Инквизитор. Книга 12. Божьим промыслом. Стремена и шпоры Борис Конофальский
        Инквизитор #12
        Новая услуга, о которой, просил его сеньор, оказалась не очень то простой.
        Враждебно настроенный город, и нависающая угроза не давали барону спокойно спать.
        Божьим промыслом. Стремена и шпоры
        Часть 1
        Глава 1
        Эти мысли не покидали его. Барон думал о предложении Сыча, даже когда вернулся к себе. Гюнтер помог ему раздеться, а Томас принёс ещё дров и теперь ворошил угли в печи и готовил грелку для перин. На улице было холодно и ветрено, в печной трубе подвывал проклятый северный ветер, заодно со сквозняками выдувая тепло из дома. Генерал переоделся, надел шерстяную рубаху для сна и каль на голову, в общем, уже был готов лечь, но сон к нему и не думал идти. Мысли, мысли, мысли… Они не отпускали его голову, заставляя хоть и немного, но волноваться, и тем самым отгоняя сон. А ведь брат Ипполит уже лет пять назад говорил ему не думать о делах перед сном.
        - Томас! - Волков вытянул ноги к огню и положил левую, больную, на маленький пуфик с подушечкой.
        - Да, господин, - молодой слуга отложил кочергу.
        - Разогрей вина с корицей.
        - Господин, - обратился к нему Гюнтер. - Может, желаете ветчины? Ещё остался хороший кусочек.
        - Да, порежь… согласился господин, - и ложитесь спать, сегодня вы мне больше не понадобитесь. Не то чтобы он сейчас хотел есть, но пусть ветчина будет.
        Слуги закончили свои дела и ушли, оставив его одного. Печка давала тепло, нога не болела, в перинах лежала горячая грелка, в стакане грело руку тёплое вино с корицей, а с тарелки благоухала и вправду неплохая ветчина. Ему было тепло и уютно, хотя за окном бушевал ветер. Ночь. В общем, самое время как следует всё обдумать. Подумать о том, что предлагал ему Фриц Ламме. Мысль у Сыча, чего уж там скрывать, была как минимум интересна, но и опасна. Поди угадай наперёд, как всё обернётся. Не выгорит дело, почуют горожане что-нибудь, так всё закончится именно тем, чего он больше всего опасался. А именно восстанием в городе. И тогда строй солдат в колонну и пробивай себе дорогу к ближайшим воротам, оставляя трупы и пожары за собой. Нет, в том, что его люди пройдут через город жирных купчишек, как горячий нож через масло, генерал не сомневался, но ведь герцог послал его вовсе не за тем, чтобы взбесить горожан. Не за тем. Да и попробуй ещё угадай, когда горожане поднимут оружие. Может так случиться, что ему до своих солдат и добраться не удастся. Да и его офицеры, чёртовы любители комфорта, разбрелись по
квартирам, и в бараках с солдатами находится всего пара дежурных командиров. Это не дело. С этим, конечно, нужно будет что-то решать. Так что… Интересное предложение Фрица Ламме нужно будет обдумать, чтобы избежать любого риска. А может, и вовсе не затевать суеты, если станет понятно, что риска не избежать. Может, и вправду лучше для него будет просидеть спокойно до прихода цу Коппенхаузена, а уже как тот придёт, так и камень с плеч. И за этими мыслями барон просидел долго.
        Огонь в печке догорел, лишь краснели угли, вино в стакане закончилось, и ветчины на тарелке стало меньше. Доедать он её не стал, чтобы не объедаться на ночь, дабы дурные сны не мучали. Пусть слуги утром съедят. Сам он в постель ложился, ещё не зная, как быть с тем, что придумал Сыч. Риск был, но в случае удачи… О, ему бы не пришлось здесь сидеть до мая. Да и денежные его дела во многом поправились бы. И только ради этого можно было попробовать. К тому же и герцог был бы доволен.
        И, засыпая, он думал о том, что ничего пока предпринимать не будет, ну разве что сделает первый шаг. Шаг, ни к чему не обязывающий, который горожане уж точно не смогут назвать делом недружественным и который никаких дурных последствий за собой привести не сможет. А скорее, даже наоборот.

* * *
        Лёг поздно, зато встал рано и был рад тому, что спал хорошо и ни разу за ночь не проснулся. А в иные ночи просыпался даже оттого, что переворачивался с боку на бок. Разбудили крики молочника за окнами. Валяться не стал, всё ещё в голове были вчерашние мысли, и они покоя ему не давали. Позавтракав мягким сыром и свежим хлебом, и кофе со сливками, ещё затемно выехал в бараки. Ехал по уже проснувшемуся городу, хотя во многие места его ещё не проник ни один солнечный луч. Но, несмотря на это, Брюнхвальд был уже при солдатах и с ротными командирами выдавал корпоралам провиант для завтрака.
        Волков посмотрел немного на это, прошёлся по казармам, оглядев быт своих людей, вернулся к офицерам и, не отводя своего боевого товарища в сторону от подчинённых, произнёс:
        - Полковник, доведите до сведения офицеров, что с сегодняшнего дня половина ротмистров должна ночевать тут, при ротах, одна из рот доспехов на ночь пусть не снимает, при лошадях должна быть дневная норма фуража.
        Офицеры, занимаясь распределением провизии, очень внимательно слушали, о чём говорят командиры. И Волков не собирался их разубеждать, что дело серьёзно. Это хорошо, что слушают, значит, будут настороже и в таком же состоянии будут держать младших чинов. А генерал ещё и добавляет:
        - Помимо ротных офицеров, пусть обязательно кто-то из старших неотлучно пребывает в бараках. Вы, Роха, Дорфус или Рене должны находиться при людях неотлучно. И неплохо было бы, если бы наш кавалерист тоже тут чаще бывал.
        - Ротмистр Юнгер жилья в городе себе не снял, - заверил генерала Карл Брюнхвальд, - как и наш арбалетчик ротмистр Кальб, они здесь проживают, при людях своих, - тут полковник понизил голос и, чуть наклонившись к генералу, добавил с грустной улыбкой: - Видно, на содержание герцога не разгуляешься.
        Волков понимающе кивнул:
        - Так даже и лучше.
        После он нашёл себе светлое место в бараке и просил принести бумагу и чернил. Сел писать письма.
        Писал он два письма, одно барону фон Виттернауфу, близкому к герцогу человеку и своему приятелю, а второе самому курфюрсту. Письма по смыслу отличались мало, разве что Виттернауфу он писал более открыто, как пишут другу, без ритуальных фраз и лишних вежливостей, но суть у обоих писем была одна: в городе дела плохи, народ злой, и его встречают на улицах протазанами; и чтобы как-то улучшить отношения с городом, было бы неплохо продать земельки за рекой, которая так нужна бюргерам для новых складов и пристаней. И цену город за ту небольшую землю готов платить хорошую, даже щедрую, и по его пониманию, то был бы добрый шаг со стороны герцога. И если его уполномочат, он будет ждать от герцога юристов, вместе с которыми подготовит купчую. Волков заверял Его Высочество, что в случае согласия не поступится интересами Ребенрее. А барону приписал, чтобы тот уговорил герцога на продажу земли, и пообещал ему за то благодарность от себя.
        Перечитав письма еще раз, барон отправил их на почту, а не со своим гонцом, понимая, что содержание их будет известно бургомистру тотчас, как о них узнает почтмейстер. В этом и была суть писем: он хотел, чтобы бургомистр почувствовал в нём союзника в вопросе покупки земли, и пока сей вопрос не разрешится, не позволял местному люду задирать военных Волкова. Генерал понимал, что через неделю или две придёт от герцога ответ, и, судя по разговору с городским головой, ответ будет отрицательный, но у него будет целых две недели.
        Две недели. Пустяшный срок, если что-то собрался делать, и огромный срок, если ничего не делаешь, а просто ждёшь чего-то, например маршала цу Коппенхаузена с войском. И он опять вспомнил свой ночной разговор с Фрицем Ламме. И, как и прошлой ночью, он подумал, что если даже и не решится провести подобный фокус в городе, то уж от первого шага ничего плохого произойти не может. И тогда, ещё немного поразмышляв, он позвал к себе Максимилиана и фон Готта.
        Молодые офицеры явились сразу. Опытный, уже заматеревший в войнах Максимилиан был года на три старше, но высокий и ловкий Людвиг Вольфганг фон Готт мало чем уступал прапорщику во владении мечом и всяким другим благородным, белым, оружием.
        Оба были неглупы, а фон Готт к тому же был четвертым сыном благородной фамилии. Соответственно, ни на землю, ни на титул он рассчитывать не мог, но образование юноша получил соответствующее. И мог запросто вести себя в обществе, чему грубоватому Максимилиану Брюнхвальду можно у него было и поучиться.
        - Генерал, - прапорщик Брюнхвальд поклонился.
        Волков несколько мгновений смотрел на молодых людей, как бы оценивая их, и потом произнёс:
        - Господа, вы ведь лучшие фехтовальщики в нашем отряде.
        Фон Готт и Максимилиан переглянулись, а потом фон Готт отвечает:
        - Ещё капитан Франц Нейман весьма неплох, и наш Хенрик тоже. И фон Флюген тоже, хотя и молод.
        - Фон Флюген? - Максимилиан взглянул на товарища и усмехнулся. - Я бы не решился отнести его к хорошим бойцам.
        - Ну почему же? С копьём или с алебардой он очень проворен, - не согласился с прапорщиком Людвиг фон Готт. - К тому же он совсем молод. Он моложе всех нас.
        - Вот поэтому я бы и не согласился, - настоял Максимилиан.
        - Господа, господа… - генерал жестом прервал их. - Речь сейчас идёт не о том, кто из вас лучше, а кто хуже. Мне нужны два самых умных. Поэтому я и позвал вас.
        Молодые офицеры опять переглянулись, видно было, что им приятен этот комплимент. Но они не понимали, что от них нужно генералу. И тот пояснил:
        - Я хочу, чтобы вы отправились к собору Непорочной девы, там, где-то рядом, есть школа фехтования. В этой школе собираются люди нашей веры, которые любят оружие и поединки, - Волков сделал паузу.
        - Мы знаем, кто ходит в фехтшуле, господин генерал, - заверил его Максимилиан.
        - Вот и прекрасно, - произнёс Волков. - Пойдёте в ту школу, - он замолчал и думал, как лучше объяснить молодым людям задание.
        - Нам нужно кого-то вызвать на поединок? - предположил фон Готт.
        - Убить кого-то? - догадывался прапорщик.
        Волков только махнул на них рукой раздражённо:
        - Кажется, я зря посчитал вас умными, - и, видя, что теперь они молчат и готовы слушать, продолжил: - Пойдёте в ту школу и попросите мастера взять вас. Дескать, гарнизонная служба - это сплошное уныние. И вы хотите хоть чем-то себя занять. Вот и пришли поучиться у местного мастера. Ну, например, вы, Максимилиан, хотите отточить навыки работы с мечом и баклером.
        - Я предпочитаю меч и кинжал, - заявил прапорщик.
        - Хорошо-хорошо, с мечом и кинжалом, - согласился генерал. - А вы, фон Готт, с чем пожелаете поработать в фехтовальном зале?
        - Мне всё равно, господин генерал, хоть с мечом и баклером, хоть с молотом, хоть с алебардой; чему мастер может научить, тому я и буду рад, - отвечал фон Готт. - Только я не пойму, какая наша цель. Вы хотите что-то выведать в той школе?
        - Да что я там могу выведать в этой школе? - барон даже усмехнулся. - Нет, господа. Ничего вам там выведывать не нужно.
        - А зачем же нам туда идти?
        Наконец Волков сформулировал для этих молодцов задачу:
        - Мне нужно, чтобы вы подружились с молодыми людьми, которые туда ходят, - он чуть подумал и добавил: - Да и с немолодыми тоже. Там всяких возрастов любителей в достатке.
        - Ах вот оно что! - понял фон Готт. - Нам надобно подружиться с ними, а не задирать их. Так это ещё проще.
        - Ну уж и не знаю, будет ли это проще, - с сомнением произнёс Максимилиан. - По мне, так затеять ссору - нет ничего легче.
        - Вот именно, - поддержал его барон. - Тут вам потребуется и хитрость, и терпение, и чувство такта. Особенно вам, фон Готт.
        - Мне? - удивился тот. - А почему особенно мне?
        - Вы человек высокородный, а в подобные школы ходят и пекари, и трубочисты. Будет ли вам по силам пропускать удары от бюргеров и потом не злиться на них? Улыбаться им, да ещё пить с ними воду из одного ковша, там же столы не сервируют, все пьют из одного ведра, коли жажда одолевает.
        - Я много раз бывал в разных школах, я всё это знаю - и знаю, что среди бондарей бывают людишки, которые похрабрее многих благородных будут, - важно отвечал Людвиг фон Готт, - и я, как вы, господин генерал, выразились, не дурак, понимаю, что всё это какая-то военная хитрость. А раз так, то я для дорогого дела и за стол с бюргером сяду, и руку любому свинопасу пожму.
        Это было как раз то, что Волков хотел от него услышать. Ну а насчёт Максимилиана барон даже и не сомневался. Он полез в кошель и достал два талера.
        - Все школы платные; вот это вам, думаю, что этого хватит на неделю, а дальше будет видно.
        Максимилиан с поклоном взял деньги и тут же одну монету отдал товарищу. Они поклонились и готовы были уйти, но барон остановил их и напутствовал:
        - Господа, не ждите ласкового приёма, вам в этой школе будут так же не рады, как нам не рады в этом городе.
        Молодые люди понимающе кивали, а барон продолжал:
        - Если кто-то вас оскорбил, вы кланяетесь и уходите, если кто-то будет вас вызывать на поединок, вы кланяетесь и уходите, если какой-то задира будет говорить вам, что вы трусы, вы отвечаете, что я вам настрого запретил принимать вызовы, после…
        - Кланяемся и уходим, - догадался Максимилиан.
        - Именно. Мы, конечно, хотим завести здесь друзей, но главное - это не допустить свар между нами и горожанами. Помните, мы тут не в гостях.
        - А может, раз они так на нас злы, нас и вовсе не примут в эту школу, - предположил фон Готт.
        Волков на секунду задумался, а потом произнёс:
        - Полагаю - примут. В школах заправляют мастера, а им нужны деньги, а ещё им нужны хорошие ученики, которыми они могут похвастаться; для этого они и турниры устраивают, а вы, насколько я могу судить, бойцы хорошие. Так что вам не откажут.
        - Не откажут, - заверил его Максимилиан. - Нас с фон Клаузевицем, с покойником, да примет Господь его душу, в Ланне приглашали во все школы, чтобы посмотреть на нас. На наши приёмы. Я же у него тогда учился, я помню, его буквально за руки тянули. Просили его: приди да просто выйди против меня.
        - Верно, верно, - заметил Волков. - Так что в школу вас, думаю, примут. А за Клаузевица, Максимилиан, зайдите в церковь, поставьте свечу и прочитайте молитву.
        Глава 2
        Как они ушли, он всё ещё вспоминал редкостного храбреца и настоящего рыцаря Георга фон Клаузевица, даже прочёл короткую молитву в его имя. Но потом, подумал, что если дело с фехтшуле «Непорочной девы» как-то начнёт складываться, ему потребуются ещё и другие, местные люди. А таких людей как раз знал человек, в котором рыцарства и полкапли было не наскрести. И тогда он позвал к себе фон Флюгена. Генералу нужен был хранитель имущества Его Высочества Карла Оттона Четвёртого в городе Фёренбурге и окрестностях Хельмут Вайзингер.
        - Найдите мне его, фон Флюген, скажите, что я его жду в казармах, - распорядился генерал.
        И когда молодой человек уехал, сам отправился обедать в неплохую харчевню. Но не в ту отличную, в которой его недавно угощал бургомистр. Так далеко от бараков со своими солдатами, признаться, генерал отъезжать опасался. Он ещё не успел отобедать, когда вернулся фон Флюген и доложил, что нашёл хранителя имущества и тот клялся, что уже вскоре будет в казармах.

* * *
        Вайзингера пришлось прождать почти до вечера, уже смеркаться начало, прежде чем он появился с один из своих помощников, с тощим приказчиком по имени Вельснер и с тремя большими телегами хорошего бруса и плохих досок. Он думал, что генерал зовёт его, чтобы устроить выволочку, так как в казармах всё ещё не было нужного количества спальных мест для солдат, посему после поклонов стал уверять Волкова:
        - Вот, досочки завёз, а завтра уже будут плотники с утра, начнут работать. Будут людям вашим кровати. Вельснер, спроси у солдат, кто желает подзаработать и выгрузить дерево?
        Человек пошёл к солдатам, а Волков тем временем, мрачно осматривая привезённые доски, только и сказал:
        - Горбыли.
        - А ну и ничего, - сразу отвечал хитрец, - сверху на них тюфячок положить, солдат и не заметит, что на горбыле спит. Мягко будет. А тюфяки соломенные я уже тоже заказал, сорок две штуки.
        Генерал не стал цепляться: солдатам, людям, которые, наверное, четверть жизни своей спали на земле, даже и горбыли, если они под крышей и рядом с печкой, покажутся настоящей постелью. Он только заметил:
        - Тогда уж проследите, чтобы в тюфяках было достаточно соломы, я прикажу офицерам тощие тюфяки не принимать.
        - Слушаюсь, прослежу обязательно, - обещал Вайзингер, и кланялся, и кланялся.
        Вот только поклоны эти казались Волкову наигранными. Впрочем, барон звал его не для того, чтобы смотреть привезённые доски; он пошёл в конец бараков, который всё ещё был забит каким-то товаром, остановился напротив плотных тюков шерсти, что были уложены под самый потолок, и спросил:
        - Чьё это?
        - До конца недели я всё вывезу, - тут же отозвался хранитель имущества Его Высочества.
        Волков посмотрел на него осуждающе и уточнил:
        - Это ваш товар?
        - Признаться, нет, - отвечал Хельмут Вайзингер. - Я взял его на хранение.
        - Так чей же он, кто его хозяин?
        - Это… Это товар «Вязаных колпаков».
        - «Вязаные колпаки» - это… воры? - пытался вспомнить генерал.
        - Не совсем, - отвечал хранитель имущества. - Это коммуна, они живут у стены и за стеной, в основном это портовые грузчики, и не только портовые, - и тут он словно вспомнил: - К тому же туда входят многие возницы. Это уважаемая коммуна, там много людей.
        - Уважаемая коммуна, но приворовывает, - усмехался Волков.
        - Не без этого, не без этого, - кивал Вайзингер. - Уж ежели в городе столько разных товаров, что-то обязательно останется у тех, кто те товары грузит и у тех, кто их возит.
        - И кто же глава этой коммуны?
        - Официально это Курт Нерлинг. Он и в сенате от коммуны заседает, - тут Хельмут Вайзингер понижает тон почти до шёпота: - кстати, это он меня просил подержать их товар. Но заправляют в коммуне Эрвин Болтун и его брат Карл. Гляйцингеры. У них есть ещё четыре брата, но те в дела гильдии не лезут, занимаются своим делом. Семейка в городе влиятельная, братцы - люди суровые. Как-то лига Реки…
        - Это, кажется, купеческая лига, - вспомнил Волков.
        - Да, одна из богатейших купеческих лиг города, купчишки из лиги на всей реке заправляют, отсюда и до самой Эксонии на востоке, до Холодного моря на севере. Так вот, они задумали «Вязаных колпаков» поприжать, когда один раз у одного из купчишек, с его баржи, украли крашеного синего сукна на тысячу двести талеров. И грешили как раз на «колпаков». Так вот, «речники» уговорили бургомистра, и тот стал хватать ребят из коммуны и сажать их в подвал, так «колпаки» отказались загружать и разгружать все лодки «речников». Да ещё подбили людей из гильдии извозчиков и тачечников, чтобы те тоже «речников» обслуживать не стали, а тех, кого купчишки нанимали лодки разгружать, ещё и били немного. Купцы из гильдии намаялись - торговля-то стоит, - вот и пошли на попятную, всех отпустили.
        - А эта Лига реки, - вспоминал генерал, - они же… кажется, сплошь еретики.
        - Все до единого безбожники! Они же с кем торгуют? С Эксонией да с нижними землями, а там как раз рассадники еретические.
        - А эти «колпаки» - они-то хоть истинной веры?
        На этот вопрос хранитель имущества ответить не смог.
        - А вот этого вам точно не скажу, люд там разный, большая часть вообще за стеной живёт, кто их там знает, в какую церковь они ходят. Но на шествиях своих наших святых они носят. В прошлый год святого Амвросия несли, было дело.
        - А эти самые тачечники? Они тоже носят святых?
        - А вот про них я и этого не скажу, - Вайзингер подумал немного и продолжил: - Нет, не вспомню.
        Зато Волков многое помнил, он прошёлся дальше, указал на связки очень неплохих хомутов и произнёс:
        - Если мне не изменяет память, эти хомуты принадлежат некоему кривобокому господину.
        Поразившись такой памяти генерала и ещё раз убедившись, что такому палец в рот не клади, ловкий человек Хельмут Вайзингер ответил:
        - Точно так, господин барон, их мне сюда привёз на хранение Мартин Гуннар, которого злые языки прозывают Кривобоким.
        - И он глава гильдии тачечников?
        - Председатель гильдии, - поправил генерала хранитель имущества.
        Генерал поглядел в тёмный конец барака, забитого всякой всячиной, и произнёс:
        - А товаров тут ещё много.
        - Много, много, - сокрушался Вайзингер. - Теперь ищу хорошие склады, да они все так дороги.
        - Эти воры - тачечники и «колпаки» - к вам и обратились, потому как дёшево у вас было. А скорее всего, вы сами им и предложили, и денежки вы за хранение, конечно, взяли вперёд, - подытожил генерал.
        - А что делать - жизнь как поток, и бедной малой рыбе, чтобы не быть съеденной рыбами большими, приходится извиваться угрём, да ещё и умудряться при том не злить начальство…
        - Замолчите! - Волков даже поморщился. - Не смейте при мне причитать и философствовать! - он пару секунд смотрел на хранителя имущества. И наконец сказал: - Товары вы тут можете оставить, - и добавил: - Пока.
        - Ах, как я вам признателен! - хранитель имущества даже руки сложил молитвенно.
        - Признательностью вы своею не отделаетесь, - вразумил его барон. - А хочу я, чтобы вы организовали мне встречу с этими людьми.
        - С какими? - удивился Хельмут Вайзингер.
        - С Мартином Гуннаром Кривобоким и с братьями Эрвином и Карлом Гляйцингерами.
        - Ах, какая это прекрасная мысль! - воскликнул хранитель имущества. - Можно заказать стол в «Райских кущах» и как следует там отобедать. Думаю, эти господа обязательно придут, если узнают, что вы их приглашаете, хотя многие в городе вас очень не любят.
        - Никаких «Райских кущ», - строго произнёс генерал. - Дело это должно быть тайным.
        - Ах вот как? - удивился хранитель имущества.
        - И пока я вас о том не попрошу, никому никаких встреч не предлагайте, - генерал чуть подумал. - Но вы и вправду думаете, что эти господа согласятся со мной встретиться?
        - Ну… - Вайзингер помялся. - Мне так кажется. Ведь если так рассмотреть, то этих господ на городских пирах не шибко жалуют, даже и близко к середине их за столы не сажают, а ведь «Вязаные колпаки» - крупнейшая коммуна в городе, а тачечники так вообще на городских шествиях идут только перед трубочистами и золотарями. Даже красильщики идут впереди них.
        Барон отпустил хранителя имущества Его Высочества, а сам опять стал думать. Нет, он ещё ничего не решил, тем более что план, предложенный Сычом, выглядел грубо и, как говорят, был шит белыми нитками. Его легко можно было раскрыть, слишком было всё очевидно. Но, думая о нём и получая информацию о городских делах, Волков постепенно начал складывать всё это в замысел. В замысел тонкий, изящный, почти невидимый.
        Никто не осмеливался к нему подойти, солдаты смотрели с уважением и сторонились, офицеры не смели мешать, даже Карл Брюнхвальд не тревожил его, видя, что генерал ходит по казарме и двору перед ней, о чём-то напряжённо размышляя. А вот один из кашеваров, что варил ужин для солдат, был не столь тонок и деликатен и в полушутливой форме предложил:
        - Господин генерал, не изволите ли гороха со шкварками, жареным салом и чесноком?
        Хенрик, неотступно следовавший за генералом на небольшом расстоянии, уже хотел рявкнуть на того, но барон остановился и спросил:
        - А у тебя есть чистая чашка?
        Волков был немного раздражён тем, что его отвлекли от раздумий, но он всегда помнил, что малые дела, такие как еда из солдатского котла или простая беседа с младшими чинами, укрепляют веру солдат в своего командира, и посему согласился попробовать солдатскую еду.
        - Есть, господин генерал, - обрадовался повар. - Чашка есть чистая, и ложка есть. Я сейчас вам положу.
        - Только немного, - сказал Волков, сам же присел за грубый стол, на котором готовилась еда.
        Повар, вытерев руки о тряпку, положил ему, как он и просил, немного, половину от того, что съедали солдаты. Принёс хлеба и чистую ложку. И это стало зрелищем. Бывшие тут солдаты стали глядеть на генерала, что сидит за столом при кашеваре и ест их еду.
        И то ли генерал проголодался, то ли давно не ел такой простой еды, но он с удовольствием и быстро, как и положено старому солдату, съел всё, что было в миске. Честно говоря, принимая от кашевара еду и вспоминая, что тот отвлёк его от мыслей, он думал отчитать его за что-нибудь, но кушанье и вправду оказалось вкусным: лука, соли и чеснока в меру, а горох сварен как раз как и положено. В общем, жирно, сытно, вкусно. Всё, как и нужно было солдату, чтобы тащить его нелёгкую лямку. Доев, генерал полез в кошель и достал оттуда, не мелочась, талер. И, протянув его светящемуся от гордости кашевару, произнёс:
        - Неплохо, неплохо, - и похлопал его по плечу.
        После чего с охраной отбыл к себе, напомнив Брюнхвальду, чтобы тот оставлял на ночь в казармах, кроме ротных, ещё и старшего офицера.

* * *
        Барон собирался звать их поутру, но господа сами пришли к нему в гости, пока он ещё не лёг спать. Волков обрадовался тому и пригласил их выпить вина, а когда понял, что они ещё и голодны, велел слугам приготовить им яичницу из десятка яиц. И пока прапорщик Брюнхвальд и фон Готт ели, рассказывали ему.
        - Те, кто постарше, те помалкивают, но косятся, хитрецы, - говорил фон Готт. - А молодые ублюдки стали задираться почти сразу, как мы там появились.
        - Но мастера приняли вас в учение? - спрашивал генерал.
        - Приняли, приняли, - соглашался Людвиг, - один мастер Киммер, а другой мастер Монтанари, - фон Готт усмехнулся. - Он так забавно разговаривает. Смуглый такой, как будто крестьянин. Он к нам хорошо отнёсся.
        - Вы расскажите, как вас там встретили местные ученики.
        - Плохо, - отвечал Максимилиан. - Молодые волками смотрят.
        - А старшие? - спросил барон.
        - Старшие молчали, - продолжал прапорщик, - но казалось мне, что как раз они-то и подначивают молодых.
        - Верно, верно, мне тоже так показалось, - поддержал товарища фон Готт, хлебом размазывая по сковородке желток четвёртого яйца. - Говорю же - хитрые ублюдки.
        - Но вы же не отвечали на их выпады? - уточнил барон.
        - Нет, господин генерал, - заверил его молодой Брюнхвальд. - И им наш Людвиг ответил так, что у них задора поуменьшилось.
        - Интересно, и что он им сказал?
        - Они поначалу стали задирать меня, но я не отвечал, даже головы к ним не оборачивал, тогда один из них, некто Вебер…
        - Сопляк лет семнадцати, - вставил восемнадцатилетний фон Готт, продолжая уничтожать яичницу.
        - Да, - продолжал Максимилиан, - так он стал говорить, что либо я мул бессловесный, либо самый известный трус, а фон Готт и отвечает ему, что генерал фон Рабенбург дозволил нам сюда ходить при условии, что мы не будем потакать задирам.
        - А ещё я сказал, что господин Брюнхвальд убил людей вполовину от того, что есть сейчас в зале, и за его храбрость генерал назначил его своим знаменосцем. И что нужно быть дураком, чтобы задирать такого. Уж тогда они попритихли немного.
        - После этого, - продолжал Максимилиан с улыбкой уверенного в себе человека, - фон Готт ещё им поклонился и извинился. Чтобы не вышло чего. А те в ответ носы задирали.
        - Они бы и хотели позадираться, но им мастера не разрешали, - добавил фон Готт.
        - Да, а когда мастер Монтанари и Людвиг вышли на арену с шестами - мастер хотел посмотреть, на что способен фон Готт, - так многие позабыли про свои занятия и пошли глазеть.
        - Это почему же? - поинтересовался генерал.
        - Фон Готт с шестом не уступал мастеру.
        - Вот как? - удивлялся Волков и смотрел на молодого офицера. - Шест? Не многие юноши интересуются простой палкой.
        - Не знаю… - отвечал тот пожимая плечами. - Мне нравится. Копьё и шест, да и вообще любое древко, хоть алебарда, хоть протазан. Да и молот тоже.
        - Вот и прекрасно, - произнёс генерал и, чуть подумав, встал и, подойдя к комоду, взял лежащий на нём кошелёк, достал из него монету, - у нас в атлетическом зале всегда стояла двухвёдерная бочка с белым столовым вином. Вино было разбавлено вполовину, мы пили его вместо воды.
        Генерал положил монету на стол перед Максимилианом.
        - А где это было? - поинтересовался фон Готт.
        - Я служил в гвардии одного герцога, - ответил Волков и продолжил: - Купите вина, отвезите его в школу, предложите всем, кто пожелает.
        - О! - воскликнул фон Готт. - Лучше вина нет способа завести приятелей.
        - Если только хороший обед, - произнёс Максимилиан, забирая деньги со стола.
        Глава 3
        Утром он проснулся и лежал в темноте, ожидая, пока кто-нибудь из слуг придёт и принесёт лампу.
        И вскоре в комнате появился Томас с лампой и произнёс негромко:
        - Господин, утро.
        - Я знаю, я не сплю. Который час?
        Но он спрашивал напрасно, парень ничего не знал про часы и ответил, как отвечал всегда в подобных случаях:
        - Народ пошёл к утренней. Как позавтракаете, так и рассветёт.
        - Не слышу что-то колоколов, - Волков вылез из-под тёплой перины. - Давай мыться.
        Пока Томас и Гюнтер вносили в спальню тёплую воду, мыло, полотенца и почищенную одежду с обувью, он слышал, как кто-то разговаривает в приёмной.
        - Кто там? - спросил генерал у слуг. - Хенрик?
        - Господа Хенрик и фон Флюген, - отвечал Гюнтер, наливая ему в ладони воды из кувшина. - Господин фон Флюген желает вас видеть. Ждёт уже давно.
        - Фон Флюген? Ждёт давно? - барон даже удивился. Мальчишка был немного ленив и часто просыпал и забывал про свои обязанности, за что получал нагоняй и от старших товарищей, и от самого генерала. И тут вдруг ждёт. - Ну хорошо… Пусть войдёт.
        - Доброго вам утра, господин генерал.
        Едва Томас сказал, что генерал ждёт его, юноша уже был в спальне, кланялся и вместо Гюнтера, который уносил грязную воду, стал подавать генералу одежду. Но сам речь ни о чём не заводил, и тогда Волков спросил у него:
        - Вы сегодня что-то очень рьяны, господин фон Флюген. С чего бы вдруг такое усердие?
        Подавая колет генералу, молодой человек произнёс:
        - Прапорщик Брюнхвальд и второй ваш оруженосец ходят в местную фехтшуле, и я тоже желаю с ними. Но фон Готт говорит, что без вашего дозволения мне с ними идти нельзя, хотя я сам могу за себя заплатить.
        - Они ходят туда для дела, - почти строго отвечал ему барон.
        - И я хочу для дела, - тут Томас принёс в комнату кувшин с молоком и кофейник на подносе, так фон Флюген схватил с подноса чашу для кофе и кофейник, чашу поставил перед генералом и стал наливать в неё горячий кофе, - я тоже хочу учиться в той школе.
        - Они там не для того, чтобы учиться, обучить вас смогут и многие сержанты и офицеры из наших людей. У нас много искусных бойцов. Прапорщик Брюнхвальд говорит, что наш капитан Нейман многим нос утрёт, и с мечом, и с алебардой, - и, видя, что молодой человек сразу после его отказа насупился, он добавил уже тише: - А господа ходят в школу для того, чтобы подружиться с молодыми горожанами. Я их для того туда и послал.
        - Ах вот как? - фон Флюген сразу ожил. - Так я же прекрасно со всеми дружу. Да, спросите хоть у кого, я со всеми дружу, и с капитанами и ротмистрами.
        - Нет… - барон чуть подумал и покачал головой. - Вас будут задирать и оскорблять, вы не выдержите и схватитесь за меч. Убьёте или пораните кого-нибудь, и в городе бюргеры поднимут восстание против нас. Нет, нет…
        - Господин генерал, - продолжал упрашивать юноша. - Я уже на военной службе привык к оскорблениям! Как только Хенрик меня ни обзывал: и болван, и дурак, и осёл, и лентяй, и ещё по-всякому, но я всё терплю. И я обещаю, что за два дня с кем-нибудь в той школе подружусь. Если не подружусь в два дня… то больше и ходить туда не стану.
        И тут генералу пришла в голову одна мысль, он внимательно глядел на своего оруженосца, слушал его. И наконец произнёс:
        - Хорошо, господин фон Флюген, я дозволю вам сходить с прапорщиком и фон Готтом в фехтовальную школу, но предупреждаю, что вы не должны поддаваться ни на вызовы, ни на оскорбления, даже ежели оскорблять будут вашу матушку или нашу Церковь.
        - Так и будет, поверьте мне, господин генерал. Ни с кем драться не буду и ругаться не буду, - заверял его юноша. - И обязательно с кем-нибудь там подружусь.
        - И не думайте, что вы будете там прохлаждаться целый день. Чтобы до обеда вернулись в казармы и занялись моими лошадьми. Попоны все надобно выстирать и потники - найдите желающих, деньги я вам потом отдам, - и как следует вычистите моего рыжего.
        - Я вернусь и всё сделаю, - радостно обещал фон Флюген перед тем, как убежать.
        А генерал наконец приступил к своему завтраку, а слуги начали ставить перед ним блюда с варёными яйцами, сырами, теплое молоко и мёд, хлеб и сдобные булки, доливали ему в чашку кофе и пододвигали поближе блюдца с сушёными фруктами.

* * *
        Думалось ему, что день этот он проведёт в праздности, так как никаких дел на сегодня не планировал, разве что ждал доклада своих молодцов о том, как они провели день в фехтшуле. Сам же разместился в казармах за столом и смотрел, как Дорфус рисует карту города с улицами, мостами и воротами. Рисовал он её обдуманно, так как на улицах многих сам уже бывал. И теперь с одним грамотным молодым солдатом из Вильбурга они вырисовывали чернилами на больших листах, приписывая пояснения.
        - Пиши, Клаус: поворот от площади святой Изабеллы ровно на восток, рисуй. Так… Далее идёт улица… - майор заглядывал в свои записи, - улица «Скорняков». И… - он снова листал бумаги, - идёт она до самой цитадели. И вся улица широка, удобна, колонна в шесть человек и обоз пройдут без затруднений… без затруднений… до самого моста Рольфа Доброго. Там место крайне неудобное, мост узок, всего на одну телегу, а справа так ещё и стена цитадели. Едва под стеной колонна в четыре человека встанет.
        Волков то и дело заглядывал им в карту, пытаясь вспомнить места, в которых когда-то бывал. Но он был определённо доволен тем, как Дорфус подошёл к делу, это могло сильно пригодиться ему в случае неприятностей. Он не мешал ему и его помощнику, но за новыми линиями, появлявшимися на карте, наблюдал со вниманием.
        Его отвлёк от этого занятия караульный сержант, который пришёл и доложил:
        - Господин генерал, к вам пришёл местный.
        - Местный? - Волков даже подумал: уж не бургомистр ли?
        Но сержант пояснил:
        - Мальчишка какой-то.
        - Мальчишка? - он поначалу не понял, о ком идёт речь. - Пропусти.
        А когда увидел паренька, так сразу его и узнал. Это был посыльный от Сыча, он был всё в той же тёплой куртке с капюшоном. Теперь и мальчик узнал его, подошёл и негромко, чтобы его не услышал никто лишний, произнёс:
        - Господин купец передаёт господину генералу письмо.
        - Прекрасно, - сказал Волков, - давай его сюда, я давно его жду, - хотя и не ждал от Сыча никаких вестей.
        - Что, при всех? - удивился мальчишка, украдкой оглядываясь вокруг. Он явно был настороже.
        - Хорошо, - неожиданно согласился генерал и встал. Они прошли в конюшни, и хоть там тоже хватало людей, но было куда от них укрыться хотя бы на время. - Давай.
        Мальчик полез под куртку и достал оттуда несколько сложенных вчетверо бумаг. Признаться, Волков был удивлён: Фриц Ламме был не из тех, кто любит много писать. Но, развернув листы, он сразу понял, что писал их не Сыч. Клякс почти не было, как и зачёркнутых слов. Это был уверенный почерк человека, который часто пользуется пером и чернилами. А в бумагах были списки людей. И генерал сразу догадался, что это за списки и кто их составил. Это были очень, очень опасные бумаги. Волков смотрит на мальчишку: Сыч, болван, доверил бумаги мальцу; не дай Бог они попали бы в руки горожан… и тогда Волкову пришлось бы строить солдат, запрягать лошадей, надевать доспех и вырываться из города с боем. В этом он ни секунды не сомневался. А самому Фрицу Ламме, если бы не успел убежать, маячила бы виселица как шпиону. Но сначала он познакомился бы с городским палачом для разговора. Чтобы, вися на дыбе, рассказать тому, кто из горожан эти списки сочинил.
        Генерал, всё ещё глядя на мальца, наконец спрашивает у него на всякий случай:
        - А ты, случайно, этих бумаг не читал?
        - Нет, господин, я не умею читать, - отвечает тот.
        «Хорошо, если так».
        - Спасибо тебе, - говорит Волков. - Сейчас я напишу ответ.
        И тот ответ был весьма короток.
        «Господин купец, по скудости ума выслали вы мне ненужные бумаги, впредь такое мне не присылайте, а коли у меня будет в чём-то подобном надобность, передадите при личной встрече».
        Подписываться или прислонять перстня к бумаге не стал. Отдал письмо мальчишке. Тот взял его и спрятал под куртку, но не ушёл, а сказал:
        - Господин купец обещал, что вы дадите мне крейцер за беготню.
        - Как тебя звать? - спросил его барон, не спеша доставать деньги из кошелька.
        - Ёган, господин, Ёган Ройберг.
        - А кто твой отец, Ёган Ройберг?
        - У меня нет отца, господин. Он умер от чумы, потому что остался в городе сторожить дом и мастерскую. Мы с мамой и сестрой теперь живём при дяде, а господин купец - наш сосед.
        Барон понимающе покивал и снова спросил:
        - Ну а в какую церковь ты ходишь?
        - Я, мама, сестра и дядя, и тётя, и мои кузены, - мы все ходим в церковь Гроба Господня, что у северных ворот. Мама говорит, что мы праведной веры люди.
        - Твоя мать мудрая женщина, - сказал Волков и стянул с головы мальчишки капюшон, потрепал его по волосам. - Мне как Рыцарю Божьему приятно это слышать.
        После он высыпал из кошеля мелочь на ладонь и отобрал три мелкие серебряные монетки.
        - Вот тебе три крейцера, но помни - язык держи за зубами.
        - Помню, помню, буду держать. Никто от меня и слова не услышит, - говорил мальчуган, забирая деньги. - Про то мне ещё господин купец говорил.
        Он тут же убежал, а Волков, присев на одну из солдатских лежанок рядом с печкой, снова развернул листы со списками.
        Филипп Топперт - а составлял эти списки несомненно он, - был человеком ответственным, обстоятельным и истинно верующим. Волков усмехнулся: а может, просто очень не любил преуспевающих земляков. Он стал читать:
        «Вольфганг Шибенблинг, первый бондарь города, второй человек в гильдии бондарей, также член гильдии дегтярей. Имеет двух братьев и поместье Геленгс, где бочки и делаются. Также имеет четырёх дочерей и пять племенников и племянниц. Торгует дубом и другим лесом. Имеет склады в Херпе и на пристанях. Выставляет от себя шесть кавалеристов и десять людей пеших и шесть арбалетчиков. Лютый безбожник, очень богат, жертвует деньги на их капища. Имеет два дома, один у Арсенальных ворот, второй, в котором и проживает постоянно, на улице Жаворонков». То есть с этим Вольфгангом Шибенблингом генерал жил сейчас на одной улице.
        «Какая прелесть. Нужно будет порасспросить про него у хозяйки моего дома, госпожи Хабельсдорф».
        Глава 4
        О, Топперт был и вправду молодец. Волков просил у него список первых городских еретиков на десять человек, а он не поленился и написал о двадцати трёх. Тут были первые купцы, домовладельцы, банкиры, первые лица городских гильдий и коммун. Список был составлен с любовью и подробностями. Филипп Топперт очень старался и, учитывая, как быстро и как подробно список был написан, понятно было, что человек вложил в эту работу душу и был готов к ней заранее.
        Только чтобы прочесть всё это, барону потребовалось полчаса, а к концу списка он с удивлением понял, что трое из этого списка проживают на улице Жаворонков. Неудивительно, улица была чиста и тиха. Она не походила на те улицы, что вечно забиты телегами и тачками, где дымят кузни и воняют прогорклым маслом дешёвые харчевни.
        Генерал снова вернулся за стол, где Дорфус с помощником рисовали карту; барон рассматривал нарисованные улицы и иной раз заглядывал в списки, чтобы понять, где селятся нобили еретиков.
        Ещё до обеда в казармы вернулся фон Флюген. И взглянув на него, Волков едва не засмеялся. Молодой человек придерживал левую руку, а ещё на его лице от носа и под оба глаза растекался пурпуром свежий синяк. И настроение у него было не очень хорошее, а когда генерал отозвал его в сторону и спросил, что произошло, оруженосец ответил:
        - Это всё ублюдок Герхард Фабиус.
        - Что он сделал?
        - Сначала, когда я подошёл к ним, чтобы посмотреть, как двое из них будут драться на мечах и кинжалах… - начал свой рассказ оруженосец.
        - Двое… Местные ученики школы?
        - Ну да… два взрослых горожанина. Их судил мастер, и я встал рядом с ареной, а один бюргер встал рядом со мной, это и был проклятый Фабиус.
        - И что, он ударил вас?
        - Нет, - бурчал юноша. - Сначала я с ним заговорил. Спросил, по каким правилам будут драться. Ну а он мне ответил. Всё объяснил, я подумал, что он благородный человек…
        - Часто ли вы видели благородных бюргеров? - усмехался генерал.
        - Я просто думал: раз люди учатся владеть благородным белым оружием, то они и должны быть благородными. А если…
        - Ладно, ладно, - перебил его генерал. - Об этом после. Что же устроил этот благородный бюргер Фабиус?
        - Ну, сначала мы смотрели, как идёт поединок, и разговаривали с ним, он рассказывал мне, кто из бойцов с каким оружием сильнее, он казался мне достойным человеком.
        - И что было дальше?
        - А как поединок закончился, он и говорит, мол, надо проверить и меня… Ну, каков уровень моего мастерства.
        - Но я же запрещал вам вступать в поединки с местными, - напомнил генерал.
        - Я ему так и сказал, а он сказал, что настоящего оружия мы использовать не будем, а возьмем шесты. И что отказываться я не должен, чтобы все в школе не подумали, что я трус и все люди герцога трусы.
        Барон уже понял, что разрешение фон Флюгену посещать фехтшуле было ошибкой. Он вздохнул и спросил:
        - Вы когда-нибудь упражнялись в работе с шестом или копьём?
        - Отец говорил мне, что шест - оружие черни, а единственно достойное копьё - это копьё для кавалерийского боя.
        - Ясно; и вы, значит, согласились на поединок с незнакомым соперником и незнакомым вам оружием?
        - Так они все меня подбивали, окружили и говорили: не бойся, не бойся, это же просто учебный поединок. Вот я и согласился.
        - А вы, фон Флюген, не по годам умны, - едко заметил барон.
        - А что… Они казались милыми людьми, я думал, что подружусь с ними, особенно с этим Фабиусом.
        - Ну понятно… Значит, вы вышли с ним на арену. И что же там произошло?
        Юноша стал рассеянно смотреть по сторонам и вздыхать.
        - Отвечайте вы уже! - строго произнёс генерал.
        - Он стал бить меня, - наконец выдавил фон Флюген. - Я думал, это будет учебный поединок. А он сразу ударил меня по уху. Вон… - юноша показал своё ухо, край которого был лилово-синий, - а потом стал бить по ногам, а я не мог отбиться от него. А потом попал мне по пальцам, - теперь молодой человек показал генералу опухшие пальцы, - и когда я совсем уже не отбивался, так как толком не мог держать шест, он ударил мне в нос.
        - А кто судил поединок - мастер?
        - Да, но он больше смеялся вместе со всеми, чем судил.
        - А судил вас случайно не Монтанари?
        - Нет, не Монтанари, другой. Не помню его имени.
        - Киммер, кажется, - вспомнил генерал. - Ну-ну, и что же, вы бросили своё оружие? Или же продолжили сражаться?
        - Я не бросал, - сразу встрепенулся юноша. - Нет, не бросал, но тут вышел на арену прапорщик Брюнхвальд и прекратил схватку. Ну и Фабиус что-то ему сказал, но прапорщик не ответил. И вывел меня из школы и велел ехать в казармы.
        - Очень интересная история, - флегматично заметил барон. Он ещё раз подумал, что отправлять этого балбеса в фехтовальную школу было ошибкой. И произнёс нравоучительно: - Надеюсь, господин фон Флюген, вы вынесете из неё уроки.
        Генерал уже закончил разговор и хотел было уйти, но юноша остановил его:
        - Господин генерал.
        - Я слушаю вас.
        - И что мне теперь делать? - спросил молодой человек.
        Волков взял его руку и стал мять, фон Флюген морщился, но терпел; судя по всему, переломов на руке не было, и тогда барон ответил:
        - Ничего не делать, врач вам не потребуется, всё само заживёт.
        - Я не про руку, - произнёс юноша.
        - А про что?
        - Меня избили палкой. Как собаку. При всех. Все видели, все смеялись. А он ещё обзывал меня. Поносил моё имя.
        - Да? И что из того?
        - Но ведь это оскорбление, мне придётся вызвать обидчика на дуэль. На поединок до смерти!
        - Придётся? - Волков изобразил удивление. Вот что уж точно ему не было нужно в сложившейся ситуации, так это дуэли его людей с горожанами. - Вы, что, собираетесь вызывать на дуэль каждую городскую свинью, что на вас хрюкнет?
        - Но он бил меня палкой при людях! - продолжал фон Флюген. - Я же не могу не ответить на это?
        Тут генерал чуть наклонился к нему и произнёс:
        - Один раз, в одном городишке, меня тоже ударили палкой. Тот тип тоже был дерзкий горожанин.
        - И что? Вы убили его?
        - Нет, в тот момент я не мог этого сделать, но я вернулся, когда был в силах. И на дуэль бюргера не вызывал.
        - Вы просто убили его! - догадался молодой человек.
        - Ну что вы, фон Флюген, я же Рыцарь Божий, я не должен убивать чернь. Я просто отрубил ему руку, в которой он держал палку, которой бил меня.
        - Ах вот как!
        - Да, мой друг, именно так - чтобы воздать хаму должное, вовсе не обязательно вызывать его на поединок.
        - Я понял: мне нужно отрубить Фабиусу руку, - догадался молодой человек. - Но мне нужно узнать, где он живёт.
        Волков поморщился. Подобного развития событий он как раз всеми силами пытался избежать.
        - Да нет же, - генерал чуть подумал и продолжил: - В ваши годы я уже побывал на южных войнах. А в тех цветущих краях много больших и мощных городов. Городов очень и очень богатых. И там местные нобили люто враждуют друг с другом за первенство в городе, ненавидят и убивают врагов из вражеских семей веками, и они не очень часто вызывают друг друга на поединки - поединки, как они считают, для дураков, - а просто ждут удобного момента, чтобы застать зазевавшегося врага врасплох где-нибудь в тёмном переулке и впятером зарезать его одного. Иногда они просто нанимают убийц или вовсе травят противников ядом. Ничем не брезгуют. И это не считается у них зазорным, они называют это кровной враждой, вендеттой. Яд, удар кинжалом в спину, удар из-за угла… Для них всё приемлемо. Они же бюргеры. Точно такие же, как и наши. Как те, что сегодня смеялись, когда вас избивали.
        - Значит, мне нужно найти товарищей, - сделал свой вывод фон Флюген. - Или нанять других людей.
        - Или дождаться нужного момента.
        - Мне нужно затаиться и ждать?
        - Если даст Бог - время для воздаяния наступит. Подождите немного. И вообще, учитесь ждать.
        - Хорошо, я подожду, - произнёс молодой человек.
        - Вот и прекрасно; а чтобы ожидание вас не обременяло, займитесь моими лошадьми, за занятием и ждать не так скучно.
        - Лошадьми? - кисло переспросил юноша.
        - Именно лошадьми, - настоял генерал. - И даже не заикайтесь мне про свои больные пальцы. Слышать ничего не хочу, а сделаете плохо, так я устрою взбучку Хенрику. А уж он вам всё тогда припомнит.
        После этого разговора у барона стало складываться впечатление, что его затея, как говорится, не выгорит. Вернее, не выгорит дешёвый вариант его затеи. И приехавшие после обеда Максимилиан и фон Готт лишь укрепили в нем это понимание.
        - Ну, что там произошло с фон Флюгеном? - сразу спросил генерал, как только они собрались втроём за отдельным столом, где их никто не слышал.
        - Ничего особенного, - на удивление спокойно отвечал ему прапорщик, - во всех школах такое бывает с новичками.
        - А тут ещё и школа злая, - добавил фон Готт.
        - Да они всегда злые, что в Ланне, что в Малене, куда ни придёшь, так тебя непременно будут испытывать; мне в Ланне, в фехтшуле «Кронцеркранц», один семипудовый тип чуть зубы в первый же день не выбил локтем. Полдня потом кровью плевался. А я был в возрасте как раз как фон Флюген, - вспоминал Максимилиан.
        - Значит, ничего удивительного? - уточнил генерал. Ему это было в диковинку. Он никогда не посещал подобных школ. А в атлетических залах, что располагались в замке дворца герцога де Приньи, такого быть просто не могло. Люди среди гвардейцев были отборные, знающие себе и окружающим цену и уж точно не из робкого десятка, и на подобные выходки могли ответить очень неприятно. Дуэли, несмотря на запрет герцога, среди гвардейцев были не редкостью и отличались большим ожесточением. Там никто бы не додумался задирать новичков. Чёрт его знает, на кого ещё нарвёшься. Так что Волкову оставалось лишь спросить: - То есть всё идет нормально?
        И тут молодые офицеры переглянулись и фон Готт ответил:
        - Нормально? Уж и не знаю. Я бы не сказал, что горожане нас уже приняли.
        - Всё ещё задираются?
        - Да нет, - на этот раз заговорил прапорщик. - Просто не замечают. Я хотел поработать с мечом и кинжалом и просил учителя найти партнёра, и Монтанари даже спросил, нет ли желающих, так никто не пошёл против меня. Мастер начал говорить, что они позорят школу, мол, неужели нет никого, кто принял бы мой вызов, но никто не захотел. Хотя у них там есть и те, кто неплохо владеет простым мечом и кинжалом.
        - Да, у них есть пара неплохих бойцов, - согласился с товарищем фон Готт. - Но никто не пошёл. Никто не грубил, но и никто ничего не ответил. Просто занимались своими делами.
        Впрочем, генерал и не испытывал иллюзий на этот счёт; он и не надеялся, что за пару дней молодым офицерам удастся подружиться с местными и устроить с ними большую попойку. Волков вспомнил, сколько городских офицеров пришло на ужин, который он устраивал в их честь. И после этого не очень приятного воспоминания он спросил у молодых людей:
        - Ну а что с вином?
        - Ах да! - вспоминает фон Готт и смеётся. Максимилиан тоже улыбается, но невесело, а оруженосец генерала продолжает всё так же со смехом: - Они его выплеснули.
        - Выплеснули? - удивляется барон.
        - Да, выплеснули, перевернули всю бочку с лавки на пол, развели такую грязь в зале, что пришлось звать уборщиков, - продолжает фон Готт.
        - Они сделали это преднамеренно и демонстративно? - уточняет генерал.
        - Нет, конечно, - отвечает Максимилиан. - Якобы случайно.
        - Это сделал один сопляк, что тоже ходит в школу, ему лет пятнадцать, наверное. И он пришёл и извинился перед нами за это. Как будто сделал это случайно, - говорит фон Готт. - И даже предложил заплатить за вино, но я готов поставить три талера против одного, что он сделал это специально.
        - И сделал он это по наущению старших, - добавил прапорщик. - Думаю, его подговорил на это Фриц Кёниг, мальчишка всё время ошивается рядом с ним.
        - А кто этот Кёниг? - спросил Волков. - Вы не узнали?
        - По виду он не беден, ему лет тридцать пять, - отвечал фон Готт.
        - Нет, ему лет тридцать, это он из-за бороды и усов смотрится старше, - не согласился с ним прапорщик. - Ему лет тридцать. Одежда богата, он точно не из бедных. А ещё он лучший боец школы, как я понял из рассказа Монтанари. И вокруг него, конечно, собралась шайка таких же. Они там и заправляют.
        - И вы предложили им пить вино вместо воды?
        - Да, так и было, - рассказывал фон Готт, - принесли бочку и поставили её на лавку рядом с бочкой для питьевой воды, предложили, все нас слышали, но никто ни разу из бочки не выпил.
        - Монтанари выпил немного, - вспомнил Максимилиан.
        - А, ну да… Монтанари и мы. Больше никто не стал пить. Так и простояла бочка с утра и до обеда, - тут фон Готт уже не улыбался. Видно, это обстоятельство задело его за живое. - Высокомерные ублюдки. Бюргеры какие-то, чернильное дворянство, а спеси побольше, чем у сына герцога какого-нибудь.
        Тут Волков неожиданно улыбнулся, он понял, что его молодой оруженосец чувствует то же, что чувствовал он, когда местные офицеры не сели с ним за стол.
        - Ну, вы, надеюсь, не взяли у сопляка денег за пролитое вино?
        - Нет, не взяли, - сказал фон Готт. - Хотя было нужно, вино-то было неплохое. Да и платил бы, я думаю, не сопляк.
        Глава 5
        Нет, не выгорало дело, не удалась его первая задумка. Во всяком случае, пока. Никак не хотели горожане дружить с ним. Никак! Не за что было ему ухватиться в этом враждебном городе. Потихоньку у барона стало складываться понимание, что его нахождение в этом месте зависит от бургомистра, а расположение того напрямую зависит от земельной сделки. То есть зависит от воли курфюрста. В общем, положение его было неустойчиво. Зыбко. Не на что было тут ему стать твёрдой ногой, не на кого было опереться. Ни в военном сословии, ни среди святых отцов, вот теперь ещё и с местной молодёжью сблизиться у него не получалось. А бургомистр подождёт неделю-другую, и… Если не даст ему генерал курфюрста желаемого… То что? Нет, не зря рисовал карты прилежный Дорфус. Не зря, не зря. Чувствовал генерал, что по одной из этих улиц, под дымом пожарищ и под мушкетную стрельбу, придётся ему выводить своих людей за городскую стену. Тащить по узким улицам обозы. И это будет настоящее фиаско. А потом цу Коппенхаузен приведёт войско под стены Фёренбурга, ну, допустим, встанет в осаду. А город-то для осады очень, очень сложен. И
чтобы обложить его по всем правилам, придётся перекрывать реку и ставить один лагерь на противоположном от города берегу. Волков даже поморщился, представив, как с севера к тому лагерю подойдет на помощь городу с пяти-шести, а то и с десятитысячным войском… ну, например… например, ван дер Пильс! Нет, нет… Осада Фёренбурга - это самоубийство. И уж тогда опять цу Коппенхаузен свалит своё поражение на него. Ну а на кого же ещё?
        А уж как обер-прокурор будет рад! А ещё бурмистр Вильбурга, а ещё камергер Кюн, а ещё Густав Адольф фон Филленбург, епископ Вильбурга, а ещё вся родня графини фон Мален, окопавшаяся в фамильном замке и не пускающая туда Брунхильду с маленьким графом. Да и в Малене есть такие, которым его неуспех придётся по вкусу. Всё это скручивалось и скручивалось в тугой узел, из которого и выхода, казалось, не было. И решить этот вопрос силой, той силой, что столько раз приходила ему на помощь, он не мог. Одно дело - отбиваться от наседающего ван дер Пильса в лагере, когда у тебя есть пушки, ров и провиант, а за спиной река с лодками, и совсем другое дело - сидеть в чужом городе, хоть и в крепких, хоть и в огороженных, но зданиях. И так как барон уже начал кое-что понимать в делах придворных, он опять попросил себе перо с бумагой и сел писать письма герцогу и его министру. И в письмах этих, что называется, «стелил себе солому». А именно, горько сетовал, что горожане с каждым днём всё злее, что к чему-то готовятся и что он ждёт мятежа со дня на день. Также просил денег, а ещё просил поторопить цу Коппенхаузена.
Хотя понимал, что того торопить не нужно. Маршал ждёт приказа и денег на сбор войска. В общем, он хотел потревожить герцога и по возможности отвести от себя излишний гнев в случае, если ему придётся покинуть город. И эти письма генерал отправил уже не через почту, а с верным человеком. С кавалеристом из отряда ротмистра Юнгера.

* * *
        Дни стояли промозглые, с влажным ветром, что дул с реки, таким промозглым, что хотелось усесться у камина с вином и какой-нибудь книгой или даже пойти в одну из городских купален и заказать себе десяток вёдер горячей воды. Отогреться и отмыться. Но у камина ему спокойно провести вечер не позволила бы тревога. А в купальнях… Чёрт его знает, там даже с охраной он не будет чувствовать себя в безопасности. В общем, кутаясь в свою шубу, он ехал по грязным и сырым улицам суетливого города, оглядывая лавки.
        И правильно сделал, что не поехал в купальни. Какая тут к чёрту безопасность, если даже простой бюргер-пузан со старой корзиной за плечами, уступая тебе дорогу, смотрит зло, да ещё показательно плюёт под ноги твоему коню. Очень хотелось генералу ожечь его по мордасам плетью, да нельзя. Волков только улыбается и оторачивается. А сам представляет, как будет жечь всё на своём пути. Как будет поджигать улицу за улицей, по которым поведёт своих людей, когда соберётся уходить из города. Пузаны с корзинами его запомнят, уж он об этом позаботится. Пусть сволочи из ратуши потом ещё одну табличку с его именем вешают на воротах. Пусть помнят его имя, пусть с малолетства его зубрят.
        На одной из улочек, мостовую которой явно подметали и на которой все дома, как один, стояли свежепобеленные, было несколько хороших лавок. Волкова удивило, что неплохая посуда стояла сразу за стеклами окон на первых этажах домов и, даже не входя в лавку, с улицы можно было увидеть то, что предлагалось на продажу. Так же, через окна, купцы, торговавшие материями, показывали недурственный бархат, парчу, хорошее сукно. Генерал увидал несколько изящных столовых приборов из серебра, среди которых были и искусно сделанные вилки.
        «Хольц. Посуда и украшения», - гласила вывеска над входом.
        Он остановился и, чуть подумав, слез с коня. Сделав Хенрику знак рукой - со мной идти не нужно, - без охраны вошёл в хорошо освещённое помещение.
        Лавка была убрана богато. И как только генерал вошёл в неё, из задних помещений тут же появился и сам хозяин, ну или очень богатый приказчик. Выходил он, улыбаясь, но как только разглядел, кто перед ним, тут же на его лице появилась гримаса высокомерия.
        Он узнал генерала. Конечно, узнал. И сразу выпятил свой отлично выбритый подбородок, а его глаза с «мешками» стали холодны, как свинец. Он даже не соизволил поздороваться. Два этих человека сразу поняли всё друг о друге. Папист и, что ещё хуже, Рыцарь Божий видел перед собой настоящего упрямого еретика-лютеранина. Волкову надо было уйти безмолвно, но он подумал, что убегать Божьему Рыцарю перед еретиком не пристало, и посему он в полной тишине и под неприятным взглядом торговца прошёлся по лавке, разглядывая дорогие товары, разложенные на хорошо прокрашенном зеленом сукне, а потом произнёс как ни в чём не бывало:
        - Неплохие вилки. Какой же цены будут?
        Продавец сделал паузу. Прежде чем ответить, он смерил генерала долгим и невежливым взглядом и потом наконец соизволил произнести:
        - Двадцать восемь талеров.
        - За одну? - удивился барон.
        - За одну, - отвечал торговец. И тут же добавил с высокомерием: - Если не нравится цена, можете поискать в другом месте.
        «Могу, конечно, и поискать… А могу повесить тебя прямо на твоей вывеске и прямо сейчас!».
        Но ничего подобного, конечно, барон вслух не произнёс, а пошёл по лавке дальше, пока среди всяких весьма искусных вещиц, что украсили бы стол всякому благородному человеку, может быть, даже и князю, не увидал одну небольшую чашу. Или, вернее, кубок. Сделан он был из золота. И делал его настоящий мастер.
        Поистине, вещица сия достойна была пиршественного стола герцога Ребенрее. Волков не удержался и взял её в руки, повертел и, убедившись в её совершенстве, снова обратился к недружелюбному хозяину лавки:
        - А эта вещь сколько стоит?
        Теперь торговец даже улыбнулся, произнося цену:
        - Четыреста пятьдесят талеров.
        В его взгляде, в этой мерзкой его улыбочке так и сквозил высокомерный вопрос: что, не нравится?
        Ни цена, ни сам купчишка, ни весь этот поганый город барону не нравились. Не нравились настолько, что он намеревался их сжечь. Но тем генерал и отличался от торговца, потому-то в тяжком солдатском ремесле и дотянул до своих лет, что имел выдержку и во всяких передрягах умел сохранить хладнокровие. Он поставил чашу на место и произнёс:
        - Дороговато. В Вильбурге или в Ланне цены раза в два меньше.
        - Вот и покупайте там, - уже не сдерживаясь, отвечал ему торговец.
        - Так и поступлю, - сказал барон, отправляясь к двери, и уже на пороге, не сдержавшись, добавил с улыбкой: - Тем более, там можно найти вещи и поизящнее.
        Он вышел на улицу и сел на коня, но прежде, чем поехать дальше, спросил у проходящей мимо упитанной женщины:
        - Добрая госпожа, а как же называется эта улица?
        - Это? Так это Собачья улица, - чуть смутившись после такого ласкового обращения от такого видного господина, отвечала толстуха.
        - Собачья? - удивился барон. Всякие названия улиц слыхал он на своём веку, но это…
        - Да, господин, так она у нас и зовётся - Собачья.
        - Собачья, - повторил Волков, усмехнулся и поехал дальше.
        Но едва они проехали сто шагов, как Хенрик поравнялся с ним и сказал негромко:
        - Генерал, за нами опять какой-то ублюдок таскается. Капюшона не снимает. Мы останавливаемся, и он стоит, мы поехали, и он за нами попёрся.
        - Думаешь, следит?
        - Я его ещё на повороте к этой улице заметил, теперь он опять сзади идёт. Может, поскачем побыстрее - он пеший, не угонится.
        - Нет нужды, - беспечно отвечал генерал. - Пусть ходит, нам пока скрывать нечего.

* * *
        День уже катился к вечеру, когда он приехал на свою улицу и, за всё своё пребывание тут, в первый раз стал внимательно разглядывать крепкие ворота и заборы, за которыми скрывались хорошие дома. Некоторые дома были без заборов и своими фасадами выходили на улицу. Да, дома на улице Жаворонков были хорошие. Людишки тут жили обеспеченные. Один дом так и вовсе был по-настоящему красив. Нов, чист, имел большие окна и красивую дверь, а вот забора не имел. Барон даже остановился, чтобы оглядеть его получше, но начавшийся то ли снег, то ли дождь поторопил его домой. Да и нога уже начинала ныть.
        Ужинал дома, изысканным петухом в вине, что приготовила ему за отдельную плату хозяйка. А уже после ужина случайно услышал, как она в передней договаривается с Гюнтером о стирке скатертей, и сразу вышел к ней.
        - Госпожа Хабельсдорф.
        - Господин барон, - приятная и опрятная женщина присела в книксене.
        - Рад вас видеть, - Волков ей кивнул.
        - Всё ли у вас хорошо, всем ли в доме вы довольны?
        - Всем, всем, - уверил её генерал. - Петух был необыкновенно вкусен.
        - Так его готовят у меня на родине.
        - Это прекрасно. Мне нужно с вами поговорить; не могли бы вы пройти в мою спальню?
        Тут госпожа Хабельсдорф немного замялась и посмотрела на Гюнтера, что был в той же комнате, что и они, занимался какими-то делами, а потом произнесла:
        - Уж не пристало мне… - и добавила, улыбаясь. - Я же замужем.
        - Нет, нет, - Волков прижал руки к сердцу, - уверяю вас, вашей чести ничего не угрожает. Мне просто нужны некоторые пояснения.
        - Да? - она всё ещё сомневалась и явно была обескуражена его просьбой - в ночь идти к мужчине в спальню. Но потом всё-таки согласилась: - Ну хорошо.
        Волков проводил её в свою спальню и, отодвинув занавеску от окна, спросил, указывая на улицу:
        - Госпожа Хабельсдорф, а вы давно тут живёте, на этой улице?
        - Давненько, как замуж вышла, - теперь она была немного удивлена. Но всё ещё опасалась его, не подходила ближе.
        А генерал отметил, что у неё неплохие зубы, все передние целы, и она ещё не очень стара, едва ли ей перевалило за сорок. И вообще она… аппетитна для своих-то лет.
        - И всех здесь знаете? - продолжал он.
        - Почти.
        - А такого человека, как Вольфганг Шибенблинг, вы знаете? Кажется, он живёт на этой улице. Он, по-моему, бондарь.
        Она снова была удивлена, поглядела на него как-то странно и ответила:
        - Уж не знаю, бондарь ли он, но его дом от нашего стоит через два других. И каждое утро его карета ездит за стену - к реке, наверное.
        - О, у него есть карета? - Волков хмыкнул. - Хорошо живут ваши бондари.
        - Не знаю, как они живут, мы с ним не очень водимся, - отвечала женщина.
        - Потому что он еретик - то есть лютеранин? - спросил генерал, глядя через окно на улицу, на которой у каждого дома горел фонарь.
        - Нет, не потому… Потому что заносчив больно, думает, что не ровня мы им; если кивнёт при встрече, и то хорошо, - отвечала госпожа Хабельсдорф.
        Но теперь генерал смотрел на неё пристально, и ему показалось, что она немного кривит душой: нет дорогая, он чванлив не потому, что вы ему не ровня. И он продолжил разговор:
        - А много ещё на этой улице лютеран проживает?
        - А к чему это вы интересуетесь, господин барон? - и теперь она снова спрашивала с опасением. Когда он звал её в свою спальню, то её опасения были лёгкие, такие, при которых можно и поулыбаться сконфуженно, теперь же опасения были почти равны испугу.
        И он ответил ей как можно более расслабленно:
        - Так хочу знать, с кем живу на одной улице, а то люди всё неприветливые какие-то, - он указал на красивый дом с большими окнами. - Вот в том красивом доме кто живёт?
        Она даже не подошла к окну, чтобы взглянуть на дом, и почти сразу ответила:
        - Там живёт господин Хаанс Вермер с семьёй.
        - Хаанс Вермер… Хаанс… - повторил барон, глядя на красивый дом. А потом повернулся к ней и продолжил: - Сдаётся мне, что приехал он с севера?
        - Да, кажется, - отвечает женщина насторожённо.
        - Судя по его дому - он большой купец или, например, банкир, - предполагает генерал, хотя не может припомнить это имя в списке, что ему подготовил Топперт.
        - Он книжный человек, - отвечает хозяйка дома, чем безмерно удивляет генерала.
        - Книжный человек?
        - Учёный; говорят, что половина его дома заставлена стеллажами с толстыми книгами.
        - С каких это пор учёные живут в домах, словно они купцы? - не верит барон.
        На этот вопрос женщина ему не отвечает, лишь пожимает плечами: почём мне о том знать? Но Волков видит, что она просто не хочет об этом говорить, однако ему-то нужно знать, и он продолжает:
        - Учёный человек, судя по имени - северянин, книжник с севера, - барон внимательно смотрит на женщину, не отводя глаз, - кто ж он, если не богослов еретиков?
        - То мне не ведомо, - отвечает женщина, и генерал видит, что её тяготит этот разговор, она желает уйти.
        Но он ещё не закончил; с этим Хаансом с севера ему уже в принципе всё ясно, но у генерала есть ещё один вопрос:
        - И сколько тут на улице живёт… лютеран?
        - Почитай, половина, - отвечает ему хозяйка и тут же добавляет: - а может, и две трети.
        О, - Волков удивлённо поднимает брови. - Вот как?
        После чего наконец отпускает женщину, и та с облегчением уходит из спальни Божьего Рыцаря.
        Глава 6
        Как непросто всё складывалось. Он наливает себе вина и задумывается. А ему ещё брат Ипполит говорил, чтобы не истязал он себя тяжкими мыслями по вечерам, ибо они есть первый враг доброго сна. И не врал бывший монах.
        Видно, от навалившихся мыслей сон совсем покинул его. И несмотря на то, что время уже было позднее, сидел теперь генерал в кресле, хотя под периной давно уже лежала грелка и постель ждала его. Но нет…
        - Томас, - генерал звонит в колокольчик.
        - Да, господин, - появляется в дверях слуга. Морда у него кислая.
        Молодой человек, будь его воля, уж давно с удовольствием лёг бы в кровать. У него-то со сном проблем нет, ему вечно хочется спать. И особенно по утрам. Хозяин давно приметил за ним это. Так что никакого внимания на его кислые мины он не обращал.
        - Одеваться, и позови ко мне господина Хенрика. И не забудь колет и перчатки с кольчугой.
        Хенрик тоже не был расположен к ночным прогулкам, но он - волею своею или за неимением иного выбора - встал на путь воина, и теперь даже не роптал на свою неспокойную жизнь. И хоть был молодой человек в одной рубахе и панталонах, он уже готов был собраться и ехать.
        - Господин генерал.
        - Седлайте коней, вы едете со мной… - Волков немного думает, ему не хочется брать с собой всю охрану. Отряд в дюжину людей уж очень будет заметен на пустых улицах города. - Возьмите для охраны Майнца и Грифхоппера, того будет достаточно.
        - Конечно, господин генерал, - отвечает оруженосец и уходит, а в спальню Томас и Гюнтер вносят его одежду.
        И уже через полчаса он с оруженосцем и двумя телохранителями выезжает в ненастную ночь с сырым ветром и, кажется, дождём.
        - Хенрик, - говорит генерал, - вот сейчас-то нам не нужны всякие мерзавцы, что будут таскаться за нами. Смотрите по сторонам.
        - Хорошо. Пригляжу, - обещает оруженосец и занимает место замыкающего.
        Выехав с улицы Жаворонков и свернув на улицу Башмачников, они по оклику Хенрика все остановилась, так как за ними шёл, весьма быстро, какой-то человек.
        - Может, схватим его да порасспросим, узнаем, чего ему надобно? - предложил молодой человек.
        И эта мысль показалась барону вполне здравой.
        - Ну что ж, было бы неплохо выяснить, кто его послал, - согласился Волков, чуть подумав.
        Тогда все они остановились в тёмном месте у стены, а Майнц спрыгнул с лошади и спрятался на другой стороне улицы. И они стали ждать. Но тревога оказалась напрасной: человек прошёл мимо них, торопился очень, он нёс на спине вязанку дров, видно взял, где плохо лежало, так что Хенрик и генерал волновались напрасно.
        Понемногу барон уже начинает ориентироваться в городе и уже вскоре оказывается у дома, где живёт Фриц Ламме. Вот только того самого, несмотря на поздний час, на месте не оказывается. Только хозяйку, открывавшую дверь, напугали. И раздосадованный Волков уже хотел было повернуть обратно, как сержант Грифхоппер, стоявший чуть поодаль от дома, говорит:
        - А не он ли идёт? Вон там, в конце улицы.
        Генерал присмотрелся и едва смог разглядеть коренастую фигуру в темноте. И это был Сыч, не боялся, подлец, таскаться по ночам один.
        - А я и не знал, что вы сегодня нагрянете, - оправдывался он, доставая свой ключ от входной двери. Открыл её и вошёл вовнутрь дома. - Теперь давайте тише, а то разбудим хозяев.
        - Я уже их разбудил, - заметил генерал, слезая с лошади. Но, чтобы не устраивать лишнего шума, произнёс: - Хенрик, подождите меня здесь. Я недолго.
        Сыч зажёг лампу, гремел посудой, пытаясь найти что-то, видно, думал угостить своего господина, но ничего не находил, а заодно и причитал:
        - Ох и цены тут, ох и цены… Думал жене чего-нибудь прикупить этакого, чего у нас в Малене нет, - он машет рукой. - Чёрта с два тут что купишь. В Ланне и то дешевле будет.
        - Сядь ты уже, - говорит ему барон.
        - Хоть вина на стол поставить нужно, - отвечает Фриц Ламме.
        - Сядь, говорю, не нужно мне ничего, - настаивает Волков.
        Сыч садится.
        - Ну ладно, раз так.
        Барон смотрит на него… Побрился, но одежду не постирал, а ещё… Волков принюхивается:
        - Винищем от тебя несёт.
        - Так сами же велели связи в городе искать, а как лучше заводить связи, если не с вином? Вино - оно сильно тому способствует…
        - Ты не очень-то увлекайся…
        - Вы не волнуйтесь, экселенц, я меру в этом деле знаю, - заверил его Фриц Ламме.
        - А почему одежду не постирал? Я же тебе деньги дал.
        Тут Сыч встаёт и с постели берёт небольшой, туго свёрнутый тюк, показывает его Волкову:
        - Вот, экселенц, исподнее купил, чулки… - он даже трясёт головой. - Дорогущее всё - ужас. А своё завтра прачке отнесу и в купальню и к цирюльнику прямо с утра пойду.
        - Обязательно побрейся. Ты теперь купец средней руки, не богатей, конечно, но не нищий, и смотри на них: как они выглядят - таким и ты должен быть.
        - Да понял я, понял, - Сыч кидает на кровать тюк с одеждой и садится за стол к господину. - Записи Топперта как вам пришлись?
        - Дельные, - отвечает Волков. - Молодец этот Топперт.
        - Ух, как он зол на них, - говорит Фриц Ламме. - От души старается, ему и денег не нужно.
        - Да, не любит он еретиков, всей душой, - соглашается барон.
        А тут Сыч начинает смеяться:
        - Сдаётся мне, что он не только еретиков не любит.
        - В каком смысле? - не понимает Волков.
        - Сдаётся мне, он всех не любит, кто побогаче да половчее него будет, - продолжает смеяться Ламме.
        Эта мысль не приходила барону в голову, но теперь, когда помощник озвучил её, генерал с удивлением начинает понимать, что Сыч, возможно, прав. Топперт и вправду, может быть, из тех людей, которые есть в любом городе. То есть человек, недовольный складывающейся ситуацией и считающий, что он достоин большего. Или просто озлобленный на своих земляков. Такие люди, случись им ещё и храбрость иметь, могли и ворота осаждённого города открыть, чтобы впустить врага, если им это принесёт выгоду или даже просто накажет соседей. Впрочем, это сути, как и важности Филиппа Топперта не меняло. Лишь бы приносил пользу.
        - Ты будь с ним поласковее, - после некоторого раздумья произносит генерал.
        - Буду, буду, - обещает Сыч. И опять смеётся. - Но только вас он больше ценит, про вас он с придыханием говорит.
        - Да?
        - Ага, - продолжает Ламме. - Очень вас уважает. Старался, бумаги писал, ночь не спал, наверное.
        - Это хорошо, но ты всё равно мальчишку с такими бумагами ко мне не посылай, это ж плохо кончиться может.
        - Мальчишечка тот хороший, из бедноты, старательный, - объясняет генералу помощник.
        - Всё равно… Не дай Бог, эти записи в руки еретиков попадут или в руки бургомистра с местными военными… Я-то, может, ещё отобьюсь и из города уйду, а ты считай, что уже на виселице. Причём с Топпертом вместе. Имей в виду, что за мной, куда ни пойду, какая-то сволочь обязательно тащится. Твоего мальчонку могут возле меня и заприметить, обыскать, а если нет ничего, то через него на тебя выйти. Так что…
        - Может и так, может и так, - задумчиво соглашается Ламме, он всё прекрасно понимает, человек бывалый. Уже сидел в тюрьме у горцев, общался с палачами. Второй раз оно такое ему ни к чему. - Тогда мальца буду просто с весточкой к вам посылать, передать на словах, что надобно, мол, встретиться.
        - И только так, - настаивает барон. Закончив с текущими делами, он снял с пояса кошель и положил его на стол. - Это тебе, тут двести монет.
        - Зачем это? - спрашивает Сыч, но его рука уже лежит на кошельке. - Что за дело?
        - Я тебе сказал одеться получше, но теперь думаю, что тебе новая шуба не помешает. Твоя-то уже на рвань похожа.
        - О, вот это дело, - сначала радуется Фриц Ламме, а потом вдруг становится серьёзным. - так что, решились вы, значит? Ну, на то дело, что я предлагал вам?
        - Пока не знаю - уж больно оно опасно, да и сложно, - Волков всё ещё не мог решиться. Он ждал писем из Вильбурга от герцога и барона Виттернауфа, которые могли развернуть всё в любую сторону. И пока он тех вестей не получит, принимать решение генерал не хотел. - Но шубу и новый колет, берет бархатный и перчатки ты всё равно купи себе. Сходишь в купальню, разоденься и продолжай ходить по городу, цены спрашивай, ищи дешёвые склады. Ищи компаньонов среди местных. В общем, будь купцом.
        - Хорошо, экселенц, так и сделаю, - соглашался Фриц Ламме, тем более что такая работёнка была для него весьма необременительна и даже приятна. И тут, убирая деньги со стола, он вспоминает:
        - Ах, вот ещё что.
        - Что?
        - Топперт рассказал; говорит, может, вам это интересно будет. Это про порох.
        - Про порох? - эта тема для генерала всегда была интересна. - И что там про порох?
        - Да ежели честно, то он и не знает наверняка, про порох ли, просто рассказал, что пришёл к нему знакомый купчишка, что торгует хмелем, и спросил, нет ли у него, у Топперта, складов. Говорит, на пару месяцев; до тепла, говорит, я свой товар сбуду. А Топперт-то знает, что у того купчишки в селе каком-то, в пяти верстах от города, на той стороне, за рекой, отличные сухие склады, и Топперт у него и спрашивает: на кой, мол, тебе мои склады дорогие в городе, если у тебя у самого сухие склады есть? Вози пивоварам товарец потихоньку и не печалься ни о чём. А тот и говорит, дескать, пришли крепкие мужи и сказали, что хотят арендовать его склад, и предложили хорошие деньги. А Топперт говорит, что, видно, и вправду хорошо предложили, иначе он суетиться не стал бы.
        - И где же тут про порох? - спросил у Сыча барон, когда тот, казалось, закончил рассказ.
        - Ах да. Тот купчишка Топперту сказал, что те люди искали именно сухой склад, и он сказал, что у других людей они склады уже сняли и хранили там упряжь и всякое другое, и очень крепкие бочки; многие из местных говорили, что в бочках-то порох, не иначе. Так как они не винные, не пивные и не под дёготь.
        Волков подумал и спросил:
        - А не сказал тот купчишка Топперту, давно ли там эти мужи склады снимают?
        - Уж это нужно у самого Топперта спрашивать, - резонно отвечал Сыч, - да и он, думаю, вам не скажет, экселенц.
        Глава 7
        Уж как генералу не понравилась эта последняя новость. Так не пришлась по душе, что он сразу собрался и от своего помощника ушёл, думая о всяком недобром. Ничего, правда, ему известно не было. Порох? Да какой там порох, болтовня глупых селян, которые увидали у незнакомых людей незнакомые бочки. Впрочем, пороховые бочки и вправду отличались от прочих других. И люди, снимавшие склады… Что за люди? Может, купцы, а может, ремесленники… Кто их знает, может, всё это домыслы… А если нет?
        В общем, к себе домой генерал не поехал, а сразу направился в казармы и там приказал разбудить ротмистра Юнгера, командира приданных ему кавалеристов, так как тот проживал со своими подчинёнными, чтобы не тратиться на квартиру. Юнгер, ещё не проснувшись, тряс спросонья своими усами и, как положено кавалеристу, всё порывался седлать коней, но генерал привёл его в чувство и объяснил, что ему надобно:
        - Нужен мне из ваших людей самый толковый сержант.
        - Да у меня все три сержанта не дураки, мне под стать будут, - заверил его ротмистр.
        Роха, дежуривший в эту ночь, явился узнать, что происходит, а пришедший немолодой сержант-кавалерист вошел и представился:
        - Сержант Манфред.
        - Думаю, что разъездное дело тебе знакомо, сержант Манфред. - произнёс генерал.
        - Ну а как же без этого, я, почитай, тридцать лет в кавалерии, - отвечал ему сержант.
        - Вот и прекрасно, - продолжал Волков. - Северные ворота, ведущие к пристаням, открываются за два часа до утрени, вот я и хочу, чтобы ты к открытию ворот был там с пятью людьми.
        - Ясно, господин генерал. Буду, раз надо. А что дальше?
        - А дальше переберёшься на тот берег реки и поедешь в разъезд.
        - Угу, - кивал сержант, - к утру быть у ворот, выехать из города, перебраться на тот берег и провести рекогносцировку.
        - Да, - согласился генерал. - Всё верно.
        - Как далеко отходить от лагеря, то есть города?
        - Верст на десять, - отвечал Волков. - и пройдись вдоль реки.
        - Кого ищем? - прежде чем уйти, спросил сержант.
        - Обозы, обозы, - задумчиво отвечает Волков. - И добрых людей с ними. Хотя могут они быть и без доспеха и при лёгком оружии.
        Когда сержант ушёл, Роха спросил у генерала:
        - А что мы затеваем-то?
        - Мы? Ничего, - отвечал ему генерал всё так же задумчиво.
        - А зачем тогда разъезд? - не отстаёт полковник. - Да ещё и на нашей территории? За рекой ведь земля герцога.
        - Слухи, Игнасио, слухи. Я пока и сам ничего толком не знаю, - отвечал Волков, вставая и собираясь уходить.
        - Так что за слухи-то? Ну, расскажи, - Роха не собирался его отпускать, пока он ему не расскажет, что происходит.
        - Купчишки говорят, что не торгового вида люди на том берегу снимают сухие склады, складывают в них упряжь и прочее, а ещё бочки, на пивные не похожие.
        - А что за люди-то? Каковы? Еретики или наши? - продолжает донимать генерала старый приятель.
        - Вот ты дурень, Игнасио, - ухмыляется Волков. - Коли я знал бы, стал бы посылать разъезд? Сам не знаю. Говорю же, слухи то, слухи.
        Не хотел он пока ничего говорить, даже таким проверенным своим боевым товарищам, как Роха или Брюнхвальд. Но если… если… если… если горожане для ван дер Пильса заранее, по зиме, начали прятать в округе снаряжение и провиант, то появится здесь этот еретик намного раньше мая. Если подготовит магазины, то с малым обозом придёт сюда он уже по весенней распутице, и Волков ни секунды не сомневался, что горожане ему сразу откроют ворота.
        Шесть сотен людей имел генерал в своём распоряжении. Всего шесть сотен. У него просто не хватит сил, чтобы контролировать весь периметр стен и все многочисленные городские ворота, даже если он прогонит местных от всех ворот в городе и расставит там свои части. Когда колонны еретиков просто появятся под стенами и у ворот, местным надобно будет собрать всего три сотни в кулак в неожиданном месте, и пусть это будут бюргеры, но их будет три сотни против нескольких десятков его людей. Воевать с врагом, который и внутри, и снаружи… Поди попробуй. Так что местные без труда пробьются к воротам. И всё, ван дер Пильс входит в город… да хоть с тремя тысячами солдат и устраивает его людям бойню. Генерал после подобных размышлений уже не был уверен, что ему удастся после такого собрать и вывести из города своих людей. Одно дело - вояки-бюргеры, с местными офицерами занявшие свои должности по семейному родству или за деньги, и совсем другое - это закалённые в боях фанатики-еретики с опытными командирами и с победоносным маршалом. Коли обстоятельства сложатся подобным образом… Тут и самому неплохо будет ноги
унести.
        На улице шёл холодный дождь, а дома был тёплый камин и перины, но, даже согревшись, после таких мыслей генерал не сразу заснул.

