Инквизитор. Книга 11. Божьим промыслом Борис Конофальский
        Инквизитор #11
        Прошло пять лет с тех пор, как Иероним Фолькоф получил от Его Высочества титул барона.
        Теперь он, как требует вассальная присяга, должен воевать за интересы своего сеньора.
        У автора в нумерации была пропущена 45 глава. Мы поправили.
        Глава 1
        Ледяной дождь с резким северным ветром докучал ему уже не на шутку. Невероятным образом проникая под горжет, дождь намочил верх стёганки под панцирем и холодил плечи и спину, вызывая озноб во всём теле. Отвык он от холода и походов. А тут ещё и нога, куда же без неё, уже начала ныть. Несильная, но тягучая и нудная боль стала донимать его потихоньку под этим проклятым ледяным ветром. Хотелось растереть колено, согреть и хоть как-то смягчить донимавшее его ощущение. Но как до колена добраться, если оно упрятано под великолепным наколенником?
        Можно было бы попросить оруженосцев снять эту часть доспеха, но для этого ему придётся слезть с коня, а потом они долго и суетно будут снимать латы в темноте замёрзшими пальцами, ведь начинать нужно будет с наголенника. После ему не захочется опять садиться в седло, а захочется вернуться в шатёр, сесть в кресло, вытянуть ногу к жаровне, попросить Томаса согреть вина, пока Гюнтер собирает на стол какую-нибудь быструю еду. А потом, перекусив, захочется лечь в прогретые грелками перины. Да, ему бы этого… хотелось бы… хотелось бы… но нет… Нет, нельзя, весь этот день ему предстоит провести в седле, и лучше не позволять себе расслабляться. Даже в мыслях. А боль в ноге… Так сколько лет он её терпит? Потерпит и сегодня.
        Рудольф Хенрик, возмужавший и заматеревший, с заметной щетиной на породистом лице, ныне близкий, неразлучный приятель Максимилиана Брюнхвальда, держит рядом с генералом лампу, которую дождь и ветер пытаются загасить. Но Хенрик прикрывает лампу от порывов ветра и дождя краем плаща, чтобы не угасла, чтобы идущие из деревни люди видели в темноте хоть какой-то знак на холме, где их ждали генерал и офицер.
        - Чёртов холод, даже и не знал я, что в наших местах в ноябре бывает так холодно, - в который раз ругается полковник Игнасио Роха. - И что это за дождь? Это просто ледяная вода! У нас в горах зимой иной раз такой бывает. Но тут-то не горы…
        - Так до Рождества уже меньше месяца, откуда же быть теплу, - замечает ему в ответ полковник Рене.
        - Всё равно, чёрт бы побрал этот холод! - продолжает бурчать Роха. - Проклятые еретики, будь они, собаки, неладны! Ну кто воюет тогда, когда надо стоять на тёплых квартирах? Безбожники! Что ещё о них сказать?
        Генерал поворачивается к нему и различает его в блеклом свете заливаемой водой лампы. Полковник кутается в промокший плащ, с его шляпы течёт вода. Игнасио не носит шлема, хотя Волков и напоминал ему про это, просил его носить. Но нет, не носит из глупого бахвальства, как и многие его мушкетёры. Старики, сержанты и корпоралы его полка носят только шляпы. С одной стороны, генерал не одобрял этакой беспечности, но с другой стороны, шляпы с заломанными кверху правыми краями полей стали символом полка, знаком мушкетёров Эшбахта. Которые в окрестных землях, и даже за их пределами стали в последние годы знамениты, а значит, и д?роги. Сам герцог один раз не погнушался нанять две сотни дорогих мушкетёров во главе с их славным полковником для одного недолгого дела. Нанял их вместо арбалетчиков, всего половину от тех, что жили в землях барона, так как на всех у курфюрста Ребенрее не нашлось денег.
        Мушкетёры из Эшбахта. Это название стало таким же известным в верховьях Марты, как и арбалетчики из Ламбрии, или пехота горцев, или жандармы короля. Волков был этому рад, он даже не запрещал людям, что жили на его земле, ходить в чужие походы под его вороном на флаге и называться именем его земли. Пусть зарабатывают, лишь бы драгоценные мушкеты не теряли. Пусть Роха, Вилли и другие офицеры, да и сами мушкетёры побалуют себя серебром. Главное, чтобы потом их жёны тратили добытые деньги в Эшбахте.
        И пока что ни в одном деле солдаты не посрамили цветов его герба. Везде с гордостью и под барабаны они несли его знамя, даже когда дело было проиграно. А знаменосцев полка прапорщиков Франка и Клюгенау с другими офицерами кавалер Фолькоф фон Эшбахт, барон фон Рабенбург, приглашал к себе за стол на рождественский обед. И только под его знаменем мушкетёры Эшбахта соглашались воевать, даже если нанимавший их военачальник был известен и родовит. Об этом мушкетёры и в своём договоре по найму записали первым пунктом: их знамя - чёрный ворон на бело-голубом поле. И никакого другого. Спасибо за то Рохе и Вилли.
        - Кто-то идёт! - прокричал Георг Август фон Флюген; молодой человек спустился с холма и выехал чуть ближе к домам - и первым увидал отряд, который шёл из деревни на север.
        - Флюген! - кричит ему полковник Рене. - Спросите, кто идёт.
        - Либо это Леманн, либо Циммер! - заметил кто-то из выезда.
        - Циммер? - переспросил Рене, и все офицеры, стоявшие подле генерала, кажется, стали усмехаться.
        - Это идёт капитан Леманн! - кричит фон Флюген.
        - Циммер, - едко замечает майор Дорфус, ставший вторым человеком в штабе генерала, - как нетрудно было догадаться, осчастливит нас своим появлением в последнюю очередь.
        Едва различимы в темноте и дожде колыхались ряды пик, под сотнями ног чавкала грязь размытой дождём дороги. Из-за домов наконец вылезла голова большой колонны солдат.
        - Капитан Леманн, с ротмистрами Хольцем и Рудеманом и со ста семидесяти двумя солдатами, прибыл, генерал, - громко доложил капитан, подъехав к холму и остановившись у рогаток.
        Волков был совсем не в том настроении, в котором опоздание капитана сошло бы тому с рук; генерал довольно едко произнёс:
        - Мы признательны вам, капитан, за то, что вы наконец соизволили к нам присоединиться.
        - Извините, господин генерал, - отвечал тот чуть сконфуженно, - у выхода из лагеря случилась суета, мои солдаты перемешались с солдатами других рот, их пришлось ждать у входа и строить во второй раз.
        - Вы видели капитана Циммера? Где он, где его люди? - спросил у него майор Дорфус.
        - Когда я выезжал из лагеря, он уже строил своих людей.
        - А майор Пруфф?
        - Он завяз с большими пушками на деревенской площади, там огромная лужа и грязь, я его обогнал.
        - Я так и знал, - зло буркнул генерал, - это всё из-за… - он не стал договаривать, нельзя же жаловаться своим людям на маршала, который не дал ему забрать раньше его же орудия.
        - Сапёры уже вытаскивают его. Пруфф скоро будет, - сказал майор Дорфус.
        Волков только взглянул на него раздражённо, и Дорфус, не дожидаясь едких высказываний от генерала, прокричал Леманну:
        - Капитан, ведите людей по дороге, река будет слева, а справа увидите костры, идите на них, там полковник Брюнхвальд укажет вам ваше место в баталии!
        - Да, господин майор, - ответил Леманн и ускакал к своим людям.
        Оставалось дождаться только капитана Циммера с двумя сотнями его людей и майора Пруффа с его пушками. Опять ему приходится ждать. А ведь ни дождь, ни холод, ни боль в ноге не затихают.
        Где-то у околицы деревни, там, где шумно шевелится, уходя по размокшей дороге, солдатская колонна, слышатся голоса, кто-то перекрикивается. А потом оттуда к холму, на свет ламп, приезжает молодой вестовой офицер. Один из сержантов, что стоят внизу, машет ему лампой: сюда, генерал тут. Объехав палисад, весь промокший молодой человек останавливает лошадь у подножия холма перед офицерами. На нём ни шлема, ни шапки, наверное, потерял впотьмах; он кланяется и кричит:
        - Господин генерал, вам письмо от маршала!
        Вестовой достаёт из-под кирасы бумагу и протягивает её фон Флюгену, а тот уже въезжает на холм и отдаёт письмо Волкову.
        Хенрик подносит лампу к генералу поближе, а пока тот распечатывает конверт, майор Дорфус спрашивает у вестового, кричит ему:
        - Маршал просил что-то передать на словах?
        - Да, он сказал, что будет очень признателен, если генерал передаст две свои тяжёлые пушки ему в центр.
        Волков даже перестал распечатывать конверт, он, как и все присутствующие офицеры, уставился на вестового. Капли дождя падали на бумагу, размывая чернила. А всё недоумение от этой просьбы озвучивает полковник Рене:
        - Но как же так? Вчера на совете было решено, что все наши пушки останутся у нас на левом фланге, диспозиция была утверждена всеми присутствовавшими генералами!
        - У нас люди тащат орудия полночи под дождём, - добавил майор Дорфус с явным негодованием. - И теперь их тащить обратно?
        Но все эти вопросы, всё это удивление и возмущение были адресованы не тому человеку, поэтому вестовой только и сказал:
        - Господа, мне всего лишь велено передать генералу фон Рабенбургу пожелание маршала.
        Волков ничего не сказал, просто развернул бумагу и начал читать. Прочитал быстро и ничего нового из неё не узнал, вся суть уже была высказана словами. Поэтому он ответил в официальной форме:
        - Передайте маршалу цу Коппенхаузену, что две мои пушки будут незамедлительно направлены к нему в центр. Но также сообщите маршалу, что из-за дождя и плохой дороги они не прибудут быстро. Тем не менее, я уверен, что майор Пруфф сделает всё от него зависящее, чтобы поспеть на новую позицию до рассвета.
        - Я всё передам маршалу, - заверил вестовой и тут же ускакал в темноту, в дождь.
        Ну и, конечно же, Волков был вынужден выслушивать брюзжание своих офицеров, среди которых больше иных высказывал своё недовольство полковник Роха:
        - Мало того, что он забрал у меня шестьдесят мушкетёров и сто аркебузиров, так он ещё и главные пушки у нас отбирает!
        Генерал же ничего не отвечал своим офицерам, он только вздохнул. Конечно, он не собирался отдавать свои пушки в центр, но на конфликт с маршалом ему идти не хотелось. Волков решил, что всё утрясётся само собой. Он чуть повернулся к Рене и спросил его, обращаясь в простой форме, по-родственному:
        - Рене, друг мой, напомните, как называется эта деревня?
        - Гернсхайм, господин барон, - так же не по форме отвечал ему полковник Рене.
        - Кажется, здесь есть колокольня?
        - Да, у них здесь есть неплохая кирха с колокольней, а почему вы интересуетесь, господин барон?
        - Просто я хочу знать, сколько времени осталось до рассвета. Думаю, мы услышим колокол, зовущий к заутренней молитве.
        - Полагаю, что услышим, а до рассвета осталось ещё часа полтора, - заметил майор Дорфус.
        - Вот и прекрасно, - отозвался генерал, - а это, - он стал вглядываться в дорогу, что шла между домами, - никак капитан Циммер там показался?
        Один из молодых господ из выезда генерала съехал с холма к дороге и крикнул:
        - Флюген! Там, кажется, кто-то идёт?
        И тот тут же прокричал в ответ:
        - Да, идёт колонна!
        - Будем надеяться, что это Циммер, - произнёс Рене.
        - Ну наконец-то, - бурчал Роха.
        - У вас острый глаз, господин генерал, - заметил Дорфус.
        Да, глаза его ещё не подводили. Он здесь, на холме, был единственным, кто разглядел в темноте приближающихся солдат. Прошло совсем немного времени, прежде чем генерал и офицеры увидели человека, бегущего к холму от колонны. Волков даже не сразу понял, кто это к нему бежит, лишь когда тот подбежал, всё стало ясно.
        - Капитан Циммер прибыл, господин генерал!
        - Капитан Циммер, вы прибыли один? - едко поинтересовался у него майор Дорфус. - С вами есть какие-нибудь люди?
        - Ах да, простите, - поправился капитан, - со мною ротмистры Пильнье и Бродкуммер и сто шестьдесят семь солдат и сержантов.
        - Где ваша лошадь, капитан? - вдруг поинтересовался у него генерал.
        - Лошадь? - растерянно переспросил Циммер.
        - Да, где ваша лошадь? - продолжал Волков. - Днём, в поле, когда мы с маршалом осматривали местность, вы, если я не ошибаюсь, были на лошади. Почему же вы сейчас без неё?
        - Мой денщик… - начал капитан и замолчал.
        - Что ваш денщик? Украл вашу лошадь? Съел её? Потерял? - продолжал генерал задавать вопросы. Казалось бы, вопросы были смешные, как и сама ситуация, но тон командира был таков, что даже нагловатый полковник Роха, и тот был абсолютно серьезен.
        А бедный капитан пыхтел и заикался:
        - Мой денщик… В лагере такая сутолока, суета… Мой денщик пошёл седлать коня, но не нашёл седла…
        - Что? Не нашёл седла? - удивился Волков.
        Тут уж Роха не сдержался и начал смеяться, а за ним и другие офицеры стали тихонько посмеиваться.
        - Да… Он не нашёл седла… Говорит, что оставил его возле палатки, а когда пришло время седлать коня, его там не было. А солдат нужно уже было строить… Вот я и пошёл без лошади, а ему сказал искать седло… А как найдёт, ехать ко мне.
        Офицеры, и особенно молодые господа из выезда генерала смеялись над болваном уже в открытую. А вот генералу было не смешно.
        «Несуразный человек». Волков смотрел на этого молодого офицера и повторял про себя эти слова. Даже вид его был несуразен. Даже шлем… Он ему, кажется, мал. Шлем так нелепо, чуть криво сидел на голове капитана, из-за чего Циммер выглядел скорее комично, чем основательно.
        «Ну какой из него офицер; над ним, скорее всего, за спиною потешаются его же собственные нижние чины».

* * *
        Верные люди в Фёренбурге сообщали курфюрсту ещё летом, что местные общины еретиков грозятся открыть городские ворота, если прославленный маршал еретиков ван дер Пильс придёт к городу. А ван дер Пильс и вправду стоял на реке Марте, у местечка Санкт-Гоар, лагерем, в котором было не менее семи тысяч человек пехоты. Он собирал провизию и зачем-то лодки. Просто так такое не делают. Особенно герцога и его людей волновали лодки. К чему ему они? Было ясно, что он что-то замышляет. Но время шло, а ван дер Пильс не двигался с места. А вот общины безбожников в Фёренбурге вооружались - и обнаглели настолько, что стали ходить по городу вооружёнными отрядами и даже подходить с оружием к храмам и грозить отцам Истинной Церкви, требуя от них какого-то сатанинского покаяния. Идти в город и перерезать нечестивых герцог всё никак не решался, город был в своём праве и не был в сеньорате герцога, поэтому Его Высочеству приходилось проявлять щепетильность, чтобы не поссориться с городским советом. И не подбить город на прямое противодействие и отказ выплачивать так нужные герцогу сборы за дороги, торговые пошлины,
пристани, рынки и за прочее.
        И поэтому герцогу приходилось содержать на севере своей земли немалые силы и, плача вместе со своим казначеем над расходами, платить добрым людям немалые деньги.
        А время шло, миновало лето, а за ним ушел и сентябрь. Ван дер Пильс так из лагеря и не вышел, а в начале октября купчишки ушлые сообщили герцогу, что проклятый маршал безбожников, оставив в лагере своего заместителя, отбыл на север с малой свитой. Стало ясно, что в этом году кампании не будет. Курфюрст перекрестился, облегчённо вздохнул и распустил нанятых солдат, а своих солдат и вассалов отправил на квартиры и по домам. А сам предался размеренной жизни без волнений. А уже в начале ноября ему донесли, что проклятый безбожник ван дер Пильс вернулся в лагерь и привёл с собой ещё около тысячи человек, набранных на севере. Говорят, что это были аркебузиры. И много кавалерии. А что было ещё хуже, так это то, что через пару дней к Санкт-Гоару подошли три небольшие галеры. И видевший их купец божился, что у тех на носах видны пушки. Вот тут-то всё окончательно прояснилось. Ван дер Пильс вовсе не отказывался от похода на земли герцога, просто для этой цели он набрал лодок, барж и галер. Это чтобы не тащить по осенним, раскисшим от непрерывных дождей дорогам большой обоз десятитысячного войска. Теперь он
всё, что ему нужно, повезёт по реке. По славной реке Марте, а из неё войдёт в реку Эрзе и поднимется до самого Фёренбурга, и при этом ему не придётся биться насмерть за мосты и переправы, чтобы подойти к Фёренбургу. Зачем ему эти мосты, зачем переправы, если у него столько лодок, барж и галер? Только тут герцог и его двор поняли, какая опасная ситуация складывается вокруг столь важного и в военном, и в финансовом отношении города. Герцог был вынужден срочно занимать деньги на новое войско. А срочно - значит дорого, но у него не было выбора. Фёренбург стоил дороже.
        Глава 2
        После того как курфюрст стал спешно собирать силы из-за неожиданного приближения войска еретиков к его северным границам, Волкову пришлось нанимать всех солдат и офицеров, которые только находились поблизости, чтобы собрать войско буквально за неделю. И скорым маршем идти на соединение с главными силами герцога. Когда немного отставший полковник Брюнхвальд догнал на марше отряд генерала, тогда-то, на знакомстве с офицерами, Волков первый раз и увидел Отто Циммера. Нанятых наспех офицеров ему представлял Брюнхвальд. Генерал только взглянул на Циммера, чуть полного и невысокого молодого человека с детским лицом, и, наклонившись к своему другу, тихо спросил:
        - На какую же должность вы хотите взять этого юношу?
        Карл Брюнхвальд ответил не сразу, видно было, что ему неловко, но он всё-таки сказал:
        - На должность капитана.
        - О, на должность капитана? А вы уверены, что он ещё не достоин полковничьей должности? - поинтересовался генерал.
        - Он пришёл со своими людьми, с ним шесть сержантов и тридцать один солдат, а ещё два опытных ротмистра.
        - А, ну это, безусловно, меняет дело, - ехидно заметил генерал.
        Брюнхвальд всё ещё был сконфужен, и потому старался объяснить:
        - С его дядей, с Хельмутом Циммером, я по молодости много лет служил в одной роте, сидел полгода в одной осаде, где нам пришлось есть конину, чтобы не помереть с голода. Отличный был человек. И отец этого Циммера был тоже хороший офицер.
        - Ну ясно. А эти его ротмистры, что пришли с ним, тоже ваши знакомые, или хотя бы они настоящие солдаты?
        - Нет-нет, Пильнье и второй, имя которого я запамятовал, настоящие ротмистры; я с ним поговорил, он с опытом, много уже послужил. Я сейчас приглашу их к вам, сами убедитесь.
        Волков махнул рукой, ему было не до того.
        - Ладно, Карл, берите его, но под вашу ответственность. Под вашу ответственность, Карл.
        - Спасибо, друг мой, - заулыбался Брюнхвальд и сказал Циммеру: - Господин Циммер, господин генерал - молитесь за него Господу - утверждает вас на должность капитана. Надеюсь, вы не посрамите имени ваших славных родителей и не подведёте меня.
        Циммер покраснел, стал раскланиваться и клясться, что не подведёт и не опозорит. И заверял, что обязательно будет молиться.

* * *
        Спешка, спешка. За всю свою военную карьеру барон Рабенбург не мог припомнить, чтобы так поспешно собирались войска. И, конечно же, герцог не оставил столь опытного в военном ремесле вассала в стороне от дела. Гонец от Его Высочества прибыл в Эшбахт в начале ноября ближе к ужину и просил барона принять его немедля. Учитывая непростые отношения со своим сеньором, кавалер Иероним Фолькоф фон Эшбахт, барон фон Рабенбург, порадовал гонца быстрым согласием, с чем тот тут же отбыл обратно, несмотря на приближающуюся ночь. А баронесса, беременная в третий раз, себе не изменяя, стала рыдать и молиться, стала упрекать мужа в том, что «он всё никак не успокоится со своими войнами», как будто это барон затеял войну, а вовсе не её венценосный родственник. Верный вассальной присяге Рабенбург уже в следующее утро явился в Мален с отрядом мушкетёров в семьдесят человек, которых он нанял за свои деньги. С ним также были полковник Брюнхвальд, полковник Роха и майор Дорфус, а также четверо молодых господ из выезда.
        Большего отряда барон себе позволить не мог из-за скудости казны, даже и этих людей он нанимал на те деньги, на которые собирался гасить проценты по долгам. Но в день его приезда в Мален туда же прибыл и эмиссар Его Высочества и старый знакомец Волкова, Фильшнер. Теперь он был в чине майора. Фильшнер просил у барона встречи, а при встрече думал кланяться, но барон его по-свойски обнял, как старого приятеля. Выяснилось, что майор привёз два сундука серебра для найма людей, а так как своих сержантов у него мало, он просил Волкова помочь. А ещё передал барону просьбу самого герцога о мушкетёрах и сообщил, что маршал герцога Дитрих Альберт цу Коппенхаузен очень рассчитывает на пушки барона. Барон насчёт мушкетёров согласился, но вот пушки…
        - Друг мой, вы и вправду думаете, что тащить орудия на север - это хорошая затея? Вы же ехали сюда, вы видели дороги!
        - Видел, видел, - соглашался Фильшнер, - от Вильбурга до Малена дорога неплоха, и маршал просил герцога, а герцог просил вас. Для того он, герцог, выделил отдельную плату. Именно на ваши пушки, порох и ядра. Также на дополнительных лошадей и на оплату прислуги… выделил, - майор заглянул в какую-то бумажку, - триста сорок талеров.
        Этого, конечно, хватило бы даже на найм Пруффа и его людей, хотя затея с пушками Волкову всё равно не нравилась. Но отказывать герцогу… Последнее время между ними, не без стараний графини фон Мален, складывались неплохие отношения. Герцог только в этом году дважды приглашал его ко двору, куда барон являлся с баронессой и сыновьями, отчего всё семейство было счастливо.
        Шутка ли, дворец самого курфюрста.
        - Так какие пушки мне взять с собой?
        - Маршал рассчитывает на две тяжёлые пушки и на четыре кулеврины, - сразу ответил майор Фильшнер, проявляя полную осведомлённость об артиллерийском парке барона.
        - То есть на все, что у меня есть?
        Эмиссар герцога только развёл руками.
        В тот же день один из городских офицеров был отправлен со ста восьмьюдесятью талерами в город Ланн за майором Пруффом и его людьми, так как у Волкова в имении проживало мало артиллеристов. А на рынок Малена для покупки меринов для сменных упряжек были отправлены молодые господа из выезда во главе с Хенриком. Уже следующим утром майор Дорфус с двумя сержантами стал собирать людей в Малене и окрестностях, полковник Брюнхвальд с изрядной частью серебра заехал в Эшбахт, нанял двенадцать сержантов и с ними отправился за реку, во Фринланд, собирать пехоту, а полковник Роха вернулся в Эшбахт за проживавшими в землях барона стрелками: мушкетёрами и аркебузирами. Деньги вроде были. Но это лишь казалось, что два сундука серебра - это много. Солдаты не любят воевать по холоду, в осенней и зимней грязи. Поэтому приходилось поднимать плату простого пехотинца, с половинным доспехом, до семи талеров, иначе не пошли бы. А уж про избалованных мушкетёров и говорить не приходилось.
        - Я попробую уговорить мушкетёров на четырнадцать талеров, - вечером до отъезда обещал полковник Игнасио Роха, - аркебузиров на двенадцать. Думаю, что согласятся. Мушкетёров будет человек двести и аркебузиров человек двести-двести двадцать.
        - Обнаглели они у вас, - вздыхал Фильшнер, выгребая из сундуков остатки серебра и начиная их пересчитывать. - Просят денег, как кавалеристы.
        - Что ж делать, - не без гордости отвечал полковник мушкетёров, - мои парни нарасхват. Они знают себе цену, не раз доказывали её в бою.
        - Хорошо, хорошо, - соглашался эмиссар курфюрста, раскладывая серебро по мешкам, - будь по-вашему.
        Для офицеров и сержантов, что занимались наймом солдат, это дело было крайне выгодным. Волков, в отличие от майора Фильшнера, знал, что четыреста двадцать стрелков на его земле не проживает. Вряд ли и четыре сотни солдат у него бы набралось. А ведь ещё и не все пойдут. Барон знал количество исправных мушкетов и аркебуз, он был уверен, что в лучшем случае Роха соберёт триста пятьдесят-триста шестьдесят человек. И половина из них будут не проверенные бойцы, а молодняк, позаимствовавший мушкеты и аркебузы у своих старших товарищей или отцов. А всю разницу, слегка поделившись с сержантами, Роха, конечно, положит себе в карман. Роха, Брюнхвальд, Дорфус… Что ни говори, а офицерские должности - прибыльные. И Волкову было не жалко денег герцога, пусть его люди подзаработают. Плохо, что ему от этого ничего не перепадёт. Сами офицеры ему не предложат, в их глазах он необыкновенный богатей, к чему ему эти мелочи. А просить он их, конечно, не станет. Хотя барон, в его удручающем финансовом положении, видит Бог, не отказался бы и от ста жалких талеров.
        А пока его офицеры разъехались вербовать солдат, он вызвал из Эшбахта своего родственника полковника Рене, и тот, с капитаном городской стражи и, конечно же, за счёт города Малена, разбил за городской стеной военный лагерь, куда стали потихоньку прибывать нанятые солдаты. Провиант, палатки, дрова и обоз последним серебром оплатил из своих сундуков эмиссар герцога майор Фильшнер.
        Сам же генерал, отдав распоряжения, отправился во дворец Кёршнеров, где в его честь на следующий день хозяин дал обед и бал, на котором были первые люди города, кроме семейства Фейлингов, разумеется, которых и барон, и хозяин дома не любили. Был там с двумя своими детьми и Людвиг Вольфганг Кёршнер, муж покойной племянницы барона Урсулы, урождённой Видль, которая скончалась, не перенеся вторых родов. Барон просил хозяина посадить Людвига Вольфганга рядом с собой, был с ним особенно ласков, как и с его детьми, Карлом Георгом и Анной Амалией, коих Волков любил, так как считал всё это семейство своими близкими родственниками.
        Как и всегда, обед у Кёршнеров был роскошен, а бал очень весел и долог, так долог, что ещё до полуночи пришлось менять музыкантов, потому что первые попросту выбились из сил. Уже к следующему вечеру барон получил от баронессы письмо, в котором та бранила его «холодным человеком» и «незаботливым мужем», так как он не позвал её к балу.
        Волков отписал жене поутру, что, дескать, он хотел её звать на бал, но бал был так скоро устроен, что она не успела бы, а ещё дорога до Малена не очень хороша, поскольку размыта дождями, и её семимесячное бремя быстро ехать бы ей не позволило. Ещё писал, что на войну ехать не хочет, и что бал ему был скучен, и что хочет он домой, - надеясь, что это успокоит баронессу.
        После поехал к епископу, с которым не успел поговорить на балу, а поговорить ему было о чём. Отец Семион и новоприбывший молодой брат Бенедикт уже не справлялись в маленькой церкви Эшбахта; даже когда брат Бенедикт вел службу в часовне, всё равно людей было избыточно. Ведь не только из разросшегося Эшбахта шли люди в церковь, уже и от Амбаров, что заметно выросли, шли к воскресной проповеди люди. А ещё мужики, что жили у полей вдоль реки, а ещё те, что стали селиться у строящегося замка. Тем вообще в церковь попасть было сложно, ведь из южных земель, особенно тех, что лежали вокруг замка, до Эшбахта пешком нужно было идти полдня. То есть целое воскресенье нужно было потратить на церковь. А во сколько нужно выйти, чтобы быть к проповеди? А попробуй походи, да ещё с детьми, да если муж ещё захочет заскочить в какой-нибудь из кабачков, что появились в господском селении. Вот и получалось, что иной мужик возвращался в свой дом уже аж в понедельник, уставший и в дурном духе. И как тут мужику работать? А на крещение, свадьбы и отпевание очереди были, и отец Семион хоть и ходил в бархатной сутане и
золотых перстнях, всё равно был такому делу не очень-то рад и жаловался, что с ног валится. Хотя частенько нетвёрд в ногах он был от токайского или полюбившегося ему белого рейнского, а не от служб и проповедей.
        В общем, барону нужны были ещё два священника, ну, это ему епископ, его старый приятель, обещал легко. А ещё надобно было построить две новые церкви, на которые у барона денег не было и даже не предвиделось. И одну из них он пообещал самой госпоже Ланге, обещал построить её в Амбарах, недалеко от её дома. Она уже и место под кирху приискала, и архитектора нашла, который ей уже картинку будущей церкви нарисовал.
        Бывший комиссар Святой Инквизиции брат Николас в былом, а нынче Его Преосвященство отец Бартоломей, епископ маленский, был, как говорится, на короткой ноге с генералом, так как помнил, кто его, безродного, сделал епископом. Он сразу принял барона, отложив все дела, и они прошли в личный кабинет святого отца для разговора. Там-то барон и изложил, вернее, повторил свою просьбу о постройке церквей в своей земле.
        Епископ отнекиваться - дескать, нету у меня на то денег, - не стал. Все знали, что епископ маленский в Ребенрее если не второй по богатству поп, то уж точно третий. Городской кафедрал при нём засиял и новой удивительной лепниной, и великолепными витражами со сценами ада, назидательно показанными местным грешникам, что о своих душах по лени или жадности не заботятся.
        В общем, казна епископа была полна, деньги у него были, но весь вопрос был в том, что барон уже был должен святому отцу сорок две тысячи семьсот талеров по трём распискам. О чём отец Бартоломей не преминул, хоть и мягко, но напомнить барону.
        - Так те деньги я не для себя прошу, - заметил ему на то Волков, - говорю же, иному мужику, чтобы попасть к воскресному причастию, нужно ещё в ночь выйти. И идти по темну со всей семьей. Туда да обратно.
        - Так мне и не жалко денег на храмы, то дома Святой Матери Церкви, Божьи дома, где я почти всю свою жизнь проживаю. Я боюсь, друг мой, - без обиняков отвечал ему отец Бартоломей, - что вы деньги, на церковь полученные, себе в корысть обратите.
        - Хорошо, не давайте мне этих денег, дайте их отцу Семиону, пусть он церкви построит, он знает как.
        Барон ещё не договорил, а святой отец уже закатил глаза к небу и молитвенно сложил руки: Господи, спаси и сохрани. Видно, невысокого был начальник о своём подчинённом мнения.
        - Есть ли среди ваших людей другой человек, праведный и честный, и в подобных делах расторопный? Праведный в первую очередь.
        Волков подумал, и на ум ему никто не пришёл. Были люди типа Карла Брюнхвальда или Ёгана, которым можно было доверить деньги, но они были не очень хороши в делах, а праведности они были обычной. Были и праведные, как бывший монах брат Ипполит, но он был врачеватель, а не строитель. Только один человек был истинно верующим и разумным в делах и хозяйстве.
        - А что же, госпожа Ланге вашим требованиям подошла бы, она истинно верующая, все посты и все праздники знает, в церкви в первых рядах и в делах очень дотошна. И ни крейцера себе от церковных денег не утаит.
        Епископ вздохнул и ответил тихо:
        - Знаю её, знаю, набожна и умна, - и добавил ещё тише: - Вот только детей во грехе зачинает. Как вы думаете, что мне из епархии от Его Высокопреосвященства отпишут на то, что я такой жене доверил деньги на постройку домов Божьих?
        - Ну уж тогда не знаю, кого ещё предложить, - Волков даже немного расстроился.
        А епископ заметил его расстройство и сказал:
        - Ладно, езжайте на свою войну, друг мой, буду за вас молиться, а над делом вашим я подумаю, - и пастырской рукой благословил барона знаком святого распятия.
        Волков, зная слово епископа, обрадовался и, поцеловав тому перстень с распятием, поехал во дворец Кёршнеров.
        Глава 3
        Уже неделя минула, как барон собирал войска, когда к нему из Вильбурга явился гонец с повелением. Маршал писал ему вежливое письмо, а герцог приложил к нему печать, чтобы никто не сомневался в словах главнокомандующего. Смысл послания был таков:
        «Немедля с теми людьми и средствами, что есть, выдвигайтесь к Фёренбургу; те нанятые, что ещё не подошли к вам, пусть идут туда же следом».
        Хорошо, что он послал всю свою артиллерию на север, вперёд, заранее, за два дня до пришедшего повеления. Пруфф и его люди из Ланна к этому времени еще не поспели. И пушки на север потащил молодой офицер Эрнст Хаазе, которого нанял и уже прислал в Мален Брюнхвальд как пехотного ротмистра. Но по прибытии в лагерь Хаазе в разговоре с генералом сказал, что знаком с пороховым делом и желает быть при пушках. Генерал не возражал. Майор Пруфф в деле пороховом тайн не ведал, но вот характер у него был не сахар. Однако с этим Волков уже научился обходиться, а вот то, что майор был уже изрядно немолод… Так что молодой и, кажется, смышлёный офицер, желающий быть при пушках, ему никак не помешал бы. И генерал решил поглядеть на него в деле и начал с трудного.
        Пушки хороши на поле боя, а при осадах так без них и вовсе не обойтись, но на поле боя и к стенам городов их нужно ещё доставить. Вот пусть и попробует. И Волков взял Хаазе в артиллерию вторым офицером на оклад ротмистра. И сразу поручил ему доставить пушки до Вильбурга. Пусть поймет, каково это быть артиллеристом, когда осенние дороги превратились в неглубокие канавы с холодной грязью. С ротмистром пошли одиннадцать артиллеристов, что проживали в Эшбахте, и двенадцать возниц с конюхами, которым приходилось присматривать за четырьмя десятками меринов. Артиллерия - это только в малой доле расчёт углов и пороховых зарядов. В первую очередь артиллерия - это лошади и возницы, подводы и телеги с ядрами, картечью и бочонками пороха. Вот пусть и покажет себя молодой человек в тяжёлом деле.

* * *
        Наконец приехал Пруфф со своими артиллеристами.
        - Друг мой, вы ранены? - генерал увидел майора Пруффа в своём шатре, встал и пошёл к нему навстречу.
        - Ранен? - Пруфф, кажется, удивился, а потом взглянул на свою палку, на которую до этого опирался. - А, вы про это? Да нет, не ранен. Это всё от чёртовой сырости… Колени пухнут от дождей.
        - Ну здравствуйте, - Волков обнял заметно постаревшего майора. У того и лицо стало другим. Щёки, и особенно нос, покрыло множество мелких сосудов.
        А майор, едва освободившись от объятий, сразу перешёл к делу:
        - Я, признаться, не разглядел в лагере пушек, вы ещё не доставили их сюда, генерал?
        - Думаю, что они уже на полпути к Вильбургу, - ответил Волков.
        - На половине пути? К Вильбургу? - Пруфф был удивлён. - Позвольте полюбопытствовать: и кто же их туда везет?
        - Я нанял офицера вам в помощь, он сказал, что знаком с пороховым делом, имя его Хаазе. Вот он их и повёз.
        - Знаком с пороховым делом? - Пруфф презрительно поджал губы. - И сколько же ему лет?
        - На вид лет двадцать, - ответил генерал.
        - Двадцать! - воскликнул майор. - Ваша смелость, генерал, граничит с… безрассудством.
        Волкову показалось, что Пруфф хотел сказать «с глупостью». Но всё-таки удержался в рамках вежливости.
        - Присядьте, мой друг, - генерал усмехнулся, - не волнуйтесь вы так, ну не украдёт же он мои пушки, с ним одиннадцать моих людей.
        - Не украдёт. Тут, возможно, вы и правы, но по таким дорогам он просто угробит лошадей, поломает оси и ступицы. Уж ремонт станется вам в копеечку.
        - Присядьте, майор, - повторил Волков, видя, что тому непросто стоять, - Хаазе довезёт пушки, тем более что от Малена до Вильбурга дорога неплоха, везде на ней есть канавы и водоотводы. Довезет, не волнуйтесь.
        - Нет уж, - Пруфф, по обыкновению своему, начал артачиться, - покормлю людей, да и поеду этому вашему бойкому ротмистру Хаазе вослед. Посмотрю на этого молодца, и на пушки, и на лошадок посмотрю.
        Говорил он всё это с видимым недовольством, и Волков понял, что молодому ротмистру при встрече не поздоровится. Но, может, это и к лучшему.
        «Ничего, ничего. Зато у Пруффа он многому научится, майор - человек, конечно, вздорный и неприятный, но дело своё знает».
        В общем, то, что он отправил пушки и весь артиллерийский обоз заранее, было решением мудрым.

* * *
        После получения приказа, уже на следующий день, генерал выдвинулся к Вильбургу. Перед выходом Волков послал гонца к Брюнхвальду сообщить, чтобы он заканчивал найм людей и с теми, что уже наняты, выходил вслед за ним. И так как полковник шёл почти без обоза, то уже у Вильбурга он нагнал главные силы, и тогда возле столицы земли Ребенрее генерал смог провести смотр своих войск. А так как лагерь был недалеко от городской стены, то об этом узнал и сам герцог. Он с небольшой свитой приехал посмотреть набранных генералом солдат.
        - Солдаты ваши, кажется, не очень хороши, - заметил Его Высочество, проезжая с генералом перед строем и вправду не очень хороших солдат. Доспех у многих был плох, и оружие плохо. Выделялись только те солдаты, которые были наняты в Эшбахте. Эти были хороши. У большинства доспех на три четверти. Заметно, что опытны, настоящие ветераны, доппельзольдеры. Но таких не набралось и трёх сотен, так как денег, чтобы платить им двойную стоимость, не было. И скрашивали общую картину стрелки. Были они в хорошей одежде и крепкой обуви, все в кирасах, но не все в шлемах, у многих шляпы с заломанным полем. Бравые сержанты и ротмистры выделялись сине-белыми шарфами, а в начале строя высокий прапорщик Франк, в окружении охраны, держал великолепное бело-голубое полковое знамя с чёрным вороном. Перед стрелками гарцевали на дорогих конях суровый и одноногий полковник Роха со своей нечёсаной бородищей и два молодых капитана: Вилли Ланн и Руди Клейнер. Оба красавцы в дорогих кирасах, шляпах с перьями, в шарфах, перчатках и плащах.
        Курфюрст остановился напротив Рохи и в ответ на снятые офицерами шляпы кивнул им.
        Но недовольство сюзерена всё-таки проскальзывало в его голосе.
        - И сколько же вы наняли людей, генерал?
        В этом вопросе слышались вопросы другие: и это всё? Вот на это вы потратили кучу моего серебра?
        - Тысячу триста шестьдесят пехотинцев и триста шестьдесят стрелков. Ещё около пятидесяти артиллеристов. Это не считая возниц и конюхов.
        - И где же ваши пушки, генерал? - спросил курфюрст, снова оглядывая строй. - Я их не вижу.
        - Я выслал орудия с обозом вперёд, чтобы они поспели вовремя; дорога тяжёлая, тащить их придётся долго.
        - Тем не менее… - герцог опять осматривает солдат и замечает весьма флегматично: - Я рассчитывал на иные результаты.
        «Господи, да какого же дьявола вы сюда припёрлись, Ваше Высочество?».
        И как Волкову ни было неприятно, но ему пришлось объяснять своему сеньору, почему людей меньше обычного:
        - Осень, никто не хочет воевать в грязи, пришлось брать ценой, моим мушкетёрам пришлось платить по четырнадцать монет, чтобы они согласились, да и то пошли не все. Даю вам слово, монсеньор, что мне из ваших денег не перепало ни пфеннига.
        Герцог поморщился и взглянул на Волкова: я вас умоляю.
        И не поймёшь по его взгляду, чем он опять был недоволен. В общем, высочайшее лицо, прежде чем уехать, пригласило генерала к ужину. Но Волков сразу понял, что это всего-навсего знак вежливости, и, сославшись на дела, с благодарностью отказался. Его Высочество не настаивал.
        - Вот и какого чёрта он тут смотрел? - спросил у Волкова Роха, когда тот подъехал к своим офицерам. - Что ему не сидится в своём дорогущем доме с большими окнами?
        - Думаю, что герцог хотел знать, на что пошли его деньги, - рассудительно предположил полковник Брюнхвальд. - Если я не ошибаюсь, он был не очень доволен увиденным.
        - Именно так, - выразительно произнёс генерал, как бы намекая полковникам на то, что если бы в их карманах осталось меньше серебра, солдат, скорее всего, перед герцогом сейчас стояло бы и побольше.
        Роха на это ничего не ответил, а, поклонившись, поехал к своим стрелкам. А Волков и Брюнхвальд пошли в палатку, посчитать, хватит ли оплаченной из казны герцога провизии набранным солдатам на месяц.
        Вечером ему принесли письмо. Писала ему графиня фон Мален, она приглашала его на ужин к себе. Он бы, может быть, и был бы рад её увидеть, но попасться на глаза герцогу в его дворце после того, как отказался с ним ужинать, Волков не хотел. Поэтому отказал и графине.
        «На обратном пути обязательно заеду к вам, дорогая сестрица», - обещал генерал, даже не думая о том, что с этой войны он может и не вернуться.

* * *
        Холод стоял вовсе не ноябрьский, когда его войско подошло к селенью Гернсхайм. Над селом, уносимый на юг ветром, стелился серый печной дым. Почти все дома селения топили печи.
        Генерал выглянул из окна тёплой кареты и жестом подозвал к себе Брюнхвальда-младшего.
        - Максимилиан, пошлите кого-нибудь в деревню, пусть найдут мне дом поприличнее, не хочу спать в шатре.
        - Распоряжусь немедля.
        В низине, на юг от деревни, на жухлой мокрой траве паслись сотни лошадей, а чуть севернее, у самых первых домов села, был разбит большой лагерь, над которым ветер рвал два больших стяга. Один из них был знаменем герцога, второй - знаменем маршала Дитриха Альберта цу Коппенхаузена.
        - Хенрик!
        - Да, генерал.
        Волкову не хотелось въезжать в лагерь в карете.
        - Подайте коня.
        Глава 4
        Голова Дитриха Альберта цу Коппенхаузена поседела в походах и осадах, и его бородка была седой, но впечатления старика он не производил. Маршал имел крепкую фигуру и в движениях своих и в мыслях был уверен и бодр. При дворе курфюрста он появился не очень давно, всего пару лет назад, но его авторитет был настолько высок, что даже своенравный герцог не оспаривал его решений. Волкова он расположил к себе уважительным отношением и вниманием к его победам. Маршал не раз во время приёмов отводил барона в сторону и долго расспрашивал его о том, как он воевал с горцами и как с мужиками. Казалось бы, эка невидаль - побить глупых мужиков, но и про это деяние цу Коппенхаузен хотел знать всё, включая мелочи. И в этот раз маршал принял Волкова сразу и заговорил с ним, едва генерал появился на пороге в маршальской палатке, тоном приятельским, без чинов:
        - А, барон, входите, входите. Вот, садитесь сюда, подле меня. К огню. Поближе.
        А барон, прежде чем сесть, с поклоном передал маршалу бумагу, в которой были точно указаны все приведённые им силы.
        Маршал даже не взглянул в бумагу, бросил её на стол и крикнул лакеям, что были у палатки: - Эй, лентяи, несите генералу горячего вина с мёдом и корицей!
        И пока слуги приносили Волкову вина, цу Коппенхаузен сразу перешёл к делу:
        - Места в лагере для ваших людей нет, болван Видльгоф, по моему недосмотру, расположил лагерь тут, у дороги, сославшись на то, что у реки слишком топкая почва. И тут ещё вчера были выпиты все колодцы, нужники не выкопаны, лошадей мы, конечно, водим к реке, но ленивые солдаты до реки ходить не хотят, черпают воду из луж. А вчера ещё приехал ваш артиллерист… Майор… Не помню, как его звать.
        - Майор Пруфф, - напомнил ему Волков.
        - Именно, именно Пруфф… Он задирист, ваш старик. Потребовал от коменданта место для своих людей и пушек… И лошадей.
        Барон согласно кивнул и улыбнулся: да, он такой.
        - А Видльгоф, - продолжал маршал, - неправильно рассчитал место под лагерь; в общем, людей его мы приютили, а пушкам и лошадям тут места нет. Они за рвом.
        - То есть и моим людям в лагере места не найдётся? - Волков начинал понимать, к чему клонит цу Коппенхаузен. Такое иной раз случалось, последним прибывшим отрядам в небольшом лагере за частоколом и рвом места могло и не хватить.
        - У нас свободных палаток на пятьсот человек, но ни подвод, ни лошадей мы в лагерь уже не втиснем, - говорил маршал.
        - Тогда мне придётся разбить свой лагерь, - уже догадывался барон фон Рабенбург.
        - О том и хотел я вас просить, - продолжал цу Коппенхаузен. - Тем более, что в постановке лагерей вы толк знаете, уж вы не чета Видльгофу. Прошу вас поставить лагерь… - кажется, маршал задумался, - севернее села. Место выберете сами.
        - Севернее? Как вам будет угодно, господин маршал.
        - Мерзавцы сейчас в трёх днях пути отсюда, дороги плохи, может, за три дня и не дойдут. Вы же сможете поставить лагерь за три дня, барон?
        - Разумеется, - Волков допил своё вкусное вино и встал, - хочу приступить немедля к поиску хорошего места.
        Маршал тоже встал.
        - Пятьсот солдат можете оставить тут, а я вам для ускорения работ дам сто тридцать сапёров, - предложил он.
        - Благодарю вас, господин маршал, - Волков поклонился, - сапёры будут очень кстати.
        Он вышел из шатра и сразу заговорил со своими офицерами:
        - Господа, нам придётся ставить свой лагерь. Маршал даст нам палаток в этом лагере всего на пять сотен людей.
        - Очень жаль, - заметил майор Дорфус. - Люди еле волокут ноги.
        - Да-да, - генерал не по-доброму на него взглянул. - Все промокли, им бы поесть и отдохнуть, в тепле да с пивом. Но не получится. Может, это даже и к лучшему.
        - Почему? - удивился Рене.
        - Потому что в лагере бардак, колодцы в селе выпиты, воду от реки не привозят, люди пьют из луж. Нужники не выкопаны, хотя сапёры есть, - размышлял генерал. - Карл, - он повернулся к Брюнхвальду, - отберите пять сотен людей, они останутся тут, посмотрите, что за места и что за палатки им отведены, проследите, чтобы их сегодня же накормили, и скажите офицерам, чтобы настрого запретили своим людям пить из луж. И когда пойдёте за нами, захватите сапёров, маршал пообещал нам сапёров сто тридцать человек.
        - Будет исполнено, генерал, - отвечал Брюнхвальд.
        - Полковник Рене, - продолжал Волков, - как только Карл отберёт людей, что останутся тут, вы возглавите колонну. Ведите её на север через деревню.
        - Да, мой генерал, - отвечал полковник.
        - Дорфус, вы поедете со мной смотреть место под лагерь.
        - А где вы хотите его поставить? - поинтересовался Брюнхвальд.
        - Маршал просил поставить его севернее села, - ответил барон.
        - Сдаётся мне, маршал хочет выставить нас аванпостом, - заметил Карл Брюнхвальд.
        Эта мысль и Волкову приходила в голову, и он ответил:
        - Поэтому лагерь нужно поставить добрый. Найти хорошее место, чтобы Роха мог развернуть хотя бы часть своих стрелков в линии, и чтобы было место для пушек. В общем, господа, займитесь своими делами, я поехал посмотрю, где можно встать.

* * *
        А место долго искать не пришлось; сразу за Гернсхаймом, на выезде из села, и нашлось именно такое место, какое было ему надобно. То были два пологих холма, что тянулись как раз между дорогой и рекой. Волков направился к тем холмам, его офицеры и выезд последовали за ним.
        Он въехал на холм и, несмотря на полившийся с неба дождь, снял подшлемник и осмотрелся. Да, это было то, что нужно. До реки двести шагов, холмы длинны, тянутся с севера на юг. Вернее, то были и не совсем холмы, скорее это был высокий берег, с которого открывались все поля, перелески и река.
        - Майор Пруфф будет доволен, - заметил майор Дорфус, глядя во все стороны.
        - Прекрасное место, - Волков сразу стал намечать нужные ему фортификации. - Холмы хороши, но укрепления не помешают. Там, - он указал на пологое окончание холма на севере, - поставьте сплошной палисад. Вдруг по полю пойдёт пехота.
        - Ставить его до воды? - уточнил Дорфус.
        - То излишне, только под холмом. Если протиснутся по берегу, мы отобьёмся, - отвечал Волков. И указывал рукой на восток: - А вот вдоль дороги набейте хороших кольев через шаг, за ними поставьте рогатки, - потом указал на северный холм: - Как подойдут сапёры, пусть срежут макушку холма, но как это сделать, лучше будет спросить у Пруффа, ему лучше знать, как пушки поставить. Кулеврины же поставить нужно будет здесь, с востока, над рогатками, чтобы они простреливали всё поле за дорогой. Нужные ямы рыть на юге, ближе к дороге и к селу, вон там. Палатки разбивать с западной стороны холмов, у реки. Обоз заводить туда же, лошадей поставим к тому леску на юге.
        Что ж, если маршал и вправду решил выставить его отряд в виде аванпоста, то он собирался отнестись к этому серьёзно и укрепиться как следует.
        - Нужны ли палисады с юга? - уточнял Дорфус.
        - Нет, там село, дома, там хорошую баталию не построить, да и колонне там не развернуться толком, всё в кучу собьётся. Главное - это север и дорога, - закончил отдавать распоряжения генерал.
        Он уже достаточно проголодался и послал человека разыскать своих слуг, а пока искали слуг, приехал Хенрик с двумя молодыми господами и доложил:
        - Мой генерал, во всей деревне нет ни одного приличного дома, который не был бы занят.
        - Неужели нет никакого достойного жилья? - раздосадованно спрашивал Волков; ему не верилось в это и очень не хотелось жить в шатре у реки, на ветру, а значит, в сырости, от которой нога снова начнёт его изводить.
        - Не то что достойного, даже в домах совсем простых мужиков - и то стоят господа офицеры. Пустых нашли всего два дома, в одном живёт слепая старуха с дочерью, так там печь не топят, а в другом ребёнок весь в красных пятнах, орёт не переставая. Других пустых домов не нашли.
        Волков был недоволен, что эти господа не нашли ему достойного приюта - как так: село большое, на полторы сотни домов, наверное, - и потому произнёс с укоризной:
        - Так хоть Гюнтера найдите и помогите ему разбить шатёр. И скажите, чтобы позаботился о грелках для ноги и ужине.
        Сам генерал поехал к Дорфусу, который встретил пришедшего Рене с колонной солдат и распределял меж капитанов приказы генерала. Тут присутствие генерала было желательно, капитаны, как это принято, начали говорить, что земляные работы после длительного марша обозлят солдат, но Волков был непреклонен: начать дело немедля. И был в своей настойчивости прав, так как приехавший из ставки Брюнхвальд сообщил ему, что сапёров, обещанных маршалом, сегодня не будет, они оказались заняты. А будут они завтра. Ну, это даже и не разозлило генерала. Он лишь махнул рукой: везде одно и тоже.
        Хенрик с Гюнтером не придумали ничего лучше, как поставить шатёр на вершине второго холма, чтобы шатёр было видно и с полей за селом, и с реки. Но теперь полотно стенок непрестанно трепал ледяной ветер, рвал шатёр, пытаясь сорвать его с верёвок. Дураки. Но генерал уже изрядно промёрз и не стал заставлять их переставлять шатёр.
        Едва шатёр был разбит, Гюнтер сразу стал придумывать ужин, а молодой помощник Гюнтера Томас принёс в шатёр жаровню и вино. Волков смог вытянуть ногу к теплу и выпить вина. И ему сразу стало получше. А после трапезы, которая была и обедом, и ужином, Гюнтер и Томас разложили кровать и принесли перины.
        Уже начинало темнеть, и он завалился в постель. Ещё стучали топоры под холмом, ветер не унимался, шатёр ходил ходуном, но под перинами было тепло, а звуки не помешали ему заснуть.

* * *
        Утром, едва рассвело, солдаты варили горох, и он сам ещё не позавтракал, а к нему уже один из сержантов привел местного мужика. Мужик рыбачил - в такой-то холод - на реке, и когда вернулся, рассказал его солдатам, что за поворотом, за изгибом реки, появились баржи, которых вчера не было.
        - Много? - спросил генерал.
        - В темноте-то я не шибко разглядел их, да и разглядывать мне было некогда, я сеть снимал, но, кажись, штуки три к берегу пристали. А может, и больше, огни на воде вроде горели, а сколько, я не считал.
        - Хорошо, что пришёл и рассказал, - произнёс генерал и дал мужику двадцать крейцеров. А когда того выпроводили из шатра, просил Максимилиана позвать к нему майора Дорфуса.
        Майор, как и положено разведчику, уже был в курсе этой новости. Он сказал Волкову, что уже собирает рекогносцировку, которую возглавит лично.
        После завтрака генерал решил осмотреть то, что сделали вчера. Кое-что, конечно, сделали, например, нарубили дерева для палисадов, но он посчитал, что мало. И так как Дорфус уехал, он назначил ответственным за укрепления Рене.
        Дорфус вернулся уже через час и, собрав старших офицеров в шатер Волкова, сообщил им:
        - Господа, за поворотом реки стоят баржи. И это не торговцы. Баржи под флагами, и чуть дальше, у Бибесхайма, я видел мачты галер.
        - Дьявол, - выругался Волков, - маршал уверял меня, что безбожники придут сюда через три, а может, и четыре дня.
        - Господин генерал, - заговорил Максимилиан Брюнхвальд, на правах адъютанта присутствующий на совете, - если дозволите…
        - Что, прапорщик? Говорите, - разрешил Волков.
        - Я бы мог с небольшим отрядом, человек в двести солдат и сотню стрелков, пройтись до Бибесхайма и попытаться сжечь пару барж, - предложил Максимилиан. Он и сам чувствовал, что его план немного авантюрен, поэтому добавил: - Ведь может и получиться, от неожиданности. Вдруг они не готовы или не знают, что мы рядом?
        - Успех такого деяния весьма сомнителен, - вместо генерала ответил ему Дорфус. - Мы встретили их конный разъезд за леском, что у реки; они вас обнаружат до того, как вы подойдёте к баржам.
        - Уже и разъезды их тут, - генерал поморщился и снова выругался. - Дьявол, ну хоть бы раз всё получилось так, как планировалось! - он обратился к полковнику Рене: - Полковник, надеюсь, вы понимаете, как нам нужны палисады на северном склоне холма и рогатки с кольями у дороги?
        Рене молча взял свой шлем под мышку, поклонился генералу и вышел из шатра.
        - Полковник Роха, я не видел здесь ни одного нашего разъезда, маршал всё ещё думает, что враг далеко. Так что выделите тридцать человек, выберите десять аркебузиров с хорошими сержантами, прибавьте к ним два десятка пехотинцев и выставьте один секрет в леске у реки и два дозора, один у дороги на Бибесхайм, другой восточнее, где-нибудь в поле, - распорядился Волков. - Я не хочу выйти из шатра и увидать колонны еретиков у своего лагеря.
        - Я всё устрою, - обещал Роха. - Незамеченными не подойдут.
        - Майор Дорфус, прошу вас, попытайтесь выяснить, сколько безбожников пришло с баржами; если их много и они решат навалиться на нас, тут, боюсь, наш расторопный маршал не успеет и колонну нам в помощь выслать.
        - Я поищу смышлёных мужичков в деревне, найду и отправлю их с каким-нибудь сеном в Бибесхайм, к вечеру, думаю, будем что-нибудь знать, - пообещал майор и тоже ушёл.
        - Карл, - теперь Волков обратился к полковнику Брюнхвальду. - Езжайте в ставку немедля. Сообщите маршалу, что в Бибесхайме уже стоят баржи и галеры безбожников. Скажите, что мы уже столкнулись с их разъездом. И убедительно просите его дать нам обещанных сапёров.
        - Еду, - коротко отвечал Брюнхвальд и поклонился.
        Но Волков остановил его у выхода:
        - Карл.
        - Слушаю.
        - Найдите Пруффа, - Волков не хотел оставлять свою артиллерию в ставке. - Пусть тащит пушки сюда. Мне так будет спокойнее.
        Глава 5
        Хоть до главного лагеря было совсем недалеко, Брюнхвальд вернулся нескоро.
        - Маршал долго не принимал меня, - рассказывал он, и, судя по выражению его лица, настроение у него было нехорошее. - Зато разговор у меня с ним вышел быстрый. В общем, когда я рассказал ему о том, что еретики уже пришли, он сказал, что сапёров теперь дать не может. Теперь они ему очень нужны. Он так и сказал «очень».
        - Какая прелесть, - едко заметил генерал. - Всё как обычно.
        - А ещё он попросил, - продолжал полковник, - срочно выяснить, с какими силами пришли еретики, сколько у них кавалерии, сколько пушек. Пришёл ли с ними ван дер Пильс.
        Генерал сидел мрачный. Положив ногу на пуфик перед собой, он, сам того не замечая, разминал больное место над коленом. И ничего не отвечал своему товарищу. А Брюнхвальд продолжал портить ему настроение:
        - А ещё он запретил нам забирать наши пушки.
        - Что? - вот это было уже слишком. - Какого дьявола? Это мои пушки, лично мои!
        - Он просил вас быть на совете к вечеру, там он с вами и с другими генералами и офицерами обсудит, где их поставить.
        - Значит, запретил? - Волков как будто ничего не слышал про совет. - Карл, отправьте кого-нибудь к Пруффу, пусть он сюда привезёт артиллерийский обоз.
        - Обоз? - не понял полковник.
        - Обоз, Карл, обоз, - чуть раздражённо говорил генерал, - это мой порох, мои ядра, моя картечь… Маршал решил оставить себе мои пушки, но про мой обоз он ведь никаких распоряжений не давал. Так пусть Пруфф привезёт всё сюда. Отправьте к нему человека с моим распоряжением.
        - Да, я понял, - наконец произнёс Брюнхвальд. - А что будем делать с разведкой? Нужно кого-то отправить поглядеть на еретиков?
        - Об этом не волнуйтесь, Дорфус уже занимается этим.
        - Дорфус? Ну, тогда я спокоен.
        - Карл, Рене занимается укреплением лагеря, помогите ему; кажется, дело предстоит нам нешуточное.
        Полковник ничего ему не ответил, он лишь покивал головой: да уж, какие тут шутки. И вышел.
        Волков стал одеваться, он решил пока не надевать весь доспех, и Максимилиан с фон Готтом помогали ему закрепить кирасу, когда пришёл Хенрик и сказал:
        - Господин генерал, к вам человек.
        - Что за человек? - уточнил Волков. Хотя по тону молодого офицера было ясно, что человек не Бог весть какой.
        - Из местных.
        - Просите, - генерал сел в кресло, и Томас стал помогать ему надевать сапоги.
        Вошёл мужичок… как и сказал Хенрик, «из местных». Он поклонился генералу.
        - Кто вы такой и что вам угодно? - спросил Волков.
        - Я староста Гернсхайма, моё имя Раух.
        - И чем я могу вам помочь? - отвечал генерал, не соизволив назваться сам.
        - Я по поводу леса.
        - Леса?
        - Ваши солдаты рубят весь лес, что у холмов, за домами.
        - Так разве ж это лес? - Волков даже усмехнулся. - Горбыли да кривулины. Лишь на колья такой и годен.
        - Ну, какой есть, - разводил руками староста, - мы его не трогали, только хворост да сухостой брали. Берегли его.
        - Я всё понял, вы хотите денег, так вот что я вам скажу: я и мои люди тут не по своей воле, а по воле Его Высочества курфюрста Ребенрее, и лес ваш я рублю не для себя, так что, если вы хотите денег за свой лес, шлите счета ему.
        - Ну понятно, - староста тяжело вздыхал, осознавая, что ничего он за порубленный лес не получит.
        - А вот говядину или свинину для стола моих офицеров я купить у вас могу, привозите, - хотел хоть как-то подбодрить расстроенного мужичка генерал. - Или, может, у вас сыр есть хороший, старый, или пиво?
        - Так пиво и сыр, свинину и всё мясо с курицей у нас уже другие офицеры скупили. Всё забрали, - сообщает тот и опять спрашивает: - Так что же делать с лесом?
        Генерал только махнул рукой: гоните его отсюда. после чего староста был из шатра провожен.

* * *
        Всё переменилось сразу. Едва он вышел из шатра, как с вершины холма увидал конный отряд из дюжины всадников, выезжавший из села. Разъезд шёл на север.
        «О, ну хоть что-то. Маршал, кажется, оживился».
        И в том, что это так, он убедился буквально тут же, когда увидел группу офицеров Его Высочества, которая также выехала из Гернсхайма и поехала в поля за селом.
        На холм к генералу поднялся его друг. На пронизывающем ветру Брюнхвальд стоял без шапки, шлем держал под мышкой, подшлемник засунул за пояс. Ни усталость, ни холод не брали этого уже немолодого полковника. Одного взгляда хватило ему, чтобы вынести суждение:
        - Офицеры выехали. Кажется, маршал решил дать сражение безбожникам прямо тут. На этих полях, под Гернсхаймом.
        - Кажется, так, - согласился со своим другом генерал.
        - А что, место хорошее, с левого фланга будет река и наш лагерь, тут есть на что опереться, в центре неплохие холмы. Там тоже можно крепко встать. Если ещё и с пушками…
        Волков неодобрительно взглянул на полковника: только не с моими. А Карл едва заметно усмехнулся и продолжал, указывая рукой:
        - Единственное слабое место - это восточная дорога, правый фланг, но там бы я поставил солдат получше и собрал бы там всю нашу кавалерию. Думаю, и ван дер Пильс поставит там своих конников.
        Да, всё, что говорил Брюнхвальд, было правильным. И тут, и в центре, позиция была для боя хороша. Вот только генерала это ничуть не радовало.
        - Я был при трёх больших делах, - мрачно заметил он, - и во всех случаях позиция была неплоха.
        - И что? - Брюнхвальду было интересно, чем закончились сражения.
        - В первом по мне проехался рейтар, и мы были разгромлены. Во втором крупном деле, у Озера Боло, я еле вытащил герцога из свалки, и мы опять были разгромлены. Но мне подарили меч. А третье… Если бы мне случайно не попался конь, всадник которого куда-то делся, я бы тут с вами не стоял, Карл.
        - Да, большое сражение - это дело неопределённое, - согласился с ним Брюнхвальд.
        - Божий суд, - подтвердил Волков. - А что там с укреплениями, Карл? Как дела у Рене?
        - Дело движется, генерал. Рене как следует накрутил хвост нерадивым капитанам, и те заставили солдат шевелиться. Я как раз пришёл за вами, чтобы съездить к северному холму осмотреть палисады. Они готовы. Может, вы поглядите и заметите то, что ещё желательно сделать или улучшить?
        Пруфф привёл в его лагерь обоз с порохом и ядрами. У Волкова как раз поспел обед. Он пригласил майора и других старших офицеров пообедать, а заодно и поговорить о намечающемся деле. На обеде не было лишь майора Дорфуса, хотя генерал за ним посылал. Рене, Брюнхвальд и Роха ничего особенного ему и не сказали. Что? Маршал решил дать тут сражение? Ну что ж… Хорошо, что мы укрепили лагерь. Ничего более. Профессиональное спокойствие и вопросы по делу. Для того сюда и пришли. Люди поседели в войнах, волнения или какого-то огня от них ждать не следовало. И главный вопрос, который их волновал: сколько пришло безбожников? Хотя бы приблизительно.
        - Это сейчас выясняет Дорфус, - отвечал генерал.
        Дорфус же появился только ближе к вечеру и отчитался:
        - Ещё до полудня я нашёл одного смышлёного мужичка из местных. За пять талеров он согласился съездить в Бибесхайм и посмотреть, сколько там еретиков. Повёз сено для отвода глаз и для того же взял ещё сына. Вернуться должен был часа через три. Но так и не вернулся.
        - Схвачен?
        - Возможно, схвачен, а если схвачен, то уже и повешен как шпион.
        Такое случалось: если уж меж двух армий тебя, не дай Бог, заподозрили в том, что ты шпион, тебе несдобровать.
        - Отправьте человека к маршалу, чтобы не ждал сегодня от нас вестей о еретиках.
        Вестовой вернулся и передал генералу разочарование маршала.
        Волкова так и подмывало сказать вслух, чтобы маршал катился к дьяволу со своим разочарованием. Но так как с ним были молодые господа из выезда, этого он делать не стал. Сдержался.

* * *
        А поутру ему повезло. Ещё и не рассвело, когда разъезд еретиков из двух десятков всадников погнался за разъездом кавалеристов герцога Ребенрее и в пылу погони слишком близко подскакал к леску, в котором таился секрет из десяти аркебузиров и двух десятков солдат, выставленных Рохой. То ли от холода люди не спали, то ли потому, что сержант был там хороший, но солдаты не проворонили вражеских кавалеристов. И когда те скакали мимо леска, аркебузиры дали залп. Ещё не рассвело, и в холодном воздухе, в поле, висел жиденький туман, но залп получился. Пехотинцы и стрелки радостно закричали, увидав, что у врага две лошади были побиты пулями. Еретики поняли, что врагов в леске много, тут же развернулись и поскакали прочь, не дожидаясь второго залпа, но не все. Те, у кого были убиты лошади, убежать не успели. Один безбожник, надумавший выхватить оружие, тут же был поколот копьями и алебардами. Второго тоже хотели поколоть, но сержант дело своё знал, не дал убить его и взял несчастного в плен. И отправил пленного к генералу. Чем несказанно обрадовал того.
        Пленного привели по ледяной земле без сапог, только в рубахе и шоссах, к тому же избитого в кровь, еретик всё-таки, но даже за такого генерал сразу выдал награду - пять талеров - когда того втолкнули ему в шатёр.
        - Гюнтер, - распорядился генерал, глядя на несчастного молодого человека, - дай-ка господину еретику горячего вина.
        Последнее время среди людей благородных, даже людей совсем не старых, появилась мода на бородки. То были не те стариковские бороды, что носили патриархи ереси, вроде верного слуги сатаны Кальвина, а бороды небольшие, аккуратно стриженные. Вот и пленный носил такую, а кроме того, носил он и очень неплохого сукна рубаху, и Волков угадал, что этот человек был из людей благородных.
        Пленный принял стакан с достоинством, в его глазах не было страха, он даже отсалютовал стаканом генералу, прежде чем выпить: ваше здоровье! Пока пил, пришли и просили дозволения присутствовать на допросе Брюнхвальд и Роха. Дорфус, само собой, был уже в шатре. Уже сидел с пером над чернилами и бумагой, готовый записывать. Прибывшие господа офицеры расселись. Тоже взяли у слуг вина.
        - Вы, еретики, в ярости своей весьма упорны, - начал Волков, когда пленный допил вино, - отвечайте, звать ли мне палачей, чтобы срезали с вас кожу, или обойдёмся в беседе без них?
        - Палачи нам не понадобятся, - сразу отвечал молодой человек. - Только позвольте мне задать пару вопросов перед тем, как я начну отвечать на ваши.
        - Задавайте свои вопросы, - дозволил Волков.
        Глава 6
        - Моё имя Мориц Ригсфельде, не соблаговолите ли вы назвать своё, генерал?
        - Фолькоф фон Рабенбург, - коротко ответил генерал.
        - Откуда у вас этот шатёр? Он ведь не ваш; судя по знамени у шатра, ваши цвета серебро с глазурью, а шатёр - пурпур и золото.
        - Хм, - Волков усмехнулся. - Его я взял в бою. В городе Фёренбурге. Лет шесть или семь назад. А почему вас это заинтересовало?
        - Просто праздное любопытство, - отвечал молодой человек с поклоном. - Ну что ж, теперь задавайте ваши вопросы, генерал.
        Этот Мориц Ригсфельде не запирался и отвечал со знанием дела. Когда говорил, что чего-то не знает, так офицеры верили ему. Был он сам из Гаасенских кирасиров, там, в Гаасене и окрестностях, набрали их триста семьдесят человек. Потом взяли ещё около сотни. Командовали полком полковник Войдер и первый капитан ван Хюмм. Кавалерии в войске ещё два полка. Не считая рыцарей. Сколько тех, он не знает. Сколько всего человек в войске, он может судить приблизительно. Десять тысяч. Врал, наверное, или привирал. Генералов было… кажется, пять. Возможно, и не врал. Сколько пушек, он точно сказать не мог, но сам видел, что их грузили на баржи. И те пушки были немалые, хотя и малых было изрядно.
        Ригсфельде мог врать. Он конечно же, мог врать, но если он не врал… Десять тысяч человек, из которых полторы тысячи кавалерии, не считая рыцарей. Ещё и пушки.
        - Все ли части подошли, или ван дер Пильс ждёт ещё кого-то? - спрашивал генерал.
        - Если и ждёт, то только кавалерию и баржи с пушками, он желает начать дело быстрее, боится, что к вам подойдёт подкрепление, - отвечал пленный. И это было похоже на правду.
        - А сколько у вас стрелков? Мушкетёры у вас есть? Аркебузиры? - интересовался Роха.
        - Есть, но не во множестве, - отвечал пленный. - Сколько точно, сказать не могу. И арбалетчики есть. А вот их немало.
        Роха слушал и хмурился, кавалеристы и арбалетчики - злейшие враги стрелков. А и тех, и других в армии еретиков было, кажется, предостаточно.
        Потом свои вопросы стал задавать майор Дорфус. Уж он, конечно, знал, что спрашивать. Спрашивал про количество палаток и обозных телег, про баржи и галеры, интересовался именами генералов, но пленник на эти вопросы почти ничего не мог ответить. Или отвечать не хотел. Тем не менее, Волков приказал дать ему ещё один стакан вина, а также просил Гюнтера найти пленнику обувь и какой-нибудь плащ. И уже после того, как одежда и обувь были найдены, Морица Ригсфельде отправили под добрым конвоем в ставку маршала. Конвойный сержант вернулся из главного лагеря и передал Волкову благодарность маршала.
        - Ну, хоть тут угодил, - негромко на это отвечал барон.
        А до обеда всё и завязалось. Ещё не сел он за стол, как прибежал взволнованный солдат и сообщил:
        - Сержант велел сказать: пехотная колонна человек двести идёт с севера, прямо вдоль реки, по полю, не по дороге, а с нею человек тридцать арбалетчиков. Идут прямо на наш секрет. А ещё идёт отряд конницы, но те вдалеке, на восточной дороге.
        Солдат был молодой, поэтому и волновался; генерал и майор Дорфус переглянулись, и майор сказал:
        - Хотят сбить наши заставы и раскрыть секреты.
        И он был прав. То для войны было делом обычным. Сбить заставы противника с хорошего места, откуда удобно вести дозор, чтобы поставить там своих людей. Заодно раскрыть секреты, чтобы избежать таких неприятностей, как сегодняшнее попадание разъезда в засаду, да ещё с досадным пленением благородного человека. Для того ван дер Пильс и выслал этот отряд.
        - Вот и началось, - Волков не стал обедать, - Хенрик, давайте доспех, быстро, - и он обратился к вестовому: - Ты беги к своему сержанту со всех ног. Пусть и не думает драться, пусть из леска бежит.
        Волков не хотел, чтобы люди из секрета были побиты или пленены, так как в плену у еретиков их не ждало ничего хорошего.
        - Лучше отправить туда верхового, - посоветовал Дорфус.
        - Верно, - согласился генерал, - Максимилиан, вы тут?
        - Да, генерал, - отозвался молодой Брюнхвальд, входя в шатёр.
        - Быстро отправьте кого-нибудь из молодых господ в лесок, к секрету, пусть солдаты уходят оттуда и из застав в поле тоже. К ним идёт пехотная колонна с кавалерией.
        - Нашим людям отойти? Мы отдадим безбожникам заставы? - чуть удивлённо уточнил Максимилиан.
        - Ничего мы им не отдадим, - говорил генерал, - просто им нужно отойти, пока мы не отгоним противника, - нравоучительно отвечал он и тут же крикнул: - Хенрик, так где мой доспех?
        - Может, я смогу справиться с этим сам? - предложил Дорфус.
        Но Волков не согласился. Может, майор и хорош в делах разведки, и даже в штабных делах, но каков он в простом воинском деле, генерал не знал. Да и не хотел он перепоручать первую встречу с врагом кому-нибудь другому. Тем более, что Хенрик с фон Готтом и фон Флюгеном уже открыли ящик с доспехами и доставали их оттуда.
        - Нет, я поеду сам; вы лучше попросите Брюнхвальда и Роху, чтобы выбрали мне хороших людей. Три сотни пехоты и сотню стрелков. И просите Брюнхвальда, чтобы взял пехотинцев из моей земли. И чтобы капитан был наш.
        Ветер так и не стихал, а как он выехал из лагеря, так ещё пошёл и дождь. Но генерал, глядя на большое, в перелесках, поле перед собой, радовался дождю.
        «Хорошо, хорошо. Земля и так мокрая, копыта у коней вязнут, а дождь ещё добавит воды. Если мы поставим нашу центральную баталию на холмах, что у деревни, так пехота еретиков дойдёт до неё нескоро. Подойдёт несвежая, уставшая, изрядно прореженная артиллерией. А потом им ещё придётся лезть на холм, на наши пики. Так что пусть идёт дождь. Лишь бы он не пошёл во время дела. Чтобы артиллеристам и мушкетёрам не пришлось прятать от воды порох».
        Барон незаметно перекрестился. И из-под забрала стал вглядываться в серую, сырую пелену, что покрывала окрестности.
        - Вон они, - указал Максимилиан. - Наши бегут.
        Мальчишка фон Флюген без разрешения поскакал им навстречу. Волков поджал недовольно губы, а после сказал:
        - Хенрик, друг мой, будьте любезны, найдите наконец время разъяснить господину фон Флюгену, что мы на войне. И его катания без приказа неуместны.
        Конечно, Хенрик понял, что генерал недоволен вовсе не недорослем Флюгеном, а именно им, и ответил:
        - Извините, господин генерал, - сказал он. - Я обязательно ему всё объясню.
        Волкову вовсе не хотелось бы, чтобы мальчишка погиб не за грош, нарвавшись на болт арбалетчика, притаившегося где-нибудь в кустах, или на мушкетную пулю - либо, что ещё хуже, попался в плен конному разъезду еретиков.
        А из лагеря донёсся через дождь чуть хриплый звук трубы: «колонна, вперёд», «колонна, вперёд», «колонна, вперёд», и тут же застучали «средний шаг» барабаны.
        К генералу подъехал полковник Роха и, поглядев на низкое небо из-под своей старой шляпы, сказал:
        - Сатана помогает своим ублюдкам… От нас толку не будет, мы даже порох на полки мушкетов не выложим при таком-то дожде.
        Но стрелять ему не пришлось: еретики, увидав, что им навстречу вышло больше людей, чем у них, тут же развернулись и пошли обратно к лескам, что тянулись вдоль течения реки. Только кавалеристы еретиков - а их было человек сорок, - которые поначалу были почти в миле от генерала, осмелились подъехать ближе. Так близко, что стали разглядывать Волкова и его людей. При генерале было всего два десятка всадников, вот враг и наглел.
        - Коты Люцифера, куражатся! - злился Роха такой их наглости и кричал своим подошедшим уже людям: - Эй, ребята, полталера тому, кто сможет хотя бы выстрелить по ним!
        Желающие, конечно, нашлись. Сразу несколько мушкетёров - аркебузы до всадников врага не достали бы - вышли вперед; они под плащами, пряча стволы от холодных капель, заряжали мушкеты и по готовности клали их на упоры, а товарищи этих стрелков накрывали порох на запальных полках от дождя шляпами, чтобы вода его не заливала.
        Фсс-пах!
        Выстрелил первый, а за ним ещё трое мушкетёров смогли под дождём произвести выстрелы. Хоть и было далеко, но крупные мушкетные пули долетели-таки до противника. Одна лошадь встала на дыбы, видно, её задело. И всадники сразу стали разворачиваться. А вслед им летели крики, вспоминающие их хозяина-дьявола, и обещания отправить их к нему в скором времени. На том дело и разрешилось. Солдат, что промокли и промёрзли в секретах и заставах, сменили свежими людьми, а генерал дал приказание всем возвращаться в лагерь. И, видя, что в его присутствии надобности уже нет, поехал туда первый, надеясь снять доспех, промокшую одежду и уже отобедать. Но у самого лагеря ему встретился большой конный отряд, выезжавший из Гернсхайма. И над отрядом, не очень-то и гордо из-за дождя, скорее висел, чем реял, стяг Его Высочества.
        - Никак маршал лично выехал на осмотр полей, - заметил Роха.
        - Точно он, вон его красная лента, - через дождь разглядел маршальский шарф молодой Максимилиан.
        Так и было, Волков поморщился, поняв, что тепло, сухие сапоги и обед опять откладываются, поморщился и поехал навстречу кавалеристам.
        - Дорогой друг, что тут у вас происходит? - сразу спросил маршал, когда генерал со своими людьми приблизился к нему. Он и его окружение были явно удивлены, видя, как в лагерь возвращаются пехотинцы и стрелки.
        - Ничего, что могло бы вас заинтересовать, господин маршал, - вежливо отвечал Волков. - Безбожники выслали малый отряд сбить наши заставы, мы вышли им навстречу, и они отступили обратно. А к нам поехала их кавалерия.
        Офицеры, ехавшие с маршалом, чуть оживились, а правая рука командующего, начальник его штаба генерал фон Эберт спросил заинтересованно:
        - Была стычка?
        - Нет, зря только вылезал из-за стола, мои мушкетёры выстрелили пару раз, разбойники ретировались.
        - Прекрасно, - произнёс цу Коппенхаузен. - Кстати, барон, приношу вам мою благодарность за пленного.
        - Он не очень много знал, но пришлось взять, что было, - скромничал Волков.
        - О, не скромничайте, вы оказали общему делу большую услугу, взяв в плен одного из Левенбахов.
        - Из тех самых Левенбахов? - удивился генерал. - Он назвался каким-то… - он не мог вспомнить имени пленного.
        - Ригсфельде, - напомнил ему фон Эберт. - Это одно из колен дома Левенбахов, очень влиятельная семья. Эта фамилия - истинные вожди еретиков. Неугомонные.
        - Ах вот почему он спрашивал меня про мой шатёр, - сказал Волков и повернулся к своем роскошному шатру, который, находясь на вершине холма, даже в дожде выглядел по-королевски.
        - А это ваш шатёр? - поинтересовался маршал, и все офицеры стали смотреть на холм. - Хорош! А он в цветах Левенбахов, кажется, их цвета - пурпур и золото. Он имеет к этой семье отношение?
        - Я взял его в трофеях у одного из Левенбахов лет шесть назад в Фёренбурге.
        - А что случилось с его хозяином? - спросил кто-то из адъютантов маршала.
        - Он был излишне храбр, - опять скромно отвечал генерал.
        Все понимающе кивали головами, а цу Коппенхаузен совсем по-приятельски и говорит:
        - Мы едем осматривать поле за деревней, мои офицеры говорят, что там неплохая позиция, прошу вас и ваших офицеров присоединиться к нам, барон.
        - Конечно же, - отвечал Волков.
        А сам при том думал о петухе в вине, что смастерили ему на обед Гюнтер и Томас, о горячем вине с драгоценной корицей, а ещё о сухой одежде и жаровне с углями, к которой можно с таким удовольствием вытянуть ногу.
        Дождь кончался и начинался, а маршал с господами генералами и офицерами всё не уезжал с поля. Возле каждого холма они останавливались и даже въезжали на него. Считали шаги вправо и влево, смотрели и обсуждали. Вставали у овражков, смотрели глубины, прикидывали, пройдёт ли через такой овражек пехотная баталия, не потеряв строя, или нет? Задержится ли? Волков был изрядно голоден, он промок и уже замёрз, когда маршал заявил:
        - Господа, сражение безбожникам дадим здесь, - он широким, чуть пафосным жестом обвёл окрестные поля, - сейчас я прошу вас разойтись по своим палаткам и подумать над тем, что видели; я жду от вас предложений, а как стемнеет, прошу быть у меня на совете, где мы обсудим диспозицию.
        Глава 7
        Волков наконец вернулся к себе и первым делом, сняв доспех, переоделся. Потом, конечно же, обед, который по времени уже был скорее ужином. Поел он быстро, ему хотелось посидеть у жаровни, но уже начало темнеть, а значит, нужно было собираться к маршалу. Он вызвал к себе полковника Брюнхвальда, так как намеревался взять его на совет с собой, а как тот явился, так они почти сразу и поехали к маршалу. Волков не хотел опаздывать. Он оказался не один такой; как они потом выяснили, подслушав разговор двух генералов, Дитрих Альберт цу Коппенхаузен терпеть не мог опозданий.
        В огромном шатре, который был больше, чем у Волкова, собрались генералы и их штабные офицеры, адъютанты. Всего было человек под тридцать. Господа расселись вокруг большого сборного стола, на котором были разложены листы с изображениями окрестностей. Волков подметил, что холмы и дороги, не говоря уже про населённые пункты, нарисованы в правильных пропорциях. В общем, карта была неплоха. Дорфус одобрил бы. Пока господа рассматривали карту, а слуги разносили им вино, пришёл фон Эберт и сообщил:
        - Господа, маршал будет вскорости.
        Господа понимающе покивали: подождём. Они пили вино, негромко переговаривались. Гадали, где кому придётся встать.
        - Хорошо бы нам встать у нашего лагеря, - тихо говорил Брюнхвальд. - То место нам известно. И для нас удобно.
        Волков кивнул, он тоже хотел, чтобы его баталию поставили на левый фланг к реке и холмам, на которых был разбит его лагерь. Генерал собирался просить об этом. И тут все начали подниматься со своих мест: пришёл и маршал. Дитрих Альберт был важен и серьезен; он подошёл к своему креслу во главе стола, оглядел своих подчинённых, и те поняли, что что-то произошло. Офицеры не ошиблись.
        - Господа, - начал маршал, - только что мне доложили наши лазутчики, что безбожники выгрузили последние пушки из барж и уложили их на лафеты. Впрягли в них лошадей. И вместе с артиллерийским обозом начали вывозить из Бибесхайма под крепкой охраной на юг, к нам.
        Тихий ропот прошёл по шатру, и Волков услышал, как даже его неразлучный товарищ Карл Брюнхвальд негромко произнёс:
        - Ну вот и началось.
        После чего мелким жестом перекрестился.
        - Господа, надеюсь, мне не нужно вам объяснять, что это значит, - продолжал цу Коппенхаузен. - Уверен, что завтра к вечеру уже всё решится. Прошу вас, генерал.
        Он передал слово генералу фон Эберту, а сам сел. Эберт взял бумажку и стал читать фамилии генералов и количество войск, что пришли с ними. Также он перечислил количество пушек. И Волков с Брюнхвальдом узнали, что у них пушек столько же, сколько во всём остальном войске.
        - Хорошо, что вы велели Пруффу перевезти к нам артиллерийский обоз, - заметил Брюнхвальд.
        Он был прав, диаметры у всех орудий были разные, и ядра одной пушки не подходили к другой, даже у четырёх кулеврин, что принадлежали Волкову, были два немного разных ядра. Так что, утащив обоз к себе, он почти обезопасил себя от того, что его пушки могут у него забрать на другой участок, передать другому генералу. Конечно, маршал мог потребовать, чтобы Волков вернул обоз, но сейчас, ночью, по адской грязи…
        Сначала началось обсуждение позиций, где и кто и со сколькими солдатами будет стоять. Брюнхвальд не постеснялся, хоть и был всего полковником, выступить одним из первых, впереди генералов, и легко убедил генералов, что баталии генерала фон Рабенбурга сподручнее будет стоять на левом фланге, опираясь на свой лагерь. С ним никто не стал спорить, и, немного посовещавшись над картой, маршал и фон Эберт утвердили это пожелание. Дальше говорили генералы, и промеж них сразу вспыхнули споры. Никто не хотел становиться на дорогу, на опасный правый фланг, все, ссылаясь на малочисленность своих баталий, желали встать в центр на холмы. И тогда решение принял сам маршал, поставив туда генералов фон Эссена и фон Ульда, пообещав, что отдаст на их правый фланг всю имеющуюся в его распоряжении кавалерию вместе с рыцарством. Потом речь зашла о пушках. И опять разгорелись споры. Фон Эссен и фон Ульд стали просить себе пушек, а маршал поначалу стал склоняться к тому, чтобы часть, хотя бы пару пушек Волкова, отдать им, но тут слово взял сам кавалер Иероним Фолькоф, Божий рыцарь, владетель Эшбахта, барон фон Рабенбург,
и сказал, что пушки отдавать на правый фланг неразумно, так как весь артиллерийский обоз находится на левом, в его лагере, артиллерийских офицеров у него всего два и лишних нет, так один из них только взят в артиллерию, а ещё ему на левый фланг не дали ни одного всадника, так пусть хоть пушки будут. Маршал и фон Эберт немного посовещались и решили, что барон прав. Довод про обоз оказался самым веским. И когда Волков с Брюнхвальдом уже радовались своей небольшой победе, маршал попросил генерала:
        - Ну раз уж пушки вы оставляете себе, так уж дайте на правый фланг хоть пару сотен своих знаменитых мушкетёров.
        - И хорошего капитана с ними, - добавил своё пожелание генерал фон Ульд.
        - У нас столько мушкетёров всего, - заметил полковник Брюнхвальд. Он не хотел ослаблять своих стрелков.
        Полковник немного занижал количество имевшихся в полку у Рохи мушкетёров, но Волков, не желая ссориться с маршалом, тихо прошептал ему:
        - Надо дать им стрелков, Карл. Не то они опять начнут делить наши пушки.
        Они под пристальными взглядами всех остальных офицеров посовещались немного, и генерал произнёс:
        - Думаю, что мы сможем выделить шестьдесят мушкетёров и сотню аркебузиров на правый фланг, в распоряжение достойных генералов фон Эссена и фон Ульда.
        На этом военный совет, конечно, не закончился, генералы стали обсуждать, казалось бы, мелочи, но без тех мелочей не обойдётся ни одно военное дело. Стали думать, во сколько рядов ставить баталии, кто за кем будет стоять, кто за кем будет выходить из лагеря, чтобы не создавать давку и путаницу у выхода. Кормить или не кормить людей перед делом. Всё говорили и говорили. Уже было поздно, господа военные проголодаться успели, слуги снова стали разносить вино, а к нему сыры, колбасы, хлеба и паштеты, чтобы генералы и офицеры могли утолить ночной голод. В общем, совет закончился уже за полночь. Диспозиция была утверждена и подписана всеми присутствующими на ней генералами.
        Волков вышел на улицу. В шатре было много людей, горело много ламп, там было душно, а тут… Он стоял и вдыхал холодный, сырой воздух. А лагерь не спал, везде сновали люди, словно не ночь, а светлый день. Кричали сержанты, ржали лошади, удивляясь ночной кормёжке.
        - Ну, теперь точно началось, - сказал Брюнхвальд, выходя из шатра маршала и останавливаясь рядом с генералом.
        - Теперь точно, - согласился тот с товарищем.
        Хенрик подвёл ему коня, тут же был и Максимилиан. И он распорядился:
        - Максимилиан, найдите майора Пруффа и пр его везти пушки к лагерю, и пусть не медлит; также найдите всех офицеров из наших, пусть кормят людей и выдвигаются к нам.
        - Господин генерал, - заговорил Рудольф Хенрик, даже в темноте было заметно, что он волнуется, - будет сражение?
        - Скорее всего, - сухо отвечал барон фон Рабенбург, садясь на коня.
        И пока он не уехал, к нему подъехал генерал фон Эссен с парой офицеров, они раскланялись, и фон Эссен произнёс:
        - Друг мой, когда будете отправлять к нам стрелков, отправьте их в моё распоряжение, а не в распоряжение фон Ульда.
        - При том условии, что вы будете беречь моих людей, - с улыбкой отвечал Волков. Эссены были большой и влиятельной семьёй. И в герцогстве, и за его пределами фамилия имела немалые владения и влияние, так что он не хотел отказывать своему коллеге.
        - Я смотрю, вы относитесь к тем генералам, что берегут своих солдат, - заметил фон Эссен.
        - Да, я щепетилен на этот счёт, мои стрелки мне дорого достались.
        Генералы посмеялись, и фон Эссен обещал барону беречь его драгоценных стрелков по мере сил.

