Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Колганов Андрей : " Повесть О Потерпевшем Кораблекрушение " - читать онлайн

Сохранить .
Повесть о потерпевшем кораблекрушение Андрей Иванович Колганов
        Это моя первая проба пера, начатая в 1992 году и полностью завершенная в 1996. Молодой человек, австронавт-исследователь, в результате катастрофы в одиночку попадает на землеподобную планету. Несмотря на одиночество (а, может быть, именно из-за него?) он полон амбициозных замыслов в духе социального прогрессорства. Но что ждет его на этом пути?
        Андрей Иванович Колганов
        Повесть о потерпевшем кораблекрушение
        Книга I
        Империя
        Пролог
…Теперь он уже не был Локки, социолог Экспедиции. Отныне он был Тенг Паас, потерпевший кораблекрушение. Который час плот качало на волнах под жаркими лучами солнца. И Тенг Паас вспоминал ту свою жизнь, в которой он еще был Локки…

2-я Сверхдальняя Экспедиция была укомплектована двумя экипажами. Дублирующий экипаж состоял из младенцев, которые должны были вырасти на Корабле (с прозаическим именем «Клён-2») и получить всестороннюю подготовку, что позволило бы им со временем полностью заменить первый экипаж. Это решение позволяло сильно продлить сроки экспедиции и позволить ей провести исследования на недоступном ранее расстоянии. Но был и другой, главный мотив подобного решения. Он исходил из данных о подлежавшем исследованию районе, полученных из отрывочной информации приборов корабля «Клён-1».
        Экспедиция углублялась все дальше в исследуемый район. Как было известно по результатам Первой Сверхдальней, сумевшей совершить три краткие вылазки в его окраины (после чего «Клён-1» вернулся с полумертвым, истощенным и одряхлевшим экипажем), здесь происходили неподдающиеся пока объяснению физические процессы. Эти процессы не отражались видимым образом на работе приборов и оборудования Корабля, но вызывали у людей симптомы колоссального умственного переутомления. Способность к мышлению постепенно снижалась так, как это происходило при старении человека, но гораздо более высокими темпами. Собственно, именно это и было главной причиной посылки Экспедиции с двумя экипажами.
        К моменту выхода в исследуемый район космоса Локки исполнилось уже шестнадцать лет и его подготовка в качестве второго социолога Экспедиции продвинулась достаточно далеко. Да и все его сверстники уже чувствовали себя готовыми полноценно выполнять функции экипажа. Но они не представляли себе, как скоро им предстоит это сделать. Пока же они были погружены в состояние искусственного анабиоза. Было установлено, что функционирующий организм человека подвергался старению и разрушению гораздо быстрее. И второй экипаж предохраняли от этого воздействия.
        Локки пытался отогнать от себя жуткие воспоминания о том, что произошло, когда сработали автоматы пробуждения. На Корабле они не нашли ни одного живого человека. Все были мертвы. Тела двоих человек - капитана и врача Экспедиции - были найдены на их рабочих местах. Некому было убрать их трупы в камеру глубокого охлаждения, где были сложены все остальные.
        Видеожурнал Экспедиции донес до них последние слова Капитана. С мешками под глазами, дергающейся головой, он то и дело утирал кулаком слезы, поминутно всхлипывая. Руки его тряслись. Он с большим трудом выдавливал из себя наполовину связные фразы:
        - «Ребятки, нету их… никого!» - Он хлопнул ладонью по пульту и всхлипнул. - «Мы думали еще продержаться, а не вышло… Кто же знал… Эх!..»
        Трясущимися руками капитан обхватил совершенно седую голову. По лицу его катились слезы. Он еще раз всхлипнул, вытер слезы кулаком и заговорил снова:
        - «Я вот что скажу. Я не виноват. Кто же мог знать? Тут все не так… Все пошло очень быстро… И мы один за другим, один за другим…»
        Плечи и губы его затряслись от сдерживаемых рыданий. Потом он поднял голову, взглянул прямо в экран и произнес окрепшим голосом:
        - «В общем, так. Я задал автоматам курс назад. В общем, прочь отсюда. А там…» - Взгляд его остановился. Он похлопал глазами, затем рассеяно пробормотал:
        - «О чем это я?..»
        Рот его приоткрылся, глаза стали закатываться, а сам он медленно заваливаться на бок, исчезая из поля зрения объектива. При осмотре Корабля обнаружилось кое-что не зафиксированное в журнале Экспедиции. Значительная часть навигационного оборудования Корабля, и, главное, программный комплекс расчета искривления пространства, оказались выведены из строя. Похоже было, что уже после расчета обратного курса кто-то испортил это оборудование, использовав ручное оружие, и целенаправленно уничтожил модули памяти, несшие нужные программы.
        Значительные потери были обнаружены и в памяти бортовых компьютеров. Все данные были частично перемешаны, частично стерты, как будто с компьютером баловался несмышленый ребенок…
        Однако было обнаружено и кое-какое приобретение. До своей гибели исследователи экипажа сумели не только убедительно связать происходящее с изменением темпа времени в изучаемом районе, но и собрать несколько тысяч молекул межзвездного вещества, которым было также свойственно изменение темпа времени. Более того, они установили поляризованный характер изменений в темпе времени - если молекулы сориентировать в гравитационном поле, то у полюса с наименьшим тяготением течение времени ускорялось, а у другого - замедлялось. Предположительно, и зона ускорения темпа времени должна была иметь и своего двойника с замедленным течением времени.
        В любом случае эти исследования уже нельзя было продолжить. «Клён-2» был направлен в район космоса, слишком удаленный, чтобы можно было снова вернуться в изучаемый район без искривления пространства. А аппаратура и программы, необходимые для расчетов, были безнадежно испорчены…
        Никто из экипажа не желал возвращаться домой, не выполнив, как они все дружно полагали, задачу экспедиции, и вообще не проведя никаких самостоятельных исследовательских работ. Поэтому идея - использовать еще функционирующие блоки бортовых компьютеров для приблизительного расчета перемещения к Земле - была легко отброшена.
        Локки вспоминал, какой оживленной стала экспедиция, когда они обнаружили планетную систему, а в ней - планету с физическими параметрами, до неправдоподобия схожими с земными. Оживление перешло в возбуждение, когда оказалось, что на планете есть гуманоидная цивилизация.
        После высадки на пустынный скалистый островок посреди одного из океанов, омывавших планету, начались дни интенсивного изучения планеты и подготовки Контакта.
«Клён-2» был развернут в исследовательскую станцию. Экипаж, хотя и очень молодой, готовил Контакт дотошно и тщательно. Изучались местные языки, стереотипы поведения, технологии, одежда, приготовление, хранение и употребление пищи, взаимоотношения между иерархическими уровнями в существующих здесь обществах, владение оружием, комплекс этических норм и традиций. Все это не только изучалось, но и моделировалось членами экипажа - они ставили своеобразные «спектакли из местной жизни», сравнивая их с видеозаписями реальных событий, сделанными размещенной на планете аппаратурой (разумеется, изощренно замаскированной под привычные для местных жителей предметы).
        И тут, в разгар приготовлений, на Локки обрушился удар, ставший для него потрясением гораздо более страшным, чем стала для них для всех гибель первого экипажа. Когда он остался один в Корабле на дежурстве, все его товарищи погибли под обломками скал, обрушенных мощным землетрясением на малюсенький пятачок пляжа, где они в это время купались.
        Локки потребовалось немало времени, чтобы взять себя в руки. Еще больше времени ушло на то, чтобы подготовиться к жизни в одиночку среди людей этой планеты. Это решение оказалось для него единственным, которое придавало его существованию какую-то осмысленность. Он вознамерился в одиночку оказать влияние на развитие этой цивилизации, используя накопленную всеми поколениями землян толщу знаний об историческом развитии общества. Не стоит забывать, что ему было лишь семнадцать лет, а две страшных трагедии, пережитых им одна за другой, можно было оттеснить вглубь сознания, лишь воодушевившись подобной грандиозной целью.
        И вот все приготовления закончены, и вот уже экраноплан быстро скользит над гребнями волн, унося Локки все дальше от островка, ставшего братской могилой его друзей. Через какое-то время автопилот точно вывел его к другому острову, лежащему не так далеко от крупнейшего порта Великой Империи Ратов. Здесь, бывает, проходят корабли, но островок крошечный, лишенный пресной воды, а потому и необитаемый.
        Поплавки экраноплана по инерции выскочили наполовину на узкую полоску песчаного берега. Локки откинул колпак кабины, выбрался наружу и спрыгнул на песок. Он уже был одет в местную одежду. Ткань ее была не грубой, а довольно мягкой, и украшена узорчатой каймой, как у людей состоятельных. Правда, одежда была предусмотрительно порвана, испачкана и измята. Подпоясан он был кожаным ремнем с медной бляхой, а на ремне висел кинжал в ножнах.
        Первым делом Локки выгрузил свои пожитки - тяжелый сундук из дерева, окованный по углам медью, сверток блестящей шелковистой ткани ярко-желтого цвета и мешочек с деньгами. Монеты точно копировали подлинные образцы не только по форме, изображению, вычеканенному на них, но также и по составу золотого сплава и по степени потертости. Локки пришлось немало потрудиться над изготовлением такого сплава и над способом грубой чеканки монеты с профилем императора Эраты Второго. Здесь было множество монет по пять, десять, двадцать и несколько штук по одному шонно (так называлась монета на языке империи).
        Оставив весь свой скарб на берегу, Локки приступил к постройке плота. Несколько достаточно крупных древесных стволов удалось найти у кромки прибоя. Еще несколько деревьев пришлось свалить при помощи термохимического ножа, а потом маскировать следы необычной обработки, оббивая концы стволов камнем. Нарезав несколько охапок тростника, Локки принялся плести циновку, которой было предназначено служить парусом. Жгутами из морских водорослей он приматывал друг к другу стебли тростника по обеим концам - и так сотни раз. Получившуюся тростниковую циновку он укрепил на мачте-треножнике. Чтобы ее изготовить, он с большим трудом отыскал и притащил к месту строительства плота подходящие тоненькие деревца.
        Проведя свою первую ночь на островке в кабине экраноплана, он вновь принялся за работу. Наконец, все большие бревна были связаны между собой жгутами, сплетенными из водорослей, треножник с парусом водружен на плот. Солнце уже повисло над самой линией горизонта. Локки почувствовал необычайный аппетит и полез в кабину экраноплана - подкрепиться. После ужина он успел сделать еще одно дело - спрятать в глубокой расщелине в скалах, метров на пятнадцать повыше береговой линии, запас золотых монет - на всякий случай.
        На следующее утро, проснувшись с первыми лучами солнца, он выбрался из кабины, энергичными движениями разминая затекшее тело, наскоро перекусил и приступил к заключительному этапу работы. Достав из кабины экраноплана несколько больших сеток и моток троса, он сбросил их на берег. Затем он герметично закрыл кабину, задраил специальными заглушками все отверстия двигателя и спрыгнул на берег.
        Первую сетку Локки довольно быстро наполнил камнями. Со второй пришлось возиться дольше - камней оказалось не так много. Локки пришлось снова лезть в кабину экраноплана. К счастью, там нашлись мешки из прочной пленки, в которые был упакован стандартный бортовой паек на 30 порций. Засунув эти мешки в сетки, Локки принялся наполнять их песком и мелкой галькой. С большим трудом, раскачивая экраноплан, его удалось сдвинуть с места и спихнуть на воду заливчика. Затем он снова открыл кабину и вывел плот на середину залива, где было поглубже.
        Вплавь добравшись до берега, Локки - также с немалыми усилиями - спихнул на воду плот и, отталкиваясь шестом, подплыл к экраноплану. На плоту лежал трос и сетки с песком и камнями. Привязав трос к обеим поплавкам экраноплана, Локки стал крепить к тросу сетки с балластом. Поплавки постепенно уходили в воду и вот летательный аппарат лег на воду корпусом. Сетки на плоту кончились. Локки еще дважды пришлось совершать рейсы на берег за дополнительным грузом.
        Но его ждала новая трудность. Трос, обмотанный вокруг поплавков, ушел вместе с ними глубоко под воду. Локки пришлось нырять, привязывать к поплавкам длинный отрезок троса и уже к нему прямо на плоту привязывать сетки с грузом. Образовалась порядочная гирлянда. Когда Локки, пыхтя от натуги, спихнул эту гирлянду в воду, корпус экраноплана дернулся, слегка накренился и медленно погрузился в воду. Локки, свесившись с края плота, смотрел, как силуэт экраноплана растворяется в зеленоватом полумраке, пока, наконец, он не застыл на дне неясным светлым пятном. Как прикинул Локки, здесь было не меньше шести метров глубины, а то и все десять.
        Локки тяжело вздохнул, вытер пот со лба, поправил кожаный пояс со вшитыми в него ампулами с мощным биостимулятором (каждая ампула была снабжена инъектором-дозатором), поднял тростниковый парус и вот, едва заметно подгоняемый легким ветерком, плот начал свое морское путешествие.
        Теперь он уже не был Локки, социолог экспедиции. Отныне он был Тенг Паас, потерпевший кораблекрушение.
        Глава 1
        Помогают ли боги тем, кто делает вклады в их храмы?
        Уже восемь часов после восхода солнца плот качало на пологой волне под палящими лучами солнца. (Мы будем называть так местное светило вслед за нашим героем. Для удобства он применял земные слова, чтобы обозначить схожие предметы и явления на этой планете. Так, животное для верховой езды, которое, пожалуй, больше напоминало крупную земную антилопу, он называл лошадью и т. д. Далее мы будем следовать его примеру).
        Почти не подгоняемый ветром, плот очень медленно отходил от острова, а теперь мерно колыхался среди необозримого пространства моря. Здесь должен был проходить оживленный корабельный путь, но «потерпевший кораблекрушение» лишь один раз увидал у самой линии горизонта парус, почти сливающийся с небом. Парус долго маячил вдали, пока окончательно не растаял в сизой дымке на горизонте. Но вот, после долгого бесплодного ожидания, вдали вновь мелькнул едва заметный парус. Через полчаса он был уже отчетливо виден, а еще через час можно было разглядеть и само судно, медленно скользившее поперечным курсом.
        Что должен делать в такой ситуации Тенг Паас, потерпевший кораблекрушение? Он закричал, размахивая большим куском ярко-желтой ткани. Судно и плот постепенно сближались и вот на судне, по-видимому, заметили человека на плоту. Корабль потихоньку развернулся, взяв курс на плот, и вскоре плот очутился у самого борта корабля. Уже были видны люди, собравшиеся на палубе, вот уже можно различить речь, слова которой так старательно заучивались…
        Какая она будет, первая встреча?

«Ради великого Лейсы, покровителя мореходов!..» - голос Тенга внезапно перешел в хрип и сорвался. Закашлявшись, потерпевший кораблекрушение пошатнулся и ухватился за треножник мачты, чтобы удержать равновесие. Сверху, с палубы, ему бросили канат. Тенг Паас привязал конец к металлическому кольцу, вделанному в сундук.

«Сначала поднимите груз!» - крикнул он. Сундук благополучно перекочевал на борт судна. Другую веревку, брошенную на плот, он обвязал вокруг пояса и, упираясь ногами в обшивку судна, вскарабкался на борт, подтягиваемый вверх сильными руками моряков.
        Десяток мужчин обступил его плотным кольцом. Тенг быстро оглядел их, стараясь не обращать внимания на запахи немытых тел, грязной пропотевшей и просоленной одежды, гнилой рыбы и бог знает чего еще, обрушившиеся на его обоняние, как только он ступил на палубу. Несколько впереди остальных стоял здоровенный мужик, заросший лохматой бородой. Он выделялся среди других не только надменным взглядом, но и красиво отделанным поясом с ножнами короткого широкого меча. Тенг вспомнил жест приветствия и через мгновение они со здоровяком уже энергично пожимали друг другу запястья обеих рук.

«Несколько глотков воды, умоляю,» - севшим голосом промолвил Тенг спустя несколько секунд. Отпив из грязной металлической фляги, протянутой одним из моряков, тепловатой влаги сомнительной чистоты (Тенг, несмотря на жажду, с трудом заставил себя подавить естественное чувство отвращения), он опустился на свернутые в бухту канаты, лежащие на палубе, и несколько раз глубоко вздохнул, прежде чем заговорить.

«Корабль моего отца шел с Востока с грузом тканей и несколько дней назад был застигнут штормом. Капитан старался держаться подальше от берега, но нас и так стало уносить в открытое море. Рулевое весло сломалось, когда мы пытались укрыться в бухточке маленького острова неподалеку - не знаю его названия. Корабль разбило о скалы. Со мной выбрался еще один матрос, но его мучила тяжелая рана в голову и меньше, чем через час он скончался. Я сумел вытащить из воды случайно уцелевшую часть груза, из прибитых бурей к берегу деревьев соорудил плот. Я надеялся достичь земли за пару дней, но ветер ослабел, а потом на море и вовсе установился почти полный штиль. У меня же не было ни глотка пресной воды, ни крошки пищи. Если бы не вы, я, должно быть, лишился бы рассудка от жажды посреди моря»
        Закончив рассказ, Тенг умолк, тяжело дыша.

«По нашему ты почти чисто говоришь, а по обличью вроде на рата не похож», - с сомнением произнес моряк, которого Тенг выделил, как главного.

«Мой отец был чистокровный рат, из самой Мерианы», - с некоторой обидой произнес Тенг, - «но он очень долго жил на Востоке, там у него была большая торговля. Ну, и женился он на местной» - разведя руками, пояснил потерпевший кораблекрушение, всем своим видом показывая, что он не одобряет отцовский выбор.

«Наше судно как раз идет в Мериану» - заметил главный.

«Может, кто помнит там моего отца?» - с надеждой в голосе спросил Тенг. - «Тенг Хаим Кану его звали. Правда, тому уж больше двадцати лет, как он уехал на Восток. Но в Мериане бывал временами.»

«А тебя как зовут-то?»

«Тенг Паас, водитель караванов», - гордо ответил Тенг.

«Слушай, водитель караванов, а чем заплатишь за проезд? Если нечем, придется поработать гребцом» - довольно жестко заметил главный.

«Несколько золотых у меня найдется» - заверил его Тенг.
        Когда судно ошвартовалось у соляной пристани торговой гавани Мерианы, самого крупного порта Империи, Тенг подошел к капитану, который носил звучное имя Горр Трогг и произнес:

«Настало время отблагодарить вас за спасение и за перевоз. Вот пять шонно. А в благодарность прими еще от меня штуку ткани», - Тенг протянул капитану ярко-желтый сверток, поблескивавший на солнце, - «за нее ты выручишь не меньше пятнадцати шонно, а то и все двадцать. И не забудь из выручки раздать по одному шонно каждому из одиннадцати членов экипажа».
        Капитан подбросил и ловко поймал золотую монету с профилем Эраты Второго и неуловимым жестом опустил ее в мешочек у пояса. Подарок - ткань - он принял как должное.

«У меня есть одна просьба» - добавил Тенг. - «Я не знаю здесь никого, а деньги моего отца надо отдать на хранение, чтобы сделать платежи по его обязательствам. Не сможешь ли ты быть моим свидетелем у менялы?»
        Они сошли на берег по сходням, по которым уже сгружали мешки с солью, и Горр тут же нанял двух оборванцев, чтобы тащить сундук Тенга. Пока они проходили вдоль соляной пристани, Тенг еще мог не обращать внимания на витавшие в воздухе запахи, ставшие уже привычными за время плавания на судне - с той лишь разницей, что потных немытых тел грузчиков, сновавших вокруг, было куда больше, да соляная пыль, не успевая осесть, постоянно висела в воздухе.
        Но путешествие мимо рыбных пристаней едва не стоило Тенгу вывернутого наизнанку желудка - настолько тошнотворным был запах гниющих рыбных отбросов, валявшихся и на пристанях, и поблизости от них на берегу, и плававших в воде у причалов, где из-за них, отчаянно пища, ссорились вившиеся стаями в воздухе пестрые серо-коричневые морские птицы (выполнявшие здесь функции вроде земных чаек). Хотя Тенгу и довелось заранее познакомится с видеосъемками порта в Мериане, прямое знакомство с вонючей местной реальностью было не сравнить с разглядыванием ее же на экране в комфортабельном помещении станции.
        Когда они, наконец, добрались до лавки менялы, застоявшаяся спертая атмосфера в ней показалась Тенгу чистейшим горным воздухом. Тенг открыл сундук, меняла начал отсчитывать золотые монеты, а капитан Горр широко раскрыл глаза. Меняла же все считал и считал. Наконец сундук опустел, за исключением четырех бронзовых подсвечников, оставшихся лежать на дне. Меняла сел составлять расписку.

«Я, меняла Асхат, сын Асхата, с разрешения правителя города Мерианы, перед лицом богов и в присутствии свидетелей принял на хранение у Тенг Пааса, водителя караванов, сына Тенг Каим Хану, купца, сумму в шесть тысяч восемьсот двадцать золотых шонно Эраты Второго, в тридцать четвертый день митаэля весны года 2092 со дня сотворения мира. За хранение получено вперед сто тридцать шесть шонно» - у менялы даже разлилось по телу приятное тепло, когда он выписывал эти цифры, а лицо приобрело подобострастное выражение. - «В сделке свидетелями были и подтверждают ее своей подписью…» - далее шли имена капитана и торговца солью, чей груз доставило судно, и которого капитан пригласил с собой в качестве второго свидетеля. Расписка была составлена в двух экземплярах, один из которых получил Тенг, подписана и скреплена печатью менялы.
        Далее в тексте нам еще придется сталкиваться с местным календарем, который отличался от земного настолько, что прямые аналогии Тенг сумел подобрать не ко всему. В Империи Ратов год делили, как и на Земле, на четыре сезона (астрономические подробности типа наклона оси вращения Терры к плоскости эклиптики я опущу), но вот с делением на месяцы дело обстояло иначе. Просто каждый сезон делился на первую и вторую половины - митаэль и тамиэль. Откуда взялись эти слова, Тенг не знал, но они явно были не из языка ратов. Каждая такая половинка сезона длилась 40 дней - итого 320 дней в году. Половинки сезонов (их можно условно называть месяцами) делились на промежутки в восемь дней, и мы вслед за Тенгом будем именовать их неделями. Сутки здесь длились по земному эталону времени примерно 26 часов 10,5 минут, так что время обращения Терры вокруг своего светила составляло 349 земных суток. Можно грубо приравнять год Терры к земному году.
        Покончив с формальностями, Тенг направился в храм Лейсы, располагавшийся почти напротив дома менялы, через площадь. Там он передал бронзовые подсвечники в дар храму, и заплатил золотой шонно, чтобы ежегодно Лейсе возносилась благодарность за его спасение. Сопровождавший его Горр по выходе из храма заметил:

«Однако ты, по-моему, поторопился с даром Лейсе! Ведь подсвечники эти каждый стоят не меньше десяти шонно».

«Но как же можно отказать в даре нашему покровителю?» - удивился Тенг. - «Мы все зависим от его гнева или милости».

«Ты что, дал обет, что пожертвуешь подсвечники, если спасешься?» - догадался Горр Трогг.

«Ну да», - Тенг поспешил подтвердить догадку, не имевшую, впрочем, ничего общего с действительностью.

«Тогда, конечно, ничего не поделаешь. Нарушать такой обет нельзя» - вздохнул капитан. - «Хотя… при твоих деньгах ты можешь жить, как сын человека, удостоенного по праву рождения».

«Это все не мои деньги», - отрезал Тенг, - «это деньги для платежей по распискам отца».

«Но у тебя что-нибудь осталось?» - не унимался капитан.

«Осталось, осталось», - заверил его Тенг.

«И куда же ты теперь? Могу порекомендовать неплохой постоялый двор».

«А домик здесь можно купить?» - ответил Тенг вопросом на вопрос. Капитан взглянул на него с уважением:

«Видать, ты и вправду при деньгах. Ну что ж, такие дела лучше всего обделывать на Рынке. Еще не очень поздно, и можно застать там нужных людей».

«Тогда проводи меня туда».
        К вечеру Тенг сделался обладателем совсем маленького, но собственного дома в предместье. Но он не считал, что уже обосновался в Империи. Ему нужна была столица, благословенный город Алат. Только там можно было найти возможности вскарабкаться наверх по социальной лестнице.
        Вопрос социального статуса был проработан на станции еще до постигшей экипаж трагедии. Разумеется, статус раба или свободного крестьянина был явно не пригоден. Раб - существо зависимое и бесправное, а в замкнутой общинной структуре деревень крестьянин не может появиться ниоткуда. Другое дело купец, или профессиональный воин. Можно, конечно, было выбрать роль странствующего певца или лекаря, но уж больно низок был их социальный статус для тех целей, которые ставил перед собой Тенг.
        Несколько дней Тенг приспосабливался сам и приспосабливал свое жилище к здешним условиям. Купив на рынке примитивный инструмент, он возился с ремонтом и очисткой колодца, модернизацией отхожего места и выгребной ямы. Он снабдил эти сооружения, так же, как и колодец, надежными плотными крышками, что хотя бы до какой-то степени уменьшало риск инфекции и несколько снижало интенсивность зловония, доносившегося оттуда. Близость выгребных ям к источникам воды весьма смущала его, и Тенг прибег к старинному способу обеззараживания воды путем доведения ее до точки кипения. Кипящей водой он также дезинфицировал свежие овощи и фрукты, приобретаемые на рынке. Белковую пищу животного происхождения - мясо одомашненных копытных, птицу, рыбу - также приходилось подвергать длительной термической обработке на примитивном домашнем очаге, где сжигались куски дерева.
        День проходил за днем, а Тенг все обдумывал свое проникновение в столицу. Конечно, можно было повторить тот же ход, который позволил ему обосноваться в Мериане - просто приехать в Алат и купить дом. Но что дальше? Кому нужен там человек неизвестного происхождения, без знакомств, и без связей? Деньги, разумеется, должны были помочь, но в этом мире они решали далеко не все. Конечно, если бы это были очень большие деньги, прямо-таки огромные по местным меркам, тогда… И Тенг начал присматриваться к торговой жизни Мерианы, потихоньку примериваясь к занятиям купца или ростовщика. Через неделю-другую он уже неплохо ориентировался в товарах, выставлявшихся на местных рынках, в потоках грузов, шедших через порт, в обменных курсах ходивших здесь монет. Но начать серьезные деловые операции Тенг все никак не решался.
        Держа в руках большую палку, чтобы отгонять бродячих собак, которых немало бродило в этих местах, Тенг прогуливался вечером по предместью, осматривая окрестности своего дома и продолжая размышлять над путями в столицу. На город уже опустились сумерки, с моря подул легкий бриз. Завернув за угол высоченной ограды, он увидел четырех мужчин, обступивших прохожего, только что перед ним завернувшего за этот угол.
        По нескольким донесшимся до него обрывкам фраз Тенг догадался, что это, вероятно, грабители - люди, добывавшие средства к существованию, отнимая их силой у других. У Тенга успела еще мелькнуть какая-то мысль о социальной обусловленности подобных явлений. Ведь здешний житель мог легко оказаться в крайне бедственном положении - неурожай, пожар, военные действия, болезнь могли лишить его обычных источников дохода, заставить влезть в долги, что могло кончиться потерей всего имущества. Поэтому не случайно, что здесь, наряду с нищими попрошайками, по дорогам бродят подобные обездоленные люди, не видящие иной возможности добыть себе на пропитание…
        И тут прохожего сбили на землю ударом кулака и принялись избивать ногами. Тенг, уже не рассуждая, бросился вперед.

«Оставьте его!» - крикнул он громким мальчишеским фальцетом. Один из грабителей лениво пробормотал какое-то ругательство и замахнулся дубиной. Тенг едва успел подставить палку, чтобы отклонить удар, и дубинка лишь ободрала плечо. Руки Тенга как бы сами собой совершили заученное движение и палка, резко закрученная движением кисти, ударила одним концом по голове противника. Тот коротко охнул, как-то весь обмяк и мешком повалился на вытоптанную траву на обочине дороги.
        Боковым зрением Тенг заметил, как другой грабитель заходит ему за спину, занося дубину для удара. Тенг резко обернулся, сильным ударом палки отбил дубину в сторону и тут же присел, спасаясь от следующего удара. Дубинка свистнула у него над головой, грабитель потерял равновесие, покачнулся и сделал шаг вперед. Тенг упал на одно колено, выпустил из рук палку и, обхватив своего противника за бедра, швырнул его, прогибаясь, назад, и сам, в свою очередь потеряв равновесие, едва не упал.
        Тенг встал на четвереньки, пружинисто оттолкнулся, поднимаясь с земли, бросил взгляд в сторону и внезапно с ужасом понял, что, возможно, только что убил человека. Тело лежало неподвижно, неестественно вывернутая голова смотрела в сторону Тенга, глаза остановились и остекленели, в уголке полуоткрытого рта виднелась струйка крови. Тенг смотрел, не в силах оторвать взгляд. К его горлу подкатил комок тошноты, но тут над его головой мелькнула дубинка. Лишь в последнее мгновение он успел инстинктивно отстраниться, но все равно мощный удар скользнул по его голове, достаточно сильный, чтобы не только ободрать кожу, но и затемнить сознание. Тенг рухнул на землю, потеряв всякую ориентировку в пространстве и не видя ничего, кроме темноты с блуждающими цветными пятнами перед глазами.
        Через несколько секунд ему удалось усилием воли вернуть себе способность ориентироваться в пространстве. Поняв, что валяется на земле, и поморгав глазами, он смог разглядеть, что над ним стоят двое грабителей, в ожидании, когда он привстанет, чтобы удобнее было нанести завершающий удар дубиной по голове. Тенг оставался в неподвижности еще с минуту, ощущая, как постепенно вновь начинает обретать чувствительность его тело, как наливается свинцовой болью голова, как становятся послушными мускулы. Наконец, напружинившись, он резким ударом ноги под колено, зацепив другой ногой пятку, опрокинул ближайшего к нему противника. Тут же перекатившись в сторону, он вскочил, дотянулся до своей палки, и перехватив ее двумя руками, ловким движением выкрутил дубинку из рук наскочившего на него дюжего бритого грабителя. Тело его как бы само собой вспоминало тренировки на островке, где расположился «Клён-2» - руки коротко качнулись назад и резко послали палку концом вперед. Тенг почти физически ощутил, как палка ударяет в солнечное сплетение (ибо ему самому довелось изведать это в тренировочных схватках). Грабитель,
получив удар, сипло простонал, согнулся в поясе, но тут же разогнулся и прянул в сторону, разворачиваясь спиной к Тенгу и положившись на быстроту своих ног. А за ним и последний оставшийся противник поспешил скрыться в темноте.
        Прохожий, подвергшийся нападению, сидел на земле, опершись на руки, и не делал попыток подняться. По лицу его текла кровь. Тенг подошел к нему и, подхватив за подмышки, попытался поставить на ноги. Прохожий, стиснув зубы, застонал, затем пошарил вокруг руками и подобрал валявшийся на земле короткий меч. Лишь затем он присоединился к усилиям Тенга. Кое-как поднявшись, он пошатнулся, прислонился к стене и снова застонал, а потом шепотом, не разжимая стиснутые зубы, стал посылать неразборчивые проклятья, неуверенными движениями засовывая меч за пояс. Тенг закинул его руку себе на плечи:

«Куда вас отвести?»
        Прохожий вяло махнул рукой вперед. Он шел, едва переставляя ноги и беззвучно шевеля разбитыми губами. Наконец, указав Тенгу на двери своего дома, он приблизился к ним, высвободил руку, но покачнулся и опустился на крыльцо. Шумно вздохнув, он, наконец выговорил первую внятную фразу:

«У-у, вонючие шакалы, пожиратели падали! Чуть не выпустили из меня дух…» - Затем выражение его лица внезапно изменилось, рука проворно скользнула к поясу, суетливыми движениями обшарила его и его пальцы судорожно сомкнулись на подвешенном к поясу кожаном мешочке, в каких местные жители носили с собой деньги. Прохожий набрал полную грудь воздуха и с шумом выпустил его.

«Хвала Дробону, Отцу богов, хотя бы деньги целы…» - Затем прохожий позабыл про Отца богов и стал поминать какое-то иное божество, которое, как полагал Тенг, не числилось в местном пантеоне богов. - «О, Зиррак, грозный и ярый, да славится его карающая рука! Да обрушит он секиру свою на выю каждого из этих тварей, да лишит их мужской силы, да пошлет немощь их членам, да обратит их в скитальцев в бесплодной пустыне, да пусть их трупы останутся без погребения, и в загробном мире вечно их плоть будет терзать сонмище стервятников…»
        Поток проклятий иссяк и Тенг вставил слово:

«Здесь опасно ходить по ночам одному» - меланхолически заметил он.

«Да, если бы не ты, мне пришлось бы туго». - Прохожий самостоятельно поднялся с крыльца, затем все же оперся на предложенную Тенгом руку и, внимательно оглядев его с головы до ног, снова протянул руку к кошельку:

«Я не оставляю таких услуг неоплатными, юноша».

«Что вы», - тут же возразил Тенг, - «какие пустяки! Исполнен обет Лейсе, покровителю мореходов. Вызволив из беды человека, я могу больше не тратить по десять золотых каждый сезон для благодарственного обряда в его храме. Он спас меня после кораблекрушения, и как всякий мореплаватель, я не могу быть к нему неблагодарным. Но все же, хотя десять золотых в сезон не разорят меня до конца дней моих, все же лучше, когда они звенят в собственном кармане, а не в карманах этих жирных жрецов, которые никогда не нюхали тех опасностей, которые подстерегают нас в море».
        Прохожий, взглянув на Тенга, на этот раз - с некоторой толикой уважения, подумал несколько мгновений, а затем сделал широкий жест, церемонно молвив:

«Прошу пожаловать в дом».
        Через полчаса они уже сидели друг напротив друга на войлочном ковре, а на низеньком столике между ними стоял полупустой кувшин вина. Случайный прохожий оказался заведующим имением одного из виднейших военачальников Империи, друга царя, сына человека, удостоенного по праву рождения, Ратам Ана. Самого его звали, по ратским представлениям, весьма витиевато: Ленмурин Диэпока. Происходил он не из ратов, а был уроженцем юго-восточных земель, что сразу заметил Тенг по его схожести с обликом менялы Асхата.
        Это оказалось удачное знакомство. Диэпока, как только почуял запах денег, тут же согласился взять на себя хлопоты по приобретению небольшой виллы близ столицы. Не прошло и четырёх недель - практически лишь немногим больше времени путешествия верхами из Мерианы в Алат и обратно - как Тенг опустошил свой запас золотых едва ли не на четверть и стал владельцем виллы, достойной процветающего купца и, пожалуй, не уступавшей домам знати средней руки.
        Судьба, казалось, сделала выбор за Тенга: сойдясь поближе со столь высокопоставленным воином, каким был хозяин его нового знакомого, он мог рассчитывать на карьеру в воинской касте. Но кто такой Тенг, безродный сын неизвестного купчишки, для представителя Алатской знати, блестящего военачальника? Чего ради Ратам Ан вообще должен обратить внимание на его существование?
        Конечно, размышлял Тенг, Ленмурин может замолвить словечко за своего нового знакомца. Но самое большее, на что можно рассчитывать - это место рядового, пусть и не в дальнем гарнизоне, а в войске столичной области. А начинать карьеру с новобранца - значит потерять массу времени. Тенг достаточно трезво оценивал свои способности, чтобы понимать, сколько времени займет движение от ступеньки к ступеньке, начни он с самого низа.
        И тогда Тенг решил немного помочь слепой судьбе и повторить счастливый для него случай, доставивший ему первое полезное знакомство, - слегка, конечно, видоизменив сценарий. Для этого ему пришлось немало побродить по кабачкам, где собирались не лучшие представители алатского общества. Серебряной мелочи, бренчавшей в его карманах, и охотно бросаемой на прилавок, чтобы угостить собеседников кувшином дрянного винца, да продемонстрированной раз-другой крепости кулаков оказалось достаточно, чтобы в конце концов организовать желаемое.
        Весьма дорогих гостей созвал Ратам Ан на торжественный обед (уже второй по счету), который он давал по случаю назначения его начальником войска области Алат - метрополии Великой Империи Ратов. По этому случаю он сам, окруженный многочисленной свитой, дожидался гостей у парадного входа в свой дом. Вот на улице показались закрытые носилки, которые несли четыре крепких раба. Они остановились в двух десятках шагов от крыльца, у выложенной каменными плитами дорожки, что вела с улицы от распахнутых ворот к дому, и аккуратно опустили носилки на землю.
        Занавеска небольшой кабинки отдернулась, и на землю, поддерживаемый под руку одним из рабов, неуверенно ступил грузный низкорослый человек в роскошных одеждах, с унизанными дорогими перстнями толстыми пальцами. Но не успел Ратам Ан и шагу ступить навстречу поистине дорогому гостю, - а ведь это был никто иной, как главный евнух императорского гарема, - как произошло непредвиденное.
        Из-за угла выскочила пятерка каких-то оборванцев и кинулась к дорогому гостю. Один из нападавших, не мешкая, ухватился за кошель на поясе евнуха, двое других стали выворачивать ему руки, а остальные примеривались, как бы половчее содрать с пальцев перстни. Рабы, неуверенно двинувшиеся было на грабителей, быстренько отскочили подальше, как только одному из них крепко саданули кулаком в нос, а на другого замахнулись палкой, - тем более, что в руках одного из грабителей тускло блеснуло лезвие бронзового ножа. Евнух завизжал от страха и от негодования.
        Ратам Ан открыл было рот, чтобы послать своих слуг выручить дорогого гостя из беды, как ситуация чуть ли не мгновенно переменилась. У носилок невесть откуда очутился рослый, хорошо одетый юнец с едва пробивающейся бородкой. Удар ногой - и кинжал, звеня, запрыгал по каменным плитам мостовой. Затем юнец крутанулся на месте, неуловимо замельтешили его руки и ноги - и вот сразу двое оборванцев покатились по мостовой. Еще удар, и юнец, вырвав у грабителя палку, заработал ею с непостижимой быстротой. Оставшиеся на ногах оборванцы прянули в стороны и быстро скрылись из виду, а за ними, с руганью поднимаясь с земли, бросились наутек и остальные.
        К этому моменту Ратам Ан, вслед за слугами, как раз поспел к месту схватки.

«О, господин мой! Вы не пострадали?» - участливо подхватил он за необхватную талию главного евнуха.

«Хвала богам, они успели только срезать кошелек» - буркнул тот. Бледность постепенно сходила с его лица, сменяясь красными пятнами.

«Куда только смотрит начальник стражи!» - поспешил возмутиться Ратам Ан. -
«Неужели хотя бы в наших кварталах он не может навести порядок! Знатному человеку нельзя спокойно показаться на улице, не столкнувшись со всякой швалью!»
        Затем его взор обратился к молодому человеку, спасшему его гостя, да вместе с этим и его самого, от серьезных неприятностей. Сначала Ратам Ан решил было приказать управляющему дать юнцу серебряную монету за хлопоты, но, оценив его одежду, он тут же отказался от этой мысли. Молодой человек был явно не беден. Да что там, его одежда, скромная на первый взгляд, была едва ли не дороже, чем одеяние главного евнуха, известного своим пристрастием к роскоши. Однако цвета ее - ни пурпура, ни золотого шитья - свидетельствовали, что он не принадлежит к знати, к удостоенным по праву рождения, или к сынам удостоенных по праву рождения.
        Ну что ж, тогда для него будет вполне достаточной наградой приглашение в дом знатного человека.

«Должен отдать должное вашему врожденному благородству. Не побояться вступиться за чужого вам человека - одному, против пятерых разбойников…»

«Разве это разбойники?» - пожал плечами молодой человек. - «Так, кабацкая шпана. Вот в Большой Восточной пустыне приходилось сражаться с настоящими головорезами. После тех уроков можно разогнать с десяток таких щенков».

«О-о, я смотрю, что несмотря на молодость, ты парень бывалый» - чуть насмешливо произнес Ратам Ан, сразу переходя на ты. - «Кто же ты будешь?»

«Постойте, господин!» - вмешался в разговор Ленмурин Диэпока. - «Да я же его знаю! Это же мой знакомый по Мериане, сын купца Тенг Паас. Он меня избавил там от грабителей. Видно, он шел сюда повидаться со мною».
        Тенг молча отвесил короткий поклон управляющему, и более глубокий - хозяину и его гостю.

«Ладно, что же мы торчим на улице», - спохватился Ратам Ан. - «Прошу вас в дом. И вас, достойный юноша, приглашаю разделить наше гостеприимство. Раз вы знакомы с моим управляющим, мне, наверное, нет нужды представляться?».

«Вы, должно быть, Ратам Ан, друг царя, начальник войска (Тенг нарочно не продолжил
        - „области Алат“). От души признателен вам. Для меня большая честь быть допущенным в общество столь благородных людей», - и Тенг еще раз поклонился.
        Заметив краем глаза, что главный евнух в ответ благосклонно кивнул, начальник столичного войска решил, что сделал правильный выбор, избавив гостя от необходимости самому искать способ отблагодарить своего спасителя.
        Улучив удобный момент, пока присутствующие еще не успели как следует захмелеть, Тенг Паас сумел заинтересовать хозяина рассказом о кораблекрушении.

«А много ли ты имел от торговли на Востоке?» - спросил его военачальник, равнодушно глядя мимо него.

«По правде сказать, меня мало увлекало дело отца. Меня с детства влекло ратное дело» - громко ответил Тенг. - «Но в империи желтолицых чужеземцу невозможно сделать военную карьеру. Они берут в войско, даже простыми солдатами, только своих».

«Вот как?» - оживился Ратам Ан.

«Да, это правило соблюдается необычайно строго. И поэтому я стал водителем караванов. Там ведь тоже требовалось быть бойцом. Под моим началом уже было два десятка отчаянных парней. Несколько раз нам приходилось отбивать нападения разбойничьих шаек. Но это, конечно, было не то, что мне хотелось. Мне бы хотелось испытать себя в настоящем деле» - и Тенг рубанул напрямик - «Нельзя ли поступить в войско под ваше начало?»
        Тенг вопросительно посмотрел на хозяина. Ратам Ан рассмеялся и похлопал юношу по плечу:

«Боюсь, простым воином ты идти не захочешь. А чтобы стать начальником хотя бы десятка, это надо заслужить!»
        Тенг наклонился к самому уху Ратам Ана и приглушенным голосом произнес:

«Я могу показать вам оружие, которое я тайком вывез с Востока. Император желтолицых с его помощью опрокидывал втрое превосходящие его орды кочевников. Приезжайте ко мне на виллу хоть завтра, ваш управляющий знает дорогу, да захватите с собой пару опытных лучников».
        Пьяный угар затянулся надолго и Тенг уже не надеялся, что Ратам Ан вспомнит его слова. Но через три дня к нему в дом постучался мальчишка-посыльный от Ленмурина Диэпоки, а назавтра к воротам виллы подъехало несколько всадников. В одном из них Тенг узнал военачальника, в другом - его управляющего. Выйдя к воротам, Тенг пригласил гостей в дом.

«Ну, где твое хваленое восточное оружие?» - с порога раскатистым голосом спросил Ратам Ан.

«Пошли во двор» - Тенг кивком головы указал дорогу.
        В узком длинном дворе Тенг установил на шестах несколько соломенных чучел, обряженных в воинские доспехи. Он отвел гостей в противоположный конец двора, на мгновение скрылся за дверью и вышел из-за нее с арбалетом в руках.

«Это оружие называют, если перевести на наш язык, самострелом» - пояснил он.
        Тенг торопливым движением взвел тетиву рычагом, вложил короткую, почти не оперенную стрелу, приложил оружие к плечу и выстрелил. Тетива со звоном сорвалась с крючка. Тенг тут же вложил новую стрелу, рванул рычаг, вскинул самострел и послал эту стрелу вдогонку первой.

«Пошли взглянем» - пригласил Тенг гостей, во все глаза смотревших на самострел. Пройдя почти сотню шагов, они остановились у чучел. В одном из них торчали концы двух стрел, вошедших в железный нагрудник до самого оперения. Ратам Ан подергал одну из двух глубоко засевших стрел и покачал головой.

«Эй, Нуз!» - он обернулся к сопровождавшему его жилистому худощавому верзиле. - «А ты сможешь проделать тоже самое из лука?»
        Тот, не говоря ни слова, отправился в дальний конец двора. Вытащив из колчана большой красиво изогнутый лук, он приладил к нему стрелу, натянул тетиву, тщательно прицелился, и стрела с коротким пением пронеслась в воздухе, вонзившись рядом с теми, что были пущены Тенгом. Тугой лук, тетива, натянутая мощной тренированной рукой, послали стрелу столь сильно, что ее древко, пробив наконечником доспех, вошло в чучело почти наполовину.

«Вот видишь!» - довольно улыбнулся Ратам Ан.
        Тенг внутренне напрягся. Наступал решающий момент разговора. Теперь он очень сожалел, что у него не было гипнотических способностей. Когда на станции они овладевали методами внушения, то самое большее, чего ему удавалось добиться - погружение реципиента в гипнотический сон при отсутствии волевого противодействия, а также внушение образов и действий нейтрального, по отношению к установке реципиента, содержания.

«Да Ратам Ан, в твоем войске искусные лучники. Очень искусные. Жаль, что я не владею луком и вполовину так хорошо, как Нуз» - произнес Тенг, незаметно переходя с военачальником на «ты». - «А скажи-ка нам, Нуз, может ли неискусный лучник послать стрелу так же, как это сделал ты?»

«Конечно, нет» - с гордостью ответил лучник. - «Неискусный стрелок либо промахнется, либо пустит стрелу слишком слабо и она не пробьет латы» - пояснил он.
        Тенг снова повернулся к Ратам Ану: - «Это оружие хорошо не тем, что оно бьет лучше лука, нет. Оно хорошо тем, что даже в руках самого неопытного стрелка через две недели превращается в грозное оружие. Стрелку не нужно натягивать тетиву - значит легче прицеливаться. А сила удара стрелы вообще не зависит от выучки - лишь бы самострел был сделан как надо. Попробуй сам!» - Тенг протянул самострел Ратам Ану. Тот с некоторой опаской взял в руки новое оружие.
        Тенг показал ему, как взводить тетиву, как прицеливаться, как действует спуск:

«Теперь прижми приклад к плечу и смотри вдоль стрелы. Целься в голову - попадешь в грудь. Если потянуть за этот крючок, тетива срывается с защелки и происходит выстрел».
        Ратам Ан навел арбалет, потянул за спусковой крючок - и через мгновение стрела торчала в наплечнике чучела.

«Смотри-ка! Ты попал с первого раза» - восхищенно произнес Тенг. - «Дарю тебе это оружие» - жестом указав на арбалет, Тенг церемонно склонил голову. Ратам Ан постоял несколько секунд в раздумье, разглядывая диковинное оружие, которое держал в руках.
        Тенг почувствовал, как бешено колотится сердце. Вот сейчас все решится… Он почему-то стал перебирать в памяти, скольких трудов стоило сделать этот арбалет. Как он искал подходящую сталь - сгодилась та, что шла на выделку кавалерийских мечей. Как нанимал ремесленников, что взялись бы по его указаниям мастерить в спешке один за другим пробные образцы. Как подбиралась нужная тетива из крученых воловьих жил, как все не удавалось сделать надежный вороток для взвода тетивы…
        Его размышления прервал голос Ратам Ана: - «Ну что же ты, хозяин, держишь нас во дворе! Приглашай в дом!»
        Тенга обожгло, как кипятком. Что же он, идиот, сразу не догадался! Ведь от его гостеприимства зависит, может быть, решение вопроса. Он же знал, что в обычае этих обществ сопровождать решение важных и не очень важных дел пирами и возлияниями! Тенг расплылся в улыбке, подобострастно поклонился и повел гостей в парадный зал особняка.
        Гости расселись вокруг овального стола на низких гнутых ножках, поудобнее устраиваясь на широких совсем низеньких скамьях, покрытых толстыми мягкими тюфячками. Тенг сам вынес из кухни горячие блюда.

«А где же твои слуги?» - удивился Ратам Ан.
        Тенг слегка поморщился в ответ:

«Не люблю эту породу. Подловатый народ, те, кто вечно в услужении. На Востоке мне подолгу приходилось обходиться без слуг. Привык».

«Да, это подлые людишки. Но с ними все же удобнее», - возразил Ратам Ан.

«Ну, вы-то можете выбрать лучших. А тех, что мне по карману, мне не хотелось бы даже пускать в свой дом», - ответил ему Тенг.
        На первый взгляд, ни блюда, ни их сервировка не представляли собой ничего особенного для алатской знати. Обычные серебряные тарелки, стеклянные, оправленные в серебро кубки, кувшин для вина тонкого чистого стекла…
        Но уже первый же налитый бокал вина обратил на себя внимание Ратам Ана еще до того, как тот успел пригубить его.

«Какой чистый цвет», - пробормотал он, подставляя кубок солнечному лучу. - «Прямо рубин. У самого императора, пожалуй, вино играет не лучше». - Он поднес кубок ко рту, почмокал губами и удовлетворенно заметил - «Да и вкус отменный. Сразу видно купца - знает, у кого водится лучшее винцо!»

«Отец всегда наставлял меня: если можешь, бери только самое лучшее. Скупой же платит дважды: сначала - за дрянной товар, а потом, когда живот прихватит, - лекарю».
        Ратам, чуть помолчал, обдумывая сказанное, а потом громко расхохотался:

«А после лекаря еще придется заплатить за похороны!»
        Шутка была не бог весть какая веселая, но Тенг счел за лучшее присоединиться к хохоту своего гостя.
        Когда гости отведали блюда из мяса, рыбы и птицы, выставленные на столе, их удовлетворение ясно читалась на сытых лицах. Ленмурин Диэпока, сопровождавший хозяина, даже счел нужным поинтересоваться:

«Признайся, где ты откопал такого искусного повара?»

«Пусть это будет мой секрет» - лукаво улыбнулся Тенг. Не мог же он начать объяснять гостям, что сам приготовил все эти блюда! Да и вино лишь наполовину было заслугой правильного выбора поставщиков. Тенг исподволь выспрашивал держателей самых лучших питейных заведений в столице и владельцев самых дорогих винных лавок, кто из поставщиков доставляет товар, способный долее всего храниться без порчи. Среди названных ему вин он отобрал самое лучшее по вкусу, а потом долго колдовал над изготовлением керамических фильтров, пока, наконец, не добился хорошей прозрачности фильтрованного вина.
        После того, как было немало выпито и рассказано историй о победах императора желтолицых, одержанных благодаря многочисленным отрядам, вооруженным самострелами, Ратам Ан решил встать из-за стола и пойти на двор, подышать свежим воздухом. Он не выглядел пьяным, хотя, присмотревшись, можно было заметить, что его движения не совсем тверды. Ратам Ан повертел в руках подаренный ему арбалет (с которым он не расставался) и заявил:

«Ну что ж, может эта штука мне на что-нибудь и сгодится. А тебе, так и быть, дам сотню новобранцев. Поглядим, что ты с ними сумеешь сделать». - И без всякого перехода Ратам Ан спросил:

«Послушай-ка, Тенг, а сколько тебе лет?»

«Всего лишь двадцать» - со вздохом сожаления ответил тот. (Это была неправда. Ему не исполнилось еще и семнадцати. Но крепкое телосложение и темная кайма уже один раз подстриженной бородки позволяли ему скрывать действительный возраст).
        Ратам Ан оглядел его с головы до ног:

«Посмотрим, годишься ли ты в сотники…» - Он внезапно резко повернулся, выхватил у одного из своих спутников меч, висевший у того в ножнах на поясе, и бросил его Тенгу. Ему едва удалось поймать меч за рукоять, а Ратам, стремительно обнажив собственный меч, блеснувший в лучах солнца, пробивавшегося сквозь легкую дымку облаков, крикнул - «защищайся!» - и тут же сделал быстрый выпад.
        Тенг успел подставить меч. Сталь со звоном ударила в сталь. Тенг замер, весь подобравшись в тревожном ожидании. Ратам Ан, легко орудуя тяжелым мечом, проворно сделал несколько пробных выпадов. Тенг без особого напряжения отбил их. Оценив противника, Ратам стремительно нанес серию неожиданных ударов. Тенг сумел парировать и их, отступив при этом на два шага.
        Теперь он почувствовал, что по его спине щекочущими струйками стекает пот. Мокрой стала и ладонь, сжимающая меч. Военачальник начал быстро теснить его к стене, не давая опомниться, и Тенг уже едва успевал подставить меч или уклониться от удара. Чтобы не оказаться прижатым к стене, он, изловчившись, сам сделал стремительный выпад и вынудил Ратама отступить на шаг назад. Воспользовавшись этим мгновением, Тенг отскочил от стены и начал отступать вдоль нее, по-прежнему не в силах перехватить инициативу.
        Конечно, тренировки на островке, да и постоянные упражнения здесь, в Алате, позволяли ему не выглядеть совсем уж профаном в воинском деле. Но в искусстве боя на мечах ему было далеко до Ратам Ана. Чудо, что его удары еще не достигли цели. Ратам Ан свободно фехтовал мечом, казалось, безо всякого напряжения. Но его уже начало раздражать, что противник не хочет уступить ему в быстроте. Да и необычная манера фехтования Тенга несколько озадачивала его.
        Будучи, пожалуй, чуть ниже Тенга, начальник войска области Алат был явно крепче его и заметно шире в плечах. И он решил обрушить на Тенга не только свое воинское искусство, но и мощь опытного бойца. Град тяжелых ударов посыпался на Тенга, заставив того перехватить меч двумя руками и отступить еще на несколько шагов. Меч Ратам Ана описал замысловатую кривую, буквально схлестнулся с мечом Тенга, и юноша почувствовал, как его оружие, больно врезавшись рукоятью в пальцы, вылетело из потных ладоней. Ратам Ан в пьяном азарте снова занес клинок и Тенг, приседая на одну ногу и пригибаясь, чтобы увернуться от свистнувшего над его головой лезвия, крикнул:

«Сдаюсь, сдаюсь!»
        Ратам Ан с видимым выражением сожаления на лице опустил меч и убрал его в ножны. Воин, стоявший поодаль, подобрал с земли свое оружие и снова отошел в сторону. Ратам Ан подошел к Тенгу, раскрасневшемуся и вытиравшему пот со лба и, похлопав его по плечу, покровительственно произнес:

«А из тебя может выйти толк».

«Не знаю, выйдет ли из меня толк, но сейчас я только и ожидал мгновения, когда из меня выйдет дух. Такой могучей руке никто не сможет противостоять» - уважительным тоном ответил Тенг.

«Да», - самодовольно молвил начальник войска, - «этой рукой я перебил немало загривков покрепче, чем твой. А ты - ты станешь у меня сотником. Потом поглядим, каков ты в настоящем деле!»
        Тенг подобострастно заглянул ему в глаза:

«Мне пригодилась бы еще пара ветеранов, чтобы научить молодняк порядку, принятому в твоем войске - я же сам его не знаю. Да еще нужен десяток оружейников - не сам же я буду делать на всех самострелы!»

«Ты их получишь» - бросил Ратам Ан, занося ногу в стремя.
        Глава 2
        Небольшая стычка в метрополии как пролог к большим переменам в провинции.
        Вступление в должность сотника далось Тенгу нелегко. Хорошо еще, ему удалось с самого начала найти общий язык с ветеранами, смотревшими на новоиспеченного сотника как на выскочку, зеленого юнца, да в довершение всего еще и чужака. При встрече Тенг заявил им без обиняков:

«Как я очутился на месте сотника - о том уже поздно рассуждать. Нам с вами надо сделать солдат из сотни новобранцев. Причем подозреваю, что достанутся нам не лучшие. Придется поработать. И я буду работать, сколько потребуется, разрази меня гром, и всех остальных заставлю попотеть, коли дело того требует».
        На совет других сотников Тенгу полагаться не приходилось. Во-первых, для них он был выскочкой, юнцом и чужаком в еще большей степени, чем для ветеранов-десятников. Во-вторых, Ратам Ан не зря сказал, что Тенг будет сотником у него. Начальник войска столичной области не решился приписать сотню этого юнца с его странным оружием к какому-либо из полков, и решил числить эту сотню за собой.
        Для начала Тенг вызнал у ветеранов, как учили новобранцев во дни их молодости, добавил к этому кое-что из осевших у него в памяти правил обучения древней римской армии, и начал тренировки. Солдаты потихоньку (а кое-кто и в открытую) роптали. Ведь в других полках давно уже позабыли многое из прежней военной науки, и не утруждали солдат бегом, прыжками, плаванием, единоборствами, да диковинными упражнениями. Однако ветераны стали поглядывать на Тенга, который неутомимо проделывал все это вместе с солдатами, с уважением. Вскоре они уже не гнушались делиться с этим юнцом своим немалым опытом войсковой жизни.
        К концу первого месяца, после многократных личных визитов Тенга в оружейные мастерские, где он сам показывал мастерам, как делается самострел, стали, наконец, прибывать в его сотню первые образцы этого необычного для имперского войска оружия. И тогда Тенг к тренировкам стал добавлять и военное обучение. Прежде, чем приступать к тренировкам с боевым оружием, его новобранцы получили копья без наконечников и рубились деревянными мечами. Еще через месяц толпа крестьянских парней, кое-кто из которых был помоложе Тенга, и десятка два личностей неопределенного возраста, больше всего напоминавших проходимцев, с которыми Тенг уже сталкивался в Мериане и в Алате, стали уже малость походить на воинов.
        Солдаты дружно топтали пыль на дороге, ведущей от лагеря к полю, на котором Тенг обучал их стрельбе. Уже больше двух месяцев он возился с этими крестьянскими парнями. Самым трудным оказалось научить их простейшим перестроениям, необходимым для правильного стрелкового боя. Но Тенг упорно, изо дня в день продолжал учебу (в том числе и потому, что эта изматывающая работа позволяла ему поменьше вспоминать о своих утратах и пореже блуждать в бесплодных сомнениях насчет того, зачем он, собственно, здесь очутился). Дело, вроде бы, начинало идти на лад.
        Сотня тремя колоннами подходила к стрельбищу, когда позади Тенг увидел пыль, поднятую на дороге несколькими всадниками. Когда те приблизились, в одном из них Тенг узнал Ратам Ана, в другом - его телохранителя Нуза. По команде Тенга сотня громкими криками приветствовала начальника войска.

«Ну как твои бараны? Выходит что-нибудь?» - громко спросил Ратам Ан, осаживая коня.

«Пройдем на стрельбище. Там увидим, годны ли они в дело» - предложил Тенг.
        Стрелки, по-прежнему держась тремя колоннами, вышли на ровное поле. В двух с лишним сотнях шагов виднелись кое-как сколоченные из досок щиты с грубо намалеванными на них силуэтами пехотинцев и всадников.
        Соскочив с коня, Тенг вышел перед строем.

«В две шеренги - становись!»
        Стрелки, после непродолжительной сумятицы, довольно быстро перестроились.

«Правофланговый, ко мне! Показываю, как отражать косой удар сверху». - И, обращаясь к подбежавшему правофланговому, приказал - «Бей меня мечом сверху, с замахом справа, стараясь попасть по голове, по шее или по ключице».
        Правофланговый, уже привычный к такой роли, не слишком проворно нанес удар, который Тенг ловко отразил.

«Объясняю! Удар принимают на меч поближе к рукояти и позволяют мечу противника скользнуть вдоль лезвия к острию, одновременно отводя свой меч в сторону. Давай повторим» - последние слова Тенг вновь обратил к правофланговому. Мечи взвились, лязгнули друг о друга, и меч солдата, скользнув по мечу Тенга, ушел вниз и в сторону.

«Когда меч противника уходит вниз, тогда, без дополнительного замаха, сразу наносите кроткий поперечный рубящий удар по шее или по лицу. Тот, кто наносил удар сверху, закрывается щитом. Давай!» - правофланговый вновь нанес удар и снова Тенг парировал этот удар, позволяя мечу противника скользнуть вниз и в сторону. -
«Закрывайся!» - крикнул Тенг и рубанул своим мечом, нацеливаясь поперек шеи. Правофланговый, подстегнутый криком, успел приподнять свой щит и меч Тенга лязгнул по стальным полосам, которыми щит был окован.
        Тенг несколько раз повторил схватку с правофланговым, рослым ветераном, каждый раз перемещаясь вдоль строя. Затем он скомандовал:

«Первая шеренга - кругом! Первая шеренга нападает, вторая - защищается. Разбиться попарно! Мечи наголо! В бой!»
        Ратам Ан подъехал поближе к Тенгу, легко спрыгнул с коня и встал рядом.

«Не знаю, выйдут ли из этих баранов воины, но из тебя командир, похоже, выйдет. Я смотрю, ты тренируешь их уже с боевыми клинками, а не с деревянными мечами. Но где же твое чудесное оружие?»

«До него черед мог и не дойти» - с досадой ответил Тенг. - «Казна задержала деньги для оружейников. И если бы я не заплатил из своих, то подаренный тебе самострел так и остался бы единственным. Сейчас, сейчас и до него дойдет черед» - поспешил он успокоить начальника войска.
        Шеренги по команде Тенга поменялись ролями. Мечи звенели, ударяясь о мечи, щиты издавали более глухой звук, слышалось сопение рядом стоящих воинов.

«Отбой!» - протяжно закричал Тенг. - «Мечи в ножны! Первая шеренга - кругом! На вытянутую руку - разомкнись!» - Когда команда была исполнена, Тенг подал новую:

«Вторая шеренга, шаг в сторону - марш! Самострелы - к бою!» - Стрелки сорвали с плеч висевшие на ремне самострелы, взвели тетиву, вложили стрелы и прицелились в маячившие вдалеке щиты.

«Первая шеренга - пли! Вторая - пли!»
        Тенг все убыстрял темп и остановился лишь тогда, когда в колчанах осталось по пять стрел.

«Последние пять стрел я не позволяю расходовать. Это правило и для боя. Лишь когда нет другого выхода, их можно пустить в дело» - пояснил он Ратам Ану. Вскочив на коней, они подскакали к щитам, пока стрелки маршировали через поле. Доски были утыканы стрелами, и большая их часть торчала на уровне человеческой груди.

«Ты, кажется, хотел участвовать в настоящем деле? Я пошлю тебя в Низкие Северные горы. Тамошнее ворье совсем обнаглело. Озоруют прямо на имперской дороге. Стража уже не справляется» - задумчиво проговорил Ратам Ан.

«Когда выступать?» - спросил Тенг.
        Ратам расхохотался: - «Ты что, собрался прямо сейчас? Погоди, в 35-й день осеннего тамиэля, то есть через… да, через девять недель через Низкие северные горы пойдет караван из серебряных рудников Ионапаты. Ты возьмешь его под свою охрану. Пеший переход туда - почти полные пять недель. Так что у тебя еще есть время».
        Как узнал Тенг, вожди ряда горных кланов сколотили шайки до нескольких сотен всадников и разбойничают в предгорьях, грабя проходящие купеческие караваны. А с некоторых пор они стали нападать на конвои с серебром с императорских рудников Ионапаты. Уже два каравана не дошли до места назначения. Последний шел в сопровождении трех конных сотен.

«Ты ведь говорил, что уже водил караваны и дрался с разбойными шайками? Вот и попробуй» - заключил Ратам Ан.

«Что я смогу сделать со своей сотней пеших против нескольких сотен конных?» - с горячностью возразил Тенг.

«А сколько еще тебе нужно?» - спросил начальник войска, переходя на строгий деловой тон. - «Но учти, самострелов ты больше не получишь. Казначей войска заявил, что он больше не отпустит денег на выдумку, которая обходится в цену трех хороших мечей!».

«Хотел бы еще сотню тяжеловооруженной пехоты и сотню кавалерии».

«Однако ты нахал» - удивленно проговорил Ратам Ан. - «Ты всерьез думаешь управиться такими силами?»

«Самострелы в руках моих воинов не для того, чтобы просить защиты, а для того, чтобы добыть победу» - заявил Тенг, стараясь придать своему голосу заносчивость.

«Ладно, поглядим» - бросил Ратам Ан, испытующе глядя на Тенга. Начальнику войска, в общем-то, было наплевать на казначейское серебро. Его забавлял этот молодой петушок, рвавшийся сложить голову в бою и так наивно уповавший на свое чудо-оружие. Интересно было бы поглядеть, как он осрамится.
        Марш к Ионапате прошел без особых происшествий. Хотя Тенг приобрел уже немалый навык верховой езды, столь длительный переход дался ему нелегко. С моря долетали сырые пронизывающие ветры, и хотя было еще не очень холодно, осень постепенно вступала в свои права. Ночевать можно было только вблизи костра, то и дело ворочаясь с боку на бок, чтобы с одной стороны не застудиться, а с другой - не изжариться. Однако особенно удручала не физическая усталость, а отсутствие чистой воды и свежей здоровой пищи, невозможность смыть грязь с тела. Тем не менее, Тенг выдержал этот переход и был весьма горд подобным подвигом.
        Обратный путь также поначалу проходил без происшествий. Но когда караван достиг предгорий, в воздухе повисла тревога. Именно в этих местах случались нападения. На обочинах стали встречаться следы схваток - обгорелые остовы повозок, обломки стрел и копий. Однажды даже попались останки человека, наполовину растащенные шакалами и исклеванные воронами.
        Конные разъезды, двигавшиеся в нескольких сотнях шагов правее каравана, подали сигнал тревоги, дважды отсалютовав своими слегка изогнутыми кавалерийскими мечами, красновато блеснувшими в лучах предзакатного солнца. Почти тут же блеснули сабли над головами всадников, ехавших слева.

«Для встречи конницы» - заорал Тенг во всю мощь своих молодых
        легких - «повозки в круг! Пешие - в каре!»
        Ржанье и храп коней, крики возниц, скрип телег - все слилось в какофонию звуков. Воины помогали возницам расставить повозки и вскоре те уже образовали некое подобие вытянутого овала, разомкнутого в одном месте. Этот разрыв был заткнут сотней кавалеристов.
        Внутри овала повозок выстроились в вытянутое каре пешие воины - три шеренги повернулись вправо от дороги, три шеренги - влево. Внешние шеренги образовали тяжеловооруженные воины, прикрывавшиеся большими щитами, выставив вперед щетину массивных длинных копий. Две внутренние линии образовали арбалетчики, направившие в поле по обе стороны дороги по пятьдесят арбалетов.
        И телеги, и воины еще только завершали построение, а на небольших плоских возвышенностях шагах в восьмистах от дороги уже показалась конница. Вот она уже в семистах шагах, шестистах, пятистах… Наконец суета перестроений закончилась. Тенг успел подумать: «Видно, не зря я потратил столько сил на обучение этих парней. Недели перехода тоже даром не потеряны». Всадники были уже в трехстах шагах. Глубоко вздохнув, Тенг крикнул:

«Самострелы к бою!.. Первая линия - пли!.. Вторая - пли!.. Первая - пли!..»
        Стена всадников, с гиканьем накатывавшихся на конвой, смешалась.
        Упали первые лошади, покатились под копыта первые всадники. Однако конная лавина продолжала мчаться навстречу граду летящих стрел, обтекая упавших. Тенг почувствовал противный холодок страха внутри себя.

«Целься верней!» - крикнул Тенг. Выдержат ли его стрелки этот натиск?
        Стрелы ударили почти в упор, и почти каждая нашла себе жертву. Но передние всадники уже наскочили чуть ли не на самые телеги, едва не ломая ноги своим лошадям. Горцы прыгали на повозки и вступали в рукопашную схватку, пытаясь пробиться сквозь строй латников. Удары копий свалили многих нападавших, затем в ход пошли мечи. Арбалетчики продолжали осыпать нападавших стрелами, так что лишь немногим взобравшимся на телеги горцам удавалось сойтись с латниками лицом к лицу прежде, чем мощный удар арбалетной стрелы останавливал их навсегда.
        Тенг оцепенел на мгновение, но затем, мотнув головой, как будто сбросил с себя сковывающие его путы страха. Вот же он, решительный момент! Уже ясно различимы лица врагов, храпящие морды коней, видно, как льется кровь, и умирают люди. Его затошнило от вида близкой смерти, голова кружилась.
        Нельзя позволить численно превосходящим горцам прорвать пеший строй! Но нельзя и броситься в атаку раньше времени, пока наступательный пыл разбойников еще не охлажден стойким отпором. Тенг выжидал, кусая губы.

«Кавалерия, за мной!» - его внезапно охрипший голос сорвался, но это уже не имело значения. Тенг бросил своего коня вперед, в гущу схватки. Он уже не наблюдал за ходом боя, а лишь бешено орудовал мечом, вышибая из седел гортанно кричавших горцев, попытавшихся встретить сотню императорской кавалерии грудь в грудь. Наконец Тенг с радостью уловил, как разбойники начали разворачивать лошадей, и их изрядно поредевшее войско стало откатываться от места схватки.

«Вперед, раты!» - раздались вокруг торжествующие возгласы. Кавалеристы настигали бегущих и рубили в спину. Через несколько сот шагов Тенг скомандовал прекратить преследование.

«Собрать своих раненых!» - распорядился Тенг, подъезжая к повозкам, из-под которых вылезали уцелевшие возницы, приходя в себя после пережитого страха. Многие из них уже расстались мысленно с жизнью и вручили свою душу богам. Они слышали кое-что о судьбе прежних караванов с серебром и уже не чаяли спасения.
        Тенг огляделся вокруг. Что делать с ранеными разбойниками? Взять с собой, вместе со своими ранеными? Но места на телегах может не хватить даже и для своих. Оставить здесь? Но подберут ли их горцы? А если и подберут, то не будет ли уже поздно?
        Тенг обернулся к командиру конной сотни: - «Горцы подбирают своих раненых?»

«Если поле битвы за ними, тогда да, подбирают» - ответил тот.

«А нам с ними что делать?»

«А чего с ними возиться?» - ответил конник вопросом на вопрос.
        Тенг задумался. Оказать им помощь на месте? Но сколько на это уйдет времени? И ведь он может навлечь на себя новое нападение, оставаясь здесь. Имеет ли он право так рисковать?
        Как бы в ответ на его размышления прозвучал приказ командира конной сотни:

«Эй, Акан Лор! Возьми свой десяток и добей разбойников!» - Он заметил сомнения Тенга и истолковал их по-своему.
        Тенг содрогнулся, но не стал отменять приказ, который начал незамедлительно исполняться. И тут Тенг с ужасом заметил, что у убитых врагов отрезают уши.

«Что вы делаете!?» - вне себя воскликнул он. Пожилой ветеран с недоумением уставился на него. Подъехавший командир конной сотни спокойно пояснил:

«Таков воинский обычай».
        Тенг, не говоря ни слова, повернул коня в сторону. Его тошнило.
        Ратам Ан уже сожалел о том, что послал начальником охраны этого юнца. На ужине у Правителя области Алат выяснилось, что Главный Казначей подал императору жалобу на нерадивость охраны, лишающую казну серебра. Начальник войска не может навести порядок - так якобы говорилось в жалобе. А назавтра надлежало быть на Государственном Совете, назначенном на 32-й день митаэля зимы 2092 года от сотворения мира.
        Ратам Ан вернулся домой вне себя от ярости и даже разбил в злости дорогую вазу, когда слуга сообщил:

«Прибыл гонец с вестями о караване, что идет с рудников Ионапаты». Взяв себя в руки, Ратам Ан буркнул:

«Зови!»
        Гонец в запыленной воинской одежде низко поклонился и произнес:

«Сегодня утром караван был в двух днях перехода от Столицы, друг царя».
        Может быть, на этот раз вообще обошлось без нападения горцев? - мелькнула мысль у Ратам Ана. Он облегченно вздохнул и коротко бросил гонцу:

«Рассказывай!»

«Тенг Паас, начальник охраны каравана, велел передать, что нападение разбойников отражено. Еще он велел благодарить тебя за кавалерию. Он велел передать, что благодаря императорской конной сотне разбойники были разбиты».

«И как же это получилось? Ты был там?» - в нетерпении Ратам Ан хлопнул ладонью по небольшому столику, уставленному чашами с вином и блюдами с фруктами. Чаши заметно вздрогнули и несколько капель вина выплеснулось на лакированную поверхность.
        Гонец кивнул:

«Горцы, как всегда, напали неожиданно. Их было не меньше шести сотен. Начальник приказал поставить телеги в круг и выстроил своих стрелков внутри. Те засыпали горцев тучей стрел из своих самострелов. Будь стрелков хотя бы две сотни, они, пожалуй, перестреляли бы всех разбойников. Но сотня не смогла остановить их. Даже когда десятки всадников были сбиты стрелами у самых телег, горцы не остановились и стали биться с нами в пешем строю. Малодушные уже прощались с жизнью, когда начальник охраны атаковал их во главе кавалерийской сотни. Те не выдержали удара и обратились в бегство» - закончил гонец свой рассказ.

«Неужели Тенг, имея всего три сотни, отразил шесть сотен горцев?» - с сомнением произнес Ратам Ан.

«Не могу сказать, точно ли их было шесть сотен. Но совершенно точно, что на поле боя мы отрезали сто без двух правых ушей» - с гордостью ответил гонец.

«Велики ли наши потери?» - заинтересовался Ратам Ан.

«Мне велено сообщить, что убито семеро конных и восемнадцать пеших. Девять раненых умерло в пути. Еще двадцать два раненых оставлены нами в городе Назы, и кто из них выжил - еще не известно».

«Если все, что ты говоришь, правда, я не обойду тебя наградой» - молвил начальник войска. Гонец молча склонился в низком поклоне и, не говоря ни слова, пятясь, поспешил покинуть комнату.
        Ратам Ана все же одолевали сомнения. Чтобы ненароком не ошибиться, он послал навстречу каравану своего человека. Однако до начала Государственного Совета тот еще не вернулся и Ратам Ан, скрепя сердце, отправился на заседание, полный неуверенности.

«Нет никакого порядка в столичной области!» - вещал скрипучим голосом Главный Казначей, высокий тучный мужчина в расцвете сил. - «Ратам Ан распустил горцев, распустил своих воинов. Два раза отдали разбойникам серебро из императорских рудников Ионапаты! А ведь триста всадников было в охране!»

«Никто не мог подумать, что начальник охраны окажется таким…» - запальчиво прервал было казначея Ратам Ан, но император Эрата III остановил его властным голосом:

«Помолчи! Я не давал тебе слова!»
        Казначей продолжал: - «Раз уж Ратам Ан не может справиться с шайками разбойников, так пусть дал бы нормальную охрану для серебра! Но вместо того, чтобы усилить охрану, он опять посылает всего три сотни воинов да еще во главе с каким-то мальчишкой!»
        Слуга тронул Ратам Ана за плечо: - «Ваш человек у входа передал записку».
        Ратам Ан торопливо развернул клочок папируса:

«Караван у городских ворот. Серебро цело. С ним больше двух сотен воинов».
        Ратам Ан облегченно откинулся на подушки и поднял голову.

«От последнего каравана до сих пор нет известий. Чем мы будем платить войску?» - патетически воскликнул казначей и грузно плюхнулся на свое место.

«Чем ответишь ты, начальник войска столичной области?» - сурово спросил император.
        Ратам Ан встал и заявил:

«Начальник охраны предыдущего каравана погубил его по своей глупости и трусости. Казначей сказал верно - на этот раз я действительно послал не старика. Это крепкий малый, хоть и юнец. Но он уже побывал в боях и рвется горы своротить, если прикажут. С ним сотня воинов, которых он сам обучил и снабдил новым оружием, что привезено им с Востока. Да вы же видели этот самострел у меня на охоте. Он хоть бьет и не лучше лука, но не требует большого мастерства в обращении».

«Неизвестно еще, чем вся эта твоя затея кончилась!» - крикнул казначей с места.

«Это тебе неизвестно». - язвительно отпарировал Ратам Ан. - «У меня есть точные сведения - караван с серебром у ворот Алата!».
        Казначей с побагровевшим лицом вскочил и затараторил, опасаясь, что император прервет его словоизлияние:

«Ладно, серебро мы получим. А чем мы возместим потерю полугодового налога с провинции Хаттам? Оттуда не поступило ни единого шонно, нет даже сборов с купцов. А все потому, что на дорогах бесчинствуют орды кочевников и торговля прекратилась вовсе! Земледельцы разорены и не платят подати. Все, что удается выколотить, расходуется на нужды самого наместничества!» - Главный Казначей замолчал, вопросительно глядя на императора.
        Император поднял свое бледное, с болезненным оттенком, лицо. Он сам носил титул Верховного Предводителя Войска и считался командующим всеми воинами Империи. Но ведь не ему же отчитываться перед казначеем за беспорядки в земле Хаттам! Эрата бросил недовольный взгляд на своего военного советника, фактического полководца императорской армии:

«Что скажешь ты мне, Друг царя, удостоенный по праву рождения, Меч ратов, гроза варваров?»

«А что сказать? Воины полгода не получали жалованья! Наместник Хаттама дрожит перед кочевниками, а чтобы приструнить их, нужны надежные воины, которых не получишь без денег. Пусть Главный Казначей пороется в своих сундуках, - не дай бог, но ведь кочевники могут совсем отобрать у нас эту провинцию!» - Меч ратов бросил на казначея брезгливый взгляд и величественно опустился на подушки.