* * *
        Так как заснул он уже глубокой ночью, то проснулся, когда уже давно рассвело.
        - Гюнтер. Колокола к заутрене звонили?
        - Давно, господин, - отвечал слуга, раскладывая его чистую одежду на стул и на кровать.
        - И никто меня не спрашивал? - говорит барон и чуть-чуть морщится, потягиваясь и вставая босыми ногами на холодный пол.
        - Никто, господин.
        Впрочем, а кто его должен спрашивать? Сержант Манфред и не должен так рано вернуться, ну а с текущими делами в казарме - там и Брюнхвальд с Дорфусом разберутся.
        - Прикажете подавать завтрак? - спрашивает слуга, когда барон заканчивает умывание.
        - Да, подавай.
        Он в это утро не много съел. Томас и Гюнтер переглядывались, уж не заболел ли господин? Молоко с мёдом, половину свежайшей сдобной и сладкой булки, которые он так любил, и кофе. И всё. Ни к колбасе, ни к сыру, ни к окороку барон не притронулся.
        А ему и вправду не до еды было, он был сосредоточен, вернее даже, напряжён. И это напряжение было заметно слугам. Слуги научились его распознавать так же хорошо, как и его женщины. И когда он заметил их внимание, ему пришлось сделать вид, что он расслаблен, просто не желает в это утро много есть. Генерал не хотел, чтобы его напряжение заметили ещё и его оруженосцы, младшие офицеры и сержанты из охраны. И посему, позавтракав с самым благодушным видом, он сказал Хенрику:
        - День промозглый, думаю посетить купальни, погреться. Какая из купален отсюда поближе?
        - Так дальше по этой улице, в конце её, есть купальня, - напомнил оруженосец, удивляясь тому, что генерал её сам не вспомнил. - Судя по зданию, она очень неплоха. Туда каждое утро три воза дров привозят. Думаю, там место знатное.
        - Нет, - не соглашается генерал. - Это улица еретиков, и в той купальне, думаю, как раз они и моются. Негоже мне, божьему рыцарю, плескаться в одной лохани с безбожниками.
        Но дело было не только в его рыцарском статусе, главное - он опасался, что кто-то из местных еретиков, раздосадованный его присутствием, затеет ссору. А теперь он этого боялся ещё больше, чем до вчерашней ночи. Тем не менее, ему нужно было демонстрировать своим людям, а также и тем местным, кто за ним следил, полное своё спокойствие. И поэтому он продолжил:
        - Через две улицы отсюда, кажется, у большой церкви, тоже была купальня.
        - А, точно. - вспомнил Хенрик. - У того большого и нового храма, почти напротив, была хорошая купальня. Да, так и есть.
        - Тот храм наш, а значит, и в той купальне должны мыться истинные верующие. Туда-то мы и поедем.
        Он всё ещё волновался, ведь приехать в заведение с восемью людьми, когда горожане твоих людей и особенно тебя не жалуют и за спиной обзывают холуями герцога, было небезопасно. Но в купальне их встретили если и не радушно, то вполне себе спокойно - может оттого, что там в этот час было немноголюдно. В общем, обслуживали их не хуже, чем других, вода в лоханях была чиста, а в общем бассейне тепла. Вот только вино было так себе, а цену за него просили, как за хорошее. Но Волков был рад и этому, платил без разговоров, лишь бы не было никакой распри с местными. А как время перевалило за полдень, велел фон Флюгену ехать в казармы, узнать, не вернулся ли из разъезда сержант Манфред.
        Он уже готов был ехать обедать, когда молодой его оруженосец приехал обратно и сообщил, что сержанта ещё не было. Шесть часов Манфред был в разъезде, видно ездил далеко… Впрочем, нужно было ещё подождать. И тогда, так как повар в купальне не пришёлся ему, решил он пообедать в другом месте. И не стал стесняться, а отправился в заведение «Дубовые столы», в котором обедал с бургомистром Тиммерманом, где распорядитель Рудольф был рад ему как старому знакомому:
        - Прошу вас, прошу, господин генерал, - говорил он, показывая барону небольшой стол в уютном и светлом углу. - Один будете обедать?
        - С человеком, - отвечал барон, думая, что одному ему будет скучно, и намереваясь пригласить за стол Хенрика.
        - Зайца в кувшине, говяжью вырезку с розмарином, свиную голову с капустой, баранью лопатку или, может быть, ещё чего пожелаете? Рыбки, уточку жирненькую?
        Волков слышал из сказанного едва половину, так как всё время думал о сержанте кавалеристе, и посему спросил:
        - А что будет быстрее всего?
        - Конечно, вырезка, и пятнадцати минут не пройдёт, как будет готова. Наш повар знает толк в говядине, вы будете довольны.
        - Вот и прекрасно, и вина несите, хорошего.
        Действительно, не прошло и пятнадцати минут, как на стол ему лакеи поставили блюдо с отличной вырезкой. Но генерал, хоть уже и был изрядно голоден, сначала звал к себе фон Флюгена и снова отправил его в казармы с тем же вопросом: не приехал ли сержант Манфред?
        Фон Флюген даже побурчал немного о том, что гоняют его напрасно, мол, и полутора часов не прошло, как он вернулся с ответом. Но барон был неумолим: езжайте!
        Пока он обедал, молодой оруженосец вернулся и повторил: сержант Манфред ещё с задания не вернулся. После чего и хорошее вино генералу разонравилось. Он позвал лакея и рассчитался.
        А в казармах всё было спокойно, обычная гарнизонная жизнь. Безделье и обжорство. Конечно, будь город его, он бы давно разогнал солдат по караулам, на заготовку дров, на правку стен и рвов, но кто же ему позволил бы тут командовать? Посему солдаты были рады лениться и обжираться за неплохое жалование, находясь, по сути, на зимних квартирах. Волков же, поговорив немного с Брюнхвальдом и заглянув в карту, которую Дорфус почти уже закончил, сел за один из свободных столов, всем своим видом показывая, что сейчас он ни с кем общаться не намерен. Но просидел он так недолго: едва ему один из кашеваров принёс кружку с пивом, как тут же пришёл дежурный офицер и сообщил, что его желает видеть какой-то человек. Если бы то был сержант-кавалерист…
        - Что за человек? Горожанин? Мальчишка? - уточнил генерал.
        - Нет, господин генерал, мужик из ближайшего села, - отвечал ему офицер. - Но спрашивает только вас.
        - Мужик? И только меня? - удивился барон. - Хорошо, зовите.
        К нему привели человека, который и вправду не походил на местного бюргера. Немолодой крестьянин поклонился ему низко и спросил сразу:
        - Так вы и есть генерал?
        - Я и есть, а что тебе угодно, друг мой? - ласково спросил Волков.
        А мужик ему и отвечает:
        - Человек, что меня к вам прислал, сказал, что вы мне полталера дадите.
        - С чего бы мне тебе давать полталера? - усмехнулся барон.
        Но мужик настаивал:
        - А человек, что меня просил вас найти, сказал, что дадите. Говорил: обязательно даст.
        - И что же это за человек тебя просил? - теперь Волков начинает понимать, что это всё неспроста. Он становится серьёзным и угадывает.
        - А того человека зовут Манфред, он из солдатиков ваших.
        Ну, тут уже рука генерала сама потянулась к кошелю, он находит нужную монету и протягивает её мужику, а тот с поклоном берёт и говорит, чуть улыбаясь своему счастью:
        - Благодарствуйте!
        - Говори, - сразу требует барон. - Что тебе велел передать этот мой солдатик Манфред?
        Глава 8
        - Да не шибко много велел он передать. Сказал, что стоит у ворот, а городские его внутрь не пускают.
        - Как так? - удивлённо спросил барон. Он не нашёл ничего другого, что можно было бы спросить в этой ситуации.
        Вопрос был, конечно, глупым. Только от растерянности Волков мог задать его. На что мужичок просто развёл руки: как, как? Вот так, не пускают - и вся недолга. А тут ещё и Брюнхвальд подошёл вместе с капитаном Лаубе, встали рядом, стоят и интересуются молча: что тут происходит? Но Волков ни на кого внимания не обращает, он поднимается с лавки и спрашивает у мужика:
        - Так у каких ворот тебя встретил мой человек?
        - У Глевенских, - отвечает тот.
        - У каких? - не понимает генерал.
        - Что ведут на Глевен, то есть у восходных.
        Теперь Волкову всё ясно.
        - Пойдёшь со мной, - говорит он крестьянину.
        А тот изумляется:
        - Добрый господин, да как же… Мне нельзя… У меня тут телега, вон, у забора вашего стоит. Я свинину привёз торговать.
        - За телегой твоей присмотрят, не бойся, всё будет цело, - обещает генерал. - И ещё денег получишь.
        Вот тут крестьянин соглашается. А Волков берёт с собой два десятка людей и, разъяснив ситуацию в двух словах Карлу, оставляет казармы на него, сам же торопится к Глевенским восточным воротам. Волков, пока ехал, мучительно решал, что ему делать в этой ситуации.
        «Вот ублюдки, - думал барон о горожанах, проезжая по грязным и сырым улицам города. - Они делают всё, чтобы спровоцировать свару и довести её до крови». У него складывалось впечатление, что всем тут управляет крепкая рука с холодной головой. И голова сия его не очень-то привечает.
        Перед каждыми воротами, коли город строился по правилам, была небольшая площадь, чтобы при въезде и выезде из города телеги не создавали заторов, не загромождали и без того узких улиц, пока стража и городские сборщики пошлин осматривали товары и взымали с мужичков положенную деньгу.
        И когда запыхавшийся крестьянин привёл барона и его людей на такую площадь перед воротами, тому сразу бросилось в глаза, что на ней, помимо телег и обычной стражи, четыре десятка вооружённых людей в неплохом доспехе, а ещё… четыре офицера. Они стояли особняком и о чём-то переговаривались. Все в дорогих кирасах и шлемах, в плащах с мехом и при офицерских шарфах. У барона не было никаких сомнений, что его тут ждали. Как только он и его люди появились у ворот, как военные зашевелились, а офицеры, прекратив беседу, все стали смотреть в его сторону. Бюргеры знали, что он сюда приедет. Как он об этом не подумал? Ведь здесь, у ворот, так легко было устроить ему засаду, достаточно теперь просто перегородить улицу, по которой он сюда приехал. «Не посмеют! - подумал генерал. - Не посмеют они напасть на представителя герцога». А сам тем временем уже оглядывался, прикидывал, что делать, если его решат тут убить.
        В общем, в складывающейся ситуации главное было - не тянуть время и разрешить вопрос быстро, и он приказал:
        - Хенрик и фон Флюгер, со мной, Майнц, прикажи остальным спешиться.
        Среди его охраны народ был отборный, почти все сержанты, и семеро были из мушкетёров, так что лучше им быть пешими, хотя, конечно, это их не спасло бы: в отличие от присутствующих здесь городских солдат, у людей Волкова древкового оружия не было. Сам же он поехал к офицерам, что стояли у стены. Его немного успокаивало то, что офицеры ведут себя весьма непринуждённо и находятся отдельно от своих солдат. Люди, которые собираются драться и убивать, так благодушно вести себя вряд ли смогут. Он приблизился к ним и, чтобы не показаться высокомерным, слез с коня и, кинув поводья фон Флюгену, подошёл к офицерам и поклонился им учтиво. Они ему тоже кланялись, но поклоны их были коротки, скорее смахивали ни кивки. При этом они улыбались с эдакой ехидцей, словно спрашивали: чего это ты прибежал? Хотя сами прекрасно знали ответ на этот вопрос. Но уже это их поведение чуть успокоило барона, они собрались купаться в заносчивой спеси, но, судя по всему, не собирались нападать. Одного из офицеров Волков узнал, это он приходил к нему на пир и был там рьян, дерзок и отказывался садиться за стол, несмотря на все
приглашения генерала. Это был тот молодой офицер, что был подпоясан красно-жёлтым шарфом, он и сейчас был в нём.
        - Добрый день, господа, - вежливо начал генерал. И тому офицеру в шарфе поклонился как знакомцу отдельно. - Добрый день.
        - Что вам угодно, генерал? - сухо и почти холодно спросил один из офицеров, видимо, старший из них.
        - Случилось дело, коего в добрых отношениях союзников быть не должно, - начал Волков. - Люди мои вышли за ворота города, и теперь их обратно не впускают.
        - Вот как, неужели? - притворно и с насмешкою удивился офицер. И на лицах его товарищей также было заметно ехидство.
        - И я полагаю, что это никчёмная случайность, и посему она скоро разрешится с благоприятностью для всех, - не замечая их невежливого поведения, продолжал генерал. - Думаю, что офицер, распорядившийся их не впускать, не знал, что это мои люди. Люди Его Высочества курфюрста и герцога Ребенрее.
        - Офицер, распорядившийся их не впускать, прекрасно знал, кто они, - продолжал тот же человек, которого Волков полагал старшим из них.
        - Ах вот как? - барон сделал вид, что удивлён. А потом и добавил, всё уже понимая: - Рискну предположить, что это вы и есть тот офицер?
        - Да, это я и есть, - всё так же холодно отвечал ему человек.
        Волков всего на секунду задумался, чтобы вспомнить происходивший в таверне разговор с разжалованным ротмистром Кохнером, где тот упоминал имя некоего капитана…
        - А имя ваше, наверное… ван Куттен?
        - Да, это моё имя, - отвечал офицер. И добавил с заметным вызовом: - И ваших людей впускать в город запретил я, - как бы подразумевая сказанным: ну и что ты теперь сделаешь?
        - Но это какая-то ошибка, - Волков даже развёл руками, он изображал удивление.
        - Ошибкой было пускать вас сюда, - заметил один из стоявших за ван Куттеном офицеров.
        - Странно, - всё ещё удивлялся генерал. - Странно слышать такое от союзников.
        - Вы союзники? А зачем ваши солдаты рыскают по округе? Чего они вынюхивают? - весьма грубо интересовался тот городской молодец, который носил шарф цветов Левенбахов.
        - Они осматривали земли, что принадлежат герцогу Ребенрее или его вассалам. Почему же людям герцога нельзя оглядеть земли своего господина?
        Сам генерал при этом посмотрел на молодого офицера с красно-жёлтым шарфом на поясе с дружелюбным недоумением.
        - Союзники не проникают в дом хитростью, как воры, - дерзко выговорил ему на это приспешник Левенбахов.
        - То есть вы не впустите моих людей в город? - уточнил генерал, уже прекрасно понимая, что ни уговорами, ни даже деньгами, этот вопрос решить не удастся. А на случай применения силы они как раз и нагнали сюда народа в доспехах. Будь у него возможность, представься ему такой случай, так всех этих офицеров во главе с ван Куттеном он… ну, к примеру, велел бы утопить в ближайшем колодце, а дурака, кичащегося своим красно-жёлтым шарфом, так вообще приказал бы повесить, как вора, на этом шарфе, но сейчас, к сожалению, ему нужно было терпеть и их заносчивый тон, и их злобные выпады. Да, терпеть…
        И посему он со всем возможным дружелюбием произнёс:
        - Ну что ж, впускать кого-то в город - это ваше исконное право, на которое герб Ребенрее и тем более я, барон Рабенбург, покуситься не смеем, но я прошу вас об одном, господа: я прошу пропустить сюда моего сержанта, чтобы я мог отдать ему распоряжения перед тем, как он отправится в Вильбург. Я был бы вам очень признателен.
        - Можете выйти за ворота и там поболтать со своим сержантом, - остроумно и с улыбочкой предложил ему молодой офицер в красно-жёлтым шарфе.
        - О, нет-нет, - засмеялся генерал, - этот трюк со мною не пройдёт, вы потом так же меня не впустите, - и тут он снова обращается к ван Куттену: - Господин капитан, разрешите моему сержанту войти в город, я просто передам ему денег на дорогу и пару наставлений. Обещаю: через пять минут он навсегда покинет ваш гостеприимный городок.
        - Нечего ему тут делать, - снова влез в разговор молодой офицер. Но это и спасло дело. Ван Куттен недовольно на него обернулся, глянул зло, чтобы приструнить дурня, который подрывал его авторитет, а потом, с пафосом человека, вышедшего из горожан и теперь наделённого властью, произнёс:
        - Пусть войдёт ваш сержант, - и чтобы, наверное, ещё больше унизить барона, добавил: - Только пусть пешком идёт, коня за воротами оставит.
        - Да, конечно, конечно, - кивал генерал. Он согласен был на любые условия, лишь бы поговорить с сержантом. И, обернувшись к оруженосцу, распорядился:
        - Фон Флюген, пусть тот мужик, что принёс от сержанта Манфреда весть, идёт за стену, найдёт сержанта и скажет ему, что его одного сюда впустят, только без коня, и пусть поторопится.
        - Ещё раз, господин генерал, я не всё понял, - произнёс запутавшийся оруженосец.
        - Болван, - раздосадованно произнёс генерал и пошёл к мужику сам. И сам ему всё объяснил. Мужик был не рад тому, что его, простого человека, втягивают в такие непонятные и опасные дела, но теперь-то противиться было поздно. Что ж делать - пошёл. И вскоре в проёме ворот появился сержант.
        Кавалериста в его кавалерийских, тяжёлых и неудобных для ходьбы сапогах, всегда можно узнать по походке. Так и проковылял он мимо стражи, чуть раскачиваясь, а по лицу было видно, что зол, смотрел на местных офицеров и стражников волком, едва не плевался в них. Подойдя к генералу, даже не поприветствовав его, начал:
        - Задирали нас на входе, пузаны проклятые, одного из моих людей в лицо древком алебарды ударили. Обзывались всяко. Холуями герцога и прочими дурными словами.
        - Да, знаю, как они умеют, на это они мастера, - отвечал ему Волков и, понимая, что на него смотрит не один десяток глаз, вид имел благодушный, едва не улыбался.
        - Думал уже, если не пустят, пожгу им посады вокруг города, - продолжал сержант.
        - Тише ты, тише, - уже шипел на него сквозь зубы барон; хоть и мысль эта пришлась ему по душе, но допустить подобного он, конечно, не мог. - Ты лучше расскажи, что видел за рекой? Нашёл что-нибудь, за чем я тебя посылал?
        - Нашёл, нашёл, - тихо говорил Манфред, он перешёл почти на шёпот. - В десяти верстах от реки ровно на север есть деревня Тифоли, так вот там я этот обоз и нашёл.
        - Обоз? Что за обоз?
        - Обозик-то непростой, шесть двуконных тридцатипудовых телег с поклажей, все тяжёлые, все покрыты рогожей, при телегах только возницы да один мужичок.
        - Купец?
        - Какой там! Офицерика от купчишки отличить много ума не нужно, даже ежели человек в простом платье. И при железе он был, и сидел на коне ловко, да и конь у него не купеческий. Офицерик или сержант.
        - А что везли, не поглядел?
        - Ну, приподнял мой человечек рогожку на одной телеге, заглянул туда, значит.
        - Бочки?
        - Бочки, господин генерал. Трёхвёдерные. Как положено, шесть бочек на телегу. И офицерик, что при обозе был, обозлился, подскакал да начал орать: дескать, чего вам тут нужно, чего лазите?
        Шесть бочек на телегу. Расчёты поклажи на один воз, который вмещал в себя тридцать пудов, знал любой офицер. И даже корпорал, который отвечает за добро своей корпорации. Чтобы не ломать осей и не надрывать лошадей по плохим зимним дорогам, в телегу надобно было ставить не больше шести трёхвёдерных бочек, если везёшь в них свинцовые пули, например.
        - Думаешь, везли пули? - размышлял генерал.
        - Ну, либо пули, либо картечь, либо ядра, - предполагал сержант, - уж точно не пиво.
        - А может, кто гвозди какие вёз, - высказал мысль генерал, на что солдат Манфред только развёл руками.
        Но всё это было, конечно, ерундой. Вряд ли кто бочки с гвоздями стал бы укрывать от людских глаз рогожей, чего их, гвозди, прятать-то? Какая в них тайна?
        - А офицерик, говоришь, обозлился? - задумчиво спросил барон.
        - Ага, аж покраснел, не побоялся, что нас шестеро, налетел, начал орать, - рассказывал сержант.
        Вот тебе и сказки купчишек про порох. Теперь у Волкова не было сомнений, что горожане ждут ван дер Пильса, ждут, пузатые, готовят ему склады. И прийти он должен раньше, чем цу Коппенхаузен соберёт войска и доберётся до города. Придёт по весне, по бездорожью, а чтобы не тащить по грязи с собой обоз, он либо сам, либо через горожан собирает себе магазины в местных деревнях. Придёт с малым обозом, а у него уже всё тут приготовлено. «Не удивлюсь, что где-то за рекой и пушки припрятаны». А посему Иероним Фолькоф, Рыцарь Божий, господин Эшбахта, барон фон Рабенбург с его людишками был горожанам костью в горле, которую надобно будет вытащить. Когда? Да как только появятся на горизонте знамёна проклятых еретиков. Ну, будь Волков на месте горожан, он именно так и сделал бы.
        - Слушай меня, сержант, - начал он, залезая в кошель за деньгами, - в город тебя всё равно не пустят, поэтому езжай в Вильбург, и побыстрее, а герцогу и барону Виттернауфу расскажешь всё, что видел, и добавишь от меня вот ещё что…
        Глава 9
        Он поклонился городским офицерам со всей доступной для него куртуазностью и всё с той же благожелательной улыбкой, чтобы они и не подумали, что этот разговор с сержантом вынудил генерала принять решение. Волкову было уже понятно, что в городе до мая, до прихода главных сил, он не досидит. И в лучшем случае придётся ему с боем прорываться к воротам, а в худшем… Его попытаются убить до того, как он доберётся до своих людей, не дав ему с ними объединиться. Отсекут голову от рук. Просто приведут сотню людей ночью, обложат его дом на улице Жаворонков со всех сторон и подожгут. И не позволят кому-то из его телохранителей или оруженосцев пробиться в казармы. Потом, возможно, людям герцога и повезет, и Карл Брюнхвальд выведет отряд из города, но Волкову будет уже всё равно. Его к тому времени будет волновать суд Божий, а не судьба его людей. Но и забраться в казарму под защиту своих пик и мушкетов он сейчас не мог. Как только он так поступил бы, горожане поняли бы, что ему что-то стало известно либо он к чему-то готовится. Иначе чего генералу прятаться? Тем более, ему нужна была некоторая оперативная
свобода, так как он уже решил действовать, а из казарм не много науправляешь тайными делами. В общем, решение было принято, и он весьма бодро поскакал домой, чтобы понять, что у него есть для задуманного.
        Ах, если бы знать всё наперёд… Волков уселся у ларца, в котором хранил свои деньги, да и полковые тоже. Два отделения - одно небольшое для золота и одно большое для серебра. Ему и считать было не обязательно, он приблизительно знал, сколько у него осталось после того, как он дал денег Брунхильде и выдал Сычу. Он и не считал, просто открыл ларь и сидел перед ним, прикидывая свои расходы, и время от времени запуская в монеты руку, чтобы почувствовать тяжесть денег. Две тысячи талеров и шесть сотен солдат - вот всё, что у него было. Ну, если не считать пройдоху Сыча. Да, но Сыч-то у него был, и в сложившейся ситуации барон возлагал на него большие надежды. Теперь, после того как он решился, его одолевал зуд деятельности. Он хотел побыстрее увидать Фрица Ламме. Но ещё не стемнело, а посему нужно было ждать. А сидеть просто так у открытого ларца не хотелось, и он, захлопнув крышку и провернув ключ в замке, позвонил в колокольчик.
        - Что угодно, господин? - тут же появился в дверях покоев Томас.
        - Господин Брюнхвальд не появился ещё?
        - Нет, господин.
        - Ну тогда зови Хенрика.
        Когда Хенрик пришёл, барон распорядился:
        - Друг мой, езжайте и найдите мне Вайзингера, скажите, что желаю его видеть сегодня. Пусть ждёт меня в казармах, как стемнеет.
        - Да, генерал, - отвечал ему оруженосец.
        - Скажите, чтобы когда шёл - смотрел, не следят ли за ним.
        - Хорошо.
        - Хенрик, - остановил его Волков, когда тот уже уходил.
        - Да, генерал.
        - Сами тоже оглядывайтесь, могут и за вами следить.
        - За мной не уследят, господин генерал, - заверил его оруженосец.
        После того как Хенрик ушёл, генерал снова отпер свой ларец и снова запустил пальцы в монеты. Серебро. Золото. Деньги - верные друзья, которые должны были ему помочь. Он ждал вечера, видел, как уже темнеет за окном, и, пока не стало совсем темно, хоть и не был ещё голоден, просил себе ужин.

* * *
        Наверное, первый раз за все годы знакомства он видел Фрица Ламме таким чистым и выбритым. Тот был в чистой рубахе, такой белой, что, глядя на неё, не хотелось называть её обладателя Сычом. Только Фридрихом Ламме. Никак иначе.
        - А вот ещё берет, - говорил Сыч, отойдя к кровати и показывая господину хоть и немного старомодный, но вполне себе приличный головной убор с белым пером цапли на серебряной заколке.
        - А шубу? - спросил генерал. - Купил?
        Тут Сыч покачал головой и гневно произнёс:
        - Тут их не укупишь! Сволочи! Один сквалыга просил за простую лисью, такую короткую, что зад не прикрывает, девяносто талеров. И ведь не уступил, подлец, ни монеты, я подумал-подумал, и решил, что обойдусь пурпуэном, - он берёт с кровати и показывает генералу новую одежду. Волков даже усмехается, услышав от Сыча неместное и изысканное название одежды. Фриц Ламме очень старался, выговаривая этакое словцо.
        - Пурпуэн? Это тебе так продавец его назвал?
        - Ага, - кивает Сыч. - А что? Кажется, неплохая одёжка.
        - Думаю, он с тебя за это словцо пару лишних талеров содрал, - разумно предположил барон.
        - Я ж говорю, они тут все сволочи, - сразу отозвался его помощник, впрочем, он не очень расстраивался: платил-то за одежду хозяин, а он богач, известный на всё графство Мален.
        Волков же повнимательней рассмотрел одежду. Вообще-то это был обыкновенный дублет, но сшитый хорошо, а недешёвый его зелёный атлас неплохо сочетался с опушкой чёрного меха и тонкой вышивкой на груди.
        - Он на тебе хоть застегнётся? - спрашивает генерал. - Ты же отрастил себе брюхо, на семейной-то стряпне.
        - Всё застёгивается, - заверил его Ламме, - я проверял. Мерил.
        - А ну-ка надень всё, что купил, - требует Волков.
        - И обувку? - уточняет Сыч.
        - И обувку, - кивает генерал.
        Пока Фриц Ламме одевался, Волков попивая вино, молча смотрел на него. А Сыч, напялив на себя всю свою новую одежду, расцветает - видно, представляет, как в таком виде вернётся к молодой жене. Наконец, застегнув почти все пуговицы на дублете, разводит руки - смотрите на меня, экселенц, вот я каков, - и тут же корчит гримасу:
        - Ботинки жмут мальца, ну это ничего - растопчу. Пару дней потопаю, и всё будет нормально. Уж больно крепка кожа, но как растопчу, так сноса не будет.
        - Это хорошо, что ты не бываешь при дворе курфюрста, - меланхолично замечает господин.
        - Это почему ещё? - удивляется Ламме. Ему кажется, что в таком виде он сошёл бы на приёме у герцога за своего. Да нет, Фриц был уверен в этом.
        - Тебя бы убили, - уверенно говорит барон.
        - Убили? За что это? - ещё больше удивляется Фриц Ламме.
        - За несуразность, - без малейшего намёка на веселость говорит барон и поясняет свою мысль: - Как ты только умудрился так подобрать свои вещи, что ни одна к другой не подходит? Ни цветом, ни фасоном. Ты специально так их подбирал? Зачем ты вообще купил оранжевые чулки?
        - Так все богатеи носят такие, - пояснил Сыч.
        - Такие носят только сумасшедшие ландскнехты и прыщавые юнцы, мечтающие о нестарой ещё вдове. Ты бы ещё разноцветные купил, - нравоучительно объяснял своему человеку барон.
        - Что, совсем плохо? - Сыч даже, судя по всему, немного расстроился. Он-то надеялся, что будет выглядеть не хуже, чем сам барон, и тот его похвалит.
        - Нет, не плохо, - Волков махнул рукой. - Пойдёт. Ты из захолустья, купчишка из Фринланда. Так что…
        Да в общем, всё было нормально, просто человек, видно, из мужичков поднялся, ну, к примеру, не в городе вырос, а деньжатами обзавёлся. Вот таков получился. Ничего. Так даже правдоподобнее.
        - Ну что, экселенц, пойдёт? - уточнил Ламме.
        - Пойдёт, - согласился генерал, - но во дворце в таком виде, в этих чулках, тебе лучше не появляться.
        - Не пустят? - интересуется Ламме.
        - Пустят, но по дворцу ходит всякий мерзкий люд, бездельники, миньоны герцога, они ничем себя занять не могут и цепляются ко всякому от скуки, а кто, не дай Бог, огрызнётся, так тянут на поединок.
        - И что же, и меня цеплять будут? - улыбается Фриц.
        - Да уж твои-то чулки не пропустят, - заверил его барон.
        - Ну и к хренам тогда этот дворец, - весело говорит Ламме и начинает расстёгивать дублет. - Ноги моей там не будет.
        - Очень мудрое решение, - со вздохом произносит генерал и наклоняется от стула вправо. А там, на полу, давно, ещё с его прихода, лежит крепкий холщовый мешок. Он берёт его, не без труда поднимает и кладёт на стол.
        - Та-ак, - тянет Фриц Ламме, глядит на мешок и садится напротив барона. Он улыбается нехорошей улыбкой. - Думается мне, экселенц, вы всё-таки решились на моё дело.
        - Сам бы я, может, и не решился бы, не поспособствуй к этому горожане, - отвечает барон. - В общем, выхода у меня другого нет. Вот только дело мы сделаем не по-твоему, то уж слишком грубо будет, издали видно, что шито оно белыми нитями, а сделаем его по-моему. Иначе нас сразу раскусят, тут тоже не дураки живут. Народец здешний - купечество, негодяи хитрые и расчётливые. Их просто так не проведёшь.
        - Ну и как же мы его начнём? - спрашивает Фриц Ламме.
        Барон немного подумал, а потом и говорит:
        - Ты - Фриц Ламме, разбогатевший купчишка из Фринланда, приехал сюда в поисках торговых связей и товарищей.
        - Ну так я всем так и говорю, - соглашается Ламме.
        - Кстати, - вспоминает Волков, - а как ты местному люду представляешься? Надеюсь, не Фрицем Ламме?
        - Нет, конечно, - отвечает Сыч, - я-то стараюсь не сильно имя своё рассказывать, но когда нужно с кем-то посидеть, поговорить, связями обзавестись, как вы и приказывали, экселенц, уж тогда и называюсь.
        - А как называешься? - уточняет господин.
        - Фердинандом, - отвечает ему помощник.
        - Фердинандом? - переспрашивает Волков, а сам хмурится, как будто не понимает чего-то или не расслышал сказанного.
        - Ага, - Фриц Ламме улыбается. Ему явно нравится его выдуманное имя. - Фердинанд Константин.
        Но барон осаживает его резко:
        - Дурак ты, Фердинанд Константин. Отчего ты себя ещё Карлом Оттоном не окрестил?
        - Ну уж это… - отвечает Фриц Ламме и разводит руками: это уж чересчур.
        Волков закрывает глаза, начинает тереть их рукой и приговаривать:
        - Ох и дурак, ох и дурак, - наконец он смотрит на своего помощника и спрашивает: - Ты хоть в зеркало на себя смотришь иногда?
        - Смотрю, а что? - в ответ спрашивает Ламме.
        - Чаще смотри! - злится Волков. - Чтобы понимать, где ты, а где Фердинанд Константин.
        - А чего? - удивляется Сыч. - Чего?
        - Ты мог быть Ёганом Лемке или Гансом Шлиманом, или, к примеру, Дитрихом Фишером, или кем угодно… Ну а какой из тебя Фердинанд Константин? - и тут генерал неожиданно вспоминает и с некоторой долей тревоги спрашивает: - А фамилию какую ты себе выбрал, Фердинанд Константин? Уж не Габенберг, надеюсь?
        - Зальцер, - нехотя бурчит Фриц Ламме.
        - Зальцер, - генерал вздыхает облегчённо. - Слава Богу, что не Левенбах или не цу Коппенхаузен.
        - Ну, так получилось, - тоже вздыхает Сыч. Он, кажется, и сам теперь понимает, что это имечко ему не очень-то подходит. А уж для будущего дела и тем более. И оба они осознают, что теперь уже ничего не исправить. Придётся ему и дальше быть Фердинандом Константином Зальцером.
        - Как? - не понимает Волков. - Фриц, я же тебя за умного полагал. Как у тебя «так получилось?».
        - Ну, я когда к хозяйке пришёл, комнату снимать… А она вдова… И ничего себе такая. Ну вот…
        - Что?
        - Она спросила: как вас величать? Я и сказал. Ну а что делать было? Не настоящее же говорить? А чего оно вам… То есть, чего это имя вам так не пришлось? - не понимает Фриц Ламме.
        - А то, болван, что это имя твоё будут горланить глашатаи у всех больших церквей и рынков, и вообще по всему городу.
        - Это ещё зачем? - искренне удивился Сыч. Он-то думал, что дело у него будет, может, и кровавое, но тихое и тайное.
        - Потому что ты, Фердинанд Константин Зальцер из Фринланда, устраиваешь в фехтшуле «Непорочной девы» турнир мечников и других бойцов.
        - Турнир? Я? - Сыч, кажется, даже немного испугался.
        - Ты, Фердинанд Константин, ты, - твёрдо произнёс генерал и подтолкнул к нему поближе тяжеленный мешок с серебром. - Тут шесть сотен для тебя на проведение турнира.
        - Турнир? - Фриц Ламме всё еще не верил, что это происходит с ним. - Какой ещё турнир?
        - Обычный турнир, - уже чуть успокоившись, говорил Волков. - Ты, что, никогда не бывал на турнирах?
        - Да пропади они пропадом, - сразу ответил Сыч, - прыгают, бьются, дурни, а всё чтобы бабам понравиться. Машут там своими железяками, пыжатся… - он весело трясёт головой и ухмыляется. - Аж смешно, ей Богу!
        - И что же, ты никогда не хотел владеть мечом? - удивился барон.
        - Эх, экселенц, - ухмыляется многомудрый Фриц Ламме, - мечи - это для вас, для благородных, а с меня кистенька да ножичка хватит, да удавочки, лишь бы ночка была потемнее, да улочка потише. А уж если ночью меня такой вот господинчик с мечом встретит, то и выхватить его не успеет. В этом вы уж не сомневайтесь. А белым днём так я к такому храбрецу и близко не подойду, авось не дурак.
        Глава 10
        Тут Волков и не нашёлся, что ему и ответить, он-то, зная Сыча давно, как раз не сомневался, что случись такая встреча - и живым выйдет из схватки именно этот крепкий и ловкий, хоть неказистый на вид человек, а вовсе не боец, обученный бою честным оружием.
        Тем не менее барон продолжил:
        - В общем, устроишь турнир.
        - Устроить-то устрою, раз надобно, но ведь у меня могут и спросить, на кой чёрт я это затеваю, - резонно заметил Ламме.
        - Так все делают. И гильдии оплачивают турниры, и отдельные купцы, чтобы поднять свой авторитет в городе, чтобы показать себя достойным, небедным партнёром в будущих сделках. Оплата городского пира или турниров - лучший способ для приезжего купчишки показать себя, - объяснял ему Волков, удивляясь, что Ламме этого не знает.
        - Так про то я слыхал, то мне понятно, - говорит Сыч, чуть сомневаясь. - Но ведь дело сие денег стоит больших. Выгорит ли то, что вы замышляете?
        Волков секунду молчит; в его голове план уже сложился, и он думает, как бы довести его до Сыча. Наконец он начинает:
        - Большие гильдии, банки или богатые коммуны содержат на свои средства чемпионов, первых бойцов в фехтовальных школах, а иной раз и целые школы. Это, во-первых, престиж, а во-вторых, всякий купчишка или меняла желает, чтобы при нём были умелые головорезы. Нобили городские, они всегда приходят посмотреть на своих чемпионов, когда те выступают в поединках. На таких турнирах приезжие купцы знакомятся с местными, это ещё и знак, что приезжий - человек не нищий. И твоя задача - устроить такой турнир, и главное… - тут барон снова задумался.
        - Ну, что? - торопит его Сыч. - Какая моя задача?
        - Твоя задача - устроить свару между бойцами двух школ. Как говорили пращуры, «инцидентис».
        - Двух школ? Вы же вроде сказали, что турнир надобно провести в одной школе, этой… «Непорочной девы», - не понимал Сыч.
        - Да, именно так, но турнир должен быть открытый, в котором дозволено будет принимать участие всем.
        - А, теперь понял, - кивал Ламме.
        - А чтобы нам быть уверенными в том, что еретики из фехтшуле «Арсенал» придут участвовать, мне придётся раскошелиться, - продолжал свою мысль барон. - И посему за победу в первой дисциплине - меч и кинжал - ты назначишь в приз золотой кубок.
        - Ишь ты, не жирно ли? - восхитился его помощник.
        - Жирно, конечно, дорого, да делать нечего, - вздыхал Волков. - Ещё назначишь призы второму, третьему и четвёртому бойцам. А ещё призы по сто талеров в дисциплинах меча и баклера, молота и алебарды. Узнаешь про аренду зала… Такие турниры идут, как правило, два дня; нужно будет арендовать зал, а для почётных гостей придётся купить вина хорошего, сыров, сладостей и прочего. Привезти туда мебель для них же. Кресла, столы.
        - Это же какая прорва денег надобна! - сокрушённо качал головой Фриц Ламме.
        - Прорва, - соглашался барон. - Хорошо, если в тысячу уложимся.
        - Моя-то затея куда дешевле была, - продолжал Сыч.
        - Верно, только очень уж груба она; пойми ты, палкой, ножом и пятьюдесятью монетами нам здесь не обойтись, непросты тут людишки, непросты… Нас сразу горожане раскусят и выпрут из города с боем, да ещё герцогу на меня нажалуются, меня же выставят виновным. Так что пойдём путём длинным и дорогим, но зато похожим на правду.
        - Ну, как знаете, только денег мне ваших очень жалко.
        - А мне ещё жальче, - сказал генерал и продолжил: - Поедешь на Собачью улицу - кстати, купи себе мула или мерина… Негоже тебе, богатому купцу, пешком ходить.
        - Эх, я коня хочу, - мечтательно произнёс Сыч, - у меня же в Эшбахте конь. Ну, вы и сами видали.
        - Слышишь, ты… Фердинанд Константин, - вспомнил генерал. - купчишки на конях не ездят. Так что мул или мерин, да и тот чтобы небольшой.
        - Понял, понял… - заверил его Ламме.
        - Так вот, поедешь на Собачью улицу и найдёшь лавку Хольца - он торгует посудой и украшениями - и купишь у него главный приз.
        - Ага, и что? Там у него есть кубок? - догадался Сыч.
        - Точно, - говорит Волков, - купи тот кубок, но торгуйся с ним за каждый талер. Купишь, так езжай в фехтшуле. Узнаешь, кто там старший, и скажешь, что желаешь устроить турнир.
        - А вдруг откажут? - сомневается Ламме. - Скажут, не надобно нам такого, ступай с Богом.
        - Эх, Сыч, иногда кажешься таким умным, а иной раз дурак дураком! - Волков смотрит на него с упреком. - Это всё равно как если ты к мельнику привёз зерно и попросил его смолоть, а тот ответил, мол, не надобно мне, ступай с Богом. Нет, не должны тебе отказать, каждой такой фехтшуле нужны ученики: и хорошие, и плохие. Они же туда деньги приносят, чем известнее школа, тем больше учеников в ней, а что школе приносит известность?
        - Турниры, что ли? - догадался Фриц Ламме.
        - Турниры, конечно. Придёшь, так тебе там ещё и порадуются, что ты им денег принёс. И учителя, и ученики, и хозяева. Все деньгам будут рады. Так что договаривайся на ближайшую субботу; как договоришься, езжай и найди городских герольдов. С ними тоже не скупись, пусть до самой субботы на весь город раструбят, особенно пусть упирают на большие призовые. Чашу золотую у тебя заберут и выставят в школе на обозрение как главный приз. Пусть людишки в школу ходят и смотрят.
        Сыч кивал головой: дескать, да, да, всё понял. Но вид у него был немного испуганный - или обескураженный, видно, не готов он был к такой задаче. И Волков, видя это, ему говорил:
        - Ну, Фриц Ламме, чего ты? Ты же за реку к горцам ходил, не боялся; чего сейчас лицом бледен?
        - Ну, к горцам… Там всё проще было. А тут чаши, герольды, фехтшуле разные, всё непонятно, всё впервой.
        - Всё это ерунда, купчишки не умнее тебя будут, а за такое берутся без сомнения. Устраивают и городские фехтовальные турниры, и даже большие турниры рыцарские, на которых не брезгуют бывать знатные рыцари и даже князья. Чего тебе бояться, ну… чего?
        - Ох, - вздыхает Сыч. - Даже и не знаю…
        - Вот и не думай лишнего, просто делай. Главное не забудь.
        - А что главное? - Ламме стал внимателен.
        - Главное - когда почувствуешь, что народец уже готов твои денежки заполучить, скажи, что желаешь, чтобы судьи все были веры истинной.
        - То есть чтобы среди судей не было еретиков? - уточнил Сыч.
        - Именно; скажи, что не очень доверяешь лютеранам - но только не вздумай их хаять, - Волков сделал на этом ударение. - Без злобы и без лая, просто ты не уверен, что лютеране могут быть честны.
        - Ага, - помощник всё запоминал. - Значит, на лютеран не злобствовать, но просить, чтобы среди судей их не было, дескать, нечестны они.
        - Да.
        - Так, - Сыч был очень серьёзен. - Ну а что мне делать, с чего начать-то хоть? Куда пойти поначалу?
        - Для начала встань пораньше и купи себе мула, ты же богатый купец, что на прихоти свои может потратить тысячу талеров…
        Но тут Сыч его перебил, не дав договорить:
        - Так, может, всё ж коня?
        - Не вздумай туда на коне ездить. Купцы на конях не ездят. Кони - это расход лишний. А они денежку берегут. Даже богатые. Так что покупай мерина, а лучше мула, как я и говорил.
        - А что же я богатый купец, а без слуг?
        - Всем говори, что все слуги воры, и ты своего последнего две недели как погнал за воровство. Теперь вот нового ищешь, да пока не нашёл, так как город чужой, народа здешнего ты не знаешь, а без рекомендаций брать никого не хочешь, так как опять же все воры вокруг.
        - Вот эдакий вы ловкий, экселенц, - восхитился Фриц Ламме, - вот на всё у вас уже ответ готов, про что ни спроси. Ну ладно, куплю мула с седлом, а дальше что?
        - Потом езжай на Собачью улицу, купи чашу, только торгуйся.
        - Ага, поторгуюсь, а дальше?
        - Дальше с кубком езжай уже по делу. Фехтшуле «Непорочной девы». Зайдёшь, спросишь, кто тут старший, а как ответят тебе, сообщишь, что приезжий купец, имя своё прекрасное назовёшь и скажешь, что желаешь провести турнир.
        - И всё?
        Волков поднялся со стула.
        - И всё, дальше тебя как рекой понесёт. Как уговоришься с мастерами в школе, так иди к герольдам, заплати им, чтобы оповестили город про твой турнир. Вот и всё… Дел-то…
        - Уж так не говорите… - всё ещё волновался Фриц Ламме.
        - Ладно, пора мне, - барон похлопал по мешку с серебром, - деньги с собой бери, тут не оставляй, как разойдутся, я еще занесу.
        - Экселенц? - Сыч вытаращил на него глаза. - Вы, что, уходите уже?
        - Время уже за полночь, а у меня ещё дела. Не до утра же мне у тебя тут сидеть.
        - У меня столько вопросов к вам, экселенц… Дело-то непростое.
        Волков уже не слушал его, но решил всё ещё раз повторить:
        - Не забудь: встанешь пораньше, поедешь купишь себе мула, позавтракаешь и поедешь на нём за чашей, торгуйся за неё как следует, торгаш - знатный сквалыга будет, сразу не уступит; а уже с нею поедешь в школу и там обо всём договоришься. Не бойся, ты же Фердинанд Константин Зальцер, торговец ячменём, лесом и углём из Фринланда, а не какой-нибудь Фриц Ламме из Эшбахта, у тебя всё получится. Главное, не забудь настоять, чтобы все судьи на турнире были истинной веры.
        - Уж попробую не позабыть… - сомневался, вздыхал и крестился Сыч. - Ну, дай-то Бог. Дай-то Бог.
        А Волков сделал то, что делал очень редко - он протянул своему верному помощнику руку:
        - У тебя всё должно получиться, Фриц Ламме. Другого пути у нас просто нет.
        - Да я уже понял, уж постараюсь, - отвечал Сыч, вставая и крепко пожимая руку господина. - А когда теперь встретимся?
        - Завтра же в это время и приеду, жди меня, откроешь сам, чтобы хозяйка меня не видела.

* * *
        Ночь-не ночь, а дела сами себя не сделают. И как всегда: в сытые и спокойные дни сон к нему мог не идти до полуночи, а тут - н А тебе - и навалилась усталость, как раз когда время пришло действовать.
        Приехал в казармы, а там, несмотря на ночь, веселье: прямо в караульной вино рекой, а за главного за большим столом восседал не кто иной, как полковник Игнасио Роха. С ним за столом пьянствовали ещё два ротмистра и один старый сержант Шеторд из Эшбахта, знакомый барону ещё по кампании против горцев. Все были изрядно пьяны и веселились от души. Ну, кроме сержанта, который, как увидал генерала, так сразу стал серьёзным, несмотря на хмель.
        - О, господни генерал, - Роха встал с лавки и едва не повалился на пол, чудом устоял на своей деревяшке. Он радушно распахнул объятья. - Друг мой, давай выпьем, - он тут же обернулся к своим собутыльникам. - Скажу я вам, господа, что господин генерал… ого какой… не дурак выпить! Я его ещё молодым помню! Ох и проворен был наш генерал. Ох и проворен…
        - Что ты несёшь, чёртов пьяница? - разозлился на старого товарища генерал. Он ночь не спал, дела в городе шли к опасному концу, нужно было срочно что-то предпринимать, а эти олухи от ленивой казарменной жизни стали пить по ночам. Странно, что ещё девок не приволокли в расположение. - Что ты тут устроил, старый мерзавец?
        - А что такого? - искренне удивляется полковник.
        - Убирайтесь все отсюда! - рявкнул Волков, он оборачивается к людям, приехавшим с ним. - Хенрик, найдите мне капитана Вилли.
        - Фолькоф, - идиот Роха ещё и усугубляет положение, при всех так нагло фамильярничая с генералом. - Что ты в самом деле взъелся? Ребята сели немного выпить, что тут такого?
        - Уберите его отсюда! - орёт генерал, и пара солдат буквально силой, под руки, уволакивает полковника из караульной, хотя тот всё бубнит и что-то пытается объяснить генералу.
        Волков же садится за стол и смахивает с него на пол объедки, отставляет от себя глиняные стаканы с остатками крепкого вина. Кажется, это портвейн.
        Возвращается Хенрик и докладывает:
        - Капитан Вилли сегодня ночует не в казарме.
        - Вот как? У него, что, так много денег, что он может позволить себе квартиру в этом дорогом городе? - раздраженно спрашивает генерал.
        - Да нет, он завёл себе бабёнку, - отвечает фон Флюген и улыбается. - У неё и спит.
        Хенрик смотрит на юнца с раздражением, кажется, он хочет влепить ему затрещину: не болтай лишнего, дурак!
        Но слова уже сказаны. От злости у генерала перекосило лицо, он смотрит на Хенрика и выговаривает тому:
        - Найдите мне любого трезвого офицера! Немедленно! - и прежде, чем оруженосец ушёл, успевает добавить: - И ещё Вайзингера, он должен был ждать меня тут.
        Но как раз хранителя имущества герцога искать не пришлось.
        - Я здесь, господин генерал, - произнёс тот за спиной у Волкова.
        Хельмут Вайзингер был заспан, а костюм его был помят; видно, в пирушке он не участвовал, а спал где-то рядом и от шума проснулся и пришёл в караулку.
        - А, вы тут? - Волков чуть успокаивается. Показывает хранителю имущества на лавку рядом с собой. - Идите сюда, садитесь.
        - Да, господин генерал, - Вайзингер садится на указанное место. - Спасибо.
        Волков смотрит на него внимательно, а потом вдруг спрашивает:
        - Послушайте, Вайзингер, вы говорили, что у вас тут семья, дети… А у вас тут есть какое-нибудь имущество? Я имею в виду недвижимость.
        Несколько секунд пройдоха не отвечает, думает, что сказать, а генералу его ответ уже и не нужен. Ему всё ясно - если бы ничего не было, хранитель ответил бы сразу: нет я снимаю жильё. Поэтому Волков продолжает:
        - Значит, что-то у вас есть.
        - То в приданое за жену получено, - начинает мяться Вайзингер, - Квартирка в доме на улице святого Андрея. Она маленькая, ютимся.
        После этого у барона укрепляются сомнения, что этот человек верен гербу Ребенрее. Нет, конечно, никаких поводов сомневаться у него не было, был бы хоть один повод - он и разговоров с ним не вёл бы, но это жильё… Теперь генералу не было ясно, какое будущее выберет этот человек - останется ли предан герцогу или надумает жить в городе после того, как тут всё изменится. И тогда Волков произнёс:
        - А вы знаете, что скоро в городе могут произойти перемены?
        - Перемены? - не понял хранитель имущества.
        - Да, - продолжал барон. - Возможно, что город вскоре изменит свою юрисдикцию, - он внимательно глядел на Вайзингера.
        - А, так вы о том, что к городу вскоре придёт ван дер Пильс? - спокойно уточнил тот.
        И это спокойствие очень удивило генерала.
        - Так вы про это тоже слышали?
        - Конечно; об этом на каждом рынке каждая торговка судачит, - теперь удивлялся уже хранитель имущества. - А разве вам ваши шпионы о том не сообщали?
        И генерал не сразу нашёлся, что ответить.
        Глава 11
        А тут как раз вернулся Хенрик с ротмистром арбалетчиков Кальбом; старый вояка ничему не удивился, только спросил:
        - Что прикажете, господин генерал?
        - Дежурному офицеру стало нехорошо, - отвечал ему Волков, - подежурьте, ротмистр, до утра, до прихода полковника Брюнхвальда.
        Ротмистр Кальб только хмыкнул и сказал: «Как прикажете, господин генерал»; и, поняв, что торчать рядом с людьми, которые сели за стол пошептаться, не нужно, пошёл пройтись по казармам, посмотреть, не дымят ли печи или ещё что не приключилось.
        А генерал вернулся к теме, что не в шутку его тревожила:
        - Так, значит, народ говорит, что ван дер Пильс вот-вот придёт?
        - Ждут, ждут, - почти шепчет хранитель имущества. - Ещё с осени, и все очень грустили, когда он не смог дойти до города.
        - То есть с осени, а сейчас… - Волков начал понимать, что Вайзингер и сам толком ничего не знает о происходящем за рекой накоплении оружия, поэтому ничего такого ему не сказал. - Сейчас что говорят - когда придёт еретик? Слышали вы что-нибудь о том?
        - Слышал, слышал, я о том и в Вильбург писал неоднократно, так и писал, что ждут здесь этого ван дер Пильса ещё до Пасхи.
        - Ещё до Пасхи? - чуть удивлённо переспросил генерал. И стало ему очень неприятно от пришедшей в голову мысли.
        «Чёртов пройдоха фон Виттернауф. Даже не соизволил мне о таких ожиданиях сказать. Ни словом не обмолвился, что тут еретика ждут так рано. Почему? Не хотел пугать, что ли? Или не верит в подобный поворот? Или думает, что я удержу враждебный город, набитый еретиками, с шестью сотнями людей, когда под стенами будет стоять войско ещё из пяти тысяч еретиков? А может быть, и вовсе из десяти? - от злости он сжимает губы в нитку. - Что герцог, что его барон… Жулики, пройдохи, вечно хитрят. Иметь с ними дело - всё равно что играть в кости с трактирными мошенниками».
        Хоть и злился он опять на своего сеньора и его ловкого министра, но всё сейчас услышанное, всё понятое ещё больше укрепило его во мнении, что решение принято правильно и что ему нужно было действовать быстрее.
        - Мне нужны эти ваши знакомцы, - после всех неприятных раздумий как-то сразу начал генерал.
        - Знакомцы - это… - Вайзингер не понимал.
        - Ну, эти ваши тачечники и братья Вязаные колпаки. Хочу с ними встретиться. И так, чтобы о том больше никто не ведал.
        И тут, в первый раз за всё время, что Волков знал хранителя имущества, тот заговорил без присущей ему елейности и вкрадчивости. Заговорил с бароном едва ли не как с равным:
        - Если полагаете, что они помогут вам устроить в городе свару, то ошибаетесь, не будут тачечники вам помогать, и Колпаки не будут; я вам говорил, что они недовольны городскими порядками - да, недовольны, но это потому, что у них на всех в сенате всего один сенатор. И их самих ценят не больше, чем золотарей. В остальном у них всё хорошо. Может, рядовым жителям коммуны тут и тяжко жить, и человеку, с утра до вечера таскающему тачку, тоже, но главы гильдий живут неплохо. Очень неплохо, уверяю вас.
        - Но вы же говорили… - генерал снова почувствовал приступ раздражения. Только теперь он смог бы дотянуться до его источника. Авось не герцог и не министр, вот он, тут, перед ним сидит. Только руку протяни. Но руку ему протягивать не пришлось. Вайзингер продолжил:
        - Я знаю, какой человек вам нужен.
        - Знаете?
        - Да, есть у меня один такой знакомец. Как раз такой, какой вам нужен.
        - И кто же это?
        - Я скажу, но сначала вы мне объясните, что вы хотите сделать, - всё так же твёрдо продолжал Вайзингер.
        Но барон лишь усмехнулся ему в ответ и восхищённо потряс головой: да ты обнаглел, братец.
        На что хранитель имущества отреагировал абсолютно спокойно:
        - Понимаю вас, понимаю. Ваше недоверие вполне обосновано, - а после продолжил: - Я в этом городе уже давно, уже женился тут и обзавёлся детьми, но за всё время меня ни разу не пригласили на городской пир, а ведь я представитель герба Ребенрее. Могли бы из уважения к герцогу позвать. Но нет… Меня за глаза называют холуём курфюрста. И мою жену обижают иной раз. Так что, когда вы спросили, имею ли я здесь недвижимость, я сразу сообразил, куда вы клоните. И скажу вам прямо, меня с этим грязным городом ничего не связывает.
        Это было как раз то, что хотел услышать барон, но верить всему он не собирался, и тем более не собирался раскрывать свои планы этому безусловно хитрому человеку. А хитрец тем временем вдруг привстал, взял первый попавшийся стакан, оставшийся на столе после пирушки полковника Рохи, выплеснул из него на пол остатки вина, потом взял кувшин и потряс его - в нём плескалось содержимое. Он налил себе вина в стакан и, с удовольствием отпив, продолжил с усмешкой:
        - Четыре года, четыре года каждый раз по весне эти недоумки из городского совета приходят ко мне и просят заплатить налог на недвижимость. Четыре года я показываю дуракам договор между городом и гербом Ребенрее и посылаю их к чёрту, и каждый раз они бесятся, негодуют и даже плюются; сдаётся мне, и этой весной припрутся просить денег. А ещё они не имеют права осматривать владения герба, вот я и стал тут припрятывать кое-что, если какие людишки просят. От этого их тоже зло берёт, они ведь всё знают, да ничего сделать не могут, - Вайзингер опять усмехался.
        Да, всё это выглядело очень, очень правдоподобно, но вовсе не означало того, что после этого рассказа барон вот так возьмёт и раскроет хранителю имущества свои планы. И посему Волков только спросил:
        - А что это за человек? О котором вы мне говорили?
        - А, этот… Виг Вондель, которого кличут Черепахой. Первый вор и пройдоха города Фёренбурга. Колпаки и тачечники его сильно уважают, среди них многие с Черепахой дружат. Многие делишки вместе обделывают. Чернь часто любит таких пройдох.
        - Виг? - произнёс задумчиво барон. Кажется, этот вариант не очень ему нравился.
        - Его зовут Вигвар, а Черепахой прозывают, потому что он живёт в Вюльсвальде, в пяти верстах от города. Как набедокурит тут, так убегает туда, а там земля какого-то сеньора, который горожанам его не выдаёт. В общем, прячется там, как черепаха в панцире; если его в городе поймают - точно колесуют.
        - И на что же он тогда годен? - с заметным разочарованием произнёс генерал.
        - Он годен на всё, - отвечал хранитель имущества, - лишь бы деньги платили. А деньги ему всегда нужны. Да, всегда… Его сеньор, ещё тот сукин сын, вовсе не бесплатно ему пособляет. Вот Черепаха и старается. Он как-то сказал, что приносит своему господину денег больше, чем все его холопы, вместе взятые. Уверяю вас, барон, Виг - тот, кто вам нужен.
        Волков посмотрел на этого безусловно хитрого человека с подозрением: этот Виг мне нужен? А откуда ты знаешь, что я задумал? А потом произнёс:
        - Если его собираются колесовать, вряд ли он живёт в городе, а мне самому из города выходить никак нельзя, сегодня бюргеры моего сержанта обратно не впустили. Он выехал утром, а днём ему запретили въезд.
        - Я про то слыхал, да… Весь город над вами потешается. Говорит, что вы ездили и умоляли стражу пустить вашего дурня-сержанта, да вам там нос утёрли, и убрались вы не солоно хлебавши, - без всякой снисходительности, а может, даже и посмеиваясь, рассказывал Вайзингер. - Но насчёт Вига вы не волнуйтесь, по ночам он тут хозяин. Виг знает, как сюда прийти и как уйти. Я устрою вам встречу, - заверил его хранитель имущества, снова отпивая вина из стакана. - Завтра в полночь я приведу его вам сюда.
        - Ну хорошо, - согласился генерал нехотя. Во-первых, он всё ещё думал о том, что «весь город над ним потешался и что ему утёрли нос», это сильно раздражало его; а во-вторых, он всё ещё не был удовлетворён таким развитием событий: какой-то вор вместо глав гильдий и коммун. Мелковато всё это.
        И, словно прочитав его мысли, Вайзингер продолжает:
        - Заодно я переговорю с братьями Гляйцингерами и Гуннаром Кривобоким. Утром поговорю. Прощупаю их.
        - Даже и не думайте, - строго произнёс генерал, опасаясь, что хранитель может сболтнуть лишнего.
        - Да вы не волнуйтесь, барон, - тоном равного, к которому Волков уже начинал привыкать, заверил его Вайзингер, - это вы пришли сюда с шестью сотнями людей, у вас есть право на ошибку, а я тут один и, слава Богу, уже научился выбирать слова и задавать правильные вопросы. Ничего лишнего от меня они не узнают, просто спрошу, не хотят ли они заработать. Хорошо подзаработать.
        Он снова выпил вина, а генерал смотрел на него не отрываясь, а потом спросил:
        - Значит, собираетесь мне помочь?
        - У нас один сеньор, - спокойно отвечал хранитель имущества.
        - Надеетесь, он вас отблагодарит?
        Хитрец снова выпил вина, вздохнул, а потом и заговорил:
        - Нет, не надеюсь; даже не надеюсь на то, что меня отсюда переведут в какое-нибудь приятное место, просто я подумал как-то: вот придёт сюда ван дер Пильс, которого так ждут местные олухи, станет ли мне лучше жить тогда? - он качает головой. - Нет не станет, точно не станет. А если сюда придёт наш цу Коппенхаузен, которого ждёте вы - станет. Вы начнёте резать еретиков, будете их грабить… А они тут жирные, жирные… Так и к моим перстам кое-что прилипнет, заодно и с недругами своими, с обидчиками я поквитаюсь, - он приподнялся и снова налил себе вина из кувшина. - А неплохое винишко пьют ваши офицеры, - и добавил не очень-то весело: - Видно, платит им герцог исправно, не то что мне.
        Теперь речи этого человека были ещё убедительнее, говорил он, конечно, гладко, но всё равно генерал не доверял ему и не собирался посвящать в свои планы.
        «Пусть делами докажет, что ему можно доверять», - подумал барон, а потом и спросил:
        - Ну а товары, что вы тут храните… Среди них есть и вещи этого вашего Вига Черепахи?
        - Конечно, я храню его товары, их тут немало, товар у него хороший, дорогой, ждёт своего покупателя, - сразу отвечал Вайзингер, посмеиваясь. - А как иначе? Я же хранитель имущества, должность у меня такая.
        Ещё немного подумав, Волков пришёл к выводу, что это и хорошо, что воры и пройдохи хранят тут своё наворованное. Да, это даже и хорошо. После он вздохнул и сказал:
        - Ну что ж, приводите сюда своего Вига, поговорю с ним.
        - Вот и слава Богу, - произнёс Вайзингер и, допив вино до дна, сказал: - Завтра в полночь буду тут с ним, а с Колпаками и тачечниками переговорю днём; о том, как прошёл разговор, сообщу вам в полночь.
        - Будьте осторожны, - просил его генерал и протянул руку.
        - Уж не беспокойтесь, барон, - заверил его хранитель имущества Его Высочества, пожимая ему руку. - Без осторожности меня бы тут давно прирезали.
        Волков пошёл за ним к выходу, вышел в темноту ночи и оглянуться не успел, не успел на коня сесть и выехать со двора казармы на площадь, а Вайзингер уже исчез в ночном холодном дожде. И теперь генерал ехал по пустынным улицам, а сам размышлял о том, как бывает хитёр и умён человек. Так умён, что даже ему, повидавшему всякое, подобный хитрец покажется человеком пустым и никчёмным, хотя на самом деле будет умным и опасным. Или полезным. Хорошо бы, если так.
        За этими мыслями генерал доехал до своего дома и буквально рухнул в перины, так как спать хотел невыносимо. Так, как давно не хотел. Тем не менее, успел перед тем наказать Хенрику чтобы утром звал к нему на завтрак прапорщика Брюнхвальда и оруженосца фон Готта. Для беседы.
        Глава 12
        В общем-то, звал он их для того, чтобы предупредить кое о чём, но ещё и порасспросить о том, как идут их дела. Как вообще поживает фехтшуле «Непорочной девы».
        Томас поставил перед ними целый поднос ещё горячего хлеба. Тот был только что от булочника, который жил на соседней улице, всего в сотне шагов от дома, где остановился генерал. Вернее, то были булки и кренделя. Булки были очень жирны от сливочного масла и сладки, а на румяных кренделях лежали, как и положено, большие крупицы соли. Сразу за хлебом Гюнтер внёс целое блюдо, где вперемешку лежали, ещё шкворча жиром, жареные с луком ливерные и кровяные колбасы. Кувшин с парным молоком, большая миска отличного мёда, потрошёная солёная сельдь (непотрошёную пусть чернь ест), свежее пиво и кофе - всё это быстро появлялось на столе перед молодыми людьми и бароном.
        - Прошу вас, господа, - предложил приступить к завтраку генерал. Он сам прекрасно выспался и проголодался, так что вся эта еда и ему пришлась по вкусу. Гюнтер был молодец. А Максимилиан и фон Готт не заставили себя упрашивать, тут же прапорщик уложил себе на тарелку селёдку, а оруженосец потащил из сковороды целую кровяную колбасу. Он также разломил крендель и, макая его в горчицу, стал есть вместе с кусками колбасы.
        - Ну и как у вас идут дела? - спросил генерал, тоже беря себе колбасу. - Как ведёт себя городской народец в школе? Всё ещё заносчивы? Всё ещё дерзки?
        - Не так чтобы сильно… - отвечал фон Готт, расправляясь с кренделем и колбасой.
        - Со мною вчера даже двое поздоровались, - добавил прапорщик, - позавчера я с ними выходил на поединок, мастер нас сводил - посмотреть, как я и они работают полуторным мечом и баклером. Другие подходили посмотреть, и я не стал их при товарищах сильно позорить, дал им показать, на что они способны.
        Волков всегда знал, что молодой Брюнхвальд неглуп, и в этот раз он сделал всё правильно.
        - И, значит, эти двое вчера поздоровались с вами? - чуть улыбаясь, спрашивал генерал, а сам жестом указал Томасу, что стоял у стены: налей кофе.
        - Да, и уже не косятся, кажется, привыкают.
        - Это очень хорошо, Максимилиан.
        - И за мной ходят смотреть, - заметил фон Готт, ему тоже хочется внимания генерала. - Станут и смотрят, как я с мастером работаю.
        - Прекрасно, господин фон Готт. И много там сильных бойцов?
        - Не так чтобы очень, - заносчиво отвечает фон Готт и добавляет с пренебрежением: - В основном там юнцы. Много желания да мало умения. Ежели насчёт шеста или копья, так мастеров немного.
        - Но есть и сильные бойцы, - замечает Максимилиан, - тот же Гассен, тот же Фриц Гольденрайм.
        - А ещё Фриц Кёниг, - вспомнил Максимилиан. - Он лучше меня владеет мечом. Он там вообще лучший.
        - Да не лучше вашего он держит меч, - заметил фон Готт, уже заканчивая с колбасой.
        - Ну и не хуже, - настаивал молодой Брюнхвальд. - Нет, не принижайте его, Людвиг, он отменный боец. Необыкновенно быстрый, и кисть у него хороша.
        Но оруженосец не согласился с прапорщиком; только Волков не дал разгореться этому, скорее всего, беспочвенному спору и произнёс:
        - Скоро в вашей школе появится человек, которого вы хорошо знаете, - тут он сделал паузу, чтобы оба молодых человека прекратили жевать и слушали его. - Вы и бровью не должны повести, вы его не знаете, первый раз видите.
        - А кто это будет? - сразу спросил фон Готт.
        А вот Максимилиан не заинтересовался, он как старший товарищ произнёс, хотя и с каплей весёлости:
        - Не интересуйтесь, то не наше дело, Людвиг, надобно будет - нам про то скажут. А наше дело - приручать диких бюргеров к вежливости и прививать им добродушие.
        - Умно сказано, - смеётся фон Готт.
        - Хорошо, что вы всё понимаете, - улыбался Волков. - Ну что, господа, кто желает выпить кофе?
        - Благодарю вас, господин генерал, - вежливо отказывается молодой Брюнхвальд.
        В общем, оба молодых человека наотрез отказываются от кофе, оруженосец ещё и морщится, как будто ему предложили какую-то дрянь. Это даже немного огорчает генерала. Он всё никак не может понять, почему кроме него, ну, ещё его жены и госпожи Ланге, никто не пьёт кофе. Люди не понимают вкуса напитка.
        - Ну раз так… - Волков внимательно смотрит то на одного, то на другого. - То купите-ка ещё одну бочку вина.
        - И что? И отвезти её в школу? - с сомнением спрашивает прапорщик.
        - Опять опрокинут, - предрекает оруженосец.
        Кажется, они всё ещё не верят в успех предприятия с вином, но генерал настаивает:
        - Ну и ничего, опрокинут так опрокинут. Вы купите и привезите. Мол, вы люди простые и зла не помнящие. Истинно верующие и прощающие, - он встаёт, берёт с комода пару монет и, вернувшись, кладёт их перед Максимилианом. - Купите, привезите и поставьте, как в прошлый раз.
        - Да, господин генерал, - отвечает прапорщик, забирая серебро.

* * *
        Приехал в расположение, а там суета. Карл Брюнхвальд с утра лютует, спал, что ли, плохо. Даже позавтракать никому не дал. Строит людей во дворе при доспехе и оружии. То есть по полной выкладке. Строит всех. И роты Лаубе, и мушкетёров, и арбалетчиков. Места мало, всем сразу стать негде, на смотр выходят по очереди, но, судя по всему, и кавалеристам тоже придётся седлать лошадей и надевать латы.
        Волков никогда Брюнхвальду ничего на сей счёт не советует, Карл лучше него знает, как держать в ротах дисциплину. Сам генерал - может оттого, что вышел из простых солдат, - всё норовил дать подчинённым поблажку. Хоть на марше, хоть в рационе, хоть в дозорах и караулах - в общем, хоть как-то облегчить жизнь солдата.
        Брюнхвальд же с молодых ногтей был офицером и дорос до полковника он как раз с мыслью, что лучшие отряды - это отряды, спаянные умениями и дисциплиной. Поэтому в первую очередь был требователен к молодым офицерам и особенно к сержантам.
        Знание команд, чёткость их выполнения и дисциплина. Дисциплина! В этом и крылся успех, по мнению полковника Брюнхвальда. Волков с ним не спорил, он и сам уже чувствовал, что время лихих кондотьеров, меняющих нанимателей едва ли не каждый месяц, время малых военных корпораций, которое он застал в молодости, уже ушло. Ну или уходит. Вместе с роскошной рыцарской конницей и солдатской вольницей. Наступали времена артиллерийских батарей, мушкетёрских линий и ровных терций. Правда, не все ещё это понимали, а вот Карл Брюнхвальд, кажется, понимал и, несмотря на протесты представителей солдатских корпораций, палкой загонял солдат в новые времена.
        Когда Волков спешился и подошёл к нему, полковник поклонился.
        - Доброе утро, господин генерал.
        - Доброе утро, Карл. - Волков огляделся, но не нашёл во дворе полковника Роху, вместо него с мушкетёрами стоял лишь капитан Вилли. - Вижу я, вы решили встряхнуть людей поутру.
        - Нет ничего хуже гарнизонной жизни, - пояснил Брюнхвальд. - Разве что понос.
        - Надеюсь, с поносом у нас всё в порядке?
        - С поносом всё хорошо, за кашеварами я слежу, за отхожим местами тоже, вот только с водой у нас беда.
        - Что, мы выпили наш колодец? - догадался генерал, взглянув на тот колодец, что был во дворе казарм.
        - Хоть и река тут близко, но, кажется, не сегодня-завтра допьём, придётся брать воду в других колодцах, - отвечал ему полковник.
        А ведь думал генерал, ещё когда отсматривал казармы в первый раз, что одного колодца на шесть сотен человек и почти на шестьдесят лошадей нипочём не хватит. Как бы ни был он хорош.
        - Не хотелось бы… - задумчиво произнёс генерал.
        - Простите? - не расслышал полковник.
        - Не хотелось бы давать бюргерам ещё один повод для злости; начнут скулить, что мы, дескать, ещё и их колодцы опорожняем, - объяснил Волков. - Местные злы…
        - Это точно. Сегодня один сопляк кидал в моего коня черепками разбитого горшка, острым краем порезал бок лошади, - рассказывал Брюнхвальд, - я обещал взгреть его плетью, так он сказал, что скоро меня взгреют и что я холуй курфюрста.
        - Они здесь всё ждут ван дер Пильса, - произнёс генерал.
        - Да, я про это тоже уже слыхал, - произнёс полковник.
        - А про то, что он придёт до Пасхи, тоже слышали?
        А вот про это, судя по его удивлённому взгляду, Карл Брюнхвальд слышал впервые. Он долго смотрел на генерала, а потом и сказал:
        - Если это правда… нужно что-то делать.
        - Я пытаюсь, Карл, я пытаюсь. - отвечал ему Волков, а потом и сам спрашивал: - А где наш полковник Роха? - честно говоря, генерал подозревал, что весь этот смотр является прямым последствием ночной пирушки одноногого полковника.
        - Ему нездоровится, - многозначительно ответил Брюнхвальд. Но теперь его, конечно, стал волновать совсем другой вопрос. - Господин генерал, так насколько оправданы эти слухи, про то, что ван дер Пильс придёт до Пасхи?
        - Наш сержант Манфред видел один обоз… Похоже, что еретик и горожане уже сейчас готовят магазины вокруг города. Так что он с малым обозом может прийти и по распутице, - отвечал ему Волков. Но рассказывать о большем ему не хотелось. Сам ещё толком ничего не знал, а посему и не хотел плодить тревогу. - Главное, Карл, вы занимайтесь солдатами. Будем надеяться, что это только слухи.
        - А если вдруг… - Брюнхвальд никак не хотел заканчивать, - а если вдруг… вдруг это не слухи? Как же мы тогда будем оборонять город, когда тут все против нас?
        - А никак, - спокойно отвечал генерал. - Как только я узнаю, что враг идёт к городу… наверняка узнаю… так сразу выведу отсюда людей.

* * *
        На центральной площади в разгар дня не протолкнуться. Обед уже давно закончился, до ранних зимних сумерек два часа, а торговля всё в самом разгаре. Тачки, телеги, грязь, ругань. Впрочем, неудивительно: тут главный рынок процветающего города и совсем рядом, только заверни за угол - кафедрал; как говорят святые отцы, посмеиваясь друг над другом, седалище епископа. Тут и помолиться, и прикупить необходимого можно, и выпить в близлежащих харчевнях. Опять же тут, вдоль задней стены городского совета, одна к одной стоят, расположенные к рынку распахнутыми ставнями, роскошные лавки менял, что на южный, ламбрийский манер даже здесь именуются «банками». Там, под навесами и рядом с дымящимися жаровнями, солидные люди в мехах и бархате пальцами в золотых перстнях целый день перебирают монеты, что попали к ним со всех концов ойкумены.
        Здесь, совсем рядом, перед большой лужей, стоят доски, к которым прибиваются постановления и распоряжения городского сената или приказы бургомистра. Здесь всегда можно узнать о новых налогах, ввозных пошлинах или, к примеру, о ближайших казнях. Или ещё о чём-нибудь интересном. А тем, кто не умеет читать, упитанный герольд в расшитом золотом колете, протрубив предварительно в трубу для привлечения внимания, прокричит последние указы и распоряжения свои зычным голосом.
        Генерал терпеть не мог главные рыночные площади. Будь это роскошный Ланн или чопорный Вильбург - коли день базарный, так не отличить его будет от Фёренбурга. Та же грязь, та же суета, то же столпотворение. В общем, брань, вонь и толчея.
        Но барон не просто так сюда приехал. Он оставил свою охрану и лошадей на забитой телегами улице, а сам, лишь с Хенриком и фон Флюгеном, пошёл в торговые ряды, в самую толчею, не смущаясь сутолоки и не боясь испачкаться. Те из людей, кто тут торговал, или горожанки с корзинами, случайно обращая на него внимание, удивлялись: не каждый день можно было увидеть на базаре подобного господина при мече, да ещё и при добрых людях, что пытались оградить его от всяких встречных людишек. Но большинство его не видело, все были заняты делом. А барон как раз шёл по мясному ряду, разглядывал мясо, что выкладывали на прилавки крепкие мясники или селяне, продававшие привезённое из деревень. Шёл, останавливался, слушал разговоры, интересовался ценами - удивлялся. Через реку от Эшбахта баранину можно было купить по бросовой цене, горцы водили по своим прекрасным долинам не только коров, но и большие стада овец и прибыльно торговали с Нижними землями шерстью, отвозя её вниз по реке; но баранина была там дёшева, раза в три дешевле, чем тут. Да и на свинину здешняя цена отличалась от цены в Малене раза в два. Да, что ни
говори, а близость богатых Нижних земель и серебряных рудников Эксонии в этом городе была очевидна. Серебра и золота здесь было в достатке, вот почему герцог вцепился в этот город, как голодный пёс в кусок мяса.
        Впрочем, он пришёл в это место вовсе не для того, чтобы интересоваться ценами. Его интересовало кое-что другое. Тут как-раз и началось то, зачем он сюда пришёл. Протяжно и звонко, перекрывая базарный шум, зазвенела труба, оповещая добрых горожан города Фёренбурга, что герольд взобрался на помост и начинает читать городские новости.
        - Добрые граждане славного города Фёренбурга, а также гости, слушайте постановление уважаемых сенаторов. С сего дня проезд по улицам Святой Анны, и по улице Оружейников, и по Козлиному переулку для телег всяких воспрещён вплоть до будущих распоряжений. Также совет города объявляет набор всякого люда на чистку отводной канавы, что у западных ворот; всем, кто желает заработать, приходить к городской ратуше и справляться у второго писаря городского совета Нойлинга…
        Громко, чётко, чуть ли не на весь рынок вещал городской герольд. Потом всё тем же прекрасно поставленным голосом герольд повторил всё это ещё раз, и генерал наконец дождался. Глашатай перешёл к частным объявлениям.
        - Купец Бёттцель выдаёт свою вторую дочь Ханну замуж и в воскресенье после венчания будет раздавать у храма святого Марка хлеба и сыры всем желающим. А торговый гость из Фринланда Фердинанд Константин Зальцер устраивает в фехтовальной школе «Непорочной девы» турнир с богатыми призами. Всем горожанам, что желают принять участие, записаться на турнир можно у распорядителя турнира Шпенглера или его помощника Киммера.
        Волков выдохнул. Значит, дело пошло. Всё-таки Сыч молодец, успел за утро и день всё сделать. У генерала даже немного улучшилось настроение. Он с самого утра находился в напряжении - и когда завтракал с молодыми офицерами, и когда был в казармах, и даже когда обедал, камень неизвестности с души у него не спадал: получится у Фрица Ламме? Не получится? И вот теперь ему оставалось дождаться вечера, чтобы выяснить подробности, а также оценить текущие и будущие расходы. Кажется, дело пошло.
        Глава 13
        Барон не мог дождаться вечера, дело стронулось, и теперь ему нужно было всё знать о происходящем. Теперь, когда отступать было поздно, - деньги-то уже потрачены, - он не находил себе места от нетерпения и желания ускорить дело и улучшить его. Посему завтракал без аппетита и всё смотрел и смотрел за окно - ну когда же уже вечер? Едва начало темнеть, велел зажечь лампы и взялся за книгу. Нужно было подождать, пока последние посетители церквей разойдутся по домам, а пьяницы разбредутся по трактирам. Но и книга не читалась, не мог он проникать в изящный язык пращуров, когда все мысли его были о встрече с Фрицем Ламме, ну и о том самом Виге Вонделе, которого кличут Черепахой и которого обещал привести хранитель имущества Вайзингер. Обе эти встречи для начатого дела были важны одинаково. В общем, он еле дождался восьми часов вечера, прежде чем звать Хенрика и просить того седлать лошадей. Поехал опять без большой охраны, были с ним лишь Хенрик, фон Готт и самые умелые сержанты Грифхоппер с Готлингом. Все в доспехе, при заряженных пистолетах, а у Готлинга была ещё и аркебуза; теперь он ещё больше стал
думать о безопасности, но как-то совмещать безопасность и скрытность было непросто. Посему сначала из дома выехали фон Готт и Готлинг, они проехались по всей улице Жаворонков, заглянули в проулки и, лишь не найдя никого подозрительного, дали сигнал всем остальным выезжать. И даже после этого, свернув на одну тёмную и узкую улочку, Волков велел всем остановиться и спрятаться. И так прождали некоторое время, чтобы убедиться, что за ними никто не идёт. Было холодно, но он ждал в продуваемом ветром проулке, пока не стало ясно, что слежки нет. Только тогда барон продолжил путь и вскоре был у дома, что снимал Фриц Ламме. И тот сразу спустился и сам открыл ему дверь, как только Хенрик кинул ему в ставень камушек. Было видно, что ждал гостей.
        От Сыча снова пахло вином, этот запах генерал ещё на лестнице почувствовал, когда шёл за ним. Да-а… Волков подошёл к столу, который его хитрый помощник накрыл к его приходу, взял кувшин, заглянул в него, понюхал содержимое, а потом и попробовал его. Всё-таки дураком Фриц Ламме не был. После того как барон принёс ему целый мешок серебра, он пил очень неплохое вино… Волков и сам не побрезговал бы бочонком такого. Но пришёл он сюда не за вином.
        - Ну, рассказывай.
        Поначалу его помощник изрядно напугал барона, когда начал извиняться и ругаться заодно:
        - Экселенц, ей-Богу, это какие-то сволочи… Клянусь, я не виноват… Весь город - просто упыри, навозные жуки и ублюдки, один жаднее другого, - но генерал почувствовал себя легче, когда он продолжил: - Им хоть глаза коли, но не уступят ни монеты.
        - Это ты про что? - уточнил Волков.
        - Да про всё… - Сыч стал разливать вино. - Хоть про ту же вашу чашу из золота.
        - Что, не уступал тебе еретик?
        - Эх, экселенц, - вздохнул Ламме, а потом и засмеялся. - Ей Богу, уже хотел порешить свинью, там как раз кроме него никого не было, но подумал, что тогда чашу нельзя будет выставить на турнир.
        - Ну и…
        - Экселенц, хотите верьте, хотите нет, но эта сволочь не захотела уступать больше семи талеров, пришлось выложить ему двести шестьдесят три монеты, легче было убить его, чем подвинуть ещё хоть немного.
        Волков же вида не показал, что обрадовался такой цене, уж ему-то проклятый торгаш предлагал купить чашу намного дороже; генерал лишь махнул рукой и спросил:
        - Ну, а в школе-то как дело пошло?
        - О! - тут Фриц Ламме заулыбался, - как узнали, для чего я пришёл, так тут же послали за хозяином школы, а меня и не знали, куда усадить. Хозяин пришёл запыхавшись, - Сыч смеётся, - уж думаю, не бежал ли. А как я показал ему чашу и сказал, что на четыре дисциплины ещё денежных призов дам, так он меня едва ли не братом единоутробным посчитал; уж как меня увещал, как обхаживал, - и тут Фриц Ламме снова стал серьёзным, - а потом и говорит: а дай-ка мне за два дня аренды школы восемьдесят пять талеров. Говорю же, весь город - сплошь сквалыги. Видано ли дело? Больше сорока монет в день, уж не знаю точно, но за такие деньги в Малене можно, наверное… ну, не знаю даже… ратушу арендовать…
        - Ладно, ладно… На сколько уговорились?
        - Ну, на восемьдесят, а он обещал, что помосты для господ ставит за свой счёт, с меня только вино и закуски.
        - Про судий говорил с ним? - генерала, кажется, этот вопрос волновал более других.
        - Говорил, говорил, - кивает Сыч. - Судий будет восемь, все люди мастера разных дисциплин, из разных мест. Я просил его, чтобы он не брал еретиков, он сразу согласился. Говорит, раз вы заказчик, значит, и правила ваши.
        - Вот и хорошо.
        Волков ещё по началу дела думал, что со всем этим турниром хлопот больших не будет. Так и оказалось; теперь же он прикидывал, как пойдёт всё остальное.
        И тут он уже не был так уверен. Дай Бог, чтобы Вайзингер оказался человеком таким, каким кажется, то есть умным и серьёзным, и дай Бог, чтобы этот его вор по кличке Черепаха пришёл сегодня на встречу. В общем, после того как с турниром всё, кажется, налаживалось, барон думал о следующем своём шаге. Сидя у Сыча и попивая неплохое вино, даже задавая вопросы верному своему помощнику и слушая его ответы, он уже думал о встрече, что должна была состояться в полночь в казармах. Фриц Ламме всё говорил и говорил, казалось ему ещё многое хочется сказать, о многом спросить, но барон засобирался в дорогу:
        - Ну что, Фердинанд Константин, - он усмехнулся, - пора мне, а ты не пей сегодня больше, ложись. Завтра, как позавтракаешь, езжай проверь, как идут дела, узнаешь, много ли народа записалось. Посмотришь, как ставят помосты.
        - Экселенц! Вы, что, уже? - удивился Ламме. - Куда же вы? Я и вина дорогого купил. Тут ещё есть об чём подумать. Потолковать.
        - Вино и вправду неплохое. Но мне недосуг, у меня ещё есть дела.
        - Так ночь же! - настаивал Сыч. - Темень на улице, дождь!
        - Всё как раз для наших с тобою дел, - нехорошо улыбался барон.

