - по правую руку от короля. Это было настолько неожиданно и неправдоподобно, что Шут растерянно оглянулся на Квияма, указавшего ему, куда надо сесть. Лорд кивнул в знак того, что Шут не ошибся. Да и не было больше рядом свободных кресел, кроме одного, куда уже почти сел сам лорд. Все, и правда, ждали только господина Патрика, который валялся на лежанке и спорил с королевским лекарем о всякой чепухе. Шуту стало как-то совсем уж неловко, он ящерицей скользнул за стол и, не поднимая глаз, уставился в пустую тарелку. Квиям, расположившийся справа от него, придвинул Шуту кубок с вином.
        Встал король. Высокий и статный, он был, что называется, во цвете лет - морщины уже украсили лицо Давиана, но рыжевато-каштановые волосы, увенчанные короной, еще оставались густыми, а тело отличалось завидной крепостью.
        - Дети мои… - голос короля звучно прокатился по всему залу, - сегодня у нас счастливый день - мы празднуем милость богов, что позволили нам захватить человека, пожелавшего зла дочери Белого трона. Хвала небесам, теперь мы сможем совершить над ним честный суд. Не по злобе или из мести, а дабы восстановить справедливость и вернуть целостность той, кому он причинил боль.
        Шут краем глаза поглядел на Элею, сидевшую всего в паре шагов от него. Королева не выглядела ни счастливой, ни удовлетворенной. Ее лицо было маской спокойного безразличия, которая не могла его обмануть. Элея по-прежнему страдала, умело пряча боль в самой глубине души, так что заметить ее мог только Шут с его ненормально обострившимся восприятием.
        - Но, как вы все уже знаете, - продолжал Давиан, - боги даровали нам еще одну причину радоваться. Нас наконец почтил своим вниманием человек, чьи деяния должны воспеть менестрели. Тот, кто вернул нам Элею, - поняв, что речь идет о нем, Шут едва не залез под стол от стыда. Менестрели! Это ж надо было так сказать… - Он, правда, слишком скромен для своего подвига, - продолжал Давиан, положив горячую ладонь Шуту на плечо. - Встаньте, господин Патрик! Пусть наш народ увидит, кому мы обязаны возвращением моей дорогой дочери.
        Шут встал. Чувствуя, как пылает лицо, поднял глаза от скатерти, ибо после слов короля продолжать смотреть в стол стало неприлично. Он удивился, увидев, как много людей собралось в тронном зале Брингалина. И все они глядели на него. Глядели без презрения, без насмешки… Шут впервые застеснялся своих бубенцов, здесь они казались лишними. И как хорошо, что лорд Квиям дал ему свой гребень…
        - По решению короля и Совета Мудрых мы даруем вам земли в Златоречье и титул друга королевской семьи, - прозвучал чей-то голос, и Шут не поверил своим ушам. Титул? Земли? Это что же, он теперь действительно настоящий дворянин? Мир снова начал двигаться у него перед глазами, и это не укрылось от короля.
        - Похоже, у господина Патрика голова пошла кругом от радости, - добро рассмеялся он. - Что ж! Выпьем за нашего славного гостя! Будь здоров, сынок! - Шут едва успел подхватить свой кубок, чтоб отсалютовать им королю. Вино обожгло глотку, едва не застряв в ней. Под радостные крики собравшихся в зале, он незаметно сел обратно на стул. Происходящее казалось ему сном…
        - Ну, вот, наконец, мы и встретились, мальчик мой, - король Давиан опустился в свое кресло рядом с Шутом. - Прости, что не нашел возможности увидеться с тобой раньше, но я счел, что тебе не стоит плыть со мной, а значит и с Руальдом на одном корабле… Твоему королю следовало немного побыть в одиночестве. Но что же ты так стремительно исчезаешь всякий раз? Мои люди с ног сбились искать тебя на причале, а потом по всему Брингалину, - король смотрел на Шута без упрека, но с легкой тревогой. - Все ли с тобой в порядке, Патрик?
        Шут неловко улыбнулся. Последний раз он видел Давиана лет шесть назад и тогда король Белых Островов навряд ли даже заметил Руальдова шута. А теперь Его Величество ведет себя так, будто тот ему и впрямь родня…
        - Даже не знаю, Ваше Величество, - смущенно ответил он. Шут не любил жаловаться, а в данный момент он и сам не до конца понимал, что с ним происходит.
        - Но ты ведь рад нашему подарку?
        - Я… я удивлен. Пожалуйста, не сочтите меня неблагодарным, но я не сделал ничего такого, чтобы заслужить подобные дары… Я просто выполнял свой долг. Да и… в конце концов, я ведь не мог поступить иначе!
        Давиан тихо усмехнулся в пшеничные усы:
        - Мальчик мой, если бы все обитатели Руальдова двора мыслили как ты, Закатный Край давно уже стал бы благословенным местом. Элея мне много о тебе рассказывала… - Шут удивленно уставился на короля. Элея? Рассказывала о нем? Он перевел взгляд на королеву, но она в этот момент беседовала с одним из членов Совета Мудрых и не слышала слов отца. - Да, Патрик, много. Больше, чем ты предполагаешь, ибо мы с дочерью всегда были близки… Я вижу ее насквозь, также, как и она меня. Про твою выходку в день вашего знакомства я тоже теперь знаю. Хотя, видят боги, моя девочка не желала рассказывать об этом. Но я - отец. Я умею слушать и умею видеть, - Давиан вздохнул и подлил себе вина, потом кивнул на Шутов кубок: - Вижу, ты совсем не пьешь сегодня…
        - Мне уже хватило, - пробормотал Шут, - до сих пор голова не на месте, - слова короля смутили его, поэтому он поспешил заговорить о другом. Шут не скрывая, рассказал о своем визите к Руальду и неожиданно коварном действии местного вина. Без деталей, конечно. Давиан задумчиво кивал, слушая его.
        - Да, мне доложили о твоей встрече…
        - Он мой король, - ответил Шут на невысказанный вопрос. - Он сделал для меня очень много. И я буду рядом с ним, пока это возможно…
        - У тебя преданное сердце, сынок… Жаль, что твоего короля боги не наградили такой благодетелью. Клянусь троном, никогда не подумал бы, что Руальд может пасть так низко! Он всегда казался мне образцом чести. Как я ошибался…
        - Значит, вы не верите, что он действовал не по своей воле, а по принуждению?
        - Хо! - Давиан взял с блюда кусок свиного рулета, - Патрик, я верю! В том-то и дело, что я верю. Но что это за мужик, который позволяет женщине охмурить себя до такой степени? Да будь она хоть трижды ведьмой! Скажи мне честно, неужели в мире есть такая сила, что заставила бы тебя предать близкого человека?
        Шут уткнулся в свой бокал. Что тут скажешь?..
        - Молчишь? - Хмыкнул Давиан, расправившись со свининой. - То-то и оно…
        Слуги принесли очередную перемену блюд, но Шут не мог даже смотреть на все эти изысканные деликатесы.
        - Ты бы поел, Патрик, - король сгреб с широкого блюда самые сочные куски мяса и вывалил их Шуту в тарелку. Тот скорчил гримасску мученика, но отказываться и дальше ему теперь не позволял этикет. - Давай-давай, парень, - подбодрил его Давиан, - ешь. А то Элея не простит мне, если поймет, что ее любимый шут остался без ужина.
        Между тем в зале появились местные артисты и начали свое представление. Как водится, с летающими факелами, прыжками и веселой музыкой. Шут смотрел на них и дивился, как же это так получилось, что он оказался по другую сторону праздника… Он с трудом дождался конца торжественной части вечера, после которой можно было со спокойной совестью покинуть зал. Кто бы мог подумать, что сидеть за столом труднее, чем выступать перед публикой!
        Дорога к новым покоям показалась Шуту бесконечной. Когда он, наконец, добрался до своей комнаты и, скинув всю одежду, забрался в постель, то желал лишь одного - поскорее уснуть. Этот день был слишком длинным и слишком странным. Один разговор с Руальдом чего стоил… Воспоминания о том, что он наговорил королю, заставили Шута коротко вздрогнуть. Бесчувственный болван… И что на него нашло? Будто сам умом помрачился. На бедного стражника накричал… И Нар тут нет, чтобы обвинить в ведьмовском колдовстве, - Шут вздохнул и, зарывшись лицом в подушку, устало потянулся. Больше всего он жалел о том, что за весь вечер так и не сумел ни словечком переброситься с королевой…
        Часть третья
        Брингалин

1
        Элея никогда не любила подземелья Брингалина. В детстве она испытывала свою смелость и силу воли, пытаясь спуститься все ниже и ниже по темным лестницам, уводящим от света - от жизни - в царство мрака и неведомых демонов. Это было так невыносимо страшно, что ей редко удавалось дойти до пятого пролета, за которым начинались темницы обычных преступников. Но дорога к камерам для родовитых заключенных, расположенным на втором уровне, была ей известна. В ту пору, когда Элея еще носила короткие девичьи платьица, на Островах царили удивительно спокойные времена и двери в подземелье никто не караулил. Она брала с собой толстую свечу в тяжелом канделябре из бронзы и медленно отсчитывала ступени…
        Сейчас Элея знала наверняка, что никакие демоны в темницах Брингалина не водятся. Только несчастные, которым боги вовремя не указали верный путь… Воры, разбойники, редкие убийцы. И Руальд.
        Руальд…
        Она крепче сжала факел и поспешила вниз. Нельзя давать волю чувствам. Не сейчас.
        Тени шарахались от яркого света, пропадая в углах и темных провалах незапертых дверей. 'О, милая, помнишь, как ты страшилась их в семь лет? Они казались тебе такими ужасными'… Элея улыбнулась своим детским страхам.
        А вот и третий пролет.
        Она увидела отсветы огня на стенах в глубине коридора и силуэты двух мужчин, не спеша кидающих кости. Стражники почти сразу же заметили королеву и вытянулись по стойке 'смирно' у грубого деревянного стола.
        - Здравствуй, Дика. Здравствуй, Таур, - Элея знала почти всех кто служил ее отцу в замке, по крайней мере тех, кого привыкла видеть с раннего детства. Эти двое были уже давно немолоды, они честно служили Давиану с тех пор, когда королеву еще называли принцессой. - Как вы поживаете?
        Дика, стражник с тяжелым, точно наковальня, лицом, но веселым нравом, изобразил глубокую печаль:
        - Плохо, Ваше Величество. Никто не принес нам пива с праздничного стола, - он лукаво улыбнулся, давая понять, что шутит. Но это было излишним, Элея и так знала, что Дика давно уже не берет в рот и капли - лекарь запретил.
        Еще несколько минут она потратила на беседу со стражниками. Просто потому что знала - им это приятно. Только потом Элея подошла к высокой, обитой железом двери, которую ей тут же открыл высокий седой Таур.
        Шагнуть внутрь оказалось не так-то просто. Гораздо труднее, чем в детстве, когда эта комната была пустой, темной и полной неведомых духов.
        Но топтаться на пороге и вовсе глупо. Она вздохнула и, собрав волю в кулак, переступила порог темницы.
        - Здравствуй, Альда… - это ласковое имя сорвалось с губ само собой, лишь только Элея увидела своего короля.
        Руальд сидел у камина, уронив голову на сложенные у колен руки, и когда негромкие слова королевы всколыхнули тишину, он не сразу понял, что заставило его очнуться ото сна. Потер заросшее худое лицо широкой ладонью и поднял, наконец, на нее глаза.
        - Лей… - судорога коротко дернула скулы Руальда, он неловко поднялся и медленно подошел к ней. Элея с болью отметила, как сильно изменился король. Путешествие к Островам наложило на него тяжелый отпечаток. Да, все та же величественная осанка и царственный поворот головы, но… как будто под слоем пыли… Как во сне. И худой. Матерь небесная, какой худой! Как будто он вовсе не ел с того самого дня, как попал в плен. И глаза, всегда такие ясные и живые, подернуты мутной пеленой отчаяния.
        Он смотрел на нее и все собирался что-то сказать и никак не мог. Для слов не осталось ни места, ни права. Тогда Элея заговорила сама:
        - Я знаю, Патрик навестил тебя…
        Улыбка едва заметно скользнула по губам Руальда.
        - Да…
        - Он повзрослел, ты не находишь?
        - Да… - король печально хмыкнул, вспомнив что-то. Не ту ли самую бутыль, которой шут едва не зашиб Дику?
        - Правда, что он бросил в стражника кувшином?
        Король кивнул. Но вспыхнувший было огонек прежнего Руальда уже погас. Элея вздохнула и хотела было пройти к камину, потому что успела озябнуть среди холодных стен подземелья, но король вдруг упал перед ней на колени и обхватил руками так крепко, что Элея вскрикнула от неожиданности.
        - Прости меня, прости меня, - шептал он, сжимая ее в своих объятиях, - Прости…
        Эти руки… такие большие, такие сильные… ей всегда казалось, что надежней их нет ничего…
        Каменная стена безразличия, выстроенная Элеей несколько месяцев назад, рассыпалась прахом. Она почувствовала, как слезы больно надавили на глаза изнутри, и не смогла удержать их. Преданная и униженная королева Закатного Края гладила своего безумного мужа по голове и плакала, точно дитя, позволяя всей этой проклятой боли выйти, наконец, наружу…
        Потом он легко поднял Элею на руки и сам отнес к камину. На полу лежал истертый до серости ковер, на который король бережно опустил ее. Элея смахнула слезы рукавом и долго прерывисто вздохнула. Слова по-прежнему были не нужны… Она не мигая смотрела, как пляшет огонь в очаге, а Руальд, ссутулившись, сидел рядом, такой родной, такой привычный… как снег… Элея так и называла его, когда они были наедине, в минуты особой близости - Снег… Снежный король… Нет, не могла она ненавидеть его. Особенно теперь… Какой смысл в ненависти, если все уже свершилось, и ничего не исправить… Элея не питала иллюзий. Даже если отец сохранит ее супругу жизнь, сама она никогда не вернется в Золотую. И то, что ее до сих пор все называют королевой, лишь временное явление. Никакая она больше не королева. И никогда ей не стать прежней беззаботной девочкой, что бесконечно верила дорогому супругу и старалась найти для него в своей душе только самые лучшие чувства.
2
        Все было решено так просто и так быстро…
        Отец пришел и сказал: 'Элея, Руальд Крылатый просит твоей руки'.
        Ей было всего шестнадцать, стояло лето… Через год с небольшим она надела свадебное платье и священник скрепил их узы пред ликами богов.
        'Он хороший человек, - сказал отец, - ты обязательно полюбишь его. Этот союз много значит для наших королевств'.
        Конечно же, она дала согласие. Иного от нее и не ждали. Ведь принцесса Белых Островов всегда была такой умной, такой ответственной девочкой, сознающей, что значит долг перед короной…
        А Элея смотрела на портрет будущего мужа и гадала, что же ее ждет на самом деле… Лицо вроде бы и впрямь благородное… Но как знать, не приукрасил ли его художник? Она сожалела теперь, что ни разу прежде не побывала в Закатном Крае, хотя два государства издавна были в добрых отношениях, и прежде члены королевских семей уже не раз заключали семейные союзы. Да и Давиану случалось посещать дальних соседей с дружественным визитом… Но дочь он с собой никогда не брал.
        'Ты будешь королевой, снежинка моя, - ласково сказал он ей, когда послы Руальда привезли принцессе первые свадебные подарки. - Закатный Край - красивая страна, а Золотая Гавань - один из самых богатых городов на Материке. Тебе полюбится новый дом, я знаю, моя дорогая… Но если что-то вдруг случится, помни - двери Брингалина всегда для тебя открыты'.
        Если бы он знал…
        Тогда Элее казалось, что жизнь только начинается, и бесконечные мысли о замужестве белками скакали у нее в голове, не давая покоя. Будь жива мама, они бы заперлись, как это бывало раньше, в уютной маленькой гостиной с окнами на море и, попивая чай с пирожными, говорили бы о вещах, понятных только женщинам… Но мамы не было…
        'Какой он окажется? - гадала Элея. - Ласковый? Или как муж кузины Селии, который ни в жизнь не говорит доброго слова, спит в отдельной опочивальне и является к жене только чтобы наскоро выполнить супружеский долг и уснуть, а утром уйти молча, даже не оставив ей поцелуя…
        Элея много чего наслушалась про семейную жизнь, и по большей части рассказы те не внушали надежды. Все женщины от служанки до престарелой тетушки-графини постоянно жаловались на своих мужей, коря их то за грубость, то за жадность, то за распутство и любовь к выпивке. Да много еще за что… Послушать все это - так и не верится, что в замужестве можно быть счастливой.
        По ночам Элея молилась святой Матери о том, чтобы Руальд и в самом деле оказался добрым и порядочным человеком. Хотя бы так… Большего просить она не смела, но страстно мечтала о той любви, что воспета в балладах и сказаниях. И снились принцессе нежные объятья, которых она в реальной жизни не знала никогда… снилось, будто сердце ее полно дивного чувства, уносящего за пределы земной радости…
        А потом случился Патрик…
        Бесстыжий, жестокий, глупый королевский шут.
        Кружась с ним по тронному залу, она наяву испытала то, что прежде знала лишь во сне… Восторг, полет, звенящее счастье…
        О, боги, как же горько ей было потом осознать, что все это обман… Как стыдно было смотреть в глаза Руальду, который оказался добрым и благородным, да… Но почему-то никогда не вызывал в ее душе таких сильных чувств. Элея была уверена, что не встреть она первым Патрика, все сложилось бы иначе. Но тот танец навсегда изменил течение их судеб.
        Руальд не мог понять, почему его жена так не любит этого безобидного проказника и сумасброда. А Элея, не желая - упаси боги! - раскрывать правды, говорила, что шут невоспитан и слишком дерзок. По сути, и то, и другое было правдой… Хорошими манерами господин Патрик никогда не отличался, точно в лесу вырос.
        Зато Руальд всегда был само совершенство… Настолько хорош, что не к чему придраться. Ни одна из страшных баек про семейную жизнь не претворилась в реальность. Ее прекрасный снежноволосый король даже не попрекал свою жену неспособностью подарить ему наследника.
        До того страшного дня, когда вернулся из похода в Тайкурдан…
        И потому у Элеи было особенно скверно на душе, когда она понимала, что при всех своих достоинствах муж почему-то не стал для нее тем человеком, при встрече с которым сердце начинает колотиться быстрей, а мысли теряют связность, обращаясь горячими, воспламеняющими сознание искрами…
        И все же, она оставалась его женой. Уж страсть там или не страсть, но Руальд был ей дорог, пусть тихо и без огня, но она все же любила его, привязалась к нему… Потому-то, углядев Патрика в числе прибывших Элея вздохнула с облегчением: как знать, быть может он действительно сумеет помочь своему королю? Быть может не зря она рисковала людьми из Золотой, отправляя ему свой призыв…
3
        Возвращаясь к себе, Элея собиралась решительно пройти мимо комнаты, в которой поселили шута. И, конечно же, не смогла… Не смогла устоять перед соблазном увидеть его еще раз. Ведь за весь вечер им так и не удалось даже словом переброситься, даже просто поздороваться. Вся эта суета, застолье, бесконечные беседы с гостями не оставили не малейшего шанса лично сказать ему слова благодарности.
        Так же, как недавно в подземелье, Элея на миг застыла перед дверью комнаты. Но стоять и набираться смелости для того, чтобы войти, у нее не было времени. В любой момент в коридоре могли появиться слуги или кто-то из придворных. А им уж точно покажется странным, что королева топчется у двери заезжего господина точно служанка. Элея подняла руку и коротко, как всегда громко, постучала, почти сразу же толкнув створку.
        В комнате царил полумрак, только слабый огонь в камине освещал беленые стены и высокую кровать. Патрик спал. Спал как дитя, смешно разметав в стороны руки и ноги, сбив в кучу простыни и одеяло, которое опутало его от бедер до груди. Видать, неспокойные сны снились ее заморскому гостю… Но он не проснулся ни когда королева стучала, ни когда вошла, позволив сквозняку шумно колыхнуть пламя в очаге.
        Элея осторожно прикрыла за собой дверь и подошла к кровати.
        'Вот он твой шут… напился вина и спит себе, лукавый демон…
        Такой же удивительный и непостижимый, как всегда. Такой же хрупкий и далекий… Неведомый и родной…
        Перед глазами Элеи вдруг совершенно отчетливо встал тот жуткий день, когда она нашла шута на полу в его комнате…
        Королева заглянула к нему почти случайно: просто шла от мадам Сирень, чья мастерская располагалась в том же крыле замка и, проходя мимо шутовой двери, вспомнила, что этот бездельник последние несколько дней не изволил приходить на вечерние трапезы. Элея сердито постучала в его покои, но ответа не дождалась. Она уже почти ушла, решив, что его нет на месте, только какая-то неведомая сила остановила ее… Элея толкнула дверную створку и изумленная застыла на пороге. Бледный и нагой, он лежал подле кровати на каменном полу так неподвижно, что показался ей мертвым. О, как она сердилась на него за это нелепое представление - но потом, потом… А в тот момент Элея просто онемела от ужаса. Несколько мгновений спустя она увидела, что он все-таки дышит - тощие ребра едва заметно двигались под обтянувшей их кожей. Королева стиснула зубы, не позволяя себе броситься к нему, пустив слезу от жалости. Вместо этого она развернулась и вышла прочь - чтобы, встретив старшую горничную, лицемерно потребовать от нее немедленно передать господину шуту повеление 'явиться на почетное собрание'. Горничная явилась к ней сама
через несколько минут, растерянная и слегка напуганная. Сообщила, что сей господин навряд ли сможет порадовать королеву своими выкрутасами… Дескать, приболели оне изрядно, препоручены заботам одной ответственной служанки.
        Даже лекаря ему не вызвали…
        Только спустя почти день она вновь зашла к шуту. Чтобы высказать свое неудовольствие, наговорить надменных гадостей и дать понять, как глубоко ей безразлично то, что он болен. Элея даже на миг не допускала мысли о том, чтобы показать шуту свое беспокойство и сострадание. Нет, только не ему! Она изображала праведный монарший гнев, а сама думала в тот момент только об одном - как ужасно он выглядит, какие грустные у него глаза…
        Элея не удержала вздоха, вспомнив, сколько сил приходилось прилагать, чтобы носить эту маску безразличия. Носить годами, днем и ночью. Не смея даже себе признаться, что жизнь без этого дерзкого невоспитанного мальчишки - лишь череда серых дней… В Брингалине все стало иначе - здесь она имела полное право относиться к нему с особым вниманием. Здесь он - ее герой, ее спаситель, достойный сидеть по правую руку от короля.
        Теперь она могла даже рассмотреть его внимательней, чего не позволила себе в тот день. Шут редко появлялся без одежды, длинные рукава и трико всегда скрывали его руки и ноги, как будто он стеснялся своего тела. Из случайных обрывков фраз, мимолетных замечаний Шута она догадывалась почему… Патрик, глупый, вероятно полагал, что выглядит слишком 'немужественно'. Да, ее шут не мог похвастать таким ростом и обхватом бицепсов, как Руальд. Но стыдиться ему было нечего - в неровном свете камина Элея разглядела, что обнаженное тело его столь же приятно взгляду, сколь и лицо. Это было точеное тело акробата, таящее скрытую силу: каждый изгиб плеча, груди или икры говорил о том, что под смугловатой кожей дремлют упругие мышцы. Элея улыбнулась, представив, как красиво перекатываются они, когда Пат принимается вытворять свои завораживающие трюки, эти безумные прыжки… Боги, что он вытворял порой! Казалось, земное притяжение не существует для этого человека… И всякий раз, когда шут, рискуя свернуть шею, совершал свои безумные прыжки, сердце у королевы замирало от невыразимого восторга и ужаса. Она не раз слыхала,
что акробаты много падают и постоянно повреждают свое тело, что к тридцати годам они уже едва ли способны работать… А Пат? Сколько раз приходилось ему расшибаться? Сейчас по нему и скажешь, что он калечился, но как знать? Ей было известно о нем так мало…
        Вздохнув, Элея отошла от кровати, ей совсем не хотелось, чтобы шут, случайно проснувшись, увидел здесь свою королеву. Довольно уже того, что отец обо всем догадался. Сам Патрик пусть и дальше думает, что значит для нее не больше, чем шум ветра за окном…
        Королева приласкала его взглядом и со вздохом встала.
        'Какой бесконечный день!.. - думала она, устало расправляя плечи, - Еще утром мы с тревогой смотрели на горизонт и ждали, когда там появятся паруса и белые флаги Островов… А теперь мой муж - уже узник подземелий Брингалина… а его шут - почетный гость, с которым отец говорит почти на равных. Подумать только…
        Перед уходом королева подбросила в камин поленьев - ночи в Брингалине холодные, а сам Патрик не удосужился позаботиться об огне.
        Ее девочки-служанки давно спали на своих широких сундуках подле кровати королевы, и Элея не стала тревожить их. Она сама переоделась в ночную сорочку и умылась над глубокой чашей. Комната королевы была просторна, но совсем не походила на опочивальню в Солнечном Чертоге. Элея никогда не понимала чрезмерной тяги Руальда к роскоши. Для уюта ей было вполне довольно нескольких невесомых шелковых занавесей, и нежнейшего цвета шпалер с цветочными узорами, что закрывали каменные стены. А особенную радость королеве доставлял деревянный паркет - она так любила ступать по нему босыми ногами. К тому же в зимнее время он помогал сохранить в комнате тепло.
        Элея долго еще не могла лечь спать, сидела у окна, расчесывала густые волосы частым гребнем. Они теперь не скоро вновь отрастут до прежней длины, но королева не огорчалась. Одно воспоминание о том, как Патрик изображал ее самую, прицепив обрезанную косу к своей лохматой голове, вызывало у Элеи неудержимую улыбку. Как ни крути, а это было восхитительное представление! Только, видят боги, она едва не потеряла разум, когда поняла, что этот глупый шут не последует за ними на корабль. Как бы она жила дальше, погибни он тогда в этом проклятом Улье?
        Конечно, Элея всегда знала, что скрытный Руальдов любимчик только прикидывается циничным нахалом - отец и Ваэлья научили ее видеть истинную сущность людей. Но королева даже представить себе не могла, что господин Патрик, весьма далекий от героических порывов, решится на такой отчаянный поступок. Он ведь знал, на что шел. О боги, и как же он все-таки остался в живых?!
        'Так рисковал… А сегодня даже не нашел минутки, чтобы поздороваться, - Элея видела, конечно, что шут кидал на нее долгие задумчивые взгляды и понимала, как не с руки ему было разговаривать с ней через голову отца… К тому же она так старательно делала вид, что не замечает его… А на самом деле весь вечер ждала, что дорогой гость не выдержит и все-таки заговорит с ней первым. Да куда там… - Все мужчины таковы, - вздохнула она, - редко, когда понимают, что на самом деле нужно женщине… Ах, мамочка, отчего же ты так рано покинула нас? Как бы я хотела сейчас поговорить с тобой об этом…
        Она отложила гребень в сторону и устало прикрыла глаза. Маму Элея помнила очень хорошо: когда та ушла в иной мир, принцессе уже шел двенадцатый год. Королева Таэна была похожа не нее саму сегодняшнюю, только еще более утонченная и нежная. В детстве Элее казалось, что ее мать - совсем как сказочная фея… А теперь она вдруг поняла, что у Таэны и было что-то общее и с Патриком… Какая-то внутренняя хрупкость, которую нельзя увидеть глазами, можно только почувствовать.
        'Он здесь… - думала Элея, забираясь в постель и укутываясь теплым одеялом, - Завтра. Завтра я, наконец, поговорю с ним'…
4
        Утро было морозное, и служанки щедро натопили камин в комнате королевы, чтоб ей не пришлось озябнуть, одеваясь. Одна из них принесла теплую воду, другая приготовила платье и украшения для волос. Через щелку плотных зимних занавесей, хранящих постель от сквозняков, Элея видела, как девушки ходят по комнате, занимаются своими обычными делами. Королева знала, что у нее нет времени нежиться в постели, но это пробуждение, вопреки обычному, было таким светлым и полным радостного ожидания, что она позволила себе еще немного подремать, наслаждаясь непривычной гармонией. Плывя в тумане полусна, Элея слушала, как трещат смолистые дрова и тихо переговариваются девушки. Звуки доносились будто издалека и казались почти музыкой.
        'Патрик… Патрик здесь. Мой шут'.
        Она длинно, застонав от удовольствия, потянулась и распахнула глаза, а потом откинула край балдахина.
        - Доброе утро, Ваше Величество! - тоненькая Рия тут же оказалась рядом и с поклоном протянула ей горячее влажное полотенце. Вторая служанка, Саэль, улыбаясь, забралась к Элее в постель и принялась чесать ее волосы, чтобы потом уложить в несложную, но красивую прическу. Обе девушки были совсем молоденькие, Давиан нашел их специально для дочери, сочтя, что ей пойдет на пользу общение с юными девочками. Когда Элея только вернулась в Брингалин, она больше походила на каменную статую. Строгое воспитание не позволяло королеве жалеть себя и лить слезы, хотя именно этого ей хотелось больше всего. Выплакаться, выплеснуть всю боль… А вместо этого она продолжала делать вид, что раны, нанесенные ей Руальдом, не имеют никакого значения. Что их вовсе нет.
        Когда с туалетом было закончено, она отпустила девушек и коротко помолилась, стоя у окна и глядя на белый город внизу. Королева просила об одном - чтобы ее отец оставил в живых ее мужа. До суда - еще несколько дней, за это время она должна найти ровно столько доводов, сколько нужно, чтобы убедить Давиана не лишать Руальда жизни. Элея не знала специальных молитв, какие читали в храмах, ей это было не нужно. Она всегда считала, что с богами нужно говорить не заученными фразами, а сердцем. На Белых Островах, как и в Закатном Крае, чтили святую триединую семью - Отца, Мать и Дитя их. Мужчины обычно молились Отцу, женщины чаще
        - Матери и Младенцу, хотя по сути все трое были лишь проявлением единой божественной сущности.
        После вчерашнего веселья Брингалин просыпался медленно. В тронном зале, который одновременно был и трапезной, вяло завтракали лишь трое лордов. Все они выглядели изрядно помятыми и не вполне осознающими окружающую действительность. Едва взглянув на них, Элея сделала вывод, что накануне господа дворяне порадовали себя не только вином. Употребление кумина вперемешку с табаком не считалось на Белых Островах чем-то особенным. Многие полагали, что курение 'доброй травки' гораздо менее пагубно для здоровья, нежели спиртное. В таком виде она жизнь, конечно, не продлевает, но и вреда большого не наносит, за исключением легкой дезориентации поутру.
        Элея никогда не позволяла себе таких удовольствий. Еще в детстве наставница доходчиво объяснила ей, что тот, в чьих руках лежат бразды правления, не имеет права даже на краткий срок отуманивать свое сознание. Да и вообще, женщина должна пахнуть духами, а не дымом.
        'А Пат-то! - Элея вспомнила вчерашнюю ухмылку лекаря Тироя. - В какой момент успел попробовать? Теперь, наверняка, еще спит, - она присела за стол в стороне от лордов и наблюдала, как Лиза, улыбчивая служанка с кухни, поспешно накрывает для нее завтрак.
        На Белых Островах у монархов не было привычки обосабливаться от своих подданных - все они трапезничали в тронном зале вместе с другими обитателями дворца. Здесь же король встречал гостей любого сословия, здесь проводились и балы, и судебные разбирательства. Зал имел внушительные размеры: вдоль трех его стен протянулись широкие столы, способные вместить без малого сотню человек. У главного из них, в самом центре возвышался трон короля, соседние места полагались для особенно приближенных к монарху людей - обычно членов семьи и Совета. В детстве, когда другие дети обычно строят шалаши из стульев, Элея любила воображать, что все пространство под столами - это ее волшебный лабиринт. Пробираясь между сколоченными крест-накрест ножками, она представляла себя героиней сказки, которая должна пройти череду испытаний, чтобы получить взамен право на исполнение желания. Она загадывала - если никто не войдет в зал, пока она проходит лабиринт от начала до конца, то, например, строгая гувернантка позволит ей вместо урока хороших манер погулять в саду и поиграть с сыном цветочницы…
        Элея невольно улыбнулась, вспомнив эту детскую забаву. Даже став взрослой, она сохранила смешную привычку загадывать… Если удастся вышить цветок прежде, чем перестанут звонить храмовые колокола, то отец вернется с победой. Если дойти до фонтана раньше, чем туча скроет солнце, то Патрик приедет вместе с ним…
        В эти долгие дни, наполненные ожиданием, тревогой и надеждой, она часто думала, как сказать шуту то главное, ради чего она отправляла в Золотую послание с птицей-вестником. У королевы было достаточно времени, чтобы много раз по ролям проиграть этот разговор. И теперь, когда, Пат наконец оказался в ее родном замке, Элее хотелось сделать это поскорее.
        Боги, похоже, услышали ее пожелания - не успела королева окончить трапезу, как на пороге зала возник заспанный и слегка всклокоченный господин Патрик собственной персоной. К удивлению Элеи, он, в отличие от лордов, выглядел абсолютно вменяемым. Значит Тирой, доложивший ей о причине вчерашней задержки шута к ужину, все-таки ошибся. Не было там никакого кумина. После курения 'приправки' дорогой гость навряд ли был бы столь оживлен с утра.
        Увидев ее, Патрик заулыбался, да так радостно и искренне, что, казалось, от него исходит свет. Подойдя к ней, он опустился на одно колено и склонил голову:
        - Ваше Величество… - о боги! А она уже и забыла, как нежно звучит этот голос…
        - Патрик. Доброе утро.
        Он вскинул на нее сияющие глаза и улыбнулся еще радостней. И тут же, не спросясь, уселся рядом. Отбросив этикет, шут бессовестно заглянул к Элее в тарелку и неуловимым движением руки ловко стащил оттуда кусочек сыра - только бубенчик мелодично звякнул.
        - Доброе утро, Ваше Величество! Наконец-то мы с вами хоть поздороваться можем, - весело жуя, шут оглядел ее. - Вижу, родной воздух идет вам на пользу. Вы похорошели.
        - Дурень ты и льстец! - она сердито фыркнула, - Нашел, что сказать… Да все местные дамы только и делают, что вздыхают: 'Как вы похудели, Ваше Величество, да побледнели! …
        - Ну, побледнели, - пожал плечами Патрик, - так ведь зима. Зато хоть улыбаетесь снова. А то в Золотой я уже забыл, как это выглядит. - Он, как бы между делом, умыкнул у Элеи еще пару ломтиков сыра. Ишь ты, какой любитель, оказывается… Она придвинула тарелку к нему поближе - все равно Лиза где-то потерялась, пока ее дождешься, чтобы еще еды подала. Патрик обрадовано налег на угощение.
        'Голодный, - с грустью отметила Элея, - и худой'.
        Днем отчетливо было видно, что Руальдов шут лишь немногим уступал своему королю в худобе. Просто новый костюм для него был умело пошит так, чтобы скрыть это. Мадам Сирень, как всегда, постаралась… а сам Патрик наверняка даже не заметил портнихиных уловок.
        - А с тобой-то что не так, Пат? - не удержалась она от вопроса. - Почему такой тощий? Опять болел?
        Шут небрежно кивнул. Рот у него был занят сыром.
        - Немного, - ответил он чуть погодя. - Да простудился, как обычно. Ничего такого, что стоило бы вашего внимания.
        Элея опустила глаза. Он ведь так и не знает… Значит, Архан ничего не стал говорить ему.
        Пришла, наконец, служанка с подносом, полным еды. Королева с удовольствием смотрела, как Патрик опустошает миску с кашей. От ее взгляда не укрылось, что вчера вечером он почти ничего не ел, даже когда Давиан почти силком запихивал в него жаркое.
        - Нам надо поговорить, Пат.
        - Ну, я догадался, - хмыкнул он, зачерпывая ложкой густое варево, - могли бы и побольше написать. А то я едва не лишился сна, гадая, что у вас случилось.
        'Вот болтун', - подумала Элея, не подавая вида, как ее тронули эти небрежные слова.
        - Ничего не случилось. Все, что могло, уже произошло. Но… возможно некоторые вещи еще можно исправить.
        Он аккуратно отложил ложку в сторону и пристально поглядел на Элею ясными своими серыми глазами.
        - Вы хотите вернуться в Золотую? - ей показалось или в этих глазах действительно мелькнула искорка надежды?
        - Нет, Патрик… Я не вернусь. И ты это прекрасно понимаешь сам, - он печально кивнул, похоже, действительно огорчился. - Но давай, все же, перенесем беседу об этом в другое место. После завтрака я предлагаю тебе немного прогуляться. Ты ведь не был раньше на Островах?
        - Был один раз, - удивил он ее, - но совсем маленьким. Мне тогда, пожалуй, еще и семи лет не исполнилось. Я запомнил только корабль и снег. И ярмарку, на которой мы выступали. - Элея никогда прежде не слышала, чтобы Патрик рассказывал о своем прошлом. Может быть, одному Руальду, но тот не делился с ней подобными историями. Он вообще не заговаривал с Элеей о своем любимце, полагая, что королеве это скучно и даже противно. Она ведь приложила все усилия, чтобы Руальд убедился в стойкой неприязни своей жены к шуту. - Так что почту за честь.
        Элея кивнула.
        - Хорошо. Ну, а пока расскажи мне, что было после того, как мы отчалили?
        Он пожал плечами, разом посмурнев:
        - Да ничего особенного… - Элее не понравилось, как шут отвел глаза.
        - Тебе сильно досталось от стражников? - это был почти даже не вопрос.
        - Сильно? Нет… Вовсе нет. Я легко отделался. Пара тычков - вот и все, - Патрик сказал это так беспечно, что Элея сразу же почувствовала фальшь. Впрочем, он не выглядел сколько-нибудь покалеченным, значит, действительно обошлось малыми потерями. Хотя, едва ли общение со стражниками добавило шуту здоровья…
        Видя, что ему не особенно приятна эта тема, Элея оставила расспросы об Улье. Вместо этого она поинтересовалась, как отреагировал Руальд на события той ночи. Патрик подпер щеку ладонью и с тоской поглядел на королеву.
        - Ваше Величество, ну что я должен вам сказать? Что он обрадовался? - шут глубоко вздохнул и покачал головой. - Вообще-то он велел мне убираться из дворца. Это если дословно. Но потом почему-то передумал… У него, знаете ли, с головой в последнее время… не так, чтобы очень. Это он только кажется нормальным, а на самом деле - там и демон не разберет, что с ним творится. Он то, вроде бы, совсем уже придет в себя, то опять такое сделает - все только руками разводят. В последние месяцы Его Величество даже не принял участия ни в одном судебном разбирательстве. А почему? Потому, что ему советник запретил. Потому, что наш Руальд утром одно решит, а к вечеру сделает наоборот. Потому, что он догадался отпустить своего клятого братца вместе со всеми рыцарями на юг, когда Золотой нужен был каждый воин! Да что там говорить… - шут махнул рукой, едва не сбросив со стола свою миску. Если быть точнее, миска уже падала, когда он, почти не задумываясь, легко поймал ее и вернул на место.
        - Патрик, а кто научил тебя быть таким ловким? - неожиданно для себя самой спросила Элея. Вопрос сорвался с губ, прежде, чем она успела подумать, стоит ли его задавать. Это было для королевы нехарактерно и заставило насторожиться. А еще Элея испугалась, что Пат сейчас просто отмахнется от нее, и она будет выглядеть полной дурой со своим любопытством. Но шут неожиданно просто отнесся к этому нелепому проявлению несдержанности.
        - Да Виртуоз, кто же еще. Мой… - он замялся, не зная, как сказать, - мой наставник. Он научил меня всему, что я умею. Не скажу, что это было просто, но… стоило того.
        - Он был жестоким? - предположила Элея, ибо жестокость представлялась ей весьма обычным для артистов делом.
        - Н-нет… Нет. Просто строгим.
        'А ты, конечно же - слишком ранимым для такого наставника', - безошибочно почувствовала Элея. Она попыталась вообразить Патрика маленьким и невольно улыбнулась - ей представился такой удивительный светлый мальчишка, какой мог бы быть настоящим счастьем для любой матери…
        - Что вас развеселило, Ваше Величество?
        - Ничего, Патрик. Просто подумала о том, что ты, наверняка, был любимчиком женщин с тех самых пор, как на свет появился.
        Он печально улыбнулся.
        - Не знаю, Ваше Величество. О моих младенческих годах мне ничего не известно, а все раннее детство я провел в мужском монастыре. Там не было ни одной женщины, которая могла бы мной умиляться, - он негромко рассмеялся, отчего отрешенные лорды дружно вздрогнули и заоглядывались по сторонам, пытаясь понять, что вывело их из дремотного состояния.
        'Означает ли это, что он не знает, откуда родом и кто были его отец с матерью? - задумалась Элея. Спрашивать об этом она не решилась, опасаясь, что излишнее любопытство все-таки вынудит шута замкнуться и промолчать.
        - Но где же Хирга? - спросил Патрик чуть погодя, - Я не заметил его вчера в зале.
        - О, этот славный мальчуган сейчас наслаждается своей наградой за спасение королевы, - настал черед Элеи рассмеяться. - Если только бесконечные упражнения с мечом и пикой можно отнести к разряду удовольствий. Вообще-то я предложила ему быть моим пажом, но этот упрямец выразил такое отчаянное желание стать рыцарем, что пришлось отдать его в оруженосцы. Есть у нас тут такой сэр Даран, хороший человек. Лет ему немало, а сыновей он так и не нажил. Взять приемного мальчишку этот добрый рыцарь сам никогда не догадался бы, а вот оруженосца - это запросто. Так что теперь все счастливы, только Хирга уже забыл, когда ходил без синяков и шишек.
        - Понятно, - вздохнул шут. - Значит, навряд ли увидимся.
        - Ох, Патрик, не знаю! Что-то мне думается, сэр Даран таки почтит нас своим вниманием на суде…
5
        Элея попросила подать для них открытый экипаж, полагая, что это позволит шуту увидеть Тауру. Она также велела приготовить в дорогу горячего вина и те чудесные меховые накидки, которые когда-то подарили ее отцу люди с Севера. Сама Элея к холоду была привычна, но понимала, что с Патрика станется замерзнуть, едва только они отъедут от замка.
        Когда он спустился из своих покоев, одетый в эту восхитительную белую шубу неведомого северного зверя, Элея подумала, что выглядит Пат почти как король. Только смешливые глаза выдавали в нем шута…
        'Все-таки кто же были его родители? - думала она, осторожно - будто по-новому - вглядываясь в облик своего гостя, пока тот перебрасывался шутками с возницей. - Он не похож на крестьянского сына. Да и на отпрыска обычных горожан… Слишком утонченное лицо… Возможно, они были незнатного рода, но люди высокого положения, образованные и приближенные к титулованным особам', - этот вопрос давно был ей интересен, но случая узнать не выпадало.
        Заговорила Элея сразу же, как только замковые ворота остались позади. Чуть приглушенно, чтобы не услыхал кучер.
        - Наверное, мои слова удивят тебя, Пат, но я хочу помочь Руальду. Да, он причинил мне боль, но есть вещи, которые стоят выше эмоций. И он всегда остается королем, а я - пока еще королева. И до тех пор, пока священник не расторгнет наши брачные узы, мой долг - заботиться о человеке, которого боги даровали мне в мужья, - Элея посмотрела на шута, ожидая возражений, но тот слушал ее с серьезным лицом, даже тени насмешки не промелькнуло в его глазах. - Может быть, это выглядит странно… но я действительно чувствую себя обязанной вернуть ему прежнего себя… Как ты уже понял, в Золотой у нас есть свои верные люди. Все это время они собирали для меня сведения о Руальде. О его проклятье. По крупицам, отовсюду. А потом с этими знаниями я пошла к одному человеку… к одной женщине. Она из тех, кого называют видящими. Она действительно видит то, что сокрыто от обычных людей. Мы знакомы уже много лет. Еще девочкой я приходила к ней со своими печалями. И она всегда помогала, чаще всего - просто мудрым советом. Это порой важнее лекарств… Вот и на сей раз я отправилась к ней. Она долго расспрашивала меня о Руальде, о
том, каким он стал и… о тебе. Твое имя прозвучало лишь раз, но этого хватило. Она стала задавать один вопрос за другим. Прости, Патрик, возможно, я вообще не должна была о тебе упоминать… Но раз так вышло… Словом, она сказала, мне две вещи. Первое - Руальд действительно в беде, его проклятье гораздо хуже, чем может показаться на первый взгляд. Оно даже хуже, чем полагает та, что наложила его. И второе… Патрик, ты не смейся… я не сама это придумала… Моя наставница сказала, что ты можешь ему помочь.
        Элея ожидала, что шут и вправду рассмеется, скажет, будто она сошла с ума или рассердится. Но он лишь захлопал удивленно ресницами.
        - Я?! А вы ничего не попутали, Ваше Величество? - и тут же тряхнул головой, укрытой белым меховым капюшоном. - Да, нет, конечно же… Простите. Я знаю, вы просто так не скажете… но звучит это…
        - Нелепо, - согласилась Элея. - Поэтому я больше ничего говорить не буду. Мы с тобой едем к этой женщине. Она сама посмотрит на тебя и решит, была ли права.
        - Но… как я могу помочь ему?
        - Она говорит, у тебя есть скрытая сила, о которой ты не знаешь.
        Лошади звонко цокали по каменной кладке широкой улицы. Патрик отвернулся и как будто смотрел на проплывающие мимо мосты и каналы.
        Таура всегда казалась Элее самым красивым городом. Почти все дома ее были выстроены из светлого камня андалита, который добывался на острове Сие, третьем по величине в архипелаге. Благодаря этому Таура оставалась белой всегда - даже в летнюю пору. Поэты воспевали ее красоту в своих балладах, а сказочные герои зачастую были родом из этого города. Высокие резные арки, стрельчатые окна, широкие улицы с молчаливыми стражами фонарей, витые решетки балконов и оград - что ни говори, а столица Островов никого не могла оставить равнодушным.
        Но Элея не была уверена, замечал ли Патрик хоть что-нибудь - такое растерянное и как будто даже напуганное лицо было у ее дорогого гостя. Королева не понимала, что заставило его разволноваться столь сильно, но чувствовала, что лучше не спрашивать. Прислонившись к борту экипажа, она слушала перестук лошадиных копыт и, повинуясь давней привычке, смотрела на пробегающие мимо улицы - искала что-нибудь такое, чего не разглядела раньше…
        Ваэлья жила в небольшом, но хорошем доме в два этажа - с лепными узорами на оконных карнизах, с витой чугунной оградой и небольшим садом, скрытым от глаз прохожих за самим особняком. Этот дом ничем не напоминал зловещую хижину колдуньи из страшных детских сказок, и случайный прохожий никогда не догадался бы, что под его крышей действительно обитает маг. Но случайные люди к Ваэлье и не ходили.
        Экипаж остановился у невысокого крыльца с каменными вазами по краям. Летом в вазах росли цветы, а зимой - снежные шапки. Возница легко соскочил на землю и открыл дверцу экипажа, позволяя королеве выйти. Потом обогнул карету и выпустил шута. Почти тотчас же отворилась входная дверь дома, и на пороге появилась его хозяйка - дама преклонных лет, но полная энергии и, невзирая на возраст и легкую полноту, по-своему красивая. Ваэлья всегда, сколько Элея ее знала, носила строгие платья темных оттенков с великолепными кружевами на рукавах и вороте. Длинные пепельные волосы она заплетала в косу каким-то особенным образом и закручивала в узел так, чтобы шея сзади была открыта. У нее были пронзительные, темные глаза, как будто чуть сердитые, но на самом деле очень добрые…
        Ваэлья не сказала ни слова, лишь кивком головы попросила гостей пройти в дом. Они знали друг друга слишком давно, и слишком неофициальными были отношения между королевой и ведуньей, чтобы расшаркиваться в положенных этикетом поклонах. Да и незачем Элее лишний раз стоять на улице - глупо выносить личные дела королевы не на всеобщее обозрение…
        Внутри было тепло и, как всегда, уютно. В гостиной топился камин, со стен свисали красочные гобелены, а окна переливались цветными витражами, щедро пропуская в комнату яркий зимний свет. По меркам Островов Ваэлья жила богато. И не потому, что была наставницей королевы, просто когда-то давно ведунье повезло выйти замуж за состоятельного мужчину. К сожалению, он слишком любил путешествовать и очень быстро покинул супругу, скончавшись от ран где-то в далеких землях. Ваэлья неоднократно рассказывала о нем Элее, всегда грустя об утрате. Детей у них не народилось, и к королеве ведунья относилась как к дочери.
        - Здравствуй, матушка! - Элея всегда называла свою наставницу именно так, потому что и сама искренне считала ее своей второй матерью.
        Она повесила шубу на оленьи рога, прибитые к стене, следом за ней то же самое сделал и Патрик. Пройдя в гостиную, шут смущенно застыл у камина, не зная, куда себя девать. Бросив на него радостный взгляд, Ваэлья быстро и крепко обняла Элею.
        - Наконец-то! Я уже начала волноваться, что так и не увижу твоего гостя, - она улыбнулась и, обернувшись к Патрику, произнесла: - Ну, здравствуй, мальчик мой! Давненько я тебя ждала.
        Шут смутился окончательно, опустил глаза. В Золотой королева никогда не видела его таким: без своей маски балованного инфанта и насмешника он оказывался совсем другим человеком. Ваэлья без лишних церемоний взяла Патрика за руку и усадила в высокое резное кресло у окна, а сама села напротив. Элее была предоставлена возможность самой позаботиться о том, где примоститься. Насидевшись во время поездки, королева просто встала за спиной у наставницы, как частенько делала в детстве, когда к Ваэлье приходили посетители.
        Несколько минут прошли в молчании. Патрик осторожно водил глазами по комнате, разглядывая диковинные статуэтки из заморских стран, картины и изящную, сделанную на заказ мебель, а хозяйка дома, не стесняясь, рассматривала его самого. И Элея знала, что Ваэлья видит гораздо больше, чем она сама.