«В провинцию Хаттам нужно послать энергичного человека, который приструнит кочевников и выколотит налоги, не требуя денег с казны» - подал голос с места шурин императора, крупнейший землевладелец. Но в неспокойном Хаттаме у него не было своих земель.
        В Совете воцарилось молчание. И в самом деле, откуда же ни с того, ни с сего было взяться такому энергичному человеку? Вопрос так и не был решен на этом заседании.
        Прошло еще четыре месяца, и Тенг еще дважды сходил со своими воинами в Ионапату и обратно, сопровождая караваны с серебром. Разбойники, получившие жестокий урок, больше не осмеливались нападать, обратившись к поискам добычи попроще. Тенг был утвержден командиром над своими тремя сотнями, получившими статус полуполка, а сам он приобрел звание военного делегата столичной области, позволявшее ему, по решению начальника войска, занимать должности сотника, командира полуполка, и командира полка. Однако это звание не являлось личным и постоянным. Военные делегаты столичной области и провинций назначались, как правило, на полгода или на год, обычно в случае военных действий, и образовывали нечто вроде кадрового резерва средних командиров. Другой причиной существования института военных делегатов было желание метрополии иметь возможность в любой момент назначить в ненадежные воинские единицы своего человека или сместить подозрительного командира и заменить его более доверенным лицом.
        Между тем дела на границах империи продолжали внушать тревогу. И очередное заседание Государственного Совета вынуждено было вновь обратить свое внимание к провинции Хаттам.

«Седьмой Хаттамский полк разбежался при приближении кочевников и начальник войска провинции был убит, но о нем нет у меня слов сожаления» - сообщал Совету Друг царя, удостоенный по праву рождения, Меч ратов, гроза варваров.
        Шурин императора вновь вылез со своим предложением - послать в Хаттам крепких командиров, способных навести порядок и выколотить налоги.
        Меч ратов тут же возразил:

«Хорошие командиры нужны везде. Их не хватает и на Севере, и на Востоке. Да и в столичной области нам необходимы крепкие и верные люди. С какой же провинции, с каких же полков, скажи на милость, я должен снять командиров и отправить в Хаттам? Да там еще и не платят жалование!»

«Вот пусть и добудут жалование себе и своим воинам» - гнул свое шурин царя.

«Кто же пойдет без денег в такую дыру?» - недоверчиво пробормотал казначей себе под нос. - «Правда, серебро из Ионапаты благополучно приходит уже третий раз, и мы, наверное, сможем наскрести для Хаттамского войска двадцать восемь тысяч серебрянных шонно - плату за два месяца. Но это все. Больше ни одной монетки я не дам».

«Постойте-ка!» - воскликнул Ратам Ан. - «А почему бы не послать в Хаттам этого парня, что привозит серебро?».

«Так он совсем мальчишка!» - возразил Меч ратов. - «Он в своей жизни командовал хотя бы полком?»

«Еще три сезона назад он вообще не был воином» - отозвался Ратам Ан. - «А сейчас он командует полуполком, который сам сколотил из новобранцев. И весьма успешно командует. Серебро-то цело! Вдобавок мы недавно назначили его военным делегатом. Так что, согласно росписи должностей, ничто не мешает нам присвоить ему звание командира полка и поставить его начальником войска в эту дыру. Да за место начальника войска в провинции он готов будет своими руками переловить всех кочевников!».

«Верно. Пожалуй, нормального командира ничем не затащишь расхлебывать Хаттамские дела. Так что пусть его, пусть этот юнец хлебнет там лиха. Будет на то воля богов, может и не сломит себе шею» - согласился Меч ратов с равнодушным лицом.
        Так Тенг Паас сделал головокружительную карьеру. Правда, никто, не исключая и Ратам Ана, не сомневался, что Тенг либо сложит голову в Хаттаме, либо будет бесславно отсиживаться в главном городе провинции, Урме. Он будет бомбардировать Алат просьбами прислать деньги и подкрепления, в страхе ожидая, что случится раньше - взбунтуется войско, не получающее платы, или вожди кочевников соединятся и хлынут в Хаттам большой ордой. Ему легко отдали столь высокую должность, не без оснований полагая, что Хаттам - это конец карьеры для любого царедворца.
        После заседания Государственного Совета посланный Ратам Аном слуга вызвал Тенга на беседу к начальнику войска столичной области. Конечно, по должности назначение в провинцию должен был решать военный советник императора, Меч ратов. Но Ратам Ан хотел растолковать своему протеже, как следует себя вести, чтобы получить без помех это назначение. Ему не хотелось вызвать неудовольствие вельмож, рассчитывавших на обычную благодарность от каждого искателя государственных должностей.

«Пойми, Тенг Паас», - втолковывал Ратам Ан, - «большинство этих людей ничего не решает с твоим назначением. Но каждый их них может вмешаться в это дело, поскольку их влияние на императора гораздо выше чем твое, или даже мое».

«Чью же благосклонность я должен купить?» - рубанул напрямик Тенг.

«Во-первых, всех высших военачальников. Во-вторых, советников императора и членов Государственного совета. В-третьих, особо, - председателя Военной палаты и председателя Тайной палаты императора. В-четвертых, императорского казначея и казначея императорской армии. В-пятых, коллегии предсказателей при храме Аверена, бога войны. В-шестых, евнухов императорского гарема, любимой императорской наложницы и императрицы».

«Ну, а они-то здесь при чем?» - удивился Тенг.

«То есть как при чем?» - Ратам Ан был искренне изумлен такому невежеству в вопросах придворного этикета. Впрочем, чего еще ждать от безродного купеческого сынка. - «Именно они имеют самое сильное влияние на императора. Они же имеют постоянный доступ к государеву уху. Шепнут ему при случае что-нибудь не то - и прощай твое назначение!»
        Ратам Ан организовал Тенгу аудиенции у всех перечисленных вельмож. Их благосклонность, выраженная в золотых шонно, измерялась точными цифрами. Сундуки Тенга заметно похудели. От нескрываемого и однообразного корыстолюбия государственных людей кандидатом в начальники Хаттамского войска овладели тоска и уныние. Небольшим исключением стал лишь визит в коллегию предсказателей в храме Аверена.
        Нет, жрецы питали к золотым монетам с профилем Эраты II и Эраты III такую же тягу, как и все прочие чиновники. Однако, в отличие от прочих двух- или трехминутных визитов в коллегии предсказателей у Тенга состоялся примечательный разговор.

«Так я могу надеяться на верное толкование воли великого Аверена?», - спросил Тенг, вручив заранее оговоренное с Ратам Аном подношение.

«Конечно, конечно», - закивал глава коллегии. - «Впрочем, сейчас мало почтения к толкователям божественной воли. И, по правде сказать, на то есть основания. Мало кто способен на самом деле прозреть волю богов». - Пред лицом этого незнатного юноши, уезжающего (и, должно быть, навсегда) в далекую провинцию, его потянуло на откровенность.

«Но ведь есть же среди вас и настоящие провидцы?» - заинтересовался Тенг.

«Не кривя душой против истины, среди нас только один на что-то способен. Да и он больше похож на сумасшедшего, чем на предсказателя».

«И кто же он?»
        Жрец повернул голову вглубь храма и громко крикнул в полумрак:

«Сподвижник Сиймар! Нам нужен ваш совет!».
        После затянувшейся тишины из глубина храма послышались шаркающие шаги и к беседующим неспешно приблизился второй жрец - лысоватый, с лихорадочным блеском глубоко запавших глаз.
        Глава коллегии предсказателей заискивающе обратился к нему:

«Сподвижник Сиймар! Этот юноша не хочет покидать храм, не выслушав вашего совета».
        Тот, кого назвали сподвижником Сиймаром, пристально вгляделся в Тенга и пробормотал:

«А так ли уж нужен Тенгу Паасу мой совет? Похоже, он уже все для себя решил».

«Многое, но не все», - вежливо поклонился ему Тенг. - «Нельзя обрести решимость, не зная, на что идешь. А в молодости трудно удержаться от безрассудных поступков. И совет старших может быть как нельзя кстати».

«Ну что ж…» - Сиймар помолчал минуту-другую, затем заговорил. Это было почти слитное и весьма невнятное бормотание:

«Я вижу… Войско твое окрепло… Кочевники устрашены… Богатая добыча… Их сила сломлена… Твоя крепнет…» - на этом он сделал паузу.

«Я смотрю, с твоим назначением мы и вправду можем быть спокойны за дела Империи в Хаттаме» - удовлетворенно заключил глава коллегии.

«Империя устрашена…» - пробормотал сподвижник Сиймар, но так тихо, что ни Тенг, ни глава коллегии предсказателей его не расслышали.
        Когда Тенг уже распрощался со жрецами и шел к выходу из храма Аверена, у самых дверей от темного простенка отделилась фигура и шепнула:

«Постой».
        Тенг остановился и обернулся. Это был Сиймар.

«Тебе надо знать», - забормотал он, глядя куда-то мимо Тенга остановившимися, невидящими глазами. - «Ты стремишься к великим целям. И не соседние варвары будут тебе помехой. Едва ты возвысишься, знать занесет над тобой кинжал. Но главная угроза будет идти из Алата. Ты потрясешь одряхлевшую Империю. Схватка будет смертельной…» - далее его бормотание становилось все более и более невнятным. -
«Огромное войско идет на Алат… Варвары врываются в блестящую столицу… Пожар и смерть… И опять орды кочевников… как саранча, ползут они по всему миру… Доблесть и сила… Предательство и верность… Жизнь и смерть…» - он замолк и голова его обессилено склонилась на грудь.
        Тенг не счел слова прорицателя пустым бредом, но и не придал им большого значения. Нелады со знатью? Конечно, они будут, раз он задумал возвысится. Варвары? Кочевники? Их полно вокруг Империи, и вполне возможно, когда-нибудь они хлынут и на Алат. Другое дело, что «сподвижник Сиймар» сумел очень верно почуять далеко идущие амбиции Тенга. Однако он никому не сказал об этом, а предпочел разговор с глазу на глаз. Видать, не очень-то он любит имперскую знать, да и саму империю. Что ж, тем лучше.
        В следующую свою встречу с Ратам Аном Тенг услышал от него:

«Твои дела близки к успешному завершению. Главный евнух получил твои подношения» (при этом Ратам Ан, конечно, умолчал о том, какая часть подношений, в передаче которых он посредничал, прилипла к его собственным рукам).

«Так теперь можно просить об аудиенции у императрицы?» - поинтересовался Тенг.

«Тебе что, жизнь надоела? - вскинулся в непритворном ужасе Ратам Ан. - Спаси нас боги, если о такой мысли узнает император, не сносить нам всем головы!»

«А как же тогда быть?»

«Вот здесь и сыграет свою роль главный евнух. Подношения императрице, как и любимой наложнице императора, пойдут через него».

«Сколько же мне приготовить?»

«Э-э, не спеши. Тут тебе не битва, сплеча рубить не годится. Что деньги? Деньги им ни к чему. К их услугам вся императорская казна. Надо придумать что-нибудь такое… Изысканное!» - нашел нужное слово Ратам Ан. - «Женщины все-таки. Ну, с любимой наложницей попроще. Это обычная тупая девка, хоть и весьма смазливая. Ей довольно побрякушек, лишь бы золота да камней драгоценных побольше. А вот императрица - штучка потоньше…» - и начальник войска столичной области надолго призадумался. Из оцепенения его вывел голос Тенга:

«А императрица знает грамоту? Чтение, письмо, счет?»

«Что? Откуда мне знать?» - встрепенулся Ратам Ан. - «И зачем императрице счет?! Она же не сборщик налогов и не купец какой-нибудь!» - брякнул начальник войска, нисколько не задумавшись над тем, что разговаривает с сыном купца. - «Хотя… Постой! Может, ты и прав… Я слышал, она собирает папирусы с занимательными рассказами. Сама ли она читает, или держит при себе грамотную рабыню, я и вправду не знаю. Да это и не важно. Похоже, ты подстрелил птичку, не целясь! И как ты угадал?».
        Тенг решил не искать у торговцев подходящий свиток, а сочинить занимательную историю сам. Он купил папирус, перо и чернила, и за несколько дней сочинил рассказ, записав его красивым разборчивым почерком. Там было все, что нужно женской душе: красивый принц, скрывающийся от козней двора в далеких странах среди караванщиков, прекрасная девушка из знатного, но обедневшего рода, схватки с разбойниками, похищения, разлука. Затем герой отбивает героиню у морских пиратов и спасает во время кораблекрушения. Маски, наконец, сброшены, злодеи наказаны, а принц воцаряется в своем государстве и, конечно же, женится на спасенной красавице.
        Свиток был заключен в малиновый сафьяновый футляр с золотым тиснением, но Тенга терзало подспудное чувство неудовлетворенности. В конце концов эта неудовлетворенность оформилась в ясную мысль: как бы ни любила императрица занимательные истории, а женской душе будет маловато одного лишь папируса.
        Побродив по огромному Алатскому рынку, Тенг убедился, что здесь нет недостатков в благовониях, но все они представлены эфирными маслами различных местных растений и пряностями. Точно также все спиртные напитки сводятся к виноградным и плодовым винам и пиву. И тогда Тенг отправился к стеклодувам.
        Ему пришлось потратить немало времени и денег, чтобы до местных мастеров более или менее дошло, чего же от них добивается этот странный заказчик. И вот, всего лишь на третий день, после нескольких неудачных проб, Тенг получил в свое распоряжение примитивный перегонный аппарат. Подобрав режимы нагрева и охлаждения, всего за двое суток Тенгу удалось перегнать из виноградного вина изрядное количество довольно чистого винного спирта.
        Следующие несколько дней Тенг посвятил приготовлению спиртовых вытяжек из местных цветов, благо, что летний сезон поставлял их в изобилии. Другим его делом было приготовление наливок из местных фруктов и ягод. Поскольку здесь еще не знали сахароварения, Тенгу пришлось заменить его просто осторожным выпариванием сладкого фруктового и ягодного сока.
        Затем Тенг вновь отправился на базар, чтобы купить для изготовленных им подарков подходящие сосуды и ларцы. Он подобрал несколько схожих флаконов из цветного стекла восточного производства и четыре почти одинаковых небольших графина из прозрачного бесцветного стекла. Для ларцов мастера изготовили деревянные вставки, чтобы закрепить в них флаконы и графины. В довершение всего он составил письменное восхваление подносимых даров, подробно живописав их свойства и последствия применения.
        И вот, футляр с папирусом, ларцы с ликерами и духами собственного его изготовления отправились к императрице. Через несколько дней Ратам Ан донес до Тенга отзыв императрицы, переданный через главного евнуха: «Если последующие дары этого юноши будут не хуже первых, то я желала бы видеть его поближе ко двору».

«Карьера тебе, парень, обеспечена» - похлопал Тенга по плечу Ратам Ан, передавая эти слова, - «но и немалое число завистников - тоже».
        Еще через несколько дней Тенг получил, наконец, двухминутную аудиенцию у императора. Произнеся традиционные слова приветствия, изъявления благодарности и клятву не щадить жизни за императора, Тенг отправился в казначейство за жалованием для войска. Почти четыре тысячи человек поступало под его начало. Правда, не меньше тысячи из них числилось лишь на папирусных свитках.
        Тенга поразил тот факт, что общая сумма подношений, которые пришлось раздать, дабы не сорвалось его назначение начальником войска в провинцию, почти равнялась тем деньгам, что он получил в казначействе. Запас золотых, привезенный им с собой, заметно уменьшился, но это не смущало Тенга. Гораздо важнее было то, что Хаттам лежал вдалеке от метрополии, на большой широкой равнине между горными хребтами, и был естественным образом отгорожен от остальной империи. Там можно было попробовать закрепиться и проводить самостоятельную политику.
        Путешествие в Хаттам больше, чем что бы то ни было еще, убедило Тенга с необходимостью считаться с той истиной, что история здесь движется неспешными путями. Переход от Алата до Урма занял почти два месяца. Тенгу лестью и подкупом удалось добиться, чтобы ему дозволили взять с собой весь отряд, с которым он защищал императорское серебро. Конечно, путешествие морем было бы заметно более быстрым и менее утомительным. Но для этого пришлось бы нанять несколько кораблей. А Тенг резонно полагал, что в Хаттаме ему еще придется истратить немало денег.
        Лучшая и кратчайшая дорога в Хаттам шла вдоль берега моря. Холмистая приморская местность была довольно густо заселена. Большие селения утопали в зелени садов, то и дело на склонах холмов рядами выстраивались виноградники с уже собранным урожаем. Небольшие рощи деревьев радовали глаз пестрой смесью зеленых, золотистых и темно-красных листьев.
        К исходу полутора месяцев путешествия вдоль побережья области Алат, а затем провинции Дилор, по правую руку в туманной дали стала заметна зубчатая стена гор. С каждым днем путешествия горные вершины становились все ближе, и вот однажды горный хребет круто изогнулся к побережью, почти полностью преградив проход. От горных отрогов к берегу моря на три тысячи шагов протянулись высоченные стены из дикого камня, в утреннем тумане казавшиеся продолжением скал. Но, в отличие от скал, в стене зияли распахнутые ворота. Это был огромный портовый город Сегидо, размерами не уступавший Мериане. Невозможно было пройти в Хаттам дорогой вдоль побережья, миновав его ворота.
        Начальник стражи у ворот дотошно проглядел все бумаги Тенга, скрепленные малой императорской печатью, и лишь тогда пропустил отряд в город. До столицы Хаттама оставалось всего девять дней пути.
        Хаттам встретил Тенга признаками надвигающейся зимы: осенней пожухлостью листвы, заметной даже у вечнозеленых растений, почти полным отсутствием цветов, скошенными полями вблизи городов. Но бросались в глаза и другие приметы, не радовавшие глаз Тенга: многочисленные пустоши вокруг брошенных и разрушенных селений. Дважды на главной торговой дороге они замечали появление вдали конных групп кочевников. Но те не приближались, не желая, видимо, связываться с воинским отрядом - добыча невелика, а отпор можно получить серьезный.
        В холодный полдень отряд достиг ворот Урма. Ветер гнал по небу клочья темных облаков, из которых время от времени начинал моросить противный дождь. Твердыни Урма, сложенные из мрачного серого камня, казались безжизненными. Но ворота были открыты и по бокам от входа стояли два стражника. Они заметили отряд издали - шутка сказать, караван не меньше трех сотен человек, да еще и с отрядом кавалерии! Такое сейчас и не увидишь на дорогах Хаттама. На башне запела медная труба, возвещая об их прибытии.
        Глава 3
        Грабительский набег как двигатель цивилизации.
        Первое дело, которое сразу возбудило разговоры в провинции, казалось Тенгу совершенно естественным. Он, вместе с конной сотней из своего отряда, начал объезжать гарнизоны (благо их всего-то осталось четыре) и лично выдавать жалование воинам. Впервые те получали плату без того, чтобы львиная доля серебра не осела в карманах казначеев, писцов и воинских начальников. Вторым делом, вызвавшим толки среди провинциальной знати, было категорическое требование Тенга к казначею провинции не собирать налоги с крестьян до будущего урожая.

«А иначе», - сказал Тенг, - «у нас за спиной вспыхнет бунт, и с тем паршивым сбродом вместо войска, что мне тут достался, кочевники вырежут нас всех под корень. Если ты не желаешь слушать разумных советов - твое дело. Но ни одного воина в подмогу твои сборщики налогов не получат!»

«По-моему, ты не наместник императора, и не тебе лезть в дела казны. Да и прислали тебя сюда как раз для того, чтобы император получил свою долю с провинции!» - язвительно возразил казначей.

«Император получит свою долю!» - отрезал Тенг. - «Недостающие деньги я внесу сам. Если же ты подождешь два-три месяца, то сумеешь не только внести налоги в императорскую казну, но оставить кое-что и для провинции».
        Самым неожиданным для местных магнатов было то, что казначей, судя по всему, согласился с Тенгом, да еще и сумел уговорить наместника, и тот объявил во всеуслышание, что от имени императора населению Хаттама даруется милость - отсрочка сбора налогов. Правда, тот факт, что двести золотых шонно перекочевали из рук Тенга в сундуки казначея, так и остался неизвестным.
        Укреплять свои позиции Тенг начал с гарнизона Урма. Здесь было сосредоточено около двух тысяч воинов, из них пять сотен - регулярная кавалерия (практически вся конница, что осталась у императорских войск в Хаттаме). Первым делом Тенг взялся за казенные оружейные мастерские, подняв жалование, набрав дополнительных мастеров и учеников, и поставив над ними нескольких оружейников, что делали для него самострелы в Алате.
        Затем Тенг устроил смотр войску, отобрав самых крепких и опытных воинов в тяжеловооруженную пехоту, а остальных определив в стрелки. В обеих полках стало по двести латников и по шестьсот стрелков-арбалетчиков. Дни проходили в непрерывных учениях. Тенг стремился отладить взаимодействие латников и стрелков до автоматизма. Всю конницу Тенг тоже начал вооружать самострелами.
        Мастерские сначала выдавали по три-четыре годных самострела в день. Вскоре дневной выпуск достиг десяти-двенадцати штук, но все равно этого было недостаточно. При таких темпах на перевооружение войска ушло бы не меньше года. Тогда Тенг ввел специализацию подмастерьев по отдельным операциям, окончательную сборку поручив более опытным мастерам. Дело пошло быстрее. Теперь за день удавалось изготовить до трех десятков самострелов. Качество большинства из них было похуже, чем у первых образцов. На тетиву многих арбалетов пришлось пустить вместо крученых воловьих жил просмоленные шнуры, сплетенные из растительного волокна. Большая часть луков для арбалетов делалась теперь из дерева, а не из стальных пластин, собранных в пакеты.
        Через два месяца Тенг смог приступить к реорганизации и перевооружению небольших местных гарнизонов. Войско заметно подтянулось. Тенгу удалось набрать еще пять сотен конных воинов и обезопасить главную торговую дорогу, ведшую через Сегидо в метрополию. Он стал сопровождать купеческие караваны большими отрядами пехоты, вооруженной самострелами, и почти всей наличной конницей, быстро отбив у больших шаек кочевников, называвших себя «народ Салмаа», охоту разбойничать на главной дороге.
        Однако полностью покончить с бесчинствами соседей, нападавших нередко трех-четырех тысячными конными массами, не удавалось. Огромные пространства плодородных земель лежали в запустении, торговля почти полностью ограничивалась Урмом. А время шло. Казначей уже не раз напоминал об обещании Тенга с лихвой возместить недоимку налога. Золото, при помощи которого Тенг старался поддержать добрые отношения с местной знатью и с войском, и которое расходовалось также на превращение дома начальника войска в некое подобие небольшой крепости, было практически исчерпано.
        И тогда Тенг Паас решил испробовать войско в деле. Две недели подряд он уводил один пехотный и один кавалерийский полк в горы на учения. Однажды ночью он поднял оба этих полка по тревоге. Пехотинцы были посажены на дополнительных коней. Всю ночь войска безостановочно двигались к предгорьям. Днем же Тенг, соблюдая осторожность, останавливался с войсками в стороне от дорог, в глубине лесных зарослей. Так прошло три дня. Лишь однажды ночью войско натолкнулось на небольшое военное становище кочевников-салмаа. Их было меньше пяти сотен.
        Тревожно заржали пасущиеся поодаль шатров кони, но из темноты на свет костров уже летели тучи стрел. Немногие кочевники успели вскочить на коней, но и им не повезло. Конница ратов ударила одновременно со всех сторон. Через полчаса все было кончено.
        Впереди лежала дорога на город Сарын, захваченный кочевниками несколько лет назад. Теперь там распоряжался Большой Военный Вождь, один из младших братьев Сильного и Мудрого Владыки Салмаа. Туда, в маленькую горную долину, за стены крепости, стекалась немалая доля награбленной кочевниками добычи и оседала в сокровищнице Вождя.
        Войско двинулось вперед в ночной тиши. Последнее свое золото Тенг употребил на оплату лазутчиков. И теперь не только он, но и каждый воин знал, что делать, когда покажутся городские ворота. Недаром две недели в горах солдаты тренировались в штурме подобия городских ворот Сарына, наспех сооруженного из жердей и хвороста. И вот через два часа пути в предрассветной мгле воины смогли увидать башни Сарына воочию.
        Солнце стояло уже довольно высоко в небе, когда с утра стянувшиеся к городу крестьянские возки, небольшие группы кочевников на конях и просто пешие путники были впущены в городские ворота. Вереницей потянулись они под своды между двумя низкими массивными квадратными башнями, обрамлявшими ворота. Вдруг у ворот послышались сдавленные крики, произошло какое-то неясное движение, блеснули мечи - это переодетые воины Тенга напали на городскую стражу. В ту же минуту из-за больших камней, рассыпанных среди чахлого кустарника близ ворот, полетели стрелы, и стражники на башнях не успели поднять тревоги.
        Кавалерия рвалась по главной улице ко дворцу Вождя, поддерживаемая пешими бойцами и стрелками, занимавшими боковые проулки, чтобы обеспечить путь к отступлению. Только на самом подходе к дворцу войско ратов встретил большой отряд кочевников. Закипела жаркая схватка. Бой шел уже у самых ворот дворца, но пробиться сквозь плотные ряды воинов-салмаа все никак не удавалось.
        Тенг судорожно сжимал рукоять меча. Нельзя задерживаться! Еще немного - и их окружат здесь превосходящими силами! Тенг соскочил коня и с сотней пехотинцев обогнул место основной схватки. На стены полетели веревки с железными крючьями и через несколько минут раты смяли заслон у ворот, не ожидавший удара в спину.
        Вскоре бой шел уже внутри здания. Арбалеты в основном были закинуты за спину, в ход пошли копья и мечи. Раты азартно пробивались вглубь дворца, к личным покоям Большого Военного Вождя. Тем временем Тенг с тремя десятками отборных бойцов, вызнав у пленного слуги расположение комнат, проложил себе путь в дворцовую кладовую. Кладовая не опустела еще и наполовину, а более десятка лошадей уже было навьючено добычей.

«Серебро не брать!» - закричал Тенг. - «Только золото!»
        Он с беспокойством наблюдал за ожесточенным боем, продолжавшимся как в дворцовых покоях, так и за стенами дворца. Численный перевес был уже явно на стороне кочевников, медленно вытеснявших воинов Тенга из узких улочек. Однако латники, которыми уверенно командовал кряжистый командир пешего полка, продолжали держать строй, щит к щиту, давая возможность арбалетчикам, расположившимся в основном на плоских крышах домов, засыпать бьющими наповал арбалетными болтами сгрудившуюся перед строем толпу кочевников.
        Кочевники медленно охватывали с трех сторон войска ратов, дравшиеся во дворце, на площади перед ним и в прилегающих улицах. Еще несколько минут - и они могут отрезать воинам Тенга выход из дворца, а то и путь к отступлению из города. Призывно зазвучала медная труба, и пехотинцы начали отход назад, в сторону удерживаемых небольшим отрядом городских ворот. Тенг вскочил на коня, прикрывая вместе с кавалеристами отступление пеших воинов и обоза с сокровищами. Стрелки, откатываясь от перекрестка к перекрестку, продолжали засыпать противника тучей стрел, заставляя кочевников продвигаться с оглядкой, тщательно прикрываясь щитами. Но мощные удары тяжелых арбалетных болтов то и дело сваливали на мостовую, грубо мощеную камнем, очередную жертву. Ни деревянный щит, ни кожаная или холщовая куртка с нашитыми на нее бронзовыми пластинами не спасали от такой стрелы.
        Взбешенный столь наглым налетом, Великий Военный Вождь и младший брат Сильного и Мудрого Владыки Салмаа, едва отбившийся от ратов в своих собственных покоях, послал имевшиеся под рукой две тысячи конников в погоню за дерзкими грабителями. Понадеявшись окружить ратов у стен своего дворца, он допустил явный промах, не озаботившись тем, чтобы надежно запереть воинами все выходы из города - через двое городских ворот и по руслу небольшой быстрой горной речушки, протекавшей через город сквозь проемы в городской стене. Но, впрочем, куда они уйдут от конных тысяч на открытой местности?
        Преследователям не повезло с самого начала - Тенг предусмотрительно приказал воинам, покинувшим город через ворота, крепко-накрепко прибить к их створкам с десяток массивных досок. Пришлось немало повозиться, прежде чем ворота удалось распахнуть. Великий Вождь, взбешенный досадной задержкой, собрал еще тысячу конных и бросил их в погоню через другие ворота.
        Раты не пошли по большой дороге, а свернули на узкую тропу, углублявшуюся в горы. Не успели они преодолеть и трех лиг пути, как за их спинами послышались воинственные клики салмаа. Конная лавина приближалась, взметая пыль, но вот строй ее смешался и воинственные клики были заглушены отчаянными воплями. Загодя оставленная Тенгом в узком ущелье воинская команда выставила на дорогу ежи, сколоченные из массивных заостренных кольев, и скрепленные прочными брусьями. Образовался забор в несколько рядов, преодолеть который с ходу было невозможно. Кони, посланные вперед безрассудными всадниками, падали вместе со своими незадачливыми седоками, на них с разгона налетали следующие…
        Сотни стрел были разом выпущены в смешавшиеся ряды кочевников. С близкого расстояния трудно было промахнуться по плотно сгрудившейся толпе. Еще десятки павших лошадей и всадников преградили путь коннице салмаа. В довершение всего со склона посыпалась лавина камней, сметая многих всадников с дороги прямо под обрыв. А стрелы ратов, укрывшихся за сплошной стеной щитов, продолжали осыпать тех, кто остановился в замешательстве, пока преследователи не развернули лошадей и не укрылись за поворотом ущелья, подальше от гибельного места и вне пределов полета губительных стрел.
        Когда, наконец, салмаа, осмелев, решились приблизиться к завалу и разобрать преграду, было уже поздно пускаться в преследование…
        Успешный налет на Сарын, а тем более - богатая добыча подняли престиж Тенга в Хаттаме, и особенно в войске. Все участвовавшие в деле были награждены месячным жалованием. Тенг предоставил воинам каждой сотни возможность самим назвать наиболее отличившегося и выдал им дополнительные награды.
        Тенг несколько дней не вылезал из кузниц оружейников, наблюдая над изготовлением наградного оружия, а заодно присматриваясь к кузнечному делу. Не стесняясь задавать вопросы, он немало обогатил свои теоретические познания в металлургии знанием практических приемов.
        Два десятка специально изготовленных мечей с надписью на клинке «За доблесть у Сарына» были вручены Тенгом на главной площади Урма перед рядами всего гарнизона и при большом стечении народа. Наградив отличившихся, Тенг вспомнил и о павших.

«Воины, братья мои! Хаттамцы!» - голос его звенел, эхом отдаваясь от стен на большой базарной площади Урма при большом стечении народа. - «Вспомним тех, кто не пожалел свои жизни, кто грудью своей прикрыл нас от кочевников! Вверяя их души милости Дробона, Отца богов, объявляю минуту тишины в память тех, кто с доблестью пал во славу императора, да продлятся дни его вечно…»
        Замершая в молчании площадь послушно ждала знака начальника войска. Тенг привстал в стременах, поднял руку, призывая к вниманию, и прилюдно объявил, что добыча, вывезенная из Сарына, позволит рассчитаться с императорской казной, и потому, с согласия императорского наместника и казначея, он может огласить новую милость для простолюдинов - все недоимки по налогам, принимая во внимание бедственное положение простого люда, прощаются. Но осенью налог будет собран в полном объеме.
        Позаботился Тенг и о раненых воинах, которых практически всех удалось вывезти с места боя. Хотя выживших раненых насчитывалось более полутора сотен, каждому из них были выданы дополнительные «лечебные» деньги. Семьи убитых также получили вспомоществование из рук Тенга - он не поленился самолично навестить около шести десятков осиротевших домов, чего совершенно не видывали, да и никак не ожидали в Хаттаме, хотя и прошли уже слухи, что новый начальник войска - «чудной малый».
        В домах павших воинов Тенг говорил примерно одни и те же слова. Склонив голову, он произносил:

«Низкий поклон семье, взрастившей столь сильного духом воина, презревшего смерть ради друзей своих, ради всех хаттамцев. Никакие слова не вернут вам сына, брата, мужа, отца. Но дабы поддержать семью, утратившую кормильца, позвольте вручить вам его годовое жалование и памятный бронзовый знак».
        Жалование рядового равнялось 24 серебряным шонно (серебряный шонно = Ќ золотого), и на такую сумму можно было приобрести две очень хороших коровы, а коли поплоше - то и все три.
        Тенг прекрасно понимал, что в таком обществе, как Империя Ратов, только завоевание неограниченной власти может открыть ему возможность хоть как-то попытаться осуществить свой замысел - подтолкнуть немножко вперед ход истории и сделать назревающий переход общества с одной социальной ступени на другую возможно менее болезненным и затяжным. А для того, чтобы держать в руках государственную власть, нужно было иметь вооруженную силу, на которую он мог бы всецело положиться. Поэтому Тенг главные усилия направлял на завоевание авторитета в войске.
        Первый же серьезный шаг в этом направлении резко обострил отношения Тенга с местной знатью. Понимая всю опасность такого развития событий, он сознательно делал ставку на вооруженную силу, а не на политические интриги. Помимо того, что Тенг не имел никакого опыта в таких интригах, он не имел ни корней, ни связей в среде местной знати, и столкнуться с ними на этом поле значило бы заведомо проиграть.
        Пользуясь безволием и апатией императорского наместника Хаттама, Друга царя, удостоенного по праву рождения, Кунта Доа Ниму, Тенг - за немалые, разумеется, подношения, - выговорил у него право использовать обветшалый, давно уже забытый закон, согласно которому воину, закончившему службу, выделялся участок из общинных земель. Тенг решил наделить по этому закону землей всех ветеранов, кто мог представить двух свидетелей из числа отбывавших с ним воинскую обязанность, подтверждавших его службу в войске.
        Государственный Совет провинции дружно воспротивился этому начинанию.

«Откуда общинам взять столько земли?» - кричали самые крупные землевладельцы. -
«Придется отбирать землю у работников и отдавать увечным воинам!»
        Тенг дождался слова и встал, потрясая пачкой папирусных свитков:

«Общинные земли велики! Хватит на стотысячную армию. Здесь все расписано, в этих папирусах».
        В ответ поднялся невообразимый шум:

«Этим бумагам грош цена! Того, что там записано, давно уже нет! Что было при наших прадедах, то прошло!» - завопили земельные магнаты, перебивая друг друга.
        Дождавшись, когда шум немного поутихнет, Тенг с улыбкой произнес:

«Зачем же так кричать? Вы уж тут из меня чуть ли не мятежника хотите изобразить. Да никто же не собирается трогать занятые вами земли. Речь идет лишь о тех землях, что и так лежат заброшенными и давно никем не обрабатываются».
        Один магнатов величественно встал со своего места и заговорил снисходительным тоном:

«Разумеется, ни один безумец не осмелится посягнуть на наши пашни и пастбища. Но и пустоши - тоже наши! Тут дело в принципе. Если ты хочешь получить землю для своих людей, ты должен заплатить ее владельцам». - Магнат с удовлетворением оглядел зал заседаний, поддержавший его криками согласия, и столь же величественно опустился на место.
        Дождавшись, когда шум немного поутихнет, Тенг негромким голосом твердо произнес:

«Я буду действовать строго по закону. Если же кто-то вздумает пойти мне наперекор, он рискует навлечь на себя недовольство войска. Для кого сказанного здесь недостаточно, пусть попытается помешать хоть одному воину получить землю». - Под злобные выкрики Тенг сел. Наместник императора не проронил ни слова. Он очень опасался пойти против воли родовитых землевладельцев, но не желал также упустить щедрое подношение, полученное от Тенга. Но надо было принимать какое-то решение. С видимым усилием он встал и запинаясь, начал выдавливать из себя слова:

«Надеюсь, что в Хаттаме хватит пустошей, не обремененных…» - он остановился на мгновение, обдумывая сказанное, - «да, не обремененных претензиями со стороны членов уважаемого собрания…» - Кунт Доа Ниму перевел дух и закончил - «Полагаю, что такое решение будет к общей выгоде и согласию».
        Обеспечить ветеранов землей оказалось нелегким делом. Но Тенг посылал с землемерами сотню воинов в каждую общину каждого округа, где ветераны получали наделы. Ветераны при помощи воинов возводили поселки, защищенные прочным частоколом. Эти поселения Тенг с самого начала стремился сделать возможно более крупными и хорошо укрепленными - они заодно служили форпостами против кочевников.
        Если же кто-то из землевладельцев, претендовавших на пустующие земли, пытался согнать с них ветеранов, то Тенг просто ставил к таким землевладельцам на постой в их имение полк пехоты. Этого оказалось достаточно, чтобы свести жалобы ветеранов к незначительному числу. Больше того, в Хаттам, привлеченные слухами о раздаче наделов, потянулись даже ветераны из соседней провинции Дилор, служившие когда-то в хаттамском войске.
        Пользуясь случаем, Тенг нанял двух болтавшихся без заработка молодых писцов и пристроил их в архив наместника делать перепись казенных, общинных и частновладельческих земель. Тенг надеялся, захватив власть, иметь в кармане уже тщательно разработанную земельную реформу. А пока он стремился провести в жизнь то немногое, что давала ему возможность сделать его должность начальника войска.
        Первым делом Тенг организовал в армии тыловую службу, снабжавшую войско всем необходимым, выделив в ней фуражные команды, восстановив воинские продовольственные склады и создав запасы оружия и амуниции. Однако продовольствия и оружия было запасено явно недостаточно - не хватало денег. Затем он начал собственноручно готовить людей для разведывательной и топографической службы, что оказалось гораздо сложнее. Тем не менее, уже довольно скоро по всему Хаттаму стали появляться склады с провиантом и снаряжением, появились и первые примитивные
«чертежи земель» Хаттама и прилегающих местностей.
        Начав с обучения команды разведчиков и командиров полков основам топографии, Тенг осознал, что вскоре ему потребуется гораздо больше командиров. А кто их будет готовить? И он стал подбирать кадры для будущего военного училища, - людей, которые в будущем сами смогут преподать нужные знания будущим командирам полков и сотникам. Больше всех Тенг возился с Ролл Даном - командиром пешего полка, с которым он ходил на Сарын. Через какое-то время он доверил ему проведение учений всего хаттамского войска.
        Небольшую реформу Тенгу удалось провести и в Урме. Расписывая угрозу от большой скученности людей во время возможной осады, он настоял на проведении работ по устройству выгребных ям и сточных канав, приведению в порядок всех источников воды и т. п. Но на каждом шагу он чувствовал, что опутан по рукам и ногам цепью условностей, обычаев, законов, да и пределы его реальной власти вне войска оказались очень узки. Даже и самые мелкие шаги вперед, ничтожнейшие нововведения и реформы натыкались на людскую тупость, косность и корыстолюбие. Чего стоила только борьба за земли для ветеранов! Самым трудным, однако, оказалось не отстоять наделы ветеранов от притязаний земельных магнатов. Самой долгой и трудоемкой работой оказалось налаживание в армии медицинской службы.
        Очень долго не удавалось раздобыть ходившие в списках трактаты по медицине, ибо здешние лекари тщательно скрывали секреты своего ремесла. Однако деньги, обещанные Тенгом, в конце концов, сыграли свою роль. Тщательно изучив добытые свитки и выбрав один из них, показавшийся Тенгу наименее вздорным, он выбросил оттуда обнаруженные им несообразности. Затем Тенг дополнил список известными ему методами диагностики и лечения, не требовавшими ни сложной подготовки, ни аппаратуры, ни фармацевтических средств. После упорных поисков удалось найти и шестерых лекарей, согласившихся наняться в армию. Разумеется, все они были начинающими.
        Получив от переписчиков размноженное руководство по медицине, Тенг вручил его лекарям и заставил изучить, а затем принял у них экзамен и взял с них клятву строго следовать положениям этого лечебника. После полугодовых усилий дело, наконец, сдвинулось с места - в каждом полку теперь был лекарь, которому помогали ученики, и помощь раненым в стычках с шайками салмаа, безусловно, улучшилась.
        Сложнее обстояло дело с лекарствами. Тенг понимал, что единственным источником лекарств могут быть только местные растения. Но сведения, содержавшиеся в лекарских трактатах, были крайне скупыми, да и достоверность их вызывала большие сомнения. Самостоятельно взяться за изучение свойств трав, плодов и кореньев? Для этого придется перебрать методом проб и ошибок огромную массу растений. И потом, на ком же делать пробы? После долгих раздумий Тенг решил отправиться по деревням и побеседовать с местными знахарями.

…Прохладный осенний ветер шевелил опавшую листву на дороге, по обе стороны которой простирались убранные хлебные поля. Затем дорога углубилась в лес и вдруг ее перегородил прочный тын из заостренных бревен, возведенный, судя по всему, совсем недавно. Посреди леса, перегораживая дорогу, расположилось еще не отстроенное до конца поселение ветеранов. После недолгих переговоров ворота в частоколе открылись и всадники въехали в поселок.

«Благодарю за службу», - бросил Тенг сторожам у ворот, вооруженным щитами, копьями и мечами. Неподалеку возвышалась дозорная вышка. Дорога прошла мимо только что выстроенных и еще недостроенных домов, вышла через другие ворота и углубилась в лес. Несмотря на сухую погоду, темная земля на дороге сочилась влагой и чавкала под копытами коней - по обе стороны дороги сквозь чахлую лесную поросль, сменившую мощные хвойные и широколиственные деревья, проглядывало болото. Тенг Паас пришпорил коня и, сопровождаемый своим вестовым и телохранителем Бенто, выбранным из числа новобранцев еще в Алате - скорее за грамотность, чем за какие-либо иные качества, - через четверть часа достиг деревни, в которую и намеревался попасть.
        Спросив у встреченного жителя дом старосты, Тенг довольно быстро отыскал его, несмотря на сбивчивое и путанное объяснение. Староста был немало испуган визитом столь высокопоставленного гостя, но помимо испуга и стремления сохранить, несмотря на это, солидность и самоуважение, в его взгляде читалось еще и любопытство. Наконец, уяснив, что речь не идет ни о недоимках, ни о вербовке рекрутов, ни о постое воинов, ни о каких-либо еще повинностях для войска, он несколько успокоился и овладел собой.

«А правду говорят, начальник войска», - спросил он, осмелев, - «что это ты настоял, чтобы недоимку с нас не брать? И еще передают твои слова, - не знаем мы тут, чему и верить, - что войско твое, мол, против врага воевать должно, а не против бунтов крестьянских?»

«Да», - просто согласился Тенг, - «я и в самом деле так считаю. Если по границам - враги, а внутри страны народ бунтуется, такое государство рассыплется в пыль, только пни. Если пахарь исправно работает, он и подать может заплатить исправно. Но в году только один урожай, и тот, кто хочет снять с крестьянина сразу семь шкур, тот и есть главный виновников бунтов. Я бунтов в стране не потерплю, и кто против власти пойдет - тому не спущу. Но коли крестьянина до последней крайности не доводить, то и бунтов никаких не будет».

«Так зачем же нам против власти бунтовать, ежели хлеба до нового урожая хватит, да сена для скотины?» - ответил староста. - «Да и еще тебе спасибо за городок увечных воинов, что близ опушки поставлен. С ним куда как спокойнее жить стало. Тому недели две назад, - верно ведь, кум, две недели?» - обратился он к бородатому мужику, молча сидевшему у стола в углу на лавке.

«Верно, кум», - кивнул тот головой, - «истинную правду говоришь, - недели две, а может, три, а может, и поболе».

«Так я и говорю», - продолжил староста, - «недели две назад налетели кочевых сотни три верхами. Наскочили на городок, повертелись вокруг тына, а те их - стрелами. Кочевые-то сгоряча на тын полезли, а те их - мечами да копьями. Ну, такое угощение кочевым, - леший им в зад! - очень не по нутру пришлось. Покрутились они еще, да в нашу деревню-то мимо городка нынче и не пройдешь, болота-то, вишь, вокруг. Подхватились они тогда, только их и видели».
        Тенгу пришлось вежливо прервать излияния словоохотливого старосты и объяснить цель своего приезда. Староста был не на шутку удивлен, но государевым людям лучше знать, что им надобно. И через несколько минут староста уже подвел Тенга к покосившейся калитке в плетне, окружавшем хижину, где проживала местная бабка-знахарка.

«Здравствуй, уважаемая», - произнес Тенг, сгибаясь, чтобы пройти в низенькую дверь, ведущую в хижину, - «да будут боги милостивы к тебе и твоему дому».

«Входите, коли с миром», - ответила, оборачиваясь к гостям, стоявшая у печи старушка.

«Я начальник войска Тенг Паас» - Тенг наклонил голову. Старушка засуетилась, усаживая гостей за стол:

«Да чем вас угостить-то?» - совсем растерялась она.

«За заботу спасибо, да только не за угощением мы, а по делу» - произнес Тенг с легким поклоном.

«Что же за дело может быть ко мне у такого важного господина?»

«Лекарскую службу заново надо ставить в войске. Так лекаря городские, - да вы, небось, наслышаны, - горазды только мзду с больных собирать, пока вовсе до смерти не залечат. Вот и ищу я советов у тех, кому на роду талант дан - от хвори людей выхаживать. И человека с собой взял, чтобы на папирус все положить. Травы нам надобно знать, что от разных хворей помогают, да где те травы растут, да как их собирать, и больных как ими пользовать». - Тенг вопросительно посмотрел на старушку. Бенто по знаку Тенга достал перо, чернильницу и развернул папирус на дощечке, которую пристроил на коленях. Старушка вздохнула и поднялась с лавки.

«Ладно уж, расскажу, что знаю. Пусть твой человек пишет». - Она подошла к стене, сняла с протянутой веревочки и положила на стол несколько пучков сухой травы. Поправив большой коричневый платок, в который она куталась, старушка устроилась у стола и, перебирая стебельки своими морщинистыми пальцами, принялась рассказывать:

«Вот трилистник медвяный. Пчела его очень любит. А растет он все больше по опушкам средь кустов, места любит влажные. Пчела на него хорошо летит. Цветки его высушить, да кипятком заварить, дать минут пять настояться, и теплым этим горло полоскать - от простуды».

«А когда собирать надо?» - вставил слово Тенг.

«Беспеременно весной, когда цветок только-только не распустился. Тогда вся сила в нем». - Знахарка взяла в руки другой пучок. - «А вот царский корень. Растет в хвойном бору, в самой чаще, в темных местах. Стебель у него высокий, трубчатый, листочки длинные, узкие, с мелкими зубчиками по краям, а где к стеблю прикрепляются, там - видишь - колючка. Брать его можно всю весну и лето. Что сырой, что сушеный - все в пользу идет, человек здоровей становится. Особенно если боли в голове, в ушах шум, да не спится ночами, - этот корень надобно есть. По маленькому кусочку жевать подольше, а уж потом проглотить».
        Старушка рассказывала пространно. Папирус покрывался записями, свиток за свитком, но вот, наконец, старушка перебрала все свои травки.

«Спасибо за науку», - Тенг положил на стол мешочек с серебряными монетами, -
«рассиживаться не будем, дел у нас множество». - Откланявшись, они покинули дом, вскочили в седла и поскакали дальше. До сумерек оставалось всего часа четыре, а надо было успеть достигнуть ворот ближайшего города, лежавшего в тридцати лигах отсюда.
        Почти два месяца с перерывами Тенг странствовал по Хаттаму. После тщательной проверки записанного был составлен травник, а заодно и первый ботанический атлас Хаттама. Были внесены немалые уточнения и дополнения в «чертеж земель». Время, употребленное на изучение флоры провинции, Тенг использовал также для геологических изысканий. Главным их итогом было открытие в полупустынных предгорьях на юге небольших залежей самородной серы, а неподалеку от Урма - нескольких прослоек каменного угля, выходивших на поверхность. Но главное, почти там же местные жители наткнулись на пласты «горькой соли», которая, при ближайшем рассмотрении, оказалась селитрой.
        Последнее открытие особенно обрадовало Тенга. Найденные месторождения немедленно были взяты в казну. Близ Урма был куплен участок бесплодной холмистой земли, изрезанной лощинами. Там, среди каменистых холмов, появилась усадьба, обнесенная высоченным прочным забором.
        Прошел уже почти год с момента появления Тенга в Хаттаме и восемь месяцев с момента зимнего налета на Сарын. Все это время Тенг ожидал сильного набега кочевников, которые должны были отомстить за дерзкое похищение сокровищ Великого Военного Вождя, младшего брата Сильного и Мудрого Владыки Салмаа. Но, видно, сразу после весенней распутицы салмаа не успели собрать достаточные силы. Затем наступила осенняя распутица, а зима, из-за трудностей с фуражом для коней - не очень благоприятное время для больших походов.
        Главные неприятности доставляла Тенгу не военная опасность со стороны салмаа. Огромных усилий стоило Тенгу освободить дом начальника войска от грязи и поддерживать в нем чистоту. В домах знати, на пирах, которые ему приходилось посещать, Тенг едва преодолевал отвращение, пробуя скверно приготовленную пищу из продуктов сомнительного качества. Грязь, с которой он боролся в собственном доме, за порогом преследовала его на каждом шагу. Мелочи повседневной жизни угнетали куда сильней, чем угроза вторжения со стороны кочевников. Тем более, что первый удар нанесли не салмаа.
        Глава 4
        Друзья и заговорщики
        Крики, донесшиеся от ворот, заставили Тенга прервать подсчет своих расходов. Выбежав во двор, он увидел распростертого у открытой в воротах дверцы молодого раба-привратника. На три пальца ниже левой ключицы в груди его торчал нож. Две рабыни, прибежавшие с кухни, упали на колени рядом с неподвижным телом и тихо всхлипывали, глядя на него. Глаза привратника были широко раскрыты от боли, он судорожно пытался сделать вдох. Тенг вспомнил, как глядели на него эти глаза несколько месяцев назад…

…Сопровождаемый неизменным Бенто, он ехал верхом по невольничьему рынку Урма, оглядываясь по сторонам. Бенто не мог один справиться с большим домом начальника войска, да еще и возиться на кухне. Тенгу не хотелось заводить у себя рабов, однако большинство свободных жителей Урма предпочитали подыхать с голоду, но не идти в услужение. Если же и находились желающие, то даже неискушенному глазу была видна их принадлежность к отбросам общества, скатившимся на самое дно.
        Уже полчаса было проведено на рынке, но Тенг никак не мог заставить себя решиться купить хотя бы одного раба. Бенто, видя сомнения своего господина и командира, нерешительно спросил:

«Может, заглянем туда, в сараи? Обычно работорговцы держат там что-нибудь особенное».
        После яркого дневного солнца глаза не сразу привыкли к полумраку сарая, свет в который едва пробивался сквозь маленькие оконца под самой крышей. Купец, сбывавший здесь свой товар, учуяв покупателей, подскочил к Тенгу:

«Что изволит господин?»
        Тенг ничего не ответил, осматриваясь по сторонам. Сарай был разделен грубыми дощатыми перегородками на несколько больших отсеков. Привыкнув к полумраку, глаза Тенга рассмотрели в одном из таких отсеков троих юношей, выделявшихся безупречным телосложением и красивым цветом кожи, нехарактерным для ратов и других окрестных народностей.

«С юга? Островитяне?» - бросил Тенг.

«Вы правы, мой господин,» - вздохнул купец, - «они с южных островов».
        Присмотревшись, Тенг заметил в углу, в глубокой тени, группу совсем молоденьких девушек, сидевших на соломе.

«И эти тоже?» - снова спросил он купца.

«Просто беда с этими девчонками!» - купец картинно всплеснул руками. - «Специально отряд снаряжали на острова. За островитянок можно выручить немалые деньги, если доставить подходящих под покровительство храма Илиты».

«Это в храмовые наложницы, что ли?» - нелюбезно перебил его Тенг.

«Почему же обязательно в храмовые? Под покровительством Илиты сейчас немало домов, что содержат хорошеньких девчонок для состоятельных господ, понимающих в этом толк». - Купец хихикнул. - «Только с этими вышла, понимаешь, незадача. Мы честь по чести выждали, пока в селении останутся одни женщины, но когда ворвались в большой дом, где живут девушки, там вдруг оказалось несколько парней. Они сопротивлялись, как безумные, пока мы не зарубили четверых. Дом тем временем загорелся, и мы едва успели выволочь оттуда пятерых девчонок, как рухнула крыша и придавила двоих наших. А большая часть девчонок тем временем разбежалась по всему острову. Те пятеро, которых мы все-таки захватили, царапались и кусались как дикие кошки. И теперь приходится держать их связанными. Такой товар кому нужен?!» - в искренней досаде купец махнул рукой. - «Одна им теперь дорога - в каменоломни. Там любого заставят работать».

«И девушек?» - удивился Тенг.

«А что, девчонки крепкие. Все равно ведь под покровительство Илиты их теперь не сплавить - строптивы, будто злые духи в них вселились. Да две из них и обожжены порядком - тело попорчено. У одной прямо на лице шрамы». - Купец снова вздохнул и покачал головой.

«Кто-нибудь из них знает по-нашему?» - поинтересовался Тенг. Купец ткнул пальцем вперед:

«Вон тот, худощавый, маленько знает. Бывал у нас на побережье, рыбой торговал».

«Я беру их».

«Парней или девушек?»

«И тех и других».
        Купец отчаянно зажестикулировал:

«Нет, никак невозможно! Я ведь уже обещал всех в каменоломню!»
        Тенг повысил голос:

«Я даю сверх цены по десять серебряных шонно за голову. Достаточно?!» Купец склонил голову и жалобно забормотал:

«Только из уважения к начальнику войска я даю разорить себя и покрыть перед лицом богов несмываемым позором. Еще никто из моего рода не был уличен в нарушении данного слова…»

«Ладно, ладно, хватит причитать, сделка состоялась». - Саркастически усмехаясь, Тенг похлопал купца по спине.

«Развяжи-ка им руки». - Приказал он Бенто.

«Что вы, что вы! Не делайте этого! Неужто вам надоела жизнь?» - живо воскликнул купец.

«Развяжи.» - жестко повторил приказание Тенг. Бенто с опаской приблизился и разрезал веревки на руках девушек. Затем он обошел парней сзади, торопливо перерезал их путы и тут же отскочил подальше. Парни встали, разминая затекшие от веревок руки. Один из них глянул прямо в лицо Тенгу глазами, потемневшими от ненависти, и внезапно одним прыжком приблизился к нему на расстояние удара кулаком, который и последовал незамедлительно. Тенг нырнул головой вниз и вперед, страхуясь левой от удара снизу, и кулак его противника ударил в пустоту. Тенг в тоже мгновение перехватил руку островитянина и, с силой крутанув ее, отшвырнул парня к стене сарая.

«Переводи!» - властно заговорил Тенг, обращаясь к худощавому. - «Вас всех продали в каменоломни. Если вы согласны жить и вести хозяйство в моем доме, я выкупаю вас у этого человека». - Тенг ткнул пальцем в сторону купца. - «А ты», - продолжил он, поворачиваясь к парню, пытавшемуся подняться с прелой соломы, стараясь не опираться на прижатую к телу правую руку, - «будешь моим телохранителем».
        Теперь этот молодой рыбак, по имени Паи, лежал на земле у ворот, в груди его торчал нож, а на губах пузырилась розовая пена. И теперь ему, пожалуй, уже нечем было помочь.

«Как это - нечем? А биостимулятор?» - молнией мелькнуло в голове у Тенга. -
«Скорее, тащите его в дом!» - закричал он. Бун и Чак подхватили своего сородича и осторожно понесли его в дом.

«Кладите его на стол!» - Тенг схватился за рукоять ножа в виде конской головы и вырвал его из раны («Где я мог видеть такую рукоятку?» - подумал он). Привратник захрипел и безвольно уронил голову.

«Эй, Зиль, Сюли! Бальзам сюда! Да чистое полотно!» - Тенг продезинфицировал рану травяным бальзамом собственного приготовления и туго перетянул грудь парня полотенцами. - «Всем выйти и закрыть дверь. Сюда никому ни шагу!» - бросил он столпившимся у дверей островитянам. Когда комната опустела, Тенг распахнул одежду и вытащил ампулу из обоймы на поясе. Инъектор был установлен на одну дозу из десяти, содержащихся в ампуле. Тенг прижал ампулу-инъектор к плечу раненого и повернул колечко, опоясывавшее маленький цилиндрик.
        Первый раз Тенг использовал это мощное средство для спасения жизни. Несмотря на серьезность ситуации, он невольно усмехнулся, представив вдруг, что сказали бы в тех домах, где он был принят, если бы узнали, какое чудодейственное лекарство он употребил - и для кого? Для раба! И так уже давно шли пересуды, что начальник войска опускается до того, что говорит с рабами как с равными, что простым домашним слугам он предоставил те же права, каких среди рабов удостаивались лишь управляющие имений да искуснейшие мастера - самим заключать сделки от имени хозяина. Нередко при этих толках кто-нибудь из знати саркастически заключал:
«Впрочем, чего же еще ждать от безродного бродяги! И как он только пробрался на столь почетную государственную должность!»
        Тенгу же было наплевать, что знать осуждающе косится на него. Ему не нужны были враги в собственном доме, доносящие на хозяев, как это нередко бывало во времена политических заговоров, и как то было сейчас, когда подкупленные Тенгом слуги следили за каждым шагом своих господ. Бесхитростных же парней и девушек с далеких островов он старался сделать своими друзьями, действительно держа себя с ними на равной ноге, терпеливо обучая их языку и письму ратов. И это давало свои плоды. Дом его постепенно пришел в порядок, в нем поддерживалась чистота, стол был обеспечен доброкачественной и довольно вкусной пищей.
        Через несколько часов тревожного ожидания раненый пришел в себя.

«Господин Тенг…» - еле слышно позвал он, стараясь глубоко не дышать. Тенг наклонился к нему.

«Человек… что ударил ножом… сулил много денег…» - парень замолчал, закусив губу от боли. Немного помолчав и собравшись с силами, он снова заговорил:

«Хотел… чтобы я говорил ему… с кем вы говорите… о чем… куда ездите…» - привратник опять умолк, слегка приподнятая голова его снова откинулась на подушку.

«Можешь не говорить больше, я все понял» - ответил Тенг, сосредоточено обдумывая сказанное. Через несколько минут он созвал в комнату, где лежал раненный, всех своих домочадцев.

«Слушайте меня. Паи» - он жестом указал на привратника - «ранен не случайно. Мы живем здесь в жестоком мире. Я начальник войска, и хочу, чтобы войско защищало народ моей земли. А богачи вокруг норовят из всего сделать выгоду для себя. И войско им нужно только для собственной выгоды - чтобы завоевать еще земель, захватить еще рабов, построить еще один дворец… Я же не хочу, чтобы воины были грабителями на службе у богачей. Потому и рыщут убийцы около моего дома.» Тенг энергично взмахнул рукой:

«С этого дня все вы будете вооружены. Я сам обучу вас всем необходимым приемам боя. Но никто чужой не должен знать об этом».
        Оружие, доверенное рабам, укрепило и их доверие к Тенгу. Так у него появилась надежная стража.
        Тенг чувствовал, как со всех сторон маячат призраки опасности. Тревожную весть принес один из подкупленных им рабов. В доме его хозяина собралось много местной знати, сыновья удостоенных по праву рождения, которыми было составлено письмо императору с просьбой заменить нынешнего наместника в провинции.
        Тенг насторожился. При безвольном Кунте Доа он имел свободу действий хотя бы в армии. А если он будет смещен? И Тенг решил предпринять ответный ход. Боязливому и мнительному Кунту Доа было подброшено письмо, где говорилось о заговоре против него и назывались имена заговорщиков.
        Когда прошли первый страх и смятение, вызванные страшным известием о заговоре, Кунт Доа призвал к себе Делегата Тайной Палаты Императора в провинции, начальника городской и сельской стражи.

«Вот, вот тут, имена заговорщиков!» - Кунт Доа трясущимися руками размахивал письмом перед носом у императорского Делегата. - «Моя жизнь в опасности! Всех надо арестовать, немедленно!» - Он даже топнул ногой от нетерпения. Делегат молча поклонился и вышел.
        Через час дворец наместника, дома заговорщиков, дом Тенга и казармы с двумя сотнями воинов, находившихся в это время в Урме, были окружены городскими стражниками. После короткого сопротивления личной охраны Кунта Доа он упал с разбитой головой на мозаичные плиты парадного зала своего дворца.
        Тенг не ожидал такого немедленного действия своего письма и оказался застигнутым врасплох.

«У входа в дом стражники!» - с волнением воскликнул Чак, влетая в комнату Тенга, -
«Они требуют впустить их!»

«Никого не впускать, ворота на засов, дом запереть!» - немедленно приказал Тенг в ответ. - «Всем взять самострелы - и на крышу!»
        Когда приказание было исполнено, и все слуги залегли на крыше, взяв под прицел стену и ворота в ней, Тенг получил несколько минут, чтобы обдумать ситуацию:

«Да, судя по всему, начался мятеж», - решил Тенг. Он напряженно глядел в сторону ворот. Но все было спокойно. Стражники по ту сторону ограды даже прекратили выкрикивать требования открыть ворота.

«Почему же стражники действуют столь нерешительно, не вламываются в дом?» - задумался юный начальник войска. - «Вероятно, заправилы мятежа не имеют подходящего человека, способного возглавить солдат, и не намерены убивать меня, а, скорее, хотят заставить подчиниться их воле». Затем мысли Тенга приняли другое направление:

«Понятно, что местная знать, решив, что непосредственная угроза со стороны Салмаа миновала, а войско приведено в порядок и боеспособно, занялась укреплением своей власти. Кунт Доа их явно не устраивал - им нужен был человек решительный, который твердой рукой проводил бы их волю. Возможно, кое-кто из них подумывает и о более независимой политике по отношению к метрополии. Хвала отцу богов, я успел отправить Бенто с письмом Ратам Ану. Промедли я еще день…»
«Тенг Паас, начальник императорских войск в провинции Хаттам, пишет это письму Ратам Ану, Другу Царя, удостоенному по праву рождения, начальнику войска области Алат, с надеждой на его благосклонное внимание. Да будет с тобой милость богов!
        Я, недостойный, осчастливленный твоим высоким покровительством, не осмелился бы беспокоить столь высокого государственного мужа, если бы не дела, которые, по скромному моему разумению, не должны оставаться скрытыми от ока власти.
        Императорским повелением и твоим приказом укрепил я войско и обезопасил дороги, унял набеги салмаа, поразил их в стенах Сарына. Вновь посажены земледельцы на некогда покинутые земли и поступают с них налоги в императорскую казну.
        Но вожди кочевников не смирились. Их силы еще велики и провинция не избавлена от опасности больших набегов. Сарын все еще пребывает в их руках. Земли Хаттама не оправились еще от разорения и дают весьма скудный доход. Наместник Кунт Доа Ниму безволен и не способен ничего сделать для процветания земли Хаттама во благо Великой Империи. И в это трудное время среди хаттамской знати находятся люди, кующие заговор против законной власти. Решив, что угроза со стороны земли Салмаа миновала, они решили прибрать к своим рукам всю провинцию. Хуже того - среди них есть смутьяны, замышляющие оторвать Хаттам от благословенного Алата и выйти из подчинения Императору Великой Империи Ратов. Да продлятся дни его, да не иссякнет его сила, да будет с ним покровительство Отца Богов!
        Настала пора водворить в Хаттаме порядок. Нужно для этого сосредоточить и воинское, и гражданское начальствование в Хаттаме в руках решительного, честного, преданного Императору человека. Надеюсь, мой покровитель, что такой человек будет найден и ему будет вручена подобающая власть.
        Примите мои уверения в совершеннейшем почтении к Императору, в верности Империи, и в признательности к моему покровителю.
        К сему собственную руку приложил Тенг Паас, начальник императорских войск в провинции Хаттам
        Дано в Урме, митаэля зимы 2094 года с сотворения мира 37-го дня».
        Но даже если письмо не перехвачено и даже если оно возымело желаемое действие - что из этого толку, если он сам попадет в руки заговорщикам? Он либо будет вынужден уступать им, будучи не способен сделать ни шагу без их неусыпного надзора, либо… либо они убьют его.
        Внимательно оглядевшись вокруг, Тенг насчитал у стены и в переулках не меньше трех десятков стражников. Не пробиться. А что на заднем дворе?
        Тенг спустился во двор и крадучись подобрался к калитке, выходившей в глухой проулок. Заглянув в широкую щель между грубо обтесанными досками, из которых была сколочена калитка, Тенг увидал поблизости всего лишь троих всадников, стоявших почти вплотную к стене и беседовавших друг с другом.
        Пробиваться? Но тогда, возможно, он вынужден будет убить этих стражников. Этого Тенгу не хотелось, да он и не захватил с собой никакого оружия, кроме ножа, висевшего на поясе. Не было на нем и доспехов. Ждать, однако, тоже было нельзя. Тенг в минутной растерянности огляделся вокруг. Стоявшая неподалеку от калитки поленница подсказала ему решение. Он обхватил рукой увесистое полешко, слегка липнущее к ладони свежими потеками смолы, и вскарабкался на стену. Дальний от него конник поднял голову на шум и в ту же секунду полено, пущенное ловкой рукой, ударило его прямо в шлем. Удар был достаточно сильным, чтобы всадник покачнулся и, не удержав равновесия, вывалился из седла.
        Тенг оттолкнулся от стены и прыгнул на ближайшего к нему всадника, рухнув вместе с ним на землю. Тенг проворно, словно кошка, вскочил на четвереньки и рубанул ребром ладони по открытой шее противника, другой рукой одновременно вытаскивая из ножен его меч - и вовремя. Третий стражник уже наносил удар. Каким-то чудом Тенг успел отклониться, подставляя меч. Зазвенела сталь.
        К месту схватки уже бежали пешие стражники. Тенг отбил еще один выпад конника, нырнул под занесенную для удара руку и, ухватившись за пояс, рванул стражника на себя, стаскивая его с седла. Тот потерял равновесие и свалился под брюхо собственной лошади, одной ногой запутавшись в стремени. Недолго думая, Тенг подскочил к оставшемуся без всадника коню, не покинувшему места схватки, одним движением взлетел в седло, ударил коня пятками в бока и вылетел в узкую улочку, ведшую к казармам.

«В казармах сейчас наберется всего-то сотни две воинов. Если стражники захватили их врасплох…» - Тенг не успел додумать мысль до конца. Конь вынес его на широкую улицу перед казармами. Вдоль стен и у ворот толпились стражники, конные и пешие. Ворота были наглухо закрыты. Тенг бросил коня вперед и, сметая со своего пути стражников, подлетел к воротам, привстал в стременах, бросил меч, который он все еще сжимал правой рукой, и, ухватившись за верхний край створок ворот, мощным рывком перебросил свое тело во внутренний двор.
        Охрана, стоявшая у ворот, бросилась к нему с обнаженными мечами, но кто-то сразу узнал его и крикнул:

«Командир! Это же наш командир!»
        Тенг, очутившись среди своих воинов, ощутил прилив уверенности.

«Все ко мне!» - громко воскликнул он. - «В городе мятеж. Всем стрелкам - на стену! Латники - к воротам!» - начал командовать Тенг. - «Стрелкам - прикрыть нас стрелами! По моей команде открываем ворота и атакуем!»
        Почти полторы сотни арбалетчиков засыпали стражников стрелами, заставив тех отойти в переулки, откуда они, прикрываясь щитами, отвечали дротиками, а несколько лучников взяли под прицел ворота. Их створки распахнулись и латники, выстроив стену тускло поблескивающих щитов, быстро двинулись вперед.

«За мной, молодцы!» - Тенг выбежал из ворот, увлекая за собой стрелков. В руке его снова был меч. Навстречу просвистело несколько стрел, сзади кто-то упал со стоном.

«Не хватает еще получить стрелу в глаз», - подумал Тенг. Перескакивая сточную канаву, он зацепился за плащ лежащего стражника и растянулся на почти утонувших в земле камнях мостовой. В тоже мгновение сверху на него рухнул воин. Длинная стрела торчала у него в горле, а изо рта хлестала кровь, заливая одежду Тенга.

«Это для меня была стрела…» - липкий страх обволакивал Тенга своей паутиной, не давая подняться. Пошарив руками вокруг, Тенг подобрал отлетевший в сторону щит убитого, усилием воли заставил себя вскочить с земли и побежал вперед, тщательно прикрываясь щитом.
        Латники быстро выбили стражников из переулка, освободив путь, и Тенг со своими воинами бросился ко дворцу наместника. Когда после короткого боя на площади они ворвались внутрь, на лестнице их встретил личный отряд провинциального Делегата Тайной Палаты Императора. Остальные стражники, несмотря на свое численное превосходство, разбежались при первой же неудачной для них схватке, не ожидая от столкновения с бойцами регулярной армии ничего хорошего.
        Императорский Делегат оказался загнан во внутренние покои дворца, окруженный лишь своей охраной. Только что он готов был торжествовать победу и вдруг такой удар!.. Теперь речь шла уже о спасении собственной шкуры и дюжие парни Делегата отчаянно сопротивлялись. Сам Делегат уже получил несколько стрел в грудь, но под стальным нагрудником у него, как и у его охранников, была надета рубаха из металлических колец.

«Целься в глаз!» - крикнул Тенг. Азарт боя захватил его и, несмотря на приступы страха, он вырвался вперед. На пути его оказался верзила - на полголовы выше даже Тенга, выделявшегося своим ростом - который проворно орудовал тяжелым топором. Удар - и меч Тенга вырвался у него из руки и заскакал, звеня, по каменным плитам. Гигант снова занес свой топор, но прежде чем он опустился, Тенг прянул в сторону. Топор ударил мимо, едва не раскроив ему плечо. В руке у Тенга блеснул нож, изготовленный из прекрасной стали еще на станции. Он почувствовал, как собираются в тугой комок его нервы и мышцы.
        Гигант опять занес топор. Пружина, сжавшаяся внутри Тенга, развернулась, и он с хриплым выдохом нанес врагу удар под подбородок…
        Когда Тенг, кривясь от подступившей дурноты, вытаскивал нож, чувствуя, как чужая кровь струится у него по пальцам, все уже было кончено. Делегат Тайной Палаты лежал на спине. В лице его торчало две арбалетных стрелы. Оставшиеся в живых охранники побросали оружие и упали на колени, согнувшись до полу и закрывая головы руками.
        Тенг тут же, не откладывая до утра, разослал по городу войсковые патрули, разыскал и загнал в казармы разбежавшихся стражников. Одновременно он послал в полки, находившиеся за пределами Урма, чтобы иметь под рукой надежную вооруженную силу в достаточном числе. После короткого расследования была арестована верхушка заговорщиков. И уже утром в Алат с надежной охраной отбыл гонец с донесением о подавленном мятеже.
«Великий Император Ратов, Царь Алата и Ионапаты, Государь Дилора, Ульпии и Шаззу, Князь Хаттама, Владетель Мерианы, попечитель Левира и Сегидо, Отец народов Запада и Востока, Севера и Юга, покровительствуемый Отцом Богов - да продлятся дни твои вечно! Недостойный Тенг Паас, милостью твоей поставленный блюсти войско провинции Хаттам, покорнейше доносит тебе о делах, случившихся в провинции.
        Презренные черви, отринувшие долг перед своим Императором, - да продлятся дни его!
        - замыслили взять под свою руку твое исконное владение - Хаттамские земли. Соединившись со знатными, ослепленными призраком власти, которой они жаждали не по праву, составили они заговор и умертвили Наместника твоего в земле Хаттам, Друга Царя, удостоенного по праву рождения Кунта Доа Ниму. Мир праху его.
        Повинуясь присяге, данной мною Великому Императору - да продлятся дни его! - заговорщиков я схватил, не желавших просить пощады предал смерти, учинил немедля следствие и узнал имена замышлявших зло, и вписал эти имена в список, который посылаю вместе с сим письмом.
        До назначения новых слуг твоих, Великий Император, - да продлятся дни твои! - в землю Хаттам, буду блюсти я дела твои в провинции именем твоим и во благо твое.
        Припадаю к стопам твоим и прошу покорнейше известить, какое будет твое распоряжение относительно знатных, вовлеченных в заговор.
        Начальник императорского войска в провинции Хаттам, Тенг Паас, составил послание сие собственноручно
        Дано в Урме, тамиэля зимы 2094 года с сотворения мира 4-го дня».
        Заговоры и мятежи в провинциях не были редкостью. Зная, что императорская власть в провинциях непрочна, и что любой заговорщик, если он достиг успеха, может оправдаться перед императором, лишь бы верховная власть императора признавалась, да налоги исправно поступали в казну, Тенг решил, что сможет захватить пост наместника. Однако Государственный Совет Империи не спешил узаконить сложившееся положение, несколько встревоженный слишком быстрым возвышением юного военачальника, что заставляло государственных мужей резонно опасаться, как бы в один прекрасный момент он не возжелал бы стать самостоятельным государем провинции Хаттам.
        Правда, Тенг оставался фактическим диктатором провинции, поскольку наместник так и не был назначен. Вскоре Император, по протекции Ратам Ана, утвердил назначение в Хаттам нового Делегата Тайной Палаты Императора со специальным поручением - наблюдать во все глаза за поведением Тенга Пааса и доносить обо всем в Алат.

«Добро пожаловать в Урм!» - Тенг соскочил с коня, приветствуя широким жестом Делегата Тайной Палаты, подъехавшего к Главным городским воротам в сопровождении большой кавалькады всадников. Делегат тоже слез с коня и направился к Тенгу. Несколько секунд они разглядывали один другого, затем расцвели улыбками и принялись похлопывать друг друга по плечу.

«А я не сразу узнал тебя», - Делегат обнажил в улыбке гнилые зубы, - «хотя давно уже следил за твоим продвижением. Гляди, каким орлом стал!» - он еще раз хлопнул Тенга по плечу.

«Ну, ты тоже малый не промах! Тайная Палата - не последнее место на императорской службе» - в тон ему ответил Тенг.

«Да, похоже, в Империи кризис действительно зашел далеко, если бывший надсмотрщик за рабами сделал такую карьеру» - подумал Тенг, разглядывая роскошное новое одеяние управляющего имением Ратам Ана, а ныне провинциального Делегата Тайной Палаты Императора.

«Ну, Ленмурин, я думаю, мы с тобой поладим».

«Надеюсь».

«Ладно, о делах потом, а сейчас в моем доме нас ждет угощение».
        Они оба снова вскочили на коней и торжественно въехали в Главные ворота.
        Когда пир уже был в разгаре, Ленмурин Диэпока повернулся к Тенгу и спросил:

«А что за история приключилась здесь с мятежом?»

«Дело не стоит дохлой кошки» - махнул рукой Тенг. - «Твой предшественник попытался сесть на место Кунта Доа. Но куда его стражникам до моих парней! А остальные заговорщики вообще ничего не успели сделать. Я решил их особо не терзать - просто выслал из Хаттама, а земли забрал в казну».

«Напрасно», - нахмурился Ленмурин Диэпока, - «у многих из них влиятельные родственники в Алате. Но раз дело сделано… Впредь же советую тебе быть поосторожней. Не все довольны твоим быстрым возвышением».

«А сам-то ты здесь зачем?» - размышлял Тенг, - «не потому ли, что не все довольны? И первый - твой хозяин, Меч Ратов, Ратам Ан?»
        Пользуясь своим положением фактического хозяина провинции, Тенг взялся за реформы, и тут же встретил глухое, а подчас и открытое сопротивление. Перепись частных, казенных и общинных земель и подушная перепись вызвали ожесточенные споры между общинами и крупными землевладельцами, да и между самими частными владельцами. Земельные магнаты укрывали от переписи рабов, чтобы платить меньший налог.
        В Государственном Совете провинции шли едва ли не каждодневные споры. Когда же Тенг заикнулся о наследственном праве арендаторов на занимаемые ими земельные участки, знать подняла форменный бунт. Ленмурин Диэпока появился у Тенга сразу после бурного заседания Совета. Он уже не расточал уверения в дружбе.

«Ты что, с ума сошел?» - Делегат Тайной Палаты возбужденно размахивал руками. -
«Ищешь популярности у черни?»
        Тенг попробовал было объясниться:

«Но откуда же мне набирать солдат, как не из крестьян…»

«А-а-а, брось! Не чернь тебя возвела, и они же первые будут тебя топтать, когда ты всего лишишься. Не порти отношений с сынами людей, удостоенных по праву рождения - это тебя до добра не доведет!»
        Действительно, в любой момент Тенг мог лишиться своего поста. А захватить всю власть в провинции он был не в состоянии - императорская армия быстро навела бы порядок. Пришлось отступить. Однако Тенгу удалось настоять на кодификации положения рабов, посаженных на землю, тем более, что существовал имперский закон, позволявший сделать это. Впервые за рабами, посаженными на землю, были формально признаны их имущественные и семейные права, которые, как правило, и так уже фактически признавались.
        Следующий законопроект Тенга опять вызвал усиленное внимание Ленмурина Диэпоки. Делегат опять нанес визит Тенгу и вновь занялся увещеваниями:

«Ну зачем раздавать государственные земли крестьянам?» - по-отечески уговаривал он Тенга. - «Эти земли охотно возьмут удостоенные по праву рождения, сыны удостоенных по праву рождения. Они готовы заплатить приличную цену. Да и любимая тобою чернь не останется внакладе. Все равно ведь земли распределят между арендаторами!» - Ленмурин выжидающе взглянул на Тенга. Тот, однако, не склонен был уступать.

«С участков, занятых свободными крестьянами, можно получить в полтора, а то и в два раза больше налогов, чем будут платить мне удостоенные по праву рождения за участки, розданные арендаторам или рабам. Сейчас налогов едва хватает на содержание пяти тысяч воинов. Ты подумал о том, что случится, когда Салмаа обрушится на нас своими соединенными силами? Всего несколько лет назад они штурмом взяли Сарын, а ведь императорские полки имели тогда двенадцать тысяч воинов! И стены в Сарыне покрепче, чем те, за которыми мы сейчас сидим. Теперь же им может достаться и Урм, да и весь Хаттам.»