* * *
        Он приехал в расположение. Дежурил в эту ночь капитан Лаубе, с ним был один из его ротмистров. На столе стояло пиво и хлеб с селёдкой. Никакого весёлого разгула. Перекинувшись с капитаном парой слов, он прошёлся по казармам и убедился, что в помещениях не очень холодно. Потом вернулся в комнату дежурных офицеров и сел за стол, и почти сразу появился Вайзингер; Волков уже начал думать, что он пришёл один, и посему чуть огорчился, но, покивав офицерам, хранитель имущества наклонился к генералу и тихо произнёс:
        - Люди ваши моих людей на двор не пускают, распорядитесь пропустить.
        - А много ваших людей? - удивился и обрадовался генерал. Он думал, что этот Вайзингер приведёт одного вора.
        - Четверо, - отвечал тот, - Виг один не ходит. Ему опасно одному.
        Волков отдал распоряжение пропустить прибывших, но всё-таки сказал хранителю имущества:
        - Пусть ваш Виг сюда приходит один, остальные пусть в прихожей посидят.
        Вайзингер согласно кивал.
        Уж как себе ни представлял этого Вигвара Вонделя генерал, таким тот не оказался. Сыч, человек судейский, и тот, когда небрит, больше походил на вора или, скорее даже, на разбойника, чем этот знаменитый вор Виг Черепаха. И на черепаху, которых в Эшбахте вдоль реки водилось предостаточно, Виг тоже не походил. А походил он на рыжеватого, чуть плюгавого бюргера среднего достатка. Который вроде и не беден, но и звёзд с неба не хватает. Хорошая, добротная одежда, простой вид; встретишь такого - и решишь, что он подмастерье у какого-нибудь скорняка-седельщика или писарь на пристани. И не больно широк в плечах, а из оружия простой тесак за поясом. Шапку сразу снял, как вошёл, а увидав барона, сразу поклонился. С почтением. Затем поклонился и господам офицерам, авось спина не переломится. А Волков, недолго думая, подошёл к нему и протянул ему руку.
        Виг даже не понял, что от него хотят, думал, генерал хочет что-то пощупать или достать его нож из-за пояса, и замер, но хранитель имущества Его Высочества произнёс тихо:
        - Виг, господин барон с тобой здоровается.
        - О! - теперь он всё понял и с удивлением и почтением пожал руку генерала своей небольшой и чуть влажной ладонью.
        А Волков им и говорит:
        - Давайте-ка, друзья мои, сядем на том конце стола, чтобы не мешать господам офицерам нести дежурство.
        Так они и сделали. И генерал, когда все расселись, заговорил:
        - О вас, господин Виг Черепаха, мне рассказывал господин Вайзингер, говорил о вас, что вы человек необыкновенно ловкий и смышлёный. Как раз такой мне и нужен для моего дельца.
        Барон сразу перешёл к делу, и Виг Вондель тянуть не стал; похлопал он своими белёсыми ресницами, а потом и говорит:
        - Уж никак вы, господин, порешить кого задумали?
        Спокойно так это говорит, негромко, но очень невозмутимо.
        - А с чего ты взял, что я для кровавого дела тебя позвал? - Волков даже усмехнулся.
        - Да уж не для того такие господа, как вы, зовут к себе таких, как я, чтобы сарай с курями у соседа разорить.
        - И что, возьмёшься за такое дело? - спрашивает генерал.
        И видит, что Черепаха мнётся: видно, не по нутру ему такая работёнка, и поэтому он говорит вполне разумно:
        - Так вы же не простого пузана местного порешить пожелаете, вы же какую важную птицу хотите угомонить.
        - Важную? - не понимает генерал.
        - Ну, к примеру, бургомистра, или сенатора какого, или кого-то из глав гильдий.
        - А за важных ты, значит, не берёшься?
        - Дело больно муторное… - морщится Виг. - Опасное. Поди ещё этого бургомистра одного застань.
        - Ладно, ладно… - барон хлопает его по руке, - насчёт зарезать кого, у меня и так вон, - он кивает на дверь, за которой начинаются ряды лежанок со спящими солдатами, - шесть сотен людей; надо будет, так зарежу бургомистра вашего сам. Хоть днём, хоть ночью. Хоть с охраной, хоть с женой. Ты мне, Виг Черепаха, для другого нужен.
        - Ну раз так, то до всякого другого я охоч. Скажите, что надобно.
        Волков смотрит сначала на него, потом на Вайзингера, который только слушает и молчит, потом снова на вора:
        - Например, палками кого избить, крепко, но не до смерти, возьмёшься? И почём?
        - Это снова тот же вопрос… Кого? - сразу спрашивает Виг.
        - Не бургомистра, - смеётся Волков. - И не сенаторов. Кого попроще.
        - Ну так если кабацкого забулдыгу какого, так я вам из вежливости его отлуплю. Бесплатно.
        - Ну, то будет не совеем забулдыга.
        - Ну, тогда за десять монет уговоримся, - прикинул вор.
        - А как у тебя, Виг, дела с попами складываются? - продолжает интересоваться барон.
        - С попами? - не понимает Виг Вондель. - С какими попами? С попами, что Папе служат, или с теми, что на Лютера молятся на своего?
        - Да хоть с какими. Ты-то с ними дела какие имеешь?
        - А какие у меня с ними дела могут быть? С Богом у меня свои уговоры, а с попами уговоров у меня нет. Они мне без надобности. Я сам по себе, а они сами… Без меня.
        - То есть, если нужно будет попа, к примеру, палками обстучать, то рука у тебя не дрогнет?
        - У меня, может, и дрогнет, так не же я стучать буду, найдутся иные, и среди них такие найдутся, что служителя Папы не токмо палками постучать удосужатся, но и топорами не постесняются.
        - Значит, найдутся и такие, что и церковь смогут поджечь? - после этого вопроса Вайзингер даже заёрзал на своём крае лавки, но звука не издал, а Волков на него и не взглянул, смотрел лишь на Черепаху.
        - Если заплатите, так подпалят за милую душу, - на удивление спокойно отвечал вор; у него, кажется, не было на сей счёт никаких предрассудков.
        - И сколько же за поджог церкви возьмут твои люди?
        - Ежели не шибко большая будет церква, за пару сотен договоримся, - подвёл итог Виг.
        - Значит, за пару сотен?
        - Угу, - кивал Черепаха. - А что же, цена справедливая.
        - Справедливая, справедливая, - соглашался генерал, - а как же мне тебя найти, а то через господина Вайзингера несподручно, вдруг дело скорое будет, а мне его искать, а ему потом тебя…
        Виг Вондель сначала взглянул на хранителя имущества, но так как тот снова ничего не сказал, произнёс:
        - Ладно, господин барон, скажу вам, как меня быстро сыскать. Это вам нужно будет поначалу найти прачку Ирму, что проживает у старой тюрьмы. У неё там чаны для стирки у ручья стоят. И мочой за версту воняет. Её там все знают. Не ошибётесь.
        - Так, и что?
        И Виг Вондель сказал ему условное словцо, после которого бабёнка поймёт, что человеку, назвавшему его, можно доверять.
        - Скажите, что ищете трубочиста Гонзаго, чтобы трубу в камине прочистить, и то, что передать мне хотите, и место, где меня ждать будете. Она мне всё быстро и сообщит, а я уж вас разыщу.
        Волков согласился, сказав на прощание, что Виг, коли будет расторопен, не пожалеет, если станет помогать ему. А Вайзингер, заговорив впервые за весь их разговор, добавил, что барон слывёт человеком щедрым. И вор пообещал расстараться.
        На том и порешили.
        Глава 14
        Волков встал утром раньше обычного, предупреждённые ночью слуги уже всё подготовили: и костюм, и завтрак, и таз с горячей водой. Пока завтракал, пришёл фон Готт и доложил, что лошади осёдланы. Барон закончил завтрак и под хорошей охраной, ещё до того, как рассвело, поехал в центр города. Опять к главной городской площади. Но даже сейчас там было многолюдно и суетно, везде тачки и телеги с товарами, торговцы занимали свои прилавки и раскидывали товары. Но на сей раз барона интересовали не товары, не цены на баранину и даже не герольды с их объявлениями; он ехал в главную церковь города, что была от рынка за углом.
        У ступеней продрогший служка тряс медной кружкой для пожертвований, в которой звякали мелкие монеты, при том тихонько распевал псалмы. Увидав генерала и его вооружённых людей, он вовсе не испугался, а подошёл и протянул кружку и произнёс:
        - Добрый господин, во имя Девы Пречистой не поскупитесь на сирот городских, что остались после чумы без кормильцев.
        Волков слез с коня, но денег давать не спешил; он взглянул на вход в храм и спросил:
        - Заутреню читать будет епископ?
        - Епископ хвор, - сразу отвечал молодой служитель церкви, - заутреню читать будет викарий, отец Фома, - он снова встряхнул кружку. - Добрый господин, пожертвуйте во имя Девы Пречистой.
        Но генерал ничего ему не сказал, только повернулся и стал подниматься по ступеням ко входу, за ним пошли фон Флюген и Хенрик, остальные остались при коновязи на улице.
        В это утреннее время в кафедрале было не очень многолюдно. Три четверти скамеек были свободны.
        Он снял свой берет и выбрал одну скамью, где было поменьше людей. Вскоре началась служба, и появился знакомый ему человек. Викарий, отец Фома, был высок ростом и обладал зычным голосом, звуки которого разносились по всему огромному храму; наверное, даже у дверей храма всякий желающий мог разобрать, что говорит прелат на амвоне. Лицо отца Фомы было величественно и полностью соответствовало важности литургии, во всём происходящем священнодействии было что-то устрашающе-библейское. Особенно после того, как священник закончил службу на непонятном прихожанам языке и перешёл к проповеди. Волков прислушивался к его словам, и, признаться, ему нравилось служба, в общем, атмосферой в храме он проникся. Действие было интересное.
        «Этот поп неплохо знает писание и язык пращуров. В книжку даже не заглядывал. Да, судя по всему, это он займёт место епископа, когда старик преставится - ну, если, конечно, отец Фома выходец из правильной, достойной семьи». На причастие после окончания службы барон к нему не пошёл. Зато сам брат Фома пошёл к нему, когда раздал последней пастве кровь и плоть Христову. Конечно, он узнал его, и тогда генерал встал и тоже двинулся навстречу. Прелат протянул руку для поцелуя, и Волков поцеловал перстень.
        - Отчего же вы не подошли на причастие, дорогой барон? - спросил отец Фома. И его чуть пафосный тон показался генералу ещё и надменным.
        - В следующий раз, - обещал генерал и тут же поменял тему. - Как здоровье Его Преосвященства?
        Викарий вздохнул и, взглянув на прекрасный потолок кафедрального собора. ответил:
        - Сегодня епископ с утра был вял, да хранит его Пресвятая Дева.
        - Очень жаль, - произнёс генерал. - Надеюсь, он поправится.
        - Всё в руках Господа нашего. - отвечал прелат и тут же продолжил; - Люди ваши пришли в храм с оружием и в броне. Нехорошо это. Да и вы при мече пришли.
        - Ничего, Господь меня простит, и людей моих тоже, он же всё видит. Горожане слишком задиристы, приходиться быть настороже, - генерал уже наговорился с этим попом, и он ему не понравился. Второй раз не понравился. Волков ещё больше уверился в той мысли, что пришла ему в голову при первом их знакомстве: епископ, по болезни своей или по характеру, тут не более чем ширма, а всеми церковными делами в Фёренбурге заправляет этот его викарий с благородной физиономией и зычным голосом. - Кстати, отец Фома, а не посоветуете ли мне хорошего священника? Чистого сердцем и уважаемого в городе.
        - Священника? - поинтересовался прелат. - И для какой цели он вам нужен?
        - Людишки мои истомились в казармах, им надобна хорошая проповедь от доброго пастыря.
        - Отчего же они не приходят в церкви? - отец Фома обвёл собор руками. - Хоть сюда, ко мне. Я буду только рад.
        - Нет-нет, из казарм я их выпускать без оружия не хочу, уж очень дерзки горожане, а с оружием тем более не хочу, люди мои сдерживаться не привыкли. И коли их обидят, обид спускать не будут. Нет… Пусть лучше сидят в казармах. Но священник им необходим, вот и прошу вас назвать лучшего.
        «Лишь бы этот поп себя не предложил, уж он-то точно считает себя лучшим», - подумал генерал, но он ошибался, отец Фома был важен, но не глуп. И тот ответил:
        - Брат Доменик, что служит при соборе Святого Адриана-крестителя, что на Кирпичной улице. Думаю, он не откажет вам.
        Кажется Рыцарю Божьему с прелатом церкви говорить больше было не о чем, и рыцарь с благодарностью откланялся. Он всё никак не мог взять в толк, не понимал, почему же отец Фома и епископ так спокойно уживаются с еретиками в одном городе. Притом что еретики эти рьяны и дерзки. Неужели не чувствуют угрозы для себя, неужели не подозревают о ней? Не могли они не слышать, как лютеране расправлялись с монахами и священниками во время первой войны. А тут проживают с ними в полном благодушии. И когда барон думал обо всём этом, он никак не мог найти причины такого благодушия. То ли попам местным глаза застили богатые прибыли, что приносила им щедрая паства, и они не хотели будоражить город, что даёт им столько серебра, либо, и скорее всего… архиепископ ланнский специально назначил сюда таких отцов, что горожан беспокоить словом пламенным не будут. И те и вели себя так, словно специально потакали последователям монаха-раскольника. В общем, во всём этом он не находил никакой иной причины, кроме извечной вражды между курфюрстами, при которой один из видных отцов церкви готов был отдать значимый кусок своей
паствы еретикам, лишь бы эти земли ушли из-под руки соперника.
        Волков с этими мыслями сразу поехал на ту самую Кирпичную улицу и нашёл небольшой храм с очень красивыми воротами. Ворота уже почернели от времени, но старый дуб был ещё крепок, и его покрывала прекрасная резьба, изображавшая разные узнаваемые сцены из писания. Генерал спешился и, сняв берет, зашёл в храм, осенив себя крестным знамением. И увидал некоторое количество ожидающих у исповедальни. Волков сразу подумал о том, что люди, наверное, ждут своей очереди, и не ошибся. Он подошёл поближе и остановился, когда из исповедальни вышел монах в простом, хоть и тёплом монашеском одеянии. Да, это был совсем иной образ священника, который имел мало общего с образом дородного прелата отца Фомы. Выбритая макушка говорила, что отец Доменик принадлежит к одному известному монашескому ордену, а сандалии на босу ногу, несмотря на то что по полу в храме гулял лютый сквозняк, свидетельствовали о том, что человек этот в своих убеждениях стоек. Лет ему было немного, может быть, тридцать, но уже в эти года он снискал себе уважение прихожан. Едва пастырь появился, так люди - и мужчины, и женщины, что пришли в храм с
малыми детьми, - потянулись к нему:
        - Отец Доменик, выслушаете меня?
        - Отец Доменик…
        - Отец Доменик…
        Но священник увидал барона и немного удивлённо спросил у него:
        - А вы, добрый господин, тоже ко мне? Хотите причаститься или, может быть, исповедоваться?
        - И причаститься, и исповедоваться, - отвечал ему генерал с поклоном, - но не сейчас, сегодня у вас и без меня паствы хватает. Я хотел просить вас о другом.
        - О чем же? - спросил монах, внимательно глядя на Волкова.
        - Я генерал фон Рабенбург, - начал барон.
        - Я это уже понял, - сразу заметил отец Доменик, взглянув на Хенрика и фон Флюгена, что остались стоять у входа в церковь. - О вас весь город говорил пару дней назад. И чем же я могу вам помочь, сын мой?
        - Я хочу, чтобы вы пришли в казармы и провели… ну, хоть пару служб с моими людьми, почитали им что-нибудь назидательное. А уж я бы у вас в долгу не остался.
        - Так отчего же они не приходят сюда? - удивился монах. - Уж я тут им всё прочитаю, и к причастию приведу.
        И Волкову снова пришлось объяснять:
        - Моих людей из казармы я велел пока не выпускать, чтобы не было у них раздоров с горожанами, иначе всё это кончиться кровью может, горожане-то тут не очень дружелюбны к нам.
        - Ах да. Я понимаю.
        - И нужен мне священник самый лучший, чтобы моих людей к покою привёл. Вы поймите, святой отец, людей моих смирными назвать язык не поворачивается. Дома ещё кое-как справляюсь, а тут делать им нечего, спят да едят, а женщины, вино… всё это за забором, только перелезь. Но отпускать их никак нельзя. Понимаете? Горожане на меня уже с оружием кидались, но я-то человек выдержанный, и офицеры мои потерпеть могут, а солдаты… Они же как дети малые, только с оружием. И оружие своё применять они умеют. Посему прошу вас походить ко мне, хоть ненадолго; из писания им случаев расскажете, может, исповедуете кого. О многом вас не прошу, сколько времени сможете уделить - столько и уделите. Прошу вас, - закончил генерал свою речь.
        - Так не нужно меня о том просить. То мой долг как пастыря. А время я найду. Вот, к примеру, после утренней службы у меня бывает время, отчего же мне к вашим людям не прийти? Только непонятно мне, отчего вы меня выбрали. У нас и другие добрые пастыри в епархии имеются.
        - Так я вас и не выбирал, - отвечает генерал. - Я пошёл к отцу Фоме в главный собор и просил у него назвать самого чистого душой священника в городе.
        - Неужто он назвал меня? - удивился монах.
        - Да, назвал вас, - отвечал генерал и продолжал: - А мне как раз такой и нужен.
        - Какой такой? - опять удивлялся отец Доменик. - Нет во мне ничего особенного.
        Волков вздохнул:
        - Люди мои не всякого священника примут. Видали они уже всяких, что приходили к ним в парчовой одежде да с серебряными распятиями, но солдаты таких не очень принимают, а вы… - генерал чуть отстранился от монаха и ещё раз его оглядел, - вам они поверят.
        - Ну так завтра и приду к ним, сразу после службы, - чуть смущаясь, заверил генерала священник.
        - А уж я в долгу не останусь, - генерал стал отвязывать кошелёк от пояса. - Только скажите цену.
        - Многого мне не надобно, - сказал монах. Он взглянул на кошель, что Волков держал в руке и покачал головой. - Сие излишне.
        - Даже птаха божья, и та пропитания ищет, а вам и на храм надобны деньги, а может, и сирым что раздадите, - настоял генерал и протянул монаху кошель, в котором было тридцать монет. - Держите на добрые дела.
        - Премного благодарен, - отвечал ему отец Доменик с поклоном, но и с достоинством.
        Часть 2
        Глава 15
        Выйдя из храма, Волков почувствовал, что ему стало легче; хоть и погода стояла гнусная, он чувствовал, заворачиваясь в плащ, что тревога, которая не отпускала его несколько дней, лишала его и хорошего сна, и даже аппетита, чуть-чуть отступила. Может, это оттого, что он поговорил с хорошим человеком… А может, оттого, что стала понемногу выстраиваться из людей, из их желаний, их надежд и его денег задумка генерала. А мысленные нити задумки понемногу, понемногу стали скручиваться в тугой канат реального заговора.
        Нет-нет, чувство тревоги не покинуло генерала полностью. Раньше, в первые дни, то была тревога ожидания. Барон всё ждал, что местные поднимут мятеж против него, дождутся подхода главного маршала еретиков и сразу начнут собирать городское ополчение. Теперь же он волновался о другом. Теперь он думал, что не успеет завершить свой план, что у него не хватит времени или что-то сорвётся в его сложной задумке. Но с той минуты, когда он покинул храм Святого Адриана-крестителя, барон больше не чувствовал себя безвольным гусём, который в канун Рождества сидит и ждёт, когда придёт человек и свернёт ему шею. Нет, теперь он опять сражался. Не в открытом, честном бою, который он предпочёл бы хитростям и интригам, но сражался. И если не за свою жизнь, то уж точно за своё благополучие, за титул и Эшбахт, за статус-кво, за благополучие своих законных сыновей, за будущее маленького графа Малена и его беспутной мамаши.
        Он снова почувствовал нетерпение: быстрее бы турнир. Быстрее бы всё завертелось.

* * *
        В общем, многое уже было сделано, подобраны люди, готовые действовать, но кое-кто ему ещё был нужен. И поэтому генерал с Кирпичной улицы поехал в казармы и там нашёл своих офицеров. Сев рядом с Карлом Брюнхвальдом на лавку в офицерской комнате, спросил у него:
        - Карл, как вам кажется, Нейман - надёжный человек?
        Брюнхвальд взглянул на своего товарища с некоторым удивлением: зачем же вы спрашиваете? Вы же сами знаете. И уже вслух произнёс:
        - Ну, после того как вы подписали его капитанский патент, думаю, он вам всё ещё очень благодарен. Ваша подпись на такой бумаге в наших краях дорогого стоит.
        Волков без всякой излишней гордости с ним согласился. А впрочем, он мог и погордиться, барон знал, что теперь его имя, как и подписанные им бумаги, имели вес. Особенно после сидения у села Гернсхайм, где он на глазах у всех утёр нос самому ван дер Пильсу. И генерал произнёс:
        - Дежурный, прошу вас, друг мой, позовите-ка ко мне капитана Неймана.
        Пока дежурный офицер разыскивал капитана, к нему пришли прапорщик Брюнхвальд и фон Готт и спросили:
        - Господин генерал, нам всё ещё нужно ходить в школу «Непорочной девы»? А то мы были там с утра, половина школы… там ставят для турнира помосты, многие сегодня не придут.
        - Если есть место для занятия и мастера принимают плату, обязательно идите, смотрите и всё запоминайте, - отвечал Волков.
        - А на что же нам смотреть? - не понимал молодой фон Готт.
        Впрочем, генерал и сам не знал, на что им конкретно смотреть, он лишь добавил:
        - Просто смотрите, что там происходит. Потом мне доложите.
        - А надо ли нам записаться на турнир? - вдруг спросил Максимилиан. - Сдаётся мне, фон Готт с копьём или молотом может побороться за приз.
        - Ни в коем случае! - строго сказал генерал. И повторил: - Ни в коем случае. Не дай Бог, вы на поединке раните горожанина. Нам этого совсем не нужно, - он не стал добавлять, что турнир он устроил для того, чтобы горожане ранили себя сами. И закончил: - Вы только наблюдаете за происходящим.
        Кажется, фон Готт, да и прапорщик надеялись на другой ответ, думали, что генерал одобрит им участие в турнире, и посему вид они имели разочарованный, на что полковник Брюнхвальд, слышавший этот разговор, им заметил:
        - Господа, прошу вас неукоснительно следовать распоряжениям господина генерала, ибо опыт мой говорит о том, что господин генерал почти всегда знает наперёд, что будет. На моей памяти он никогда не ошибался.
        Молодые офицеры поклонились и ушли, а Волков улыбнулся старому товарищу:
        - Ну уж вы напридумываете, Карл.
        Едва они ушли, как пришёл капитан Нейман, и генерал, посадив его подле себя на лавку, спросил сразу, напрямую:
        - Дорогой Франц, возможно, придётся немного поработать не мечом, но кинжалом. И не днём, а ночью. Вы возьметесь? Или мне поискать кого другого?
        - Я выбрал ремесло воинское, - отвечал тот, даже ничуть не подумав, - меч ли, кинжал, глефа или пистолет, мне всё равно. День или ночь - тоже.
        - Дело может быть опасным, - предупредил Волков.
        - А разве воинское ремесло не самое опасное дело?
        - Ну хорошо, - генерал чуть подумал, - отберите себе в помощь охотников, самых опытных и холодных людей. Четырёх человек. Скажите им, что получат они по двадцать талеров к своему месячному содержанию. Я дам вам лошадей для них, куплю пистолеты, а вы с сегодняшней ночи потихоньку выходите из расположения в город, осмотритесь. Я хочу, чтобы вы хоть немного, но знали, как ориентироваться в городе ночью. Узнайте, как добраться от казарм до улицы Жаворонков. Может съездить туда сейчас один и запомнить дорогу.
        - Так и сделаю, - отвечал генералу капитан.
        И Волкову понравилось то, что Нейман не стал выпытывать у него, что за дело он задумал. Капитан понимал, что генерал сейчас ничего про то не скажет. А это значило, что Нейман, как минимум, неглуп.

* * *
        В это время года вечер приходит всё ещё очень рано; не так рано, как в начале зимы на Рождество, но всё ещё рано. Едва он закончил разговор с Нейманом, как на город опустились сырые сумерки. И тогда генерал поехал домой, но, доехав до своего жилища, он отправил охрану греться, а сам с одним лишь Хенриком поехал по улице дальше, разглядывая двери и ворота хороших домов. Да, это были хорошие дома, но его интересовал самый лучший, самый красивый дом на улице Жаворонков. И именно напротив него он и остановился. И проживал в этом безусловно дорогом доме не купец и не глава какой-нибудь гильдии, а богослов еретиков, лютеранин Хаанс Вермер. Волков осмотрел узкие окна первого этажа, крепкие двери, ворота, ведущие во двор. И тут в стройной в общем-то конструкции своего сложно выстроенного дела он нашёл изъян, ранее им не замеченный. Барон понял, что ему не хватает одной детали, которая будет ему необходима. Ему нужен был человек. Такой, которого никто на улице и не заметит, но который сам всё будет замечать.
        Посмотрев ещё немного на большие и красивые окна второго этажа прекрасного дома, он повернул к себе, по дороге говоря:
        - Хенрик, коней расседлайте и покормите, но к ночи снова оседлайте, у нас будет дело. Возьмём с собой, как обычно, ещё двоих людей.
        - Как пожелаете, господин генерал, - отвечал ничему уже не удивляющийся оруженосец.
        И после ужина он и три человека с ним, как и в прошлый вечер, выехали из дома. Так же, как и в прошлый раз, ехали по чёрным улицам города, остановились в проулках, чтобы узнать, нет ли за ними слежки. И так же, как и в прошлые разы, генерал оставил своих спутников на улице, поднявшись к Сычу в квартирку.
        - Ну, экселенц, затеяли мы дельце! - то ли с испугом, то ли с восхищением говорил ему Сыч, едва закрыв дверь на лестницу.
        - Рассказывай, - барон сбросил мокрый плащ на стул, стоявший рядом с раскалённой жаровней.
        А Фриц Ламме, аккуратно расправив плащ хозяина, чтобы сох, сел за стол напротив гостя и заговорил:
        - В городе из-за нас кутерьма! Помосты для публики строятся, песок для ристалища возят, зал украшают драпировками… Красота уже… И людей ходит куча поглазеть. Перед входом стоят.
        - Неужто? - удивился Волков; он-то как раз никакой особой кутерьмы в городе не замечал, всё вроде шло как обычно. Грязь, холод да суета нескончаемая.
        - Вы просто не знаете, сколько людей пришло записываться на турнир, даже с других городков приезжают.
        Тут Волков оживился:
        - Ну говори, говори.
        - Так вот, таких богатых призов, что мы учредили, уже три года как не было, людишки некие так просто приходят на чашу поглядеть. А распорядитель её на стол поставил, а стол бархатом накрыл, очень красиво получилось. Вот простой люд и идёт, даже бабы. И дети. Станут и таращатся.
        Это было как раз то, на что генерал и рассчитывал, это ему и было нужно, посему и раскошелился он на прекрасный кубок. Но вся эта шумиха, как и весь турнир, были нужны ему только для одного, и тогда барон задал свой главный вопрос:
        - А кто-нибудь из фехтшуле «Арсенал» приходил?
        - Из «Арсенала»? - вспомнил Сыч. - Так приходили, записывались. Много их было. Задиристые, коты Люцифера, горластые, - тут Фриц Ламме посмотрел на своего господина понимающе и спросил. - Так ради них, что ли, стараемся?
        И барон ответил, кивая:
        - Ради них, ради них… - он был рад, что его верный помощник всё понимает без лишних объяснений. Генерал полез в кошель и стал доставать оттуда большие золотые имберийские дублоны. И золота в них было столько, что любой, даже самый жадный меняла, не задумываясь, дал бы пятьдесят серебряных талеров. И, выложив восемь таких монет на стол перед своим помощником, он произнёс: - Так ты уговорился с распорядителем, что все судьи на турнире будут истинной веры?
        - Уговорился, уговорился, - кивал Сыч, поглядывая на золото.
        - Так вот, завтра, прямо с утра, проси распорядителя собрать их в самой хорошей харчевне, что будет рядом. А как соберутся, так будешь их угощать самым дорогим вином и самой изысканной едой, а потом, как они размякнут, отдашь им золото.
        - А за что? - сразу понял суть дела Фриц Ламме.
        - За то, чтобы судили праведно, по совести… Но только тогда, когда бойцы будут нашей веры, а если против нашего выйдет еретик, так пусть судят чуть-чуть…
        - Я понял, - кивает Сыч.
        - Чтобы самую малость помогали бойцам истинной веры.
        - Ишь ты! - теперь до Ламме дошёл замысел барона в полном объёме. - Стравить их думаете! И чтобы это вышло прямо на людях, на турнире! - его глаза округлились от восторга. - Ну экселенц! До такого я бы не додумался.
        - Именно, Фриц, именно, - кивал барон. - Нам нужна искра раздора, а то больно они тут хорошо живут, больно дружно.
        - Ага, - Фриц продолжал понимающе кивать, - а уж из искры вы огонёк-то и раздуете.
        - Мы, Фриц, мы, - уточнил генерал. - А чтобы искра была поярче, ты в субботу на открытие турника привезёшь шесть десятивёдерных бочек вина.
        - Винишка, значит, подвезти? - Фриц Ламме опять всё понимал и ухмылялся. - Будет винишко.
        - Деньги у тебя ещё должны быть.
        - Деньжата ещё есть, - соглашается Сыч.
        - Купи три бочки порто и три мадеры, - продолжает генерал.
        - О, винишко-то вы хотите купить недешёвое, - прикидывает помощник. - Но денег, оставшихся у меня, на то хватит. Хватит.
        - Я уже столько вложил в это дело, что на вине экономить не буду, тем более что нам надобно вино самое хмельное. Поставишь там виночерпия, и пусть он наливает вино всем участникам без меры, особенно тем, что уже проиграли и из турнира выбыли. А всё, что останется к вечеру, к концу первого дня пусть разливает всем желающим, - объясняет генерал.
        Фриц Ламме уже всё понял, он соглашался молча, теперь ему всё и без вопросов было ясно. Он просто уточнил свою задачу:
        - Значит… надобно довести дело до крови.
        - Об этом буду Бога молить, - произнёс барон, - но хватит и простой распри. Пусть хоть морды друг другу разобьют, - он немного помолчал и добавил: - Для начала.
        - А дальше уж вы продолжите, - догадался помощник.
        - Уж постараюсь, - отвечал генерал.
        - Ох, вы уж постарайтесь, экселенц, а то сидеть тут до лета нет у меня никакого желания, - Сыч вздохнул.
        Генерал не стал ему говорить, что до лета они тут могут и не досидеть, если и вправду ван дер Пильс ставит за рекой свои склады и магазины. Он просто сказал помощнику:
        - Постараюсь.
        - Не часто я в церкву хожу, но завтра схожу, помолюсь за успех дела.
        - Это правильно, это никогда не помешает, но главное - поговори с судьями. Пусть судят так, чтобы еретики бесились от злобы, а уж вино и обида сами для нас всё устроят. В общем, если ты, Фриц Ламме, организуешь на турнире хорошую свару, можешь сразу ехать к своей жене. Больше тебя тут мучать не буду.
        Глава 16
        - Ох, - только и смог ответить Сыч. Видно, эта новость пришлась ему по душе; он даже мечтательно поглядел в потолок, наверное, подумал о своей молодой жене.
        Но генерал грубо вернул его в реальность:
        - Ты рот-то закрой…Размечтался… Дело сначала сделай, а уже потом про жену мечтай.
        - Да я это… Ладно… - произнёс Сыч. - Так про что мы говорили?
        - Судей научи правильно судить, вот первое, что тебе надобно сделать, - напомнил барон. - А ещё… Мне нужен тот мальчишка, не помню его имени, ну, которого ты присылал с письмом.
        - То Ёган, - понял, о ком идёт речь, Ламме. - Он тут же живёт, вы сейчас с ним поговорить хотите?
        - Сейчас, а можно? - генерал даже обрадовался.
        - Да, он с матерью своей тут на первом этаже живёт. Разбудить?
        - Буди, - барон подумал, что тянуть с делом не надо.
        Фриц ушёл, прихватив лампу, и его не было некоторое время, которое барон посвятил вину; вскоре он привёл всклокоченного со сна паренька, который щурился на лампу.
        - Ну, здравствуй, Ёган, - произнёс барон.
        - Здравствуйте, - вежливо, но с достоинством отвечал мальчишка.
        - Узнал меня?
        - Как не узнать вас, вы генерал.
        - Дело у меня к тебе есть.
        - Дело? Что за дело?
        - Дело денежное, - продолжал Волков. - Коли поможешь мне, так будет тебе хорошая плата.
        Мальчик был не по годам смышлён.
        - Что ж это за дело такое, за которое будет хорошая плата?
        - Нужно приглядеть за одним человеком, - продолжал барон, наблюдая за реакцией паренька.
        - Приглядеть? - Ёган тоже не сводил глаз с собеседника. - Уж думаю, что не с ребёнком вы меня оставить желаете, раз сулите хороший заработок.
        - Нет, не с ребёнком, - усмехнулся генерал, и Сыч тоже ухмылялся. - Есть человек один в городе, важный человек, за которым нужно приглядеть, - продолжал генерал. - Во сколько встаёт, куда ездит, когда домой идёт, на чём ездит. В общем, мне нужны быстрые ноги и острые глаза, да и мозги, которые всё увиденное запомнят. Есть у тебя всё это?
        - И кто этот человек? - поинтересовался мальчишка, сразу не соглашаясь на работу. Ещё раз этим выказывая свою смышлёность.
        Но генерал не стал отвечать ему на этот вопрос и продолжил:
        - За каждый день, что ты будешь приглядывать за тем человечком, будешь получать полталера.
        - Врёте! - не поверил паренёк; он даже засмеялся, думая, что над ним шутят.
        - Дурак, - серьёзно сказал ему Ламме. - Господин генерал не врёт.
        А Волков сказал нравоучительно, а может быть, и строго:
        - Я Рыцарь Божий, мне дозволено лгать только недругу. И уж точно я никогда не обману сироту. А деньгу большую обещаю тебе потому, что дело это не простое, а тайное, так как человек, за которым ты должен следить, не должен знать, что за ним следят. Ясно тебе?
        Теперь мальчишка уже не смеялся.
        - Так за кем надобно проследить?
        Тут и Сыч взглянул на генерала: да, за кем?
        И тогда Волков ответил:
        - Есть в городе один важный человек, зовут его Хаанс Вермер, знаешь такого?
        Он не ожидал, что мальчишка просто покачает своей непричёсанной головой и ответит коротко:
        - Не-а…
        И в этом его быстром ответе не было и намёка на размышления или хоть на какую-то хитрость. Парень и вправду не знал главного еретика города. Волков даже удивился:
        - Не знаешь?
        Но Ёган опять покачал головой: нет. И генерал подумал, что не будет объяснять ему, кто это, и продолжил:
        - Этот человек… Он живёт на улице Жаворонков в самом прекрасном доме. Тот дом новый, у него большие окна, ты сразу его узнаешь.
        - И за это вы дадите мне полталера? - уточняет парень.
        - За каждый день, что ты будешь за ним следить, ты будешь получать полталера, - обещал генерал.
        - Так с утра и начну, тянуть не буду, - произнёс мальчишка весьма решительно, видно было, что предложенные Волковым деньги очень ему нужны.
        - Ты не проспи только, - сказал Волков, - думаю, что встаёт этот Хаанс Вермер рано.
        - Насчёт этого будьте спокойны, - как-то совсем уж по-взрослому отвечал мальчишка, - молочник Гойдрих иной раз просит меня подсобить, потаскать его тележку, так я встаю сам, даже до петухов. Ухожу, когда мать с сестрой ещё спят.
        - Ну, дай-то Бог, - произносит генерал и тут же спрашивает: - Так ты всё запомнил?
        - Да уж запомнил, человек тот Хаанс Вермер, на улице Жаворонков самый красивый дом - его. Надобно походить за ним да посмотреть, как он день днюет да ночь ночует, невелика и работа.
        - Дурень ты, - вдруг заговорил Сыч, который молчал почти весь разговор. - Тут не в том работа, чтобы ходить да глазеть. Тут хитрость в ином.
        - Так в чём же? Скажите уже, господин купец, - отзывался паренёк.
        - Да в том, что ты должен видеть его, а он тебя нет, - объяснил Фриц Ламме. - Не должен он знать, что ты за ним следишь. Ни знать, ни видеть тебя не должен. Ясно?
        - А, ну, ясно, - понимал мальчишка.
        - Капюшона не снимай; если есть плащ, так то накинь, то сними, в руке неси; быстро за ним не бегай, но и не плетись, чтобы не потерять; коли он встанет, так ты тоже встань, смотри на лавки или вывески, - кажется, Фриц мог многое рассказать пареньку, - как зайдёт в какой дом - так ты непременно узнай, чей тот дом, кто в том доме проживает. Будь хитрым и внимательным, всё запоминай, дело-то непростое. В этом деле глупый да ленивый не прокормится.
        - Уж понятно, - кивал малец, - раз платят полталера в день, ясно, что не за просто так.
        - Зато умный и проворный всегда при хлебе будет, - говорил ему Сыч и, кажется, надумал немного похвастаться, - вот, к примеру, хоть на меня взгляни…
        Но развить свою мысль он не успел, так как мальчишка и вправду взглянул на него с прищуром и говорит:
        - Так вы же, господин Зальцер, вроде говорили, что вы купец?
        Тут Фриц Ламме и замолчал, только глядел на мальчишку с укоризной, а сам думал, что бы тому ответить.
        А Волков усмехнулся и подумал: «Иной раз Сыч на редкость умён бывает, а иной раз… дурак дураком!».
        А мальчишка-то ему понравился. Но на этом они с ним распрощались, сказали, чтобы шёл отдыхать, так как завтра у него был непростой день. А тот согласился с этим.

* * *
        На следующий день он никуда не торопился, долго завтракал, сидел у жаровни и у лампы с книгой - читал, затем поговорил с хозяйкой, обсудил растущие цены на стирку и на фуражный овёс и велел седлать лошадей, когда уже начало светать.
        А утро выдалось на удивление тёплое и сухое, посему генерал откинул плащ, демонстрируя всем встречным свой прекрасный костюм, поехал по улице и остановился, чтобы ещё раз осмотреть самый красивый дом на улице. Потом, выяснив, где находится старая тюрьма, поехал к ней, нашёл, где у ручья стоят чаны для стирки. У ручья и вправду пованивало мочой, особенно сейчас, когда солнце стало заметно припекать. Там он остановился, чтобы поглазеть несколько мгновений на работающих у чанов женщин.
        А прачки, естественно, тоже стали поглядывать на него, с присущей женщинам едкостью интересоваться:
        - А не нужно ли что постирать такому знатному господину?
        - Или, может, господину надобно что-нибудь окромя стирки? Там мы всяко можем помочь!
        Женщины, полоща бельё в ледяной воде, умудрялись ещё и смеяться, и он, посмеявшись вместе с ними, поехал со всеми своими людьми в казармы. А по дороге говорил Хенрику:
        - Запомните это место, может статься, что вам придётся сюда приехать, перекинуться словом с некоей прачкой Ирмой.
        - С прачкой Ирмой? А сейчас она тут была? - интересовался оруженосец.
        - Понятия не имею, - отвечал генерал.
        А в казармах оживление, что-то происходило. И генерал поинтересовался у дежурившего сегодня Лаубе: «Обед, что ли?». Хотя для обеда было ещё рано.
        - Нет, господин генерал, поп пришёл, сказал, что вы его прислали. Вроде толковый поп. Он проповедь прочитал, про Иова. Интересно было послушать. Да и солдатам он пришёлся по душе. Теперь причащает их.
        Это событие порадовало барона; он пошёл в казармы, чтобы поглядеть, как там солдаты, и увидал, что отца Доменика окружили его люди, а тот что-то говорит им. А потом, увидав генерала, он стал пробираться к нему.
        - Здравствуйте, добрый господин.
        Волков же специально просил у него руки для поцелуя и, поцеловав, отвечал:
        - Я очень рад, святой отец, что нашли вы время для моих людей. Спасибо вам.
        - Ну что вы… Не нужно благодарности, то долг мой, - отвечал отец Доменик. - Солдаты ваши соскучилась по слову пастырскому, слушали с интересом. Жаль, что не успел всех причастить, уж больно много у вас людей.
        - Так приходите завтра, - говорил генерал, провожая монаха к выходу. - Если, конечно, будет вам угодно.
        - Будет, будет, - обещал монах.
        Они остановились, выйдя из ворот двора. Казармы располагались в хорошем месте, и небольшая, относительно чистая площадь перед воротами казарм была всегда полна народа. Теперь мимо них проходили люди, некоторые из которых кланялись отцу Доменику, а тот кивком головы отвечал им и привычным жестом благословлял, продолжая тем временем разговор с генералом. - Завтра же приду, после утренней службы, всех, кого не причастил, причащу.
        - Все будут ждать вас, святой отец, - генерал ещё раз наклонился и поцеловал оловянный перстень монаха. - И я тоже.
        Это была отличная задумка. Волков, признаться, был доволен собой. Этот поп - добрый и уважаемый в городе человек, известный человек. Он прекрасно подходил для его плана, для этого он и вышел с ним на улицу. Генерал был уверен, что их увидят горожане и по городу пойдут слухи, что отец Доменик ходит к нему в казармы. И многим это не понравится. В общем, всё пока укладывалось в его замысел идеально. Как и то, что вскоре в казармы приехали Максимилиан и фон Готт.
        - Отчего же вы не в школе? - поначалу удивился генерал.
        - Всё, занятия прекращены, - заявил оруженосец. - Сказано, что до понедельника ничего не будет. Мастер сказал, что пока турнир не кончится, учить не сможет, он теперь один из распорядителей турника и ещё и судья. У него и без нас дел много.
        - Ах вот как? - эта новость порадовала Волкова.
        - Да там и негде теперь упражняться, - поддержал товарища прапорщик Брюнхвальд. - Там теперь вдоль стены помосты для публики, места для судей, а весь остальной зал поделен на арены для поединков.
        - Прекрасно, - заметил барон.
        - Сыча там видели, - смеётся Максимилиан. - Ходил такой важный. Его хозяин школы под ручку водил, всё показывал ему.
        - Ага, а тот головой кивал, - поддержал старшего товарища фон Готт. - Дескать, мне всё нравится.
        - Надеюсь, вы не стали с ним здороваться? - насторожился барон.
        - Нет-нет, - заверил его прапорщик, - мы всё помним, что вы нам говорили на сей счёт. Сделали вид, что его не знаем.
        Глава 17
        Ещё до конца дня приехал гонец из Вильбурга, привёз письмо от фон Виттернауфа. И в том письме барон без обиняков писал генералу:
        'Ни аршина земли из владений герцога мошенники не получат. Они о том скулят уже давно. Хотят на правом берегу реки встать, то им дозволять нельзя. Там они будут сразу склады и пристани ставить и наших таможенников туда допускать не станут. И весь самый ценный товар, особенно серебро из Эксонии, будут пропускать через те пирсы и склады. Давно о том мечтают. А пока все дороги и все берега вокруг города наши, мы с них будем взымать пошлины и дорожные сборы в полной мере.
        Но вы общайтесь с ними, попытайтесь очаровать, обещайте и обещайте всё, что они хотят, говорите, дескать, всё устроите. Говорите, что герцог вам благоволит и слушает вас, говорите, что как только будете при дворе, так всё уладите. Просите денег у них, чтобы дело пошло быстрее. Может, дурни городские вам и дадут несколько тысяч. Главное же - тяните время. Цу Коппенхаузен уже выехал в лагеря, первые деньги из казны получив. Молю за вас Господа нашего ежечасно. А насчёт скандала с сестрицей вашей не волнуйтесь, всё успокаивается. Герцог на неё уже зла не держит, а герцогиня и вовсе не злопамятна. Подпись, число'.
        Генерал закинул голову к потолку и закрыл глаза, так и сидел с письмом в руке. Думал:
        «Легко барону советы давать, сидя в нескольких днях пути отсюда и ни за что не отвечая. Тяните время… Как будто еретики не понимают, что время не на их стороне, и не торопятся. Тяните время, цу Коппенхаузен выехал в лагеря… И просидит там до лета. А я буду сидеть тут и ждать, когда мне на голову свалятся несколько тысяч вражеских солдат во главе с отличным маршалом. И ведь хитрый Виттернауф всегда знает, что написать в письме, не зря он тут упомянул скандал с Брунхильдой, не зря… Так он намекает, что мне нужно стараться. Сидеть тут, стиснув зубы, и ждать, не сдавая города ни в коем случае, и тогда герцогиня точно позабудет про выходку моей „сестрицы“. Забудет… Впрочем, кое в чём министр прав. Нужно будет нанести визит бургомистру. Показать ему свою беззаботность, мол, ни о каких складах за рекой и слыхом не слыхивал. Ни о каком приходе еретиков к Пасхе и знать ничего не знаю».
        Он открыл глаза и увидал проходящего мимо него фон Флюгена.
        - Друг мой! - генерал остановил юношу и протянул ему письмо. - Бросьте в печь.

* * *
        Ночь - время любовников, воров и заговорщиков. Ну, или пекарей… И как пекарь-булочник идёт в свою пекарню тёмной ночью, к тесту, к маслу и печам, чтобы ещё до рассвета для щедрых господ были готовы сдобные булки, так и генерал уже по привычке с наступлением ночи ехал куда-то, чтобы переговорить с кем-то. И на этот раз он снова направлялся на квартиру к своему помощнику Фрицу Ламме. И тот сразу открыл ему дверь, даже стучать не пришлось. Видно, слышал, как подъехали кони.
        - А он уже ждёт вас, - сразу сказал Сыч, едва закрыв за генералом входную дверь на засов.
        - Кто? - не сразу понял тот и даже немного насторожился.
        - Мальчишка, - отвечал Ламме и, подсвечивая лампой лестницу, повёл Волкова наверх. - Пришёл и торчит тут у меня, сидит у печки, носом хлюпает, надоел уже.
        - Ах вот ты о ком, - вспомнил барон. - Ждёт денег?
        - Ну а как же, вы ему вон какую деньгу обещали. Вот и прибежал.
        К вечеру в городе пошёл сильный дождь, и на Ёгане Ройберге ещё не до конца просохла его толстая куртка. Мальчик сидел близко к жаровне, но как только генерал вошёл, вскочил и поклонился низко.
        - Доброй ночи, господин.
        - Доброй ночи, Ёган, доброй ночи. - Отвечал генерал, бросая перчатки и на стол и снимая мокрый плащ. - Ну, рассказывай.
        - Насчёт вашего дела? - уточнил мальчишка.
        - Насчёт моего дела, - Волков сел на стул и ждал, пока Сыч нальёт ему вина. - Приглядел за человеком?
        - Приглядел, - отвечал Ёган. И тут же посмотрел на генерала с некоторым подозрением. - А вы знали, что этот ваш Хаанс Вермер - проповедник лютеран?
        - Да неужели? - едко хмыкнул Сыч.
        - Ну, и ты выяснил, куда он сегодня ходил? - спросил барон.
        - Выяснил. Поначалу, с самого утра он поехал в их церковь.
        - В церковь? - переспросил Волков.
        - Ну, в их молельный дом, они его сами так называют… Честно говоря, их молельный дом на нашу-то церковь мало похож, - рассуждал мальчишка.
        - Сам ты откуда узнал это? Ты разговаривал с кем-то?
        - Так я побежал за ним, а он приехал…
        - На чём он ездит? - перебил его Сыч.
        - Ездит он в одноконной повозке с кучером, - сразу вспомнил мальчишка.
        Он хотел уже продолжить свой рассказ, но Фриц Ламме снова его перебил:
        - Какая повозка, какая лошадь, какой кучер? Сам он какой из себя? Чёрен? Бородат? Толст-костляв? В чём одет? Какой из себя-то?
        - Какой? - на секунду задумался Ёган. И тут же, вспомнив, заговорил: - Сам из себя этот Вермер высок ростом и худ, голова седая, а бороду бреет. Одёжа у него добрая. Одежду носит… всю чёрную и шапочку чёрную. И перчатки. А ещё нёс толстую книгу. Повозка не крытая, лошадь рыжей масти. А кучер у него… Обычный кучер. Не знаю, что ещё сказать…
        - Вот, - назидательно произнёс Сыч, - Вот теперь всё ясно. Мелочи… Мелочи… А из мелочей всё и складывается. Всегда про то помни, и может, тебя возьмут на службу в суд.
        Мальчишка разинул рот; кажется, мысль найти работу при судье пришлась ему по душе.
        - Неужто возьмут?
        - Ладно, - произнёс генерал, - дальше давай. Куда он поехал?
        - А… Ну так это… Поехал он в их молельный дом.
        - На какой улице находится этот дом? - снова спросил Фриц Ламме.
        - Так в коммуне Габель, что у Восточных ворот, - сказал мальчишка. - Я побежал за ним. И ждал его там.
        - А откуда ты узнал, что он проповедник еретиков? - поинтересовался барон.
        - Так возле того дома была уйма народа, они все на его проповедь пришли, я и поспрашивал. Мне один мужик там и рассказал, что этот Вермер мудрейший проповедник и что он книжный человек. Что на его утренние проповеди собирается уйма народа, особенно по воскресениям.
        - Так, ну а что он делал после проповеди? - интересуется Ламме.
        - А после проповеди он поехал в магистрат.
        - В магистрат? - переспросил генерал.
        - Да, в магистрат, а после поехал… вернее, пошёл… там недалеко есть харчевня Нойса Шляйверга, пожрал в ней малость с какими-то другими людьми… И снова пошёл в магистрат.
        - Вот как? Значит, он в магистрате сидел весь день? - уточнил барон.
        - Да, до темна досидел, а после на свой повозке поехал домой в свой дом на улице Жаворонков. И всё, больше ничего… - теперь мальчик вроде как отчитался о сделанном деле и выжидательно смотрел на Волкова: ну, где деньги за работу?
        Генерал это понял и полез в кошель, достал оттуда несколько десятикрейцеровых монеток и положил на стол перед мальчишкой: ну, бери, раз заработал. И тот сразу сгрёб монеты со стола; видно было, что он до сих пор не очень-то верил, что ему заплатят такую огромную кучу денег.
        - Спасибо, господин, - он низко поклонился генералу.
        А тот после этого сказал:
        - Завтра снова иди к его дому.
        - Снова? - Ёган Ройберг удивился. - Так это ещё не вся работа?
        - Сказали же тебе, дурья башка, завтра снова пораньше вставай, иди к его дому и приглядывай за ним, - Сыч добродушно потрепал мальца по волосам. - Только никому, даже матери, о нашем деле не говори.
        - Да, - поддержал своего помощника генерал, - даже если тебя будут выспрашивать - молчи. Ничего ты не знаешь, ни за кем не следишь, просто гуляешь. Понял?
        - Понял, - кивал паренёк, крепко сжимая в ладошке серебро.
        А когда он ушёл, Фриц Ламме начал:
        - Всё, дело вспять уже не повернуть, о призах как объявили, так, почитай, больше ста человек записалось. Это только на вечер, а ещё и завтра день будет.
        - Ты распорядителю призовые деньги отдал?
        - Да, отдал. Он их в ларце рядом с чашей держит, на виду, всякий может в ларец заглянуть, посмотреть.
        - Хорошо, но ты мне про главное скажи.
        - Про главное? - не сразу понял Сыч. - А, это вы про судей?
        - Про судей, про судей.
        - С судьями не совсем хорошо вышло, - Фриц Ламме немного замялся.
        - Что это значит? - не понял генерал.
        - Да не смог я со всеми переговорить; с теми, что распорядитель нашёл и собрал в одной неплохой харчевне, я встретился. Но двоих он не нашёл. В общем, удалось поговорить только с шестью из них.
        - Но с ними-то ты договорился? - Волков немного насторожился. Ему очень не хотелось, чтобы с подкупом судей что-то пошло не так, как надо.
        - Эх, экселенц, со мной бы кто так договаривался, - мечтательно произнёс помощник. - Со всеми шестью я договорился, тут и стараться нужды не было. Никто на моей памяти от золотишка ещё не отказывался.
        - То есть шестеро деньги взяли? - уточнил генерал.
        - Взяли, экселенц, взяли. Никто не артачился. Люди попались хорошие, жадные, - кивал Сыч. - Не волнуйтесь, два золотых у меня остались, и я попробую поговорить с теми двумя, с которыми ещё не говорил. И насчёт вина я договорился. По три бочки мадеры и портвейна привезут к открытию турнира, - и тут он вздохнул тяжело и долго.
        - Чего ты вздыхаешь? - спросил у него барон.
        - Тяжко мне от всего этого, - отвечал Ламме.
        - Тяжко? - удивился генерал. - Чего же тут тяжкого? Ходи себе, договаривайся обо всём, изображай из себя богатого купца, раздавай золото, винцо попивай.
        - Так-то оно так, да всё боюсь… Боюсь встретить какого купчишку из наших краёв или ляпнуть что-нибудь не то…
        - Раньше ты не был пуглив, - напомнил ему генерал.
        - Эх, экселенц… Так то раньше было, - снова вздыхает Фриц Ламме. - Раньше я помоложе был… И не был женат.
        Волков посмотрел на него внимательно и понял, что и вправду этот мошенник постарел за то время, что он знал его. И тогда барон пообещал:
        - Делаешь дело - сразу едешь домой.
        - Дело? - оживился Сыч. - Это вы про турнир?
        - Дурень, - произнёс Волков. - На кой чёрт мне нужен этот турнир? Турнир - лишь средство, чтобы стравить еретиков и наших. Устрой свару на турнире, хоть небольшую, хоть простой мордобой - и всё… дальше я сам. А ты езжай к своей молодке, подол её сторожить.
        А Сыч хоть и кивал - дескать, понимаю, - а сам всё вздыхал.

* * *
        Следующим утором он снова пригасил к себе на завтрак прапорщика Брюнхвальда и своего оруженосца фон Готта. И пока слуги носили кушанья, говорил им:
        - Господа, завтра начнётся турнир. Прошу вас быть там с самого открытия. И никуда с него не отлучаться.
        - Даже на обед? - спросил фон Готт.
        - Там будут торговать едой, - заметил ему Максимилиан. - Не волнуйся, с голода не помрёшь.
        - Также там будут торговать и вином, - продолжал генерал, - но вас я прошу от хмельного воздержаться.
        - И что же нам там делать, господин генерал? - спросил прапорщик. - Сдаётся мне, что вы нас туда отправляете не просто на поединки поглазеть.
        - Не просто, - согласился Волков. - Самому мне туда ездить не желательно, и я хочу, чтобы вы были моими глазами, - он думал, как лучше объяснить молодым офицерам задачу.
        - И за чем нам там приглядывать? - всё допытывался нетерпеливый фон Готт. - Уж не господина ли Сыча ли охранять?
        - Насчёт него не волнуйтесь, вы должны смотреть, не произойдёт ли какой свары на турнире, причём свара должна быть между людьми честными и еретиками. Иные меня не интересуют.
        - Ах вот оно что! - догадался Брюнхвальд. - А если наши сцепятся с еретиками, так нам наших не поддерживать?
        - Ни в коем случае не лезьте в драку; хоть Сыча убивать начнут - ваше дело сторона, смотрите и запоминайте зачинщиков, вызнайте их имена. Обязательно запомните, и тут же пусть один из вас бежит ко мне, я буду ждать вас в казармах.
        Офицеры кивали, вроде как всё поняли, но смышлёный Брюнхвальд всё-таки решил уточнить:
        - Значит, за всеми наблюдать и, если еретики устроят свару, запомнить зачинщиков и тут же бежать в казарму о том о всём вам рассказать?
        - Не только если еретики будут зачинщиками, даже если праведные начнут драку или ругань. Нам всё равно, кто будет прав, а кто виноват. Главное, чтобы свара началась. Даже пусть без крови будет, даже пусть только лай и ругань. Ждите любой склоки, а как она случится - сразу ко мне с именами участников.
        Офицеры смотрели на поданные слугами кушанья и опять кивали: да, вот теперь всё поняли. Но Волкову кивков было мало.
        - А теперь расскажите-ка мне, добрые господа, что вам надобно делать на турнире, а что нет?
        Глава 18
        Редко когда что-то приятное бывает ещё и полезным. Визит к бургомистру Тиммерману был как раз делом малоприятным, но в пользе которого барон ни на минуту не усомнился. Он знал, что это будет обычный визит лицемерия, где два человека сядут друг напротив друга и будут делать вид, что один ничего против другого не замышляет. Генерал не сомневался, что без одобрения Тиммермана никаких военных складов вокруг города не было бы. И что скорее всего именно городской голова, за счёт городского бюджета, приложил руку и к финансированию нового похода ван дер Пильса на Фёренбург. Наряду, безусловно, и с внешними благожелателями.
        Теперь генерал понимал, что городские нобили, не желающие платить огромные пошлины и подати, спят и видят, как выходят из-под руки герцога. А бургомистр был как раз тем человеком, которого местный нобилитет и выдвинул для достижения этой цели. То есть цели генерала и бургомистра были взаимоисключающие, и вся эта болтовня про покупку земли за рекой была лишь видимостью взаимодействия. Городской голова просто болтал, успокаивая представителя герцога и выигрывая нужное время до подхода с севера армии еретиков, генерал же тоже пустословил, демонстрируя расположенность и дружелюбие, происходившие только лишь из уязвимости его позиции. И если в момент их беседы Волков об этом не думал, то теперь, после того как его люди узнали о подготовке горожанами новой военной кампании, это было для него очевидно.
        «Мерзавцы ждут ван дер Пильса! Чёртовы клятвопреступники!».
        Тем не менее Волков ехал к бургомистру; ему нужно было показать уязвимость своей позиции и продемонстрировать желание как-то смягчить неприятную для него ситуацию. А также посмотреть, как бургомистр отреагирует на предложение, которое он собирался ему сделать.
        Алоиза Тиммермана, милостью Божьей главу вольного города Фёренбурга, он нашёл всё в том же огромном и ледяном здании ратуши у жаровни. Тот, укутанный в шубу, с ещё одним каким-то важным и, судя по одежде, богатым человеком, диктовал старом писцу что-то о расценках на камень для мостовых. Он увидал генерала, бросив случайный взгляд, когда тот ещё пробирался сквозь ряды и столы всякого канцелярского люда, коим была переполнена ратуша. Увидал, но, к удивлению барона, не встал ему навстречу, не улыбнулся, не сделал доброго жеста рукой, а тут же отвёл глаза и продолжил что-то диктовать: мол, эка невидаль, генерал какой-то, ничего, подойдёт - так и поздороваюсь. И когда барон подошёл, лишь тогда Тиммерман встал из своего кресла, отпустив от себя писца и важного господина, улыбнулся дежурной, ничего не значащей улыбкой, произнёс:
        - Дорогой генерал, рад вас видеть снова.
        - Здравствуйте, господин бургомистр, - Волков вежливо ему кланялся.
        - Чем обязан? - интересуется глава города. - Что-то произошло или у вас ко мне личное дело? Может быть, вы с жалобой?
        - С жалобой? - не понял, о чём идёт речь, барон.
        - Ну, может быть, опять горожане притесняют вас, - напомнил бургомистр с каким-то едва скрываемым удовольствием: - Ну, как то было при нашей прошлой встрече.
        Этот вопрос был не очень вежлив, но барон «не заметил» недоброго и с улыбкой отвечал:
        - О-о… Нет-нет, видно, то были самые злые люди в городе, все остальные горожане весьма добры.
        - Ах, как приятно это слышать, - продолжал бургомистр всё с той же фальшивой улыбкой, - а то какого гостя ни спроси, все жалуются на нас. То шумно им в городе, то тесно, то люд им злой.
        - Нет-нет. Я не с жалобами к вам пришёл, - продолжал улыбаться генерал. - Я хотел повторить о земле… О той земле, что город желал прикупить за рекою.
        - О, видно, у вас есть новости? - казалось, что бургомистр радуется, но генерал почувствовал, что эта радость, как и улыбки Тиммермана, деланная, неискренняя. - И что же мы с вами сможем на сей счёт сообщить городским сенаторам?
        - Пока ничего, - ответил генерал. - Но скоро я отбуду в Вильбург…
        - Скоро отбудете? - не дал ему договорить Тиммерман. На сей раз интерес был неподдельный. Он смотрел на барона, немного щурясь. Явно глаза его были не так сильны, как характер и ум. - Когда же собираетесь отбыть?
        - К маю, - ответил Волков.
        - Ах к маю? - бургомистр даже не скрывал своего разочарования.
        - Да, к маю, - продолжал генерал. Он уже и не рад был тому, как складывался их разговор; когда Волков собирался сюда, ему всё представлялось иначе. Но делать было нечего, и он продолжал: - И так как я буду при дворе, я бы смог похлопотать о вашем деле.
        - И прекрасно, - сразу отозвался бургомистр, - полагаю, что для города будет весьма полезно иметь такого влиятельного человека, как вы, при дворе Его Высочества.
        - Уж тогда я похлопочу насчёт покупки земли. Думаю, у меня может получиться, но для ускорения дела… - продолжал барон немного пространно, - потребуются некоторые суммы.
        - Ах, суммы? - бургомистр снова стал щуриться, словно пытался разглядеть на безукоризненном костюме генерала какую-то мелочь.
        - Да, суммы, - продолжал Волков. - Думаю, что больших денег мне не потребуется, но десять тысяч - хотя бы - мне были бы полезны.
        И тут Алоиз Тиммерман всплеснул руками:
        - Десять тысяч? Помилуйте, добрый господин… - он засмеялся. - Уж не думаете ли вы, что я богатей какой? Коли думаете, то напрасно, у меня таких денег нет. Мне и пяти лет не хватит, чтобы такую сумму скопить.
        Ну, это он, несомненно, врал. Ведь в этаком богатом торговом городе нищеброду такой важный пост нипочём не занять. Волков в этом не сомневался и напомнил бургомистру:
        - Но ведь вы говорили, что ежели я выхлопочу для вас ту землю за рекой, то и мой интерес будет учтён.
        - Верно-верно, - кивал глава города. - Было такое, было, говорил вам, и сейчас скажу, что обязательно вы получите то, что я обещал, но лишь после того, как сделка будет завершена. Денежки нужно провести через решение городского сената, а наши сенаторы весьма скупы и недоверчивы, уж очень они не любят платить деньги вперёд. Так что ваше интересное предложение неосуществимо. К моему глубочайшему сожалению.
        - О, вот как? - генерал сделал вид, что удивляется. Ему-то казалось, что их прошлый разговор имел немного иной смысл. - Видно, я что-то позабыл.
        - Что тут скажешь? - теперь бургомистр откровенно ехидничал. - В наши с вами годы память уже совсем не та, что прежде. Я недавно хотел позвать дочь, чтобы принесла мне грелки к постели, так и не сразу вспомнил, как её зовут. Это родную-то дочь! Стоял, как выживший из ума старик, и вспоминал, - Тиммерман сидит в своём кресле, кутается в шубу, тянет одну руку к жаровне и посмеивается. И сразу не поймешь, над кем - над собой или над собеседником. Теперь Волкову уже можно было и закончить этот разговор, всё было ясно, ни в какой сделке с герцогом горожане больше не заинтересованы, они сделали ставку на войну, на приход войска еретиков, но барон решил всё-таки продолжить.
        - Так, может быть… - говорил барон тоном немного заискивающим, - выделить… ну, хотя бы пять тысяч для продвижения дела. Сумма для вашего богатого города совсем невелика.
        И тут уже бургомистр не выдержал, он перестал посмеиваться и с усталостью в голосе и заметной долей презрения во взгляде сказал:
        - Нет у нас денег, генерал, нет, да и наперёд сенаторы давать не дозволяют; вот коли дело сделаете, так и получите, а нет - так и Бог с ним с тем берегом.
        Волкова бы оскорбил его тон, не будь он заранее готов к такому, а Тиммерман, словно желая ещё уязвить его, добавил, опять же с высокомерием:
        - А теперь прошу простить меня, у меня ещё много дел.
        На это Волков лишь поклонился ему и пошёл прочь из холодной, продуваемой злыми ветрами ратуши. Всё это было ему неприятно, но некоторые выводы из сего разговора он сделал.

* * *
        Вечером он опять был у Сыча. Это была последняя ночь перед турниром, и барон желал знать, всё ли идёт по плану. И Фриц Ламме его успокаивал:
        - Ой, экселенц, ну и дело мы устроили, думается мне, половина города записалась на поединки.
        - Не преувеличивай, - махнул на него рукой генерал; он-то прекрасно понимал, что большая часть горожан про это событие если и слышала что, то краем уха.
        - Ей Богу, экселенц, - божился помощник, - ещё день был, а в списках было сто двадцать участников… А потом ещё люди приходили, записывались. И все места на помосте для богатых персон уже раскуплены. Распорядитель Гайвельс говорит, что все стоячие бесплатные места уже утром будут заняты.
        - Это хорошо, хорошо, - именно на подобное Волков и рассчитывал, чем больше будет народа, тем ожесточённее будут схватки. И тем громче будет резонанс всякого, даже мелкого, конфликта. - Ты со всеми судьями встретился?
        Тут Сыч немного замялся, даже вздохнул:
        - Ещё с одним не поговорил. А вот ещё один… Старый дурак деньги брать отказался. Дескать, я всегда судил по чести, и теперь седины позорить не стану. Уж я и так с ним, и эдак, а он ни в какую, такая честная сволочь попалась, аж противно.
        - Ладно, чёрт с ним, найди последнего судью обязательно.
        - Найду, найду, - кивает Фриц Ламме. - Только вот теперь волнуюсь из-за этого старого дурака.
        - И чего?
        - Да вдруг болтать начнёт. Дескать, что турнир нечестный, и на меня лаять будет.
        - Бог с ним, - как раз это генерала волновало мало, - пусть что хочет болтает, главное - чтобы остальные судьи не подвели. Нам главное - чтобы хоть одна потасовка завязалась и чтобы после неё распорядители зачинщика с турнира удалили, а уж до того, что будет этот честный судья после болтать, нам никакого дела нет.
        - Ясно, ясно, - кивает Сыч.
        - А где мальчишка? - спрашивает барон. - Он, что, спит, что ли?
        - Ну уж - спит… - усмехается помощник, - он за деньгой пришёл ещё за час до вашего прихода. Спрашивал про вас раза три: не пришёл? Не пришёл? Сейчас позову.
        Ёган обрадовался, когда вошёл в комнату и увидел Волкова, он заулыбался и низко поклонился:
        - Здравствуйте, господин, храни вас Бог.
        - И тебя, и тебя… - отвечал барон. - Ну, рассказывай, что видел, куда ходил нынче твой подопечный.
        - Подопечный? - не понял мальчишка, явно не знавший такого старинного слова. - Это кто?
        - Дурень, - усмехается Сыч, - это тот, за кем ты следил.
        - А, богослов Вермер? - теперь парень понял. - Так почти всё так же, вот только утром он не читал проповедь в молельном доме, сидел дома, а потом на своей повозке с кучером поехал в магистрат…
        - В магистрат? - удивлялся генерал. - Чего это он каждый день туда ездит? Уж не работает ли он там?
        - Не знаю, может, и работает, - пожал плечами Ёган. - Но сидел он там с книгами, там все с книгами сидели, там… там книг этих тьма, огромные ящики с книгами, стоят у стен, до самого потолка всё книги и книги, - он на мгновенье задумался. И вспомнил: - Там библиотека. Я хотел посмотреть да погреться, но меня оттуда выпер один мозгляк, что там служит, за книгами смотрит.
        - Ах вот оно что, - понял генерал.
        - Дальше он опять пошёл есть в харчевню Нойса Шляйверга, жрал там горох, а колбасу не жрал, и рыбу не жрал. Говорил трактирщику, дескать, пост начался. Отказался от вина.
        - Ах да, Великий пост же, до Пасхи уже немного осталось! - вспомнил Фриц Ламме.
        «Да, до Пасхи осталось совсем немного, а ван дер Пильс как раз должен поспеть до неё», - невесело размышлял генерал, понимая, что времени у него месяц. А может, и того нет.
        - А ты прямо ему в тарелку заглянул? - говорит мальчишке Сыч, и, кажется, он доволен таким его рвением.
        - Посидел малость в углу. Погрелся. Купил себе крендель. Хоть они там шибко дорогие.
        - Вот это правильно, - согласился Сыч. - Без дела не надо сидеть, а как купил что-то, вроде ты и не просто так пришёл. И старайся человеку, за которым приглядываешь, лишний раз в глаза не лезть; даже не смышлёный в этом деле человек, и тот… раз взглянет, второй раз, а на третий и спросит себя: а какого дьявола весь день мне этот сопляк на глаза попадается? А уж человек в этаком деле опытный так заметит тебя сразу, свернёт в переулок тёмный, за угол встанет, дождётся тебя и ножичек-то промеж рёбер и вставит.
        - Да нет… - не верит ему Ёган, но в его тоне слышится сомнение, - Нет, этот Вермер не такой. Говорю же, он богослов.
        - Этот, может, и богослов, а другой будет не богослов, - продолжает обучение Фриц Ламме. - Ты тенью должен быть, неприметным, всегда держаться в тени улицы. Близко к подопечному не подходить, но и из вида не терять. Понял?
        - Понял, - кивал Ёган Ройберг. И, обернувшись к барону, спросил: - Господин, ну что, платить мне за сей день будете?
        - Конечно, буду, - отвечал тот, доставая деньги, и, выложив на стол монеты, продолжил: - Но на завтра у тебя работа будет другая.
        Парень сразу схватил деньги, зажал их в кулак, но поблагодарить барона забыл, сразу спросил:
        - А что за работа?
        - Работа? Узнаешь, когда придёшь, - начал генерал. - Будь с самого утра у меня в казармах, приходи по утру, по темноте, и будешь при мне, а как я скажу, так пойдёшь за указанным мной человеком, выяснишь, где он проживает. Понял?
        - Так более мне за Вермером не присматривать?
        - Пока нет. Говорю же, будет тебе другой для присмотра, - сказал генерал и добавил с надеждой: - Если, конечно, всё пойдёт, как пойти должно.
        - А цена-то за этого другого будет та же?
        - Та же будет цена, та же, - машинально соглашался Волков, думая о чём-то своём.
        Потом, когда мальчишка ушёл, они ещё посидели с Сычом, ещё раз проворив всякие мелочи.
        Глава 19
        Он покинул дом своего помощника и поехал к себе. А когда уже были на улице Жаворонков, то сержант Готлинг, ехавший последним, вдруг и говорит:
        - Господин, за нами опять какая-то сволочь тащится. Там, у дома на углу, лампа горит, я его и приметил, он прячется, к стене сейчас жмётся.
        - Тащится? - генерал сразу остановил коня.
        Вот тут у него и похолодело сердце, как он представил, что кто-то из местных знает про то, что он бывает у Сыча, то есть у богатого купца Фердинанда Константина Зальцера, который устраивает турнир. Если узнают о том власти города, турнир закроют, и тогда прощай все планы, все усилия, все потраченные деньги. От таких мыслей уже не его сердце холодело, а его самого как обожгло.
        - Готлинг, Грифхоппер - взять его, ублюдка.
        Тут же подковы зазвенели по мостовой - сейчас, на безлюдной и тихой улице, были они особенно слышны. - понеслись сержанты вскачь, жаля коней шпорами и не боясь в ночной темноте налететь на что-нибудь. И фон Флюген за ними увязался. Этому всегда всё было интересно.
        С тем же оглушительным цокотом скрылись за ближайшим уголком. И генерал с Хенриком последовали за ними, хотя и не так бойко.
        А за углом крик. Кто-то орал так, словно его режут:
        - Спасите! Спа-а-си-и-те-е… Люди добрые, убивают! Стража, стражу покличьте кто-нибудь!
        И возня, и ругань продолжались. Волков свернул в проулок, а там темень, ничего не разобрать, и лишь возня и крики, переходящие в надсадный ор:
        - Помогите! А-а-а… Люди! Убивают!
        Барон обнажил меч и подъехал к месту, где всё и происходило, но пока добрался, крики уже оборвались на полуслове. И только злой голос сержанта Готлинга доносился из темноты:
        - Ещё ему дай, дай как следует.
        После чего снова и снова слышался звук тяжёлых ударов и глухие стоны.
        - Эй, эй, - окликнул их генерал, - что там у вас?
        - Господин, - Готлинг тяжело дышал, - я его догнал, конём сбил, так он, падлюка, за нож взялся. Ногу мне проткнул и коня порезал, вон, из шеи кровища хлещет.
        Конь и правда перебирал ногами, цокал копытами и ржал негромко от страха.
        - Фон Флюген, - злится генерал, - где фонарь?
        - Сейчас, - сразу отозвался оруженосец, у которого по недосмотру или по неосторожности фонарь погас.
        Мальчишка засуетился и стал разжигать лампу, а пока он щёлкал кресалом по кремню, они все молча слушали из темноты, от самой мостовой, причитания пойманного человека:
        - За что же вы так со мной, господа солдаты? Ой, как избили, ой, как рёбра болят, и голова… Вон, кровь по волосам, пробили мне её, а за что - даже и не пойму… Ой, как избили… - и тут же, откуда только силы взялись, он снова начал орать: - Стража, люди!.. Убивают! Стража-а!..
        Так он орал, что, конечно же, перебудил всю улицу. Из-за ставень ближайшего дома выпали на мостовую лучи неяркого света, и кто-то спросил в темноту:
        - Эй, кто тут?
        - Спи спокойно, добрый горожанин, тут вора поймали, - отвечал генерал, - сейчас отведём его к стражникам.
        И тут же, перестав скулить, человек снова заорал:
        - Ой, спасите!.. Убивают!.. Зовите стра…
        - Заткнись ты… - прорычал Грифхоппер, и послышались новые удары.
        Больше он ничего не успел сказать и его крик оборвался на полуслове. А фон Флюген наконец разжёг лампу и, спустившись с коня, осветил этого человека. Тот был весь залит кровью, уж непонятно, чьей, но молодой человек, поднеся лампу к нему поближе, сказал:
        - Так я его видел!
        - Точно? - спросил барон. - Вы не путаете?
        - Кончено, я его капюшон грязный не первый раз вижу. И утром видел, и у казарм наших, - уверенно произнёс оруженосец.
        А тут и скрипнула какая-то дверь невдалеке, и в проёме показалась лампа и фигура за нею.
        Дальше торчать тут было нельзя, но и оставлять человека тоже. Волков очень волновался, что мерзавец мог знать о том, что он был у Сыча. И поэтому он приказал:
        - Фон Флюген, помогите Готлингу. Проводите его в казармы.
        - Да я сам справлюсь, - бурчал из темноты сержант, - конь вот не помер бы, крови из него много течёт.
        Но генерал уже не слушал сержанта.
        - Хенрик, Грифхоппер, берите ублюдка, тащите его отсюда, пока вся улица не проснулась.
        Готлинг с фон Флюгеном уехали в темноту, а крепкий сержант Грифхоппер с Хенриком быстро спешились, подняли человека и перекинули его через седло. Подлец скулил, всхлипывал и просил отпустить его, но теперь барон не сжалился бы даже и за деньги. Он боялся, что этот мерзавец может разрушить его план. Он приказал отвезти его подальше от разбуженной улицы, а сам вернулся домой. Вернулся, разделся и помылся, но спать не лёг, приказал Томасу, чтобы тот ждал Хенрика и сержанта, а как те появятся, чтобы звал их к барону.
        И через полчаса его люди приехали и поднялись к нему.
        - Ну? - спросил он.
        - Дело сделано, - отвечал ему оруженосец. - Отвели его поближе к воротам, там кабаки ещё гуляют, утром найдут, так подумают, что пьяная поножовщина.
        - Никому об этом деле ни слова, - строго наказал барон и, отпустив людей, лёг спать.
        Дело это оказалось непростым. Мысли о ночном человеке и о том, что турнир может быть закрыт, сильно тревожили его, а когда тебе тревожно, ну какой тут сон. А выспаться было необходимо, ведь завтра начиналось то дело, которое он так тщательно готовил.
        И пришлось ему вставать, будить слуг, и лишь когда Гюнтер нашёл ему сонные капли, что намешал Максимилиан, он лёг и заснул, да и то не сразу. Ещё поворочался немного.