* * *
        Было ясно, что поспать в эту ночь ему не придётся. Ну так хоть поесть было нужно. Сыры да паштеты у маршала - это всё прекрасно, но ему необходимо было поесть основательно. Насытиться на долгое время. Неясно, что будет днём. И возможно, что до следующего вечера еды ему не видать. Они вернулись в свой лагерь, и генерал сразу собрал всех капитанов у себя в шатре.
        - Господа, еретики потащили к полю артиллерию, идут с большой охраной, можно считать, что дело решённое, так что кормите людей, лошадей, ешьте сами, потом выводите людей, стройте их. Полковник Брюнхвальд, как только освободится, с первыми ротами пойдёт на поле, там будет вас встречать и укажет вам место для построения.
        Никто из офицеров ничего не сказал, в шатре было тихо, несмотря на подвывающий снаружи ветер, который трепал ещё и стены шатра. Офицеры были серьёзны и внимательны. Шутка ли, большая битва. Многие из офицеров были молоды, и далеко не все из них имели опыт в подобных делах; генерал продолжил:
        - Капитан Лаубе, сколько у вас людей? - это был как раз молодой офицер, вышедший из «стариков», из роты Рене. Кристиан Лаубе был грамотен и расторопен, и главное, сам Бертье назначал его первым сержантом своей роты за исключительную храбрость. Сейчас он проживал у Волкова в Эшбахте, и это было его первое дело в звании капитана. Рене за него ручался, что он не подведёт на капитанской должности.
        - Двести шесть человек при семи сержантах и одном ротмистре, - бодро отвечал капитан. - Все люди наши, из Эшбахта, половина при полном доспехе или при трёх четвертях. То всё старые солдаты. Молодые тоже неплохи.
        - А что за ротмистр у вас?
        - Нейман, он новый. Полковник Брюнхвальд только что его нанял за рекой. Но он оказался неплох в походе, учить ничему не пришлось, а как в бою он будет… пока не знаю.
        - Ладно, в общем, в баталию вы не встаёте, стройтесь позади баталии, в две колонны по шесть. Одна колонна ваша, другая этого Неймана. Кавалерии нам не дали, так будете моим маневренным резервом. Заодно и охраной штандарта.
        - Да, господин генерал, - капитану, видно, польстило такое ответственное и привилегированное поручение.
        - Полковник Роха!
        - Слушаю, генерал.
        - Маршал просил передать на правый фланг шестьдесят мушкетёров и сотню аркебузиров.
        Спокойный и даже почти сонный полковник Игнасио Роха по прозвищу Скарафаджо оживился, затряс своей бородищей:
        - А не жирно будет этому маршалу?
        Конечно, он не хотел отдавать своих людей другому офицеру. Его можно было понять, но Волков настоял:
        - Я обещал, полковник.
        - Ладно, - Роха поводил своей деревяшкой по ковру и сказал нехотя: - отправлю ему сотню людей.
        - Роха, - генерал продолжал требовать, - маршал просил две сотни, я и так выторговал у него четыре десятка. Отправь шестьдесят мушкетёров и сотню аркебузиров в распоряжение генерала фон Эссена на правый фланг.
        - Как прикажете, - буркнул полковник. И снова поскрёб своей деревяшкой, замещающей ему ногу, по ковру.
        Дальше было от офицеров несколько вопросов, но то вопросы были мелкие, и он решил их быстро. В общем, всем всё было ясно. Когда офицеры покинули его палатку, денщики подали ему еду: остатки петуха и жаренную с луком кровяную колбасу, тёмного, простого, но свежего хлеба. Подали к колбасе пива. Пиво было дурное, видно, какой-то мужик из соседних домов его варил неумело, но барон выпил всю кружку до дна. Ел он молча, даже не глядя на молодых господ. Фон Флюген и фон Готт, под надзором Хенрика, доставали из оружейного ящика доспехи, стёганки, шоссы, свежую рубаху. Они раскладывали одежду на его кресло, латы на полу возле. Делали всё почти молча, с редким для этих недорослей благоговением.
        Они готовили к битве того, кто станет под знаменем, того, на кого будут оборачиваться солдаты в трудную минуту, того, чьи решения будут определять, жить кому-то или умереть.
        Всё доев, он обмыл руки и пошёл к табурету, на котором сидел, когда его облачали.
        - Господин генерал, - Хенрик поднял и показал ему две кольчуги - одна лёгкая, из тонких колец и с укороченными рукавами, вторая тяжёлая, очень крепкая. - Какую предпочитаете?
        Волков указал на тяжёлую кольчугу и добавил:
        - Вы, господа, тоже ничем не пренебрегайте. Дело нам предстоит непростое.
        Господа стали его одевать. И уже вскоре он был готов, Хенрик сам помог ему перепоясаться мечом. Сидели латы плотно, госпожа Ланге ему уже замечала, что он раздался в боках, а барон всё не верил. Теперь же, с самыми толстыми стёганками и тяжёлой кольчугой, барон заметил, что движения его не так свободны, как прежде.
        «Неужто старею?».
        Волков, проверяя, как сел доспех, кажется, в первый раз за всю свою жизнь подумал, что доспех нынче для него стал… тяжеловат. Ему было жарко. Он вздохнул и пошёл к выходу из шатра. Ему не хотелось, чтобы это видели молодые люди, но и скрывать барон этого не хотел: перед выходом на улицу он перекрестился. Гюнтер и молодой слуга Томас также осенили господина своего святым знамением, пока он не вышел.
        На улице после шатра было прохладно, накрапывал дождик, а, стоя под дождем, генерала ждали офицеры. Роха, Рене, Дорфус. Тут же был Франк с его штандартом и шестнадцать человек охраны штандарта и по совместительству его личных гвардейцев; все были уже в сёдлах.
        - А где Брюнхвальд? - спросил Волков, осмотревшись.
        - Он с первыми ротами уже вышел, - сразу ответил Дорфус, подходя к генералу с лампой в руке. - Он разведёт костры, чтобы капитаны видели, куда вести солдат.
        Волков негромко сказал:
        - Прекрасно.
        Максимилиана учить ничему уже не нужно, он подводит генералу сразу двух осёдланных коней. Получше и попроще - выбирайте, господин генерал. Генерал садится на простого, но и того коня, что получше, Максимилиан не отпускает, просто накрывает его попоной. Он будет при генерале. Первый конь устанет, будет убит или ранен, так что, когда дело будет в разгаре, лучше иметь под рукой свежего, бодрого и сильного коня.
        Волков спускается с холма к реке - в лагерь. Там стучат барабаны. Но не сильно, барабанщики не любят, когда дождь мочит их инструмент. Время от времени резко и звонко взвизгивает труба. Трубачи дождя не боятся. Генерал медленно едет по ожившему лагерю: всё в огнях, в каждой палатке зажжена лампа, люди на ногах. Уже в кирасах или в стёганках, но ещё без шлемов, наручей и поножей. Сержанты горланят, торопят солдат, созывая свои части, призывая их выходить строиться.
        - А ну, выползайте сюда, бездельники. Хватит прятаться! Строиться! Строиться!
        И тут же где-то невдалеке, разрывая ночь и перебивая гомон лагеря, звенит труба: строиться, строиться! Трубач хорош, отлично играет сигнал: строиться, строиться!
        Но корпоралы прямо под дождём ещё делят меж солдат последнее пиво и горох с жареным салом, разламывают хлеба, а солдаты жадно кусают большие куски, поспешно выпивают пиво, иногда обливаясь им. У всех много дел. Все готовятся, все знают, что сегодня случится.
        - Господин генерал! Господин генерал! - кто-то кричит сзади.
        Волков и его люди останавливаются. К ним по лужам и грязи бежит человек, он ещё издали начинает кланяться, а когда подбегает, ещё раз поклонившись, говорит:
        - Господин генерал, я мастер сапёров Ридберг.
        - Что вам угодно? - интересуется Волков.
        - Маршал прислал меня узнать, не осталось ли у вас заготовленных кольев?
        - Кольев? - удивляется генерал.
        - Ну да, кольев, вы же укрепляли лагерь, а маршал хочет сейчас укрепить и правый фланг, вот и послал меня узнать, может, у вас остались лишние колья.
        - Вы пришли один, мастер Ридберг?
        - Нет, со мной сорок сапёров и четыре подводы, - отвечает мастер.
        Волков делает знак и к нему подъезжает майор Дорфус.
        - Сорок сапёров, - говорит генерал негромко, - нам тоже стоит укрепить свой фланг, подготовить площадку под пушки, да Пруффу с пушками нужно помочь, по такой грязи неизвестно когда доберётся до места.
        - Я понял, господин генерал, я отведу их к Пруффу и передам ему в помощь, - отвечает майор, - а как они дотащат пушки до поля, там помогут им встать на позиции.
        - Именно так, - генералу нравился Дорфус, ему не нужно было ничего объяснить.
        - Мастер Ридберг, вы и ваши люди пусть следуют за мной, - приказал майор, разворачивая коня и спускаясь с холма.
        - Мы идём за кольями? - уточнил Ридберг.
        - За кольями, за кольями, - обещал ему майор.
        Глава 8
        Кажется, дождь поутих, но стало ещё холоднее. Ветер дул просто ледяной.
        - Лужи, сдаётся, замерзают, - заметил Рене.
        Так и было, под копытами коней хрустел ледок. Волков приметил это, как только спустился с холма.
        - И чёрт с ними, пусть леденеют, - сказал Роха, чуть покашляв, и развил свою мысль: - лишь бы вода с неба не лилась, а то моим парням и пострелять не удастся.
        Едва офицеры спустились с холма, как, казалось, где-то далеко ударил колокол.
        - Утренняя служба, - констатировал Рене.
        Так и было, поп звал людей в церковь, а значит, ночь прошла, и до рассвета осталось около часа.
        Генерал раздражён, и это не от боли в ноге. Он поворачивается к майору Дорфусу и говорит, едва маскируя своё раздражение:
        - Майор, прошу вас, езжайте к артиллеристам, я очень надеюсь, что до рассвета орудия будут на позициях.
        - Да, господин генерал, - отвечает Дорфус и второй раз за ночь едет в деревню подгонять вспыльчивого Пруффа.
        Зато у полковника Брюнхвальда всё в порядке, костры горят, за ними уже растянулись в плотные линии солдаты.
        Полковник встречает генерала.
        - Я думаю Циммера поставить седьмым рядом, как вы считаете, господин генерал?
        - Нужно подождать, пока рассветёт хоть немного, - отвечает Волков, - пока ничего не видно. А кто справа от нас?
        - Приезжал полковник Каленберг. Вон их костры, - Брюнхвальд указывает рукой на горящие справа огни.
        - Каленберга я знаю, - вспоминает генерал, - кажется, это неплохой солдат, но костры далеко. Между нашей и центральной баталией такой большой зазор?
        - Мне и самому это не нравится, - замечает полковник. - Но пока не рассветет, ещё ничего не ясно. Тем не менее я подумал, что нам лучше левым флангом стоять поближе к реке, ведь у нас нет кавалерии.
        - Вы правильно подумали, Карл, - отвечает генерал.
        Солдаты, когда они проезжают мимо костров, их замечают. Кто-то кричит такое привычное:
        - Эшбахт!
        Это кто-то из стариков из рот капитана Лаубе, что стоят не в общей баталии, а чуть особняком.
        Тут же кто-то из охраны штандарта, что едет за Франком, поддерживает клич:
        - Эшбахт!
        И ещё кто-то кричит, и ещё… И вот уже из рядов самой баталии понёсся в холодную ночь этот знакомый ему клич:
        - Эшбахт! Эшбахт! Эшбахт!
        Даже Хенрик не удержался и заорал что было сил:
        - Эшбахт!
        Вслед за криками одна за другой зазвенели трубы: они играют сигнал «ко знамени». Это в честь него. Теперь все, кто был рядом, кто слышал сигнал, знают, что нужно смотреть на главный штандарт, который держит рослый и видный прапорщик Франк, что едет сразу за генералом на большом коне.
        Тем, кто видит его в свете костров, генерал машет рукой. И едет дальше вдоль строя солдат, в темноту. И только после того, как он выехал из света, крики начинают смолкать.
        - Хорошо, - говорит Рене. - Солдаты чуть взбодрились.
        - Хорошо, если им не придётся стоять весь день зря, - Волков поворачивается к Брюнхвальду. - От секретов и застав кто-нибудь приходил?
        - Я приказал снять заставы, - отвечает полковник.
        - Вот как? - удивляется генерал.
        - Да, сержанты говорят, что еретики уже подходили к ним, но не атаковали, потому что не могли в темноте понять, сколько там наших, а ещё сержанты говорят, что слышали большой шум и ржание лошадей во множестве. Думаю, ван дер Пильс уже подходит с основными силами. Думаю, он торопится.
        - Это хорошо, - произносит Волков. - надеюсь, что они не станут тянуть и всё случится сегодня.
        - Не зря же мы не спали всю ночь, - добавляет Рене.
        - Быстрее бы уже началось, - бурчит Роха, - иначе я околею от этого чёртова холода.
        Снова приехал человек от маршала, уже другой, этот был в шлеме, снова спрашивал про пушки. На что генерал ему отвечал, что пушки ещё едут из главного лагеря и до него не добрались. Как только они появятся, он незамедлительно отправит их в центр.
        Уже небо серело на западе, уже можно было что-то различать без огня, когда наконец Дорфус и Пруфф дотащили пушки до поля.
        Три офицера и мастер сапёров предстали перед генералом, когда почти рассвело. Злой и бледный майор Дорфус, пунцовый и раздражённый майор Пруфф на маленьком мерине и ротмистр Хаазе. Как и Дорфус, он был бледен и к тому же очень грязен.
        - Вы очень долго, - произнёс генерал, осматривая их всех.
        - Я был бы очень признателен тому, господин генерал, - едко и даже дерзко начал Пруфф, - кто мне покажет, как таскать многопудовые пушки по осенней распутице.
        - Возможно, нужно было сменить упряжки лошадей, - предположил полковник Рене.
        - Не хотелось бы быть невежливым, - всё так же противно продолжал майор, - но ваш совет, полковник, несколько неуместен, так как за всё время пути мы меняли лошадей дважды.
        Рене пожалел, что встрял в эту беседу, и ничего не ответил Пруффу.
        Но Волков не стал ничего высказывать артиллеристу, так как опоздание того входило в его планы, теперь отправлять выбившихся из сил людей и лошадей с тяжёлыми пушками по раскисшему полю было бы просто глупо. Тем не мнее он произнёс:
        - Маршал просил тяжёлые орудия отправить ему в центр.
        - Это исключено! - воскликнул Пруфф. - Это пожелание маршал должен был озвучить до того, как мы вышли из лагеря. Лошади еле плетутся, они не пройдут и трёх сотен шагов.
        - Брюнхвальд, Дорфус, Рене, вы слышали слова майора? - уточнил Волков. И так как все это слышали, он продолжил: - Майор Пруфф, кулеврины поставьте на наш правый фланг, а картауну и лаутшланг - слева к реке.
        Тут майор Дорфус повернулся к нему:
        - Мой генерал, согласно утверждённой диспозиции, все орудия должны быть выставлены между нашей и главной баталиями.
        - Я помню про диспозицию, - отвечал ему Волков, - я сам её подписывал, но майор Пруфф говорит, что лошади уже не в состоянии тащить большие пушки, так что будет неплохо, если они вообще примут участие в деле, - он повернулся к Пруффу и повторил приказ. - Картауну и лаутшланг ставьте на левый фланг моей баталии, а кулеврины справа.
        - Теперь обоз придётся разделять, - чуть озадаченно произнёс ротмистр Хаазе. Разделить телеги с припасами для стрельбы было сложно.
        - Так разделите, - повелел Волков. - Господин майор, кто из вас встанет с малыми пушками между баталий?
        Пруфф думал только одну секунду, а потом, как всегда в недовольной своей манере, ответил, словно упрекнул:
        - Уж придётся мне, а вы, ротмистр, станете слева.
        - Как прикажете, господин майор, - в голосе ротмистра не слышалось бодрости. Видно, он побаивался так быстро обрушившейся на него самостоятельности. Это не нравилось генералу, офицер всегда должен знать, что делать, и при этом быть твёрд, но сейчас уже ничего изменить было нельзя. Хаазе придётся стать с большими пушками на фланг.
        - Вы помните, чему я вас учил? - назидательно спрашивал у своего подчинённого Пруфф.
        - Стараться бить во фланг, ядрами по ногам, картечью по головам, - сразу выпалил молодой офицер.
        - Порох! Порох! - воскликнул майор недовольно.
        - Ядра - треть совка на сто шагов, крупная картечь на двести шагов - два с половиной совка, мелкая картечь - два совка на сто шагов.
        - Мелкой картечью… - начал Пруфф.
        - Дальше, чем на сто пятьдесят шагов, не стрелять, ибо толку немного будет, - закончил ротмистр Эрнст Хаазе.
        Пруфф всё равно остался недоволен, он махнул на молодого офицера рукой:
        - Разве за такое-то короткое время обучишь человека? Нет, сие невозможно… Ладно, ротмистр, отдам вам Шмидта, он добрый бомбардир, он всё знает, с первых дней при нашей картауне.
        Волков, дослушав этот диалог, остался доволен тем, как всё разрешилось, хотя ротмистру ещё добавить бы уверенности в себе; для того генерал и сказал ему:
        - Солдаты должны видеть в вас того человека, который может их за собой увлечь и не вскочит на своего офицерского коня и не уедет, когда враг подойдёт на двести шагов. Будьте тверды.
        - Да, я… - кивал молодой офицер. - Конечно. Я не подведу вас.
        И теперь генерал обратился к мастеру сапёров:
        - Господин Ридберг, помогите ротмистру Хаазе установить орудия на позиции. Пусть ваши люди подготовят площадки под орудия и под припасы.
        - Господин генерал, - заговорил мастер в ответ, - но господин маршал направил меня за кольями.
        Тут уже Волков не выдержал, его раздражали всю ночь: дождь, холод, болваны, перемена решений и всё остальное, больше терпеть он был не в состоянии:
        - Какие ещё к дьяволу колья? - заорал он. - Какие колья?
        И тут же взял себя в руки, вздохнул и продолжил почти спокойно:
        - Поздно, поздно уже их искать! Прошу вас, помогите ротмистру установить пушки. А перед маршалом за вас я отвечу.
        - Как вам будет угодно, господин генерал, - мастер сапёров чуть испуганно косился на генерала и кланялся.
        Глава 9
        Кажется, ночь отступала, наконец можно было осмотреться, но в предрассветном сумраке всё казалось безрадостно серым и темным. Ветер стал дуть ещё сильнее. Северный, леденящий. От него хрустящей коркой схватилась вся намокшая за ночь земля. Но генерал был доволен, почти всё было сделано, построение было закончено. Почти. К нему подъехал полковник Брюнхвальд и, указав на одну роту, ещё не вставшую в строй, сказал:
        - Лаубе у нас в резерве. Значит… Остался капитан Циммер. Строй у нас выходит не очень глубокий. Думаю поставить его людей седьмым и восьмым рядами в баталию.
        Волков сразу не ответил, не дал согласия, и тогда полковник продолжал:
        - Или у вас другие планы на Циммера?
        - Карл, я думаю, его нужно поставить на правый наш фланг. Уж больно мне не нравится эта дыра между нами и главной баталией. Да и Пруффу там одному неуютно.
        - Вы правы; может, сдвинем всю баталию ближе к центру? Шагов этак на пятьдесят?
        - Тогда будет слева между нами и рекой большой зазор. Уж очень удобно для кавалерии. Безбожники увидят, бросят туда пару сотен кавалеристов, чтобы порубить всех артиллеристов во главе с нашим бравым ротмистром Хаазе и канониром Шмидтом. После чего заедут к нам в тыл или, что ещё хуже, в лагерь.
        - Мы можем дать Хаазе стрелков, человек пятьдесят аркебузиров, - предложил Брюнхвальд.
        Волков обернулся назад, насколько ему позволял доспех. Взглянул на Роху и Вилли, которые стояли под полковым знаменем, на линии бравых мушкетёров и аркебузиров, которые находились сразу за своими командирами; потом он повернулся к полковнику:
        - Я не хочу раздёргивать стрелков, хочу держать их в одном кулаке.
        - Значит, Циммера я ставлю на правый фланг?
        - Да, Карл, будьте так любезны.
        - Просто у него не очень хорошие солдаты, - сомневался Брюнхвальд, - для последних рядов они бы ещё подошли, но…
        Он не закончил. А Волков не стал ему говорить, что солдаты вполне соответствуют своему офицеру, так как это могло выглядеть упрёком, ведь именно Брюнхвальд нанял на капитанскую должность человека, который и должности ротмистра был недостоин. И тогда полковник закончил:
        - Значит, ставлю его направо.
        - Да, ставьте его направо, Карл.
        Утро всё-таки продиралось сквозь темноту, вокруг из ночной черноты стали вырисовываться серые, холодные, недружелюбные поля, перелески с чёрными деревьями без листьев, холмы в жёлтой вымороженной траве.
        И на другом краю большого поля - они. Чёрные люди, строящиеся для решительного дела. Но это пока перед центральной баталией. А вот первые колонны уже вышли из-за перелеска, офицеры скачут по полю, указывают, куда двигаться колоннам, сержанты выбегают вперёд, протазанами и алебардами показывают солдатам места, а те уже начинают медленно растягиваться в ряды.
        Даже здесь генералу и его офицерам слышны барабаны врага.
        - Эх, ударить бы сейчас, пока не построились, - мечтательно говорит Хенрик, он говорит это фон Готту и ещё одному молодому господину из выезда, но его слышат все офицеры, в том числе и генерал.
        Возможно, в его словах и есть смысл, но… Времена рыцарской неуправляемой храбрости давно минули. Теперь воюют пехотные баталии, в которых дисциплина и стойкость - залог победы, а утверждённая диспозиция - закон.
        - Фон Флюген! - подзывает Волков. И молодой человек, сын состоятельных родителей, в отличном доспехе и на дорогой лошади, подъезжает к генералу.
        - Да, генерал.
        - Скачите к ротмистру Хаазе, поинтересуйтесь, нет ли у него желания немного повоевать. Сообщите ему также, что враг уже в пределах его досягаемости. Он может уже начинать.
        Фон Флюген уехал.
        - И вправду, чего ждать, - соглашается Дорфус, - пока мерзавцы не построились, неплохо убить их хотя бы дюжину.
        Минуты тянутся, враг продолжает, всё выводит и выводит из леса новые тёмные колонны, и они сразу начинают пристраиваться к уже вставшим баталиям.
        «Самые нудные минуты, быстрее бы уже всё началось».
        Серое, тяжёлое небо так низко, что, кажется, протяни руку и коснёшься пальцами перчатки холодных туч. А он и верившие в него люди всё ждут, ждут, ждут… Ждут, когда враг наконец построится и пойдёт в атаку.
        Приехал фон Флюген и доложил:
        - Пушки уже заряжаются. Сейчас они начнут.
        Ему опять приходится ждать, но в этот раз недолго.
        Паау-мм!
        Низко и тягуче бьёт пушка. Это лаутшланг. Звук, долетевший слева, не такой, как обычно. Наверное, это из-за ледяного воздуха. С реки дует изрядно.
        Молодые господа даже приподнимаются на стременах, чтобы увидеть, куда полетело ядро: попадёт-не попадёт? Но Волков и так увидел, что ядро не долетело. Ударилось в землю в пятидесяти шагах от вражеских рядов и выбило из грунта фонтан мёрзлых комьев.
        - Не долетело, - говорит фон Готт.
        - Не долетело, - соглашается фон Флюген.
        Снова ждать. А барабаны врага стучат всё отчётливее.
        Баа-мм…
        А вот это уже его старая добрая картауна. Он даже видит, как облако серого дыма, гонимое от реки ветром, плывёт перед строем его солдат. И ещё видит, как это ядро не долетает. Хоть уже ближе к врагу, но всё равно бьёт в землю.
        Старые офицеры молчат, а молодые начинают зло куражиться.
        - Болван этот Хаазе! - говорит Хенрик.
        - Этот дурень в постели не попадёт даже девке между ног! - поддерживает его совсем ещё юный фон Флюген. Говорит он это громко, ему кажется, что шутка смешная и все вокруг должны её услышать. Кое-кто из молодых смеётся, но Волков поворачивается и бросает взгляд в их сторону. Этого достаточно, чтобы смешки умолкли. А с правого фланга странной иноходью, во всю отпущенную природой прыть, на своем приземистом, но крепком меринке на левый фланг скакал сам майор Пруфф. Пролетел, неуклюже подпрыгивая в седле, мимо генерала и офицеров, даже не взглянув в их сторону.
        - Поехал, поехал, поскакал… Сейчас он научит Хаазе правильно стрелять, - с улыбкой заметил Роха.
        И вот тут уже все, даже сам генерал, стали улыбаться и посмеиваться. Потом Волков ещё раз взглянул на молодых людей. Они и вправду посмеивались, веселились, демонстрируя друг другу беззаботность. Может быть, и показную. Смеялись и негромко зубоскалили, словно не понимая того, что сегодня кто-то из них может и умереть. Ничего, вечером они будут уже другими, если останутся в живых.
        Приехал вестовой от маршала, генерал думал, что опять заведёт разговор про пушки, - так нет, теперь маршал просил генерала к себе, пока не началось дело.
        Ну, раз зовут - нужно ехать. Он оставил за себя Брюнхвальда и, взяв с собой Дорфуса, Максимилиана и фон Флюгена, без штандарта поехал в центр войска к главной баталии.
        - Господин генерал, - сразу начал маршал, едва Волков приблизился к нему. - Отчего же вы не привезли мне пушек, о которых я вас просил дважды, и которые вы мне дважды обещали?
        Говорил он это при всех своих офицерах и адъютантах, хоть формально и вежливо, но всё равно в его голосе слышалось раздражение. Волков же отвечал спокойно и соблюдая субординацию, так как заводить себе ещё одного недоброжелателя при дворе ему не хотелось. Их там и так хватало.
        - Господин маршал, приказ о передаче пушек я получил слишком поздно, орудия уже подъезжали к моему лагерю. Проехали большую грязь, в которой они утопали по оси. Лошади, четыре упряжки по шесть, уже вытянули их на поле, на мой левый фланг, и едва были живы от усталости. Дальше тянуть их не могли. И тогда я решил, что поставлю между нами кулеврины. Картауну и лаутшланг оставлю там, куда их смогли дотащить. Иначе их тащили бы ещё долго, может быть, до сих пор.
        - Я послал вам сапёров, - продолжал маршал. И не успел он закончить, как генерал начал его благодарить:
        - Я в том вам признателен, господин маршал, не будь их, пушки не удалось бы ни протащить через грязь, ни поставить на позиции.
        Формально всё было объяснено, но он чувствовал, что убедить маршала и остальных он не сумел. Они все стояли на возвышенности, и маршал, указывая в сторону врага, произнёс:
        - Безбожник строит тут свою главную баталию. Прямо напротив наших холмов. Тут их будет, я думаю, не меньше четырёх тысяч. Это против наших трёх. И здесь очень пригодились бы ваши пушки. Я рассчитывал как следует проредить их строй, прежде чем они доберутся до нас. Пушек, что имеются у меня, для того будет недостаточно.
        - Мои кулеврины прекрасно стоят, они будут бить как раз во фланг наступающей баталии еретиков, а стреляют кулеврины часто, уж поверьте, при них отличный офицер и опытные расчёты. Промахов не будет, и безбожникам не поздоровится, - заверил маршала Волков.
        Это не убедило цу Коппенхаузена, но, видимо, он решил не усугублять ситуацию и заговорил о другом:
        - Здесь будет четыре тысячи человек против меня, хоть мы и на холмиках стоим, но они так навалятся, что жарко всем станет, уж не сомневайтесь, вот вы тогда и не плошайте; пока центральная баталия будет стоять, вы тех, кто против вас пойдёт, должны опрокинуть. У вас для того всё есть, и стрелки, и эти ваши хвалёные мушкетёры… - он тут делает многозначительную паузу, - и пушки.
        «Опрокинуть?».
        Тут от реки донёсся очередной пушечный выстрел. Но генерал и не заметил его. Он думал о другом:
        «Опрокинуть!».
        Ему даже ещё неясно, сколько против его баталии встанет еретиков. Будет ли на его фланге кавалерия противника. И, главное, неясно было, сколько под натиском главных сил безбожников простоит центр маршала на холмиках, прежде чем начнёт разбегаться? Мушкетёры, конечно, сделают своё дело, если им позволят что-что, а бить медленную, плотно стоящую пехоту они могут превосходно, но на это стрелкам потребуется время. Простоит центральная баталия хотя бы час, пока его мушкетёры расправятся со своими противниками? Но ничего из этих своих мыслей генерал не озвучил, а лишь дождался, пока маршал продолжит:
        - А как сомнёте своего противника, так начинайте охват с центральной баталии врага, заходите ему во фланг.
        - То же будет делать и наш правый фланг, - добавил фон Эберт. - Возьмём их главную баталию в клещи. Устроим еретикам Канны.
        Он, кажется, намеревался удивить Волкова новым словом, но тот это слово уже знал, читал про то сражение ещё в юности. И, не став ничего уточнять или спрашивать, ответил:
        - Я сделаю всё, что в моих силах.
        Он боялся, что маршал попросит у него ещё стрелков, раз он не привёз ему пушек, но цу Коппенхаузен отпустил его с напутствиями о том, как ему вести бой.
        - Что они хотели от вас? - спросил у него Брюнхвальд, когда он вернулся к своим людям.
        - Цу Коппенхаузен и фон Эберт возомнили себя Ганнибалами и намереваются устроить ван дер Пильсу Канны.
        Его товарищ не понял сказанного и ждал пояснений. И тогда Волков объяснил:
        - Маршал надеется, что его центр выстоит, а мы сомнём еретикам фланги и охватим их с двух сторон.
        - Ах вот оно что! - понял Брюнхвальд. И после паузы продолжил тихо, чтобы люди, бывшие рядом, их не слышали: - А я почему-то сразу подумал, что вы не очень верите в нашу победу.
        - Любопытно, из чего же вы сделали такие выводы, Карл? - так же тихо поинтересовался генерал.
        - Вы не отдали маршалу пушки. Думаете, что сможете их увезти, если мы начнём проигрывать.
        - По этой-то грязи? - Волков даже усмехнулся не очень-то радостно.
        Тем не во многом Карл Брюнхвальд был прав.
        Глава 10
        Барабаны на той стороне поля бьют и бьют, а в ответ им рявкают орудия. Пруфф провёл беседу, и теперь ядра нет-нет да и долетают до еретиков. Достают их, хотя и прилетают на излёте. Безбожникам некуда деться, прямо за их спинами поросший леском овражек. Так что строиться им приходится под огнём. Но, упрямые в своей ереси, они и на поле боя упрямы, всё равно строятся. Эта квадратная, чёрная масса, состоящая из людей, уже почти готова.
        Почти готова.
        Брюнхвальд и Дорфус выезжали в поле вперёд, считали еретиков, потом вернулись и сказали генералу то, что он и сам видел.
        - Десять рядов, - говорит майор.
        - Первые три ряда хороши, - добавляет полковник.
        «Десять рядов. Сто семьдесят-сто восемьдесят человек в ряд. Это на первый взгляд».
        То есть против его тысячи и трёх сотен стоит без малого две тысячи безбожников.
        «Дойдут - растопчут. Вся надежда на Роху да на Хаазе».
        Это хорошо, что на его фланге нет кавалерии и арбалетчиков; впрочем, и те, и другие могут появиться в любой момент. Им строиться не нужно. Выйдут из леса на край поля, и всё.
        «Господи, не дай мне сегодня ни кавалеристов, ни арбалетов вражеских». Генерал опять мелко крестится на глазах своих подчинённых, а этого делать не нужно было.
        - Так вы оставите резерв? - Брюнхвальд тоже волнуется, что их баталия слишком жиденькая против мощной людской коробки еретиков. - Может, поставим людей чуть yже да прибавим один ряд в глубину? - предлагает он, но Волков чувствует, что думает полковник о другом. И угадывает, так как Брюнхвальд продолжает: - Или всё-таки наш резерв поставим вперёд двумя рядами?
        - А что, мысль хороша, - поддерживает его Дорфус. - У Лаубе две сотни добрых солдат, будет у нас ещё один ряд не хуже доппельзольдеров.
        Может, они и правы, может быть, и стоило поставить ещё один ряд, но… Генерал сомневается и произносит:
        - Пусть резерв останется в колоннах. А мы будем уповать на Господа нашего да на полковника Роху с его людьми.
        Ни Брюнхвальд, ни Дорфус более убеждать его не стали. На том и порешили.

* * *
        Прошло два часа с тех пор, как утро сменило ночь. Генерал решил поменять коня. Всю ночь сильное животное носило его нелёгкое тело в нелёгком доспехе. А людей, стоящих в строю, никто менять не собирался. Солдаты люди, конечно, выносливые, они привыкли терпеть и голод, и жару, на сей раз они терпели холод. Они не спали эту ночь. Строиться начали за два часа до рассвета, а потом всё утро стояли на пронизывающем северном ветре. Уже и проголодались, успели промёрзнуть и устать. Старшие офицеры, особенно полковник Роха, то и дело прикладывались к своим флягам, у солдат фляг не было. Долгое ожидание выветривало волнение даже из молодых солдат. Волков по себе знал, о чём думают, о чем тихо в строю переговариваются доверившие ему свои жизни люди. Он сам когда-то так же стоял перед каким-нибудь делом. И так же, как они сейчас, шептал товарищу слева или справа:
        «Быстрее бы уж начать!».
        И солдатам еретиков тоже холодно, они тоже устали, а ещё по ним били пушки, монотонно и размеренно посылали в них ужасные чугунные шары. Пушки были далеко, но тяжёлые ядра всё равно долетали до левого угла баталии, били чаще в землю, но время от времени от земли или на излёте всё-таки залетали в строй, находя там себе жертвы.
        Убивали, калечили двух-трех людей, но это ничего не меняло. Убитых и увечных тут же оттаскивали от баталии, тащили назад, а сержанты выкрикивали команды, и солдаты послушно занимали места выбывших, надеясь, что их-то минет чаша сия, и говоря при этом:
        «Чего же там тянут-то, чего не начинают?».
        И вот полетели вестовые. От центральной, большой баталии еретиков, оттуда, где развевалось подлое знамя их вождя, к баталии, что построилась напротив людей Волкова, прилетел всадник.
        «Неужели начинают?».
        И генерал не ошибся. Они начинали. И первым признаком того были трубы. Как-то хрипло и зло заревели над строем врага трубы. Даже здесь он различил их сигнал:
        «Готовься! Готовься! Готовься!».
        Его люди тоже оживились. Недружно закачались пики над рядами.
        «Ну наконец-то!».
        А на той стороне поля глухо и тихо застучали барабаны. Кажется, они выстукивали: «Простым шагом, вперёд!».
        Рене, не спросив у Волкова на то разрешения, с одним офицером поскакал вперёд, выехал перед строем и поехал вдоль него.
        - Солдаты! - что было мочи орал полковник. - Помните, что генерал Фолькоф, коего прозывают Дланью Божьей и Инквизитором, не проиграл ещё ни одного своего дела! Тем более не должен он проиграть безбожникам. Держитесь крепко и не бойтесь. Верьте в Господа нашего и в нашего генерала. Да хранит нас Бог!
        Волкову понравилась речь полковника и, главное, жар, с каким она была произнесена. Хотя лучше было бы ему самому что-нибудь сказать солдатам. Но теперь они и без его речей взбодрились.
        Волков повернулся к Рохе:
        - Кавалерии нет, арбалетчиков нет, всё как ты любишь.
        - Это да, - сразу согласился тот.
        - Веди людей на левый фланг, к реке, и делай дело. Вы с Хаазе должны размочалить им весь левый фланг, скажи своим лучшим стрелкам, чтобы перебили там сержантов, я потом на тот их фланг сам навалюсь резервом.
        - Если снова не пойдёт дождь - всё сделаю, - обещал Роха, кивнул генералу и, отпивая в который раз из фляги, поехал к стрелкам, на ходу крича во всё горло: - Эй, Вилли, скажи бездельникам, что пришло время поработать немного!
        - Да, полковник! - звонко крикнул молодой капитан в ответ. И поскакал к своим подчинённым. И вскоре стрелки, как обычно россыпью, без какого-либо порядка, двинулись в сторону реки, туда, где уже более часа трудился ротмистр Хаазе с бомбардиром Шмидтом и другими артиллеристами.
        Дело началось, наступало как раз то самое короткое время, ради которого многие тысячи людей покинули свои дома, неделями шли в какие-то дали, мучали лошадей, таща с собой большие обозы и тяжёлые пушки. Все эти усилия свершались как раз ради нескольких предстоящих часов, которые всё и должны были решить.
        - Полковник, - произнёс Волков.
        И Брюнхвальд сразу откликнулся:
        - Да, генерал.
        - Вы с одной из колонн резерва будете ждать тут и используете резерв, если наша баталия начнёт пятиться или прогибаться. А я…
        - Я слышал, вы обойдёте и ударите их в левый фланг.
        - Да, как только для того будет благоприятный момент. Будем надеяться, что сто крепких солдат решат исход.
        - Не очень-то вы веселы, - тихо замечает полковник.
        Волков морщится:
        - Не люблю я эти большие дела. Сплошной Божий суд, в котором от нас мало что зависит.
        Брюнхвальд ничего не говорит, видно, с этим и он согласен: да, это Божий суд. Полковник надевает шлем и смотрит поверх голов солдат; он видит, как медленно, но неумолимо на них идёт почти две тысячи человек, желающих убивать всех, кто встретится им на пути. Вот они, близко, уже можно разглядеть их тяжёлые от влаги знамёна. Триста шагов… Двести пятьдесят…. Барабаны еретиков начинают бить другой ритм.
        Там-та-рам. Там-та-рам. Это сигнал «приставной шаг».
        Их сержанты выбегают вперёд, последний раз прямо на ходу враг ровняет ряды, ещё сто шагов, и они опустят пики.
        И тут, первый раз за всё время, пушки делают два отличных выстрела. Теперь дистанция такова, что в дело идёт крупная картечь. Она с визгом накрывает свинцовыми пригоршнями левый угол баталии безбожников. Даже до генерала доносятся крики несчастных, которым не повезло. Два десятка человек валятся на землю, как брошенные кем-то мешки, один на другого. Причём часть людей - это лучшие солдаты, бойцы первых рядов. Левый фланг баталии останавливается, а центр и правый фланг ещё идут. Строй искривляется, и тут же снова звенят трубы:
        «Стоять на месте! Стоять на месте!».
        Баталия остановилась. Сержанты снова кидаются выравнивать строй. А от реки, как раз выйдя из-за пушек, на них пошёл полковник Роха со своими бравыми стрелками.
        - Кажется, дело пошло, - скорее самому себе, чем кому бы то ни было говорит полковник Брюнхвальд, - кажется, пошло.
        Судя по всему, он доволен тем, как развиваются события, а вот генерал смотрит не перед собой, он вглядывается в другую сторону. Туда, где будут разворачиваться главные события, туда, куда звонко частят выстрелами его кулеврины, туда, где на баталию маршала цу Коппенхаузена идёт главная баталия маршала ван дер Пильса. Но это всё далеко, а ещё ветер сносит пушечный дым, и ему почти нечего не видно.
        А тут словно кто-то порвал старую ткань - то захлопали, затрещали аркебузы. И за ними, через минуту, зло и солидно зафыркали мушкеты. Стрелки взялись за свою работу. Для них нет цели лучше, чем коробка плотно сбившихся пехотинцев, которые ни при каких обстоятельствах, как их ни расстреливай, не покинут свой строй.
        Сержанты еретиков почти уже выправили строй, но аркебузиры, подходя на тридцать шагов, бьют солдат, у которых не хорошо с доспехом; выстрелив, тут же уходят, чтобы перезарядиться и открыть пространство для мушкетёров. Те бьют с рогатин, со ста шагов. Им подходить ближе нет смысла. Мушкетной пуле всё равно, как защищён человек, ведь мало какая броня сможет её остановить. Но тем не менее, не обращая внимания на падающих под пулями людей, баталия врага снова двинулась вперёд. Им нужно спешить, пока картауна и лаутшланг не выплюнули в их сторону следующую порцию картечи.
        К Волкову подъезжает Хенрик.
        - Господин генерал, может, уже пора надеть шлем?
        Пожалуй, он прав.
        - Да, друг мой, давайте наденем его.
        И пока его оруженосцы помогали надеть шлем, всё переменилось. В одну минуту. Барону ещё до того казалось, что ветер не утих, но стал менее злым, и вообще потеплело, а к низким облакам добавились ещё более низкие, темные и тяжёлые. И вдруг из них на собравшихся биться людей посыпался… снег. Огромными, медленными, влажными хлопьями, которых в одно мгновение стало так много, что ничего через них не было видно на сто шагов.
        Но что было ещё хуже, так это то, что ветер понёс весь этот снег в лица его солдатам. Закружил его прямо перед строем.
        Пушки глухо бахали из белой пелены, и мушкетные хлопки прорывались через снег, но всё переменилось из-за внезапной непогоды. Враг в снегу вдруг стал неразличим.
        «Лишь бы он не помешал людям Рохи стрелять!».
        - Не иначе то козни дьявола! - воскликнул фон Готт, пытаясь вглядываться в белую пелену. - Ни черта не видно!
        - Конечно же, рогатый помогает своим слугам, - сразу согласился с ним Хенрик.
        Волков обернулся к ним, прикрикнул:
        - Господа… Прикусите языки! Болваны! Хотите, чтобы нижние чины вас услышали?
        А снег летел такой, что он и вспомнить не мог, видел ли он такой хоть раз за свою жизнь.
        Только одно его немного успокаивало: сквозь снег ещё доносились россыпи мушкетных хлопков и выстрелов аркебуз. Вот только пушки…
        - Хенрик, - позвал Волков.
        - Да, генерал.
        - Ничего не вижу, скачите к Рохе, посмотрите, где там еретики. И узнайте у Хаазе, почему он не стреляет.
        Хенрик уехал, а Рене предположил:
        - Может, Хаазе не видит вражескую баталию? Вон снег какой! - размышлял полковник.
        - А Пруфф почему тогда видит? - спросил Волков, и, как подтверждение его слов, тут же справа прозвучали два выстрела.
        Пам-пам…
        Кулеврины стреляли и стреляли.
        Рене ему не ответил, а уже через небольшое время прискакал обратно Хенрик и, не отдышавшись после быстрой езды, заговорил радостно:
        - Вилли сказал, что его мушкетёры ранили их генерала. Тот прискакал на фланг узнать, почему фланг стоит, тут ему влепили в бок пулю. А ещё там их сержанты пытаются построить, но наши их убили уже изрядно, так что враг встал и не идёт.
        - А почему же не бьют пушки? - спросил у него Брюнхвальд.
        - Хаазе говорит, что через снег ему плохо видно, а там наши аркебузиры, они к еретикам подходят совсем близко, вот он и боится наших побить.
        «И ладно, лишь бы стрелки продолжали стрелять!». Это был отличный момент, даже если был ранен не генерал, а кто-то другой, застрявшая на полпути, потерявшая много сержантов и замершая под огнём баталия врага была отличной целью для быстрого удара во фланг.
        Волков поворачивается к Брюнхвальду.
        - Пожалуй, полковник, резерва я вам не оставлю. Я заберу всех людей Лаубе.
        - Думаете, время пришло? - спросил его товарищ.
        - Думаю, да. Если они всё-таки двинутся на вас, уж извольте удержать их, пока я не начну. Флюген!
        - Да, генерал, - отозвался молодой господин.
        - Скачите к Лаубе, пусть ведёт колонны на левый край, к нашим стрелкам, скажите, что мы будем атаковать, что я сам поведу солдат.
        - Да, генерал, - понял фон Флюген и тут же уехал.
        - Франк!
        - Да, генерал, - отозвался прапорщик.
        - Вы со штандартом остаётесь тут, при полковнике Брюнхвальде. Он будет за меня.
        - Может, вы возьмёте штандарт и охрану? - предложил полковник.
        - Нет, я пойду в атаку со знаменем стрелков, - ответил генерал и, молча пожав полковнику руку, так как говорить было больше не о чем, поехал с молодыми людьми из своего выезда вслед за уходящими к реке колоннами Лаубе.
        Глава 11
        А снег, кружимый ветром, всё сыпался и сыпался, он уже покрыл всё вокруг, казалось, что от него даже стало светлее, и он не собирался заканчиваться. Чёрная «коробка» была едва различима из-за белой пелены. Оттуда раздавались уже нечастые выстрелы мушкетов и аркебуз.
        Вокруг генерала собрались облепленные снегом Роха, Лаубе и Вилли.
        - Капитан Лаубе, стройте людей в десять рядов, капитан Вилли, попробуйте с аркебузирами забежать еретикам в тыл, но будьте осторожны. Полковник Роха, просите своих мушкетёров не закрывать артиллеристам противника. Хаазе не стреляет, боится попасть в ваших людей. Лаубе, как только будете готовы, сразу и начнём.
        Он ещё что-то собирался сказать, но тут из снежной круговерти со стороны баталии еретиков выскочили два всадника. Оба в снегу; если у них и были гербы, или шарфы, или другие знаки, снег всё залепил, и разобрать, кто это, не было никакой возможности. Доспех у них был не рыцарский, копий не было. Но всё равно у генерала едва не остановилось сердце:
        «Кавалерия еретиков?».
        Но дальше ни испугаться, ни додумать он не успел, один всадник просто проскакал мимо них, а вот второй всего на одно мгновение остановил своего коня и что-то прокричал офицерам. Прокричал всего два слова, махнул рукой и тут же, дав шпоры, понёсся вслед за первым.
        Генерал и Лаубе были в шлемах, они не могли расслышать слов всадника; на Рохе была его старая шляпа, но он был чуть глуховат, и поэтому спросил у Вилли, тот тоже был в шляпе:
        - Что он там проорал?
        - Я не разобрал, но кажется «уходите, отступайте».
        - «Отступайте?», - уточнил Волков.
        - Кажется, генерал, - Вилли не был уверен.
        - Хенрик, скачите к Брюнхвальду, узнайте, что происходит.
        Нет ничего хуже в бою, чем неопределённость. Солдаты Лаубе вроде уже начали строиться, но нужно ли это? Будет ли атака? Волков не знал. Роха был при нём, Вилли, пока всё не прояснится, тоже не уводил аркебузиров, и Лаубе, отдав распоряжение, вернулся под знамя. Выстрелы мушкетов почти стихли.
        Снег. Тёмная неподвижная стена вражеских солдат невдалеке.
        Неопределённость.
        Дожидаться возвращения Хенрика не пришлось; оттуда же, откуда прискакали два первых всадника, приехал ещё одни. То был знакомый Волкова. Один из капитанов курфюрста, уже состарившийся в войнах. Имени его генерал не помнил. Капитан был ранен, левый бок и левая рука были чёрными, он подъехал к офицерам и, не поздоровавшись, хрипло прокричал:
        - Отводите своих людей, генерал, мы разбиты!
        - Разбиты? - воскликнул Вилли. - Как разбиты? Что произошло?
        - Правое крыло наше разгромлено и бежит; говорят, фон Эссен смят, но сам я того не видел, главная баталия тоже вот-вот побежит, ей вышли во фланг!
        - Но как? Отчего же так быстро нас разбили? - спрашивал молодой капитан у старого.
        Глупые, глупые вопросы. У Вилли Ланна ещё не было в его карьере подобного, вот он и спрашивал.
        Но Роха и Волков, всякое уже видевшие, ничего спрашивать не стали и не особо слушали, что им расскажут. Это потом они выяснят как, кто и почему. Сейчас им было не до того.
        Генералу бы подумать о себе - попасть в плен к еретикам… с его прозвищами, с его делами в городе Фёренбурге, с его шатром… Но он и на мгновение не вспомнил про себя.
        «Пушки! Мои пушки!».
        Волков поворачивается к фон Флюгену:
        - Флюген, - он указывает через снег рукой, - вон там, у реки, ротмистр Хаазе, скачите к нему, скажите, чтобы цеплял пушки и тащил их в сторону деревни. И обоз пусть не бросает, - и тут же повернулся к Брюнхвальду-младшему: - Максимилиан, езжайте к Пруффу, помогите ему забрать кулеврины. Пусть тянет их к реке, в сторону лагеря. А там будет видно.
        Вот о чём он сразу подумал. Ему страшно не хотелось терять свои орудия. Роха же позвал своего полкового трубача, а тот, наверное, понял, что происходит что-то неладное, он был бледен:
        - Чего изволите, господин полковник?
        - Играй «ко знамени», парень, - ответил ему полковник спокойно. - Играй громко, чтобы наши парни тебя и через этот чёртов снег слыхали.
        Роха начал собирать своих стрелков. Полковник всё делал правильно. И Волков лишь сказал ему:
        - Я поеду к Брюнхвальду, а ты с Лаубе прикрой отход пушек.
        - Не волнуйся на счёт них, я за ними присмотрю.
        Мимо него и ему навстречу уже тянулись солдаты, они шли быстро, без всякого строя, их было немало.
        «Наши? Неужели это те люди, которых я сюда привёл?». Генерал знал, что вот-вот всё войско проигравшей стороны, а может, и войско победителей погрузится в хаос. Но думал, что у него ещё есть время.
        Но времени, как выяснилось, у него не было. Он поскакал к своему штандарту, у которого нашёл полковника Брюнхвальда.
        - Я послал за вами вестового, - сразу сказал тот.
        - Я его не видел, а что тут происходит?
        - Главная наша баталия разваливается, люди уже уходят, был тут офицер, сказал, что маршал уже уехал. Офицер уехал тоже. Враг, кажется, вперёд больше не идёт, Роха и Хаазе его сильно потрепали, вот я приказал поротно выводить людей, Рене уже строит колонну. Оставим небольшой заслон. С остальными думаю отойти к лагерю. А оттуда пойдём колонной через деревню; возможно, главный лагерь ещё неприятелем не захвачен, или он не захочет с ним связываться, попробуем отойти строем и без потерь.
        - Вы делаете всё правильно, - утвердил решения полковника генерал, - а не было ли Пруффа? Я послал к нему Максимилиана. Вы его не видели?
        - Нет, ни Пруффа, ни прапорщика я не видел, - отвечал Брюнхвальд, и ни один мускул не дрогнул на лице отца, когда в такой тревожной ситуации он говорил о сыне.
        - Ясно, - произнёс генерал, - вы, Карл, выводите людей к лагерю, Хаазе тащит пушки туда же, Роха и Лаубе его охраняют, я поеду к Пруффу, узнаю, что с ним. Франк, моё знамя должно быть при мне, трубач, ты тоже едешь со мной.
        Небольшой отряд конных людей двинулся на север. Генерал, трое молодых господ - теперь среди них старшим был семнадцатилетний фон Готт, - прапорщик Франк со знаменем и шестнадцать человек охраны штандарта. Люди из его земли, люди отборные, на которых он мог положиться. И ещё с ним был трубач. Ехать с генералом в заметённую снегом даль этот человек явно не хотел. На кой чёрт нужно ехать навстречу еретикам, когда все как раз бегут оттуда. Он вертел головой, оглядывая солдат, что шли им навстречу, и не слышал, как генерал к нему обращался. И тогда тот, подъехав к нему, схватил трубача за шею и зло сказал:
        - Оглох, что ли? Дурень! Играй «ко знамени». Слышишь меня?
        Перепуганный трубач нехотя заиграл:
        Тара-ра, тара-ра, та-тааа…
        Тара-ра, тара-ра - та-тааа…
        Это был сигнал, говоривший всем, кто его слышал, что начальник тут, он знает, что делать, и если ты выбился из своего строя и не знаешь, куда встать, нужно идти, бежать на зов трубы, на знамя командира, который укажет тебе место.
        - Играй-играй, - покрикивал генерал, а сам ехал вперёд, навстречу летящему снегу.
        Ему попадались солдаты, они были при своём малом оружии, без пик и алебард, без годендагов, без молотов и копий, лишь при фальшионах и при коротких мечах кацбальгерах, а то и вовсе при ножах. Они делали вид, что не слышали сигнала, и только ускоряли шаг при виде знамени. А потом и вовсе отводили глаза: ничего не вижу, ничего не слышу.
        - Эй, мерзавцы! - кричал им Волков. - Вы, что, не слышите трубы? Идите ко мне!
        - Нет, добрый господин, мы уходим! - кричали солдаты ему в ответ. - Дело проиграно!
        - Чёртовы трусы! - орал на солдат Франк. - Куда вы идёте, идите к нам, вместе ведь лучше! Вас по одному перебьют!
        - Ты бы и сам поспешил отсюда, - отвечали они ему, - уж такого, как ты, еретики точно не пощадят. Да и идёшь ты в неправильную сторону, лучше идти обратно.
        - Играй, играй, трубач, - несмотря на все эти слова, требовал Волков и ехал как раз туда, откуда бежало всё больше и больше людей.
        Волков обрадовался, когда среди кутерьмы из снега и бегущих людей различил во всаднике Максимилиана Брюнхвальда. Генерал бы и сам себе в том не признался, но он очень ценил молодого офицера. Там же был и Пруфф на своём неказистом, но крепеньком меринке.
        - Всё почти готово, генерал, - доложил прапорщик, - обоз с порохом уже ушёл, а последнюю кулеврину уже прицепили к упряжке.
        - Вы молодец, Максимилиан, - похвалил офицера генерал.
        - То не я; когда я приехал, господин майор уже снимал пушки с позиций.
        Хотел генерал и его похвалить, но майор даже не подъехал к нему, а поскакал к лагерю, а за ним потянулись упряжки с пушками.
        - Скачите за ним, Максимилиан, - приказал Волков и сам поехал следом чуть погодя.
        Ехал и смотрел по сторонам. Да, вот теперь картина походила на настоящий разгром; мимо него проскакало несколько офицеров, последний на ходу снимал с себя офицерский шарф. А за ним уже во множестве либо быстро шли, либо бежали трусцой солдаты. Все без главного оружия. Всё бросили, чтобы легче было бежать.
        Волков взглянул на трубача; тот, то ли от холода, то ли от страха, стал совсем бел лицом, и генералу показалось, что ещё мгновение - и он пришпорит коня и без разрешения поскачет отсюда прочь.
        - Куда? - рявкнул Волков. Он приехал за своими пушками и теперь уже не собирался их бросать. - А ну играй! Играй «ко знамени», мерзавец!
        Трубач поднял трубу и стал дуть, но со страху, наверное, выдувал лишь какие-то дурацкие звуки, в которых никакого сигнала распознать было невозможно. Звуки были такие, что трубач их постеснялся и опустил трубу: не могу.
        И тогда барон, подъехав, с размаха влепил ему подзатыльник тяжёлой железной перчаткой. Ударил так, что у трубача едва шлем с головы не слетел, а барон ещё и приговаривал:
        - Играй, сказано тебе, «ко знамени». Играй, говорю.
        И только после этого трубач пришёл в себя, поправил шлем и снова поднёс свой инструмент к губам:
        Тара-ра, тара-ра, та-тааа…
        Тара-ра, тара-ра - та-тааа…
        Впереди ехали Пруфф с Максимилианом, за ними возницы вели под уздцы лошадей, что тянули четыре кулеврины. А уже после, под знаменем и с трубачом, охраняя свои пушки, ехал, словно и не бежал с поля боя после проигранного сражения, а собирался на смотр, сам генерал Фолькоф, фон Эшбахт, фон Рабенбург. На удивление невозмутимый и показательно спокойный.
        - Играй, трубач, не замолкай! - требовал генерал.
        Лошадям тянуть орудия тяжело, всё поле вокруг - это чуть припорошенная снегом грязь, поэтому колонна идёт не спеша. Так не спеша, что её быстрым шагом нагоняет отряд из трёх десятков пехотинцев. Эти оружие свое не бросили, впереди человек с повязкой на руке - сержант. Он догоняет генерала:
        - Господин, мы пойдём с вами.
        - Как тебя звать, сержант? - генерал останавливается.
        - Кляйн, господин.
        - Отлично, сержант, а я генерал Фолькоф, пойдёшь со своими людьми в арьергарде.
        - Как прикажете, - говорит сержант Кляйн.
        А генерал тычет кулаком в бок трубача:
        - Ну, что замолчал? Играй, я тебе говорю, бездельник, играй!
        Глава 12
        Этот удивительный снег не мог идти вечно; укрыв всё вокруг, и землю, и людей, белым одеялом, снегопад, кажется, пошёл на убыль. Лошади, напрягая силы и почти разрывая упряжь, тащили кулеврины по всё ещё жидкому, сверху прихваченному морозцем грунту. Трубач ехал с генералом рядом и, выпучивая глаза, трубил и трубил «сбор»:
        Тара-ра, тара-ра, та-тааа…
        Тара-ра, тара-ра - та-тааа…
        Звон трубы уже осточертел Волкову, но он не позволял трубачу останавливаться, тем более что всё больше солдат вставали под его знамя и строились в колонну после него. Он оборачивался, и взгляд опытного солдата находил в колонне уже двести человек. Правда, многие не останавливались, а, оббегая генерала, спешили на юг к деревне, думая, что сейчас им лучше бежать, чем идти в строю.
        Вот уже набранная им колонна с кулевринами во главе дошла до места, где ещё недавно стояла его баталия. Брюнхвальд уже увёл солдат к лагерю. От множества его людей следов не осталось, следы замёл снег. Генерал даже подивился: как быстро они ушли, неужто бежали? Да нет, Карл не дал бы им бежать.
        А вот враги тут были, и их было больше, чем людей у генерала, хотя не все еретики остались на поле, некоторые уже убежали грабить большой лагерь, а оставшиеся собирали своих раненых, уносили их - или опознавали мёртвых; в общем, безбожники бродили кучками по месту сражения, а сейчас смотрели на вражеского генерала через ещё идущий снег, смотрели на его знамя, слушали его трубача и были злы, но среди них, видно, не находилось желающих - скорее всего, не было среди них хорошего офицера, который решился бы собрать людей, построить их, пойти и отобрать у наглого генерала пушки. Да и найдись офицер, не всякий захотел бы начинать драку. И это было понятно, дело-то выиграно, а после выигранного дела умирать уже никому не хочется. Бог с ними, с этими пушками. Так на него никто напасть и не решился, а он по дороге, благодаря трубачу, собрал к своему знамени без малого три сотни солдат и дотащил свои кулеврины до холмов у реки. И увидал, что под холмами чёрной стеной стоит колонна солдат. А ему навстречу приехал Рене, он явно был взволнован.
        - Брюнхвальд посылал человека в деревню, еретики уже там, пока что мало, Дорфус поехал с небольшим отрядом посмотреть, сколько их там.
        Он говорил не просто взволнованно, он говорил ещё и громко, а трубач прислушивался, да и остальные люди, что были рядом, тоже могли его слышать. Волков не успел его одёрнуть, Рене уже всё сказал, поэтому генерал лишь произнёс:
        - Успокойтесь, полковник, держите себя в руках. Безбожники кинулись грабить главный лагерь. Им сейчас не до нас.
        Хотя Рене, конечно, можно было понять. Солдат да сержантов безбожники могли ещё и пощадить, это как повезёт, а вот офицерам на милость этих нечестивых рассчитывать не приходилось, еретики воевали за своего дьявола, воевали остервенело и в плен на выкуп не брали. Ну, ежели только попавшийся к ним офицер не решит перейти в их богопротивный стан. Офицерам нужно было спасаться. Бежать. Но в том-то и дело, что бежать уже было некуда. Первым делом враг, конечно, кинулся в главный лагерь, а он находился на юге от Гернсхайма. На выезде из села. Как раз на дороге к спасению. На востоке были поля, с которых он только что вывез кулеврины, на севере лагерь еретиков. На западе… широкая, быстрая, темная и холодная река Марта. Бежать было некуда, и Рене это прекрасно понимал, вот и волновался. Также это понимал и Карл Брюнхвальд, поэтому и не распустил колонну. Он знал, что придётся идти через деревню к лагерю, на юг, где, если повезёт, они просто пройдут мимо врага. А если нет, то будут пробиваться. Генерал был поначалу уверен, что сильно препятствовать ему еретики не будут. Махнут рукой: мол, катитесь! Кому
охота строить озлобленных, оторванных от грабежа солдат, а потом лезть с ними на пики, картечь и мушкетные пули, когда можно, попивая вино и пиво, жарить мясо и копаться в офицерских сундуках. Вот только пушки… Увидят их безбожники и, вполне вероятно, отпускать не захотят. Впрочем, всё это были только мысли; может, враги и на пушки не обратят внимания.
        Больше своему родственнику генерал ничего говорить не стал, а поехал вдоль колонны солдат. Теперь нужно было приободрить людей, что, стоя в колонне, ждали его решения. Прапорщик Франк со знаменем и молодые господа из его выезда ехали за ним. Волков хотел, чтобы люди его видели. Видели, как он спокоен, и сами не волновались. Рене поехал рядом.
        Как раз тут их нагнал Брюнхвальд.
        - Вы всё знаете? - сразу спросил он.
        - Про то, что еретики уже и в деревне, и в большом лагере?
        - Да, и их там изрядно, уже даже и понять не могу, как они оказались нас быстрее. Видно, наш правый фланг и получаса не простоял. Побежал, а нечестивцы за ним.
        - Много их в главном лагере? - уточнил Волков.
        - Про то мне ничего не известно, а что ещё хуже, так это то, что в деревне тоже они имеются, мне один сержант рассказал, что когда он с парой десятков людей пытался бежать через деревню, увидел полторы сотни еретиков, они грабили кирху. Что уж с попом будет, я и не знаю. А сержанту пришлось вернуться. К нам прибился.
        - Полторы сотни? - переспросил генерал и подумал, что это было бы прекрасно, если бы безбожников было в деревне так мало.
        - Про большее мне неизвестно, я послал Дорфуса с людьми посмотреть, что там.
        Брюнхвальд уже сделал то, о чём распорядился бы сам генерал.
        - Хорошо, Карл.
        - Нужно только решить, что делать с обозом.
        - С обозом? - Волков на секунду задумался.
        - Да, я вот думаю, пока мы не пошли, надо ли снимать палатки?
        - Забудьте про них, Карл, и про обоз тоже, нам хотя бы пушки уволочь отсюда. Забираем всех лошадей и уходим.
        - А ваш шатёр?
        - Ах, да… - как он мог про него забыть? Он обернулся. - Хенрик, прошу вас, скачите к Гюнтеру и сверните мой шатёр.
        Хенрик понимающе кивнул и уехал; генерал и два полковника как раз добрались до головы колонны. Тут, на окраине деревни, был Роха и его стрелки. Волков сразу обратил внимание, что у стрелков, рассыпавшихся у въезда в деревню, тлели намотанные на кулаки фитили. Видно было, что они всё понимают. Роха всем всё объяснил. Сам полковник, увидав генерала, подъехал к нему и сказал:
        - Ждать - время терять, думаю, что пора мне пойти. А вы уже за мной. Если кто в деревне есть, я того прогоню, а если много будет, то подожду вас.
        И то было хорошее решение, времени у генерала и его людей было мало. Опомнятся еретики от победы, остынут от грабежа, - соберут людей и не дадут уйти. Уж пушки точно не дадут утащить. Колонна ждёт, сейчас тысячи глаз смотрит на офицеров, ожидая решения. Одного его слова было бы достаточно, чтобы эти люди двинулись в деревню. Брюнхвальд, Рене, Роха, и тут же ещё несколько капитанов подъехали, все ждут его слова. Мало того, они все напряжены, они все уверены, что время пришло, что пора двигаться, пора идти в прорыв. И что вот-вот он отдаст команду: вперёд. Даже трусливый трубач, и тот ждёт, вон он уже и губы облизывает, готовый трубить.
        Но Волков не любил поступать наобум, без знания того, что происходит. Без понятия того, что перед ним. Пусть ждут. Он не примет необдуманного решения, даже если все его люди во главе с проверенными офицерами этого ожидают.
        - Нет, - наконец произносит генерал, - дождёмся майора Дорфуса.
        Он видел, как невольно скривился Роха: ну какого дьявола? Как тяжело вздохнул Рене: Боже, ну почему он медлит? Только Карл Брюнхвальд согласился с ним:
        - Да, наверное, лучше будет подождать некоторое время, чем идти в неизвестность.
        - Надеюсь, что ждать нам придётся немного, - произнёс Рене.
        Роха же не сказал ничего, он молча отъехал от генерала, поближе к своим людям, вытащил свою неизменную флягу и потряс её.
        Кажется, он был недоволен не только генералом, но и количеством содержимого своей фляги тоже.
        Ждать Дорфуса долго не пришлось, вскоре передовые стрелки, что стояли у первых домов поселения, оживились: скачут! Скачут!
        Минуты не прошло, как по деревенской дороге выехало пять всадников, а ещё один человек, прихрамывая, бежал за ними. Впереди в шарфе старшего офицера сам Дорфус.
        Всем стало ясно, что с ними что-то приключилось, а когда всадники подъехали ближе, Волков увидал, как из плеча коня майора торчит оперение арбалетного болта, а рука его, перчатка, вся тоже в крови.
        Дорфус подъехал к офицерам и, остановившись, сразу заговорил:
        - Выезд из деревни чист, но главный лагерь набит нечестивыми - грабят; дальше дорогу на юг закрывают пятьсот пехотинцев в тысяче шагов от села.
        - Караулят? Застава? - сразу спросил Рене, опережая генерала. Он, видно, надеялся, что их мощная колонна собьёт заставу еретиков, если те не стоят в строю.
        - Какая там застава, стоят уже построены. Ждут! - восклицает обычно спокойный Дорфус.
        - А в селе арбалетчики, - произнёс Роха, разглядывая оперение болта, торчащего из коня майора. - Много их там?
        - Много, но сколько их, сказать не могу; до выезда из деревни, пока туда ехали, мы никого не видали, прятались мерзавцы, а как поехали обратно, так в каждом переулке их по два десятка было, и ещё из-за каждого забора болты летели. Галопом пришлось ехать, но всё равно одного нашего человека и двух коней потеряли.
        «Пушки… Пушки, пушки… А пушки-то придётся бросить».
        Это была первая мысль, что пришла Волкову в голову, но вслух он ничего не сказал. За него начали говорить другие, хотя он никого не просил.
        - Пойдём быстро, один хороший удар - и сомнём эти пять сотен, - предложил Рене.
        - Роха поделит стрелков, мушкетёры пойдут вперёд, в голове колонны, и сделают хоть пару залпов, пока колонна не начнёт дело, а аркебузиры постреляют в арбалетчиков, - предложил Дорфус.
        - Вы уж тогда дайте мне хоть пару рот пехоты, - сказал Роха. - Пару рот, у которых доспех получше. Иначе эта сволочь с арбалетами побьёт мне моих аркебузиров.
        - Да, - поддержал его Дорфус, - пусть аркебузиры идут с капитаном Лаубе, в его ротах самый лучший доспех.
        - Роты Лаубе, - напомнил им Брюнхвальд, - я поставил в голове колонны, лучше них никого нет. Им сбивать заслон.
        - У кого ещё из капитанов есть хорошие роты? - спросил Роха.
        - Сейчас я выберу пару сотен человек, - обещал ему Брюнхвальд.
        - Только с хорошим капитаном, - пожелал полковник стрелков.
        - Надо всё сделать быстро, пусть пехотный капитан подчиняется стрелкам, - настаивал Рене. - Пусть капитан Вилли будет главным, он выбьет арбалетчиков из деревни. А колонна должна идти сразу за стрелками. Время терять нельзя.
        С этим все были согласны, и Брюнхвальд уже повернул коня, чтобы ехать к колонне за пехотным отрядом, но генерал, который, кажется, молчаливо одобрял все, что было высказано его офицерами, вдруг произнёс:
        - В деревню мы не пойдём.
        Все оборотились к нему. Лица удивлены: не пойдём в деревню? А куда же пойдём? И лишь Рене отважился на вопрос:
        - Отчего же мы не пойдём в деревню?
        - Оттого, что это ловушка.
        - Ловушка? - переспросил Дорфус.
        - Конечно, - продолжал генерал. - Заслон из пяти сотен людей поставили, зная, что у нас полторы тысячи, да ещё стрелки есть. Заслон этот мы проломим, они и драться-то не станут, побегут, как только мы подойдём, а когда мы выйдем и пойдём по дороге - вот тогда они все и появятся. В чистом поле нас и встретят. Станут наезжать кавалерией на хвост колонны. Задержат, остановят, обойдут, подтянут главные силы, арбалетчики из деревни прибегут, может, и пушки какие прикатят.
        - Вы думаете? - чуть удивлённо спросил Дорфус. - Откуда вам про то известно?
        - Потому что я сам так бы и сделал, - ответил генерал.
        - А почему же они не напали на нас сразу? - не понимал Рене.
        - Не хотят драться в деревне, - ответил Волков. - Здесь, у домов, им не развернуться, нет возможности использовать своё преимущество в численности и кавалерии. Хотят, чтобы мы вышли на открытое место. А там уже навалятся и растопчут. Они нас выманить хотят, потому и заслон слабый поставили. Мол, идите, мы вас не задерживаем… почти.
        - И что же нам делать? - растерянно спросил Рене.
        Волков осмотрел своих офицеров и ответил:
        - Делать надобно то, чего они опасаются более всего другого.
        - И что же это? - спросил Роха.
        - Чего они опасаются? - спросил Рене.
        - Они боятся, что мы отойдём в лагерь, - ответил генерал. - И им придётся оттуда нас выбивать.
        - В лагерь? Но это значит… - заговорил Дорфус, - нам придётся сесть в осаду.
        - В ином случае нас разобьют в поле, разобьют в пух и прах, - отвечал ему генерал.
        - Может всё-таки стоит попробовать, пойти сбить заслон и уйти; если пойти быстро, может, удастся вырваться, - предложил полковник Рене.
        Волков взглянул на его коня и ответил:
        - У вас конь неплохой, дорогой мой родственник, да вот только несвеж он, с вечера под седлом, случись что, так вы от их кавалерии можете и не ускакать.
        - Я и не рассчитывал на это… - стал оправдываться полковник.
        - Может кто-то и уйдёт, к кому-то Господь будет милостив, - продолжал генерал, - но пеших всех побьют, сомнут, сил на это у них хватит, отодвинут к реке и переколют всех, кто не утонет. В общем… нам не дадут уйти. Ни при каких условиях. Кто из вас, господа, в том сомневается?
        - Не дадут? - как бы хотел уточнить полковник Рене. Он, кажется, всё ещё сомневался и опять был взволнован, его выдавал тон. - Вы уверены, господин генерал?
        - Я бы не дал, - отрезал Волков. - Или кто-то думает по-другому?
        Он глядел на офицеров, ожидая ответа. Но никто ему не ответил, теперь все всё поняли и все ждали приказа. А так как Волков молча вглядывался куда-то в сторону деревенских домов, то Карл Брюнхвальд произнёс:
        - Прикажете заводить солдат в лагерь?
        - Да, полковник, уже пора, заводите и кормите людей, - отвечал ему генерал. - Но треть оставьте в доспехе.
        Глава 13
        Уж и не сказать, были ли солдаты рады возвращению в лагерь.
        - В лагерь? Как в лагерь?
        Люди волновались. Многие из них были готовы пойти на юг, на прорыв. И когда узнали его решение, стали кричать ему:
        - Господин, что же это? Не уходим мы, что ли?
        - Нет. Идём в лагерь, - громко, чтобы его слышало как можно больше солдат, отвечал за генерала майор Дорфус. - Велено всем идти в лагерь, а там готовить еду.
        - Да не хотим мы в лагерь, сидеть тут, у реки, на этом холоде, чего же в том хорошего? Нужно пробиваться на юг!
        Волков остановился, крикунам рты надо было закрыть, а всем остальным солдатам объяснить ситуацию. Да, офицеры им расскажут, как обстоит дело, но в этой ситуации слово самого генерала было совсем не лишним.
        - Желаете помереть раньше времени? - закричал Волков, перекрикивая всех прочих. - За деревней вас ждёт шесть или восемь тысяч еретиков, да полторы тысячи кавалерии, да арбалетчики с аркебузирами! Хотите всех их в поле встретить? - он сделал паузу. Теперь крикуны замолкли, все, кто был рядом, слушали его, повернув к нему свои лица. И он продолжил: - Еретики просят сатану и ждут, что он отведёт нас от укреплений. И если кто желает сегодня принять от нечестивцев смерть праведную, пусть сам идёт к ним в лапы. Без меня. Я слишком много должен менялам и банкирам, чтобы помирать сегодня. Впрочем, конь мой хорош, он может меня вывезти, и я, если бы дал Господь, мог бы и уйти от смерти, но я остаюсь с теми, у кого нет хороших коней. Слышите? Солдаты, я остаюсь с вами! И знаю, что лагерь наш еретики не возьмут. Зубы обломают. Так что многие из тех, кто останется со мной… ещё поживут.
        Он не стал слушать, что ему ответят солдаты, он всё сказал, и мнение других его мало заботило; барон повернул коня и поехал к холмам. За ним сразу поехал и Дорфус. А Брюнхвальд, Роха и Рене остались с колонной и стрелками. Подозвали к себе капитанов и стали раздавать приказания.
        - Господин фон Готт, - произнёс генерал, поглядев на холм и на своих денщиков, которые с помощью двух возниц из обоза и под присмотром Хенрика собирали шатёр. Слуги торопились, наверное, боялись, что солдаты уйдут и оставят их на растерзание безбожникам. - Скачите к ним и скажите, чтобы ставили его обратно. И пусть готовят мне обед.
        Фон Готт уехал, а генерала нагнал Брюнхвальд и поехал рядом. Старый солдат был человеком дела и сразу захотел узнать, что генерал надумал делать.
        - Будут какие-нибудь приказания?
        - Нам нужен ров, Карл, - Волков и сопровождавшие его приблизились к подножию дальнего, северного, холма. Он поднял руку и стал указывать. - По всему подножию холмов, от тех палисадов и до самой деревни. Хороший ров, со скатом, глубиной по грудь и в три шага шириной.
        - Перед палисадами тоже копать? - уточнил полковник.
        - Обязательно. А ещё нужно подготовить позиции для орудий. Этот сапёр, не помню, как его зовут… Кажется, он ещё не сбежал, я видел его людей у нас в конце колонны…
        - Мастер Ридберг, - напомнил Дорфус. - Нет, не сбежал, не успел.
        - Нужно, чтобы он подготовил позиции для пушек. Я хочу, чтобы позиции для больших орудий были и на северном холме, и на том, где расположен мой шатёр. А позиция для кулеврин должна быть на южном холме, напротив дороги, самое опасное направление - это поля за дорогой; но сначала нужно всё согласовать с артиллеристами. Пусть Пруфф осмотрит и решит, как ему будет удобнее.
        - Ясно, - сказал Дорфус.
        - Да, - чуть подумав, продолжил генерал, - скажите этому Ридбергу, что пока он поступает в полное распоряжение майора Пруффа.
        Генерал стал разворачивать коня, ища кого-то взглядом:
        - Максимилиан!
        - Я тут, генерал, - отозвался прапорщик.
        - Для вас у меня есть дело щепетильное.
        - Я готов, генерал.
        - Возьмите у Рохи двадцать стрелков, а у Лаубе двадцать пехотинцев, берите тех, что помоложе. Вам потребуются проворные люди, дело должно быть тихим. А потом езжайте по реке на юг, там у домов маленькие пристани. Их даже с дороги видно. Заберите оттуда все лодки, что найдёте.
        - Лодки? - молодой офицер немного удивился.
        - Лодки, прапорщик, лодки, - чуть твёрже, чем следовало, повторил ему полковник Брюнхвальд: что же тут непонятного?
        - Да, - продолжил генерал, - тихо идёте вдоль реки, отвязываете лодки и спускаете к нам, к нашему берегу. Думаю, еретиков во множестве на берегу ещё нет, но могут быть секреты, что ловят беглецов.
        - Ясно; а что, если хозяева лодок будут препятствовать?
        - Будете говорить им, что забираете их лодки волею Его Высочества герцога Ребенрее, и что, если они хотят, пусть приходят в лагерь, и я им на те лодки выдам расписки. Имейте в виду, прапорщик, те лодки нам будут очень нужны.
        Волков не случайно выбрал Максимилиана. Тот был неглуп и ответственен, это, видимо, были фамильные черты Брюнхвальдов, а ещё к своим двадцати годам прапорщик уже набрался опыта и имел авторитет у знавших его солдат. Волков считал, что это непростое задание будет молодому воину по плечу.
        Максимилиан всё понял и тут же уехал исполнять приказ, а полковник и генерал продолжили осмотр окрестностей лагеря.
        - Раздам участки капитанам, но быстро они ров не выкопают, - размышлял вслух Брюнхвальд.
        - Инструментов не хватит на всех? - догадался Волков.
        - Именно; лопат и заступов у нас всего штук двести, остальных придётся отправить рубить лес. Думаю, нам и колья, и палисады понадобятся, - он сделал паузу, и уже по её многозначительности генерал понял, что сейчас Карл задаст какой-то важный вопрос, - и не ошибся. - Думаете, у нас не было иного выхода? Думаете, мы поступаем правильно?
        Он говорил тихо, чтобы ни знаменосец, ни молодые господа, бывшие рядом с ними, его не слышали. Так же тихо барон ему и отвечал:
        - О том, правильно мы поступаем или нет, одному Господу известно. А другого выхода я и вправду не видел.
        Генерал всё понимал, дело действительно было непростое. Сесть в осаду, не имея стен, нужно было иметь отвагу. Поэтому Карл и спрашивал. И Волкову важно было, чтобы этот его давнишний соратник и товарищ был спокоен и уверен. Тогда он и подчинённым будет внушать уверенность. Поэтому генерал продолжил:
        - Не волнуйтесь, Карл. Всё в руках провидения.
        - Я не волнуюсь, - отвечал ему полковник. Но в его словах барон распознал иной смысл этой фразы, Брюнхвальд произнеся три слова, скорее сказал: я волнуюсь не за себя. Теперь это было очевидно, и генерал, поняв тон полковника, добавил всё так же негромко:
        - Впредь я буду держать прапорщика при себе.
        Карл ничего не ответил, он даже не кивнул в ответ, но Волков знал, что он ему благодарен. И был рад, что может порадовать товарища.
        Они поехали дальше осматривать местность и доехали до самой реки; на берегу, на пронизывающем ветру, остановились.
        - Здесь рва, наверное, копать не нужно, - предполагал полковник.
        - Да, ров тут не нужен, но те кусты, - генерал указал на густо заросший кустарником берег, - оттуда могут подойти, а ещё там и арбалетчикам будет раздолье.
        - Тогда поставлю здесь палисад шагов на шестьдесят и рогатки вокруг, оставлю здесь заставу человек на тридцать.
        - Да, думаю, этого будет достаточно, - согласился генерал, и они, развернув коней, поехали вдоль реки мимо солдатских палаток и обозных телег.
        Волков не отпускал свой выезд и знаменосца, хотя они вроде и не очень были сейчас нужны. Но нет, не отпускал, он хотел, чтобы солдаты, и не только они, но и конюхи, и возницы, и сапёры, и все прочие люди видели его и его знамя. Чтобы знали, что генерал и его ближние офицеры занимаются укреплением лагеря.
        Они остановились у реки. Река, серая, как старый свинец, даже на вид была ледяной. Ветер гонит волны, ветер сильный, даже лошади от него отворачиваются.
        Волков и Брюнхвальд смотрят на противоположный берег, и генерал говорит:
        - Там, кажется, какая-то деревня?
        - Да, дома стоят, - отвечал Брюнхвальд.
        - Будем надеяться, что на той стороне реки живут люди богобоязненные.
        - На той стороне реки, кажется, еретиков не бывало.
        - Как только стемнеет и у нас появятся лодки, туда нужно будет отправить людей, посмотреть, кто там, нет ли солдат безбожников.
        - Произвести рекогносцировку? - Брюнхвальду мысль понравилась. - Отправлю туда людей, как только стемнеет.
        - Отправьте кого посмышлёнее, чтобы нашёл, может… тамошних купцов или, может быть, старосту, нам придётся у них покупать необходимое. Нам нужны там будут свои люди.
        - Дело это серьёзное, возможно, тот берег станет нашим тылом, в таком случае думаю отправить туда Дорфуса.
        - Да, это как раз по его силам.
        И не успели они закончить этот разговор, как сам майор Дорфус подъехал к ним.
        - Я передал майору Пруффу ваши пожелания, господин генерал.
        - И что же ответил наш артиллерист?
        - Мягко говоря, - Дорфус сделал паузу и усмехнулся, - он с ними не согласен.
        Генерал и полковник переглянулись и тоже стали посмеиваться. Они-то как никто другой знали сварливый нрав артиллериста.
        - А ещё майор сказал, - продолжал Дорфус, - что для того, чтобы втащить пушки на холм, ему потребуется сто человек помощников.
        - Полагаю, мы найдём для этого людей, - отвечал ему генерал. Он смотрит на майора и понимает, что тот о чём-то думает.
        - Что, майор? Чего вы стесняетесь?
        - Вы разрешили людям снять доспехи, они сейчас садятся есть… Только у двух капитанов люди в доспехе и готовы начать дело.
        - Да, и что же вас смущает?
        - Может, нам…приказать ещё одному капитану вооружить своих людей?
        - Думаете, еретики могут начать дело? - спросил генерал.
        - А разве такого быть не может?
        - Большими силами они не придут, - уверенно заявил Брюнхвальд. - Их корпоралы сейчас как раз начали делить награбленное.
        - А малые мы отобьём, - договорил за него Волков. - Причём отобьём с большими для нападающих потерями.
        Волков был лет на десять старше майора, а Брюнхвальд и того больше. Старые воины своим спокойствием вселили в Дорфуса уверенность. Но он всё равно спросил:
        - Значит, сегодня они уже не заявятся?
        - Только если пришлют парламентёров, - заявил много-много дней проведший в осадах полковник.
        - Ах парламентёров? - воскликнул майор.
        - Да, и те будут ближе к вечеру, - отвечал ему полковник.
        Глава 14
        Генерал знал, что Брюнхвальд не ошибается, предсказывая то, что враги пришлют парламентёров. Он полагал, что это случится не сегодня. А, например, завтра, сразу после завтрака.
        Он, раздав все указания, уже вернулся к себе в шатёр, который Гюнтер хоть немного, но прогрел при помощи двух жаровен. Барон был страшно голоден, ведь ел он ночью, чуть позже полуночи, поэтому зачерствевший хлеб с подливой от петуха в вине, да и сам холодный и жилистый петух и солдатские бобы с салом вполне его устраивали. Особенно если всё это запивать горячим токаем с корицей и мёдом.
        Безумный ледяной ветер трепал стенки шатра, понемногу выдувая из него тепло, но всё равно это было лучше участи младшего офицера, что следит за работами, выполняемыми подчинёнными. Что уж там говорить про простых солдат.
        Генерал думал выйти уже перед закатом, посмотреть, как идут работы. Не то чтобы он не доверял полковнику Брюнхвальду, просто считал, что и его незаменимый Карл может понять его слова не так и сделать что-то не то, что было нужно. Поэтому он и собирался посмотреть, как копают ров, вырубают лесок у южного холма и ставят палисад у реки. А до этого барон решил поваляться на перинах, приказав поставить жаровни поближе и наказав Хенрику, если вдруг заснёт, разбудить его в три часа пополудни.
        Он уже начинал дремать и, кажется, услышал трубу. Генерал насторожился и несколько мгновений лежал и прислушивался, думая, что мог и ошибиться. Но он не ошибся, так как труба, перекрывая ветер, снова зазвенела где-то не очень близко. Разобрать сигнала он не смог, но поднялся и сел на перине.
        «Атака? Под вечер еретики надумали напасть? Да нет же, что за вздор, едва бы они начали строиться где-то поблизости, дежурный офицер уже прибежал бы с докладом! Кавалерия? Полезла на рогатки и палисады? Ещё больший вздор!».
        А труба снова где-то вдалеке звонко играет. И снова он не разбирает сигнала: играют «строиться», что ли?
        И только тут, откинув полог, в шатёр заглянул Хенрик.
        - Господин генерал, приехали еретики, один генерал и три офицера, с трубачом, просят дозволения говорить с вами.
        Барон на мгновение задумывается, а потом начинает отдавать распоряжения:
        - Доспех мой приготовить, буду надевать, собрать всех старших офицеров и знаменосца со знаменем, поставить моё кресло перед шатром, но так, чтобы, встав передо мной, еретики не видели лагеря.
        - Так, чтобы не видели лагеря? - уточнил молодой офицер.
        - Они приехали сюда не только говорить со мной, но и смотреть, сколько нас. Нельзя позволять им этого, ни палаток считать, ни знамён. Пушки уже выставили?
        - Для кулеврин позиции уже готовы, но орудия ещё туда не втащили, а для больших ещё и площадку не расчистили, - отвечал Хенрик.
        - Хорошо, зовите слуг, а сами прикажите собирать офицеров.
        Ветер не утихал и разгонял облака, то и дело выглядывало солнце, но было холодно, день пошёл на убыль, и солнце уже не спасало от приходящего ноябрьского студеного вечера.
        Кресло для генерала поставили чуть ниже шатра, нашли удобное место, шлем он надевать не стал, и подшлемник тоже, надел от холода только каль, что выглядело как-то по-домашнему. Может, этот предмет туалета и не вязался с его роскошными доспехами, зато подчёркивал не очень серьёзное отношения генерала к приехавшим парламентёрам. А вот его офицеры были при параде, доспехи сияли, ветер трепал бело-голубые шарфы, лежащие у них через плечо. Офицеры встали сзади его кресла. Брюнхвальд был ближе всех, у правой руки барона. А прибывших господ еретиков поставили ниже по холму - так, что, усевшись в кресло, он смотрел на них едва ли не сверху вниз. Правильно их поставили.
        Проходя к креслу, Волков увидел Максимилиана и, надо признаться, почувствовал облегчение, он был безусловно рад, что тот вернулся с непростого задания невредимым.
        Барон, несмотря на то что его ждали парламентёры, остановился возле прапорщика.
        - Вы вернулись? Отчего же не пришли ко мне с докладом?
        - Не хотел тревожить, - сразу ответил Максимилиан, - Хенрик сказал, что вы изволите отдыхать.
        Волков махнул рукой.
        - Я бодрствовал. Как прошло дело?
        - Успел взять две большие лодки и четыре небольших рыбачьих, но все без вёсел, хозяева их забирают из лодок.
        - Как велики большие лодки?
        - Достаточно велики, думаю, что двух коней или два десятка людей смогут взять, - отвечал прапорщик.
        - Всего шесть лодок удалось найти?
        - Да, а потом там среди домов появились спешившиеся кавалеристы, они уже и сёдла с коней сняли, так мы убили двоих, а они стали собирать арбалетчиков, и мы отошли.
        - Хорошо, шесть лодок это уже кое-что; потом, ночью, направим кого-нибудь в деревню на разведку, заодно и выкупим вёсла, - сказал генерал и пошёл к своему креслу.
        Генерал специально расспрашивал Максимилиана так подробно, чтобы прибывшие видели: не так уж он и заинтересован в разговоре с ними. И главное, не так уж и боится их мощного войска.
        Парламентёры стояли чуть ниже, глаз им, конечно, завязывать не стали, но и увидеть лагерь с их места они не могли. Барон прошёл, как обычно, чуть прихрамывая, сел в кресло, и тогда вперёд вышел майор Дорфус и громко представил Волкова:
        - Господин Эшбахта, барон фон Рабенбург, рыцарь Божий, хранитель Святого Престола и меч Господа, генерал Фолькоф.
        Волков специально объяснил майору, чтобы тот обязательно упомянул и про «рыцаря Божьего», и про «хранителя», и про «меч» в последнюю очередь. Чтобы это запоминалось еретикам, последнее всегда запоминается лучше. Пусть знают, кто он, и пусть знают, что даже перед лицом самых свирепых врагов он не побоится упоминать эти свои титулы. Враг сразу должен понять, что он не струсит и не сдастся на милость, не будет просить пощады. Ни он, ни люди его. И что тут, на этих холмах, он готов умереть, но при этом погубить и врагов своих во множестве. Во множестве! Прибывшие шляпы и шлемы снимать не стали. Как и кланяться. Старшим у парламентёров был генерал де Гриис - простенькая кираса, недорогая лента через плечо, - с ним был офицер фон Боленген, имя следующего офицера барон не расслышал, а вот четвёртый офицер среди парламентёров его удивил. Это был уже знакомый ему молодой человек, тот самый Мориц Ригсфельде, что был пленён солдатами Волкова всего пару дней назад. Теперь же он был в дорогой одежде и отличной кирасе. Он, кажется, был рад видеть удивление генерала и чуть надменно улыбался: что? Не ожидали?
        Вперёд генерала де Грииса говорить он, конечно, не стал, но всем своим видом показывал, что лицо он в делегации не последнее и не случайное.
        - Господин генерал, - закончив церемонии, начал де Гриис, - от лица главнокомандующего, избранного маршала ван дер Пильса, предлагаю вам и людям вашим почётный исход. Маршал предлагает вам и вашим людям, под честное своё слово, безопасный исход в любую удобную для вас сторону. При вашем согласии, маршал гарантирует вам проход, и вам будет дозволено взять с собой всё ваше оружие, знамёна, барабаны и трубы и весь ваш обоз, кроме пушек, обоза артиллерийского и полковой казны. Вам будет дозволено идти с честью, то есть под знамёнами и с барабанным боем.
        Произнёс всё это генерал еретиков громко и твёрдо, чтобы не было у папистов сомнения в том, что не просит он их, а говорит с позиции силы. Вот только сомневался Волков в словах де Грииса. То было честное предложение для хорошей войны, а еретики, как и дикие горцы, понятий о хорошей войне не ведали, как и о чести. Сутью армий еретиков были деньги купчишек северных, и генералов с офицерами назначали купеческие гильдии, а какая может быть честь у купеческих офицеров? Купечество - это про прибытки, а не про честь.
        Волков уже знал, что ответит. Но всё равно сделал вид, что думает, а все свои мысли про купеческую честь, естественно, озвучивать не стал. Он лишь покивал головой понимающе и произнёс, не вставая с кресла:
        - Мы с офицерами моими обдумаем ваше предложение, господа.
        - Думаю, часа вам будет на то достаточно, - де Гриис явно торопил его. Этот вопрос еретики хотели, конечно, решить побыстрее. Волков посмотрел на небо; до сумерек уже оставалось немного времени. Всё равно сегодня никуда его люди уже не двинутся, даже дай он на то приказ.
        - Вы слишком торопитесь, генерал, часа мне будет никак не достаточно, - наконец ответил он. - Мы с моими офицерами обсудим этот вопрос после ужина. Я дам вам ответ завтра, обещаю ответить до обеда.
        И тут вдруг заговорил тот самый молодой человек, что был в плену у барона. Мориц Ригсфельде несколько вызывающе сказал:
        - Для нас это неприемлемо!
        - Мне очень жаль, господа, разочаровывать вас, - продолжил Волков, - но мне нечего добавить к сказанному ранее. Могу только повторить: я дам вам ответ не ранее завтрашнего дня.
        - Мы передадим ваш… - начал было генерал де Гриис, но его весьма невежливо перебил Мориц Ригсфельде:
        - Вы напрасно тянете время. На что вы надеетесь? Что к вам придёт помощь? Никто к вам на помощь не придёт, остатки ваших войск уже в десятке миль отсюда, зализывают раны.
        Ещё в палатке, при первом знакомстве, барону показалось, что молодой человек заносчив, просто сдерживается и скрывает эту свою черту, находясь в невыгодном положении, а тут его заносчивость проявилась во всей красе. И барон подумал, что это как раз хороший случай, сам идущий к нему в руки. Он решил позлить юнца и потому спросил у генерала де Грииса, глядя только на него:
        - Господин генерал, должен ли я выслушивать этого юношу, он уполномочен говорить от имени вашего маршала? Или вы взяли его с собой только из-за его прекрасной кирасы?
        Де Гриис и два других офицера повернулись к молодому человеку, в их глазах было замешательство. Волков сразу понял, что этот молодой человек непрост и де Гриис не может приказать ему замолчать, хотя прекрасно понимает, что слова Морица Ригсфельде могут испортить дело. Один из парламентёров даже что-то тихо сказал ему, но тем не менее молодой человек фыркнул и заявил с присущей ему заносчивостью:
        - Мы настаиваем, чтобы ответ вы дали не завтра, а через час.
        Он начинал сердиться, и Волков, подумав, что тот ещё больше разозлится, если его игнорировать, встал из кресла и, едва заметно поклонившись парламентёрам, произнёс:
        - До свидания, генерал, жду вас завтра.
        Он повернулся и пошёл, но надеялся, что молодой болван не даст ему спокойно уйти, и тот оправдал его надежды. Мориц Ригсфельде выпалил:
        - Имейте в виду, барон, кроме пушек и казны, вы ещё отдадите и свой шатёр!
        «Барон». Он назвал его по титулу, что в официальной беседе было недопустимо. Волков остановился, повернулся и сделал несколько шагов в сторону парламентёров; теперь он даже не взглянул на генерала, он пристально смотрел на юнца.
        - Шатёр? С чего бы вам, юноша, так интересоваться им? Вы уже второй раз заводите речь о моём шатре.
        - Он не ваш! - ответил тот высокомерно. - Он сделан в цветах благородного семейства, к которому вы не имеете никакого отношения.
        - А вам-то что за дело? - спросил Волков умышлено вызывающе.
        - Мне есть дело до этого шатра и до этой семьи, потому что моё имя Мориц Ригсфельде фон Штемведе цу Левенбах, и я настаиваю: вы вернёте мне шатёр, который принадлежал моему дяде, или не уйдёте с этих холмов живым!
        Волков только улыбнулся ему в ответ и сказал:
        - Я отобрал этот шатёр у храброго воина, с чего бы мне отдавать его какому-то наглому юнцу? Нет, господин Ригсфельде, я взял этот шатёр в бою, и отдам я его только с боем.
        Мориц Ригсфельде покраснел, вылупил глаза и уже хотел что-то ответить, но Волков остановил его жестом: хватит болтать! И уже генералу де Гриису сказал:
        - Я дам вам ответ завтра, до обеда.
        Повернулся и пошёл к себе, довольный тем, как сложились переговоры. Его догнал майор Дорфус и, не скрывая радости, тихо произнёс:
        - Кажется, генерал что-то высказывает этому Ригсфельде.
        - Это хорошо; ещё генерал передаст разговор ван дер Пильсу, думаю, маршал не поблагодарит этого наглеца за осложнение переговоров, так что пусть грызутся, но всё равно, майор, положение вовсе не безоблачное. После ужина пригласите господ офицеров на совет. Пусть будут и капитаны.
        - Будет исполнено, господин генерал, - отвечал майор.
        Глава 15
        Уже стемнело, кое-где через облака проглядывали звёзды. Было на удивление морозно для ноября. Даже для конца. Офицеры собрались у него в шатре. Ветер заметно попритих и теперь не выдувал из шатра тепло, поэтому капитаны, многие из которых провели почти всю ночь и весь день на холоде, тут отогревались. Пили горячее вино из запасов генерала.
        Объяснить ситуацию необходимости не было, всем было ясно, а тем, кому не было, всё объяснили старшие офицеры: завтра парламентёрам будет отказано. Они все остаются на этих холмах у реки - по сути, в осаде.
        - Господа, - начал с позволения генерала полковник Брюнхвальд, - работы останавливать только тогда, когда у ваших рот другие роты заберут инструменты. Ров должен быть готов к утру. Лаубе, вы на своём участке ещё и не начали копать.
        - Так нет инструмента, - отвечал капитан. - Я рубил деревья, что с юга у села.
        - Много там осталось?
        - Совсем немного, - прикидывал в уме Лаубе. - Думаю утром вырубить последние.
        - Тогда… Пока у вас нет лопат, начинайте ставить рогатки с юга, но не слишком много, от села они вряд ли пойдут. Там пеньки и неровности, не место для баталии.
        - Да, там не развернуться, - соглашался Лаубе.
        - Вы там посматривайте: пока мы не дали ответа, пока находимся в состоянии переговоров, они вряд ли устроят вылазку, тем не менее это же безбожники, от них всякого паскудства можно ожидать. Будьте внимательны.
        Брюнхвальд и дальше раздавал осмысленные и толковые приказы, и что барону нравилось, так это то, что ни один из офицеров не заговорил о принятии предложения еретиков. Ни один офицер даже не заикнулся об этом. И дело было не в том, что никто не волновался о своей судьбе или полностью положился на решение руководства, просто большинство офицеров были людьми опытными и прекрасно знали о вероломстве еретиков и их пренебрежении к соблюдению данных обещаний.
        Вскоре офицеров распустили. В шатре у генерала остались лишь Роха, Брюнхвальд и Дорфус. Последние - потому что их просил остаться барон, а Роха… Ну, наверное, потому, что стрелков, как, к примеру, и кавалеристов, к земляным работам привлечь нельзя, про то у них и в контракте прописано, а значит, полковник был свободен; а ещё потому, что хотел выпить отличного генеральского винца. И генерал начал, обратившись к Дорфусу:
        - Майор, прапорщик Брюнхвальд добыл нам лодки. Потом нашёл и весла к ним. Я думаю, что нужно сплавать на тот берег, выяснить, нет ли там еретиков. Найти старосту селения, что на той стороне реки, или купчишек каких-нибудь и договориться о поставках нам того, что будет необходимо.
        - Полностью согласен, - отвечал Дорфус, - ещё на тот берег нам нужно отправить конного вестового, чтобы тот добрался до маршала.
        - А лучше двух вестовых, - добавил полковник Брюнхвальд, - на всякий случай.
        - Но первым делом нужно выяснить, есть ли там еретики, - подытожил Дорфус. - Думаю, в первый раз я отправлюсь за реку сам.
        Этого и ждал от него Волков. Дорфус лучше иных подходил для таких дел.
        - Да нету там их, - заверил его Роха, - там уже земли короля, а он к еретикам не благоволит.
        - Не благоволит, - согласился барон, - но король не всезнающ и не всемогущ. Он и знать не будет, что где-то на его границах таскаются небольшие отряды нечестивых. Которых, быть может, привечают местные безбожники.
        - Я всё выясню, - обещал майор; он поставил на стол стакан из-под вина, собравшись уже уходить, - сейчас же и начну.
        - Подождите, майор, - остановил его барон и обратился к своему начальнику штаба: - Карл, что у нас с порохом, что с провизией?
        - Насчёт пороха нужно будет выяснить, не знаю, сколько его за день расстреляли, а провизии у нас было на две недели, но вы привели с собой людей, ещё и сапёры с нами остались, теперь всё нужно будет пересчитывать.
        - У меня пороха ещё достаточно, - вставил полковник стрелков.
        - Хорошо, - принял решение генерал, - пока всё не посчитаем, ничего заказывать не будем.
        Дорфус и Брюнхвальд ушли, а Роха допивал последнее вино из кувшина и спрашивал:
        - Значит, ты решил тут накрепко засесть?
        - А у тебя есть иные мысли на сей счёт?
        - Нет-нет, - Игнасио Роха покачал своей кудлатой, уже заметно поседевшей головой, - я столько лет рассказывал своим людям, что тебя ведёт Господь, что уже и сам поверил. Чего же мне против воли Господа идти?
        - Думаешь, выстоим?
        - Если провизия будет. Ты духом силён неимоверно, зубаст, злобен, ремесло воинское знаешь. В тебя люди верят, а их у нас немало, мушкеты и пушки тоже имеются. Позиция крепкая. Чего же не выстоять?
        Тут полковник допил вино и закончил разговор.