        - Красив… - промолвила ведунья наконец, и королева поняла, что это относится вовсе не к внешним данным шута. - Давно я не встречала такого… Он весь сияет, Элея. Жаль, что ты не можешь увидеть сама. Это… не передать словами. И я не ошиблась! Твой шут действительно таков, каким я представила его с твоих слов. Чистая душа… Просто удивительно, как он сумел остаться таким… обычно только детки так светятся. Однако… - Ваэлья сдавила виски кончиками пальцев, стараясь разглядеть нечто, сокрытое от глаз королевы, и вдруг обратилась к самому Патрику: - Кому ты так не угодил, мальчик? Кто сделал это с тобой?
        - Что? - шут выглядел совершенно обескураженным. Но Элея уже поняла, что разглядела наставница. Ту самую пакость, которую Архан назвал 'сокрытой печалью', ту, что вызывала у Патрика странные простуды и грозила постепенно вовсе лишить сил, если ее не лечить…
        - Ммм… - Ваэлья покрутила пальцем в воздухе, как всегда делала, пытаясь облечь свои видения в слова. - Темное пятно. Как будто кто-то навесил на тебя проклятьеце. Небольшое такое, но ничего хорошего. Болеешь часто?
        - Да нет…
        Ведунья прикрыла глаза.
        - Да, пока не часто. Но эта гадость растет. Раньше-то ты вообще здоровый был, как жеребенок. Верно?
        - Ну…
        - Ну! Хвост кусну! Вспоминай, кого обидел, - она прищурилась. - Года два назад это было, не раньше. Тогда ты и хворать начал, только по мелочи совсем, так что даже и внимания не обратил.
        Патрик покачал головой. Он не помнил.
        - И где только ваши целители были? Совсем неумелые что ли?
        - Целитель у него замечательный, - вступилась за Архана Элея, - только видит он иначе и лечит по-другому. А Патрик слишком беспечный чтобы того целителя слушать… А ты, матушка? Ты можешь снять проклятье?
        Ваэлья вздохнула.
        - Могу. Только это вовсе не так просто, как ты, девочка, думаешь.
        Патрик слушал их, не пытаясь вставить и слова. Он по-прежнему был растерян и сконфужен, не понимал, о чем идет речь и почему о нем говорят так, как будто он не сидит тут рядом. Элея невольно улыбнулась. Ее первые встречи с Ваэльей были также наполнены удивлением и безуспешными попытками постичь слова ведуньи. Прошло какое-то время, прежде, чем королева научилась понимать, о чем говорит ее наставница.
        Но Ваэлья не стала долго мучить шута загадками и недомолвками.
        - У тебя есть дар, Патрик. Очень сильный, от природы. Это редкое явление, особенно среди последних поколений. Магов почти не осталось. Увы… Разве что такие самоучки неумелые, как я. А твой дар настолько силен, что, будучи запертым, он не перегорел в тебе.
        - Запертым? - шут взволнованно подался вперед.
        - Да. Кто-то увидел твою силу и закрыл ее, запечатал, как кувшин. Она в тебе осталась, но ты почти не чувствовал ее, почти не мог ей пользоваться. А тут ведь какое дело - чем больше ты практикуешь, тем сильнее развиваешь ее. И наоборот. Поэтому и невозможно сделать мага из взрослого человека - он слишком много лет подавлял в себе эти способности. Но каждый ребенок приходит в этот мир с ними. Почти каждый может стать магом, в разной степени, разумеется. Большинству, не суждено обрести сколько-нибудь значимую силу. Но все же… А ты так долго не пользовался своим даром, что он должен был уже давно погаснуть.
        - Но не погас? - Патрик так разволновался, что от Элеи не укрылось, как дрожит его голос.
        - Нет, - Ваэлья пристально поглядела на шута, - и ты сам уже это знаешь. Кто-то помог тебе проковырять дырочку в этой печати. Кто?
        - Нар… - он произнес это имя едва слышно, - принцесса тайкуров.
        Элея вздрогнула. Она ожидала чего угодно, но только не того, что Пат будет общаться с этой ведьмой. Или она уже прибрала к своим рукам и его?
        Ваэлья с задумчивым лицом переплела пальцы и, подперев ими подбородок, пристально поглядела на шута.
        - Вот значит как… Она сама себе уготовила ловушку… Неужели эта степнячка так глупа? Не видела, с чем дело имеет? Странно, ох странно!
        - Почему ловушку? - удивился Патрик.
        - Потому… Как бы тебе сказать… то, что она сделала с твоим королем - очень сложная, опасная магия. Нужно быть весьма талантливой, чтобы овладеть ею. И смелой. Этого ей не занимать, я уже поняла. Собственно, чтоб тебе было ясней… это не проклятье, как все говорят… Проклятье всегда направлено на разрушение человека. А Руальдова тайкурянка использовала нечто вроде приворота, но гораздо более высокого уровня… Насколько я понимаю из рассказов Элеи, чары наложены виртуозно, они проникли очень глубоко в сущность Руальда. Любому другому обладателю Дара крайне сложно сделать что-либо с этим. И не потому, что ее заклятье как-то особенно защищено. Просто его почти невозможно увидеть. Невозможно разглядеть в человеке, что именно с ним не так. Здесь, наяву, ты всегда понимаешь, когда Руальд ненормален, но в том, другом мире, где существуют эти чары, их очень сложно… ухватить… Сложно отличить от того, что составляет истинную сущность короля. Если бы я попробовала исцелить его, то просто не поняла бы, что в нем чуждое. Эту неправильность может увидеть только близкий человек, который очень хорошо знает, каков на
самом деле тот, на кого наложено заклятье. Именно поэтому у Руальда почти не было бы шансов стать прежним, если бы не его шут… Такой вот странный человек, в котором все привыкли видеть дурака. А у шута-то оказывается Дар… И еще какой! И вся ирония заключена в том, что открыла этот дар та самая глупенькая колдунья, которая прекрасно должна бы понимать, чем обернется ей это желание пообщаться с себе подобным. Чем обернется ей появление рядом с королем мага, который знает об этом короле почти все. Но я могу ее понять… Конечно, такая находка! Такой самородок. Это притягивает сильнее, чем узы родства. Сильнее, чем любовь… И все же она должна была понимать, что делает.
        Взглянув на шута, Элея поняла, что тот, наконец, вышел из оцепенения. И, судя по всему, в душе у него разыгралась серьезная буря. Пару раз Пат открывал рот, чтобы сказать что-то и никак не решался.
        - А… почему Руальд так… так изменился? У него же будто стадо ежей в голове! - спросил он в конце концов.
        - Потому что эти чары противоречат самой сути его характера. Твой король не таков, чтобы предавать и выгонять близких ему людей… Он, что бы там ни говорил наш Давиан, все равно в душе остается человеком чести, хотя даже ты в это уже не веришь. А тайкурская магия вынуждает поступать его вопреки законам сердца. Разум Руальда сейчас подобен телу о двух головах. Одна велит идти влево, другая - вправо. Заклятье раздирает его душу на кусочки… Со временем это приведет к тому, что на Крылатом троне будет восседать безумец… И его вполне разумная жена…
        Элея увидела, как окаменели скулы у Шута, как взгляд его стал острым и твердым.
        - Но я же не смогу… - простонал он, уронив лицо в ладони. - Даже если так будет нужно, не смогу причинить ей зла… - И прежде, чем ужасный смысл его слов дошел до Элеи, Ваэлья воскликнула:
        - Ну, конечно, нет! Патрик, как ты мог подумать, что я попрошу тебя о таком? Я слишком хорошо понимаю, как устроена твоя душа… - Подавшись вперед, она взяла его руки и крепко сжала. - Нет, мальчик, нет. Не бойся. Тебе не придется делать то, что ты делать не в силах. Речь о другом. Просто однажды ты увидишь чары тайкурянки и сможешь снять. Тебе не придется принуждать ее саму к этому и как-либо ей вредить, - Ваэлья вздохнула. - Если Руальд вообще переживет эту зиму… Суд еще не состоялся. И пока мы больше не будем трогать этот вопрос. Я чувствую, не нужно искушать судьбу. Тело - прежде, потом - душа.
        На несколько минут тяжелое молчание повисло в комнате, но долго так продолжаться не могло. Хозяйка решительно встала и сообщила гостям, что печали - печалями, а законы гостеприимства еще никто не отменял. Вскоре пожилая добродушная служанка накрыла небольшой столик, уставив его многочисленными вазочками с чудесными легкими закусками, как любила Элея. За трапезой Ваэлья постаралась разговорить шута и узнать о нем побольше, но приступ откровенности, накативший на него утром, уже прошел - Патрик лишь отшучивался и нес смешную околесицу. Он безо всяких усилий выдумывал чудесные небылицы, обильно сдабривая их шутками и выставляя себя таким дурачком, что вскоре Ваэлья с королевой уже утирали глаза, пытаясь остановить неудержимый смех. Нет, печали никуда не делись, но рядом с шутом они будто отодвинулись на время, потеряв свою остроту. Впервые за долгое время Элея смеялась так искренне, наслаждаясь каждым мгновением этого чаепития.
6
        На следующий день королева вновь сидела в любимой гостиной с цветными витражами и, обжигаясь, прихлебывала горячий чай с мятой. Ей не терпелось услышать впечатление наставницы от вчерашней встречи. А Ваэлья, конечно же, разговор оттягивала, расхаживала по комнате, болтая обо всяких пустяках вроде ночного снега, неуклюжести конюха и новых способах ухода за волосами. Когда Элея уже готова была сорваться от нетерпения, ведунья, наконец, опустилась в кресло напротив и, с наслаждением сделав глоток из своей кружки, произнесла:
        - Девочка моя, чую, ты сейчас лопнешь, - широко усмехнувшись, она дала понять королеве, что видит ее насквозь. Элея покраснела, опустила глаза в чашку с чаем и сделала вид, будто не понимает о чем идет речь. Однако обманывать Ваэлью она так и не научилась. Поэтому ведунья лишь многозначительно хмыкнула: - Ну-ну. Еще скажи, что тебе совсем безразлично мое мнение.
        Элея лишь вздохнула, и наставница сжалилась.
        - Он чудесный, - промолвила Ваэлья, враз отбросив маску насмешницы. - Я понимаю, почему все ваши дворцовые прелестницы не упускали возможности пофлиртовать с ним. Будь я помоложе, охмурила бы этого Патрика в первый же день. Не смотри на меня так, дорогая. По-твоему, я не влюблялась никогда? Хо-хо! Было и у меня время, когда я неслась по жизни, бросив поводья… М-да… Но твоего шута мне суждено только учить. Он еще совсем мальчик… К сожалению, я знаю слишком мало, чтобы наполнить доверху этот сосуд… Но что смогу - сделаю для него. Меня, правда, гложут сильные сомнения, пойдет ли это господину Патрику на пользу и улучшит ли его жизнь… Есть у меня кой-какие нехорошие подозрения. Впрочем, поток уже проломил лед и его не остановишь. Смешной любимчик короля, в котором все привыкли видеть дурака, очень скоро поймет, что прежний костюм с бубенцами становится ему мал… Что он вовсе не тот, кем считал себя.
        - Но кто же он? - воскликнула Элея.
        Ваэлья усмехнулась:
        - Пока - просто ощетиненный, замкнутый на себе мальчишка, убежденный в своей исключительной непохожести на других людей и именно за это якобы битый, - она покачала головой. - Недолюбленный глупыш… На самом деле… полагаю, он - кровь от крови древних магов. Помнишь, что я говорила тебе про цвет его волос? Сейчас мало кто владеет знанием о том, что они означают… И ты держи это при себе. Пусть все считают его шутом и дальше.
        Элея кивнула.
        И все равно у нее в голове не укладывалось до конца - как это? Был просто шут, дерзкий и такой обаятельный насмешник. А теперь, оказывается, он - видящий?.. Пусть даже совсем неопытный, почти беспомощный, но, боги, какое это имеет значение?! Если уж Ваэлья обещала взяться за него - она возьмется. И мало господину Патрику не покажется… И будет дорогой шут до потери сознания осваивать то, чему его по какой-то причине не научили в детстве. И никакие отговорки не позволят ему отвертеться от уроков. Элея вспомнила, как наставница учила ее саму. Конечно, то были совсем другие знания, не имеющие ничего общего с даром, но королева была уверена, что методы воспитания у Ваэльи остались прежними.
        - Матушка… скажи, а что за проклятье навесили на Патрика? Я никогда не подумала бы, что его хвори вызваны именно этой причиной…
        - Вот ты и скажи-ка мне теперь правду - часто ли ему случалось болеть?
        - Нет… не очень часто. Но всегда так сильно. И эти его простуды какие-то уж очень странные. Я говорила с Арханом, нашим лекарем… после того, как однажды нашла Пата без сознания на полу… Этот мудрый старик, сказал мне, что у нашего шута душа не прикрыта. Я не знаю, что это значит, но чувствую… сердцем. Он сказал, что Пат и дальше будет так болеть, с каждым разом все хуже… если не научится защищаться, - Элея вздохнула. - Или, по крайней мере, не заставит себя вовремя и в нужном количестве принимать лекарства… Но вы же видели этого беспечного шута - о какой ответственности тут может идти речь?
        Ваэлья тихонько рассмеялась:
        - Да уж… Женской руки плуту явно не хватает. Ну да ничего. Он вовремя к нам попал. О, Элея, девочка моя, если бы ты знала, как я ждала этого Патрика!
        - Ждала?
        - Да… ждала. Конечно, я не знала, что это будет именно он. Но в тот миг, когда ты впервые произнесла его имя, я получила сразу несколько сильнейших знаков. Впрочем, я не ответила на твой вопрос. Честно говоря, милая, проклятие это не очень-то хорошее. Люди, владеющие даром, называют его 'пиявкой'. Оно постепенно вытягивает из человека все соки. Но я уже сказала - твой шут попал ко мне вовремя. Придется повозиться, конечно. За пару дней эту пакость не снимешь. Ну да время у нас есть. Я теперь никуда его не отпущу, пока не приду к убеждению, что парень готов.
        - Готов к чему?
        - К жизни, девочка моя. К настоящей жизни. Пора ему уже повзрослеть…
7
        'Да уж… - думала Элея по дороге домой, - сейчас-то он еще прилично себя ведет… А видела бы Ваэлья этого чудака в Солнечном Чертоге… Вот уж действительно невзрослеющее дитя. То полуголым по всему дворцу ходит, то прямо на стол усядется, то вдруг расстроится из-за мелочи, как маленький… - она невольно улыбнулась, вспоминая причуды шута. Любое серьезное событие он умел превратить в комедию. Когда однажды в Золотую прибыли послы из Линвэлла, кто стоял в конце шеренги гвардейцев? Ну конечно же Пат… С метлой в руке вместо алебарды и кухонным котелком на голове. Его гримасы и ужимки были восхитительной пародией на серьезность воспитанников Дени… Капитан на него сердился, но не от того, что был задет этой беззлобной пантомимой, а потому как сам едва удержался, чтобы не рассмеяться, когда нужно было изображать почтение. Шут мог принести раскрашенного в зеленый горох поросенка на званый ужин для лордов и гоняться за ним по всему тронному залу. Или разрисовать свое собственное лицо и с крышкой от сковороды в роли бубна скакать по дворцу, изображая шамана из Диких Княжеств…
        Элея с грустью поняла, что может статься, больше никогда этого увидит - и Патрик уже не тот, что был раньше, вон какой серьезный стал, и Брингалин - не Солнечный Чертог…
        Солнечный Чертог… Отец был прав тогда, годы назад, когда говорил, что Элея полюбит новый дом. Так оно и вышло. И теперь она часто тосковала по прежней жизни, по той жизни, которую узнала с Руальдом. Поначалу она удивлялась излишней роскоши и размаху запросов в Золотой, даже осуждала обитателей Чертога за неуемную любовь к этой помпезности и, сравнивая с отчим домом, находила Брингалин много лучше. Однако, вернувшись на Острова, Элея с удивлением поняла, что успела привыкнуть к новому образу жизни и разница меж двумя дворами, меж двумя столицами уже не казалась ей такой существенной. Она поняла, что ей как будто даже не хватает этого кипения жизни… И не хватает Руальда…
        Как не хотела Элея отпускать его в это путешествие к тайкурам! Будто чувствовала… Хоть и делала вид, что все замечательно, в глубине душе была так против этой поездки. Если бы только знать, чем все обернется…
        Когда прибыл Дени и сообщил ей о намерении Руальда расторгнуть свадебные узы, Элея просто не поверила. Да как такое возможно, чтобы ее добрый честный муж пошел на такое?! Но капитан не мог соврать… Он стоял перед ней как побитый пес, не смел глядеть в глаза и Элея - смешно сказать!.. - не знала кого больше жалеть, себя или его. И боли было слишком много, чтобы осознать ее, чтобы постичь до конца.
        'Моя королева, - промолвил Дени, - вам лучше покинуть Золотую сейчас. Ваш супруг поражен безумием. Я не знаю, как он намерен поступить с вами… Простите… - капитан отчаянно комкал свой берет, не зная куда девать руки. - Прошу вас, будьте благоразумны. Если вы останетесь, я не ручаюсь, что это хорошо кончится…
        Но как она могла уехать? Куда? Сбежать к отцу? И что бы Элея сказала ему?.. Что она, королева Закатного Края, покинула земли, вверенные ей народом и королем? Струсила и, поджав хвост, прибежала жаловаться папочке?
        Нет. Нет…
        Она поблагодарила Дени за заботу и уединилась в своих покоях, чтобы спокойно, без суеты и паники осмыслить произошедшее.
        Куда там… от мудрой хладнокровной королевы не осталось и следа… Едва оказавшись в одиночестве, выставив всех фрейлин и служанок, она ничком упала на кровать, и только страх опухнуть лицом не позволил ей разрыдаться. Элея молча глотала невидимые слезы, до боли в пальцах стискивая подушку. Она не понимала, как жить дальше. Не видела выхода. И какой невероятной детской глупостью казались ей теперь все претензии к судьбе, все укоры богам за то, что не дали 'настоящей' любви…
        'Дура! - кусала губы Элея, - Дура… не ценила того, что было… все грезила о несбыточном… Примеряла на себя чужое', - только теперь она поняла, какой на самом деле была счастливой, какой замечательный был у нее муж.
        Поздно.
        Слишком поздно.
        Не уберегла своего счастья, потому что не дорожила им никогда. Глупая слепая разиня… А мужчины - они ведь все чувствуют. Может быть, даже не осознают, но чувствуют, когда их любят по-настоящему, а когда - так… Вот и нашлась другая, что оценила Руальда по достоинству.
        Грызя себя такими мыслями, Элея даже не испытывала ненависти к той… другой.
        Конечно же, она не знала, что там на самом деле было между ее королем и этой маленькой тайкурской ведьмой, но воображение охотно рисовало такие картины, что хотелось обернуться волчихой и выть всю ночь…
        Вместо этого она отправилась к мадам Сирень и попросила сшить ей новое платье… такое, чтобы почувствовать себя сильной. Очень сильной. Несгибаемой.
        А на обратном пути нашла шута на полу в его неуютной, как будто вовсе нежилой комнате… Нелепого Шута, который был полной противоположностью ее сильному мужественному Руальду, а теперь вот почему-то оказался его единственной надеждой…
        Был уже поздний вечер, и Элея давно лежала в постели, когда в дверь кто-то тихо поскребся и до ушей ее донесся звонкий шепот:
        - Эй, ты спишь? - деревянная створка приоткрылась и сквозь щель в складках балдахина Элея увидела белокурую фигурку, подсвеченная огнем факелов из коридора.
        - Нет, Инн, заходи… - Иния была младшей кузиной Элеи, вместе с супругом она жила неподалеку от столицы, в тихом поместье у реки. Нынче граф Лоим, как и многие другие родовитые господа, прибыл с супругой ко двору, чтобы присутствовать на суде. В детстве сестры были крепко дружны, часто гостили друг у друга и делились самыми сокровенными тайнами. После возвращения Элеи на острова Иния порой приезжала к ней в гости, всякий раз пытаясь развеять неизбывную печаль королевы.
        Сестра на цыпочках пробежала через комнату и забралась к Элее в постель, весело пихая ее ледяными пятками. Она была на год младше королевы, и замуж ее отдали еще прошлой зимой. В отличие от рано повзрослевшей Элеи, Иния всегда казалась милым ребенком. У нее были прекрасные светлые волосы с золотым отливом, голубые глаза в длинных ресницах и трогательно-нежные черты лица. Как это ни странно, при всем при том сестра обладала вполне добрым характером, хотя порой ее легкая избалованность и неумение держать язык за зубами выводили Элею из себя.
        - А я все видела! - восторженный шепот Инии горячо защекотал ухо королевы.
        - Что ты видела? - сразу насторожилась Элея. Она по опыту знала - сестра может сказать все, что угодно, в том числе и просто выдумать несуществующее для потехи.
        - Как ты каталась с приезжим шутом! - кровь бросилась к лицу королевы, и она возблагодарила богов за то, что в темноте этого не было видно. - Признавайся, ты влюбилась! Я уже забыла, когда последний раз видела тебя такой счастливой!
        - Что за вздор ты несешь, Инн! - Элея рассмеялась, но тут же поняла, что это вышло слишком громко и нервно, так смеются только люди уличенные в чем-то неприличном. Она сердито отодвинулась на дальний край постели и вцепилась в подушку, молясь о том, чтобы дрожащий голос не выдал ее. - Я просто показывала господину Патрику город! - добавила Элея хриплым шепотом, не желая разбудить служанок. Они хоть и неболтливые, но все равно незачем им слышать лишнее.
        - Ой-ой… - беззлобно хихикнула Иния, - 'господин Патрик, показывала город'… Лей, ты не умеешь лгать. Лучше сразу признайся, ведь тут и кухарке понятно, что к чему!
        - Он шут! - воскликнула Элея, ненавидя себя за эти слова. - Он просто спас мне жизнь, и я обязана ему! Вот и все!
        - Ну… - разочарованно протянула Иния, - зря ты так. Я, конечно, не очень понимаю, как тебя угораздило влюбиться в простолюдина, но мне ты могла бы и не лукавить.
        Элея молчала, отвернувшись. Перед глазами у нее стояло изумленное лицо Патрика, когда он услышал, что ему даруют титул… Иния тоже была там, но для нее шут все равно оставался простолюдином. Как и для всех. Мало получить дворянство, нужно еще доказать, что ты выучил эти правила игры…
        - Инн, я не хочу об этом, - сердито сказала Элея, когда сестра принялась щекотать ее за бока. - Ты бестактная маленькая дурочка…
        - Да ладно тебе… - Иния прильнула к ней и сладко потянулась, обвив руками за шею.
        - Мы же сестры. Я только не знаю, что ты будешь дальше делать. Молча страдать? С тебя станется… Ну да, он страсть какой хорошенький и молодой, но ведь ты-то королева… А Патрик этот кто? По сравнению с Руальдом - просто милая игрушка… Несерьезно…
        Элея вздохнула. Слова сестры задели ее, растревожили и лишили покоя. Сама Инн не любила своего мужа, он был пожилой, всегда пах вином, потом и лошадями, имел внушительный живот и лысеющую макушку… Элея содрогнулась, представив себе, что сестра делит постель с этим человеком и, глядишь, скоро понесет от него. Когда Инию отдавали замуж, ее мнения, как водится, никто особенно не спрашивал.
        - Можно я останусь у тебя? - будто услышав мысли королевы, прошептала сестра. - Не хочется мне что-то к моему медведю возвращаться…
        - Хорошо, - почти не колеблясь, согласилась Элея, но только с одним условием. Ни слова больше о шуте!
        Вскоре дыхание Инии стало ровным, она уснула. А Элея все лежала, глядя темноту. Она вновь вспоминала ту ночь, когда 'милая игрушка' господин Патрик вдруг оказался единственным по-настоящему преданным ей человеком. Вспоминала его неистовый взгляд, когда он выдергивал ящики комода, переворачивая их на пол… его отрывистый взволнованный голос, стремительные движения… И этот каменный лабиринт, полный страхов и невидимых опасностей. Ужасней всего был тот момент, когда шут вдруг застыл с остекленевшими глазами, точно околдованный, а потом вовсе оставил ее одну. В тот момент, мучительно вслушиваясь в тишину за дверью, Элея перестала боятся за себя. Лишь умоляла богов уберечь этого странного, такого дорогого ей человека.
        Хуже было только прощание на причале, когда королева даже не могла увериться, что с ним все будет в порядке…
        Невозможно вложить эти воспоминания в чужую голову. Невозможно объяснить, что значит сидеть с ним рядом в одной карете. Видеть живым, невредимым, слышать его, чувствовать, наслаждаясь каждым мигом, каждым вдохом…
8
        В день суда тронный зал Брингалина был полон. Желающих услышать приговор Руальда Третьего оказалось столько, что члены Совета всерьез обеспокоились, как бы люди не передавили друг друга. И все присутствующие были настроены столь агрессивно, что Пат, ставший с некоторых пор ненормально чувствительным, не стерпел этого и поспешил покинуть зал. Вернулся он быстро и уселся в свое кресло рядом с королевой, изрядно попахивая вином. Элея понимала, в чем дело, хоть и не одобряла таких методов решения проблемы. Но сидящая слева от шута тетушка Байри ничего не знала о колдовском восприятии почетного гостя - старая гусыня тут же начала бубнить про падение нравов и молодых людей, которые с утра пьяны. Патрик сделал вид, что ничего не слышит. Он вовсе не был пьян, Элея видела, как ясны его глаза, каким живым огнем они полыхают. Минул всего десяток дней с тех пор, как шут стал ежедневно наведываться в гости к Ваэлье, но ее наставница не теряла времени даром. Патрик менялся с каждым днем, подобно цветку, который вынесли на солнце после долгих дней пребывания в сумраке. И хотя он оставался таким же худеньким и
невысоким, Элее казалось, будто шут стал больше. Королева понимала, что это лишь ее субъективное ощущение, но оно было весьма стойким.
        Окруженный плотным кольцом хранителей, в зал вошел Руальд. Он остановился перед главным столом, там, где обычно, в добрые дни, было место для танцев. Похоже, ему все-таки удалось совладать со своим отчаянием, либо просто упрятать его поглубже. Король выглядел истощенным, но, по крайней мере, не таким потухшим, как во время первой их встречи в темнице. Он нашел достаточно сил, чтобы привести в порядок свое лицо и платье. Это обрадовало Элею и показалось ей хорошим знаком. Хотя, конечно, она догадывалась, что здесь не обошлось без Патрика, который почти каждый вечер наведывался к Руальду. В отличие от нее самой, не знающей, как и о чем теперь говорить с мужем, Шут продолжал заботиться о своем короле. И мнение окружающих по этому вопросу его не сильно-то волновало. Некоторые придворные неприкрыто возмущались таким странным поведением гостя, не стесняясь говорить об этом в глаза королеве. Но Элея брала пример со своего шута и делала вид, что пересуды злых языков ее вовсе не касаются.
        Она, как обычно, сидела по левую руку от отца, а по правую уже заняли свои места члены Совета Мудрых. Лица у этих добрых господ были торжественно-строгие. Элея ясно видела, что все они во главе с Давианом мысленно уже отрубили Руальду не только голову, но и все остальные части тела. Для этого ей даже не нужен был дар как у Патрика.
        Шут после вина почувствовал себя настолько лучше, что принялся тихо напевать какую-то странную песенку на непонятном языке. Элея подумала, что стоит легонько пихнуть в бок негодника, пока то же самое не сделала тетушка Байри, добавив в придачу новую воспитательную тираду. Но неожиданно заслушалась - оказалось, у Патрика чудесный голос. А ведь в Золотой он никогда не пел, только горланил неприличные куплеты на дворянских пирушках. Слова песенки также показались Элее удивительно приятными для слуха. Даже тетушка, хоть и поджала губы, но смолчала. Неожиданно королеву озарило - ведь это магия. Такая естественная и незаметная, как солнечный блик на оконном переплете. Как дыхание. Как шелест ветра в зеленой листве…
        'О, Пат! - У Элеи перехватило дыхание от осознания того, каким безгранично удивительным стал вдруг такой, казалось бы, знакомый человек. Она-то, дурочка, столько лет гадала, чем же он ее околдовал… за одну встречу, за один миг… А, на самом деле, Патрику не нужны были вовсе никакие магические уловки, он сам - чистое волшебство.
        - Дамы и господа! - голос распорядителя громко разнесся по залу, - Его Величество король Давиан Первый, повелитель Белых Островов, приветствует всех и благодарит за оказанную честь. Мы рады видеть вас в этот знаменательный день, когда свершится правосудие и волею богов наказан будет тот, кто поступился законами чести и долга,
        - по рядам пронесся рокот одобрения, господам дворянам не терпелось услышать приговор. - Слово королю!
        Давиан, величественно восседавший на своем троне во главе стола, обвел глазами присутствующих и остановил взор на зяте…
        - Ну, что, Руальд, признаешь ли ты себя виновным? - как-то очень просто, почти с усмешкой спросил отец.
        Молчание, повисшее над залом, было тяжелей грозового неба.
        - Да… - как бы ни было трудно Руальду выдерживать взгляд Давиана, он не отвел глаз. - Да, я признаю себя виновным.
        И Элея вдруг со всей отчетливостью поняла, что ее муж не притворяется спокойным. Он на самом деле спокоен и собран. И на самом деле готов подняться на плаху. Без страха и без сожаления. Королева понимала, что Патрик тут уже ни при чем - прийти к смирению можно только своими ногами. Впрочем… это не удивило ее: да, Руальд всегда любил жизнь, но честь для него была превыше всего. А он еще тогда, в темнице, признал свою вину…
        В этот момент Руальд был ей дороже и ближе, чем когда либо. Но своим коротким 'да' он подписал себе смертный приговор… Оправдатель лишь плечами пожал - он честно готов был отстаивать невиновность судимого. Но коли тот сам признался…
        - Что ж, - промолвил отец, - пусть Совет Мудрых решит участь виновного.
        'О, небесная Мать! - отчаянно взмолилась Элея. - Даруй им настоящей мудрости! Мудрости и милосердия. Он ведь заслужил его… Всякий может оступиться…
        Впрочем, она слишком хорошо знала этих почтенных мужей. Именно поэтому в запасе у королевы были десятки аргументов, призванных защитить ее супруга от смерти.
        Мудрецы не обманули ожиданий королевы.
        Какое-то время они весьма спокойно, без шумных споров совещались, а потом старший советник, господин Харван, торжественно сообщил присутствующим, что все члены совета единогласно пришли к одному выводу:
        - Благородная казнь облегчит душевные страдания короля Руальда. Учитывая его раскаяние и высокое положение, это будет быстрая и милосердная смерть.
        'Ты знала, - сказала себе Элея, стараясь унять дрожь и пряча руки глубоко в длинные разрезы рукавов. - Ты знала, что это не будет просто. Ты знала, что ничего другого они не сказали бы. Так что соберись. И вставай уже'.
        Она медленно поднялась из-за стола, поймав на себе десятки удивленных и любопытных взглядов. Только Иния, которой всегда нравился Руальд, смотрела на нее с пониманием.
        И шут.
        - Осужденный имеет право на помилование, - королева с облегчением отметила, что голос ее тверд и полон силы.
        Господа, собравшиеся в зале, взволнованно загудели. Разбирательство приобретало неожиданный интересный поворот. Но неужели они и впрямь думали, что Элея позволит 'милосердно' отрубить Руальду голову?
        - Имеет, - печально сказал король Давиан. Так же, как и его дочь, он прекрасно понимал, что этот суд не будет самым быстрым и легким на его правлении. И лучше любого из советников знал, что именно скажет королева в защиту мужа. И, разумеется, тоже заготовил немало веских аргументов в пользу решения Совета.
        Элея понимала, чего добивается отец. Смерть Руальда сделает ее единственной полноправной наследницей Крылатого трона. Такой роскошный дар судьбы… Для кого-то, может быть, но не для нее - Элее вовсе не хотелось возвращаться в Золотую и поганой метлой выгонять оттуда соперницу. А потом жить в страхе быть отравленной, как та королева Дарея… Потому что Тодрик, добрая душа, вовсе не обрадуется такому повороту событий.
        Однако… все ее доводы бессильными волнами разбивались о каменную неумолимость короля и совета. Давиан не оставлял Руальду ни единого шанса на помилование. На каждый аргумент дочери у него находилось десять своих, не оставляющих и камня на камне от ее защиты.
        Это был конец.
        Но когда отчаяние уже наполнило Элею, вытеснив все остатки мужества, встал Патрик.
        - Ваше Величество, - голос его был звонок, в отличие от королевы, шут даже не пытался скрыть своего волнения, - вы - мудрый монарх. И я понимаю, что вами руководит желание наказать человека, который нанес оскорбление королеве. Я знаю законы ваших земель. Такое предательство смывается только кровью. Но я сейчас скажу то, что не будет приятно никому из здесь присутствующих. Вы пожаловали мне земли и титул. Я беру на себя дерзость возвратить вам этот дар, которого не достоин, и потребовать взамен другой. Жизнь за жизнь. Всего лишь. Я вернул вам Элею. Вы вернете мне Руальда.
        Они все смотрели на него, как на сумасшедшего. Десятки пар изумленных глаз. А Патрик стоял, стиснув губы. В лице - ни кровинки. Он сказал все, что хотел. И, как бы то ни было, он имел право на эти слова и этот ультиматум. Все это знали. Знал и отец. И с этим требованием он не мог поделать ничего. Есть законы, которые невозможно обойти…
        - Жизнь за жизнь, - тяжело обронил он, - но виновный должен быть наказан. Мы не можем позволить ему покинуть Острова просто так.
        Элея почувствовала, как кровь ударила в виски. Да, Руальд не умрет. Но это не значит, что его не засадят в каменный мешок на всю оставшуюся жизнь. Она бросила взгляд на шута, тот молчал, растерянный… серые глаза наполнились тревогой.
        Члены совета вновь принялись совещаться, время от времени задавая разные вопросы ее отцу. Затем Харван огласил окончательный вердикт:
        - Король Закатного Края будет помилован. По просьбе нашего гостя мы даруем ему жизнь. В качестве наказания совет постановил следующее. Первое, король Руальд подпишет указ, позволяющий торговым судам Белых Островов беспошлинно входить в порты Закатного Края. Второе, король Руальд обязуется выплатить Островам материальное возмещение, размер которого будет оговорен отдельно. И третье. Вина может быть смыта только кровью. Завтра на рассвете король Руальд будет публично подвергнут отсечению правой руки до локтя.
        'Нет! - хотела крикнуть Элея, но лишь крепче сжала челюсти, отведя глаза.
        Она не могла больше сделать ничего для своего короля…
        - Нет! - крикнул шут. - Вы не можете! - но его уже никто не слушал, члены совета медленно и с достоинством покидали свои места, расходились и придворные. - Нет… - простонал Пат, обхватывая голову руками. Он один все еще сидел за широким длинным столом, дрожа стискивал собственные пряди волос, точно хотел выдрать их с корнем.
        - Это невозможно… Светлые боги… вразумите меня… что же мне делать?
        Не выдержав, Элея поспешила выйти вон. Она не могла позволить себе расплакаться прямо здесь, в этом зале.
9
        - Чего ты еще от меня хочешь, Элея?! Твой муж останется в живых. Это лучшее, о чем он мог бы помыслить! - воздух в королевском кабинете звенел от напряжения, хотя вместо целого собрания здесь были только два человека.
        - Отец! Он же король! Он не межевой рыцарь, не кухаркин сын! Как он будет жить после этого? - Элея с отчаянием смотрела в глаза Давиана. Внутри у нее до сих пор все клокотало от возмущения. Так поступить с правящим монархом!.. Это дико!
        - Вот именно! - отец хватил кулаком по столу. - Вот именно! Он не кухаркин сын, которого можно было бы выпороть и отпустить! Я мог бы унизить его таким образом! Мог бы! И он бы сам повесился после этого! А как он будет жить, мне дела нет! И прекрати уже эту истерику, дочь моя! Ты слишком милосердна. Когда твой супруг готовил для тебя келью в монастыре, он вовсе не думал, как ты будешь жить. Избавь меня от этих эмоций! Он опозорил тебя, выставил на посмешище, а ты жалеешь этого предателя!
        - Да! Да, я жалею его! И, если ты заметил, не только я!
        - Ни слова больше, Элея! Твой шут! Он не имел права так поступать!
        - Он имел, - отрезала она. - Он имел право. И ты это знаешь.
        - Избавь меня от разговоров о нем! Я сделал все, чтобы этот парень поднялся выше любого из моих подданных, чтобы ты…
        - Молчи, отец! Я не желаю обсуждать эту тему! - Элея уже поняла, к чему клонит Давиан, и затрагивать болезненный вопрос ей вовсе не хотелось.
        - Вот и договорились, - промолвил король, сердито сжимая губы. - А теперь ты пойдешь к себе, и мы больше не будем портить друг другу кровь, - он демонстративно отвернулся и, сняв тяжелую корону, положил ее на стол перед собой.
        Аудиенция окончена.
        Элея молча развернулась и покинула комнату отца. Она знала его слишком хорошо. Знала, что дальнейшие разговоры и в самом деле не имеют больше смысла.
        'Прости, Альда… - думала она с горечью, - есть вещи, которые я уже не в силах изменить… Видят боги, я не знаю, не знаю, что еще сделать…
        Как бы то ни было, а Руальд останется жив. И если будет на то воля богов, время залечит его раны…
        Элея не стала возвращаться в свои покои, она прямиком отправилась к мужу.
        Снова темные ступени, уводящие в глубину подземелья, снова отсветы факела на сырых стенах, гулкое эхо шагов… На этот раз короля караулили другие стражники, два молодых парня, которых Элея видела только пару раз и даже не знала их имен. Они учтиво поклонились и без лишних слов открыли дверь в темницу Руальда.
        - А вот и королева пожаловала! - разумеется, Патрик уже был там. Он подмигнул ей как ни в чем не бывало, будто и не стенал совсем недавно в тоске, и обвел рукой комнату: - А мы тут пировать собрались! - только в глубине его глаз Элея все равно рассмотрела хорошо скрытую боль.
        И вправду, на столе стояли кувшины с вином, истекающее соком жаркое и еще какие-то блюда со снедью. И Руальд вовсе не походил на придавленного горем. Его глаза излучали покой, высокое благородное чело не пересекала ни одна скорбная складка. Элее показалось даже, что он вновь помолодел и стал почти прежним собой.
        Она мягко затворила дверь и шагнула к мужу. Король не произнес ни слова, лишь взял ее руку в свои ладони и поднес к губам. Этот поцелуй был исполнен такой нежности, что Элея опустила глаза, опасаясь, как бы Руальд не заметил в них предательский влажный блеск.
        - Спасибо тебе, - тихо произнес он.
        Элея грустно усмехнулась:
        - Благодари Патрика, Руальд. Это он отстоял твою жизнь, не я.
        - Ему я уже сказал спасибо, - король все еще держал ладонь Элеи в своей. И королева вдруг отчетливо поняла, что эта сильная нежная рука уже никогда больше не обнимет ни ее, ни какую другую женщину…
        Руальд будто почувствовал, о чем она думает.
        - Не печалься, Элея. Я заслужил эту кару. И видят боги, я приму ее безропотно…
        Он не лгал. Элея знала это. Как знала и другое - несмотря на видимость душевного облегчения, король испытывал мучительную боль при мысли о том, что станет убогим калекой.
        И все же ему хватало мужества улыбаться.
        'Сейчас он совсем нормальный, - думала королева, - вовсе не похож на безумца'.
        Эту слишком острую, хрупкую тишину нарушил веселый возглас шута:
        - Ну, раз уж мы тут так хорошо собрались, давайте все-таки попируем! - он изящным вывертом руки с поклоном пригласил Элею к столу. - Только позвольте я вам салфеточку повяжу! - лукаво стрельнув глазами, Патрик подскочил к Руальду. - Ваше Величество, отдайте салфетку!
        Король удивленно приподнял брови.
        - Уволь, Пат, я ничего не брал.
        - А вот и брали! - ловким движением пальцев шут извлек искомый предмет прямо у Руальда из-за пазухи: с невинным выражением лица потянул белую тряпицу за уголок, пока та не оказалась у него в руке.
        - Ая-яй! Не хорошо лгать! - шут погрозил королю пальцем и хотел уже протянуть салфетку Элее, но тряпица вдруг выскользнула у него из рук и упала на каменный пол. - Ах! - воскликнул Пат и нагнулся, чтобы поднять утерянное, однако салфетка странным образом отскочила от него в сторону. Шут вновь протянул руку, и вновь едва только его пальцы коснулись белой ткани, как та непостижимо отпрыгнула еще дальше. - Ну держись! - Патрик лихо гикнул и бросился в погоню за салфеткой, однако стоило ему подкрасться к ней поближе, как беглянка всякий раз ускользала. Руальд и Элея рассмеялись, на несколько мгновений королеве показалось, что они все трое снова в Солнечном Чертоге, и когда Патрик перестанет дурачиться, Руальд привлечет его к себе, как это бывало прежде, взлохматит и без того нечесаные шутовы вихры, обзовет 'дорогим проказником'…
        - Элея, - обратился к ней муж, когда блюда с едой опустели, - у меня есть одна просьба… Тебе она покажется странной, да и Патрику тоже… Когда меня схватили, мой меч был при мне. Он и сейчас должен быть у кого-то из ваших воинов. Мне ничего не хотелось бы так сильно, как взять его в руки еще раз. Напоследок…
        Она поняла.
        Меч Руальда хранился не 'у кого-то', а в покоях ее отца, который был истинным ценителем красивого оружия. Когда она вернулась в его кабинет, Давиан сидел в глубоком кресле у камина и перебирал четки, глядя в огонь. Элея удивилась. Король Островов нередко предавался уединению и созерцанию, но обычно рано утором или после заката. Увидев дочь, он устало вздохнул.
        - Еще вопросы, дитя?
        - Нет, отец. Только просьба, - Элея ожидала, что Давиан нахмурится, но он спокойно кивнул, как будто ждал этого. - Позволь мне взять меч Руальда.
        Король посмотрел на нее с грустью и, протянув руку, снял меч с ручки кресла, где тот, как казалось, висел.
        - Я знал, что он попросит об этом, - негромко сказал отец, - Но мне будет спокойней, если рядом с ним в этот момент будут стоять стражники, а ты побудешь где-нибудь в стороне. - Давиан вручил Элее длинный тяжелый меч в красивых ножнах. Королева чуть склонила голову в ответ - это могло означать что угодно. Она не желала давать обещаний, которые не собиралась выполнять.
        Увидев свой клинок, Руальд обрадовался точно мальчишка. Он обнажил сверкающую сталь и легко сделал взмах, способный разрубить противника надвое. И пошел кружить по комнате, делая выпады и отступая, замирая и вновь нанося удары звонкой пустоте. Элея заворожено наблюдала за мужем: его движения были плавны и гармоничны, как танец. Чарующий танец смерти. Патрик же предпочел удалиться вглубь комнаты и сесть у камина. Элея и раньше замечала, что шут недолюбливает оружие, но никогда не заостряла на этом внимания и не задумывалась, отчего дело обстоит именно так.
        - Э-эх! - выдохнул Руальд, в очередной раз обрушив меч на невидимого врага. И замер вдруг, стиснув точеную рукоять… а потом швырнул меч что было силы об пол, так, что дорогая сталь жалобно зазвенела. - Не могу! - воскликнул он, совсем как Пат обхватывая голову руками, - Нет! Нет… это слишком унизительно… Я же король… я король… Светлые боги, лучше бы они убили меня… Как я смогу жить с этим стыдом…
        Он сел, как подкошенный, застонал раненым зверем.
        Да… Элея понимала, что такое наказание для честолюбивого Руальда и впрямь - хуже смерти. Она закусила губу. Но как можно было эту смерь допустить? Как?
        Когда она осторожно сделала шаг в его сторону, король яростно выбросил вперед ладонь, останавливая ее. Другая его рука, заслоняла лицо.
        - Нет! Не нужно… Не нужно слов… не нужно ничего… Пожалуйста, оставьте меня. Я должен побыть один…
        Патрик встал первым. Элее показалось, он выйдет, не сказав ни слова, но у самого порога шут обернулся и тихо промолвил:
        - Ваша смерть стала бы началом правления Тодрика… - он обернулся к Элее и вздохнул, не глядя ей в глаза. - Идемте, Ваше Величество. Да меч прихватите, а то как бы ваш родитель, упаси боги, не разгневался из-за этой железяки.
        Идя за шутом по коридору подземелья, Элея с тоской подумала, что никогда еще не видела его таким потухшим и обреченным.
10
        Утро выдалось солнечное и такое ясное, что Элее не верилось, будто в этот день может случиться что-то плохое. Она надела простое платье и сама заплела косу. Королеве было почти все равно, что подумают о ней люди. Она не хотела изображать торжествующую справедливость и желала лишь одного - чтобы это чудовищное представление поскорее закончилось. Ночью она почти не спала, а уснув, видела только кошмары.
        Когда Элея вышла на главный дворцовый балкон, что возвышался над городской площадью, отец уже сидел в своем высоком резном кресле. Справа от него, как обычно, заняли свои места члены совета. Патрика она не увидела.
        И вновь зазвучали патетичные слова о долге, чести и прочих благодетелях, которые оказались чужды королю Закатного Края. Элея не слушала их и даже не смотрела на распорядителя, ее взгляд был прикован к Руальду.
        Король стоял на эшафоте, высоко держа свою снежную голову. И в лице его при всем желании трудно было увидеть страх или отчаяние. О да, это был Его Величество Руальд Третий во всей своей красе. Настоящий король.
        Когда лекарь подошел, чтобы заранее наложить жгут на руку ее супруга, случилось непредвиденное.
        Прямо на плаху, всклокоченный и дикий, выскочил Патрик…
        - Остановите это! - закричал он, бросаясь к Руальду. Едва не падая на него спиной, шут заслонил короля распростертыми руками. - Вы не имеете права! Вы все ослепли и растеряли свою хваленую честность! Вы готовы расправиться с человеком, чья вина лишь в том, что он не уберег свой разум от помрачения! - со своего места Элея отчетливо видела, как сотрясает шута крупная дрожь, какие совершенно безумные у него глаза. - Вы! Добрые, справедливые, берете на себя право судить того, кто в своем недуге давно уже вверен лишь богам! И если так, если вы судите невиновного, так какая вам разница кого?! Я - заберу участь моего короля! И вы не посмеете отказать мне в этом праве! Все, что вы решили сделать с ним - делайте со мной, ибо я так же виновен, как и он, я такой же безумец! - рывком шут закатал рукав своего дублета и рухнул на колени перед старой деревянной колодой в черных потеках высохшей крови. Элея с ужасом увидела, как он вытянул свою тонкую руку, вцепился пальцами в обгрызенный топором край чурбана.
        'Нет! Это слишком! Они не могут наказать его!
        Она метнулась взглядом к отцу - Давиан медленно тяжелел лицом, пока не стал похож на страшного разъяренного вепря. Но прежде, чем он успел сказать хоть слово, Руальд в ярости схватил Патрика за шиворот и попытался отодрать от колоды.
        - Пат! Демонов рогатых тебе в глотку, клятый дурак! Пошел вон отсюда! Да ты за кого меня держишь! Думаешь, я пал так низко, что буду стоять и смотреть, как тебя безвинного тут разделают? - ворот шутовой куртки затрещал, но сам Патрик намертво вцепился в чурбан, лицо его было белее полотнища, глаза стиснуты так, что кажется вот-вот заплачет. - Поди вон отсюда, не нужно мне вашего милосердия! - Руальд уперся сапогом в колоду и дернул еще раз, отодрав таки своего 'спасителя' от деревяхи. И тогда Патрик взвыл точно и впрямь полоумный, вцепился в Руальдов камзол, как дитя в мамкину юбку:
        - Не дам! - закричал на всю площадь. Глядя на него Элея впервые за все время подумала, что Пат и впрямь немного блаженный, не от мира сего… У нормального человека не может быть такого взгляда… - Где же это дозволено, в каком законе писано, чтобы за безумие - за безумие! - казнили?
        - Довольно, - рявкнул Давиан. - Замолчи! Коли закон не даст мне наказать обидчика, я сделаю это сам! - он сорвал плащ и, выхватив меч из ножен, стремительно направился к широкой лестнице, ведущей вниз. Столпившийся на площади люд расступился перед королем, когда тот, тяжело печатая каждый шаг, вышел к плахе. - Спустись сюда, Руальд и в честном бою докажи свою невиновность! Подайте ему меч!
        Элея прижала пальцы к губам - все обернулось еще ужасней, чем было! Как знать, кто теперь ляжет мертвым на холодные площадные камни?! Который из двух королей уже не покинет места битвы?..
        Руальд хмуро вышел в круг, образованный гудящими от возбуждения зрителями. Хранители едва сдерживали их натиск. Он молча взял чужой меч, глянул на противника исподлобья.
        - Я не могу отказать тебе в этом поединке, Давиан… - глухо сказал Руальд, - Но знай, что я не ищу доказательств своей правоты. Я по-прежнему признаю свою вину, - он встал в защитную стойку, всем видом показывая, что не намерен нападать. Но королем Белых Островов, похоже, тоже овладело такое популярное в этот день безумие. Он уже не задумывался о том, как встречает его противник: замахнулся от плеча и обрушил на Руальда чудовищной силы удар. Тот успел прикрыться, однако в следующий миг Давиан вновь поднял клинок, на сей раз закричав:
        - Что же ты отступаешь, Руальд! Бейся! - и снова меч прочертил в воздухе свистящую дугу. Снова лязгнул металл о металл.