* * *
        Ещё до рассвета барон был уже в казарме и с удовлетворением отметил, что мальчишка Ёган Ройберг дожидается его в комнате дежурных офицеров. Сидит у печки, греется. Сам генерал был спокоен. Внешне спокоен. И надеялся, что уже к вечеру дело сдвинется. Очень надеялся. Так как не было у него сил сидеть и просто ждать, пока придёт враг и начнёт его убивать. В поле с пушками и мушкетами он бы что-то обязательно делал - уже искал себе удобную позицию, думал, где разместить пушки, гнал бы солдат ставит колья и копать рвы, - а тут, в городе… Где тут кольев наставить? Поэтому, несмотря на своё внешнее спокойствие, он не мог сидеть на одном месте и пошёл пройтись по двору и казармам, а навстречу ему ковылял на своей деревяшке Роха, трезвый и заспанный. И сразу после приветствия заговорил:
        - А Готлингу пришлось врача ночью вызывать.
        Генерал со своим волнением и размышлением о турнире и позабыл про ночной случай. Он немного удивлённо взглянул на старинного своего товарища: вот как?
        - Ага, сильно ему ногу распороли, пришлось доктору шить, - продолжал полковник. - Лежит сейчас, отлёживается. И коню коновала позвали - ну, тут мазью обошлось.
        Генерал опять ничего не сказал, а Роха продолжил:
        - Ты, Фолькоф, побольше бы охраны брал. А лучше тут жил бы. Устроят тебе местные засаду, чует моё сердце.
        А генерал вдруг подумал о том, что сержант Готлинг, видно, ничего не рассказал своему полковнику о ночном происшествии. Значит, сержант Готлинг умеет держать язык за зубами, а значит, сержант Готлинг не дурак.
        - Роха, - произнёс барон. - Если будет место ротмистра вакантно, то запиши Готлинга на должность.
        - О, - сказал Роха. И добавил: - Да, он толковый парень.
        Едва они уселись за стол, как пришёл полковник Брюнхвальд с бумагами, с целой кипой счетов. И, не замечая, что генералу не до этого, стал подсовывать ему бумаги для ознакомления. Горох, сало, фураж, ремонт упряжи… Волков хоть и пробегал буквы и цифры глазами, но умом их не постигал. Всё мысли его были о том, как бы это ночное происшествие не повлияло на турнир. А Карл всё наседал с этими своими мелочами; теперь он говорил о ценах на дрова, хотя и сам бы мог во всём разобраться.
        У генерала и полковника был ещё целый ворох бумаг и тем для разговора, но дежурный ротмистр с ворот нашёл их и доложил:
        - Господин генерал, там местные к вам.
        - Кто ещё? - немного недовольно спросил он.
        Сержант пожал плечами:
        - Какие-то важные, а с ними офицер и три стражника.
        Роха многозначительно поглядел на своего командира: уж не по ночному ли делу? Но Волков не стал ему ничего объяснять, а лишь сказал сержанту: «Проведи их в дежурную комнату» и сам направился туда.
        Он принял горожан в дежурном помещении, предварительно выгнав оттуда Ёгана Ройберга. Их было семеро: три городских чиновника, судя по всему, не последних, с ними офицер и три стражника. Волков принимал их сидя и никому не предложил сесть. Вперёд вышел горожанин в неплохой шубе и дорогом бархатном берете и представился необременительным поклоном:
        - Первый секретарь суда вольного города Фёренбурга Гёндвиг.
        - Первый помощник городского прокурора Вальциг, - поклонился ещё один из пришедших.
        - Генерал фон Рабенбург, - коротко ответил Волков. - Чем обязан вашему визиту, господа?
        - Сегодня поутру на улице Черепичной было найдено тело человека. Ему размозжили голову.
        - Да примет Господь его душу, - Волков перекрестился.
        Пришедшие тоже крестились. Все, кроме секретаря, так как он продолжал:
        - Возможно, убийство происходило в проулке Двух колодцев, так как там было ночью шумно, кто-то очень долго звал стражу и просил помощи, а люди, которые там живут, говорят, что ночью в проулке было несколько людей верхом.
        - Это очень интересно, - Волков смотрел на секретаря пристально. - Но почему вы пришли с этим ко мне?
        - Потому что наша стража передвигается по городу пешком, совсем немногие люди ездят по улицам ночью на лошадях, - заметил помощник прокурора Вальциг.
        - И что из этого следует? - поинтересовался барон.
        - Что следует? - секретарь суда даже удивился такому непониманию.
        - Да, что вы хотите этим сказать? - всё ещё не понимал генерал.
        Тогда Вальциг и Гёндвиг переглянулись, и помощник прокурора решился:
        - Мы подозреваем, что к этому досадному случаю могут быть причастны ваши люди. Ваши солдаты.
        Тут Волков улыбнулся им самой обворожительной улыбкой, на какую только был способен, а потом произнёс:
        - Это исключено, господа.
        - Исключено? - секретарь суда снова взглянул на своего спутника, всем своим видом показывая: ну я же тебе говорил, что он будет запираться?
        - Почему же вы исключаете такую возможность? - с улыбочкой уточнил помощник прокурора.
        - Потому что из-за спеси и злости горожан, во избежание свар, я запретил своим солдатам покидать казармы. И тем более ездить по городу верхом. К тому же ещё и ночью. Так что… - он помолчал и добавил: - Я могу позвать вам офицера, дежурившего ночью, и спросить у него, выпускал ли он со двора конных.
        Но, судя по всему, этот довод не возымел эффекта на горожан, так как секретарь улыбнулся ему в ответ и сказал:
        - Может, вы и не дозволяете своим людям выходить со двора, но у нас есть показания врача Бернарда Мейнера, который сообщил нам, что нынче ночью его приглашали в ваши казармы к одному из ваших людей для обработки резаной раны, - секретарь суда, говоря это, улыбался, чувствуя, что загнал оппонента в угол.
        «Ишь ты какие проворные сволочи эти местные судейские, вон как кинулись навоз ворошить, - думал генерал. - Значит, не ошибся фон Флюген, признав подлеца, значит, правильно мы его угомонили. Их был человечек, их».
        Впрочем, он был спокоен. Довод про врача ни о чём не говорил. Может, это солдаты поспорили, и один другого полоснул невзначай. Но вот что было неприятно, так это то, что и к коню вызывали горожанина. Если и про это судейские знают… Тут уже не скажешь, что в склоке ещё и коня случайно задели.
        - Да, дежурный офицер говорил мне, что этой ночью вызывали в расположение врача, - отвечал барон. - И, по-вашему, этого достаточно, чтобы подозревать моего человека в убийстве какого-то бродяги.
        - Для того мы сюда и были присланы, чтобы во всём разобраться, - с улыбочкой продолжал секретарь суда.
        - Кстати, а кто был этот убитый?
        - Кто был убитый? - Гёндвиг даже растерялся немного от такого, казалось бы, простого вопроса.
        - Ну да. Может, это был какой-то известный мастер или почтенный член какой-нибудь влиятельной гильдии, - развивал мысль Волков. - Мне просто интересно, отчего вы, господа, взялись за дело так рьяно. Только утро, а вы уже всё прознали - и про кавалеристов на ночных улицах, и про врача. Уж не городской ли сенатор был убит этой ночью?
        И тогда заговорил помощник прокурора Вальциг, заговорил он важно и с пафосом:
        - Всякий горожанин или гость города, хоть сенатор или копатель канав, имеет в городе нашем равную защиту от всяческих посягательств, - он был, судя по всему, очень горд этой своей фразой и добавил с ещё большим пафосом, чем прежде: - Таковы законы нашего города.
        Даже подбородок задрал от гордости.
        - Сие похвально, - покивал ему генерал. И тут же произнёс: - Вот только мои солдаты к этому убийству не имеют никакого отношения. Они сдержанны и дисциплинированы. И офицеры за ними присматривают. Так что люди мои к сему прискорбному происшествию непричастны. В том вас заверяю.
        Впрочем, он, говоря это, был уверен, что этими его заверениями горожане не удовлетворятся. И оказался прав. Снова слово взял секретарь суда.
        - Мы не смеем сомневаться в вашем заверении, раз вы так говорите, господин генерал, то вы уверены в своих словах, вот только…
        - Что? - поинтересовался Волков.
        - Вот только вы можете и не ведать, что происходит в ваших бараках ночью, - приведя этот довод, Гёндвиг снова расцвёл; наверное, сам себе секретарь казался виртуозом логики.
        - Любопытно, любопытно… - барон пристально посмотрел на секретаря, даже прищурился, и спросил с ехидцей: - А откуда вы знаете, что я не ведаю, что творится в моих бараках ночью; может быть, вам известно, что живу я отдельно от своих людей?
        - Ну, всем известно сие… - отвечал секретарь уже с некоторой растерянностью.
        - Известно сие? - Волков деланно удивлялся. - Мне вот, к примеру, неизвестно, где живёт каждый из вас, господа. Откуда же вам может быть известно, где проживаю я? Неужто сенат выделил деньги на слежку за мной?
        Гёндвиг и Вальциг переглянулись. «Что ему на это сказать?», - как бы спрашивали они друг друга. Помощник прокурора даже обернулся на третьего, не представленного Волкову члена их делегации, но и тот не дал ему ответа. А генерал, видя их замешательство, удовлетворённо продолжил:
        - Или, быть может, это бургомистр велел за мной следить?
        - Нам про то неведомо, - наконец ответил помощник прокурора.
        После чего генерал только развёл руками:
        - Полагаю, господа, что вопросов ко мне у вас более нет.
        Они снова переглянулись, кажется, весь прежний задор с них пооблетел, улыбочки многозначительные поугасли, приходили сюда эти господа явно в ином настроении. Но и сдаваться чиновники не хотели, и секретарь произнёс, вернее, выпалил:
        - А дозвольте нам поговорить с вашим раненым солдатом!
        - Что? - удивился генерал. - С каким ещё солдатом?
        - Да, дозвольте нам переговорить с тем самым солдатом, к которому ночью звали лекаря, - уточнил помощник прокурора.
        - Ах вот вы о чём, - генерал сделал вид, что только сейчас всё понял, хотя уже по их приходу ему было всё ясно. И теперь он им улыбался. - Вы его думаете забрать из расположения? Вы вон и добрых людей с собой привели, чтобы под конвоем таскать моего человека по городу на радость местной черни. Если думали вы, что так у вас выйдет - то напрасно, господа. Напрасно.
        - Так вы отказываетесь выдать нам своего человека? - произнёс помощник прокурора, и в его голосе послышались отчётливые нотки угрозы.
        - Да как же я вам его выдам, если вы сами сказали мне, что к этому моему человеку приезжал ночью лекарь? И как мои солдаты будут обо мне потом думать, если я отдам вам их товарища?
        - Сенат, когда прознает про ваш отказ, будет недоволен! - снова говорил Вальциг.
        - Сенат будет недоволен! - воскликнул Волков. - Ах, какая новость! - теперь вдруг он начал говорить резко и без всяких улыбочек: - Сенат недоволен с того первого дня, как я сюда пришёл! И впредь на довольство его я не претендую.
        Его тон, кажется, возымел эффект, горожане снова переглянулись, и первый секретарь суда заговорил более сдержанно, чем помощник прокурора:
        - Тем не менее город Фёренбург принял вас, и из уважения к нашему гостеприимству и к нашему расположению вы могли бы пойти нам навстречу. Для укрепления согласия между городом и гербом.
        - Ах, оставьте вы это… - генерал махнул на него рукой. - Нет у вас тут к нам никакого расположения, и гостеприимства вашего мы не чувствуем. Именно посему, чтобы вы не могли нас упрекать в подобных делах, как это; именно зная ваше коварство, я и запретил солдатам покидать казармы. И расположения к нам тут нет, одна злоба и спесь. И согласия меж нами никакого нет, так как нахожусь я тут не по доброй воле вашей и не по приглашению, а лишь по условиям договора между гербом Ребенрее и городом Фёренбургом.
        Эта его речь была пряма, резка и правдива настолько, что горожане несколько мгновений не находили, что ответить. И тогда секретарь суда предложил следующее, преподнеся это как уступку горожан:
        - Ну, в таком случае, мы просим у вас дозволения допросить вашего человека прямо тут. Если на то будет ваша воля, то в вашем присутствии.
        - Нет, - сухо и холодно ответил ему генерал, ни добавив к тому ни слова. «Нет» - и всё.
        - Отчего же вы не хотите допустить нас к своему человеку? - искренне удивился первый секретарь суда.
        - Знаю я вас, судейских, - генерал уже не скрывал своей ухмылки, - всё, что он скажет, извернёте, чтобы себе в пользу толковать, а зная ваше дурное к нам отношение, всякому ясно, что вы у себя там в своих протоколах напишете. Потом всё это ещё и огласите перед народом, чтобы меня и моих людей дурно выставить. Так что я повторяю вам своё «нет».
        Помощник прокурора изобразил на лице мину высокомерия, он всё ещё ничего не понял, и поэтому снова в его голосе слышались угрозы.
        - Уж и не знаю, как поведёт себя городской сенат после вашего… - тут он сделал многозначительную паузу, - необдуманного отказа.
        - Желаю вашему совету мудрости, - отвечал Волков, опять вызывая у пришедших горожан удивление. Показалось чиновникам, что в этой простой фразе прозвучало кощунственное пренебрежение к господам сенаторам, да ещё и едва завуалированная угроза.
        - Я слышал, что вы знакомы с нашим бургомистром, - после некоторого замешательства снова заговорил секретарь Гёндвиг. - Может, в свете вашего отказа, вы пожелаете что-то передать ему, может быть, какие-то объяснения?
        - Объяснения? - теперь барон уже и не скрывал, что смеётся над ними. - Объяснения! Нет-нет, никаких объяснений не будет, но вы обязательно передайте вашему бургомистру от меня горячий, душевный привет.
        Два чиновника стояли молча, видно, исчерпали все свои доводы, и тогда генерал, встав из кресла, сказал:
        - Был рад услышать городские новости, господа, но, к сожалению, меня ждут дела, - он взглянул на дежурного офицера. - Капитан, проводите гостей.
        Глава 20
        Карл Брюнхвальд, промолчавший весь разговор, собрал со стола все свои счета, все бумаги, теперь понимая их неуместность, и произнёс:
        - Надо бы сержанта Готлинга вывезти из города. Будут сегодня мужики дрова привозить, вот с ними пусть и уезжает. За ворота его вывезут, и пусть он едет в Вильбург.
        Волков взглянул на него с неожиданным интересом, эта мысль пришлась ему по душе.
        - Да, так и нужно сделать. Только надо купить ему простое платье, в его цветастых одеждах всякий признает в нём солдата.
        Но даже если он вывезет сержанта из Фёренбурга, отношения с горожанами это вряд ли улучшит. Его противоречия с местными росли, он чувствовал их нарастающую неприязнь. Глухую и тёмную до времени. До времени. До какого? Волков прекрасно понимал, до какого времени она будет скрытой: чем ближе будет Пасха, тем выше будет накал этой неприязни, а как она начнёт прорываться и приходить в действие, так то будет верный признак того, что ван дер Пильс уже где-то рядом. И этот знаменитый еретик обязательно захочет с ним поквитаться за то дело у реки. Уж он точно не упустит такой возможности.
        Генерал вздохнул: охрани Господь его самого и его людей от этого.
        И тут Волков слышит знакомый голос за дверью.
        - Генерал здесь?
        Голос молодой, решительный, он принадлежит его оруженосцу.
        - Здесь, - отвечает другой. - С полковником Брюнхвальдом бумагами занимаются.
        Тут же в дверях появляется фон Готт, он разгорячён - видно, что-то произошло, - залихватски кланяется страшим офицерам и говорит, косясь на Брюнхвальда:
        - Господин генерал, меня послал Максимилиан, надобно поговорить.
        Карл Брюнхвальд встал и хотел уйти, понимая, что разговор секретный, но Волков поймал его руку - не уходите Карл, сядьте - и ответил оруженосцу:
        - Говорите, фон Готт.
        - Случилось то, что нам надобно, - сразу выпалил оруженосец, было видно, что он волнуется. Молодой человек даже дух перевёл.
        - Говорите, фон Готт, говорите, - казалось бы, Волков не был пылким юношей, но даже ему передалось волнение оруженосца.
        - Гвидо Рейнхаус схватился с судьёй Морицем Вулле.
        - Ну, рассказывайте… - генерал едва не перестал дышать от волнения. - Продолжайте, фон Готт, с подробностями. Говорите, кто этот Гвидо Рейнхаус? Он еретик?
        - Да, господин генерал. Он пришёл на турнир из школы «Арсенал» и выступал в категории «меч и баклер». И против него вышел наш, - кажется, фон Готт уже считал «нашими» учеников фехтшуле «Непорочной девы». - И вот этот судья не засчитал ему одно попадание, а те, кто пришли с Рейнхаусом, стали улюлюкать и свистеть. Обзывать судью…
        - Вот как? - Волков слушал очень внимательно. - Значит, зрители стали оскорблять судью?
        - Стали орать ему, что его мать свинья.
        - Уж очень это грубо, - удивлённо заметил Карл Брюнхвальд. Он, видно, ничего не понимал, но ему было очень интересно.
        А генерал ждал продолжения рассказа, ведь, устраивая этот турнир, именно на подобные происшествия он и рассчитывал, посему он удовлетворённо и в то же время острожно, словно боясь спугнуть удачу, говорил:
        - Прекрасно, прекрасно, и что было дальше?
        - А судья, видно, обиделся и обиду эту затаил, и когда Рейнхаус нанёс правильный удар, снова его не засчитал, - радостно выпалил фон Готт, - и уж тут Рейнхаус не сдержался, бросил меч и баклер и кинулся на судью!
        - Ударил его? - надеялся генерал.
        - Вроде нет, но схватил того за грудки и стал ему говорить слова злые, судья и вырваться от него не мог… Вырвался только когда служители подбежали, и тогда Рейнхауса стали гнать из арены, а он не хотел уходить, и его дружки из зрителей ему стали подсоблять, порвали одежду одному из служителей. И тогда распорядитель объявил, что Рейнхауса снимают с состязаний, и его выгнали взашей из школы, и парочку его дружков тоже. Ещё и тумаков им надавали.
        Барон хоть и готовил всё это, но на такой замечательный результат он не рассчитывал, да ещё и в самом начале турнира. Ведь на дворе было только утро.
        - Значит, склока случилась, - задумчиво произнёс он
        - Да как же ей не быть, - смеялся фон Готт, - если они с рассвета стали вино дармовое пить. Я как раз протиснулся туда, в самую толчею, а там винный дух стоит, словно в плохом трактире. Там любому велено наливать, если он скажет, что участник турнира. И все это говорят. Все пьют.
        Генерал слушал бы и слушал оруженосца, так приятен был того рассказ. Уж лучше и сложиться не могло; устраивая это дело, Волков надеялся, что между собой схватятся ученики разных школ, но повернулось всё ещё краше.
        Судья турнира! И обиженный соискатель, которого тот засудил! Чего ещё можно желать? Он взглядом ищет нужного ему человека, но не находит.
        - Хенрик! А где мальчишка, что тут был?
        Оруженосец тут же исчезает из помещения, пока фон Готт со смехом и в красках расписывает происшествие и ту очаровательную атмосферу, что царит в фехтовальном зале.
        А тем временем Хенрик нашёл и привёл к генералу Ёгана. Волков, сразу подтянув его к себе поближе, заговорил негромко:
        - Пройдёшь сейчас с вот этим господином, - он указал мальчишке на фон Готта, - он тебе покажет человечка, за которым надо приглядеть.
        - Как и за прошлым?
        - Нет, не так… - Волков подумал, как лучше объяснить мальцу, что теперь всё будет намного серьёзнее. - То было как игра, а теперь дело серьёзное. Господин покажет тебе человека, а ты уж его не упусти, обязательно вызнай, где у того дом. Слышишь?
        - Слышу, - кивал Ёган.
        - Это очень важно, не потеряй его, доведи до дома, хоть ночь, хоть снег, хоть второе пришествие… Ты всё равно должен выяснить, где он живёт, - в свой тон генерал вложил всю возможную убедительность, которой располагал.
        - Я понял, понял, - продолжал кивать мальчик.
        - Если всё вызнаешь как следует, если не ошибёшься, - продолжал барон, - плата будет удвоена.
        - Удвоена, да? - мальчишка был, видно, не силён в счёте и закатил глаза к потолку, что всё посчитать. - Это…
        - Получишь целый талер, - посчитал за него фон Готт.
        - Талер? Целый? - уточнил у Волкова Ёган, словно не доверял оруженосцу и хотел всё услышать от самого генерала.
        - Да, целый талер.
        - Уж это хорошо, талер мне не помешает, - обрадовался Ёган. - Как раз долг за жильё погашу.
        - Господин фон Готт покажет тебе человека, его зовут…
        - Мориц Вулле, - догадался фон Готт.
        - Да, Мориц Вулле, он судья на турнире, вот за ним ты и должен приглядеть.
        - Я постараюсь, господин, - заверил его мальчишка.
        Прежде чем они ушли, генерал сказал оруженосцу:
        - Приглядите за мальчишкой, пока он будет на турнире, и за судьёй приглядывайте, но и не забывайте следить за тем, что там происходит.
        - Конечно, господин генерал, - обещал ему фон Готт.
        Когда они ушли, он позвал к себе Хенрика и спросил у того:
        - Помните у старой тюрьмы ручей, в котором прачки полоскали бельё, я вам показывал его?
        - Конечно, господин генерал.
        - Так езжайте туда и найдите прачку Ирму.
        - И что ей сказать?
        - Скажите, что ищете трубочиста Гонзаго, что нам в печах надо трубы прочистить. Скажите, что ждём его.
        - И всё?
        - Ну, спросите, когда явится.
        - Понял, господин генерал, - сказал первый оруженосец и тут же уехал из казарм.
        Глава 21
        А сам генерал, хоть и были у него тут дела, хоть и было о чем пообщаться со своими офицерами, в казарме сидеть просто не смог. От волнения, хоть и тщательно скрытого от подчинённых, ни слушать Брюнхвальда, ни смотреть карту города, которую уже почти закончил Дорфус, он не мог. Мысли, мысли, мысли не давали ему ни на чём из второстепенных дел сосредоточиться. Весь его разум был поглощён разными вариантами возможных событий, что должны произойти в ближайшие сутки. И ни о чём другом он и не помышлял. Посему оставаться в казармах был не в силах, иначе так бы и бродил из угла в угол, пугая солдат своей задумчивостью. И тогда он звал фон Флюгена и просил его оседлать коня. И когда дело было сделано, он с хорошей охраной выехал из расположения части.
        Ему казалось, что все горожане должны быть на турнире или уж хоть говорить о нём, ну, герольды-то должны. Но нет, город жил своей суетной торговой жизнью, и его не трогали волнения и мысли чуждого ему генерала; телеги, как и прежде, забивали все дороги в городе, склады раскрыты, товары грузятся и выгружаются, главный рынок города - битком. И герольды, выкрикивающие новости, о турнире, что уже идёт, словно позабыли. Они кричали, что грядут сборы налогов на лошадей, а также на печные трубы и что недоимки будут взыскиваться сразу за счёт имущества неплательщиков. Так что лучше всем владельцам лошадей и печей приготовить денежки заранее.
        «А может, это и хорошо, пусть проживают дни в обычной суете, не ведая о том, что их ждёт, - размышлял барон. - Да поможет мне Господь. А для этих людей, занятых своею размеренной жизнью, все события, все перемены пусть начнутся 'вдруг».
        Уж было время обедать, но барон всё ещё не был голоден. Какая тут еда, если волнение от предвкушения событий его не покидало. И, поездив по грязным и шумным улицам так нелюбимого им города, он вернулся в казармы.
        И едва он приехал, едва слез с лошади, а Хенрик ему и говорит:
        - Он уже пришёл, дожидается вас.
        - Кто? - удивился генерал, передавая повод коня оруженосцу.
        - Этот трубочист, Гонзаго… Ну, за которым вы меня посылали.
        Это сообщение удивило генерала, он-то думал, что ночью к нему придёт сам Виг Черепаха, чтобы получить от него работёнку. Волков прошёл в комнату дежурного и вправду нашёл там необычного для расположения военных человека.
        То был молодой темноволосый человек в грязной одежде. Сажа была вечным его спутником, и лицо молодца, несмотря на середину дня, было серым. Но сам человек был хоть невысок, но отлично сложен и даже на вид ловок. Увидав вошедшего генерала, он сразу понял, кто перед ним, и низко поклонился.
        - Ты и есть Гонзаго? - спросил генерал, приблизившись к трубочисту и внимательно разглядывая его грязное лицо.
        - Я и есть, добрый господин, я и есть, - улыбался человек отличными зубами, которые на фоне его грязного лица выглядели просто белоснежными.
        - Хорошо, - барон жестом предложил ему пройти в угол комнаты, поближе к печке.
        - Дельце, о котором мы уговаривались с Вигом Черепахой, как раз созрело, - начал генерал. - Надобно его сделать, и на то я готов выдать… - он немного подумал: жадничать тут было нельзя, уж больно важен был этот шаг в его плане, но и тратиться излишне ему не хотелось, он и так почти все личные деньги, что привёз в город, угробил на организацию турнира, и посему он нашёл сумму, которая ему показалась оптимальной, - сорок монет.
        - Сорок монет? - переспросил Гонзаго. - И что же нужно сделать, чтобы получить эти деньги?
        И в этом простом вопросе прозвучало некоторое сомнение, которое генерал сразу уловил, но смысл которого не понял: почему сомневается трубочист? Уж не мала ли сумма? Но продолжать разговор было необходимо, и барон сказал:
        - Да, сорок монет, и я хочу, чтобы за эти деньги немного побили одного человека.
        - А что это за человек? - сразу спросил Гонзаго.
        - Человек тот не знатен и не знаменит, не нобиль и не чиновник, и бить его нужно не очень сильно.
        - А лишь поучить, - догадался трубочист.
        - Лишь поучить, но пару костей надо бы сломать, и лучше в ногах.
        - Ага, вот оно как, - пытался понять задание молодой горожанин. - Только не пойму я чего-то… С одной стороны говорите, чтобы проучили, с другой, чтобы не шибко сильно. Но чтобы ноги при том переломали, это я так понимаю, чтобы не мешался, чтобы дома посидел, но с другой стороны, кажись, досадил он вам не на шутку, раз вы такие-то деньги готовы на то тратить.
        Эти рассуждения были правильные и говорили о том, что этот человек, хоть и чумаз невероятно, но вовсе не дурак. Но ничего объяснять ему генерал, конечно, не собирался. Кстати, при том узнал, что денег, он, судя по всему, малость переплатил. Впрочем, Бог с ними, с деньгами, главное, чтобы дело сладилось.
        - Уж больно ты умён, парень, всё на лету схватываешь, - похвалил для начала генерал трубочиста, чтобы польстить тому, чтобы расположить к себе. И цели своей добился: Гонзаго капельку загордился и, снова блеснув своими отличными зубами, заметил:
        - При моём ремесле дурнем долго не протянуть.
        - Это хорошо, люблю умных, - продолжал барон, - в общем, пусть Черепаха того человечка чуть поломает, но сильно не зверствует. За то и получит сорок монет.
        - По нашим правилам задаток надобен.
        - Ну что ж… - генерал полез в кошель. - Раз надобен, так дам десять монет, а сделает всё хорошо - и всё остальное получите.
        Трубочист подставил свою грязную ладонь и, получив серебро, задал главный вопрос:
        - Так что за человек вам неугоден?
        Барон хоть и очень ждал этого момента, но тут сделал паузу, как будто всё ещё сомневался в правильности этого решения, а трубочист, почуяв это, ещё и стал его успокаивать:
        - Да уж не переживайте, добрый господин, не сомневайтесь, всё сделаем так чисто, что и комар носа не подточит. Нам сие не впервой, всё знаем, всё умеем. Вы только скажите имя того, кто вам не угодил.
        Волков даже усмехнулся после того, как этот молодой человек стал уговаривать его на то, что он планировал не первый день.
        - Ладно, - произнёс он, всё ещё улыбаясь, - имя того человека - Мориц Вулле.
        - Мориц Вулле… - кажется, трубочист пытался вспомнить это имя и не мог. - Мориц Вулле… Нет, не припоминаю, сдаётся мне, он и вправду не из первых людей нашего славного города. Я и фамилию эту слышу впервые. А так-то я все фамилии всех городских сволочей наизусть помню.
        - Он судья на турнире, - дал подсказку барон.
        - Нет, не знаю такого, - всё равно Гонзаго не мог вспомнить этого человека. - А как его разыскать? Не подскажете? Чтобы хоть знать, где его выловить.
        - Говорю же, он судья на турнире, что проходит в фехтовальной школе «Непорочной девы».
        - Сейчас проходит? - уточнил горожанин, удивив генерала своей неосведомлённостью.
        - Сейчас, сейчас, - отвечал ему барон. - Но, может, тебе и нет нужды туда ходить, там у меня человечек один за этим судьёй приглядывает, он должен к вечеру сказать, где этот судья проживает, тогда и ваше время настанет.
        - А что за человечек-то за ним смотрит? - поинтересовался Гонзаго.
        Но генерал не стал ему ничего рассказывать про мальчишку Ёгана - зачем трубочисту знать лишнее, - а лишь произнёс:
        - Хороший человечек, смышлёный. К вечеру он всё выяснит, придёт сюда и скажет, куда вам идти.
        - Э нет, добрый господин, - не согласился с ним трубочист, - дело так не делается, ваш человечек обознается или ошибётся, а я людей на дело отправлю не туда, куда надобно. Нет, я всё сам проверю, всё сам выясню, а уж потом и скажу Черепахе, что да как.
        Такое отношение к делу понравилось генералу, он понял, что эти людишки во главе с Черепахой на многое способны, и он согласился.
        - Ну раз так… то не стану тебя отговаривать… Вот только… - барон не договорил и стал скептически осматривать молодого горожанина.
        - Вы чего? - спросил тот, не понимая барона.
        - Ну, на турниры ходят люди в лучших своих нарядах, а ты как бы…
        - А, так вы про это… Так не печальтесь, меня весь город в этом наряде видел, все привыкли. Меня никто попрекнуть не посмеет и смеяться не подумает, а не то… - он показал не очень большой, но весьма крепкий кулак.
        - Ну, дай-то Бог, - согласился генерал.
        Глава 22
        Для офицеров были выбраны лучшие кашевары, покупалось мясо, птица и сыры. Карл Брюнхвальд лично следил за тем, чтобы у господ была хорошая еда, в достатке пива и сносное вино. Раз уж они сидели в казармах почти безвылазно, словно в осаде, так чтобы хоть кушанья были добрыми.
        И Волков, оставшись до вечера в казармах, был приглашён за офицерский стол. Вот только есть он почти не ел. Так был задумчив, что почти не притронулся ни к запечённому зайцу, ни к клёцкам в соусе из говяжьего бульона и жареной муки. Хотя всё это было весьма вкусно. Мало того, своей задумчивостью и отстранённостью он ещё и портил ужин своим подчинённым, которые привыкли на ужин выпивать и шутить, а сейчас при генерале господа офицеры были весьма воздержаны и после ужина быстро разошлись. Когда наконец спустились сумерки и городская суета под холодным дождём стала замирать, тогда-то в казармы и вернулись голодные и продрогшие Максимилиан и фон Готт. Узнав, что генерал здесь, в офицерской комнате, они обрадовались и, пока им подавали еду, быстро рассказали ему о событиях дня. Оказалось, тот случай, когда из зала поединков был выгнан Гвидо Рейнхаус с парочкой своих злобных друзей, поначалу сыграл свою сдерживающую роль. Но уже ближе к вечеру часть выбывших соискателей, изрядно угостившись дармовым и крепким винцом, стала комментировать идущие схватки, делая упор не столько на умениях бойцов, сколько
на действиях судей. И опять же более других доставалось Морицу Вулле, хотя под пристальным наблюдением многих неприятелей он стал судить почти безукоризненно. Но это его не спасало.
        Потихоньку раздражение выбывших, подогретое хмельным, стало выплёскиваться в обидные крики.
        - Судьи куплены - кожу прочь! - рассказывал фон Готт, посмеиваясь. - Так и кричали. Да ещё и дружно.
        - А судьи-то на них оборачивались! - вместе с товарищем улыбался и Максимилиан.
        Молодые офицеры с удовольствием ели ту еду, которая осталась после офицерского ужина, и увлечённо говорили:
        - На что зрители и участники стали кричать им не менее злые ругательства. Обзывали их завистливыми неудачниками, - вспоминал фон Готт.
        - И криворуким калеками, неумёхами и дебелыми бабами, что взялись за мужское дело, - добавлял Максимилиан, с усмешкой вспоминая дневные события.
        И офицеры продолжали рассказ.
        Среди зрителей вспыхнула перебранка, которую смотрителям турнира едва удалось погасить. После этого распорядитель даже запретил раздачу вина. И это почти помогло. Но в самом конце, после закрытия первого дня турнира и оглашения списка завтрашних участников, на выходе случилась толчея, и люди, столпившись в проходе, начали толкаться локтями, и тут уже служители не успели пробраться через толпу к зачинщикам, и случилась потасовка. В дело пошли кулаки.
        - Я уж думал, что и до железа дойдёт! - уплетая клёцки в соусе, вспоминал оруженосец барона.
        - И кто же дрался? - этот вопрос волновал барона больше всего.
        - Так «арсенальцы», - объяснял Максимилиан, допивая вино.
        - А с кем дрались, с «Непорочной девой»?
        - Со всеми, кто не мил, - отозвался фон Готт. - Задиристые они, сволочи, как и все еретики.
        Волков даже говорить боялся, вопросов лишних не задавал, словно не хотел спугнуть удачу. Всё складывалось на удивление хорошо, так хорошо, что о такой удаче он и мечтать не мог. Тем не менее, он хотел знать больше:
        - Значит, «арсенальцы» остались недовольны тем, как идёт турнир?
        - Очень недовольны, - отвечал ему Максимилиан. - Два очень хороших бойца из их школы уже выбиты из турнира. Один - это тот самый Рейнхаус, и второй… кажется, его звали Винклер.
        - Да, - подтвердил фон Готт, - его звали Дитмар Винклер. Он выступал в категории «древко». Я видел два его поединка: и доспех у него хорош, и сам он неплох с алебардой.
        - А вино ещё осталось к концу дня? - интересовался барон.
        - Даже и не скажу вам точно, - Максимилиан попытался вспомнить. - Сами мы к бочкам не ходили, но раз их закрыли и никого к ним больше не пускали, значит, что-то осталось.
        Так, за ужином, они просидели целый час, офицеры рассказывали ему разные подробности о турнире и смешные происшествия, пересказывали ему новые забористые ругательства, которые услыхали там, но ничего более, что его могло ещё заинтересовать, молодые люди уже не могли ему сообщить. И он отпустил их спать после того, как они наелись. Теперь же генерал ждал вестей от Гонзаго, но понимал, что так быстро он ничего ему не сообщит. И если что-то и будет, так в лучшем случае новость придёт уже утром.
        Но новости в этот вечер его ещё ждали; он уже и позабыл про него, но когда люди уже улеглись и в казармах стало тихо, явился не кто иной, как Ёган Ройберг. Человек пришёл за своими деньгами; ночь, непогода - всё ничто, если этот парень решил получить свои деньги.
        - Я зашёл к господину купцу, - мальчишка имел в виду Сыча, - думал, вы там будете, но его не было дома. Никто не открыл.
        - Вот как? - барон немного удивился. До полуночи, конечно, было ещё далеко, но всё равно время было позднее. «Интересно, где этот болван шляется?».
        - Вот я и пришёл сюда.
        - Ну и хорошо, - генерал позвал кашевара и просил принести мальчишке хорошей еды. И пока еду собирали, он спрашивал: - Ну, сделал дело?
        - Сделал, - уверенно отвечал мальчик.
        - То есть всё прошло удачно?
        - Всё прошло удачно, и про этого человека, ну, про того, о котором вы мне говорили, я всё вызнал, - тут кашевар поставил перед мальцом большую миску клёцок в коричневом соусе, да ещё и дал большой кусок отличного белого хлеба, какой едят офицеры.
        Парень был такому угощенью рад и сразу схватился за ложку, стал есть, но видя, что барон ждёт его рассказа, начал говорить в перерывах между клёцками:
        - Этот ваш судья, ну, что судил на турнире, он вообще не из нашего города.
        - Мориц Вулле, - уточнил генерал.
        - Да-да, - мальчишка быстро уплетал еду. - Мориц Вулле. Я как раз про него и говорю.
        - Так, и откуда же этот Мориц Вулле?
        - Он из Габерхольда, что в десяти верстах отсюда. Хотя я и не слышал про такое место. Сюда он приехал по приглашению своего дружка судить турнир.
        - И живет он теперь у этого дружка? - спросил барон, сразу подумав, что это осложнит дело.
        - Нет, он живёт в трактире «Старый конь», что на Колёсной улице.
        - А откуда же ты узнал, что его пригласил на турнир друг? И что он из Габерхольда?
        - А он в «Старом коне» с другими выпивохами болтал, они там все друг у друга спрашивали, кто откуда приехал, а я рядом сидел, вот и услышал.
        - Молодец, - похвалил его барон и достал из кошелька потёртую монету. - Это тебе.
        Парень, бросив ложку и хлеб, схватил деньги и сразу спрятал их куда-то под одежду. И тут же спросил с надеждой:
        - А ещё работа будет? Или на том и покончим?
        - Будет, будет, - обещал ему генерал. - Доедай давай, да поедем к купцу, к твоему дружку. Узнаем, вернулся ли он домой.
        - Хм, - весело хмыкнул Ёган, - уж вы скажете, господин, - «к дружку». Господин купец мне не друг. Он вон какой человек знатный, а я вон какой простой и бедный.
        Волков и вправду волновался, что с Сычом могло произойти что-то нехорошее, дело-то они затевали нешуточное, мало ли что могло случиться может, горожане что-то пронюхали, а могли и просто ограбить его, видя, как «купчишка» сорит деньгами. И лежит теперь Фриц Ламме, он же Фердинанд Константин, с перерезанным горлом в луже на грязной мостовой. И поэтому, на всякий случай, барон со своими людьми к дому, где проживал Сыч, сразу не поехал. Он теперь стал ещё осторожнее - после вчерашнего ночного происшествия и сегодняшних разговоров с судейскими чиновниками поневоле станешь аккуратным. Тем более зная, что горожане, сволочи, прекрасно слышат всадников на своих улицах и с удовольствием о том доносят.
        - А ну-ка, Ёган, сбегай узнай, вернулся этот знатный купец домой или таскается ещё где.
        Волков уже даже начал думать, что ему делать, если Сыча всё ещё нет, но тут вернулся мальчишка и сказал ему всего три слова:
        - Купец дома, пьян!
        Малец не ошибся, Сыч и вправду был весьма навеселе, он полез было обниматься, но генерал пьяных не очень жаловал и оттолкнул его слегка, на что Ламме ничуть не обиделся.
        - Ах, экселенц, - он уселся за стол и стал разливать остатки вина из почти пустого кувшина, - что за день сегодня вышел весёлый! Давайте-ка выпьем понемногу, по самой малости.
        - Угомонись ты, дурень, - Волков вырвал у него из рук кувшин. - Чего это ты веселишься? Что за день у тебя такой хороший вышел, чем он хорош? - у самого-то генерала денёк выдался ужасный, иной раз и в дни своих самых больших и тяжёлых сражений он волновался меньше, чем сегодня. - Ну, говори, дурень, чему радуешься?
        - А что же не радоваться, коли день вышел такой хороший, - продолжал Фриц Ламме, - весь день я сижу, гляжу, и всё, оказывается, на этих турнирах такое интересное - драки, ор, ругань, едва не плевались друг в друга, а ко мне все с почтением, винцо на подносике: «вот вам, господин Зальцер», принесут сушёных груш и слив, и опять мне. Прибегут: не прикажете ли подавать кушанья, харчевня… какая-то там, уже и не вспомню, как называется… распорядителя присылает, чтобы у меня спросить, какие блюда, «что пожелаете, господин Зальцер». И все с тобой любезны, все ласковы.
        - Вот ты и надрался от счастья! - констатировал барон.
        - Надрался… Надрался это я вечером, а так-то я весь день почти трезвый был.
        - А под вечер, значит, решил, что можно.
        - Да уж больно люди хорошие вокруг были, всё купцы, у кого склады, у кого лодки свои, там и первый меняла в городе был, ну, мне так о нём сказали, то Арнольд Готфрид Фабиус, так мы с ним хорошо выпили после окончания… Я позвал на ужин всех господ, что были в ложах, и он тоже со мной пошёл… Мы с ним хорошо выпили…
        - Да, я уже слышал про то! - не очень весело заметил генерал.
        - Так он оказался неплохой парень; ставь, говорит, Фердинанд, тут свои лавки, склады ставь, вози сюда уголь, лес, ячмень из своего Фринланда, здесь всё это надобно. Всё, экселенц, - Сыч даже ладонью по столу начал стучать, - на всё тут цена хорошая будет. Вот я и подумал, экселенц, что ежели мы здесь обоснуемся, все ваши товары тут лучше продавать, чем в Малене. А я бы с женой сюда переехал, тут всем бы управлял. Хорошо бы торговля пошла у нас, экселенц…
        - Ну да, ну да… - кивал генерал и продолжал тоном насмешливым и даже злым: - Ты, видно, Фриц Ламме, и мешок под золото уже приготовил или сундук какой покрепче присмотрел.
        - А что? - удивился Сыч такому обороту. - Я же говорю, этот Фабиус - отличный малый, он нам поможет тут обосноваться.
        Тут уж генерал встал и сказал сурово:
        - Ложись спать, купец Фердинанд Константин. Ишь как тебя заносить стало, едва имя это придумал - и уже возомнил себя купцом первой гильдии. Уже и жену сюда тащить собирается.
        - Эх, экселенц, - продолжал бубнить Сыч, - не видите вы своей выгоды…
        - Спать ложись, болван, - строго сказал Волков. - Завтра чтобы до рассвета на турнире был, завтра важный день, - он хмыкнул: - Фердинанд Константин…
        - Да у вас что ни день, то важный, - Фриц Ламме расстроенно махнул на генерал рукой, - и что ни день, то всё важнее и важнее.
        Барон вышел в ночь, на холодный и сырой воздух; слава Богу, с Сычом ничего не случилось, если, конечно, он по пьяной лавочке ничего лишнего не сболтнул этому Фабиусу или ещё какому собутыльнику.
        Хенрик едет впереди, фон Флюген держит лампу. Два сержанта сзади. Ночь. Лошади тихонько цокают по мокрой мостовой. Улицы почти черны, лишь у немногих домов перед дверями горят лампы. Но всего этого он не замечал. Холод и сырость - ерунда. Барон был доволен. Фриц Ламме, при всей его дурости и неотёсанности, свою роль в его деле уже почти сыграл. И сейчас, кутаясь в плащ от холодного ветра, Волков думал лишь об одном.
        Его волновало, сделает ли за эту ночь Черепаха своё дело или будет просить ещё один день. Волков был согласен, что один день подождать ещё можно. Но больше нельзя, так как начнёт забываться смысл наказания, да и судья может уехать к себе домой. Да, тянуть с этим делом было не нужно.
        С этими мыслями он вернулся домой, и тут его впервые за последнее время стало клонить в сон, да так сильно, как бывало лишь в молодые годы. Он, хоть и хотел есть, но не стал просить у слуг еды, выпил лишь молока, разделся и лёг. И заснул сразу.
        Глава 23
        Только, кажется, лёг, только голова коснулась подушек, а глаза закрылись, а уже кто-то за руку трясёт.
        - Господин, господин, слышите меня? Человек к вам. Слышите?
        - Ну слышу… - Волков с трудом открывает глаза: за окном темно и тихо, в комнате ещё тепло, а значит, печь ещё не остыла; он понимает, что сейчас раннее утро. А над ним стоит молодой слуга. - Что тебе?
        - К вам человек.
        - Какой ещё человек? - генерал с трудом садится на кровати. - Времени сколько сейчас?
        - Первые петухи уже кричали, - отвечает Томас, - а к вам пришёл человек. Господин Хенрик его сюда не пускает, внизу держит, велел вас разбудить и спросить.
        - Почему же Хенрик его не пускает ко мне? - не понимает барон.
        - Тот грязен больно, - отвечает слуга.
        - Зови немедля, - генерал опускает ноги из-под тёплой перины на холодный пол. - Одежду мне.
        Волков сразу догадался, кто к нему пришёл, и, надо сказать, был немного встревожен столь ранним визитом: что-то произошло? Чего ему неймётся? Зачем пожаловал в такую рань? Не мог подождать, пока город пробудится? Видно, что-то случилось!
        Но вид улыбающегося ловкача его сразу успокоил, тот и вправду был доволен. Хотя на вид и устал.
        - Доброго утречка вам, господин генерал, - он с интересом оглядывался, и Волкову показалось, что этот интерес имеет некоторый меркантильный характер. Как будто этот молодой преступник приценивается к его вещам, и его внимание привлёк тяжёлый ларец генерала, что стоял меж подсвечников на комоде.
        - Как ты узнал, где я живу? - сразу спросил барон.
        - Э, то безделица… - хмыкнул Гонзаго, - узнать, где живёт генерал, которого сопровождает целый кавалерийский эскадрон, не больно-то сложно, да и не так уж много улиц в вольном Фёренбурге, где захочет остановиться такой вельможа, как вы.
        - Следил, мерзавец? - улыбается генерал, забирая одежду у слуги.
        - Да нет, - вдруг откровенничает Гонзаго. - Я же в гильдии трубочистов состою, а трубочисты про всё в городе знают; ещё неделю назад наши болтали, что на улице Жаворонков поселился приезжий господин, вельможа и генерал, который будет топить две печи, не меньше. Я ещё тогда про вас подумал.
        - Ах вот оно что, - Волков закончил с костюмом и сел в кресло, подставляя ноги, чтобы Томас мог надеть на них туфли, - надеюсь, ты пришёл, чтобы порадовать меня.
        - Ага, господин, - кивал трубочист. - Порадовать - и заодно забрать деньги за работу. А то Вигу днём в городе небезопасно находиться, он хочет уйти, пока не рассвело. Но уйти с деньгами.
        Волков встал и подошёл к ларцу, который только что разглядывал трубочист. Он достал из-под одежды ключ, открыл ларец и, достав монеты, отсчитал нужную сумму, но отдавать её не спешил.
        - Значит, дело сделано?
        - Уж не извольте беспокоится, господин, - уверял его Гонзаго. - Всё сделано в лучшем виде, как просили. Виг за свою работу отвечает.
        - А как это было?
        - Ну как… Просто было. Нашёл я его, остановился он в «Старом коне». Там вся улица - сплошные постоялые дворы, цены там на постой небольшие, вот там всякий приезжий люд и ошивается. Это человек, Мориц Вулле, - он учитель фехтования, учит обращению с оружием и ещё подрабатывает у одного купчишки из Габерхольда, охраняет его.
        «Пока всё сходится». Волков стоял рядом с трубочистом, но отдавать ему деньги не торопился, так и держал их перед ним. И тот, поглядывая на хорошую кучку серебра в крепкой руке барона, продолжал:
        - Послали к нему человечка, вызвали его из трактира, и человечек сказал ему, что его хочет видеть распорядитель турнира, чтобы обговорить дела на завтра. Ну, этот Вулле сразу надел шляпу и вышел на улицу.
        - Вызывали на улицу? - это было хорошее дело. Правильно поступили Виг и его люди, когда не пошли драться в трактир, а устроили всё на улице. - Поверил вам, значит?
        - Ну, мы же не дураки, - снова ухмыляется трубочист. - Знали, что ему сказать, чтобы он выбежал.
        - И вы его… вразумили?
        - Вразумили, вразумили… Он даже и мечик свой выхватить не успел, - кивает Гонзаго. - Всё сделали, как вы просили, били не шибко, но и чтобы запомнил. Руку поломали и рёбра, может, парочку, башку разбили, но не сильно. В общем, всё нормально, жить будет, калекой не станет, - трубочист протянул руку. - Господин, мы свою работу сделали.
        Конечно, нужно было бы проверить слова этого молодчика, болтать-то он явно был мастак, а насчёт их работы ещё нужно было поглядеть, но генерал не стал занудствовать и высыпал большую кучу серебра в грязную руку трубочиста.
        - Вот спасибочки, - тот убрал деньги себе в шапку, - Виг порадуется. Если ещё что будет нужно, найдёте меня через Ирму.
        Он уже думал уйти, но Волков ему сказал:
        - Так зачем мне тебя через Ирму твою искать, я тебе сейчас всё скажу, что нужно.
        - Так у вас ещё есть работа? - Гонзаго остановился.
        - Я же тебе, кажется, говорил, что работы будет много.
        Трубочист подумал пару мгновений, но ничего о разговоре том не вспомнил, и спросил:
        - А что за работа?
        - Такая же, - сразу ответил генерал.
        - А деньги? - этот вопрос волновал Гонзаго больше, чем первый.
        - Те же, - ухмылялся Волков.
        - Сейчас отнесу серебро Вигу и вернусь, расскажете, что за работа.
        Вот и пошло дело, закрутилось, теперь уже ждать да изнемогать от безделия и тревог ему не придётся. И это радовало барона: раз уж взялся за дело, так делай, и то, что разбойник пришёл и разбудил его в такую рань, было ему сейчас как раз на руку. Волков взял колокольчик и позвонил. К тому времени, как невыспавшийся Гюнтер появился в дверях, он расположился в кресле, удобно уложив ногу на пуфик. И когда слуга спросил, что угодно барону, у того уже был готов список пожеланий.
        - Хенрика ко мне, немедля. Воду умываться, завтрак готовьте, и кофе побольше.
        Слуга воздохнул и исчез, а вместо него вскоре появился и Хенрик. Первый оруженосец был бодр и собран, словно не ночь на дворе, а день в самом разгаре.
        - Друг мой, прошу вас взять кого-то себе в охрану и со всей возможной поспешностью езжайте к Сычу, пусть едет сюда скорее, и мальчишку прихватит.
        - Мальчишку… Это Ёгана? - уточнил оруженосец.
        - Именно, - отвечал Волков.
        Хенрик уехал, завтрак ещё не был готов, печь только растапливалась, но прежде, чем вернулся трубочист, барон успел помыться и встретил бандита свежим и бодрым.
        - Так кто у нас следующий? - сразу спросил трубочист, как только зашёл в его комнату.
        - Следующий по списку Гвидо Рейнхаус, - ответил барон - и сразу по изменившемуся лицу трубочиста понял, что на этот раз всё будет не так просто.
        - Ишь ты! Вот, значит, за кого вы берётесь!
        - Что? Знаешь его, что ли?
        - Знаю, сволочёнка, кто ж их, Рейнхаусов, в Фёренбурге не знает. У них самый большой дом на Мучной улице, пекарни в городе, мельницы в округе, - отвечал трубочист. Он был явно озадачен. - Семейка-то богатая, у неё много всяких людей в помощниках. А этот хлыщ Гвидо вечно таскается с дружками и слугами, сам при оружии, и дружки его тоже. Тут всё с налёта не получится.
        - Боитесь его, что ли? - такое поведение разбойника настораживало генерала, он уже начал думать: а не зря ли я ему рассказал про этого Гвидо Рейнхауса.
        - Вот ещё, чего нам его бояться, говорю же: тут сразу всё, как с первым делом, не выйдет, придётся подождать хорошего случая.
        Это было недопустимо, в планы генерала не входило ожидание, ему нужно было, чтобы в городе вспыхнула страсть и раздражение, а где тут случиться эмоциям, если меж событиями проходит значимое время? Нет, нет, нет… Тянуть было нельзя.
        - Ждать случая нельзя, нужно делать всё быстро или вообще не браться, - твёрдо заявил барон. - И посему хочу знать, берётесь вы или нет.
        - Да браться-то мы берёмся, но вот выйдет ли всё быстро, - Гонзаго погримасничал немного, - уж и не знаю. Сколько времени на дело даёте?
        - Сутки: сегодня и следующий день до ночи, - отвечал Волков. - О большем и не просите.
        - Надо всё обдумать, - произнёс разбойник, чуть подумав, - надо прикинуть расклады.
        - Прикидывайте, но быстро, и пока думаете, аванса я вам не дам.
        На том и порешили.
        Он только закончил с холодной телятиной и горчицей, едва взялся пить кофе, как вернулся Хенрик. Оруженосец, как было и приказано, привёл с собой мрачного, хотя ещё и не совсем трезвого Фрица Ламме и мальчишку Ёгана Ройберга.
        Сыч, мерзавец, без приглашения, словно был у себя дома, плюхнулся на стул и положил на стол свой изрядно замызганный берет. Да и сам он весь был мятый и несвежий, на дорогой одежде на груди потёки, видно, проливал на себя вино во время вчерашней попойки, дурак. Волков не стал ему выговаривать за его свинство и хамское поведение, лишь потребовал:
        - Берет со стола убери, хам.
        Но и это он сделал спокойно. А Ламме вздохнул и сделал, что требовалось. И генерал подумал о том, что сколько низкородному денег ни дай, от благородного его всегда отличать можно по первому взгляду. Есть один верный признак, что отличает людей из разных сословий. Этот признак - чистота. Генерал вспомнил своего боевого товарища Карла Брюнхвальда. Тот никогда не был богатым, всё жизнь тащил солдатскую лямку. Казалось бы, денег нет, и денщика раньше не было, трудный поход по грязи и пыли, где уж тут ванны принимать, а утром зайдёт в палатку - бодр, свеж, лицом чист. Кираса старая, но начищена, наплечник какой-нибудь помят, но блестит, шлем у него под мышкой сверкает, сапоги и перчатки - всё чисто. Потому что офицер, воин. В любой грязи солдат на него смотрит и удивляется: вот оно, благородство. А такому, как Сыч, хоть шубу из чёрных соболей купи, хоть парчу золотую, в которой только короли и императоры ходят, один чёрт, всё через неделю будет грязное и засаленное. Одно слово: Фердинанд Константин, чёрт бы его брал!
        Пока Томас наливает ему пахнущий на всю комнату кофе, пока ставит чашку со сливками, барон оборачивается к мальчишке.
        - Про подопечного про твоего новости есть.
        - Про которого? - уточняет мальчишка.
        - Про того, что останавливался в трактире «Старый конь». Случилось с ним что-то, - продолжает барон.
        - Случилось? - удивляется Ёган. - А что же?
        - А вот ты мне и скажешь, - Волков не совсем доверяет Вигу и его банде: доверяй, как говорится, да проверяй. - Ступай туда да потихоньку выведай, что произошло с Морицем Вулле нынче ночью.
        - А как же мне то выведать?
        - А ты подумай, - говорит генерал. - Походи вокруг, может, что увидишь.
        И тут, словно из забытья, возвращается Сыч:
        - В каждом большом трактире есть мальцы всякие вроде тебя: поварята, разносчики, истопники; найди такого да дай пару пфеннигов, они тебе за пару медях всё, что знают, расскажут. А ещё за пару и проведут куда следует, и покажут что надобно.
        - А-а… - понял мальчишка, - а вы дадите мне несколько пфеннигов?
        - Перебьёшься, - почти зло отвечает ему Фриц Ламме. - тебе задание дано, награда обещана, а уж как ты с своим делом справишься, так то твоя забота.
        И генерал тут был согласен со своим помощником, и произнёс:
        - Ступай; как всё выяснишь, так приходи ко мне, я буду при своих солдатах.
        Мальчик вздохнул озадаченно и ушёл, хмурясь и глядя перед собой, как будто что-то пытался запомнить или придумать, а барон принялся накладывать сливки в чашку с кофе и поглядывать на своего давнего спутника, которому было, судя по его тяжким вздохам, не очень-то хорошо.
        Глава 24
        - Может, тебе кофе налить? - наконец спрашивает генерал, сделав пару глотков из своей чашки.
        Сыч морщится, словно ему предложили какой-то страшной кислятины; он опять вздыхает и отвечает:
        - Мне похлёбки куриной какой поесть малость… С потрохами… С пивом. Или ещё чего-нибудь такого.
        - Томас, - говорит генерал, - пиво у нас есть?
        - Только вчерашнее, господин, - сразу вспомнил слуга. - А супов мы не держим, вы же их не едите.
        - Ну, принеси господину купцу пива, - распорядился барон.
        - А может, горячего вина? - на всякий случай предложил слуга.
        - О, - оживился Ламме и повернулся к Томасу - а ну-ка, парень, принеси мне винца горячего, а пока греешь, дай кружечку пивка, и пусть оно будет выдохшееся, всё равно неси.
        Генералу пришлось подождать, пока Сычу принесут пива, пока тот, морщась, медленно, но не останавливаясь, выпил всю кружку, пока приходил в себя после этого. Волков молча попивал свой прекрасный и сладкий кофе со сливками, ожидая, когда же его помощник придёт в себя и сможет уже воспринимать его слова.
        Этого пришлось ждать не так долго, уже после пива Сыч немного ожил и спросил в своей обычной чуть фамильярной манере:
        - Так чего вы меня сюда притащили, экселенц?
        - Судья Мориц Вулле.
        - Кто это? - Фриц Ламме не сразу вспомнил, о ком идет речь. - А, судья с турнира?
        - Болван, ты же должен его знать, ты же давал ему дублон, - напомнил барон. И тут же нахмурился. - Или, может быть, не давал ему золота?
        - Давал, экселенц, - Сыч начинал приходить в себя, и теперь, когда Гюнтер поставил перед ним на стол стакан с вином, он всё быстрее возвращался в своё нормальное состояние. - Как же, как же… Вспомнил я его.
        - Кажется, он занемог, - продолжил барон. - И на турнир не явится.
        - А что с ним? - удивился помощник. - Какая с ним хворь приключилась?
        - Рёбра и кости поломаны, - ответил генерал, - ну, если меня не обманули. Но сейчас не об этом разговор. Поедешь на турнир, а как начнутся поединки, приглядись: все ли судьи. И если хоть одного не будет, спроси у распорядителя, где он. Потом требуй, чтобы к нему отправили человека справиться, что с ним, отчего его нет на турнире. Понял?
        - Так чего же непонятного: посмотреть, будет ли на турнире этот Мориц Вулле, если нет - так поднимать бучу.
        Всё-таки Сыч был удивительный человек, он мог быть и ленивым, и деятельным, и туповатым, и на редкость сообразительным. В общем, умел быть разным, и теперь перед генералом сидел хоть и чуть хмельной уже до рассвета, но сообразительный Фриц Ламме по прозвищу Сыч.
        - Поднять бучу, - повторил Волков. - Но только после того, как явится посыльный и расскажет тебе про то, что ночью неизвестные судье переломали кости.
        - Значит, переломали? - Фриц всё понял. Теперь он ухмылялся, видно было, что утренняя болезнь отпустила его. - А что же потом мне делать?
        - Тогда ты попросишь распорядителя остановить поединки, - после короткого размышления начал генерал.
        - Остановить? - удивился помощник.
        - Да, остановишь и выступишь с речью.
        - Я? С речью? - ещё больше удивился Фриц Ламме.
        «А это хорошо, что он уже под хмелем, - думал барон, глядя на своего помощника. - так будет даже естественнее. Ещё запрещу ему пить, так он обязательно после этого добавит. И пусть. Пусть пьяный что-нибудь скажет про несчастного судью».
        - Скажешь, что избивать судей - последнее дело, дескать, судьи - они от Бога. И что так никаких судей будет не найти, если каждый недовольный судейством будет охаживать их палками. Понял?
        - А точно его избили? - Сыч всё ещё сомневался.
        - Придёшь на турнир - поглядишь, все ли судьи на месте. Увидишь, что нет одного - так скажешь распорядителю, чтобы отправил к нему человека. Человек вернётся, ты его расспросишь. И если скажет, что судья лежит битый, так встанешь и выступишь перед всеми, - ещё раз и медленно, чтобы Сыч запомнил, проговорил все действия барон.
        - Ну, теперь всё ясно, - Сыч допил вино, поставил стакан на стол, взял берет и встал. - Теперь мне нужно сделать так, чтобы все, кто будет на турнире, узнали про этот случай с судьёй.
        Всё было верно, и барону добавить было нечего. Но он не отпустил своего помощника.
        - Сядь-ка. Гюнтер, Томас, положите-ка еды господину богатому купцу, и пожирнее, а то его развезёт так, что он и вспомнить ничего не сможет, не то что сказать. А ты, Фриц, до окончания турнира больше не пей.
        - Хорошо, не буду, - пообещал Сыч. Но уж как-то слишком легко он это сделал.

* * *
        Теперь всё дело было за Вигом Черепахой и его людьми. Генерал чувствовал, как его затея набирает обороты и каждый следующий шаг будет важнее и опаснее предыдущего; это напоминало ему переход реки по льду, который он осуществил недавно. Те же ощущения. Уже встал, уже идёшь, уже видишь, как течёт вода под твоими ногами, но лёд ещё держит, а что будет впереди - непонятно. И назад повернуть, усесться на бережке и ждать чего-то - нельзя. Надо идти дальше. Он и пошёл, вернее, поехал, и приехал в расположение, а там почти никого из солдат - кроме кашеваров да кавалеристов, что вывели поить лошадей - во дворе и нет.
        - Вилли, - окликнул генерал дежурного офицера.
        - Да, генерал, - капитан подбежал к нему и помог слезть с коня вместо замешкавшегося фон Флюгена.
        - А где все люди?
        - Воскресенье же, - напомнил генералу мушкетёр. - Пришёл поп, все пошли его слушать.
        Он уже и забыл про это, но дело было и доброе, и своевременное.
        А главное, очень хорошо укладывающееся в его план. И генерал поспешил послушать воскресную мессу, что читал прямо в казармах отец Доменик. Попу сдвинули лавки, и он оттуда рассказывал притчу про пять дев разумных и пять дев неразумных.
        И что удивило Волкова, так это то, что в речи монаха не было поучительного пафоса, а наоборот, причту про этих дев он окрашивал остроумными замечаниями, над которыми его облепившие лавки солдаты смеялись от души; толпа солдат была так плотна, что генерал и не пытался протиснуться поближе, хотя не все слова священника мог разобрать, а шутки святого отца доходили до него уже в пересказе других солдат, тех, что стояли ближе. Тем не менее и он, и Хенрик, и прибывшие с ним сержанты достояли и дослушали проповедь до конца. А потом он, показательно, встал в очередь на причастие почти последним, так как на пути к Господу не бывает первенцев. Барон смиренно выстоял всю очередь и, как положено, принял от отца Доменика кровь и плоть Христову, после перекрестился и спросил:
        - Святой отец, не желаете ли присоединится к трапезе солдатской?
        - Нет-нет, дорогой генерал, - отказывался монах. - Пойду.
        - Понимаю, - кивал Волков, провожая его к воротам. - Мы не готовим постного, а ныне Великий пост.
        - Нет, дело не в этом, - отвечал ему отец Доменик. - Меня ждёт паства, люди тоже хотят причаститься и исповедаться. А вам как воинам пост необязателен. Так что не кайтесь излишне. Ремесло военное с постом плохо совместимы.
        - Уж это правда, - Волков дошёл с монахом до ворот и, выйдя со двора на улицу, опять, на глаза у многих прохожих, сняв берет, целовал монаху перстень. И просил благословения, которое и получил.
        Брат Доменик ему пришёлся по душе. Определённо. Генерал даже подумал о том, что неплохо было бы его перевезти в Эшбахт. А ещё он подумал о том, что использовать в своих планах этого честного и праведного человека было не очень правильно, не очень хорошо.
        Но тут же погнал от себя прочь эти мысли, так как найти на уготованную роль человека лучше было просто невозможно. Брат Доменик подходил для дела идеально.
        Едва он вошёл во двор казарм, как увидал знакомую небольшую фигурку в грязной зелёной куртке с капюшоном. То был Ёган, и хоть мальчик его тоже увидел, встречаться, а тем более разговаривать с ним на улице барон, естественно, не захотел и ушёл в казармы. Ёган пришёл за ним и рассказал: судья Мориц Вулле и вправду поломан ночью. Били его жестоко. Рука сломана в двух местах, приходил костоправ, привязал к ней палку, ещё замотал судье рёбра, также у него разбита голова, и он лежит у себя в каморке и почти не встаёт.
        Ну что ж… Генерал из этого сделал вывод, что с Вигом Черепахой и Гонзаго можно и впредь иметь дела. Они за свои слова отвечают. Сразу видно - честные люди.

* * *
        Но именно теперь его ожидание стало ещё более тревожным, и, чтобы не портить обед своим офицерам, он вообще не стал садиться с ними за стол. И его свита с охраной тоже не пообедала вовремя, так как барон выехал из казарм и поехал на главную городскую площадь, послушать, о чём кричат городские герольды и о чем тихонечко переговариваются обыватели. Но и этот его выезд ничем ему не помог: герольды орали про новые пошлины на некрашеную шерсть, которые вводит городской сенат.
        Тогда генерал решил послать фон Флюгена к лобному месту, туда, где к большим доскам прибивали свежие указы и где постоянно толпились те, кто пограмотнее. На этом месте, чуть ниже помоста, с которого орали герольды, - а такие места были в любом городе, - шло постоянное обсуждение последних новостей. Горожане собирались там обсудить то, что услышали или прочитали. Поговорить об этом, поругаться - а что же, не без этого, - а иной раз и обменяться затрещинами с тем, с кем не сошлись во взглядах.
        И юный фон Флюген, не носивший кирасу, а носивший лишь кольчугу под колетом, был наименее похож на военного, поэтому он ни у кого из любителей пообсуждать городские новости не вызвал бы подозрений.
        Пока генерал снова походил по торговым рядам, юноша послушал, о чём говорят, и через некоторое время, вернувшись к коновязи, сообщил:
        - Говорят, что это всё устроено, чтобы насолить городским красильням. И союзу красильщиков и ткачей.
        - Что? - не понял генерал.
        - Говорят, что пошлины ввели купцы, купцы за них ратовали и проводили их в городском сенате.
        Всё это было чушью, которая совсем не интересовала барона.
        - Подробнее рассказывайте, - потребовал он. - Говорите обо всём, что слышали.
        И тогда фон Флюген стал вспоминать, что говорили люди возле досок с указами: что теперь шерсть возить резону нет и что хранить её теперь придётся за городскими стенами. И что всё это устроили купчишки, чтобы гильдию красильщиков и ткачей в сенате подвинуть. А что про турнир? Так ни слова про турнир, ни слова про избитого учителя, словно всё то, что случилось на турнире, происходило где-то в другом городе. Все только и делали, что обсуждали шерсть.
        Это было неприятной неожиданностью. Вообще-то генерал рассчитывал, что уже сегодня люди будут говорить про случившееся, но не вышло. И тогда он подумал, что турниром интересуется в основном молодёжь, да ещё богатые любители, а простой обыватель на турнир и не попадёт; может, он и захотел бы посмотреть, как бойкие мужи выколачивают друг из друга дух, но за то платить было нужно. Бесплатно в зал не пускали. В общем, нужно было ещё подождать. И уж если его плану ничего не помешает, скоро, скоро эти городские олухи заговорят не о пошлинах на некрашеную шерсть. Может быть, уже завтра.

* * *
        Есть ему всё ещё не хотелось, но поесть было нужно, и он, чтобы не тратиться на трактиры, поехал в казармы. А там ему попался на глаза Ёган, который сидел на облюбованном им месте возле печки в офицерском помещении. И сразу у барона появилась мысль. Он позвал к себе мальчишку и сказал:
        - Беги на турнир, погляди на нашего купца, не пьян ли слишком, заодно посмотри, что на турнире творится. Потом сюда приходи - расскажешь.
        - Хорошо, - согласился мальчишка и убежал.
        И только тут генерал немного успокоился; мальчишка в общем-то смышлёный, придёт и всё расскажет. Хотя барон отдал бы кучу серебра, чтобы самому побывать в этой фехтовальной школе прямо сейчас, чтобы увидеть, как там идут дела и скорректировать их, если что-то протекает не так, как надо. Но, понятное дело, это было невозможно. Не мог он там появиться, чтобы не вызвать подозрение. Посему пошёл он со своими оруженосцами и сержантами из охраны доедать то, что осталось от офицерского ужина.
        Поел кое-как да сел в угол, вытянул больную ногу на лавке и закрыл глаза, вроде как спит. Да какой там сон, все думы были лишь о том, как идёт турнир; к этому времени он должен был уже и кончаться. А глаза закрыл - это чтобы Брюнхвальд или Дорфус не донимали его сейчас своими цифрами да бумагами.
        А мальца всё не было. Лишь когда дело к вечеру пошло, когда уже и сумерки начали спускаться, он появился и сразу нашёл генерала.
        - Эх, господин, что там происходит!
        - Ну, говори же, - не терпелось Волкову слышать новости.
        - Там склоки и полный раздор, - сообщил Ёган. - Последние бои закончились, так зрители стали перепрыгивать через перила и кидаться в зал, все пьяные, все орут, ругаются, одного судью за волосы оттаскали, служители еле их загнали обратно. И стали тогда оглашать список победителей турнира, так они принялись кричать и свистеть, дескать, всё неправда, всё, мол, куплено.
        - А Сыч? Купец трезв? - интересовался генерал, быстро обдумывая услышанное. - С ним всё в порядке?
        - Может, малость и пьян, но на ногах держится, - заверил его Ёган. - И говорит складно. Правильно. Так вот, назначили победителя, и он, ваш господин Сыч, уже хотел чашу взять, так эти оглашенные снова стали прыгать через перила и чашу схватили, дескать, нечестно посудили. И не хотели отдавать, а один её на землю кинул и ногу над ней занёс, мол, сейчас потопчу эту чашу. Помну.
        - Вон как! - улыбался генерал. - Ты глянь, как они разгорелись.
        - Да уж, разбередили их, - тоже смеялся паренёк.
        - Ну, так помяли чашу?
        - Нет, не дали, служители его схватили и отлупцевали. Выгнали из залы прочь. Чашу отдали господину Сычу. И он её вручил победителю.
        - И что? - теперь Волков ещё больше хотел всё знать про случившееся. - На том всё и закончилось?
        - Какой там, пуще прежнего разгорелось, - убеждал его мальчишка.
        - А ну-ка пойдём, на лавку сядем, расскажешь мне, что ещё там случилось интересного.
        Глава 25
        Но мальчишка не мог рассказать ему того, что рассказали вернувшиеся с турнира Брюнхвальд и фон Готт. И вот им-то было, что рассказать, так как они провели в здании школы весь день, до самого вручения призов. И тут даже всегда сдержанный Максимилиан был разговорчив. И молодые офицеры рассказали генералу, какие события происходили на турнире в последний день. Во-первых, все, даже ученики школы «Непорочной девы», признавали нечестность судейства и поначалу тоже кричали судьям про кожу, но ученики из «Арсенала» были слишком задиристы и оскорбляли не только судей, но и соперников; тут уж зрители, что болели за людей из школы «Непорочной девы», стали отвечать арсенальцам, и среди публики стали вспыхивать потасовки. И арсенальцы одному из противников неплохо запустили стаканом в лицо. А тут ещё выяснилось, что одного из судей кто-то избил предыдущей ночью. А Фриц Ламме сказал, что так нельзя поступать с судьями. И тогда многие арсенальцы стали петь, что получил он, дескать, по заслугам - и мало получил. И надо было снять со свиньи шкуру.
        - Поединки стали злые, - вспоминал Максимилиан, - они и до этого не были излишне галантными, а тут и вовсе все озлобилось.
        - Угу, точно-точно, - поддержал его товарищ, - бойцы стали и сами друг друга оскорблять прямо на помосте. Бились без жалости и честности.
        - Но большой драки не случилось? - уточнил генерал.
        - Большой нет, но раздор на трибунах не затихал, служители из сил выбивались, всё время выгоняя зачинщиков, - продолжал прапорщик Брюнхвальд. - Так пока они одного выгонят, парочка других уже вина напилась и тоже начала буйствовать.
        Генерал был немного разочарован. Он надеялся на большую драку, в которой дело непременно должно было дойти до оружия. Ему необходима была кровь. Пусть даже проистёкшая из ранения, а не смерти. Ему нужен был громкий инцидент, о котором начнут судачить в городе. А тут, несмотря на все его задумки, всё обошлось без крови. Теперь ему придётся самому устраивать нечто такое, что не прошло бы для горожан незамеченным, что-то звонкое, о чём в городе заговорили бы.
        - А призы всё-таки все получили? - с некоторым сожалением спросил у своих офицеров генерал.
        И тут ему повторил историю с чашей, но на сей раз уже в красках, Людвиг фон Готт.
        - Да, - подтвердил слова товарища Максимилиан, - а после они стали расходиться. Пошли по улицам, распевая гимны своих школ.
        Да, не всё вышло так как он хотел, но барон уже привык, что идеальный результат - это большая редкость, и он отпустил офицеров. А сам опять же забился в угол, вытянул ногу на лавке и стал ждать.
        Время, время, время… Вот что сейчас было самым важным. Время… А оно неумолимо убегало. Необходимо было действовать сейчас, пока свежи в памяти обиды и злые слова, пока обида ещё будоражит разум и заставляет молодую кровь бурлить. А он был вынужден ждать. Ждать вестей от Черепахи.

* * *
        Казармы утихли после ужина, дежурные офицеры сидели за большим столом и болтали о чём-то, солдаты частью уже улеглись, другие, собравшись кучками вокруг ламп, смеялись или играли в кости по мелочи. А он, глядя как у печки клюёт носом, но пытается не заснуть мальчишка Ёган, всё думал и думал, как продолжить начатое дело, как разбередить этот заросший салом город. Было у него несколько мыслей, но, кроме мыслей, нужны были ещё и исполнители. А они не спешили появляться в его казармах.
        «Чёртов висельник! Где шляется этот Гонзаго?».
        И когда барон уже подумывал поехать домой, как «чёртов висельник» и появился. И уже по его виду генерал понял, что не всё идёт гладко. Он сразу спросил у трубочиста:
        - Ну что? Порадуешь меня чем-нибудь?
        - Нечем мне порадовать вас, - почти сразу ответил тот. - Наш поросёночек…
        - Поросёночек… это Рейнхаус? - уточнил Волков.
        - Он, - кивнул Гонзаго. - Так вот, он с целой бандой других свиней таскается по городу, пьяны, сволочи, ходят с факелами, орут песни, задирают прохожих, нет никоей возможности с ним побеседовать, их там человек тридцать, все при оружии. И сдаётся мне, что расходиться они не думают; когда я их оставил, они собирались идти в трактир, пить дальше. Я Вигу сказал, но он говорит, что такую прорву народа, хоть и пьяного, ему не осилить, надобно ждать другого дня.
        - Другого дня… - раздосадованно повторил Волков. - Да нет у меня других дней.
        Он и вправду не мог ждать, ему нужно было действовать, пока всё не остыло. И тут Гонзаго и говорит:
        - А может, вот вам что понравится… Тут один мой знакомец рассказал, что у этого шебутного задиры Гвидо Рейнхауса есть братец старший, Михаэль. Гордость семьи и любимец папаши, и всё такое… Может, он вам подойдёт… Вместо Гвидо…
        - Ну-ка, рассказывай, - заинтересовался генерал.
        - Да рассказывать там особо и нечего, у Гвидо есть брат старший, он таскается к одной девке, хотя сам женат, почитай, каждую ночь к ней ездит, так и живёт на два дома, днём с женой, ночью с девкой, уже и ублюдка с ней прижил. Если вам нет разницы, то мы его поутру встретим, он только со слугой к бабе своей ездит.
        - И кто же тебе сказал, что он сегодня у своей бабы?
        - У её отца-столяра подмастерьем мой дружок работает, он мне и рассказал сегодня, недавно совсем.
        Это был не лучший вариант, но время упускать было нельзя.
        Действовать нужно было сейчас. И действия должны были быть громкими. Он не хотел, чтобы на это дело горожане отреагировали так же, как и на избиение приезжего судьи.
        - Хорошо, - согласился барон после некоторого раздумья. - Пусть Виг отделает старшего братца вместо младшего, но при этом пусть обязательно скажет, что это ему за судью. Слышишь, это должно быть сказано обязательно.
        - Что это вы задумали, добрый господин? - трубочист смотрел на него внимательно, словно собирался разглядеть в холодном лице старого солдата его мысли.
        Но Волков лишь достал из кошелька деньги и отсчитал десять талеров задатка.
        - Повтори, что нужно будет сказать Михаэлю Рейнхаусу после того, как вы отделаете его палками?
        - Что это ему за избитого судью, - ответил трубочист, забирая деньги. Деньги его, судя по всему, интересовали больше, чем ответ на заданный вопрос. - Как дело сделаем, так приду за остальным.
        Но барон ещё не закончил разговор. Дело было в том, что он не получил того эффекта от турнира, на который рассчитывал. А посему генералу, после долгих размышлений на лавке, пришел к выводу, что ему необходимо предпринять некоторые дополнительные усилия.
        Он достает из отдельного кармана кошелька дублон и подносит его к носу трубочиста: погляди-ка сюда, приятель. И говорит:
        - А скажи-ка, Гонзаго, ходишь ли ты к причастию?
        - Давненько я не был в церкви, - отвечает трубочист, - туда только чистым идти надобно, а мне помыться некогда, и одёжу постирать тоже некогда.
        - Это плохо, друг мой, - говорит генерал, но золотой монеты от носа собеседника не убирает, - но хорошо, что ты хоть истиной веры, что ты наш человек.
        - А к чему вы это ведёте? - интересуется трубочист.
        - А есть ли у тебя знакомый золотарь? - продолжает генерал, игнорируя вопрос Гонзаго.
        - Так, почитай, я всех их знаю, наша гильдия с их гильдией завсегда вместе на городских ходах идёт, - отвечает трубочист и добавляет: - Да, всех знаю хорошо.
        И тогда генерал продолжает:
        - Этот дублон - уж и не знаю, сколько он стоит здесь у вас, пятьдесят семь или пятьдесят восемь талеров, наверное, менялы за него дадут - так вот, думаю я, что отдам его тебе… не Черепахе, а тебе… если ты устроишь мне одно дельце.
        - Ох и не пойму я вас что-то, добрый господин, - отвечает ему Гонзаго, а сам смотрит искоса, с прищуром, соображает изо всех сил, по его лицу это заметно, - то золото мне предлагаете, то про причастие спрашиваете, то про золотарей наших… Уж не хотите ли вы, чтобы я золотаря какого городского зарезал?
        Он спрашивает про это абсолютно серьёзно, но в ответ на этот вопрос генерал начинает смеяться:
        - Вот ты, Гонзаго, дурь сморозил! Кто ж убивает самых полезных в городе людей? На то решится уж совсем какой-нибудь злодей. Нет, не из таких мы, золотарей убивать не нужно. А нужно будет то, что они в своих бочках возят.
        - Вы уж совсем меня запутали, добрый господин, - не понимал трубочист. - Неужто вы будете платить золотом за дерьмо?
        - Именно, - продолжает смеяться генерал. - За два ведра этой удивительной жижи ты получишь этот прекрасный золотой. Причём имей в виду, я отдам его не Вигу Черепахе, а тебе. О, я даже и представить не могу, сколько всего нужного ты можешь купить на эти деньги.
        - Ну ладно уже, не травите душу, говорите, что нужно сделать, - не выдержал Гонзаго. - А что купить на золотой, я уже и так знаю. Долги за жильё отдам, да мяснику с булочником, да дров куплю, чтобы жена с детьми не больше не мёрзли этой зимой, будь она проклята.
        И тут Волков сразу изменился в лице, стал серьёзен и холоден, от весёлости, что была в нём буквально пару секунд назад, не осталось и следа, и он сказал:
        - Привезёшь бочку золотаря к кафедралу, на главную площадь, и выплеснешь пару вёдер на двери церкви. Давай… Дело плёвое - деньги большие.
        И тут пройдоха, вор и член опасной банды вдруг застыл, только глядел на барона с удивлением и опаской. Глядел и молчал, даже рта не раскрывал.
        - Ну, что ты? - заговорил генерал. - Чего молчишь? Говори.
        - Да уж я и не знаю, что сказать-то, - наконец произнёс трубочист.
        - Говори уже, чего боишься?
        - Ну, - начал нехотя Гонзаго, - про то, зачем вам это нужно, уж лучше и не спрашивать, про такое лучше не и не знать. Но вот только… - он замолчал.
        - Продолжай, продолжай, - настаивал генерал.
        - Не будет ли сие святотатством? - Я хоть в церкви и не ходок, но Господа я чту, а жена моя и вовсе верует пылко.
        Он ещё что-то собирался говорить, но барон его перебил:
        - А ты знаешь, кто я?
        - Ну, так вы… - тут трубочист немного подумал. - Ну, генерал герцога… Барон.
        - Прежде всего я - Яро Фолькоф, Рыцарь Божий. Я в первую очередь Опора Трона Петра и Павла, Меч Божий и Длань Господня, а уже потом генерал герцога и барон. А знаешь, как меня ещё прозывают?
        - Это… - Гонзаго вспоминал, - Народ, когда вы в город пробрались, болтал на рынках про вас, кажись, называл вас Инквизитором.
        - Именно. Так меня и прозывают. И что же ты думаешь, я, Рыцарь Божий Иероним Фолькоф, подбиваю тебя ко греху, к святотатству? Неужто ты думаешь, что я готов поругать истинную Церковь, нашу Святую Матерь?
        - Ну а что же это будет, раз не святотатство? - удивился трубочист, но теперь он уже не был уверен, что всё обстоит именно так.
        Волков положил ему руку на плечо и заговорил так, как проповедник говорит с прихожанином:
        - Когда-то я был таким же, как и ты, простым и грязным человеком, что не видел света впереди, но именно Церковь сделала из меня того, каков я сегодня. И никогда я не пожелаю Матери Церкви зла, а то, что должен сделать ты, так то не во зло Церкви, а для очищения её. Храм освятят вновь, и ничего с ним плохого не будет. А ты, коли будешь следовать словам моим, только ускоришь это очищение, и… - генерал сделал паузу, - твоя жена и дети будут тобой гордиться и больше никогда не будут мёрзнуть, какие бы холодные зимы ни пришли в Фёренбург.
        При последних словах он протянул дублон трубочисту, и тот подставил свою грязную ладонь для золота; и как только монета упала в руку, генерал сразу и спросил, тоном уже деловым:
        - Так у тебя есть золотарь на примете, такой, что умеет держать язык за зубами?
        - Есть, есть, - ещё немного задумчиво произнёс молодой горожанин.
        - И не побоится он дела такого?
        - Этот золотарь? - тут Гонзаго ухмыльнулся. - Если ему пообещать полталера за такую работу, он согласится обгадить все храмы в городе и окрестностях. Ещё и на ограды кладбищ нальёт, если ему пообещать за то хоть по четвертаку от монеты.
        - Я всегда подозревал, что эти ребята на многое способны, - улыбался генерал.
        А трубочист, поигрывая тяжёлой монетой и разглядывая её, спросил перед тем, как уйти:
        - Я так понимаю, что эта работёнка будет не последней?
        - Работы будет много, - заверил его барон. - Говорю же тебе, следуй словам моим, и твоя семья следующие зимы будет встречать в тепле.
        - Хорошо, если так, добрый господин, - ответил Гонзаго и попрощался. - Пойду я; видно, нынче в ночь мне поспать не придётся.
        Глава 26
        Вот теперь он по-настоящему устал. В молодости всё думал, что самое тяжкое дело для солдата - это сидение в осаде. Но там непрестанное ожидание штурма перемежалось с бесконечными работами на укреплениях и дежурствами на стене или у ворот. Но те дежурства и та работа хоть как-то отвлекали от выматывающего ожидания большой и неотвратимой опасности. К тому же в те времена он был простым арбалетчиком, и надо было ему волноваться лишь за свою жизнь да не бог весть какое имущество, что ему принадлежало.
        Но сейчас… Сейчас недолгая деятельность сменялась новым иссушающим ожиданием и тревожными думами. Вот они-то и донимали больше всего: Гонзаго - слюнтяй, это на вид он, конечно, крут, и вёл себя как храбрый разбойник, но как дошло дело до осквернения церкви, так задрожал сразу. Понятное дело, страшно, тут попахивает инквизицией, но ловкач Гонзаго боялся как раз не её. И генерал, возвращаясь домой, всё думал и думал: наберётся ли храбрости смелый трубочист совершить святотатство? Не побоится ли греха? Как ни странно, Божий Рыцарь Иероним Фолькоф ничего подобного не боялся, он даже и не думал о том. Барон уже давно вырос из подобных предрассудков, так как знал изнутри устройство Святой Матери Церкви и понимал, что главный собор и епископская кафедра, принадлежат никчёмным и трусливым людям, чьё и так невеликое влияние в городе надобно ещё понизить. Для того чтобы выиграл… ну конечно же, отец Доменик. Тем не менее, Волков волновался, уж больно высоки были ставки.
        Впрочем, у этой нелёгкой его жизни имелась и положительная сторона. Ведь нескончаемые тревоги и бесконечные обдумывания будущих своих шагов так его выматывали, что бессонница окончательно покинула его.
        В эту ночь он заснул, едва коснувшись перин, и это при том, что балбес Томас излишне прогрел спальню. Но даже жара не была препятствием для хорошего сна, ведь за ночь он ни разу не проснулся.

* * *
        Волков засыпал с этой мыслью и проснулся с нею же. Едва открыв глаза и увидав в комнате Гюнтера, готовившего его одежду, он первым делом спросил:
        - Не было ко мне кого? - конечно, он подразумевал, что должен был прийти Гонзаго, - во всяком случае, за деньгами, положенными за выполненную работу.
        - Только мальчик пришёл, господин, - отвечал слуга. - Сидит дожидается; прикажете позвать?
        Нет, пока мальчик был генералу не нужен, и он лишь спросил:
        - Утренняя служба началась?
        - Уж полчаса прошло, как колокола били, - отвечал слуга.
        И понимая, что следующий вопрос глуп, он всё равно задал его:
        - А трубочист не приходил?
        - Нет, господин, - отвечал Гюнтер, раскладывая его чистые вещи на кресле возле стола. - Прикажете подавать мыться?
        - Неси, - и теперь-то Ёган был уже нужен генералу. - Но сначала позови ко мне мальчишку.
        Ёган - вот кто готов был работать хоть утром, хоть ночью. Мальчишке представился шанс заработать, и парень не хотел его упускать; дождь, холод - всё нипочем, весь день готов был провести на улице, лишь бы платили так же хорошо.
        - Доброго утра, господин. Надобно чего? - сразу спросил Ёган, встав у двери и глядя, как Гюнтер ставит перед бароном таз с тёплой водой и подает тому мыло:
        - Надобно, надобно, - сразу ответил барон; он взял в руки мыло, но умываться не стал, взглянул на мальчишку. - Беги на главную площадь, посмотри, что там происходит, и главное, - барон даже поднял палец, чтобы малец понял важность задания, - главное - послушай, о чём говорят люди возле помоста герольдов. Понял, что нужно сделать?
        - Понял, - ответил паренёк, - надобно посмотреть, что в городе делается и о чем болтают люди.
        - Именно, - барон сделал жест слуге: поливай, и добавил: - Как выяснишь, так приходи ко мне, я буду в казармах.
        Гонзаго не пришёл! Он не переставал думать об этом ни когда мылся, ни когда одевался.
        Значит, дело с братом Рейнхауса не сделано. В тот день, когда они избили судью Вулле, так прибежал за деньгами сразу. А тут уже утренняя месса закончилась, люди из церквей пошли, а его нет.
        А уж про второе дело, про дело с церковью, генерал и думать не хотел. Но всё-ещё успокаивал себя мыслями: «Мог и не успеть всё сделать. Два дела за одну ночь обстряпать - это нужно быть ещё каким ловкачом!».
        И всё-таки эти мысли его мало успокаивали, ведь это только мысли, домыслы. А факт был всего один: Гонзаго не пришёл!
        Он, после утреннего туалета, как и положено барину и вельможе, оделся и сел завтракать. Его слуги чем дольше у него служили, тем лучше справлялись со своими обязанностями. По части и сервировки стола, и готовки они были молодцы. И одежду его держали в чистоте, и обувь. Уже редко когда он делал слугам замечания; а что же им можно сказать в упрёк, если яйца всмятку со сливочным маслом подавали они утром в состоянии идеальном, а буженину с чёрным перцем, подаваемую со сладкой горчицей, вчера запекли сами. И кофе Гюнтер стал варить исключительно хорошо, научился находить купцов, что им торгуют, и выбирать хорошие сорта по запаху. И Томаса этому учил. А тот - не смотри, что молод, - был весьма ответственен. Работу свою исполнял на совесть. Хоть иной раз и перетапливал спальню. Но всё это ровным счётом ничего не значило, если просыпаешься ты с мыслями о приближающихся бедах. О людях, доверенных тебе, о невыполнимом задании, что поставлено перед тобой. Вот уже и идеально сваренные яйца с кусочком масла для тебя не идеальны, а буженину так и вообще не хочется, и съел он её кусок, чтобы не обижать слуг,
что её готовили. Вот кофе… кофе - да, выпил две большие чашки, утром он уже не мог без него. Только после первой чашки, казалось, просыпается Рыцарь Божий окончательно. А после второй уже готов продолжить бесконечную свою борьбу.

* * *
        От нескольких офицеров, что проводили смотры своих рот на дворе, сразу отделился Лаубе - он нынче был дежурным, - подошёл к генералу и после пожелания здравствовать сообщил:
        - К вам городские.
        - Опять? - генерал был раздосадован. Мало ему было своих дел, так теперь ещё эти стали ему досаждать. И он спросил у капитана. - Те же, что были вчера?
        - Я тех не видел, господин генерал, - отвечал ему офицер.
        Волков спешился и пошёл в здание, по дороге останавливаясь и здороваясь с офицерами и солдатами. А у офицеров, конечно, были к нему вопросы, и генерал эти вопросы обсуждал. А городские пусть ждут. Ничего, авось не герцоги.
        Тем не менее, умышленно заставляя горожан ждать его, сам он думал о них всё то время, что общался со своими подчинёнными.
        «Судейские снова пришли, и что будут просить? Выдать им сержанта? Опять будут наглеть. И будут раздражаться, когда им откажу». Наконец ему самому захотелось покончить с этим визитом побыстрее, и он всё-таки пошёл в помещение дежурных офицеров, где его и ждали визитёры. Пришёл и был удивлён, так как пришедшие оказались не те люди, о которых он думал. Этих было всего двое: один невзрачный человек, о котором и сказать-то было нечего, кроме того, что он учён, так как пальцы его были в чернилах, а второй и вовсе мальчишка; они оба дружно ему поклонились, на что генерал лишь кивнул.
        - Итак, господа, чем могу служить?
        - Я писарь секретариата городского головы Шульц, прибыл по приказанию самого градоначальника господина Тиммермана.
        - Вот как? И что же хочет передать мне господин Тиммерман?
        - Он просит вас сегодня по возможности быть у него, господин бургомистр до вечера будет в ратуше.
        - Просит быть? - Волков почему-то не удивился этой «просьбе». - Сие очень приятно, вот только мне непонятен повод этого неожиданного желания господина бургомистра. Милейший господин Шульц, не поясните ли, какие вопросы градоначальник желает со мной обсудить?
        - Уж про то мне неизвестно, - отвечал посыльный писарь. - Но думаю, что вопросы эти важны, иначе господин бургомистр не стал бы вас отрывать от дел.
        «Да уж, важны… Так важны, что вместо мальчишки с запиской досточтимый господин бургомистр прислал целого писаря с пальцами в чернилах».
        Барон сделал вид, что огорчён, и сказал:
        - При всём моём уважении к господину Тиммерману я вынужден отказаться, дел много, может быть, к среде освобожусь, а наверное, и вовсе к четвергу; тем не менее передайте господину бургомистру, что обязательно выберу время для визита.
        Этот отказ был Волкову приятен, как бывает приятно ответное действие оскорблённого на чьё-то недружелюбное поведение. Как ни крути, но после их предыдущего разговора, в котором бургомистр был высокомерен, а самому генералу отводилась унизительная роль просителя, генерал затаил некоторую обиду на Тиммермана.
        Но не только обида была причиной отказа, также свою роль сыграла демонстрация уверенности в своих силах. А ещё генерал хотел показать горожанам, что представитель герба Ребенрее не побежит к какому-то бюргеру, едва тот щёлкнет пальцами.
        В общем, генерал отказал бургомистру и закончил:
        - Это всё, что вы хотели мне передать?
        На что визитёр лишь поклонился.
        Тем не менее этот отказ и нежелание идти на встречу с городским головой поставили перед ним загадку: чего же хотел от него бургомистр, зачем звал? Но разгадывать этот секрет у него времени не нашлось: в казармы - раньше, чем рассчитывал генерал, - пришёл Ёган Ройберг и, уединившись с бароном у печки, стал рассказывать, причём с неестественным для него возбуждением:
        - На центральной площади т О лпы, народу собралась тьма!
        - Что случилось? - сразу насторожился Волков; с одной стороны, он был, кажется, рад услышать новости, но с другой стороны, волновался: какими они ещё окажутся, эти новости.
        - Главный храм города осквернили!
        Волков едва сдержался, чтобы не вздохнуть с облегчением; что ни говори, а всё утро, всё утро, и за простыми разговорами, и за переговорами с гонцами от бургомистра, и за завтраком, и по дороге в казармы этот вопрос не давал ему покоя: сделал ли Гонзаго дело, за которое получил золотой, или не сделал? И Гонзаго оказался молодцом.
        «Молодец трубочист! Уж не потому ли бургомистр звал меня на разговор? Может, выведать что хотел, а может, успокоить: дескать, храм осквернили, но вы, генерал, не волнуйтесь, мы найдём подлецов, что сделали это, и публично накажем, чтобы другим впредь неповадно было. Думаю, что будут искать. А скорее всего, и ищут. Начнут, конечно же, с золотарей. Может, поэтому трубочист не объявился, не пришёл за наградой для Вига Черепахи. А может, со старшим Рейнхаусом не вышло дела, а за дело с церковью я ему деньги вперёд отдал. А может, просто прячется».
        В общем, у генерала было над чем подумать, но сейчас ему нужно было больше слушать, ведь мальчишка продолжал:
        - Люди собрались и негодуют, а многие женщины пришли с вёдрами и тряпками храм мыть. Говорят, там есть женщины из знатных семей.
        - Значит, негодуют люди? - спрашивал генерал, но выглядел немного рассеянным, так как думал о чём-то своём.
        - Истинно негодуют, - заверил его мальчишка, - орут, что озорников таких повесить, так мало будет; говорят, надобно за такие шалости четвертовать!
        - Ишь ты! - Волков усмехнулся и с интересом взглянул на паренька. - Ну а ты как думаешь, что надобно с озорниками делать?
        - Четвертовать, конечно! - сразу выпалил Ёган. - Чего же с ними цацкаться, святотатство - оно не шутка!
        Говорил он это с запалом искреннего возмущения, и это понравилось генералу. Так как, скорее всего, таким же огнём негодования пылали и другие горожане. То есть дело, которое задумал барон, потихоньку начало двигаться. Но этому движению нужно было ещё задать русло, так же как и придавать ему сил для дальнейшего хода. И генерал продолжил расспрос:
        - А что же говорят в городе? На кого думают?
        - Говорят всякое, - сразу отвечал парень, - и что это козни, и что вчера ночью пьяные буйствовали на улице Колёсной и на улице святой Марты Плакальщицы.
        - Буйствовали? - переспросил генерал, надеясь, что речь идёт об обиженном на судейство Рейнхаусе и его дружках.
        - Буйствовали, буйствовали, - кивал мальчишка, - ходили по заведениям, пьяных задирали и девиц гоняли, а ещё на улицах горланили песни, говорят, обидные, а если их люди из окон просили заткнуться, так те в окна обратно кидали камни.
        - А кто же были эти дебоширы, имена их известны? - спрашивал генерал с надеждой.
        - Нет, про их имена я ничего не слышал, - отвечал паренёк - и тут же сообщил генералу: - Но люди говорят, что прокурор всех сыщет и про всех узнает, никуда, дескать, дебоширы не денутся. Авось все городские, все местные.
        Да, это было верно, нужно быть удивительно ловким человеком, таким как Виг Черепаха, чтобы уходить от преследования, проживая в городе. Конечно, всех тех, кто устраивал ночью пьяные бесчинства, найдут и сначала будут думать, что это они совершили святотатство над храмом истиной веры, потому как все дружки Рейнхауса, да и он сам - лютеране. Они будут отпираться, но все, включая и прокурора, и бургомистра, и горожан, будут считать, что кафедрал испоганили они. И это было очень хорошо. Это было на руку генералу. Кажется, дело и вправду сдвинулось с места, вот только нельзя было почивать на лаврах, нужно было раздувать и раздувать пламя. Нужно было двигаться дальше, и поэтому, уже не слушая мальца, который ещё что-то говорил, барон позвал к себе своего первого оруженосца, и когда тот явился, приказал:
        - Пошлите фон Флюгена, а лучше езжайте сами. Найдите мне хранителя имущества Вайзингера. Хоть из-под земли достаньте. Пусть идёт ко мне немедля.
        - Понял, - кивнул оруженосец.
        - Слышите, друг мой, пусть идёт немедля! - повторил генерал.
        Глава 27
        А как Хенрик уехал, он вернулся к Ёгану и спросил:
        - Так на какую улицу ходит книжник еретиков? Напомни-ка, как она называется.
        - Вы про библиотеку, что в магистрате? - уточнил мальчик. - Или про их церковь?
        - Про церковь, конечно, про церковь; где магистратура, я уже и так знаю, - отвечал барон. - На какой улице их церковь?
        - Какая там улица? - мальчишка задумался, а потом ответил: - Да нет там, кажется, никакой улицы, церковь ихняя в коммуне Габель, что у Восточных ворот, прямо слева от ворот.
        - Слева от Восточных ворот? - повторил генерал. - Большая это церковь? Как выглядит?
        - Большой дом, кирпичный, но на наши храмы он не шибко похож.
        - Ладно… Ладно, - задумчиво произнёс генерал и продолжил: - Ладно, пойди пройдись по городу ещё, добеги до этой их в церкви в коммуне Габель, на площадь загляни, послушай, что ещё в городе болтают, а потом приходи, расскажешь, что услышал, заодно пообедаешь тут.
        Мальчик ушёл, а ему снова пришлось сесть в угол и ждать. Уж как барон теперь ненавидел это глупое ожидание событий, но он прекрасно понимал, что его время ещё не пришло, а посему ждал. А с ожиданием приходили и неприятные вопросы: например, где шляется этот мерзавец Гонзаго. Уж не схватили ли его? А ведь могли. Начали судейские искать, кто храм осквернил, стали золотарей хватать и случайно взяли первым как раз того, который с трубочистом устроил поругание храму, а тот, не будь дурак, сразу и сознался. И теперь ловкий трубочист уже сидит в подвале перед жаровней с раскалёнными щипцами и умелым палачом и рассказывает секретарю прокурора и писцу, кто его подбил на это мерзкое дело.
        Да уж… Такой вариант развития событий никак нельзя было исключать, а посему генерал решил пока не покидать расположения, к тому же просил полковника Брюнхвальда воспретить это делать и своим подчинённым. А ещё, если такое случилось, его плану угрожал неуспех, ведь Гонзаго был связным с Вигом Черепахой, на которого барон возлагал большие планы и связь с которым теперь была утеряна. И тут могла возникнуть ситуация, когда полагаться ему придётся только на свои силы. Поэтому он звал к себе одного своего офицера. Генерал заметил его ещё в сидении у Гернсхайма и был уверен, что храбрец Нейман и тут, в городских делах, которые требуют тонкости и тишины, сможет себя проявить.
        Когда офицер пришёл, барон указал ему на лавку возле себя и произнёс:
        - Присаживайтесь, Франц.
        Он специально назвал его по имени - мало к кому генерал так обращался, разве что к мужу своей сестры, полковнику Рене, да ещё к Брюнхвальдам, к отцу и сыну, которые за последние годы стали очень к нему близки, может быть, ещё ближе, чем Рене.
        И Нейман, усаживаясь на лавку, сразу понял, что разговор этот будет, что называется, деликатным.
        - Да, господин генерал, - его волевое твёрдое лицо излучало полное внимание. - Чем я могу послужить вам?
        - Скажите, капитан, вы человек верующий? - начал Волков немного издалека.
        - Истинно верующий, я хожу к причастию, исповедуюсь, как положено, - заверил генерала капитан.
        В этом его заверении было что-то… дежурное, подготовленное: я как все! Но генерал не стал обращать на это внимания. Ходит к причастию и ходит. Бог с ним. Сейчас не это было важно.
        - А если нужно будет избить попа, причём попа хорошего, праведного и доброго человека. Сможете это сделать, не дрогнет рука?
        - Коли надо будет для вас, то сделаю, не дрогнет рука, уж поверьте, - опять быстро ответил капитан.
        В общем, Волков неплохо разбирался в людях, он ещё с первого знакомства с Нейманом увидел в нём неуёмное стремление выслужиться, получить значимый чин. Отсюда и проистекала его храбрость и желание браться за любые, даже за самые опасные дела, если они дадут ему возможность проявить себя. Такие люди всегда ценятся в военном ремесле, иногда даже больше, чем люди опытные. Иной раз напористые, смелые и упорные, готовые увлечь своих подчинённых за собой офицеры бывают нужнее знающих, как надо поступать, умников. И Нейман был как раз из тех, кто выполняет приказы, несмотря на опасность. И теперь генерал окончательно уверился в том, что с ним нет нужды вести длительные беседы:
        - Нынче ночью какие-то мерзавцы облили испражнениями кафедральный собор на центральной площади и тем самым осквернили его.
        - И это сделал какой-то праведный поп, о котором вы говорили и которого теперь надобно наказать? Избить? - предположил капитан.
        - Если бы… - ответил генерал с долей сожаления: не всё так просто, друг мой. - Скорее всего, это сделали местные еретики.
        - Ублюдки! - выругался Нейман.
        - Ублюдки, безусловно ублюдки, - соглашался с ним барон. - И вся суть в том, что местные власти всё спускают им с рук.
        - Понятное дело, все они тут одна шайка, - продолжал злиться капитан, - купчишки, для них прибыли от еретиков важнее Господа.
        - Да, - соглашался с ним генерал. - Всё так, всё так. Но вот я, как Рыцарь Божий, не могу этого оставить, понимаете, Франц?
        - Нужно найти ублюдков-святотатцев и наказать их? - предположил капитан.
        - Да как же нам их сыскать? - Волков покачал головой, весь его вид выражал сожаление. - Нет, я уже думал о том, - барон сделал паузу и внимательно поглядел на подчинённого. - Франц, я не могу об этом просить своих офицеров, ведь дело сие не очень чистое, но если бы кто-то нынче ночью облил испражнениями главный молельный дом еретиков, я был бы очень признателен этому человеку.
        И офицер всё сразу понял.
        - Не говорите ничего больше, - ответил он, ни секунды не раздумывая и не сомневаясь, - такому человеку, как вы, и говорить о подобном зазорно, я сам всё сделаю, всё устрою, найду охотников, а дерьма в нужниках за казармами столько, что на все храмы города хватит; вы только скажите, где их молельный дом, я съезжу погляжу, дорогу запомню, чтобы ночью не плутать.
        В общем, барон не ошибся в этом человеке, и всё с той же миной сожаления и скорби он произнёс:
        - Это большой дом у Восточных ворот, вряд ли вы его спутаете с чем-то другим. А людям, что будут вам помогать, пообещайте десять монет.
        - Хорошо, пообещаю и поеду тотчас.
        - Только платье поменяйте, уж больно воинственный у вас вид.
        Когда он ушёл, генерал почувствовал себя несколько спокойнее - всегда приятно иметь резерв. Хотя генерал прекрасно понимал, что Франц Нейман с солдатами и близко не был ровней пройдохам типа Гонзаго и Вига Черепахи, когда речь шла о затеях, подобных тем, что планировались. Разве хорошие солдаты в таких мерзких делишках могут быть лучше городского ворья, что живёт в этом городе?
        Недолго он сидел один, обдумывая свои дальнейшие шаги. Как раз тут появился и сам хранитель имущества Его Высочества герцога Ребенрее в городе Фёренбурге Хельмут Вайзингер.
        И генерал снова уселся на лавку в углу, чтобы с ним уединиться, но на сей раз просил, чтобы фон Флюген взял у кашеваров вина из офицерских запасов. И пока им не принесли вина, хранитель имущества успел спросить у генерала:
        - Уж не ваших ли рук дело с церковью?
        Причём теперь, и это генерал отметил про себя сразу, Вайзингер не говорил с ним, как низший с высшим, сейчас его вопрос прозвучал в деловом тоне, в тоне, с которым говорил с ним Карл Брюнхвальд, то есть их разговор больше походил на диалог товарищей, что делают общее дело. Но это ровным счётом не значило, что барон готов ему раскрыться, и посему он ответил немного удивлённо:
        - Уж и не понимаю я, о чём вы говорите.
        Тут им молодой кашевар принёс вина, разлил по стаканам и ушёл, и только после этого генерал заговорил:
        - Хочу вернуться к нашему разговору про Колпаков и тачечников, кажется, их время приходит.
        - Скажите, что надобно, о чём говорить с ними? Что предложить?
        - Предложить? - барон на секунду задумался. - Ну, к примеру, места в будущем городском совете, или, как они его тут прозывают, в сенате. Может быть, почёт, может быть, сыновей в магистры пристроят или в судейские чины.
        - О, - Вайзингер посмотрел на него с удивлением и, возможно, даже с уважением, - а вы, как я гляжу, не сильно стесняетесь в обещаниях. И что же вам нужно от них?
        - Тридцать, может быть, сорок молодцев, что не побоятся ночной работы, - отвечал ему генерал.
        - Никак грабить собираетесь? - спросил хранитель имущества, и опять с заметным удивлением.
        - Собираюсь! - кивнул генерал.
        - Склад богатый присмотрели?
        - Дом, - коротко ответил барон.
        - Ах дом! - воскликнул Вайзингер и уточнил: - И дом тот в городской черте?
        - В городской, в городской, - кивал Волков.
        - Дом тот должен быть очень богат, чтобы тридцати молодцам добычи хватило, - заметил его собеседник.
        - Уж на этот счёт не беспокойтесь сами и людей убедите: в том доме есть что взять!
        - А стража? - напомнил Вайзингер. - Ведь кто-нибудь обязательно пошлёт в ближайший околоток за стражей.
        - Насчёт стражи - убедите людей, что о страже позаботятся, есть кому; коли стража явится, её тотчас проводят восвояси или придержат до конца дела, чтобы до дежурного офицера весть не дошла.
        - А дом? Чей дом будут грабить молодцы?
        - Надобно ограбить… дом Рейнхаусов, тот, что на Мучной улице.
        - Ах вот оно, значит, как всё складывается, - теперь хранитель имущества говорил уже не столько удивлённо, сколько восхищённо, - теперь-то всё становится на свои места. Я голову какой день ломаю, что, к чему, да зачем.
        Он уставился на генерала, а тот, чуть отпив из стакана, смотрел на него, не отводя взгляда, и это были взгляды умных людей, что говорят много меньше, чем понимают. И после долгого взгляда Вайзингер и говорит:
        - Думаю, что в деле с домом Рейнхаусов я поучаствую.
        - Нет, - сразу ответил ему генерал, - ни мне, ни вам там и близко нельзя показываться; не забывайте, мы здесь, в городе, представляем герб Ребенрее.
        - Уж мне ли про это не помнить, - усмехнулся хранитель имущества герцога. - Просто за это дело возьмётся мой представитель.
        - Виг Черепаха? - сразу спросил барон.
        - Ну, лучше него с таким делом всё равно никто не справится, - не стал уклоняться от ответа его собеседник.
        - Вот как? Значит вы в курсе всех дел, что я поручал Черепахе? - спросил барон.
        - Да, - отвечал хранитель имущества, - вот только он божится, что не осквернял храма.
        - Ну, может быть, это сделали молодчики, что всю ночь пьянствовали с Рейнхаусом, - предположил генерал.
        - Это маловероятно, - заметил Вайзингер. - И ещё я уверен, что власти города это происшествие без последствий не оставят.
        - Будут копать? - спросил Волков.
        - Обязательно будут, - отвечал хранитель, - и, зная местного бургомистра, обязательно докопаются до истины. Это только дело времени.
        - Значит, нам надо торопиться, - заметил генерал.
        - Хорошо. И когда вам потребуются люди для дела с богатым домом?
        - Через одну ночь.
        - Тридцать человек будут к тому времени готовы, - заверил его хранитель имущества Его Высочества.
        - А я отправлю офицера взглянуть на дом и всё подготовить.
        На том они и распрощались.
        Казалось бы, разговор закончен, Вайзингер допил последние капли из своего стакана, но не уходил.
        - Вас что-то беспокоит? - спросил у него Волков.
        - Признаться, беспокоит, - отвечал тот.
        - И что же это?
        - А вы не боитесь, что про ваши козни узнают горожане?
        - Меня сегодня просил к себе бургомистр, - Волков пожал плечами. - Уж и не знаю, зачем. Может быть, догадывается, подлец, о чём-нибудь. А перед этим ко мне приходили судейские и просили о выдаче одного из моих сержантов, которого эти мерзавцы подозревают в убийстве. И я всех их послал к дьяволу.
        - И даже не пошли к бургомистру? - удивился хранитель имущества.
        - Нет, - спокойно отвечал генерал.
        - Но это открытый вызов! Вам не страшно? Я видел их ополчение, у них больше тысячи людей.
        - Больше тысячи? Больше тысячи кого? Больше тысячи каменщиков и столяров, возомнивших себя воинами? - генерал высокомерно усмехнулся. - А у меня всего шесть сотен людей, но, в отличие от пузатых горожан, это отборные головорезы, прошедшие со мной десятки схваток и сражений, и мои офицеры - не чета местным командирам стражи. Я выйду из города в те ворота, которые захочу, причём сожгу всё, до чего смогу дотянуться, а когда выйду за ворота, сожгу все посады под стенами и разграблю все склады на реке и возле. Так что… полагаю, что им нужно опасться меня больше, чем мне их. И думаю, что бургомистр это понимает. И пока не придёт ван дер Пильс, ничего против меня не предпримет.
        Вайзингер был, кажется, удовлетворён уверенностью генерала, но тем не менее спросил:
        - Так до вас всё-таки дошли слухи про этого знаменитого еретика и его войско, что вот-вот нагрянет в город?
        - Боюсь, что это не слухи, - заметил барон. - Боюсь, что горожане не только ждут его, но и делают всё для его прихода, так что у нас не очень много времени.
        - Ах вот как? - хранитель имущества Его Высочества задумался на секунду, а потом сказал:
        - Отправлю-ка я жену и детей к её брату в деревню, у него неплохая ферма, пусть поживут там.
        - Это мудрое решение, - согласился генерал.
        Часть 3
        Глава 28
        Когда вернулся Ёган, генерал посидел с ним немного, послушал его, но ничего нового не услышал. Всё то же волнение вперемешку с возмущением и разговоры о том, будут ли освящать храм по новой или епископ перенесёт кафедру в другую церковь. В общем, ни о каких волнениях в городе речи пока не шло.
        Волков понял, что всплеск интереса к поруганному храму долго не продержится, и если его замысел не продолжать подпитывать новыми действиями, такими же громкими, то власти города сведут на нет все его усилия. Найдут - ну, или назначат - виновных и показательно тех накажут, чтобы успокоить возмущённых горожан. А может быть, и разберутся в ситуации и поймут, кто стоит за столь неприятными для них событиями. Поэтому он и торопился. И, послушав продрогшего мальчишку, сказал тому:
        - Поешь сейчас, а после отведёшь моего человека на Мучную улицу; знаешь, где такая?
        - Знаю, господин, знаю, - кивал мальчишка, но, судя по его блуждающим глазам, думал он больше о хорошем солдатском обеде, чем о каких-то там улицах.
        Посему он отправил мальца к кашеварам и позвал к себе майора Дорфуса, и когда тот пришёл, спросил у него:
        - Надеюсь, карта, над которой вы работали, уже готова?
        - Да, господин генерал, - майор даже обрадовался, что у начальства наконец нашлось время поглядеть на его детище в законченном виде, - прикажете показать?
        - Позже, друг мой, - генерал решил, что поглядит на карту в другой раз, - у нас тут намечается одно дельце…
        - Бой? - сразу спросил Дорфус.
        - Скорее небольшой ночной штурм, - отвечал генерал. Он думал, как лучше преподнести офицеру задачу и не нашёл ничего лучшего, как рассказать правду. - Я нанял лихих людей, чтобы они ограбили один домишко. Вам надобно будет провести рекогносцировку, чтобы всё прошло гладко. Ну, вы это сами понимаете лучше меня: подходы, отходы, вероятности направления контратаки.
        - А возможны контратаки? - сразу уточнял майор.
        Волков небрежно махнул рукой:
        - Да какие там, к дьяволу, контратаки, это я так, для красного словца; возможно, позовут соседи стражу, так вы её завернёте обратно или задержите, вот и все контратаки. Возьмёт с собой пару десятков людей, пару мушкетов да пару пистолетов. Поможете молодцам войти в дом, а сами на улице их подождёте, пока всё не закончится.
        - Молодцы будут под моим руководством? - снова уточнял Дорфус.
        - Да. Общее руководство - ваше, но в дом наши люди не входят, орудовать внутри должны только местные. Ваше дело - обеспечить им вход в дом и прикрытие их на улице от стражи. А также дадите им спокойно уйти со взятым.
        - Дозволено ли будет применять оружие в полной мере?
        - Постарайтесь избегать и крови, и шума, - произнёс генерал и, подумав, добавил: - Но уж если ситуация вынудит, действуйте в полную силу, без всякого стеснения.
        - Я понял, - подытожил майор, - дельце надо сделать так, чтобы на нас не думали, надобно будет помочь ворам зайти в дом, не дать страже помешать им грабить и обеспечить им отход с награбленным. И всё это сделать тихо.
        Волков кинул:
        - Точно так.
        - А дом, как я полагаю, какого-то богатого еретика?
        Генералу нравился этот умный и ещё молодой офицер, который может и карту нарисовать, и врагов посчитать и которому можно поставить сложную задачу. Волков был доволен своими людьми, ему одинаково нравились и храбрецы типа Неймана, и такие служаки, поборники дисциплины и порядка, как Карл Брюнхвальд, и такие умники, как Эрик Георг Дорфус.
        - Да, дом принадлежит еретику Рейнхаусу, не знаю, кто он там: мельник или глава гильдии булочников - или пекарей, это уж и не важно. Главное, что сынок его известный в городе задира, а сам он еретик-богатей.
        А умный офицер, чуть подумав, ещё и спросил у барона, будто подтверждая его мнение о своём уме:
        - А не господин ли хранитель имущества будет руководить молодчиками-грабителями?
        - Нет, - усмехнулся генерал такой проницательности, ведь майор был очень близок к истине.
        - А когда намечается дело?
        - Через ночь, то есть завтрашней ночью. Сейчас мальчишка доест, возьмите его себе в помощь, он неплохо знает улицы.
        - Отлично, у меня будет время подготовиться.
        - Когда будете набирать людей для дела, обещайте им по пять талеров.
        - О, это достойная плата, - удивился Дорфус. - Думаю, охотников будет предостаточно.
        Он ушёл за Ёганом, а генерал наконец решил и сам поесть: мысли, думы, планы, тревоги - всё это выматывало и о отбивало аппетит, но рано или поздно естество брало своё. И теперь он и вправду проголодался. И не удивительно, так как за делами и разговорами он и не заметил, как дежурный офицер в комнате лампы зажёг.

