Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Корчевский Юрий : " За Троном Царская Милость " - читать онлайн

Сохранить .
За троном. Царская милость Юрий Григорьевич Корчевский
        Героическая фантастикаФельдъегерь #5
        Короткое, но яркое царствование Федора Алексеевича ознаменовалось важными реформами. Проведена общая перепись населения, в армии отменено местничество, при котором для занятия командной должности учитывались не личные заслуги и боевой опыт, а «заслуги предков». Государь набирает в свою команду молодых и энергичных людей.
        Алексей Терехов, бывший офицер спецслужб, волей случая заброшенный в XVII век, делает при царском дворе головокружительную карьеру - от простого стрельца до сотника личной стражи. Ему есть где применить свои навыки - Россия ведет тяжелую войну против могущественной Османской империи и союзного с ней Крымского ханства.
        Но «стоять за троном» - крайне опасное занятие, всегда найдутся завистники, готовые оболгать и предать «безродного выскочку». Но даже после неправедного суда и ссылки Терехов остается верным солдатом своей страны, служащим не за царские милости, а по велению сердца.
        Юрий Корчевский
        За троном. Царская милость
        
        

* * *
        Глава 1. Артефакт
        Москва - город многоликий. Деловой, суетливый, промышленный, не спящий днем и ночью. Молодежь в ночных клубах до полуночи отрывается. Из многих провинций съезжаются студенты в столицу. Вырвавшись из-под родительской опеки, пускается молодежь во все тяжкие. Ночные клубы зачастую рассадники наркомании, выпивка.
        Только вышел Алексей Терехов из этого возраста. Всего двадцать семь лет, а повидал в жизни много. Собственно, и не одну жизнь прошел, если все годы сложить, что в другом времени провел, так на пенсию пора. Столько повидал, испытал, перенес, пережил, что на десятерых с лихвой хватит.
        Жена Наталья шебутная по характеру и роду деятельности, все же журналистка, да еще моложе Алексея на пару лет. Детство не перебродило, играет. Уже остепениться пора, замужем, ребеночка родить. Отмахивалась - рано. Карьеру надо делать, на ноги встать.
        Периодически по заданию редакции жена ездила в командировки. Собственно, в одной из таких командировок, едва не окончившейся трагически, Алексей с ней познакомился. С гонором девчонка была. Как же, столичная штучка в деревню приехала. Только вся шелуха слетела за несколько дней, когда в авиакатастрофу попали, а Наталья - в руки беглых уголовников. С тех пор осмотрительнее стала, осторожнее, поняла: судьба знак свыше дала. Кто услышал, привычки поменял, а то и образ жизни.
        Вот и Наталья спокойнее стала с замужеством, не рвалась уже в «горячие точки» или в глухомань несусветную, куда вертолетом не всегда добраться можно. В областной центр легко, а в Питер так и вовсе с удовольствием. Северная столица всегда отличалась от Москвы культурой, поведением жителей. Любимый город Петра спокойнее жил. Да и посмотреть в Питере было на что, берегли питерцы старинный центр. Не то что в Москве при Лужкове: купеческие особняки порушили, настроили безликих коробок торговых центров, каких в любом европейском городе полно. Только старые постройки своеобразие городу придают - глазу приятно и туристы едут.
        Иной раз на выходные выбирались с Натальей в Питер или Ярославль, города Золотого кольца - Ростов, Владимир. После путешествия во времени с помощью артефакта Алексей историей интересоваться не на шутку стал. Исторические фолианты в читальных залах штудировал, на дом книги брал пера серьезных историков. Сам видел, как Русь или Московия жила. Не такая она лапотная и посконная в реальности оказалась, временами поцивилизованней той же Франции или Англии. Однако иноземцы свысока смотрели: как же, народ в шкурах ходит, дикари и варвары. А в толк взять не могли, что зимой, когда морозы за тридцать, а то и сорок градусов, без шубы или полушубка через час околеешь. Но боялись Русь всегда. Земли обширные, богатые лесом, зверем. Народа много свободолюбивого. Все захватчики рано или поздно укорот получали. Одно плохо - не всегда стране с правителями везло. То борьба за власть и в результате на трон садится не самый умный и здоровый, а то иностранцы закулисно правят. Все жены почти, царицы русские, императрицы дома Романовых, немецких кровей. А из них только Екатерина II государственным мышлением обладала. При
ней страна богаче стала, землями приросла.
        Когда Наталья уезжала по делам редакции, Алексей скучал, томился. Работа или служба непыльная была, хоть и рисковая - в отделе инкассации известного банка.
        Деньги нормальные платили, да уныло - однообразно. Конечно, когда деньги есть, это хорошо, они дают некоторую свободу, хотя бы выбора. Но не в них счастье, Алексей это твердо и точно знал. В его руках столько золота было, другому и не снилось. А разве он от этого счастливее стал? Сквозь пальцы богатство утекло. Цепи золотые, перстни, дома, жеребцы, оружие отменной выделки. Как дым рассеялись, оставив только воспоминания. Просыпался иной раз ночью с бьющимся сердцем, не мог понять: приснилось, что скачет на лихом коне, ветер бьет в лицо, выдавливая слезы, а в руке - сабля. И такое острое чувство охватывало, что в груди щемило. Да, в этом времени спокойно, культурно, мужчины галстуки и шляпы носят, женщины брюки надели. Но нет драйва. Молодежь попусту рискует, подростки - зацеперы, люди постарше и побогаче - дайвинг, горные лыжи, чтобы пар выпустить. В те, прежние, времена было куда адреналин выплеснуть с пользой для себя и для страны. Если мужчина воин, то умел постоять за себя, коли обиду, урон чести нанесли. А ноне за каждый пустяк, за оскорбление несуществующее кулаками помахать норовят.
Самомнение и самолюбие завышенное. Наворовал «капусты», купил джип, думает - король на дороге, все позволено: на красный свет на светофоре проехать, «Скорую» не пропустить, женщину или ребенка обидеть. Потому как богатый еще не значит умный, деликатный. Бабки нахапал наглостью, изворотливостью, беспринципностью. На Руси купцы тоже деньги зарабатывали, но честью дорожили. Сделки большие заключали на слово, скрепив рукопожатием. А ныне договор при печати не исполняют.
        Временами Алексей думал: не в этом времени он родился. Ему бы эдак лет триста - четыреста назад появиться надо было. Да кто из нас выбирает время, место, родителей… А кому повезло, полагают, Бога за бороду ухватил. Глядь - а жизнь мимо прошла, профукал на понты, на мелочь. Только вспять не повернешь.
        Когда Наталья уезжала на несколько дней, Алексей доставал из тайничка памятные и дорогие сердцу вещи: каменный артефакт, перстень от Остриса, золотую фигу - подарок от него. Вещицы поглаживал, вспоминал. Если раньше остерегался артефакт тереть пальцами, то ныне он поцарапан, потерт изрядно и выщербина от ножа есть, уже не являет чудеса.
        Вот и сегодня Наталья в Волгоград укатила, он только со службы пришел. Поужинал, пива попил. Ноги сами к тайнику принесли. Вещицы любовно оглядел, каждая о пролетевшем времени, о друзьях напоминает. Механически надел перстень с бриллиантом, золотую фигу погладил, потом за артефакт взялся. То ли полнолуние сказалось, то ли звезды так встали. А только погладил камень с полустертыми рунами легонько, как уже знакомый треск раздался, закружилась голова. Алексей же, как и в предыдущие разы, не готов оказался. Ни оружия при себе, даже ножа захудалого, ни злата-серебра. А как был - в спортивном костюме, так и оказался в другом времени. Ошибиться невозможно. Изба бревенчатая, потолки низкие, маленькое окно со слюдой вместо стекол. Только свет пропускает, а не видно ничего сквозь слюду. Сам же Алексей в постели широкой, на перине мягкой. Кто он здесь, а главное - год какой? Лежал тихо, соображал, что предпринять. Судя по яркому свету - утро. За дверью голоса слышал. Только бубнят неразборчиво. То ли на старославянском, то ли на других наречиях. На Руси народностей много, даже славянских - кривичи, вятичи,
древляне, а еще мордва, весь, вотяки, татары, прочий люд. В городе он или в деревне? Кто на троне? Вопросов много, да ответов нет. Вставать пора. Алексей машинально проверил: на месте ли крестик? На Руси без креста и веры православной плохо. Терпима Русь была к иноверцам. Кто только ни приезжал: купцы магометанские, католической веры - поляки, да протестантской - немцы, да иудеи, сначала из Хазарии, а когда пала она, так и с Востока. Однако же терпимость не заменяла веру, иноверцы порой обмануть могли. С Русью торговали с охотой, товары здесь редкие и прибыль большая. Где еще возьмешь меха, рыбью кость, пеньку, воск, льняные ткани? Но и сюда везли шелка, парчу, а более всего ходовым товаром пряности были. У каждого русича на поясе всегда мешочек был, где смесь соли и перца черного молотого была. Как говорится, недосол на столе, а пересол на спине.
        Артефакт с перстнем от Остриса в маленький кожаный мешочек, с палец размером, сунул. Благо - в руке держал, когда потереть хотел. А вышло неожиданно. Только Алексей уже не был шокирован, как в первый раз. Да и был уже в разных временных промежутках, пообтесался, писал по-старославянски, традиции и привычки знал. Одно плохо - ни денег, ни оружия. Не купец он, а воин, без острой сабельки не представлял, как зарабатывать можно. Кистень взять и грабить идти? Душа не лежит, да и шею свернут быстро. Стенька Разин и дружину разбойную имел, и саблю, богатства скопил, а кончил плохо.
        Государство, какое бы медлительное и неповоротливое ни было, рано или поздно возмутителей спокойствия на плаху уложит или петлю на шее затянет.
        Алексей открыл сундук. Не было в то время шкафов для одежды, только-только начали они появляться у богатых, да и то из-за границы. Одна доставка чего стоила. За морем телушка - полушка, да рубль перевоз. А сундук пустой. Нехорошо. Он в спортивном костюме известной немецкой фирмы, но здесь будет выглядеть в нем более чем странно. Одеяния иностранцев отличались от российских. Коротенькие штанишки чуть ниже колена, короткие курточки, береты, безбородое лицо. Хоть лицо бритое, но это дело поправимое, щетина у него отрастает быстро, жесткая, черная. А деваться некуда, не сидеть же в комнате вечно. Пошарил по карманам. Мелочь с российским гербом, зажигалка, и все. Даже обменять ничего невозможно. Для начала хотя бы штаны. Вышел в коридор, сразу понял, что это постоялый двор. Сколько он их видел на своем веку… Типового проекта нет и не было никогда, а постройки один в один. На первом этаже кухня, или поварня, и трапезная для гостей, на втором - жилые комнаты для гостей, так называли постояльцев.
        Сейчас Алексея волновало: уплачено ли за комнату? Попал-то он сюда силой артефакта, но хозяину абсолютно фиолетово, ему деньги за постой потребны. Спустился по лестнице, за стойкой хозяин стоит. А как же? Приглядывать за прислугой, расчет получать, гостей встречать. Доверь деньги прислуге - стырят обязательно. Увидев Алексея, хозяин удивился:
        - Что-то лицо мне твое незнакомо.
        - Наведать приятеля заходил.
        Алексей направился к выходу, вещей, как и узлов, при нем нет, похоже на правду. На постоялом дворе останавливаются приезжие, а они без багажа не бывают. Из поварни запахи дразнящие - жареного мяса, печеного теста. Поел бы он сейчас, да в кармане пусто. Куда идти, что предпринять? Для начала решил узнать, в каком городе он, какой год и кто на Руси царствует. Это главное. Выйдя за ворота постоялого двора, остановил прохожего.
        - Любезный, не подскажешь, где я?
        - Обернись назад. Вывеска висит. Постоялый двор «У Потапа».
        - Я читать умею. Город какой?
        Прохожий ухмыльнулся.
        - Медовухи перебрал? Пить надо меньше. Москва это.
        - А на троне кто?
        Прохожий сплюнул.
        - Ты дурак?
        - Иноземец я.
        - А, понятно.
        Прохожий оглядел скептически спортивный костюм Алексея.
        - Срамота! - подвел итог. - Федор Алексеевич на троне. Да только мал царь-то, опекун его правит, Милославский, будь он трижды проклят!
        - Чем не угодил?
        - Мздоимец знатный, весь двор под себя подмял.
        Двором называли царское окружение, многочисленных стольников, конюших, оружничих, постельничих и прочий люд. А еще бояр - путных и служивых. Сильный удар по боярам нанесла опричнина Ивана Грозного. Многие рода боярские вымерли или в ссылке прозябали.
        Прохожий пошел дальше, громко ругая весь род Милославских.
        Но теперь хоть понятно стало, где он и чье правление. Раз Милославский опекун царевича, то Федор Алексеевич в лета еще не вошел и не женат. Стало быть, сейчас приблизительно 1674 - 1675 годы. Коротко правление Федора Алексеевича окажется, слаб здоровьем царевич был, в отрочестве лошадь с санями его переехала, спину изувечив. Однако начитан, грамотен был и в дальнейшем в царствовании преуспел. Землицей государство при нем приросло, доходы казны выросли, Москва белокаменной стала, избавившись от почти ежегодных пожаров, бедствия многих российских городов, поскольку избы простолюдинов и хоромы боярские деревянные были, а из-за дороговизны земли усадьбы стояли тесно. Стоит одному дому вспыхнуть, как улица выгорала, а то и квартал. Алексей постоял на месте в раздумьях. Для начала решил отправиться на торг. В городе он - самое главное место. Там не только товары покупают и продают, еще есть угол, где кучкуются желающие подрядиться на работу. А еще торг - это место, где обмениваются новостями. Алексей пошел убить двух зайцев. Новости узнать и на работу устроиться. Поденную либо постоянную. Торг, даже
торжище из-за огромных размеров, шумел. Продавалось и покупалось все: ткани, оружие, одежда, мясо и молоко, ювелирные изделия. Ходить в поисках товара можно было целый день.
        Алексей шел в поисках работы. На что-то надо жить. Обычно соискатели работы собирались в одном месте. Плотники, каменщики, кожевенники, шорники, да просто амбалы, как называют грузчиков. Сила была, а профессии нет. Попробуй правильно и красиво седло на лошадь сделать, если не учился, как шорник. А в ученики, в подмастерья, не всякого брали, способности нужны.
        Узнал от покупателей, где искомое место, пробиваться стал. Народа много, кто-то за покупками пришел, другие - себя показать, новости узнать. А только до нужного места на торгу не дошел. Этого мужичка он сразу приметил, некоторое время за ним пришлось идти. Мужичок головой по сторонам вертел, да вот незадача - не на товары на прилавках смотрел, больше вниз, где на поясах у покупателей мошна висела, своеобразный кошелек в виде маленького мешочка на веревочке. Мошна расшита была, могла быть из разного материала: кожи, парчи, плотной ткани - это уже по достатку владельца. Воры в толчее мгновенно кошелек срезали и растворялись в толпе. Зачастую действовали по двое-трое. Один жертву толканул, извинился. Другой в это время кошель срезал и передал третьему члену шайки, который с безучастным видом недалеко держался. Передача быстро происходила, неопытный глаз и не увидит. И даже если вора заподозрили и подоспевшая стража обыскала, кошелек не находят. А нет зримых доказательств - не вор. По такой же схеме современные карманники, или «щипачи», действуют. Ничего не ново в этом мире. Только карманов во время
царствования Федора Алексеевича еще не было. Появились они позже, когда Петр I привез из Голландии на Русь чужеземную одежду и моду. Вопреки всеобщему мнению, карманники - не начинающие воры, а элита уголовного мира. Ведь какую ловкость рук надо иметь, чтобы у трезвого и осторожного человека вытащить и срезать кошель, чтобы он не заподозрил ничего! Вот только наказание за кражи были разные. Если в наше время - отсидка в тюрьме и с условно-досрочным освобождением после отбытия половины срока, то городские стражники в старинной Москве передавали вора в руки палача. Тот выжигал на лбу букву «В», чтобы все видели, рвал клещами ноздри, был вор бит кнутом и сослан на каторгу. Зачем кормить преступника в узилище, содержать охрану, тратить деньги из государственной казны?
        Вор действовал в одиночку, Алексей не увидел подельников. Когда покупатель в богатом кафтане с супружницей зазевались, разглядывая женские украшения, вор ловко срезал кошель. Если бы Алексей не был настороже, то не успел бы увидеть момент. Вор уже успел пару шагов назад сделать, в сторону Алексея, как тот схватил его за руку. В этот момент потерпевший, не обнаружив кошеля с монетами, заорал благим матом.
        - Рятуйте, люди добрые! Обокрали! Держи вора!
        А вор пытался вырвать свою руку из мертвой хватки Алексея.
        - Сударь! Вот он - вор!
        Потерпевший кинулся к вору.
        - Отдай деньги, тварь!
        Вокруг сразу толпа образовываться стала. К месту, где шумели и кричали, стала пробиваться городская стража. Торг - место беспокойное, стражники тут были всегда. Вор сбросил свободной рукой кошель на землю, избавившись от улики, сам закричал.
        - Да вот же кошель! Сам обронил его, раззява!
        Известное дело, громче всех кричит «держи вора» именно сам вор.
        - Люди добрые, не терял я! Вот - полюбуйтесь: ремешок кожаный срезан.
        Вор криво усмехнулся, зло глядя на Алексея. Кошель на земле лежал, как раз между ними. Решил опорочить Алексея, на него вину свалить.
        - Он это, он! Одежа на нем немецкая. Он украл, я сам видел!
        Возбужденная толпа не стала разбираться, кинулась на обоих. Удары стали сыпаться со всех сторон. В Москве уже была немецкая слобода, именуемая горожанами Кукуем, по названию одноименного ручья, что протекал рядом. А немцами называли всех иноземцев, потому как русского языка не знали, не могли толком объясняться, были «немы».
        «Да что же это творится, - возмутился Алексей. - Сделал доброе дело, а его еще и тумаками награждают?» Врезал вору под дых, чтобы не подличал. Вор на кошель упал, скрючился от боли, разинутым ртом пытается воздух глотнуть. Алексея Господь силой не обидел, сто восемьдесят сантиметров роста, на голову выше москвичей. Раскидал вокруг себя нападавших, кто усердствовал - бил в подбородки. Знал четко: зубы выбивать нельзя и волосы драть, за то наказание по Правде, виру, иначе - штраф, платить придется. Вокруг Алексея и вора, лежащего на земле, круг образовался. Кто лежит, сбитый с ног, а кто успел подальше убраться.
        Потерпевший застыл с открытым ртом.
        - Рот закрой, а то муха залетит, - посоветовал Алексей. - И кошель подними, под вором он.
        Мужик покраснел. Какая-то немчура ему советы дает. Наклонился, вытащил мешочек с монетами из-под вора, только выпрямился, а тут из толпы городские стражники пробились. Слышали крики о воре, явились. Увидели мужика с кошелем в руках, у его ног второй корчится. Видимо, потерпевшего за вора приняли, за руки его схватили. Мужик закричал:
        - Не я вор, у меня украли! Вот он, вор!
        И пальцем вниз показывает.
        - И вот этот, немчура, тоже.
        Старший из стражников головой покачал:
        - Двое сразу красть не могут. А вора из немцев не видел никогда и не слыхал.
        Лежащего вора, все еще постанывающего, подняли.
        - Постони-постони чуток. Как ноздри рвать будут, орать будешь.
        Два стражника потащили упирающегося вора, а старший сказал потерпевшему:
        - А тебе, сударь, придется пройти с нами в Разбойный Приказ. Дьяк запишет, как да что случилось. Суд будет, а как же!
        - О Господи! - потерпевший уже и не рад был страже.
        Рад был Алексей: мягко отделался, вполне могло статься, что стражники и его бы прихватили. Нет, в первую очередь не о сытом брюхе думать надо, а об одежде. Иначе он среди москвичей как белая ворона. Отряхнул и поправил одежду, хорошо еще - не порвали.
        Отошел немного от места кражи и драки, как сзади голос:
        - Обожди маленько!
        Знакомых в городе у Алексея не было, не обзавелся еще, поэтому подумал - не к нему обращаются. Не обернулся, путь продолжил. А через минуту его за рукав куртки схватили. Дернулся Алексей, обернулся резко. Кто посмел? Перед ним муж в кафтане, сапогах, с аккуратно оправленной бородой. На «вы» тогда еще никто друг к другу не обращался, это позже Петр I ввел.
        - Ты меня?
        - Тебя, тебя. Отойдем в сторонку, поговорить надо.
        Говорить - не драться, это можно. Отошли где людей поменьше.
        - Ты где так драться научился?
        - Где научился, там меня уже нет.
        - Чем на жизнь зарабатываешь?
        - Господин хороший, шел бы ты своей дорогой. Я никого не трогаю, вот и ты не приставай.
        - Ершистый какой! Интерес к тебе имею.
        Сейчас бы такой интерес расценили неправильно. А тогда содомия грехом считалось, явлением постыдным. Алексей решил не торопиться. Если у мужа интерес есть, то будет предложение.
        - Оружие в руках держал когда-нибудь?
        - Меч, сабля, копье и даже пищаль, - улыбнулся Алексей.
        Про более современное, вроде пистолета, решил умолчать.
        - Уже лучше. А ты из каких будешь?
        - Сын боярский, - вспомнил свои приключения в Рязани Алексей.
        - Хм, видать, услышал Господь мои молитвы. Так ты косопузый?
        Косопузыми на Руси называли всех рязанцев за их привычку, отправляясь на отхожие промыслы, плотничать, держать топор за поясом, а не в суме или заплечном узле с остальным инструментом, как другие. Пояс от тяжести топора перекашивался, отсюда и прозвище.
        - Служил там. А ноне из Лифляндии. Лифляндия - земля ныне прибалтийская.
        - Так вот почему одежа такая, - кивнул незнакомец. - Чьих будешь?
        - Пока сам по себе.
        Вопрос «чьих будешь» подразумевал: «Кто покровитель, какому дворянскому или боярскому роду служишь?»
        - Ну прямо в масть всё!
        Незнакомец огладил бороду. Расчесана, умащена маслом для блеска и шелковистости. Чтобы видно было окружающим: не мужик лапотный перед ними, а муж солидный.
        - Пойдешь ко мне служить?
        - Куда и кем?
        - Ужель по кафтану не признал?
        - Прости, коли обидел. Много лет в Москве не был, не признал.
        - Полковник стрелецкий я фамилией Головатов. Мне такие бравые нужны. Высок и оружием владеешь, лицом не урод.
        - А если бы и урод? Скажем - шрам?
        - Ты что? А если государю на глаза попадешься? Никак не можно.
        - Какая стрельцу разница? Его дело с бердышом стоять.
        - Не сказал я разве? Полк мой Кремль охраняет. Каждый год пополнение требуется, кто по возрасту не годен, а кто от лихоманки помер. Обычно из простых стрельцов себе беру, люди проверенные, известные.
        - Ну да, я как темная лошадка.
        - Так-то оно так, - поморщился стрелецкий полковник. - Только ведь недоросля не возьмешь, даже если силен и надежен. Во дворец и послы иноземные заезжают, и дворяне знатные. Как в караул поставишь замухрышку?
        - Так тебе рост мой приглянулся? - дошло до Алексея.
        - Сначала рост, а в драке посмотрел - и умение. Так пойдешь ко мне на службу?
        - Какие условия?
        - Жить в воинской избе, если своего жилья нет, столоваться за казенный счет. Форма опять же.
        - А жалованье?
        Обычно жалованье у стрельцов невелико было, да и то задерживали, порой на полгода-год.
        - Не разбогатеешь, но у нас в полку вовремя. Ну, так что - по рукам?
        Ударить по рукам как договор подписать. А что Алексею делать? Согласился, руки пожали. Стрелецкий полковник усы довольно огладил, приосанился.
        - Пойдем, десятнику и сотнику представлю. Не взыщи, проверку устроят. А хоть до десятника дослужился?
        - Сотником был.
        - Надо же!
        Не говорить же, что хилиархией в Византии командовал, а сотником у Александра Невского. Полковнику интересно стало. До Кремля, где дислоцировалась кремлевская охрана, рукой подать, за десять минут дошли. Полковника, завидев издалека, поприветствовали стрельцы, вскинув бердыши.
        Воинская изба за монастырем была, в углу. Стрелец, стоявший на карауле, вызвал сотника и десятника.
        - Пополнение привел, бает - сотником был, а ноне - из Лифляндии.
        - Немец? - сразу спросил сотник.
        - Из косопузых.
        Десятник деревянные палки вынес, замену мечам, из крепкого дерева, ежели не сумел защититься, по кистям и пальцам бьет пребольно. Сколько учебных боев Алексей на таких палках провел - не счесть. Кисти после перетягивал полосами ткани. Давненько деревяшек в руках не держал, а как увидел, вспомнилось, даже кисти заныли. Десятник и стрельца привел. По местным меркам высок. А Алексей все равно выше. В кулачном или сабельном бою это преимущество дает, поскольку руки длиннее. Стрелец без кафтана, в рубахе, жилист, сухощав. Такие в бою увертливы, выносливы. И взгляд жесткий - бойца. Посмотрел на Алексея, ухмыльнулся. То ли одежда Алексея нелепой показалась, то ли Алексей бойцом слабым показался. Ладно, до боя нечего делить шкуру неубитого медведя. Взяли палки в руки. Алексей несколько взмахов сделал, привыкая к балансу, мышцы разогревая.
        Полковник скомандовал:
        - Сходитесь. Только не покалечьте друг друга.
        Пока бойцы приглядывались, присматривались, решая, как удар половчее нанести, вокруг свободные от службы стрельцы собрались. Бесплатная потеха!
        Первым напал стрелец. Алексей удар отбил, в атаку не пошел. Он решил сначала обороняться, посмотреть, на что способен стрелец, какими приемами боя владеет. Против новичка слабака не выставят, а сильного бойца. Стрельца сослуживцы подбадривать стали.
        - Что ты ходишь, Федя?! Выруби его одним ударом. Видишь - трусит немец!
        И Федя кинулся в атаку. Перед товарищами и начальством удаль и умение решил проявить. Алексей уворачивался, успевал удары отбивать. Стук такой, как барабанная дробь. И уже не мозги думают, а мышечная память руководит. Выждав немного, пока пыл противника поменьше станет, Алексей сам атаковал. Удары его сыпались сверху, с боков, рубящие, колющие, но только чувствительными касаниями. Зрители не все удары замечали, так быстро мелькала палка в руках у Алексея. Но Федор на своем теле ощущал тычки, понял: пропускает удары, не хватает у него скорости отразить. В реальном бою уже не один раз убит был бы. Поднял Федор палку вверх.
        - Сдаюсь! Ты одолел.
        Полковник, а вместе с ним стрельцы сильно удивились, потом негодующе зашумели:
        - Федор, как это сдаешься?
        - Савелий, хочешь сам попробовать? Завтра все бока в синяках будут.
        Федор шагнул к полковнику.
        - Не знаю, как он копьем или бердышом владеет, но саблей отменно.
        - Пусть из пищали стрельнет! - закричали стрельцы. - А то, небось, в руках и держать не умеет.
        Полковник поднял руку.
        - Да вы что! Какая стрельба в Кремле, когда царевич во дворце. А ну как побеспокоим? Опосля проверим.
        Недовольные стрельцы стали нехотя расходиться. Полковник подозвал Алексея.
        - Как звать тебя, молодец?
        - Алексей Терехов!
        - Внеси его в списки, переодень, а то срамно выглядит. Постелю покажи да на первых порах к толковым и опытным стрельцам в караул поставь. Пусть покажут, где, что и как.
        Уже в воинской избе, закуточке малом, поближе познакомились.
        - Иван Хлыстов, Пафнутия сын, сотник. А как тебя звать, слышали уже.
        - Онуфрий, Григорьев сын, Кныш, твой десятник.
        - Сейчас в списки внесем, самое важное дело. По ним жалованье получать, одежу казенную, оружие. Ты православный ли?
        Алексей молча достал из-под рубахи нательный крестик.
        - Вот и славно. Рядом с государем нехристям не след служить.
        В список Алексея внес писарь. Писал медленно, через слово макал гусиное перо в чернильницу. Сотник заверил запись своей подписью. Не на бумаге писали, на пергаменте, тушью. Чтобы не выцвела запись, как бывает, если чернила из сажи сделаны.
        - А теперь черед десятника. Под его началом служить будешь. Он за тебя отвечает, с него спрос будет.
        Сотник критически оглядел Алексея, хмыкнул и ушел.
        - Поперва одеть тебя надо. Вид у тебя ненашенский, вдруг кто из бояр узреет? Непорядок.
        На небольшом складе рубаху и штаны быстро подобрали. Штаны воистину безразмерные. Гашником на поясе подтянул - и почти как на тебя пошиты. И с рубахой так же. С сапогами пришлось повозиться, у Алексея современный сорок третий, а стрельцы, хоть и статью удались, а не акселераты, едва до метра шестидесяти дотягивались, обувка соответствующая. С поясом без проблем, как и с шапкой стрелецкой. А с кафтаном неувязка. Короток, что в рукавах, что полы. Портного полкового вызвали, тот обмерил веревочкой с завязанными через вершок узелками. Пообещал к завтрашнему вечеру сделать.
        Приступили к подбору оружия. Все казенное, одного вида и размера. Однако не сразу Алексей саблю подобрал, чтобы баланс удачный был. Одно и то же изделие, сделанное на современном конвейере, могло вести себя по-разному. Что уж говорить о ручной работе? Одну саблю кузнец чуть тяжелее сделал, другую на вершок длиннее. Ножны похожи, но разные. Пику стрелецкую, как и бердыш, быстро подобрали, немудреное изделие. Само собой - нож боевой. Алексей саблю на пояс прицепил, в руки бердыш взял, встал по стойке смирно. Десятник вокруг обошел, языком цокнул от удовольствия.
        - Хорош. Держальники али рынды обзавидуются.
        - Перебьются.
        Держальниками называли молодых людей из бедных дворянских семей. Жили и служили боярам, сопровождали на выходах. А рынды - более высокий уровень. В рынды брали молодых людей рослых и широкоплечих из семей придворных. Это была первая, начальная ступень продвижения по службе, карьерной лестнице. Называли так телохранителей царских. На торжественных приемах во дворце или Грановитой палате они стояли по обе стороны от трона в парадной одежде. В таких случаях надевали шитые серебряной нитью турецкой работы кафтаны, отороченные горностаем, остроносые сапоги, высокие шапки меховые. На груди две длинные золотые цепи. При царских выездах в войско или город форма одежды была попроще, из вооружения - бердыши. При приеме царем иноземных послов на плечах у рынд серебряные топорики были, как знак. Рынды жалованья не получали, служили ради чести, но к праздникам - церковным, тезоименитства - получали от государя подарки. Над рындами был главный рында, а у рынд - подрында, чистивший одежду, помогавший одеваться. Число рынд при дворе было невелико, несколько десятков.
        Чувствовалось - ревнует десятник к рындам, к государю приближены. А стрельцам дорога туда заказана: происхождением не вышли, знатностью. Куда со свиным рылом в калашный ряд?
        Онуфрий подвел Алексея к топчану в воинской избе.
        - Твой будет. Порядок соблюдай, как у всех. Утром построение, развод караула. Учую, что пьян, получишь розги, а вне службы не возбраняется. Как говорится - ее и монахи приемлют.
        - А что изба пустая?
        - Кто в карауле, другие по домам.
        - Так не воскресенье?
        - Жалованье скромное. Как на духу скажу, многие, кто москвичи, лавки пооткрывали, людей наняли для торговли. А что ты хочешь? Семьи у всех, детей полный дом, кормить-поить-одевать надо.
        - Знаю о сем.
        - Опекуны да прилипалы, что с троном царским рядом, все больше о своей мошне заботятся, а государь в лета не вошел. Подрастет, оженится, сам править будет, глядишь - наладится. Хворый он, да сам еще увидишь.
        - Как насчет обеда? Живот своего требует.
        - В восемь завтрак, после заутрени. Обед в два часа, ужин в семь. Часы на башне видел?
        - Видел.
        - Каждый час звоны бьют. Удобно, когда в карауле. Стоишь где-нибудь, скажем - у Боровицкой башни. Часов не видать, а перезвон слышен. Знаешь, сколько до смены стоять осталось.
        Часы в Кремле появились еще в 1585 году, установлены были на трех башнях: Тайницкой, Троицкой и Фроловской. Башня Фроловской называлась, а ворота - Спасские, и башня впоследствии Спасской называться стала. Часы выглядели не так, как современные, об одной часовой стрелке были, без минутной, и циферблат не такой.
        - Ты в Кремле раньше не был? - поинтересовался Онуфрий.
        - Сегодня впервые, полковник стрелецкий привел. Я же рязанец, а служил в Лифляндии. Москва мне не знакома.
        - Егор! - окликнул писаря десятник. - Проведи новичка по Кремлю. Покажи, где караулы стоят, как башни да дворцы называются, чтобы знал человек.
        Писарь сеял мелкий песок. Со стороны - детское занятие, да писарю без него никак. Песочком мелким, сеяным, присыпали из песочницы, вроде солонки, чернила, дабы не размазались, потом сдували. Бумага, а тем паче пергамент или папирус стоили серьезных денег, их берегли. Лист бумаги стоил одну копейку, как и курица на торгу.
        Судя по всему, писарь служил в стрелецком полку в Кремле давно. Повел Алексея, об увиденном рассказывал не хуже гида.
        - Это Чудов монастырь, за ним Вознесенский собор. Туда стрельцы могут только без оружия заходить и вне службы. Монахи сами за порядком следят, хотя прихожан много бывает. Караулы у ворот стоят, у всех четверых, это в обязательном порядке. Коней запрещено в Кремль пускать. За стенами, с той стороны, коновязь есть. Будь ты хоть боярин, а коня на холопа оставь, пешочком пройди, надвратной иконе поклон отбей. На коне только царю можно. Еще караулы у всех дворцов стоят, у Оружейной палаты, на Ивановской и Соборной площадях. Кроме того, почитай на всех башнях, особенно на Оружейной и Водовзводной.
        Писарь провел Алексея по периметру вдоль стен с внутренней стороны, назвал все башни.
        - Запомнить должон! Случись нападение какое али пожар, ты точно знать должен, куда мчаться надо. Вот где Петровская?
        Запомнить все двадцать башен сразу не удалось. Спасскую, Троицкую или Боровицкую знают почти все.
        - Особо почетно у Теремного дворца, у Золотых царицыных палат либо у Грановитой палаты в карауле стоять. Там самые проверенные и вышедшие статью, все же государь каждый день бывает либо послы.
        Прогулка получилась долгой, одни стены Кремлевские на два километра с гаком тянулись, а еще внутри постройки обходили. Алексей в Кремле бывал в свое время, даже в Оружейной палате был и Алмазном фонде. Только выглядел Кремль в царствование Федора Алексеевича совсем не так, как современный. Придя к власти, большевики разрушили собор Спаса-на-Бору, Чудов, Вознесенский и Афанасьев монастыри. Зато водрузили безликую бетонную коробку Дворца съездов, режущую глаз своей заурядностью среди старинных, искусно сделанных построек. Умели в старину строить, добротно, красиво, на века. Сравнение было не в пользу современных архитекторов. Наверное, коммунистический режим довлел.
        Стрельцы при обходе писаря приветствовали, по положению он выше рядовых стрельцов был, но ниже десятника. Для того чтобы писарем в сотне или полку быть, надобно писать грамотно и красиво, считать. Такими талантами обладали немногие, иной десятник вместо подписи крестик ставил.
        И Царь-колокол еще не существовал. Но когда после обеда Алексей вышел на Красную площадь, обнаружил у Лобного места Царь-пушку, которую именовали «Большим дробовиком». Стояла она не на чугунном лафете, а на отесанных бревнах, как крепостные тюфяки.
        А со следующего дня уже в караул. Поставили его вместе с двумя стрельцами, служившими не один год, да на место спокойное, на Беклемишевскую башню. Вид с нее на Москву-реку открывался великолепный. Лодки проплывали, бабы на мостках белье стирали.
        Стрельцы сразу уселись в кости играть.
        - А мне что делать?
        - За городом смотри. Как неприятель появится али пожар случится, ты нам шумни.
        Алексей расхаживал по каменному помосту, периодически слышал бой часов Фроловской башни. Через четыре часа караул сменили. Все последующие караулы Алексей нес в разных местах. Как он понял, десятник специально ставил, чтобы особенности изучил. Кроме переходов по стенам, были еще тайные ходы. В самих стенах, толщина которых была от трех с половиной до шести с половиной метров, даже комнатки внутри были. Только на одну башню не попал - на Константино-Еленинскую. Потому как там застенок был, пыточный или Разбойный приказ. Оттуда иной раз доносились приглушенные вопли пытуемых. Башню эту старались обходить стороной как стрельцы, так и горожане, проходившие мимо с наружной стороны стены. Нехорошее место, дух злой. Да и вид башни был угрюмый, мрачный, а не торжественно-величавый, как Боровицкой, Арсенальной или Фроловской.
        Через месяц Алексея стали отправлять в караул не только на башни и стены Кремля, но и к дворцам. Ему там не особо нравилось. Первые дни глазел на архитектуру, все равно делать нечего. Внутри бы побывать, однако туда пускали только избранных, придворных да челядь для обслуги. На башне куда как лучше, обзор, походить можно, а не стоять, как изваяние с бердышом. Да еще иной раз послы иноземные осматривают, как диковину. Ни нос почесать, ни муху отогнать. А больше мальчишки досаждали. Дразнилки пели, кривлялись. Старший караула отгонял, когда не видел никто, поймав, за уши драл. Вот ведь нашли сорванцы забаву.
        За месяц Кремль изучил не хуже старожила. В свободное время все уголки обошел, куда дозволялось - заглянул. Знания лишними не бывают, это он точно знал, по опыту.
        Десятник любопытство Алексея приметил.
        - За усердие хвалю. В кости не играешь, не пьянствуешь, завсегда опрятен. Не зря тебя полковник приметил, глаз у него - о!
        Алексей не подозревал, что десятник за ним приглядывает. На службе в караулах проверял, особенно в ночное время, так служба такая. Поразмышляв, догадался. Караульные ему докладывают. Во всех частях Кремля стрельцы стоят, со стены или башни видно, что внизу творится. Может, случайно кто проговорился, а скорее всего десятник сам наставлял. Алексей - человек новый. То, что мечом владеет и ловок, совсем не значит, что честен и службу нести будет исправно. Может, новичок и проходимцем оказаться, и запойным. А десятнику отвечать. Алексей его понимал. Был бы на месте Онуфрия, сам бы так делал. Все же Кремль, дворяне да бояре ходят, царь бывает. Только не видел его Алексей за месяц. Ну да тешил себя надеждами взглянуть. Как-никак помазанник божий, владетель земли русской. Не так давно Романовы на царский трон сели, по историческим меркам - мгновения. Да еще и царь не только молодой, но и хворый. О том не только шептались, вслух говорили: немощный, долго не протянет.
        И в один слякотный осенний день довелось-таки Алексею с царем свидеться, да близко. В карауле стоял у Теремного дворца. Карета царская подъехала с кавалькадой всадников. Рынды, охрана царская. Двое их тут же к дверям кареты подбежали, распахнули дверцу, помогли выйти хилому и бледному подростку. Усадили на стул. Двое других, покрепче, в плечах пошире, стул с драгоценной ношей подхватили, понесли бережно. А мелкий дождик пакость устроил. Вход перед дворцом плитами выложен. Не то люди, лошади оскальзываются. Вот один из рынд поскользнулся на мокром, упал. Царь-подросток в стул вцепился, боясь свалиться рядом. Изувечен в детстве был, зимой лошадь с санями по спине проехала. Да не пустые те сани были, с придворными. Ребра смяло ребенку, позвоночник повредило. С тех пор Федор Алексеевич сам ходил с трудом, боли донимали. Вызванные лекари, что доморощенные, что иноземные, помочь не могли, руками разводили. Мальчишка, обожавший коней, активные игры, внезапно превратился в затворника. Нелюдим стал, на мир, на судьбу осерчал. Одно выручало и радовало - умом Бог не обделил и учителя толковые попались.
Языкам обучали, грамоте, счету. Все по полной программе, что царевичу знать положено. Мальчишка впитывал все как губка.
        Неприятность вызвала кратковременный шок, окружающие застыли, а хуже всего рынды. Конфуз какой! Первым нашелся Алексей. Бердыш отбросил, прыжком к стулу подскочил, обеими руками схватил и приподнял. Удивился - легок больно царевич! Сколько же в нем веса? Сорок, пятьдесят килограмм? Для двоих рынд сущая мелочь, не нагрузка вовсе. Упавший рында вскочил неловко.
        А молодой царь посмотрел на Алексея, на стать его.
        - Пусть он несет.
        Так вдвоем с рындой и внесли царя в Теремной дворец, на поверх подняли, как второй этаж называли. А там уж постельники, чашники да прочий дворовый люд вертится, перед царем шапки ломают. Алексей же, как был в шапке, так и остался. И рад бы снять, но руки заняты были стулом. А для челяди да приближенных дело страшное. Стрелец - и в покои царские вошел, да в шапке. Не было прежде такого! Некоторые втихомолку роптать стали. Дескать, кто посмел простолюдину, стрельцу царя нести? По какому-такому праву?
        Стул по знаку путного боярина поставили. Один из приближенных Алексея за рукав ухватил, к выходу толкает. Алексей и сам ушел бы, все же на карауле, пост покидать никак не можно. Да царь голову повернул. Толкавший Алексея сразу рукав отпустил. Алексей близко царя увидел.
        - Как имя твое, стрелец?
        - Алексей Терехов.
        - Вовремя подсобил. Я тебя запомню.
        - Дозвольте на пост вернуться?
        - Ступай.
        До Алексея никто больше не дотронулся. На лестнице с рындой встретился, что упал на мокром.
        - Шустер! На мое место метишь?
        - Мне на своем удобно. А позовет царь, так и пойду.
        - Выскочка худородный! - прошипел рында.
        Алексей ничего не ответил. Нечего было ворон ловить. Подошва у сапога кожаная, на мокрых плитах скользит. Натер бы подошвы порошком из канифоли или точильного камня, конфуза избежал.
        Вышел Алексей из подъезда, а на его месте старший караула стоит. Кинул зло:
        - Кто учил оружие бросать, пост оставить? Вот я ужо десятнику доложу.
        А десятник и сам к Теремному дворцу бежит. Воистину, слухи мгновенно разносятся. Верно сказано: «Плохая весть молнией летит, а хорошая на телеге плетется». Онуфрий от возмущения и быстрого бега запыхался. Лицо красное, глаза выпучил. У Алексея сразу две мысли мелькнули. Тут ухо востро держать надо, слухи мгновенно нужных ушей достигают. И вторая - конец службе. Что увидел десятник? Алексей без бердыша и не на посту стоит, а у двери. Не успел послужить, как нарушает! Такому одна дорога - вон из стрельцов!
        Онуфрий сказать ничего не успел, но мысли его Алексей уже знал. Вдруг открылась дверь, вышел боярин и слуга. Такое звание носил главный из придворных бояр.
        - Государь велит этого молодца в караул впредь ставить у Теремного дворца.
        И скрылся тотчас. Из Онуфрия воздух и бранные слова мигом вышли. Сдулся сразу, рот закрыл. А что он может против царского слова? Боярин и слуга не сам приказал, только царские слова передал. Онуфрий огляделся, тихим голосом, дабы не услышал никто, спросил:
        - Ты чего натворил-то?
        - Рында оскользнулся и упал. Я стул с царем подхватить успел, наверх занести помог.
        - И все?
        - Как перед Богом!
        - Фу! Мне же сотнику, а то и полковнику докладывать надо. Обошлось!
        Десятник вытер вспотевший лоб рукавом.
        - Чего столбом соляным застыл? Бери бердыш и на пост, как государь соизволил!
        Алексей забрал у старшего по посту бердыш, встал справа от двери. У дворцов простые стрельцы бердыши имели, а старшие при сабле были. Десятник ушел, оборачиваясь и что-то бормоча. Алексей дух перевел. Несколько минут назад уже мысленно со службой попрощался, а оказалось - преждевременно. Воспрял духом. Не привык он служить плохо, всегда стремился первым быть, потому по службе продвигался быстро.
        Вечером, когда спать улегся, мысли в голову разные лезли. Вот почему артефакт его именно в это время перенес? В предыдущие разы ему доводилось встречаться с людьми именитыми, оставившими в истории след, зачастую - весомый. И служить под их началом было великой честью. Но Федор Алексеевич, насколько помнил Алексей, в боевых походах не участвовал, да и правил недолго, если не изменяет память, - шесть лет.
        Но опыт бесценный из переносов он вынес, друзей приобрел. Один Острис чего стоит! Потому к попаданию в другое время относился спокойно, даже с какой-то надеждой. Вдруг благодаря его действиям ход истории пойдет не так? Пусть немного, но изменится. В исторических хрониках мы узнаем, когда и что уже свершилось, но могло по-другому?
        Половину ночи вертелся на жестком ложе. В стрельцы попал вынужденно, случайно. В истории стрельцы оставили не очень хороший след, особенно после бунтов при молодом Петре, когда Софья, сестрица старшая, подняла стрельцов. Пролилось много крови, жертвой стрельцов едва не стал сам Петр, спасшийся в Троице-Сергиевой лавре. После Петр сам явил жестокость, собственноручно рубя головы бунтовщиков. Получается - не в самую хорошую компанию Алексей попал. А до восшествия на престол Петра не так много времени осталось. Фактически Федор Алексеевич последний из царей по линии Романовых-Милославских, Петр уже Романов-Нарышкин.
        Уснул под утро. После заутрени в соборе Спаса-на-Бору завтрак. Голова после бессонной ночи тяжелая. А тут вдруг сотник с полковником заявились, потребовали рассказать, как было вчера. Выслушав, полковник обрадовался:
        - Правильно себя вел. Утерли стрельцы нос рындам.
        Сотник форму Алексея осмотрел: нет ли изъянов? Сапоги приказал надраить.
        - Пыльноваты. Государь-то на тебя снова глянуть может.
        Только государя Алексей не видел неделю. Хворал или делами занят был - неведомо. Но чувствовал Алексей, не последняя встреча их была. Связь невидимая возникла. Хотя где государь, а где Алексей? Ни по одной карьерной лестнице на самую вершину не поднимешься, царское место по наследству переходит. Одно исключение и было, когда Рюриковичи уступили место Михаилу Романову.
        Алексея теперь назначали в караул только к Теремному дворцу. Обычно стрельцов ротировали. Сегодня на Беклемишевской башне, а завтра у Троицких ворот. Но кто осмелится нарушить государево указание? Алексею этот пост не нравился. От непогоды укрыться негде, как дождь - до последней нитки промокаешь, потом сушить форму надо, гладить. Ни грибка, ни навеса, но Алексей не роптал. Еще с военного училища помнил строки из Устава: «Военнослужащий должен стойко сносить все тяготы службы». Стрельцы Устава не имели, но действовали так же, форма и оружие другие, сообразно времени.
        Хлопнула дверь дворца, вышел главный рында, сделал знак. Через пару минут ко дворцу подкатила царская карета. Стрельцы подтянулись, по сторонам осмотрелись. В Кремль пускали всех - на богомолье, в соборы. Иные ходоки выжидали появление царя, бросались к нему с прошениями, челобитными. Задача стрельцов в этот момент была отсечь от царя простолюдинов. Для жалоб был Челобитный приказ. А, кроме того, на царственную особу могло быть совершено покушение. Да и юродивые иногда выкрикивали громко нелицеприятные слова или предсказания, большей частью несбывавшиеся. Однако сегодня спокойно было.
        Подрынды распахнули и держали дверь, из дворца на стуле вынесли Федора Алексеевича. Возок его в нескольких шагах. Стрельцы в воинском приветствии вскинули бердыши. Царь, когда стул разворачивали, узрел Алексея.
        - Поди сюда, стрелец!
        Рынды замерли, держа стул с царем на весу, на руках. Алексей сделал два шага вперед. Ближе к царственной особе подойти нельзя, не по этикету.
        - Как служится, Алексей?
        Не забыл царь имя, это добрый знак. А в голове сумбур. Как царя назвать? Ваше Величество, Ваше Высочество? Обращение на «вы» пришло только после «великого посольства» Петра Великого в Европу. До того обращались на «ты». Но так обратиться к царю Алексею претило, все же разница на социальной лестнице неизмеримо велика. Выход нашел.
        - Хорошо, государь и великий князь!
        Федор Алексеевич, человек немощный, фактически инвалид, завидовал и благоволил мужчинам высоким, физически крепким. Передвигающийся с трудом, да и то по своим покоям, он любовался статью стрельца. Слова «инвалид» на Руси не знали, для народа - убогий, калека.
        - Служи верно.
        - Рад стараться, - выпятил грудь вперед Алексей.
        Уж как стоять по стойке «смирно», в училище вбивают на первом году крепко - на всю жизнь. Ни стрельцы, ни рынды так не умели, не было тогда строевого шага, выправки парадной. Видно было: понравилось царю. Да что с него взять - подросток.
        А с другой стороны - взрослели на Руси быстро. На войну в пятнадцать лет шли - новиками. И женились рано. Если мужчина в пятнадцать лет умеет оружием владеть, землю свою защищать, то почему жениться не имеет права? Девушка в семнадцать-восемнадцать лет, если замуж не вышла, едва ли не старой девой считалась. Подозревали - не дефектная ли какая? Чаще всего невесту родители подбирали, чтобы ровня была. Купцы - из купеческого рода невесту приглядывали, ремесленники - из мастеровых. За невестой приданое быть должно, поэтому в бедных семьях или у сирот выйти замуж у девушки шансов намного меньше.
        Царь помедлил. То ли поговорить хотел, то ли полюбоваться на бравого стрельца. Так непростой человек, положение обязывает. Вздохнул.
        - Грузите.
        Возок и сопровождавшие его рынды на конях умчались. Стрельцы одни остались. Стоявший вместе с Алексеем на посту, по другую сторону крыльца, стрелец Макар сказал:
        - Привечает тебя царь.
        А чего завидовать? Если приметил, должность выше не стала, жалованье не возросло. Одна приятность душевная, ан зависть вызвала. У Теремного дворца стрельцы службу несли по шесть часов, потом пересмена для отдыха и второй раз выходили на пост ночью. Караул стоял у дворцов и ворот круглосуточно. На ночь ворота в Кремль запирали, доступа посторонним не было, но жизнь внутри Кремлевских стен не затихала. Ходили монахи из монастырей, проходила по площадям стрелецкая стража, пробегала челядь. Рано утром заезжали телеги с дровами для печей, продуктами для поварни, бочки с водой из Мытищ, где самая чистая и вкусная вода была.
        Алексею скучновато было. Второй месяц, как он здесь, освоился со службой. Завтрак, караул, обед, периодически занятия с оружием на плацу, сон. С утра все по новой. Пытался приятелей среди стрельцов завести, не получалось. Разные интересы, уровень образования. Алексей подумывать стал: не потереть ли артефакт, не вернуться ли в свое время? Когда в Византии был или у татар, жизнь била ключом, скучать было некогда, выживал в экстремальных условиях, адреналина порой чересчур было. Но все же погодить решил. В этом году осень короткой случилась, дождливой. А потом сразу морозы пришли, снег выпал. Стрельцы в зимнюю форму переоделись. Шапки меховые, вместо кафтанов зипуны, крытые синим сукном. На ноги шерстяные носки надевали, прежде чем сапоги обуть. А все равно в сапогах холодно стоять в неподвижности. На смотровых площадках башен походить можно, ноги размять, поприседать, согреться. А в карауле перед дворцом только гусиным жиром лицо смазать, чтобы морозом щеки да нос не прихватило.
        С колес на сани перешли. Утром снежок выпадет - чисто, бело вокруг. А к вечеру снег серым, а то и черным делается от сажи. Печей в Москве много, в каждом доме не одна. Для отопления - своя, в поварне, по-современному кухне, - своя. А есть еще в банях. Потому воздух не самый чистый, хоть промышленных предприятий нет. Кузницы есть, гончарные мастерские, где горны или печи стоят, тоже воздух загрязняют.
        Особы царственные для отдыха загородные дворцы имели, да не один, дальние и ближние. На Воробьевых горах, на возвышенности у Москвы-реки, откуда город виден. В Коломенском, построенном при Алексее Михайловиче, в Измайлове, родовой усадьбе бояр Романовых, в Александрове, основанном Василием III, отцом Ивана IV Грозного, а еще Резной дворец. И в Кремле проживали в Потешном дворце, построенном для боярина Ильи Милославского, тестя царя Алексея Михайловича. С 1670 года этот дворец служил жильем для членов царской семьи, как и Теремной дворец. В общем - не в тесноте и обиде цари жили.
        Из истории Алексей знал, что ввиду малолетства и многих хворей страной фактически правили несколько человек: патриарх Иоаким, И. М. Милославский и А. С. Матвеев. Особенно преуспел в набивании собственного кошеля Милославский. Подмял под себя Приказы, везде посадил родню. Но править им оставалось недолго. Уже через полгода, в середине 1676 года, царь возьмет власть в свои руки. А осенью 1675 года он занедужил, в Кремле стал появляться редко. Народная молва тут же разнесла слухи, что царь лежит и не встает и смертушка его близко. Бояре стали подумывать: к кому может власть перейти?
        Глава 2. Лекарь поневоле
        Безвластия боялись и бояре, и народ, все хорошо помнили Смуту, когда без малого устояло государство. Да еще протопоп Аввакум со сподвижниками предвещали скорую смерть молодого царя. Смутьянов хватали, тащили в Разбойный приказ, пытали: кто подстрекатель? Рвали ноздри, жгли каленым железом, заковывали в железо, ссылали в Сибирь. Но горлопанов меньше не становилось.
        Состояние Федора Алексеевича вызывало беспокойство. Сестры и тетки по материнской линии не отходили от постели недужного царя. Аптекарскому приказу Милославские не верили, поскольку с 1672 года его возглавлял А. С. Матвеев, боялись - отравят. Яды в борьбе за власть применялись зачастую. Бояре и дворяне переняли гнусную практику у венецианцев и генуэзцев. Самочувствие царя медленно, но неуклонно ухудшалось. Стали отекать ноги, кровили десны, болели суставы и травмированная спина. Первого февраля 1676 года Матвеева отстранили от должности, а уже с восьмого февраля Аптекарский приказ возглавил Никита Иванович Одоевский. Он развил кипучую деятельность, созвал консилиум из шести лучших лекарей страны. Болезни царя были известны: «скорбут», как называли цингу, и травма грудной клетки и позвоночника. Род Милославских по материнской линии был болезненным, дети болели, умирали. Знать-то знали, но лечить не умели. Консилиум назначил прогревания и мази на ноги.
        В Кремле хворый молодой царь бывать зимой перестал, находился в Измайлово, в родовой усадьбе. Здесь еще стараниями отца Федора, Алексея Михайловича, были устроены сады - Виноградный, Просянский, Потешный, Островной. Попечением царским в 1670 году был построен пятиглавый громадный Покровский собор, украшенный изразцами.
        Но и у царей бывают дела, требующие личного присутствия в Кремле, скажем, приемы иноземных послов. Посол - полномочный представитель своего государства, и принять его не может опекун вроде Милославского. А дядька Артамон Матвеев впал в немилость и подозрение, был отстранен от дел. Рынды доставили Федора Алексеевича в Грановитую палату, перенесли из кареты на носилках, усадили на трон. Милославский и дьяк Посольского приказа стояли по обе стороны от трона, чтобы подсказать, направить беседу в нужное русло.
        Алексей внутри Грановитой палаты не был, чином не вышел. После переговоров послы иноземные вышли, а через время на носилках, чтобы послы не видели немощное состояние царя, Федора Алексеевича вынесли. Он увидел Алексея, проходившего мимо, сменившегося с караула пару часов назад. Царь приказал рындам остановиться, махнул рукой, подзывая стрельца. Алексей подбежал, вытянулся.
        - Здрав буди, великий князь и государь!
        - Вот здоровья мне и не хватает, - уныло кивнул царь.
        Был он в собольей шубе, горностаевой шапке, в красных сафьяновых сапожках. Все же на прием послов приезжал, при параде.
        - Я как тебя вижу, крепкого да здорового, мне вроде лучше становится, - продолжил Федор Алексеевич.
        Алексею молодого царя жалко. Грамотен, умен, а здоровья нет. Ему бы бегать, а его на носилках носят. Знал из исторических хроник Алексей, чем болел царь. А впрочем, стоило попробовать облегчить состояние хворого.
        - Государь, не гневайся. Можно я попробую по-своему, по-народному полечить?
        - Ты не лекарь, стрелец. Меня лучшие лекари уже смотрели, а ноги как пухли, так и пухнут.
        - А что ты теряешь, государь?
        - Верно. Вот что, скажи своему полковнику, что я на время забираю тебя.
        - Мне время нужно приготовиться.
        - Где Измайлово знаешь?
        - Язык до Киева доведет.
        - Завтра жду.
        Царь махнул рукой, рынды перенесли его в крытый возок на санных полозьях, заботливо прикрыли медвежьей шкурой. Под ней тепло всегда, даже в лютый мороз. Царский поезд уехал. Алексей остался на несколько минут стоять. Ох, зря он напросился! Как бы не опростоволоситься. Так и голову на плаху сложить недолго. И кто его за язык тянул? Направился к полковнику, доложил о решении царя забрать его на время в Измайлово.
        - Некстати как! Стрельцов посылают усмирять Соловецкий монастырь, каждый человек на счету! - Полковник скривился, как от зубной боли.
        - Думаю, ненадолго меня в Измайлово. А что с Соловками?
        - Не слыхал разве? Еретика Аввакума слушали, раскольника проклятого, анафеме церковным собором преданного. Теперь стрельцам расхлебывать надо. А монахи на Соловках упорные, оружному бою привычные. Уж сколь от шведов отбивались, никто их монастырь взять не мог. Мыслю - немало кровушки прольется.
        Получалось - как будто знал Алексей, в Измайлове укрыться хотел. Не дезертировать, а хитро переждать. Но царю перечить никак не можно.
        - Лошадь из конюшни возьми, негоже стрельцу пешком. Уж больно долог путь. На ногах-то целый день идти. Оружие не бери, не подпустят рынды тебя с ним до царских покоев. А вообще - желаю тебе удачи. Чувствую, далеко пойдешь. Ты из простых людей, и не каждого государь во дворец приглашает. Челядь - повара, портомойки - оно понятно. Лопни мои глаза, ты еще нами командовать будешь.
        Вот с этими словами Алексей мог бы согласиться. Не раз поднимался он от рядового воина до сотника, потом и выше - командира хилиархии.
        - И еще - рынды задирать будут, слова обидные говорить. Терпи и в склоку не лезь. За каждым рындой могущественный род стоит. Схарчат и не подавятся. Если сладится, потом припомнишь. Месть - она блюдо холодное.
        Мудр полковник, напутствие правильное дал. Алексей поблагодарил. Вышел из воинской избы и сразу на торг. Цинга, она от дефицита витамина «С» в организме бывает. Обычно это болезнь полярников, моряков дальнего плавания, первопроходцев Севера. Понятно, что лекарств таких здесь не найти. Но есть природный источник - те же лимоны, да вообще цитрусовые. В Москву их возили персидские купцы небольшими партиями. Товар редкий, брали в основном повара-иностранцы, как приправу к рыбным или мясным блюдам. Выписывали дворяне знатных поваров из-за границы больше для бахвальства. А при Петре Великом это в моду вошло, как ни повар, так француз либо итальянец.
        Алексею удалось сторговаться на десять лимонов. Цены изрядные, сильно кошель облегчили. А еще сабельник у травников искал. Точно знал, им дед и отец суставы лечили. Однако травка редкая, только у одного травника нашел. Торговался долго, но всю невеликую партию забрал, в узел к лимонам отправил.
        - Отец, ты бы дня через три-четыре еще сабельник на торг принес. Все заберу.
        - Ты же вроде бодро ходишь.
        - Не себе беру.
        - Мало кто о травке сей знает, по секрету такие знания передаются, от отца к сыну.
        Алексей в Кремль вернулся, в конюшне лошадь свою проверил - подковы, седло. Честно сказать, один раз только на ней выезжал. Кусок хлеба сунул, повинился.
        - Застоялась, Зорька! Отныне по-другому будет. Кончилась твоя спокойная жизнь.
        После заутрени и завтрака выехал, выклянчив на поварне половину каравая хлебного. Самому может пригодиться, а накормят во дворце, так лошади отдаст. Любят лошади хлеб, особенно с солью, самое любимое лакомство, как зайцу морковка или козлу капуста. Пару часов - и он в Измайлово. В царской резиденции своя охрана из стрельцов, Алексею незнакомая. Он назвался, его пропустили. По большому счету - непорядок, эдак на охраняемую территорию любой проникнет. Нынешняя система охраны первых лиц куда бдительнее и строже. Хотя у царей были специальные люди, пробовавшие блюда, подававшиеся на царский стол, во избежание отравлений.
        Жен царских травили, у того же Ивана Грозного. Сами жены никому не мешали, боялись усиления влияния рода жены, возвышения при царствующем муже.
        Стрельцы забрали у Алексея лошадь, отвели в конюшню. Алексей было следом пошел, да остановили его.
        - Не беспокойся, гость. Накормим, напоим, расседлаем.
        Один из стрельцов повел Алексея ко дворцу, в сенях передал его рынде.
        - Велено было государем сегодня явиться.
        - Сказывали мне. Что в узле?
        - Лекарственные снадобья.
        Алексея проводили в комнату царя. Федор Алексеевич лежал в постели - бледный, одутловатый. В комнате находились две сиделки и у дверей стоял рында.