* * *
        Раньше, в далёкие-далёкие времена, он мог спать даже в седле - или стоя в карауле, с едва прикрытыми глазами. Но в последнее время что-то с его сном разладилось. Уже не мог он заснуть, как прежде, едва коснувшись подушек. Приходилось поворочаться, прежде чем мысли отпускали разум. Иной раз ворочался так и до полуночи. А были случаи, что, не в силах побороть бессонницу, он был вынужден вставать посреди ночи, брать лампу и идти в столовую, где он садился за стол и открывал какую-нибудь книгу. А посидев так, шёл на кухню и брал что-нибудь поесть, а после разглядывал книги, пока во дворе не начинали орать петухи. Барон считал, что сон не идёт от духоты и жары в спальне. Но не был в том уверен, так как в иные прохладные дни у него также случались нехорошие ночи. Брат Ипполит, тогда ещё монах, стал давать ему сонные капли, и те капли вроде бы и помогали, но их нужно было принимать заранее, а угадать, нужно ли их принимать сегодня или нет, он не знал как - а употреблять зелье, когда бессонница уже пришла, было поздно, так как действовало оно не спеша. Всё равно полночи проворочаешься.
        Но то было дома. В походе же всё было иначе, тут он уставал, и мыслей было разных столько, что обдумать все барон не успевал. Засыпал сразу, едва ложился. И в этот раз было то же самое. Спал он, конечно, чутко, каждый раз просыпаясь, когда у входа в шатёр кто-то начинал разговаривать, думая, что это пришли к нему с какой-то важной вестью. И тут же засыпал, когда понимал, что это меняется караул или болтают господа из выезда. И на сей раз было так же, он просыпался, едва заслышав речь. Всё ждал, что это майор Дорфус вернулся из-за реки и пришёл с докладом. Но всякий раз это было что-то другое, и он тут же засыпал. А под утро и просыпаться перестал и едва смог открыть глаза, когда Гюнтер пришёл к нему и сказал:
        - Господин, светает уже.
        «Светает? Это в конце-то ноября! Сколько же времени уже?».
        Он встал и просил у слуг себе мыться и новой, чистой одежды. Сразу звал к себе Хенрика и, когда тот явился, спросил:
        - Майор Дорфус вернулся?
        - Не знаю, господин генерал, - отвечал тот.
        - Узнайте.
        Молодой офицер вышел.
        Сейчас это было очень важно. Именно успех предприятия Дорфуса и определял будущее. Самое важное, что хотел знать генерал, - есть ли на той стороне реки враги. В полной ли он блокаде. Будет ли у него возможность подвозить необходимое. Это всё было очень важно, особенно в свете того, что ему скоро давать ответ еретикам на их предложение.
        Пока ему подавали завтрак, явился полковник Брюнхвальд и сообщил, что майор Дорфус вернулся с того берега ещё ночью, но будить генерала не стал. Он сообщил, что на той стороне еретиков пока что не было. Вестовые уехали на юг. А староста в деревне сказал, что гороха, бобов и свинины у мужичков в селе предостаточно, и он готов, если надобность будет, сам всё нам привозить.
        Это были отличные вести, но кое-что генерала ещё волновало.
        - А порох, Карл, что у нас с порохом?
        - У Рохи порох ещё есть, а вот Пруфф опять жаловался. Говорит, что Хаазе пожёг много зелья, осталось его на сто пятьдесят выстрелов больших пушек, и ядер ротмистр раскидал много. А вот картечи, и мелкой, и крупной, в достатке, - полковник чуть подумал и закончил. - Думаю, что мы можем послать еретиков к их хозяину.
        «Когда он только всё успевает? - барон удивлялся: полковник был старше его, но при этом был бодр, свеж и на вид полон сил. И Дорфуса ночью встретил, и стрелков с артиллеристами успел расспросить, скорее всего, и расчёт провизии тоже произвёл. - Кстати…».
        - А что с провизией, полковник?
        - Если не экономить, то хватит на девять дней.
        - На девять?
        - Да, теперь же нас больше. Даже учитывая, что часть стрелков Рохи ушла на правый фланг.
        - Интересно, что с ними? - произнёс генерал.
        - Да, интересно, - согласился с ним полковник.
        Волков пригласил Брюнхвальда позавтракать с ним, но старый солдат был деликатен и, сославшись на то, что уже завтракал, отказался.
        После завтрака к ним присоединился полковник Рене, и они поехали осматривать укрепления. Кое-где ров уже был готов. Да, хороший ров. Такой, что спустись в него средний мужчина, так его головы из рва не видно будет. Но во многих местах, таких, как у палисадов, что окаймляли северный подъём северного холма, копали небрежно. И не успевали.
        - А это чей участок? - с неудовольствием спрашивал генерал.
        - То участок капитана Лемана, а тот, - указывал Рене, - капитана Гройсвера, рвы недостаточно глубоки, так как инструмент им достался только к ночи. А ночь была безлунная.
        - У нас мало лопат и заступов, - напомнил Брюнхвальд.
        - Так сейчас не ночь, и я не вижу, чтобы лопатами кто-то пользовался. Почему не копают сейчас?
        - Я распустил людей на завтрак и отдых, - объяснял Рене.
        - Надо ли мне объяснять важность этих работ, господа? - выговаривал полковникам генерал.
        - Нет. Нет, - в один голос отвечали офицеры.
        - Я распоряжусь, чтобы работы были продолжены немедленно. Как только люди поедят, - обещал Рене.
        - Я очень на то рассчитываю, полковник.
        После они осмотрели южную часть своего лагеря, где подчистую были вырублены все деревья. Совсем рядом, под холмом, уже начиналась село. Дома, узкие проходы, заборы, пеньки и колья со рвом. Барон остался доволен этим местом, пройти тут можно было только врассыпную. То есть для обороны лагеря с этой стороны ему потребовалось бы не больше пары сотен солдат. И когда уже господа собирались уезжать, как раз послышались трубы с дороги.
        - Они торопятся, - заметил Рене.
        - Очень, - согласился с ним генерал.
        Ему совсем не хотелось ехать к парламентёрам. Господа еретики, наверное, будут злы. И он, конечно, мог бы послать к ним своего начальника штаба. Но понимал, что должен сам ехать туда и выслушать всё, что ему скажут.
        Теперь господа парламентёры были втроем, молодого родовитого дурня из семейства Левенбахов среди них не оказалось.
        - Он и в прошлый раз наговорил достаточно, - усмехался полковник Брюнхвальд.
        На сей раз ни знамени, ни офицеров не было, и кресла он тоже не приказал поставить, говорил с ними, хоть и спустившись с коня, но без лишних поклонов, всё было быстро и по делу.
        - Господа, офицерский совет, собранный мною, решил предложение ваше отклонить, ввиду вашего извечного вероломства и пренебрежения к правилам войны, что приняты у честных людей.
        - Отклонить? - спросил один из присутствующих парламентёров. - Вы обрекаете себя и людей своих на гибель, надеюсь, вы понимаете это?
        Говорил он с сильным северным акцентом.
        - Я рыцарь Божий, и смерти за веру свою и Господа своего не убоюсь, и люди мои тоже не убоятся.
        - За веру? За Господа? - воскликнул фон Боленген, это имя Волков помнил. - Вы воюете за нечестивца-папу и его псов-попов.
        - Господа, господа, - барон поморщился и сделал успокаивающий жест руками, - давайте не будем уподобляться теологам и устраивать тут богословские диспуты. Ремесло мы с вами выбрали воинское, и доказывать свою правоту должны железом, а не языками.
        - Но почему же вы не соглашаетесь? - искренне удивлялся генерал де Гриис. - Вам предложены самые честные условия капитуляции. Оставьте лишь пушки и казну, и уходите целыми и невредимыми.
        - Уж простите меня, генерал, - отвечал барон, - но слово еретика немногого стоит. А о вашей жесткости всем давно известно; мы с моими офицерами думаем, что как только мы выйдем в поле, вы кинетесь на нас со всех сторон, ваш хитрый ван дер Пильс не допустит того, чтобы наш сильный отряд пошёл на соединение с войском маршала цу Коппенхаузена, ни с пушками, ни без пушек.
        Барон видел, какое впечатление произвёл его отказ на генерала де Грииса. Кажется, он не ожидал отказа. И теперь был удивлён им, удивлён и раздосадован.
        - Надеюсь, вы всё хорошо обдумали, генерал, - сдерживая своё раздражение и с заметной угрозой в голосе произнёс он.
        И, чтобы добавить масла в огонь, Волков говорит ему:
        - Я не отдам этому вашему наглецу свой шатёр ни при каких обстоятельствах! Слышите, генерал, ни при каких обстоятельствах! Даже если мне придётся угробить на этих холмах всех своих солдат.
        Он знал, что после таких слов ван дер Пильс взбесится.
        - Так вы отказываетесь… из-за шатра?
        - Ну, была же война из-за ведра, почему же нам не повоевать из-за шатра?
        - Надеюсь, вы шутите?
        Волков только поклонился ему в ответ. И так как продолжать этот разговор он не хотел - ушёл.
        Глава 16
        Рудольф Хенрик пошёл сразу за Волковым, шёл близко, видно было, что волновался, может, поэтому и решился заговорить с ним.
        - Убрались восвояси! Думали, мы согласимся на капитуляцию. Мы с господами говорили и решили, что шатёр этому наглому мерзавцу отдавать не будем.
        - Хенрик, вы с господами, - речь шла, конечно, о молодых людях из выезда барона, - болваны.
        - Да? - искренне удивился молодой человек. - А почему?
        «Почему?» Однозначно тут ответить было нельзя. Шатёр играл в отказе роль незначительную. Скорее, отказался он из-за пушек, которые генерал очень не хотел терять, а ещё, возможно, из-за того, что не хотел капитулировать перед еретиками, просто это было ему неприятно, а может, из-за того, что он действительно не доверял ван дер Пильсу, но вероятнее всего, из-за того, что хотел проявить себя перед герцогом. Задержать, остановить тут еретиков, спешащих к Фёренбургу, было похоже на настоящий подвиг. А что, он с малым количеством людей сделает то, что не смог сделать любимец курфюрста цу Коппенхаузен с целым войском. Разве сие не подвиг?
        Но говорить обо всём этом юнцу, конечно же, было нельзя, поэтому он и сказал:
        - До шатра мне дела нет, надобно будет, я этому Левенбаху сам его отвезу, а сказал я про шатёр, чтобы в стане врага между видными вождями еретиков была грызня. Ван дер Пильс торопится на север, пока наш цу Коппенхаузен снова не собрал силы. А тут из-за заносчивого и спесивого дурака ему придётся выковыривать нас из лагеря. Тратить время, припасы, губить людей. Думаю, Левенбаху теперь не поздоровится.
        - Ах вот зачем вы сказали про шатёр? - удивлялся молодой человек. - Значит не из-за шатра мы будем тут воевать?
        - Ещё раз повторяю вам, Хенрик, вы болван! - усмехался генерал и идущий с ним рядом полковник Брюнхвальд тоже посмеивался. - Мы воюем тут отнюдь не из-за моего шатра, мы здесь защищаем интересы герба Ребенрее.
        Да, это был наилучший ответ офицеру. Пусть молодые господа так и думают.
        Не прошло и получаса, как появились офицеры еретиков. Они стали объезжать лагерь по периметру, не сильно приближаясь. Офицеры как раз увидели, как на холм сотня солдат втащила полукартауну.
        Постояли напротив батареи кулеврин.
        - Не думаете их немного попугать? - спросил барон у майора Пруффа, который как раз руководил установкой картауны.
        - Ещё чего! - отвечал тот. - Они и приехали сюда, чтобы выяснить дальность нашего огня и точность. Пусть сие будет скрыто от них до последних минут.
        Волков молча с ним согласился и пошёл в свой шатёр. Еретики же, подождав немного, поехали дальше. Объехали северный холм, доехали почти до реки, рассматривая палисады и ещё не законченный ров.
        Вскоре к нему пришёл Брюнхвальд и сказал про них:
        - Очень внимательные, подлецы. Всё обнюхали. Уехали.
        - Думаете, сегодня начнут?
        - Ван дер Пильс очень торопится, но сегодня, может, и не начнёт; пока солдат покормит, пока те оденутся, пока построятся, уже и дело к вечеру будет. А ещё им фашины нарубить, навязать надобно. В общем, случится это не сегодня. Если, конечно, они не знали о нашем отказе и не приготовили всё заранее.
        В его словах был смысл, и генерал с ним согласился. Но они явно недооценивали своего противника. Думали о ван дер Пильсе, как об обычном военачальнике, а он совсем не зря был так знаменит. Часа не прошло, как уехали офицеры еретиков, а уже из деревни по дороге пошли арбалетчики, шли, уже облачённые в хороший доспех, несли с собой свои широкие павезы, большие пучки болтов. И, как выяснилось, арбалетчиков у еретиков было много.
        Очень много.
        Не менее двух сотен подошли к лагерю с юга и сразу же стали кидать болты из-за домов и заборов. Одна из рот капитана Циммера, под руководством ротмистра Бродкуммера, как раз была выставлена Брюнхвальдом тут в охранение. Она же понесла и первые потери. Доспехи в этой роте были так себе, и тут же два солдата были ранены болтами.
        Бродкуммер немедля отвёл солдат подальше к палаткам, и тогда обнаглевшие арбалетчики стали спускаться в ров, который тут был неглубоким, и, вылезая из него, начали выдёргивать колья и разбивать рогатки.
        Бродкуммер послал гонца к капитану, построил солдат, выставив, как и полагается, лучших солдат в первый ряд, и пошёл отгонять арбалетчиков от заграждений - и отогнал. Те, конечно же, отбежали к домам, но в этой атаке было ранено ещё шесть пехотинцев, а у присутствующего здесь вездесущего фон Флюгена был убит его очень неплохой конь.
        Об этом бое было доложено и генералу, и когда он приехал на место, тут уже были капитан Циммер и Роха со своими офицерами.
        - Всё это возня, - заявил Роха, - они тут только наше внимание отвлекают, атаки из деревни не будет.
        Скорее всего, он был прав, но генерал нашёл, что ему возразить:
        - У нас лекаря нет, а раненых будет куча. Ты уж пришли сюда пять десятков аркебузиров, пусть хоть в малости остудят этих мерзавцев.
        - Вы же знаете, генерал, - морщился Роха, - не могут мои стрелки тягаться с арбалетчиками. Тем более, что те за заборами сидят. За домами прячутся.
        Это было так. Арбалеты заряжались намного быстрее аркебуз, и, что было самым неприятным, болты летели намного точнее пули. А в дистанции арбалет мало уступал аркебузе. Так что пятьдесят аркебуз не были достойным противником двум сотням арбалетов. Волков, в прошлом сам арбалетчик, это прекрасно понимал, но сейчас у него не было другого средства против арбалетов, и он настоял:
        - Пришли сюда людей, пусть хоть издали постреливают, чтобы эти сволочи хотя бы ров не перелезали и рогатки не рушили.
        Роха, предполагая потери среди своих людей, нехотя, но согласился.
        А от дороги уже прибежал посыльный и сообщил, что там тоже арбалетчики, подходят ко рву и кидают болты.
        Генерал и Брюнхвальд поспешили на холм с шатром. Ещё подъезжая к холму, они увидели полдюжины раненых, которых сослуживцы относили к палаткам. И когда они поднялись на холм, перед ними предстала неприятная картина.
        Арбалетов у ван дер Пильса, как оказалось, было много; если с юга, по словам Циммера, бой начали не менее двух сотен арбалетчиков, то тут, со стороны дороги, всё было буквально заставлено павезами.
        - Чёрт! - удивился Брюнхвальд. - Да их тут, наверное, полтысячи!
        - Четыре сотни, чуть больше, - поправил его Волков, он мог достаточно точно определить количество этих бойцов, что называется, «на глаз».
        К ним на холм въехал капитан Вилли.
        - Они пришли, и нам пришлось увести солдат, тех, что заканчивали копать ров. Так они поставили павезы совсем близко ко рву и стали кидать болты по артиллеристам, что были у кулеврин. Пруфф велел своим людям отойти от пушек.
        - А это их сапёры, - сказал Брюнхвальд, указывая на сотню людей, которые за спинами арбалетчиков рубили ветки у придорожного кустарника. - Фашины рубят.
        - Неужели ван дер Пильс начнёт сегодня? - удивлялся генерал.
        - Видно, он очень сильно торопится, - предположил полковник.
        - Может, Пруффу пострелять по ним? Припугнуть сволочей немного? - предложил Вилли.
        Но генерал, да и полковник тоже, только взглянули на него, и он сразу всё понял. Бить главными калибрами по рассыпанным по полю арбалетчикам и сапёрам было как минимум расточительно. А тем временем одна из бригад вражеских сапёров во главе с бригадиром прошла под прикрытием арбалетчиков до рва, спустилась туда, поднялась на другой стороне и деловито начала вырывать колья, что были набиты за рвом.
        - Вилли, вы и дальше будете смотреть, как они разрушают наши укрепления? - поинтересовался генерал.
        - Заведу людей на холм, - с сомнением отвечал капитан. - Постреляю немного.
        Волков понимал его неохоту: стрелки на двести шагов по одиночной цели попадали нечасто, это не колонны пехоты расстреливать. А подойти ближе двух сотен, спуститься к позициям кулеврин - тогда стрелков будут выкашивать арбалетные болты. Те бьют куда как более точно.
        - Постреляйте, Вилли, постреляйте немного, - произнёс барон.
        Тем более что от деревни в их сторону шла ещё одна группа сапёров. Их было под сотню, и несли они с собой шанцевый инструмент. Они явно собирались закапывать ров.
        А полковник Брюнхвальд, видя это, с некоторой удовлетворённостью произнёс:
        - Нет, всё-таки сегодня ван дер Пильс дела не начнёт.
        И он оказался прав. Настоящего дела в тот день не было, но возня по всему периметру лагеря тянулась до сумерек и была так тяжела и кровава, что показалась Волкову настоящим сражением.
        Стрелки у дороги почти понапрасну жгли порох, стараясь не дать сапёрам еретиков засыпать ров и растащить колья с рогатками. А на юге лагеря, у домов селения, шла настоящая драка за один длинный забор. Арбалетчики еретиков очень удобно устроились за забором одного зажиточного дома и кидали из-за него болты, давая своим товарищам разбивать рогатки, что прикрывали лагерь с юга. Аркебузиры не справлялись с большим количеством арбалетчиков, и тогда капитан Циммер приказал своему ротмистру Пильнье с сотней людей отогнать врагов от забора, и тот быстро и с небольшими потерями то и сделал. За ним следом к забору сразу подошли и аркебузиры; теперь они могли стрелять оттуда, простреливая весь деревенский проулок и берег реки. Но это был временный успех; сразу после обеда на помощь арбалетчикам подошли две пехотные сотни еретиков рассыпным строем. Пильнье, разумно полагая, что перевес явно не на его стороне, со своей сотней и аркебузирами отошёл за рогатки к лагерю. И снова арбалетчики еретиков уселись за забором. А пришедшие им на помощь пехотинцы полезли ломать рогатки.
        И тогда несуразный капитан Циммер построил всех имевшихся у него людей в колонну по шесть и, несмотря на ужасный град болтов, на удивление быстро провел их через вырубленный лесок. Строй всегда сильнее рассыпанных бойцов, поэтому он и выбил еретиков от забора, зарезав парочку зазевавшихся.
        Враги снова бежали по проулку и остановились в конце. Циммер их не стал преследовать. Аркебузиры опять удобно расположились у забора, и на том бой подзатих.
        Но ближе к вечеру к противнику подошло подкрепление, и из-за угла дальнего дома сразу за россыпью идущих арбалетчиков появилась голова мощной колонны. Циммер не стал ждать, одной пехоты у врага оказалось в два раза больше, чем у него. И он отвёл своих людей за рогатки к лагерю. Капитан послал к генералу просить подкрепления, если враг решит идти на лагерь. Но так как ноябрьский день уже клонился к концу и начинало темнеть, еретики дальше забора не пошли.
        Ближе к сумеркам еретики свои нападения прекратили, арбалетчики и сапёры с поля ушли. Лишь у забора оставили крепкий отряд. Когда стемнело, стали подводить итоги дня и поняли, что сегодняшняя возня была не так уж и безобидна. Четверо убитых и больше сорока раненых. И этот урон нанесли только арбалетчики. Это было очень досадно. Особенно учитывая то, что половина из этих потерь легла на стрелковые сотни. У генерала сердце обливалось кровью, когда он терял своих знаменитых стрелков.
        Будь у него хотя бы сотня арбалетов, да с его отличными позициями на холмах, он бы еретикам преподнёс хороший урок, но генерал уже давно делал ставку на порох. У него в его личном арсенале и десятка арбалетов не было. И вот теперь почти на половину сотни его войско уменьшилось. Кого-то из раненых братья-солдаты сами, по мере сил и умений, подлечили, но большинству требовались знающие лекари. И тогда Волков позвал к себе Максимилиана.
        - Прапорщик, раз уж вы с лодками управились, то теперь вам и быть при них, - генерал достал из полкового сундука мешочек с серебром и протянул его молодому Брюнхвальду. - Здесь три десятка монет. Везите раненых на тот берег. Скажите старосте, чтобы нашёл для них постой, уход, прокорм и лекаря. На первое время тут хватит.
        Максимилиан деньги взял и ушёл, а барон пересчитал оставшееся в полковой казне серебро. Впрочем, пересчитывать там было особо нечего. Денег от того, что привёз эмиссар герцога, почти не осталось. Если завтра будет столько же раненых - деньги герцога закончатся. У барона, правда, были ещё и свои. Но их тратить он очень не хотел. Пока генерал пересчитывал казну, пришли Брюнхвальд и Рене. И если Карл был деловит и немногословен, говорил лишь о потерях, то родственничек, как водится, волновался.
        - Завтра будет штурм!
        - Скорее всего, - отвечал ему Волков.
        - Выстоим ли? - вопрошал Рене. И вид его при этом был весьма невесел. Не такой должен быть вид у офицера, что ведёт за собой людей.
        «Выстоим ли?». Волкову захотелось наорать на него. Но он сдержался и, вздохнув лишь, спросил в ответ:
        - И как вы, дорогой родственник, с таким унынием при людях появляетесь?
        - При людях бодр, - сказал Рене, и тут же признался: - а к вам хожу, чтобы этой бодростью пропитаться.
        - Ясно, - сказал генерал, - хорошо, приходите, пропитывайтесь, только чтобы солдаты в вас видели лихость и уверенность. И не волнуйтесь, если что пойдёт не по моему плану, для вас у меня, как для родственника, припасена лодка.
        Естественно, Рене сразу приободрился. Но он был не единственной проблемой генерала.
        - Карл, а что там с нашими укреплениями?
        - Думаю, нечестивцы за сей день попортили их незначительно. Дорфус пошёл смотреть рвы, пока не стемнело.
        - Хорошо, но вы не успокаивайтесь, Карл, продолжайте расширять ров. Объясните солдатам: чем больше проливают пота, тем меньше будут проливать кровь.
        - Прекрасные слова, генерал, - согласился Брюнхвальд.
        После офицеры ушли, а генерал наконец сел ужинать.
        Глава 17
        Закончить с ужином он не успел. Явился майор Дорфус и просил его принять. Если деликатный майор просил принять его до того, как генерал закончил ужин, значит, дело было срочное. И Волков сразу распорядился звать майора.
        - Генерал, еретики нарубили веток для фашин и не унесли их с собой. Лежат они сейчас недалеко от рва, надобно отправить людей забрать их.
        - Не думаете, что это засада?
        - Нет, они прямо у кустов в чистом поле лежат.
        - Ну что ж, заберите, пусть рубят их по новой. Только не сами за ветками идите, найдите охотника среди офицеров.
        - Такой уже нашёлся, то ротмистр Рудеман из рот капитана Лемана, он со своими людьми уже ждёт вашего дозволения.
        - Пусть идёт, - согласился генерал.
        И Дорфус ушёл выполнять задуманное.
        Тут и майор Пруфф с ротмистром Хаазе просили принять их.
        И дело, с которым они пришли, показалось барону интересным.
        - Еретики нынче, в наглости своей не зная пределов, - высокопарно начал майор, - подходили к самому нашему рву и кидали болты по нашим позициям. И кидали их весьма искусно. Двое из моих людей были ранены, и один из них в живот. Уж не ведаю я, выживет ли, то хороший пушкарь, жалко такого.
        Волков молча и внимательно слушал старого артиллериста: и что же вы предлагаете? Пруфф продолжал:
        - И мой молодой товарищ, - он указал на ротмистра, - бывавший уже в такой ситуации, говорит, что перед батареей нужно поставить плетень.
        - Плетень? - удивился Волков.
        А Пруфф рукой указал на Хаазе, как бы передавая ему слово: говорите, ротмистр.
        - У Гефельдорфа, год назад, было то же самое, там укрепления города стары и низки, и пушки приходилось выносить буквально на городские валы. Тогда арбалетчики так же подходили близко и били по нашим артиллеристам. Так тогда мы ставили там простые плетни; болты если их и пробивают, то силу свою теряют изрядно, да ещё летят неровно. И вреда от них нет. Ещё мы в тот раз ставили перед пушками корзины с землёй, но то от вражеских ядер, сие тут не надобно. Довольно будет и простого деревенского плетня.
        - Прекрасная идея, господа, - согласился барон, - делайте. Мы небольшой лесок порубили на колья и рогатки, веток повсюду лежат горы.
        И тут снова заговорил Пруфф:
        - Это так, это так, - соглашался он, - но нам нужно немного людей в помощь. Хоть человек двадцать-тридцать. Вот, к примеру сапёры, что сейчас снова роют рвы, очень на то бы сгодились.
        - Хорошо, - снова согласился генерал, - ротмистр, найдите полковника Брюнхвальда, скажите ему, что сапёров я передаю в распоряжение майора Пруффа.
        Когда Волков вышел из шатра, заметил, что от дыхания идёт пар. Морозно, темно. Но небо было чистым, на нём звёзды, луна. Тем не менее, лагерь не спал. У многих палаток горели огни, в воздухе висел запах дыма и жареного лука, под холмом слышались удары заступов по ледяной земле. Топоры тоже стучали. Пищали пилы где-то, кто-то с кем-то ругался. В общем, люди не спали.
        «Это хорошо». Пусть лучше не спят и ругаются, пусть занимаются тяжёлым делом, чем ходят с кислыми физиономиями и спрашивают друг друга: завтра будет штурм? Будет, да?
        А в том, что штурм будет, генерал не сомневался. Ван дер Пильсу, конечно, не хотелось идти на юг, оставив в тылу на своих путях снабжения сильный отряд врага.
        «Штурм будет. Этого не избежать». Но почему-то генерал был спокоен. Может, из-за того, что у него очень хорошая позиция, а может, из-за того, что он хорошо её укрепил. А может, из-за того, что у него были отличные, знающие своё ремесло помощники. В общем, он был на удивление спокоен.

* * *
        Ещё до конца и не рассвело, ещё разглядеть за пеленой морозного тумана ничего толком было нельзя, как совсем рядом с его шатром звонко, резко бахнул выстрел. Генерал сразу по звуку определил - лаутшланг. Стреляли без его разрешения. Это значит… Оставив почти нетронутый завтрак, Волков вышел на улицу и пошёл на позиции больших пушек, которые были недалеко от его шатра. Конечно же, там заправлял майор Пруфф.
        - Куда стреляете? - спросил генерал.
        - А чёрт его знает, - флегматично отвечал старый артиллерист. - Я уже не всегда вижу, куда палю.
        Но к ним подошёл бомбардир и показал, указывая рукой:
        - Вон они, господин генерал… Видите? Чёрные.
        За ледяным туманом их не очень хорошо было видно, лишь чёрное пятно на белом от изморози поле. Барон пригляделся - да, сомнений у него не осталось, это были люди, построенные в правильную баталию в несколько тысяч человек.
        - Ни барабанов, ни труб слышно не было, - заметил Волков, разглядывая врага.
        - Точно так, господин генерал, - отвечал артиллерист. - Тихонечко ещё затемно начали.
        - И что? - спросил генерал, всматриваясь вдаль. - Думаешь, докинешь до них ядро?
        - Из лаутшланга, на трёх совках пороха, конечно, докину, - обещал бомбардир. - Другое дело, что попасть на такой дальности непросто.
        - Три совка, да ещё и попасть трудно? Тогда не тратьте понапрасну порох, - распорядился генерал. - Его нам пока взять неоткуда.
        - Но майор Дорфус, - ядовито заметил Пруфф, - вчера хвалился, что ему будут привозить порох с того берега реки.
        - Пока ничего ещё не привезли, - закончил барон и пошёл завтракать.
        Он не стал объяснять артиллеристу, что если порох и привезут, то платить за него генералу придётся из своего кармана. И вряд ли Его Высочество эти траты потом возместит.
        И пока шёл, он увидел, что под холмом солдаты уже, надев доспех, строятся. А чуть ниже шатра собрались офицеры, и со старшими офицерами были и капитаны. Все ждали его. Но генерал, понимая, что сегодня ему пообедать точно не придётся, сказал им:
        - Господа, прошу прощения, но вам придётся подождать меня пятнадцать минут.
        Все были согласны ждать, но тут Волков обратил внимание на полковника Брюнхвальда. Они были знакомы уже не первый год, и генерал сразу понял, что что-то произошло нехорошее, по одному выражению лица старого товарища. Он отозвал полковника в сторону и спросил:
        - Карл, что случилось?
        - Неприятность в ротах капитана Циммера, - нехотя начал полковник. Говорил он очень тихо.
        «Циммера, ну конечно же. Наверное, дезертиры? А Циммер и его ротмистры не смогли их вовремя поймать». Волков едва сдержался, чтобы сразу не взыскать Карлу: Циммер? Я так и думал. Он нашёл в себе такт слушать дальше.
        - Один из ротмистров Циммера, Бродкуммер, ушёл из лагеря и увёл с собой двадцать три человека. Подбивал и других людей, говорил, что тех, кто уйдёт, еретики не тронут, а те, кто останутся, с этого берега реки живыми уже не уйдут.
        - Мерзавец! - только и смог произнести генерал. В этой ситуации обвинять капитана Циммера, конечно, было можно, но теперь, как ни крути, его вина была заметно меньше. - Сержантов сколько ушло с Бродкуммером?
        - Двое, - отвечал полковник.
        - Ублюдок, - говорит генерал раздражённо. Будь тут этот Бродкуммер рядом, он бы сразу убил его. Казнил. - А что, солдаты в других ротах уже знают об этом?
        - Конечно, - всё так же тихо продолжает Брюнхвальд. - Но офицеры сообщают, что дух в ротах крепок. Они готовы драться.
        Конечно, всё это было очень неприятно, но подобные происшествия являлись делом абсолютно естественным и распространённым. И поэтому барон долго грустить не стал: сбежал и сбежал, мало ли проходимцев, что выдают себя за офицеров, жаль только, что этот негодяй увёл сержантов и солдат.
        После разговора с Брюнхвальдом Волков пошёл в свой шатёр завтракать. Завтрак его был скор, но обилен, так как ел он на целый день вперёд.
        А когда генерал вышел из шатра, за рвом в поле уже стучали барабаны. Со старшими офицерами они прошлись по холму до пушек, и оттуда генерал увидел новое сооружение, которое ограждало кулеврины так, что со стороны поля видны были лишь их стволы. Вся остальная позиция артиллерии была закрыта хорошим плетнём. И самое удивительное, что теперь сапёры возводили ещё один плетень, но уже ниже по склону, он был заметно ближе ко рву. Там же, среди сапёров, было несколько десятков стрелков. Они тоже принимали участие в сооружении плетня.
        - А что там делают мушкетёры? - удивился Волков.
        - Вилли увидал плетень у артиллеристов и просил соорудить для его людей такой же. Вчера стрелки понесли чувствительные потери, теперь же им будет легче. Они будут стрелять из-за плетня.
        Это была отличная мысль.
        - Вилли молодец, - согласился генерал.
        Они с офицерами собрались и распределили части по направлениям. Каждый капитан получил свой участок ответственности. Циммеру достался юг лагеря, что приникал к селу. Место было ему известно. При этом генерал высказал тому недовольство:
        - Вчера у вас в вашем эпичном сражении за забор были заметные потери, и в основном от арбалетных болтов. И что меня удручает, так это то, что потери были высоки среди моих стрелков.
        - Но что же я мог сделать, генерал? - оправдывался молодой капитан. - Вражеских арбалетчиков у меня там было изрядно. Как же мне не нести потерь?
        - Вам следует учиться у своих более опытных товарищей, - назидательно говорил генерал. - Люди капитана Вилли вчера тоже не избежали потерь, а сегодня, наученный опытом, он возвёл плетень в ста шагах от рва, теперь его стрелки будут бить еретиков из безопасного укрытия.
        - Ах вот как? - произнёс капитан.
        - Именно так, именно так, - назидательно говорил генерал, - учитесь у старших, дорогой мой Циммер. Мне потери среди стрелков ни к чему.
        После того как резерв в виде рот Лабу и ещё одной роты неплохих солдат был выделен и оставлен в распоряжении полковников Брюнхвальда и Рене, остальные части были распределены по разным участкам. Едва они разошлись по своим направлениям, как снова по утреннему морозу пришли арбалетчики еретиков. Но теперь из-за простого, казалось бы, укрепления, из-за плетня у подножия холма действовали они совсем не так нагло и развязано, как прежде.
        Пусть аркебузные пули и не были так точны, как арбалетные болты, но они всё-таки иной раз и достигали цели, даже если цель и пряталась за большой и красивой павезой. А уж мушкетную пулю ни щит, ни бригантина не останавливали. Если мушкетёр попадал в цель - всё, зови лекаря. И это в лучшем случае.
        А пока у арбалетчиков со стрелками завязалось дело, в поле уже выстроилась мощная баталия.
        - Интересно, какова она в глубину? - прикидывал Дорфус.
        - Думаю, двенадцать, но не меньше десяти рядов, - отвечал ему генерал.
        «Три сотни людей во фронте, больше десяти рядов».
        Да, в этой главной части войска еретиков было не менее трёх тысяч солдат. Но Волкова, как и других, удивляло столь мощное построение: неужели они двинут всю баталию вперёд? Но как они собираются преодолеть ров, колья и рогатки?
        - У них не будет столько фашин, чтобы идти таким фронтом, - заметил Брюнхвальд. - Они перестроятся в колонну.
        - Или в две, - заметил генерал.
        Глава 18
        Вскоре в поле стали из села выходить люди, множество людей, в основном это были солдаты, но они были без оружия и доспехов, с ними шли сапёры, и все эти люди стали рубить все деревья и кусты, что были вокруг, связывая нарубленное в тугие пучки.
        - О-о, - Карл Брюнхвальд махнул рукой, - это надолго. Может, сегодня и не начнут даже.
        - И то верно, - соглашался с ним Рене, - я думал, что у этого ихнего знаменитого ван дер Пильса организация дела получше будет.
        Генерал смотрел на всё это и не понимал: неужели это и вправду знаменитый ван дер Пильс? Неужели он так глупо организовал сегодняшний бой?
        «Да нет же, быть такого не может! Выгнать в поле три тысячи солдат, чтобы те просто мерзли в строю, пока арбалетчики перестреливаются со стрелками, а сапёры и свободные солдаты рубят ветки для фашин?».
        Что-то во всём этом было не так. И, как в подтверждение этих его сомнений, прибежал гонец от капитана Циммера:
        - Господин, из села валят еретики, без строя идут, зато много, капитан говорит, шесть сотен, а ещё арбалетчиков двести человек. Ломают рогатки, наскакивают…
        - Коня, - распорядился Волков.
        Он приехал на юг лагеря, где как раз разгоралась схватка. Барон думал, что капитан преувеличивает количество атакующих, но ошибался. Отряды еретиков по тридцать и по пятьдесят человек запросто перебирались через неглубокий ров и, вылезая из него, начинали ломать рогатки. Циммер, разумно построив своих людей в три линии, подходил ко рву и отгонял их, но при этом находился под непрестанным ливнем из арбалетных болтов; приданные капитану стрелки не боролись с арбалетчиками, так как те были рассыпаны, а вот по группам вражеской пехоты аркебузиры били, и с обычным для них успехом. Одна из крупных групп врага в шестьдесят пехотинцев во главе с ретивым сержантом даже попыталась прогнуть строй Циммера, развела нечастые его пики и пустила в дело молотки и алебарды, но появление генерала со знаменем, с другими офицерами и двумя десятками охраны охладило пыл храбрецов. И те снова скатились в ров и отошли к своим, на отходе потеряв двух людей.
        Страшного ничего тут не было, обычная возня, вполне себе бессмысленная, если не считать того, что она сильно выматывала защищающихся, и генерал просил Брюнхвальда дать Циммеру в помощь одну из резервных рот. На всякий случай.
        Он даже не успел вернуться, как от капитан Геберниха, что был у северного холма, прибежал гонец.
        - Господин, на севере тысяча еретиков подошла ко рву, что за палисадами, и зарывает его.
        Пришлось ехать туда, а там оказалось всё, как и рассказал гонец. У капитана Геберниха, что прикрывал северный участок северного холма, совсем не было стрелков; пользуясь этим, сапёры под прикрытием крепкой колонны пехоты безбожников, выбрав хорошее место, запросто подходили ко рву и, ничего не боясь, со сноровкой начинали закапывать его.
        Волков почувствовал, как удавка преимущества в людях легла ему на шею. Нет, не так был прост ван дер Пильс, как считали его офицеры. Начинает готовить дело с трёх концов. Маршал растягивал по всему периметру обороны силы Волкова, которые были во много раз меньше сил атакующих. И ещё он понял, что сегодня штурма не будет, так как всё, что сейчас происходит, - всего лишь подготовка к нему. Подготовка к завтрашнему делу.
        - Фон Готт, - говорит генерал, - скачите к полковнику Рохе, пусть даст стрелков сюда, на север. Чтобы они постреляли в этих наглых ублюдков. Скажите, что арбалетчиков тут нет, пусть пришлёт хотя бы пару десятков. Того будет достаточно.
        Как он и ожидал, никакого штурма в этот день не последовало. А всё самое неприятное происходило у капитана Циммера возле села. Там случились и самые значительные потери за весь день. Роты Циммера потеряли два десятка людей, и стрелки потеряли ещё шестерых. Конечно, аркебузиры брали мушкеты выбывших. И количество мушкетёров не уменьшилось, хотя стрелков и стало меньше. И всё это из-за проклятущих арбалетчиков.
        - Чтобы к утру за рогатками стояли плетни для стрелков, да и для ваших людей также, - выговаривал генерал молодому капитану, когда тот пришёл для доклада. - Ещё и настоящего дела не было, а людей мы потеряли почти сотню. И большая часть потеряна там, у вас.
        Большая баталия врагов за дорогой так вперёд и не пошла. Ещё до обеда её отвели за село. Солдат кормили, барон велел не жалеть еды, так как собирался снова восстановить всё, что было разрушено врагом, а ещё поставить плетни от этих проклятых арбалетчиков. Побольше.
        Снова пришлось давать деньги Максимилиану, и давать больше, чем вчера, так как мужики за рекой и приезжавший туда доктор просили за свои услуги больше, чем рассчитывал генерал. И эти сорок талеров были из личных денег Волкова.