«Ты желаешь иметь воинов, иметь деньги для армии. Это я могу еще понять, хотя и здесь ты идешь по неправильному пути». - Делегат Тайной Палаты нахмурился. - «Но почему же ты не делаешь в своем законе различия между ратами, гражданами Империи, и туземцами? Местные племена никогда не станут нам надежными подданными. И уж если ты захотел увеличить земледельческое население, то на земли нужно сажать ратов-колонистов!»

«А туземцы опять почувствуют себя ущемленными и при первом удобном случае соединятся с варварами-кочевниками, чтобы ударить нам в спину? Благодарю покорно! Я предпочитаю иметь армию из людей, которые сражаются за свою землю». - Тенг чувствовал нарастающее раздражение в споре с этим человеком, поскольку понимал, что следом за словесными аргументами тот может пустить в ход и другие. Он придал своему лицу надменное выражение и повернулся к Ленмурину Диэпоке всем корпусом. -
«Твое дело - обеспечить исполнение воли императора и не допустить покушения на его власть. Аристократы же, о которых ты печешься, из-за корысти готовы забыть об угрозе с Запада. Кочевники всем нам снесут головы, если мы не сумеем собрать достаточные силы. Или Алат пришлет нам два десятка полков?»
        Ленмурин Диэпока скривил рот в гримасе раздражения:

«Кочевники не решатся напасть на Хаттам. Да и такая крепость, как Урм, им не по зубам».
        Тенг метнул в него быстрый взгляд:

«Не прошло и восьми лет, как мы потеряли Сарын! Шайки салмаа до сих пор рыщут по всему Хаттаму. Если я обезопасил дорогу в Алат, то это не значит, что орда кочевников не встанет в любой момент под стенами Урма! Мои лазутчики все время доносят мне - Владыка Салмаа горит местью за прошлогодний налет на Сарын. Он отказался принять моих посланников. Задумайтесь над этим, вы все, считающие себя господами в этой земле!»
        Ленмурин Диэпока не стал продолжать спор. Не выступил он против Тенга и на заседании Государственного Совета провинции, где обсуждался вопрос о раздаче пустующих земель крестьянским общинам. Молча просидел он все заседание. Решение, после жарких дебатов, было принято.
        Тенг опасался, что Совет провинции решительно выступит против его законопроекта. И действительно, в запальчивых выступлениях против раздачи крестьянам пустующих государственных земель недостатка не было. Однако, к его удивлению, у предложенного им решения нашлось и немало сторонников.
        В его поддержку выступил казначей провинции, поскольку для него самым сильным доводом был простой расчет поступления налогов: с мелких крестьянских участков в казну поступит больше, чем с крупных земельных владений аристократии. По тем же причинам поддержали Тенга и жрецы многих храмов. Знатные уже давно увиливали от традиционного исполнения почетных храмовых должностей, предполагавших немалые траты, и главным источником содержания храмов стали взносы незнатных горожан и крестьян. Чем больше крестьянских семей получат самостоятельные наделы, тем больше взносов будет сделано в пользу храмов.
        Разумеется, в пользу законопроекта Тенга высказались и командиры полков - просто в силу личного расположения к своему начальнику. Многие знатные, но обедневшие землевладельцы, весьма скромно расценивающие свои шансы в возможной схватке за дележ государственных земель, тоже поддержали проект. Сделано это было, конечно, не из любви к крестьянам, и не из соображений государственной пользы, и даже не из корысти, а лишь из стремления насолить богатым выскочкам из захудалых родов, собравшим в своих руках обширные земельные угодья. Памятуя, что у Тенга есть покровительство в Алате, и что он на короткой ноге с делегатом Тайной Палаты, который решил не выступать против законопроекта, кое-кто из богатых и знатных тоже предпочел воздержаться от открытого выступления против…
        Вся эта разношерстная коалиция и позволила законопроекту о разделе пустующих государственных земель между малоземельными и безземельными крестьянскими семьями получить в Государственном Совете провинции Хаттам незначительное большинство.
        К началу сева на казенных землях возникло несколько новых поселений.
        Но эти успехи не радовали Тенга. Он чувствовал, что положение его становится все более шатким. Знать озлобилась и удостоенные по праву рождения стали требовать его отставки, засыпая императора многочисленными посланиями. Тенг стремился укрепить свою единственную пока опору - войско, стремясь завершить начатые военные реформы. Воины получали не просто единообразное, а одинаковое снаряжение и вооружение, вырабатываемое по утвержденному единому стандарту расширенными Тенгом мастерскими, куда набирали все новых и новых ремесленников.
        Тенг понимал, что компенсировать малую численность войска он может только лучшей подготовкой воинов и более совершенным оружием. Первым его нововведением были цельнометаллические щиты, которые сначала получила тяжеловооруженная пехота - латники. Затем и стрелки стали получать металлические щиты полегче и поменьше размером. Первые, изготовленные в спешке партии арбалетов шаг за шагом заменялись новыми, с металлическими луками, надежной тетивой, с более тщательно изготовленным механизмом взвода и спуска.
        Тенг проводил в мастерских немалое время. После долгих раздумий он решился обратиться к одному из лучших кузнецов-оружейников - мастеру Гефолру:

«Мастер, я не погрешу против истины, если скажу, что ты лучший оружейник в Хаттаме. Мечи твоей ковки славятся на всю провинцию».

«Мне приходилось уже слышать такие слова» - без ложной скромности ответил мастер, в упор глядя на Тенга и ожидая продолжения.

«Коли так, то, возможно, ты сумеешь мне помочь» - произнес Тенг.

«Смотря в чем», - пожал плечами мастер.

«Должно быть, тебе доводилось слышать, что в юности я жил далеко на Востоке, в землях Империи Желтолицых», - начал Тенг. - «И вот там мне удалось подсмотреть один секрет тамошних оружейников. Немногие из них владеют тем секретом и разглашение его карается смертью всей семьи и всех родственников до третьего колена. Мечи, сделанные ими, имеют странный волнистый узор по клинку, отличаются невероятной гибкостью - чуть ли не колесом можно согнуть, я сам тому свидетель - и могут с маху перерубить бронзовый меч, а если ударить умелой и сильной рукой, - то и стальной. Называется эта сталь - дамаск».

«И ты хочешь сказать, что овладел этим секретом?» - недоверчиво заявил Гефолр, разминая ладонь одной руки могучими пальцами другой.

«Нет», - покачал головой Тенг, - «я же сказал: мне удалось только кое-что подсмотреть и подслушать. Я хоть и юн, но уже понимаю, что тут есть разница. Подсмотреть секрет и овладеть им - далеко не одно и тоже. Я многого не понял тогда, на многие вопросы у меня нет ответов. Но, может быть, вместе мы докопаемся до истины?»

«А много ли тебе известно-то?» - заинтересовано, но и с заметным скептицизмом спросил кузнец.

«Немного», - честно сознался Тенг. - «Я видел, что клинок отковывают из нескольких металлических полос, которые в результате ковки превращаются в одно целое. Я понял также, что в сердцевину клинка помещают полосу из мягкого железа, по бокам - из более твердой и очень гибкой стали, а на края лезвия идут полосы из самой твердой стали. Закаливал клинок тот мастер в настое из каких-то неведомых мне трав. Сказывали также - но я сам того не видел - что некоторые из кузнецов работают высоко в горах, и закаливают клинки, быстро вращая их на ледяном ветру, или окуная в снег. Вот и все».

«Гиблое дело», - пробурчал мастер. - «А насколько горн калить? А как долго ковать? А как часто разогревать клинок? А до какого цвета клинок нагревать перед закалкой? .»

«Ты же мастер! Неужто слабС в восточных хитростях разобраться? Или мы тут умением скуднее или разумом обижены?» - подзадорил его Тенг.

«Ладно, начальник войска… Попробовать-то всяко можно» - отозвался Гефолр.

«Ну вот, вместе и попробуем» - заключил Тенг.
        День за днем они не вылезали из кузницы. По Урму уже поползли слухи, что начальник войска совсем повредился в уме и не выпускает из рук кузнечный молот, весь грязный и черный, как подземный демон. А Тенг с Гефолром раздували горн и ковали, ковали и закаливали, пробовали то одну сталь, то другую, то один нагрев, то другой… и выбрасывали изделие за изделием. Лишь на четвертую неделю, когда они ковали уже шестой образец, стало что-то получаться.

«Ну, начальник, похоже, ухватили мы этот секрет» - произнес кузнец после долгого молчания. - «А я признаться, не верил, что такое вообще возможно». - Гифолр вертел в руках, разглядывая на совесть заточенный, но кое-как отшлифованный клинок еще без нормальной рукояти. Рядом на наковальне лежал разрубленный пополам медный слиток. - «Ну, теперь я и сам справлюсь. Как будет готов подходящий меч - сам тебя извещу».
        Подходящий меч был готов через месяц. Простой, без затей, клинок с дугообразной гардой, рукоять, обмотанная кожаным шнуром. Сталь необычного темно-серого цвета, со сплошным волнообразным узором. Сгибался он почти в колесо и рубил отменно, почти пополам разрубая хорошо прокованные стальные клинки, а плохо прокованные и перекаленные разнося вдребезги.

«Сколько же ты можешь сделать таких мечей?» - сразу поинтересовался Тенг.

«Один в две недели. А если ничем иным не заниматься - не меньше десяти дней надобно только на сам клинок. Долго ковать надо, с перерывами», - ответил мастер.

«Сколько у нас мечников в императорских оружейных мастерских? Шестеро?» - Тенг задумался, глаза его на несколько секунд уставились в одну точку. - «Так, берем еще двоих. Каждый обучит одного подмастерье… Возьмете добавочных учеников и подмастерьев, спихнете на них всю прочую работу… Тогда за год у нас выйдет… Выйдет около полутысячи клинков. Годится. За дело! Не откладывая!».
        Тем временем по всему Хаттаму оборудовались склады с запасами оружия и снаряжения. Щиты, копья, арбалетные болты, тетивы, конская упряжь, сандалии, доспехи… На это уходили остатки денег, захваченных в Сарыне.
        Тенг произвел и внутреннюю реорганизацию в армии. Сотня воинов выделялась в самостоятельную тактическую единицу, состоящую из двадцати пяти тяжеловооруженных бойцов и семидесяти пяти стрелков, вооруженных арбалетами. Восемь сотен составляли полк, четыре сотни всадников - кавалерийский полк. Кавалерия училась ездить в седлах со стременами, чтобы при случае достойно встретить не только конников Салмаа, но и кавалерию Алата.
        Тенг неутомимо проводил учения под стенами Урма, часами пропадал в военной школе, готовя командиров для сотен и полков. Местные гарнизоны, по которым была раскидана примерно половина войска, Тенг поручил Ролл Дану. На горных перевалах и тропинках были умножены сторожевые посты. Сотня разведчиков, подготовленная Тенгом, совершала регулярные вылазки в район Сарына и дальше, к перевалам. Лазутчики и соглядатаи, щедро оплачиваемые Тенгом, доносили о всех передвижениях кочевников. Золото между тем таяло…
        Улучшения в войске позволили Тенгу решиться набрать дополнительных воинов, хотя было ясно, что казна скоро не выдержит бремени добавочных расходов. Но, судя по всему, нападение со стороны Салмаа было уже близко. Надо было принимать меры и поэтому Тенг вербовал новых бойцов. К концу весны только под Урмом было собрано полных четыре тысячи пехоты и две тысячи конницы. Страх Тенга перед вторжением кочевников, однако, не проходил.
        Точные силы кочевников были ему неизвестны. Он знал лишь о том, что делается в Хаттамском межгорье, в горных долинах в окрестностях Сарына, да сразу за горными перевалами. А что за котел кипит в степи? Сколько всадников может объединить Владыка Салмаа из подвластных ему племен? Десять тысяч? Двадцать? Пятьдесят?..
        Не меньше, чем кочевники, беспокоила Тенга позиция Алата. В любой момент мог последовать императорский указ об отрешении его от должности. Будь у Тенга даже десять тысяч воинов, ему не удержать Хаттам против императорской армии.
        Поэтому главной заботой Тенга вскоре стала не армия, и не политические интриги, а мастерские, которые он заложил в шести лигах от Урма, среди холмов и оврагов.
        Он уже давно подумывал об огнестрельном оружии. Порох! Вот что может придать надежность его замыслам. Но как его приготовить? Познания Тенга простирались не столь уж далеко - он знал лишь основные компоненты дымного пороха, но не помнил ни их пропорции, не технологии приготовления. Не знал он поначалу и о том, где найти серу и селитру. Как подобные вещества именуются в империи ратов? Даже если он найдет их, как произвести химический анализ, чтобы убедиться?
        В конце концов Тенг догадался, что можно подвергнуть простому испытанию все попадающиеся вещества, напоминающие соль - если они будут усиливать горение древесного угля, значит, он нашел желаемое. После долгих проб залежи селитры были, наконец, обнаружены. Они были весьма невелики, но для порохового дела их должно было хватить. С серой же ему просто повезло. В своих поездках по Хаттаму, на каменистом пустынном плоскогорье вблизи побережья, восточнее Сегидо, он сам натолкнулся на залежи самородной серы.
        Цвели раскинувшиеся вокруг столицы Хаттама почти заброшенные сады, когда Тенг наблюдал за работой печей для получения древесного угля, за сушкой селитры, за измельчением серы, испытывал пробные пороховые смеси в оврагах, колдовал над станком для высверливания каналов в пушечных стволах. Во всю шло строительство печей для выплавки бронзы, пополнялись запасы очищенной и высушенной селитры…
        Тенг чувствовал, что здесь он может обрести ту силу, которая позволит ему, наконец, перевернуть Хаттам и указать Империи Ратов путь выхода из терзавшего ее изнутри кризиса. В разгар целиком захвативших его приготовлений с окраин пришли тревожные вести: взбунтовались крестьяне-арендаторы из туземного населения. Сельская стража не могла потушить пламя бунта и оно захватывало все новые и новые деревни. Тенг уже подумывал о том, чтобы двинуть один полк на Север. Однако войскам, дислоцированным в местных гарнизонах, удалось все-таки рассеять бунтовщиков и привести большую часть мятежных поселений к покорности.
        На заседании Государственного Совета Тенгу пришлось выдержать ожесточенный натиск.

«Всем бунтарям головы надо поотрывать!» - громко кричал один из крупнейших землевладельцев, сын удостоенного по праву рождения, внучатый племянник Друга Царя, Попечителя обиталищ богов в Алате.

«Пока войска без дела стоят вокруг Урма, бунтовщики грабят наше добро!» - вторили ему другие. - «Надо двинуть армию на мятежников!»
        Тенг спокойно выслушал беснующихся земельных магнатов и, когда шум немного поутих, промолвил негромким голосом:

«Ну что, доигрались?»
        Гул возмущенных голосов взметнулся снова. Тенг выждал несколько минут, пока выкрики не начали постепенно затихать.

«Кочевники уже точат ножи у самой границы. А вы доводите крестьян до бунта! Пока мои полки будут разбираться с мятежниками, салмаа хлынут через перевалы - и что тогда?» - Тенг стоял, картинно скрестив руки на груди и презрительно глядел на знать, рассевшуюся на скамьях, расставленных полукругом.

«Арендаторов надо привести к покорности. Но сделать это надо без отвлечения воинских сил, опираясь на силу ума. Ведь мною уже был предложен закон о наследственных правах арендаторов. Если им пообещать, что никто не волен будет согнать их с земли, да еще фиксировать их повинности - они будут успокоены».

«Желая дать права арендаторам, ты хочешь отнять их у нас! Мы не отступимся!» - злобно зашумел зал.

«Права? Вы и раньше не особенно-то считались с законами. Думаю, что и сейчас будет так же». - Тенг сардонически усмехнулся. - «Ступайте и подумайте над тем, что я сказал!»
        Когда Тенг выходил из зала заседаний Совета, к нему подошел Ленмурин Диэпока и, глядя в упор, медленно, раздельно произнес:

«Я предупреждал тебя. Ты упрямо лезешь в западню, как кабан на охоте. Смотри! Эта ошибка может стать последней».
        Тенг на какое-то мгновение нервно сжал кулаки, затем взял себя в руки. Но не успел он ответить что-нибудь, как почувствовал, как его тронули за плечо. Тенг обернулся:

«Что тебе, Паи?»
        Привратник тихо прошептал:

«Гонец. Из-за гор».
        Тенг бросился в свои покои. Ленмурин Диэпока встревожено подозвал своих сопровождающих и быстро удалился.
        Глава 5
        Глава из истории военного искусства: регулярная пехота против иррегулярной кавалерии
        Кочевники шли через горы тремя дорогами. Численность их была необычно велика, но точно пока неизвестна и первым делом Тенг послал в горы разведку. Войска, собранные в Урме, Тенг немедленно двинул к перевалам. В местные гарнизоны поскакали гонцы. Всю армию было решено стянуть к Урму.
        Тенг понимал, что салмаа идут не просто в очередной набег. Не было сомнений, что они хотят взять Урм, разгромить императорские войска и разграбить земли Хаттама. Естественным стремлением Тенга было нанести удар по слабейшей группировке противника, раз уж кочевники разделились. Но надо было успеть сделать это до того, как силы кочевников вновь соединятся.

…Ночь спускалась на горную рощу, ручей продолжал что-то лепетать во сне. Разведчики круто осадили коней рядом с палаткой Тенга.
        - «Они в трех тысячах шагов отсюда», - возбужденно зашептал командир разведчиков,
        - «остановились на ночлег у озерка».
        - «Сколько их?» - быстро спросил Тенг.
        - «Восемь вымпелов поднято».
        - «Значит, здесь идет тысяч семь», - подумал Тенг, - «один вымпел - тысяча, но обычно в тысяче неполный состав».
        Кавалерия с громкими криками налетела на лагерь кочевников. Большинство из них не успело вскочить на коней, заметалось в панике, падая под ударами кривых кавалерийских мечей. Но постепенно салмаа стали седлать коней, бродивших вокруг становища, обнажали мечи, вытаскивали луки из колчанов…
        Тенг скомандовал отход, запели трубы и кавалеристы стали поворачивать лошадей, исчезая в темноте. Но бой еще не был окончен. Стрелки взяли лагерь кочевников в кольцо, засыпали его стрелами из арбалетов, не давая им выстроиться в боевой порядок. Кочевники, освещенные пламенем собственных костров, представляли собой хорошую мишень. Стрелы настигали их одного за другим, но вскоре основная масса воинов салмаа, успевших вскочить на коней, ринулась в направлении горных ущелий, пытаясь найти там укрытие от ратов. Тщетно. В темноте заблестели щиты и шлемы ратов, встретивших противника сомкнутым строем. В ход пошли мечи и копья, продолжали лететь стрелы.
        Кочевники заметались в кольце, пытаясь найти выход. Наконец им удалось сбиться в большую конную массу, ударить на пеших ратов и своим напором опрокинуть их строй. Однако вырвавшихся из кольца конников атаковала кавалерия ратов. Из темноты продолжали лететь стрелы, находя все новые и новые жертвы. Многие салмаа стали бросать оружие и падать на колени, прося пощады.
        К предрассветным сумеркам все было кончено. Не больше двух тысяч салмаа сумели избежать смерти или плена, рассеявшись в лесистых предгорьях. Было захвачено множество коней. Огромная толпа пленных побрела в направлении Урма, охраняемая обозниками и командой добровольцев-ветеранов, набранной прошлым днем в окрестных селах.
        Но эта победа не особенно радовала Тенга. Само по себе устроенное побоище и не могло радовать его сердце. Да и с точки зрения защиты Хаттамских земель до успеха было еще далеко. Где остальные кочевники, что идут по двум другим дорогам? Сколько их?
        Вскоре в напряженное ожидание ворвалась пугающая весть. Возвратившиеся разведчики донесли: отряды кочевников соединились в Урочище Двух Камней и меньше, чем через два дня пути выйдут из гор на равнину.
        - «Сколько их?» - Тенг в нетерпении схватил за плечо командира сотни разведчиков.
        - «Больше тридцати тысяч.»
        - «Вперед!» - не давая ни людям, ни лошадям отдыха, Тенг двинул свое войско навстречу кочевникам. - «Скорее! Скорее!» - требовал он от командиров. - «Если кочевники встретят нас на равнине, мы будем разбиты!»
        Горные теснины, расступаясь, выводили дорогу на широкое поле, полукольцом охваченное густым лиственным лесом. Здесь, на опушке, Тенг оставил большую часть войска, поручив ее Ролл Дану, а сам с двумя полками двинулся в горы, послав вперед разведку. Не успели они углубиться в ущелье и на четыре тысячи шагов, как вернулись разведчики на взмыленных конях.
        - «Через четверть часа они будут здесь!» - выкрикнул один из них, сдерживая горячащегося коня.
        Тенг махнул рукой назад:
        - «Скачи к Ролл Дану, пусть строит войска для боя. Скажи - как договорились с утра!»
        Разведка ускакала, а Тенг расположил своих людей по склонам гор.
        - «Сбрасывайте камни на дорогу!» - он сам схватился за небольшой валун и покатил его вниз.
        Когда первые всадники врага, поднимая пыль, показались из-за поворота, на дороге уже высилась небольшая каменная насыпь, которую вполне могла преодолеть пехота, но сложно было перескочить всаднику, не рискуя переломать ноги коню. Кочевники стали останавливаться, чуя неладное, и тут с обоих склонов полетели стрелы. Всадники смешались в нестройную толпу, но вскоре, повинуясь команде, отступили от завала на три сотни шагов, спешились и полезли на склоны, прикрываясь щитами. Это, однако, лишь увеличило их потери. Тяжелые стрелы арбалетов могли пробивать щиты насквозь, но этого и не требовалось - стрелки с короткого расстояния били почти без промаха в лицо и в шею. Стрелы же, пускаемые лучниками салмаа, наносили людям Тенга, укрывавшимся за камнями среди кустарника, гораздо меньше вреда.
        Вскоре передовые сотни врага густо усеяли телами убитых и раненых дорогу и склоны ущелья вдоль нее. Немногие уцелевшие отошли и, нахлестывая коней, скрылись там, откуда и появились. Бенто по знаку Тенга затрубил в рог и полки ратов ускоренным шагом стали отходить на соединение с основными силами. Им повезло - кочевники решились двинуться вперед лишь с большой опаской и Тенг был избавлен от преследования. Через полчаса с небольшим он вывел своих людей к опушке леса. Вовремя! Из ущелья на широкий луг, медленно, как лава, выдавливалась густая масса конников.
        Длинные шеренги ратов, прикрывавшихся металлическими полуцилиндрическими щитами и выставивших вперед копья, выстроились вдоль опушки. Ролл Дан взобрался на телегу позади шеренг и неотрывно глядел на поле, по которому накатывался вал конницы, вселяя смятение глухим звуком нарастающего конского топота, заполнившим, казалось, все пространство вокруг. Пятьсот шагов. Пора. Ролл Дан взмахнул рукой и, повинуясь пронзительному зову медных труб, передние шеренги ратов припали на одно колено и стоящие за ними стрелки без помехи пустили во врага тысячи стрел.
        Но не меньше пятнадцати тысяч всадников неслись во весь опор на войско ратов. Что такое три-четыре сотни человек, упавших под копыта бешено несущихся лошадей! Еще залп. И опять сотни всадников были выбиты из седел, а кое-кто кубарем полетел в высокую траву вместе с конем. Местами строй всадников смешался, лошади храпели, вставая на дыбы и обрушиваясь наземь, но лавина продолжала мчаться вперед.
        Ролл Дан снова взмахнул рукой и снова зазвучал резкий голос труб. Воины бегом бросились назад и спешно выстраивались за линией телег, поставленных на самой опушке, среди кустов и небольших деревьев. На телегах были навешаны металлические щиты, красновато поблескивающие в лучах предзакатного солнца.
        Передняя линия салмаа попыталась было осадить коней, но тщетно. Кони с размаху налетали на врытые наклонно в землю колья там, где только что стояли ряды ратов. Невообразимая сумятица, отчаянные крики, конский храп и ржанье, тучи пыли и стрелы, непрерывно летящие из-за линии телег.
        Ролл Дан уже торжествовал победу.

«Еще одна такая атака - и салмаа разбиты наголову!» - думал он, сжимая рукоять меча, покоившегося в ножнах. - «Молодец Тенг!»
        Но он ошибся. Кочевники далеко еще не были разбиты. Больше того, они продолжали атаку. Спешившись, тысячи воинов бежали к телегам, во множестве падали под ливнем стрел, но на их место вставали все новые и новые. Ролл Дан выхватил меч из ножен. Теперь им овладела злость и желание проучить этих варваров-наглецов:

«Им мало урока?! Что ж, они отведают наших мечей!» - пробормотал он себе под нос.

«Вперед, раты!» - зычный голос Ролл Дана на мгновение перекрыл шум схватки.
        Какое там «вперед!» Слитный удар копий первого ряда латников вырвал из рядов салмаа многочисленные жертвы, но не мог остановить их атаку. Воины, безостановочно работая мечами и копьями, едва удерживали натиск кочевников, безрассудно лезших на телеги по телам своих павших товарищей, отчаянно размахивая кто мечом, кто металлическим, кто каменным топором, кто булавой, а кто и просто дубиной. Раты отвечали ударами мечей и копий, стрелки не оставляли арбалетов. Некоторые из них взобрались на деревья и оттуда поражали врагов стрелами.
        Ролл Дан, развалив мечом щит одного из кочевников, вспрыгнувшего было на телегу, ударом своего щита сбросил его на землю и кинул взгляд в поле. Не все салмаа спешились. Многотысячная масса конников повернула направо, пытаясь охватить строй ратов с фланга.

«Поджигай стог!» - заорал Ролл Дан, с чувством обрушивая удар на мелькнувший перед ним шлем врага.
        Тенгу хорошо было видно, как остановилась неотвратимо накатывавшаяся на строй ратов конная лавина.

«Удалось!» - мелькнула мысль. Он, в противоположность Ролл Дану, вовсе не надеялся, что сражение уже выиграно. Но и его поразил бешеный натиск неожиданно проворно перешедших к пешему бою салмаа.

«Выдержат ли?» - Тенг напряженно всматривался в гущу боя. Вот часть конной массы развернулась и стала обтекать место сражения, стремясь охватить строй ратов с фланга.

«Пора!» - взгляд Тенга уловил за шеренгами воинов дымок. - «Вперед, раты!» - он привстал на стременах и взмахнул мечом.
        Кавалерия ратов, пять полков по четыреста всадников, вылетела с опушки леса и ударила сбоку в конную лаву кочевников. Натиск плотно сомкнутых рядов кавалерии, вооруженной удлиненными копьями, оказался столь стремительным и внезапным, что первые сотни кочевников были разметаны и опрокинуты. Через несколько минут кавалеристы Тенга уже рубили в спину повернувших коней вспять салмаа. Первые бегущие с места схватки повлекли за собой других. Видя бегство конных, дрогнули и пешие, атакованные одним из полков кавалерии ратов.

«Вперед, раты!» - громкий голос Ролл Дана обрел уверенность. Видя замешательство противника, многие воины бросились вперед, спрыгивая с телег в гущу врагов и азартно работая мечами. Ролл Дан бросил щит и, перехватив меч обеими руками, с неистовой энергией стал прорубать себе путь впереди всех. Салмаа подались назад и вскоре их отход превратился в беспорядочное бегство по всей линии сражения.
        Сильный и Мудрый Владыка Салмаа был вне себя от гнева:

«У-у, трусливый шакал, сын рабыни с куриной головой! Как смел ты бежать с поля боя?!» - плеть со свистом хлестнула его младшего брата по плечу. - «Этот юнец воин, а не баба! Он ведь уже отдавил тебе пальцы в Сарыне и увел у тебя из-под носа казну. А ты думал, он испугается тебя и сразу запросит пощады? О-о, позор на мою седую голову, позор всему нашему роду… Прочь с глаз моих!» - Владыка отбросил плеть, пнул ногой коленопреклоненного брата и крикнул:

«Стройте войско! Я сам поведу воинов в битву!»
        Тенг прервал преследование бегущих уже через несколько сотен шагов. Звук рога Бенто созвал кавалеристов и Тенг увел их обратно в рощу.

«Это тебе не с шайкой горцев возиться», - размышлял он, - «хотя и получается похоже, но этих во много раз больше. Они непременно ударят еще раз и, наверное, по-другому. Но как?»
        На этот раз не было лихой кавалерийской атаки. Конница прикрывала фланги пешего строя кочевников, растянувшихся через все поле. Сплошная линия щитов наползала, медленно пожирая пространство измятой травы перед опушкой. За первой линией шла вторая, за второй - третья, четвертая, пятая… Тенг даже не стал считать. Строй кочевников двигался молча, почти в тишине, и была в его движении зловещая неумолимость.

«Надо отходить!» - решился Тенг и повел кавалеристов к Ролл Дану. Стрелы исправно вылетали из арбалетов и салмаа падали один за другим. Но строй тут же смыкался, заполнял разрывы, не останавливая движения, и, казалось, что ему невозможно причинить никакого вреда. Ролл Дан почувствовал некоторое замешательство. Кочевники приближались. Передние шеренги латников притихли. Услышав конский топот позади, Ролл Дан резко оглянулся. Тенг остановил приплясывающего коня рядом с ним и крикнул:

«Отходим! Зажигай телеги! Кавалерия прикроет!»
        Ролл Дан свирепыми возгласами подгонял сотников, уводивших своих людей по единственной лесной дороге. Раненых спешно побросали на повозки, оборудованные рессорами (еще одно нововведение Тенга) и войско быстро покинуло опушку.
        Сплошная стена огня и дыма преградила путь воинам салмаа, в нерешительности остановившимся перед горящими телегами. Конные арбалетчики посылали в противника стрелу за стрелой, не давая растащить телеги и прорваться сквозь огненное заграждение. Кочевники тоже взялись за луки.
        Тенг начал отводить конницу все дальше и дальше от телег, втягиваясь в лес. Враги не преследовали, видимо, не решаясь вести бой в лесу, да еще в вечерних сумерках. Но сражение было проиграно. Дорогу на Урм уже нельзя было преградить.

«До Урма - два перехода. Кочевники могут настигнуть нас в поле - и тогда конец» - Тенг даже вспотел от этой мысли. Ударив пятками легких кожаных сапог усталого коня, он нагнал ехавшего впереди Ролл Дана, чья коренастая фигура едва различалась в ночной полутьме.

«Слушай, Ролл. Я остаюсь с разведчиками в лесу. Будем делать завалы на дороге. Если не задержать здесь кочевников, они догонят нас в пути и перебьют всех, как овец».

«Но как же ты с одной сотней…» - начал было Ролл Дан, но Тенг остановил его:

«Не перебивай. Собирай все войска, что есть в Хаттаме - и в Урм. Склады оружия забирайте с собой. Вооружи ветеранов. Всех жителей, скот, запасы зерна - все, что встретите по пути - все в Урм! Ничего не оставлять кочевникам. Распустите слух, что все колодцы отравлены. И вперед, как можно быстрее вперед!»
        Тенг развернул коня и поскакал в арьергард, где двигалась сотня разведчиков.
        Колонна салмаа углубилась в лес на рассвете. Владыка ехал угрюмый и мысли его были невеселы.

«Хороша победа, когда не меньше двух тысяч моих людей выбыло из строя. А сколько коней пало! Проклятый рат увел почти все свое войско. Десяток обгоревших телег со щитами и стрелами - жалкая добыча. Ну ничего, когда возьмем Урм…» - несколько арбалетных болтов, пробив красивый пластинчатый доспех Сильного и Мудрого Владыки, навсегда прервали его размышления. Рядом с ним упали с коней младший брат и несколько телохранителей. Остальные, преодолев мгновенное замешательство, с яростными криками бросили своих коней в чащу леса, откуда столь внезапно вылетели полсотни стрел, поразивших их вождя. Но и кони, и всадники попадали на землю, зацепившись за множество веревок, протянутых в траве и между стволами деревьев. Когда телохранители Владыки выбрались, наконец, на лесную тропинку, топот коней нападавших уже затих вдали. Нахлестывая своих коней, они попытались нагнать убийц, но натолкнулись на длинный завал из деревьев.
        Такие же завалы, но помощнее, пришлось преодолевать на своем пути всему войску Салмаа, пока кочевники, наконец, не выбрались из этого проклятого леса. Раскинув шатры, вожди долго спорили, решая участь похода и выбирая нового Владыку Салмаа, Сильного и Мудрого. К утру следующего дня двое из них так и не увидели солнца, а избранный, наконец, Владыка решил:

«Берем Урм приступом и вырежем всех мужчин!»
        Орда салмаа снова двинулась вперед. Тенг метался вдоль городских стен, расставляя воинов, выбирал крепких парней из толпы крестьян и ремесленников, сбежавшихся в Урм из окрестных поселений, давал им в командиры опытных солдат, следил за выдачей оружия, за охраной источников воды, то и дело посылал разведку по дорогам, ведущим в Урм. Проспав всего четыре часа, он был разбужен Ролл Даном:

«Командир, они здесь».
        Тенг забрался на одну из башен главных ворот. Вот он, лагерь кочевников, в нескольких тысячах шагов.

«А точнее - тысячах в полутора-двух. Сколько же их пришло сюда? Около двадцати тысяч, судя по всему. Сколько-то еще рыщет вокруг Урма, плюс убитые и раненые. Да, тысяч двадцать или чуть больше. А вышло в поход почти сорок тысяч. Но и этого хватит, чтобы держать нас в осаде», - размышлял Тенг. Кочевники уже строились для штурма.
        Первый их натиск был отбит. Множество стрелков, засевших за зубчатой стеной, осыпало кочевников стрелами; бревна, подвешенные на цепях, опрокидывали и ломали штурмовые лестницы; кипящая вода тоже делала свое дело. Немногие взобравшиеся на стену были зарублены или заколоты в коротких схватках. Второй приступ окончился так же, как и первый.

«Если дело пойдет так и дальше, то через пару дней их можно будет атаковать. Они израсходуют все силы под стенами» - Тенг уже прикидывал, как можно внезапно атаковать лагерь кочевников. Лучше, наверное, ночью. Но две мысли не покидали его. Первая - а что, если они перейдут от штурма к осаде? Кончится вода, продовольствие… Вторая - что, если они найдут и разрушат медеплавильни, печи для выжигания древесного угля, сожгут склады селитры? Они ведь тут, рукой подать - от стен города меньше двух часов пешего хода.
        Как бы в подтверждение этим невеселым мыслям в вечерних сумерках из лагеря кочевников донесся глухой стук. Тенг пригляделся: кочевники начали возводить частокол вдоль крепостной стены. Он в бешенстве ударил кулаком по шершавому серому камню старой башни.

«Атакуем! Не позже, чем завтра на рассвете! Пока они не выстроили осадные валы и не взяли нас в кольцо…» - Он быстро сбежал вниз по деревянной лестнице.
        То и дело сдерживая нетерпеливо пляшущего под ним коня, Тенг медленно ехал вдоль плотных шеренг воинов, выстроенных на площади у главных ворот.

«Воины! Сыны Хаттама!» - начал он громким голосом, разносившимся по притихшей площади, укутанной предрассветной дымкой. - «Враг у ворот! Сегодня я поведу вас в бой, который решит нашу судьбу! Варвары уже потеряли половину своего войска, мы же не потеряли и двадцатой части! Наш новый удар повергнет их в прах! Не позволим врагу разорять нашу землю, грабить города и селения, разорять отеческие очаги, уводить в рабство наши семьи! С нами наши боги!» - Тенг развернул коня и скомандовал:

«Открыть ворота!»
        Сотни, ведомые командирами, с которыми весь предшествующий вечер Тенг разбирал задачу боя, вышли из городских ворот. Здесь только один полк состоял из профессиональных воинов, которые образовали первую линию. За ними шли призванные под знамена ветераны, которых набралось почти полтора полка, а за ними - нестройные ряды наскоро обученных и опробовавших во вчерашней схватке свое оружие арбалетчиков, лучников и пращников, набранных из ремесленников, крестьян и прочего люда простого звания. Не всем им хватило запасов оружия, собранных в Урме, и часть из них была вооружена лишь собственными луками и пращами. Но зато Тенг выставил здесь, прямо напротив лагеря салмаа, помимо латников, еще почти три тысячи стрелков. Кочевники должны были принять эту вылазку за удар основных сил гарнизона Урма.
        По сигналу трубы шеренги латников расступились, пропуская стрелков вперед. На кочевников обрушились стрелы, дротики, камни. Оправившись от первого замешательства, салмаа построились в шеренги и под непрекращающимся обстрелом двинулись на стрелков. Тенг с удовлетворением отметил, что на этот раз кочевники не решились атаковать пеший строй ратов конницей. Стрелки, не принимая боя, но продолжая обстрел, отошли назад, за линию тяжеловооруженных воинов, прикрываемые с флангов кавалерией. Ряды латников сомкнулись, а стрелки все продолжали вести через их головы настильный огонь.
        Но вод ряды салмаа сошлись с рядами ратов. Замелькали мечи, секиры, булавы, и под натиском превосходящих сил раты стали отходить к воротам. Конница ушла в ворота первой, а латники выстроились в полукруг, упирающийся концами в городские стены. Стрелки устремились в ворота вслед за конницей, и вскоре уже присоединились к тем, кто обстреливал противника с городских стен.
        Тенг проследил взглядом с высоты башни, как конница проскакала через город и скрылась среди садов, выйдя из Западных ворот, пока не блокированных кочевниками. Салмаа продолжали медленно теснить оставшиеся две тысячи ратов, вожделенно взирая на столь близкие открытые ворота. Тенг тронул Бенто за плечо:

«Давай!»
        Бенто сунул факел в стог сыроватого сена, которое никак не хотело разгораться, но потом постепенно занялось дымным костром. И тут же поле битвы преобразилось. Тенг увидел, как по левую руку поднялись из густой травы воины, построенные отдельными полками, и на своем фланге салмаа обнаружили невесть откуда взявшуюся прерывистую линию блестящих на солнце щитов.
        Ролл Дан резко взмахнул мечом:

«Стрелки, вперед!»
        По сигналу труб в промежутки между сотнями высыпали стрелки - почти четыре тысячи. Ливень стрел обрушился на кочевников. Не сразу тем удалось развернуть шеренги во фланг и ударить на арбалетчиков. Быстро откатившись назад, стрелки встали в строй своих сотен позади латников. Как шесть таранов, двинулись полки на строй врага, разорвав и сломав его линии.
        - «Вперед, раты!» - крик Ролл Дана подхватили пять с лишним тысяч воинов. Салмаа были в явном замешательстве. Боевой порядок их расстроился, войско на глазах превращалось в толпу, которая явственно качнулась назад.
        - «Вперед, раты!» - с удвоенной яростью закричал Ролл Дан. Кочевники попятились, но еще не думали поворачивать спины, продолжая яростно отбиваться. И тут Ролл Дан заметил, что между шеренгами салмаа, развернувшимися навстречу регулярному войску ратов, и теми, кто продолжал теснить понесших большие потери ветеранов и сводный полк, защищавшие ворота, образовался разрыв. Нельзя было упустить столь счастливую возможность. Пришпорив коня, военачальник бросился к первому правофланговому полку. Запели рожки сотенных сигнальщиков и полк, перестроившись клином, ворвался глубоко в боевые порядки кочевников, нанося удар по флангам обеих частей войска салмаа, оказавшихся оторванным друг от друга.
        Но что произойдет быстрей? Салмаа дрогнут под фланговым ударом, или поддадутся уже изрядно потрепанные защитники ворот? Казалось, что через несколько минут на этом участке раты могут не выдержать, и кочевники хлынут в призывно манящие их открытые ворота Урма. Ролл Дан подхватил рог, висевший у него на плече, и его хриплый звук, врезавшийся в шум боя, привел в движение седьмой полк. Также построенный клином, он врезался в то место, где первый полк уже получил успех.
        Тенг с высоты башни ясно видел кризис боя. Но видел его не только он. Из лагеря салмаа вырвались на поле конные тысячи.
        - «Что ж, посмотрим, чья кавалерия лучше. Здесь у меня три тысячи всадников» - Тенг рванул из рук Бенто факел и сам поджег два стожка сена в разных углах башни.
        Кавалерия ратов, спрятанная в небольшой лощине между фруктовыми садами, во весь опор понеслась на врага, выстроившись в несколько шеренг.

«Красиво идут» - залюбовался Тенг.
        Конница салмаа, будучи не в состоянии как следует использовать численное превосходство на небольшом поле, зажатом с двух сторон фруктовыми садами, и на этот раз не выдержала удара сомкнутого строя кавалерии ратов, повернула и бросилась в разные стороны - кто обратно в лагерь, а кто в панике наскочил на собственных воинов, расстраивая их ряды. Кавалерия ратов не преминула воспользоваться этим обстоятельством, врезавшись в дезорганизованную толпу.

«Всех, кто имеет оружие, - в бой!» - закричал Тенг.
        Наспех собранная масса ополченцев, многие из которых совсем недавно вышли из боя у ворот, хлынула через главные ворота и с криком вломилась в гущу схватки. Появление еще одного, как будто свалившегося с неба войска, окончательно надломило боевой дух врага. Последние попытки задержать ратов у лагерного частокола тоже оказались безуспешны. Ролл Дан, бившийся во главе своих воинов, первым перемахнул через частокол, прямо на копья оборонявшихся. За ним сразу полезли на частокол десятки воинов, спасая своего командира. Не прошло и четверти часа, а сражение шло уже по всему лагерю кочевников. Тенг поднял сотню разведчиков и сам кинулся в бой, туда, где виднелся шатер Владыки Салмаа.
        Через несколько часов Тенг уже беседовал с ним в своем доме.

«Что попусту проливать кровь?» - говорил он своему пленнику. - «Дела всегда можно уладить к взаимной выгоде, а военное счастье переменчиво. Ты уже убедился, как крепки в бою мои воины. Год назад их было всего четыре тысячи, а теперь - вдвое больше. Еще через год их будет шестнадцать тысяч».
        Тенг, разумеется, знал, что такого количества воинов Хаттам сейчас прокормить не сможет.

«Какой смысл ссориться с нами? Ты отдаешь мне Сарын, а я отпускаю пленных. Можешь искать с ними добычу - но в стороне от Хаттама! Иди! Ты свободен!» - Тенг махнул рукой в сторону двери.

«Если ты предлагаешь мне дружбу, то скрепить ее надо клятвенной записью» - вкрадчиво произнес Сильный и Мудрый Владыка Салмаа, склоняя голову и не двигаясь с места.

«Зачем? Как только ты откроешь ворота Сарына, - а ты их откроешь, иначе я ворвусь туда силой, и дело не окончится одним Сарыном, - ты получишь своих пленных. А клятву держит тот, кому она выгодна. Если же есть сила - кто будет считаться со словами? Иди! Иди и посоветуйся со своим народом. Вот тогда и побеседуем о договоре».
        После разговора с Владыкой Тенг прошел в казармы, где лежал Ролл Дан, тяжело раненый вражескими копьями, когда он первым ворвался в лагерь кочевников, перемахнув через частокол. Биостимулятор, введенный Тенгом сразу же после боя, сделал свое дело, - военачальник спал тяжелым сном, изредка издавая во сне тихий хриплый стон. Тенг ввел еще одну дозу биостимулятора.
        После боя войсковым лекарям было много работы. Тенг сам делал операции, наблюдал за применением примитивной антисептики. Множеству раненых удалось помочь благодаря организованной Тенгом врачебной службе. Разговоры о Тенге и его военных лекарях пошли по Урму. Особенно поражали жителей столицы Хаттама передаваемые из уст в уста слухи, что молодой начальник войска оказался сам искусным лекарем. Популярность Тенга, победителя при Урме, спасшего Хаттам от набега кочевников, необычайно возросла и достигла даже столицы Империи.
        В Алат с очередным караваном пришли военные трофеи и пространное донесение Тенга Пааса, начальника войска провинции Хаттам, о состоявшихся военных действиях. Он сообщал также, что Сарын с прилегающими землями вернулся в состав Хаттама, а Владыка Салмаа принес императору Эрате III - да продлятся дни его вечно! - вассальную клятву.
        Нельзя сказать, чтобы все эти новости очень обрадовали членов Государственного Совета, да и Ратам Ана тоже. Конечно, и победа над кочевниками, и богатая добыча, и возврат Сарына - хорошие новости. Только вот стремительное возвышение юного выскочки было им всем не по душе, навевая невеселые предчувствия. Однако воин, сумевший с восемью тысячами солдат одолеть 40-тысячное войско, был фигурой, с которой нельзя было не считаться. И вскоре Тенг Паас получил грамоту императора о назначении его наместником провинции Хаттам.
        Глава 6
        Те, кто получают сюрпризы, принимают их по-разному
        Лучи утреннего солнца, пробиваясь сквозь маленькие оконные стеклышки, забранные в частый свинцовый переплет, упали на лицо Тенга. Ресницы его дрогнули, веки приоткрылись и, отбросив простыню, он соскочил с постели. Натянув простые холщовые штаны и завязав их поясом, Тенг вышел на крыльцо своей летней загородной усадьбы и начал бить кулаком в укрепленный на шесте медный гонг. Первым подбежал к крыльцу уже давно проснувшийся Бенто. Вслед за ним появились слуги, одетые, так же, как и Тенг, в светлые холщовые штаны. На девушках, помимо того, болтались просторные полотняные блузы с короткими широкими рукавами.

«Все здесь? Тогда побежали!» - Тенг махнул рукой и первым сбежал с крыльца. Началась ежедневная утренняя тренировка. Тенг гонял своих домочадцев так, как не гонял даже команду разведчиков, оседлавшую сейчас перевалы, ведшие в землю Салмаа.

«Переходим на шаг» - крикнул Тенг после шести кругов вокруг ограды усадьбы. Группа остановилась напротив дощатой стенки.

«Приготовились! Делай, как я. У вас напрягаются мышцы, напряжено все тело, его буквально сводит от напряжения, вы готовы лопнуть, буквально разорваться на части…
        - и Тенг с хриплым выдохом выбросил вперед ногу, со стуком ударившую в доски. Остальные почти одновременно повторили это движение, так, что дощатая стенка вся задрожала. Удары ногами, локтями, коленями, кулаками, ребром ладони, из положения стоя, лежа, с поворотом, из полуприседа, в прыжке посыпались на стенку, грозя развалить ее.
        Когда тренировка закончилась, все направились к термам, чтобы смыть пыль и пот с разгоряченных тел. Тенг отвел на землю усадьбы воду горячих источников, бивших неподалеку, и устроил закрытый бассейн, в котором из мраморной стены били под большим напором струи горячей воды, а из стены напротив - холодной. Пропустив вперед девушек, Тенг занял парней фехтованием. Бун бился в паре с Чаком, Тенг - с Паи. Ловкий мускулистый островитянин был чуть старше Тенга, но отсутствие усов и бороды и мягкие черты лица делали его более юным по сравнению со своим господином. Каждодневные тренировки помогали Тенгу самому держать форму, а заодно и превратить домочадцев в свою надежную опору, так нужную ему в этом мире. Но пока он имел лишь преданных слуг, да дисциплинированных бойцов - не больше.
        Тяжелые широкие мечи со звоном ударялись друг о друга, клинок с лязгом скользил по клинку. Паи пытался оттеснить Тенга к колоннам у входа в термы, но тот быстрым движением изменил позицию, заставив Паи очутиться спиной к стене.

«Э, бассейн свободен!» - девушки в легких светлых платьях показались у входа.

«Пока вы будете плескаться, мы успеем приготовить завтрак» - одна из девушек, широко улыбнувшись, помахала им рукой. Слабый порыв ветра, подхватив на мгновение легкую ткань платья, обозначил ее стройную крутобедрую фигуру с тонкой талией, чуть приоткрыв длинные сильные ноги и растрепав небрежно свернутые на голове еще влажные тяжелые волнистые волосы. У Тенга больно защемило в груди. Он отчетливо вспомнил пустынный скалистый остров посреди моря, Бетти в туземном белом платье, так похожем на одеяния стоявших перед ним девушек, - и груду камней, похоронившую под собой всех…
        Тенг стиснул зубы, мучительно улыбнулся, и, бросив - «Спасибо, Эйша» - резко повернулся и зашагал к бассейну.
        Натеревшись желтоватой пенистой глиной, которую находили вокруг выходов горячих источников на поверхность, парни подставили свои тела под тугие струи. Тенг смыл с себя грязь и, отфыркиваясь, вылез из бассейна. Вытершись и натянув на себя короткую рубаху, достававшую едва до середины бедер, он направился в дом. Трапезы давно уже стали совместными, хотя все лучшие люди Урма с презрением смотрели на человека, унизившегося до того, чтобы садиться за один стол с рабами. Лишь очень немногие из знати сочли для себя возможным посещать дом Тенга. Из уст этих посетителей среди Хаттамской знати распространились слухи о необыкновенной кухне Тенга. Но эти слухи порождали лишь зависть, отнюдь не уважение, и даже не желание познакомиться с этой кухней.
        Впрочем, столь натянутое отношение местной знати к Тенгу Паасу вовсе не мешало многим из них искать для себя выгод на пути налаживания близких отношений с новым наместником. То и дело кто-нибудь из крупных землевладельцев и ростовщиков пытался зазвать к себе Тенга, а иные, не скрываясь, строили матримониальные планы. Женить свою дочку на императорском наместнике - это, с их точки зрения, было вполне оправданное усилие, несмотря даже на все чудачества этого выскочки.
        Тенг не мог наотрез отказываться от их навязчивого гостеприимства, опасаясь совсем уж рассориться с верхушкой Хаттамского общества. Он старался лишь под разными благовидными предлогами свести свои визиты к минимуму, но совсем избежать их было невозможно.
        Вот и вчера ему пришлось весь вечер провести на пиру у одного из местных землевладельцев, сына удостоенного по праву рождения, Макани Ору Влаа. Макани был весьма знатного рода, но, несмотря на свою знатность, не мог похвастать обширными земельными владениями. Женитьба его дочери на безродном, но полновластном юном наместнике Хаттама представлялась ему верным средством приобрести новые земельные пожалования - все равно, из государственных земель ли, из отобранных у кочевников, или конфискованных у заговорщиков. Надо сказать, что дружное осуждение конфискации земель у знати, участвовавшей в заговоре, сопровождалось у остальной аристократии столь же дружными надеждами наложить руку на конфискованные земли.
        Большой и довольно богатый по здешним меркам дом Макани Влаа нес на себе, тем не менее, едва уловимый отпечаток увядания и даже обветшания. Трещинки и сколы на штукатурке, небольшая потертость роскошных драпировок, чуточку поскрипывающая мебель - все это свидетельствовало о том, что хозяин уже не может поддерживать свой престиж, вовсе не считаясь с затратами. Дом был полон гостей, столы ломились от дорогих яств - Тенгу было видно, что хозяин из кожи вон лезет, чтобы произвести впечатление.
        Впрочем, дочь его действительно была хороша. Чистокровная ратка, высокая, светловолосая, с серыми газами, Фениала не казалась глупой гусыней, как большинство дочек местной знати. Тенгу отвели место за столом как раз напротив нее. После обмена церемонными кивками девушка, неожиданно для Тенга, спросила с чуть ироничной улыбкой:

«Господин наместник, а как обстоят дела с договором, что заключен с Салмаа? Имперский Государственный Совет уже утвердил его?»

«Что за дело может быть столь прелестной девушке до Салмаа и до Государственного Совета?» - попробовал отшутиться Тенг.

«Не увиливайте» - дочь хозяина на миг капризно поджала губы и сжала маленький кулачок, - но лишь на миг. Спустя этот миг Фениала уже вновь смотрела на Тенга с едва заметным ироничным прищуром:

«Вы ведь добиваетесь спокойствия на западной границе? А я знаю, кое-кто в Алате, да и в Урме, хотел бы толкнуть вас в новый поход, дальше, на Запад».

«А что там делать?» - Тенг картинно пожал плечами. - «У Салмаа нет городов, а лишь становища. Добыча там скудная, да и ту не особенно возьмешь, - они снимутся вместе со всем своим скарбом, откочуют вглубь степи, и ищи ветра в поле. Там без двадцати тысяч кавалерии и делать нечего».
        Дочка широко улыбнулась и погрозила ему пальчиком:

«Опять лукавите? А их великолепные скакуны? Такая дань нам очень бы пригодилась! Вы явно поторопились отпускать пленных».
        Она была неглупа, совсем неглупа, даже если и говорила с чужих слов. Было видно - Фениала понимает, о чем говорит.

«Сарын с окрестными землями нам важнее табунов салмаа. Он - замСк на наших южных границах, и теперь этот замок надежно заперт. Так что мною двигала отнюдь не торопливость» - возразил Тенг. - «Лошадей же проще купить, чем протягивать за ними руку в степь, как в капкан».
        Девушка немного посерьезнела:

«И все же не все думают так, как вы. Я не случайно задала свой первый вопрос - Государственный Совет ведь до сих пор молчит, я угадала?»

«Они должны обдумать вопрос с точки зрения интересов всей Империи. Так или иначе, какое-то решение будет принято. И каким бы оно ни было, наш долг - его исполнить» - смиренно ответил Тенг, которого уже стало настораживать столь настойчивое упоминание о его возможных разногласиях с Имперским Государственным Советом.

«Ах, вы опять лукавите, наместник» - дочка всплеснула руками, и рукава ее платья приоткрыли эти холеные изящные ручки до локтей. - «Что может сделать Государственный Совет против воли императора, да продлятся дни его вечно? А все знают, что императрица к вам более чем расположена» - улыбку на лице Фениалы теперь можно было назвать скорее ехидной.
        Хозяин дома, Макани Влаа, бросил на дочку опасливый взгляд. Говорить об этом вслух при стечении гостей? Вряд ли это чем-то грозит, но вот нужно ли? Хочет ли наместник, чтобы все это произносилось во всеуслышание?
        Гости между тем зашептались, а их взгляды скрестились на Тенге и дочери хозяина. То, что она сказала, было новостью для большинства присутствующих. Тенг опустил глаза, раздумывая, как спустить на тормозах эту рискованную тему.
        Девушка растолковала смущение Тенга по-своему:

«Какой он у нас скромник, правда, дядюшка?» - со смехом воскликнула дочь хозяина, резко разворачиваясь к своему соседу.
        Тенг поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Фениала локтем, отставленным несколько дальше, чем следовало бы для того, что бы просто повернуться, с размаху ударила стоявшую позади нее юную рабыню с блюдом дичи в руках. Рабыня отшатнулась, делая все возможное, чтобы соус с блюда не попал, ненароком, на госпожу. В результате соус из мелких ярко-красных ягод потек по белому платью рабыни и выплеснулся на пол.
        Фениала метнула на нее взгляд искоса, потом обернулась, и со спокойной улыбкой на лице схватила рабыню за волосы, притягивая ее голову к своему лицу и заставляя тем самым рабыню неловко изогнуться. Блюдо накренилось и соус еще сильнее потек у нее по платью и на пол.

«Так-так-так» - проговорила дочь хозяина ровным спокойным голосом, причем улыбка не сходила у нее с лица. - «Ты испортила совсем новое платье, негодница. И перепачкала пол!» - Фениала бросила взгляд себе под ноги, как будто только что заметила натекшую на пол лужу соуса.

«Да не трясись ты, дурочка! Никто не собирается тебя наказывать!» - девушка брезгливым жестом оттолкнула от себя юную рабыню. - «Но ты должна исправить содеянное. Во-первых, чтобы пятно от соуса отстиралось и не въелось в ткань навечно, надо… что надо?»

«Не знаю, госпожа», - пролепетала рабыня.

«Глупышка! Сразу видно, что ты живешь безо всяких забот о хозяйстве» - укоризненно покачала головой Фениала. - «Чтобы соус не пристал к платью, надо снять его и помочиться на пятно. Тогда его можно будет отстирать. Поняла? - Выполняй!» - И дочка хозяина подкрепила свое приказание увесистой пощечиной.
        Рабыня, вся пунцовая от страха и от стыда, стала неловкими движениями стаскивать с себя платье. Большинство гостей повскакало с мест, чтобы не пропустить зрелища. Многие из них специально напрашивались на пиры у Макани Влаа, зная, что его дочка
        - мастерица на выдумку в такого рода развлечениях.
        Столпившись вокруг рабыни тесным кольцом, гости внимательно наблюдали как та, склонив голову и прикрывая лицо одной ладонью, присела на корточки и струйка мочи полилась на платье.

«А теперь» - голос Фениалы был все так же ровен - «подлижи-ка с пола все то безобразие, которое ты тут устроила».
        Несчастная девушка покорно встала на четвереньки и принялась вылизывать с пола пролитый соус и собственную мочу. Гости продолжали наблюдать за этим со звериным любопытством, а некоторые, не таясь, все время норовили заглянуть рабыне в зад.
        Тенг сидел, не шевелясь, с окаменевшим лицом, глядя остановившимися глазами прямо перед собой. Он уже плохо помнил, о чем шла речь на пиру дальше, какими репликами обменивалась с ним Фениала. И она, и ее отец отныне перестали для него существовать.
        Его визиты в дома знати с того момента вообще свелись только к деловым посещениям. Знать же к нему в дом не рвалась. Еще бы - кому охота быть усаженным хозяином за один стол с его рабами!
        Лишь друзья Тенга - полковые командиры, сотники, несколько писцов из его канцелярии, архива и казначейства, мастера-оружейники, несколько местных поэтов и других чудаков в том же роде - регулярно посещали дом нового наместника провинции. Тенгу, однако, было не до встреч с гостями - им редко удавалось застать его дома в дневные часы. А с утра гостей еще и быть не могло - путь из столицы был не такой уж и близкий.
        Вот и сегодня, как обычно, Тенг сел за стол вместе со всеми домочадцами. Девушки проворно сновали вдоль стола, расставляя кушанья. Их слава основывалась не на каких-то особых кулинарных способностях островитянок, а на заведенном Тенгом строгом порядке отбора продуктов, - на его кухню попадали только самые свежие, - на конструкции печей для приготовления пищи, сложенных его собственными руками, и на рационализированной им технологии приготовления традиционных местных блюд.
        Съев два запеченных в тесте с большим количеством мелко нарезанной зелени тонких длинных ломтя мяса, Тенг запил их свежей простоквашей из глиняного кувшина с шершавой поверхностью. Поставив кувшин на потемневшие струганые доски стола, Тенг поднял глаза на сидевшую напротив него Ноке. Она тут же смущенно опустила свои длинные пушистые ресницы, прикрыв ими только что широко распахнутые темные глаза, а на лице ее проступил едва заметный румянец.
        Тенг уже не раз замечал пристально устремленный на него взгляд этих больших черных глаз. Худенькая Ноке судорожно сжала свои тонкие пальцы в кулачки. Сколь ни мал был жизненный опыт Тенга (которому вот-вот должно было исполниться двадцать лет), но эти взгляды, румянец, пугливая реакция на малейшее проявление внимания с его стороны, были достаточно красноречивы. Он не мог оставаться совершенно бесчувственным в окружении молодых девушек и часто задумывался, особенно вечерами, когда гасли масляные лампы и островитянки зыбкими белыми видениями заполняли в сумраке спальни вереницы полусонных мыслей Тенга…
        Вьющиеся каштановые волосы несколькими прядками упали на склоненное лицо Ноке. Тенг резко поднялся и молвил:

«Пора».
        Тенг, вместе с неразлучным Бенто, ехал верхами по проселку, будучи никак не в состоянии отрешиться от мыслей, которые он уже не раз передумывал.

«Девчонка, по всему видно, влюблена в меня, как кошка. Почему как кошка? - перебил он сам себя. - Просто влюблена… Тут уж нет сомнений».
        Тенг не был настолько умудрен житейским опытом и не настолько рассудителен, чтобы до конца почувствовать ту культурную пропасть, которая лежала между ним и юной островитянкой. Его смущало куда более очевидное препятствие - возможность запутаться в семейных отношениях, что отняло бы у него необходимую в намеченном им грандиозном предприятии твердость воли. Собственно, это был отголосок обычного юношеского страха перед теми обязательствами, которые накладывает связь с женщиной. Тенг насупился и помрачнел. Не находя ясного ответа на свои сомнения, он раздраженно стегнул коня, перешедшего было на шаг.
        Возможно, именно это спасло ему жизнь. Две стрелы, вылетевшие справа из придорожных кустов, обожгли его резкой болью. Одна впилась в бедро, другая скользнула по ребрам, войдя под кожу ниже левого соска. Тенг после секундного замешательства стремительным движением свесился с коня на левую сторону, с силой пришпорив его при этом. Со стороны должно было показаться, что всадник убит, а лошадь с испугу понесла. Бенто помчался вслед за Тенгом, прильнув к шее своего коня. Из кустов более не пускали стрел, видимо, уверившись в успехе, и всадники быстро скрылись с опасного места.
        Боль в раненой ноге быстро усиливалась, разливаясь по телу, нога переставала слушаться, и Тенгу лишь мучительным усилием воли удалось высвободиться из стремян и сползти с коня. К нему подскочил быстро спешившийся Бенто:

«Вы живы, командир? Хвала богам!»

«Разводи огонь» - сквозь зубы застонал в ответ Тенг.
        Бенто бросил на него недоуменный взгляд, но, ни говоря ни слова, кинулся выполнять приказ. Стрела с зазубренным наконечником глубоко засела в ноге и Тенгу пришлось, прокалив на огне нож, надрезать мышцу, чтобы извлечь стрелу. Шипя, чертыхаясь и постанывая сквозь зубы, покрывшись липким потом и едва не теряя сознание, он таким же способом удалил вторую стрелу и в изнеможении откинулся на траву. Кровь заливала его порванную одежду.

«Неужели не выкарабкаюсь?» - мелькнуло у него в сознании. Непослушными пальцами он вытащил ампулу-инъектор из обоймы на поясе.

«Бенто, - слабым голосом пролепетал он, - перетягивай раны… Туже! Туже затягивай!
        - лицо его перекосила гримаса боли. Отбросив пустой инъектор, Тенг прошептал:

«Мы должны добраться до Тайного города… не то… может быть поздно…»
        Когда Тенг пришел в себя, он лежал на жестком деревянном ложе под навесом у стены домика. Невдалеке двое мастеров возились со сверлильной машиной, прилаживая к ней большую бронзовую заготовку. У ложа сидели Бенто и полковой лекарь из охранного отряда. Именно он зашил шелковой нитью раны Тенга и теперь со страхом вглядывался в его лицо, замирая от подкатывавших недобрых предчувствий:

«А ну как не очнется?.. Тогда не сносить мне головы!»
        Через два часа в Тайном городе появился взволнованный Ленмурин Диэпока.

«Я же предупреждал тебя! Предупреждал!» - кипятился он, нервно расхаживая взад и вперед перед ложем Тенга. - «Не задевай знатных! Без них нет твердой власти. А ты лезешь со своими нововведениями, смущаешь чернь…» - Ленмурин раздраженно махнул рукой.

«Твердой власти нет, если не держать знатных в узде» - с усилием проговорил того, чтобы Тенг.

«Как я вижу, это тебе не особенно удается» - Ленмурин не удержался от того, чтобы съязвить.

«Мы еще посмотрим, кто кого» - несмотря на слабый голос, слова звучали угрожающе.
        Ленмурин тут же смягчил тон: - «В тебе говорит раздражение. Не считай себя равным императору. Только он стоит выше всех нас. Только он вне обычая и вне законов. Но и он не обходится без поддержки знатных».
        Тенг молча откинул голову на ложе и стиснул губы. Он не хотел раздувать этот спор сейчас. Мерный скрип сверлильного станка, обрабатывавшего бронзовую заготовку, дым над плавильными печами, горки заготовленной селитры и древесного угля внушали ему уверенность в том, что спор скоро решится в его пользу. Видимо, Делегат Тайной Палаты тоже чувствовал, что Тенг затевает очень крупное дело, но не решался в лоб спросить о цели работ, ведущихся в Тайном городе.

«Тайный город - это как раз по моему ведомству», - думал он, пристально разглядывая затихшего Тенга, - «если бы не эти безбожники, я давно знал бы все. Но и так ясно, что здешние гром, дым и пламя - порождение демонов. Пора остановить это опасное колдовство. Я-то сделаю это искуснее, чем аристократы, не придумавшие ничего лучше, как нанять двух разбойников. Нет, тут надо действовать наверняка» - он повернулся, собираясь уходить.

«Постой, Ленмурин», - тихим голосом окликнул его Тенг, - «узнал ли ты, кто устроил засаду на дороге?»

«Преступники, покушавшиеся на твою жизнь, выслежены и настигнуты, но оба они отбивались, как бешеные, и были зарублены стражей. Я разберусь в этом деле. Виновные понесут тяжкую кару!»
        Тенг выслушал все это молча, затем снова откинул голову на ложе. Ленмурин Диэпока небрежно поклонился и удалился быстрыми шагами, на ходу обдумывая план предстоящих действий.
        Тенг взял сидевшего возле ложа Бенто за руку:

«Собери всех мастеров. И немедля дай знак командиру сотни
        разведчиков, чтобы он был здесь».
        Когда мастера сгрудились вокруг его ложа, Тенг заговорил слабым голосом. Установилась полная тишина.

«Когда вы явились в Хаттам с проповедью о едином боге, я дал вам землю и защиту от гонений…»

«Но сам ты не принял истинной веры!» - горячо воскликнул худой седобородый старик с глубоко запавшими глазами, горевшими темным огнем.

«Не ты ли говорил: бойся лицемера, носящего Бога не в сердце, а лишь на лживом лице своем?» - ответил Тенг. - «Я грешен и не обрету благодати, но пусть воздастся мне по делам моим, но не по молитвам. И это не твои ли слова?»

«Нет. То слова Учителя нашего, Ул-Каса, сына Божьего, что сошел к нам, несчастным, нести светоч правды. И я лишь недостойный в свите его, но в мои уста вложены подлинные его слова, а в них - Истина!» - стоящие вокруг согласно закивали, с уважением взирая на седобородого.

«Я дал вам всем дело в Тайном городе», - продолжал Тенг, - «ибо думаю, что это дело должно находиться в руках, угодных Единому. До сего дня я держал скрытым от всех это дело. Сейчас - Господь распорядился так - настало время открыться. Поднимите меня с ложем и отнесите к большому оврагу».
        Деревянное ложе было подхвачено сильными руками и поплыло над небольшой группой мастеровых. В начале длинного оврага Тенг дал знак опустить себя на землю неподалеку от блестевшего на солнце бронзового цилиндра на массивной деревянной подставке. Повинуясь указаниям, мастера принесли мешочки из тонкого полотна, россыпь свинцовых камушков в деревянном ящике, зажженный фитиль на длинном шесте. Седобородый заложил в пушку порох и картечь, разделенные пыжом, сыпанул порох в выемку у запального отверстия и встал рядом с горящим фитилем в руке.

«Слушайте меня», - Тенг приподнял голову, - «всевышний дал нам в руки оружие, равного которому нет в мире. Он дал нам силу укротить огонь и направить его против врагов наших. И это оружие я доверяю вам, людям истинной веры, ибо только у вас я увидел благочестие, скромность, простоту, трудолюбие, - и проповедь ваша тронула мое сердце. Господь избрал нас орудием своим. Видите ли вы деревянный щит в полутысяче шагов отсюда?» - все повернули голову в ту сторону. - «Сейчас мы сокрушим его, не сходя с места. Поджигай!»
        Блеснула вспышка, раздался оглушительный грохот, от которого заложило на мгновение уши, и бронзовый цилиндр подпрыгнул, окутав всех облаком серого дыма. Все попадали от ужаса на колени, закрывая головы руками и сбивчиво бормоча молитвы.

«Глядите», - громко воскликнул Тенг, - «что стало со щитом!»
        Мастера робко приподняли головы. Вдали виднелось несколько обломков досок, косо торчавших из земли.
        Раненый Тенг велел перевезти себя в городскую резиденцию. Вскоре туда прибыли и остальные домочадцы. Юные островитяне, воздав хвалу своим богам за спасение жизни Тенга, поклялись никогда не оставлять его одного. Когда Паи сказал Тенгу об этом, тот удивился:

«Зачем?»

«Вокруг тебя враги, хозяин».
        Тенг поморщился:

«Я просил не называть меня так. А охрану легче поставить из воинов.»

«Ты не возмешь их с собой повсюду. И кто поручится за их верность?» Все же Тенг выставил вокруг дома дополнительную охрану из двадцати воинов, а во внутренних покоях расположил десяток новых «слуг» из отряда разведчиков. С их командиром, Чаир Понка, он имел продолжительную беседу с глазу на глаз. Рослый худощавый воин, походивший на самого Тенга, сидел у его ложа, внимательно слушая.

«Мне нужно знать все, что делается в Хаттаме. И не только в Хаттаме, в Алате - тоже. Глаза и уши императора здесь - Делегат Тайной Палаты. Именно за ним и его людьми надо наблюдать в первую очередь. Следить совершенно незаметно. Никто не должен догадаться, чем вы заняты. Слушать, наблюдать, доносить обо всем подозрительном. Стражники и их доносители известны каждому. Вы и ваши люди не имеете права открыть кому-либо ваше истинное лицо. Знать все, самому оставаясь скрытым, - вот чего я хочу. Враги повсюду, они не остановятся на первом покушении. Мне очень нужно ваше скрытое око».
        На заседание Государственного Совета провинции Тенг явился настороженный. Только что он получил донесение от Скрытого Ока. Понка сообщал ему: в одном из храмов Илиты подслушан разговор. «Завтра мы покажем ему, кто хозяин в Хаттаме» - сказал человек, оставшийся не узнанным. Тенг не стал поднимать тревоги. Но десять разведчиков были наготове в коридорах, выходивших к залу Государственного Совета.
        Члены Совета явились на этот раз почти в полном составе, да еще и в сопровождении слуг. Когда Тенг вошел в зал, окруженный своими островитянами, ему бросилось в глаза необычное обилие людей. Устроившись на своем месте и оглядев зал, он громко заявил безапелляционным тоном:

«В зале должны остаться члены Государственного Совета. Остальным здесь не место».
        Знать начала переглядываться и перешептываться, но вскоре все слуги один за другим удалились. Правда, один из аристократов встал и саркастически спросил:

«А твои слуги, Тенг Паас, разве члены Государственного Совета?» Тенг, не вставая с места, не торопясь повернул голову в его сторону:

«Ты…» - Тенг презрительно помедлил, - «ты мне будешь указывать, как вести себя в Государственном Совете?!»
        По рядам знати снова пошел шум, но внезапно замолк. Это встал Ленмурин Диэпока и картинным жестом поднял руку, призывая к спокойствию. В другой руке он держал свиток, немного отодвигая его от себя, чтобы лучше видеть. Этот жест казался преисполненным достоинства, и вместе с тем в нем сквозила брезгливость.

«Мы, истинная аристократия Хаттама», - начал он строгим голосом, подчеркивающим важность момента, - «сознавая свои исконные права и основанную на них ответственность перед Империей, предлагаем Наместнику Хаттама исполнить свой долг перед теми, чьи интересы он обязался защищать, принимая этот высокий пост. Согласно законам Империи необходимо безотлагательно восстановить права землевладельцев на принадлежащих им землях, прекратить утеснения знати, конфискации земель и высылки, а земли, доселе конфискованные, немедленно вернуть, и граждан…»
        Тенг громким голосом прервал чтение:

«Довольно! У вас есть одно право - служить Хаттаму. И этим правом вы не желаете пользоваться, из жалкой корысти своей приводя земли в запустение!»
        В зале поднялся невообразимый шум и по знаку Ленмурина Диэпоки знать со всех сторон бросилась к возвышению, где стояло кресло наместника, на ходу вытаскивая спрятанные под одеждой мечи и кинжалы.
        Первый удар Тенг отразил рукой, закованной в стальной наруч, но тут же над ним было занесено еще несколько мечей. Тенг резко выбросил вперед ногу, швырнув одного из нападавших на каменные ступени, а ребром ладони другой руки рубанув по шее ближайшего к нему аристократа. Одновременно он почти физически ощутил, как в него сейчас врежутся стальные жала мечей. Но на шее одного из мятежников захлестнулся прочный шелковый шнурок с блестящими металлическими шариками на конце, только что опоясывавший тонкую талию Эиши. Другой нападавший получил удар ногой и согнулся, прижимая руки к животу, третий судорожно пытаясь вытащить из шеи нож, брошенный сильной рукой Чака…
        Все смешалось в зале Государственного Совета. Десяток воинов из отряда разведчиков с разных концов вбежали в зал, пытаясь преградить нападавшим путь к наместнику. Но мятежных аристократов было не меньше шести десятков и воинам Тенга пришлось скорее защищать свою жизнь, чем защищать жизнь своего командира. Бенто успел выскользнуть на улицу за подмогой, но за окнами тоже слышался шум схватки между солдатами охраны и слугами мятежников. Тенг вертелся волчком, раздавая удары направо и налево. Сюли и Зиль пустили в ход свои тонкие, как шило, стилеты. Бун орудовал массивной деревянной скамьей. Но аристократы наседали, подгоняемые энергичным визгливым голосом Делегата Тайной Палаты.
        Тенг вместе с островитянами попытался скрыться за дверью, ведущей во внутренние покои. Ноке отодвинула засов, распахивая дверные створки, и вдруг, внезапно переменившись в лице, едва уловимым движением швырнула нож, спрятанный в широком рукаве ее платья, как показалось Тенгу, прямо ему в плечо. Тенг резко крутанулся на месте и, оборачиваясь, увидел, как падает лицом вперед дюжий детина, пораженный ножом в горло, с мечом в еще не опустившейся руке. Тенг подхватил этот меч и с бешенной скоростью сделал несколько выпадов, прикрывая отход.
        В фехтовании никто из аристократов не мог сравниться с Тенгом. Но нападавших было слишком много и через несколько мгновений Тенг, закрывавший собой дверной проем, получил удар в плечо. Он неминуемо был бы зарублен разъярившимися мятежниками, если бы Ноке, оставшаяся без своего оружия, не выскользнула бы у него из-под руки и не повисла бы на запястье одного из нападавших. Ударом кулака тот отбросил ее к дверному косяку, но этого мгновения оказалось достаточно для Тенга, чтобы рубануть ребром левой ладони ему по носу. В носу что-то хрустнуло и удостоенный по праву рождения, Друг Царя и почетный жертвователь храма Илиты схватился руками за лицо, хлебнув собственной крови. Меч Тенга со свистом описал широкую дугу, заставив аристократов приостановиться. В следующий момент Тенг уже захлопывал створки двери изнутри и задвигал засов. В дверь застучали удары мечей, но с окованными медью створками из массивных досок было не так-то просто справиться.
        Ноке сидела у стены коридора возле самой двери. Тенг бросил на нее быстрый взгляд. Она тут же попробовала вскочить, но пошатнулась и медленно опустилась обратно на пол, держась рукой за стену. Дверь вздрогнула от мощного толчка. Это раздосадованные неожиданным препятствием мятежники пустили в ход массивную скамью, используя ее в качестве тарана.

«А вдруг лопнет засов?» - мелькнуло в голове у Тенга.
        Он подхватил худенькое тело Ноке на руки и бросился во внутренние покои. После трех или четырех десятков ударов дверь распахнулась, но аристократов встретили щиты и копья вызванных Бенто на подмогу воинов. - «Рубить без пощады!» - напутствовал их отчаянный крик Тенга. Щиты и выставленные вперед копья двинулись на мятежников изо всех дверей зала Государственного Совета.
        Уложив Ноке в постель, Тенг внимательно осмотрел ее голову.

«Гематома обширная, но череп не поврежден» - отметил он в уме.

«Встать совсем не можешь?»
        Ноке смущенно потупилась:

«Голова кружится» - еле слышно прошептала она.

«Тошнит сильно?» - девушка кивнула, непроизвольно поморщившись при этом.

«Лежать. Полный покой, головой не двигать» - произнес Тенг строгим голосом.

«Сюли», - обратился он к одной из стоящих рядом девушек, - «ей придется лежать неподвижно не меньше двух дней. Поэтому кормить ее надо прямо в постели, с ложечки, не давая ей шевелиться».
        Тенг осторожно присел на край ложа и аккуратным движением погладил девушку по волосам, стараясь не потревожить голову. Ноке в ответ попыталась улыбнуться слабым движением губ.
        Покончив с наложением швов раненым в схватке островитянам и с перевязкой собственного плеча, Тенг присоединился к остальным своим домочадцам, собравшимся у тела соплеменника. Бун в самом разгаре схватки получил удар мечом в спину и, упав под ноги наседавшим мятежникам, был буквально изрублен ими. Сердце у Тенга защемило. Этот успевший стать ему близким человек лежал теперь перед ним мертвым, можно сказать, из-за него. Когда его тело, залитое кровью, выносили из зала Государственного Совета, Зиль бросилась в ноги Тенгу, вздрагивая от рыданий:

«Умоляю, спаси его!..»
        Ее большие темные глаза, залитые слезами, были полны такой смертельной тоской, что Тенг едва сумел взять себя в руки.

«Я не бог, я не могу воскрешать мертвых», - выдавил он из себя. Тенг поднял Зиль с пола и повел ее прочь от этого места, обняв за трясущиеся плечи.
        Когда догорел погребальный костер, Тенг подошел к Бенто и крепко сжал его предплечье.