        А в третий раз Руальд вдруг закрыл глаза и остался недвижим. Дружный возглас толпы спугнул стаю птиц на вершине невысокой башни и они хлопая крыльями устремились прочь, когда удар Давиана наконец нашел свою цель. И только Элея, давно забывшая, как дышать, отчетливо увидела, что в последний миг отец остановил свою руку и смертельный его выпад обернулся едва заметным прикосновением. Не таков был король Белых Островов, чтобы убивать беззащитного противника. Кровь брызнула на камни, но рана, нанесенная им, хоть и была ужасна, не несла в себе гибели. Она пришлась на пару ладоней выше локтя. Зажимая плечо рукой, Руальд медленно осел наземь, глухо застонал, а Давиан, злой как зимний медведь, не оглядываясь, устремился прочь.
        Элея никогда не видела столько крови… Лекарь подбежал к ее мужу и принялся бинтовать то самое место, куда прежде хотел наложить жгут… Руальд что-то пытался сказать ему, но слишком ослабел от боли и лишь уронил голову на грудь. Еще миг - и сознание оставило короля.
        Она не помнила, как добралась до своих покоев. Элея пришла в себя только когда кто-то постучал в дверь. Ответом на короткое 'да' королевы, створка медленно отворилась, впуская шута…
        - Чего тебе, Патрик? - тихо спросила Элея. Она не ожидала увидеть его сейчас.
        - Вы… так внезапно исчезли, - он робко крутил бубенчик на вороте, стоя у порога. - Я беспокоился. Решил узнать, как вы…
        - Я… в порядке, - с трудом промолвила королева. - Заходи, чего же толчешься у двери… А что Руальд? Разве не с ним ты был.
        - С ним… Его отнесли в башню, поближе к лекарям. Сейчас он все равно в беспамятстве…
        - Да… конечно, - Элея уже почти пришла в себя и заметила, что шут все еще бледен, просто таки до синевы. И глаза у него запавшие, точно он всю ночь не спал. Да конечно… так оно и было - не спал. Набирался храбрости, чтобы предложить себя вместо короля… Она отчетливо видела, чего это стоило господину Патрику: взгляд его уже не пугал своей дикостью, но выглядел шут ужасно.
        - Тебе нехорошо, Пат?
        - Ну, не хуже, чем вам, - попытался съязвить он, а потом вдруг улыбнулся - через силу, с трудом, будто прося взглядом поддержать эту улыбку. - Слушайте, Ваше Величество, а давайте-ка мы сейчас закажем винца с кумином, а?
        Королева подумала и махнула рукой.
        - Давай…
        - А правда, что у вас тут кумин курят? - спросил шут, когда кувшин со знаменитым ферестрийским опустел более, чем наполовину.
        Элее к этому моменту стало уже вполне хорошо. Она с интересом прислушивалась к новым ощущениям. Вино не затуманило сознание, но восприятие мира и последних событий стало как-то проще. У королевы изрядно кружилась голова, ей так и хотелось положить ее на стол и прикрыть глаза. Пат же как будто и не пил, а язык у него всегда что помело - болтать он мог без остановки. Вот и теперь шут рассказывал одну байку за другой, в лицах, в красках… будто нарочно не оставлял времени думать про Руальда. Откуда только у него доставало сил на это?.. Последний вопрос удивил Элею.
        - Да, курят. Ты разве не знал?
        - Нет! Откуда? В Золотой никто этого не делает. Я только у Руальда кумин и пробовал. Он меня научил в вино его добавлять. Но курить?! Это же целое состояние…
        Элея лишь рукой махнула.
        - Какое там! У нас эта трава продается на любом рынке. Дорого, конечно, но не так запредельно, как в Закатном Крае. Это ваши купцы цену завышают сверх меры, у нас кумин - не такая уж роскошь.
        - Мне нужно остаться у вас навсегда, - хихикнул шут, он уже больше походил на себя обычного, щеки порозовели от вина. Элее хотелось бы поверить в его слова, но она прекрасно понимала, что Патрик всего лишь шутит. Как же, останется он… Сбежит вместе со своим драгоценным королем, едва только Руальд придет в себя настолько, чтобы вернуться домой. Члены Совета уже послали сообщение в Золотую с требованием выслать корабль за своим монархом. Корабль, груженый теми ценностями, которые на суде Руальд обязался выплатить Островам. Элея очень надеялась, что Тодрику достанет ума не оспаривать этот выкуп. Конечно, казна Золотой порядком истощится, но отказ принца означал бы открытый заговор против его правящего брата.
        Патрик с хрустом потянулся и встал из-за стола. Он по-прежнему носил свой изысканный черный костюм, что так ладно пошила ему мадам Сирень, но теперь ворот с одного края был надорван, а дорогая ткань уже порядком испачкалась и требовала немедленной стирки. Особенно белые некогда манжеты рубашки, приобретшие темно-серый оттенок.
        - Пат, какой же ты грязнуля… - вздохнула Элея. Он смущенно фыркнул и отвесил королеве исполненный этой его удивительной грации поклон.
        - Уж какой есть, - шут вдруг опустился перед ней на ковер и, будто ласковый ребенок, положил голову на колени: - А я скучал, - сказал он тихо. - Без вас Солнечный Чертог такой пустой…
        Элея как сидела, так и застыла с бокалом в одной руке, потеряв дар речи от изумления. Вторая же рука сама собой опустилась, коснувшись его удивительных светлых волос. Сердце королевы застучало так часто, что она испугалась, как бы Патрик не услышал этот ужасный грохот. Она прикрыла на миг глаза, пытаясь успокоить себя, но поняла, что не в силах поделать что-либо. Поэтому сердце продолжало стучать, пальцы перебирали солнечно-серебряные пряди, а мысли метались точно птицы в клетке.
        - Мне тоже не хватало твоих шуток, Пат, - промолвила она, наконец. Подняв голову, он заглянул ей в глаза и улыбнулся. А потом вскочил, бесшабашный демон, и щедро плеснул себе еще из высокого кувшина.
        - Ах, как я люблю вино с кумином!
        Когда поздно вечером в покои Элеи пожаловал отец, он с изумлением застал дочь сидящей на подоконнике бок о бок с шутом и азартно играющей в кости…
11
        Встала Элея поздно. Девочки-служанки не посмели будить ее - королева всегда просыпалась сама и, как правило, рано. Наверное, они были очень удивлены, но виду не подали. Пока Саэль возилась со шнуровкой синего платья Элеи, а Рия заботливо расчесывала ее волосы, королева вновь и вновь вспоминала события вчерашнего дня. Искаженное болью лицо Руальда и ужасный стон мужа, кровь на площадных камнях… ласковую улыбку Патрика, его мягкие волосы под ее пальцами… и взгляд отца, который ей так и не удалось понять. Был ли он рассержен? Растерян? Или возмущен? Что он подумал о ней? Вино, кости… шут… Элея вздохнула. Не очень-то ей было стыдно. Она как будто наблюдала за собой со стороны и все больше приходила к выводу, что прежняя Элея канула в прошлое… События минувших месяцев изменили все, и она сама себя не узнавала. Что уж говорить про отца… Наверное, он сильно переживал, глядя не нее. И совсем не помешало бы извиниться за вчерашнее поведение. Но извиняться не хотелось. Хотелось научить Патрика курить кумин и заявить дорогому родителю, что она, наконец, действительно стала взрослой… сколь бы глупо это ни
прозвучало.
        Когда служанки оставили ее, Элея подошла к окну и долго смотрела, как метель засыпает снегом весь мир, укрывая его сплошной белой пеленой. Она любила такую погоду, любила наблюдать, как бушует природа, не скованная никакими правилами. Обычно из окон королевы была видна половина города, а за ним - море, но в этот час Элея ничего не смогла бы разглядеть за снежной завесой.
        С самого утра гости оставляли Брингалин. Представление было окончено и кареты одна за другой покидали замковый двор. Элея знала, что Иния уехала с мужем еще вечером. У графа Лоима было много неотложных дел в своем именьи.
        'Я не попрощалась с ней', - печально подумала королева. Ей было совестно, но даже поворотись время вспять, Элея не променяла бы вчерашнего хмельного вечера на утешения сестры.
        Завтракать она не пожелала, лишь выпила горячего чаю с мятой и попросила подать экипаж.
        - О! - только и сказала Ваэлья, увидев свою воспитанницу. Она затащила Элею в дом и моментально смешала какую-то настойку. Ужасная горечь судорогой свела скулы королевы, но сознание мгновенно прояснилось до кристальной звонкости. Она бессильно опустилась на мягкую софу с витыми ножками и безучастно остановила взгляд на каминной решетке. Наставница села рядом, подав королеве серебряный кубок с чистой водой.
        - Ты выглядишь так, будто всю ночь общалась с демонами, - промолвила ведунья, в то время, как ее гостья, стараясь избавиться от ужасного вкуса во рту, опустошала чашу.
        - Почти так и было… - Элея содрогнулась, вспомнив кошмары, которые снились ей до утра, пока она не провалилась в сон слишком глубокий, чтобы видеть хоть что-то. - Это был ужасный день… Да и ночь не лучше.
        Ваэлья лишь головой покачала.
        - Можешь ничего не говорить, - промолвила она, забирая кубок, - я слышала о событиях на площади. А о том, как Ее Величество провели вечер, не трудно догадаться по их благородному лицу и царственной осанке…
        Элея лишь кивнула. Что тут скажешь…
        Во рту все равно было пакостно. На душе тоже. Не глядя на наставницу, она как четки перебирала мелкие голубоватые жемчужины на манжете своего синего, точно весеннее море платья. Мерно стучали над камином большие деревянные часы. Они, сколько Элея помнила, всегда были сердцем этого дома. Дорогая вещь… многие считали ее просто предметом роскоши, но для королевы эти часы были почти как живое существо, старый друг, которому ничего не нужно объяснять…
        - Не печалься, девочка моя, - Ваэлья ласково провела теплой ладонью по щеке Элеи,
        - мир так устроен. Иногда случаются вещи, которые трудно понять сразу. Неспроста твой муж получил эту рану… Нескоро он теперь возьмет меч в эту руку. А ведь Руальд всегда очень боялся стать слабым…
        - Откуда тебе это известно, матушка? - Элею смутили слова наставницы, ибо та попала, что называется, в самую сердцевину. Королева давно заметила за супругом этот непонятный страх.
        - Откуда? Просто вижу… Твоих мыслей о нем и слов достаточно. Я вижу - ничто так не пугало его в этой жизни, как слабость. Руальд полагал, самое ужасное, что может случиться - это стать подобным его шуту… Стать таким же, как ему казалось, беспомощным, неспособным даже взять в руки оружие. И сам того не сознавая, он всегда испытывал жалость к людям подобными Патрику, и не просто жалость, а превосходство над ними, убогими. Твой супруг полагал, что настоящий мужчина - это сила, это сверкающий меч, разящий удар… Но мир устроен так, что наяву возвращает нам сокрытое глубоко внутри нас. И порой весьма неожиданно… То, чего ты боишься больше всего, часто претворяется в жизнь. Ты знаешь, я верю, что силы, чью волю людям понять так трудно, просто уравновесили на время этот страх Руальда, дав ему в самом деле почувствовать, что значит быть слабым. Хвала богам, что обошлось без казни…
        - Все равно это ужасно… - Элея покачала головой, ей было безумно жаль своего короля. И никакие мудрые речи не помогали унять эту боль. Такая рана! Столько крови…
        - Не гневи Небеса своей скорбью, дитя мое, - наставница ласково положила свою ладонь поверх Элеиной. - Быть может однажды промысел высших сил станет тебе понятен. И ты вдруг увидишь, что испытания, посланные Руальду, на самом деле обернутся ему во благо… Надеюсь, так оно и будет…
        Элея вздохнула. Она знала, что наставница права, но принять ее слова было не так-то просто.
        - Поверь мне, милая, твой муж обретет то, чего ему не хватало. Я уверена, теперь, когда ему больше нечего бояться, он станет по-настоящему сильным. Только бы снять с него эти чары…
12
        Церемонию расторжения свадебных уз Давиан решил провести сразу же, как только Руальд придет в себя. Поняв, что от родства с королем Закатного Края никакой пользы уже не выйдет, отец Элеи более не считал нужным медлить с этим делом. Однако Руальд не оправдал его ожиданий - лишившись сознания на площади, он так и оставался в глубоком беспамятстве. Дворцовый лекарь прилагал все усилия, но и на третий день после событий на площади улучшение не наступало. Скорее наоборот - жизнь медленно покидала тело Руальда.
        - Отец, - спросила Давиана Элея, когда немного пришла в себя после кровавой драмы на площади, - скажи, ты доволен теперь? - она пришла к королю в кабинет и привычно села на краешек подоконника подле его стола.
        - Доволен? - сердито фыркнул отец. - Дитя мое, ты, верно, потешаешься надо мной или же прикидываешься глупой, подражая своему дружку. Чему я должен радоваться? Наш лучший союзник обернулся предателем… А теперь он, неровен час, таки распрощается со своей жизнью! И все будут говорить, что король Белых Островов обнажил меч против безумца, который даже не защищался…
        - Но ведь ты желал его смерти, отец…
        - Желал! Но не такой! Если он помрет теперь, после этой истерики, которую закатил твой шут, после боя, в котором Руальд ни разу не поднял оружия, это будет уже моим позором!
        - Папа… значит ты понял, что Патрик был прав?
        - Прав?! - Давиан в ярости скомкал бумаги, лежавшие перед ним, и Элея испугалась, что сейчас отец просто выгонит ее вон. Но он вдруг бессильно дернул головой и отвел глаза. - Прав… Твой шут спас нас всех, Элея… Смерть Руальда стала бы концом добрых отношений между нашими государствами. Концом выгодной торговли для всех. И началом правления человека, которому уж точно ни честь, ни мужество - не родня. Я смирился с этим, отправляя свой флот на Золотую, но, видят боги, как мне претила эта нелепая война, этот суд над твоим мужем… И кого мне в самом деле хотелось бы посадить на кол, так это ту ведьму, которая лишила Руальда разума. По ее вине пролегла эта трещина, изломала и твою судьбу, и обоих наших государств!
        Элея опустила глаза. Не надо, не надо про эту трещину… Сколько раз она думала про свою соперницу, столько раз сердце заходилось от боли. И все же королева удивлялась ее недальновидности. Была бы эта Нар умна, отравила бы жену избранника по-тихому, как это издавна делали желающие переместиться поближе к трону. Наслала бы на нее чуму или страшное проклятье, ведущее прямиком к погибели. Так нет же… напролом полезла, никого не щадя, даже самого Руальда. Ведь неужели не понимала вздорная девчонка, чем обернется для Закатного Края конфликт с Островами?
        - Что лекарь говорит? - спросила она, уводя разговор подальше от своей персоны.
        Давиан со вздохом принялся расправлять измятый документ. Ладони у него были большие, в темных веснушках. Элея помнила, как эти руки подбрасывали ее, легкую малышку, в синеву небес… и как весело, нестрашно было возвращаться в них с высоты.
        - Ничего хорошего… - промолвил отец. Рана глубока, но не смертельна. При должном уходе такие заживают за пару месяцев. Но твой муж не хочет жить, вот в чем дело…
        Поначалу Элея, как могла, оттягивала визит к Руальду, предвидя, какой нелегкой будет эта встреча, и все думала - вот еще день, и он придет в себя, вернется. Но дни шли, лекарь бессильно разводил руками, пока она, поняв, что дело худо, не набралась, наконец, мужества увидеть своего супруга.
        И, разумеется, обнаружила в его комнате шута.
        Он, ссутулившись, сидел на краешке постели и держал в своих ладонях вторую, уцелевшую, руку короля, что-то негромко рассказывая ему, как будто Руальд мог слышать… Увидев королеву, Патрик, вопреки обыкновению, даже не улыбнулся.
        - Он не борется, - сказал шут вместо приветствия. - Я не знаю, что делать. Говорю с ним, говорю, но никакого проку.
        - Думаешь, он тебя слышит? - спросила Элея.
        - Да… Он слышит, но не слушает… - Патрик горестно подпер щеку кулаком и бросил на короля полный отчаяния взгляд. Элее в этот момент почему-то вспомнились слова Архана про неприкрытую шутову душу. Она подошла к нему и, положив руку на плечо, сказала:
        - Тогда позволь мне с ним поговорить.
        Патрик кивнул и медленно встал. По тому, как устало он распрямил спину, Элея поняла, что шут уже немало времени провел рядом с королем.
        - Снежно нынче… - промолвил он, устремив долгий печальный взгляд за окно, покрытое морозными узорами.
        У порога Патрик задержался, как будто хотел что-то сказать, но, в конце концов, лишь печально улыбнулся и молча покинул комнату. А Элея, чуть помедлив, села на его место по левую руку от Руальда, где одеяло еще хранило тепло шутова тела. Тусклый свет падал сквозь обледеневшие стекла на лицо короля. Черты его еще более заострились - всегда такой цветущий, ее муж теперь больше походил на призрак, нежели на живого человека. Может виной тому был сумрак, царящий в комнате из-за непогоды. Королеве хотелось так думать.
        - Альда… - она нежно тронула дрожащими пальцами это родное лицо, белое как волосы, разметавшиеся по подушке. - О, Альда… милый мой, что же ты с собой делаешь… Что ты делаешь?.. - Элея крепко зажмурилась, чтобы не уронить слезы, проступившие на глазах. - Вернись к нам, пожалуйста! Ты нужен здесь. Ты нужен Патрику, нужен мне… Я не держу на тебя зла, я хочу, чтобы ты жил. Ты нужен своему королевству, ты, а не глупый злой Тодрик! Ты нужен своей колдунье-принцессе. Как она будет жить без тебя? Кто защитит ее? Кто подарит ей дитя? Наследника трона? Ты только представь себе, представь себе этого мальчика с белыми волосами. Настоящего продолжателя династии! Неужели его не будет? Вернись, Руальд! Каким бы ты ни был, ты нужен здесь, в этом мире… - она говорила, а пальцы скользили по лицу короля, по впалым щекам, спутанным локонам… Элея звала его вслух и звала внутри, тем голосом, который дано слышать лишь сердцу. Звала не потому, что хотела от него чего-то, а оттого, что он был ей дорог. Что бы там ни говорил отец про неумеренное милосердие и мягкосердечие, все его слова оставались только шумом ветра. Элее
были чужды эти мужские принципы и жажда мести. Она просто не умела долго хранить обиды. Тем более, если обидчик и так покаран судьбой, да притом столь жестоко… Сначала это безумие, а теперь еще и увечье. Сколько пройдет времени, прежде чем ткани плеча срастутся… И сможет ли ее король как и прежде так виртуозно владеть оружием?
        - Возвращайся к нам, Руальд. Ты снова станешь сильным, - она прикоснулась губами к его высокому лбу, - Не дело королю лежать в постели и ходить под себя, точно старой развалине. Ты молод и полон сил. Вставай. Живи!
        С этими словами она поднялась и настежь распахнула окно. Порыв ветра ворвался в комнату, осыпав все искристым белым крошевом. Как будто кто-то тряхнул мешок с мукой. А вместе со снегом в покои Руальда проник и холод. Морозная свежесть коснулась лица короля, и Элея с облегчением увидела, как дрогнули его веки. Нет, Руальд не пришел в себя, но у королевы появилась абсолютная уверенность, что это случится очень скоро.
        Одно тревожило Элею - как поведет себя ее отец с Руальдом, когда тот очнется? По сути Давиан сделал, что хотел - наказал обидчика, и даже честь обоих монархов осталась незапятнанной. Но как они взглянут друг на друга? Патрик-то, вон, изо всех сил старался не попадаться ее отцу на глаза… Но Руальд - не шут… Достанет ли мудрости двум королям успокоиться теперь и больше не жаждать мести? Уберечь веками сложившиеся добрые отношения между двумя государствами?
        Быть может, ее молитвы долетели до ушей богов или отец сам успокоился, увидев обидчика своей дочери покаранным и почти лишенным жизни. Так или иначе, но враждебности по отношению к Руальду он больше не проявлял. Подданным было объявлено, что позор смыт кровью и, коль вина не только признана, но и искуплена, король Закатного Края больше не является пленником Брингалина.
        Сам Давиан Руальда не навещал, даже когда тот пришел в себя, но в знак прощения возвратил королю Закатного Края его фамильный меч.
13
        Минуло уже немало дней с того вечера, когда они на пару угощались вином и Патрик порой наведывался к королеве по вечерам, когда был свободен. Но это случалось так нечасто…
        Зимой время тянется медленно, особенно когда ждешь… Элея сердилась на себя безмерно, но поделать ничего не могла - каждый миг думала, что вот сейчас замковый двор наполнится цокотом копыт и, взметнув облако снежных искр, ее шут выпрыгнет из кареты чтобы поспешить в тепло своих покоев. Он так и не решался выходить в тронный зал, и, если был голоден, по старой привычке шел прямиком на кухню, где уже успел подружиться с половиной стряпух. Элея знала, если час не слишком поздний, он обязательно заглянет к ней…
        Это ожидание сводило ее с ума, и она бежала от него прочь, находя себе немыслимое количество дел. Она не могла, как прежде, прийти к наставнице, хотя именно там, в этом чудесном старом доме, королеве хотелось бы оказаться больше всего. Но подобные визиты уж наверняка были бы теперь лишними, ибо Ваэлья и Патрик не нуждались в зрителях и свидетелях своих встреч. Так ей казалось.
        Поэтому Элея брала экипаж и надолго уезжала за город, чтобы наедине с собой и заснеженной природой обрести душевное спокойствие. У нее теперь было слишком много свободного времени… и никаких обязательств. Будучи королевой, Элея привыкла вникать во все государственные дела, много времени проводила с Руальдом за разбором указов и разбором прошений. Ей нравилось читать послания разных людей, возлагающих свои надежды на справедливость короля. И многие из этих прошений Руальд отдавал супруге для дальнейшего решения судеб того или иного подданного короны… А здесь, в Брингалине все определяли отец и члены Совета. И Элея не осмеливалась предлагать свое участие…
        Не меньше, чем загородные прогулки, она любила храмы Тауры. Нет, Элея не была особенно набожна, всегда предпочитала скучным молитвам искренние слова, идущие из самого сердца. Королева обращалась к богам тогда, когда считала нужным, не дожидаясь молебнов и полагая, что для этого не обязательно стоять под сводами святой обители… Элея посещала храм с другой целью. Ей нравилось слушать певчих. Их звонкие голоса, слетающие как будто из-под самого купола, заставляли королеву забывать обо всем. Она и в Золотой частенько баловала себя этим удовольствием, а уж вернувшись домой и вовсе моментально создала себе репутацию благочестивицы, ибо ничто так не лечило душевнее раны, как чистые голоса юношей, поющих, точно они сами - небесные посланники. Девочкой она так и считала, но потом узнала, что многие из этих 'посланников' - всего лишь обычные мужчины, которые позволили проделать над собой операцию, лишающую их способности к деторождению. В этом было нечто неестественное и глубоко чуждое ей, а потому Элея больше любила слушать детей-певчих, чья истинная природа еще не была искажена.
        А если погода не позволяла покинуть дворец, она находила другой способ забыть об окружающем мире - книги… В то время, когда другие знатные дамы усердно кололи себе пальцы, вышивая уточек и розы, Элея украдкой шла в библиотеку и с наслаждением перебирала пальцами корешки книг, трогая каждую, точно незрячая. Ей казалось, только наощупь можно понять, хороша ли книга…
        Больше всего она, конечно же, любила истории про любовь, красивые легенды о нежных девах и мужественных героях… Правда, часто удивлялась мыслям и поступкам этих героев и особенно дев, находя их лишенными логики, но это было уже не так важно. Главное, душа замирала и, обретя крылья, уносилась в небеса… Отец посмеивался над ней, называл наивной мечтательницей. Впрочем, не меньшее удовольствие Элея получала от книг о разных странах. Пока жила в Брингалине, она часто прибегала к Давиану с вопросами о том или ином непонятном месте. Ведь в каждой стране было столько диковинного!
        Не считая Закатного Края, ближе всего к Белым Островам лежали земли Герны. Только плыть нужно было не к югу, где ждали причалы Золотой Гавани, а в обратную сторону
        - на север. Пару столетий назад, до вступления в альянс Внутренних Королевств, воины Герны любили совершать набеги на соседей… Ох и злы же они были, эти косматые великаны, что ковали свои шлемы в виде свирепых волков да медведей, и чьи корабли напоминали крылатых демонов… Немало бед натерпелись от них и Белые Острова, и другие ближние государства.
        За Герной, еще севернее, находилось маленькое королевство Норт. И, если верить книгам, лето в тех краях было столь коротко, что скудные посевы едва успевали созреть. Как это ни странно, но нортеи слыли менее воинственным народом, зато всегда были известны своими поэтами и сказителями, которых почему-то во множестве рождала холодная северная земля.
        А вот певцы и трубадуры частенько оказывались родом из Ферестре. Эта солнечная страна, лежала к югу от Закатного Края, и ее жители имели славу самых беспутных, страстных и музыкально одаренных людей на Материке. Всякий раз, когда в Тауру прибывали ферестрийские послы, жители Брингалина с усмешкой говорили, что на время их гостевания замок превратится в один сплошной ярмарочный балаган. Маленькая Элея и сама не раз видела, как ферестрийцы горячо выясняли отношения меж собой, не жалея ни слов, ни взмахов кулаками. Один раз у нее глазах они чуть не покрошили друг друга своими тонкими длинными мечами с изогнутым концом… Эти послы, почти всегда темноволосые и немного смуглые, нравились Элее своей непосредственностью и умением безгранично уважать женщин. Девочкой она мечтала, что выйдет замуж именно за такого мужчину…
        В этот день Элея возвратилась во дворец, когда солнце уже окунулось в багряное море, и, поднимаясь к себе в комнату, с грустью подумала, что вечер опять будет полон ожидания, а потому лучше уж поскорее отужинать и сесть за книгу. Но когда она отворила дверь в свои покои, то изумленно замерла на пороге. Сердце ударило невпопад.
        - Патрик! Что ты тут делаешь?! - Элея недоуменно уставилась на шута, который в отчаянном смущении испуганно стоял посреди ее комнаты.
        - Да вот… - вздохнул этот негодник, опустив голову, - хотел сделать вам сюрприз, - и отступил в сторону. За спиной у него, на невысоком круглом столике, обнаружилась плетеная корзинка, полная восхитительных свежих яблок.
        - Ты мог бы попросить служанку принести мне их… - растерянно проговорила Элея.
        Бесстыжий Пат пожал плечами:
        - Мог. Но самому интересней.
        Она поняла, что возмущаться и рассказывать шуту о правилах хорошего тона нет смысла. Такой уж он есть - дерзкий и непредсказуемый. Свежие яблоки… зимой!
        - Где ты раздобыл их, Патрик?
        - Встретил одного нашего знакомого купца, - шут улыбнулся. - Он только что из дальнего плавания. Ходил в южные земли.
        - Неужели Улитку? - Элея мгновенно вспомнила осеннее путешествие, шторм, который едва не отправил 'Болтунью' на дно, и отчаянного капитана этой пузатой посудины. Господин Улитка покорил королеву своей отвагой и уверенностью. Его стараниями паника на корабле потухла, не успев разгореться, ибо каждый знал свое дело и четко выполнял его. Когда буря заслонила горизонт, для страха просто не осталось времени.
        - Его самого, - довольно хмыкнул шут, - Капитан очень удивился, увидев меня здесь. Я так понял, он тоже не был обойден вашей милостью?
        - Да, отец наградил его щедро. Полагаю, на эти деньги Улитка и снарядил поход в южные земли, - Элея взяла одно из крепких розовобоких яблок. - Похоже, у нас теперь, как и в Золотой, будут свежие фрукты зимой.
        Патрик кивнул. Купцы Закатного Края нечасто, но все же ходили к южным землям, привозя оттуда удивительные ткани, ароматные специи и спелые фрукты к королевскому столу. В холодные месяцы, когда в кладовых можно найти только сушеные, да вареные в меду, это было настоящим чудом. Элея даже не представляла, как моряки умудрялись перевозить все эти яблоки и апельсины, не поморозив их и не попортив. Наверняка секрет капитанов-купцов стоил немалых денег. А теперь и на Белых Островах появятся такие деликатесы. Она прикинула, сколько может стоить подобная корзинка и поняла, что Патрик изрядно потратился на свой сюрприз. Но упрекать шута в растратах Элее и в голову не пришло.
        'К тому же, - одернула она себя, - с чего ты взяла, что он их купил? Может, Улитка просто передал гостинец, ничего не спросив взамен'.
        А Патрик, между тем, выбрав четыре яблока покраше, с легкостью мастера принялся подбрасывать их одно за другим, не переставая при этом смотреть на королеву. И улыбаться. Так открыто и искренне, так ясноглазо, что Элея устыдилась своих мыслей. Да какая разница, как ему достались эти фрукты! Однако улыбка улыбкой, а странный, чуть отрешенный взгляд Шута заставил ее насторожиться.
        - Ты снова ходил к причалам? - спросила она, безжалостно возвращая его в реальный мир.
        Шут поймал все яблоки и молча положил их обратно. Кивнул. Улыбка исчезла.
        Минул уже почти месяц с того момента, когда в Золотую была отправлена первая из множества почтовых птиц с посланием о Руальде, но корабль за королем Закатного Края до сих пор не пришел. Не было даже письма. От своих информаторов Элея с отцом знали, что в Солнечном Чертоге смута, но сообщения приходили нечасто, а в последнее время птицы и вовсе перестали прилетать. Купцы по большей части теперь предпочитали возить товары в другие места, обходя Закатный Край по широкой дуге, и новые осведомители едва нашли корабль, капитан которого не побоялся плыть в Улей, однако они были еще в пути. Давиан со дня на день ожидал известий от них. А Патрик в это время регулярно наведывался в порт, чтобы послушать свежие слухи, да, если повезет, самому поговорить с теми, кто прибывал из Золотой. Новости он приносил невеселые и зачастую противоречащие одна другой. Кто-то говорил, будто принц уже объявил себя королем, доказывая направо и налево, что увечный сумасшедший Руальд более не способен держать бразды правления. Иные сообщали шуту, что Тодрика давно отравила тайкурская ведьма. Третьи уверяли, что Нар сама уже
мертва либо сидит в темнице.
        Ничего этого Руальду не сообщали. Король медленно шел на поправку. Он чувствовал себя слишком неважно, чтобы покидать комнату в башне, и лишь ненадолго вставал с постели, когда лежать становилось совсем невмоготу. Словом, огорчать его вестями из Золотой было бы излишним.
        Элея нечасто навещала бывшего супруга. После того, как священнослужитель прямо там, в башне, без лишних ритуалов, объявил их женитьбу расторженной, королева почувствовала, что Руальду стало трудно общаться с ней. Может он стыдился своей измены, может - увечья, а может просто решил для себя, что их отношения исчерпаны. Так или иначе, Элея поняла, что лучше не заходить к нему лишний раз и не подыскивать мучительно слова в беседах, которые никак не сложатся.
        Патрик же, напротив, проводил с Руальдом большую часть времени, свободного от уроков Ваэльи и прогулок по причалам. Впрочем, этого времени у него было совсем немного. Строгая наставница ждала шута с раннего утра и частенько отпускала только после заката. Но он не жаловался, Элее казалось, Пат был счастлив. По вечерам он то и дело принимался рассказывать ей, как удивительно устроен мир, насквозь пронизанный магией, которую люди привыкли попросту не замечать. Иногда шут смотрел на Элею странно, и она понимала, что Патрик видит ее другими глазами. Такие взгляды частенько бывали у Ваэльи, и каждый раз после этого ведунья сообщала своей воспитаннице что-нибудь особенное, чего нельзя узнать просто так. Элее было известно, что этот другой взгляд позволяет магам видеть истинную сущность человека со всеми его проблемами и скрытыми мыслями. Именно поэтому она всякий раз старалась поскорее отвлечь Патрика, вывести его из этого магического состояния. Королеве совсем не хотелось, чтобы шут узнал о ней больше, чем она давала ему знать в этом, обычном, мире.
        Вот и теперь, поняв, что он не просто так жонглирует яблоками, Элея поспешила разрушить его неуловимые чары своим вопросом. Это, конечно, был не самый лучший способ, но королева побоялась тратить время на выдумывание других.
        - Плохие новости? - спросила она, глядя в расстроенное лицо Патрика.
        - Никаких новостей… - ответил он со вздохом. - Не знаю, что делать, Ваше Величество. Руальд должен вернуться в Золотую. У него совсем нет времени отлеживаться здесь. Да и не могу я больше скрывать от него правду, ваш лекарь больше не дурманит его разум этими травами, которые утоляют боль. Руальд уже достаточно оправился, чтобы почувствовать фальшь в моих словах.
        Шут был прав. Только вот Элея тоже не знала, что делать.
        - Что ж, Ваше Величество, я пойду, пожалуй, - Патрик отвесил ей легкий поклон и, не дожидаясь ответных слов, выскользнул за дверь. Элея обругала себя за глупость и неумение вести беседу. Глядишь, не ляпни она про причалы, Пат остался бы подольше, как это бывало обычно…
        'Ваше Величество'…
        Да, Элея по-прежнему думала о себе, как королеве, но на самом-то деле она уже вовсе ею не была. И хотя Патрик продолжал называть ее так, остальные придворные уже почти привыкли снова величать Элею принцессой.
        Принцесса! Как странно вновь слышать этот титул в сочетании со своим именем…
        Размышления Элеи прервал вежливый стук. Слуга доложил ей, король Давиан желает видеть свою дочь.
        Она знала, зачем.
        - Здравствуй, отец, - шагнула в его покои, спокойная и собранная.
        - Здравствуй, дорогая. Как ты? - Давиан отложил в сторону карты, которые изучал, когда она вошла, и, поднявшись из кресла, подошел к дочери.
        - Хорошо, папа… - она с готовностью приняла его добрые нежные объятия. Король любил Элею так сильно, что порой это пугало ее - как он будет жить, если с ней что-нибудь случится? Давиан будто услышал ее мысли.
        - Знаешь, дитя мое, я до сих пор прихожу в ужас, когда думаю, что мог потерять тебя…
        Элея прижалась к нему, закрыв глаза, и слушала, как мерно и надежно стучит сердце в груди короля. От отцовского темно-вишневого камзола как всегда пахло крепким табаком… Вдыхая этот знакомый с детства аромат, она печально подумала, что порой так сладко снова почувствовать себя маленькой девочкой, защищенной и любимой…
        - Ты желал поговорить со мной? - спросила она, когда король отошел к камину, чтобы выбрать в тлеющей золе уголек для трубки. Раскурив ее, Давиан повесил длинные чугунные щипцы обратно на каминную решетку, глубоко затянулся, выпустив широкое колечко дыма. Когда еще была жива мать Элеи, она шутя называла мужа ходячей печной трубой… Запах крепкого дорогого табака пропитал не только всю его одежду, но стал также неотъемлемой частью этой комнаты, где отец и работал, и спал. Настоящая опочивальня была давно им заброшена - после кончины королевы Таэны, Давиан больше ни разу не лег в супружескую постель, предпочитая широкую лежанку кабинета. Многие считали это чудачеством, но Элея понимала отца. Даже если выбросить кровать, на которой в муках отошла в мир иной ее мать, стены останутся теми же… И они хранят память о криках женщины, умершей, так и не родив королю наследника. Брат Элеи оказался слишком крупным для хрупкой маленькой Таэны…
        Давиан задумчиво посмотрел на дочь, покусывая кончик мундштука.
        - Да, Элея, нам надо поговорить. И я полагаю, ты знаешь, о чем.
        Она опустила ресницы.
        - Ты хочешь, чтобы я снова стала наследницей.
        - Именно, - отец смотрел серьезно, пытался прочесть в ее лице решение. - Я не поднимал этот вопрос раньше, зная, что тебе нужно было время осознать свое теперешнее положение. Чтобы зажили раны в твоей душе, чтобы отошли все эмоции, и осталась спокойная готовность сделать правильный выбор, - Элея согласно склонила голову. - И что же ты ответишь мне, дитя?
        - Отвечу 'да', - она прекрасно понимала, как важно для короля, чтобы трон унаследовала именно принцесса Элея, прямая продолжательница его рода. - Только вот как ты объяснишь это Имиалю? Он, конечно еще ребенок, но мальчик пять лет жил с осознанием того, что будет править Островами…
        - Имиаль потому и был избран наследником, что он уже в свои тринадцать мудрее многих взрослых, - усмехнулся Давиан. - Этот ребенок понимает, что лучше для его народа. Тем более… - король запнулся, пытаясь подобрать слова помягче.
        - Тем более, что он все равно унаследует трон после меня, - коротко закончила Элея. - Отец, не нужно бояться говорить правду - я не могу иметь детей. Это знают все.
        От нее не укрылось горестное сожаление, мелькнувшее в глазах отца. Да, это без сомнения, была больная тема. И сама Элея страдала гораздо больше от осознания того, что никогда не сможет стать матерью. Никогда не приложит к груди дитя, не увидит в чистых маленьких глазах отражение самой себя… Нет, лучше об этом не думать.
        Давиан выпустил еще несколько колечек дыма. Он не пытался утешать Элею в этой печали, знал, что она не пожелает слушать никакие слова.
        - Хорошо, - подытожил он, - значит, завтра я соберу совет и объявлю о твоем решении.
14
        Но новый день принес то, чего все ждали так давно - к причалу Тауры наконец подошел корабль из Золотой. Дозорные увидели его издалека, поэтому, когда матросы небольшого резвого судна только начали швартоваться, на берегу уже толпилось полгорода.
        Элее тоже хотелось бы оказаться в числе встречающих, но наследнице трона не подобает мчаться сломя голову на пирс, точно она - нетерпеливый мальчишка. А вот Патрик помчался. Весть о корабле настигла его за завтраком, и шут, не раздумывая ни мгновения, бросил ложку и ринулся в конюшню, едва не сбив с ног одну из служанок. Элея в первый же день, как Пат оказался в Брингалине, велела главному конюшему подобрать для дорогого гостя хорошую лошадку, чтобы шут был волен перемещаться по городу, куда ему угодно.
        Она наблюдала за событиями на причале с балкона королевской гостиной. Издали было трудно разобрать детали, но капитана Дени Элея узнала тотчас же, как он сошел на берег в окружении своих гвардейцев. Было их совсем немного… Со слов Патрика Элея знала, какая участь постигла большую часть этих храбрых стражей. Чувство потери наполнило ее сердце - королева была лично знакома почти с каждым из них…
        Посланники Золотой - гвардейцы, а также три десятка воинов королевской армии - прибыли в Брингалин, сопровождаемые почетным кортежем хранителей Белого Трона. Отец встретил их на высоком крыльце замка. Элея стояла рядом с ним, чуть позади, и мучительно вглядывалась в лица этих людей, пытаясь понять, какие вести они привезли. Дени шел впереди, но по его виду можно было понять только одно - капитан искал глазами своего короля… Выглядел он изрядно потрепанным. На лице у Дени красовался свежий шрам, волосы почти совсем побелели…
        'Да… Трудные времена наступили для Золотой, - думала Элея, глядя как он склоняет перед ее отцом седую голову, - Руальду нелегко будет вернуть все в прежнее русло'.
        - Мы рады видеть вас, капитан, - произнес король Островов. - Я вижу, вам есть о чем рассказать нам. Посему, не будем задерживать вас длинными церемониями. Слуги уже готовят вам и вашим людям покои для отдыха. Как только вы будете готовы к встрече с советом, дайте нам знать.
        - Я готов сейчас, Ваше Величество. Перед вами воин, а не барышня. Ванна подождет.
        Давиан согласно кивнул, похоже, он не ждал другого ответа.
        Когда члены совета уже расселись по своим креслам, в тронный зал спустился Руальд. Он шел медленно, как старик, но даже Патрик не посмел подставить плечо своему королю и тихой тенью маячил у него за спиной. В глазах Руальда полыхал огонь. Элея поняла, что не далее, как несколько минут назад, Пат, наконец, рассказал ему все, что знал о делах в Золотой.
        'Возможно, это стоило сделать раньше, - мелькнула у нее мысль. - Возможно, это не лишило бы его духа, а напротив, наполнило решимостью действовать'.
        Руальд даже нашел в себе достаточно сил, чтобы отвесить положенные этикетом поклоны, и только после этого опустился на лавку у бокового стола. Дени смотрел на него с окаменевшим лицом. От Элеи не укрылось, как нервно дернулось веко капитана, когда взгляд Аверома остановился на безвольно свисающей правой руке короля, под одеждой она все еще была стянута бинтами… Но выдержка у гвардейца была железная - он ничем не показал своих чувств. Хотя Элея прекрасно знала, какую боль испытал Дени при виде монарха, которого должен был уберечь, но не сумел. Он подошел к Руальду и молча преклонил колено.
        - Полно, капитан, - король положил здоровую руку на плечо гвардейца и легонько сжал его. - Встаньте. Встаньте и поведайте нам, что так задержало ваш корабль.
        - Принц, Ваше Величество. В Золотой - измена, - Дени поднялся и, выйдя на середину зала, заговорил, обращаясь ко всем: - Когда Его Высочество понял, что король пленен, он очень быстро стал наводить свои порядки. Сначала ваш брат делал вид, что скорбит о потере и жаждет вашего возвращения, но когда мы получили известие о вашей казни и выкупе, Его Высочество принародно объявил, что такие выплаты разорят казну подчистую, а также, что действующий король более не может выполнять свои обязанности, ибо лишен разума и увечен. Мы не знали, что казнь не состоялась… Словом, Тодрик обещал собрать положенную сумму со временем, но даже простым горожанам было ясно, что это время будет тянуться бесконечно. К сожалению, господин Пелья тяжело захворал как раз в те дни, а главнокомандующий был отослан с армией к границе с Тайкурданом. Торья залег на дно, также сказавшись больным… Кроме меня никто не мог препятствовать бесчинствам принца.
        - А как же ваше дворянское собрание? - удивился Давиан.
        Дени помрачнел.
        - Собрание склонно поддерживать Тодрика. Однако у меня есть серьезные подозрения, что только часть его участников действительно жаждут видеть принца на троне. Другие просто запуганы. Либо куплены.
        - Что Нар? - Руальд даже не пытался скрывать тревогу в голосе.
        - Принцесса находится под стражей в темнице Чертога.
        - Нет… - он взметнул к груди сжатый судорожно кулак, а зубы стиснул так, что заходили желваки. - Как это вышло?!
        - Ночью, - Дени опустил взгляд. - Ее стражей перебили втихую и повязали принцессу спящей. Тайкурскую армию выставили из города прочь под угрозой казнить их предводительницу немедленно и безо всякого суда.
        - Но ведь их было так много! - не веря, воскликнул Руальд. Он давно вскочил со скамьи, и теперь стоял, уперевшись рукой в стол - бледный, оскаленный, бессильный…
        - Ваш брат привязал принцессу к позорному столбу на стене крепости и поставил рядом десяток лучников. Ему показалось, что это будет смотреться эффектно. А потом… он заключил договор с монастырем святого Валия… о силовой поддержке. Так что все его монахи-воины, рыцари, а также солдаты регулярной армии гнали тайкуров до границы королевства.
        - Значит, опять война… - тяжело обронил Руальд, прикрывая глаза. Стоять он больше не мог и медленно опустился обратно на скамью.
        - Не думаю, Ваше Величество. Вы ведь не хуже меня знаете их обычаи… Принцесса сама накликала беду на свою голову. Она все равно, что проиграла битву. Но эта битва была только ее. Отец принцессы не намерен портить отношения с Закатным Краем из-за глупости дочери. Нар - не единственная наследница: у него, как вы помните, еще есть сын. Впрочем, Гиро сейчас выслан к границе…
        - Как же вам удалось снарядить этот корабль, - осведомился Давиан, все это время мрачно кусавший незажженную трубку.
        - С трудом, Ваше Величество, - Дени машинально коснулся шрама на лице. - Принц вовсе не желал, чтобы его царственный брат вернулся на трон… Равно как и большая часть славных рыцарей, которые очень быстро вернулись из своего южного похода.
        Лаконично и четко, как это умеют делать только военные командиры, капитан изложил, какие меры были предприняты им для того, чтобы плавание к островам состоялось. Элея слушала его внимательно, но в голове ее все настойчивей звенела лишь одна мысль.
        Патрик.
        Он скоро уедет.
        Вернется ли шут на Острова? Хоть когда-нибудь? Элея думала об этом всю ночь. Она знала, что рано или поздно окутанный тайнами лукавый выдумщик уплывет обратно в Золотую. Но теперь, когда расставание приблизилось вплотную, все ее существо противилось этому. Противилось гораздо больше, чем она ожидала…
        'О, Пат!.. Что же ты делаешь со мной, ясноглазый волшебник… - Элея стискивала подушку, не в силах остановить слезы, рвущиеся наружу. Она и не предполагала, что вновь прощаться с ним будет так больно, так невыносимо трудно.
        'Ты - королева, - убеждала Элея себя, все глубже зарываясь лицом в подушку, чтобы служанки не услышали сдавленных всхлипов. - Однажды ты снова взойдешь на трон, и тебе суждено заботиться о целом народе. Как ты смеешь оплакивать то, что никогда не могло тебе принадлежать? То, на что ты не имеешь права? Нет! Не смей! Забыла все, чему тебя учили?! Сначала государство, потом - личные дела. Ты - королева! А он шут… просто шут…
        Но Элея знала, что это не так.
        Не шут, нет… волшебник.
        'О, боги! Дайте мне сил принять вашу волю… - а перед глазами - его улыбка, насмешливый излом бровей, мельканье шариков в ловких руках… И пальцы как наяву ощущают нежный шелк серебристо-солнечных волос. И звучит в ушах его удивительная песня на неведомом языке…
        И нет больше смысла саму себя обманывать…
        Часть четвертая
        Вторая судьба

1
        Шут с криком проснулся и сел в постели. Он тряхнул головой, отгоняя страшный сон, потом вытянул руку и нащупал бутылку с вином в нише у изголовья. Отхлебнув порядочный глоток, прерывисто вздохнул и выбрался из-под одеяла. Пол под ногами привычно уже покачивался. Шут наощупь добрался до двери каюты и выскользнул наружу. Ветер сразу растрепал его волосы, бросив в лицо пригоршню ледяных брызг. 'Касатка' шла быстро, уже половина пути осталась позади.
        По-прежнему держа в одной руке бутылку, а другой цепляясь за деревянные поручни, он подошел к борту и, свесившись через него почти наполовину, избавился от остатков вчерашнего ужина.
        Стало немного легче.
        Нет, Шут не страдал морской болезнью, но после такого сна у кого хочешь нутро взбунтуется. Он опять видел Нар. Горы мертвецов, потоки крови и принцессу тайкуров, умирающую у него на руках. Ужасный сон. Такой правдоподобный… Он преследовал Шута уже третью ночь подряд. И рядом не было мудрой Ваэльи, чтобы объяснить, какие такие демоны шлют ему этот кошмар.
        Ваэлья… И почему она решила, что Шут - сильный маг? Какая глупость… Должно быть ведунья сказала это из жалости. Да, он кое-что понял, общаясь с ней, но боги, как мало! И хоть наставница уверяла Шута, что его сила раскроется постепенно, нужно лишь время, сам он с трудом верил в это, по-прежнему ощущая себя беспомощным дурачком. Все, что ему удавалось - предчувствовать неприятности, да иногда смотреть на мир другими глазами.
        Шут запрокинул бутыль и допил остатки вина. Он замерз как бродячая дворняга, но зато холодный ветер разогнал остатки тошнотворных видений. Подхватить простуду Шут больше не боялся. Как бы то ни было, а от этой проблемы Ваэлья его избавила. До конца не понимая, что именно и как сделала ведунья, Шут просто знал, что никакие хвори к нему больше не прицепятся. Ну, или, по крайней мере, для этого нужно очень постараться. Как в ту ужасную голодную осень…
        А еще Ваэлья научила его закрываться. Так что необходимость глушить обостренное восприятие спиртным, к счастью, отпала. Хвала богам… Ведь кроме всего прочего, наставница растолковала ему, отчего весь Брингалин счел господина Патрика любителем покурить кумин. Оказывается, после любых магических усилий спиртное действует на сознание весьма специфически… подобно дыму этой 'приправки'. Вот и понесло его в тот вечер после 'колыбельной' для стражника и поисков Руальда…
        Вернувшись в каюту, Шут несколько минут стоял у постели друга, слушая дыхание короля. Дорогой монарх тоже спал неспокойно, похоже, и его мучили дурные видения. Шут опустился на колени рядом с койкой и осторожно коснулся пальцами висков Руальда, как это делала Дала, если Вейка металась во сне. Он помнил, какие знаки рисовала она на тонкой коже дочери… Король затих, его дыхание выровнялось, и Шут едва успел отдернуть руки, когда Руальд со вздохом повернулся на другой бок, чтобы еще глубже погрузиться в обычный теперь уже сон.
        В просвете туч за окном показалась луна. Она наполнила комнату призрачным бледным светом. Шут поднялся и отошел от Руальдовой постели. Прислонясь лбом к железному переплету с квадратами маленьких стекол, он долго смотрел на волны, озаренные мягким серебряным сиянием. Покой и холод… Совсем как у него в душе.
        С тех пор как они покинули Острова, Шут жил с постоянным ощущением того, что лишился чего-то очень важного. В иные минуты ему отчаянно хотелось вернуться. В отличие от Руальда, который рвался к родным берегам, не в силах думать ни о чем, кроме возможности скорее ступить на землю, где осталась его любимая. Для Шута было ясно, как день, что потеря трона пугала короля гораздо меньше, нежели угроза лишиться Нар. И это было плохо. В прежние времена Руальд умел отодвигать личные дела на задний план и в первую очередь думать о государстве.
        Ваэлья сказала, что однажды Шут сам поймет, как исцелить короля. Но было совершенно непонятно, когда это понимание придет. Пока он мог только быть рядом с Руальдом. Просто быть рядом.