* * *
        Была уже ночь. Ледяная и светлая. Лагерь не спал, а вот генерал собирался лечь, когда к нему пришёл прапорщик Брюнхвальд и просил принять его срочно.
        Ну, срочно так срочно. Волков отложил вечернее омовение и распорядился звать прапорщика.
        - Господин генерал, по реке идёт корабль, - сразу сообщил он. - То еретики плывут вверх по реке.
        - Максимилиан, вы уверены? - уточнил генерал.
        - Я видел его так же, как и вас. Корабль большой, его тянут на верёвке бурлаки, они идут по тому берегу, хотя тот берег совсем плох для такого дела, высок и порос кустом, поэтому корабль помогает себе вёслами. В этих местах - я расспросил мужиков на том берегу - обычно тянут большие баржи по нашему берегу.
        - Вёслами? - Волков немного удивился. - Они решили протащить мимо нас галеры? Сделать это будет непросто, галеры - суда крупные.
        И тут барон вдруг понял: если ван дер Пильс протянет галеры и баржи с провиантом и снаряжением мимо его лагеря, поднимет их выше по течению, то, оставив против Волкова на дороге заслон в пару тысяч или даже в полторы тысячи человек, сам с остальным войском пойдёт по пологому берегу дальше на юг. К Фёренбургу.
        - Значит, галера идёт по реке медленно?
        - Еле тащится, господин генерал, течение-то у реки сейчас, после дождей, неслабое, у меня люди на лодках, пока доплываем, из сил выбиваются, - рассказывал молодой Брюнхвальд.
        - Хорошо, поедемте, посмотрим, - сказал Волков и велел подавать себе одежду.
        Он быстро добрался до реки с некоторыми своими людьми. Максимилиан указал на чёрное пятно на реке, у противоположного берега, что выделялось на серебряной лунной ряби.
        - Вон корабль.
        Волков подошёл к самой воде и почувствовал, как захрустел под ногами прибрежный лёд. Стал вглядываться вдаль. Он никогда бы не подумал, что это галера, которую тянут против течения. Но слова Брюнхвальда-младшего тут же подтвердил и Хенрик.
        - Да, а ещё, кажется, вёсла шлёпают.
        Тут и сам генерал расслышал этот едва различимый из-за ветра звук. Теперь сомнений у барона не осталось. Ван дер Пильс хотел перетянуть весь свой обоз выше по реке, и в случае, если ему не удастся одолеть засевшего в лагере вассала герцога, пойти дальше, уже не обращая на него внимания.
        Кто бы упрекнул барона, если бы он пропустил мимо себя все вражеские суда? Как он мог бы остановить их ночью? Пусть плывут, что он может поделать. Волков и так уже выглядел едва ли не победителем ван дер Пильса на фоне разбитого маршала цу Коппенхаузена. Это сидение в осаде и отказ от почётной капитуляции уже придавали ему веса в делах дворцовых. А если он ещё больше задержит еретиков…
        Волков повернулся к своим людям.
        - Господин Хенрик, а кто из капитанов этой ночью в охранении?
        - Леманн, господин генерал.
        Волков немного подумал, постоял, поглядел на чёрное пятно, что медленно тянулось по реке, похрустел льдом, что тут, на берегу, уже был повсюду, и сказал:
        - Хенрик, скачите к Леманну, пусть даст сотню людей, чтобы помогли спустить пушку с холма.
        - Да, генерал.
        - Фон Готт, найдите Пруффа и Хаазе, пусть поднимут артиллеристов.
        - Значит, вы надумали стрелять, генерал? - уточнил Максимилиан. Кажется, он сомневался в правильности этого решения командира.
        - А вы, что, друг мой, хотели бы их пропустить? - в ответ спросил барон. - Думаете, пусть берут свои припасы и уходят? Пусть оставят нас в покое?
        - Думай я так и зная ваш норов, господин генерал, я бы и не пришёл к вам рассказывать про корабль.
        Волков был доволен таким ответом и продолжил:
        - Да. Постреляем немного. Не д?лжно мне, рыцарю Божьему, безучастно смотреть, как нечестивцы мимо меня проходят брать благочестивый город Его Высочества курфюрста Ребенрее, который мне, вассалу Его Высочества, вменялось оборонить.
        - Сие понятно, я про то, что попасть будет нелегко, - объяснил своё сомнение Максимилиан.
        - А это уже как Бог положит, и майор Пруфф.
        Конечно же, майор Пруфф был вовсе не рад тому, что его будили, что вытянули из тёплой палатки на ледяной ветер. Он кутался в свою кургузую шубейку, натягивал на голову старомодную шапочку и, естественно, брюзжал:
        - И куда же, позвольте полюбопытствовать, прикажете стрелять? По воде? По рыбам?
        - Зачем же по рыбам? Вон она, - генерал не поленился подойти к артиллеристу и указать на чёрное пятно на воде. Теперь Волков волновался только о том, что пока с холма спустят пушку, галера может уже уйти. - Вон галера.
        А чёрное пятно как раз уже было напротив них. Пруфф помолчал, как будто присматриваясь, и наконец снова заговорил:
        - Допустим, я её разглядел, вашу галеру, - честно говоря, Волков не был уверен в остроте зрения престарелого майора, - но как мне корректировать огонь в такой темноте? Не видно же будет, куда падает ядро, чернота одна, а надо, чтобы было видно.
        - Да уж придумайте что-нибудь, - продолжал настаивать генерал.
        - «Придумайте что-нибудь!», - презрительно фыркнул артиллерист. И нехотя добавил: - Ладно, прибудет мой первый канонир, у него глаза молодые, может, он разглядит здесь хоть что-то. Надеюсь, вы послали за ним?
        - А первый канонир - это кто? - поинтересовался Хенрик.
        - Хаазе, - раздражённо отвечал ему майор, - имя моего первого канонира Хаазе. О том надобно вам уже знать. Вы же не первый день на адъютантской должности, должны уже запомнить имена офицеров.
        - А, Хаазе уже должен прийти. Я его позвал. Позвал. Я знаю, кто это, - оправдывался молодой адъютант.
        Генерал с усмешкой отметил про себя, что Пруфф любого может заставить оправдываться. Этого у него не отнять. А ещё отметил, что старый артиллерист назвал Хаазе своим первым канониром. «Своим», а не просто ротмистром, как было поначалу. Значит, молодой Хаазе смог расположить к себе этого вечно чем-то недовольного брюзгу.
        Вскоре появился и сам первый канонир, он руководил солдатами, что тащили на верёвках здоровенный лаутшланг, за ними приехала телега с артиллерийскими припасами. И Хаазе с Пруффом сразу определили место, куда поставить орудие. Прислуга стала заряжать пушку. А Хаазе стал вглядываться вдаль. Потом подошёл к орудию и с канониром уже вдвоём стали выставлять направление.
        - Три совка кладите, не меньше, - поучаствовал в общем деле Пруфф, но тут же передумал. - А может, и два, всё равно пустой расход пороха будет. Никуда мы в этой темноте не попадём.
        Хаазе всё целился и целился. А галера-то уже уплывала. Течение, конечно, мешало ей сильно, но люди на той стороне реки не оставляли своих усилий, и хоть берег тот был совсем к тому не пригоден, тащили корабль всё дальше от пушки.
        Наконец артиллеристы заложили порох в запал и разожгли фитили, прикрученные к палке.
        - Господа, - предупредил Хаазе, помахивая той палкой, чтобы фитили разгорелись поярче, - отойдите подальше, в пушке три совка пороха.
        Все его послушались. Отошли на пару десятков шагов, а он подошёл к орудию и поднёс фитили к запалу.
        БаМММ…
        Жёлтая вспышка осветила прибрежный серый лёд и почти чёрную воду. Звук прокатился над рекой такой звонкий, что от него, несмотря на ветер, даже уши немного заложило.
        Прошло несколько мгновений, когда слышен был только ветер, а после послышался и голос майора Пруффа:
        - Ну и кто видел, куда делось ядро? Долетело? Перелетело? Вправо легло, влево? - ядовито вопрошал старый артиллерист. И обращался он в первую очередь, конечно, к генералу, подчёркивая всю бессмысленность ночной стрельбы.
        Волков ему не ответил, а майор продолжал:
        - Порох с ядрами глупо тратим да рыб беспокоим только.
        Волков не стал вступать с ним в дискуссии, а, подойдя к суетящимся у орудия артиллеристам, сказал:
        - Хаазе, сделаете ещё пять выстрелов и отвезите орудие на холм.
        После повернулся и пошёл к себе в шатёр, так как был одет не по погоде и сильно замерз на холодном ветру.
        Пушечные выстрелы всколыхнули замерший на ночь лагерь, солдаты выскакивали с лампами из палаток и спрашивали у сержантов, что происходит.
        А фон Флюген кричал всем, кого видел:
        - Успокойтесь, это еретики хотели в темноте проплыть по реке, а мы их увидали! Топим!
        А когда он ещё не лёг, кто-то пришёл к шатру и спрашивал про него, но говорил тихо, и разобрать, кто это, генерал не смог; тогда он окликнул:
        - Готт, Флюген, кто там пришёл?
        Оказалось, что пришёл Хаазе. Пришёл, как выяснилось, хвастаться.
        - Господин генерал, кораблик по речке не проплыл.
        - Неужто вы его утопили?
        - К сожалению, нет, он не утонул, но вверх по реке не поплыл, видно, попали мы в него, и он по течению быстро уплыл обратно за поворот реки.
        - Вы молодец, Хаазе, - похвалил офицера Волков. - Надеюсь, и завтра во время штурма вы себя тоже проявите.
        - А завтра точно будет штурм? - уточнил артиллерист.
        - Теперь уже точно, - заверил его генерал.
        Глава 19
        Не был бы ван дер Пильс так грозен и так знаменит, будь он дураком или неумехой. И уже с рассветом Божий рыцарь и генерал Иероним Фолькоф, фон Эшбахт, барон фон Рабенбург убедился в талантах первого из военных вождей реформаторов. Убедился на личном опыте.
        Ещё до рассвета, далеко до рассвета поднялся генерал не со своими трубами, а под трубы свирепых своих врагов. И когда только умывался, знал, что его ближайшие офицеры уже ждут его у шатра, готовые к делу.
        - Ветреная ночь, - заметил генерал, поёживаясь, несмотря на две жаровни, что стояли рядом с постелью. Он поглядывал, как яростно бьётся его шатёр под порывами ветра. - Холодно нынче?
        Гюнтер, ливший ему на руки тёплую воду, отвечал:
        - У нас в Эшбахте и в январе так холодно не бывает, как нынче тут. А у нас предгорья.
        Томас уже нёс разогретые на огне колбасы и пиво ему на завтрак, а фон Готт раскрыл ящик и раскладывал доспехи на ковре, когда ветер донёс едва различимый звук трубы.
        Молодой человек её тоже услышал и замер, уставившись на генерала, а тот хладнокровно заметил юноше:
        - Что вас остановило, фон Готт? Продолжайте.
        - А вы не слышали трубы, господин генерал?
        Уже привыкший, кажется, к войне юноша был заметно напряжён. Он, как, наверное, и все в лагере, был уверен - уж сегодня-то штурм случится точно. Не разубеждая его, всё так же хладнокровно барон ответил:
        - Не волнуйтесь, пока не посветлеет, они не начнут.
        После завтрака генерал уселся на табурет, а Хенрик и фон Готт стали надевать на него доспехи, заодно он звал офицеров, и первое, что спросил, было:
        - Карл, что с дезертирами?
        - Шестнадцать человек, - сразу ответил его начальник штаба. - Офицеров среди них не было, сержант был один.
        - И из чьих же рот бежали люди?
        Брюнхвальд сделал паузу - видно, говорить об этом ему было не очень приятно, - и потом ответил:
        - Почти все сбежавшие из людей капитана Циммера. Капитан говорит, что его людям тяжко, днём они воюют, несут потери, ночью копают рвы и ставят колья, многие из его солдат озлобились.
        - Ах озлобились? - притворно удивлялся генерал. Ему не нравилось, что Брюнхвальд опять выгораживает своего протеже. Находит причины его оправдывать. - Какая досада. Впрочем, господа, мы с вами на войне. И если кто не заметил - сидим в осаде. Тут все найдут повод позлиться.
        Обо всём остальном ему доложили, а пока офицеры разговаривали, там, на поле, в сером рассвете звенели и звенели трубы.
        Когда он наконец вышел из своего шатра, уже светало. Волков остановился и смотрел с холма на вырисовывающуюся картину.
        Там в поле, едва различимы, уже стояли в строю тысячи людей.
        Построены они были не в широкую баталию фронтом в триста человек, а в мощную колонну с тремя десятками людей в ряд. И было их… ну, не менее трёх тысяч.
        - Значит, главные силы навалятся тут, - произнёс генерал.
        - Несомненно, - подтвердил Рене, в это утро он был на удивление спокоен, видно, уже больше не мог волноваться.
        - Значит, пушки мы поставили правильно, - заметил Брюнхвальд. - Майору Пруффу и первому канониру Хаазе стрелять будет одно удовольствие.
        Старый артиллерист заметно мёрз на пронизывающем ветру, он под свою шапочку пододел каль, даже тесёмки завязал, выбритое лицо его от морозного ветра было пунцовым. Он ничего не ответил полковнику, только губы поджал по своей привычке. Вот ещё, к чему болтать, артиллеристы всё докажут делом.
        - Карл, - начал генерал, - поручаю это место вам. Думаю, восемь сотен людей вам тут будет достаточно. Выберете себе капитанов сами, только оставьте мне Лаубе. Стрелков я вам тоже не дам, пушки вам будут помощью.
        - Думаю, что восемь сотен людей здесь, под холмом, мне будет мало, - отвечал Брюнхвальд, и Волков его понимал, направление тут было самое удобное для атаки. И то, что полковник будет просить у него ещё людей. - Мне бы ещё хоть три сотни.
        - Нет, - твёрдо говорит генерал, - постройся они в две колонны, может, я ещё и дал бы вам пару сотен, но одну колонну вы должны остановить своими силами. Стройте людей, сдаётся мне, они скоро начнут.
        Но началось всё как раз не у холмов. Полковник Рене, получив направление под северный холм, снова просил у него для себя побольше стрелков. Но на юге у села, у известного уже изрешечённого пулями забора, в это время появились арбалетчики еретиков, и было их там не мало. Врага сразу встретили стрелки, на эти выстрелы и поехал генерал, оставив просьбу Рене без ответа.
        И едва-едва началось утро, а бой у забора разгорелся вовсю. Сразу и весьма бодро. Как будто еретики только и ждали того, что рассветёт. За арбалетчиками из-за домов появились пехотинцы, они шли без знамён, без строя, без барабанного боя и, казалось, не представляли для людей Циммера, построившихся в три линии в пятидесяти шагах за рвом и рогатками, большой опасности, если бы их не было много. Генералу понравилось, что Циммер поставил хороший и длинный плетень, за которым от арбалетных болтов легко пряталось полсотни стрелков, но пять десятков стрелков не могли остановить пять сотен разгорячённых пехотинцев врага, прикрываемых двумя сотнями арбалетчиков. Мало того, группа еретиков под командой рьяного сержанта полезла в ров ближе к реке, ниже, чем стоял правый фланг Циммера, и они стали задирать его людей, заходя им во фланг, напали на одного из фланговых сержантов.
        - Смотрите за фронтом, капитан, - сказал генерал Циммеру, и сам со своим людьми - а было их не менее двадцати пяти человек, если считать с двумя знаменосцами, - поехал разделаться с наглецами.
        Схватка была злой, но короткой, еретики не сразу побежали ко рву, а лишь тогда, когда рьяный сержант нечестивцев был ранен.
        А когда всё-таки побежали ко рву, молодым господам из выезда барона удалось потоптать двоих. Вот только конь самого барона после того, как он наехал на еретиков в самом начале сватки, вдруг зашатался и чуть погодя, когда генерал уже соскочил с него, упал.
        Оказывается, у него под грудью была рана, которую всадник поначалу и не заметил, а из раны торчал обломок копья. И конь вскоре умер.
        - Хенрик! Коня! - крикнул барон.
        И пока молодой офицер слезал со своей лошади, чтобы уступить её генералу, гулко и весомо с холма ударили пушки. И всё, что было до сих пор, потом казалось ему безделицей и детской игрой.
        По полю под убийственным пушечным огнём и невзирая на него, прямо на позицию кулеврин шла под жёлто-красными флагами Левенбахов мощная колонна еретиков, и в ней было не три тысячи солдат, как полагал генерал, а три с половиной.
        Тара-рам, тара-рам, там-там…
        Тара-рам, тара-рам, там-там…
        А впереди, как всегда яркие, с расписными, красивыми павезами, шли арбалетчики, было их не менее трёх сотен, а за ними не менее полутысячи сапёров, они несли большие фашины, чтобы забрасывать ров, доски, топоры, чтобы рубить колья. И всем, кто был на холме в этот миг, было ясно: вот это и есть настоящий штурм. Сегодня здесь всё и решится.
        Барабанщики бьют «шаг в строю», не переставая. И колонна, покачивая в такт шагам пиками, идёт прямо на ядра, на картечь.
        На дистанцию картечи, правда, солдаты ещё не подошли, но ядра больших орудий уже дважды до них долетали. Майор Пруфф и его люди были мастерами своего дела, а позиция на холме - наилучшей, какая может быть; и тяжёлые двенадцатифунтовые ярда, влетая в строй, пробивали в нём просеки. Крики и стоны умирающих и покалеченных людей тут же заглушались звоном труб, и колонна послушно замирала, товарищи вытаскивали раненых, сержанты тут же выравнивали строй, ряды смыкались, и солдаты, услышав барабаны, переступая через павших, снова двигались вперёд.
        Тара-рам, тара-рам, там-там…
        Тара-рам, тара-рам, там-там…
        От холода у людей Волкова, что за рогатками ждут приближения врага, покраснели руки, лица, а ледяной ветер рвёт жёлто-красные полотнища, и еретики идут в атаку; снова бьют пушки, и снова одно ядро цепляет угол колонны, но на сей раз она даже не остановилась, сержанты всё выровняли на ходу, ведь как раз с той стороны развевается большой стяг. Пурпур и золото, а под ним со своими оруженосцами едет в великолепном доспехе один из рода Левенбахов.
        - Никак этот бойкий юноша за моим шатром собрался? - тихо, почти шёпотом произносит барон.
        Арбалетчики, опередив всех, стали подходить ко рву, начали ставить бесполезные, не спасающие от пуль павезы; они, видно, не знали, что у Волкова нет ни одного арбалетчика. Сразу по арбалетчикам ударили аркебузиры и мушкетёры, что прятались за предусмотрительно поставленным плетнём. И генерал отметил, что парочке мерзавцев сразу досталось по пуле. А за арбалетчиками ко рву побежали сапёры, они подбежали и стали сбрасывать в ров большие фашины, некоторые из них спрыгивали в ров, чтобы там правильно укладывать туго связанные пучки веток, так, чтобы на них, когда они заполнят ров доверху, можно было положить доски.
        Карл Брюнхвальд, проезжая за рядами своих солдат на рыжем коне, допустить этого, конечно, не мог; он дал команду, и застучали барабаны. Его люди, построенные в шесть линий, двинулись ко рву, к тому месту, где возводился проход, и по сигналу трубы «пики к бою» опустили своё грозное оружие. Они стали пытаться колоть пиками сапёров, которые создавали в укреплениях проход для пехоты еретиков. И тут же в ответ арбалетчики, что были за рвом, обрушили на людей Брюнхвальда дождь из смертоносных болтов. А так как били они с близкого расстояния, снаряды стали находить своих жертв.
        Молодые люди из выезда генерала, затаив дыхание и почти не разговаривая, смотрели на это действо. Да и бывалые его бойцы из охраны стяга тоже смотрели на то, что происходит; дело становилась жарким ещё до того, как подошла колонна вражеской пехоты.
        Но дождаться главного им не пришлось, на холм вскарабкался мужичок-возница из обоза и, подбежав к генералу, переводя дыхание, выпалил:
        - Господин! Еретики в обозе, режут наших!
        - Еретики? В лагере? - воскликнул Хенрик. - Что ты несёшь?
        - Как так? Ты не ошибся? - сразу спросил Максимилиан.
        - Много? - сухо интересовался генерал.
        - Не ведаю сколько, - отвечал возница.
        Волков с выездом и охраной сразу съехали с холма, оставив там лишь Франка со знаменем и пятью людьми охраны. Генерал торопился, дело-то нешуточное, не дай Бог солдаты прознают, что в лагере шастает враг, всё - конец! Враг в лагере означает поражение. Люди сразу слабнут духом, сержанты начинают оглядываться, а солдаты из последних рядов начинают разбегаться; если ещё и капитана не видно, значит, и всем остальным нужно бросать строй и бежать. Такого допустить было никак нельзя.
        Бегущий возница рукой показывал, куда ехать генералу, и тот через минуту был в обозе среди телег. И действительно увидел там вражеских солдат; сволочи уже промышляли среди телег и всяческого добра, тут же на земле лежал умирающий возница, попавшийся мерзавцам под руку. Еретики, увидав грозных кавалеристов, драться и не подумали, кинулись бежать меж телег, и тюков, и палаток на юг. К селу. И уж тут им не спустили. Совсем юный фон Готт, самый проворный и лихой, одного из них догнал и сбил конём, а ещё одного проткнул мечом. Ещё десяток мерзавцев был потоптан и порублен; двоих, так же, как и фон Готт, настиг Максимилиан.
        Волков во всём этом участия не принимал, пусть молодые веселятся; он сразу поехал на юг, к позициям Циммера. И был удивлён, увидав, как у того всё плохо.
        Еще до подъезда к укреплениям он увидел пятерых арбалетчиков у палаток, его охране пришлось спешиться, чтобы убить одного из них из аркебузы. Остальные выпустили в их сторону по болту, но стреляли они плохо, а потом побежали. Хенрик с пятью людьми их догнал и всех убил, несмотря на то что они вроде сдавались. Только после этого барон добрался до Циммера. И выяснил, что, по сути, тот дерётся уже в окружении.
        - Вы знаете, что у вас за спиной были арбалетчики еретиков? - не слезая с лошади, сверху вниз, почти кричал на капитана генерал.
        Тот, в шлеме набекрень, смотрел на командира жалостливо и так же жалостливо отвечал:
        - Да, господин генерал, они кидали болты в спины моих людей, пришлось их отгонять самому.
        «Самому?». Несуразный человек.
        А Циммер, словно не замечая раздражения генерала, продолжал:
        - Они обходят меня справа, от реки у меня на весь фронт людей не хватает.
        - И вы об этом знали? В лагере по вашей беспечности полно еретиков! Вы, что, не могли послать ко мне человека?
        - Так я посылал! - воскликнул капитан. - Я посылал к вам вестового. Неужели он не дошёл до вас? Я хотел просить у вас ещё людей, уж больно давят на меня еретики. Их очень тут много.
        Возможно, он и посылал, вестовой просто не дошёл, наверное, попал в руки промышлявших в лагере нечестивцев. А тут за генералом пришла одна из рот Лаубе; хоть и холод стоял лютый, но солдаты были от быстрой ходьбы разгорячённые, злые, и за ними прибежало полсотни стрелков с капитаном Вилли. Они подправили ситуацию и отогнали пехоту врага от рогаток, а Максимилиан, фон Готт, ещё несколько господ и десяток людей из охраны генерала с божьей помощью переловили всю сволочь, что пролезла в лагерь. Те, кого не поймали и не убили, прыгали в ров и бежали к селу.
        Глава 20
        Дело здесь у забора, было вовсе не простое, как поначалу показалось генералу. Иначе он никогда сюда Циммера не поставил бы. Очень ему хотелось оставить тут Лаубе - тот, хоть был и молод, но как офицер вырос на глазах у Волкова, и в нём он был уверен. К сожалению, оставить тут Лаубе вместо Циммера сейчас он не мог. Барон был уверен, что этот офицер понадобится ему ещё, и скорее всего у холмов. Поэтому он сказал Циммеру:
        - Я дам вам ещё двадцать пехотинцев и десять стрелков, оставлю с ними хорошего сержанта Вольфа. Эти тридцать человек будут ловить еретиков, что перелазят через ров у реки. Чтобы никто не стрелял вам в спину.
        - Спасибо, господин генерал, - вяло благодарил молодой капитан. Кажется, он рассчитывал на б?льшую помощь.
        - Бодрее, Циммер, бодрее. Прикажите унести раненых и мёртвых, выровняйте ряды. И покажите солдатам, что вы тут главный.
        - Да, господин генерал? - кивал Циммер.
        Волков уже собирался уезжать, как приехал вестовой. Нет, не от Брюнхвальда, вестовой был от Рене.
        - Господин генерал, полковник Рене просит передать, что против него идёт большая сила. И пушки!
        - Пушки? - Волков и подумать про них не мог. Забыл, что и у врага тоже есть пушки. Даже если их и было мало поначалу, теперь, после сражения, он захватил пушки герцога.
        - Да, господин, они поставили пушки напротив холма и бьют из них.
        Дальше барон его уже не слушал; он, даже не кивнув на прощанье Циммеру, поскакал к северному холму, к полковнику Рене и полковнику Рохе.
        Он думал, что это грохочут его орудия, но это были пушки еретиков. Вот только пушкари у маршала ван дер Пильса были так себе; поставив орудия достаточно далеко, у леска, они бестолково, ядрами, стали разбивать палисады, что так усердно возводили люди барона. Волков, не будучи артиллеристом, но долгое время наблюдавший за работой Пруффа, поставил бы пушки намного ближе - чего пушкарям бояться атаки, когда своей пехоты рядом так много, - поставил бы и за десяток выстрелов разнёс бы палисад в нужном месте картечью.
        - Их там почти три тысячи! - тихо, чтобы не слышали солдаты, которые были невдалеке, говорил Рене генералу, указывая рукой на колонну врагов, которые с фашинами и досками ожидали, когда пушки разобьют частокол палисада. - Что же я сделаю с такой прорвой народа, когда они пойдут на меня, у меня-то только шесть сотен!
        - Их не три тысячи, - в ответ замечал ему генерал спокойно, - их чуть больше двух с половиной, - он обернулся и посмотрел на пять десятков мушкетёров, что, кутаясь в плащи, ждали, когда же начнётся работа. Половина из них была в шляпах. Это были лучшие стрелки из полка одноногого полковника. - К тому же с вами лучшие люди Рохи.
        - Но у нечестивых пушки! - восклицал Рене. - Мне бы ещё людей. Может, дадите мне роты Лаубе?
        Пехота еретиков замерла в строю в трёх сотнях шагов, ожидая команды. И тут как раз одно за другим грозно бахнули два самых больших из их орудий, оба тяжёлых ядра ударили в землю, разбросав куски мёрзлого грунта и заметно недолетев до палисадов.
        - Пушки у них есть, - заметил генерал удовлетворённо, - а вот пушкари у них плохи, так они разобьют палисады, может быть, к обеду. Так что подождём. Посмотрим.
        Не хотел Волков отдавать последних своих людей в дело, которое даже толком не началось. А вот его пушки, с южного холма, грохотали уже изрядно. Туда он и поспешил.
        И вовремя. Как ни старались стрелки, сапёры еретиков уже забросали фашинами ров, а сверху положили доски, и мощная колонна нечестивых всё-таки стала переходить препятствие, разбросав рогатки и обходя колья. Голова колонны уже встретилась с линиями Брюнхвальда - тот благоразумно успел перестроить своих людей в семь линий, создав глубину. И, используя своё преимущество в твёрдой земле и ширине фронта, Брюнхвальд остановил колонну противника. А сверху по колонне изрядно били орудия Пруффа и кулеврины Хаазе.
        - Стрелки уже ранили у них одного капитана, - сообщил Карл, когда Волков подъехал к нему, - я просил Хаазе попасть в Левенбаха, но тот не стоит на месте.
        Старый товарищ был на удивление спокоен. Его щёки были красны от холодного ветра, но взгляд был твёрд. И он знал, что делать. Единственное, чего ни полковник, ни даже генерал не могли отвратить, так это непрестанного дождя из арбалетных болтов, летевшего в их людей. Некоторые особо дерзкие арбалетчики подходили к самому рву и с близкой дистанции кидали болты в незащищённые части тел солдат Волкова. В ляжки, в плечи и даже в лица. Волков смотрел на это угрюмо. Ничего с этим он поделать не мог. Солдаты должны были стоять, несмотря на болты. Именно чёртовы арбалетчики наносили наибольший урон его людям. Для мушкетёров и аркебузиров подбегающие ко рву арбалетчики были неплохими мишенями, и даже стрелк? из-за своего плетня то и дело попадали в самых дерзких и проворных врагов, свинцовые пули скосили уже не одного врага, но арбалетный дождь эти потери остановить не могли. Больно много тут было арбалетчиков.
        А рядом, раскатисто и басовито, - «Боооммм» - ударила пушка: давно знакомый звук. Картауна выбросила хорошую порцию крупной картечи, и та, завывая, сыпанула по правой стороне вражеской колонны, повалив наземь сразу семь человек вместе с сержантом.
        «Интересно, кто устанет быстрее, мои люди от их арбалетных болтов или их люди от моей артиллерии?».
        - А что там у Рене и Рохи? - спросил Брюнхвальд, указывая рукой на север. - Кажется, еретики притащили против них пушки.
        - Пока ничего, они разбивают палисады.
        - Нам бы здесь палисады тоже не помешали бы, - заметил полковник.
        - У нас не было столько леса, - отвечал генерал.
        Оба старых вояки были спокойны; пока всё шло, как и ожидалось.
        Но это спокойствие было зыбким - прибежал мужичок из обозных и, вытаращив глаза, почти закричал:
        - Господин, снова! Снова они!
        - Что? Кто? - раздраженно спрашивал генерал. - Прекрати орать, говори спокойно.
        - Нечестивые снова в лагере, всех бьют!
        На сей раз в лагере было намного больше солдат-еретиков, чем в первый. И теперь они были лучше организованны. Тут даже были и офицеры. И схватки разгорелись возле телег нешуточные. В одной из таких быстрых и свирепых свалок капитан Лаубе, что вёл за собой людей, был ранен. Кольчуга капитана не выручила, шип алебарды, соскользнув с кирасы, пронзил ему предплечье. И его место занял ротмистр Нейман. Этого офицера Волков не знал, он был не из Эшбахта, но человек этот, несмотря на относительную молодость, действовал умело и расторопно. И, главное, - зло. Он лично беспощадно добил раненого в бедро из аркебузы арбалетчика еретиков. Поднял с земли его арбалет и пару болтов, сунул всё это ближайшему своему подчинённому.
        - Теперь ты арбалетчик. Будь рядом со мной.
        И повёл за собой своих людей дальше вылавливать проникших в лагерь врагов. И солдаты пошли без робости и раздумий, чувствуя волю этого офицера. Генерал сразу запомнил ротмистра. И последовал за ним туда, где меж палаток и телег разгорались жаркие, но короткие стычки.
        Но и в этих быстрых схватках снова решающую роль играли мушкеты и аркебузы. Три-четыре выстрела, и плотно сбившая между телег кучка врагов, ощетинившихся острым железом и готовых драться, начинала, несмотря на окрики сержанта, разбегаться, оставляя на земле своих раненых товарищей, на радость молодым господам из выезда, которые тут же догоняли врагов, топтали их и рубили. Болваны конечно же начинали хвастаться и бахвалиться перед друг другом, даже Хенрик не избежал этой глупости, а ведь был старшим среди повес. Правда, все немного поуспокоились, когда фон Готт потерял своего коня, которого перед смертью умудрился ранить один из еретиков. А другой едва не ранил и всадника.
        И пока Нейман зачищал лагерь, генерал и его охрана, вместе с небольшим количеством стрелков и со знаменем, пробились к Циммеру. А у того всё было очень плохо. Его фланги начинали загибаться, на них с обеих сторон наседали враги, даже стрелки покинули позицию у плетня и прибились к пехоте. Со всех сторон на них летели болты. А раненых, как и убитых, не относили, все лежали тут же, у ног товарищей. И их было немало. Мёртвые, стоны раненых и чёрные лужи замёрзшей крови не добавляли солдатам стойкости. Только появившийся генерал с отрядом поддержки вдохнул в солдат надежду.
        Пока солдаты, прибывшие с генералом, отгоняли врагов ко рву, а прибывшие стрелки поубавили прыти арбалетчикам врага, Волков выговаривал Циммеру:
        - Отчего же вы не приказали унести отсюда раненых?
        У капитана на шлеме две вмятины, досталось, видно, дураку уже, латы в бурых потеках, ни рукавиц, ни перчаток у него нет, древко протазана липнет к его грязным рукам, и на лице кровь, но Циммер вроде бодр, только шмыгает носом, как мальчишка, и говорит:
        - Я раненых велел относить к ротным палаткам, но их там перебили всех, там и ротмистр Бродкуммер побит был. Его арбалетный болт в лицо ранил, и в лагере он не уберёгся. Опять безбожники меня по краям обходят и лезут в лагерь. Там свирепствуют.
        Тут и сказать генералу было нечего, а Циммер продолжал:
        - Мне бы ещё людей, а стрелкам пороха, те стрелки, что со мной, почти весь порох, что был у них, пожгли. А ещё сержантов неплохо было бы, арбалетчики, чёртовы дети, всё норовят бить в сержантов. А то мы с Пильнье за всем следить не успеваем.
        К этому времени к ним подошёл Нейман с ротами и стал снова ровнять строй, а Максимилиан помогал ему.
        - Будут вам люди, - обещал генерал, а сам смотрел на молодого Брюнхвальда; конечно, арбалетчики еретиков, отбежав к забору, избрали Максимилиана мишенью. Это разгневало барона ещё больше. - Фон Флюген, позовите прапорщика.
        Когда прапорщик подъехал, Волков стал выговаривать ему:
        - Вам при знамени надобно быть, а сержанты и без вас найдутся.
        Странное это было чувство, неприятное. Каким бы тяжким дело ни было, думал он в основном о себе, ну, ещё немного о своих товарищах, с которыми стоял плечом к плечу, а теперь вот переживал за этого молодого человека. Это мешало ему, тем более сейчас, и он добавил резко: - Будьте при знамени.
        Тут же повернулся к солдатам, осмотрел строй и спросил у Циммера:
        - Сколько людей у вас побили?
        - Два десятка, а ещё дюжина сбежала, - отвечал тот.
        - Сбежала? - генерал ещё больше начал злиться. - Они перебежали к врагу?
        - Нет, - отвечал капитан, - убежали в лагерь.
        - В лагерь? - барон был удивлён. Ведь просто убежать в лагерь и сидеть там они не могли. Покинуть строй во время боя - дезертирство, да такое, что никакие ротные корпоралы за дезертиров заступаться не станут. Тут дело попахивает петлёй. Нет, не будут они сидеть и ждать в лагере. Генерал поворачивается к Максимилиану и говорит тихо: - Прапорщик, возьмите пару людей и езжайте проверьте лодки. Нет, лучше останьтесь при них. Если кто попробует взять хоть одну из них - не церемоньтесь.
        После он немного подумал о том, чтобы вместо Циммера оставить тут старшим ротмистра из рот Лаубе, но делать этого не стал. Просто оставил того ротмистра капитану в помощь, как и три десятка пехотинцев и десяток стрелков. А сам с охраной штандарта и оставшимися людьми ротмистра Неймана поспешил туда, где без умолку грохотали пушки. К полковнику Брюнхвальду.
        Глава 21
        Тут тоже всё было непросто, артиллеристы трудились изо всех сил, с вершины холма тяжко били большие пушки, картечью, без промаха, валя по десятку, по дюжине еретиков за раз, со склона часто стреляли кулеврины, тоже не промахиваясь. Канониры пристрелялись, и весь ров возле проложенного из фашин прохода был завален телами убитых и раненых. Но, несмотря на это, колонна под жёлто-красными стягами головой своей переползла ров и упорно прогибала линии Брюнхвальда. Сам полковник уже мелькал среди своих солдат, был сейчас в первых рядах. Был он без лошади, и лишь по плюмажу можно было узнать полковника. А у плетня засели стрелки и стреляли так часто, что ветер не успевал относить дым, серая пелена так и висела в морозном воздухе. Несмотря на то, что пушки с холма сметали пехотинцев врага, положение у Брюнхвальда было вовсе не простое, потери его были также велики.
        «Чёртовы арбалетчики».
        Чтобы не стоять под огнём стрелков, арбалетчики перебежали на другую сторону своей колонны, подальше от плетня со стрелками, и там под прикрытием своей пехоты нещадно забрасывали левый фланг Брюнхвальда болтами, выкашивая людей. Линии там стали терять строй, кривиться, так как не было того, кто мог бы заставить людей сомкнуть ряды.
        Барон уже был готов дать приказ Нейману, чтобы тот пошёл на левый фланг, но тут к нему на холм въехал вестовой. То был человек из охраны флага, что уехал с Максимилианом, и уже по взволнованному виду этого проворного бойца генерал понял, что происходит что-то недоброе. И спрашивает у посыльного мрачно:
        - Ну что ещё?
        - Господин, дезертиры украли две лодки, уплыли, уже к тому берегу подплывают.
        - Две лодки?
        - Да. А ещё те раненые, что могут ходить, приходят к лодкам и просят, чтобы их переправили на тот берег, к лекарю.
        - Пусть прапорщик наберёт из возниц и обозных людей охотников, пусть возят раненых. Хотя… Те потом разбегутся, и лодок с того берега мы не вернём, - но генерал чувствовал, что всё это не главное, что не стал бы переживать этот проверенный воин из-за пары лодок с дезертирами и из-за раненых, - ну, что ещё? Зачем тебя прислал прапорщик Брюнхвальд?
        - Да, есть одно дело, он боялся вас отвлекать, но, кажется, с севера в нашу сторону поднимаются лодки с людьми.
        Волков похолодел.
        - Болван! Почему сразу об этом не сказал? Почему с этого не начал?
        - Прапорщик не уверен, что эти лодки до нашего берега доплывут. Там течение быстрое, да и лёд вдоль всего берега намёрз.
        Волков не стал больше его слушать, а сразу поехал к берегу реки, отдав приказ Нейману с людьми спешить за ними. И не ошибся.
        Преодолевая сильное течение, к берегу шли шесть больших лодок, в каждой из которых было не меньше двадцати людей, и первая была уже в пятидесяти шагах от берега.
        Хорошо, что он приказал Нейману срочно идти за ним, лодки плыли как раз сюда. В это у него сомнений не осталось, особенно после того, как над рекой кто-то прокричал с заметным северным акцентом:
        «Кидай!».
        И град болтов обрушился на него, так как он стоял к реке ближе иных. Он только успел прикрыть открытое забрало левой перчаткой. За остальное ему переживать нужды не было. Доспех архиепископа арбалеты пробить не могли. Но вот коня он прикрыть не мог. Конь сразу получил десяток болтов, в том числе в голову и в шею, и, заржав от боли, встал на дыбы, чуть не сбросив барона. А потом, присев на задние ноги, повалился вбок, и генерал едва успел вытащить ногу из стремени. Конь на земле стал биться, пытаясь встать, но быстро затих. Волков же был невредим, а вот его знаменосцу Франку не повезло, один из болтов попал ему прямо под срез шлема, над глазом, и он, просто выпустив знамя, медленно стал заваливаться на бок. Знамя подхватил кто-то из охраны, и самого Франка тоже схватили, чтобы не упал, но прапорщик был уже мёртв. И ещё один из людей барона был ранен. А первая из лодок уже подходила к берегу, но лёд не давал ей пристать, и тогда прямо в серую речную воду выпрыгнул первый из солдат еретиков. Судя по повязке на руке, то был сержант. Он, с хрустом ломая лёд перед собой хорошим тяжёлым клевцом на
длинном древке, пошёл к берегу едва не по пояс в воде. За ним из лодки выпрыгивали другие храбрецы, и тут же подплывала следующая лодка. Волков закрыл забрало - не хватало ещё получить болт в лицо, как прапорщик Франк. Отбегать и прятаться за своих людей для генерала было неприемлемо, и он вытащил из ножен свой старомодный меч и пошёл навстречу этим зарвавшимся наглецам, что дерзнули столь малым числом высадиться у него в лагере.
        Уже по широкому хвату врага Волков понял, что бить с размаху он не будет, ткнёт верхним шипом. Куда? В пах или в забрало, куда же ещё? На всякий случай генерал чуть развернулся к нему левым боком, чтобы избежать удара в пах, левую руку вперёд, как учили в мудрых трактатах по фехтованию, а меч свой он отвел в сторону, намереваясь рубить врагу ноги, где доспех у того был не очень хорош. Они сближались, и храбрый сержант еретиков уже почти вышел из воды, когда за спиной у генерала грянул выстрел. То был сиплый, с присвистом звук мушкета. Пуля ударила в панцирь, проделав в том чёрную дыру. И, не дойдя шага до берега, еретик с клевцом рухнул, ломая лёд, замертво.
        Волков даже огорчился немного - он намеревался схватиться с храбрецом, теперь же пришлось остановится. В воду он идти не собирался. Хлопнули ещё три выстрела. Охрана штандарта была набрана из лучших стрелков, из самых первых, да и дистанция была невелика, поэтому все достигали цели. И те еретики, что спрыгнули первыми, валились в ледяную воду. А в ответ с лодок снова полетели болты, и, судя по ругани среди его людей и по обиженному ржанию коней, не все снаряды летели в генерала.
        Но тут уже появился и Нейман со своей ротой. И офицер, что руководил рейдом, понял, что дело у него не пойдёт, труба пропела какой-то незнакомый барону сигнал, и гребцы престали грести, а те из солдат, кто спрыгнул в воду, стали забираться обратно. Атака была отбита.
        Но только тут, на берегу. Оттуда он снова заехал к Циммеру, и снова у того всё было нехорошо. Снова он был окружён, снова ему за спину пролезли арбалетчики и пехотинцы врага. Правда, генерал подивился тому, что сам Циммер и его солдаты не придавали этому большого значения. Держали строй, лишь закруглив фланги. Привыкли, что ли. Хотя во всех иных случаях враги на флангах - это уже был повод для паники и бегства.
        Нейман снова разогнал врагов и дал возможность Циммеру унести раненых в лагерь.
        Затем Волков вернулся на холм к Брюнхвальду и понял, что и у полковника дела идут плохо. Несмотря на то, что пушки работали, не переставая и ядра, и картечь выкашивали людей под жёлто-красными знамёнами, колонна врага мяла, давила всё сильнее, прогибала линии Брюнхвальда. И немалую помощь колонне оказывали, чёрт бы их побрал, проклятые арбалетчики еретиков, изрядно проредившие левый фланг полковника. Сам Карл был среди своих солдат, но его присутствие их не останавливало. Солдаты пятились.
        Едва запыхавшиеся люди ротмистра появились под холмом, а сам Нейман оказался рядом с генералом, тот ему сказал:
        - Больше вам бегать не придётся, ротмистр, подопрёте последние ряды в центре, а тридцать человек отправьте налево. Станьте крепко, теперь всё решается тут.
        Ротмистр ничего не ответил, лишь кивнул и пошёл к своим людям.
        А барон первый раз за всё сражение почувствовал, что горло ему сжимает сильная рука или удавка. Пока, правда ещё дышать можно, но давление всё растёт и растёт. Ещё и обед не приблизился, ещё было утро, а из всех резервов у него осталось лишь три десятка стрелков, десяток людей из охраны штандарта да мальчишки из выезда. Всё. Стоя тут, на холме, и разглядывая тяжёлое положение людей Брюнхвальда, он вдруг осознал то, что всё рушится, пушкари еретиков вот-вот разобьют палисады, и мощная и свежая колонна двинется на Рене и Роху, или ещё раз Циммера обойдут, окружат, начнут кусать и жалить со всех сторон, и его солдаты начнут ломать линии, и он не сможет в очередной раз удержать солдат, и те начнут разбегаться, или эта мощная колонна под знамёнами Левенбахов всё-таки сомнёт уже хлипкие, обескровленные бесконечным дождём из арбалетных болтов линии Брюнхвальда.
        И тут ему приходит в голову мысль, что он правильно сделал, приказав Максимилиану охранять лодки.
        Генерал поворачивается к Хенрику и обращается к нему по имени, чего почти никогда не делал из соображений субординации:
        - Рудольф, там внизу, у палаток, стоят два осёдланных коня, приведите их сюда.
        - Генерал! - молодой офицер удивлён. - Вам не следует спускаться к полковнику. Это слишком опасно, мы не можем потерять вождя в самый тяжёлый момент! Это будет конец… Если вас даже ранят… нас всех убьют!
        «Это хорошо! Хенрик думает, что я собираюсь на коне и со знаменем лезть в людскую кашу под холмом, поэтому и прошу запасных лошадей. Пусть так и думает».
        На самом деле Волков думал о том, что кони понадобятся Брюнхвальду и Вилли, чтобы быстро доскакать до лодок, когда всё посыплется. Он не хотел терять проверенных людей, которые стали ему близки.
        «Нужно будет предупредить ещё Роху… Ну и болвана Рене».
        Про солдат и офицеров, про коноводов и обозных людей он не думал. Всем всё равно не спастись. Поэтому он настоял:
        - Рудольф, приведите сюда коней.
        - Как пожелаете, генерал.
        А линии тем временем прогибались всё сильнее, даже пришедший на помощь и ставший в последний ряд Нейман уже чувствовал, как напирает колонна.
        - Фон Флюген! - говорит генерал. Он говорит нарочито спокойно, так, чтобы спокойствие его было видно. - Друг мой, скачите к полковнику Рене, просите его незамедлительно дать мне сто человек из его баталии, они всё равно стоят пока без дела, и скажите ротмистру, чтобы вёл их сюда со всей возможной поспешностью. Вам ясно?
        - Да, господин генерал.
        - Рене будет канючить, так вы скажите ему твёрдо, что это мой приказ и выполнить он его должен немедленно. Слышите? Немедленно!
        Тут опять, одна за другой, ударили большие пушки. Били они теперь точно, пристрелялись, две порции картечи, прошуршав над головами солдат Брюнхвальда, вырвали кровавые куски из мощной колонны. Колонна чуть замялась, осела, как конь на задние ноги, но сержанты и офицеры тут же навели в ней порядок, и она снова стала напирать, шагать и шагать вперёд редкими, мелкими шажками. Проминая и проминая уставшие линии полковника Брюнхвальда.
        Едва ускакал фон Флюген, как прискакал сам полковник Рене и поначалу стал уговаривать генерала не забирать у него людей. Говорил, что палисады уже разбиты, что пушки нечестивцев стали бить по его людям, что сапёры еретиков уже понесли фашины ко рву, однако вид сминающихся линий Брюнхвальда и ледяной взгляд барона заставили его замолчать; он уже собирался уехать, но генерал остановил его, тихо заговорив:
        - Когда к вам приедет гонец от меня, скачите сразу к реке, к лодкам.
        - О, - лицо Рене вытянулось, - да-да.
        - Не забудьте захватить Роху.
        - А, да, конечно, конечно.
        Едва он уехал, как от Пруффа прибежал закопчённый от порохового дыма пушкарь и сказал:
        - Майор Пруфф велел доложить, что картечи больше не осталось, всю выпалили, и крупную, и мелкую, последнюю в пушки кладём, дальше стрелять придётся ядрами. Да и то недолго, пороха осталось две бочки, то на час при такой пальбе хватит.
        - На час? - опрометчиво воскликнул барон. Его услышали стоявшие рядом.
        - На час, на час, - подтверждал чумазый пушкарь, - мы ж в жизни никогда так не стреляли. Пушки остывать не успевают.
        - Стреляйте всем, что есть.
        И это было ещё не всё; едва из-за холма появилась сотня людей, что шла от Рене на помощь Брюнхвальду, как прибежал обозный и сообщил:
        - Господин, безбожники опять в лагере, опять бесчинствуют.
        Как ни хотелось генералу остаться тут, на холме, ведь именно тут, под холмом у дороги, и решалось дело, но оставлять в лагере просочившихся туда врагов было нельзя. И он выехал туда.
        Теперь Неймана с его людьми у него не было, охрана штандарта да выезд, вот и всё, что он имел при себе, и, видя малочисленность его отряда, враги не пугались, а затевали схватки и стрельбу из-за телег и палаток, и у него ушло много времени, пока он наконец пробился к Циммеру. И, конечно же, у того снова всё было неблагополучно.
        Кое-как удалось снова выстроить его людей, отнести раненых. Но теперь Волкову некого было оставить ему вместо выбывших. И остающиеся с Циммером солдаты смотрели на него нехорошо, а один даже крикнул:
        - Генерал, а помощи, что, не будет больше?
        - Стойте и держите линии! - проорал Волков. - Я скоро приведу вам помощь!
        Но солдаты, видно, не очень-то верили ему. Да он и сам себе не верил. Однако у него больше не было слов, которые он мог сказать солдатам. Он всё утро метался меж трёх мест, ему бы поделиться на трое да завести себе три выезда и три знамени. Но разве ж такое возможно? У него не проходило ощущение, что всё это дело, все люди, принимающие в нём участие, стоящие в неровных рядах, устающие, истекающие кровью, бьющиеся за свою жизнь, стоят и дерутся только благодаря ему, так как верят в него. И, кажется, эта требовательная вера выпивала из него самого силы, а люди ждали его присутствия. Но он не мог быть везде и сразу, вот и приходилось ему снова ехать к южному холму, где у дороги через ров шла самая мощная колонна врага. Напирала и напирала всей своей мощью на тоненькие линии Брюнхвальда.
        Когда барон вернулся на холм, он был удивлён. Сначала тем, что с поля почти исчезли проклятые арбалетчики, - когда он уезжал, их были тучи, теперь же и двух десятков не осталось, - а потом ещё и тем, что колонна с жёлто-красными флагами… начала отходить. Он и глазам своим отказывался верить поначалу, но… Да, да, да… Их барабаны били «шаг назад». Золото и пурпур Левенбахов пятились. Колонна отходила.
        Волков видел, как из рядов своих солдат выходит живой и невредимый Карл Брюнхвальд, как он устало поднимается на холм, снимает шлем и, оставшись в подшлемнике, со шлемом под мышкой, подходит и говорит:
        - Они перестали стрелять. У их арбалетчиков кончились болты, всё, что принесли с утра на поле, всё в нас покидали, последние полчаса так и вовсе было легко стоять. Люди наши и приободрились. Окрепли, когда в них перестали лететь болты. А их люди ослабли, пушкари-то наши бьют.
        - Так, может, они сейчас ещё принесут? Болтов, - без разрешения и вопреки субординации предположил Хенрик, слышавший их разговор.
        В какой другой раз полковник ему бы это заметил, но сейчас Брюнхвальд был рад, а, может, даже и счастлив, и поэтому ответил:
        - Пусть везут, на то время надобно, надо было с утра подвозить, вот только пехоте под пушками без поддержки арбалетов стоять тоскливо, а мы пока сожжём фашины и помост, что они уложили во рву. Пусть новые готовят. Пусть всё начинают заново.
        Генерал почти не слушал своего первого помощника, он неотрывно смотрел, как колонна врага, оставляя во рву и рядом с ним десятки мёртвых тел, пятится и пятится. Он даже уже прошептал самому себе такие приятные для уст слова: сие победа!
        А там, внизу за дорогой, под прекрасным жёлто-красным стягом, в драгоценных доспехах и на драгоценном коне гарцевал тот самый Мориц Ригсфельде фон Штемведе цу Левенбах, представитель знаменитого рода, что так желал забрать у Волкова шатёр своего родственника.
        Этот молодой наглец был неблизко от холма, но барон был уверен, что именно сейчас Левенбах смотрит на него, и поэтому поднял руку и почти дружески помахал ему: да, ты поедешь к себе, а я к себе, в свой прекрасный шатёр, где я буду скоро ужинать. И Мориц Ригсфельде увидел его жест. Увидел! Он тут же развернул коня, чересчур сильно дёрнув поводья, и поскакал с поля, явно рассерженный. Теперь сомнений у барона не осталось: это была его очередная, настоящая победа. Он даже улыбнулся.
        - Карл, - начал потом генерал, встрепенувшись от приятного забытья. - Срочно отправьте сотню людей, что прислал вам Рене, обратно, там ещё бьют пушки, а Нейман путь бегом бежит к Циммеру, у того возле забора и вовсе всё непросто.
        - Я распоряжусь, - отвечал барону его товарищ.
        Глава 22
        Пушки смолкли, даже те, что били на севере по палисадам и солдатам Рене. И дым рассеивался. И барон почувствовал облегчение; он медленно слез с лошади, кинул повод Хенрику, а сам, прихрамывая, пошёл к себе в шатёр, ничего никому не сказав: и самим должно быть ясно. Зашёл и, как был, в доспехе, уселся в кресло. Раньше, давным-давно, он ликовал бы и бежал с прочими солдатами грабить обоз врага или, в отсутствие такового, хотя бы выпить вина, теперь же ему ничего не хотелось, пока даже есть.
        А напряжение, что выматывало его с рассвета и отступило только что, оставило после себя не радость, а всего лишь усталость.
        - Изволит ли господин гретого вина? - произнёс совсем рядом с ним Гюнтер, он держал на подносе стакан с вином.
        Дурак. Слуга всегда подавал его излишне горячим, а вино не должно быть таким, вот и сейчас, взяв стакан, барон даже не сделал глотка. Боялся обжечься. Надо было сказать об этом Гюнтеру, но у него не было сил, он просто сидел с горячим стаканом в руке. Сидел до тех пор, пока не пришёл майор Дорфус и просил принять его.
        Волков совсем позабыл про этого толкового офицера, он даже и не знал, где он был во время сражения. Но, судя по его виду, был он в самом горячем месте: на кирасе две глубокие царапины, свежие, белые на сером железе; рука, правая кисть, замотана окровавленной тряпкой. На шлеме, который майор держит под мышкой, характерный след от попадания арбалетного болта.
        - Не нужен ли вам лекарь? - интересуется генерал, оглядывая офицера с головы до ног.
        - Может, и нужен, да где же его взять? Разве что за рекой, но туда мне пока плыть недосуг, - отвечает Дорфус.
        - Садитесь, выпейте вина, покажите рану, я в ранах тоже знаю толк, повидал их немало, - предлагает Волков.
        - Я бы с удовольствием, господин генерал, но положение наше не таково, чтобы спокойно распивать вина.
        Генерал смотрит на него молча и, в общем-то, не очень доволен этим разговором; он едва отошёл от схватки, едва начал приходить в себя, ещё дух не перевёл, как приходит этот назойливый майор и начинает снова говорить о тревожном. А Дорфус, не замечая в лице генерала недовольства, продолжает как ни в чём не бывало:
        - Надобно нам будет найти и схватить человека из еретиков, лучше офицера, который бы знал, как дела в их войске. Много ли потерь и что ван дер Пильс думает делать дальше.
        Волков, всё ещё недовольный тем, что его сразу вынуждают заняться делами, даже не дав передохнув, отпивает уже остывающего вина и невесело отвечает ему:
        - Так нынче ночью устройте вылазку.
        - Я же с тем и пришёл к вам, думаю, пятьсот талеров для ста охотников и смелого офицера будет довольно.
        - Я выделю вам на это денег, а офицера… попробуйте поговорить с ротмистром Нейманом, он из рот Лаубе и показал себя сегодня весьма неплохо, - рекомендовал генерал. Он и сам хотел проверить Неймана в новом деле и, если у того всё выйдет, то и назначить ротмистра на должность капитана вместо выбывшего по ранению Лаубе.
        - Пойду поговорю с ним, - сказал Дорфус и откланялся после того, как генерал выдал ему денег из своих собственных.
        Но ни отдохнуть, ни спокойно поесть барону не дали. Офицеры пошли к нему с докладами один за другим, и доклады те были всякий хуже предыдущего.
        Пришёл Максимилиан и спросил, как ему быть, так как к лодкам приходят раненые и просят их везти на тот берег, а приказа возить не было, да и не знает он, кого можно везти, а кого нет. И ещё сказал, что у него больше нет денег, чтобы платить мужикам за то, что берут раненых на постой, и на плату лекаря тоже нет. Волков, не задумываясь, выдал прапорщику двести талеров.
        - Начинайте возить людей, вот вам серебро. Только, прошу вас, экономьте, денег у меня осталось не так уж и много.
        После, не успел он снять доспехи и сесть за стол, как приковылял раскрасневшийся от холода, и чёрный от пороховой копоти майор Пруфф и начал тоном таким, словно предъявлял генералу претензию:
        - Довожу до вашего сведения, что одна из кулеврин от излишне бойкой пальбы так раскалилась, что треснула и к стрельбе более не способна. А у полукартауны вашей скоро прогорит запальное отверстие, она и двух десятков выстрелов не сделает, это оттого, что слишком у неё мягкая бронза. Надобно её к мастеру на ремонт. Картечи больше нет никакой, остались одни ядра, и пороха осталось мало. Едва ли четыре полных бочонка будет, - генерал выслушал его молча, и Пруфф выдал ему резюме: - Второго такого натиска, как был нынче, мы и близко не отстоим.
        - Вижу, что дела наши с пушками не очень хороши. Я буду иметь это в виду, - обещал барон, прежде чем артиллерист, с видом, как всегда, недовольным, удалился.
        Не успел он отобедать, как к нему явились Рене и Роха, они тоже были не с радостными вестями; и тот и другой жаловались, что потери в их рядах велики, особенно было горько слышать Роху, который доложил, что больше пяти десятков его отличных стрелков побиты или ранены, что семнадцать мушкетов к стрельбе более не пригодны. Завершил он рассказ тем, что и пороха у него осталось немного. Рене тоже жаловался на потери, хотя до такого накала, как у Брюнхвальда, дело у него и не доходило.
        Осталось барону выслушать только самого Карла, тот как раз собирал по ротам сведения о потерях. В общем, никакой радости от победы у него не появилось.
        «Победа-то пиррова! Хорошо, что они не слышали доклада Пруффа о пушках и порохе».
        - Ступайте, господа, кормите людей и не давайте им печалиться, пусть лучше злятся, скажите, что к вечеру снова пойдут на работы, нужно и рвы углубить, и палисады поставить.
        - Думаете, завтра они снова пойдут на приступ? - с опаской интересовался Рене.
        - Нет, завтра не пойдут, им снова нужно фашины заготовить. Да и отдышаться. Послезавтра затеют новое дело. Не раньше, - уверенно заявил Волков.
        Ближе к вечеру Карл Брюнхвальд пришёл к нему; он уже собрал у капитанов цифры потерь, и они оказались ужасные, за день Волков потерял почти четыре сотни людей, из них почти сотню убитыми.
        - Максимилиан говорит, что ещё полсотни не доживут до утра, - рассказывал полковник. - Он их увозит за реку, но там у местных все дома уже переполнены, они не хотят больше принимать раненых. Да и лекарь всего один, правда, у него есть два помощника, но всё равно они не успевают всех лечить.
        Больше всего потерял сам Брюнхвальд у дороги под холмом. Также велики потери были среди тех людей, что были у забора с капитаном Циммером.
        - Большинство наших побито или ранено из арбалетов, - заканчивал доклад полковник.
        - Пиррова победа, - прошептал генерал.
        - Что? - не расслышал Брюнхвальд.
        Волков лишь махнул рукой:
        - Дела наши нехороши, Карл, вот что!
        - Людей теперь мало, - согласился полковник.
        - И картечи больше нет, и пороха мало, - добавил Волков. - И в пушках убытки.
        - Так что? Будем ждать нового предложения о капитуляции?
        Волков поморщился в ответ, посмотрел на товарища с укоризной.
        - А будет ли такое? Думаю, ван дер Пильс сейчас очень зол.
        - Зол, зол, - кивал Брюнхвальд, - пушкари ему только тут, под холмом, шесть, а может, и все семь сотен людей побили. Двух их капитанов отсюда унесли, а сержантов сколько наши стрелки у них побили! - полковник машет рукой. - Множество. Я бы тоже был зол на его месте.
        - Да ещё этот Левенбах взбешён, за шатром моим шёл, да не дошёл.
        - Думаете, больше не предложат почётной капитуляции?
        - Теперь точно пощады нам не будет, а тех, кто сдастся… - Волков сделал паузу, - старших офицеров на колья посадят, младших колесуют, а солдат так просто в реке перетопят, она тут близко, я такое уже видел лет десять назад в Зальцгиттере после разгрома у Херте, тогда людей праведных много попало в плен к еретикам, те уж себя и показали. Заодно и монахов целый монастырь вдоль стен города развешали, ехать было страшно по вечеру.
        - Сатанинское отродье, - Брюнхвальд крестился, - одно слово - безбожники. Но раз так, что же нам теперь делать?
        - Бог не даст нам сгинуть, - уверенно сказал барон.
        Сказал так, как будто у него была какая-то мысль на сей счёт, но на самом деле мыслей у него никаких не было.
        Пока не стемнело, он оделся и поехал вдоль рва посмотреть, что и как - где надобен ремонт для палисадов, где колья поставить, где ров углубить. С ним были старшие офицеры. Солдаты растащили принесённые врагом фашины и доски на дрова, палисады во многом были целы; если не считать южной части лагеря, где держали оборону люди Циммера, то всё вроде было и неплохо. Когда он был у северного холма, там, где днём стояли Рене и Роха, по нему и по его знамени стали стрелять вражеские пушки. Пороха у них было вдоволь.
        - Орудия они отсюда так и не убрали, - заметил Рене. - Наверное, следующий штурм так же начнут.
        Это было очевидно. Если ван дер Пильс начнёт второй штурм, пушки отсюда убирать нет смысла.
        - Полковник Рене, палисады восстановите, - распорядился генерал.
        - Так они не позволят, будут бить из пушек по людям.
        - Так ночью работайте, - раздражённо рыкнул Волков.
        Но в принципе он понимал, что Рене был прав, при следующем штурме палисады разобьют значительно быстрее. И Рене уже не отстоится, как сегодня. Тут бахнула одна из пушек еретиков, и через несколько мгновений с шипением прилетело ядро и ударило в землю в десятке шагов от офицеров.
        - Надобно убраться отсюда, - сказал Роха. - Генерал, в вас целят.
        Так и было. Офицеры поехали за холм, от греха подальше.
        - Пушки так оставлять нельзя, - вдруг заметил майор Пруфф.
        Был он на своём маленьком меринке, ехал сзади, но генерал сразу его услыхал, остановился и спросил:
        - Что значит оставлять? Вы про что говорите, майор?
        - Беспечно так оставлять пушки на открытых позициях, - объяснял старый артиллерист. - Ни рва, ни рогаток вокруг, пехоту к ним в охранение приставили, так те у леса костры развели, видно, там, у костров, ночевать будут, а не у пушек.
        - Так и что? - не понимал Рене. - Если даже и вылазка будет, пушки-то не утащить. Там охраны пять сотен людей. Не дадут!
        - Утащить не дадут, но заклепать-то орудия можно.
        - Заклепать? - барон заинтересовался. - Это как?
        - Забить запальные отверстия, - объяснил Пруфф, - железные гвозди для того весьма подходящи - или медный прут. Хотя медь они могут рассверлить, если на то есть у них мастера и инструменты, но если вбить в запал железо, да вбить хорошо, то придётся им помучиться, а может, и везти пушку к мастеру.
        - То есть можно так испортить им пушки, что их придётся везти к мастерам? - уточнил генерал.
        - Конечно, - подтвердил майор.
        - Дорфус? - Волков стал озираться. И нашёл офицера. - Дорфус, вы слыхали, что говорит майор?
        - Да, господин генерал, я как раз хотел вам сказать, что ротмистр Нейман придёт к вашему шатру говорить о вылазке, там господин майор Пруфф всё ему и объяснит.
        Волков загорелся этой идеей. Она дала ему надежду. Если восстановить палисады, а пушки еретиков попортить, то при следующем штурме Рене нужно будет намного меньше людей.
        - Не будем тянуть. Хенрик, пошлите кого-нибудь за ротмистром Нейманом, пусть идёт ко мне немедля.
        Глава 23
        Когда Нейман пришёл, его уже ждали. Волков думал, что ротмистра придётся заинтересовывать, но тот сразу согласился, даже не попросив для себя лично серебра.
        - Только людям моим обещайте по пять монет и что всех, кто со мной пойдёт, не будут гонять на работы. Ни днём, ни ночью.
        - Деньги вам будут, - сказал генерал, у него ещё было своё серебро. - И тех, кто пойдёт с вами, на работы не будут брать три дня.
        На том и договорились; после Нейман с Пруффом ушли, артиллерист повёл ротмистра к пушкам, чтобы показать тому, как надо заклёпывать запальные отверстия. Волков же понял, что эту ночь спать он будет мало. Просто не уснёт, пока Нейман и его люди не вернутся с дела.
        Уже стемнело, а он сидел у себя в шатре. С ним был Карл Брюнхвальд, и они обсуждали вылазку, которая должна была случиться ближе к утру. А тут в лагере возник какой-то шум. Генерал и полковник насторожились, Карл даже привстал, ожидая что вот-вот кто-то войдёт в шатёр. Так и произошло, появился фон Флюген, он был возбуждён и радостен, что уже удивило командиров, так как сегодняшняя победа не сильно порадовала их подчинённых, но то, что сообщил молодой человек, безусловно было событием отличным.
        - Господа, - воскликнул фон Флюген, - баржа пришла!
        - Какая ещё баржа? - удивлся генерал.
        - Куда пришла? - спрашивал полковник. - От кого?
        - К нам пришла! К нам! - всё так же радостно рассказывал молодой человек. - Говорят, от маршала.
        - А ну-ка давайте мне коня, - сразу оживился генерал, когда понял, о чем рассказывает фон Флюген. - Едем, Карл, посмотрим, что это за баржа.
        Ледяной ветер с реки обжигал лица, но Максимилиан, встречавший их на берегу, так же, как и фон Флюген, был радостен:
        - Сейчас только поломали лёд, чтобы они могли подойти поближе, шкипер говорит, что у него письмо для вас от цу Коппенхаузена.
        - Отлично, - произнёс генерал, это и вправду были отличные вести. - Где он, этот шкипер?
        Шкипер сразу перешёл к делу и сначала отдал генералу тяжёлый кошель:
        - Тут пять сотен талеров вам от маршала, господин, ещё вот письмо от него же.
        Волков тут же передал кошель Хенрику: пересчитайте. А письмо взял и, попросив лампу и закрывшись от ветра плащом, хотел уже читать, но опять заговорил шкипер:
        - Господин, прошу вас быстрее меня разгрузить, стоять тут мне резона нет, при таком ветре я к утру вмёрзну в лёд, потом не выбраться будет. Меня на той стороне уже ждут люди и упряжки с лошадями; пока всё совсем не замёрзло, надобно уплывать.
        - А что вы привезли? - поинтересовался генерал.
        - Порох, шесть двадцативёдерных бочек, двенадцать таких же бочек портвейна, всё остальное горох и солонина. А вы, господин, напишите, что вам ещё надобно. Маршал вам пришлёт.
        Всё было кстати, маршал знал, что посылать.
        - Рене, у вас есть свободные люди, - говорит генерал, - займитесь разгрузкой, Максимилиан, тех раненых, что не увезли на тот берег, погрузите на баржу, как освободится трюм. Пусть едут к маршалу. Пусть он их лечит, у меня денег уже нет.
        Торчать на берегу смысла уже не было, и, отдав все нужные приказы, он поехал к себе и там, в тепле, за вином, принялся читать письмо от маршала. И послание его порадовало и польстило ему.
        «Дорогой барон! С какой радостью я получил весть от вас, уже и не чаял знать вас живым. Все мы молимся за вас. И в которой раз вы подтверждаете мнения простых людей о том, что вы - Длань Господня. Видно, так оно и есть. Бог ведёт вас, не иначе. И ему было угодно, чтобы вы стали последним героем, что охраняет мирные города от алчных безбожников. Буду писать о вас Его Высочеству, как о последней нашей надежде. Думаю, он отметит вас как истинного рыцаря и доброго вассала. Держитесь там крепко, а я, в свою очередь, обещаю, что пришлю вам по реке всё, что вам будет надобно. Пишите мне, что нужно. Да хранит вас Господь! Целую вас как сына. Верный слуга курфюрста Ребенрее Дитрих Альберт цу Коппенхаузен, волею Его Высочества маршал».
        Волков всё прекрасно понимал. Маршал будет ему писать самые ласковые письма, в них «целовать как сына» и обещать всё, что угодно, лишь бы он здесь, у Гернсхайма, задержал ван дер Пильса как можно дольше. Между тем маршал не написал, что собирает новые силы и пойдёт к нему на помощь. А это следовало сделать, так как удерживать с оставшимися в его распоряжении людьми лагерь будет очень сложно, да что уж там кривить душой - невозможно. Но вот если маршал пришлёт ему в помощь хотя бы пять сотен хороших солдат да хоть сотню арбалетчиков… У него же остались люди, даже после самых тяжких поражений не все солдаты гибнут и разбегаются, вот пусть и пришлёт сюда немного, да ещё пороха, да пару пушек лишними не будут, да ещё картечи… И серебра с вином. Волков попросил бумагу с пером и сел писать маршалу ответ.

* * *
        Баржа, хрустя быстро намерзающим льдом, отвалила и была утянута на другой берег, где её уже ждали люди с лошадьми, чтобы тащить её на юг. А в лагере началось оживление, солдаты прознали, что из баржи выгрузили крепкое вино и солонину. Рене предлагал поберечь вино и мясо, но барон распорядился выдавать сейчас, хоть понемногу. И это сыграло свою роль. После победы, которая серьёзно обескровила его войско, вино и мясо хоть немного приободрили солдат. Но больше всего вселяло в солдат уверенность само появление баржи. Пришла баржа - значит, их не бросили, значит, помощь будет. Тем более, что генерал пришёл отправить письмо и крикнул шкиперу:
        - Не забудь передать маршалу на словах, что я жду ещё пороха и шесть сотен людей, и чтоб среди них было сто арбалетчиков.
        Тут, на берегу, в тот момент было много солдат, для них он это и кричал, для них он и притащился ночью на холодный берег.
        - Передам, господин, передам, - кричал с баржи шкипер.
        После он звал к себе Брюнхвальда и Роху, так как спать не ложился. Они стали пить крепчайший портвейн, который только что выгрузили. Рохе портвейн очень нравился, что же ещё ждать от пьяницы. Брюнхвальд и сам барон только посмеивались над командиром стрелков. Пили и ждали вестей от Дорфуса. И когда до рассвета оставалось часа три, тот явился и сообщил:
        - Нейман со ста двадцатью людьми вышел из лагеря и пошёл к пушкам.
        Хоть и под хмельком, но старшие офицеры немного напряглись, а Брюнхвальд спросил:
        - Майор, а в случае неудачи, если вылазка не удастся, кто поведёт отряд на помощь Нейману?
        - Отряд на помощь Нейману? - немного удивился майор.
        - Ну да, встречающий отряд, на тот случай, если вылазка будет неудачна и при отступлении Неймана его будут преследовать, то преследователей должен встретить небольшой, но крепкий отряд, который выйдет в случае нужды Нейману навстречу, - пояснил Брюнхвальд.
        Видимо, майор не знал всех тонкостей ночных вылазок и только ответил:
        - Я велел через полчаса зажечь огни, чтобы Нейман не сбился с дороги и знал, куда возвращаться.
        Старые солдаты переглянулись, а Дорфус тут же ушёл. Вскоре послышались далёкие хлопки выстрелов. В ночи ветер разносил звуки далеко. А ещё через некоторое время ротмистр Нейман вернулся и не только привёл всех своих людей, что уходили с ним на дело, но и притащил ещё двоих, один из которых был артиллерист. К тому же офицер.
        - Как прошло дело? - сразу спросил у Неймана Дорфус, когда тот пришёл сам и привёл пленных в шатёр.
        - Они выставили охранение, человек двадцать, а те, дураки, от холода развели костёр, да ещё и половина из них спала. Мы подошли тихо и всех порезали, кроме этого, - ротмистр кивнул на одного из пленных, - его оставили для допросов, я сразу пошёл к пушкам, и тех, кто был возле них, всех покололи, стали заклёпывать, как учил майор Пруфф. Тут вот этот храбрец, - Нейман указал на второго пленного, - пошёл нас от пушек отгонять, а при нём было людей человек двадцать. Его схватили, остальные разбежались. Так мы стали и дальше пушки заклёпывать, а они у палаток всполошились, собрались, пошли на нас, стрелки дали по ним залп, у них прыть и поостыла, мы заклепали пушки и ушли.
        - Вы молодец, ротмистр, - за всех присутствующих похвалил Неймана майор Дорфус.
        Тот в ответ поклонился. А генерал встал, взял офицера под руку и, отведя его к своей постели, спросил так тихо, что другие в шатре его не слышали:
        - Ротмистр, а кто был ваш отец?
        Этот вопрос лихого офицера, будто бы даже, смутил, он не сразу ответил и, отвечая, кажется, вздохнул.
        - Мой отец торговал хлебом.
        Волков сразу почувствовал, что он немного врёт, кое-какие жесты и какие-то слова выдавали в нём выходца из самых низов. «Торговец хлебом вроде и звучит как купец, но на самом деле любой мужик мог торговать своим хлебом». Конечно, Нейман был из мужиков, он и фамилию, наверное, себе сам придумал. Так же, как и безродный капитан Вилли, который писал себя теперь не иначе, как Вилли Ланн. А иногда и Вилли из Ланна.
        - Вы грамотны, ротмистр? - всё так же тихо продолжал спрашивать барон, внимательно глядя на офицера.
        - Да, господин, читаю и пишу быстро, считаю легко, знаю стороны света, знаю все сигналы трубы, весь барабанный бой.
        Волков покивал, а потом уже громко, так, чтобы и остальные слышали, произнёс:
        - Пока капитан Лаубе отсусвует по ранению, поручаю вам, ротмистр, командование его ротами. Соответственно и звание ваше будет. Теперь вы капитан.
        - Спасибо, господин генерал, - воскликнул Нейман.
        А остальные офицеры стали вставать и поздравлять новопроизведённого капитана. После чего ему налили вина.
        Пленный офицер рассказал, почему еретики отступили. Оказалось, что у арбалетчиков и вправду кончились болты. Все те, что они взяли с собой в бой, хотя взяли они немало.
        - Конечно, столько и в нас прилетело, - согласился с ним Карл Брюнхвальд. - Едва ли не треть моих людей поранили.
        А пленный офицер рассказывал дальше. Болтов в обозе было в достатке, но они были на барже, их нужно было оттуда ещё сгрузить и привезти. Арбалетчики же подумали, что пока болты будут сгружать и доставлять, они отойдут, чего им стоять под огнём мушкетов и аркебуз. А как они ушли, солдаты сразу стали волноваться, да и устали солдаты, уж больно пушки их кусали всё утро, а офицеров и сержантов уже было побито много, и удерживать в строю людей было некому. Строй стал расползаться, колонна давить больше не могла и под пушечным огнём стоять не хотела. Командиры поняли, что людей удерживать некому, давить они больше не могут, а под пушками только гибнут зазря.
        - Духа им не хватило, - довольно заметил уже захмелевший Роха. - Наши-то выстояли.
        - Большие ли потери среди ваших людей? - спросил у пленного барон.
        - Про то мне неведомо, моя рота была у палисадов, в нашей колонне потери были небольшие, но вот в тех ротах, что были в восточной колонне, теперь много вакансий, рассказывали, что там побили очень много офицеров и сержантов. Говорят, сильно докучали мушкетёры. Только на командиров и охотились.
        - Раненые, раненых много?
        - Раненых много, - докладывал пленный.
        - А что ван дер Пильс? Что он сказал по поводу штурма?
        - Маршал в ярости. Говорят, ему лекаря пришлось звать. Ведь он уже просил господ рыцарей, а также кавалеристов спешиться и пойти с юга, из села, в атаку пешими, и те было уже согласились, но тут главная колонна стала отступать. Вот ему и дурно стало.
        «Он хотел спешить рыцарей и кавалеристов? А их у него полторы тысячи. Бедолагу Циммера просто смели бы. Видно, меня и вправду Господь ведёт. Не допустил того». Барон и не заметил, как осенил себя крестным знамением.
        Все остальные присутствующие офицеры тоже поняли, какая опасность над ними нависала. И Роха выразил общее мнение, почти повторив слова барона:
        - Отвёл Господь, да святится имя его.
        «Отвёл. Но на этот раз», - молча согласился с ним генерал.
        Дорфус ещё изводил пленных вопросами, но главное было Волкову уже ясно. Новому штурму быть. И тянуть с ним ван дер Пильс не будет. Если не поутру, то уж через день - надобно ждать. Да, ждать. Но с чем? Если рыцари и кавалеристы спешатся… Это полторы тысячи прекрасно вооружённых и защищённых отличных воинов. Да, пехотному строю они не обучены, но там, у Циммера, строй им и не понадобится. Что же им противопоставить? Надеяться на то, что цу Коппенхаузен пришлёт подмогу? Глупо. Ничего он прислать не успеет, баржа с письмом только что ушла, хорошо, если письмо попадёт к маршалу завтра вечером; даже если у него будут баржи под рукой и он сразу посадит на них солдат, только в этом случае подмога поспеет вовремя, но на это рассчитывать было глупо. Брюнхвальд, Дорфус, Роха, Рене и Нейман, а также застывший у входа Хенрик все смотрели на него. Волков чувствовал их взгляды кожей. Они смотрели на него и ждали от него решения этой неразрешимой, казалось бы, задачи. Его офицеры, почти так, как и простые солдаты, надеялись, что сейчас он придумает какой-то ход, что спасёт их от неминуемого яростного штурма,
который последует вскоре. Но у него не было простых решений. Не было. Он взглянул на них, поглядел каждому в глаза и заговорил:
        - Господа, я хочу, чтобы вы довели мои слова до каждого солдата, скажите им, что рассчитывать на помощь нам нельзя, не поспеет она, скажите, что теперь в плен их еретики брать не будут, а кого возьмут, тех всех утопят в реке. Скажите, что у нас нет иной надежды, как на Господа нашего… и укрепления. Спасут нас лишь рвы, колья и палисады. Ну и молитвы, разумеется. Идите, господа, поднимайте людей, скоро уже рассвет, кормите их и начинайте копать. И помните: рвы, колья и палисады!
        Глава 24
        - Что это? Что это за дрянь? - спросил барон у своего денщика, заглядывая в стакан, что тот ему подал и из которого он только что сделал глоток. - Ты, что, добавил сюда воды?
        - Нет, господин, - отвечал слуга. - Просто вино сверху замёрзло, бочка-то стоит на улице, промёрзла наполовину.
        - Вино промёрзло? - удивился Волков.
        - Наполовину, господин. На улице очень холодно, - пояснил слуга.
        Генерал, ещё когда проснулся, и сам заметил, что в шатре у него весьма нежарко. Хотя обе жаровни раскалены, а стенки шатра вовсе не ходят ходуном от ветра. Ветра нет, но очень холодно. Он сразу захотел посмотреть, что происходит в лагере.
        - А сколько времени?
        - Думаю, время обедать, господин. Наверное, уже полдень. Прикажете подавать обед?
        - Пока не подавай, держи на огне, подай одеваться.
        Пока одевался, он звал к себе Хенрика, фон Флюгена или ещё кого-нибудь из выезда, но Томас никого из господ не нашёл.
        - Видно, спят все.
        - Спят! - Волков уже был одет. - Кто же не спит в лагере?
        Не спали четыре человека из охраны штандарта. И сразу он разозлился: «Уж Хенрик или фон Готт от меня получат. Ишь ты, спят! Никак генералами себя мнят».
        Его лошади, стоявшие у коновязи, все заиндевели. Ни сёдел с них не сняли, ни попонами не накрыли. Сколько они так стоят на морозе? С ночи? Барон ещё больше злится. Заболеют ведь! Он попробовал подпруги, ну, хоть подпруги додумались ослабить.
        Уже совсем в дурном настроении он поехал к северному холму, к Рене, к палисадам. Над лагерем в морозном воздухе висел дым, почти не улетучивался. Везде у палаток солдаты жгли хворост из фашин, набранных во рвах. Те, кто не спал в палатках, готовили себе еду, и им, судя по всему, было холодно. Они сидели у костров, накрывшись одеялами. Кто-то ел, кто-то пил. И у всех печать усталости на лицах. Они почти не приветствовали его, даже когда он проезжал невдалеке. Это было плохо. Настроение у солдат было паршивым. Может, от холода, может, от больших потерь, а может, из-за нескончаемой работы.
        И его настроение у северного холма не улучшилось. Всего три десятка солдат неспешно ковырялись во рве под наблюдением одного сонного сержанта. Ни одного офицера, как будто всем всё равно.
        Солдаты углубляли ров, а вот самими палисадами, которые во многих местах были разнесены пушками в щепки, никто не занимался. Дыра на дыре. Спрашивать что-либо с сержанта было глупо, поэтому он лишь сказал зло:
        - Сержант, найди своего полковника и скажи, чтобы немедля нашёл меня, слышишь? Немедля.
        Сам же поехал на юг, к забору. А вот там дело шло чуть получше, там и солдат работало не менее сотни, и сам Циммер за ними приглядывал. Это в глазах командира было для капитана, безусловно плюсом; то, как он держал свой участок во время штурма, конечно генералу нравиться не могло, но то, что ответственно относился к работам, это генералу нравилось. Но лишь это. Циммер не мог выглядеть так уверенно, как выглядел, например, Нейман, не мог, подобно ему, увлечь за собой людей. А уж так залихватски и браво вести себя, как вёл капитан Вилли, он и во сне не смог бы. Тому и знамени не нужно было, он сам, в своей яркой одежде, в шляпе и на коне, был как знамя.
        А у этого шея была замотана грязной тряпкой, лицо красное от мороза, всё тот же чуть мятый шлем всё так же сидел на нём немного криво.
        - Вы ранены? - спросил Волков у капитана, вид которого был далёк от идеала.
        - Что? Я? Нет, я не ранен, - молодой офицер даже не понял, что генерал имел в виду.
        - А что у вас с горлом?
        - А, это, - Циммер потрогал своё горло. - Кажется, я немного заболел… Горло… Это от холодной воды.
        «У него заболело горло - как ребёнок, ей Богу!». Но ничего подобного говорить вслух генерал Циммеру не стал, заговорил про дело:
        - Ставьте больше кольев. У вас еретики перелезали через ров, потому что кольев было мало.
        - Я бы рад, но у меня не осталось дерева, - отвечал капитан. - Совсем не осталось. Я уже хотел просить у полковника Рене, когда он проснётся.
        - Дерева нет? - переспросил генерал, оглядывая окрестности, которые ещё недавно зарастали хоть и чахлым, но лесочком.
        - Да, господин генерал, нету.
        - Верно, спросите у Рене, он заготавливал лес для палисадов, у него должен быть.
        На участке Брюнхвальда работы велись, как и положено, людей было предостаточно, офицер при солдатах был, и те, хоть и без особого рвения, ковыряли заступами и лопатами мёрзлую землю.
        Тут его и отыскал Рене, по виду бодр, но Волков знал, что он только что проснулся.
        - Вы искали меня, генерал?
        - Почему у вас так медленно ведутся работы, вы выделили для углубления рва всего тридцать человек. Палисады не восстанавливаете. Вы чего ждёте, дорогой мой родственник?
        - Это всё из-за нехватки инструментов, - стал объясняться Рене, - а палисады не ставлю новые, так как у меня нет леса.
        - У вас нет леса?
        - Ни единого бревна. Всё, что было, мы уже поставили, тонкий лес разобрали на колья. И взять его негде; не иначе, придётся идти на север, к северным лескам, но там еретики, придётся с ними схватиться.
        Генерал решил обедать, пока офицеры проснутся и соберутся у него. И когда Роха, Брюнхвальд, Рене и Дорфус пришли, то они рассказали, что не только не хватает леса для укреплений, также не хватает дров для обогрева и готовки пищи. Уж больно лютый холод стоял на улице, и фашины, которые солдаты собрали во рвах, быстро сгорали в небольших кострах.
        Конечно, никакой речи о том, чтобы выйти из лагеря и нарубить дерева, не шло. Много нарубить бы всё равно не удалось.
        - И что будем делать? - спрашивал Рене. - А то вдруг завтра будет новый штурм.
        «Завтра». Генерал очень надеется на то, что ван дер Пильс не соберётся для нового штурма за один день. Но этот знаменитый еретик торопится и поэтому, даже несмотря на то, что спешка не даст как следует подготовиться к новой атаке, он может начать штурм уже следующим утром. Все офицеры ждут, что он им скажет. И он говорит:
        - Зпретите солдатам беспечно жечь дрова и хворост. Нужно их беречь. Пусть корпоралы за этом проследят. Сержантам накажите следить за смутьянами и горлопанами, такие сейчас появятся в избытке. И тех, кто будет говорить, что ему холодно, гоните на работы в ров, заступ в руки, и пусть греется.
        - А насчёт дров? - не унимался Рене.
        Волков взглянул на него холодно и так же холодно сказал:
        - Полковник Рене, возьмёте три сотни своих людей и пойдёте в село, разбирайте заборы, разбирайте хлева и амбары, но леса на колья и палисады раздобудьте.
        - Отличная идея, - поддержал генерала полковник Брюнхвальд.
        - Разбирать хлева? - было видно, что эта затея Рене не пришлась по душе. - Но мужичьё возмутится.
        - Мужикам скажите, что то мой приказ и что ослушаться вы не можете, а ещё скажите, что пусть составят счета за всё, я подпишу, и с этими счетами пусть посылают депутатов к герцогу Ребенрее. А там уже как Бог положит.
        Казалось бы, всё было ясно, но Рене сидел и глядел на барона, и это так того разозлило, что он сказал полковнику раздражённо:
        - Ступайте, ступайте, дорогой мой родственник, времени на раздумья у нас нет, вы же сами минуту назад спрашивали, что будем делать, если враг завтра пойдёт на новый приступ. И вы, господа, идите к своим людям и не давайте им бездельничать. Ибо в безделии родятся плохие мысли в головах и тревога в слабых душах.
        Рене встал первый, а за ним уже поднялись и остальные офицеры.
        Конечно же, не прошло и часа, как к нему стал проситься староста Гернсхайма. Волков так не хотел видеть этого нытика у себя в шатре, что вышел сам к нему на холод. И, конечно, ничего нового от него барон не услышал: заборы разбирают на доски и колья, из хлевов выводят скот, а куда его прикажете девать, не в дом же? Амбары тоже разбирают, ещё и съестное воруют проклятые солдаты… Генерал долго слушать его не стал и лишь повторил ему то, что говорил Рене: составьте счёт, я подпишу, депутатов к герцогу. На том и закончил.
        После, немного отдохнув, он снова вышел на холод; уже начинало смеркаться, и Волков хотел посмотреть, как идут дела. Ну а дела, конечно, пошли получше. В лагере уже не было тихо, не висело в морозном воздухе вместе с дымом ощущение усталости и безнадёги, так случалось всегда, когда люди безделье меняли на обдуманную деятельность.
        А ещё его порадовало то, что происходило с артиллерией еретиков. Он, въехав на холм, заметил, что из всех орудий в поле осталось всего два. Наверное, эти были заклёпаны плохо, и их врагу удалось расклепать. Но теперь под эти два орудия создавали позицию, накопали земли, обнесли их рвом с кольями. То есть обезопасили себя от новой вылазки. Но расстояние до его палисадов они так и не уменьшили. Если не решат подвезти орудия ближе и бить по укреплениям картечью, то провозятся тут весь день. То есть и Рене тут понадобится меньше людей. А высвободившихся можно будет придать либо Брюнхвальду, либо Циммеру.
        «Дай-то Бог, дай-то Бог! Эх, а как было бы прекрасно, если бы от маршала пришла баржа с пятью сотнями людей, с порохом, вином и картечью». Генерал даже перекрестился.
        В эту ночь сон не шёл к нему, и это было естесвенно, барон волновался. Он не мог понять, будет ли поутру штурм или нет; дозорные, которых он вызывал к себе, ничего ему сказать не могли. У противника почти везде было тихо. Тихо - это, конечно, хорошо, но часто тишина бывает обманчива. Он уже лёг, и несмотря на то, что в шатре было так прохладно, что генерал не снял с головы каля, всё равно под теплой периной он не засыпал. И уже после полуночи встал. Звал слуг, велел подавать одежду и мыться. Уставшие за день и заспанные молодые господа поёживаясь и зевая оседлали ему коня, и он с ними поехал сначала на северный холм, оттуда к дороге, везде проверял посты и был рад тому, что люди, несмотря на холод, нигде не жгли огня. Даже малого. Все бодрствовали. А у Циммера даже работало несколько человек, хотя самого капитана на месте работ не было.
        В лагере было тихо, он встретил группку солдат, что не спали, даже перекинулся с ними парой слов. На вопрос, почему они не спят, те отвечали, что холодно, а дров у них на обгорев палаток нет.
        Бессонница изводила его почти до рассвета. Только когда небо на востоке начало сереть, он понял, что поутру атаки не будет. Уж больно было везде тихо. Ни труб, ни барабанов, ни ржания коней.
        Только тогда он лёг под свои перины и быстро заснул.
        Глава 25
        Утро было тихое; нет, за стенами шатра шла жизнь, слышались разговоры, но во всем этом не чувствовалось напряжения, суеты, его никто не будил, и до него издалека не доносилось звуков труб и барабанов. А это значило:
        «Сегодня штурма не будет».
        На сердце сразу стало легче. Враг дал ему ещё один день на подготовку. Целый день! Прекрасно. Он садится на постели и сразу чувствует прохладу в шатре, хотя жаровни полны раскалённых углей.
        - Гюнтер, Мартин! Хенрик! Кто-нибудь…
        Появляются сразу и Гюнтер, и Хенрик, денщик несёт кувшин с тёплой водой и таз - мыться, Хенрик входит и кланяется:
        - Доброе утро, господин генерал.
        - А доброе ли оно, Рудольф?
        - Все заняты делами, кажется, и вправду доброе, хотя очень холодно, - отвечает молодой офицер и продолжает: - Полковник Брюнхвальд хотел вас видеть на рассвете, но не стал будить.
        - Сходите за ним, Рудольф. Может, что-то срочное у него.
        Барону уже подали завтрак, когда пришёл Карл. Полковник отчитался о том, как идут работы и, кажется, был удовлетворён ими. Но Волков уже не первый год знал своего начальника штаба и сразу заметил, что у того есть ещё какая-то новость, и так как он не торопится докладывать, то новость эта не очень хорошая.
        - Карл, что ещё?
        Полковник вздохнул, будто было ему нелегко, и произнёс:
        - Дезертиры, господин генерал, - Волков молча ждал продолжения, и полковник продолжил. - За ночь сбежало тридцать восемь человек.
        «В тяжких ситуациях солдаты всегда бегут. То не новость… Два, три, пять… Но тридцать восемь человек! За ночь! Это почти столько же, сколько потерял Циммер убитыми за целый день штурма».
        Цифра была весьма внушительной. Цифра была очень неприятной.
        - Из рот какого капитана ушли люди? - спросил барон, ожидая услышать, что ушли они именно от Циммера. Он даже позабыл про завтрак.
        - Люди ушли из разных рот от разных офицеров, - доложил Брюнхвальд. - Видно, сговорились как-то. Среди бежавших парочка солдат была из наших.
        - Из Эшбахта? - уточнил барон.
        Начальник штаба молча и со значением кивал: из Эшбахта.
        - На что же они надеются - или в Эшбахт ублюдки возвращаться не думают? А что говорят корпоралы?
        - Говорят, что сами того от некоторых солдат не ждали. Наверное, думали, что шансов выжить тут мало, - предположил полковник.
        - И поэтому перебежали к еретикам? - Волков бросил вилку, ему расхотелось завтракать. - Странно всё это, я ночью объезжал посты, никто нигде не спал, все были начеку. Не иначе, дезертиры подкупили кого-то из сержантов. Карл, немедля соберите сержантов, что были ночью в карауле, и как следует их допросите. Не могли эти мерзавцы проскользнуть незамеченными. И узнайте у Максимилиана, не украдены у него ли лодки. Может, они уплыли?
        Полковник ушёл, а генерал был так раздосадован, что, так и не поев, потребовал себе кофе.
        Кофе ещё не был выпит, как к нему явился сам прапорщик Брюнхвальд и доложил:
        - Помимо сбежавших солдат, также сбежали ещё и несколько обозных мужиков и возниц.
        - Лодки-то целы? - уточнил генерал.
        - Все лодки целы, потому что для побега им не нужны.
        - Думаете, они ушли к еретикам?
        - Никак нет, не к еретикам, они ушли за реку.
        Волков не понимал: лодки целы, но дезертиры ушли за реку. Это как такое может быть?
        И молодой Брюнхвальд ему пояснил:
        - На реке лёд, господин генерал. Ещё в прошлую ночь лег, а в нынешнюю только укрепился.
        - Что, река замёрзла полностью?
        - На быстринах ещё полыньи, но от берега до берега лёд уже лежит, я бы не рискнул по нему ходить, но дезертиры от трусости своей бывают так отчаянны.
        - Хенрик, - кричит генерал, - коня мне!
        Вскоре он был уже на берегу и, морщась от ледяного ветра, глядел на реку, на серый лёд, на чёрные полыньи в местах быстрого течения.
        - Видите, - спокойно говорил Максимилиан, - ежли приноровиться, то можно до того берега и дойти. Все полыньи у нашего берега, а там, за серединой реки, их почти и нет.
        Волкова сначала удивило его спокойствие, а потом он осознал, что молодой офицер не понимает той страшной ситуации, которая теперь сложилась. Прапорщик еще не понял, что подмоги от маршала теперь не будет. Баржа с подкреплением теперь не придёт, пока лёд не растает. И главарь еретиков теперь не сможет протащить свои баржи до Фёренбурга. И от этого придёт в ярость. И эту ярость, конечно, выплеснет на них. Навалится со всех сторон, спешит рыцарей и не допустит ошибок, которые допустил при первом штурме, да ещё и по льду пустит людей, чтобы зашли с тыла. Ван дер Пильс обязательно уничтожит войско генерала фон Рабенбурга. Уничтожит полностью и показательно. Это не было ясно молодому прапорщику, но было ясно старому генералу. Максимилиан ещё что-то говорил, но барон его перебил:
        - Прапорщик, даю пять талеров, найдите охотников, что дойдут до того берега и наметят путь. Потом по тому пути попробуйте провести коня, посмотрите, выдержит ли лёд. Вы поняли меня?
        - Да, - Максимилиан, кажется, был удивлён.
        - Только будьте осторожны, не потопите людей, а лошадь возьмите из обоза, если потонет, то не так будет жалко.
        Прапорщик согласился:
        - Да, генерал, как прикажете.
        - Хенрик, ко мне всех офицеров, капитанов включительно.
        - Да, господин генерал, - отвечал молодой офицер.
        Не прошло и получаса, как в шатре у генерала собрались все старшие офицеры. Все были заинтересованы, и Волков не стал ходить вокруг да около и сразу перешёл к делу:
        - Господа, на реке встал лёд. Теперь всякое продвижение для ван дер Пильса на юг невозможно. Еретик никак не ожидал, что зима будет такой ранней и столь холодной.
        - Видно, дьявол не всегда ему благоволит, - заметил майор Пруфф.
        Офицеры посмеялись, но генералу было не до смеха, и он продолжал серьёзно:
        - Лёд, господа, он и для нас стал неприятностью; напомню вам, что я ждал подкреплений от цу Коппенхаузена, теперь их не будет, и мы остаёмся один на один с разъярённым слугой сатаны. Думаю, вы понимаете, что в подобной ситуации договор или капитуляция с честью невозможна, и этот кровавый человек со всей злобой пойдёт на нас, чтобы хоть как-то скрасить неудачу перед теми, кто давал ему деньги на кампанию.
        Теперь офицеры не смеялись. Стояли и слушали внимательно. Даже вечно разбитной полковник Роха, и тот притих. Слушал старого своего товарища и командира.
        - И со штурмом ван дер Пильс тянуть не будет. Думаю, он бы и сегодня начал, да решил отремонтировать пушки. Может, уже завтра солдаты его со всей яростью набросятся на нас, и среди них будут спешившиеся латники и рыцари. А этих у него полторы тысячи человек.
        Все молча продолжали его слушать, а молодые офицеры выглядывали из-за спин старших, все хотели видеть генерала.
        - Ждать их удара не будем, нынче ночью уйдём по льду.
        - О! - офицеры были удивлены. - По льду? С обозом?
        Ядра - тяжесть несусветная, порох, провиант, фураж, большие обозные телеги - и всё по льду?
        - Никакого обоза, - отрезал генерал. - Каждый солдат берёт съестного на три дня. И идём пешком.
        - Может, постелить на лёд досок? - предложил Дорфус. - Так мы сохраним обоз.
        - Во-первых, у нас нет леса на всю ширину реки, а во-вторых, нет времени, а доски, которые есть, нам понадобятся на те места, где лёд плох. Прапорщик Брюнхвальд сейчас намечает путь, и вы, господа, начинайте готовиться. Но… - Волков поднял палец, - солдатам ничего не говорить, перебежит кто к еретикам, скажет о затее нашей, те и кинутся на нас, пока мы не ушли или когда начнём уходить. Просто подготовьте к раздаче провизию, чтобы, едва начнёт темнеть, всё быстро раздать.
        - А лошади? А возы? - спрашивал полковник Брюнхвальд. - Возы нужно будет пожечь, лошадей побить. Иначе достанутся нечестивым.
        - Возы поломаем и пожжём, оставшийся провиант бросим в реку, всё лишнее в реку, а лошадей бить не будем, отдадим местным мужикам за их сараи и вырубленный лес. Майор Дорфус, вы, как начнёт темнеть, приведёте сюда их нудного старосту, заставьте его подписать бумаги, что мы с ним в расчёте.
        - Так этих лошадей у них тут же отнимут еретики, - произнёс Роха.
        - Конечно, только вот лошадей тех для них всё равно не хватит, а новых для похода тут, в окрестностях, быстро им будет не набрать. А мы с мужиками вроде и рассчитались. А то, что лошадей у них еретики заберут, то уже не наша печаль.
        Всё это он говорил так уверенно, как будто продумывал это давно, обдумал и разложил все аспекты, что называется, по полочкам. Волков хотел, чтобы эта его уверенность передалась капитанам, а уж те донесут её и до солдат. Все, капитаны и ротмистры, сержанты и корпоралы, солдаты и последние обозные мужики должны верить в то, что генерал их спасёт и выведет живыми из тяжёлой ситуации. Проведёт по тонкому льду, как посуху.
        Но был среди офицеров человек, которого не так-то легко было убедить в простоте будущей операции. То был майор Пруфф, который, как всегда, в своей чуть презрительной манере поинтересовался:
        - А что господин генерал собирается делать с пушками, неужто лёд на реке уже так крепок, что выдержит наши махины?
        Этот вопрос для барона вовсе не был неожиданным. Он уже думал насчёт пушек. Пушки были так тяжелы, что и не всякая земля их выдерживала, что уж говорить про лёд. И пока барон не знал, как быть с ними. Бросить их? Оставить еретикам? А что делать с шатром? Он тоже был тяжёл. Его тоже оставить на радость этому наглецу Левенбаху? А все остальные вещи: посуду, оружие, доспехи? На все эти вопросы у него пока ответа не было. Поэтому он и сказал Пруффу:
        - Сейчас прапорщик Брюнхвальд смотрит, где можно пройти; как он мне доложит, так и будем решать, что делать с пушками, - теперь он говорил всем офицерам: - Готовьтесь, господа, но держите всё в тайне от нижних чинов.
        Пушки. Как их бросить? Возможно, только из-за них он и не уехал сразу после разгрома, когда нужно было бежать. Да, может, он не хотел бросать своих людей, но всё-таки спасение пушек задержало его больше всего.
        Пока раздумывал, пришёл Максимилиан и доложил:
        - Проход на льду найден, лед кое-где трещит, но ветер всё ещё северный, холодный, к ночи лёд ещё окрепнет.
        - Выводить придётся всех людей, так что на ветер полагаться не будем, соберите досок, чтобы разложить в плохих местах. Пойдём сегодня ночью.
        - Значит, уложу доски, - начал загибать пальцы прапорщик, - расставлю к ночи вешки, а на том берегу соберу костры для ориентира.
        - А с лошадьми что? Вы попробовали перевести на тот берег хоть одну?
        - Попробовал, - Максимилиан покачал головой. - Даже смирный меринок начинает бояться, на лёд заходит - скользит, пятится. Потом стал биться. Сломал лёд - провалился. Хорошо, что хоть недалеко от берега было. Доломал лёд до земли.
        Барон нахмурился, услышав доклад своего знаменосца. А тот, заметив это, спросил:
        - Вам жаль своих лошадей, господин генерал? Лошади ваши прекрасны.
        - И лошадей, и пушки, и шатёр, всё жаль, всё. Но, видно, по-другому никак не получится, - сказал Волков и встал. - Ступайте, прапорщик, готовьтесь к ночному делу.
        Сам же он направился на позиции артиллеристов. А там, у больших орудий, на ветру, как раз проводили совет майор Пруфф и первый канонир Хаазе. И когда генерал подошёл, майор и спросил у него:
        - Значит, ядра и порох точно тут оставим?
        - У нас не будет обоза. Идём налегке.
        - Ну, тогда мы с моим первым канониром вот что решили, - Пруфф замолчал и жестом предложил Хаазе: говорите. И тот за него продолжил:
        - Как стемнеет, спустим пушки к реке, а уже там снимем их с лафетов. Привяжем и потащим стволы по льду, дотащим - так хорошо, - он развёл руками, - а нет - так нет.
        - Снять с лафетов? - переспросил генерал. Эта мысль ему понравилась.
        - Лафеты, конечно, нынче дороги, - заканчивал мысль младшего товарища майор, - в Ланне такой лафет для картауны сейчас все восемь сотен талеров стоит, но с лафетами мы орудия точно через реку не переправим.
        Волков не хуже артиллеристов знал, что пушки - это огромная тяжесть даже без лафетов. Но попробовать было можно.
        - Ну, хоть кулеврины протащим.
        - О, - Пруфф махнул рукой, - за них-то я и не переживаю. Их и на руках шесть человек переносят, так что подстелем под них досочки, и льда они не продавят.
        Глава 26
        После он ещё раз съездил к реке. Посмотрел на лёд. Как и хотел генерал, уверенность, которую он внушал офицерам, кажется, передалась и солдатам. Несмотря на холод и ограниченное количество дров, люди вроде повеселели. А может, это было оттого, что корпоралы стали раздавать остававшийся в бочонках портвейн. Или оттого, что капитаны не погнали солдат долбить мёрзлую землю во рву. В общем, как бы то ни было, а лагерь заметно оживился. И ветер выдул из него смердящее чувство безнадёги, царившее меж солдатских палаток второй день.
        Он вернулся к себе в шатёр и обнаружил там Хенрика, фон Готта, Гюнтера и Томаса, которые разбирали его вещи. Ящики с доспехом, ящик с его любимым оружием, ящик с серебряной посудой были ношей неудобной и нелёгкой.
        - Наверное, ящики придётся бросить тут, - предложил генерал. - Всё остальное сложить в мешки и раздать людям, чтобы несли.
        - Нет, жалко ящики, они красивые, - отвечал ему Хенрик. - Заберём их. Прапорщик Брюнхвальд сказал, что сложим их в лодку и потащим по льду на верёвке. Коли даже лёд и проломится под лодкой, так ящики и не потонут. Они же будут в лодке. Вытащим из воды да потащим дальше.
        - Как? Что? - не сразу понял барон. - Ну-ка расскажете ещё раз, что вам предложил прапорщик.