* * *
        Не успели кашевары накрыть ему стол в дежурном помещении, как появился человек и сообщил, что к нему просится горожанин. Волков поморщился, подумав, что это опять пришли городские чиновники с просьбами или угрозами, но оказалось, что пришедший был… Гонзаго.
        Вот уж радость так радость! Генерал даже отложил столовые приборы и готов был подождать, несмотря на аппетит и хорошо прожаренную курицу с чесноком и чёрным перцем. Он и не чаял увидеть бандита, думал, что тот уже за городской стеной или в городских подвалах в цепях сидит. А тут вот он. Правда, вид у ловкача поменялся. Раньше он ходил хоть и грязный, но, как говорят, «грудь нараспашку», что в дождь, что в холод, кичился своей статью и силой. Теперь же плащ да капюшон на голове, он его не снял, даже когда вошёл в дежурное помещение. И на усмешку генерала: «Я смотрю, ты теперь в капюшоне ходишь?», трубочист ответил серьёзно:
        - Судейские в конце улицы людишек своих поставили, торчат там неотлучно, поневоле капюшон наденешь.
        Тут генералу и есть расхотелось: что получалось, что чины судейские поставили тут, у него под носом, своих ищеек, и теперь всё знают, кто вошёл, кто вышел. И про мальчишку Ёгана, и про хранителя имущества герцога.
        «Каковы же ублюдки!».
        Волков взглянул на Гонзаго, а тот усмехался невесело: что? Удивлён, генерал? Вот так-то вот! А как ты думал
        - И давно они там стоят? - спросил генерал, понимая, что нужно действовать. И действовать незамедлительно.
        - Вчера не было, сегодня иду утром - стоят. Думал, уйдут, весь день кругами ходил, нет - торчат хитрецы, лишь поменялись. Вот и пришлось плащ брать и ждать, пока сумерки придут.
        - Сядь-ка, - барон не брезговал сидеть с чумазым за одним столом, если тот надобен его планам. Даже если его офицеры будут при этом. Сейчас ему было не до церемоний. Он почувствовал, что скрытая вражда горожан перестаёт быть такой уж скрытой.
        Генерал пока не задал трубочисту ни одного вопроса. Он думал: если теперь схватить Ёгана да порасспросить его с пристрастием, то можно будет узнать, что генерал и купец, который устраивал турнир, хорошо знакомы и много общались меж собой у купца дома. И уж если взять генерала, или, к примеру, его офицеров, у горожан кишка тонка, то усадить Сыча в тюрьму… Кто же им воспретит? Волков даже усмехнулся. Опять Сычу посидеть в холодной придётся. Ничего, Фердинанду Константину не привыкать, у злобных горцев в подвалах посидел, теперь ещё и у злобных горожан посидит. Да нет, конечно! Какие уж тут шутки, Сыча нужно было выручать.
        - Хенрик! - крикнул генерал и, не дождавшись мгновенного появления своего первого оруженосца, повторил, повышая тон: - Хенрик!
        Но вместо него появился фон Готт.
        - Хенрик на конюшне, господин генерал, - сказал он, - может, я вам могу помочь.
        - Можете, - сразу отозвался Волков. - Берите двух людей из кавалеристов и скачите к Сычу. Помните, где он живёт?
        - Помню, - кивал оруженосец.
        - Скажите ему, чтобы собирал вещички и что есть духу летел на своём муле к ближайшим воротам. Пусть убирается из города побыстрее. А вы его проводите до городских ворот, чтобы с ним ничего не приключилось.
        - Господин генерал, - фон Готт сомневался. - Можем и не успеть до закрытия ворот.
        - Могут и не успеть, - подтвердил Гонзаго. - Хотя если постараться… На «выход» ворота ещё час работают после заката.
        - Тогда привезёте его сюда, - закончил генерал. - Поспешите, фон Готт. Поспешите.
        Фон Готт быстро ушёл, а генерал тут же стал отдавать приказания оставшемуся при нём Хенрику.
        - Друг мой, коней не седлайте, идите пешком, дойдите до конца улицы… - он оборачивается к трубочисту. - Где стоят эти судейские?
        - Тут недалеко, - отвечал тот. - На площади, у выхода на Старую улицу; стоят так, чтобы видеть ворота вашего двора.
        - Пойдите взгляните на них, только постарайтесь не привлекать к себе внимания, - продолжал генерал.
        - А как же мне их узнать? - интересовался первый оруженосец. - Одно дело, когда они плетутся за тобой с улицы на улицу, другое - вот так взять и понять, что какие-то люди, стоящие на улице, следят за кем-то.
        - Они сейчас в плащах с капюшонами. А когда солнце, так в шляпах «на глаза», - отвечал трубочист весьма нехотя, видно, ему не нравилось, что генерал посылал своего человека проверить его слова. Вид его так и говорил: хотите проверить - воля ваша.
        - Так сейчас дождь и холод, - разумно предположил Хенрик.
        На что Гонзаго лишь пожал плечами: я-то всегда их узнаю; и произнёс после этого:
        - Они бездельничают, ничем не занимаются. Иногда стоят вместе, иной раз и порознь, - он пожал плечами: - Не знаю, не такие уж они и ловкие, чтобы их не заметить.
        Глава 29
        В общем, Хенрик ушёл поглядеть на людей, про которых говорил трубочист, а барон ещё острее почувствовал всю серьёзность момента, а главное - что остаётся у него совсем мало времени. Городские власти не зря пошли на такой шаг, они уже не стеснялись дать ему понять, что следят за ним, то есть показали ему, что он их враг, а значит, ещё немного - и они начнут в открытую ему противодействовать. Ему нужно было спешить, и он заговорил:
        - Виг Черепаха сделал своё дело?
        - Всё получилось. Уж досталось этому Рейнхаусу. Ребята обозлились на него малость, им пришлось ждать его до утра. Пока он там забавлялся со своей девкой да отсыпался, они ждали его на улице, а ночью-то лужи замерзали, вот они уж ему всё припомнили, и слуга его тоже получил изрядно. Сломали ему и ногу, и руку. Кажись, правую. Ну и башку отбили малость, и по хребту дали.
        - Вы сказали, что это ему за судью? - вспомнил генерал, так как это было важно. При этом он полез в кошелёк, чтобы достать оттуда серебро.
        - Конечно, конечно, - заверил его бандит. - Всё как уговаривались. Мы про всё помним.
        Он забрал у генерала серебро и не постеснялся сразу его пересчитать. И когда убедился, что деньги выданы верно, стал уже собираться, но генерал его остановил жестом: э, нет, дорогой друг, мы ещё не поговорили о главном. И после спросил у трубочиста:
        - Ну а как прошло дело с храмом?
        Если раньше Гонзаго - наверное, по причине своего непростого ремесла - говорил тихо, то теперь он вообще перешёл на шёпот.
        - Уж и не знаю, чего вы хотели тем делом добиться, но шум после него получился знатный.
        - Вот как?
        - А то вы не знаете? - продолжал шептать Гонзаго. - Весь город о том лишь и говорит, - он сделал паузу. Его неумытое лицо было серьёзно, смотрел разбойник на всё загнанным волком. - Верный человек сказал мне, что городской прокурор ездил нынче в сенат, просил денег, сто монет, чтобы объявить награду. Сто монет не за поимку, сто монет тому, кто лишь укажет на злодеев, даже если что-то просто слышал про тех, что совершили святотатство.
        - О, - соглашался с озабоченностью бандита генерал. - Видно, это для них важно.
        - Ещё бы! - продолжал Гонзаго. - Весь город о том говорит. Дамы из первых семейств приезжали к храму мыть его, не побрезговали.
        Волков заметил, что храбрый человек, сидящий перед ним, если и не был напуган, то явно был встревожен. И для генерала это был хороший признак. Отличный признак. Признак того, он находится на правильном пути. И, почувствовав это, он решил не миндальничать, а брать, что называется, быка за рога.
        - Друг мой, с храмом всё вышло так, как я и хотел, - произнёс он, получив в ответ лишь удивлённый взгляд собеседника. Уж и не знаю даже, что вы за человек, говорил взгляд трубочиста. И, не обращая на это удивление внимания, барон продолжал: - Надобно то же самое сделать и с молельным домом еретиков.
        - Что? - ловкач, уверенный в себе разбойник даже растерялся, услыхав такое. А потом и закачал головой: - Нет. Нет… Вы уж извините меня, добрый господин, но нет… Человечек, с которым я делал дело… Так к нему приходили судейские, расспрашивали, он от страха чуть не помер.
        - Ты же говорил, что он такой храбрец, что все-все церкви в городе за деньги готов перемазать? - насмешливо напомнил генерал трубочисту.
        - И я так думал, а оно вон как развернулось… Оно… Как судейский человек придёт да начнёт расспрашивать, у многих храбрости поубавится, - разумно предположил Гонзаго. И, чуть помолчав, добавил: - Особенно когда на площади народ орал: «четвертовать, четвертовать»…
        Генерал засмеялся; он всем своим видом показывал трубочисту, что ничего страшного не произошло, мало ли, кто там что орёт на площадях, сам же тем временем снова полез в кошель, в отдельный его кармашек, и достал оттуда три - три! - золотых дублона. И, укладывая монеты на стол перед трубочистом, произнёс:
        - Повышаются риски - повышаются и ставки.
        Но золото, лежащее на столе, произвело на трубочиста обратный эффект, он снова стал качать головой и даже поднял руки.
        - Нет, не нужно мне; вы, добрый господин, даже и не просите!
        - А я и не прошу, - вдруг резко сказал генерал и, поймав трубочиста за грязный ворот, дёрнул на себя, - тебе, дураку, плаха грозит с палачом, который тебя порубит, как говядину, на куски. И единственный, кто тебя может защитить от этого, сидит перед тобой и предлагает тебе кучу денег. Понимаешь? Я единственный, кто тебя может защитить. Так что прекрати ерепениться, бери деньги и делай то, что должно. И не бойся никого, в худшем случае уйдёшь из города со мной, я тебя не брошу.
        Гонзаго ничего не отвечал, только смотрел на барона; он размышлял, и эти размышления давались ему непросто. Трубочист всё никак не мог принять решение.
        - Бери, говорю, золото, - продолжал генерал, наконец выпуская одежду собеседника и меняя тон на более мягкий. - Одни золотой отдашь своему храброму золотарю, два - твои. Хорошие деньги, хоть и риск немалый.
        Гонзаго, хоть всё ещё тревожился и опасался, но на монеты, что лежали перед ним, уже поглядывал. Ему не хватало самой малости, чтобы взять деньги, и генерал нашёл, что добавить к уже сказанному.
        - Даю тебе слово Рыцаря Божьего, что, случись с тобой беда, твоя семья будет жить в сытости.
        После этого Гонзаго молча встал и сгрёб золото со стола.
        - Дело должно быть сделано нынче ночью, - произнёс генерал. - Молельный дом еретиков находится у Восточных ворот.
        - Я знаю их церковь, - заверил генерала трубочист.
        - Скажи золотарю, чтобы товар свой не экономил, - сказал Волков бандиту, прежде чем тот ушёл, - залейте их капище как следует.
        А когда трубочист ушёл, к нему вернулся аппетит, его настроение улучшилось. Странное дело, но он почему-то был уверен, просто знал, что этот ловкий человек всё сделает, всё устроит, как нужно. И то, что этой грязной работой не придётся заниматься его офицеру и его солдатам, радовало его. И даже возвращение Хенрика с докладом, что какие-то типы торчат рядом с казармами, ни настроения, ни аппетита ему не испортило. А вернувшийся фон Готт ещё и улучшил его настроение, сообщив, что Фриц Ламме покинул город, выехав из ворот перед самым их закрытием.

* * *
        Он с удовольствием съел всю курицу и выпил немало вина из запасов полковника Брюнхвальда, которые тот закупал для офицерского стола. И когда вернулся капитан Нейман и сел перед генералом, желая доложить об увиденном, тот произнёс:
        - Дорогой капитан, рад сообщить вам, что в том недостойном деле, о котором я упоминал, ваше участие не нужно.
        - Вот как? - в вопросе капитана прозвучало разочарование. Кажется, он хотел проявить себя, а уж в каком деле - в деле, достойном звания офицера или в каком-то грязном, - ему было всё равно.
        - Да, нашлись люди, которым это дело по их достоинству, - и теперь генерал уже точно видел, что капитан расстроен и поэтому продолжил - Но у меня есть ещё одно дело, - тут Волков сделал паузу.
        - Так скажите мне, что за дело, - настоял офицер.
        - Дело-то очень… Деликатное. Дело, достойное не храбреца, как вы, а скорее, человека, что готов на поступки тайные, которые не должны быть преданы огласке.
        - Я возьмусь за всякое дело, коли вам, господин генерал, оно будет полезно, - сразу уверил барона капитан. - А уж про то, что буду до конца дней своих про дело ваше нем как рыба, а то и вовсе забуду про него, так о том даю вам своё слово. Слово чести.
        - Это как раз то, что я и хотел от вас услышать, - произнёс барон. Он не собирался сейчас продолжать этот разговор, и капитан, откланявшись, ушёл. Но перед этим сказал:
        - Уж только дайте мне шанс проявить себя, господин генерал.
        И Волков обещал ему это. К нему уже собирался подсесть Карл Брюнхвальд; барон видел, что его товарищ давно желает с ним поговорить. Дел и вправду накопилось немало, один вопрос с дровами нужно было решить: холодные сквозняки в казармах выдували всё тепло, дров купельных на месяц уже не осталось; да и вода в колодцах кончилась, а той, что собиралась за ночь, едва хватало лошадям; и ещё была куча всяких мелочей, на улаживание которых требовалось «добро» генерала, но и на этот раз начальнику штаба не удалось поговорить с командиром, так как вернулся майор Дорфус и сразу уселся за стол к генералу, и не просто уселся, ещё и принёс свою карту, разложил её перед Волковым.
        - Осмотрелся я там, - он стал указывать на точки на карте. - Хорошо, что съездил, вот тут переулок, этого переулка не видел раньше, нужно отметить будет, - майор ткнул пальцем, - а ещё не видел вот этой заставы городской стражи. Тут околоток, а вот тут у них застава с рогатками, улицу на ночь перекрывают - наверное, от воров. Или чтобы приезжие не ставили телеги на улице.
        - Дом Рейнхаусов посмотрели? - разглядывая карту, спрашивал барон.
        - Посмотрел. Дом крепок у еретика.
        - Крепок? - переспросил генерал. И в его голосе послышалось некоторая тревога.
        - Крепок, но не цитадель, - успокоил его майор. - Ворота во двор отличные, но зато стена невысокая, можно будет перелезть и с той стороны их открыть; двери в дом тоже крепкие, но я возьму с собой бревнышко… пять-шесть ударов, и покончу с ними. А ещё на эту улицу выходит одна стена дома, - он снова указывал пальцем, - там есть окна на первом этаже, они, конечно, закрыты ставнями, но ставни уложены не заподлицо и дерево не толстое, топорикам как раз под силу будут. В общем, ничего страшного, вскрою домик, слуг, говорят, там не много, четверо всего, и один из низ стар, а двое так и вовсе бабы, в семье четверо мужчин, я возьму с собой пару дюжин, не считая трёх десятков молодчиков нашего хранителя имущества; думаю, что справимся.
        - Тем более что один из мужчин уже своё получил и в деле участия не примет.
        - Вот как? Значит, трое мужчин? - спросил майор.
        - Да, будет трое. А что со стражей? - интересовался генерал.
        - Вот тут ближайший околоток, - указывал Дорфус, - и дабы не доводить дело до железа, я просто поставлю здесь на улице четверых людей с сержантом, не чтобы стражу задержать, а чтобы остановить всякого, кто за стражей побежит. Вот… - он снова указывал улицы на расписанных листах, - ещё можно побежать к северным воротам, но туда вон сколько бежать, да и захочет ли стража покидать ворота и бежать куда-то в город? Спасать кого-то от грабителей.
        - Тем не менее, вы и за этой улицей проследите.
        - Да, хорошо, - обещал генералу майор.
        Барон подумал, что сделал правильный выбор поручив это на самом деле не очень простое задание майору Дорфусу. Это был толковый офицер, умный.
        - Ну, если у вас всё готово…
        - Мне бы ещё хотелось встретиться с господином Вайзингером, узнать, что за люди от него будут, посмотреть, кто у них за главного, скоординировать всё.
        - Это хорошая мысль, - согласился генерал. - Завтра у вас будет день, вот и займитесь этим.
        - Непременно, - заверил его майор.
        Уже было поздно, засиделся он, даже устал. Казалось, весь день ничего не делал, думал да разговаривал, но и это оказалось делом утомительным, особенно если всякий разговор требовал от него сосредоточенности и внимания, а иной раз и духовных усилий. Он уже хотел поехать к себе, но не смог, когда бросил взгляд в другой конец комнаты, где за другим столом рядом с лампой хмурился над бумагами Карл Брюнхвальд. Карл ни о чём не собирался просить Волкова, но тот и без этого чувствовал, что должен уделить своему начальнику штаба время, и не завтра, не когда-нибудь, а именно сейчас. И тогда генерал вздохнул и сделал знак стоящему в дверях Хенрику: придётся подождать. И произнёс:
        - Карл, ну что там у вас?
        Брюнхвальд сразу встал - нет, он точно ждал приглашения, - тотчас взял лампу, бумаги и подошёл к столу, за которым сидел генерал.
        - Тут назрел вопрос про колодцы.
        - Садитесь, Карл, - предлагает ему Волков, - а с колодцами… Берите воду за пределами нашего двора. В ближайших колодцах.
        - Городские поднимут дай, - предупредил полковник, садясь напротив генерала.
        - Поднимут… Пусть лают, - отвечал барон с пренебрежением. - А начнут кусаться… Выбивайте им зубы, Карл.
        - Уже можно? - удивился Брюнхвальд.
        - Судя по всему, Карл, судя по всему.
        - Ну что ж, - полковник стал рассеяно перебирать свои бумаги, - значит, буду иметь в виду.
        И в этих его словах генерал услышал обиду; да, его товарищ обижался на него, ведь за последние дни Волков почти не разговаривал с ним. С кем только ни шептался по углам, но своему настоящему товарищу и верному помощнику он не сказал о происходящем, о том, что он затеял, ни слова. Тот всё видел, но не говорил ничего. И, несмотря на поздний час, Волков рассказал Карлу и о Сыче, и о затее с турниром, и о том, как всё развивается, и к чему всё должно прийти. Брюнхвальд только глаза открывал всё шире и молчал всё это время, почти не находя слов, только к концу рассказа спросил:
        - Отчего же вы мне ничего о том не говорили? Может, я чем-то смог бы помочь вам.
        - Дело сие грязное, - отвечал генерал, морщась, - не хотел вас в него пачкать, тем более вы мне и так помогаете, взяв на себя все обязанности по гарнизону.
        После чего воины проговорили, наверное, ещё час; Карл всё выспрашивал подробности свершённых дел, да и планы его интересовали. В общем, когда генерал рассказал всё товарищу, он уже так устал, что на дорогу к себе домой сил у него не осталось, и он улёгся в офицерской комнате на тощий тюфяк. Вспомнил молодость, но заснул сразу, как и бывало с ним в молодые годы.
        Глава 30
        Завтрак у офицеров был скромный: хлеб вчерашний, сыр не Бог весть какой, кровяная колбаса, кружка пива. Ни ветчины, ни яиц, ни мёда, молоко ещё не развозили, а кофе тут никто не пил; в общем, генерал не стал обременять своим присутствием и присутствием своей свиты офицерский бюджет и уехал к себе. Помыться, переодеться, поесть. И выпить кофе.
        Барон с удовольствием поел окорока с горчицей, помылся, надел чистую одежду и уже потом уселся и выпил две чашки кофе. И всё время, пока его пил, думал о том, выполнил ли Гонзаго его просьбу. И, странное дело, теперь он почти не волновался, не переживал по этому поводу: ладно, будь что будет, даже если бандит и не сделает дела, сегодня ночью Нейман всё устроит. Денег, конечно, жаль. Денег всегда жаль. Он даже встал и с чашкой в руке подошёл к своему заветному ларцу, что стоял на комоде, такой чёрный, лакированный, красивый и крепкий даже на вид. Барон открыл ларец и понял, что денег у него осталось не так уж и много, едва ли там была тысяча талеров серебром. А золотых монет в отдельном месте ларца и вовсе не было. Да, это гарнизонное сидение обошлось ему недёшево. Конечно, после дела он напишет прошение казначею Его Высочества, но вот согласится ли принц погасить его траты? Ну, если его эпопея в Фёренбурге закончится благополучно… Если же нет…
        Генерал допил кофе и выехал из дома, поехал в казармы, но уже на Колёсной улице, вдоль которой располагались конюшни, дворы коновалов и склады, ему и его людям пришлось остановиться. Вся улица была забита телегами с сеном, соломой и овсом в мешках, телеги заполоняли всю улицу так плотно, что людям, спешащим по своим делам, приходилось едва ли не протискаться между возов. А верхом отряду можно было проехать, но не без труда, не без ругани с местными.
        - Эй, - окликнул фон Флюген одного возницу с ближайшей телеги, - а что вы тут устроили? Чего стоите?
        - Не разгружают, - недовольно кричал ему в ответ кучер.
        - Что? - не понял оруженосец Волкова. - Почему?
        - Разбежался народ, на площадь все побежали слушать.
        - А что слушать? - уточнял фон Готт.
        - Да почём мне знать, - зло отвечал возница, - сам не знаю, вот, приехал утром, сено привёз, как договаривались, а хозяин ушёл на площадь, и работники с ним, вот и во всех местах так, никого не разгружают, никого никто не грузит, вот и стоим тут с утра.
        «На площадь побежали? - генерал сразу стал думать. - Раз бюргер бросил зарабатывать своё серебро и ушёл с работы, значит, происходит нечто особенное, такое, что смогло оторвать его от его дел».
        - Поедемте через проулок, - предложил Максимилиан. - Так тоже можно к казармам выехать.
        Так они и поступили; хотя и там было тесно, но им всё-таки удалось добраться до площади, на которой находились казармы. Едва свернув на площадь, барон увидел людей, о которых вчера говорил Гонзаго. Да, два типа бездельничали прямо на углу, один в капюшоне, другой в небольшой шляпе. На самом деле их не так уж и сложно было выявить, мужички слонялись по улице от дома к дому. Барон даже удивился, как он не примечал их раньше. Он остановился и подозвал к себе Хенрика, и когда тот подъехал, он без всякого стеснения, не скрываясь, указал на людей хлыстом.
        - Не те ли это мерзавцы, что вы видели тут вчера.
        - Те, - сразу узнал первый оруженосец, едва взглянув на шпионов.
        - Хенрик, прошу вас, езжайте и скажите им, чтобы убирались отсюда, - произнёс барон с неприязнью.
        - Как пожелаете, господин генерал.
        Оруженосец уже хотел уехать, но Волков добавил ему вслед:
        - Передайте им: если я ещё их тут замечу, отправлю к ним пяток солдат с палками.
        - Передам, - обещал оруженосец.
        Едва Волков въехал во двор, как к нему тут же направился Карл Брюнхвальд и, поздоровавшись, сообщил:
        - К вам люди от бургомистра.
        - Давно ждут? - поинтересовался Волков, слезая с лошади.
        - Едва вы уехали, так они заявились. Сидят, дожидаются в дежурной комнате.
        Волков понял, что нужно решить вопрос с ними сразу, и пошёл в помещение, где собирались дежурные офицеры. Их было двое. И то были не рядовые писцы; кажется, бургомистр поднимал уровень переговоров. Барон никогда не видел этих чиновников, но по их одежде было ясно, что они фигуры значимые. Требующие к себе уважения. Но генерал смотрел на их визит как на возможность показать горожанам, что он уверен в своих силах ещё больше, чем день назад. И решил показать им эту свою уверенность.
        - Что вам угодно, господа? - холодно начал он, едва кивнув в ответ на их учтивые приветствия.
        Они удивились поначалу и потом, кажется, собирались представиться ему, но барон перевал их намерения небрежным жестом руки: не нужно этого. И произнёс, усаживаясь на лавку, а им сесть не предлагая:
        - Господа, давайте уже к делу.
        Пришедшие переглянулись; они, видно, не ожидали, что этот человек, приехавший к ним в город и находящийся тут как гость, будет столь неучтив, а скорее, даже груб, но делать было нечего, и один из пришедших начал:
        - Мы пришли по просьбе нашего городского головы господина Тиммермана.
        - Я уже понял это; что же вы хотите от меня? - барон почти оборвал говорившего на полуслове.
        - Он хочет повидаться с вами, он желает, чтобы вы навестили его, - почти скороговоркой, боясь, что его снова перебьют, выпалил чиновник.
        - Господа, а разве… Господа, приходившие вчера… Они, кажется, говорили, что тоже пришли от бургомистра… Неужели они не передали ему, что я на этой неделе буду занят?
        - Передали, передали, - заверил его один из пришедших, - но, видно, они не довели до вашего сведения складывающуюся в городе ситуацию. И что в ваших интересах, господин генерал, встретиться с бургомистром Тиммерманом.
        - Ах, это в моих интересах… Ну что же, - генерал сделал вид, что думает.
        - Да, есть дела, которые вам самому захочется обсудить с главой нашего города, уверяю вас, генерал, - тут в речи пришедшего чиновника отчётливо проступила интонация, весьма схожая с угрозой. Именно с угрозой. И он добавил многозначительно: - Встреча эта в ваших интересах, уверяю вас, генерал.
        Возможно, пришедшие думали, что он сейчас же начнёт выпытывать у них, в чем же дело; он должен был это сделать, но опять этот высокомерный генерал разочаровал их.
        - Ну… - Волков снова делал вид, что прикидывает что-то в уме, - ну, допустим, я могу найти время для визита. Сегодня после обеда, если дела позволят, я загляну к нему в ратушу.
        - Но нам желательно было… - хотел продолжить беседу один н из пришедших.
        Однако генерал уже поднялся с места и распорядился:
        - Капитан Лаубе, прошу вас, проводите господ до ворот, - и попрощался с ними: - Господа, передайте бургомистру, что, если позволит время, я загляну к нему сегодня. До свидания, господа.
        - Пугать приходили, - подвёл итог Карл Брюнхвальд, находившийся в комнате при этой беседе.
        - Судя по всему, - задумчиво отвечал барон.
        Он как раз думал, вспоминая: «Встреча в ваших интересах - уж точно они не денег мне предложить хотят. А что же тогда? Чем меня можно испугать?».
        Но гадать ему не хотелось, а хотелось знать, что происходит в городе. Он стал оборачиваться, словно искал кого-то, а потом спросил у вернувшегося Лаубе:
        - Капитан, а не было ли здесь сегодня мальчишки?
        - Этого Ёгана? - уточнил Лаубе. - Нет, со вчерашнего дня его не видел.
        Жаль, а ведь он сейчас не помешал бы, для него нашлась бы работёнка. И тогда барон решил сам всё выяснить, снова сел на коня и со всеми своим оруженосцами и охраной выехал со двора казарм, посмотрел, нет ли подозрительных мужиков на углу и, убедившись, что нет, поехал к главной площади.
        Едва выехав с площади, сразу заметил, что в городе что-то поменялось. Что-то неуловимое, то, что сразу не бросалось в глаза. Только теперь он стал замечать, что у многих, или, скорее, у некоторых лавок закрыты двери. Торговый люд не торгует? А ведь не воскресение. Немыслимое дело для торгового города. И крепких мужичков, толкающих тачки и ручные тележки, на улице поуменьшилось. Да и народу тоже. В общем, в городе что-то происходило. И, возможно, как раз то, чего он и добивался всё последнее время.
        От городской цитадели они свернули налево, на улицу Святой Троицы, что как раз вела к поруганному кафедралу. Но тут им пришлось остановиться. Народу здесь было много; дальше ехать было, конечно, можно, но это если ты не боишься разозлить горожан. И чтобы не расталкивать людей конями и не давить зевакам ноги железными подковами, он решил спешиться и дальше пошёл пешком, взяв с собой лишь Максимилиана, фон Готта и сержанта Ленберга из роты Неймана.
        Пошёл потихоньку вперёд, стараясь горожан не толкать и не задевать их мечом; так же аккуратно за ним следовали и его люди, но уже перед площадью, на которой и находился кафедрал, откуда и кричали герольды, дальше идти стало почти невозможно.
        Барон остановился, как и всякий другой человек в той толпе, и стал прислушиваться, надеясь, что до него всё-таки долетят слова герольда. Тот со своего помоста орал, старался, но гул толпы не давал генералу расслышать многих слов. И тогда он выбрал рядом с собой почтенного, но не слишком богато одетого человека и, подойдя чуть ближе, спросил у него:
        - Любезный друг мой, а не подскажете, что там происходит, от чего весь город тут собрался?
        Тот взглянул на генерала коротко, а потом оглядел более внимательно и удивлённо: о, какой-то сеньор, не городского вида, но богатый. И лишь после этого ответил:
        - Коммуна Габель и корпорация лодочников хотят требовать возмещения. Петицию пишут. О том сообщают герольды.
        Волков поначалу насторожился: корпорация лодочников? Петиция? Неужели речь не идёт об осквернённом молельном доме еретиков? И тогда он спросил:
        - Возмещения? За что и у кого?
        - У города, - ответил за почтенного человека молодой и крепкий мужчина - судя по грязному переднику, либо мясник, либо колбасник. - Как будто этот город виноват, что их церковь дерьмом перемазали!
        - Ах вот как? - удивился генерал. - Значит, их церковь осквернили?
        - Нынче ночью, - сообщил «мясник». - Они теперь хотят отдать обгаженный дом городу и чтобы город выплатил им за него компенсацию, на которую они купят себе новый дом.
        Устраивая всё это, генерал и предположить не мог, что всё обернётся таким образом. Может, ситуация складывалась даже лучше, чем он предполагал. И тогда генерал, уже чуть повысив голос, чтобы и другие слышали, спросил у «мясника»:
        - Я слышал, что вчера кто-то осквернил и главный храм города, вот тот, что на площади; какие-нибудь коммуны и гильдии будут просить у города компенсацию за это?
        - Вы, господин, смеётесь, что ли? - едко усмехался мясник. - То наш храм, а то их сарай. Наш храм ещё мой дед начинал строить, шестьдесят лет его строили, разве такое возместишь?
        - Да помолчи ты, - рявкнул на него один человек из толпы, - ни черта не слышно, а тут ты ещё гундишь.
        - Гундишь? Вот я тебе сейчас дам в ухо, может, у тебя слух и прорежется, - пообещал ему мясник.
        А барон, чтобы не попасть в какую-нибудь свару, решил сразу оттуда уйти. Но выбирался он и з толпы удовлетворённый.
        Глава 31
        Вот уже и стали проявляться в городе признаки его деятельности, а усилия - давать плоды. В воздухе над площадью уже чувствовалось раздражение. Может, ему так показалось… Но всё-таки народец на площади был злее обычного. К сожалению, этой злости ещё было недостаточно. Да и власти города, его нобили уже почувствовали перемену в бюргерстве, уловили опасность и теперь сделают всё, чтобы успокоить ситуацию. Волков понимал, что надобно и дальше прилагать и прилагать усилия, чтобы не дать горожанам вернуть равновесие в своё общество, не дать нобилям вернуть покой коммунам и гильдиям.
        Хранитель имущества Его Высочества герцога Ребенрее уже ждал его, когда генерал вернулся в казармы.
        - Народец в городе забродил, - начал Вайзингер, едва поздоровавшись с генералом.
        - Мало бродит, мало, - отвечал ему тот, усаживаясь за стол, и тут же сказал своему самому молодому оруженосцу: - фон Флюген, разыщите мне майора Дорфуса.
        Когда Дорфус явился, они втроём уселись за стол, на котором Дорфус расстелил свою карту.
        - Вот дом, вот тут стража, - указывал он. - Где соберутся ваши люди, господин хранитель имущества? Откуда они придут? Кто будет ими руководить?
        - Мы подойдём отсюда, - сказал Вайзингер и тем удивил и генерала, и майора.
        Оба они поглядели на него, а генерал ещё и уточнил:
        - Вы подойдёте? Вы лично будете присутствовать при деле?
        - Я понимаю, что моё положение… вернее, участие, - Вайзингер не сказал «в грабежах», а высказался обтекаемо: - в подобных событиях компрометирует герб Его Высочества, но я полагаю, что в этом случае будет лучше, если кто-то присмотрит за лихими ребятами во время дела. Чтобы чего не вышло…
        - Чтобы чего не вышло, - повторил генерал и неожиданно согласился: - Да, это разумно… Да, так и поступайте. Ваше присутствие на месте будет полезно.
        Он понял, что Вайзингер - человек не только хитрый, но ещё и как минимум не трусливый. Барон прекрасно знал, что хранитель имущества, давно связанный с местными бандитами, идёт на дело вовсе не потому, что волнуется о его исходе, а потому, что собирается наложить лапу на часть добычи. И не был против этого. Вайзингер был ему полезен, а то, что человек собирается при этом немного улучшить свое положение, - так что ж тут плохого… Тем более, что генерал и сам был не прочь возместить свои затраты на проживание в городе Фёренбурге. Вот только говорить об этом хранителю имущества он не стал.
        - Значит, я приведу людей отсюда, - сказал Вайзингер, указывая улицу на карте, - а вот тут я оставлю телеги; как взломаем двери, так я пошлю за телегами.
        - За телегами? - удивился Дорфус.
        - Домишко-то богатый, всё в руках не унести будет, - объяснил ему Вайзингер. - Так что три телеги нам не помешают.
        «А он лих! - думал генерал, глядя на человека, которой выглядел как не очень богатый, но образованный горожанин - как писарь в большой конторе или приказчик в лавке. - Как, однако, обманчиво бывает первое впечатление!».
        - Так ворота до утра не откроют, - продолжал удивляться майор, - куда же вы с награбленным?
        - О, - заверил его хранитель имущества, - об этом не волнуйтесь, у меня есть где до времени припрятать товар.
        В этом почему-то генерал не сомневался, но посчитал нужным сразу внести ясность:
        - Господин Вайзингер, я хочу, чтобы вы поняли простую вещь - сейчас, чтобы нам потом к этому вопросу не возвращаться и тем более не выяснять отношений во время дела…
        - Я слушаю вас, господин генерал, - тут же ответил хранитель имущества.
        - Вы руководите своими бандитами, только ими, а всем делом руководит майор Дорфус. И только он, - расставил все точки над «i» генерал.
        - Прекрасно, - так же сразу, нисколько не раздумывая, согласился Вайзингер. - Пусть всем делом руководит господин майор, - он поглядел на добрых людей и добавил: - Я всё понимаю, господа, дело-то важное. И я понимаю, что после этой ночи маски будут сброшены.
        - Маски? - не понял майор и взглянул на генерала: а вы понимаете? - Какие маски?
        - Неприязнь между городом и нами станет очевидной и больше не будет сдерживаться. Маски приличий и дипломатии после этой ночи уже не будут надобны, - пояснил хранитель имущества. - Я вот и жену сегодня отправил из города к родственникам. На всякий случай, а то мало ли что…
        «Маски сброшены! А ведь он прав. Поэтому бургомистр и шлёт ко мне своих людей и добивается встречи, в надежде… всё уладить? Или хотя бы выяснить позиции. Да, время пришло».
        Генерал встал:
        - Господа, надеюсь, моё присутствие тут больше не нужно, обо всём остальном, я думаю, вы договоритесь сами. Без меня.
        Хранитель имущества и майор согласились с ним. Волков поднялся, прошёлся по казармам, вышел на улицу, на двор, где последняя рота получала обед. Вкусные бобы с коричневой мучной жижей и жареным салом прекрасно пахли на всю округу, но даже это не отвлекало его от мыслей. И он пришёл к выводу, что Вайзингер прав: если его люди не допустят стражу до дома, который грабят, это будет сигнал, что противоречия переросли в противостояние.
        - Маски будут сброшены, - тихо произнёс барон и, несмотря на проснувшийся аппетит, подозвал к себе дежурного и приказал найти капитан Неймана.
        Капитан вскоре тоже появился во дворе и, найдя глазами командира, скорым шагом приблизился к нему.
        - Господин генерал.
        - Капитан, я думаю, что нашёл для вас возможность проявить себя.
        - Я готов. Что надобно сделать?
        - Вы знаете отца Доменика? - спросил барон.
        - Конечно; это же тот монах, что ходит к нам в казармы читать солдатам проповеди.
        - Да-да, я как раз говорю о нём. Что вы думаете об этом попе? - генерал пристально поглядел на подчинённого.
        - Думаю, что это самый лучший поп, которого я видел.
        - Вот как? - Волков даже поднял брови.
        - Да, его даже самые прохиндеи из солдат слушают с открытыми ртами, говорит так интересно, что я сам про всё забываю. И человек он, кажется, праведный. По такому-то холоду, - для убедительности Нейман показал на небо, с которого опять шёл холодный дождь, - в сандалиях ходит. Без чулок. А когда ему еду предложили, нашу, офицерскую, так он есть не стал, дескать, пост, из всего предложенного взял лишь хлеба. Даже от пива отказался.
        - О, от пива отказался? Праведный, значит, человек? - переспросил генерал, не отводя от подчинённого внимательных глаз.
        - Праведный, - подтвердил капитан. - Истинный пастор.
        - Жаль, - Волков вздохнул. И тут же продолжил как ни в чём не бывало: - Завтра утром встанете пораньше, возьмёте с собой двух смелых людей и, пока не открылась его церковь, пойдёте к ней, там его дождётесь и изобьёте его палками.
        - Кого? - удивлённо спросил капитан Нейман - так, как будто не говорили они перед этим об одном человеке.
        - Отца Доменика, - всё с тем же спокойствием продолжал генерал. - Выберете с собой двух людей из тех, что умеют держать язык за зубами, обещайте им за дело по десять талеров.
        - Отца Доменика? - всё ещё не понимал Нейман.
        - Да, отца Доменика, - произнёс генерал.
        Он глядел на вытянувшееся от удивления лицо подчинённого и даже немного злился на него: уж не такой ты, братец, и расторопный, не такой исполнительный, стоишь как дурень, таращишься на меня, разинув рот, и объяснений ждёшь вместо того, чтобы пойти в свою роту людей верных подобрать.
        - Как же так? - наконец произнёс капитан. - Вы уж, господин генерал, не серчайте, но мы сюда вроде как пришли город от еретиков спасать, а тут на тебе - избей самого праведного попа в городе. Не пойму я чего-то. Отчего так?
        Волков вздохнул. Стоило ли этому капитану объяснять всю свою затею с самого начала? Стоило ли говорить, что эта жертва придумана им, ещё когда дело было на стадии задумки, стоило ли говорить, что для жертвы не найти фигуры удачнее, чем отец Доменик - самый уважаемый пастырь города? И что Волкову и самому его жалко, но другого попа, равного по значимости этому монаху, в городе нет. В общем, ничего такого он капитану рассказывать не собирался, а лишь сказал:
        - Я Рыцарь Божий, и всё, что я делаю, я делаю во славу Матери Церкви. Слушайте меня, друг мой.
        - Но он же праведный человек! - ответил ему капитан, он всё ещё был удивлён.
        - Верно, верно, - кивал генерал, - праведный, всего лишь праведный… А после того, как его изобьют сволочи-еретики, он сразу станет ещё и страстотерпцем. А может быть, когда-нибудь, после смерти, - и святым. Святой Доменик фёренбуржский! По-моему, звучит красиво.
        - Так его еретики… - начал было Нейман, и тут, кажется, понял. - Ах вот оно как?
        - Да, друг мой. Да, - Волков вздохнул облегчённо. Дальше всё объяснять капитану нужды уже не было. - Дела обстоят именно так.
        - А сам святой отец о том знает?
        - Нет, конечно, - отвечал генерал. - Ему о том знать не нужно. Вы понимаете меня, капитан?
        - Понимаю, - соглашался Нейман, - только вот сильно бить я его не буду, рука не поднимается.
        - Конечно, конечно, сильно бить нужды нет, но ногу, к примеру, сломайте, и ещё… Надо, чтобы крови было побольше на лице. На голове.
        - Это можно сделать, - отвечал капитан, - по голове и бить сильно не нужно, там кожа сама лопается, и кровь из тех дыр ручьями хлещет. Со мной с самим такое было, как-то шлем в деле с меня сбился, и по башке пару раз попали, так вот мне хоть бы хны, а вся голова в кровище была, ребята говорили, что страшно смотреть на меня было.
        - Вот, именно то, что нужно, - кивал генерал, - увечить и дух выбивать из доброго человека нет нужды, нам нужно, чтобы людишки увидели кровь на праведнике. И то зачтётся вам как дело честное, капитан, дело богоугодное, и не сомневайтесь в том. А через год-другой к отцу Доменику людишки будут со всей округи ездить и при жизни святым его величать начнут.
        Кажется, Нейман поверил, он был согласен на это дело, и тогда генерал закончил:
        - Сделаете - и сразу ко мне, а я уже приготовлю телегу, тряпки и одеяла, приеду и повезу его по городу, людям показывать. А пока езжайте к церкви, в которой он служит, и осмотритесь там, завтра ведь в темноте придётся работать.

* * *
        Маски будут сброшены, как говорил хранитель имущества Его Высочества герцога Ребенрее. Завтра всё сделается так, что ничего вспять уже повернуть будет нельзя. Волков сел за стол один и просил принести себе солдатской, а не офицерской еды. Аппетит к генералу вернулся, теперь его не мучали размышления и сомнения - что уж тут сомневаться, денег на дело ушла целая куча, люди все наготове, осталось только… Он поднял голову, сразу нашёл глазами своего товарища и сделал ему знак: Карл, прошу вас, присоединитесь ко мне.
        Брюнхвальд тут же явился и сел напротив генерала.
        - Завтра всё начнётся, друг мой, - сообщил ему Волков, сам же разглядывал миску со вкусными солдатскими бобами.
        - Значит, дожидаться цу Коппенхаузена мы не будем?
        - Если мы кого и дождёмся, Карл, так это ван дер Пильса с пятью тысячами свирепых еретиков.
        - Значит, завтра начнём дело? - ещё раз уточнил полковник.
        - Боюсь, что так.
        - Тогда запрещу офицерам до вашего соизволения покидать расположение, половину рот прикажу держать в доспехе и при оружии, - начал перечислять Брюнхвальд. - Обоз прикажу собрать, за ночь приготовить еду и напечь хлеба на два дня, взять воды для лошадей впрок.
        - Скажите Рохе, что его разбойников это тоже касается, путь половина его людей будет готова встать даже в ночь, и чтобы запалы уже горели. И арбалетчики также, а кавалеристы пусть половину своих коней на ночь не рассёдлывают.
        - Дело может начаться ночью? - спросил Брюнхвальд.
        - Дело и начнётся ночью, - отвечал ему генерал, приступая к еде, - но пока будем обходиться малой силой; в ночь пойдёт майор Дорфус с двумя десятками людей и Вайзингер со своими бандитами. Надеюсь, что помощь им не понадобится, но мы должны быть настороже.
        - Ясно, - понимающе кивал полковник.
        - Кстати, Карл, - генерал даже отложил ложку, - майор Дорфус нарисовал неплохую карту города, пусть офицеры ознакомятся с ней. Пусть хоть названия улиц запомнят.
        - Дорфус толковый человек, - согласился Брюнхвальд, - сейчас же заставлю офицеров ознакомиться с картой.
        - Друг мой, а вы не видели… Тут всё время ошивался мальчишка. Мой посыльный.
        - Ёган?
        - Да, его зовут Ёган. Он мне нужен.
        - Сегодня его не было, - уверенно отвечал полковник.
        Это было странно… А вернее, неприятно. Что-то здесь было не так. Не мог жадный мальчуган отказаться от ежедневного и столь значимого для него заработка. Генерал вздохнул и продолжил ужин.
        Глава 32
        Он опять не поехал к себе, лёг спать в казармах. Лёг, где потеплее. Долго не мог уснуть, всё думал и думал о делах наступающего дня, а ещё слушал завывание ветра в печной трубе. Ветер был сильный. Народ готовился, солдаты - те, кому выпало бодрствовать, - болтали, гремели оружием в соседних помещениях. Кашевары готовили еду, пекли хлеб, выезжали из расположения в город, вычерпывали колодцы, пока горожане спят и не видят. В общем, ленивая гарнизонная жизнь типа «спи да ешь» - закончилась.
        Хенрик его разбудил, и сказал, что завтрак для офицеров уже вот-вот подадут. Генерал сразу попросил себе воды для умывания, но прежде, чем оруженосец ушёл, спросил у него:
        - Майор Дорфус вернулся? Капитан Нейман ушёл?
        - Про капитана ничего не скажу, а майор уже с другими офицерами в дежурном помещении был.
        «Майор вернулся и не разбудил меня! Значит, всё прошло хорошо?», - подумал генерал и сказал:
        - Отлично, друг мой, прикажите принести воды.
        Он появился в столовой, когда завтрак уже начался; все офицеры ждали своего командира, они, как и подобало, встали, когда Волков появился в столовой. Генерал поприветствовал их и сел во главу стола, как и положено начальнику. По его правую руку сидел полковник Брюнхвальд, по левую - майор Дорфус. На столе стояли сковороды с жареными яйцами и колбасами, ещё теплые хлеба, сыры, молоко, пиво. Никаких излишеств: ни мёда, ни вина. Волков оглядел всех офицеров и, не найдя среди них Неймана, спросил у полковника:
        - А капитан Нейман… его, кажется, нет?
        - Ушёл рано, - негромко ответил Брюнхвальд, - сказал, что по вашему делу.
        Волков кинул: хорошо. И сказал, обращаясь ко всем:
        - Господа, прошу вас приступать.
        Офицера оживились, стали накладывать себе еду, Волков же не спешил, он обратился к Дорфусу:
        - Майор.
        - Да, господин генерал, - отозвался тот и перестал накладывать в свою тарелку яичницу из сковороды.
        - Как прошло наше ночное приключение?
        Дорфус ответил тотчас, с улыбкой и одним словом:
        - Быстро.
        - Вот как? - генералу понравилась улыбка офицера. Это говорило о том, что у майора всё прошло по плану. - Значит, эксцессов не было. С городской стражей всё удалось уладить?
        - Эксцессы были, но до городской стражи мы никого не пропустили, правильно расставили заставы, а вот с местными пришлось немного… повозиться.
        - С местными? - Волков хотел знать подробности.
        - Да, когда выбивали дверь в доме Рейнхаусов, поднялся шум, соседи стали выскакивать из домов, хотели помогать своим.
        - Но вы их успокоили? - догадался генерал.
        - Нам и не пришлось, эти ребята Вайзингера и сами, без нас, им всё объяснили; был один горячий сосед… - Дорфус улыбнулся, - с оружием выскочил, так ему сломали дубиной руку и проткнули ляжку ножом пару раз, его слуги и бабы с воем домой уволокли. А меч отобрали; меч, кстати, был неплох.
        Генерал, полковник, который слышал весь этот разговор, и майор ели яичницу с колбасой и посмеивались; никто из офицеров никакого сострадания к горожанам не испытывал, а тем более если это еретики.
        - Карл, - поняв, что у Дорфуса и Вайзингера всё вышло, продолжил генерал, - вы подготовили всё, о чем я вас просил?
        Брюнхвальд кивнул и взглянул вдоль стола:
        - Капитан Вилли, у вас всё готово?
        Капитан мушкетёров встал и отрапортовал:
        - Отряд в двадцать пехотинцев, десять мушкетов и десять арбалетчиков ждёт команды, две телеги уже запряжены.
        - Две телеги? - удивился генерал. Он просил одну.
        - Полковник распоряжался насчёт двух, - отвечал молодой капитан.
        - Продолжайте завтрак, капитан, - махнул рукой Волов: две так две.
        Он снова принялся было за свою яичницу, когда появился сержант, дежуривший на воротах, и доложил:
        - Горожане пришли, вас спрашивают.
        - А что за люди? - поинтересовался генерал. Это мог быть и Гонзаго. Хотя и вряд ли он мог тут появиться в ближайшее время.
        - Вчерашние чиновники, - отвечал сержант, - только на сей раз их не двое, теперь они втроём припёрлись.
        - Чиновники? - удивился Брюнхвальд. - Чёрт бы их драл, этих торопыг! Какие же бестактные люди эти бюргеры, ещё колокола к утренней не звали, а они уже пришли. Позавтракать не дадут, - и он говорит сержанту: - Скажи им, пусть ждут. Генерал изволит завтракать.
        Это было верное решение, городские должны были ждать, пока генерал уделит им время, но теперь, когда Волков ожидал очень важных вестей от капитана Неймана, этой их невежливостью можно было и пренебречь. А ещё барон хотел знать, с чем пришли горожане, и поэтому он встал и произнёс:
        - Проводи их в дежурную комнату, я приму их тотчас.
        За ним сразу и Брюнхвальд скомкал салфетку, бросил её рядом с тарелкой и, хоть генерал его не приглашал с собой, тоже поднялся из-за стола; и; как по команде; стали вставать остальные офицеры, но генерал остановил их жестом:
        - Господа, продолжайте завтрак, прошу вас.
        Офицеры снова усаживались, а генерал и полковник прошли в соседнее помещение, в которое вскоре сержант привёл трёх горожан. Это, как и сказал сержант, были вчерашние важные люди с одним, как кажется, простым писцом.
        - Доброго вам утра, генерал, - кланялись пришедшие.
        - И вам доброго утра, господа, - отозвался Волков; он уселся сам и жестом предложил Брюнхвальду сесть рядом, но пришедшим, как и прошлую их встречу, сесть продолжено не было, - чему обязан в столь ранний час видеть вас.
        - Из вчерашнего разговора нашего думал бургомистр увидеть вас, но вы не приехали к нему…
        - Говорил я вам, что буду у него, коли найду время, - уточнил генерал, - ну, времени у меня лишнего не было.
        - Да, да, - этот факт прибывшие не оспаривали, - но уважаемый глава города ждал вас для важного разговора.
        - Да уж, вышло с моей стороны неучтиво, - согласился барон, - посему прошу вас передать господину бургомистру мои искренние извинения.
        - Обязательно передадим, - заверили его чиновники, - но нам бы хотелось донести до вас, что господин городской голова просит вас быть к нему не от праздности, а оттого, что есть дело, которое очень важно.
        - Для кого важно? Для меня или, быть может, для бургомистра? - уточнил генерал.
        - Для вас, для вас, - заверил его один из пришедших.
        Волков вдруг подумал, что бургомистр, в ситуации, которая складывается в городе, решил улучшить с ним отношения. Во всяком случае, будь Волков на месте Тиммермана, он так бы и поступил. «Может, бургомистр нашёл для меня немного денег? В прошлый раз кривился и отказывался дать, а тут вдруг собрался? Решил подружиться, ведь ему нужно выиграть время. Ван дер Пильс ещё не подошёл, а драться со мной в городе у горожан, кажется, задора не хватает. Склады и товары свои берегут».
        В принципе, такой поворот он не стал исключать, но наверняка он того не знал и поэтому произнёс:
        - А не могли бы вы, господа, сообщить, что за дело до меня у бургомистра?
        И тут по физиономиям пришедших, ставших в одну секунду мрачными, он понял, что его предположение насчёт денег и дружбы неверно. Один из пришедших, тот, что был постарше, ему и отвечает:
        - На днях у южных ворот городскою стражей взят человек, что хотел город наш покинуть. Взят и препровождён он к судье, и так как выяснилось, что человек тот поранен, судья постановил его арестовать, потому что человек этот подозревается в убийстве.
        - И отчего же вы решили, господа, что это дело должно меня привести к бургомистру? - генерал улыбался, спрашивая об этом, но сам уже начал понимать, что за человека могли задержать городские. Теперь же он хотел услышать, что они ему ещё расскажут. - При чём же здесь я?
        - Человек этот, которого взяли, был поранен, - продолжал один из пришедших, - но на допросах он запирался и имени своего не говорил. Однако учинённое дознание выяснило, что для человека этого уже вызывался врач, и приходил он к нему в вашу казарму. И врач сказал, что зовут этого человека Готлинг и он ваш сержант.
        Ах, как это было нехорошо, ещё и не вовремя.
        «Вот тебе и предложил бургомистр денег!», - только и подумал барон. А полковник Брюнхвальд, сидевший весь разговор молча, вдруг и говорит:
        - Меж гербом Ребенрее и гордом Фёренбургом есть договор, и договор тот дружеский; отчего же вы нашего человека взяли и допрашивали его без присутствия нашего офицера, разве так друзья ведут себя?
        Этот вопрос был весьма уместен, Карл правильно сделал, что задал его пришедшим. Но и те были непросты, они тут же нашлись, как будто заранее знали, что отвечать:
        - Человек этот ни в чём не сознавался, запирался и имени своего не говорил, а как мы имя его выяснили, так сразу за вами посылали людей, - отвечал старший из пришедших.
        - И сейчас, когда имя его вам известно, вы держите раненого нашего в холодном подвале? - спросил Брюнхвальд.
        - Да, - тут же продолжал генерал - Карл говорил всё правильно, - отчего же вы его не привезли к нам?
        - Оттого, господа, и не привезли, что прокурор считает его причастным к убийству. И думает, что, отдав его вам, мы сержанта вашего более не увидим, - отвечал старший.
        - Посему господин бургомистр и просит вас о визите, - заговорил младший из пришедших, - как вы с ним увидитесь, так всё и обсудите.
        - Может, мне к нему наведаться? - негромко спросил полковник, чуть наклонившись к Волкову: Карл хотел хоть как-то помочь, - думаю, что в данной ситуации ваш визит к этому горожанину будет небезопасен.
        - Небезопасен? - спросил у него барон, хотя и сам понимал, что визит и вправду может быть ловушкой. А потом покачал головой. И так же тихо, как и полковник, стал отвечать: - Карл, я уже давно заметил, что враги, вынуждающие меня к чему-либо, ждут от меня шагов, которые им удобны. Но надобно в таких ситуациях поступать так, как они не ждут. И посему ни вы, ни я к этому мерзавцу не поедем.
        - И что же мы предпримем? - спросил полковник. - Неужели оставим раненого Готлинга в тюрьме у этих жаб?
        - Кто ж за нас в следующий раз будет страдать и воевать изо всех сил, если мы будем людей своих, людей, нам преданных, бросать в беде? Нет, мы этого так не оставим, - ответил старому товарищу барон и, уже взглянув на горожан, сказал: - Сие весьма прискорбно, и, видит Бог, мне решение моё самому не мило, - он сделал паузу, - вот только к бургомистру времени ехать у меня опять нет, да и самого его я в гости не жду. Но и оставлять своего человека, верного мне и раннего, в холодной тюрьме для меня немыслимо, и посему… - он весьма невежливо указал на одного горожанина, который за весь разговор не произнёс ни единого слова, - вот вы, ступайте и скажите бургомистру, что двух вот этих господ, - он теперь указывал на тех, что вели с ним переговоры, - я задерживаю.
        На лицах всех пришедших горожан тут же появилось недоумение: что? Вы задерживаете нас? А Карл Брюнхвальд только и смог произнести удивлённое:
        - О-о!
        Никто не ожидал такого поворота, а горожане даже и слов не находили, что на это сказать, поэтому продолжал генерал; он обращался к молчавшему весь разговор, к тому горожанину, которого отпускал:
        - И сообщите бургомистру, что при всё моём уважении к нему я буду вынужден повесить двух этих господ на заборе моих казарм - вывешу их на сторону улицы, чтобы прохожие могли их лицезреть, - в том случае, ежели с моим сержантом случится что-нибудь дурное. Просите бургомистра держать моего сержанта в тепле и сытости, и чтобы врач у него бывал ежедневно, а лучше просите, чтобы он его отпустил, тогда и этих господ я отпущу тотчас, - и так как человек, к которому он обращался, изумлённо молчал, генерал уточнил у него: - Любезный, вам всё ясно?
        Тот опять не нашёлся, что ответить, но головой покивал: мне всё ясно, всё!
        - Ну так ступайте к своему бургомистру, - распорядился барон. - Ступайте и расскажите ему, как обстоит дело.
        - Но как же так? Как же это вы? - к одному из горожан наконец вернулся дар речи.
        Вот только генерал ему не ответил, даже и не взглянул в его сторону, а распорядился:
        - Сержант, найдите помещение для задержанных господ, дайте им тюфяки, кормить их из кухни для солдат, жён к ним не пускать, но весточки передавать, - и тут он видит, что человек, который пришёл с этими господами, ещё не ушёл, а стоит здесь и смотрит на него удивлённо, и тогда генерал кричит на него весьма грозно: - Ты ещё тут? Почему не ушёл? Хочешь с ними остаться?
        Писарь тут же поспешил к двери, а уже за ним сержант настойчиво стал провожать «гостей» из дежурного помещения. Карл Брюнхвальд, оставшись с генералом, наконец смог задать ему вопрос:
        - Что? Начинаем?
        - Да, Карл, как говорит хранитель имущества Вайзингер - маски сброшены, как говорили наши пращуры - Рубикон перейдён, - отвечал своем старому товарищу барон. - В общем, дело начато.
        Тут в помещении появился фон Флюген:
        - Господин генерал, вас капитан Нейман дожидается, желает видеть, примете его?
        - Конечно! Зови его немедля!
        Глава 33
        Нейман был мрачен, смотрел на генерала хмуро, и тот поначалу даже подумал, что у капитана дело не вышло, но Нейман успокоил его короткой фразой:
        - Сделано всё.
        И Волков подошёл к капитану и положил руки тому на плечи.
        - Церковь благодарна вам, услуга ваша велика.
        Нейман что-то надумал сказать ему, но генерал уже шёл на двор, некогда ему было утешать да успокаивать, ведь дело было начато.
        Вилли с отрядом и телегами отстал - уж больно генерал торопился на Кирпичную улицу и поэтому вскоре был перед небольшим храмом с дверьми в красивой резьбе. Он понял, что успел, так как у ворот толпились люди, но тут уже церемониться с горожанами генерал не стал. Хенрик и фон Готт растолкали людей и отпихнули церковного служку, что заслонял собой вход в церковь.
        Волков снял берет с головы и, почти не прихрамывая, быстро пошёл по проходу меж скамеек, на которых дисциплинированно сидели и ждали несколько десятков прихожан, видно, успевших просочиться в храм после открытия. Он видел, что несколько церковников и женщин собрались в кучку невдалеке от амвона, а ещё он разглядел на камнях пола чёрные кругляшки капель, некоторые из которых были смазаны подошвами. Волков, подойдя к церковникам, негрубо, но уверенно отодвинул их в сторону и увидал лежащего на каменном полу на какой-то рогоже отца Доменика. Одна женщина и молодой монах вытирали тряпками кровь с его лица и рук; они подняли на генерала глаза, и сам пострадавший, в свою очередь, тоже увидал его и сразу заговорил негромко.
        - Сын мой, не принимайте того близко к сердцу… - произнёс монах, но генерал его и слушать не стал.
        - Что тут произошло? - почти закричал Волков. Никто из присутствующих не нашёл сразу, что ему ответить, и он спросил ещё громче, ещё резче: - Ну? Что молчите, господа монахи, отвечайте мне, что тут произошло.
        - Да вот, - наконец произнёс один из монахов, - неизвестные покусились…
        - Покусились? Кто? - крикнул генерал так, что тот монах, который отвечал ему, едва вымолвил:
        - Так… Неведомо кто… К утренней службе… Мы пришли, а отец Доменик уже лежал у дверей собора. Весь в крови. Побит…
        - Сын мой, - снова слабым голосом заговорил отец Доменик, обращаясь к генералу, - прошу вас умерить пыл, нет нужды беспокоить город, боюсь, что кровь может пролиться, не надобно этого.
        «Что значит не надобно?». Нет, в планы генерала пролитие крови как раз и входило, ведь без крови дела большие не делаются. И посему он и слушать монаха не стал, а спросил у присутствующих священнослужителей:
        - А за доктором послали уже?
        - Кажется, пошёл кто-то, - промямлил один из отцов церкви.
        - Кажется? - рявкнул генерал, напугав отвечавшего. - Болваны! - и тут же закричал на весь храм: - Фон Флюген, скачите к капитану Вилли, у него есть телега, пусть немедля едет сюда. Фон Готт, разыщите врача, скажите, что отца Доменика избили, пусть торопится, - он оборачивается к церковникам, - а кто из вас звонарь?
        - Я, - отвечает ему один из монахов.
        - Давай, на колокольню лезь и звони изо всех сил. Звони так, чтобы весь город знал об этом подлом злодеянии.
        - Сын мой, - снова заговорил отец Доменик, он даже руку поднял, чтобы остановить звонаря, но генерал снова рявкнул на весь храм:
        - Беги уже, чего ждёшь?
        И звонарь кинулся ко входу на колокольню. А сам Волков присел рядом с отцом Домеником и спросил:
        - Святой отец, видели ли вы злоумышленников, смогли ли их запомнить?
        - Нет, не видел я, - отвечал монах, - едва достал ключи, отпереть двери собрался, как меня бить начали. Сзади подошли, я в темноте и не приметил как.
        - А может, сказали они чего?
        - Ничего не сказали, молча начали, молча и докончили, - с придыханием отвечал святой отец.
        - Вижу, что голова у вас разбита, а что ещё болит? - не отставал от него Волков.
        - Голова не болит, а вот руку… Руку побили сильно, - морщился монах, - и в ноге правой боль.
        - Ничего, ничего, раз голова не сильно болит, то и хорошо, а ноги да руки мы вам заживим, руки и ноги лечить в ратном ремесле - дело привычное.
        Генерал не стал более ничего спрашивать, так как по храму уже звенел шпорами капитан Вилли и за ним грохотали башмаками несколько солдат, а впереди бежал фон Флюген.
        - Сюда, капитан, раненый тут.
        - Берите его, только легче, кости у него поломаны. - распорядился генерал, и солдаты аккуратно подняли монаха вместе с рогожей и под всхлипывания прихожанок понесли его из церкви на улицу. А тут, как раз вовремя, ударили и колокола на колокольне, зазвенели грозно и раскатисто, словно звонарь подгадывал к выносу болезного из храма. Толпа, уже собравшаяся у ворот церкви, загудела тяжко, и тут же среди людей заголосили женщины.
        Барон вышел из храма вслед за солдатами и сразу сел на коня. К нему подошёл капитан Вилли и спросил:
        - В казармы его везём?
        Но генерал удивил его, ответив:
        - Нет, везём его на центральную площадь, к кафедральному собору.
        И пока Вилли отдавал распоряжения, Волков подозвав к себе фон Готта и фон Флюгена, приказал им:
        - С этой улицы, с Кирпичной, мы свернём налево, не помню, как называется та улица, но в конце неё будет большой храм; так вот, возьмите с собой четверых солдат и устройте так, чтобы колокола на ней при нашем приближении звонили похлеще, чем на Рождество.
        - А если звонари не захотят? - сомневался фон Флюген.
        - Так сами на колокольню заберёмся, - решил вопрос фон Готт.
        - Именно так, - согласился с ним генерал, - в общем, я хочу, чтобы по городу при нашем проходе стоял колокольный звон.
        - Нам бы только знать, по каким улицам вы пойдёте, - с юношеским задором отвечал ему фон Готт. - А уж мы звон устроим.
        - Я буду вам указывать, - обещал Волков.
        Затевая всё дело, он уже тогда думал о том, что станет символом, знаменем этой его затеи. Тогда, сидя по ночам у себя в спальне перед печью и в бессоннице обдумывая свой план, он придумывал, чем возбудить людей посильнее. И разумно полагал, что делу пособит старое и проверенное осквернение храма. В прошлые годы, ещё когда он был в гвардии, когда войны с еретиками только разгорались, осквернение храмов и поругание святых мест было делом обычным. То делали, чтобы разжечь огонь вражды между еретиками и папистами. В те времена это отлично работало. Причём совершали подобное обе стороны. Нет ничего приятнее и действеннее, чем измазать фекалиями молельный дом проклятых кальвинистов или повесить за ноги пойманного монаха нечестивых папистов. Всё это тут же заканчивалось вспышкой озлобления. И теперь этот способ работал, но настоящим его успехом стало избиение праведного священника.
        Генерал поехал по Кирпичной улице во главе колонны своих солдат, а за ними ехала телега, а за телегой шли люди, и от церкви отошло их человек пятьдесят, добрая половина тех, кто собрался перед храмом. Уже на следующей улице, когда его оруженосцы, как и было приказано, устроили отменный колокольный звон, к процессии присоединилось ещё не менее пятидесяти человек. Люди сбегались из проулков, выходили из домов и спрашивали, что происходит, и тут уже генералу не нужно было ничего делать самому, за него несведущим отвечали те люди, что шли за телегой с монахом:
        - Побили праведного человека.
        - Отца Доменика избили едва не до смерти. Здорового места на членах не оставили.
        - Нелюди проклятые убить его хотели. Не иначе.
        - Кто? Кто же сие сотворил? - спрашивали любопытствующие.
        - Да уж известно кто! - многозначительно намекали следующие за телегой.
        Люди пытались идти рядом с телегой, заглянуть туда, увидеть побитого праведника, и видели его во всей красе, с перепачканным кровью лицом, которое вытирала пожилая прихожанка, глазели на несколько зияющих, хоть и не опасных, но весьма страшных рассечений на его голове. Видели и ужасались. Проникались праведным гневом. И всё шло прекрасно. Волков ехал впереди, оборачивался часто и увиденным был удовлетворён, волновался лишь об одном: как бы сам монах ему всего не испортил какой-нибудь своей болтовнёй про смирение и прощение. И посему он велел капитану Вилли ехать рядом с монахом, не давая зевакам долго тащиться рядом с телегой: взглянули и уходите, идите в конец толпы, ну, или по своим делам.
        А Максимилиан, едущий чуть сзади генерала, поглядывал, как и тот, назад, а потом и сказал своему командиру:
        - Эх, жаль, что не взяли труб и барабанов, тогда и вовсе вышла бы хорошая процессия.
        - Сдаётся мне, вы привыкли к таким проездам, вам они начинают нравиться, - весьма прохладно замечает своему знаменосцу генерал.
        Максимилиан немного удивлён и глядит на генерала - и вдруг понимает, что тому вся эта затея никакого удовольствия не доставляет, а, напротив, причиняет лишь тревоги да волнения. Потому что барону не красоваться нужно, а надобно ему довезти монаха до площади и там ещё и сказать что-нибудь перед людьми. И радоваться для него время ещё не настало. А барон со своей стороны уже подмечал не раз, что молодёжь из ближнего его круга любит покрасоваться перед народом в этаких выездах, особенно коли у них хорошие кони и богатый доспех. И это генералу не очень-то нравилось. А ещё ему не хотелось поучать Максимилиана, но он всё-таки очень хорошо к тому относился, может, из-за его отца, к которому Волков по-настоящему прикипел сердцем, а может потому, что сам молодой человек был неплох во многом, и посему генерал произнёс:
        - А барабаны и трубы сейчас были бы лишними.
        - Вот как? Лишними? - Максимилиан обрадовался, что генерал решил ему ответить, и ухватился за возможность продолжить разговор. - Отчего же так?
        - Будь тут барабаны и трубы, со стороны можно было бы подумать, что мы к этому действию готовились, - ответил барон. Дальше он ничего объяснять не стал, а кивнул своему оруженосцу, который снова отъехал, едва подъехав к их процессии. - Фон Флюген, дальше будет площадь, на ней большой храм, скачите туда, я хочу, чтобы колокола продолжали звонить по всему нашему пути, до главной площади.
        - Что? Кто это? Куда вы прёте? - орали люди, когда процессия появилась на площади. Торговцы поначалу тоже негодовали: - Тут рынок! Кто дозволил сюда верхом? Может, надо стражу позвать, чтобы разобрались с ними?
        Но и появившаяся стража не остановила генерала и его людей, которые, не отвечая на крики и ругань, въехали на рынок и продолжили своё движение к центру площади, к трибунам, с которых кричали глашатаи. Волков, то и дело оборачиваясь, видел, как притихали крикуны-торгаши, когда видели телегу, в которой лежал брат Доменик с его разбитой головой, которую сообразительный капитан Вилли не позволял заматывать в тряпки.
        При виде этого зрелища, крикуны притихали и начинали спрашивать, кто это и отчего его так избили. И когда им отвечали, те кто не торговал и кого не тяготил разложенный товар, присоединялись к уже немалой толпе, устраивая на площади ужасную толкотню.
        Народа оказалось столько, столько людей хотели увидеть избитого священника, что капитан Вилли и его люди уже едва справлялись, отпихивая наседающих. Генерал понял, что, готовясь к этому делу, неправильно посчитал наряд сил, что для него как для командира было недопустимо. Не подумал он, что ему придётся не только идти колонной через город, где вполне хватало и тех солдат, что он взял, но и охранять порядок тут, на забитой народом большой площади. В общем, во избежание всякого неприятного, затягивать дело было никак нельзя, и он, спешившись, только с Максимилианом и Хенриком стал подниматься на помост, с которого глашатаи выкрикивали новости. Но перед этим подозвал к себе фон Флюгена.
        - Скачите в казармы, скажите полковнику Рене, чтобы с пятью десятками людей шёл сюда, на площадь.
        Он думал, что помощь ему не помешает, уж больно много людей собралось на площади возле рынка. Больше, чем он рассчитывал.
        Глава 34
        Волков не без труда поднялся на помост - уж больно высоки были ступеньки. Он остановился и оглядел гудящую толпу, что заполонила всю площадь; особенно много людей было у помоста и вокруг телеги с раненым монахом, которую самозабвенно защищал от напирающих волн людей капитан Вилли. Генерал обернулся и сделал знак: что там у вас?
        - Ну, чего спишь, - Хенрик всё понял и несильно ткнул трубача в бок: - дуди давай.
        Зазевавшийся трубач поднял трубу и звонко, так что у стоящих рядом едва не заложило уши, вывел знатный звук. Толпа сразу притихла, людям стало ясно, что сейчас будут говорить, и генерал заговорил - громко, что есть силы, и проникновенно, чтобы страсть его передалась слушавшим; так он говорил перед важными делами со своими солдатами:
        - Честные люди Фёренбурга, знайте! Нынче утром какие-то ублюдки напали на добрейшего из добрых людей, что встретился мне в вашем городе, на праведного человека… - тут он сделал ударение: - на истинного праведника, на отца Доменика! На человека, которого многие из вас знают, - толпа колыхнулась и загудела, а Волков поднял руку: я ещё не закончил. - Неуёмные в злобе своей пытались его убить! Только чудо, только охранение ангелов оградило его от смерти. И вот он тут, перед вами! Но более вы его в вашем городе не увидите, ибо праведные пастыри - истинно праведные - надобны всяким другим городам. И как только отец Доменик будет осмотрен врачами, так я отправлю его в Вильбург. Вы не можете ценить таких пастырей, а в Вильбурге ему будут рады. И не пойму я одного: что же это за город такой ваш, двух дней не минуло, как у вас осквернили храм; прекраснейший храм из тех, что я видел, истинный дом божий, был поруган, а теперь вот и праведного человека у вас не пожалели. Нет… не достойны местные люди, чтобы их окормлял такой праведник, как отец Доменик. Так что те, кто захочет попрощаться с ним, могут сделать
это завтра, если у него, конечно, будут силы. А после я прикажу отвезти его в Вильбург, - толпа загудела и так колыхнулась, что едва не опрокинула телегу и генерал снова сделал знак Хенрику: ткни трубача. И снова над площадью зазвенела труба, после которой человеческое озеро замерло в ожидании: ну, что там ещё нам скажет с помоста этот приезжий генерал. И генерал, подняв руку к небу, прокричал:
        - Ну а те, кто сотворил сие зло с отцом Домеником, слушайте меня внимательно, клянусь причастием и исповедью, я найду вас и воздам вам должное! Это говорю вам я, Иероним Фолькоф, Рыцарь Божий, которого прозывают Инквизиторам.
        Тут толпа загудела, и на сей раз в этом тяжёлом звуке барон различал ободрение.
        - Кишки им вон, - доносилось снизу.
        - На кол, на кол их!
        - Четвертовать демонов!
        Да, всё шло по плану. Генерал, поклонившись толпе, стал спускаться с помоста. И теперь ему предстояло ещё одно нелегкое дельце, а именно провезти телегу с пораненным монахом через людское озеро, едва ли не каждый человек в котором хотел лицезреть избитого праведника. Но дело оказалось более лёгким, чем он поначалу думал: толпа стала благоговейно расступаться перед капитаном Вилли, за которым сразу ехала телега с монахом, вот только многие из людей хотели прикоснуться к ней, чем задерживали движение, посему солдаты, хоть и не зло, отпихивали желающих. И когда телега покинула площадь, за нею пошла колонна людей… Волков прикидывал, оборачиваясь… не менее полутора тысяч человек. Это было очень хорошо, но генералу и этого было мало.
        - Фон Готт, там дальше по улице будет небольшая церквушка; когда телега приблизится, хочу, чтобы на ней звенели колокола.
        - Конечно, господин генерал, - отвечал оруженосец и стал пробиваться через толпу вперёд.