«Всех мятежников», - голос его прервался, - «всех мятежников изгнать навечно из Хаттама. Всех, кто будет уличен в участии в заговоре - тоже. Земли конфисковать и передать в собственность арендаторам».
        Разведчики, посланные Тенгом в соседний Дилор, где собралась бежавшая и изгнанная из Хаттама знать (и среди них сумевший выскользнуть из зала Совета Ленмурин Диэпока), доносили, что в провинции открыто призывают покончить с Тенгом Паасом. Поговаривали и о том, будто Императорский Совет разрешил созыв полков для похода на Хаттам, что действия Тенга расцениваются в Алате как узурпация власти. Вскоре этому пришло подтверждение. Не прошло и четырех месяцев, как императорский посланец привез Тенгу указ об отрешении его от должности наместника и вызове в Алат на Императорский Суд. Тенг не стал отвечать, а решил двинуть два полка на границу с Дилором, чтобы закрыть перевалы, ведущие в Хаттам.
        Перед тем, как покинуть Урм, чтобы отправиться на рассвете в поход вместе с этими полками, Тенг поздним вечером заглянул в комнату Ноке. За прошедшие недели состояние ее улучшилось и уже не внушало опасений, но Тенг пока настаивал на том, чтобы большую часть времени она проводила в постели. В комнате стоял глубокий сумрак, который ощущался еще более глубоким, контрастируя со слабым светом одинокой свечки, стоявшей на столике возле ложа Ноке.
        Она сидела на постели в широкой полотняной рубахе, задумчиво расплетая свои длинные темные волосы. Когда Тенг показался в дверях, Ноке вздрогнула и подняла на него свои темные глаза, казавшиеся большими на ее миниатюрном личике.
        Тенг сел на край ложа, взяв в свою руку ее узкую ладонь с хрупкими пальцами. Он чуть прикрыл глаза, стараясь отрешиться от той лавины забот, что свалилась на него за последние дни.

«Ты устал?» - бесхитростно спросила Ноке.

«Да, очень», - со вздохом признался Тенг. Он откинулся спиной на постель, положив голову на колени Ноке. Усталость, которую он сдерживал уже давно, прорвала в нем какую-то преграду и хлынула потоком, охватив все его существо.

«Зачем я нужен в этом мире?» - еле слышно прошептал он на языке Земли. Лицо его, обращенное вверх, смотрело в пустоту, вдруг разверзшуюся перед ним. Ноке, боязливо прикоснувшись к его голове, стала все смелее поглаживать ее, ощущая жалость к этому, представлявшемуся ей воплощением целеустремленной воли и кипучей энергии человеку. Теперь он лежал у ее ног, одинокий, беспомощный, словно внезапно ощутивший, как земная твердь уходит из-под ног. И действительно, в его голове лихорадочно блуждали тревожные мысли, подспудно зревшие уже давно:

«Зачем швырнуло меня на эту землю? Чтобы я пробился в очередные деспоты? Чтобы наравне и наперегонки с другими я сеял вокруг себя смерть и страдания? Но как иначе решить ту задачу, которую я поставил себе? Я ведь верно решил, что Империя на краю краха. Значит, оправдание мое может быть лишь в том, чтобы толкнуть ее к этому краху и на ее обломках построить новое общество - не лучшее, но новое, хоть на один шаг стоящее ближе к грядущему, к моему прошлому и к будущему этой земли. Но одному этого не сделать. Лишь если люди сами придут в движение…»
        Тенг не знал еще, как этого достигнуть, но что-то уже забрезжило впереди - надо толкнуть на Империю лавину недовольства тех, кто захочет возродить свободные общинные порядки и тогда…
        Эта, не успевшая еще выкристаллизоваться в его сознании мысль, была прервана тихим голосом Ноке:

«Ты завтра уезжаешь?»

«Да. Но как ты догадалась?»
        Не отвечая на его недоумение, Ноке снова полувопросительно-полуутвердительно произнесла:

«Ты идешь в поход с войском?»
        Тенг кивнул, удивленно взглянув на нее.

«Я хочу видеть всех наших» - в словах ее звучала настойчивость.
        Все еще недоумевая, Тенг поднялся и пошел созывать островитян в комнату Ноке. Оглядев собравшихся, Ноке заговорила по-прежнему тихим, но твердым голосом:

«Наш брат Тенг уходит завтра с воинами. Мы дали клятву не покидать его. Мы пойдем с ним».

«Это невозможно», - быстро перебил ее Тенг. - «Тебе лучше не вставать надолго с постели, не то что идти в поход. Сюли, я думаю, не бросит тебя без ухода. Паи я доверяю дом…»
        Не дав Тенгу договорить, Ноке уже более громко и твердо заявила:

«Пусть будет так, как ты сказал. Но остальные идут с тобой».

«Мы готовы» - кивком головы подтвердил Чак.
        Ноке опустилась на подушки и прикрыла глаза длинными пушистыми ресницами. Островитяне тихо вышли из комнаты (Тенг потом часто задавал себе вопрос: догадывались они, или, может быть, точно знали, что потом должно произойти?). Тенг собрался было последовать за ними, но у самой двери его остановил едва слышный жалобный голос Ноке:

«Тенг…»
        Он быстро подошел к ее ложу, снова присев на постель у ее ног.

«Что случилось, Ноке?»

«Не покидай нас».
        Тенг слегка нахмурился.

«Я и не покидаю вас. Правитель не может сидеть все время дома».

«А вдруг… ты не вернешься?» - голос Ноке заметно дрогнул.

«Я сделаю все, чтобы вернуться» - твердо сказал Тенг.
        Ноке закусила губы и какое время молча смотрела на него глазами, наполнившимися слезами. Тенг раздумывал, как бы прервать это тягостное молчание, не обидев Ноке. Вдруг она приподнялась на подушках и спустила ноги с ложа.

«Куда ты? Тебе же надо лежать!» - Тенг сделал протестующий жест. Ноке оперлась на его плечо: - «Помоги мне» - и взяв со столика свечу, она медленно пошла в другой конец комнаты. Тенг, не решаясь ее остановить, шел рядом, стараясь поддержать девушку под руку. Остановившись перед занавеской, висевшей в углу, Ноке высвободила руку и отодвинула ткань в сторону. В углу стоял вырезанный из дерева божок в человеческий рост. Огромные круглые глаза на лице, украшенном большим птичьим носом, обращенные вперед ладони - Бун, искусный резчик по дереву, создал образ этого божества, строгого и проницательного.

«Это Ихонгу» - шепнула Ноке, ставя свечу у ног деревянного идола. - «Перед его лицом я хочу говорить с тобой. Сними одежду - перед его лицом все должно быть открыто».
        Не отрывая глаз от своего божества, Ноке стащила с себя рубашку. Даже при свете свечи Тенгу было видно, как лицо ее залилось пунцовой краской смущения. Она развязала ленточку, стягивающую на затылке тяжелый узел волос, и они пышными волнами рассыпались по ее плечам и по спине, ниспадая почти до самых бедер. Безотчетно повинуясь неизвестному ритуалу, Тенг, тоже немало смущенный, снял с себя одежду.

«И сандалии» - шепнула Ноке, по-прежнему не глядя на него.
        Тенг послушно развязал сандалии. Девушка развернула перед божком большую тростниковую циновку и опустилась на колени. Тенг ступил на циновку, чувствуя, как она с тихим шуршанием пружинит у него под ногами и встал на колени рядом с Ноке. Впервые он видел обнаженное девичье тело, да еще так близко. Кровь стучала у него в висках, мысли путались в голове, не давая возможности ясно осознать происходящее. Стараясь не смотреть на Ноке, он все время скашивал глаза в ее сторону, пожирая взглядом худенькую фигурку, золотившуюся в неверных отблесках мерцающего пламени свечи. Сумрак по углам, чуть раздвигаемый ее слабым светом, превратился в черную темноту.
        Тенг смотрел на своеобразный профиль островитянки, ее тонкую девическую шею, заостренные грудки, упрямо торчавшие вперед и в стороны, потом скользнул взглядом еще ниже и, смутившись, быстро отвел глаза, уставившись на божка. В смятении он ощутил, что те чувства, которые и раньше будили в нем девушки, сменились еще не осознанным до конца желанием - Тенг боялся думать о том, чего же он хочет, но его собственное тело недвусмысленно давало ему понять об этом. Кровь бросилась ему в голову и страстное стремление броситься прочь, скрыться с глаз Ноке и ее глядящего в упор божества с огромными неподвижными глазами, приковало его к месту. Тенг уже не управлял собой, и то, что он молча оставался в неподвижности, отнюдь не было заслугой его самообладания.

«Я стою перед тобой, Ихонгу», - размеренные звуки голоса Ноке немного успокоили его, хотя он и не пытался вникнуть в смысл ее слов, - «вместе с человеком, которого привела с собой. Я призываю тебя в свидетели - да не будут здесь произнесены лживые слова. Дай нам свою силу, чтобы вошла в нас правда». - Голос Ноке чуть подрагивал от волнения. Она перевела дыхание и снова заговорила. -
«Перед твоим взором, всевидящий Ихонгу, я хочу сказать человеку, которого я привела перед твое лицо, что желаю принадлежать ему».
        Не вставая с колен, она повернулась к Тенгу и, тронув его за плечо, поставила лицом к себе. Глядя ему в глаза, она вновь заговорила, продолжая торжественный ритуал:

«Перед твоим взором, Ихонгу, открыты все самые тайные стремления. Перед твоим взором никто не может противиться голосу своего сердца. Если я желанна, пусть обагрит моя кровь эту циновку. Если нет, пусть она останется чиста».
        Не успел Тенг осознать смысл ее слов, как Ноке, обежав его внимательным взором и, видимо, будучи удовлетворенной увиденным, протянула к нему руки и обняла за шею, привлекая к себе. Тенг вздрогнул от прикосновения ее прохладной упругой груди, увидел прямо перед собой ее полураскрытые губы. Внезапно Ноке повисла у него на шее и, широко разведя бедра, обхватила его ногами за талию, увлекая за собой на циновку…
        Когда первые лучи солнца ворвались в комнату, Тенг уже не спал. С трудом преодолевая чувство приятной расслабленности, в которую погрузилось все его существо, он встал и медлительными движениями стал облачаться в свою одежду. Стараясь не разбудить Ноке, Тенг осторожно подошел к двери. На пороге он обернулся. Ноке смотрела ему вслед широко открытыми глазами. Не выдержав этого взгляда, он быстрыми шагами приблизился к постели, порывисто поцеловал ее где-то рядом с губами и еще более быстро бросился прочь из комнаты. Весь путь до восточной границы Тенг не мог отделаться от ощущения, что на него по-прежнему смотрят широко раскрытые темные глаза Ноке.
        Тенг опоздал. Перевалы оказались загодя заняты воинами императорских полков, посланных из Дилора. Кровопролитные схватки позволили занять один из перевалов, но после того, как было отбито несколько атак, потери возросли настолько, что следующий удар Дилорских полков пережило лишь две сотни воинов, выбитых в долину. Впрочем, и потери дилорцев были велики. Во всяком случае, остатки хаттамских полков никто не преследовал.
        В конце тамиэля осени 2096 года Тенг повел воинов обратно. Наступать в горах новыми силами было бессмысленно, - не меньше шести полков Дилор выставил на перевалы, - а Тенг не мог истощать свои и без того не весьма многочисленные войска. Оставалось ждать и готовиться к защите крепостей. Тенг отдал Ролл Дану приказ усилить подготовку войск, увеличив, насколько возможно, их численность, а сам буквально заперся в Тайном городе.
        С некоторых пор жители Урма стали прислушиваться к частому грохоту, доносившемуся со стороны Тайного города, и замечать поднимающиеся над ним клубы дыма. Слухи ползли самые разноречивые, но большинство сходилось на том, что правитель имеет дело с демонами огня, пытаясь подчинить их себе заклинаниями, или уже заключил с ними какой-то договор.
        Тенг все дни проводил на полигоне, не обращая внимания на холодные зимние ветры и дожди. Было отлито и высверлено немало пушечных стволов, но первые из них имели недостаточно правильную форму канала ствола, так что ни о какой точности боя и говорить не приходилось. Тенг дважды вносил усовершенствования в конструкцию сверлильных станков, однако сносные результаты стали получаться лишь тогда, когда высверливание стволов было разделено на две операции - на грубую обработку и шлифовку, для которой пришлось заново изобрести еще один станок. Лишь после этого закипела работа по пристрелке, по обучению пушкарей, по приучению лошадей к грохоту выстрелов.
        Первые образцы пороха также оставляли желать лучшего. Тенг непрерывно менял пропорции исходных компонентов, способы приготовления смеси, степень ее измельчения, пока, наконец не нашел наилучшую рецептуру. Эту работу он вообще не доверял никому и через несколько недель к концу дня он буквально валился с ног от усталости. Лишь с темнотой Тенг добирался до своего домика в Тайном городе, где его ждала Ноке, встречая и провожая Тенга безропотным взглядом своих широко раскрытых темных глаз. Частые зимние дожди постепенно сменились ласковым весенним теплом, а императорские полки, собиравшиеся в Дилоре, все не двигались с места.
        В Хаттаме тянулась обычная жизнь - споры между общинами из-за земли, между ними и назначенными Тенгом чиновниками - из-за налогов, шли учения пехоты и кавалерии, проверка складов, ревизия казначейства, и снова Тайный город, и грохот пушек, и беседы со старейшинами общины почитателей Ул-Каса, которым доверил он пушечное дело. А дома ждала его уже ставшая привычной широкая постель, согретая Ноке, каждый вечер раскрывающей ему свои нежные объятия. Утомленный, Тенг быстро засыпал рядом с юной женщиной, приткнув голову к ее нежному плечику…
        Глава 7
        Империя начинает чувствовать запашок порохового дыма
        Паи, запыхавшись, влетел в спальню Тенга и остановился, переводя дыхание. Ноке торопливо натянула на себя простыню, прячась за спину своего повелителя.

«Гонец с восточной границы!»
        Нельзя сказать, что эта весть была для Тенга неожиданной. После летних событий в Урме он ожидал удара со дня на день. Но вот прошла зима, весна была в разгаре… Однако он понимал, что столкновение было неизбежным. Бежавшие и изгнанные в провинцию Дилор аристократы во главе с Ленмурином Диэпокой жаждали мести, пугая местную знать Тенгом Паасом, стремящимся разорить всех, удостоенных по праву рождения, и конфискующим их земли.

«Он ведет за собой чернь и губит лучших людей!» - кричали беглые землевладельцы на Государственном Совете провинции Дилор. Император дал согласие на созыв четырех легионов по шесть полков в каждом, - всего двадцать четыре тысячи воинов. Командование над ними взял Ратам Ан, горевший желанием проучить выскочку, не желающего считаться со своим покровителем. Теперь все эти четыре легиона, по перевалам, загодя занятым Дилорскими полками, перешли рубежи Хаттама и двигались к Урму, штурмом овладевая одним укрепленным поселением за другим.
        Тенг объявил о созыве войска и, не дожидаясь подхода подкреплений, двинул вперед шеститысячный отряд, бывший у него под рукой. Самое большее, на что он мог рассчитывать - это собрать еще три тысячи воинов, тысячу ветеранов и до двенадцати тысяч ополченцев. Но когда эти силы соберутся? И разве смогут ополченцы сражаться на равных с профессиональными воинами?
        Тенг вовсе не собирался бросать свои малые силы в бой против императорской армии. Он ожидал, когда сосредоточатся все его войска, когда будут закончены в величайшей спешке ведущиеся работы в Тайном Городе, и он сможет встретить имперские легионы на выгодном рубеже и во всеоружии.
        Его войска, разделившись на отдельные полки, блокировали лесные дороги, отчаянно защищая завалы и засечные полосы, устраиваемые на пути императорской армии. Однако это задерживало ее ненадолго. Имперцы строили своих тяжеловооруженных воинов черепахой и те пробивались к завалам под смертельным ливнем арбалетных болтов. Со второй-третьей попытки это им, как правило, удавалось, и хаттамцы были вынуждены откатываться назад, а то и рассеиваться по лесным тропинкам.
        Уже через три недели Тенг был вынужден вступить в сражение. Лесистая местность закончилась, пошли поля, небольшие рощи и перелески. Императорская кавалерия, выйдя на простор, обошла войска Тенга и отрезала ему дорогу к Урму.
        Пока Тенг собирал разрозненные полки в кулак для прорыва, сзади в него вцепились передовые отряды пеших воинов Ратам Ана. Выстроив хаттамцев плотным клином, Тенг двинул своих воинов на прорыв прямо по главной дороге на Урм.
        Попытка Ратам Ана преградить войску Тенга дорогу в Урм плотным строем своих пеших воинов кончилась для него плачевно. Острие клина, которым были построены хаттамцы, было составлено из сотен лучших бойцов, сплошь вооруженных булатными мечами, а самые сильные держали в руках секиры. И когда клин вонзился в строй имперских полков, в воздухе тускло замерцали булатные клинки, и полетели во все стороны обломки щитов и копий императорских воинов, а их мечи быстро превращались в зазубренные железки. Мечи же хаттамцев разрубали стальные латы и шлемы. Войско Тенга безостановочно двигалось вперед, прорубая себе просеку, заваленную телами врагов.
        Ратам Ан вынужден был отвести своих пеших солдат, и впредь избегать фронтальных столкновений, прибегая лишь к постоянным наскокам на строй хаттамцев то конными, то пешими силами, то тяжеловооруженной, то легкой пехотой, метавшей стрелы, дротики и камни из пращей. Однако и имперская кавалерия, и пешие воины напрасно тратили силы в непрерывных бесплодных атаках на сплошную стену стальных щитов. При каждой атаке первый ряд становился на колено, второй ряд клал копья на плечи первому, и перед императорскими воинами вставала стальная чешуя, сквозь которую стремительно жалили копья, колючей щетиной опоясывавшие строй. Плотные ряды хаттамских латников надежно прикрывали своих стрелков, не перестававших метать губительные стрелы.
        На второй день повторилось то же самое. И на третий…
        Ратам Ан бросал в атаки пеших и конницу со всех сторон, и днем и ночью, сменяя уставшие полки свежими, то и дело бросая в бой легкую пехоту, постоянно засыпавшую противника стрелами, дротиками и камнями, не давая хаттамцам ни часа передышки. В обозе кончилась вода. Спать почти никому не удавалось - лишь немногим воинам удавалось немного вздремнуть на шее у лошади, да пехотинцы из внутренних рядов изредка получали возможность поспать часок-другой на повозках обоза. Люди шли, шатаясь от усталости, с сухими, потрескавшимися от жажды губами и с красными от бессонницы глазами.
        И вот, на четвертый день отступления без сна, оставшись без воды и почти без пищи, один из хаттамских полков дрогнул под ударом кавалерии. Строй нарушился, в него вклинились пешие имперские воины, и клин хаттамцев, до того упорно пробивавших себе дорогу к Урму, начал постепенно разваливаться. Над войском навис призрак поражения. Паника охватывала одну сотню за другой. Тенг был в отчаянии, видя не только неминуемый разгром своего войска, но и ясно ощутив возможность собственной гибели.
        К счастью Тенга, они снова вошли в лесистую местность. Ценой неимоверных усилий Тенгу удалось кое-как выстроить подобие каре из воинов, еще не поддавшихся общей панике и, сохраняя строй, отойти с ними к лесу. Малые силы кавалерии Тенга, сражаясь в окружении, были стеснены в маневре и не смогли полностью прикрыть пути отхода. Имперские кавалеристы ударили в тыл бегущим войскам правого фланга хаттамцев и те, не сумев перестроиться в каре, были смяты лавиной конницы. За конницей хлынула пехота. Лишь небольшая часть войска сумела отступить через лес в порядке. Остальные были убиты, пленены или рассеялись по лесам. Путь на Урм был открыт.
        Тенг, чудом уцелевший при разгроме войска, добрался до Урма всего за одиннадцать дней. Ролл Дан уже собрал к этому времени почти три тысячи воинов и ветеранов и больше восьми тысячи ополченцев. С этими силами надо было остановить двадцатитысячную армию. Оставалась одна надежда - на Тайный город. Там уже грохотали первые пушки и приверженцы Ул-Каса обучались вести прицельный огонь под ржание коней, плохо привыкавших к пушечным залпам.
        Тенг с небольшим отрядом рыскал по лесам под самым носом у передовых отрядов имперской армии, собирая остатки разбитого войска и сколачивая сотни, тревожившие в пути войска Ратам Ана, устраивая завалы на дорогах и пытаясь задержать их продвижение. Но все же через месяц императорские полки вышли к реке Урмие - последней серьезной преграде на пути к столице Хаттама.
        Масса людей, повозок, лошадей сгрудилась перед большим мостом, добротно сооруженным когда-то имперскими солдатами. Сваи из замшелых бревен поддерживали прочный настил, на котором валялись первые убитые. Стрелки Тенга держали мост под непрерывным обстрелом. Попытка кавалеристов Ратам Ана проскочить мост с ходу окончилась плачевно. За несколько минут мост оказался загроможден бьющимися в агонии лошадьми, несколько всадников рухнуло вместе с конями в реку, ломая перила. Ратам Ан, изрыгая в досаде громкие проклятия, построил тяжеловооруженных воинов в плотные шеренги и двинул вперед.
        Стрелы, даже пущенные из арбалетов, далеко не всегда могли пробить сразу и щиты, заходившие краями один за другой, - настолько плотно были построены шеренги, - и тяжелые доспехи. Правда, медленно продвигавшаяся стальная масса вынуждена была останавливаться, чтобы расчистить себе проход, прегражденный трупами павших людей и лошадей. Строй неизбежно нарушался и тогда стрелы находили себе цель. Чем ближе становился противоположный берег, тем более метко били самострелы и императорским воинам приходилось то и дело смыкать строй, переступая через тела своих товарищей, получивших смертельный удар короткой арбалетной стрелы в лицо.
        Когда до берега осталось полсотни шагов, воины, подхватив сотнями глоток боевой клич Ратам Ана, одним броском преодолели оставшийся отрезок моста, стремясь стальной стеной опрокинуть противника, но натолкнулись на такую же стену щитов и копий, из-за которой продолжали лететь стрелы. Правда, они поражали лишь тех, кто находился далеко позади линии схватки. Мечи звенели об мечи, щиты сталкивались со щитами…
        Тенг Паас уже около часа наблюдал за боем, который вел Ролл Дан у моста. Императорские войска своей массой медленно выдавили хаттамских ратников с моста и теперь теснили их, продвигаясь по дороге, идущей от моста вдоль крутых берегов речушки Малая Урмие, которая, протекая под стенами Урма, впадала в Урмие близ моста. Высокий, поросший хвойным лесом берег, на котором расположился Тенг, был отделен от места схватки этой речушкой. На самом краю берегового откоса, среди высоких кустов лозняка стояли готовые к бою двенадцать пушек с прислугой и полк охраны.
        Чуть дымились фитили в руках у пушкарей, напряженно вглядывавшихся вдаль. Бой уже давно переместился от моста и был недоступен для наблюдения с берега. Но зато хорошо было видно, как по мосту нескончаемым потоком шли императорские войска, а на противоположном берегу реки, на широком заливном лугу, сгрудились еще не переправившиеся повозки, люди, кони.

«Пора» - решил Тенг. Спустившись с откоса, он вместе с несколькими пушкарями оттолкнул от берега заготовленный заранее плот, предварительно воткнув между бочками с порохом горящий факел. Плот плавно поплыл по течению, медленно приближаясь к мосту. Вот он попал на стремнину почти под самым береговым откосом и, набирая скорость, влетел под пролет моста, вздрогнул, натолкнувшись на заранее протянутый между быками канат, и, развернувшись под напором течения боком, как бы нехотя пристал к одному из быков. Видимо, императорские воины сочли это неудачной попыткой поджечь мост. Во всяком случае, они не удостоили плот своим вниманием. По мосту по-прежнему медленно ползла людская масса.
        Тенг заметно нервничал. На этот берег к месту боя уже переправились тысячи воинов Ратам Ана, а факел все горел и горел маленьким огоньком на видневшемся вдали под мостом плоту. Только что ускакавший обратно гонец от Ролл Дана передал, что императорские войска заметно потеснили ополченцев на правом фланге и грозят прижать воинов Ролл Дана к берегу Малой Урмие, отрезав их от Урма. Огонек факела вовсе перестал быть виден, но ничего не происходило.

«Соратники!» - привстав на стременах, Тенг обратился к пушкарям, нетерпеливо повернувшимся в его сторону.

«Настал час испытать силу, ниспосланную нам богом! Взять лошадей под уздцы! Огонь!
        - с этими словами он проворно соскочил с коня и повис на поводу. Пушкари поднесли дымящиеся фитили к запальным отверстиям, где в небольших лунках виднелись маленькие кучки пороха.
        Пушки ударили почти слитно, заметно подпрыгнув и откатившись назад, скребя сошниками землю. Тенг сам наводил их на мост, но первый залп прошел мимо, вспенив воду далеко за мостом. Эхо залпа затихло над рекой, клубы серого порохового дыма медленно рассеивались, оставляя во рту кисловатый привкус. Орудийная прислуга дружно ухватилась за сошники и за лафеты, возвращая пушки в исходное положение. Затем стволы были сноровисто пробанены, в них были поспешно забиты новые заряды, а в запальные лунки насыпан порох.

«Одно деление ниже!» - крикнул Тенг. Пушкари закрутили рукоятки
        винтов, опуская стволы.

«Огонь!»
        Следующий залп ударил точно по мосту, буквально сметая с него картечью людей и коней. Третий залп вдруг отозвался яркой вспышкой под мостом. Видно было, как взметнулись в воздух брусья настила и над мостом повисло облако порохового дыма, сквозь который едва можно было различить падающих в воду людей и обломки досок и брусьев.
        Тенг приказал перенести огонь на скопление войск у моста на низком противоположном берегу. Паника, охватившая императорские полки и обоз, превратила их в мечущееся без толку стадо. Крики людей, ржанье коней, шарахающихся в испуге от грохота пушечных выстрелов, треск опрокидывающихся повозок - во всей этой сумятице картечь безошибочно находила все новые и новые жертвы.
        Но по эту сторону реки бой кипел уже на обоих берегах Малой Урмие. Почти все воины Ролл Дана были отброшены за речушку, лишь ненадолго задержавшую императорское войско, которое, буквально запрудив русло трупами своих солдат, перешло по ним на противоположный крутой берег. Лишь полк охраны пушек еще сдерживал на своем участке переправу противника ливнем стрел и четким строем латников. Ратам Ан довольно быстро догадался, что грохот и вспышки пламени на высоком берегу имеют прямое отношение к сумятице на переправе, и что сам он отрезан теперь от подкреплений. Не считаясь с потерями, он посылал своих воинов вперед, к высокому поросшему лесом берегу.
        Тенг в промежутках между залпами уже явственно различал шум боя у себя за спиной.

«Пора уходить» - решил он, заметив тревожные взгляды, которые бросал на него Бенто.

«Прекратить огонь! Пушки на передки! Отходим!»
        Когда орудийные запряжки выехали на опушку, Тенг увидал на дальнем краю широкого поля, расстилавшегося впереди, массу всадников противника. Это кавалерия Ратам Ана прорвала ряды хаттамских воинов и в любой момент могла устремиться туда, откуда недавно раздавался грохот пушек.

«Пушки к бою!» - заорал Тенг срывающимся на хрип голосом.

«Быстрее!»
        К счастью, кавалерия не сразу обратила внимание на артиллеристов, дав им возможность установить и зарядить орудия, однако вскоре всадники направили своих лошадей к опушке. Уже ясно были видны развевающиеся султаны на шлемах конников, тускло поблескивавшие в их руках кавалерийские мечи.

«Наводи! Прицел - одно деление вверх!» - Тенг сам подскочил к ближайшей пушке, закрутил рукоятку винта наводки. Всадникам осталось преодолеть какие-нибудь две сотни шагов, когда Тенг крикнул:

«Четыре первых орудия - огонь!.. Четыре вторых - огонь!.. Четыре третьих - огонь!.
»
        Грохот и вспышки выстрелов произвели на конницу едва ли не большее действие, чем картечь. Три залпа последовали один за другим почти в упор, и неудержимая, казалось бы, лавина всадников превратилась в беспорядочно мечущееся стадо. Но, несмотря на это, когда пушкари перезарядили орудия, кавалерия крутилась уже буквально в двух шагах от пушек. Их остановила только лавина арбалетных болтов, да стена латников охранного полка, ощетинившаяся копьями. Затем последовали еще три последовательных залпа четверками орудий - и лошади захрапели, взвиваясь на дыбы, шарахаясь в разные стороны и сбрасывая седоков. С превеликим трудом всадникам удалось, наконец, повернуть лошадей прочь от этого страшного места.
        Но этот успех мало что изменил в ходе сражения. Замысел Тенга - разрушив мост, отсечь и разбить авангард противника - не удался. На эту сторону успело переправиться слишком много солдат имперского войска и они продолжали теснить хаттамцев. Вскоре армия хаттамцев была расчленена на несколько частей и в беспорядке отступала в разных направлениях. Тенг, опасаясь возможности захвата пушек противником, не стал больше рисковать, разворачивая свою артиллерию перед самым носом у императорских войск, и предпочел ретироваться к Урму, укрывшись за его стенами.
        Когда Тенг пересчитал жалкие остатки своего войска, которые удалось собрать в Урме, оказалось, что из них можно составить лишь два полка воинов и неполных пять полков ополченцев. Кавалерии же едва набралось на один полк. Правда, воины по одиночке и небольшими группами продолжали стекаться к Урму, но этот ручеек был слишком слаб, чтобы существенно изменить положение. Оставалось надеяться лишь на двенадцать пушек да на наспех вооруженных жителей Урма.
        Ролл Дан с небольшим отрядом метался по окрестностям, вылавливая дезертиров и заодно проводя разведку. Он привел с собой полторы сотни пеших и два десятка конных. В ближних лесах он оставил еще с десяток дезертиров, пытавшихся оказать сопротивление его отряду, повешенными на деревьях. Ролл Дан едва сдерживал кипевшую в нем злобу. Еще бы - совсем недавно под его началом было больше восьми тысяч хорошо подготовленных воинов, а теперь войск оказалось меньше, чем было по прибытии Тенга Пааса в Урм!
        Армия Ратам Ана, вставшая через три недели под стенами столицы Хаттама, несмотря на большие потери и дезертирство, все же имела в строю почти 14 тысяч воинов. Маловато для правильной осады, но достаточно для штурма. Воины Ратам Ана несколько дней готовили штурмовые лестницы, веревки с крюками, сооружали напротив Главных ворот таран. В городе же лихорадочно заканчивали мастерить лебедки и помосты для пушек, чтобы установить их на стенах.
        На третий день утром Ратам Ан в сопровождении небольшой свиты подъехал к Главным воротам. Его мощный басовитый голос далеко разносился в утренней тишине, гулким эхом отражаясь от стен:

«Отворяй ворота! Тем, кто немедля сложит оружие, я обещаю жизнь!»
        Ему ответил звонкий юношеский голос:

«Брось шутить, Ратам Ан! Так и быть, в знак старой дружбы мы дозволяем тебе удалиться беспрепятственно!»
        Ратам Ан потемнел от гнева и повернул коня. Императорские полки, построенные ровными рядами, двинулись на приступ. И в ту же минуту с городских стен блеснуло пламя, раздался грохот, ветер потащил в сторону густые клубы темно-серого дыма…
        Чья-то невидимая рука в один миг проделала в рядах императорских воинов просеки, уложив на землю несколько десятков залитых кровью тел в изуродованных доспехах - мертвых и раненых, кричащих от боли и ужаса. Потери от картечи были ничтожны по сравнению с теми, что обычно несут сталкивающиеся в битве войска. Но тот непостижимый для людского ума способ, которым они были причинены, привел солдат в смятение, тем более что ливень арбалетных болтов, хлынувший со стен одновременно с пушечными залпами, создал явно преувеличенное представление о мощи неведомого оружия. Следующие залпы довершили дело. Ратам Ану едва удалось хоть немного утихомирить свое войско, готовое взбунтоваться.

«Властитель Хаттама посылает против нас демонов! Человек не может сражаться с адским пламенем!» - кричали наперебой солдаты, отхлынувшие от стен Урма. Особенно усердствовали те, кто уже успел в сражении на берегах Малой Урмие испытать этот дьявольский огонь на себе. Их рассказы успели немало подогреть других воинов еще до штурма, и теперь панику, охватившую войско, невозможно было унять. Ратам Ан, бессильно сжимая кулаки, вынужден был начать отход. Имперское войско никто не преследовал и оно беспрепятственно совершило переход в Дилор, грабя и разоряя все на своем пути. У Тенга было слишком мало войск, в особенности же кавалерии, чтобы решиться на преследование.
        Неожиданная неудача императорских войск была болезненно воспринята в Алате. Если с набегами варварских племен на окраинные территории еще можно было как-то смириться, то появление на землях Империи независимого правителя, способного бросить открытый вызов мощи императорской армии, чувствительно задело всю Алатскую знать, начиная с самого Эраты III. Масла в огонь подливал правитель Дилора, панически боявшийся вторжения хаттамцев.
        Было решено раздавить непокорного, обрушив на него всю силу Империи. 70 тысяч воинов было решено двинуть вдоль побережья, чтобы миновать узкие горные проходы, которые легко можно было бы запереть сравнительно малыми силами. С моря войско будет поддерживать флот из 130 гребных судов, на каждое из которых было погружено по 90 воинов.
        Тенг давно ждал нападения. Но Империя уже не могла собрать огромную армию и флот за несколько недель, как в былые времена. Прошли месяцы, дождливая зима с метелями и оттепелями превратила дороги в ледяное грязное месиво. Весной подготовка к войне возобновилась. И вот митаэль лета 2098 года от сотворения мира принес Тенгу весть
        - императорская армия выступила в поход.
        Когда Тенг узнал, что войска движутся не через Дилорские горы, а вдоль побережья, подготовленный план кампании рухнул. Незачем теперь было оборонять перевалы, заперев их отрядами с артиллерией. Путь вдоль берега из Алата был несколько дольше, чем через перевалы из Дилора, но зато там не было естественных препятствий. Лишь большой город-порт Сегидо стоял на границе Хаттамских земель, прикрывая дорогу из Алата в Хаттам - что морским путем, что сухопутным, коли идти вдоль побережья. Его огромные стены из дикого камня перегораживали узкий проход между высокими скалами и морским берегом. Но владетель Сегидо в свое время добровольно подчинился императору и был оставлен за то сидеть на своем троне. Теперь этот город мог стать воротами, которые откроют имперским воинам границу Хаттама.
        И тогда Тенг решил опередить Ратам Ана - взять Сегидо штурмом, укрыться за его мощными старинными укреплениями и навязать имперским войскам сражение под его стенами.

…Уже после второго залпа ворота города разлетелись в щепки и войско Тенга вошло внутрь, быстро подавив сопротивление дружины Владетеля Сегидо. Богатый торговый город был лакомой добычей и хаттамские воины дружно занялись грабежом. Тенг почувствовал растерянность.

«Надо немедленно восстановить порядок!» - наседал он на Ролл Дана.

«Порядок? Да кто же их остановит? Это же обычное дело. Вот нагрузятся добычей, потешатся вволю, так и сами перестанут» - недоумевал Ролл Дан.
        Тенг сообразил, что призывы к совести или к человеколюбию здесь бесполезны.

«Пойми», - пытался он втолковать Ролл Дану, - «в любой момент может подойти императорская армия. А у нас даже ворота толком не охраняются! Пушки едва втащили в город, а расставить все никак не можем!»
        В ответ на этот довод Ролл Дан согласно покачал головой и отправился наводить порядок. За несколько часов ему удалось собрать в лагере на большой площади перед дворцом Владетеля Сегидо несколько сотен воинов, которые кое-как закрыли все шесть городских ворот, и расположились возле них, лишь ненадолго (и не все сразу) отлучаясь за добычей в близлежащие дома. Ночью грабежи почти не стихали. А утром все решилось само собой. С первыми лучами утреннего солнца в гавани Сегидо показались корабли императорского флота, подошли к причалам и немедленно начали высадку солдат. После беспорядочной, суматошной и непродолжительной схватки разрозненные кучки хаттамских воинов бежали из слабо укрепленного Нижнего Города и армия Тенга заперлась за могучими стенами Старого Города.
        К полудню со сторожевых башен было замечено императорское войско, приближающееся к Сегидо. Через два дня - поскольку значительная часть осадных орудий и штурмовых лестниц была подготовлена заранее - начался общий штурм города.
        По приказу Тенга все городские ворота были подперты изнутри огромными баррикадами из камней и бревен. И лишь единственные ворота, - как раз те, которые служили проходом со стороны императорской дороги, шедшей из Алата вдоль берега, - не были укреплены. Имперским солдатам хватило трех часов, чтобы массивным тараном разбить ворота, сорвать их с засовов, распахнуть створки и ворваться внутрь. Но десятки бойниц, в два яруса расположенных под сводами ворот, яростно выплюнули в первую волну нападавших арбалетные болты. Как только первый стрелок разряжал свой арбалет, его место занимал другой, так что стрелы летели непрерывно. Перед выходом из ворот плотные ряды стрелков также встретили нападавших тучей стрел. Не меньше полусотни трупов валялось в воротах и почти столько же - на выходе из них. Остальные успели спастись бегством.
        Ратам Ан своею собственной рукой зарубил нескольких беглецов, восстанавливая дисциплину. Пока хаттамские мятежники не перегородили ворота, надо было атаковать. Но, конечно, по всем правилам, а не очертя голову, как эти глупцы. По команде Ратам Ана воины выстроились в «черепаху» - плотно сбитую колонну тяжеловооруженных воинов. Щиты наружных рядов солдат заходили один за другой, внутренние ряды держали щиты над собой, заслоняясь от стрел и копий, летящих сверху. Эта колонна, подобная сказочному исполинскому чудовищу, сверкающему стальной чешуей, неспешно двинулась вперед. Ни копья, ни стрелы, ни камни, ни даже кипящая вода не смогли остановить имперских солдат. Вскоре бой уже шел на стенах и за воротами.
        Хаттамцы упорно сопротивлялись. Узкие улочки города то там, то здесь были перегорожены баррикадами. Латники стойко держали строй, не давая себя опрокинуть, а из-за их спин арбалетчики посылали стрелу за стрелой. Тем не менее императорское войско своей массой постепенно оттесняло хаттамцев, шаг за шагом продвигаясь к центру города. Не прошло и двух часов, как имперские солдаты сразу по четырем улочкам вышли к центральной площади города у дворца Владетеля Сегидо. Оттеснив последние заслоны, огромная толпа воинов с ликующими криками хлынула по площади к стенам цитадели…
        Когда рассеялся дым и затих грохот, площадь была покрыта убитыми и ранеными. Не успели воины императорской армии придти в себя, как пушки грохнули снова. Казалось, они бьют со всех сторон. Так оно и было. Вдоль улиц, по которым императорская армия прорывалась к площади, летела картечь, сметая все на своем пути. А с крыш домов и из-за баррикад, перегородивших боковые улочки и переулки, метали свои стрелы арбалетчики.
        Внезапная паника распространилась, подобно пожару. И вот уже ворота запружены солдатской массой, в беспорядке покидающей город. Но створ ворот тоже под прицелом пушек, картечь косит воинов одного за другим и они бегут, очертя голову, по настилу из трупов, сами добавляя свои тела в этот настил.
        Ратам Ан в бешенстве выстроил на пути бегущих плотный заслон из двадцати шеренг, ощетинившихся копьями. Толпа сгрудилась перед этой плотиной, внутри, под сводами ворот, и за воротами. Но тем вернее картечь находила себе жертвы. А плотные ряды латников тут же стали добычей стрелков, расположившихся на стенах. Тем не менее мечами и копьями Ратам Ану удалось развернуть бегущих, выдавить их обратно за ворота. Они начали строиться в некоторое подобие боевого порядка, когда резерв Тенга - восемь пушек - развернулся и дал первый залп по этой людской массе. Имперские солдаты бросали оружие и падали на землю, закрывая головы руками. Организованное сопротивление внутри города прекратилось.
        Когда первые четыре пушки были выкачены из ворот и открыли огонь по боевым порядкам императорской армии, солдаты попятились прочь от Сегидо. Постепенно в поле было выставлено больше двух десятков пушек, которые начали обстрел вражеского лагеря. Замешательство распространилась и там, куда доносился лишь отдаленный грохот пушечных залпов. Правда, там войска отходили в относительном порядке. Никто не успел помешать отойти и войскам из Нижнего Города - настолько спешно они погрузились на гребные суда и, малоуспешно обстреливаемые всего четырьмя пушками, покинули гавань Сегидо.
        Тенг опасался, что потерпев неудачу под Сегидо, имперские войска примутся разорять Хаттамские земли. Тогда он был бы бессилен помешать этому. Но вся императорская армия была до основания потрясена катастрофой, неожиданно обрушившейся на могучее войско, казавшееся непобедимым. Лишь через два дневных перехода, на земле Дилора, Ратам Ану удалось остановить стихийное отступление. Несмотря на огромное число убитых, раненых и дезертиров, у него оставалось под рукой еще почти 50 тысяч воинов. Кое-как приведя полки в порядок, он отдал приказ вновь двинуться на Хаттам. Худшие опасения Тенга готовы были подтвердиться, но тут в императорской армии вспыхнул бунт - красочные рассказы тех, кто уцелел во время побоища на главной площади Сегидо и у городских ворот, вызывали суеверный панический ужас.
        Ратам Ан попытался железной рукой привести войска к повиновению, но кончил жизнь, пронзенный стрелами своей собственной охраны. Лучник Нуз был избран предводителем войска. Армия застряла в Дилоре, промышляя грабежами. Эрата III с большим трудом, лестью, подкупом и обманом усмирил бунт. Он вынужден был выплатить всем солдатам жалование, распустил многие вновь набранные полки, солдаты которых не горели желанием продолжать воинскую службу, а оставшихся уговорил вернуться в метрополию.
        Лучник Нуз устранил самых отчаянных бунтовщиков, призывавших идти на столицу и захватить власть, поскольку императору нечего противопоставить их пятидесятитысячной армии. Умеренность Нуза была куплена ценой обещания ему должности Начальника войска и звания Друга Царя, а также десятью тысячами золотых шонно, привезенных посланцами императора. Нуз во главе всего двух легионов прибыл в Алат и на следующий же день во время пира у Эраты III был отравлен. Снова вспыхнувшие было волнения в войске были жестоко подавлены личной гвардией императора.
        А между тем Дилор наполнился беженцами с западных границ. Тенг, дав войску время оправиться, собрав дезертиров и пополнив армию новыми солдатами, поначалу выжидал. Но как только императорская армия покинула Дилор, он решил, что настал подходящий момент отодвинуть линию соприкосновения с империей. Хаттамцы стремительным налетом заняли те горные тропы, которые считались непроходимыми для войск, а затем армия, не только прошедшая по этим тропам, но и протащившая с собой пушки, один за другим штурмом взяла четыре крупных города в долинах и на равнине. Третья часть Дилора оказалась под контролем Тенга.
        Одновременно он бросил часть войска вдоль побережья на Мериану.

«Если и Сегидо, и Мериана будут у меня в руках», - размышлял он, - «то империя будет отрезана от зерновой торговли, что неизбежно усилит ее кризис».
        Пушки исправно сделали свое дело, разбив городские ворота. Но огромный город невозможно оказалось удержать, даже ворвавшись за его стены. Уже через полчаса после начала схватки внутри города Тенг понял, что ему явно не хватает людей, чтобы вести бой на столь обширной территории, среди паутины улочек. Он послал парламентеров на переговоры, договорился с начальником гарнизона города о прекращении сражения и, воспользовавшись передышкой, спешно отвел свои войска. Этот успех начальника гарнизона Мерианы, донесшего о разгроме мятежников под стенами города, оказался единственным успехом императорских полководцев. Огромный кусок богатейшей провинции Дилор был отрезан от империи, а немедленно возобновлять войну и заново собирать армию Эрата III не решался.
        В Дилоре Тенг, также, как и в Хаттаме, закрепил наделы за арендаторами, разделил земли бежавшей знати, подтвердил общинные права. Это обеспечило ему спокойствие земледельцев и ненависть аристократии. Тенг понимал, что Империя видит в нем смертельного врага, покушающегося на сами основы ее существования. Рано или поздно война вновь вспыхнет. Хотя император не объявлял о созыве новых легионов, на границах с Дилором спешно пополнялись гарнизоны крепостей, укреплялись горные проходы, ремонтировались обветшавшие укрепления. Из восточных провинций несколько полков было переброшено на Запад. Лихорадочные приготовления к обороне шли и в той части Дилора, которая еще оставалась под властью императорского наместника.
        И собственные размышления Тенга, и донесения его лазутчиков в Алате подводили его к выводу, что следующей весной следует ждать возобновления войны. Стало известно и о пристальном внимании императорских военачальников к тому устрашающему оружию, которое очутилось в руках Тенга Пааса - за секрет этого оружия была назначена немалая награда. Впрочем, Тенг не сомневался, что фанатизм секты улкасан - последователей Ул-Каса, пророка Единого - надежно охранит любые секреты пушечного дела. Собственно, именно поэтому он и выбрал их для этого начинания. Гораздо больше Тенга беспокоила императорская армия.
        Тенг понимал, что Великая Империя Ратов может в случае необходимости выставить войско в 100-120 тысяч пеших и 30-40 тысяч конных. Кроме этого, у Империи был немалый военный флот. А Хаттам вместе с присоединенной частью Дилора мог с трудом содержать войско общей численностью в 15 тысяч. Разумеется, пушки, если их будет много, могут обратить в бегство и стотысячную армию. Но денег в казне не хватало даже на пушки. Тенг мог надеяться в лучшем случае довести количество стволов к весне до сорока, при крайнем напряжении сил - до пятидесяти.
        И если бы императорская армия двинулась на Хаттам с нескольких направлений, то Тенг был бы в состоянии надежно прикрыть только одно их них. Вероятно, ему бы удалось разгромить противостоящие войска. Но остальные в это время беспрепятственно разоряли бы Хаттам. Хотя Тенг был уверен в конечной победе, он опасался, что ценою этой победы станут опустошенные дотла Хаттам и Дилор.
        Поэтому он лично объезжал пограничные общины и просил ополченцев приложить все силы для создания засечной черты в предгорьях и в долинах Дилора, для строительства укреплений на перевалах и для ремонта крепостей, стоящих на дорогах, ведущих в Хаттам. К счастью, западные соседи - салмаа - не тревожили более хаттамские земли, не столько помня полученный урок, сколько будучи вовлечены в борьбу с племенами, которые объединились в несколько союзов и, выйдя с полупустынных просторов огромного Юго-Западного полуострова, начали предпринимать дерзкие набеги на граничащие с ними территории.
        Зато новые проблемы нагрянули с Севера. Северные варвары давно уже тревожили пограничные имперские земли своими разбойничьими вторжениями. Но до сих пор это были налеты шаек в несколько сотен, редко - в одну-две тысячи воинов. С недавнего же времени положение круто изменилось.
        Глава 8
        Иной раз бывает легче завладеть большим народом, нежели справиться с маленькой женщиной.
        Тенг нежился утром в постели, лениво поигрывая слегка волнистыми темными волосами Ноке, разметавшимися во время бурной ночи в разные стороны. Дверь тихонько отворилась и в комнату проскользнула Сюли с подносом, на котором стояли блюда с утренней трапезой. Островитяне, окружавшие Тенга, хотя и привыкли называть его братом, но по-прежнему смотрели на него, как на властелина и даже полубога, воплощение Священного Леопарда, сокрушающего врагов. Это отношение они перенесли и на свою землячку, которая теперь в их глазах стала женщиной, отмеченной прикосновением свыше. Поэтому они ревностно прислуживали Тенгу и его подруге. Хотя он и старался все время держать себя с ними на равной ноге, то и дело получалось так, что он невольно пользовался преимуществами своего положения.
        Ноке не спала, раскинувшись поверх простыней. Ее небольшая грудь поднималась и опускалась ровным дыханием. Тенг стал гладить кончиками пальцев гладкую кожу на ее чуть округлившемся животе, лаская неглубокую ямку вокруг пупка. Потом он принялся едва заметными прикосновениями приглаживать вьющийся пушок, образующий темный треугольник между ее бедер. Сюли поставила поднос на столик. Сквозь ее смуглую кожу на щеках проступили красные пятна. Ноке совершенно не обращала на нее внимания. Пугливая и стеснительная поначалу, она постепенно свыклась со своим новым положением, которого втайне давно желала. Подобно остальным островитянам, она смотрела на себя не как на наложницу правителя, а скорее как на жрицу некого магического культа. И в самом деле, разве не сам Священный Леопард, воплотившийся в Тенга, взял ее девственность перед взором всевидящего Ихонгу? Она тихо млела под ласками Тенга, находя большое удовольствие в служении божеству.
        Позавтракав, Тенг проверил, все ли готово к намеченному путешествию, все ли его распоряжения выполнены. Путь предстоял неблизкий - нужно было ехать на Север, где варварские племена, с которыми изредка происходили малозначительные стычки, вдруг пришли в движение. Сведения, которые приносили Скрытому Оку Тенга, командиру разведчиков Чаир Понка, с северных рубежей, были тревожными. Участились вторжения северных варваров на земли Хаттама и Дилора. Как доносили люди Чаир Понка, специально посланные в те места, причина лежала во внутренних распрях, охвативших лесные племена. Зарап-утс-Каок и Лешиг-утс-Геис, два военных предводителя, сплотили вокруг себя большие группы племен и вступили в схватку за единоличное господство над народом агму, как они себя называли. Теперь уже не сотни, как прежде, а многотысячные массы воинов участвовали в столкновениях, нередко заходя на территорию Хаттама и Дилора, и сея там смерть и разрушения.
        Тенг не мог тратить свои военные силы еще и на борьбу с агму. Поэтому он не послал на север войска, а отправился сам с дипломатической миссией.
«… Ч етвертого митаэля весны 2099 года от сотворения мира, вышел государь Хаттама Тенг Паас, прозываемый Добрым, с великим посольством в Северные земли, к народу агму. Смута и нестроение охватили тот народ, все племена его и все колена, что говорили на их языке. И стали вожди того народа разорять земли друг друга, и часто оттого был ущерб и нашим сопредельным землям.
        И тогда решил наш добрый государь склонить одних вождей агму к союзу с Хаттамом, дабы направить их силу против иных вождей, кои будут не склонны к союзу. И тем хотел государь Хаттама отвратить напасть от своего народа и принести спокойствие пастухам и землепашцам, и всему народу своему, в северных пределах земель Хаттамских и Дилорских…»
        Большой Алатский список
        летописного свода
        Деяний Тенга Доброго
        Путь, к тому же осложненный распутицей, был неблизкий. Лишь на одиннадцатые сутки всадники достигли небольшого укрепленного городка на границе, у невысоких стен которого чернело пепелище сожженной деревушки. Расположившись в доме начальника гарнизона, Тенг первым делом приказал позвать местных разведчиков.
        Развернув на столе свиток со схемой местности, Тенг внимательно следил за рассказом командира разведчиков.

«От города день пути - зеленые холмы. Вот тут, на карте. Там можно остановиться, есть хорошая вода» - он ткнул пальцем в обозначение источника. - «Дальше идут глухие леса. Не больше двух дней пути - варварское становище. Там Зарап со своими воинами». Тенг поднял голову от карты.

«Как ты думаешь, Зарап-утс-Каок будет говорить с нами? Или сразу посадит наши головы на шесты?»
        Командир нахмурился.

«Я бы не стал говорить с варваром, не накинув прежде веревку ему на шею».

«И многим вы сумели накинуть веревки? Если бы все было так просто! Хоть городок ваш они и не взяли, но деревушку-то сожгли. И где вы были тогда?»
        Командир молча насупился.

«Вот так-то! Ничего не поделаешь, придется вступать в переговоры» - вздохнул Тенг.
        - «Их слишком много против наших сил. Скажи-ка лучше, а почему это Зарап-утс-Каок оказался так близко от наших границ?»
        Командир охотно пояснил, довольный тем, что Тенг сменил неприятную тему и теперь можно будет продемонстрировать свою осведомленность перед властителем:

«Лешиг потеснил его с исконных земель, отнял даже коренные владения его рода. От Зарапа отложились многие вожди и, надо думать, Лешиг вскоре двинет на него все свое войско».

«Что ж, этого пока достаточно. Можешь идти». - Тенг пожал разведчику запястье и проводил до двери.
        На следующий же день посольство выступило в путь к зеленым холмам. Рядом с Тенгом ехал Бенто, тревожно поглядывая по сторонам. Островитяне, теперь не оставлявшие Тенга одного, послали с ним на этот раз Паи, Зиль и Сюли, которые ехали сзади, почти вплотную к Тенгу. К вечеру достигли зеленых холмов. Тенг быстро отдавал распоряжения, стремясь успеть поставить лагерь до темноты.

«На все холмы выставить наблюдателей! Арбалетчикам скрытно занять позицию у дороги! Коней укрыть за холм, но далеко от дороги не уводить! Костры жечь только в лощинах меж холмами, в ямах, не разводя большого огня!»
        Наутро тройка гонцов ускакала к становищу Зарап-утс-Каока. Их провожали тревожными взглядами. Никто не был уверен, вернутся ли они живыми. Один за другим тянулись четыре дня томительного ожидания. Наблюдатели то и дело замечали на опушках стоявших вдали сплошной стеной лесов какое-то движение, или видели неясные дымки над темно-зеленым морем деревьев. Вокруг холмов тянулись в основном луга, прерываемые рощицами и зарослями кустарников в низинах. Это несколько облегчало наблюдение, но не могло защитить посольство от набега варваров. На пятый день, через четыре часа после восхода солнца, раздался тревожный сигнал трубы. Люди крепче сжали рукояти оружия, готовясь к схватке за свою жизнь. Вскоре запыхавшийся посыльный, сделав несколько судорожных вдохов и выдохов выпалил:

«Едут!» - он еще несколько раз вздохнул и добавил - «Полсотни
        всадников!»
        Все облегченно перевели дух. Вряд ли это было нападение.
        Когда группа конных приблизилась к стоящему посреди дороги Тенгу, передний всадник, худощавый невысокий старик с коротко подстриженной седой бородой, закутанный в серую шерстяную накидку, с неожиданным проворством соскочил с лошади и, приблизившись к Тенгу, что-то спросил на своем языке. Вопрос был достаточно прост и Тенг, начавший уже изучать язык Агму, понял его без труда, однако ничем не выдал этого.

«Ты Тенг из Хаттама?» - перевел стоявший рядом с Тенгом воин, знавший язык агму. Тенг утвердительно кивнул и воин перевел его ответ.

«Великий Утсуг всех агму, Зарап-утс-Каок, рад твоему приходу и готов выслушать твои просьбы. В знак милости к тебе он прислал почетную дружину из десяти воинов и двадцать рабынь, каждую со своей лошадью».
        Тенг попросил перевести свой вопрос:

«А кто же остальные люди, что пришли с тобой? И как зовут тебя?»

«Зовут меня Меюке-саз, и я принадлежу к Тем, Кто Говорит Правду перед лицом Великого Утсуга. А остальные двадцать воинов - моя почетная дружина, что полагается мне от Великого Утсуга по заслугам». Он помолчал немного, чуть насмешливо глядя в глаза Тенгу, потом сказал:

«Великий Утсуг, Зарап-утс-Каок, удостаивает тебя большой чести - самому увидеться с ним. Я уже немолод, путь наш неблизкий, а потому отправимся завтра с утра. Сейчас же», - он опять едва усмехнулся краешком губ, - «с твоего дозволения», - усмешка погасла, - «мы отдохнем рядом с твоими шатрами».
        Тенг широким жестом указал в сторону палаток:

«Мы всегда рады гостям».
        Уже после обеда, когда всем успела надоесть и обильная пища, и полные взаимной лести речи, Меюке-саз хлопнул в ладоши, подзывая одного из своих воинов.

«Я гляжу, ты молод, Тенг из Хаттама. Молодость любит удовольствия. Мы, старики, тоже любим удовольствия. Но к старости нет столь крепких зубов, чтобы наравне с молодыми грызть лосиное мясо, и нет достаточно огня в жилах, чтобы забавляться с красивыми рабынями. Пляска же одинаково веселит и старых и молодых».
        Меюке-саз что-то шепнул почтительно наклонившемуся к нему воину, и тот быстрым шагом скрылся за палатками. Вскоре на лужайке перед пиршественными полотнами, расстеленными прямо на земле, появились четыре рабыни. Три из них, несших бубны, уселись в ряд на траву, подогнув под себя ноги, а одна вышла на середину свободного пространства. Это была высокая стройная девушка с грубоватыми чертами лица, одетая в наряд, весьма странный для жителя Империи Ратов.
        Светлые волосы ее были заплетены в косу, перевитую цветными шнурами из шерсти, и свисавшую по спине до пояса. Прямо на голое тело была одета короткая меховая безрукавка из оленьей шкуры, безо всяких застежек, обшитая по краям цветными шерстяными нитками. Руки защищались от холода вязанными шерстяными рукавами, украшенными ярким узором и перехваченными немного ниже подмышек мягкими кожаными ремешками. Подобные же чулки, доходившие до лодыжек, были одеты на босые ноги. Чулки над коленом также были перевязаны кожаными ремешками. Живот оставался совершенно неприкрытым, а на расшитом бусами широком меховом поясе, висевшем на бедрах, спереди и сзади было прикреплено по куску оленьей шкуры с мехом, отороченным, как и безрукавка, витым шнуром из разноцветной шерсти. Судя по всему, это был праздничный наряд, специально одевавшийся для плясок.
        Ударили бубны и пляска началась. Сначала рабыня ритмичными движениями медленно переступала из стороны в сторону. Потом ее движения, повинуясь звуку бубнов, убыстрились, и в танец вошли плавные повороты. Ритм бубнов все учащался, в нем появились новые ноты, и плясунья, подстегнутая ими, стала делать резкие рывки в разных направлениях, вихрем вращаясь по полянке. Ее коса моталась из стороны в сторону, полы безрукавки то и дело распахивались, обнажая на мгновение широкую, но слегка отвислую плоскую грудь с маленькими бледными сосками. Куски шкуры на поясе также взлетали при каждом повороте, вызывая смачные реплики глазевших на плясунью воинов. Ставшая нестерпимо быстрой дробь бубнов внезапно смолкла и танцовщица рухнула на колени, широко расставляя бедра и откидываясь назад, выгибаясь всем телом и опираясь на землю руками позади себя. Ее меховая безрукавка соскользнула с плеч, открыв вызывающе выставленную вперед грудь. Зрители завопили от восторга.

«Не привести ли эту рабыню в твой шатер?» - повернулся к Тенгу Меюке-саз.

«Я ценю подарок, предложенный от чистого сердца. Но мое положение и обычаи моей страны не позволяют мне опускаться до рабынь» - как можно более почтительно постарался обосновать свой отказ Тенг, не отводя напряженного взгляда от плясуньи.
        Когда багровое закатное солнце зацепилось за верхушки деревьев и через лагерь побежали длинные темные тени, хаттамцы и агму стали расходиться по своим палаткам, отгородившись друг от друга выставленными караулами. Лагерь постепенно затихал. Тенг пошел проверять посты, чувствуя, как на ходу слипаются у него глаза. Тряхнув головой, он отогнал от себя дремоту и решил спуститься в лощину к тоненькому ручейку, чтобы ополоснуть лицо. Поеживаясь от вечерней прохлады, он ступал по влажной земле вдоль серебрившейся в сумерках ниточки струящейся воды. Им вдруг овладело ребяческое желание поглядеть на родник, питающий этот ручеек.
        Осторожно пробираясь сквозь кусты, он заметил впереди смутно белеющую сквозь ветки фигуру. Удвоив осторожность, Тенг приблизился и тихонько выглянул из-за кустов. Раздался сдавленный возглас испуга и тут Тенг узнал Сюли.

«Что ты здесь делаешь?»
        Сюли, еще не оправившись от неожиданности, лихорадочно поправляла подоткнутое выше колен платье, выбираясь из ручейка на топкий травянистый берег.

«Не надо бы тебе уходить из лагеря, во всяком случае, одной». - Тенг подошел к ней поближе. Сюли молчала, потупив голову, потом подняла глаза на Тенга. В ее взгляде пылал гнев. Гневом дышала и ее сбивчивая речь:

«Не уходить одной!.. А с кем мне идти? Ты разве со мной пойдешь?! Я для тебя никто! Только одна Ноке! Чем тебя взяла эта худышка? Разве я хуже нее? Почему же я лишена той же чести? Чем я не угодила тебе? Чем мое тело тебе неприятно?» - с этими словами она скинула на землю с едва пробивавшейся сквозь прелую листву молодой травкой свою меховую накидку и быстро стащила через голову платье вместе с рубашкой. Отшвырнув их в сторону, она тряхнула волосами и шагнула к Тенгу. От всей ее фигуры веяло какой-то первобытной мощью. Массивные, но стройные бедра, выпуклый живот с глубоким пупком, широкие плечи, крупная налитая грудь, лишь немного обвисающая под собственной тяжестью - все ее тело дышало и волновалось в охватившем ее порыве. Сюли напрочь забыла и про всевидящего Ихонгу, и про возможную месть подруги Священного Леопарда. В ней говорила только ревность женщины, уязвленной успехом соперницы…
        Тенг быстро взял себя в руки.

«Так ты хочешь вместе с Ноке делить меня перед лицом Ихонгу? Может быть, ты и Зиль пригласишь?» - резко бросал он ей в лицо, скрестив руки на груди и не трогаясь с места. - «Или вы разыграете меня в кости? Иди!» - Тенг махнул рукой в сторону шатров. - «Я не держу на тебя зла. Но запомни - я воин, и решаю сам - когда и с кем пускать в ход меч, а когда и с кем…» - он нарочито позволил себе грубость, не видя иного способа раз и навсегда остановить притязания Сюли. Видя, что она слегка опешила от неожиданного выговора, Тенг повернулся и зашагал прочь. Через несколько шагов он обернулся и бросил на ходу тоном господина (отчего сделался противен сам себе):

«Я доволен твоей смелостью. Дозволяю тебе и впредь оставаться в моей охране».
        Переговоры оказались не столь трудны, как опасался Тенг. Всего за неделю удалось договориться о сохранности границы в обмен на помощь войском. Конечно, Великий Утсуг видел мало проку в немногочисленных хаттамских воинах, но и в их края дошли слухи о чудесном огне, которым владел Тенг из Хаттама. Кроме этого, Зарап-утс-Каок настоял на церемонии братания, объявив Тенга своим младшим братом, и потребовал, чтобы он взял себе в жены одну из его дочерей. Браки между братьями и сестрами уже выходили из обычая у агму, но довольно широко еще практиковались среди родовитых вождей. Кроме того, Тенг Хаттамский ведь был всего лишь названным братом, да и вообще не принадлежал к народу агму…
        На этих условиях союз был заключен. Оставалось пройти теперь через длинную цепь торжеств по поводу бракосочетания.
        Приготовления к брачной церемонии были в полном разгаре. Не хватало лишь самой невесты. Она была скрыта до времени от посторонних глаз в глубине лесной чащи.
        Жрецы племен агму тоже деятельно готовились к свадьбе. Второй день на тайном капище среди непроходимых топей курился дымок от священного пламени. А нынче должно было произойти главное действо - напутствие невесты в дальнюю страну, где ей надлежало стать владычицей от имени ее народа.
        Когда с невесты сняли последнее покрывало и ее золотисто-соломенные волосы, заплетенные в мелкие косички, рассыпались по плечам и по спине, она стала пугливо озираться по сторонам. Верховный жрец, высокий седобородый старец с обнаженными жилистыми руками, в длинной накидке из медвежьей шкуры, подошел к девочке и ласково погладил ее по голове. Невеста и вправду больше походила на девочку, чем на девушку. В свои неполные пятнадцать лет она казалась значительно моложе более юных уроженок Хаттама или других южных краев.

«Не бойся дочь моя! Слушай и запоминай!» - Седобородый подвел невесту за руку к большому плоскому камню в центре капища, взял на руки, положил на камень, как на ложе, и простер над ней левую руку. Глаза девочки расширились от страха. Опоясывавшие капище черепа диких быков на массивных кольях, казалось, склонились прямо над ней. Да и вид жрецов, собравшихся вокруг нее, тоже не внушал веселья. Косматые шкуры, оленьи рога на голове, деревянные маски со зловещим выражением - все это заставляло тревожно замирать ее сердце.

«Уходишь ты от нас в чужие края, чтобы положить их к ногам своего племени. Твой супруг станет рабом твоим, повиноваться он будет нашей воле. Козни врагов наших будут разрушены тобой», - продолжая говорить, жрец протянул правую руку и неприметный человечек вложил в нее пчелиные соты.

«Прелестями своими подчинишь ты своего мужа» - по знаку седобородого встал коренастый жрец с огромными лосиными рогами на голове, которые он нес, казалось, безо всякого труда. Кремневым ножом, вставленным в золотую рукоять причудливой формы, он сверху донизу распорол надетую на невесте белую полотняную рубаху. Прохладный весенний ветерок заставил девочку поежиться.

«Сладкими, как этот мед, станут уста твои, и груди твои, и чресла твои» - с этими словами жрец выжимал из сотов мед и мазал им девочку по губам, по широкой, но довольно плоской груди с маленькими бледно-розовыми сосками, по золотившимся на солнце завиткам волос между узких неразвитых бедер.

«Пусть мед этот накрепко прилепит мужа твоего к тебе».

«Пусть козни врагов твоих обойдут тебя стороной», - продолжал седобородый, -
«пусть боги примут от нас жертву во искупление грехов твоих, и пусть падет на нее все то, что замышляется против тебя». - Жрец подхватил на руки подведенную к нему маленькую козочку с удивительно чистой белой шерстью и поднял ее над девочкой. Жрец с лосиными рогами на голове резким движением кремневого ножа вспорол козочке горло и ее теплая кровь струей хлынула на тело юной невесты, которая едва не лишилась чувств от массы пугающих ее ощущений.
        А в это время в одной из хижин становища собралась компания людей, в которых по их облику сразу можно было признать бывалых воинов. Но на сей раз они пугливо озирались на каждый шорох и говорили приглушенными голосами.

«Нельзя допустить, чтобы он получил поддержку этого хаттамского колдуна! Тогда он не покорится!»

«А что же делать? Свадьба завтра!»

«Мы должны найти повод возбудить меж них вражду, настроить их друг против друга!»

«Вернее будет убить хаттамского правителя!»

«Но кто же решится на это?»

«Я знаю, как нам посеять подозрение и вызвать промеж них ссору, а в ссоре всякое бывает, - важно заявил один из пожилых воинов, чья шея была украшена большим ожерельем из медвежьих когтей. - Сын моей сестры готов помочь нам в этом деле».
        На следующее утро, перед самым началом свадебной церемонии, молодой воин Краш-су из дружины самого Зарап-утс-Каока, уже известный своей храбростью, подошел к Великому Утсугу и негромко молвил:

«Сегодня свадьба твоей дочери. Но достигнешь ли ты желаемого? На счастье ли отдаешь ты ее в Хаттам?»

«Что значат твои слова?» - Зарап-утс-Каок гневно обернулся к Краш-Су.

«Взгляни на правителя Хаттама. Ты видишь рядом с ним девушку необычайной красоты? Она неотступно, словно тень, следует за ним. Потерпит ли она соперницу рядом с собой? Я опасаюсь, что у нее уже зреет замысел против твоей дочери».

«Договаривай!» - повелительно произнес Великий Утсуг.

«Попроси ее мне в жены, о Великий! Если он откажет - ты будешь знать его настоящие намерения. Если же не посмеет - ты удалишь змею из окружения твоей дочери». - Зарап-утс-Каок насупился и движением руки отослал Краш-су от себя, ничего не сказав в ответ.
        Свадебная церемония началась с состязаний воинов.

«Может, и ты покажешь свою силу?» - спросил Тенга Великий Утсуг.

«Я счастливо руководил воинами на поле битвы. Но в войске моем много достойных, и не стану хвастать, что я затмил всех силой и ловкостью. Разреши, я выставлю воинов из своей дружины». - Владыка кивнул.
        Стрелки из лука не смогли превзойти по точности и силе боя арбалет хаттамца со стальным луком. Тенг, оценив ситуацию, тут же преподнес этот арбалет в дар Зарап-утс-Каоку. Затем метали копья. Тут Тенгу пришлось признать превосходство воинов агму.

«Вряд ли в моем войске найдется хоть один воин, который может так управиться с копьем» - польстил Тенг.
        В бой на мечах Тенг своего воина не пустил. Агму в состязании нередко бились насмерть, и Тенг предпочел слукавить:

«Мои воины привыкли к более короткому мечу, так что бой будет не
        на равных».
        Когда состязания воинов окончились, Зарап-утс-Каок повернулся к Тенгу.

«Сегодня я даю счастье своей дочери. Ты же можешь осчастливить одного из моих верных слуг» - он знаком подозвал Краш-су. - «Этому достойному храбрецу полюбилась одна из твоих рабынь» - Зарап указал на Сюли. - «Отдай ее моему верному дружиннику в жены и ты возрадуешь мое сердце».
        Требование было неожиданным и надо было на ходу искать ответ, который не обидел бы предводителя агму. Тенг едва уловимо пожал плечами:

«Я готов служить тебе, Великий Утсуг, чем только смогу. Но в моей свите нет рабов, я верю только свободным людям».
        Зарап ухмыльнулся:

«Ты прав! Однако же все подданные - рабы своего государя! Или твоя воля ничего не значит для них?»

«Конечно, женщину можно получить в подарок, как красивый сосуд…» - Тенг говорил медленно, как бы в раздумьи. Он и в самом деле на ходу лихорадочно размышлял, как выкрутиться из неприятной ситуации. - «…Но изъяны сосуда можно обнаружить сразу, испытав его. И как же можно брать себе жену, не изведав ее качеств?» - Тенг помедлил мгновение и, не дожидаясь ответа на свои вопросы, снова заговорил, уже быстрее и энергичнее. Решение было найдено.

«Воин должен сам взять женщину, а не получить ее в подарок. Укротив ее, он поймет, на что она пригодна - в жены ли, в наложницы, или только в прислужницы. Я не желаю мешать счастью этого юного храбреца, твоего верного слуги. Но ведь женщины из тех краев, откуда родом моя спутница, своенравны, дики, неукротимы, как вепрь, и свирепы, как барс. Такую не каждому дано смирить!»
        Молчавший до сих пор Краш-су при этих словах Тенга, как только они были переведены толмачом, не выдержал и вскипел:

«Я укрощал не только женщин!» - Слова его были полны неподдельного гнева и обиды.

«Молчи, когда говорят старшие» - сурово прервал его Великий Утсуг. Тенг слегка улыбнулся:

«Да он и вправду храбрец! Хорошо, я согласен, пусть возьмет ее прямо сейчас… если сможет» - он отступил на шаг и еле слышно шепнул Сюли на наречии осторовитян:

«Проучи этого наглеца».
        Краш-су подошел к красавице-островитянке и самоуверенно схватил ее за плечо. Ловким движением она легко высвободила руку из его пальцев. Краш-су попытался было схватить ее за волосы и бросить к свои ногам, как он обычно поступал со строптивыми пленницами. Но Сюли неуловимым движением снова ускользнула от него, насмешливо улыбаясь краешками губ. Краш-су побагровел и ударил кулаком в смеющееся лицо. Однако кулак его встретил пустоту. Девушка опять увернулась, с ироническим прищуром уставив на него свои зеленоватые глаза. Воины, стоящие вокруг, начали сдержанно посмеиваться и ухмыляться.
        Гнев буквально душил молодого воина, но Краш-су постарался овладеть собой. Следующий удар, сопровождавшийся ложным замахом другой рукой, был более точен. Запоздало отводя голову, островитянка не сумела полностью избежать удара. Крепкий мужской кулак отшвырнул Сюли к помосту, на котором должна была происходить свадебная церемония. Из разбитых губ и носа девушки текла кровь. Тенг сжался от напряжения, готовый в любое мгновение вмешаться. Опираясь рукой на помост, Сюли, пошатываясь, все же восстановила равновесие.
        Краш-су, торжествуя, приблизился к ней. И вдруг девушка стремительным движением выбросила вперед ногу, угодив пяткой ему прямо в пах. Краш-су непроизвольно согнулся и получил удар ладонями по ушам, а затем Сюли рубанула сомкнутыми руками ему по пояснице. Молодой воин рухнул на землю и корчился, издавая стоны, не в силах оторвать руки от пронизанных нестерпимой болью ушей. Наконец он сумел встать на четвереньки и, нетвердо переступая с ноги на ногу, подняться с земли под уже не сдерживаемый хохот и грубые насмешки присутствующих.

«Он думал, что его женилка потверже, чем пятка у девчонки!» - хохотнул один из старичков. - «Попробуй-ка еще разок! Может, на этот раз она отобьет себе пятку?»

«Краш-су! Держи женилку покрепче, а то отвалится!» - крикнул кто-то из молодых.

«Теперь, Краш-су, подставляй голову! Девчонка наденет тебе свадебный венок и поведет в становище своего рода!» - забавлялись в толпе (а надо сказать, что по обычаям агму, юноша надевал на девушку свадебный венок из цветов и уводил ее в становище своего рода).

«Что поделаешь, Краш-су», - с деланым сожалением развел руками Великий Утсуг, -
«видать, эта девушка тебе не по зубам». Не сдерживаясь, Зарап открыто подсмеивался.
        Краш-су опустил пунцовое лицо, в бешенстве сжимая кулаки. Он опозорился перед всеми, да к тому же и не сдержал данной накануне клятвы… Сделав несколько шагов прочь, он вдруг обернулся и, воскликнув, - «Я знаю, кто виновен в моем позоре!» - выхватил копье у одного из воинов и метнул его в Тенга. Молниеносно отшатнувшись, Тенг избежал неминуемой смерти. Копье вонзилось в бревна помоста, прибив к нему левый рукав Тенга и порвав кожу на плече.
        Ближние дружинники Великого Утсуга по его знаку схватились за мечи, но Краш-су уже хрипел, опрокидываясь на спину. В горле его торчал кинжал с узким клинком, брошенный рукой Сюли. Тенг одним рывком вытащил копье, воткнул его в землю и, улыбаясь, обратился к Зарап-утс-Каоку:

«Скажи по чести, разве я могу расстаться с таким телохранителем?»
        Зарап сделал повелительный жест:

«Уберите этого глупца, чтобы он не портил нам праздник».
        Тенгу пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы брачная ночь прошла в соответствии с ожиданиями Великого Утсуга и окружавших его вождей. Почти всю ночь нежным обращением и ласковым шепотом он преодолевал скованность своей невесты, пока она немного не успокоилась, затем даже чуть осмелела и начала вспоминать все те наставления, которые давали ей женщины перед брачной ночью. В конечном итоге ему удалось убедить себя, что этот худощавый подросток - вполне созревшая для брачного ложа девушка. Под утро невеста, наконец, лишилась девственности, и старейшины, проведшие ночь в тревожном ожидании, смогли вздохнуть спокойно.
        Тенг ясно понимал, что Зарап-утс-Каок столь охотно принял предложение союза только из-за весьма близкой и действительно смертельной угрозы, нависшей над ним со стороны Лешиг-утс-Геиса. Нападения последнего, обеспечившего себе численный перевес, можно было ожидать в любой день. Поэтому Тенг уже с границы Хаттама отправил вперед двух гонцов. Один вез приказ Ролл Дану немедленно собирать в поход девять полков пехоты и два полка кавалерии, вместе со всеми пушками. Другой отправился с посланием к Владыке Салмаа.
        Сильному и Мудрому Владыке Салмаа, брат его, Властитель Хаттама, Дилора (насчет Дилора, это, конечно, было небольшое поэтическое преувеличение) и Сегидо, посылает это письмо.
        Боги дали мне в руки сильное войско и священный огонь, сокрушающий врагов. Но мне недостает всадников, чтобы преследовать бегущих.
        Предначертания свыше ведут меня в поход в страну народа агму. Я не могу обещать твоим всадникам богатой добычи - только трофеи, взятые на поле боя. Но если нам будет дарована победа в землях агму, то боги откроют нам путь в богатые страны Юга.
        Именем братства, заключенного между нами, прошу тебя прислать безотлагательно не меньше пяти тысяч всадников на северный рубеж Хаттама, в место и в срок, что укажет мой посланец.
        Да будут милостивы к тебе боги, да будешь ты здоров и невредим, да будет сила в твоих руках и огонь в чреслах, да будут сломлены твои враги, да будут тучны твои стада, плодородна земля, благополучны люди.
        Тенг Паас написал это письмо собственноручно
        Возвращение Тенга в Урм с молодой женой, конечно, сильно уязвило Ноке, носившую под сердцем первого ребенка от Тенга. Но, при всей своей близости к нему, она все же смотрела на него как на высшее существо, и даже в мыслях опасалась осуждать его поступки. Впрочем, уже на третьи сутки Тенг вновь покинул столицу вместе с войском. С ним отправилась и жена. Тенг, несмотря на спешность приготовлений, боялся опоздать.
        На самой границе Хаттама всадник на взмыленной лошади принес тревожную весть: войска Лешиг-утс-Геиса двинулись на становище Зарап-утс-Каока. На следующий день к хаттамскому войску присоединилось около четырех тысяч всадников-салмаа.
        Какое-то чутье подсказывало Тенгу, что сейчас должно решиться главное - будет ли разрушена старая Империя Ратов, чтобы на ее развалинах возникло государство свободных общинников, или Империя будет постепенно гнить, долго и трудно перерождаясь во что-то новое, пока скрытое завесой неизвестности.
        Собственно, чтобы решить этот вопрос в пользу первого пути, и ступил Тенг на эту землю. Ради этого взял он в руки меч, ради этого загрохотали пушки. Если новое общество встанет на его глазах из руин старого, то кровь не напрасна, потому что большей кровью обойдутся судороги старого мира. Чем более затяжной будет агония, чем больше новое общество будет заражено гниющими миазмами старого, тем мучительнее будет путь исторического развития. Но по плечу ли одному человеку хирургическая операция такого масштаба?