* * *
        Едва стемнело, как с холма начали спускать пушки. А Гюнтер и Томас с парой солдат и под руководством Хенрика стали сворачивать шатёр генерала.
        В лагере царило оживление, но то оживление было тихим, сержанты и корпоралы следили за тем, чтобы не было излишнего шума. Хотя был приказ порезать все палатки и сжечь все телеги.
        Провиант был поделен меж солдат, и тот, что унести было невозможно, либо относился к реке и кидался в чёрные полыньи, либо просто рассыпался наземь. А в это время некоторые солдаты, обозные мужики и сапёры расстилали доски в тех местах, на которые указывал прапорщик Брюнхвальд. А майор Дорфус с небольшим отрядом первым перешёл по льду и отправился в село, в котором мужики брали по домам раненых солдат из войска барона. Там он раздавал мужикам деньги, чтобы и дальше держали раненых на постое. Также он стал выкупать у местных телеги и лошадей. Брал - не скупился, платил любые деньги. Иной раз платил вдвое. Ещё купил все сёдла, что нашлись в селении - генералу и офицерам пешком ходить не полагалось. До полуночи небольшой обоз из двух десятков телег уже ждал людей генерала на берегу.
        Пушки стащили с холма и доволокли до реки, а там, на берегу, сняли их с лафетов. Лафеты не без труда разбили. Но даже без лафетов полукартауна и лаутшланг были очень тяжелы; тем не менее, их уложили в лодки и на верёвках под руководством ротмистра Хаазе поволокли те лодки по льду на другой берег. Тащили - не спешили. А на берегу ждали уже первые роты, чтобы двинуться за пушками. Но им пришлось ещё подождать. Пушки благополучно вытянули на другой берег, а лодки отправили за вещами барона и шатром, с которыми отправились и его слуги, а потом забрали и кулеврины, И с каждым разом всё проходило быстрее, люди уже приспосабливались к новому делу. И уже после этого по льду и по проложенным через реку доскам один за другим пошли солдаты. Несли они мешки с провизией, доспех и оружие. Более ничего офицеры взять не позволили. Сержанты же, встав вдоль ледяной дороги, указывали путь, а заодно покрикивали на них, подгоняли, так как за ночь нужно было переправить более двух тысяч людей.
        И уже после двух первых рот, прошедших через реку, пошёл и сам генерал со своим знаменем и охраной, пошли барабанщики и трубачи. За ними уже старшие офицеры, все, кроме Карла. Полковник остался на той стране, чтобы контролировать уход войск и приглядеть за тем, чтобы ничего полезного врагу не досталось.
        Сам Волков, прибыв на берег, не сел у костра греться и ждать, пока все его люди переберутся вслед за ним, а пошёл по домам, где лежали раненые его солдаты. Говорил с ними ласково, напустовал слабых духом, обещал помочь семьям, если те семьи жили в его пределах. Говорил с мужиками, которые приютили несчастных. В тех разговорах вспоминал Господа и рассказывал мужикам, что забота о страждущих перевесит многие, многие грехи. Сам же волновался. Боялся, что еретики прознают об их уходе и кинутся в лагерь, побьют оставшихся и его Брюнхвальда. Но всё обошлось.
        Пока генерал ходил по деревне, многие роты уже перебрались через реку. А вскоре прибывший офицер доложил ему, что и сам полковник уже готовится идти. А уже за ним пойдёт и капитан Вилли с полутора сотнями своих стрелков. Так всё и вышло, вскоре по реке пришёл его начальник штаба и доложил:
        - Телеги все поломаны, лошадей без счёта отдал местным мужикам, палатки порезаны, всё, что имеет ценность, брошено в реку или развеяно. Еретикам ничего не достанется, пусть им чёрт помогает. Костры по периметру лагеря будут гореть ещё полчаса. Вашу карету я тоже приказал сжечь, а перед уходом велел сапёрам, которые дожидаются, пока переправится Вилли с его людьми, чтобы после них со льда убрали доски.
        - Вы всё сделали отлично, Карл. Карету жалко, я и позабыл про неё. Впрочем, пора уходить. Через час рассвет, нечестивые, узнав, что мы ушли, ещё и догонять нас кинутся. Вас ждёт конь, не такой, какого вы заслуживаете, но всё же конь. Всяк не пешком вам идти, - отвечал товарищу генерал.
        Колонна двинулась тут же, как только последние стрелки Вилли и сапёры, собиравшие за ними доски, вышли со льда. Колонна пошла на юг по скользкой дороге, которая тянулась вдоль реки. Вилли со своими стрелками так и шёл в арьергарде, люди его шли, не туша фитилей, оглядывались - мало ли что.
        Люди не спали день, не спали ночь, и следующий день им пришлось идти по замёрзшей дороге. Волков боялся, что кавалерия еретиков каким-то образом всё-таки переправится через реку и поспешит за ними. А его измотанные и замёрзшие люди не смогут ей противостоять, тем более что и пик в ротах для отражения кавалерийских атак было откровенно мало. Солдаты побросали в лагере почти все неудобные пики. В общем, барон торопился - бежал. Если бы не пушки, он бы и привалов не делал. Пушки облегчили - сняли с лафетов - и дорога была от мороза крепкой, но, как ни крути, а орудия весьма тяжелы. Никакие подводы долго их не выдерживали и начинали ломаться. Уже к полудню пришлось остановиться и искать новые крепкие возы, чтобы переложить в них пушки. Прежние были уже почти негодны. Вот пока в одной деревне покупали возы, пока перекладывали в них его драгоценные орудия, солдаты отдыхали и обедали холодной едой.
        А потом снова пошли и шли до самой темноты. Лишь когда начало темнеть, он решил встать на ночлег у одного небольшого городка, названия которого даже и не знал. Хоть это были земли короля, он дозволил солдатам искать ночлега в домах у людей. Палаток-то у солдат не было. Но через сержантов и корпоралов предупредил, чтобы ни в коем случае не обижали местных. Пригрозил быстрым судом. А переночевав, его маленькая армия двинулась дальше по дороге на юг. И, к радости генерала, река Марта всю дорогу до слияния с рекой Эрзе была покрыта льдом. Так что Фёренбург был в безопасности.
        А ещё через два дня пути, когда и деньги, и взятый в дорогу провиант уже заканчивались, они наконец добрались до места, где льда на воде уже не стояло и было заметно теплее. И те места Волкову были немного знакомы, как раз на другом берегу находился богатый городок Хоккенхайм. Тут-то Волков велел солдатам остановиться и отправил майора Дорфуса искать лодки.
        Пора было переправляться в землю Ребенрее.
        Хоккенхайм. Славный городишко, с тех пор как он тут не был, городок стал ещё богаче. Но несмотря на своё богатство, мостовые и красивые дома, всё ещё не обзавёлся стенами. Мир, роскошь, бойкая торговля, которая призамерла лишь из-за вставшего на реке льда. Тут, спустившись с баржи на крепкий пирс, он почувствовал, что война для него закончилась. И закончилась неплохо. Поселившись в хорошей гостинице, он тут же заказал обед, звал к себе портных, заодно послал к бургомистру. Сам же сел писать письма маршалу цу Коппенхаузену и Его Высочеству. В письмах он обрисовал ситуацию, просил распоряжений и, главное, денег на содержание войска, так как у него после трёхдневного марша почти не осталось серебра. А пока писал, к нему явилась делегация из четырёх человек. То были не портные, то вперёд портных пришли первые люди города во главе с бургомистром. Видно, такая прорва солдат, появившихся вдруг в их небольшом, в общем-то, городке немного нервировала жителей. Вот главы города и поспешили выяснить, долго ли столь опасные люди собираются тут гостить. И, судя по всему, эти господа понимали, с кем имеют дело,
а скорее всего, помнили его и то, что он устроил им в их городке, и поэтому вели себя с бароном очень вежливо и услужливо. Всё успели разузнать про него и обращались к нему не иначе как «господин барон» или «господин генерал»; говорил за всех пришедших, конечно же, сам бургомистр Тиддель.
        - Столь неожиданное появление такого количества храбрецов напугало наших граждан, господин барон.
        - Последнее, что я хотел бы сделать, так это напугать славных жителей города Хоккенхайма, которые с некоторых пор мне не совсем и чужие, - вежливо и даже ласково заверил со своей стороны городских представителей Волков. При этом он не вставал из-за стола, сам пил вино, но не предлагал выпить горожанам. Это чтобы бюргеры отдавали себе отчёт в том, кто они и кто он. Чтобы понимали, что он из ближайшего круга людей Его Высочества. - Но, то всё превратности войны, я вынужден был отступать, так как надо мной нависали полчища детей сатанинских, ведомые кровожадным их предводителем ван дер Пильсом. Насилу мне и моим людям удалось уйти от них, и здесь, в землях нашего богобоязненного сюзерена, наконец найти отдохновение.
        - А долго ли вы и ваши храбрые воины собираетесь тут задержаться? - заискивающе поинтересовался один из пришедших господ. - Ведь, что ни говори, а то люди с оружием.
        - Кстати! - оживился барон. - Очень хорошо, что вы зашли. Как раз об этом я и хотел с вами поговорить. Казна моя совершенно пуста, а у солдат моих нет провианта. Шли мы долго, почитай, три дня по ледяным пустошам, по землям короля. Тёплого постоя не имея, горячей еды не употребляя, солдаты промёрзли и оголодали; думаю, уж в наших-то землях их встретит радушный приём. Посему прошу у вас, господа, разместить их в тепле и поставить на довольствие. А счета я все подпишу, а вы их потом пошлите на возмещение в казначейство Его Высочества.
        - А разве у вас нет денег в казне, чтобы оплатить всё? - расстроенно вопрошал сам бургомистр.
        - Помилуйте, господа, у меня нет ни гроша, ни в полковой казне, ни в собственной, всё, что было, я уже потратил, когда шёл по землям короля.
        Все пришедшие растерянно молчали, видно, им не по нраву пришлась мысль о том, чтобы взять на содержание больше двух тысяч человек. И первым, кто осмелился прервать тишину, был седенький господин в шубке и тёплой шапочке.
        - Господин генерал, а долго ли ваши славные воины собираются стоять в нашем городе?
        - Не думаю, что долго, постоим, может… - Волков прикинул, - недельку. Я как раз вызвал портных, мне надобно быть ко двору, а я не могу появиться перед герцогом в таком жалком виде, - он рукой указал на свой костюм, - хорошие мои вещи все погибли вместе с моими лошадями и каретой. В общем, как портные управятся, так я и пойду дальше. Портные-то у вас, господа, неплохи, я надеюсь?
        Он ещё не успел пообедать, как пришли портные и сапожники. Они сразу принесли ему и чулки, и шоссы, а сапожники приносили с собой уже готовые бархатные туфли и сапоги, среди которых нашлись те, что и были ему впору и пришлись по душе. Портные принесли также самые лучшие материалы: и парчу, и бархат. Из них он выбрал себе материалы для панталон и колетов. После чего к нему приходили офицеры, и Брюнхвальд рассказывал, что местные власти противятся, кормить ещё кормят, но не очень хотят размещать солдат по домам жителей, ссылаясь на то, что в домах у них незамужние девы.
        - Девы? - фыркал генерал. - Знаю я этих местных дев. Местные девы славятся как самые дорогие распутницы на всей реке, да ещё и лютые ведьмы. Пусть разрешат солдатам жить по домам у горожан, либо пусть ставят нам лагерь за свой счёт и привозят дрова. Прошу вас, Карл, настаивайте на этом.
        После он сел писать ещё одно письмо и жалел о том, что не написал его первым. И писал он его графине фон Мален, что по-прежнему при дворе Его Высочества занимала очень высокое место. Ужинал легко и лёг спать в перины. И спал со всем удовольствием без всякой бессонницы.
        А на следующее утро, едва рассвело, как его разбудил Гюнтер и сообщил, что к нему пришли портные.
        - Так скоро? - подивился генерал.
        - Принесли обновки, просят дозволения снять последние мерки, - пояснил денщик.
        - Ну, зови, - согласился барон. - Но сначала неси воду - мыться.
        У портных и вправду было почти всё готово, оставалось лишь подогнать.
        - Это что же, вы не спали ночь и работали?
        - Да, господин генерал, - отвечали портные. - Торопились угодить вам, чтобы вы уже сегодня к обеду были в новом платье.
        Но Волков всё понимал:
        - Это бургомистр заставил вас работать по ночам; имейте в виду, ничего лишнего я вам вашу сноровку платить не собираюсь.
        - А платить вам и не надобно, - говорили портные, - то всё в дар вам от города будет.
        Конечно же, он оказался прав. Едва портные ушли, едва он сел завтракать, как явился бургомистр и просил принять его. И генерал принял городского голову, даже не покончив с завтраком.
        И тот сразу перешёл к делу. Он принёс большой красивый кошель и сообщил, что в нём четыреста талеров, и если генералу будет угодно нынче же увести своих людей в Вильбург, то кошель будет ему напутствием в дорогу.
        - Завтра, - согласился генерал, беря деньги, - и соберите моим людям еды на два дня. До Вильбурга идти, конечно, дольше, но остальной путь моих солдат я оплачу из полученного от вас.
        Бургомистр, торговая душа, поканючил, выгадывая ещё что-то, но барон лишь повторил свои условия. На том и закончил разговор.
        Четыреста талеров и неплохой туалет, вот что он получил за всю эту кампанию. Немного, учитывая, что потерял он одну кулеврину, лафеты для всех пушек, горы пороха, картечи и ядер. Много мушкетов и аркебуз требовали ремонта, он потерял отличных коней, седла и сбруи, да ещё и личные деньги. Восполнит ли ему сеньор все его потери? В этом он сильно сомневался. Он небрежно кинул кошелёк на стол, сел в кресло и крикнул:
        - Гюнтер! Ты подашь мне кофе? Поторопись наконец, местные господа желают, чтобы мы покинули город побыстрее, и мне придётся ещё сегодня себе карету выбирать. Не хочу до Вильбурга трястись верхом.
        Глава 27
        Она ждала его в Аллендорфе. То был маленький городок в двух часах езды верхом или в карете от Вильбурга. Графиня заметно располнела после рождения двух дочерей; лицом она была всё ещё хороша, но платья носила с корсетами из китового уса, чтобы удерживать себя утянутой. Впрочем, её чары были ещё сильны, несмотря на роды и беспрестанные интриги, что царили во дворце Его Высочества. Брунхильда сняла лучшие покои в лучшей городской гостинице и дожидалась его. О том, что графиня его ждёт, ему ещё на въезде в город сообщил её неизменный секретарь, который представился господином фон Гюнтензау.
        Господин фон Гюнтензау. Этот был тот самый наглый мальчишка-паж, которого генерал терпеть не мог. Вот только теперь он вырос и возмужал, и превратился в расфуфыренного придворного. Смазливого, заносчивого, носившего шпагу и золотые перстни. Барону и раньше казалось, что мальчик является любовником графини, теперь он в этом не сомневался. Именно подобный дворцовый хлыщ, прилизанный губошлёп в дорогом платье, и должен был нравиться деревенской простушке, волею судеб взлетевшей к самым небесам.
        Приняв к сведенью, что его ждут, больше общаться с господином фон Гюнтензау он не захотел и поехал за ним в гостиницу, где и нашёл ожидавшую его графиню. Они нежно обнялись прямо на улице, куда она вышла его встречать. Барон поцеловал графиню в лоб, а та, заглядывая ему в лицо, спрашивала:
        - Не были ли вы ранены в битвах, братец мой?
        - Нет, только устал смертельно, - отвечал он, и они пошли в покои, куда за ними пришёл и господин фон Гюнтензау, но Волков остановил его в двери: - Дозвольте нам с графиней поговорить.
        Но молодой человек лишь уставился на Брунхильду и ждал решения графини, словно слова генерала для него ничего не значат, и так как та не сразу сподобилась его принять за неё всё решил барон и выставил молодца за дверь. Выставил с удовольствием.
        - Уж больно вы грубы с ним, братец, - стала заступаться за фон Гюнтензау графиня.
        И этим почему-то разозлила генерала.
        - Как его терпит герцог? Отчего ещё не велел зарезать его? Не пойму сие!
        - А к чему герцогу резать моего секретаря? - стала говорить госпожа фон Мален.
        «Секретаря!». Волков чувствовал, что женщина врёт. И ему стало даже немного неприятно от этого или, может оттого, что эта некогда небезразличная ему женщина выбрала такого жалкого господина. А может, из-за того, что фон Гюнтензау был так молод и смазлив. В общем, то, что его разозлило, одновременно его и раззадорило; он подхватил графиню под руку и повлёк в спальню.
        - Куда вы? Куда? - она всё поняла и попыталась вырваться, но генерал держал её руку крепко, - прекратите же это, - возмущалась женщина, но он знал её и чувствовал, что сопротивляться она могла бы и пояростнее.
        - Простите, графиня, но у меня давно не было женщин, - говорил генерал, укладывая её на край кровати и задирая ей юбки, - на войне было не до любви. А ну-ка покажите, что там у вас.
        - Господин братец, - она пыталась удержать свои юбки хотя бы у бёдер, - там всё то же самое, что вы видали и прежде, ничего нового вы там не найдете. Могли бы себе трактирную девку найти, - говорила она, но всё равно сопротивлялась только ради вида.
        Он всё-таки разобрался в её юбках. И согнул её ноги в коленях.
        - Я уже нашёл, - сказал генерал без всякой учтивости, не думая о том, что мог задеть её чувства, ведь как ни крути, а госпожа графиня хоть и недолго, но промышляла девкой в дешёвом кабаке Рютте.
        И генерал всё-таки воспользовался благосклонностью дамы, хотя та была и не очень-то благосклонна к нему в тот день. И особую пикантность, особое удовольствие ему добавлял тот факт, что за дверью покоев в этот момент находился смазливый фон Гюнтензау. Этот противный любовник Брунхильды. Да, пусть постоит под дверью, пусть знает сопляк свое место в очереди.
        - Все юбки мне испачкали, - бубнила графиня, когда всё было закончено и она, встав с постели, приводила себя в порядок. Но говорила она это почти беззлобно. Ему даже показалась, что женщина довольна их встречей, но пытается показать, что сердита на него. - Как были солдафоном, так и остались им, напрасно, что генерал.
        - Прикажите уже подавать обед, - лениво отвечал барон, усаживаясь в кресло.
        Настроение у него после встречи с графиней заметно улучшилось, сейчас он был добр и готов что-нибудь съесть и выслушать за обедом последние дворцовые сплетни.
        Брунхильда звала слуг, чтобы носили еду, а сама, морщась, села за стол и сказала:
        - Из-за вас теперь юбки липнут к ногам.
        - То природное естество. У доброй женщины так и должно быть, пока она молода и желанна, - разумно отвечал ей барон. - Ну, дорогая моя, как у вас дела?
        Им как раз подали вино и тарелки с сырами, фрукты в сахаре, кренделя с солью, мёд и другие закуски.
        - Ах, - Брунхильда махнула рукой, - жизнь при дворе несладка, чего про неё говорить. Ещё и дорогa, долги меня измучили.
        - Долги? - вот тут генерал удивился. Он отломил кусок сыра, на вид очень недурного, и подставил лакею стакан для вина. - У вас всё ещё долги?
        Он знал, что не далее, как два года назад после быстрой болезни, не оставив наследника мужеского пола, умер совсем молодым Гюнтер Дирк фон Мален, фон Гебенбург по отцу, старший брат сына Брунхильды и десятый граф фон Мален. И посему теперь сын графини Георг Иероним фон Грюнефельде фон Мален является владетелем графского титула. Теперь этот пятилетний мальчик и был одиннадцатым графом фон Мален. Да, семья не назначила графиню регентом и не дала Брунхильде права попечительства, не доверив ей богатых владений юного графа, а лишь выделив ей и сыну пенсион до совершеннолетия, до вступления во владения. Конечно, то было незаконно, и Брунхильда даже пыталась жаловаться герцогу, но тот не стал ссориться с роднёй и лишь выбил увеличение содержания до шести тысяч талеров в год. А ещё пять-шесть тысяч графине приносило поместье Грюнефельде, при том что жила она во дворце герцога на всём готовом.
        - Откуда же у вас долги? - продолжал дивится генерал. - Двенадцать тысяч талеров годового дохода - это же немалый сундук серебра. Как его потратить, если вы ни воевать, ни замков строить, ни монахам жаловать серебра не собираетесь?
        - Ой, всё траты, траты, - Брунхильда беспечно машет рукой. - Проценты по долгам, то да сё…
        - Да какие же у вас проценты, - Волков уже начинал злиться. - Тысяча талеров в месяц - поди ещё потрать их попробуй, коли ни дома, ни повара, ни конюха содержать не нужно. На платья столько тоже не потратить, пусть платья хоть по двести монет будут стоить и каждый месяц вы подобное платье шить надумаете.
        Тут уже графиня поджала недовольно губы и, думая перевести разговор на другие темы, начала:
        - Маршал цу Коппенхаузен приехал вчера ко двору…
        - К дьяволу маршала, - резко произнёс Волков, - соизвольте ответить, откуда у вас долги?
        Впрочем, он и сам, кажется, знал откуда. Смерть десятого графа Малена была слишком скоропостижной. Когда барон думал об этом, он понимал, что не обошлось тут без Агнес. Уж больно всё удачно сложилось для Брунхильды и её сына. Возможно, графиня заняла деньги, чтобы заплатить Агнес. Может быть, заняла деньги немалые. Зная целеустремлённость графини, он понимал, что та не остановится ни перед чем, если решит, что её сын должен быть графом. Ещё до смерти Гюнтера Дирка фон Малена фон Гебенбурга он думал, что она на подобное решится, хотя и воспрещал делать это. Слишком то было опасно. Но кто мог остановить её? Упрямая. Страшно упрямая баба, вырвавшаяся из самых низов на самый верх и во что бы то ни стало желающая своим детям тут, наверху, остаться. Разве такую остановишь? Впрочем, он уже смирился с этим. Ведь что ни говори, а юный одиннадцатый граф фон Мален, по утверждению многих, был похож на него. Сам он особого сходства с мальчиком не находил, но графиня, как и многие другие, и даже его жена Элеонора Августа, замечала, что в ребенке материнская кровь фамилии Фолькоф возобладала над отцовской кровью
фамилии Маленов.
        И генерала, конечно, радовала мысль, что его сын - будущий наследник известного титула, но он не переставал волноваться, дело было очень опасным. Вдруг такое вскроется - всё кончится плахой. Поэтому, как он ни уважал ум красивой этой женщины, сидящей перед ним, как ни восхищался её хитростью и умением приспособиться, доверять ей во всём, конечно же, не мог. Генерал встал, подошёл к ней, склонился и прошептал в лицо, чтобы никто другой его не слышал:
        - Откуда у вас долги?
        - Да что они дались-то вам? - графиня была уже и не рада, что завела этот разговор. - Сама как-нибудь разберусь с ними, - отвечала она так же тихо, как спрашивал барон. Но тот не унимался, повторял строго:
        - Откуда у вас долги?
        - Я купила поместье, - призналась Брунхильда. - Вот и долги.
        - Поместье? - Волков не ожидал такого. Безусловно, шаг был разумный: земля всегда надобна.
        - Да, поместье, для сына у меня всё есть, а моим дочерям где взять приданое?
        - Неужто герцог не позаботится о ваших дочерях?
        - Ах, - графиня небрежно махнула рукой, - дождёшься от него.
        Волков немного успокоился и пошёл к своему креслу; сел в него, взял стакан и спросил:
        - И сколько же вы должны?
        - Сто сорок тысяч, - сразу ответила графиня, и добавила тут же: - Это без процентов.
        Генерал поставил стакан на место, не сделав ни глотка:
        - Это что же за поместье такое? Вы никак графство какое прикупили.
        На что графиня ему ответа не дала, а махнула на него рукой: да какое там графство. И он снова стал спрашивать:
        - Это кто же вам рекомендовал его купить? - он ещё не договорил, а ответ сам пришёл к нему в голову. Ответ был столь очевиден, что барон подивился тому, что только лишь сейчас об этом подумал. - Уж не ваш ли секретарь вас к тому надоумил?
        Графиня снова ему не ответила, но теперь её ответ был барону и не нужен, картина вырисовывалась сама, оставалось только сделать уточнения.
        - Ваш секретарь оформлял займы у банкиров?
        - А что же, я сама не сильна в цифрах да разных банковских словах, ему доверила, - отвечала Брунхильда.
        - Дура! - рявкнул генерал. - Что же ты, не понимаешь, что он тебя обворовывает? Откуда у него кольца на пальцах, откуда дорогое платье? Может быть, он знатен? Может быть, ждёт наследства?
        - Нет, не знатен он, - отвечала графиня. Разговор этот ей был неприятен, но она от него больше не пыталась уйти. - Да и не может он меня обворовывать.
        - Это ещё почему? - удивился Волков.
        - Потому что он любит меня, - заявила Брунхильда.
        - Любит? - воскликнул барон. - Любит?
        - Он единственный, кто меня по-настоящему любит. Он мне на распятье поклялся.
        - Дура! - снова рявкнул генерал. И для убедительности добавил. - Ду-ра! Документы на поместье у кого?
        Глаза графини наполнялись слезами.
        - У него, конечно, - отвечала несчастная. - Зря вы, братец, на него так взъелись. Он добрый молодой человек. Он мне желает только добра.
        - Добра? - всё ещё раздражённо спрашивал барон. - А кто у тебя в твоём новом поместье управляющим служит? Не твой ли добрый молодой человек? Наверное, сам взялся управлять? А?
        - Нет. Его знакомый. Очень честный человек.
        - Откуда у твоего сопляка, который всю жизнь в замке Маленов таскался по постелям знатных бабёнок, честные знакомые среди управляющих? Дура! Они обирают тебя!
        И тут он понял, что Брунхильде и самой так кажется. Скорее всего, она и завела этот разговор, чтобы он помог ей. Он чуть помолчал, дожидаясь, пока лакеи поставят блюдо с жареным поросёнком на стол, и, когда те удалились, заговорил:
        - Как доеду до Малена, сразу попрошу у Кёршнера его бухгалтеров и юристов, пусть приедут и проведут аудит этого твоего поместья. Пусть выяснят, у кого ты денег взяла и под какие проценты.
        - Спасибо вам, братец, - отвечала графиня. - Как стали счета приходить, так я стала волноваться, а к герцогу, понятное дело, я с такими вопросами подходить не решилась.
        - Так зачем же ты покупала? - генерал всё ещё раздражён. И опять ему на его вопросы сами приходили в голову ответы. - Это он тебя на это подбил?
        - Говорил, что дочерям должно быть приданое, - отвечала Брунхильда.
        А Волков только диву давался: не понимал он, как эта хитрая и упрямая баба, которая пережила мужа и годами выживала при дворе, так легко могла попасться в сети такого ничтожного, хотя и смазливого жулика. И новая мысль осенила его:
        - Он, значит, переживает о приданом для твоих дочерей? - генерал делает паузу. - Так от кого ты дочерей прижила? От герцога или от этого ничтожества?
        - От герцога, конечно, - восклицает графиня.
        Но барон давно с нею знаком, он опять чувствует, что женщина ему врёт. Скорее всего, эта курица и сама этого толком не знает.
        - Дура! - шипит Волков. Комкает чистейшую салфетку и швыряет ею в жареного поросёнка.
        Ему уже совсем не хочется есть.
        Глава 28
        Зато графиня повеселела. Просила ещё вина. Стала болтать о последних событиях, что случились при дворе. Уже и не волновалась о деньгах. Думала, что переложила свои финансовые неприятности на Волкова, который, если и не оплатит её долги, то, во всяком случае, во всём разберётся. Гусыня, что с неё взять. Но барон знал, что как бы там ни было, разбираться с её несчастьями придётся ему. Что ни говори, а при дворе курфюрста у него было не так уж много друзей. И графиню нужно было беречь. Крепко беречь. Генерал, взяв себя в руки, вздохнул и стал успокаиваться.
        - Был ли цу Коппенхаузен при дворе?
        - Так вчера приехал, - отвечала Брунхильда, требуя у лакея кусок поросёнка. - Приехал к ночи, но Карл его сразу принял.
        - И что он сказал? Вы слышали?
        - Слышала, слышала, - вспоминает графиня. - Сказал, что теперь у безбожников нет возможности пойти на Фёренбург, все их лодки помёрзли во льдах и что даже если лёд скоро и потает, всё одно город им уже не взять.
        Волков тоже так считал. Благоприятный момент ван дер Пильсом был упущен. Ведь цу Коппенхаузен времени, которое ему дал Волков своим сидением у реки, скорее всего, не терял. И теперь барон надеялся, что уж его-то заслуги не будут забыты, всё-таки это он задержал ван дер Пильса у Гернсхайма, отняв у того четыре драгоценных дня, за которые безбожник мог провести свои баржи с обозом вверх по течению, пока не встал лёд. Но госпожа фон Мален ему вдруг произносит:
        - Только про ту войну вашу при дворе больше не говорят, - она даже беспечно машет ручкой. - То уже былое.
        - И о чём же нынче говорят при дворе? - с заметным удивлением спрашивает генерал. Он не мог поверить, что отражение выпада опасного врага столь быстро позабылось при дворе Его Высочества.
        - Все говорят о новой любовнице герцога, - сообщает ему графиня.
        Волков уставился на неё, будто не понимал красавицу, генерал отказывался верить в подобный вздор. А Брунхильда, видя его неверие, продолжала, убеждая генерала:
        - Да, все во дворце только об этом сейчас и шепчутся, о том, что София фон Аленберг теперь его фаворитка.
        - И это всех действительно интересует? - не верил барон.
        - Конечно. Это прокурор подсунул её Карлу, - она так легко называла курфюрста по имени, что Волков иной раз начинал думать: про кого она? Ах да, ей позволено называть принца вот так запросто. - Он надеется убрать фон Фезенклевера. Заменить его на дядю Софии. А это тот ещё пройдоха.
        Новость эта была как неожиданной, так и неприятной. Нынешнего канцлера хоть и нельзя было назвать большим другом, но и врагом он Волкову явно не был. Да ещё, хоть и за мзду, выручал его по мере сил и когда имел такую возможность. К тому же канцлер был одним из примирителей их с герцогом распри. Вообще при дворе у Волкова было три человека, на которых он мог полагаться, то была, естественно, его «сестра» графиня фон Мален, советник и министр герцога барон фон Виттернауф да канцлер. Потеря любого из них значительно усиливала его недругов. И всю семью Маленов, которые ненавидели их с Брунхильдой, и епископа Вильбурга, который всё не мог простить ему прекрасной раки из Фёренбурга, и обер-прокурора земли Ребенрее Вильгельма Георга фон Сольмса, графа Вильбурга, с которым у него сразу не сложились отношения ещё в Хоккенхайме. И это если не считать всякую мелкую сволочь, что столовалась при дворе герцога и прекрасно помнила о том, что он прикончил одного из них на нечестной, как они полагали, дуэли. В общем, баланс сил и так был не в его пользу, поэтому терять даже одного влиятельного человека при дворе
ему очень не хотелось.
        - И как же вы допустили, что эта девица стала любовницей герцога?
        - А что, пусть будет, - легкомысленно отвечала Брунхильда. - Герцогиня тоже не против.
        - И герцогиня не против? - удивился барон. - То есть…
        - Да, я с нею говорила на сей счёт. И мы решили, что пусть Карл потешится немного, потом всё опять станет, как прежде.
        - Откуда же вы знаете? - Волков всё ещё не был спокоен, всё-таки положение и графини, и канцлера при дворе были поколеблены.
        - Ей шестнадцать лет, - объяснила Брунхильда. - Красива и глупа.
        - Мужчина может терпеть глупость женщины, ежели она прекрасна.
        - Да уж, с этим не поспоришь, - сразу согласилась красавица, - но вот такой мужчина, как Карл Оттон Четвёртый, терпеть Софию Прекрасную долго не сможет.
        - Отчего же?
        - Он смертельно скуп, а она безмерно алчна. Как и все нищие Аленберги. Она только легла с ним, а уже клянчит новый его замок с окрестными землями, - продолжала рассказ Брунхильда, сама меж тем начала с аппетитом поедать поросёнка. - А замок-то он вроде как строил для герцогини, - Брунхильда тут даже засмеялась, кажется, её забавляла ситуация с замком.
        - А что с местом канцлера? - спросил барон, которому было не до смеха, он был уже утомлён этим изрядным количеством новостей и почти не ел, а если и ел, то совсем без радости. - То вопрос решённый?
        - Возможно… Возможно, он отдаст его дяде Софии, чтобы не отдавать ей замок, который обещал жене, - говорила Брунхильда, вытирая руки салфеткой и после отпивая вина, - но говорю вам, то всё будет делом недолгим. София просит также места для её двоюродного братца при казначестве и ещё что-то… А Карл не любит, когда его изводят излишними просьбами. Уж поверьте, братец, я про то точно знаю.
        Говорила она это с легкомысленностью, словно не понимала всей неприятности ситуации. Герцог из-за молодой любовницы менял двор, а она как будто не понимала этого. Не понимала, что её судьба очень сильно зависит от всего происходящего. Генерал был очень серьёзен. А Брунхильда, сразу распознав его настроение, стала его успокаивать:
        - Полно вам, братец, волноваться. Всё утрясётся. Эта потаскуха совсем не первая, кого укладывают под Карла.
        - Не первая? - удивился Волков.
        - Да уж не первая, - заверила его графиня. - Двух месяцев не пройдёт, как она ему наскучит своими просьбами, и Карл будет по выходным спать с герцогиней, а по остальным дням у меня.
        Волков, может статься, и не поверил бы этой её убеждённости, но он знал, что это не просто слова красивой, хотя уже и немолодой женщины. Он знал, что её сила не только в красоте, но и в зелье, что она, конечно же, всё ещё брала у Агнес. Возможно, только это и успокаивало его.
        - Значит, о войне при дворе не говорят, а говорят лишь про эту Софию фон Аленберг, - Волкову стало как даже неприятно.
        Его победа при штурме лагеря, его уход от неминуемого разгрома, его ночной переход через реку и трёхдневный марш без обоза по ледяной дороге показались ему какой-то мелкой и далёкой суетой на фоне тех эпических событий, что происходили при дворе. Какие ещё победы, какие марши? У герцога новая фаворитка! Фаворитка, которая меняет весь его двор!
        Генерал наконец показал лакею на поросёнка: положи-ка кусочек. И пока он думал обо всём услышанном, графиня снова заговорила:
        - Так это ещё и не все новости. Есть ещё и поважнее случай.
        - То есть новая фаворитка герцога - не главная новость? - спросил барон, отрезая себе нежнейшей свинины.
        - То для всех придворных главная. Для Карла - нет. У него теперь новая забота.
        - Ну уж не томите.
        - Маркграф Георг помер.
        Волков пристально посмотрел на Брунхильду. Поначалу он даже не понял, о ком она говорит.
        - Георг фон Цоллерген, - поясняла графиня, но это пояснение мало помогло генералу. Это имя он, конечно, слыхал. Но и только. И тогда она продолжала: - Курфюрст Винцлау и Эддена Георг Второй, маркграф Винцлау фон Цоллерген, убился на охоте, не оставив после себя наследника мужеского пола, а лишь жену и двух дочерей.
        Генерал смотрел на красивую женщину, сидевшую перед ним, слушал, с какой лёгкость она произносит имена и титулы, и диву давался. Когда он встретил её, то была молоденькая и смазливая деревенская шалавёнка, не умеющая даже читать. А сейчас поди ж ты: великие имена и титулы от зубов отскакивают, словно она всю жизнь называла их. Словно выросла среди этих имён. Впрочем, она и сама теперь графиня и делит ложе с таким же курфюрстом, как и почивший некий фон Цоллерген.
        - И что же всё это значит? - спросил он у графини.
        - Ну как же… Я вам только что сказала, что помер он, не оставив наследника мужского пола. Остальные наследники почившего - то всё ветви не первые, на титул маркграфа прав не имеющие. Да и семья эта в маркграфстве пришлая. Теперь все захотят усадить на маркграфство своего человека. И император в первую очередь. Карл сие допустить не может. Они с Цоллергеном были союзники. А теперь… Уж не знаю, что и будет. Карл говорит, что у них с императором был договор о праве женитьбы. Но императорский дом всё равно хочет заиметь своего князя-выборщика.
        - А что же маркграфиня? - спросил барон, хотя и понимал, что в этакой ситуации женщину спрашивать не будут. Кого ей женихом назначат, за того замуж и пойдёт.
        - А что маркграфиня? Она хоть и урождённая Винцлау, женщина рода старого, княжеского, но что она сможет. За ней, конечно, своя сила имеется, земельных наделов у неё в Винцлау и Эддене предостаточно, рыцарства своего тоже. Вот только курфюрстом она быть не может! Так что уж точно не ей и не её родне решать, за кого идти замуж. Пойдёт, за кого решат первые лица империи да утвердят то решение святые отцы.
        - Откуда вы всё это знаете? - удивлялся генерал.
        - Так хожу за Карлом на его советы, сижу в уголке, делаю вид, что вышиваю, вино ему наливаю, а сама же слушаю всё, что говорят, - сообщила Брунхильда, хитро поглядывая на «братца». - И про войны, и про политику разную, - хвасталась красавица.
        - Вам бы такой хитрости ещё и в денежных делах, - произнёс он с укоризной.
        На что красавица лишь вздохнула. Волкову то, что герцог пускает её на свои советы, нравилось. Вот теперь и он был осведомлён о всех делах при дворе. Но всё равно некоторое волнение в нем не угасало. Почти никогда не угасало. Он волновался, что когда-нибудь при дворе вскроется то, что она ему никакая не сестра, а девка кабацкая, что он подобрал в забытом Богом Рютте. И что в таком случае всё её состояние и поместья, и её титул, и титул её сына будут тут же оспорены жадной семейкой Маленов. Этот клубок змей только мечтать может о таком счастье. Сама Брунхильда будет отправлена на плаху. Уж они этого добьются, а обер-прокурор будет только рад такому делу. А самому генералу придётся бежать. Так что волноваться ему было о чём. Иной раз он думал, что эта затея с выдачей Брунхильды за графа Малена опасна, но пока всё шло на удивление хорошо. Место при дворе графиня занимала очень высокое. И этого, надо было отдать ей должное, Брунхильда добилась не только постелью. Не только.
        - Агнес пишет тебе? - спросил Волков. - Или ты ей?
        Агнес - это была ещё одна его тревога. Чуть менее острая тревога, чем графиня, но это лишь потому, что Агнес была значительно дальше от него. Однако и из Ланна до него могли докатиться неприятности, если вдруг про Агнес что-то узнает Святой Трибунал.
        - Пишет, - сразу ответила графиня. - Всё хорошо у неё.
        - Всё хорошо? - не очень верил барон. - Это она тебе о том пишет?
        - Так я и сама видела.
        - Видела? - Волков перестал резать мясо.
        - Видела, - спокойно отвечает Брунхильда. - Месяц назад я ездила к ней в Ланн.
        - Ты ездила к ней? - генерал удивляется ещё больше. - И даже мне об этом не сказав?
        - А что же мне, нужно у вас разрешения спрашивать, чтобы повидаться с сестрой?
        «С сестрой?». Волков вообще положил вилку и нож на тарелку. Сестрой она Брунхильде быть не могла, так как графиня числилась Волкову «сестрой», а Агнес была ему «племянницей». Но даже если она и называла Агнес сестрой, то… Он внимательно глядел на графиню, желая слышать пояснения:
        - И как же поживает ваша «сестра»?
        - Прекрасно поживает, ест на серебре, нужды точно не ведает, при всех лучших домах ей рады, со всеми попами в городе дружна.
        - С попами, значит, дружна? А как же вы… Вы с нею ранее, если мне не изменяет память, на дух друг друга не переносили.
        - Ой, - графиня махнула рукой, - дуры были, то всё детское. Сейчас она мне рада была, принимала меня как родную, знакомила меня с местными сеньорами.
        - Даже так? То есть всё у неё в порядке?
        - Да, всё у неё хорошо; раньше она на крысёнка была похожа, теперь же одна из первых красавиц Ланна. И не бедная к тому же.
        - Не бедная? - Волков удивлялся всё больше. Он не видел Агнес уже года три, она же почти не донимала его письмами. Редко писала дяде, что у неё всё в порядке. Денег не просила ни разу, и то ладно.
        - Да уж не бедная. Карета богаче моей, посуда богаче моей, дом хорош, перстней и прочего золота не знает куда надевать, даже мне подарила одну безделушку.
        - А герцогу что же вы сказали, когда отъезжали? Или вы ему и не говорили о том?
        - Говорила. Так и сказала, что еду к сестре Агнес Фолькоф в Ланн. Повидать, дескать, хочу.
        - Вы к Агнес не за деньгами ли ездили? - генерал режет мясо, а сам смотрит на графиню. Он знает, что связывает Брунхильду и Агнес.
        - Да нет, - врёт та, - просто по-родственному встретилась.
        Но он видит, когда она ему врёт; она, конечно, хитра, но генерал к её бабьей хитрости уже приспособился.
        «Зелье просила, - догадывается он. - Тот самый приворот, который изготовляла Агнес и который помогает ей удерживать при себе герцога. А ездила - просила, потому что денег нет, чтобы купить; совсем, видно, плохо у графини с деньгами. Надо её выручать по мере возможности».
        А потом госпожа фон Мален начала собираться обратно в Вильбург, а перед дорогой пошла за ширму и, справляя малую нужду, из-за ширмы говорила:
        - Поеду. Устрою вам приём в городе, чтобы как вы вошли, так колокола звонили и бюргеры шли вас встречать. Денег немного на то уйдёт, но дело будет нужное, герцог обязательно заметит, как вас встречают. А после я устрою вам пир с музыкантами и танцами в ратуше. Люди из городского магистрата дружны со мной.
        Это была очень хорошая мысль. Въехать в город победителем и отпраздновать триумф ему бы не помешало.
        - Так и сделайте; что потратите, я вам всё возмещу, - заверил графиню генерал.
        Она вышла из-за ширмы, поправляя юбки, потом подошла к нему и на прощание поцеловала прямо в губы.
        - Всё, прощайте, братец, ночь скоро, поеду я.
        Но он не выпустил её из объятий после поцелуя, напротив, полез за лиф платья, освобождая из-под ткани её груди, и красавица сразу всё поняла и попыталась вырваться.
        - Ой, только не начинайте! Не позволяю я вам! Довольно! Уже вы меня брали сегодня, остановитесь!
        Но Волков уже тащил её в спальню к кровати, крепко хватая её за зад и подталкивая: не болтай, иди давай.
        - Ой, господи, да пустите же, ехать мне пора. Ах, вы так не куртуазны, братец, разве же так добиваются у дам благосклонности, - говорила красавица, всё ещё надеясь вырваться, уйти.
        Но генерал не слушал её причитаний, а уже ставил графиню на край кровати на колени, лицом от себя, и задирал ей юбки, уже любовался и трогал её прекрасный, хотя уже не такой стройный, как прежде, стан.
        - Меня мой Гюнтензау под дверью уже столько ждёт! - причитала она, в общем-то, уже не упорствуя. - Нельзя так с ним поступать. Некрасиво так.
        Но он только поставил её для себя поудобнее, а то, что этот Гюнтензау ждал графиню… Так это только сильнее взволновало барона: пусть ждёт, пусть сопляк знает своё место и свою очередь. А место его, когда генерал пользуется благосклонностью графини, под дверью.
        Глава 29
        Брюнхвальд привёл войско к вечеру, когда графиня и её верный секретарь уже уехали, а генерал находился в добром расположении духа. Войско было расположено в окрестностях города, лагеря ставить не пришлось, всё равно палаток не было, люди коротали ночь у костров, но еду для них генералу снова пришлось покупать за свои. И пиво тоже. Как все дела были сделаны, он пригласил своих старших офицеров к себе в покои и заказал им ужин. А они не дожидались, пока его подадут, стали быстро доедать поросёнка и всё, что осталось на столе от обеда. Первым среди них, конечно, был любитель вина и жареной свинины полковник Роха. И за ним стали садиться за неубранный стол и Дорфус, и Рене, и даже Пруфф. Волков же ходил меж них и не гнушался сам, своей рукой, разливать своим товарищам вино. И при том говорил:
        - Карл, завтра до рассвета я хочу выйти с полутысячей лучших людей в Вильбург.
        - Что за спешка, генерал? - спрашивал полковник, подставляя свой стакан под кувшин с вином, что держал Волков.
        - Графиня фон Мален организует нам въезд в город с колоколами и пир в ратуше. Хочу, чтобы было то до обеда, а уж с остальными людьми вы придёте, когда сможете.
        - Думается мне, что мушкетёрам моим надобно быть обязательно, - сразу оживился Роха, услышав про торжественный въезд в город и пир. - Они красавцы.
        - Ну как же без них, - согласился генерал. - Ещё пусть будут роты Лаубе. Ну и мой выезд. Думаю, того будет достаточно. А вы, Карл, доведёте оставшихся до Вильбурга. И присоединитесь с офицерами к нам на пиру.
        Волкову при этом показалось, что Карл немного замялся, может быть, старому солдату тоже хотелось побывать на торжественном въезде, но потом полковник Брюнхвальд всё-таки ответил:
        - Как пожелаете, господин генерал.
        И стаканом с вином отсалютовал барону. После чего тот уселся на своё место и стал отдавать распоряжения:
        - Все трубачи и барабанщики пойдут впереди, пусть приведут себя в достойный вид; также, господа, велите солдатам мыть одежду и чистить доспехи. Кстати, Максимилиан, Хенрик, то же касается знамён, доспехов и моего коня.
        - Мы всё сделаем, - заверил его Брюнхвальд-младший, которому почётные въезды в город были не впервой.
        После офицеры, хоть и продолжали есть и выпивать, но то и дело покидали гостиницу, чтобы отдавать своим подчинённым приказания. Все готовились к въезду. Кажется, после тяжёлых дней похода, после сражения и осады лагеря люди нуждались в радости и празднике. И генерал прекрасно понимал их.

* * *
        Но всё сложилось совсем не так, как надеялся барон. Уже в пределах видимости города к его начищенному и сверкающему сталью отряду прискакал молодой человек и, сообщив, что он от господина фон Гюнтензау, сказал генералу, что епископ Вильбургский настрого запретил бить в колокола, когда генерал въедет в город. Но горожане уже собираются у западных ворот, ждут. И обед в ратуше уже готовится.
        Это было неприятно. Густав Адольф фон Филленбург, епископ Вильбурга, весь больной, старый, но всё ещё злобный давний неприятель барона, конечно, не упустил возможности насолить ему. Колокола были весомой частью почётного въезда в город.
        - Чёртова обезьяна, этот епископ! Сволочь! - возмутился Роха. - Надо же, запретил звонить в колокола, мерзавец! Я прикажу моим парням заряжать холостыми аркебузы и мушкеты и палить через каждые двести шагов. Шума будет не меньше, чем от колоколов.
        Да, это была неплохая мысль, но Волков всё равно был раздражён.
        И, поняв его настроение, Хенрик сказал:
        - Господин генерал, уж доверьте сие дело мне, я с молодыми господами устрою вам такой колокольный звон, что этот поп подохнет от злобы.
        - Отличная мысль, Рудольф! - поддержал Хенрика Максимилиан, который в данную минуту был при генерале знаменосцем и сам не мог предпринять ничего подобного. - Господин генерал, пусть господа устроят нам хороший колокольный звон при въезде.
        - Ну ладно, - может, и не стоило этого делать, но уж больно хотелось барону утереть нос своему старому врагу. - Хенрик, помимо молодых господ возьмите ещё десяток стрелков. На всякий случай, вдруг церковные служки вздумают артачиться.
        Хенрик поклонился, взял собой стрелков и, оставив с генералом из молодых одного фон Готта, поспешил в город. А Волков, дав ему немного времени, повёл своих людей за ним вслед.
        Но мелкая выходка епископа Вильбургского, как выяснилось далее, была лишь началом его сегодняшних неопрятностей. Уже почти у ворот города ему навстречу приехали два молодых человека, один из которых был его сосед, молодой барон фон Фезенклевер, служивший нынче при дворе Его Высочества у своего дядюшки канцлера фон Фезенклевера.
        - Господин барон! - молодой барон поклонился Волкову.
        - Господин барон! - генерал кивнул ему в ответ. Он понимал, что этот юноша здесь по поручению. Но вот кто его послал? Дядя или сам герцог? И Волков спросил: - Чем обязан?
        - Я здесь по поручению Его Высочества, - сразу расставил все точки над «i» молодой человек.
        - И чего же желает мой сеньор?
        - Господин герцог просит вас оставить всех ваших солдат за городской стеной.
        «Оставить всех моих солдат за городской стеной? Что это значит? Опять немилость? Но почему? За что? Я же спас Фёренбург, приносивший ему большую прибыль! Или он просто мне не доверяет? Что за чёрт? Нужно быстро найти Брунхильду».
        Волков был обескуражен, он поначалу даже и не нашёлся, что сказать в ответ на это. Но тут же собрался с мыслями и уже обдумывал свои действия. И Роха, недавно костеривший епископа на чём свет стоял, теперь молчал. Трепал свою бороду, и всё.
        Зато не постеснялся высказать всё, что думал, другой его офицер. Майор Пруфф даже привстал на стременах и громко, так что слышали приехавшие люди герцога, заявил:
        - Какое неуважение к нам! И это за всё то, что мы сделали? За все тяготы, что мы вытерпели?
        - Кто-то очень хочет сорвать наш почётный въезд в город, - так же громко добавил Дорфус.
        Волков и сам уже понял это. И тогда к генералу подъехал сзади Максимилиан и что-то негромко сказал ему. Генерал опять согласился с ним кивком головы и тут же спросил у посыльного:
        - Господин барон, а повеление Его Высочества распространяется только на моих солдат?
        - Извините? - не понял сразу фон Фезенклевер.
        - Велено оставить за стеною всех моих людей или, к примеру, моим офицерам и моей охране дозволено въехать в город со мною?
        Приехавшие господа переглянулись, и молодой барон ответил:
        - Насчёт ваших офицеров и вашей охраны никаких распоряжений от герцога не было, - заверил генерала посыльный герцога.
        И тогда Волков сделал жест, предлагающий тому отъехать в сторону. Фон Фезенклевер последовал предложению и проехал несколько шагов за генералом.
        - Друг мой, прошу вас ответить всего на один вопрос, - мягко произнёс Волков.
        - Не могу обещать вам, генерал, - отвечал посыльный, - но попытаюсь быть с вами честным.
        - Приказ оставить моих солдат за городской стеной отдал сам герцог? Лично?
        Посыльный некоторое время молчал, раздумывая, а потом ответил:
        - Нет, не сам, но кто его отдавал от имени Его Высочества, я вам, к моему глубочайшему сожалению, сказать не могу.
        - Этого с меня достаточно, - барон фон Рабенбург улыбнулся, протянул молодому барону фон Фезенклеверу руку для рукопожатия, и тот с почтением и поклоном пожал её.
        Как только господа посыльные отъехали, Волков подозвал к себе Рене и сказал тому:
        - Друг мой, придётся вам остаться с нашими людьми тут, - он протянул полковнику кошель, - купите им вина, пива и свинины. Пусть пожарят себе.
        На этот раз Рене сразу согласился. А генерал продолжал:
        - Капитан Вилли, отберите сорок лучших мушкетёров мне в охрану. Они пойдут со мной.
        - Придётся стрелять? - на всякий случай уточнил молодой капитан.
        - Только холостыми. Поставьте их сзади и будьте при них, пусть стреляют через каждые пятьсот шагов, - отвечал барон. - Дорфус, трубачей и барабанщиков мы тоже берём с собой. Пусть идут впереди меня. Трубачи пусть играют «под знамя». А барабанщики «вперёд».
        Недоброжелатели, а их у него было в столице герцогства немало, очень не хотели, чтобы он вошёл в город победителем. Может, ему и нужно было вести себя поскромнее, но уж очень захотелось генералу утереть им все их благородные носы. Очень захотелось.
        - Всё, вперёд, - произнёс он и даже указал на городские ворота, как на боевую цель.
        Как только он въехал в ворота, на небольшой колокольне красивенькой и опрятной церкви святого Марка, что стояла на въезде в город, звонко и раскатисто ударили колокола. Кто-то, может и неумело, но с большим жаром дёргал верёвки на колокольне. И тут же пронзительно, перекрывая колокольный звон, запели трубы. А за ними застучали и барабаны. Люди, ждавшие въезда, пошли к воротам. И тут же закричали напуганно, а потом стали смеяться, когда первый свой залп в небо по команде молодого капитана дали вошедшие в город мушкетёры.
        Глава 30
        Конечно, это был не самый роскошный его проезд. Он вспоминал, как проезжал через прекрасный и шумный Ланн с великолепной ракой, захваченной им Фёренбурге, или как там же его встречали толпы горожан после победы над мужиками. Но и в этот раз всё было тоже достойно, даже несмотря на то, что кому-то хотелось, чтобы его успех был незаметен.
        Едва он приближался к какой-нибудь церкви, как там тут же начинали звонить колокола. А трубы и барабаны только усиливали интерес бюргеров.
        - Кто это? Что там? Никак у герцога праздник? - из домов и проулков выходили и зажиточные бюргеры, и всякая городская беднота. Они глазели на генерала и задавали друг другу вопросы: - Кто таков едет? Что за человек такой?
        И на все эти вопросы отвечал майор Дорфус, который ехал впереди трубачей и барабанщиков; он останавливался, останавливая заодно и всю процессию, и кричал:
        - Дорогу! Дорогу спасителю Фёренбурга от безбожника и людоеда ван дер Пильса… Дорогу рыцарю Божьему и генералу Его Высочества, человеку, которого прозывают Дланью Господней и Инквизитором, господину Фолькофу, барону фон Рабенбургу.
        После чего все сорок мушкетёров давали холостой залп в воздух, пугая девиц и женщин.
        Людей посмотреть на шествие сбегалось немало, и это было хорошо; не то чтобы Волкову нравилось внимание горожан или тешили его самолюбие взгляды молодых горожанок, но вот то, что это было ему полезно, - то было несомненно.
        Пусть горожане узнают его получше.
        Так и шли они ко дворцу герцога, но на широкой и красивой улице Бондарей, которая уже выходила прямо к резиденции Его Высочества, к нему прибежал сам глава городского магистрата Крамер с одним из секретарей. Волков не раз видел его на приёмах у герцога и раскланивался с ним. Теперь же магистр был напуган и тяжело дышал, посему говорил сбивчиво. Но уважительно.
        - Господин генерал… - выдохнул он сразу, как только подбежал. - Велено вам запретить…
        Тут же зеваки, десятки людей стали собираться на улице вокруг них. Молодые и особенно наглые лезли вперёд, чтобы слышать, о чём там разговаривают важные господа. Очень всем было интересно.
        - Что? - не понял генерал, глядя на чиновника сверху вниз и не обращая никакого внимания на собирающихся бюргеров.
        - Велено вам запретить шум! - разъяснил господин Крамер. Говорил он теперь громче, но уверенности в его голосе не прибавилось. - Велено сказать вам, чтобы вы поостыли, и в колокола не били, и народ барабанами и пальбой не смущали.
        Люди же, услышав эти слова, стали возмущаться. Им явно был по душе этот небольшой парад с барабанами, трубами и ружейной пальбой.
        - Вот как? - чуть склонившись с лошади и весьма холодно интересовался Волков. - И кто же мне это велит?
        Такой вопрос для первого магистра города оказался неожиданным. Он даже и не знал, как на него ответить. Просто стоял, запрокинув голову вверх, чтобы видеть лицо генерала, и удивлялся: как же можно такое спрашивать? Велели и велели. Зачем уточнять?
        Но для генерала этот вопрос был принципиальным. Только один человек в герцогстве мог приказывать ему.
        - Вы, что же, не слышите меня? - всё так же холодно продолжил Волков. - Кто это мне запрещает шуметь? Неужто Его Высочество лично приказал вам бежать ко мне с подобным пожеланием.
        - Да нет… - лепетал магистр.
        - Что? Говорите громче, господин Крамер. Громче! - требовал барон, он хотел, чтобы зеваки тоже знали, кто запрещает процессию.
        - Просто велено… - продолжал глава магистрата; ему явно не хотелось называть того, кто прислал его. Это вообще было не его дело. Ему и самому не нравилось это поручение. Он понимал, что люди генерала могут его и побить за такую дерзость. Но всё равно пошёл выполнять распоряжение. Видно, что лицо, пославшее его, было при дворе весьма значимым и влиятельным.
        И генерал сжалился над городским чиновником, чтобы не унижать того на глазах у горожан, ведь Крамер мог быть ему полезен, и поэтому Волков заговорил:
        - Господин первый магистр Крамер, только из уважения к вам я попрошу моих барабанщиков более не шуметь, а мушкетёров более не палить из мушкетов, но также я прошу и вас впредь не говорить мне о «повелениях» какого-либо лица, если то лицо не венценосное. Ибо никто, - тут Волков поднял палец к небу и уже почти кричал, чтобы собравшиеся люди его слышали. - Никто не имеет права мне повелевать или приказывать, кроме моего сеньора, герцога земли Ребенрее курфюрста Карла Оттона Четвёртого.
        - Да-да, конечно, господин генерал, - магистр был рад, что всё так разрешилось, а посему кивал и кланялся.
        Дальше он так и поехал, без труб, барабанов и выстрелов, но вот колокола всё так же звонили, а толпа на его пути всё также собиралась немалая.
        Сам канцлер вышел во двор дворца его встретить. А с ним были едва ли не полдюжины разных господ из канцелярии, и это не считая секретарей разных министров. В общем, его встречали при дворе как важную персону. Вот только Фезенклевер ему ничего не сказал лишнего, он был показательно вежлив и нейтрален и сообщил барону, что Его Высочество сейчас занят и принять его не сможет. Волков, конечно, к этому уже был готов. Но сам факт того, что его вышел встречать сам канцлер, говорил о многом. Если бы генерала ещё и сразу принял и герцог, то это был бы уже настоящий триумф, которого так не желали те, кто посылал к нему Крамера с запретами шествия. Вот только генерал, вернувшийся с победой, не собирался торчать в приёмной своего сеньора; он произнёс:
        - Как только я понадоблюсь Его Высочеству, пришлите за мной.
        Тут Фезенклевер уже удивился:
        - Вы не собираетесь подождать, пока Его Высочество освободится и примет вас?
        Да, именно этого он делать не собирался.
        - Я буду здесь рядом, в таверне «Шесть хвостов». Хочу привести себя в порядок, прежде чем предстану перед герцогом.
        Весь вид канцлера так и говорил ему: вы уверены, вы понимаете, что делаете? Этот поступок весьма необдуманный, и если герцог вас не принимает, лучше быть в его приёмном зале и ждать, пока вас удостоят чести. А уйти сразу после отказа - так то будет шаг весьма независимый и дерзкий.
        Но генерал и сам понимал всё это. Он знал, что делал. И знал, что будет делать впредь. Поэтому продолжил:
        - Если Его Высочество найдёт для меня время, я тут же явлюсь по его желанию.
        Сел на коня и уехал, зная, что его враги будут радоваться такому его поведению. Но теперь, после того как он сорвал наступление еретиков на Фёренбург и его статус при дворе должен был заметно подрасти, он мог себе это позволить. Тем более, что среди генералов и офицеров герцогства и ближайших земель, как и среди солдат, его авторитет теперь был очень высок. В этом он не сомневался. Ещё бы, много ли наберётся в мире людей, которые могли утереть нос прославленному вождю еретиков ван дер Пильсу! Вот то-то и оно, что таких было… по пальцам одной руки перечесть. И он был среди них.
        Так он и уехал из резиденции курфюрста и остановился на постоялом дворе «Шесть хвостов». То была самая большая и богатая таверна рядом с замком. И ему встала в копеечку оплата номеров для офицеров и выезда, пришлось раскошелиться и на конюшню, и на стол для офицеров. Но искать что-то дешевле барону не хотелось. Гостиница славилась расторопной прислугой, отменной кухней и чистотой, также отсутствием клопов и, что было важно, хорошими конюхами. Как только он въехал в номер, так просил для себя ванну. Тут всё было недёшево, но генерал сейчас не считал денег. Он рассчитывал, что герцог покроет хотя бы эти мелкие его траты. Фёренбург того стоил.
        Пока ванна готовилась, а он с офицерами в отдельном обеденном зале пил вино и ел сыры, к нему опять пришёл, как это ни странно, первый магистр города Крамер. Волков встретил его и даже предложил вина, от которого тот вежливо отказался. И тогда генерал спросил магистра с усмешкой:
        - А сейчас с каким повелением вы пришли? Может, нам вести себя потише? Может, мы слишком шумим в трактире?
        И опять Крамер чувствовал себя неловко, поначалу мялся, но потом овладел собой, подошёл к генералу поближе и тихо заговорил:
        - Вчера от графини, - слово «графини» он произнёс с большой значимостью и видимым уважением, - приходили люди, говорили насчёт пира и бала в ратуше, обещали залог, но залога не внесли.
        - Так вам нужны деньги? - догадался генерал.
        Но первый магистр города Вильбурга вдруг ответил:
        - Наоборот.
        - Наоборот? - не понял Волков. - Что значит наоборот?
        - К сожалению, пир в ратуше приказано… - Крамер помялся, - не дозволять, и раз уж задаток не был дан заранее, то теперь он, получается, и не нужен.
        Барон же пропустил всю эту ерунду про задаток, это его вообще не интересовало, и спросил лишь:
        - И кто же это приказал вам не дозволять мне пировать в ратуше?
        И опять магистр мялся, не хотел говорить, подлец, кто ему это приказал. И тогда генерал и говорит ему, уже не скрывая своего раздражения:
        - А ну-ка отвечайте мне!
        Крамер только глаза пучит и молчит. Но Волков уже всё решил, он хочет знать, кто это в столице осмеливается его так унижать. Генерал знает, что это не герцог. Нет. Тот до таких мелких гадостей никогда не опустится. Это благородные мерзавцы, что копошатся вокруг престола Его Высочества.
        - Отвечайте! - говорит барон уже сквозь зубы. - Иначе прикажу моим солдатам бить вас палками.
        И, видя такое дело, уже встаёт из-за стола капитан Вилли Ланн и, подойдя сзади к магистру, кладёт ему тяжёлую руку на плечо.
        - Ну! Назовите мне имя того человека, что пытается унижать меня весь день!
        Крамер глядит на недобрые и даже суровые лица офицеров, потом косится на капитанскую руку на своём плече и наконец произносит:
        - То распоряжения господина Кюна.
        - Ах это Кюн! - Волков кивнул. Как он мог сразу не догадаться? Кто же ещё мог отдавать распоряжения городской магистратуре, если не камергер Его Высочества, распорядитель церемоний, а по сути, бургомистр города Вильбурга. Неясно было только одно.
        Генерал вздохнул. И махнул Вилли рукой: отпустите его, капитан.
        Он даже ничего не захотел говорить первому магистру, лишь отвёл от него взгляд, потеряв интерес. Кажется, барон начинал уставать от всего этого. То ли годы брали своё, то ли последнее время, что он проводил в праздности, успокоило его, но он стал меняться.
        Раньше, когда в его груди от подобных вызовов, от таких вот публичных обид у него начинало биться сердце, его кулаки сжимались, в его венах закипала кровь, он готов был драться за себя и свои интересы с кем бы то ни было. Тогда простой рыцарь Божий и герцогу готов был бросить вызов, коли того требовало его понимание чести или интересы. В ту пору в нём бушевало пламя. Пламя, состоявшее из несгибаемой воли и жажды… жажды всего. Он неистово хотел получить всё: и землю, и уважение в виде рыцарского достоинства, и золото, и женщин.
        Это пламя подпитывалось его холодной злостью и слепой яростью, если то было надобно. И огонь его души не ослабевал месяцами, давая ему огромную силу, он готов был драться за свои интересы или за свою честь. Рыцарь Божий светился изнутри от этого огня так, что люди, которые были рядом, видели этот свет, верили в него и шли за ним. Теперь же от того пламени осталось уже немного. Лень, праздность и потихоньку приближающаяся старость, а ещё боязнь потерять всё, чего он достиг за последние годы, поубавили жара в его груди. Теперь он был прославленным генералом, твёрдым, умным и очень опытным, но уже совсем не тем человеком, который за рыцарский титул отважился бы отправиться в чумной город. Барон вздохнул, взял кусочек сыра и, отправив его в рот, только махнул рукой: ступайте, Крамер, ступайте.
        В этот день герцог так и не вызвал его во дворец. Кажется, сеньор хотел разорить своего вассала, так как к вечеру к городу ещё подошли солдаты, которых привёл полковник Брюнхвальд. А с ними были и капитаны. И тех, и других нужно было размещать и кормить. И снова всё это ему приходилось делать за свой счёт - слава Богу, добрые горожане Хоккенхайма собрали ему денег. Но и это серебро было не бесконечно. Поэтому рано утром он снова отправился во дворец. И, прождав там несколько часов, опять не попал на приём к Его Высочеству. Один из секретарей герцога, хоть и вежливо, но попросил его подождать в приёмной, пока сеньор найдёт для него время.
        Подождать! А две тысячи человек, что стоят у стен города и собираются обедать? Что делать с ними? Может, им тоже предложить подождать? Волков начинал злиться. Одно дело - отказать ему в почётном проезде по городу, отказать ему от обеда в ратуше, но совсем другое дело - вытрясать из него последние деньги, которых ему и так очень не хватает. Поэтому он, прежде чем закончить разговор с секретарём в приёмной, произнёс:
        - Друг мой, прошу вас напомнить Его Высочеству, что не только я жду его аудиенции, со мною его решения ждут две тысячи воинов, что отразили натиск еретиков на Фёренбург. Их контракт истекает, а на их содержание я трачу свои деньги. Если у Его Высочества нет времени, чтобы принять меня, так пусть хотя бы даст согласие распустить людей по домам. А уж я один буду ждать его милости и дальше.
        - Я передам ваше пожелание Его Высочеству, - всё так же вежливо отвечал генералу секретарь курфюрста.
        Глава 31
        Он покинул приёмную герцога, полную разных важных господ, и стал спускаться на этаж ниже, шёл в приёмную канцлера, хотел поговорить с ним насчёт содержания своих солдат. За ним, обращая на себя внимание, звеня мечами и шпорами, шли пять его молодых офицеров, среди которых выделялись Максимилиан Брюнхвальд и Рудольф Хенрик.
        На этаже возле приёмной герцога, у балконных балюстрад подле лестниц, как обычно, торчали молодые рыцари из выезда герцога. Стояли, бездельники и повесы, небольшими группками по три-четыре человека. Зубоскалили. Волков, уже бывавший при дворе, уже освоившийся тут, потихоньку научился по одним лишь взглядам и насмешкам этих господ понимать, кто в фаворе у их сеньора, а кто нет.
        Мерзавцы, бретёры и задиры, высокомерные и заносчивые, разодетые в шелка и бархат от щедрот Его Высочества, глазели на Волкова и его молодых офицеров. Смотрели с усмешками: а это ещё кто тут бродит? И барон чувствовал, что при дворе его влияние пошло на убыль. Уж больно заносчиво ухмылялись эти господа нынче. И, что было ещё хуже, они одними своими высокомерными взглядами могли вызвать ссору. Волков очень боялся, что кто-то из этих мерзавцев затеет распрю Нет, конечно, не с ним, барон им был уже не по зубам: уважаемый генерал, влиятельный феодал и вассал герцога для них был слишком крупной целью. Да и, как показывал опыт, опасной. Но вот молодые люди, что его сопровождали, были неопытны и могли легко повестись на любое недоброе слово в их адрес или косой взгляд. Генерал уже пожалел, что взял офицеров с собой во дворец, но уж больно они хотели тут побывать. Он слышал их разговоры об этом. А люди, прошедшие с ним сражение у Гернсхайма и сидение в лагере, заслуживали того, чтобы к их желаниям прислушивались, хотя бы к таким необременительным.
        Он остановился на одном из балконов, где не было никого, кроме мывших полы служанок, и сказал им:
        - Господа, ежели кто вас попытается задеть или втянуть в словесную перепалку, то приказываю на злые слова не отвечать. А уж если вас попробуют вызвать на дуэль, так сразу предупреждайте, что из оружия выберете арбалет или мушкет. Это сразу любого задиру охладит.
        - Но отчего же нам не выбрать белого оружия? - удивился фон Готт.
        - Оттого, что с железом у вас против любого из местных господ шансов не будет. Вас непременно убьют или ранят, выберите вы хоть меч, хоть молот, хоть алебарду, - отвечал генерал. Он знал, что его офицеры - ну, кроме Максимилиана, который и из арбалета, и из мушкета, и из пистолета стрелял весьма достойно, - стрелки посредственные. Но в любом случае с подобным оружием у них были шансы уцелеть, так как миньоны герцога стрелкового оружия чурались, потому что считали его холопским.
        Это всё он им говорил на тот случай, если что-то, какая-то распря случится в его отсутствие. А если он будет при том, так он найдёт способ угомонить любого из наглецов и дуэлянтов. Но, слава Богу, в приёмной у канцлера подобной публики не бывало. Там были люди сплошь мирные, в основном купцы. Но вот только самого канцлера там не было тоже. Он был у герцога, и секретарь не мог сказать, когда он вернётся. Там же в приёмной, среди купцов, находились два хорошо знакомых Волкову человека, которых поначалу он не увидел. То были генералы фон Эберт и Лёгензи. Лёгензи - престарелый генерал, что служил герцогу давно, а фон Эберт был человеком новым, пришедшим с маршалом цу Коппенхаузеном. Эта встреча была, кстати, ведь он до сих пор так и не знал в подробностях, что произошло на поле севернее Гернсхайма. То, что происходило на левом фланге он даже толком не смог рассмотреть из-за ужасного снега и что случилось с центральной баталией, Волков лишь предполагал. Бегущие солдаты, которых он потом собрал под своё знамя, не могли ничего ему рассказать толком. «Так все побежали, вот и мы побежали». «Так кто-то
кричал, что нас обошли, мы такое услышали и развернули пятки». «Еретики уже были в нашем лагере, когда мы тронулись». «Мы оглянулись, а знамени нет, офицеров нет. Чего же нам было ждать, плена? В плен к безбожникам не очень-то хотелось». Вот и всё, что можно было узнать от солдат, и встреча с этими генералами была очень кстати. Волков обрадовался им и пошёл к ним. И, подойдя, поклонился, улыбаясь, как старым знакомцам. Но вместо ответной любезности вдруг получил чопорный и холодный поклон старика Лёгензи и едва различимый кивок от фон Эберта.
        - Здравствуйте, господа, - тем не менее вежливо продолжил барон.
        - И вам быть здравым, - вежливо, но без всякой приязни ответил старый генерал. А фон Эберт и вовсе лишь покивал головой: ну да, ну да. Всем здоровья. Не зная, что и сказать по поводу такой холодности, Волков лишь произнёс:
        - Вы тоже к канцлеру?
        - Тоже, - сухо и коротко отвечал Лёгензи. Он говорил, что называется, через губу, лишь бы от него отстали. Фон Эберт и вовсе не стал отвечать. К чему?
        И тогда генерал так же прохладно поклонился коллегам и отошёл от них. Подалее от их спеси.
        Всё это было очень ему неприятно. Волков чувствовал, что им просто пренебрегают. Показательно. И усугублялось это тем, что его молодые офицеры были свидетелями этого некрасивого и невежливого поведения его коллег. Естественно, ему захотелось покинуть дворец, где было так много людей, относившихся к нему нехорошо.
        И генерал, так не решив своих вопросов, покинул дворец. Надо признаться, с облечением, так как даже воздух резиденции его сеньора показался ему теперь нехорошим. Он и так не очень любил там бывать, а сейчас и вовсе ему во дворце становилось душно.
        Душно. И это было странно. Это настораживало. Второй день подряд Его Высочество отказывался его принимать. Хоть и вежливо, но генералу отказывали. А учитывая, что ему запретили торжественный проезд по городу, запретили бал в ратуше, ситуация и вовсе складывалась неприятная. Нет! Победителей так не встречают. Пусть даже герцог был занят с утра до вечера своей новой любовницей и дворцовыми делами, но пять минут для спасителя одного из главных его городов он мог бы и найти. Что-то происходило при дворе нехорошее.
        И эти его подозрения были подтверждены тотчас, как только он вернулся в гостиницу. Там его уже ждало письмо от графини.
        «Дорогой братец, здравия вам на многие лета. Всё, что мы задумали с вами, сорвал нам интриган Кюн. Он старый дружок графа фон Вильбурга, да и думает к тому же, что канцлера Фезенклевера ждёт скорая отставка, вот и злобствует против нас, выслуживается перед обер-прокурором. Ну да то ничего, есть и против него у нас способы, так как рыло у этого лиса в пуху изрядно. Но то всё малое, есть и главное. Наш маршал цу Коппенхаузен приехал нынче утром и, как выяснилось, в письмах он просил Его Высочество не принимать вас, пока сам не переговорит с ним. А уж как поговорит, так и принять вас можно будет. Думается мне, что то дело злое, думается мне, он наговаривать на вас будет. Никак иначе, - Волков опустил письмо. Вот теперь картина начала проясняться, и поведение генералов уже его не удивляло. Интриги. И он снова начал читать. - Вы уж будьте готовы, что вызовет вас герцог к себе, чтобы вы ответили ему на вопросы. Помните, что при дворе у вас приятелей немного, а неприятелей достаточно и, видно, стало ещё больше. Будьте ко всему готовы. Любящая вас ваша сестра Брунхильда».
        Она даже не указала свой титул, которым так гордилась. Просто «сестра Брунхильда».
        Тут к нему подсели Брюнхвальд и Дорфус с бумагами, стали считать дневные расходы. Хотели, чтобы он поглядел счета, которых было без малого на сорок четыре талера. Но генерал от этой затеи отмахнулся. Ему сейчас было не до подобных мелочей. Волков рассказал своим офицерам, что герцог его два дня не принимает и что генералы, что вчера с ним были вежливы, нынче носы воротят. А после и дал Дорфусу - у того глаза помоложе - письмо от графини, чтобы он прочёл его Брюнхвальду. Дорфус дочитал, отложил письмо и поглядел на старших товарищей: что это значит? А вот для старого солдата Карла Брюнхвальда ничего невиданного в этом деле не было. Он и мгновенья не размышлял, а лишь сказал:
        - Цу Коппенхаузен своё поражение под Гернсхаймом желает на вас переложить.
        - Да как же так! - возмутился майор Дорфус, начиная понимать, в чём дело. - Сей поступок недостоин ни воинского, ни рыцарского звания.
        - Ах, бросьте, майор, - отмахнулся Брюнхвальд. - Сей поступок - дело обычное. Кто-то должен ответить за проигрыш, а ещё и за потраченные деньги принца. И цу Коппенхаузен за всё это отвечать не хочет. Иначе принц может его и погнать с должности, на которую его совсем недавно принял.
        Волков даже не стал подтверждать слов полковника, про подобное поведение офицеров он знал с самых юных лет, едва начинал служить при первом своём офицере. Желание быть среди первых при любом успехе и желание остаться в тени при любой неудаче было естественным поведением для всякого, избравшего это ремесло. Как говорят: у победы много отцов, а поражение всегда сирота. Ну, или отцом поражения становится тот, кто не был достаточно расторопным, чтобы спихнуть участь сию на ближнего.
        - Документы, я надеюсь, вы не потеряли, майор? - спросил Волков, уже понимая, что бумаги, скорее всего, ему понадобятся.
        - Документы? - не сразу понял Дорфус.
        - Диспозиция, подписанная цу Коппенхаузеном и всеми генералами на военном совете, - чуть раздражённо из-за непонятливости своего офицера объяснял генерал, - финансовые бумаги от наших полковников по найму солдат. Счета и отчёты о тратах.
        - Ах, это! - понял майор. - Об этом не волнуйтесь, генерал. С этим всё в порядке, всё на месте.
        - Давайте их сюда, хочу взглянуть; также позовите ко мне всех старших офицеров, - он стал поглядывать вокруг. - А где наши артиллеристы? Найдите обоих и просите быть ко мне.
        Ему нужно было со всеми переговорить и всё проверить. А как только он собрал всех нужных ему людей возле себя, так от герцога пришёл адъютант и передал ему письмо. А в том письме было сказано, что герцог его примет завтра сразу после заутрени. И чтобы до того он солдат своих не распускал.
        Волков прочитал письмо, посмотрел на собравшихся своих товарищей и подумал о том, как хорошо, что у него есть Брунхильда, которая предупредила его обо всём, что происходило.

* * *
        Утром, когда было ещё темно и колокола едва оповестили город, что пора бы лежебокам вставать и идти на утреннюю службу, он уже был во дворе замка Его Высочества, и был он не один. С ним были все его старшие офицеры, его выезд и даже ротмистр Хаазе. То есть не менее дюжины людей. И в приёмной герцога было много народа, и всем пришлось ждать, пока не закончится утренняя служба. Только после этого вышел секретарь герцога и произнёс:
        - Генерал Фолькоф, Его Высочество примет вас.
        Волков кивнул и уже пошёл к двери, а за ним и все его люди, но секретарь остановил их:
        - Господа, прошу прощения, но Его Высочество примет генерала одного.
        Конечно, это не понравилось барону, но разве тут поспоришь! Дорфус тут же передал ему пачку бумаг: счета и списки нанятых солдат, и главную бумагу - диспозицию. И он лишь в сопровождении секретаря вошёл в кабинет герцога. Вошёл и сразу понял, что дело будет непростое. За столом по правую и левую руку от герцога сидели самые недобрые из приближённых курфюрста. Справа сидел сам Вильгельм Георг Сольмс, граф Вильбург фон Ребенрее, родной дядя Его Высочества, уже седой, но всё ещё полный сил и решительности. По левую руку от герцога сидел его первый камергер господин Кюн. Тут же за столом был тучный и заметно состарившийся недруг генерала Густав Адольф фон Филленбург, епископ Вильбурга. С тех пор как три года назад старший его брат отобрал у него епископство фринландское, он считал, что барон Рабенбург в этом тоже виновен. И ненавидел Волкова ещё больше, чем раньше. Но Волков-то был тут не при чём. Да, он отдал прекрасную раку из Фёренбурга архиепископу Ланна, что и поссорило братьев. Но архиепископ забрал у младшего братца фринландское епископство потому, что Густав Адольф во Фринланд наезжал от
случая к случаю, не чаще, чем пару раз в год, а иногда и того реже. Зато казну выгребал из епископства алчно. А курфюрст Ланна сам нуждался в деньгах, вот и пришлось братца отпихнуть. Ещё доводило епископа Вильбурга до белого каления то, что епископ Малена был поставлен на кафедру этого важного города по протекции Волкова, после чего за несколько лет епископ маленский уже прославился своей набожностью, строгостью и скромностью. И, по мнению многих, заимел авторитет в церковных кругах более высокий, чем епископ Вильбурга имел когда-либо. Как тут Густаву Адольфу не быть злым на этого удачливого выскочку, что сейчас кланялся герцогу. Также за столом сидели и цу Коппенхаузен, и первый камергер Кюн, и канцлер фон Фезенклевер и ещё четверо важных сановников, вот только графини в помещении не было, так же, как и ещё одного друга - министра герцога и исполнителя тайных его поручений барона фон Виттернауфа.
        - Здравствуйте, любезный друг мой, - вежливо, но без особой теплоты произнёс герцог и, указав на единственное кресло, чуть отставленное от стола к центру залы, предложил: - садитесь, прошу вас.
        Волков ещё раз молча поклонился всем господам за столом и сел в предложенное кресло. Теперь-то у него сомнений не осталось, сейчас его будут судить. Да, это был именно суд, и он немного волновался, хоть и демонстрировал полнейшее хладнокровие. Волновался потому, что не знал, к чему это всё. Впрочем, волнение это было скорее военное. Волнение в ожидании начала: скорее бы уже начали! Впрочем, он предполагал, о чём пойдёт речь, так как генерал фон Эберт перебирал бумаги возле стола и тихо советовался с парой офицеров штаба цу Коппенхаузена. Сам же маршал сидел с отсутствующим видом и даже не глядел в сторону Волкова. Словно он тут вовсе не при чём. В зале было очень тихо и, нарушая эту тишину, герцог произнёс:
        - Господа, не будем тянуть. Начинайте уже.
        Фон Эберт оторвался от бумаг, взглянул на Его Высочество немного напуганно и тут же ответил:
        - Да-да, конечно, Ваше Высочество. Я начинаю.
        Глава 32
        И, взяв одну из бумаг у своих помощников, он ещё раз заглянул в неё и наконец поднял глаза на Волкова.
        - Господин генерал, - заговорил он с излишней высокопарностью, - перед лицом вашего сеньора высказываю вам упрёк и заявляю, что сражение при Гернсхайме было проиграно по вашей вине.
        - По моей? - Волков даже усмехнулся. - Прямо-таки и по моей?
        Эта его усмешка явно не понравилась собравшимся за столом господам, обер-прокурор смотрел на него нехорошо, поджав губы, а епископ даже воздел руку и, указывая на барона, безмолвно восклицал: вы посмотрите на него! Он ухмыляется перед лицом своего сеньора, по сути, названного своего отца!
        А обвинитель, замолчавший на мгновение, тут же продолжил, и в этой его усмешке находя повод для упрёка:
        - Вот так же высокомерны вы были сразу. Считали себя знатоком искусства воинского, исходя из своей победы над мужичьём и пары выигранных приграничных стычек, - а вот эти его слова задели Волкова: «Ах, вот как… Победа над мужичьём? Пара приграничных стычек? Вот как, оказывается, цу Коппенхаузен расценивал его славные дела! Чёртов лицемер!». А фон Эберт продолжал: - И посему вы сразу излишне самовольны были, что и выказывали всячески; вы прибыли к месту сбора последним, ибо не очень-то спешили, ваше войско вышло самым дорогим для казны, и по прибытии вы сразу разбили себе отдельный лагерь, по обычному высокомерию своему пренебрегли лагерем общим.
        Этот фон Эберт был мастером всё перевернуть, всё поставить с ног на голову. С ним нужно было держать ухо востро. И Волков поднял руку в знак того, что он просит слова.
        Но генерал продолжал высказывать ему свои обвинения, не обращая внимания на его знаки:
        - Вы пренебрегли приказом маршала цу Коппенхаузена и не передали в центр две тяжёлые пушки, принадлежащие вам. Также вы не передали кольев для укрепления правого фланга, которые у вас просил маршал, также вы забрали в своё распоряжение посланных вам сапёров, - кажется, обвинения у него закончились, и речь его заканчивалась также. Последовало резюме: - Вы, если и не являетесь прямым виновником нашего поражения под Гернсхаймом, то уж точно не приложили и малейших своих сил для победы.
        Закончив, он подошёл к середине стола и, чуть наклонившись, положил перед герцогом листок и заговорил - думал, что негромко, но Волков всё равно расслышал его слова:
        - Войско, что собрал генерал фон Рабенбург, было наименьшим из всех и наидорожайшим из всех, что привели иные генералы. Солдаты его оказались дороги, и разница с другими генералами составила более четырёх тысяч талеров.
        Волков едва удержался, чтобы не поморщиться. Это была большая досада. Большой упрёк. Всё остальное он и во внимание не принимал - пустое. Но вот деньги… Волков не взял себе не пфеннига. Роха и Рене, да и Брюнхвальд с Дорфусом, конечно, погрели руки на найме солдат. Ну а что тут было поделать, они его ближайшие люди, он с них не собирался спрашивать за это. То было делом естественным, извечным доходом старших офицеров. Все про это знали. Но и об этом он готов был поговорить. Конечно, барон понимал, что эта тема для герцога весьма чувтвительна, герцог по природе своей был скуп, а тут ещё и казна пуста абсолютно. Он непременно спросит про деньги. А Его Высочество, внимательно поглядев в предоставленную бумагу, поднял глаза на генерала и произнёс:
        - Зная вас не первый год, я уверен, барон, что у вас найдётся, что ответить на все эти упрёки.
        - Да, монсеньор, - отвечал генерал, поднимаясь из кресла. - Конечно, есть, что ответить. Ибо почти все эти упрёки пусты!
        - Пусты? - фыркнул фон Эберт. Да и другие присутствующие господа тоже были, мягко говоря, удивлены таким его началом
        - Конечно же, пусты, - продолжал Волков как ни в чём не бывало. - Начнём хоть с того, что прибыл я в лагерь последним. Генерал фон Эберт как бы намекает, что я не очень торопился на призыв своего сеньора, но хотелось бы ему заметить, что земли мои и земли, где я собирал солдат, находятся на самом юге Ребенрее, а лагерь, в который мне следовало прийти, был на самом севере. Вовсе не удивительно, что я прибыл туда последним. Мало того, у меня был отличный повод не успеть к сражению, так как пушки с артиллерийским обозом весьма плохо ездят по осенним дорогам, но, понимая это, я выслал пушки вперёд, за много дней до того, как собрал солдат. Посудите сами, Ваше Высочество, как же мне быть в месте сбора первым, если я нахожусь дальше всех от того места? Посему я и говорю, что упрёки, которые я выслушал тут, пустые.
        Кажется, это был неплохой ответ. Герцог посмотрел на фон Эберта: ну и что теперь вы скажете? А тот ему ничего не сказал, и, чувствуя свою правоту, барон продолжил; он, понимая, что с цу Коппенхаузеном у него уже хороших отношений не выйдет, стал безжалостно топить маршала, а заодно и его ближайшего человека, а сейчас главного обвинителя:
        - Также господин генерал, упрекая меня, говорит, дескать, поставил я себе отдельный лагерь, исходя из своего высокомерия. И на это у меня есть ответ, и снова повторю вам, Ваше Высочество, что слова фон Эберта пусты, так как лагерь я поставил отдельный лишь потому, что лагерь главный был поставлен неправильно!
        «Неправильно?». Это был уже весомый удар по цу Коппенхаузену, тот сразу встрепенулся, как и присутствующие в зале его офицеры,
        Но Волков не обращал на это внимания и, пока герцог его слушал, продолжал:
        - В угоду офицерам его поставили прямо у села, чтобы расквартированным в домах сельчан офицерам было до лагеря близко, а надо было его ставить к реке и укрепить как следует. К моему приходу все колодцы в селе лошадьми и солдатами были выпиты, и люди и животные из лени, чтобы не ходить к реке, пили из луж, а сие весьма плачевно кончается.
        - Простите, генерал, - его речь вежливо прервал канцлер Фезенклевер, - а что плохого приключается с теми, кто пьёт из луж?
        - А от луж, как и от нужников, не выведенных к краю лагеря, в войске случается понос, который идёт с кровью и от которого за короткое время можно потерять и треть войска, ибо хворь сия распространяется не хуже чумы. Оттого я и решил поставить свой лагерь за селом у реки. И велел укрепить его. И именно благодаря этому лагерю я задержал ван дер Пильса на четыре дня, отбил страшный его натиск с большими для него потерями и дождался того, что река замёрзла и все его лодки с припасами вмёрзли в лёд.
        Цу Коппенхаузен хотел что-то уже сказать, даже указал перстом на генерала, но его опередил герцог:
        - Барон, я знаю, что ваша нога изранена; если вам тяжко стоять, то можете отвечать нам сидя.
        Волков поблагодарил герцога с поклоном, но сесть не успел.
        Одна эта фраза сразу изменила атмосферу в зале, а тут ещё появился министр фон Реддернауф, который с дозволения герцога вошёл в зал и, сначала поклонившись Его Высочеству, тут же подошёл и по-дружески протянул руку Волкову. Потом он зашёл за кресло герцога и стал что-то шептать ему на ухо. При этом оба они улыбались, и герцог согласно кивал. Видно, это была какая-то хорошая новость.
        Наконец Его Высочество снова обратил внимание на Волкова, а потом, взглянув на фон Эберта, произнёс:
        - Уважаемый генерал, так вы считаете, что в проигрыше… - он немного наморщил лоб и сделал жест рукой, который должен был помочь ему вспомнить название, - Господь всемогущий, как же называлась эта деревня…
        - Гернсхайм, Ваше Высочество, - напомнил ему цу Коппенхаузен.
        - Да, да, да, - вспомнил герцог, - в поражении у Гернсхайма во многом виноват генерал фон Рабенбург?
        - Конечно, его нежелание отдавать свои пушки в центр привело к тому… - начал было фон Эберт, но закончил за него сам Волков; встав из кресла, он перебил обвинителя и договорил за него:
        - Привело к тому, что собранная на правом нашем фланге кавалерия была разогнана кавалерией еретиков, отчего и весь наш правый фланг развалился. Я же у реки стоял до конца сражения; даже когда уже и центральная баталия бежала, я продолжал громить врага.
        - Вы не выполнили приказа! - воскликнул фон Эберт. - Не вам судить, что было справа и в центре, - тут он снова возвысил голос и стал пафосен до неприличия. - Вы не выполнили приказ командующего.
        - Во-первых, - тут уже генерал разыскал среди бумаг диспозицию и, подойдя к столу, положил её перед герцогом, - вот диспозиция, подписанная, Ваше Высочество, всеми вашими генералами на военном совете в вечер до сражения. Тут указано моё место и силы, которые должны быть при мне. Ваше Высочество, - он указал пальцем, - тут всё записано, все мои пушки должны быть при мне на левом фланге. Так я и начал строить свою позицию в расчёте, что стою я на фланге, а мне не было дано ни одного кавалериста. Так хотя бы пушки были.
        Герцог даже не успел взглянуть в бумагу, как встал со своего места сам маршал и очень громко, едва ли удерживаясь в рамках приличия, воскликнул:
        - Добрый господин, что же это вы? - поняв, что он почти кричит, маршал понизил тон, - Видно, вы не знаете дисциплины, вам, видимо, неизвестно, что меня утвердил на должность сам курфюрст земли Ребенрее Карл Оттон Четвёртый, и я посему являюсь его уполномоченным лицом, и от этого я отдаю приказы, в том числе и от лица вашего, - маршал при этих словах невежливо указал пальцем на барона, - вашего сюзерена, и вы должны их выполнять, как положено вассалу и человеку благородному, а вы моим приказом передать мне пушки пренебрегли! Пренебрегли!
        Маршал умело перевёл дело из упрёков старшего офицера ко младшему в дело об вассальной непокорности. Уж в чём-в чём, а в этом Волкова было упрекать легко. Все знали, что он вассал упрямый и своевольный, чего же на этом не сыграть!
        И, конечно же, курфюрст не мог пропустить подобного обвинения мимо своих ушей. Подобная тема в его отношениях с Волковым была для него весьма остра. Он не забыл неповиновения своего вассала и поэтому, внимательно глядя на своего генерала поинтерсовался:
        - Неужто вы и вправду осмелились не слушать приказов маршала?
        - Я не послушал приказа маршала? - Волков, конечно, заметил невежливость цу Коппенхаузена, но не стал делать на этом акцент, сейчас для него было главным не разозлить герцога и не дать цу Коппенхаузену разыграть карту непокорности. - Ваше Высочество, я вовсе не отказывался выполнять приказ маршала. Я просто не мог выполнить подобный приказ, так как ещё до полуночи мои орудия покинули расположение главного лагеря и поехали к моему лагерю через деревню, а когда ко мне прискакал гонец от маршала, орудия уже подъезжали к моему лагерю.
        - Так отчего же вы не приказали артиллеристам вернуться? - поинтересовался сам герцог. - Чего же тут сложного?
        - Вот именно, - поддержал курфюрста фон Эберт. - От главного лагеря до вашего было всего пять тысяч шагов.
        Барон и не взглянул в его сторону: ещё чего! Он стал объяснять ситуацию герцогу:
        - Ваше Высочество, шёл сильный дождь, дорога через село после прохода обоза превратилась в канаву с грязью.
        - Это всего лишь отговорки! - довольно резко заметил фон Эберт. - Оправдания нежелания.
        И опять генерал не взглянул на своего невежливого коллегу, а просто предложил:
        - Со мною пришёл мой артиллерист, майор Пруфф. Если Его Высочеству будет угодно, он может его пригласить, и майор лучше меня сможет рассказать ему о той ночи.
        Может быть, Эберт и не хотел этого, но герцог, чуть развернувшись к своему секретарю, что-то негромко произнёс, и секретарь сразу поспешил к двери, распахнул её и громко воскликнул:
        - Его Высочество желает видеть господина майора Пруффа! - он сделал паузу и продолжил: - Есть ли здесь майор Пруфф?
        Волков сидел в кресле абсолютно спокойный, смотрел перед собой на прекрасный паркет и средним пальцем правой руки разглаживал себе брови. Он услышал чуть шаркающую походку немолодого уже майора, удары его палки об паркет, а потом и знакомый голос, как всегда, чуть недовольный голос Пруффа:
        - Добрый герцог, добрые господа, желаю всем здравствовать.
        Уже в этом его приветствии чувствовались старомодность и достоинство.
        - Дорогой майор, - начал герцог лично, - вы везли пушки в ночь перед сражением из главного лагеря. Ваш генерал барон фон Рабенбург отдавал вам приказ вернуть пушки назад или перевезти их в другое указанное место?
        - Нет, генерал мне такого приказа не отдавал, - отвечал майор и тут же добавил. - Генерал фон Рабенбург бывает невежлив, бывает вздорен, но он вовсе не безумец, чтобы отдавать подобные приказы.
        - Объясните, что значит это ваше замечание, - потребовал курфюрст.
        - Объяснение моё будет весьма простым. Ваше Высочество, я вывез орудия из лагеря в вечер, а к полночи я едва дотащил их до деревенской площади, которая находилась от лагеря всего в трёх тысячах шагов. А на поле, до указанных мне позиций, я довёл пушки всего за час до рассвета.
        - И что же вы, такой опытный офицер-артиллерист, не могли ехать быстрее? - спросил герцог с едва заметным вызовом.
        Волков знал, что подобных вопросов, да ещё и в подобной форме Пруффу задавать не следует, такие вопросы злят старого артиллериста. Его вообще злили все вопросы, ставящие его компетенцию под сомнение. Барон едва сдержал улыбку, зная, как на подобный выпад будет отвечать Пруфф. И он не ошибся.
        Глава 33
        Поначалу майор засопел обиженно, сморщился, как от кислого, а уж потом и ответил:
        - Я при пушках состою всего-навсего тридцать семь лет, видно, я ещё не знаю всех тайн пушкарского дела, видно, я не знаю, как правильно таскать шестидесятипудовые орудия, которые утопают в грязи по ступицы; может быть, Ваше Высочество, если, конечно, сочтёт меня достойным, соблаговолит приоткрыть мне секреты артиллерийского искусства, что мне ещё не ведомы. В таком случае я буду вам весьма благодарен, - при последних словах майор низко поклонился герцогу.
        - Шут, - едва слышно произнёс - Волков быстро поднял глаза - да, это был камергер принца господин Кюн. Генерал быстро встал с кресла, он не мог допустить, чтобы в его присутствии оскорбляли его офицера. Правда, ничего не успел сказать, так как герцог, усмехнувшись, произнёс вперёд него:
        - Ах, простите меня, дорогой майор, может, я и зря упрекал вас.
        - Ваше Высочество, ваш вопрос был правомерен, - неожиданно смягчился Пруфф, - но лишь потому, что в ту ночь и в то утро вас там не было и вы не видели того дождя и той жирной грязи, что пришлось видеть нам с генералом. И хорошо уже то, что мы успели привезти главные пушки до начала сражения.
        Кажется, на этом вопрос был исчерпан, но тут снова взял слово фон Эберт и, то ли от глупости, то ли от безысходности, снова стал учить артиллериста его ремеслу.
        - Возможно, вам нужно было чаще менять лошадей, и тогда бы вы успели выполнить приказ маршала.
        Тут уже Пруфф стесняться не стал, авось не герцог, и заговорил со всей своей язвительностью:
        - Добрый господин, имени которого я не имею чести знать, - хотя скорее всего имя старшего офицера в войске маршала Пруфф помнил, - очень сожалею, что в ту ночь при моих упряжках и среди возниц не было вас. Уж вы бы нас поучили, - и тут же, не дожидаясь ответа фон Эберта, он обернулся к герцогу, - должен вам доложить, Ваше Высочество, то был самый сложный путь к сражению за всю мою жизнь; я просил генерала купить мне для больших орудий двадцать четыре самых крепких мерина, четыре упряжки по шесть, и эти упряжки за ночь мы меняли четыре раза, вот как тяжёл был путь, лошади рвали жилы, и когда уже мы выехали на поле, еле переставляли ноги и никуда с края поля дальше идти не могли; и я очень благодарен маршалу цу Коппенхаузену за то, что он прислал мне в помощь тридцать сапёров, иначе мне бы нипочём до рассвета было не управиться.
        - Благодарю вас, майор, - вежливо сказал курфюрст и отпустил старого артиллериста. - Ступайте.
        - Ваше Высочество, - начал Волков, - теперь вы понимаете, что выполнить приказ маршала я не мог. Просто не мог, и слава Богу, что так получилось. Ибо, отправь я маршалу пушки, я бы их больше не увидел, они уже были бы в руках ван дер Пильса, а именно две моих пушки и были главным стрежнем обороны лагеря, именно эти два орудия и нанесли впоследствии безбожникам самый большой урон.
        Барон чувствовал, что теперь весы справедливости качнулись в его строну. Все обвинения его врагов рассыпались в прах. Но он позабыл про главную черту герцога, про его скупость, а поэтому и про последнее обвинение фон Эберта. А вот его сеньор про деньги никогда не забывал.
        - Генерал, - курфюрст снова поднял лист бумаги со стола, - а что вы скажете… - он заглянул в бумагу, - про четыре тысячи талеров, что испарились из переданных вам на сбор войска денег.
        И тут барон подумал, что ему лучше всего в этом положении не врать, не кривить душой и не выкручиваться, а говорить всё, как есть; и он, подняв руку, произнёс:
        - Я рыцарь Божий Иероним Фолькоф, милостью герцога Ребенрее владетель Эшбахта и барон фон Рабенбург, клянусь пред лицом Господа и своего сеньора, что ни пфеннига из этих четырёх тысяч талеров мне не досталось! Да и кажется мне, что никоих четырёх тысяч и не было. Вам, Ваше Высочество, положили записку с этой сумой, но упомянули ли в ней мои пушки? И что брал я с собой мушкетёров, что по стоимости не уступают кавалеристам. И то, что со мной была пехота из Эшбахта, а это лучшая пехота, что есть в ваших землях, и что стоит она дороже всякой другой наборной тут.
        - Вздор! - воскликнул фон Эберт. - Ничем ваши солдаты не лучше прочих, да и мушкетёры ваши не так уж и всемогущи. Мушкетёры Эшбахта! Дутое имя, да и только.
        - Дутое имя? - возмутился Волков. - Отчего же тогда вы и маршал требовали от меня перед сражением две сотни моих стрелков отдать на левый фланг.
        - Маршал? - курфюрст взглянул вдоль стола. - Вы просили у генерала фон Рабенбурга его стрелков?
        - Я уже, признаться, и не помню о таких мелочах, - нехотя отвечал цу Коппенхаузен.
        - Так и помнить о том вам нет нужды, - с улыбкой произнёс Волков, - мы можем о том прочитать в диспозиции, там всё записано, а если вы опять скажете, что я не выполнил данного мною обещания и вашего приказа, так мы можем спросить у генерала фон Эссена, я передал стрелков в его распоряжение.
        - К сожалению, мы ничего не сможем спросить у генерала фон Эссена, - произнёс герцог с печалью в голосе, - вам, видимо, того не известно, барон, но генерал фон Эссен погиб при… - герцог опять забыл место, у которого происходило сражение.
        - При Гернсхайме, - напомнил ему его секретарь.
        - Да-да, именно там он и погиб, - согласился курфюрст.
        - Очень жаль, - сказал Волков, которому и вправду было жаль фон Эссена, - то был смелый воин и добрый человек. Царствие ему небесное.
        Он перекрестился, и все присутствующие перекрестились следом за ним. Даже ненавидящий его епископ, и тот нехотя и небрежно осенил себя святым знамением. И, видя это, барон продолжил:
        - Ваше Высочество, если в кошелях моих полковников и капитанов и осело какое-то серебро, то уж никак не четыре тысячи; за ними я, конечно, не пересчитываю, но думаю, что у них и двух не задержалось. И мне тех денег для этих офицеров не жалко. Ибо, Ваше Высочество, то лучшие офицеры, что имеются в вашем распоряжении.
        - Лучшие? - воскликнул присутствующий на совете полковник Геленс, командир гвардии герцога.
        - У господина барона всё лучше, чем у других, - тут же поддержал коллегу язвительный фон Эберт.
        - А с чего это вы решили, что ваши офицеры лучшие? - теперь обижался и сам цу Коппенхаузен.
        - Господа! Господа! - повысил голос принц. - Прошу вас унять свои споры, вечно вы выясняете к делу и не к делу, чьи офицеры да чьи солдаты лучше. Не сейчас господа, не сейчас. Собрались мы не для того. Надобно нам решить совсем другое, - он поднял глаза на Волкова. - Генерал, всё, что я хотел услышать от вас, я услышал. Теперь прошу вас подождать в приёмной, пока мы принимаем решение.
        - Как вам будет угодно, монсеньор, - барон низко поклонился герцогу, а потом ещё один раз всем иным сидящим за столом, затем развернулся и вышел из залы, почти не хромая.
        «Пока мы принимаем решение!».
        Он вышел из залы, в общем-то, в хорошем настроении. Или, лучше сказать, в боевом. Рассказ, да и поведение майора Пруффа были весьма красноречивыми свидетельствами в его пользу.
        - Ну что? - спросил Карл Брюнхвальд, когда его офицеры обступили генерала. Карл был единственным, кто осмелился что-то спрашивать, все остальные господа были молчаливы и напряжены.
        Волков же взглянул на артиллериста и произнёс, усмехаясь:
        - Господин майор Пруфф утёр нос всем злопыхателем, а заодно и самому герцогу.
        - Вот как? - восклицали офицеры. - Как вам это удалось, майор?
        Пруфф выпрямил спину, расправил плечи и даже покраснел от удовольствия и внимания, а потом произнёс с пафосом:
        - Нет ничего проще, господа, чем говорить правду. Будь перед вами хоть генерал, хоть сам герцог - говорите правду.
        Рене даже похлопал его по плечу:
        - Вы молодец, майор!
        - Но в чем же нас обвиняют? - интересовался Дорфус.
        - Как мы и думали, господа, меня обвиняют в неповиновении, из-за которого было проиграно сражение, - отвечал генерал. - Цу Коппенхаузен говорит, что я отказался передать ему пушки в центр, оттого он и проиграл сражение, но наш майор всё объяснил герцогу…
        Тут Волков прервал свой рассказ, так как в приемную с балюстрады вошла она. То была графиня фон Мален. С нею была ещё одна дама и противный секретарь. Все, кто был в приёмной, сразу оборотились к ней, стали кланяться, а она лишь кивала им в ответ и улыбалась милостиво.
        Голубое платье с белым кружевом, замысловатый головной убор, открытое лицо, уверенная походка женщины, которая находится тут вовсе не в гостях. Она шла к нему, издали протягивая руки:
        - Братец мой, расскажите, как прошло это судилище? Закончилось ли? Или ещё нет?
        Он тоже пошёл к ней навстречу, подошёл, взял за плечи, и Брунхильда чуть присела, чтобы он мог поцеловать её в лоб; после она поцеловала его в небритую щёку и снова спросила:
        - Всё закончилось?
        - Нет, Его Высочество ещё не принял решения.
        - Пойду узнаю, о чем они там говорят. Потороплю, скажу, что желаю его видеть и что пора уже обедать, - сказала она, хитро улыбнувшись, и, шурша юбками, пошла к двери, и один из секретарей принца, чей стол был защитным бастионом в залу, не осмелился ей даже слова сказать, он лишь встал и поклонился графине, хотя всякого другого запросто остановил бы. Брунхильда, даже не взглянув на секретаря, сама отворила большую дверь и проскользнула в залу заседаний. Лишь юбка мелькнула в проёме.
        Нет, всё-таки было в этой женщине что-то необыкновенное, что-то волшебное. Что-то такое, что распахивало перед ней любые двери, даже двери самых прекрасных дворцов. Что-то, что позволило деревенской потаскушке взлететь на самый верх и теперь своей собственной волей решать судьбы важных и знатных людей.
        А он так и остался стоять в одиночестве и раздумьях отдельно от своих офицеров.
        Видно, графиня и вправду была всесильна; не прошло и пяти минут, как дверь открылась, и молодой секретарь из рода Фезенклеверов сказал ему:
        - Господин генерал, прошу вас пройти.
        Волков вошёл в залу и уже по тому, что Брунхильда стояла за креслом герцога, и по выражениям лиц графа Вильбурга, маршала цу Коппенхаузена и епископа понял, что победил. Да, физиономии этих господ были весьма нерадостными, а у фон Эберта выражение лица и вовсе было кислым.
        Обер-прокурор встал, взял со стола бумагу и, взглянув в неё, после поднял глаза на Волкова.
        - Барон фон Рабенбург, совет Его Высочества не признал вас виновным в поражении при Гернсхайме…
        «Ещё бы!».
        - …но, зная ваш дерзкий норов, мы не сомневаемся, что вы запросто могли, демонстрируя свою непокорность и вздорную заносчивость, не отдать свои пушки нашему уважаемому маршалу из умысла, а вовсе не из обстоятельств.
        «Отдал бы я их, так и не увидел бы больше!».
        - Посему принц Карл Оттон Четвёртый, исходя из природной своей доброты, будет с вами милостив, - тут граф Вильбург посмотрел на Волкова исподлобья. - Как я полагаю, доброта герцога к вам чрезмерна, так что Его Высочество счёл возможным вас не наказывать, так как прямой вины вашей не увидел.
        Кажется, обер-прокурор ещё что-то хотел сказать, но генерал его уже не слушал; он пошёл к столу и, подойдя, низко поклонился.
        - Ваше Высочество!
        Герцог кивнул ему в ответ. Потом барон поклонился ещё раз, на сей раз Брунхильде.
        - Графиня!
        Та ему улыбалась и тоже кивала. После, уже не взглянув ни на кого, он пошёл прочь из залы.
        Глава 34
        Едва он вышел и уже был готов рассказать своим боевым товарищам об их небольшой победе, как за ним вышел секретарь Фезенклевер и произнёс:
        - Господин генерал, принц просит вас завтра быть после обедни на совете. А до того не распускать ваши войска.
        Брюнхвальд и Рене, стоявшие рядом и слышавшие это, переменились в лицах от удивления: только что их генерала судили и обвиняли - и тут же приглашают на совет. Как такое может быть? Они глядели на барона и не понимали, что происходит. А тот и сам не понимал.
        - Мне надобно быть завтра на совете?
        - Да, - подтвердил секретарь, - завтра все первые лица будут на совете, и вы тоже приглашены. Будьте здесь после обедни.
        - Вы теперь советник Его Высочества? - сразу спросил Рене, как только за секретарём закрылась дверь. - Может, вам и должность какую предложат.
        - Да бросьте, какую ещё должность, - отмахнулся Волков. Ему вовсе не нравилась даже мысль о том, чтобы жить в Вильбурге и ежедневно торчать тут, при дворе, среди всяких неприятных людей, да ещё на глазах у епископа, обер-прокурора и самого курфюрста. - Нет-нет.
        - А что? - не соглашался родственник. - Говорят, что должность второго шталмейстера не занята.
        - К дьяволу двор, хочу к себе в Эшбахт!
        - Но тут же перспективы: и деньги, и новые поместья! - удивлялся отсутствию всякого честолюбия у барона Рене.
        - Ничего такого мне не нужно, - отвечал ему Волков, думая, что для служения при дворе придётся либо купить себе большой дом в городе, либо приживаться в какой-нибудь конуре во дворце. А тут сплетни, интриги, зависть, союзы неверных друзей и кланы вечных врагов… Клубок змей, да и только. Постоянная борьба за место у стола сюзерена. Как только графиня тут выживала одна без всякой поддержки? Возможно, поэтому она так прикипела к своему мерзкому секретарю. Нет-нет, даже мысль о придворной карьере ему была немила, и он закончил этот разговор. - В Эшбахт, дорогой родственник, и побыстрее, вот моя мечта.
        Тут, видно, разбор дела о проигранном сражении закончился, и господа стали расходиться; и одним из первых был канцлер двора Фезенклевер. Волков сразу оставил своих товарищей и поспешил к нему.
        - Господин канцлер.
        - Да, друг мой, - отвечал тот, останавливаясь. - Чем могу послужить вам?
        - Чем закончилось дело? - спросил Волков негромко.
        - Ну, ежели вы рассчитываете на отставку цу Коппенхаузена, то вы явно торопитесь.
        - То есть в нашем разгроме под Гернсхаймом никто не повинен.
        - Разве что только этот сын сатаны ван дер Пильс, - Канцлер развёл руками: а что тут поделаешь. Этот жест стал ясен барону, канцлер как бы говорил: партия графа Вильбурга, к которой принадлежит маршал цу Коппенхаузен, сейчас в милости у принца.
        - Понятно, - Волков вздохнул, - я не хотел тревожить герцога, но…
        - Говорите, я слушаю вас, - просил Фезенклевер.
        - Я думаю, что мои солдаты и мои офицеры достойны награды, хотя бы небольшой. Да и я много потерял в этом походе.
        Канцлер только усмехнулся ему в ответ и, положив ему руку на плечо, покачал головой.
        - Даже и не рассчитывайте. И не потому, что герцог прижимист или зол на вас, а потому, что денег в казне почти нет.
        - Как жаль, мои люди были храбры, - сожалел Волков.
        - Впрочем… - канцлер на секунду задумался. Он поглядел на Волкова. - А что вы лично потеряли в этом походе?
        - Одну пушку, лафеты ко всем остальным пришлось сжечь, также карету и четвёрку лошадей к ней, а ещё четверых боевых коней, также коней свои офицеров - некоторые из-за бедности ехали в поход на моих конях. Ещё и личные деньги мною были потрачены.
        - Напишите прошение. Всё укажите: коней, деньги, пушки, что там у вас ещё пропало. Скорее всего, ничего вы не получите, но мы попытаемся хоть что-то вернуть. Попытаемся.
        Канцлер говорил всё это так невесело, с такой безнадёжностью, что барону и писать это прошение расхотелось, хотя поначалу он и оживился от слов канцлера.
        - Принесите мне прошение завтра до совета, - сказал канцлер, и на том они расстались.