* * *
        Как и предполагал генерал, ничего страшного в ранах отца Доменика врачи не нашли; ему зашили рассечения на голове, наложили лангеты на сломанные руку и ногу. Вымыли, напоили настоями и уложили на отличную перину возле печки. И, к удовольствию генерала, врачи, прибывшие лечить монаха, не взяли за свою работу платы. Отказались от денег. Это генералу понравилось. И дело было вовсе не в паре сэкономленных монет, дело было в настрое горожан. Ведь и доктора тоже горожане, они тоже ощущают общие настроения города. Барон поговорил с врачами и убедился, что те негодуют по поводу случившегося не менее людей простых. Они были злы на власти, как и те люди, что сейчас толпились у ворот казарм, как женщины, спрашивающие, не нужен ли отцу Доменику уход, как пекари, приносящие для него хлеб. В общем, всё шло… ну, неплохо… шло к завершению дела. И в его плане не хватало лишь последнего штриха. И он уже собирался его нанести на холст своей задумки. Завтра. И единственное, что могло разрушить его замыслы, так это быстрая реакция властей города. Бургомистру и сенаторам нужно было проявить себя, что-то показать
горожанам, например, свою силу и решительность. Если бы они поймали тех, кто осквернил храм, выставили их напоказ, или ещё что-то действенное - начали, к примеру, собирать ополчение, готовиться к чему-то… но пока они лишь захватили его сержанта и очень хотели переговоров, так как снова прислали каких-то людей.
        - К вам горожане, - сообщил ему сержант. - Прикажете пустить?
        - Какие ещё горожане? - спросил генерал с недоумением. «Неужели уже пришли говорить об освобождении моего человека?».
        Но на его вопрос дежурный сержант лишь пожал плечами:
        - Не знаю, что за горожане. Просто горожане. Важные. Один из них какой-то сенатор, позабыл, как он себя назвал.
        - Сенатор? - удивился Волков.
        Важные, сенатор - значит, опять пришли от бургомистра. В его положении лучше было с ними вообще не встречаться. Его полный отказ разговаривать, конечно, раздражал бы городские власти, возможно, вынудил бы их делать глупости. Но больно не хотелось барону, чтобы преданный ему человек сидел в холодном подвале, и поэтому он махнул рукой и сказал:
        - Ладно, давай веди этого сенатора и других людей в дежурную комнату. Приму его.
        А пришедшие оказались мужи почтенные и видом, и возрастом, старейшины седобородые. И сенатор был весьма немолод, явно было ему за шестьдесят. Звали его Румгоффер, и был он сенатором от какой-то городской коммуны, про которую Волков ничего не слышал. Остальные тоже представились, все они также были людьми в городе не последними.
        «Ну ясно, прислал бургомистр стариков просить отпустить чиновников, - подумал генерал, оглядывая гостей. - Чёрта с два! Нипочём не отпущу, пока не выпустят моего сержанта!».
        Тем не менее, он решил с этими отцами быть вежливым и сказал:
        - Уж простите, господа, но кресел, как вы видите, тут нет, и скатертей на столе тоже, живём мы по-военному, по-простому; но присаживайтесь к столу, прошу вас.
        - Да, спасибо, генерал, - сказал один из пришедших.
        - Лучше сидеть на простой лавке, чем стоять в наши годы, - заметил другой, и все немного посмеялись.
        И когда все расселись на лавках вокруг длинного стола, Волков и спросил у них:
        - Может быть, кто-то желает вина?
        - Спасибо, генерал… но не за вином мы сюда пришли, - со вздохом произнёс сенатор.
        - Чем же обязан вашему визиту, господа? - спросил барон, ожидая что теперь-то пришедшие и начнут просить за задержанных горожан.
        Но, к своему удивлению, он ошибся, почтенные люди пришли говорить о другом.
        - Событие, случившееся сегодня, весьма удручает нас, - начал один из пришедших. - Отец Доменик - и вправду истинный праведник.
        - Скажу вам больше, господа, в городе вашем иных праведных пастырей я пока что и не видел, - добавил генерал. - И избивать праведника палками, как провинившегося пса, недопустимо. Как о городе вашем говорить станут?
        - Плохо станут говорить, - с жаром выпалил старейший из пришедших.
        - Да, да, плохо станут, - закивали головами убелённые сединами мужи, - сие недопустимо. Истинно. Истинно.
        - И ведь это не первый случай! - уже с открытом упрёком воскликнул генерал. - Не первый случай, господа. Я узнал, что ещё до моего приезда пастырей истинной церкви оскорбляли, в том числе и рукоприкладством. Как же вы сие терпели?
        - Не всё в наших силах, - со вздохом отвечал сенатор Румгоффер.
        Сказал он это с таким сожалением, что генералу оно понравилось. Нет, не безволие этих слов, не тяжкий вздох сенатора, а прозвучавшая во фразе обида и едва ощутимое скрытое недовольство. И, уловив эти эмоции, генерал продолжил свою линию:
        - Допустим, раны на теле праведного человека зарастут, он, слава Богу, оправится, а что будет с храмом поруганным?
        Старики стали кряхтеть, вздыхать и переглядываться, никто из них не мог или не желал отвечать на этот вопрос, и тогда генерал снова заговорил:
        - Неужто будете сносить такой прекрасный храм?
        - Освятим по-новому, - высказался один из мужей, и другие стали ему вторить. - Да-да, освятим, сие допустимо. Да, допустимо, мы уже говорили на тот счёт со святыми отцами. Они всё устроят, как надо.
        - Они устроят? Да? А бедокуры вам его опять осквернят, - вдруг резко произнёс генерал. - Что? После опять освящать будете? И сколько же раз вы так будете его переосвящать? А я вам скажу - пока не изловите и примерно не накажете подлецов, что это святотатство учинили. И тут я хочу вас спросить: когда? Когда святотатцев разыщут?
        И опять старцы молчали да кряхтели от неловкости. И Волков вместо них продолжает:
        - Ну? Что сказал ваш бургомистр? А ничего так и не сказал, говорит, ищут - и всё. А долго ли искать будут? Я думаю, что долгонько, пока все про то не позабудут, потому как боится он это дело ворошить. Не надобно оно ему. Потому что и без прокурора да судейских знает он, чьих это рук дело!
        Он не стал напрямую обвинять молодёжь еретиков, но этого делать и не нужно было, старики-горожане и без слов его понимали. Ну а в самом-то деле, кто ещё мог осквернить лучший храм в городе, кто мог избить самого уважаемого священнослужителя?
        - И вправду! - восклицает один из стариков. - Этот Тиммерман, как дурной пёс, совсем позабыл, чью руку лизать должен!
        - Верно, верно! - соглашались с ним другие. - Надобно сходить к нему да спросить: когда он поймает злодеев.
        - Сынков богатеньких своих друзей покрывает, не иначе!
        - Вот и я к тому же, пусть ответит, - не отставал от них Волков. И видя, что они с ним, кажется, соглашаются, закончил: - А не то придётся мне увезти от вас отца Доменика, ведь если так и впредь дела будут идти, погубите вы его, потому как в следующий раз его здесь точно убьют.
        Тут уж почтенные горожане стали вскакивать с мест и наперебой говорить ему:
        - Не допустим!
        - Нет, не допустим!
        - Поговорим, поговорим мы с бургомистром, - обещал самый старый из них. - Спросим у него.
        - Не допустим такого, не допустим.
        - Не бывать тому!
        - Сегодня же пойдём к бургомистру!
        А сенатор Румгоффер, не слушая своих спутников, говорит Волкову, похлопывая того по руке:
        - Господин генерал, дозвольте нам с отцом Домеником поговорить! Очень о том жена моя просила, просила про здоровье его справиться, про нужду, если есть какая.
        - Уж и не знаю я даже, нужды ему ни в чём тут не будет, - поддельно сомневался генерал, - да и врачи от него недавно вышли, зелья ему давали - не спит ли он?
        - Так если спит, мы его не потревожим, - обещают мужи.
        - Не потревожим. Нет.
        - Ну что ж, если не потревожите, - Волков оборачивается к дежурному офицеру, - ротмистр, проводите этих господ к отцу Доменику.
        И пришедшие стали подниматься и кланяться ему из благодарности, но, прощаясь с ними, генерал не преминнапомнить им:
        - Господа, но вы уж, что обещали мне, так выполните!
        - Это вы про что сейчас? - тут же поинтересовался у него самый старый из делегатов.
        - Про разговор с бургомистром, про церковь осквернённую, - ответил им барон.
        - Ах, вы про то… то конечно, то обязательно, - обещали ему горожане и кланялись.
        Глава 35
        Он был доволен разговором. Это на первый взгляд казалось, что болтовня со стариками - пустая трата времени, хотя один из них и сенатор. Вовсе нет. Патриархи семейных кланов имели в городском обществе большой вес. И то, что почтенные и, главное, богатые горожане пришли к нему, был верный признак того, что теперь и он в городе величина, с которой придётся посчитаться всем прочим. Пусть, пусть горожане поболтают с побитым монахом; барон был уверен, что жалкий вид несчастного вызовет у стариков негодование, которое они несомненно передадут младшим членам семей. В общем, его затея с праведным монахом продолжала давать свои плоды.
        Не успел он пообедать, как в казарму явился и сам хранитель имущества Его Высочества Вайзингер. Сам он был доволен и бодр. От обеда отказался, сказав, что уже обедал. Хранитель дождался генерала и, уединившись с ним, достал из-под плаща кошель и протянул его Волкову со словами:
        - Ла моно ди патроне.
        Чем снова удивил генерала. Удивил дважды: во-первых, тем, что знал язык пращуров, который кроме церковников и учёных никому был не известен, а ещё и весом кошелька. Барон не сомневался, что в кошельке золото, и, по судя по весу, в кошельке было не меньше сорока гульденов. То есть генерал разом возместил все траты, что пошли на его задумку. Ну, почти все. Волков был доволен; он не собирался требовать доли награбленного, но наделся, что и без этого хранитель с ним поделится, ну а не поделится, так и Бог с ним, лишь бы выполнял задуманное генералом. А тут на тебе - такой увесистый подарок. И, подержав кошелёк на руке, барон спросил у Вайзингера:
        - Ну, как прошло дело? А то майор был не очень многословен, да и не был он в доме, кажется.
        - Да, в доме он не был, - отвечал тот, - но на улице господин майор решал все вопросы без промедлений, мне никто не мешал.
        - А хозяева как себя вели?
        - Уж думал я, что будут позадиристей, - отвечал хранитель имущества. - Но нет, один молодой человек успел помахать оружием, так получил пару раз и угомонился. Я велел их всех запереть в погребе, к вину поближе, чтобы они запили потери, излишнего насилия допускать не стал. Думаю, что оно нам ни к чему.
        - Правильно сделали. Мы же не звери какие, - согласился с ним барон. - А майору, людям его вы что-нибудь дали из добычи?
        - Не волнуйтесь, господин генерал, дал, дал. Господин майор своё получил, да и вообще все, кто был в деле, остались довольны, - и тут Вайзингер продолжает и говорит то, что Волков больше всего хотел от него услышать: - Но раз дело прошло удачно, отчего же его не продолжить?
        - Продолжить? - спрашивает генерал с улыбкой. - И не боитесь?
        - Бояться уже поздно, жену я отправил в деревню, коли плохо всё пойдёт, так с вами уйду, и уйду не с пустыми руками, а коли ваша возьмёт, то чего мне опасаться?
        В логике хранителю имущества Его Высочества было не отказать, и тогда генерал спросил:
        - У вас уже на примете, наверное, и домишко богатый имеется?
        - Да уж приглядел кое-что, - отвечал Вайзингер, не скрывая злорадства. - Признаться, давно к хозяину приглядывался: богат больно и подл. По подлости первый человек в городе.
        - У вас, я вижу, к нему своё отношение.
        - Спесив, сволочь, больно, - резюмировал хранитель.
        - Он еретик? - уточнил генерал, и тон его давал понять, что только в этом случае он даст своё одобрение новому делу.
        - Свирепейший из них, - заверил его собеседник. - Руперт ван Хостен, меняла и банкир, дружок нашего бургомистра и товарищ главы Лиги Реки. На его деньги еретики новый молельный дом ставить собрались.
        Волков уже знал, про кого говорит хранитель. Руперт ван Хостен. Это имя было в списке, который для генерала подготовил Топперт.
        - Ну а люди у вас для дела имеются? Желающие есть? - спросил он у хранителя.
        - О, об этом не беспокойтесь, дельце так удачно прошло, что люди уже о новом говорят, - тут он засмеялся. - Раньше они стражи побаивались, но я их успокаивал, что будет с нами крепкая рука, а теперь как они вашего майора увидели в деле, уже ничего не пугаются. А как поделили взятое - всё утро с ними считался, - так ещё и новые охотники загорелись.
        - Всё воры? Дружки вашего Черепахи? - поинтересовался Волоков.
        - Всякий народ, всякий, - уклончиво отвечал Вайзингер. - Из тачечников народец есть, из Колпаков тоже.
        - Это хорошо, - подумав, говорит генерал. - Вот их и берите, они нам могут пригодиться. Пусть почувствуют вкус лёгкого серебра. Чтобы стали охочи до большого грабежа.
        - Значит, впереди ещё много дел? - в свою очередь уточнял Вайзингер.
        - Надеюсь, что так, надеюсь, что так, - задумчиво отвечал ему барон.
        Потом они звали к себе майора Дорфуса, и тот пришёл. Принёс и свою карту. Генерал, майор и хранитель имущества разложили её на столе и нашли дом этого самого менялы Руперта ван Хостена. Стали смотреть, как его лучше взять, а тут и делегаты, от монаха выйдя, долго у больного просидев, решили попрощаться с генералом и сообщили тому, что отец Доменик город их покидать не хочет, а хочет служения тут, и что они просят генерала монаха не увозить, а со своей стороны обещают о его жизни побеспокоиться. И насчёт поруганного храма у бургомистра обязательно поинтересуются. Вся эта возня была на руку Волкову, и он ласково попрощался с почтенными горожанами. После же вернулся за стол к карте, майору и хранителю имущества. И, посидев ещё немного, пришли к выводу, что надобно дом и окрестности осмотреть воочию. И Дорфус и Вайзингер собрались и уехали. А Волков задумался и, посидев немного, пришёл к выводу, что план его потихонечку воплощается в жизнь, и вскоре власти поймут, кто виновник всего того недоброго, что происходит в городе, и решат выгнать его. Сам генерал как раз так и поступил бы, и посему приказал
подать себе чернила и бумаги и сел писать письмо в Вильбург.
        И в письме том были такие строки:
        «А дела в городе всё более и более грозные, власти тяготятся моим присутствием и уже раздражения своего не скрывают. Вокруг города создаются склады и магазины с военным припасом, верные мне люди говорят, что в пригородах собирается военный люд, всё из еретиков. Да и в городе всё больше людей при железе. Все ждут ван дер Пильса. Посему прошу Его Высочество со всей возможной поспешностью послать мне в помощь хоть три сотни добрых людей с хорошим доспехом и при хороших офицерах. Иначе горожан я сдержать не смогу и город буду вынужден покинуть ещё до Пасхи, во избежание гибели всех своих людей».
        Конечно, барон сгущал краски, но в одном он был честен: удержать город с шестью сотнями имеющихся в его распоряжении людей он бы не смог. Да, он не сомневался, что в прямом столкновении, даже на узких враждебных улицах, он разобьёт все, что может выставить против него город. И стражу, и ополчение, и даже некоторое количество наёмников. Уж мушкеты скажут своё слово. Но без пушек взять городскую цитадель с арсеналом ему не под силу. Даже в случае его полной победы в цитадели останутся враги. А посему сопротивление в городе ему не сломить.
        В общем, лишние люди ему совсем не помешали бы, ну а договор между герцогом и городом о том, что только шесть сотен людей герцог может размещать в городе… Так плевать на него, как говорил хранитель имущества: маски сброшены. И в письме как раз про это генерал и писал.
        Закончив, он звал к себе ротмистра Юнгера, и когда тот пришёл, протянул ему бумагу.
        - Хочу, чтобы письмо это покинуло город ещё сегодня, до того как закроют ворота. Письмо это очень важное, нельзя допустить, чтобы оно попало к горожанам. Посему прошу вас найти для него самого толкового из ваших людей.
        - У меня все толковые! - самоуверенно заявил генералу кавалерист, забирая важную бумагу. Волков уже привык к тому, что Юнгер всё время нахваливает свих людей. Офицер почему-то не сомневался, что все его кавалеристы и умны, и храбры. Это, конечно, делало Юнгера честь, но и немного раздражало генерала. Хотя и выговаривать ротмистру он за это не стал бы. А тот всё бахвалился:
        - В кого из моих пальцем ни ткни, всякий толков!
        - Хорошо. И пусть его до ворот проводят двое других толковых, пусть убедятся, что он покинул город. Это очень важно.
        - Раз так важно, то я и сам до ворот провожу гонца, - предложил ротмистр. - Сам и погляжу, как он уехал.
        - Отличная мысль, - одобрил генерал, - выполняйте.
        Ближе к ужину вернулись Дорфус и Вайзингер, оба были в приподнятом настроении. Хотя майор сразу сказал генералу:
        - Местечко будет посложнее. Тут пост стражи рядом, почти за углом, на соседней улице. Да и домишко покрепче прошлого.
        - Но и побогаче будет, - заметил хранитель имущества.
        - Может, найдёте, что полегче? - предложил генерал.
        - Ничего, и с этим справимся, - заверил его майор, - а со стражей, господин Вайзингер говорит, может, ещё и просто договориться удастся. Что бы всё без драки прошло.
        - Да, попробуем договориться. Есть у меня один человечек, что в страже служил раньше, да погнали его, он всех стражников знает, может и договориться.
        - И когда думаете делать?
        - Так на следующую ночь, - отвечал Дорфус, - с утра завтра ещё раз всё осмотрим и к ночи начнём людей собирать.
        - Ну, дай Бог, - согласился генерал.
        Конечно, он понимал, какой скандал случится, ежели всё это всплывёт. Уж герцог ему найдёт, что сказать по этому поводу: дескать, тебя, дурака, туда послали город успокаивать да усмирять до лета, а ты дома купчишек взялся грабить? Совсем ум потерял?
        Но Волков затеял эти ограбления как раз для того, чтобы покоя в городе и не было. Ему нужно было беспокойство. Очень нужно.
        - Ну, дай Бог, - повторил он.

* * *
        Много всякого генерал слыхал о военной удаче. Мол, прилетел арбалетный болт в открытое забрало полководцу, и противник выиграл сражение. Или попало пушечное ядро в командира гарнизона осаждённого города, оторвало ему ноги, и гарнизон пал духом и капитулировал. Нежданная удача, лукавый случай, военное везение. Вот только никогда Волков не считал, что это просто рок или судьба, выбравшая одну из враждующих из сторон. Не судьба нанимала дорогих арбалетчиков для сражения, не удача тащила тяжеленные осадные орудия к осаждённому городу - всё это делали люди, думающие о деле, о победе. А уж то, что ядро было выпушено так хорошо, что решило исход осады, или что точный арбалетный выстрел убил вражеского генерала - это и подавно не какое-то там везение, а умение бомбардира или верный глаз арбалетчика. И победа, завоёванная таким способом, - это всего лишь нежданный бонус за тяжкие усилия, предпринятые кем-то.
        Вот и то, что произошло позже, он посчитал не провидением или глупым случаем, а последствиями своих правильных действий, да и своей разумностью.
        Уже когда стемнело, когда ротмистр Юнгер вернулся и доложил, что гонец с письмом благополучно покинул город, а помощники кашеваров уже накрывали скатертями столы для офицеров, от ворот пришёл сержант и доложил, что генерала спрашивает человек, имя которого Готлиб Дерик Кохнер.
        - Кохнер? - переспросил генерал. Пару раз толстяк появлялся в казарме, и Волков давал ему немного денег, пять, кажется, монет в общей сложности, и ещё разговаривал с ним, слушал о том, как тяжела стала у бывшего ротмистра жизнь после того, как его попросили со службы. Он выслушивал его и, несмотря на занудство Кохнера, старался быть с ним ласков. Но всё же потом раз отказался его принять, думая, что толстяк пришёл опять просить денег. И на этот раз сначала подумал отказать, но потом что-то сыграло в его душе, поглядел он на стол, на кушанья, что расставляли кашевары, и решил покормить бывшего ротмистра, а вот денег больше не давать. И распорядился:
        - Ладно, сержант, веди сюда этого Готлиба Дерика Кохнера.
        И когда сержант привёл бывшего ротмистра, барон, увидав того, даже засмеялся. Уж как изменился Готлиб Дерик, кажется, пуд прекрасного сала, что он нажил на службе в страже, покинул его, что, впрочем, шло ему только на пользу. Но всё ещё толстый человек, встав в дверях, озирался, взглядом ища среди многих фигур офицеров генерала. И на помощь ему пришёл Карл Брюнхвальд; он, сидя справа от своего товарища, поднял руку и крикнул:
        - Господин Кохнер, идите сюда!
        Толстяк обрадовался, что кто-то обратил на него внимание, и поспешил к ним во главу стола, а генерал, пока майор Дорфус не занял своё место слева от него, пригласил его сесть:
        - Садитесь, ротмистр, подле меня.
        - Вот спасибо вам за приглашение, - Кохнер плюхнулся на лавку рядом. И пока Волков не успел ему ничего сказать, выпалил с возбуждением: - А я-то к вам не просто так.
        - Вот как? - улыбнулся барон и взглянул на полковника: вот видите, Карл, не зря мы ротмистра пригласили к ужину. Человек-то пришёл не просто поесть. А потом обернулся к толстяку и спросил:
        - Видно, у вас есть какое-то дело ко мне?
        - Есть, есть, - всё так же запальчиво говорил бывший ротмистр стражи, и по виду его и по манере речи было ясно, что дело, о котором он пришёл говорить, весьма важное. И он с жаром продолжал: - Хоть папаша мне всегда говорил, что я не шибко большого ума, но тут мне сдаётся, что вам моё дело пригодится.
        - Ну, мы слушаем вас, - продолжал улыбаться ему барон.
        - А говорить всё при нем? - приблизившись к Волкову и кивая на Брюнхвальда, тихо спросил толстяк. - Дело-то такое… какое иным всяким, может, и не нужно слышать.
        - Полковник Брюнхвальд - мой начальник штаба, моя правая рука и мой близкий товарищ, - успокоил собеседника барон. - Можете говорить при нём всё, что хотели сказать мне.
        И тогда Готлиб Дерик Кохнер заговорил.
        Глава 36
        - Нынче, едва я собрался поесть, едва сел, как постучали в двери, ко мне явился сам Юрген Гольдбрих.
        - А это…? - уточнил генерал.
        - Сослуживец мой по страже, был моим сменщиком на воротах, хороший человек. Семья у него хорошая, и жена…
        - И что же он вам сказал? - перебил его Волков, которому было не очень интересно слушать про жену сослуживца ротмистра.
        - А… Ну, это… Короче, пришёл он и спрашивает: мол, хочешь восстановиться в страже?
        - Он предложил вам восстановиться? И в каком звании? - спросил Карл Брюнхвальд. - Вы, кажется, были в звании ротмистра до того, как вас выгнали… То есть уволили.
        - Вот в том-то и дело, Юрген и говорит: дескать, тебе звание вернут. И это не он придумал, это сам выборный полковник Пресслер обещает вернуть мне звание и должность.
        - Выборный полковник? - снова интересуется Брюнхвальд. - Кажется, был у вас раньше Прёйер.
        - Прёйер - это выборный полковник городского ополчения, - разъяснил толстяк, - а выборный полковник стражи - это как раз и есть Пресслер.
        - Понятно, - покивал головой Брюнхвальд.
        - Значит, вас предлагают восстановить в звании. Ну что ж… Прекрасная новость! Поздравляю, - произнёс барон. - Я всегда считал, что вы достойны быть офицером, - но он был не так прост, чтобы не понять главного. - И, судя по всему, этот самый Юрген Гольдбрих объяснил, что вы для этого должны сделать.
        - Да в том-то и дело, что ничего особенного, - продолжал рассказ Готлиб Дерик Кохнер. - Просто, говорит, иди сегодня к полковнику, он тебя и запишет обратно в стражу. Иди, говорит, прямо сейчас.
        - Так поздно уже, - напомнил ему Карл Брюнхвальд. - Уже ночь скоро, неужели так приспичило стражникам?
        При этом полковник многозначительно взглянул на генерала: видно, ваша с майором Дорфусом и Вайзингером ночная проделка даёт свои результаты, стража, кажется, оживилась. И Волков сам так думал, но молча продолжил слушать толстяка.
        - Так и я ему говорю, Юргену: друг, а не поздно ли? Неужто полковник будет дожидаться меня до ночи? А он мне и говорит: будет, будет, сейчас многих офицеров и из стражи, и из ополчения просят прийти к коменданту. И полковник там всех ждёт, хоть ночь, хоть не ночь. Иди, говорит, тебя запишут.
        Тут генерал и полковник опять переглянулись, и на сей раз взгляды их были уже весьма серьёзны, а после генерал спрашивает у Кохнера:
        - Как я понял, офицеров стражи и ополчения собирают в комендатуре на ночь глядя. Вот только не ясно, для чего. Уж, может, вам про то известно?
        - Не только некоторых офицеров, ещё и некоторых сержантов собирают, кто новый или кто уже ушёл со службы, но то лишь поначалу, как сказал Юрген, для записи их и для объяснения диспозиции, а завтра поутру будут уже всех офицеров и всех людей собирать, - отвечал ему толстяк.
        Волков молчал, лишь поставил локти на стол, да смотрел на бывшего ротмистра. А вот Карл Брюнхвальд стал задавать вопросы:
        - То есть всех бывших офицеров нынче ночью просят явиться в комендатуру и обещают восстановить им звания?
        - Юрген так мне и сказал, - кивает толстяк.
        - А комендатура находится где?
        - Так в арсенале, - отвечал Готлиб Дерик Кохнер.
        - А арсенал в цитадели, - вспомнил полковник. - И как же вы собираетесь попасть ночью в цитадель?
        - Ах да, - вспомнил Кохнер, - Юрген сказал мне пароль для входа.
        - Даже пароль уже придумали! - восхитился генерал. Он понимал, что это верный признак того, что горожане за дело взялись всерьёз.
        - Да, пароль тот - «свобода», - сразу выдал тайну Готлиб Дерик Кохнер.
        - Что за глупость! - поморщился Карл Брюнхвальд.
        - То не глупость, - с жаром стал говорить толстяк, - я ничего не придумал, Юрген мне так и сказал: «свобода» слово молвишь тебя впустят.
        - Друг мой, я не о том, - успокоил его полковник, - я про то, что такой пароль и звучит-то глупо, зачем такие придумывать? Я не в том смысле, что вы в чём-то ошибаетесь, а в том, что пароли придумывают не так.
        - Бог с ним, с паролем, Карл, - произнёс генерал. - «Свобода» так «свобода», главное, что господин Кохнер, - и тут Волков положил свою руку на пухлую ладонь бывшего ротмистра - знак большого расположения, потом ещё и улыбнулся тому, - главное, что господин Кохнер так любезно сообщил нам его.
        - Просто господин ротмистр совсем не глуп, - поддержал товарища Брюнхвальд, - у него хватило ума понять, какую сторону выбрать. И посему он пришёл к нам.
        Вся эта ласка и простая лесть произвела на толстяка должное впечатление, он выпрямил спину и приосанился: да уж, не дурак.
        И услышал от генерала то, ради чего, скорее всего, и пришёл сюда.
        - И как всякий добрый человек и человек истинно верующий, человек, совершивший умный поступок, - говорит Волков, - господин Готлиб Дерик Кохнер безусловно заслужил награды.
        - Вот уж было бы неплохо, - заулыбался толстяк. - Я знал, что вы оцените мои старания.
        - Я всегда ценю старания честных людей, - сказал генерал и добавил проникновенно: - И главное, что их обязательно оценит Отец наш Небесный, - тут он встал и, опять похлопав Кохнера по руке, добавил: - Извините, друг мой, нам с полковником надобно поговорить.
        Карл тоже встал, и они отошли в сторону; и тогда Брюнхвальд произнёс:
        - Вижу, что вы уже загорелись этим делом.
        - А как иначе, Карл, как иначе? Победа сама идёт к нам в руки, коли всё у нас получится, так мы два дела сразу сделаем.
        - Обезглавим их. Захватим их офицеров, - догадывался поклонник. - А второе какое?
        - Арсенал, Карл, арсенал! - напомнил ему Волков. - Там оружия ещё в те старые времена на тысячу человек было, - и вдруг припомнил: - И третье дело - ещё заберём у них и цитадель.
        - Ещё и цитадель! - тихо восхитился Брюнхвальд. Так как он там бывал, он прекрасно знал, насколько хороша и крепка эта небольшая и закрытая почти для всех центральная часть города.
        - Надобно только убедиться, что всё это дело - не хитрость горожан, - продолжал генерал чуть задумчиво.
        - Хитрость? - стал недоумевать полковник. - Какая хитрость?
        - Ну, Карл, - с упрёком отвечал ему Волков, - не считайте всех горожан совсем безмозглыми, ни на что негодными дураками; уже потому, как они умно готовятся к приходу ван дер Пильса, можно судить об их разумении. А уж бургомистра я точно дураком бы не назвал.
        - Я не считаю их дураками, - возразил Брюнхвальд, - просто не понимаю, какую хитрость они могут затеять.
        - Простую, Карл: выманить значимую часть нашего отряда в город ночью и разбить её там на узких улицах, которые они знают лучше нашего.
        - Ах вот оно как?
        - А потом нагрянуть в казармы и добить оставшихся! - закончил Волков.
        - И вправду, хитрость такая может иметь место, - согласился полковник. И тут же с сомнением посмотрел на Готлиба Дерика Кохнера, скучающего за столом в ожидании ужина. - Вот только не кажется мне, что бывший ротмистр способен на такие хитрые уловки.
        Волков тоже взглянул на Кохнера и парировал:
        - Тут вы правы, Карл, вот только он может и не знать, что тянет нас в ловушку, его могут использовать, что называется, «втёмную», а посему мы сначала проведём рекогносцировку, - генерал оборачивается и, увидав первого попавшегося на глаза офицера, а это был Лаубе, говорит:
        - Капитан! Узнайте, вернулся ли в расположение майор Дорфус.
        - Вернулся, - сразу ответил Лаубе, - я видел его у конюшен только что, он говорил с ротмистром Юнгером.
        - Будьте добры, разыщите его, и пусть принесёт сюда свою карту, - распорядился Волков. И тут он заметил, что многие присутствующие в помещении офицеры глядят на него. И взгляды их выражают вопрос: кажется, что-то происходит? И тогда он просто сказал:
        - Господа, те, кто голоден, просите у кашеваров ужин и ешьте быстро; те, кто не голоден, идите к солдатам, пусть тоже едят, а потом надевают доспех и готовятся к делу.
        К делу? Офицеры переглядывались и удивлялись: какое же может быть дело, ночь на дворе скоро. Но никто не осмеливался ничего более спросить у генерала. Только полковник Рене задал вопрос:
        - А каким же ротам надевать доспех, каким готовиться?
        - Всем! - отвечал ему Волков, мягко улыбаясь. - Всем ротам, полковник, всем надевать доспех и всем готовиться, а кавалеристам седлать коней. Дело, сдаётся мне, господа, будет непростое.
        Как и ожидал генерал, офицеры стали расходиться без ужина, сразу пошли к своим частям. Это ему нравилось: хорошо, его офицеры больше думали о деле, чем о еде.
        Ну, кроме полковника Рене, тот спокойно уселся за стол и потребовал от кашеваров нести себе ужин. Он мог себе это позволить. Как ни крути, а родственник. Всё-таки муж единственной сестры.
        Явился Дорфус и, разложив на столе карту, спросил у полковника Брюнхвальда негромко:
        - А что происходит? В бараках суета, люди есть да спать собирались, а тут вдруг стали одеваться.
        - Кажется, намечается дело, - так же негромко отвечал ему начальник штаба.
        А Волков ничего не говорил, он рассматривал на карте цитадель и окружающие её улицы. И наконец спросил у Кохнера:
        - Так к каким воротам цитадели надобно подойти?
        - К западным, к западным, - отвечал тот, - и там, у ворот, сказать пароль, и вас впустят в цитадель.
        - Угу, - кивал генерал задумчиво, - угу… Значит, к западным, - он опять глядел на карту. И, конечно, ему не очень нравилось, что он видел, ведь цитадель строили грамотные люди. И располагали они её так, что подобраться к воротам незамеченным было сложно, так как вокруг цитадели шагов на сто не было улиц и зданий. Негде было укрыть даже небольшой отряд для внезапного нападения.
        Понимая это, генерал поднял от карты глаза и стал искать среди прибывавших офицеров кого-то и, найдя, позвал его к себе.
        - Ротмистр Юнгер.
        - Я здесь, господин генерал, - сразу отозвался тот, подходя к командиру.
        - Дело будет для ваших храбрецов.
        - Только скажите, что за дело, - интересовался ротмистр. - А уж мои парни не подведут.
        - Я на то надеюсь, - генерал снова уставился в карту, а потом стал пальцем стучать в точку на ней. - Вот здесь вам надобно будет собрать полдюжины самых ловких и быстрых ваших людей. Да, вот здесь.
        - Ну так соберём. В прочие случаи вы всегда спрашивали толковых, теперь спрашиваете самых ловких и быстрых. Уж интересно мне, к чему они вам на ночь глядя.
        - Для хорошего дельца, ротмистр. Нужно будет им подойти вот сюда, но подойти туда надобно будет очень-очень тихо. Понимаете, Юнгер?
        - Господин генерал, смею вам заметить, - с некоторым сомнением заявил кавалерист, - что лошади животные умные, но чрезвычайно паскудные насчёт тишины, они ничего тихо делать не умеют. Как, впрочем, и кавалеристы тоже.
        - Вот потому я и говорю, что вам надобно подобрать самых ловких своих людей и подвести их сюда так, чтобы со стены их никто не услыхал.
        - Вот тут спешитесь, - полковник Брюнхвальд ткнул в карту пальцем, - дальше шагом поведёте лошадей в поводу.
        - Так, ну это ясно, - сказал кавалерист, заглядывая в чертежи и рисунки. А вот генерал не был уверен, что ротмистру всё в карте ясно, но тот уверенно продолжал: - Подведу я туда шестерых своих ребят, а что же им делать дальше?
        - Ждать сигнала, - отвечал генерал. - А сигнал вам подаст… - он снова осматривается и находит глазами капитана Неймана. - Вот он, наш храбрец капитан Нейман.
        И Волков не ошибся в своём выборе. Даже не зная, что от него потребуется, Нейман произнёс:
        - Я сделаю всё, что в моих силах, господин генерал.
        - Вам, капитан, выпадет дело самое сложное из всего, что надобно сделать.
        - Только скажите, что, - просто ответил храбрый офицер.
        Глава 37
        И тогда Волков, взглянув на своего товарища Брюнхвальда, с улыбкой начал:
        - Именно у западных ворот цитадели мы познакомились с полковником, был он тогда грозен и неуступчив.
        Карл тоже усмехнулся, вспоминая: да, было дело. А генерал продолжал:
        - Посему те ворота я помню; рядом с ними, справа от них, есть малые ворота в одну дверь, в которые пройдёт только одинокий всадник, не больше. Вот их-то и откроют горожане после того, как услышат пароль.
        - Ах вот оно что! - капитан теперь всё понял. - Надобно мне будет удержать те малые ворота открытыми, пока кавалеристы не подъедут мне на помощь! А как подъедут, так с ними отворить ворота большие для главного отряда.
        - Вот и хорошо, ничего вам, Франц, разъяснять не нужно, - сказал генерал, специально назвав капитана по имени, чтобы повысить его значимость в присутствии других офицеров, - И сами всё знаете.
        - Ну так дело то простое.
        - Простое? - удивился Волков.
        - Да уж не сложное, всяко на воротах пузаны будут, а не настоящие солдаты. Уж найду способ их угомонить, - уверенно говорил капитан. - Не дам дверь затворить, пока кавалерия не подоспеет.
        - Возьмёте с собой ещё одного человека, хоть сержанта Грифхоппера, - предложил генерал.
        - О, так мне ещё легче будет, - согласился Нейман, - Грифхоппер толковый солдат. Вот только… - тут он замолчал.
        - Что? - генерал и все офицеры глядели на капитана.
        - Откроют ли мне ту дверь, вот что, - пояснил капитан. - Эти городские сволочи все друг друга знают, начнут цепляться: а кто ты? А чего пришёл? Что мне им отвечать?
        - А вот для этого у нас есть наш городской друг, - произнёс генерал и обернулся к бывшему ротмистру стражи, который в задумчивости сидел за другим столом и смиренно ждал ужина.
        Все офицеры, что были в помещении, повернули головы и посмотрели на толстяка. А генерал, покинув своих офицеров и позвав с собой капитана Неймана, пошёл к господину Кохнеру и, сев рядом с ним, заговорил:
        - Ротмистр Кохнер, это капитан Нейман, он пойдёт с вами.
        - Пойдёт со мной? - искренне удивлялся Кохнер. - Куда капитан Нейман хочет идти со мной?
        - Как это куда? - пришла очередь удивляться генералу. - В цитадель, конечно, в комендатуру.
        - Что? - толстяк удивился ещё больше. - В комендатуру? Мне идти? Сейчас? Или когда?
        - Сейчас, мы всё пойдём туда сейчас, и вы пойдёте первым, - твёрдо произнёс Волков.
        - Я? - всё ещё не верил Кохнер. Он, кажется, начинал понимать, к чему клонит этот добрый генерал. - Первым?
        - Вы и капитан Нейман, а с ним ещё один очень крепкий сержант пойдёт, чтобы с вами ничего не произошло.
        - Но меня же… меня же узнают, - пролепетал бывший ротмистр. - Там многие меня знают.
        - Да, узнают, - согласился Волков, - и поэтому отворят ворота, как только вы назовёте пароль, а вот капитану Нейману ворота могут и не открыть, даже если он трижды назовёт пароль. У него могут спросить имя, и ему придётся врать, что-то придумывать, а вам, друг мой, ничего и врать не придётся, просто назовётесь, и всё, сами же говорите, что вас там знают. И больше от вас ничего не потребуется. Как только ворота откроются, вы можете идти домой.
        - Не бойтесь, - поддержал генерала капитан, - как только ворота откроются, дальше я сам.
        Нейман был высоким и широкоплечим человеком, даже сейчас, без доспехов и оружия в руках, он выглядел как человек опасный. И Кохнер всхлипнул в ответ. А генерал сказал на это:
        - Друг мой, не волнуйтесь, если дело выгорит, то я дам вам пятьдесят монет.
        - А если не выгорит, меня… меня повесят, наверное, - снова всхлипнул толстяк.
        - Нет-нет, не повесят, я заберу вас с собой в Вильбург, - обещал ему генерал.
        - Как всё это плохо… - морщился и едва не плакал Кохнер, - я же хотел по-другому… Я не так думал…
        - Хватит, - вдруг весьма резко произнёс Нейман, - хватит вам скулить, вы же офицер, а то заплачьте ещё, как баба! Сказано вам делать дело, так делайте, уж понятно должно быть вам, что обратной дороги у вас уже нет. Так и идите вперед без всяких раздумий, до конца, а ещё верьте в генерала, его Господь ведёт, и посему он поражений до сих пор не ведал.
        Тут толстяк перестал причитать и взглянул на Волкова: неужто и вправду вас Господь ведёт. И Волков покивал в ответ на его взгляд: ведёт Господь, ведёт. А потом и сказал:
        - Ну, вы тут пообщайтесь, а я пойду отдам распоряжения.
        И, оставив их, пошёл к столу и с другими офицерами стал готовиться к делу; глядя в карту, стал говорить.
        - Майор Дорфус, вы с ротмистром Юнгером и его людьми пройдёте весь путь до самой цитадели. Только тихо.
        - Что смотреть? - сразу спросил майор.
        - Я не хочу угодить в засаду, не хочу, чтобы… ну, к примеру, вот тут, - Волков ткнул пальцем в карту, - мне перекрыли улицу и зажали колонну тут, меж больших домов, на которых можно рассадить арбалетчиков. Поезжайте и посмотрите переулки и проулки, нет ли в них вооружённых людей. Поезжайте, как только будут оседланы лошади.
        - Как вам будет угодно, - сразу ответил Дорфус, и они с Юнкером тотчас ушли.
        - Рене!
        - Да, генерал. - отозвался полковник.
        - Сто человек пехоты. Отберёте народ сами, но из рот Лаубе никого не берите, люди Лаубе остаются все тут.
        - Да, генерал, - отзывался полковник.
        - Полковник Роха.
        - Я тут.
        - Шестьдесят мушкетёров идут со мной.
        - Ясно. Пошлю с ними капитана Вилли.
        - Да, так и сделайте. Ротмистр Кальб!
        - Да, генерал.
        - Десять своих людей оставите в расположении полковника Брюнхвальда, а с остальными своими людьми идите с мной.
        - Как пожелаете, господин генерал, - отвечал командир арбалетчиков.
        - Полковник Брюнхвальд, прошу вас всем уходящим выдать хлеба и сыра на день с собой.
        - Конечно, генерал.
        - Господа, - Волков оглядел офицеров. - Ваши люди должны быть готовы выйти, как только вернётся майор Дорфус.
        Офицеры стали расходиться. А к нему подошёл Хенрик и напомнил:
        - Господин генерал, если вы на дело решитесь, надобно нам кого-то на квартиру послать, доспех-то ваш там.
        - Дьявол! - выругался барон.
        Так и было, доспех он возил в ящиках при карете. И карета, и доспех, и пара его хороших коней теперь находились в доме на улице Жаворонков.
        - Может, послать за доспехом фон Флюгена? - предложил Хенрик.
        Волков взглянул на юношу, у которого и у самого доспехи остались в доме, и покачал головой.
        - Нет. Ночь, горожане что-то затевают, мало ли встретят его где в переулке. Пусть тут сидит, а я попрошу что-нибудь у полковника Брюнхвальда, - отвечал генерал и тут же вспомнил, что у его старого товарища доспехи все… очень уж просты - крепки, тяжелы, но не изысканы, - и он тут же поправился: - у прапорщика Брюнхвальда.
        И Максимилиан с радостью поделился с командиром отличной запасной кольчугой, очень неплохой кирасой и шлемом с новёхоньким подшлемником. Вот только была одна неприятность: Максимилиан был сильным молодым человеком, чьё тело не знало отдыха даже при ленивой казарменной жизни, а посему его кираса не подошла немного раздобревшему за последнее время генералу.
        - Ну и чёрт с ней, - сказал тот фон Готту, старавшемуся застегнуть на нём доспех.
        - Я сейчас застегну её.
        - Нет, мала, дышать тяжко, обойдусь одной кольчугой. Всё равно в драку, случись такое, не полезу.
        - Можем спросить ещё у кого-нибудь, - предложил фон Флюген. - Авось, кирас лишних тут в казармах в достатке.
        Но генералу не захотелось брать доспех ещё и у подчинённых. Как-то это было нехорошо. Одно дело - взять у кого-то из Брюнхвальдов. Они давно уже стали близкими ему людьми. Можно было взять у Рене. Он родственник, хотя лишим доспехом, кажется, богат не был. А вот у подчинённых он брать кирасу не захотел. И, махнув рукой, произнёс:
        - Не надо, обойдусь кольчугой.
        Все отобранные для дела люди уже были готовы, получили провиант на день и, гремя доспехами и оружием, стали собираться во дворе; кони уже были осёдланы, две телеги обоза уложены и в них впряжены мерины. Ждали только возвращения Дорфуса из разведки, и пока было время, генерал подошёл к трём людям, что были в данном деле главными действующими лицами. То были капитан Нейман и сержант Грифхоппер, и они стояли подле лавки, на которой сидел бывший ротмистр городской стражи Кохнер. Как разительна была разница в этих людях! Толстяк Кохнер, сидя на лавке, напоминал растёкшееся по лавке и сползающее с неё тесто, он был так удручён всем, что происходило вокруг него, что готов был рыдать. И совсем другие люди стояли рядом с ним. То были истинные псы войны. Капитан Нейман был высок, и отличный, но уже бывавший в деле доспех сидел на нём прекрасно. Ничего лишнего, всё подогнано по фигуре так, чтобы никак не стеснять движений, сам он непринуждённо опирается на крепкий люцернский молот, которым намеревается нынче ночью поработать. Его шлем и подшлемник лежат на столе. И тут же стоит сержант Грифхоппер, он уже и
шлем надел, лишь боевые рукавицы заткнуты за пояс, у него в руках увесистый топор. И никаких мечей, мечи - это блажь высокородных; у Неймана на поясе висит кацбальгер, такой, какими пользуются ландскнехты, а у сержанта - ещё менее затейливый, простой и надёжный солдатский фальшион. Неймана можно считать ещё не старым, а вот у сержанта над горжетом серебрится щетина, он старше Волкова, но всё ещё отменный боец. Волков отмечает, чтоб оба они подпоясаны бело-голубыми шарфами. Это его цвета. И, глядя на них, он не сомневается, что эти люди сделают то, что он задумал. Если, конечно, эта квашня Кохнер не подведёт.
        - Ну, я вижу, вы ещё не собрались с духом, друг мой? - с улыбкой спросил барон, глядя на бывшего ротмистра стражи.
        - Я думаю, - грустно отвечал тот.
        - О чём же? - спросил у него генерал, присаживаясь рядом.
        - О моём печальном будущем, - ответил толстяк.
        - О печальном будущем? - переспросил генерал и тут же продолжил: - Ваше будущее зависит от сегодняшней ночи; если вы всё сделаете как должно, обещаю вам, у вас будет будущее. Да ещё и пять десятков монет.
        - А если ничего не получится? - всхлипнул Кохнер.
        - Всё должно получиться, - твёрдо произнёс Нейман, не отрывая глаз от толстяка. - Вы только сделайте так, чтобы вам отворили дверь, а уж дальше можете бежать домой, мы управимся сами.
        - Да, да, я это помню, - невесело отвечал ему бывший офицер городской стражи. - Как только дверь откроют, я могу уходить.
        - Ну вот. Отчего же вы так грустны?
        - Не жить мне больше в этом городе, - вздыхал Кохнер. - Наши меня повесят.
        - Бросьте, - усмехался генерал, хотя прекрасно понимал, что участь толстяка в случае его неудачи и ухода из города будет предрешена, - всё будет хорошо. Верьте мне. Помните, что я Рыцарь Божий, а ещё меня прозывают Дланью Господа. И меня, соответственно, ведёт Бог. Думайте о хорошем.
        - Я пытаюсь, - вздыхал Кохнер.
        А генерал встал и отвел Неймана в сторону.
        - Этот слюнтяй может всё испортить.
        - Да, - согласился тот, - но я постараюсь его подбодрить, как смогу. Скажу, что убью его, если дело не выйдет, скажу, что и семью его перережу, - сказал капитан с усмешкой. - Может, хоть это его взбодрит.
        - Не переборщите с этим, а то он ещё лишится остатков духа, придётся его водой отливать.
        - Хорошо, - капитан теперь даже его стал успокаивать. - Вы не волнуйтесь, господин генерал, если только двери откроют, я всё сделаю.
        Волков полез в кошелёк, в тот самый, что ему нынче принёс Вайзингер, и достал оттуда золото, отсчитал семь монет. И протянул их капитану. Но тот денег не взял и сказал:
        - Награду возьму после того, как сделаю дело.
        - Это за то дело, что вы уже сделали.
        - За то, что уже сделал? - не понял Нейман.
        - За монаха, - напомнил ему генерал.
        - А, за это… - капитан даже отвернулся от денег. - За это не нужно мне награды.
        - Нет-нет, это вы напрасно, - произнёс генерал. - Дело вы сделали большое, монах стал нашем знаменем, из-за этого случая в городе многие стали ненавидеть еретиков. Ко мне почтенные горожане приходили, все сопереживают отцу Доменику, о нём пошла слава уже и за пределы Фёренбурга, - Волков, говоривший и так тихо, заговорил ещё тише: - Думается мне, что отец Доменик вскорости может стать и епископом здешним, и в том, капитан, ваша заслуга, так что Святая Матерь Церковь вам за то благодарна. И тем более, я перед целой площадью людей поклялся, что найду обидчиков отца Доменика и воздам им по заслугам, так что берите.
        Судя по всему, эти разумные, хоть и не очень правдивые, речи возымели своё действие, и Нейман смягчился:
        - Ну раз так, то заберу у вас деньги после сегодняшнего дела.
        - А почему после дела?
        - Я перед делом плату никогда не беру.
        - Примера у вас, что ли, такая? - интересовался Волков.
        - Да нет, не примета, - тут Нейман даже усмехнулся. - Дело всяко может пойти, может и не в мою пользу всё повернуться… В общем, не хотелось бы мне, чтобы мои деньжата, даже после смерти, попали в лапы к моим врагам или мародёрам, пусть не радуются моей смерти, а лучше даже пусть злятся, что ничего у меня не нашли.
        Волков посмеялся немного такому мудрому поведению и сказал:
        - Ну ладно, Франц, утром заберёте своё золото, тут пять монет вам и по монете тем, кто вам помогал в том деле.
        - Как пожелаете, господин генерал.
        - Кстати, Франц, надеюсь, вам не нужно напоминать, что язык надобно держать за зубами. И вам, и вашим помощникам.
        - Не волнуйтесь, господин генерал, и я, и они - люди молчаливые, - заверил своего командира капитан.

* * *
        Когда вернулся Дорфус, он доложил:
        - Караулы по всему городу, к ночи ещё и улицы рогатками перегораживают, - генерал и офицеры собрались у карты, и майор показывал. - Тут застава, полдюжины человек. Тут застава, тут просто караул бродит по улице. Вот эта улица и этот выход на площадь заставлены рогатками, стража жжёт костры, значит, дровишек им привезли заранее и на всю ночь.
        - То есть они готовятся к чему-то? - спрашивает полковник Рене.
        - Может, и готовятся, - согласился Дорфус, - а может, просто после вчерашнего нашего дела решили усилить стражу на ночь.
        Волков поглядел на все те точки на карте, на которые указывал майор, подумал немного: конечно, усиление городской стражи было фактом весомым, но отказываться от прекрасного шанса захватить цитадель, арсенал и часть офицеров он точно не собирался, посему и сказал:
        - Капитан Лаубе, в связи с изменившейся в городе обстановкой я заберу из ваших рот ещё полсотни людей с тремя сержантами на усиление отряда.
        - Как пожелаете, господин генерал. - отвечал капитан.
        - Всё, господа, - закончил совещание Волков, - выдвигаемся.
        Когда он уже хотел пойти на улицу, к нему подошёл полковник Брюнхвальд и спросил:
        - Генерал, может, мне пойти с вами? Дело будет непростое, вдруг понадоблюсь.
        - Нет, Карл, - сразу обрезал Волков. - Дело и вправду непростое, а если оно не задастся, то мне надобен будет крепкий тыл, и лучше, чтобы в тылу у меня были вы. Тогда я буду спокоен, да и люди тоже, если будут знать, что у них есть и место куда отступить, и опытный офицер, что ждёт их.
        Тут полковнику и возразить было нечего.
        А на улице их встретили тепло и сырость - кажется, весна начала брать своё. В голове колонны ехал полковник Рене, с ним был Дорфус. Передвигались по темным улицам медленно, осторожно. Ламп, кроме майора Дорфуса, никто не зажигал. А тому лампа была нужна, чтобы ориентироваться в хитрых городских улочках. Он вёл отряд так, чтобы во время движения избегать больших освещённых улиц, застав и ночной стражи. И генерал ещё раз убеждался в надобности и полезности этого офицера, который и карту может составить, и разведку провести, и запомнить все дороги, да так, чтобы даже в ночи их без ошибки угадывать. Замыкали колонну кавалеристы Юнгера. Волков с Нейманом и Кохнером ехал в середине отряда. Сам генерал ехал там, где был больше всего надобен, а именно рядом с бывшим ротмистром городской стражи, которому выделили крепкого мерина из обоза. Тот всё ещё терзался думами о будущем, и генералу приходилось расписывать ему, как хорошо он заживёт, если сделает всё как надо.
        Но пройти отряду почти в дести человек, в латах и при лошадях по городу, так чтобы его не обнаружили, - задача даже ночью невозможная. Пару раз окна домов открывались, и люди высовывали из них головы, пытаясь разглядеть, что там в темноте происходит, пытались светить фонарями и, замечая массу вооружённых людей, интересовались:
        - А это кто тут бродит? Что это такое?
        - Спите, спите, честные люди, - отвечал таким кто-нибудь из офицеров, - всё в порядке, это мы, не воры.
        - Это ещё надо посмотреть, - брюзжали жители, вглядываясь в шагающие массы солдат. - Не воры они, а раз так, чего же шастаете по ночам?
        - Охраняем ваш покой, - отвечали офицеры, и колонна, по мере сил соблюдая тишину, продвигалась по ночным улицам дальше.
        В одном месте, где улицу освещал висевший над дверью кабака большой фонарь, пришлось остановиться, и чтобы весельчаки, шумевшие в заведении, не слишком любопытствовали, Рене распорядился дверь кабака закрыть и подержать её запертой пока колонна не пройдёт. И хоть возмущённые посетители стали из-за двери браниться и обещать избить шутников, солдаты так и не выпустили никого, пока отряд не прошёл и не скрылся в темноте.
        И, конечно же, на пересечении небольших улиц рядом с часовней святого Антония они всё-таки наткнулись на отряд ночной стражи. А было стражников шестеро. Причём стража, заметив фонарь Дорфуса, притаилась и дождалась его, а когда он подъехал ближе, вышли, пошли к нему с оружием наготове - видно, не разглядели впотьмах, что в десяти шагах за майором едет полковник Рене и целая колонна отборных солдат.
        - А ну, кто тут? - бодро выкрикнул командир караула. - Отвечай по-хорошему!
        - Убери-ка железо, дурень, - вместо майора отвечал шедший за ним сержант; он и ещё пара солдат уже обогнали остановившегося майора, - чего задираешься, не видишь разве, что честные люди идут?
        Тут стражники пригляделись, и им даже в темноте стало ясно, что сила совсем не на их стороне, и тогда главный стражник поумерил рвение и сбавил тон:
        - А что это… А куда это вы идёте, господа?
        - Господа стражники, вам не о чем беспокоиться, мы не разбойники, - уже проехав вперёд колонны и появившись в свете ламп, произнёс генерал. - И оружие свое вы лучше опустите. Мы ваши союзники.
        На что командир отряда стражи и не нашёлся, что ему сказать, кроме:
        - Ну, раз так… то ладно, - но тут один из его подчинённых что-то ему шепнул, и он оживился: - А не скажете ли, господа, отчего это вы гуляете так поздно? До полуночи два часа осталось, не больше, а вы ходите тут. К чему это?
        А меж тем стражников тихо и быстро обошли со всех сторон солдаты во главе с одним из пехотных ротмистров, и эти самые солдаты, эдак невзначай, стали у стражников забирать их алебарды.
        - По делам идём, друг мой, по делам, и вы давайте с нами пройдитесь немного, - отвечал ему генерал ласково, а сам уже ближайшему сержанту махал рукой.
        - Господин, да как же так, - возмущался начальник караула, когда, отобрав у него и у его людей оружие, солдаты толкали их вперёд: иди давай, не задерживай движение, - как же так, мы же тут на карауле.
        - Ничего-ничего, - уже из темноты отвечал ему генерал, - скоро мы вас отпустим.
        Но это были все приключения, и до самой цитадели больше ничего с отрядом не происходило. И вскоре майор Дорфус остановил колонну и послал солдата за генералом, а когда тот приехал, сообщил ему:
        - Пришли. Вон за тем поворотом, вон, где угол дома, там уже мостик и цитадель, западные ворота.
        Генерал обернулся и, почти не различая в темноте своих людей, произнёс:
        - Фон Флюген, ротмистра Юнгера и капитана Неймана ко мне.
        И когда те пришли и собрались вокруг фонаря Дорфуса, генерал начал последнее совещание.
        - Юнгер, пять человек и вы с ними - станете у угла того дома, но к дому тому идите спешившись, лошадей ведите в поводу. И шагом, тихонечко.
        - Ясно, - шептал тот ему в ответ.
        - Знаете сигнал?
        - Когда мне помашут фонарём, значит, пришло моё время, и я галопом лечу к воротам на помощь капитану Нейману.
        - Сержант, - продолжает генерал, - когда дашь сигнал?
        - Как только капитан войдёт в дверь, я сразу машу фонарём и сам иду за ним.
        Волков смотрит на старого солдата, потом на капитана, и спрашивает:
        - Может, алебарду возьмёте хоть одну?
        - Нет, нет, - те оба отказывается, и сержант говорит: - Тут лучше с топором работать, у ворот человек шесть стражи, темно будет… Если свалка начнётся, то лучше работать топором.
        - Только постарайтесь никого не убивать, нам лишняя кровь не нужна - ну, если разве что совсем оголтелых.
        И капитан, и сержант это помнили.
        - Хорошо, не будем.
        - Полковник Рене? - генерал смотрит на родственника.
        - Как только ротмистр поскачет, я сразу веду за ним первую штурмовую роту; если ворота ещё не будут открыты, открываю их и жду вас, господин генерал.
        - Всё, господа, - говорить было больше не о чем, пришло время дела. - Читаем молитву и пошли.
        А тут как раз кстати и дождь начался.
        Фон Готт тем временем привёл Кохнера. Волков отметил, что тот так и не набрался духа, он всё ещё боялся - нет, не идти к воротам, толстяк боялся последствий. И генералу снова пришлось обещать ему, что всё у него будет хорошо, потому как он выбрал сторону Господа, а Господь чад своих не бросает.
        Но долго это продолжаться не могло; ротмистр Юнгер со своими кавалеристами уже находился на месте, передовой отряд полковника Рене из тридцати человек отборной пехоты и десятка арбалетчиков тоже был готов, осталось дело за главным.
        - Ну, ступайте, друг мой, да хранит вас Отец Небесный, - произнёс Волков, осеняя толстяка святым знамением, - думаю, что через час вы будете уже дома, а завтра, ну, или послезавтра, вы уже займёте свою должность в городской страже.
        - Да, да… - вздыхал тот, тоже крестясь, вот только делал он это рассеянно, видно, не отпускали его грустные мысли.
        И тогда генерал негромко сказал закутавшемуся в плащ Нейману:
        - Приглядывайте там за ним.
        - Уж и не знаю, - отвечал тот, - за себя я мог бы поручиться, или вот, к примеру, за Грифхоппера, но за этого… Попробую.
        Так и пошли они втроём к воротам цитадели. Три тёмные фигуры. Грифхоппер нес фонарь, он и капитан закутались в плащи, надели капюшоны.
        Бог даст и стражникам будет лень разглядывать их - в темноте-то. А если разглядят, у Кохнера была на тот случай сказка, что это его товарищи, соседи, желающие тоже записаться в стражу. Генерал вздохнул: лишь бы толстяк не подвёл. И если всё ему нынче удастся, то до завершения задуманного им останется всего два шага.
        Ожидание. Когда всё сделано и от тебя более ничего не зависит, а зависит лишь от других людей, ожидание становится тягучим и долгим. Лет десять назад он бы сам пошёл вместе с Нейманом, лишь бы не считать бесконечные проклятые минуты. Но не теперь. Теперь генерал просто не мог себе такого позволить. Его люди должны знать, должны быть уверены, что с ним всё в порядке и что он с ними. И генерал стал во второй раз за ночь читать молитву. Посидел в седле, но усидеть не смог, спешился и стал поначалу прохаживаться, думая, прикидывая: ну, вот теперь-то Нейман должен уже подойти к воротам.
        А тут дождь полил сильнее, и он не удержался и пошёл с одним лишь Хенриком на место, где у угла дома прятались Дорфус и кавалеристы Юнгера. Но дойти не успел, когда услышал голос Дорфуса.
        - Сигнал! - он почти кричал. - Видели, ребята? Юнгер, вы видели?
        - Видели, видели! - уже во весь голос, не скрываясь, так же громко отвечал кавалерист. - А ну-ка, ребята, в галоп! Вперёд! Пришпорили! Пришпорили!
        И сразу кони срываются с места один за одним, и цокот десятков копыт разрывает тишину ночи.
        - Только осторожно, темно же, а мостовая мокрая, - говорил им вслед майор и тут же, поворачиваясь назад, размахивал лампой, продолжал: - Полковник Рене, ваше дело пришло, поспешайте.
        Глава 38
        Ему очень хотелось пойти с первым отрядом Рене, но это было бы глупо, он со своей хромотой вряд ли поспевал бы за почти бегущими солдатами. Так что генерал с видимым спокойствием подождал, пока Хенрик сбегал за конём, потом сел в седло и уже не спеша, шагом, подавляя в себе желание пришпорить коня, поехал к воротам. Мимо него проехал на коне Вилли, он узнал его по молодому звонкому голосу; тут же за своим капитанам скорым шагом проходили в темноте мушкетёры. Прошли вперёд, лишь угольки тлеющих фитилей иной раз мелькали из-под плащей в темноте да запах дыма от них же плавал в сыром воздухе дождя, потом мимо него простучали тяжёлыми башмаками последние пехотинцы, и ещё издали барон услышал, как с характерным пощёлкиванием в петлях и с натужным громким скрипом стали отворяться большие ворота. И оттуда же через дождь долетали до него крики и брань, железо падало на мостовую, в общем, дело было сделано. Когда к нему подскакал вездесущий фон Флюген, генерал уже знал, что он ему скажет.
        - Ворота открыты, генерал! - прокричал юноша. - Стража пленена!
        - Отлично; теперь найдите Рене и Дорфуса, скажите, чтобы взяли под контроль все ворота цитадели, я не хочу, чтобы городские офицеры разбежались отсюда. Всех их под замок.
        На воротах его уже встречал Вилли.
        - В комендатуре был двадцать один человек, я всех арестовал. Оружие отобрал, - сообщил он.
        - Ловко! - похвалил его генерал. - И что, всё это офицеры?
        - Да Бог их разберёт, я не рассматривал, некогда было; кажется, не все. Кажется, и солдаты там есть.
        - А где же эта комендатура?
        - Да вот же она, - капитан махнул рукой. - Пятьдесят шагов, вон, где окна горят.
        - А где Рене?
        - Поехал с Юнгером остальные ворота брать.
        - Отлично, - ещё раз похвалил барон своего молодого офицера и поехал в комендатуру.
        Печурка была мала, вряд ли она могла прогреть такое большое помещение, тем не менее, холодно тут не было. Может потому, что тут собралось полсотни людей. Мушкетёры, люди из рот Неймана, составляли охрану, а за длинными столами на лавках сидели местные. Были они в кирасах, но без шлемов, и даже у офицеров отобрали оружие. Горожане были хмуры, почти не разговаривали, и все как один обернулись на барона, когда тот вошёл в помещение.
        Когда генерал проходит мимо пленных горожан, те отворачиваются с негодованием: дескать, видеть тебя не желаем!
        Волков же улыбается. И останавливается возле одного из офицеров, заглядывает тому в лицо и, хоть офицер к нему и не поворачивается, узнаёт того.
        - О, знакомые всё лица, - смеётся барон. - Кажется, мы с вами встречались. Извините, не припомню вашего имени… А звание ваше, по-моему, майор…
        - Да, я майор Баумкоттер, заместитель командира городской стражи… - нехотя пробурчал офицер.
        - Верно-верно, Баумкоттер, - вспомнил генерал, - и приходили вы ко мне на званый ужин, чтобы сказать, что ужинать со мной не желаете.
        - Так и было, - отвечал майор. Он всё ещё не желал ни встать, ни посмотреть на собеседника, так и сидел, пялясь перед собой. И всем своим видом выражал непреклонность.
        - Ну, друг мой, не злитесь, умерьте свою ярость; ярость нужно было проявить чуть раньше, когда мои люди ворота открывали, но тогда вы, видно, ещё не разъярились как следует; а теперь-то что яриться, уже поздно, теперь лучше выказывать дружелюбие, - Волков снисходительно похлопал его по плечу.
        А у майора вдруг взыграли чувства, может, от обидных слов генерала, а может, от его похлопывания по плечу, и он, отведя от себя руку Волкова, вскочил и выпалил:
        - Дружелюбия не ждите от меня! Уж я вижу, к чему приводит дружелюбие к вам, к союзничкам. Таких, как вы и ваш курфюрст, союзников только дьявол мог нам подсунуть.
        Хенрик и Максимилиан двинулись было к возмущённому пленному, а фон Готт на всякий случай уже и кинжал из ножен потянул, но генерал остановил их жестом и, продолжая улыбаться, только на сей раз улыбкой нехорошей, произнёс:
        - Ах вот вы как заговорили, майор Баумкоттер? - он приблизился к нему и, заглянув майору в глаза, продолжил: - Союзнички вам не угодили, значит? Нехороши для вас мы? А вы, значит, чисты? Мы плохи, а вы честны? Да? А не вы ли, честные господа бюргеры, под городом ставите магазины с военными припасами? Не вы ли ждёте в гости знаменитого еретика? Не вы ли ему для сбора армии денег посылаете? - про это Волков наверное не знал, а лишь догадывался, но в сем жарком разговоре не преминул эту мысль озвучить, в надежде, что майор скажет хоть что-то в ответ. - Не вы ли, честные союзники, готовите войну, собираетесь уйти из-под руки герцога и забрать с собой все его земли, что за рекой? Не вы ли? Союзнички! Ну, отвечайте мне, Баумкоттер! Чего молчите? Что? Нечего вам ответить? Это потому, что имя ваше - вероломство и предательство. Как раз то, в чём вы меня и упрекаете. Именно из-за вашего вероломства герцог мне не даёт покоя, не отпускает меня в мои вотчины, именно потому я тут, с вами, в вашем грязном городишке, а не со своей семьёй.
        Майор то ли поостыл, то ли испугался раздражения генерала, но дальше продолжать беседу с ним не захотел; он молчал. А генерал, ещё не остыв от перепалки, добавил зло:
        - И ежели ещё раз осмелитесь ко мне прикоснуться, руку мою оттолкнуть, так я велю вас повесить на воротах, на тех самых воротах, что вы не уберегли.
        Он обернулся и увидал капитана Вилли.
        - Капитан, всех этих господ под замок!
        - Как пожелаете, генерал, - отвечал мушкетёр.
        Волков чуть подумал; он знал, что его молодой офицер хорош в деле, но в грамоте он хорош не так, а потому добавил:
        - Как вернётся полковник Рене, передайте ему, что я прошу составить список задержанных: имена, должности, вера.
        Волков уже прикидывал, как использовать пленных. Вообще-то он хотел часть из них отпустить. Вот только нужно было подумать, кого. Ну а теперь он собирался заняться делами победителей, то есть делами приятными, а именно намеревался осмотреть то место, в котором уже бывал и с которого начался его путь военачальника. Он обернулся к пленным горожанам:
        - Господа! У кого ключи от арсенала?
        Ни один из пленных поначалу не откликнулся, только сидели да переглядывались. Они боялись, боялись, как и толстяк Кохнер, что потом, когда начнутся разбирательства, им припомнят и что они сдали цитадель, и что сдали арсенал. Но миндальничать с ними генерал не собирался и посему произнёс:
        - Либо вы мне отдадите ключи, либо прикажу моим людям обыскать вас. Обыскать без всякой чести, - впрочем, упоминал он «честь» только для слова или из вежливости, правила чести на горожан он распространять не собирался. Где честь - и где купчишки-бюргеры. Так что без всяких угрызений совести он распорядился бы обыскать всех присутствующих тщательно. Да и прибегнуть к пыткам, если того потребует дело.
        Впрочем, у горожан хватило ума не доводить до того, и, очевидно с общего согласия, один из офицеров города встал, подошёл к ящику и извлёк из него связку больших ключей. И буркнул:
        - Вот ключи от арсенала.
        Один из мушкетёров взял у него ключи и передал их генералу.
        - Вилли, не спускайте с них глаз, - приказал тот и пошёл к двери.
        Он сел на коня и поехал к арсеналу. Было темно, но теперь и фон Флюген, и Хенрик уже не прятали ламп под плащами. И генерал вспоминал места, где они проезжали. Да, он тут бывал, ещё один поворот - и будут ворота арсенала. Не без труда и не сразу они отперли двери и вошли в большое здание арсенала. Хоть света было недостаточно, чтобы осветить весь зал, но Волкову и без света хватило увиденного, чтобы понять, что он делал всё правильно.
        - Дьявол, я так и знал. - выругался генерал. - И здесь пусто!
        - Как же пусто? - откликнулся из угла прапорщик Брюнхвальд. Он указал на ряды хоть и не новых, но отличных аркебуз, что стояли у стены. - Вон сколько здесь всего. А вон там, у входа, штук сто протазанов стоит, латы… Латы хорошие. На сотню людей хватит.
        - А как вы думаете, прапорщик, - начал генерал, подходя к нему и оглядывая аркебузы, - Фёренбург богатый город?
        - Ну, - Максимилиан усмехнулся, - судя по здешним ценам на всё - очень богатый.
        - Очень богатый, - повторил генерал. - А вы когда по городу ездили, вы видели хоть на одной стене хоть одну пушку?
        - Пушку? - переспросил Брюнхвальд и задумался.
        - А когда мы сюда пришли, пушки на стенах кое где попадались, - продолжал Волков. - А теперь?
        - Нет на стенах ни одной пушки, - за Брюнхвальда ответил Хенрик, - я и сам сейчас вспоминаю и тому удивляюсь. Нигде ни одного орудия не осталось.
        - И вправду, - вспоминал прапорщик, - я тоже не видел.
        - И здесь их нет, - Волков обвёл рукой большое и пустое пространство арсенала. - А я-то поначалу думал, что они их сюда свезли, тут собрали, чтобы нам не достались, если дело начнётся. Ошибался, значит.
        - А я даже и не думал про пушки, - заявил фон Готт. - Не замечал, есть ли они на стенах, нет ли.
        - Потому-то ты и не генерал, - едко заметил ему юный фон Флюген.
        - Позубоскаль мне ещё, - пригрозил товарищу фон Готт.
        А Максимилиан спросил:
        - Так куда же они их дели?
        - Вывезли, - догадался Хенрик.
        - Верно, вывезли, - соглашался генерал.
        - И от нас их спрятали! - снова произнёс Хенрик.
        - Если бы так, то это было бы только полбеды.
        - А что же может быть хуже? - удивился старший оруженосец.
        - Они их не прячут от нас, - вздохнул Волков. - Ван дер Пильс уже собирается к нам сюда, и чтобы не тащить ему пушки по весенней грязи, горожане пушки свои ему прямо тут, под городом, передадут.
        - Ха, каковы ублюдки! - воскликнул фон Готт.
        - Хитры, коты Люцифера! Хитры, ничего не скажешь, - согласился с ним генерал.
        - Надобно найти эти пушки! И дело сделано, - надумал фон Флюген и добавил, кажется, гордясь своей придумкой: - Припрётся ван дер Пильс, а пушечек-то и нет.
        Волков поморщился: зря он затеял этот разговор с молодыми людьми, вот теперь придётся выслушивать их многоумные советы. Да ещё и отвечать на их глупости из вежливости.
        - Не так-то просто будет найти их.
        - Так у этих… у бюргеров спросить, которых мы нынче взяли, порасспросить их с пристрастием, так расскажут, - продолжал давать советы фон Флюген. - А пушечки-то себе заберём.
        - Это если они про то знают, - усомнился генерал и, чтобы закончить этот разговор, произнёс: - Хенрик, как полковник Рене вернётся, так скажите ему, чтобы описал всё, что тут есть.
        - Изымем? - поинтересовался старший оруженосец.
        - И хотелось бы, - отвечал генерал, - да нельзя, побегут герцогу жаловаться. Всё-таки союзники.
        Все этой шутке засмеялись, а Волков пошёл к выходу, пошёл, но… Мысль о пушках, хоть и высказанная сопляком, - о том, что пушки можно будет забрать себе, - покоя ему не давала.
        Да, одно дело - обобрать городской арсенал. Это не очень хорошая мысль. Всё-таки имущество города, который, при всех своих выходках, подлостях и бюргерской гнильце официально всё ещё считается союзником герцога. И совсем другое дело - найти пушки, что приготовлены для злобного еретика, бича сатанинского. Да ещё и найти их за пределами городских стен. Найди он их и увези в Вильбург, кто бы осмелился его упрекнуть в том? Да, тут стоило подумать. Может, фон Флюген и прав. И с пленными горожанами можно было и поговорить. Для начала, может быть, даже и ласково.
        Десяток пушек! Да по современным ценам! Да если ещё среди них и бронза есть! Это бы здорово помогло ему с его бесконечными долгами.
        Он вышел на улицу; дождь перестал, и всюду в темных углах и у стен клубился туман. Весна была близко. Её неуловимый запах уже кружил голову. Проклятая зима отступала.
        Если бы не ван дер Пильс, уже, наверное, собиравший обозы где-то на севере, барон ждал бы эту весну. Очень ждал. Насточертела ему эта промозглость и сырость, что вечно ползла от реки через городскую стену.
        Оруженосцы снова возились с ключами и замками, запирали тяжкие двери арсенала. Один из сержантов охраны спешился и придержал ему стремя, фон Флюген, уже влезший в седло, стал светить ему лампой. Он откинул плащ, вставил ногу в стремя и легко, для своих-то лет, взлетел в седло. Взял поводья. И…
        Барон уже и позабыл как это бывает. Давно он не чувствовал ничего подобного, давненько болты не пронзали его тело, уже отвык он от такой боли. Потому и не понял поначалу, что произошло, просто его как палкой ударили по боку. По правому, как раз в рёбра под рукой. Ударило так, что дыхание перехватило, так, что покачнулся он в седле. Но… Барон был воином, старым солдатом, тем человеком, что ещё не разучился переносить боль, стиснув зубы. Мгновение, всего одно мгновение потребовалось ему, чтобы перевести дух и левой рукой попробовать свой бок, и сразу после этого он произнёс, твёрдо и уверенно, так, выговаривал в бою свои команды:
        - Арбалетчики рядом! - он даже поднял руку и указал. - Там они. Из-за угла кидают.
        И, подъехав к нему ещё ближе, один из сержантов посветил лампой, заглянул генералу в лицо и прокричал:
        - Генерал ранен!
        А ещё один, подъехав к первому, выбил у того лампу из рук, и стало темно.
        Глава 39
        Суета. Крики в темноте. Сразу и не разобрать, кто кричит, куда скачет. Сразу зацокали копыта по мостовой. Тот сержант, что был с лампой, спросил у него:
        - Господин генерал, вы как?
        На что Волков ему сказал чуть раздражённо:
        - Пока жив.
        Пока жив. Конечно, дурак, под лампой садился на коня, его издали было видно, мишень в темноте лучше не придумать, да и думать не нужно, кто это, понятно, кому придерживают стремя.
        Но кто же мог подумать? Он стягивает перчатку зубами, ещё раз ощупывает бок. Нашёл пальцами торчащее из рёбер тело болта. Бок весь липкий. Не повезло ему, ещё бы пару пальцев вправо - и снаряд, пробив его плащ, улетел бы за спину… Но не улетел. Он ещё раз ощупал болт. Вот он, тут…
        А три охранника с одной лампой кинулись к углу здания, ещё двое встали рядом с генералом пытаясь прикрыть его от других выстрелов и потушили последнюю лампу. Стояли близко, закрывали его. И тут подлетел фон Флюген, ездит в темноте кругами - то с одной стороны сунется, то с другой и не устаёт спрашивать:
        - Господин генерал, куда вас? - а голос у самого дрожит. - Господин генерал, кровь сильно идёт?
        Этот его тон, этот дурацкий вопрос ещё больше раздражают барона; фон Готт тоже вскакивает на коня, и едет за охранниками искать арбалетчиков. Дурак. Нарвётся ещё в темноте на кого. Хорошо, что Максимилиан не поскакал за ним, а, сев на коня, спросил:
        - Господин генерал, вы сможете ехать сами?
        На самом деле боль была не очень сильная, просто место, куда ударил арбалетный снаряд, как будто тянуло, было немного больно дышать, а так… терпимо. И посему генерал произнёс спокойно и сдержанно:
        - Едемте в комендатуру.

* * *
        Сразу всё пришло в движение, сидевших за столами пленных горожан оттуда согнали. Молодой офицерик из стражников вздумал ухмыляться, радоваться тому, что генерал врага получил своё, так один из мушкетёров, их охранявших, так дал ему прикладом тяжёлого мушкета в лоб, что тот рухнул на пол без чувств. Не радуйся, сволочь.
        Послали за врачом, за тем, что лечил сержанта Готлинга, хотели послать весть о ранении генерала полковнику Брюнхвальду, но Волков не велел того делать.
        Приехали Рене и Дорфус. Рене так от вести такой побледнел, даже побелел, и застыл, лишь повторяя то и дело тихо, ни к кому лично не обращаясь:
        - Да как же так-то? Да как же так?
        Но с ним-то генералу давно всё было ясно, а вот от майора Дорфуса он никак не ожидал, что тот начнёт кричать на его оруженосцев:
        - Слепы вы, что ли? Где были? Как такое могли допустить?
        Хорошо, что сержанты охраны почти все остались на улице при лошадях, а то и им досталось бы. Всё это выглядело не очень хорошо. Кто-то из старших офицеров должен был сохранять спокойствие. Конечно, потеря командира - большая беда, что выбивает дух из самых отважных солдат, но офицер… На то он и офицер, чтобы не кидаться на подчинённых с глупыми вопросами. Не срываться на крик. И не стоять белым, как полотно, шепча, как заклинания, нелепые вопросы.
        И опять всё пришлось делать ему.
        - Рене! Вы все ворота взяли? - спросил генерал, поднимая глаза на своего родственника.
        Тот перестал шептать, подтянулся сразу и ответил:
        - Да, все ворота цитадели под нашим контролем. Я оставил там сержантов и по десять человек с ними.
        - Немедля соберите отряд человек в тридцать и обыщите цитадель, не такая уж она и большая. Обойдите ещё раз все ворота, убедитесь, что всё в порядке.
        - Будет исполнено, - Рене тут же поклонился и ушёл.
        - Майор.
        - Да, господин генерал.
        - Почему пленные ещё тут?
        - Сейчас же найду для них подвал.
        Волков смотрит теперь на своих оруженосцев и Максимилиана.
        - Ну, господа, поможет ли мне кто-нибудь снять кольчугу?
        Максимилиан кинулся к нему первый, на ходу бросив на лавку плащ. Стал помогать.
        Волкову было жаль резать кольчугу, тем более надо было звать кузнеца с инструментом, долго всё. Посему решил, что потерпит немного. Вот только терпеть пришлось много. Одно дело - торчит у тебя из бока палка, торчит себе и торчит, не очень докучает, только кровь из-под нее чуть-чуть течёт, и совсем другое дело - стягивать через голову кольчугу, которую эта палка пришпилила к боку. Но ничего, снял, выдержал - правда, весь взмок, кривился от боли, но ни звука не издал. И остался даже собой доволен: пусть молодёжь поучится.
        Потом сел за стол, стал ждать врача. Молчал, отвечал лишь, когда спрашивал его Хенрик:
        - Господин генерал, может вина вам?
        Отвечал коротко:
        - Нельзя вина.
        - И воды?
        - И воды пить нельзя. - и, подумав, добавил: - Лучше найдите, в чём её согреть. Придёт доктор - надобна будет.
        И опять молчал и старался глубоко не вздыхать, так как вздыхать было больновато. Сидел и думал. Думал о том, что до той роковой минуты, когда он словил этот болт, всё шло у него неплохо, и даже хорошо. И вот на тебе! Один выстрел - и все его задумки, все планы, всё дело теперь оказалось под вопросом. Ведь никто, кроме него, не мог довести дело до конца. Впрочем, сам дурак. Надел бы кирасу, так и не заметил бы этого проклятого болта. А теперь-то вот он, торчит из бока, чёрный уже от крови. А кровь, хоть и медленно, но течёт, не останавливается. Сколько уже времени прошло, а течёт. Все его панталоны справа тоже черны от крови. И всё оттого, что положился на глупый «авось»; раньше, в молодости никогда таким не был. Малейшая заваруха замаячит впереди - так цеплял на себя всё имевшееся железо. А теперь - генерал. Генералы вперёд под железо не лезут. Можно и кольчугой обойтись. Тем более дельце-то плёвое было, велика ли честь - городских стражников побить. Невелика. И опять сам виноват. До утра не мог дотерпеть, на кой чёрт полез в этот арсенал ночью? Всё торопился, всё знать хотел.
        Утром, когда Рене уже всё бы обыскал, мог бы поехать и взглянуть, что там горожане прячут.
        А тут и доктор явился. Ах, что же это оказался за дурень! Пришёл и начал причитать не хуже Рене: ах как же это? Да кто же посмел? Потом отказался от нагретой воды. Хенрик и фон Флюген нашли котёл, в котором стражники варили кашу, отмыли его и вскипятили воду, так врач этот сказал: не надобно. Дескать, зачем ему вода. Дескать, кровь смывать с раны не нужно, она со специальной мазью сама лекарством будет.
        Ну, хоть додумался болт за конец не тащить. И сказал генералу тоном, будто ребёнка уговаривал:
        - Уж самую малость потерпеть придётся. Буду орудие это вперёд толкать, чтобы наконечник вышел. Так вы не бойтесь, лёгкое ваше не тронуто, а через мускулы острие пойдёт, так боль потерпеть придётся. Потерпите?
        - Давайте уже, - почти зло произнёс генерал. - Приступайте.
        И снова покрылся он испариной, пока доктор проталкивал болт, и снова не проронил ни звука ни сейчас, ни тогда, когда клещами срезал наконечник-шило, ни тогда, когда тянул палку обратно. Всё генерал вытерпел.
        - Орудие сие сломало вам два ребра, на выходе одно и одно на входе, я налажу вам стягивающую повязку на грудь, но сначала, - доктор достал кривую чёрную иголку и крепкую нить, - надобно ваши раны зашить, - и он снова стал уговаривать генерала, как ребёнка: - вы уж потерпите ещё немного.
        - Нет, - прервал его Волков. Он, уже поднаторевший в ранах и сам, да и наслушавшийся своего приятеля Ипполита, считал, что сразу рану зашивать не нужно. - Шить пока не будем.
        - Но как же так? - удивлялся доктор.
        - Шить пока не будем, - настоял генерал. - Повязку на рёбра кладите, а зашьём рану потом.
        - Но, господин… Ежели вы в мои методы не верите… - врач был немного растерян. - То уже за последствия лечения я не отвечаю.
        - Ваш брат и так никогда ни за что не отвечает, - ворчливо говорит генерал.
        Доктор поморщился и произнёс:
        - Ну, хоть позвольте тогда ваши раны смазать мазью.
        Но и тут генерал не сразу согласился:
        - А что это у вас за мазь?
        Кажется, врач не расположен был открывать секреты своей чудодейственной мази, но этот мрачный генерал смотрел на него так пристально, что он не решился отказать.
        - Это смесь льняного масла, дёгтя, мёда и… куриного помёта, это весьма эффективное средство от ран.
        - Сами придумали? - мрачно спросил Волков.
        - Нет, то придумал мой отец ещё, и с тех пор многим оно помогло, уверяю вас.
        - Хорошо, мажьте, - согласился Волков. А что ему было ещё делать? Ипполита, человека которому он доверял полностью, здесь с ним не было. А посему в дело и пошла мазь из мёда, дёгтя и куриного помёта.
        После доктор наложил ему и вправду тугую повязку, и велел не лежать на спине хоть пару дней и не лежать поломанном боку, а спать предложил ему сидя, опираясь на подушки. Потом попросил три талера и с облегчением ушёл в ночь. Даже не сказав на прощание обычного, что говорят своим пациентам доктора: если надобно будет, присылайте за мной.
        А генерал стал одеваться. Больше в цитадели ему делать было нечего, уж добился всего, чего хотел. И чего не хотел тоже.