«Да», - мысленно ответил себе Тенг, - «я ведь не творец истории. Мое дело - подтолкнуть уже пришедшие в движение помимо меня людские массы».
        Огромная армия - а Тенг бросил на Север почти все свое войско, оставив в Дилоре для прикрытия восточных рубежей только ветеранов и ополченцев, - безостановочно двигалась к становищу Зарап-утс-Каока. Молодая жена Тенга с нетерпением ждала встречи со своими соотечественниками. Ей все было непонятно и страшно в чуждом Хаттаме. Она чувствовала себя вовсе не повелительницей, а скорее затворницей в доме мужа, подлинного правителя Хаттама. Простыни с пятнами ее девственной крови, развевавшиеся перед шатром Тенга после их брачной ночи в становище ее отца, были свидетелями их первой и пока последней близости.
        Новый гонец, появившийся перед Тенгом, был уже знакомый ему Меюке-саз. Лицо его было мрачно.

«Лешиг-утс-Геис меньше, чем в двух днях пути от нашего становища. Боюсь, твое войско может не успеть» - и шепнул, придвинувшись вплотную к Тенгу - «Его войско вдвое против нашего».
        Тенг успел. Его войско занимало позиции на холме за правым флангом дружин агму, поддерживающих Зарап-утс-Каока, уже на виду построившегося для боя неприятеля. Конницу салмаа поставили в роще позади холма, в резерве.
        Хриплые звуки рога двинули плотную массу воинов вперед. С небольшой плоской возвышенности Тенгу было видно, как дрогнул и был опрокинут центр войска Зарап-утс-Каока. Левый фланг поспешно отступал и это отступление превращалось в бегство. Правый фланг, еще продолжавший ожесточенно сопротивляться, был оттеснен к подножию холма, занятого хаттамцами. В огромную брешь в центре лавиной хлынули войска соперника Зарап-утс-Каока в борьбе за власть над агму, бросившись к укрепленному становищу.

«Хорошо, что Ноке осталась в Урме» - мелькнула в голове Тенга мысль. Лишь мгновение спустя он вспомнил, что в становище находится его юная жена. Его даже передернуло, когда он представил, что могут сделать агму со своей военной добычей…
        Сражение было явно проиграно. Воины правого края еще бились за свою жизнь, Зарап-утс-Каок еще пытался собрать и снова бросить в бой бежавшие дружины левого края, но независимо от этих усилий сражение было проиграно. Тенг, однако, думал иначе:

«Я добьюсь победы сам. Иного выхода просто нет». Он поднял руку и крикнул:

«Развернуть пушки на становище! Открыть огонь!»
        Через полчаса воины Лешиг-утс-Геиса, бросив сотни убитых и раненых, покинули разграбленное становище и стали сжимать полукольцо вокруг холма, где сгрудились остатки войска Зарап-утс-Каока и с которого били пушки Тенга. Грохот, дым, пламя, все новые и новые десятки убитых и раненых не смутили нападавших. Враги наседали и наседали, не в силах еще сломать строй хаттамских ратников. На них шли почти сплошь пешие агму, без устали орудовавшие тяжелыми длинными мечами, секирами и булавами, и кидавшие массивные копья, сбивавшие человека наземь.

«Разомкнуть каре!» - в рядах латников и арбалетчиков образовался все увеличившийся разрыв, в который ринулась плотная масса воинов Лешиг-утс- Геиса. Картечь ударила почти в упор. Сразу тридцать шесть орудий своим оглушающим грохотом перекрыли все звуки сражения. Но воины агму шли вперед, не глядя перешагивая через трупы товарищей. Охрана пушкарей уже пустила в ход свои арбалеты и готова была схватиться за мечи, когда, несмотря на заволакивавший местность пороховой дым, стало ясно, что первая волна нападавших полностью полегла перед пушками.
        Тогда Тенг бросил в бой всю свою кавалерию, а пронзительный звук труб подал знак всадникам салмаа, что настал и их черед. Удар почти шести тысяч конных воинов, врезавшихся в гущу дрогнувших врагов, резко изменил ситуацию на поле боя. Победа, уже бывшая, казалось, в руках Лешиг-утс-Геиса, теперь улыбалась Тенгу. Да и Зарап-утс-Каоку удалось, наконец, собрать часть своих разбежавшихся дружин и снова направить их в бой. Этот неожиданный удар довершил дело. Войско Лешиг-утс-Геиса, сгрудившееся вокруг холма, оказалось в полуокружении и стало отходить.
        Тенгу было мало такой победы. Он хотел одним ударом решить исход всей войны. Но когда он повернулся, чтобы передать приказ о преследовании противника своим кавалеристам и всадникам салмаа, тяжелое копье ударило его в лицо, смяв забрало шлема и сбросив его под копыта коней…
        Среди дымящихся развалин становища Тенг сам накладывал себе швы, сидя перед бронзовым зеркалом, которое держала в руках Зиль. Неслышно ступая, подошел Меюке-саз.

«Великий Утсуг умирает» - тихо молвил он. - «Хочет видеть тебя».
        Тенг молча продолжал свое дело. Меюке-саз терпеливо ждал. Когда
        Тенг появился у ложа умирающего Зарап-утс-Каока, тот приподнялся на локте и сказал, с видимым усилием ворочая языком:

«Брат мой… перед лицом старейшин и военных вождей… прошу тебя принять утсуг над всеми агму…» - он помолчал немного, потом опустился на ложе. Глядя в пасмурное небо, он прошептал:

«Души погибших воинов… зовут меня… Тебе же предстоит много битв… Заклинаю… пусть моя кровь падет на голову Лешиг-утс-Геиса… Нашли ли мою дочь?» - Великий Утсуг повернул голову к Тенгу. Во взоре его ясно читалось страдание.
        Тенг вопросительно глянул на Меюке-саза, едва заметно кивнувшего в ответ.

«Да. Она мертва» - просто сказал Тенг, боясь вспоминать жуткое зрелище, представшее перед ним всего час назад, когда его вынесли с поля битвы. За то небольшое время, что становище было в руках врага, юная дочь Зарап-утс-Каока была буквально растерзана озверевшими воинами. Особенно поразили Тенга ее отрубленные пальцы с перстнями, один из которых еще сжимала рука воина, погибшего не от картечи, а зарубленного, по-видимому, своими же товарищами при дележе добычи.

«Месть ему… месть…» - едва уловил Тенг шепот умирающего.
        Когда для Зарап-утс-Каока насыпан был курган и развеялся пепел от его погребального костра, Тенг обратился к вождям и старейшинам агму.

«Великий воин Зарап-утс-Каок не ошибся, желая передать мне утсуг над всеми агму»,
        - от Тенга не ускользнуло, что при этих словах некоторые из вождей и старейшин насупились. - «Со мной военное счастье, и священный огонь, ведущий к победе. И никто из воинов, бывших с нами на поле битвы, не будет вопрошать удивленно - А кто это такой, Тенг из Хаттама?»
        Тенг еще раз обвел глазами присутствующих и продолжил:

«Но кроме наших воинов, есть еще те, над кем мы одержали верх в жестоком бою. Они сейчас стоят перед выбором - или покориться, или пасть от ваших секир и копий. А легко ли им будет покориться чужестранцу? Вот какая мысль не дает мне покоя. И еще. Я плохо знаю обычай народа агму. Смогу ли я судить всегда по завету ваших предков, ничем не поступясь против обычая? Здесь нужен вождь более мудрый, нежели тот, кто еще помнит, когда первый раз брил бороду».
        Тенг глубоко вздохнул:

«Потому больше пристало, чтобы утсуг над всему агму провозгласил такой человек, перед которым будет не зазорно склонить голову ни одному вождю из вашего народа. Я же буду вашим Большим Военным Вождем, и буду вести ваших воинов к славе, как и завещал мне Великий Зарап-утс-Каок». - И он коротко, с достоинством поклонился.

«Я вижу, что Тенг из Хаттама, при всей своей молодости, не только доблестен в бою, но и мудр не по летам», - льстиво заметил один из старейшин. - «Народ агму будет счастлив иметь такого военного вождя. Что же до Утсуга над всеми агму… Я думаю, среди нас найдется немало достойных».
        Самым достойным вскоре был признан Тамун-утс-Ига, по прозвищу Меюке-Саз, из почтенного рода Лесного Полоза.

«Он мудр, - говорили вожди, - сам Зарап-утс-Каок дорожил его советом. Он силен, несмотря на преклонные годы, и может крепко держать в руке меч и метать копье. Его знают все вожди и все племена агму».

«Он кроток нравом, рассудителен и справедлив, - вторили вождям старейшины. - Ему будет под силу склонить к себе многих из тех, кто еще идет за Лешиг-утс-Геисом».
        Через два года Меюке-Саз объединил под своим утсугом действительно почти всех агму. В кровавых схватках под предводительством Тенга была сломлена воля непокорных, и когда пал на поле брани Лешиг-утс-Геис, мало кто осмелился бросить вызов объединенной военной силе хаттамцев и племен агму, сплотившихся вокруг Меюке-Саза. Лишь два вождя с небольшой кучкой дружинников ушли в Алат, да несколько родов скрылись в глухих лесах на Севере.
        Эрата III все это время не уставал тревожить Дилор постоянными набегами, не давая возможности до конца оправиться разоренным областям. Он полагал, что Тенг, втянувшийся в распри северных варваров, больше не будет представлять серьезной угрозы сопредельным имперским владениям. Теперь, когда основные силы узурпатора скованы на севере, достаточно лишь вторжений небольшими силами, чтобы Хаттам так и не воспрянул.
        Но теперь эти набеги выглядели мышиной возней перед лицом огромных варварских орд, во главе которых шло хаттамское войско. Когда Эрата III узнал, что отныне под началом Тенга сосредоточены многочисленные орды варваров из северных лесов, впервые холодок страха пробежал у него внутри. Власть над воинами агму превращала хаттамского узурпатора в прямую военную угрозу для всей Империи, а не только для соседних с ним Дилорских земель. Империя затаилась, готовясь к смертельной схватке.
        Глава 9
        Путь из узурпаторов в императоры
        Локки очень неохотно делился воспоминаниями о том, как происходило варварское завоевание Великой Империи Ратов, да и о том, что случилось далее. Кровавое нашествие агму и салмаа на Империю, а потом не менее кровавая борьба новой империи с кочевниками Юго-Западного полуострова оставили в душе Локки очень тяжелый отпечаток. Мучительными были для него и воспоминания о том, как его соратники бросались делить покоренные земли, а на его попытки ввести систему земельных пожалований за службу отвечали заговорами. Тем не менее, кое-какие отрывочные картинки из этого периода своей жизни Локки все же позволил включить в мой рассказ…
        На огромном поле колыхалась людская масса. Великое Народное Собрание впервые сосредоточило в одном месте представителей почти всех родов агму. На поле толпились все родовые вожди, старейшины, большая часть дружинников и масса простых воинов - десятки тысяч людей. Тамун-утс-Ига, по прозвищу Меюке-Саз, отныне действительно ставший Утсугом для всех агму, стоя на деревянном помосте, поднял опущенную голову и оглядел собравшихся. По толпе волнами прошла тишина.

«Дети мои! Оглянитесь на себя! Вы - сила, которой никогда еще не собирали агму! Перед нами теперь открылся путь настоящих мужчин, путь копья и меча. Пусть скажет о том наш Большой военный вождь». - Меюке-Саз расплылся в улыбке и сделал Тенгу приглашающий жест рукой.
        Тенг въехал на коне на вершину небольшого пригорка, встал на стременах и поднял правую руку, призывая к молчанию. Шумящее людское море постепенно стихло.

«Братья!» - орал Тенг во всю мощь своих молодых легких. - «Кончились годы вражды и междоусобиц! Теперь никто из агму больше не поднимет меч на соплеменника! Хватит попусту проливать братскую кровь! Все колена агму должны сплотиться!»
        Тенг перевел дух, поворачиваясь всем корпусом и протягивая руку вперед:

«Там, на юге, лежат плодородные долины, тенистые рощи, теплое море. Там всем хватит земли, хватит пищи, места для охоты и для землепашества. Там лежат самые богатые в мире города - достойная добыча для храбрых воинов!
        В ваших руках - сила, в моих руках - священный огонь, опрокидывающий врагов. Империя не устоит! Войско Эраты III вышколено, но трусливо. Оно побежит прочь от ваших могучих ударов! Алат, столица Империи, будет лежать у ваших ног. Весь мир покорится вашей воле! Я поведу вас к победе! Вперед! Вперед!!»
        Тысячи глоток ревели в экстазе, тысячи рук потрясали оружием. Впереди была кровопролитная война…
        Войска, набранные и обученные Тенгом в Дилоре и Хаттаме, дружины агму, конница салмаа, и, главное, страшные орудия, изрыгающие грохот, дым и пламя, разя противника на расстоянии - все это было брошено против Империи и за несколько месяцев картина мира преобразилась. Северные земли агму, Хаттам и Дилор, Алат и Ионапата оказались под властью Тенга, государство Салмаа и Левирское царство признали его верховным правителем. Лишь остров Ульпия на северо-востоке, отделенный от материка проливом, да провинция Шаззу, лежавшая за морем на юге, были вне досягаемости. Тенг решил не вступать в противоборство с Ульпией и Шаззу, обладавшими мощным флотом, и предпочел заключить с ними мирное соглашение.
        Со смертью Меюке-Саза уже ничто не препятствовало Тенгу провозгласить себя Утсугом всех агму. Но это уже и не имело особого значения: Тенг Паас из Хаттама стал императором.
        На землях Империи Ратов встала новая Империя. Мир установился не сразу. Воины-варвары захватывали наделы на благодатных территориях южных и восточных провинций, знать агму и салмаа пыталась взять под свою руку обширные земельные участки и обратить в рабов местное население. Тенгу с трудом удалось, опираясь на стремление рядовых воинов поделить земли поровну, пресечь притязания знати. Он позволил верхушке получить солидные земельные пожалования, но лишь на условии несения военной или иной государственной службы. Что же касается рабов, то изданная Тенгом «Алатская правда» воспрещала обращение свободных граждан Империи в рабов под любым предлогом. Рабами могли становиться только военнопленные, либо дети, у которых оба родителя были рабами.
        Не осуществились чаяния некоторых вождей из варварских племен и насчет того, чтобы основать на завоеванных землях собственные королевства - пусть и на условиях признания Тенга верховным правителем. За исключением Левирского царства и государства Салмаа, где были оставлены править прежние владыки, все завоеванные территории сохранили статус провинций и управлялись императорскими наместниками. Только император теперь был другой - Тенг Добрый (иногда именуемый также Красивый).
        Первый мятеж вспыхнул в Ионапате. Тенг уже имел сведения о глухом брожении в провинции, о недовольстве наместника по имени Экелл Онт - выходца из Дилора - своей ролью императорского чиновника. Он грезил о собственном царстве. Брожение поддерживалось и старой алатской знатью, заброшенной в Ионапату превратностями войны. Уходя из завоеванных провинций, алатская знать оттеснялась все дальше на восток, и те из них, кто не смог бежать за море, оказались сосредоточенными в Ионапате. Играя на амбициях Экелла Онта, они лелеяли мечты о том, чтобы отложиться от новой Империи и захватить власть хотя бы на территории Ионапаты. Поддержали заговорщиков и племена горцев (живших не только в Ионапате, но и на севере Алата), которые вечно выступали против верховной власти.
        Неожиданностью для Тенга стало то, что в заговор оказались вовлечены дилорские и даже часть хаттамских полков, которые стояли в Алате. Когда Тенг во главе с большим отрядом агму вошел в Ионапату, чтобы поставить там нового наместника, он не только встретил сопротивление личной гвардии наместника, отрядов горцев и полков, наспех сколоченных из недовольных алатцев, но и узнал о мятеже у себя за спиной. Тенг опрометчиво не взял с собой пушки и теперь оказался с небольшими силами зажат в кольцо. Ему оставалось только уклоняться от сражения, пытаясь скрыться в лесах и оттянуть решительное столкновение, надеясь, что откуда-нибудь придет помощь.
        К счастью, помощь пришла. С севера на выручку соплеменникам двинулись несколько вождей агму со своими дружинами. В Алате несколько сохранивших верность Тенгу хаттамских полков под командой Ролл Дана и улкасане-пушкари, поддержанные конным отрядом салмаа, быстро навели порядок. Предлогами для того, чтобы возбудить мятеж среди воинов дилорских и хаттамских полков были засилье агму в государственной верхушке новой Империи, невнимание Тенга к единоплеменникам-ратам, неучастие хаттамцев и дилорцев, имевших наделы в своих родных провинциях, в дележе захваченных земель. После того, как Ролл Дан от имени императора Тенга Доброго объявил о том, что на земли Хаттама и Дилора в администрацию будут назначаться только местные уроженцы, равно как и на службу в хаттамские и дилорские полки, а также пообещал рассмотреть просьбы малоземельных воинов о выделении им наделов на новых имперских землях, мятеж пошел на убыль. Часть полков вновь стала повиноваться Ролл Дану и приняла участие в разгроме Ионапатского мятежа. Остальные при слабом и разрозненном сопротивлении были разоружены и расформированы.
        Девять лет новая Империя жила в условиях почти полного мира. Земли, пришедшие было в запустение, приобрели даже признаки некоторого процветания, оживилась торговля, частично были восстановлены города. Алат и Мериана по-прежнему поражали своей пышностью и великолепием. Император же оправдывал в глазах подданных свое прозвище
«Тенг Добрый».
        В эти годы тоска по Земле, загнанная Тенгом в самые дальние уголки души, перевоплотилась в иную тоску. Чувство собственного бессилия перед столетиями, размеренное течение которых, несмотря на бушевавшие войны, мятежи, переселения народов, гибель государств, готово было, казалось бесследно поглотить в себе песчинку отдельного человека, - это чувство тщетности существования собственной личности терзало Тенга. Колоссальные силы, сосредоточенные в его руках, еще более подчеркивали тот тупик, который едва ли не зримым образом преследовал его - теперь уже императора.
        Казалось бы, поставленная им перед собой цель достигнута. На обломках Великой Империи Ратов создано новое государство, заселенное в основном свободными крестьянами. Заложены начала новой общественной структуры, опирающейся на систему временных и условных земельных пожалований «за службу». Торговля, ремесло и многие культурные достижения прежней империи не пропали безвозвратно, а в значительной степени восстановлены. Расцвели императорские ремесленные мастерские, производившие изделия из булатной стали, бронзовые пушки и другое бронзовое литье великолепной выделки.
        Не стояло перед ним и проблемы «что делать?». Дел хватало. Кодифицировались разрозненные нормы права, узаконивались некоторые обычаи, вводились новые законы. Упорядочивалась администрация, налоговая и военная системы. Вводилась единая метрическая система мер и весов. Росло влияние секты улкасан, пользовавшихся покровительством Тенга, и он уже подумывал о превращении улкасанского культа Единого в государственную религию, призванную сцементировать новую империю.
        Однако все эти дела и заботы лишь подчеркивали ту колоссальную дистанцию, которая пролегла между Тенгом и этим миром. Если в первые годы Тенг еще мог внушить себе представление о происходящем, как о какой-то полуреальной-полуфантастической азартной игре, в которой он играет некую роль, то теперь годы относительно спокойного существования давили на него обыденностью бытия.
        Узкий кружок преданных друзей-островитян и по-прежнему верная ему Ноке уже начинали раздражать своей ограниченностью - ограниченностью людей, обрекших себя на самоотверженное служение одному идолу - ему самому. Даже собственные дети не радовали Тенга (их было трое выживших - два мальчика и девочка), ибо чувствовалось, что в их воспитании он значит неизмеримо меньше, чем все то, что окружало их, и что неумолимо делало из его детей детей их века.
        Весть о том, что кочевые племена Юго-Западного полуострова (которых называли аршасы, по имени, данному им салмаа) признали власть одного вождя, двинулись на государство Салмаа и буквально погребли его под своей массой, как горный обвал, заставила Тенга несколько встрепенуться. Встревоженная разведка доносила, что аршасы двинулись двумя большими потоками через Хаттам и Дилор, а третьим - по южным окраинам земель агму, уничтожая все на своем пути. Крепости брались штурмом одна за другой. Первыми пали, выдержав трехнедельную осаду и штурмы, Сарын и Урм, затем настала очередь городов Дилора. Лишь Сегидо еще держался за своими мощными стенами, получая подкрепления по Алатской дороге, а когда аршасы перерезали ее, обойдя длинные стены горными тропами - морем. На попытки штурма Сегидо отвечал громом трех десятков пушек, каждый раз отбрасывая аршасов от стен.
        Но во всех остальных местностях ни одному из потоков аршасов войска империи не смогли оказать достойного сопротивления. Видя это, Тенг не стал бросать воинов в бесплодные бои, а начал спешно стягивать все имеющиеся воинские силы в Алат. Самые сильные его воины - агму - оказались, однако, почти полностью отрезаны от Алата нашествием аршасов. Агму стойко сопротивлялись в своих лесах, не давая аршасам продвинуться на север. Но ни придти на помощь своему Утсугу и императору Тенгу Доброму, ни преградить аршасам дорогу на Алат они не смогли.
        Тем не менее на северных окраинах Алата армия империи - с одной стороны, дружины агму - с другой, чувствительно потрепали орды аршасов. Их движение на юг было приостановлено, однако они смогли пройти на восток и вторглись в пределы Ионапаты и Левирского царства. Вскоре западную границу Алата пересек второй поток аршасов, который был немного задержан штурмом и осадой дилорских крепостей. Теперь явное численное преимущество было на стороне аршасов и дорога на Алат была для них практически открыта. Тенг в бессильной ярости пытался найти выход из создавшегося положения. А память весьма некстати возвращала его к дням, когда он сам штурмовал Алат, столицу Великой Империи Ратов…

…С холма, расположенного близ столицы, просматривалась почти вся панорама гигантского города. Город горел. Отдаленный грохот пушек, тусклые всплески пламени выстрелов в пороховом дыму терялись на фоне зарева огромного пожарища. В нескольких местах войско варваров уже ворвалось в город, и Тенг поспешил бросить в бой всю свою армию, чтобы первым пробиться к императорскому дворцу. Однако в императорских покоях Эрата III так и не был обнаружен.
        Город горел. Среди объятых пламенем домов мелькали фигуры людей - воинов и той, и другой стороны, многие из которых были одинаково увлечены грабежом. Видны были и несчастные жители, тщетно искавшие спасения. Трупы, то и дело попадавшиеся по дороге, красноречиво говорили о цене этого штурма. Жертвы были велики. Вымуштрованное войско ратов еще продолжало сопротивление, но уже начиналась вакханалия победителей. Император Эрата III, пытавшийся спастись из императорского дворца, переодевшись в простую одежду, был зарублен воинами-агму, польстившимися на несколько перстней, которые тот в спешке позабыл снять…
        Тенг представил себе, какой должна быть участь города Назы, недавно захваченного аршасами. Выжженные селения вокруг, вытоптанные поля, разрушенный и сожженный дотла город. После кочевников уцелеют немногие. Взрослое население сопротивлявшихся крепостей аршасы вырезали полностью; лишь жители городов, сразу изъявлявших покорность, сохраняли надежду продлить годы своей жизни, влача рабское существование.
        Что было хуже всего - к кочевникам присоединилось войско царя Левира, покровительствуемого богами, возвышенного по праву рождения (таков был его краткий титул). Оно мало что добавляло к численности орд аршасов, но с ним были пушки, вероломно захваченные, когда царь Левира решил склониться перед кочевниками, и внезапно напал на отряд пушкарей-улкасан, посланный ему Тенгом, его союзником, для защиты столицы. Пушки, установленные на стенах, попали в его руки. Именно эти пушки разбили ворота Назы. Хотя эта хорошо укрепленная предгорная крепость тоже была защищена артиллерией, тысячи павших при штурме не смутили боевого духа аршасов. Теперь в их руках было уже около сорока пушек.
        Сколько из них успели привести в негодность пушкари? Тенг не знал. Он не очень-то полагался на силу отданного им категорического приказа, - не сдавать ни одной целой пушки, ни одного порохового заряда врагу. Теперь ему предстояло решить задачу: как остановить превосходящие силы противника, не владея уже безраздельно тем преимуществом, что приносило ему победы прежде - сокрушающим огнем пушек, которым никто не мог ничего противопоставить. Оставалась одна надежда - что у аршасов скоро иссякнут запасы пороха, секрет изготовления которого Тенгу до сих пор удавалось удерживать в своих руках.
        Пока Ролл Дан собирал все воинские силы, разбросанные на той части территории империи, что не была еще захвачена аршасами, Тенг принялся объезжать последние крепости, стоявшие на пути кочевников, повторяя один призыв, - «Держаться, держаться до подхода армии!» - и заранее зная, что эти города уже обречены. Вопрос заключался лишь в том, продержатся ли они достаточно долго, чтобы дать ему возможность стянуть все, чем он может располагать, в один кулак.
        Боги оказались милостивы к нему. Когда немало изнуренные кровавыми штурмами аршасы разделили свои орды на две неравные части, большая из которых двинулась к Алату, а меньшая - растеклась по плодородным предгорьям Ионапаты, Тенг понял - пора! Армия двинулась вперед и, заняв высокий берег реки Фаясы, опередила кочевников у переправы.
        Более полусотни пушек изрыгали пламя и картечь, восемь раз бросал он в атаку свою кавалерию, отбрасывавшую аршасов, грозивших своим напором опрокинуть ряды войска, ощетинившегося копьями и прикрывшегося сплошной стеной щитов, обратно за реку. Когда кочевники под непрекращающимся артиллерийским огнем переправились через реку в девятый раз, Тенг уловил признаки вялости и нерешительности в их движении. По его сигналу запели трубы, войско стройными рядами двинулось навстречу аршасам и после ожесточенной сечи на берегу сбросило остатки орд кочевников в реку. Это была первая победа над страшным врагом.
        Форсированным маршем подойдя к Алату, уже осажденному кочевниками, войско Тенга дважды безуспешно пыталось сбить аршасов с позиций и всякий раз вынуждено было отходить к Фаяским лесам. Третье сражение было особенно неудачным. Коннице кочевников удалось расчленить боевые порядки пехоты, отрезать пушкарей и обратить в бегство императорскую кавалерию. То, что удалось собрать в Фаяских лесах после сражения, едва превышало половину прежнего войска. И главное, погибла большая часть пушкарей и были потеряны почти все пушки.
        Несмотря на эту неудачу, Ролл Дан сумел продержаться в Алате еще почти три недели. Даже когда аршасы ворвались за стены и город был захлестнут трехдневной оргией грабежей и насилия, Ролл Дану удалось вместе с артиллерией отойти в Старый Город и продолжать оборону там. Затяжная осада, тяжелый штурм и возможность разгуляться в захваченном городе сильно подорвали воинственный пыл победителей, и несколько дней они были целиком поглощены добычей, не помышляя о новом штурме. Утомленные аршасы были склонны предаться отдыху от ратных дел, отложив расправу с укрывшимися за стенами Старого Города на потом.
        Тенг бросил свою армию в город через никем не охраняемые ворота. Черной безлунной ночью, озарявшейся лишь кострами, да еще тлевшими кое-где пожарами, немногие уцелевшие жители Алата стали свидетелями свирепой резни. По городу носились обезумевшие лошади, грохотали пушки и картечь летела вдоль улиц, наполовину засыпанных обгоревшими обломками зданий, воинственные клики и истошные вопли, казалось, стремились перекрыть друг друга. Пока кочевники не опомнились, имперские арбалетчики укладывали их одного за другим, но постепенно аршасы стали сбиваться в группы и с ними приходилось вести уже правильный бой - осыпать стрелами из-за сомкнутых рядов латников. Тенг с уцелевшими после прежних боев пушкарями вломился в императорский дворец, стоящий на холме в центре города, и вскоре уже обстреливал аршасов, обрушивая с его стен ливень картечи. Открыли огонь и пушки Старого Города.
        Многие предводители кочевников были вырезаны разведчиками Тенга, и сопротивление аршасов долго носило неорганизованный характер. Однако численное превосходство врага было слишком велико и постепенно императорское войско вынужденно было оставлять квартал за кварталом. Вместе с ним начал отход из-за стен Старого Города и Ролл Дан. Под утро Тенг одним из последних покинул город, захватив в качестве трофеев значительную часть пушек, ранее попавших в руки аршасов. Днем пустую, выжженную и разграбленную скорлупу некогда пышной столицы империи оставили и кочевники.
        Зима остановила войну в двухстах лигах от Алата.
        На следующий год императору Тенгу Доброму пришлось выдержать немало сражений с аршасами. В итоге были безвозвратно потеряны земли Салмаа, практически весь Хаттам и значительная часть Дилора, юго-западные окраины земель агму. Лишь Сегидо оставался независимым, выдержав полуторалетнюю осаду благодаря пушкам и флоту, постоянно снабжавшему защитников города всем необходимым. Исчезло с карты и Левирское царство, северные земли которого превратились в одну из подданных территорий народа агму, впрочем, по-прежнему признававшего Тенга Красивого своим Великим Утсугом, а южные - вошли в состав Ионапаты.
        Так или иначе его империя уцелела. Снова начали возрождаться разоренные земли, понемногу отстраивались разрушенные города. Но теперь опасность подкралась к Тенгу изнутри…
        В одном из недавно отстроенных пышных дворцов Алата шумел пир, который давал правитель области. Мало кто обратил внимание, что несколько гостей один за другим исчезли из-за стола и собрались во внутренних покоях, охраняемых бдительной стражей.
        Говорил Ролл Дан:

«Я не буду ходить вокруг да около. Все мы тут собрались, потому что мы недовольны правлением этого караванщика. Слов нет, он храбрый воин и неплохой полководец. Но он ни в грош не ставит преданных ему людей. Все мы обойдены его милостями. Мелкие писцы и сборщики податей могут легче составить себе состояние, чем заслуженные предводители войска и иные государственные мужи. Мы долго терпели. Отныне же мы говорим - хватит. Тенг должен уйти!»
        Выпалив одним духом столь непривычно длинную для него речь, Ролл Дан не сел на место, а остался стоять.

«Ты прав» - отозвался на его слова один из царедворцев, - «но главный вопрос: пойдет ли за тобой войско?»
        Ролл Дан снова заговорил:

«Вот здесь, рядом со мной, Акан Лор, командующий имперской кавалерией. С нами многие командиры полков. Даже гвардию Тенга нам удалось склонить на свою сторону, хотя это и стоило нам немало золотых с его собственным профилем» - Ролл Дан криво усмехнулся. - «И смею вас заверить, никто не донесет этому караванщику о нашем замысле. Потому что Чаир Понка, Скрытое Око императора, тоже с нами!»
        Откликом на это известие был возбужденный гул голосов.

«Но кто станет тогда императором?» - взволнованно спросил все тот же царедворец.
        Ему ответил Чаир Понка:

«Множество заговоров терпело неудачу только потому, что заговорщики принимались делить шкуру барана прежде, чем сняли ее. Мы не будем сейчас спорить о том, кому быть императором, чтобы не потонуть в бесплодных распрях, и не разойтись, тая обиды друг на друга. В конце концов, мы можем просто разделить земли империи между собой сообразно заслугам каждого»…

…«Великий Властелин!» - воин преклонил колено перед Тенгом. Одежда его была в пыли, на ней проступали пятна крови. Движения давались воину с заметным трудом.

«Ты ранен?» - встревоженно спросил Тенг, поднимаясь с кресла и подходя к воину. -
«Сядь-ка сюда и расстегни одежду» - Тенг поднял воина и усадил его на лавку у стены.

«Потом!» - твердо произнес воин, отстраняя руку Тенга.

«Я должен сказать… прежде, чем потеряю сознание» - он взялся за цепочку у себя на шее и показал Тенгу висящий на ней серебрянный жетон с тонкой вязью гравированных букв. Благодаря ему воина и пропустили к императору - этот жетон получали те, кто служил Скрытому Оку Государя.

«Они замыслили свергнуть тебя с престола, а провинции Империи разделить между собой!»

«Кто - они?»

«Ролл Дан двинул войско к Алату, а начальник разведки приказал своим людям нынче ночью захватить тебя в этом доме»

«А моя гвардия?» - Тенг вспомнил о двух полках своей личной гвардии, составленных из хаттамских воинов, знавших его еще начальником войска в провинции.

«Они получили за твою голову достаточно золота, чтобы сохранить верность» - с горечью сказал воин, - «а те, кто все же сохранил ее, наверное, уже расстались со своей головой».

«А полки области Алат?»

«Они уже присоединились к Ролл Дану».

«Так ты говоришь, сегодня ночью?»

«Может быть, и раньше. Они могут знать, что я избежал смерти».

«Так чего же им всем не хватает?» - в сердцах воскликнул Тенг.

«Но разве ты не запретил наместникам провинций и правителям областей владеть землей? Какой-нибудь сборщик налогов имеет тысячи арпанов земли и держит в кабале десятки крестьян - а правитель ничего не может? Он имеет только содержание от государя, да доходы с пожалованного надела, который он не может передать своим детям, а вокруг все купаются в золоте!»

«А ты разве не хочешь купаться в золоте?»

«Моя семья разорилась во время войны, и если бы не твой закон - у нее давно отобрали бы землю за долги. Если тебя свергнут, я знаю - так и будет».
        Тенг подошел к воину и со словами - «А теперь все же займемся твоей раной» - стал расстегивать на воине одежду. На ладонь ниже левой ключицы в груди воина торчала стрела с обломанным древком. Тело вокруг раны было багрово-синим. Здесь нужна была хирургия.
        Тенг отправился было в свои покои за собственными хирургическими инструментами и антисептиками, как шум за окном привлек его внимание. Он распахнул створки и на площадке во дворе дома увидел распростертого человека, лежавшего на каменных плитах среди осколков цветных стекол и кусков оконной рамы.

«Паи!» - мелькнула обжигающая мысль. Еще не успев обдумать ситуацию, он схватился за рукоять меча. В комнату влетела Сюли.

«Предательство!» - закричала она с порога и осеклась.
        Парадная дверь с треском распахнулась и в комнату ввалилась толпа гвардейцев во главе со своим командиром. Черные перья на его шлеме победно колыхались…
        Тенг сам не понимал, как с несколькими десятками оставшихся верными воинами-агму из своей личной охраны ему удалось буквально прорубить себе дорогу в покои Ноке. Мятежники пытались захватить ее и детей живыми. Об этом ясно говорили трупы гвардейцев, валявшиеся у порога ее покоев. А дальше… Видимо, когда была выломана последняя дверь, Ноке отступила вглубь спальни и там заколола троих детей и себя. Двое сыновей - старшему было 11 лет - и маленькая дочь Тенга лежали рядом со своей матерью, еще сжимавшей в руках меч и длинный узкий кинжал, которым она перерезала себе горло.
        Когда после яростной скоротечной схватки у городских ворот Тенгу удалось вырваться из-за стен Алата, рядом с ним на коне в неистовой скачке осталась одна Сюли. Остальные пали с оружием в руках, защищая его жизнь. К счастью, заговорщики слишком понадеялись на быстрый успех и потому замешкались с организацией погони.
        Взмыленные кони несли Тенга и Сюли по дороге на Мериану.

«Может быть, удастся опереться на моряков…» - думал Тенг. - «А, провались все в преисподнюю! Пусть сами делят власть, земли, крестьян… Ноке… Ноке и дети… Они мертвы! Прочь, прочь отсюда!».
        Миновала беспокойная ночь и к полудню до побережья оставалось меньше десятка лиг пути. Тенг и Сюли уже давно свернули на глухие лесные тропки, пробираясь к укромной бухточке близ рыбацкой деревушки, где, как было известно Тенгу, обычно стояло несколько небольших парусных лодок. Погоня, должно быть, сбилась со следа, и беглецам удалось сберечь лошадей, не изнуряя их галопом. Через два часа с лесной опушки перед ними открылась синеющая вдали полоска бескрайнего моря.
        Вскоре они уже почти вышли к заветному месту. Но топот копыт по прибрежной каменистой дороге остановил их. Навстречу вылетели всего три всадника, но в переднем Тенг сразу узнал Чаир Понка. С торжествующим криком Скрытое Око Государя пришпорил коня.

«Предатель!» - Тенг выхватил меч и тоже бросил коня вперед. Скрытое Око мастерски владел мечом. Тенг едва сдерживал его и одного его телохранителя, в то время как Сюли пыталась отбиться от другого. Через несколько мгновений Скрытое Око обрушил удар на голову лошади Тенга и бедное животное рухнуло наземь. Тенг едва успел соскочить на землю, потеряв щит, и тут же Скрытое Око занес меч над его головой. Тенг подставил наруч, сталь лязгнула о сталь, но над ним взметнулся меч одного из телохранителей. Сюли кошкой прыгнула тому на спину, вонзая кинжал между шлемом и воротом доспехов. Тяжелый меч Скрытого Ока, описав дугу, глубоко врезался в беззащитную спину молодой женщины. Кровь залила ее белую одежду и она повалилась с коня, увлекая за собой убитого ею воина.
        Страшный рывок за ногу заставил Скрытое Око вылететь из седла. Удар о землю не лишил его сознания и он успел увидеть смертельный блеск стали, отправившей его душу в страну воинов, нашедших смерть в бою.
        Когда оставшийся в живых воин, спешно покинувший место гибели своего начальника, привел с собой подмогу, лодка Тенга была уже далеко от берега. Ни копья, ни стрелы не могли больше причинить ему вреда. Тенг поднял окровавленное безжизненное тело Сюли и бережно опустил его в ласковые морские воды. Ничто больше не связывало его с этой землей. Кровь успела засохнуть на его руках, бросивших меч, и управлявших парусом.
        Когда Тенг перерезал трос, к которому крепились сетки с камнями и вынырнул на поверхность, жадно хватая ртом воздух, экраноплан медленно оторвался от своего морского ложа и начал все быстрее и быстрее подниматься, и, наконец, с шумом расплескав воду, закачался на своих небольших поплавках. С трудом взобравшись на его осклизлую поверхность, Тенг легко отодвинул колпак кабины и сел в пилотское кресло. Память медленно восстанавливала последовательность действий. Двигатель тихо зашелестел и экраноплан двинулся вперед, повинуясь неуверенным движениям Тенга Пааса, водителя караванов, потерпевшего кораблекрушение, начальника войска провинции Хаттам, Великого Утсуга всех агму, императора Тенга Доброго… и кого там еще? Теперь он снова становился Локки, единственным уцелевшим из своего экипажа.
        Конец первой книги
        Книга II
        Элинор
        Пролог
        Снова увидев «Клен-2», войдя в помещения станции, видя и осязая привычную обстановку, окружавшую его с детства, Локки решил: больше в тот ужасный мир нога его не ступит. Кровавый кошмар, из которого он только что вырвался, неотступно преследовал его. Но, едва только эта мысль оформилась в его сознании, сразу же возник вопрос - а что же тогда делать?
        Он уже не был семнадцатилетним юношей, переполненным одновременно отчаянием и надеждой, страхом и честолюбивыми мечтами. Сейчас ему было уже около сорока лет, он уже испытал и вкус побед, и тяжесть власти, и бессилие перед течением событий. Сидеть на станции, дожидаясь старости и смерти? Попробовать вывести «Клен» в космос и отправиться… - куда? Зачем? Однако и возвращаться в Империю, или в какой-либо подобный мир, после всей горечи утрат, у него не было душевных сил.
        Впрочем, выход имелся, что называется, под рукой. Анабиоз! Но и эта мысль, едва мелькнув, тут же растаяла облачком, оставив горьковатый привкус несбыточной мечты. Ну, положим, пролежит он 10-15 лет в анабиозной ванне. При тщательной подготовке можно растянуть срок и до двадцати лет. А если сделать перерыв, процедуру можно повторить. Толку-то? Это будет все тот же мир. Даже сто или двести лет принципиально ничего не изменят.
        И тут Локки вспомнил разработку одного из своих товарищей-ровесников, Сатоши Раджива Ставского, которую тот закончил буквально накануне своей трагической гибели вместе со всем остальным дублирующим молодежным экипажем. Поистине гениальный математик, тот сумел составить расчеты режимов записи генетического стандарта и последующей резонансной генетической компенсации, не затрагивающие клетки головного мозга.
        Метод резонансной генетической компенсации был разработан на Земле незадолго до старта «Клёна-2». Замысел его был достаточно прост: произвести запись генетического стандарта (или полную запись генотипа) конкретного человека (то есть фактически всех типов клеток его организма), а затем, при необходимости, проводить коррекцию процесса деления клеток, компенсируя накопившиеся со временем сбои и нарушения. В принципе обновление клеток в соответствии с генетическим стандартом и возврат к исходному, не разбалансированному генотипу организма можно было проводить сколько угодно. С легкой руки кого-то из журналистов даже пошло гулять выражение «машина бессмертия».
        Однако все было далеко не так просто, как представлялось на неискушенный взгляд. Самая сложная проблема состояла в том, что процедура резонансной генетической компенсации запускала и процесс обновления клеток головного мозга. Что будет происходить при обновлении клеток коры? Сохранятся ли знания, навыки, все то, что составляет личность человека? Опыты на высших животных внушали тревогу: после резонансной генетической компенсации фиксировалась потеря по крайней мере некоторых приобретенных данной особью условных рефлексов (а вместе с этим - та или иная степень патологического разрастания массы клеток головного мозга). А что же будет с гораздо более высокоорганизованным человеческим мозгом?
        Расчеты Ставского позволяли во-первых, избирательно исключать из записи генетического стандарта различные группы клеток, во-вторых, избирательно подавлять деление клеток, возникающее под воздействием механизма резонансной компенсации, что делало возможным оставить клетки головного мозга вне этого процесса.
        Поскольку Локки Мартинес Айюб-Хан обладал достаточно скромными познаниями и практическими навыками в биологии, для него непросто было даже провести самостоятельную подготовку к процедуре длительного анабиоза в условиях, когда за состоянием погруженного в сон организма будет обеспечиваться лишь автоматический контроль. Еще сложнее было разобраться с изготовлением и наладкой аппаратуры для генетической резонансной компенсации, да еще с добавлением тех новаций, которые вытекали из разработок Ставского. Однако уже через полгода он смог провести серию опытов на небольших грызунах, водившихся на острове. Опыты раз за разом оканчивались неудачами. Прошло полных два сезона, когда, наконец, у очередной партии грызунов не было отмечено ни патологических изменений мозга, ни потери результатов проведенной дрессировки. И тогда он рискнул поставить опыт на себе…
        Когда все проверки - начиная от аппаратного контроля мозга, биохимических анализов и кончая психологическими тестами - показали полную идентичность результатов с контрольными данными, зафиксированными до опыта, у Локки как будто гора свалилась с плеч. Тем более, что его организм теперь был максимально приближен к генетическому стандарту, который Ставский в свое время, когда занимался своими разработками, снял у всех членов экипажа. Физически Локки возвращался к своим 17 годам. Можно было приступать.
        Первый срок пребывания в анабиозе Локки установил себе в 20 лет. Через аппаратуру биохимического контроля он подключил подачу малых доз питательных веществ из комплекса органического синтеза прямо в кровь.
        Автоматика пробуждения сработала точно в срок. Комплекс исследований показал в общем удовлетворительное состояние организма. Локки рискнул следующий срок установить в 25 лет. На этот раз и субъективное самочувствие, и данные исследований свидетельствовали о довольно заметном истощении организма. Пришлось, наряду с процедурой генетической резонансной компенсации, пройти через длительный восстановительный период: двигательная активность, нарастающие физические нагрузки, питание натуральной пищей…
        Анабиоз - контроль - восстановление - настройка аппаратуры - и снова анабиоз… Цикл тянулся за циклом. Через каждые два периода анабиоза - генетическая резонансная компенсация. Десятилетия складывались в столетия. Локки установил себе цель - продержаться не менее 1500 лет (или около 65-70 циклов по двадцать лет плюс интервалы между ними) и вернуться в общество Терры не ранее, чем в индустриальную эпоху.
        Но вот однажды автоматы пробуждения сработали раньше заданного срока, хотя и безотказно.
        Когда Локки вновь стал ощущать себя, обрел зрение, слух и все прочие чувства, первое, на что он обратил внимание, это время, прошедшее с момента начала цикла анабиоза - всего семь лет!
        Второе, на что Локки обратил внимание, это мощные толчки, сотрясавшие станцию.
        - «Землетрясение!» - сообразил он.
        Красные огоньки на приборных панелях весело перемигивались, их поддерживали мелодичные звуковые сигналы, а на экранах вспыхивали красиво расцвеченные сообщения, говорившие, что пробуждение аварийное, что надо немедленно покинуть станцию, поскольку работа главной энергетической установки нарушена, что попытки вывести ее из активного состояния не достигают цели, ибо система управления установкой дает сбои.
        Подвижность медленно возвращалась в тело Локки. С трудом поднявшись, он начал также медленно и с натугой осмысливать происходящее. Память подсказывала ему, что опасность для жизни невелика, поскольку конструкция энергетической установки предполагает самопроизвольное затухание реакции, когда температура активной зоны достигает некоторого предела. Однако трудно было сказать, что произойдет до того момента, когда реакция будет окончательно потушена - может быть, температура подскочит до таких величин, что начнется разрушение и расплавление конструкций станции?
        Локки понял, что в любом случае надо торопиться. Но если он немедленно покинет станцию с пустыми руками, то может остаться один на голом острове рядом с дымящимися радиоактивными останками станции. Локки подумал о стоящих в ангаре колеоптере, экраноплане, дирижабле и судне на воздушной подушке. Там есть аварийный запас воды и пищи. Он почти сразу же остановил свой выбор на экраноплане, потому что он, помимо всего прочего, имел программу полета к северному материку и какие-то остатки снаряжения от его предыдущей экспедиции.
        Собравшись совсем уже было покинуть станцию, он задержал взгляд на небольшом полуцилиндре портативного устройства обработки и хранения информации. Нажав на цветной квадратик на поверхности цилиндра, он дождался, когда из него выдвинется пленочный экран и такая же клавиатура управления. Пальцы привычным движением дали команду на соединение с информационно-вычислительным центром станции. Вопреки опасению Локки, соединение тут же установилось. Торопясь, Локки ввел задание на перекачку всей имеющейся текстовой и аудиовизуальной информации по индустриальному периоду истории Земли. Как только запись информации на портативное устройство закончилась, он отключил его, схватил и бросился в ангар.
        Экраноплан легко выкатился в широко раскрытые двери ангара, съехал по наклонной аппарели и остановился на скалистой площадке рядом со станцией. Когда-то, когда были еще живы члены приземлившегося здесь экипажа, она была выровнена и использовалась как стартовая площадка для исследовательских летательных аппаратов. Теперь ее пересекали огромные трещины, из которых с шипением вырывались струи дыма. Скалы острова продолжали колебаться. Меньше, чем в полутора километрах от станции Локки увидал хаотически разрушенные скалы берегового обрыва, среди которых вздымался вулканический конус, извергавший дым и тучи пепла, падавшего на остров и на океан вокруг. В ушах у Локки стоял неумолчный грохот. На склоне вулканического конуса явственно были видны багровые потоки расплавленной лавы, стекавшей вниз, на скальное плато, и уже подобравшейся к станции ближе, чем на двести метров.
        Экраноплан не мог стартовать с места. Ему требовалось не менее 50 метров для разбега - или катапульта. Ни того, ни другого в наличии не было. Катапульту еще надо было собрать и установить, а вся поверхность плато была вздыблена землетрясением. Оставалась одна возможность - подтащить экраноплан к обрыву и спланировать вниз, надеясь на то, что мощности двигателей хватит, чтобы удержать машину от удара об воду. Однако и до края обрыва добраться было непросто. Экраноплан раскачивался и подпрыгивал на своем колесном шасси, то и дело ударяясь поплавками, хвостовым оперением и концами крыльев о камни. Несколько раз Локки приходилось отчаянно маневрировать, разворачивая машину то так, то эдак, чтобы миновать расщелины и крупные обломки скал, преграждавшие путь.
        Наконец Локки удалось достичь края обрыва. Он установил режим максимальной мощности двигателя и приготовился снять шасси с тормозов. В этот момент очередной толчок резко тряхнул экраноплан и Локки почувствовал как машина быстро заваливается на нос и скользит вниз. К счастью, двигатели послали ее и немного вперед, так что рухнувшие под экранопланом скалы не причинили машине вреда. Однако скольжение было довольно крутым. Локки отчаянно пытался выровнять машину, но скорости не хватало. Лишь над самой поверхностью океана экраноплан начал было выравниваться, но тут последовал удар об воду с такой силой, что Локки на время потерял сознание.
        Начиная приходить в себя, Локки почувствовал, как его подбрасывает и швыряет из стороны в сторону. Экраноплан мчался по довольно бурным океанским волнам, врезаясь в них на большой скорости, подскакивая, подпрыгивая, и снова ударяясь о волны. Локки изменил положение закрылков и через несколько секунд машина неслась уже над волнами, задевая своим шасси за их гребни и всякий раз испытывая при этом чувствительную встряску. Локки убрал шасси. Машина пошла ровнее и поднялась повыше.
        Включив экран с полетной картой, Локки увидел тоненький пунктир маршрута к необитаемому островку, бывшему в прошлый раз его промежуточной станцией. Необитаемому? Локки почувствовал серьезные сомнения. За прошедшее время наверняка увеличилась плотность населения, усовершенствовались средства мореплавания. Островок вполне мог стать и обжитым. Там, конечно, не было пресной воды, но была удобная бухточка. А вдруг там наблюдательный пост какого-нибудь военного флота? Или хотя бы временное пристанище судов, ведущих рыболовный промысел? Нет, надо оставить экраноплан в каком-нибудь действительно безлюдном месте.
        Карта быстро подсказала ему подходящий район, располагавшийся достаточно близко к цели его путешествия. Это было пустынное побережье на северной оконечности Большого южного материка. Его островок лежал как раз примерно на полпути между южным и северным материком. Ну что ж, теперь придется преодолеть расстояние вдвое больше.
        Лишь теперь Локки задумался над тем, сколько же лет пронеслось над Террой, пока он проходил циклы анабиоза. Цель - 1500 лет - была еще далека. Когда он начинал 58-й по счету цикл, с момента его возвращения на станцию прошло 1202 года. Значит, сейчас всего 1209 лет. Что же его ждет впереди? Гадать было бесполезно. В спешке покидая станцию во время землетрясения, он, разумеется, никак не мог провести каких бы то ни было исследований современного общества Терры, подобных тем, что осуществлялись перед его первой вылазкой. Сначала надо было достичь обитаемых мест, но так, чтобы не вызвать ненужных проблем.
        Локки решил преодолеть путь вдоль материка до участка высадки в ночной темноте и высадиться в предрассветных сумерках. Если берег действительно пустынен, то останется только собрать выброшенные на берег стволы деревьев, смастерить плот, за следующую ночь отбуксировать его поближе к северному материку, пересесть на него и затопить экраноплан.
        Поначалу все шло, как задумано. Участок берега, куда пристал Локки, оказался действительно пустынным. Но вот беда - стволов деревьев на береговой полосе не было видно. Локки пролетел несколько километров над песчаным пляжем, пока обнаружил первый ствол. К полудню удалось набрать пять. Еще через два часа удалось успешно завершить поиски стволиков потоньше для мачты-треножника. Но было совершенно неясно - из чего делать парус? Нигде у берега не рос тростник, чтобы сплести парус-циновку из него. Локки подумал было о водорослях, но и их на береговой линии видно не было. Наконец, он вспомнил, что пролетал над участком невысоких дюн, поросших пожухлой травой. За неимением ничего другого, надо было попробовать хоть это.
        После нескольких попыток Локки удалось сплести из травы, несколько больших охапок которой он нарезал с помощью ножа, нечто вроде больших косичек. Переплетя десятка четыре таких косичек между собой, ему удалось получить полотно шириной сантиметров тридцать-сорок. Восемь этих полотен и составили парус. Работа полностью вымотала из Локки все силы. Еще не окрепшие после длительной неподвижности мышцы налились болью, ломило спину, перед глазами все плыло. Кое-как подкрепившись пищей и водой из аварийного запаса, он заснул мертвецким сном в кабине экраноплана, стоявшего на песке пляжа у самой кромки воды. К счастью, никто не потревожил его сон. Разбудили его яркие лучи утреннего солнца.
        День Локки потратил на то, чтобы как можно надежнее скрепить бревна плота между собой, установить треножник мачты в вырезанные ножом пазы в бревнах, еще раз поплотнее связать полотнища паруса, приготовить буксирный трос, сложить в сумку все необходимое для путешествия на плоту, продумать операции по затоплению экраноплана. Во второй половине дня он заставил себя поспать около трех часов и перед закатом двинулся в путь. Экраноплан теперь не летел, а плыл по воде на север. Волнение было не слишком сильным, машина продвигалась вперед и к середине ночи позади осталось уже больше сотни километров.
        В четыре часа после полуночи Локки заглушил двигатель, открыл колпак кабины, подтянул плот за буксирный трос как можно ближе к экраноплану. Затем он достал из отсека с инструментами аппарат для плазменной сварки, снова включил двигатель, подключил аппарат к специальному разъему и сделал большой вырез в полу кабины. Волны плескались под самым брюхом экраноплана, но не попадали в кабину, потому что машина опиралась еще и на поплавки под крыльями и передняя часть фюзеляжа выступала над водой. Локки выбрался из кабины и принялся делать разрез на крыле, рядом с местом крепления его к фюзеляжу.
        Разрез еще не дошел до середины крыла, как оно стало прогибаться и ломаться в месте разреза. Фюзеляж сел на воду и через дыру в полу кабины туда потоком хлынула вода. Локки выключил двигатель, подхватил загодя собранную сумку и прыгнул в воду. Добравшись до плота, он не без труда взобрался на него, обрезал буксирный трос и стал наблюдать, как медленно погружается в воду искалеченная машина.
        Стоя на плоту, Локки снял с себя комбинезон и надел широкий кожаный пояс с ножнами. Пояс за многие сотни лет, которые он провалялся в кабине экраноплана, задубел, стал жестким, его кожа потрескалась, но еще не потеряла прочность. Пояс имел чувствительную тяжесть - в нем было зашито около сотни золотых шонно императора Эраты III. Довольно сильные порывы холодного ночного ветра заставили Локки поежиться и, немного поколебавшись, он снова надел на себя комбинезон.
        Между тем экраноплан погрузился в воду, на поверхности воды лишь булькали пузыри воздуха, вырвавшегося из фюзеляжа. Локки закрепил парус на мачте-треножнике и плот, плавно покачиваясь на волнах, двинулся в свой путь.
        Порывы ветра становились все сильнее и сильнее. Вскоре и волны стали выше, ветер срывал с их гребней пену и брызги, а плот стал предпринимать долгие путешествия, сначала соскальзывая с горба волны вниз, а потом взбираясь на вершину следующей волны. Ветер злобно трепал травяной парус. Потоки воды обрушивались на Локки со всех сторон. Штормовой ветер гнал по небу тучи, проливавшиеся вниз непрерывным дождем.
        Наступил день, но намного светлее не стало. Шторм разыгрался не на шутку, и Локки вынужден был вцепиться в мачту, чтобы противостоять ударам волн. Плот еще держался, но парус был уже полностью измочален водой и ветром - лишь жалкие обрывки травяных жгутов еще болтались на мачте. Локки не знал, куда его несет, сколько времени еще продлится шторм, и чем закончится это путешествие.
        Очередная волна накрыла плот. Треножник мачты с треском рухнул. Локки потерял равновесие и его снесло с плота. Вынырнув и вдохнув воздух, он ощутил, что сумка с пищей и водой соскользнула с его руки. Плот был виден в десятке метров в стороне и Локки быстро поплыл в его сторону. Волны захлестывали его с головой, но добраться до плота ему все же удалось. Все остальное превратилось в какой-то непрерывный кошмар. Череда взлетов и падений, массы воды, с силой обрушивающейся на него сверху. Оторвалось одно из бревен. Несколько раз мокрые бревна выскальзывали у него из рук и его смывало с плота. Каждый раз ему неимоверными усилиями удавалось добраться до нескольких жалких бревнышек посреди бушующего моря, грозящих вот-вот разлететься в разные стороны, и вскарабкаться на них обратно. Локки потерял счет времени, не понимая, сколько прошло часов (хотя часы на его руке исправно работали, но ему было совсем не до них), не зная даже, какое сейчас время суток.
        Глава 1
        Поденщик превращается в беженца, чтобы стать чернорабочим.

…Уже четвертые сутки плот колыхался на морской глади. Не было ни крошки пищи и, главное, ни капли пресной воды. На горизонте ни разу еще не мелькнул парус судна или желанный берег. Парус плота был сорван бурей, мачта сломана и плот медленно дрейфовал неизвестным курсом. Лишь приблизительно Локки мог предположить, что до берегов, где когда-то раскинула свои пределы Великая Империя Ратов, остается не меньше двух сотен километров. Сколько же дней ему качаться на плоту, даже если ветры и течения будут попутными? Пять? Десять? А если его снова вынесет к пустынным берегам Южной земли?
        Опустились сумерки, быстро сгущавшиеся после того, как темно-красный краешек солнца утонул в бескрайнем море. Локки смотрел на звезды, высыпавшие на лиловом бархате неба и старался сосредоточиться на обдумывании своего поведения после того, как он ступит на берег. Проблем, конечно, было много - ведь теперь он не знает ни языков, ни социальной структуры общества, ни бытовых стереотипов. Но, главное, все время приходилось отгонять мысль о том, достигнет ли он вообще берега…
        Проснулся Локки от грохота, довольно быстро сообразив, что в предрассветном тумане, окутавшем море, он слышит знакомую мелодию пушек.
        Отблески пламени в тумане были настолько неясными, что не давали возможности точно определить расстояние до стреляющих пушек. Что это было? Береговая крепость или корабли, вооруженные артиллерией? Туман мешал разглядеть что-либо, кроме время от времени возникавших в неопределенной дали красноватых пятен разной величины и яркости. Вслед за этим ушей Локки достигал приглушенный грохот.
        Плот медленно дрейфовал примерно в сторону боя, и через некоторое время вспышки выстрелов позволили Локки разглядеть возникший на мгновение в тумане зыбкий силуэт корабля.

«Парусник» - Локки скорее догадался, чем разглядел…
        Вдруг вспышки выстрелов прекратились. В предрассветном сумраке вокруг Локки струился туман. Однако некоторое время Локки еще слышал слабые хлопки и видел неясные маленькие вспышки света.

«Это не пушки. Это, наверное, какое-то ручное оружие» - он стал еще сильнее напрягать зрение, но вскоре и эти слабые вспышки прекратились. Локки потерял место боя из виду, а через какое-то время не мог с уверенностью определить даже направление, в котором скрылся корабль.
        Туман постепенно рассеивался, потихоньку разгоняемый едва заметным ветерком. В какой-то момент Локки вдруг увидел совсем близко еще нечеткий, но достаточно ясно вырисовывающийся силуэт парусника. Он медленно двигался, и тут Локки сообразил, что кораблей два. Силуэт двухмачтового парусника отодвинулся в сторону, открывая корабль несколько меньших размеров и, вроде бы, с одной мачтой. На палубе его поблескивали маленькие язычки пламени. Локки скинул с себя комбинезон, затем часы, сбросил все это с плота и сам прыгнул в прохладную воду, чуть подернутую рябью от поднимающегося ветерка.
        Несмотря на слабость после длительной неподвижности, а затем после шторма, голода и жажды, Локки довольно-таки быстро достиг баркаса. Вблизи было видно, что судно, в сущности, двухмачтовое, но вторая мачта, перебитая, вероятно, пушечными ядрами, рухнула поперек палубы, оборвав снасти. По этим-то обрывкам снастей, свисавших за борт, Локки и взобрался на палубу, напрягая последние остатки сил.
        Сидя на дощатом настиле палубы и тяжело дыша, он оглядывал судно. Веселые язычки пламени, плясавшие на обшивке небольшой кормовой надстройки, становились все прожорливее, пламя уже настойчиво гудело, поглощая все новую и новую пищу. Перспектива поджарится на костре посреди моря не устраивала Локки, и он, стиснув зубы, заставил себя подняться. Переступая через тела убитых, валявшиеся на палубе, Локки подобрал топор на длинной рукоятке, которую еще сжимала рука одного из матросов, и направился к очагу пожара. Он принялся рубить горящие доски обшивки и сбрасывать их за борт. Эта борьба с огнем довела Локки до полного изнеможения. Однако он еще нашел в себе силы, чтобы обрубить снасти и сбросить сломанную мачту через разбитый фальшборт в воду. После этого Локки буквально рухнул на палубу рядом с тлеющими головешками, совсем не ощущая боли от многочисленных ожогов.
        Лишь постепенно Локки пришел в себя. Туман уже рассеялся, на небе висели неподвижные белые облака, подсвеченные ярким солнцем. Слабый ветер едва надувал паруса, медленно увлекая корабль за собой. Первыми чувствами, которые ощутил Локки, были голод и жажда. Однако сначала Локки сориентировался по солнцу и медленно двинулся на корму к рулю, чтобы развернуть судно хотя бы примерно в сторону берега. С трудом, но это ему удалось, несмотря на упадок сил. Кое-как заклинив руль топором, Локки принялся обшаривать помещения баркаса в поисках воды и пищи. Ему удалось найти немного сухарей, флягу с водой на поясе одного из убитых, да кое-какие обноски, в которые он нарядился.

«Ну что ж, теперь я имею подлинный костюм местного жителя» - усмехнулся он про себя. Вода и пища произвели на Локки довольно сильное действие. Он заснул у руля, пробудившись ото сна только на следующее утро. Подправив кое-как курс, - а ни карты, ни каких-либо навигационных приборов на корабле отыскать не удалось, - Локки сел, привалясь к рулю, и стал обдумывать сложившуюся ситуацию.
        До берега он, положим, теперь доберется. Еще сутки-другие, и куда-нибудь баркас да прибьется. Но что делать дальше? Современных языков он не знает, необходимого социального опыта не имеет. Придется, видимо, начинать с низших ступеней социальной лестницы. Там никому не важно, откуда он взялся…
        Ветер постепенно крепчал.

«Лишь бы шторм не разыгрался, а то и до берега не добраться» - мелькнула у него мысль. Он бросил взгляд на бронзовые пушчонки, стоявшие на палубе, - по четыре с каждого борта. - «Может быть, скинуть их за борт? Центр тяжести судна понизится…
        - Однако Локки тут же оставил эту мысль - не было сил.
        Берег появился внезапно, гораздо раньше, чем рассчитывал Локки. Невысокие скалистые обрывы, поросшие лесом и кустарником, проплывали мимо корабля - Локки направил баркас вдоль берега. Солнце еще не успело склониться к западу, когда на горизонте Локки увидел неясное белое пятнышко.

«Парус?..» - Вскоре ему стало ясно, что там, вдали, виден не один парус. Еще через час, неумело маневрируя, Локки все же удалось загнать судно в довольно большую гавань, плотно забитую парусными судами всех размеров - от небольшой шлюпки до трехмачтовых гигантов с десятками пушечных портов по бортам. Судов с механическими двигателями - паровыми, электрическими или какими-либо еще - видно не было.
        Локки кое-как притиснул баркас к деревянному причалу. Через несколько мгновений, сообразив, он двинулся вдоль борта, отыскивая причальный конец и, наконец, обнаружив его, бросил на причал, прямо в руки сбегавшихся к баркасу людей. Люди зашумели на незнакомом ему языке, что-то настойчиво выспрашивая, но Локки только разводил руками, показывая на свой рот. Впрочем, отдельные слова что-то ему напоминали, но этого было совершенно недостаточно, чтобы уловить смысл произносимого. Вскоре на него махнули рукой и оставили в покое.
        Локки устроился жить прямо в порту, среди старых полуразрушенных сараев, когда-то, вероятно, служивших складами. Компанию ему составляли несколько бродячих собак, да десятка полтора оборванцев, перебивавшихся случайными заработками на погрузке-разгрузке и мелкими кражами. Весть о прибытии в порт на сильно побитом ядрами баркасе человека, не умевшего говорить на местном наречии, не была столь уж необычной для этого приморского города, так что Локки не ощущал на себе какого-либо особого внимания. Даже портовые сторожа не слишком-то ревностно следили за тем, чтобы он не стащил чего-нибудь из съестного при работах в порту. Обычно не отказывали ему при случае и в возможности подработать - за еду или мелкую монету.
        Его «товарищи по несчастью» сторонились чужака - не умевшего говорить на их языке (и приобретшего поэтому кличку «Немой»), не искавшего их общества, то и дело изнурявшего себя до седьмого пота какими-то странными упражнениями, но имевшего крепкие кулаки и длинный остро отточенный нож.
        Между тем Локки день за днем овладевал местным наречием, увеличивал свой словарный запас, а заодно и накапливал запас мелких монет. Улучшалось и его физическое состояние - хотя пища была крайне скудной, а физическая работа нерегулярной, постоянные тренировки делали свое дело. Прошло почти три томительных месяца, прежде чем Локки счел возможным «выйти в город», поскольку выйти он собирался навсегда.
        На собранные им медяки и серебряную мелочь он купил немного поношенную, но довольно приличную одежонку, походившую на матросский костюм, в котором можно было ходить по городу, не вызывая подозрений. В этой одежде он отправился в центр и, после долгих блужданий среди разнообразных лавочек, магазинчиков и мастерских, нашел, наконец, то, что ему было нужно.
        Это была лавка торговца разнообразным антиквариатом, среди которого, помимо прочего, Локки углядел выставленные на витрине старинные монеты. Локки толкнул дверь и вошел. Робко звякнул приделанный к двери колокольчик. Пожилой, тучный, небольшого росточка хозяин поднял глаза от конторки, за которой восседал на высоком табурете, поправил пенсне на носу, и глядя поверх него, спросил:

«Чем могу служить?»
        Локки помедлил, оглянулся по сторонам, потом развязал узел матросского кушака, которым был подпоясан, и извлек оттуда золотую монету - десять шонно императора Эраты II. Положив монету на конторку, Локки вопросительно поглядел на хозяина лавки:

«Сколько я могу выручить за это?»
        Довольно скверный выговор выдавал в моряке чужестранца. Да и вряд ли моряк что-то смыслит в нумизматике. А монета была редкой сохранности. Однако откуда у простого матроса такая ценность? Хозяин-антиквар быстро ответил:

«Нельзя ли узнать, откуда у вас эта монета?»

«Почему нельзя?» - удивился Локки. - «Можно. Это, собственно, монета моего бывшего боцмана, с которым мы служили на „Святых угодниках“. Он оставил ее мне на сохранение, обещав забрать через три месяца. Но вот уже четыре с лишком года, как он не появляется. Видать, пошел, бедняга, на корм рыбам». - Локки горестно вздохнул и стащил с головы матросский колпак.
        Хозяин покачал головой:

«Сочувствую. Могу предложить вам хорошую цену - шестнадцать новых антуариев».
        Локки в ответ жестко усмехнулся:

«Шестнадцать? Я знаю цену золоту. Даже при продаже на вес эта монета потянет не меньше, чем на двадцать два антуария! А вы, судя по вывеске на вашей лавочке, выдаете себя за знатока древностей! Или, может быть, вы сейчас стеснены в средствах? Так я найду другого покупателя. Или вообще не буду продавать монету». - Локки принялся напяливать свой колпак, который он мял в руках, снова на голову.

«Подождите!» - воскликнул антиквар, который не хотел упускать выгодную сделку. Он достал из ящика конторки большую лупу, внимательно осмотрел монету, потом сказал:

«Наверное, я смогу повысить цену. Монета неплохой сохранности, и я, пожалуй, рискну. Может быть, отыщется какой-нибудь горячий любитель нумизматики, который заплатит за нее подороже, чем обычно. А вам я предложу… ну, скажем, целых двадцать четыре антуария!»

«Это уже больше похоже на серьезный разговор» - сказал Локки. - «Но я хотел бы получить не меньше шестидесяти антуариев!»

«Что? Шестьдесят? Да это никак невозможно!» - всплеснул руками антиквар…
        После долгого торга в карман Локки перекочевали тридцать два серебрянных антуария. На эти деньги он приобрел одежду получше, снял комнатку на постоялом дворе и купил учебник местного языка. У него еще остались средства, чтобы протянуть не меньше месяца - конечно, на скудном рационе портового рабочего. Теперь предстояло решить более важную задачу - приобрести легальный статус.
        Размышляя над этой задачей, Локки приобретал навыки письма и чтения, стремясь как можно быстрее освоиться с окружающей его обстановкой. Он уже встретил кое-что знакомое. Так, наряду с местными системами мер и весов, в довольно широком употреблении была и метрическая, введенная когда-то им самим в бывшей Великой Империи Ратов. Из газет и разговоров в порту Локки узнал, что современный ему мир уже вступил в индустриальную эпоху. Паровой двигатель получал все большее применение, а на острове Ульпия - название, точно сохранившееся со времен древности (или со времен его юности?) - уже работала железная дорога, обслуживаемая паровозами. Появились и первые суда, приводившиеся в движение паровым двигателем, вращавшим водяные колеса. Но в порт, где более двух месяцев обитал Локки, они ни разу не заходили.
        Во всех ближайших странах, как понял Локки, полностью господствовало улкасанство - религия, к распространению которой он сам в свое время приложил руку. Большинство верующих носило на груди небольшой знак принадлежности к религии - круг со вписанным в него треугольником. Локки тоже обзавелся таким серебряным знаком. Счет времени также был теперь связан с улкасанским вероучением, хотя деление на месяцы было унаследовано от Великой Империи Ратов - и ныне шел митаэль зимы 1431 года со дня Обретения Заповедей Ул-Касы.
        Разузнал кое-что Локки и о судьбе столь кстати подвернувшегося ему баркаса, на котором он вернулся в мир. Небольшое государство, в котором он очутился - Долины Фризии - граничило с могущественной морской державой - Королевством обеих Проливов
        - имевшим обширные владения по берегам Срединного моря. Среди них был, к слову сказать, и порт Мориана (Мериана древности) - один из немногих крупных городов, сохранившихся со времен Империи Ратов. Королевство обеих Проливов вело длительную войну с другой морской державой, оспаривавшей у него первенство на море и права на заморские владения - Королевством Великой Унии Гасаров и Норншатта, что располагалось на острове Ульпия, лежавшем довольно далеко на северо-восток от Долин Фризии.
        Каперские суда Великой Унии осмеливались проникать по Срединному морю к самым берегам Королевства обеих Проливов, дерзко нападая на его корабли. Нападали они и на корабли фризов, главным образом стремясь захватить золото, серебро, или пряности из колоний, а то и перехватить груз селитры, в которой остро нуждалось Королевство обеих Проливов. Видимо, такой капер и напал на баркас «Святой храм», на котором Локки добрался до Долин Фризии.
        Газеты и слухи в порту подсказали ему способ легализации. Побережье стало наводняться беженцами из-за границы. Там лежала небольшая провинция Олеранта, жители которой подняли восстание, пытаясь отложиться от Королевства обеих Проливов. Флот королевства подверг безжалостной бомбардировке столицу провинции, расположенную на побережье, а высаженный десант опустошил окрестные селения.
        Локки стал регулярно посещать стихийно возникшее поселение беженцев, якобы разыскивая кого-то из своих знакомых, и овладевать диалектом олерантцев. Опять потянулись недели упорных занятий языком, выведывания и запоминания подробностей, которые нужны были для создания правдоподобной биографии.
        Через несколько недель Локки пришел в другие трущобы из наспех возведенных хибарок, землянок и просто шалашей, где также ютились беженцы, теперь уже выдавая себя за фриза (полностью избавиться от акцента за такой короткий срок ему не удавалось), служившего матросом на кораблях Олеранты. Он быстро понял, что наибольшим уважением у местных властей пользуется священник, занимавшийся, помимо исполнения религиозных обрядов, распределением скудных пожертвований для беженцев. Локки, называвший теперь себя Обер (с ударением на втором слоге) Грайс, стал помогать ему время от времени, и даже пожертвовал несколько мелких монет на нужды прихода.
        Вскоре он выяснил, что есть возможность обзавестись новыми документами взамен якобы утеряных. Писарь в канцелярии городской полицейской управы, ловко смахнув прямо себе в карман несколько серебряных антуариев, положенных Обером Грайсом ему на стол, утратил неприступное выражение на лице и стал словоохотлив:

«Для начала», - важно развалясь на стуле, начал поучать он смиренно сидевшего перед ним на краешке лавки «беженца», - «тебе следует быть внесенным в списки беженцев на раздачу пожертвований, что составляются городской управой по делам призрения на основании списков прихода в лагере беженцев. Затем, на основании выписки из этого списка, заверенной в нашей канцелярии - обращайся прямо ко мне, и за неделю все будет готово, - и затем заверенной у нотариуса, тебе следует подать прошение в департамент Короны по иностранным делам. Это прошение будет рассмотрено, и если ты подойдешь к делу не глупее, чем сегодня», - писарь ухмыльнулся, - «то тебя внесут в государственный реестр беженцев. На основании выписки из этого реестра, заверенной большой государственной печатью департамента Короны по иностранным делам и секретарем государственного нотариата, - заметь, не городского, а секретаря Главной управы государственного нотариата! - ты должен подать прошение в департамент внутренних дел Короны о выдаче тебе временного вида на жительство взамен документов, утерянных в результате беспорядков».
        При упоминании высоких государственных учреждений писарь делал суровое и многозначительное лицо - впрочем, лишь на короткое мгновение. Почистив зачем-то о край чернильницы лежавшее перед ним перо с тонким металлическим наконечником, писарь продолжил:

«Если департамент внутренних дел Короны выдаст тебе заключение, что с его стороны к удовлетворению прошения препятствий не усматривается, то тогда снова милости просим к нам. Пиши ходатайство, прилагай показания трех свидетелей, подтверждающих упомянутые тобой обстоятельства утраты документов, а также три свидетельства твоих земляков, могущих лично засвидетельствовать твою благонадежность - и ожидай положительного решения».
        На получение документов ушло три месяца. Как узнал Обер Грайс, быстрее сумели получить документы только богачи, имевшие влиятельных покровителей и немерянные деньги для снискания благосклонности чиновников. Ему же пришлось продать полтора десятка своих золотых монет, прежде чем дело завершилось успехом. Вид на жительство был в его руках, теперь его имя - Обер Грайс - было подтверждено подписями государственных чиновников и печатью департамента внутренних дел Короны, и он начал поиски работы. Еще две монеты были истрачены на жилье и пропитание, прежде чем ему подвернулась удача и он устроился чернорабочим на королевскую ружейную мануфактуру.
        Тяжелая, изнурительная работа по двенадцать часов в сутки изматывала силы. Однако, во-первых, в большинстве других промышленных заведений условия труда были еще хуже, а оплата - ниже. Во-вторых, эта работа позволяла Оберу Грайсу исподволь ознакомиться с существующей технологией обработки металлов. Но далеко не все можно было подсмотреть. Мастера, занимавшиеся заключительными стадиями обработки стволов, подгонкой кремневых замков, художественной отделкой, ревниво оберегали свои секреты. Кроме того, невозможно было самому попробовать применить на практике приобретенные познания. Разузнав все, что можно было разузнать со стороны, Обер уволился с мануфактуры.
        Но где можно приобрести навыки работы по металлу? Он решил найти работу у оружейного мастера. Встал вопрос - а в каком качестве устроиться? Учеником? Он уже вышел из возраста ученичества. Подмастерьем? Но для этого он должен продемонстрировать хотя бы какое-то умение в оружейном деле. Поскольку с работой по металлу дело обстояло непросто, Обер Грайс решил поработать по дереву.
        Разговор с очередным оружейным мастером после очередного отказа развивался по привычному руслу:

«Я хотел бы получить у вас место подмастерья» - начинал Обер Грайс.

«А у кого ты работал? Какие у тебя рекомендации? Почему ты оставил прежнее место?
        - посыпались стереотипные вопросы.