* * *
        Вернувшись в трактир, он сразу позвал Дорфуса и с ним сел писать прошение, куда внёс всё, что потерял из-за перехода по льду. Они уже заканчивали, когда трактирный распорядитель пришёл и с поклонами сообщил генералу, что его желает видеть барон фон Реддернауф.
        - Угодно ли будет господину генералу его принять?
        - Угодно, угодно, зови! - и не дожидаясь, пока гостя позовут, встал и пошёл ментору навстречу.
        Они опять раскланялись и даже обнялись совсем по-дружески.
        - Рад вас видеть, друг мой, - говорил министр.
        - А уж как я вас рад видеть, - отвечал ему генерал.
        - Давайте найдём тихое место для разговора, - оглядывался Реддернауф, - вино тут, кажется, бывает неплохое.
        - Вино тут вполне сносное, а вот колбасы с чесноком и особенно тёмное пиво так и вовсе здесь хороши, - на правах хозяина Волков пригласил министра в уютный и тихий уголок обеденной залы. - Так пива или вина?
        - Пива, - согласился министр. - И колбас.
        Пиво им принесли сразу, а колбасы стали жарить тут же в очаге на огне, и Реддернауф начал разговор:
        - Я совсем не волновался о сегодняшнем вашем деле. Я знал, что с вами всё будет в порядке.
        - Вот как? Вам что-то было известно заранее?
        - Скорее я догадывался, - отвечал министр. - Наш герцог совсем не дурак, многие думают, что им можно вертеть, как им вздумается, но это вовсе не так. Он прекрасно понимал, что Фёренбург спасли вы - вы задержали ван дер Пильса на те несколько дней, за которые он мог добраться до города и уже взять его.
        - Так зачем ему нужно было это нелепое судилище? Неужто, чтобы угодить своим придворным? Графу Вильбургу, епископу?
        - В некоторой степени так, - согласился Реддернауф. Но в этом его согласии чувствовалась неуверенность, недоговорённость. - Думаю, что это только та часть, которую мы видим.
        - А чего же мы не видим? - интересовался генерал.
        - Много, друг мой, много, - лакеи стали ставить на стол тарелки, класть вилки и ножи, салфетки, принесли хлеба и чеснока. Пока они были рядом, барон фон Реддернауф молчал, а как отошли, продолжил. - Я же говорю вам, принц вовсе не глуп, и никто не знает, что он думает и что затевает. Например… - он замолчал.
        - Что? - Волкову не терпелось узнать про «например».
        - Например, - министр усмехнулся и отломил кусок хлеба от ещё тёплого каравая, - например, вас нужно показательно наградить за ваши заслуги, за спасение города, но денег в казне нет, а ваши злопыхатели решили затеять против вас недоброе. Зачем же мешать им, пусть вас оговорят, а он выступит справедливым судьёй и добрым сеньором, помилует вас и будет к вам благосклонен, но суд над вами был, и проступок ваш очевиден, какая уж тут награда. Скажите спасибо, что вас миловали, а не примерно наказали. У герцога деньги целы, а Вильбург, епископ и цу Коппенхаузен вас на место поставили. Тоже довольны, чтобы вы много о себе не думали.
        - Проступок мой весьма неочевиден, да и не было никакого проступка, всё наветы и злые домыслы, - произнёс Волков холодно.
        - Конечно, но графу Вильбургу надобен был суд над вами, ведь цу Коппенхаузен его ставленник, он рекомендовал его принцу. И тут же в первом деле маршал терпит такую конфузию; им нужен был человек, на которого можно было спихнуть эту знатную неудачу. А герцогу нужна экономия средств, в казне почти нет серебра, в общем, всё сложилось.
        - Всё сложилось против меня, - мрачно заметил генерал.
        В это время два лакея принесли им колбас. Большое блюдо с разными, подрумяненными на огне кое-где и до черноты, ещё шипящими колбасами. Фон Реддернауф с удовольствием протыкал колбасы вилкой, те лопались и сочились горячим соком, а он тащил их себе на тарелку, одну за другой. И свиную, и белую молочную, и баранью пряную. Видно, министр проголодался. Им подали сладкую медовую горчицу, он сразу себе положил в тарелку изрядную её порцию. Генералу же есть не очень хотелось, это, наверно, потому, что министр раскрыл ему глаза на происходящее при дворе.
        «А болван Рене, кажется, мечтает о дворцовой карьере!».
        Он положил себе всего одну колбасу, свиную, и не торопился её резать - слишком горячая. И сказал с удовольствием поедающему кушанье министру:
        - Тем не менее, канцлер согласился принять от меня прошение на высочайшее имя для компенсации потерь, понесённых мною при Гернсхайме.
        - Не думаю, что у канцлера что-то выйдет, - оторвавшись от колбасы с горчицей, отвечал генералу барон.
        - Да, вы говорили, что в казне нет денег.
        - И не только поэтому, - фон Реддернауф изрядно отпил пива из кружки. - Вы же, наверное, слышали новости о канцлере… Его Высочество в скором времени, возможно, примет его отставку.
        - Да, я слышал об этом. - Волков даже вздохнул. И, взяв кружку, сделал небольшой глоток. Пиво здесь и вправду было отменным.
        Здесь фон Реддернауф перестал есть и пить, он взял салфетку и вытер ею и губы, и руки, стал серьёзен, бросил салфетку на стол и, помолчав, начал:
        - К сожалению, отставка фон Фезенклевера - не самое печальное событие, что может случиться в скором времени, - произнёс он.
        - Вот как? - генерал стал ещё внимательнее. - И какие же ещё неприятности ждут нас?
        Министр чуть наклонился над столом и заговорил тихо, будто боялся, что даже в этом тихом углу его могут услышать:
        - Принц Георг стал благоволить к графине.
        Что это за ерунду говорил барон, Волков даже поначалу не понимал, о чём шла речь. «Принц Георг… принц Георг… что ещё за принц? И к какой графине он благоволит…», - и вдруг всё сразу прояснилось. Принц Георг - это, Георг Альберт Ребенрее Пятый, наследный принц, старший сын курфюрста. А графиня… ну конечно же, речь шла о графине Брунхильде фон Мален. Конечно же, барон имел в виду её! И всё-таки генерал уточнил:
        - Вы имеете в виду графиню…
        - Вашу сестру, - подтвердил фон Реддернауф всё так же негромко.
        - Но юноше, кажется, ещё только пятнадцать лет, - как-то неуверенно, как будто пытаясь всё уладить, проговорил генерал.
        - Уже шестнадцать, - сообщил ему министр. - И на последней охоте он всю дорогу не отходил от графини. Ехал с рядом нею и туда, и обратно; поговаривают, что даже Его Высочество это заметил.
        - Просто ехал?
        - Да, но он начинает нарушать все приличия, на последнем ужине он просил одного из родственников поменяться с ним местами, чтобы сесть рядом с графиней. Герцогине пришлось делать ему замечание, а герцог, судя по всему, пожалел, что пригласил графиню на семейный ужин.
        - Не сомневаюсь, что герцог был раздражён подобной ситуацией, - генерал в этом и вправду не сомневался.
        - Ну, пока герцог не выказал охлаждения к графине.
        - Не выказал?
        - Нет, они сегодня пошли обедать вместе.
        - А что же, принц Георг и графиня… - Волков не всё ещё понимал в этой запутанной придворной жизни. Тут он сделал рукой жест, что подразумевал некие взаимоотношения между назваными людьми.
        - О нет, не думаю, - министр снова принялся за колбасу, - графиня вовсе не глупа, она всё понимает. Вряд ли она была благосклонна к молодому принцу. Но…
        - Понимаю, герцогу всё равно не нравится эта ситуация.
        - Скорее герцогине, - вдруг говорит барон. И, отрезая себе большой кусок колбасы, макая его в горчицу, продолжает: - Дело в том, что молодой принц дня три или четыре назад подарил графине брошь, заколку для пера на шляпу.
        - Вот как, и что же?
        - А то, что брошь та была с очень хорошим изумрудом; говорят, что стоимость того камня, кажется, тысяча двести талеров.
        - Господь милосердный! - воскликнул Волков. - И что же, графиня приняла этот подарок от молодого принца?
        - К сожалению, имела такую неосторожность! - кивал барон, съедая кусок колбасы. - И, конечно же, об этом стало известно при дворе. Слух дошёл и до герцогини, и та, в сердцах, писала графине злое письмо и просила её вернуть подарок. И графиня сразу подарок не вернула, дескать, отдала его на хранение своему секретарю, но герцогиня осерчала и требовала, хотя раньше меж ними был мир. Тогда графине пришлось вернуть брошь.
        «Безмозглая гусыня! - Волков про себя негодовал. - И ведь даже словом обо всём этом не обмолвилась… Как была дура деревенская, падкая на всякое диво, так и осталась ею; казалось бы, не первый год при дворе, будь осторожна, будь осмотрительна, так нет же - схватила камушек у юнца, нужен он тебе был… Дура!».
        - Поэтому я и решил с вами встретиться, - продолжал барон фон Реддернауф, поедая колбасу, - всё обернулось весьма нехорошо.
        - Ну а чего же нехорошего, камень-то она вернула.
        Министр Его Высочества посмотрел на генерала, как на несмышлёного юнца: неужто не понимаете? И, видя, что собеседник и вправду не понимает, начал объяснять:
        - Раньше графиня была в фаворе у принца и с самой герцогиней находила общий язык, - он разводил руками в удивлении, - уж и не знаю, как то графине удавалось, но герцогиня приглашала её на свою половину иной раз кофе пить. Вот и взяла графиня при дворе большой вес. Сами понимаете, что кое-кому сие было весьма не по душе. Теперь же герцогиня на неё зла, у курфюрста новая фаворитка, и… - министр взял кружку и стал пить пиво.
        Волков же терпеливо ждал, пока он допьёт, а когда тот поставил почти пустую кружку на стол, напомнил ему:
        - И?
        Фон Реддернауф вздохнул, как вздыхает объевшийся человек, и продолжил:
        - Лучше будет, ежели графиня сейчас отъедет от двора, - и, поймав взгляд генерала, объяснил: - Раньше Вильбург её и касаться не смел, любимица герцога для него была недоступна, теперь же он начнёт вокруг неё вынюхивать да в грязных юбках копаться, а ведь он не дурак, да ещё и упорный, найдёт чего-нибудь, - это министр герцога говорил с такой уверенностью, что генералу стало ясно: фон Реддернауф знает обо всём больше, чем рассказывает. - Так что убедите графиню уехать к себе в поместье месяца на три, может, на четыре, пусть Вильбург, и цу Коппенхаузен, и вся их партия думают, что убрали фаворитку от двора. Может, начнут радоваться, упиваться своим всевластием, успокоятся и оставят прекрасную женщину в покое, после чего она снова сможет вернуться ко двору.
        Волкову оставалось только расстроенно морщиться.
        «Глупая курица! Никуда она уже не вернётся, её место в постели герцога займёт новая смазливая шестнадцатилетняя девица или ещё какая-нибудь ловкая молодая бабёнка».
        Он, конечно, понимал, что зелье Агнес опять может сыграть свою роль, но почему-то думал, что время Брунхильды при дворе уже проходит. Два, три, может, четыре года, и ей будет тридцать… А она так нужна была ему при дворе именно сейчас.
        «Глупая курица».
        Глава 35
        Он так расстроился, что даже позабыл спросить у барона, зачем герцог его вызывает на совет. А тот сказал:
        - Простая еда прекрасна и сытна, но теперь меня измучают мои изжоги.
        После чего они тепло распрощались, и фон Реддернауф ушёл. А генерал тут же позвал к себе Максимилиана и, когда тот явился, сказал ему:
        - Прапорщик, немедля идите во дворец и разыщите графиню. Она бывает или у герцога, или на женской половине дворца.
        - Госпожу Брунхильду? - уточнил молодой офицер.
        - Госпожу Брунхильду. Найдите её и скажите, чтобы немедля пришла сюда. Я её жду. Скажите ей, что это очень важно.
        Максимилиан кивнул:
        - Я найду её.
        - Максимилиан!
        - Да, генерал?
        Волков оглядел прапорщика повнимательнее:
        - Ваш шрам весьма приметен… Вас знают, как моего знаменосца. Постарайтесь не бросаться в глаза. Я бы сам её разыскал, но пока мне лучше во дворце лишний раз не появляться.
        Можно было, конечно, послать Хенрика, но Брунхильда хорошо знала Максимилиана, знала, что этот молодой человек является доверенным лицом Волкова.
        - Я найду графиню, - пообещал прапорщик и ушёл.
        После генерал звал к себе Брюнхвальда и Дорфуса, и они занялись печальным для Волкова делом. Снова считали его дневные расходы на содержание войска и офицеров.
        - Через два дня людей надобно будет распускать, - напомнил ему Дорфус. - У них кончаются контракты.
        - Два дня! - злился генерал. - За два дня у меня убудет ещё девяносто талеров. Герцог не дозволил мне распускать войско.
        - Неужели будет ещё дело? - спрашивал полковник.
        - Господа, - Волков морщился. Он был немного взвинчен после разговора с министром. - Не спрашивайте у меня ничего, я сам знаю не более вашего.
        - Наверное, завтра на совете вам всё скажут, - предположил Дорфус.
        - Очень на то надеюсь.
        После офицеры ушли, а он пошёл в свои покои и стал ждать прихода Максимилиана и Брунхильды. Но время подошло к ужину, а никаких вестей из замка не было.
        Он спустился вниз в обеденную залу, поужинал и остался там скоротать вечер в кругу своих офицеров, за которых потом опять пришлось заплатить. Потом они разошлись спать, и уже к ночи он сидел в зале почти один - пара каких-то сеньоров, приехавших по делам в столицу, выпивала и тихонько разговаривала о делах, но и сеньоры ушли. Вот и все посетители.
        Генерал бы тоже уже ушёл спать, как сделали два сеньора, но он всё ещё сидел, назло сонному лакею, с наполовину пустой кружкой пива. Во-первых, Волков сейчас не заснул бы из-за своей бессонницы. Стоило ему подумать на ночь о чём-то тревожном - и со сном можно попрощаться. А тревожиться у него поводы имелись, и к тому же он ждал Максимилиана. Ну не мог же он остаться ночевать во дворце. И прапорщик, хоть уже и к полуночи, но всё-таки вернулся.
        - Графиня так и не соизволила меня принять.
        - Как не соизволила? - возмутился генерал.
        - Не соизволила, - повторил офицер. - Сначала меня не пускали на третий этаж, потом я объяснил, что ищу графиню, но она с герцогом и какой-то девицей и другими господами уже сели ужинать, а потом они звали музыкантов, слушали музыку и поэтов. А потом она ушла спать, передала, что поговорит со мною завтра.
        - Передала?
        - Конечно, передала, мне с ней и словом не удалось перекинуться.
        - Через кого же она вам это передала?
        - Через своего красавчика-секретаря, я общался с нею только через этого спесивого осла.
        - Надо было дать ему в морду как следует, - зло произнёс генерал.
        - Очень жаль, что вы мне не сказали этого до того, как я отправился во дворец.

* * *
        На следующее утро он сам попытался найти графиню в зам и узнал, что она в покоях герцога. «Непонятно, герцог же завёл себе шестнадцатилетнюю любовницу, какого дьявола Брунхильда от него не отходит?». А графиня, наглая дрянь, высокомерно через секретаря передала, что занята. Генерал готов был взбеситься, готов был избить этого сопляка Гюнтензау, но сдержался. Просто не захотел устраивать скандал во дворце и привлекать к себе и графине излишнее внимание. Поэтому отошёл от него и стал дожидаться начала совета.
        Он и предположить не мог, что совет при Его Высочестве соберёт всех первых лиц земли Ребенрее. Тут были и его друзья барон фон Реддернауф с канцлером Фезенклевером, были и его недруги - обер-прокурор граф Вильбург, епископ вильбургский, распорядитель двора камергер Кюн и недавно образовавшийся недруг маршал цу Коппенхаузен. Также были здесь и нейтральные к нему люди, такие как первый казначей Нагель и ещё пара важнейших в государстве сановников.
        Странное дело, но все его недруги, ещё вчера желавшие ему всяческих неприятностей, вовсе не отворачивались от него, напротив, кивали ему. Нет, не радушно, но раскланивались с ним вполне себе вежливо.
        И даже епископ его благословил, и негодяй Кюн, устраивавший ещё несколько дней назад генералу мелкие подлости, такие как отмена бала в городской ратуше, теперь низко поклонился ему первый.
        Да, придворная жизнь - она такова. Даже вонзая тебе стилет в бок, эти господа будут кланяться и улыбаться. Главное при дворе - соблюдать приличия. Приличия!
        Герцог не заставил своих сановников долго себя ждать; едва на колокольне рядом с замком ударил колокол, как из залы вышел секретарь и произнёс:
        - Господа советники Его Высочества и приглашённые на совет, принц просит вас пройти в залу совета.
        Зная о правилах этикета, генерал, чтобы не попасть в глупую ситуацию, даже не пошевелился. Пусть первые люди двора войдут и рассядутся, он никак не хотел сесть на чужое место. Но он напрасно волновался, к нему подошёл всё тот же секретарь, предложил пройти и указал на стул в самом конце длинного стола:
        - Прошу вас, генерал.
        Волков встал у стула, как и все другие сановники. Садиться, пока принц не попросил об этом, никто не смел. А мимо него как раз проходил министр фон Реддернауф. И он, подойдя сзади, совсем по-приятельски обхватил генерала за плечи и прошептал ему на ухо:
        - Принц будет вас просить об услуге. Постарайтесь не отказываться сразу, подумайте сначала.
        И, сказав это, даже не дав Волкову обернуться или что-то ответить, пошёл к своему стулу.
        «Принц будет просить об услуге? Не отказываться? А о какой услуге меня собирается просить принц?». Удивление было первым чувством, что посетило его после слов Реддернауфа. Потом дурацкая гордость озарила его всего на одну секунду: ну а как же, Его Высочество будет просить его об услуге, - а потом до него дошёл и скрытый смысл этих слов. Просьба будет явно не самой простой.
        Герцог же не стал тянуть и, усевшись в большое кресло, оббитое красным бархатом, предложил сесть и всем остальным. И как только все расселись, сразу начал:
        - Господа… - он сделал паузу. Оглядел всех вокруг. - Я пригласил вас для решения насущного вопроса. И недавние события подтолкнули нас к быстрейшему его решению. Вы, наверное, понимаете… Я, конечно же, говорю о городе Фёренбурге, который лишь волею Провидения избежал нашествия безбожников.
        «Интересно, герцог упомянет, что частью провидения был я?», - подумал Волков. Подумал и почему-то не удивился, что принц так про него и не вспомнил, а продолжал:
        - Думаю, всей этой зимней войны и не было бы, если бы в городе еретики не имели столько союзников, - тут герцог повернулся к обер-прокурору. - Граф, сколько в городе еретиков?
        - Мои шпионы говорят, что каждый пятый или даже каждый четвёртый; многие видные семейства отринули церковь.
        Вот тут, на этих словах его давнего неприятеля, и мелькнула у генерала первая догадка. Кажется, он начинал понимать, зачем его сюда пригласили.
        - Именно они и есть преданное войско еретиков, что уже находится в стенах города. И готово в нужный момент прийти внешнему врагу на помощь, - продолжал обер-прокурор. - Они уже не боятся ничего, собирают отряды, вооружаются, оскорбляют нашу святую Матерь Церковь и даже угрожают святым отцам. Они устраивают распри и безнаказанно задирают честных людей. Доходит до того, что праведным людям эти безбожники запрещают проезжать по своим улицам и провозить по ним товары. Наши купцы постоянно жалуются. Ведь многие улицы, что ведут к пирсам и складам, облюбовали местные еретики. И они же ещё и берут поборы с праведных торговцев за проезд по своим улицам, объясняя это тем, что платят Его Высочеству пошлины и поборы за пирсы, - тут некоторые из придворных тихо возмутились таким беззаконием. А граф, удовлетворённый этой реакцией, продолжал: - Нечестивые даже и не скрывали того, что в приход людоеда ван дер Пильса собирались открыть ему ворота города. И, подойди слуга сатаны со своими приспешниками к стенам, так бы оно и было. Не сомневаюсь.
        Он закончил, и почти сразу за ним заговорил министр фон Реддернауф:
        - А отчего же вы, граф, не предпринимали никаких мер против отъявленных предателей? Хоть зачинщиков главных, первых смутьянов выявили бы и судили.
        - Я? - граф искренне удивился и даже возмутился. - Во-первых, город именует себя свободным, и моя юрисдикция, по их мнению, на него не распространяется. Во-вторых, то не моё дело. Ловить да топить еретиков - то дело святых отцов. Пусть Святой Трибунал да Божьи рыцари этим занимаются. Им-то сподручнее…
        Волков поначалу и не понял, зачем фон Реддернауф задал графу этот вопрос. Ответ же был очевиден. Но как только он увидал, как заёрзал на своём стуле Густав Адольф фон Филленбург, епископ вильбургский, так всё и понял. Тряся вторым подбородком от раздражения, епископ сразу нашёлся, что ответить:
        - У церкви нет сил, чтобы побороть столько еретиков, а вот вы, дорогой граф, могли бы и проредить безбожников, ибо любой, кто призывает врага в переделы земли Ребенрее, есть бунтовщик и предатель! Город ведь стоит в землях Его Высочества. Вот и занялись бы предателями. Предателями вы заниматься должны.
        - Я? - опять удивлялся прокурор. - Я должен прореживать вашу паству? Я и распознать без вас не смогу, кто есть еретик.
        - А вы лов?те бунтовщиков, любезный друг мой! Бунтовщиков, а не еретиков! И всё должно у вас получиться.
        - Господа! - принц постучал двумя пальцами по краю стола, призывая говоривших замолчать. - Прошу вас оставить эти ваши извечные споры. Нам сейчас не до них. Господин Нагель, сообщите нам, стоит ли сей город наших усилий?
        Казначей Нагель встал и, подняв бумагу со стола, начал читать:
        - Город Фёренбург за этот год принёс в казну сборов с мостов… Так, а, вот они… Дорожных сборов, податей и разрешений… Таможенных сборов, сборов на герб, пошлин на соль и на железо… Всего… - тут он сделал паузу, - Всего, Ваше Высочество, триста семьдесят семь тысяч талеров - это не считая пошлин на выгрузку товаров и сборов за швартовку у ваших пирсов, это мы считаем по-новому со следующего года.
        Он вышел из-за стола и, обойдя его, подошёл к герцогу и положил бумагу перед ним:
        - Здесь всё расписано.
        «Почти четыреста тысяч? Фёренбургским еретикам конец! Герцог ни при каких обстоятельствах не откажется от таких денег», - сразу понял генерал, и его поначалу смутная догадка о своём присутствии на этом совете стала обретать всё более чёткие формы. И слова министра Реддернауфа про то, что ему не следует отказывать герцогу сразу, стали более-менее понятны. Он уже начал догадываться, о чём его будет просить курфюрст.
        Герцог даже не заглянул в бумагу и, обведя всех присутствующих взглядом, произнё
        - Я не могу допустить потери главного порта и главной торговой гавани на реке Эрзе. Часть северных и все восточные провинции моей земли продают зерно и получают железо по реке Эрзе, то есть через Фёренбург; в этот же город привозят и серебро из Эксонии, из него мы чеканим свою монету. Это очень важный для нас город. И мы не можем ждать уважения наших интересов от тамошних безбожников и надеяться на их преданность. Надеюсь, господа, все это понимают.
        Несомненно, это было ясно всем присутствующим. И тут герцог за всё время совета впервые поглядел через весь стол.
        - Барон, а что вы думаете по этому поводу?
        Глава 36
        Волков даже не сразу понял, что курфюрст обращается к нему. Но сидевший рядом с ним господин прошептал:
        - Генерал, герцог изволил спросить вас.
        - Ах… - Волков поспешил подняться со стула. Ему потребовалось всего пару мгновений, чтобы сформулировать ответ. - Город Фёренбург… Город не маленький, там, по моим оценкам, может жить людей тысяч двадцать пять или тридцать…
        - Там уже больше тридцати тысяч жителей, чума их, нечестивых, не берёт, - поправил его епископ. - Больше тридцати… Паства у нас вся посчитана.
        - Пусть так, - прикинул генерал. Он быстро считал в уме. - Всё равно, думаю, шести тысяч солдат и тысячи арбалетчиков на город хватит. Маршал цу Коппенхаузен - человек безусловно опытный, и ему хватит семи тысяч, чтобы вырезать всех еретиков в Фёренбурге.
        Конечно же, это прозвучало весьма двусмысленно. Так, будто генерал намекал своему бывшему командиру: ну, уж если не можешь победить главного маршала безбожников в поле, так хоть городских еретиков-бюргеров победи.
        Цу Коппенхаузен даже вытянул шею и уставился на Волкова: что это вы такое говорите? Тут могла бы вспыхнуть и перебранка, но герцог не позволил возгореться пламени.
        - Город Фёренбург, хоть и находится в моей земле, считается вольным, - начал он, - и по договору, - он взглянул на канцлера, что сидел от него по правую руку, - кажется, шестьсот?
        Канцлер утвердительно кивнул и подтвердил:
        - Да, по договору между городом и монсеньором - только шестьсот солдат без дозволения консулата города или бургомистра.
        И герцог продолжил:
        - И всего шесть сотен солдат я могу ввести в город в случае опасности для усиления гарнизона. Больше солдат эти бюргеры в город не впустят.
        - А может, их не спрашивать? - Волков был прост в своих решениях, как и положено старому солдату. Он ещё не чувствовал всей тонкости дворцовой политики. - Просто подойти к городу в ночь, встать неподалёку, а поутру, пока стража не проснулась, быстрым наскоком кавалерии, небольшим отрядом, захватить ближайшие ворота и ввести солдат. Думаю, господин маршал знаком с таким ходом, - генерал после этих слов снова взглянул на маршала, как бы намекая: ну хоть это тебе под силу совершить?
        На сей раз цу Коппенхаузен сдержался и даже не взглянул в сторону дерзкого генерала. Но за него взялся объяснить ситуацию сам министр Реддернауф; он встал и заговорил:
        - Друг мой, мне нравится ваша военная прямота и простота, но, к сожалению, такой способ может вызвать восстание среди горожан после того, как мы выведем оттуда силы; и восстание вспыхнет не только в Фёренбурге. У нас есть ещё вольные города и земли, которые усмотрят в этом притеснение их общих свобод, и, имея поддержку от еретиков и деньгами, и людьми, они снова втянут нас в войну на радость нашим соседям. А у нас на то сейчас нет денег.
        - Именно-именно, - поддержал своего министра по тайным поручениям герцог. - Всё должно быть произведено нежно и деликатно. Так, чтобы не настроить против нас преданных нам горожан. Не разозлить их.
        «О! Устроить в городе резню, но нежно, нежно. Вырезать каждого пятого бюргера, но очень деликатно, чтобы не настроить против герцога соседей еретиков!».
        Всё, что мог сделать в этом случае генерал, так это поклониться и сесть на свой стул: больше мне предложить нечего. Но Его Высочество всё-таки не был удовлетворён таким поступком Волкова и не собирался оставлять его в покое; и спросил его снова:
        - Вы ведь, кажется, бывали в Фёренбурге, барон?
        Он ответил не сразу, его немного удивило то, что курфюрст знает о его делах, вернее, помнит о них.
        - Да, Ваше Высочество. Я бывал в Фёренбурге прежде. Но тогда город был пуст, и оставшихся безбожников там было немного - и их можно было убивать сколько душе угодно.
        - К сожалению, сейчас всё иначе, - заметил герцог.
        - Сейчас везде всё иначе, даже у нас на юге.
        - У вас на юге?
        - Даже к нам на юг пробирается ересь.
        - Вот как? - эти слова генерала не оставили принца безучастным. - Прошу вас, барон, поясните.
        - Кантоны, - начал генерал. - Всё это вытекает из безбожных кантонов. Мален и другие ваши южные графства через реку граничат с теми землями. Последнее время многие молодые господа стали жениться на безродных, но богатых девицах из кантонов, стали часто ездить за реку к новым родственникам; слава Богу, епископ маленский не смотрит на это сквозь пальцы, он строг и внимателен и не позволяет еретичке выйти замуж за боголюбивого человека, пока она сама не отринет от себя отцовскую ересь.
        - И что же? - поинтересовался обер-прокурор. - Неужто упрямые в ереси безбожники отдают своих дочерей за наших истинно верующих людей?
        - То холопское тщеславие, - объяснил Волков. - Они готовы породниться с верующим человеком, если он благородного происхождения.
        - А не вы ли подали тому пример? - едко заметил епископ. - Кажется, ваш племянник женат на знатной женщине из соседнего кантона.
        - Тот брак был надобен для заключения мира на границе владений Его Высочества. Он был вынужденной необходимостью, - спокойно отвечал барон.
        - Значит, ересь проникает к нам и с юга? - кажется, этот вопрос всерьёз заинтересовал герцога.
        - К сожалению, - весь этот разговор Волков затеял неслучайно. Он собирался закончить его одной мыслью, которая хоть как-то, хоть немного, но могла укрепить позиции канцлера Фезенклевера. - Наш юг беднее северных и восточных земель Ребенрее, кантоны еретиков набирают всё больший вес в нашей торговле, и вообще мы почти оторваны от Вильбурга и мало представлены при доре.
        У него хватило ума и тонкости, чтобы не сказать, что юг представлен всего лишь одним человеком: канцлером Фезенклевером. Но не зря барон фон Реддернауф считал Карла Оттона умным человеком, и слова генерала не прошли мимо ушей принца. Он слушал внимательно; конечно, он всё запоминал и всё обдумывал. Но сейчас нужно было решать другой вопрос, и герцог снова вернулся к еретикам Фёренбурга:
        - Дорогой барон, положение на вашем юге, надеюсь, ещё терпит, а вот на севере… - принц сделал значимую паузу. - И с Фёренбургом нужно что-то решать. В случае отпадения этого города от нас мы не только потеряем всю торговлю на Эрзе, но и все наши земли севернее реки перейдут под власть еретиков, так как сеньоры севера связаны с Нижними Землями торговлей и уже вполне пропитались еретическими идеями.
        И тут Волков почувствовал себя зверем, которого загнали в ловушку: «Принц будет вас просить об услуге. Постарайтесь не отказываться сразу, подумайте сначала». И он, уже понимая, о чём будет просить его принц, не перебивал своего сеньора, ждал, пока он выскажется. И тот так и поступил:
        - Вы окажете мне большую услугу, барон, если возьмётесь за это предприятие. Если возглавите отряд и отправитесь в Фёренбург.
        - Если возглавлю отряд? - генерал был удивлён. - То для меня, конечно, большая честь, монсеньор, но мне кажется, вы переоцениваете мои возможности, - так как никто после этой фразы его не прервал, он продолжил: - Я с отрядом в шесть сотен человек должен истребить шесть тысяч еретиков в вольном городе, который весьма ревниво относится к своим вольностям, и при этом истребить нечестивцев я должен так, чтобы город не взбунтовался.
        И тут неожиданно для генерала заговорил его приятель барон фон Реддернауф:
        - Друг мой, пока этого не требуется. Ваш отряд разместится в городе, в восточных бараках, это собственность Его Высочества. Держитесь отдельно от отрядов городского ополчения, но присматривайтесь к городским офицерам. Вам нет нужды начинать гонения на безбожников. Вам нужно определить круг зачинщиков и первых бунтовщиков, выявить их связи, также надобно собрать вокруг себя людей, что лояльны нашему гербу. Сделать их нашей верной опорой, которая в случае надобности станет на нашу сторону.
        - В случае надобности? - уточнил генерал.
        И после этого уже заговорил сам герцог:
        - Возможно, что вопрос придётся решать железом, и тогда вы и преданные нам люди должны будете открыть ворота войску маршала. И уже исходя из собранных вами сведений, вы и организуете дело.
        - Значит, резня так или иначе будет? - снова уточнял генерал.
        - Мы наслышаны, как вы управились с мужиками после победы у Овечьих бродов. Вам пришлось утопить всего немногих из них, самых упорных в ереси; большую часть вы ведь вернули в лоно праведной веры и Матери Церкви.
        - Храни вас за то Господь, - елейно произнёс молчавший до этого епископ вильбургский. - Сие вам зачтётся как главный ваш подвиг.
        Волков молча вежливо поклонился этому лицемеру, но тут же перевёл взгляд на своего сеньора, так как тот продолжал:
        - Так верните Богу и этих заблудших.
        Генерал стоял в конце стола под пристальными взглядами всех важнейших в стране людей, и все эти люди включая самое первое лицо земли ждали его ответа. Его утвердительного ответа. Только утвердительного. Другой никому тут был не нужен. А он совсем не хотел ехать в этот проклятый город, в котором в прошлый раз, когда он там был, на улицах валялась смрадные раздувшиеся трупы, а теперь бесновались упрямые еретики.
        «Чёртов Фёренбург». И теперь для него ещё яснее звучала фраза барона фон Реддернауфа: «Принц будет вас просить об услуге. Постарайтесь не отказываться сразу, подумайте сначала».
        «Подумайте сначала! Хитрец! Мерзавец! Он знал об этом с самого начала, а возможно, что именно он придумал отправить меня в клоповник с безбожниками». Ему очень, очень хотелось сказать всем этим важным господам во главе с курфюрстом: нет. «Нет, Ваше Высочество. Я еду к себе в Эшбахт, где у меня куча дел и куча кредиторов. У вас слишком много дел для одного меня. И даже по вассальному договору, по древним традициям, я должен служить вам не больше сорока дней в году». В общем, генерал сейчас стоял и обдумывал, как лучше отказать своему сеньору. Вот только пауза его слишком затянулась, и, заполняя её, вдруг заговорил канцлер Фезенклевер:
        - Барон, - он тоже встал со своего места, - я не успел вам сказать, Его Высочество удовлетворил ваше прошение.
        - Моё прошение? - Волков не сразу понял, о чём говорит первый сановник двора.
        - Да, ваше прошение о возмещении потерь, что вы понесли в сражении при Гернсхайме.
        - Ах вот как! - растерянно произнёс генерал.
        - Да, что там было… точно не помню: карета, боевые кони, личное серебро… Всё вам будет компенсировано казной Его Высочества, - сказал канцлер и сел на своё место.
        Вот теперь… вот теперь он точно не знал, как отказать в просьбе своему сеньору и при этом не прослыть человеком неблагодарным и грубым. Волков глубоко вздохнул. Он взглянул в лицо принца, в холодные серые глаза, и ему показалось, что этот человек всё знал заранее. И управлял течением совета, словно капельмейстер управляет вверенным ему хором или оркестром. Генерал почувствовал себя загнанной дичью, у которой нет, да в принципе и не было никакого выхода.
        - Я возглавлю отряд и всю миссию, что вы мне доверили, - наконец произнёс Волков.
        - Я рад что мы не ошиблись в вас, - сказал герцог.
        - Я же говорил вам, Ваше Высочество, что на барона можно положиться, - улыбаясь произнёс его хитроумный министр по тайным поручениям.
        Но Волков не был радостен, мало того, что он чувствовал себя человеком, которому выкрутили руки, генерал также прекрасно понимал, что задание, данное ему сеньором, вовсе не простое, поэтому он сказал серьёзно:
        - У людей моих кончаются контракты, многие больны. У меня нет обоза, палаток, лошадей и провианта. Мало пороха.
        - Под это дело уже выделено серебро. Вы всё получите, - заверил его барон фон Реддернауф.
        - Дело непростое, я хочу отобрать из своих пятьсот лучших людей, они будут недёшевы.
        - Так и поступайте, - отвечает ему сам принц, - но почему всего пять сотен? Ведь можно взять шесть.
        - Мне нужно будет ещё пять десятков арбалетчиков, уж больно много они попортили мне крови при штурме лагеря, а ещё пять десятков кавалеристов.
        - Зачем же вам кавалеристы в городе? - с заметным скепсисом поинтересовался цу Коппенхаузен. И добавил с едкой усмешкой: - Уж не собираетесь ли вы делать вылазки? Или будете устраивать разъезды?
        - Я так привык. Мне так будет спокойнее, - хладнокровно отвечал генерал.
        - Вы получите всё, что вам необходимо, - заверил его герцог. - А арбалетчиков и кавалеристов и нанимать не придётся, возьмёте их из моих войск. Маршал, прошу вас, откомандируйте генералу всех людей, что ему надобны.
        - Конечно, Ваше Высочество, - сразу перестал ехидничать маршал.
        Глава 37
        После этого для Волкова совет был закончен; канцлер тихо сказал Его Высочеству что-то про какое-то маркграфство, и герцог, согласившись с канцлером, отпустил генерала.
        - Подготовьте к завтрашнему дню сумму ваших затрат на месяц: контракты, фураж, провиант и всё остальное, - выйдя из-за стола и подойдя к генералу, негромко произнёс казначей, - завтра приносите их с утра к канцлеру. Я буду там.
        Барон поблагодарил его и, поклонившись герцогу, вышел из залы.
        Его сразу окружили офицеры, видно, что заждались, но если старики Брюнхвальд и Роха, разглядев его хмурый взгляд, молча ждали, пока он сам всё объяснит, то Дорфус не постеснялся спросить:
        - Господин генерал, что же там было?
        Он, прежде чем ответить, осмотрел своих офицеров и сказал:
        - Его Высочество просит оказать ему новую услугу, одной нашей победы ему было недостаточно.
        - Господин генерал, новое дело? - сразу спросил Максимилиан.
        - С кем мы воюем на этот раз? - тут же интересовался Дорфус. Этот молодой офицер готов было продолжать. Как будто не было тяжкого штурма лагеря и тяжёлого и голодного перехода по промёрзшей дороге.
        «Чёртовы юнцы, они совсем не устают». Но барона ещё больше удивила реакция его старых товарищей.
        - Он продлевает наш контракт? - спросил Роха с едва уловимой в голосе надеждой.
        - Да, - отвечал ему генерал.
        - А расценки… Расценки те же? - не унимался одноногий полковник.
        - Судя по всему.
        И молодые офицеры вдруг стали радоваться, как будто их только что наградили.
        - Тогда я в деле, - сразу сказал Роха.
        И тут уже вопрос задал самый рассудительный из его людей - молчавший до сих пор Карл Брюнхвальд спросил:
        - А что за дело?
        - Нас отправляют в гарнизон Фёренбурга.
        - Чёрт, вот это везение! - воскликнул Игнасио Роха. - Деньги как за настоящую войну, а до весны можно будет просто пить пиво по кабакам. За такую удачу нужно выпить!
        - Болван! - поморщился Волков, видя, что и остальные офицеры разделяют радость полковника стрелков. - Нас не просто туда отправляют, нам ещё надобно будет следить, чтобы еретики не подняли мятеж, а к лету, если ситуация не улучшится, то к городу подойдёт маршал с армией и будет резать еретиков.
        Он думал, что разговоры про месяцы в чужом городе как-то собьют с офицеров их радость и они станут посерьёзнее, но последние его слова они восприняли иначе.
        - Так мы ещё под конец и пограбить там сможем? - едва ли не с восторгом заметил Рене.
        - А еретики же все богатые! - добавил Дорфус.
        - А много в городе еретиков? - интересовался капитан Вилли Ланн.
        Тут он всё понял и лишь махнул на них рукой: эти олухи были вовсе не против нового задания. И что было хуже всего, они были несерьёзны и весьма беспечны. Нужно было время, чтобы их нелепая радость улеглась. И раздражённый генерал пошёл прочь из приёмной герцога.
        А офицеры последовали за ним, деловито обсуждая новые контракты.
        - До весны три месяца, неужели нам выплатят за всё время вперёд? - Вилли подчитывал в уме сумму.
        - Помечтай! - бурчал опытный полковник Роха. - На моей памяти никогда такого не было. Один, редко два месяца оплатят, а потом денежки у этих знатных господ завсегда заканчиваются, ещё и набегаешься за ними.
        - Если будет такой же контракт, как и предыдущий, всё равно нужно соглашаться. Пусть оплатят даже один месяц вперед, - со знанием дела рассуждал Хенрик.
        О Боже! Как они все его раздражали. Он даже старался идти быстрее, хотя от этого его хромота становилась заметнее. Эти болваны как будто нарочно рассуждали о новом контракте, словно хотели его позлить, словно не замечали, что вся эта затея герцога и этого хитреца фон Реддернауфа их генерала просто бесит.
        Новая война. Чёртова новая война. Он, выбиваясь из сил, закончил предыдущую, и ему даже не дали отдышаться, снова совали в очередную заваруху.
        Дурни! Радуются новому делу и новым контрактам; ещё десять дней назад не знали, кто из них выберется из передряги живым, а кто останется лежать на берегу, таким же холодным, как и тамошний речной песок, а сейчас уже обсуждают новые контракты, сколько кто из них получит серебра и можно ли будет пограбить жирных бюргеров и пощупать их задастых жёнушек.
        Волков устал от всего этого, он уже мечтал вернуться в свой тёплый уютный дом, к своей пусть и не очень милой и часто раздражающей его баронессе, к которой он уже порядком попривык, и к милой и часто печальной госпоже Ланге, к своим сыновьям и маленькой дочери. И заняться наконец своими долгами и бесконечным строительством замка. Но нет… нет! Дела сеньора важнее, чем пожирающие его вассала долги.
        Он шёл впереди и уже хотел обернуться и высказать что-нибудь своим товарищам, что-нибудь резкое, но тут как раз на широкой лестнице послышались молодые женские голоса, и дамы эти тоже были веселы, как и его офицеры. Женщины смеялись; ну уж это веселье его не касалось, и он бы и дальше стал спускаться вниз, если бы один голос не принадлежал графине фон Мален.
        Тогда он остановился, стал дожидаться её, а офицеры остановились с ним прямо на лестнице, и тогда мудрый Брюнхвальд, поняв всё, поторопил их:
        - Господа, ступайте, ступайте.
        Офицеры поспешили вниз, а он, выйдя с лестницы на этаж, дождался спускающихся женщин. И вскоре три молодых дамы, две из которых были очень привлекательны, спустились к нему.
        Графиня увидела генерала и явно была ему рада. Она схватила одну молодую девушку за руку и подвела её к Волкову.
        - Дорогая София, позвольте представить вам моего брата - Иероним Фолькоф, барон фон Рабенбург, он генерал, ну вы же слышали про него, это он недавно разбил нечестивых… - Брунхильда попыталась вспомнить, где это было, но не вспомнила, - ну, где-то там, у какой-то деревни.
        - Да-да, я слышала, - девушка была очень мила, - дядя об этом говорил. Он сказал, что еретики сломали зубы и убрались к себе в Нижние Земли.
        - А это наша первая красавица двора София фон Аленберг, - продолжала графиня.
        - Вы и вправду прекрасны, - Волков с улыбкою приязни и интересом в глазах поклонился девушке.
        А ещё барон подумал, что девушка и вправду очень красива, но… Он отдал должное и Брунхильде. Графиня фон Мален в красоте едва ли уступала, может, она была старше и не так стройна, но в привлекательности и женственности была ничем не хуже юной красавицы. А вот в хитрости… Генерала удивила та лёгкость, с которой графиня самостоятельно и показательно уступала место первой красавицы двора другой женщине.
        - Барон, - сказала София, - а приходите ко мне на ужин, мы сегодня будем ужинать с графиней, и вы расскажете нам, как вы избили еретиков.
        «Ну вот, только подобных приглашений мне не хватает, таскаться по покоям фавориток герцога… Ну уж нет. Ведь принцу непременно донесут… Это мне совсем ни к чему». Волков был совсем не светским человеком, и эта затея ему не понравилась.
        - О, боюсь, что это невозможно, прекрасная госпожа.
        - Вы не сможете? - искренне удивилась юная София.
        - Боюсь, что нет, принц велел мне собираться в новый поход, я должен подготовиться к нему.
        - Ах как жаль, а разве слуги не смогут собрать ваши сундуки без вас? - кажется, прекрасная София действительно сожалела.
        - Нет, прекрасная госпожа, - Волков поклонился ей и добавил: - Простите меня, но я похищу у вас графиню… Всего на минутку.
        Дева осталась с дамой, которую ему не представили, а генерал отвёл графиню чуть дальше по коридору, к большому окну, и сразу начал:
        - Почему вы мне не сказали про камень?
        - Про камень? - не поняла Брунхильда. Волков, понимая, что на него смотрят две дамы, делал вид, что ведет самую галантную и мирную беседу, но этот вид госпожу фон Мален не обманывал, она знала генерала давно и видела, насколько он сейчас зол. - Про какой камень вы говорите?
        - Про изумруд, про брошь, что подарил вам молодой принц, - он уже решил, что Брунхильда вздумает всё отрицать.
        - Ах вы про это? - догадалась она. - А зачем вам про то говорить? Что вам за дело до этой безделицы?
        - Мне нет дела до этой безделицы! - сказал он, а потом едва не крикнул: - Курица! Мне сказали, что герцогиня в ярости, что вы не хотели отдавать камень.
        - Я вернула брошь!
        - Не сразу! Зачем вы её брали? У вас не хватает денег на содержание своего секретаря?
        - При чём же здесь это?
        - И почему вообще молодой принц дарит вам подарки?
        - Я в том не виновата, я не давала поводов! Да и герцогиня меня ни в чём не упрекала. Я познакомилась с молодым принцем на половине герцогини. Она меня с ним сама знакомила.
        - Оставьте его в покое! - Волков продолжал злиться. - Вы даже представить не можете, как вы этим разозлили герцогиню. Да и герцогу, как вы считаете, может это понравиться? Оставьте в покое юношу!
        - Он мне не нужен, уверяю вас, братец! Мне не интересны юнцы. Молодой принц сам воспылал. Я тут не при чём!
        - Ну конечно, сам. - Волков не очень в это верил. Скорее всего, она кокетничала с юнцом, но тому и этого было достаточно. Он понимал, что такая женщина, как графиня, может вскружить голову и умудрённому опытом мужу, что уж там ждать от юноши шестнадцати лет. Но разговор нужно было заканчивать, ведь графиню ждали. - Собирайтесь и немедленно уезжайте из Вильбурга. Дело сие нешуточное, меня об этом предупредили.
        - Ну хорошо, - нехотя согласилась госпожа фон Мален. - Карл через два дня даёт бал. После бала могу уехать.
        «Карл! Принц, курфюрст, герцог, Его Высочество, для неё он всего-навсего Карл!» Волков всё не мог к этому привыкнуть.
        - Безмозглая курица! - он всё ещё пытался держаться в рамках приличия, хотя бы внешне. Поэтому, ругая её, улыбался кривой улыбкой. - Неужели тебе неясно, дура? Граф Вильбург теперь вывернет тебя наизнанку. Всё твоё нижнее белье вывернет. Неужели тебе неясно, что будет, если герцог узнает, что твой секретарь спит в твоей постели.
        - Он не спит в моей постели, - успела вставить графиня, но не так уверенно, как следовало бы.
        Теперь же генерал склонился к ней и заговорил ещё тише:
        - А если граф начнёт узнавать о тебе, начнёт копать и выкопает, что ты мне вовсе не сестра… - он сделал паузу, - что ты распутная девка из Рютте. Знаешь, что тогда будет?
        Красавица не ответила ему, она не знала. И тогда он ей объяснил:
        - Тогда претензии твоего сына на титул графа Малена будут аннулированы, имение Грюнефельде у тебя отберут, а тебя саму… Могут отправить и на плаху, твои родственнички по линии мужа запросто тебе это устроят. Уж не сомневайся. Да и мне придётся бежать, покинуть Эшбахт и начинать всё с начала.
        Кажется, он смог её напугать, она смотрела на него, и в её взгляде легко угадывался страх. Поэтому он немного успокоился и закончил:
        - Графиня, вам следует отбыть от двора, пока всё не уляжется. Хотя бы до тех пор, пока герцогиня не успокоится и молодой принц вас не позабудет. И, главное, пока наши враги не убедятся в своей полной победе.
        - У меня нет денег на дорогу, - вдруг произнесла она.
        Волков раздосадованно скривился: ну конечно!
        - Я дам вам две сотни талеров. Пришлите своего человека, - как бы это ни было ему неприятно, но он готов был выдать серебро её секретарю. Тут уж не до предпочтений, ситуация того требовала. - И уезжайте завтра же.
        Она ничего не ответила, а лишь присела в низком - таком низком, что её юбки улеглись вокруг неё на пол, - книксене. И покорно склонила голову перед ним. Перед старшим братом. Он поцеловал её в темя и пошёл к лестнице, на ходу поклонившись юной фаворитке герцога Софии фон Аленберг.
        Глава 38
        Жаль, что у него тут не было дома. Иметь дом в столице земли необходимо любому человеку, что имеет дела при дворе. Все известные в земле фамилии имели тут дома. Но у него сейчас не было денег на покупку дома, тем более что жильё в Вильбурге было недёшево. Поэтому он вернулся в трактир «Шесть хвостов», где и нашёл своих офицеров. Те собрались за большим столом и за пивом уже решали, роты чьих капитанов и каких ротмистров берут они на новый контракт.
        Генерал сел к ним, и ему тут же столовый лакей подал пиво.
        - Так сколько всего людей дозволено вам нанять, господин генерал? - спросил старший из офицеров полковник Брюнхвальд.
        - Пять сотен людей, - отвечал Волков нехотя. Он не понимал этой почти радостной суеты своих людей, не понимал, почему они не спешат домой. Ведь они, в отличие от него, оммажа не произносили, клятву верности сеньору не давали. Зима, холод! Какой чёрт тащит их в чужой город? Неужели это только серебро? Но того, что они уже получили за эту войну, учитывая то серебро, что прилипло к их кошелькам, с лихвой хватит на год или даже на два безбедной жизни. Нет, они готовы снова рисковать своими жизнями. - Две сотни мушкетёров и три сотни солдат, - нехотя говорит он и тут же добавляет: - Отберите лучших, герцог обещал хорошо заплатить.
        - Нас будет всего пятьсот? - уточнил Дорфус.
        - Шесть сотен, я выпросил у принца ещё пять десятков арбалетчиков и пять десятков кавалеристов.
        - Ну, если герцог платит и хочет лучших, - оживился Роха, он заёрзал на лавке, расплёскивая пиво из своей кружки, и застучал от волнения деревяшкой об пол, - тогда просите у него пятнадцать талеров на мушкет. Тридцать сержантам, их у нас будет десять, пятьдесят ротмистрам, их будет двое, Вилли сто монет, ну, и мне двести. А добыча… Как обычно по простому контракту. Согласитесь, генерал, мы того стоим.
        Роха ещё задрал цену, но Волков лишь махнул на него рукой: ладно, ст?ите. Напишу герцогу.
        - Раз так, - тут же заговорил Брюнхвальд, - давайте запишем наших пехотинцев как отборных доппельзольдеров. Пусть Его Высочество заплатит по десять талеров каждому.
        Волков машет рукой: пишите. Он даже понадеялся, что контракт будет так велик, что завтра утром казначей с канцлером откажутся выдать столько серебра, и на этом всё закончится. Но барон понимал, что это только пустые надежды. Герцогу по карману пять сотен самых лучших солдат со всем ротмистрами, капитанами и полковниками.
        - Прекрасно, - обрадовался Брюнхвальд, - тем более что мы и не кривим душой, у Лаубе отличные солдаты, добавим к его ротам ещё сотню проверенных людей с хорошим ротмистром, и у нас будет три сотни доппельзольдеров.
        - Добавляйте, - сказал генерал тоном «делайте что хотите», но тут же вспомнил. - А Лаубе-то от раны излечился?
        - Да, с ним всё в порядке, - ответил ему Дорфус.
        - Кстати… - Волков вспомнил ещё кое-что. - У Лаубе был один неплохой ротмистр. Кажется…
        - Нейман, - сразу вспомнил майор.
        - Да-да, Нейман. Возьмите его, он мне понравился.
        - Думаю, он согласится с радостью, - заверил генерала Дорфус. - Он не труслив и очень охоч до серебра.
        Только сидевший со всеми офицерами майор Пруфф был нерадостен, как и генерал. Он молчал, слушая других, а потом не без труда вылез из-за стола и, подойдя к барону, наклонился и спросил с заметным сожалением:
        - Пушки, вижу я, в следующем деле вашем надобны не будут?
        - Нет, господин майор, в городе они не пригодятся.
        - Что ж, - всё с тем же сожалением продолжил Пруфф. - Завтра скажу господам канонирам, чтобы распускали людей.
        - Да, господин майор, распускайте своих людей, - и тут Волкову стало даже жалко старого артиллериста. - Кстати, господин Пруфф, совсем вылетело из головы! Я сегодня на совете рассказывал герцогу про штурм нашего лагеря.
        - И что, и что? - сразу заинтересовался майор.
        - И сказал ему, что решающую роль в отражении натиска еретиков сыграли ваши пушки и вы.
        - Вы так ему сказали?
        - Так и сказал: не будь у нас пушек и артиллериста майора Пруффа, нам бы натиска нечестивых не отбить.
        - И что же герцог? - артиллеристу было очень интересно, не каждый день о нем говорили с высочайшей особой. А может быть, и первый раз за всю жизнь.
        - Его Высочество велел казначею вас наградить!
        - Что? Наградить? - удивлению артиллериста не было предела.
        - Да, наградить. Он велел выдать вам сорок талеров.
        - Ах, как это удивительно! - воскликнул Пруфф. Он по-настоящему был взволнован. Он обернулся к офицерам. - Господа, вы слышали, курфюрст велел меня наградить за отражение натиска на наш лагерь! Велел казначею выдать мне сорок талеров!
        Все удивлялись и поздравляли его. Поднимали за его здоровье и здоровье принца большие пивные кружки. А майор цвёл от счастья, Волков же тоже улыбался, тоже поднимал кружку и думал о том, что у него нет лишних денег, но эти сорок монет никак его не выручат, с его-то долгами. Так пусть уж старик порадуется.
        После - им как будто не терпелось - офицеры завели разговоры про телеги, палатки, фураж и провиант. Дорфус достал бумагу и чернила, начали составлять смету на отряд. Волкова от одних этих слов коробило, ничего такого он даже слышать не хотел, он забрал свою кружку и ушёл к себе в покои, куда просил принести бумагу и чернила. Решил написать письмо жене. Сказать ей, что с ним всё в порядке, но её родственничек не даёт ему покоя. Конечно, он не хотел её лишний раз волновать, она была беременна. И поэтому не стал писать об опасностях, кои пережил и кои ему ещё предстоит пережить. Писал, что пойдёт со своими людьми и «сядет» в гарнизон в Фёренбург до лета. Что дело это простое. И что тревожиться ей нет нужды.
        Он едва закончил, как Гюнтер доложил ему, что пришёл барон фон Реддернауф. Вот уж кого ему совсем не хотелось видеть; теперь, после совета у герцога, у него было ощущение, что именно министр по тайным делам и был главным виновником этой его фёренбургской «ссылки». Но не принять его он не мог. Кажется, при дворе теперь это был последний его приятель.
        - К сожалению, барон, я не смогу сегодня с вами поужинать, - говорил генерал, приглашая министра в свои покои, - сами понимаете, дел без меры. Хочу уйти как можно быстрее.
        - Понимаю, понимаю, вы заняты, - кивал барон, доставая из-под колета пачку бумаг. - Там внизу ваши офицеры за делом, и у вас пальцы в чернилах. Я вас долго не задержу. Я пришёл передать вам кое-какие бумаги, это копии договора между гербом Ребенрее и Фёренбургом, также копии купчих на бараки, находящиеся в черте города, в которых вы можете разместить своих людей, это собственность принца.
        Генерал взял бумаги, осмотрел их.
        - Прекрасно, ознакомлюсь с ними на досуге.
        - Коли бюргеры будут препоны вам чинить, так тычьте им в нос эти бумаги… - он замолчал и лишь глядел на генерала пристально, словно думал, решал что-то про себя; и всё-таки решился, вздохнул и произнёс: - Рад сообщить вам также, что в городе у вас будет проверенный помощник. Он умён и опытен, никто не знает, что он служит интересам Его Высочества. Даже его родные.
        - Ваш шпион, - догадался Волков.
        Наверно, слово «шпион» не понравилось барону, и он поправил генерала:
        - Наш сторонник. Человек внимательный, верный, истинно верующий и преданный гербу. Он вам будет большим подспорьем. В городе сей человек давно не нов, знает всё и обо всех. Вот только… - Реддернауф не договорил.
        - Надо, чтобы о нашем с ним знакомстве никто не знал, всё надобно держать в тайне, - догадался генерал.
        - Именно, - министр был рад, что собеседник всё понимает. - Жизнь этого человека весьма ценна. И мы должны сохранить его тайну в интересах герба вашего сеньора.
        - Хорошо. Я понимаю и сохраню в тайне свои отношения с ним.
        - Об этом я и хотел вас просить. Его имя Филипп Топперт. Он торговец солью, у него лавка на Хлебном рынке, также он имеет несколько амбаров на Рыбной улице и сдаёт их.
        - То есть человек это не бедный.
        - Не бедный. И денег никогда от меня не брал. Скажете, что от меня, он даст вам расклад по городу и будет помогать по мере сил. Я ему сегодня отправил письмо.
        - Хорошо, хорошо… Спасибо вам, барон, подобное знакомство мне никак не помешает.
        Они раскланялись, и фон Реддернауф уже был у двери, когда Волков окликнул его:
        - Барон.
        - Да, генерал.
        - Это вам я обязан этим поручением?
        - Отчасти, - ответил министр после небольшой паузы.
        - Отчасти? Как это понимать?
        - Я рассказал герцогу, что после победы у Овечьих бродов вы взяли в плен много безбожников и смогли вернуть их в лоно Матери Церкви. И теперь они ваши крестьяне.
        - Они были у меня в плену. И тех, кто не соглашался, я топил и вешал. Что же я смогу сделать с шестью тысячами бюргеров в их собственном городе?
        - Насколько мне известно, у вас большие долги, - вдруг непонятно к чему вспомнил фон Реддернауф.
        - Да, долги мои велики. Неужто герцог меня вознаградит за это дело? - спрашивал генерал с заметным скепсисом. - Что-то мне не верится в этакую щедрость Его Высочества. Ведь за то, что я спас Фёренбург от ван дер Пильса, вместо награды меня лишь пытались осудить.
        Но министр словно не слышал едкости в его словах, на сей раз он глядел на генерала с заметной прохладцей и говорил:
        - Видные купеческие дома Фёренбурга сплошь еретики. Сплошь… К марту у Его Высочества будут деньги, и уже в апреле цу Коппенхаузен соберёт армию в шесть-семь тысяч человек. Удержитесь в городе до апреля, дождитесь маршала, откройте ему ворота… Думаю, не мне вас учить, что делать с теми богатыми купчишками, которые не захотят отринуть грех ереси.
        «Наград не будет. Не жди. Сам, всё сам. Как и всегда».
        - Я всё понял, барон, теперь я буду готовиться к предприятию, - говорит с полупоклоном Волков, намекая, что больше для разговора у него времени нет.
        - Ещё раз прошу беречь моего человека, он будет нам надобен и в дальнейшем, - напомнил фон Реддернауф, берясь за ручку двери.
        - Я сделаю всё, чтобы с его головы не упал ни один волос, - обещал ему генерал.
        А барон снова остановился и снова заговорил:
        - Кстати, чуть не забыл. Ваша речь на совете… Ну, про то, что сеньорам юга нужен свой представитель при дворе… - он сделал паузу и усмехнулся. - Тонко! Тонко! Уверен, принц слушал вас внимательно. Да и канцлер будет вам благодарен.
        Волков ещё раз поклонился министру.
        После того, как тот ушёл, генерал сел к столу. Он пару минут раздумывает, а потом снова берётся за письмо жене и делает приписку:
        «Баронесса, прошу вас, распорядитесь, чтобы Сыч отбыл ко мне в Вильбург без всякого промедления - он будет мне надобен - и нашёл меня в трактире „Шесть хвостов“. Ежели в трактире он меня не застанет, так пусть едет за мною в Фёренбург. А если будет, подлец, ныть, дескать, нет у него денег на дальнюю дорогу, так пусть Ёган даст ему из казны три талера. Храни вас Бог, молюсь за вас и плод ваш, надеюсь, что разрешитесь вы благополучно».
        После он написал ещё одно письмо, письмо госпоже Ланге. Писал так, как она просила, - о делах своих подробно. Умная женщина любила читать его письма. И лишь после того, как отправил письма на почту, заказал себе ужин.
        А после ужина к нему просились офицеры. Расселись: старшие за стол, молодые стали за их спинами. Они составили список всего надобного для жизни в чужом городе. И теперь ждали, что он им скажет. Волков читал и диву давался. Уж размахнулись, не постеснялись. Не считая высокой платы по контракту, не считая обоза и провианта весьма недурного, не считая тюфяков и палаток для солдат, себе господа офицеры просили, кроме ездовых лошадей, ещё и перины с простынями, и скатерти. Также хотели, чтобы казна оплачивала им постой в Фёренбурге на квартирах. И даже дрова.
        - Отчего же не вписали вы сюда серебряную посуду? - бурчал генерал, читая списки надобного, морщась от глупости своих офицеров. А потом махал рукой: - Ладно, бумага всё стерпит.
        - Но дрова-то надобны, - говорил Карл Брюнхвальд. - Солдаты себе соберут, а вот офицерам как отапливаться? Зима-то нешуточная нынче.
        - Подам завтра, но канцлер всё это перечеркнёт. Не надейтесь даже. Нет в казне денег вам на скатерти.
        Глава 39
        Едва стал бить колокол, зовущий горожан на утреннюю службу, как помощник Гюнтера мальчишка Мартин, зевая, внёс в его спальню свечу, зажёг лампы.
        - Доброго утра вам, господин.
        - Воду согрел? - Волков сел на постели.
        - Согрел, у двери стоит.
        - Неси.
        Мальчишка внёс в комнату полтаза с холодной водой и большой мятый кувшин с горячей. Также два чистых полотенца. Всё, как требовал господин. Он поставил таз на лавку у кровати. Волков стянул с головы каль, в котором спал, кинул его на перину. Тут и колокол перестал звонить, значит, шесть утра. Барон стал мыться, а мальчишка подливал ему воду.
        - Холодно на улице? - интересовался господин.
        - Жуть, - отвечал слуга.
        - Одежда готова? - Волков вытирал лицо.
        - Гюнтер уже готовит.
        Не успел генерал весь вытереться, как одежда была принесена. Бельё накрахмалено и белее снега. Колет, панталоны, чулки, перчатки, берет, плащ - идеально чисты. Даже перо на берете распушено. Старший слуга стал помогать ему облачаться.
        Пока несли завтрак, он отсчитал двести монет. Уложил в красивый кошелёк. Должен был прийти чёртов жулик, любовник и секретарь графини по совместительству фон Гюнтензау. Волкову было даже думать неприятно о том, что часть его денег пойдёт этому пройдохе. Но генерал уже всё для себя решил. А пока он будет с этим человеком вежлив. Пока.
        Всё-таки трактир «Шесть хвостов» был, наверное, лучшим в городе. Стоял он рядом с дворцом, тут останавливались все господа, приехавшие в столицу по делам. И было неудивительно, что здесь подают неплохое вино и отличное пиво и что повара тут весьма неплохи. После завтрака генерал подошёл к окну. На улице всё ещё темно. Утро едва-едва продиралось серым светом по холодным улицам. Торговцы уже открыли лавки. Ко дворцу потянулись кареты, разгоняя перед собой тележки разносчиков. А секретаря Брунхильды всё не было. Во сколько же они встают? Или опять во дворце был бал до ночи?
        Он ещё раз взял и пробежал глазами контракты и прошения офицеров. Опять поморщился: ну разве канцлер такое подпишет? Как дети, ей-Богу! Посидел, послушал, как оживает трактир, как бегают лакеи по лестницам, как роняют посуду и ругаются.
        А секретаря всё не было. Ждать он больше не хотел, да и не мог, поэтому собрался и спустился вниз. Его офицеры были уже в столовой зале и увеличивали его и так уже немаленький счёт за постой. Он поздоровался и сказал:
        - Дорфус, подберите десять человек и идите за мной во дворец, я буду сначала у канцлера, а потом пойду к казначею. Встречайте меня у казначея.
        - Конечно, генерал.
        Канцлер принял его незамедлительно. В приемной у высшего чиновника земли Ребенрее было полно народа, важные господа сеньоры и купцы ждали своей очертели, тихо переговариваясь меж собой, но едва генерал вошёл в приёмную, увидавший его секретарь тут же вышел из-за стола и, поклонившись Волкову, сказал:
        - Я доложу господину канцлеру о вашем прибытии.
        Волков раскланивался со знакомыми людьми и почувствовал себя важной персоной сразу, как только дверь распахнулась и секретарь сказал ему:
        - Господин канцлер ждёт вас, господин генерал.
        Фезенклевер не поленился встать из-за стола и выйти к нему навстречу. Волков поклонился ему, но канцлер ему кланяться не стал, а попросту положил руки генералу на плечи.
        - Рад вас видеть, любезный друг мой.
        - Вчера на совете было принято решение… - начал было Волков, но канцлер его не стал слушать.
        - Я всё помню, давайте сюда бумаги.
        - Признаться, тут мои офицеры просят немного лишнего… - генерал протянул контракты и прошения, написанные от его имени.
        - Садитесь, - канцлер указал ему на стул возле своего стола. А сам стал разглядывать бумаги, что дал ему Волков. Его тяжёлое и неулыбчивое лицо почти не менялось, когда он откладывал одну бумагу и начинал читать другую. Этот опытный человек был внимателен и сосредоточен. Наверное, это были главные качества первого сановника земли Ребенрее.
        Генерал сидел напротив и ждал, что вот-вот Фезенклевер оторвётся от бумаг, посмотрит на него как-нибудь нехорошо и заговорит. Но канцлер лишь отложил одну бумагу и перешёл к чтению следующей. А когда всё было прочитано, он, не произнося ни слова, взял большое перо и, макая его в чернильницу, стал подписывать один за другим все принесённые генералом счета и контракты. Подпись его была размашиста и красива, но и на этом он не остановился. Достав из ящика на столе большую государственную печать, он припечатал её к каждому листу. А после этого достал из папки ещё несколько листов бумаги и, протянув их Волкову, произнёс:
        - Рад сообщить вам, что Высочайшим соизволением ваша просьба о возмещении потерь при Гернсхайме удовлетворена полностью. Потеря кареты, коней, пушки и личных средств вам будет возмещена казною в полной мере, лафеты ваших орудий будут восстановлены силами арсенала Его Высочества.
        Генерал был так удивлён, что поначалу не нашёлся, что и сказать, а когда собрался с мыслями, спросил:
        - И когда же можно будет получить эти деньги?
        - Курфюрст просил, чтобы по вашему делу проволочек не было, он хочет, чтобы вы со своими людьми как можно скорее отправились в Фёренбург. Этот город весьма беспокоит Его Высочество, так что всё серебро - и по контрактам, и по счетам, и по вашему прошению - уже ждёт вас у казначея, - сказал канцлер, протягивая Волкову пачку бумаг.
        Тот встал, взял бумаги и, поклонившись, произнёс:
        - Спасибо вам, господин канцлер.
        Фезенклевер же вышел из-за стола, подошёл к нему и протянул руку для рукопожатия:
        - Это вам спасибо, дорогой мой генерал.