        - Доброго здоровья, государь!
        - А, Алексей! Привез снадобья?
        - Одно готовить надо, а второе - вот.
        Алексей достал из узелка лимоны, протянул молодому царю. Федор Алексеевич выразительно посмотрел на рынду. Тот исчез за дверью, вернулся в сопровождении мужчины. Это был слуга, пробовавший все царские кушанья, - не отравлены ли? Слуга взял лимон и, не очищая от кожуры, впился зубами. Рот его тут же скривился.
        - Кислятина немилосердная. Хуже неспелого яблока.
        Алексей попросил у рынды обеденный нож и тарелку, очистил лимон от кожуры, протянул царю.
        - Каждый день по два-три лимона съедать надо, хотя бы месяц.
        Царь откусил, скривился, с видимой неохотой съел.
        - Второе снадобье такая же отрава?
        - Его настаивать надо. Найдется хлебное вино?
        - Во дворце все есть, ступай. Тебе дадут необходимое.
        Слуга, что пробовал лимон, отвел Алексея на поварню, принес четверть хлебного вина, как называлась водка, делавшаяся из пшеницы, откуда и название пошло. А четвертью называлась стеклянная бутыль в три литра емкостью. Ведро вмещало двенадцать литров, четверть - три или четвертую часть ведра. Бочка вмещала сорок ведер, или 492 литра, ушат - два ведра, а водочная бутылка - 0,6 литра, или полкружки.
        Алексей открыл притертую пробку, понюхал, отшатнулся. Натуральная сивуха!
        - Древесный уголь неси, пару пригоршней, а еще чистую холстину, пустую четверть.
        Просьбы Алексея были быстро исполнены. Алексей вылил водку в медный таз, щедро бросил туда древесный уголь. Водка быстро почти черной сделалась. Слуга не отходил ни на шаг, присматривал - не подсыпет ли стрелец яда или не сделает ли наговор? Верили тогда в наговоры, колдовство, порчу. Через час Алексей водку слил в четверть, процедив через чистый холст. И все снова повторил в точности.
        - Уголь-то зачем? - не выдержал слуга.
        - Скоро узнаешь, сам так делать будешь, потому смотри внимательно.
        Во второй раз уголь держал дольше. Березовый уголь - то что надо, хорошо впитывает сивушные масла, очищает хлебное вино. Снова слил водку в штоф. Холст очистил водку от частиц угольной пыли. Профильтровал через ткань дважды, понюхал. Пахло лучше, обычной водкой, а не самогоном. Отлил ложку спиртного в медный половник, поджег горящей лучиной. Водка загорелась едва видимым синим пламенем. Так спирт горит градусов семидесяти. Из штофа плеснул в два шкалика, грамм по пятьдесят.
        - Попробуем, - и выпил первым.
        Ядреная, зараза! Дыхание задержал, выдохнул. Глядя на него, слуга понюхал, потом выпил. Слезы из глаз покатились.
        - Крепка! И вкус лучше.
        - А, заметил! Впредь, как на стол хлебное вино подавать будут, очисти, как я сделал. Пить приятнее и похмелья не будет на следующий день. А уж если ягод добавить, скажем малины, брусники, так другого и пить не будешь.
        - Учту.
        - А теперь снадобье лечебное делать будем.
        Алексей попросил разделочную доску, кухонный нож, мелко порезал сабельник, аккуратно ссыпал в бутыль с хлебным вином.
        - Теперь настоять все надо, дней пять, в прохладном и темном месте.
        - Я к себе в комнату поставлю. Никто доступа иметь не будет.
        - Вот и славно.
        Слуга подхватил бережно четверть, унес. Алексей кухню, или поварню, как тогда называли, покинул. А куда идти дальше? Фактически пять дней он не нужен, трава настояться должна, а лимоны царь сам есть может. Направился к конюшне, у которой его перехватили два рынды.
        - Куда? Отпущать велено не было. Справа от храма дом для прислуги. Тебе туда.
        Об Алексее уже знали, провели в комнатку на поверхе. Малюсенькая, топчан с матрацем и сундук для одежды. Оконце в две ладони слюдой затянуто, свет пропускает, а не видно ничего, мутное. Разделся, уселся на топчан, хлеб из узла достал, пожевал всухомятку. Не, в полку стрелецком лучше, а в царской резиденции он гость непрошеный. Пять дней, пока сабельник не настоится, ему здесь быть. Потому мысленно половину каравая на пять частей разделил, одну долю съел, остальное в тряпицу завернул, в узел положил. На топчан улегся. Себя последними словами клясть стал. Кто его за язык тянул? Не зря говорят: молчание - золото, а слово - серебро. Промолчал и служил бы себе спокойно. Со стрельцами знаком, десятник и полковник благоволят, не придираются. А пока он в Измайлово сидит, часть полка в Соловки уйдет. А где размяться, как не в боевых действиях? Монахи в отдаленных монастырях, подвергавшихся постоянно набегам, татар на южных рубежах или шведов на севере, воевать умели. Потери с обеих сторон предполагались большие. Монахов меньше, чем стрельцов, но у них преимущество - за крепкими стенами сидят, запасы
продовольствия такие, что год, как не более, без подвоза провизии голодать не будут. Стало быть - осада не даст ничего. Стрельцы штурмовать стены будут, пушками мощные стены Соловков не проломить, у шведов не получилось. При любом штурме соотношение потерь три к одному, а то и к пяти. Цинично, но на потерях делается карьерная лестница. Кто активен был, заменил убитого десятника, тот сам после боя десятником становился. Алексей это уже проходил, знал точно. И сидение в Измайлово было ему как кость в горле.
        Время было неспокойное. Османская империя в союзе с Крымским ханством жаждали захватить украинские земли, готовились к войне. И в самой стране бунты, а виной тому церковный раскол. Еще при отце Федора, царе Алексее Михайловиче, патриарх Никон осуществил реформу церковную, целью которой была унификация богослужебного чина Русской церкви с Греческой, прежде всего Константинопольской. Реформа вызвала раскол среди служителей церкви и паствы. В 1656 году все крестящиеся двумя перстами Поместным собором объявлены раскольниками, еретиками, отлучены от Троицы и преданы анафеме. Согласия не было даже среди священников и монахов.
        Восстал Соловецкий монастырь, объявились проповедующие, утверждающие об истинности старой веры. Особенно известен стал протопоп Аввакум. В 1681 году Поместный собор будет просить царя о казнях старообрядцев, и в 1682 году состоится первая массовая казнь. Сам же Аввакум (Аввакум Петров) в 1667 году был бит кнутом, сослан в Пустозерск на Печоре, где четырнадцать лет просидел на хлебе и воде в земляной яме. Послал резкое письмо царю Федору Алексеевичу, где поносил патриарха Иоакима последними словами, а царю предрекал скорую смерть. Письмо переполнило чашу терпения, и Аввакум с сотоварищами был сожжен в срубе 14 апреля 1682 года. За упорство в вере, за подвижничество и мученическую смерть старообрядцами причислен к лику святых, пострадавших за веру.
        Алексей о ситуации в стране, о происходящих и грядущих событиях знал, выстраивал свою линию поведения.
        В каморку его открылась дверь. Слуга, что наблюдал за ним на поварне, спросил:
        - А что же кушать не идешь? Али не голоден?
        - Я бы поел, да где и когда обед - не знаю.
        - Ах, незадача какая! Идем со мной.
        Поварня и трапезная для прислуги располагались в этом же доме, на первом этаже. Большая часть прислуги поели уже. Но и Алексею налили полную миску щей, да каши с убоиной, да кружку сыта. Кормежка не хуже была, чем у стрельцов, но и не лучше. С пылу с жару, свежее. А хлеб горячий еще, из печи. Так жить можно! После сытного обеда отправился в свою каморку. Выспался от души, направился в Покровский собор. С одной стороны, интересно, а с другой - помолиться надо. Православный он, к тому же - наблюдают за ним. Прислуга друг друга знает, за новым человеком всегда приглядывают. Изразцы в храме осмотрел, полюбовался, перед иконами постоял. Храм в родовой усадьбе Романовых, иконостас в богатом окладе и иконы намоленные.
        Утром проснулся рано. Спал бы еще, да на кухне гремят посудой кухарки. В храм на заутреню сходил, но царя не видел. Видно, в домовой церкви был. После завтрака по территории имения походил. В двадцать первом веке сюда экскурсии водить будут. Однако любопытным не все покажут, да и новодела много. Самое интересное в запасниках, особых кладовых, как в Эрмитаже, Этнографическом музее, да и прочих.
        А только заметил Алексей за собой слежку. Ненавязчиво, в отдалении, но приглядывал за ним человек. Боялись, что сбежит или стырит что-нибудь? Смешно. Он царю помочь приехал, если получится, сблизиться. Понятно, вокруг царя опекуны, няньки - тетки, бояре. Все хотят поближе быть, щедротами царскими обласканы. Но для этого полезным царю и стране быть надо. И не угодничеством, а делом.
        На второй день Алексей березовый чурбачок нашел, стал приседать с ним, пробежку сделал. Надо себя в форме держать. Рынды, периодически наблюдавшие за ним, посмеивались. Алексей на насмешки не отвечал, памятуя слова полковника. Задирать его рынды не смели, все-таки царем приглашен, государь и осерчать может. Но на словах молодые балбесы изгалялись. Но Алексею терпения не занимать, продолжал занятия.
        Минуло пять дней. Алексей слугу нашел, у которого водка с сабельником настаивалась.
        - Пора.
        - Отпробовать надо.
        - Только чуть, третью часть чарки. Это снадобье уже, не хлебное вино.
        - Нешто мы не понимаем?
        Служба у слуги такая. Ест-пьет с царского стола, что и бояре не каждый день вкушают. Но помереть от яда в любой момент может. От многих ядов первое противоядие - селен, да где его взять на Руси?
        Настойку можно было применять внутрь и втирать наружно в суставы. Да закавыка была. В начале лечения обострение бывало, усиливались боли. Когда Алексей со слугой к царю в комнату вошли, стрелец так и сказал:
        - Государь, вначале совсем худо будет, седмицу суставы ломить будет, а потом с каждым днем облегчение. Выдержишь семь ден, через месяц свободно ходить будешь.
        - Выдержу, - твердо заявил Федор Алексеевич. - Народ мой только на стуле или носилках меня видит. Негоже. Разве я о слухах не знаю, что предсказывают мне смерть скорую от хвори неизлечимой? Как лечиться?
        - По чарке, не больше, три раза в день пить, а еще суставы натирать, потом теплым обертывать.
        - Начинаем, надоело бока отлеживать. Эй, подать чарку.
        Царь выпил, скривился.
        - Государь, не так пьют. Выдохнул, выпил и не дыши.
        - Сколь не дышать?
        - А сколько сможешь.
        - Голова уже кругом пошла, в животе тепло.
        - На хлебном вине настояно. Тереть?
        - Три.
        Слуга и Алексей раздели царя, благо сиделок да теток Федор Алексеевич на время процедур выгнал. Алексей суставы по очереди растирал, хотя царь постанывал и охал. Настойку втирали, обертывали шерстяными пуховыми платками.
        - Огнем горят суставы-то! - пожаловался царь.
        - Терпи, верь и молись, государь! На тебя вся страна смотрит. А вечером мы снова придем. Духом собирайся, три седмицы лечение длиться будет.
        - Слово даешь, стрелец, что опосля на ноги встану?
        - Головой ручаюсь.
        - А десны-то кровить меньше стали. Еще бы мне этих заморских фруктов.
        - Государь, пусть слуги твои на торгу покупают. Для стрельца дорого, я весь кошель опустошил. Ты уж прости, что много не привез, денег нет.
        - Что же ты раньше молчал? Рынду мне!
        Царский телохранитель за дверью стоял, явился мгновенно.
        - Стольника ко мне немедля!
        Где царь, там и придворные. Стольник вошел не спеша, не пристало боярину поспешать, не к лицу.
        - Бери сани и на торг. Что купить, вот он скажет.
        И показал на Алексея.
        - И еще - полный кошель серебра стрельцу отсыпь. Потратил он все жалованье на меня. И молчит, скромен. Не то вы, все время денег просите.
        - Исполню в точности, государь.
        Долго ли слугам лошадь запрячь? До торга лихо домчались. Нашли лимоны, Алексей еще калины и облепихи взял. Наши они, российские. Витамина «С» в них поменьше, чем в лимоне. Однако, если медом приправить, ложками есть можно и не так скулы воротит, как с лимона.
        - Отчего сей фрукт? Кислый зело!
        - От многих хворей полезен. Хочешь - сырым ешь, а хочешь - в сыто сок выдави. Особенно зимой, болеть простудой меньше будешь.
        - Э, лучшее средство от хвори - банька, да с девками!
        - Ты, боярин, это царю скажи.
        - Что ты, что ты! Мал он еще о девках думать.
        По приезде стольничий к себе Алексея зазвал:
        - Кошель давай!
        Боярин взял двумя перстами кошель Алексея, как насекомое ядовитое. Брезглив, верно. А вернул через несколько минут тугой, монетами набитый. Алексей мошну в руке подбросил. Тяжелая, он истратил на покупки царю явно меньше. Да ладно, сочтутся.
        - Ты скажи, стрелец, как хлебное вино очищаешь? Прохор сказывал - прозрачное, как слеза, и пьется легко, а еще не воняет.
        - А сам-то он не сказал?
        - Умолчал.
        Прохором звали слугу, что пробовал царские кушанья.
        - Наливаешь хлебное вино в сосуд с широким горлышком, бросаешь туда уголь древесный, лучше березовый, накрываешь крышкой. Через час сливаешь через холст чистый, потом еще раз повторяешь.
        - Все? Просто очень.
        - Попробуй - понравится. Мне к государю идти надо.
        - А как же! Непременно идем.
        Стольничий провел Алексея в комнату царя. Выложил облепиху и калину.
        - Пусть истолкут мелко, меду добавить. По ложке три-четыре раза в день вкушать. Ну, и про лимоны не забывай, государь.
        - Закормишь снадобьями! - простонал царь. Суставы крутит, не могу.
        - Терпи, недолго осталось, пять ден всего.
        Не лекарь Алексей, вся надежда на снадобья. Что знал из литературы, то и присоветовал. Три раза в день теперь, по часам сверяясь, ходил с Прохором. По внешнему виду с ногами лучше стало - отеки почти сошли, сыпь на теле прекратилась, как и кровавый понос, десны не кровили. Царь, как и окружающие, эти улучшения здоровья отмечал. Но боли в суставах мучали сильнее, царь поглядывал на Алексея недовольно, но терпел. Мучился, нервничал, но верил. Алексей в храме свечку поставил, чтобы царь поправился. Все же он головой ручался за исход благополучный. Алексей себя не раз укорял: зачем не в свое дело полез? Да поздно, слово сказано. А за свои слова на Руси отвечать надобно, будь ты простолюдин, купец или боярин. Купцы на словах сделки заключали, исполняли ревностно. Ибо по Библии - «Единожды солгав, кто тебе поверит?» С обманувшим купцом дел никто не вел, обычно такой бойкот к разорению вел.
        Пятый день прошел в напряжении. Царь охал, стонал сквозь стиснутые зубы. А вечером за Алексеем пришли рынды. Он уже на топчане лежал, готовясь отойти ко сну.
        - Вставай, стрелец. Кончилась твоя вольница! Государь распорядился тебя в темницу поместить, дабы не убег. А завтра за тебя кат возьмется. Приказано кнутом бить, а дальше как Федор Алексеевич соизволит.
        Сердце забилось тревожно, заныла душа. Все, амбец. Кат, или иначе палач, заплечных дел мастер, если профи, а других там не держали, с одного удара кнута из бычьей кожи мог позвоночник перебить. А с двух-трех ударов и вовсе убить. Выходит - не сложилось! Алексея под руки подхватили, дав только сапоги натянуть, поволокли в дальний угол поместья. Избушка там на отшибе была. Видел ее как-то Алексей, мимо пробегая. Двери все время закрыты. Не интересовался он, мало ли хозяйственных построек? Скажем, амбар с овсом для царских лошадей. Оказалось - место страшное. Кат оказался в избе, среднего роста, сухощавый и лицо вовсе не зверское.
        - Работу привели? - улыбнулся ласково. - До завтра в подвал его.
        Открыли подвальный люк, куда лестница вела.
        - Сам спустишься? Коли упираться будешь, скинем.
        - Сам.
        - Вот и славненько.
        Алексей спустился по ступеням. Подвал невелик, на полу в одном углу солома. На большое число узников не рассчитан, для этого в Москве Пыточный, иначе - Разбойный, Приказ есть. А в резиденции домовая церковь и узилище домовое, скромное, для провинившихся. Люк захлопнулся, задвинулся железный засов. Простучали шаги наверху. В подвале темень. Алексей, вытянув вперед руки, в угол прошел, на солому улегся. Все лучше, чем на голой земле. Неудачно сложилось. Сидел он уже в земляной яме, так то враги были. Конечно, был запасной вариант - артефакт. Стоит им воспользоваться - и он дома очутится. Ни царя Федора, ни ката его, спокойно и комфортно. Как-то не хочется погибать в двадцать семь лет, тем более бесславно. Одно дело - в бою, когда у обоих противников шансы равные. Если ты победил, значит - сильнее, лучше владеешь саблей, хитрее, удачливей. А быть забитым кнутом? Тут исход предсказуем, победу палач одержит, а не жертва.
        Ночь бессонная случилась. Алексей не раз за артефакт брался, потом руку от камня отнимал. Надо погодить. Разумом понимал: надо исчезать из подвала, завтра будет поздно. И не хотелось память недобрую о себе оставлять. Подумают - виноват, осрамился, убоялся ответ держать, убег. И так плохо, и эдак. А честь, как и жизнь, она у человека одна. Сколько времени прошло, неизвестно. Только сверху шаги раздались, люк откинулся. По глазам свет резанул.
        - Выходи!
        Палач сегодня в красной накидке был, с капюшоном, но капюшон назад откинут. Дверь избы распахнута, солнечный свет льется, воздух чистый, весной пахнет.
        Кат подтолкнул Алексея к выходу. У избы несколько рынд стояли, явно для конвоирования к месту экзекуции. Они окружили Алексея, подвели к врытому в землю ошкуренному бревну.
        - Руками столб охвати, - приказал палач.
        Алексей посожалел остро, что в подвале еще не прибегнул к помощи артефакта. Рынды подскочили, схватили за руки, палач быстро связал за запястья. Сказывался опыт. Рынды отошли в сторону, кат ухватился за ворот рубахи, рванул резко. Рубаха с треском разорвалась, обнажив спину. Палач не спешил, наслаждался ситуацией. В каты шли добровольно, по желанию, не каждый человек, даже воин, прошедший не одну битву, видевший не одну смерть и увечья, согласится на такую службу. Бой - это честный поединок. Палачами зачастую становились по семейной традиции, можно сказать - преемственность, либо люди с нездоровой психикой, садисты.
        Палач вытащил из-за пояса кнут. Добротный, с длинным хлыстом. Забавляясь, щелкнул им в воздухе. Алексей глаза прикрыл, ожидая удара.
        И вдруг крик рынды:
        - Царь сигнал дает. Смотрите - в окне!
        Все головы повернули, только Алексею не видно, голова к столбу притянута. Палач с явным разочарованием бросил:
        - Отвязывайте, забирайте.
        Рынды развязали руки Алексею. Один из них сорвался с места, помчался к дворцу. Остальные сторожили Алексея. Еще неизвестно, какую весть принесет рында. Может статься, бичевание заменят на отсекание головы. Палач тоже выжидал, в избу не уходил. Вдруг подкинут работенку? А то заждался, так можно квалификацию утратить.
        Рында скрылся во дворце, его не было несколько минут. Вот показался, рысцой побежал. Алексей ждал его с нетерпением, надеждой и страхом.
        - Не велит царь наказывать. Стрельца во дворец!
        Алексей дыхание перевел. Разочарованный палач сплюнул, поплелся в свою избу. Рынды теперь не конвоировали, а сопровождали Алексея. Перед дверьми царской комнаты остановили.
        - Негоже в непотребном виде под царевы очи.
        - Другой одежды у меня нет, - заявил Алексей.
        Один из рынд поколебался, стянул с себя кафтан, набросил на плечи Алексею. Все равно им не входить, у дверей в коридоре стояли. Распахнули дверь, и Алексей шагнул вперед. К его удивлению, царь не лежал в постели, как всегда, а стоял у окна.
        - Здрав будь, государь! - поприветствовал его Алексей.
        - Цел?
        - Не успел кат.
        - Проспал немного, даже на заутреню не ходил еще. А как встал с постели - не болит нигде, ну если немного. На ногах сам стою!
        Чувствовалось, что рад царь. Конечно, молодой, сверстники его ходят, бегают, а его, как старика дряхлого, носят. Деньги есть - личные и государственные, да разве купишь здоровье?
        - Рад премного. Лечение дальше продолжать будешь. А еще, как твердо на ногах стоять станешь, разрабатывать их надо.
        - Поможешь?
        - Если кату не отдашь.
        - Кто старое помянет, тому глаз вон!
        - А забудет - оба. Натираться будем?
        - В обязательном порядке.
        Царь разделся. Алексей суставы настойкой натер, шалями теплыми обмотал.
        - Жарко в пуховых-то платках.
        - Пар костей не ломит. В баньку бы тебе, государь. Уж прости - подванивает от тебя.
        - Ужель?
        - Вспомни, когда мылся?
        Федор пальцы на руках загибать стал, сбился со счета.
        - Выходит, седмицы три, не меньше. Эй, кто там! - повысил голос царь.
        Тут же явился рында.
        - Баню топить вели.
        Рында согнулся в поклоне, вышел. Алексей на себя кафтан накинул, во время манипуляций с царскими суставами он с плеч сполз. Видел, конечно, царь разодранную на спине рубаху, но слова не сказал. Жестокий век, жестокие люди, жестокие порядки.
        - Знаешь, стрелец, а форма рынды тебе к лицу.
        - Благодарю, государь, только рылом я не вышел, не благородных кровей.
        - Верно. Рындой, хоть семи пядей во лбу будь, не поставлю. Хотя статью вышел.
        Царь помолчал. Царские особы перед подданными никогда не извинялись, не просили прощения. Он помазанник божий, не к лицу, положение обязывает. Но вину чувствовал, не бессердечный же. Суставы уже не так болели, поспать смог, когда раньше бессонницей мучился и боли донимали.
        - Вот что, Алексей. Денег ты своих не пожалел на снадобья мне, голову свою на кон поставил, без малого ее не потерял. Теперь и мой черед пришел. Жалую тебя советником своим и чином сотника.
        За дверью ахнули. Видимо, рынды подслушивали. Алексей поклонился до земли.
        - Благодарю, государь. А как же опекуны? Милославский и Матвеев?
        - Матвеев в немилости у нас. А Милославский всего лишь опекун. Отныне царствовать сам буду, как достойный сын рода Романовых.
        Алексей обомлел. Еще неделю назад видел он лежащего в постели больного и увечного подростка в окружении мамок-нянек. А сейчас - государя огромной страны, пусть молодого и неопытного.
        - Ступай к ключнику, пусть денег даст из моих. Два дня даю, езжай в Первопрестольную, оденься подобающе. А руки-ноги мне Прошка натрет.
        - А баня, государь?
        - Забыл совсем. Вместе пойдем.
        Алексей сам неделю не мылся, не было возможности. Отбил поклон, уже поясной. Поклонов существовало несколько, от кивка головы до земного, когда склоняешься низко, рукой земли касаешься.
        - Ступай, тебя позовут. А мне в храм надо.
        - На радостях ноги не перетруди. Понемногу, постепенно.
        - Сам такожды думал.
        Алексей вышел, пятясь задом к двери, не принято было обращаться к венценосной особе спиной. Прикрыл дверь. Стоявший слева рында хихикнул. Алексей разом припомнил все издевки царских телохранителей. Ударил коротко, быстро в поддых. Удар настолько молниеносный был, что трое других рынд его не заметили. Вроде шевельнулся Алексей, плечом дернул всего лишь. А собрат их согнулся, рот разевает, сипит.
        - Занедужил, отрок? - ласково осведомился Алексей.
        Тон как у палача, что утром собирался его бичевать. Рындам страшно сделалось. Вошел Алексей в царские покои простым стрельцом, едва не висельником, а вышел обласканный царем, да в чине сотника, должности советника. И рынды для него отныне - низкий чин. Разом поклонились в пояс, осознав - даже не ровня Алексею, несмотря на свое знатное происхождение. И впредь колкости могут выйти им боком. Ох, не зря писал поэт: «Минуй нас пуще всех печалей и царский гнев, и царская любовь».
        В доме для прислуги Алексей выпросил у Прохора новую рубаху, надел сразу. Получилось не по форме стрелецкой, да выбора нет, не ходить же до пояса голым? Хоть и зиме конец, пригревать днем начало, а раздетым холодно. Да неприлично просто. Советник, а раздет. Нонсенс! С Прохором отправил рынде его кафтан.
        Только сам улегся, после бессонной ночи голова тяжелая была, спать хотелось, как в дверь стучат.
        - Государь тебя в баню требует. Протопилась банька-то!
        В бане постоянно подтапливали, чтобы вода теплая в котле была. Час всего понадобился, чтобы камни раскалить, воду до кипятка довести. Алексей в предбанник вошел, теплым сырым духом пахнуло. А в мыльню шагнул - жарко. Царь голяком на лавке сидит, рядом банщик из ковшика его поливает. Алексей глянул мельком, взгляд отвел. Тельце у подростка худое, грудина вдавлена, перекособочен. Зрелище не самое приятное. А еще остерегался, что уловит царь жалость в глазах Алексея. Так на убогих и юродивых смотрят. А в возрасте Федора это цепляет, коробит. Не жалость к царю нужна. Уж коли повезло Романовым родиться, изволь соответствовать. Алексей себе задачу поставил, почти невыполнимую - сблизиться, насколько возможно, с государем. Внушить ему, что страна ждет решений верных, процветания. Не повезло с телом, так на плечах голова толковая есть. Мысли только подправить надо в нужном направлении.
        Потом в парилку направились. Тут дышать уж вовсе нечем. Банщик легонько прошелся над телом царя распаренным березовым веником, пар разогнал.
        - Все, для первого раза хватит. Теперь настойки выпить да растереть суставы. И про лимон не забудь.
        - Видеть эту кислятину не могу!
        - Государь, через «не могу». Тебя наверняка бояре путные да думные заждались, послы иноземные. Что послы своим государям отпишут, не видя тебя давно? Хворает Федор Алексеевич, страной управлять не может. Стало быть - слаба Русь, можно с ней не считаться.
        - А ведь верно говоришь!
        - Не торопись. Подлечись еще немного, хоть дней пяток. Опосля в Москву, пусть тебя здоровым увидят. Сам из возка выйди, во дворец войди, помедлив. Богомольцев да народу на Ивановской площади всегда полно. Увидят, по Москве разнесут: здрав царь, бдит, о делах мыслит, в заботах весь. И уверен будь, послы уже вечером о том прознают. А уж потом в Измайлово, еще подлечишься, ноги потренируем, руки.
        - Я из лука люблю стрелять. У меня руки сильные были.
        - Постреляем. Даже на спор можем.
        - На слове ловлю.
        - Я за свои слова всегда отвечаю. И ты, прости, государь, за каждым словом своим, особенно в Думе боярской, особливо перед послами, допрежь думай. Чувств своих не проявляй. Послы - они не только слушают, но и смотрят на тебя, выводы делают.
        - Тяжело мне. Отец жив был - наставлял. А как не стало его, опекуны в уши нашептывают. А как посмотрю - все для своей пользы, выгоды для.
        - Не суди строго, каждый человек себе выгоду ищет. Но на первом месте государство стоять должно, потом свои интересы. Представь - за тобой миллионы твоих подданных. Все на тебя с надеждой и верой смотрят, и разочаровать их нельзя.
        - Просто ты говоришь понятно и разумно. Неужто всю жизнь стрельцом был?
        - Не всегда, но о том опосля поговорим. А сейчас обсушиться.
        Банщик царя полотенцем обтер, сухим обернул. Алексей тоже вытерся, на лавку присел. Хорошо-то как! Кожа легко дышит, вроде даже годков несколько сбросил. Царь клюквенный морс отхлебнул, поморщился - кислый. Алексей кваса ядреного, с хреном, пригубил.
        - Мне бы советника толкового, чтобы за дело радел, подсказывал, - молвил царь.
        - Не боишься, что банщик Милославскому перескажет?
        - Я государь, чего мне бояться? К тому же банщик глухонемой с рождения. Матвеева я от дел отстранил, до Милославского еще черед дойдет.
        - Тогда я всецело на твоей стороне. Живот за тебя не пожалею.
        - Живота твоего мне не надо. Желающих и без тебя много найдется. Толковых бессребреников раз-два и обчелся.
        Банщик поднес царю чистое исподнее, помог надеть. Алексей и у своей одежды новое чистое исподнее обнаружил. Да и то сказать, старое-то пропотело. Оделся с удовольствием.
        - Ты не забудь, два дня даю, третьего у себя жду.
        - Буду!
        С утра начались перемены. Алексею в отдельной комнате стол накрыли. Не может советник с прислугой за одним столом трапезничать. Дозволялось рядом с боярами да дворянами только воинам сидеть. В бою от соратников по оружию жизнь и судьба зависят, пьют-едят порой из одного котла. То не зазорно, лицо не потеряешь. А слуги - иное дело, за жалованье стараются. После завтрака к крыльцу оседланную лошадь подвели. И ничего, что на Зорьке седло простое да уздечка, зато с поклоном, со всем уважением.
        Алексей с места в галоп рванул. Два дня - это не так много. Поперва решил в Кремль, в стрелецкий полк заехать, конкретно - к полковнику Головатому. Чином Алексей поднялся, но по-человечески ему самому сообщить о внезапном возвышении надо. А то «доброжелатели» нашепчут полковнику стрелецкому в уши, сделают недругом. Алексею этого не хотелось, обязан он полковнику, что в стрельцы взял. А долги отдавать надо, если хочешь, чтобы тебе верили и уважали.
        Так и сделал. Перед Фроловской башней спешился с лошади, в поводу провел. Стрельцы поприветствовали по-дружески. Стало быть - никто пока не в курсе событий с Алексеем. Вошел в воинскую избу, полковник с сотником беседовал. Подождал Алексей немного. Сотник, мимо проходя, прошипел:
        - Рубаху-то пропил, что ли?
        Алексей напротив полковника сел, что раньше не позволял себе. Все же субординацию соблюдать надо. Полковник посмотрел на Алексея удивленно, смолчал. Раз поступает так, стало быть имеет право. Разговор никогда не начинался о делах, считалось - спешка. Немного о погоде, об отвлеченном.
        - Радость у нас, Алексей. Стрельцы Соловецкий монастырь взяли, еретиков, кого живота лишили, а немногих оставшихся в кандалы заковали и под замок.
        - Лихо!
        - А то! Жаль только, погибших с обоих сторон много. Ты как?
        - Со вчерашнего дня государь жаловал сотником и советником.
        У Головатого глаза с пятак сделались от удивления.
        - Тебе первому говорю. Не хочу, чтобы от кого-то услышал. Ты меня в полк привел, при тебе возвысился, за что благодарен.
        - М-да!
        У полковника щеки красными сделались.
        - Я тебя, Алексей, думал десятником поставить. Новичков набрали, тебе планировал отдать в обучение.
        Десятник - как сержант в любой армии. От него порядок в подразделении зависит, стойкость в бою. Будет сам намертво стоять на позиции, и воины не побегут.
        - А ты вон как! Эдак и меня обскочишь.
        - Тщетные надежды. Не боярин я, не из знатного рода. Кстати, через три дня царь в Кремль приедет. Поставь в караул у Теремного да Потешного дворцов, у Грановитой палаты самых бравых парней.
        - Сделаю.
        - Поговорил бы еще, да времени нет. Завтра к вечеру в Измайлово быть велено. Да при одеже соответствующей. Я так думаю - и запасная нужна. За помощью пришел. Где взять?
        - Ох ты! Да где за два дня взять? Пойдем-ка к боярину - дворецкому. У него в подчинении белошвейки да склады. Авось подберем. Боюсь только…
        Полковник замолчал, но Алексей понял.
        - Деньги есть. Государь одарил.
        - Тогда и вопросов нет.
        А во дворце о переменах знали, гонец утром прискакал, бумаги привез от царя, он и сообщил. Алексея приодели в цивильное платье, соответствующее статусу. Да не одно, три! На каждый день, парадное и для службы в Кремле. И туфли нашлись по ноге, с серебряными пряжками. Алексей, как оделся, в зеркале себя не узнал. Придворный франт, не меньше. Обычно придворные одежду шили, не покупали готовое. Заказы делали в Немецкой слободе, у ручья Кукуй. Там селились не только немцы, но иноземцы из других стран - Голландии, Англии, Франции. Там же проживали иностранные послы. Пользоваться услугами портных Немецкой слободы могли позволить себе не все, а только люди богатые. Хорошее английское сукно, серебряные или позолоченные пуговицы, работа стоили дорого. Но для Алексея сейчас неприемлемо, потому как долго. Жесткий цейтнот. Алексей расплатился, помялся немного. Должность при царе не только почетно, но и хлопотно. Боярские и дворянские роды, служившие десятилетиями, а то и веками, имели дома, выезды свои - возки, сани, кареты, прислугу. Алексей же был гол как сокол. В воинской избе жить, вместе со стрельцами,
уже не по должности. Не гордыня, придворные не поймут. Его и так воспримут как выскочку, белую ворону. А если вести себя будет не как они, так палки в колеса вставлять будут. В открытую конфликтовать не будут, с решением царя не поспоришь, но гадить по-мелкому станут.
        Поэтому к дворецкому обратился:
        - Прости, боярин. Я пришлый, своего жилья в Москве нет. Что присоветуешь?
        Боярин сначала задумался. Алексей понимал ход его мыслей. Алексей - человек новый, придворным неизвестный. Быстро поднялся, но так же быстро и упасть может. А с другой стороны, обласкан государем может быть, выше поднимется. И дружба с ним впоследствии дорогого может стоить. Потому осторожничал. Чем ближе к царскому телу стоит человек, тем большим влиянием обладает.
        - К боярину и слуге тебе надо.
        Титул боярин и слуга - это как первый министр при царе.
        - Подожди, я сам с ним поговорю. Как я понимаю, тебе комнату в Кремле надо, коли царь тут будет, тебе при нем быть надо. Ну и жилье.
        - Точно так.
        Пока дворецкий ходил, Алексей в его комнате сидел. Положение у Алексея шаткое, нет поддержки со стороны дворянства, царедворцев. Вон взять Ивана Милославского. Став опекуном, упразднил приказ Тайных дел, Счетный приказ. Все Приказы под себя подмял, увеличил их число с 42 до 60, а число служащих с 882 человек до 2762 человек, а во главе поставил родню, ближнюю и дальнюю, либо преданных ему людей. Артамона Матвеева кознями в ссылку отправил. Благодарная родня, набивавшая карманы на государевой службе, всецело за Милославского. Практически весь государственный аппарат за него, раздавит любого. А еще в сторонке стоят, но имеют влияние на царя молодые царедворцы - постельничий Иван Языков да стольник Алексей Лихачев. Умные, образованные, молодые. Особое место занимает преклонных лет князь Василий Васильевич Голицын, к слову которого царь прислушивается. Каждая группа одеяло на себя тянет. Придется или лавировать меж ними, избегая вражды, либо самому сторонников подбирать, иначе сотрут его, как жерновами. Похоже, попал как кур в ощип. Только в Кремле Алексей осознал всю щекотливость своего положения.
        Вернулся дворецкий с довольным видом.
        - Уладил в лучшем виде. Даже ключ взял. Комната невелика, но в Теремном дворце.
        Комната оказалась на первом этаже, а рабочие помещения государя на втором. Все равно рядом, не надо бегать по необходимости в другое здание. И с временным жильем на время определились.
        - Указания государя нет. Самовольно ни я, ни боярин-слуга лучшего предложить не можем. Соизволит Федор Алексеевич земельку под дом выделить - стройся али купи.
        Ну да, было бы за что. Почти все содержимое кошеля на одежду потратил. Узел с вещами большим получился.
        Закончил дела поздно, за хлопотами время быстро летит. Шел по коридорам к выходу, слышал шепоток за спиной от встречных придворных. Новость уже обсуждают. Спал еще на прежнем месте в воинской избе, где привык. А утром, после развода караула, полковник его огорошил:
        - Алексей, в моем полку советника быть не может. Придется тебя из списков полка исключить.
        Алексей вздохнул. Не придется ли возвращаться с позором?
        - Лошадь казенная, пока пользуйся, но вернуть надо.
        - Благодарствую.
        Пока от царской милости у Алексея одни хлопоты и заботы. Но он надеялся, что оботрется все, устаканится. Не в таких переделках бывал.
        В столице делать было нечего, и он отправился в Измайлово. Царь наказ давал вернуться. А зачем, если сам обещал быть в Кремле завтра? Но царские распоряжения обсуждать - последнее дело, надо исполнять.
        Добравшись до царской резиденции, отдал поводья лошади подбежавшему слуге. Повернул к дому слуг, где раньше обитал.
        - Господин, тебе не туда. Вон к тому дому. Ты иди, а я узел принесу.
        Отношение к Алексею явно переменилось в лучшую сторону. Он прошел к указанному дому - каменному, в один этаж, но большому. В сенях его привратник встретил с поклоном.
        - Государь распорядился выделить покои. Я провожу.
        Недурно. Небольшая спальня с высокой периной, пуховым одеялом. Рабочий кабинет со столом-конторкой и парой кресел, в углу сундук. В комнате тепло, а печи не видно. Спросил у привратника.
        - Печь в подвале, большая, на весь дом. А продыхи в стенах проходят, по ним теплый воздух идет.
        Удобно, истопники по коридорам и помещениям не ходят, перед господами не мельтешат.
        Алексей охабень снял, лицо и руки под рукомойником в спальне ополоснул. В кафтане к царским хоромам перебежал, чай, морозец легкий совсем, не метель. Рынды в коридоре у дверей царских предупредили:
        - Занят государь, не велел беспокоить.
        - А кто у него?
        - Князь Василий Васильевич Голицын.
        Престарелый князь был личностью известной, уважаемой. Ни в каких группировках не состоял, подлостей никому не устраивал.
        - Как сам-то?
        Рынды поняли.
        - Ходит. Сегодня на первый этаж спускался. Правда, за перила держался.
        Ага, значит, государь чувствует себя лучше, это радовало. Через полчаса распахнулась дверь, вышел князь. Острым взглядом Алексея окинул. Кто таков, почему не знаю? Одежда русская, не иноземец, причем такого покроя и качества, какие царедворцы носят. Алексей сразу голову склонил. Он и по должности ниже, и простолюдин, не дворянской голубой крови. Да и вежливость обычная, Алексей моложе.
        - Алексей Терехов, - представился он.
        - Сказал уже государь, наслышан. Вот ты каков! Поговорить бы надо.
        - Мне сначала к государю.
        - Само собой. Я в трапезной буду, внизу.
        Рынды дверь перед Алексеем распахнули. Алексей вошел, отбил поясной поклон. Федор, сидевший в кресле, поднялся, опираясь на подлокотники. Не легко встал, но сам.
        - Здоровья тебе, государь! - поприветствовал его Алексей.
        - Твоими молитвами.
        - Мне рынды сказали - сам по лестнице уже ходил сегодня.
        - Было дело, - улыбнулся Федор. - Ты знаешь, какое это удовольствие - самому ходить!
        - Федор Алексеевич, лечение еще не закончено, не перетрудить бы ноги.
        - Сил прибавилось. Дела-то в застое. Отныне сам управлять буду!
        Царь был настроен решительно.
        - Дел накопилось за болезнь много, все неотложного решения требуют. Завтра с утра в Москву, в Кремль едем. Вы вместе с Лихачевым за троном моим стоять будете в Грановитой палате, когда послов принимать буду. Подскажете тихонько, если сам сразу не соображу. А рынды, как положено, по сторонам от трона.
        - Слушаюсь, государь.
        - Выглядишь как настоящий вельможа, вроде как такое платье все время носил.
        - Привыкаю только.
        - Оно к лицу тебе. Ступай, мне бумаги счесть надо.
        Алексей отбил поклон, легко сбежал на первый этаж. Князь в трапезной сидел, попивал вино.
        - Садись.
        Сухощав был князь, небольшого роста, борода седая.
        - Чьих будешь?
        - Сын боярский, из Рязани, в Лифляндии служил долго.
        - То-то я слышу, говор у тебя не наш. Косопузые и так говорят занятно, а ты еще далеко служил. В Москве родню имеешь?
        - Не сподобился.
        - Это славно.
        Князь явно его прощупывал.
        - Знакомства полезные завел?
        - Только с полковником стрелецким Головатым.
        - Опять в точку.
        Князь хотел удостовериться, что Алексей не засланный «казачок» от боярских группировок. Хотя «засланец» легко соврать мог. Алексея в Москве все равно никто не знает.
        - Услугу царю ты оказал немалую, это ценно. Служи честно, ревностно, он тебя милостью монаршей не обойдет.
        - К этому стремлюсь.
        - Если что непонятно будет, знаешь, к кому за советом обращаться?
        - К тебе, князь, а еще к Языкову и Лихачеву.
        - Хм, шустер. Весь расклад уже знаешь. Так и держи.
        Князь, несмотря на возраст, легко поднялся, кивнул на прощание и вышел. Алексею он понравился. Прям глаз не отводит, производит впечатление умного и осторожного. Лучше иметь его приятелем, чем врагом.
        Утром царский поезд, как называли обоз из карет, возков, подвод, всадников на конях, из царя и ближних слуг, выехал в Москву. Алексей на коне, следом за царской подводой.
        Впереди и по бокам - рынды конно и оружно.
        Поезд растянулся метров на двести. И это еще был не парадный выезд, когда поезд достигал версты.
        А выезды дальние, в соседние губернии, так и вовсе многочисленные были, поскольку припасы съестные везли, челядь, слуг. Обоз тогда и на все пять верст тянуться мог. Чем длиннее обоз, тем больше уважения и почтения к монарху. И пока поезд следовал, все простолюдины стояли в поклоне, скинув шапки долой.
        А сейчас не успели выехать - уже столица.
        Для Алексея это вроде разминки, бывало раньше - сутки в седле проводил, даже перекусывал в седле.
        Для воина такая жизнь привычна, а царедворцам в тягость. После недавней непогоды в низинах лужи. Алексей ноги повыше поднимал, чтобы грязь из-под копыт полы одежды не забрызгала.
        В столице только центральные улицы мощены дубовыми плошками или булыжником. А на остальных - грязь вперемежку с навозом, запах соответствующий. Царя обычно по самым чистым улицам возили, оттого маршрут почти всегда неизменный. То плохо. И жалобщики с челобитными стояли, пытаясь сунуть бумагу кому-нибудь из окружения царского. А могли покушение совершить. До поры до времени Господь род Романовых миловал, но так не всегда будет. Рынды хоть и выглядят грозно и солидно, покушение предотвратить не смогут. Как не смогли казаки два века спустя, когда бомбист убил Александра Романова.
        Так и въехали в Кремль. На удивление многих, царя не вынесли из кареты. Сам вышел. Правда - поддерживали. Так то для важности, по традициям. Алексей видел - еще трудновато царю, на посох опирается. Посох как символ власти, как скипетр или держава в руках. Иван Грозный все время с посохом ходил, хоть ногами не страдал.
        Глава 3. Завистники
        Федор Алексеевич шествовал медленно, важно, сообразно случаю. В Грановитой палате уже на лавках думные да путные бояре сидели. Увидев, что Федор идет сам, зашептались. Гул в зале поднялся. Баяли, что царь едва не при смерти лежит, а он сам идет.
        Вот удивление! Верь после этого слухам.
        На рынд и Алексея никто внимания не обратил. Царь к трону прошествовал, поднялся на три ступени, на трон уселся. Шум в палате стих. Рынды двумя крыльями по обе стороны трона встали. Серебряные топорики на плечах поблескивают. Алексей за царским троном встал, слева. А справа - Лихачев. Оба только за троном царским впервые встретились. Оба на равных, понимают: возвысились благодаря Федору Алексеевичу.
        Друг на друга ревниво поглядывают, но без неприязни. Понимают - им сотрудничать надо.
        Один из бояр, из Иноземного приказа, торжественно объявил о приеме шведского посла. Посол в палату вошел, сделал несколько шагов, поклон отвесил, но не полный, а лишь голову склонил. Он государя своего представляет, и негоже послу перед другим владетелем земли уничижаться. За послом слуги подарки несут. Без этого - никак. И русские послы тоже подарки дарят. Своего рода знак почтения, приязни. Вперед уже толмач-переводчик выступает. Вполне вероятно, что посол хорошо язык знает, но положено так. Хитрость в том малая есть. Посол слово государево услышал, а пока толмач переводит, ответ обдумать успевает.
        Личная приязнь или неприязнь посла к царю особой роли не играет, поскольку в посланиях письменных, полученных с курьером, посол от своего владыки все инструкции уже получил.
        Язык посольский вежлив больно, извилист, иносказаниями полон. С непривычки Алексею понять трудно. Одно уяснил: жалуется посол на лихих людишек новгородских, делающих набеги на земли шведские, разоряющие финнов, да чухонцев.
        Лихачев, уже имевший опыт, хоть и небольшой, к спинке трона наклонился, шепчет:
        - Государь, договор у нас есть. За нарушение виновных сыскать надо, наказать. Так и отвечай - сыщем, накажем, о чем известим.
        Федор Алексеевич, грамоте и словесности обученный белорусским монахом Симеоном Полоцким, суть подсказки уловил. Лицо сердитое сделал, ответил витиевато, но суть понятна была. Государь нарушением мирного договора недоволен, виновных в сем со всем тщанием искать будут, а найдены будут - накажут со свей суровостью, о чем посла известят.
        Посол, может быть, не очень словам поверил, не в первый раз новгородцы чудь и чухонцев притесняют, но вид сделал довольный. Откланялся, шляпой несколько раз у пола махнул, задом до двери пятился.
        Спиной к государю на дипломатическом приеме повернуться - обидеть. А царская обида зачастую война либо отмена купеческих льгот подданным страны-обидчика, либо другие пакости, например союз с неприятелем. Каждый государь, каждая страна всегда союзников ищет. Так с недругами бороться проще, торговать выгоднее. Швеция на русские земли постоянно претендовала, воевала с Россией не раз, утихомирилась только после Полтавской битвы. Но торговать с ней выгодно. Сталь шведская очень хороша, оружие, корабли. Шведы в Руси пеньковые канаты покупают, воск, меха, смолу, лен - все то, чего у них нет.
        Торговля взаимовыгодная. Русь - страна изобильная, Англия столько добивалась, чтобы ее купцы льготы имели. Добилась-таки своего. А то Ганза всю торговлю на Балтике под себя подмяла. Много врагов у той же Англии: Франция, Германия, Испания. И у каждой европейской страны так. На юге Османская империя пытается владычествовать, на востоке - Китай.
        После приема послов внутренние проблемы решали. Главная из них - сбор налогов. Милославский речь держал, плакался: сборы низкие, обнищал народец.
        Алексей шепнул:
        - Пусть скажет, сколько податного народа?
        Федор Алексеевич боярина выслушал, кивнул. И вдруг царь вопрос ему о податном народе. На Руси налоги платили не все. Монастыри, крестьяне, присяжные и монастырские, государевы служащие, в том числе воинство. И людей считали только мужеска пола. Женщин и детей не считали, налогами не облагали. Налоги, хоть вещь скучная, но для любого государства основа благополучия. На налогах вся государственная машина держится - чиновники, армия.
        Иван Михайлович от ответа ушел. Дескать, перепись давно не проводилась.
        - Вот и готовьтесь. Не зная, сколько народу в стране, как могли рассчитывать, собирать, как тратить?
        Это был первый удар по Милославскому. Даже не удар, укол легкий. Лихачева тоже Алексеем звали.
        После подсказки тезки кивнул удовлетворенно.
        Среди молодого царского окружения формировался новый круг - молодых, толковых, думающих не только о своем кармане. На стороне Милославского пока был государственный аппарат. В бытность опекуном малолетнего царя Иван Михайлович на все важные посты в Приказах посадил своих людей. Царь пока не в силах был поставить на место опекунов своих - Матвеева и Милославского, но желание такое имел.
        Но что он один мог, не имея сильной опоры? Бояре да ближние слуги колебались. Слухи о нездоровье государя ходили упорные, да и своими глазами видели - немощен, слаб здоровьем Федор Алексеевич.
        Уйдет в одночасье, сторонникам его сразу припомнят. Потому юный царь подбирал окружение под себя - молодое, лично ему преданное.
        Алексей до конца царского приема выстоял за троном. Слушал, в дела вникал. Какая тема на слуху, как бояре обсуждают, где лукавят, возжелав выгоду личную поиметь. Утомительное занятие, поскольку каждый боярин хотел свое мнение навязать. Горло драли, но до оскорблений не доходило, царь все же рядом, видит.
        Когда государь объявил прием законченным, он повернулся к Алексею.
        - Завтра к полудню ко мне в покои, а сейчас отдыхать можете.
        Тезки из Грановитой палаты вместе вышли.
        - Ты из каких будешь? - спросил Лихачев.
        - Боярских детей, рязанец.
        - Предостеречь хочу. Ты не думай, что за троном стоишь, тебя не видно. Бояре да ближние слуги приметили. Чем ближе к государю, тем больший интерес ты вызываешь. Стало быть, влияние на государя имеешь. И чин официальный никакой роли может не играть. Вот я стольник, а со мной подружиться многие захотели, как к царю приблизился. И к тебе подкатываться будут. Но каждый свой интерес имеет. Не ты им нужен, а твоя близость к царю. Бумагу нужную на подпись царю подсунуть, послабление в делах дать, да мало ли… Потому не сближайся ни с кем, но и не ссорься. Ты теперь о выгоде государя больше печься должен, а не о своей мошне.
        - Понял, спасибо.
        - Старые-то дворяне, кто еще Алексею Михайловичу служил, по интересам разбились. Скажу прямо - змеиный клубок. В глаза тебе улыбаться будут, в дружбе клясться, а сами вынашивать план, как тебя опорочить и от государя отдалить. А на твое место своего верного человека поставить.
        - Учту.
        Предостережение не лишнее, но Алексей, служивший еще в Византии, видел хитросплетения покруче. Уж с византийским коварством, лестью, обманом - русское не сравнить.
        Напутствия Лихачева стали сбываться быстро. Во дворцах встречные раскланивались, расплывались в улыбках, заводили разговоры, приглашали в гости. Алексей не отказывался, сетовал на нехватку времени.
        - Человек я в Москве и в Кремле новый, не освоился еще. А государь дела исполнять требует. Как освоюсь через время, обязательно зайду, слово даю.
        Важно на первых порах не обидеть, не оттолкнуть, а дальше видно будет, кто и чем дышит.
        Никому дурного слова не сказал, а почувствовал: извести хотят. А как же? Выскочка, рода худого, случайно наверх взлетел. Надо место указать. Не бывало допрежь такого, чтобы новик вес да влияние на государя больший имел, чем боярин, десятое или двадцатое поколение которого государям служило. Помнили, как их прадеды еще Рюриковичам служили. Так те по крови царствовали, а Романовы случайно вознеслись, из Смуты возникли.
        Свои покои осматривал по приходу каждый день, кто знает, сколько дубликатов ключей к двери сделано? Осторожность никогда не повредит. Меры не оказались зряшными.
        Недели через две в своих парадных сапогах иголку обнаружил. Случайно она туда попасть не могла. Стало быть, подбросили. И ладно бы просто иголка, укололся и забыл, досадная неприятность. А если игла ядом пропитана? Иглу со всеми предосторожностями, действуя в перчатках, выкинул. Впредь еще больше осторожничать стал, перед уходом ниточки в ящик письменного стола прикреплял. Откроет посторонний, ниточка упадет, Алексею знак - чужой в его покоях был. То же самое с дверью проделывал.
        А еще через неделю сигнал его сработал. Ниточки на двери не оказалось. Алексей тщательно осматривать комнату стал. И наткнулся на смертельную угрозу. Вернее, она сама себя выдала.
        Пока стол осматривал и шкаф, тихое шипение раздалось. Сначала подумалось - показалось. Застыл на месте, а через какое-то время звук повторился и шел от кровати. Алексей нож обнажил. Непонятное всегда пугает. Сделал пару шагов к кровати. Вроде отсюда звук исходил. Острием ножа подушку откинул. Ба! Гадюка! Небольшая, но по весне они злобные. Если бы рукой подушку отбросил, получил укус. Гадюка на нож кинулась. Алексей клинком в сторону дернул, отрезав змее голову с верхней частью тела. Гадюка в конвульсиях забилась, потом дух испустила. Что-то везет ему на пресмыкающихся. То в Византии Остриса спас, то сейчас сам едва уберегся.
        Кто-то сильно желал подвинуть его от царя подальше, а то и вовсе со свету сжить. Алексей покои свои дальше досмотрел, но других сюрпризов не обнаружил. Уселся на кровать, стал размышлять. Доступа во дворец посторонним нет. Только царскому окружению и челяди. Прислуга могла действовать по указанию кого-либо из бояр или быть подкуплена. У Алексея пока сторонников и друзей нет, видимых, явных врагов тоже. Кто мог? Да все! И в первую очередь именно старые слуги, для кого начинающий входить в силу юный царь представлял угрозу благополучию. Противника надо знать и действовать адекватно, а лучше с упреждением. Алексей напряг мозги. Что он помнил из истории?
        Самостоятельное правление Федора с 1676 года, женитьба его на Агафье Грушецкой, дочери воеводы Семена Грушецкого, а ныне проживающей у дяди.
        Потом Русско-турецкая война, на фоне борьбы со староверами введение налогов на содержание стрелецкого войска, становление засечной черты на юге, как прообраз границы, отмена местничества с торжественным сожжением разрядных книг и как апофеоз короткого правления - создание типографской школы при Заиконо-Спасском монастыре, предтечи Славяно-Греко-Латинской Академии. Стоп, надо по порядку. Что последовало после улучшения здоровья Федора? Вот! Женитьба на Грушецкой. Здесь можно подставить подножку Милославскому. Ох, дай Бог памяти, кем же был ее дядя, Агафьи этой? Алексей долго напрягал память, но вспомнил. Это он, дьяк монастырский Заборовский, выходец из польских земель.
        Милославский, желая расстроить свадьбу, попытается Агафью очернить, напраслину возведет. Надо подсуетиться. И врага своего тем самым от царя и двора уберет, и доверие в лице государя приобретет.
        Приняв решение, Алексей стал обдумывать, как все подстроить, чтобы выглядело случайностью. Чтобы естественно произошло, подозрений не вызвало. Сложно, но можно. Бояре умом не глупее Алексея, да знаний у них меньше. У него же преимущество - в курсе исторических событий, знает, чем все закончится. Надо вмешаться, ход событий изменить.
        Дьяк - это как современный руководитель аппарата. К нему и направился с пустяковым вопросом Алексей.
        Приходу Алексея дьяк удивился, эмоции постарался скрыть, но видно было - польщен. Алексей к царю приближен, а дьяк - фактически столоначальник, глава писарей и переписчиков.
        Из-за стола вскочил, навстречу вышел, являя радушие.
        - Рад, сотник, что заглянул. Каким ветром?
        - Узнать хочу, какие важные встречи государя намечаются.
        - Через седмицу с послом турецким.
        - Приму к сведению.
        - Присаживайся. Всегда помочь рад.
        - О Речи Посполитой есть ли новости?
        - Как не быть?
        Чувствуется, вопрос задел его за живое, польские корни сказывались.
        - Османы гетмана Правобережной Украины Петра Дорошенко на свою сторону склоняют. Поляков это беспокоит, конечно.
        - Осведомители есть ли?
        - О том Иноземный приказ спросить надо.
        Поговорили немного о делах. Дьяк осторожно начал расспрашивать Алексея: женат ли да где семья. Момент удобный, дьяк сам вышел на нужную тему.
        - Не женат и не был. За служением и битвами многими не удосужился.
        - Племянница у меня на выданье, а жениха не сыщем, - посетовал дьяк.
        - Не там ищешь. А хороша ли собой племянница?
        - Агафья? О! боголепна, скромна, набожна. А пожалуй к нам завтра в гости.
        Дьяк явно хотел устроить смотрины под благовидным предлогом.
        - Обязательно буду, почему нет? Ты адресок подскажи.
        - Зачем? Слугу пришлю, он проводит. Недалеко от Кремля, в Замоскворечье живу.
        Расстались довольные друг другом. Алексей имел свою цель. Но дьяк имел другую задачу - видеть Алексея женихом для племянницы. И пусть пока Алексей не богат и происхождением не вышел, зато молод и к государю приближен. А это сулит и чины, и достаток.
        Вечером, после службы, дьяк развернул кипучую деятельность. Жене наказал купить на торгу продуктов, кухарок напрячь, чтобы к завтрашнему вечеру стол от яств ломился.
        - По какому случаю застолье? - удивилась жена.
        - Советник царский будет в гостях. Молод, не женат, сотник. И представь - вся карьера впереди.
        Возрадовалась жена. Глядишь - через свадьбу племянницы и дьяк поднимется. Большего муж достоин.
        Следующим днем Алексею вновь каверзу подстроили. Государь по городу на возке проехать решил. В Москве едва не ежегодно пожары случались. И редко когда один дом сгорал, чаще - квартал целый. Дома в большинстве деревянные, в них всегда печи топятся, да не одна - для обогрева дома зимой, на кухне во все времена года, как и в бане. А еще печь в хозяйственных строениях - скотине воды зимой подогреть, свиньям отруби запарить. Не углядели за печью, уголек из топки выскочил, и пошло полыхать. Пожар тушили всем миром, все соседи. Люб сосед или нет, все принимали участие. Понимали: не погасят - огонь перекинется на соседние избы, свое добро сгорит. После пожаров отстраивались быстро. Лес-то за городом, рядом. Два-три месяца - и новый дом готов. Однако добро нажитое сгорало и жертвы были.
        К возку рынды конные пристраивались в порядок. Алексею коня подвели. Оперся привычно о стремя, в седло взлететь собрался, а подпругу подрезали.
        Лопнула кожа, седло в сторону поехало. Алексей без малого едва не упал, удержался. Рынды ехидно ухмылялись. Только не их рук дело было. Конюхи подпругу поменяли моментом, но осадочек у Алексея остался. Хоть и не злопамятен был, но до злодея решил докопаться.
        После поездки выбил пыльную одежду.
        Как-никак в гости идет. Сапоги почистил. В дверь стрелец из кремлевского полка постучал. Когда-то Алексей с ним на башнях караул нес, только стрелец так и остался стрельцом, а Алексей сотник уже.
        - Алексей, человек обличьем челядин тебя спрашивает. Прогнать али как?
        - Сам выйду.
        У входа во дворец, немного поодаль, стоял челядин. Ближе его стрельцы не подпускали. Увидев Алексея, отбил поклон.
        - Терехов не ты ли будешь, барин?
        - Он самый.
        - Велено было к дьяку Заборовскому проводить.
        - Так веди.
        Челядин шел впереди, оборачивался: не отстал ли барин? Рядом с прислугой слуге царскому идти было зазорно, лицо потерять не ровен час.
        Хотя и пешком идти тоже невместно. Люди богатые или при чинах и званиях передвигались на возках, даже если пешком пару минут ходьбы. Положение обязывало, не простолюдин. Но Алексею условности не мешали, хотя можно было верхом на лошади ехать. Однако и минус в верховой езде был. Одежда лошадиным потом пропитывалась, а он все же в гости идет.
        Дом дьяка по меркам московской знати скромный - деревянный, хоть и в два этажа. Земельный участок небольшой, дорогая в Москве землица.
        На земле, уже внутри двора, солома набросана, притоптана ровным слоем, дабы жильцы да гости обувь не испачкали. Только челядин калитку за Алексеем закрыл, как на крыльцо дьяк вышел, следом жена его с ковшом сбитня, по обычаю. Дьяк с крыльца сбежал, сделал несколько шагов навстречу гостю. Если гость и хозяин ровня, встречали посредине двора, если хозяин по положению выше, стоял на крыльце, поджидал гостя. А уж если хозяина боярин посетил, что редко бывало, либо сам государь, хозяин самолично ворота открывал, а не калитку и встречал у ворот, а то и на мостовой. Уважение к чину явить, к гостю дорогому. Въехать во двор верхом на коне мог только государь, остальные коня в поводу во двор заводить должны, иначе - хозяину обида.
        Встретились дьяк и Алексей, обнялись, облобызались троекратно, по обычаю. Дьяк уже жене рукой машет.
        - Корец сбитня гостю!
        Алексей обычаи знал, многие веками не менялись, как и уклад, по домострою жили да по Правде. Гость корец сбитня опростал, корец перевернул, дабы хозяин видеть мог - не осталось ничего, зла не затаил. Корец Алексей хозяйке вернул, поцеловал. Дьяк кивнул довольно - обычаи соблюдены, хозяйской чести урону нет, гость уважение выказал. Теперь можно в избу пройти.
        Войдя в трапезную, Алексей к красному углу оборотился, осенил себя крестным знамением, все же православный он. Гостя по правую руку от хозяина за стол усадили, на почетное место. Слева обычно жена сидела.
        Разговор сначала о погоде зашел, о видах на урожай. Никто и никогда не начинал беседу с деловых вопросов, неприлично. Потом плавно разговор на цены на торгу перешел.
        - А не отобедать ли нам? - предложил дьяк.
        - Почему бы и нет?