«Вины моей в том нет. Вы же слыхали, небось - в Олеранте все разорено. И хозяин мой бежал вместе со всеми. Мастерская сгорела дотла…»
        Ответ на этот раз показался Оберу более обнадеживающим:

«Ну ладно, плакать на паперти будешь. А что ты делать умеешь?»
        Обер Грайс с готовностью снял с плеча котомку, развязал узел и достал оттуда ружейные ложа, инкрустированные разными породами дерева, латунью, богато украшенные резьбой, тщательно отполированные и покрытые лаком. Он предусмотрительно не стал доверяться собственному вкусу, а рабски скопировал образцы, виденные в витринах богатых охотничьих магазинов.
        Мастер с интересом брал в руки ложа, разглядывал их со всех сторон, колупал пальцем лак, постукивал по дереву костяшками пальцев, даже нюхал его. Потом вздохнул - как показалось Оберу, с сожалением, - и медленно проговорил:

«Что же, совсем безруким тебя назвать нельзя. Тебе повезло - мне как раз не хватает работника по дереву. Но в подмастерья я тебя зачислить не могу - магистрат не даст иноземцу разрешения. Потому, невзирая на возраст, будешь числиться учеником, коли это тебе зазорным не покажется. А коли покажется - тогда ступай ищи другую работу. Ну и плату, конечно, будешь получать ученическую».
        Обер долго молчал, потом с горечью произнес:

«Деваться, видать, некуда. Лучше уж такая работа, чем вовсе никакой. Долго без заработка не протянуть - нечто ж можно в моем-то возрасте да с моими руками подаяние просить?»
        Так Обер Грайс стал учеником оружейного мастера. Плата здесь была значительно ниже, чем в мануфактуре, но зато была бесплатная комната и обеды по вечерам. Обер постигал технологию обработки металла, закалки лезвий, сверления стволов, изготовления кремневых замков… Мастер все больше и больше и больше проникался тайной завистью к великовозрастному ученику - ружейные стволы, которые рассверливал Грайс, обладали прекрасной точностью боя, а приклады к ружьям, украшенные богатой резьбой и инкрустацией, разжигали интерес в богатых заказчиках.
        Мысли мастера принимали различный оборот. То хозяин задумывался - а не женить ли его, черта, на своей дочке? Будет кому оставить дело: парень-то, видать, и с головой, и с руками. То вдруг мастера разбирала злость - может, выгнать его к свиньям? Правда, вдруг он, чего доброго, свою мастерскую откроет, заказчиков начнет сманивать… Нет, не откроет! Наши-то цеховые делегаты в магистрате на что? Лицензию ему от магистрата не выхлопотать, даром что он еще и иностранец!
        Пока в мастере боролись противоречивые чувства, Обер Грайс внезапно избавил хозяина от терзаний, взяв расчет и пристроившись на торговое судно, направлявшееся на остров Ульпия, в Королевство Великой Унии Гасаров и Норншатта - туда, где первые паровозы с веселыми свистками бежали по чугунным рельсам, оставляя за собой облачка пара и угольную копоть. Пора было освоиться с индустрией паровых машин.
        Документы беженца, пострадавшего от Королевства обеих Проливов, производили благоприятное впечатление. Но нужную работу и здесь удалось найти не сразу. Запас золотых уменьшился уже почти до половины, когда Обер Грайс был принят - и на этот раз тоже чернорабочим - на большой машиностроительный завод, производивший, помимо всего прочего, и паровозы. Шесть дней в неделю Обер Грайс возил по цехам тяжеленные тележки с металлическими заготовками. По воскресеньям же он посещал курсы механиков.
        Главной трудностью было поддерживать нормальную физическую форму, да даже просто сохранить нормальное здоровье. На скудный заработок трудно было восстанавливать силы после долгого изнурительного рабочего дня. Золотые таяли, расходуемые на оплату курсов механиков, на приобретение сносной пищи, на наем комнаты в относительно приемлемом месте. Большинство фабричных жило в сырых нездоровых местах, бараках или кирпичных домах-казармах, в полуподвалах, заливаемых сточными водами, где кишело множество крыс, а людей косили легочные и кишечные инфекции.
        Наконец, Обер Грайс счел, что его знакомство с миром уже достаточно для того, чтобы начать самостоятельные действия. И вот, 6-го тамиэля осени 1433 года, большой трехмачтовый корабль принял его на борт, чтобы вместе с сотнями других переселенцев отправить в заморские владения королевства Великой Унии.
        Глава 2
        Длинное путешествие с приключениями как начало продвижения по служебной лестнице.
        Обер Грайс плыл к дальней оконечности большого южного континента, обозначенного на географических картах как «Элинор». Выбор его был сделан уже давно - там, среди бескрайних лесов, гор и степей лежали новые, только начавшие колонизоваться земли, на которых, благодаря массовому притоку иммигрантов, бурно развивались и сельское хозяйство, и промышленность. Обера изумляла та быстрота, с которой небольшое заморское владение Великой Унии - Провинции Командора Ильта - всего за несколько десятилетий всосало в себя миллионы иммигрантов, на девственной земле встали города, и первые паровые фабрики окрасили дымами яркое голубое небо.

«Там - самое благодатное поприще для технического прогресса, подталкиваемого интересами свободного предпринимательства. А это уж потянет за собой все остальное, если… Если в Провинциях действительно будет обеспечена свобода предпринимательства. Но тут уж мне и карты в руки. Думается, там найдется немало людей, готовых побороться за это» - Обер Грайс тряхнул головой, отгоняя мысли, которые все бродили по кругу, заставляя его который раз передумывать все ту же цепочку логических построений. Он выпрямился, потянулся и огляделся вокруг.
        Большой парусник качала крупная океанская волна. Многие иммигранты, изможденные качкой, сидели или полулежали на палубе среди узлов со своим нехитрым скарбом. Шел тридцать девятый день изнурительного путешествия. Остался позади экваториальный пояс, обволакивавший путешественников удушающе влажным жарким воздухом, остался позади последний заход в порт перед конечной точкой путешествия - Порт-Квелато.
        Низко над морем нависли тяжелые серые тучи, из которых то и дело начинал моросить мелкий противный дождик. Несмотря на теплую в общем погоду, морской ветер пронизывал промокших пассажиров буквально до костей. Вокруг судна пенились гребни волн, с которых ветер срывал брызги. Вдали едва угадывались очертания гористого берега, иногда проступавшего сквозь серую пелену мороси. Обер не приставал к морякам, подобно другим пассажирам, с постоянными расспросами, сводившимися, в конечном счете к одному мотиву: «Когда же, наконец, Порт-Квелато?» Он нередко простаивал часами неподалеку (насколько это было возможно) от капитанского мостика, и услышанных им обрывков фраз было достаточно, чтобы он мог точно сказать: «При таком ходе до Порт-Квелато еще 10-11 часов пути».
        Обер устроился подальше от основной массы иммигрантов, укрывшись от ветра среди свернутых в бухты толстенных канатов. Но, видно, не он один оценил удобства этого места. Неподалеку послышался шум голосов. Однако этот шум не походил на тот, что поднимают люди, устраивающиеся поудобнее. Обер, не вставая, выглянул в проход между высокими бухтами канатов. Через мгновение ситуация стала для него ясной. Двое подонков, которых всегда хватает в толпе иммигрантов, решили скрасить серые будни уже окончательно успевшего им наскучить морского путешествия. Выбрав среди пассажирок девушку посимпатичней, не обремененную большим количеством спутников, они затащили ее в местечко поукромнее.
        Команда не вмешивалась в подобные инциденты, даже если в результате за борт скидывали чей-то труп. Однако если задевали кого-нибудь из команды, то разговор был короткий. Оберу совсем не хотелось начинать свой путь в провинциях со счетов с бандитами, и он попробовал сдержать свой порыв немедленно вмешаться, как это ему уже удавалось не раз, когда на корабле вспыхивали пьяные драки.
        Планам подонков пытался помешать все-таки имевшийся у девушки спутник - паренек лет семнадцати. И пока девушка отбивалась от одного из нападавших, парень сцепился со вторым.
        Понаблюдав обмен несколькими ударами, Обер понял, что паренек выбрал себе противника явно не по силам. Все же, несмотря на разбитое в кровь лицо, парень упрямо лез вперед. Не желая, видимо, надолго задерживаться и отставать от своего товарища, бандит решил закончить драку, грозившую затянуться, и выхватил нож. Парень мгновенно оценил угрозу и бросился наутек, лавируя между бухтами канатов. Верзила-бандит неожиданно бросился за ним.
        Когда бегущие поравнялись с Обером, он, не раздумывая больше, подставил бандиту ногу и тот растянулся на досках палубы. Тут же вскочив, бандит бросился на нового противника. Обер, чтобы не рисковать, встретил его заранее рассчитанным ударом пяткой в грудь. Верзила отлетел к канатам, стукнувшись о них спиной, но не упал, и нож из руки не выпустил. Обер, не мешкая, нанес ему сильный удар ногой в пах и, когда бандит непроизвольно согнулся, выбил у него из руки нож.
        Тем временем другому бандиту удалось, наконец, совладать со своей жертвой. Он завернул на девушке юбки, так, что Оберу бросились в глаза ее белые бедра, видневшиеся из-за свернутых канатов. Бандит уже расстегивал на себе поясной ремень, когда Обер подскочил сзади, рванул бандита за волосы, запрокидывая голову, и резко ударил ребром ладони сбоку по его мощной шее. Бандит издал короткий булькающий звук, захрипел и повалился набок, сжимая руками горло. Девушка, не сводя с них расширенных от ужаса глаз, медленно отползала в сторону, поджимая колени и пытаясь натянуть на них сбившиеся и спутавшиеся юбки. Обер вздохнул, и, повернувшись, отправился с бака на ют, надеясь затеряться среди сотен иммигрантов и не сталкиваться больше с этими бандитами.
        Порт-Квелато встретил путников сумерками и светящимися окнами гостиниц, номеров подешевле, ресторанов, кабаков и ночлежек. В один из трактиров, стремясь попасть сразу в фабричный район, направился и Обер. Сидя на шаткой деревянной скамье и уплетая довольно вкусную горячую похлебку, он быстро сообразил, прислушиваясь к громким разговорам вокруг, что переночевать можно здесь же, при трактире, - это обойдется подороже, чем ночлежка, но зато не придется тесниться рядом с последним сбродом.
        Наутро Обер уже разузнал, что наем приезжих работников происходит на большой площади неподалеку от порта и сразу после скромного завтрака отправился туда. Стояла сухая, солнечная, но, по местным понятиям, прохладная зимняя погода. Рабочий люд зябко засовывал руки в карманы тужурок, шеи были обмотаны шарфами. Публика поприличнее носила сюртуки, дамы щеголяли в пестрых шерстяных шалях, а редкие прохожие из богатых оделись в длиннополые пальто тонкого сукна. Приезжие из стран, лежащих в высоких широтах, и Обер в их числе, находили подобное утепление излишним и довольствовались простыми полотняными блузами мастеровых или, в крайнем случае, фланелевыми рубахами.
        Площадь близ порта уже была заполнена желающими получить работу, которые кучками толпились вокруг мастеров или конторщиков с местных заводов, мастерских и фабричных заведений. Вопреки ожиданиям Обера, найти работу оказалось не так-то просто. Охотно вербовали людей на переселение в земли к западу от побережья, на правах арендаторов. Были вакансии и на заводы в Порт-Квелато. Чернорабочим - пожалуйста. Землекопом - тоже можно. Мусор вывозить - и такие требуются. Но вот Обер услышал выкрик:

«Два слесаря на завод Ранабало!»
        Вокруг этого человека сразу же образовался кружок человек в двадцать. Тот продолжать выкликать:

«Бумаги с прежнего места работы! Расчетную книжку! Свидетельство о разряде!»
        Обер убедился, что устроиться слесарем или токарем на завод - извините-подвиньтесь! Таких требовались единицы, и мастера-наниматели придирчиво отбирали из толпы вновь прибывших тех, кто мог надежными бумагами подтвердить и значительный опыт работы, и высокий квалификационный разряд. Диплом же механика, не подкрепленный ни тем, ни другим, никого не интересовал.
        В конце концов, излишняя разборчивость могла оставить бедного переселенца Обера Грайса и вовсе за воротами. Он предпочел протолкаться через толпу к мастеру, нанимавшему разнорабочих в цех паровых машин на большом машиностроительном заводе Зеккерта. Когда Обер выложил перед мастером свои бумаги, тот сразу оттолкнул в сторону бумагу на незнакомом языке - свидетельство о работе Обера Грайса на королевской оружейной мануфактуре в Долинах Фризии. А вот свидетельство с большим гербом Великой Унии, подтверждающее, что Обер уже исполнял подобную работу на подобном же заводе паровых машин в метрополии, привлекло к себе благосклонное внимание.

«Ну что ж парень, считай, что ты принят» - покровительственно произнес мастер.
        Пробираясь вместе с мастером и группой таких же счастливчиков за пределы толпы, Обер заискивающе спросил:

«Скажите, господин…» - Обер замялся, не зная, как обратиться, но его сомнения тут же были разрешены:

«Господин старший сменный мастер!»

«Скажите, господин старший сменный мастер, а перейти на работу слесарем или токарем может представиться возможность?»
        Мастер похлопал Обера по плечу:

«Коли будешь не дурак и сумеешь найти подход к мастеру своего участка, то тогда лови момент. Поздней весной или ранней осенью, когда шторма задерживают переселенцев, может так случиться, что освободятся вакансии на низший разряд. Тогда мастера набирают нескольких учеников - кандидатов на разряд - из своих рабочих. Понравишься мастеру - будешь в их числе».
        Такая перспектива - ждать по меньшей мере несколько месяцев без сколько-нибудь твердого расчета на успех - отнюдь не прельщала Обера. Оставаться на месте разнорабочего ему вовсе не улыбалось. Да, работа действительно была знакомая. Но и прочие обстоятельства были схожи, а они-то отнюдь не радовали Грайса. Заработок скуден, а работа выматывает, и на приличную жратву денег едва хватает. Жилье для рабочих столь же паршивое, что и на Ульпии, а снять угол поприличнее - нужны деньги, которых и так не хватает. Вновь пришлось продавать золотую монету, затем еще одну…
        Шёл уже митаэль весны 1434 года, а Оберу никак не удавалось подыскать себе работу с перспективой роста. В один из вечеров он решил, как это он уже частенько проделывал, зайти в трактир поприличнее, где обычные рабочие вовсе и не бывали, а обедали в основном мастера, конторщики, лавочники, мелкие перекупщики, да фартовые люди. Трактир он выбрал в заводском районе подальше от своего заведения, надеясь через кого-нибудь из мастеров разузнать о вакансиях в других местах.
        Уплетая наваристый горячий суп, он с беспокойством поглядывал на расположившуюся неподалеку пьяную компанию. Беспокойство его еще более возросло, когда среди гуляк он увидал две чем-то ему смутно знакомые рожи. Вглядевшись, он узнал двоих бандитов, с которыми столкнулся еще на корабле. Обер обдумывал, как покинуть трактир незамеченным, поскольку компания преграждала путь к выходу, но тут вдруг раздались громкие крики.

«Опять драка!» - с досадой подумал Обер, и, решив воспользоваться суматохой, направился к двери. Но не тут-то было. Прямо под ноги ему свалился довольно опрятно одетый пожилой человек лет пятидесяти, который незадолго до этого пытался урезонить шумную ватагу. Обер помог ему подняться и усадил на лавку. Пострадавший сплюнул изо рта кровь и попытался что-то произнести разбитыми губами, но в этот момент Обера грубо рванули за плечо.

«Ах вот ты где! Попался, наконец…» - угрожающе произнес один из бандитов, тем не менее опасливо отступая на один шаг. Обер схватил пожилого человека за руку и, крикнув, - «Быстро, к выходу!» - швырнул скамью в тех, кто преграждал ему дорогу. У самой двери кто-то кошкой прыгнул ему на плечи. Резко заведя левую руку за голову, Обер вцепился ею в шею противника и, круто повернувшись, с силой приложил его спиной о дверной косяк. В этот момент еще один бросился ему в ноги. Обер покатился по полу. Наполовину увернувшись от удара ногой, он вскочил, прижавшись спиной к стене.
        Пожилой стоял у двери ни жив, ни мертв. Дело принимало скверный оборот. В руках бандитов сверкнули ножи. Раздумывать было некогда. Обер прыгнул и в прыжке ударил ногой ближайшего противника, преграждавшего путь к отступлению. Вытолкнув пожилого за дверь, Обер выскочил сам, напоследок резко двинув дверью бандита, бросившегося за ним.

«Бежим!» - коротко бросил он пожилому. Того не пришлось упрашивать и они, не мешкая, скрылись среди одноэтажных домиков фабричного предместья, причем пожилой проявил неожиданную для его возраста и комплекции прыть.
        На следующий день Обер был принят на оружейный завод фирмы «Далус и сыновья». Спасенный им от шпаны пожилой человек, носивший имя Тоттро Клори, оказался главным механиком с этого завода. Узнав, что Обер только недавно прибыл в Порт-Квелато, он сразу же предложил ему работу.

«Я готов тебя взять своим помощником» - заявил он, выяснив, что Обер имеет опыт в оружейном деле, и к тому же обладает официальной бумагой с королевским гербом, где значилось, что он успешно выдержал испытания по окончании курсов механиков. -
«Правда», - добавил главный механик, - «нет у нас такой должности, так что оформить тебя придется просто слесарем в мою мастерскую. Но коли ты, парень, умеешь работать не только кулаками, то будешь у меня как бы просто слесарем, а на самом деле - помощником». - И добавил после секундной паузы - «Чего сам знаю - всему тебя научу, и если не дурак будешь, то в слесарях не останешься. Может, в мастера выйдешь, а там, глядишь, и еще куда повыше».
        Обер не стал говорить, что карьера мастера вовсе не является пределом его мечтаний и искренне поблагодарил механика за протекцию.
        Первая серьезная проблема, на которой Оберу выпала возможность показать свои способности, возникла уже через несколько дней после того, как он приступил к работе. Паровая машина, установленная на фабрике, уже не справлялась с возложенной на нее нагрузкой. Мощности ее не хватало, чтобы надежно обеспечить работу всех прокатных и волочильных станов, сверлильных и строгальных машин. Даже когда износившиеся кожаные прокладки цилиндров были заменены на новые, это не намного улучшило положение. Обер быстро понял причину затруднений главного механика.

«Тут не обойтись без серьезной работы» - заявил он, улучив момент, когда они с механиком остались с глазу на глаз.

«А что ж ты тут сделаешь!» - в сердцах махнул рукой главный механик. - «Новую машину надо покупать, так у хозяина денег на это пока не предвидится».

«Новую машину, конечно, устанавливать придется», - согласился Обер, - «но и эта может неплохо послужить. Надо только кое-что в ней переделать…»

«Что же ты такое изобрел, чтобы в ней переделать?» - заинтересовался механик.

«Изобретать тут ничего не требуется - надо лишь снабдить поршни бронзовыми кольцами, обеспечивающими более плотное прилегание поршня к цилиндру, что позволяет поднять давление пара и тем самым увеличить мощность. Конечно, все прокладки и сальники цилиндров тоже надо будет обновить, клапана заново отрегулировать. Ну, к этому еще можно добавить конденсатор отработанного пара, из которого горячую воду можно подавать обратно в котел. Это даст нам возможность сэкономить сколько-то угля на разогрев воды. В итоге получим несколько процентов добавочной мощности. А еще надо поставить у главного вала, и у раздаточных тоже, новые бронзовые подшипники, да построже смотреть, чтобы смазка всегда была бы в порядке». - Затем Обер добавил с легким вздохом сожаления - «Этого, конечно, маловато. Так что о новой машине надо и в самом деле всерьез подумать».

«Бронзовые кольца? Конденсатор?..» - вскинул густые брови главный механик. -
«Вижу, не зря ты на механика выучился. Да не очень-то я в это верю… Да и работа очень сложная. Точность высокая нужна. Бронза не любая на это дело пойдет. А на конденсатор нужны гнутые тонкие трубки…» - он покачал головой.

«Да, работа непростая. И что из того? Сделать-то ее можно!» - Обер рубанул воздух ладонью и сжал пальцы в кулак. - «Вот этими самыми руками - неделя работы, после того как будут все нужные материалы. Только трубки придется на стороне заказывать. Ну, и еще один рабочий в помощь не помешал бы».
        Ночами, когда машина останавливалась, Обер принялся замерять размеры поршней и цилиндров, диаметр у всех передаточных валов. Вскоре он уже фрезеровал бронзовые вкладыши для подшипников и поршневые кольца. Окончательную доводку Обер проводил на шлифовальном станке, то и дело придирчиво проверяя подгонку деталей прямо по месту. Изготовил он и новые сальники и уплотнители для цилиндров. Затем, когда поступили заказанные главным механиком трубки, наступила очередь конденсатора. Обер собрал его, установил на место и аккуратнейшим образом пропаял все соединения.
        Тоттро Клори весьма придирчиво проверил и поршневые кольца, и вкладыши подшипников, и новые сальники и уплотнители цилиндров. Только убедившись в точности работы своего помощника, он дал добро на их установку. На вторую неделю, после того, как заработал конденсатор, как были отрегулированы под повышенное давление все клапана, включая аварийный, после того как были поставлены на место и прошли притирку поршневые кольца и подшипники, главный механик решился, наконец, поднять рабочее давление пара.
        Машина смогла работать под увеличенным давлением. Новшества до какой-то степени облегчили работу парового двигателя, но он по-прежнему едва справлялся. Число аварийных остановок из-за высокой нагрузки резко сократилось, но вовсе избежать их не удавалось. Тоттро Клори решил еще раз поговорить с хозяином о покупке новой машины.
        Когда после разговора механик вернулся в свою комнатку, расположенную рядом с отсеком, где шумела паровая машина, Обер первым делом обратил внимание на то, что механик выглядит вполне удовлетворенным.

«Ну что, есть деньги на новую машину?» - спросил Обер.

«Теперь есть!» - воодушевленно произнес Тоттро. - «Теперь, когда хозяин дает деньги, надо договориться с Зеккертом. Здесь только он строит паровые машины. Завтра мне с бухгалтером надо подготовить спецификацию и проект договора».
        После этого разговора прошло несколько дней и Обер заметил постепенное изменение настроения своего начальника. В совершенно несвойственной ему манере Тоттро Клори стал подолгу просиживать на стуле, уставившись взглядом в пространство. Отложив в сторону масленку и вытерев руки ветошью, Обер подошел к механику и осторожно тронул его за плечо. Тот ничего не сказал, а лишь вздохнул и воздел руки к небу.

«Что случилось, господин Клори?» - обеспокоено произнес Обер. - «Вы сами на себя не похожи!»

«Плохи дела», - чуть помолчав, отозвался тихим безнадежным голосом главный механик. - «Зеккерт заломил непомерную цену. А хозяин не в состоянии добавить…» - Тоттро махнул рукой и снова уставился неподвижным взглядом в пустоту.

«А что если… если привезти с Острова, из метрополии?» - поинтересовался Обер.

«В метрополии, конечно, машину заказать можно. Но перевоз дорог! Да не только в перевозе дело - чтобы сюда паровую машину привезти, нужно казне пошлину платить, и немалую. Так что игра не стоит свеч. Зеккерт все прекрасно рассчитал и держит нас за горло».

«Хотите сумасшедшую идею?» - наклонившись к уху Тоттро Клори, заговорщическим тоном спросил Обер. - «Надо построить машину самим!»
        Тоттро чуть оживился, повернулся к Оберу и заинтересованно взглянул на него:

«Ты, паренек, похоже и вправду тронулся».

«Ничуть» - спокойно отпарировал Обер. - «Идея и вправду сумасшедшая, но реализовать ее можно. Всю тонкую механику - золотники, клапаны, паропропускные краны и прочее - могут изготовить наши замковые мастера. Дело конечно, для них непривычное, но ведь и у Зеккерта все это обычные люди делают. Зря я, что ли, у него столько чернорабочим маялся? Я, пока там работал, хорошенько пригляделся, как все это мастерить. Цилиндры и поршни можно сделать здесь, на оружейном, в артиллерийском цеху. Там и станки, и мастера для такой работы в самый раз. Латунные трубки мы купим. Лист мы делаем свой - на прокатном заводе. Что остается?
        - Нужны клепальщики, чтобы сделать котел. Да, еще топка. Литейка у нас тоже есть, печное литье мы сами изготовим. Вот и все! Чего же тут невыполнимого?» - напористо затараторил Обер.

«А чертежи? Да и кто из наших знает, как ее надо делать, эту паровую машину? Из книжек-то можно много вычитать, да только одно дело - прочитать, а инако - самому смастерить» - начал возражать главный механик.
        Обер внутренне торжествовал. Спор перешел в конкретное русло, в обсуждение деталей. Не прошло и часа, как Тоттро пообещал переговорить с хозяином.

«Вы скажите ему, что я своей головой ручаюсь - за месяц машина будет построена! И обойдется она едва ли не втрое дешевле, чем Зеккерт заломил. Тем более, что живых денег потратить придется и того меньше» - напутствовал напоследок своего начальника Обер.
        Обер Грайс не знал, как развивался разговор у главного механика с хозяином, но Тоттро появился в своей конторке, вытирая платком обильный пот со лба и шеи.

«Ты, шельмец, своего добился» - недовольным голосом пробурчал он Оберу, суетливо пододвинувшему ему стул. - «Но своей головой буду отвечать я, а не ты. С меня хозяин голову снимет, ежели что!» - главный механик сорвался на повышенный тон.

«Не снимет» - спокойно отозвался Обер. - «Я уже спецификацию на детали подготовил, расписал, сколько нужно людей, мастеров, какие станки, инструмент, материалы, в какие сроки. И некоторые чертежи уже готовы».
        Обер Грайс не стал рассказывать своему начальнику, чего стоила ему вся эта подготовительная работа. К чему жаловаться на долгие вечера, когда он засиживался заполночь у стола, на котором были разбросаны листы бумаги, чертежные принадлежности, книги по механике, и стояло его портативное устройство обработки и хранения информации. Он решил делать паровую машину по уже существующим образцам, без особых новаций в конструкции, но исполнить ее как следует, выжав из этого примитивного устройства все, что возможно. Вот и пришлось рассчитывать оптимальную форму топки, конфигурацию котла, подбирать режимы работы конденсатора…
        В тот же день Обер, назначенный мастером на новый участок, где должна была возводиться паровая машина, уже с головой ушел в работу, подбирая рабочих, распределяя заказы на материалы, роясь на складе в поисках необходимого, договариваясь об использовании нужных станков.
        Через неделю с небольшим машина начала обретать первые зримые контуры. Литейка изготовила топку, колосники и заслонки, отлила заготовки для шатунов. К этому времени был уже сложен фундамент и заметно поднялись кирпичные стены пристройки к цеху, где предстояло смонтировать новую паровую машину. Почти готов был и угольный бункер. После того, как здоровенная «печка» была перетащена на катках к месту установки и зацементирована в фундамент, наступила очередь парового котла.
        В помещении, которое уже подводили под крышу, стоял неумолчный гул от работы клепальщиков, которых пришлось нанимать на стороне. В порту, куда прибывали все новые партии иммигрантов, зазывалы, посланные Обером, смогли отыскать в толпе приезжающих четырех клепальщиков. Хороший сдельный заработок и премия, обещанная за окончание работы точно в срок, надежно подогревали их усердие. Правда, один из них, получив первые деньги на руки, тут же запил, но оставшиеся трое держали хороший темп и Обер не стал слишком беспокоиться по поводу возможных задержек.
        Лист за листом приклепывался друг к другу и котел приобретал законченный вид. Тем временем оружейники заканчивали расточку цилиндров, изготовление золотников, кранов, поршней, бронзовых втулок-подшипников. Выданные литейкой заготовки шатунов, колес, главного раздаточного вала проходили окончательную обработку на токарных, строгальных и фрезерных станках. На них же шла обработка колес зубчатой передачи. Была закончена кирпичная кладка вокруг печи и над цехом поднялась дымовая труба.
        Обер поспевал везде, стремясь не выпустить из-под контроля сроки и качество выполнения работ. Но в общем все шло на удивление гладко. Дисциплина в фирме Далуса была поставлена жестко, исполнение заказов не срывалось, брак, если и случался, тут же и переделывался.
        Наконец, поступили и заказанные на другом заводе трубки для конденсаторного устройства. Монтаж машины подходил к концу. Подходили к концу и отпущенный месяц, и деньги, отпущенные по смете, подготовленной самим Обером. Тоттро Клори, не меньше Обера озабоченный судьбой этой затеи, немало помогал своему протеже. Обер довольно быстро сообразил, что если бы не авторитет главного механика, которого на оружейном заводе знали и уважали все, - от хозяина до разнорабочего, - то вряд ли была бы достигнута так радовавшая Обера гладкость в выполнении его заказов.
        За два дня до окончания намеченного срока, когда уже кончалась рабочая смена, Обер приступил к испытаниям машины. Открыв кран на трубе подведенного к машине отводка от водонапорной башни, он стал наполнять котел водой, следя за водомерным стеклом. Когда эта операция была завершена, он обошел котел вокруг. Течей нигде не было заметно. Не удовольствовавшись этим. Обер зажег небольшой факел из пакли и, протиснувшись в топку, осмотрел котел снизу. Вроде бы все в порядке.
        Выбравшись из топки, Обер подошел к угольному бункеру, заполненному накануне, открыл вделанную в его стенку дверцу и стал лопатой подгребать уголь на наклонный лоток, по которому уголь ссыпался прямо к заслонке топки парового котла. Открыв заслонку, Обер накидал на колосники щепы, оставшейся после работы строителей, мастеривших стропила крыши, затем бросил несколько лопат угля. Спустившись по кирпичным ступенькам на цементный пол, Обер открыл заслонку поддувала и, воспользовавшись еще раз своим импровизированным факелом из пакли, поджег щепу. Пламя занялось сначала как бы нехотя, потом весело загудело. «Тяга хорошая» - отметил про себя Обер.
        Вскоре занялся и уголь. Подбросив еще несколько лопат, Обер ушел за перегородку, где у него стоял топчан для отдыха, стул и стол, заваленный инструментами, чертежами и разными бумагами. Не успел он пристроиться отдохнуть, как дверь отворилась и в каморку за перегородкой вошел Тоттро Клори. Главный механик посмотрел на Обера Грайса и, улыбаясь, произнес:

«Я-то думал, ты уже домой направился, а потом смотрю - тебя нет, а в топке огонь полыхает. Решил машину потихоньку сам проверить? Смотри, не упусти! За давлением надо следить» - назидательно закончил он.
        Обер поднялся и присел на топчане. - «Садитесь на стул, господин Клори. Я только развел огонь в топке. Рабочее давление будет не раньше, чем минут через сорок. Вот угольку скоро надо будет подбросить. Будьте так добры, скажите, сколько сейчас на ваших часах?»
        Главный механик втайне гордился своими серебряными часами на серебряной же цепочке. Жалованье его было достаточным для того, чтобы он сам мог купить себе часы, но эти достались ему в подарок от самого прежнего хозяина завода, который приходился дядей нынешнему молодому хозяину. С достоинством вынув часы из жилетного кармана, он отщелкнул крышку, и держа часы чуть на отлете (зрение уже начинало подводить), размеренно вымолвил:

«Девятнадцать часов, сорок минут». Через полчаса Обер и Тоттро стояли у машины, в топке которой мощно и ровно гудело пламя. Оба они не отрываясь смотрели на примитивный манометр - вертикальный цилиндр с тяжелым поршнем, к которому была приделана латунная стрелка с выкрашенным ярко-красной краской кончиком, раздражающе медленно ползшая вверх по латунной же шкале с делениями, отполированной до блеска.

«Похоже, пора…» - неуверенным голосом заговорил главный механик.

«Слушаюсь» - отозвался Обер и взялся за деревянную рукоять паровыпускного крана. Пар зашипел, проходя через кран, золотник, цилиндр. Поршень, блестя свежей смазкой, неуверенно начал выползать из цилиндра, толкая шатун и поворачивая массивное колесо маховика. Вот он вышел на всю длину хода, золотник перекрыл поступление пара в цилиндр и одновременно открылся выпускной клапан, направляя пар в конденсаторное устройство. В это время пришел в движение второй поршень, заставляя маховик поворачиваться дальше и возвращать первый поршень в исходное положение. Затем пар начал снова толкать первый поршень и так, сменяя друг друга, поршни все быстрее задвигались взад-вперед, заставляя все быстрее вращаться маховик. Передаточный механизм оставался неподвижным - надо было отсоединить главный распределительный вал от старой паровой машины и подключить его к новой. Двое загодя вызванных Обером рабочих уже сидели в цеху, дожидаясь его команды…
        На следующий день хозяин завода (а точнее говоря - главный управляющий, которого тем не менее все звали хозяином, поскольку настоящий хозяин, Далус-отец, проживал в метрополии Великой Унии, на острове Ульпия, и до него было далеко, как до Господа Бога), молодой Лойн Далус получил красиво написанное на хорошей бумаге приглашение на торжественный пуск новой паровой машины.
        Помещение, где была установлена паровая машина, сияло свежей краской и лаком. Сама машина тоже стояла чистенькая, не успевшая прокоптиться. Ее стальные, латунные и бронзовые части блестели, на подвижных деталях были нанесены ярко-красные полосы, трубопроводы с водой были выкрашены в синий цвет, паропроводы - в желтый. Перила широкой площадки, опоясывавшей машину на уровне человеческого роста, были украшены, по зимнему времени, не цветами, а гирляндами из веток какого-то вечнозеленого растения, перевитыми яркими лентами. Вокруг толпились свободные от смены рабочие, участвовавшие в строительстве машины, мастера, кое-кто из конторских и администрации. Почетное место на площадке рядом с машиной занимал Лойн Далус. Рядом с ним важно стоял главный механик, то и дело терявший свою важность и с улыбкой тискавший за плечи Обера Грайса.
        Гудение пламени, бушевавшего в топке машины, заглушалось шумом голосов. Первым слово взял хозяин:

«Ну что сказать?» - начал он, не скрывая своего удовлетворения. - «Мы утерли нос Зеккерту. Молодцы! Я доволен. Я, не побоюсь сказать, чертовски доволен! А посему - из своих средств я выделяю на премии всем участникам строительства этой новой машины полсотни золотых квинталов!»
        Эта краткая речь была встречена громкими криками приветствия. Затем, когда шум восторгов смолк, слово взял Тоттро Клори:

«Наш хозяин, господин Далус, верно сказал - молодцы! Можем, значит, работать, если захотим. Сделали все в срок, не подвели старика. И сделали без брака. А ведь дело-то было для всех нас новое. Потому искренне говорю всем: спасибо! Главная же моя благодарность господину Лойну Далусу, поверившему в наши силы, и давшему нам возможность совершить это дело. Ура хозяину!» - Тоттро Клори взмахнул рукой, подобно дирижеру, и сотни полторы глоток дружно подхватили - «Ура-а-а!»
        Когда «ура» смолкло, Тоттро Клори продолжил: - «А еще не могу не похвалить своего помощника, нового нашего мастера Обера Грайса. Толковый парень, и руки у него на месте. Почитай, эта машина - наполовину его заслуга. Ну, конечно, и все прочие постарались в меру сил. Еще раз спасибо. Теперь пусть Обер Грайс скажет. Имеет право» - и с этими словами Тоттро Клори подтолкнул своего помощника вперед.

«Прежде всего», - начал Обер Грайс, - «хочу сердечно поблагодарить хозяина нашего, господина Далуса, за теплые слова и за поддержку» - и Обер поклонился в сторону Лойна Далуса. - «Большая благодарность и главному механику. Без него, без его большого опыта, без его заслуженного авторитета невозможно было бы организовать такое сложное дело» - Обер, отступя на шаг, слегка поклонился и в сторону главного механика. - «Вот нас тут хозяин похвалил: утерли нос Зеккерту. А почему? Что, может капиталу у нашего хозяина больше? Да вроде нет. Может, секреты он какие знает? Тоже вроде бы нет. Может, ему власти какую поддержку дают? Не похоже. Так в чем же дело?» - Обер Грайс с хитроватой улыбкой обвел всех собравшихся взглядом и продолжил:

«Да дело в нашем хозяине! Он знает, когда идти на деловой риск. Он знает, на кого может положиться. Он собрал на своем заводе дельных мастеровых. Люди, которым хозяин может доверять, и которые верят в хозяина - вот капитал, который есть у Далуса, и которого гораздо меньше у Зеккерта. С нашим хозяином, я уверен, мы еще и не такое сможем сделать! Тройное „ура!“ господину Лойну Далусу!»
        Когда тройное «ура» отзвучало, Обер Грайс бросил быстрый взгляд на главного механика. Тоттро Клори откашлялся и торжественно произнес:

«А сейчас наступает главный торжественный момент, ради которого мы собрались здесь. Наступает минута, года наш хозяин собственной рукой приведет в движение новую паровую машину, которая позволит нам увеличить выработку и поднять доходы фирмы, а вместе с этим - и наши заработки. Прошу, господин Далус!» - и с этими словами главный механик подвел Лойна Далуса к большой деревянной рукояти паровыпускного крана, блестевшей свежим, едва успевшим просохнуть лаком.
        Через несколько минут маховик уже быстро вращался, мельтешили шатуны, распределительный вал был готов передать энергию вращения станкам.

«Прошу всех в цех» - стремясь сохранять торжественность в голосе, Тоттро Клори широким жестом пригласил собравшихся к выходу, украдкой глянув на часы. Когда большинство участников церемонии вошло в ворота цеха, заводской гудок возвестил о начале смены. Один за другим начали включаться станки и их гудение заполнило собою цех. Вот уже с заготовок начала состругиваться первая стружка, синеватыми спиралями падая на пол.

«Работает, ведь работает же!» - не выдержав, с мальчишеским восторгом в голосе воскликнул главный механик. Лойн Далус тоже был готов подпрыгнуть от удовольствия, но сдержался и лишь широко улыбнулся главному механику. Ему было от чего радоваться. От той суммы, которую он с превеликим трудом наскреб на покупку паровой машины, с учетом всех непредвиденных расходов, всех премиальных, удалось сэкономить без малого треть! Да еще и этот Зеккерт остался с носом. Теперь, пожалуй, при случае можно будет самим брать подряды на строительство паровых машин!
        На сем торжества были закончены, и все их участники стали расходиться. Обер Грайс осторожно тронул за руку Лойна Далуса.

«Прошу прощения, хозяин. В честь успешного завершения работы над новой машиной мне пришла в голову мысль сделать вам подарок. Я ведь работал и оружейным мастером, еще там, на Старых Землях. Не откажите, соблаговолите принять меня через две недели - аккурат подарок будет готов. Пусть секретарь занесет меня в список на прием» - Обер Грайс просительно посмотрел на главного управляющего,
        Лойн Далус был в хорошем расположении духа. Да и зачем отказываться от подарка? Просто любопытно будет посмотреть, чем таким его собирается удивить этот мастеровой.

«Так и быть», - снисходительно вымолвил он и обратился к своему секретарю, -
«черкни-ка там в своем блокноте через неделю, на среду, на утро, что…» - он запнулся на минуту, - «как там тебя?»

«Обер Грайс, мастер участка главного механика, господин» - с готовностью подсказал Обер.

«…Что мастер Обер Грайс имеет пять минут для приема по личному делу» - закончил Лойн Далус фразу.
        Глава 3
        Любимая игрушка цивилизованного человека.
        В строго назначенное время Обер Грайс сидел в приемной главного управляющего с большим новеньким кожаным футляром на коленях. Секретарь бросил на скромно одетого посетителя презрительный взгляд. Но управляющий сейчас был свободен, команды никого к нему не впускать не давал. Пожав плечами, секретарь заглянул в журнал записи посетителей.

«А-а, мастер Обер Грайс» - бросив взгляд на кожаный футляр, секретарь слегка иронически добавил - «с подарком». - Немного помедлив, он важно вымолвил:

«Господин главный управляющий примет вас. Но запомните - пять минут, не больше!». Секретарь встал, приоткрыл дверь в кабинет и полувопросительным-полуутвердительным тоном произнес:

«Мастер Обер Грайс, господин Далус». - Получив, видимо, в ответ подтверждающий кивок, он пошире распахнул дверь и, направляясь на свое место, бросил:

«Заходите!»
        После обязательных церемонных приветствий Обер Грайс неожиданно сухим тоном спросил:

«Прежде чем вручить вам обещанный подарок, я хотел бы получить ваше соизволение задать вам неприятный вопрос… и получить на него откровенный ответ».
        Лойн Далус удивленно вскинул брови. Не услышав немедленного прямого отказа, Обер продолжал:

«За последние два года сбыт нашей основной продукции - кремневого ружья - практически не вырос. За те же два года себестоимость производства ружья практически не снизилась. Так есть ли у завода возможность расширить сбыт или понизить себестоимость?»

«Пожалуй, что нет», - озадаченно откликнулся Лойн Далус, - «если только не получить заказа от армии…»

«Но его скорее всего получит Варлан» - быстро парировал Обер.

«Да, это так. Но тебе не кажется, что ты лезешь не в свое дело?» - сурово прищурился Далус-младший.
        Не отвечая на этот вопрос, Обер поставил на стол футляр и, со словами - «А вот теперь настало время вручить вам мой подарок» - щелкнул медными замочками и откинул крышку. Там, в темно-синем бархате, лежало ружье с простым вороненым стволом и тоненькой золотой насечкой у замка, с темным, хорошо полированным прикладом, украшенным затейливой инкрустацией, и ложем с необычной резьбой.
        Лойн Далус с любопытством разглядывал оружие, сразу привлекшее его тщательностью отделки. Вскоре он обратил внимание и на необычность конструкции.

«А где же тут полочка у запальника?» - спросил он, взяв ружье в руки и внимательно осмотрев замок. - «И как тут крепить кремень?»
        Обер Грайс чуть усмехнулся самыми уголками рта:

«В том-то и дело, что ни полочка, ни кремень этому ружью не нужны» - он поставил на стол большую деревянную шкатулку из полированного дерева и раскрыл ее. Бумажные патроны, лежавшие в коробке, не представляли собой, на первый взгляд, ничего необычного. А вот назначение россыпи латунных колпачков, тускло блестевших в одном из отделений шкатулки, было Далусу-младшему неясно.

«Смотрите», - Обер Грайс взял из рук Далуса ружье, - «вот сюда одевается латунный колпачок, - пистон, - затем обычным порядком скусывается патрон, загоняется в ствол, - и ружье к выстрелу готово. Дробь или пуля уже там, в патроне, вместе с пороховым зарядом. Кремень не нужен - ударом курка воспламеняется гремучая ртуть в пистоне, она поджигает пороховой заряд и происходит выстрел».

«Интересно», - качнул головой Лойн Далус, - «и что же ты от меня хочешь?»

«Я? От вас? Ничего» - ответил Обер. - «Хотеть или не хотеть чего-то можете только вы сами. Я же только даю пояснения». - И он продолжил:

«Как видите, полочку и запальное отверстие заменил маленький шпенек с просверленным каналом. На него насаживается пистон. Ударный замок - без кремня, и располагается он не сбоку от ствола, а сразу за казенным срезом. Меньше риска зацепиться и сделать случайный выстрел. Можно поставить и предохранительную защелку. Самое главное - темп стрельбы возрастает в полтора раза!»

«Та-а-к», - нараспев произнес главный управляющий, - «ты ведь неспроста мне достоинства своего ружья расхваливаешь. Небось хочешь, чтобы я взялся за его производство?»

«Я ничего не хочу» - повторил Обер Грайс. - «Я лишь показываю вам ружье. Захотите вы, в конечном счете, чего-нибудь или нет - это целиком ваше дело. Вы - хозяин, вам - решать. Мое дело - дать объяснения» - с этими словами Обер взял лежавшую в футляре тетрадь в коленкоровом переплете и протянул ее Далусу-младшему:

«Вот здесь вся спецификация, калькуляция себестоимости, расчет окупаемости производства. Вкратце - издержки производства ружья ниже, чем у нынешнего образца, на шесть с половиной процентов. Сложнее с боеприпасами - один выстрел обойдется дороже на девятнадцать процентов. Если объем продаж нового ружья будет держаться на том же уровне, что и нынешнего, переход на новое ружье окупится всего за четыре месяца. К слову сказать, у нас на складе запас ружей - больше, чем на три месяца торговли» - Обер Грайс замолчал и в упор посмотрел на Лойна Далуса.

«Да ты, шельмец, уже все рассчитал!» - саркастически усмехнулся главный управляющий. - «И откуда у простого мастера все эти сведения и познания?»

«Не скрою: я честолюбив. Я хочу, чтобы фирма, в которой я служу, добилась большего
        - и, конечно, чтобы и я вместе с фирмой добился большего, чем сейчас. Для этого, конечно, нужны знания. И я этих знаний добиваюсь» - спокойно сказал Обер.

«Ладно уж, ступай! Я подумаю, что с этим делать» - махнул рукой Лойн Далус. И добавил: «А за подарок, в любом случае, - спасибо».
        Обер поклонился, направился к двери, потом обернулся и быстро произнес:

«Да, чуть не забыл: ходят слухи, что в будущем году Провинциальный легион будет размещать заказ на большую партию ружей. Интересно, сможем ли мы натянуть нос Варлану, как мы только что утерли его Зеккерту?».
        Через несколько дней Лойн Далус сам вызвал к себе Обера Грайса. Едва тот успел поздороваться, войдя в кабинет, как главный управляющий выпалил фразу:

«Кто не рискует, тот не выигрывает!» - и добавил - «А поэтому я решил рискнуть. Мы переведем вторую смену на изготовление новых ружей и выпустим пробную партию в шестьсот штук. Я прикинул: даже при полном провале с этим ружьем такая партия нас не разорит… Кстати, как ты думаешь назвать его?»
        Обер Грайс ни секунды не задумался над ответом:

«Ружье Далуса с ударным замком. И мы с ним не провалимся».

«Ты так уверен?» - скептически покачал головой Далус-младший.

«Уверен. Чтобы ружье хорошо пошло, нужно снизить цену на десять процентов по сравнению с кремневым ружьем. Чтобы самый массовый покупатель - переселенцы - брали это ружье, нужно, чтобы в самой захудалой оружейной лавке они всегда могли купить коробку пистонов к нему. А дальше ружье будет говорить само за себя. Да, не мешало бы фирме оформить королевскую привилегию на изготовление пистонного ружья с ударным замком. А то как бы нас кто не объехал на кривой в этом деле…»

«Я смотрю, ты на все сто уверен в успехе» - снова недоверчиво покачал головой Лойн Далус. - «Как бы то ни было, попробуем рискнуть».

«Тогда я просил бы вашего соизволения самому поработать агентом по продаже. С производством, думаю, больших хлопот не будет. Ведь то ружье, что я вам подарил, сделали самые обычные рабочие на нашем заводе - за мной была только отделка». - Обер Грайс немножко слукавил, но он и в самом деле не предвидел никаких особых сложностей с освоением нового ружья.
        Так оно и было. Вскоре первые «ружья Далуса» после контрольных стрельб уже упаковывались в ящики, а небольшой участок, организованный Обером, штамповал латунные колпачки и снаряжал их гремучей ртутью.
        Однако сбыт новых ружей шел туго. Покупателей, несмотря на пониженную цену, отпугивала новизна ружей, а также опасение, что на новых осваиваемых землях трудновато будет раздобыть пистоны для этого ружья. Обер Грайс целыми днями уламывал оружейных торговцев, особенно тех, что вели свои дела в новых необжитых краях, взять на продажу несколько новых ружей и боеприпасы для них. Хотя худшие опасения не сбылись и за месяц торговли уже больше полусотни ружей было продано, кремневых ружей было продано за тот же срок вдвое больше.
        Чтобы переломить ход событий, Обер Грайс решил двинуться вглубь страны с большим караваном, захватив с собой почти все новые ружья - больше четырехсот штук. Там, в краю переселенцев, где ружье было среди предметов первой необходимости, он надеялся доказать преимущества нового оружия.
        Красноречие Обера, подкрепляемое демонстрацией скоростной стрельбы из нового ружья, смогло, однако, убедить очень немногих переселенцев. Из двух сотен потенциальных покупателей лишь четверо соблазнились новинкой. После того, как Обер израсходовал немало зарядов, виртуозно демонстрируя необычно высокий темп и высокую меткость стрельбы, добавилось еще двое покупателей, один из которых, правда, купил целых три ружья. Остальные предпочитали покупать самые плохонькие кремневки, но не решались взять необычную модель.
        Стремясь как-то подтолкнуть консервативных переселенцев, Обер во всеуслышание заявил:

«Первые пять ружей отдаю за половинную цену, а в придачу даю бесплатно коробку с пистонами и зарядами!»
        На этот призыв откликнулось ровно пять покупателей из числа тех, кому даже старенькое полуразвалившееся фитильное ружье купить было трудновато. Но этим весь успех был исчерпан.
        Караван продолжал продвигаться вглубь страны и достиг лесостепной зоны. На каждой стоянке Обер выносил ящик патронов и обучал владельцев пистонного ружья навыкам обращения с ним. Многие переселенцы с любопытством наблюдали за этими занятиями, некоторые просили дать им разок стрельнуть из нового ружья, но и это прибавило в конце концов лишь одного покупателя. Обер после долгих уговоров сразил его предложением:

«Если ружье не понравится - верну тебе за него сполна все уплаченные деньги!»
        В один из жарких солнечных дней несколько верховых, ехавших поодаль дороги, на которой поднимала пыль кавалькада фургонов и телег, вдруг разом повернули лошадей и поспешили обратно к каравану.

«Степняки, степняки!» - раздались тревожные возгласы. Действительно, на далеких зеленых холмах мелькали маленькие фигурки всадников. Около полудня по каравану вновь пронесся тревожный крик - «Степняки!». - И сразу вслед за этим - «Повозки в круг!». Караван остановился, но находившиеся в голове и хвосте колонны стали заворачивать свои повозки, повинуясь громким приказам верховых, сопровождаемым изощренными ругательствами. Постепенно телеги и фургоны образовали нечто вроде вытянутого овала.
        Владельцы новых ружей как-то сами собой почти все прибились к Оберу Грайсу. Он, не раздумывая, взял на себя командование над этой группой человек в двадцать. Открыв ящик с ружьями, он крикнул:

«Быстро, раздайте ружья и патроны женщинам и ребятам постарше! Покажите, как заряжать! После выстрела бросайте им свое ружье, взамен хватайте заряженное! Мы отобьемся, если будем палить по степнякам без передышки!»
        Плотная масса всадников, налетавшая на голову каравана, внезапно повернула и понеслась вдоль него, на скаку осыпая переселенцев стрелами. Послышались частые выстрелы и крики раненых. У нападавших, к счастью, почти не было ружей. Несколько всадников упало, но видно было, что и стрелы находят свои жертвы. Так повторилось несколько раз.
        У поселенцев уже появилась надежда, что степняки так и не решатся на рукопашную, но тут всадники развернулись широким фронтом и все одновременно ринулись на караван.

«Теперь не отвернут» - понял Обер. Он поднял руку:

«Стрелять только по моей команде! Целиться верней! До полусотни шагов бейте по лошадям, ближе - цельтесь во всадников! Стрелять залпом по моей команде!» - Он оглядел свой импровизированный отряд, занявший позиции за повозками. - «Сменные ружья заряжены? Отлично! Без нужды не высовываться, стрелять лучше с упора, а не с рук!»
        Обер вновь поглядел в поле. Лавина степняков приближалась. Со стороны каравана раздались нестройные выстрелы. Обер еще раз предупреждающе крикнул:

«Без команды не стрелять!» Когда до степняков осталось меньше сотни шагов он, наконец, подал команду:

«По лошадям, залпом, огонь!» - «Второй залп - огонь!» - «Залпом - огонь!..»
        Залпы получились не вполне слитные, но кони со всадниками то и дело падали в высокую пыльную траву. Посвист стрел, слышимый в перерывах между залпами, вызывал неприятный холодок. Степняки уже достигли каравана, в воздухе замелькали тяжелые сабли, крики стали громче и пронзительнее, а выстрелы - реже. Два десятка мужчин, собравшихся вокруг Обера, уже беспорядочно, без команды, били в упор, подхватывая на лету ружья, перезаряжаемые их домочадцами. Беспрерывная пальба из пистонных ружей отогнала всадников к голове каравана, где добыча казалась не такой кусачей.
        Но бой продолжался и там. Переселенцев было много, они отбивались топорами и прикладами, некоторые, у кого было по несколько ружей, еще стреляли, принимая заряженное оружие из рук жен или детей. Стреляли также и десятка два верховых, занявших позиции за караваном - степняки нападали с одной стороны.

«Кто здесь мужчины - за мной!» - крикнул Обер. Соскочив с повозки, он припал на колено, прицелился и послал пулю в сумятицу всадников у головы каравана. За ним последовали и другие. Некоторые остались внутри круга повозок, но тоже стали смещаться перебежками к голове каравана. Женщины и подростки следовали за ними, перетаскивая коробки с патронами. Обер, в отличие от большинства владельцев пистонных ружей, сам перезаряжал свое оружие, но делал это столь сноровисто, что почти не проигрывал в темпе стрельбы. Он вытаскивал из патронташа на поясе патрон, скусывал его, одним ударом шомпола загонял в ствол, взводил курок, сбрасывал использованный пистон, насаживал новый, прицеливался…
        Степняки, увлеченные схваткой, не сразу поняли, откуда взялся плотный ружейный огонь, который вели им во фланг поселенцы, сгруппировавшиеся вокруг Обера Грайса. Однако они довольно быстро оценили неблагоприятные стороны складывающейся ситуации
        - урон среди нападавших заметно вырос. Не прошло и четверти часа, как степняки стали поворачивать коней и уходить прочь от места боя.
        Еще семь ружей, взамен разбитых в стычке, купили у Обера тут же, в караване. По прибытии в Форт-Сагга, когда слухи о стычке со степняками и новом ружье, которое стреляет быстрее прежних, разошлись среди переселенцев, прибавка к продажам новых ружей составила четыре штуки. Если бы Обер имел возможность разослать энергичных людей, подобных себе, по всем новым территориям, то сбыт уже в ближайшие недели был бы налажен. Но пока до массового спроса на новые ружья было далеко.
        Привезенную им партию ружей Обер разместил на складе в Форт-Лаи - крупнейшем поселке (или городке), лежавшем на одном из главных путей переселенцев. Теперь этот склад мог обеспечивать торговлю новыми ружьями в окрестных поселениях в течение нескольких недель. Но вскоре этот склад опустел при драматических обстоятельствах.
        Когда Обер собрался совершить очередной коммерческий вояж из Форт-Лаи, он обнаружил ворота городка закрытыми. У ворот стоял патруль с примкнутыми штыками.

«Что случилось?» - обратился Обер к всаднику с нашивками офицера. Тот досадливо махнул рукой в белой перчатке:

«Не советую вам куда-либо отправляться. Впрочем, и здесь оставаться не лучше. Степняки скоро все наши головы посадят на колья вокруг Форт-Лаи».

«Так что же случилось?» - настаивал Обер на своем вопросе.

«Они собрали здесь десятки своих шаек. Тысячи всадников! Несколько небольших поселений уже вырезали…»

«А где же королевские войска?» - удивился Обер.

«Я посылаю уже третье донесение. Ответа не было. На последнее пришел форменный выговор - у меня, видите ли, огромный гарнизон, тут, видите ли, и одному эскадрону делать нечего! Посадить бы того штабного крючка, что сочинял эту бумажку, на мое место!» - Офицер в досаде даже сплюнул, потом заговорил спокойнее:

«Подкреплений нам, похоже, не дадут. Все королевские войска сейчас на южной границе - война! А пока они там дерутся с гвардейцами кесаря-регента, нас тут скоро живьем поджарят. И какой толк нам воевать с Королевством Проливов на юге? Ну зачем нам сдались их леса? Там ведь кроме лесов и нет ничего!» - офицер снова махнул рукой и замолчал.
        Ночью вокруг поселка, вселяя ужас в его жителей, заколебались многочисленные огни костров. Утром Обер разыскал офицера:

«Сколько у вас людей?» - спросил он без обиняков. Офицер посмотрел на него несколько подозрительно, но все же нехотя ответил после минутного раздумья:

«Эскадрон кавалерии, две роты пехоты». - И с горечью добавил - «И это самый большой гарнизон в округе!». - На лице его появилась кривая усмешка.

«А сколько всего людей в Форт-Лаи может носить оружие?» - не унимался Обер Грайс. Офицер взглянул на него с удивлением, но и на этот раз ответил:

«Ну, тысячи две - две с половиной. Но какие из них вояки! К тому же едва ли у них найдется больше пяти сотен годных ружей. Да и что за ружья? Барахло! Из них даже кролика на поле подстрелить - проблема».
        Оба собеседника на какое-то время замолчали. Офицер прислонился к коновязи и уныло рассматривал свои вычищенные, но уже успевшие покрыться налетом пыли сапоги. Обер глядел на него и соображал:

«Из города, видимо, не уйти - степняки перехватят. В городе отсиживаться - того и гляди, всех вырежут…»
        Обер прервал молчание:

«А как-нибудь миром уладить нельзя?».
        Офицер, не поднимая головы, пробормотал:

«Какое там. Поселенцы сожгли одно их стойбище у реки Илгон. Теперь их вождь Магду призывает истребить всех иноземных демонов».

«Неужели они все же осмелятся напасть на Форт-Лаи?»

«А то нет! Их тут собралось тысяч пять-шесть, если не все десять!»

«А какого же черта вы тогда подпираете здесь коновязь?!» - не сдержался Обер. Офицер вскинул глаза на Обера и зло отпарировал:

«Прикажете выехать во чисто поле и сразить супостата в открытом бою?»
        Обер постарался взять себя в руки и примирительным тоном произнес:

«Ладно, признаю, погорячился. Не будем ругаться, давайте лучше познакомимся. Обер Грайс, торговый агент фирмы „Далус и сыновья“». - Обер протянул офицеру руку. Тот не слишком охотно, не снимая перчатки, протянул свою:

«Эйк Риль, лейтенант Провинциального легиона».

«Так вы думаете, нам тут, говоря напрямик, крышка?»

«Очень похоже на то» - мрачно кивнул Эйк Риль.

«И ничего нельзя предпринять?» - продолжал допытываться Обер.

«Удирать уже поздно. А что тут еще предпримешь?»

«Я могу сказать, что!» - со сдерживаемой яростью проговорил Обер Грайс. - «Здесь на складе фирмы „Далус и сыновья“ лежит около полутора тысяч ружей. Из них почти полтыщи - превосходные новые образцы. Под свою собственную ответственность я готов раздать их всем, кто способен держать в руках оружие. Улицы перегородить баррикадами, рвами, кольями, просто канатами. Создать внутреннее кольцо обороны. Пушки здесь есть?»

«Две, да и те старенькие» - отозвался Эйк Риль, явно ошарашенный неожиданным предложением нового знакомого.

«Поставить их напротив ворот. У каждого дома поставить бочки, ведра, лохани с водой, чтобы не дать им сжечь поселок дотла. Надо действовать, черт возьми, ведь они могут напасть в любой момент!»
        Офицер пристально посмотрел на Обера. Во взгляде его читалось уважение.

«Что вы смотрите на меня, Эйк? Я не икона, и благодарственные молебны нас не спасут. Берите своих людей, и к складу. Объявите мобилизацию всех мужчин. Ружья выдавайте строго под расписку, зачисляйте поселенцев в отряды, ставьте командирами своих сержантов. Остальных сгоняйте строить баррикады!»
        Постепенно городок пришел в движение. Обер обучал сержантов обращению с новыми ружьями, те через пару часов уже сами обучали волонтеров. Поперек улиц забивали колья, копали рвы, натягивали канаты. Из арсенала выкатили две пушечки и поставили их за баррикадой напротив ворот. По всей бревенчатой стене, опоясывавшей поселок, расположились стрелки и наблюдатели. Степняки уже подъезжали под самые стены, время от времени пуская стрелы. У некоторых всадников были видны и ружья. Однако нападения не последовало. Ночь прошла в тревожном ожидании, не принеся ничего нового. А на рассвете, сквозь сморивший его сон, Обер услышал тревожные крики со стен…
        Локки не любил вспоминать то, что потом получило название «Побоище при Форт-Лаи». В конце концов, степняки защищали свою землю. А он своими руками готовил их истребление. Сознанием он понимал, что этот вопрос уже предрешен. С ним или без него, но рано или поздно «цивилизованные» переселенцы огнем и пулями докажут, кто сильнее в этом кровавом неравном споре. Жестокие законы истории он отменить не в силах. Да и речь шла о защите своей жизни и жизни тысяч поселенцев, в том числе женщин и детей. Но все равно на душе было гнусно.
…Когда после многих безуспешных атак, отбитых плотным ружейным огнем со стен, степняки все же сумели высадить ворота и ворвались в городок, их встретили залпами из-за баррикад, заборов, из окон домов. Кони спотыкались о протянутые поперек улиц канаты, налетали на вбитые в землю колья. В плотную массу всадников, сгрудившихся в створе ворот, ударили картечью две пушки, затем еще и еще раз. Над поселком плыл сизый пороховой дым. Через час после того, как не осмелившиеся снова ринуться в ворота степняки повернули лошадей, было покончено и с теми, кто первыми успел прорваться в ворота. Проем ворот, разбитые створки которых валялись на земле, был наспех забаррикадирован. С улиц начали убирать трупы людей и лошадей.
        Эйк Риль вытер рукавом мундира пот со лба и повернулся к стоящему рядом Оберу:

«Ты совсем не похож на штатского. Отменно стреляешь, не теряешься в бою…» - он не стал договаривать вертевшуюся у него в голове мысль, что без поддержки Обера Грайса всем в этом городке могло придтись очень плохо.

«Сейчас я совсем штатский» - устало промолвил Обер. - «Но на Старых Землях довелось и повоевать. Особенно, когда земля Олеранты, где я служил в юности матросом, восстала против Кесаря-регента. Правда, офицерского чина не выслужил» - Обер чуть заметно улыбнулся, тоже не договаривая те мысли, что проносились у него в сознании. Не станешь же, в самом деле, рассказывать этому лейтенанту про сражение у стен Сегидо, или про то, как повел агму на столицу Великой Империи Ратов…
        Оберу оказалось очень сложно отчитаться за итоги своей коммерческой экспедиции. Десятки сломанных и расхищенных ружей - только на этот итог побоища при Форт-Лаи обратило внимание правление отделения фирмы «Далус и сыновья» в провинциях Командора Ильта. Над Обером Грайсом нависла угроза увольнения. Продажа оставшихся у него двадцати восьми золотых монет позволила ему покрыть лишь чуть больше половины убытков, которые правление отнесло на его счет.

«Что вы скажете, если к концу месяца продажа новых ружей увеличится вдвое? Это покроет все убытки в Форт-Лаи, а еще через месяц наши прибыли начнут расти, как никогда!» - пытался убедить Обер Грайс правление. Однако даже защита со стороны Далуса-младшего не заставила правление изменить свою позицию. После долгих споров едва удалось уговорить членов правления отложить окончательное решение об увольнении на четыре недели.
        Оберу Грайсу поневоле пришлось развить кипучую деятельность. Работая по ночам, он из своей скудной зарплаты доплачивал мастерам, исправлявшим бракованные заготовки стволов и замков, собственноручно точил ложа и приклады. Зато за две недели было изготовлено полтора десятка штучных ружей нового образца. Офицеры Провинциального легиона, и первым среди них Эйк Риль, издатели и журналисты самых влиятельных газет, руководители аристократического охотничьего клуба - всем им Обер Грайс презентовал красивые ружья с травленым и чеканным узором, с резьбой и инкрустацией по ложу и прикладу.
        В газетах появились заметки о побоище в Форт-Лаи, где выставлялся героем лейтенант Риль, но не было забыто и про фирму Далуса.
«Гражданская ответственность фирмы „Далус и сыновья“, которая, не колеблясь, пожертвовала своим имуществом для спасения жизней поселенцев, заслуживает всяческого поощрения. Немного найдется в наше время примеров столь самоотверженного служения общественному благу!
        Заслуживают похвал и превосходные боевые свойства нового „ружья Далуса“, прошедшего в этом сражении самую строгую проверку на точность боя и скорострельность. Точность боя оказалась на высоте. Что же касается скорострельности, то по этому показателю „ружье Далуса“ далеко превзошло все известные образцы, в том числе и ружье Варлана, состоящее ныне на вооружении Провинциального легиона».
        (Газета «Новый Южный Курьер»)
        Еще на месте событий, когда в Форт-Лаи появилась королевская военная комиссия, Оберу пришлось давать перед ней показания, поскольку он оказался одним из считанных приличных людей в этом городке, коих королевские офицеры сочли возможным выслушать. Он дал самые лестные отзывы о твердости, с которой лейтенант Эйк Риль исполнил свой воинский долг, особо упирая на осуществленное лейтенантом быстрое и эффективное разоружение вооруженных поселенцев по окончании боя, и возврат ружей обратно на склад. После этих разъяснений начатое было против Риля дело «О создании беззаконных вооруженных отрядов» было прекращено. В благодарность лейтенант не забывал при удобном случае добрым словом упомянуть о «ружье Далуса».
        Как и надеялся Обер Грайс, продажа новых ружей начала расти и вскоре вопрос об его увольнении отпал сам собой. Более того, производство этих ружей все увеличивалось. После первой партии в четыреста штук к концу года было выпущено еще четыреста, а затем вся вторая смена непрерывно была занята их изготовлением. Этот успех укрепил положение Обера и поднял его жалование на целый квинтал в неделю. Осмелев, Обер предложил проложить от завода рельсовый путь в порт и снабдить его паровой тягой. Выслушав предложение Обера, Лойн Далус сразу же заметил:

«Уж паровую-то тягу мы точно не потянем!»

«Потянем», - возразил Обер, - «если организуем дело в две очереди. Сначала тянем рельсовую нитку от сталелитейного и сталепрокатного заводов к оружейному, а от него - в порт. Пускаем вагонетки на конной тяге, как на заводах вашего батюшки на Острове. Рельсовый путь позволить удешевить перевозки по сравнению с гужевыми».

«Ненамного. А вложения потребуются немалые» - заметил Лойн Далус.

«Верно. Но только в том случае, если мы будем возить лишь свои грузы. А фабрикантов, заинтересованных в удешевлении перевозок из порта к своим заводам, немало. Вот, я тут сделал расчет грузооборота, которого надо достичь, чтобы рельсовая дорога окупилась в два года. Это всего лишь втрое больше наших собственных перевозок».

«Даже если и так, то нужны деньги не только на строительство самого пути, но на покупку земельного участка, чтобы довести дорогу до порта. Я же сказал - таких расходов мы не потянем». - Лойн Далус замолчал, давая понять, что разговор на этом можно считать оконченным. Но Обер Грайс не унимался:

«Под покупку земельного участка деньги мог бы ссудить ваш батюшка - это же надежное обеспечение. Половину затрат на рельсовый путь можно покрыть кредитом. А клиентов от ломовиков мы переманим, стоит лишь дать приличную скидку. Более выгодный тариф будет агитировать сам за себя. Кроме того, у нас, как я слышал, есть реальная возможность получить заказы на паровые машины. Если мы будем брать на несколько процентов дешевле Зеккерта, то дело пойдет. Будет дополнительный доход, можно будет подумать и о паровозостроительном цехе…»
        Далус младший резко оборвал рассуждения Обера:

«Что толку говорить об этом, если батюшка денег на земельный участок ни под каким видом не даст, да и размер разрешенного кредита мы уже исчерпали. Превысить же его я не могу без разрешения Совета управляющих фирмы. Все, разговор окончен» - Далус жестом показал Оберу на дверь.
        Обер не любил находиться в бездействии. Хотя и рутинная работа на заводе занимала немало времени и сил, Обера совершенно не устраивала роль одного из маленьких винтиков в общественном механизме. Он страстно желал быть в постоянном напряжении, реализовывать сумасшедшие проекты, пришпоривающие время, и требующие от него самого максимальной мобилизации всех сил. Когда на него сваливались будни, когда его одолевала рутина повседневного существования этого общества, он начинал обостренно чувствовать свое одиночество, а подчас на него накатывали и мысли о никчемности собственного существования.
        В свое «первое пришествие», тогда, в Империи Ратов, ему по большей части не приходилось жаловаться на унылое течение будней. Здесь же он оказался в личине
«маленького человека» и подчас изнывал от невозможности постоянно вмешиваться в плавное течение событий, в поток неторопливого времени, текущего куда-то мимо него. Хотя и в Империи Ратов ему доводилось чувствовать свое одиночество, но там он все-таки был окружен людьми, которых он мог в известном смысле назвать близкими. Здесь же он был для кого-то подчиненным, для кого-то - начальником, для кого-то - сослуживцем, для кого-то - соседом… Но близких у него не было - ни друзей, ни возлюбленных. Лишь случайные связи, которым он сам не давал зайти сколько-нибудь далеко.
        Шел один месяц за другим. «Ружье Далуса» постепенно завоевывало все новые рынки, в том числе и за пределами Провинций Командора Ильта. Производство старого кремневого ружья было вовсе прекращено. Оружейный завод целиком теперь работал на новую модель. Ее популярности способствовали и выпущенные в продажу простенькие станочки для снаряжения патронов и более сложное устройство для производства капсюлей. Теперь даже небольшая оружейная мастерская могла изготовлять боеприпасы для «ружья Далуса».
        Благодаря завязавшимся у Обера Грайса знакомствам среди офицеров Провинциального легиона фирма Далуса получила первый большой казенный заказ - на отливку шестнадцати пушек для легиона. Однако мечта Обера о железнодорожном строительстве пока так и оставалась мечтой. Радовали все-таки подписанные контракты на строительство двух паровых машин. Обер был повышен в ранге до начальника вновь созданного участка, который он надеялся со временем развернуть в паровозостроительный цех. Имевшийся у Обера опыт позволил точно в срок исполнить оба заказа. Авторитет фирмы Далуса рос, росли и ее доходы, но вместе с этим росла и неприязнь со стороны главных конкурентов - Зеккерта и Варлана.
        На новые попытки Обера уговорить Далуса младшего все же рискнуть начать строительство железной дороги в порт, тот неизменно отвечал, что Зеккерт и Варлан только и ждут, когда мы споткнемся, а потому нельзя вложить все собственные и заемные средства в железнодорожное дело. Подобный же разговор произошел у Обера Грайса с Лойном Далусом и при подписании контракта еще на одну паровую машину. Во время этого разговора в кабинет управляющего заглянул секретарь и положил на стол несколько конвертов. Далус-младший переменился в лице, выхватил из стопки большой коричневый конверт с сургучными печатями и держал его перед собой в руках, не решаясь вскрыть.

«Это от батюшки» - обеспокоено прошептал он. Наконец, собравшись духом, он сломал печати и развернул конверт. По мере того, как он читал послание, выражение лица у него стало несколько спокойнее. Закончив чтение, Лойн Далус облегченно вздохнул:

«Кажется, Господь внял твоим словам», - с некоторым удивлением произнес Далус-младший, обращаясь к Оберу. - «Отец назначает меня главным управляющим всеми заводами в Провинциях и ставит во главе здешнего отделения фирмы». - Лойн еще раз пробежал глазами письмо и снова повернулся к Оберу:

«На следующий отчетный год отделению выделяется кредитный лимит в 40.000 квинталов в „Торгово-промышленном банке Новых Южных земель“. Это больше, чем я рассчитывал!»

«Теперь мы можем взяться задело» - просто сказал Обер. - «Кроме того, я нашел еще один источник дохода. Это сельхозмашины: плуги, простые и многокорпусные, бороны, сеялки, веялки…»

«Постой», - прервал его Лойн Далус. - «Наладить выпуск этого добра - действительно, дело нехитрое. Но рынок полон, вряд ли мы туда протиснемся со своим товаром».

«Мы предложим дешевле» - пояснил Обер, - «во-первых, за счет замены ряда фрезерованных деталей на штампованные, и, во-вторых, за счет окончательной сборки на месте, в Халласе и в Форт-Лаи. Это позволит сэкономить на перевозке, поскольку везти придется только металлические детали, да и местные мелкие мастерские охотно возьмутся за сборку машин из наших частей. Они уже почти разорены конкуренцией крупных заводов. А мы, поставляя им узлы для сборки, заодно сразу получаем широкую торговую сеть. Конечно, с ними надо будет заключить договора относительно продажных цен готовых изделий. И чтобы торговали ими под нашей маркой».
        Прошел еще год. В порт протянулась железная дорога, грузооборот которой рос с каждым месяцем, но пока еще не достигал запланированного. Тем временем настал момент для воплощения вожделенной мечты Лойна Далуса - казенного заказа на ружья для Провинциального легиона.

«Это же сразу тысячи штук» - не раз мечтательно произносил он. Обер сдержанно помалкивал в ответ на эти слова. Он ждал, пока штучные ружья и застолья с офицерами и интендантами из Провинциального легиона сделают свое дело. Заказ на пушки уже принес им немалую выгоду. Наступила и очередь ружей.
        Конкурсные испытания на стрельбище «ружье Далуса» выдержало лучше всех. Немалую роль здесь сыграло качество стали, состав и точность дозировки пороховых зарядов. В работе по улучшению всех этих компонентов производства Обер принимал немалое участие. Проявив необходимую настойчивость, он добился, чтобы загодя были заказаны и привезены с Ульпии особо точные станки, позволившие улучшить обработку канала ствола. Благодаря предпринятым усилиям «ружье Далуса» било точнее, дальше, давало меньше осечек.
        Все остальные претенденты, включая Варлана, предложили кремневые ружья. Далус был уверен в успехе - в испытаниях его ружье одержало верх, цена предложена на пять процентов ниже, чем у Варлана (основного претендента на заказ). Кроме того, фирма Далуса предлагала бесплатно к каждой партии из двухсот ружей ручной станочек для снаряжения патронов, что позволяло не остаться без боеприпасов, когда иссякнет запас фабричных патронов. Впрочем, Далус рассчитывал, что и пули, и пороховые заряды, и пистоны интендантство также будет закупать у него.
        Наконец, Оберу Грайсу явно удалось найти общий язык с офицерами и чиновниками интендантства за бутылкой и за карточным столом.
        Несколько дней прошло в томительном ожидании окончательного решения. Когда просочились слухи, что решение передается на усмотрение интендантства королевской гвардии в столице, Далус-младший приуныл. Конечно, срочно было отправлено письмо к отцу с просьбой о содействии в получении заказа, но промышленник Далус немного значил в кругах, приближенных к королевскому двору. Среди гвардейских аристократов промышленник, пусть даже и оружейник, был человеком второго, если не третьего сорта.
        Прошло уже несколько месяцев, когда, наконец, Далус узнал о принятом решении. Встретив Обера в коридоре конторы, он с унылым видом проинформировал его:

«Варлан остался с носом»,

«Хорошая новость. Но почему вы не радуетесь, хозяин?» - поинтересовался Обер.

«Потому что Далус тоже остался с носом. Заказ отдан Королевской оружейной мануфактуре, что в метрополии». - Далус-младший помедлил и с неожиданной злостью добавил - «А у них ружья ничем не лучше Варлановских. Зато цену они заломили на пятнадцать процентов выше! Там совсем потеряли совесть… Да что теперь говорить!» - Лойн Далус резко повернулся и пошел в свой кабинет.
        Несмотря на упущенный военный заказ, дела фирмы не внушали опасений. Обычные и многокорпусные плуги, многорядные сеялки, косилки и прочие машины для земледельцев шли хорошо, давая немалый доход. Собственное производство пороха было поставлено на промышленную основу, что дало возможность производить боеприпасы от начала до конца. Правда, существенных финансовых выгод это не принесло. Тем не менее фирма уже строила паровозоремонтый завод, и Далус-младший хлопотал королевскую привилегию и лицензию на землеотвод для строительства железной дороги в центр освоенного земледельческого района - до города Халласа.
        Обер Грайс был возведен в ранг главного инженера местного отделения фирмы «Далус и сыновья» и стал членом правления. Посреди всех этих известий и хлопот, приятных и не слишком, на Лойна Далуса свалилось известие о смерти главы фирмы, его отца. По завещанию он оставлял своему сыну все отделение фирмы в Провинциях командора Ильта и некоторую толику денежных капиталов. Лойн ходил со скорбным видом, но втайне испытывал удовлетворение - они с отцом недолюбливали друг друга, и хотя Лойн считал отделение в Провинциях своей законной долей, но полной уверенности в решении отца у него не было. На выделение денег он и вовсе не рассчитывал. Однако вскоре по его довольству был нанесен чувствительный удар.
        Глава 4
        Дуэль как наилучший способ защиты прирожденных человеческих прав
        Лойн Далус, только что ставший владельцем трех старых заводов, двух новых и одного строящегося, составлявших основной капитал фирмы «Заводы Далуса в Элиноре» (образованной из отделения фирмы «Далус и сыновья» после смерти Далуса-старшего), пребывал в весьма дурном расположении духа. И виной этому, как ни странно, было именно превращение его в законного владельца нескольких процветающих предприятий. Он нервно ходил по своему кабинету, время от времени бросая взгляды на стоящих перед его столом главного бухгалтера и главного инженера фирмы, и не переставая сыпал проклятиями:

«Чтобы земля разверзлась под этими крючкотворами из королевского казначейства! Придумали грабительский налог на перевод капиталов в Провинции! Они ведь и так содрали с меня три шкуры в виде налога на наследство - и за заводы, и за недвижимость, и за государственные процентные бумаги, и за банковские вклады. Ничего не забыли! И вот теперь, - на тебе! - за то, что я перевожу собственные деньги из метрополии сюда, на счет фирмы, я опять должен платить! Ну куда это годится, скажите пожалуйста? Ведь при таких налогах скоро ни один разумный человек не будет вкладывать капитал в Провинциях!» - Лойн Далус на мгновение остановился и поглядел на своих собеседников (точнее - слушателей, поскольку говорил пока только хозяин). Он, похоже, вовсе и не требовал от них какого-то определенного ответа (или совета) а лишь хотел выплеснуть накопившуюся горечь:

«Лицензия на открытие завода - поборы! На открытие порохового завода надо брать еще и привилегию у военного департамента - еще поборы! Ввозишь селитру для пороха
        - особая пошлина! Хочешь строить рельсовую дорогу - плати! Батюшка помер - да смилостивится над ним Господь, примерный был улкасанин», - Далус привычным жестом бегло приложил сомкнутые пальцы правой руки ко лбу, груди, а затем к губам, -
«опять плати! Скоро самому преставиться будет невозможно, не испросив предварительно лицензию и не заплатив пошлину!»
        В комнате повисла тягостная тишина. Обер Грайс давно уже замечал недовольство местных заводчиков, торговцев, фермеров прижимистой финансовой политикой Королевского казначейства, не стеснявшегося многообразные поборы в пользу метрополии. Недовольство росло и среди простолюдинов, которых тоже не обошли разного рода стеснения, больно ударявшие по их и без того тощему карману. Поэтому он позволил себе осторожно прозондировать почву:

«Может быть, наша провинциальная ассамблея обратится с прошением на высочайшее имя о поощрении промыслов и торговли в Южных Провинциях, испросив и смягчение налогового бремени? Я надеюсь, в ассамблее есть здравомыслящие делегаты, на коих можно было бы оказать влияние в благоприятном для нас духе?»
        Лойн Далус задумался на минуту, потом медленно проговорил:

«Пожалуй, такие люди найдутся. Но, предположим, ассамблея даже примет подобное прошение. Будет ли из этого какой-то толк? Не верю я что-то, что казначейство будет обращать внимание на этакие прошения».
        Обер Грайс не отступал:

«Возможно, вы и правы. Но если такого рода прошения поступят не только от провинции Квелато, но ото всех Провинций командора Ильта? А если к нам присоединятся все Южные Провинции?» - Обер Грайс говорил с молодой горячностью, пристально глядя в лицо Далусу. Переведя на мгновение дух, он продолжал:

«Вы меня извините, я вам по простонародному скажу: на терпеливых воду возят. Коли не молчать, а надоедать прошениями - и в казначейство, и в Национальное Собрание, и на высочайшее имя, - то, может быть, какую толику поборов с нас и скостят».
        Главный бухгалтер сохранял молчание. Не в его правилах было касаться политических вопросов. Тертый жизнью, он давно усвоил, что политические дебаты - развлечение аристократии, а простому человеку в такие дела лучше и близко не соваться. Молчал некоторое время и Лойн Далус. Потом размеренным спокойным голосом произнес:

«Пустой разговор. Ты же не можешь заставить все Провинциальные ассамблеи поставить под сомнение политику Королевского казначейства. Так что нечего зря и говорить об этом. Все, забудем. Вы оба свободны».
        Однако этот разговор имел продолжение. Уже на следующий день Лойн Далус сам заглянул в комнатку главного инженера в конторе фирмы и тихим голосом, оглянувшись на дверь, сказал Оберу Грайсу:

«Возвращаясь к нашему вчерашнему разговору… В пятницу вечером я ужинаю в городе, в ресторане „Эксельсиор“. Пойдешь со мной, там я познакомлю тебя кое с кем полезным. Раз уж ты сам завел разговор об этих делах, ты ими и займешься». - И добавил -
«Приличный костюм-то у тебя найдется? Фрак, в общем-то, необязателен, но учти - провожают, может быть, и по уму, а вот встречают, точно, по одежке. А там, куда мы идем - особенно».