        Когда на Островах король вернулся в сознание, Шут со страхом ожидал упреков за спектакль на эшафоте, но Руальд не сказал ему ни слова. Он вообще не разговаривал, часами лежал глядя в потолок и как будто вовсе не обращал внимания на своего любимца, который изо всех сил старался разговорить короля.
        Но и не гнал.
        Однажды Шут не выдержал и спросил:
        - Руальд… ты сердишься на меня? - он с мольбой смотрел на друга, упрашивая богов, чтобы тот не отвернулся сердито к стенке, а дал честный ответ.
        Король глубоко вздохнул.
        - Патрик… - он на миг прикрыл глаза, а когда снова открыл, взгляд его будто обрел наконец обычную живую остроту. - Ну как на тебя сердится… шут ты мой… Просто жизнь стала противна мне. Неужели ты думаешь, я не осознаю своего безумия? Думаешь не понимаю, кто тому причиной? Пат… я не слепец, не дурак. Но я люблю мою ведьму, люблю и ненавижу. И все, что держит меня - это она. Не будь ее - я давно бы послал этот мир и эту жизнь ко всем демонам…
        'Не будь ее, - с горечью подумал Шут, - ты был бы весел и здоров. Ты и Элея. И не случилось бы всех этих бед…
        - Руальд… - осторожно начал он, - но отчего ты позволяешь ей так ломать твою судьбу? Твой разум? Это разве любовь, когда один совершает насилие над другим? Пользуется им? - Шут и сам понимал, что вопросы эти слишком дерзкие, но они так давно тревожили его, и не задать их было уже нельзя.
        Руальд молчал, и Шут решил, что попросту не дождется ответа, когда король все-таки заговорил:
        - Ты мало чего знаешь о нас, Пат. Судишь по тому, что видел, а видел ты лишь поверхность этого омута. Наша любовь похожа на войну, каждая наша ночь - на битву. Я столько раз готов был убить ее, но… смотрел в эти черные глаза и думал - а как я буду без них? Думал, может весь мир не стоит этих глаз. И демоны с ним, с моим разумом… А на следующее утро опять не мог собрать себя воедино и проклинал тот день, когда встретил ее…
        - Попроси ее снять чары, Руальд! - воскликнул Шут. - Заставь!
        - Я просил… - устало ответил король, - и грозил… Она сказала, что это не в ее власти. Сказала, со временем все пройдет само, я вновь стану цельным… - казалось, Руальд и сам не верит своим словам. Шут подумал, что ему Нар говорила то же самое.
        - Я думаю, она не лжет, Руальд, - промолвил он, вспоминая слова Ваэльи про то, что эти чары слишком сильны даже для самой Нар.
        Король печально усмехнулся:
        - Может и так. Вот только я не уверен, что это повод радоваться. По всему выходит, что я и впрямь теперь всецело в руках богов.
        И Шут - вечный побрехун, язык без костей - не нашелся что ответить. Любые утешения прозвучали бы фальшиво…
2
        Они с Руальдом были такие разные… И познакомились - случайно. Впрочем, Дала всегда говорила, что случайностей не бывает…
        На самом деле, Шут умирал. Он уже полгода не жил в тепле и не ел досыта. После того, как погибла труппа Виртуоза, мыкался от одного города к другому, ночевал в стогах сена и под мостами. Ему не минуло и пятнадцати зим, он был тощим, маленьким и грязным - никто не зарился на такого работника. А зима уже давала знать о своем приближении долгими холодными дождями и промозглыми ветрами. Здоровье у Шута было крепкое, даром что на вид хрупкая птаха, но когда в животе пусто, а рваная одежда не греет, холодное время пережить не просто…
        Он безуспешно пытался прибиться к какой-нибудь труппе артистов, да только в преддверие зимы никто не хотел брать лишний рот на попечение. Зимой тех, что есть, прокормить бы. Виртуоз всегда уводил своих людей в Южный удел, где снега много, а холодов почти нет. Там они находили городок покрупней и коротали зиму, давая представления в тавернах и на постоялых дворах, а сами жили в своих фургонах, согреваемых небольшими печурками. Было это вовсе не плохо - хоть пища становилась скудна, зато появлялось больше времени для игр. Тогда глупенький Шут так мечтал о безграничной свободе…
        И вот он оказался волен, как ветер. Такой же неприкаянный… Никому не нужный. И все его время уходило на поиски еды. Сначала Шут честно пытался заработать, но скоро понял, какое это бесполезное занятие. Никто не воспринимал его всерьез, гнали прочь, не желая даже выслушать.
        В конце концов он устал бесцельно бродить по дорогам и решил провести холодное время в Золотой, куда занесла его судьба. Несколько дней ночевал на улице, пока не нашел заброшенную хибару у окраины. Там, правда, уже имелась парочка жильцов - вечно пьяных бродяжек, опустившихся настолько, что трудно было различить, кто из них муж, а кто жена. Шута они не привечали, но и не гнали, в полуразрушенном пустом доме было достаточно места, чтобы не мешать друг другу.
        Как и все беспризорные мальчишки, Шут мечтал о южных городах, где круглый год лето и можно обрывать фрукты с деревьев, да не в чуждом саду, а прямо на улицах. Засыпая в своем пыльном закутке на куче грязных тряпок, он находил утешение в мыслях о далеком Суварте. Виртуоз неоднократно рассказывал, как прекрасны города этой жаркой страны… О тенистых садах, где ветви деревьев гнутся под весом персиков, о фонтанах с хрустальной водой, о роскошных храмах и узорчатых дворцах… Шут представлял это все так ярко, будто видел сам, будто сам ходил по знойным улицам, где смуглые люди накручивают на головы целые отрезы ткани, чтобы защититься от палящих лучей солнца.
        Чтобы добраться до Суварта ему понадобилось бы несколько месяцев топтать дорожную пыль, а потом еще переплыть Междуземное море… Куда проще казалось дойти до южных городов Ферестре, где тоже никогда не наступала зима. Но Шут грезил Сувартом…
        А наяву его ждали холода и голод.
        С уличными мальчишками Шуту не удалось найти общего языка. Они, точно свора диких собак, чуяли в нем чужака. Притом слабого. Поначалу он пытался прибиться к стайке беспризорников, но, позволив новичку остаться, уличные оборванцы в первую же ночь решили отнять у него то немногое, чем Шут дорожил. Постоять за себя он не мог, однако отдавать свои вещи не пожелал, за что и был крепко бит. Мальчишки полагали, что пинки и зуботычины помогут разжать крепкие Шутовы пальцы, намертво стиснувшие маленький походный мешок с добром. Но в какой-то момент они отступились, поняв, что пришлый чудак скорее даст забить себя до смерти, чем выпустит узелок из рук.
        Утерев с лица кровь, Шут поднялся и ни слова не обронив, ушел прочь из заброшенных развалин, где обитали беспризорники. Он сразу понял, что если останется в этой маленькой общине, то все тычки и насмешки будут доставаться в первую очередь ему. Шут был уже почти взрослым по меркам уличных мальчишек, поэтому и спрос с него полагался как со взрослого. Но если тебя любой обидеть может - то о чем с тобой толковать?
        Шут умел веселить людей, но быть просто посмешищем ему не хотелось.
        Он решил выживать самостоятельно и как только синяки на лице перестали бросаться в глаза, вышел на одну из площадей, чтобы дать небольшое представление. У Шута не было ни яркого фургона, который привлекает внимание, ни костюма, ни даже нормального реквизита. Последние месяцы он пробивался тем, что просто находил место полюдней и показывал все, что умел - жонглировал, ходил на руках, пел и разыгрывал смешные немые сценки. Люди неплохо кидали ему медяки, но всегда находился кто-нибудь, кого такие выступления не устраивали - городская стража, местные артисты или все те же уличные мальчишки, которые сначала вдоволь насмотрятся на интересные трюки, а потом со свистом выбегают, чтобы отобрать заработанное.
        Опасения его оказались верны и в этот раз. Едва только народ окружил оборванного, но отчаянно-веселого артиста, как откуда ни возьмись явилась пара пестро одетых женщин. Шут без труда узнал в них обычных балаганных гадалок. Женщины молча встали перед ним и посмотрели так, что Шуту ничего не оставалось, кроме как по быстрому раскланяться, забрать выручку и скорей исчезнуть. Он по опыту знал, что если так не сделать, женщины уйдут и вернутся уже с мужьями… такими как тот Рейма, что выставлял напоказ мальчика-урода и мог без лишних колебаний зашибить любого конкурента.
        Но Шут не сдавался. Он понимал, что если отступится от своего - попросту помрет с голоду. Он выбирал то одно место, то другое, пытался даже договориться с теми, кто видел в нем соперника. Тщетно… Все его попытки заработать своими умениями оканчивались одинаково - либо синяками, либо грабежом.
        И тогда он стал воровать сам. Крал в чужих садах и таскал еду с прилавков. А что еще оставалось? Хватал, что похуже лежит и бежал во весь дух. Поначалу никто не мог поспеть за шустрым мальчишкой, которого подгоняли голод и отчаяние. Но пустой желудок - плохой помощник: очень скоро привычные ловкость и быстрота реакции начали изменять Шуту, и однажды его все-таки сцапал громила-пекарь. В этом человеке было столько роста и веса, что он мог бы прибить тощего воришку-заморыша одним ударом кулака. Наверное, так и вышло бы, но Шуту повезло - за булочником увязалась его старшая дочка. Стоило только разгневанному папаше занести свой пудовый кулак, как она истошно заголосила. Дескать, не надо батя, потом сами же не рады будете, прибьете ведь, а оно вам надо? Булочник охолонул немного, решив, что и впрямь - не надо. Потом еще объясняться с городскими стражниками, почему это возле его лавки валяется мертвый мальчишка. Так что этот здоровяк просто взял скалку покрепче, да отходил Шута ею так, что в глазах потемнело. Он едва уполз с рыночной площади, забился в чей-то сарай окровавленным комком боли. А ночью
ударили первые морозы. И подняться с кучи тряпья он уже не смог.
        Шут почти не помнил, что было после. В памяти остался какой-то темно-багровый туман, наполненный безысходностью. Он уже не чувствовал голода, да и на смену холоду пришел жаркий горячечный бред, несущий диковинные видения.
        Когда он вновь сумел вдохнуть без боли и поднять голову, то обнаружил, что находится в незнакомой светлой комнате со множеством кроватей. На них лежали и сидели разные люди - кто с забинтованной головой, кто в пятнах от заживающих ожогов, кто вообще беспамятный, как и он сам еще недавно…
        'Лечебница… - подумал Шут удивленно. За койку в таком месте надлежало платить, а у него вовсе не было денег… Тем не менее Шут догадался, что провел в этом месте уже не один день. Он обнаружил на себе простую, но добротную теплую рубаху. И постель была чиста. В окно - настоящее застекленное окно! - светило солнце, откуда-то с улицы доносились звуки обеденного молебна.
        Голова у Шута все еще была тяжелая, но соображать он уже мог. Только вот ни одной идеи о том, как ему довелось оказался в этом месте не возникало.
        Вскоре отворилась дверь, и в комнату вошла пожилая монахиня. Она по очереди обошла всех больных, раздавая им миски с едой с широкого подноса. Запах от них исходил такой, что Шут едва не захлебнулся слюной.
        - Опамятовался, значит, - монахиня приблизилась к нему и, поставив чашку где-то в изголовье кровати, села на соседнюю койку, - Ну и как тебя зовут, дитя?
        - А… Шут, - его звали так много лет, и он не мыслил иного, хотя к тому времени уже знал свое настоящее имя.
        - Шут? Просто Шут?
        - Ну да…
        - Чудное какое прозвище. Ты, что ли, фокусы делать умеешь?
        - Да…
        - Славно, славно… Ну-ка, давай - садись, поешь.
        Она помогла ему подняться, неодобрительно качая головой.
        - До чего худой… Битый весь… Где твои родители, парень?
        Он промолчал. Боль потери еще не утихла. А осознание того, сколь поздно он понял, кто на самом деле был ему родителями, делало ее лишь сильнее.
        Монахиня ласково похлопала Шута по руке,
        - Сирота, значит. Ну, не горюй. Коли заступится Матерь небесная, может, и останешься тут. У нас хорошо. По крайней мере, от голоду и холоду не помрешь.
        - Где это - тут? - все еще не понимал он.
        - При Чертоге. У нас тут лечебница в храме святого Ваария.
        Солнечный Чертог! Дворец короля! Вот куда его занесло!..
        - Н-но… Как я тут оказался?! - Шут был изумлен настолько, что едва не лишился дара речи.
        - Да тебя стражники у главных ворот нашли. Говорят, валялся под стеной точно мешок с тряпьем. Они уж думали ты мертвый, почти засунули в телегу с отбросами. А тут Их Высочество мимо проезжать изволили. Им любопытно стало, с чем это там стража возится. Они и подошли поближе, хорошо, что ты в этот момент зашевелился. Наш принц отчего-то решил проявить царственное милосердие и велел снести тебя сюда.
        'Как просто, - думал Шут, - Как неправдоподобно просто. Так не бывает'.
        Но он лежал на чистой постели и его кормили настоящим мясным бульоном.
        Когда он более-менее окреп и выбрался на улицу, там уже вовсю падал снег. Кутаясь в серый монашеский плащ, Шут глазел на оживленную площадь Внутреннего Города. Здесь все было иначе - как будто ярче и больше. И люди казались другими - добрей и интересней.
        - Вот ты значит какой… - пышногрудая мать-настоятельница пристально разглядывала его, постукивая по столу длинной деревянной спицей. Шут стоял перед ней посредь большой комнаты, которая обилием книг на полках весьма напоминала библиотеку, и робко поглядывал из-под неровно отросших волос на суровое лицо управительницы храма. В свое время он досыта хлебнул общения с монахами и не испытывал большого желания вновь стать послушником и носить робу. Если его позвали сюда, чтобы предложить именно это, то дело плохо… Обманывать Шут не хотел, равно как и по-правде принимать послушнический обет.
        Но мать-настоятельница вдруг улыбнулась, будто поняла, о чем он думает.
        - Какие же вы, мальчики, глупые, - вздохнула она, - А ну-ка, покажи мне, что ты умеешь.
        Шут огляделся в поисках того, чем можно было бы жонглировать, и быстро выбрал несколько вещей. Они были непохожи друг на друга - клубок шерсти, медный кубок, деревянный пресс для бумаг, пустая бутыль - но едва ли монахиня могла оценить умение Шута справляться с разновесными предметами. Несколько минут он позволил им летать, запуская вверх то так, то эдак. А потом отступил вглубь комнаты и, легко встав на руки, продемонстрировал, на что способно его тело, когда его ежедневно питают доброй пищей. Оно было гибким и послушным, и каждое новое движение столь естественно и плавно перетекало в последующее, что казалось, Шут танцует. Привычная ловкость уже почти совсем вернулась, позволив без труда не только изгибаться в немыслимых для обычного человека фигурах, но и делать различные сальто. Основательно войдя во вкус, Шут взлетел на высокий письменный стол настоятельницы и, оттолкнувшись от крепкой дубовой поверхности, кувыркнулся через правое плечо.
        Когда он пружинисто приземлился и, чуть отдышавшись, снова осмелился поглядеть на монахиню, то с радостью увидел одобрение в ее глазах.
        - Хорош, хорош, чего тут скажешь, - хмыкнула она. - Ох, чует мое сердце, не зря ты к нам попал, сынок. А ну, подойди поближе, - мать-настоятельница ухватила его за рукав и привлекла к своему креслу. - Шут, значит, говоришь… В конце концов, почему бы и нет. Я поговорю с распорядителем. Говорят, дворцовые дамы часто жалуются на скуку. Как знать, как знать… - она задумчиво покивала в такт своим мыслям.
        Но вместо распорядителя с Шутом встретился сам принц Руальд. Собственно, Его Высочество зашел в храм, чтобы поставить свечу за здоровье короля-отца, а Шут просто случился рядом. День выдался свободный от служб, и он помогал девочкам-послушницам собирать в пустом храме огарки с высоких кородов, а заодно развлекал их, жонглируя сплюснутыми в комок кусочками воска. Час был утренний, под куполом храма чисто звучали голоса девушек и их заливистый смех. Шут подбрасывал самодельные шарики и почти не глядя, ловил их то сбоку, то под коленом, напевая при этом смешную песенку. Ему давно не было так весело и легко. Возможно, зайди в этот миг кто из старших монахов, попало бы всем - храм ведь, а не трапезная. Но монахи почти все ушли в город - собирать медяки от щедрот добродетельных горожан. И только озабоченный хворбой отца принц Руальд почтил святое место своим присутствием. Но вошел он через боковую дверь, ибо главная была заперта, и остался незамеченным в тени высоких каменных колонн. Шут не знал, как долго стоял Его Высочество, разглядывая миленьких послушниц и его самого. Только в какой-то момент голос
принца звонко разнесся по гулкому пространству храма.
        - Хорошие у нас молебны! - этот голос не был сердитым, в нем отчетливо звучала смешинка. Руальд шагнул из сумеречной ниши в поток света, струящегося из высоких окон под самым куполом. Шут видел портрет принца в кабинете настоятельницы, а потому сразу понял, кто перед ним. Он машинально поймал все шарики и застыл, восхищенно глядя на наследника престола. Белоснежные волосы Руальда вспыхнули, озаренные солнечным сиянием, яркие блики засверкали на тонком золотом обруче, покрывающем голову, на драгоценных камнях, вплетенных в узор великолепного синего дублета. Его Высочество казался Шуту ожившим божеством, сошедшим с картин на стене, воплощенным небесным посланником. Не в силах отвести глаз от Руальда, он пытался осознать, как этот блистательный принц мог заметить и пожалеть грязного бродяжку… Что это было, если не чудо?
        - Откуда ты, такой смешной, - спросил Его Высочество. Шут робко улыбнулся, не зная, что ответить. Принц смерил его оценивающим взглядом: - Ну, зовут то тебя как, забавник?
        - Шут…
        - Что ты шут, я и так уже понял. Имя твое как?
        И он опять смолчал, смущенно разминая в горячих от волнения пальцах восковой комок. Послушницы за его спиной испуганно жались друг к дружке, боясь, что принц сейчас начнет гневаться.
        Руальд лишь головой качнул.
        - Странный ты, парень. Но мне это нравится, - он шагнул ближе, высокий, широкоплечий, и, взяв Шута за подбородок, поднял его лицо к свету. - Где-то я уже видел тебя…
        - У ворот, Ваше Высочество…
        - У ворот? - принц недоуменно приподнял бровь.
        - Вы… вы сказали стражникам не грузить меня в телегу с отбросами…
        Руальд чуть отступив, еще пристальней окинул его взглядом.
        - И впрямь, - он потер рукой подбородок. - Не зря, значит. Приходи-ка ты сегодня к ужину в трапезную. Покажешь нам, что еще умеешь. Ты ведь знаешь другие трюки? Или нет?
        - Знаю!..
        - Вот и приходи.
        - Матушка, что мне делать?! - он влетел в кабинет настоятельницы, едва не расшибшись о высокий порог и уронив на пол стопку листов с комода у двери.
        - Ох, небесная Мать! Да что случилось? - монахиня изумленно уставилась на него, и спешно стала выбираясь из-за стола, где до этого старательно подбивала расходы обители за минувшую неделю. С колен пышнотелой настоятельницы, недовольно муркнув, спрыгнула пятнисто-белая кошка. - Мальчик мой! Тебя кто-то обидел?
        - Нет! Нет… Я… Принц… Он…
        Настоятельница решительно взяла Шута за плечи и усадила на резную деревянную лавку возле своего стола.
        - Ну-ка, угомонись! - она сунула ему чашу с водой. Стукнув о край зубами, Шут сделал пару глотков и вдохнул поглубже.
        - Принц позвал меня на ужин. Выступать перед ним, - он вернул чашу настоятельнице и обхватил голову руками. - А у меня ведь даже рубашки нарядной нет. Как я пойду туда, к ним… вот так…
        - Ох, ты, горюшко… А я-то, решила и впрямь беда какая приключилась, - Матушка ласково взъерошила и без того лохматые Шутовы волосы. - Ну было бы из-за чего так переживать! Идем, раз уж дело дошло до принца, познакомлю тебя кое с кем.
        И она повела его к Солнечному Чертогу. Внутренний город кипел жизнью - Шут услышал, как стучит молот в кузнечной мастерской, как зычно кричит молочница, как вторит ее голосу дребезг открывающихся окон. Гремя ободами, проехала роскошная, вся в позолоте, карета. Пробежали и скрылись в подворотне две молодые девушки с ворохом белья в корзинах. У изящного фонтана в виде влюбленной пары пожилая гувернантка отчитывала маленького дворянчика в таком дорогом кружевном костюме, что на него можно было бы сменять корову. Ребенок сердито пинал мостовую и смотрел на стайку воробьев, которые звонко чирикая, купались в пыли неподалеку.
        - Какой же ты шустрый! - восклицала между тем настоятельница. - Уже успел познакомиться с Руальдом! Или это был Тодрик? - она погрозила пальцем какому-то шаловливому мальчишке в наряде пажа, вероятно, хорошо его знала.
        - А… нет, Руальд… - Шут вертел головой во все стороны. Они миновали площадь, а затем несколько красивых домов, пока, наконец, через двери для слуг не вошли под своды Чертога. Шут следовал за матушкой, пытаясь рассмотреть все, что встречал на пути. Чудеса продолжались - он шагал по коридорам королевского дворца! Вот бы Дала удивилась…
        - Идем, идем, - торопила его настоятельница. - Что-то подсказывает мне, насмотришься ты еще на эти стены…
        Матушка вела его по бесконечным коридорам без окон, которые, как Шут узнал потом, были предназначены для слуг - чтобы не мелькали перед глазами у господ. То были мрачноватые темные переходы, но восторженному Шуту казалось, что ничего грандиозней он в жизни не видел. А потом они вошли в мастерскую мадам Сирень…
        - Матушка Рейна! - высокая, прямая как палка швея радостно всплеснула руками, - Совсем не заходите к нам. А мои девочки так любят послушать ваши наставления! - она перевела взгляд на Шута. - А это у нас кто? Новый послушник?
        - Нет, мадам Сирень, это… словом, я думаю, это наш новый шут, - услышав эти слова, он забыл, как нужно дышать. Неужели такое может быть? - Мальчика нужно приодеть. Сегодня вечером принц Руальд желает видеть его представление.
        Госпожа Иголка загадочно хмыкнула и без лишних церемоний подтащила Шута к высокому окну.
        - Птенец, - изрекла она, крутя его так и этак перед собой. - Матушка Рейна, где вы его взяли? Это ж не мальчик, а ходячие косточки. На что тут шить?
        Но она сшила. И через несколько часов в келью, где, выйдя из лечебницы, уже несколько дней обитал Шут, принесли его первый костюм. Он был пестрым и ярким, таким неправдоподобно красивым, что Шут несколько минут просто не мог выпустить обновку из рук. Он трогал разноцветные лоскутки, сшитые воедино, перебирал звонкие бубенцы, водил пальцем по дорогой нарядной ткани ворота и манжет. Если ему дарят такой наряд… ведь он же сшит на заказ и больше никому не подойдет… значит это не на один раз. Ведь так? У Шута никогда не было одежды даже вполовину такой дорогой как эта…
        В трапезную его проводил дворцовый распорядитель. Он послал за Шутом молодого слугу, а потом долго нудно наставлял в своем кабинете, как нужно вести себя перед королевской семьей и господами дворянами.
        Шут его не слушал. Он сидел с умным лицом, а сам думал совсем о другом. О том, что мальчик, которого звали Шутенком, сегодня должен умереть. А вместо него родится совсем иная личность…
        Он все сделал наоборот.
        Он забыл, что такое скромность и смущение. Спрятал страх выглядеть дураком так глубоко, что и не сыщешь. Отбросил прочь благочестие и стыдливость, робость и застенчивость. Вечером в трапезную вошел дерзкий и насмешливый человек без имени и без прошлого. Он ходил на руках, кувыркался, танцевал, жонглировал факелами и улыбался так ослепительно, что мог бы затмить их свет.
        Шут хорошо запомнил этот вечер - усталые глаза короля Берна, искренний хохот Руальда, кривую усмешку мальчишки Тодрика, удивленно-радостные лица дам и их родовитых мужей. В Солнечном Чертоге давно не было ничего подобного. С тех пор, как Его Величество начал хворать, количество развлечений во дворце только убывало. И тут вдруг - шут…
        Он не помнил, как добрался до постели в ту ночь и как уснул.
        Наутро ему сказали, что он официально назначен королевским шутом.
        А в обед Руальд выдумал ему новое имя, и Шут стал Патриком.
        Первое время было трудно, маска так и норовила слететь. Но постепенно он привык к новому образу. Привык к тому, что его окружает невиданная роскошь, что у него есть свои покои, что слуги готовы выполнять любое его поручение. Хотя принять последнее было особенно сложно.
        Он привык к новому имени.
        Он привык к покровительству принца Руальда и тихой ревнивой ненависти Тодрика. К равнодушию короля Берна, которого уже ничего не радовало. Его Величество угасал день ото дня. Он был еще не стар, но тяжелый недуг лишил короля сил и воли к жизни. Все понимали, что монарху осталось совсем немного… Солнечный Чертог в ту пору был мрачным местом. Музыкантов и артистов там не привечали.
        Но Шут прижился.
        И не потому, что как-то по-особенному делал сальто или пел. Главная его заслуга была в том, что он стал для старшего принца самым близким человеком… Шут и сам не понимал, отчего так вышло. Возможно оттого, что ему удавалось всякий раз оказываться рядом с Руальдом, когда тому важней всего было просто найти в ком-то понимание, поговорить по душам.
        Так бывает…
3
        В гавань входили с тяжелым сердцем. Никто не знал, какую встречу устроит брату принц Тодрик. Готовились к худшему.
        Шут стоял на носовой палубе рядом с Руальдом. Он видел, как помрачнело лицо короля, когда в подзорную трубу тот отчетливо разглядел, что на пирсе их ждет внушительный по размерам отряд рыцарей Закатного Края. Руальд не питал лишних иллюзий по поводу намерений этих благородных сэров.
        - Я думал, он не посмеет… - промолвил король. Стоявший рядом Дени лишь печально хмыкнул:
        - Как же… У вашего дорогого брата нет иного выхода кроме как настаивать на том, что вы безумны. После тех проводин, что он устроил нам перед этим плаванием, отступать поздно…
        - Мда… - Руальд отнял трубу от глаза и покосился на гвардейца, - Как полагаете, капитан, этот почетный кортеж отведет меня прямиком в монастырь?
        - Полагаю, им хотелось бы так поступить. Но это было бы глупо. Если горожане увидят, что их короля, живого и здорового, в полном уме волокут в монастырь… Сами понимаете, тут и до народных волнений недалеко. Так что расправьте плечи пошире, Ваше Величество. Никто не должен усомниться, что вы полны сил и абсолютно полноценны.
        За время путешествия Руальд действительно окреп, соленый морской ветер пошел ему на пользу. Король уже не качался из стороны в сторону, вспоминая, как нужно переставлять ноги. По утрам он тренировался с Дени, пытаясь привыкнуть держать меч в левой руке: на правую рассчитывать не приходилось, пока рана не заживет окончательно.
        Как и Руальд, Шут смотрел на приближающийся город с тревогой и волнением. А над головами у них с криками носились вечно голодные чайки, и Шуту казалось, что голоса их полны предостережения.
        Когда король ступил на родную землю, рыцари церемонно преклонили колена, но Шут понимал, что это лишь спектакль для простого люда. Сам он видел только отточенную сталь, дремлющую в десятках ножен.
        Вперед вышел принц. Он почтительно поклонился Руальду, сплетая такое цветистое приветствие, что даже Шут, мастер словоблудия, не понял, что же именно хотел сказать Тодрик. А потом, как и тогда в ночь, когда пленили короля, непонятным образом рыцари мгновенно оттеснили Руальда от гвардейцев. Прежде, чем даже Дени осознал произошедшее, Его Величество оказался в парадной королевской карете. Только Шут неведомо как успел скользнуть следом, заскочив в экипаж, когда четверка лошадей уже взяла с места. Руальд как будто даже и не заметил его появления, он сидел с глазами безумца и не отрывал взгляда от брата. Принц же, поняв, кто затесался к ним в попутчики, надменно сморщился, как если бы в карете вдруг запахло навозом. Но терять время на выпроваживание незваного гостя он не захотел, предпочтя сделать вид, что Шут - лишь пустое место.
        Тодрик заговорил, едва только карета отъехала от причала.
        - Надеюсь, мой дорогой брат, - изрек принц, - ты, как всегда, проявишь мудрость и милосердие, избавив всех нас от досадной необходимости принимать… эээ… крайние меры. Полагаю, капитан уже известил тебя о решении дворянского собрания. Да, да, милый Руальд. Все мы решили, что бремя власти будет слишком тяжело для тебя после перенесенных лишений, - Шут смотрел на принца, не отрывая глаз. Ему было интересно увидеть, как Тодрик распишется в собственном предательстве.
        - Тод! Опомнись! - воскликнул Руальд. - Опомнись, пока не поздно! Я признанный правящий король, то, что ты сейчас делаешь - это государственная измена! Зачем тебе это, брат?! Покайся сейчас, и я все забуду! Прошу тебя!
        'Эх, матушка, а что бы вы сказали об этом человеке? - думал Шут с горечью, вспоминая беседы с наставницей. - Тоже нашли бы в нем что-то хорошее? Сумели бы разглядеть божественную искру? Сокрытую человечность? А я, вот, сколько ни искал - не могу…
        Тодрик ухмыльнулся:
        - Право, Руальд… не нужно этих громких слов. Ты заслужил пожить в покое и уединении там, где тебя никто не потревожит. О, нет, не переживай. Речь вовсе не о монастыре. Хотя некоторые члены собрания выдвигали такое предложение… Но мы ведь не желаем тебя прятать, вовсе нет! Мы лишь заботимся о твоем здоровье и благополучии. Я предлагаю не терять время: ты можешь подписать документ об отказе от титула сразу же, как только мы приедем на место.
        Руальд стремительно, точно хищник, подался вперед.
        - А что если я не захочу подписывать твою проклятую бумагу?! Что ты сделаешь, а?
        Тодрик нервно отпрянул, но тут же сделал вид, что просто решил подвинуться. Он вынул из кармана кружевной платок и начал медленно старательно оттирать какое-то несуществующее пятнышко на рукаве.
        - То же, что я сделал с тайкурскими варварами, милый брат. Я просто пойду к твоей невесте и позволю палачу немного наказать ее за то, что она сотворила с нашим монархом. Она ведь во всем созналась на допросе, Руальд. Да-да, во всем. Господин Торья - мастер убеждения.
        - Что?! На допросе?! Что ты сделал с ней?!! - Шут испугался, что король зашибет братца, такая чудовищная гримаса ненависти исказила его лицо.
        - Ничего, дражайший брат. Твоя ведьма жива и здорова, - Тодрик криво усмехнулся своим маленьким тонкогубым ртом, но Шут видел, что принц боится брата - Руальд даже сейчас был намного сильней его. - Разве что напугали слегка, да немного подпортили шкурку. Совсем чуть-чуть. Так что успокойся. Нет нужды так нервничать, тебе это, должно быть, вредно.
        - О, боги! Нар!.. - Руальд все-таки не выдержал, рванул из ножен, висящих теперь справа, свой меч. Но прежде, чем королю удалось достать оружие, другой клинок, узкий и изящный, оказался у самого горла Руальда.
        - Что же ты, милый брат? Неужели способен поднять руку на родную кровь? Ах да, я забыл совсем, ведь Элея тоже была тебе не чужая… Ну, как видишь, и у меня есть зубы. А ты сомневался? Имей в виду, лезвие отравлено. Я ведь, знаю что ты сильнее… даже с одной рукой, - еще одна кривая ухмылка.
        Шут довольно налюбовался на Тодрика. Он отвернулся к окну и смотрел, как проносятся мимо дома знакомых кварталов. Карета подпрыгивала на ледяных буграх мостовой. Кучеру было велено доставить их во дворец как можно скорее. Следом спешили рыцари и гвардейцы, стараясь обогнать друг друга. Почетный кортеж…
        'Нар… черноглазая колдунья… Если Тодрик одержит верх в этой игре, он не выпустит тебя живой… Нет. Он не глуп, знает, что ты вернешься, со своей армией… - Шут и сам не понимал, отчего ему было так больно думать о принцессе тайкуров. Кто она ему? Да никто. Ведь Тодрик прав, она - ведьма, лишившая Руальда разума. - Как же так вышло, что мне жаль тебя? А, Нар?
4
        В какой-то момент Шут отчетливо понял, что карета не остановится у дворца. Они миновали Квартал Купцов и с грохотом понеслись вдоль узкой - едва по ширине экипажа - плохо мощеной улице в сторону южных ворот.
        - Куда мы едем?! - прорычал Руальд.
        - В Валийский монастырь, брат мой, куда ж еще? Там ты останешься, пока бумаги не украсит твоя подпись. А после я буду счастлив препроводить тебя на юг. Дворец в Пяти Ручьях уже готов принять нового хозяина.
        - Изменщик! Проклятая кровь! - Король взревел диким зверем, но Тодрик все еще сжимал в руке отравленный кинжал - он не желал оставить брату ни единой возможности нарушить свои планы. И все же принцу было страшно - хотя Тодрик очень старался удержать маску безразличия, на лбу его одна за другой предательски выступили капли холодной испарины.
        Шут думал. Спокойно и отрешенно искал выход.
        Дени говорил, что король может рассчитывать на свою армию, ибо главнокомандующий еще не забыл, кому служит и другим напомнит. Только вот за время их отсутствия с Гиро могло случиться что угодно. И чем дальше они оказывались от дворца, тем отчетливей Шут понимал, что действовать нужно сейчас. Потом шанса не будет. Но Тодрик сидел с кинжалом в руке, а Руальд, судя по его лицу, вовсе потерял над собой контроль вместе со способностью трезво мыслить и принимать решения.
        Как это ни странно, сам Шут чувствовал себя на удивление спокойно и собранно. Ни бессильная ярость Руальда, ни холодный страх Тодрика не проникали вглубь его сознания, скользя по поверхности восприятия. Сердце стучало ровно, мысли обрели кристальную ясность.
        И открыть глаза по-другому оказалось так просто и естественно, как вдохнуть поглубже…
        Вот он, Тодрик, гнусная морда. Весь как на ладони. Делай с ним, что хочешь. Правда… что-то мешает, но это что-то можно сломать. Вот так!
        - Спи!
        Принц глухо вскрикнул и медленно сполз с мягких подушек на пол кареты. Шут удивился. Тодрик не просто уснул, как было с тем стражником, Его Высочество будто ударили поленом по голове. Тонкая струйка крови протянулась из ноздри, сбежав на кружевной воротник.
        - Что? Что с ним?! - воскликнул король.
        - Принц дарит вам шанс вернуть все, пока не поздно, - Шута откровенно сердила неспособность Руальда думать. - Скорее! Вяжите его! Я помогу…
        Руки Тодрика были нежные и белые, как у женщины, принц редко утруждал себя занятиями с мечом, нося оружие больше для виду и полагаясь в основном на своих рыцарей. Шут мстительно затянул на этих холеных руках узлы потуже. Вместо веревок они использовали разодранные на полоски занавеси кареты. От Руальда толку было мало - с одной рукой он мог лишь поворачивать братца таким образом, чтобы Шуту было удобней его вязать.
        - Вот так, - удовлетворенно произнес он, закончив с последним узлом и запихивая принца под скамью. - Теперь надо развернуть этот катафалк, пока нас не привезли в монастырь. Там уже поздно будет руками махать! - Шут выглянул в окно кареты и с радостью заметил, что на лесной дороге, всадники, сопровождающие их, заметно отстали. Возможно, скрывшись с глаз горожан, рыцари набрались дерзости разобраться с гвардейцами. Шуту очень не хотелось повторять свой усыпляющий фокус с кучером, но иного выбора не было. - Ну-ка, Руальд, разбей окно! - осколки стекла осыпались на пол ледяным крошевом, впустив в карету холод. Шут отстегнул плащ и по-кошачьи скользнул в получившийся проем.
        Ох, это было совсем не так просто, как в детстве! Ветер швырял в лицо колючий снег, а на ухабах карету подбрасывало, будто она билась в припадках. Цепляясь за крышу, он ощущал каждую колдобину под колесом. Над головой со свистом проносились голые ветви деревьев, каждая из которых могла хлестануть почище кнута.
        Разумеется, услышав звон стекла, кучер понял, что случилось неладное, но ему было приказано гнать, не останавливаясь, и этот исполнительный дурень лишь сильней нахлестывал бедных лошадей.
        'Не буду я колдовать, - решил вдруг Шут. - Сейчас довольно одного крепкого тычка, и этот болван просто вылетит на дорогу… Я могу, - убеждал он себя, впервые в жизни собираясь преступить черту, которая всегда отделяла его от насилия. - Я имею на это право. Он пошел против своего короля. Он предал его!
        Шут прыгнул прямо на кучера и, повалив его своим весом, вырвал у мужика поводья прежде, чем тот понял, что случилось.
        - Уходи! Проваливай отсюда! - Шут не знал, что с ним случилось, но сила переполняла его. Странная сила, заставившая кучера испуганно отпрянуть и без лишних уговоров спрыгнуть на дорогу. Шут не стал смотреть, как кувыркается в снегу трусливый предатель, он устремил свою силу вперед, заставляя лошадей нестись еще, и еще, и еще быстрее! Он знал эту дорогу, знал, что еще пара верст - и будет большая развилка, откуда можно повернуть обратно в Золотую.
        А там - Гиро с армией. Он уже готов ринуться в атаку, знать бы только куда… Тодрик, подлый змей… Нет, не в Валийский монастырь он вез брата! Это было бы слишком просто, о сговоре принца с монахами этого храма знает уже каждая кухарка. И одна из сотен командующего уже ждет там.
        Нужно только не дать рыцарям догнать их.
        Откуда он знал все это?
        Просто знал.
        - Как ты там, Пат?! Живой? - донесся голос короля.
        - Живей не бывает! - Шут не солгал. Ему действительно было так хорошо, что хотелось кричать от радости. Жизнь кипела в нем, била фонтаном, как в те краткие мгновения на северной башне, когда ему казалось, что он видит и ощущает весь мир. Только теперь это волшебное ощущение не кончалось, а лишь усиливалось в нем. И лошади мчали все быстрее, и даже ветер, дико растрепавший Шутовы волосы, казалось, подгонял карету, упруго толкая ее задний борт.
        И в какой-то миг, не желая этого специально, Шут отчетливо увидел их тем, другим зрением - почти сотня рыцарей и вполовину меньше воинов королевской гвардии отчаянно гнали лошадей и, уже не скрываясь, размахивали оружием. Ярость наполняла сердца всех этих людей и только скачка мешала им остановиться и разделаться друг с другом.
        'Вы все присягали королю на верность, - думал Шут, - как же так вышло, что только часть из вас осталась верна своей клятве? Каким бы он ни был, он ваш король. И он не чинил зла никому из вас'…
        Сила рвалась наружу, ее почему-то стало так много, что Шут даже испугался. Ему показалось, она может поглотить его всего, унести… Он понял теперь, о чем Дала когда-то предостерегала своего маленького приемыша, понял о чем говорила и Ваэлья. И тогда Шут просто собрал всю эту силу в один сверкающий шар, видимый лишь ему одному, и бросил в тех людей, от которых так отвратительно пахло предательством. Он увидел, как разом споткнулись их кони, как попадали из седел, точно оловянные солдатики все эти здоровенные рыцари…
        А потом все кончилось.
        Странное озарение погасло, рассеявшись вместе с той энергией, что была вложена в сверкающий шар. Сила, переполнявшая его, ушла, будто и не было ее никогда…
        Его вышвырнуло в обычный мир. Испуганно хватив воздух, точно брошенная на берег рыба, Шут распахнул глаза и со стоном рухнул на сиденье кучера.
        Почти тут же, остановился карета - это замертво пали лошади. Шут с изумлением понял, что животные не просто загнаны, они истощены, как будто эта скачка продолжалась вечность. Да и сам-то он был едва живой - с трудом спустился с козел и, спотыкаясь, подошел к двери кареты. Та распахнулась раньше, чем он успел прикоснуться к позолоченной ручке в виде конской головы.
        - Пат! Боги, что с тобой?! Ты ранен? Пат? Ты слышишь меня?
        Он слышал. Но как сквозь одеяло.
        Внезапно пошел снег. Шут почувствовал невесомое прикосновение холодных хлопьев к лицу, увидел, как мгновенно они запорошили весь мир, как усыпали темный камзол Руальда, запутались в его волосах - белые на белом. Шут вспомнил вдруг их первую встречу, и в этот миг заснеженный король вновь показался ему похожим на небесного посланника.
        - Дени… Дени сейчас догонит нас… - с трудом выдохнул Шут, медленно оседая на землю. Сила не просто ушла из его тела, вместе с ней его покинули и силы обычные. Король стремительно шагнул ему навстречу, едва успев подхватить и прижать к груди здоровой рукой. - Все хорошо. Теперь все будет хорошо…
        Объятие Руальда было таким крепким… Таким родным… Но лицо друга будто подернуло туманом, оно расплывалось, теряя привычные контуры, пока не обрело иные, смутно знакомые черты… Шут узнал Безымянного короля, чья статуя венчала заброшенную усыпальницу в Забытом саду. Он вспомнил вдруг, что когда-то, очень давно, годы и годы назад, он обещал королю, что навестит его в этом печальном пристанище… Как он мог забыть? Ведь тогда Шут поклялся своим сыном, и своей честью, что вернется. Он протянул руки, желая обнять вновь обретенного друга, но глаза короля наполнились печалью и Шут в отчаянии понял, что слишком поздно… Непреодолимая стена времени ширилась, отделяя их друг от друга, и вскоре уже не осталось ничего. Ничего, кроме смутного чувства потери.
        И обволакивающей тишины, в которой таяли все звуки, даже медленные удары его сердца.
5
        Разбудили Шута скандальные крики под окном. Он сонно потер глаза, машинально сел, свесив ноги с кровати, отдернул балдахин. И только тогда понял, что находится в своей комнате. В Солнечном Чертоге.
        'Леди Арита, - определил он, медленно выплывая из объятий сна. - Гневаться изволят… - постепенно сознание прояснилось. - Но я-то, право, как тут оказался?! И где же Руальд? Дени? Неужели все обошлось?!
        Он отбросил одеяло и вскочил с кровати, вертя головой в поисках одежды. Однако, делать что-либо под аккомпанемент Аритиных воплей было просто невозможно. Шут сморщился как от головной боли и, распахнув почти оттаявшее окно, выглянул в сад.
        Леди Арита стояла под самым его подоконником и визгливо орала на какого-то долговязого парня. В ее речи так и мелькали слова вроде 'подлец', 'обманщик' и 'как он мог! . Шут подумал немного, а потом высунулся наружу и звонко крикнул:
        - Ах, прекрасная леди, как я вам благодарен! Еще никто не пел мне серенады под окном! Это так мило с вашей стороны! - он подхватил лежащую рядом салфетку и, сделав вид, что громко высморкался, бросил ее вниз. - Вы покорили меня, сегодня на балу я буду весь ваш! - Шут широко ухмыльнулся и послал Арите воздушный поцелуй, точь-в-точь как это делала она сама.
        Ответной реплики он ждать не стал - из открытого окно ощутимо несло холодом и Шут поспешил его захлопнуть.
        'Пусть теперь лопнет от возмущения, - думал он, закрывая створки на замок и подхватывая свежевыстиранный костюм, который обнаружился, как обычно, на спинке кресла. Кто-то даже успел пришить к рукавам недостающие бубенцы, взамен тех, что оторвались во время путешествия. Рубашка и вовсе была новая. Она чудно пахла полевыми цветами… Когда Шут развернул ее, сухие лепестки упали на пол. Он приложил белоснежную ткань к лицу и вдохнул запах лета… Благодарность наполнила его сердце.
        На столике у изголовья кровати Шута ждали вино, сыр и свежий теплый хлеб, завернутый в тряпицу, чтоб не остыл. Еда была очень кстати - спешно обуваясь, он отправил в рот большой ломоть душистого каравая.
        Леди Арита… когда-то она, еще не обремененная замужеством, тоже пыталась подобраться к Руальдову любимчику поближе… однако же, как и многие другие обитательницы Чертога, получила вежливый отвод.
        Сказать по правде, Шут опасался женщин. Хоть они и относились к нему с симпатией, в отличие от мужчин. Сложно сказать отчего, но Шуту в дамах виделась смутная угроза его благополучию. Она уходила корнями в поверье балаганщиков, которые частенько говорили, что любовь есть гибель для артиста. До тех пор, пока она пылает, все прекрасно, но стоит только чувствам стать безответными, и они лишат влюбленного уверенности в себе. А что может быть хуже для силача, жонглера или акробата?.. Виртуоз, посмеиваясь, говорил, что жениться артист может только на 'своих'.
        Ко всему прочему любовные приключения требовали немало энергии, а у Шута все силы по большей части уходили на репетиции и упражнения, потому как есть свой хлеб даром он никогда не мог: полагал, что нет ничего хуже неподготовленного толком выступления. Порой после нескольких часов, проведенных на перекладине или у зеркала, он только-то и был способен, что доползти до кровати и уснуть мертвым сном.
        Какие уж тут дамы…
        'А чудные, однако, видения меня посещали… - подумал Шут наскоро споласкивая лицо над умывальной чашей. - Про Безымянного Короля… Эх ты, хвост собачий - ведь там я знал его имя! Надо же! И забыл… - Шут огорчился. Ваэлья учила его обращать внимания на сны, и этот показался ему действительно необычным, достойным внимания. Да право, и сон ли это был? Шут пытался припомнить детали, но видение таяло, оставляя после себя лишь смутное ощущение вины и радости.
        Шут утер лицо, кинул в рот остатки хлеба и поспешил к Руальду. Дробный стук его частых шагов разнесся по лестнице, ведущей на верхние этажи дворца. У королевских апартаментов Шут увидел гвардейцев, и сердце его замерло от радости, а потом заколотилось в два раза быстрее. Гвардейцы! Не бритоголовые тайкурские варвары, а свои, родные воспитанники Дени! Молодые воины почтительно склонили перед ним головы и синхронно отступили в стороны, открывая дверь в покои Его Величества.
        Шут с замиранием шагнул через порог и огляделся, пытаясь понять, где может быть Руальд. Тут же подскочил камердинер и спросил, что господин Патрик изволят доложить королю.
        - Господин Патрик изволят беседовать с Его Величеством лично, - весело фыркнул Шут, обходя камердинера. - Где я могу найти его?
        - Их Милость трапезничают…
        - Значит, я вовремя поспел! - камердинер настойчиво пытался убедить незваного гостя подождать, пока о нем будет доложено. Он получил свою должность не так давно и еще плохо знал, как вести себя с королевским шутом и чего от него можно ждать.
        А Шут уже распахнул дверь столовой и радостно воскликнул:
        - Ваше Величество, доброе утро! - и осекся, испуганно уставившись на принцессу тайкуров, которая сидела подле короля, больше напоминая тень самой себя.
        - Добрый день, мой шут, - улыбнувшись, ответила она прежде, чем Руальд успел открыть рот. - Нынче ты долго спал.
        'Неужели и я так выглядел после болезни? - подумал он, таращась на Нар. Принцесса была худа и бледна, лишь черные глаза, как и прежде, колдовским огнем сверкали из-под неровной мальчишеской челки.
        Руальд медленно поднялся и подошел к Шуту.
        - Здравствуй, Патрик… Как ты?
        - А… - он все еще растерянно хлопал ресницами. - Да… нормально. Хорошо. Не помню только ничего, - и виновато улыбнулся, разведя руками.
        - Напугал ты нас. Никто не мог понять, что с тобой случилось… ни дозвать, ни докричаться.
        Шут отмахнулся.
        - Да ну, ерунда, просто обморок. Расскажите же мне скорее, что было после! И… можно украсть у вас кусочек гуся? - он облизнулся, кивнув на изысканно сервированный стол.
        - Да хоть всего, Пат, - Руальд взял его за плечо, подталкивая к свободному креслу.
        - Рассказывать-то особо и нечего, - усмехнулся он, неловко пытаясь отрезать левой рукой гусиную лапку. - Как ты и сказал, вскоре карету нагнал Дени со своими ребятами. Они не поняли, что случилось с рыцарями… Их будто всех околдовали. Мы спокойно вернулись в Золотую и въехали в Солнечный Чертог через главные ворота. Как положено, порадовав горожан красивым шествием.
        - И гулкий звон сотен копыт наполнил город в этот солнечный день, возвещая о возвращении истинного короля, - ухмыляясь, промурлыкал Шут.
        - Именно. Наивные горожане, похоже, так и не поняли до конца, что готовилась измена. И были очень удивлены, увидев моего брата связанным и навьюченным на кобылу, точно куль с навозом, - Руальд наконец справился с ножкой и, довольно хмыкнув, сбросил ее с кинжала к себе в тарелку.
        - Что же будет с ним теперь? - Шут тоже откромсал себе кусочек посочней.
        - Не знаю, - король помрачнел. - Он все же мой брат… Мы никогда не были особенно близки, но покойная матушка учила нас любить друг друга… О, молчи, Пат, я знаю… сейчас это звучит как насмешка… И все же. И все же… - Руальд тяжело вздохнул. Подлил себе вина. Сделав долгий глоток, поставил кубок на стол и какое-то время задумчиво крутил его из стороны в сторону. - И все же. Однажды, когда мне было двенадцать, а ему семь, отец взял нас с собой в лес. Это была не охота, просто конная прогулка. Я очень гордился своим новым жеребцом. Агат… вороной красавец… А у Тодрика был невысокий конек, старый и смирный, как монахиня. Брат не любил его и завидовал мне. Я же… откровенно красовался перед ним. Дразнил и давал понять, что все лучшее в этой жизни - для меня. Не больно-то я умен был тогда… В какой-то момент Тодрик пришел в ярость, он не всегда был таким сдержанным, как теперь… выхватил свой детский кинжальчик и хотел воткнуть его мне в бедро, но промахнулся, ранил жеребца. Агат сбросил меня и ускакал. Потом его нашли, конечно… Но больше я на этого коня не садился. А в тот день отец долго беседовал с нами.