        - Эй, слуги! Пошевеливайтесь там!
        Кухарки да прислуга сигнал явно ждали. Дверь в трапезную отворилась, череда челяди быстро накрыла на стол. Дьяк явно расстарался. В кувшинах пиво, вино италийское и рейнское, мед стоялый.
        На заедки капуста квашеная, огурчики соленые, брусника моченая. А следом внесли белорыбицу, исходящую паром и ароматом, затем блюдо с запеченным гусем с яблоками, колбасу кровяную. Да миски с пряженцами с разной начинкой - с мясом, рыбой, луком и яйцом и сладкие, с яблоками. А поперва перед каждым миску со щами поставили, рядом хлеб духовитый, теплый еще. Весь стол яствами уставлен, а слуги все несут - рыбу копченую, орешки в меду, кур, запеченных на вертеле. Уже стол заставлен.
        Дьяк руку поднял.
        - Хватит пока. Чего-то хозяйки и домочадцев не вижу.
        Из внутренних дверей жена дьяка вышла. Переодеться успела, да за ней двое девочек и девица простоволосая. Замужние кипу на голове носили, незамужние голову не покрывали.
        Домочадцы легкий поклон батюшке отбили да гостю, уселись на лавке. Дьяк молитву счел, без этого к трапезе приступать нельзя.
        Хозяин спросил Алексея:
        - Что пить будешь, гость дорогой?
        - Плесни чего и себе.
        Хозяин вина гостю налил в кружку, потом себе. Тоже признак уважения, почета. В ином случае челядин наливал бы.
        - Доброго здоровья на многие лета всем!
        Выпили, в полной тишине к щам приступили. Вкусно! И щи хороши, а хлеб вообще превосходный. Видимо, кухарки опытные. Хлеб в домах всегда пекли в своих печах, не покупали.
        Алексей на Агафью поглядывал. Не пялился, это неприлично, мимолетом взгляды кидал. Уж он-то знал, что перед ним будущая царица. Скромница, глаз не поднимает. Красота естественная, ни брови не чернила, ни румянами не пользовалась.
        Волосы - как шелковые, зубки ровные, белые - показатель хорошего здоровья.
        Домочадцы к рыбе приступили, вместо пустых мисок из-под щей кашу гречневую поставили, обильно сдобренную маслом. Под рыбу да гуся уж очень славно. Домочадцы не спешили, но и не засиживались. Сыта отпили, пряженцев отведали, батюшке поклонились. Алексей обратил внимание на Агафью. Как ходит, легка ли походка, ровен ли стан. Заметил, что дьяк за ним наблюдает.
        Когда домочадцы ушли, вдвоем за столом остались. Хозяин еще вина налил. Неплохое вино - виноградное, заморское. Не обычный сидр, как на Руси делали. Выпили немного, отдали должное белорыбице. Выпитое сказывалось. Лица раскраснелись, языки развязались.
        Дьяк выжидающе на Алексея посматривал. Сам разговор о племяннице заводить не хочет, ждет, когда Алексей свое мнение скажет. Оба понимали, что не просто Алексей к дьяку зашел, на смотрины.
        - Семен Иванович, а что же родители Агафьи?
        - Так отец ее от ран умер, мать тоже больна. У меня воспитывается вместе с двумя младшими сестрами.
        - Вон как!
        Дьяк слова Алексея неправильно истолковал.
        - Не смотри, что безотцовщина. Я ее как родную дочь воспитывал. И приданое будет. Али не показалась она тебе? - обеспокоился дьяк.
        - Не показалась? Да ведь и я не богат. Скажу как на духу. Настоящий бриллиант!
        Дьяк выдохнул, глотнул вина из кружки.
        - Прости, Алексей, но чувствую - колеблешься ты.
        - Верно. А все потому, что бриллиант сей засверкает в хорошей оправе.
        Дьяк задумался.
        - Мы люди простые, ты понятнее скажи, не дойдет до меня что-то.
        - Лучшего она достойна. Женой царской!
        Дьяк не сдержался, охнул. Потом встал, одну дверь открыл, посмотрел - не подслушивает ли кто? Другую. Потом уселся.
        - Государь жениться надумал? Я не слышал что-то.
        - Юн еще, потому опекуны при нем. А как женится, самостоятельным станет. Думаю - приглядывается.
        - Есть ли на примете у него кто?
        - Пока нет.
        - Так по традициям смотр невест должен быть. Не объявляли пока.
        - Семен Иванович! Подсуетиться надо. Как-то свести Агафью и Федора. Вроде случайно.
        - Легко сказать! Где царь и где мы?
        - Помогу я тебе. Государь в храм ходит, окрепнет после болезни, на крестные ходы являться будет. Я тебе подскажу, когда и где он появится. А там уж как повезет.
        - Сомневаюсь я.
        Дьяк помолчал.
        - Положа руку на сердце, тебе-то какой интерес?
        - Сам подумай. Ты же почти тестем будешь. Чин не официальный, но при дворе вес большой иметь будешь.
        - Ну да, понял. Сейчас ты мне поможешь, а потом я тебя отблагодарю.
        - Заметь, не я это сказал.
        - Ох, грехи мои тяжкие! И племянницу замуж отдавать пора, время выходит. И страшно. Государь все-таки! К тому же беспокоюсь я - не помрет ли?
        - Не помрет, раньше врагов своих похоронит.
        - Тогда на Господа уповать остается. Сведет вместе Агафью и государя, стало быть - так тому и быть.
        - Господь нашими руками действует, о том помнить надо.
        Дьяк перекрестился. Не монах он был, дьяк Монастырского приказа. Но в Бога верил истово.
        Расстались шибко довольные друг другом. Не смотрины получились, а настоящий сговор, даже заговор. Алексей доволен был, в правильное русло разговор повернул. Жениться не обещал, чем Заборовского не обидел. Наоборот - высокую перспективу для племянницы показал. Хоть и чин у дьяка не высок, но все же отныне они соратники, приятели. Обоим такие отношения на пользу. Семен Иванович впоследствии, через женитьбу царя на Агафье, думным дьяком станет, возвысившись.
        Вернувшись, сытый, слегка пьяный, довольный вечером, Алексей сбросил сапоги, снял кафтан, рухнул на кровать и тут же с воплем вскочил. Кто-то побывал в его покоях, высыпал на постель битое стекло.
        Разозлился! Сколько можно исподтишка пакостить?
        Собрал одеяло в охапку вместе со стеклом, в стрелецкий полк отправился. Надо со стрелецким полковником посоветоваться, глядишь - поможет по старой памяти.
        Несмотря на позднее время, полковник на службе был.
        - Алексей? Ты чего с одеялом? Никак у нас в воинской избе ночевать решил?
        - Смотри.
        Алексей одеяло на стол положил, развернул. От света свечей стекло заблестело.
        - Богатый враг у тебя появился, - озаботился полковник.
        - Почему так решил?
        - Стекло дорогое, в основном из Венеции возят. Берегут, поскольку денежки изрядные плачены. Не пожалели для тебя разбить.
        - Знать бы - кто? А еще лучше за руку поймать! Дай стрельца в охрану у моих дверей.
        - Не могу. Чином ты пока не вышел. Да и сам подумай. Поставлю стрельца, никто к дверям не подойдет, но другой способ пакостить придумают.
        - Подскажи!
        Полковник задумался.
        - Колокольчик за дверью поставь. Откроет посторонний, он зазвенит, сигнал подаст. А стрельца я дам. Недалеко от тебя, за поворотом, небольшая ниша есть. Стрелец там будет находиться. Услышит колокольчик, тебя известит. Тогда уж не медли. И дальше твое дело. А полк мой и стрельцы нигде замешаны не будут.
        - Ловко придумал. Не забуду.
        - Я с утра плотника пришлю, он колокольчик приладит.
        - Нешто колокольчик так быстро сыщешь?
        - Чего его искать? На старой карете есть. Снимем - и вся недолга.
        Получилось быстро. Утром, едва Алексей встал, в дверь постучали. Алексей открыл. Судя по набору в руке с инструментами - плотник.
        - Полковник стрелецкий велел колокольчик приладить.
        - Так вешай.
        Колокольчик подвесил плотник быстро, потом регулировал. Колокольчик звякнуть должен, когда дверь немного откроешь. Щель уже есть, а протиснуться нельзя. Иначе какой смысл вешать?
        Почти сразу стрелец появился, из знакомых. За время службы, пусть и короткое в полку, Алексей узнал всех, кроме новобранцев, что после него на службу поступили.
        - Как мне тебя позвать, если колокольчик сигнал подаст?
        - А ты покажись и шапку сними и надень. Я знать буду - в комнате гость незваный.
        Сегодня не планировалось выездов за город или приема послов. Алексей вместе с постельничим Языковым и стольником Лихачевым сидели, как дверь приоткрылась, стрелец шапку снял и одел.
        - Прощеньица просим, ошибся дверью.
        Алексей выждал минуту, поднялся.
        - Что-то живот скрутило, выйду до ветра.
        А сам по переходам бегом. Коридоры запутанные. Дворец неоднократно достраивали, переходы извилистые, за поворотом поворот. Одно хорошо - везде ковры или дорожки, звука шагов не слышно. К дверям своим подбежал, ухо приложил. Есть какое-то движение. Потом шаги за дверью. Алексей сбоку от двери встал. Дверь распахнулась, прикрыв его собой. Гость неизвестный дверь прикрывать стал и остолбенел, нос к носу столкнувшись с хозяином.
        - Ты что в моих покоях делаешь, стервец?! Воруешь?
        И не успел незнакомец ответить, ударил его в поддых. Тот согнулся, Алексей его к себе в комнату втолкнул. Мужчина упал, сидит, пытаясь воздух в легкие набрать. Ну да, расслабился на придворной службе, давно в стычках не был. Вроде видел он его где-то? Алексей нож вытащил, лезвие к шее незнакомца приставил.
        - Приколю как жука. Воровать пришел?
        - Нет. - Мужчина от волнения и страха заикался. Воровство, да еще в кремлевском дворце - вещь почти неслыханная.
        - Да? А что в моих покоях делаешь?
        Мужчина молчал.
        - Ты чьих будешь?
        - Милославского слуга.
        - Еще раз спрашиваю: что у меня делал?
        Мужчина молчал. Он полагал, что само имя опекуна царского защитит его.
        - Будешь молчать - зарежу. В руку пару монет вложу. Для всех ты вором будешь, застигнутым на месте кражи. И никто из твоей семьи больше нигде и никогда служить не будет. На Милославского надеешься? А ведь опозорился ты. Он тебя из Москвы удалит. Зачем ему опозорившийся слуга в окружении? Он и себя запятнает.
        Алексей надавил острием лезвия на кожу. Показалась капелька крови.
        Мужчина взмолился:
        - Пощади! Семья у меня!
        - Ты по указке своего хозяина пакости устраиваешь, а я милосердие явить должен? Назовись!
        - Охлопков Антип Григорьев сын.
        - Есть у тебя выход. Отпущу, и никто о сем знать не будет. Но при одном условии. Все, что Милославский злоумышлять будет супротив меня или молодого государя, мне говорить будешь.
        - Как можно против хозяина идти?
        Антип глаза выпучил.
        - Жив останешься, место близ Милославского сохранишь. Больше скажу. Ивану Михайловичу недолго осталось при власти быть. Тогда мое заступничество тебе сильно пригодится.
        Антип явно был при Милославском слугой для тайных поручений. Стало быть - хитер, изворотлив, умен, но при том принципов не имел.
        - Согласен. Ты ножик-то от шеи убери, не ровен час, надавишь сильнее.
        Алексей нож в ножны убрал.
        - Вставай. Послушать тебя хочу, что знаешь.
        - Ежели Иван Михайлович прознает, не своей смертью помру.
        Антип шею потер, потом говорить начал.
        - Супротив молодого царя Милославский козней не строит. Сам посуди - родня. А ну к власти Нарышкины придут? Петр еще мал, Софья - девка, царицей ей не быть. А вот при Петре опекуна поставят из Нарышкиных-Нащекиных.
        - О сем только глухой не знает.
        - Главный супротивник сейчас боярин Матвеев, против него сговор - от царя удалить, оговорить.
        - Кто участвует?
        - Ох, не сносить мне головы! Милославского поддерживают дворецкий Богдан Матвеевич Хитрово и окольничий князь Василий Семенович Волынский.
        Про дворецкого Хитрово Алексей уже слышал, а про князя Волынского впервые. Если учитывать, что в большей части Приказов дьяками родственники Милославского сидят, картина рисуется не самая радужная. Хоть больших чинов Иван Михайлович не имеет, а реальная власть велика.
        Алексею же опереться можно было для противодействия роду Милославских только на Языкова и Лихачева, а еще на Нарышкиных. Удалены они от двора стараниями Милославских. Иван Кириллович в Ряжск сослан. Боится Милославский конкуренции. Дети от второго брака Алексея Михайловича - Наталья, Петр и Феодора - вполне на трон претендовать могут. Малы еще, в лета не вошли. Ежели Федор Алексеевич женится и потомство оставит, род Милославских при дворе укрепится. Причем над Милославскими дамоклов меч висит. Федор Алексеевич здоровьем слаб и сколько на троне просидит - еще большой вопрос. И расклад такой все приближенные ко двору понимают.
        - Что у меня в комнате делал? Не погостить же пришел?
        - Подметное письмо оставил, прелестный лист.
        Прелестными листами называли раскольничьи письма, где поносили патриарха Никона и его церковные реформы. И церковь, и светская власть, царь в первую очередь, с раскольниками боролись. И такой прелестный лист мог испортить карьеру любому. Расчет Милославского был по-иезуитски хитер и коварен.
        - Показывай, куда подбросил?
        - В сундуке, на самом дне.
        - Доставай.
        Антип вытащил из сундука лист бумаги. Алексей его прочитал. Видел он уже такие рукописные листы, текст почти одинаков. О нарушении церковных уставов, скором пришествии дьявола, о спасении душ. Порвать?
        - Вот что, Антип. Положи-ка ты это письмо в хоромах Ивана Михайловича. Ну, скажем, за образами, туда редко заглядывают.
        - Боязно мне.
        - А ко мне сунуться не побоялся? Кстати, где ключ взял?
        - Так ключник дворцовый сродственник Ивану Михайловичу, у него ключи от всех дверей.
        Интересное дело получается. Алексей, когда спать ложился, двери запирал. Полагал - перестраховка, у всех входов во дворец охрана из стрельцов стоит. А задумай ночью враг войти, легко это сделает. Отсюда вывод: на ночь двери подпирать надо. Или подставлять пустые ведра. Чужой откроет, ведро загромыхает, сигнал тревоги подаст.
        - Ладно, Антип Григорьев сын. Отпускаю тебя живым и здоровым. Но доброту мою помни. Если узнаешь что-нибудь о злоумышлениях Милославских, приди, обскажи, зачтется. А Ивану Михайловичу доложишь - исполнил приказание в точности.
        - Да хранит тебя Господь!
        Антип бочком-бочком и за дверь. А ну как передумает Алексей? Выходит, не остался он без внимания Милославских. До той поры, как стрельцом был, никто на него внимания не обращал. А как царем обласкан был и приближен, да еще с Языковым и Лихачевым сошелся, угрозу Иван Михайлович почуял, меры принимать стал. В открытую выступить не желает, боясь навлечь гнев царский, а исподтишка действует, пакостит. Но не зря поговорка есть: кто предупрежден - тот вооружен. Знает теперь Алексей, откуда ветер дует.
        Между тем обстановка на границах России складывалась угрожающая. Османская империя, используя как повод переход на сторону русского царя гетмана Дорошенко, развернула военные действия. Гетман передал русским важную военную крепость Чигирин, которая фактически была столицей Украины. В ответ турецкий султан провозгласил гетманом Юрия Хмельницкого, которого поддержали запорожские казаки. Попытка Посольского приказа сколотить антитурецкую коалицию успеха не имела. Британия и Франция были заинтересованы в ослаблении России, а Речь Посполитая сама имела виды на Украину, да и врагом исконным была.
        На Чигирин двинулась армия османов под предводительством Ибрагим-паши и союзника - крымского хана Селим-Гирея. К ним присоединились запорожские казаки. Уже 4 августа османы осадили Чигирин. Гарнизон стойко держался, успел выслать к царю гонца. К Чигирину срочно двинулось русское войско под командованием Г. Г. Ромодановского и гетмана И. Самойловича. Уже 24 августа русские и верные русскому царю казаки вступили в бой. Османы оказались под огнем с двух сторон - с тыла защитники крепости, с фронта войска царя. Не выдержали турки, сняли осаду и с позором ушли.
        Военные действия на Украине вызвали брожения и бесчинства на окраинах. На Дону казаки имели постоянные стычки с калмыками. Атаман Васька Касимов захватил Гурьев, а когда его выбили из города царские войска, ушел на юг, стал грабить и жечь персидские и туркменские города. На Волге вспыхнули волнения, переросшие в восстания башкир и татар, все же тяготели они к османам. В нескольких городах изгнали царских воевод, а кое-где и живота лишили. Прибывший гонец передал сообщение воеводы из Хлынова, что татары пришли и обосновались под Кунгуром.
        Земли там раньше стояли порожние, иренские татары пасли на них скот. Думный дворянин Прокопий Елизаров со стольником князем Петром Прозоровским и Симеоном Козыревым землю у татар купили, основали на месте слияния Ирени и Сылвы Кунгурский острог - крепость на холме. К 1645 году острог разросся, обзавелся деревянным Кремлем с высокими стенами в три аршина (около 6,5 метра) и восемью башнями, две из которых - Спасская и Тихвинская - были проезжими. Население острога пасло скот, занималось выделкой кожи. Причем достигли в мастерстве своем больших высот, изделия из кожи ценились на азиатских рынках.
        Войск на войну с Османской империей, с бунтами на окраинах не хватало. Например, под Чигирином Ромодановский сумел войском в 120 тысяч разбить воинство османов и крымских татар в 200 тысяч сабель, потеряв 15 тысяч убитыми против 30 тысяч у турок.
        В противостоянии бунтам помогало ополчение, но выучка там слабее и вооружение хуже. На совете молодого царя с Языковым и Лихачевым, где присутствовал и Алексей, обсуждали, откуда снять войска. И охочих военачальников тоже нет. Если в поход на Чигирин шли с охотой, в случае победы честь, слава, награды - деньгами, землицею, то при подавлении бунтующих ни славы, ни наград не заработаешь. Алексей возьми да и скажи:
        - Отправь меня, государь. Дай сотню стрельцов при пищалях да разреши ополчение набрать в том же Хлынове из охочих людей.
        Видимо, решение идти в поход зрело подспудно. С одной стороны, себя проявить в ратном деле, государю польза. А с другой - от Милославских подальше. Поход дело не быстрое, глядишь - за месяцы пошатнется положение царской родни. Федор Алексеевич задумался. О боевом прошлом Алексея он не знал. Из стрельцов сразу в сотники царской милостью поднялся. Сомнение царя брало. Вдруг стрельцов погубит и дело не сделает? Кунгур - острог важный, не потерять бы его.
        - Справишься ли? - молвил царь.
        - Костьми лягу, а доверие оправдаю. Только действовать надо быстро и припас огненный взять.
        - Считай уговорил. Прикажу полковнику Головатому все приготовить.
        Языков и Лихачев сразу карту на столе развернули. По современным меркам примитивная. Но все населенные пункты нанесены, как и реки. Встали вокруг стола.
        - Как к Кунгуру двигаться думаешь? - спросил государь.
        - Или лошадьми, или на судах до Нижнего Новгорода, а там пеши.
        - На лошадях сподручнее, - рассудил Лихачев. - Если от Нижнего пешком, стрельцам на себе пищали да припасы нести надо. Вымотаются к Кунгуру.
        - Быть по сему! - ударил посохом о пол Федор Алексеевич. - Полковника ко мне!
        Когда полковник прибыл, обсудили с ним детали похода, припасы. В конце Головатый поинтересовался:
        - Кто сотней командовать будет? У стрельцов свой сотник есть.
        - Твой сотник командовать стрельцами будет, а Терехов всем походом, потому как в Хлынове ополчение присоединяется. Но все подчиняетесь ему.
        Федор Алексеевич ткнул пальцем в Алексея. Полковник кивнул. Государю перечить нельзя, себе дороже выйдет.
        - Когда выступать?
        - Завтра поутру.
        Полковник, а с ним и Алексей откланялись. За оставшиеся полдня стрельцам собраться надо, припасы получить. Зелье огненное, свинец на пули, провизию. Да про личные вещи не забыть, то же чистое исподнее. Конечно, кое-что в Хлынове пополнить можно. К утру Алексей должен бумагу соответствующую с полномочиями получить.
        После обязательной заутренней молитвы священник окропил святой водой воинов, каждый приложился к иконе Казанской Божией Матери. Затем сотник Хлыстов скомандовал:
        - На конь!
        На лошадях переметные сумы, в седельные петли вдеты бердыши. Разом поднялись в седла. Единственное неудобство - приходится пищаль поперек седла держать, придерживая рукой. Не придумали еще ружейных ремней. К тому же пищаль тяжела, полпуда весом, при скачке плечо отобьет.
        Впереди отряда стрелец скакал.
        В городе его задача - разгонять зазевавшихся прохожих, приказывать возничим освобождать дорогу. За ним, приотстав на тридцать саженей, сотник Хлыстов и бок о бок с ним Алексей. Еще недавно Алексей рядовым стрельцом в его сотне был, а теперь ровня. А уж следом колонной по два стрельцы. За ними пылища, поднятая копытами лошадей. Из города выбирались долго, улицы узкие, извилистые. Выбравшись за город на Владимирский тракт, пустили лошадей галопом. Стрельцы свистят по-разбойничьи, гикают. Кровь молодая играет, в боевых действиях давно не участвовали. В походе дополнительные денежки к жалованью идут. За день, с двумя передыхами - лошадей покормить-напоить, тридцать верст одолели. Конечно, всадники Крымской Орды за световой день умудрялись до ста верст пройти. Но у них два-три запасных коня. Как только конь устанет, начинает темп терять, татары на ходу пересаживаются. Какие проблемы, если седел нет? И ели на ходу, и дремали. А кроме того, в поход налегке шли, без груза, только сабля, лук со стрелами в колчане, веревочный аркан. Кормились тем, что трофеями брали.
        После первого дня у Алексея заныла отбитая пятая точка. Давненько он таких дистанций верхом не одолевал. За десять ден до Нижнего дошли. Отдохнули день в воинской избе у местного воеводы. Да не столько сами, сколько лошади. В кузнице перековали, у чьих лошадей с подковами проблемы в пути появились. И снова вперед. Если раньше дорога зачастую вдоль Волги вилась, то теперь Волга на юг повернула. Дальше тайга дремучая, одна дорога - Хлыновский тракт. Узкий, извилистый, с редкими деревушками. Одно радует - через реки и ручьи мосты наведены, чтобы телега одолела. Еще через седмицу в Хлынов въехали. При правлении Ивана Грозного город получил грамоту на построение монастыря, названного по имени настоятеля Трифоновым. Епархия образовалась позже, в 1658 году. А еще раньше, в 1607 году, в городе была основана Семеновская ярмарка, приуроченная к Новому году - к 1 сентября. Ярмарка известной стала, здесь оптом скупали товары купцы из северных земель и азиаты.
        Алексей знал, что с 1680 по 1686 год воеводой в городе был царский стольник Кузьма Осипович Грушецкий, двоюродный брат царицы Агафьи. В дальнейшем город не раз менял названия - с Хлынова на Вятку, потом на Киров, но это уже при большевиках.
        Сотню в воинских избах расположили. Городской голова, немало удивленный прибытием стрельцов, счел грамоту царскую. Этим же днем на торгу глашатаи стали призывать охочих людей в поход на бунтующих басурман. Жалованье было обещано - рубль серебром. Желающие нашлись из числа рыбаков, охотников, амбалов. Только оба сотника людей отбирали придирчиво. Пьяницы, дебоширы, неумехи в походе обременительны, больше навредят.
        Набрать удалось шесть десятков, все почти при оружии - ножи, луки со стрелами. Из арсенала пришлось выдать сабли, запас стрел. А еще голова городской выделил две подводы с ездовыми для перевозки провизии и оружия. Каждому ополченцу взяли еще по сулице - короткому метательному копью. На охотников Алексей возлагал надежды, они хороши как лазутчики, для разведки. Одно плохо - ополченцы пешие. Скаковая лошадь дорого стоит. Это боярин должен выставить по указу царя боевых холопов конно и оружно. Да сам свой отряд возглавить. Следующим утром выдвинулись. Местные пути-дороги знали, да особенно не собьешься. Шлях один, грунтовый, укатан. И чем дальше удалялись от Хлынова, тем меньше встречалось попутных или встречных телег. И места пошли вовсе глухие. Впереди колонны пешие шагали, позади конные стрельцы, а в арьергарде телеги хлыновские. Стрельцы еще в Хлынове пищали зарядили. Случись необходимость, только пороха мелкого зерненого на затравочную полку подсыпать. У каждого стрельца в кожаном мешочке запасные кремни.
        На ночных стоянках вечерами разводили костры, варили пищу простую, но сытную - кулеш. На четвертый день навстречу селянин попался. На телеге все семейство и домашняя утварь в узлах. Хлыстов и Алексей сразу к нему.
        - Батюшки святы, чего деется! Басурмане на деревню напали. Я-то на хуторе с семьей жил, до меня не добрались, - запричитал крестьянин.
        - Далеко ли отсюда?
        - Да версты три.
        Сотники переглянулись. Неизвестно число нападавших. Как бы самим не влипнуть, как кур в ощип. Но и упускать бесчинствующую шайку нельзя. Крестьяне и прочий трудовой народ должны чувствовать себя под защитой государства. Иначе порядка не будет. Решение созрело быстро.
        - Три версты - это недалеко, - молвил Хлыстов.
        - К каждому стрельцу на лошадь по ополченцу. Лошади утомлены, но выдюжат. Нагрянем внезапно, бунтовщиков побьем.
        - А если недалеко их главные силы?
        - Так порознь бить сподручнее. В случае неудачи галопом на Кунгур.
        Так и решили. Несколько стрельцов и ополченцев оставили для охраны телег, наказав движение по дороге продолжать.
        Ополченцев подсадили к стрельцам на наиболее мощных коней да и в галоп.
        Мелькали по сторонам близкие ветки деревьев, простучал под копытами деревянный мост. Вырвались на луг, сразу дымы стали видны. Тут уж не заблудишься. Пришлось с дороги свернуть, деревенька немного в стороне.
        Так с ходу в деревню влетели. Алексей прокричал Хлыстову:
        - Пусть твои стрельцы деревню окружат, чтобы ни один не ушел. А уж в деревне я с ополченцами.
        - Годится.
        Едва кони ход сбросили, ополченцы спрыгнули, без команды к избам кинулись. Невелика деревня, два десятка домов, половина полыхает уже. Кричат дети и бабы, вопят по-своему татары. Грабить и бесчинствовать они на своих малорослых и мохнатых лошадях примчались. А против пешего татарину драться несподручно. Татары в стрельбе из лука мастера, сызмальства обучены. Дистанция же сейчас невелика, да и численность ополченцев превосходяща. Закипел сабельный бой. Кому из охотников сподручней - сулицы метали ловко. Амбалы саблями орудовали незатейливо, как палками, надеясь на свою силу. Амбалами грузчиков называли, слабых среди них не было, но и умение владеть оружием на низком уровне. Однако ярости, смелости и упорства ополченцам не занимать, свою землю обороняют от непрошеных гостей. Кое-кто из грабителей, видя превосходящие силы противника, попытался бежать. А стрельцы уже наготове. Один выстрел, другой. Кто из мужиков в деревне в живых оставался, видя подмогу, сам за топоры да вилы взялся. Четверть часа - и все грабители убиты, ни один не ушел. Алексей подосадовал. Надо было перед боем ополченцев
предупредить - хоть одного в живых оставить для допроса. Откуда пришли, где основной отряд бунтовщиков, кто предводитель, какое оружие имеют? Моменты важные для оценки сил и возможностей противника, да что уж теперь? По праву победителей ополченцы собрали у татар оружие. Железо дорого стоило, ежели продать, все приварок и доход. С убитых снимали сапоги, лисьи малахаи. А тела убитых басурман Алексей приказал в реку сбросить. Уцелевшие жители принялись тушить пожар. Им на помощь ополченцы. Передавали ведра с водой, встав цепочкой. Отстояли уцелевшие избы от пожара.
        Алексей сам всю деревню обошел, посчитал убитых. Двадцать семь бунтовщиков против четверых убитых ополченцев. Еще двое басурман за деревней валялись, сраженные выстрелами стрельцов.
        К Алексею Хлыстов подъехал.
        - С хорошим почином!
        - Двадцать семь в деревне и двое выстрелами сражены. Впредь разумнее действовать надо.
        - Не понял.
        - Хоть одного живого оставить надо было. Допросить - сколько их, где отряд.
        - Погорячились маленько, есть такой грех! Я стрельцам накажу, чтобы по ногам стреляли или в лошадь.
        Вышли из деревни. Стрельцы впереди едут. За ними ополченцы. Переговариваются, обсуждают детали боя, похваляются трофеями. К дороге вернулись, а обоз из двух подвод с охраной только подъезжает. Ополченцы трофеи на телеги свалили. Первой удачной стычкой все ободрены.
        Еще верст семь прошли, на поляне у ручья на ночевку остановились. Ополченцы сразу костры развели. Похлебка, она не скоро сварится. Стрельцы коней расседлали, ноги спутали, пустили пастись, травку пощипать. Овса с собой мало брали. Алексей распорядился двум стрельцам по дороге дальше проехать, посмотреть: что да как?
        Долго не было стрельцов, уж и похлебка сварилась - лук, пшено да сушеное мясо. А уже солью-перцем каждый на свой вкус приправит. А тут и стрельцы вернулись, сразу к сотникам. Глаза блестят, вид возбужденный.
        - За лесом лагерь бунтовщиков. Костры жгут, баранов жарят.
        - Сколько их?
        - В темноте трудно посчитать, сотни две. Кони в стороне пасутся. Песни горланят, как будто стоялого кумыса напились.
        Сотники посовещались. Момент удобный, бунтовщики нападения не ждут. Хлыстов предложил ударить стрельцами. Алексей возразил.
        - На скорость рассчитываешь? А конского топота не учел? Бунтовщики услышат, успеют на своих коней сесть, исчезнут в темноте. Ищи-свищи их потом. Предлагаю идти всем, стрельцам вести лошадей в поводу, копыта тряпьем обмотать. Ополченцы подберутся поближе к коням татарским, в случае тревоги отсекут басурман от лошадей. А только потом стрельцы нападут, конно.
        - Замысловато, но план хорош.
        Вызвали десятников стрелецких и ополченцев, объяснили обстановку.
        - Знаю я это место, Сухая падь. Могу провести пешцев коротким путем, - сказал десятник из ополченцев.
        - Тогда о знаках надо условиться. Если стрельцы раньше нападут, часть татар ускользнет.
        - Три раза филином ухну. Сгодится?
        - Принимается. Назначаю тебя старшим среди ополченцев. Веди!
        Алексей решил ехать конно, со стрельцами.
        Обмотали тряпьем, у кого что нашлось, копыта лошадей, чтобы стук копыт уменьшить. Да и двинулись по дороге, колонной по два. Впереди двое дозорных, что лагерь обнаружили. Через час пешего хода дозорные остановились.
        - Вон они, за деревьями.
        На лугу горели костры, даже небольшой шатер стоял, наверное, для предводителя. Людей много. Алексей костры начал считать. Темно, бунтовщиков посчитать невозможно, тем более затруднительно, перемещаются они. Костры считать проще. У татар еще от монголов повелось - все войско на десятки разбито. Что в бою, что у костра. Насчитал двадцать два костра. Многовато получается. Двести двадцать бунтовщиков против ста шестидесяти стрельцов и ополченцев. Только воинство это разнородное у костров, сброд, воинской дисциплины не знавший. Был бы предводитель их поопытней, выставил часовых, дозоры вокруг пустил.
        У стрельцов одно преимущество - внезапность и слаженность. Хлыстов шепнул:
        - Предлагаю после сигнала условного залп дать из всех пищалей. Многих положим сразу, паника возникнет. Тогда на коней и саблями их.
        - Тогда выводи стрельцов к опушке, но чтобы из-за деревьев не выходили. Залп по команде.
        - Исполним.
        При лошадях несколько человек охраны остались. Остальные разошлись по обе стороны от дороги, встали шеренгой, пищали приготовили. Некоторые пищали для меткости на ветки деревьев уложили. Алексей в слух обратился, даже шапку снял.
        Но вот до слуха его, да и других стрельцов, кто близко стоял, донеслось ухание филина. Ничего особенного, ночная птица. Татары - они дети природы, в птицах и зверье разбираются. Их звук не насторожил.
        - Ну, братцы, не подведите, - сказал сотник.
        Отмашку дал, сразу залп грянул. В лагере татар крики, паника. Конная сотня вырвалась из леса молчаливой лавой. Ни криков не слышно, ни топота копыт, как привидения. Бунтовщики не сразу поняли, что происходит. А стрельцы уже саблями рубят. Часть татар кинулись к другому концу луга, где кони паслись. Ополченцы стрелы метать начали, кидать сулицы. Татары врассыпную. Они сильны, когда конской массой давят, осыпая противника дождем смертоносным из стрел.
        Но то воины под руководством сотников и мурз. У бунтовщиков опытных военачальников не оказалось. При первом же столкновении с настоящим войском, будучи отрезанными от коней и неся потери, растерялись. Небольшая часть их схватилась за оружие, другие кинулись в близкий лес, спасаясь. Стрельцы - это не мирные селяне, и оружие посерьезнее, а главное - обучены.
        Алексей и сам за саблю взялся. Рубил налево и направо. Он пробивался через массу противника к противоположной стороне луга, дабы не дать уйти бунтовщикам, окружить, а затем перебить. Не нужны стране бунтовщики. Следом за Алексеем его бывший десяток пробивается. Все парни знакомые. Вместе служили, лямку воинскую тянули. Возвысился Алексей, но гордыни не прибавилось, в общении прост, с ними из одного котла ест, что дворянам да боярам не свойственно.
        Бой на отдельные схватки разбился, где каждый сам за себя, поскольку в темноте видно плохо, только небольшие пространства вокруг костров. На Алексея двое бунтовщиков напали. Один саблей размахивал, второй боевым топором. Того, что с саблей, Алексей срубил первым. Нечего острой железякой пытаться в человека ткнуть. А второго стрелец бердышом располовинил. Хоть числом бунтовщики превосходили стрельцов и ополченцев, паника их обуяла. Из темноты русские всадники выскакивают, саблями рубят, из пищалей палят. У страха глаза велики, бунтовщикам показалось - русские везде. Бросая оружие, побежали в лес. Догоняли их, рубили беспощадно. Ежели в живых оставить, вновь в шайки собьются. Как говорится, горбатого могила исправит.
        Больше часа бой длился, постепенно стих. Ополченцы, в раж войдя, преследовали по лесу убежавших. Для татар, людей степных, лес непривычен. А для охотников - привычное место обитания. Конные в лес не пошли. По указанию Хлыстова сигнальщик рожком сигнал сбора дал. Когда собрались все, лично пересчитал. Потери небольшие оказались - двоих не было, но сохранялась надежда: оторвались в преследовании. А пятерым раненым помощь оказали - перевязали.
        - Всем отдыхать! Первый десяток ночью караул несет, - приказал Хлыстов. - Поутру трофеи собирать.
        Стрельцы коней разнуздали, расседлали, пустили пастись. Сами на седла по-походному уселись. У татар в котлах уже шулюм бараний сварился. Не пропадать же добру? Уселись кружками по десять человек, ложками шулюм хлебали. А в шулюме мяса больше, чем бульона.
        Наелись все до отвала да спать улеглись.
        Поутру туман, прохладно, проснулись все. Принялись трофеи собирать. Свалили все в кучу. Много оружия непотребного: ржавые сабли, дубины с железными шипами. На две телеги грузить - не поместится. Железное добро в вязанки увязали, как хворост.
        Взгромоздили на трофейных татарских лошадей, связали их поводьями вереницей. Так и тронулись. А ста аршин не пройдя, своих убитых обнаружили. В лес они за бунтовщиками рванулись, здесь и смертушку свою нашли. Хоронить не стали, на телеги уложили. До Кунгура рукой подать. В остроге церковь есть, священник, отпоют по православному обычаю. Отряд растянулся, но Хлыстов вперед дозорных выслал, татары могли напасть. Только рассеялись они, попрятались по лесам. Но рано стрельцы радовались победе.
        Глава 4. Кунгур
        Путь стрельцов и ополченцев пролегал то через леса, то по лугам и степным участкам. На открытых пространствах постоянно видели вдалеке конных татар. Они не приближались, наблюдали за русскими. Наверняка численность посчитали, определили - куда идут. После отворота грунтовки на Пермь один путь - к Кунгуру. На ночевки ставили лагерь по всем правилам - с дозорными. Хоть и неудобно было, в первую очередь лошадей пасти, и старались бивак разбить на большой поляне в лесу. Так конные татары и присоединившиеся к ним башкиры не нападут. Сила татар - в коннице, а в лесу не разгонишься. Через несколько дней к Кунгуру вышли. Деревянная крепость на холме стояла, у слияния рек Сылвы и Ирени, в шестидесяти верстах от Перми. Стены высотой в три с половиной сажени, по-современному - более шести метров. Восемь башен, из которых две проездных - Спасская и Тихвинская. На стенах дозорные видны, поблескивают доспехами. Поодаль, не более половины версты, лагерь восставших басурман. При виде выходящего из леса по дороге отряда стрельцов и ополченцев всполошились они, забегали. К русскому отряду сразу два десятка
всадников понеслись. А только у стрельцов фузеи и мушкеты заряжены уже. Дали залп, окутавшись дымом. Нападавшие несколько человек убитыми и ранеными потеряли, назад повернули. В лагере восставших к появлению подкрепления у русских не готовы были. Если бы Кунгур осаждали те татары, что обороняли Казань при Иване Грозном, подготовленные и опытные воины, такой фокус мог не пройти. Бунтари же были крестьянами, ремесленниками, пастухами, тактики боя не понимали. Считали - раз у них оружие в руках, могут воевать. Но и оружие было холодным - сабли, ножи. А у стрельцов огнестрельное, которого бунтари опасались. Конечно, начали метать издалека стрелы из луков, но стрельцы дали еще залп, и бунтари, бросив юрту и казаны на кострах, живо удалились на безопасное расстояние.
        Колонна стрельцов с ополченцами подошла к Спасской башне. Воевода, вызванный дозорными, появился на стене. Впрочем, он появился бы и без зова дозорных. Громкую и дружную пальбу за стенами осажденного городка услышали все жители.
        Воевода не стал расспрашивать - кто и откуда, по униформе понятно: царские воины, велел ворота отпереть. На это тоже ушло время. Завалы камней раскидать, дубовые запоры открыть. Только после заскрипели петли и распахнулась одна створка ворот. На стенах готовое к отражению атаки, если татары попытаются ворваться, появилось почти все воинство - человек тридцать. Кабы не крепкие стены, их бы уже давно смяли, уничтожили. Алексей въезжал последним. Пока втягивались в город стрельцы, он взглядом профессионала осмотрел стены. Не одну подобную крепость и даже посерьезнее он брал, сразу увидел недостатки и слабые места. Может быть, их видел и воевода, да сил и средств не хватило, как и времени укрепить дабы острог. С одной стороны городок защищает река Ирень, с этой стороны бунтовщики напасть не смогут, если только с кораблей, которых у них нет. Да и не будет, татары и башкиры - степняки, их главная сила - конница. А вот с трех сторон подобраться могут. Не хватает рва с наружной стороны стен, желательно с водой. Кроме того, некоторые венцы бревен сухие, давно водой их не поливали. Что стоит такую стену
поджечь, пустив стрелы с зажженной паклей. Чего проще - зажег издали и наблюдай в безопасности, как стена прогорит, открыв путь. Но и минусы в такой тактике есть. Внутри острога все избы деревянные. Полыхнет стена, займутся огнем избы. И что нападающим достанется, кроме большого пепелища и обгорелых трупов? Да и другие способы были, которые два-три века назад с успехом применяли. Рядом с деревянной стеной всадники начинали крутить своеобразную карусель. Подлетает конник к стене, с силой бросает копье или пику в стену, пролетает дальше, а его место занимает другой. Стена снаружи ощетинивается копьями, как ежик. Когда копей много, да по всей высоте стены, на нижнее древко прыгает всадник и по древкам копий карабкается вверх, как по лестнице, за ним другой. Тут уж защитникам зевать никак нельзя. Лей со стены кипяток или кипящую смолу, кидай камни. Только это непросто. Лезущих на стену другие татары защищают, мечут стрелы. Бьют точно, степняков этому сызмальства обучают. Только защитник крепости камень за стену свалил, да на секунду голову показал, дабы результат увидеть, как стрелу меж глаз получил. Да
повывелись такие воины, среди бунтовщиков нет. Если и знают древние сказы и былины, так практики, опыта нет.
        Видя, как последние ополченцы исчезают за воротами, пара десятков бунтовщиков ринулись к острогу, ан поздно, створка ворот закрылась. Два воина тут же дубовый запор задвинули. А со стен по нападающим захлопали выстрелы, да несколько мужиков из местных стали стрелы пускать. Бунтовщики, потеряв несколько человек убитыми, ринулись назад. Воины на стенах кричали, свистели, улюлюкали вслед, жесты неприличные показывали.
        Хлыстов и Алексей подождали, пока воевода острога вниз со стены спустится. Воин уже в возрасте, лет под пятьдесят, в железном зерцале на груди, с окладистой бородой. Спустившись по крутой лестнице, подошел, представился.
        - Воевода Семен Панфилович Оконешников.
        - Стрелецкий сотник Хлыстов! - представился сотник.
        - Начальник похода, сотник Терехов, - сказал Алексей.
        - Маловато войска государь прислал, - огладил усы воевода.
        - Этих еле наскребли, - ответил Алексей. - На Дону, в Башкирии восстания, а еще сечевики с османами снюхались, войну ведут. Все войско там.
        - Ведаю, потому не ропщу. Припасов огненных достаточно взяли?
        Пришел черед отвечать Хлыстову:
        - По сорок выстрелов на ружье.
        - Мало. Удивлен, как вы еще до острога добрались, не перехватили вас раньше.
        - Мы сами один отрядец разгромили, что деревню грабили. Правда, небольшие потери понесли, - похвастал Хлыстов. - Зато подвода трофейного железа.
        - Железо и у меня в арсеналах есть, держать его некому, воинов не хватает.
        - Теперь устоим! - не удержался сотник.
        - Семен Панфилович, собери женщин, пусть стены водой снаружи поливают, - посоветовал Алексей.
        - Нешто! До сих пор не сожгли и дальше не будут. Коли сожгут, чем им поживиться? - отмахнулся воевода. - А если к стенам подступятся, вон сколько воинов в остроге, из пищалей палить зачнем.
        - Ну, как знаешь. Только за оборону острога ты отвечаешь. Жгли ведь уже Кунгур.
        - Тот на другом месте стоял, для обороны неудобном. Да и долго ли острог построить? Леса вокруг полно!
        - А людей где возьмешь?
        - Бабы нарожают.
        Э, воеводу жаренный петух не клевал! То, что острог оборонить сумел до прихода стрельцов, - честь и хвала. Но и бунтовщики при виде подмоги не разбежались. Стало быть, какие-то планы имеют и от Кунгура не отступятся. Он им как бельмо в глазу, напоминание о царской власти. А за много лет привыкли жить вольно, стада пасти где вздумается. Только земли эти куплены еще Петром Прозоровским и Симеоном Козыревым в 1623 году, в 1662 году Кунгур разрушен и сожжен. И новая опасность нависла над городом. А он, как форпост, прикрывает с юга вятские земли от набегов. Хотя Кунгур к Пермскому краю относится.
        Первое впечатление от разговора с воеводой скверное. Вояка, верный слуга государев, но не тактик и далеко не стратег, не способен предвидеть, просчитать действия противника на шаг-два, недооценивает его. Для военачальника это плохая черта, чреватая поражением. Алексей уже не один бой, не одну схватку провел, и не с мечом в руке, а командуя множеством воинов. Да каких! Прекрасно обученных, опытных. А воевода по уровню до хорошего десятника не дотягивает. Но и отдавать приказы местным жителям Алексей не вправе.
        Пришедших на подмогу воинов и ополченцев разместили в воинской избе. Тесно, зато крыша над головой, потому как края не южные и конец лета, прохладно. Бабы из числа местных сразу на кострах похлебку варить принялись. Забот прибавилось, в остроге до прихода помощи едва триста душ насчитывалось. С прибытием стрельцов и ополченцев население резко увеличилось. К тому же проделавшие долгий путь ратники устали и проголодались. Запасы провизии в амбаре были. Недавно убрали урожай, все собранное в амбар свезли. Часть зерна полагалось поставить в виде налогов в Пермь. Вода рядом, и доступ к ней свободный, зерно и овощи - репа, капуста, лук, морковь - в закромах, подмога прибыла. Жители духом воспряли - выстоят! Лишь бы стены бунтовщиков сдержали.
        Утром, после скромного завтрака, Алексей на крепостную стену поднялся. И увиденное его не порадовало. Бунтовщики вчерашний просчет учли, прямо на дороге у леса на опушке заставу поставили, десятка три конных. Теперь, если помощь для острога подойдет, ей еще пробиться надо. Пока биться будут, бунтовщики главными силами подоспеют. А еще несколько человек в ярких халатах на конях не спеша крепость объезжали на безопасном расстоянии, шагов триста. Ни лук, ни пуля из фузеи не достанут. Не понравились они сразу Алексею, на рекогносцировку перед штурмом острога похоже. На простых бунтовщиках халаты серые, бумазейные, а чаще ватные, стеганые, поскольку ночевать татарам на земле приходилось, на кошмах из овечьей шерсти. А эти, что ехали не спеша, вырядились. Стало быть, не из простых, выбраны десятниками, а то и сотниками. Издали богатым одеянием на настоящих мурз похожи, не исключено - они и есть. Досадно, что ни стрелой, ни пулей из пищали невозможно достать. Кабы пушечка была, пусть не ядром, а каменным дробом стреляющая, сейчас бы сняли всю верхушку бунтовщиков. Разумеется, при умелом пушкаре. Ох, не
зря татары разъезжают, не иначе - пакость готовят. Алексей по стенам острога прошелся. В двух местах надо бы площадки расширить. А по-толковому - навесы над всем периметром соорудить, да не от дождя, а как защиту от стрел. Но уже поздно, в лес за бревнами, которые на доски распустить можно, не выберешься. Спустился вниз, на землю. Через одну из башен, что имела укрепленную дверь, только одному и пройти, вышел на берег. Здесь вода подступала к стенам острога близко, на пять-семь шагов. Выйти и воду набрать для жителей можно, а сосредоточить воинство для нападения невозможно, укрыться негде, со стен лучники сразу перестреляют. За день все стены и башни облазил, ощупал, осмотрел досконально. Сделан острог добротно, леса не пожалели. Но за всем нужен был пригляд. Вероятно, воевода нападения не ожидал, полагал - стены крепкие, осаду выдержат. Да и войны никакой не предполагалось. Война там, далеко, где Чигирин и османы. А татары и башкиры замирены давно, полтора века тому, после покорения Казани Иваном Грозным.
        Спать Алексей улегся с тревожным чувством. А утром суматоха, крики. Часть воинов на стены кинулась, хотя приказа от воеводы не было. Побежал на стену и Алексей, взобрался на смотровую площадку. К острогу не спеша ехали на конях трое всадников. Первый, в простом тегиляе, в руках держал древко с белым флагом. Не иначе - переговорщики, потому как за бунтовщиком с флагом ехали двое, одетые в расшитые халаты.
        Остановились в десяти аршинах перед проезжей башней.
        - Эй, урусы, говорить хотим! Начальника давай.
        - Я воевода! - крикнул Семен Панфилович.
        - Сдайте острог. Выводите всех мужчин, женщин, детей. Дадим уйти, но при условии - без оружия и рухляди.
        Рухлядью на Руси называли домашний скарб. Воевода замешкался с ответом. К нему тут же Хлыстов и Алексей подошли. Надо советоваться. Сотник стрелецкий с ходу предложение отверг:
        - Пищали да сабли оставим, выйдем из острога, накинутся на нас и порубают, как капусту.
        - Не исключено. Магометанин верен посулам, если при мулле сказано и на Коране клятва произнесена.
        - Нельзя предложение отвергать, - вмешался Алексей. - Надо торговаться, может, с оружием выпустят. По-любому время тянуть. Бунтовщиков много, кушать каждый день надо. Надоест впроголодь сидеть, разойдутся.
        - Нешто! Они уже месяц как сидят, и не ушел никто, - возразил воевода.
        - Тогда разговаривай с переговорщиками, а не хочешь - мне слово дай.
        Видимо, воевода решил переложить ответственность за переговоры на Алексея. Случись неудача, всегда вину на пришлого переложить можно.
        - Толмачь!
        Алексей до половины туловища со стены свесился, крикнул громко:
        - На выход согласны, но с оружием!
        - Не будет по-вашему!
        - Если без оружия пойдем, ваши люди перехватят, в полон возьмут или вырубят.
        - Я, мурза Бирич, слово даю! - горделиво приосанился переговорщик.
        - Тогда где мулла и Коран?
        - Будешь перечить, начальник, Кунгур штурмом возьмем.
        - Зачем он вам? Богатства здесь нет.
        - Наша земля, сами тут жить хотим.
        - Продали ваши мурзы иренские земли, договор есть, с подписями. Деньги немалые уплачены. Договор исполнять надо.
        - Что договор? Никчемная бумажка?
        - Ну хорошо. Предположим, что уйдем мы. А через месяц сюда царское войско придет. Бунтовщиков согласно закону повесят. А тебя как предводителя четвертуют.
        - Собака! - закричал Бирич. - Клянусь, я твою ничтожную голову на кол посажу, пусть все любуются.
        Переговорщики развернулись и, нахлестывая коней, унеслись к юрте. Хлыстов сплюнул.
        - На кой черт надо было переговоры вести? В остроге отсидимся.
        - Если грамотно осаду вести, рано или поздно острог возьмут, - возразил Алексей. - Бунтовщики постепенно людей менять будут. И припасы подвезут, а вода рядом. Они год сидеть могут, а в острог поступления провизии не ожидается.
        - Малодушничаешь? Бунтовщиков испугался? - вскричал Хлыстов.
        - Не более чем ты. Трезво оцениваю. Лучше худой мир, чем война.
        - Не согласен. Возьмут Кунгур, победителями себя почувствуют, дальше пойдут. Котельнич возьмут, к Хлынову подступятся. А то и на Пермь двинутся.
        - Мыслишь верно. Но пушек нет, а стены деревянные, а не каменные.
        - Будем биться, - дружно заявили Хлыстов и Оконешников.
        - Биться так биться. Я свой долг перед государем исполню в полной мере, как и ополченцы.
        Молча разошлись со стены. Алексея расстроило, что они меж собой договориться не смогли. Время тянуть надо, обещания татарам давать. Скоро зима грянет. Немногие в степи на морозе да под снегом сдюжат, по аулам подадутся. Мурзы это тоже понимали, ибо на следующий день предприняли попытку штурма. Из леса поутру потащили в лагерь бунтовщиков жерди. Воины на стенах острога ухмылялись.
        - Баранов жарить?
        Вот непуганые идиоты! Алексей рявкнул:
        - Лестницы штурмовые ладить! Идите, созывайте баб, пусть костры разводят, греют котлы с водой и смолой.
        - Откель смола-то, сотник?
        - Воду пусть греют, а вы веревки готовьте. Чем ведра с кипятком на стены поднимать будете?
        Воины ушли. Алексей прислушался. Со стороны лагеря бунтовщиков раздавался стук. Не ошибся он, лестницы делают. И не одна нужна - десятки. Видимо, толковых плотников было мало, ибо атака началась около четырех часов пополудни. Разом из лагеря вырвалась сотня конников, размахивая саблями. У некоторых в руках пики. За ними нестройной ватагой бежали пешие, вооруженные разнообразно: саблями, дубинами, луками. В остроге дежурные тут же сыграли тревогу - барабанным боем и рожком. Из воинской избы и с площади на стены полезли стрельцы, ополченцы, местные жители. Горожане понимали: если острог возьмут, их участь будет печальной. Убьют, а в лучшем случае угонят в рабство. Долго ли потом по Итилю сплавить на суденышке да в Персию раба продать либо еще куда. Да если и на своем стойбище оставить, попробуй найди в степях. Участь острога разделят все его защитники. Когда всадники подскакали довольно близко, Хлыстов закричал:
        - Стрельцы! Целься и стреляй!
        Пищали готовы уже давно, потому дружно ударил залп. Среди всадников потери большие. Около трех десятков на землю пали, а еще с десяток унеслись к лагерю на конях. Кто к шее коня припал, другие свесились бессильно. Стена дымом пороховым окуталась. Но и среди защитников потери появились. Кто-то из лучников басурманских успел метко стрелы пустить, да прямо в лицо и шею, стрельцы двоих убитыми потеряли и троих ранеными. Счет неравный, в пользу стрельцов выходил, но у защитников острога помощи нет и сомнительно, что будет. А к татарам новые бунтовщики подойдут.
        Пищали перезарядить непросто, много времени требуется. Сначала ствол прочистить от нагара черного пороха и вероятных тлеющих его частиц, потом заранее отмеренную мерку пороха засыпать, прибить, чтобы плотнее был, тогда выстрел резкий будет, пуля далеко полетит. Сверху на порох пыж из бумаги или войлока, пулю вкатить, затем еще один пыж, иначе пуля при наклоне ствола вниз просто выкатится. И еще не все, затравочное отверстие прочистить, на полку свежего пороха подсыпать, а только тогда целиться. Мешкотно, долго. За это время, пока стрельцы пищали заряжали, к стенам успели подбежать пешие. Лестницы поставили, вверх полезли. Со смотровых площадок вниз приготовленные камни полетели, начали лить кипяток. Стоит первому нападающему не удержаться, упасть, как он остальных на землю сбивал, как кегли. Высота хоть и невелика, а кто руку сломал и не боец, другой ногу вывихнул. Вопли нападающих, крики раненых и увечных, звон железа заглушали все звуки. Отдавать команды бессмысленно, их не слышит никто, показывали руками. Алексей стоял на площадке рядом с башней, куда татары нанесли удар главными силами. Их
расчет понятен: стоит захватить башню и открыть ворота, как внутрь острога хлынут бунтовщики. Тогда конец, бой разобьется на мелкие стычки, а, учитывая превосходство в людях многократное, защитников быстро перебьют.
        Когда по лестнице полезли вверх бунтовщики, один из городских воинов уперся в верх лестницы копьем, поднатужился. Лестница медленно стала отклоняться от стены. Алексей бросился на помощь. Вдвоем удалось лестницу оттолкнуть, она упала вместе с мятежниками, снизу крики.
        - Спасибо, брат, вовремя подмогнул, - поблагодарил воин.
        - Не стоит, одно дело делаем.
        Упавшую лестницу подняли, по ней полезли вверх бунтовщики. Первого ударил копьем в грудь воин. Татарин вниз полетел, а с ним и копье, рожон которого глубоко вошел и застрял в басурманском теле. Рожон - это стальное жало копья, насаженное на древко. Место упавшего другой татарин занял, сабелькой машет, рот в крике раззявлен. Алексей срубил его слева, бунтовщик левой рукой за лестницу держался, щита нет, момент удачный. Сраженный татарин упал, сбив на землю своих сородичей. Алексей не забывал по сторонам поглядывать. Не ровен час, кто-нибудь сможет влезть. И стоит ему несколько минут продержаться, по лестнице другие взберутся.
        Мимо Алексея и воина воевода пробежал. Видимо, на каком-то участке стены ситуация складывалась угрожающая. Штурм продолжался еще час-полтора. Тела убитых бунтовщиков вокруг стены острога уже устилали землю, защитники устали работать саблями и мечами. Стрельцам не до пищалей было, заряжать некогда, дрались на саблях. Защитники все потные, ратный труд не менее тяжел, чем у хлебопашца, да еще и опасен. Наконец мурза перестал посылать на штурм крепости подмогу. Пока получалось - людей как в топку бросал. Татары шли на приступ, назад возвращались раненые, а результатов нет. Ни одна башня не взята, ни один аршин стены не захвачен, зато потери ощутимые. Мурза прекратил атаку. Со стороны лагеря завыла труба, бунтовщики отхлынули. Наступило затишье. Защитники времени не теряли. Перевязывали раненых, спускали со смотровых площадок убитых своих, а чужих, кто взобраться успел, сбрасывали со стены наружу острога. Чего им здесь смердеть? Стрельцы, не сговариваясь, дружно начали пищали заряжать. В начале боя сделали залп, а потом времени и возможности не было. Горожане подтаскивали к стенам камни, поднимали
наверх, на стены.
        Алексей радости от отражения штурма не испытывал. Татары - народ упрямый, злой. Обязательно снова на приступ пойдут, это вопрос времени. Небось мурза ихний сейчас продумывает новый план. Нет, не те татары пошли. Помнил Алексей, как татары перед осадой городов тараны готовили, катапульты, коими в города забрасывали трупы павших животных, чтобы эпидемии вызвать. А у бунтовщиков никаких механизмов или военных машин нет, не говоря о боевых подвижных башнях. Тогда защитникам острога туго пришлось бы.
        До вечера татары попыток штурма не предпринимали, но и спокойно не сидели, шастали то в лес, то за реку. Ситуация прояснилась утром, когда бунтовщики вытащили из леса толстое бревно. Поперек его жерди набиты, за которые татары его несут. Для тарана надо брать дерево твердых пород - дуб, лиственницу. Передний торец для прочности оковывали железом. При ударе о ворота неокованный торец не выдерживал, крошился в щепы. А еще для защиты тех, кто тараном бить будет, ставился навес на колесах укрыть атакующих от стрел, камней, кипятка или пуль со стены. Э, мурза, слышал звон, да не знаешь, где он. И снова к стенам поскакали всадники, осыпая защитников стрелами, не давая голову поднять. Мурза все продумал, как он полагал. Всадники стрелами защитников на стенах осыпают, не давая противодействовать, а пешие тараном в ворота бьют. Так и произошло. Пешие - десятка три бегом несли бревно, ударили им с хода в ворота. Удар сильный получился, Алексей на стене стоя почувствовал, как содрогнулась башня. Но ворота устояли. Татары назад немного отошли, разбег взять, усилить удар инерцией бревна. Но не приметили одной
хитрости. Над воротами всегда делались два-три желоба на такой именно случай. Не высовываясь над стеной, не рискуя жизнью, защитники могли по желобам лить кипяток или смолу на атакующих. Навеса над тараном не было, и от кипятка защиты никакой. Воевода так и распорядился. Как только татары ударили в ворота второй раз, на них из желобов хлынул кипяток. Таран сразу бросили, снизу вопли обожженных. Те, кто таран нес, стали убегать. У любых больших масс людей есть стадное чувство. Побежали немногие, но другие ринулись за ними. В итоге бунтовщики отступили и до следующего утра попыток атаковать не предпринимали. Алексей со стены с тревогой поглядывал в сторону юрты. Что еще придумает Бирич? Предугадать бы и принять превентивные меры. Но в чужую голову не влезешь и мысли не прочтешь.
        После полуденного намаза бунтовщики предприняли еще одну атаку. И на этот раз передовым отрядом была конница. Без седел, всадники в драных халатах, на воинство этот сброд не похож, но опасен своей массовостью. Бунтари стали метать с близкого расстояния копья в стены. С лестницами взять острог штурмом не удалось, решили воспользоваться дедовским, уже подзабытым способом. Причем копья метали только в двух местах, и стены ощетинились древками. Пешие бунтари подоспели, по древкам копий вверх полезли. Сила и ловкость была у них, а опыта нет. В одной руке саблю держит, а на свободной руке подтягивается. Насколько помнил Алексей, раньше делали не так. Саблю в зубах зажимали и использовали для подъема обе руки - быстрее получалось и сподручнее. Сверху со стены уже камни бросают, с улицы - короткие и легкие метательные копья, почти как дротики у римлян или византийцев. Бунтовщики потери стали нести, но вместо убитого другой становится. Стрельцы дали залп по толпящимся внизу. Хлыстов тут же команду дал, и стрельцы с разряженными пищалями в сторону отошли, их место другие заняли, и снова залп. На близкой
дистанции почти никто из стрельцов не промахнулся. Если не убили бунтовщика, то ранили, причем серьезно, в голову или плечи. Не выдержали бунтари, отхлынули, унося раненых. Алексей в сторону юрты посмотрел. Бирич на коне восседал, на неудачный штурм смотрел. Лица его разглядеть невозможно, слишком далеко, но понятно было: разочарован, а может быть, и взбешен. Еще десяток неудачных попыток - и воинственный настрой бунтовщиков пройдет, лишь бы продержаться. Наверняка мурза это тоже понимал. Сейчас совет устроит с приближенными. Стрельцы и ополченцы кричали вслед убегающим обидные слова, затем, довольные собой, пошли обедать.
        Алексей тоже на бревно присел, рядом с ополченцами, поел кулеша. Пища сытная и готовится относительно быстро. А главное - припасы длительного хранения, что крупа, что соленое сало. Для походов или вот как сейчас, для осады, удобно.
        После обеда воевода у себя в избе сотников собрал на совет.
        - У бунтарей народу не убывает. Мои дозорные докладывают: каждый день либо приходят пешие, либо всадники подъезжают.
        Хлыстов возразил:
        - Так каждый день у бунтовщиков убыль убитыми и ранеными.