«На первый раз возьму напрокат. Потом куплю, если это дело - надолго» - пожал плечами Обер Грайс.

«Вместе нам туда лучше не собираться. Встретимся прямо в вестибюле отеля, часов, скажем…» - Далус машинально вынул из жилетного кармана позолоченные часы, щелкнул крышкой, потом закрыл ее и убрал часы на место - «…скажем, в двадцать часов ровно».

«Непременно буду» - наклонил голову Обер.
        Уже подходя к двери, Далус обернулся и еще понизив тон, промолвил:

«Все эти дела - строго между нами. Иначе стоит появиться доносу в королевскую полицию…»
        Обер молча кивнул в знак согласия.
        Длившаяся несколько дней бурная сессия ассамблеи провинции Квелато закончилось почти единогласным принятием резолюции с нижайшей просьбой к царствующему Королю Великой Унии Гасаров и Норншатта Нотиолему IX о смягчении непосильного бремени налогов. Обер Грайс немало потрудился, чтобы депутаты ассамблеи настроились соответствующим образом. С некоторыми наиболее влиятельными из них беседовал и Лойн Далус на встречах в деловых клубах, куда Обер Грайс не имел доступа.
        Но решающим оказался даже не вес Лойна Далуса среди деловых людей провинции Квелато, а бешеная энергия Касрафа Телуса, адвоката, с которым успел сблизиться Обер Грайс. Своими зажигательными речами против беззаконных поборов с народа Провинций ему удалось возбудить столь многих депутатов, что умеренная и лояльная часть ассамблеи поспешила присоединиться к прошению, напичканному изъявлениями покорности царствующему монарху. Иначе, опасались они, может пройти дерзкая резолюция с протестом против увеличения пошлин, внесенная Касрафом Телусом.
        Пока Касраф Телус темпераментно обличал в политических клубах отсутствие прав и свобод в Провинциях, публиковал статьи о произволе королевских чиновников, Обер Грайс налаживал связи с журналистами солидных газет. Эти связи возникли у него уже после побоища при Форт-Лаи. Теперь же ему удалось поместить в этих газетах несколько статей под скромным псевдонимом «налоговый инспектор N.N.», где было показано, сколько убытков несут промысловые заведения в Провинциях по сравнению с таковыми же в метрополии. Кроме того, в статьях была помещена таблица, призванная доказать, что королевская казна больше теряет, ограничивая рост капиталов в Провинциях, нежели приобретает, вводя новые налоги. Вскоре рассуждения на эту тему стали модными не только среди деловых людей, но даже и в светских салонах. Дискутировали там и статьи Касрафа Телуса о прирожденных человеческих правах.
        За политической суетой не забывал Обер Грайс и о делах. Так, рассчитывая на принятие провинциальной ассамблеей прошения о смягчении налогов, он удачно сыграл на понижение облигаций Королевского казначейства. К его сожалению, он мог рискнуть лишь небольшими средствами, и выигрыш поэтому тоже был невелик. Однако его хватило, чтобы оформить патент и купить королевскую привилегию на производство
«самовоспламеняющегося зажигательного устройства для хозяйственных нужд», как значилось в патенте, а попросту говоря - спичек.
        Тем временем вслед за провинцией Квелато прошения о смягчении налогов были приняты еще семью провинциальными ассамблеями. Лишь три из провинций командора Ильта отказались принять подобную резолюцию, поскольку в них преобладали представители землевладельческой аристократии. Пропаганда Касрафа Телуса и закулисная работа Обера Грайса давали первые плоды.
        Но практически сразу после принятия этих прошений, как будто в ответ на них (хотя новость о прошениях еще не могла достичь метрополии - на это нужно было около месяца), пришло распоряжение Королевского казначейства о введении чрезвычайных военных налогов на соль, на чай, на заготовку дров и на выпечку хлеба. В Порт-Квелато вспыхнули волнения, толпа в порту избила нескольких королевских таможенных чиновников, задержавших выгрузку соли. Вызванные войска ружейными залпами разогнали толпу, оставив на мостовой убитых и раненых. Все же налог на выпечку хлеба был вскоре отменен, а на заготовку дров - понижен. Волнения постепенно сошли на нет и спокойствие, казалось, было восстановлено. Напуганные волнениями депутаты ассамблей представили королю верноподданнические адреса с осуждением мятежных действий и заверениями в верности трону. Однако голосование по этим адресам было далеко не единодушным.
        Касраф Телус был весьма удручен трусостью и близорукостью депутатов ассамблей. Сидя вместе с Обером Грайсом в небольшом кафе, он язвительным тоном описывал последнее заседание ассамблеи провинции Квелато:

«…И вот эти государственные мужи, которые всего несколько дней назад мудро рассуждали о том, что поборы губят деловую жизнь в провинции, а некоторые даже высказывали крамольные мысли о необходимости уравнять в правах провинции и метрополию, вдруг поползли на брюхе к королевскому трону в надежде лизнуть руку, которая надавала им затрещин и подзатыльников!»

«Чего же ты хочешь», - рассудительно отвечал Обер, - «в большинстве из них борется не вполне определенное мечтание вкусить от прав и свобод с вполне определенным нежеланием нести хоть какие-нибудь неудобства ради достижения этих прав и свобод. Они не дадут нашему делу большего, если их не будут толкать взашей обстоятельства. Если ты хочешь, я скажу напрямик - они могут не только попросить, но и потребовать реформ только в одном случае: если им придется выбирать между реформами и революцией».

«Ты думаешь, я ношу с собой революцию в кармане?» - с едва заметной горечью в голосе произнес Касраф Телус.

«Да, именно так я и думаю» - твердо заявил Обер. - «У тебя в кармане взрывчатый материал огромной силы. Ведь там запись очередной твоей речи, так ведь? У тебя найдены верные слова. И они должны упасть на благодатную почву - то, что ты говоришь, большинство народа уже смутно чувствует в своей душе».

«Все это так,» - со вздохом отозвался Телус, - «но от смутного чувства до ясно понимаемой цели, за которую стоит бороться - огромное расстояние».

«Вот и помоги им пройти этот путь!»

«Хотел бы я сделать это! Но как? Мои речи в ассамблее неизвестны народу. На страницы газет мне удается попасть хорошо, если раз в два месяца…» - Касраф Телус развел руками, опустил глаза и принялся рассеяно водить вилкой по пустой тарелке.

«Нужна своя газета» - столь же твердым тоном произнес Обер.

«Ты полагаешь, я не думал об этом?» - встрепенулся Телус. - «Но всех моих денег и денег моих друзей не хватит даже на то, чтобы оплатить работу типографии. А нужно еще оплачивать штат редакции, нужно распространять газету…» - он опять потупился и замолчал.

«Думаю, я могу помочь. У меня есть средства, которых должно хватить на покупку скоростной печатной машины. Если ты со своими друзьями наберешь денег на приобретение наборной кассы, аренду помещения и оплату нескольких постоянных сотрудников, то дело пойдет. А распространителями станут твои сторонники. Ведь их у тебя не так уж и мало?» - Обер испытующе посмотрел на Касрафа Телуса.

«Ты и в самом деле можешь набрать такую сумму?» - встрепенулся Касраф.

«Хоть завтра утром. У меня есть собственные сбережения и кое-что от деловых людей на проталкивание их интересов в ассамблее. Отчитываться за эти деньги я не должен и могу расходовать их по своему усмотрению» - подтвердил Обер.

«Тогда я немедленно собираю своих единомышленников» - Касраф вскочил с места. -
«Не позже, чем завтра вечером у нас будет ясность, сможем ли мы взяться за газету на таких условиях». - Касраф Телус подхватил плащ и шляпу, бросил на столик несколько серебряных монет и поспешил к выходу.
        Вскоре в Порт-Квелато, а затем и в других городах Провинций уличные разносчики стали продавать новую газету под несколько громоздким названием «Элинорский Улкасанский Народный Обозреватель». Довольно быстро газета завоевывала популярность, а вместе с нею - постоянные неприятности с королевской цензурой. Число покупателей и подписчиков газеты росло, она стала почти полностью окупать себя. Вместе с этим росло и число членов «Улкасанского народного клуба», признанным идейным вдохновителем которого был адвокат и главный редактор
«Элинорского Улкасанского Народного Обозревателя» Касраф Телус.
        Вместе с растущей популярностью Касрафа Телуса росла и ненависть к нему со стороны аристократии, полиции, королевского чиновничества. В некоторых газетах адвоката прямо называли мятежником, а в аристократических салонах начали поговаривать о том, что этого демагога исправит только виселица. Атмосфера в обществе накалялась.
        Обер Грайс, стараясь держаться за кулисами политической борьбы, все же частенько встречался с Касрафом Телусом, обсуждая с ним развитие политических событий. Во время одной из таких встреч в большом модном кафе, где Обер сидел за одним столиком с адвокатом и его единственной помощницей и секретаршей, неприметной молоденькой девицей, Обер оказался вытолкнут на авансцену местной политической жизни.
        В кафе сидело несколько шумных компаний военных. На фоне тусклых темно-синих мундиров Провинциального легиона выделялась компания в ярко-красных с белым, украшенных золотым шитьем мундирах офицеров королевской гвардии. Один из гвардейцев, с капитанскими эполетами, подошел к самому столику, где сидел адвокат, и громко сказал, пристально глядя прямо на него:

«Говорят, раньше это было вполне приличное заведение. Но сейчас здесь шагу ступить невозможно, не натолкнувшись на компанию проходимцев с их портовыми шлюхами».
        Секретарша вскинула голову. Ресницы ее часто-часто захлопали, на бледном лице проступили красные пятна, а губы задрожали. Касраф Телус вскочил, с грохотом отодвинув стул…
        Обер молниеносно просчитал, что сейчас произойдет. Касраф ли вызовет гвардейца на дуэль, тот ли вызовет готового взорваться Касрафа - итог будет один. Адвокат не владеет ни саблей, ни пистолетом.

«Сядь!» - жестко бросил Обер и, с силой сжав адвоката за плечи, усадил его обратно на стул. Затем он повернулся к офицеру, и, форсируя голос, чтобы его слышали как можно больше посетителей, четко и размеренно произнес:

«Что я слышу? Наш тыловой герой затевает войну с портовыми шлюхами? Похоже, он хочет затмить славою тех, кто сражается на южной границе!»
        Вояки из Провинциального легиона, не сдерживаясь, захохотали. Послышались смешки и среди остальной публики. Офицер, сжавши рукоять сабли так, что побелели костяшки пальцев, зашипел сквозь зубы:

«С кем имею честь?»

«Обер Грайс, главный инженер „Заводов Далуса“. А от кого мне ждать секундантов?»

«Тлерон Клуа, комт Мейтенский, капитан королевской гвардии!»

«За вами выбор оружия» - заметил Обер.
        К капитану Клуа подошли его товарищи и тихонько зашептались. Видимо, кое-кто из них знал Обера как оружейника, а по конкурсным испытаниям ружей знал и его способность к меткой стрельбе. Поэтому через несколько секунд капитан объявил:

«Деремся на саблях, пока один из нас не лишится возможности продолжать поединок. Предлагаю встретиться завтра, в девять, на пустыре за церковью св. Аларина Первопризванного».
        Обер молча сдержанно поклонился. Касраф Телус энергично дергал его за рукав сюртука:

«Ты с ума сошел?» - громким шепотом несколько раз повторил он.

«Нет. Не сошел» - тихо, но твердо парировал Обер. - «Ты не можешь драться ни на пистолетах, ни на саблях, а я - могу. Подожди, мне еще надо уладить дело с секундантами».
        Обер обвел взглядом кафе и отыскал среди посетителей знакомого пехотного лейтенанта из Провинциального легиона. Вскоре лейтенант и его приятель отправились обсуждать окончательные условия дуэли с секундантами гвардейского капитана.
        На следующий день, в девять утра противники были на условленном месте со своими секундантами. После положенных по дуэльному кодексу вопросов о примирении противникам были предложены две одинаковые кавалерийские сабли.
        Капитан сбросил свой форменный камзол, а Обер - свой сюртук. Отсалютовав друг другу, они стали сближаться. Сначала движения были осторожными, потом капитан сделал несколько быстрых выпадов. Обер расчетливо парировал их. Капитан сразу понял, что противник ему достался непростой. Он увеличил темп и силу ударов, стараясь заставить Обера раскрыться или хотя бы несколько поколебать его хладнокровие. Но Обер умело защищался, не стремясь сам перейти в нападение.
        Так прошло несколько минут. Капитан постепенно начал нервничать - ему все никак не удавалось достать этого штатского наглеца. Однако сам он был весьма опытным бойцом и продолжал усиливать натиск, пуская в ход все свое искусство, ловкость и физическую силу. И тут Обер сам перешел в атаку. Мгновенного замешательства капитана Клуа, не ожидавшего столь стремительного перехода от защиты к нападению, оказалось достаточно, чтобы его локтевой сустав был сильно поврежден выпадом сабли. Оружие выпало у него из руки, а рукав белой рубахи быстро пропитался кровью.

«Угодно ли вам признать себя побежденным?» - холодно поинтересовался Обер, останавливаясь. - «Или вы желаете продолжать поединок левой рукой?»

«Мы прекращаем поединок!» - торопливо выпалил секундант капитана.

«Нет, черт возьми!» - воскликнул Тлерон Клуа, комт Мейтенский, поддев свою саблю носком лакированного сапога, подбросив ее в воздух и ловко поймав левой рукой за рукоять. - «Я проучу этого штатского выскочку и левой рукой!».
        Обер отсалютовал капитану еще раз и сразу пошел в атаку. Тлерон Клуа неплохо орудовал левой рукой, но все же это была не правая. Да и рана давала о себе знать. Вскоре он уже торопливо отступал, теснимый Обером, едва успевая отражать его удары. Еще через несколько минут комт Мейтенский получил рубящий удар по левой ключице, пошатнулся и упал. Дуэль окончилась.
        Тлерон Клуа считался заядлым дуэлянтом и одним из лучших фехтовальщиков в гвардии. Столь явное и бесспорное поражение, которое он потерпел от штатского человека, наделало много шуму в Порт-Квелато. К счастью, генерал-губернатор не стал преследовать Обера Грайса за дуэль, поскольку правильно рассудил, что это лишь возбудит дополнительные политические толки и пересуды. Но вот газета Касрафа Телуса оставалась в центре неблагожелательного внимания. Политическая линия ее не изменилась. Более того, она все чаще стала публиковать статьи с прозрачными указаниями на желательность конституционных реформ и расширения самостоятельности Провинций.
        Все это не прошло незамеченым для департамента королевской полиции. Хотя Касраф стал более осторожен, и стремился не раздражать цензуру по пустякам, по настоянию полиции королевский цензор вынес постановление об официальном предупреждении газеты - она могла быть закрыта в результате первого же отмеченного цензором нарушения. Но окончательно терпение властей переполнила публикация памфлета под названием «Рассуждение об улкасанских добродетелях, кои лежат в основе наилучшего устройства власти в попечении о благе подданных», где впервые ясно и недвусмысленно осуждалась королевская власть и провозглашалось требование независимости провинций на основах республиканского правления.
        Хотя памфлет был анонимный, а издатель и типография указаны вымышленные, довольно быстро стало известно, что автором памфлета является Касраф Телус, и отпечатан памфлет в его типографии. Кроме того, полиция дозналась, что злостная газетенка и возмутительный памфлет неведомыми пока путями (это постарался Обер Грайс через знакомых ему офицеров) распространяются среди офицеров и солдат Провинциального легиона и даже попадают в казармы королевских войск! Терпение королевского генерал-губернатора провинций лопнуло и он отдал приказ об аресте адвоката. Через два месяца, незадолго до начала судебного процесса над Телусом, был оглашен королевский эдикт, согласно которому в ассамблеи Провинций могли избираться только коренные уроженцы метрополии, имевшие дворянское звание, а обладатели прочих почетных званий (члены купеческих гильдий, мореплаватели по королевскому патенту, цензовые промышленники и землевладельцы, обладатели офицерских званий и т. п.) могли составить лишь законосовещательное заседание при ассамблее.
        Ассамблеи единодушно выразили протест против этого эдикта, лишавшего население провинций (конечно, это касалось на деле лишь имущих граждан) того же представительства в выборных законодательных учреждениях, как это было принято в метрополии. В ответ на это королевский генерал-губернатор своим указом распустил ассамблеи. Однако депутаты провинции Квелато отказались подчиниться.
        В центре города состоялся шумный митинг и шествие протеста против решений королевской власти. Полиция, разогнавшая демонстрацию (но не успевшая помешать митингу) доносила, что некоторые манифестанты несли портреты царствующего монарха Нотиолема IX, перечеркнутые крест-накрест, а в толпе сочувствующих были замечены синие мундиры Провинциального легиона. Из резиденции генерал-губернатора, расположенной в Порт-Квелато, в казармы королевских войск был послан нарочный с пакетом. В нем содержалось предписание окружить здание ассамблеи солдатами и арестовать мятежных депутатов. Кроме того, там содержалось строго секретное предписание произвести в тот же день изъятие оружия у Провинциального легиона.
        Офицеры легиона еще ничего не знали о приказе разоружить Провинциальный легион. Но слухи о таком приказе ходили уже несколько дней и Оберу Грайсу удалось быстро подтолкнуть их к выступлению, как только взволнованный Эйк Риль сообщил ему о том, что из губернаторского дома в казармы королевских войск заполночь отправлен секретный пакет.

«Как ты думаешь, что теперь будет? Может быть, тебе следует скрыться?» - Эйк Риль был искренне обеспокоен судьбой своего друга.

«Что будет? Ассамблею разгонят, депутатов арестуют, ваш легион расформируют и начнут проверку офицеров на предмет политической благонадежности. Это же ясно, как день!» - спокойно ответил Обер Грайс. - «А скрываться я не собираюсь. Я сейчас пойду в ваши казармы и скажу офицерам, что ежели они хотят быть разогнанными, подобно щелкоперам и болтунам из ассамблеи - то туда им и дорога. А если среди них есть мужчины, то им достаточно знать два действия арифметики, чтобы подсчитать, что в городе стоит один полк королевских войск и один эскадрон гвардейской кавалерии. Провинциальный же легион в Порт-Квелато и его окрестностях имеет шесть отдельных батальонов пехоты, две артиллерийские батареи и три полуэскадрона кавалерии» - Обер Грайс выжидающе замолчал, достал из стенного шкафа ящичек с пистолетами, вынул один из них и старательно принялся заряжать его.

«Но это же мятеж!» - воскликнул Эйк Риль.

«Если мятеж будет успешным, его назовут революцией. А он будет успешным. Иначе… Все равно через час-другой мы окажемся в одинаковом положении - точнее, безо всякого положения в обществе, но в положении обвиняемых в подстрекательстве к мятежу. Ты можешь хоть сейчас пойти и отдать свою саблю какому-нибудь полицейскому. А я пойду в казармы, может там найдется хотя бы парочка мужчин». - Голос Обера был ровным и спокойным.

«Я с тобой» - твердо сказл Эйк Риль после минутного раздумья. Туманным утром по булыжной мостовой гулко стучали кованые сапоги королевских солдат. Их красные мундиры с белыми перевязями крест-накрест появились из туманной мглы пред зданием ассамблеи и остановились. Прямо напротив них протянулась шеренга темно-синих мундиров Провинциального легиона.

«На руку!» - раздалась зычная команда королевского майора. - «Заряжай!»

«Огонь!» - срывающийся фальцет перебил голос королевского офицера. Недружный залп легионеров осветил площадь вспышками выстрелов, казавшихся бледными из-за плотного сырого тумана.
        Ружейная трескотня продолжалась ровно столько, чтобы депутаты ассамблеи, храбро занявшие с утра свои места, успели попрятаться все до единого. Однако командир легионеров не знал об этом, и когда его люди были рассеяны частым огнем королевских солдат, сомкнутыми линиями заполнивших площадь, он пустил в ход кавалерию. Вырвавшись из тесных переулков, окружавших площадь, всадники с нескольких сторон налетели на королевские войска, не ожидавшие такого нападения. Строй королевских солдат сломался, разбежавшихся было легионеров удалось частично собрать, построить, и бросить в штыки. К вечеру полковник легионеров стал хозяином положения в Порт-Квелато. К утру сдались и остатки королевских войск, пытавшиеся закрепиться в казармах. Дом королевского генерал-губернатора был оцеплен. Фрегат королевских морских сил «Альбатрос» и бриг «Стремительный», стоявшие на рейде, после нескольких залпов по городу покинули рейд и вышли в открытое море.
        Обер Грайс первым делом позаботился о том, чтобы новый комендант гарнизона Порт-Квелато подписал приказ об освобождении Касрафа Телуса. Утром следующего дня адвокат был с триумфом встречен немалой толпой его почитателей у ворот тюрьмы. Он сразу же занял свое место в провинциальной ассамблее и развил кипучую деятельность, собирая вокруг своего клуба все больше сторонников. Вскоре ассамблея приняла петицию на имя короля «Об искоренении злоупотреблений в провинциях командора Ильта». Через два месяца метрополия дала ответ на эту петицию - одновременно с южной и северной границ в Провинции двинулись колонны королевских войск. Так началась гражданская война.
        Обер Грайс сидел с Лойном Далусом в кабинете, который тот занимал в бывшей канцелярии генерал-губернатора, и энергично докладывал, тыча пальцем в карту:

«Необходимо вооружить торговые суда и выдать им каперские свидетельства, - это единственное средство защиты побережья, раз уж у нас нет своего военного флота. В порту надо как можно скорее усилить старые береговые батареи и установить новые.
        Далее, на севере красные мундиры уже глубоко проникли в Провинции из Земли королевы Айлин. Но наш легион там перехватил все пути к источникам воды и вряд ли красные мундиры рискнут очертя головы лезть через пустыню. А вот на юге, хотя королевских войск там значительно меньше, ситуация тревожная. Королевские войска пока не ведут активных действий. Но если будет заключено перемирие с кесарем-регентом Королевства Обеих Проливов, то Великая Уния высвободит достаточно войск, чтобы смести наши заслоны на юге, как пушинку. Ведь там одни местные волонтеры! А вдоль побережья - прямая дорога на Порт-Квелато!»
        Обер хлопнул ладонью по карте. Лойн внимательно разглядывал взволнованного Обера, потом задумчиво произнес:

«А что, Южный Бекерстаф к нам так и не присоединился?»

«Нет» - буркнул Обер, продолжая блуждать глазами по карте.

«Ну нет, так нет. Пока обойдемся… Южный округ… включим туда все присоединившиеся южные провинции. Пока там перемирие…» - Лойн Далус оторвался от раздумий и, встав с места, энергично произнес:

«Решено! Сегодня же вечером проводим это на ассамблее». - И добавил, заметив недоумение на лице Обера - «Ты возьмешь под свое начало волонтеров Южного округа. Ассамблея утвердит тебя бригадиром. Я думаю, ты сумеешь не допустить внезапного прорыва королевских войск к Порт-Квелато. А разбивать их тебе не обязательно!» - и Лойн Далус, довольный своей остротой, громко расхохотался.
        Глава 5
        Как инженер Обер Грайс сначала сделал военную карьеру, а затем отказался от нее.
        Пока небольшие силы легионеров, спешно переброшенные на юг, вели тяжелые бои против корпуса королевских войск, вторгшегося в Провинции, постепенно отходя под его напором, Обер пытался сколотить из волонтерских отрядов что-то похожее на регулярные воинские части. Но за два месяца усилий его солдаты были годны пока только на партизанские налеты.
        Обер упорно тренировал волонтеров на плацах, обучая их навыкам огневого боя и действиям в ротных колоннах. Однако это требовало сложных перестроений: первая шеренга в колонне давала залп и сразу отходила назад, в промежутки строя. Впереди оказывалась вторая шеренга. Она в свою очередь давала залп, отходила назад, перезаряжая ружья и так вплоть до последней шеренги в колонне. Это давало возможность вести частый, почти непрерывный огонь залпами, еще более усиленный благодаря новым ружьям, которыми Обер смог оснастить волонтерские отряды - Далус не упустил возможности получить казенный заказ на ружья для армии.
        Еще сложнее было обеспечить развертывание колонны в несколько линий, чтобы дать одновременный залп из возможно большего числа стволов. Дела продвигались с трудом. Но, к счастью для Обера, попытки королевской армии продвинуться дальше на север были не слишком энергичными. Тем временем на Юг докатились два известия, одно почти сразу вслед за другим.
        Первое: в Порт-Квелато представители всех Провинций командора Ильта единодушно провозгласили Провинции Республикой Свободных Южных территорий. Флаг - ярко-голубой, с красным квадратом в верхнем левом углу и четырьмя золотыми треугольниками - символами улкасанской веры - вершинами друг к другу (образовывавшими, таким образом, стилизованный крест) на красном фоне.
        Второе: в главном Западном лагере легиона взбунтовались легионеры, не получавшие жалованья три месяца.
        Одновременно королевская армия на юге, которой морем были доставлены крупные подкрепления, быстрым маршем двинулась в направлении Порт-Квелато, опрокинув немногочисленные отряды легионеров и волонтерские заслоны. Обер ежедневно бросал своих людей в атаки на колонны королевских войск. Но это задерживало их продвижение на два-три часа, не более. Большой город Казот в нижнем течении реки Илонго был последним значительным пунктом на пути в Порт-Квелато. Пушки королевской армии уже полдня подвергали его бомбардировке. Город горел. Но королевские войска не атаковали. Зачем нести потери перед решающими битвами?
        Пушки ревели весь день и весь вечер. Лишь ночью наступил перерыв, озаренный огнем пожаров. Утром пушки заговорили вновь, и вместе с этим двинулись вперед линии королевских войск. Линии красных мундиров против линий синих. Вспышки выстрелов, залпы с дистанции нескольких десятков шагов. Затем удар в штыки. Линии синих опрокинуты. И так на всем протяжении фронта сражения.
        Внутри горящего города бой превратился в хаос, в избиение бегущих легионеров королевской кавалерией. Толпа отступающих по большому каменному мосту через Илонго оказалась под огнем королевских пушек. Три тысячи волонтеров Обера стояли на том берегу. Бригадир легионеров то ли не счел нужным бросать их в бой, то ли в сумятице поражения и бегства просто забыл о них. Вскоре колонны волонтеров наблюдали исход сражения. Королевская конница вслед за остатками разбитой бригады легионеров ворвалась на мост.
        Обер огляделся. Группу офицеров легиона, толпившихся вокруг своего бригадира, как ветром сдуло - вместе со своим начальником. Простучали копыта по булыжнику - и офицеры удалились во главе своей бегущей армии. Обер спрыгнул с коня, обнажил саблю и крикнул:

«В каре, стройся!» Довольно бестолково суетясь, волонтеры, одетые в старые серые мундиры сельской жандармерии, все-таки перестроились в каре.

«Приготовиться к отражению атаки кавалерии!» - Вскинутые ружья с тускло поблескивающими гранеными штыками образовали неровную волнистую линию. - «Целься верней!» - Кавалеристы, заметив изготовившийся к стрельбе воинский строй, стали осаживать лошадей. Кавалерийский полковник, въехав вслед за своим отрядом на верхушку чуть горбатого моста, привстав на стременах, разглядывал неожиданное препятствие. Сотни полторы всадников разворачивали лошадей в нескольких десятках шагов от волонтеров. Обер решился.

«Огонь!» Грохот залпа заставил коней шарахнуться. Второй залп. Третий. Кавалеристы повернули коней обратно на мост, оставив лежать в пыли нескольких своих товарищей.
        Обер тут же перестроил волонтеров в ротные колонны, стараясь запереть выход с моста. Однако королевская артиллерия заставила их отступить в узкие улочки предместья Казота. Через мост пошла королевская пехота, выходя на большой тракт, ведущий в Порт-Квелато. Но когда войска миновали последние домишки предместья, они были обстреляны частым ружейным огнем из придорожного кустарника. Королевская пехота развернула авангардный полк фронтом к противнику, выстраиваясь в боевые линии.
        Обер иначе не мог остановить движение королевской армии к Порт-Квелато. Он построил своих волонтеров в ротные колонны и бросил их в атаку. До самой последней минуты он не был уверен, что его волонтеры сумеют выполнить сложные перестроения в ходе боя хотя бы так же, как во время учений. Опасения его были не напрасны, но, несмотря на массу огрехов, огневой бой удался.
        Частые залпы быстро сменявших одна другую шеренг в колоннах оказались куда действеннее, чем редкий огонь растянутых линий королевских войск. Полк авангарда был разрезан штыковым ударом ротных колонн на несколько частей и обращен в бегство. Такая же участь постигла и другой полк, не успевший развернуться фронтом к противнику. Небольшая шестипушечная батарея волонтеров, ударившая с опушки, сорвала сосредоточение кавалерии для атаки и позволила Оберу отвести своих людей к лесу.
        Можно было считать, что бой выигран. Новые ружья и построение в колонны позволили волонтерам реализовать свое численное превосходство над авангардом противника. Но затевать сражение со всем корпусом королевской армии Обер не мог. Путь на Порт-Квелато был открыт.
        В четырех лигах от окраин Порт-Квелато раскинулось поле сражения с наспех сооруженными редутами, над которыми развевались новые ярко-голубые с красным флаги, украшенные подобием золотого креста. Прохладный осенний ветерок нес над полем небольшие облачка. Со стороны моря доносился гул канонады: эскадра королевского флота Великой Унии вторые сутки бомбардировала город. Депутация уважаемых граждан Порт-Квелато, обратившаяся к королевскому адмиралу с просьбой не предавать город разрушению, вернулась от него с ультиматумом: немедленная капитуляция гарнизона.
        Но под Порт-Квелато собралось достаточно сил, чтобы противостоять королевской армии. Более того, армия Республики имела значительный перевес и в людях, и в артиллерии. Если бы не мятеж в Центральном корпусе, этот перевес мог бы быть решающим. Правда, не меньше половины пехоты и артиллерии составляли наспех подготовленные волонтеры. Да и в кавалерии превосходство было на стороне королевской армии.
        Первым знакомым лицом, которое встретил Обер в штабе главнокомандующего, генерала Коннолиса, эрла Сапатоги, был Эйк Риль.

«Ба, вот это карьера!» - воскликнул Обер Грайс, дружески хлопая своего приятеля по расшитым золотом эполетам. - «Я гляжу, ты уже полковник!»

«Да, и адъютант главнокомандующего» - гордо подтвердил Эйк Риль. - «Но и ты времени даром не терял» - теперь уже Эйк Риль похлопал своего друга по нашивкам на рукаве.

«Хотя я и бригадир, но волонтерский. А значит, вся карьера с окончанием войны тоже кончится. Да и сам понимаешь, какие это вояки, и сколько с ними славы навоюешь!» - Обер Грайс иронически усмехнулся.
        Эйк Риль постепенно стер с лица несколько самодовольную улыбку и заметно посерьезнел:

«Тут нам предстоит жаркое дело. Есть где добыть славу. Хватит и на долю твоих вояк». - Он приблизил лицо к уху Обера и понизил голос до шепота - «Вот только полководец наш… Не очень-то… Говоря честно - старый пень. Да и трусоват». - Эйк поспешно выпрямился, заметив подходивших офицеров.
        По диспозиции бригадиру волонтеров Оберу Грайсу надлежало со своим отрядом занять место на левом фланге под началом генерала Фана Рамакосу. Подобно Эйку, он выдвинулся благодаря Республике, и уже имел боевой опыт, участвуя со своей дивизией в боях на Северной Линии, сдерживая королевскую армию, наступавшую из Земли Королевы Айлин. Это был еще довольно молодой, полнеющий, шумный и жизнерадостный человек. Он принял Обера чуть ли не с восторгом, тут же налил ему вина из пузатой зеленоватой бутылки и предложил выпить за знакомство.

«Ну что, друг мой, нас ждут славные дела!» - с энтузиазмом воскликнул он, горячо обнимая Обера и панибратски похлопывая его по спине. - «Ох, и зададим же мы им завтра жару! Тут не степи, тут нас одной кавалерией не потопчешь! Через наши редуты им не пройти, снесем картечью. Картечь догоняет лучше, чем лошади!» - Он вскочил с кресла, в которое плюхнулся за минуту перед этим, и быстро заходил по палатке. Подскочив к столу, генерал Фана размашистым жестом развернул карту, которая лежала на столе среди рюмок и закусок, свернутая в трубку.

«Вот здесь место дислокации твоих волонтеров. Перекроешь промежуток между первым и вторым редутами и прикроешь фланг первого редута. А пушки свои поставишь тут, в предполье. Редутов этих, впрочем, пока нет - пусть твои вояки их возводят сами, полдня и вся ночь у них в распоряжении». - Столь же размашистым жестом генерал свернул карту.
        Впервые за два неполных года существования Обера Грайса он почувствовал настоящую тревогу не за свою собственную судьбу, а за судьбу людей этой земли. Конечно, Оберу и раньше было вовсе не безразлично, как сложатся их судьбы - всех вместе и каждого в отдельности, в особенности тех, с кем ему приходилось сталкиваться лично. И он уже обзавелся здесь немалым числом друзей… Но все-таки до сих пор он действовал как-то механически, как автомат, выполняющий некую заданную программу, и, подчиняясь ей, оценивал людей в большей мере функционально - с точки зрения полезности для того дела, которое он взял на себя. Сегодня же впервые он думал о том, что люди, находящиеся под его началом, завтра вступят в смертельную схватку, и от него в немалой степени зависит, скольким из них суждено вернуться домой живыми. Думал он также о том, что и само это сражение во многом является результатом его активной поддержки борьбы за независимость Провинций. Таким образом, и с этой стороны он чувствовал ответственность за предстоящие завтра неизбежные смерти.
        Однако он был уже не в силах повернуть вспять или остановить развитие событий. Кровавая схватка - и, наверное, не одна - произойдет неизбежно. Разве что вся республиканская армия капитулирует… Но даже в этом случае гражданская война закончится не сразу. Так что теперь у Обера Грайса оставался лишь один долг перед своими волонтерами - встретить вместе с ними противника и организовать бой возможно более умело, чтобы не лить кровь понапрасну. Чтобы как-то приглушить терзавшие его сомнения, Обер Грайс с головой окунулся в подготовку сражения, не давая себе ни единой свободной минуты.
        Обер проявил неистовую энергию, стараясь как можно лучше оборудовать позиции своих волонтеров. Он пытался не упустить ничего - и накормить своих людей как следует, и раздобыть в достатке боеприпасов, и найти хороший шанцевый инструмент, и поставить в рощах за линией редутов санитаров с перевязочными средствами и необходимым количеством двуколок для эвакуации раненых. Под утро, когда все необходимые распоряжения, казалось, уже были сделаны, он выехал в предполье, туда, где его волонтеры заканчивали возведение артиллерийского редута. Обер скинул мундир, взял в руки лопату и около полутора часов работал вместе с рядовыми и сержантами, пока его нижняя рубаха вся не взмокла от пота.
        К шести утра, умывшись и переодевшись, он гарцевал на коне рядом с Фана Рамакосу, стараясь время от времени рассмотреть в подзорную трубу передний край противника. С невысокого холма между вторым и третьим редутом можно было заметить, что на стороне противника начало происходить какое-то движение. Вот розовато заблестели штыки в лучах утреннего солнца. Началось!

«Разрешите отбыть в бригаду?» - официально обратился Обер к генералу.

«Бригадир Обер Грайс! Приказываю вам иметь командный пункт за промежутком первого и второго редута!» - столь же официально, громким «командирским» голосом произнес Фана Рамакосу.

«Слушаюсь, Ваше превосходительство! Разрешите выполнять?»

«Выполняйте!»
        Обер тронул коня и рысью спустился с холма, забирая влево. Вскоре он был уже на передовой позиции. Там все замерли в тревожном ожидании, готовые встретить врага. Курки ружей взведены, тускло поблескивающие желтым пистоны надеты на шпеньки, канониры с дымящимися фитилями стоят подле заряженных пушек. Убедившись, что все в порядке, и бросив волонтерам несколько громких ободряющих слов, Обер вновь вскочил в седло и поскакал на самую оконечность левого края. Он не боялся обхода - левый край упирался в небольшую речушку с широкой заболоченной поймой и грядой холмов, заросших непролазным кустарником, вдоль нее. По приказу Обера в кустах рассыпались стрелки одной из рот. Обер Грайс боялся другого - если королевские войска хотя бы немного расстроят позиции волонтеров здесь, на самом фланге республиканских войск, они тут же бросят сюда массу кавалерии, в расчете окончательно смять волонтеров и глубоко охватить весь левый фланг. А у него с кавалерией было не густо. Да и не чета были два его эскадрона королевским гвардейцам…

…Сражение продолжалось уже второй час. Непрерывные атаки королевской пехоты и кавалерии, несмотря на артиллерийский огонь многочисленных батарей республиканцев, постепенно склоняли чашу весов в пользу королевской армии. Первым был оставлен предпольный редут волонтеров. Какое-то время артиллеристы дрались в окружении, затем яростной контратакой противника удалось отбросить. Но следующий удар красных мундиров захлестнул редут, затем их волна прокатилась дальше и выплеснулась на первую линию редутов Легиона Республики (так теперь именовались регулярные войска бывшего Провинциального легиона).
        Редуты первой линии несколько раз переходили из рук в руки, многочисленными контратаками легионеров и волонтеров положение удавалось восстановить, но после полудня первая линия была оставлена окончательно. Шел ожесточенный бой за вторую линию обороны. Лицо и руки Обера почернели от пороха, мундир во многих местах был порван, кое-где на нем проступали пятна крови - Обер вряд ли смог бы сразу ответить: его собственной или чужой. Обер еще не чувствовал усталости. Напряжение боя не отпускало его. Он видел признаки того, что противник начинает выдыхаться, что наступает благоприятный момент переломить ход сражения в свою пользу. Генерал Фана Рамакосу, едва завидев подскакавшего Обера, закричал:

«Бригадир Грайс! Немедля давайте сюда два батальона своих волонтеров, прикройте седьмой и восьмой редуты! Я бросаю все силы в атаку на центр!»
        Подъехав ближе, Обер осадил лошадь.

«Почему на центр?» - недоуменно спросил он.

«Потому что в центре красные мундиры!» - гневно воскликнул генерал. - «Генерал Коннолис, старая обезьяна, будь он трижды проклят, приказал войскам в центре отойти! Конная гвардия короля уже там, вот-вот подойдет пехота. Но ничего, я им сейчас врежу в бок!» - в бешенстве Фана стал выписывать саблей, которую он только что выхватил из ножен, замысловатые кренделя. Через час он был убит на всем скаку пистолетным выстрелом в упор, третий раз ведя в атаку оставшиеся четыре эскадрона кавалерии. Обер послал вестовых во все подразделения:

«Командую левым флангом. Бригадир волонтеров Обер Грайс» - значилось в депешах.
        Умело маневрируя огнем артиллерии, Обер сдерживал атаки королевской армии еще два часа. После того, как очередной контратакой королевские гвардейцы были выбиты из двенадцатого редута, расположенного на третьей, последней линии обороны, и из рощи за ним, Обер понял, что следующим ударом королевские войска могут отрезать пути отхода.

«Пушки на передки!» - скомандовал он.
        Чтобы артиллерийские запряжки успели отойти на единственную дорогу, ведущую в Порт-Квелато, он бросил все оставшиеся силы в атаку, стараясь потеснить королевские войска, глубоко продвинувшиеся в центре и угрожавшие вот-вот перерезать эту дорогу. Он еще не знал, что это уже конец сражения, что правый фланг давно уже обойден и разгромлен, что там потеряна вся артиллерия, и что много пушек с разбитыми лафетами брошено при отступлении центра.
        Эта последняя атака не была бессмысленной. Сорок минут упорной схватки не дали королевским войскам возможности перехватить пути отступления республиканцев и беспрепятственно ворваться в город. Однако лишь войска левого фланга отступали хотя бы в каком-нибудь порядке. Да и то значительная часть сил, прикрывавших отступление, была рассеяна, а сам Обер уходил от преследования с кучкой верных волонтеров, до последнего остававшихся со своим командиром.
        Преследователей было вдвое, если не втрое больше, чем беглецов. Уже виднелись впереди темно-красные черепичные крыши домиков на окраине Порт-Квелато, поблескивал в лучах предзакатного солнца возвышавшийся над ними купол главного храма города. Но волонтеры не могли рассчитывать на то, чтобы оторваться от королевских конногвардейцев, настигавших их на своих свежих, рослых и ухоженных лошадях. Серые мундиры стали осаживать лошадей и разворачиваться лицом к противнику, взводя курки ружей и пистолетов. Обер со своим вестовым, продолжая подбадривать лошадей, свернули в проулок, огороженный плетнями, стремясь воспользоваться задержкой преследователей. Но все произошло в считанные минуты.
        С обеих сторон гулко захлопали выстрелы, заклубился пороховой дым. Несколько человек было выбито из седел и с той, и с другой стороны. Гвардейцы взяли волонтеров в кольцо, замелькали выхваченные из ножен клинки. Десяток гвардейцев, не ввязываясь в схватку, быстро направил лошадей в тот проулок, где только что скрылся всадник в сером мундире с шитыми серебром генеральскими вензелями на рукаве.
        Увидев, что уйти от королевских кавалеристов невозможно, вестовой крикнул Оберу:

«Уходите, бригадир! Я их задержу!» Он остановил лошадь и
        развернулся в сторону гвардейцев, вытаскивая оба седельных пистолета, взвел
        курки и стал ждать приближения противника.

«Назад, безумец!» - воскликнул Обер. - «Назад, я приказываю!».
        Но было уже поздно. Гвардейцы вскинули свои карабины и пистолеты, вестовой поднял лошадь на дыбы, прикрываясь ею от пуль, и дважды выстрелил. Обе пули не пропали даром, но ответными выстрелами под вестовым была убита лошадь, а сам он был тут же зарублен налетевшими гвардейцами.
        Обер непроизвольно потянулся к своим седельным пистолетам, но они были разряжены во время последней атаки, и зарядить их снова уже не было никакой возможности. Мышцы его напряглись и он ощутил жесткий предмет, спрятанный на поясе под форменным камзолом. Медлить было нельзя, Обер резко рванул борт камзола так, что разом отлетело несколько пуговиц, и извлек этот предмет правой рукой, другой рукой натягивая поводья, чтобы развернуть лошадь.
        Обер уже давно использовал свою маленькую опытную мастерскую, чтобы создать себе дополнительные гарантии личной безопасности. И вот теперь в его руке лежал револьвер, в барабане которого ждали своей минуты семь патронов. Игрушка получилась далеко не сразу. Да и тот револьвер, который сейчас должен был спасти ему жизнь, оставлял желать много лучшего. Хотя он и имел механизм самовзвода курка, но патроны в нем были бумажные, покрытые воском, а обтюрация столь плоха, что во время выстрела между барабаном и стволом прорывался сноп пламени, оставляя на руке черный пороховой нагар. Вместо металлического капсюля (который плохо держался в бумажной гильзе) Обер вставлял в отверстие в донышке гильзы воспламенительный состав из красного фосфора и селитры, скрепленный небольшим количеством клея.
        Первый выстрел грохнул, когда кавалеристы были уже меньше, чем в тридцати шагах. Обер опасался, что его тоже может настигнуть пуля, и поэтому, желая упредить противника, выстрелил сразу, навскидку. Мимо. Однако гвардейцы не стреляли в ответ, видимо, желая захватить бригадира живым. Обер подавил нахлынувшую волну страха и, выждав, когда кавалеристы уже начали брать его в круг, уложил шесть человек выстрелами в упор в бешеном темпе, насколько позволяли технические возможности оружия. Он не напрасно изнурял себя тренировками в тире, опасаясь, что наступит такой момент, когда судьба может заставить его выложить все, на что он способен. И к этому моменту надо быть способным на многое.
        Гвардейцы были, несомненно, ошарашены этим стреляющим без перерыва оружием, но в бою некогда удивляться и задумываться. Двое, оставшиеся в седлах, немедля пустили в ход сабли. К Оберу уже вернулась необходимая уверенность в себе и он хладнокровно положился на свое искусство фехтовальщика, которое он поддерживал так же упорно, как и сноровку в стрельбе. Но и его противники были не лыком шиты. На их красных мундирах блестели золотым шитьем офицерские эполеты, и по всему видно, не зря.
        Хотя Обер успешно отбивался от их наскоков, большего ему достичь не удавалось. А ведь в любой момент здесь могли появиться конногвардейцы, разделавшиеся с задержавшей их группой волонтеров. Обер понимал, что-либо он сейчас оторвется и тогда у него еще останется шанс спастись, либо…
        Один из офицеров наскочил на него, занося над его головой саблю. Обер подставил свою. Они сшиблись почти вплотную и Обер, опередив противника, ударил его левой рукой длинным обоюдоострым кинжалом. Второй гвардеец в этот момент попытался зайти сзади, упустив благоприятный момент для нанесения удара, и тотчас поплатился за это. Обер пустил в ход всю свою физическую силу. Уже не опасаясь второго противника, он поднял коня на дыбы, и сплеча нанес такой удар, что ему не смогла противостоять ни стальная сабля, ни украшенная перьями медная каска. Хотя перерубить саблю Оберу, конечно, не удалось, удар по каске был столь силен, что гвардеец упал под копыта своей лошади.
        Вблизи заслышался топот копыт королевской кавалерии, но Обер уже успел свернуть за угол, запутывая преследователей.
        Остатки разбитой армии республиканцев и правительство Республики Свободных Южных территорий расположились в маленьком поселке километрах в двадцати от Порт-Квелато. Обер, добравшись туда заполночь, не давая себе передышки, стал собирать разрозненные группы волонтеров и отряды Легиона, находившиеся во время сражения под его командой. К утру, валясь от усталости и засыпая на ходу, ему удалось разыскать почти всю свою артиллерию, больше двух тысяч пехотинцев и сколотить полуэскадрон кавалерии.
        Уже плохо понимая собеседника, он слушал рассказ Эйка Риля об отступлении корпуса генерала Коннолиса:

«…Они нас почти не преследовали. Лишь иногда вступали в перестрелку с арьергардами. За городом и вовсе прекратили преследование…» - полковник Риль замолчал и в сердцах стукнув кулаком по седлу, прошипел сквозь зубы - «Черт дернул этого лысого болвана отвести войска в решающий момент!» - он еще раз стукнул кулаком по седлу и замолчал.

«Полковник Риль! К главнокомандующему!» - раздался издали чей-то голос.

«Ну, мне пора» - Эйк тронул Обера за руку и пришпорил коня.
        Обер забылся тяжелым сном прямо на земле, рядом с палатками волонтеров, едва успев сползти с седла и подстелить под себя плащ. Его разбудили с большим трудом:

«Командир! Захвачен подозрительный человек. По всему видать - лазутчик. Письмо у него нашли. С печатями!»
        Медленно освобождаясь ото сна, Обер сломал печати. Когда он вник в содержание письма, сонливость его моментально улетучилась. Он порывисто вскочил на ноги.

«Первая и вторая роты! В ружье!»
        Подойти к домику, в котором располагалось правительство, не удалось.

«В чем дело?» - с нехорошим предчувствием спросил Обер у офицера, преградившего ему путь.

«Приказ главнокомандующего» - ответил тот.
        Домик, где располагалось правительство, был окружен шеренгами легионеров. Обер направился в штаб командующего, надеясь разыскать полковника Риля. Еще не дойдя до штабной палатки, Обер увидел его. Эйк тоже заметил своего приятеля:

«А, бригадир Грайс! С добрым утром. Впрочем, как посмотреть. У нас тут такое делается…»
        Обер нетерпеливо перебил его: - «Вот именно, что тут у вас делается?»

«Главнокомандующий хочет… м-м-м… убедить правительство вступить в мирные переговоры с короной».

«Это же мятеж!» - воскликнул Обер.
        Эйк Риль уныло развел руками:

«Что же тут поделаешь? А если правительство уступит?»
        Обер Грайс молча протянул ему письмо, перехваченное накануне.

«Это не мятеж! Это предательство!» - Эйк Риль нервно дернул щекой.

«Где генерал Коннолис?» - Обер схватил полковника за руку.

«В штабной палатке, а что?»

«У меня тут в трестах шагах две роты волонтеров»

«Ты с ума сошел?! У Коннолиса же целый корпус под началом!»

«Он не успеет им воспользоваться» - с безмятежным спокойствием ответил Обер.
        Волонтеры быстро окружили штабную палатку, оттеснив караул. Обер Грайс нырнул под тент, откинув полог, и пройдя прямо к столу, вокруг которого собрались генералы и офицеры, швырнул на него письмо.

«Адъютант Риль, прочтите-ка для господ генералов этот документ» - небрежно сказал Обер. Эйк Риль взял письмо в руки, но тут генерал Коннолис, эрл Сапатоги, оправился от замешательства и заорал:

«По какому праву вы врываетесь на заседание штаба? Вон отсюда!»
        Обер лишь усмехнулся в ответ:

«Когда всем станет известно содержание письма, вам придется сбавить тон. Читайте, Эйк!» Полковник Эйк Риль начал громко читать:
«Генералу Коннолису, эрлу Сапатоги, от дъюка Лейтенфорского, командующего Южной армией короны в Провинциях. Я уполномочен правительством Его Величества сообщить Вам, что в случае принятия мятежниками наших условий, правительство гарантирует обещанное мною помилование самозванным главарям так называемой Республики Южных территорий. Ваши услуги не остались незамеченными правительством и короной и Вы можете рассчитывать не только на сохранение занимаемого Вами в настоящее время поста, но и на соответствующее Вашему вкладу в защиту интересов короны вознаграждение. Относительно точных сроков…»
        Чтение письма было прервано криком побагровевшего эрла Сапатоги, генерала Коннолиса:

«Арестуйте мятежников!»
        Несколько офицеров схватили за руки полковника Риля, другие бросились к Оберу. Тот выхватил из-за пояса два пистолета и взвел курки:

«На место! Штаб окружен моими волонтерами. Кто двинется - получит пулю в лоб!» - Не поворачивая головы, Обер скомандовал:

«Первый взвод, ко мне!» Палатка заполнилась серыми мундирами волонтеров.

«Господа генералы! Господа офицеры! Генерал Коннолис повинен в изменнических сношениях с противником и в мятеже против правительства Республики. По законам военного времени он заслуживает смертного приговора. Пишите, Эйк!»
        Полковник Риль, высвободившись из рук офицеров, все еще пытавшихся держать его, сел за стол, взял лист гербовой бумаги, обмакнул в чернила перо и под диктовку Обера начал писать приговор:

«Мы, представители Верховного командования вооруженных сил Республики…»
        Закончив, он аккуратно присыпал лист сухим песком, потом стряхнул его и расправил документ на столе. Обер жестом указал на приговор:

«Прошу господ генералов и офицеров подписать!» - голос его был необычно жестким.
        Никто, однако, не двинулся с места.

«Это произвол, вы сами мятежник!» - громко произнес один из генералов.

«Я думаю», - спокойно ответил Обер, - «что сообщники изменника также заслуживают смерти». Оглядываясь на волонтеров, некоторые офицеры потянулись к перьям.

«Господа!» - срывающимся голосом в отчаянии вскричал эрл Сапатоги. - «Вы ответите головой за свою подпись!»
        Обер, криво усмехнувшись, покачал головой, подтянул к себе лист бумаги с текстом приговора и первым аккуратно на нем расписался…
        После того, как генерал Коннолис был расстрелян взводом волонтеров, и были отведены войска, блокировавшие домик правительства Республики, надо было готовиться к бою. Провал предательского замысла эрла Сапатоги означал, что не сегодня-завтра королевская армия будет здесь.
        Новый главнокомандующий назначил волонтеров в резерв. Противника решено было встретить на линии холмов перед селением, где спешно начали готовить артиллерийские редуты. Обер, да и большинство офицеров понимали, что надежды на успех невелики. Численное превосходство, имевшееся несколько дней назад, было утрачено. Значительно меньше имелось теперь артиллерии, и совсем уж плачевным оказалось положение с кавалерией. Хотя из близлежащих местностей подтягивались небольшие отряды, эти подкрепления были слишком малы, чтобы изменить ситуацию. Но так или иначе надо было защищаться.
        Ядра с шипением и свистом обрушивались на позиции республиканцев, плюхались в зеленую, чуть пожухлую траву, на свежераскопанную землю на редутах и возле них, разрываясь с грохотом и дымом. Через полчаса на передовых позициях уже сотни легионеров были убиты и ранены, несколько артиллерийских орудий разбито, редуты серьезно повреждены. А ядра продолжали лететь, падать, разрываться, разбрасывая в разные стороны смертоносные чугунные осколки и комья земли.
        Артиллерийский огонь противника оказался сильнее, чем ожидалось. Когда красные мундиры, линия за линией, пошли в наступление, их превосходство стало очевидным. Новый главнокомандующий, хотя и решил сражаться до конца, в глубине души был уверен в поражении. Обер находился в штабе, когда стало известно, что бежал начальник артиллерии. Бригадир Обер Грайс был единственным не втянутым в бой генералом, оказавшимся под рукой, да и слыл уже отчаянным воякой. Так что командование артиллерией свалилось на него.
        Несмотря на неблагоприятное соотношение сил, первые две атаки все же были отбиты. Третий натиск повлек за собою потерю большинства редутов на правом фланге. Волонтеры (командование которыми осталось за Обером) были брошены туда. Обер развернул батальоны в линии и приказал открыть огонь с дальней дистанции, пользуясь превосходством в качестве ружей, стандартных пуль фабричной выделки и пороховых зарядов. Попытки красных мундиров сблизиться на обычную дистанцию ружейного огня привели к большим потерям в их рядах. Однако они стойко выдержали залпы волонтеров, продвигаясь вперед сомкнутыми рядами, и вскоре над линиями красных мундиров тоже заклубился пороховой дым и раздался грохот ружейных выстрелов.
        Обер приказал волонтерам сомкнуться в ротные колонны и ускоренным шагом бросил их в штыковую атаку. Он сам бежал в первых рядах с саблей в руке навстречу залпам королевских солдат. Рядом с ним упали (убиты? ранены?) два рядовых волонтера. Но вот противники сошлись, штыки в штыки, и после кровопролитной схватки красные мундиры были опрокинуты. Однако - не везде. Чтобы полностью восстановить положение, командующий правым флангом ринулся в атаку во главе небольших кавалерийских сил. Их все же хватило, чтобы расстроить ряды королевских войск и вытеснить их с первой линии редутов.
        В этой контратаке под командующим правом флангом ядром была убита лошадь и сам он получил тяжелую контузию. Как и в прошлом сражении, Оберу пришлось взять командование флангом на себя.
        Тяжелые свинцовые тучи медленно проплывали над полем сражения, но только ранним утром его оросило непродолжительным мелким дождиком. Устойчивый прохладный ветерок не приносил свежести - в воздухе стояла давящая духота. К полудню в войсках уже чувствовалась усталость. После третьей атаки, встреченной огнем усиленной Обером артиллерии, на что был полностью израсходован почти весь скудный артиллерийский резерв, красные мундиры, изрядно потрепанные в рукопашном бою на редутах, отошли на исходные позиции.
        Если бы не лежавшие там и сям трупы в красных, синих и серых мундирах, поле между позициями королевской армии и республиканцев могло бы показаться мирным. Обер вглядывался в него, лихорадочно соображая, что же делать. Прямо перед ним лежал красивый пойменный луг, с еще не слишком заметно примятой солдатскими сапогами и копытами лошадей высокой густой травой. Ближе к правому краю к позициям противника вела неглубокая лощинка, выходившая к ручью, рассекавшему поле примерно на равном удалении от позиций сторон. Там, где лощина выводила к ручью, его берег на протяжении полутысячи шагов довольно густо зарос ивняком…
        Обер подскакал к отряду артиллерийского резерва, только что занявшему позиции на переднем крае - тридцать две конные запряжки с облегченными орудиями новой конструкции, произведенными недавно на заводах Далуса.

«Орудия на передки!» - скомандовал он.

«Что, отступаем?» - разочаровано спросил один из артиллерийских офицеров.

«Никак нет» - ответил Обер. - «Приказываю вам переместить орудия вперед и занять позиции вдоль ручья. Выдвигаться скрытно, вон по той лощине, орудия замаскировать в зарослях ивняка».
        Обер сам отправился с артиллерией, контролируя скрытность маневра и выбор позиций.
        Противник, предприняв очередную атаку, внезапно оказался под губительным картечным огнем в упор, не дойдя еще больше пятисот шагов до республиканских редутов. Невесть откуда взявшаяся новая батарея на берегу ручья совершенно расстроила линии пехоты. Против батареи было брошено несколько эскадронов кирасир, лихо проскочивших простреливаемое пространство, а затем ушедших правее, охватывая батарею. Они выскочили на берег ручья, с ходу форсировали его и понеслись дальше вдоль берега, туда, где продолжали часто ухать пушки. Потери, по мнению дьюка Лейтенфорского, командовавшего сражением, уже не играли большой роли. Главное - сбить эту батарею, и путь к победе открыт.
        Картечь исправно делала свое дело, но теперь кирасиры были уже вне досягаемости артиллерийского огня. Топча копытами сочную высокую траву, королевские гвардейцы уже через несколько минут должны были выскочить на позиции батареи.

«Первая шеренга, с колена, залпом, огонь!» - из травы поднялась шеренга волонтеров и во фланг кирасирам грянул залп.

«Вторая шеренга, стоя, огонь!» - «Третья шеренга, огонь! Четвертая, огонь!..» Конная лавина, блестя кирасами и шлемами, вдруг смешалась, образуя сумятицу падающих и встающих на дыбы лошадей. Залпы следовали один за другим. Несколько пушек, поспешно выкаченных на руках навстречу кирасирам, плеснули картечью, перекрывая своим грохотом трескотню ружей. Атака кирасир захлебнулась.
        Батарея вела непрерывный огонь по линиям королевских войск на левом фланге. Они пытались продолжать атаки, несмотря на это неожиданное препятствие. Дьюк Лейтенфорский был воодушевлен успехами в центре и на левом фланге, где красным мундирам снова удалось захватить первую линию редутов. Наступал кризис сражения, и Обер решил бросить в бой весь резерв, не дожидаясь приказа главнокомандующего. Более того, он игнорировал его настоятельные требования перебросить артиллерию и волонтеров для поддержки войск в центре и на левом фланге. Вместо этого он скомандовал войскам правого фланга общее наступление.
        Артиллерийский огонь и штыковой удар ротных колонн волонтеров опрокинули изрядно потрепанные уже войска противника. Волонтеры смешали линии королевских войск, ворвались на позиции артиллерии и после рукопашного боя захватили их. Подошедшие резервы дьюка Лейтенфорского были встречены залповым огнем республиканских легионеров, успевших обойти королевские войска, связанные боем с волонтерами.
        Завязался жестокий штыковой бой. Обер скрипел зубами, не имея возможности ввести в сражение мало-мальски крупные кавалерийские силы. Его волонтеры, пытавшиеся создать угрозу неприятельскому центру, подвергались непрерывным атакам королевских конногвардейцев. Обер соскочил с коня, бросив поводья подлетевшему вестовому, и, устроившись прямо на земле, начал быстро строчить донесение главнокомандующему…
«Срочно! Строго секретно!
        Лично в руки Главнокомандующему, генералу Зланцайсу.
        Докладывает бригадир волонтеров Обер Грайс. Покорнейше прошу, как только вы ознакомитесь с этим донесением, принять во внимание мою просьбу об уничтожении настоящего документа сразу по прочтении. Со своей стороны даю слово чести офицера, что содержание донесения мною никогда не будет разглашено.
        Правый фланг противника атакой резервов смят и опрокинут. Пока королевские войска не перегруппировались и не восстановили положение, то есть в течение ближайших тридцати-сорока минут, существует возможность повернуть в нашу сторону ход сражения. Для этого необходимо, чтобы вы немедленно дали приказ атаковать противника всеми силами по всему фронту.
        Вне зависимости от того, насколько успешной будет эта атака, она скует силы противника по меньшей мере на час, а то и на полтора. Это даст мне возможность довершить разгром левого фланга противника и создать угрозу его центру. В настоящий момент я выдвигаю свою артиллерию на линию артиллерийских позиций противника, что даст мне возможность простреливать огнем королевские войска, расположенные в центре.
        Никакой другой возможности выиграть сражение у нас уже не будет. Беречь войска бессмысленно, ибо в случае поражения мы все равно их лишимся.
        Вне зависимости от вашего решения буду продолжать атаки. Еще раз прошу уничтожить это письмо, ибо полагаю необходимым, чтобы принятое вами решение - каким бы оно ни было - ни в коем случае не выглядело как результат чьих-то советов со стороны.
        Обер Грайс, бригадир волонтеров»
        Изрыгая бешеные ругательства, Обер подгонял артиллеристов, устанавливавших орудия среди наполовину разбитых позиций королевской артиллерии. Уцелевшие пушки королевских войск тоже разворачивались хоботами в противоположную сторону. Перевес в артиллерии здесь, на правом фланге, перешел к республиканцам и Обер торопился пустить в ход это преимущество. Четыре батареи выдвигались влево, в сторону неприятельского центра. Они расположились на небольшом пригорке перед начинавшимися рощицами и перелесками, где приводили себя в порядок и строились для очередной атаки красные мундиры.
        Многие деревья и кустарник были уже переломаны и выкорчеваны артиллерийским огнем, но все же достаточно хорошо скрывали передвижения вражеских войск. Лишь в промежуток между рощами можно было просматривать с пригорка большое поле, где строились войска центра королевской армии, гарцевали эскадроны кавалерии, готовые ринуться вперед. Крутя винты вертикальной наводки, пушкари подняли вверх хоботы орудий…
        Дьюк Лейтенфорский довольно быстро разобрался, откуда это вдруг взялись разрывы пушечных ядер буквально в двух сотнях шагов перед его штабной палаткой. Стало ясно, что все обещания командующего левым флангом восстановить положение и отбросить правый фланг республиканцев так и остались обещаниями. Пришлось выделить из собственных войск в центре три полка пехоты и полк кавалерии, чтобы сбить республиканцев с захваченных ими позиций.
        Бой постепенно потерял стройный организованный характер. Людские массы, столкнувшись, потеряли строй, перемешались и образовали отдельные очаги сражения. Среди сломанных и поваленных деревьев, на полянах, вокруг артиллерийских позиций шла ожесточенная схватка. Люди в растерзанных мундирах, перепачканных грязью и кровью, с лицами, почерневшими от пороховой гари, спотыкаясь о трупы погибших, были одержимы одной мыслью - убить своего противника в таком же перепачканном грязью и кровью мундире другого цвета.
        Обер Грайс понял, что ход сражения сумеет переломить тот, кто сейчас бросит в бой свежие войска. У него таких войск не было. Признаков того, что остальная республиканская армия собирается двинуться в атаку, тоже не было. И тогда он начал носиться на лошади по полю сражения, отыскивая рассеянные кучки солдат, оказавшиеся по тем или иным причинам в стороне от места схватки. Ту же работу исполняли по его поручению еще три офицера. Рядом с артиллерийскими батареями стали понемногу выстраиваться линии пехоты…
        То же самое, что понял Обер Грайс, понял и Дьюк Лейтенфорский. Он оттянул часть войск из центра и с противоположного фланга, воспользовавшись передышкой между атаками. Теперь у него под рукой были два пехотных и кавалерийский полк, которыми он, не мешкая, подкрепил правый фланг. Артиллерия республиканцев, которая только что обстреливала центр и мешала переброске войск, замолчала, оказавшись в самой гуще боя, шедшего на правом фланге королевских войск. Атака хотя и небольших, но свежих сил позволила солдатам короны прорвать позиции республиканцев и выйти к их артиллерийским батареям.
        В руках у Обера был лишь сводный батальон, составленный из легкораненых и собранных отовсюду одиночек и небольших групп, рассеявшихся во время предыдущих схваток. Его четыре ротные колонны встретили атакующих огнем, но силы были неравны. На этой дистанции артиллерия уже ничего не могла сделать. Через несколько минут рукопашный бой кипел уже вокруг пушек…
        Войска левого фланга республиканцев были смяты, расстроены, но не опрокинуты. Они не бежали и даже не отошли. Бой продолжался - безуспешный, безнадежный, отчаянный. Обер с группой солдат, общей численностью около роты, где перемешались и легионеры, и волонтеры, и кавалеристы, под которыми были убиты лошади, и артиллеристы, потерявшие свои орудия, отбивался от наседавших королевских войск прямо на позициях артиллерии. Когда-то это была первая линия батарей королевской армии. Теперь здесь был лишь хаос разрытой и развороченной земли, разбитые орудия, зарядные ящики и их обломки, трупы в красных, красно-белых, серых и синих мундирах. Солдаты обеих сторон изрядно устали, но исступленные штыковые стычки, сопровождавшиеся редкими хлопками ружейных выстрелов, то и дело завязывались то здесь, то там.
        Казалось, что бой идет в таком виде с самого утра, и будет продолжаться до бесконечности. Попытки небольших отрядов королевских конногвардейцев обойти очаги боя и вновь продвинуться на первоначальные позиции республиканцев, были сорваны картечным огнем одиннадцати пушек, почему-то остававшихся на старых позициях. Атаковать позиции артиллеристов без поддержки пехоты немногочисленные конногвардейцы не решились.
        Сколько времени все это продолжается - полчаса, час, целый день? - Обер уже не отдавал себе отчета. Ощущение реальности стало возвращаться к нему, когда он заметил, что королевские войска выходят из боя и оттягиваются назад. Вскоре стало видно, что в центре королевских войск среди крупных пятен красных мундиров виднеются широкие мазки синих. Генерал Зланцайс все-таки повел республиканскую армию в атаку и даже сумел в нескольких местах преодолеть первую линию обороны красных мундиров.
        Все, что сумел сделать Обер, так это отыскать несколько уцелевших орудий и десятка два оставшихся в живых артиллеристов, выдвинуть вперед те одиннадцать орудий, что еще оставались позади, вытащить то немногое, что еще оставалось на тыловых позициях в зарядных ящиках, и снова открыть артиллерийский огонь. Под прикрытием этого огня оставшиеся в живых офицеры постепенно собирали вокруг себя солдат, ставили их в строй, формируя «правильные» боевые порядки. По ходу дела солдаты обшаривали патронные сумки убитых, отыскивая заряды к ружьям. Вскоре Обер смог бросить в наступление шесть пехотных батальонов - три легионерских, два волонтерских и один сводный. Кавалерии же почти совсем не осталось - едва набрался один полуэскадрон.
        Бой возобновился. Атака, организованная бригадиром Грайсом, успеха не имела. Хотя войска короны на этом фланге потеряли почти всю свою артиллерию, численный перевес был за ними, да и пушек у Обера тоже осталось не так много. Однако в центре красные мундиры, ослабленные несколькими перебросками подкреплений на правый фланг, не выдержали атаки генерала Зланцайса, который имел в центре как раз самую сильную группировку. Дьюк Лейтенфорский вынужден был поспешно ретироваться вместе со своим штабом на тыловые позиции, что не улучшило управления войсками. Более сильный правый фланг королевских войск успешно отразил атаку малочисленных и измотанных боем батальонов Обера, и даже вытеснил их со своих позиций, захватив остатки артиллерийских батарей республиканцев, но это уже ничего не могло изменить.
        Красные мундиры в центре поспешно отходили, а затем и побежали. Вскоре отход начался и на левом фланге королевских войск. Правый фланг, связанный боем (который поначалу казался успешным) с почти что разгромленными республиканцами под командованием бригадира Грайса, оказался отрезанным от основных сил. Республиканцы на левом фланге отчаянно отбивались, сорвав в очередной раз штыковой атакой попытки войск короны переправиться через ту речушку, что протекала как раз посредине между первоначальными позициями враждующих сторон. Но у Обера Грайса осталось едва ли три полных батальона, сгруппировавшихся вокруг единственного уцелевшего полкового знамени. Все заряды к ружьям были уже израсходованы. Правда, оставались еще в строю три пушки с десятком зарядов. Но похоже было, что следующей атаки им не выдержать.
        В этот момент поле позади линий красных мундиров заполнилось ровными синими квадратами республиканских батальонов. Один, два, три, четыре… девять батальонов пехоты и два эскадрона кавалерии. Королевский генерал, привстав на стременах, считал зашедшие ему в тыл войска противника. Потом он опустился в седло, долго и виртуозно изрыгал ругательства, затем спешился, снял со своей шеи шелковый шарф, бывший когда-то белоснежным, нацепил его на штык валявшегося под ногами ружья, вручил этот белый флаг офицеру, замещавшему убитого адъютанта, и отправился к позициям синих. Не в тыл, где гарцевала группа генералов в блестящих золотых эполетах, а к берегу речушки, где стоял под потрепанным знаменем бригадир волонтеров в сером мундире без эполет, с таким же, как у него самого, почерневшим от пороха лицом. Именно ему, перейдя вброд речушку, он протянул свою саблю с золотой вязью по полированному лезвию, покрытому побуревшими потеками крови.

«Думаю, эта сабля принадлежит вам по праву. Ведь это вы разбили нашу армию», - с горечью заметил гвардейский генерал, расставаясь со своим оружием.
        Обер Грайс принял саблю, молча наклонил голову и отсалютовал ему своим клинком - левой рукой, потому что правая покоилась на перевязи из грязных бинтов, пропитанных кровью.
        Когда все распоряжения были сделаны, все рапорты отданы, когда на поле битвы остались лишь неспешно бродившие похоронные команды, да юркие мародеры, бригадир Грайс вышел из штабной палатки и уставился на темно-серые тучи, подсвеченные изнутри багровым закатным солнцем. Несколько раз тяжело вздохнув, Обер вдруг вскинул целую левую руку и резким движением рванул с плеча узенький витой серебряный погон.
        Глава 6
        Акула капитализма, опасный либерал или книжный червь?
        После поражения королевская армия поспешно оставила Порт-Квелато. Город горел, вновь подвергнутый бомбардировке военным флотом короны. Лойн Далус, раньше сетовавший на удаленность заводов от порта, теперь благодарил бога за то, что его предприятия оказались от него на достаточно большом расстоянии и не были затронуты бомбардировкой. Обер Грайс снова вернулся в фирму, подав главнокомандующему прошение об отставке. Однако он вовсе не бросил военные дела.
        На заводе Далуса было налажено производство нарезных штуцеров с ударными капсюльными замками, которые обладали прекрасной меткостью и повышенной дальнобойностью. Их недостатками были дороговизна и медленное заряжание - в ствол с нарезкой свинцовую пулю было забить гораздо труднее, чем в гладкий ствол. Поэтому этими штуцерами вооружали лишь лучших стрелков. Но для Обера главное состояло в том, что была разработана и испытана технология производства нарезных стволов, создано оборудование и способы термической обработки стали, дававшие неплохие результаты.
        Другим его делом продолжала оставаться политика. Он интенсивно вдалбливал в головы Касрафа Телуса. с одной стороны, и своего хозяина - с другой, идею одного простенького законопроекта. Впрочем, аргументы он использовал разные.

«Пойми», - убеждал он Телуса. сделавшегося одним из самых популярных политиков в Республике, - «разве может кто-то узурпировать права на те обширные земли, что лежат на Запад от побережья? Если это делала корона, то разве стоит республиканскому правительству ей подражать? Каждый человек должен иметь право на клочок земли. Но чтобы не плодить лодырей и пьянчуг, нужно сделать вот что - каждому дать право взять в долг у нации (модное словечко в те времена) кусок земли, достаточный, чтобы прокормить семью. Скажем, 50 гектаров. И если этот человек в течение пяти лет прожил на этой земле, возделывая ее, нация ему этот долг прощает и передает землю в вечное наследственное пользование. Но не в полную собственность - если он забросит эту землю, или устроит на ней лужайку для игры в мяч, суд может отобрать ее».
        Этот монолог Касраф Телус выслушал молча, но как только Обер замолчал, начал возражать:

«Никто не будет беречь собственность, полученную задаром!»
        Обер тут же с горячностью перебил его:

«Как это - задаром?! Ты что, совсем меня не слушал? А пять лет труда? И потом», - продолжал он уже более спокойным тоном, - «у этой проблемы есть и другая сторона. Корона наращивает численность армии. У нас нет денег на наем дополнительных солдат. Если дать поселенцам право на землю, мы получим десятки тысяч ополченцев, готовых с оружием в руках защищать это право. Подумай над этим!»
        С Лойном Далусом разговор шел совсем в иной плоскости.