Пытался объяснить двум разъяренным мальчишкам, что значит быть братьями… Мне кажется, Тодрик его так и не услышал…
        Пока король говорил, Шут рассматривал Нар. Тихонько так, из под ресниц, пряча взгляд за бокалом. Принцесса изменилась. Она будто стала старше и… острее. Именно это слово приходило Шуту на ум. Энергия, исходившая от Нар, казалась ему колючими шипами, заточенными лезвиями.
        Когда Руальд со вздохом умолк, Шут не выдержал:
        - От тебя больно, - сказал он.
        Принцесса отложила в сторону короткий нож, которым разделывала мясо, и посмотрела на Шута долгим странным своим взглядом.
        - Да, - произнесла она наконец. - Но лучше быть болью, чем испытывать ее.
        Шут не совсем понял эти слова, однако счел излишним задавать другие вопросы и промолчал, опустив глаза в тарелку.
        - Я вот думаю, не обойтись ли мне с Тодриком так же, как хотели обойтись со мной,
        - проговорил Руальд, оставив без внимания Шутову бестактность. По всему стоило бы вынести ему смертный приговор… Но я не хочу. В тот день я дал слово отцу, что никогда не причиню вреда брату. Опрометчивое обещание… и если уж я вынужден нарушить его, то хотя бы руководствуясь разумом, а не порывами эмоций. Я не желаю отнимать жизнь Тодрика, но мне необходимо лишить его возможности и дальше плести интриги за моей спиной.
        - Но Руальд! - воскликнул Шут сердито. - Если ты отрубишь ему руку, это лишь сильней озлобит принца, вовсе не сделав его менее опасным!
        - А кто говорил, про руку? - приподнял бровь Руальд.
        - Что же тогда? - Шуту стало не по себе. С момента возвращения в Золотую король вновь стал говорить и мыслить… странно. Ему никогда не была свойственна жестокость. И прежний Руальд скорее уж заставил бы советника перерыть закон вдоль и поперек в поисках повода лишить Тодрика права наследования. Ему и в голову не пришло бы отрубать брату разные части тела.
        Руальд промокнул салфеткой жирные от гусиного сока губы и медленно произнес:
        - Полагаю, все проблемы решатся сами собой, если мой брат лишится зрения.
        - О, боги! - Шут вскочил из-за стола, едва не опрокинув свой бокал. - Нет! Ты не должен, этого делать! Это… нельзя! Ты же сам потом не простишь себе!
        - Сядь, Пат! - рявкнул король. - Сядь и успокойся! Кто ты такой, чтобы учить меня?
        - лицо монарха исказила гримаса гнева.
        - Руальд, ты… ты что?! - изумленно воскликнул Шут. Обида захлестнула его с головой. Там, на Островах он совсем уж было поверил в то, что Руальд становится прежним. И вот опять… Как будто и не было тех дней, когда король искал в нем друга, когда он и в самом деле был для Руальда другом, был братом. Вновь слышать эти бездушные речи, видеть короля чужаком, Шут просто не мог… - Значит, ты опять такой, да?! Может, ты снова хочешь ударить меня? А?! - он подскочил к Руальду, и, задрав голову, уставился ему прямо в глаза. - Ну, давай! Попробуй! Мне кажется, ты получишь от этого не меньшее удовольствие, чем от казни своего брата!
        - Хватит! - Нар со всей силы воткнула свой кинжал в стол так, что из-под лезвия брызнули щепки.
        Шут до боли сжал челюсти и опрометью ринулся из столовой.
6
        Сначала он хотел запереться в своих покоях, но потом передумал и, набросив теплый плащ, отправился туда, где уж точно никто не потревожил бы его. Северная башня манила Шута как никогда…
        'Ну почему? Ваэлья, почему? Я ничего не могу понять, ничего не могу увидеть… Я точно слепой новорожденный щенок в темной корзине… Как? Как я могу помочь Руальду?
        Никто не мог ему ответить. Даже ветер утих, оставив Шута наедине с его отчаянием. Горечь переполняла сердце. Обида на судьбу. Обида на Нар. По ее вине Руальд стал таким… Но Нар сидит бледная как смерть и вместо ненависти вызывает одну лишь жалость.
        'Господи, как я запутался… Отец! Отчего все так? Все так нелепо, непонятно, перемешано в кучу… Кто виноватый и кто жертва?.. Как же это возможно - жалеть и ненавидеть одновременно?
        Он обхватил руками каменный зубец башни и, прильнув к нему, затрясся в беззвучном плаче. Он потерял себя, он не знал больше, в чем и где искать правды. Все во что Шут верил, перевернулось, исказилось как в кривом зеркале.
        А внизу кипела жизнью Золотая Гавань. И не было ей дела до печалей нелепого и смешного господина Патрика…
        Сквозь хрустальную завесу слез Шут взирал на шумный город, где в этот миг тысячи людей ели и пили, любили друг друга, предавались всевозможным утехам… совершенно безучастные к беде, постигшей их короля. Им было все равно, кто его жена - благородная Элея с Белых Островов или лукавая колдунья из Тайкурдана. Им было безразлично, кто он сам - законный наследник Руальд или его подлый младший братец. Для этих людей, озабоченных лишь тем, как набить свой кошелек да брюхо, не имело значения, увечно ли тело короля или его душа…
        Обида и боль заслонили все, не оставив ни малейшего просвета. Шуту казалось, его душа сейчас треснет и рассыплется на части.
        'Так не должно быть! Не должно! Быть! Так!
        Он вскрикнул от неожиданности, когда оглушительный раскат грома сотряс башню, заставив камни вибрировать под его руками. Гроза как будто родилась прямо здесь, над его головой, стремительно ширясь и заволакивая небо черной пеленой. Стая воронов с диким граем снялась с крыши.
        Объятый ужасом Шут стоял посреди обзорной площадки и смотрел, как небо набухает свинцовой бурей, способной опрокидывать телеги и с корнем выворачивать деревья.
        - Остановись! - этот звонкий окрик заставил его, вздрогнув, обернуться к дверному проему, ведущему на лестницу. Нар, бледная, с шальными глазами, точно демон выскочила из темноты башни и стремительно подбежала к Шуту, - Что же ты творишь, бесово отродье? - ее голос был еще более отрывистым, чем обычно, - Думаешь, если получил свою Силу обратно, можно делать все, на что дури хватит? Прекрати это! Немедленно!
        Шут, ничего не понимая, в отчаянии смотрел на принцессу - она была рассержена и… испуганна?
        - О чем ты? - воскликнул он.
        Нар схватилась за голову.
        - Небесный Повелитель, этот дурак до сих пор ничего про себя не понял!.. - она яростно сверкнула на него своими черными очами, - Отколдуй этот мрак обратно! Разгони сейчас же! Разве ты не понимаешь, что творишь?
        - Нет… - волнение Нар было так сильно, что Шут не мог заслониться от этой бури эмоций, чувствуя, как тревога накрывает его с головой.
        На миг принцесса опустила веки, будто решаясь на что-то, а потом вдохнула поглубже и твердо взяла его за руку.
        - Хорошо… Я помогу тебе! - тонкие сильные пальцы стиснули ладонь, и поток энергии захлестнул Шута, слившись воедино с тем, что переполнял его самого.
        В следующее мгновение Шут перестал быть собой. Он стал небом, грозой, башней, городом… он стал тайкурской принцессой. Он открыл глаза по-другому.
        И осознал, что такое Сила.
        Она сверкала и искрилась вокруг, она пронизывала все, наполняла каждую частицу бытия. Она была им, и он был в ней.
        А рядом стояла Нар. И в этом пространстве, исполненном Силы, она была совсем иной…
        - Хватит таращиться на меня, глупый шут! - она отдернула руку, вероятно решив, что дальше он справится сам. - Убирай свое дрянное настроение из этого мира.
        Он понял. Теперь понял, о чем она говорила.
        Эта свирепая гроза была лишь внешним отражением диковинной бури, нависшей над Золотой Гаванью. Шут почувствовал тревогу горожан, их смятение и странную злобу, разом наполнившую улицы.
        - Но… Нар, ты хочешь сказать, это сделал я?!
        - Ты, глупый шут. Маг-недоучка! - ее глаза превратились в два пылающих угля.
        В смятении он вновь прижался к башенному зубцу, зажмурился и изо всех сил подумал о том, как туча рассеивается вместе со странной, почти ощутимой ненавистью, что сгустилась над Золотой.
        'Нет! Я не хотел такого! Не хотел! Пусть это кончится!
        Шут почувствовал, как дрожат от напряжения его пальцы, как сводит судорогой плечи.
        - О, Повелитель… Ты не можешь… - Нар отчаянно тряхнула головой. Закусив губу, она развернула его рывком к себе и вновь, еще крепче схватила за обе руки, стиснула их изо всей силы. - Откройся! Откройся, дурень! Ты не сможешь сам, ты же просто не понимаешь, как сделал это.
        Очередной удар грома заставил их вздрогнуть и пригнуться, ибо с небом творилось что-то ужасное. А с людьми в городе - и того хуже. Шут почти наяву видел волны гнева, окатывающие женщин и мужчин, видел, как они хватаются за ножи, как взлетают кулаки, опускаясь куда придется…
        'Боги! Нет!
        Его тело сотрясали судороги, но он ничего не мог сделать! Небо заволокло окончательно, накрыв Золотую непроницаемой мглой. Ветер швырнул в лицо колючим снегом.
        - Нет, конечно же, нет… - пробормотала Нар и вдруг прижалась к нему неистово, заставив весь мир вспыхнуть. Шут задохнулся от очередной вспышки Силы, которая объяла его и… преступив через страх, сделал то, чего не позволял себе уже много лет - открылся.
        Чувство, овладевшее им, было во сто крат удивительней, чем от взгляда на мир другими глазами.
        'Что это, Нар? - спросил он и только потом понял, что задал вопрос, не открывая рта.
        'Это Единение… То, чего тебе еще делать нельзя… Но у нас нет другого выбора. Ты слишком сильный и слишком мало знаешь. Тебе нужен учитель. Настоящий маг. А теперь помолчи. Дай мне направить твою Силу…
        Он вдохнул поглубже и шире распахнул свое сознание, позволяя дивной энергии течь, не зная преград. В какой-то миг Шуту показалось, будто ноги его уже не касаются земли - легкость была такая, что хотелось кричать. Сила горела в нем, охватывая все вокруг. Шут перестал чувствовать биение своего сердца, перестал дышать, видеть, слышать. Не осталось ничего, кроме чистого потока света…

…и тоненькой мальчишеской фигурки, прильнувшей к нему.
        'Вернись. Вернись. Вернись!
        Он слышал, но уже не понимал, зачем нужно вновь возвращаться в мир полный боли и страха…
        И тогда Нар сама сделала что-то такое, отчего Шут стремительно упал обратно на камни обзорной площадки. Это было больно и жестоко.
        - О боги… - солнечный свет ослепил его. Шут сморщился и вскинул ладонь, чтобы прикрыть глаза. - Что это… было?..
        - Я же сказала, тебе пока нельзя… - Нар стояла рядом, она все еще обнимала его, едва стоящего на ногах, одной рукой, а другой ласково, как ребенка, гладила по голове. И с каждым ее прикосновением боль потери становилась все слабей, пока не исчезла совсем. Почувствовав это, принцесса положила ладонь Шуту на макушку, а потом собрала ее в горсть вместе с волосами и легонько дернула. - Ты похож на дикого жеребца, который слишком долго простоял в стойле и забыл, как надо бегать,
        - она в последний раз прикоснулась к его щеке и отступила. Встала у каменной ограды, повернувшись лицом к городу, над которым уже вовсю сверкало солнце. Будто и не было никакой бури. Лишь редкие клочки темных облаков стремительно расползались, тая в ясном небе. - Знаешь, а отсюда ваша Золотая Гавань и впрямь недурно смотрится.
7
        - Объясни мне, что это было? - спросил Шут, когда они с принцессой спускались по башенной лестнице вниз.
        - Ты так и не понял?
        - Не знаю…
        - Небесный Повелитель! За что ты послал мне этого глупого шута! Человек и природа едины - разве та, что помогла тебе вернуть Силу, не объясняла таких простых вещей? Мысли любого из нас меняет ткань бытия. Каждая обида, каждый приступ ярости и злобы несут в себе черное семя, разрушающее мир. Но в случае с обычными людьми эти перемены мало заметны. Маг - другое дело. Человек, владеющий Силой, способен перекраивать полотно судьбы. Его мысли воплощаются в реальность во много крат быстрее. Чем больше Сила, тем больше власти. Но… это ответственность. Это всегда такая ответственность, что настоящие маги очень редко позволяют себе вмешиваться в ход событий. Слишком… непредсказуемы последствия. А ты, мой милый шут, сейчас как камертон. Ты открыт Силе, уж не знаю, что с тобой случилось. И ты кидаешься в нее, как неразумное дитя на гигантский вишневый торт. Ты даже не осознаешь, что делаешь. Твои мысли сегодня едва не сгубили нас всех.
        - Это… это… Так не было раньше! Вчера я впервые почувствовал… по-настоящему. До того было совсем иначе. Вот и сейчас… я не ощущаю в себе ничего подобного. Это просто накатывает внезапно, как волна.
        Нар кивнула, легко, перескакивая через ступени.
        - Наверное, так и должно быть с тем, кто закрывался от Силы столько лет. Будь осторожен. Думаю, сегодня ты получил хороший урок. Конечно, такая энергия не может наполнять тебя постоянно. Для того, чтобы творить подобные вещи, - она кивнула на не небо в оконном просвете, - нужно иметь очень крепкую связь с Потоком. А это… не всегда получается. Ты и сам только что признался, что сейчас не чувствуешь Силу в себе, - принцесса помолчала. - Знаешь, а я рада, что ты сумел вернуть свою вторую судьбу. Жизнь мага не бывает легкой, но даже самые тяжкие испытания - справедливая цена за этот дар. Только… я прошу тебя, глупый мой шут, будь осторожен! Ведь не ударь я тебя сегодня, ты не вернулся бы сам. Тебя уже почти унесло. Эта ловушка всегда будет поджидать тебя, всегда… разве что со временем ты научишься лучше контролировать свое присутствие в Потоке. Если тебя унесет… можно уже никогда не вернуться.
        - Да… я знаю. Мне говорили. Вчера… вчера было тоже самое. Но… я вовремя почувствовал… успел…
        - У тебя хватило сил выйти из Потока, когда он уже овладел тобой?!
        - Нет, - Шут смущенно улыбнулся, - я просто… истратил все. Немного помог гвардейцам…
        - А! Я так и думала, что это ты уговорил рыцарей Тодрика вздремнуть в дорожной пыли.
        - Но… Как ты догадалась?
        - Почувствовала, - Нар остановилась у очередного окна, позволив солнечному лучу осветить ее профиль. 'Не так уж она и некрасива', - подумал Шут, с удивлением замечая в этом лице нечто, сокрытое от него ранее.
        - И что же с ними стало? Я так и не спросил у Руальда…
        - Что им будет… Ты же добрый. Только бури страшные и умеешь делать, - она весело ткнула его локтем под ребра. - Опамятовались спустя пару часов и по большей части ждут суда.
        - В темнице?
        - Нет… Пока на свободе. Но, полагаю, наш король имеет полное право осудить их так строго, как ему захочется.
        - Тогда полдвора можно на эшафот отвести…
        - Да уж… Верными ваших подданных не назовешь.
        Шут лишь вздохнул, что тут скажешь…
        Ступени закончились, и он отворил перед принцессой дверь на открытую галерею, что опоясывала дворец изнутри. Точеные витые арки выходили прямо в сад, искрящийся на солнце свежим снегом.
        - Красиво… - промолвила Нар, собирая белый комок с перил. Она слепила крепкий ледяной шарик и бросила Шуту. Тот поймал не глядя и, улыбаясь, кивнул на остатки сугроба, что украшал ограждение галереи. Принцесса поняла - она сделала еще пару снежков и, один за другим, послала их Шуту.
        - Всего три? Я могу удержать в два раза больше! - он подкидывал и ловил ледяные шары, стараясь думать только о холодных струйках воды, стекающих по ладоням в рукава куртки… а не о сплетении тонких шрамов, которые расчертили руки Нар подобно тончайшей паутине. Он боялся даже представить, как ей достались эти отметины и сколько боли они принесли.
        - Это не так страшно, как тебе кажется, шут, - сказала вдруг Нар. - Они пленили мое тело, но не разум. А порезы от ножа не сравнятся с ударом меча.
        Шут смущенно опустил глаза и, уронив один шарик, позволил остальным упасть следом.
        Принцесса подобрала ледяной комок и задумчиво покатала в руках.
        - Ты все еще ненавидишь меня?
        Этот вопрос застал Шута врасплох. Он моргнул, открыл было рот, чтобы сказать 'нет', но потом вспомнил казнь Руальда, полные отчаяния часы, проведенные у постели короля… ту ночь отчаяния, когда набирался решимости принять кару вместо него… и лишь плотней сжал губы, отвернувшись от принцессы. Простить ей все это было слишком трудно.
        Там, в Брингалине, Шут пережил то, что не пожелал бы даже Тодрику… Самый страшный кошмар, тот, что привиделся ему после возвращения из Улья, почти воплотился в реальность.
        Он простился со своей рукой… Он простился со своей судьбой.
        Шут действительно простился с ней. Он не играл, не притворялся, не кокетничал с небесами и тем человеком, что уже приготовился занести свой меч над плахой.
        Только тишина пустой комнаты была свидетельницей этого решения. Этого ужаса, слез и последнего - последнего в жизни! - полета первых попавшихся под руку предметов… Как он жонглировал!.. Каждое движение было подобно слову в песне. Подобно крику. Подобно предсмертной агонии. Шут крутил и крутил эти бесконечные каскады, пока руки не онемели, пока глиняная бутыль не разлетелась на куски, ударившись об пол.
        Перед взором Шута в ту ночь развернулась вся его будущая жизнь - убогая и жалкая жизнь артиста-калеки, который больше никогда - НИКОГДА - не сумет перебросить даже трех мячиков, пройтись колесом или взмыть в воздух, оттолкнувшись от перекладины… Он видел таких людей… сломанных не столько увечьем, сколько невозможностью и дальше заниматься своим любимым делом. Людей с потухшим взором, поникшими плечами… Многие находили себе новое занятие - становились простыми комедиантами, кукольниками или выучивали животных забавным трюкам… что угодно, лишь бы 'не выпасть из балагана'.
        Шута воспитали настоящим сыном бродячих артистов, он понимал, что однажды, рано или поздно, и его постигнет эта участь, но всегда был уверен, что виной увечью станет падение, несчастный случай. И может статься к тому моменту он будет уже не очень-то и молод, и тело начнет отказывать ему в ловкости и силе… Возможно ослабнут руки или боли в спине станут причиной ухода из любимого ремесла…
        Но не вот так же!
        Не теперь!
        Только темнота чужой незнакомой опочивальни видела, как горько плакал королевский шут, прощаясь со своей судьбой…
8
        На самом деле Ваэлья много чего рассказывала Шуту. И показывала.
        Она научила его осознанно работать с Потоком. Пропускать через себя и направлять туда, где требуется энергия. Это было не так уж сложно, надлежало лишь представить себе как можно ярче желаемый результат и мысленно наполнить картину той силой, что была ему подвластна. Рядом с наставницей Шут делал такие фокусы без труда, и результат порой давал о себе знать незамедлительно. Но всякий раз, когда он пытался работать с Потоком самостоятельно, Сила коварным образом ускользала, рассеивалась, как туман… Ваэлья говорила, вся беда в том, что он не умеет толком сосредоточиться.
        'Боги дали тебе дар, но обращаться с ним тоже надо уметь, - объясняла она. - Что толку от повозки, которая едет туда, куда ей самой заблагорассудится, не слушая кучера? Эта повозка - твой ум. И он совершенно неуправляем. Учись контролировать свои мысли, Пат. Иначе всю жизнь будешь зависеть от внешних обстоятельств, которые провоцируют твои, как ты говоришь, 'вспышки'.
        Иногда она часами заставляла его делать невыносимо скучные вещи, призванные развить это самое сосредоточение. Шут стонал, но повиновался… Изучал совершенно гладкий камешек, не позволяя вниманию оторваться от серой шероховатой поверхности. Подолгу 'разглядывал' свое тело изнутри, отрешаясь от всех внешних проявлений мира. Смотрел на листья домашнего Ваэльиного цветка, живущего в кадушке под окном, наблюдая, как течет по ним все та же неизменная Сила, пронизывающая все живое. Иногда он видел это лучше, иногда хуже… Но, по крайней мере, цветок был интересней камня. Впрочем, со временем Шут даже от занятий с камнем начал получать удовольствие. Когда осознал, что ум хоть немного, хоть на краткий срок, становится ему подвластен.
        'Сила твоего намерения решает все, - говорила Ваэлья, - только ею ты властен менять мир по своему усмотрению'…
        Вспоминая эти слова, Шут недоумевал, как же так вышло, что безо всякого желания со своей стороны он едва не сгубил любимый город…
        Или?..
        'Неужто я хотел этого?.. Светлые боги…
        Из сада Шут направился к морю. Вопросов у него теперь было еще больше, равно как и поводов для самобичевания, поэтому он хотел просто посидеть на берегу, послушать мерный шум волн, надеясь, что хоть это поможет справиться с тягостными мыслями.
        'Скорей бы весна' - думал Шут, спускаясь по многолюдной Торговой улице к причалу. Дни уже стали длиннее, да и холода постепенно теряли свою силу, но до настоящих оттепелей было еще очень далеко…
        - Эй, господин Патрик! - послышался вдруг радостный окрик. Шут обернулся - на крыльце трактира 'Счастливый гусь', приветливо маша рукой, стоял хозяин заведения. Дородный господин Альмер хорошо знал Шута, ибо тот частенько наведывался в 'Гуся', ища свежих новостей. - Давненько вас не видал! Заходите, элем угощу - чудо что за эль! Жена сама варила!
        Жена Альмера всегда варила эль сама, но делала она это превосходно, тут уж не поспоришь. Шут колебался лишь мгновение, решив, что можно и посидеть, пропустить пару кружечек ароматного напитка. Какая разница, где предаваться печали - в одиночестве или среди толпы… Все едино.
        В трактире было людно. Горожане и заезжие люди, громко стуча кружками, с жаром обсуждали странную грозу и сопутствовавшее ей помрачение умов. Альмер выбрал стол почище и, согнав пару знакомых мужиков, уселся на освободившуюся лавку. Он громко шлепнул ладонью по скамье:
        - Садитесь, господин Патрик! Попотчуйте нас байками из дворца! - сидящие рядом посетители разом обернулись при этих словах и живо закивали, выражая согласие. Но Шут возмущенно приподнял бровь:
        - С каких это пор, господин Альмер, вы принуждаете гостей к беседе, не смочив им горло?
        - А-а-а! - радостно воскликнул хозяин. - Значит, не откажетесь от эля! - он дернул за передник, пробегавшую мимо девушку-разносчицу, - Ну-ка, Мара, принеси угощение гостю!
        - А я пока вас послушаю, уважаемый, - ухмыльнулся Шут. Альмер хохотнул и приготовился выложить все свежие сплетни, но тут к нему подскочил испуганный парнишка - точная копия самого хозяина, такой же плотный да щекастый - и взволнованно что-то зашептал отцу на ухо.
        - Ну я же говорил им не трогать этот ящик! Демона рогатого этим дурням в… - куда именно должен был отправиться демон, Шут уже не услышал, ибо трактирщик сломя голову ринулся в сторону кухни.
        В ожидании эля он внимательно прислушивался к тому, что говорили сидящие рядом люди. Собственно это и была главная причина, почему Шут решил заглянуть к Альмеру. Он слишком давно не был в городе и порядком отстал от жизни.
        - Я вот, братья, полагаю, это было явление богов! Они подали нам знак! - с жаром восклицал какой-то заезжий священник. То, что он не местный Шут понял по его длинной грязной бороде с запутавшимися в волосах крошками еды. В Золотой все служители храмов чисто выбривали лицо, таково было повеление еще Руальдова деда, и никто его не отменял.
        - О чем знак-то? - сердито пробурчал сидящий напротив монаха ремесленник. - Ты хоть сам-то знаешь, святой брат?
        - Молитва поможет нам обрести понимание, - важно ответил бородатый. Мужики вокруг недовольно загудели, в столице королевства люди больше привыкли полагаться на себя, а не на молитвы.
        - Мне сосед сказал, евоная жена чуть пасынка не прибила, всего лишь за то, что малец опрокинул крынку с квашеным молоком…
        - Удивил! От меня вон жена сама бегала - думал, удушу на месте…
        - Это еще что, я своими глазами видел, как братнина смирная корова едва не забодала их мальчонку…
        Разносчица поставила перед Шутом кувшин с элем и блюдо полное соленых свиных шкурок. С трудом уняв дрожь, он плеснул себе в кружку и схватился за нее обеими руками, пока никто не заметил, как трясутся пальцы.
        'Что же это такое? - в ужасе спрашивал себя Шут. - Неужели я способен причинить миру такой вред? Как такое возможно?
        Выходит, возможно…
        Отчего же Ваэлья не предупредила его об этом? Не думала, что ему под силу подобное? Или через такие испытания нужно проходить самостоятельно? Но что было бы, не случись Нар поблизости? Страшно подумать, сколько людей могло погибнуть из-за него, из-за глупого дурака…
        Шут сделал большой глоток, тяжело стукнув кружкой о стол.
        Он ничего не понимал. Весь опыт прежней его жизни был здесь непригоден.
        Вернулся Альмер.
        - Новые работники, - сердито объяснил он, - совсем дурные. Устал их воспитывать. Что ни день, то происшествия… Ну, как вам эль, господин Патрик?
        - Достойный, - Шут уже овладел собой, по крайней мере, внешне он выглядел вполне спокойным. - Вижу, сегодня у вас дела бодро идут.
        - И не говорите! Из-за этой бури всем не терпится почесать языками. А где ж это делать, если не в харчевне? - Шут кивал с серьезным видом, а сам прислушивался к разговорам вокруг. - Но я погляжу, вы сегодня чем-то встревожены…
        - Да так… Мелочи… - Альмер был человеком неглупым, он лишь покивал в ответ, дескать, понимаю, у вас, придворных, свои секреты. - Мне и рассказать-то вам особо нечего… Меня ведь не было в Золотой, только вчера вернулся.
        - А то мы не знаем! Да каждой кухарке известно, что господин Патрик сбежал на Белые Острова выпрашивать награду у ихнего короля, - трактирщик заговорщицки подмигнул, давая понять, что прекрасно осознает всю нелепость таких слухов.
        Шут кивнул со вздохом:
        - Да, я был на Островах… Там очень красиво, если вам это интересно… Много снега. Мало роскоши. Совсем не похоже на Золотую.
        - Ну это я знаю! Вон парни с Островов сидят… из Ферестре возвращаются, даже не знали, что тут творится у нас… Вы главное скажите - что королева?! Видали ее?
        - Конечно, - Шут улыбнулся, вспомнив эти нежные руки, скользящие по его волосам… эти сердито изогнутые брови - ну да, он ужасный дерзец, но яблоки были восхитительны… этот заливистый смех, наполнивший гостиную с цветными витражами… - Конечно, видел.
        - Ну и… - Альмер затрясся от возбуждения, предвидя еще один день без отбоя от посетителей. Ведь каждый захочет узнать от него лично, что королевский шут рассказал про путешествие и бывшую супругу монарха. - Как она?
        - Лучше всех, - хмыкнул Шут, - пьет вино и веселится! - он даже не соврал…
        Во дворец Шут вернулся пьяным, как кухаркин сын.
        За элем последовало пиво, потом вино, потом подошли моряки с Белых Островов и проставлялись ромом за здоровье своей принцессы. Шут пил со всеми, поддерживая каждый тост - за Элею, за королей, одного и второго, за Золотую Гавань, за удачный день и успешную продажу товара, и даже за себя - храброго королевского шута, который не побоялся перечить самому Давиану. Он смеялся, балагурил и опрокидывал одну кружку за другой. В тот момент Шут не думал о последствиях, лишь хотел отрешиться от всего. В компании моряков и ремесленников это казалось так просто… Они видели в нем лишь странноватого господина Патрика, восхитительного собеседника. И можно было шутить, притворяться, как обычно изображая недалекого чудака, который ничего не понимает и любую глупость воспринимает за чистую монету.
        Увы, на этот раз лицедейство не приносило ему привычной радости. Может быть потому, что сам он прекрасно помнил, кем является на самом деле. Оказалось, так трудно оставаться просто шутом, единожды осознав, какие силы подвластные тебе и какой невыносимый груз ответственности лежит на твоих плечах…
        Поздно вечером, почти упав носом в блюдо с креветками, Шут понял, что ему пора домой… Трактирщик нанял для господина Патрика экипаж, чтобы хмельной гость, упаси боги, не свалился бы где-нибудь в сточную канаву на полпути к Чертогу. Экипаж был старый и тряский, просто крытая телега, Шута стошнило, едва только он выбрался из пропахшей табаком кабинки. Хорошо хоть, кучеру хватило ума высадить его не у главных ворот. Обычно Шут был не слишком охоч до крепких напитков, поэтому алкогольное отравление быстро дало знать о себе. С трудом разогнувшись, он с тоской сделал вывод, что навряд ли сможет дойти до своих покоев. Разве только доползти, подобно барону Дранту, который частенько веселил придворных своими пьяными возвращениями. Сознание Шута, как назло, оставалось вполне ясным, а вот тело вело себя предательски - мало того, что нутро сводило тошнотворными судорогами, так еще и земля на каждом шагу норовила треснуть по лбу.
        - Ох, ты, батюшки! Да это ж господин Патрик! - воскликнул смутно знакомый женский голос. - Тирон! А ну-ка быстро, помоги! Видишь, как шатается бедолага. И чего же это оне так набрались? Сроду не видела нашего шута таким пьяным! - он с облегчением почувствовал под своей рукой чье-то крепкое плечо. Неужели все-таки повезет добраться до постели?
        Добрая служанка разъяснила парню, как найти покои господина, но сам Шут ее слов уже почти не слышал - повиснув на плече Тирона, он мгновенно начал проваливаться в сон. По дороге к своим покоям ему еще пару раз пришлось согнуться пополам, чтобы избавиться от замечательного ужина господина Альмера. Шуту было так плохо, что даже для стыда не осталось места.
        Лестницу он, разумеется, преодолеть не сумел бы, поэтому дюжий Тирон, помощник кузнеца, без лишних раздумий подхватил Шута на руки, точно барышню какую, и в таком виде доставил в опочивальню. Хорошо, что дверь оказалась не заперта… Тирон был хорош в кузнице, но со знатью дел почти не имел, поэтому он просто сгрузил господина на постель, а потом, нерешительно потоптавшись, пробормотал что-то вроде 'разрешите откланяться' и спешно ретировался.
        - О боги… Как же мне худо… - простонал Шут, сползая с кровати на пол, ибо остатки ужина еще просились вон, а испачкать свежие простыни ему хотелось меньше всего.
        'Опять на полу… - подумал он, - только на этот раз действительно пьяный… Какой же я пьяный… дурак… И ведь никто ж не заставлял, силком не лил этот проклятый ром… Чем только думал…
        Очнулся Шут, когда дверь вновь открылась, и ему удалось разглядеть пару хорошеньких ножек в простых козловых сапожках.
        - Мирта… - выдохнул он еле слышно, силясь оторвать голову от ковра. - Это ты, моя добрая фея?
        - Да, господин… - сапожки приблизились. Шут собрал волю в кулак, а глаза в фокус и изобразил на лице подобие улыбки:
        - Хвала богам, они услышали мою молитву. Только ты способна облегчить страдания пьяного шута… Умоляю, принеси скорей ночную вазу - под крышкой мой ужин не будет смердеть так ужасно.
        - Да, господин, - девушка тихонько засмеялась. У нее был чудесный звонкий смех, от которого Шуту даже стало немного легче. - А потом, с вашего позволения, я накрою вас пледом… На половике-то нынче холодно спать, ночь будет морозная.
        Когда Мирта ушла, Шут не сразу уснул. Перед взором его кружили видения минувшего дня, особенно назойливо почему-то вспоминался небритый монах… Он так походил на брата Бареона, что когда-то отдал Шута Виртуозу…
        Новый хозяин сразу сказал Шуту, что тот попал к артистам вовремя. Самый возраст, чтобы начинать учебу их непростому ремеслу - пять лет. Шесть конечно хуже, но можно. А случись им приехать еще годом позже - и Виртуоз не согласился бы взять чужого мальчишку, чье тело уже утратило ту гибкость, что свойственна лишь малым детям.
        Учить его начали с первого дня. И поручили это молодому акробату Дейре.
        Занятия с этим юношей походили на праздник. Он был добр и мягок. Дейра никогда не принуждал Шута силой, а всегда соблазнял возможностью научиться делать также, как он сам. С ним было весело и ничуть не страшно. Шут доверял Дейре настолько, насколько может доверять человек, которому ни разу не довелось упасть всерьез. Что бы ни приходилось ему делать - глубокие прогибы назад или стойку на руках, Шут всегда был уверен, что сильные руки старшего товарища, подхватят его и не дадут заработать ни одного синяка.
        С Виртуозом все было иначе… Жестче, больней и проще. Хозяин труппы никогда не церемонился со своими артистами.
        Шут хорошо запомнил тот день, когда после подготовительных растяжек и многочисленных веселых упражнений с Дейрой он оказался в руках Виртуоза, который с усмешкой заявил, что пришло время серьезного обучения…
        Хозяин сел на коврик, расстеленный по траве у озера, где они остановились, ухватил Шута за бока и уложил себе спиной на колени так, что голова того свесилась к траве, а ступни оказались в больших и сильных руках хозяина… И эти руки медленно, но неумолимо разгибали Шутовы ноги в стороны до тех пор, пока не коснулись ими, разведенными на всю ширину, коврика. Шут кричал страшно, слезы против воли фонтанами брызнули из глаз - подобной боли испытывать ему еще не приходилось… Он успел тысячу раз проклясть новую жизнь и распугать своими рыданиями всех окрестных птиц. Но Виртуоз на этом не успокоился и велел ему самому садиться теперь в 'струну'. Все еще всхлипывая, Шут уперся руками в коврик и раздвинул ноги так широко, как только мог. В какой-то момент напряжение и без того растянутых в паху мышц достигло предела и переросло в тупую боль, не позволяющую сесть еще ниже. А до коврика еще оставалась целая ладонь, а то и две.
        - Глубже, - спокойно жуя стебелек травы, велел Виртуоз.
        - Я не могу!.. - захныкал Шут, с мольбой глядя на хозяина.
        - Можешь, - ответил тот, сплюнул травинку и со всей силы надавил Шуту на плечи…
        После этого Шут уже не сумел даже встать. Виртуоз легко подхватил его, заплаканного и несчастного и, держа подмышкой точно кулек с сеном, отнес к озеру.
        - Поплавай немного, - мягко сказал он, опуская Шута в воду. - Это поможет.
        Но если вода и помогла, Шут этого не заметил - до самого вечера он ходил враскорячку, едва переставляя ноги. А на следующий день все повторилось. И через день тоже. Но спустя неделю Шуту уже не требовалась помощь, чтобы самостоятельно удерживать ноги разведенными на всю ширину.
        Постепенно, год за годом, Виртуоз и его подопечные учили Шута всему, что знали сами. Хотя каждый в труппе обладал каким-то особенным талантом, все ее участники были по-своему универсальны, как и полагается хорошему бродячему артисту. Каждый умел и жонглировать, и разгуливать на руках, и смешить публику. Таким должен был стать и Шут, хотя все склонялись к тому, что на роду ему написано быть акробатом. Уж больно легок в кости, и по всему видно - высоким не вырастет.
        День ото дня тело Шута - идеальное тело акробата - крепло, набиралось ловкости и силы, он стал выносливым, как звереныш, редко болел и в целом доставлял не много хлопот своему хозяину. Брат Бареон едва ли узнал бы теперь в ладном загорелом мальчишке с белозубой улыбкой и сверкающими глазами того тихого сироту, который мог целыми днями молчать и нередко был обзываем 'тощей щепкой'. Конечно, Шут не стал пухлей, но он был теперь славным, прекрасно развитым ребенком, которого уже никто не называл 'задохликом'.
        Выступать он начал почти сразу же. Сначала Шуту доставались смешные и нелепые роли в комедийных розыгрышах, потом он помаленьку стал помогать Дейре, а спустя несколько месяцев был уже полноценным его партнером. Конечно, не таким, как Фей, которая поражала публику своей гибкостью, грацией и смелостью, но и на Шутову долю аплодисментов вполне хватало. Пока он был мал, рисковать по-настоящему ему не позволяли, и Шут с восторженной завистью смотрел на трюки старших товарищей, которые так часто играли со смертью, что уже перестали ее бояться. Он знал, что когда вырастет, будет таким же…
        Конечно, ему еще не раз приходилось попрекать свою судьбу за несправедливость и колтушки Виртуоза, но на самом деле, Шут уже никогда бы не согласился променять эту жизнь на другую…
        Ночью ему опять привиделся тот ужасный сон про Нар. И на этот раз кошмар был еще ярче, чем обычно. И, наверное, Шута снова вывернуло бы от страха и отвращения, не будь его желудок пуст как сморщенная фига.
        Он проснулся от собственного крика и долго лежал, судорожно вздрагивая, пока кошмар не отступил куда-то вглубь комнаты. Шут всхлипнул и, подхватив одеяло, забрался в постель - на полу он совсем продрог, хотя Мирта подбросила в камин достаточно дров. Он боялся снова уснуть и долго лежал, стискивая подушку холодными пальцами.
        Лишь твердо решив рассказать обо всем Нар, Шут сумел немного успокоиться и провалиться в тревожную дрему.
9
        - А кто убил меня? Ты разглядел? - черные глаза смотрели на него сердито и требовательно. - Ну же, вспоминай, глупый!
        Шут даже без другого взгляда прекрасно видел, что Нар испугана. Он грустно качнул головой:
        - Нет…
        - Если ты все выдумал, просто чтобы досадить мне, то эта шутка тебе дорого обойдется!
        - Это правда, Нар… - он стоял перед ней будто провинившийся подмастерье перед хозяином. Принцесса нервно измеряла шагами свою небольшую, странно обставленную комнату. Уж сам Шут на что любитель всего необычного и то удивился, когда тайкурский слуга - один из немногих, что остались при своей госпоже - привел его сюда. Все было таким диковинным. Вместо кровати - широкий тюфяк, покрытый пестрым лоскутным одеялом. Вместо кресел и лавок - множество разноцветных вышитых подушек. Вместо гобеленов и драпировок - многокрасочные ковры на стенах. И эта женщина говорила ему о неприхотливости тайкурского народа! Может по цене все эти вещи и уступали тем, что украшали королевскую опочивальню, но уж стратегического смысла они точно никакого в себе не несли.
        - У тебя здесь очень красиво, - промолвил Шут, устав смотреть, как мечется принцесса. Она подскочила к нему - маленькая, взъерошенная - схватила за края распахнутой куртки так, что бубенцы на вороте испуганно звякнули.
        - Ты же видящий, - воскликнула она, - и это твой сон! Ты должен сказать мне, что все это значит!
        Шут мягко, но крепко взял ее дрожащие ладони и, легонько сжав их, приложил к своему сердцу.
        - Жизнью клянусь, Нар. Не знаю… - Она еле слышно всхлипнула и вдруг прижалась к нему, стискивая в кулачках отвороты Шутова дублета.
        - Мне страшно… - она дрожала. - Эта темница… что-то сделала со мной. Никогда прежде я не боялась. А теперь… стоит мне только вспомнить этот мрачный склеп, этих крыс, вонь… - о, да. Шут тоже не мог без содрогания думать об этом ужасном месте. Но он не понимал, с чего вдруг Нар призналась в этом. Не она ли уверяла его, что телесные лишения - ничто для великой тайкурской принцессы? А теперь эта принцесса почему-то говорит с ним так, точно он не 'глупый шут', а, по меньшей мере, сам Руальд. Растерянный, он застыл деревянным изваянием, не смея пошевелиться. Не смея даже вдохнуть.
        - Нар… Тебе ли бояться? В этом дворце, во всем этом городе, нет никого, кто был бы сильнее тебя.
        - Ты теперь сильнее меня… - она отпустила его куртку, но все еще стояла так близко, что Шут чувствовал запах ее волос. Запах степных цветов и горного леса…
        - И что с того? Я не Руальд - судить и убивать, казнить и миловать…
        - Да… Ты не Руальд, - Нар запрокинула голову, ловя его взгляд своими яркими, точно звезды, глазами. - Ты в сотни раз больше король, чем он.
        Если до этих слов Шут чувствовал себя, что называется, не в своем седле, то после них и вовсе смешался, не зная, как понимать такие заявления.
        - Что ты несешь, Нар?.. Что за вздор? Как ты можешь так говорить про него?! - Шут рассердился и ждал ответа, но принцесса лишь печально усмехалась и перебирала бубенцы на кончиках его манжета, как будто сосчитать их - было самым важным делом в ее жизни.
        - А ты знал, что твоя дорогая королева может иметь детей?
        Шут вздрогнул и схватил ее за плечи.
        - Что?! Элея?
        - Да. Это Руальд не способен зачать дитя.
        - Нет… - Шут попятился, отступая вглубь комнаты, пока не запнулся о кучу подушек. Он потерял равновесие и, даже не пытаясь удержаться на ногах, неловко уселся на них. - Ты лжешь! Откуда тебе знать такое?!
        - Оттуда же, откуда ты знаешь, что я не лгу, - она опустилась рядом, скрестив ноги. - Таким, как мы с тобой, это просто дано. От природы. От рождения. Я вижу - у нее будут дети. Если бы ты… если бы тебе… хватило смелости заглянуть в нее по-настоящему, ты бы тоже увидел это!
        - Но ты ведь даже не встречалась никогда с Элеей!
        Нар насмешливо фыркнула:
        - А мне это и не нужно…
        - Но… - Шут чувствовал себя так, будто его ударили мешком по голове, он едва мог говорить. - Выходит… Нар! Выходит, у него никогда не будет наследника?!
        - Нет. Никогда.
        - О, господи…
        - Каждая встреча с тобой… это все равно, что ступить в огонь… - промолвил он, устало опрокидываясь на подушки, - Всякий раз ты лишаешь меня покоя, выворачиваешь мой ум наизнанку…
        - Я рада слышать это, - насмешливо ответила Нар. - Мое имя значит 'огонь, рожденный молнией', - она склонилась над Шутом, осторожно убрав с его лба непослушные волосы, и улыбнулась так печально, что у него заныло сердце от дурного предчувствия. - Мой глупый шут…
        Она поднялась с подушек стремительно - точно птица вспорхнула. Обернулась к Шуту, который встал за ней следом.
        - Мне ведь не с кем тут больше разговаривать… Мне некому открыться. И ты… не удивляйся, что я говорю так откровенно. Мы с тобой связаны. Связаны сильней, чем иные любовники. Чем я когда-либо буду связана с Руальдом… Это Сила. Она отворяет врата в такие измерения, которые неведомы обычным людям.
        О да, Шут понимал, о чем говорит Нар. Он тоже чувствовал это притяжение.
        - Когда твои воины вернутся? - спросил он чтобы перестать думать о нем.
        - Не знаю…
        - Но… - Шут не сумел скрыть удивления, - Ведь ты их принцесса. Их таргано…
        - Да, - она отвернулась к окну, - однако надо мной стоят мои отец и брат. Они сочли, что воинам Тайкурдана больше нечего делать в Закатном Крае. Я не могу оспорить их волю. А жаль…
        - То есть… Ты хочешь сказать, таргал… отнял у тебя твою армию?
        - Не отнял. Забрал по праву. Я покрыла свое имя позором. В нашей родовой книге для этого имени больше нет места.
        - Почему?! Что такого ты сделала?!
        - Тебе не понять… не понять наших обычаев. Я все равно, что упала с коня, заявив перед этим, что доскачу до небес. О, шут… Когда мать носила меня во чреве, отец ждал сына. Он так хотел сына, что когда повитуха увидела девочку, она предложила бросить меня в водопад прежде, чем таргал сделает это сам. Мать не позволила… Меня растили как мальчика, ибо повитуха сказала, что мать больше не родит, а у нас не принято менять жен. А потом родился Зера - повитуха ошиблась, отец ее казнил за это. А мне велели учиться носить женские платья и варить баранью похлебку. Тебе не понять, каково это - лишиться всего, перестать быть собой. Я не смогла. Не захотела. И отец явил свою милость - позволил мне остаться воином. И подарил эту армию в день, когда, согласно нашим обычаям, я стала взрослой. Это большая честь. Это доверие, которое я не оправдала.
        - Значит… ты больше не принцесса?
        - Ну отчего же… Меня по-прежнему будут звать 'таргано'. Но никогда - воином. Теперь для нашего народа я лишь девица на выданье. Да с такой дрянной репутацией, что едва ли кто позарится.
        - Нар… - Шут наконец решился спросить то, что давно не давало ему покоя, - скажи, почему ты дала пленить себя? Если тебе подвластны силы, подобные тем, что накликал я на башне…
        - Посмотрела бы я на тебя, любимчик, как бы ты колдовал, вломись в твою спальню десяток крепких парней в доспехе и с мечами наголо. Среди ночи… - она бросила на Шута полный невыплеснутой горечи взгляд. - Я спала. Представь себе. Они связали меня и засунули в этот каменный мешок… А я хоть и владею Силой, но вовсе не так как ты. Мне не дано купаться в Потоке, как тебе… Я иначе творю свою магию. Долго объяснять… Но поверь, темница не лучшее место, где это может хорошо получаться…
10
        Темница!
        Будто нарочно, чтобы лучше напомнить Шуту об этом ужасном месте боги подослали ему навстречу министра безопасности…
        Шелестя плащом, Торья стремительно поднимался по лестнице. Лицо министра было искажено гримасой гнева, увидев Шута он лишь яростно сверкнул глазами и ни на миг не замедлил шага. Зато Шут поспешил убраться подальше.
        Он хорошо помнил их первую встречу.
        Минуло уже почти с полгода, как во дворце появился юный господин Патрик…
        Шут мылся в купальне. Сидел на теплой мраморной лавке, отдыхал после жаркой парной комнаты. А потом вдруг увидел прямо перед собой одетого человека. Министр безопасности смотрел на Шута своими хищными глазами и лениво покручивал на пальце крупный перстень с черным тусклым камнем. Шут сразу понял, кто почтил его своим вниманием, потому что Руальд неоднократно рассказывал и про этот перстень, якобы скрывающий в себе яд, и про его обладателя, человека опасного и очень непростого.
        Сухощавый, но крепкий, по словам короля, он был родом из Герны. Торья имел темные волосы до плеч, длинный горбатый нос, вытянутое лицо и добрых шесть локтей росту. Даже стой перед ним Шут навытяжку, пришлось бы смотреть министру в подбородок, а уж сидя на лавке, он и подавно ощутил себя маленьким и жалким рядом с этим человеком. Наверное, в ту пору Шуту уже сравнялось шестнадцать, но он по-прежнему был слишком тонок и невысок для своих лет.
        И все же расслабленный жаром, любимчик короля встретил министра ясным бесстрашным взглядом. Грехов он за собой не помнил, опасаться было нечего. Да только первые же слова Торьи показали Шуту всю глубину заблуждения относительно своей безопасности и невинности.
        - Ах-ха… - усмехнулся министр, ставя ногу в тяжелом кованом сапоге на лавку рядом с пальцами Шута, - так вот это значит и есть наш скандально знаменитый дурачок Патрик… - Торья склонил голову на бок, отчего сразу стал похож на птицу. - Подумать только, такой милый мальчик, а пытается всех обмануть своей маской идиотика… А глазки-то вон как блестят. Умные глазки.
        'Милый мальчик', будь его воля, уже давно сбежал бы, но Торья нависал прямо над ним, и Шуту оставалось только сильней вжиматься в мраморную колонну.
        - Боишься меня? - ласково спросил министр. - Правильно. Бойся. Это полезно. Очень полезно. Это отобьет у тебя желание паясничать передо мной, - Шут сглотнул, чувствуя, себя так, точно его поймали в ловушку. Он и впрямь понимал, что перед Торьей нет смысла кривляться и изображать идиота. Министр видел его насквозь и от взгляда этого у Шута кишки завязывались узлом.
        Он так ничего и не сказал, только смотрел на Торью испуганным мышом, а министр, будто наслаждаясь этим страхом, нежно взял его за подбородок и все с той же змеиной улыбкой проговорил:
        - Запомни, малыш, я тебя вижу. Я всегда тебя вижу, даже когда ты тихо сидишь в своей норке и занимаешься своими глупыми детскими делами, - с этими словами министр похлопал его по щеке, точно перед ним и впрямь был инфант, а потом плавно развернулся и вышел.
        Несколько минут Шут пытался прийти в себя. Ему резко расхотелось париться дальше. Он недоумевал, зачем этому жутковатому человеку понадобилось приходить в купальню. Только для того, чтобы напугать любимчика нового короля? Если так, то ему это удалось…
        После той встречи Торья никогда и ничем больше не выделял Шута из всех приближенных к Руальду людей. Тот будто перестал существовать для министра. Но Шуту никогда даже в страшном сне не привиделось бы смеяться над Торьей. Только не над этим ужасным человеком!