* * *
        Брюнхвальд, да и Роха тоже, увидав его, в лицах переменились.
        Слава богу, что не уподобились Рене и Дорфусу, не стали кричать да возмущаться, но и Роха не сдержался, а сказал с большим укором:
        - Это как же так вышло, что вы генерала не уберегли? - причём спрашивал он это, глядя на Максимилиана. И, не получив от того ответа, уточнил: - Он, что, опять на рожон сам полез?
        - Оставь их, - буркнул Волков, садясь за стол. - Они не при чём.
        - Что там у вас? - осведомился Брюнхвальд.
        - Болт, - отвечал генерал.
        - Что, дело жарким вышло?
        - Да какой там… Нейман всё дело, считай, один сделал.
        - Болт достали? - интересовался Роха.
        - Да, - барону не очень хотелось разговаривать, тем более что как раз теперь-то рана начала ныть. Но поговорить с товарищами было нужно. Возможно, им придётся какое-то время обходиться без него, и посему у него было, что им сказать. Особенно по текущему делу.
        - Сам доставал? - опять с укором спрашивал Роха.
        - Да нет, доктора вызывал.
        - Вам надо прилечь, друг мой, - проявил заботу Брюнхвальд. - Вы чертовски бледны.
        - Да… Наверное. Потерял, видно, немного крови, - согласился генерал, вот только кровать пока что в его планы не входила. - Бумагу мне и перо с чернилами, - и пока дежурный ротмистр искал ему надобное, он говорит Брюнхвальду: - Карл, писать будете вы.
        - Да, конечно, а вы потом подпишете, - догадался полковник.
        - Нет, письмо будет от вас, - сообщил ему генерал, немало удивив товарища.
        - От меня? А кому же я буду писать?
        - Барону фон Виттернауфу.
        - Надеюсь, вы мне продиктуете, что надобно написать? - спросил Брюнхвальд.
        - Конечно, - отвечал генерал. Он попытался вздохнуть, но сделать это теперь было непросто. И из-за туго стянутой груди, и из-за боли в боку. А посему он взглянул на Роху, который на другом конце длинного стола стал допрашивать его оруженосцев: как взяли цитадель, да как ранили генерала - и спросил у того:
        - Игнасио, а есть ли у тебя крепкое вино?
        - Есть, друг, есть отличный портвейн, - сразу отозвался полковник мушкетёров. - Принесу сейчас.
        И ведь не поленился, не стал просить кого-то, попрыгал на своей деревяшке за вином сам.
        А тут принесли и письменные принадлежности. Карл Брюнхвальд взял в руки перо, осмотрел его, потом тщательно разгладил перед собой лист бумаги и взглянул на своего командира: ну, что будем писать?
        - Я пишу письма длинные, - начал Волков. - но вы не я, вы пишите кратко, а именно:
        «Дорогой барон, нынче ночью в стычке с горожанами-еретиками был ранен в грудь генерал фон Рабенбург. Рана непроста, доктора ничего не обещают. Уж и не знаю, сможет ли он и далее быть командиром нашего отряда, посему прошу прислать другого командира незамедлительно. Полковник Брюнхвальд».
        - Вы и вправду не сможете дальше командовать? - опять в словах полковника слышалось волнение. Он и вправду переживал за своего боевого товарища.
        - Ах, кабы знать, Карл, кабы знать, - отвечал Волков, снова попытавшись глубоко вздохнуть. - Завтра, как только откроются ворота, пошлите это письмо с верным человеком в Вильбург.
        А тут и Роха явился в дежурное помещение с запылённой бутылкой старого портвейна.
        Глава 40
        Брат Ипполит ещё в давние времена говорил ему о том, что рана, нанесённая белым оружием, намного безопаснее всяких прочих ран. На то оно и белое оружие. Оружие благородное. А вот всякие арбалетные болты и свинцовые пули, проникая в рану, зачастую заносят в них кусочки ткани или доспеха. Ипполит говорил, что после вокруг этих кусочков тело начинает гнить, и к человеку приходит жар, который его изводит до смерти.
        Вот и он проснулся, чувствуя, что ему жарко и хочется пить. Спал он снова в казармах, в отдельном, отгороженном от всех уголке, тут солдат не было, но всё равно он проснулся до рассвета. Проснулся от боли в боку. Видно, пошевелился как-то нехорошо. Настроение было дурное, но было кое-что, что порадовало генерала: за стеной громыхнули медным тазом, а после послышался тихий злой голос Гюнтера, и отчитывал он, конечно, Томаса. Слуги были тут, а значит, тёплая вода для умывания и чистая одежда были ему гарантированы.
        Так и вышло. Гюнтер попричитал немного, как и положено, о том, что генерал себя не бережёт, но потом стал помогать ему мыться и переодеваться. Но закончить утренний туалет ему не пришлось. Явился Хенрик и, справившись поначалу о его здоровье, доложил:
        - Пришёл Вайзингер, я сказал, что вы спите, а он говорит, чтобы будил, никак что-то важное у него.
        - Важное? - генерал взглянул на своего первого оруженосца.
        - Важное, - кивнул тот, - он нетерпелив.
        - Гюнтер, Томас… помогите застегнуть колет, - он поворачивается к оруженосцу. - Скажите ему, что я сейчас буду.
        - А ещё я привёз вашу кирасу.
        - Спасибо, друг мой, - отвечал ему генерал с каплей сарказма. - Очень вовремя.
        Он вышел из своего закутка и, как и положено генералу, выглядел отлично: был чист, а одежда на нём была свежа, держался уверенно и прямо; если бы не бледность, которая бросалась в глаза, никто бы и не догадался, что он ранен и что у него жар.
        Солдаты, мимо которых он проходил, здоровались с ним, и он отвечал им как ни в чём не бывало, но понимал, что они всё равно таращатся на него и замечают белизну его лица.
        В дежурном помещении, помимо хранителя имущества и двух сопровождавших его, генерала ждали и старшие офицеры. Волков поздоровался со всеми, но сначала подошёл к Вайзингеру и спросил с немного наигранной улыбкой, которой он пытался всех присутствующих успокоить.
        - Ну, рассказывайте, что у вас произошло?
        - Уж рад вас видеть живым, - сразу сообщил тот. - Когда шёл сюда, сердце остановилось от мысли, что вас убили.
        - Живым? - удивился барон. - Вот как! Неужели кто-то в городе болтает, что я умер?
        - Да, болтают на рынках, говорят, что вы убиты, радуются люди.
        - Радуются? - Волков перестал улыбаться. - И многие радуются?
        - Есть и такие, что молчат, но большинство благодарит Бога. Говорят, прибрал ненавистного.
        - Забавно. Придётся их немного огорчить. Хотелось бы взглянуть на их морды, когда узнают, что я жив, - усмехался барон. - А что ещё говорят на рынках?
        - Говорят, что ваши люди ночью взяли цитадель и схватили много стражников. Держите их в плену. Так ли это?
        - А вот это правда, - барон опять улыбнулся. - Пришлось взять цитадель, так как собирать людей они начали ещё ночью. И собирали их в цитадели.
        - Я так почему-то и подумал, что это был вынужденный шаг.
        - В том-то и дело, - объяснил Волков. - Город уже был в смятении; вчера ко мне приходила делегация почтенных горожан проведать избитого монаха.
        - Я знаю о том, - кивает Вайзингер. - И об этом тоже на рынках говорят, потому что бургомистр велел выборным полковникам собирать ополчение; боится, мерзавец. И полковник Прёйер объявил сбор, велел всем, у кого есть своё оружие и свой доспех, собраться после завтрака, правда, уже не в цитадели, а у здания городского магистра. Туда, где заседали сенаторы города Фёренбург.
        - Вот как? - впрочем, это не сильно удивило генерала, такие действия горожан были абсолютно нормальными после его удачной ночной вылазки. Да, не удивило, но заставило генерала сразу принять решение. - Значит, как вы и сказали: маски сброшены.
        - Сброшены, совсем сброшены, - заверил его хранитель имущества. И сообщил: - Весь город набит стражей и всяким цеховым ополчением, на всех перекрёстках стоят. Мои ловкие парни говорят: уж больно много стражи вокруг. Они начали опасаться, думают, что если и ночью будет столько же, то сегодняшнее ночное дельце, что мы подготовили, надобно отложить.
        - Даже и помыслить о том не смейте, и им запретите, - теперь генерал уже говорил без намёка на улыбки или какое-то благодушие, весь вид его выказывал решительность. - Тот дом, что вы вознамеривались грабить нынче ночью, должен быть разграблен. Мало того, ежели кто из хозяев вздумает защищаться… Так не церемоньтесь с ним вовсе. И на следующую ночь уже начните приглядывать новый дом для ограбления.
        - Но стража… - начал было Вайзингер.
        - О страже побеспокоятся мои люди, - твёрдо произнёс генерал. - Грабьте их, грабьте беспощадно, я хочу, чтобы еретикам в городе стало неуютно.
        - Думаете, побегут? - спросил Вайзингер.
        - Побегут, - уверенно произнёс генерал. Нет, сам он на это лишь надеялся, но все остальные, все, его окружавшие, не должны были в этом сомневаться. И добавил: - Главное, чтобы потом не вернулись.
        - Да, - согласился с ним хранитель имущества Его Высочества. - Это действительно главное.
        - И для этого, господин Вайзингер, мне нужно знать обо всём, что происходит в городе. Обо всём. И тут, кроме как на вас, мне уже не на кого положиться.
        - Это непросто; я пришёл сюда по темноте, закутавшись в плащ, - хранитель кивнул на двоих людей, что пришли с ним, - и с охраной. И раньше было опасно к вам сюда приходить, а теперь и вовсе страшно.
        - Уж придумайте что-нибудь, теперь настало время действий, время прятаться прошло.
        - Да, так и есть, - хоть и нехотя, но согласился с ним хранитель.
        Когда Вайзингер ушёл, Волков сразу обратился к своим офицерам:
        - Господа, вы уже завтракали?
        - Нет ещё, - за всех ответил полковник Брюнхвальд, - завтрак ещё готовят, а мы все хотели справиться о вашем здравии.
        Да, теперь его здоровье было важно для всего их отряда, да, в общем, и для всего города. А если подумать, то и для всего княжества. И посему он ответил:
        - На удивление, господа, я чувствую себя неплохо.
        Он врал, вместе с жаром к нему потихоньку начинала подбираться и слабость, она уже протянула к нему свои мягкие лапы, вот только этого он ни при каких обстоятельствах не хотел показывать своим подчинённым. Ему нужно было обязательно поесть, а может, даже и выпить. И он, усевшись за стол, произнёс:
        - Господа, прошу садиться, Карл, друг мой, распорядитесь, чтобы кашевары поторопились с завтраком. Поклонник Роха, а у вас ещё остался вчерашний портвейн?
        - Осталось малость, для вас приберёг, господин генерал, - отозвался командир мушкетёров. - Сейчас распоряжусь, чтобы принесли.
        - Отлично, - произнёс Волков и взглядом нашёл своего старшего оруженосца. - Хенрик, я так понял, что вы привезли мой доспех?
        - Да, господин генерал. Привёз.
        - Отлично, теперь-то я без него никуда. Кстати, а что там происходит в городе?
        - Кутерьма, - ответил Хенрик. - Везде собирались люди, хоть и утро было раннее. Орут чего-то. Нас не любят. Проклинают. Но мы проехали спокойно.
        - Собираются люди. Понятно, - как-то нейтрально произнёс генерал.
        Офицеры расселись, и капитан Вилли спросил:
        - Господин генерал, никак дело намечается?
        - Да, капитан, сразу после завтрака надо будет проведать полковника Рене в цитадели, а потом заехать к ратуше, там какой-то выборный, - тут он сделал уничижительное ударение на слове «выборный»: дескать, какой он полковник, если его избрали бюргеры, - решил собрать ополчение. Надо будет разогнать его да отобрать у них железо.
        - А кто поведёт отряд? - сразу спросил Карл Брюнхвальд.
        - Что за вопрос? - удивился Волков. - Конечно, я. Вы, Карл, останетесь за коменданта.
        Офицеры стали переглядываться, никто из них не предполагал, что после столь тяжкой раны генерал лично возглавит отряд. Волков в иной ситуации и сам бы посчитал, что надобно отдохнуть, но сейчас ему необходимо было показать горожанам, что с ним всё в порядке, что он в силах и разуме. Барон был уверен, что его появление в доспехе и верхом на коне остудит многие горячие головы в городе. И он продолжал:
        - Полковник Роха идёт со мной, как и капитаны Вилли и Лаубе; ротмистр Юнгер и ротмистр Кальб также.
        - Какой наряд сил взять с собой? - сразу спросил капитан Лаубе.
        - Думаю, полторы сотни пеших бойцов будет достаточно, мушкетов… - генерал сделал паузу, - хватит и шести десятков. Кавалеристов и арбалетчиков я заберу всех. Возьмём с собой две телеги провианта для Рене. Прошу всех господ офицеров быть готовыми выдвигаться через час.
        Закончив эту речь, он даже был немного горд собой, ведь всё, что надо, он сказал твёрдым голосом и не сбившись ни разу, не потеряв нити мысли, хотя боль в боку не стихала, и слабость, хотя и не прибавилась, но и не уходила. Ну а бледность, о которой ему напоминали чуть насторожённые взгляды его подчинённых… Ну, бледен, ну так что ж… Понятное дело, всякий человек будет бледен, коли он ранен.
        - Кашевары, - привстав с лавки, крикнул полковник Брюнхвальд, - поторопитесь, бездельники, господам скоро выходить!
        Потом он посмотрел на Волкова и спросил:
        - На сколько дней положить провизии для Рене?
        - Много не кладите, - отвечал ему генерал, чуть наклонившись к товарищу, чтобы никто больше его не слышал, - я телеги беру не для того - там в цитадели, в комендатуре, есть немного провизии из запасов стражи, а телеги я беру… - тут он сделал паузу, - на случай, если надобны будут для раненых.
        Все завтракали в спешке, офицеры, едва-едва поев, тут же вставали из-за стола и уходили к своим солдатам. Его оруженосцы тоже за столом не засиделись, Хенрик встал первым, а через пять минут, уже облачённый в латы, тащил с одним солдатом ящик с доспехами генерала. Стал раскладывать их на освободившиеся на лавке места. Волков попивал крепкое вино из запасов Рохи, собирался с духом и силами для, казалось бы, привычного дела. Надеть доспех при помощи трёх оруженосцев - что, вроде бы, было проще. Но только не теперь. Он поел немного за завтраком - варёные яйца, небольшой кусок варёной телятины, немного хлеба и мёда, но пока эта еда сил ему не придала. Так что сейчас надеть доспех для него казалось делом непростым. Впрочем, не спеша генерал с этим справился, и когда первые роты солдат уже выходили со двора казарм на улицу и строились в колонну, он вышел и, сев на коня, увидал невдалеке капитана Неймана; тот был без коня и, судя по всему, собирался встать пешим в голове колонны.
        - Капитан! - подозвал его Волков.
        - Да, генерал, - сразу отозвался Нейман и подошёл к нему.
        - Вы вчера прекрасно справились с делом. Хотел ещё вчера поговорить с вами об этом, да вот не пришлось.
        - Я сожалею о вашем ранении, генерал. Лучше бы ранили меня, - твёрдо и весьма искренне ответил генералу офицер.
        - Полноте вам; впрочем, спасибо. Ну так как прошло ваше вчерашнее дело?
        - Так дело вышло пустяшным, - не будь на капитане кирасы, он, наверное, даже пожал бы плечами.
        - Пустяшным? - удивился Волков.
        - Так никто из стражников и драться не стал, - отвечал Нейман, - сержант рявкнул на них, мол, бросайте оружие, они бросать не стали, а стали на своего офицера смотреть, в смысле: что нам делать? А тот сам растерялся, так сержант стал хватать у них алебарды да бросать наземь. А я встряхнул их офицерика, чтобы не глупил. В общем, они особо и не сопротивлялись, а тут ещё кавалеристы подлетели. Да и было той стражи на воротах всего четверо и офицер. В общем, болваны; одно слово - бюргеры. Сержант и один бы справился, случись надобность.
        - А как же они дверь вам открыли?
        - Так на воротах был, ну, тот самый офицер… Так вот, он был дружком того толстого ротмистра, признал его сразу и без разговоров отворил ему дверь. Так что никакой большой заслуги у меня в ночном деле и нет, там больше сержант постарался.
        - Тем не менее… - Волков вздохнул и поморщился от кольнувшей резкой боли, - тем не менее, я ваш должник во второй раз, и обещаю, что вас награда порадует.
        - Господин генерал, - вдруг говорит ему Нейман. - А можно я сам себе награду выберу?
        - Ну что ж, коли она будет в здравых пределах, то, конечно, можно. Даже интересно мне стало, что вы собираетесь просить.
        - А просьба моя простая. Майор Дорфус недавно ходил на ночное дело, а нынче снова собирается. Дозвольте мне с ним пойти, а уж награду я себе сам там отыщу.
        Генерал немного подумал и сказал, улыбнувшись:
        - Ну что ж, так мне даже и легче будет, да и спокойнее. Идите с майором.
        Тут к ним подъехал капитан Лаубе и доложил:
        - Господин генерал, моя пехота выстроена, можем двигаться.
        - Ну так пойдёмте уже, - согласился Волков.
        Глава 41
        Конечно, первым делом он не поехал к Рене в цитадель, а повёл своих людей к магистрату, ибо противника нужно бить, пока он не собрал все силы в кулак, пока длань его растопырена, пока персты не собраны воедино. Вот и решил генерал двинуть свои силы туда, где кто-то пытался собрать против него горожан. Тем более, что от казарм до здания было не так уж далеко.
        И добрался барон до площади без происшествий, да ещё и быстро.
        Так быстро, что первые ряды его колонны, которую вёл сам Лаубе и в которых шагал капитан Нейман, появились на площади тогда, когда там какой-то господин военного вида что-то вещал собравшимся вокруг него вооружённым - причём неплохо вооружённым - людям.
        Человек, увидав выходившую с улицы на площадь колонну, сразу перестал говорить, ума хватило, а потом, когда вгляделся и понял, кто это идёт, также хватило ума и спрыгнуть с телеги. Собравшиеся вокруг люди стали расступаться перед ним, поначалу не понимая, что случилось и куда оратор так скоро уходит, а когда разобрались, то до первых рядов солдат Волкова было не больше ста шагов. Те из ополченцев, кто был посмышлёнее, подхватили свои отличные копья, протазаны и алебарды и кинулись вслед за оратором, а те, кто поспесивее, решили не позориться и не бегать. Стали с вызовом: ну и что вы мне сделаете в моём городе?
        А Волков, ещё ночью наплевавший на союзнический договор между гербом Ребенрее и вольным городом Фёренбургом, кричал своему капитану:
        - Лаубе! Железо у дураков отбирайте, и доспехи тоже; начнут артачиться, так поступайте с ними неласково, а станут упорствовать, так и вовсе не церемоньтесь! - и тут же, оборачиваясь к ротмистру кавалеристов, добавлял: - Юнгер, не дозволяйте им сбежать с площади с оружием, а попробуют, так топчите.
        Никто не убежал, кое-кто посмел за своё дорогое оружие цепляться, дескать, моё, не отдам. Но хорошие зуботычины, древки алебард и твёрдость намерений людей генерала вразумили жадин. И почти шестьдесят человек тех, кто не сбежал, были обезоружены. Заодно и доспехи у них отобрали. Причём всё это сделали быстро, так как солдаты генерала были рьяны. Им не по нраву пришлось, что ночью пузатые бюргеры из-за угла, арбалетом, как и положено горожанам, ранили их командира. Хорошие солдаты подобное воспринимают с озлобленностью, а солдаты у Волкова были хороши.
        Шестьдесят человек - это был показательный, хоть и бескровный, урок горожанам. Вот только у людей, проживающих тут, эта акция вызывала раздражение, все те, кто видел, как люди генерала бесцеремонно и даже грубо разоружали их земляков, стали кричать и браниться. И женщины, шедшие с корзинами с рынка, и мужи городские стали обзывать и солдат, и генерала. И ругань их тут же возымела продолжение. Вездесущие мальчишки, естественно, встали за своих и начали кидать в людей генерала камнями. Самые проворные, набрав камней, полезли на крыши домов. Камень человеку в доспехе много зла применить не может, и посему офицеры не обратили внимания на эти безделицы. А солдаты так и вовсе ко всякому были привычны. Разве что лошади пугались.
        Ещё не все горожане на площади были разоружены, а генерал уже подозвал к себе Дорфуса и сказал:
        - Сдаётся мне, что сбежавший человек был полковником Прёйером.
        - Я тоже так подумал, - сказал Дорфус.
        - Возьмите кавалеристов и попробуйте найти его. Он был в доспехе и в офицерском шарфе.
        - Я помню, как он выглядел, - заверил генерала майор. - Если возьму, то отвезу его в цитадель.
        - Так и сделайте, - сказал Волков и, поняв, что солдаты уже выстроились в колонну, дал приказ покинуть площадь.
        Выходя с площади, он обернулся назад и увидал, как из здания магистрата вышли и глядят им вслед важные городские господа, среди которых был и знакомый ему сенатор Румгоффер.
        «Ничего, ничего, пусть посмотрят, - подумал барон, увозя с собой целую телегу доспехов и оружия, отнятых у горожан. - Может, это их чуть-чуть отрезвит». Впрочем, он был доволен тем, как сложилось это дело. Ополчение было частью разогнано, частью разоружено. Нет, барон не испытывал иллюзий, он прекрасно понимал, что это далеко ещё не конец и горожане снова начнут собираться где-нибудь, как только кто-то примет решение. Ему нужно было ещё добраться до того, кто эти решения принимает. И, кажется, он догадывался, кто больше всего будет ему противодействовать. Вот только взять его время ещё не наступило.
        Он планировал, что займётся этим завтра. А пока… пока жар начинал давать о себе знать. Со слабостью можно было ещё бороться, но жара - жара уже всерьёз докучала ему. Ещё и день выдался тёплым.
        Если и кирасу, и кольчугу и, главное, теплый стёганый гамбезон было невозможно снять, то о том, чтобы снять шлем и особенно подшлемник, он уже подумывал. Но пока не решался, а лишь подозвал к себе Хенрика и из фляги того отпил немного воды, а ещё и смочил себе лицо. Но, поймав насторожённый взгляд своего оруженосца, разозлился. И раздражённо спросил у него:
        - Что? Что вы так смотрите?
        - Вы бледны, генерал, - отвечал тот чуть растерянно. - Всё ли с вами в порядке?
        - Я в порядке, - прошипел Волков специально тихо, чтобы никто не услышал их разговора.
        - Я взял вина полковника Рохи, - сообщил ему старший оруженосец, не обращая внимания на его злой тон. - Если надобно будет, так скажите.
        - Хорошо, - буркнул Волков всё ещё раздражённо, но сам уже понимал, что Хенрик молодец. А раздражение его не улеглось лишь потому, что шлем теперь, с его-то заметной бледностью, он точно снимать был не должен. Иначе всем станет видна его хворь. А посему ему придётся париться в доспехах и дальше. Впрочем, дело дальше складывалось так, что без доспеха ему было не обойтись.
        Может быть, важных сенаторов действие его отряда и вразумило, но вот всякий городской люд, особенно мальчишки и молодёжь, встретил его людей на улице новой порцией камней. И если на площади это были лишь робкие попытки, то на улице камни полетели в них дождём. Бросали их уже не только дети, но и вполне сформировавшиеся юнцы пятнадцати или более лет. Камни были подготовлены заранее и занесены на крыши домов. В его доспех попала два камня, не принеся значительного урона, кроме раздражения. А вот одному из мушкетёров большой камень, сброшенный с крыши, сломал ногу. Пришлось остановить колонну и отнести раненого в свободную телегу. Не зря же взяли их с собой.
        - Надо пристрелить одного для острастки, - подъехав к генералу, предложил Роха; полковник очень не любил, когда его парням доставалось. - Может, прикажешь арбалетчикам вразумить дураков?
        Роха был не очень умён; хороший офицер, храбрый, заботливый и уважаемый, но вот умным его трудно было назвать. Он и на шаг вперёд не заглядывал, не дано ему было это, а посему генерал только спросил у него:
        - Ты хочешь, чтобы из-за пришпиленного из арбалета глупого сопляка на нас весь город с дубинами поднялся?
        - Так они ранили моего человека! Неужто прощать будем? - не сдавался полковник.
        - Может, их кто-то и послал сюда специально, чтобы мы убили кто-то из них, - отвечал ему генерал. Он и сам прекрасно понимал, что безответные действия лишь усиливают азарт нападающих, но не хотел допускать того, чтобы весь город объединился против него из-за какого-то убитого или даже раненого мальчишки. Он ведь затевал дело с турниром и церквями как раз для того, чтобы разделить горожан. И посему он крикнул Лаубе, что вёл колонну: - Капитан, двигайтесь уже и ускорьте шаг!
        Барон даже махнул рукой: вперёд! А разочарованному Рохе сказал:
        - Вернись к своим людям и скажи, что ещё не время отвечать им. Скоро бюргеры своё получат.
        И вправду, как только колонна пошла быстрее, так сразу камней стало прилетать меньше; теперь мальчишки не могли собрать их в нужном количестве, да ещё занести их на крыши до приближения отряда Волкова.
        Колонна свернула к цитадели и вскоре должна уже была подойти к ней, только к южным воротам.
        По дороге на двух перекрёстках они разгоняли заставы стражи. Стражники не уподоблялись глупым ополченцам и, завидев приближающихся солдат, сразу убегали, чтобы не потерять оружие и кирасы со шлемами.
        Волков же в седле держался вполне уверенно, но жар не давал ему спуска. Он опять просил флягу у оруженосца, снова пил воду, да ещё и часть её вылил себе за панцирь. Так в жару поступали многие люди, носившие доспех, но на самом-то деле было не так уж и жарко. Всё-таки не лето на улице. И это опять заметили десятки глаз, глядевших на него. Жарко генералу.
        И тут генерал подумал, что жар может сыграть с ним злую шутку. «Как бы не свалиться с коня!». Хуже этого и быть ничего не могло в данной ситуации. Солдаты его могут пасть духом, зато горожане воспрянут и укрепятся, если увидят такую картину. Да и весь его план, все потраченные усилия и деньги пойдут прахом, если такое произойдёт. Ни в коем случае такого допускать было нельзя. Нужно было спешить в казарму, долой с чужих глаз, а уж там валиться от жара в постель. Но дело, запущенное им, было ещё не закончено. Он собирался закончить его важным шагом через пару дней. Но теперь, после этого проклятого ранения, ему приходилось всё переигрывать.
        - Лаубе! - закричал барон так зычно, что многие бывшие рядом подумали, что с генералом-то всё в порядке. - Прикажите людям остановиться!
        - Стой! Стой! - понеслись над ротами крики сержантов.
        А капитан тут же подскакал к нему и спросил:
        - Да, генерал. Что надобно сделать?
        - Сворачивайте сейчас налево.
        - Налево? - удивился Лаубе. - Мы идём не к цитадели?
        - Нет, ведите людей на главную площадь.
        - Да, генерал, - ответил капитан и тут же уехал вперёд.
        Будь всё по-другому, он бы ещё повременил, но опять же рана… Сляжет он - и всё дело могло развернуться в обратную сторону, а посему, хоть и летели от местных ублюдков ещё в его солдат камни, хоть и выжигал его жар, он торопился на площадь, чтобы завершающим аккордом завершить своё начинание. А там уже будь как будет.
        А главная городская площадь - битком. Рынок, кажется, не работал.
        - Идут! - истошно кричали бабы, едва его колонна появилась там. - Идут солдаты!
        - Припёрлись сволочи! Чего пришли? - зло орали мужи. Но в драку никто не лез. Да и камни в его солдат в этой толчее прилетать престали.
        Там и так было жарко от новостей и разговоров, от криков, что всякий городской крикун мог выкрикнуть с трибуны, коли герольды ему, конечно, позволят. И появление на площади его колонны ещё больше взволновало людей, а уж когда, распихав людей до самой трибуны, солдаты дали путь своему генералу и когда тот поднялся на неё, то люди хлынули к ней, чтобы услышать, что будет он говорить.
        Хоть и было это опасно, хоть просили его Хенрик и Максимилиан этого не делать, но шлем он попросил своих оруженосцев с себя снять. Во-первых, чтобы его было хорошо слышно, а во-вторых, чтобы горожане убедились, что перед ними он, живой и здоровый, а не кто-либо ещё.
        - Трубач, - собрав все силы, произнёс Волков. - А ну-ка, сыграй, чтобы притихли.
        Трубач, верный спутник герольдов, стоял тут же на помосте; он послушно вышел вперед и звонко на всю площадь проиграл сигнал «слушай». После чего отошёл в сторону: говорите.
        Волков поглядел в сторону кафедрала, что был за его спиной, - хорошее место, чтобы кинуть болт со стены. А ведь долетит до трибуны. Попасть будет непросто, но долететь - долетит. Да и с близлежащих домов могут выстрелить. Так что тянуть было нельзя.
        - Поглядывайте по сторонам, - сказал генерал своим оруженосцам, а сам шагнул вперед. И, постаравшись забыть про боль в боку, сделал большой вдох.
        Часть 4
        Глава 42
        - Честные граждане славного города Фёренбурга, - слабость отнимала силы, вышло тихо; он понял, что нужно прибавить голоса, и стал кричать ещё громче: - я, барон фон Рабенбург, волею Господа нашего генерал Его Высочества Карла Оттона Четвёртого, герцога фон Ребенрее, говорю вам: нынче ночью злоумышленник стрелял в меня, в представителя герба Ребенрее, из арбалета, - по толпе пошёл гул, и ему не разобрать было, что этот гул значит, одобряют ли горожане этот случай или возмущены им, и он продолжил: - а недавно злые люди до полусмерти избили праведного человека отца Доменика, а ещё раньше был осквернён лучший храм вашего города! Осквернён мерзко, изощрённо! - он сделал паузу, так как снова толпа загудела, и на сей раз Волков был уверен, что именно этот гул, гул праведного негодования, и был ему нужен, его-то он и добивался. И теперь барон понял, что не зря он затевал он дела с церквями и монахом, теперь в этой раздражённой толпе находил Волков нужный ему отклик на свои действия. И воодушевлённый этим генерал снова заговорил: - Удалось мне выяснить, что все эти три злодеяния - дело одних и тех же рук!
        - И кто же это? - донеслось из толпы.
        - Имя! Назови имена!
        - Вы просите имена? - он сделал паузу, чтобы услышать, что люди и действительно хотят знать имена.
        И тогда он собрал все силы и закричал так, чтобы его было слышно даже на краю площади: - Имя им - безбожники лютеране!
        Он знал, что эти его слова толпа примет неоднозначно, многие тут были и сами приверженцами реформации, а многие имели с ними выгодные отношения, но теперь это уже было сказано, и он, напрягая силы, продолжил кричать:
        - Это они осквернили ваш храм, они хотели убить чистейшего человека, потому что он монах и потому что он ходил к моим солдатам в казарму читать проповеди!.. Это их особенно злило!.. За это ему поломали кости, вот только испугать отца Доменика им не удалось, он по-прежнему твёрд в вере!..
        И снова по толпе волною катится гул, Волков доволен - на рассказы о монахе люди откликались особенно хорошо, и, кажется, пришло время сказать самое главное, и он это сказал:
        - Нет еретикам веры, невозможно с ними ужиться в мире и жить, чтобы они не пакостили, ибо не уважают они никого, кроме своего Лютера, сына Сатаны, и бог их - серебро… И посему от лица Его Высочества я говорю: пусть люди истиной веры идут и берут имущество еретиков.
        И тут толпа вдруг стихла, стало на площади так тихо, что из дальних рядов донёсся женский крик:
        - Что-что? Чего он там сказал?
        И барон, осознав тишину на площади, понял, что он попал в самую точку, а потому закричал из последних сил:
        - Именем герцога Ребенрее, отныне всякое имущество: хоть дом, хоть скот, хоть телега или одежда… Всякое имущество еретика станет имуществом любого честного человека, который то имущество у еретика заберёт себе, и ни судья, ни бургомистр, ни стража не вправе честному человеку в том препятствовать.
        Последние слова он говорил уже тихо, ибо сил не осталось, дышать было нелегко, и посему генерал обернулся к двум герольдам, что стояли тут же на помосте, и тяжело сказал:
        - Эй, любезный, повторите то, что я сказал, десять раз - получите талер.
        - Я? - дородный герольд в расшитой одежде и роскошном берете с пером удивился. Кажется, он не был готов повторить такие слова со своей трибуны.
        - Делай, что тебе говорят, - хрипло произнёс генерал, понимая, что сам он уже громко сказать не может. Сам же сунул глашатаю монету в руку: бери и начинай.
        А фон Готт толкнул герольда в бок и добавил:
        - Ну, давай-давай, чего застыл-то?
        И тогда герольд вышел вперед и уже отлично поставленным голосом и вовсе не надрываясь, подобно генералу, прокричал на всю площадь:
        - Генерал фон Рабенбург, от имени герцога Ребенрее, извещает добрых горожан Фёренбурга, что отныне и навек всякое имущество лютеранина, хоть дом, хоть казна, хоть скот, хоть одежда, будет принадлежать всякому, кто заберёт это имущество себе! И ни судья, ни стража, ни бургомистр истинно верующим в том деле препятствий чинить не должны!
        - Прекрасно, - сипло произнёс Волков, - вы сказали это лучше, чем я, теперь повторите это ещё девять раз.
        И он стал спускаться с помоста, так как слабость наваливалась на него всё сильнее, и генерал стал волноваться из-за этого: «Как бы доехать до казарм в седле, а не в телеге».
        - Хитро! - восхищался Максимилиан. - Как хитро вы придумали!
        Но сейчас генералу было не до похвал и восхищений.
        - Шлем, - сухо сказал он, - Хенрик, шлем!
        Теперь шлем и подшлемник из-за сжигающего жара были для него пыткой, но без защиты по городу ехать было никак нельзя: в любом окне мог показаться арбалетчик, так что он надел шлем и сел, не без помощи своих оруженосцев, на коня.
        - Теперь к цитадели? - подъехав, спросил у него Лаубе.
        - Нет, едем в казармы, капитан, и поспешите, - отвечал ему генерал.

* * *
        Уж как доехал и сам не помнил, как в тумане; а когда доехал, вошёл в помещение и снял шлем - так подумал, что заново родился, и стал пить воду, но сначала выпил вина. Оруженосцы сняли с него доспех, а он с лавки не встаёт, делает вид, что отдыхает, а всё дело было в слабости. Посидел, перебросился парой слов с Брюнхвальдом, объяснил ему ситуацию и, собравшись с силами, пошёл в сопровождении Хенрика и прибывших в казарму слуг в отведённый для него закуток.
        Гюнтер и Томас в присутствии Хенрика стали снимать с него одежду, и только тут он понял, что вся его правая сторона, бинты и панталоны, пропитаны кровью, а нижнее - от крови хоть выжимай. Бинты, что утягивали рёбра, ослабли. Конечно, ему лежать надо было, а он на коня полез. Генерал и не замечал того, что идёт кровь, думал, что это в пот его бросает; слуги были в ужасе, даже Хенрик, и тот в лице переменился. А тут к нему из загородки просится фон Флюген. Дескать, можно к вам, господин генерал?
        - Чего тебе? - вместо генерала довольно грубо спрашивает у младшего товарища Хенрик.
        - Господина генерала городские видеть хотят, - доносится из-за перегородки молодой голос.
        - Недосуг ему, - отвечает за генерал старший оруженосец, покосившись на окровавленную одежду генерала.
        Но Волков делает ему знак рукой: помолчи, и спрашивает у фон Флюгена:
        - А что за горожане?
        - Важные, - сразу отвечает тот, - те, что недавно были.
        Он намеревался лечь, этого ему сейчас хотелось более всякого иного, но Волков понимал, что наступают самые главные часы его пребывания в этом городе, и посему ответил:
        - Отведи их в дежурную комнату. Скажи, пусть ждут. Скажи, что генерал омывается и скоро примет их.
        А своим слугам, Гюнтеру и Томасу, что от удивления застыли с грязной, окровавленной одеждой в руках:
        - Так что стали-то, дурни? Не слышали, что ли, что люди меня ждут? Давайте несите старое исподнее на тряпки, бок затягивать, воду несите, чистое…
        - Господин генерал, может, сказать им, чтобы пришли позже? - на всякий случай предложил Хенрик. На что генерал ему ответил:
        - Лучше принесите мне ещё вина.
        Волкову казалось, что крепкое вино, хоть и немного, но возвращает ему сил.

* * *
        Через полчаса ожидания, что было по всем неписаным правилам временем «вежливым», гости имели счастье увидеть перед собой генерала. А генерал среди пяти явившихся увидал двух людей, которых он уже принимал, оба они приходили повидаться с избитым священником. Имени одного человека он не знал, а вот второй был не кто иной, как сенатор Румгоффер; когда генерал сел кресло, он-то и начал разговор:
        - Как ваше здравие, генерал?
        Волков, поудобнее разместившись в кресле, усилием воли мог демонстрировать пришедшим бодрость, но спрятать бледность после потери крови и испарину он, конечно, не мог, сколько бы волю ни напрягал, а посему скрывать ничего не стал.
        - Кто-то из еретиков пытался нынче ночью убить меня. И ранил. С чего бы моему здравию быть в порядке, если ночью доктор доставал из меня арбалетный болт?
        - Сие прискорбно, - сказал один из пришедших. Причём сказал он это без всякого сожаления, а может быть, даже и с показным равнодушием. И он же продолжал: - Может, это потому, что ваши люди захватили цитадель? Как же им было оборонять её, если не оружием?
        - Я бы и не брал вашу цитадель, если бы не стали вы собирать людей в ней против меня.
        - Не против вас! - воскликнул оппонент с жаром. - Не против, а для того, чтобы остановить ночные бесчинства.
        - Да, - поддержал его ещё один из пришедших. - С вашим появлением в городе стали твориться бесчинства такие, каких ранее не было.
        - Уж и в бесчинствах меня упрекаете в своих, - Волков только усмехнулся и даже подумал с облегчением, что разговор этот можно уже и заканчивать. Но тут снова заговорил Румгоффер:
        - Но пришли мы сюда не для того, чтобы упражняться в упрёках.
        - А что же привело вас сюда, господа? - вежливо поинтересовался барон.
        - Мы хотели спросить о той вашей речи, что была сказана вами сегодня на площади.
        «Ну конечно же». Волков сразу так и подумал, его даже поначалу немного удивили тон и содержание начавшейся беседы.
        - А что же вам неясно в той моей речи, господа?
        - Вы сказали, что разбой и отнятие собственности у горожан благословил сам герцог, - снова заговорил тот человек, что начинал с упрёков. - А есть ли у вас бумаги с печатью курфюрста, в которых он подтверждал бы ваши слова?
        - Зачем же мне такие бумаги? Да и вам они не надобны, - Волков пожал плечами. - Герцог, посылая меня сюда, сказал, чтобы я действовал по своему усмотрению, Его Высочество оказывает мне полное доверие. И посему моими устами говорит сам курфюрст Ребенрее.
        Тут ещё один из пришедших сделал шаг вперёд:
        - Ваши слова вызвали в городе только сплочение; все горожане как один встанут против вас и не допустят грабежей и бесчинств. И не дадут своих соседей в обиду. Даже если те…
        - Даже если те измазали их лучшую церковь испражнениями? - перебил его генерал. И продолжил: - А вот мне многие говорят, что подобного они терпеть больше не будут. И что избиений своих священников больше не хотят, и что давно ждут позволения поквитаться с еретиками. И уже собирают людей, чтобы начать дело. Сдаётся мне, что вы вскоре удивитесь тому, сколько людей хотят поживиться имуществом нечестивых.
        Волков отчаянно врал, никах знакомых горожан, которые были готовы начать дело, у него не было. Но вот тон, которым он это говорил, и его вызывающая усмешка поколебали уверенность пришедших в том, что весь город встанет как один против него. И, видя некоторое замешательство делегатов, он продолжил уже без усмешки, а может быть, даже и с угрозой:
        - Сенатор, сколько у вас еретиков в сенате?
        - У нас есть сенаторы-лютеране, - старясь говорить нейтрально, отвечал ему Румгоффер.
        - Их больше там быть не должно, - всё так же без улыбки и без ласки говорил Волков. - Завтра я приеду на заседание сената, и если хоть один еретик будет там, я его арестую. Выберите новых сенаторов, людей уважаемых и из тех, что чтут Матерь Церковь.
        - Да как же… - начал было один из пришедших, но генерал прервал его нетерпеливым жестом. Нехорошо посмотрел на того, а потом снова заговорил: - А ещё пусть сенаторы постановят, чтобы из тюрьмы отпустили моего сержанта. И побыстрее, иначе, если он не будет выпущен, я завтра повешу тех двух горожан, что взял в плен после того, как вы схватили моего человека.
        Кажется, у пришедших были ещё какие-то слова, но Волков чувствовал, что дальше уже говорить не сможет, и закончил:
        - Ступайте, господа, ступайте, нечего мне вам больше сказать.
        И Хенрик стал за рукав, не очень-то вежливо, тащить одного из них к выходу.
        Едва он вернулся в свой закуток, уже и лечь хотел, как снова пришёл фон Флюген и сказал, что вернулся майор Дорфус и спрашивает, примет ли его генерал.
        - Примет, - отвечал Волков. - Зови.
        Дорфус явился и доложил:
        - Вы послали меня взять полковника Прёйера, так вот, взять мне его не довелось, не поймал. Посему поехал я к нему домой, но и там его не было, я допросил его младшего сына и жену, так они клялись, что не знают, где он. Думаю, лучше нагрянуть к нему ночью, тогда его и возьмём. Дом его я запомнил.
        На это генерал только махнул рукой - Бог с ним - и произнёс:
        - Нынче ночью у вас, мой друг, дело будет поважнее. Я хочу, чтобы всё было сделано.
        - Я помню о том, - кивнул майор.
        - Это очень важно, - продолжал генерал. - Теперь на вас и на Вайзингера вся надежда; если у вас нынче ночью всё получится, значит, и другие погреть руки захотят. Кстати, а как в городе идут дела? Всё ли спокойно?
        - В городе вообще неспокойно. Люди, люди… Собираются везде кучами, что-то кричат, на нас зло смотрели.
        - Не пытались задираться?
        - Нет, все смотрели зло. Думал, вот-вот начнут. Но нет, иной раз баба какая-то крикнет что - и всё, мы уже уехали.
        - На ночное дело возьмите людей побольше, - говорит генерал, заканчивая разговор. - Купчишки просто так свой город нам не отдадут. Подраться ещё придётся.
        - Сам о том думал вас просить, - отвечает майор и с поклоном удаляется, понимая, что командиру нужен отдых.
        Глава 43
        Сон - не сон, не понять было. Проваливался в забытьё, но бок не давал забыть о себе. Любое движение возвращало его в реальность.
        Жар. Слуги - наверное, бестолковый Томас - раскалили печь. А барону и без неё холодно не было. Сном это его состояние назвать было сложно, он даже слышал иной раз, как топают своими грубыми башмаками солдаты, проходя мимо его закутка. А ещё ему снилось - или казалось, - что из раны в боку всё ещё сочится кровь.
        В общем, Волков не выспался, и когда очнулся, ему не показалось, что сил у него прибавилось. На город спустилась темнота. И раз его до вечера не разбудили, значит, ничего страшного за весь день не произошло. Потом он выпил всю воду, что ему оставили рядом с постелью, и снова провалился в забытьё, заменившее ему сон.

* * *
        Казармы уже проснулись, гремели доспехи, даже к нему, в его закуток, забирался запах дыма и стряпни; солдаты разговаривали, сержанты отдавали распоряжения. Кажется, шла обычная гарнизонная жизнь. Он полежал, прислушиваясь, а потом позвал слуг: несите мыться и одеваться. Боль его не донимала, наверное, поэтому ему удалось под утро по-настоящему уснуть. Бинты на груди снова пропитала кровь, хотя было её намного меньше, чем вчера. Всё равно бинты нужно было менять А ещё ему необходимо было поесть. Аппетита у него не было, но он проспал почти сутки.
        - Что за шум там? - спросил генерал, когда Томас поставил перед ним таз и приготовился лить воду из кувшина.
        - Ничего особенного, - отвечал ему Хенрик. - Те солдаты, что были с майором Дорфусом и капитаном Нейманом на ночном деле, вернулись под утро, рассказывали, как было дело.
        - А что вышло за дело? - насторожился генерал, он даже перестал мыться и теперь смотрел на своего старшего оруженосца.
        - Зацепились ночью с местными, - отвечал Волкову тот. - Майор приказал мушкетёрам пальнуть разок.
        - И? - Волков всё ещё ждал.
        - Говорят, одного горожанина убили и трёх ранили, - спокойно и даже буднично рассказывает оруженосец. Для него, как, впрочем, и для всех его подчинённых это ночное событие было так естественно, что его даже не стали будить. Солдаты и офицеры пребывание в городе рассматривали не иначе как войну. Это только сам генерал ещё что-то помнил про союзнические договоры и прочую ерунду.
        «Ну, вот уже точно всё! Теперь кровь пролита. Теперь маски не только сброшены, они ещё и разорваны в клочья».
        Впрочем, к этому всё и шло, он знал, что этим закончится. И пусть всё закончится по его прихоти, а не по желанию горожан и их хвалёного ван дер Пильса.
        И генерал сделал Томасу знак: давай, лей воду.

* * *
        И кого же он увидал, когда явился в офицерскую столовую завтракать? Волков удивился поначалу, а потом его взяла досада, и вместо ответа на приветствие он строго спросил:
        - И что же мне скажет барон Виттернауф, когда власти города вас схватят? Зачем вы сюда пришли? Вас же узнают!
        Но Филипп Топперт лишь махнул рукой: ах какая это безделица, - а потом заговорил:
        - Весь город только иобсуждает ваши вчерашние слова.
        - Да? - вот как раз это волновало генерала даже больше, чем убитый ночью горожанин. - И что же говорят люди?
        - Все говорят о том, можно или нельзя забирать имущество у еретиков, - продолжал торговец.
        - Это понятно. Так к какому выводу приходят люди?
        - Все говорят, что еретики храм осквернили… - объяснял Топперт, - но, с другой стороны, бургомистр настрого запретил забирать имущество у горожан, говорит, что будет вешать.
        - Никого он вешать не будет! - твёрдо заверил торговца генерал. - Ручонки у него коротки.
        - Так все и говорят, многие офицеры из праведных верующих не явились на сбор, что устроил бургомистр, многих вы поймали в цитадели. Бургомистр и еретики собирают отряды, но их будет мало. Тем более, один такой отряд вы нынче ночью уже побили, - вроде бы и соглашается торговец, но в его тоне звучит некая недосказанность.
        - Ну так в чём же дело? Что их останавливает?
        - Ну, люди говорят: а что будет, когда придёт ван дер Пильс? Вы то уйдёте, а судьи бургомистра начнут всех вешать или станут отбирать имущество у честных верующих.
        «Опять этот ван дер Пильс! - Волков даже поморщился, как от боли, хотя рана после омывания и новых бинтов притихла и, если он не двигался, почти не напоминала о себе. - Чёртов еретик, надо же, как славен он! И нет его ещё рядом, а имя проклятое так на людей действует, словно он уже под стенами города лагерь разбивает!».
        - Успокойтесь, - наконец произносит генерал. - И сами покажите людям пример. Есть у вас какой-нибудь безбожник на примете?
        - Есть, есть у меня один на примете… - говорит Топперт, и по тому, как он это говорит, Волков понимает, что торговец того еретика приметил уже давно. - Его амбар рядом с моим, у него хороший амбар, сухой. Двери крепкие.
        - Вот и прекрасно, соберите своих слуг, сыновей, раздайте им палки, и как придёт этот еретик к своему амбару, так отлупите его палками, отберите ключи - и амбар ваш. Навсегда.
        В глазах Топперта и страх, и восторг, он понимающе кивает. Ему нравится мысль генерала, но и страшно немного. И тогда Волков продолжает:
        - А если у вас какой товарищ, так вы берите с собой товарища, пусть он своих работников тоже вооружит палками, так сподручнее будет.
        - У меня есть один знакомец, зовут его Кунц, как раз его лавка рядом с моей, а ещё чуть дальше - там еретик Фрайдер торгует сырами, у него хорошая лавка, - вспоминает Топперт. - Да, хорошая… Так этот Кунц Фрайдера сильно не любит, так как и сам торгует сыром.
        - Вот и прекрасно; заберите с Кунцем у этого Фрайдера его сырную лавку, и будет вам прибыток, а потом уж как-нибудь договоритесь, как её поделить.
        - Да-да, - соглашается Топперт; эти мысли ему явно пришлись по душе. - Это уже договоримся.
        - А склад так сами уже забирайте, чтобы ни с кем не делиться. А коли еретик вздумает ерепениться, как кольями его вразумите, но обязательно припомните, что это ему за поруганный храм и за побитого праведника отца Доминика. Чтобы знали наперёд, как обижать святых отцов.
        - Припомним, припомним, - кивает Топперт, он ещё что-то желает сказать - понятное дело, у него много вопросов, - но генерал на этом заканчивает: - А если кто против будет делать или говорить, или за еретиков заступаться, так вы того запомните. Всё, ступайте и никого не бойтесь.
        Он много сил потратил на этот разговор - вернее, больше он сил потратил не на сам разговор, а на то, чтобы держать вид, выглядеть сильным; теперь же он хотел сесть и позавтракать.
        Но едва он уселся за стол, едва перед ним поставили блюда с едой, едва рядом присел Брюнхвальд и справился о его здравье, как в столовой появился майор Дорфус и просил у него разговора. И, конечно же, генерал захотел послушать, как вышла ночная стрельба, и майор сел за стол и рассказал ему и полковнику, который эту историю уже слышал, всё как было. Рассказал, что он выставил на ближайших улицах от дома, что собирался грабить Вайзингер, заслоны, и когда дело началось, из соседей кто-то всё-таки как-то смог добраться до заставы городской стражи, и оттуда вышел на помощь к дому отряд. Но наши люди его не пропустили, и тогда горожане сбегали за подмогой и ещё кто-то из соседей вышел на помощь страже, но пока бегали да собирались, потеряли время, Дорфус и сам прислал к той заставе ещё десяток мушкетёров. А пришедшие со стражей горожане, возомнив о себе невесть что, стали стрелять в людей Дорфуса из аркебуз. Солдаты Волкова, как люди опытные, едва заметили в темноте угольки фитилей, так стали жаться к домам поближе, а сержант, что был на заставе старшим, велел мушкетам ответить. И те немного постреляли
в ответ. И вышло весьма бойко. Хоть и было темно, но даже впотьмах три-четыре пули свою кровь отыскали.
        - Когда я туда подошёл, - заканчивал доклад Дорфус, - там всё было уже тихо, один мертвец и один раненый - вот всё, что там было, сержант, правда, сказал, что были ещё раненые, но их утащили с собой.
        - А где оставшийся раненый? - генерал чуть волновался - не добили ли его, этого делать было не нужно. Но волновался он зря, Дорфус был умным офицером:
        - Я разбудил местных, хотя они после пальбы и не спали, отдал раненого им.
        - Вы сделали всё правильно, - вынес свой вердикт генерал, - и сержант… тот, что был там… тоже всё сделал как надо. Ну, а дело… дело прошло как задумывалось?
        - Кажется, дело вышло лучше прежнего, - отвечал ему майор, - парни Вайзингера возились долго, и он потом сказал, что Бог был к нам милостив. Но об этом вам, господин генерал, уже лучше спросить у него самого.
        - Спрошу, спрошу, как придёт… Ну что ж… - всё прошло, кажется, хорошо, и это его устраивало. И дело было вовсе не в добыче. Это был уже второй дом богатых еретиков, который разграбили за последнее время. А значит, люди в городе уже начинали понимать, что безбожников можно потрошить безнаказанно. Это было то, чего он и добивался.
        У него, после таких хороших вестей, даже появился аппетит, а перед тем как приступить к жареной ветчине с пресным жареным сыром, он ещё с удовольствием выпил полную кружку светлого, свежего пива.
        И всё было хорошо, но вот то, что подлец бургомистр Тиммерман собирает где-то силы, доставляло ему беспокойство. Поначалу, пока завтракал, Волков даже подумал, что есть смысл встретиться с ним и переговорить, убедить его, что, оставшись под рукою Ребенрее, город сможет дальше неплохо жить: разве плохо они тут живут? Но, поразмыслив немного, уже допивая пиво, генерал пришёл к выводу, что сам бургомистр не многое тут решает. Конечно, он всего-навсего ставленник первых людей Фёренбурга, нобилей города. А они приняли решение и, главное, вложили в это дело деньги. Купчишки. Решение они со страха могут и отменить, но вот насчёт вложений… Деньги на ветер? Нет… Допустить потерею капитала они не согласятся даже под страхом смерти. Так что переговоры бессмысленны.
        «Чёртовы торгаши! За своё серебро будут упорствовать! Не жилось им спокойно под рукой герцога, велики, видите ли, им были дорожные сборы да пошлины. А сколько этих пошлин было? Вряд ли больше десятой части от их прибытков. И всё равно, даже за десятую часть готовы скалиться. Ах, да… как он мог позабыть - а земли вокруг города и на той стороне реки? Земель там много, до самых границ герцогства. И многие из этих земель перейдут к городу в случае удачи. За это стоило рисковать. Может, за это они и рисковали. Тем более что герб ослаб после длительных войн, а дружки-еретики с севера и северо-востока набирали сил».
        В общем, ему было ясно, что договориться с бургомистром не удастся, и он сказал, дождавшись, пока лакеи уберут со стола его тарелку:
        - Кажется, придётся нам, Карл, встретиться с господином бургомистром.
        - Отчего же не встретиться, - сразу отозвался Брюнхвальд.
        Волков перевёл на него взгляд:
        - Может статься, это придётся сделать вам, друг мой. Видите, как со мною обстоит дело. Не знаю, смогу ли я сесть на коня, вернее, смогу ли не свалиться с него, когда дойдёт до надобности.
        - Уж не премину заверить вас, что если сие дело будет доверено вами мне, так возьмусь за него без колебаний, - Волкову показалось, что его товарищ даже хочет проявить себя. Вот только рисковать генерал не хотел. Он не привык доверять столь важные дела кому-то ещё. Даже своему ближайшему другу.
        - Надобно будет всё сделать так, надо так врезать бюргерам, чтобы они и мысли попробовать ещё выйти против нас не имели.
        - Как надо, так и сделаю, - заверил его Брюнхвальд.
        - Но ещё раз повторяю, это если я сам буду не в силах, - напомнил барон полковнику.
        - Я понял, это, - согласился его товарищ.
        А генерал продолжил:
        - Майор, теперь надо бы узнать, где бургомистр собирает силы, ну и, как обычно… сколько всего: сколько пехоты, сколько арбалетчиков и других добрых людей при нём будет.
        Но на этот раз всегда готовый выполнить его распоряжения Дорфус ответил ему не сразу, а чуть помолчал перед тем.
        - Беда в том, господин генерал, что своих шпионов тут мне завести не довелось, а самому искать их по городу - дело сейчас непростое. Думаю я, надо дождаться господина Вайзингера, его ребятки… Нет в городе глаз и ушей лучше, чем у них, они всё про всех тут знают.
        Это было разумно, и генерал лишь спросил у майора:
        - А Вайзингер не сказал вам, когда тут у нас появится?
        - Не сказал, - отвечал ему тот, - но думаю, что раньше, чем стемнеет, его ждать смысла нет.
        И опять Волков был согласен со своим офицером.
        Глава 44
        А пока Вайзингера не было, а силы ещё были, он позвал к себе капитана Неймана. И стал расспрашивать того о ночном деле, в котором он принимал участие вместе с Вайзингером и Дорфусом. И генерал узнал для себя кое-что интересное: так как капитан не был при солдатах, а пошёл с грабителями в дом, он видел, чем там удалось поживиться.
        - Купчишка… или кто он там… был настоящий богатей, - сообщил Волкову капитан.
        В этом тот не сомневался. «Уж кто-кто, а Вайзингер наверняка знал, кого в городе можно хорошо пограбить».
        - Казну у купчишки забрали, богатый был дома, целые сундуки серебра, людишки Вайзингера едва руки себе не оторвали, пока носили всё в телеги.
        - Значит, вы довольны ночным делом? - догадался Волков.
        - Доволен, - соглашался капитан. - Вайзингер сказал, что посчитает и мою долю тоже, ведь и я там пригодился.
        - Пригодились? - уточнил генерал. - Как?
        Он понимал, что человек типа Неймана не мог пригодиться как грузчик украденного.
        - Так хозяева вздумали артачиться, сами за железо взялись, слуг вооружили и науськали. Пришлось вразумлять.
        - И как прошло вразумление?
        Нейман пожал плечами:
        - Так, как и должно: самого борзого из слуг пришлось убить, а самого дерзкого из сыновей хозяина… Я разбил ему скулу молотом. Рухнул как мёртвый.
        - Умрёт? - спрашивает генерал.
        - Это вряд ли, но красавчиком его теперь точно не посчитают, - и, поясняя, а может быть, и оправдывая свои действия, капитан добавил: - Зато другим острастка была, больше никто драться не захотел, по углам забились да только проклятиями сыпали, пока людишки Вайзингера дом их очищали.
        Волков, слушая это, одобряюще кивал: хорошо, хорошо. Это было как раз то, чего он и добивался. И пара-тройка мертвецов была как раз кстати. Еретикам должно стать неуютно в родном городе. И страх был самым лучшим для того средством. Ни на улице, ни дома они не должны чувствовать себя спокойно. Вот только одно барона не удовлетворяло во всём случившемся. А именно то, что угроза для безбожников пока что исходила от его людей, а должна была исходить от горожан, от вчерашних добрых соседей этих еретиков.
        И именно к этому он всё и вёл, но пока пусть еретики и дальше боятся; и для этого…
        - Друг мой, - начал генерал, - у меня есть ещё одно дельце для вас.
        - Я готов, - сразу ответил Нейман, но тут же оговорился: - Если дело, конечно, праведное.
        - На сей раз наиправеднейшее, - успокоил его Волков. - На сей раз наказать надобно ярого безбожника, главного пастыря еретиков, коего прозывают Хаанс Вермер.
        - Надобно его убить? - сразу спросил капитан.
        - Нет, надо избить, но бить нужно хорошо, - Волков понизил голос. - Не так, как нашего монаха.
        - И где мне его найти? - так же тихо спросил Нейман.
        - Вы были на моей улице? На улице Жаворонков?
        - Я был в том доме, где вы снимали покои, - вспомнил капитан. - один раз.
        - Вот и прекрасно, значит, улицу найдёте. А на той улице самый красивый дом - дом безбожника. Его нетрудно будет узнать, на втором этаже в доме большие окна. Он приезжает домой, когда уже темнеет. Ездит с одним слугой. Сам высок, одевается в чёрное.
        - А зовут мерзавца Вермер… - Нейман запоминал это имя.
        - Да, Хаанс Вермер.
        - Я возьму пару людей и поеду туда, как только начнёт смеркаться.
        Именно это и хотел услышать генерал от своего капитана.

* * *
        А потом к нему подошёл полковник Брюнхвальд.
        - Господин генерал.
        - Я слушаю вас, Карл, - Волков вздохнул, насколько это позволяли ему рана и повязка. Он уже думал пойти лечь, но раз его товарищ обратился к нему, значит, это что-то важное.
        - Два дела, - сразу и по-деловому начал полковник. - Первое: заложников из горожан, ну, тех двух, что вы велели арестовать, надобно отпустить.
        - Они отпустили нашего сержанта? - обрадовался Волков.
        - Да, привезли, с ним всё в порядке, - ухмылялся полковник, - побоялись, что вы повесите тех горожан, а теперь человек, что его привёз, просит их вернуть.
        - Значит, испугались, - барон тоже улыбался; это был хороший знак, хороший, городская власть поняла, что он не шутит. А значит, теперь они будут воспринимать его всерьёз. - Прекрасная новость, Карл; но, кажется, вы собирались мне ещё что-то сказать?
        - Именно, генерал, - и Брюнхвальд продолжил: - Купчишка, что привозит нам муку, до сих пор тут, я с ним болтаю о делах, о ценах, о том, что в городе происходит, он болтлив и жаден, он кое-что рассказал мне, едва я дал ему лишнюю монету.
        - Рассказал? И что же? - Волков, исходя из опыта своего, не пренебрегал никакой информацией. И сейчас был заинтересован.
        - Купчишка сказал, что городской люд, готовый драться с нами, собирается у каких-то Глевенских ворот.
        - Это восточные ворота города, - сразу вспомнил генерал. И добавил: - Там хорошее место для сбора.
        - Ну так, может, я с тремя сотнями людей и дойду до тех ворот, - предложил полковник. - Посмотрю, кто там собрался.
        Это было сказано как бы между прочим, таким тоном, как будто сие для Брюнхвальда безделица: могу сходить, а могу и не ходить; мне всё равно. Вот только среди многих достоинств товарища Волков никогда не находил умения хитрить. Карл, хоть и пытался показать, что это для него дело обыденное, но генерал понял, что он хочет сделать что-то самостоятельно. Без Волкова. Хоть небольшую вылазку против горожан. И всё дело было в том, что эта вылазка действительно была необходима, нельзя было давать горожанам собраться в кулак. То, что часть городских офицеров сидела в цитадели под замком, было, конечно, большой удачей, но и оставшиеся могли что-то предпринять, если дать им почувствовать в себе силы.
        И генерал, прекрасно понимая это, не стал препятствовать желанию своего заместителя:
        - А что, Карл, и сходите. Сходите. Пусть люди разомнут ноги. Засиделись тут в казарме, разжирели поди, и не удивительно, если есть да спать целыми днями. Заодно возьмите провизии и проведайте Рене в цитадели.
        - Так и сделаю, - отозвался полковник. - Зайду в цитадель первым делом, а уж потом и пойду к воротам.
        - Прекрасно, - оценил план генерал, но тут же добавил. - Вот только…
        - Что только? - Брюнхвальд, казалось, уже обрадовавшийся разрешению генерала, насторожился.
        - Как бы не было это ловушкой. Боюсь я всех этих купчишек-доброхотов, как бы не задумал он что.
        - О нет, не волнуйтесь, он с первого дня к нам товары возит, всё время на власти города жалуется. С первого дня.
        - С первого дня? - переспросил барон. Теперь ему почему-то всё это было не по нраву.
        - Да, - продолжал убеждать его Брюнхвальд. - С первого дня он костерит и сенат, и бургомистра. И всем недоволен.
        - Знаете что, Карл…
        - Что?
        - Кажется, Дорфус ушёл спать.
        - Да. Именно так, он ведь вернулся только под утро.
        - Разбудите его, - произнёс генерал. - Пусть принесёт свою карту, и вы с ним посмотрите путь до ворот. Выберете дорогу безопасную.
        - Вам что-то кажется? - насторожился полковник.
        - Вы же знаете - мне всегда что-то кажется, - отвечал ему генерал. - Просто мне будет спокойнее, если дело будет планировать Дорфус. Он хорошо узнал город.
        - Как пожелаете, генерал.
        После Волков просил себе ещё пива, и когда явился невыспавшийся майор Дорфус со своей картой, он почти не лез к подчинённым с советами. Только пил пиво да слушал их. Он и рад был, и всё же немного злился, слушая, как Брюнхвальд, Дорфус и присоединившиеся к ним Лаубе и Юнгер обсуждают вылазку. Рад, потому что они, как ему казалось, рассуждают вполне здраво: и заданием, и с движением колонны, и с нарядом сил они всё выбирали так, как и он сам выбрал бы. А злился… Потому что обходятся без него. Впрочем, генерал был благодарен своим подчинённым, что избавили его от необходимости надевать доспех и лезть в седло. И когда план вылазки был утверждён, генерал всё-таки сказал им в напутствие:
        - Господа, не считайте горожан за полных дураков, они не ровня нам, мы это знаем, но и они это знают, а посему в открытую биться с нами не станут. А станут хитрить и строить нам ловушки. Карл… - он обернулся к человеку, который уже давно был его заместителем и правой рукой.
        - Да, генерал, - сразу отозвался тот.
        - Я не буду вас учить и прошу лишь об одном: если только вы почувствуете, что перед вами засада или ловушка, так сразу повернёте обратно.
        - Я понял, - отвечал полковник.
        - Карл, я не хочу рисковать половиной своих людей, - продолжал Волков. - И победа любой ценой мне не нужна.
        И тогда, услыхав всё это, слово взял майор Дорфус:
        - Если дело обстоит так, то я пойду с господином полковником, и мы с ротмистром Юнгером пойдём впереди колонны, также будем осматривать переулки, и если что-то заметим…
        Да, этот вариант генерала устраивал, ведь Дорфус был очень наблюдательным человеком.
        - Прекрасно, - произнёс Волков. - Я знал, майор, что могу на вас рассчитывать.
        И дело началось, завертелось. Сержанты побежали поднимать выбранные для вылазки роты. Засуетились корпоралы, загремели доспехи, застучали башмаки. Офицеры стали приходить к полковнику для получения заданий и пояснений. А сам он, уже в своей старенькой кирасе, сидел серьёзный и сосредоточенный за столом и обдумывал свою дорогу над разложенной картой.
        И опять Волков был благодарен товарищу и рад, что ему самому не придётся ничего делать. Ведь если честно, ему и сидеть-то тут на лавке с пивом было непросто, не что что куда-то ехать в доспехе.
        Он ушёл незаметно, не стал ждать выхода отряда из казарм, да и последние напутствия Брюнхвальду давать не стал; прошёл к себе в закуток, куда его проводил фон Готт, а там лёг на своё ложе, не раздеваясь. И почувствовал себя неплохо. Казалось, что даже жар его уже не так терзает; наверное, это от хорошего пива чёртова хворь отступила. И он заснул.

* * *
        - Господин генерал, - он даже через сон сразу узнал высокий голос фон Флюгена. - Господин генерал, господин полковник вернулся.
        Волков сразу открыл глаза, а за маленьким окошечком было ещё светло, посему он не смог понять, сколько времени проспал.
        - Обед был?
        - Был, господин генерал, - сообщил ему оруженосец.
        Волков не без труда, не без боли и не без помощи молодого помощника садится на кровати.
        - Отряд пришёл без потерь?
        - Без потерь, - сообщил фон Флюген, - Лаубе сказал, что они просто вышли прогуляться по городу. И прогулялись, до дела не дошло.
        Генерал встал, оправил одежду и пошёл в дежурную комнату, где и нашёл только что вернувшихся офицеров; они, даже не сняв ещё кирас, стояли у стола, склонившись над картой.
        - Ну, господа, что произошло? - сразу спросил Волков. И тут же сделал предположение: - Думаю, что до восточных ворот вы не добрались.
        - Не добрались, - отвечал ему Брюнхвальд. Судя по всему, он был не очень доволен. Во всяком случае, тон его был таков. Он взглянул на Дорфуса и предложил ему: - Господин майор, может быть, вы расскажете, как всё произошло?
        - Конечно, - отозвался Дорфус и сразу стал водить пальцем по карте. - Мы вышли с нашей площади и пошли сюда, вот тут, и здесь мы свернули на улицу Капелланов, она ведёт до площади святого Еремия, а оттуда, уже вот по этой улице, мы могли добраться до самой цитадели, куда мы поначалу и направились, но вот здесь, - он стал стучать пальцем по карте, - я с тремя всадниками свернул на переулок Жестянщиков и увидал отряд горожан в сорок человек, что уходил от нас, и двигался тот отряд как раз в сторону площади святого Еремия, как раз туда, куда шли и мы. Я доложил о том полковнику, и мы продолжили следовать дальше, а тут, - он снова указал точку на карте, - я снова свернул, но уже на улицу, которая прозывается Старая Мельня, и прямо нос к носу столкнулся с отрядом человек в пятьдесят пехоты и двумя десятками арбалетчиков. Я догнал отряд и доложил полковнику.
        - Вы предложили мне дальше не идти, - едва скрывая недовольство, произнёс Брюнхвальд.
        - Конечно, потому как там, за площадью, - Дорфус снова указывает на карту, - улица Каменотёсов. Она так узка, что солдаты цепляли бы стены домов плечами, а дома ещё и высоки; если там собрать камней на крышах, да посадить туда же арбалетчиков, да перегородить проход спереди и сзади, то улица станет настоящей ловушкой для отряда. - объяснил Дорфус.
        И Волков был с ним абсолютно согласен.
        - Да, отряды горожан просто так бегать по городу не будут, - он взглянул на своего старого товарища. - Вы поступили абсолютно правильно, Карл что решили вернуться.
        - Но Рене будет волноваться, два дня к нему никто не приходит, - всё ещё не очень довольно произнёс полковник.
        - А к Рене мы сходим в полночь, - сразу ответил генерал. - Бюргеры очень любят свои перины, ну а мы люди привычные, можем и по ночам гулять.
        И все присутствующие офицеры согласились с генералом. Они были такого же мнения о горожанах.
        Глава 45
        А к вечеру, как стало смеркаться за окнами, жар принялся его душить с новой силой, и Волков даже стал думать о всяком плохом и снова просил себе пива в надежде, что пиво отгонит хворь. Ему хотелось лечь, но он не ложился. Ждал Вайзингера. И хорошо, что тот пришёл не поздно, а сразу как стемнело. И пришёл хранитель имущества Его Высочества не один, с ним был едва ли не десяток людей. Двоих генерал знал, то были Виг Черепаха и ловкач Гонзаго.
        Волков даже улыбнулся трубочисту:
        - А, так тебя ещё не повесили?
        - Ещё бегаю, - улыбался в ответ трубочист.
        - Это, ребята, сам генерал фон Рабенбург. Тот самый, что утёр нос ван дер Пильсу, - Вайзингер поклонился Волкову первый, а потом представил генералу двоих людей из пришедших, прошептав ему перед тем: - Вы же хотели с ними познакомиться, вот время и настало, - он указал на одного немолодого, но крепкого человека, явного горожанина, угадать достаток которого по виду было сложно. - Председатель гильдии тачечников господин Мартин Гуннар, - Гуннар поклонился генералу, тот в ответ ему любезно кивнул. А Вайзингер уже представлял ему другого человека. Этот тоже был немолод, и по виду его тоже нельзя было заключить, к какому сословию он принадлежит; одежда его была, кажется, и проста, но на поясе у человека висел весьма недешёвый кинжал. - А это Карл Гляйцингер, представитель коммуны Вязаных колпаков.
        Волков кивнул и ему. А потом, когда понял, что хранитель имущества оставшихся людей представлять ему не собирается, не погнушался и пригласил за длинный стол, за которым обедали его офицеры, всю честную компанию.
        - Прощу вас, господа, садитесь, - тут же сел сам и, обернувшись к оруженосцу, сказал: - Хенрик, друг мой, распорядитесь, чтобы господам подали пива.
        - За пиво, конечно, спасибо, добрый господин, - начал Мартин Гуннар; видно, он был самым влиятельным человеком во всей этой компании. - Но не за пивом мы сюда пришли.
        - А зачем же? - вежливо поинтересовался генерал. - Уж скажите, а я по мере сил постараюсь помочь.
        - Пришли мы сюда, чтобы узнать две вещи, - продолжал представитель гильдии тачечников.
        Волков развёл руками: прошу вас, спрашивайте.
        - Эй, Кульбриг, - Гуннар взглянул на одного из своих спутников, - ты всё порывался узнать - спрашивай.
        И самый крепкий из явившийся мужей, чьё лицо было грубо, а кулаки страшны, тогда заговорил, глядя на генерала:
        - У меня дом у реки, дом хороший, крепкий, вот только холодный. Ветер с реки выдувает из него тепло, хоть ты тресни.
        - И что же ты хочешь? - усмехнулся Волков. - Чтобы я тебе стены проконопатил или, может быть, дров купил?
        Все засмеялись, в том числе и здоровенный Кульбриг.
        - Нет, дрова я себе сам куплю как-нибудь, вы мне лучше про другое скажите.
        - Ну так спрашивай.
        - Ну вот, вы сказывали, что я могу у еретика дом забрать; я уже приглядел один хороший домишко тут, в городе; у меня тоже дом неплохой, но он за стеной, а я хочу тут дом взять.
        - Так бери, - уверенно произнёс генерал. - Приходи и выгоняй всякого, кто не ходит к причастию, и бери всё его имущество, дом, перины, погреб, и казну, и простыни, всё забирай.
        Генерал видел, какое впечатление его эта маленькая речь произвела на присутствующих, они стали переглядываться, осмысливая его слова. Кажется, у всякого из них было на примете то, что он желал себе. Но они ещё сомневались.
        - И что же? Герцог сие одобряет? - наконец поинтересовался один из пришедших, которых Вайзингер не представил генералу.
        В ответ Волков поднял руку и произнёс:
        - Клянусь своей бессмертной душой, что герцог мне дал право действовать от его лица и на своё усмотрение, а посему говорю вам от имени герцога Ребенрее: идите и берите себе всё, что вам приглянется, коли то будет имуществом еретиков.
        - Ишь ты! - сказал один из пришедших, и снова оживление пришло к его гостям, они начали тихо переговариваться, обсуждая, что и где можно будет отобрать у соседей, а тут ещё и пиво стали перед ними ставить.
        Но всё оживление как-то сразу спало, когда заговорил не кто иной, как трубочист Гонзаго. И сделал он это всего одной фразой.
        - Сегодня в обед моего дружка Тоби Лишайного повесили у южных ворот за то, что он хотел отобрать у одного безбожника два отреза сукна. Сегодня схватили и сегодня же повесили.
        - И не только его, - вдруг произнёс молчавший до этого Виг Вондель по прозвищу Черепаха. - Юргена Рау и Эрика Вербенгера сегодня тоже повесили.
        - Вот как? - генерал пристально поглядел на трубочиста. - Сегодня их всех схватили и сегодня же повесили? А кто же тот такой быстрый судья?
        - То не судья, - отвечал ему Гляйцингер. - Судья Глюнверт заболел, я про то знаю, он хитрый, он как чует что-то неладное, всегда болеет, а второй городской судья, Габен, я слышал, так и вовсе утром уехал. Чтобы переждать. А вместо них судит всех этот чёртов Тиммерман.
        - Да, - добавил Гонзаго. - И судит он скоро.
        «Чёртов Тиммерман».
        Бургомистр для генерала становился костью в горле, гвоздём в ботинке. Сейчас генерал ощутил это особенно отчётливо. И он понимал, что с ним надо будет что-то делать. А пока он лишь сказал своим гостям многозначительно:
        - Мне нужно будет встретиться с бургомистром.
        - Так в том-то и второй наш вопрос, - снова взял слово представитель коммуны Вязаных колпаков.
        - Я понимаю ваши опасения, - предвосхитил его слова генерал. - И постараюсь разрешить вопрос с бургомистром в ближайшее время.
        - Нет-нет, - Гляйцингер покачал головой, - не бургомистр наша главная забота. Не он нас волнует.
        - А кто вас волнует? - спросил у него Волков.
        - Так вы, - честно и прямо отвечал ему представитель коммуны. - Вы с нами сидите и разговариваете, а на лбу у вас испарина, словно тут жара, а тут у вас и не жарко, а ещё вы бледны шибко.
        - Да, - поддержал его председатель гильдии тачечников, - все знают о вашей ране, о ней весь город вчера говорил. Потому мы и сомневаемся.
        - И в чём же вы сомневаетесь? - спросил генерал, которому этот разговор был уже не по душе.
        - Да во всём, - твёрдо продолжал представитель Вязаных колпаков. - Сегодня мы, послушав вас, начнём под себя всё подгребать. Начнём купчишек потрошить. А назавтра вы помрёте, и что…? И начнут богачи и еретики во главе с бургомистром нас по площадям развешивать.
        - Не волнуйтесь, господа, - стал успокаивать гостей барон. - Если даже со мною что-то и случится, так герцог пришлёт другого.
        И это было его ошибкой, он сразу понял это, едва увидел реакцию людей на свои слова - они откровенно стали посмеиваться. Ещё недавно ему казалось, что горожане с должным пиететом относятся к слову герцога, но все его эти представления были рассеяны председателем гильдии тачечников Гуннаром.
        - Вы первый, кого прислал сюда герцог за все годы. И мы пришли сюда, потому что у вас есть то, чего нет у вашего герцога. Мы спрашивали про герцога, но все мы верим вам больше, чем ему.
        - У герцога нет духа, сил тоже нет, да и далеко он, - поддержал его Гляйцингер, - а у вас дух есть, но вы ранены. Так что… - он развёл руками.
        - Мне понятны ваши опасения, - произнёс генерал. - Но уж поверьте мне, господа, что рана моя не так уж опасна, так что вы не теряйте времени, не ждите, пока все лакомые куски в городе приберёт к рукам кто-нибудь другой. А с бургомистром я всё улажу.
        Но это упёртый Гляйцингер ему ответил за всех:
        - Сначала, добрый господин, уладьте дело с бургомистром. А уж мы подхватим. И вас потом отблагодарим.
        Дальше продолжать какие-то разговоры было бессмысленно, и люди стали вставать из-за стола.
        - Ершистые, да? - почти с усмешкой спрашивал у генерала хранитель имущества Его Высочества, когда горожане покинули комнату.
        - Трусливые ублюдки, воры, - зло отвечал тот.
        - Люди не хотят рисковать. Не все подобны вам, - разумно заметил Хельмут Вайзингер. - Не у всех есть сила. Но в одном они правы, с бургомистром нужно что-то делать.
        Волков взглянул на хранителя нехорошим взглядом и произнёс едва не через зубы:
        - Узнайте, где он, мне нужно знать наверное, где он бывает.
        - Постараюсь, - обещал Вайзингер. И полез к себе под плащ, который всё время встречи держал при себе. Он достал из-под сырой ткани большой кожаный кошель и протянул его генералу. - Ночное дело вышло очень удачным, думаю, это немного улучшит ваше дурное настроение.
        Волков взял кошель и едва не уронил его, так он был тяжёл; он удивлённо взглянул на хранителя имущества: сколько же здесь?
        - Триста сорок новеньких гульденов, - с улыбкой отвечал тот.
        - А люди мои? - сразу спросил барон.
        - О том не волнуйтесь, - заверил его Вайзингер, - и с майором Дорфусом, и с капитаном Нейманом я уже рассчитался, и ни один ваш солдат тоже обижен не был. Добыча была очень хороша. И ещё… Мы с ребятами присмотрели тут домишко ещё одного еретика, разрешите майору быть при нас. И, надеюсь, мы опять вас порадуем. Не хуже, чем сегодня.
        Да, это были хорошие деньги, они многократно перекрывали все те расходы, что понёс он в Фёренбурге. Этот кошель и вправду можно было считать некоторым утешением. Но про главное генерал не забыл.
        - Вайзингер, - начал он тихо, - золото золотом, но начатое дело надобно заканчивать, нужно решить вопрос с бургомистром.
        - Решим, - обещал ему умный хранитель имущества, - решим. Попрошу Вига всё про Тиммермана выяснить.
        - И чем быстрее, тем лучше, - настаивал Волков.
        - Я потороплюсь.

* * *
        И золото не радует так, как должно, когда тебя одолевают хвори. Он передал мешок с деньгами Хенрику, а сам уже хотел пойти прилечь, но тут в казарме объявился капитан Нейман, и, конечно же, он захотел поговорить с генералом. И тот по его виду понял, что на сей раз дело у того не вышло.
        - Что, при нём была охрана? - предположил Волков.
        - В том-то и дело, что, кроме кучера, при нём никого не было.
        - И что же произошло?
        - Отбился, подлец, - невесело произнёс капитан.
        - Отбился? - удивился Волков, ещё раз оглядывая высокого, плечистого капитана. И, оглядев его, всё-таки уточнил: - Поп еретиков отбился от вас?
        - Да это всё кучер его, - начал объяснять Нейман. - Этому Вермеру едва успели врезать разок палкой, а кучер его как с цепи сорвался, кинулся драться и на меня, и на моих людей, да так рьяно, словно детей своих защищал.
        - Вот как?
        - Ну да… И пока его успокаивали, так главный еретик успел в свой дом заскочить и на засовы запереться.
        - И что дальше?
        - Ну, кучеру-то мы знатно дали, скоро не встанет, а вот сам поп ушёл почти целым. В дом-то мы врываться не стали, да и люди начали собираться вокруг, - пояснял капитан. - Пришлось уехать.
        И тут Волков произнёс сухо:
        - Очень жаль, - и повторил: - Очень жаль.
        На самом деле, плевать ему было на эту неудачу с проповедником еретиков. Палки и попы еретиков, ретивые кучера - чушь! Всё это чушь. Уж совсем не тем были полны его мысли. Но показать капитану, что он расстроен и что капитан не оправдал его надежд, было необходимо, необходимо, чтобы у того появилось желание реабилитироваться. И посему он продолжал с заметной долей сожаления:
        - Что ж, дьявол сегодня выручил Хаанса Вермера. Отвёл наказание Господне.
        - Я попробую ещё раз, - тут же предложил капитан, видя, как расстроен генерал. - Я подкараулю его в другом месте, или, к примеру, утром возьму побольше людей и всё сделаю.
        - Нет, к дьяволу его, на него у нас теперь нет времени, - закончил генерал и тут же предложил капитану: - Но если у вас есть желание отличиться, так я вам предоставлю такую возможность. Нужно нам решить вопрос с бургомистром, - наконец произнёс генерал.
        - С бургомистром Фёренбурга? - зачем-то уточнил Нейман.
        - С бургомистром Фёренбурга, - подтвердил барон.
        Глава 46
        Если бы он лежал, как и предписывается всякому больному, возможно, рана уже и подзатянулась бы. Не саднила бы, вызывая у него гримасы раздражения, не пачкала бы кровью бинты и одежды. Но как же ему лежать, когда в деле его самое главное началось. Пошло такое, что без его участия никак не могло сдвинуться. Посему и не мог он лежать. Жар, раздражающая боль, кровь - всё нужно было терпеть.
        Ему принесли печёной вырезки с розмарином, черным перцем и сливочным маслом. На сей раз кашевары так постарались, что он смог съесть изряднейший кусок, при том что аппетита у него из-за неотступающего жара всё ещё не было.
        Барон ел и смотрел, как Карл Брюнхвальд готовится выйти с отрядом, чтобы отвезти полковнику Рене провизии в цитадель.
        Волков не стал давать никаких наставлений своему товарищу и не стал ждать, пока тот покинет казармы. Просто пожелал ему удачи и ушёл в свой закуток. День выдался нелёгкий. И ему нужно было прилечь наконец.
        Вот только в уже привычное болезненное забытьё провалился он совсем ненадолго. Казалось, лишь закрыл глаза, и уже трогает его плечо чья-то рука и голос Хенрика добирается до его сознания:
        - Господин генерал, господин генерал…
        Волков открывает глаза, вот только что боль в боку, кажется, унялась, только что… Он глядит на своего старшего оруженосца и спрашивает зло:
        - Что вам, Хенрик?
        - Гонец от господина полковника!
        - Гонец? - Теперь и остатки сна-забытья покидают его, покидают, как и не было их. Он, с трудом и морщась, садится на своем ложе. - Что случилось?
        - Отряд полковника попал в засаду, - сразу выпалил оруженосец.
        - Сейчас? - удивляется генерал. Вопрос, конечно, не очень умный: просто он считал, что горожане ночью воевать не станут. - А сколько же я спал?
        - Час, не более, вы спали, - сообщает ему Хенрик.
        А сам барон уже видит на входе своих слуг с тазами, полотенцами и кувшинами - дураки!
        - Мыться не буду, одежду давайте! - и тут же кряхтя встаёт из постели, опираясь на руку оруженосца, и добавляет. - Доспех, Хенрик, готовьте доспех.
        Офицеры уже собрались в офицерской комнате, стояли над картой города. С ними был один кавалерист, к нему-то барон и обратился, едва войдя в помещение:
        - Где случилась засада?
        - Так-то улиц я не знаю, - сразу отвечал солдат, - я всё объяснил господину майору, но я всё покажу, когда пойдём. Я все улицы, как ехать, запомнил.
        - Полковник попал в засаду на Кривом подъеме, - Дорфус указал пальцем на карту, - если, конечно, гонец не путает. Улица, - он водит по карте пальцем, - узкая, кривая, дома там старые, ведёт она к южным воротам цитадели. Уж не знаю, зачем полковник по ней пошёл.
        - Заплутали мы мальца в темноте, - сразу всё объяснил кавалерист.
        Волков взглянул на него, подумал о чём-то, несколько мгновений разглядывал карту, а потом стал отдавать приказания:
        - Полковник Роха - остаётесь за коменданта. Лаубе, одну роту берёте, идёте со мной, Нейман тоже одну роту и тоже со мной. Вилли и пятьдесят… нет, шестьдесят мушкетёров - со мной. Кальб, все ваши идут с мной. Дорфус, четыре телеги для раненых и убитых - распорядитесь, чтобы начали запрягать, сами тоже собирайтесь со мной, карту захватите, - закончив, он оглядел всех присутствующих. - Господа, прошу поторопить ваших людей, мы очень торопимся.
        Офицеры стали спешно расходиться, а генерал повернулся к своим оруженосцам, которые уже приготовили ему доспехи.
        - Приступим, господа.
        И пока они его одевали, он обратился к кавалеристу:
        - А ты пока расскажи, как всё случилось.
        - Мы-то немного заплутали, чуток. Не туда свернули поначалу и прошли надобную улицу - и оказались на той Кривой, а там сначала какая-то беготня впереди нас началась, поначалу непонятно было, темно же, а потом сначала болты полетели, поранили одного человека из наших, а потом и вовсе из аркебуз стрелять начали.
        - Полковник жив, здоров? - первым делом уточнил генерал.
        - Как я уезжал, так был в полном здравии, - заверил его кавалерист.
        - Ладно, что дальше было?
        - Ну, мы остановились. Хотели назад повернуть, да улица больно узка, там телеги с лошадьми не развернуть. А пока раздумывали, так у нас сзади они появились.
        - То есть они улицу с двух концов заперли?
        - Точно так, господин.
        - Мушкеты? Арбалеты? Аркебузы?
        - Мушкетов у них не слыхал, только наши били, аркебузы ихние стреляли - немного, а вот арбалетов у них в достатке.
        - Много раненых?
        - Не скажу наверное, не знаю, но вроде были.
        - А как же ты оттуда выбрался?
        - Так там проулок был, я его сразу приметил, и когда ротмистр спросил, кто поедет за подмогой, так я вызвался, я тот проулок помнил.
        Мало что рассказал ему гонец, да и что он мог знать? Дело проходило ночью; сколько бюргеров против Брюнхвальда вышло, как идёт дело - всё было непонятно. Одно ясно: мысль о том, что пузаны-горожане по ночам не изменяют своим перинам, была ошибочна. Изменяют. И ему нужно было торопиться. Конечно, Карл продержится. Ведь горожане не знали наверняка его маршрута, и даже если ждали, что отряд пойдёт в цитадель, не могли знать, где собрать все силы для его уничтожения. Они его нашли и стали стягивать к отряду своих людей, но на то уйдёт время, да и темнота была на руку не только нападающим, но и обороняющимся помогала. В общем, менее чем через полчаса, как в казарму явился гонец, то есть с невиданной быстротой, он вывел из казармы почти две сотни людей при четырёх телегах. И скорым, самым скорым шагом пошёл на помощь к своему другу.
        Вперёд он выслал дюжину солдат из тех, что были лишь в бригантинах и стёганках, то есть самых быстрых, при одном молодом ротмистре по имени Кольбитц, с ними шли ещё пять мушкетёров, а уже за этим лёгким отрядом, в колонну по четыре, шла первая рота Лаубе. Но вскоре Лаубе крикнул:
        - Колонна стой!
        И тут же как эхом отозвались сержанты следующих рот: Колонна стой! Колонна стой!
        И весь отряд остановился. Ему не нужно было этого делать, но он не удержался и поехал вперёд; и, подъехав к Лаубе и его ротмистру Кольбитцу, спросил:
        - Что случилось?
        - Люди впереди. Кажется, стража улицу перегородила рогатками, - сообщил молодой офицер. - Железом звякнули и разговаривали.
        - Сколько, не знаете?
        - Темно, не разглядел; думаю, два десятка.
        - Спросите, кто это.
        Кольбитц тут же убежал вперед, и сразу раздался его звонкий молодой голос:
        - Эй, кто там прячется?
        - А вы кто? - донеслось из темноты.
        И тут Кольбитц додумался и крикнул:
        - Длань Господня!
        - Какая ещё длань? - заорали ему из темноты. И это был неправильный ответ.
        Кольбитц ничего на это не ответил, а прибежал обратно и доложил:
        - Улицу перегородили, сразу за рогатками стали в два ряда, не наши это, точно.
        - Капитана Вилли ко мне, - распоряжается генерал, и вскоре лихой капитан уже рядом с ним.
        - Капитан, там застава, - Волков указывает в темноту улицы, - вот ротмистр говорит, что их там два десятка, уберите их.
        - То есть работать по-настоящему? - уточняет капитан.
        - Без всякой жалости!
        И уже через минуту вперёд пробегают, топая башмаками, два десятка мушкетёров; убежали - и угольки горящих фитилей во тьме пропали. Ещё минута - и тишину сонной улицы разрывают хлопки. А затем, как следствие, - одинокий крик, а потом и громкая брань.
        И едва затихают выстрелы, без лишних вопросов зычно кричит капитан Лаубе:
        - Рота, без барабанов, шагом вперёд!
        И сам двинулся вслед за уходящим в темноту дозорным отрядом ротмистра Кольбитца.
        Когда генерал въехал на перекрёсток, фон Готт осветил место лампой, и среди разбросанных в стороны рогаток он увидал одного ещё живого человека. Стражник был жив, но это должно было продлиться недолго: в кирасе его, в левом боку снизу, зияла большая дыра от мушкетной пули.
        - Надо бы хоть одного живого, - чуть разочарованно произнёс генерал.
        - Может, поискать? - предложил Максимилиан. - Остальные тут должны быть, далеко не разбежались.
        - Прячутся в домах местных, - поддержал его Хенрик.
        - Нет-нет, - сразу ответил Волков. Он не хотел терять ни минуты, он торопился на помощь своем товарищу.
        До центральной площади добрались, сбив ещё одну заставу, да её и сбивать не пришлось, стражников было немного, и, поняв, что пришёл отряд намного сильнее их, они просто разбежались по прилегающим переулкам. А вот вход на площадь был перегорожен неплохо, и народец был позлее. Ещё на подходе в людей Волкова начали палить из аркебуз. Пришлось мушкетёрам дать два залпа, так как не унимались бюргеры, а уже после, когда весь ночной воздух был пропитан пороховым дымом, Лаубе повёл своих людей вперед и смёл заграждения. Итог был таков: за рогатками нашли двух раненых горожан, но и ранены они были так, что можно было посчитать их убитыми. Уж больно зла была мушкетная пуля. У Волкова раненых было трое. Это было неприятно, но то дело военное, и если враг не трус, то без раненых и убитых не обойтись.
        Но и кое-что хорошее случилось на площади.
        Когда Волков и офицеры въехали на площадь и Дорфус, попросив у Хенрика огня, развернул карту, к ним подбежал ротмистр Кольбитц и сказал:
        - Кажется, полковник Брюнхвальд рядом!
        - Откуда вы знаете? - сразу заинтересовался генерал.
        - Мои ребята слышали мушкетный выстрел! - сообщил ротмистр. - Звук донёсся оттуда, - он указал рукой на восток.
        - Брюнхвальд должен быть на севере отсюда, - не поверил в такую удачу Дорфус; он снова заглянул в свою карту, - нам ещё идти и идти до него.
        Но подбежавший солдат сказал им:
        - Господин генерал… Мушкеты бьют, - и снова указал на восток. - Оттуда.
        - Пойдём туда, - твёрдо произнёс генерал. И Лаубе, отдав сержантам приказ снова строить солдат в колонны, крикнул: - Ротмистр Кольбитц, вперёд! Идём на звук выстрелов.
        Но теперь всё изменилось: если до этого колонны проходили по почти спящему городу, то дальше по их пути город почти не спал.
        Во многих окнах горел свет, в них мелькали люди, пытаясь разглядеть, кто там на улице громыхает башмаками и железом. А другие так и вовсе спускались и стояли с соседями на улице, освещая проходящих солдат лампами и обсуждая звуки боя, которые становились всё отчётливее.
        И вскоре, когда уже до передовых рядов колонны доносились не только выстрелы мушкетов, но и крики, дозорный отряд набрёл на большой отряд горожан.
        Тут уже дело пошло по-настоящему; едва Лаубе съездил и поглядел, сколько там врагов и как они стоят, как с крыши большого дома в три этажа начали падать болты. И два первых же болта ранили капитану коня и его самого, болт ударил офицера в правую руку чуть выше налокотника.
        - Лампы долой! Лампы долой! - понеслось над рядами солдат.
        - Ничего, ничего! - сразу прокричал капитан своим солдатам, чтобы успокоить их. И, отъехав поближе к стене дома, чтобы не попасть под новые болты, добавил: - Поводья я могу держать и левой рукой.
        Хоть и раны были пустяковые, и Лаубе с конём остались в строю, но оказавшийся рядом с Волковым ротмистр арбалетчиков Кальб произнёс, как будто оправдываясь:
        - Я бы пострелялся с ними, да ведь не видно подлецов городских.
        Но это было лишнее, Волков как бывший арбалетчик это и сам понимал - как и то, что снизу очень непросто поразить тех, кто стреляет сверху.
        А тут прибежавший из авангарда ротмистр срывающимся от волнения голосом почти прокричал:
        - Господин генерал, дальше по улице люди, линий пять, не меньше, улицу перегородили!
        - Это не Брюнхвальд? Не наши? - сразу спросил Волков.
        - Не узнал, позабыл спросить, - растерянно отвечал Кольбитц.
        - Так узнайте! - рявкнул на него генерал. И тут же стал озираться, ища в темноте мушкетёра. - Вилли! Фон Флюген, найдите мне капитана Вилли.
        Но искать его не пришлось, молодой капитан уже был рядом с генералом, и тот приказал:
        - Капитан, стоять тут нам недосуг, не пройдёт и десяти минут, как все крыши вокруг будут облеплены бюргерами с арбалетами, так что идите за Кольбитцем, там, кажется, противник стоит построен, готов к делу - врежьте ему как следует; только этот болван Кольбитц не уверен, что это враг, так что убедитесь, что это не Брюнхвальд.
        - Я всё узнаю, - обещал ему капитан.
        - Только поторопитесь, друг мой, стоять тут никак нельзя.
        И едва мушкетер, отъехав от генерала, стал отдавать команды своим подчинённым, Волков крикнул:
        - Лаубе! Как только Вилли всё сделает, так придёт и ваш черед, будьте готовы!
        - Мы уже готовы! - прокричал капитан в ответ.
        Глава 47
        Мушкеты смолкли, люди из окон сверху пытаются рассмотреть, что там внизу происходит, но ничего не видят: мало того, что темно, так ещё и едкий пороховой дым заволок всю улицу. А из темноты снизу лишь крики да стоны тяжкие. И тут:
        - Раз… Раз… Раз…
        За криками вдруг слышится ещё один звук, то звук тяжёлой поступи.
        - Раз… Раз… Раз…
        Звук такой, словно в ночи шагает по мостовой великан, которого зычными криками подгоняют какие-то злые люди из темноты, - но нет… нет, это не великан, это сотня людей, объединившаяся в единый организм, отмеряет тяжёлый шаг. Под команду первого сержанта роты.
        - Раз… Раз… Раз…
        Темень, и барабанов не взяли, никто не думал, что до такого дойдет. Чёрт знает что! Разве так можно идти в атаку? Ни шага выровнять, ни направления рассмотреть, но на то они и были лучшие роты, в которые придирчивый Лаубе отбирал самых лучших сержантов, с согласия генерала платя им больше, чем иным. Да и солдаты были там отборные, что по доспеху, что по опыту. Сержанты сами задавали шаг, подбадривая своих подчинённых, а некоторые шли первыми. Удар сплочённой колонны - пусть даже и темень вокруг, пусть без пик, пусть лишь с копьями, протазанами и алебардами, тем не менее люди Лаубе сразу промяли линии горожан. Помяли, опрокинув первые ряды одним лишь напором, быстрым навалом сплошной человеческой стены, почти не применяя оружия, только за счёт выучки, сплочённости и доброго доспеха.
        - Фон Флюген! - услыхав звук схватки, кричал Хенрик своему уехавшему вперёд с фонарём младшему товарищу. - Что там?
        - Смяли! - почти сразу отозвался фон Флюген. - Куда этим пузанам против Лаубе. Побежали уже!
        Вообще-то Волков не сомневался, что так будет, но у него всё же не было иллюзий насчёт того, что ночное дело уже закончено.
        Поняв, что враг повержен, генерал едет вперёд и слышит голос самого Лаубе, тот, надрывая связки, орёт, чтобы перекрыть шум разгрома:
        - Легче, ребята, легче, всех пузанов резать не нужно, прихватите пленных, генерал будет вам благодарен!
        «Лаубе молодец, всё понимает, всё помнит!». Пленные сейчас Волкову и вправду нужны.
        Но сейчас ему допрашивать пленных некогда, нужно двигаться вперед. Он проезжает к Лаубе и спрашивает:
        - Как ваша рана, капитан?
        - Доставалось мне и похуже, - отвечает Лаубе.
        - Вы можете продолжать поход? Не тяжело ли вам будет?
        - Я справлюсь… У меня есть с кого брать пример, - отвечал ему офицер.
        - Прекрасно. Ну а среди наших людей потери есть?
        - Мне ещё не докладывали, - отвечает капитан.
        - Тогда нужно двигаться, стоять здесь нельзя. Прикажите вашему ротмистру Кольбитцу - пусть не ждёт, пусть идёт вперёд.
        Собрав оставленное врагом оружие - то, что нашлось в темноте, - и дав солдатам обобрать нескольких мёртвых, Лаубе двинул колонну вперёд. А ротмистр Кольбитц верно указал направление и, когда они прошли всего одну улицу, к генералу подбежал вестовой и доложил:
        - Мушкеты, господин, там впереди бой.
        - Тогда передай Лаубе, пусть идёт вперёд.
        Вскоре с домов снова полетели болты, и на этот раз их было намного больше. А вскоре колонну на улице встретил новый отряд горожан, и было в нём людей намного больше, чем в том, что они опрокинули до этого. Волков услышал, как ротмистр Кольбитц кричит им:
        - Длань Господня!
        И даже расслышал через шлем и подшлемник ответ:
        - Катитесь к дьяволу, холуи герцога. Да здравствует Фёренбург!
        - Фёренбург и ван дер Пильс! - стали кричать бюргеры из ближайших домов, разбуженные боем.
        - Какие дураки, - весело заметил капитан Вилли, - господин генерал, дозвольте начать?
        - Сначала узнаем, много ли их там.
        - Я уже смотрел: пять дюжин, да ещё стали, дураки, с факелами и лампами, чтобы моим ребятам полегче было целиться.
        - Ну что ж… Начинайте, капитан.
        На этот раз дело даже не дошло до людей Лаубе, враги больше бранились, чем дрались, и, как и положено крикунам, стали разбегаться после первых мушкетных залпов. А глупые горожане, поняв, что дело сложилось не за них, стали молча закрывать окна и ставни от греха подальше.
        А уже через две сотни шагов, пройдя мимо нескольких мёртвых, ротмистр Кольбитц, увидав в темноте тени, прокричал своё:
        - Длань Господня!
        И услыхал в ответ:
        - Эшбахт! Эшбахт и фон Рабенбург!
        Это и вправду были люди полковника Брюнхвальда. Волков, узнав про это, облегчённо вздохнул: он пробился к своему другу на выручку. Но тревога его ещё не оставила. Он хотел знать, хотел быть уверен, что с Карлом всё в порядке. А тут и дождь из арбалетных болтов, что летел с крыш домов, закончился. Стало ясно, что горожане отступили.
        - Где полковник? - спрашивал генерал у людей, что ушли с Брюнхвальдом и теперь с радостью встречали тех, кто пришёл им на помощь.
        - Он был в авангарде! - отвечали ему солдаты.
        - С ним всё в порядке? - за генерала спрашивал Максимилиан.
        - Мы из арьергарда, но, кажется, с ним всё в порядке.
        И уже через несколько минут Волков увидел своего заместителя. Тот подъехал к генералу, и даже в свете лампы было видно, что его конь весь покрыт чёрными потёками. Животное было изранено. И Волков сразу спросил:
        - Карл, вы не ранены?
        - Бог меня хранил, но двух коней подо мной убили. Это последний из тех, что мы с собой взяли. Телеги с провиантом пришлось бросить.
        - Убитые есть?
        - Есть пара, но и из раненых ещё парочка до утра не дотянет.
        Тут к ним подъехал Дорфус и сообщил:
        - Всего раненых тринадцать.
        - Много, - произнёс генерал. - Арбалетчики поусердствовали?
        - Да, в основном они, в честном деле горожане не так опасны. Да ещё камни с домов кидали.
        - Камни? - удивился Дорфус.
        - Готовились заранее, - догадался генерал.
        - Заранее, - согласился полковник. - Одного не пойму - как они угадали улицу, по которой я пошёл. Впрочем, мы им тоже врезали, побили немало их, и кто-то из мушкетёров ранил их капитана. Его звали Бухвальд. Чёртовы горожане причитать начали после залпа, едва не плакали: «Бухвальда ранили, капитана ранили». Потом мы взяли одного пленного, и он сказал, что всем делом руководил именно этот Бухвальд. Это он устроил нам засаду.
        - Ну что ж, и получил по заслугам, - произнёс генерал и тут же спросил: - Но куда вы двигались, Карл? Вы ведь не пошли к цитадели. Вы свернули направо.
        - К цитадели не пройти было, улицу завалили хламом и телегами, ощетинились пиками, их там под сотню было. И сзади тоже подошли. А улица та была узка, с крыш сыпались камни, арбалетами донимали крепко, это хорошо, что ещё темно было. Я велел лампы потушить, но всё равно нам доставалась. Клюге, ротмистр, сказал, что знает это место, и вспомнил, что здесь недалеко какой-то монастырь есть. Я телеги бросил, раненых и мёртвых взял и ушёл с той улицы через узенький переулок. Через дворы как-то выбрался.
        - Вы молодец, полковник, - произнёс Волков. - Вы сделали всё правильно.
        Брюнхвальд, кажется, усмехнулся; ночью при свете одной лампы его усмешку рассмотреть было нельзя, но барон прекрасно знал своего товарища. А потом полковник и говорит:
        - Один из сержантов мне сказал, что молит Бога только об одном: о том, чтобы гонец наш до вас добрался. Говорит: только бы добежал, а уж как генерал прознает про наше дело, так придёт и эту шваль городскую пораскидает. Так что мы не сильно волновались.
        Дело уже было закончено, раненых из отряда Брюнхвальда погрузили на телеги, можно было уходить. А может, даже и нужно. Ведь весь этот бой, всю эту ночь Волков держался в седле лишь на крепком вине да на злости, ну ещё и на волнении за своего товарища. Злость поулеглась, волнение отступило, Брюнхвальд был рядом, а вино уже утрачивало свои волшебные свойства; в общем, хоть жар его сейчас не донимал, но слабость висла на руках так, что поводья хотелось выпустить. Но даже в этом своём не лучшем состоянии, он ни на секунду не забывал о деле.
        - А ну-ка, Карл, покажите мне ваших пленных.
        Полковник отдал приказание, и вскоре к генералу привели двух горожан. Фон Флюген осветил их лампой. Конечно, доспех у них отобрали, и теперь эти двое были похожи на хорошенько избитых городских людей среднего достатка.
        - Ты кто? - холодно спросил генерал у того, который был избит поменьше и был постарше.
        - Рудольф Герне, столяр из гильдии столяров. Мастер.
        - Мастер? Ну и что же ты делал тут ночью, мастер? Отчего не спал дома? - поинтересовался Волков.
        - Ну так это… Сказали - приди.
        - Кто вас собрал? - спросил генерал.
        - Собрал? - не понял пленный.
        - Дурак! - фон Готт, не слезая с коня, пнул его железным ботинком в бок. - Кто тебя позвал на войну?
        - Так бургомистр, - охнув и скривившись, отвечал столяр. - Он велел всем гильдиям выставить ополчение по одному из двух возможных, жребий кидали, выпал на меня и моих подмастерий.
        - Сколько людей собралось? Сколько арбалетчиков, сколько аркебуз при вас было? - спросил Брюнхвальд.
        - Ой, про то не знаю, много было людей; может, тысяча, может, пять сотен. И арбалеты были, и аркебузы. Но сколько - не знаю, не счесть. А многие и вовсе без оружия были и без брони.
        Скорее всего, этот горожанин и вправду не знал, сколько кого было. Нужен офицер - но генерал продолжает допрос:
        - А командовал в сегодняшнем деле тоже бургомистр?
        - Нет, командовал нами капитан Бухвальд. Он ещё со вчерашнего дня велел камни на крыши сносить, говорил, что вы всё равно пойдёте на цитадель.
        - А где бургомистр вас собирает? - спросил Волков.
        - Так все собирались у Глевенских ворот. Там у купца Гойзенблиха большое торговое подворье, вот там все и собираются; туда и припасы свезены, и сам бургомистр там сидит.
        - Он там сидит ночью? - сразу заинтересовался генерал. Даже и слабость, кажется, отступила. - И сейчас?
        - Про ночь не знаю - может, там, а может, и спать к себе ушёл, - пожимал плечами пленный. - А днём так неотлучно там, на подворье Гойзенблиха, и сидит.
        - Гойзенблих, Гойзенблих, - повторил генерал; конечно, он помнил это имя. И теперь вспомнил, где его видел. А было оно в списке Топперта. - Так этот Гойзенблих, кажется, безбожник?
        - Лютеранин, лютеранин, - кивал пленный.
        - И богат?
        - Очень, очень богат, - подтвердил ополченец.
        - А что с вашим капитаном?
        - Говорили, что ранили его в ляжку, сильно ранили, сам идти не мог, на коне сидеть не мог, кровью исходил, - сообщил пленный.
        Больше вопросов к пленному у генерала не было; он немного подумал, а потом и говорит:
        - Майор, а где ваша карта?
        Дорфус тут же достал из-под кирасы карту.
        - Вот она, госпошлин генерал.
        Фон Флюген поднёс фонарь, и Волков, Брюнхвальд и Дорфус стали рассматривать её.
        - Глевенские ворота, - Волков указал пальцем. - Вот они. Отсюда недолго идти.
        - Думаете идти? - удивился Дорфус.
        Волков ничего ему не ответил, и тогда Брюнхвальд предложил:
        - Думаю, нужно вернуться в казармы, оставить там раненых, взять ещё сил. И тогда пойти к этим самым воротам.
        - Да, с ранеными нам будет неловко, - согласился с ним Дорфус.
        - А это что? Монастырь? - почти не слушая их, спросил Волков, снова пальцем указывая на карту.
        - Да, кажется, - майор тоже глядел в карту.
        - Он близко к Глевенским воротам.
        - Да, близко, - согласился Дорфус.
        - Карл, а где тот сержант, что вёл вас к монастырю? - спросил генерал.
        Глава 48
        Не очень-то рады были местные монахи пришедшим из ночи добрым людям. Никто не любит ночных непрошеных гостей. Отец Альфред, аббат этого монастыря, приветствовал генерала весьма сухо. Конечно же, он не спал. В округе, разбуженной боем, мало кто спал. Окна горели, а из-за дверей, по ходу колонны, высовывались головы: «Это что тут вы все делаете? Куда это вы?». И монахи исключением не были.
        - Чем же мне помочь вам? - с кислой миной спрашивал у генерала ещё не старый настоятель, глядя, как во двор его монастыря с топотом и гремя оружием вливается река солдат. К тому же занося раненых и даже убитых.
        - Мёртвым надобно отпевание и могилы, а раненым моим нужны присмотр и доктора, - холодно отвечал ему барон. - А всем прочим отдых. До утра.
        Волков нехорошо себя чувствовал, он хотел хоть на некоторое время снять шлем и прилечь, полежать и немного подремать, - он думал, что это вернёт ему сил, хотя бы самую малость, - и посему был не расположен рассыпаться в любезностях перед негостеприимным монахом.
        - Отпевание… - на это аббат ещё был согласен. Кажется, и с могилами бы всё устроил. - Но вот… - аббат морщился - замечая генералу: - Доктора нынче стоят недёшево.
        Злость! Вот что придавало ему сил больше, чем самое крепкое вино, и она-то как раз и взыграла в нём. Барон чуть склонился с лошади и прямо своей латной перчаткой схватил монаха за шею и зашептал сквозь зубы:
        - Болван, ты даже не ведаешь, что творят еретики с аббатами вроде тебя, когда настаёт их власть. Так что разыщи денег на врачей для раненых людей, что оберегают тебя от гнева сатанинского.
        Сильно он схватил монаха, больно было тому так, что он скривился и, когда Волков выпустил его шею, тут же исчез в темноте, ушёл в помещения, не сказав ни слова.
        «Видно, будет писать жалобу, - Волков даже усмехнулся. - Только вот кому? Епископу Фёренбурга жаловаться станет или самому архиепископу Ланна?».
        Хенрик нашёл ему место для отдыха, оруженосцы помогли снять самые неудобные доспехи, и он прилёг, оставив все дела на Брюнхвальда и Дорфуса.
        Из неприятного небытия его вернул всё тот же надоедливый Хенрик.
        - Господин генерал, колокола.
        - Что случилось? - Волков с трудом открыл глаза.
        - Колокола звонят к утренней молитве, до рассвета два часа осталось. Пора собираться.
        Выпитое вино, усталость, жар, рана ноет… Всё это делало его пробуждение и подъём очень тяжкими, очень… Но было кое-что, что придавало ему сил, заставляло преодолевать себя. Он понимал, что нужно закончить дело с этим проклятым городом. Закончить вопреки всем своим немощам, потому что помимо него никто этого сделать не сможет. И уже через месяц, а может, и через пару недель Фёренбург отворит ворота проклятому еретику, и герцог навсегда утратит этот город, а он, барон Рабенбург, возможно, потеряет всё, чего добился за последние годы.
        - Пиво вчерашнее, - сказал фон Готт, ставя перед ним большую кружку. - А еда у них одна постная.
        И помыться ему не пришлось, и одежда была вчерашняя, но всё это не играло никакой роли. Он готов был терпеть, лишь бы сегодня закончить начатое. И раздавить последний гнойник города.
        - Седлайте коней, - хрипло произнёс он, беря кружку с пивом. - И доспех несите.