        - Верно, так и у нас убыль, а подмоги нет. Думаю, в Хлынов али Пермь гонца послать. Пока он туда доберется, пока помощь придет, месяц пройдет, а то и больше.
        - Проскочит ли?
        - Пусть кто-нибудь из твоих ополченцев идет, - повернулся к Алексею Семен Панфилович. - Люди местные, охотники, не заблудятся и пройти незамеченными смогут.
        - Согласен, - кивнул Алексей. - Добровольца найду.
        - А я тем временем послание наместнику напишу.
        - Численность бунтовщиков укажи, Семен Панфилович, - подсказал Хлыстов.
        - Не учи ученого, молод еще, - одернул его воевода.
        Воевода остался писать послание, а сотники вышли. Алексей сразу к ополченцам. За время, пока от Хлынова к Кунгуру шли да в остроге оборону держали, он уже присмотрелся к ополченцам. Было двое, расторопных да сметливых, а еще оба молчуны. Такие обычно надежны. Балагуры и весельчаки в компании хороши вино пить да девок развлекать.
        Отозвал одного, Василия, в сторону.
        - Ты дорогу в Хлынов найдешь? Послание воеводы наместнику передать надо.
        - Запросто.
        - Не торопись, письмо дойти должно. Передвигаться секретно надо, не дорогами, по лесу.
        - Пройду, сотник, не сомневайся.
        - Тогда припасы возьми - хлеб, сало. Костер не разводи. Думаю, разъезды бунтовщиков везде рыщут, а огонь в ночи хорошо виден.
        - Сделаю, не беспокойся.
        Пока воевода письмо писал, медленно выводя буквы, шумно сопя и теребя бороду в раздумьях, охотник уже был готов. За плечами котомка с провизией.
        - Не мало взял? - озаботился Алексей.
        - За два дня, самое большее - за три дойду, короткий путь знаю. На лошадях там не проехать, а мне одному по силам, не впервой. Тогда зачем лишний груз нести? Только светло еще, опасно.
        - Как смеркаться начнет, я тебя на берег выпущу. Пойдешь между рекой и стеной острога вправо, а там уже скрытно, по камышу.
        - Не, по камышу нельзя. Он высох уже, осень. Шуршать сильно будет. Выберусь.
        Воевода Алексею послание вручил в засургученном конверте. Терехов его Василию передал. Тот конверт за пазуху спрятал.
        - Самое надежное место.
        Вдвоем поднялись на стену осмотреть возможный путь. Аршин через пятьдесят от острога сухое русло ручья, по нему можно почти до самого леса добраться, под покровом темноты в чащу перебежать. Алексей об этом Василию сказал.
        - Сам такожды решил.
        - Рад, что наши мнения совпадают.
        Темнело по-осеннему рано. Алексей сам маленькую дверцу в башне отпер, оба вышли за стены острога.
        - Удачи тебе, Василий. Как говорят охотники, «ни пуха ни пера».
        - К черту!
        Василий сразу по берегу пошел. У края стены остановился, прислушался, затем выглянул, врагов не заметил и побежал к сухому руслу ручья. На ногах у него заячьи поршни, вроде тапочек, мехом внутрь. Ногам тепло, мягко и никакого шума. Одна беда - шкурка на подошве изнашивалась быстро. Алексей постоял, прислушиваясь. Не обнаружили ли бунтовщики гонца? Нет, тихо все.
        С тем и вернулся в острог, заперев дверь. Внутри, в башне, у дверцы неотлучно дозорный находился. В воинской избе Алексей спать улегся. Еще неизвестно, каким будет завтрашний день, лучше поберечь силы. Но выспаться не удалось. После полуночи ударили в набат, раздались тревожные крики дозорных со стен. При неверном и скудном свете свечей стрельцы и ополченцы одевались, хватали оружие и торопились на стены. Бунтовщики предприняли ночной штурм. Не получилось с лестницами и копьями, применили другую тактику. Подкрались пешие без обычных воинственных воплей и стали забрасывать на стены «кошки», этакие трехпалые железные крюки, к которым были привязаны веревки. Для того чтобы лезть по веревке вверх было удобнее, на ней через равные промежутки были навязаны узлы. Дозорные не сразу заметили нападение - темно, да и бунтовщики уже знали, изучили места нахождения дозорных на стенах. Нескольким бунтарям удалось взобраться на стены, уже шел бой. Алексей сразу оценил опасность, надрывая связки, закричал:
        - Руби веревки!
        У каждого воина есть холодное оружие - сабля, кинжал, нож, боевой топор. Если веревки перерезать или перерубить, новые воины бунтовщиков не влезут, а тех, кто взобрался, не так много, десяток. Их и после перебить можно. Конечно, стрельцы и ополченцы и без его подсказки догадались бы, но они начали рубиться с татарами на смотровых площадках. Алексей и сам стал биться с татарином. Тот смело размахивал саблей, атаковал, но техникой сабельного боя не владел. Алексей успешно отбивал наскоки, потом сделал обманный финт и нанес укол в живот. Татарин рукой за рану схватился, Алексей же резанул по шее противника и отскочил, дабы кровью не обрызгаться. Запасной одежды нет, а от кровушки отмыть тряпье сложно. Впереди, под лунным светом, «кошка» железом отблескивает на стене. Алексей к ней бросился, а над стеной уже голова противника показалась. Терехов по ней саблей ударил, враг вниз полетел, Алексей же веревку рубить стал. Удалось только со второго удара. По всей видимости, мурза такую хитрость не сегодня задумал. «Кошки» заранее отковать кузнецам надо, да не одну, десятки. Для этого железо нужно, горны,
кузнецы, а еще веревки пеньковые, не один моток.
        С божьей помощью отбились. «Кошки» в виде трофея достались, тех, кто на стены смог забраться, уничтожили. Кто не успел, внизу у стен в бессильной злобе бесновались. А только «кошек» у них нет и взять негде. Стрельцы пальнули несколько раз, разгоняя бунтовщиков, те разбежались. Но чувствовал Алексей: не остановится мурза, иное придумывать станет.
        Воины в воинскую избу вернулись досыпать, дозорные службу несли, за них отвечал воевода. Следующий день и еще один мирно прошел. Жители и воины радовались, а у Алексея в груди тревога росла. Не иначе - затишье перед бурей. Иван Пафнутьевич Хлыстов заметил:
        - Ты чего нос повесил, Терехов?
        - Думаю - чего мурза учудит.
        - Нешто, побьем.
        - Твои бы слова - да богу в уши.
        Алексей же думал так. Раз два дня татары не беспокоят, стало быть, готовят что-то, что времени требует. «Кошки» ведь тоже не за день выковались. А ничего в голову, кроме подвижной башни, не приходило. Но ее было бы видно. Такая башня на колесах должна быть немного выше стены, с нее перекидывался мостик, по которому на стены атакующие врывались в осажденную крепость. Подкоп? Не видно и не слышно, такие работы скрыть сложно. К единому выводу не пришел, после ужина спать улегся. Понемногу все обитатели острога тоже ко сну отошли, только привычно перекрикивались дозорные с трех стен крепости.
        Но в тишину Алексей не верил. Татары - народ упрямый, а мурза Бирич изобретателен, жизнь это уже доказала. Для бунтовщиков Кунгур - как бельмо в глазу. Взять острог для бунтовщиков дело чести. Царю докажут, что есть еще силы, с которыми надо считаться. И еще на один эффект рассчитывали. За осадой Кунгура следили внимательно татары и башкиры. Падет острог - и полыхнет пламя народных восстаний, а сейчас народ выжидает. Но восстания Пугачева и Разина тоже с малого начинались. Сначала наместники и губернаторы особого внимания на небольшие бунты не обращали, полагали - своими силами подавят, да не случилось. Народ всегда на красивые посулы ведется, но все бунты и всегда подавлялись жестоко, большой кровью. Государственная машина неповоротлива, медлительна, но если о безопасности и целостности государства, строя, трона речь идет, бросают большие силы и лучших военачальников.
        Бунтовщики были настроены Кунгур взять любой ценой, а осажденные - острог отстоять. Бирич еще несколько дней назад на переговорах готов был выпустить из острога всех и не тронуть, лишь бы крепость в его руках оказалась. Тогда ему почет и слава, десятилетиями будут говорить. Сколько при этом бунтовщиков погибнет, его не волнует. Сколько кровопролитных битв до него прошло, а кто помнит солдат, десятников, сотников? Только имена полководцев история и народная память сохранила. Существует же известное высказывание: гибель одного человека - трагедия, а гибель сотен тысяч - статистика.
        Алексей отдавал должное изворотливости и изобретательности мурзы. Противника нельзя недооценивать, такая позиция часто приводит к поражению. Мысль у Алексея мелькала: не подкупить ли кого-нибудь из вражеского стана для информации? Но, увы, пока невозможно. Спать улегся, утро вечера мудренее. Уснул крепко и был разбужен набатом. Воины, чертыхаясь, одевались спешно, хватали оружие и бежали на стены. Воеводой для каждого было расписано свое боевое место. Но случилось то, чего так опасался Алексей. Решив, что атаки бесплодны, приводят к значительным потерям, мурза решился сжечь острог. Будут у него трофеи или пленные - второй вопрос. Главное - уничтожить проклятый острог. Тогда его имя прогремит по всем землям.
        Конники подскакивали на дальность полета стрелы и стреляли из лука стрелами с горящей паклей. Били в стены и выше их, тогда горящие стрелы падали на крыши изб, крытых деревянной дранкой. Стрелять из пищалей далеко, стрела летит дальше свинцовой пули, выпущенной из гладкого ствола. А других способов не подпустить бунтовщиков не было. Местные жители бросились тушить начавшие гореть избы. Легкий ветерок разносил искры на соседние крыши, хозяйственные постройки. Острог заволакивало дымом. Хуже того, начали гореть деревянные стены. Их тоже попытались тушить, поливая сверху, со смотровых площадок, водой. Да только воду в ушатах и ведрах приходилось носить из реки. Ополченцы и часть стрельцов выстроились цепью, передавали ведра. Но ее не хватало, со всех сторон слышались крики:
        - Воды, воды дайте!
        Не одна сотня горящих стрел зажгла самую длинную стену, обращенную к лагерю бунтовщиков. А еще горели избы, амбары, торговые лавки и хозяйственные постройки в самой крепости. Даже если каким-либо чудом удалось потушить стену, вскоре костлявая рука голода выкосила бы всех воинов и жителей. В амбарах хранилась провизия. Суета жуткая, воду брали в колодцах, вычерпывая до дна, носили из реки, но пожар это не останавливало. Попробуй залить из ведра горящую крышу. Едкий дым заволок крепость. Жители и воины надсадно кашляли, у всех слезились глаза. Бунтовщики стрелы огненные метать перестали, стояли в отдалении, наблюдая за пожаром. Видимо, полагали, что не выдержат защитники, откроют ворота и будут выходить из острога и сдаваться на милость победителям.
        Алексей, некоторое время стоявший на стене, в темноте не видел мурзы, но чувствовал: здесь он, смотрит на пожар, сам хочет видеть, как сдадутся защитники. Такое зрелище нельзя пропустить, это как бальзам на сердце.
        Алексей повернулся в сторону острога. С высоты смотровой площадки хорошо были видны многочисленные пожары. И огонь с каждой минутой разгорался все сильнее. Он понял, что огонь уже не потушить, острог обречен. Чтобы не сгореть живьем, надо выбираться. Вариантов немного, всего два. Или открыть ворота и ударить по врагу, дав возможность мирным жителям добежать до леса. В ночной темени никто беглецов искать не будет. Или через маленькую дверь в башне, ведущей к реке, выходить на берег. Кто сможет, переберется вплавь, река не широка. Но умеющих плавать немного. И что делать женщинам с детьми? К тому же все лошади стрельцов и жителей обречены на гибель, им не протиснуться через дверцу. А без лошадей не уйти.
        С тяжелыми мыслями Алексей спустился со стены, нашел воеводу. Близ него сотник Хлыстов находился. Устроили совет. Выход к реке отвергли сразу. Сдачу в плен никто даже не обсуждал, воины присягу на верность царю давали. Решили - пробиваться. Построиться у ворот колонной, вырваться, завязать бой. Тем временем, укрываясь за стрельцами и ополченцами, жители покинут острог и побегут к лесу. Кто сможет - спасется. Алексей понял: шансов у жителей немного, особенно для семей, где малые дети, но это лучше, чем сгореть в огне.
        И действовать надо быстро, в остроге дыма полно, как бы не задохнуться. Рядом обвалилась прогоревшая крыша, взметнув тучу искр.
        Воевода распорядился:
        - Хлыстов, собирай стрельцов, выводите коней, стройтесь перед воротами. Терехов, ополченцам защищать жителей, чтобы до леса довести без потерь. А я жителей предупрежу.
        - Пусть рухлядь не берут, только детей, - напомнил Хлыстов.
        - Знаю, - кивнул воевода.
        Действовали быстро. Уже через четверть часа стрельцы с пищалями наготове и конно стояли перед закрытыми воротами. В этом же переулке, только по другую сторону от башни, приготовились ополченцы, за ними жители. Мужчины из местных, кто мог держать оружие, присоединились к ополченцам. Уже трудно стоять из-за жары, из-за дыма. Воины из местных убрали камни от ворот, отодвинули дубовый запор, распахнули ворота. Теперь ни секунды медлить нельзя, это понимали все. Стрельцы пришпорили коней, стали буквально вылетать из ворот. Как только выехал последний, стали выбегать ополченцы. А уже стрельцы дали нестройный залп по бунтовщикам. У ополченцев огнестрельного оружия нет, которого опасались бунтари. Приготовили луки, положив стрелы на тетивы, обнажили сабли, кинжалы, сулицы и копья. За ополченцами и местными воинами, которых вел воевода острога, бежали жители. Женщины держали малых детей на руках, да еще ухитрялись других вести за собой. Мужчины помогали старикам. Алексей покачал головой. Слишком медленно у беженцев получается. Если у бунтарей опытный начальник, он свяжет боем стрельцов и ополченцев, а
другую часть татар кинет к лесу отрезать людям путь. Но все пошло не так, еще хуже, чем мог предположить Алексей. Стрельцы после залпа оказались с разряженными пищалями, когда налетели конные. Схватились биться на саблях. Еще часть бунтовщиков, уже пеших, помчались к жителям, но на их пути встали ополченцы и воины из острога. Закипел бой, жестокий, кровавый. А хуже всего - ночной. Отсветы от горящего острога делали фигуры зыбкими. А все поле боя не видно вовсе. Крики, ржание лошадей, звон оружия. Руководить схваткой, а скорее - свалкой, невозможно, для этого военачальник должен бой видеть. Кто кого теснит и на каком участке, где помощь требуется. А сейчас каждый за себя бился, и татары, ввиду перевеса в силах, одолевать стали, теснить русских к реке.
        На Алексея конный налетел. Одежды темные, конь каурый, наскочил из темноты, как приведение. Узрел его Алексей в последний момент, саблю под удар подставил, отбил, сам на противника град ударов обрушил. У обоих бойцов щитов нет, небольшая ошибка для любого ранением может кончиться или гибелью. Противник силен физически, ловок, злобой пышет, но техника владения сабельным боем слабая. Подловил бунтовщика Алексей на обманном финте, резанул клинком по шее, а затем добил сразу. Татарин с лошади сполз, а на Алексея уже другой кинулся, с короткой пикой. Был бы щит, от пики укрыться не проблема, а сейчас уворачиваться от острой железяки приходилось. Пика короткая, Алексей выждал момент, когда бунтовщик выпад сделает вперед, сам почти на шею коня упал и саблей ударил. Татарин в атаке руки вперед вытянул, иначе древко пики не удержать. Вот правую руку по локоть Алексей ему отрубил. Пику татарин обронил, закричал от боли, Алексей медлить не стал, зарубил. А вокруг бой пеших. Коня у Алексея толкают, острые железки мелькают. Непонятно, кто кого теснит. И вдруг топот копыт множества коней. Алексей замер. К
бунтовщикам подмога подходит? Но звук удаляться стал. Кто-то из ополченцев закричал:
        - Стрельцы уходят! Стрельцы нас бросили!
        У Алексея в душе буря чувств. Недоумение, обида, негодование, гнев. Своих в бою бросили? Струсили? Да как же это? И нечестно, и не по-воински. Пока бой шел, неизвестно было, чья возьмет. Да и не победы Алексей ждал. Задачей стрельцов и ополченцев было - сдержать бунтовщиков, пока жители из острога до леса доберутся. Так не успели они, позади дерущихся еще бегут, женские крики и детский плач позади еще слышен. Мало того, что струсили, за свои жизни испугались, так паника началась. Это как в горах снежная лавина. Покатится маленький ком, и вот уже вся огромная масса снега вниз несется со скоростью скорого поезда, сметая все на своем пути. Стоит в бою одному побежать или панику проявить, крикнуть - окружают или наши бегут! Все, бой можно считать проигранным. Кто-то из ополченцев еще дрался, другие бросились к реке. Остались только воины из острога, да много ли их? Десятка два с половиной - три. Им отступать некуда, за ними семьи, которые в лес бегут. Как можно жену предать или детей? А если бросил, то ты и не воин, и не мужик. С ними Алексей остался. Похоже, оставшиеся выжить уже не чаяли, рубились
смело, уже и рука устала саблей махать, а татары не убывают. А воинов все меньше и меньше. Алексей уже весь в липкой крови, и непонятно: в своей или чужой? А может, и коня? Уже окружили бунтовщики. Рядом с Алексеем бился воин, левая рука его в крови. Сообразил Алексей: надо вырываться, иначе не часы, минуты его жизни сочтены. Схватил воина за правую руку, буквально вздернул на круп коня позади себя, хлестнул коня саблей, плашмя, конечно. Конь вперед рванул, прокладывая грудью дорогу среди пеших татар. Алексей и воин позади него, саблями работают, рубят по сторонам. Вырвались, бунтовщики позади остались, но и конь шатается. Алексей подумал было - тяжело двоих нести. А конь пробежал немного, встал, осел на задние ноги да и в сторону завалился. Алексей едва успел ноги из стремян выдернуть. У коня брюхо распорото, кишки выпирают. Видимо, кто-то из татар успел ножом или саблей по брюху животины полоснуть. Алексей саблю в ножны вбросил, воина подхватил за руку и бежать. Впереди не видно толком ничего, а потом вода блеснула. К реке они выбежали, сразу вправо повернули, там лес был. А уже сзади вопли и топот
ног преследователей. От идеи до леса добраться пришлось отказаться. Кинулись к реке, бросились в воду.
        - Ты плавать умеешь? - спросил Алексей уже в воде.
        - Ослаб я, но немного продержусь.
        Одежда намокла, в сапоги вода набралась, да оружие вниз, на дно тянет. И саблю бросить нельзя, как без оружия дальше выбираться? Алексей на спину лег. Одной рукой подгребал, другой воина за ворот держал. Течением их сносило, позади уже острог пылающий остался, стихли ликующие, победные вопли бунтовщиков. Холодом стало члены сковывать, усталость навалилась, Алексей к берегу выгребать стал. Уж лучше на земле последний бой принять, чем утонуть. Ноги дно почувствовали, воина подтянул, сам на колени встал. На четвереньках по дну к суше ползет, воина тянет. А у того уже сил нет помогать, одной ногой отталкивается только. Зубы сцепил, а сам выбрался и воина вытащил из воды. Вода - она тепло и силы забирает. На землю вода с одежды стекает, а сил перебраться на другое место, где посуше, нет. Сколько пролежали, неизвестно. Отдышался Алексей, немного силы восстановил, воина спросил:
        - Ты живой?
        - Покамест.
        - Звать-то тебя как?
        - Пафнутий, Ожерельев фамилией буду.
        - Встать сможешь? В лес нам уходить надо. Скоро рассветет, бунтовщики заметить могут.
        - Попробую, ты подмогни чуток.
        Алексей сам поднялся, Пафнутию помог. Так, покачиваясь и шатаясь, как пьяные, до леса дошли, углубились немного, под ель опустились. Под ней слой опавших иголок, мягко и не на голой земле. К утру земля остынет, им только простуды не хватало.
        - Пафнутий, рана кровит?
        - Да Бог его знает. Мокрый я весь, не понять.
        Алексей решил утром рану осмотреть. Перевязать бы надо, а чем? Куском исподней рубахи? Так она мокрая и грязная, как и вся одежда.
        - Тогда отдохнем немного, как рассветет, уходить надо.
        Замолчали надолго. А уснуть не получается, перед глазами фрагменты боя, пожар в остроге. А пуще горечи поражения вопрос мучает: почему Хлыстов со стрельцами сбежал? Воевода приказ отдал или Хлыстов? Вот же сукины дети, как можно предать в разгар боя? Воины они, драться с врагом должны, мирных жителей защищать. В мирное время хлебопашец пшеницу или рожь сеет, убирает, сапожник тачает сапоги, пекарь хлеб печет. А воин мастерство для трудного часа оттачивает. Но настал он, час трудный - встань грудью, закрой собой и женщину, и ребенка, и старика с хлебопашцем. Они тебя в мирное время кормили, поили, одевали. Надеялись - не зря тяготы несли, придет пора - воин сторицей отдаст. А стрельцы долгу изменили, бросили. Алексей негодовал. Ну, вернется в Хлынов, если повезет, все наместнику расскажет. Вроде неплохим мужиком этот сотник был, знал его по службе в Кремле Алексей. Но то мирное время было, без риска, крови. А как жизнь спиной, черной стороной повернулась, так гнилое нутро сотника проявилось. Нельзя таким служить, подведет в любой момент, нет надежды. Встречался Алексей с малодушными, трусами,
предателями. Но то единичные случаи были. А здесь сотник дрогнул, за жизнь свою убоялся и сотню за собой увел, обрекая ополченцев и мирных жителей, что из острога бежали, на верную смерть или плен. Татары, хоть и замирил их Иван Грозный, привычки свои не все забыли. При удобном случае и грабили, и в плен брали. А чтобы не поймали, пленных по Волге на судах сплавляли южным соседям да в рабство продавали.
        Кроме мыслей тяжелых еще и прохлада уснуть не давала, руки-ноги мерзнуть стали.
        Глава 5. Неправый суд
        Не выдержал Алексей, только на востоке сереть небо стало, спросил Пафнутия:
        - Спишь?
        - Не смог, знобит и рану дергает. Боялся тебя беспокоить.
        - Тогда встаем, уходить надо. Не исключено, что бунтовщики опушки леса и дорогу обыщут.
        - Сам такожды мыслю.
        Пока лежали на хвойной подстилке, одежда из мокрой стала влажной, подсохла на теле. Отжать бы ее надо было, как из воды выбрались, а сил не было. Алексей помог Пафнутию встать. Побрели в глубь мелкой рощи. Алексей поинтересовался:
        - Ты дорогу, что покороче, к Хлынову знаешь?
        - Проезжал дважды конно, но кружным путем.
        Плохо, сейчас бы кто-нибудь из ополченцев пригодился. Они охотники и рыбаки, местность хорошо знают, все тропы. По дороге идти дальше, а главное - рискованно. Наскочит разъезд бунтовщиков, уже не отбиться. На Пафнутия надежды нет, он сам в помощи нуждается, ослабел после ранения.
        Вскоре встало солнце. Шагать сподручнее при свете, и теплеть понемногу стало. Через время сделали привал. Алексей рану на руке Пафнутия осмотрел. От сабельного удара порез - широкий, но кровить перестал. Зашить бы рану да перевязать. Для таких случаев у каждого воина иголка с нитью и чистая тряпица бывает. Но то в походах. Сидя в остроге, с собой ничего не брали, в случае ранения лекарь есть, у лечца в избе все необходимое - и мох сушеный рану присыпать, дабы не гноилась, и тряпиц чистых целая корзина. Да сгорело все. Алексей с нежданным попутчиком путь на северо-запад держали. Днем не заблудишься - по положению солнца определились, за левым плечом сзади светило. А еще деревья подсказывают. С южной стороны крона гуще, с северной стороны мох на корнях растет. Оба есть хотели, а Пафнутий еще и пить. При кровопотере всегда так бывает. Не жаловался воин, стойко держался, чем уважение у Алексея вызвал. В последние минуты боя только он оставался рядом с Алексеем, дорогого стоит. Через час хода ручей встретился, напились оба. В животе булькает, как в бурдюке. Есть сильнее захотелось.
        Неожиданно к дороге вышли. Несколько дней тому назад Алексей по ней к острогу ехал. А припомнил потому, что на повороте сосна приметная стоит - молния когда-то в нее ударила, ствол вверху расщепила, вроде рогатки получилась. На обочине в пыли кое-какие одежды валяются. Значит, части беженцев все же удалось вырваться, сейчас где-то впереди бредут. Но не тешил себя надеждами Алексей, далеко не всем удалось бежать, только тем, кто первым был, в голове. На пыли дорожной отпечатки босых ног, конских копыт. Наклонился Алексей, присмотрелся. Часть отпечатков от копыт с подковами, от лошадей стрельцов, а часть - не кована. Понятно - татары преследовали. Только когда? Вчера, вернее, сегодняшней ночью или утром уже. Послышались голоса впереди. Пафнутий руку поднял, собираясь крикнуть, на помощь позвать. Алексей ладонью рот ему прикрыл, в чащу повлек за руку.
        - Ты чего?
        - Так люди там.
        - Никшни. Еще неизвестно, кто там.
        Предосторожность оказалась не лишней. Мимо них по дороге конные татары провели в сторону своего лагеря двух женщин и одного связанного и в пятнах крови на рубахе мужика. Пафнутий смотрел, скрипел зубами.
        - Кузнец из острога, Митяй, - прошептал он Алексею на ухо.
        - Тс!
        Приложил палец к губам Алексей. Если татары не услышат, то лошади запросто. У лошадей слух хороший, как и обоняние, не хуже, чем у собак. Прядать ушами начнут, головой мотать. Конные насторожатся, могут лес у дороги прочесать. Хотя конные леса не любят. И не из-за того, что не разогнаться, нога лошади в промоину или барсучью яму угодить может, сломаться. Конвой бунтовщиков с будущими полоняниками прошел. Алексей шепнул Пафнутию:
        - По дороге удобнее идти, но опаснее. Лучше по лесу, но чтобы дорога видна была. Своих встретим ежели, то выйдем, зато татары не узреют.
        - Согласен. Едва маху не дал, хорошо, ты вовремя беду отвел. Басурмане раненых сразу рубят, обуза.
        И только сейчас Алексей увидел, что ножны на поясе Пафнутия пустые.
        - Обронил саблю-то?
        - В реке утопла, как спасались.
        - Тогда ножны зачем несешь? Лишняя тяжесть.
        - Привычка.
        Пафнутий ножны снял, на ветку повесил.
        - Не я, так другой найдет, еще послужат. Жалко, я эту саблю с ножнами четыре года назад купил.
        - Не жалей. Останемся целыми да в Хлынов придем, новую тебе куплю.
        - Саблю-то купишь, а семью? Жена и сын в остроге у меня были, бежали. И где они теперь?
        - Ты их убитыми видел?
        - Нет.
        - Вот и верь, что живы. В Хлынове встретитесь, не велик город-то.
        - Твоими бы устами да мед пить.
        Дальше шагали молча. Дорога слева была, в пределах видимости. Но разъезды бунтовщиков больше не встречались. Впрочем, дорога пустынной была. Раньше и крестьяне на торг ездили, и купцы, а как волнения да смертоубийства начались, отсиживались дома.
        Алексей подлаживался под темп Пафнутия. Сам шагал бы быстрее, но и раненого подгонять бессовестно. Воину сейчас бы отлежаться, силы восстановить, а какие силы, если голоден? До вечера прошли меньше, чем намечал Алексей. Уже когда на ночевку укладывались, прикинул, если так и дальше пойдут, едва в десять дней уложатся. Это если деревни встретятся на пути, накормят. Только и деревни разоренные, Алексей сам с ополченцами и стрельцами отбивал одну от бунтовщиков. Не будет жителей, тогда дело вовсе пропащее. Думать об этом не хотелось. Сам-то он доплетется, а Пафнутия ему на себе не донести. Раненый помолчал, Алексей подумал - уснул. А Пафнутий спросил:
        - Ты семейный ли?
        - Не успел.
        Не рассказывать же про жену, что в Москве, но в другом времени.
        - А я о своих беспокоюсь, особенно о мальце. Мал он еще, три годика.
        - Встретитесь еще. В Хлынове-то знакомые есть? Если она дойдет, у знакомых искать надо.
        - Зачем знакомые? Родня есть, рядом с Успенским собором живут. Жена-то у меня из Хлынова.
        Алексей придремывать стал, когда услышал:
        - Есть охота, в брюхе урчит, уснуть не могу.
        - Терпи, мыслю - завтра до какой-нибудь деревни доберемся. Уж по ломтю хлеба выпросим.
        - Твои слова да Богу в уши.
        И второй день был не лучше первого. К деревеньке вышли, но ни одного жителя. Несколько трупов мужских да собаки бегают. Сами поискали в амбарах, а ничего нет. По осени должны быть полны, урожай собран, зима впереди. Все подчистую бунтовщики выгребли. Алексей в амбаре смел рукой с пола зерна, просыпавшиеся из мешка, набралась пригоршня. Половину Пафнутию отсыпал. Алексей на ладонь с зерном дунул несколько раз, сдувая пыль, потом щепотками зерно в рот бросать стал. Пожевали. Зерно твердое, хрустело на зубах. Сразу слюна пошла, в желудке голодные спазмы. Но что пригоршня зерна здоровым мужикам, когда во рту за двое суток макового зернышка не было? Алексей на огороде походил, обнаружил неубранную морковку. Одну! Обмыл водой из колодца, саблей пополам разрезал. Одну часть Пафнутию вручил, другой сам захрустел. Жестковатая морковка, переспела и сочности нет, но съели в момент. Задерживаться в деревне не стали, дальше пошли. К вечеру вновь на разоренную деревню вышли. Пока Пафнутий сидел в избе на лавке, Алексей деревню обыскал, нашел вилок капусты, который по-братски поделил. Хрустели капустой не спеша,
растягивая удовольствие. Сытости никакой, а желудок полон. И только на следующий день к вечеру повезло - вышли на деревню с жителями. И хлеба дали, и кашей накормили, и на сеновале спать уложили. Выспались под крышей, а после завтрака хозяин и скажи:
        - Вчера такие же бедолаги проходили.
        Пафнутий, как услышал, подскочил.
        - Баба с мальцом трех годков была?
        - И бабы были, и дитятки при них. Вы не из Кунгура ли идете?
        - Оттуда, острог бунтовщики сожгли.
        После еды Алексей попросил чистой тряпицы рану перевязать. Кое-как отодрал прилипший к ране рукав рубахи. О господи! В ране уже мелкие белые черви шевелятся. Алексея едва не стошнило. Прокалил кончик ножа в пламени печи, выждал немного, остужая, и убрал ножом червей из раны. Попросил у хозяина избы толченого мха, рану присыпал. Высушенный и толченый до мелкого порошка мох действовал как антибиотик, не давал гноиться. После перевязал руку. Еда и отдых сказались, шагали бодрее. После полудня к реке вышли.
        - Вятка? - спросил Алексей.
        - Не, приток ее. Вятка выше по течению. Если таким ходом, через пару дней дойдем.
        Пафнутий повеселел. А еще к Хлынову его гнало желание найти жену и сына. На берегу небольшие рыбацкие деревни, вечером рыбой, жаренной на костре, на прутике, угостили, переночевали в шалаше. И вот, наконец, Хлынов показался. Город на крутом берегу, тыном деревянным обнесен. С низкого противоположного берега Вятки видны только колокольни церквей. Перебирались через широкую реку на рыбацкой лодке. Зато, когда ступили на противоположный берег, на радостях обнялись. Как бы там ни было, а пережили осаду, жестокий бой и трудный путь в Хлынов. Пафнутий Алексея обнял.
        - Ты, как брат мне! Обязан я тебе жизнью. Не выбрался бы сам ни из боя, ни из реки. Отныне можешь полагаться на меня во всем, только позови.
        - Не за что. Разве на моем месте ты поступил бы не так? В конце концов, мы русские ратники, кто, если не мы?
        - Верно. Но стрельцы-то ушли.
        - Бог им судья!
        Расстались, Пафнутий пошел искать своих, а Алексей к наместнику и воеводе. Надо доложить об осаде, о падении острога, а еще о позорном бегстве стрельцов. Он полагал, что часть беженцев, а может быть, и ополченцев либо воинов острога успела добраться до Хлынова и многое рассказали. Пусть беженцы ничего не видели в темноте - о ходе боя, бегстве стрельцов, но о пожаре и оставлении Кунгура уж точно поведали.
        Вот и здание управы. Алексей сразу к воеводе Осипову. Тот на месте оказался, но встретил холодно.
        На приветствие Алексея ответил вопросом.
        - Чего скажешь в свое оправдание?
        - Мне не в чем оправдываться. Бунтовщики острог подожгли горящими стрелами. И тын деревянный, и избы с постройками внутри.
        - О том, как острог держался, и о пожаре я знаю, рассказали уже. Почему стрельцов бросил, ополченцев увел?
        - Как увел? Как уговаривались мы с Хлыстовым и Оконешниковым, стрелецкая сотня первой из ворот выезжает, дает залп и бьется с конницей, а ополченцы пеших басурман сдерживают, дают возможность беженцам уйти.
        - А ты из боя вышел, бунтовщиков к мирному населению допустил!
        Воевода в приступе гнева встал с деревянного кресла, кулаком по столу ударил.
        - Мои ополченцы вместе с воинами из острога честно бились! - вскричал Алексей. - Из всех только я остался да Ожерельев Пафнутий, рану он получил. Бунтовщиков много было, не смогли отбиться, так в том не наша вина. Их не меньше полутора тысяч было!
        - У страха глаза велики. Мне сотник стрелецкий все доложил. Так что своим решением я тебя в городе покамест оставляю, будешь в воинской избе жить. Из города ни ногой, пока от царя депеша не придет, что с тобой делать.
        - А Хлыстов со стрельцами где же?
        - Пятого дня как в первопрестольную ушел.
        Плохо! Хлыстов, себя обеляя, на Алексея с ополченцами напраслину возвел, полагал - погибли все ополченцы и сам Алексей. Не ожидал, что Алексей в живых останется, как и воин из острога Пафнутий. Он свидетелем будет. И до столицы Хлыстов первым доберется, лжу царю обскажет, очернит Алексея, дабы самому возвыситься. Струсил в бою, а теперь других виноватыми делает. И почему - непонятно. Вроде, когда Алексей в стрелецком полку в Кремле служил, в хороших отношениях были. Или зависть черная одолела? Из-за того, что возвысился Алексей быстро, к царю приблизился, за троном стоял? А наверняка, кроме зависти, еще и Милославского рук дело. Подкупил или чины посулил высокие. Милославский - хитрая бестия. Как только кто-то не из его родни к царю приближается, он в нем угрозу для себя лично видит, старается в грязь втоптать, в ссылку отправить, лишь бы от царя подальше. Не такой встречи Алексей ожидал. Конечно, он не победитель бунтовщиков и острог не отстоял, это так. Но и другой на его месте лучше сделать не смог, слишком неравны силы. Обидно другое - в малодушии и трусости его обвинил воевода Осипов. Хуже
того - Хлыстов по возвращении в Москву царю точно так же доложит, как и Осипову. Догнать и опередить? На чем? Лошади нет, на корабле долго и платить нечем. А кроме того, воевода приказал остаться в городе. Уйдет он если, подозрения в трусости и оставлении поля боя только усилятся. Придется ждать. Чего может быть тягостнее, чем ожидание, когда твоя судьба и честь зависят от других людей? По натуре Алексей был человеком деятельным, активным. Однако придется набраться терпения.
        Прошел в воинскую избу, как раз к обеду подоспел. Поел впервые за много дней горяченького - щей, да каши с мясом, да узвару из груши-дички с хлебушком. Потом свободный топчан высмотрел, улегся. Устал за время пути, а сон не идет, думки тяжелые. Если проделки Милославского, вывернуться будет не просто. Много власти у боярина, на царя влияние имеет, а хуже того - все Приказы под ним.
        День шел за днем. Алексей решил найти Ожерельева. Знал, что где-то недалеко от Успенского собора родня, то ли его, то ли жены. Стал по улицам ходить, расспрашивать. Да если бы Пафнутий сам здесь жил, а то родня, у них, может, и фамилии другие. На третий день упорных поисков удача улыбнулась. Спросил мальчугана лет десяти: где Ожерельевы живут?
        - Я Ожерельев, - важно ответил мальчуган.
        - Мне Пафнутий нужен. Слыхал о таком?
        - У нас проживает - родня.
        - Веди.
        - А ты кто ему будешь?
        - Знакомец.
        Но все же к избе привел, даже Пафнутия из избы вызвал. Ожерельев уже в чистой рубахе и портках, вид довольный, потому как отъелся. К Алексею с распростертыми объятиями кинулся.
        - Ты как меня нашел?
        - Захотел сильно. Жену с мальчонкой сыскал?
        - Нашел! На день раньше нас в город пришли. Оба живы-здоровы. Погоди, чую - по делу ты пришел, а я о радости своей. Беда случилась?
        - Еще нет, но помощь твоя нужна. Хлыстов, что сотник стрелецкий, по прибытии в Хлынов воеводе Осипову сказал, что я ополченцев и кунгурских ратников увел, стрельцов в бою бросил.
        - Врет, собака! Лжа это!
        - Видак мне нужен, подтвердить чтобы. Лучше к воеводе вместе сходить, ты же подтвердишь, что бились вместе до конца?
        - Обязательно! Когда идти?
        - Да хоть сейчас.
        - Обожди чуток, в порядок себя приведу и супружнице скажу, чтобы не беспокоилась.
        Однако воеводы на месте не оказалось, со слов писаря - уехал осматривать укрепления городов губернии. Оно понятно: на юго-востоке восстание, бунтовщики, уничтожив Кунгур, могут двинуться к другим городам, вдохновленные победой. А ответственность за защиту городов и всего населения лежит на воеводе, с него спрос будет.
        Но Алексей решил подстраховаться. Вместе с Пафнутием в лавку пошли.
        - У тебя деньги есть? - спросил Алексей.
        - Две копейки.
        - Я совсем пустой. Займешь?
        - Какой разговор.
        В лавке, где продавались книги, бумага, чернила, даже перья для письма, купили два листа бумаги и чернила в пузырьке. Перья Пафнутий пообещал из своего гуся выдрать.
        - Что писать хочешь? - поинтересовался Пафнутий.
        - Не я писать буду, а ты. О бое, о том, как стрельцы ушли.
        - Я неграмотный, не осилю.
        - Ну, подпись-то поставить сможешь?
        - Попробую.
        В избе, где у родни Пафнутий жил, Алексей сам сжато, четко изложил произошедшие события, перечитал, протянул Пафнутию.
        - Подпишись.
        Ожерельев старательно, высунув кончик языка, потея от волнения и усердия, вывел подпись под датой. Алексей листки бережно сложил, вернул Пафнутию.
        - Сможешь сберечь?
        - Обязательно.
        На том расстались. Потянулись тягостные дни. Место в воинской избе есть, кормят, но раздражала и беспокоила неопределенность. Как мыслил Алексей, воевода ждал указаний из Москвы. Уже зима наступила, с морозцем и снежком. Хлыстов со стрельцами уже до столицы добраться должны, а какое государь примет решение - известно только ему одному. Государь человек разумный и к Алексею относится хорошо, но больно много вокруг него влиятельных советников.
        Через месяц и десять дней посыльный вызвал Алексея к воеводе. С тревогой и надеждой быстрым шагом Алексей шел к Осипову. Что скрывать, волновался.
        Постучал в дверь, распахнул, и сердце оборвалось. За столом воевода с хмурым лицом, а в углу стоят двое стражников. Осипов встал, взял лист бумаги, стал зачитывать:
        - Государь высочайше повелевает за трусость и малодушие, проявленные в сече при защите Кунгура, Алексея Терехова сослать в ссылку, местом для которой определить Пермский край. Об исполнении доложить.
        Алексей несколько мгновений молчал, переваривая услышанное, в которое верилось с трудом. Потом вскричал:
        - За что? В чем моя вина? У меня видак есть, ратник из Кунгура, вместе выбирались.
        - Кто ему поверит? Он такой же беглец, как и ты! - с негодованием сказал Осипов и бросил стражникам:
        - В железа его! Исполнять!
        Стражники подскочили. Один сразу саблю с Алексея снял, другой веревкой принялся вязать руки, хотя Алексей сопротивляться не думал.
        - Выходи, да бежать не вздумай, - предупредили стражники.
        - Поделом! - бросил вслед воевода. - Моя бы воля - на каторгу отправил, в каменоломни. Благодарить государя должен, что наказал легко.
        Нечего себе легко! Ссылка может быть на годы, десятилетия, а то и вечной. Хотя вечной не будет, это Алексей точно знал. Вскоре Милославский в немилость впадет, будет удален от государя, многие сосланные люди будут возвращены из мест отдаленных. Но возвратят, вернут поместья и будут обласканы царем те, на ком вины нет, кто опале подвергся из-за козней боярина. На Алексее же черное пятно - бегство с поля боя. Такие проступки не прощаются, таким руки не подают - честь уронил, что дороже жизни. Алексей ошарашен, раздавлен морально был, находился в растерянности. Был бы настоящий суд, когда заслушивают видаков с обеих сторон, дают слово обвиняемому. Тогда и обвинения были бы сняты, а теперь выходит - государь поверил Хлыстову, не узнав о событиях из уст противоположной стороны. Несправедливо! И положение Алексея незавидное. Беженцы в темноте да и в отдалении не видели ничего. Ополченцы и местные воины, что из острога, полегли на поле бранном. Спасшиеся стрельцы будут на стороне Хлыстова, иначе их самих обвинят в бегстве с поля боя, хотя они исполняли приказ сотника. Куда ни кинь, всюду клин! Алексей
шагал за стражниками в полной прострации. Периодически его подталкивал в спину второй стражник, шагавший сзади. На улицах на них смотрели, не каждый день такое представление увидишь. Когда Алексея завели в деревянное здание тюрьмы, один из стражников, развязывая веревку на руках узника, сказал:
        - Милостив государь! Другим и ноздри рвут, и клейма на лбу выжигают, дабы видно всем было - государев преступник!
        Алексей хотел ответить, да передумал, ничего он стражникам не докажет, да и зачем? На решение царя это не повлияет. Его втолкнули в камеру, темную, переполненную, и воздух тяжелый, спертый. С трудом нашел место, где можно присесть. Шок! Полагал - для разбирательства повелят ехать в Москву, а лучше бы расследовать на месте, в Хлынове, где можно найти каких-то свидетелей. То-то сейчас недруги в столице радуются его несчастью, руки потирают. Мысли лихорадочно метались, не знал, что предпринять. В такую худую и бесславную ситуацию он попал впервые. Уж лучше бы бой, даже с превосходящими силами, там активно действовать можно, и от тебя лично многое зависит. А что сделаешь в тюрьме, в четырех стенах с решеткой на маленьком окне и со стражей? Он бесправен, даже государю прошение подать не может. Хуже, если в его вину поверят Языков и Лихачев или князь Голицын, тогда конец. Что скрывать, мелькнула малодушная мысль воспользоваться перстнем с бриллиантом и камнем-артефактом, вернуться в свое время, и гори синим пламенем и государь, и Милославский. Только трусливо получится, да и какая память о нем будет?
Трус, преступно бросивший своих воинов в сече? Нет, не дождутся! Милославский свою невесту царю подсунет, и ход истории по другому пути пойдет, а не так, как мы знаем. Сейчас терпения набраться надо, в спокойной обстановке все продумать. Не может быть, чтобы выход не нашелся.
        Ближе к вечеру принесли ведро воды и хлеб. Арестованные набросились на каравай, разорвали руками, кто больше урвал, кому небольшой кусок достался, а кому и вовсе ничего. Закон сильного. Алексей даже не вставал, аппетита не было. Но, наблюдая со стороны, понял: в следующий раз зевать нельзя. Передачек с воли ему никто не принесет и разносолов не будет. Чтобы выжить, надо есть, иначе и до ссылки не доживет, неизвестно, сколько в узилище просидеть придется. Со слов арестантов он понял, что сначала формируется этап - на каторгу или ссылку, да еще в разные местности, только потом отправляют. И ждать узникам иной раз приходится долго: месяц-два, а то и три. Поэтому кусок хлеба в его положении - жизнь. Утром снова принесли хлеб и воду. Каравай амбал схватил, полагаясь на свою силу, отломил едва не половину. Арестанты зашумели, негодуя. Алексей решил проучить наглеца. Подошел. Предвидя драку, арестанты расступились, образовав круг. Амбал осклабился, показывая щербатый рот: часть зубов выбита, другие гнилые. Алексей реально оценивал свои силы. Амбал физически крепок и силен, если Алексей пропустит пару
ударов пудовыми кулаками, будет худо, сам без зубов останется. Амбал отдал свой кусок хлеба соседу.
        - Подержи! Ты что-то хотел от меня?
        - Справедливого дележа!
        Алексей не стал дожидаться ответа, лучшая защита - это нападение. В кулачных боях ему приходилось побывать, и надо работать не на публику, а вырубать противника сразу. Ударил резко в печень, а потом левой в кадык. Двоечка! Так в боксе называют сдвоенные удары. И бил жестко, без жалости. Узилище - не богадельня. Надо сразу поставить амбала на место. Удары достигли цели. Он бил резко, со всей силы. Амбал сначала открыл рот, не в силах вдохнуть воздух, потом левой рукой схватился за шею, засипел и упал.
        - Плесните ему воды, - посоветовал Алексей.
        Кто-то из арестантов набрал в кружку воды из ведра, плеснул. Амбал вздрогнул, открыл мутные глаза. Попытался встать и опять рухнул.
        - Еще раз повторишь неправедный дележ - убью, - твердо сказал Алексей.
        Взял из рук арестанта большой кусок хлеба, что отдал ему амбал подержать, отломил часть, оставшееся отдал другим.
        Арестанты начали жадно есть хлеб. Амбал поднялся с трудом, когда хлеб уже съеден был.
        - А моя доля? - Он грозно повел глазами. Но его уже никто не боялся, нашелся человек, поставивший его на место.
        - Так нет ее! Ты же на полу валялся, есть не хотел, - засмеялся неказистого вида молодой парень.
        Алексей уставился на амбала, ожидая, что тот предпримет. Но амбал уселся в угол, на самое удобное место. Там можно было сидеть, опершись на обе стены. Алексей понял: амбал затаил злобу. Как же, держал в камере главенство, и вдруг ниспровергнут новичком. Болезненный удар по самолюбию. Наверняка попытается отомстить, поэтому ночью придется бодрствовать, иначе нападет во сне, придушит втихую.
        За окном стемнело, в камере тоже почти темно. Через маленькое оконце над дверью пробивается свет от масляных светильников в коридоре, слышны шаги стражников, громыхание железных ключей.
        Понемногу обитатели узилища отошли ко сну. Кто-то храпел, один тихонько всхлипывал, видимо, кошмары снились. Алексей дремал, обратясь в слух. Около полуночи, судя по лунному свету, со стороны угла шорох. Алексей глаза открыл. Большая темная фигура надвигалась, амбал решил мстить. В последнюю секунду перед нападением Алексей обе ноги в коленях согнул и, когда амбал наклоняться стал, ударил обеими ногами в грудь. Ноги человека значительно сильнее рук. От неожиданного и сильного удара амбал отлетел, упал на спящих арестантов. Те с испугу и спросонья закричали, разбудив остальных. Узники повскакивали, шум, крик. В оконце в двери показалась физиономия стражника.
        - Будете шуметь, не получите завтра хлеба. А кто бузотерить продолжит, отведает дубинки.
        Угроза серьезная, видели узники, как после такой обработки в камеру забрасывали едва живого избитого арестанта. Амбал поднялся, но с трудом, держась за бок. При каждом вдохе постанывал сквозь стиснутые зубы. Алексею ясно стало: сломано ребро, а может быть, и несколько. Амбал с ненавистью посмотрел на Алексея, с трудом примостился в свой угол. На том верховенство его кончилось, в дальнейшем вел себя смирно, как побитая собака. Алексей же стал пользоваться среди арестантов уважением, его слово в распрях, если возникали, было последним. Конечно, он не жаждал почтения среди такой публики, но другой не было.
        Отсидеть в переполненной камере пришлось две недели - без прогулок, на скудной еде. Но однажды утром стражник открыл дверь в камеру и выкрикнул несколько фамилий, в том числе и его. Алексей поднялся, попрощался с сокамерниками:
        - Прощайте! Желаю всем остаться живыми.
        Пожелание актуальное. За две недели, что он провел в камере, некоторых увели не на этап, а на эшафот. Этап в ссылку на землях Пермского края был невелик, десять человек. Сначала кузнец под приглядом стражников надел ножные кандалы, расклепал заклепки. Между кандалами короткая тяжелая цепь. Большой шаг сделать в кандалах невозможно, цепь не дает, приходится семенить. Неплохое средство от побега. Затем этапируемых усадили на телеги, по три человека в каждую. Еще на двух телегах уселись стражники, и этап тронулся в дальний путь. Холодно, снег уже по щиколотку, на арестантах легкая одежда. На Алексее кафтан и сапоги, а на некоторых рубахи со штанами, видимо, арестовали еще в конце лета, когда тепло было. Телеги трясло нещадно. Один из ссыльных сказал:
        - На сани пора пересаживаться.
        Слова услышал ездовой, обернулся.
        - Мы за вами выезжали, когда еще снега не было, путь-то далек.
        - А куда едем?
        - Увидишь.
        За день, с двумя остановками - покормить и напоить лошадей, - проехали около тридцати верст. Людям дали только воды.
        - Не сдохнете, - объяснил старший из стражей. - А и случится, беда невелика, поскольку вина каждого перед государем судом доказана. Нам бы по головам отчитаться, когда доставим, а живые или мертвые, нам без разницы.
        Жестко, а может, и жестоко. Как понял потом Алексей, через тридцать верст, суточный переход обоза, были тюремные избушки для этапов. Арестанты замерзли сильно, их трясло от холода, да еще железные кандалы на ногах как морозильники. В тюремной избе теплее, чем на улице, всех в одну камеру определили, дали котелок жидкой каши, естественно без мяса или масла. Повезло тем, у кого ложки были, их пускали по кругу. Есть хотелось сильно. Голодный человек мерзнет сильнее. В холода хорошо сало помогает. И съесть кусок, и лицо намазать, тогда не обморозишься. Ездовым и стражникам хорошо, у них шапки, тулупы, валенки. Алексей прикинул - от Хлынова до Перми добрых триста верст, десять дней пути минимум. Предположил, что доедут не все из ссыльных. Ноги подогнул, так теплее, попытался уснуть, так живность беспокоить стала. Изо всех щелей полезли клопы, стали кусать. Алексей голову приподнял, сотоварищей по этапу осмотрел. Все спят беспробудным сном. Неужели он один такой чувствительный? Кое-как уснул, а утром побудка. Дали воды и по куску хлеба. И снова в путь. К вечеру двое ссыльных начали сильно кашлять, их
знобило. А утром обнаружили одного из заболевших умершим. Все равно труп уложили на телегу. И обоз тронулся. Но чем дальше двигались, тем больше становилось снега. Временами ссыльным приходилось толкать телеги, помогая лошадям. К вечеру из сил выбились, к этапной избе к полуночи добрались. Ссыльные недовольны были, ругались, Алексей молчал. Зачем силы тратить на словесную шелуху? Их стенания и жалобы никто не услышит. Поел и спать.
        С трудом, отморозив щеки и благодаря бога, что не заболели, добрались до Лысьвы. На реке уже тонкий лед, но ехать опасно. Алексея до Перми не довезли, оставили в селе Верещагино, согласно разнарядке. Поместили в избу к старухе, под пригляд местного урядника. На следующий день урядник его к кузнецу отвел, где сняли кандалы. Только носивший на ногах эти тяжелые и холодные вериги поймет, как без них хорошо! Алексей два дня отсыпался и отогревался в избе. Работать не заставляли, государство через Приказы выделяло деньги местным жителям за постой и пропитание ссыльных. Немного, но с голоду не помрешь. В селе были еще ссыльные, с которыми Алексей быстро перезнакомился на перекличке. Каждое утро ссыльные были обязаны являться к уряднику и отмечаться. Не возбранялось работать, если кто желал, а заработанные деньги пускать на питание, одежду. Однако за побег карали сурово. Ловили почти всегда. Далеко ли уйдешь без оружия для защиты от диких зверей, запасов провизии, без денег и добротной одежды? Пойманных отправляли по суду на каторжные работы, благо - Урал рядом, а каменоломни всегда нуждались в
работниках, поскольку тяжелый труд не оставлял шансов выжить сколько-нибудь долго. Камни после обработки отправляли баржами в крупные города для строительства. Перспективы нерадужные, но Алексей сразу решил: по-теплому летом обязательно сбежит. Зимой невозможно, замерзнет в лесу, да и перехватят где-нибудь по дороге, их на Хлынов всего одна. А по снежной целине идти - лыжи нужны.
        Потому вел жизнь спокойную, размеренную. Сам присматривался, где подработать можно. Работа любая была необходима. Работа - это деньги, которые помогут добраться до Москвы. В том, что он туда стремиться будет, Алексей не сомневался. Цель у него теперь была - взять за горло сотника Хлыстова, притащить к царю или Языкову, пусть расскажет, как на самом деле было. Риск большой, если его не поймают по дороге, то в Москве. И тогда он ни до Хлыстова не доберется, ни до царя тем более. Но честь свою восстановить непременно надо, не трус он, не смалодушничал, на месте Алексея должен Хлыстов сидеть. Надо стиснуть зубы и выжить. Начал анализировать: что он может делать? Получалось - только воевать, воин он, никакими специальностями не владел. Не подросток уже, а придется к какому-нибудь мастеру в подмастерья идти, трудовые навыки приобретать. Стал после утренней переклички по дворам ходить, работой интересоваться. Сразу спрашивали:
        - Что умеешь? Чем славен?
        Да и не очень ссыльных жаловали, опасались. С трудом через месяц, когда почти все село обошел, нашел место подмастерья у печника. Печник для села - профессия уважаемая. Сложит печь плохо - та дымить будет, плохо тепло отдавать, замучается хозяйка щи варить либо кашу на плохой печи. А еще плохая печь дрова просто пожирать будет, а вместо тепла - дым один. Все это печник Афанасий в первый же день объяснил. А еще - подмастерье денег получать не будет, пока мастерством не овладеет. Самые тяжелые работы на нем: камни таскать, глину месить, за все - только еда. Согласился Алексей, выбора не было. Началась трудовая жизнь. Печи возводили летом, кладка высохнуть должна, а по зиме только ремонт. У кого из хозяев труба покосилась, у других от старости трещины по кладке пошли, дымить печь начала. Работы много, в каждой избе одна, а в больших хозяйствах и по две-три печи. Одна в доме для обогрева, другая на кухне для приготовления пищи. Не будешь же летом, когда жарко, еще и избу отапливать, чтобы хлеб испечь? Алексей к действиям печника приглядывался, что непонятно - спрашивал. Главная хитрость в дымоходах.
Хороший дымоход извилист, пока горячий дым по лабиринту идет, отдает тепло камням. И тяга сильная должна быть, иначе дрова в печи не гореть, а тлеть и дымить будут. Но не все секреты мастер выдавал, небольшими порциями. Да все не утаишь, Алексей рядом стоит, все видит, как ряды каменной кладки растут, а память у него отменная. Удивительно, но кладка печей Алексея заинтересовала, он интересовался каждой мелочью: почему глину из одного карьера берут, хотя глинистых почв вокруг полно, почему свод полукругом перекрывают? Старый мастер на все вопросы обстоятельные ответы давал, не скрывал. Для него Алексей - не конкурент. Окончится срок ссылки - и уйдет он из села. А, кроме того, мастер в солидных годах, опыт передать хочет. Молодежь более легким и прибыльным ремеслом заниматься хочет, так во все времена было. Печник - профессия тяжелая, грязная. Камни таскать, глину, раствор делать. Как ни бережешься, а одежда грязная, даже если в кожаном фартуке. После ремонта печи несколько дней сохнуть она должна, потом печник Афанасий сам приходил для первой топки. Сначала лучины разжигал, потом тонкие ветки. Печь
медленно прогреваться должна. Брось охапку дров сразу, и печь трещинами пойдет. Зато, если все правильно сделано, печь при малой закладке дров долго тепло отдает, печет и томит ровно, без пригаров. Вот тут мастеру почет и уважение и денежка, честным трудом заработанная. Алексей уже не голодал. В избах, где ремонт делали, мастера и подмастерье кормили. За трудами весна подошла, поздняя, как в этих краях бывает. Снег набух, проседать стал, потом лед на реке Лысьве трескаться стал, затем ледоход начался. А дороги развезло, непроезжие стали даже для одиноких всадников, не то что для саней, тем более подвод. Все, всякое передвижение остановилось. Дороги - извечная беда России. Да и то - расстояния такие, ни одной другой такой стране не снились в страшном сне. Как снег сошел, появились подснежники, за ними первые полевые цветы. От запаха раскрывающихся почек в лесу запах особый, птицы поют. У Алексея томление в груди, свободы хочется. Уж полгода, как не больше, минуло с той поры, как в немилость впал, сослан был в край отдаленный. Казалось - не жил здесь, а пережидал, прозябал. По лету сам печи класть стал
под наблюдением Афанасия. Старый мастер иногда поправлял, делал замечания, но в целом доволен был.
        - На кусок хлеба теперь всегда заработаешь, - сказал он.
        Алексей хоть завтра рванул бы в побег, в Москву, но понимал - не готов он. Денег нет. Договорился с урядником о том, что по деревням ходить будет, печи класть, не всегда на перекличках бывать. За то урядник десятину от заработка иметь будет. Согласился урядник. За полгода Алексей ничего предосудительного не совершил. А кроме того, видел: трудится Алексей в поте лица, вина хмельного не пьет, в кости и карты не играет, за бабами не волочится. Все бы ссыльные такие были. А еще плюс - со ссыльными дружбу не водит, стало быть, не злоумышляет. Как обманывался урядник! Алексей деревню за деревней обходить стал, и везде работа находилась. Где за труды курочку дадут, где масла, где денежку. Алексей уряднику десятину честно отдавал, не жульничал. Надо, чтобы урядник доверял, спокоен был. Тогда, если Алексей в побег уйдет, хватится его нескоро. Седмица, а то и десять дней форы будет, за это время он до Хлынова доберется.
        Все лето, когда для печников самый сезон, он трудился без устали. Ближе к осени посчитал заработанное - мало. У селян с деньгами туго, предпочитают расплачиваться натурой: рыбой, курочкой, яйцами, мукой. Лучше чем ничего, но все продукты недлительного хранения, в побег не возьмешь. Прикидывал варианты, а не получалось ничего толкового. Если пешком до столицы добираться, три месяца уйдет, а впереди зима. И получалось - еще на год остаться придется. Душа против такого решения протестовала, а разум говорил: терпи, не пришло время. Принял доводы разума, все же он современный человек, хоть не в своем времени живет, прагматичный, привык все действия наперед просчитывать. Да и подзабудут его в Москве, легче будет. Месть - она блюдо холодное. Тем неожиданней для Ивана Хлыстова отмщение будет. Считает - подлость совершил и все уже безнаказанно с рук сошло. Ан нет, заблуждается. Алексей хоть и христианин, а вторую щеку для удара подставлять не намерен. Зло должно быть наказано, тем более задета честь Алексея. Как немного позже оказалось, решение было правильным. Уже в октябре резко похолодало, и в средине
месяца ударили морозы, выпал снег. Уйди он в побег, зима застала бы его в самом начале пути. Тогда туго бы пришлось. Продолжал заниматься ремонтом печей, чтобы время убить и копейку заработать. Урядник к постоянным отлучкам привык, к тому же выгоду имел от Алексея. Иной раз он по десять дней уряднику на глаза не показывался и хоть бы нарекание получил.
        Из столицы слухи с опозданием на два-три месяца приходили, но пока ничего интересного для Алексея. Каких новостей он ожидал, сам не знает. Хлыстов всего лишь сотник, и произойди с ним что-либо, в Пермский край такие слухи не дошли бы.
        По весне пригласили его на новостройку, печи класть у купца, причем разворотливого, зажиточного. Сначала в поварне русскую печь возвел, как без нее пищу готовить? А потом и для избы. Алексей возьми да и предложи купцу:
        - Василий, а зачем тебе русская печь?
        - Разве другие бывают?
        - Ты еду готовить в избе будешь?
        - Для этого поварня есть и печь там.
        - Тогда голландскую надо. Места меньше занимает, а тепло хорошо отдает.
        - А сладишь?
        - А то!
        Голландскую печь Алексей в столице видел не раз, об устройстве догадывался, имея уже опыт кладки. Готовить в ней нельзя, зато экономная, по манерам европейским. Те грошовую выгоду не упустят.
        - Тогда делай.
        - За обе печи, что в поварне, что голландскую в избе, расчет звонкой монетой, - предупредил Алексей.
        Скривился купец. Но купеческую натуру знать надо. Если ни у кого нет, у него первого появится, будет чем перед товарищами похвастать. За хороших рысаков, да одной масти для парадной тройки, хорошие деньги давали. И все только для того, чтобы на Масленицу, когда гонки санные по льду устраивали, первым прийти. Тщеславен торговый люд, на что Алексей рассчитывал.
        - Согласен!