        Про него ходили разные толки. Шут понимал, что половина - просто выдумка, но в каждой байке обычно есть зерно истины… Поговаривали, что Торья не терпит оскорблений и насмешек, жестоко наказывая обидчиков. По слухам, министр был на короткой ноге с тайными убийцами, отравителями и другими людьми подобного рода. Иные считали, что он и сам - тот еще знаток ядов. Зато фактом достоверным был его знаменитый 'черновик' - пухлый журнал в переплете из бычьей кожи, куда министр делал записи о тех, кто чем-либо его 'заинтересовал'.
        На первый взгляд это бы очень неприметный человек. Он носил скучные однообразные костюмы, редко появлялся на застольях, никогда не посещал балов, не ездил на охоту. Зато частенько наведывался в подземелья Чертога, где имел обыкновение лично беседовать с особо выдающимися на его взгляд преступниками. Шут слышал, что иногда, выказывая особое 'уважение' к заключенным, Торья сам брался за пыточные орудия и добывал необходимую правду у тех несчастных, которым довелось попасть в застенки. Сам он боялся Торьи так, что не мог даже шутить в его присутствии. И хвала богам, что министр столь редко соизволял появляться в обществе!
        Шута Торья не замечал. Как будто раз и навсегда определил его роль как домашнего животного, которому самое большое можно кинуть объедков под стол или дать пинка. Шут этим был вполне удовлетворен. Потому что привлечь внимание министра - означало попасть в его 'черновик'… Лучше уж в глазах такого человека быть собачкой или даже ручным тараканом… Лишь бы не раздавил.
        Вот и теперь едва свернув с лестницы, Шут нервно вздохнул и поспешил в свои покои, желая оказаться как можно дальше от господина Торьи.
        В комнате было сумеречно. Замерзшее окно плохо пропускало тусклый свет, тем более, что все небо давно затянула сизая пелена ватных зимних туч. Шут знал, что там, снаружи, опять сыплет мелкий колючий снег. Падает на землю и почти тут же тает, превращается в грязь на мостовых, в слякоть и наледи. После встречи с Нар настроение у него было под стать. Он заперся и пытался вернуть себе самообладание самым простым и действенным способом - жонглируя.
        'Отчего? - думал Шут, - Отчего Ваэлья не сказала Элее? Ведь она-то наверняка знает, что королева может иметь детей… - этот вопрос стал для него болезненной занозой, которую никак не удавалось выдернуть. Шут не понимал, как мудрая ведунья могла скрывать такое от своей воспитанницы. Ведь даже слепой заметил бы, как страдала королева от осознания собственной неполноценности, неспособности осчастливить Руальда наследником. Да даже просто от того, что некому подарить ту бесконечную материнскую нежность, которая переполняла ее сердце… - Это глупо, - думал Шут, бесконечным каскадом запуская в воздух свои мячи. Руки жили отдельно от ума, тренированные годами, они ловили и бросали независимо от того, чем были заняты мысли Шута. - Это глупо и жестоко - лишать Элею такого знания. Она заслужила быть счастливой…
        Мячи взлетали и опускались в подставленные ладони.
        'Но почему Нар сказала мне об этом? Зачем? Ничего уже нельзя сделать… Королева - в Брингалине… А здесь - безумный Руальд… и Тодрик. Неужели он и в самом деле унаследует корону? - ритм все-таки сбился и мячи рассыпались. Шут принялся собирать их, но внезапно почувствовал такую усталость и отчаяние, что оставил все как есть, а сам сел к камину - единственному источнику тепла и радости - и, опустив лицо в ладони, слушал как шелестит огонь в прогорающих поленьях.
11
        Прошло три дня прежде, чем Шут вновь увидел принцессу.
        Глубокой ночью тайкурский слуга разбудил Шута и доложил, что таргано желает видеть его немедленно. По тому, каким тоном это было сказано, Шут понял, что лучше не перечить.
        За стенами дворца опять зверствовал мороз, холодный ветер выдувал тепло, как бы жарко не топили камины. Стуча зубами, он всунул ноги в сапоги, а одеваться даже не стал. Ни мало не заботясь о приличиях, Шут просто закутался плотней в теплое одеяло, под которым спал. Кому какое дело… ночью приличные люди наслаждаются снами, а не тревожат других по пустякам. Он был уверен, что причина для его вызова была именно пустяшной и рассчитывал скоро вернуться обратно, не задержавшись у Нар и нескольких минут. О чем можно беседовать в такое время?.. Наверняка, очередная блажь.
        Слуга его не дождался - ушел, звякая кинжалами на поясе. В коридорах было темно, а свечи Шут забыл. Он шел почти наощупь, благо покои принцессы располагались на том же уровне, что и его собственные. Нужно было лишь миновать анфиладу гостиных и пройти в южное крыло дворца.
        Возле двери Нар Шут получше запахнул одеяло, чтобы, упаси боги, не смутить невесту короля видом своей старенькой ночной сорочки. Сшитое из удивительных белых шкур, он было таким нежным на ощупь, что казалось, будто кожа касается живого существа. Шут так и не узнал, откуда чудесное одеяло появилось, но, безусловно, это была одна из лучших вещей в его жизни.
        Он постучал и, не дождавшись ответа, приоткрыл дверь. Внутри было тепло… Что там тепло - жарко! Однако, Нар он нигде не увидел. Пламя в камине освещало пустую опочивальню, где все будто замерло в ожидании хозяйки.
        Шут пожал плечами и сел к огню, чтобы дождаться принцессу, которая - странное дело
        - не спешила возвращаться. Впрочем, его это не тревожило, в покоях Нар он почему-то чувствовал себя почти как дома. Окутанный пьянящим теплом, очарованный диковинными ароматами этой комнаты, Шут вскоре перестал различать грань между реальностью и волшебными грезами… Гудение ветра за окном и потрескивание дров казались ему тихой музыкой сквозь тонкую вуаль полусна. Она уносила далеко-далеко, прочь от горестей и тяжелых мыслей…
        Проснулся Шут от прикосновения. Одеяло давно соскользнуло, и когда чуть шероховатая, но удивительно нежная ладонь дотронулась до его полуголого плеча, Шут даже не вздрогнул, а просто открыл глаза и медленно обернулся, сонно хлопая ресницами.
        - Нар… - он улыбнулся, все еще во власти светлых видений. Принцесса молча смотрела на него, и в ее глазах Шут видел столько всего, что понять не хватило бы и жизни. На ней был странный наряд - белая туника до колен, без пояса и даже без вышивки. Лицо Нар покрывал непонятный, но красивый узор, нанесенный белой же краской. Шут открыл было рот, чтобы извиниться за свой неподобающий вид, но пальцы, пахнущие степными травами, мягко накрыли его губы.
        - Молчи… - ее неистовые черные глаза оказались так близко, что он увидел в них свое отражение. - Мой шут… Сегодня ты будешь мой. Молчи! Не смей противиться… Это не измена. Нет. Руальду нужен наследник. Твоему королевству нужен наследник. Другого пути нет. Это будет сильный король. И может быть даже маг. Он поднимет Закатный Край до небес… Молчи! Молчи… Я знаю, как ты любишь его, своего Руальда… но это не предательство. Это дар. Это наивысший дар… для всех. Иногда нужно принести в жертву свои принципы. Иногда можно перейти рубежи. Ты и сам это знаешь, мой шут… Мой шут… Видят ваши боги, как бы я хотела, чтобы на месте Руальда был ты… Молчи, мой любимый! Молчи. Там, на башне… это была лишь малая толика, тусклое отражение того, что доступно двум магам. Сегодня я открою тебе настоящее Единение. Это больше, чем Сила. Это выше, чем родство душ. Это за пределами слов… - тонкие руки сомкнулись у него за спиной, и совсем недетские губы заставили мир вспыхнуть неистовым пламенем. Жар охватил Шута. И в этом огне сгорело все.
        Когда он проснулся, еще не рассвело, и Нар была рядом с ним. Отвергнутая принцесса тайкуров сидела, скрестив ноги, и просто смотрела на Шута своими мудрыми древними глазами. Протянув руку, он коснулся нежной щеки. Нар смыла свои загадочные узоры, и в утреннем свете ее лицо казалось еще более детским, чем всегда.
        'Сколько же тебе лет, таргано?
        - Эта весна будет пятнадцатой, - она, как всегда прочла мысли Шута по глазам. Улыбаясь, Нар поймала губами его пальцы, и эта тихая ласка ничуть не походила на то неистовое пламя, которое вознесло их ночью выше небес. Пережитые ощущения были настолько невероятны, что казались теперь Шуту волшебным сном.
        'Ох, Матерь небесная… Неужели это было со мной? Было на самом деле? - он медленно, со стоном поднялся, кутаясь в меха.
        - Я вижу, тебе понравился мой подарок… - Нар протянула ему кружку с теплым отваром из трав. Шут взял ее, вопросительно приподняв брови. - Одеяло. Ты так и не догадался?
        - Нет…
        - Я знала, что оно придется тебе по душе. Руальд много рассказывал про тебя. Еще тогда… когда гостил в наших землях.
        Отвар был душистым и пряным, с каждым глотком Шут чувствовал, как энергия наполняет его тело и разум, прогоняя остатки сна. Он не чувствовал стыда или раскаяния за содеянное. Только бесконечное удивление тому, каким невероятным, непостижимым может быть мир. И спокойную отрешенность человека, который побывал на краю жизни и смерти, познав истинную ценность всего, что знал ранее. Шуту не хотелось даже разговаривать, ибо он изведал иной уровень общения, где в словах вовсе нет нужды.
        Когда кружка опустела, он вернул ее Нар и вновь откинулся на цветные подушки. Прикрыв глаза, Шут слушал свои чувства. Почему он позволил этому случиться? А почему бы и нет?.. Возможно, причиной тому было, что его впервые за долгие годы назвали любимым? А может быть, человеку в принципе не дано устоять перед Силой, воплощенной в женской нежности…
        Поставив кружку рядом с постелью, Нар скользнула под одеяло и приникла к Шуту, спрятав лицо в его растрепавшихся волосах. Мимолетно, как крылья бабочки, губы принцессы тронули ямку у него за ухом, но в этом прикосновении не было страсти - лишь прощальная нежность. Он понимал, что случившееся сегодня не повторится больше никогда.
        'Неужели она действительно меня любит? - думал Шут. - Как такое может быть правдой? - но он знал, что это так, ибо когда две души становятся единым целым, ложь невозможна… Даже если так трудно поверить. Осознать и принять, что для кого-то он может быть желанней короля…
        - Свадьба назначена через месяц, - промолвила Нар, щекоча своим дыханием его шею,
        - но я приду к Руальду раньше. Он будет убежден, что это его дитя. Вы ведь похожи почти как братья…
        - Но волосы…
        - Лишь признак мага. А маг может родиться в любой семье. К тому же… скорей всего твой сын будет обычным человеком. С черными волосами. Сила редко наследуется в первом поколении. А если и наследуется, не обязательно с цветом волос…
        - Сын?.. - окончательное понимание того, что свершилось, накрыло его с головой.
        - Да. Это будет мальчик. Он пришел этой ночью, ибо я позвала его.
        Шут зарылся лицом в постель. Мальчик… сын… Его дитя. Он почувствовал, как губы неудержимо расплываются в улыбке. Его дитя… Неужели так бывает? Неужели он, балаганный бродяга, паяц, игрушка короля, подарил жизнь новому человеку? Наследнику престола?!
        Нар провела пальцем по его плечу.
        - У тебя не было прежде женщин?
        - А… кхм! - он смущенно хмыкнул. Вопрос застал Шута врасплох. - Да нет… Было. Однажды Руальд решил, что мне пора стать мужчиной…
        Нар хихикнула:
        - И он нашел тебе шлюху.
        - Не… Не совсем шлюху. Точней, вовсе не шлюху. Она была знатная дама, просто… гм… особого нраву…
        - Ха! - Нар бессовестно ухмыльнулась. - Видать не больно-то она тебя впечатлила, - и вдруг прильнула к нему нежно щекой: - Ты же мальчик совсем…
        Шут еще глубже уткнулся носом в подушку. Ему было стыдно, но в то же время так тепло на душе от этой ласки, которая неожиданно случилась в его жизни.
        А ведь тогда, в первый раз, он услышал почти те же слова… 'Ох, Патрик, да ты совсем не тот, за кого себя выдаешь…
        Прервав его воспоминания, Нар потянулась и со вздохом выбралась из постели, бессовестно прихватив за собой теплое одеяло.
        - Вставай, мой шут. Тебе пора идти, скоро рассвет. Ты ведь не хочешь, чтобы наша тайна стала известна всем в этом дворце?
        Вернувшись к себе, Шут запер дверь на засов, чтобы никто его не потревожил, и вновь завалился спать. Он не соврал Нар, у него и впрямь был опыт общения с женщинами в приватном порядке…
        Это случилось в ту пору, когда король еще только разглядывал портреты потенциальных невест и частенько приглашал в свои покои совсем не тех дам, с которыми беседуют о погоде. В фаворитках у него тогда ходила некая леди Грэнс, на первый взгляд - милая простушка. Но Шут видел, что глаза у нее умны. По словам Руальда, в искусстве доставлять мужчине удовольствие равных этой особе не было. Шут королю верил и проверять не собирался. Однако Руальд сам решил однажды, что его юный любимчик, слывущий тем еще проказником, достоин познать лучшее.
        В ту ночь все праздновали Вершину Зимы - поворот солнца, когда день начинает удлиняться. Карнавалы и праздничные шествия превратили Золотую в город любви и безумия. Во дворце тоже давали пышный бал, и Леди Грэнс с легкой руки своего монаршего покровителя не просто обратила внимание на придворного шута, а старательно весь вечер старалась его обворожить. Высокая и легкая в движении, скрывшая свое лицо изящной позолоченной маской, она даже в ночь, когда все равны, мало походила на остальных придворных дам, ищущих милости короля. Эта леди никогда не жаждала себе короны, довольствуясь положением любимой 'ночной феи' Руальда. И Шут сразу понял, что от него самого, разрисованного гримом паяца, ей нужно совсем не то же самое, что и остальным барышням. Не экзотичного приключения, не возможности подобраться поближе к королю… Нет, эта леди обольщала его потому, что так захотел сам Руальд…
        И Шут сдался. Хмельной от вина и праздника, потерявший разум от пленительной близости самой притягательной женщины во дворце, он махнул рукой на свои принципы и решил: почему бы и нет? Чем он хуже короля…
        Что ж… Эта ночь была и в самом деле незабываемой. Но… когда Грэнс ушла, Шут долго лежал и смотрел в потолок, опустошенно думая о том, что права была матушка Рейна - в объятиях без чувств нет никакой красоты… Да, в тот миг, когда жаркие губы леди Грэнс покрывали его грудь поцелуями, Шуту казалось, что он любит эту женщину, он готов был в тот же миг звать ее в храм и приносить обет верности. Но стоило только страсти развеяться, как им овладел жгучий стыд за собственную сущность, которая оказалась так предсказуема, и, в особенности, за эти нелепые мысли о любви.
        Шут вырос среди людей, которые действительно умели дарить друг другу себя без остатка. Виртуоз безумно любил свою жену, и та отвечала ему тем же. Еще мальчишкой Шут понял, что если обретет когда-нибудь спутницу жизни, то разделит с ней не только ложе, но и судьбу. Он осознавал, сколь смешны эти убеждения в Золотой, где мужчины хвалились любовными победами, точно трофеями с охоты, и потому так старательно прятал свое истинное лицо за маской бессердечного повесы.
        И до этого случая и после Шуту не раз случалось отбиваться от девиц, желающих познакомиться с любимцем короля поближе. И делал он это виртуозно: ни одна из них не могла заподозрить, что на самом деле господин Патрик просто боялся… До дрожи боялся раскрыть себя перед кем-то. Хоть на миг сбросить маску. Обнажить не тело, но душу… Конечно, были у него потом и другие встречи с дамами… когда король пытался приобщить своего шута к походам в блудные дома. Но… каждый раз, боясь осрамиться, Шут вел себя как пресытившийся болван… Так что большого опыта ему эти случайные связи не добавили.
        А в ту ночь, когда леди Грэнс покинула его комнату, Шут был уверен, что теперь весь дворец узнает, каков он на самом деле. И отчаянно клял себя за глупость, за выпитое сверх меры, за неспособность остановиться вовремя…
        Но 'ночная фея' Руальда почему-то никому так и не поведала о том, что главный распутник Солнечного Чертога существует лишь в слухах и сплетнях…
12
        Подобно отцу Элеи Руальд не любил тянуть время, он желал устроить справедливый суд над королевскими рыцарями как можно скорее. Поотнимать у принцевых подхалимов все их замки, земельные наделы, да звания и отдать другим воинам. Тем самым, что приплыли за ним на Белые острова. Однако такие действия грозили повлечь за собой разного рода проблемы и щепетильные ситуации. И, как ни жаждал король разделаться с обидчиками побыстрей, даже он со своим помраченным умом понимал, сколь это опасно. Не дело королю ссориться со своими верноподданными дворянами. Они и обидеться могут, и союз какой-нибудь опасный заключить. Друг с другом или, того хуже, с сопредельными государствами.
        Руальд рвал и метал, но с каждым днем все больше убеждался в невозможности наказать изменников. Слушание откладывалось и откладывалось, пока из почти сотни знатных господ, обвиняемых в заговоре против короля, не осталась пара десятков - самые мелкие бароны и рыцари, которые не имели ни влияния, ни денег, чтобы откупиться от наказания. Вот этих-то почти безземельных мелкотитульных господ и судили строгим королевским судом, по всем правилам. Хотя даже распоследний нищий в Золотой понимал, что главные зачинщики заговора, по обыкновению, остались при всех своих интересах. Тех же, кто не избежал суда, кого казнили, а кого просто с позором выгнали из города, лишив имущества.
        Инцидент был признан исчерпанным. Обвинения со всех участников сняты.
        Только принц по-прежнему пребывал под арестом в своих покоях. Руальд никак не мог прийти к окончательному решению, что же делать с единоутробным братом, так страстно возжелавшим корону.
        Тодрик отбывал свое заточение безропотно, постоянно молился и каялся в содеянном. И это было гораздо хуже, чем если бы принц буйствовал и кричал о несправедливости. Ибо по городу уже ползли слухи о жестокосердии короля, не желавшего помиловать такого доброго и праведного брата. К тому ж, единственного прямого наследника династии… Других-то ведь так и не появилось…
        Руальда, понятно, эти речи доводили до исступления еще больше, чем неспособность как следует наказать охочих до власти прихвостней своего брата. Еще больше, чем собственное увечье, которое стало для придворных неисчерпаемой темой для сплетен.
        Шут за всеми дворцовыми интригами наблюдал отстраненно.
        Он вновь стал прежним господином Патриком - насмешником и дураком для застолий. Что-то сильно изменилось в нем после Островов, после жарких объятий Нар… будто меньше стало страха… Стена, отделявшая его от мира, дала трещину…
        Шут старался не думать о странном наваждении, что случилось между ним и невестой короля. Но когда мысли его возвращались к событиям той ночи, он неизменно удивлялся - как же так вышло, что маленькой колдунье удалось сломать то, обо что разбивались все страстные поцелуи придворных фрейлин… Отчего он с такой легкостью забыл обо всех своих принципах и опасениях?
        Но вместе с тем, Шут чувствовал и смутную тревогу, даже не осознание, а зыбкое неуловимое предощущение того, что содеянное ими было ошибкой…
        Между тем балы следовали один за другим, и весь дворец жил предвкушением свадьбы. Нар, перестав скрываться от придворных, обернулась настоящей звездой света. Мадам Сирень пошила для нее такие восхитительные наряды, что даже леди Арита, как всегда высокомерно, но все же признала, что невеста короля 'не лишена очарования'. Шут удивлялся прежней своей слепоте - когда-то Нар казалась ему некрасивой… Дивился он и тому, как сильно изменили тайкурскую волшебницу новые платья. Впрочем… дело было не в нарядах, не в драгоценных каменьях - иным стал взгляд принцессы. Перемены затронули самую суть ее существа, и внешняя привлекательность стала лишь отражением этих внутренних изменений. Красота Нар соткалась из ее жестов, походки, улыбки… которая волшебным образом преображала резкие, заостренные черты лица.
        Шут смотрел на принцессу, гордую таргано, и понимал, что она все-таки исполнила волю своего отца. Возможно, Нар всего лишь одела маску, но для всех она перестала быть воином, обернувшись настоящей юной леди. Наряды Госпожи Иголки не скрыли, но напротив, подчеркнули всю экстравагантность тайкурской принцессы.
        Руальд носился с Нар так, точно она была по меньшей мере золотая. Придворные дамы и фрейлины, лишившись покровительства прежней королевы, из кожи вон лезли, лишь бы понравиться новой возлюбленной Его Величества. Шут высмеивал эти жалкие корыстные потуги без малейшего зазрения совести. Глядя на высокомерные лица бесстыжих сплетниц, он неизменно вспоминал тот разговор, подслушанный в саду, и обида за королеву стальными когтями сжимала сердце. Дамы прекрасно чувствовали, как Шут к ним относится, и пытались отвечать ему тем же, но, даже выдуманные коллективно, их плоские шутки не могли сравниться с едким, точно сок травы кру, сарказмом господина Патрика. Его высказывания были так изящны и жестоки, что фрейлинам оставалось только бессильно поджимать губы и фыркать от возмущения. Они больше не пытались флиртовать с ним, быстро осознав, что этот новый шут, вернувшийся с Островов, мало чем напоминает прежнего любимчика всех дам.
        С Нар Шут почти не общался. Он был не глуп и быстро понял, что рядом с ней его Сила становится безграничной и неуправляемой. Чем сильнее маги, понял он, тем ярче проявляется в них дар, когда они рядом. На Островах, с Ваэльей, ему тоже мнилось, будто он близок к прозрению. А стоило потом оказаться одному - и поток этой дивной энергии так ослабел, что казалось, его и нет совсем. Впрочем, наставница была права - постепенно дар пробуждался в нем. И также постепенно Шут учился понимать эту неведомую силу. Но с Нар он терял над ней контроль. С Нар он был точно едва научившийся ходить ребенок, брошенный в кипучую стремнину. Шут инстинктивно чувствовал, что просто не готов к таким бурям эмоций и каскадам энергии. Да и вообще… не пристало королевскому шуту водить дружбу с будущей женой Его Величества. Кто он таков для подобной дружбы? Правильно - никто. Глупый дурак… Подзаборный найденыш…
13
        - Почему ты избегаешь Нар, Патрик? - король поставил очередную фигуру на башенку из других таких же. Была уже глубокая ночь, но королю не спалось и он коротал часы в обществе своего шута и бутылки сувартийского. Они даже не играли, просто выстраивали на доске для 'престолов' столбики из фигур - кто выше. Забава была детская, но нравилась обоим. В основном тем, что не требовала умственных затрат и позволяла свободно говорить о самых разных вещах. Последний вопрос, однако, застал Шута врасплох.
        - Да разве я избегаю?.. - попробовал выкрутиться он. Шут, в отличие от короля, бессонницей не страдал и давно уже свалился бы спать, но теперь весь сон с него как рукой сняло.
        - Да, - коротко ответил Руальд и утвердил еще дну фигуру на вершине башенки.
        'Ну вот… - тоскливо подумал Шут, - такой был хороший вечер… - лгать королю он не мог, говорить правду - тем более. Наставница просила его никому не рассказывать о своих способностях, и Шут чувствовал, что эта просьба действительно важна.
        Вместо ответа он достал из-за пояса небольшую свирельку, которую вырезал недавно, и заиграл тихую, переливчатую, как журчание ручья, мелодию из тех, что всегда нравились королю. Руальд задумчиво двинул одну из фигур, а потом подпер лицо ладонью и устремил взгляд куда-то в дали, видимые ему лишь одному. Шут играл, бережно выпуская на волю звуки, а сам смотрел на короля и искал в нем прежнего Руальда, того смешливого открытого человека, каким тот был еще несколько месяцев назад. Лишения и горести навсегда изменили облик короля - глаза его стали жестче, лицо заострилось, утратив все юношеские черты. Теперь никто не назвал бы его озорным и несерьезным, как это бывало прежде. Шут знал, что по ночам Руальду нередко снятся кошмары и лекарь дает ему какое-то особенно забористое зелье, от которого король спит так крепко, что утром его нельзя добудиться. Знал он и то, что Нар не могла облегчить этих ночей, не смотря на ее силу. Возможно, ей мешали собственные чары, а может статься потаенная боль Руальда была слишком велика для маленькой колдуньи.
        Последний звук растаял под высоким сводом комнаты, и какое-то время комнату полнила тишина. Только ветер свистел за окном, да потрескивали дрова в камине.
        - Сыграй еще, Патрик… - произнес наконец Руальд. Шут кивнул. Подобрал под себя ноги, удобней устраиваясь в кресле, и вновь поднес флейту к губам. Он не особенно любил чужие мелодии, особенно читать их по нотам. Это казалось Шуту скучным. Обычно он просто импровизировал, нащупывая каждый новый звук не пальцами, но душой.
        - Знаешь, Пат, мне кажется, я понял, почему ты выбрал такую роль в жизни… - сказал вдруг Руальд. Не переставая играть, Шут заинтересованно поднял бровь. - Ты не приемлешь путь воина, но быть беззащитным в нашем мире очень уж невесело. Маска дурака дает тебе то же, что и меч у пояса обычному мужчине. Это твой способ оградить себя от насилия, не так ли? - король смотрел на него задумчиво, без улыбки. Шут кивнул и опустил флейту.
        - Так, - ответил он.
        - Но Пат… - Руальд глубоко вздохнул, - ведь эта броня не безупречна. Взять хоть моего брата. Не запрети я ему трогать тебя, разве твои бубенцы стали бы для него препятствием?
        Шут живо вспомнил летнюю охоту и изодранный в клочья костюм. Он печально покачал головой.
        - Нет, конечно… не безупречна.
        - Вот и я о том. Тебе уже давно не пятнадцать. Ты сильный, ловкий, только прикидываешься хилым слабаком. А ведь на самом деле тебе ничего не стоило бы отлупить Тодрика, случись вам сойтись в кулачном бою… Пат… может быть тебе пора научиться хоть чему-то? Пусть не драться, но хотя бы защищать себя? - под твердым пронзительным взглядом Руальда Шут растерялся и отвел глаза. - Я мог бы сам показать тебе несколько трюков. Поверь, они не сложней тех, что ты вытворяешь на пирушках. Даже через голову прыгать не надо.
        Шут пересчитывал подушечками пальцев отверстия флейты и не знал, что сказать. За возможность чаще бывать с королем он мог бы многое отдать… Но учиться искусству боя?..
        - Я подумаю, Руальд…
        Он засунул флейту обратно за пояс и перевел разговор в другое русло:
        - Скажи… а ты никогда не допускал мысли, что Тодрик тебе не родной по крови?
        Руальд несколько минут молчал. Шут уже подумал, что не дождется ответа, когда король все-таки обронил тяжело:
        - Допускал. Гораздо чаще, чем ты полагаешь. Только что теперь об этом? Тодрик - признанный сын короля Берна и мой брат. Теперь поздно что-то пытаться раскопать. Даже если мать и согрешила, я никогда не посмею бросить тень на ее доброе имя.
        - Скажи… ведь он не всегда был таким, верно? - прежде Шут не задумывался, отчего Тодрик обладает столь дурным нравом, но теперь, после знакомства с Ваэльей, он на многое стал смотреть иначе.
        - Нет, конечно, - взгляд Руальда опять сделался задумчивым и далеким. - Пока он был мал, мы жили как настоящие братья. Вместе играли, делили одну комнату. Когда мать умерла, Тодрик долго боялся спать один и приходил ко мне в кровать. Сам понимаешь, в пять лет это незазорно… Я до сих пор помню, как мы шептались в темноте, как я рассказывал ему всякие истории… про рыцарей, волшебников… про дальние странствия и походы… По утрам мы прыгали на перинах и бросали друг в друга подушками. Я любил его, Патрик! - король с болью посмотрел на Шута. - Я очень любил его. Я берег его, как должен беречь старший младшего… Да, я порой хвастал и красовался перед ним, но ведь так делают все мальчишки! Я еще не встречал братьев, которые бы не дрались и не делили все начиная от конфет и заканчивая родительской любовью… Разве я виноват, что отец так и не принял его?
        - А с чего все началось, Руальд? Что стало причиной вашего разлада?
        - Ох, Патрик… - король невесело усмехнулся, - если б я мог отыскать, вспомнить тот день, то уж верно нашел бы и нужные слова, чтобы вернуть брата… Но боюсь, воды утекло слишком много, ее уже не собрать, не поворотить вспять… Ума не приложу, что мне теперь с ним делать!
        Какое-то время они молчали, пока в комнату с осторожным стуком не заглянул слуга. Он поклонился королю и обратился к Шуту:
        - Господин Патрик, - тихо сказал немного сонный мужчина, - не могли бы вы проверить, что происходит в вашей комнате? Мой хозяин жалуется, что из-за шума невозможно спать…
        - Эээ? - Шут недоуменно приподнял бровь. - Вы хотите сказать, кто-то сейчас находится в моей спальне?! - соседние с ним покои занимал писарь господин Илес, человек пожилой и чутко спящий…
        - Именно так, с вашего позволения…
        - Что за вздор! - Шут вскочил из кресла. - Кто может там быть? Я запер комнату, уходя!
        - Пойди проверь, Патрик, - нахмурясь сказал Руальд. - Да возвращайся назад, коли все в порядке. Тут еще немного вина осталось. Доиграем кувшин.
        Шут кивнул и поспешил к себе.
        Свечи взять он забыл, а камин почти погас, поэтому, отворив дверь, Шут пару минут стоял на пороге, не решаясь войти. Но потом обругал себя трусом и ступил в темную комнату. Там было тихо. Угли едва тлели, не давая света. Слова слуги показались Шуту нелепой выдумкой. Он запалил свечу, затем другую, третью и огляделся.
        Ничего.
        И никого.
        Тишина.
        - Что за глупости… - пробормотал Шут, поводя свечой над углами. Заглянул даже под кровать и в шкаф. - Верно, кто-то решил позабавиться надо мной… Кто? - он почесал согнутым пальцем переносицу и пожал плечами - долго гадать.
        Задувая свечи и запирая комнату по-новой, Шут широко зевнул и, потерев глаза, подумал, что беседу с Руальдом надо заканчивать.
        'Пожелаю ему доброй ночи, - подумал он, - и вернусь. Так спать хочется, хоть на пол падай…
        Как назло впервые заело замок на двери. Пыхтя и сердито отбрасывая спадающие на лицо волосы, Шут провозился с ним еще не меньше четверти часа.
        Когда он вернулся, Руальд и сам уже задремал в своем кресле. Но проснулся сразу же, как Шут уселся рядом.
        - Утро близится… - промолвил король, потирая лицо и часто моргая. - Давай-ка уже спать… - договорить он не успел, громкий крик взрезал тишину ночи.
        - Что это? - Шут тревожно приподнялся в кресле. - Особо страстные любовники?
        - Да что ты, Патрик! - король вскочил на ноги. - Это вовсе не походит на крики страсти! Так можно кричать только от боли! Ты либо и впрямь дурень, либо не слышал никогда ни того, ни другого! - с этими словами он стремительно рванулся из-за стола, опрокинув доску и рассыпав по полу все фигуры. Шут испуганно отпрянул, но тут же поспешил следом за королем.
        Крики доносились из южного крыла. И чем ближе, тем ясней становилось, что эти звуки действительно порождены нечеловеческим страхом и болью. Пока Шут бежал за королем, он видел краем глаза, как распахиваются двери спален и испуганные придворные выглядывают, пытаясь понять, что случилось.
        Едва только оказавшись в южном крыле дворца, Шут понял, что крики доносятся со стороны опочивальни принца, коридор был наполнен дымом.
        - Это пожар! - воскликнул Шут. У двери Тодрика уже суетились гвардейцы, пытаясь взломать замок отмычками.
        - Тод! - король слепо отшвырнул одного из них и яростно дернул дверь на себя, будто не понимая, что та заперта. - Где?! Где ключ? - Руальд отскочил в сторону и с разбега попытался выбить тяжелую, окованную железом створку. Это было так же бессмысленно, как если бы он попробовал сдвинуть скалу.
        - Ваше Величество, эту дверь не сломать без тарана! - дрожащим голосом произнес один из гвардейцев. - А ключ никто не может найти…
        - Так найдите таран! - король был страшен. А исполненные муки вопли Тодрика еще страшней.
        - Уже, Ваше Величество! - в коридор вбежали еще несколько гвардейцев с огромным бревном. Эти парни знали свое дело.
        - Давай! - воскликнул один из них. - Раз, два, бей! - тяжелый удар гулко разнесся по коридорам. И еще один. И еще. Руальд и сам, обхватив таран, что было мочи вгонял его в тяжелую дверь с хитрым внутренним засовом толщиной с топорище.
        Крики из-за двери доносились уже вовсе нечеловеческие, и Шут со всей очевидностью понял, что спасти принца не успеют… Нечего там уже спасать…
        А народу в коридоре становилось все больше, Шут увидел Нар - испуганную, с широко распахнутыми глазами и открытым в ужасе ртом. Она накрыла его ладонью и в оцепенении смотрела на происходящее.
        Внезапно крики стихли.
        - Нет… - прошептал Руальд. - Нет!!! Тод! - воскликнул он и еще отчаянней стиснул бревно, хотя остальные, державшие таран, уже готовы были остановиться.
        - Руальд… - голос Нар прозвучал жалобно и тихо, - уже поздно…
        - Нет!
        Она кинулась к нему - точно котенок перед бешенным псом - обхватила руками, прижалась неистово.
        - Поздно, Альда… поздно… Пойдем… - она пыталась поймать его безумный взгляд и когда сумела, осторожно повлекла за собой, прочь от страшной двери. - Пойдем. Оставь это гвардейцам… там нет больше твоего брата…
        Нар увела Руальда в его покои, а Шут шел за ними, точно привязанный. Он был напуган диким взглядом короля и всерьез опасался, что тот снова сделает или скажет что-нибудь такое, после чего слухи о безумии монарха окажутся более, чем оправданными. На Руальда и так-то посматривали искоса, принц успел порядком измарать репутацию брата…
        Не прошло и получаса, как в королевскую гостиную вошел Дени. Нар в это время держала сидящего в кресле Руальда за голову и что-то бормотала на своем степном наречии, Шут скорчился у ног короля. При виде капитана он испытал отчаянное желание заслонить Руальда от свалившейся на него беды.
        - Мы открыли дверь, Ваше Величество…
        Со слов Дени то, что было Тодриком, узнали только по украшениям. Он всегда очень любил их. Равно как и роскошные предметы, которыми была уставлена вся комната принца. Не будь так много этих драпировок, изящных наборов мебели, ковров и гобеленов, пожар никогда не приобрел бы смертельного размаха. Случись он, к примеру, в комнате Шута, там и гореть-то оказалось бы нечему.
        Шут, как и Нар, последовал за королем, но едва приблизившись к южному крылу, он понял, что не сможет войти вместе с Руальдом в опочивальню принца. Тошнотворный запах горелой плоти сочился из-за покореженной, частично обгоревшей двери, вынуждая всех, стоящих рядом закрывать лица платками и рукавами. Почувствовав, как судорожно сжался его желудок, Шут не сдержался. Его вырвало прямо на пол.
        Руальд не сразу решился зайти в комнату брата. Какое-то время он стоял у двери, зажимая лицо кружевным белым платком. Король был бледен, казалось, его тоже вот-вот стошнит. Но нет. Он решительно отодвинул обугленную створку и шагнул внутрь. Следом за ним скрылись Дени и Торья.
        Обратно Руальд не вышел - вырвался, точно раненный зверь из ловушки. И лицо его было таким страшным, что Шут невольно отпрянул, а потом бросился догонять, молясь лишь о том, чтобы король не двинулся умом окончательно.
14
        Весть о том, что принц Тодрик погиб, сотрясла Золотую Гавань за день до свадьбы короля.
        Эта смерть была слишком странной и страшной, чтобы ее сочли случайной. Версии и слухи наводнили город, подобно заразной болезни. Подозревали короля. Да какое там подозревали… открыто кричали о жестокости Руальда, обвиняя его в чудовищном братоубийстве. А также трусости, ибо даже распоследней торговке тухлой рыбой понятно, что король учинил тайную расправу над принцем, не найдя в себе решимости покарать его прилюдно. Или помиловать…
        Сам Руальд был настолько потрясен, что после визита в комнату брата несколько часов не выходил из своего кабинета. Он-то прекрасно знал, что не убивал наследника. Значит, это было выгодно кому-то еще. Кому? Об этом думал и Шут. Ему снова стало тревожно, а за каждым углом мерещились тайные убийцы. И сразу вспомнилась та серая сущность, у которой тоже явно были недобрые намерения. Не сама же она забралась к нему в шкаф…
        Многие дворяне, прибывшие на торжество, в тот же день поспешили убраться из Золотой подальше, забыв о своих намерениях блеснуть в свете: ни о каком пышном празднике уже не могло быть и речи. После минувшей ночи свадьба грозила превратиться в циничный фарс.
        Шут понимал, какой это удар для принцессы… Неудача вновь настигло ее, когда до триумфа оставался всего один шаг.
        'Не везет тебе, таргано, - думал он. - И, видят боги, это кара за то, что ты сотворила с нашей королевой…
        Нет, Шут не злорадствовал. Как он мог? Нет… нет… Ему было жаль. Но сам он с детства знал, что любое деяние - доброе ли злое - влечет за собой справедливую плату. Так учила его Дала, да и сам Шут давно убедился в правдивости ее слов.
        - Господин Патрик!
        Шут вскрикнул и проснулся, широко распахнув глаза. Сердце его колотилось так, будто собралось выскочить из груди. Он не сразу понял, что именно разбудило его, только спустя пару мгновений услышал, как кто-то громко колотит кулаком в дверь.
        - Господин Патрик! Откройте!
        Шут отбросил одеяло и соскочил с постели, пытаясь найти в темноте свою одежду. Дрова в камине едва тлели, значит, уже близилось утро.
        - В чем дело? - крикнул Шут, натягивая рубашку и одновременно пытаясь достать из-под кровати сапог.
        - Король желает видеть вас немедленно!
        - Да что случилось-то? - он, наконец, завязал штаны и, отодвинув засов, распахнул дверь. У порога его дожидался не слуга, как следовало бы ожидать, а один из гвардейцев. Шут узнал молодого Арималя, что полгода назад принимал присягу. Уцелел, значит, в ту ночь… Графский сын заметно повзрослел, утратив свойственный всем юнцам налет романтичной дурости.
        - Не имею чести знать, господин Патрик. Король велел вам прибыть как можно скорее!
        - О, боги, - вздохнул Шут, застегивая на ходу пуговицы своей черной куртки. Бубенцы растерянно звякали в такт его шагам. - Я же не повитуха - звать меня средь ночи… - пробормотал он удрученно. - Зачем понадобился?
        Арималь вежливо молчал и неотступно следовал за Шутом, как будто тот мог передумать и сбежать. Шуту это очень не понравилось. Тревога нарастала в нем подобно штормовой волне.
        - Теол, - спросил он, вспомнив вдруг, - Давно хотел узнать, все-таки как так вышло, что вы не смогли защитить короля от воинов Давиана?
        Арималь сбился с шага и ответил не сразу.
        - Я не знаю, господин Патрик. В тот момент мы будто разом перестали его видеть. Будто время замедлилось… Пока я крутил головой, разыскивая короля, они уже взяли его в кольцо. Это было похоже на наваждение…
        - М-да… - только и проронил в ответ Шут. Похожие версии он слышал и от других гвардейцев, с которыми возвращался в Золотую. Но одни говорили, что ослепли на краткий миг, другие словно забыли для чего вообще вышли с оружием за ворота. Все это настолько явно отдавало магическим вмешательством, что Шут давно начал подозревать присутствие во дворце еще одного человека, владеющего Силой. Одно время он даже косился на Тодрика, но потом пришел к убеждению, что принц, скорее всего, просто нанял кого-то. Какого-то мага, способного отвести глаза стражникам на сторожевых башнях… гвардейцам, защищающим короля… Гвардейцам - уже дважды. Тогда, во время нападения Белых Островов, и в тот день, когда Руальд вернулся в Золотую. Ведь даже Дени ничего не успел сделать, когда рыцари принца оттеснили короля к карете! Только на Шута эта отводящая глаза магия не подействовала. Наверное, потому, что он сам наделен Силой.
        У дверей королевского кабинета Теол Арималь коротко кивнул Шуту и, взяв у товарища алебарду, занял свое место на страже.
        - Господин Патрик прибыл, - зычно выкрикнул он, вытягиваясь по стойке 'смирно'.
        - Пусть войдет, - услышал Шут напряженный голос короля и толкнул тяжелую дубовую створку. В тот же миг чувство тревоги накрыло его с головой, оказавшись нестерпимым как боль.
        'О, боги! Что-то случилось! Или случится вот-вот… Что-то очень, очень скверное!
        Он с удивлением увидел, что король дожидается его отнюдь не в одиночестве. Подле Руальда сидел советник, а в любимом кресле Шута, у камина, задумчиво курил трубку капитан городской стражи. Был здесь и Дени, мрачный как та туча, что породил Шут своими дурными мыслями. И даже министр Торья.
        - Доброй ночи, Ваше Величество. Доброй ночи, господа, - Шут отвесил положенные этикетом поклоны и огляделся, думая, куда бы присесть.
        - У нас к вам несколько вопросов, господин Патрик, - холодно произнес начальник стражи.
        Шут удивленно взглянул на Руальда, но король отвел глаза. В руке он нервно крутил какой-то свиток.
        - Что происходит, - Шут отступил на шаг назад, точно зверь, попавший в ловушку.
        - Вам знакомо это? - министр взял со стола и протянул ему какой-то предмет. В этот момент Торья с его горбатым носом и узким бледным лицом как никогда показался Шуту похожим на хищную птицу. Подавив в себе страх, Шут подошел к министру и уставился на кусок черной материи, с конца которой, робко позвякивая, свисал бубенчик. Он взял обрывок в руки и несколько мгновений глупо пялился на него, а затем, по-кошачьи извернувшись, изучил подол своей куртки. Клок был выдран сзади, как раз над левым бедром, на месте его зияла неаккуратная рваная дырка.
        - Да, - ответил Шут, - это мое.
        Торья и капитан стражи обменялись странными взглядами. Дени смотрел в пол. Руальд вовсе смотрел в пол, стискивая голову руками.
        - Мы не будем томить вас загадками, господин шут, - произнес министр. - Обрывок вашего костюма был найден на карнизе за окном спальни убиенного принца. Вероятно, тот, кто покидал опочивальню Его Высочества, очень спешил и даже не заметил, что зацепился за решетку карниза…
        - Что?! - Шут казалось, он попал в страшный сон, - Что вы хотите сказать, господин министр?!
        - Мы также установили, что поджог был продуман заранее, и убийца воспользовался маслом, чтобы пламя наверняка сделало свое дело. Вероятно, он разбил кувшин… какая жалость… спешка - такая опасная штука! Следы масла остались на подоконнике и даже на каменном парапете, огибающем стену дворца. Очень узкий парапет… хочу заметить. Нужно быть весьма ловким и… гм… хрупкого телосложения, чтобы пройти по нему до окна опочивальни.
        Шут слушал этот немыслимый бред, и ему вновь чудилось, что он падает в пропасть.
        - Зачем вам это нужно?! - воскликнул он. - В чем моя вина, что вы решили сделать из меня убийцу?!
        - О, господин Патрик! Не нужно таких громких слов. Посудите сами, улики очевидны. Все знают, как вы любите выходить на прогулку через окна… и как не любили принца! И костюмов таких во дворце больше никто не носит. И… подойдите ближе! Ну же, не бойтесь, никто здесь не собирается вас убивать. Подите сюда! - Шут подошел. Встал перед Торьей, натянув на лицо маску оскорбленного безразличия. Министр ухватил его за рукав и стремительно пробежал пальцами по манжетам рубашки. - Ну вот! Что и требовалось доказать. Масло. Или вы вчера помогали стряпухам на кухне? Скажете, будто там испачкались? К тому же именно в то время, когда был совершен поджог, никто не видел вас… Вы покинули эти покои и отсутствовали достаточно долго, чтобы реализовать свой план.
        Шут уже все понял… Эту ловушку ему подготовили так тщательно и с умом, что теперь не было никакого смысла пытаться доказывать свою невиновность. Он видел это по растерянному лицу Руальда, по скорбно опущенным плечам Дени, по триумфальной улыбке министра Торьи.
        Так вот зачем нужна была та глупость с якобы шумом в комнате! Выманить его подальше с глаз Руальда…
        - Ваше Величество… - Шут понимал, что слова бесполезны, но не сказать их не мог, - это ложь! Вы же знаете, что это ложь! Вы знаете, что я никогда не сделал бы подобного. И тот, кто убеждает вас в обратном, наверное, имеет очень веские причины скрывать настоящего убийцу!
        - Избавьте нас от вашей псевдомудрости, господин Патрик! - сморщился Торья, - И не пытайтесь воздействовать на Его Величество столь низменными приемами. Поражение нужно принимать достойно.
        Шут смотрел на Руальда. В глазах короля он видел только боль.
        - Как же так, Пат?..
        - Стража! - позвал министр, и в комнату тот час вошли оба гвардейца. Лица - каменные маски… - Господин шут арестован. Проводите его в темницу.
        'Нет! - хотелось крикнуть ему. - Нет, только не темница! Пожалуйста…
        - Нет, - глухо обронил король. Пусть его запрут в опочивальне и приставят охрану к двери.
        Торья коротко поджал губы, но не осмелился перечить королю. Шут понял, что министр считает добычу пойманной и уже не видит смысла препираться по мелочам.
        - Хорошо, Ваше Величество, - Торья склонил голову перед Руальдом и сразу же повернулся к гвардейцам: - Под окном тоже должен находиться стражник. Господин Патрик, в отличие от покойного принца, очень хорошо умеет лазить по стенам. Суд состоится в ближайшие дни, до казни он не должен покидать своих покоев.
        'Казнь!
        - Руальд! - Шут рванулся к королю, но крепкие руки молодого Арималя и второго гвардейца уже схватили его за плечи, удерживая на месте. - Нет, Руальд! За что?! За что?!!
15
        Хотя солнце давно уже встало над Золотой, Шуту казалось, что весь мир погружен во мрак. Гвардейцы не стали выставлять стражу под окном, они просто заколотили его. Шут сидел посреди темной комнаты, обхватив голову руками, и пытался унять неистовую дрожь, охватившую все его тело.
        'Нет… Это не может быть правдой… Меня казнят? За что?! Нет… Это ошибка. Это ошибка! Руальд все поймет! Он же знает меня! Он знает, что я не способен убить даже оленя на охоте…
        Но Шут понимал, что эти мысли - лишь тщетная попытка успокоить себя. Он знал, что Руальд уже смирился и принял чудовищную ложь за правду.
        Почему?!
        'Что такого ему наговорили про меня? А может?… О, боги! Нет! Неужели он все-таки узнал про ту встречу с Нар?! - Шута бросило в жар при мысли об этом. Он стиснул рубашку на груди, чувствуя, как сердце заходится неистовыми ударами, подкатывая куда-то к горлу. Впервые за все время, минувшее с той ночи, Шут задумался о том, что даже самые потаенные секреты иногда вылезают наружу. - О, нет… Так и есть… Он наверняка узнал… Матерь небесная… О чем я только думал… - Шут упал на ковер ничком и тихонько завыл от стыда, страха и отчаяния.
        Когда в дверь постучали, он подумал, что пришли гвардейцы, чтобы отвести его на казнь. Шут заметался по комнате подстреленной птицей, ударился о кресло и только после этого немного пришел в себя.
        'Стыдись, господин Патрик… Ведешь себя точно фрейлина какая. Будь же мужчиной! Хоть раз в жизни. Прими это наказание достойно…
        Он глубоко вдохнул и крикнул:
        - Войдите!
        Дверь отворилась медленно, будто нехотя, и Шут сразу же понял, что это не гвардейцы. Пока нет.
        Нар скользнула внутрь и замерла, сделав лишь пару шагов.
        - Почему здесь так темно?! - воскликнула она, - Я ничего не вижу!
        - Окно заколочено, - промолвил Шут, отметив, как глухо и безжизненно звучит его голос. Похоже, и от Нар это не укрылось.
        - Ты совсем пал духом… Где у тебя огниво? - она не стала дожидаться, пока он ответит и сама, с трудом разглядев, где находится камин, принялась шарить на полке над очагом. - Ага! И свечи тут. Что же ты сидишь в темноте?
        - Да какая мне теперь разница…
        - Прекрати! - она зажгла вчерашние огарки в канделябре и, оставив его на камине, подошла к Шуту. - Неужели ты думаешь, я позволю этим шакалам сгубить тебя?!
        - Нар… мне кажется… он все узнал.
        - Молчи! Ты и впрямь дурак! Прикуси свой болтливый язык! - она стремительно шагнула к нему и вдруг обвила руками, прижалась - тонкая, как тростинка, горячая - зашептала в самое ухо: - Любимый мой… Нет… Он ничего не знает. И не узнает никогда. Не бойся. Верь мне. Я наложила Силу на комнату в ту ночь. Никто не смог бы увидеть, что было там на самом деле. И сейчас тоже. Но если бы защиты не было? Ты неосторожен… Молчи. Не говори больше ничего. Забудь, забудь о том, что было. Не было ничего…
        - Но почему тогда?