* * *
        Как и положено хранителю богатств, казначей находился в подвале дворца. Господин Нагель кутался в шубу и мягкую шапочку с головы не снимал, несмотря на то что рядом с его столом стояла жаровня. Зима была холодной, и тут, в подвалах, было весьма промозгло.
        Казначею было достаточно всего пары мгновений, чтобы, взглянув на все бумаги, принесённые Волковым, всё сосчитать.
        - Общая сумма - одиннадцать тысяч двести семьдесят семь талеров, - он, не поворачивая головы, диктует своему писарю: - Дитрих, расписка на имя Иеронима Фолькофа фон Эшбахта, барона фон Рабенбурга. Генерала. Сумма одиннадцать тысяч двести семьдесят семь талеров. Ганс, выноси деньги.
        Пока писарь пишет, крупный мужик Ганс начинает выносить из-за тяжёлой, оббитой железом двери мешки с серебром и складывать их на полку рядом со входной дверью.
        - Вот, - казначей положил перед генералом большой матерчатый кошель и добавил в него несколько монет. - Тут двести семьдесят семь талеров. Можете пересчитать. В мешках по тысяче талеров в каждом. Их можно не пересчитывать, - и добавил не без гордости: - Я ручаюсь за каждый мешок.
        Волков хоть и любил посчитать деньги, сейчас же считать ничего не стал. Лишь подписал расписку, забрал кошель и вышел из подвала. И тут же увидел Дорфуса с десятком солдат.
        - Вы вовремя, майор. Там, - он кивнул на дверь, - одиннадцать мешков серебра. Несите их в трактир.
        Офицеры набросились на мешки, как стая голодных волков на лёгкую добычу. Генерал успел лишь забрать своё. Тут же к нему пришёл Брюнхвальд, чтобы обсудить какие-то детали по обозу и выплатам солдатам. Но барон даже слышать про всё это не хотел.
        - Карл, ради Бога… - морщился Волков. - Прошу вас, друг мой, решите все эти вопросы с Дорфусом сами, - и тут он вспомнил. - Выдайте Пруффу сорок монет, подарок герцога. Я потом вам возмещу.
        Брюнхвальду поклонился и ушёл, а чтобы его больше не утомляли всей этой извечной скучной работой, что приходится делать старшему офицеру, он взял денег и уехал за покупками.
        Чёртов Вильбург. Столица! Генерал присмотрел себе одного конька-трёхлетка, то был неплохой конь. В Малене он бы стоил восемьдесят, ну или восемьдесят пять талеров, а за рекой во Фринланде барон сторговался бы за семьдесят пять. А тут жулик-коннозаводчик просил за коня сто десять монет. Сто десять! И ведь не хотел уступать, подлец, даже десяти монет! Волков разругался с ним. Мог бы, конечно, заплатить. Деньги у него были. Но дело пошло на принцип, он так злился, что ещё немного - и приказал бы Хенрику разукрасить мерзавца плетью. Едва сдержался. Уехал с рынка в бешенстве на том же самом крестьянском коньке, которого купил у первого встречного мужика, едва перебравшись через реку. Поехал покупать карету. Уж больно не хотелось ему трястись в седле до самого Фёренбурга. И что же? Кареты тут тоже были дороги. Хоть в Мален езжай. Но карету всё-таки пришлось купить, переплатив сто двадцать монет как минимум. Хорошо, что услужливый каретный мастер, довольный продажей своего изделия, так же продал ему четвёрку неплохих коней для кареты. По уже приемлемой для генерала цене. В общем, вернулся он в трактир
после обеденного времени, голодный и не в самом лучшем расположении духа. Пришёл и, дав лакею стянуть сапоги, сказал:
        - Никто меня не спрашивал?
        Он думал, что секретарь графини всё-таки явится за деньгами.
        - Спрашивал, - отвечал Гюнтер. - Молодой офицер какой-то. Фамилию он не назвал.
        Это был не то. Но генерал должен был узнать, что за офицер его искал.
        - Распорядись подавать обед, - сказал Волков, с удовольствием садясь на кровать, - и узнай, этот офицер ещё меня ищет?
        Не прошло и пары минут, как в дверь постучали и фон Флюген доложил ему:
        - Господин генерал, ротмистр Хаазе, просит его принять.
        - Проси, - сразу согласился Волков.
        Молодой ротмистр был весьма учтив и низко кланялся. Пришёл явно с прошением.
        - Чем я могу вам помочь, ротмистр?
        - Сегодня, - начал молодой офицер, - майор Пруфф сообщило нам, что вы контракт продлевать не будете, что распускаете войско, оставляете себе только часть. И артиллерия вам более не потребуется.
        - Это так, - коротко согласился барон.
        Тут ротмистр замялся.
        - Ну, говорите! - потребовал Волков. Ему уже сервировали стол, и он готов был сесть обедать.
        - У меня мама и сестра. Они нуждаются в средствах, - наконец решился Хаазе. - Я единственный кормилец в семье.
        Этот юнец начал его раздражать.
        - И какого же дьявола вы взялись за наше ремесло, если вы единственный кормилец в семье? Кто будет кормить ваших родственников, ежели вас убьют?
        - Так другого ремесла я не разумел, наша семья не купеческая. У нас все мужчины были из воинов.
        Волков ещё мог злиться на него, но он помнил, что и сам пошёл в солдаты из-за беды.
        - Утверждением на офицерские должности занимаюсь не я, а полковник Брюнхвальд.
        - Да, я знаю, господин генерал, - быстро заговорил Хаазе. - Я просто не знал, что вы будете распускать людей, а когда узнал, то полковник мне сказал, что все должности уже утверждены. Вот я и пришёл к вам; может быть, вы… Я ведь могу и в пехоте послужить вам. Может, даже старшим сержантом или ротным прапорщиком, если нет вакансии офицера.
        Он замолчал. Барон же поначалу подумал, что сделать ничего не сможет, но тут вспомнил про то, что у этого молодого человека есть знания в артиллерии.
        - Сержанты и прапорщики - это опытнейшие и храбрейшие из солдат. У вас нет опыта и про вашу храбрость мне ничего не известно. Но… - тут Волков сделал паузу и, подойдя к столу, на котором уже стояли кушанья, сел за него, - майор Дорфус повезёт сегодня мои пушки в арсенал герцога. Там для них будут делать новые лафеты. Вы останетесь при моих пушках.
        - О! Большое спасибо вам, генерал.
        - Вы особо не радуйтесь, ротмистр, содержание я вам выдам на два месяца, но вы на него роскошествовать не сможете. Я дам вам сорок талеров.
        - Спасибо, господин генерал, - Хаазе опять кланялся Волкову. - Я… Мне этих денег хватит на все четыре месяца.
        - Вот и отлично! Ходите в арсенал каждый день; если они будут тянуть или отнекиваться, сразу идите на приём к канцлеру, - «Надеюсь, он ещё продержится на своём посту хоть какое-то время». - Скажите, что от меня. И просите его повлиять. А заодно походите и посмотрите, почём у здешних оружейников кулеврины. Думаю прикупить одну, ведь одна треснула, и её пришлось бросить в лагере. Вот и посмотрите ей замену. Пишите мне в Фёренбург.
        - Я всё сделаю, господин генерал, - говорил ротмистр и кланялся в который раз.
        Уже темнело, а от графини никто за деньгами так и не явился. Волков, хоть и хорошо отобедал, снова стал злиться. И опять послал во дворец Максимилиана, хоть тот и отнекивался от такого дела. Но генерал настоял, на сей раз снабдив его инструкциями, как разыскать графиню. Но его верный знаменосец и в этот раз вернулся ни с чем.
        - Что, так и не увидели её? - раздражённо спрашивал барон молодого офицера.
        - Видел… Издали. Она, как меня увидала, так ушла сразу, едва поклонилась.
        - Ушла? А что же вы не последовали за нею?
        - Так она ушла на сторону Его Высочества, туда меня не пустили, - отвечал Максимилиан, кажется, первый раз на памяти барона выказывая своё недовольство.
        - Секретаря, его вы видели?
        - Видел, так подлец убежал от меня!
        - Убежал?
        - Так этот трус во дворце все коридоры и чуланы, все комнаты знает, разве ж его там поймаешь?
        Как это было всё нехорошо. Волков хмурился: не хватало ему ещё беготни, скандалов и драк во дворце. Тут нужно было идти искать Брунхильду самому, как бы ему ни не хотелось этого делать. «Чёртова гусыня!»
        - Спасибо, Максимилиан, больше о подобном я вас просить не буду.
        Глава 40
        Что ни говори, как бы он её ни крестил в сердцах именами разных домашних птиц, но графиня фон Мален совсем уж глупой не была, и в следующее утро с первыми колоколами, когда барон ещё не сел завтракать, была у него.
        - Уж и к чему это вы, братец, посылаете своего грубого Максимилиана пугать тихих людей? - сразу начала она с упрёков, едва поцеловав «брата» в щёки. - Бегал, как бешеный, с кулаками по дворцу, топал сапожищами, ругался, мечом да шпорами своими звенел. Теперь о том разговоры по двору пошли. Все говорят, что люди ваши грубы и невежливы. Привыкли в походах к вашим варварствам.
        - Потому что вы не явились за деньгами, - раздосадованно отвечал барон, - вы ещё вчера должны были уехать!
        - Того никак я не могла сделать! - воскликнула Брунхильда. - Мне так быстро и вещей не собрать, да и карета моя не готова.
        - Вздор! - воскликнул генерал. - Вы, что, там обоз собираете? Пара платьев да две пары юбок! Два сундука всего-то. У вас служанки есть, вы же их не сами собираете!
        - А кровати, а перины? А занавески?
        - У вас, что, в поместье перин нету?
        - Так там у меня простые, деревенские, я на таких давно не сплю! Я люблю перины тонкого пера. На других я не высыпаюсь. И посуду я не хочу тут оставлять. У меня стекло красное и серебро - разворуют. А мебель? Мебель у меня дорогая. А гобелены? Тут в два сундука не уложиться никак.
        «Перины она любит тонкого пера! Погляди-ка на неё, а в молодости спала на облитых дурным пивом лавках в поганом трактире и высыпалась». Волков ещё больше злился на неё.
        - А с каретой вашей что?
        - Почем мне знать, что с нею! Сломана, колесо какое-нибудь! Или ещё что! - легкомысленно заявила графиня.
        - Я отправлю к вам человека, он посмотрит карету, - произнёс генерал. - И найдёт мастера.
        Она машет рукой небрежно:
        - Сама управлюсь, я за другим пришла.
        Барон открывает шкаф и достаёт оттуда красивый кошелёк, протягивает его Брунхильде.
        - Вот, берите. И уезжайте сегодня.
        - Братец, спасибо вам, - она деньги, конечно, берет, но разговор на этом кончать не думает. Немного мнётся, не зная, как начать, но потом всё-таки решается. - Только вот этих денег мне не хватит, чтобы уехать.
        - Что? Вам не хватит двести талеров на два дня пути?
        - Ну… У меня долги всякие, так, по мелочи, ещё кое-что купить надобно из женского. Конюху своему не платила полгода.
        - И сколько вам нужно денег?
        - Ну хоть пять сотен. Иначе мне никак не уехать. Хоть с конюхом расплачусь. И с прислугой…
        Волков даже не хочет спрашивать, сколько она должна конюху и всем остальным слугам; он уверен, что красавица врёт ему, но снова идёт к шкафу и лезет в мешок с серебром, а графиня подходит сзади и заглядывает ему через плечо, видит мешки из казначейства:
        - О, вы вечно при серебре. Оно само к вам липнет!
        «Липнет? Курица!».
        Он ничего ей не говорит, отсчитывает двести монет, прячет их в мешок и протягивает ей:
        - Тут ещё двести.
        - Ну, раз больше нет, - она берет и эти деньги. И не собирается просить большего: двести так двести. - Спасибо вам, братец; как управлюсь с делами, как починят карету, так сразу уеду.
        - Вы мне врёте, - говорит он, но у него уже нет сил ругать красавицу или что-то требовать от неё. - Вы всё ещё рассчитываете попасть на завтрашний бал.
        Графиня вдруг стала серьёзна, даже скорее печальна и говорит барону:
        - Вы же видели Софию.
        Волков кивает: да, видел.
        - Видели, как она хороша и как молода.
        Барон молчит. А что тут сказать, новая фаворитка принца и вправду молода и прекрасна. Всё, что он нашёлся сказать, была его догадка:
        - Так деньги вы, видно, на новое платье для бала берёте?
        Она же словно его не слышит.
        - Уеду, так он меня совсем позабудет. Совсем.
        Такой расклад и Волкову бы не нравился. Ему было бы лучше, если бы Брунхильда снова при дворе была в силах.
        - Ничего, Агнес вам поможет, - говорит он, намекая на пахучее зелье своей «племянницы» из Ланна.
        - Пойду, братец, - произносит красавица печально и идёт к двери.
        Но он обгоняет её, в двери поворачивает ключ, чтобы, не дай Бог, кто не вошёл и обхватывает её за талию.
        Однако графиня начинает вырываться.
        - Прошу вас, братец, оставьте.
        Он не выпускает её, хочет вести к кровати, тянет за руки, но на сей красавица противится и упирается и роняет один из кошелей с деньгами на пол.
        - Ах, оставьте, не до того мне сейчас.
        Тогда он отпускает её; она подняла деньги и, поцеловав барона в щёку, вышла из его покоев.
        Не успел он сесть завтракать, как пришёл Хенрик и доложил ему, что два офицера, которых он не знает, просятся к нему.
        - Что за офицеры? - поначалу не понял генерал.
        - Шарфы в цветах принца. Один из них кавалерист.
        - А ну-ка зовите их, - он, кажется, догадывался, что это за офицеры, и, конечно же, не ошибся.
        - Ротмистр Юнгер, - браво представился первый из офицеров. По нему было видно сразу, что кавалерист. И не только по сияющей кирасе, крагам, кавалерийскому шлему и тяжёлым сапогам-ботфортам. Офицерский шарф он носил через плечо, как перевязь, а ещё у него были усы и бритый подбородок. Такого никто сейчас не носил. Разве что кавалеристы. Лет ему было тридцать пять, а был он всего лишь ротмистром. Либо звёзд с неба не хватал, либо был из совсем простых, из таких простых, которым выше ротмистра уже не подняться.
        С ним был другой офицер. И этот генералу сразу понравился. Он был старше самого Брюнхвальда. Этому солдату было уже под пятьдесят лет. Доживший до пятидесяти солдат видел всё! Поэтому был он прост. Одежда и сапоги простые, шлем самый обычный, что носят простые солдаты. Вместо кирасы лёгкая бригантина, шарф, как и положено, опоясывал живот, низ бригантины. На поясе обыкновенный кацбальгер в простецких ножнах. Этому человеку точно уже было не стать капитаном. И, скорее всего, он и не рвался.
        - Ротмистр арбалетчиков Его Высочества Кальб.
        - Соизволением Его Высочества принца Ребенрее мы прибыли в ваше распоряжение, господин генерал, - пафосно сообщил кавалерист.
        - Прекрасно, господа. Вы знаете, куда нас посылает курфюрст?
        - Мы слыхали, что дело у Фёренбурга ещё не кончено, - отвечал арбалетчик. - Говорят, пойдём в город.
        - Да, да… Пойдём в Фёренбург, на усиление тамошнего гарнизона, - Волков отложил вилку. - Без нас там неспокойно.
        - Ох, не люблю я сидеть в осадах! - сразу высказался ротмистр Юнгер. - Сие не моё, мне бы в поле. А в городе что?
        Волков покивал, соглашаясь: да, кавалерии в городе делать нечего. Кажется, генерал начинал понимать, почему этот офицер в свои годы всё ещё ротмистр.
        - А гарнизон в городе наш или местный? - уточнил арбалетчик.
        И это был правильный вопрос.
        - Местный, там только местные, - отвечал Волков.
        - Значит, идём за ними присматривать, - догадался старый солдат. - Чтобы местные еретики не учинили чего-нибудь.
        Он однозначно нравился генералу, человек всё понимал без лишних объяснений.
        - Именно, посидим тихонечко, посмотрим, прикрикнем, где нужно будет, чтобы еретики не бунтовали, даст Бог, дождёмся весны и маршала цу Коппенхаузена, - он не стал говорить про планируемую резню. - Тогда ван дер Пильс в этом году и не рискнёт пойти на город.
        - Тогда ладно, так посидеть в городе до весны можно, - согласился кавалерист, - просто я очень не люблю резать своих коней.
        - А сидеть в осадах вам уже приходилось?
        - Потому и говорю, сидел год в Геббельсвахе, там пришлось зарезать всех лошадей - фураж кончился подчистую.
        - Надеюсь, у нас до такого не дойдёт, - сказал Волков и, взяв вилку, добавил: - Господа, после того как закончу завтрак, я хочу взглянуть на ваших людей. Ну и лошадей, конечно. Вы прибыли, надеюсь, со своим обозом?
        - Именно так, - сказал Юнгер за обоих. - И я, и Кальб оставили своих людей тут за углом, на главной площади. С телегами.
        - Хорошо, я скоро приду туда.
        Он не спеша закончил завтрак, переговорил с Дорфусом насчёт ковки новых меринов и лишь после этого спустился вниз, в столовую, а там, взяв с собой Дорфуса и Брюнхвальда, направился на площадь знакомиться с новыми своими людьми. С ними пошёл и Рене, а за старшими офицерами увязались и младшие: Вилли с почти неразлучным своим товарищем Максимилианом, с ними же и Хенрик с фон Флюгеном. Только Роха махнул на это дело рукой.
        - Чего я, лошадей, что ли, не видал?
        И остался с двумя ротмистрами из мушкетёров пить пиво.
        Кавалерийские роты герба всегда немногочисленны. Попробуй-ка содержать большую кавалерию. Только король был настолько богат, что мог содержать великолепные роты жандармов. Герцог же имел всего три сотни латников на содержании. Но они были весьма неплохи. Волков прошёлся вдоль строя кавалеристов. Кони хороши, мелких нет, всё рослые, один к одному. Груди крепкие, мускулистые, широкие. Ему понравилось то, как подобраны лошади. Да и всадники все были в порядке. Хорошие кирасы, шлемы, наручи, ботфорты. И, что удивило генерала, так это то, что многие кавалеристы были усаты, как и их командир. Копья, палаши были тоже в порядке. Пять телег и четыре лошади под попонами.
        - То запасные, - пояснил Юнгер.
        - А это что? - спросил Волков, указывая на небольшую крытую тележку.
        - Походная кузня, - отвечал кавалерист.
        Может, Волкову он и не понравился сначала, может, и не блистал он умом и усы носил дурацкие, но в эскадроне у ротмистра всё было в порядке.
        Ну, а арбалетчиков и смотреть нужды особой не было. Молодых солдат среди них было мало, всё люди опытные. То хорошо. Арбалеты у всех новейших конструкций, всё с замками и ключами, мощные. Опасные.
        - Они пойдут под знамёнами герцога? - тихо спросил у генерала Карл Брюнхвальд. И был прав, что поднял этот вопрос. Оба отряда пришли со своими знаменосцами, и оба знамени были цветов Его Высочества.
        Волков чуть подумал; конечно, он мог настоять, чтобы пришедшие отряды шли под его знамёнами - как генерал, он имел на подобное требование право, - но в этот раз всё было чуть-чуть сложнее, иначе, чем обычно, и генерал ответил:
        - Пусть идут под флагами герцога, и, Карл, прошу вас, проследите, чтобы в Фёренбург они под ними так и входили.
        - Можно даже поставить их первыми в колонне, - предложил полковник.
        - Хорошая мысль, Карл, так и сделайте, - согласился Волков.
        Глава 41
        Брюнхвальд и Дорфус, да и прочие офицеры дело своё знали отменно. Было бы только серебро. А получив от генерала тяжёлые мешки, офицеры тут же взялись за работу. Уже к вечеру второго дня обоз из тридцати телег был готов. Провиант на месяц, порох, пули, палатки и новые тюфяки из соломы были погружены в подводы. Волков не хотел тянуть и приказал своему начальнику штаба Карлу Брюнхвальду выдвигаться на север, как только всё будет готово. А тот доложил, что утром и двинется. Волков же с отрядом ехать не захотел. Ни к чему это. От Вильбурга до Фёренбурга верхом три-четыре дня пути, в карете четыре, а пеший отряд будет туда шагать бодрым солдатским шагом неделю. Вот и подумал генерал: чего ему тащиться со своими солдатами неделю? И решил выехать на день позже. Тем более что утром того же дня, когда министр приносил бумаги, из дворца прибыл гонец и вручил ему приглашение на обед и бал. Именное приглашение. Обеды у герцога были роскошные. Прижимистый во всём сюзерен на обедах не экономил. Отчего же не задержаться на денёк? Хорошо пообедать, а заодно посмотреть, как протекают дела при дворе, кто в милости
принца, а кто покатился с горы.
        Брюнхвальд поднял офицеров ещё ночью, и четырёх, наверное, не было. Заспанные лакеи и повара собирали отъезжающим гостям на стол, что могли. Офицеры завтракали при хорошей сервировке, хорошей едой. Ели с удовольствием - когда ещё придётся поесть в роскоши? После собрались и выехали. С генералом, который даже не проснулся к тому времени, остался только его выезд и слуги.
        Утром он завтракал, и за весь завтрак его никто не побеспокоил. Можно было целый день наслаждаться покоем. Порадоваться тому, что ему не придётся оплачивать ежедневные, и вовсе не малые, счета за постой и стол. Но оттого, что его товарищи выехали из гостиницы, там вдруг стало пусто. Пусто. Ещё недавно от рассвета и до заката, спускаясь в обеденную залу, там можно было застать пару ротмистров с парой капитанов, а иногда отдыхающие офицеры едва помещались за длинный стол. Сидели тесно и вели разговоры за кружкой пива. Часто дурачились, и нетрудно было услышать от них грубые и похабные шутки, громкий смех. Пару раз звали к себе из других трактиров девиц. Шумели, пили, даже танцевали. Ругались с другими постояльцами. Волков никого из них не упрекал и не одёргивал. Он знал, что ещё недавно все они были окружены смертельными врагами, стояли на грани жизни и смерти. Кто же теперь их упрекнёт, что они хотят немного повеселиться? И вдруг ни одного из них внизу не оказалось. Часть офицеров, что не получили нового контракта, разъехались по домам, удачливые ушли на новое дело в Фёренбург. И теперь в обеденной
зале за столами тихо переговаривались лишь чиновники из дворца, крупные купцы или сеньоры, приехавшие в столицу. Генералу без своих храбрых товарищей стало даже чуть одиноко. И тогда он стал понемногу собираться на бал.
        Одежда его не была уж совсем проста, но и вызывающе роскошной тоже не выглядела. Но вот купить новые чулки и перчатки ему не помешало бы. Всё-таки на балу на него будут смотреть. После завтрака он велел запрячь карету и поехал на торговые улицы города. В столице всё можно было найти. Хорошие чулки… Он купил две пары синих, самой дорогой расцветки. У местного перчаточника, который вышел к нему в неплохой шубе, перчатки были великолепны. Кожа так тонка и так плотно облегала руку, что барон и торговаться не стал, хоть перчатки были и дороги, купил также две пары. Теперь стало понятно, отчего перчаточник был в дорогой шубе. Ему бы поехать после этого в гостиницу, но до обеда было ещё время, а сидеть там без товарищей за столом одному ему не хотелось, и барон, велев Гюнтеру ехать за ним, сам решил немного пройтись по лавкам. Потом жалел об этом, но то было потом. А сначала он купил себе полдюжины платков и у торговца перьями купил удивительно белое перо цапли. Оно очень пошло к его берету. Зачем купил? И сам не знал. Теперь ему пришлось искать заколку, чтобы то перо к головному убору приколоть. А в
столице всё можно найти. И нашлась скромная лавочка, где подобно пауку, ждущему жирную муху, раскинул свои сети старенький ювелир. Волков и сам не понял, как купил у него брошь для заколки пера. Конечно, это была совсем не такая брошь с изумрудом, из-за которой герцогиня Ребенрее осерчала на графиню фон Мален. В этой броши был гранат. Но гранат очень красивый, очень, и паук-ювелир вытянул из барона сто двадцать три талера. Конечно, к этой броши и белому перу пришлось ещё купить и новый берет. В общем, он неожиданно сильно потратился, собираясь поначалу купить пару чулок и пару перчаток. А потом махнул рукой:
        «Подарю камень Бригитт, она была последнее время грустная, ещё и похудела от этого. А может, и жене. Если разродится удачно».
        Бал во дворце. Шутка ли, вся площадь перед дворцом забита каретами, на неё с улицы даже и не свернуть. Барон не стал ждать, вылез из кареты и крикнул Гюнтеру и Мартину:
        - Езжайте в гостиницу! Не ждите меня, сам дойду.
        И пешком, перепрыгивая грязь и лужи, оберегая свои лёгкие туфли и новые чулки, отправился во дворец, взяв с собой одного лишь Хенрика. Он и без него обошёлся бы, да тот сам попросился. Когда бы ещё молодцу удалось побывать на балу.
        - Имейте в виду, за стол вас не посадят, - предупреждал его генерал. - У герцога все места за столом расписаны, даже те, что в конце стола, и те именные.
        - Так ничего, мне бы больше на бал посмотреть, а уж что-нибудь съесть… Уж я как-нибудь да съем.
        Перед началом обеда стала играть музыка, все приглашённые ждали курфюрста. За окном было ещё светло, но лакеи к пылающим каминам зажгли десятки свечей. В общем, генералу стало жарко ещё до того, как всех пригласили к столу. Едва терпелось.
        Волков, проходя и раскланиваясь со знакомыми, увидел канцлера. И сразу огорчился немного - уже по виду фон Фезенклевера было ясно, что звезда закатывается. Был он в той же одежде, что и в тот раз, когда принимал генерала у себя кабинете. И, казалось бы, канцлер должен быть окружён многими заинтересованными в его расположении людьми, а Фезенклевер разговаривал с одним лишь стареньким сеньором из южных графств. Волков не постеснялся и, поздоровавшись с ними, завёл пустую, ни к чему не обязывающую беседу для приличия: здоровье, родственники, морозы, виды на урожай, цены на зерно. И канцлер вдруг стал с ним обсуждать всё это так, словно эта пустая болтовня и вправду его интересовала. Ну а потом по залу прошёл тихий ропот, и все стали поворачиваться к дверям. Барон уже думал, что в залу вошёл принц, но ошибся. То пришли две первые красавицы двора. Графиня фон Мален со своею новой подругой и соперницей Софией фон Аленберг. Стройная и юная София была в красивом алом платье с чёрным, расшитым серебром лифом, и дорогих украшений на ней почти не было, а вот графиня… Роскошная женщина буквально ослепляла
всех своим яркимплатьем голубого атласа, полупрозрачный лиф которого едва удерживал в приличиях тяжёлую грудь красавицы. Её белокурые волосы были прибраны замысловатым, высоким головным убором, разукрашенным жемчугом. Пальцы, уши, шея графини - всё, всё было покрыто золотом и камнями. Вот зачем ей были нужны деньги. Украшений ей надарил герцог, а вот платье явно было новое, только что от портных. Просто перед тем, как уехать от двора, она собиралась затмить здесь всех, и даже юную красавицу Софию, новую фаворитку курфюрста, которая сейчас на фоне этой шикарной женщины выглядела в лучшем случае повелительницей какого-нибудь захолустья. И, конечно же, ей это удалось… К графине, именно к ней, а не к новой фаворитке были прикованы все взгляды приглашённых, как мужчин, так и женщин. Брунхильда раскланивалась со всеми, улыбалась и, проплывая по залу в своём прекрасном наряде, почти полностью затмевала молодую соперницу.
        - Герцог решил представить двору новую фаворитку и заодно попрощаться со старой, но, кажется, новая не так хороша, как прежняя, - печально произнёс Фезенклевер, наверное потому, что эти слова перекликались и с его собственным положением.
        А Брунхильда увидела среди людей своего «брата» и пошла к нему, протягивая руки.
        - Ах, братец, здравствуйте, - она поцеловала его в обе щеки и лишь после повернулась к Фезенклеверу и пожилому господину. Сделала книксен: - Господин канцлер, господин конюший Флегнер.
        Да, красавица знала во дворце почти всех сколько-нибудь видных придворных. Потом она взяла генерала за руку и отвела чуть в сторону.
        - Вы прекрасны; вижу, что мои деньги не потрачены напрасно, - сказал Волков.
        - Ах, братец… - графиня улыбалась, но было видно, что она раздосадована. - Я сказала Карлу, что отбываю от двора, так он ответил, - она попыталась изобразить герцога, явно кривляя его: - «Наверное, графиня, это сейчас будет лучшее решение».
        Видно было, что женщина уязвлена, в её голосе, кажется, слышались слёзы, но Волков не успел её утешить. Большие двери в залу распахнулись, из них вышел обер-шталмейстер и, ударив посохом в пол, на весь зал закричал:
        - Герцог фон Мален, курфюрст и герцог земли Ребенрее Карл Оттон Четвёртый с супругой герцогиней Анной фон Габельфрисс.
        Музыка заиграла нечто бравурное, а из дверей вышли, держась за руки, герцог и герцогиня. Были они в нарядной одежде, хотя даже их одежда не была так роскошна, как платье Брунхильды. Первый раз генерал увидел, что долговязый принц выше своей жены на целую голову. Герцогиня была совсем небольшого роста, совсем не молода, ей было уже за сорок, в общем, на фоне Брунхильды фон Мален и на фоне Софии фон Аленберг супруга курфюрста выглядела старенькой, серенькой мышкой. А за отцом и матерью вышел и молодой принц, и, конечно же, он искал глазами графиню. Нашёл и заулыбался, но на сей раз рамок приличия молодой человек не нарушил и не пошёл к Брунхильде, а, выделив красавицу из всех взглядом, лишь поклонился ей.
        Та сразу присела в низком книксене, и так как, кроме взгляда, графиня была удостоена ещё и улыбки, Волкову, стоящему рядом с «сестрой», тоже пришлось кланяться.
        После этого было ещё множество поклонов и реверансов, а после курфюрст сам попросил собравшихся к столу, и все пошли в обеденную залу. Генерал не торопился, он с женой, родственницей герцога, уже дважды бывал на подобных обедах, жена очень любила подобные мероприятия и считала жизнь при дворе самой желанной жизнью для всякого человека. В общем, он знал, что пока все не начнут рассаживаться, лучше постоять, подождать, тут торопиться не стоит, к нему придут и укажут его место. В этот же раз ждать барону не пришлось. К нему подошёл помощник мажордома, совсем ещё юный человек, и заговорил со всей возможной важностью:
        - Господин Иероним Фолькоф фон Эшбахт, барон фон Рабенбург, прошу вас, - он с поклоном указал Волкову рукой направление, - прошу вас, генерал, следовать за мною.
        Генерал подумал, что молодой придворный ошибся и повёл его не туда, но тот шёл уверенно и привёл его к главному столу. К тому столу, за которым сидел сам курфюрст. К самому богатому и стоявшему на небольшом возвышении столу, в центре которого возвышались высокие кресла для Его и Её Высочеств.
        - Прошу вас, вот ваше место, - указал ему на стул помощник мажордома.
        - Вы уверены, что это моё место? - не верилось генералу.
        Всё дело было в том, что это был всего четвёртый стул от правой руки герцога. Это было необыкновенно почётное место. Теперь все собравшиеся на обеде видели, что он входит в десятку самых близких людей хозяина земли Ребенрее. Между ним и правой рукой герцога были только наследник герба, старший сын герцога, тот самый, что неожиданно воспылал страстью к Брунхильде, потом престарелый граф Гейдельберг, дядя герцога, потом сам барон фон Реддернауф, человек, посвящённый во все тайны курфюрста; и следующим сидел он, простой генерал, которого несколько дней назад пытались осудить за поражение, в котором не было его вины. Всё это было неспроста. Его сюзерен не зря посадил его на столь почётное место, он хотел показать Волкову его значимость, но генерала этот почёт скорее насторожил. Он просто думал, что сидит здесь временно, пока герцог не разрешит вопрос с Фёренбургом. Справа от него стала устраиваться, втягивая свои юбки межу столом и стулом, его «сестрица». Она-то размещалась тут по праву, и не потому, что была любовницей курфюрста, а потому, что её сын носил известный на всю землю Ребенрее титул и ту
же фамилию, что и сам герцог. И уж только после неё сидел маршал цу Коппенхаузен. Да, всё это было вовсе неспроста. Но тут стали разносить первые кушанья, несли птичьи паштеты, варёные яйца, хлеба и мягкие сыры в чашках, а ко всему этому подавали крепкие белые вина-аперитивы: хересы, мадеры, токаи. И всё его беспокойство постепенно отступило. И вправду, перед ним на столе стояли блюда с отличной едой, дорогие вина, справа от него сидела одна из красивейших женщин княжества, слева от него один из умнейших и влиятельнейших людей этой земли, который, кстати, считал Волкова своим товарищем. Чего же ему было волноваться сегодня?
        Он наслаждался вином, ждал очередной перемены блюд, пытаясь угадать, какое блюдо подадут следящим.
        Единственное, что сейчас не доставляло ему радости, так это настроение графини. Брунхильда была великолепна, она сияла и улыбалась, но барон знал её давно и видел, что весь её блеск - это лишь вид. На самом деле красавица была уязвлена своей отставкой и расстроена ею. И всё её сияние было внешнее.
        Обед был долог и роскошен и длился до тех пор, пока за окнами не начало темнеть, и лишь тогда стали подавать сахарённые ягоды и воду. Обед был закончен, а в соседней большой зале уже играла весёлая, не обеденная музыка. Герцог встал, а за ним поднялись и все гости. И тут, к удивлению генерала, да и многих других господ, Его Высочество, оставив супругу на попечение её фрейлин, подошёл к нему и, взяв под руку, не спеша повёл ко входу в танцевальную залу. Вот теперь-то ни у кого при дворе не осталось сомнений в том, что место за столом курфюрста барон фон Рабенбург получил отнюдь не случайно. И даже отстранение его сестры от двора не повлияет на позиции генерала.
        - Дорогой барон, как продвигается ваше дело? - спрашивал у него герцог. - Когда ваш отряд будет готов?
        - Мой отряд? - Волков почувствовал благодарность к своим офицерам, которые так быстро собрали отряд и обоз и уже увели их на север. - Так мой отряд, Ваше Высочество, нынче утром уже вышел в Фёренбург.
        Генералу было приятно видеть удивление на вытянутом лице курфюрста.
        - Вот как? Ваши люди уже вышли?
        - Да, монсеньор, но до Фёренбурга пешим да с обозом идти семь дней, а в карете я доберусь туда за четыре.
        - Как быстро вы всё устроили. Прекрасно, прекрасно… Мне говорили про вас, что многих своих побед вы достигли благодаря сноровке и расторопности. Вижу, что и тут вы себе не изменяете.
        «Вот как, значит, и вы, монсеньор, наслышаны про мои победы? Интересовались ими?».
        Отвечать же он ничего не стал, а лишь поклонился своему сеньору в ответ на похвалы.
        - Дорогой барон, - продолжил герцог, кладя руку на плечо генерала. - Этот город очень важен для меня, последнее время он стал моей тревогой, я часто волнуюсь о нём, и я очень надеюсь, что вы и маршал к лету вернете мне спокойствие.
        - Я заверяю вас, монсеньор, - отвечал Волков, - что сделаю всё, что в моих силах, чтобы вы о том месте более не волновались.
        - Именно такого ответа я и ждал от вас, - говорил курфюрст, всё ещё не убирая руку с плеча своего вассала, - ваши солдаты, если мне не изменяет память, считают вас Дланью Господа. Кажется, я начинаю верить, что так оно и есть.
        Тут Волков понял, что иного окончания дела, чем полный успех, курфюрст не примет. И все эти речи он говорит именно для того, чтобы сие подчеркнуть. И что же оставалось ответить генералу, что он мог сказать своему сюзерену? Только одно, и он повторил то, что уже говорил:
        - Я приложу все силы, чтобы вас тот город более не тревожил, Ваше Высочество.
        Глава 42
        Уже после того начались танцы, и молодёжь построилась для весёлой, высокой аллеманды, танца, что недавно вернулся, уже переработанный на западный манер, обратно в германские княжества из земель короля. Конечно, сам герцог задавал тон; поначалу он стал в позицию с герцогиней, но в танце должен был происходить обмен парами, так что вскоре курфюрст, несомненно, станцевал бы и с Софией фон Аленберг, и с графиней фон Мален. Обе фаворитки тоже были приглашены молодыми господами на танец. Потанцевать с записными красавицами желающих было предостаточно. И танец начался. Все другие, люди уже в летах или не знающие нового танца, любовались зрелищем. Волков даже увидал среди зрителей своего оруженосца. Хенрик не отводил жадного взгляда от танцующих, кажется, и сам пританцовывал в такт - судя по всему, молодой человек запоминал движения. Волков же усмехался; он ещё припомнит ему это глупое поведение. Танцы! Разве человеку воинского ремесла танцы надобны?
        «Болван, он любит танцы, что ли? Поэтому просился на бал?». Волков собрался даже посмеяться над своим оруженосцем в кругу своих товарищей при случае.
        Но даже у него красивый танец вызвал интерес, несмотря на то что в зале было жарко. Раскланиваясь и не останавливаясь, чтобы никто не втянул в его в какие-нибудь разговоры, он шёл по залу, чтобы взять себе у лакеев, разносивших вино, какой-нибудь стакан похолоднее. И тут кто-то взял его под руку и уверенно остановил. Не каждый на такое осмелился бы; и кто же это был?
        - Барон, - ну конечно, такую вольность на правах хорошего приятеля мог позволить себе только фон Реддернауф, теперь он кланялся генералу.
        - Барон, - отвечал Волков своим поклоном.
        - Друг мой, отчего же вы не танцуете? - спрашивал министр весьма серьёзно, как будто Волков был заядлым танцором, но сейчас почему-то не танцевал. Конечно, это была приятельская насмешка, со своей хромотой генерал был бы ещё тем танцором. Поэтому он не стал отвечать фон Реддернауфу, а лишь с каменным лицом покивал головой: да-да, это очень смешно, вы сегодня в ударе, министр. Барон засмеялся, чуть обнял генерала за плечи и продолжил:
        - Герцог сказал мне, что ваши люди уже ушли в Фёренбург.
        - Да, ушли, ещё на рассвете.
        - Принц был приятно удивлён.
        - Я рад приятно удивлять Его Высочество. Завтра сразу после обеда я отъеду также. Не пройдёт и недели, как я буду на месте. Надеюсь, что это тоже облегчит волнение моего сюзерена.
        Министр лишь махнул рукой.
        - Облегчит? Полноте, друг мой. Теперь вовсе не Фёренбург первая забота для нас. Герцог полагает, что это дело к лету вы разрешите с успехом.
        - Вот как? - теперь Волков был удивлён. «Герцог полагает дело почти разрешённым? Уже, наверное, и прибыли с торговли на реке Эрзе подсчитывает со своим казначеем». - А что же теперь первая забота Его Высочества, раз не Фёренбург? Может быть… - Волков кивнул на вышагивающую в танце, прямо в первом ряду от них, юную красавицу Софию. - Может, дела семейные?
        - Ах, оставьте… - министр только хмыкнул в ответ, - принц, конечно, известный ценитель женской красоты, но дело для него всегда прежде любых альковных забав, - и видя, что генерал смотрит на него в ожидании пояснений, фон Реддернауф продолжил: - Клара Кристина Оливия, графиня фон Эден, маркграфиня Винцлау, теперь вдова. Цоллерген освободил титул, так как имел неосторожность слишком много выпить перед охотой. Всё их семейство славится пристрастием к вину. Теперь же всякий, кто женится на маркграфине, станет курфюрстом. Конечно же, желающих много. Многие дома хотят иметь слово при выборе императора. Особенно семья самого императора очень желает посадить на маркграфство кого-то из своих родственничков. Принц, да и другие курфюрсты, того допустить не желают. Кстати, ваш бывший сеньор и заклятый сосед Его Высочества, архиепископ ланнский проявляет самый живой интерес к сему делу, он тоже не желает, чтобы новый князь-выборщик был из дома императора. Так что в этот раз святые отцы будут на нашей стороне.
        Волков понимающе кивал, он уже слышал эту историю от Брунхильды. А теперь смотрел на танцующих и думал: «Хвала Господу, что мне из всех забот герцога достались лишь еретики Фёренбурга».
        Они с министром ещё поболтали о делах Его Высочества, а после фон Реддернауф ушёл говорить с другими господами. Пары раскланялись и распались. Музыкантам нужен был перерыв, чтобы сделать глоток вина или воды. Теперь в зале был слышен гомон, смех, позвякивание стаканов.
        Генерал уже подумывал уйти, так как танцев посмотрел достаточно, как к нему через расступающихся людей пробралась сама графиня фон Мален. Она была прекрасна. Разгорячённая танцами, чуть вспотевшая, и теперь от скрываемой печали в её лице не осталось и следа.
        - Ах, братец, как хорош этот бал, вы не находите? - Брунхильда обмахивалась платком, и от неё пахло духами и вином.
        - Бал как бал, - отвечал генерал, которому тут было жарко. - Не хуже прочих.
        А графиня смотрит на него как-то странно, оценивающе, что ли, и вдруг говорит:
        - Нынче в ночь я приду к вам в трактир. Ждите меня.
        - Что? - Волков даже растерялся. Одно дело - это когда графиня по-сестрински приходит к нему днём на пару часов, то дела семейные, кто ж в этом их упрекнёт, и совсем другое дело, когда она приедет к нему ночью, да ещё и останется ночевать. - Уж вас сразу все признают.
        - Я приеду в другом платье, лицо скрою, - обещала красавица, - никто меня не признает.
        - Приедете? На вашей карете с фамильным гербом? Ну да, ну да, вас, конечно же, никто не признает.
        - Ах, не делайте из меня дуру, - тихо, но настойчиво говорила Брунхильда. - Я всё сделаю тайно, а карету оставлю на площади, к трактиру приду пешком, уже не первый раз мы с вами встречаемся, ребёнка родили, или вы просто не желаете меня более?
        И тут Волков подумал, что лучше уже согласиться с её напором. Разъярённая, брошенная женщина способна на многие неожиданные безрассудства, чтобы насолить своему бывшему мужчине. «Как бы не учинила она какую глупость! Уж лучше сегодня пусть будет со мной, а завтра спроважу её из города».
        - Хорошо, я буду вас ждать, но смените платье и наденьте плащ с капюшоном, а карету оставьте на площади, я пошлю туда Максимилиана вас встретить.
        - Вот и договорились, - сказала графиня фон Мален. - Ждите меня, я тут задержусь недолго.
        Музыка снова заиграла. И тут же красавица была увлечена очередным молодым человеком на новый танец, а барон пошёл на выход. И в этот раз он шёл не с приятной мыслью о предстоящем свидании с графиней, а с чувством тревоги: как бы она не выкинула чего-нибудь такого, от чего им всем станет хуже. «Чёртова распутница!».
        А на улице шёл дождь, и он обругал себя за то, что не поехал в карете и не нашёл Хенрика, чтобы послать за ней. Пришлось по дороге домой прыгать в лёгких туфлях через лужи. Когда он добрался до гостиницы, то разбудил Максимилиана и просил того отправиться на площадь, встретить карету с дамой.
        Сам же сел у камина со стаканом вина в руке и стал думать о том, что ждать графиню ему придётся долго. Но он ошибся, не прошло и получаса, как в дверь постучали.
        - Господин генерал, - донёсся из-за двери голос прапорщика. - Ваш гость прибыл.
        Волков подошёл к двери, распахнул её и… Хоть гостья и была в плотном плаще с капюшоном, он понял, что перед ним не Брунхильда. Та была почти с него ростом, эта женщина была заметно ниже. Она подняла голову, и генерал увидел приятное, молодое женское лицо. Женщина ему смущённо улыбалась.
        - Ну входите, - предложил ей барон. - Максимилиан, благодарю вас.
        Максимилиан ушёл, а Волков, закрыв дверь, прошёл к камину и столику, на котором стоял графин с вином.
        - Кажется, я видел вас с графиней, - произнёс он. - Вы её товарка.
        - Да, господин генерал. Меня зовут Амалия Цельвиг. Графиня приносит вам извинения, она не смогла прийти и прислала меня… скрасить вам досуг.
        - Она не смогла прийти? - переспросил генерал. Всё это казалось ему неприятным, он продолжал тревожиться. - Отчего же?
        - Не смогла, её пригласила на танец высочайшая особа.
        «Герцог пригласил её на прощальный танец? Может, это и хорошо, может, это успокоит её?». Тут генерал немного успокоился. Вот только одно ему не очень нравилось.
        Брунхильда прислала её вместо себя, себе на замену, а значит, эта Амалия Цельвиг знает, что генерал близок с графиней.
        «Интересно, что знает о нас с Брунхильдой эта женщина: что я не брат графине или то, что я из тех болванов, которые имеют своих красавиц-сестёр?».
        Впрочем, сейчас он этого выяснять не собирался, возможно, из-за того, что мечтал о женщине с того момента, как вернулся в гостиницу, а может оттого, что изрядно выпил за вечер; в общем, он налил вина в стакан и поднёс его Амалии.
        - И что же, вы сможете скрасить мой досуг?
        - Я буду очень стараться, - заверила его женщина, смущённо улыбаясь и беря стакан.
        Её ручка выпорхнула из-под плаща, и тут генералу пришло время удивляться, ведь на руке, кроме перчатки, не было никакой ткани. А должен был быть рукав платья. Тогда генерал чуть раздвинул полы плаща. Причём женщина совсем не противилась этому, она лишь продолжала так же смущённо улыбаться. И его предположение оправдалось, под плащом у Амалии были лишь башмачки, чулки да перчатки. А тело её было свежее, сбитое; она, может, и не примеряла корон первой и второй красавицы земли, но вызвать желание у любого мужчины могла без всякого труда.
        - О, неожиданно. Как любопытно, - произнёс Волков, разглядывая женщину и тоже улыбаясь.
        - Время позднее, - пояснила та, - вы после бала устали, наверное, вот я и решила не утомлять вас долгими ожиданиями.
        - Вы умница, - сказал генерал, - терпеть не могу все эти ваши ленты, шнурки и застёжки, пока вас развяжешь, иной раз и желание пропадёт.
        Он помог ей снять плащ.

* * *
        Очаровательной женщине поутру пришлось дать карету, ну не идти же ей до замка герцога пешком в одном плаще. Мало ли что… Ещё он дал ей в подарок один гульден, который та с радостью взяла. Его так и подмывало спросить у неё перед уходом, что она знает про их отношения с графиней, но, подумав немного, он решил спросить об этом у самой Брунхильды. А когда Амалия уехала, он велел подавать себе завтрак. И завтрак требовал себе такой, чтобы хватило до ужина.
        Глава 43
        А тут пришла и оттепель. Мёрзлые, крепкие дороги размокли. Длинные лужи, грязь. «Как раз к дальней дороге».
        Он и поехал не спеша, выехал ещё засветло. Надо было ехать - торопиться, но генерал приказывал останавливался, если узнавал, что трактир у дороги хорош. Там требовал себе хороших вин или свежего пива, лучших комнат, долго завтракал и выезжал не по утру, а уже ближе к обеду. Так он смог, не торопясь, нагнать свой отряд к концу четвёртого дня путешествия у города Шнепфендорф. Там же, в мерзком клоповнике, что считался лучшей гостиницей города, устроил своим офицерам обед. А утром он отправил майора Дорфуса с капитаном Лаубе и двумя сержантами вперёд, чтобы они подготовили бараки до прихода отряда. Но, кроме этого, генерал хотел знать, как примет местная власть приход его людей в город. Он хотел, чтобы офицеры выяснили обстановку в городе, чтобы у него не было по приходу всяческих неприятных неожиданностей.
        И неожиданностей не произошло. Когда отряд подходил к городу, и Карл Брюнхвальд сделал привал, чтобы солдаты хоть немного счистили с себя и лошадей дорожную грязь, начистили кирасы и помыли знамёна. Как раз приехал Дорфус и сообщил:
        - В городе нам не рады.
        Волков и Брюнхвальд переглянулись; они именно о том и говорили за день до этого. Ещё бы! Когда это вольные города жаловали чужие гарнизоны?
        - Бургомистр и семь городских сенаторов из двенадцати - люди нашей веры, но даже они весьма к нам не расположены, - продолжал майор. - Среди людей простых у нас есть сторонники, думаю, что и среди попов тоже будут, но вот купчишки от нас нос воротили, был один, который даже говорить не захотел о продаже фуража: дескать, не будет для вас фуража в нашем городе.
        - Еретик, сволочь! - сразу определил Брюнхвальд.
        - В том-то и беда, что нет… говорил, что ходит к причастию.
        Карл настроен серьёзно, он смотрит на генерала и произносит со значением:
        - Может, пошлём вперёд нашего славного Юнгера, пусть со своими кавалеристами прокатится.
        - Предлагаете взять ворота? - с сомнением спрашивал генерал. Дело было обычное - пока противник не знает о приближении войска, небольшой и быстрый отряд высылается вперёд, чтобы захватить хотя бы одни ворота и не дать закрыть их до прихода главных сил. Такое действие было безусловным актом агрессии. И Волкову очень не хотелось с самого начала злить и так негостеприимных горожан.
        - Может, так оно и надо, - поддержал полковника майор Дорфус. - Подойдём, а они запрут ворота перед нашим носом.
        Да, конечно, это был серьёзный аргумент. Волков даже и не представлял, что напишет в Вильбург фон Реддернауфу, случись подобное. Закрой горожане перед его отрядом ворота, и дело можно было считать полностью проваленным. Но и захватывать ворота было страшно. А вдруг ещё ротмистр Юнгер в папахах да в горячах зарежет кого, кто попытается ему противиться? Вот тебе и заваруха. Тут и стражники осерчают, и горожан на помощь позовут. И начнётся… Нет, нет, нет… Карл прекрасный солдат, но он всегда был груб и прямолинеен. Дорфус более тонок, всё видит, быстро думает, но у него ещё мало опыта. Особенно по части дипломатии. Волков же в этом деле поднаторел, он и с горцами смог замириться, и в Малене его слово стало весомее прочих, да и со своим всесильным сеньором помирился. Хотя тот и был злопамятен. И в этой ситуации, он это прекрасно понимал, ему нужно было действовать тонко. Очень тонко.
        - Юнгера мы никуда посылать не будем, - произнёс он после раздумий, - будем действовать тихо и вежливо, а посему вместо Юнгера поеду я сам. С выездом, но без знамени и без трубачей. Хенрик, велите седлать мне коня.
        - А можно ли мне ехать с вами, господин генерал? - спрашивал у него майор Дорфус.
        - Хорошо, поедемте; а вы, Карл, приведите людей в порядок и двигайтесь за нами. Только побыстрее, Карл.
        - Конечно, - отозвался полковник.

* * *
        Нет, не так он видел въезд в город Фёренбург. В первое его знакомство с городом тот ему сразу не приглянулся, так как ворота города были привалены гниющими мертвецами и не открывались до конца. Теперь же ещё задолго до ворот на раскисшей дороге выстроились десятки, а может, и целая сотня телег, возов и фургонов. Утопая в грязи почти до ступиц, они ждали дозволения въехать в большие ворота меж крепких башен. Возницы лениво переругивались, материли стражников, ели что-то из тряпиц и мёрзли на сыром и прохладном ветру.
        Фон Флюген, по своему обыкновению ехавший впереди всех и доехавший уже до ворот, вдруг развернулся и поехал назад, и уже по его выпученным глазам было ясно, что оруженосец видел что-то удивившее его. Подъехав к генералу, он заговорил:
        - Господин генерал, там, на башне возле ворот, прибита табличка, где писано про вас.
        - Уж не пьяны ли вы? - сухо спросил у него Волков. - Какая ещё табличка, отчего же в ней писано про меня, что вы несёте?
        - Так на стене прибита и писано там, что всякий, кто сдаст городу кавалера Иеронима Фолькофа, тому будет двадцать четыре монеты или золотой флорин, а кавалеру переломают руки и ноги.
        Волков не мог поверить в такое и молча тронул коня и поехал вдоль телег к воротам. А за ним поехали и Максимилиан, и Хенрик, и фон Готт. И каково же было их удивление, когда на стене башни они и вправду увидали замшелую табличку в ржавчине, на которой было писано:
        «Такого-то года от рождества Господа нашего, в ноябре месяце, был в городе Фёренбург вор и разбойник кавалер Иероним Фолькоф, и грабил он арсенал и жилища честных людей и бил честных людей до смерти. И церковь ругал. Коли кто вора Иеронима Фолькофа в город Фёренбург приведет, тот получит двадцать четыре талера земли Ребенрее или флорин золотом. А вору Иерониму Фолькофу будут ломаны на колесе руки и ноги, а потом он будет, как вор, повешен за шею, пока не издохнет. Таково решение магистрата свободного города Фёренбурга».
        Этого ему ещё не хватало. Волков поглядел на удивлённого Дорфуса и других своих людей и произнёс:
        - Отныне я Иероним фон Эшбахт или барон фон Рабенбург, Длань Господня и кто угодно ещё, но не Фолькоф.
        - Да, конечно, генерал, конечно, - кивали ему спутники.
        «Какая же злопамятная сволочь тут живёт», - думал Волков, объезжая большой воз с соломой, что стоял перед самыми воротами.
        Этот город и в первый раз ему был неприятен, и теперь не был мил. Тем более, что всё тут было устроено плохо. Сразу за воротами небольшая площадь, стража тут же осматривает привезённое, у приютившейся к башне избушки дымит белым дымом чахлый костерок. Около него греются стражники, а повсюду телеги, телеги и телеги. Всё забито возами. Не развернуться.
        Вильбург - город чопорный и чистый, наверное, самый чистый из всех городов, что видел Волков. Что ж, возможно, так и положено для столицы земли, которой правит строгий и умный сеньор. Мален - город-трудяга, город кузниц и кожевенных мастерских, с чего бы ему быть сильно чистым. Ланн… О, этот город грязь своих улиц, всё свое непотребство запросто упрячет под золотую парчу и лиловый бархат, вонь скрасит благовониями, так что про неприятное и не вспомнишь, так и будешь разевать рот, глазея на роскошь и позолоту. В общем, Фёренбург показался ему худшим и самым грязным городом из всех, что он мог вспомнить. Даже если с мостовых с последнего его посещения и убрали всех мертвецов.
        В общем, этот город ему не понравился бы, даже не будь у ворот той самой злосчастной таблички.
        Недалеко от входа он увидал двух человек, что по виду были явно выше простых стражников. Одежда их была хороша, а один из этих людей так и вовсе носил бархатный берет такой величины, что его не постеснялся бы надеть какой-нибудь щёголь из ландскнехтов. Так же на них был совсем неплохой, современный доспех выдавал в них офицеров - но генерал всё-таки ошибался.
        - Думаю, что вы, господа, - офицеры местной стражи, - сказал Волков, слезая для вежливости с лошади и подходя к ним.
        Те переглянулись, и один из них ответил не очень-то дружелюбно, а скорее даже надменно:
        - Мы сержанты, но коли уж надобно вам, можем позвать нашего ротмистра.
        «Ишь как вы тут разжирели на поборах у ворот! Видно, неплохо тут у них серебро к лапам прилипает, потому и нос задирают, хамы!».
        Волков лишь улыбнулся такой надменности и удивил сержантов свойской непринуждённостью:
        - Да, уж будь так добр, брат-солдат, позови своего командира.
        «Давай-давай, бюргер, шевелись». Волков продолжал улыбаться этим наглецам, хоть и презирал их в душе. Он удостоил их чести, назвал братьями и солдатами, но ни братьями, ни даже солдатами он их, конечно же, не считал. Вояки вольных городов были племенем особым; сеньора у вольных городов не было, а значит, городское ополчение никто на войны не призывал, воевали такие вояки только за свой город и только в стенах самого города. В войнах эти бойцы большой славы не снискали, авось не ландскнехты и не горцы, не рыцарство и не ламбрийские арбалетчики, но зато это племя было славно апломбом и заносчивостью. Мол, нет над нами сеньора, никому кланяться не будем. В городах своих они были крепки и смелы за стенами, но как дело шло к решающему штурму, спесь их поубавлялась и при первом же случае желали они не отбиться, а откупиться, или вовсе сдаться на милость победителя, а при условии, что грабить не будут, готовы и на коленях были постоять - а что, бюргеру ради деньжат незазорно, коли делу нужно; но как только войско врага отходило, так они тут же про свой позор забывали, и опять от них в сторону милостивых
победителей летели оскорбления и издёвки. И так до следующей распри, до очередной осады. И вот эти сержанты как раз были из таких. Обнаглевшие, ожиревшие от дармовых денег.
        Один из них нехотя, как бы делая одолжение, пошёл к избушке, что была при воротах, и, заглянув туда, проорал что-то, а потом, вернувшись к генералу, сказал всё с той же небрежной неучтивостью:
        - Сейчас он выйдет.
        Глава 44
        Ротмистры бывают разные. Бывают молодые, начинающие свой путь, бывают старые, как ротмистр арбалетчиков Кальб, бывают крепкие, бывают сухие. Часто они без денег. Часто кормятся от стола солдат. Младший из офицеров не всегда имеет коня, иной раз на марше идёт пеший, как и его подчинённые. Может, поэтому среди них почти не бывает толстых, а этот ротмистр был весьма толст. Так толст, что кираса, купленная, видимо, задолго до того, как он растолстел, держалась на его значимом чреве лишь чудом Божьим. И шлем он надевал на голову без подшлемника, иначе его могучей голове было бы тесно.
        - Кто ищет офицера? - спросил он, подходя ближе и пристально глядя на Волкова. Как будто пытался его вспомнить или узнать.
        - Генерал фон Рабенбург, - представился генерал и протянул толстяку руку.
        - Генерал… - ротмистр чуть растерялся, видно, не каждый день богатый по виду вельможа пожимал ему руку.
        - Фон Рабенбург, - повторил Волков и крепко пожал пухлую ладонь толстяка. - А как ваше имя, ротмистр?
        - А? Моё… Моё имя Кохнер, я ротмистр стражи. Стою тут на воротах.
        - Прекрасно, прекрасно, рад знакомству, - произнёс генерал и продолжил: - Я прибыл в ваш удивительный город по велению моего сеньора, курфюрста Ребенрее.
        - А… Это… - Кохнер смотрел на него всё ещё настороженно, изучающе, - давеча тут уже были ваши офицеры, квартирмейстеры.
        - Да-да-да, - кивал генерал. - Его Высочество герцог Ребенрее велел мне и моим людям быть в вашем городе для укрепления гарнизона. Сами понимаете, этот волк ван дер Пильс алчет захватить ваш прекрасный Фёренбург.
        - Я слыхал про то… Все слыхали про то, как он побил ваших.
        - Побил подлец, побил, вот и теперь где-то сидит, силы копит, поэтому я сюда и прибыл. И со мной шесть сотен людей.
        - Шесть сотен? А где они?
        - Идут, идут, - отвечает генерал. И немного врёт толстому стражу ворот: - Сегодня должны и подойти.
        Он намеренно не сказал, что Брюнхвальд с отрядом приводит себя в порядок уже за ближайшим от ворот леском.
        - Ох, господин генерал, я даже и не знаю… - говорит ротмистр немного напуганно.
        - Чего же вы не знаете, друг мой? - мило улыбаясь, интересуется барон.
        - Уж и не знаю, дозволено ли вас… ваших людей в город пускать.
        - Так отчего же не дозволено? - удивляется генерал. - Меж вами и герцогом давний уговор есть, что в случае опасности он может ввести в город шесть сотен человек для укрепления гарнизона.
        - Может, оно и так, но мне про то ничего не известно, - отвечает стражник. - Мне бы надо у людей спросить.
        - У людей спросить? Да у каких же людей вы собираетесь про то спрашивать, друг мой?
        - Пошлю человека в магистрат. К бургомистру пошлю, пусть скажут, пускать вас в город или нет.
        Это было не то, на что рассчитывал Волков, но отговаривать толстяка он не стал. Это, скорее всего, того насторожило бы. И тут, пока он ещё не ответил, один из стражников заорал протяжно с ближайшей башни:
        - Отряд! К воротам идёт отряд!
        Ротмистр поднял голову, чтобы взглянуть на башню и, возможно, что-то уточнить, но Волков тут же повернул его к себе и произнёс успокаивающе:
        - То мои люди идут. Тревожиться нужды нет. А человека в магистрат посылайте, ежели вам так спокойнее будет. Мои люди подойдут и подождут, пока ваш человек из магистрата вернётся.
        Этот вариант, кажется, устроил ротмистра, и он крикнул:
        - Эй, Шнайдер, беги сюда.
        Тут же к ним подбежал неказистый стражник с кривенькой и ржавой алебардой:
        - Чего?
        - Беги и узнай, можно ли впустить… - тут ротмистр взглянул на Волкова - он явно не запомнил его фамилию, и тот закончил за толстяка:
        - Отряд генерала фон Рабенбурга, что по договору с герцогом Ребенрее пришёл на укрепление гарнизона.
        - А куда бежать, к капитану?
        - Да капитан и сам того не знает, беги к бургомистру; если его не будет, спроси у кого-нибудь из магистрата, - отвечал ему ротмистр и, когда стражник ушёл, вздохнул спокойно, ему казалось, что он сделал всё правильно. А барон, чтобы не разубеждать его в этом, заговорил о вещах, которые этому человеку могли понравиться:
        - Друг мой, а есть ли в вашем городе хорошие трактиры?
        - Хорошие трактиры? - переспросил Кохнер. - Хорошие трактиры в нашем городе, конечно, имеются. Вот, например, трактир «У святого Кристиана», - тут Волков понял, что он на правильном пути. - О, какие там подают свиные головы с кислой капустой. Или, к примеру, «Ласковая Анхен», то заведение и вовсе для настоящих господ…
        Офицер стоял лицом к генералу, а тот стоял лицом как раз к воротам, он слушал ротмистра внимательно.
        - Там подают вальдшнепов и удивительную жареную печень с луком, говяжью, но очень нежную… Очень…
        Генерал улыбался ему и кивал, но краем глаза видел, как в воротах на большом гнедом жеребце появился ротмистр Юнгер, а сразу за ним и знаменосец кавалеристов со знаменем в цветах герба Его Высочества. Юнгер, въехав в ворота и проехав немного, чуть притормозил, не зная, что ему делать дальше; он нашёл глазами генерала, а тот, уже не обращая внимания на бубнящего про нежную печень толстяка, стал махать кавалеристу рукой в сторону ближайшей улицы: езжай, езжай, болван, не останавливайся. Да ещё и сообразительный Дорфус подбежал к кавалеристу, что-то сказал и указал направление. Юнгер сразу пришпорил коня и поехал дальше, а за ним уже и весь его отряд под удивлённые взгляды стражников и возниц направился из ворот дальше в город. Толстый ротмистр оглянулся, увидал кавалеристов, а потом повернул лицо к генералу, и лицо это буквально кричало: да как же так? Но барон словно не заметил его удивлённого возмущения; он положил ему руку на плечо и заговорил:
        - А знаете что, ротмистр. Очень мне захотелось попробовать этой печени, про которую вы мне рассказывали, - он говорил, а сам наблюдал, как в воротах уже появились арбалетчики герцога во главе со своим старым ротмистром. - И для укрепления боевого товарищества я приглашаю вас и всех офицеров городской стражи в этот трактир… Как вы его назвали…
        - «Ласковая Анхен», - буркнул толстяк; настроение у него явно ухудшилось, теперь он уже не отрывал взгляда от входящих в ворота, которые он должен был охранять, каких-то непонятных, но очень хороших солдат.
        - Передайте господам офицерам, что я приглашаю их всех.
        Тут уже появился и полковник Брюнхвальд, он подъехал к генералу и ротмистру и учтиво поклонился им обоим.
        - Полковник Брюнхвальд, - представил генерал своего начальника штаба, - а это ротмистр Кохнер.
        - Очень рад, ротмистр, - сообщил Брюнхвальд. А толстяк озирался по сторонам, видимо, опешив от всего происходящего, и даже не ответил ему. Он был поглощён видом входящей в город пехоты, а за ней и бравых стрелковых сотен из Эшбахта, замыкавших колонну. Стрелки под удивлёнными взглядами местных уже прошли в ворота и под бело-голубым знаменем, под барабанный бой, проходили мимо ротмистра.
        - В общем, передайте всем вашим офицерам, что я жду их сегодня на ужин сразу после вечерней службы, пусть приходят в «Ласковую Анхен», - генерал отвернулся от толстяка, не дождавшись от того ответа, и крикнул: - Фон Готт, коня!

* * *
        Хельмут Вайзингер был невысоким и худощавым человеком лет тридцати пяти или немногим больше. Одежду Вайзингер имел небогатую, вид - чистенький, скромный. Часто, немного суетливо крестился, и к месту, и не к месту поминая святых и писание. А должность человек занимал немалую, это был смотритель имущества Его Высочества Карла Оттона Четвёртого в городе Фёренбурге и окрестностях. И ему по должности полагались помощник и бухгалтер. Помощнички стояли поодаль и глаз боялись поднять на сурового генерала. Отдувался, как и положено, старший.
        - Ну, - Волков смотрел на него пристально, - соизвольте отвечать, куда делись лежаки из бараков? В бараках должно быть лежаков двухъярусных на шестьсот солдат. Где они все? У вас их едва и на сотню наберётся?
        - В комнатах для сержантов также должны быть верхние полати, кровати и столы со стульями, а в комнате дежурного офицера - ещё и хорошая кровать и также стол и стулья. Посуда для господ офицеров где? - подливал в масла в огонь майор Дорфус, зачитывая всё это из списка имущества. - Также должна быть и кухонная посуда, котлы, кочерги… И вон ещё сколько всего, - он потряс списком перед носом смотрителя. - А ещё этот господин отказывался вести меня сюда, а потом и сбежал, закрылся в доме и холопам велел говорить, что его нет дома. А жена его бранилась на нас из окна.
        Волков повернулся к мошеннику. Но смотритель опять ничего не ответил, лишь вздохнул и набожно перекрестился, наверное, надеялся, по глупости своей, отмолчаться. Но отмолчаться у него не получилось бы, всё дело было в том, что генерал понимал: герцогом на него возложены очень большие надежды, которые он должен был оправдать во что бы то ни стало. Требования сеньора к нему были очень высоки, а значит, никаких пренебрежений в этом предприятии он допускать не собирался. Барон пошёл вдоль длинного и холодного, плохо освещённого помещения, которое почти под потолок было завалено мешками с чем-то сыпучим, огромными тюками вонючей, ещё не обработанной овечьей шерсти, бочками с дёгтем, с уксусом, с капустой. Дорфус и Хенрик шли рядом и несли лампы. Тут было темновато, так как окна в бараках были малы, а день был по-январски хмур.
        Крепкое и большое каменное здание было до потолка завалено кучей всяких нужных и дорогих товаров. Волков даже представить не мог, сколько всё это стоит. Он остановился у кучи крепко связанных хомутов. Хороших хомутов. Генерал не сомневался, что сложенное в бараке стоит десяток тысяч талеров. А может, и больше. Он обернулся к смотрителю:
        - Полагаю, раз это имущество хранится тут, значит и принадлежит всё это гербу Его Высочества?
        Тут уже господин Хельмут Вайзингер не выдержал и, подбежав к барону, молитвенно сложил руки и произнёс тоненько:
        - Господин генерал, умоляю. То товары чужие.
        - Что вы пищите? - поморщился Волков. - Ну-ка рассказывайте! Что? Разобрали лежаки, дерево продали, а помещение теперь сдаёте под склады?
        Хельмут Вайзингер только вытаращил глаза в ответ, И Волкову было лень с ним общаться. Да и противно. Но разговор нужно было закончить:
        - Я с вами возиться не намерен, я вас арестую и под хорошей стражей отправлю вас в Вильбург, а чтобы вам не было скучно в пути, отправлю и этих, - Волков кивнул в сторону двоих помощников проходимца. - Они как увидят калёные щипцы в подвалах замка, они про вас всё и расскажут, - генерал чуть надвинулся на дрожащего Вайзингера, - запоют так, что судебные писцы не будут поспевать за ними. Всё расскажут. Уж и не знаю, что вам присудит фогт за ваши шалости.
        - Так вышло… - пролепетал смотритель. - Содержание скудно, приходилось придумывать… Для достойного жития. Как-никак, а я представлял тут Его Высочество.
        - Для достойного жития? - Волков смотрит на него с неприязнью: гадкий червь. Когда его офицеры прикарманивали часть казённого серебра при найме солдат, то для него казалось естественным и нормальным: люди собирались идти на войну и там рисковать жизнью; но это выходило за рамки его понимания. Но тут у него в голове мелькнула мысль, что этот пройдоха поможет ему разобраться в городских делах. Барон недолго размышляет, а потом спрашивает: - Наверное, это товары местных купчишек?
        - И не только местных и не только купчишек, - сразу отвечает смотритель. - Тут и мастера свой продукт хранят.
        - Значит, местных купцов вы знаете? - Волков пошёл дальше по бараку. А Хельмут Вайзингер и Дорфус с лампой шли за ним.
        - Знаком, знаком, - кивал смотритель.
        - И первых купцов местных гильдий знаете?
        - Вот с ними не знаком, - отвечал ему Вайзингер, - крупные купцы с нами не знаются.
        - С кем «с нами»? - не понял Волков.
        - С людьми Его Высочества, - пояснил смотритель имущества.
        - Вот как? - теперь Волков был удивлён. - Отчего же?
        - В Первой Торговой Гильдии половина купцов… - тут Хельмут Вайзингер понизил голос, словно боялся, что его кто-то подслушает, - еретики.
        - Ах вот как! - понял генерал.
        - А к примеру, в Гильдии Реки, так и вовсе они все. Там праведно верующих вовсе нет, не берут еретики к себе праведных.
        - А еретики нас, людей герцога, не жалуют?
        - Они даже не жалуют тех, кто с нами знается, - объяснил смотритель. - Люди дурные и заносчивые. А курфюрста считают первым врагом.
        - А раз так, то чьи же здесь товары? - уточнил барон.
        - А товары те… - Хельмут Вайзингер вздохнул.
        - Ну, чего вы вздыхаете, как корова перед отёлом, говорите уже!
        - Хомуты, - смотритель указал на связки изделий из кожи. - Они принадлежат Мартину Гуннару Кривобокому. Он председатель Гильдии Тачечников.
        - Гильдия Тачечников?
        - В городе полно узких улиц, подводам большим там тесно, а развозить товары да отвозить их на пристани…Вот тут тачки и выручают. Гильдия здесь большой вес имеет, - объяснял смотритель. И, опять понизив голос, добавлял: - Иной раз с тачек что и упадёт. Вот сюда мне и привозят на хранение.
        - Ах вот как у вас тут дела идут? - Волков внимательно смотрел на ловкого человека. - А вам сюда всё везут, потому что помещение герцога никто обыскивать не будет? А может, вы и ворованное покупали, - генерал опять поморщился. - Это так вы представляли здесь Его Высочество? Храня и скупая ворованное?
        Но так как Хельмут Вайзингер не ответил, а лишь развёл руками, генерал пошёл дальше. И остановился у высоких и хорошо упакованных тюков.
        - А тут что?
        - Гобелены, господин генерал, - пояснил ловкач.
        - Тоже с тачек нападало?
        - Нет. Это Курта Нерлинга. Он голова Коммуны Вязаных Колпаков.
        - А это кто такие?
        - Грузчики на пирсах; хоть и живут за стеной, но считаются городскими. На праздниках и ходах четвёртыми идут. Без них ни погрузиться, ни разгрузиться возле города не получится. Они с Тачечниками первые друзья.
        - То есть… - барон немного подумал. - С купцами у вас подружиться не получилось, а с воровской сволочью вышло? Хорош представитель герцога!
        Опять этот мерзавец молчал. Только смотрел на генерала жалостливо и, кажется, слезы были у него в глазах; но генерал подумал, что такой пройдоха хоть на что-нибудь ему может пригодиться, хотя пока и не знал, для чего, а ещё думал, что скрасит своё пребывание в этом мрачном городе за счёт этого пройдохи - ну не свои же деньги генералу тратить, - поэтому он и решил не торопиться с карами и, указывая на товары, сказал:
        - Всё это отсюда уберите. А лежаки для солдат и кровати для офицеров и сержантов поставьте, посуду верните.
        Сказал и подумал, что Хельмут Вайзингер начнёт канючить и рыдать, дескать, денег на всё на это нет, но, видно, дела у смотрителя шли хорошо, серебро у него водилось, и мерзавец сразу согласился.
        - Как прикажете, господин генерал.
        - Три дня вам на то!
        - Буду стараться, - заверил его Хельмут Вайзингер, смотритель имущества Его Высочества герцога земли Ребенрее Карла Оттона Четвёртого.
        Глава 45
        - Господа, прошу вас, - на правах хозяина предложил он и сам, усевшись на своё место, взял себе из большого блюда хорошо прожаренное и очень жирное гусиное бедро.
        Генерал старался не подавать вида и не показать своим людям, что он раздражён, даже зол, что встреча с городскими прошла в наихудшем виде. Но офицерам и говорить ничего не нужно было. И Брюнхвальд, и Роха, которые знали его уже не первый год, всё видели, всё понимали, поэтому за столом, за которым ещё недавно звучали непринуждённые разговоры и даже шутки, теперь все молчали. А генералу и еда была не мила, даже вкусное невкусно, когда душа потемнела от обиды. Барон уж и не знал, как быть с горожанами ещё ласковее, едва не унижался перед ними. А они вон как себя повели! Бюргеры, торгаши, пузаны, городское быдло! Да, он не очень жаловал земельных аристократов за заносчивость и спесь, не жаловал и горцев, как злобную деревенщину, не знающую благородства, но и те, и другие были хотя бы храбры и опасность встречали лицом, а не спиной. А эти… Чернильное рыцарство, вот прозвище для них точное! И ещё раз убеждался он в том, что хорошо и спокойно чувствует себя лишь в кругу таких людей, как покрытые шрамами и увечьями старики Брюнхвальд и Роха, как Максимилиан и Вилли Ланн. Как дома он среди таких, как
расторопный и умный Дорфус и как другие его офицеры и юные его оруженосцы. Молодые и старые офицеры, истинные псы войны. Настоящие люди дела. Цвет и гордость любого народа, любой земли. Волков, неудовлетворённый гусиным бедром, взял с большого блюда жареную баранью колбасу и, не отрезав ни куска, остановился; и, подумав немного, произнёс:
        - Майор Дорфус, завтра поутру купите два воза дров и два воза хвороста. А ещё бочку смолы.
        - Как прикажете, господин генерал, - отзывался тот.
        - И не скупитесь. Дрова и хворост должны быть самыми сухими.
        Дорфус поглядел на барона и спросил:
        - Господин генерал, дрова и хворост, должно быть, пойдут в бараки для солдат, а куда же понадобится смола?
        Кажется, этот вопрос интересовал не только его, офицеры, сидевшие рядом и слышавшие распоряжение командира, тоже хотели знать, зачем нужна смола. Но генерал был в дурном расположении духа, и казалось, что любопытство подчинённых его заботит сейчас меньше, чем баранья колбаса. А вот полковник Брюнхвальд был готов всё объяснить своим товарищам. Он, прожевав кусочек гуся, запил его глотком вина, вытер губы салфеткой и ответил за генерала:
        - Думается мне, господа, генерал полагает, что, возможно, придётся нам из города вырываться, и мы должны быть к тому готовы.
        - Вырываться? - удивился Вилли Ланн. - Неужто всё так плохо?
        - Ничего ещё не известно, - отвечал ему Брюнхвальд, - но наш генерал считает, что готовым надобно быть ко всему.
        Волков ничего не сказал, а лишь подивился про себя тому, насколько хорошо его товарищ знает его.
        - Но дрова зачем? - спрашивал Хенрик.
        - Городишко надобно будет сжечь, - злобно ухмыльнулся полковник Роха. - Пока пузаны будут свои домишки да улицы тушить, нам легче будет уходить.
        Волкову и баранья колбаса сейчас не пришлась, он отбросил вилку с ножом и сказал холодно:
        - Этот поганый город надобно было подпалить ещё в первое наше пребывание тут!
        Неожиданно Карл Брюнхвальд засмеялся, а за ним, хрипло и пугающе, стал смеяться и полковник Роха, а уже после них начали посмеиваться и Рене и другие офицеры, и молодые тоже. Даже Волков не удержался, пусть и настроение у него было отвратительное, но и он усмехнулся. А тут в трактир пожаловал не кто иной, как ротмистр Кохнер. На сей раз он был без кирасы и шлема и вид имел совсем удручённый.
        Генерал увидал его и сразу ожил:
        - А ну-ка, ротмистр, идите сюда, - он обернулся к ближайшему лакею. - Любезный, тарелку и стакан моему гостю.
        Для толстяка, которого генерал непременно хотел усадить рядом с собой, офицерам пришлось подвинуться. И Кохнер, поблагодарив генерала, сел между ним и Брюнхвальдом. Волков сам, на правах хозяина, положил ему из блюда большой кусок гуся.
        - А знаете, ротмистр, вы знаток хорошей кухни, - врал толстяку генерал; если быть честным, то барону здешняя еда не очень нравилось, - тут и вправду неплохо кормят, почти как в трактирах Вильбурга.
        - Спасибо, господин генерал, - печально отвечал Кохнер, кажется, ни стол, заставленный дорогой едой, ни вино, что ему наливал в кубок лакей, не доставляли толстяку радости.
        - Отчего же вы так грустны, друг мой? - с участием спрашивал барон. «Толстяк не радуется целому столу кушаний? Видно, что-то случилось!».
        - Меня выгнали с должности! - сразу сообщил ротмистр. Вернее, уже не ротмистр. - Сказали, что я не должен был вас пускать в город. Что я позор, а не офицер. Я опозорил всех офицеров города. Что я болван, - он едва не всхлипывал.
        - Не должны были пускать нас? - удивлялся барон. - Что за глупости? Его Высочество - первый союзник вашего города! Вы всё равно нас пустили бы по договору, просто мы с вами всё сделали быстрее, без этих чинуш из магистрата.
        - Может и так, может и так, но вот капитан ван Куттен выгнал меня. И мой дядя говорит, что я болван, он потратил столько усилий и денег, чтобы устроить меня на эту должность, а я ни на что не годный осёл.
        - Ван Куттен, ван Куттен… - повторил генерал пару раз, обдумывая что-то, а потом, склонившись к толстяку, спросил у того тихо: - Друг мой, а вы ходите к причастию?
        - Хожу, - так же тихо отвечал тот.
        - А ваш капитан ван Куттен?
        - Нет, он лютеранин.
        - Лютеранин? Да, одни из них себя так и называют. Лютеране. А ещё есть последователи людоедов Кальвина и Цвингли, ещё и другие имеются, но для всех для них есть правильное название… - тут он замолчал, как бы давая толстяку закончить его фразу и тот закончил шёпотом:
        - Еретики.
        - Еретики, - кивал Волков удовлетворённо. - Безбожники, слуги сатаны, нечестивые. И я очень рад, что вы не из таких.
        - Да, но… - пухлая физиономия Кохнера была весьма кисла. - Они остались на должностях, а меня выгнали… Меня жена уже бранила… Грозилась выгнать, если я не найду доброго промысла.
        - Это правильно, всякий человек должен быть при ремесле, - согласился барон, - но пока вы ищете, я возьму вас себе в помощники.
        - Да? - оживился бывший ротмистр. - А что нужно будет делать?
        - Завтра поутру, после завтрака, я со своими офицерами поеду смотреть город, хочу посмотреть стены, ворота и башни. Также ближайшие окрестности возле города. Предлагаю вам поехать со мной, будете при мне; я вам буду платить… ну… - генерал думал, как бы не дать лишнего. - Тридцать крейцеров в день.
        - Тридцать крейцеров? - кисло спрашивает Кохнер. Такая деньга была явно не по запросам толстяка, судя по всему, стоя на городских воротах, он вымогал из купчишек и возниц явно больше. Но тут ему не из чего было выбирать, и, вздыхая, толстяк соглашается: - ну, раз так, то я берусь, что ж делать.
        Ни выпить, ни съесть всё оплаченное офицеры барона, конечно, не смогли даже при помощи Кохнера, всё оставшееся лакеи им собрали в корзины с собой. Офицеры и были рады, хорошей еды было ещё на два дня. На том и разошлись, Волков поехал в свою гостиницу, а офицеры - в бараки к солдатам, так как ещё не обзавелись в городе жильём. Брюнхвальд, хоть и под хмельком, а дело своё знал и всё помнил:
        - Местные ушли в бешенстве. Пошлю вам в гостиницу пяток человек из вашей охраны. Пусть посидят ночку у вас. Мало ли что.
        - Да, друг мой, пришлите, - отвечает генерал; сам-то он считает, что, скорее всего, ему ничего не угрожает, ну не кинутся же местные на официального посланника курфюрста, но забота товарища ему приятна.

* * *
        Его комнаты явно не стоили тех денег, что он платил. В окнах были щели, и оттуда изрядно дуло; хотя от сквозняков можно закрыться пологом кровати и надеть на голову каль, но в перинах нашлись клопы. А от них ни шапочкой, ни пологом не закроешься. Он просыпался за ночь дважды и засыпал после этого совсем не сразу. И, конечно же, поутру был раздражителен. Ещё до завтрака просил себе бумагу и перо. Решил писать фон Реддернауфу. Хотел рассказать, что встретили его тут нерадушно. Генерал прекрасно понимал, что почтмейстер его письмо прочтёт и передаст содержание в магистрат, так что особо не распространялся. Он собирался обо всём, что тут происходит, отправлять письмо через тайного человека министра. С ним он также собирался встретиться в ближайшее время, может быть, даже сегодня ночью.
        Он звал к себе Хенрика и, передав ему письмо, сказал:
        - Пошлите кого-нибудь на почту.
        Тут же звал к себе Гюнтера и наказал ему:
        - Узнай, кто сдаёт покои. Ищи хороший дом, не дороже трёх талеров, и чтобы и на вас с Мартином место было, и на господ из выезда, и на десяток лошадей с каретой. В этом клоповнике спать я не смогу.
        Отдав распоряжения, сам сел завтракать. И не успел он с тем покончить, как к нему явился фон Флюген с бумагой в руке.
        - Вам, господин генерал. На почте дали.
        Барон вытер салфеткой руки и взял бумагу. Бумага была с малой печатью на голубой ленте. Фон Реддернауф так оформлял письма. Волков не ошибся, письмо было от министра. И сразу же, с первых слов, вызвало у генерала чувство огорчения. Конечно, барон адресовал письмо по всем правилам вежливости, то есть с упоминанием всех его титулов. А значит, письмо адресовалось «Рыцарю Божьему, Иерониму Фолькофу, владетелю Эшбахта, барону фон Рабенбургу, генералу».
        Дьявол. Если почтмейстер человек внимательный, он поймёт, что генерал фон Рабенбург и разыскиваемый городом разбойник и расхититель городских храмов Фолькоф - одно и то же лицо. Теперь ему приходилось надеяться на то, что почтмейстер этого не заметил, или на то, что власти города не посмеют арестовать и казнить представителя курфюрста. И он начал читать:
        'Друг мой, уж простите за дурные вести, но лучше будет, ежели вы их узнаете от меня. Не буду тянуть и скажу сразу: графиня, сестра ваша, устроила при дворе большой скандал. Говорят, что после бала, на котором мы с вами были, она принимала в своих покоях молодого принца, наследника герба. А поутру, ещё до рассвета, от двора отъехала. Сие, конечно, было сделано в пику Его Высочеству, но сей поступок привёл в ярость герцогиню, Её Высочество, говорят, била посуду, после даже пришлось звать ей лекаря и пускать кровь. Герцог тоже зол на графиню, он имел серьёзный разговор с сыном и послал за графиней людей, чтобы доставить её ко двору.
        Но посланные вернулись, сказав, что в Грюнефельде графиня не появлялась. Попробую сей скандал хоть не замять, но хоть как-то смягчить. Но принц весьма холоден, а герцогиня не остывает, хотя время уж и прошло - говорит о графине слова дурные, коих раньше и не произносила вовсе. В общем, сия конфузия нам совсем не на руку, и дни фон Фезенклевера на посту канцлера ещё до лета, кажется, сочтены будут. Пока же принц просил его подбить налоги и недоимки за прошлый год.
        Постскриптум: Во всей этой истории лишь один человек счастлив получился. То молодой принц. И это неудивительно, кто же был бы несчастлив, заполучив в объятия такую женщину, как графиня?
        Ваш друг фон Реддернауф'.
        Он бросил письмо на стол, едва ли не в тарелку с недоеденной едой.
        Было утро, солнце едва-едва побороло хмурь зимнего утра, а у него уже не было сил, хотелось снова завалиться в кровать, пусть даже и с клопами. А в голове вертелся всего один вопрос: «Господи, ну почему, почему ты не дал этой дуре хоть немного выдержки? Хоть каплю ума?».
        Нет, всё-таки выдержки. Ума и хитрости у Брунхильды всегда хватало. И посему сделала она это не из похоти к юнцам, а, как пишет министр, именно в пику герцогу.
        «Безмозглая курица!».
        Теперь ему какое-то время лучше не попадаться на глаза курфюрста. Лучше даже и не напоминать о себе. Теперь, сидя в этой унылой комнате за простым столом, генерал прекрасно понимал, что у него нет иного пути, как выехать из этого города с победой, с успехом. А иначе ему придётся, не заезжая в Вильбург, просочиться в своё захолустье и сидеть там, молясь о том, чтобы герцог не отобрал у него феод, и уповая на Господа и жену, потому что она, а соответственно, и дети Волкова, хоть и дальние, но родственники Его Высочества.
        А феод отдавать было очень жалко, очень; столько сил и средств было вложено в него, столько труда. Один почти достроенный замок чего ему стоил, во что обошёлся. И вдруг всё это будет потеряно. Раньше на Эшбахт желающих было мало, кому он был нужен, безлюдный. Глина, а не земля, овраги, поросшие дурным кустом вместо пашен, да прибрежные болота вдоль всей реки, дичь и глушь рядом со злобными соседями, но теперь - теперь только предложи. Желающие на его кусок сразу найдутся. Пятьсот дворов крепостных, не считая дворов свободных, осушенные болота превратились в неплохие пашни и луга. Дороги и пристани, почти готовый новейший замок в очень важном месте. Торговые связи, склады, новые поселения, кузницы и мельницы. Чего теперь на его земле только не было. И всё это герцог сможет у него забрать, как у вассала нерадивого, да ещё с такою сестрицей.
        «Господи! Ну почему ты не дал этой дуре хоть немного выдержки?».
        Он уже хотел заказать себе вина, но пришёл Хенрик и сообщил:
        - Господин полковник Брюнхвальд с другими офицерами прибыли, ждут вас, прикажете седлать коня?
        - Седлайте, - хмуро сказал генерал, пряча письмо от министра на грудь, под колет. Ему точно не хотелось бы, чтобы это письмо нашёл и прочёл кто-то из его людей. Даже слуг. - Передайте господам, что я сейчас буду.
        Глава 46
        С Брюнхвальдом, Рене и Дорфусом был и бывший ротмистр Кохнер. Кажется, ему оседлали мерина из обоза, наверное, у ротмистра стражи своего коня не было. И теперь неумелый толстяк на крепеньком, приземистом мерине выглядел напряжённым и… комичным. Офицеры, значимую часть своей жизни проведшие в седле, украдкой посмеивались над ним. Но генералу после утренней почты было не до смеха. Он был серьёзен.
        Первым делом они осмотрели улицы, ведущие от бараков, где расположились его солдаты, к воротам, - на тот случай, если придётся из города уходить с боем. Заглянули в проулки, осмотрелись на площадях. Потом, не выезжая за пределы города, осмотрели башни и ворота. Поднимались на стены. И в завершение этого, уже находясь на башне у одних из северных ворот, Брюнхвальд, заглядывая вниз, произносит:
        - Очень много тут всего, причалы, причалы, склады, до горизонта тянутся.
        - Товаров тут много, - соглашался не без гордости Кохнер, который на правах хозяина показывал офицерам и генералу всё, что они просили. - Сюда везут со всего юга то, что нельзя отвезти на север по реке Марте.
        А Брюнхвальд ему и говорит:
        - Если сюда подойдёт ван дер Пильс, придётся всё это сжечь.
        У толстяка округлились глаза: сжечь? Да как же можно это сжигать?
        Он что-то хотел спросить или возразить, но генерал добавил к словам своего полковника ещё и свои:
        - Все посады у западной стены тоже.
        После этого бывший уже ротмистр ничего говорить не собирался, тут он понял, что люди эти совсем не так мягки и добры, как ему казалось поначалу, что они не шутят и, случись такая надобность, они запросто сожгут и причалы, и склады с товарами, и посады у западной стены города.
        - Майор, - обратился генерал к Дорфусу, всё ещё оглядывая пристани со множеством людей на них, реку с большими и малыми лодками, что ждут своей очереди под погрузку или выгрузку, пространство за рекой.
        - Да, господин генерал.
        - Составьте план города…Главные улицы, площади, стены, башни и ближайшие окрестности с мостами и колодцами.
        - Да, господин генерал, но на это мне потребуется три дня.
        - Хорошо. Вы купили дров и смолы, что я просил?
        - К сожалению, я не успел сам это сделать и просил заняться этим капитана Вилли Ланна. Он согласился.
        - Вы поручили это дело Вилли? - Волков оторвал взгляд от окрестностей города и посмотрел на майора.
        - Да. А не нужно было?
        - Капитан Вилли - прекрасный боевой офицер, но полный болван, когда дело касается покупок. Его проведёт и деревенский хитрец.
        - Впредь буду это знать.
        Когда они спускалась с башни, с которой рассматривали реку, фон Флюген обратился к генералу:
        - Господин генерал, какой-то бродяга таскается за нами уже полдня.
        - Бродяга? - Волков приостановился. - Что за бродяга?
        - В плаще, в грязной шапке, сейчас поправлял сбрую на своём муле. Он будет справа от выхода.
        Другие офицеры тоже прислушивались к их разговору.
        - А вы думаете, он за нами следит? - спросил Рене.
        - Ну, я не знаю, просто видел его сегодня уже два раза, и теперь он под башней стоит, около торговца капустой. Прямо у бочек.
        Выйдя из башни, Волков незаметно взглянул на торговца кислой капустой и увидал человека, похожего на путника, что провёл много дней в дороге. Одежда его была грязна, а сам он, держа мула под уздцы, заглядывал в бочки с капустой, как будто выбирал.
        Волков сел на коня и спросил у Кохнера:
        - А восточные ворота тоже выходят к причалам? На востоке тоже есть причалы?
        - Есть, есть, - отдувался толстяк, не без труда забравшись на своего мерина. - Два года как построили пирсам продолжение, а то все лодки в сезон не умещались, люди ждали погрузки по нескольку суток.
        - А когда же тут сезон? - интересовался Карл Брюнхвальд.
        - Ну, после урожая, - пояснил горожанин. - Осенью.
        Волков ехал, запоминал улицы, запоминал переулки и иногда, мельком и невзначай, оборачивался. И везде находил взглядом «бродягу», хотя тот не садился на своего мула, старался смешаться с толпой, спрятаться за возами. Дорфус тоже оглядывался, а потом подъехал к генералу и предложил негромко:
        - Может поговорить с ним?
        - Нет-нет, - сразу ответил барон. - Его послали городские власти, поглядеть, что мы будем делать. Пусть смотрит. Не забывайте, мы здесь в гостях, хотя нас сюда и не звали. Так что не давайте нечестивым повод упрекать нас в грубости. А мы делаем как раз то, что и должны, мы изучаем город, чтобы его оборонять. Пусть ходит. Я завтра нанесу визит в магистрат, уже пора. А вы, майор, запоминайте всё, все эти улицы, проулки, мне нужна будет карта города. Хорошая карта.
        Дорфус понял и лишь поклонился в ответ.
        Почти весь день, без обеда, он провёл со своими товарищами, но при этом ни на секунду не забывал про письмо от барона фон Реддернауфа, что было спрятано у него под колетом. Это письмо портило ему настроение; даже разговаривая о нужных и значимых вещах, даже отдавая распоряжения, он не забывал про выходку Брунхильды: «чёрт бы побрал эту безмозглую курицу».
        Так и объехал весь город. И только в сумерках вернулся в свою гостиницу. Он был один и только что поднялся по лестнице на свой этаж… А там первая радость за все последние дни.
        - Господин генерал, изволите ли принять? - услышал он за спиной знакомый голос.
        Голос был хриплый и низкий, не очень-то приятный и, может, даже грубый, но сейчас он показался барону едва ли не родным. Волков обернулся и увидал крепкого, коренастого человека с заметным брюхом. Выглядел он как купчишка средней руки, из тех, что в первые гильдии не выбился, но и без серебра не сидит; на нём была замызганная шубейка, некогда замшевые перчатки, дорогой берет с фазаньим пером, грязные башмаки и яркие чулки. Да, именно купец, человек, который большую часть своей жизни проводит в дороге. Мастер сыска, пыток и других тёмных дел Фриц Ламме по кличке Сыч. Конечно, это был он. И приехал он как раз вовремя.
        - Заходи, - Волков улыбнулся и распахнул дверь своему старому помощнику. - Сейчас прикажу принести вина.
        Фриц уселся за стол, стянул с головы берет и огляделся:
        - Вшивенько вы тут живёте.
        - Чёртов Фёренбург!
        - Да, городок этот всегда был поганый, я думал раньше, что Мален грязноват, но теперь знаю, что в сравнении с этим местечком Мален - прекрасный, чистый город, и дело тут даже не в чуме.
        - Ты давно приехал?
        - Утром. Походил немного, посмотрел, что тут да как. Снял себе комнатушку.
        - Гюнтер мне не говорил, что ты приехал.
        - А я на глаза вашим слугам и не показывался, - говорит Сыч. И смотрит на дверь. - Думаю, дело, для которого вы меня пригласили, тайное, может, и вашим лакеям меня видеть не надо. Вообще, кроме Вилли, никто и не знает, что я приехал.
        - Это тебе Вилли сказал, где я остановился? - Волков пару секунд думал, а потом сказал: - Это хорошо, что тебя никто не видел. Где ты остановился?
        - В Гончарном переулке, у вдовы Цогельман. Она сдаёт комнаты.
        - Отлично, вот туда и иди, поужинай, через час-полтора я туда приду, там обо всём и поговорим.
        - Хорошо, - Сыч встал и напялил свой берет. - Только вот… экселенц… - он сделал жалостливую мину.
        Волков уже знал, что это значит. Он молча полез в кошелёк и достал оттуда пять монет, положил их перед Сычём на стол.
        - Ага… Вот это дело, - обрадовался тот, забирая монеты. - Ну, это… жду вас через полтора часа, экселенц.