        По рукам ударили. Алексей печь класть стал. Ничего затейливого, только дымоход сложный, зигзагами, как лабиринт. Дым, охлаждаясь, все тепло камням отдает, по-научному, КПД выше. За неделю печь сладил, теперь две седмицы ждать, пока просохнет. Шамотная глина схватиться хорошо должна, сама в камень превратиться, тогда стоять многие года будет и не дымить.
        Через две седмицы снова в избу Василия. А здесь уже полы свежеструганные постелены, деревом вкусно пахнет. Сначала запалил приготовленные лучины - тягу проверить, немного своды прогреть. Потом мелко наколотых щепок подбросил, с полчаса их подбрасывал в огонь, прогорали быстро. А уж потом полено, как прогорать стало, еще два. Загудел огонь в печи, стенки прогреваться стали, да ровно, со всех сторон. Алексей рад, если печь равномерно прогревается, это показатель мастерства, стало быть, печник все правильно сделал. Вскоре от печи тепло пошло.
        - Василий, принимай работу.
        Купец вокруг печи походил, бока огладил, руку отдернул - горячо!
        - Надо же, в четыре раза меньше, чем наша, русская, а тепла не меньше.
        - И в комнате места больше, просторнее.
        - Верно.
        Купец доволен, деньги отсчитал, правда - медяками. Алексею все равно, лишь бы деньгами, а не натуроплатой. А потом и другие купцы да ремесленники, из тех, что поудачливее, побогаче, заказы делать стали. Алексей только рад, с утра до темноты трудился. Но в августе, в первых числах, решил - пора. Если еще потянуть, до зимы не успеет. Одежда на нем поизносилась, новую надо, но это уже в столице обновки купит, если голову не сложит. При встрече Хлыстов его зарубить может и заявит: беглого ссыльного убил. Потому появиться неожиданно надо.
        Алексей к уряднику пошел, немного денег дал, предупредил, что в дальние села-волости пойдет, две, а то и три седмицы его не будет.
        - Промышляй, пока тепло, - одобрил урядник.
        В принципе, против него лично Алексей ничего не имел. Дядька справедливый, строгий, так служба такая. Остальные ссыльные дурью в селе маялись, не зная, чем себя занять. Работал один Алексей. И ему хорошо, деньжат скопил, и уряднику прибавка к скромному жалованью.
        Рано утром Алексей из села вышел. Налегке, только в кармане узелок тряпичный с монетами. Отойдя версты на две, стоя на пригорке, на изломе дороги, обернулся. Выжил в ссылке, не чаял живым остаться, но повезло. И деньжат скопил, и профессию приобрел, хотя в будущем не собирался печником работать. Вздохнул, все же долгое время в селе пробыл. Дай бог, чтобы не довелось снова сюда вернуться в кандалах. Все, оборваны все нити, отныне он беглый ссыльный и надо поторапливаться. Шел быстро, временами на бег переходя. Все же работа печником, тяжелая физически, помогла держаться в форме. Еще один неожиданный плюс его занятий в ссылке. До вечера верст двадцать пять - тридцать одолел. Путь сюда, в Верещагино, он запомнил, хотя местность изменилась. Тогда снег лежал, холодно было, а сейчас деревья зеленые, трава-мурава по пояс, а где поля возделанные, рожь стоит уже желтая, скоро косить - убирать начнут. Вечером на постой к одинокой старушке в деревне попросился за полушку. Для бабушки и это деньги. К тому же поужинал - кусок хлеба, пара вареных яичек и сыто. Для его ситуации вполне неплохо. На полатях
почивал, на мягкой перине, чего давно не испытывал. Уснуть долго не мог, хоть и устал. Сам еще в Пермском крае, а мыслями уже в Москве. В Кремль, в стрелецкий полк, соваться нельзя. Домой к сотнику надо. Но не настолько он с Хлыстовым дружен был, чтобы в его доме бывать. Стало быть, проследить надо, а на это не один день уйти может.
        Утром сердобольная старушка молочком парным напоила с краюхой хлеба. Алексей поклонился старушке за приют и доброе отношение. И снова в путь. Главное сейчас даже не до Хлынова добраться, а до Нижнего Новгорода. От Хлынова до Волги путь кружной - по реке Вятке до Камы, а потом по Волге вверх, против течения. Долго и затратно. Пешком еще дольше. На коня денег нет, потому выбор невелик. Как наметил Алексей - пешком до Нижнего, а там на судно. На судне, водным путем, быстрее, чем пеши, и силы сбережет. А еще безопаснее. Если кинутся его искать, то в первую очередь на дорогах. Плохо, что оружия нет никакого, даже ножа. Ссыльным иметь оружие запрещалось. А без сабли, кинжала или ножа Алексей себя чувствовал неуютно. После полудня на небо с тревогой стал поглядывать: кучевые облака появились, грозя пролиться дождем. Затем и ветер поднялся. Понял: надо укрытие искать, иначе вымокнет, а обсушиться негде, да и запасной одежды нет. Хутор впереди показался, верста до него, не меньше. Бегом припустил. Уже подбегал, как первые редкие и крупные капли упали. Успел на крыльцо взлететь под навес, как ливень хлынул.
Алексей в дверь постучал, из-за которой испуганный женский голос:
        - Кто там?
        - Пустите от дождя укрыться.
        Женщина помедлила, видимо боялась. Но все же загремел запор, дверь отворили.
        - Заходи.
        Алексей зашел. И чего боялась? В избе нищета, даже домотканого половика нет, а сама средних лет и страшна, почти уродина. На такую не позарится никто. Алексей извинился за вторжение, уж больно погода скверная. Посидел на лавке, отдыхая. Через час ливень кончился, и он поблагодарил хозяйку, вышел. Похоже - зря. Дорогу развезло, пришлось по траве, что за обочиной росла, шагать. Опять плохо, трава мокрая, через полчаса сапоги влагу пропускать стали.
        Так, с мелкими неудобствами, зато с чувством свободы до Хлынова добрался за две недели. В городе останавливаться не стал, в лицо узнать могут. Единственно - к Пафнутию зашел. Тот, как увидел, ахнул.
        - Рад свидеться. По городу слухи ходили: в ссылку тебя определили, а ты здесь.
        - Правильные слухи. За честную службу меня сослали в Пермский край, да сбежал.
        Пафнутий осмотрелся по сторонам, не видит ли кто? Ссыльного у себя пригреть и не донести властям - чревато судом и тюрьмой. Алексей его понимал.
        - Бумага твоя цела? Не откажешься?
        - Цела, припрятал надежно. Бумагу отдам, а тебя не оставлю, прости. Я сам на птичьих правах здесь, да еще с семьей.
        - Я не осуждаю. Отдай бумагу, и уйду я.
        Пафнутий исчез во дворе, вернулся с листком бумаги, где его свидетельство записано, и с корзиной, в которой в рушнике каравай хлеба и несколько вареных яичек.
        - Все что могу!
        - И за это спасибо. Только о моем визите никому, даже супружнице.
        - Нешто я не понимаю? Удачи тебе!
        - Прощай!
        Глава 6. Месть
        И снова вьется грунтовка под ногами. Но повеселел Алексей, все же Хлынов он миновал благополучно. Однако расслабляться нельзя, время пока работает против него. Уже прошло две недели, как он не показывался на глаза уряднику. Тот торопиться не будет, договаривались на две недели, вдруг Алексей задержался? Подождет еще несколько дней, потом поднимет тревогу, в Пермь нарочного пошлет или сам поедет. Поиски начнут в крае, а не найдя, пошлют гонцов в Хлынов, Нижний, Москву. Выходит, две недели форы у него еще есть. Государев аппарат работает медленно, нерасторопно, но неотвратимо. Это как каток асфальтовый. Едет медленно, но если наехал, расплющит безжалостно, в блин тонкий. На постоялых дворах, что стоят на перекрестках дорог, останавливаться опасался. Если начнут искать, хозяин, трактирщики, половые сразу скажут: был похожий человек. Ночевал на хуторах, в деревнях. За постой и пропитание скромное платил медяками. От длительных переходов, от питания скудного похудел, хотя казалось - куда уж больше. В одном из сел, уже перед Нижним, волосы на голове постриг - «в кружок», как делали ремесленники. Еще
бороду остриг коротко, оправил. В зеркало посмотрел - внешность изменилась. Лицо худое, загорелое, прическа другая, признать трудно. Не доходя до Нижнего, на берег Волги вышел, поскольку там Желтоводская ярмарка шумела по летнему времени. Покупать не собирался ничего, но от многочисленных причалов ярмарки корабли речные уходили во все концы России и за рубеж: в Швецию, Германские земли, Англию, южные страны - Персию, Османскую империю. Несмотря на периодические войны с соседями, купцы не прекращали торговлю. Судно, шедшее в Москву, сыскалось быстро, за час. Купец заканчивал погрузку товара - тюков, бочек с воском, - собирался отчаливать. Алексей сговорился - доставить до столицы и с кормежкой в пути. Купец, он же владелец судна, взял недорого, но Алексей отдал последние деньги. Не жалел, лишь бы в столице оказаться. Полагал - знакомые приютят.
        Какое счастье - не идти пешком! Мимо берега проплывали, Алексей возлежал на носу судна, над ним холщовый навес, как защита от солнца и брызг. Кормили два раза в день - утром и вечером, готовя немудреную еду в котле на костре, все равно на ночной стоянке стоять. Дневное время экономили, весь путь приходилось встречное течение Волги, а затем Оки и Москвы-реки преодолевать. В помощь ветру, не всегда попутному, на весла садились корабельщики. Под команду кормчего дружно опускали весла в воду.
        - И - раз, и - раз! - разносилось над водой.
        Алексей знал, что в южных морях давно использовали косые паруса, позволявшие идти под встречным ветром галсами. А на Руси все еще использовали прямые. И только после вояжа посольства Петра многое в судоходстве изменилось.
        Без одного дня две недели на плавание ушло, Алексей сошел на берег в пригородах, где купец причалил у складов. Оно и лучше, пройдется, город посмотрит. Время к вечеру, хотелось есть, а еще где-то ночевать надо. Денег нет совсем, даже за ночлежку для всякого отребья полушку берут, так и той нет.
        Прошелся по городу. Не первый взгляд, ничего не изменилось. Помог две телеги с мукой у амбаров разгрузить, за что получил копейку. Сразу на постоялый двор пошел, перекусил, желудок уже сосал. Утолив голод, направился к Языкову. Все же рядом стояли за царским троном. Где дом его расположен, помнил. Слуга-привратник долго пускать не хотел.
        - Ты хоть знаешь, чей это дом?
        - Знаю. Ты доложи только - Терехов Алексей поговорить хочет.
        Слуга калитку обочь ворот закрыл, во двор не впустил. А вернувшись, сказал:
        - Господин мой гнать тебя в шею велел. С трусами ему разговаривать не о чем.
        Конечно, не распростертых объятий Алексей ждал, но поговорить-то Языков мог, ничем не рискуя. Или уже прознал, что Алексей из ссылки сбежал, не захотел общаться с беглым преступником, чтобы гнев государя на себя не навлечь? Видимо, нет у Алексея в первопрестольной знакомцев, желающих оказать помощь в трудную минуту. Пристанище на ночь нашел у рыбаков в шалаше на берегу реки на окраине столицы. Вопросов там не задавали, даже миску ухи налили, а утром кусок лепешки дали. Алексей понял: без денег, без еды и какого-нибудь угла на ночь он долго не протянет. Поплелся на торг, где был угол с ремесленниками, продающими свои руки: плотниками, каменщиками, амбалами. Кому какие-то работы нужны были, шли сюда. Алексей поспрашивал - где печники, ему показали. К мастеровым люди подходили, договорившись, уходили вместе. И Алексея наняли - голландку сложить в богатый дом. В доме он еще не был, но оценил возможности хозяина по одежде слуги. Осмотрел комнату, где печь класть надо.
        - А материалы где?
        - Кое-что на заднем дворе лежит, я покажу.
        Были только тесаные камни.
        - Дверца чугунная нужна, такое же поддувало, заслонка. А еще шамотная глина, целый воз.
        Слуга в затылке поскреб.
        - Не знал, а хозяин не сказал ничего. Я управляющего позову.
        Алексей объяснил, что еще нужно.
        - Сам купить сможешь? Я деньги Прошке дам, а ты выбери, только самое лучшее.
        - Не изволь беспокоиться, все высшего качества купим.
        Управляющий дал слуге узелок с деньгами.
        - За каждую копейку отчет дашь.
        Слуга кивнул, к воротам направился.
        - Стой, куда? - остановил его Алексей. - Разве мы в руках чугуняки тяжеленные унесем? Подвода потребна. В крайнем случае амбала с подводой нанять можно, но это уже тебе решать.
        - Тогда наймем. У хозяина возок есть, но не везти же на нем глину. Испачкаем, кнута отведаем.
        На торге продавалось все, что только за деньги купить можно. Для начала чугунные изделия купили, Прошка амбала нанял, на его телегу уложили. Потом воз шамотной глины. Ее Алексей долго выбирал - мял между пальцами, нюхал. Все как учил печник Афанасий. Глина, если ее мять, жирной быть должна, не рассыпаться в пальцах, а принимать любую форму. Прошка следил с удивлением.
        - Чего ее нюхать? Глина - она и есть глина, можно сказать, грязь!
        - Э, не скажи. Попадется сухая, хоть мочи ее, хоть нет, а затопишь печь - трещины пойдут, брак в работе.
        Но купили воз. А еще Алексей взял мастерок, все равно Прошка платил. Обе подводы к дому поехали, на передней слуга хозяйский восседал. А навстречу кавалькада всадников пронеслась, впереди Хлыстов. Алексей его сразу узнал, ненависть в душе вскипела. Хлыстов же в сторону телег не глянул, зачем на черный люд смотреть? А зря, погибель свою увидел бы, если узнал.
        Алексей клал печь не торопясь, тщательно. Даже если бы работал с утра, до вечера не успел. Ему перед уходом дали задаток. За несколько дней он впервые спал на постели в постоялом дворе. Поел жареной курицы. Хотелось вина, но дорого, ограничился кружкой пива. Утром снова на работу. Закончил кладку, проверил тягу. Управляющему сообщил, что печь высохнуть должна, минимум две седмицы, а лучше три, тогда служить долго будет.
        - Слышал, - кивнул управляющий. - Пришел бы ты через три седмицы, сделал первую топку, как положено. Конечно, за отдельную плату.
        - Договорились.
        Деньги никогда не помешают. Получил расчет за работу. Несколько дней можно о пропитании не беспокоиться. Переночевав на постоялом дворе, поутру направился к дому Хлыстова, бывал у него как-то раз. Сел в сторонке на лавочке, на дом не пялился. Что-то не торопится на службу сотник. Лишь около десяти часов, судя по положению солнца, распахнулись ворота, выехал Хлыстов, сразу коня в галоп поднял. На Алексея, сидевшего на лавке, внимания не обратил. Оно и к лучшему. Стало быть, не съехал в другой дом, не стережется, не чувствует опасности. Неужели совесть не мучает? Стрельцов из боя увел, предал ополченцев, оставив на убой бунтовщикам. А еще и Алексея оговорил облыжно. Как только таких земля носит? Обошел квартал. В задах дома сотника избенка стоит. Алексей хозяина выкрикнул, в калитку постучал. А вместо хозяина женщина пожилая вышла.
        - Чего стучишь? Нет хозяина, вдовая я.
        - Угол не сдашь?
        - С харчами?
        - Можно и так.
        - Сколько платить будешь?
        О цене сговорились, все равно вдвое дешевле вышло, чем на постоялом дворе. Алексей избу осмотрел. Оконце маленькой комнаты как раз на дом Хлыстова выходило.
        - Здесь обоснуюсь.
        - А рухлядь где же?
        - Не нажил еще.
        - Да и не наживешь. В твои годы мужики избы имеют, семью.
        - А кто сказал, что у меня семьи нет? Из Твери я, там семья, сюда на заработки приехал.
        Вечером Алексей вышел во двор, вроде свежим воздухом подышать. А сам к забору на задах, к щели приник. Место для наблюдения отличное, задний двор сотника - как на ладони. Слуг двое, один молодой, другой сильно в возрасте. А еще семейство у Хлыстова - супружница и двое сыновей, лет семи и десяти. Сотник поздно приехал, уже темнеть начало. Что хорошо, во дворе собаки нет. В избу вернулся, хозяйка Марфа спит уже, даже не обеспокоилась, не проснулась, когда он в свою комнатушку проходил. Все в масть, вопросов никаких задавать не будет. Утром у окна уселся. Сотник сегодня немного пораньше уехал. В принципе, до вечера делать нечего. Алексей на торг отправился, надо деньги зарабатывать. Господа благодарил, что надоумил в ссылке профессию приобрести, сейчас знания выручали. Ремонт печной трубы сделал. Работа не тяжелая, но опасная - на крыше. И никаких ограждений, сверзнешься невзначай - шею свернешь. Но свои две копейки к вечеру получил.
        В избе на полати улегся, стал обдумывать, что предпринять. Попытаться убить сотника можно. Но он мужик тертый, не куренок, которому шею свернуть что сплюнуть, за себя постоять сможет, тем более при оружии, которым хорошо владеет. За слабое место брать надо. На службу соваться нечего, там стрельцы из сотни Хлыстова, враз порешат, у самих рыльце в пушку. Значит, остается дом. И слабое место для Хлыстова - семья. Недостойно с женщинами воевать, да он и не собирался. Возьмет семью в заложники, а там и поговорить с сотником можно. А чтобы припугнуть, приготовит поджог. В Москве, как и многих городах того времени с деревянными постройками, пожары происходили часто. По царским указам в центре дома каменные возводить стали, но занималась этим знать, люди властные и богатые. Пиленый камень стоил дорого, простому люду не по карману.
        Начал продумывать детали, весь план. Кое-что вырисовываться стало. Следующим утром на торг отправился, купил в оружейной лавке хороший боевой нож, едва не в локоть длиной, затем у армянских купцов склянку земляного масла, как называли нефть в то время. Ее применяли для лечения больных суставов, втирали наружно. Кремень и кресало не нужны, в каждой православной избе лампадка масляная горит перед иконами. Для Алексея она источник огня, поскольку действовать надо будет быстро и помощников у него нет. Пригодился бы сейчас Пафнутий Ожерельев, да струхнул он. Одно дело сражаться под государевым стягом супротив врагов, а другое - помогать беглому ссыльному, так и самому на каторгу угодить можно, а то и хуже - на эшафот.
        День следующий Алексей назначил для акции. Дождался, когда сотник уедет, перемахнул через забор и к избе Хлыстова подошел. Из сеней молодой слуга вышел, столкнулись внезапно. Алексей к неожиданностям готов. Ударил под дых слугу, а когда тот согнулся, добавил замком из сцепленных рук по шее. Упал слуга, Алексей сразу ремень с него снял, руки назад заломил. Связав, поднял оброненное слугой полотенце, затолкал в рот вместо кляпа. Взвалил тщедушное тело на плечи, к хозпостройкам понес. Большие постройки у сотника: конюшня, амбар, дровяной сарай, подклеть для провизии - овощей, фруктов. Занес в дровяной сарай, на пол уложил, предупредил очухавшегося слугу:
        - Лежи тихо и останешься жив. Я не тать, с хозяина твоего должок взыскать пришел. Где второй слуга?
        А сказать-то пленный ничего не может, мычит.
        - Отвечай на вопросы. Слуга в доме?
        Кивнул пленный.
        - А супружница, дети?
        Опять кивок.
        - Второй слуга во двор выходит?
        Снова кивок.
        - Ноги тебе свяжу, не дергайся.
        В дровяном сарае куски веревок, видимо перевязывали охапки, когда с телег перетаскивали, для удобства. Связал ноги, иначе пленный во двор выйти может в неподходящий момент, все дело сорвет. Алексей вернулся к дому, встал сбоку от дверей. Рано или поздно второй слуга, что в возрасте, выйдет. Долго ждать не пришлось. Распахнулась дверь, прикрыв Алексея от слуги. Тот закричал:
        - Акинфий! Ты где! Тебя только за смертью посылать, бездельник!
        Алексей, как черт из табакерки, из-за двери выскочил, схватил ручищами за шею слуги, сдавил. Сбоку на шее сонные артерии проходят, сдави их, и человек сознание потеряет. Так и вышло. Обмяк слуга, заваливаться начал. Алексей тело подхватил, чтобы не упал, шума не наделал, в дровяной сарай повлек. Уже уложив на пол, руки и ноги связал, старым тряпьем рот заткнул.
        - Ну, вам двоим не так тоскливо будет, только лежать тихо. Будете шуметь, языки отрежу.
        Алексей не был человеком кровожадным, но доведись сейчас, убил бы. Дошел он до грани. Его оболгали и предали, и он пощады никому не даст, жалеть не будет. Перебрался через забор, взял склянку с нефтью, вернулся во двор сотника. Через приоткрытую дверь движение в доме слышно, разговоры. Пора! Время даже не идет, а летит. Не дай Бог, сотник раньше времени вернется, сорвется план. Склянку пока в сени поставил, сам в избу вошел. На него мальчуганы уставились, потом старший сказал:
        - А тятеньки нет.
        И сразу закричал:
        - Мамка, у нас гость незваный, иди встречай!
        На крик супруга сотника вышла, удивилась сильно.
        - Ты к кому? Сейчас слуг крикну.
        - Не стоит, они оба связаны. Бери детей, иди в спальню.
        - Да как ты смеешь? Ты знаешь, кто мой муж? Да он тебя…
        - Заткнись, не то мальцам худо сделаю.
        В глазах супружницы испуг мелькнул.
        - Меня Алексеем Тереховым звать. Не говорил муж? По облыжному обвинению твоего муженька меня в края дальние сослали, а я убег. Так что мне бояться уже нечего, вам бояться надо. А ну быстро в комнату!
        Дети к матери кинулись, за юбку схватились. Она в комнату прошла, за ней Алексей. Комната о двух окнах, но они маленькие, чтобы зимой холод не пропускать, через них не вылезти во двор.
        - Сидеть тихо, не кричать, тогда вреда не причиню.
        Алексей за порог шагнул, собираясь дверь прикрыть, а супружница спросила:
        - Ты убить его хочешь?
        - Видно будет.
        Алексей взял табуретку, ножку в ручку двери просунул. Теперь из комнаты никому не выйти. Вышел в сени, взял склянку с нефтью, на лавку в красном углу, где иконы висели, поставил. Руку протянул, лампадку снял, рядом со склянкой поставил. Теперь стоит опрокинуть рукой лампадку и склянку, начнется пожар. Нефть водой не потушишь, сгорит изба. Но Алексей уже твердо решил не отступать и никого не жалеть, его никто не пожалел - ни сотник, ни царь.
        Алексей вернулся в дровяной сарай, проверить: как там пленники? Пожилой вертелся ужом, пытаясь освободиться от пут.
        - Зря дергаешься.
        Алексей взял еще веревку, стянул ею между собой уже связанные руки и ноги пленника, согнув тело пополам.
        - Неудобно? Сам виноват. Лежал бы спокойно, не испытывал мое терпение. Я сегодня не в настроении, могу сделать больно. Ты меня понял?
        Надо за пленниками периодически приглядывать, иначе быть беде. Алексей в избу вернулся. Из-за дверей комнаты, где сидела с детьми супружница сотника, доносился тихий плач. Алексей уселся на табуретку за дверью. Если сотник войдет, он не сразу Алексея увидит, его дверь прикроет, и Терехов окажется за спиной Хлыстова. Позиция удобная. Время тянулось медленно. Часа через два Алексей вышел во двор, осмотрелся, размялся. По улице, по мостовой, крытой дубовыми плашками, прогромыхали подводы. Звуки привычные. И снова в избу, на табуретку. Хорошее жилье у сотника, просторное, пятистенка. Не в самом центре Москвы, но долго ли на лошади добраться? Алексей проверил, легко ли выходит нож из ножен. На кухню прошел, нашел кусок сала, лезвие протер, чтобы беззвучно из ножен выходило. Сходил в конюшню, нашел вожжи - новые, крепкие, в избу принес. Сотника связать надо будет, он единственный, кто может отпор дать. Кроме того, от него можно ждать любого подвоха, а словам и обещаниям верить нельзя. Чтобы убить время, Алексей избу обошел. В одной из комнат нечто вроде кабинета. На столе чистые листы бумаги,
чернильница, очиненные перья. Алексей бумагу и письменные принадлежности взял, принес в первую комнату, где засаду сделал.
        Из-за двери, где супружница с детьми сидела, попросили:
        - Дети есть хотят.
        - Могу хлеба с поварни принести.
        - Им бы каши сварить и дать, привыкли.
        Алексей молча поднялся, принес из кухни каравай хлеба и кусок сала, которое ножом на пластинки нарезал. Открыл дверь, отдал женщине хлеб и сало.
        - На поварню не выпущу, не взыщи.
        И дверь запер, хотя женщина протестовать начала. За дверью притихли. Видимо, есть стали. Голод не тетка, пирожка не дает. А наевшись, попросили пить. Чтобы не ходить лишний раз, Алексей принес сразу целое ведро. Наконец стало темнеть, хотя летом солнце заходит поздно. В ворота стук раздался, хозяин приехал. Слуги должны ворота отворить. Алексей думал недолго. Если не открыть, сотник через забор перелезет, но сразу насторожится - где слуги? Побежал открывать, глядишь - в темноте Хлыстов не сразу поймет, кто перед ним. Молча ворота распахнул, сотник коня тронул, въехал во двор. Алексей быстро ворота закрыл. Сотник с лошади спрыгнул, пошатнулся.
        - Акинфий, помоги!
        Алексей поближе подошел, на него винным духом зашло. Ага, набрался сотник до поросячьего визга, сам бы не дошел, хорошо - лошадь дорогу к дому знает, привезла. Алексей помог сотнику в избу войти, в комнату завел, отпустил. Сотник с размаху на пол упал, издав грохот изрядный и поток ругательств.
        - Акинфий, пес шелудивый! Ты что, придержать не мог, усадить!
        Алексей нагнулся, пояс с саблей расстегнул, в сторону отбросил. Потом Хлыстова поднял, на лавку усадил. Для отрезвления, а еще от злости влепил ему две пощечины - справа, слева. Голова сотника моталась, но взгляд стал более осмысленным. Вперился глазами в Алексея, потом рукой махнул.
        - Сгинь! Ты в ссылке, а может, и сдох уже.
        - Живой я! Специально к тебе пожаловал. Не ждал?
        Не сдержался Алексей, врезал кулаком в подбородок. Сотник головой о стену сзади ударился, с лавки на пол сполз. Пьяному много ли надо? Алексей связал Хлыстову руки и ноги. Так спокойнее. Сам рядом уселся, ждать, когда немного протрезвеет. А сотник храпеть стал, как у супружницы под боком. Ну что ты будешь делать, не получится разговор с пьяным, надо ждать, пока протрезвеет. Алексей рядом со связанным сотником уселся, оперся о стену и незаметно сам задремал. Проснулся от движения рядом. В комнате почти темно, только лампадка едва светит. Сотник дергался.
        - Ирина, воды подай, пересохло во рту!
        Ага, в себя пришел, во рту сушняк. Алексей сходил на кухню, принес ковш воды, приподнял голову, дал напиться. Сотник половину ковша опростал, а вторую часть Алексей на лицо ему выплеснул. Сотник выругался.
        - Ты в состоянии соображать?
        Хлыстов икнул, попытался сесть.
        - Какая сволочь меня связала?
        - Сволочь - это я, Терехов.
        Хлыстов все же сел.
        - Терехов? Думал, привиделось. Убьешь меня теперь?
        - Вину свою осознал?
        - Нет на мне вины!
        - Как же! Ополченцев бросил, фактически на смерть обрек, а мирных жителей - детей, баб - на плен, а скорее всего рабство в чужой стране. И язык у тебя поворачивается говорить, что вины нет? Тогда зачем воеводе Хлыновскому сказал, что это я с ополченцами и ратниками из острога струсил, с поля боя сбежал? Я за то оболган облыжно, в ссылку сослан царем, урон чести понес.
        - Не говорил я ничего!
        Алексей влепил пощечину.
        - Хоть тут не ври. Свидетелей нет, мужем до конца будь. Думаешь - сгинули все в том бою, против тебя обвинителей нет? Я еще живой, ратник из Кунгура остался, раненый, но у меня его показания есть, подписаны собственноручно. Полагал - мертвые сраму не имут? Ан не все полегли. Наверное, есть высший суд!
        Алексей палец вверх поднял, к потолку, намекая на Господа.
        - А еще и царь, как помазанник божий, и он нас рассудит.
        - Коли так дело обстоит, все отрицать буду, не докажешь ничего.
        Сотник голову от Алексея отвернул. Остался последний аргумент, если Хлыстов свою жену и детей любит - подействует.
        - Как думаешь, где слуги твои?
        - Убил?
        - Я не настолько кровожаден, по себе не меряй. В дровяном сарае, оба связаны, но невредимы. А жена и мальчонки твои?
        Глаза сотника забегали по комнате, уперлись в дверь спальни, прикрытую ножкой табуретки за ручку дверную.
        - Там?
        - Там, с утра еще. А теперь голову вправо поверни. Видишь лампадку на лавке?
        - Вижу. А почему она не перед иконами?
        - Рядом с лампадкой склянка стоит, в ней земляное масло. Знаешь, для чего его используют?
        - Греческий огонь?
        - Угадал. Сейчас руки развяжу, и ты все сам напишешь, как на самом деле было. Откажешься, сожгу избу с тобой вместе и семьей. Сам знаешь, мне терять нечего. Я беглый ссыльный ноне. Не оправдаюсь перед царем, в лучшем случае на каторгу попаду.
        - Круто!
        От услышанного Хлыстов вмиг протрезвел. Ситуация не в его пользу. И сколько он ни размышлял, выхода не находил, спросил только:
        - Мои точно там?
        - Точно.
        Алексей подошел к двери, вытащил ножку табуретки из ручки, распахнул дверь. А за нею супружница стоит, бледная. Мальчонки спят на кровати, она от разговора проснулась, видимо подслушивала. Женщина шаг вперед сделала.
        - Иван, это правда, что он сказал?
        Голос ее прервался от волнения. Тяжело ей было осознать, что муж, доселе уважаемый сотник, вдруг не тем человеком окажется, рядом с которым жила, от которого родила и воспитывала сыновей, носителей и продолжателей фамилии. Хлыстов же оказался героем дутым - струсил, сотню из боя вывел, бежал, спасая жизнь. Мало того, оказался человеком подлым, за свой низменный поступок другого обвинил, что до конца бился. Женщина, широко открыв глаза, смотрела на мужа, ожидая ответа. Хлыстов повернул голову к Алексею.
        - Убери ее отсюда, смотреть не могу, тяжело, как перед Матерью Божьей.
        - И божий, и царский суд еще впереди, отопьешь свою чашу до дна. Почувствуешь, через что я прошел. Но ты за свою вину страдать будешь, а я два года потерял. Садись и пиши!
        - Руки развяжи и убери ее.
        Алексей женщину деликатно в комнату подтолкнул, дверь запер. Развязал руки Ивану, тот прыгнул на связанных ногах к столу, как заяц. Скок - скок - скок. Алексей сбоку зашел, подвинул лист бумаги, чернильницу. Ох, зря он подошел, знал ведь, что Хлыстов гнилой мужик, подленький, пакости от него ожидать надо. Сотник к перу потянулся, и вдруг резкий удар кулаком в живот. От сильной боли Алексей согнулся, а сотник еще раз ударил. Иван вскочил, бросился на Алексея, а ноги связаны, шага или прыжка не получилось, на Терехова рухнул. Оба упали на пол. Сотник левой рукой Алексея за горло схватил, а второй по поясу шарит, пытаясь до ножа добраться. Несколько секунд Алексей в прострации пребывал после ударов, но пришел в себя. Надо за жизнь бороться, иначе сотник или задушит, или зарежет, если до ножа доберется. Алексей правой рукой за руку сотника схватился, пытаясь ослабить хватку, пальцы левой руки растопырил и ударил ими в глаза Хлыстову. Один из пальцев точно в глаз угодил. Взвыл сотник, обеими руками за лицо схватился, из-под пальцев его кровь по щеке потекла. Алексей нож нащупал, вырвал из ножен,
всадить в брюхо сотника хотел, но в последний момент передумал, ударил в ягодицу, потом извернулся и еще два удара в бедро нанес. Сотник ему живой нужен, чтобы показания на суде или царю дать. Если Алексей его убьет, скажут - месть, а доказательств не будет. Сотник ослаб как-то сразу, о борьбе уже не думал. Алексей сбросил Хлыстова с себя, вскочил и ну пинать его ногами! Синяки будут, но не сдохнет. Сотник вопить стал:
        - Убивают!
        Супружница его в дверь кулаками стучать начала.
        - Угомонитесь!
        Алексей ножом кафтан на сотнике разрезал, задрал рубаху, от исподнего полосу отрезал, от подола. Перевязал раны на бедре, чтобы кровотечение остановить. Потом за ворот сотника взял, усадил на стул, ткнул пальцем в бумагу.
        - Пиши, тварь! Иначе на полосы порежу, но своего все равно добьюсь.
        Алексей кольнул острием ножа сотника в правый бок. Хлыстов вздрогнул, голову в плечи втянул, за перо взялся. Алексей сзади зашел, так сотник удар неожиданный, подлый не нанесет.
        Хлыстов писать начал. От окровавленных пальцев пятна на бумаге. Алексей рушник взял, бросил на стол.
        - Руки вытри.
        Заляпанный кровью лист скомкал, бросил на пол. Видимо, сломался сотник, руки послушно вытер, взял новый лист.
        - Пиши как было, я перечитаю. Если соврал, переписывать будешь.
        Сотник писал медленно, практики мало, в стрелецком полку для этого писарь есть. Но все же лист с двух сторон исписал. Алексей бумагу взял, перечитал.
        - Переписывай. Ты пишешь, что команду уходить подал воевода. Он мертв, иначе бы объявился. На павшего на поле брани вину валить - последнее дело. Кроме того, сотня стрельцов подчинялась тебе, а не Оконешникову. Если суд или царь читать будут, не поверят.
        Хлыстов возражать не стал, принялся переписывать. Осознал: если до расследования дойдет, стрельцов опросят, все укажут - приказ Хлыстов отдавал. И тогда вранье будет свидетельствовать против сотника. Ждать пришлось долго. Мало того, что сотник писал медленно, так еще каждое слово обдумывал, чтобы обтекаемо получилось. Кому охота против себя доводы приводить?
        Алексей вновь перечитал бумагу. Уже приемлемо. Руки сотнику связал, чтобы нападения не случилось. А за окном уже светать начало. Алексей на лавку уселся, раздумывать стал. Как пробиться к царю, не дав отбить Хлыстова? Задача сложная. В Кремль Хлыстова поведешь, стрельцы вступятся, силой оружия освободят. Надо похитрее сделать. Если Хлыстова оставить в избе, пусть и связанного, стрельцы сюда прискачут и освободят, как и семью. Надо Хлыстова за город вывезти и спрятать, а потом самому в Кремль. Но закавыка есть, его в лицо и стрельцы знают, и придворные, к царю близко не подпустят. Небось уже Милославский и его вороватая команда в курсе, что Алексей из ссылки сбежал. К царю подойти можно, только изменив внешность. А как? Нищим одеться, в рубище? Стрельцы дальше ворот в Кремль не пустят. Стоп! Мысль мелькнула. Внутри кремлевских стен действующие монастыри есть. Переодеться монахом надо. Царь богобоязненный, к священникам, монахам и послушникам уважительно относится.
        Но сейчас - вывезти из города Хлыстова. У городских ворот стража, на связанного сотника внимание обратят. Вином напоить до бесчувственного состояния!
        - Где вино? Любое - хлебное лучше.
        - На поварне.
        Алексей вино хлебное, считай - самогон, на кухне отыскал в штофе.
        - Открой рот! Похмелишься!
        Хлыстов заподозрил неладное, зубы сжал, но Алексей сунул лезвие ножа между зубов, слегка повернул, в образовавшуюся щель влил сразу две трети бутылки. Штоф по современным меркам вмещал 0,75 л жидкости. Оставшуюся часть вылил на одежду сотника. Дух спиртной по всей комнате поплыл. Через четверть часа Хлыстов опьянел сильно. Еще от вчерашнего не отошел, а тут новая порция, да изрядная и без закуски. Алексей во двор вышел, лошадь стояла у конюшни нерасседланной. Пожалел Алексей животину, всю ночь не расседлана и не кормлена. Седло потерпеть придется, а покормить надо. Из конюшни торбу с овсом принес, мундштук железный изо рта кобылы вытащил, торбу на морду повесил. Лошадка сразу овсом захрустела.
        Алексей в дом вернулся, сотника под руки и на плечи, Хлыстов не шевелится, только дышит шумно. Вынес сотника во двор, с большим трудом в седло усадил. А Хлыстов то на шею лошади упадет, то в сторону сползти норовит. Алексей куском веревки под брюхом лошади ноги сотника связал, руки развязал. Сотник качается, глаз не открывает, а уж запах! Алексей торбу с овсом с лошадиной морды снял, принес ведро воды. Кобыла в несколько минут его опростала. Алексей взял ее под уздцы, вывел со двора, ворота аккуратно закрыл. Прохожих еще не было, рань. Накинул поводья на острие заборной доски, сам бегом в избу. Лампаду с лавки к иконам поставил, потом из дверной ручки ножку табуретки вытащил. Зачем семью взаперти держать? Он избу сотника покидает и никогда сюда уже не вернется. Склянку с земляным маслом подхватил, во дворе в торбу ее опустил, за ручки торбы на заднюю луку седла приспособил. Пора теперь. Взял лошадь под уздцы, направился к выходу из города. У городских ворот уже очередь из подвод - в столицу въехать. В основном селяне с овощами да молочком, яйцами, мясом на городские базары. Стражник сотника
увидел, осклабился, у Алексея спросил:
        - Заболел, что ли?
        - Если ты столько бормотухи выпьешь, тоже заболеешь.
        Старшина подошел, запах хлебного вина в нос ему ударил.
        - О! А куда ты его везешь?
        - Знамо дело, на дачу, пусть в себя придет.
        - Правильно, негоже, чтобы его в таком виде видели.
        В общем, миновал ворота и стражников легко. Сначала вел лошадь с Хлыстовым в седле по дороге. Как появился густой лес, завел лошадь подальше от опушки, Хлыстова с седла стащил, усадил спиной к большому дереву, привязал. Узлы проверил, подергал - прочно ли? Если сотник освободится и уйдет, весь план сорваться может. К седлу лошади, за луку, веревку привязал, а железный мундштук из рта вытащил. Другой конец веревки к дереву привязал. Лошадь теперь травку щипать может, правда, на расстоянии равном длине веревки. Сам в город вернулся. И сразу в первую же церковь, как раз заутренняя служба кончилась. К служителям присмотрелся. Похоже, один дьячок подходит. Подошел к нему, уважительно батюшкой назвал. Лесть, она нравится всем, хуже не будет.
        - Батюшка, простите, имени вашего не знаю.
        - Зови Георгием.
        - В честь Победоносца, значит. Прямо в самую точку. Солидность у вас вижу, основательность.
        Дьячок приосанился.
        - Посоветоваться с вами хочу. Да не здесь, народу много. Может, в харчевню пойдем или на постоялый двор? За трапезой и поговорим. Я плачу.
        На утреннюю службу и миряне, и служители на пустой желудок ходят. Дьячок, как и Алексей, голоден был, сразу согласился.
        - Идем, сын мой. Я даже место недалече знаю, где вкусно кормят и недорого.
        Оказалось - трапезная при постоялом дворе. Поскольку пост был, дьячок заказал кашу без мяса, пирожки с луком, узвар. Алексей, чтобы не смущать дьячка, то же самое, только еще кувшин вина.
        - Батюшка, вам налить?
        - Не откажусь, его и монаси приемлют.
        Алексей себе половину кружки, а дьячку полную. Выпили, но Алексей только глоток сделал. Во время еды он подливал и подливал дьячку. Почти весь кувшин на него ушел. Дьячок захмелел сильно, нос красный сделался.
        - Давайте, батюшка, я вас до дома провожу.
        - Да, не откажусь, устал я что-то.
        Алексей бережно, под руку, почти на себе волоча, довел дьячка до избы, внутрь завел, раздел, на лавку уложил. Дьячок уснул сразу. Алексей же на себя черный подрясник одел. Он широкий, на любую фигуру подойдет. На голову черный клобук нацепил, к маленькому зеркалу подошел. Ну, вылитый священник, вот только креста не хватает. Снял с дьячка, на себя нацепил. Если получится все, как задумал, обязательно вернет. А уж коли схватят его, пусть простит священнослужитель. Не корысти ради, для дела позаимствовал. Спешным шагом к Кремлю направился. Проходил через ворота Троицкой башни, а оттуда до царских покоев недалеко. Стрельцы на воротах в его сторону даже не глянули. Вот что значит маскировка. Однако в сан его не посвящали, рукоположения не было, а за то, что облачение чужое одел, могут вздуть по первое число. Алексей сейчас поговоркой руководствовался: «Снявши голову, по волосам не плачут». Если государь ему не поверит, за побег из ссылки по уложению - каторга, а то и смертная казнь. Государь и так его всех милостей лишил: чина, звания, свободы. Терять, кроме головы, уже нечего. Но Алексей надеялся,
если уж совсем худо будет, воспользоваться в последний момент артефактом. Честь - это серьезно, но голова одна. Теперь вопрос: царь в Кремле, в Теремном дворце или в Измайловской слободе? В общем-то он и в Александровском мог быть, которое основал еще Василий III, отец Ивана Грозного, сделав там царскую резиденцию. Не выпуская из вида входы, где государь появиться мог, Алексей болтался по Кремлю битых пару часов. Ходить просто так - подозрительно. Но вот сменили и усилили стрелецкие караулы, как всегда перед прибытием царским бывает. Алексей поближе подошел. Как бы не опоздать. Царский возок подъедет, минута - и он во дворике скроется, куда Алексея не пустят. Времени, чтобы к царю подбежать, обратиться, очень мало. Показалась конная стража, что перед царским поездом всегда скакала, освобождая путь от зевак или телег. Вот возок, запряженный четверкой. Алексей собрался, и как только возок остановился, кинулся к нему, путаясь в длинном подряснике. Как бы на ногах удержаться, не упасть позорно. Федор Алексеевич сошел не спеша, но сам, без помощи стрельцов или рынд. Алексей подбежал, рухнул перед царем на
колени.
        - День добрый, государь Федор Алексеевич! Не вели казнить, изволь выслушать.
        Купился царь на одеяния Алексея, черные, церковные. Улыбнулся широко, молвил:
        - Говори.
        Алексей клобук на землю сбросил, подрясник стянул. Стрельцы и рынды в изумлении застыли. Не тронулся ли умом священник, раз разоблачаться вздумал? Предстал перед государем Алексей в своем старом стрелецком кафтане, в бытность, когда сотником был. В глазах царя узнавание, улыбку с лица стер.
        - Алексей? - как выплюнул.
        - Оговорил меня Хлыстов. Удели минуту.
        Алексей рванул из-за пазухи два листка, один Хлыстова, другой Ожерельева с показаниями.
        - Хлыстов сам свою вину признал, о чем описал.
        - Хм, что мы здесь стоим? Пройдем во дворец, тяжело мне стоять, тебе ли не знать?
        Поднялись в царские покои. По пути рынды Алексея от государя оттеснили. Пусть так, лишь бы выслушал его царь. Царь в кресло уселся, тут же писарь подскочил. Не царское дело бумаги читать. Государь распорядился:
        - Чти!
        Писарь четко и внятно зачитал сначала показания Хлыстова. Среди рынд и придворных ропот поднялся. Писарь за второй лист взялся, дочитал.
        - Кто такой этот Ожерельев? - задал вопрос Федор Алексеевич.
        - Единственный из уцелевших ратников из острога Кунгурского, в Хлынове у родни обитает ныне.
        - Тогда сотника желаю выслушать.
        - За городом он, пьян вдрызг.
        - Доставьте перед очи мои. Немедля.
        Алексей попятился, вышел из зала, за ним стрельцы. Спустились по лестнице, а к дворцу уже полковник стрелецкий Головатов бежит. Видимо, успели сообщить.
        - Ты государю нажаловался?
        - Правду сказал.
        - Ах, как не вовремя! Где Хлыстова найти?
        - Дай коня и сопровождающих, доставлю.
        Головатов и коня оседланного Алексею предоставил, и двух конных стрельцов в сопровождение. Посматривал при том на Алексея он подозрительно, враждебно даже. Понятно, напел ему Хлыстов о предательстве Алексея. К тому же Алексей наказан, в ссылке должен быть. А он снова в Кремле, да еще лошадь ему подай! А за какие такие заслуги? Алексей полковника понимал, быстро слишком Терехов вверх взлетел благодаря знакомству с государем, для Головатова предательство новоиспеченного придворного было закономерным финалом карьериста. Полковник не знал всей горькой правды, ему простительно.
        Алексей в седло взлетел, непростительно государя заставлять ждать. Сам впереди скакал, за ним стрельцы. Вроде, и сопровождение в помощь, а на конвой похоже. Добрались до леса, один стрелец остался коней приглядывать, второй стрелец с Алексеем пошел. Когда одни остались, стрелец сказал:
        - Я ведь в той сотне был, что из-под Кунгура ушла.
        Алексей остановился, всмотрелся в лицо. И правда - внешность знакомая, однако изменился за два года, борода пышнее сделалась, морщины появились.
        - Ты, Терехов, стрельцов не вини. Хлыстов приказ отдал, мы думали - ушли все, ополченцы и жители. Это уже под Хлыновым понятно стало, но Хлыстов молчать приказал, де кнутом пороть будет и из полка выгонят. Я служить под его началом не стал, перешел в другую сотню.
        - Головатов знает?
        - А кто ему скажет?
        Вышли, немного поплутав, к связанному Хлыстову. Ночь да половина дня да выпитое оказали свое дело, обмочился сотник. Запашок от него шел отвратительный - перегаром и мочой разило. Стрелец поморщился.
        - Дерьмом был, таким и остался.
        - Лошадь его от дерева отвяжи, надо подсадить.
        Сотник от выпитого уже отошел, но штормило его, соображал туго. Сотника с большим трудом вдвоем на лошадь усадили. Чтобы не упал, снова ноги связали, пропустив веревку под брюхом лошади. Стрелец кобылу в поводу повел. В таком порядке и скакали. Алексей впереди, за ним стрелец, державший в поводу лошадь сотника, замыкал кавалькаду еще один стрелец. В Кремль въехали. Стрелец, что сзади держался, сказал:
        - Переодеть бы его, все же к государю идет.
        - Перебьется, пусть царь видит, какие у него слуги.
        Стрельцы у дверей пропустили без задержек, а рынды у дверей царских покоев запротестовали:
        - Как можно в таком непотребном виде?
        Алексей пререкаться стал, говоря - государь приказал доставить срочно. На шум из дверей выглянул старший рында. Скептически Хлыстова осмотрел.
        - Ты хоть что-нибудь соображаешь? Говорить можешь? - спросил он у сотника.
        - Вполне.
        От скачки, от ветра сотник немного в себя пришел, стоял твердо, не раскачиваясь и не делая попыток упасть.
        - Тогда заходите, государь задержкой недоволен.
        Старший рында дверь открыл.
        - Сначала ты, - ткнул он пальцем в Хлыстова.
        За сотником Алексей вошел, рында дверь прикрыл. Хлыстов сразу на колени упал.
        - Виновен безмерно, государь! - вскричал он.
        До царя похмельный, и не только, дух дошел. Федор Алексеевич поморщился. Пьяниц он не любил.
        - Сам бумагу с признанием писал? - спросил государь.
        - Сам, но под давлением. Он моих детей и супружницу запер, в заложниках держал!
        Хлыстов обернулся, рукой на Алексея показал.
        - А теперь по сути. В глаза мне смотри и ни слова лжи.
        Царь вперился глазами в лицо сотника.
        - Шел еще бой, когда ты приказ уйти сотне отдал?
        - Виноват! Темно было, подумал - прошли уже ополченцы и жители.
        - И шума боя не слышал? Кричали же наверняка, звон оружия был?
        - Было! Думал - бунтовщики острог штурмуют.
        - Ты же говорил - горела крепостица?
        - Видит Бог, горела.
        - И воины, и жители из нее уже ушли, зачем басурманам ее штурмовать?
        - Виноват!
        Хлыстов ничком упал в полном покаянии. Царь встал, приказал старшему рынде:
        - Приведи двух-трех стрельцов из его сотни.
        Рында вернулся буквально через несколько минут, с ним три стрельца.
        - В походе на Кунгур были?
        - Были, государь, под его водительством. - Один из стрельцов на Хлыстова указал.
        - Как дело было?
        - Как крепость гореть начала, мы из ворот конно выехали по уговору с воеводой. Сделали залп из пищалей по бунтовщикам. На нас конные кинулись, много. В темноте и не сосчитать. Сотник приказ отдал - уходить на рысях.
        - А ратники из Кунгура и ополченцы Хлыновские где были?
        - Бились.
        - За службу спасибо, идите.
        Стрельцы в поклоне согнулись, попятились и вышли.
        - Верил я тебе, Хлыстов. А ты напраслину возвел.
        Царь прошелся перед креслом, деревянным, резным. Трон в другом месте стоял, при гербе.
        - Что же мне с тобой делать, Хлыстов? - размышлял царь вслух.
        Или надеялся, что Терехов подскажет? Алексей молчал. Он еще беглый ссыльный, в суде свидетельствовать права не имеет, да и не простой суд сейчас, государев. Выше его в России нет ничего. Разве только Божий.
        - Звания и чина лишаю тебя, Хлыстов, за лжесвидетельство против боевого собрата. А за трусость и предательство в бою пойдешь на каторгу на три года! - вынес царь вердикт.
        - Пощади! - вскричал Хлыстов.
        Выжить на каторге три года - малореально. Условия содержания тяжелые, пища скудная, а камень на каменоломне рубить - хуже раба на галере.
        - Милость являю, семью твою в ссылку не направлю и пансион дам. А сейчас пошел прочь!
        Рынды под руки Хлыстова подхватили, вытолкали! Бывший уже сотник кричал, прося милости, но царь не слушал. К Алексею повернулся. Прощения за ошибки или несправедливости монархи никогда не просили у подданных, это ниже достоинства помазанников божьих. Но и вину загладить надо. Поторопился государь, выслушав только одну сторону, решение в гневе принимал, а сильные чувства - гнев, ненависть, они плохие советчики.
        Государь молвил:
        - Опалу с тебя снимаю, ноне не ссыльный ты. Но и за троном стоять советником быть не дозволяю. Сотником вместо Хлыстова пойдешь. А за время неправедной ссылки жалованье получишь. А это от меня.
        Федор Алексеевич с пальца своего перстень снял, протянул Терехову. Взял драгоценную вещицу Алексей, на свой палец надел. Немного туговат перстень, да златокузнецы подправят.
        - Иди служи так же верно и честно, как до того делал. Зря я навету поверил, ведь допрежь верил тебе.
        - Не подведу, государь.
        - Ступай, дел много у меня.
        Алексей поклонился и вышел. Старший рында, бывший в комнате, разговор слышал, злорадствовал. С рындами Алексей дружен не был, они считали - возвысился не по заслугам. А ныне упал. Из советника, за троном стоящего, в сотники вернулся. Да в России сотников этих сотни, невелика должность. Как Алексей полагал, известия тут же по дворцу разлетятся, по челяди. Получилось даже быстрее. Алексей вышел на площадь, а стрельцы уже тянутся перед начальством, глазами едят.
        - Дозволь поздравить, Алексей! - сказал один.
        - Знаешь уже?
        - Головатов в воинскую избу побежал, тебе готовится дела передать от Хлыстова.
        - Эка у вас слухи быстро расходятся.
        - Так где стоим?
        Это верно. Ближе только рынды. Алексей в полк направился. У полковника уже казначей полковой сидит.
        - Это сколько же тебя не было?
        - Смотря откуда считать. От выступления в поход или ссылки. Жалованья я не получал перед походом и во время него.
        - Прикинем.
        Казначей считал долго, в итоге мешочек серебра вручил:
        - Распишись.
        Когда казначей ушел, полковник лицо доброе, даже восторженное сделал.
        - Никогда не верил, что ты предашь. Выходит, не ошибся.
        - А пару часов назад волком на меня смотрел.
        - И на старуху бывает проруха. Кто старое помянет, тому глаз вон.
        Глава 7. Агафья
        Отношение к Алексею стрельцов после его возвращения было разным. Одни искренне радовались, другие старались обойти стороной. Стрельцы пользовались слухами, никто им внятно не сказал, виноват ли Алексей либо царь простил за предательство, явил милость к провинившемуся. Задевала, конечно, такая неприкрытая неприязнь стрельцов. А еще обратил внимание, что стрельцов его сотни ко дворцам не ставят в караулы, только на стены и башни Кремля. Получается - подальше от государя. Во дворец царь к себе не призывал, как раньше, тем самым некоторое недоверие являл. Спал Алексей в воинской избе, где для сотников комнаты отдельные были. Воинская изба, по-современному казарма, почти всегда пустой была. Стрельцы либо в карауле - у дворцов, на башнях, - либо дома. Почти все люди семейные, ночью предпочитают дома спать.
        Постепенно осень в свои права вступила, зарядили дожди. Проверять караулы приходилось в любую погоду, иной раз промокал до нитки. И наступившей зиме обрадовался, хоть с неба не льет, сапоги чистые. А зимняя одежда есть, не замерзнет. Катился к концу 1679 год, если по-новому, современному стилю, а по-старому - уже 1680 год наступил, первого сентября. Милославский еще в фаворе у государя был, хотя Федор Алексеевич претензий к бывшему опекуну много имел. Да не было крупной ошибки, чтобы от трона отдалить.
        Алексей решил - надо поторапливать события. Ведь та история, которая на скрижалях записана, еще в будущем случится, ее подправить можно или изменить. Тогда будущие поколения ее увидят именно такой. Алексей сподобился в гости к Заборовскому попасть. И подстроил ловко, как будто случайно получилось. Остановил коня в двух домах от избы дьяка, подпругу ножом разрезал. Коня в поводу повел, постучал в калитку. На стук слуга вышел.
        - Дьяк дома ли? Беда приключилась, подпруга у седла лопнула.
        - Дома Иван Семенович, сказать?
        - Обязательно.
        Через несколько минут на крыльце дьяк показался, Алексея узнал, с крыльца сбежал, обнял как дорого гостя.
        - Давно не виделись. Почему не заходишь? Али пренебрегаешь?
        - Да что ты, Иван Семенович, как можно? Худого от тебя я не видел, а что не был долго, так ты, наверное, знаешь. В ссылке был по ложному обвинению. В походе боевом, под Кунгуром, что в Пермском крае, сотник Хлыстов струсил, сотню свою увел, а воеводе Хлыновскому и царю доложил, якобы моя вина. Себя обелил, честь мою запятнав. Но есть Бог на свете. Теперь я снова сотник, а Хлыстов каторжник.
        - Каждому воздается по заслугам его, - ответил словами из Библии Заборовский. - Да что же мы во дворе стоим? Пройдем в дом, пообедаем.
        - Подпруга у меня лопнула недалеко от твоей избы, исправить бы.
        - Да разве это беда? Сейчас слугам накажу, пока мы трапезничаем, все исправят.
        Дьяк рукой махнул, слуга коня под уздцы взял, к конюшне повел, где всегда запасная сбруя была. Подпруга - такой кожаный ремень под брюхом коня, удерживающий седло. Без нее в седле не удержаться, набок съедет.
        Едва в дом войдя, дьяк закричал:
        - Гость у нас! Кушания и вина в трапезную несите!
        Распоряжение не только для слуг, но и для супружницы. Выйти к гостю должна, поприветствовать. А уж будет за столом сидеть или нет, это смотря какой разговор за трапезой пойдет. Если деловой, женщине за столом делать нечего. Через время, переодеться чтобы, волосы поправить, в трапезную супружница вышла, гостю поклонилась. На стуле обочь стола присела. А слуги уже перекус несут: блюда холодные, мясо копченое, рыбу соленую, квашеную капусту, моченые яблоки с брусникой да кулебяки и пряженцы, а еще кувшин вина. Дьяк вино по кружкам сам разлил, почет гостю являя. Выпили за хозяина дома, как положено. За закуски принялись. Алексей домашней снеди давно не ел, с удовольствием копченую белорыбицу и кулебяку с капустой ел. Заборовский, вяло ковырявшийся в тарелке, глядя на Алексея, сам на еду накинулся. Известное дело, аппетит во время еды приходит.
        Утолив голод, снова выпили, уже за здоровье государя. А слуги уже горячее несут - щи с убоиной, жареных на вертеле кур.
        Давненько так не вкушал Алексей. Конечно, дьяк обнадежен Алексеем был два года назад. Но случился бунт, поход сотника на Кунгур, потом ссылка. Теперь Алексей вновь объявился. В должности прежней, но за троном царским уже не стоит. Хоть в Кремле службу несет, а не царедворец. Однако Заборовский знал, как стремительно Терехов возвысился. Потому, не исключено, вновь к царю молодому близок станет, стало быть, не стоит времени жалеть и угощать от пуза.
        После горячего о погоде заговорили, о видах на урожай, о войне с Османской империей, что шла перманентно. Но чувствовал дьяк, это всего лишь присказка, а сказка впереди будет. И не ошибся.
        - Агафьюшка-то здорова? - поинтересовался Алексей.
        - Что ты! Краше только стала!
        - Ты мою подсказку исполнял ли?
        - Сложно! У государя сто дорог, а у нас одна. Ходили в храм на праздники, да видно - не туда.
        - Помогу я тебе, Иван Семенович. Одежду приличную ей купи, но не слишком яркую, в какой в церковь не зазорно идти. Я узнаю, куда и когда царь на моление отправится, тебе сообщу. Да не со слугой, сам лично. Сам понимаешь, дело деликатное, тонкое.
        - Сделаю.
        - И язык за зубами держи. Агафью удачно замуж выдашь, сам возвысишься. Вот тогда про меня не забудьте.
        В комнату вошла супружница Заборовского с Агафьей. За те два года, что не видел ее Алексей, девушка просто расцвела, лицо, осанка, стать - поистине великолепны. Достойна стать царицей! Поздоровалась скромно, глаза вниз опустив. Скромна, отметил Алексей. У Агафьи было еще две сестры - Анна и Фекла, но моложе. Всех пригрел в своем доме Заборовский, хотя у самого детей было четверо.
        Распрощались по-дружески. Алексею коня подвели, подпругу слуги заменили уже. Вывел кобылу за ворота Алексей, вскочил в седло, гикнул лихо и в Кремль помчался.
        О предполагаемых выездах царя полковник Головатов предупреждался царедворцами заранее - усиленные караулы выставить либо десяток-другой стрельцов на сопровождение дать, только Федор Алексеевич и по хорошей погоде не часто выезды совершал, можно сказать, домосед из-за увечья своего. На непогоду поломанные кости ныли. А в плохую погоду, как сейчас, осенью, и вовсе затворником делался. По утру сходит в домовую церковь, даже на улицу выходить не надо. Алексей же выжидал момент, когда государь народу покажется. Тогда можно ненароком, вроде случайно, Агафью ему показать. За осенью зима наступила, с трескучими морозами, обильным снегом. Снег караулам досаждал не так сильно, как ветер и мороз, когда караул приходилось менять чаще. В сапогах и кафтане, пусть и утепленном, долго не простоишь. Если на стенах или башнях - можно поприседать, разогнать кровь. А кто у дворцов стоит, все время на виду, по стойке, тем одна отрада - смениться бы побыстрее.
        Государя теперь Алексей видел редко, да и то издали, он больше в Измайлове отсиживался, с Языковым и Лихачевым общался, а в столицу наезжал принять послов. Бумаги на подпись из Москвы в Измайлово гонцы возили исправно.
        Шли недели, прошел месяц-другой, третий. Однажды Головатов сказал:
        - Завтра Вербное воскресенье. Государь в монастырь Вознесенский с крестным ходом пойдет. Народу много будет, ты обеспечиваешь охрану. Мыслю - десятка три-четыре стрельцов задействовать надо, это кроме рынд.
        - Исполню.
        Едва выйдя от полковника, Алексей приказал седлать лошадь. Пока конюх готовил кобылу, Алексей в воинскую избу прошел.
        - Первая полусотня завтра за порядком наблюдать будет, государь с крестным ходом идет, строимся коридором. И чтобы одежду привели в порядок и сапоги почистили. Вторая полусотня на башнях и стенах. Пьяных или буйных гнать в шею, не пропускать.
        - Не впервой, службу знаем.
        Вознесенский монастырь находился на территории Кремля, недалеко от царских покоев. В 1929 году был взорван большевиками.
        Алексей лошадь из Спасских ворот вывел и погнал к дому Заборовского. Ехать от Кремля недалеко, дом дьяка расположен в Китай-городе. В калитку рукоятью плети стучать стал. Слуга открыл неспешно.
        - Семен Иванович дома?
        - Дома хозяин.
        - Скажи - Терехов, срочно свидеться надо. Примет ли?
        Слуга выбежал уже через минуту, лошадь от Алексея принял. Алексей ко крыльцу, а на нем уже сам Заборовский. Встретить гостя на крыльце - это традиция, нарушать нельзя. Обнялись, Семен Иванович дверь перед Алексеем распахнул.
        - Заходи, гость дорогой.
        Алексей кафтан на руки слуги сбросил, в трапезную прошли. Серьезный разговор сразу о деле не начинают, но Алексей традицией решил пренебречь, ему еще в полк возвращаться надо, все лично проверить.