        - Не знаю… И это страшит меня, - мягкие губы скользнули по лицу Шута, осыпая его невесомыми поцелуями, и он почувствовал, как отступает страх, освобождая место для иного чувства. Ощутила это и Нар. - Нет! Нет… - она вырвалась из его объятий, почти всхлипывая. Замерла, встав к нему спиной. Шут видел только черный силуэт. Потом принцесса порывисто обернулась и выкрикнула:
        - Я не зарюсь на чужое! Убирайся… Убирайся к ней… - плечи Нар затряслись и Шут с изумлением понял, что она плачет. - Убирайся… Я не могу изменить приговор. Камень покатился, и лавину уже не остановишь. Я лишь могу помочь тебе бежать… Возвращайся на Острова! Там тебя ждут. Там ты нужен. Там, а не здесь… Собери свои вещи, мои люди придут за тобой так скоро, как это возможно. И не надо на меня так таращиться! Я же сказала, что закрыла твою комнату… Никто нас не слышит, глупый шут…
        - Нар… - он шагнул к ней и все-таки обнял, прижал к груди, - спасибо тебе за все,
        - Шут помолчал немного, слушая ее прерывистое дыхание. - И… я не ответил тогда в саду… Нет, таргано… Я не чувствую ненависти к тебе.
        Она молчала, застыв в кольце его рук, только маленькая грудь все еще вздрагивая, тяжело поднималась и опадала.
        - Прости… - прошептала Нар, - я должна идти. Прощай, мой шут. И спасибо тебе, любимый… - она глубоко вдохнула и в последний раз заглянула ему в глаза. Чтобы в следующий миг торопливо выйти прочь.
        Шут опустил руки и долго стоял, глядя на ровное высокое пламя свечи, горящей на каминной полке.
16
        Походный мешок так и лежал на полке в шкафу, не тронутый, даже не развязанный после возвращения с Островов. Шут достал его и перебрал содержимое. Деньги и золотые побрякушки в кошеле, тетрадь со сказками, деревянный шарик Виртуоза и гребень Далы, запасная рубашка, огниво. Ни убавить, ни прибавить. Он вновь затянул шнурок на горловине мешка и нагнулся, чтобы запихнуть его под кровать, да так и замер. Ключ! Как он мог забыть?! Гвардейцы ничего не знают о второй комнате, дверь завешена гобеленом… Там можно открыть окно и… К чему ждать тайкуров?
        'А ведь это так похоже на Тодрика… - думал Шут. - Даже умер он, напакостив мне напоследок, подставив как всегда…
        Он протиснулся в щель между полом и досками кровати. Чихая от пыли, Шут неистово шарил обеими руками, пока, наконец, знакомый металлический стержень не звякнул возле самого его носа. Схватив ключ, Шут попятился назад, но прежде, чем он сумел выбраться из-под кровати, пальцы его натолкнулись еще на какой-то странный, округлый предмет. Теряясь в догадках, что бы это могло быть, Шут прихватил находку с собой, желая получше рассмотреть ее при свете свечи.
        - И что бы это значило, - спросил он сам себя, перекатывая в ладони сморщенное сухое яблоко, проткнутое обломком спицы. Ответ пришел тут же, такой простой и очевидный, что Шуту стало не по себе.
        Он держал в руках свое проклятье.
        То самое, что столько времени изводило его ужасными простудами. Ваэлья сказала, что убрала его полностью, но глядя на этот мерзкий колдовской инструмент, Шут каждой частицей своего тела ощущал его враждебность и разрушительную силу. Пусть даже сломанную…
        Он растопил камин посильней, и когда пламя радостно охватило сухие поленья, швырнул проклятое яблоко в самый жар. Эффект превзошел все ожидания - иссохший плод в мгновение ока набух и лопнул с таким страшным звуком, как будто кто-то вскрикнул от боли. Шут испуганно попятился, однако колдовство, чем бы оно ни было, уже умерло, оставив после себя лишь неприятный едва уловимый запах.
        Уходить он решил этой же ночью, не дожидаясь ни суда, ни приговора. Только вот последовать совету Нар и покинуть Золотую Шут не мог. Он еще не выполнил то, ради чего небесный Отец вернул ему дар - не нашел способа избавить короля от магии его удивительной невесты…
        Боги, как все было просто в начале… и как сложно, запутанно стало теперь.
        Ближе к вечеру, как всегда тихо и осторожно, в дверь постучала Мирта. Она принесла Шуту ужин. Блюда на подносе ароматно дымились, но теперь эти запахи вызвали скорей отвращение. Шут не мог даже думать о еде, о чем и сообщил служанке.
        Глаза у Мирты были грустные - как и все другие обитатели дворца, она, разумеется, уже была в курсе, кто 'убил' принца Тодрика.
        - Ну вот, - вздохнул Шут, - теперь ты действительно должна меня бояться.
        Девушка покачала головой.
        - Нет, господин… Никто не верит, что это сделали вы… Никто из слуг, - она немного еще потопталась у порога, будто хотела спросить о чем, но так и не решилась.
        - Я все-таки оставлю ваш ужин… - прошептала девушка уже у порога.
        Когда Мирта вышла, Шут услышал из-за двери насмешливый голос:
        - Что, прощалась с возлюбленным, шлюшка? Скоро некому будет за тебя заступиться!
        Служанка что-то тихо проговорила в ответ, вызвав тем самым взрыв хохота. Шут стиснул челюсти и распахнул дверь.
        - Оставь ее! - он увидел здоровенного стражника из числа тех, что состояли в гвардии только благодаря наличию громкого титула и тугого родительского кошеля. Шут хорошо знал мордатого парня, что решил потешиться над испуганной Миртой. За глаза его назвали Боровом, и Дени не раз предупреждал господина Патрика поаккуратней шутить с этим человеком. Чувство юмора и сдержанность не были свойственны Борову, в отличие от патологической любви к хамству и неоправданной жестокости. Капитан давно и с треском выставил бы графского сына из своего отряда, но Руальд запретил, а слово короля было для Дени законом.
        - Чего?! - Боров обернулся к Шуту, поднимая тяжелые кулаки. Гвардейская форма, изначально придуманная для ладных подтянутых воинов, смотрелась на нем почти нелепо - туго обтянувшая живот и расстегнутая на толстой шее. Увидев, кто заступился за горничную, Боров заржал еще громче, тяжело колыхая пузом. Его напарник, неплохой в целом парнишка, хоть тоже родовитый, осторожно придержал товарища за рукав:
        - Полно, Улим. Не положено.
        Боров утер глаза, с трудом остановив приступ хохота.
        - Да уж… не положено. Но ты сам на него погляди - соплей перешибешь, а туда же! За честь дамы вступается! Видал, как кулаки-то сжал! Ой, не могу, сейчас он меня ударит! - не удержавшись, графский отпрыск снова разразился громким злым смехом.
        Второй гвардеец поглядел на Шута так, будто извинялся за поведение напарника. Он подтолкнул Мирту в спину и сердито сказал:
        - Ступай, давай. Нечего тут, - девушка бросила на Шута полный бессильного отчаяния взгляд и, не смея ослушаться, медленно пошла прочь. - А вы, господин Патрик, возвращайтесь в комнату. Нам не велено выпускать вас за дверь.
        - И не вздумай там вякать! - крикнул вдогонку Мирте Боров, а потом хотел толкнуть Шута в комнату, но промахнулся, конечно, и, едва устояв на ногах, лишь зло прошипел: - Ну, ничего, ничего! Скоро мы вдоволь налюбуемся на чью-то голову, вздернутую на кол!
        Шут с грохотом захлопнул за собой дверь и устало сел на пол, оперевшись спиной о крепкую дубовую створку.
        'Забери вас вех демоны… - подумал он, разжимая побелевшие кулаки. На ладонях остались глубокие красные следы от неровно обгрызенных ногтей.
        Едва только Шут немного успокоился, как в коридоре снова послышались шаги, а потом дверь распахнулась и в комнату шагнул министр Торья…
        - Ну что, милый мальчик, вот мы и встретились, - улыбка министра, как всегда была невыносимо ласковой. Он прикрыл за собой створку и окинул испуганного хозяина спальни цепким взглядом. - Теперь, наконец, пообщаемся с глазу на глаз. - У Шута все похолодело внутри, он и сам не заметил, как сделал шаг назад. - Приговор для тебя уже готов, но ты ведь не думаешь, что сразу попадешь на виселицу? О нет, милый, сначала будет суд. А для суда нам нужно чистосердечное признание.
        Стиснув зубы, Шут отступал вглубь комнаты, пока не уперся лопатками в дубовый столб своей старок кровати.
        - Так что не кушай плотно, я заметил, у тебя нутро слабовато, а в комнате для допросов обстановка очень… гм… своеобразная!
        - Нет! - воскликнул Шут. - Вы не имеете права!
        Как тогда, много лет назад, Торья взял его за подбородок и прошептал, глядя прямо в глаза:
        - Имею, дружочек. Имею. Давно хотел узнать тебя поближе. Ты ведь скрываешь свое настоящее имя, верно? Верно… - усмехнулся он, пронзая Шута цепким взглядом. - А почему? Кто ты такой, господин Патрик? Ну-ну… не надо так бледнеть. У тебя еще есть время, чтобы обдумать все хорошенечко. А ближе к утру, мой сладкий Данэль, тебя проводят ко мне для беседы.
        Торья еще раз улыбнулся Шуту и покинул комнату.
        'Нет! - Шут отчаянно заметался. - Нет! Только не Торья! Только не пытки!
        Ему очень не понравилось, что министр назвал его именем сказочного юноши, чья хрупкая красота не раз навлекала не него беду. Торья ничего не говорил просто так… Как знать, что он имел в виду…
        Шут понял, что уходить нужно как только стемнеет, иначе к утру от господина Патрика не останется даже прозвища.
        Настоящее его имя ничего не значило, и ничего не весило. И Шут не понимал, почему Торью оно так волнует.
        Несколько часов спустя Шут с тоской услышал, что к нему опять кто-то пришел. Но на сей раз посетитель не спешил входить. Насторожив уши, Шут понял, что в коридоре разгорелся ожесточенный спор.
        - Пустите меня, - донеслось до него сквозь толщу деревянной створки. Шут узнал голос мадам Сирень. - Я должна поговорить с ним!
        - Не велено… - устало повторял гвардеец. - Ну нельзя же…
        Шут открыл дверь и вышел сам.
        - Патрик! - Госпожа Иголка взволнованно схватила его за руки. - Мальчик мой… - Шут с удивлением увидел в глазах швеи слезы. Он неловко улыбнулся, склонил голову в поклоне.
        - Добрый вечер, мадам Сирень…
        - Патрик, как же так… Кому ты так не угодил? - Шуту вспомнились хищные глаза Торьи. Но вслух он ничего не сказал, только печально покачал головой. - Ну да Отец им судья… - портниха вздохнула, тряхнула головой. - А ты не печалься, Патрик! Не падай духом. Еще не все потеряно, король в сомнениях. Ты не знал? - она прочла удивление в его глазах. - Я собственно за тем и пришла, чтобы сказать тебе. Как чувствовала, что никто больше не додумается… Да, он не верит до конца. Пытается найти другие доказательства… Ведь всем очевидно, что тебя оклеветали…
        Шут закусил губу. Как хотелось поверить, что Руальд одумается. Знает ли он вообще, что Торья уже перебирает свои любимые пыточные инструменты?..
        - Спасибо, мадам Сирень… - промолвил Шут тихо. Тонкие сухие пальцы крепче сжали его ладони.
        - Береги себя, сынок… - она грустно улыбнулась ему и быстро пошла прочь.
        А Шут смотрел ей вслед, силясь вспомнить, когда в последний раз слышал это ласковое слово…
        Больше в этот день не нашлось охотников с ним пообщаться. Ни король, ни кто-либо из стражи не постучал в покои господина Патрика. Но Шут не скучал и не томился ожиданием. Нет. Он думал. Напряженно искал выход.
        Он не мог покинуть Золотую.
        Он даже не мог оставить дворец, ибо силы высшие, неподвластные пониманию, обязали его быть рядом с королем.
17
        Снаружи протяжно выла снежная буря, так некстати налетевшая на город среди ночи. Обжигая пальцы холодом, Шут сдвинул обледеневшую раму и бесшумно выскользнул на карниз под окном. Ветер злобно рвал волосы и подол куртки, пока он прикрывал за собой тяжелую, окованную металлом створку - никто не должен догадаться, как сумел скрыться придворный шут. Плащ пришлось убрать в мешок: с таким парусом за спиной он не сумел бы сделать и шагу по обледеневшей каменной кромке. А пройти предстояло немало.
        Шут не стал спускаться в сад, как делал обычно, псы стражников немедленно взяли бы его след. Вместо этого он пробрался до северного крыла, где карниз упирался в небольшую, почти декоративную башенку со множеством удобных выступов. По ним, коченея от холода и всякий миг рискуя сорваться, Шут спустился до следующего уровня, а потом еще ниже, пока не оказался на узком каменном гребне стены, отделяющей дворец от хозяйственных пристроек. Внизу ветер был слабее, поэтому он без труда услышал прямо под собой тихое фырканье рабочих лошадей, что днем таскали телеги с припасами, и поскуливание щенков. Вероятно, животных тревожила ночная непогода. Со стороны коровника тоже доносилось негромкое мычание.
        Шут так замерз, пока добрался до этого места, что несколько минут просто лежал на стене, отдыхая. Руки с негнущимися пальцами он засунул промеж ног, чтобы хоть как-то отогреть их и вернуть им чувствительность. Только после этого он счел возможным осторожно спуститься сначала на крышу каменного сарая, а потом спрыгнуть наземь. Теперь ему предстояло также незаметно пробраться к прачечной, чтобы стащить там одежду.
        По счастью дверь была не заперта.
        Шуту не приходилось бывать в этом помещении раньше, и какое-то время он просто осматривался, с трудом различая в темноте расположение предметов. Здесь имелась всего пара застекленных окон, да и те с вечера закрывали ставнями, поэтому единственным источником света оставалась длинная печь, на которой стояли пустые котлы. Разумеется, ночью печь никто не топил, но кое-где угли еще тлели, роняя едва заметный свет через поддувала. Шуту пришлось обойти почти всю эту огромную комнату целиком, заглядывая в каждый шкаф, прежде, чем он нашел то, что искал - стопки чистой одежды для слуг. Кое-как он подобрал все необходимые детали наряда, аккуратно оставив все остальное на прежнем месте, а потом бросил свой чудесный костюм в печь…
        Как и не было господина Патрика…
        Дворец велик, слуг много.
        Никто не узнает яркого шута в сером платье служанки, а скромный чепец с оборками скроет приметные волосы. Ему не впервой лицедействовать…
        Часть пятая
        Без бубенцов

1
        Изнанку дворцовой жизни Шут знал также хорошо, как и ее парадное лицо, так что ему не составило большого труда возникнуть из ниоткуда и уже через неделю заполучить должность горничной в королевских апартаментах. Разумеется, для обычной деревенской девушки, какой он сказался, это представлялось совершенно невозможным. Но Шут, хвала богам, не был ни девушкой, ни уж подавно обычной. Он точно знал, кому и что нужно сказать, где улыбнуться и кого помянуть невзначай, как будто бы случайно. Вскоре имя служанки Милы уже красовалось в ведомости на довольствие, и она во всю трудилась с тряпкой и неизменным ведром, полным холодной воды.
        Теперь его домом стал флигель для слуг. Длинный каменный барак со множеством комнат, которые больше всего напоминали монастырские кельи, примыкал к дворцу со стороны 'черного' двора. Рассчитанная на четырех девиц коморка, где спал Шут, была тесна и неуютна. Окно здесь, конечно, не имело стекол, поэтому на зиму его просто закрывали тяжелым деревянным ставнем, который не только ограждал от холода, но и полностью лишал солнечного света. Другие девушки, соседки Шута, пытались украсить это убогое жилище - у одной над кроватью висела дешевая картинка с цветами, другая постелила кружевную салфетку на маленький общий столик, на пол кто-то положил домотканый половичок… Но в свете масляной лампы, от которой больше копоти, чем огня, это все лишь подчеркивало общую мрачность 'кельи'.
        Сами девушки приняли 'новенькую' без большого дружелюбия, однако и враждебности они не проявляли. Шут быстро понял, что им просто все равно. В этой комнате служанки проводили лишь ночь, и потому им не было особой разницы, кто спит на соседней кровати - дощатой койке с соломенным тюфяком. Шута это устраивало: чем меньше на него обращали внимания, тем меньше была вероятность 'провалить' эту непростую роль.
        Чтобы тайна Милы не открылась, Шуту пришлось изобразить такую скромную серую мышку, что поначалу он с трудом сдерживался, пытаясь не рассмеяться над самим собой. Хоть смех этот, истеричный, замешанный на страхе, и был горек, ему и в самом деле казалось забавным общаться с людьми вроде матушки Тарны или старшей горничной. Людьми, которые отлично знали господина Патрика, но никак не могли разглядеть его в скромнице-служанке. Шуту пришлось немало постараться, чтобы Милины жесты и походка ничем не напоминали повадки этого беглого господина. И потому каждое его движение было ужасно скованно - Шут не желал лишний раз поднять голову или двинуть рукой, боясь выдать себя. Он совсем перестал улыбаться.
        По счастью, он редко видел Мирту, чутье подсказывало Шуту, что как раз она запросто могла бы его узнать. Впрочем, всех остальных тоже следовало остерегаться. Так что Мила со своей робостью и стыдливостью вскоре стала нарицательным персонажем. Она никогда не мылась в общей бане, не решалась даже завернуть подол платья, чтобы поправить чулки, хотя рядом не было никого, кроме таких же девиц. Она редко поднимала глаза от пола, а отвечала в основном односложно и так невнятно, что с ней очень быстро перестали разговаривать, решив, что новенькая либо совсем забитая деревенщина, либо от природы дура. А может и уродлива ко всему в придачу. А то как еще объяснить ее ненормальный страх снять одежду?
        Но зато дурочка Мила охотно бралась за любую работу в королевских покоях, ибо до дрожи обожала Его Величество: она часами могла таращиться на портрет Их Милости и пред сном в своей ежевечерней молитве поминала имя короля по тридцать три раза. Остальные слуги посмеивались над этим слепым обожанием, уверяя глупую Милу, что Руальд точно также пачкает свои манжеты в жирном соусе и пользуется ночной вазой, когда лень идти в уборную. Но Мила была глуха к насмешкам, трудолюбива и безропотна. Так что никто ее особо не обижал, а помощница старшей горничной даже угощала иногда липкими подтаявшими леденцами, которые имела обыкновение носить в своем переднике.
        Работа горничной, даже в палатах короля не была самой приятной и легкой. Должность при кухне являлась, например, гораздо более престижной во внутренней иерархии дворцовой прислуги. Но Шут не падал духом. Конечно, тяжелый труд не добавлял ему оптимизма, руки стали красными от цыпок и болели, а порой он даже не успевал пообедать… Но зато был жив и рядом с королем…
        В первые дни Шут боялся постоянно. Он плохо спал и совсем не мог есть. Страх пропитал его сны и мысли. Каждый миг он ожидал разоблачения. Одни боги знали, чего ему на самом деле стоило удержать в тайне свою истинную природу… Пожалуй, только смех над собой и помогал сохранять веру в то, что однажды мир снова наполнится светом и радостью.
        Утренняя побудка для слуг полагалась лишь немногим позже, чем для кухонных работников, которые, как известно, даже летом встают до зари. И пока остальные девушки из его комнаты только зевая и потягиваясь, выбирались из постелей, Шут стремительно, точно солдат, уже натягивал на себя юбки и чулки. В темноте, наощупь… Для того, чтобы это действительно получалось, ему пришлось потратить целый вечер на бесконечные одевания и раздевания в одном из укромных уголков дворца. Как выяснилось, одежда для служанок не отличалась особенной сложностью, но тем не менее, и с ней нужно было освоиться. Спустя неделю Шут уже окончательно привык к платью, а через две - к дурацкому чепцу, оборки которого, как выяснилось, загораживают половину обзора.
        Гораздо хуже обстояло дело с мытьем. Ходить в баню вместе со всеми Шут, разумеется, не мог. Про это пришлось забыть. Впрочем, запах немытых тел не был редкостью не только для слуг, но и для дворян. Зимой купанье - всегда дополнительный риск подхватить простуду. Единственным серьезным поводом для посещения бани многие считали только паразитов. Вот и Шут, когда блохи одолевали его окончательно, улучал момент и сбегал на пару часов из дворца в город. Там он находил постоялый двор понеприметней и заказывал ванну в номер. Это были часы блаженства и забытого счастья… И трудно сказать, от чего Шут получал больше удовольствия - от горячей воды или от возможности размотать тугой тканевый бандаж, который он носил не снимая. С помощью этой уловки в труппе Виртуоза его научили не только превращать женщину в парня но и наоборот. Подложенные в складки бандажа мотки пряжи прекрасно имитировали небольшую, но вполне правдоподобную девичью грудь.
        Не меньше хлопот, чем бандаж, Шуту доставляла необходимость начисто выводить растительность на лице. Конечно, он и прежде не любил, когда оно становилось шершавым, и старался этого не допускать, щедро натирая кожу соком травы кру. Но теперь ему приходилось делать это тайком и хранить бутылочку с настоем в темном закутке одного из коридоров для слуг. Шуту хватило ума не тащить ее к себе в каморку, где любая из соседок могла бы заметить столь странный для девицы предмет. Траву кру, конечно, использовали не только для удаления щетины, но этот ее способ применения был самым популярным.
        А жизнь слуг, между тем, оказалась и впрямь похожа на ту, что Шут видел в казармах Дени. Здесь тоже были свои 'командиры' и вверенные им 'подразделения'. Мила, конечно же, стояла на самой низкой ступеньке этой 'лестницы'. Непосредственные указания ей доставались от мадам Брю, помощницы старшей горничной. Над мадам Брю соответственно стояла сама старшая горничная, которой отдавал приказы управляющий. И был еще главный управляющий, разумеется… Точно также строились отношения и в других местах, будь то кухня, прачечная, конюшня или скотный двор. Хотя, конечно, не везде слугам приходилось так трудно, как на должности горничной.
        Но, не смотря на это, желающих драить полы в Чертоге всегда было предостаточно, ибо жалование служанки хоть прежде и казалось Шуту мизерным, а все же значительно превышало средние заработки в городе и, тем более, за пределами столицы. Многие стремились попасть во дворец, чтобы тяжелым трудом скопить денег на новую, лучшую жизнь. Ради этих денег готовы были терпеть и прихоти господ, и темные комнаты, и ранние подъемы…
2
        - Мила! Его Величество рассыпали табак в кабинете. Весь стол уделали! Прибери пока они трапезничают, - тетушка Эльна оторвала Шута от нудной и долгой работы - натирания канделябров из гостиной. Он уже полдня шоркал их с песком и отваром из корня шмелицы, пытаясь удалить копоть и сальные пятна от свечей.
        - Да, госпожа Эльна, - он со вздохом отложил канделябр и встал, оправив подол платья.
        'Табак… Раньше Руальд не курил… - Шут уже неоднократно видел на столе у короля короткую изящную трубку и всякий раз огорчался по-новой.
        Слуги должны быть незаметны. Эту истину ему внушали с первого дня работы, и Шут изо всех сил старался соответствовать. Тем более у него для этого были дополнительные веские причины. Он понимал - если сказано убрать за время обеда, значит упаси боги ему задержаться в кабинете, когда Руальд окончит трапезу и вернется к своим делам.
        В кабинете было светло и уютно. Доска 'престолов' стояла на своем обычном месте - на маленьком столике возле книжного стеллажа. Шут всякий раз задерживал на ней свой взгляд, пытаясь воскресить в памяти те дни, когда эта благородная игра была для них с королем отличным способом разнообразить длинные зимние вечера.
        'Глупо цепляться за прошлое', - сердито одернул он себя. Зная, что в следующий раз опять засмотрится на резные фигурки…
        Табак оказался рассыпан не только на столе, где Руальд умудрился перевернуть коробочку, но и по всему полу вокруг. Шут подоткнул подол - этому удобному приему он научился, глядя на других служанок - и, опустившись на колени, принялся быстро сметать крошево сухих листьев на совок. Некоторые из них залетели далеко под дубовое днище стола. Шут выгребал рассыпанное, как обычно молясь о том, чтобы королю не пришло в голову зайти в кабинет раньше времени. Этот страх стал уже привычным. Шут почему-то не сомневался, что не с первого, так со второго раза Руальд его узнает.
        'Да… - подумал он, - кабы я знал, каков на самом деле труд служанок, ни в жизнь бы не стал тогда опрокидывать эту кашу… Бедная Мирта, сколько лишних хлопот я ей доставлял… да и не только ей!..
        Он уже почти закончил, когда вместе с табачными крошками, пылью и паутиной вымел из-под стола что-то маленькое и блестящее. Чихнув, Шут поднял находку и с трепетом расправил на ладони.
        Сережка…
        Тонкая изящная вещица. Сплетение золота и серебра. Она была сделана в форме цветочной кисти с крошечными, не больше гречневого зернышка, бабочками из драгоценных камней. Эта вещь когда-то принадлежала королеве. Шут знал точно, он видел эти серьги на ней в тот день, когда так жестоко обманул, выдав себя за Руальда.
        Как она оказалась здесь?
        Да не все ли равно…
        Шут провел пальцем по ажурным завиткам и с сожалением положил находку на стол короля. Он не вор и чужого ему не надо. Однако, уже у самого выхода, собрав свои метелки и тряпки, он вдруг передумал. Схватив сережку, Шут засунул ее обратно в темную щель между столом и полом.
        Незачем Руальду это видеть…
        Он знал, что разум короля по-прежнему хрупок. Уроки наставницы не прошли даром - Шут многое научился чувствовать иначе, чем прежде. И в душе у него постепенно зрела твердая уверенность, что он очень скоро увидит то, о чем толковала Ваэлья. Увидит наложенные на Руальда чары. Это предчувствие было сродни ожиданию весны, которая наступит, что бы ни случилось… Быть может, причиной тому стал размеренный, упорядоченный ритм жизни, когда в одно время нужно вставать и ложиться, есть и отдыхать, не имея лишней минуты на тягостные размышления. Шут, казалось, просто забыл о том, кто он на самом деле. Позволил новой, странной жизни всецело овладеть им. И именно эта аскетичная отрешенность дала свои плоды…
        Все чаще слыша голос короля, он мысленно видел его самого - Руальда, как он есть. Без прикрас, без фальши… Это видение было похоже на сон наяву и сперва немного пугало Шута, но вскоре он привык к новому ощущению, как сродняется человек с необходимостью ходить босиком, непосредственно кожей ощущая землю, по которой ступает.
        Его мир превратился в кокон, сплетенный из чувств Руальда, мыслей самого Шута о короле и его воспоминаний об этом человеке… бесконечных воспоминаний…
        - Пат? Ты чего это на полу? Отдохнуть прилег? - Руальду было смешно, а Шуту не очень. Король без малейшего усилия поднял его, легонького подростка, за ворот куртки и поставил на ноги. Ухмыляясь, заглянул в глаза: - Пьян ты что ли? Эээ, брат, да у тебя кровь из носа!
        Шут сердито утер лицо ладонью. Он не был пьян и вовсе не дурачился. Просто ему повезло натолкнуться на юного принца, который во весь голос поносил старшего брата за глупость и безуспешные попытки походить на отца. Шут не стерпел, съязвил. А Тодрик, хоть и младше Шута на год, уже тогда, в свои неполные пятнадцать, был выше его на голову… Когда принц замахнулся Шут не испугался, просто ловко увернулся. Не учел, дурак, что от Его Высочества всякой подлости ждать можно. Вместо того, чтобы пытаться достать языкастого братнина любимчика, принц просто кивнул двум своим старшим дружкам и те, зайдя со спины, легко повалили Шута на пол.
        'Я об тебя руки марать не стану, - желчно процедил Тодрик. - А моим товарищам это незазорно'.
        И, прежде чем, Шут успел даже вскрикнуть, его хорошенько в четыре ноги попинали. При этом принцевы подхалимы не старались нанести особого вреда обидчику их благодетеля. Понимали, что за вред и спросить могут. Они лишь дали понять, кто во дворце главный. А кто должен молчать себе тихо в ладошки.
        Заслышав шаги в коридоре, Тодрик и его дружки еще раз сообщили Шуту, кто он есть, и, весело похохатывая, убежали прочь. Шут не знал радоваться ему или огорчаться, когда понял, что шаги принадлежали Руальду…
        - Пат, так что случилось?
        - Я упал, - промолвил он наконец, не глядя короля.
        Из соседних коридоров донесся смех Тодрика и его товарищей. Руальд нахмурился и пару минут смотрел то на Шута, то в проем между комнатами.
        - Убью, - произнес он, медленно свирепея.
        - Не надо, Руальд! - Шут вцепился в его рукав. - Пожалуйста!
        - Пат, ты что?! Они будут тебя бить, а я должен молча смотреть на твою разукрашенную физиономию? - король хотел выдернуть руку, но Шут держал крепко.
        - Не надо! Ну, пожалуйста!
        - Почему?!
        - Это… это… подло доносить. Он будет думать, что я сам прибежал к тебе и нажаловался.
        - Патрик! Что за детские глупости? Подло бить тех, кто слабей! Ах, он шкура козлиная!
        - Это не он… это другие… - Шут с тоской разглядывал уляпанный кровью манжет.
        Руальд скрежетнул зубами и вздохнул. Достал из внутреннего кармана платок, подал Шуту.
        - Вытрись. Весь в кровище… За что он тебя?
        - Высказался неосторожно… - Шут машинально возил платком по лицу. Нос слегка опух и болел.
        - Эх, Патрик… Все-то у тебя не как у людей… Дай-ка я сам, а то ты только размазываешь, - Руальд забрал у него испачканный платок и принялся осторожно оттирать кровь с Шутова лица. Тот стоял покорно, виновато смотрел на короля. - А с их высочеством я поговорю… Да, поговорю… с глазу на глаз в королевском кабинете. Обещаю, Пат, больше он тебя пальцем не тронет.
        Шут только вздохнул…
        Это были первые дни правления Руальда.
        Король сдержал слово: с того часа и до самого случая на охоте Тодрик больше не пытался навредить Шуту откровенным насилием. Приспособился пакостить втихую. Но о чем говорил с братом Руальд в своем кабинете, Шут не знал, только догадывался, что принцу этот разговор доставил мало удовольствия…
        Они и прежде не особенно ладили, сыновья короля Берна… А после его кончины между ними и вовсе крыса пробежала. Строптивый Тодрик в каждом поступке Руальда видел лишь бездарное подражание родителю. В каждом действии брата он пытался отыскать изъян. Не мог простить ему первенства. Хуже того - не мог простить, что отец больше любил старшего…
        'Ты всегда лучший! - кричал принц на следующий день после коронации. - Ты! Все для тебя! Только и слышно - Руальд, Руальд! А Руальд даже не простился с отцом! Где ты был, наследник, когда он умирал?
        Шут, испуганно застывший у трона, тогда сразу понял, что этим грехом Тодрик всю жизнь теперь будет попрекать нового короля.
        Но Руальд держался мужественно. Ни в тот день, ни позже он не позволил себе такой роскоши, как обида на брата. Все ему прощал… Ну как же - младший… Ранимый сирота… И мало кто знал, как трудно было ему самому.
        Шут знал.
        Знал, что ядовитые слова Тодрика ранили Руальда гораздо глубже, чем тот показывал. Сердце у Шута сжималось от боли, когда он смотрел на короля - бесконечно уставшего и будто потускневшего. Руальд и до смерти отца уже фактически полностью взял на себя правление. Но прежде он мог хотя бы поговорить с Берном, и ноша ответственности ложилась на две пары плеч… Теперь же никакие советники и министры не могли заменить новому королю отца…
        - Не могу! Не могу больше! - Шут вздрогнул и невольно пригнулся, когда широкая бронзовая чаша рассекла воздух в паре локтей от него и со звоном впечаталась в стену. - Не могу… больше… - Руальд закрыл лицо руками и, упав грудью на стол, затрясся в беззвучном плаче.
        'Достал-таки… , - с ненавистью подумал Шут, вспоминая последний визит принца. Он смотрел на вздрагивающую спину Руальда и думал о том, что ему никогда ни за что не хотелось бы стать королем.
        С момента коронации минул уже месяц, но принц не только не успокоился, он, казалось, озлобился еще больше. Руальд не знал, что с ним делать. У него и без братниной враждебности хватало забот.
        - Ваше Величество… - Шут подобрал чашу и водрузил ее на макушку точно корону, сдвинув брови и выпятив подбородок - один в один недовольный наследник.
        Руальд поднял голову и через силу улыбнулся. Шут хорошо умел изображать других людей. В ту пору ему это удавалось много лучше, чем словесные шутки… синяки от сапог принцевых дружков уже прошли, но память еще была свежа.
        - Ох, Пат… Если б ты знал, как я устал… - промолвил король, сердито смахивая с ресниц предательские брызги. Шут сделал вид, будто не заметил этого жеста, Руальд всегда стыдился любой слабости, и своей, и чужой.
        Шута же, который сам был излишне эмоционален, это простое и понятное проявление усталости не пугало. Гораздо больше его тревожило поведение принца. Он всерьез опасался, не удумал бы наследник какой подлой каверзы против брата… Яды у Крылатой династии были весьма в почете.
        Для Шута так и осталось загадкой, что в конце концов преломило ход этого конфликта. В какой-то момент Тодрик будто одумался и стал вести себя, как и положено верному подданному. Быть может, этому поспособствовал еще один летающий кубок, который на сей раз просвистел в непосредственной близости от принцевой головы. А может и очередная воспитательная беседа, в которой Руальд наконец нашел нужные аргументы…
        Вспоминая те дни, Шут никак не мог отделаться от мысли, что за смертью Тодрика тоже кто-то стоял. Как знать, не будет ли Руальд следующим?
3
        Подружиться с соседками по комнате Шуту так и не удалось. Это были славные девушки, простые и бесхитростные, но их жизненные интересы лежали далеко за пределами интересов Шута. Он едва ли мог понять всю значимость их радостей и трагедий. Хотя и честно старался.
        Глядя на этих девушек, он пытался понять, сумел бы в самом деле стать им другом, не будь нужды носить маску дурочки Милы… Прежде Шут много общался со слугами, со многими имел хорошие отношения, но никого не подпускал к себе слишком близко… Как впрочем, и знатных господ.
        Слушая разговоры своих соседок, пытаясь вникнуть в их заботы, он вспоминал последнюю встречу с Ваэльей. Из всех уроков, что она давала ему, этот, пожалуй, был самым непростым…
        - Кто-то однажды сказал тебе, что ты другой, особенный. И ты взял эти слова и несешь их всю жизнь как знамя. Вот поглядите - я особенный! - изображая Шута, наставница возвела глаза к небу и смешно взмахнула руками. - Ах, Патрик… Кто бы ни был тот человек, он, наверное, знал, что говорил… Но с той поры немало воды утекло… Ты уже не хрупкий мальчик, которого любой может сломать. Ты мужчина. Молодой, красивый, сильный. Да, ты отличаешься: ты наделен даром. Большим даром. Но это не делает тебя ни лучше, ни хуже других людей! Ты такой же, как и все они. Такой же, как эти рыцари, которых ты так презираешь. Как эти дамы-сплетницы, легко меняющие одну королеву на другую… Не смотри на меня так. Неужели ты сам никогда прежде не задавался этим вопросом? Почему люди видят в тебе чужака? Почему всегда готовы ударить тебя? Не рукой, так словом?
        - Не знаю… - Шут был даже не смущен. Он едва мог дышать, растерянный, раздавленный этими словами.
        - Подумай! Подумай, Патрик. Тебе дано так много! А ты надел на себя колючую броню и позволяешь себе быть добрым только с теми, кто слабей тебя…
        Он смотрел в пол, не зная, что сказать. Кровь стучала в висках так, что мутилось перед глазами.
        - Да, потому, дрогой мой, - воскликнула Ваэлья, - что ты сам себя не любишь, считаешь недостойным доброго отношения. У тебя это на лице написано! - взволнованная, она встала из кресла и принялась мерить шагами комнату. - А раз так, то почему остальные должны видеть тебя иначе? Но хуже того! Ты не только себя не любишь, но и про других людей привык думать разные пакости. Заранее ждешь от них обиды. Кому же это понравится, а?.. Патрик, Патрик… Глупый, поворачиваешь свою силу против себя. Да, ты другой… Но почему ведешь себя так, словно все вокруг - злодеи, неспособные быть твоими друзьями? Почему не позволяешь твоему внутреннему свету озарить эти печальные судьбы других людей? Почему не поможешь им стать лучше?
        - Не знаю… - вновь прошептал он еле слышно.
        - Потому что ты сам в каждом привык видеть чужака. Разве нет? Разве тебе не кажется, будто окружающие не способны понять всей глубины твоей души? М?
        Шут молчал. Он чувствовал, что Ваэлья права, но не знал, что можно ответить на такие слова.
        Наставница глубоко вздохнула и устало потерла веки пальцами. Она выглядела так, словно не разговор окончила, а вспахала целое поле. Глядя на нее, Шут понял, что последние несколько минут ведунья не просто задавала ему каверзные вопросы, а на пределе сил работала в Потоке. С ним работала, с обиженным на весь мир ранимым недотрогой в колючках…
        - Пришло время снять эту броню, Патрик, - промолвила ведунья. - Прежде она была нужна тебе, но теперь ты уже достаточно окреп.
        Шут знал, что этот урок - из всех самый важный… Именно поэтому - последний. Провожая его до витых ворот, наставница ни словом не обмолвилась больше ни о Руальде, ни о Даре, она лишь попросила Шута крепко запомнить и осмыслить все сказанное в этот вечер…
        Вернувшись в Брингалин, он долго стоял перед зеркалом, смотрел на отраженного в нем человека и пытался найти в его чертах хоть что-то от мальчика из бродячего балагана. Тщетно… Тот доверчивый ребенок канул в прошлое. Зеркало отражало хмурого молодого мужчину.
        'Ты уже не хрупкий мальчик…
        'Ваэлья права, - думал он, изучая своего двойника за стеклом, - Дело не в моем теле, не такое уж оно и убогое, как мне казалось. Дело, пожалуй, и впрямь - в глазах… - что-то было в его взгляде от побитой уличной собаки, вечно ожидающей пинка. Совсем, как у Мирты. Кто бы мог подумать… А если не знать что не так, то и не поймешь… И раньше ему не приходило в голову искать изъян именно в этом… - А ведь бездомные мальчишки чуяли… потому и цеплялись ко мне. Надо же… понадобилось столько лет, чтобы понять это. Да и то, не сам догадался…
        Шут много думал о словах наставницы. С того дня он стал пристальней вглядываться в лица тех, кто волею судьбы оказывался рядом с ним. Он будто вновь впервые вышел за стены монастырской обители и жадно изучал окружающий мир, на сей раз ища в нем не подтверждения собственной слабости, а понимания и родства…
        К сожалению, служанка Мила была не из тех, с кем интересно общаться, поэтому ни о каких добрых отношениях с соседками речи не шло. У подружек друг от друга секретов нет, а Шуту имелось что скрывать, и он по-прежнему оставался чужаком…
        Ночи в каменном бараке были холодны. Шут кутался в кусачее шерстяное покрывало и с тоской вспоминал свою теплую комнату в Чертоге, милую скромницу Мирту, которая так старательно топила камин для господина Патрика, и белое одеяло из шкур неведомого зверя… Он доподлинно знал, что его покои так и остались пустовать со всеми вещами прежнего владельца. Всякий раз проходя мимо, Шут с тоской стискивал челюсти, напоминал себе, что он больше не господин Патрик, что едва ли когда-нибудь еще сумеет появиться во дворце в своем истинном обличии.
        Но в глубине души все-таки таил надежду, что когда чары будут сняты, король поймет как жестоко и несправедливо обошелся со своим любимцем. И может быть окажется еще не слишком поздно…
        Нет, Шут не стыдился своей новой жизни, он всегда с уважением относился к любому труду. Но уставал он сильно. Драить полы и окна оказалось гораздо трудней, чем выступать перед публикой… Может быть потому, что за этот труд ему никогда не перепадало ни одобрительных возгласов, ни восторженных дамских вздохов. И, если делалось совсем невмоготу, Шут вспоминал гостиную с цветными витражами, переливчатый смех Элеи и добрые проницательные глаза Ваэльи. Вспоминал тот вечер, когда научил королеву играть в кости, и утро, когда Руальд покидал Острова.
        Их расставание было странным… Накануне вечером Элея так и не спустилась в тронный зал, где давали прощальный ужин. Сказалась заболевшей. Но на следующий день, когда корабль уже отчаливал, Шут с удивлением увидел ее на пирсе. Королева стояла поодаль от всех, кутаясь в неприметный серый плащ. Навряд ли кроме Шута кто-нибудь узнал ее, ибо даже он сам не столько рассмотрел лицо Элеи, сколько почувствовал, что это она. Почувствовал и уже не смог оторвать глаз от высокой стройной фигуры, которая все стояла, покуда он мог видеть берег…
        Когда он вспоминал об этом странном, невыразимо грустном прощании, ему становилось легче… и даже бесконечная анфилада закопченных подсвечников в королевской гостиной начинала казаться не такой ужасной.
        Впрочем, если уж брать по большому счету, жилось Шуту не так и плохо. По крайней мере лучше, чем в темнице или под безымянным могильным камнем… Именно последнее было наиболее вероятно - облаву на него устроили по всем правилам. За голову преступника назначили такой порядочный куш золотом, что людей со светлыми волосами и хрупким телосложением хватали одного за другим. Многие горожане теперь даже в тавернах не обнажали голов, опасаясь оказаться в телеге городской стражи только за то, что от природы белокуры. А Шут в это время надраивал себе каменный пол в королевской уборной да прислушивался к разговорам за стеной, первым узнавая, какие меры будут предприняты для его поимки. Господин Торья зачастил к Руальду, и то, что он говорил, Шуту очень не нравилось. Не потому, что министр оценил его голову в сотню золотых, нет, просто слова этого человека казались ему ядовитыми, точно споры гриба-червенца. Чувство тревоги рядом с ним обострялось неимоверно, терзая Шута хуже, чем головная боль.
        Торья всегда казался ему опасней любого головореза. Шут был почти уверен, что именно этому человеку обязан своим нынешним положением. Именно его должен благодарить за стылые ночи в холодном бараке, за бесконечный страх, цыпки на руках и приставания кривоглазого Фрема.
        Фрем был кухонный. Выполнял там самую тяжелую работу - таскал баки с водой, ворочал огромные котлы, да и так просто - 'подай-принеси'. Девушкам он не нравился. Но не от того, что один глаз у него был со здоровенным бельмом, а в силу исключительной своей непроходимой глупости. Почему он на Милу этот глаз положил, для Шута осталось загадкой. Может быть именно потому, что плоховасто видел и не смог толком разглядеть, с кем дело имеет. А может, решил, будто по уму новая служанка - как раз ему ровня.
        Когда в один из обычных серых дней Мила наведалась в сарай за ведром, Фрем решил, что настал его час. Шут едва не обезумел от ярости, когда широкая крепкая лапа ухватила его за зад. Он до боли закусил губу, чтобы не разразиться самыми грубыми ругательствами, какие только знал. Прежде Шуту даже в голову не приходило, что с женщинами могут обходиться и вот так. Боясь выдать себя голосом, он развернулся и попросту залепил Фрему оглушительную затрещину.
        И попятился прочь, взвинченный, сраженный тем, что сделал.
        - Э, Мила… ну ты чего? - кухонный обиженно потер щеку. Такого обхождения от тихони-служанки он не ожидал. Что уж говорить про самого Шута… Все внутри у него клокотало от возмущения и… изумления самому себе. Он, беспомощный, невыносящий насилия 'уродец' Виртуоза, впервые по-настоящему поднял руку на другого человека. Тот кучер не в счет, его даже трогать не пришлось…
        Дрожа, он отступил вглубь сарая, а Фрем все стоял, раздумывая не повторить ли попытку. Судорожно сглотнув, Шут схватил какую-то здоровенную палку, что так удачно подвернулась под руку и, выставив ее перед собой, сказал наконец кривоглазому все, что думал о его приставаниях и о нем самом. Получилось коротко и визгливо - как раз по-бабьи. Недоуменно пожав плечами, Фрем развернулся и вышел из сарая, сердито хлопнув за собой дверью. А Шут еще несколько минут стоял, сжимая побелевшими пальцами черенок метлы.
        'Это я. Я. Шут, - ему казалось, если он перестанет твердить свое имя, то и впрямь забудет, кто он есть. - Я, - повторял он. - Я… - а сам с ненавистью смотрел на метлу, которая стала неизменной спутницей его новой жизни. Символом его бытия…
        Фрем еще несколько раз пытался подковать к Шуту подковы, но вскоре понял всю тщетность этой затеи и угомонился. Только порой нет-нет да кидал в сторону Милы долгие обиженные взгляды.
4
        Между тем, тихо и скромно, прошла свадьба тайкурской принцессы с Руальдом. Совсем немного гостей, закрытая церемония в дворцовом храме, скромный ужин в троном зале
        - только для того, чтобы уважить традицию…
        И все же.
        Нар стала королевой.
        Полноправной властительницей, десницей короля. Теперь она сидела по правую руку от него и со спокойным величием взирала на тех, кто был достоин предстать перед монархом и его супругой.
        Служанка Мила такой чести не имела, она существовала в другом измерении, о котором господа мало чего знают. Однако слушать из-за стенки никто не запрещал. И Шут был в курсе почти всех встреч и важных разговоров короля. Вскоре он понял, что быть шпионом при дворе - удивительно простая задача, если только у тебя хватит ума стать незаметной серой прислугой. Все чаще ему случалось задуматься, сколько же на самом деле в Чертоге слухачей и шептунов. И все меньше хотелось открывать рот.
        Зато слушал он за двоих и знал теперь о Руальде и его делах едва ли не больше, чем прежде. Читая своего короля как книгу, Шут видел, что тому, как и предрекала Ваэлья, делалось все хуже… С горечью он все больше и больше убеждался, что Руальд хоть и остался номинально королем, но фактически позволил Торье забрать всю власть. Произошло это не за один день, но в какой-то момент стало очевидно даже слугам, которые с тревогой вздыхали: дескать, король нынче - что табурет, кто хочет, тот его и двигает, куда нужно…
        Видел Шут и беспокойство Нар, которая, теряя контроль над собственными чарами, становилась все тревожней. Нет, он не мог чувствовать маленькую колдунью как Руальда, но все же многие поступки ее и слова понимал глубже, чем кто-либо другой. Их связь по-прежнему была крепка, и иногда Шуту казалось, Нар ищет его своим сознанием, будто догадывается, что он рядом. Не желая выдать себя, Шут закрывался, как учила наставница, хотя порой нестерпимо жаждал поведать свою тайну хотя бы Нар…
        Но он не смел.
        Нет…
        Шут хотел бы вовсе забыть о ней. Забыть о той ночи.
        Перестилая простыни на королевской кровати, он не мог не думать о том, что новая королева носит под сердцем его дитя… Его сына. Мальчика, который станет королем. Мальчика, чей настоящий отец никогда не имел короны краше соломенной…
        'Ох, Нар… - думал Шут, - что же будет, если этот ребенок родится со светлыми волосами? Волосами, которые сияют на солнце… Как ты докажешь Руальду, что они не имеют отношения к его бывшему любимцу? Как объяснишь ему, таргано?
        Что бы там ни говорила маленькая степная колдунья, а чувство вины постепенно все больше росло в душе у Шута. И эти самые королевские простыни были тому жестоким напоминанием.
        'Нет! - думал он, - Руальд никогда не должен узнать… Никогда! Это слишком унизительно…
        Теперь, спустя много дней после той невероятной ночи, Шут корил себя за слабость… За неумение устоять перед соблазном, за предательство. И особенно - за трусость. Как иначе назвать то, что он поверил Нар, будто для короля и впрямь так будет лучше?.. Она-то женщина, девочка… ей простительны подобные мысли. Но сам он? Верный друг короля Руальда… сотворил то, что прежде и в страшном сне боялся увидеть.
        'Я обвинял его в предательстве, - думал Шут со стыдом, - а сам сделал то же самое… даже хуже!.. , - и в отличие от Руальда, он никого не мог обвинить в этом оступке. Никто не накладывал на него чар. Сам, все сам.
        А ведь когда-то Шут думал про себя, что он хороший человек. Может не во всем нормальный, но зато порядочный…
        Как ужасно было осознавать, что это вовсе, вовсе не так. Нестерпимо, хоть беги на башню и - башкой вниз…
        Шут стискивал зубы до немоты в скулах, и выносил белье с королевской кровати на вытянутых руках - чтобы не чувствовать этого запаха степных трав…
        Боги, как он мог пасть так низко…
        Права была Дала, когда говорила, мол, не суди других, как знать, что ты сотворишь завтра сам.
        Постепенно Шут вжился в свою новую роль, его движения и жесты стали более раскованными, он уже не боялся выдать себя повадками господина Патрика. И нервы уже не скручивались в узлы каждый раз, когда приходилось сменять рабочее платье на ночную сорочку - тайком, забравшись под одеяло… Соседки привыкли к его чудачеству и не стремились разгадывать чужие секреты.
        Но один раз он все-таки попался… да так по-глупому.
        Шут возвращался в свою комнатушку после долгого трудного дня. Руки его горели от цыпок, заработанных непрерывным полосканием тряпки в холодной воде, глаза закрывались от усталости, желудок давно сводило судорогой.
        'Поесть, - думал Шут, - и спать. Спать…
        Он уже почти добрался до своего барака, когда увидел перед собой кривого Фрема. Шут вздрогнул и отшатнулся, но Фрем не попытался снова облапать его, а жалобно заныл:
        - Мила… помоги, а?.. - кухонный смотрел побито и топтался перед Шутом точно провинившийся мальчишка.
        - Ну? - неласково спросил Шут. Собственный женский голос казался ему на редкость противным, но Фрем, похоже, так не считал. В глазах его читалось немое обожание. А может просто похоть…
        - Да я там… ну… - кривоглазый никогда не был особенно красноречив. - Словом… Может ты сама глянешь, а? Сломал, ну… как починить, не знаю… Матушка Тарна меня на фарш покрошит…
        Шут вздохнул и кивнул, веди мол. От Фрема так и несло неприятностями. И связываться с ним не хотелось вовсе, но когда человек так просит… куда ж деваться. Шут брел за кухонным в сторону вверенных тому подсобных сараев и гадал, что такого парень мог натворить. Впрочем, его это занимало только постольку, поскольку от решения проблемы зависело, когда Шут сможет наконец поужинать.