* * *
        Тот самый колет, который был подбит кольчугой и выручал его пару раз, едва застегнулся на нём. Его нужно было расшивать, да заодно и перелицовывать. Материал постарел и выцвел. Перчатки с кольчугой тоже не выглядели празднично. Но кольчуга была по-прежнему прочна и даже не поржавела. Доброе было железо. Хороший мастер делал. С собой генерал взял трёх людей: двух из охраны - старые опытные сержанты, умелые бойцы - и Максимилиана. Всем раздал по пистолету. Один был его, старый и проверенный, а два других ему год назад подарили маленские оружейники в надежде, что он будет покупать у них их изделия, в том числе и мушкеты. И те пистолеты оказались неплохи. Нет, он не особо боялся, но давнишняя его привычка быть настороже никуда от него не делась. Тем более, что город этот был к нему не очень-то благосклонен и обещал колесовать его и повесить. Как тут быть без пистолетов. Лошадей решили не брать, так как выяснили, что Гончарный переулок от гостиницы недалеко. Так и пошли.
        Они вышли на улицу через конюшню, а не главный вход. Было уже темно, но, странное дело, жизнь в городе и не думала затихать. Телег на улицах поубавилось, но все они не исчезли, прямо на мостовой возницы приспособились жечь костерки и готовить нехитрый харч, тут же, в телегах, и спали на товарах. Мальчишки горластые с криками разносили булки и пиво, продавали тем, у кого не было денег на постой или кто не хотел без присмотра оставлять свои телеги. Лавки были открыты, в них горели лампы, торговля с приходом темноты не замерла. Город продолжал жить и шуметь.
        Генерал же шёл не спеша, ещё и остановился, спрашивал у разносчиков, почём пиво или свежие ли булки. На самом деле он незаметно оглядывался; теперь, в темноте, было хуже видно, и он не был уверен, но ему казалось, что за ним следует тот самый тип, кого фон Флюген назвал бродягой. И он не ошибся, мужичок - от угла к углу, от стены к стене - шёл за ними, держа в поводу своего мула и стараясь держаться в тени. То, что человек это непростой, генерал уже понял. Ведь Волков и его охрана были в плащах и выходили они через конюшню, было темно, но этот тип всё равно понял, что это он, и пошёл за ними.
        «Может, по походке меня узнаёт? Подлец глазастый».
        Он сказал своим спутникам идти быстрее, надеясь, что на тёмной улице, на которую они свернули, он их потеряет. Но подлец не собирался от них отставать, тащился следом, и тогда Максимилиан предложил с ним разобраться.
        «Разобраться». Этот молодой офицер был уже закалённым бойцом, побывавшим во многих делах, и в его устах это неприятное словцо звучало весьма зловеще. И два матёрых сержанта тоже не растерялись бы, случись надобность. Кинжалы и мечи были при них. Но генерал, остановившись в конце улицы и вглядываясь в темноту, ответил ему спокойно:
        - Просто хочу повторить с ним.
        - Тогда зайдём за угол, - предложил прапорщик.
        - Да, дождёмся его, - согласился генерал.
        И они все зашли в кривой, тёмный и воняющий мочой ближайший переулок, в конце которого горел один фонарь, кажется, над какой-то вывеской. Возможно, там располагался не очень приличный кабак, так как оттуда слышалась музыка и пьяная песня. Волков и один из сержантов не спеша продолжили свой путь, а Максимилиан и второй сержант прилипли в темноте к стене сразу за углом.
        Волков и его спутник шли дальше, и ему казалось, что в темноте их силуэты в свете лампы должны быть хорошо видны, и тот мужичок, что следит за ними, должен их разглядеть. Но ничего не вышло. Вскоре их догнал сержант, который был с Максимилианом.
        - Господин генерал, господин генерал…
        - Ну, - барон остановился и обернулся.
        - Этот ублюдок оказался хитрым, тёртым парнем, он не пошёл за вами. Почувствовал что-то, - сообщил сержант.
        - Не пошёл?
        - Нет. Постоял немного у въезда в проулок, а потом вскочил на мула; господин прапорщик пошёл за ним, но он уехал.
        И вправду этот ублюдок был хитёр и осторожен. Ну, хоть не выследит их. И не узнает про Сыча.
        Глава 47
        Чуть поплутав, они нашли Гончарный переулок и дом вдовы Цогельман. Сопровождение он оставил на улице, у угла дома, постучался в дверь и уже со вдовой, что освещала ему путь лампой, поднялся на второй этаж дома, где и устроился Сыч. А тот к визиту подготовился, выставил на стол кувшин вина, хлеб, неплохой окорок и два стакана. Ещё раз поздоровались, сели говорить. Фриц разлил вино.
        - Ну, экселенц, как винцо?
        - Не отвратное, - похвалил в своей манере генерал.
        - Вот и я о чём, хорошее винишко, вот только дерут за него сволочи, как за самое лучшее.
        - Тут всё дорого, - сказал Волков. - Рядом, считай за рекой, нижние земли начинаются, а там у еретиков ни серебра, ни золота не считают. Поэтому и здесь всё дорого.
        - Это да, я уже понял.
        - Ты знаешь, зачем меня сюда курфюрст послал? - отпив ещё вина, перешёл к делу генерал.
        - Знать не знаю, но, думаю, раз вас послали, так затевают какую-то войну. В этом деле вы мастер.
        - Почти войну… Резню здесь хочет затеять.
        Сыч сразу оживился:
        - А-а… Никак еретиков резать собрались?
        - Да. Их.
        - Ну, это дело прибыльное, этих слуг сатаны тут много, и они, вижу я, богаты. Я давеча шёл, поглядывал по лавкам, кто чем торгует и почём, и, смотрю, один ублюдок сидит в своей лавке и книгу читает. Грамотный, значит. Я-то, конечно, из любопытства в книгу ему и заглянул, чего он там читает-то, а в книге всё на нашем языке, читаю и поверить не могу, там про Господа нашего, то, оказывается, сатанинское было писание. И сидит, подлец, никого не боится. Не таится, не прячется. А потом голову поднимает, смотрит на меня поросячьими своими глазками и говорит, - Сыч кривляется, изображая говорившего. - «Изволит ли добрый господин поглядеть что из товаров». Я ушёл, едва сдержался, чтобы не харкнуть ему в морду.
        - Даже не вздумай их задевать, - предупредил помощника генерал, - они тут в большой силе. Мослы переломает, и будешь считать, что ещё легко отделался. Тут даже капитаны стражи - и те еретики.
        - Не, ну я-то всё понимаю, просто удивительно сие, удивительно, сидит такая, сволочь, сатанинское писание читает, никого не боится, инквизиции на него нет.
        - Некого им тут бояться, они тут грозят нашим пастырям и церквям, и никто их не одёрнет.
        - Ну так вы на то и приехали.
        Барон молча кивнул: да, для того я и приехал.
        - Вот и правильно; оборзели, нечестивые, кровищу давно им надобно пустить, заодно и с деньжатами у вас поправится, - размышляет Фриц Ламме. - И когда думаете начать?
        - В апреле, - отвечает Волков, - или в мае.
        Тут Сыч сразу меняется в лице, от кровожадной радости от смерти еретиков у него не остаётся следа, теперь он в лучшем случае выглядит озадаченным.
        - Как в апреле? Это вы тут собираетесь сидеть до апреля?
        - Или до мая.
        Теперь на лице Фрица Ламме уже отчётливо видно разочарование.
        - И мне, что ли, сидеть тут с вами до мая?
        - А чего тебе не посидеть, ты же не на свои будешь тут жить, я тебе содержание увеличу. Живи себе в удовольствие.
        - Экселенц! - воскликнул Сыч.
        - Что?
        - Я же женился осенью.
        - А я женился весной, и что?
        - У меня жена… Вы же видели её.
        - Видел, и что? Что с ней не так? - Волков, кажется, начинал понимать, в чём причина волнения Сыча.
        - Да наоборот, с нею всё так. Она у меня сказка… окорок в медовой горчице. Ей же всего восемнадцать лет. Вся налитая, кровь с молоком. Изъянов нет. На неё все засматриваются. За нею глаз да глаз… Я буду тут сидеть… Так она же гулять начнёт, - Фриц Ламме был явно расстроен. Он развёл руки, и жест его означал: это же очевидно, вы, что, не понимаете, экселенц?
        И это его расстройство разозлило генерала.
        - Так это потому, что ты дурак, - зло выговаривал он Сычу. - На кой чёрт женился на молодой, она же тебе во внучки годится.
        - Ну уж не во внучки, в дочки, - поправил его Ламме.
        Волков махнул рукой.
        - Старый муж при молодой жене - извечный предмет насмешек и злых шуток, и поделом ему. Потому что он дурак. И ты про то знал, но сам же в эту петлю и полез, тебя никто не тянул. Чего ж теперь ноешь?
        - Больно хороша она была, - вздохнул Фриц Ламме. - Вы же видели её, экселенц.
        - Ну, и ходил бы к ней, деньжат давал бы, зачем женился?
        - Так я так и хотел, но она сказала, что даст только через церковь.
        - О, молодец какая. Ну раз так, то мог бы кого приставить к ней, чтобы приглядывали.
        - Так кого?
        - Ну, хоть Ежа или подручных твоих, как их там звать, не помню.
        - Кого? - Сыч скривился. - Эту сволочь оставить приглядывать за моей женой? Это всё равно, что голодных псов оставить приглядывать за куском свиной печени. Эти ублюдки… они же первые ей подол задерут. Вы что, экселенц? Нет, даже и речи о том быть не может.
        Волкову уже надоел этот разговор, он пришёл сюда по делу, поэтому генерал произнёс:
        - В общем, до мая ты мне тут нужен.
        - А что, раньше нам резню никак не устроить? - с надеждой спрашивал Фриц Ламме.
        - У меня шесть сотен людей, - отвечал барон, - еретиков в городе шесть тысяч. Да ещё и среди капитанов стражи есть еретики. Если я сам всё начну, а праведные меня не поддержат, то из города придётся бежать. А я и так сюда еле пролез. Летом город придётся в осаду брать… А на помощь городу ван дер Пильс пожалует… Нет, нет… - он покачал головой, - герцог меня феода лишит, если я с конфузией вернусь. Этот город большой доход ему приносит, тут рисковать нельзя. Так что будем здесь сидеть до весны тихо, пока цу Коппенхаузен не приведет главные силы.
        - До весны? - удручённо произнёс Сыч.
        Это было неприятное зрелище - крепкий, суровый и опасный мужик сидел перед генералом и печалился из-за бабы. Тот поморщился, даже едва не сплюнул, и сказал раздражённо:
        - Зарыдай ещё… - немного подумал и добавил уже успокаиваясь. - Если так волнуешься за волосатый пирог своей жёнушки, так боишься, что кто-то им попользуется, вели ей сюда приехать, денег тебе на дорогу и содержание дам. Больше о том я слышать не хочу. Всё, имей в виду, ты мне нужен тут.
        Сыч, чуть подумал и немного оживился после такого предложения, он даже отрезал себе окорока. И, положив его на хлеб, спросил:
        - А что мне тут делать?
        - Будешь из себя купца изображать.
        - Купца? - Фриц немного подумал. - Да, купчишкам тут самое место. Сойду за такого.
        - Ходи и спрашивай цены, не гнушайся еретиков, разговаривай с ними, узнавай про товары.
        - Понял.
        - Особенно интересуйся сдачей амбаров и складов, говори, что собираешься сюда ячмень и овёс поставлять. Откуда будешь возить - не говори. То тайна.
        - Ясно.
        - И завтра же найди одного человечка… - Волков замолчал, обдумывая, как всё лучше устроить.
        - Что за человечек?
        - Есть тут купчишка один… Наш человек. Солью торгует на хлебном рынке. Там у него лавка.
        - Как звать?
        - Зовут его Филипп Топперт, подойдёшь, заговоришь про цены. Дескать, высоки, в общем, сам придумаешь…
        - Придумаю, придумаю, - обещал Фриц Ламме, и в том, что он сможет сочинить складную брехню барон не сомневался.
        - Спросишь у него про склады, у него есть свои склады где-то на Рыбной улице.
        - Ну и что, снять у него склад?
        - Нет, разговориться, а потом скажешь, что послал тебя я, а про него мне сказал барон фон Реддернауф. И что я хочу переговорить с ним. Рассчитываю на его помощь. Он наверняка про меня и про мой отряд уже знает. Слышал уже. Думаю, согласится. Если, конечно, барон в нём не ошибся.
        - Ага, значит так, - запоминал Сыч, - на хлебной площади лавка торговца солью, зовут его Филипп…
        - Топперт, - напомнил Волков.
        - Да-да, Топперт, поговорить с ним про склады, а после сказать, что вас прислал барон…
        - Фон Реддернауф.
        - Ага, фон Реддернауф, и вы хотите с ним поговорить. А где думаете с ним встретиться?
        - Говорить будем тут, у тебя, после вечерней службы. Пусть сам назначит день, но скажи, что я хочу встретиться с ним побыстрее.
        - Всё запомнил, - произнёс Фриц Ламме.
        - Сыч.
        - Что?
        - Барон очень ценит этого человека. Ты смотри, аккуратнее там, чтобы с ним ничего не случилось злого.
        - Насчёт этого не волнуйтесь, экселенц. Тут больше за меня волноваться надобно - как бы он, по глупости какой, а может, и злонамеренно, меня не отправил к палачам.
        - Не бойся, я тебя вытащу. Не впервой.
        Фриц Ламме ничего не ответил, а только вздохнул тяжко и стал наливать себе; хотел и генералу налить, но тот накрыл стакан рукой: хватит. И сказал, вставая:
        - Морда у тебя разбойничья. Сходи к прачке, пусть постирает всё с тебя, башмаки почисть, к цирюльнику сходи, пусть побреет, подстрижёт, и исподнее чистое купи, новое. Дорогое. Ты теперь купец, а не богатый разбойник. Тебе теперь верить должны, а не бояться тебя.
        - Уж про то не беспокойтесь, экселенц, - обещал Сыч. - Буду чист, как епископ на пасху.
        Впрочем, он всегда это обещал.
        Вернувшись в гостиницу уже поздно, он имел разговор со своим слугой Гюнтером. И тот, помогая господину раздеваться и подавая воду для мытья, сказал, что был в городе и искал жильё, но ничего подобного, чего желал господин, за ту цену, что господин был согласен платить, он найти не смог.
        - А что смог? - у Волкова, когда он раздевался, из-под колета выпало письмо от барона, в котором тот рассказывал про Брунхильду, и уже, казалось, забытое за хлопотами событие снова стало отравлять настроение генералу.
        - У госпожи Хабельсдорф на улице Жаворонков есть дом с хорошим двором и большой конюшней, дом сейчас пустует, там много комнат, комнаты неплохие, есть ковры и гобелены, в них и господ офицеров можно разместить, но она просит четыре с половиной талера в день.
        - Это со столом?
        - Нет, это без стола, без фуража для лошадей, без воды и без дров для печей и каминов.
        Барон морщится: «Четыре с половиной талера… умножить на сто двадцать дней! Чёрт бы побрал этот поганый город!».
        Он покосился на не очень свежую перину на своей кровати. Перину с клопами.
        - А ты спросил у неё, есть ли в её доме клопы?
        - Не спросил, - ответил Гюнтер, подавая ему чистую рубаху, каль и забирая у него полотенце. - Если пожелаете, завтра спрошу.
        - Завтра я и без тебя спрошу, - почти обиженно отвечал ему хозяин.

* * *
        Утром, едва рассвело, он уже был в казармах. И там среди офицеров нашёл и смотрителя имущества принца Хельмута Вайзингера, который уже запросто общался с ними. И, что совсем не понравилось генералу, вёл с ними себя как ровня. Этот Вайзингер шутил, и офицеры смеялись его шуткам. Как выяснилось, смотритель привёз доски и брус для лежаков, а заодно раскошелился на десятивёдерную бочку чёрного пива. Это местное пиво было весьма крепко. Знал, пройдоха, что офицеры с радостью примут его подарок. Что ни говори, а этот тип умел найти подход к людям.
        Увидев генерала, он стал кланяться, а потом пошёл рядом с Волковым, рассказывая ему:
        - Вот, господин генерал, привёз дерево, сегодня уже и мастера после обеда придут, начнём делать лежаки и полати.
        - Вы убрали краденое из моих казарм? - сухо спросил генерал у ловкого дельца.
        - Краденое? - Вайзингер чуть замялся. - Я уже ищу, куда перевезти все товары.
        - Поторопитесь, - произнёс Волков с угрозой. - В случае, если к завтрашнему вечеру ворованное будет в моих казармах, я буду считать эти товары собственностью Его Высочества.
        - О, - лицо пройдохи вытянулось. - Господин генерал…
        Но Волков был неумолим; он чуть наклонился к Вайзингеру и сказал весьма тихо:
        - Мне не нужны распри с городскими властями, тем более мне не нужно, чтобы господа из городского магистрата уличали меня в хранении краденого.
        И, не слушая ответа смотрителя, он поворачивается к праздно стоящим офицерам.
        - Капитан Вилли, вы, кажется, должны были купить вчера дрова и хворост со смолой. Будьте любезны подготовить мне счета.
        - Я отдал счета полковнику Брюнхвальду, - отвечал Вилли Ланн чуть растерянно.
        - Я сам хочу на них взглянуть; а также подготовьте мне список мушкетов, требующих ремонта. Укажите, какой ремонт требуется.
        - Да, господин генерал, - отвечал капитан.
        Другие офицеры сами вспомнили, что у них есть дела, и стали расходиться.
        Глава 48
        Улица Жаворонков не была широка, и находилась она у западной стены города, вдали от главных городских дорог; мастерских и складов на ней не было, может, поэтому она не была забита перегруженными телегами и здесь не было слышно вечной ругани возниц. На улице было тихо и относительно чисто. Дома здесь были выбелены, и среди домов то тут, то там попадались городские поместья. В общем, жили на этой улице люди, сразу видно, небедные, хотя она и находилась возле стены. Дом госпожи Хабельсдорф и вправду был неплох, содержался в чистоте, а сама эта немолодая, лет сорока, женщина оказалась приятной и, что немаловажно, набожной. Конюшня, правда, оказалась не так велика, как ему было надо, и вмещала всего девять лошадей. Но двор запросто вместил бы и две кареты. В общем, и дом, и хозяйка барону понравились, и искать что-то ещё ему уже не хотелось. Кажется, и он устраивал хозяйку.
        - Значит, клопов у вас нет? - уточнил он в последний раз.
        - Сама клопов терпеть не могу. Тараканы у меня - и те редкость, - заверила его госпожа Хабельсдорф.
        - Прекрасно, - продолжал генерал, - тогда я оплачу месяц постоя.
        - За стол, кухню и дрова с водой я буду брать отдельно, - предупредила хозяйка. - За прокорм для лошадей платите сами.
        Он достал пять гульденов и несколько серебряных монет. Как раз и получилась вся требуемая сумма. Женщина очень быстро пересчитала деньги и спрятала их в кошелёк на поясе; она улыбалась ему весьма радушно:
        - Прошу вас, господин барон, располагайтесь. Мой муж придёт к вечеру узнать, сколько вам дров привезти и сколько овса для лошадей.
        Гюнтер уехал за вещами, Хенрик и фон Готт занимались конюшней, в доме гремела на кухне посудой румяная и толстая кухарка, а он сам пошёл ещё раз осматривать комнаты. Ходил и думал о том, что ему сегодня предстоит неприятное дело, тянуть с которым дальше было уже нельзя. Он должен был вручить письмо от герцога бургомистру города и ещё одно отнести в магистрат. И если письмо к уважаемым магистрам можно было отправить с гонцом, то визит к бургомистру надобно было совершить самому. Как бы ему этого ни не хотелось. Он уже понял, что встретят его там не по-приятельски, и ему придётся терпеть злословие и пренебрежение от какого-то бюргера, возомнившего себя значимой персоной. Поведение офицеров городской стражи служило его догадкам подтверждением. Тем не менее, когда Гюнтер привёз его вещи, он тут же решил ехать в ратушу. Хотя в карету садился с надеждой на то, что бургомистра не будет на месте или тот от спеси или желая показать генералу герцога, кто тут главный, решит не принимать его сразу. В общем, ехал туда, ожидая всего дурного, а приехав и войдя в неказистое здание городской ратуши, стал ещё
больше того ждать. В ратуше было народа больше, чем в какой-нибудь известной церкви в воскресный день, многие из посетителей сидели на потёртых лавках возле обшарпанных стен или разгуливали парочками по немытым каменным плитам, все что-то обсуждали и кутались в шубы от ледяных сквозняков. Ратуша эта больше напоминала ему какой-то купеческий дом. И не городские секретари тут заправляли, степенные и важные, не магистры избранные решали судьбы горожан, а бегали по холодному помещению непонятные люди, словно приказчики с кипами бумаг, из одного холодного угла в другой, как будто они на пристани рядом со складом и спешат куда-то срочно считать товар. Даже у самого бургомистра Алоиза Тиммермана не было своих комнат, и сидел он в конце залы за большим столом на возвышении рядом с большой жаровней, и кроме как столом, ничем и не отличался от остальных господ в ратуше.
        «Какое поганое место!». Всё здесь было барону немило, всё: и суетящиеся люди, и нечистый пол, и холод. Но делать было нечего, дипломатическая миссия входила в его обязанности. Тем более что его умение говорить и договариваться, как он сам считал, было сильнее его воинских умений. В общем, приготовившись к высокомерию и неистовости, с которой его встретят, Волков пошёл к столу бургомистра.
        Когда генерал попросил человека, стоящего у конторки перед столом бургомистра, доложить о его приходе, тот просто обернулся и сказал громко:
        - Господин бургомистр, к вам генерал.
        Мерзавец даже не назвал его имени, ну, хоть не добавил «какой-то» - и то хорошо. Да, не зря Волков, направляясь сюда, думал о плохом приеме и невежливом обращении.
        Но, кажется, насчёт бургомистра он ошибся:
        - О, - господин Тиммерман оторвался от бумаг и аккуратно вставил перо в чернильницу. Был он в простой, не очень богатой шубейке с заметно потёртыми рукавами, в простом берете без украшений. Бургомистр уставился на Волкова, словно пытался разглядеть в нём что-то. И такой пристальный взгляд можно было расценить как вызывающий, но барон понял, что Тиммерман был, хоть и еще не стар, но уже слаб глазами. Наконец рассмотрев посетителя, бургомистр заулыбался. - Генерал! Дорогой мой!
        Бургомистр неожиданно и быстро вышел, буквально выскочил из-за своего стола и, подойдя к Волкову, протянул ему руку, пальцы которой были перепачканы в чернила. Волков с заметным поклоном пожал его холодную руку:
        - Рад познакомиться с вами, господин бургомистр.
        - А уж как я рад! - воскликнул господин Тиммерман. И в этом его восклицании не слышалось никакой наигранности. - Я о вас уже всё знаю. Вы барон фон Рабенбург, генерал. Мне о вас наши военные уже рассказали. Думаю, приехали в город, а сами к нам знакомиться не идут. Думаю, может обиделись на что. Так я и решил, ежели господин генерал сюда не придёт, пойду к нему сам.
        - Задержался, простите великодушно, пришлось обустраиваться, дом для себя искать, солдат селить, дел было много, вот как всё устроилось - так и пришёл, - едва не оправдывался Волков.
        - Ой, я вас прекрасно понимаю, - махал рукой бургомистр. - Сколько людей - столько и хлопот. У меня у самого целый день голова кругом, не поверите, иной раз и пообедать забываю, - и тут он встрепенулся: - Генерал, а вы уже обедали сегодня?
        - Признаться, ещё нет. - Волков был ошеломлён таким простым и радушным приёмом.
        - Так и прекрасно, я тоже! - бургомистр оборачивается к тому человеку, что стоял за конторкой. - Томас, дорогой мой, а ну-ка беги, братец, в «Дубовые столы», скажу Рудольфу, что приведу сейчас к нему важного человека, пусть готовит стол для двоих, и чтобы паштет был фазаний и рыба. Морская рыба чтобы была непременно. И пусть белое нам к рыбе подаст.
        Человек, не проронив ни звука, спешно, едва ли не бегом, удалился. И генерал подивился про себя, что простая просьба этого, кажется, душевного человека выполняется с военной сноровкой. Значит, человек этот в большом здесь авторитете.
        - А мы пойдём не спеша, - сказал господин Тиммерман, беря барона под руку. Но, заметив, что Волков прихрамывает, сразу уточнил весьма учтиво: - Если, вас, конечно, не затруднит недолгий путь, таверна находится рядом.
        - Не затруднит, - заверил его барон. - Пойдёмте.
        - Вот и прекрасно. А пока дойдём, нам всё и устроят.
        Люди в ратуше явно заинтересовались, кого это вывел из ратуши под руку сам бургомистр и за кем увязались два молодых человека военного вида. Они перешёптывались, спрашивая друг у друга:
        - Кто это? Кто этот господин?
        И разглядывали его внимательно, когда получали ответ от кого-то знающего:
        - То генерал из Вильбурга, который приехал на днях и притащил с собой полтысячи солдат. Кажется, имя его фон Рабенбург.
        А генерал с бургомистром вышли из ратуши и свернули налево, пошли, не спеша по узенькой и заваленной мусором улочке, даже и тут им попадались телеги, которые приходилось обходить. Но бургомистр, кажется, радовался телегам, не замечая грязи:
        - Видите, дорогой мой генерал, город живёт, народец торгует, товары, повсюду товары. И нам их всё везут и везут. Не успеваем грузить на лодки. Пирсов не хватает, амбаров тоже. Впрочем, мы товары и сами делаем. У нас и у самих хорошие мастера в городе, слава Богу, имеются.
        - Да, город ваш весьма живой, - соглашался Волков.
        - Живой, несомненно, а видели бы вы его шесть лет назад! О! - господин Тиммерман перекрестился. - Это было скорбное место. Мертвецы лежали по улицам. В каждом доме лежали, иной раз их приходилось сжигать вместе с перинами и кроватями. Хоронить было негде, да некому. Печальное было время, печальное, трудно вспоминать такое.
        - Да, я слышал о том, что ваш город пострадал от чумы, - произнёс генерал. Ему не очень хотелось продолжать эту тему, но бургомистр оживился:
        - Пострадал? Дорогой мой генерал, город вымер, просто вымер. Все, кто не уехал, не нашёл себе иного места пережить мор, все умерли. Все! Дети, женщины. Все!
        - Но сейчас город опять многолюден, - заметил Волков.
        - Да, многолюден, - бургомистр засмеялся, - но сеньоры всех окрестных земель поначалу были не очень этому рады. Весьма не рады.
        - Сюда переселились с прилегающих земель?
        - И не только с прилегающих, многие приехали из-за реки. И мы тому были рады: после мора осталось много пустых домов, и мудрой городской властью было решено, если нет наследников, продавать эти дома недорого, некоторые хибарки были проданы за двадцать талеров. Любой мог купить.
        - О, и вправду недорого; и таким образом крестьяне, назло местным сеньорам, становились бюргерами.
        - Именно! - засмеялся бургомистр. - Ну да ничего, сейчас сеньоры теперь свыклись, теперь на нас не в обиде.
        - Не в обиде?
        - Нет, конечно, всем им выгодно иметь торговый город поблизости. Может, крестьяне от них ушли, но земли-то у них остались, город арендует у господ землевладельцев много земли, очень много, и господа довольны. Ещё неизвестно, было бы у них больше дохода, если бы арендованные земли распахивал мужик. Ну, а мужик со временем сам нарастёт, - смеялся господин Тиммерман.
        Волков тоже улыбался: конечно, нарастёт.
        «Если это так, то герцог волнуется не зря, - размышлял он, слушая болтовню бургомистра. - Если сюда придёт ван дер Пильс и город просто ему ворота, а магистрат больше не будет платить таможенные и дорожные сборы курфюрсту, в таком случае Фёренбург просто отойдёт от Ребенрее. И с кем же тогда будут земельные нобили? Кто останется верен вассальной присяге? Кто не побоится ван дер Пильса и поднимет знамя с гербом Ребенрее? Нет, не зря герцог так волнуется; если город уйдёт, то все земли за рекой Эрзе отпадут от земли Ребенрее сами собой».
        Тут у него даже немного испортилось настроение, которое чуть улучшил общительный бургомистр. Теперь ещё отчётливее прорисовалась для него важность его миссии, а значит, и его персональная ответственность за этот непростой край с непростыми людьми. Он понял, что очень многое в его дальнейшей судьбе будет зависеть от того, как закончится это дело. Здесь всё очень и очень непросто. И ему нужно было подготовиться к приходу цу Коппенхаузена с войском со всей возможной серьёзностью.
        Да ещё эта корова Брунхильда его огорчала, усугубляя всё своей выходкой. Никак он не мог позабыть письмо от министра.
        «От злости на отставку соблазнила мальчишку! Надо же додуматься! Не нашла другого времени выкидывать свои коленца! Безмозглая курица!».
        - А вот мы и пришли, - господин Тиммерман остановился у хорошей двери под красивой вывеской. - Это и есть «Дубовые столы». И нас здесь сейчас покормят.
        Волков остановился и обернулся: Максимилиан, фон Готт, Хенрик и ещё два сержанта из охраны вели за ним коней в поводу. На нём на самом был подшитый кольчугой колет, да и бургомистр не казался ему человеком, от которого можно было ждать подвоха. И он вошёл в харчевню. А там было тепло и уютно, да и ещё, что было нехарактерно для всего Фёренбурга, чисто.
        К ним тут же подлетел толстый и румяный господин, он низко кланялся и приговаривал:
        - Дорогие гости, прошу вас, прошу сюда, - он указывал за небольшой столик в углу, у которого стоялая всего два стула, - вот всё, как вы и просили, господин бургомистр.
        - Спасибо, Рудольф, спасибо, дорогой, - говорил господин Тиммерман, по-приятельски похлопывая толстяка по плечу. И тут же, указывая на столик: - Господин генерал, где желаете присесть?
        - Мне всё равно, господин бургомистр, - отвечал Волков.
        - Тогда садитесь сюда, - предложил на правах хозяина бургомистр и крикнул: - Рудольф, велите подавать!
        Глава 49
        - Чувствуете? Этот божественный привкус? Чувствуете, как он отличается от утиного?
        - Да, - отвечал Волков, намазывая себе фазаньим паштетом свежайший, ещё горячий хлеб. - Да, с утиным его не сравнить.
        - Обязательно запейте его рейнским белым; ни в коем случае его нельзя запивать красным или, как это делают наши бюргеры, прости. Господи, пивом.
        - Варвары, - в шутку поддержал собеседника генерал. И сделал большой глоток из красивого стакана. Всё было прекрасно, но вот он не понимал такой душевности и простоты бургомистра, ему казалось, что всё это неспроста.
        - Варвары! - от души смеялся господин Тиммерман. - Как точно вы изволили выразиться, именно варвары. А вы знаете, чем хороша зима? - неожиданно спросил генерала бургомистр.
        - Уж и не знаю, чем она может быть хороша, разве что Рождеством Христовым.
        - Рождеством Господа нашего - да, несомненно, - Тиммерман показательно перекрестился. - Но ещё зима хороша тем, что сюда из Нижних земель привозят свежую рыбу. Треску. Нет, не вяленую на солнце и не солёную, а именно свежую, её привозят сюда в бочках со льдом, и я приказал Рудольфу приготовить её. Рыба будет жареная с луком и варёная с тмином, а к ней будет сливочный соус с чесноком… О, а как приятно всё это будет запиваться старым рейнским.
        Барон хоть и не очень любил сливочные соусы, но к рыбе, к настоящей рыбе, а не речной, относился с большим уважением. Вот только он всё ещё не мог понять такого радушия, такой душевности бургомистра. То ли Тиммерман, по обыкновению некоторых простых людей, заискивал перед титулованным назначенцем герцога, то ли искал выгодных знакомств при дворе Его Высочества, а может быть… готовил ловушку? Убийство? Отравление?
        Но когда подали рыбу, картина начала проясняться, а незаметная глазу насторожённость генерала стала таять, так как бургомистр после подачи варёной рыбы наконец перешёл к делу.
        - Уж простите меня, генерал, но купцы говорят, что вы в последнее время стали близки к курфюрсту.
        - Моя жена - родственница Его Высочества, разве что поэтому, - скромно сказал барон, намеренно принижая свои заслуги.
        - Конечно, конечно - кивал бургомистр, - родственные связи везде и всюду весьма важны, но также говорят, что курфюрст стал к вам благоволить после того, как вы задержали ван дер Пильса и не дали тому пойти на наш славный город. Ну, вы понимаете, о чём я…
        Волков понимал, но сейчас, находясь тут, ему не хотелось говорить об этом и тем более хвалиться, он счёл уместным просто промолчать. А господин Тиммерман, хитро улыбаясь, продолжил:
        - Здешние лютеране, дурни, от того пришли в негодование, проклинали вас, но то всё пустое, - бургомистр махнул рукой. - Утрутся и успокоятся, авось им не впервой. Но то, что именно вас, дорогой генерал, герцог послал сюда, говорит само за себя. Курфюрст вам очень доверяет.
        С этим трудно было спорить, и поэтому Волков скромно согласился:
        - Его Высочество очень добр ко мне.
        - Это и прекрасно! - воскликнул бургомистр. - Это мне и надобно, мне и городу Фёренбург.
        - Так объясните мне, в чём дело, - произнёс барон, давая лакею знак сменить блюдо.
        И тут уже от всей прежней весёлости бургомистра и следа не осталось. Он сразу сделался серьёзен, и его подслеповатые глаза сузились, словно глава города старался разглядеть что-то мелкое в лице собеседника.
        - Городу надобно расширять торговлю, купцы и из Ребенрее, и с востока - из самой Эксонии и с Нижних Земель - готовы возить сюда товары, строить тут склады и открывать компании, но у нас просто нет на то места.
        - Места? - не понял барон. - Какого места?
        - Земли, дорогой мой генерал, земли. У нас нет места для продолжения причалов, нет места под склады, а их нужно много, это сейчас ещё можно найти себе амбар или крепкий склад, а осенью после урожая, с сентября по ноябрь, тут просто негде выгрузиться. Товары везут дальше, мимо города. Даже наши местные купцы увозят товар мимо нас.
        - Но вы говорили, что местные сеньоры готовы сдавать вам землю.
        - Готовы, готовы… - теперь бургомистр уже не скрывал своего негодования. - Эти зажравшиеся господа не знают приличий, мало того, они не хотят заключать долговременные контракты, а каждый год обновляют цены. И вовсе не понижают их. Город тратит на это огромные деньги вместо того, чтобы вложить их хотя бы в сливы для нечистот и новые колодцы, так как старые иной раз не успевают за ночь наполняться, лошади их просто выпивают; а ещё нам нужно всё время расширять и расширять пристань, чтобы осенью, когда на север везут зерно, лодки и баржи не стояли на две мили вверх и вниз по течению, ожидая своей очереди. Ведь некоторые не дожидаются и уплывают разгружаться в другие места.
        Теперь ситуация была обрисована; барон понимал, что бургомистр пригласил его сюда не напрасно, но ему кое-что было ещё неясно, и он спросил:
        - А могу ли вам чем-нибудь помочь? Ну, кроме того, конечно, как отбивать наделы у местных сеньоров?
        Бургомистр никак не отреагировал на шутку барона, он отложил нож, вытер руки салфеткой и начал:
        - Ко мне приходят видные люди, главы первых фамилий города, и спрашивают у меня: как долго мы будем платить ненасытным сеньорам за аренду жалких клочков земли? И я не знаю, что им ответить, потому что договориться с жадными и упрямыми землевладельцами невозможно, они не хотят продавать землю - ни под каким видом, ни за какие деньги.
        «Странно было бы продавать то, что приносит тебе хороший доход», - думал барон, прекрасно понимая местных сеньоров, может потому, что и сам был сеньором и так же, как и местные господа, не хотел продавать ни одного клочка своей земли.
        А городской голова продолжал:
        - И тогда они спрашивают: а зачем нам такой бургомистр, который не может ответить на простой вопрос? И мне опять нечего им ответить. Нечего… Хотя есть одно решение, которое очень могло бы помочь городу… - тут Тиммерман делает паузу, отпивает вина и лишь после этого, всё ещё не отводя от генерала глаз, продолжает: - За рекою - земли курфюрста из его личного домена. Весь противоположный берег - это его земля, и мы, зная, что одним из правил герцога Ребенрее является сохранение доменных владений, тем не менее хотим просить его продать нам десять десятин побережья непосредственно у берега реки, с правом подведения к этому участку дорог.
        Волков и знать не мог, что здесь, на реке Эрзе, Его Высочество имеет доменные уделы. Впрочем, он и не должен был о том знать. Как не знал он и того, как помочь городу. Раз герцог не продаёт свои уделы, то каким образом вассал сможет уговорить своего сеньора это сделать? Барон вилкой отломил кусочек прекрасной варёной рыбы, но есть не торопился, и тогда бургомистр произнёс:
        - Город готов заплатить за десятину земли на том берегу двадцать пять тысяч талеров. Нам нужны на той стороне реки пирсы, где смогут швартоваться баржи, и склады, где мы сможем складировать урожай по осени. И не будем каждый год заключать новые договора аренды. Понимаете, дорогой генерал? Мы не можем начать надобное нам строительство складов и причалов на землях, хозяевами которых не являемся. Не хотим зависеть от жадности или злой воли соседей наших, посему и готовы заплатить такие деньги.
        «Двадцать пять тысяч талеров за десятину?». Волков положил вилку с рыбой в тарелку; тут было нетрудно забыть про еду: деньги были неслыханные. Ну, разве что в городской черте Вильбурга или Ланна земля могла стоить так дорого.
        А бургомистр, видя, какую реакцию вызывает у собеседника, продолжал недвусмысленно намекать:
        - А если кто-то умный и имеющий вес при дворе взялся бы похлопотать о деле этом, город Фёренбург - в случае удачного разрешения, разумеется, - готов бы был отблагодарить такого человека пятьюдесятью тысячами монет.
        Пятьдесят тысяч! Да, эта сумма могла бы серьёзно облегчить его финансовое положение. Он мог бы закрыть просроченные выплаты процентов по долгам за прошлый год и полностью заплатить проценты за год начавшийся. И ещё осталось бы серебро, чтобы хоть немного погасить и сам долг. Да… эти деньги дали бы ему передышку, очень важную передышку.
        Но как уговорить герцога продать этот небольшой клочком земли? Сам же Тиммерман сказал, что принц ни при каких условиях не желает расставаться с землёй. Волков уже подумал о том, что, возможно… Возможно Хельмут Вайзингер сможет ему что-то объяснить в этом деле. Ну, не зря же он хранитель имущества Его Высочества Карла Оттона Четвёртого, герцога и курфюрста Ребенрее. Нет, генерал прекрасно понимал, что Вайзингер ничего решить в этом деле не сможет, не того веса фигура - если бы он что-то мог, с таким пройдохой местные нобили давно бы и без генерала договорились, - но хоть немного прояснить ситуацию с землёй он, наверное, в силах.
        А пока генерал размышлял, бургомистр снова принялся за рыбу, хотя и продолжал убеждать барона, говорил, что он лицо весьма влиятельное при дворе - скорее всего, до города дошли слухи, что на последнем праздничном обеде генерал сидел весьма близко к принцу, - и что в Фёренбурге об этом знают.
        И, продолжая этот интересный разговор, бургомистр добавляет:
        - Ежели курфюрст согласится продать надобные нам десять десятин на том берегу, мы будем преданы нашим с ним договорённостям и дальше. Город Фёренбург будет исправно платить в казну курфюрста пошлины и сборы и ежедневно молиться за его здравие.
        И вот эти последние слова были намного более значимыми и весомыми, чем все их предыдущие разговоры. Но вся суть их дошла до генерала не сразу, несмотря на его сообразительность.
        «Если курфюрст согласится… Если курфюрст согласится, вы будете платить, как и раньше… А если нет? Что тогда? Тогда вы оставляете за собой право уже не молиться за здоровье принца? Или что-то ещё?».
        Вот теперь барон стал понимать, что всё обаяние господина Тиммермана, вся душевность и радушие этого ловкого человека - всего-навсего ширма, прикрытие для холодного и расчётливого дельца, готового пойти на многое ради своей цели. И следующие слова бургомистра лишь укрепили его в его догадках. Городской голова, чуть наклонившись вперед, негромко произнёс:
        - Мы знаем о незавидном положении курфюрста. Казна его пуста. И сейчас самый удобный случай для такого дела. Кстати, - бургомистр снова принялся за рыбу и уже не глядел на собеседника, - городу Фёренбургу всё равно, кому достанутся триста тысяч серебряных монет, если земли… если самый малый прибрежный клочок земли на том берегу перейдёт под руку города.
        «Городу всё равно, кому достанутся деньги? Всё равно? - эти слова на первый взгляд были просты, но умный человек, такой как барон, и в них находил едва уловимый подтекст. - Всё равно? Даже если это будет… ну, к примеру, ван дер Пильс? А что? Триста тысяч монет - как раз те деньги, на которые можно без быстро собрать весной новую армию для знаменитого еретика! Ему это труда не составит. А может, и предыдущую он собирал на ваши деньги? А что? Это было бы выгодно Фёренбургу. Случись безбожникам войти в город, и он сам собой отпадал от герба Ребенрее, а с ним и все земли за рекой. Они бы поделили все здешние угодья Его Высочества. А они, наверное, немаленькие, а если и маленькие, то всё равно ценные. За безделицу никто не стал бы давать три сотни тысяч серебряных монет. И ван дар Пильсу хватило бы землицы, и его генералам, и городу. Всё были бы счастливы, ну, кроме моего сеньора, конечно».
        Ах, как всё это дело не нравилось Волкову! Этот грязный город, все эти сложные дела, злые и хитрые люди. Так не нравилось, что хоть собирайся и беги к себе в Эшбахт. К жене, к госпоже Ланге. И чёрт с ними, с долгами. Уж как-нибудь с деньгами он дело разрешил бы. Барон уже стал мечтать, как хорошо было бы написать письмо Реддернауфу, сослаться на обострившуюся болезнь и, собравшись, сесть в карету и быстро уехать отсюда. Но это привело бы герцога в ярость. Как минимум… Как минимум. А сейчас, после того, что устроила эта безмозглая курица с сыном герцога, ему придётся воздержаться от подобных простых решений. Так эти мысли были для него тяжелы, что генерал, так и не тронув вилку с куском рыбы. Посидев, поглядев на бургомистра, который, кстати, тоже уже кушал без особого удовольствия, генерал и говорит:
        - А что, время для подобной просьбы вы выбрали удачное. Казна у Его Высочества действительно пуста, на последнюю войну с ван дер Пильсом, по слухам, принцу пришлось занимать деньги под большие проценты. Ваше дело о прибрежных десятинах может и выгореть.
        - Так вы берётесь? - с надеждой в голосе спросил бургомистр.
        - Я напишу несколько писем, кое-что узнаю, что-то уточню; думаю, через недельку я смогу уже сказать вам, стоит ли нам на что либо надеяться.
        - Меня радует уже то, что вы сказали «нам», - произнёс городской голова, беря стакан с вином. - Давайте выпьем, дорогой генерал, за то, чтобы у нас хотя бы появилась надежда.
        Они оба осушили свои стаканы до дна. И, кажется, бургомистр чуть повеселел после этого, уж и непонятно отчего - то ли от выпитого, то ли от того, что барон его обнадёжил. Господин Тиммерман вытер салфеткой губы и сказал:
        - Пойду распоряжусь, чтобы подавали сыры и сахарные фрукты.
        При этом он уже встал, но тут к их столу быстро подошёл Хенрик и, кивнув бургомистру из вежливости, наклонился к генералу и прошептал тому на ухо:
        - В конце улицы собираются какие-то люди.
        - Люди? - поначалу Волков не понял, о чем идёт речь. - Какие ещё люди?
        - Люди при железе, - так же на ухо говорил ему оруженосец. - Человек шесть их, и на городскую стражу они не похожи.
        - В доспехе? - теперь-то и барон поднялся с места.
        - Парочка в кирасах.
        - Что, господа? Что произошло? - сразу насторожился и бургомистр.
        - К сожалению, мне пора, - отозвался генерал и протянул ему руку. Волков не хотел оставаться тут со столь малой охраной.
        - О, но я должен был вам ещё столько сказать! - бургомистр пожал протянутую руку. Он был явно разочарован. - Господа, но что за поспешность? Что случилось?
        Но генерал ему не ответил, он уже шёл к выходу, где в дверях его ждал Максимилиан.
        Глава 50
        Сразу ему подвели коня и, не оглядевшись, барон быстро садится в седло; и теперь поверх голов пешего люда он видит в конце улицы шестерых добрых людей. Неприятных людей. И это были не стражники. Тех легко было узнать по дешёвым кирасам и по плохим шлемам. Это же был иной люд. У одного из них была хорошая алебарда, а ещё у одного - отличный, недешёвый протазан. Другие были при малом оружии: мечи да тесаки. На одном был шлем, а двое были в кирасах. Они расположились на углу, в конце улицы, как раз в той стороне, откуда генерал и бургомистр пришли, и, казалось, люди эти чего-то ждут. Или кого-то.
        - Господин генерал, поедемте от них в тот конец улицы, - предложил Максимилиан, сев в седло.
        - Нет, - сразу ответил генерал. - Поедем на них. Вы ведь уже бывали в подобных ситуациях, прапорщик? Пистолеты при вас?
        - При нас, - отвечал молодой Брюнхвальд. И, откинув плащ, показал рукоять своего пистолета, что торчала у него из-за пояса.
        А оба сержанта сразу показали свои.
        - Значит, едем к ним? - уточнил прапорщик.
        Волков только кивнул в ответ.
        - Отчего же так, господин генерал? - удивился Хенрик. - Вы же говорили: в городе быть тихим и не задевать никого, обходиться без свар, даже если будут местные задирать нас.
        - Они не нападут, - уверенно произнёс барон, - думали бы напасть, так спрятались бы, а эти стоят на виду, как будто специально. А почему? Да потому, что хотят, чтобы мы поехали в обратную сторону от них. Но пистолеты взведите и будьте готовы применить.
        Он чуть пришпорил коня и направил его к этим непонятным и даже на вид опасным людям.
        Разгоняя людей перед ним, вперёд проехал Максимилиан, а те добрые люди в конце улицы, ещё мгновение назад праздно стоявшие у стены и болтавшие меж собой, как вдруг оживились и, взяв своё оружие, приготовились. А когда Максимилиан подъехал ближе, один из этих людей - тот, что был в шлеме, - крикнул ему весьма грубо:
        - А ну стой!
        - С какой это стати? - почти спокойно, может быть, чуть заносчиво, но громко крикнул в ответ молодой офицер.
        - Кто такие? - всё так же грубо продолжал человек в шлеме.
        Максимилиан чуть обернулся на генерала: отвечать?
        И тот едва заметно кивнул: отвечайте.
        - Дайте дорогу доверенному лицу курфюрста Ребенрее генералу фон Рабенбургу.
        А на улице стали собираться зеваки; кажется, кто-то из прохожих знал того, кто был в шлеме, то есть зачинщика смуты и спрашивал его:
        - Ёсип, а что это вы тут затеяли?
        Но тот лишь отмахнулся и крикнул Максимилиану:
        - Пусть твой генерал убирается отсюда, и ты катись вместе с ним!
        - Мы и хотим убраться, - Волков подъехал ближе и вежливо продолжил: - Дозвольте нам проехать, добрые люди.
        - Вы здесь не проедете! - крикнул человек с протазаном и вышел вперёд из-за Ёсипа; он недвусмысленно опустил перед собой своё красивое и опасное оружие.
        - Мы здесь проедем, - с холодной твёрдостью отвечал ему генерал, а в подтверждение этого прапорщик Брюнхвальд достал из-за пояса пистолет и показательно откинул крышку с пороховой полки.
        То же самое сделал и Хенрик и, подъезжая ближе к горожанам, закричал, показывая свой пистолет:
        - Эй, ты, убери железо! У меня здесь аркебузная пуля; попадёт в брюхо, так смешает тебе всю твою требуху в кашу.
        - Только посмей выстрелить! - воскликнул Ёсип, подходя поближе к юному оруженосцу.
        - Я посмею! - спокойно заверил его Максимилиан и для пущей убедительности направил ствол своего пистолета прямо Ёсипу в лицо.
        Волков огляделся и увидел, что за его спиной и вообще тут, на углу этой улицы, собрались зеваки, женщины, молодой парень с тачкой, на которую навалены какие-то тюки, грязный трубочист, бюргер, вышедший на крыльцо с кружкой пива, ещё какие-то люди, которые теперь ждут неминуемой развязки. Он и сам уже думал, что стычки избежать не получится, даже прикидывал, что ему придётся делать, когда он доберётся до бараков, как строить солдат, к каким воротам их вести, стал даже прикидывать потихоньку, в каких словах писать фон Реддернауфу о том, что горожане взбунтовались и напали на него. Но тут за его спиной кто-то громко крикнул:
        - Ну-ка, пропустите! Пропустите, говорю!
        И, расталкивая зевак, к генералу пробился сам бургомистр:
        - Господин генерал, что тут происходит?
        - Да вот, - Волков хоть и не показал виду, но очень обрадовался появлению городского головы. - Эти разбойники воспрещают мне проехать.
        Бургомистр быстро прошёл вперёд и, приглядевшись к молодцам, вдруг воскликнул, тыча пальцем в сторону мужика в шлеме:
        - Я тебя знаю! Шнайдер! Ты знаменосец гильдии ткачей и красильщиков! А ну-ка отвечай, какого дьявола ты тут устраиваешь? Почему вы тут собрались? Да ещё с оружием?
        Кажется, весь боевой задор и вся спесь храбреца и заводилы Ёсипа слетела с него.
        - Собрались? А чего? Просто… Чего? - забурчал тот, не находя ответа на вопросы городского головы.
        - Что чего? - повышая тон, кричал бургомистр. - Почему ты закрываешь проход нашему гостю? Мерзавец! Так ты относишься к гостям города?
        - Я просто хотел узнать, кто тут ездит по городу с оружием, - он указал на Максимилиана. - Вон, гляньте на него, господин бургомистр, у него пистоль, он его ещё мне в лицо наставлял.
        - Убирайся, мерзавец, я ещё буду иметь беседу с главой твоей гильдии, - тут бургомистр стал кричать и другим людям, что были с Ёсипом: - И вы убирайтесь отсюда! Обнаглели, разгуливают с оружием по городу, словно мы не мирный город, а бандитский лес!
        Видимо, господин Тиммерман имел в городе вес, повторять ему не пришлось; молча и даже не огрызаясь, Ёсип и его люди ушли и скрылись за углом.
        - Уж больше они вас не потревожат, господин генерал, - обещал бургомистр и тут же оправдывался за своих земляков: - Даже и не знаю, что на них нашло, обычно они люди смирные, когда трезвы.
        Волков в ответ поклонился ему и расстались они с городским главой весьма тепло.

* * *
        С площади, на которой была ратуша, они свернули на улицу, прилегавшую к ней. Барон ехал меж грязных стен домов, мимо сложенных под ними мешков, мимо перегруженных тачек и вглядывался в людей, которые попадались ему на пути, всё стараясь издали увидать копья или алебарды над головами прохожих. Теперь город казался ему отвратительным не только из-за грязи, дороговизны и перегруженности узких улиц, после этого случая он ещё стал для него и опасным. Приятного мало получить от воняющего луком и пивом бюргера хороший удар протазаном в бедро, такой удар, при котором железо перебивает главную жилу в ноге, после чего так легко истечь кровью в этой клоаке, которую местные называют городом. Конечно, бюргеры не чета его охране; и Максимилиан, и Хенрик, и особенно два сержанта, проживающие свои жизни на войне, горожанам не ровня. У них и кольчуги под одеждой, и пистолеты. У этих шести дураков шансов против него и четырёх его людей не было. Но как бы повёл себя город, узнав, что пришедшие люди курфюрста расправились с шестью горожанами?
        «Интересно, а что это были за люди? Знаменосец гильдии. Безбожники, наверное. Наверное. По виду разве отличишь нечестивых от честных людей? Но кого они ждали? Меня? Ну а кого ещё? А как они узнали, что я сижу в харчевне? Наверное, кто-то из ратуши слышал и сказал им, куда меня повёл бургомистр. Ёсип Шнайдер - знаменосец гильдии ткачей и красильщиков. Зачем ему было нужно отправить меня в другой конец улицы?».
        Вопросов у генерала было множество. И он поворачивается к оруженосцу, что ехал в паре шагов сзади от него.
        - Господин Хенрик, а как эти разбойники появились, вы сразу мне сказали о том?
        - Сразу, господин генерал, - отвечал молодой человек. - Они появились, мы поначалу думали, что это стража такая, но нет, подошли, увидали нас и тут же остановились, стали переговариваться, один побежал дальше, а эти вернулись в конец улицы. Прапорщик сразу велел к вам идти. Предупредить вас.
        - Прапорщик у нас молодец, - произнёс барон, взглянув на широкую спину молодого Брюнхвальда, который ехал впереди.
        «Значит, ждали всё-таки меня и хотели погнать меня по улице, как кабана на засады. Почему сами не затеяли дело? Бог их знает. Может, там, в конце улицы, имеется место поудобнее. Хотели убить? Может, и так. Хотя убивать представителя курфюрста… А может, просто желали устроить свару, настроить против меня всё бюргерство! И уже после того выдворить меня из города с боем, заявив, что я сам свару и учинил. Как хорошо, что бургомистр оказался столь расторопным».
        Бургомистр на этот раз помог, но Волков понимал - не будет городской глава с ним всё время. И что, как ему быть дальше? Нужно брать с собой охрану. Десяток людей, не меньше. Десяток. А горожане соберут пять десятков. А может, и не соберут, им для крика и распри можно и не собирать столько людей, чтобы поднять город против него, достаточно будет одного убитого или даже раненого. Начнут орать, что люди герцога пролили кровь горожан.
        Лучше ему, конечно, реже таскаться по городу. Впрочем, сидеть дома тоже резонов мало, так они и к дому его придут. Ведь если кто-то ищет ссоры, то ссоры не избежать. И даже переселись он в казармы и сиди там безвылазно, всё равно, будь у городских желание, так они зацепят и устроят свару с кем-нибудь из его офицеров или солдат.
        В общем, проникнуть в город и крепко сесть в нём вовсе не означало, что он в безопасности просидит тут до середины весны и спокойно дождётся цу Коппенхаузена. Ему нужна была опора в городе, надёжный фундамент.
        И на бургомистра в этом деле положиться было никак нельзя. Во-первых, он будет помогать лишь в том случае, если барон обещает ему выхлопотать землю за рекой, а во-вторых, он сам не может отвечать за все силы в городе, и эти разбойники, что едва не учинили свару на узкой улице, были тому подтверждением. Нужно было искать поддержку в другом месте. И где же искать помощи Божьему рыцарю, как не у Матери Церкви.
        Они как раз проезжали мимо небольшой, но красивой церквушки, которая находилась на нехарактерно чистой и тихой для этого города улочке.
        Генерал остановил коня и, поглядев на аккуратненькую церковь, двери которой были покрыты искусной резьбой с сюжетами из писания, произнёс задумчиво:
        - А ну-ка, Хенрик, загляните в храм, узнайте у кого-нибудь, где живёт епископ фёренбургский.
        Оруженосец сделал так, как просил командир, и уже через пару минут вышел из дома божьего и сообщил:
        - Он живёт на площади святого Амвросия.
        - Это, кажется, рядом с домом, что я арендовал, - вспомнил Волков.
        - Да, генерал, совсем рядом.
        Волков не собирался откладывать дело и, проехав свой дом поехал к епископу; и уже вскоре Максимилиан весьма настойчиво колотил в створку ворот рукоятью кинжала.
        Ему отворил дверь удивлённый худой монах.
        - Что вам надо, добрые люди?
        - Святой отец, а скажи-ка, его преосвященство дома или, может быть, на службе? - спросил Волков, не спеша слезать с лошади.
        - Его преосвященство хворы, - пояснил монах, - потому и не служат сейчас. Ежели у вас есть прошения или пожелания, то надобно вам ехать в кафедрал к викарию, брату Марку. Отец Исидор вас принять не сможет.
        - Отец Исидор хвор? - барон немного расстроился; ему не хотелось общаться с заместителем, а тем более уходить, не переговорив с епископом, и он решил настоять. - Ступай к епископу и скажи, что рыцарь Божий и генерал фон Рабенбург, волею Его Высочества герцога Ребенрее прибывший сюда, желает говорить о важном и неотложном. Если хворь его преосвященства невелика, конечно.
        Монах осмотрел генерала и молча закрыл дверь. Уже по этому Волков понял, что хворь епископа не так уж и велика: будь иначе, монах отказал бы ещё раз.
        Правда, ждать пришлось долго, так долго, что Волков не выдержал и сделал знак Максимилиану: стучи ещё.
        И тот снова начал молотить в ворота рукоятью кинжала. И достучался до того, что дверь снова отворилась и снова показался тот же монах.
        - Уж простите, сын мой, но епископ хворает так, что не сможет вас принять нынче.
        - Не сможет нынче? А когда же сможет? - генерал уже начинал раздражаться.
        - Приходите справиться… Ну, через недельку, - предположил монах.
        - Через недельку? - Волков едва взглянул на Максимилиана, и тот по одной хмурости генерала всё понял.
        Он спрыгнул с лошади и шагнул в приоткрытую дверь, отодвинул монаха в сторону и начал отпирать ворота. Через мгновение ворота были распахнуты, барон и его охрана въехали в небольшой и уютный дворик, а Хенрик уже помогал генералу слезть с лошади.
        - Господа! Господа! - лепетал удивлённый монах. - Сие непозволительно! Как можно?
        Но генерал уже крепко брал его за локоть и говорил, подталкивая вперёд:
        - Веди-ка меня, брат-монах, к его преосвященству. И не медли, чем быстрее начнём разговор, тем быстрее я уйду.
        Глава 51
        Отец Исидор обедал в комнате, в которой было сумрачно, так как окна были наполовину завешены, как будто святой отец боялся яркого дневного света. Обеденная зала дома епископа была невелика, но богата. Гобелены, ковры на полу, дорогая мебель, а на столе стояла роскошная серебряная посуда. Необыкновенной красоты, а значит, и цены. Она сразу бросилась в глаза барону. А ещё он подумал, что у епископа маленского такой дорогой посуды нет. Серебро у него к важным обедам, конечно, имеется, но когда он обедает один или в кругу близких людей, то ест из простой глиняной тарелки.
        Волков отпустил локоть монаха и, не обращая внимания на округлившиеся от удивления глаза старенького епископа, шагнул к нему, преклонил колено и склонил голову.
        - Благословите, святой отец.
        Словно повинуясь напору этого большого человека, отец Исидор тут же достал свою стариковскую руку из меховой накидки и осенил темя генерала святым знамением, а потом подал ему перстень для поцелуя.
        - Уж очень вы… пылки… - начал старичок и замолчал.
        - Генерал Рабенбург, - представился Волков, поцеловав перстень. - Знаю, что вы больны, но отниму у вас только минуту.
        - Да… генерал Рабенбург. Чересчур вы напористы. Здесь дом отца духовного, а не поле боя. Но раз вы уложитесь в минуту…
        - Мой напор объясним… Обстоятельства вынуждают, - сказал барон, вставая с колена. - Его Высочество прислал меня сюда для укрепления гарнизона города.
        - Я несказанно рад тому, - не очень-то радостно заявил епископ. Он смотрел на генерала, пытаясь его разглядеть. - Я слышал о вашем приезде. Теперь нам всем будет спокойнее.
        Тут в зале почти бесшумно появился ещё один священник; молод он не был, было ему уже за сорок. Дорогая одежда, богатое распятие, золотые перстни, крепкая стать и твёрдый взгляд говорили сами за себя. Он уже что-то хотел сказать, но епископ знаком руки ему воспретил.
        - Подождите, брат Фома.
        И тот покорно склонил голову.
        - Мне нужна будет помощь, святой отец, - сразу перешёл к делу генерал. - Отряд мой невелик, а в городе многие настроены против нас. На меня сейчас едва не кинулись с оружием.
        И тут старенький человек, облечённый большою властью, перепугался. Это было видно по его лицу и рукам, которыми он стал суетливо поправлять свою накидку из чёрного меха.
        - И что же, вы приехали в мой дом искать убежища? - растерянно спросил отец Исидор.
        - Да нет, ну что вы… Убежища мне не надобно, - Волков поморщился. В его планы не входило пугать старика. Но он не знал, как правильно выразить свою мысль. Ситуация была дурацкая. И вправду, что он хотел от этого старого человека? Пылкости веры? Серебра? Вооружённых сторонников? Но с другой стороны, он не знал, что епископ Фёренбурга - уставший старик, что кутается в меха, сидя в тёмной и протопленной комнате.
        - А что же вам надобно, сын мой? - интересовался епископ.
        - Я хотел поговорить о внутренних делах города Фёренбурга, о безбожниках и людях праведных, как они существуют тут, не чинят ли вам еретики обиды, есть ли среди паствы вашей праведники, что готовы защитить нашу Матерь Церковь в трудную минуту.
        Конечно, он хотел узнать у этого старого человека, есть ли у него сторонники, главы каких-нибудь гильдий, коммун или общин, на которые он может положиться.
        И тут заговорил пришедший и пока что молчавший священник. Голос его был твёрдый и красивый, слог чёткий и ясный; видно, человек этот умел читать прекрасные проповеди.
        - Добрый человек, сын мой. Визит ваш и беспокойство ваше нам понятно, и важный разговор о делах городских меж вами и его преосвященством обязательно должен состояться, но позже. Сейчас наш пастырь недужен. Ему надобен отдых.
        - Хорошо, - барон поклонился, а епископ ещё раз его благословил. - Буду ждать вашего выздоровления, святой отец.
        - Я провожу вас, - сказал отец Фома и пошёл за генералом.
        И Волков решил воспользоваться моментом и спросил:
        - Святой отец, а кто вас защищает от еретиков? Говорят, они тут буйны и не гнушаются пугать пастырей истиной веры. Обещают палить дома господни.
        Отец Фома остановился и посмотрел на генерала внимательно, а затем ответил:
        - Его Высокопреосвященство архиепископ ланнский, да продлит Господь его дни, отправляя на фёренебургскую кафедру нашего пастыря, напутствовал его: не распри, не мечи, не костры, а лишь чистота помыслов и слово Божье вернут утерявших веру в лоно Матери Церкви.
        - Чистота помыслов? - мрачно переспросил генерал. «Ну да, конечно. Недавно эти утерявшие веру угрожали мне оружием посреди бела дня. Им как раз не хватает слова божьего и вашей чистоты помыслов». Но говорить вслух он этого, конечно, не стал, а лишь поклонился в ответ.
        Весь разговор вышел, казалось бы, скомканным, бестолковым, не принёсшим никакой пользы. Но уже садясь на коня, он стал думать о том, почему же архиепископ Ланна прислал в столь трудный город столь слабого епископа. Неужели курфюрст Ланна не видел, что этот пастырь стар, что он труслив и болен, хотя тут надобен человек, который твёрд и верой, и волей, который понесёт еретикам слово Божье. Железом, костром и чем угодно, но очистит место от смрада отступничества. Впрочем…Эта мысль посетила его неожиданно: конечно, архиепископ знал, что делал. В чём угодно можно было его упрекать, но глупым архиепископ не был. Он умышленно назначил на кафедру Фёренбурга слабого епископа, хотел, чтобы нескончаемая свара на севере ослабляла его вечного соперника курфюрста Ребенрее. Чёртов поп был готов отдать город в руки еретиков, лишь бы Карл Оттон тратил силы и серебро на возню в Фёренбурге.
        В новый свой дом он вернулся, когда уже темнело, и на вопрос от Гюнтера, будет ли господин ужинать, ответил:
        - Позже, перо и бумагу мне.
        Писал он опять барону фон Реддернауфу, но на сей раз посылать письмо через местную почту он не собирался, посему писал без прикрас, всё как есть:
        'Дорогой барон, друг мой. Дела в городе совсем не так хороши, как вам из Вильбурга кажутся. Бюргеры дерзки, нашему приходу весьма не рады. Не далее как сегодня едва не дошло дело до железа, Бог отвёл. Бургомистр Тиммерман того и не скрывает, что смирение горожан будет зависеть от того, продаст ли Его Высочество городу прибрежную землю. Несколько десятин. Город за ту землю предлагает хорошие деньги. А иначе он не обещает мира. Человек он хитрый, с ним надобно быть осторожным. Епископ же Исидор слаб, думаю, такого сюда специально поставил наш сосед. Помощь от него вряд ли будет. Еретики никого в городе не боятся. Кого им бояться с таким епископом? В общем, позиция моя здесь шатка весьма. Положиться, кроме как на своих людей, мне не на кого. Случись свара, а такое может статься в любую минуту, из города мне придётся выходить с боем. С кровью. С огнём. Уведомьте принца, что дело со сбором армии цу Коппенхаузена надобно ускорить. Кажется, бюргеры и нобили местные долго терпеть меня и моих людей тут не собираются.
        Ваш друг, рыцарь Божий Иероним Фолькоф, фон Эшбахт, барон фон Рабенбург'.
        Волков оторвал глаза от бумаги и увидал слугу, стоящего в дверях.
        - Ну? Что тебе? Я же сказал, что пока ужинать не буду.
        - Вам принесли письмо, - ответил тот и поднёс генералу бумагу.
        - От кого? - спросил тот. - От офицеров?
        - Нет, принёс какой-то мальчишка.
        - Мальчишка? - барон развернул бумагу и сразу же узнал каракули Фрица Ламме. Он сделал ординарцу знак рукой: ступай, и сразу принялся читать.
        Что ни говори, а Сыч хорошо знал своё дело. Ни имён, ни адресов из письма выяснить было нельзя.
        «Экселенц. Ваш знакомец, коего вы мне указали, рад был встрече со мною. И сказал, что желает и вас повидать. Посему жду вас у меня после вечерней службы».
        А время как раз шло к вечерней службе. А значит…
        - Гюнтер!
        Слуга тотчас появился из-за двери.
        - Зови сюда Хенрика. А сам давай ужин. И побыстрее.
        Слуга, уже привыкший к столь скорым переменам в намерениях господина, и говорить ничего не стал. Ужин - так ужин. Он ушёл, а вскоре пришёл и оруженосец.
        - Господин генерал, звали?
        Волков протянул ему бумагу.
        - Сами отнесите это письмо в казармы. Передайте его полковнику Брюнхвальду и скажите, чтобы тот поутру отправил его в Вильбург. Чтобы отправил с самым верным человеком. Письмо это секретное.
        - Всё сделаю, - обещал Хенрик.

* * *
        Барон хотел, чтобы его выход из дома был тайным, потому решил идти пешком. Взял он с собой лишь Максимилиана и фон Готта, оба были люди сильные и умелые, захватили они с собой и пистолеты. Но не на силу и на оружие рассчитывал Волков. Сначала он выслал верхом трёх людей во главе с фон Флюгеном. Просто прокатиться. И, если удастся, выявить слежку. Если кто и следил за ним, то в темноте разобрать, кто проехал мимо, не смог бы - все всадники были в плащах и капюшонах - а значит, увязался бы за ними. Сам же Волков со своей охраной вышел следом. И без приключений добрался до Гончарного переулка.
        Дверь ему открыли, едва он захотел постучать, то был сам Сыч, видно, ждал у двери.
        - Наш друг уже наверху, экселенц.
        Ламме впустил гостей и запер дверь.
        - Ну и как он тебе? - спросил барон, отдавая ему плащ.
        - Злобен, - коротко резюмировал он и провёл всех в свою комнатушку.
        Филипп Топперт на вид был человеком простым. Скорее напоминал кузнеца или гончара, что ещё не выкупил статуса мастера. По его неброской одежде и представить было нельзя, что этот человек имеет лавку на рынке и несколько складов. А когда Волков вошёл, он встал и низко поклонился ему:
        - Для меня большая честь знакомство с вами.
        - Вы знаете меня? - спросил барон, протягивая торговцу руку.
        - Конечно, - отвечал Топперт, с почтением пожимая её. - Они так бахвалятся своим ван дер Пильсом, что противно слушать. А тут вдруг нашёлся кто-то, кто утёр ему нос.
        - Они? Это вы про местных еретиков?
        - Про них, про них, господин генерал, - кивал купец. - Как они радовались, когда он побил вашего маршала!
        - Прошу вас, господа, садитесь, - предложил Фриц Ламме, указывая на стулья возле стола. - Вот вино, сыр.
        - Сильно радовались? - спросил барон, усаживаясь.
        - Праздник устроили, когда сюда дошла весть о том, что он победил, - подтвердил Топперт. - Уже думали, куда его селить будут, когда он возьмёт город. Думали, что ему подарят.
        - Да не вышло у подлецов, - продолжил рассказ Фриц Ламме, разливая вино в стаканы.
        - Не вышло, не вышло, - кивал горожанин, - этот их ван дер Пильс так и застрял там, к городу так и не пошёл, а потом и вовсе увёл своих ублюдков к себе на север. То-то наши еретики печалились. Ах, как они злились. И многие знают, что задержали его вы, господин генерал. Уж и не знаю, как у вас то вышло.
        - Промыслом Божьим, - отвечал Волков, поднимая свой стакан, - одним лишь промыслом Божьим, и за то давайте выпьем.
        Все выпили, стали закусывать кусками сыра, ели все с одного блюда, и барон ел, и никакой разницы промеж них не было. В комнатушке горела одна неяркая лампа, было прохладно, так как Сыч не топил печь, экономил, наверное. Но Волков пришёл сюда не сыр есть.
        - Расскажите мне, любезный Топперт, что происходит в городе?
        - А что же вас интересует, господин генерал?
        - Всё. Всё, любезный господин Топперт; в первую очередь - чем живёт этот город и кто тут главный.
        - Ну, чем живёт, вы и без меня видели. Торговля идёт бойкая, лодки и баржи у пристаней в очереди стоят, чтобы выгрузиться и погрузиться. С востока, из Эксонии, с тамошних рудников, по реке приплывает серебро; с юга, из Ребенрее, - зерно, шерсть-сырец, хмель, овёс, ячмень и прочее; с севера, будь он проклят, товары. Железо, плуги, крашеное сукно. Стекло. Оружие. Да всего и не перечислить. Народец в город прибывает и прибывает со всех концов. Оттого и дороговизна тут у нас такая. Людишки и свободные приходят, и беглые крепостные. Город почти никого из беглых не выдаёт. Плевать он хотел на всех сеньоров, кроме некоторых, что близко живут.
        - Да, вижу, что торговля тут идёт, что серебра тут много. Ну а кто в городе заправляет? - спрашивает генерал. - Кто здесь первый нобиль?
        Горожанин чуть задумывается и потом отвечает:
        - Я уж и не скажу, кто тут у нас первый. Знатных торговых домов тут много… Пожалуй, первые из них, что приходят на ум… буду называть по влиянию - дом Баасов: первые землевладельцы города, держат в руках всю торговлю льном, просом, лошадьми торгуют. Не брезгуют давать деньги в рост. Банкиры, менялы.
        - Конечно же, еретики? - уточнил Волков.
        - Конечно же… - продолжал Топперт. - Дальше - дом Камерфегенов: лошади, перевозки, причалы, склады. Торговля всякая. Опять же деньги в рост.
        - Тоже еретики?
        - Нет, эти веры истинной. Но деньги в рост дают, не стесняются. Дальше - Модест Хоббер. Этот… - тут торговец сделал паузу. - Этот, в общем-то, человек неплохой. Как и я, родился здесь, жертвует на храмы, один из первых купцов города, разбогател на торговле солодом и хмелем, второе лицо в гильдии пивоваров. Человек в городе не последний, их гильдия выставляет сто восемьдесят человек с хорошим оружием. Пятьдесят из них арбалетчики. Его слово в городе значимо.
        - Вы с ним хорошо знакомы? - интересуется барон.
        - Мы раскланиваемся, ходим в одну церковь, наши сыновья поют в одном хоре, но добрым своим знакомцем я бы его не назвал. Он высокомерен, считает таких, как я, не ровней себе, - отвечал Топперт. - Я для него мелок.
        Тут торговец допил своё вино, и барону послышались в его голосе нотки обиды. Сыч сразу налил ему ещё, до краёв. Сыч знал, что делать: ты давай пей и говори.
        - Кто ещё? - продолжал спрашивать Волков.
        - Их тут много, какого магистра ни возьми - а у нас их двенадцать, кроме бургомистра, - так за ним либо торговый дом, либо гильдия какая стоит. Из крупных, пожалуй, вспомню ещё дом Сартори.
        - Сартори? - Волков заинтересовался. - Наверное, банкиры?
        - Банкиры, менялы, - морщится торговец, как от чего-то неприятного. - Появились здесь всего, наверное, года три назад, но встали крепко. Уж больно хороший у них капитал.
        Волков подставил свой опустевший стакан Сычу: наливай; а сам, уловив уже главную черту торговца, и говорит:
        - Чёртовы пришлые. Они захватывают весь город.
        - Истинно так! - восклицает Топперт. Он смотрит на барона, как на человека, хорошо его понимающего. Даже стучит себя в грудь ладонью. - Истинно так, господин генерал. Семь лет назад братья Баас, Вилли и Кай, припёрлись сюда, едва в городе утихла болезнь. Нищая сволочь, бродяги, поганые еретики. Занимались тем, чем никто не хотел заниматься. Собирали мертвецов по городу. Брали подряды на очистку домов от мёртвых. Должны были хоронить или сжигать мёртвых, а они отвозили их вниз по течению и кидали в реку, о том все знают, все! А сами на заработанные деньги скупали дома с неупокоенными; говорят, что лачуги бедняков у восточной стены покупали за пять талеров, ежели не находился родственник. Пять талеров! Сейчас за такие деньги даже худого мерина не купить. Это всё бывший бургомистр! Сволочь и вор был редкий. А эти безбожные ублюдки из тех лачуг покойников даже и не вытаскивали, они просто сожгли домишки, ведь им не дома были нужны, а участки, - Фриц Ламме снова наполнил стакан рассказчика, и тот, отпив глоток, продолжал: - А недавно, на прошлом большом городском пиру, ублюдок Вилли Баас напился и
хвастался, что за два первых года, что тут живут, они с братцем заработали восемьдесят тысяч талеров. На мертвецах и скупке домов. А сейчас про них говорят, что их общий капитал и вовсе… - тут торговец сделал паузу, чтобы слушатели прочувствовали. - Триста тысяч монет!
        - Мерзавцы! - зло поддержал его генерал.
        - Воры, - согласился Фриц Ламме.
        - Истинно так, господа, истинно так! Воры и мерзавцы.
        Они все втроём выпивают, и генерал говорит:
        - Друг мой, а не сможете ли вы написать мне списочек первых десяти самых влиятельных фамилий в городе?
        - А что же, и напишу, - сразу соглашается Филипп Топперт.
        - С адресами, с чинами, с родственниками. Напишите всё, что знаете о них.
        - Если с адресами… - горожанин на секунду задумался. - Ну, тогда дня два мне потребуется.
        - Прекрасно, пару дней я подожду, - согласился Волков.
        И тут заговорил и Фриц Ламме:
        - Друг, объясни мне, не пойму я одного, как вы в городе уживаетесь с еретиками? Говорят, они ваших попов задирают, или врут про то?
        - Да, задирают иной раз, эти дети сатаны ходят по городу с барабанами, бахвалятся назло нам, но никто с ними не ссорится. Да и кто ссору затеет? Вся главная торговля идёт с Нижними Землями и с Эксонией, то есть с землями, где сатана и Лютер утвердили власть свою. Никто из первых домов города не осмелится поссориться с нечестивыми, ибо потеряет свою торговлю. Да и половина первых домов города - еретики. А многие из праведных не гнушаются в дома еретиков ходить и садиться с ним за стол, - торговец сплёвывает и кривится от омерзения. - Сволочи.
        - И что же, не бывает у вас ни распрей, ни ссор? - не отстаёт от него Сыч, - может, хоть драки в кабаках?
        - В заведения мы в разные ходим, - отвечает торговец. - Ну а если и есть ссоры, так это лишь промеж молодёжи.
        - Промеж молодёжи? - без особой надежды спрашивает Фриц Ламме, а сам ставит на стол второй кувшин вина вместо опустевшего.
        - Ну да, молодёжь задирается. И то это скорее из-за призов.
        - Из-за каких ещё призов? - интересуется барон. Но интересуется так, ради разговора. Его больше интересуют первые семьи города.
        - Да есть у нас в городе две школы. Фехтшуле «Арсенал», она рядом с цитаделью находится. И фехтшуле «Непорочной девы», она прямо рядом рядом с храмом Святой Девы. Главные наши школы. Вот в «Арсенале» все сплошь безбожники, в «Непорочной деве» все юноши истиной веры. Вот они промеж себя и ссорятся. В прошлую весну один из еретиков на турнире выбил глаз одному из наших.
        - И что? Сошло ему сие с рук? - оживился Сыч.
        - Судили мерзавца, но все судьи турнира подтвердили, что то вышло случайно. И подлец отделался штрафом в тридцать талеров.
        - Сволочи какие!
        - Сволочи, сволочи, - соглашался Топперт. - Никто в городе не хочет свар с еретиками.
        - Так уж и никто? - не верил ему Фриц Ламме.
        - Еретики говорят, что их любит Господь, потому и даёт им богатство. Многие верят. Они ведь вправду богатеют. А многие из праведных думают переметнутся к ним.
        - Всё это от сатаны, - невесело заметил барон. Он ещё больше стал думать о том, что с этим городом лёгкого дела не получится, даже когда сюда своих людей приведёт цу Коппенхаузен. Волков вовсе не был уверен в том, что люди истиной веры не встанут за своих нечестивых земляков. Если верить этому горожанину, ещё как встанут. Да… Ещё как встанут. Тем не менее, он закончил свою речь: - Всё неправедное богатство от сатаны. Вы же сами это видите, дорогой мой Топперт.
        - Истинно так, господин генерал, истинно так! - соглашался с ним торговец и с хмельной страстью снова стучал себя в грудь.
        Когда он ушёл, барон был невесел, сидел и, по обыкновению своему, крутил в руках пустой стакан. А вот Сыч был задумчив, но, кажется, не так сумрачен, как его хозяин.
        - Ты жену-то выписал сюда? - наконец спросил у него барон.
        - Нет пока… - отвечал Фриц Ламме всё ещё задумчиво. - Может, и не придётся её сюда тащить.
        - А как же она там без тебя будет? - Волков косился на своего верного человека, и в глазах его искрилась усмешка. - Сам же говорил, что без тебя её кто-нибудь да натянет.
        - Ничего, - Сыч отвечал, всё ещё думая о чём-то. Но кулак при этом сжал. - Приеду - вразумлю её да выясню, кто ей подол задирал.
        - Я вижу, ты уже успокоился.
        - Нет, - Фриц Ламме наконец перестал о чём-то думать и взглянул на барона. - Просто я думаю, что не придётся нам сидеть в этой поганой дыре до лета.
        - То есть? - не понял Волков.
        - То есть не придётся, - Сыч наконец решился. - Знаете, экселенц, есть у меня одна мыслишка. Ежели выйдет дельце, так и не будем мы тут ждать вашего маршала.
        - И что же это за мыслишка? - генерал даже перестал вертеть стакан в пальцах. Зная своего помощника не первый год, он не сомневался, что «мыслишка» эта может быть и дельной. - Ну, говори, не тяни.
        - Дело-то по сути несложное, - начал Сыч и потряс кувшин, в котором ещё плескалось немного вина. - Просто надо его немного обмозговать.