        - Семен Иванович, ты прости меня, времени нет, я на службу вернуться должен. Поэтому сразу к делу. Завтра Вербное воскресенье, будет крестный ход. Мои стрельцы в охране будут. Ты, будь добр, приведи Агафью. Найди в Кремле меня, а может, я и сам тебя увижу, мне стрельцов расставлять надо, командовать. А дальше уже положись на меня.
        - Все исполню в точности! Я уж думал - забыл ты про нас.
        - Если бы. Зима суровая была, государь в Измайлове большей частью был. Как ему Агафью увидеть?
        - Думаешь - по сердцу придется?
        - Я государя знаю, общались накоротке. В его вкусе девица.
        - Ох, как бы худо не вышло.
        - А какое худо? Не люба будет государю, сам за честь почту с твоим родом породниться.
        - Да тихо ты! Вдруг услышит кто?
        - А ты, как я появляюсь, слуг подальше от трапезной гони. А кто излишнее любопытство проявляет - гони со двора в шею. Это ты сейчас, уже прости за прямоту, ни для кого интереса не представляешь. А как, скажем, одна особа внимание на Агафью обратит, так и подслушивать зачнут через слуг твоих. Не каждый перед звонкой монетой устоит. И козни пакостные строить будут, уж я-то царедворцев знаю. Особливо Милославский преуспел, ух двуличный боярин. К царю на пушечный выстрел старается никого не подпускать. Да только аукнется ему.
        - Ох и хитер ты, Алексей, как лис. И прозорлив, далеко вперед смотришь.
        - Так и ты под ноги смотришь, когда идешь, а не назад голову оборотивши.
        - Это житейское.
        Алексей поднялся.
        - Ехать мне пора.
        - До завтра.
        Алексей в сени вышел, одел кафтан стрелецкий. Заборовский слугу поторопил.
        - Коня сотнику быстро!
        Обнялись. Похоже - подружились. Только Семен Иванович в толк взять не может: чем таким он сотнику приглянулся? Хотя, если вглубь посмотреть, сотник свой интерес поиметь может, и немалый, лишь бы срослось все по плану Алексея.
        Вернувшись в трапезную, Заборовский встал на колени перед иконами, молился горячо и долго. Домашние и челядь в такие моменты в трапезную не заходили, занят дьяк, с Богом общается.
        Алексей же расписал на завтра все караулы. Кто невзрачен с виду - на стены, у кого выправка хороша, вид бравый, того поближе к царю поставить. Зачем государю замухрышку лицезреть?
        С утра встал пораньше, задолго до развода. Форму свою осмотрел, чтобы ни пылинки не было. Самолично сапоги начистил, потом куском бархата прошелся, чтобы блестели как зеркало. Все же праздник, монахов, народу много будет, а главное - государь. Алексей ростом высок, на голову выше остальных, на то и расчет. Царь его по-любому увидит, а рядом и Агафью приметит, только в первом ряду встать надо, что непросто. Вперед богатые и чинами облеченные встать норовят, государя близко лицезреть, а то и сказать пару слов. А еще простой народ протиснуться поближе хочет, челобитную вручить, голосом выкрикнуть свою обиду. Агафья девушка, локтями толкаться и путь прокладывать не будет, воспитана в кротости и благочестии. В общем-то, правильно.
        Ночь перед крестным ходом спал плохо, просыпался. Все старался вспомнить: не упустил ли чего? По истории знал, что государь именно завтра, во время крестного хода, увидит Агафью и полюбит. Но история - это то, что уже произошло. А кто знает, как она повернется? Милославский тоже не лыком шит, мог приготовить свой сюрприз. Утром проснулся рано, толком не выспался, но голова не тяжелая, как в таких случаях бывает. Завтракать не стал, не лез кусок в горло. Слишком много зависело от сегодняшнего дня для него лично и для государя. Но Федор Алексеевич не подозревал о сегодняшних событиях, почивал сладко.
        А стрельцы были веселы, как же - развлечение предстоит, не так скучно в карауле стоять. С высоты Кремлевских стен все видно прекрасно. На территорию Кремля, где стояли монастыри и церкви, стал стекаться народ, в руках веточки вербы вместо пальмовых ветвей. Что поделать - Русь страна северная, пальмы, как в Иерусалиме, не растут. Алексей встревожился. Народу очень много, как бы Агафью с Заборовским не потерять в толпе. Монастыри и храмы кремлевские почитались особо городскими жителями. Как же, службу сам патриарх ведет, всегда государь присутствует. От этого особая торжественность, не дьячок деревенский в сельской часовне службу справляет. Опять высокий рост Алексея выручил, начал осматривать Ивановскую площадь, лицо знакомое мелькнуло. Стал пробиваться. Заборовский с супругой, детьми и Агафьей. У супруги кика на голове, у Агафьи, как у многих женского пола, плат дорогой. В церковь и на богослужения положено ходить с покрытой головой. А еще все замужние женщины носят кокошник или кику, а незамужним дозволяется простоволосыми быть, но не на богослужении. Алексей с трудом протиснулся к семейству
Заборовских. А уже стрельцы освобождают проход, выстраиваются двумя шеренгами.
        Алексей подошел, поздоровался.
        - Агафья, иди за мной, только не отставай, видишь, сколько народа?
        Агафья на Семена Ивановича обернулась. Подчиниться ли? Тот кивнул. Алексей к шеренге стрельцов пробиваться стал, что непросто, народ туда хлынул, давка. Агафью оттолкнули, пискнула она. Алексей обернулся, за руку ее взял. Народ, среди которых и знатные, и богатые были, закричал на Алексея:
        - Куда прешь? Не пущать его!
        - Я на службе, сотник стрелецкий! - жестко ответил Алексей.
        Руками толпу раздвигал, но до шеренги добрался. Сам встал рядом со стрельцом. Агафья сзади, чтобы не оттеснили, за поясной ремень Алексея ухватилась.
        - Петр, как служба? - поинтересовался у стрельца Алексей.
        - Пока справно. Народу много, как государь пойдет, напирать начнут. Удержать бы.
        - Удержим!
        Раздался колокольный звон. Гул толпы стих. Люди старались разглядеть из задних рядов, что творится впереди. Из ворот монастыря стала выходить процессия. Послушники несли впереди хоругви, за ними монахи несли иконы, один священник читал нараспев молитвы, другой брызгал освященной водой. У Теремного дворца к процессии присоединился царь. Сам в парадных одеждах, которые не любил, это Алесей знал точно. Но народу надо явиться в виде подобающем. За царем рынды с топориками на плечах. Государь рядом с патриархом Иоакимом шел. Процессия двигалась медленно, величаво. Когда до государя оставалось несколько шагов, Алексей шаг в сторону сделал, поставив на свое место Агафью. Она оказалась между Алексеем и стрельцом, как с почетным стрелецким сопровождением.
        За государем шли царедворцы, первым Иван Ильич Милославский, затем князь Голицын, потом Языков и Лихачев, другие, приближенные к трону.
        Конечно же, не заметить Алексея невозможно, он возвышался над толпой на голову. Государь Алексея приметил, улыбнулся, кивнул едва заметно. Тут же взгляд его упал на Агафью. Царь шаг замедлил, хотя вся процессия и так шла не быстро. Однако же пристально смотреть на незамужнюю девушку неприлично. Государь мимо прошествовал. Но Алексей точно знал: заметил царь Агафью. Теперь только ждать, от Алексея уже ничего не зависит.
        Когда крестный ход в Воскресенский монастырь вошел, народ ринулся туда, Алексей спросил Агафью:
        - Государя видела?
        - Зрела.
        - Понравился?
        - Не разглядела толком.
        А у самой щечки румянцем покрылись. Врет поди. Извечные женские уловки. На лицо Федор Алексеевич пригож был, но телом увечен. Однако под одеждами этого не видно. Толпа вокруг поредела. Алексей стал двигаться туда, где Заборовский стоял.
        - Вот, дщерь твоя в целости, возвращаю.
        - Видел государь? - выдохнул Семен Иванович.
        - А как же! Даже шаг замедлил.
        - Дай-то Бог!
        Распрощались. Алексею дальше за порядком приглядывать, крестный ход прошел, но службы в церквях и монастырях идут, стечение народа большое, всегда могут быть инциденты. В прошлом году, по рассказам Головатого, к государю юродивый кинулся, вцепился в царские одежды, бред кричать начал. Рынды едва оттолкали.
        Сегодняшним днем все проходило чинно, спокойно. После службы народ к воротам повалил, все же крестный ход и служба в храмах длятся долго, устали.
        Стрельцы к воинской избе потянулись. Алексей построил воинов, опросил:
        - Потасовки либо другие неприятности были?
        - Нет, не было, - нестройно ответили стрельцы.
        Алексею надо докладывать полковнику, да и самому в курсе событий быть. Конечно, полковник иной раз и сам узнавал новости раньше всех. Если бы не семнадцатый век, можно было подумать - телефон у полковника есть. Уж осведомители - точно, причем из разных Приказов.
        Алексей доложил, что крестный ход спокойно прошел, но полковник и сам уже знал, рукой махнул:
        - Знаю. День спокойный выдался, отдыхай.
        Алексей из воинской избы вышел, а навстречу Лихачев.
        - Рад видеть в добром здравии, - поприветствовал он.
        - И тебе всех благ.
        Лихачев поинтересовался, как служба идет да жизнь протекает.
        - Нормально. Случись неприятность, ты бы уже знал. Ведь знал же, что я в ссылку попал?
        - Знал.
        - А почему не вступился, видаков не нашел, не разведал, как на самом деле все происходило? Хлыстову поверили, а мне нет?
        - Дело прошлое, зачем ворошить?
        - Я два года в ссылке был, как вычеркнул из жизни!
        - Забудем. Я не просто так пришел, поручение деликатное, от самого.
        Лихачев не назвал имени, но Алексей понял, о ком речь.
        - Слушаю.
        - Сегодня во время крестного хода с тобой рядом девица стояла. Не твоя зазноба?
        - Если бы. Дьяка Заборовского племянница, Агафья Грушецкая.
        - Так я его знаю! А сам-то он где был?
        - Через толпу не пробился, меня попросил Агафью поближе провести, уж больно ей на государя и патриарха посмотреть хотелось.
        - Это хорошо. А где живет?
        - В Китай-городе.
        Алексей подробно объяснил, как найти дом.
        - Хм, дело у меня к нему. Как думаешь, удобно ли без приглашения?
        - Могу проводить.
        - Э… мне бы с ним с глазу на глаз поговорить.
        - Я вас познакомлю и уйду.
        - Тогда едем.
        За кремлевскими стенами, рядом с воротами, возок неприметный стоит. На царском или царского двора нельзя, приметен. А этот слегка обшарпан, никто внимания не обратит. Уселись рядом, тронулись. В передней стенке окно для связи с кучером. Алексей командовал:
        - Вправо поверни, теперь прямо квартал и налево. У третьего дома от угла остановись.
        Алексей выходить собрался, да Лихачев его за руку придержал.
        - О визите сем никому ни полслова. И лучше вообще забудь. Назад сам доберешься?
        - А то!
        Алексей в калитку постучал, знакомый слуга открыл.
        - Хозяин дома? Повидаться надо.
        Слуга ушел узнать, а Лихачев из возка говорит:
        - Ты сам сперва сходи, узнай, примет ли приватно?
        Так и сделали. Алексей к крыльцу подошел, слуга у ворот остался. А на крыльце уже Заборовский, руки для объятия раскинул. Едва в сени вошли, Алексей хозяину прошептал:
        - Не торопись, погоди. Пока никого нет, сказать хочу. План наш сработал.
        Семен Иванович голову вскинул.
        - С чего ты взял?
        - Перед домом твоим возок, а там Лихачев сидит. Слышал о таком?
        - А как же, стольник царский.
        - Если запамятовал, тезка он мой, Алексеем звать. Послан тайно государем к тебе по Агафье все вызнать. Видно, понравилась она ему, сим же днем, не утерпев, к тебе послал.
        Семен Иванович охнул:
        - Ужель понравилась? Счастье-то какое!
        - Молчи! Через служанку прикажи, чтобы Агафья прихорошилась, оделась подобающе. Я Лихачева приведу, на крыльце приветишь. А потом разговорами в трапезной развлекай, угощай, время тяни, чтобы Агафья в лучшем свете предстала. Лихачев свое мнение царю сегодня же передаст.
        - Ох, как бы худо не было!
        - Окстись, Семен Иванович! Девка отменно хороша, непорченый товар, стыдиться нечего. Погоди еще, царицей станет, тот же Лихачев в ножки кланяться ей будет. И ты высоко поднимешься, царскими милостями обласкан будешь, как и дети твои.
        - А как…
        - Не время вопросы задавать, царский стольник в возке сидит. Я за Лихачевым, а ты слуг крикни.
        Алексей вышел, неспешно к возку пошел, у дверцы остановился.
        - С Семеном Ивановичем говорил. Не скрою - удивлен зело. Говорит: зачем я стольнику царскому понадобился? Я не сказал ничего.
        - Правильно. Так он меня примет?
        - Обязательно. Я вас познакомлю и сразу уйду, сошлюсь на неотложные дела.
        - Понимаешь ситуацию.
        - Тогда идем.
        Зашли во двор, а Заборовский уже с крыльца спускается. Равных себе или ниже чином, званием встречают на крыльце, господ знатных - во дворе, а уж если государь пожалует, так перед воротами, честь оказывая. Конечно, Семен Иванович, как и Лихачев, уже знали, кто перед ними, но встречались воочию впервые. Алексей их представил друг другу. Заборовский, как радушный хозяин, в дом пригласил. Алексей тут же извинился, сослался на неотложные дела на службе, откланялся и вышел со двора. Уф! Все, что мог, он сделал. Дальше только от государя и судьбы зависит. Но и происки настоящего сатаны в лице Милославского со счетов сбрасывать нельзя. Как только он узнает, что Федор Алексеевич собирается жениться на Агафье, всяческими способами противодействовать будет, причем не гнушаясь ложью. А что ждать от сатаны в человеческом облике? На руку нечист Милославский, жаден безмерно, хитер, изворотлив, лжив. Мало того, что уже родня Федору Алексеевичу, новыми путами опутать возжелает.
        О чем шел разговор у Заборовского, Алексей не знал. Нес службу, как всегда, а потом дошла новость: царь жениться собрался, для того по стародавней традиции устраивает смотр невест. О, как зашевелились вельможи, имеющие дочерей на выданье возраста подходящего. Возможность породниться с государем, а через то возвыситься, нечасто бывает. Суматоха поднялась, буря в стакане воды. Срочно стали кандидаткам новые платья шить, обувь. Царедворцы стали составлять списки претенденток. Отбирали тщательно. Хорош ли род, не болел ли кто наследственными болезнями, да пригожа ли собой, да не дура? В итоге получилось девятнадцать претенденток, все девицы достойные. Кроме Агафьи, были две дочери князя Куракина - Анна и Марфа, дочь Ивана Хитрово Василиса, дочь князя Никиты Ростовского, дочери князей Семена Львова и Владимира Волконского. Все девицы пригожи - собой красивы, образованны, умны.
        Вот тут Милославский спохватился, сочтя список. Не найдя лучшего хода, стал распространять о невесте порочащие слухи. Сначала среди царедворцев, а потом и Федору Алексеевичу в приватной беседе сказал: «Мать ее и она в некоторых непристойностях известны». Государь сильно огорчен был. Но Языков и Лихачев уговорили царя проверить слова Милославского. Оба отправились к Заборовскому.
        Семен Иванович принял незваных гостей со всем радушием, за стол в трапезной усадил, слугам повелел накрывать на стол. Лихачев руку поднял.
        - Погоди, Семен Иванович, с угощением. Дело у нас к тебе. Милославский утверждает, что…
        Алексей Тимофеевич замолчал, на Языкова смотрит. Покраснели оба, момент неприятный. Но и от разговора не уйти. Иван Максимович Языков начал, все же приказ царя. Сбиваясь, спотыкаясь на каждом слове.
        - Семен Иванович, пойми правильно, но слухи до царя дошли… даже не решаюсь произнести…
        - Да говори уже, - не выдержал Заборовский.
        - Злые языки утверждают, что в непристойностях Агафья замечена, - выдохнул наконец Языков.
        Заборовский побагровел. Легко ли слышать такие обидные слова? Но сдержался от резкого ответа.
        - Я ее как родную дочь воспитывал, все же родная кровь, брата три девочки, все у меня. За всеми…
        Семен Иванович договорить не успел, распахнулась дверь, вошла Агафья. Видимо, слышала через дверь разговор. Глаза гневом сверкают, на щеках румянец. Но заявила сдержанно, напрямик - «чтобы они о ее чести никакого сомнения не имели и она их в том потерянием своего живота уверяет».
        Оба царедворца и Семен Иванович дух перевели. Заявление серьезное. Сказав так, Агафья вышла из трапезной, прикрыв дверь. Языков и Лихачев поднялись тотчас же, откланялись. Уже в сенях сказали:
        - Ты прости, Семен Иванович. Не по своей воле пришли, вопросы неудобные задавали, на все государева воля.
        - Понимаю и обиды не держу.
        С тем царедворцы уехали, Федору Алексеевичу тотчас слова Агафьи дословно передали. Вскипел молодой царь, посохом о пол ударил.
        - Сгною! Отлучу от двора, в ссылку отправлю! Лгун!
        Царь молодой ругался долго. И если бы во дворце в этот момент присутствовал Иван Ильич, кара лжеца настигла суровая. К утру государь остыл, но впредь приказал Милославского во дворец не пускать. Влияние Милославского резко упало. Царедворцы сразу чувствуют, откуда дует ветер. Когда Иван Ильич появился в Кремле, его обходили стороной, здоровались не подобострастно, как ранее, все же второй человек в государстве, а с каменным лицом, сквозь зубы. Милославский еще надеялся - отойдет царь и все вернется на круги своя. Однако Федор Алексеевич, всерьез запавший на Агафью, затаил обиду, ненависть его возрастала с каждым днем, и только последующая женитьба и просьба Агафьи удержала царя от более серьезного наказания Милославского.
        Между тем подготовка к смотринам невест шла полным ходом. Девицы все из благородных родов, и каждый отец старался не ударить в грязь лицом, должным образом нарядить дочку. Суетились и во дворце. Согласно традициям царского двора каждой претендентке подарок преподнести надо, чтобы обиду загладить, коли отвергнута царем. Конечно, все девятнадцать девушек понимали, что повезет только одной, но надеялись на удачу. Молодые самонадеянны, каждая считает себя самой красивой. Но кроме красоты другие добродетели нужны. А еще любовь, какую ни за какие деньги не купишь.
        Из всех людей, что к смотринам причастен был, только четыре человека знали о выборе государя. Он сам, Языков, Лихачев и Алексей. Федору Алексеевичу хватило мудрости, терпения и такта внимательно осмотреть всех, каждой время уделить, поговорить. Все же женитьба для любого мужчины шаг серьезный, а для государя вдвойне. Царица иной раз может сильно влиять на внутреннюю и внешнюю политику государства. Кроме того, смотрины проводились в присутствии царедворцев и родителей, чтобы потом кривотолков и слухов не было. К вечеру только, когда устали все, взопрели в тяжелых одеждах, объявили царский выбор: Агафья Грушецкая! И сразу перечислили подарки, которые слуги царевы вынесли.
        - Всем девицам царь жалует четыре зарбава (род парчи), сорок аршин атласа, семьдесят аршин объярей (плотный шелк) и сто восемьдесят аршин камок.
        Подарки дорогие, поистине царские. Один шелк китайский чего стоил. На Агафью поглядывали с завистью, которую старались скрыть, улыбались и кланялись. Входила она на смотрины девицей, равной всем, а выходила будущей царицей. Алексей на смотринах не был, чином не вышел, о происходящем узнал со слов Заборовского на следующий день, хотя вся комбинация была подстроена им. На семейство Заборовских-Грушецких тут же посыпались царские милости. Уже второго мая двоюродный брат Агафьи, Василий Грушецкий, жалован стряпчим. Карьерный рост его был стремительным. Семнадцатого июля стал стольником, а двадцатого спальником. Повышение дважды за один месяц. Такого возвышения царедворцы еще не видели. Путь от стольника до спальника иные проделывали за десятилетия.
        Венчание Федора Алексеевича и Агафьи состоялось 18 июля 1680 года в Успенском соборе Кремля, при патриархе Иоакиме, было скромным. Во время венчания были два ключаря и соборный дьякон. Потом ударили в колокола в соборе, звон подхватили остальные церкви и монастыри. Для боярынь и подружек царицы был устроен стол по обычаю.
        Двадцатого июля Заборовский стал по указу царя думным дворянином. Тридцать первого июля двоюродные братья Агафьи - Кузьма, Кондратий и Михаил - стали комнатными спальниками царя. Родные сестры, младшие, были выданы за знатных женихов. Анна вышла замуж за сибирского царевича Василия, а Фекла стала княжной Урусовой.
        Алексей исправно службу нес, кое-что видел, слухи доходили. А потом нос к носу столкнулся с Заборовским. Тот важно шествовал в шубе, высокой горлатной шапке, которые носили думные дворяне. Завидев Алексея в кафтане стрелецкого сотника, Заборовский первым шагнул в сторону Алексея. Лицо его из важного сразу приветливым сделалось.
        - Алексей! Дай обниму тебя! Рад видеть. Что не заходишь?
        - Служба!
        - Э, брось!
        - Так непрошеный гость хуже татарина.
        - Прости. Столько перемен в моей жизни, голова кругом идет! Виноват. Кабы не ты, так и сидел в Монастырском приказе. А ноне Агафья царица, государя почти каждый день вижу, во дворцах бываю, обласкан и я, и семья. А заходи сегодня, отобедаем чем Бог послал.
        - Буду.
        - Вот и сладились.
        Многие люди добро не помнят, считают - сами всего добились. Видно не совсем «забронзовел» Семен Иванович, помнит, кому обязан возвышением. Расстались до вечера с боярином, не прощаясь. Алексей некоторое время вслед Заборовскому смотрел. И радостно Алексею было, и горько на душе. Уж он-то знал, что жить царю и новоиспеченной царице в счастье недолго осталось. Сомнения были. Может, зря он в судьбу Агафьи вмешался? Ну, вышла бы замуж за другого, жила долго и счастливо, детишек нарожала. Быть царицей не только удача, почитание, но и тяжкая доля. Завистников полно, один Милославский, отдаленный ноне от царя, чего стоит. А зная его характер, злобный, мстительный, следует ожидать пакостей. Зато царь после женитьбы обрел все права, стал заниматься государственными делами. В год венчания с Агафьей впервые принят государственный бюджет, с доходами и расходами казны постатейно. В 1681 году - жесткие меры по борьбе с раскольниками. А главную реформу государь провел в 1682 году, отменив «местничество». Все разрядные книги были прилюдно сожжены. Ранее чины и звания шли не за личные заслуги, а по знатности и
древности рода. Иной раз во главе Приказа или войска ставились люди неспособные, жадные. А реально управляли люди менее знатные, но способные.
        Был проведен смотр войска, впервые за много лет. Люди неспособные были удалены из командующих, выдвинулись новые - бояре Петр Михайлович Салтыков, Хлопов, Хилков. А царь после венчания жаловал Языкова постельничим, а Лихачева стольником на место Языкова.
        Федор Алексеевич указом соединил смежные Приказы в один, уменьшив число служителей. Получили развитие полки иноземного строя. Для этого были приглашены иностранцы. С приходом Агафьи, полячки по происхождению, стал меняться придворный быт. Бояре стали брить бороды, при дворе запретили появляться в однорядках и охабнях, в моду вошло польское платье. Царский двор стал перенимать европейские привычки. Если дворяне и царедворцы быстро вошли во вкус, то простому люду перемены не нравились. Роптали: «Эдак она государю и народу католическую веру навяжет».
        После службы Алексей отправился, как и обещал, к Заборовскому. Слуга Алексея узнал, во двор впустил, не стал держать на улице перед калиткой. На крыльцо сам Семен Иванович вышел, да с крыльца спустился, почет оказав. Он ноне думный дворянин, не ровня сотнику стрелецкому. Обнял Алексея, в дом проводил. В трапезной стол накрыт, а непривычно тихо. Когда Алексей спросил, Семен Иванович руками развел.
        - А разлетелись дети, свои и приемные. Во всем доме я и супружница, не считая слуг. Самому непривычно.
        Угощение Семен Иванович выставил обильное: копченая белорыбица, черная и красная икра, квашеная капуста, моченая антоновка, тертая редька под сметаной. Дух от нее ядреный, но закуска хорошая. И это только холодные блюда. На столе кувшин вина фряжского, с него и начали, выпив по стаканчику. Потом отдали должное белорыбице - вкусной, нагулянной, аж жирок подтекал. Чувствовалось: прибавилось достатка в доме Заборовского. Да и то - думный боярин при государевом жалованьи, да еще и родственник царский, щедротами не обделен. Как закусили, Заборовский в ладоши хлопнул, слуги горячее понесли - супчик с заячьими потрошками, жареного гуся с яблоками, кашу с убоиной, пироги с разной начинкой, только из печи, с пылу с жару. И сразу запах от выпечки такой пошел, что Алексей не удержался, взял кусок и откусил. М-м-м! Вкуснятина!
        - Понравилось? - спросил хозяин.
        - Очень!
        - Еще одну кухарку взял, на постоялом дворе ранее работала, славилась пирогами. Сманил денежкой. Да и то! Ко мне гости именитые едва не каждый день, надо соответствовать.
        - Далеко пойдешь, Семен Иванович.
        - Знаешь, когда ты два года назад, как не более, сказал о царе как возможном женихе и муже, не поверил. Где я с Агафьей и где царь!
        Заборовский поднял вверх палец, намекая на то, что государь высоко, а Семен Иванович на земле. Разница в положении огромная. Заборовский хоть и дворянского рода, но захиревшего, небогатого. Кто бы его к государю близко подпустил? А теперь не то что во дворец, в личные покои царя вхож, что не многим позволено. Подвыпив, Заборовский расчувствовался, встал, обнял и расцеловал Алексея.
        - Проси что хочешь. Если сам смогу, сделаю. А что не в моих силах, государя просить буду.
        - Ничего не надо. Служу в Кремле, государя иной раз вижу, что еще служивому надо?
        - Э, нет! Получается, вроде не отблагодарил я, а должником быть не люблю и не желаю. Тогда денег дам. Откажешься - обижусь сильно. На приданое девочкам собирал, а получилось - сам в прибытке. Я оставлю тебя одного на пару минут.
        Заборовский вышел, вернулся вскоре, держа в руке небольшой бархатный мешочек. Подкинул его, и зазвенели монеты.
        - Серебро! За помощь твою и участие!
        Ну что же, Алексей с поклоном взял. Заборовский благодарил от чистого сердца. Это хорошо, не жаден, не скряга. А еще человека характеризует.
        Снова принялись за закуски, уж больно вкусно все. Алексей, сидевший на казенных харчах, ел с удовольствием. Выпили еще немного, разговоры пошли. Заборовский государя нахваливает - умен, разумен. По-другому пока и быть не может, сроднились. Расстались добрыми приятелями.
        За летом осень пришла, потом зима. К вечеру ворота Кремля запирались, на территории посторонних не было, если не считать монахов из монастырей. И тогда Алексей видел, как Федор Алексеевич с Агафьей выходили из дворца, гуляли в одиночестве по саду, разговаривали и смеялись. Никто не нарушал их покой, и видно было: любили друг друга, глаз не отрывали, за руки держались. Алексей, проверявший караулы, видел эту картину не раз. В ненастье, в снегопады или морозы влюбленная парочка на закрытом возке уезжала в излюбленное царем Измайлово.
        По весне по велению государя и явно с подачи Агафьи в Кремле начали работы по канализации, а еще устроили у прудов проточную систему, чтобы не зарастали тиной.
        Поскольку казна стала полниться налогами, которые прежде оседали в карманах многочисленной родни Милославского, государь стал выдавать горожанам ссуды для постройки каменных зданий вместо сгоревших или одряхлевших деревянных изб, пока только для жителей Китай-города. Города российские, фактически все деревянные, горели часто, иной раз выгорали дотла. И столицу не миновала сия участь. Каменные дома не позволяли огню распространяться быстро. Горожане отстроились, Китай-город преобразился, больше стал похож на европейские, пожары стали случаться реже. Но, как часто бывает, жители про долги «забыли». И царь великодушно многим простил долги.
        Послы европейских стран, иноземные купцы, отмечали взвешенные, мудрые решения молодого царя, преображения столицы, заметные приезжим. С приходом весны, с теплом, когда сняты были шубы, стала заметна беременность Агафьи. По Москве сразу разговоры пошли: царица тяжелая, скоро наследника родит. Агафья ходила с просветленным лицом, какое только у беременных бывает. И государь рад был, на лице, зачастую озабоченном и хмуром, теперь улыбка была. Наследник - это продолжение не только рода, а возможность передать престол в надежные руки. Тем более всякого рода предсказатели говорили - мальчик будет.
        Алексей, когда видел государя, все порывался к нему подойти, но не решался. Уж больно вести у него печальные, тревожные. Для царя беременность царицы - повод для гордости, но был и завистник. Милославский жаждал отмщения, ведь государь отодвинул его от многих дел, лишил главенства в Приказах, тем самым обрубив денежные потоки. А еще, если наследник родится, а Федор Алексеевич умрет, будут другие опекуны. Хотелось Алексею сказать царю, чтобы близко никого не подпускал к Агафье. Уж сколько раз было, когда невесты или жены царские умирали в расцвете сил, будучи здоровыми, от отравлений. Иван Грозный не одну жену так потерял, озлобился, непотребство стал творить, сделавшись жестоким. У Федора Алексеевича охрана - все люди проверенные, повара под неусыпным наблюдением, специальные люди блюда и кушания пробуют, прежде чем царю их подадут. А вокруг Агафьи, как и других цариц до нее, лишь боярыни да дворовые девки, что в услужении. И яду подбросить значительно легче и проще. Царь - он продолжатель династии Романовых, которая оборвется с приходом большевиков, его оберегают всей силой государственной
власти. А царица, хоть и люба царю, а случись что с ней, заменена быть может без урона для династии и государства, и охрана ее проще. Были в истории случаи при Рюриковичах и Романовых, когда цари и императоры жен насильно постригали и в монастыри определяли, даже родственников не жалели, как в близком будущем Петр Великий свою сестру Софью.
        Однако останавливало Алексея одно обстоятельство. Скажи он государю - и первый встречный вопрос будет: «От кого узнал, кто злоумышляет?» Алексей же твердых фактов и доказательств не имеет. Римляне говорили - «ищи кому выгодно». Отравление было выгодно только Милославскому, но где доказательства? Сочтут - знает Алексей да скрывает, тогда в подвал его да пытать. В том, что царь иной раз жесток к своим верным слугам, Алексей убедился на собственной шкуре. Хорошо хоть, ноздри не вырвали да кнутом не били, как других. А потому решил он: у Агафьи муж венценосный есть, права у него неограниченные, как и власть, пусть заботится он. Чему быть, того не миновать. Агафью только искренне жаль. Все же Алексей принимал участие в ее судьбе, не безразлична она ему. Порывался Заборовскому о подозрениях поведать, так тот все равно к Федору Алексеевичу сразу пойдет. Круг замкнется на Алексее. Долго терзался и мучался Терехов, время ушло. Уже с началом июля царица почти не показывалась на людях, приближался срок родов. В Кремле поселили видных лекарей и бабок-повитух.
        В ночь с воскресенья на понедельник 11 июля 1681 года Агафья разрешилась от бремени сыном, нареченным Ильей. На следующий день громогласно объявили двору и народу о рождении царевича Ильи Федоровича. Его крестили 17 июля в теремной дворцовой церкви. Крестным отцом стал игумен Флорищевой пустыни Илларион, введенный во дворец Языковым. Царь поручил наследника заботам боярыни Анны Петровны Хитрово.
        Агафье же с каждым часом становилось хуже и хуже. Ее осмотрели приглашенные лекари, поставили послеродовую лихорадку. Однако не все они были такого мнения, некоторые были в растерянности, не укладывалась картина послеродовой горячки в классическую картину. Царица скончалась на третий день. Ее смерть стала большим ударом для Федора Алексеевича. Царь был неутешен, с большим трудом проводил гроб до Красного крыльца и погребальных саней, но был не в состоянии присутствовать на погребении в Вознесенском монастыре. Только на сороковой день, 22 августа, царь присутствовал на панихиде.
        Не зря говорят: «Пришла беда, отворяй ворота». Младенец пережил мать только на неделю, умер 21 июля. Две смерти за десять дней - это слишком. Царь едва не лишился рассудка. И так же, как на похоронах жены, проводил гроб до Красного крыльца, в Архангельский собор на погребение не пошел, хотя собор от Теремного дворца рядом. Не хватало сил, резко обострились старые немочи. Архангельский собор издревле был усыпальницей царственного рода для мужеска пола, женщины упокаивались в Вознесенском монастыре. На надгробии Агафьи было выбито:
        «Царица Агафья, урожденная Грушецкая. Житие ее было 18 лет. Лета 7189 в 14 день, часу дня в первой четверти на память святого апостола Акилы преставилась раба божия благоверного великого государя и великого князя царя Федора Алексеевича всея великая и малые и белые России самодержца супруга благоверная царица и великая княгиня Агафья Семеновна и погребена на сем месте июля 15 дня».
        Надгробную надпись Алексей сам читал. Он же укрепился в подозрении, что смерть Агафьи и сына ее не была случайной, но помалкивал.
        Царь после похорон двух самых дорогих его сердцу людей сильно сдал, на людях появлялся не часто. Через полгода на смотре невест выбрал в жены шестнадцатилетнюю Марфу Матвеевну Апраксину. Он, может, не женился бы вовсе, но государству нужен был наследник трона. Новоявленная царица пробыла на троне близ царя всего два месяца. Через полгода после смерти Агафьи и сына, через два месяца после венчания с Апраксиной Федор Алексеевич скончался.
        Правление его было недолгим, но полезных государству реформ он успел провести множество. Одно основание типографской школы для печатания книг в Заиконоспасском монастыре или отмена местничества чего стоят. Но сбылось пророчество протопопа Аввакума о скорой кончине царя. Умер Федор Алексеевич 27 апреля 1682 года в возрасте 20 лет, правив Россией 6 лет, и погребен был в Архангельском соборе Кремля. Перед смертью не сделал распоряжения о престолонаследнике. Прах Агафьи, когда большевики взорвали в 1929 году Вознесенский монастырь, был перенесен в подземную палату южной пристройки Архангельского собора.
        Глава 8. Стрелецкий бунт
        Государство оказалось без правителя, Приказы работали по инерции. У Алексея Михайловича, отца Федора, было шестнадцать детей. Два сына: Петр от Нарышкиной Натальи Михайловны и Иван от Милославской Марии Ильиничны. И Милославские, и Нарышкины посчитали - пробил их час. Нарышкины вызвали из ссылки боярина Артамона Матвеева, объявили опекуном Петра. Заручившись поддержкой патриарха Иоакима, объявили наследником на царствование Петра. Якобы перед смертью Федор Алексеевич назвал его имя и вручил скипетр. Иван, урожденный от Милославской, был слаб здоровьем и умом, государством управлять не способен.
        Милославские, почуяв угрозу своим интересам, начали принимать меры. В их руках были деньги, влияние среди бояр, и главный козырь - царица Софья. Действовали быстро. Стрельцам, коих в столице насчитывалось двадцать тысяч, были обещаны деньги, а еще про Нарышкиных распускались нелепые слухи.
        Алексей, для кого Милославские представляли угрозу, сразу понял: надо противодействовать. А как? Обратился к Матвееву, но тот грозящей вскорости беды не понял, отмахнулся. В первую очередь ходоки-подстрекатели пытались перетянуть на свою сторону кремлевских стрельцов. Алексей, как мог, не допускал их тесного общения со стрельцами. Устраивал учения, смотры, отговаривался интересами службы. Но тяжело было действовать в одиночку, без сильного покровителя или защитника. Он всего лишь сотник. А со стороны Милославских бояре и князья со своей челядью, туго набитой мошной, силы несопоставимые. Да и выступи он в открытую, прихлопнули бы, как комара. К Заборовскому пойти, узнать расклад сил? Все же думный боярин. Но после смерти Агафьи и затем Федора Алексеевича он сник, разом постарел, отошел от дел и не был желанным гостем, как раньше, во многих домах. Но передумал, не пошел. Заборовский тяжело переживал смерть Агафьи и внука Ильи. Для Федора Алексеевича Илья был сыном и наследником престола, а для Семена Ивановича - первым внуком. Известное дело, внучат любят сильнее, чем детей.
        Куда-то делись Языков и Лихачев, видимо, убоялись мести Милославских, решили отсидеться поодаль от столицы. Алексей вновь попробовал пообщаться с Матвеевым или с кем-то из Нарышкиных, предупредить о грозящей опасности. Но дальше порога дворца его не пустили. Незнакомые люди в боярских одеждах вытолкали его взашей. Алексей себя потом корил. Нашел, в чем во дворец идти: в кафтане стрелецкого сотника. Для Нарышкиных слухи наверняка доходили, и стрелец для них синоним угрозы.
        И события не заставили себя долго ждать. Утром 15 мая 1682 года стрелецкие полки подняли бунт. С криками, что Нарышкины задушили Ивана, они двинулись к Кремлю. По дороге к бунтовщикам присоединялись горожане. Алексей, бывший начеку, приказал закрыть ворота. На Спасской башне успели приказ исполнить, а на Троицкой и Боровицкой - нет. Через них и хлынула многочисленная толпа. Во избежание жертв Алексей приказал охранять входы во дворец и казначейство, в храмы и монастыри. Впрочем, монахи успели закрыть ворота и наблюдали за происходящим со стен. Чудов монастырь был местом для наблюдения превосходным.
        Стрельцы стали кричать, что, если им не покажут Ивана, они сами ворвутся во дворец, и горе тому, кто будет мешать. Наталья Кирилловна, испуганная, в сопровождении патриарха и многих бояр, вывели на Красное крыльцо малолетних Петра и Ивана в надежде, что стрельцы и горожане успокоятся и разойдутся. Но подстрекаемые людьми Милославских, сновавших в разгоряченной толпе, стрельцы схватили Артамона Матвеева, с Красного крыльца бросили на бердыши стрелецкие, потом стали рубить раненого. Бояре в страхе безмолвствовали и крестились. Но Господь не помог. Из кучки бояр выхватили князя Михаила Долгорукова и его убили, изрубив на куски. В запале, опьяненные первой кровью, стрельцы убили двух братьев Натальи Кирилловны. Маленький Петр был страшно напуган, держался за юбку матери. Он сам был на волосок от гибели. С этих пор его стали преследовать нервный тик и приступ падучей, как называли эпилепсию, столь велико было потрясение. Стрельцы не успокоились, ворвались во дворец, выволокли притаившихся бояр, зарубили. А далее, опьяненные победами и не встречая сопротивления, ведомые людьми Милославского, отправились
по городу. За половину дня многие сторонники Нарышкиных были убиты, растерзаны. Заодно Милославский свел счеты с неугодными ему боярами, князьями, дворцовой челядью. На улицах стоял крик и вой, валялись трупы. Столица застыла в ужасе, ожидая новых бесчинств. После нескольких дней затишья, когда стрельцы вняли просьбам патриарха и Софьи и убрали с улиц смердящие трупы убиенных, 26 мая в Кремль явились выборные от стрельцов с требованием, чтобы Иван был признан первым царем, а Петр вторым. Опасаясь повторения убийств и погромов, бояре согласились. Разве у них был другой выбор?
        Патриарх Иоаким совершил в Успенском соборе молебен, а 25 июня венчал братьев на царство. Для них изготовили специальный трон на два места. Стрельцы, чувствуя свою силу, видя уступки бояр, 29 мая потребовали, чтобы Софья, старшая сестра братьев, взяла на себя управление государством, по причине малолетства братьев стала регентом. И снова получили согласие бояр, мало того, Наталью Нарышкину с сыном Петром удалили от двора в подмосковный дворец в Преображенском.
        Софья начала с перестановок. Любезные сердцу Федора Алексеевича люди были удалены от дел, назначены новые. Стрелецким приказом был назначен руководить князь Иван Андреевич Хованский, боярин Иван Михайлович Милославский - сразу тремя Приказами: Иноземного строя, Рейтарского и Пушкарского, князь Василий Васильевич Голицын - управлять Посольским приказом, в чем немало преуспел, хитер был. Софья отблагодарила стрельцов. Выплатила им задержанное жалованье, а сверх того каждому выдали по десять рублей, сумму для того времени большую. Кроме того, для стрельцов устроили распродажу по сниженным ценам имущества убитых ими бояр, дворян и рядового люда. При каждом боярине или князе многочисленная челядь была. Их тоже не щадили, потому бунт стрелецкий кровавым вышел, как любой мятеж в России, - бессмысленный и беспощадный.
        Алексей решил немного выждать, не брать чью-либо сторону. Но события сами подтолкнули его. В один из дней утром, перед разводом караулов, услышал шум у воинской избы. Вышел посмотреть. У входа стрельцы его сотни сцепились с незнакомыми стрельцами. Около десятка их, при оружии.
        - Стоять! - гаркнул Алексей. - По какому поводу потасовка?
        Подчиненных Алексею стрельцов сотня, а пришлых десяток, расклад не в их пользу. Ретировались чужие стрельцы, пообещав вернуться.
        - Чего им надо было? Или вы не поделили чего-нибудь?
        - Тебя искали, сотник. Бают - Нарышкиных ты защищал. Врут! Мы тебя давно знаем, не выдадим.
        Опа! Рука Милославских. Подговорили стрельцов, те в Кремль и заявились. Алексей в последнее время в город не выходил, даже ночевал в полку. Выходит, сам того не подозревая, обезопасил себя от неприятностей. Так ведь, если захотят, наемного убийцу подослать могут. Лучше будет на время из столицы исчезнуть. Деньги есть, из того мешочка, что Заборовский давал, еще ни одной монеты не потратил. А еще деньги из жалованья накопил. Куда тратить, если форма и харчи казенные, как и крыша над головой? Были бы семья и дом, другое дело, там расходы обязательные.
        Улучил момент, когда в Кремле появился князь Голицын. Знал он его еще по пребыванию в Измайлове. Не приятельствовали, слишком велика разница в положении и возрасте, но и антипатий друг к другу не имели. Дождался, пока князь из дворца выйдет, подошел.
        - Сядь в возок, - кивнул князь.
        Узнал Алексея, но при множестве народа вокруг афишировать встречу не хотел. Отъехали к Благовещенскому собору, кучер возок остановил.
        - Что, Алексей, худо?
        - При Федоре Алексеевиче по ложному обвинению в ссылку сослан был. А третьего дня чужие стрельцы повязать меня хотели.
        - Откуда ветер дует, знаешь?
        - А то!
        - Уехать бы тебе из Первопрестольной на время надо. На годик-два, за это время пена уйдет, все образуется. С обидчиком твоим я в отношениях натянутых, повлиять не могу. Но ты парень хваткий, ситуацию в свою сторону повернешь. А сейчас прости, времени нет, меня посол шведский ждет.
        - За совет спасибо.
        - Дай бог, встретимся еще!
        Алексей выбрался из возка, прикрыл дверцу, возок сразу тронулся. Хитер Голицын, провел разговор и ни одну фамилию не назвал, не зря в Посольский приказ назначен.
        Просто уехать из Москвы - стало быть, покинуть место службы, дезертировать. Для Алексея неприемлемо. Надо бы с поручением, и подальше - в Астрахань, Свияжск, Воронеж. Можно в Сибирь, но там места холодные, больше для ссылки пригодные. Голицын совет дал, но не конкретный. Надо самому искать выход. Интуицией чувствовал: сгущаются над ним тучи. Один раз повезло, стрельцы своей сотни вступились, а другой раз их рядом не окажется. И тянуть с исчезновением из Москвы не стоит.
        После смерти Федора Алексеевича подняли голову старообрядцы. Начали ходить по стрелецким полкам, ругать новые церковные порядки, мутить стрельцов на бунт. Между стрельцами вспыхивали драки из-за веры. Глава стрельцов Хованский поддержал старообрядцев. Все же предводитель старообрядцев Никита Пустосвят был убит, обезглавлен. Софья Алексеевна поняла, что все надежды ее на стрельцов как на силу пустые. Отныне князь Хованский стал ее противником. В Донском монастыре 19 августа должен был состояться крестный ход, по традиции в нем должны были присутствовать цари. В полном составе: оба царя, вдовствующие царицы Наталья и Марфа, а также восемь царевен и Софья под охраной царских стольников выехали в монастырь, но по дороге свернули в Коломенское, подмосковное имение царской семьи, оттуда по проселкам добрались до села Воздвиженского, в нескольких верстах от Троице-Сергиевого монастыря, который был выбран в качестве царской резиденции. Противостояние со стрельцами было серьезное, и только монастырь с его крепкими стенами мог сохранить царскую семью в безопасности.
        Князь Хованский почувствовал свою силу, ведь в Москве и Подмосковье других войск, способных противостоять стрельцам, не было. Вместе с сыном Андреем он отправился на переговоры в Воздвиженское. На ночевке они были схвачены царскими стольниками и 17 сентября, в день рождения Софьи, в качестве пленников доставлены в Воздвиженское. Софья их не приняла, на окраине села бояре зачитали им обвинение в намерении извести царей и захватить власть, объявили смертный приговор, который тут же привели в исполнение, отрубив головы.
        Лишившись главы Приказа, стрельцы растерялись, стали слать Софье покаянные письма и челобитные. Софья, в свою очередь, стала слать письма в ближайшие губернские города с просьбами собрать ополчение. Стрельцы испугались, начали просить Софью о милости, обещали служить верой и правдой. Софья обещала прощение при условии казни Алексея Юдина, помощника Хованского. Стрельцы Юдина убили. Тотчас главой Стрелецкого приказа был назначен думный дьяк Федор Леонтьевич Шакловитый. Он быстро навел порядок. Стрелецкие полки из Москвы, участвовавшие в бунте и погромах, были отправлены в Курск под благовидным предлогом защиты от крымских татар и османов. За стрельцами шли обозы со стрелецкими женами и детьми, скарбом. Москва облегченно вздохнула. Уже в ноябре царский двор воротился в Москву. Для Алексея угроза со стороны стрельцов миновала, но оставался его главный враг - Милославский, человек деятельный, хитрый, злопамятный. Чин боярина он получил еще в 1677 году. После Аптекарского приказа был главой приказа Большой казны (по-современному министром финансов), Рейтарским приказом, Большого дворца, Галицкой чети,
Владимирским и Иноземным приказами. И везде расставлял свою родню или преданных ему людей. Жаден был и корыстен, воровал из казны, брал подношения, считая, что Приказы даны ему на кормление. Всегда держал нос по ветру. После смерти Федора Алексеевича стал поддерживать Софью. Владел дачей - селом Кунцевым. Петр I, видевший, как Милославский подстрекал стрельцов во время бунта, яро ненавидел боярина. И когда пришел к власти, распорядился достать из могилы прах Милославского, что был похоронен на кладбище при церкви Николая Чудотворца в Столпах в Армянском переулке, и отвезти на телеге, запряженной свиньями, в Преображенское, где сбросить в яму.
        Стрелецкий полк в Кремле тоже подвергся репрессиям. Часть стрельцов была переведена в иные полки, а на их место взяли других, полковника Головатого с двумя сотнями стрельцов вывели в Курск, другую сотню во главе с Алексеем - в Воронеж. Терехов в душе возмущался. Их полк охранял Кремль и меньше других был замешан в бунте, но попал под раздачу. А с одной стороны, Алексей и рад. В Москве сейчас правят бал Софья и Милославские, которых целый клан. А Иван Михайлович не из тех, кто оставляет недругов или противников в покое. В принципе, Алексей ничего плохого Милославскому не сделал, но перешел дорогу, когда встал за царский трон. Милославский опасался усиления влияния любого человека на царя, будь он хоть малых чинов, хоть князь или думный боярин.
        Переход стрельцов до маленького городишка Воронежа, коим он был в то время, занял почти полтора месяца. Сильно тормозил обоз, да под конец перехода зарядили дожди, дороги стали непроезжими. Не столько ехали, сколько толкали телеги. Усталые, измученные, в мокрой одежде, прибыли в город. С трудом расположились. В воинской избе тесно, не рассчитана длинная изба на такое количество людей. Немного позже, когда Петр женится на Евдокии Лопухиной, сошлет в монастырь Софью и будет править единолично, Воронеж разрастется, в нем будут строиться корабли для Азовских походов Петра.
        Город стоял на удобном месте, недалеко от слияния рек Дон и Воронеж, прикрывал губернии российские от набегов крымских татар. Кстати, Россия до сих пор платила Крымскому ханству дань. Крымчаков уже раздавили бы, если не сильная поддержка ханства Османской империей. А татары своих разбойничьих замашек не забывали, то с грабительскими походами по Украине пройдут, то по южным землям России. И мутят народы постоянно, особенно единоверцев - башкир, ногайцев.
        У Алексея забот полон рот. Всех стрельцов и семьи их разместить надо, зима на носу, да о прокорме думать. Хорошо, что местный воевода помог. После Москвы, города по тем временам огромного, Воронеж селом казался. Зато Алексею дышалось легче - недругов нет. Настала зима. По степям ветер сильный, снег несет. В такую погоду только в теплой избе сидеть. Одно радует - набегов нет. Только проходят мимо обозы - к Крыму или к казачьей столице Черкасску. Обозы в город заходили на ночевку, самим поспать, лошадей покормить, в конюшне при постоялом дворе отогреть.
        Однажды с гиканьем и свистом, прямо разбойничьим, в город через крепостные ворота влетел отряд казаков, остановились на постой. Отрядом командовал седоусый казак.
        - Кто это? - спросил Алексей у ратника-стражника.
        - Из Черкасска войсковой атаман Фрол Минаев. Зимнее посольство в Москву, не иначе. За жалованьем едут, каждую зиму так.
        Жалованье Донскому казачьему войску завозили раз в год, в конце его. Казаки остановились на два дня. С ними прибыл еще один человек, страшного вида и поведения. По одеянию на монаха похож, однако проповеди нелепые. Алексей подошел, послушал - о пришествии Михаила Архангела вещал мужчина. Как оказалось, видел он Кузьму Ларионовича Кузнецова по прозвищу Косой, личность на Дону известную. Был он уроженцем Ельца, проживал в кузнечной слободе близ Введенской церкви, был женат, имел сына. В тридцать лет отправился на моление в Соловецкий монастырь, что не было редкостью, такое паломничество приветствовалось. Пробыл в монастыре недолго, в 1658 году в Соловецкий монастырь привезли новопечатные книги патриарха Никона. Монахи, книги прочитав, нововведения отвергли. Кузьма к ним примкнул, стал старообрядцем, ушел из монастыря. Бросив семью, ушел на Дон, подальше от властей, обосновал на Заполянском острове в верховьях реки Медведицы крепость-монастырь. Неподалеку, на реке Чир, монах Иов основал еще один старообрядческий монастырь. Старообрядцы по всей стране стали подвергаться гонениям, особенно после
сожжения протопопа Аввакума, и потянулись на юг во вновь основанные монастыри. В 1674 году на старообрядческие монастыри был послан отряд стрельцов из Тамбова. Старообрядцы, извещенные сообщниками, разбежались на время, стрельцы вернулись ни с чем - ни пленных, а тем более зачинщиков.
        А Кузьма Косой вновь начал проповеди.
        «Во всем Московском государстве благочестия нет», - утверждал он. До поры до времени казачество относилось к старообрядцам лояльно, даже одобряли.
        А по весне гонец привез в Воронеж приказ от главы Стрелецкого приказа Шакловитого: сотне Терехова монастырь на Медведице извести, Кузьму Косого пленить и в железах в столицу доставить. Алексей приказ прочитал, хмыкнул. Приказ всегда легче отдать, чем выполнить. Начали собираться - запас провизии на телегах, немного овса для лошадей. Трава в степи уже выросла, подножный корм есть, но если кормить коней одной травой, у них животы пучит, погубить можно. Вышли конно, при маленьком обозе в пять телег. Рядом с Алексеем проводник идет, которого воевода выделил. Для стрельцов местность незнакомая, раньше эти земли назывались Диким полем, отары овец и табуны лошадей паслись, принадлежащих орде. Сгинули уже монголы, только память недобрая осталась. Кончились сосновые и еловые леса. В степи без проводника ориентироваться сложно. Ни карты, ни компаса, проводник по одному ему известным приметам ведет. Кажется - пустынна степь. Ан нет, далеко впереди, на холме, всадник на коне покажется и исчезнет. А кто он? Татарин, казак, раскольник - поди разгляди. Три недели добирались, а когда прибыли, Алексей понял: штурм
трудным будет. Во-первых, монастырь на острове, до него еще добраться надо, а как, если лодок нет? Плыть рядом с конем, держась за него, как татары делали? А как же пищали тяжелые, порох? Пищали на дно тянуть будут, а кроме них у стрельцов сабли, бердыши, - одним словом, железо. А порох замочи, так и пищали не нужны, как без пороха стрелять? А еще запас свинцовых пуль, амуниция. Да и это не все. Монастырь на острове укреплен не хуже иной крепости. Высокий тын из бревен наверху земляной насыпи. С двух сторон речной берег, тут, если атаковать, то с кораблей, перебросив мостки. А ни кораблей, ни лодок нет, хоть бы воевода воронежский или проводник заранее предупредили. Сами не знали или подвох устроили? Сторонников у старообрядцев много, вполне возможно. Расположились лагерем на берегу реки, напротив острова. Из-за тына выглядывают старообрядцы и, похоже, чувствуют себя в безопасности. Бревенчатый тын высокий, бревна крепкие. Чем славна воронежская земля, так это сосновыми лесами. Сосны крепкие, высокие, корабельные, позже Петр Великий использовал их для мачт кораблей. При подготовке второго Азовского
похода, зимой 1695 года, в Воронеже построили 522 судна, 42 большие мореходные лодки и 134 плота, на которых перевозили грузы.
        Остаток дня ушел на обустройство лагеря. Навесы натянули, как защиту от солнца и дождя, телеги полукругом составили. Жаль - мало их, весь небольшой лагерь окружить нельзя, тоже своего рода укрытие от нападения, особенно конницы. Кочевые степняки - скифы, половцы, татары - в походах всегда так делали, когда с обозами шли. Алексей кашевара назначил, караульную смену. Воинский порядок всегда поддерживаться должен, беспечность приводит к кровопролитию, потерям.
        Сварили кулеш, быстрый в приготовлении и сытный. После многодневного перехода устали и люди, и кони. Стрельцы спать улеглись. Алексей сам вздремнуть успел, а после полуночи поднялся, к караульному подошел, службу проверить, а еще предупредить:
        - Я на берег схожу, буду возвращаться - голос подам, не стрельни с перепугу.
        - Я не из пугливых, Алексей Иванович.
        Алексей к берегу подошел, наклонился, пальцы в воду опустил. Б-р-р! Холодно! Весна, она и на юге весна, вода в реках и ручьях не прогрелась еще. Все же от задуманного не отступил, разделся донага, медленно в воду вошел, чтобы не плеснуть. Ох и холодрыга! До острова посеред реки полсотни аршин, переплыл быстро. На берегу ил рукой зачерпнул, вымазался весь. На теле одежды нет, при лунном свете белое тело заметно. А вымазался - с пяти шагов в темноте не разглядишь. Алексей решил сам разведать обстановку на острове, укрепления староверов поглядеть, пощупать. Иначе, не зная конкретной обстановки, как составлять план штурма? Сначала по острову прошелся осторожно, перебегая от дерева к дереву, прислушиваясь. Остров в длину сто саженей, как не больше, но узок, двадцать пять-тридцать саженей в ширину. С обеих сторон протоки. Справа по течению, где стрельцы расположились, протока шире, слева в два раза уже. По всему острову деревья растут: граб, дуб, осина. На южной оконечности острова крепостица, причем основательная, добротно сделанная. На небольшом естественном возвышении тын, ворота дубовые, да еще
железными полосами окованы. По углам две сторожевые площадки. Если защитники духом сильны, что у староверов в избытке, да оружием владеть умеют, потерь среди стрельцов не избежать. Кое-какие исходные данные есть, пища для размышлений собрана. Завтра направит он на берег двух глазастых стрельцов для наблюдения, пусть попробуют посчитать староверов, а сейчас назад, его и так уже трясло от холода. На своем берегу обмылся от ила, одежду натянул прямо на мокрое тело. Подходя к лагерю, окликнул:
        - Прохор, это сотник.
        - Проходи.
        Алексей обогрелся у костра, подбросил в огонь веток. Слегка угревшись, уснул. Утром еще бы соснуть часок-другой, да от реки сыростью тянет, прохладой, легкий туман ползет. Стрельцы поднялись, что физиономии, что кафтаны стрелецкие мятые. На земле спали, только дерюжку подстелив. Пока кашевар завтрак немудреный готовил, Алексей снова к берегу спустился. При дневном освещении укрепления смотрелись более грозно. Не понравились Алексею две бойницы, которые больше других были. Не пушечные ли? А то будет неприятный сюрприз. В таких крепостцах устанавливались небольшие медные пушки, стрелявшие дробом, - каменным или свинцовым, вроде картечи. На небольших дистанциях выстрел из такого дробовика был очень эффективен, действовал не хуже пулемета. Но и минусы были. У крепостной пушки угол обстрела невелик, а перетащить ее на другое место мешкотно, да и не один человек потребен. А кроме того, заряжание долгое, в лучшем случае один выстрел в десять-двенадцать минут, если пушкари опытные. Только откуда им тут взяться? Однако противника недооценивать нельзя. Как подтверждение, со стороны крепости-монастыря
прозвучал выстрел из пищали. Пуля рядом просвистела, выбив из земли при ударе фонтан грязи. Алексей приметил, откуда стрельба велась. Порох дымный, стрелок выдает себя густым черным облаком, не говоря о звуке выстрела и вспышке дульного пламени. Стреляли не из амбразуры, а поверх стены. Стало быть, по периметру стены изнутри смотровые площадки идут. Выстрел у монастыря стрельцов встревожил, несколько ратников примчались на берег, все при оружии.
        - Сотник, не зацепило?
        - Промахнулись.
        За тыном виднелись головы староверов. Они выкрикивали в сторону стрельцов угрозы, показывали непристойные жесты, стараясь обозлить. Один из стрельцов вызвался:
        - Алексей Иванович, дозволь пальнуть?
        Алексей стрельца знал, один из немногих в сотне действительно метких стрелков.
        - Один выстрел! Только не осрамись. Тратить попусту порох и свинцовые пули - непозволительная роскошь, ведь пополнить неоткуда. Что до Воронежа, что на север от острова, что до Черкасска, что южнее, далеко.
        Матвей, как стрельца звали, к делу подошел обстоятельно. Бердыш подтоком в землю воткнул. На обух лезвия бердыша пищаль уложил стволом длинным, подсыпал на полку замка свежего пороха, взвел курок кремневого замка, приладил приклад к плечу. Стрельцы взгляды на крепость перевели. А староверы потешаются над стрельцами, прямо вакханалию устроили, руками размахивают, рожи корчат. Выстрел для всех грянул неожиданно. Дым в сторону легким ветром отнесло, но Алексей с подветренной стороны от стрельца стоял, видел, как взмахнул руками и рухнул один из мужчин на смотровой площадке. Староверы сразу попрятались, осознав грозящую опасность. А стрельцы удачный выстрел товарища приветствовали одобрительными криками, подходили, хлопали по плечу. Кому, как не им, знать цену точного выстрела. Гладкий ствол, круглая пуля и дымный порох - не самое лучшее сочетание для дальней и точной стрельбы. Всей гурьбой направились к лагерю. По случаю удачного начала боевых действий Алексей распорядился выдать по чарке вина из бочонка. Под кулеш вино было принято на ура. А честно сказать - дрянное винцо, яблочное, фактически -
сидр. Не возделывали еще виноград в России, значительно позже в Крыму Потемкин заложит первые виноградники.
        После сытного завтрака да под сухари Алексей распорядился двум стрельцам наблюдать за монастырем. Важно было узнать численность. А сам с проводником беседовать начал. Уж коли привел к острову, не исключено, что внутри бывал.
        - Феоктист, ты обустройство монастыря знаешь? - обратился к проводнику Алексей.
        - Бывал дважды, оба раза о прошлом годе летом.
        - Как обитатели на остров добираются?
        - Так лодки у них есть. На тыне, на дозорных башенках всегда дозорные есть. Кто в монастырь пришел, кричит с берега, за ним лодку высылают.
        Лодок на острове, к своему стыду, Алексей во время ночной разведки не видел. Да и то сказать - темно, а может, в камышах замаскированы.
        - Если помнишь, обскажи, а лучше нарисуй, где что у них внутри.
        Проводник на земле веточкой чертить стал.
        - Это у них церковь, по размеру мала, почти часовенка. В этой длинной избе - людская. Эта - для семейных. В углу амбар для припасов.
        - Пушки видел ли?
        - Не видел, врать не буду. Но пищали есть точно, а еще копья, сулицы, сабли.
        - Хм, откуда же?
        - Косой с казаками дружит. Они ему и оружие доставили, и провизию регулярно пополняют. Денежки-то у Кузьмы водятся, расплачивается с торговцами. Если долго здесь пробудем, сам увидишь. Как торговый обоз мимо идет, обязательно одна телега для монастыря разгружается.
        И правда, пока стрельцы за монастырем наблюдали, подошел обоз. На стрельцов покосились, стали выкликать староверов. Да только никто выйти или на лодке подплыть из них не решился. Купец затылок чешет в задумчивости.
        - Куда же мне припасы девать?
        - Мне продай, если цену ломить не будешь, возьму.