* * *
        Через час они, рассмотрев на карете и утвердив дорогу, выслали вперёд ротмистра Кольбитца: раз уж он всю ночь был в передовом дозоре, так пусть и утром постарается. И пока Брюнхвальд и Лаубе выводили людей на улицу и строили их в колонну, ротмистр вернулся и доложил:
        - Горожан нигде нет. Я дошёл до перекрёстка. Никого не видал.
        - И на крышах нет арбалетчиков? - уточнил Дорфус.
        - Ни одного болта в нас не прилетело, - отвечал офицер дозора.
        - Всё-таки любят бюргеры свои перины, - негромко произнёс генерал. Он сам, будь он главным у горожан, не спал бы и своим подчинённым не дал бы поспать, но и враг не сомкнул бы глаз за всю ночь, и сейчас, на выходе из-за стен монастыря, с каждой крыши в строившихся солдат летели бы болты.
        В общем, с молитвой и верой отряд двинулся вперед. Город уже наполнялся людьми, а ещё Дорфус по незнанию выбрал для движения к восточным воротам широкую улицу, что называлась Графской, а она - из-за того, что ворота уже, видно, были открыты, - вмиг заполнилась телегами, что шли навстречу колонне. В общем, движение его отряда было затруднено и понемногу замедлилось. Но всё равно он неуклонно вёл своих людей вперёд, надеясь, что там, у Глевенских восточных ворот, на торговом подворье богатого еретика Гойзенблиха, он найдёт бургомистра и разгромит последний оплот сопротивления в городе.
        «Ну не бесконечны же у них офицеры! Большая часть сидит в цитадели под замком, ещё один, быть может, самый рьяный, ночью был ранен. Если есть у них ещё достойные, так должны быть в это время при последних их силах. А уж городское мужичьё без опытных командиров для нас опасности не составит, а может быть, даже и поможет».
        И вскоре, когда небо в восточной стороне стало сереть, они вышли на улицу, что вела к небольшой площади, на которой и находилось торговое подворье купца Гойзенблиха.
        А перед площадью вся улица сплошь забита гружёными подводами, и чтобы пройти по ней, колонну пришлось распускать в рассыпной строй. Брюнхвальд сразу сказал:
        - Сие неспроста. То намерено так телег нагромоздили.
        Волков с ним был полностью согласен. Но ему даже не пришлось отдавать приказа, подъехавший Лаубе сам предложил:
        - Я возьму пять десятков людей из арьергарда, а колонну поставлю поближе к домам, разберу этот затор, пропущу телеги вперёд, пусть уезжают.
        - Так и поступайте, - ответил ему генерал.
        И тут же к нему подбежал один солдат и доложил:
        - Ротмистр Кольбитц меня прислал сказать, что на площади строятся. Горожане!
        - Много их? - первое, что спросил генерал.
        - Много, - отвечал вестовой, - но сколько - ротмистр ещё не знает, не посчитал ещё. Темно.

* * *
        Нельзя из одного донесения делать выводы. Много - мало. Темно. Так дело начинать нельзя. Тем более нельзя полагаться на донесения одного человека, к тому же если это ротмистр - по сути, молодой ещё офицер.
        - Поехали, - говорит генерал и меж телег и больших возов протискивается к концу улицы, чтобы самому взглянуть на противника.
        В сером свете наступающего утра он увидел на площади правильно выстроенную баталию из пяти сотен людей, почти готовую к бою. И встали они правильно. Видно, были у горожан ещё офицеры. И увидел он под городскими флагами его. Самого бургомистра в окружении отборных людей.
        «Надо же, сам бургомистр Тиммерман на коня сел и доспех какой-никакой надел! - признаться, Волков был удивлён. Среди чернильного рыцарства города Малена он и не вспомнил бы того, кто сам садился на коня и брал оружие в руки. - Злой человек и упрямый. Такой будет сопротивляться, не испугается».
        К нему по уже чуть расчищенной от телег улице подъехал Карл Брюнхвальд, он также всё сразу понял:
        - О, бюргеры намерены драться. Хорошо стоят, плотно; вот только как они в таком плотном строю ходить будут?
        Волков не ответил ему; он сам всё это подметил, строй горожан был монолитен и крепок, но нужно быть необыкновенно обученными солдатами, нужно иметь самых опытных сержантов и барабанщиков, чтобы в таком плотном строю ещё и продвигаться. Но не строй интересовал генерала, он всё пытался разглядеть бургомистра, словно, разглядев врага, он смог бы узнать, что тот замышляет.
        А полковник тем временем продолжал:
        - Думаю, выходить на площадь колонной - мысль не очень хорошая, - тут он был абсолютно прав. Волков и сам понимал, что колонной крепкую «коробку» горожан не пробить. И Брюнхвальд продолжал: - У нас тут восемьдесят мушкетов, а их баталия - отличная цель, Вилли проредит их изрядно, если каждый из мушкетёров выстрелит пару раз, а чтобы они стреляли спокойно, Кальб займётся арбалетчиками горожан. Посмотрим, как хорошо бюргеры будут стоять под мушкетными пулями.
        Говорил всё это полковник тоном зловещим, ничего хорошего горожанам не сулившим. И вправду, баталия с таким плотным строем - отличная мишень для мушкетов, вряд ли одна пуля пролетит мимо.
        А капитан Вилли, после того как полковник махнул ему рукой, уже вывел на площадь своих людей, и они неровными цепями встали перед выходом с площади, первый ряд уже положил мушкеты на упоры, фитили у всех зажжены, лишь непринуждённые позы мушкетёров говорили о том, что бой ещё не начат. Зеваки разного пола и возраста, и местные, и приезжие, жались к домам, никто на площадь уже выходить не отваживался. Повисла пауза. И уже при сером небе Волков разглядел бургомистра получше. Лицо того было серьёзно, рядом с ним была парочка офицеров. И они не собиралась отступать.
        Конечно, Карл предлагал дело. Конечно, мушкетёры зальют эту небольшую площадь кровью горожан, завалят трупами и ранеными. И, скорее всего, «коробка» из людей начнёт рассыпаться, размякнет, первые ряды, то есть самые лучшие бойцы, полягут, и уже тогда стальная колонна капитана Лаубе опрокинет и рассечёт всё, что останется. И через час всё будет закончено и на площади будет валяться полсотни мёртвых изуродованных тел. Но в том-то было и дело, что Волкову это было не нужно. Он понимал, что это озлобит город до необыкновения. А ведь горожане и так на него злы. Нет, нет, не этого он хотел. Не это ему было нужно. И он, насколько ему это позволяет доспех, оборачивается назад.
        - Максимилиан!
        - Да, господин генерал.
        - Пистолеты у вас заряжены?
        - Да, господин генерал. Только утром, перед выездом из монастыря, положил сухой порох.
        Это было то, что барон и хотел услышать. И он говорит:
        - Капитан Нейман, прошу вас отъехать со мной. И вас, Максимилиан.
        Они втроём выезжают чуть вперед, и Волков продолжает:
        - Я не хочу устраивать бюргерам бойню, но дело просто так не разрешить. Нейман, вы ведь умете стрелять из пистолета?
        - Конечно, господин генерал, - отвечал капитан.
        - Максимилиан, отдайте один пистолет капитану, - говорит генерал. - Только незаметно.
        Прапорщик, чуть развернул коня и заехав за генерала, сразу достаёт из седельной сумки пистолет и передаёт его капитану.
        - Знаете такой механизм?
        - У меня почти такой же. Знаю, - заверяет его Нейман.
        - Господа, - снова говорит генерал. - Сейчас я поеду вперед и вызову бургомистра на переговоры; как я вам дам знак, вы убьёте его или раните, это не имеет значения. В общем, нам нужно его убрать, он самая большая заноза во всём Фёренбурге.
        - Как прикажете, - сразу ответил Нейман.
        - Да, господин генерал, - сказал Максимилиан. - Конечно.
        - Имейте в виду, дело это опасное, в нас тут же полетят болты, и аркебузы по нам будут палить. Хочу, чтобы вы это понимали, господа.
        - Можно я сменю коня? - тут же попросил прапорщик.
        Конь у него был и вправду дорогой, видно, по молодой дурости Брюнхвальд взял на дело своего лучшего коня. Но теперь менять его было поздно.
        - Если что-то случится с конём, я вам его оплачу, - отвечал ему Волков и добавил: - Всё, господа, дальше тянуть нельзя, бюргеры могут подумать что-нибудь не то. Если вы готовы, то едем.
        Офицеры были готовы, и, сказав только: «Карл, будьте начеку», он поехал к баталии горожан.
        Нейман и Максимилиан следовали за ним. Волков был спокоен, он даже не опустил забрало, хотя прекрасно понимал, что чем ближе подъезжает к строю противника, тем лучшей целью становится его лицо. И всё-таки был спокоен.
        Остановив коня в пятидесяти шагах от первого ряда горожан, он крикнул громко:
        - Из любви к миролюбию и неприязни ко всякому насилию и из уважения к жителям вольного города Фёренбурга я, генерал фон Рабенбург, представитель герба Ребенрее, предлагаю бургомистру переговоры! Здесь и немедленно!
        Услыхав это, офицеры и сопровождающие бургомистра стали наперебой ему что-то советовать. И, увидав это, Максимилиан, с некоторой опаской, тихо произнёс:
        - Не поедет. Испугается.
        Это было как раз то, чего Волков опасался больше всего. Но тут дельную мысль высказал капитан Нейман:
        - Если захочет, чтобы его люди его уважали, - поедет!
        И тут один из людей, что были рядом с Тиммерманом, прокричал на всю площадь:
        - Господин бургомистр согласен говорить с господином генералом!
        Не испугался. Отлично. Может, потому, что до первых людей Волкова было шагов сто, не меньше, а до первых его людей всего пятьдесят, а может, потому, что просто был храбр; в общем, бургомистр и с ним ещё три человека поехали на встречу к барону.
        Тиммерман. Простая одежда ему шла больше. Если взглянуть на капитана Неймана, так подумаешь, что этот человек родился в доспехе. Или тот же Карл Брюнхвальд - латы на нём смотрятся так же естественно, как и простая одежда. Колет или старенькая, видавшая виды кираса на нём были одинаково уместны. На бургомистре же его безусловно недешёвый доспех выглядел не иначе, как на корове седло. Да и подшлемник он напялил под шлем явно большего размера, чем ему был надобен.
        Они едва начали своё движение, а генерал услыхал тихий щелчок. Он отлично знал этот звук, так щёлкала откидная крышечка пистолета, что закрывала полочку с затравочным порохом. Нейман приготовил своё оружие, и в том, что оружие и у Максимилиана уже готово, генерал тоже не сомневался.
        Тиммерман подъехал к генералу намеренно не спеша, желая показать, что бегать по зову титулованного холуя герцога бургомистр Фёренбурга не будет. Офицеры, его сопровождавшие, тоже были важны, их лица переполнялись спесью, они всем своим видом желали показать, что переговоры эти им не нужны и они уверены в своей победе.
        И когда Тиммерман остановился в пяти шагах от генерала, он поклонился и, дождавшись ответного поклона, спросил:
        - И что же вы мне собирались предложить, генерал?
        - В общем-то ничего, - сурово ответил Волков и спокойным голосом, как будто просил у слуги подавать завтрак, добавил, чуть развернувшись к своим офицерам:
        - Время, господа!
        Из-под плаща Неймана сразу вынырнула рука, и тут же заскрипело, засвистело колёсико, раскручиваемое пружиной, и высекло сноп ярких бело-голубых искр. Из горожан лишь один сопровождавший бургомистра понял, что происходит; он почему-то выкрикнул громко: «Порох!» - и одной рукой, ладонью в кольчужной рукавице, попытался закрыть, прикрыть от пули лицо бургомистра, да вот только не дотянулся.
        Вссс-пахх!
        Пуля ударила в горжет Тиммермана. Ударила в самый край и срикошетила тому в левую часть подбородка, но, кажется, не нанесла большого вреда. Волков даже подумал, что дело не выйдет, а бургомистр уже смотрел на него возмущённо: да как вы посмели? Но продлился этот взгляд едва ли мгновение…
        Всс-пахх!
        Кони заплясали под всеми, кто был на площади, - от испуга, от дыма, от шума выстрелов животные перепугали друг друга. Седоки едва удерживали их.
        Барон не видел, куда ударила вторая пуля, но видел, как Тиммерман схватился рукой за лицо, прикрыл левую часть его, закинул голову и стал заваливаться на спину, воскликнув:
        - Ах, что же это?
        Двое из приехавших с ним офицеров стали подхватывать его, не давая упасть с коня, а третий с криком «Подлая ты тварь!» выхватил меч и кинулся на генерала.
        Но тот даже своего оружия не достал, он просто опустил забрало и дождался, пока дурень ударит его своим мечом по шлему. Он знал, что Нейман успокоит этого храбреца. Так и вышло: капитан, чуть тронув своего коня шпорами, проехал и врезал по шлему болвана молотом. Ударил сильно, но не так, чтобы убить.
        А два других офицера уже увозили бургомистра, который так раскачивался в седле, что вот-вот должен был свалиться на землю.
        Волков чувствовал, что настало самое главное время, через секунду горожане опомнятся, и в него и в его офицеров полетит сотня болтов и аркебузных пуль. Нужно было что-то сделать… Срочно, срочно!
        И он сделал. Он сначала поднял забрало, прекрасно понимая, что десяток людей сейчас будет целиться ему именно в лицо, а потом поднял руку и прокричал что было сил:
        - Добрые люди Фёренбурга, война окончена! Сегодня больше никто не пострадает! Ступайте к жёнам!
        Потом развернул коня и почти шагом поехал в сторону первых линий своих мушкетёров.
        Максимилиан и Нейман поехали за ним, так же медленно, как и их командир. Это их поведение было надменным и вызывающим, но никто из горожан так и не выстрелил в их сторону ни из арбалета, ни из аркебузы. Наверное, среди местных не осталось ни одного офицера, что хотел бы подраться.
        А Волков, доехав до Брюнхвальда, произнёс:
        - Разворачивайте колонну, Карл. Мы возвращаемся в казармы.
        Глава 49
        Усталость. У него едва хватило сил, чтобы вернуться в казарму, доехать самому и без поддержки. Последние силы он потратил, чтобы слезть с коня и перекинуться парой слов с Брюнхвальдом. Он ушёл в свой закуток, где оруженосцы и слуги помогли ему снять латы и раздеться. Гюнтер, снимая одежду, заметил:
        - Господин, а на бинтах крови-то немного.
        Это была хорошая новость, так как генералу казалось, что рана стала причинять ему больше беспокойства.
        Помывшись и переодев исподнее, перекусив на скорую руку, он уже готов был лечь поспать немного, но пришёл хмурый от недосыпа и усталости фон Флюген и пробурчал:
        - К вам хранитель имущества просится, говорит, что дело у него, не терпящее отлагательств.
        - Скажи, я сейчас приду, - ответил генерал и просил у слуг чистую одежду.
        - В городе смятение! - сразу заговорил Вайзингер, едва поздоровавшись с генералом.
        - Бургомистр мёртв?
        - Всякое говорят. Мёртв, ранен, бежал. Мои ребята уже начали грабить склады на Тележной улице, никто им не препятствует. Стражи по городу не видно, судейских не видно.
        - Только не трогайте склады честных горожан, - предостерёг его Волков. - Следите за тем, прошу вас.
        - Конечно, конечно, - соглашался хранитель имущества. - Но сейчас я не о том пришёл сказать.
        - Что-то случилось?
        - Тут мне человечек один рассказал, что Шибенблинг, Цумм, ван Хотлин и другие видные еретики, а также брат бургомистра Георг Тиммерман решили сегодня встретиться в полдень в доме купца Манфельда.
        «Шибенблинг, Цумм, Манфельд - прямо весь список честного горожанина Топперта», - отметил Волков.
        - Уж не знаю, о чём эти аспиды будут говорить, но думаю, что не добро они замышляют, - продолжал хранитель имущества Его Высочества. - Лучше бы их там взять всех, пока в кучку собрались.
        И он был абсолютно прав: если бургомистр Тиммерман был главной занозой, то эти господа несомненно были корнями той занозы.
        - Фон Флюген, - произнёс генерал, но это вышло слишком тихо, видно от усталости, и поэтому он чуть откашлялся и повторил громче: - Фон Флюген!
        - Тут я, генерал, - молодой человек, кажется, задремал на лавке.
        - Майора Дорфуса ко мне.
        Дорфус, видно, уже улёгся спать - и немудрено, день он провёл насыщенный, а ночью и утром выдалось ему повоевать. Но генерал ни себе, ни офицерам своим поблажек не давал.
        - Возьмёте ротмистра Юнгера и всех его кавалеристов, посадите на коней ещё два десятка мушкетёров, Возьмите из рот Неймана самых молодых солдат, два десятка, и к полудню будьте в доме купца Манфельда.
        - А где это? - сразу спросил майор.
        - Дом в самом конце улицы Жаворонков, - пояснил ему хранитель имущества. - Трёхэтажный, без двора и забора, но с воротами; двор внутри дома. Его несложно будет узнать.
        Дорфус кивнул.
        - И что мне сделать?
        - В полдень там соберутся еретики, - продолжал генерал.
        - Покончить с ними? - хотел знать майор. Он даже сделал весьма однозначный, рубящий знак ладонью.
        И он, и Вайзингер внимательно глядели на генерала, ожидая его ответа. Волков вздохнул, поморщился от боли в бок, и всё-таки покачал головой:
        - Нет, возьмите их и отведите в цитадель, пусть Рене посадит их под замок в подвал.
        - Это, конечно, милосердно, - заметил со скепсисом хранитель имущества, - но имейте в виду, генерал, они ни с вами, ни с людьми вашими так церемониться не будут.
        Скорее всего, он был прав, но Волков не хотел лишней крови. Одно дело бой, другое дело - резня. Не то что ему было жалко мерзавцев-безбожников, он просто не хотел усугублять положение и вызывать к еретикам жалость честных горожан.
        - Всё-таки отведите их в цитадель, майор.
        - При них точно будет охрана, - заметил Дорфус.
        - Предупредите их, что вам дан приказ сохранять всем им жизнь только в том случае, если пойдут с вами миром. Список людей, что надобно изловить, вам напишет господин хранитель.
        - Как прикажете, господин генерал.
        Они ушли, и, казалось бы, вот теперь он мог лечь отдохнуть, но решил повременить - уж больно горячим было это время, больно важным, - и вместо этого звал к себе прапорщика Брюнхвальда.
        - Друг мой, вы человек весьма обходительный и приятный, - начал Волков, причём он улыбался, несмотря на свою усталость.
        - Рад, что вы это отметили, господин генерал, - отвечал прапорщик, немного удивлённый таким началом разговора.
        - Ну а раз так, то уж с дамой вы найдёте, как управиться, - продолжал барон всё с той же своей улыбочкой.
        - Что вы имеете в виду? - ещё больше удивлялся молодой офицер.
        И тогда генерал улыбаться перестал.
        - Езжайте на улицу Жаворонков, в мою квартиру, найдите её хозяйку…
        - Госпожу Хабельсдорф? - вспомнил Максимилиан.
        - Да, госпожу Хабельсдорф. Там, во дворе, моя карета, посадите женщину в неё и провезите по улице Жаворонков.
        - Провезу, и что дальше?
        - Она на той улице живёт давно, всех там знает. Вы спросите у неё, кто из проживающих на той улице - еретик, всё запомните, а нынче вечером явитесь на ту улицу и все двери и ворота еретиков пометите большим белым крестом.
        - А-а, - прапорщик, кажется, начал догадываться. - А ночью будем их грабить, наверное?
        Барон поглядел на него устало и, наверное, немного разочарованно; это разочарование Максимилиан сразу почувствовал.
        - Не будем грабить?
        - Не будем, - ответил генерал. - Но безбожники должны подумать, что грабить их будут обязательно.
        - Думаете, что они испугаются и побегут из города? - догадался молодой офицер.
        - Именно, друг мой, именно на это я и надеюсь.
        - Жаль, - сказал прапорщик с сожалением, - я бы пограбил, тем более что на той улице есть что взять.
        Волков опять смотрел на него с укором и разочарованием.
        - А что? - как бы оправдывался Максимилиан. - Почему нам нельзя пограбить безбожников?
        - Майор Дорфус помогал грабить дома горожан, но грабили их сами горожане. И сейчас, кажется, в городе разворачивается большой грабёж; отчего же мы не грабим вместе со всеми, скажите мне, Максимилиан? - устало спросил барон.
        - Не знаю, может, потому что мы устали… Или по глупости… - предположил прапорщик.
        - Нет, друг мой, мы не грабим еретиков… потому что грабить их должны их соседи, сами горожане. Не мы! А горожане! А мы должны лишь невзначай подталкивать их к тому да помогать, если лютеране вдруг вознамерятся защищаться.
        - Но почему? - удивился молодой офицер.
        Волков закрыл глаза, посидел так немного, как будто набирался сил перед ответом, и заговорил:
        - Сюда идёт враг, сильный враг. И я хочу, Максимилиан, чтобы город был на нашей стороне. Понимаете? Посему не мы должны грабить еретиков, а сами горожане. И когда еретики поймут, что завтра будут разбивать двери их домов и на помощь им никто не придёт, так они станут собирать вещи, а на пути к городским воротам их будут ждать горожане - не мы, а их соседи - с кольями и ножами, чтобы отнять у них их имущество. И лучше будет для нас, если еретики начнут защищаться, и тогда колья и ножи пойдут в дело. Может, и зарежут кого. Будут грабить, а заодно, как это бывает, и баб их пользовать. И это то, что нам и надобно. Те, кто убежит, пойдут к ван дер Пильсу, чтобы вернуться и отомстить оставшимся, а оставшиеся уже никогда ворота им подобру не отворят.
        - Ах вот оно что, - удивился Максимилиан.
        - А деньги… Так как-нибудь сами нас найдут, уж поверьте, деньги всегда находят победителей.
        Глава 50
        А Филипп Топперт, видно, вошёл во вкус. Не успел генерал проводить Максимилиана, как он явился в казармы. И был не один. С ним пришла едва ли не дюжина людей. Все люди вид имели приличный - купчишки средней руки или гильдийные мастера.
        И Волков был вынужден принять их, хоть и сесть не предложил.
        - Чем обязан, господа?
        - Мы, - Топперт обвёл пришедших с ним рукой, - подумали немного и решили учредить торговую компанию. Торговать хотим шерстью. Вернее, подумали мы о том давно, но сейчас, кажется, время подошло.
        - Прекрасная затея, - подбодрил его барон. - Шерсть и сукно всегда в цене, горцы, мои соседи, на шерсти берут серебра изрядно.
        - Вот и мы про то. И банкир Вульдман, послушав нас, согласился с тем, что затея дельная. Он готов ссудить надобные нам на то предприятие деньги. Но дело за малым. Он просит обеспечение своих вложений. Не хочет рисковать деньгами.
        - Да, банкиры - они такие, - отвечал генерал, сдерживаясь от ругательств. К сожалению, он и сам прекрасно знал сущность ростовщиков.
        - Так вот таким… таким обеспечением могло бы быть торговое подворье купца Михлера.
        - Он еретик? - догадался Волков.
        - Рьяный! - закивали в подтверждение головами купцы. - Истовый, ещё и спесивый.
        - У него девять лавок на Медовой улице. Там же отличный амбар, хороший двор перед ним, где и пять телег смогут встать, и контора.
        - И пивная там же, - добавил один из пришедших с Топпертом.
        - И пивная, и пивная, - подтвердили его товарищи.
        - Ну так забирайте всё, чего же вы стесняетесь?
        Купцы стали переглядываться и улыбаться, а Филипп Топперт пояснил:
        - Так мы уже забрали, Михлера дурака взашей выгнали, и приказчиков его тоже, но… Банкир Вульдман говорит, что не может нам выдать деньги под залог такого имущества. Дескать, статус его пока не определён, говорит, нужно подождать, пока городской магистрат утвердит нового собственника. Или судья. А судьи-то из города разбежались. А в сенате у нас еретики до сих пор заседают. Их из двенадцати трое. Они магистратом заправляют.
        Волкову всё стало понятно.
        - Ах, господа, то юристы и чиновники, чернильные души, и я ничего с ними поделать не могу.
        - Можете, - вдруг произнёс всё тот же разговорчивый купец. Сказал и стал улыбаться заискивающе. - С крючкотворами из магистрата нам и не нужно связываться. Вы сами всё можете сделать.
        А Волков смотрел на него недоумённо: мне, что, в магистрат мушкетёров надобно послать? Но всё объяснил ему Филипп Топперт:
        - Нам бы бумагу, дозволение на изъятие имущества от лица герцога Ребенрее. Мол, я, Его Высочество и всё такое… дозволяю негоциантам изъять имущество еретика такого-то и всё такое…
        - И всё такое… - усмехнулся барон. - Да как же я вам от лица герцога бумагу напишу?
        - Но вы же его представитель! Может, и печать его у вас есть.
        - Нет, печати такой у меня нет, - твёрдо ответил генерал. И, подумав, добавил. - Всё, что могу для вас сделать, так это написать такую бумагу от себя лично.
        Купчишки стали переглядываться, переговариваться тихо и кивать, а потом разговорчивый произнёс:
        - То нас устроит.
        Принесли бумагу, и, несмотря на усталость, барон, попивая явно и обмениваясь фразами с Карлом Брюнхвальдом, ещё четверть часа сидел и ждал, пока бумага будет написана так, как надобно купцам; потом он её подписал и приложил к бумаге свой перстень. И когда всё было закончено, болтливый купец, взяв и спрятав бумагу у себя под камзолом, подошёл к столу, за которым сидели офицеры, с улыбкой положил на стол перед генералом кошелёк и почему-то шёпотом сообщил:
        - Пятьдесят гульденов, - и уже в полный голос добавил: - Мы искренне вам благодарны, господин генерал.
        Когда они ушли, Волков пододвинул кошелёк к полковнику.
        - Возьмите, Карл.
        - Это в полковую казну? Там ещё достаточно денег.
        - Нет, это призовые для офицеров, поделите золото. Для ротмистров Юнгера и Кальба… Рассчитайте им порции как для капитанов.
        - Это справедливо, - ответил полковник и взял золото.

* * *
        Чувствовал он себя очень нехорошо; кажется, и бок не особо болел, и жар не выжигал его изнутри, но состояние всё равно было нехорошее. Хенрик разбудил его и сказал, что майор Дорфус вернулся с задания и хочет непременно доложить генералу, как всё прошло. Так он даже глаз толком не открыл и произнес едва слышно:
        - Пусть придёт сюда.
        Дорфус явился в его закуток и доложил:
        - Взять мерзавцев не вышло. Дом, в котором они собирались, оказался с выходом на другую улицу; пока я ломал двери, они сбежали. Надобно теперь искать каждого из них по-отдельности. Прикажете начать?
        Волков сразу отвечать ему не стал, а лишь спросил:
        - А что в городе творится? Тихо?
        - Вовсе не тихо. Драки и склоки везде по улицам. Люди бранятся, даже истинно верующие друг с другом лаются. Кто-то за еретиков вступается, но многие их костерят, вспоминают поганый храм. То я сам слышал; говорят: и поделом им, то им за наш храм изгаженный.
        Это было как раз то, что Волкову было и надобно.
        - Значит, грабят безбожников, из домов гонят?
        - Про то, что из домов выселяют… - Дорфус сделал паузу, - нет, не слыхал, но вот то, что у одного колбасника-еретика всю лавку разнесли и всё забрали, включая тесак для рубки, это я видел собственными глазами.
        - Прекрасно, - произнес барон с улыбкой. - А стража что?
        - Так я ни одного стражника и не видел за всю дорогу, - припомнил майор. - Думается мне, что они сами, переодевшись, лавчонки обчищают.
        - Прекрасно, - повторил Волков.
        - А мне что делать? - уточнял Дорфус. - Ехать ли мерзавцев собирать по их домам?
        - Нет, - Волков даже махнул рукой. - К дьяволу их, они уже ничего сделать не смогут. Если начали колбасников грабить среди дня… дальше уже всё само потечёт. Попомните мои слова: завтра, а может, и сегодня ночью начнут еретики разбегаться отсюда. Нам главное - следить, чтобы они не собирали крупные отряды. А так… Пусть бегут. Отдыхайте, майор.
        Надо бы было отправить его арестовать сенаторов-еретиков, но сразу вспомнить Волков об этом не смог, а когда майор уже ушёл, то сил не было его звать обратно. Он хотел снова забыться своим дурным сном, который облегчал его состояние.
        Как стемнело, пришёл Вайзингер. И его приход, если бы не недомогание, порадовал бы генерала по двум причинам. Во-первых, он принёс целый мешок серебра. Вносили его три человека: один нёс за обвяз, двое других тащили за углы.
        - Это благодарность честных горожан благородному человеку, - прокомментировал Вайзингер появление мешка, - тут двенадцать тысяч талеров.
        Тяжёлый мешок не без труда был возложен на скамью напротив генерала.
        Конечно, того так и подмывало спросить: а сколько же честные горожане взяли в таком случае себе? И сколько хранитель имущества сохранил чужого имущества для себя? Но он не стал этого делать. Двенадцать так двенадцать. Тем более что Вайзингер прибавил негромко:
        - Будет и ещё.
        - Что? Дела у вас, кажется, пошли?
        - Пошли, пошли, - заверил его Вайзингер. - Нынче ночью думаем взять большой склад одной богатой гильдии, там товар драгоценный, сплошь парча и бархат, они на двух реках первые торговцы этим товаром. А ещё взяли одну лавку ювелира, я ещё её не посчитал, так не считая столового серебра, одного золота на четверть пуда. Будет чем вас порадовать.
        - Уж не на Собачьей ли улице была та лавка? - уточнил барон.
        - На Собачьей, - с настороженным удивлением отвечал хранитель имущества. - А откуда вам то известно?
        - Лавка та не Хольца? - не ответив на вопрос, спрашивал Волков.
        - А вот про то не скажу, лавчонку ту дружки Вига присмотрели, а про хозяина её ничего не говорили. Хотите, чтобы я выяснил?
        Но на это барон лишь махнул рукой: нет нужды.
        - Вы лучше скажите, что в городе творится.
        И тут хранитель имущества порадовал его во второй раз:
        - Народец уже не боязлив стал. Лавки еретиков разбирают, не стесняются. Поначалу бедняки лишь хлеб брали, дескать, то вам за церковь нашу; лавочники огрызалась, стыдили, но ничего не помогало. Колпаки стали им ещё и морды бить, если огрызнутся. Так лавочники стали лавки запирать, но не помогло. По городу пошли люди, ищут лавки безбожников, ломают ставни с дверьми и теперь берут всё, что найдут, - Вайзингер ухмылялся. - Людишки во вкус входят - ещё вчера были богобоязненные и законопослушные, а нынче их жадность разжигает, желание урвать чужого и если их не остановить, уже завтра начнут к лютеранам и в гости захаживать.
        - Начнут, - заверил его генерал. - Обязательно начнут. И как только еретики это поймут, так побегут из города, ибо дело это всегда кровью заканчивается.
        - Кровью? - переспросил хранитель имущества.
        - Кровью, кровью, - продолжал барон, - когда у тебя последнее забирают, ты всяко возмущаться начнёшь, а если ещё и твоей жене под подол полезут так и вовсе в драку кинешься. Тут тебе брюхо-то и распорот. То обычное дело при грабеже. Но вам надобно знать ещё одно верное правило удачного грабежа.
        - Какое же? - спрашивает Вайзингер.
        - Когда еретики побегут из города, так всё своё имущество забрать с собой не смогут, будут брать самое ценное. Скажите тачечникам, или Колпакам или людям Вига, пусть поставят артели у всех ворот, пусть всех досматривают, золота найдут немало, уж поверьте.
        А тут и полковник Брюнхвальд, слушавший их разговор, решил добавить пару приёмов:
        - Самое ценное будут прятать в люльках с детьми или под юбками у старух. Там ищите в первую очередь.
        - Ах вот как? - хранитель имущества, кажется, был удивлён такими советами. - Видно, вы, господа, уж наверняка знаете, где и что искать надобно.
        - Да уж знаем, - и генерал, и полковник улыбались улыбками нехорошими. Всякий старый солдат в хорошем грабеже знает толк, а они были солдатами старыми.

* * *
        Волков уже отужинал и хотел было уйти спать, но тут снова к нему просились на приём горожане. И не абы кто - человек, что пришёл к нему в столь поздний час, был сам казначей города Фёренбурга. Человек это оказался дородный и немолодой. Сразу видно, что и властью он был облечён, и не беден.
        - Моё имя Флигнер.
        - И чем же мне вам помочь, господин казначей Флигнер? - кивнув ему из вежливости, спросил генерал.
        - Дело моё… - он многозначительно обвёл взглядом присутствующих за столом офицеров и, приблизившись к генералу, негромко произнёс: - Дело моё весьма деликатно.
        - Любезный, - Волков к ночи стал чувствовать себя ещё хуже и поэтому хотел побыстрее закончить. - То мои офицеры, и мне от них скрывать нечего.
        Такой ответ не очень понравился визитёру, но, видимо, выбирать ему не приходилось, и он сказал, как бы предупреждая:
        - Не желанием своим, а лишь необходимостью пришёл я к вам.
        - Я понял, понял, - торопил его генерал. - Говорите.
        - Я казначей города и хочу сказать, что городская казна охраняется нынче дурно, - наконец вымолвил Флигнер.
        - А где же ваша стража? - сразу спросил барон.
        - Стражу утром не подменили, - отвечал казначей. - И к обеду один стражник из четверых ушёл домой, а остальные трое… к вечеру уже были пьяны.
        - Пьяны? - усмехнулся Волков. Признаться, это событие позабавило и всех его офицеров, что слушали рассказ казначея. - А где же их офицер?
        - Со вчерашнего дня никого не было, и мы, то есть работники казначейства, уже сами взялись охранять городскую казну, домой не идём.
        Волков даже представить не мог, сколько денег может быть в казне такого богатого города, как Фёренбург. «Тут не мешками, тут телегами вывозить придётся!».
        - Я ходил в магистрат, но там уже никого нет. Ходил к прокурору, но мне… Мне не открыли дверь, видно, он прячется или уехал. И мне больше не к кому обратиться.
        «Если заберу себе казну города… Точно смогу расплатиться со всеми долгами и достроить замок. А может, ещё и останется!».
        - Так вам нужна охрана? - спросил генерал у казначея.
        - В городе творится сущий ужас, ловкие люди берут всё! На улицах без всякого стеснения бьют людей. Хватают чужое имущество. Всё, что захотят… Так и до казны города доберутся, - продолжал господин Флигнер. И добавил: - Уж и не стал бы я вас беспокоить, но более мне сейчас и некого просить.
        Волков вздохнул. Очень, очень это было соблазнительно, но он знал, что не может воспользоваться таким случаем, а посему он чуть нагнулся, чтобы рассмотреть за столом сидевшего от него невдалеке своего офицера.
        - Капитан Лаубе.
        - Да, господин генерал.
        - Выделите из своих рот господину казначею двадцать человек при ротмистре. И прошу вас, объясните людям, что мы здесь представляем герб Его Высочества и ни один талер из казны города пропасть не должен.
        - Немедля распоряжусь, - отвечал капитан.
        А казначей Флигнер низко кланялся генералу.
        Глава 51
        То ли рёбра срастались нехорошо, то ли ещё что, но спал он плохо: ни перевернуться, ни пошевелиться. От боли сразу просыпался и потом маялся. А под утро стало опять знобить, то был верный признак, что скоро начнёт его одолевать жар.
        А сон больше не шёл, и лежать стало невмоготу; он встал, оделся, умылся, пошёл по казармам, вышел на двор, где кашевары уже разжигали свои очаги, таскали воду в чаны.
        У конюшен встретил Юнгера и Брюнхвальда. Карл отправлял кавалериста проехаться по городу, посмотреть, что там происходит. А сам велел подготовить пару телег и собирался всё-таки добраться до цитадели, узнать, как там дела, и отвезти провизии. Рене, конечно, присылал вестовых, сообщал, что всё у него хорошо, но Брюнхвальд считал, что одно дело вестовые, и совсем другое, когда сам всё поглядишь. И тут генерал был с ним полностью согласен.
        Встал, прошёлся и, кажется, боль в боку утихла, однако жар его не отпускал. Пора было завтракать, но какой тут завтрак, если тебя выжигает изнутри. Велел варить себе кофе, а пока Гюнтер молол в ступке зёрна, приказал Дорфусу после завтрака съездить в магистрат и арестовать сенаторов-еретиков.
        - Если они, конечно, ещё не сбежали.
        Едва он сел пить кофе в офицерской столовой, как пришёл фон Флюген и сообщил, что Топперт и ещё какие-то «знатные господа» просят их принять.
        - Что ещё за «знатные господа?», - удивился барон.
        - Ну, пятеро с ним ещё людей, по одежде судить, так люди те знатны, - разъяснил, как мог, оруженосец.
        - Скажите - приму их сейчас, пусть сюда идут, - сказал генерал.
        Он сразу заметил, что у одного из этих и вправду богатых на вид господ с собой был немалый и, судя по всему, нелёгкий ларец.
        И он решил для себя: «Сие добрый знак». И не ошибся. И тогда Топперт объяснил цель визита этих господ:
        - Господам приглянулся один склад у реки, принадлежит он еретику Петреусу. К нему же и пирс хороший.
        - Ну и что же их останавливает?
        - Но господа сии - честные негоцианты и не хотят действовать беззаконно; и я рассказал им, что вы выдаёте ордера на имущество безбожников.
        - Ордера? - тихо, чтобы купцы не слыхали, удивился генерал. - Что вы такое несёте, Топперт? Какие ордера?
        - Напишите им такое письмо, какое вчера писали мне, - продолжал торговец и добавил шёпотом, едва слышно: - При них шестьсот гульденов. Они готовы вам за то письмо заплатить.
        Волков взглянул на купцов, и ему одного взгляда хватило: да, готовы. Он сразу, лишь увидав их, сделал правильный вывод. Визит этих господ и вправду оказался добрым знаком. Барон ещё раз осмотрел пришедших и сказал:
        - Хорошо, господа, я напишу надобную вам бумагу.
        Но и это было ещё не всё; не успел он распрощаться с купцами и передать Хенрику тяжёлый ларь с золотом, не успел попросить себе завтрак, хоть есть он так и не захотел, как к нему снова на приём просились люди. И когда он узнал, что это два каких-то неизвестных ему человека, да ещё и только секретари, так он поначалу попросил Брюнхвальда выслушать их в комнате дежурного офицера, но его начальник штаба тут же вернулся, удивив генерала, и сказал:
        - Вам бы лучше самому с ними переговорить.
        - Отчего же вы так считаете? - невесело спросил генерал; он так ещё и не успел притронуться к булкам и козьему сыру, что подали ему к новой порции кофе.
        - То пришли еретики, - отвечал ему полковник. И на немой вопрос генерала: «И что они хотят?» - отвечал:
        - Просят дозволения выйти из города с имуществом. Также просят отпустить всех схваченных еретиков.
        «Бегут! Максимилиан спрашивал, зачем кресты на домах безбожников ночью рисовать? А вот поди ты, те кресты свою, хоть и малую, роль да сыграли!».
        Волков вздохнул так, что опять в боку кольнуло. Всего этого он и добивался с самого начала. Он и хотел, чтобы они отсюда ушли. Ему было ясно, что пока тут живут безбожники, ни о каком спокойствии во всей ближайшей земле и речи не будет. Вот только бежать они должны были не от злого генерала, пса Папы и холуя герцога. Он хотел, чтобы бежали они отсюда от своих соседей, от вчерашних приятелей и компаньонов, которые вдруг стали злее всяких других врагов. И у него, кажется, всё получилось. И как только генерал это понял, осознал, так сил в нем почти не осталось. Он поднял глаза на своего заместителя и спросил негромко:
        - А много у нас в плену еретиков?
        - Они говорят, что мы арестовали одного сенатора.
        - Всего одного? - спросил барон. - Дорфус должен был арестовать всех трёх.
        - Насчёт этого ничего не скажу. А ещё говорят, что в цитадели мы держим не менее дюжины безбожников, тех, что офицеры и сержанты стражи.
        - Ну раз они просят о чём-то, то должны что-то и предложить, - разумно предположил генерал.
        - Они и предложили, - продолжал Брюнхвальд. - Говорят, что готовы передать вам двадцать тысяч талеров.
        «Двадцать тысяч! Куча денег. Такую кучу никто из людей даже и поднять с земли, наверное, не сможет». Но ему в текущей ситуации такая сумма не сильно помогла бы. Эти двадцать тысяч, были, - он прикинул, - одной восемнадцатой частью его долгов, а из них ещё надо выдать солдатам, ну, хоть по двадцать монет, а ещё офицерам, и тут уже двадцатью монетами не отделаешься. Для полковников и вовсе по пять сотен, будь добр, отсчитай. К тому же ещё и персонально нужно людей отметить - Нейман и Максимилиан уж точно заслужили. А Дорфус? А человек, что помогал ему рисовать карту? А оруженосцы? Всем, всем нужно было что-то дать. От этих двадцати тысяч ему не осталось бы и пятнадцати. В общем, этих денег было ему мало, и генералу стоило бы встать, пойти и вытрясти с еретиков ещё серебра. Они бы дали, никуда не делись бы, в их положении им было не до того, чтобы ерепениться. Но вот только сил у него не было. Не было совсем.
        «Бог с ними, с деньгами, тем более что у меня ещё и золото есть, и Вайзингер что-то обещал принести».
        И посему он не встал из-за стола и никуда не пошёл, а лишь сказал устало:
        - Карл, соглашайтесь. Решите всё сами. Если удастся, вытрясите из них ещё хоть пару тысяч, артачиться они не должны.
        - Как прикажете, - сразу согласился Брюнхвальд. - Велю им собраться всем на главной площади после полудня. Там буду с двумя ротами солдат.
        - Да, Карл, - согласился генерал.
        - Потом возьму под охрану одни из ворот, думаю, лучше взять западные, к ним идёт прямая хорошая дорога, - не унимался полковник.
        - Конечно, Карл, так и сделайте, - уже морщился генерал.
        - Так и проведу их…
        - Карл! - Волков не выдержал. - Решите всё с Дорфусом. Если он, конечно, вернулся уже.
        Полковник наконец оставил его в покое, а барон принялся за завтрак, хотя аппетит у него всё ещё не появился.

* * *
        Приходил Вайзингер, но он после разговора с Брюнхвальдом сам понял, что генералу нужен отдых, и ушёл, обещая прийти позже. За ним приходили ещё какие-то люди, но Карл им просто отказал, давая своему товарищу отлежаться. И Волков лежал, спал, вставая только чтобы поесть чего-нибудь. Лишь к обеду следующего дня он поднялся и, пойдя в офицерскую комнату, с приятным удивлением заметил, что подчинённые его находятся в хорошем расположении духа. Тут же был один из ротмистров, что ушёл вместе с Рене в цитадель, - приехал кое-что забрать для стола господина полковника. И в том, что он так спокойно приехал, и в поведении всех остальных его людей чувствовалась та самая раскрепощённость и лёгкость, которая всегда ощущается в войске, когда компания закончена.
        Генерал пообедал со своими подчинёнными и за разговорами узнал, что еретики почти все покинули город. Большинство из них вышло с большим обозом. И охранял его лично Карл Брюнхвальд с целой ротой людей. И теперь горожане с упоением заняты дележом домов, складов, амбаров, лавок и прочего недвижимого имущества. В большом интересе у горожан городские площади, и то понятно. Это вещь дорогая. Оставшиеся купцы из гильдий подминают под себя земли за городской стеной, что принадлежали еретикам. То есть процесс было уже не остановить. И вернуть всё назад, вернуть бывшим хозяевам их имущество теперь было возможно лишь оружием. Ван дер Пильс, даже если и собирался идти к городу, нынче лёгкой прогулкой не отделался бы. Почётного въезда в город под барабаны, трубы и колокола у него не вышло бы, горожане, боясь возмездия и не желая возвращать имущество бежавших, ворота ему не раскрыли бы и дрались бы плечом к плечу с солдатами генерала. В этом Волков не сомневался. И офицеры его тоже. Пришлось бы бичу истиной веры садиться в тяжёлую и неудобную - через реку - осаду, всё время ожидая опаснейшего неприятельского
сикурса с юга.
        В общем, настроение у всех было приподнятое, и так как всякое хорошее войско - это почти единый организм, значит, и всем подчинённым, от первых сержантов и ротных корпоралов и до самых последних помощников кашеваров то доброе расположение несомненно передалось.
        И Волков, сидя за столом со своими людьми, был доволен. Барон не собирался кричать, что весь этот город с ног на голову перевернул он, об этом знать его подчинённым нет нужды, но вот перед хитрецом фон Виттернауфом он обязательно этим своим делом похвастается. Мастеру в первую очередь ценно признание других мастеров.
        К вечеру явился Вайзингер с кучей хороших новостей и, как только уселся рядом, спросил у генерала негромко:
        - Посуду из серебра и золота прикажете вам привезти или подождёте, пока мы её продадим, и возьмёте деньгами?
        Волков на мгновение задумался: сейчас в городе стоит угар, всё берётся бесплатно или продаётся за бесценок. Где-нибудь в Вильбурге, в спокойной обстановке, сей товар можно будет продать с заметно большим прибытком. С другой стороны в его новый дом нужна была хорошая, новая посуда.
        - Везите посуду, может быть, побалую баронессу, она такое любит.
        - Хорошо, как вам будет угодно, господин генерал. У меня есть ещё кое-что, что вас порадует, - продолжал хранитель имущества. При этом он так улыбался, что заинтриговал барона.
        - Ну порадуйте, раз так.
        - Ребятки из Колпаков погнали еретиков взашей и начали заселяться в домишки получше, чем у них были, и, в общем, я поговорил с ребятами и напомнил, что всё это для них устроили вы, что и вам какой домишко было бы неплохо отписать.
        Это было очень, очень хорошее дело, барон слушал хранителя очень внимательно. А Вайзингер продолжал:
        - Болтун - это один из братьев Глянцигнеров - было заартачился, но Курт Нерлинг настоял, сказал, что жадничать тут не нужно. И один домишко решено передать вам. В благодарность.
        Тут и болезнь как отступила. Сразу он почувствовал себя получше и спросил у ловкача:
        - Тот дом хорош?
        - Там, на Восковой улице, все дома неплохи, - заверил его хранитель имущества Его Высочества. И тут же стал продолжать, чуть поменяв тон на заискивающий: - Думаю, что будет справедливо учесть и мои старания в том доме.
        - Ваши старания? - Волкову очень нужны были деньги. Очень. И продажа дома могла сильно выручить его с долгами. - И на какую сумму вы постарались?
        - Домишко тот будет стоить тысяч сто-сто двадцать…
        - Уж извините меня, друг мой, но сто и сто двадцать - цифры очень разные, - заметил барон.
        - Да, да… Но сейчас на всё цены падают, так что…
        - Ну хорошо, на какую долю вы рассчитываете?
        - Двадцать тысяч… - Вайзингер смотрел на него всё так же заискивающе. Кажется, ждал отказа и готов был торговаться.
        Но барон торговаться не стал.
        - А этот Курт Нерлинг… - вспомнил генерал. - Кажется, вы говорили, что он сенатор.
        - Да, сенатор, - хранитель скорчил горькую гримасу, он был немного разочарован тем, что барон не сказал ему ни «да», ни «нет».
        - Три сенатора-еретика, я думаю, уже покинули город. Будут новые выборы.
        - Должны быть.
        - Нужно, чтобы одним из сенаторов стал Филипп Топперт.
        - Топперт? - кажется, хранитель имущества не знал его.
        - Это человек, преданный гербу Ребенрее; нам надобно, чтобы он получил одно из сенаторских кресел.
        - Нужно подумать.
        - Я вас с ним познакомлю, - произнёс генерал. И, чтобы «думы» хранителя протекали быстрее, добавил: - Двадцать процентов с дома ваши. Продавайте дом.
        Эти слова пришлись Вайзингеру по душе, и он заулыбался. А барон, увидав его улыбку, тоже усмехнулся:
        - Вы не столько хранитель имущества герцога, сколько приумножатель своего.
        - Жизнь - нелёгкая штука… - начал было свою старую песню Вайзингер, как будто вернулся во времена их первых встреч, но Волков поморщился и махнул на него рукой: хватит уже, хватит.
        Глава 52
        Следующий день прошёл у него опять в каких-то разговорах, и те разговоры можно было назвать приятными, так как они были разговорами победителя, что утверждает свою власть и делит добычу. Вайзингер приходил к нему говорить о продаже дома, а также о Филиппе Топперте и желании генерала увидеть его в кресле сенатора. Хранитель имущества заикнулся было, что Топперт в городе не очень известен, но барон напомнил ему, что торговец хорошо известен гербу Ребенрее как человек преданный, и того достаточно. После чего Вайзингер сказал, что в таком случае сделает всё, что в его силах. А потом они дождались, пока люди не привезли в казармы серебряную и золотую посуду. Но когда внесли ящики и открыли их, генерала ждало разочарование. Золота было совсем немного. Две небольшие чаши и одна красивая ложка. А серебро, хоть его было и немало, вовсе не подошло бы ему лично. Нет, тарелки были совсем новые, и работы они были искусной, и вовсе не походили они на то серебро, что ставят себе на столы фальшивые богачи, когда тарелки и блюда толщиной едва ли не в бумажный лист - их и мыть-то надобно аккуратно, чтобы не
погнуть. Нет. И тарелки, и вилки, и ложки, и ножи, и соусники, и кувшинчики были добротны, новы и красивы. Вот только все предметы были из разных сервизов, на всех были разные узоры, а тарелки были ещё и разной величины.
        Взыскательная баронесса такой разнобой на своём столе нипочём не поприветствовала бы. Что уж говорить об изысканной и тонко чувствовавшей красоту госпоже Ланге.
        - Что? - удивлялся Вайзингер, видя постную мину на лице барона. - Посуда эта для вас нехороша?
        Волков же лишь взглянул на него и ничего не сказал, и тогда хранитель имущества предложил:
        - Так могу её продать, а вам принести уже деньги.
        Волков подумал, что сам продаст это серебро где-нибудь в Малене дороже чем здесь; здесь теперь наверняка цены рухнули, так как такого добра нынче в Фёренбурге должно продаваться в избытке. И потому произнёс:
        - Вы лучше домом займитесь.
        - А насчёт дома скажу, что уже один шельмец приходил утром торговаться.
        - Шельмец? - переспросил барон.
        - Шельмец, - подтвердил Вайзингер. - Начал с семидесяти тысяч, поднял цену до восьмидесяти шести и на том остановился. Больше не даёт ни в какую.
        Волков сразу понял, что хитрец его прощупывает: хочет понять, не уступит ли генерал из своей доли четырнадцать тысяч монет. Но генералу нужны были деньги, и он ответил:
        - Если вас устроит шесть тысяч, то отдавайте дом за эту цену.
        Хранитель имущества поджал губы; кажется, шесть тысяч ему было мало, и он закончил:
        - Подождём немного, дом хороший, на хорошей улице стоит, за него дадут сотню тысяч.
        Как он уехал барон сел рассматривать посуду уже повнимательнее. И отметил, что посуда и вправду неплоха. Совсем неплоха, и за неё можно будет взять, если не торопиться, пять с половиной, а может, и все шесть сотен талеров. Совсем не лишнее для него. Но даже это приятное занятие утомило его, началось неприятное жжение в боку. И он пошёл прилечь.
        Спать не спал, лежал ворочался, ища для себя удобное положение. Но к вечеру вроде боль отступила, и он снова вышел к офицерам и поужинал, а потом они с Карлом уединились и стали считать деньги. Посчитали все затраты полковой казны. А затем стали считать, кому из офицеров сколько надобно дать из призовых. Полковникам и майорам решено было выделить по пять сотен, капитанам и ротмистрам герцога по три сотни. Волков решил, что Кальбу и Юнгеру призов даст столько же, сколько и своим капитанам. Он хотел, чтобы среди офицеров герцога у него было как можно больше приятелей. Нейману и Максимилиану… ну, тут он сказал своему товарищу, что рассчитается с ними сам. Для Неймана барон мысленно уже отсчитал сотню гульденов. Он не хотел мелочиться. Капитан заслужил эти деньги, да и Волкову в будущем может пригодиться такой человек. Максимилиану генерал думал выдать сорок золотых. Дельце с бургомистром того стоило.
        После барон снова почувствовал недомогание и ушёл к себе.

* * *
        - Господин генерал, - будил его Хенрик.
        - Что? Завтрак уже? - он открыл глаза.
        - Офицеры уже позавтракали, - ответил ему старший оруженосец, - к вам из Вильбурга приехал генерал Фильшнер.
        - Генерал Фильшнер? - удивился Волков. Он даже повернул голову в сторону оруженосца. - Какой генерал Фильшнер.
        - Не знаю какой. Приехал и представился. Полковник Брюнхвальд его знает. Сидят в офицерской, разговаривают, пиво пьют.
        Генералу стало интересно. Знавал он одного Фильшнера, но тот в последнюю их встречу был ещё полковником.
        - Скажите слугам, чтобы мыться несли, - попросил генерал и стал, кряхтя и морщась от боли, вставать с постели.
        Да, это был тот самый Фильшнер, что ещё капитаном приходил в Эшбахт по приказу герцога арестовывать тогда ещё опального вассала. Но теперь генералы улыбались, как старые знакомцы, да ещё и обнялись на глазах у офицеров, причём приезжий генерал делал это аккуратно, понимая, что барон ранен. Потом они уселись рядом с Карлом, и Волкову тут же принесли пива.
        - Тяжела ли рана ваша? - сразу спросил Фильшнер, едва они расположились за столом. - Болт получить в бок - не шутка. Вижу, что бледны вы.
        - В наши с вами годы все раны тяжки, - философски заметил генерал и, не захотев продолжать эту тему, спросил: - Ну а вы, мой друг, когда же генеральский патент получили?
        - Уж полгода как! Милостью Божьей и Его высочества. То за мои сидения - почитай полтора года просидел в осаде. Вы, наверное, слыхали про Цумерт.
        - Конечно, конечно, - кивал барон. - Славное дело, вы его так и не сдали, как я слышал.
        - Коней поели, но не сдал, - гордо сообщил прибывший генерал. - Ну а вы тут как? Почитай, тоже в осаде сидите. Так я к вам в помощь. Хотя по городу проехал… Кажется, тут беспорядки случилось. Кажется, честные люди еретиков бьют? Странно тут всё, а полковник ваш Брюнхвальд порассказал - так и вовсе я был удивлён.
        - Чему же? - спросил Волков, чувствуя гордость за проведённую тут, в Фёренбурге, работу.
        - Как же так случилось, что еретики столь сильны тут были, а теперь все сбежали? Уж расскажите, как такое произошло?
        - То всё промыслом Божьим, - скромно отвечал генерал генералу. - Всё Божьим промыслом. Вы лучше расскажите, отчего вы здесь.
        - Так Его Высочество меня сюда послал. Поначалу пришло ваше письмо о том, что ван дер Пильс и горожане собирают склады и магазины в округе Фёренбурга, так вам в помощь был послан кавалерийский полк в два эскадрона с полковником Гебенхобеном для разведки и разъездов; кавалеристы вам должны были помочь, ведь своей кавалерии у вас мало. Полковник прибудет к вечеру, я надеюсь. А потом пришло письмо от вас, что вы ранены, так меня спешно послали вслед за Гебенхобеном, я его на дороге и нагнал. Приказано мне, ежели вы не в силах, то взять командование на себя. Я и поскакал, коней едва не загоняя.
        - Вас прислали в осаде посидеть, - додумался Волков. - Раз уж вы такой неуступчивый и в осадах готовы по полтора года сидеть, лишь бы не сдать города недругу.
        - Так мне и сказали, - соглашался генерал. - Но вижу я, что вы вполне себе в силах, а посему…
        - Э нет, - остановил своего коллегу начавший было радоваться таким новостям барон, - я не в силах, вот и полковник не даст соврать, целыми днями с постели не встаю. Вчера весь день пролежал, и ночь. Только встал, чтобы вас увидеть.
        - Вот как? - удивился Фильшнер. - Значит я не зря сюда скакал?
        - Не зря, не зря, - убеждает его барон. - Вы комендант Фёренбурга. Сейчас я соберу офицеров и буду передавать вам дела. А они ознакомят вас с ситуацией в городе.
        - Что ж, хорошо, - согласился прибывший генерал. - Но, надеюсь, вы мне поможете разобраться; думаю, что через недельку буду в курсе всего происходящего, - он полез под кирасу, достал оттуда плоскую замшевую сумочку для писем и извлёк из неё письмо. - Это от Его Высочества. Распоряжения.
        Волков тут же раскрыл письмо и стал читать. Ну, герцог был ему благодарен и писал, что теперь, если рана его тяжка, он может покинуть Фёренбург, оставив за себя генерала Фильшнера. Это было как раз то, о чём Волков и мечтал. Потому что было у него всего два сильных желания: вылечиться и выбраться из ненавистного города. И, едва дочитав до конца письмо от герцога, он посмотрел сначала на Фильшнера, потом на Брюнхвальда.
        - Господа, не думаю, что моё пребывание здесь необходимо, посему из-за раны я покину этот город в самое ближайшее время.
        - О! - только и смог произнести удивлённый полковник.
        - Лишь бы это пошло на пользу здоровью вашему, - сказал прибывший генерал.
        - Господин генерал, - продолжил барон. - Поклонник Брюнхвальд - мой ближайший помощник и друг, прислушивайтесь к его советам - он знающий офицер.
        Карл от таких слов даже приосанился немного. А Фильшнер тут же ответил:
        - Я много слышал о полковнике Брюнхвальде, и то, что я слыхал, было лишь положительным.
        - Вот и прекрасно, - произнёс Волков и подозвал к себе торчащего в офицерской комнате без дела фон Флюгена. - Фон Флюген. Найдите Хенрика, скажите, что мы уезжаем.
        - Куда? - удивился юный оруженосец.
        - В Вильбург, - отвечал генерал.
        - Когда? - ещё больше удивлялся фон Флюген.
        - Сегодня! - начал уже злиться барон. - Хватит вопросов, болван вы этакий, найдите Хенрика, найдите Гюнтера, сообщите им о моём отъезде, а сами езжайте за каретой; также найдите мне хранителя имущества. Шевелитесь наконец, у нас много дел, которые нужно сделать до отъезда.

* * *
        Он хотел побыстрее вырваться из Фёренбурга, так хотел, как лесная птица желает покинуть клетку. Ночи лишней не хотел провести в городе, словно ему тут было душно. Посему просидел несколько часов за столом, отдавая последние распоряжения и наставления. Не останавливая дел ни на завтрак, ни на обед. Ел и говорил с Дорфусом, показывал карту города Фильшнеру. Обрисовывал ему расклады. Потом знакомил его с офицерами. После, уже за обедом, знакомил прибывшего генерала с хранителем имущества Его Высочества. Отрекомендовал того, как человека, всё в городе знающего, не забыв переговорить с тем и о своих делах. Также не оставил он без внимания и выздоравливающего отца Доменика, получил от него в дорогу благословение.
        В общем, к трём часам пополудни он с делами покончил, переоделся в дорожную одежду и, попрощавшись с офицерами и солдатами, сел в карету, сказав на прощание Брюнхвальду, что подошёл лично закрыть ступеньку кареты:
        - Карл, будьте мудры. Помогайте генералу, он неплохой человек.
        - Не извольте волноваться, господин генерал, - заверил барона его товарищ. - Я буду ему помогать.
        И Волков, к большому своему удовольствию, покинул столь ненавистный ему город. С ним были все его оруженосцы и Максимилиан, а также десять человек охраны с сержантом Грифхоппером. Охрана была нужна, так как вёз он с собой немало денег.
        А уже к сумеркам доехал до живописной деревеньки под названием Бёмерих. Там был тихий постоялый двор, хозяин его был расторопен, а хозяйка чистоплотна. Там барон и заночевал. И хоть кровать его была не самой удобной, а перины - не самыми пухлыми, спал он отлично и проспал долго, а проснувшись от нестерпимого солнца, что заливало покои через небольшое окно, понял, что проголодался. Пока приводил себя в порядок, к нему попросился хозяин трактира, и генерал принял его.
        - Не изволите ли вальдшнепов на завтрак? - спросил трактирщик. - Наш паренёк добыл парочку. Они, конечно, не так жирны, как осенью, но ведь всё равно вкусны.
        - Да, я изволю вальдшнепов, - согласился генерал и, подойдя к окну, выглянул на улицу. - А это что у вас там - пруд?
        - Пруд, господин.
        - А на улице тепло ли?
        - Очень тепло, господин, весна. День будет очень хорош, кажется.
        - А накрой-ка мне стол у пруда, - вдруг попросил Волков, всё ещё глядя в окно. - Сможешь?
        - Конечно, господин. Сейчас всё сделаю.
        Не прошло и получаса, как стол со скатертью был поставлен возле пруда, и генерал сидел в берете и шубе, парился на жарком весеннем солнце и ел отлично прожаренных вальдшнепов. Пиво было средненькое, и хлеб недостаточно для него хорош, но всё это не портило ему удовольствия. Потому что это было первое утро, когда он чувствовал себя неплохо. Кажется, это было волшебством, но как только он выехал из сырого и промозглого города, недуг его стал проходить. Что может быть приятнее выздоровления?
        Ехал он не спеша, любовался наступающей весной и только на пятый день пути добрался до Вильбурга.
        Глава 53
        Как разительно отличается прилизанный и чопорный Вильбург от замусоленного и засаленного Фёренбурга! Генерал никогда не любил этот высокомерный город, но, как говорится, всё познаётся в сравнении. И теперь, проезжая по городу в карете, он то и дело находил в Вильбурге что-то приятное. И улицы, не забитые караванами телег, которые нужно пропускать, и чистоту улиц, и опрятность горожан. Всё это бросалось в глаза. Сразу было видно, в каком городе есть твёрдая рука сеньора, а в каком правят купцы и гильдии.
        А в столице большие дела творятся. Ассамблея. Герцог, оказывается, просил собраться всех самых видных своих вассалов. Шестнадцать графов или их представителей собрались в городе. Помимо них, в город съехались ещё десятки важных земельных сеньоров и первых лиц городов, что также имели вассальную зависимость от курфюрста. Все эти люди приехали с семьями, выездами и слугами. В общем, ни в одной гостинице ни одного приличного места не осталось.
        Пришлось остановиться в «Слепом музыканте», убогом трактире, что рядом с южными воротами. Даже среди придорожных трактиров, в которых барон останавливался, это заведение было бы худшим. Но в других местах перед ним лишь кланялись да извинялись: нету мест, простите, господин. А искать квартиру или дом - так на то время было нужно. В общем, после тряски ему захотелось покоя, ведь он ещё не до конца выздоровел. Посему согласился, хоть на одну ночь, но остановиться в этой мерзкой харчевне с комнатами.
        Барон сразу поморщился, едва вошёл в заведение, настолько был отвратителен запах местной кухни. Вонь прогорклого, да ещё горелого масло, казалось, пропитало все стены и всю мебель вокруг.
        - Фу, что за дрянь… - морщился фон Флюген; ещё коня не расседлал, а уже зашёл следом за генералом и теперь осматривался, - мы, что, здесь остановимся? И на сколько дней?
        Этим нытьём он только усугубил раздражение Волкова, и чтобы избежать искушения надавать мальчишке оплеух, генерал сказал ему резко:
        - Фон Флюген! Бумагу мне и чернила.
        - Можно я хотя бы сначала коня расседлаю? - заканючил оруженосец.
        Но генерал был неумолим:
        - Нет! Бумагу и чернила мне, и коня не рассёдлывайте, после поедете искать барона Виттернауфа.
        Снова лезть в седло после долгого пути мальчишке, конечно, не хотелось, и он всё ещё канючил:
        - И где мне его искать?
        - Понятия не имею! - холодно ответил генерал. - Начнёте с замка Его Высочества.
        Оруженосец был недоволен, хмурился и что-то шептал - видно, проклятия в адрес своего патрона, - но сходил и принёс писчие принадлежности, а потом со скорбной миной дождался, пока генерал напишет письмо министру. Забрал письмо и уехал искать фон Виттернауфа.
        А барон позвал Максимилиана и, когда тот явился, произнёс:
        - Друг мой, в этой харчевне питаться опасно для чрева; прошу вас, возьмите Томаса и фон Готта, найдите хороший трактир и закажите еды. Возьмите еды простой и здоровой: окорока возьмите, жареных колбас, зельцев, яиц, нужно собрать ужин. Я бы слуг отправил, но я хочу вина, да и министр придёт, он ещё тот знаток вин, а слуги в вине не сильны.
        - Конечно, - отвечал прапорщик. - Я всё устрою.
        Когда он ушёл, генерал всё-таки решил прилечь. Узкая и жёсткая кровать, застиранная ветхая простыня и тощая перина не помешали ему тут же уснуть.
        А когда проснулся - едва не вздрогнул, так как в его маленькой комнатушке сидел прямо у его постели сам барон фон Виттернауф, и с ним было ещё два господина, одного из которых генерал знал. То был личный врач Его Высочества и всей Высочайшей семьи Тотлебен. Второго человека Волков не знал. А министр тем временем озирался, осматривал комнату, морщился:
        - Неужели вам не удалось найти ничего лучше?
        - Завтра поищу. С дороги только, ещё сил нет, - Волков попытался привстать и поморщился от боли в боку. Виттернауф заметил это, хоть в комнатушке и не было светло.
        - Я привёз лучших врачей Ребенрее. Доктора Тотлебена вы знаете, а это доктор Рихарт.
        - С вашего позволения, мы осмотрим вас, господин генерал, - с поклоном произнёс Тотлебен.
        - Быстро вы, - только и смог ответить министру Волков, когда Гюнтер стал помогать ему снять рубашку.
        - Очень много дел, - пояснил фон Виттернауф. - В город съехались сеньоры, у всех много вопросов, всем нужны ответы. Так что я к вам ненадолго.
        Волков встал к окну и поднял руку, чтобы врачи могли осмотреть рану.
        - А мне есть что вам рассказать! - произнёс генерал, пока доктора разглядывали и мяли его бок.
        - Мне донесения из Фёренбурга приходили едва ли не каждый день, - отвечал ему министр. - Я знаю, что происходит в городе. Не пойму только, как вам сие удалось совершить! Очень хочу знать, но не сегодня. Господа, - он обратился к врачам. - Что со здоровьем нашего драгоценного генерала?
        - Вам пробили бок алебардой? - тихо поинтересовался Рихарт.
        - Хуже. Это был арбалетный болт, - отвечал генерал.
        - Да… - врач, кажется, был доволен раной. - Он идёт на поправку, хоть рана была и весьма тяжела, - ответил Тотлебен министру, и тут же спросил: - А почему же вам не зашили вход и выход раны?
        - Врач в Фёренбурге хотел… Но мой врач не советует мне сразу зашивать рану, коли она глубока, - отвечал Волков. - Он говорит, что из раны поначалу нужно выпустить плохие жидкости.
        - Какая интересная мысль! - произнёс доктор Рихарт.
        - Глупость какая! - тут же опроверг коллегу доктор Тотлебен. И добавил: - Врач, лечивший вас, мало уделял вам внимания. Он делал вам утягивающие повязки?
        - Вообще-то их делали мои оруженосцы и слуги.
        - Это заметно, - произнёс Рихтер. - У вас дурно срослись рёбра.
        - Но это не скажется на силах генерала? - уточнил министр.
        - Нет, нет, - отвечал Тотлебен. - Бог миловал генерала, рана была тяжела, но худшее уже позади. Разве что скажется эта рана на езде верхом, да и то я в этом не уверен. Теперь же зашивать рану нет нужды, а вот обезболивающая мазь и жёсткая повязка всё ещё необходимы. Сейчас мы всё сделаем.
        - Прошу вас господа, отнестись к этому человеку со всем тщанием, - настоял фон Виттернауф. - Придите к нему ещё и завтра.
        - Обязательно, обязательно, - обещали доктора.
        А когда они, сделав дело, ушли, министр произнёс, поднимаясь со стула:
        - У его высочества, да и у меня, много вопросов к вам, друг мой, мы будем рады услышать на них ответы, но это когда вы будете готовы говорить. А пока… - он стал ещё раз оглядывать комнату, даже на потолок поглядел зачем-то, видно, задумался. - Хотел вам предложить пожить у меня в доме, но подумал… Завтра утром будьте тут, - он ещё о чём-то размышлял и добавил: - И не вылазьте из кровати. Ждите меня. Я приду, как только начнёт светать.
        Сказал и ушёл. А генерал остался в своей комнатушке размышлять о словах министра. Фон Виттернауф всегда был таким, вечно что-то задумывал, вечно ничего толком не объяснял. Волков даже не мог понять, как к нему относиться. Друг он ему, приятель или просто делец, что использует генерала в своих целях или в целях герба и княжества? А потом ему сказали слуги, что прапорщик Максимилиан давно вернулся с хорошей едой. И, как выяснилось, ещё и с хорошим вином, так что вечер генерал скоротал, хоть и не в очень чистом месте, но всё равно неплохо.

* * *
        Трактирщик едва не остолбенел, а его немытые лакеи-разносчики, с их засаленными волосами и грязными фартуками, так те едва не поумирали, когда увидели, кто въезжает в ворота их постоялого двора. Волков, услыхав шум, подошёл к окну. Да, на месте этих простолюдинов он и сам бы остолбенел, ведь во двор въехала карета с гербом Его Высочества, из которой вышел сам герцог, а за ним граф Вильбург, министр фон Виттернауф, а из следующей кареты выходил бургомистр и другие важные господа, а ещё были и господа верхом. Прекрасный выезд Его Высочества.
        Волков прошёл к своей кровати и улёгся под перину. И сразу же услыхал топот важных ног на лестнице. Дверь отворилась, и перепуганный не меньше простолюдинов Хенрик почти шёпотом спросил у генерала:
        - Господин генерал! К вам Его Высочество герцог Ребенрее. Изволите принять?
        - Хенрик! - Волков скорчил недовольную мину: Хенрик, не будьте болваном.
        Оруженосец исчез, и тут же в дверях появилась высокая фигура герцога, а за ним стали входить и все остальные прибывшие, и среди них был его старинный неприятель граф Вильбург. Теперь же он, как и все остальные важные гости, улыбался.
        - Не вставайте, не вставайте, друг мой, - распорядился курфюрст, видя, что Волков хочет подняться. - Я знаю, что рана ваша весьма тяжела, так что лежите.
        Он подошёл к кровати генерала, и ему тут же поставили рядом с ней стул. Герцог уселся и даже снял шляпу, в знак большого расположения к раненому. Он улыбался.
        - Виттернауф рассказывал мне, как нелегко далось вам дело. Но наши осведомители писали о вас лишь в восхищённых тонах. Барон уверяет, что в Фёренбурге вы совершили чудо.
        - Господин фон Виттернауф преувеличивает мои заслуги, - скромно заметил Волков.
        - Барон очень редко преувеличивает чьи-то заслуги, кроме своих, - заметил курфюрст и улыбнулся, и все присутствующие засмеялись этой его шутке. Особенно задорно хохотнул фон Готт, стоявший у окна. Герцог даже обернулся на него. А потом спросил у генерала:
        - Как вы считаете, друг мой, следует ли цу Коппенхаузену продолжать собирать армию или опасность миновала?
        - Я не могу ответить на этот вопрос, Ваше Высочество, - отвечал ему генерал. - Но могу сказать с уверенностью, что теперь в городе Фёренбурге людей, готовых открыть ван дер Пильсу ворота, осталось очень немного.
        - Такого ответа мне довольно, - улыбаясь произнёс герцог. Он поднял руку, и один из придворных, что стоял у самой двери, двинулся к нему. Он принёс герцогу подушку из красного бархата, накрытую лёгкой тканью. Его Высочество одним движением руки сорвал с подушки ткань.
        - Прошу вас, дорогой генерал, принять эти знаки моей признательности.
        На подушке Волков увидал прекрасные парадные стремена из чернёного серебра и великолепные золотые рыцарские шпоры.
        - Это лучшие подарки, что я видел, Ваше Высочество, - сказал Волков, не став вспоминать подарок другого курфюрста.
        - Вы их достойны, друг мой, - продолжал улыбаться герцог.
        А министр вдруг наклонился к герцогу и тихо, почти шёпотом, произнёс:
        - Генерал в каждый свой приезд в столицу вынужден ютиться в подобных местах. Может быть, Вашему Высочеству стоит одарить генерала жильём… Кажется, генерал это заслужил.
        - Жильём? - поначалу не понял герцог.
        - Да, генералу не помешает иметь свой дом в столице, из тех, что вы недавно конфисковали, - всё так же тихо продолжал министр.
        - Ах вот вы о чём! - герцог всё понял. - Несомненно, у генерала должно быть своё жильё в городе. Напомните мне об этом, Виттернауф.
        - Непременно напомню, Ваше Высочество, - ответил министр и, взглянув на генерала украдкой, подмигнул ему.