        За сараями было темно. Сердито ругаясь на разбросанные кем-то дрова, Фрем полез за самый дальний. Шут нахмурился, но последовал за ним.
        Прямо в лапы к двум дюжим парням, которые весело скалясь, схватили его и оттащили еще дальше от прохода. Один из них широкой ладонью мгновенно зажал Шуту рот, а другой завел руки за спину и прижал к себе медвежьей хваткой.
        - Ага, - довольно произнес Фрем. - Попалась.
        Шут отчаянно дернулся и замычал, но парни держали крепко.
        - Тощая-то какая, - услышал он надтреснутый голос у себя за спиной. - И на что ты тут позарился, братец? - Фрем буркнул невнятно и потянулся мерзкой своей лапищей к Шутову лицу. Тот вздрогнул всем телом, когда пропахшие кислой капустой и жиром пальцы, прикоснулись к его щеке.
        'Боги! - подумал он, - Меня же сейчас просто вырвет…
        - Да какое нам дело! - хохотнул второй парень и прижал добычу к холодной стене сарая, дернув, сорвал плащ. Шут не встречал раньше этих парней и по обветренным грубым лицам признал в них портовых. Люди такого сорта работали за медяки, таскали тяжелые грузы из трюмов в доки. А после сидели в дешевых тавернах с сивушной брагой и женщинами, павшими столь низко, что готовы отдавать свои ласки едва ли не даром, за тарелку еды и кружку пива. Дружки Фрема и теперь были пьяны и жаждали забавы. - Зря ты, барышня, обидела нашего товарища! Он человек добрый, простой, его всякий задеть норовит. По-хорошему надо было…
        Часом позже, вспоминая эту отвратительную сцену, Шут понял, что имела в виду Нар, когда говорила, как трудно воспользоваться Силой, будучи захваченным врасплох. В тот момент, когда грязная рука накрыла его лицо, ужас сковал разум Шута, лишив способности не только рассуждать, но и трезво воспринимать происходящее. Остался только животный страх. И трудно сказать, чего он боялся больше - разоблачения тайны или просто жестокой физической расправы.
        Его спас случай. Как всегда. Удивительное необъяснимое везение сработало и на этот раз.
        Когда Фрем уже протянул руку, чтобы заворотить подол своей добычи, с другой стороны сараев послышался веселый посвист - кто-то шел на кухню. Замерев, кривоглазый уставился в темноту, и дружки-портовые последовали его примеру. Ладонь, зажимавшая рот Шута на миг ослабила хватку, и тот, наконец опомнившись, со всей силы отчаянно вцепился в нее зубами.
        Парень взвыл так громко, что человек, шагавший за сараями, остановился и тревожно спросил:
        - Кто это там, а?
        Фрем испуганно заметался. Он был глуп и не понимал, что лучше тихо скрутить служанку и утащить задами куда-нибудь в сторону. Вместо этого кухонный дернул товарища за рукав и запричитал:
        - Я тебе говорил, не надо! Теперь чего будет…
        Было и впрямь 'чего'. На шум, поднятый внезапным спасителем Шута, прибежали другие работники с кухни. Дружков Фрема они не поймали, те оказались сообразительней своего товарища и убежали, бросив его вместе с перепуганной 'барышней'. Зато самому Фрему влетело так, что тот проклял все. Объяснять, что тут случилось, Шуту не пришлось - и так все было ясно.
        На другой день кривоглазого при Чертоге уже не было. А Мила получила полдня выходных. Чтобы прийти в себя. Конечно же, Шут потратил их на поход в город и горячую ванну. Ему казалось, он никогда не отмоет противный запах чужих рук…
5
        После того случая, Шут окончательно зарекся доверять людям. У него больше не было маски блаженного дурака, которая защищала от обид. Не было и умения постоять за себя. Служанка Мила оказалась беспомощна и даже более жалка, чем господин Патрик. После визита за сараи она еще крепче замкнулась в себе и с головой ушла в работу. Никто не знал, почему эта странная молчунья так держалась за свое место, но ее ценили за умение честно и много трудиться. Мила первой приходила со своим ведром и тряпкой в покои короля, шоркала грязные углы весь день и покидала вверенные ей комнаты последней. Ее всегда можно было попросить сделать еще чуть больше. Мила только кивала, не поднимая глаз, и принималась за новое дело. На любой вопрос, чем же объясняется такое рвение, она неизменно отвечала, что любит короля безумно и готова за Его Величеством хоть горшки выносить, хоть крошки с пола доедать.
        Так и тянулись эти холодные, беспросветные дни.
        Почти позабывший себя настоящего за личиной служанки, которой снятся сны о короле, Шут даже не заметил, как наконец пришла весна. Понял это только, когда руки перестали мерзнуть, а в убогой коморке, где Мила обитала со своими соседками, с окон сняли тяжелую деревянную заслонку. Свежий ветер, напоенный ароматами цветущих деревьев, наполнил комнату, заставив ее обитательниц вспомнить, что за стенами существует другой мир.
        А вот король оставался королем… по крайней мере внешне. И пока Шут возился с тряпками и метлами, Руальд правил страной… Только делал он это теперь все больше при помощи Торьи… И вообще вел себя так, будто был безразличен ко всему. В том числе и к тому, найдут ли убийцу Тодрика. Его Величество вообще мало чем интересовался, кроме своей маленькой черноглазой жены и ее едва заметно округлившегося живота. Шут знал это, ощущал, как ощущают старую хворь. Боль, непохожая на физическую, стала его постоянной спутницей. Боль за короля, теряющего волю к жизни, теряющего связь с миром…
        Но как привыкают к долгому недугу, так и Шут свыкся с этим тягостным чувством. Он ни на миг не забывал, что лекарство от этой болезни есть. Что оно - в его руках. И что сам он - вечный должник короля…
        Только один раз Шуту довелось увидеть Руальда прежним.
        Это случилось в один из долгих вечеров, когда зима уже медленно отползала, но и весна по-настоящему не наступила. К королю в очередной раз пожаловал господин министр безопасности.
        Так вышло, что в кабинете короля задремала утомленная дневной прогулкой Нар, и, не желая тревожить свое сокровище, Руальд принимал министра в гостиной. Он сидел за столом, и мрачно перебирая какие-то документы, слушал очередной доклад Торьи. Собственно это был даже не доклад, а готовый указ, который королю нужно было только подписать. Шут же затаился в коридоре для слуг, том самом, который когда-то давно позволил ему увидеть непредназначенное для чужих глаз. Так же, как и тогда, он стоял за тяжелой портьерой, скрывающей дверь для горничных, и был незримым участником беседы.
        - Ваше Величество… - терпеливо, будто ребенку, втолковывал Торья, - я полагаю, это постановление позволит значительно повысить годовой доход… Казна пуста после вашего… гм… путешествия на Острова… - Торья хотел добавить еще что-то, но осекся. Шут увидел, как напряглись кулаки Руальда, как сверкнули гневом его глаза.
        - Довольно! - монарший кулак врезался в столешницу так, что бумаги разлетелись во все стороны. - Довольно делать из меня дурака! Вы что же и в самом деле полагаете, что я вам кусок мебели, который можно двигать как захочется?! - Торья оторопело смотрел на короля, не смея вымолвить и слова. Шут бы потрясен - ему казалось, что с министром просто невозможно так разговаривать. - Я устал от ваших интриг! Мой брат мертв, а я чувствую себя так, точно меня по-прежнему пытаются столкнуть с трона! Вы думаете, я ничего не вижу? Не вижу, как вы пытаетесь сделать мою корону бутафорской? Хватит! Я не фигура для игры! - еще один взмах руки, и стоявшая рядом доска для 'престолов' с грохотом упала на пол, упомянутые фигуры раскатились по углам, точно испуганные мыши.
        'О, боги! - в ужасе думал Шут. - Что же он творит? Разве можно о таких вещах говорить вслух?
        Но конец этой сцены ему не удалось узнать - в коридоре раздались шаги кого-то из слуг, и Шут огорченно покинул свое наблюдательное место.
        А в один из дней, стоя все за той же портьерой, он одним из первых узнал о намерении короля покинуть Золотую вместе с молодой женой в первые же дни лета. Чтобы в загородной резиденции, вдали от шума и суеты дожидаться появления на свет драгоценного наследника.
        Белокаменный Лебединый Дворец находился в дне пути от города, это было любимое место уединения монархов Закатного Края. В особенности - их жен. Усадьбу окружали восхитительные сады, где летом не смолкая пели птицы и звенели ручьи, а в пруду действительно плавали царственные лебеди. Это было лучшее место для королевы, носящей под сердцем будущего наследника. Несколько раз Шут бывал там, но после появления Элеи, Руальд больше не брал с собой любимца, отправляясь с женой в загородную резиденцию.
        Платья и тряпки так обрыдли Шуту, что услышав об отъезде королевской четы, он едва сдержался, чтобы не закричать от радости. В тот же миг бросил отмывать закопченную стенку камина и, послав все к демонам, помчался к северной башне. Там, в заброшенной спальне, под грудой сломанных кресел лежал его мешок с добром. Там дожидалась Шута нормальная мужская одежда и деньги, на которые без труда можно купить коня, чтобы вырваться, наконец, из этой паутины бесконечных серых будней.
        Шут понимал, что принятое королем решение еще может быть изменено, но уже не в силах был оставаться служанкой. Он слишком устал от такой жизни и чувствовал, что вот-вот сорвется, совершит какой-нибудь досадный промах, открыв свою истинную сущность. Или же наоборот - забудет окончательно, кто он есть, навсегда превратившись в глупую серую Милу.
        'Светлые боги! - думал он, стягивая платье, отбрасывая в сторону ненавистный чепец. - Неужели это испытание близится к концу? Неужели я снова стану собой?
        Шут рывками размотал бандаж и удивился, какой худой и бледной была его грудь. Все эти месяцы он не имел никакой возможности заниматься своим телом и теперь с отвращением смотрел на потрескавшиеся от воды ладони, на обмякшие мышцы плеч… Конечно, он и прежде обращал внимание на эти безрадостные изменения, но делал это скорее машинально. Теперь Шут будто заново обретал себя. И понимал, что немало придется приложить стараний, чтобы вернуть прежние силу и гибкость. Впрочем, это его не страшило, а скорей даже радовало - Шут уже забыл, что значит, обливаясь потом, упражняться. До боли, до стона в мышцах. И сильней всего ему хотелось теперь именно этого - простой радости тела, отпущенного на волю.
        Платье горничной Шут связал в узел вместе с остальными вещами, принадлежавшими Миле. Взамен надел простой, но удобный охотничий костюм из темно-зеленого сукна и легкий весенний плащ. Все это он успел прикупить загодя, отлучаясь в город. Голову Шут обвязал широким черным платком, а лицо натер вишневым вином. И сразу стал похож на южанина. На самом деле от постоянно носимого чепца волосы его давно потускнели, свалялись серыми сальными прядями и уже не привлекли бы никакого внимания, Шут был уверен, что и без маскарада его не узнают, но проверять не особенно хотел.
        Узел со старой одеждой он бросил в большой костер за городом, где крестьяне жгли прошлогодний мусор, и покинул Золотую в тот же день на вороном жеребце, которого сторговал на рынке.
        Жеребец был не самых чистых кровей, но резвый и с покладистым норовом. Имени у бывшего хозяина он не заимел, поэтому Шут назвал его по своему усмотрению - Шелком. Никогда раньше у него не было своего коня. Руальд не додумался сделать Шуту такой подарок, а тот и не просил. Он мог бы и сам купить любого хорошего скакуна, ибо денег имел в достатке, но почему-то никак не решался. Шут не мог относиться к своему коню, просто как к средству передвижения. Это мог бы быть только друг. И никак иначе. Но дружба в первую очередь подразумевала ответственность, которой Шут всегда страшился. До недавнего времени, пока все не изменилось так, что он перестал узнавать самого себя…
        Продавец не обманул, Шелк действительно стоил уплаченного золота - оказавшись за воротами города, он легко и с наслаждением мчал Шута вперед. Прочь от горестей минувшей зимы, от усталости, от всех правил и бесконечных обязанностей.
        Лишенный преграды высоких городских стен, мир распахнулся Шуту навстречу безграничным синим небом и цветущим полем. И не в силах больше сдерживать пьянящий восторг, Шут закричал от радости. Высоко поднявшись в стременах, он раскинул руки, позволяя чудесной легкости наполнить тело и омыть душу божественным ощущением свободы…
        Добравшись до усадьбы к утру следующего дня, Шут поспрашивал местных мальчишек и вскоре нашел то, что искал - маленький охотничий домик недалеко от Лебединого Дворца. Это было ничем не приметное местечко, давно уже заброшенное по причине ветхости, а главное - потому, что охотники предпочитали соседние, более богатые дичью угодья в полудне езды от усадьбы.
        Шут стреножил коня, позволив вороному свободно гулять по лужайке, что густо поросла молодой сочной зеленью, а сам скинул всю одежду и долго упоенно купался в ледяном ручье, не боясь ни простуды, ни острых камней на дне, ни посторонних глаз… В этих местах, кроме жителей приусадебной деревни никто особенно не хаживал, да и тех случайно встретить - еще постараться надо. Вся жизнь этих людей крутилась вокруг дворца, деревня и появилась-то благодаря дворцу, ибо держать всех слуг под господской крышей не имело смысла. А зачем слугам в лесную чащу лезть? Незачем. Разве только по грибы да по ягоды, но это не раньше середины лета… Так что Шут мог не опасаться чужих взглядов и незваных гостей.
        Отмывшись как следует, он развел костер и запек пару рыбешек, которых умудрился поймать на острогу. На небе к тому времени уже густо высыпали звезды, они казались Шуту яркими, как никогда, а запах печеной рыбы разбудил такой аппетит, какого он не испытывал с последнего дня, проведенного на Островах. Это был запах детства, дороги и простой доброй жизни…
        Когда костер прогорел, оставив Шута один на один с ночной прохладой и комарами, тот, наконец, перебрался в дом. Лачужка имела весьма заброшенный вид, но убирать ее и приводить в порядок Шут решил не раньше, чем хорошенько выспится. С головой завернувшись в плащ, он сладко уснул на широком топчане с соломенным тюфяком.
        Только вот снился ему опять тот самый канат…
6
        Тогда было лето, самая его середина. Они колесили по землям Северного Удела и уже объехали немало крупных городов этой части королевства.
        Большие города были хороши тем, что между высоких домов бродячие артисты могли натянуть веревку и устроить представление, которое всегда собирало большие толпы зрителей. Прошелся один раз по канату - вот тебе уже и публика наготове. И настроение у нее самое подходящее - кидать монеты в шапку симпатичной девчушке, что только успевает обходить 'почтенных господ', звеня колокольчиками в волосах. Вейка отлично справлялась с этой ролью. А по канату в основном прогуливался Дейра, да его неизменная напарница Фей. И иногда - Шут. Он был маленький и легкий, ему такие фокусы давались без труда, а зрители приходили в восторг - подумать только, какой смелый мальчик!
        Дала не одобряла эти выступления. Она ничего не имела против выходов Дейры и Фей, но каждый раз хмурилась, когда на канат забирался Шут. 'Пусть скачет внизу! - сердито говорила она мужу, - Пусть жонглирует и ходит на руках, у него это получается гораздо лучше! Дала боялась за приемыша и не скрывала своей тревоги, но Виртуоз даже слышать ничего не хотел. Он полагал, что прогулки на высоте трех этажей не настолько опасны, зато прекрасно закаляют силу воли и развивают смелость. Шут был с ним согласен, хотя на самом деле он вообще не испытывал страха. Ему просто нравилось стоять так высоко и с замиранием слушать испуганно-восхищенные возгласы зрителей.
        В тот день Дала с утра была в дурном расположении духа. Когда артисты прибыли на площадь, где уже несколько дней давали представления, она вдруг решительно подошла к супругу и заявила, что Шут выступать не будет. Дала сказала это таким голосом, что Виртуоз, увлеченный наставлением братьев-жонглеров, не зарычал разгневанно, а остановился на полуслове и лишь глубоко вздохнул.
        - Что, опять? - спросил он напряженно. Дала кивнула, и Шут не сумел понять, почему глаза ее наполнились такой печалью. Зато прекрасно понял, что в любимом развлечении сейчас будет отказано. А он уже всей душой рвался наверх.
        Он не стал дожидаться окончания этого непонятного разговора, в котором Виртуоз почему-то не захотел перечить жене. Шут просто скинул туфли и быстро, точно ящерица, стал карабкаться по щербатой стене, спеша добраться до витого чугунного балкона, к решетке которого был прочно привязан канат. Этот трос, упругий и достаточно широкий, чтобы не соскальзывали пятки, закреплял лично отец Дейры, чьи руки умели разгибать подковы. Взобравшись на балкон, Шут сел на его край и, весело болтая ногами, окинул взглядом небольшую площадь. Народу уже собралось немало: люди успели привыкнуть, что каждый день в это время артисты начинают свое представление. Шут нашел глазами Далу и удивился тому, каким бледным было ее лицо, обрамленное растрепанными черными волосами. В груди у Шута что-то нехорошо екнуло, но тогда, в неполные девять лет он еще не научился прислушиваться к своей интуиции…
        Шут весело махнул Дале рукой, сделав вид, что не понимает ее отчаянных предостерегающих жестов. А потом отвесил публике изящный поклон и шагнул на канат.
        В тот же миг весь мир сузился до размеров тонкой линии, которая чуть прогибалась под босыми ногами, норовила уйти в сторону, обмануть. Но Шут был хитрей. Он умел предугадать, куда поведет канат, и в какой момент ветер становится опасным. Пальцы ног уверенно нащупывали грубые витки веревки, а душа в это время ликовала от радости.
        Раскинув руки, он шел спокойно и не думал о конце пути. Просто наслаждался.
        А потом вдруг непонятно откуда возник этот солнечный луч. Его не должно, не могло быть здесь в это время. Виртуоз специально выбирал улицу так, чтобы свет падал в спину канатоходцам. Но луч был. Он назойливо скакал и ранил глаза. Шут стиснул зубы, стараясь отрешиться от досадной помехи, но свет был слишком ярок. Не выдержав, Шут вскинул руку к лицу, пытаясь заслониться. И, конечно же, именно в этот момент порыв ветра ударил его…
        Он всегда с удивлением вспоминал, как отчетливо осознал момент падения. Будто время стало медленней, растянувшись тугим канатом меж двух домов… Он почувствовал гулкий удар своего сердца, пока тело неумолимо, неостановимо кренилось вперед и вбок, теряя равновесие, теряя опору под ногами… Он почувствовал, как пальцы соскользнули с шершавых волокон троса…
        И - ужас падения…
        Лишь короткая вспышка.
        Вечность, наполненная чувством необратимости.
        Потом было лицо Далы, так близко, что он ощутил дымный запах ее волос…
        Крики людей…
        Чьи-то взволнованные слова: 'Пустите, я лекарь! .
        Шуту казалось, он разучился дышать. Воздух не хотел проникать в его тело, которое становилось все легче и легче…
        - Да разгони ты их, Нерт! И этого шкурника рябого найди мне хоть из-под земли. Я ему это зеркало в глотку сам заколочу! - Шут узнал голос Виртуоза, а потом увидел и его самого. Хозяин осторожно поднял Шута на руки и понес куда-то, удаляясь от людского гомона. - Мальчик мой… Ох, Отец небесный… Как же так…
        Шут хрипло вдохнул и понял, что остался жив. Рядом шел лекарь и бубнил, дескать, повезло вашему сыну… видать в рубашке родился… всего-то пару ребрышек поломал… пустяк…
        Шут во все глаза смотрел на Виртуоза. И ничего не понимал. Виртуоз моргал часто-часто, будто не хотел, чтобы кто-то увидел пару крошечных сверкающих капель, зацепившихся за его ресницы.
        - Мальчик мой…
        Шут вдохнул еще чуть глубже. Боль медленно начала просачиваться в его сознание.
        - Ларс… - говорить оказалось еще трудней, чем дышать, - я… не хотел… Прости…
        - Да молчи ты, глупый!.. - Виртуоз заслонил ему губы широкой, как доска ладонью. - Шут мой… Это ты меня прости. Дала была права… Демоны клятые! Она всегда права, эта женщина!..
        Шут сломанной куклой болтался в медвежьих объятиях Виртуоза. Ему было больно, но телесная боль не шла ни в какое сравнение со счастливым осознанием того, что он почему-то оказался дорог этому грубому, всегда недовольному человеку…
        После ему часто снилось, что он падает. Шут просыпался среди ночи с колотящимся сердцем и долго сидел, обхватив себя руками за плечи, вглядывался в темноту фургона - в страх, поразивший его сердце. Они давно покинули тот город, но этот страх остался с ним, не отпускал… Не отпускал до тех пор, пока в следующем городке Шут не сделал то, за что Виртуоз его чуть не выдрал.
        Он снова залез на канат.
        Это был единственный способ преодолеть страх.
        Шут выкроил момент, когда никто не смотрел ни на него, ни на веревочный трос и, наступив на боязнь грязными пятками, втоптал ее в тугие витки каната. Он прошел весь этот путь заново, каждым шагом доказывая себе, что он может. Может!
        Едва спрыгнув обратно на землю, Шут тут же угодил в руки Виртуозу. Тот церемониться не стал: не обращая внимания на толпу вокруг, поволок Шута за фургоны и без лишних слов бросил на козлы одного из них.
        - Снимай штаны, стервец!
        - Не буду! - Шут испуганно вцепился в сиденье и брызнул на хозяина обиженным взглядом. - Это не честно! Ты сам меня учил так делать!
        - Да ну? - Виртуоз недобро усмехнулся. - Давай-ка напомни.
        - Ты мне говорил - если упал, вставай! Ты меня учил залазить на коня, коли тот сбросил… - так оно и было. Когда Шут вылетел из седла в первый раз, хозяин велел ему немедленно забираться обратно на спину жеребца. 'Иначе, - сказал он, - всю жизнь будешь бояться! Одолей свой страх сейчас! Докажи, что ты мужчина! . И Шут, утирая кровь из разбитого носа, упрямо вцепился в стремена, чтобы вскарабкаться в седло.
        Разумеется, Виртуоз помнил тот разговор. Он сердить плюнул и проворчал:
        - Умник! Сравнил… - но ничего больше не добавил и, оставив приемыша нервно вздрагивать у фургона, вернулся к выступавшим.
        Канат снился ему и после. Но редко. И Шут уже знал наверняка, если во сне он вновь падает - быть беде…
7
        Коротая время до приезда короля, Шут провел такие чудесные дни, каких не знал уже давно… Они были наполнены звонким щебетом птиц, синим небом над головой, душистыми ароматами леса, теплым ветром, развевающим волосы во время стремительной скачки… Это были дни беззаботного веселья и светлой радости ожидания. Каждое утро дарило Шуту искрящиеся росой луга и студеную воду со дна ручья, переливчатые трели кузнечиков и ласковое прикосновение теплых солнечных лучей. Очень скоро его кожа покрылась легким золотистым загаром. Живя во дворце, Шут редко выбирался за пределы города - теперь ему пришлось заново вспоминать, что такое обгоревшие на солнце плечи, занозы от шиповника и укусы диких пчел… Он снова узнал, как пахнет травный чай, заваренный на костре, как тихо может быть вокруг в знойный полдень, и сколь бездонно ночное небо над головой. Ему казалось, он вновь вернулся в детство. Даже тревожные сны оставили Шута, позволив сполна насладиться безмятежностью этих дней.
        Продолжая выдавать себя за южанина, он иногда наведывался в деревню при усадьбе, покупал там еду и узнавал последние новости. Но сразу же дал понять местным, что к разговорам не расположен по причине природной немоты, и никогда не задерживался, стараясь поменьше мозолить глаза своим присутствием. Женщины, как обычно, норовили улыбнуться ему поинтересней, а мужики смотрели косо, нутром чуя Шутову инаковость и чуждость. Но поводов задирать себя он не давал, а обижать заезжих просто так в деревушке было не принято. Благословенный край…
        Шуту хотелось бы остаться здесь подольше, но он предвидел, что судьба не даст ему такого шанса. Чувствовал, как неведомые силы сводят воедино множественные нити его бытия, собираясь завязать большой узел, с которым закончится все, что он знал прежде. Грядущие перемены были так зримы, что Шут мог даже не думать о них, он просто ощущал каждой частицей своего существа, как стремительно утекают последние дни той жизни, к которой он так привык за годы, проведенные в Золотой…
        И также отчетливо он чувствовал Руальда.
        Когда король прибыл в летнюю резиденцию, Шут понял это прежде, чем услышал далекий лай собак и сигнальные рога. Просто внутри у него появилось четкое ощущение, что Руальд рядом.
        Он старательно натер лицо и руки сухой глиной, моментально став смуглым южанином, а потом бесшумно и стремительно, как ласка, подобрался к самой стене усадьбы. Каменная ограда была высока, но ему не составило труда забраться на дерево, а потом по длинной ветке перебраться в сад, что и впрямь оказался необыкновенно красивым. И огромным - Шут не сразу нашел нужную тропинку, которая мимо тинистого пруда, мимо старой часовенки, через узкий мостик привела его к открытой лужайке перед дворцом. Шут даже укорил себя за то, что не нашел времени изучить территорию усадьбы раньше.
        'Теперь здесь, наверняка, всюду будут гвардейцы, - подумал он огорченно, но вскоре с удивлением понял, что королевская чета прибыла на отдых почте без стражи. Вероятно, Руальд, благодаря ядовитым речам Торьи, пришел к убеждению, что после смерти брата никто уже не посмеет нарушить мирный уклад его жизни. Все это Шуту не понравилось. Очень не понравилось. Он беспрепятственно подобрался к дворцу, а затем, обогнув его по широкой дуге, нашел место, где сад примыкал к его белым стенам вплотную, совсем как под окнами его комнаты в Солнечном Чертоге.
        Охраны почти не было. О чем только думал Дени…
        Шут не стал даже пытаться проникнуть внутрь, хотя сумел бы наверняка. Он просто постоял под окнами, укрытый густой зеленью миртовых ветвей. Шут не знал, что делает король, но чувствовал, что Руальд устал и раздражен. Что у него опять болит рука, и только присутствие жены облегчает это страдание.
        За зиму и весну рана короля затянулась, но вероятно связки не срослись, как положено или что-то еще там было у него повреждено серьезней, чем казалось сначала… Так или иначе, а рука у Руальда болела всякий раз, как близилась непогода. Впрочем, хвала богам за то, что хоть пользоваться ею он мог, пусть даже и не вполне хорошо.
        'Странно, - подумал Шут уже не в первый раз, - Нар может исцелить его… Отчего же не сделает этого? Не осмеливается? Быть может, ей мешают наложенные прежде чары? .
        Шут с некоторым удивлением понял, что был бы не прочь поговорить с ней сейчас. Страх потерять над собой контроль прошел. Слишком долго длилось его добровольное одиночество… Теперь Шут был бы даже рад поделится накопленным опытом, своими открытиями и новыми ощущениями. Он знал, что Нар поймет его…
        Шут вдохнул поглубже и открыл глаза по-другому.
        'Нар… Я здесь…
        Его внутренний взгляд скользнул по светлой комнате, по прекрасным янтарно-золотым витражам, коснулся нежно-кремовых занавесей и устремился в сад… Шут понял, что видит глазами маленькой королевы. В первый миг он оторопел, а потом услышал ее голос так явно, будто Нар стояла рядом.
        'Здравствуй, мой шут…
        'Здравствуй… , - ответил он, надеясь, что это не морок и не расстройство ума.
        'Я знала, что ты придешь… Чувствовала тебя… Будь осторожен! Я помню твой сон. Он все еще висит над нами. Он все еще пугает меня…
        Шут хотел ей ответить, что тоже по-прежнему предчувствует беду, но вдруг моргнул и, жадно схватив воздух, сел наземь. Возвращение в обычный мир получилось странно болезненным и внезапным. Как будто кто-то ударил его по голове. Он даже огляделся, но никого, разумеется, не увидел. Между тем, солнце уже почти село, его огненный край едва выглядывал из-за кромки леса. На усадьбу опустились сумерки, принеся с собой прохладу и безмерное количество комаров. Шут не стал больше задерживаться. Потирая укушенные руки, он поднялся с травы, бросил последний взгляд на окна - которое из них ее? - а потом выбрался обратно за стену и, спасаясь от злобствующих перед дождем насекомых, быстро побежал обратно к домику.
        Когда он, тяжело дыша, вернулся, Шелк, нетерпеливо прядая ушами, дал понять хозяину, что тоже не прочь порезвиться. Шут приласкал вороного, угостив его половинкой сахарной булочки, которую припас накануне. Коржик изрядно подсох с того дня, когда Шут купил его у пекаря в деревушке, но конь был рад и такому угощению. Шут тоже. Он отпустил жеребца, а сам развел костер и принялся готовить ужин.
        Больше Шут к усадьбе не ходил. Интуиция подсказывала ему, что теперь нужно просто ждать.
        И он ждал.
        Ждал, когда его видение станет настолько ясным, что хватит одной встречи с Руальдом, чтобы сломать его проклятье. Одной встречи, одного мига…
        Что будет потом, Шут представлял себе весьма смутно. Остаться бы живым… Тогда можно будет вернуться на Острова, жить у Ваэльи. Учиться. Хоть ведунья и уверяла его, что она знает слишком мало, а сила ее невелика, все же она могла дать ему значительно больше, чем предполагала сама. И прежде, чем искать другого наставника, стоило убедиться, что он на самом деле уразумел все, чему учила его эта женщина. А пока это было совсем, совсем не так… Шут прекрасно отдавал себе отчет, что не запомнил и половины из того, о чем толковала ему Ваэлья. Он только-только начал осознавать, как вообще управляться со своим даром - непослушным, непредсказуемым, таким изменчивым… И вопросов у него был целый ворох.
        А настоящих-то магов - поди найди… Где они? Кроме Нар, Шут не слыхал ни о ком. И сама тайкурская колдунья сказала, что знает лишь пару человек, равных ей по силе. Разумеется, они тоже были из Диких Княжеств, куда ни один нормальный человек по своей воле не сунется. А в Закатном Крае людей, наделенных Даром, почти не осталось. Лишь редкие ведуны, которым даже с Ваэльей не тягаться… Никакого внятного объяснения, отчего так вышло, не имелось. Вот в Заморье все понятно - там всех, кто владел Силой, поголовно жгли и резали, во имя якобы их бога, которому чем-то не устроило наличие у заморцев магических способностей. Даже подумать страшно… Но на просторах Внутренних Королевств, включая и Закатный Край, такие гонения никто не устраивал. Никогда. Магия просто покинула эти земли…
        В сказочках, которыми принято потчевать детей, все толковалось просто - мол, перестали рождаться люди со способностями к Дару. Однако стараниями Ваэльи Шут прекрасно знал, что это полная чушь - магом может стать если уж не любой ребенок, то каждый пятый точно. Пусть хилым, малосильным поначалу, но должное обучение, а после - практика и опыт способны вывести того, в ком есть задатки, на достаточно высокий уровень мастерства. Так что, дело было не в способностях. Люди утратили знание… И даже когда рождались такие, как Шут, наверняка они оставались в неведении относительно своего уникального дара, ибо подданные Королевств редко общались с дикими народами, которые это знание еще хранили.
        Конечно, Шут мог бы учиться у Нар… но это едва ли представлялось ему возможным. Когда чары будут разрушены, тайкурянка навряд ли скажет Шуту 'спасибо'. Скорее всего, обозлится так, что как бы самому не схлопотать новое проклятьеце взамен того, что так долго и с трудом снимала Ваэлья. Шут так и не разгадал, кто же подослал ему то славное яблочко со спицей. Два года назад - это очень давно… если он кого и обидел в ту пору, попробуй-ка догадайся, что это был за человек с такими нехорошими связями…
8
        Дни бежали незаметно. Лето вошло в полную силу, жаркое и солнечное. Шут стал таким загорелым, что отпала необходимость натираться глиной. Его волосы побелели на солнце, обретя почти такой же цвет, как у Руальда, подошвы ног затвердели, подобно древесной коре, а мышцы обрели небывалую силу и упругость. В какой-то момент Шут с удивлением понял, что никогда прежде не был в такой хорошей физической форме. Жизнь на природе подарила его телу какую-то особую естественную красоту. А может быть Шут просто перестал наконец считать себя убогим.
        Он наслаждался каждым днем. Каждая мелочь была важна - теплые вечерние дожди, радостное ржание Шелка, красные сполохи земляничники, бабочки над головой, нежный шелест густой луговой травы…
        Шут знал - это последний подарок.
        И когда дыхание осени коснулось Закатного Края, он был готов.
        Шут не понимал до конца, что именно он сделал и как, но за лето его связь с Руальдом стала прочней того каната, что завязывал отец Дейры. Шут чувствовал короля всегда, он привык к его присутствию в своем сознании и уже с трудом представлял, что этой связи может не быть.
        Но время пришло. Время вернуть Руальду себя. Полностью. До конца. Разорвав напоследок и эти узы. Как неизбежно руки отпускают перекладину, когда силы на исходе, так и эта умственная связь имела свой предел. И тут уже главное было - не упасть, а сделать тот трюк, ради которого все и затевалось…
        В то утро, когда он почувствовал это, на лес опустился такой густой туман, что отворив дверь, Шут замер на пороге, с удивлением вглядываясь в сизую дымку, сокрывшую весь мир. Он свистнул коня и тот нерешительно заржал, но не покинул своего стойла под навесом у дома.
        'Странное утро, - подумал Шут. - В самый раз для странных дел…
        Он почти наощупь подошел к Шелку и приласкал любимца, пообещав, что все будет хорошо. Но уверенности в его голосе не было, поэтому вороной лишь сердито тряхнул гривой и отвернулся.
        - Ну, прости, - прошептал Шут, проводя рукой по черной гриве. - Я не буду привязывать тебя. Если не вернусь - ты всегда сможешь уйти к людям, - он прижался щекой к теплой мохнатой морде, слушая, как стучит где-то под шерстью тонкая жилка.
        - Пойду, - вздохнул Шут и, не оглядываясь, зашагал прочь от дома, в сторону Лебединого Дворца. Чувство 'раскрывающихся рук' накатывало на него все сильней, Шуту казалось еще миг - и он соскользнет в другое видение, где и все и произойдет.
        Не успел он отойти далеко, как туман неожиданно быстро поднялся, рассеявшись под яркими лучами солнца. Будто и не бывало… И Шут вовсе не удивился, когда со стороны усадьбы донеслись голоса охотничьих рогов.
        'Что ж, - подумал он, - тем проще. В лесу я без труда найду момент, чтобы увидится с Руальдом лицом к лицу. Я успею. Должен успеть… второго шанса не будет…
        Опьяненный уверенностью и силой, отрешенный и почти ушедший в другой мир, Шут бежал легко, едва касаясь земли, совсем как в детстве. Готовность увидеть звенела в нем натянутой струной, наполняла неизведанным прежде чувством решимости и бесстрашия.
        И он спешил. Спешил успеть, пока эта энергия не иссякла, не развеялась попусту, пока руки не сорвались с перекладины… Он устал ждать. Устал жить с Руальдом в себе. Больше всего на свете Шут хотел покончить поскорей с этим делом. И пусть его потом схватят, не важно… Больше так нельзя…
        - Эй! - Звонкий окрик заставил его замереть, вновь ощутив землю под босыми ногами. Шут резко обернулся. Мир вокруг него пульсировал, и зрение было странно суженным, Шут видел только то, на что смотрел, все остальное расплывалось светлыми вспышками.
        'Гвардейцы? Деревенские? - он готов был вновь броситься вперед.
        Но меж деревьев стояла Нар.
        Ее волосы отросли и завились легкими колечками, в которых теперь сверкали драгоценности, а фигура под свободным васильковым платьем округлилась так, что Шут не мог оторвать от нее глаз. Пока он стоял, не зная, что сказать, Нар подошла и, взяв его ладонь, просто положила ее себе на живот. Она улыбалась и тоже не спешила говорить.
        - Почему ты здесь? Одна? - выдохнул, наконец, Шут. Мир медленно обретал обычные очертания. Несколько взмахов ресницами, и белые пятна рассеялись.
        - Сбежала от Руальда. Этот мужчина стал так надоедлив. И все его слуги… Захотела побыть одна, - он почувствовал, что под его ладонью что-то упруго двинулось, и испуганно отдернул руку.
        - Не бойся, глупый шут… - в голосе Нар не было насмешки, только теплая радость, - сын узнал тебя. Он очень сильный. Все время вертится и стучит пятками в живот. Не дает мне спать… - она тихо рассмеялась. - Этому мальчику не терпится прийти в наш мир.
        Шут смотрел на нее и не узнавал. Воительница ушла… перед ним стояла женщина. Королева. Волшебница.
        Нар сверкнула на него глазами:
        - Я изменилась, да? - усмехнулась, легонько ухватив Шута за белую прядь, что предательски выбилась из-под платка. - Ты тоже не тот, что был прежде. Увидь нас твоя королева - повыдергала бы мне все волосы за такого мужчину!
        - Ну что ты мелешь, Нар! - Шут смешался и опустил глаза. Почему-то от этих слов сердце ударило невпопад.
        - Я знаю, что. И ты знаешь. Ну да не будем об этом. Только… постой! Ты что, колдовал? Вокруг тебя все так и искрится!
        - Н-нет… Нет, - Шут отчаянно дернул головой, боясь выдать себя взглядом или словом.
        - У тебя появились новые секреты… Как это похоже на нашего любимчика! Впрочем, дело твое… - она взяла его под руку, будто они прогуливались в саду, и попросила:
        - Расскажи мне лучше, что ты делал все это время? Почему не уплыл на Острова?
        Он рассказал. Но на вопрос ее не ответил.
        - Ах ты, плутливый хорек! - воскликнула Нар. - Вот значит как… Неужели Руальд так дороге тебе, что ты не можешь его покинуть? Все время шнырял у нас под носом… Знаешь, а я ведь чувствовала тебя. Всегда. Я думала, у меня помраченье! Как ты сумел быть так близко и не выдать себя?! - она смотрела на него со смесью восхищения и негодования.
        - Я очень старался, - невесело хмыкнул Шут. Он уже понял, что судьба подготовила ему странный сюрприз - ломать чары тайкурской колдуньи, похоже, придется в ее присутствии… Готовность сделать это все еще владела им, не смотря на то, что мир вокруг перестал пульсировать.
        - Старался! - Нар сердито пнула обломок сухой ветки. Она не догадывалась ни о чем…
        - От меня-то можно было бы и не скрываться!
        - Нельзя, Нар… Слыхала, как у нас говорят? О чем толкуют двое, знает вся Гавань. И… ты сейчас-то не боишься, что нас увидят? Королева на сносях гуляет с каким-то босоногим проходимцем.
        Нар тут же взглянула на его голые ступни, перепачканные в земле и травяном соке, и опять рассмеялась:
        - И впрямь, босоногий! Нет, мой шут, я не боюсь. Все слуги уехали с Руальдом, а кто не с ним - во дворце. Я ушла тайком. К тому же этот лес такой густой и звонкий, что здесь можно гулять целый день, и никто тебя не отыщет, если сам не пожелаешь.
        Он знал это.
        - И если что-то случится, никто тоже не отыщет…
        - Оставь! Я устала думать о плохом. Я хочу быть свободной! - она отвернулась, спрятав глаза, а потом вдруг воскликнула: - Ты знаешь, что тут есть заброшенная часовня? Даже, наверное, храм. Мы были там с Руальдом пару раз, но он так беспокоился обо мне, что ничего толком не дал осмотреть. Пойдем! Пойдем туда сейчас! Это недалеко, не больше часа в один конец! Я давно хотела подняться наверх.
        - Не надо, Нар. Тебе и правда не стоит никуда ходить и тем более лазить по старым стенам…
        'Да и у меня есть задача поважней…
        - О, Небесный Повелитель! Я сказала 'идем' - значит идем! Не хочешь, пойду одна. Надоели вы мне все… - и она решительно устремилась куда-то вглубь леса.
        - Нар! - Шут догнал ее и схватил за руку. - Ну, пожалуйста! Не надо!
        - Надо! - она выдернула ладонь и пошла еще быстрее смешной такой, чуть косолапой походкой.
        - Дура… - вздохнул Шут и, сердито ломая в руках тонкий прутик, последовал за женой короля.
9
        - Смотри! Смотри, как здесь красиво! Э-ге-гей, - Нар стояла посреди старой каменной залы, густо поросшей плющом, и выглядела такой счастливой, что Шут устыдился своих страхов. В конце концов, чего он так тревожился? В этом старом храме действительно оказалось совсем не опасно, лестница наверх была широка и полога, Нар поднялась по ней, даже не запыхавшись. А вид из-за полуобвалившейся стены и впрямь открылся чудесный - бесконечное зеленое море с вкраплениями первого осеннего золота. Развалины венчали высокий холм, откуда далеко было видать весь лес, Лебединый Дворец и маленькую деревушку чуть в стороне от него.
        - Не подходи к краю, Нар, - потолка над залой давно не было, а стена зияла такими широкими дырами, что в них могла бы въехать телега.
        - Да что я, девочка?! - она будто нарочно встала у самой кромки одного из провалов. Шут сморщился от досады. Он терпеть не мог этих женских глупостей. Нагляделся и наслушался их, пока был служанкой. Но говорить больше ничего не стал. И впрямь, не девочка. Сама все понимает. Он ухмыльнулся, увидев, как крепко держится Нар за булыжные кирпичи, торчащие из разрушенной стены.
        Солнце уже стояло высоко, Шут тоже подошел к проему и, приложив ладонь к глазам, пристально вгляделся в зеленую чащу. Он слышал гул рогов, но самих охотников не мог разглядеть за густыми древесными кронами.
        - Они там, - Нар одной рукой все еще придерживалась за камни, а второй указала куда-то вправо. Шут напряг глаза и заметил, наконец, движение в той стороне. Странная дрожь охватила его. То было волнение, предваряющее переход в другой мир.
        'Начинается… - подумал он, глубоко вдохнув и закрыв глаза. - Пора!
        - Шут? Эй, да что с тобой? - но он уже почти не слышал ее голоса, его несло, несло туда, откуда долетал зов сигнальных рогов и радостные крики… Они звучали все громче, и еще - испуганный храп оленя, удары десятков копыт о сухую землю, лязг стремян и уздечек, ржание лошадей, треск ломаемых сучьев, голоса, голоса… Ну, где же он?!
        'Вот. Вот ты где, Руальд. Я вижу тебя! Ты мчишься вперед так неистово, будто от этой охоты зависит твоя судьба. Что ж, лети. Пусть твой гнедой жеребец вздымает тучи пыли, пусть ветви хлещут тебя по плечам - это не важно. Я вижу.
        Вот оно.
        То о чем говорила Ваэлья.
        Вот оно.
        Твоя боль, твое помрачение.
        Такой маленький черный шип, засел в груди, попробуй достань…
        Но я могу.
        Могу!
        Могу!!!
        Он ухватил эту пакость и выдернул ее. С корнем! С мясом! Прочь…
        'Ты свободен теперь, мой король… , - и почувствовал, как заклятье, державшее Руальда в своих путах, порвалось, точно натянутая струна. А оборванный конец хлестнул туда, откуда брала начло эта связь…
        Пружинисто ударил Нар.
        Шут услышал крик. Такой же, как в тот вечер, когда сжег яблоко-проклятие. Только на сей раз крик был живой, он звучал в реальном мире, он был исполнен такой боли, что сознание Шута стремительно отбросило назад, в разрушенный храм. Шумно выдохнув, он распахнул глаза и увидел, как непонятная чудовищная сила скручивает жену короля, ломает и опрокидывает… навзничь… прямо в каменный разлом.
        - НЕЕЕТ!!!
        Он не заметил, как сбежал по лестнице туда, где раньше был храмовый двор. Каменные плиты, едва поросшие травой…
        'О, боги! - там было не меньше пяти человеческих ростов, - Боги, нет! Нет!
        Она лежала на боку, держась за живот, и тихо скулила.
        - Нар! - Шут упал перед ней на колени. Руки сами собой метнулись закрыть лицо, когда он увидел чудовищных размеров багровое пятно, что расползалось под васильковым подолом… - Нар… О, нет… Нар… Сколько крови!
        - Тише… - она застонала. - Дай мне руку… Дай! - Шут схватил ее тонкие, перепачканные кровью пальцы и сжал так, будто они могли растаять, исчезнуть… - Мой шут… - судорога исказила ее лицо, но Нар вновь разлепила губы: - Ты великий маг… Ты все-таки сделал это… я знала… всегда знала, как только увидела тебя. Жаль, что не было другого пути… пусть… пусть будет так. Я… рада… Руальд станет собой… я ошибалась… ошибалась с самого начала… мой бедный король… - Шуту показалось, она бредит. Но внезапно Нар сильней стиснула его руку: - Держи меня! Держи. Твой сын готов прийти… Я смогу… Смогу, если ты дашь мне свою Силу… Помнишь… как тогда… на башне, - ей было трудно говорить. - Мое тело умирает, но я… еще смогу подарить жизнь нашему сыну, если ты дашь мне… направить свою Силу.
        Шут понял. Он прижал ее ладонь к своему сердцу и распахнул его настежь. Навылет. Без границ, без рубежей, без мыслей, без слов… Как в тот день, во время бури… как в ту ночь… А удивительная маленькая колдунья вновь подхватила и направила безумный поток, способный поглотить все. Направила внутрь себя, чтобы энергия наполнила изломанное тело, дав ему возможность исполнить свое последнее предназначение…
        Шут перестал существовать. Была только Сила и ничего, кроме Силы.
        А потом все оборвалось, и он услышал…
        Дитя… Его тонкий голос походил на мяуканье котенка…
        Шут тряхнул головой, пытаясь прийти в себя, пред глазами все плыло. Он почувствовал, как обмякла и выскользнула маленькая ладонь из его руки.
        - Нар… Нар… Не уходи! - Он вновь отыскал и стиснул эти детские пальчики. - Так не бывает… Так не может быть…
        - Фарр… Я назвала его Фарр. Это значит… дитя огня и ветра. Ветер - это ты, мой любимый… Смерти нет… мой шут… Отпусти меня… не держи… не держи, не нужно больше… то слишком… больно…
        Он медленно разжал руки.
10
        Шут не кричал, не бился в истерике. Он просто сидел, уткнувшись лицом в колени, и как безумный раскачивался из стороны в сторону. Глаза его были сухи и пусты, точно два пересохших колодца. Рядом тихо и жалобно плакал ребенок.
        Только когда Нар ушла, он вспомнил, что есть еще это несчастное дитя, которое никогда не узнает, какой была женщина, давшая ему жизнь, и кто на самом деле его отец. Нужно было скорей обрезать кроваво-сизый шнур, который все еще связывал младенца с мертвой матерью, пока смерть не коснулась и его. У Шута не было ножа, он точно дикий зверь перегрыз пуповину зубами и, завернув сына в свою рубашку, оставил его лежать на согретых солнцем камнях. Мальчик был совсем маленький, но Шут знал наверняка, что он достаточно сильный, чтобы выжить.
        Он не смотрел на этот сверток. Он вообще ничего не видел, хотя темная пелена больше не застилала глаза. Шуту казалось, он вовсе перестал воспринимать мир. То, что он сделал, было так чудовищно, что не оставляло больше места ни для чувств, ни для мыслей.
        Время остановилось. Жизнь застыла, точно река, попавшая в ледяные оковы.

…И этих людей Шут заметил только, когда тень одного из них упала на запрокинутое белое лицо Нар. Медленно, будто во сне, он поднял глаза и истерично засмеялся - все пятеро незваных гостей были одеты в темные плащи с надвинутыми на глаза капюшонами, из-под которых нелепо выглядывали одинаковые черные маски.
        - Он безумен? - глухо спросил один.
        - Нет, - прозвучало в ответ, - господин Патрик немного шокирован тем, что натворил. Но он в своем уме… Хотя мы, по счастью, можем больше не опасаться его выдающихся способностей. Господин королевский шут сейчас не в том состоянии, чтобы представлять собой хоть малейшую угрозу. Жаль только, что ребенок успел родиться… Боюсь, это создаст нам много лишних хлопот…
        - Что вам нужно, - он не понимал, кто эти люди и зачем они пришли. Их голоса были незнакомы, он никогда не встречал их раньше. Поглощенный своим отчаянием, Шут даже не осознал, что им известно о его магической силе. Но странные господа в масках не обратили на его слова никакого внимания. Самый низкорослый подошел к Нар и некоторое время стоял над ней.
        - Да, тайкурская ведьма мертва. Хоть в этом нам повезло. А ее отродье мы найдем куда пристроить так, чтобы Руальд никогда не узнал, что его долгожданный наследник вообще остался в живых. Но с этим, - он выбросил тонкий сухой палец в сторону Шута, - пора кончать. Слишком много проблем от какого-то бродячего комедианта. Сколько можно терпеть его вмешательство? Давно бы уже все было, как задумано, не лезь он клином в каждую щель!
        - Что?! - до Шута, наконец, дошел смысл того, о чем говорили чужаки. - Подите прочь! - одним стремительным движением, он оттолкнулся от земли и, схватив ребенка, рванулся мимо коротышки вниз по склону.
        Шут бежал быстрей ветра, летел, обгоняя смерть, молясь лишь о том, чтобы ни кинжал, ни стрела не успели его догнать.
        Но людям в масках это и не было нужно.
        Когда чужая воля страшным ударом сломала его защиту, разорвав на части сознание, Шут понял, что такое настоящая Сила. Мир вспыхнул безумной болью и рассыпался мириадами осколков.
        Тьма поглотила все.