        Алексей припасы на телеге осмотрел. Два мешка крупы - пшено и гречка, мешок муки, небольшой мешочек соли - ценность! А еще две корзины сушеного мяса и кувшин меда. Алексей уже понял: нахрапом не возьмешь монастырь. Лучше выждать, пока припасы закончатся. После зимы их много не должно остаться. Потеплело, да дороги проезжими стали не так давно. Сторговался с купцом, деньги отдал. Стрельцы припасы с телеги быстро под навес перенесли. Сотня здоровых мужиков, да на свежем воздухе, аппетит зверский. Алексей побоялся, что припасы у самих кончатся, тогда несолоно хлебавши придется с позором уйти, приказ не выполнив, или нескольких стрельцов с телегами в Воронеж отправлять.
        Из-за тына за перегрузкой провианта с завистью смотрели. Стрельцы из наблюдателей доложили о примерном количестве обитателей. Получалось около трех сотен, это с женщинами. Они из монастыря днем к протоке выходили - воды для приготовления пищи набрать, постирать на берегу. У Алексея план штурма созревать начал, но для этого разведка дневная нужна. В темноте много ли разглядишь? Обговорил с десятником, которого за себя оставлял, все детали. Алексей у стрельцов поспрашивал, нашел черного цвета рубаху. Голышом по острову он больше шастать не будет, но и в стрелецком кафтане тоже несподручно. Вечером поздним с десятником к берегу пошел, разделся, кафтан десятнику отдал. Сам все вещи и сапоги в узел завязал. Из оружия только боевой нож. В воду вошел, узел на голове, рукой его придерживает, чтобы не промок. Перебрался на остров, подальше от монастыря, оделся, сапоги натянул. Без обуви плохо, при ночной вылазке все ноги себе исколол. Нож проверил - легко ли из ножен выходит, не скрипит? Обошел остров по периметру. О! Вот они, лодочки! Обе рядом стоят у деревянного причала. Одна маленькая, на двух-трех
человек, вторая большая, целый баркас, десятка полтора людей свободно возьмет или груза телегу. Зигзагами остров обошел, чтобы ничего не пропустить. А только ничего интересного не обнаружил. Поблизости от крепости высокое дерево выбрал. Для наблюдения удобно, однако немаловажная деталь есть. Листья только распустились, маленькие, в такой кроне днем не спрячешься, внимательный наблюдатель сразу засечет. Выходит, толку от вылазки немного. Пока темно, убираться с острова надо. Да не просто уйти, а дверью хлопнуть. К мосткам прошел, веревку от маленькой лодки, что к пню на берегу шла, отвязал, привязав к корме большой лодки. Сюда бы на весла двоих. Веслом от мостков оттолкнулся, с трудом, напрягая все силы, обе лодки на стремнину вывел. А силы выгрести против течения нет. Хоть бы лодки от острова увести, стал по течению спускаться. Как остров миновал, к своему берегу направил баркас. Греб изо всех сил. Сам баркас тяжел, еще на буксире маленькая лодка болтается. С трудом к берегу подошел, к иве, чьи ветви до воды спускались. И не для маскировки, чтобы баркас привязать, дабы не унесло. Лодки угнав, лишил
староверов удобной связи с берегом, а для стрельцов приобрел средство передвижения. Рано или поздно стрельцов для штурма на остров переправлять надо будет, пригодятся. К лагерю стрельцов пошел. Караульный его окликнул:
        - Стой! Кто таков?!
        - Сотник Алексей.
        - Проходи.
        Алексей по берегу пошел, где его десятник Герасим ждал на случай неудачи.
        - Герасим, я две лодки от острова пригнал, по течению ниже стоят. Поутру берешь четырех стрельцов, перегоните их к лагерю, пусть под приглядом будут.
        - Исполню. А что не остался?
        - Днем прятаться негде.
        - Оно так.
        Алексей отдыхать направился, уже большая часть ночи прошла. А утром проснулся от воплей. Вскочил на ноги. Стрельцы к берегу сбежались, к которому лодки причаливают. Тут же вбили в землю деревянный кол, лодки привязали. Стрельцы добыче рады. А со стороны монастыря крики негодования, оскорбления. Конечно, староверы свои лодки сразу опознали. Поняли свой промах, что лодки не стерегли, а уже поздно. Алексей распорядился на ночь караульного к лодкам выставлять, чтобы староверы не смогли свои плавсредства вернуть.
        Алексей, чтобы стрельцами не рисковать попусту, решил монастырские стены поджечь. Собственно, ничего нового он не изобрел, и бунтовщики из татар стены острога подожгли горящими стрелами. Луков у стрельцов нет, пулей не подожжешь. Масло нужно, а где его взять? Алексей решил не торопиться. «Солдат спит, служба идет» - поговорка есть такая. Но зато каждый обоз не пропускал, досматривал. Купцы не обижались, стрельцы и Алексей ничего не отбирали, чай не разбойники, государевы люди. Если что-то нужное было, торговались, покупали. Только через две недели в проезжавшем обозе льняное масло в кувшинах нашлось. Поторговались, Алексей все масло скупил. Если на еду пустить, в кашу добавлять, надолго бы хватило. А стены деревянные полить, так и маловато. Когда горшки с маслом стрельцы перетаскивали с подводы, удивлялись:
        - Зачем так много?
        И только старослужащие догадались.
        - Ты бы помолчал, Иван. Не для еды масло. Не иначе сотник стены решил поджечь.
        Теперь, когда масло было, надо продумать, как и когда поджог устроить. Алексей детали продумал. Для поджога двух-трех человек хватит, однако маленькая лодка людей и кувшины не вместит. Баркас задействуют. Четыре стрельца на весла, двоих-троих на переноску кувшинов от места причала до монастыря. А еще пару человек - разом поджечь. С этим сложнее: кремень, трут, кресало, еще травы сушеной набрать или сухих веточек. А где их взять, если трава молодая, сочная? И сухих ветвей нет? Клич среди стрельцов кинул, сообща выход нашли. Немного жерди с телег ножами пообтесали, для поджога хватит. А вместо трута, кресала и прочих приспособлений сняли с двух пищалей кремневые замки. Алексей каждую мелочь продумал, мысленно проиграв поджог, последующий штурм. Упустишь мелочь - и вся операция провалиться может. Начинать по темноте надо. Для группы людей сам отобрал. Что посильнее физически, тех на весла. Кто навыки охотника имеет, может ходить по лесу тихо, тех на поджог. Конечно, весь десант сам возглавлял. Ответственность за уничтожение монастыря на нем лежит, и лучше всех ход операции самому контролировать. С
десятниками, что на берегу оставались, с большинством стрельцов все детали обговорил. Ночь предстояла бессонная, беспокойная. Впрочем, и день тоже.
        Кувшины в баркас затемно погрузили. Алексей всех предупредил: тишина полная. Кто слово скажет, самолично кулаком зубы в глотку вобьет. Смазанные уключины не скрипели. Баркас сначала по течению Медведицы спустился, потом, после стрелки острова, уже по другому рукаву реки до причала поднялись. Четверо стрельцов при пищалях на веслах остались. В случае неудачи они огнем прикроют и баркас отведут. С четырьмя стрельцами, каждый из которых по два кувшина с маслом нес, пошли к монастырю. Алексей и сам кувшин нес. Много народу сейчас ни к чему, только шум от них. Остановились на опушке. До стен - десяток саженей. Прислушивались и приглядывались - не бдят ли на стенах староверы? До сего дня стрельцы активных действий не предпринимали, и староверы расслабились, должной охраны не было.
        - Так, приступаем, - прошептал Алексей. - Обливайте стены, только в разных местах, как уговаривались. Потом двое, у кого замки, остаются, а вы двое - к баркасу.
        Стрельцы разошлись. Алексей отошел вправо, к угловой сторожевой башне, щедро плеснул на стены, остатки масла постарался повыше да пошире, горшком широкий полукруг описав. Сразу запахло маслом. Как действуют другие стрельцы, не видно, не слышно. Это хорошо. Стало быть, и в монастыре, за стенами, тоже не услышат. Две темные тени направились в лес, к причалу. Пора поджигать.
        - Парни, огонь! - И тоже тихо.
        Щелкнули курки замков в руках, вспыхнули тонкие сухие щепочки, соструганные от жердей тележных. Стрельцы подносили горящие щепки к стенам, масло вспыхивало, а поджигатели бежали дальше. Пять минут, и почти вся стена занялась.
        - Бежим!
        Теперь надо уносить ноги. Помчались через лес к причалу. Только прыгнули в баркас, как он отчалил. Мощными гребками гнали посудину вверх по течению, обогнув остров, уже вниз. На берегу стрельцы толпятся, любуются зрелищем. Дальняя от реки стена уже огнем объята, в монастыре проснулись, все стало дымом заволакивать. Стали бить в колокол, хотя никто уже не спал. Суматоха среди староверов поднялась. Некоторые с ведрами к реке выбежали. Да масло горящее водой не потушить. От масла уже стены занялись, трещат, во все стороны искры летят.
        Баркас в берег уткнулся.
        - Всем из лодки! - крикнул Алексей. - Будете на берегу, если кто-то через реку поплывет, стрелять или вязать и укладывать. Но чтобы ни один не ушел.
        Стрельцы выбрались из баркаса. Алексей новую команду отдал:
        - Герасим, бери полтора десятка стрельцов с пищалями и бердышами - и в лодку. Высадитесь на той стороне острова у причала. Лодку сразу назад отправишь за новой партией. А сам стрельцов в шеренгу. Увидишь староверов - стреляй.
        - Исполню.
        Началась посадка в баркас. Алексей указал на двоих стрельцов.
        - Вы двое - в маленькую лодку. Пищали не брать, только сабли. Выгребайте на середину протока. Буде, кто попытается с острова сбежать, переплыв, всех ловить и на берег, к лагерю. Всех вязать! А сопротивление оказывать зачнут, рубить без жалости!
        Вслед за баркасом маленькая лодка отплыла. Алексей на монастырь староверов посмотрел. Пламя высокое бушует, аж гудит. Такое ничем не потушить. Славно получилось! Алексей снова командует:
        - Пятнадцать стрельцов, приготовиться. Как баркас подойдет, сразу садиться. Старшим - десятник Ефим.
        - Исполню!
        - Баркас назад не отправляй, если только помощь нужна будет. Пленных брать, вязать и в баркас. Как полон будет, сюда везти. Кто сопротивляться вздумает - стрелять, не раздумывая, рубить бердышами или саблями.
        Засиделись стрельцы, поразмяться хотят. Не хлебопашцы, не кузнецы, а воины. Однако староверы не только молиться умеют, но и за себя постоять, оружие есть и пользоваться им мужчины с острова умеют. Так что легкой победы не будет. Тем более с той стороны острова уже выстрелы грянули нестройным залпом. Видимо, староверы к пристани побежали, подальше от пожара. А там уже стрельцы. У староверов в монастыре и припасы горят, и оружие, если захватить впопыхах не успели. Теперь по-любому с острова уйдут, когда провизии нет и крыши над головой. Жалобно звякнул колокол, сорвавшись с прогоревшей веревки. Кто-то с острова бросился в воду. Плеск воды послышался, потом крики, звуки ударов. Вскоре к берегу причалила малая лодка, один стрелец греб, другой за ворот держал мужчину, влача за лодкой по воде.
        - Держите!
        Мужик в полуоглушенном состоянии, да еще воды нахлебался. Стрельцы на берегу вытащили его из воды, сняли с мужика ремень, перевернули на живот, ремнем руки сзади связали.
        - Алексей Иванович, первый готов!
        - Другие будут, не расслабляйтесь. Ты и ты! - ткнул пальцем Алексей. - Охранять. Пленных здесь держать будем, по крайней мере до утра.
        Пришел баркас, в нем четыре стрельца на веслах и десяток пленных. Все женщины, ни одного мужчины.
        - Бабы-то зачем? - заругался Алексей. - Мужиков вязать надо.
        - Прежде чем вязать, их взять надо. Дерутся наши, подмога нужна.
        В баркас новая партия стрельцов набилась, и он отчалил. Пленных уложили рядом с первым пленным. Алексей к ним подошел.
        - Сколько человек в монастыре было?
        - Не знаю! - отвел глаза мужик.
        - Ну и дурак. Все равно всех пленим или убьем, - сказал Алексей.
        - Во имя веры истинной страдаем! - завопил мужик. - Смерть примем, а книги Никона - святотатство, не надо нам их.
        - Погибнете все, у меня приказ есть - монастырь уничтожить, вырвать заразу с корнем.
        - Нам вечное блаженство будет, архангел Михаил заступится! - продолжал вопить мужик.
        - Заткнись, силы побереги. Они тебе под пытками нужны будут.
        - Грешны вы все, против веры истинной дедовой идете, гореть вам в аду!
        - Ты лучше скажи - на острове Кузьма Косой?
        - И! Вот его вам не взять! Обмишурились!
        Неужели правду пленник сказал? Монастырь, считай, сожгли. Но если здесь нет пастыря староверов - Кузьмы, все зря. Он на новом месте скит или монастырь организует. И Алексею о выполнении приказа доложить воеводе, а через него в Стрелецкий приказ совестно. Получается - не до конца приказ исполнили. Впрочем, схватка на острове продолжается, еще не все убиты или пленены. Может быть, пленник врет? Только утром известно станет, когда убитых осмотрят и пленных. Косой не зря такое прозвище имеет, примета у него - косит левым глазом. С острова грянул залп. О! Бой в разгаре. Хоть бы догадались отправить баркас за помощью, если туго приходится.
        Алексей не был кровожадным человеком, приказ был - уничтожить монастырь и взять пленных. Задачи уничтожить людей в бумаге не было. Но подразумевалось, ибо к староверам относились жестко. Со стороны острова крики, звон железа. У стрельцов не было времени перезарядить пищали после залпа, дрались холодным оружием. Если не считать женщин, детей и стариков, то все равно силы староверов на острове превосходили численность стрельцов в четыре-пять раз. На стороне стрельцов выучка, умение владеть оружием, на стороне староверов - знание местности и упорство, основанное на фанатичной вере.
        Из-за острова показался баркас, сильно нагруженный, поскольку просел в воду почти до краев бортов. Ткнулся носом в берег, из него стали вытаскивать связанных староверов. Несколько раненых мужиков, бабы и детишки. Да сколько же их? Алексей насчитал двадцать пять человек. Для баркаса - перегруз. Черпани он бортом воды - и все бы пошли на дно, руки-то связаны. Захваченных уложили на берег, под охрану стрельцов. Алексей решил ехать сам. Приказал еще одной группе стрельцов садиться в баркас, сам последним на нос уселся.
        Подплыли к причалу, а здесь уже никого нет, бой в глубине острова. Оттуда крики, стоны, лязг железа слышен.
        - Всем высаживаться, строиться шеренгой, пищали наизготовку.
        Стрельцы моментально исполнили команду. Алексей саблю обнажил, взмахнул ею.
        - Вперед!
        Стрельцы двинулись шеренгой. Бой впереди не имел единой линии, противник кидался на противника, в темноте трудно понять, кто свой, кто чужой. Слева, со стороны крепости, несколько человек бегут, смутно видны фигуры в отсветах пламени горящего монастыря.
        - Правое плечо вперед! - приказал Алексей. - Целься, пли!
        Нестройный залп. Видимо, он переломил ход сражения. Староверы, как по команде, бросились вправо, к протоке. На ходу швыряли оружие, с ним не выплыть. Сами кидались в воду и плыли к противоположному берегу. Да много уходило, не меньше семи десятков. И сосчитать в темноте невозможно. Преследовать на баркасе? Но он тяжел и неуклюж. Да Бог им судья! Алексей крикнул:
        - Стрельцам собраться у причала.
        К монастырю идти смысла нет, там уже рушатся крыши и стены, живых нет и спрятаться негде. Стрельцы собрались, Алексей приказал:
        - Десятникам счесть людей.
        Оказалось, из тех, кто на остров высадился, четверых не хватает. Наверняка убиты или тяжело ранены. А на востоке небо уже сереет, предвещая близкий рассвет.
        - Можете немного отдохнуть, зарядить пищали, - приказал Алексей.
        Некоторые стрельцы были легко ранены. Их же товарищи перевязали раны. Плохо, что своего лекаря в боевом походе нет. Но тряпицы чистые для перевязки у каждого стрельца при себе есть. Сам о себе не позаботишься, не выживешь.
        Через полчаса, когда развиднелось немного, Алексей приказал:
        - Стройся шеренгой с промежутком между собой в пять аршин, проходим остров вдоль и поперек. Своих убитых сносить к причалу, похороним по-человечески. Чужих мертвых считать и искать Кузьму Косого.
        - Да как его узнать? - спросил десятник Ефим.
        - Придется оба глаза открывать, левый глаз косит, отсюда у старовера прозвище такое.
        Момент неприятный, но нужный, хотя бы для доклада стрелецкому голове. Своих убитых нашли сразу, снесли к причалу. Оружие - и стрелецкое, и трофейное - сразу в баркас грузили. Стрелецкое - оно казенное, за утрату отвечать надо. А если трофейное бросить, им воспользоваться могут другие. Часа через два, когда уже солнце высоко поднялось, закончили обследование острова. Тридцать семь убитых староверов, при всех оружие было. Еще пленные есть, но эти уже у лагеря под караулом. Но и сбежали многие. Кузьмы Косого на острове не оказалось.
        Сначала своих убитых товарищей к лагерю перевезли, потом всех стрельцов. Когда Алексей у лагеря высадился, распорядился братскую могилу рыть. А сам к пленным. Каждому мужчине в глаза посмотрел, потом допрашивать начал. Для этого в сторону отводил, чтобы другие ответов не слышали. И здесь постигло разочарование. Все дружно показали, что Кузьмы Косого в монастыре месяц уже не было. Кузьма ушел с несколькими сподвижниками в Черкасск.
        Уже позднее Алексей узнал, что судьба Кузьмы сложилась незавидно. Старовер, склонивший на свою сторону многих казаков войска Донского, собирался двинуться походом на Москву, казаков подбивал. В этом ему помогали атаман Лаврентьев, поп Самойла, Кузьма Сидоров и многие другие. Но убоялись казаки. До Москвы далеко, войска в каждом городе по пути стоят, потери изрядные будут. Кузьма Косой всем, кто отказывался идти в поход, грозил смертью. Казаки вызвали его на войсковой круг в 1687 году, где потребовали прекратить мутить и подбивать казаков на бунт. Кузьма отказался, его схватили, связали и отвезли в Москву. Здесь, в Посольском приказе, Кузьма был допрошен с пристрастием и скончался при пытках.
        Разрушенный и сожженный сотней стрельцов с Алексеем во главе монастырь был постепенно восстановлен, сюда вернулись староверы. И только 30 мая 1689 года обитатели монастыря были разогнаны и монастырь прекратил свое существование. Но еще продолжала действовать пустынь монаха Иова, старообрядца, на реке Чир, куда перебрались сторонники старой веры.
        Похоронили павших стрельцов. Алексей, как старший по чину, счел молитву. Время уже далеко за полдень. Трогаться в путь поздно, лучше завтра с утра. Приготовили немудреный обед, поели сами, накормили пленных. Стрельцы приводили в порядок одежду - штопали кафтаны, у кого порваны, порезаны были. Чистили и заряжали пищали, а еще драили речным песком лезвия бердышей. Оставить их окровавленными нельзя, быстро ржаветь будут. Сталь хорошая, уральская, однако шведской или испанской уступает. Заточку хуже держит, влаги боится, даже дождя, покрываясь сыпью ржавчины. Потому бердыши и сабли постоянно приходилось смазывать либо маслами, либо салом свиным, только не соленым.
        Задержка на день сыграла для сотни стрельцов и староверов роковую роль.
        Глава 9. Крымчаки
        Еще с вечера Алексей предупредил кашевара и его помощника - встать пораньше и к всеобщей побудке кулеш приготовить. Позавтракали, собрались. В одну из свободных телег уложили оружие убитых стрельцов и трофейное. Почти все телеги, кроме двух, освободились, провизию-то съели, как и лошади овес. На телеги усадили женщин и немногочисленных детей. Тронулись в путь. Впереди конные стрельцы, за ними староверы - мужчины, которым руки связали, за ними обоз, и уже замыкают колонну десяток стрельцов взвода арьергарда и конвоя в одном лице. Пешие староверы сдерживали темп. До вечера пару коротких остановок делали - лошадям отдых дать, попастись - пощипать траву, воды попить. Люди жевали жесткие сухари вместо обеда. Чтобы готовить, надо много времени, да и дым от костра далеко виден, ни к чему демаскировать себя. В пеших переходах готовили пищу только утром и вечером, когда останавливались на ночевку.
        Переночевали у небольшой рощи с десяток деревьев в низине, ручей рядом. И кашеварам воду в котлы не таскать, и лошадей напоить. Утром кулеш сварили, тронулись. Проводник их другим путем повел, баял - короче немного. Около полудня один из стрельцов на стременах поднялся, рукой влево показал:
        - Всадники!
        И в самом деле довольно далеко замелькала конница. Казаки, стрельцы или крымские татары? Алексей гадать не стал.
        - Всем занять оборону вокруг обоза, пищали к стрельбе изготовить!
        Место для обороны не очень удобное. Ровная, как стол, степь. Укрыться негде. Выход один - ждать. Если свои, считай, повезло. Всадники приближались быстро, на рысях. Еще с версту до них оставалось, как группа их разделилась надвое. Манера чисто татарская, еще с приходом орды заведено было.
        - Татары! - сразу раздалось несколько возгласов.
        И много, две сотни точно, против неполной стрелецкой сотни. И, кроме того, у татар луки. Оружие крымчаков обладало дальностью полета стрелы на сто простых саженей, по-современному - сто пятьдесят метров. Причем опытный крымчак поражал движущуюся цель метров на сто - сто двадцать. Из пищали стрельца пуля летела метров на двести, но прицельно попасть можно метров на пятьдесят-шестьдесят, да и то в неподвижную мишень. Пока получалось, что превосходство в численности и дальнобойности оружия у крымчаков.
        Алексей, еще служа в Москве, натаскивал свою сотню. При учебных стрельбах не все сразу палили, иначе без огненного боя останешься. Разделял сотню на четных и нечетных по принципу - «первый, второй». Первые делали залп и начинали перезаряжать оружие, по мере необходимости затем стреляла вторая половина. Неточность огня сглаживалась массовой стрельбой. Уж из полсотни пищалей при залпе хоть половина пуль свою цель найдет, особенно если противник наступает плотно.
        Всадники подскакали ближе. Свистнули и воткнулись с недолетом первые стрелы. Один из пленных попросил Алексея:
        - Слышь, сотник. Развязал бы ты мужиков. А то и вас побьют, и нас порежут-посекут. Сообща отбиваться надо. Все равно бежать нам некуда.
        Мысль здравая, староверов - мужиков полтора десятка, а оружия - целая телега.
        - Согласен. Ефим, развяжи, а то потом поздно будет.
        Десятник с коня спрыгнул, ножом веревки разрезал. Мужики запястья потерли да к телеге с оружием кинулись. Выбирали то, что привычнее: сабли, сулицы. Вот щитов не было, ни одного, считалось - устарели. Старовер, похоже, авторитетный, поскольку слушались его, крикнул женщинам:
        - Бабы, а вы чего расселись? Быстро спрыгивайте и под телеги.
        Разумно. Под телегами все какая-никакая защита от стрел, которые сверху падать будут. Повторять ему не пришлось. Кто такие крымчаки, все знали. Коли в плен возьмут, продадут в Судаке, ни родину, ни родню не увидишь никогда. Османы да персы русских рабов покупали охотно - выносливы.
        А стрелы все чаще и чаще падают. Уже первые раненые появились. Алексей приказал:
        - Герасим, пару-тройку баб развяжи, пусть перевязки делают. Сам понимаешь, сейчас каждый человек на счету.
        Десятник спрыгнул, наклонился под телегу.
        - Перевязывать умеет кто?
        Вызвалась одна из молодиц и женщина в возрасте.
        - Перевязывайте кто ранен.
        Алексей выжидал, пока крымчаки поближе подскачут. А татары уже окружать начали.
        - Первые - пли!
        Половина стрельцов дала нестройный залп. Из-за черного дыма толком ничего не видно. Татары решили, что у московитов пищали разряжены, кинулись в атаку. Со всех сторон кони летят, сабли во вскинутых руках сверкают.
        - Вторые - пли! - крикнул Алексей.
        Второй залп, которого татары не ждали. А дистанция уже метров тридцать - тридцать пять была. И почти каждая пуля свою жертву нашла. Если не татарина, так его лошадь. Крики боли, стоны, несколько татарских мохнатых лошадей упали. Крымчаки понесли ощутимые потери, после двух следующих друг за другом залпов потеряли убитыми и ранеными человек тридцать-сорок. Но остальные рвались вперед.
        - Сабли наголо! - закричал Алексей.
        Мог бы и не приказывать, стрельцы выучены были. Да и каждый сейчас за себя, за свою жизнь драться должен. Сошлись в схватке. Алексей прятаться за спины своих подчиненных не стал. Чай опыт сабельных боев у него большой.
        На него налетел крымчак. Лицом бел, не раскос, кабы не черные волосы и вислые усы, за русака принять можно. С ходу татарин обрушил град ударов. Алексей пока только отбивал удары. Вдруг конь татарский заржал, стал заваливаться набок. Алексей резко наклонился, подался на стременах вперед, почти лег на шею своей кобылки, татарина рубанул, отрубив руку по плечо. А слева мужик-старовер вынырнул, в руках окровавленный бердыш.
        - Здорово я его коня подрубил?!
        Татарский конь на земле лежит, сучит ногами, а брюхо распорото бердышом, все сизые кишки на земле. Кобыла Алексея в сторону сдвинулась, а на сотника уже другой крымчак напал, молодой совсем. Завизжал, закричал по-татарски, удар нанес. Алексей свою саблю подставил, отбил, тут же рукоять кистью повернул и укол острием в лицо татарина нанес. Удар в глаз пришелся, кровь ручьем хлынула, татарин левой рукой за лицо схватился, а Алексей второй раз ударил, уже по шее. Слева на стрельца татарин наседает, удар за ударом наносит, стрелец обороняется только. Увлекся татарин, момент удобный. Алексей саблей в неприкрытый бок врага ударил. Справа стрелец сабельный удар пропустил, обливаясь кровью, упал. А татарин добить хочет. Алексей коня развернул, татарина сзади поперек спины рубанул. Увидеть не успел - убил ли врага? Как на него еще один накинулся, уже в возрасте, усы седые, но дерется ловко, умело. Обменивались ударами, Алексей момент улучшил, нанес удар по левой руке. Татарин непроизвольно вскрикнул, по рукаву кровь заструилась. Это хорошо, раненый всегда бой осторожнее ведет, чувствует, что противник
удачливее его попался. После одного из ударов Алексея крымчак назад отклонился, Алексей возможность не упустил, обратным ходом клинка врага по бедру резанул. Шелковые штаны по резу разошлись, кровавую рану видно. В глазах татарина впервые за время сечи страх мелькнул. С кровью у раненого силы уходят. Татарин, дабы не ослабнуть, сам в атаку кинулся, клинок так и засверкал. И вдруг охнул, повалился на бок, а из спины сулица торчит, вошла едва не на треть древка. В пяти саженях старовер стоит, ухмыляется довольно. Но радовался недолго, татарин подскакал, на всем ходу староверу голову снес. Алексей коня каблуками в бока ударил, скакнул тот вперед. Татарин свою лошадь развернул, желтые зубы щерит. Закричал что-то по-своему, в атаку кинулся. Алексей отбил, сам удар нанес, и пошла сеча. Левую руку ниже локтя болью обожгло. Скосил на миг глаза - рукав кафтана рассечен, ткань обильно кровью напиталась. Ах ты, собака! Алексей на противника накинулся, как коршун на цыпленка. Удар за ударом наносил, татарин лишь обороняться успевал. Еще один сильный удар. Татарин саблю подставил, а она переломилась у рукояти.
Алексей тут же острием в грудь ударил противника, следом по плечу сверху. Татарин назад, на круп коня завалился. Обернулся Алексей и замер. Сначала подумал - оглох, уши как ватой заложило. Кони валяются, бродят без всадников. А вокруг мертвые - стрельцы, крымчаки. Лишь у небольшого обоза мужик-старовер стоит с бердышом в руках. И оружие, и одежда его вся в крови, своей ли, чужой. Алексей подъехал, сполз с седла, сил не было.
        - Ранен? - спросил он.
        - Вроде не болит нигде.
        Мужик головой по сторонам вертеть стал.
        - Сколь живу, такой сечи не видел. Стрельцы полегли все, как и татары! Что в мире делается?
        Алексей сел на землю, ноги не держали. Мужик бердыш бросил, к телеге наклонился.
        - Бабы, все живы? Вылазьте!
        Женщины и дети вылезли из-под телег. Тут же в голос завыли. Картина вокруг жуткая - трупы, на земле кровищи целые лужи. Лошади с распоротыми животами. Одна еще в агонии бьется. Даже для тертого воина видеть неприятно, с души воротит.
        - Что делать будем? - спросил старовер.
        - Бери телеги, там немного провизии есть, коней, да иди с Богом.
        - Не будешь, значит, вязать? - ухмыльнулся мужик.
        - Кабы не ваша помощь, вообще никто не уцелел, даже они.
        Алексей кивком головы на баб и детей указал.
        - Так ведь басурмане, а мы все же крещеные, как в стороне остаться? Похоронить бы наших.
        - Сотня полегла. Представляешь, какую братскую могилу рыть надо? А вдруг крымчаки, что на нас налетели, только передовой отряд?
        - Пусть воронье и шакалы жрут мертвые тела? Не бывать тому! Эй, бабы, ищите какой-нибудь инструмент. Ратников похоронить надо. Кабы татары дальше прошли, быть большой беде.
        Женщины молча стали рыться в телегах. Может, оно и верно, что не роптали? По Ярославской Правде - да убоится жена мужа своего! Убоится - подчинится, как заповедано. Хоть и сил не было, а устыдился Алексей. Бабы могилу рыть будут для его товарищей, а он в стороне останется? Встал, поднял бердыш. Лезвие сбоку, копать неудобно, медленно получается. Да еще рука раненая болит. Подошел к молодке, кафтан снял.
        - Перевяжи.
        - Так ты ранен? - удивился старовер. - Я думал - то вражеская кровь. Лихо ты дрался, я видел.
        Когда молодица тряпицей чистой перевязала, Алексей снова за бердыш взялся. Мужик подошел, сулицу в руку сунул.
        - Ей копай, сподручнее.
        Сулица - короткое, в рост человека, метательное копье. Древко легкое, а на конце плоский рожон, заостренная плоская железяка. Таким рыхлить землю удобно. Так и приспособились. Алексей землю рыхлит, а баба руками выгребает. До самой темноты рыли, но осилили. Закончив, без сил свалились.
        - Завтра после полудня землице предадим, - кивнул старовер. - И тризну справим.
        Алексей сел, где стоял, потом лег и уснул сразу. Старовер подошел, поглядел на него.
        - Не, не одолеть Кузьме Москву. Мыслю - у стрельцов не один такой.
        А ведь сонного и убить мог. Уснули все, уж больно день выдался страшный, полный переживаниями. Как солнце утром выходить стало, проснулись. Алексей стрельцов обошел, собрал оружие, глаза прикрыл, вчера сил не хватило. Потом подумал: зачем он оружие собирает? Сотни уже нет, и доберется ли он до Воронежа, еще большой вопрос. Но и старовер ему помогать стал. Все оружие - свое и татар - в телегу уложили. Старовер к Алексею повернулся.
        - Меня Пафнутием звать. Можно я бердыш себе оставлю и саблю?
        - Забирай. А я Алексей Терехов, сотник стрелецкий. На Чир пойдешь, к Иову?
        Пафнутий головой помотал.
        - На остров вернусь. Понемногу монастырь восстановим. Место удобное.
        - Нет монастыря, сгорел.
        - Деревяшки? Тьфу! Люди подойдут, новый поставим, дай только время.
        - Москва новые войска пришлет.
        - Тогда уйдем. Россия велика, на Урал, в Сибирь подадимся. А от веры дедовой да отцов наших не отречемся.
        Мертвых обмыть бы надо по обычаю да в саван обернуть за неимением гробов, да где все взять? Уложили мертвых рядами плотно, лица тряпицами прикрыли. Потом старовер молитву счел, за ним Алексей. Молча засыпали братскую могилу. Из обломков древков бердышей и сулиц старовер подобие креста сделал, в землю воткнул.
        - Голове своему скажешь, где упокоены.
        Алексей кивнул. Дело сделано, расходиться пора.
        - Идем вместе до первого ручья, - предложил Пафнутий. - Там тризну справим, однако - традиция, нарушать нельзя. А уж после разойдемся.
        Алексей кивнул. Он после битвы и гибели сотни как заторможенный был, воспринимал все отстраненно. Тронулись в путь. Версты через две-три на ручеек наткнулись. Здесь и остановились. Все равно вечер скоро, куда идти? Пафнутий костер развел, женщины кулеш готовить стали. Вчера только завтракали, а сегодня весь день не ели. Когда кулеш сварился, Алексей бочонок вина из телеги достал, там еще немного плескалось. Разлил по кружкам, добрые слова о стрельцах сказал. Выпили, кулеша поели и спать улеглись. Утром снова кулеш с сухарями. Алексей к подводе с оружием коней стрелецких привязал. Оставить их на месте боя хотел, сами за подводой пошли. Седла только с них снял. Пафнутий на телегу с оружием полмешка пшенки бросил, котел малый.
        - Остальное себе оставлю. На острове еды нет, как бы самим ноги не протянуть.
        - Бывай, Пафнутий. Хороший ты человек.
        - Зачем тогда монастырь поджег?
        - Из Москвы приказ, я человек служивый, исполнить должен. Крест на верность царю целовал.
        - А где он, царь-то? Двое малолеток сидят на троне, виданное ли дело? А всем баба заправляет. Не было такого на Руси святой!
        Обоз с детьми и бабами тронулся. За обозом бежали несколько коней. Алексей долго смотрел им вслед, пока староверы не скрылись. Ему-то теперь куда спешить? Обидно, что вся сотня погибла. И какой он после этого сотник, если у него ни одного стрельца в подчинении нет?
        Проводника нет, но приблизительное направление Алексей выдерживал и через две недели неспешной езды вышел к Изюмскому шляху. Все, теперь не заплутает. Воронеж - городок небольшой, 300 дворов, 15 церквей, 6 тысяч жителей. Окраина страны. Но роль исполнял важную, был составной частью Белгородской засечной черты, укреплений, защищавших от набегов крымчаков.
        Алексей въехал в город верхом, под уздцы держал лошадь, запряженную в телегу, за телегой караваном шли верховые лошади стрельцов - с десяток. Жители смотрели с удивлением. Алексей добрался до воеводской приказной избы. На коновязи лошадей полно, служивые люди суетятся. Вошел для доклада, направился через комнату писарей к воеводе.
        Старший писарь остановил:
        - Не ходи, воевода всех начальствующих собрал.
        - Смотр ожидается?
        - Нет, крымчаки в степи замечены были.
        Алексей решительно дверь открыл. Воронежский осадный голова, отвечавший за оборону города, взглянул недовольно. Алексей сразу докладывать начал:
        - Сотник Терехов. Направлен был на Заполянский остров уничтожить монастырь староверов. На обратном пути столкнулись с крымчаками. Две сотни, как не более.
        По комнате сразу разговоры, все уставились на Алексея.
        - Обоз торговый разграбили, один из купцов ушел от них на лошади, позавчера прискакал, - кивнул воевода. - Как думаешь, куда пойдут?
        - Кто?
        - Да крымчаки!
        - А никуда. Побили мы их всех до одного.
        Все вскочили с лавок.
        - Вас же сотня всего была! - вскричал осадный воевода.
        - После штурма монастыря, сильно укрепленного, потери были, сотня неполная. Полегла она вся, один я остался. Оружие стрельцов собрал, в телеге оно, у приказной избы, да с десяток коней. Другие убиты или разбежались.
        - Не может быть!
        Воевода кинулся из избы посмотреть, за ним другие, последним Алексей. А на телеге и пищали, бердыши стрелецкие, и сабли кривые, татарские. К телеге строевые стрелецкие лошади привязаны.
        Воевода нахмурился.
        - А сам-то как уцелел?
        - Повезло, раной на руке отделался.
        Алексей пуговицы на кафтане расстегнул, скинул рукав, показал повязку, пропитанную подсохшей кровью. Воевода сделался подозрительным.
        - Слухи до меня доходили, де под Кунгуром ты войско бросил, один ушел, за что сослан был.
        Кровь бросилась к лицу Алексея. Получается - и сегодня его обвиняют?
        - Не было такого, обвинение облыжное было, разобрались.
        - Вот и мы проверим. Если правда, отпишем в столицу, Шакловитому. А солгал ежели, в железах в Первопрестольную отвезем. А сейчас отдыхай до утра.
        Алексей лошадь отвязал, повел в воинскую избу весь караван. Стрельцы из другого полка помогли расседлать лошадей, корма задали. Потом перетащили в избу оружие с телеги. Один из стрельцов подошел к Алексею.
        - Твое?
        И потряс мешочком с деньгами.
        - Мое.
        В мешочке было жалованье Алексея, что собрал, да деньги Заборовского. Надо же, уцелел. Алексей о нем и не вспомнил, не до того было, самому бы в живых при сече остаться. А мешочек вполне мог уехать в телеге староверов. Поел, спать улегся.
        А утром уже гонец будит:
        - Сотник, собирайся, воевода ждет.
        Алексей умыться успел. К приказной избе направился.
        - День добрый! - поприветствовал он воеводу.
        В комнате еще двое служивых было, незнакомых Алексею.
        - Знакомьтесь. Десятник Игнат. С ним и его людьми поедешь к месту сечи. Он на месте посмотрит. Да, а как же монастырь староверов? А то вчера все о крымчаках говорили.
        - А что староверы? Монастырь деревянный, его сожгли дотла, только пепелище осталось. Часть староверов живота лишили, другие успели с острова на другой берег перебраться ночью да сбежать.
        - Уже хорошо. А Кузьма Косой?
        - Среди убитых не опознали.
        - Ушел, значит. Ну, с Богом!
        Телега с припасами уже была готова. Алексей взял своего коня, и кавалькада всадников выехала из города. Алексей обратный путь запомнил, вел точно так же. Среди ратников один был явно или охотник, или следопыт опытный. Периодически с лошади соскакивал, осматривал следы, потом докладывал десятнику Игнату. Следы о многом сказать могут: сколько коней прошло, телег, какой давности. Конечно, если бы группа ехала верхом, получилось быстрее, телега с припасами сдерживала темп. У моряков присказка есть: «Скорость каравана определяется скоростью самого тихоходного судна».
        Но все же добрались. Причем следопыт, которого Тихоном звали, место сечи издалека определил, по стаям ворон, кружащихся над местом боя. Когда подъехали, десятник Игнат распорядился считать трупы. Алексей в сторону отошел, дабы не мешать. А еще запах трупный стоял - густой, труднопереносимый.
        Игнат рукой махнул, подзывая.
        - Две сотни их было, говорил.
        - Навскидку, кто их считал. Крымчаки нас сразу окружать стали. Я приказы отдавал, не до счету было.
        - Мог и опосля счесть.
        - Другие заботы были, десятник. Крест видишь? То братская могила. Вся сотня там.
        - Один могилу вырыл? - изумился Игнат.
        - Обоз мимо шел, помогли, по-христиански упокоили.
        - Вся сотня твоя герои. Крымчаков насчитали двести сорок человек.
        - О!
        - Все как есть воеводе обскажу. Едем отсюда, дышать нечем. Многие трупы уже обглоданы шакалами.
        - Какая о том печаль, они захватчики, злодеи!
        Алексей, а за ним десяток воинов подошли к братской могиле, стянули шапки, помолчали.
        - Поторопились мы из города. Крест бы настоящий сделать надо было.
        - Так мне позавтракать не дали, сразу с вами отправили. Воевода меня в злоумышлении подозревает, в трусости.
        - Каждый бы как ты поступал, глядишь - отвадили крымчаков.
        И не скажешь же Игнату, что такое время близко уже. Взойдет на престол и будет править единолично Петр, отправится в Азовские походы, даст укорот наглым крымчакам.
        Тронулись в обратный путь. Алексей сразу почувствовал, как изменилось в лучшую сторону отношение к нему со стороны ратников. И миску с кулешом первому давали, и лошадь по вечерам расседлывали. Когда прибыли в Воронеж, к приказной избе, Алексей к воеводе не пошел. Пусть Игнат с глазу на глаз доложит. Да и обиду на воеводу Алексей затаил. При всех начальствующих воевода подозрения свои высказал. Слухи такие мигом разлетаются. Хоть не подтвердились сомнения, а червоточина осталась. То ли у него украли, то ли он?
        Видимо, воевода расспрашивал подробности, потому как Игнат задержался на полчаса, как не более. Но вышел десятник на крыльцо, сказал Алексею:
        - Иди к воеводе, зовет.
        Алексей вошел, доложился.
        - Прости за недоверие, Терехов. Неправ я был.
        Опа! Редко бывает, чтобы начальник перед подчиненным извинился. Проморгается, начальник всегда прав. Стало быть, честь и совесть имеет.
        - О действиях твоих и сотни опишу Шакловитому. Пару дней можешь отдыхать, а потом в Москву поедешь. Сотни нет, командовать тебе некем. Пусть стрелецкий начальник решает, где тебя использовать.
        Ни в Москве он не нужен, ни в Воронеже. Поплелся в воинскую избу, ведя в поводу лошадь. А у избы его женщины ждут, жены стрелецкие. Не виноват перед ними Алексей, не на убой стрельцов бросил, а стыдно. Ну-ка спросят: «Почему наши мужья там остались, а ты один выжил? За их спинами прятался?»
        А что ответишь? Долг исполнял? Почему сам с ними не погиб? Встал перед женщинами стрелецкими Алексей, глаза не отвел. Не в чем ему каяться. Но хоть бы один свидетель остался. На староверов не сошлешься, он воеводе сказал - не было их при сече. Старшая из женщин, жена десятника Игната, вперед выступила.
        - Расскажи, как было? Упокоены ли?
        И Алексей, не упоминая про староверов, все подробно рассказал. Не забыл и о братской могиле. Посетовал только, что крест на ней самодельный, из поломанных древков.
        - Десятник со своими людьми могилу видели, дорогу знают. Деньги на крест я дам, а уже установите сами. Меня воевода через два дня в Москву отсылает. А хотите, сами в Первопрестольную идите, мужей ваших сюда прислали, нет их теперь, вы вольны жить где хотите.
        Женщины плакали навзрыд, услышав, как погибли их мужья. Алексей в избу прошел, отсчитал сто две монеты. Две - на крест, причем добротный, а по серебряному рублю каждой женщине. Кормильцев они лишились, вспомоществование от Софьи не скоро придет, а детей кормить надо. За деньги женки поклон земной отбили.
        У Алексея денег уже мало осталось, четырнадцать рублей. Но он человек служилый, его обувать-одевать-кормить держава обязана. А он, как и другие воины, защищать ее должен, даже ценой жизни.
        Остаток дня отлеживался. Устал и морально, и физически за последнее время сильно. А следующим днем на торг. Новый кафтан себе купил. Прежний-то прорезан да кровью испачкан, как в таком в Москву ехать? Потом в трапезную зашел при постоялом дворе, поел в одиночестве, почти целый кувшин вина опростал. Товарищей своих павших вспоминал, с кем прослужил в стрелецком полку не один год. За каждого за упокой выпил. И до воинской избы вечером едва доплелся на подгибающихся ногах. А утром в церковь, целый список имен приготовил - молитвы священникам заупокойные читать. Денег дал, свечи возжег. А уже затем к воеводе направился. Прокофий, как звали воеводу, вручил ему пакет с сургучной печатью.
        - Отдашь Шакловитому. Спасибо тебе, Терехов, за службу. И прощай!
        Алексей вышел из приказной избы. Свободен, в городе его ничего не держит. Из вещей скромный узелок с исподним да тощий мешочек денег. Сразу и выехал. Что понравилось - есть дорога, не нужен проводник или спрашивать у прохожих. Перекрестки были, но главная - к столице, широкая, хоть и в колдобинах. На ночь на постоялом дворе остановился. Все же есть приятные моменты в жизни, если монеты в кошеле звенят. Сегодня он только завтракал, без обеда остался, поэтому поужинал не спеша и плотно. Потолстеть не боялся, даже если и наберешь сегодня фунт, завтра два сбросишь. Копченой рыбы поел, половину жареной курицы с тушеной капустой, кружку красного вина. Новости послушал, которыми купцы за соседним столом обменивались. Как он понял, потому что не с начала разговора пришел, одни торговые люди из Москвы ехали, а другие из Астрахани в Москву. Те, что из столицы, жаловались: круто Софья править стала. Да и не столько она, сколько Милославский. Алексей, как фамилию недруга услышал, вздрогнул. Старый черт, когда он уже от дел отойдет? Все при власти, при деньгах держится. Да ладно бы на пользу государству, а то
на свой кошт старается. И как-то сразу припомнился верный слуга для тайных дел у Милославского - Охлопков Антип, Григорьев сын.
        Пакостил тогда этот Антип в комнате Алексея, по указке Милославского хотел убить, змею ядовитую подбрасывал. Прижал тогда его Алексей, нож к горлу приставив. Не выдержал слуга, на Милославского указал, он-де хозяин его и заказчик. Отплатить бы Ивану Михайловичу той же монетой. Великой смуты, как после смерти Годунова Бориса, нет, но и крепкой власти тоже нет. Алексей хоть и не злопамятен был, а смерть Милославского стране на пользу пойдет, если пьющий финансовые соки клоп издохнет. Только вопрос большой есть. Тогда Алексей в фаворе у царя был, слуга реально испугался. А сейчас Милославский снова второе лицо в государстве после Софьи, да и та под его дудку пляшет. Малолетних царей в расчет пока можно не брать, не они правят. Алексей же пока не при дворе, защитников нет. Малейший промах, ошибка - и в лучшем случае каторга, а в худшем на кол посадят или в котле сварят. Власть предержащие на выдумки горазды, когда противника помучить надобно. Алексей хоть и устал, долго уснуть не мог, все планы строил, как Ивана Михайловича извести. Антип, Григорьев сын, расклад в государстве знает. Кто ныне Алексей?
Сотник без сотни, без покровителя. Может Милославскому донести, и тогда дни Алексея сочтены. Прижать не получится Антипа, компромата нет. Остается припугнуть или подкупить. Два варианта, уже хорошо. Алексей уснул спокойно.
        Проснулся поздно, зато выспался. Позавтракал сытно - седлом барашка, запив пивом. Обедать теперь придется вечером. В общем, не спеша добрался до Москвы. Давно он здесь не был, девять месяцев, а ничего не изменилось, единственно - стрельцов на улицах поубавилось изрядно. Первым делом на постоялый двор. Пообедал, потом одежду в порядок привел. За время поездки пропылилась она сильно. А уж потом к Шакловитому.
        Дьяк Федор Леонтьевич вальяжно в кресле полуразвалился, на приветствие небрежно ответил, с ленцой. Письмо засургученное взял, сломал печать, перед этим осмотрев. Прочитал раз, потом другой.
        - Две сотни басурман положил? Это ты молодец. Софье Алексеевне доложу. А пока к писарям ступай, жалованье получи. Зайдешь дня через два. Нет, лучше через три. Подумать надо, куда тебя определить. В Воронеже делать нечего, раз сотни нет.
        Алексей вышел. Раз Шакловитый берет паузу на раздумья, значит, посоветоваться хочет. Только непонятно - с кем? С Софьей или Милославским? Если с последним, то ушлют его куда подальше, хоть в Белоозеро, где государева казна хранилась. Служба там непыльная, но на задворках. Сотником пришел, сотником на пансион проводят. Служба там больше для флегматиков или лентяев. Сходил к писарям, получил бумагу, с ней к казначею, получил денежки. Очень вовремя, потому как в мешочке две монеты осталось.
        Подумав немного, к дому Милославского отправился. Встал неподалеку, наблюдать стал. Иван Михайлович здесь мог быть, а мог в Кунцево, на даче. Да и не нужен был Алексею Милославский, а слуга его, Антип. До вечера бесплодно ожидал, несолоно хлебавши вернулся на постоялый двор. Зато аппетит нагулял, поел плотно, кружечку винца пропустил. А с утра снова к дому давнего врага. Буквально чрез несколько минут Антип вышел. Не глядя по сторонам, направился к торжищу, как называли большой торг на Красной площади. В первом же переулке Алексей его перехватил:
        - Не забыл еще, Антип, Григорьев сын?
        - У меня память хорошая, только зачем тебя помнить? Ты пока стрелец без чина и покровителя. А мой господин, как всегда, при власти.
        - Вон как заговорил. Вознесся, а падать больно будет.
        - Угрожать вздумал? А ежели я Ивану Михайловичу пожалуюсь? Скажу - злоумышляешь супротив него, заговор готовишь. На дыбу тебя поднимут, стрелец. Так что ступай подобру-поздорову, не зли, пока я добрый.
        А ведь может. Гнилой мужик! А других в слуги для тайных поручений не берут. Впрочем, Милославский сам слуг для своего двора подбирал. Выходит, каков поп, таков приход. Антип повернулся, собрался уходить. У Алексея в душе ненависть вспыхнула. Такой же гаденыш, как его хозяин! Выхватил нож и всадил под левую лопатку. Лезвие обтер об одежду Антипа, в ножны нож убрал. Повертел головой по сторонам. Редкие прохожие далеко. Ну и славно. Не торопясь, чтобы не привлекать внимания, прошел до ближайшего перекрестка, свернул. Тут же себя осмотрел - нет ли пятен крови? Вроде чистый. Отправился на постоялый двор, там почти всегда готова баня для гостей. Вымылся, поскольку после убийства Антипа чувствовал себя как в грязи вымазался. В мыльне мочалкой терся, кожа уже красная, под пальцами скрипит. Обтерся, оделся, поужинал в трапезной. Он воин, не одного врага убил, но то в честном бою, лицом к лицу. Там или ты, или он, другого не дано. А сегодня в спину ножом ударил, как наемный убийца. Гадливенько на душе.
        Следующим днем после завтрака поднялся в свою комнату. Надо поразмыслить. Софья Алексеевна будет править еще шесть лет, войдет во вкус. Ее мощная поддержка в лице Милославского уйдет в другой мир 27 июля 1685 года. Но Софья уже сейчас нашла другого фаворита - Шакловитого. У Федора Леонтьевича есть то, чего нет у Милославского, - организованные и пока мощные стрелецкие полки. Правда, когда Петр повзрослеет, отправит сестрицу в монастырь, под замок. Петр обвинит Шакловитого в измене и казнит 11 октября 1689 года на площади перед Троице-Сергиевым монастырем. Федору Леонтьевичу отрубят голову вместе с тремя помощниками, а похоронят только через две недели. Делать на них ставку нельзя, быть им при власти недолго. Впрочем, и сам Петр пока царевич в возрасте 11 лет, играет в Преображенском. Но уже скоро, по осени, 30 ноября 1683 года, в его потешный полк запишется первый солдат - конюх С. Бухвостов. А первым офицером станет Франц Лефорт. Но у Петра до его женитьбы на Евдокии Лопухиной реальной власти нет.
        Алексей после размышлений несколько разочаровался ситуацией в стране. Серьезных событий, где мог пригодиться его военный опыт, нет, если не считать еще продолжающегося башкирского восстания. И все из-за нелепых слухов, распускаемых неизвестно кем, что будет проводиться насильственная христианизация населения Поволжья и Урала. Выступления будут успешно подавлены уже осенью калмыками по указке Софьи и щедрой оплате из тощей казны. Для калмыков, буддистов по вероисповеданию, мусульмане не лучше христиан. И сабелькой помахать, пограбить, да еще и денежки за то получить. Но, как всегда, деньги получила калмыцкая верхушка.
        Алексей уже подумывал: не воспользоваться ли помощью артефакта и вернуться в свое время? Годы, проведенные в эпоху правления, очень короткую, Федора Алексеевича, миновали. Не без участия Алексея Федор женился. Жаль, наследник умер, иначе вся история государства российского могла пойти по иному пути. А скорее всего, не умри Агафья, был бы жив и Федор. Смерть жены и сына сильно подкосила царя, и так слабого здоровьем.
        Но все же воздержался Алексей. Кто его торопит? А побыть в другом времени, в шкуре стрельца, испытать себя, разве не увлекательно и интересно? Что может сравниться по силе ощущений, выплеском адреналина?
        Решил повременить, посетить князя Голицына. Мудр и хитер князь, не исключено - подскажет что-нибудь. Утро вечера мудренее. Спать рано улегся, зато к девяти часам уже стоял перед Посольским приказом. Куранты на кремлевских башнях пробили десять, а потом и одиннадцать часов. Алексей забеспокоился. Будет ли князь в Приказе? Вдруг болен? Все же не виделись давно. Подошел к вышедшему из Приказа служивому.
        - Здрав будь! Не подскажешь, как князя Голицына сыскать?
        - Так нет его в Москве, не жди. По делам Приказа уехал. Раньше чем через месяц-два не вернется.
        - Благодарю.
        И здесь неудача. Придется к Шакловитому идти, тем более сегодня срок. У Стрелецкого приказа толчея. Выходят и заходят десятники и сотники стрелецкие. Впрочем, пока серьезных событий не намечалось. Федор Леонтьевич ныне был более благосклонен. Видимо, письмо воеводы воронежского сыграло роль, а еще разговоры с Софьей. В Москве поговаривали, что полюбовники они, но слухи могли специально распускать недруги.
        - Софья Алексеевна благодарит за верную службу и милостиво наделяет новым назначением. Принимай новую сотню, сам каждого проверь, негодных заменим, людишки есть. Десять ден даю, а потом отправляйся в Поволжье. Повелением Софьи Алексеевны решено создать крепость Сызрань и засечную черту между новой крепостью и Пензой, дабы перекрыть опасную ногайскую дорогу.
        - Сызрань мне возводить?
        - Силенок не хватит, там полк будет, его сейчас набирает воевода Григорий Афанасьевич Козловский. Твоя задача - организовать пару застав, от Сызрани и пятьдесят верст в сторону Пензы. Все припасы в цейхгаузе получишь, бумага уже у писарей лежит, забери.
        - А сотня где?
        - Не сказал я разве? В Сергиевом полку.
        Сергиев полк раньше располагался в Сергиевом Посаде. Когда московских стрельцов, участвовавших в бунте прошлого года, выслали из Москвы в отдаленные города, на их место перевели других. Столица без войск существовать не может - для обороны города от неприятеля, для подавления мятежей. Но войска для этого нужны проверенные, верные. Видимо, была острая необходимость в создании Пензенско-Сызранской засечной черты, раз туда направляют стрельцов из столицы. На окраинах страны беспокойно. Еще бушуют волнения башкир, а ногайцы почти ежегодно делают набеги. А чего не делать, если власть слаба, не может дать отпор? Любые грабители понимают только язык силы.
        Алексей получил у писарей бумагу, выспросил, где ныне Сергиев полк расположен. Оказалось - на Остоженке, в воинских избах, по-современному - казармах, где ранее другой стрелецкий полк стоял. Туда и направился, полковнику бумагу предъявил, все же не самозванец он. Скривился полковой голова, по столу кулаком пристукнул.
        - Да что они там, в Приказе?! Тебе сотню дай, а только седмицу назад еще одну отдал, что у меня в полку останется?
        - Это уже не моя печаль. Я человек подневольный.
        - А твоя-то сотня где? Или при начальстве штаны протирал?
        - Полегла моя сотня на Дону в бою с крымчаками.
        - Прости, сотник, не знал. Не дошли еще слухи. Бери третью сотню.
        Ну да, кто же хороших бойцов отдает в здравом уме и доброй памяти? Первая сотня обычно самая боеспособная, из опытных ратников, а последняя по номеру - пятая или шестая - новички или не совсем благонадежные. А только выбора у Алексея не было.
        Полковник сам проводил Алексея в воинскую избу, представил:
        - Командуй!
        А сам ушел. Сотню проверить надо. Выстроил их Алексей на плацу, посмотрел, как строем ходят. Только это не главное. Бой, стычка с настоящим врагом покажет и выучку, и стойкость, и упорство. Алексей десятников собрал, отдал бумагу.
        - Получайте продукты, огневой припас. Послезавтра выходим из столицы, конечная цель - Сызрань.
        Десятники переглянулись. О таком городе или крепости еще никто не слышал. Алексей и сам, коли не история, не знал о такой.
        - Это где же такой?
        - На берегу Волги. Крепость только строится. Но мы даже не в самой крепости будем, на заставах.
        Лица у десятников вытянулись, кислыми стали. Одно дело в Москве служить, другое - на заставе, которую еще обустроить надо. А летнего теплого времени немного осталось.
        - Кто не хочет, можете к полковнику обратиться, никого неволить не буду, - сказал Алексей.
        Но таких не нашлось. Служба на заставе не вечная, обычно через полгода меняют, а жалованье повышенное идет. Нападут враги - это еще вопрос, может, удастся отсидеться. У многих стрельцов семьи, рисковать никому не охота.
        Следующим днем Алексей сам оружие у стрельцов проверял. Две пищали забраковал. У одной ржавчина в стволе, у другой кремниевый замок неисправен.
        - Как же ты с ним воевать собирался? - удивился Алексей. - А вдруг басурмане налетят, отбиваться надо будет?
        - Бердышом да саблей вострой отобьюсь.
        Алексей и холодное оружие проверил, но придраться не к чему было, наточено и смазано. Следующим днем проверка лошадей. Вот здесь нареканий много было. У некоторых лошадей подковы сбиты, у других подпруга в трещинах, в любой момент порваться может. А где в походе кузнеца или шорника взять? Сотня должна дойти до места назначения в полном составе и без задержек. После смотра, который шел до вечера, Алексей объявил:
        - Найду у кого-нибудь упущение, вычту у нерадивого из жалованья. А на эти деньги амуницию для сотни куплю. Завтра все исправить, послезавтра повторим смотр.
        Не понравились стрельцам эти слова, слышал за спиной Алексей, как служакой называли. Глупцы! В походе или бою все недочеты потерями обернутся. Кто-то про Алексея разузнал, служил-де в Кремле. А там главное - выправка да отглаженные кафтаны и начищенные сапоги, пороху не нюхал, а потому выслуживается. Роптали, обсуждали между собой, но в глаза сказать боялись. Потом и про ссылку проведали, вовсе растерялись.
        Настал день выхода. Полковник у воинской избы стоял, взглядом провожал стрельцов. Позади колонны всадников десяток телег с припасами. За день с трудом двадцать верст одолели, обоз тяжелым бременем сдерживает продвижение. А до Сызрани далеко, так ехать - три недели уйдет.
        Крепость Сызрань была создана по указу царевичей, но за ними Софья стояла. Место воевода Григорий Афанасьевич выбрал удобное, на возвышенном месте, у слияния Сызранки и Волги, на правом ее берегу. Воевода Козловский собрал полк из казаков и охочих людей. За строительство казна денег им не заплатила, но разрешила бесплатно взять земельные наделы. Крепость соорудили за три месяца, деревянную, о семи башнях, из них две проездные, с воротами. Общая протяженность стен крепости составила 290 сажен, или шестьсот тридцать метров. Главная башня - проездная, была названа Спасской. Почти сразу после возведения стен, рва и вала поселенцы приступили к строительству церкви - Рождества Христова.
        Сотня Терехова прибыла в Сызрань, когда крепость готова была. Не вся, не было еще домов внутри - воинской избы, приказной, жилых домов. Но обеспечить защиту от внезапного нападения крепость уже могла. Как водится, вслед за полком пришли торговцы. Как же, застолбить торговые места, тем более конкуренции нет. А кроме того, по опыту знали: начинается с острога, а через время уже город стоит. Так же и с Пензой было, вторым пунктом Сызранско-Пензенской черты. Пенза заложена была в 1663 году, на двадцать лет раньше Сызрани, а уже изб полно, лавок торговых. А где торговцы, там уже ремесленники: кузнецы, шорники, сапожники, гончары и плотники. Избы не в Кремле ставят, как называли пространство за крепостными стенами, а снаружи, внутри места всем не хватает, там укрывались на время осады. А избы снаружи назывались посадами, да еще в каждом посаде - слободы по интересам: гончарная, кузнечная, кожевенная. По приказу царя Пензу заложил казак-черкас Юрий Ермолаевич Котранский. Потом воеводство перешло к Елисею Протасьевичу Лачинову. И к моменту начала строительства Сызрани в Пензе уже жили три тысячи триста
душ. Притом следует сказать, что учитывались только лица мужеска пола, без женок и детей. Также не учитывались священники и монахи. По численности получился вполне приличный уездный город. Таким же предстояло стать Сызрани. Правда, в 1670 году Пенза была сдана без боя отряду казака Харитонова, пришедшему от Степана Разина. Местных воевод убили, жители Разина поддержали, примкнув к бунтовщикам. Только восстановили город, как в 1680 году напали ногайцы, разорили соседние деревни и села, частично укрепления разрушили. И потом нападали регулярно. Последнее нападение произошло в 1717 году.
        Сотня прибыла во вновь отстроенную крепость изрядно пропыленная, уставшая после долгого перехода. Алексей представился воеводе, объяснил свою задачу. Уговорились дать пару дней отдыха людям и лошадям, а потом Алексей выдвигается в сторону Пензы. На расстоянии дневного перехода всадника подбирает по своему усмотрению место для заставы. Даже условные сигналы обговорили - костер с черным дымом, с равными промежутками дым прерывать. Для черного дыма смолу дали. Дымы могут быть от обычных костров, что крестьяне или обозники разводить могут. Но у таких костров дым серый всегда. Сигналы старые, в войсках с незапамятных времен использовали.
        Пока сотня отдыхала, перезнакомились со служивыми из полка Козловского. И знакомые нашлись, и даже дальняя родня. А третьим днем вся сотня вышла из крепости, провожаемая служивыми. И еще несколько верст, оборачиваясь, Алексей видел на крепостных стенах служивый люд, размахивающий шапками. Православных в этих краях было мало. И татары жили, мусульмане. Хватало мордвы, кто верует в язычество, и чувашей. И все в свое время делали набеги на Русь, пока она ослаблена была. Ни карты, ни компаса у Алексея не было. Он знал, что Пенза от Сызрани строго на запад. Так и вел сотню, на западную сторону. Впереди сотни пара дозорных шла, как заведено в походе. Пару раз привал устраивали - лошадям отдых дать, травки пощипать. Что радовало, почти весь путь вдоль реки Сызранки шел. И с пути не собьешься, и воды напиться в любой момент можно. Ближе к вечеру вышли к месту слияния Сызранки и речки малой, названия которой не знали. Верст двадцать пять прошли. Первую заставу Алексей решил здесь ставить. С южной стороны заставу будет река прикрывать. Неширока Сызранка в этом месте, но саженей пятьдесят будет. А любая река
- препятствие для набега. Пока переправится шайка или войско да боевой порядок примет, потери понесет. Лес недалеко, версты полторы-две, виден хорошо. Десятникам на лес указал.
        - Лес завтра рубить, лошадями хлысты стаскивать, избу ставить, конюшню. Делать добротно, на годы. Ежели мы уйдем, другим заставщикам пригодится. Сам лично проверять буду. Старшим назначаю десятника Репьева, его слушать как меня. Распорядок полагаю такой. Недалеко от заставы костер приготовить, смолой полить. Над костром навес из веток. У костра дежурный. Одному десятнику с завтрашнего дня искать брод, переправиться на правую сторону и патрулировать в глубину верст на пять-семь. Дозорный десяток менять ежедневно. Остальным на работы и не медлить. Зарядят дожди или ветра, укрытие будет. И печурку бы хорошо для обогрева.
        - Камень где-то брать надо.
        - Надо. Вот дозорные пусть приглядят. Я вот, пока ехали, несколько плоских камней видел, почти кирпичи. А глина, как думается, на берегу реки найдется. А сейчас всем собрать дров, готовить кулеш. Десятникам выделить двух человек для охраны табуна.
        Еще в крепости воевода предупредил Алексея, что местный люд из далеких деревень конокрадством не брезгует. Спали на голой земле, положив под головы седла. Над головой только звезды, было тепло - лето. И дорог нет, уже позже вдоль засечной черты появится шлях Сызрань - Пенза. Только одна дорога пересекает будущую черту, с Юга на Север, - ногайская. Места здесь глухие, небольшая орда незамеченной до Шумерля, а то и Ядрина дойдет, а там рядом Нижний Новгород.
        Утром кулеш поели. Одна полусотня осталась, с другой Алексей дальше двинулся. И вновь дневной переход. Остановились на ночевку, место удобное, тоже на слиянии рек - Сызранки и Томышевки, но ее название Алексей позже узнал. Лес в двух шагах. Берег высокий. Для заставы самое то! Ночь отдыхали, а утром, после завтрака, за работу. Алексей сам место выбрал, где изба будет, где конюшня. Старшим по заставе назначил десятника Доброхотова. Мужик степенный, обстоятельный. За время перехода от Москвы до Сызрани многих уже узнал.
        Сам, не гнушаясь положением, деревья рубил в лесу. Стрельцы, сняв кафтаны, лошадьми очищенные от веток хлысты стаскивали к будущей заставе. К вечеру, измотанные и голодные, собрались. Один из стрельцов молвил:
        - По мне, так лучше в дозор, чем как сегодня вкалывать.
        Ужинали в молчании, сразу спать улеглись. А с утра бревна шкурить. Затем одни камни искали - подложить под первый венец, чтобы не сгнил, другие мох в лесу собирали - щели конопатить, когда коробка избы сделана будет. День в трудах прошел. И только на третий день стали венцы собирать. Работа тяжелая, бревна длинные получились, метров по восемь. Внизу, на первых венцах сруба, еще быстро шло, а чем выше, тем сложнее, да и устали. Но все же полсотни мужиков, многие из которых до службы в деревнях жили, с топорами сызмальства управлялись, сруб полностью поставили. Теперь бы крышу и пол. Две недели без единого дня отдыха трудились. Зато заставская изба крепкая, просторная получилась. Вместо окон - узкие бойницы, осаду держать можно. А еще для лошадей конюшню сладили и небольшой амбар для припасов. А еще навес из жердей, а под ним очаг каменный для котлов. Крышу деревянными плашками перекрыли, получилась изба ладная. Внутрь вошли, на полу расположились. Топчаны делать надо, а сил уже нет. Сделали вовремя, следующим днем сильный дождь пошел, строителям проверку устроил. Ни изба, ни конюшня, ни амбар не
протекают. Пусть на полу спать пришлось, зато в сухости, дело для служивого человека важное. После дозора есть где обсушиться. И днем следующим дождь, землю развезло. А в полдень стук в дверь, на крыльце крестьянин.
        - Обсушиться пустите?
        А за первым селянином еще трое стоят. Вошли.
        - Что за диво дивное? В Пензу ехали, не было хутора, а обратно едем - стоит?
        - Не хутор, застава, от басурман защита.
        - О, давно пора! Кочевники с Дикого поля, почитай, каждый год набеги делают. Налетит шайка, людей порубит, похватает рухлядь - и назад.
        - А что в Пензу ездили? - поинтересовался Алексей.
        - Свои товары продать да на торгу себе чего взять.
        Алексей договорился, что селяне привезут на заставу репу, лук, морковь, капусту. Без овощей для похлебки, на одном кулеше - плохо. Русскому человеку для сытости хлеб нужен, щи да каша. И по цене Алексей договорился. Для селян сподручно, в далекую Пензу не ехать. И для Алексея удобно, провизию искать не надо. На прокорм государевых людей казна деньги выделяла. Расстались на следующий день добрыми знакомцами. Алексей верхом вместе с ними до первой заставы добрался.
        Глава 10. Ногайцы
        Здесь ситуация была немного похуже. Избу соорудили, а для лошадей только навес от дождя. И ни печки, ни очага, как на второй заставе. Еду варили на костре. Алексей спросил Репьева:
        - Два дня дождь был, как же ты людей кормил?
        - Сухарями.
        - Осень на носу, непогода каждый день может быть. Даю седмицу сроку, приеду - проверю.
        - Лес далеко. И кони выдохлись хлысты таскать, и люди.
        - Тогда я здесь останусь, а ты завтра скачи на вторую заставу. Посмотри, как обустроились. Доброхотов молодец, все сделать успел. А людей столько же, как у тебя.
        Репьев насупился, обидно стало, но все правильно, не возразишь. Алексей же считал - сейчас усилия приложат, даже через «не могу», дальше служить будет легче. Когда воин сыт, в сухой одежде, спит в тепле и лошадь в конюшне, с него за службу по полной мере спросить можно и должно. Многое от командира зависит - десятника, сотника, полковника. Требователен, настойчив воинский начальник, тогда подразделение боеспособно. А ежели казнокрад или лентяй, жди потерь и поражений.
        Утром Репьев ускакал, даже не позавтракав. Видимо, заело, гордость взыграла. Это хорошо. Поглядит, как у соседей, может, и лучше сделает. Алексей после завтрака десяток в дозор отправил, а сам с остальными стрельцами в лес. За топор взялся, лес валил, не отлынивал. За один хлыст сразу тройку лошадей впрягли. Лошади верховые, таскать не приучены, как и с телегой ходить. За световой день смогли бревен на строительство конюшни доставить. А следующим днем и сруб поставить. Осталось только крышу сделать и денники. Вечером Репьев прискакал и рот разинул. Коробка для конюшни уже стоит. Не веря глазам, обошел. Алексей наблюдал за ним, когда Репьев подошел, поинтересовался:
        - Как тебе вторая застава? Хорошо ли Доброхотов принял? Понравилось ли?
        - У нас не хуже будет, дай только срок.
        - Сам напросился, даю семь дней. А я завтра в крепость.
        Алексею в Сызрань надо, воеводе доложить, что места под заставы определены, избы воинские и конюшни стоят. А еще со снабжением, провизией определиться. У селян покупать можно, но они не купцы, проезжают мимо застав нерегулярно.
        Григорий Афанасьевич на месте оказался. За две недели, что Алексей в крепости не был, появились новые здания, небольшая церковь. Видно - рачителен воевода, опытен, о делах радеет. Служить под его началом удача. Видел уже Алексей разных начальников над собой, добрая половина не за умения поставлена на должность, а за близость к государю или высокопоставленному родственнику, за именитый род.
        - Садись, Терехов! - широким жестом указал на лавку воевода. - Рассказывай, не торопясь, с подробностями.
        Воевода карту на стол положил, на пергаменте рисованную тушью. Не все точно и не везде масштабы выдержаны. Но в целом верно. Алексей сразу пальцем ткнул:
        - Здесь первая застава стоит, в дневном переходе от нее вторая. На обеих отстроились. Конечно, не всего хватает. Котлы нужны, матрацы, гвозди.
        - Не торопись, напиши. Кое-чем помогу.
        Потом про поставки провизии говорили.
        - Вот что, - подвел итог воевода. - Сегодня отдыхай, а завтра я вместе с тобой еду, сам посмотреть хочу.
        Оно верно. Только Алексей обеспокоился: успеет ли Репьев со стрельцами конюшню накрыть? Его застава первая, с нее воевода инспекцию начнет. Не понравится ежели, ко второй придираться начнет.
        Утром после совместного завтрака выехали. Воеводу три казака сопровождали, охрана. Один впереди скакал, за ним, в отдалении, - обочь воевода и Алексей, замыкали кавалькаду двое лихих и чубатых казака. Домчались быстро, с одной недолгой остановкой на отдых лошадей. Воевода на остановке карту развернул.
        - Смотри, самые опасные места. Вот здесь и здесь броды есть. Если ногайцы или крымчаки в набег пойдут, перебираться через Сызранку в этих местах будут. Желательно парные дозоры тут держать.
        - Сделаю.
        И снова скачка. Часа в три пополудни уже к первой заставе подъехали. Заставские их издали приметили по хвосту пыли. Репьев стрельцов выстроил - при пищалях, готовых к смотру или бою. Воевода с лошади лихо спрыгнул, поводья казаку отдал. Вдоль стрелецкого строя прошелся, не сказал ничего, усы подкрутил.
        - Веди, десятник, показывай.
        А чего смотреть, если воинская изба и конюшня - рукой подать. Воевода в избу взошел, сразу указал:
        - Печи нет. А как зимовать будете?
        - Сделаем, - заверил Репьев. - Не успели еще.
        Воевода и конюшню осмотрел. Тут и придраться не к чему. Понятно, обустраиваются только. В избе топчанов нет, пирамид для оружия, столов и лавок. Но это дело времени. Главное - люди и лошади крышу над головой имеют.
        Поужинали. Воевода, как и другие воины, на полу устроился. Утром, после завтрака, заметил:
        - Репьев, тыном заставу обнеси. А с матрацами я помогу. Скоро корабль из Нижнего прийти должен. И еще сено заготавливайте, пока травы в самом соку. А овес у селян покупайте. Сам не знаю пока, но говорят: зимы лютые в этих местах бывают и снежные. Я к чему клоню? Сараюшку ставить надо, дрова заготавливать. Сложно, службу никто не отменял, и строить надо. Но вам зимовать, до весны на смену не надейтесь.
        В общем, посещение воеводой оказалось полезным обеим сторонам. Григорий Афанасьевич убедился, что заставы к несению службы готовы. Две недели - не такой большой срок, а сделано много. А для заставских стрельцов советы дельные воевода дал. Чего со стрельцов взять, если раньше службу в городах несли - Сергиевом Посаде, потом в Москве. А служба на заставе, в отдалении от города, от основных воинских сил особенности имеет. Застава не должна бой вести, не выдержит долго и погибнет. Ее задача - известить главные силы о подходе недруга, по возможности определить численность противника и направление движения. Из этих мест, с ногайской проклятой дороги два пути: или ближний на Нижний Новгород, или на Москву. В случае опасности, большой численности ногайцев или крымчаков, тут же в столицу гонец помчится известить государя. А уж он приказ отдаст - каким войскам и откуда выдвигаться для отражения нападения.
        Утром все вместе - Алексей и воевода с охраной - отбыли к первой заставе. Когда добрались, Алексей со стрельцами остался, а воевода, не задерживаясь, в крепость поскакал. До темноты вполне успеет. За прошедшие два дня Репьев со стрельцами поднатужился, перекрыл конюшню. Только денники осталось доделать. А впереди и другие дела: сарай делать, сеновал, сено заготавливать, дрова. И все времени требует, усилий. Алексей только одного хотел - передышки. Не от работы, которая удовольствие приносила. А от нападения. Лето - самое опасное время, как и ранняя осень. Летом все дороги проходимы, лошади на подножном корме, а если в полон возьмут, их без потерь в свои земли угнать можно. А ранняя осень для грабителей заманчива урожаем. Ногайцы не брезговали забирать пшеницу, рожь, капусту и прочие овощи. Что самим пригодятся, что на продажу. От ногайских степей по Волге и Каспию до Персии рядом и до Османской империи, где купят все.
        На обеих заставах начали тын ставить. Очертил Алексей круг, чтобы внутренний двор был на случай телеги с грузом загнать. Добросовестно делал, из высоких бревен, с бойницами узкими, только пищаль просунуть. Тын кольцом заставу охватывает, поэтому у каждой бойницы свой сектор обстрела, а две соседние бойницы перекрывают сектор стрельбы. За неимением железных петель ворота на кожаные ремни подвесили, зато запор серьезный, из тесанного в квадрат в поперечнике бревна. Петли, конечно, удар тараном не выдержат, но и с ходу противнику внутрь заставы ворваться не дадут. Внутри тына хозяйственные постройки появились. Сарай для дров, еще один, размером побольше, для сена. Рядом амбар провизию хранить. Запасы муки, крупы, соли, а еще матрацы должны кораблем в Сызрань доставить. Но все же полегче стало, есть крыша над головой, очаг, постоянно горячая еда, не сухари. Кашевар научился лепешки делать, как татары любят. Настоящий хлеб выпечь - русская печь нужна. А все лучше, чем каменной твердости сухари. Теперь половина свободных от дозора стрельцов траву косила на сено, другие рубили нестроевой лес на дрова.
Алексей в избе сидел, мысленно составлял перечень продуктов, которые у селян купить надо. Вдруг топот копыт, во двор стрелец влетел. Алексей сразу вскочил. Наверняка какое-то происшествие, не было раньше такого! А стрелец уже в избу ворвался.
        - Ногайцы, верст пять отсюда, числом две сотни.
        На заставе всего три человека, включая Алексея.
        - Тимохин, поджигай тревожный костер. И дозорного захвати, а еще холстину. Не забыл, как сигналы подавать?
        И дозорный, и Тихон выбежали из избы. Теперь каждая минута дорога. Алексей схватил из пирамиды пищаль, взвел курок, выскочил на крыльцо, выстрелил вверх. Те стрельцы, что ушли траву косить или дрова заготавливать, выстрел услышат, поймут: тревога, к заставе бежать надо.
        Заранее подготовленный рядом с заставой костер уже вспыхнул ярким пламенем. А как смола занялась, черный дым повалил. Оба стрельца кусок холстины за концы взяли, растянули над костром. Дым понизу пошел, в сторону. Затем пару шагов в сторону сделали. Дым вверх повалил. И так с равными промежутками. Алексей на восток смотрел, в сторону первой заставы. Увидят ли сигнал? Увидели! И там дым появился. Уж его-то в крепости увидят, подмогу выслать должны. Только придет она нескоро. Алексей на единственную смотровую площадку у ворот взобрался, повернулся к реке. К заставе дозорный десяток во весь опор летит. А за ними, довольно далеко, темная масса, как лавина течет. И пыль густая вверх поднимается, взбитая сотнями копыт. В другую сторону оборотился. Стрельцы, кто с топором, кто с косой наперевес, как с копьем, к заставе бегут. И выстрел Алексея слышали, и дым сигнальный видели. Алексей Господа благодарил, что набег раньше не случился. А пока есть где укрыться. После подачи сигнала стрельцы с заставы уйти должны конно и оружно хотя бы к первой заставе. Только уже не получится. Пока они до заставы добегут,
коней оседлают, ногайцы рядом будут. А в голом поле бой принять - положить всю полусотню. Уж лучше за тыном обороняться. Застава - как малый острог, крепостца. Пойди ее возьми! Только запыхавшиеся и раскрасневшиеся стрельцы на территорию вбежали, тяжело дыша, как Алексей приказал:
        - К оружию! Занять места у бойниц, приготовиться к огненному бою! Тимохин - к воротам. Как только наш дозор въедет, сразу закрывай.
        Стрельцы, как были на рубке леса или косьбе - в нательных рубахах и штанах, без кафтанов и шапок - так и заняли места у бойниц. Успели через плечо сумки перебросить из свиной плотной кожи, в которых порох, пыжи, пули и картечь.
        А дозор уже близко, в реку влетел на полном ходу, не в стороне, где брод. Пришлось плыть, теряя время. Выбрались на берег, времени вылить воду из сапог или одежду выжать нет. Скакунов нахлестывали, за тын через ворота въехали, лошадей сразу в конюшню повели. Обычно ногайцы издали стрелами осыпают, чтобы лошади не пострадали, их под крышу определить надо. Дозорные кафтаны на крыльцо сбросили, вода ручьем течет. В мокрой одежде из пищали стрелять неудобно, от рукавов вода на полку замка попасть может, порох подмочить, тогда осечка будет. И хорошо, если произойдет не в самый напряженный момент. Дозорные без команды места у бойниц заняли. Тын ощетинился стволами пищалей. Алексей со смотровой площадки наблюдал за приближающимся неприятелем. Вот уже отдельные кони видны, через время и лица, затем по мере приближения сабли в руках разглядеть можно. Ногайцы по конным следам видели, где дозорные в реку вошли. Думали, брод там и жестоко ошиблись. Передние уже барахтались в воде, а задние напирали. Такую конную массу быстро не остановишь. Для стрельбы дистанция слишком велика, когда на берег выберутся, тогда
палить можно. Часть ногайцев в реку войти не успела, стали из луков стрелы метать. Алексей сразу со смотровой площадки спрыгнул. Тут же с шелестом стали падать стрелы, впиваться в дерево забора, избы. Уже хорошо, что не зацепило никого.
        - Все, кто справа от меня, в избу! - закричал Алексей.
        Те, что слева, прикрыты тыном. Стрельцы в избу кинулись. Промедление с приказом ранениями грозит или смертью. Алексей под навес забежал. Слышен топот коней, крики - уже на этом берегу. Алексей выждал с минуту, крикнул:
        - Пли!
        Грянул нестройный залп, дымом черным заволокло. Конское ржание, вопли раненых, стоны. Стрелы падать прекратили. Алексей из-под навеса перебежал к тыну, к бойнице приник. Большая часть ногайцев на берег выбралась.
        - Стрельцы! К бойницам!
        Стрельцы места заняли.
        - Целься, по готовности - пли!
        Загромыхали выстрелы. Не каждая пуля цель поражала, но ногайцы понесли урон, человек пятнадцать-двадцать на земле валяются. Считали, что заставу легко возьмут, но получилось - первыми потери нести начали. Обычно татары, хоть крымские, хоть ногайцы, если сопротивление русское сильно, штурм не начинают, уходят в сторону. Зачем своих нукеров терять, если недалеко обязательно село или городишко подвернется? Набеги не для войны делаются, а для наживы. Налетели - похватали трофеи, и назад. Промедлишь - русские полки конные выдвинуть успеют, тогда самим ноги бы унести, не до трофеев. А если вернется бей с потерями, неудачником в ауле посчитают, в следующий набег с ним степняки не пойдут.
        - Перезаряжай! - скомандовал Алексей. Но команда излишней была. Стрельцы и сами начали шустро орудовать шомполами. Только зарядить дульнозарядную пищаль - дело небыстрое. Засыпать порох, забить пыж, опустить в ствол пулю, прибить ее по месту, еще один пыж сверху. Потом мелкого пороха на полку замка кремниевого подсыпать. Но многие тренировки сделали свое дело. Тем более сейчас каждый стрелец знал: от его действий, слаженных и быстрых, зависит жизнь его и товарищей.
        - Целься, пли!
        Еще один залп. Ногайцы уже близко были, кружили вокруг заставы, высматривая уязвимые места. Алексей тут же новый приказ выкрикнул:
        - Первым заряжать пулями, вторым - картечью.
        В ствол пищали входило 8 - 9 картечин, каждая почти сантиметр диаметром. На близкой дистанции - тридцать-сорок метров - не хуже автоматной очереди получается. А если цель подальше или покрупнее, то пули в самый раз. Алексей сам к бойнице приник, пока стрелец пищаль заряжал. Ногайцы не теряли надежды захватить заставу. У русских всегда найдутся мешки с крупами, мукой. После долгого перехода по Дикому полю кочевникам требовалось подкрепиться. Стрельцы не ведут огонь, ногайцы осмелели, снова вокруг заставы кружат. Один так и вовсе обнаглел, попытался встать ногами на круп лошади, подпрыгнуть и уцепиться за верхушку бревенчатого забора. Один из стрельцов не выдержал, пальнул в упор картечью в живот. Ногайца с лошади снесло и отбросило. Всадники шарахнулись подальше. Звук выстрела пугал и лошадей, и татар, своего огнестрельного оружия ногаи не имели, предпочитали традиционное: саблю, кинжал, лук, короткое кавалерийское копье - пику.
        Ногаи собрались в кучку. Видимо, десятники и бей решили посоветоваться. Брать заставу, теряя людей, или уходить в глубь России. Они тоже видели дымы сигнальные и прекрасно знали, что наверняка идет помощь. Только далеко ли она и как быстро придет? Сызрань была воздвигнута быстро, за одно лето, и ногаи не подозревали, что крепость есть и в ней полк лихих людей - казаков, охочих людей, как называли добровольцев. Коли постараться, от Сызрани до второй заставы на рысях за один дневной переход добраться можно. Закавыка в том, что после такого марша коням отдых требуется. Ни в бой вступать, ни преследовать врага вымотанные кони не смогут. У ногаев заводные, читай - запасные кони есть, как всегда в дальних походах. По одному, а то и по два.
        - Десяток - ко мне! - скомандовал Алексей.
        Стрельцы подбежали.
        - Первая пятерка, у кого пули, делает залп. Цель в ста шагах, может, немного дальше, тут же освободите место второй пятерке. Стрелять без команды, по готовности. К бойницам!
        Алексей исходил из правила: в первую очередь надо выбить у противника командиров, лишить нукеров головы, верхушки.
        Алексей приник к свободной бойнице. Нестройный залп, тут же пятерка в сторону отошла. Среди кучки ногайских военачальников двое убитых, сразу же разъезжаться стали, поняли грозящую опасность. Новая пятерка стрельцов успела сделать выстрелы, но итог хуже - один только ранен. С лошади упал, к нему два нукера подбежали, к своим поволокли. И все равно удача. Из пищали по неподвижной цели стрелять приемлемо, а по маневренной очень затруднительно, поскольку сам выстрел длится долго. Держишь цель на прицеле, нажал на спусковую скобу, курок щелкнул, высек огонь, вспыхнул порох на затравочной полке, от него через затравочное отверстие возгорается порох уже в стволе. Секунда-полторы, а то и две уходит. За это время подвижная цель смещается. И врага на прицеле все время удержать невозможно. Когда вспыхивает порох на полке замка, перед лицом стрелка вспышка, дым, глаз непроизвольно закрывается. Это сейчас пороха бездымные, время от нажатия на спусковой крючок до выстрела - доли секунды, стрелка не ослепляет вспышка, да и отдача маленькая. Чем больше вес пули, тем отдача сильнее. Современная пуля 4, 6, 9
грамм, а пищаль имеет пулю или картечный снаряд в 40, 50 грамм, в плечо сильно лягается.
        Видимо, ногайцы решили: потерь при штурме много будет, а навара мало. Но и уйти, не отомстив за своих убитых и раненых, тоже не в традициях. Команду подали, потому что пешие ногайцы стали подбегать к еще горящему сигнальному костру, выхватывать тлеющие головешки, а то и совали в костер ветки, крупную щепу, оставшиеся в изобилии после строительства. Алексей сразу оценил опасность.
        - Стрельцы, никого не подпускать к костру, стрелять картечью!
        Зазвучали выстрелы, но уже поздно. Ногайцы успели зашвырнуть несколько горящих поленьев под стены, к низу бревенчатого тына. Потянуло дымком. Ногайцы отбежали и отъехали подальше, остановились, ожидая развязки. Запасов воды в остроге - один ушат. Зачем рыть колодец, если река рядом? Одним ушатом пламя не погасить, да и ногайцы не дадут, будут из луков обстреливать. А бревна тына уже занялись, дым густой повалил, потом огонь выше ограждения поднялся. Пока одна сторона - северная полыхает, но пламя вскоре на другие участки стены перекинется. Алексею сразу припомнилось, как жгли монастырь староверов на острове. Но тогда команду поджигать, выкурить староверов из крепости, отдал он. А сейчас на своей шкуре испытает, каково оно. Вот же невезуха! Только заставу отстроили, служба налаживаться стала. И помощи в ближайшие часы ждать не приходится. Через полчаса, плюс-минус минута, уже весь тын полыхать будет. Близко к тыну амбар и конюшня, тоже займутся. Времени для принятия решения немного, но есть. Стрельцы с надеждой на Алексея поглядывают. От его решения их жизнь зависит. Просто выжидать глупо, все
живьем сгорят к вящему удовольствию ногайцев. После переправы и обстрела стрельцов численность басурман поуменьшилась, но все равно их втрое, вчетверо больше. Прямого боя не выдержать. Вариант только один - уходить. Понятно, ногаи тут же преследовать кинутся, а на скаку они стреляют из луков ничуть не хуже, чем если неподвижно стояли. Судя по положению солнца, сейчас четыре часа пополудни, до темноты еще часов пять. Выждать не удастся, сгорят раньше, чем наступит ночь. Алексей прикинул шансы.
        - Стрельцы, слушать всем!
        Стрельцы и так поближе к избе жмутся, от горящего тына уже жар идет, а ветром дым заносит, от которого глаза слезиться начинают и кашель появляется.
        - Заряжайте пищали, потом выводите и седлайте лошадей. Как готовы будем, открываем ворота и на ногайцев, сразу в линию развертываемся, делаем залп и наутек. Нанесем удар, потери у ногайцев будут. Не сразу в погоню кинутся. Хоть минуту, да выиграем. Кому повезет - на первую заставу. Там наш сигнал от костра видели, свой костер зажгли, в Сызрань о нападении передали. Все понятно?
        - Все, исполним.
        Часть стрельцов пищали заряжать начали, да картечью крупной, всего по три-четыре картечины в ствол. Другие в конюшню, седлать. Всем сразу в конюшне не поместиться. Лошади ведут себя беспокойно, чувствуя дым, слыша треск горящих бревен, ржут, бьют копытами. Когда все готовы были, Алексей перекрестился, стрельцы дружно повторили:
        - С нами Бог, отворяй!
        Двое стрельцов ворота открыли и сразу на коней вскочили. Выехали, получилось по трое в ряду. Впереди Алексей, рядом, конь о конь, десятники. Стрельцы командиров своих видеть должны, пример брать, знать, что не за их спинами прячутся. Сразу из ворот поворот влево. Стрельцы коней в шеренгу строят. Ногайцы, сначала слегка опешившие, сабли повыхватывали, их бей на стременах привстал, готовясь дать сигнал к атаке. А не успел, сразу залп. Причем не одновременно. Первые, кто выехал, уже пищали во врагов разрядили, другие только подъезжали, палили с ходу. Атака ногаев, не начавшись, захлебнулась. Убитые были и раненые, а еще ногайским лошадям крепко досталось. Картечь разлетается широко и жертву не выбирает. Алексей коня на месте крутанул и сразу вскачь. За ним другие стрельцы. Алексей обернулся. Вместо колонны по трое стрельцы вереницей растянутой несутся. Ногайцы с промедлением в погоню кинулись. Подпалив заставу, полагали - сдадутся русские или сгорят, в любом случае потеха и победа. Ан не так вышло. У стрельцов кони строевые, высокие, у ногайцев малорослые, степные. Чем хороши - сами себе корм
отыскивают, даже зимой из-под снега. Но скорость у них меньше, понемногу отставать начали. Как и полагал Алексей, ногайцы в бессильной злобе из луков стрелы пускать начали. Стрельцы, особенно в арьергарде, пригнулись, почти легли на шеи лошадей. Скачка продолжалась верст пять-шесть, кони уже подхрапывать стали. Еще немного - и хоть подгоняй их, хоть нет, а темп сбавят.
        - Стой! - скомандовал Алексей и круто коня осадил. - Всем развернуться, пищали достать, к бою приготовить!
        Увидел удивленные глаза десятников. Неужели сотник запамятовал, что после залпа у стрельцов пищали разряжены? А на ходу их зарядить невозможно. Такую манипуляцию только с мушкетом проделать возможно, у которого на конце ствола раструб. Стрельцы крутнулись вокруг Алексея, сбрасывая скорость, снова в шеренгу выстроились, пищали вскинули. Преследующие их ногайцы струхнули, сработал психологический прием. Если стрельцы залп дадут, у ногайцев потери большие будут. Их и так потрепали, хотя настоящего боя не было. Стали коней на ходу разворачивать, описывая полукруг. Масла в огонь подлил стрелец из второго десятка. Он не успел выстрелить, когда из заставы выезжали, в числе последних из ворот выезжал. И сейчас пальнул. Не промахнулся, дистанция невелика. Видно было обеим сторонам, как голова ногайца разлетелась, как спелый арбуз. Ногайцы, сталкиваясь, едва не сбивая друг друга, повернули назад. Насовсем ушли или вернутся? Алексей передышку использовал.
        - Всем с коней! Зарядить пищали!
        Приказание было мгновенно исполнено. Каждый понимал: от быстроты жизнь зависит. Ни на одном учении не заряжали так быстро. Минуты не прошло, как пищали поперек седел лежат, стволами на удирающих ногайцев смотрят. Дух перевели, момент острый был. Не испугайся ногайцы, исход был бы другим.
        - Десятники! Пересчитать людей! - приказал Алексей.
        Получилось - при отходе потеряли четверых. Совсем немного, Алексей ожидал худшего. Кроме того, были ранены несколько лошадей. Дальше уже двигались шагом. Коням передохнуть после бешеной скачки надо. Алексей, да и стрельцы назад оглядывались - не видно ли ногаев? А еще смотрели с досадой на сильный дым. Это горела их застава, воздвигнутая тяжким трудом и потом. Все понимали: ее придется снова делать. Место для заставы удобное, а еще и опасное из-за старой ногайской дороги.
        К первой заставе уже за полночь подошли. Репьев не подкачал, за тыном на смотровой площадке караульный. Конных сначала услышал, потом закричал:
        - Стой! Кто такие?
        - Терехов, сотник. Со мной вторая застава. Репьева зови.
        - Да здесь я, не спал! - раздался голос десятника. - Эй, открывайте ворота!
        Алексей с коня соскочил.
        - Ногайцы напали, сотни две, может, немного больше. Заставу сожгли, - пояснил свое появление Алексей.
        - Мы сигнальный дым видели, сами костер зажгли. Полагаю - сегодня из Сызрани помощь придет.
        На территорию заставы заезжали стрельцы. Репьев удивился:
        - Что, совсем без потерь обошлись?
        - Кабы так. Преследовали, мы четырех потеряли. Но ногаи урон понесли. Мыслю - полсотни их там полегло.
        - О!
        - Распорядись людей накормить. Весь день не ели ничего, не до того было.
        - Сделаю.
        Всех лошадей в конюшню поместить не удалось, привязали у коновязи. Сразу костер развели, котел с водой водрузили. Пока кулеш поспел да поели, светать начало. Алексей подумал в Сызрань ехать. Полторы сотни ногаев на российской земле могут много бед натворить. А караульный со смотровой площадки кричит:
        - Вижу конное войско большое!
        - Застава! - сразу отдал команду Алексей. - К бою приготовиться, все к бойницам!
        Засуетились, забегали стрельцы. Издали не понять, чье войско. Помощь из Сызрани или ногайцы? Может быть, те две сотни, что на заставу Алексея напали, только передовой отряд? А остальные силы - вот они, пылят?
        Тревога оказалась ложной. Сначала к заставе подскакали казаки из передового дозора - ертаула, потом войско с воеводой во главе. Ворота заставы уже распахнуты. Алексей и десятники воеводу встречают. Спрыгнул воевода с коня, пропылен.
        Алексей рот для приветствия открыл, но Григорий Афанасьевич руку поднял:
        - Лобызаться опосля будем, дело говори.
        - Ногайцы, две сотни, может, немного больше вчера напали. Мы сигнал костром дали, на заставе заперлись, бой огневой дали. Попытки ногайцев заставу взять не удались, они тын подожгли. Удалось вырваться.
        - Твои потери?
        - Четырех стрельцов потеряли.
        Брови у воеводы удивленно вскинулись.
        - А ногаи?
        - Не считал, по прикидкам - половину сотни.
        - Поглядим. Ты вот что, сдавай дела десятнику, что поразворотливей, само собой, деньги кормовые. Корабль прибыл из столицы с припасами. А с ним еще гонец. В числе писем одно о тебе, в Москву требуют, ко князю Голицыну.
        - Исполню.
        - Если о потерях ногайцев правда, то молодец. На всякий случай говорю, вдруг не свидимся.
        Воевода вскочил на коня, войско поскакало к сгоревшей заставе. Много воинов, сотни три. У ногайцев, если не успели в степь убраться, шансов нет.
        Для Алексея слова воеводы неожиданны были. Ладно бы, если письмо от Шакловитого было, все же глава Приказа Стрелецкого, для Алексея прямой начальник. Но князь-то ноне дьяк Посольского приказа, считай - министр иностранных дел. Видимо, есть необходимость. Князь - человек хитрый, умный, со всякой властью ладит, раз письмо Сызранскому воеводе прислал, надо ехать.
        Алексей решил за себя Репьева оставить. Он старший на первой заставе, а второй заставы уже нет. Терехов надеялся, что вернется, тогда вместе заставу восстанавливать будут. О своем решении Репьеву объявил, потом стрельцам. Деньги кормовые сочли, о чем бумагу подписали. Деньги государства счет любят. Алексей на коня вскочил, попрощался со стрельцами. Не знал тогда, что навсегда. И галопом в Сызрань, куда прибыл к вечеру. Коня на конюшне оставил, его потом по уговору заставские заберут. А сам на пристань. Корабликов два. Один оказался купеческий, из Астрахани, а второй припасы привез, которые уже выгрузили. Алексей к кормчему, сказал о письме, словах воеводы.
        - Говорил он мне, - кивнул кормчий. - Когда готов будешь?
        - Да хоть сейчас.
        А что Алексею было брать? Из горевшей заставы только казенные деньги успел взять, что Репьеву отдал под подпись, да свои сбережения. Бельишко сменное да кафтан запасной, сапоги - все сгорело. Не до барахла было, людей бы спасти.
        - Тогда отчаливать будем.
        Алексей удивился, но промолчал. Обычно корабли выходили утром, а скоро темнота опустится. Кормчий пояснил:
        - Поторапливаться надо, это здесь еще тепло, в Первопрестольной уже заморозки были. Как бы лед на реке не встал, тогда до весны застрянем.
        Корабль не пассажирский, кают нет, Алексею на носу корабля навес из холстины соорудили. От брызг и ветра защитит, но не от холода. Плавание тяжелым оказалось. Все время против течения и ветра боковые, шли весь путь под веслами, медленно получалось. Алексей беспокоиться стал. Прибудет в Москву, а надобность в нем отпадет. Уж лучше бы на коне через Пензу, Нижний, получилось бы скорее.
        В Москве первым делом на постоялый двор. Поел горяченького и в баню, дорожную грязь смыть и согреться. На корабле в своем кафтане легком промерзал так, что зубы стучали. А лучшее лекарство от простуды - парная. Парился с перерывами весь вечер. Выспался, с утра на торг. Чистое исподнее купить, кафтан новый, теплый. Старую одежду на постоялый двор отнес, сапоги почистил. Все же к князю идет, да и Посольский приказ - место модное, там послы и посланники бывают, явишься грязнулей - не поймут, надо соответствовать.
        Явился в приказ, столоначальнику доложил. Дескать, прибыл по письму князя из Сызрани.
        - Постой, я князю доложу, примет ли?
        И скептически осмотрел Алексея. Чего стрелецкому сотнику в Посольском приказе делать? Вернулся быстро.
        - Зайди.
        Алексей вошел, поздоровался. Князь ответил:
        - Рад видеть тебя в добром здравии. Времени у меня нет разговоры разговаривать. Ты где остановился?
        - На постоялом дворе на Пятницкой.
        - Вечером к тебе человек мой заедет, отвезет куда надо. До вечера.
        Алексей вышел в легком недоумении. Хитрит князь и осторожен. Никаких имен или намеков, о чем разговор будет. Пусть так, надо набраться терпения. Вернулся на постоялый двор, поел не спеша, спать улегся. За время плавания от холода и сырости толком поспать не удалось. А в комнате тепло, матрац мягкий. Как за окошком темнеть начало, проснулся, себя в порядок привел. Через время стук в дверь, на пороге мужчина незнакомый.
        - Не ты ли стрелецкий сотник будешь именем Алексей?
        - Он самый.
        - Едем.
        Алексею собраться - только кафтан надеть да стрелецкую шапку. Саблю в комнате оставил, чай, не воевать идет. За воротами постоялого двора закрытый возок. Сели, ехали молча. Остановились у каменного дома. Князь не здесь жил, это Алексей точно знал. Дом купил или специально для тайных встреч?
        Князь при полном параде в кресле у печи сидит.
        - Мерзнуть в последнее время стал. Старею, наверное, - пожаловался он.
        Стар князь, но голова светлая, еще многим молодым фору даст. А уж какие интриги плести умеет, многим послам и не разгадать.
        - Присаживайся, Терехов. Как служба идет?
        - По-разному. Я ноне служу на Сызранско-Пензенской засечной черте, на заставе. Перед самым отъездом ногаи напали, заставу сожгли, людей побили.
        - Недолго им осталось бесчинствовать. Придет к власти сильный царь, укорот даст. И ногайцам, и крымчакам, и османам.
        - Дай-то Бог!
        - Поговорку знаешь - «На Бога надейся, а сам не плошай». Помочь надо сильному царю взойти.
        Ловко подвел князь к теме разговора. Алексей весь во внимание обратился. Князь продолжил:
        - Иван здоровьем плох, да кабы это одно. Умишком слаб.
        - Так регент есть.
        Алексей на двери обернулся. Князь его понял правильно.
        - Слуг в доме двое, да и те проверены. На первом этаже они, тут подслушивать некому, можно говорить откровенно. Если ты про Софью Алексеевну, так и она не самостоятельна. Сам знаешь, кто за ней стоит.
        - Намекаете - если Софью от власти отстранить, Иван Михайлович другого человека регентом поставит, но опять своего?
        - Заметь: не я сказал, ты сам догадался.
        Алексей понять не мог, куда клонит князь. Судя по слухам, Голицын у Софьи в уважении был. Она князя возвысила, главой Посольского приказа поставила, хотя многие великие люди государства в опалу попали. Подоплека происходящего Алексею позже понятна стала. А на момент разговора получалось так - Петр еще мал, руководить страной Иван не способен, только Софья и остается. Но влияние Милославского велико. И именно за влияние на Софью борется князь. Насколько помнил историю Алексей, при Петре будут другие фавориты - Лефорт, Куракин.
        Помолчали. Князь давал Алексею время поразмыслить, вникнуть в ситуацию. Голицын продолжил:
        - Милославский уже стар, все мысли - как родню повыгоднее пристроить, приумножить богатства, да не страны, свои. А о государстве не думает. Хотя сейчас Россия как никогда нуждается в сильном правителе.
        Интересно Алексею, на кого намекает князь? Сам ведь, как и Милославский, серый кардинал. Но Голицын при всех его достоинствах и недостатках радеет за страну. На дипломатическом поприще мало кто из иноземцев его обыграть может. И зачем Алексея вызвал? Знает, что Милославский Алексею враг.
        - Шакловитый о моем приезде в Москву знает? - спросил Алексей.
        - Скажем так, я заручился его согласием.
        - Тогда вопрос в лоб. Зачем я здесь? Связей у меня среди родовитых дворян нет, сила воинская за мной не стоит, не богат. Пока смысла не вижу.
        - Плохо анализируешь, я был о тебе лучшего мнения.
        - Мало исходных данных. Ты, князь, все время в столице, о перипетиях при дворе и стране знаешь хорошо и не понаслышке. Я же простой сотник и приехал из глухомани.
        - Не прикидывайся простачком. Я наблюдал за тобой с тех пор, как ты возвышаться начал. Из простого стрельца в сотники, советником царя стал, за троном стоял. Рядовому человеку да без поддержки именитой родни так быстро и высоко не подняться. И не твоя вина, что на задворках служишь. Воин славу должен в боях, в победах ковать. Тогда слава его наверх вынесет. Федор Алексеевич слишком рано из жизни ушел. Вот кто о государстве думал.
        - Смерть Агафьи и сына его подкосили.
        - Жаль.
        - Думаешь, родовая лихорадка?
        - А есть варианты?
        - Хм, почему тогда знакомые лекари толком недомогание объяснить не могли? Даже если сама умерла, не помог никто, как объяснить смерть царевича?
        - Ты мои мысли прочитал.
        - Древние римляне говорили: ищи, кому выгодно.
        - Имя назови!
        - Ты его знаешь, князь. Полагаю - во дворце часто встречаешь. Нет, не своими руками отравил, нанял кого-то, но его злопакость.
        - Отмщение и аз воздам?
        - Разве не для того вызван?
        Князь надолго замолчал. Разговор прямой пошел, с фамилиями и оттого опасный.
        - Налей-ка вина, мне и себе.
        Алексей встал, подошел к столу, где на подносе кувшин вина стоял и стеклянные стаканы. Стекло венецианской работы, вещь недешевая, входившая в моду. Алексей стаканы наполнил, один князю вручил. Сам напротив сел, дождался, пока Голицын отпил, потом пригубил сам. Князь улыбнулся.
        - Боишься - отравлю? Не за тем вызвал. Да и чем ты можешь навредить при случае?
        - Осторожничаю, привычка, прости.
        - Пустое. Ладно, спрошу напрямую. Готов ли ты рискнуть?
        - Кого убрать надо?
        - Ты называл его имя. Во дворце это невозможно, вокруг охрана. Да и не стоит, грубо. Он для окружающих своей смертью помереть должен.
        - Я не наемный убийца, я воин. Мое оружие сабля, пищаль.
        - У меня мало людей верных.
        - Ага, я со стороны, мной рискнуть можно?
        - Думай что говоришь. Есть одна задумка. Иван Михайлович в самом деле занедужил, лечца наверняка вызовет. Момент удобный.
        - Под видом лечца навестить? Так он меня в лицо знает.
        - Э, подготовка нужна. Цирюльник прическу другую сделает, волосы поправит. Слуги мои одежду тебе другую подберут. Ты языки знаешь ли?
        - Латынь, греческий, причем свободно. Говорить и писать могу.
        - А чего же раньше не сказал? Тебе самое место в Посольском приказе служить. Саблей махать - большого ума не надо, скорее - смелость нужна. Тогда у нас сладится все. План вчерне готов. Слуг тебе своих из самых толковых дам. Милославский, если за лечцом отправит, то за иноземным, в Немецкую слободу, на Кукуе. А вместо лечца ты пойдешь.
        - И кинжалом? Тогда я на улицу из дома не успею выйти.
        - Фи, зачем так грубо? Лекарства ему оставишь.
        - С ядом?
        - Ну вот, хватаешь на лету.
        - План подправить можно. Пусть сам лечец его осмотрит. При себе снадобий не будет, слугу пошлет своего с зельем. Вот слугу и перехватить, вместо него я пойду. Твое дело, князь, яд приготовить.
        - Ты еще хитрее меня. Если и случатся подозрения, то на лечца из немецкой слободы. А еще - в покои Ивана Михайловича тебя не пустят, он тебя опознать не сможет!
        Князь погрозил Алексею пальцем.
        - Аки змей мудр. И на другого подозрения перевести, и самому в стороне остаться. Я до этого не додумался.
        - Когда начинаем?
        - Не медля. Сейчас мой слуга отвезет тебя к цирюльнику, потом гардероб подберет. Слугу Гаврилой звать. Под ним еще с десяток шустрых людей. Всеми командовать будешь. Вот на первое время на расходы. После… э… из города исчезнешь. У тебя же сотня под Сызранью? Вот туда и вернешься на полгодика. Как в Первопрестольной подзабудется все, я тебя призову. Полиглоты мне самому в Приказе нужны. Жалованье хорошее положу, должность столоначальника.
        Алексей мешочек с деньгами взял, встал.
        - Все же, где яд взять?
        - Все вопросы с Гаврилой решай.
        - Тогда до свидания.
        Видимо, Гаврила был в курсе, что поступает в распоряжение Алексея. На возке к цирюльнику отвез. Тот остриг коротко, волосы хной покрасил, а бороду сбрил, оставив усы щеточкой по немецкой моде. Алексей посмотрел на себя в зеркало и удивился. Совсем другой человек! Гаврила снова за руку тянет. Приехали к неприметной избе где-то на окраине. То ли портной, то ли скупщик краденого, не понять. Алексей с Гаврилой в одной комнате сидят, портной одежду из соседней комнаты выносит. То размер не подходит, то не нравится сочетание портному. Одели Алексея по европейской моде: камзол, под ним жилет, рубашка, штанишки короткие, немного ниже колен, плотные чулки, а в завершение башмаки из грубой свиной кожи. Потом шляпу подобрали, ремень, сумку на ремне. Алексей молча удивлялся. Это какой же гардероб иметь надо? Свою одежду, сотника, в узел связали. Времени уже много, три ночи, скоро первые петухи запоют.
        - Все, устал. Вези на постоялый двор.
        - Тебе туда пока нельзя. Хозяин в новой одежде да и облике другом не признает, могут вопросы возникнуть, интерес ненужный. У нас другое место есть. Али у тебя что-то ценное есть на постоялом дворе?
        - Форма и кошель.
        - Я привезу, не беспокойся.
        - Коли так, найди яд.
        - Цикута устроит?
        - Вполне. И пусть твои люди за домом Ивана Михайловича следят. Коли приболел он, за лечцом слугу пошлет. Надо установить, что за лечец, где живет, имеет ли слуг, все, что можно, узнать.
        - Выполню.
        Алексей хмыкнул. Выполнимо, но сколько времени займет? Гаврила привез его к избе за забором. Не в центре, но до Красной площади рукой подать, минут двадцать пешком. Гаврила был здесь своим человеком, прислуга его словам подчинялась, как приказам.
        - Кушать будешь, Алексей?
        - Утром, сейчас спать.
        - Комната готова, прошу, - поклонился один из слуг.
        Алексей узел со своей формой занес, разделся. По европейской моде в комнате шкаф для одежды стоял, а не сундук, как в России. В обиходе сундук еще долго оставаться будет, но вся знать на шкафы перейдет после поездки Петра в Голландию.
        Алексей вещи повесил, свечу задул. В комнате только лампада горит перед иконами в красном углу. Сон пришел сразу. Алексей еще со времени армейской службы засыпал мгновенно, как и просыпался. Едва рассвет за окошком забрезжил, проснулся. И спал-то часа три с небольшим, а голова посветлела. Оделся, вышел в зал, а слуги уже на ногах.
        - Что кушать будем? - спросили его.
        - Если есть, кашу с мясом, пирожки, узвар.
        - Пожалуй за стол.
        В трапезную проводили, стул пододвинули. Вышколены, причем по европейскому образцу. Видимо, и иностранцы в сей избе бывали. Только поесть успел, заявился Гаврила. Остальные слуги тут же исчезли. Гаврила выставил на стол маленькую склянку.
        - Стоит несколько капель капнуть в любое питье, и дело сделано, о неприятеле можно забыть.
        Хм, шустро!
        - В немецкой слободе лечцы есть?
        - Как не быть? Трое! Немец Густав, англичанин Виблей и голландец Левенброй.
        - Мне бы хотелось о каждом узнать.
        - К вечеру обскажу. Кое-что есть. Все добропорядочные, опытные. Если интересующее нас лицо обратится к кому-то из них, узнаем. Я к каждому дому уже приставил наблюдателей.
        - Нужное нам лицо может обратиться и к русскому лекарю.
        - Не исключено. У его дома еще двое наших.
        Большие домовладения вельмож имели два въезда. Один парадный для хозяина и гостей, другой выходил на другую, параллельную улицу, для хозяйственных нужд: дрова на телеге для печей привезти, для водовозов, мусор вывезти. С землей под дома в Москве напряг, да и стоит дорого, оттого участки небольшие и стоят дома тесно, при пожарах опасно. Но Иван Михайлович вполне мог позволить себе купить участок большой. Раз Гаврила поставил двоих своих помощников, стало быть, план участка знает, подошел к наблюдению ответственно.
        - Хорошо. Известий буду ждать здесь.
        Гаврила появился часа через два. Внес в комнату узел, Алексей его сразу узнал, там находилась форма сотника, в которой он сражался на заставе, плыл на кораблике. Пропыленная, но еще добротная, постирать бы ее только. Гаврила на стол выложил кошель.
        - Все забрал, что было в твоей комнате.
        Алексей за кошель взялся. Гаврила руками развел.
        - Ну, не изволь беспокоиться, все деньги в целости.
        - Как удалось забрать?
        - Очень просто, истопника подкупил, он дверь открыл.
        Гаврила ушел и вернулся через час.
        - Слуга из интересующего нас дома был у голландца Левенброя. Пробыл недолго, сопроводил лечца к известному лицу. Находится еще там.
        Сведения интересные.
        - Чем болен… э…
        - Я понял. Не знаю. Прислуга сказала - делали кровопускание.
        Ну да, в Европе кровопускание едва ли не писк моды. Поголовно всем кровь отворяют. Алексей усмехнулся. Вместо реальной помощи ослабляют организм кровопусканием. Варварство!
        Хлопнула калитка. Похоже, здесь ее никогда не запирали. Вошел слуга в верхней одежде, вопросительно посмотрел на Гаврилу.
        - Говори, можно, - позволил Гаврила.
        - Левенброй из дома…
        - Имя не называй, - перебил его Гаврила.
        - Так вот, он в аптеку пошел. Я туда тоже сунулся, прикинулся - живот у меня схватило. Левенброй этот аптекарю диктовал что-то, я не понял. На голландском, наверное.
        - На латыни! Знать пора. Медикусы всегда так делают. Продолжай.
        - Аптекарь сказал - к пяти часам пополудни изготовит.
        - Иди к аптеке и наблюдай. Кстати, где аптека?
        - В Кривоколенном переулке.
        - Знаю такую. Мы за полчаса до означенного времени будем.
        Слуга исчез.
        - Похоже, Алексей, пробил твой час. - Гаврила потирал руки.
        Алексей задумался. Конечно, Гаврила в таких делах большой дока, это чувствуется. И помощники у него под стать. Но непонятки возникли. Почему именно Алексей должен цикуту в лекарство подлить? Можно сделать проще. Когда слуга от доктора или сам Левенброй в аптеку явится, на обратном пути лечебное зелье отобрать, цикуты подлить. А принести в дом Милославского может любой. Что-то хитрит Голицын. А потом, как пазл, сложилось. Не подставить ли его хотят? Да нет, слишком мелок сотник стрелецкий для князя. Хотя… Под Шакловитого могут копать. Терехов кто? Стрелецкий сотник, над ним начальником Шакловитый, еще один претендент на влияние на Софью. Не задумал ли Голицын одним ударом двух зайцев убить? Алексей Милославского отравит, его схватят на месте преступления. Все улики заговора налицо. Алексей вызван с заставы, внешность изменил, чтобы не узнали. А замутил заговор Шакловитый. Так Софье и доложат. Получится - Милославский мертв, Шакловитого с должности снимут, а может, и в Разбойный приказ отдадут. В большой игре, которую князь замыслил, Алексей разменная пешка. А он-то, дурачок, размечтался! Как же,
князь о нем вспомнил! Взять деньги и в Сызрань уехать? Можно, но долго он не проживет. Кто-нибудь, будучи подкупленным тем же Гаврилой, ему отравы в пищу подмешает. Пусть идет как идет, интересно посмотреть. А в конце Алексей князю сюрприз устроит.
        Он к себе в комнату прошел. Пересчитал деньги в своем кошеле - три рубля серебром и пара медяков. Из мешочка с деньгами, полученного от князя, добавил несколько монет. Кошель в правый карман штанов сунул. Чем хороша европейская одежда - карманы есть. В русской карманы появились позже, после вояжа Петра в Европу. В левый карман мешочек князя опустил. Под камзолом груза в карманах не видно. В камзоле пузырек с ядом. Все, он готов. Время тянулось медленно. В комнату Гаврила вошел.
        - Нам ехать пора.
        Уселись в возок, который подвез их к аптеке в Кривоколенном переулке. Было видно, как недалеко слоняется со скучающим видом помощник Гаврилы. Вдруг наблюдатель встрепенулся. К аптеке подходил сам Левенброй. Алексей его не знал, но Гаврила ткнул пальцем.
        - Голландец. Что делать будем?
        - Он мой. Жди здесь, отвезешь потом к дому Милославского.
        Алексей покинул возок, подошел к помощнику Гаврилы.
        - Это лекарь вошел в аптеку?
        - Он самый.
        - Как выйдет, отойди немного, догони, сбей с ног. Хорошо бы ему нос разбить или пальцы на ноге сломать.
        Помощник такой просьбе не удивился.
        - Могу то и другое!
        - И сразу убегай, только не к возку. Дальше мое дело.
        Алексей в сторону отошел, укрылся за углом соседнего забора. Через несколько минут Левенброй вышел, в левой руке бережно держал небольшой холщовый мешочек, деловым шагом направился в сторону дома Милославского. Не успел он пройти полусотни шагов, как навстречу ему выбежал помощник Гаврилы. Приблизившись, пьяно заорал:
        - А, немчура!
        И ударил в лицо. Левенброй от сильного удара покачнулся. Помощник выхватил из его руки мешочек, заглянул внутрь.
        - Гадость какая-то!
        И выпустил из руки, причем аккуратно, не швырнул с силой в сторону, как сделал бы настоящий грабитель. Сделав вид, что разочаровался, поживиться-то нечем, ударил лекаря под дых, а когда тот упал, с силой пнул его. И моментально скрылся. Голландец стонал, попытался сесть. Из носа его текла кровь, пачкая одежду. Алексей подбежал. Лекарь, опознав в нем по одежде иноземца, пробормотал:
        - Страна варваров!
        - Я тебе помогу, - на ломаном русском произнес Алексей. А продолжил на греческом: - За что он тебя? Ограбить хотел?
        Левенброй не понял, все же чужой язык.
        - Я лекарь, лекарство болящему нес.
        - О! Уважаемый человек! - перешел на латынь Алексей.
        Он помог подняться лекарю. Тот на ногу оперся, застонал.
        - Похоже - вывих.
        - Аптека в двух шагах, я помогу.
        - Ты так добр! Благодарю. А еще лекарство подними, оно в мешочке. Не разбилось ли?
        Алексей мешочек поднял, внутрь заглянул. Два небольших горшочка, туго перевязанных.
        - Горшочки какие-то, оба целы.
        - Святая Мария! Благодарю!
        Алексей помог доковылять лекарю до аптеки, завел. Аптекарь всполошился:
        - Господин Левенброй, ты упал?
        - Конечно, упал, от удара. На меня напали!
        - Какой ужас!
        Лекаря на лавку усадили, приложили к разбитому носу чистую тряпицу. В аптеке пахло травами, какой-то химией. Кровь из носа быстро удалось остановить.
        - Как же я пойду?
        - А что надо? Мы в этой варварской стране должны помогать друг другу, - вызвался Алексей.
        - Мне надо было отнести лекарства болящему, которого я пользую.
        - Скажите, кто он и где живет, я отнесу.
        - Ты добрый самаритянин! И тебе воздастся по заслугам. Это недалеко, фамилия его Милославский.
        - Я знаю, где он живет! Привозил ему изделия из стекла.
        Алексей взял мешочек.
        - Пить по ложке четыре раза в день, из обоих горшочков! Так и передай!
        - Обязательно. Желаю поправиться. Думаю - еще встретимся. Ты же в немецкой слободе живешь?
        - Там. Единственное цивилизованное место в городе.
        - И почему я тебя раньше там не видел? - изобразил удивление Алексей.
        И вышел. Надо поторапливаться. Но не пешком пошел, а на возке с Гаврилой поехал. Почти до самого дома.
        - Останови!
        Выйдя, перекрестился. Странно было видеть со стороны. Одет как иноземец, а крестится как православный. Постучал в калитку, привратник открыл.
        - Я помощник лекаря Левенброя. Принес лечебное зелье для твоего господина.
        - Давай.
        - Нет, я сам передать должен и объяснить, как принимать.
        Говорил Алексей на ломаном русском, врал напропалую.
        - Иди за мной.
        Еще в возке горшочки вскрыли, добавили в каждый по половине склянки яда. В доме запутанные переходы, спальня Ивана Михайловича на втором этаже. Привратник сначала постучал, получив ответ, вошел сам. Уже затем позвал Алексея.
        - Говорит, от лекаря, лекарства принес.
        - Я, Я! - залопотал Алексей. Повернулся к привратнику. - Неси ложка!
        - Неси, - кивнул Милославский.
        Видно было - худо ему. Бледен, на лбу испарина, дышит одышливо. Куда ему узнать Алексея, да в другом обличье? Алексей к столу подошел, выставил горшочки из мешочка. Заодно в окно посмотрел. Милославский человек не бедный, поэтому в оконных переплетах не бычий пузырь скобленый, как в избах бедняков. И не слюда, как у людей зажиточных - купцов, служивых людей из начальствующих, а настоящее стекло. К воротам дома Милославского подкатили два возка, но никто из них не выходил. Понятно, время выжидают, чтобы Алексей успел отравить Ивана Михайловича. Пока слуга за ложкой ходил, Алексей горловины развязал, снял вощеную бумагу. Сам перстень с бриллиантом на пальце развернул, алмазом к ладони. Камень-артефакт из кожаного мешочка, что на шее висел, достал.
        - Ты чего там суетишься? - слабым голосом Милославский спросил.
        - Готовлюсь.
        Слуга ложку принес, не абы какую, серебро. Алексей объяснил:
        - Из каждого горшочка по ложке, четыре раза в день.
        - Да что же непонятного?
        Алексей собрался ложкой зелье зачерпнуть, но привратник сказал:
        - Я сам.
        Зачерпнул, бережно, чтобы ни капли не пролить, господину поднес. Левой, свободной рукой, голову приподнял, зелье в рот влил. И в это время стук в ворота.
        - Откройте немедля!
        Привратник к окну подбежал, за ним Алексей. Ха! Сам князь собственной персоной, за ним Гаврила и еще пяток верных Голицыну слуг.
        - Иван Михайлович! К тебе князь Голицын пожаловал, - обернулся к Милославскому привратник.
        - Скажи - в немочи я, прощенья попроси, ныне принять не смогу.
        Привратник побежал выполнять указание господина. Алексей видел в окно, как привратник калитку открыл, объяснять что-то стал. Но Гаврила его оттолкнул. Князь, а за ним и слуги его быстрым шагом к дому направились. Вот уже громкие шаги по коридору. Вошли князь, Гаврила и привратник. Остальные остались в коридоре.
        - Это отравитель! - вскричал Голицын. - Узнаешь ли ты его, Иван Михайлович?
        - Голос вроде знаком, обличье не признаю.
        - Сотник это стрелецкий, Алексей Терехов! Государем Федором Алексеевичем обласкан был, приближен, за троном стоял. Предал царя, под Кунгуром струсил, с поля боя бежал!
        - О том наслышан я, - кивнул Милославский.
        Яд цикуты не мгновенно действует, но верно. И противоядия не существует.
        - А ноне тебя по наущению Шакловитого отравить хотел. Одно слово - стрельцы. Власть в государстве захватить хотят!
        Привратник от таких слов рот разинул. А князю свидетель нужен, да не из своих, а чужой. Привратник подходит как нельзя лучше.
        - Пригрела Софья змею на груди. В железа его и в Разбойный приказ на дыбу!
        Милославский в гневе попытался подняться и упал без сил.
        - Руки-ноги холодеют, не чувствую их! - И дух испустил.
        Алексей понял - пора. Артефакт уже в ладони, рядом с алмазом. Пальцем большим потер камень. На сей раз получилось быстро. Вспышка, знакомо закружилась голова. Пришел в себя в московской квартире, жены нет. Быстро перстень и артефакт в тайник убрал под подоконником. Сам переоделся, одежду иноземную в кладовку убрал, свернув в тугой узел. И сразу за ноутбук. Опа! Как занятно! Оказывается, причина смерти Милославского указана - паралич разбил, по-современному - инсульт. Постарался Голицын. Коли Алексей исчез у всех на глазах, свалить вину на него невозможно. Болел Милославский? Болел! Лечили плохо, оттого и умер, да и возраст преклонный.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к