«Ты прав», - признавал Обер, - «если свободно давать поселенцам землю, это тут же поднимет цену на рабочие руки. Если не видеть дальше своего носа - прямой убыток. Но тут же кроется и выгода».
        И Обер Грайс начал перечислять:

«Первое. Приток новых поселенцев расширяет рынок сбыта наших товаров - и ружей, и сельхозмашин, и мелкого инвентаря. Расширим производство не только мы, но и другие компании. Это значит - вырастет спрос на металл, на паровые машины, на грузовые перевозки. Больше поселенцев - больше производство зерна. Значит, опять рост потребности в перевозках. И если заглянуть еще дальше…» - Обер сделал многозначительную паузу - «как тебе понравится такое название: „Акционерная железнодорожная компания по прокладке рельсового пути от Порт-Квелато в Форт-Лаи“? А там, глядишь, и от Казота в Халлас? Это же рельсы, шпалы, паровозы, вагоны, мосты, станционные здания, склады… Это же неисчерпаемый рынок!»
        Такого рода соображения возымели свое действие на Лойна Далуса и на его приятелей из деловых кругов. В свою очередь, апелляция к неотчуждаемым гражданским правам подействовала на либеральных друзей Касрафа Телуса. Законопроект, после двух неудачных попыток, наконец был одобрен обеими палатами Ассамблеи Республики.
        Но ожидаемого притока переселенцев со Старых Земель не случилось - по одной простой причине. Морские пути в Республику Южных Территорий были перехвачены королевским военным флотом Великой Унии. Своего флота Республика не имела, а вооруженные каперские суда, хотя и пощипывали время от времени одиночные королевские фрегаты и корветы, нападая на них группами, но не могли бросить вызов эскадрам мощных линейных кораблей и провести сквозь кольцо блокады транспорты с иммигрантами. Разумеется, не все восточное побережье Элинора было блокировано. Суда могли беспрепятственно заходить в порты Земли королевы Айлин, остававшейся под контролем Короны. Можно было относительно беспрепятственно высаживаться и на самом юге - во владениях Королевства Обеих Проливов. Ведь, несмотря на периодические вспышки военных действий между двумя державами, Великая Уния Гасаров и Норншатта не решалась развязать всеобщую морскую войну, а потому суда третьих стран имели возможность идти вдоль восточного побережья на юг. Но горе тем, кто попытался бы повернуть к гаваням Республики…
        Все эти препятствия превратили ожидаемый поток переселенцев в скудный ручеек. Лишь более года спустя новые законы Республики стали приносить свои плоды. К тому времени переселенцы освоили кружной путь - в обход огромного полуострова на северо-западе Элинора они шли вдоль западного побережья материка и высаживались в маленьких рыбацких поселках на крайнем Западе Республики Южных Территорий. Собственно, реально на эти земли не распространялся ничей государственный суверенитет. Однако поселенцы, прибывавшие в эти места, были заинтересованы в бесплатном получении земельных наделов, а потому, община за общиной, деревушка за деревушкой, признавали себя частью Республики Свободных Южных территорий и поднимали лазоревый флаг с красным квадратом и золотыми треугольниками, образующими крест на красном фоне, в верхнем левом углу.
        Поток поселенцев все рос. С ними вместе шли и торговые суда. Рыбачьи деревушки буквально за год-другой разрастались в крупные поселения, в них строились новые причалы. Хотя грузам приходилось преодолевать долгий путь на Восток, через леса, горы, степи и полупустыни, все-таки это была заметная щель в кольце торговой блокады.
        Но от прибавления в количестве новых граждан Республики было мало проку в военных делах. Практически никто из этих поселенцев не намеревался идти на восток, чтобы сражаться с армиями короны. Корона, однако, сама решила эту проблему. При дворе Нотиолема IX были крайне раздосадованы тем, что блокада не оказалась столь прочной, как обещал командующий королевским военным флотом. Последний не замедлил отдать соответствующий приказ. После того, как два городка на побережье были снесены огнем королевских фрегатов, а высаженная экспедиция устроила резню в большем селении землепашцев на расстоянии суточного перехода от океана, на востоке Республики неожиданно для всех появился добровольческий полк с дальнего Запада. Плохо вооруженный, почти не имевший офицеров и совсем не обученный, этот полк по численности был почти равен регулярной дивизии Легиона Республики.
        Оберу Грайсу пришлось вновь обрядиться в мундир бригадира и заниматься обучением этого пополнения, а заодно и решать интендантские проблемы. К счастью, заводы Далуса давали достаточно ружей. Лишь через три месяца Обер смог освободиться от этой обузы.
        Действия каперских судов Республики на Западе были более эффективны, чем на Востоке, и эпизодические вылазки небольших сил королевского флота не смогли прервать перевозки людей и грузов по этому пути. Силам Республики теперь не грозило истощение и уже через три года Корона сочла наименьшим из зол решение прервать эту войну, грозившую затянуться до бесконечности.
        С прекращением войны и морской блокады Республика поправила свои расстроенные финансы. Была введена собственная денежная единица - шильден - взамен королевского квинтала. Вскоре в стране стало заметно экономическое оживление, охватившее в первую очередь восточные территории. С окончанием блокады рост поселений на Западе почти вовсе прекратился, поскольку практически весь приток иммигрантов вновь хлынул на более развитое Восточное побережье.
        Обер Грайс не сидел сложа руки. Поскольку оружейный бизнес испытывал заметный спад, фирма Далуса вкладывала капиталы в самые разные предприятия, сулившие прибыль. Здесь были и покупка паев в текстильных компаниях, и участие в морских перевозках, и строительство… Далус не смог-таки реализовать амбициозный замысел создания собственной железнодорожной компании. Но довольно крупный капитал был вложен в «Железнодорожное общество Зеккерта с компаньонами», занявшееся прокладкой рельсового пути от Порт-Квелато до Казота. Хотя главные подряды в этом предприятии
        - строительство паровозов и вагонов, прокат и поставка рельсов, заготовка шпал, устройство насыпи, строительство станций - достались на долю самого Зеккерта и других крупнейших фирм, Далусу удалось получить заказ на поставку металлических конструкций для больших мостов через реку Квела в Порт-Квелато, через Илонго в Казоте и для ряда мостов помельче.
        Сам Обер Грайс, оставаясь главным инженером у Лойна Далуса, основал ряд собственных дел. Пошла в ход полученная еще до гражданской войны привилегия на производство спичек. Было открыто собственное техническое бюро, получившее, благодаря покровительству Далуса, заказ на проектирование железнодорожного моста в Порт-Квелато. Грайс сумел получить и подряд на строительство городской канализации в столице. Его вес в предпринимательском мире постепенно увеличивался.
        Но Обер Грайс не был счастлив. Даже в своей прошлой жизни, во времена Великой Империи Ратов, он чувствовал себя иначе. Цели казались ему яснее и достижимее, средства - доступнее. Рядом с ним была его первая юношеская любовь, а затем и вторая, отчаянно и безнадежно вспыхнувшая всего на несколько часов, перед тем, как он покинул тот мир. Он даже не успел толком осознать, как он любит ту девушку, прежде чем она упала с разрубленной спиной в пыль прибрежной дороги, спасши его жизнь. И лишь потом его охватило чувство горчайшей утраты…
        Теперь же, после окончания гражданской войны, перед ним была лишь предпринимательская рутина, да случайные связи с продавщицами или белошвейками. Конечно, бизнес иногда представлялся захватывающим приключением, в особенности биржевая игра, или освоение технических новшеств. Капиталы Грайса росли, росло и число фирм, которые принадлежали ему, или в которых он имел значительные паи. Это были в основном небольшие или средние фирмы, но все - высокоприбыльные.
        Спичечная фабрика росла, как на дрожжах, вскоре коробочки с большой буквой «Г» на этикетке поплыли даже в Старые земли. Хороший доход приносила компания по перевозке экзотических фруктов с тропических плантаций Земли Королевы Айлин в рестораны крупнейших городов Старых Земель. После прокладки канализации и расширения водопровода в Порт-Квелато Обер Грайс вложил деньги в производство фаянсовых ватерклозетов, получивших вскоре широчайшую популярность - и не только у богатейших застройщиков. Его часовая фабрика составила неплохую конкуренцию часам из Долин Фризии, славившимся своим качеством…
        Наконец, Обер Грайс основал собственный банк, который, конечно, был далеко не самым крупным, но прочно стоял на ногах. Обер стал членом правления нескольких уважаемых фирм. Вместе с Далусом они решились теперь на то, чтобы все-таки создать акционерное общество по прокладке рельсового пути из Порт-Квелато в Форт-Лаи. Дела шли успешно - на этот раз и рельсы, и паровозы, и вагоны поставлял сам Далус.
        Между тем Грайс потихоньку, не афишируя это дело, занимался геологоразведкой. И к тому моменту, когда Варлан, Зеккерт, Далус и другие крупные предприниматели под давлением нужд растущего железнодорожного строительства решили расширять сталелитейное и сталепрокатное дело, у Грайса в руках оказались данные по крупнейшим месторождениям коксующегося угля, марганца и железа всего в трехстах километрах от Порт-Квелато, рядом с притоком Илонго, крупной судоходной рекой Фоломатьена. Купить все земли, на которых располагались эти залежи, ему было не под силу. Но вот речной порт на Фоломатьене все же оказался в собственности Грайса, как и флотилия из нескольких барж. Его заказ на паровые буксиры был размещен на верфях Зеккерта, а паровые машины для них строил Далус. Вскоре на реке встал новый промышленный город, названный по имени реки - Фоломатьена.
        Промышленный подъем в Республике набирал обороты. И тут за Обером Грайсом стали замечать странные вещи. Он занялся какой-то несвойственной деловому человеку его калибра филантропией. Начать с того, что рабочий день на его фабриках был ограничен всего девятью часами, а в субботу день был и вовсе укорочен до шести часов. На спичечной фабрике вообще был установлен семичасовой рабочий день! При фабриках были устроены специальные заведения, где работницы могли оставлять своих детей на время работы под присмотром специальных воспитателей. Но, в конце концов, такие чудачества хотя и не слишком хорошо смотрелись, но с ними деловые круги Республики еще могли смириться. Хуже было другое.
        Обер Грайс начал опасные заигрывания с рабочими. На своих фабриках он поощрял создание союзов мастеровых, с выборными от которых он подписывал договора о заработной плате, о продолжительности рабочего дня, об отпусках, о порядке найма и увольнения. На фабриках Грайса рабочие создавали больничные кассы и кассы взаимопомощи, устраивали кооперативные лавки. Хуже того, пользуясь своим влиянием среди ряда депутатов Ассамблеи Республики, он пытался протащить решения, которые придали бы его дерзостным начинаниям законный вид.
        При всем при том, что отношения Грайса со многими промышленниками, в том числе и со своим покровителем Лойном Далусом, сделались довольно натянутыми, практически все отдавали должное его деловой хватке. Несмотря на все чудачества, дела Обера Грайса шли в гору.
        Наиболее безобидным и в тоже время самым странным из чудачеств Обера деловые люди посчитали то, что он в 1447 году, будучи уже не в молодом возрасте - а ему исполнилось ровно 40 лет - записался вольнослушателем в Королевский университет Лариолы, столицы Земли королевы Айлин, одновременно на факультеты естественной истории и социальной истории. От Форт-Лаи к Лариоле строилась железнодорожная ветка, и через два года после поступления в университет мощные пассажирские паровозы Далуса, спроектированные техническим бюро Грайса, уже возили Обера от Порт-Квелато через Форт-Лаи в Лариолу и обратно.
        Шел уже четырнадцатый год, как Обер Грайс высадился на берег в Долинах Фризии и обрел там свое нынешнее имя. Его личная судьба изобиловала поворотами и неожиданными скачками. Нельзя было сказать, что он никак не повлиял и на судьбы этого мира. Революция на Южных территориях Элинора, в которой он принял живейшее участие, аукнулась и на Старых Землях. Железные дороги год за годом расширяли свою сеть и на старом, и на новом континенте. Социальная филантропия Обера Грайса, хотя и не столь быстро, как железные дороги, тоже завоевывала мир. Законопроект о
10-часовом рабочем дне он не напрасно ставил себе в заслугу больше, чем все успехи на предпринимательском поприще, даже несмотря на то, что закон не был принят Ассамблеей Республики.
        Но теперь настало время, когда Обер почувствовал себя утомленным бесконечной борьбой. Королевский университет в Лариоле показался ему желанным убежищем, где в строгих аудиториях и тихих библиотечных залах он мог, не спеша, восполнять свои знания по истории Терры, текшей около 1300 лет без его участия. Все же и профессура, и студенческая среда оказались не столь тихи и благостны, как могло показаться поначалу. Речь не идет, конечно, о непременных студенческих попойках и сомнительных выходках. Идейная борьба, которая подспудно кипела в стенах университета, оказалась отражением реальной общественной борьбы, только в еще более концентрированном виде.
        Профессор древней истории, господин Маррот, которого Обер Грайс избрал своим научным наставником, вполне одобрял намерение своего ученика заняться историей распада Великой Империи Ратов и начальным периодом истории улкасанской церкви.

«Понимаете, господин профессор», - говорил ему Обер, сидя вечером в доме профессора за чашкой чая, - «я довольно тщательно изучил основные труды по данному периоду, и должен сказать, остался не удовлетворен. Слишком много неясностей, слишком мало фактов, слишком много домыслов и сомнительных умозаключений. Понятно, что осталось не так много письменных источников той поры. Тем интереснее попробовать сделать в этой области что-то новое».

«Что ж, юноша, дерзайте. Без высоких замыслов не бывает и высоких результатов. Но вы должны отдавать себе отчет, что работа вам предстоит необъятная», - покровительственно вымолвил профессор.

«Мне не привыкать к упорному труду», - неуловимо пожал плечом Обер Грайс. -
«Другое дело, хватит ли у меня способностей понять, что стоит за фактами, каковы движущие пружины исторических событий». - Он посмотрел профессору в лицо и спросил:

«Нашлось ли у вас время ознакомиться с моими соображениями по социальному значению обновленческого движения в улкасанской церкви?»

«О, признаться, я прочитал с большим интересом!» - воскликнул господин Маррот. -
«Если эту статью увидели бы некоторые члены нашего Ученого Совета, они бы подпрыгнули до потолка!» - Профессор мечтательно улыбнулся.

«Да, господин Грайс, мне тоже показалось, что в вашей статье есть мысли, заслуживающие внимания», - вступила в разговор девушка в строгом коричневом платье, сидевшая в кресле поодаль от стола, так, что на нее почти не падал свет от канделябров. - «Но вы, мне кажется, увлеклись лишь одним из идейных направлений обновленческого движения, - тем, что поощряло дух предпринимательства, бережливости, трудолюбия… А ведь в обновленчестве очень громко заявила о себе и идея равенства и справедливости!» - Девушка с вызовом вскинула голову, лицо ее порозовело, вьющиеся темные волосы слегка разметались.

«Вы правы», - с легким поклоном ответил Обер, с любопытством вглядываясь в плохо освещенные колеблющимся пламенем свечей черты девушки, - «но это идейное течение не нашло своего продолжения. Оно было политически изолировано и подавлено, не имея далее влияния на ход исторического процесса. А вот идеология бережливости и предприимчивости превратилась в стойкую духовно-нравственную традицию».

«Позвольте!» - воскликнула девушка несколько повышенным тоном. - «А как же прошлые и нынешние уравнительные движения? Скажем, современные группы, называющие себя сторонниками социальной республики?»
        Обер покачал головой:

«Я не склонен отрицать определенную духовную преемственность сторонников социальной республики с некоторыми крайними религиозными течениями эпохи обновленчества. Однако, мне представляется, что главные истоки современных уравнительных движений коренятся в социальных и экономических условиях современной жизни…»

«Инесейль!» - строгим голосом прервал этот диспут профессор. - «Вечно ты всюду приплетаешь свои радикальные идеи!»
        Обер улыбнулся:

«Право, профессор, это очень увлекательно. Я бы с удовольствием продолжил этот спор в более удобное время, если Инесейль, конечно, не возражает».

«Так как нам быть с вашей статьей, молодой человек?» - Профессор пытливо заглянул Оберу в глаза. - «Мне ничего не стоит дать вам рекомендацию для опубликования ее в наших „Анналах…“ Но реакция на нее может быть весьма резкой».

«Неужели тот, кто избрал поприще науки, должен бояться мнений?» - беспечно бросил Обер. - «Конечно, я хочу напечатать эту статью!» - И он пристально посмотрел на Инесейль…
        Легкое платье из светло-серого шелка, украшенное небольшими кружевными оборками чуть более темного цвета, удачно подчеркивало стройную фигурку молодой девушки. Студенты, столпившиеся возле большой аудитории Королевского университета Лариолы, провожали ее восхищенными взглядами. Старшекурсники, знавшие дочь профессора Маррота, не верили своим глазам. Инесейль и раньше предпочитала серые и коричневые цвета. Но прежде и цвета эти, и покрой ее платьев напоминали больше сутану монашки, чем костюм молодой красивой женщины. Теперь же не только в платье, но и в ее походке, и во взгляде произошла разительная перемена. Неизвестно, по какой причине раньше Инесейль упорно старалась заслужить репутацию «синего чулка». И точно также загадкой оставалось ее внезапное преображение.
        Лишь самые наблюдательные, заметив, каким приветствием обменялись между собой Инесейль Маррот и Обер Грайс, обратили внимание и на их взгляды. А обратив, задумались…
        Стоило в «Анналах исторического общества Королевского университета в Лариоле» появиться статье Обера Грайса под заглавием «Влияние второго Великого раскола Улкасанской церкви на изменение общепринятого понимания хозяйственных добродетелей на протяжении колонизации Элинора», как в университете, да и за его стенами, разразилось нечто вроде бури. Большая часть профессуры встретила статью более или менее агрессивным неодобрением. Студенты-историки же раскололись на несколько партий, в зависимости от того, по какой причине им нравилась или не нравилась его статья. Во всяком случае, незамеченной она не осталась.

«Нам не следует поощрять пустые и в тоже время опасные умствования студентов», - вещал на Ученом Совете один из профессоров. - «Историк обязан доказать, что он изучил труды своих учителей, что он знает факты, умеет работать с документами, рыться в архивах. Но господин Грайс берет на себя смелость ниспровергать авторитеты, не найдя сам ни одного нового документа, не сделав себе имя кропотливой работой. Это же истинное богохульство, низводить священные улкасанские заповеди до уровня низменных мотивов промышленника, или, тем более, неотесанного сброда переселенцев! Он считает, верно, что в храм исторической науки можно ворваться верхом на коне с саблей в руках, как он это проделывал всего шесть лет назад в Провинциях Командора Ильта!» - Профессор язвительно ухмыльнулся, затем посерьезнел и назидательно поднял палец:

«Но молодой человек забывает, что нахальство - не лучший поводырь в науке. И если он сам об этом не помнит, мы ему напомним. Это еще раньше должен был сделать его наставник, уважаемый профессор Маррот. Но вместо того уважаемый профессор рекомендовал сомнительную статью своего ученика в „Анналы“!» - выступающий развел руками, изображая, насколько он глубоко разочарован плодами наставничества профессора Маррота, и опустился на свое место.
        Обер, которому тут же поспешили пересказать мнение уважаемого представителя университетской профессуры, не выглядел особенно озабоченным таким отзывом. Но все же он стал задумчив, и, покачав головой, произнес:

«Пожалуй, надо все же посоветоваться с господином Марротом».
        Высказав эту мысль, он исчез с последней лекции, и направился к профессору домой, хотя отлично знал, что профессор еще не скоро вернется с заседания Лариольского отделения Королевского теологического общества.
        Бронзовый дверной молоток был буквально раскален жаркими лучами тропического солнца. Обер непроизвольно отдернул руку, затем достал из кармана носовой платок и все же постучал в дверь. В глубине дома послышались торопливые шаги, темные деревянные створки, украшенные изящной резьбой, распахнулись, и на пороге показалась Инесейль, в домашнем белом платье. Она уставилась на Обера вопросительным взглядом.

«Я хотел посоветоваться с господином профессором относительно моей статьи…» - начал Обер,

«Но господин профессор вернется никак не раньше, чем через два часа! Он ведь на заседании Теологического общества. Разве вы не знали?» - ее ресницы широко распахнулись и темные глаза посмотрели прямо в глаза Обера.

«Великий Ул-Каса! И в самом деле! Он же предупреждал…» - изображая досаду, Обер Грайс даже хлопнул ладонью по колену, а потом опустил голову и смущенно пробормотал - «прошу прощения». Инесейль усмехнулась уголками губ. Обер вновь поднял на нее голову и серьезным голосом произнес:

«Очень жаль. Но в таком случае я хотел бы посоветоваться с вами».

«Со мной?» - недоверчиво переспросила Инесейль.

«Да. Мне хорошо запомнились ваши суждения относительно обновленческих улкасанских корней в идеологии новейших социальных движений. Я ведь вполне всерьез тогда сказал, что намереваюсь продолжить этот разговор. Если, конечно, я вам не помешал».

«Отнюдь» - мотнула головой Инесейль. И решительно сказала: «Чего же вы стоите на пороге? Проходите!»
        Следующая статья Обера, посвященная проблеме распада Великой империи Ратов и образования на ее месте новых государств, не была принята в «Анналы». Обер пожал плечами и… покинул Элинор на пассажирском пароходе, отправлявшемся в Ульпию. Он снова появился в Лариоле через год, вместе с вестями о его смелых публикациях в
«Трудах Императорского университета Алата». Полгода работы в архивах Алата и Морианы, а также снаряженная им экспедиция, проводившая раскопки близ развалин древнего города Урм, позволили ему удивить ученый мир.
        Когда в Императорском университете Алата прошел слух, что богатый и великовозрастный студент-недоучка из Лариолы готовит и финансирует археологическую экспедицию в Долины Фризии, где на северо-восточной границе лежат развалины древнего города Урм, то этому не придали особого значения. Богатые чудаки на то и есть, чтобы ученым было где раздобыть деньги на их исследования. Впрочем, от экспедиции не ждали сенсаций - развалины были уже неплохо изучены, да и остатки поселений под стенами города также не раз становились предметом раскопок.
        Поэтому даже на историческом факультете удивлялись тому, что богач сумел привлечь в экспедицию лучших археологов, причем не только из самого Императорского университета, но и из университета Морианы. Объяснение было достаточно простое - Обер Грайс пообещал им на следующий год выделить такую же сумму на организацию очередной археологической экспедиции - но на этот раз по их собственному усмотрению. За такое обещание почему бы и не съездить на раскопки Урма, тем более, что выделенные деньги позволяли предоставить хорошую полевую практику большому числу начинающих историков, и даже взять с собой нескольких студентов.
        Когда караван экспедиции, продираясь сквозь густые заросли кустарника по едва заметной тропке, вившейся по холмам, вышел наконец, к небольшой возвышенности, на которой явственно виднелось основание циклопической кладки крепостных стен Урма, сердце Обера не забилось чаще. Слишком многое было пережито с тех пор, чтобы предаваться ностальгическим эмоциям. Пока опытные археологи распоряжались разбивкой лагеря, Обер успел обойти развалины. Многие их участки уже были расчищены предшественниками. Все это мало напоминало тот Урм, которым его помнил Тенг Паас, сначала начальник войска, а затем наместник провинции Хаттам. Однако одна деталь все же заинтересовала Обера Грайса…
        Через три дня раскопки уже шли полным ходом. Обер подошел к руководителю экспедиции Амикайлу Оэтурру, профессору Императорского университета в Алате, который довольно горячо спорил с чем-то со своим коллегой из университета Морианы. Оказалось, что они ломают копья по поводу внешней политики. Мориана лежала на территории Королевства обеих Проливов. Алат находился на территории небольшого государства, лавировавшего между Королевством и его извечным соперником - Великой Унией.

«Господа!» - воззвал к ним Обер. - «Нижайше прошу извинить меня, что отрываю от дел государственных»…
        Профессора замолчали и смущенно переглянулись.

«Не могли бы вы подсказать мне… Тут от западных ворот, похоже, начинается мощеная дорога» - Обер повернулся и махнул в ту сторону рукой. - «Вы, случаем, не знаете, куда она ведет?».
        Профессор из Морианы огладил рукой свою небольшую бородку клинышком и важно ответил:

«В точности это неизвестно. Но, вероятнее всего, это дорога на Сарын. Это единственный крупный город того времени, лежащий в указанном направлении».
        Его коллега насмешливо хмыкнул в пушистые усы:

«Как же, на Сарын! Да на Сарын вовсе не в ту сторону, а гораздо севернее. И потом, близ Сарына никаких следов мощеных дорог не найдено. Уж это-то, уважаемый коллега, вы должны были бы знать!» - Он всплеснул ручками, до того покоившимися на его полненьком животике.

«Сарын лежит на каменистом плоскогорье! Близ него и не надо было ничего мостить!
        - не сдавался морианец.

«Ладно, ладно, господа! Нет необходимости спорить» - урезонивал их Обер. Он-то точно помнил, куда он велел проложить эту дорогу. - «Мы ведь можем просто проверить, куда действительно ведет эта дорога. Дайте мне в помощь еще пару студентов, и мы можем заняться этим прямо сейчас».

«Это дело!» - оживился профессор из Алата. Хоть какое-то разнообразие в рутине раскопок. Да и в отчете можно будет написать, что установлено направление, по которому проложена мощеная дорога из Урма - все же какое-никакое, а открытие.
        Взяв две лопаты и заостренные шесты, Обер с двумя студентами отправился к остаткам мощеной дороги. Отойдя несколько десятков шагов от ворот, где дорожные плиты были расчищены, и достигнув места, где дорога скрывалась под слоем почвы, они прошли еще немного вперед и принялись втыкать шесты в землю, чтобы нащупать под ней каменные плиты. Когда это удавалось, в ход шли лопаты, чтобы удостовериться, что шест наткнулся именно на дорожные плиты, а не на случайный камень.
        Так за сутки был разведан примерно километр пути. Чтобы сэкономить время, Обер пытался сориентироваться по более или менее устойчивым элементам ландшафта, позволявшим определить, где же пролегала дорога. Когда дорога, отойдя от стен Урма, стала нырять в лощины между холмами, можно было не сомневаться в ее дальнейшем направлении на довольно большом протяжении. Местами память подводила Обера, местами прошедшие столетия разрушили мощеное полотно дороги, и поиски уводили новоявленных археологов с правильного пути. Но, несмотря на эти сбои, дело продвигалось вперед, и студенты даже прониклись уважением к прозорливости Обера Грайса. Так или иначе, к концу шестых суток было пройдено уже около десяти километров.
        Когда на седьмой день дорога нырнула в очередной распадок между холмами, а в конце его открылась небольшая живописная долинка, студентам уже успела порядком надоесть эта однообразная поисково-землеройная работа. Они уже начали ныть, то и дело приставая к Оберу с требованиями объяснить, не собирается ли он раскапывать подобным образом всю дорогу до самого Сарына или куда там она еще ведет. Обер отшучивался или отсылал их за объяснениями к руководителю экспедиции, профессору Оэтурру. Такое предложение сразу же заставляло их замолкать.
        Выйдя в небольшую долину, раскинувшуюся впереди, Обер остановился и огляделся. Возможно, там, слева, у склона… Какие-то небольшие оплывшие холмики…

«Эй, ребята! Для вас есть новенькая работенка!» - это сообщение не слишком-то обрадовало студентов, хотя и сулило некоторое отвлечение от многодневного однообразия. - «Вон там, впереди, слева, группа оплывших бугров у склона холма. Копните там маленько - что-то мне кажется, там могут быть развалины».
        Недоверчиво усмехнувшись, студенты потихоньку поплелись вслед за Обером в указанном направлении. Когда был срезан верхний слой дерна, лопата звякнула о камень. Но это еще ничего не значило - камни тут водились в изобилии. Еще через полчаса работы первые камни показались на свет.

«Господин Грайс!» - студент почему-то перешел на шепот. - «А ведь это кирпич…»
        Обер Грайс опустился на колени и принялся лихорадочно расчищать камни руками и ножом. Сомнений не было - перед ними остатки разбитой, изуродованной, но, несомненно, кирпичной кладки.

«Подумаешь», - заметил на это второй студент, - «с чего вы взяли, что у этой кладки тот же возраст, что и у дороги? Может, это остатки дома, которому всего каких-нибудь две или три сотни лет?»

«А это что такое?» - спросил в ответ Грайс, извлекая из земли какой-то небольшой позеленевший изогнутый предмет, и осторожно очищая его ножом от налипшей почвы и песчинок, въевшихся в бронзовую патину.
        Первый студент не преминул щегольнуть своими знаниями:

«Это обломок витого бронзового браслета южно-имперского стиля. Относится к Средней или Поздней эпохе Империи Ратов».
        Другой тут же возразил ему, не желая уступать в эрудиции:

«Известно, что в эпоху Просветления часто копировались ремесленные изделия имперской работы! Так что неизвестно еще, сколько лет этому обломку!»
        Обер решил погасить возникшее препирательство:

«По поводу вашего спора есть хороший исторический анекдот» - начал он, вспомнив известную восточную притчу. - «Двое спорщиков явились к судье за разрешением своей тяжбы. Судья выслушал первого и сказал ему - „Ты прав“. Тогда второй изложил ему свою позицию. На это судья заметил - „И ты прав“. Тут не выдержала жена судьи, и заявила ему - „Муж мой, но не могут же эти спорщики быть правыми одновременно!“. На что судья ответил - „И ты тоже права“».
        После того, как студенты вместе с Обером вдоволь насмеялись, он подытожил:

«Так вот, чтобы мне не уподобляться этому судье из анекдота, ты», - он ткнул пальцем в одного из студентов, - «побежишь бегом в лагерь к профессору Оэтурру, передашь ему нашу находку и сообщишь о найденной кирпичной кладке».
        Когда один студент отправился исполнять данное ему поручение, Обер обратился ко второму:

«Пока здесь появится кто-нибудь из профессоров, пройдет не меньше четырех часов. Поэтому мы пока займемся разметкой и расчисткой нашего археологического объекта. Первым делом нанесем его на карту и составим план его видимой части».
        И они вдвоем принялись за дело. Впрочем, Обер ошибся насчет четырех часов. Не прошло еще и трех часов, как в долине показался верховой. Это был господин профессор Амикайл Оэтурр собственной персоной. Ему настолько надоело однообразие раскопок у развалин Урма, где самой богатой поживой был какой-нибудь обломок расписной керамики, что он, не мешкая, примчался сюда в расчете на что-нибудь новенькое. И его расчет оправдался.
        Уже через три дня работы стало ясно, что они раскапывают большую бронзолитейную мастерскую. Было найдено не меньше двух десятков украшений и предметов утвари из меди и бронзы, причем многие из них - почти совсем целые, а также не меньшее число обломков литейных форм и заготовок.
        Когда стал ясен размер литейных печей, профессор Оэтурр еще больше воодушевился:

«Судя по величине этих печей, тут изготавливали весьма крупные отливки» - бурчал он себе под нос. - «Я не удивлюсь, если мы наткнулись на мастерскую скульптора» - и он в волнении потер руки.
        Профессор ошибался. Впрочем, когда он убедился в ошибочности своего первого предположения, он не был этим разочарован.
        Через три недели после начала раскопок литейной мастерской археологи принялись расчищать остатки расположенного неподалеку прямоугольного в плане большого здания. И уже на второй день их ждала поистине неожиданная находка.

«Профессор!» - взволнованный фальцет одного из студентов сорвался и перешел в сипение. - «Тут что-то большое!» - добавил он уже тише. Но профессор уже спешил к нему со всех ног.
        Действительно в мешанине земли, песка, мелких и средних камней проглядывал округлый бронзовый бок какого-то изделия. «Скульптура!» - молнией мелькнула мысль у профессора Оэтурра, но, по суеверной привычке он не произнес этого вслух, а лишь жестами разогнал столпившихся вокруг студентов и других участников археологической экспедиции, и стал торопливыми, но профессионально выверенными движениями расчищать это бронзовое изделие. Не прошло и получаса, как профессор охнул, выпрямился и обвел взглядом всех присутствующих, тут же повернувшихся к нему, как по команде. Всем (и Оберу в том числе) не терпелось узнать, что же там такое таится в земле (хотя Обер, в отличие от остальных, догадывался, что это не скульптура).

«Пушечный ствол!» - выдохнул профессор. - «Пушечный ствол имперской эпохи! Да вы понимаете, что это значит?!»

«Погоди», - не удержался от скептицизма профессор из Морианы, - «почему это имперской эпохи? А если эту мастерскую использовали и в послеимперское время?»

«Вы что же думаете», - не без ехидства произнес руководитель экспедиции, -
«профессор Амикайл Оэтурр уже такой старый пень, что не отличит бронзовое литье имперской эпохи от более позднего? А кроме того, как раз для неспециалистов (и он пристально посмотрел в сторону своего коллеги из университета Морианы) тут имеется прямое и недвусмысленное указание» - и он ткнул пальцем в наполовину освобожденный от земли бронзовый ствол.
        Столпившиеся вокруг наклонили головы. И в самом деле, на стволе виднелся имперский герб и было расчищено самое начало надписи на языке ратов…
        Только тут, после долгих дней пребывания на земле древнего Хаттама, на Обера вдруг нахлынули воспоминания. Нет, он и прежде вспоминал что-нибудь из своей прошлой жизни. Но теперь воспоминания хлынули потоком и затопили все его существо. И вспоминал он не пушечные дела, как этого можно было бы ожидать. Он вспоминал Ноке
        - ту малышку Ноке, какой она была еще до их первой близости. А потом вдруг перед его взором всплыло лицо Инесейль Маррот, и он ощутил непреодолимую потребность увидеться с дочерью своего профессора-наставника.
        Тем временем профессор Оэтурр вновь принялся расчищать находку, стараясь как можно скорее прочесть надпись на стволе. Время от времени он возбужденно восклицал:

«Нет не зря… Не зря я согласился ехать в эту экспедицию… Я как чувствовал… Это же сенсация… Теперь в Улкасанском университете осиянного сподвижника Фалисхегема будут локти кусать… Это же сенсация!» - вновь вставил профессор вульгарное словечко из лексикона бульварной прессы, заставив своего коллегу из Морианы досадливо поморщиться…
        На этот раз Ученый совет Королевского университета Лариолы после долгих дебатов решил заслушать доклад Обера Грайса о его археологических и архивных изысканиях на заседании исторического общества университета.

«Уважаемые господа члены Ученого Совета! Уважаемые господа члены исторического общества! Уважаемые господа профессора! Уважаемые господа преподаватели! Господа студенты и все присутствующие! Благодарю вас за согласие выслушать мой скромный доклад. Всем вам, надеюсь, известно, что восемнадцать лет назад при реставрации собора Ангелов Господних в Алате в одной из стен собора была найдена древняя гробница с надписью на языке ратов, где погребенный был титулован императором Великой Империи Ратов. К сожалению, надпись на крышке гробницы плохо сохранилась и имя императора прочесть не удалось». - Так начал Обер Грайс свое сообщение. - «В едва сохранившейся нижней части надписи на боковой стенке гробницы можно было разобрать слова „ТенгДобрый“ в косвенном падеже, из чего было сделано заключение, что гробница принадлежит последнему Императору, погибшему в результате заговора».

«В самой гробнице», - продолжал Обер, - «было найдено мумифицированное тело, которое и было сочтено телом последнего императора Великой империи Ратов, философа Тенга Доброго. Суть проведенных мною изысканий состоит в том, что найдены убедительные доводы, опровергающие принятое толкование фактов. Это не мог быть император Тенг». - Обер сделал паузу и мысленно рассмеялся, представив весь комизм ситуации, в которой Последний Император, инкогнито, делает доклад о самом себе через 1300 лет после падения Империи. Он с усилием подавил мелькнувшее было у него на лице подобие улыбки и обвел взглядом присутствующих в аудитории.
        С мест тут же раздались выкрики:

«Какие же доводы вы нашли? Обоснуйте свое заявление!»

«Именно для этого я и делаю свой доклад, высокочтимые господа» - спокойно ответил Обер. - «Мои доводы основываются на данных обследования мумифицированного тела предполагаемого императора и сопоставлении полученных заключений с известными нам летописными свидетельствами о Тенге Добром. По моей просьбе два виднейших антрополога Алатского императорского университета провели необходимые исследования. Заключение господина профессора Найхтмара и господина приват-доцента Расумсе приложено к тексту моего доклада, представленному в Ученый совет». - Обер наклонил голову, повернувшись к присутствующим членам Совета.

«Согласно данным антропологического исследования, найденное тело принадлежало человеку не выше среднего роста, с широким костяком и с сохранившимися на мумифицированной коже головы остатками прямых черных волос. По характерным особенностям черепа можно было заключить, что этот человек близок скорее к расе средне-западных кочевников, ныне почти вымершей. Одним из наиболее известных в истории представителей этой расы является народ салмаа, принимавший участие в Великом Потоке Племен, приведшем в конечном счете к распаду Империи».

«Проведенные же мною самим архивные изыскания позволили установить, что нам доступны шесть оригинальных упоминаний о внешности Тенга Доброго в трудах древних историков, в летописных хрониках и в Записках Великого Восточного посольства, а также созданное народом агму сказание о подвигах Тиенгаара, Утсуга агму, Разрушителя Империи. И все эти источники изображают последнего императора высоким светловолосым человеком крепкого, но стройного телосложения, по всей вероятности, ратом с некоторой примесью южной или восточной крови».

«Кроме того, в известных нам летописных рассказах о заговоре против Тенга Доброго по-разному трактуются обстоятельства его смерти, однако все хронисты сходятся в одной детали. После того как последний император был поражен стрелой в глаз, или кинжалом в спину, или поднят на копья, - в общем, убит, - тело его вознеслось на небо. Я подчеркиваю: именно тело, а не душа. Можно предположить, - разумеется, только предположить, - что тело последнего императора каким-то образом исчезло. То ли его тело оказалось затеряно среди множества трупов после того, как завершились кровопролитные схватки, вызванные заговором. То ли его тело было похищено и тайно захоронено его сторонниками, либо, наоборот, противниками. А может быть, он был лишь ранен, и, сумев обмануть бдительность своих врагов, бежал и скрылся от преследователей».

«Совокупность этих соображений», - подвел итог Обер, - «позволяет заключить, что найденная гробница и, во всяком случае, найденное в ней тело, не принадлежат Тенгу Доброму. Более точная историческая идентификация этого тела - задача дальнейших исследований. Возможно, оно принадлежит одному из эпигонов, претендовавших на титул Императора Ратов. А упоминание Тенга Доброго в надписи на гробнице, вероятно, призвано было обосновать притязания этого эпигона на легитимное наследование титула по прямой линии от Последнего Императора».
        Обер сделал длительную паузу, переворачивая листы бумаги, лежавшие перед ним на кафедре, затем поднял глаза на аудиторию и продолжил свой доклад:

«Второй представляющий интерес результат, полученный в ходе моих изысканий, заключается в опровержении устоявшегося мнения, согласно которому огнестрельное оружие было заимствовано из Восточной Империи в период распада государства Ратов. Археологическая экспедиция под руководством уважаемого господина профессора Амикайла Оэтурра из Императорского университета в Алате, в работе которой я принимал участие, нашла близ развалин Урма, бывшего некогда столицей Хаттама - крайней западной провинции Великой Империи Ратов - чрезвычайно интересные памятники материальной культуры той эпохи. К этим находкам относятся остатки меднолитейных печей, свинцовые и каменные ядра, и даже более того - два не до конца обработанных бронзовых пушечных ствола, которые, тем не менее, поражали тщательностью и изяществом выделки.
        Согласно общепринятой версии, император Тенг Добрый получил пушки в дар от Восточного императора желтолицых, поскольку в юности оказал тому какую-то услугу. И произошло это тогда, когда кочевники-аршасы уже почти разгромили Империю Ратов и взяли штурмом Алат».

«Теперь, однако, благодаря находкам экспедиции установлен факт, что пушки отливались рядом с Урмом. Тем самым перечеркивается бытовавшая прежде версия. Поскольку Урм был занят кочевниками одним из первых и уже никогда не возвращался в пределы Империи, а сами аршасы пушек не отливали, то находка пушечно-литейного производства близ Урма означает, во всяком случае, что пушечное дело стало известно ратам еще до вторжения кочевников с Запада. Кроме того, тщательность выделки найденных стволов превосходила все то, что производилось на Востоке во времена Империи Ратов, да и много позднее».

«Однако главным свидетельством в пользу данной точки зрения являются надписи, гравированные на обоих стволах: „Отлито повелением Тенга Пааса, наместника Хаттама“. Я обращаю ваше внимание на то, что Тенг здесь титулуется не императором, не государем, и даже не владетелем Хаттама, а всего лишь наместником. Кроме того, на пушечных стволах наличествует изображение имперского герба. Следовательно, отливка пушек относится к периоду, когда Тенг еще не выступил против Эраты III, а считался его наместником в Хаттамских землях. Отсутствие же в надписях необходимой ссылки на императора Эрату III свидетельствует о том, что к этому моменту Тенг сделался уже фактически независимым владетелем, хотя открыто не порывал отношений с Империей».

«Эти находки, конечно, недостаточны для полного отказа от гипотезы, согласно которой секрет огнестрельного оружия был заимствован ратами с Востока. Но, во всяком случае, они неопровержимо свидетельствуют, что в Хаттаме производили собственные пушки еще до Великого Потока Племен. Возможно, именно этому факту и был во многом обязан Тенг своими последующими военными успехами. Благодарю всех за честь, оказанную моему сообщению». - Обер поклонился и сошел с кафедры.
        В аудитории послышался шум, выкрики недовольства и поддержки. Более половины присутствующих, в том числе почти все студенты, громко зааплодировали.
        Когда Обер Грайс вышел из аудитории Совета, его окружила шумная толпа студентов и преподавателей университета. Кто-то высказывал слова поддержки, кто-то пытался получить ответ на свои вопросы или возражения. Но Обер только отмахивался от них, повторяя:

«Потом, потом!»
        Разглядев, наконец, у самого выхода Инесейль, он стал пробираться к ней через толпу. Она молча ждала его, и казалась совсем спокойной. Лишь немного излишнее напряжение рук, сжимавших белые перчатки и рукоять зонтика, могло выдать ее волнение. Выбравшись, наконец, из толпы, Обер подскочил к ней, поцеловал руку, и вывел на крыльцо. Стоя под козырьком на ступеньках, они смотрели некоторое время на стену тропического ливня, обрушившегося на Лариолу. Ветер резкими порывами подхватывал подол платья и волосы Инесейль, бросая в нее брызги дождя. Сзади Обера снова начала собираться толпа галдящих студентов.

«Давай убежим ото всех?» - испытующе заглянув в глаза девушке, задал вопрос Обер.
        - «Вряд ли кто-либо бросится за нами под этот ливень!»

«Давай!» - просто согласилась Инесейль, и они вместе шагнули под тугие струи дождя. Уже когда промокшие насквозь они выбегали за ограду университета, Инесейль спросила:

«А куда мы побежим?»

«Конечно, ко мне!» - воскликнул Обер. - «Тут ведь совсем рядом!»
        В маленьком домике, который снимал Обер, еще тлели дрова в небольшом камине из темно-серого полированного гранита. Обер быстро подкинул несколько полешек в тлеющие угли, и вскоре язычки пламени уже лизали их. Инесейль расправила свой зонтик и поставила его поближе к огню. Ее нежно-кремовое платье пропиталось водой и бесформенно обвисло. С него капала вода, постепенно образуя небольшие лужицы на паркете. Дочь профессора Маррота зябко передернула плечами.
        Обер настороженно поглядел на нее:

«Как бы ты не простудилась. Или, того хуже, подхватила тропическую лихорадку!» - Он подошел к Инесейль, обнял ее за плечи и поцеловал в губы. Девушка не сопротивлялась. Обер чувствовал, как она вздрагивает в его объятиях.

«Да ты совсем продрогла!» - он немного отстранился от Инесейль, по-прежнему держа ее руками за плечи. - «А ну-ка, немедленно снимай платье и вытирайся досуха! Я принесу тебе полотенца и мой халат, чтобы переодеться».
        Обер скрылся в соседней комнате и через минуту появился с полотенцами и халатом. Инесейль так и стояла неподвижно посреди комнаты.

«Так нельзя!» - воскликнул Обер. - «Ты и в самом деле заболеешь!»
        С этими словами он принялся расстегивать крючки у нее на спине, не обращая внимания на ее слабые протесты.

«Иначе ты заболеешь!» - настойчиво повторял он в ответ на все попытки удержать его руки. Вскоре платье уже лежало на полу мокрой грудой. Обер ловко выдернул шпильки из прически, и темно-каштановые волосы Инесейль рассыпались по плечам и по спине. Обер подхватил их полотенцем и принялся вытирать. Затем он бросил:

«Поработай-ка минутку сама!» - и с этими словами Обер подошел к столу и налил из высокой бутылки темно-коричневого стекла в большой бокал на два пальца золотистого виноградного спирта многолетней выдержки.

«Выпей это, Инес! Это поможет тебе взбодриться».
        Обер поднес бокал к ее губам и заставил выпить обжигающую жидкость. Снова обняв ее, он промолвил:

«О-о-о! Да твое белье все, как мокрая губка! Немедленно снимай!» Теперь сопротивление девушки заметно возросло. Но Обер, сопровождая свои усилия горячими поцелуями, развязал подвязки, стянул чулки, затем расстегнул лиф. С каждой минутой он чувствовал все большее влечение к этой изящно сложенной девушке, внезапно превратившейся из «синего чулка» в нежно-податливую нимфу. Полосатая шкура горного медведя, лежавшая недалеко от камина, вскоре приняла в свой густой длинный мех два обнаженных тела…
        Вызов, брошенный ученому сообществу, сделал Обера Грайса заметной фигурой. Внес свой вклад и диплом доктора социальной философии, присужденный Оберу Грайсу одним из виднейших в Старых Землях университетом Морианы - и именно за ту первую скандальную статью в «Анналах». Фигурой Обера Грайса заинтересовались и журналисты
        - как же, трудно найти такого человека, который был бы одновременно удачливым предпринимателем, видным деятелем эпохи гражданской войны, одним из героев сражений под Порт-Квелато, инженером-изобретателем, известным филантропом, и блестящим архивистом и археологом! Не слишком ли много для одного человека?
        Масла в огонь в Лариоле подлила внезапная женитьба Обера Грайса на Инесейль Маррот
        - дочери своего научного наставника, считавшейся одной из первых красавиц Лариолы, и в тоже время - синим чулком, шарахавшимся от мужчин. Впрочем, поговаривали, что во многом она так и осталась синим чулком. Чего уж дальше - молодая привлекательная женщина издает книгу «Историческая ретроспектива прогресса земледелия и промыслов и его влияния на эволюцию общественного устройства»! Кроме того, молодая женщина водила дружбу с опасными либералами. Ну, в общем, жена оказалась подстать странностям самого Обера.
        Удивительным казалось и то, что Обер Грайс по-прежнему оставался цепким предпринимателем. Он как-то незаметно превратился в крупнейшего, после самого Лойна Далуса, пайщика его компании. Да и его собственная промышленная и финансовая империя росла, как на дрожжах. В ней появились два новых предприятия - завод прецизионных станков с оптико-механическим цехом и завод по перегонке нефти. Вскоре керосиновая лампа Грайса, а с нею - и керосин Грайса, завоевали рынок, вызвав к жизни множество фирм, кинувшихся заполнять как будто разом вспыхнувший спрос. Нефтяные, месторождения подскочили в цене, а в Республике за два года было построено четыре больших завода по перегонке нефти, не считая установок помельче.
        Конечно, Оберу было далеко до королей угля и стали или железнодорожных магнатов. Но по темпам роста фирмы Обера Грайса уверенно обгоняли почти всех. Рос и его банковский капитал.
        Большую часть времени Обер Грайс проводил за границей, в Лариоле, вместе со своей молодой женой. Там же им был выстроен небольшой коттедж, который совсем не выделялся размерами или роскошью, но сразу стал в глазах горожан символом прогресса. Такой же беленький, с красной черепичной крышей, как и все дома в знойной Лариоле, лежащей недалеко от экватора, он все же отличался от остальных строений. В нем были устроены системы централизованного водоснабжения и подогрева воды, две ванные комнаты, два ватерклозета. Дом утопал в буйной тропической зелени, а на крытой галерее, окружавшей внутренний двор, было устроено несколько небольших фонтанов. Со всех сторон дом опоясывали глубокие лоджии, не дававшие тропическому солнцу проникать внутрь и сохранявшие приятную прохладу. Дом освещался новейшими керосиновыми лампами с зеркальными отражателями. Подобный же коттедж имелся у Обера в Порт-Квелато. Там он, впрочем, был уже не единственным в таком роде.
        Сведения об обстоятельствах женитьбы Локки в Лариоле так и не были сообщены им ни при реконструкции своего дневника, ни при собеседованиях. Материалы же гипнотического исследования, относящиеся к этой стороне его жизни, Локки просил не обнародовать. Все, что он сам сообщил мне по этому поводу, сводилось к признанию, что в его браке было больше расчета, чем любви. Тем более, что последовавший позднее трагический конец его жены явно наложил отпечаток на ретроспективные суждения Локки о мотивах его привязанности к красавице Инесейль. Локки находил себе оправдание лишь в том, что помимо соображений научной и идейной близости, усталости от случайных связей и т. п., он все же испытывал к жене если и не пылкую любовь, то, во всяком случае, искреннюю и глубокую привязанность.
        Когда сыну Обера Грайса исполнилось два года, скончался профессор Маррот, вдовец. После смерти отца Инесейль с мужем покинули Лариолу и перебрались в Порт-Квелато. С этого момента судьба Обера Грайса вступает в полосу захватывающих событий.
        Все началось с того, что один из сотрудников электрической лаборатории
«Технического бюро Грайса» продемонстрировал своему шефу возможности недавно открытых электрических эффектов.

«Вот посмотрите», - показывал он на стол, заваленный спутанными проводами, катушками с медной проволокой, обрезками металлических прутков, кусачками и прочим инструментом.

«Так», - проговорил Обер, - «и чем же ты хочешь меня удивить?»

«Я решил воспроизвести опыт, который недавно был подробно описан в „Записках Ульпианского королевского физического общества“, в 22-ом выпуске, книжка шестая. Если подсоединить катушку с медным проводом к гальванической батарее, то создается эффект магнетизма и железный стержень, помещенный рядом с катушкой, втягивается внутрь…»

«Я читал это сообщение и видел эти опыты», - перебил Обер. - «Пока не вижу ничего нового».

«А нового, собственно, и нет», - довольно ухмыльнулся паренек, студент технического училища в Порт-Квелато, которого все в лаборатории звали Тоти (хотя полное имя его было куда как более звучным - Анатотиолем Плерифон). - «Я лишь поставил между батареей и катушкой рубильник, а рядом с катушкой подвесил колокольчик». - С этими словами паренек ловко извлек из-под стола подставку с колокольчиком и водрузил ее на место.

«Теперь получается вот что. Если мы включим и сразу же выключим подачу тока на катушку, то стержень совершает возвратно-поступательное движение и звякает по колокольчику. Стоит протянуть провода в соседнее помещение - и вот вам сигнальное устройство. Из одной комнаты можно подавать сигналы в другую. Вы представляете? Такие устройства можно использовать на шахтах, чтобы подавать сигналы на поверхность, на пароходах, чтобы давать команды в машинное отделение, да мало ли еще где!» - Глаза Тоти светились от восторга.

«Так», - протянул Обер, - «значит, сигнальное устройство… Стержень заменить на гибкую металлическую пластинку с одним фиксированным концом, этого хватит для того, чтобы позвонить в колокольчик, а габариты катушки и мощность батареи можно будет уменьшить. Вот тебе электрический дверной звонок! Кстати, такой же звонок можно поставить у секретарши в приемной, чтобы она сообщала начальнику о приходе посетителей, не вставая с места. Можно сделать и непрерывный звонок - стоит только соединить выключатель с самой пластинкой…»
        Обер подошел к черной доске, висевшей на стене, и мелом начертил схему:

«Делаем пластинку с пружинкой. Ток проводим через нее. Когда рубильник ставим в положение „включено“, пластинка притягивается катушкой, отжимая пружину, поворачивается на оси и другим концом бьет по колокольчику. Но отклоняясь, она размыкает контакт. Ток перестает идти, катушка перестает притягивать пластинку и пружинка возвращает ее в прежнее положение. Контакт снова замыкается и цикл начинается сначала. Колокольчик звенит до тех пор, пока рубильник остается в положении „включено“».
        Паренек смотрел на Обера, раскрывши рот. Обер похлопал его по плечу и спросил:

«А вот насчет подачи сигналов… На какое расстояние можно их передавать?»

«Да хоть на другой конец города! Только зачем?» - Тоти пожал плечами.

«Ну вот хотя бы протянуть провода от железнодорожной станции на фабричные склады, сообщать о прибытии груза. Ты, кстати, не подумал о системе сигналов, чтобы можно было передавать разные сообщения?»

«Можно условиться, что один звонок означает то-то, два звонка - то-то…» - предложил паренек.

«А если подумать и разработать систему сигналов, соответствующих буквам? Тогда ведь и вообще любое сообщение можно передать?»

«Придумал!» - воскликнул Тоти после минутного раздумья. - «Можно комбинировать одиночные, двойные и тройные удары по колокольчику. Разные комбинации будут означать разные буквы…»

«А можно ли будет передать целое письмо?» - заинтересовался Обер Грайс.

«Наверное, да», - неуверенно ответил паренек. - «Кто-то будет сидеть и записывать сигналы, а потом подставлять соответствующие буквы…»

«Надо сделать так, чтобы устройство само записывало сигналы», - заметил Обер.

«Верно!» - воодушевился Тоти. - «Приделать перо с чернилами к металлическому стержню…»

«… Пустить под ним движущуюся бумажную ленту», - продолжил Обер. - «Но тогда твои сигналы из точек будет трудно различать. Одни точки!»

«Тогда сделаем чередование коротких и длинных сигналов!» - не сдавался изобретатель. - «На ленте тогда будут точки и полоски!»

«Значит так», - резюмировал Обер. - «К концу следующей недели подготовь систему сигналов, соображения об устройстве их записи, вплоть до системы непрерывной подачи чернил на перо и системы протяжки ленты. По каждому узлу и по системе сигналов подготовь патентную заявку от своего имени. И обмозгуй, как все это изготовить в пристойном виде, чтобы не стыдно было организовать публичную демонстрацию. Конечно, после того, как будет принята и зарегистрирована заявка о приоритете! Да», - промолвил Обер, понизив голос, - «и зарегистрируй на свое имя самостоятельную фирму. Мне не хотелось бы, чтобы конкуренты пронюхали о новых разработках в Техническом бюро Грайса. Пусть для всех это будет совершенно независимая компания…»
        Не прошло и года, как электрический телеграф связал станции вдоль железнодорожного пути Порт-Квелато - Форт-Лаи. Затем телеграфные столбы стали выстраиваться и вдоль других рельсовых дорог. Грайс открыл в Порт-Квелато общедоступное бюро приема и передачи телеграфных сообщений с филиалами в тех городах, куда уже протянулись телеграфные линии. Побочным продуктом этого изобретения стало производство самопишущих перьев.
        За телеграфом последовало основание первой трансконтинентальной железнодорожной компании, проложившей рельсовый путь до порта Сайлор на западном берегу.
        А вслед за тем, как поезда достигли западного побережья, началась кампания за всеобщее избирательное право.
        Глава 7
        Процесс
        Для Грайса все началось с того, что редактор небольшой газеты с непритязательным названием «Новый Восточный Наблюдатель», с которым Обер познакомился через Инесейль, предложил ему интересную встречу. Редактор был, выражаясь языком общественного мнения, «опасным либералом». Инесейль регулярно публиковала у него в газете свои статьи по социальному законодательству. Редактор не раз захаживал к Оберу в гости, и в один из таких визитов, бросив на стол свежий номер своей газеты, он промолвил:

«У нас, дорогой Обер, появился новый и, должен присовокупить, весьма и весьма занятный корреспондент».

«И кто же это?» - заинтересовался Обер.

«Ваша жена его знает немного. Это Оччалари, председатель Союза типографских рабочих».

«О, я видел его заметки в вашей газете! Настроен он решительно…»

«Да, очень решительно», - подтвердил редактор. - «Он прямо-таки пышет ненавистью к капиталу. Но, несмотря на это, он желает с вами встретиться».
        Когда Обер подошел к расставленым на улице столикам небольшого кафе в припортовом районе, за одним из столиков уже сидела Инесейль с опрятно, хотя и небогато одетым человеком лет тридцати пяти. Он был небольшого роста, но крепкий и жилистый.

«Здравствуйте. Я - Обер Грайс», - просто сказал Обер, подсаживаясь к столику. - «А вы, полагаю, Камит Оччалари?»

«Вы не ошиблись», - усмехнулся тот в ответ. - «Но, признаться, вы меня сразу разочаровали».

«И чем же?» - спокойно поинтересовался Обер.

«Да вы не похожи на финансового аристократа, который пришел бы во фраке и в бархатном пальто. Не похожи вы и на промышленного воротилу в сюртуке с жилеткой, из кармана которой торчит массивная золотая цепочка для часов. Так… фигура матроса, засунутая в костюм конторского служащего!» - Оччалари поджал губы и покачал головой.

«Что же вас в этом не устраивает?»

«Не люблю людей, пытающихся скрыть свое действительное положение в обществе!» - жестко бросил Оччалари.

«Разве я скрывал от кого-нибудь, что я промышленник и финансист? Но ведь кроме того, я инженер, историк, немножко журналист и политик… И разве мы встретились для того, чтобы оценить достоинства и недостатки моего внешнего вида? Я полагал, что у вас несколько более серьезные цели», - по-прежнему не проявляя заметных эмоций, Обер спокойно поглядел в глаза собеседнику.
        Оччалари немного смутился, но не уступал:

«И все равно, в стремлении подделаться под простого человека есть что-то такое… неискреннее!»

«Вот вы сказали обо мне, что я выгляжу, как матрос, засунутый в костюм конторщика. Вы наблюдательны», - с веселой улыбкой ответил Обер, - «ведь вы угадали. Я и на самом деле матрос из Долин Фризии. Потом я попал в пекло мятежа за отделение Олеранты от Королевства Обеих Проливов, вынужден был работать поденщиком в порту. Затем сумел перебраться в Ульпию, устроился на завод чернорабочим…»

«Хотите мне рассказать сказочку о сапожнике, ставшем миллионером?» - иронически сощурился Оччалари.

«То, что я вырвался в ряды предпринимателей - не моя заслуга. Сам я так и остался бы чернорабочим. Но один из моих товарищей по матросской жизни оставил мне все свое состояние - почти сотню старинных золотых монет. Это позволило мне выучиться на механика. А с этой ступеньки стартовать уже было проще», - пояснил Обер, по-прежнему не раздражаясь от наскоков Оччалари.
        Оччалари, похоже, исчерпал набор своих претензий:

«Ну что ж, может быть, мы и сумеем понять друг друга», - нисколько не смущаясь несостоятельностью предпринятых им нападок, он дружелюбно посмотрел на Обера. -
«Вы, думаю, читали мои статьи в „Новом Восточном Обозревателе“»?

«Думаю, Инесейль уже успела вам сказать о моем мнении?» - не остался в долгу Обер, ответив вопросом на вопрос. Инесейль согласно кивнула, глядя на мужа преданными глазами.

«Если все так, как она сказала, то почему бы вам не поддержать наши требования?»

«Позвольте вас спросить, а почему вы не обратились к социальным республиканцам? К Касрафу Телусу, наконец?» - поинтересовался Обер. - «Ведь его газета имеет тираж куда как больше, чем „Новый Восточный“, да и распространяется чуть ли не по всему Элинору».

«Социальные республиканцы - неплохие ребята. С ними тоже невредно было бы поладить», - отозвался Оччалари. - «Касраф Телус - тоже парень ничего. Но он больше озабочен парламентской реформой, нежели нуждами рабочих людей».

«Так почему бы нам всем не сложить усилия?»…
        Социальные республиканцы, сумевшие привлечь на свою сторону ветеранов радикального демократического крыла времен войны за независимость, и среди них - Касрафа Телуса и Обера Грайса, и установить союз с рабочими организациями, развернули по всей Республике агитацию за предоставление избирательного права всем мужчинам старше 21 года, вне зависимости от имущественного положения, ценза оседлости и места рождения.
        Обер был одним из ораторов на первом массовом митинге социальных республиканцев в Порт-Квелато.

«Я сам принадлежу к имущему классу. Я - предприниматель». - Так начал он свою речь.

«Но и мне избирательное право недоступно, ибо я не прожил еще 20-ти лет на Южных Территориях. Однако я вышел на эту трибуну не ради того, чтобы пожаловаться на ущемление своих прав. Этих прав лишены 3/4 взрослого населения Республики! Какая же это республика? Какая же это демократия? Это - олигархия, власть привилегированного меньшинства!» - Обер сделал паузу, прислушиваясь к одобрительному шуму многотысячной толпы.

«Кто же лишен политических прав? Их лишено большинство - и это в основном те, кто своими руками создает благосостояние нашего государства!»

«Верно!» - раздались многочисленные выкрики из толпы.

«Те, кто служит опорой государства, должны иметь право на голос в решении государственных дел. Но это не все. Чтобы гражданин мог иметь суждение о государственных делах, он не должен принуждаться к 12-ти, а то и к 14-ти часовому изнурительному труду, после которого любой валится с ног. Мы должны заставить Ассамблею принять, наконец, билль о 10-часовом рабочем дне!»

«Правильно!» - крик толпы стал громче и дружнее. Обер перевел дыхание. Форсировать голос было нелегко.

«Если мы пошлем в Ассамблею Республики и в Ассамблеи территорий своих представителей, таких же рабочих людей, как большинство здесь собравшихся, они должны будут покинуть работу и на что-то содержать свою семью. Депутаты должны получать жалование, а после ухода со своего поста - пенсию!» - Обер резким жестом стукнул ладонью по перилам трибуны.

«Я вижу здесь многих, кого знаю, как активистов фабричных комитетов, профессиональных гильдий, товариществ мастеровых. Все они подвергаются гонениям за то, что отстаивают рабочую правду. Закон о свободе союзов должен защитить этих людей. Рабочий люд должен иметь право объединяться, чтобы договариваться с хозяевами не по одиночке!»
        Гул одобрительных голосов нарастал.

«Если мастеровой теряет работу, оказывается на улице, то никому нет дела до его судьбы, до судьбы его жены и детей. Хуже того, если он попадет на глаза полиции, его отправят, как разбойника и убийцу, на принудительные работы! Мы должны потребовать отмены позорного закона о принудительных работах. Государство должно ввести специальный налог на предпринимателей, из которого будет выплачиваться пособие безработным!»
        Под нарастающий шум толпы Обер еще раз перевел дух и достал из кармана листок бумаги с крупным типографским текстом:

«Вот здесь перечислены все наши требования. Мы бросим в лицо властям этот „Список Справедливости“ вместе с десятками, нет, с сотнями тысяч, с миллионами наших подписей!»

«Да здравствует „Список Справедливости“! - выкрикнул во всю немалую мощь своих легких стоявший рядом с Обером Грайсом на трибуне лидер Союза портовых рабочих Восточного побережья. - „Ура!“ - С трибуны полетели в толпу листовки со „Списком Справедливости“. Они посыпались также и из чердачных окон близлежащих домов.

„Ура-а-а!“ - отозвалась толпа грозным криком, вылетевшим из тысяч глоток. Ряды полицейских, опоясывавшие площадь, сохраняли угрюмое молчание. Вдруг где-то в задних рядах сухо треснул пистолетный выстрел и полицейские, как по мановению волшебной палочки, немедля пришли в движение. В воздухе замелькали сотни дубинок, раздались крики раненых…
        Организаторы митинга были на этот раз готовы к нападению полиции. Шесть шеренг добровольцев, сцепившись за руки, сдерживали натиск стражей порядка, а распорядители с повязками на рукавах направили толпу в одном направлении - по широкой улице, уводящей от центра города в заводские кварталы. Поток людей смял кордон полиции и вырвался на простор. Когда на площадь прорвались, наконец, конные полицейские с саблями наголо, там уже почти никого не оставалось. Поперек улицы, по которой отходили манифестанты, с неожиданной быстротой выросла баррикада из скамеек, опрокинутых экипажей, ящиков и бочек, разного хлама, вытащенного из соседних дворов. Конных полицейских встретил град булыжников. Западня не удалась.
        Газета Касрафа Телуса „Народный Обозреватель“ (утратившая в названии слова
„элинорский“ и „улкасанский“) опубликовала статью своего главного редактора с резкой критикой существующей избирательной системы.
„.. А если мы посмотрим на принципы нарезки округов, то от этого можно просто придти в ужас. Границы округов нередко сохранились со времен Провинциальных Ассамблей колониальной эпохи, даже со времен Нотиолема VIII! Получается так, что захолустное селение с несколькими десятками полноправных избирателей посылает депутата не только в Ассамблею территории, но и в Ассамблею Республики. А в Сайлоре на Западном побережье, где уже более 70 тысяч жителей, и даже по нынешнему закону отыщется не менее 5 тысяч полноправных избирателей, вообще нет избирательного округа!
        Голоса сейчас подаются открыто на избирательных собраниях. Подсчет их зависит от добросовестности председательствующего. И никто из выборщиков не застрахован, что высказанное им мнение не станет поводом для тех или иных утеснений со стороны победившей партии. Давно уже известно, что гораздо надежнее голосование при помощи бюллетеней, кои подсчитываются специально назначаемой комиссией. Почему же Ассамблея Республики отвергает эту элементарную меру?..“
        Движение за всеобщее избирательное право набирало силу, и уже на следующий год в Ассамблею Республики была представлена петиция, содержавшая почти 800 тысяч подписей. Но Ассамблея оставила ее без последствий. Хотя такой результат, собственно, и ожидался, среди активистов движения стали заметны уныние и растерянность.
        Обер Грайс тем временем был назначен директором дочерней фирмы компании Лойна Далуса „Западный Арсенал“ в Сайлоре, включавшей в себя артиллерийский цех и верфь. Далус почел за благо задвинуть чересчур уж политически активного пайщика подальше
        - чтобы не бросал тень собственной неблагонадежности на своего патрона. А на промышленность Республики обрушилась волна кризиса, зародившегося в Старых Землях. Число забастовок резко выросло, схватки рабочих с полицией стали едва ли не обыденным зрелищем в фабричных кварталах крупных городов. Но рабочие требовали не только сохранить уровень зарплаты. „Право голоса!“ и „10-часовой рабочий день!“ - было написано у них на плакатах.
        Жена Обера Грайса принимала горячее участие в возобновлении кампании за „Список Справедливости“. Она постоянно принимала в доме активистов движения, руководителей рабочих союзов, радикальных политиков и журналистов. Ее собственные статьи проникали время от времени в крупные газеты.
„… Говорят, что 10-часовой рабочий день будет разорением для всей промышленности республики. Ложь! Шесть заводов Обера Грайса работают прибыльно при 9-часовом рабочем дне, а спичечная фабрика - даже при 7-часовом. Фабриканты просто-напросто боятся, что вместо простого выжимания крови и пота из работников им придется озаботиться техническими нововведениями, поднимающими производительность. Именно в этой косности - подлинная причина их сопротивления ограничению рабочего дня. Таким образом, тот, кто боится введения 10-часового рабочего дня, на самом деле выступает против прогресса промышленности!
        Говорят, что свобода рабочих ассоциаций будет означать непомерно завышенные требования со стороны работников, что они смогут тогда принудить платить зарплату, не соответствующую возможностям предприятия. Эти господа лукавят! Почему-то покупатель и продавец на рынке всегда торгуются о цене товара. Но едва мастеровые вздумают поторговаться о цене рабочих рук, как ответом им чаще всего бывают дубинки и сабли полицейских, а бывает - и пули.
        Промышленникам выгоднее договориться с рабочими, учитывая не только свою страсть к барышам, но и законный интерес рабочих к достойной жизни. Если имущие классы не поймут необходимость и благотворность реформ, нас ждут тяжелые времена. Да, реформы означают необходимость поступиться чем-то. Но одновременно они пришпоривают прогресс, заставляют снижать издержки, улучшать организацию дела, применять новые машины. Если же голос рабочих не будет услышан на парламентских скамьях, он все громче и громче будет раздаваться на улицах. У нас уже нет выбора между приверженностью к старинной рутине и реформами. У нас остался один выбор - между реформами и революцией. И если вы не сделаете выбор в пользу реформ, выбор в пользу революции будет сделан за вас!“

„Элинорский
        Трансконтинентальный Экспресс“
        Обер Грайс напряженно работал над расширением „Западного Арсенала“. Постройка верфи шла полным ходом, рядом с артиллерийским цехом поднимался цех стрелкового вооружения. На главных заводах Далуса было освоено производство нового нарезного штуцера с новой пулей, имевшей коническую выемку в донной части, что обеспечивало хорошую обтюрацию без процедуры плотной забивки пули в ствол, отнимавшей время при заряжании. Теперь пуля просто загонялась в ствол одним ударом шомпола, как в гладкоствольном ружье, а плотное ее прилегание к нарезам обеспечивалось расширением краев конической выемки под давлением пороховых газов. Одновременно было выпущено совершенно новое изделие - семизарядный револьвер, снаряжавшийся унитарным патроном с латунной гильзой. Патент на это изделие и на унитарный патрон принадлежал безвестной фирме, подлинным владельцем которой было Техническое бюро Грайса.
        Выпуск револьверов был начат и в „Западном Арсенале“. Многие оружейные заводы выбросили вскоре на рынок целый ряд более или менее удачных подражаний. Варлан, скрепя сердце, просто купил лицензию и несколько необходимых станков у Далуса, наладив производство сразу трех разновидностей револьвера с разной длиной ствола, и тем немало опередил остальных конкурентов.
        На этот раз сражение Далуса за военный контракт было победоносным и офицеры Легиона Республики стали получать револьверы его фирмы. Через некоторое время револьверами начали вооружать и кавалерию. А Обер Грайс через свое Техническое бюро уже готовил на базе одной захудалой оружейной мастерской новые образцы стрелкового оружия. Мастерская получила в банке Грайса кредит, закупила на заводе прецизионных станков Грайса новое оборудование. Через несколько месяцев Обер придирчиво рассматривал первый экземпляр нарезного казнозарядного ружья с откидным затвором под унитарный патрон.
        Экономический кризис не обошел стороной Лойна Далуса, ударил он и по фабрикам Обера Грайса. Речь не шла о банкротстве, но прибыли упали, сбыт замедлился. Забастовки вспыхнули на сталепрокатном заводе Далуса в Порт-Квелато и на чугунолитейном, расположенном вблизи Фоломатьены. С превеликим трудом Грайсу удалось уладить дело без вмешательства полиции.
        Лойн Далус кипел от бешенства:

„Это все твоя агитация! Подбиваешь мастеровых требовать всякие права, а они готовы сесть на шею!“
        Обер отвечал не менее резко:

„Если бы не мой авторитет у рабочих, у тебя бы сейчас стояли почти все заводы, а твои мастеровые дрались бы с полицией! Благодари судьбу, и меня не в последнюю очередь, что дело кончилось миром!“
        Стачки бушевали по всему Восточному побережью, газетные статьи напоминали военные сводки, то и дело сообщая о стычках рабочих с войсками или полицией. „Список Справедливости“ был у всех на устах.
        Не меньше 12 тысяч человек приняло участие в шествии к зданию Ассамблеи Республики. 2 миллиона 11 тысяч подписей стояло на этот раз под „Списком Справедливости“. Но демонстрантам преградили путь десятки шеренг конной и пешей полиции, многочисленные деревянные барьеры. Ассамблея отказалась принять петицию.
        Через два дня шумная толпа в несколько сот человек собралась перед домом Обера Грайса в Порт-Квелато.

„Долой смутьянов!“ - кричали в толпе. - „Зачинщика мятежа - к ответу!“
        В дом полетели камни, почти все падавшие в обширном палисаднике, не долетая до окон.
        К несчастью, Обер Грайс находился в это время в ванной, и не сразу услышал крики толпы. Его жена, обеспокоенная, запахнула пеньюар и осторожно выглянула из-за портьеры. „Надо предупредить мужа!“ - мелькнула мысль в голове у Инесейль. Но она не успела.
        Четверо человек, взломав дверь, проникли в дом с заднего крыльца. В руках они сжимали револьверы. Инесейль столкнулась с ними на пороге спальни.

„Где твой муж? Где Обер Грайс?“ - злобно зашипел один из них. Инесейль молчала, со страхом глядя на три револьверных дула, почти упиравшихся ей в грудь. „А если они полезут в детскую? Там же Тиоро!“ - обожгла ее тревога за сына.
        Стоявший позади всех невысокий плечистый человек негромко произнес:

„Похоже, в ванной шумит вода…“ - и он махнул револьвером в сторону коридора.
        Двое налетчиков высадили дверь в ванную. Обер, не успевший смыть с себя мыло, резко повернулся. Налетчики, ухмыляясь, направили на него револьверы:

„Выходи, гаденыш! Сейчас ты получишь по заслугам!“ - мстительно воскликнул один из них. Через открытую дверь до Обера явственно донеслись злобные выкрики толпы.

„Что с Инесейль?“ - обожгла его мысль. Он постарался обрести хладнокровие, не спеша вылез из ванны, потянулся за полотенцем и, неуловимым движением швырнув его в лицо одному из налетчиков, резким ударом выбил револьвер из руки другого. Но большего ему добиться не удалось. Оба налетчика вцепились в него и они все трое вывалились в коридор, тяжело рухнув на пол. Намыленному Оберу все же удалось выскользнуть из рук нападавших, но не успел он вскочить, как его ухватили за ногу и снова повалили на пол. В этот момент он услышал четыре выстрела с небольшими интервалами, донесшиеся из спальни.
        Налетчик, сохранивший свой револьвер, приподнялся на коленях и вновь попытался навести оружие на Обера. Однако тот, лежа на полу, нанес ему сильнейший удар пяткой в лицо, быстро перекатился по полу и захватил сзади голову второго своего противника. И тут в спальне снова раздались выстрелы.
        Обер, больше не задумываясь, хрустнул шейными позвонками налетчика, вскочил на ноги, подхватив револьвер другого налетчика, стонавшего, скорчившись, на коленях и зажимавшего руками разбитое в кровь лицо. Ударом ноги Обер распахнул дверь в спальню и ворвался внутрь.
        Пока в ванной и коридоре шла возня, двое других налетчиков делали свое дело в спальне. Один из них повалил Инесейль на кровать, разрывая на ней пеньюар. Другой, стараясь не высовываться из-за портьеры, распахнул створку окна и, не торопясь, сделал четыре выстрела в направлении улицы. Инесейль отчаянно боролась. Ей удалось вцепиться зубами в щеку насильника. Тот отпрянул, ударив ее кулаком в лицо, но тут же схватился обеими руками за окровавленную щеку. Инесейль, несмотря на удар, рванулась, дотянувшись до сумочки на прикроватной тумбочке, и выхватила оттуда маленький блестящий револьвер - подарок мужа. Слабо хлопнул выстрел. Насильник, не успев сообразить, что произошло, ощутил ожог, резкую боль в шее, глаза его затянуло мутной пеленой, он покачнулся, растопырив пальцы… Его напарник, заметив блеск револьвера в руках жертвы, не долго думая, всадил две пули в грудь молодой женщине.
        Когда Обер заскочил в спальню, его взгляд сразу зафиксировал безжизненное тело жены, распростертое на кровати, и другое безжизненное тело, рухнувшее на нее сверху, и налетчика у окна, направившего в его сторону свой револьвер. Обер резко дернулся в сторону, налетчик выстрелил, израсходовав последний патрон, и вскочил на подоконник. Обер выстрелил от бедра, налетчик согнулся пополам и медленно рухнул наружу, в палисадник.
        В это время толпа у дома, подогретая криками раненых (получивших пули в результате четырех выстрелов через окно спальни Обера Грайса) и призывами наемных полицейских провокаторов, хлынула во двор дома и уже проникла в вестибюль первого этажа.
        Обер Грайс, бросив револьвер, кинулся к жене. Глаза ее были полузакрыты, она дышала с тяжелым хрипом, на губах ее выступила кровавая пена.

„Не умирай, Инес!“ - в отчаянии воскликнул Обер, обнимая жену за плечи. - „Я люблю тебя!“
        Инесейль сделала слабую попытку шевельнуть рукой, дернулась и затихла. На лестнице, ведущей на второй этаж, послышался топот множества ног. Обер вскочил на ноги, рванул на себя ящик небольшого столика у стены и достал оттуда два вороненых револьвера. Взведя курки, он, как был - голый, в крови и мыльной пене, - выбежал в коридор.
        С лестницы уже вываливалась толпа. Передние, увидев голого окровавленного человека с револьверами в руках, остановились. Один из провокаторов, прячась за спинами, выстрелил из своего револьвера. Обер тут же отпрянул в дверной проем спальни и открыл ответный огонь. Толпа, совершенно не ожидавшая такого отпора, рванула вниз по лестнице, опрокидывая замешкавшихся и топча упавших…
        Вечером Обер Грайс был арестован. Но к тому моменту в доме и вокруг него уже было множество журналистов. Замять обстоятельства происшествия не удалось и полицейским властям пришлось вести следствие с соблюдением правил.
        Официальная версия властей, быстро проникшая в печать, заключалась в том, что Обер Грайс обстрелял из окна своего дома манифестантов, протестовавших против его подстрекательских выступлений. При этом он ранил двоих человек. Толпа, действуя в интересах самозащиты, ворвалась в его дом и была встречена выстрелами, коими было убито еще шестеро и ранено восемь человек. Некоторые манифестанты были вооружены, но применили оружие только для самообороны. В ходе перестрелки случайными пулями была убита супруга Обера Грайса, госпожа Инесейль Грайс, урожденная Маррот.
        Следствие было проведено в рекордно короткие сроки и дело передано в суд уже через две недели. Во многих крупных газетах появились статьи, требовавшие сурового наказания для убийцы, главаря политических смутьянов. Другие солидные газеты осторожно намекали на неполную ясность обстоятельств дела.
        Государственный обвинитель был полон праведного негодования:

„…И вот, хладнокровно выпустив пули по толпе верноподданных граждан, этот профессиональный подстрекатель, презревший всякие моральные устои, поднял руку на достойных обывателей, которые в справедливом гневе пытались оградить себя, да и просто случайных прохожих, от револьверных залпов“.

„И этих людей он встретил выстрелами в упор. Некоторые из них имели оружие и пытались защитить своих друзей от этой расправы. Но подсудимый, в прошлом - боевой офицер, использовал свой опыт, на этот раз для того, чтобы убить шестерых человек“.

„Мало того! Бездушный циник, обвиняемый успел перетащить троих убитых в свои покои, чтобы иметь повод представить дело как самозащиту. Он использовал даже случайную смерть жены в перестрелке, затащил ее труп в спальню и пытался инсценировать картину нападения на нее“.

„Надеюсь, что теперь облик этого кровавого убийцы ясен всем, и высокочтимый суд не замедлит с вынесением справедливого приговора!“
        После речи государственного обвинителя и показаний свидетелей обвинения, к допросу свидетелей обвинения приступила защита. Обера Грайса защищал молодой адвокат, горячий поклонник Касрафа Телуса, по имени Лейвек Элбор. Сам Телус рекомендовал его Оберу, охарактеризовав как самого цепкого, пронырливого и изворотливого парня, каких он только встречал.

„Мой первый вопрос к господину полицейскому дознавателю, проводившему осмотр места преступления и сбор вещественных доказательств“, - начал Лейвек Элбор. - „Согласно подписанному вами протоколу, на месте происшествия были обнаружены и изъяты восемь револьверов. Исключая один, все они - производства заводов Зеккерта, все - 2-й модели, все - калибра 10 с половиной миллиметров. Я не ошибаюсь?“

„Все верно“, - наклонил голову тучный усатый человек в штатском платье.

„Согласно этому же протоколу, один револьвер обнаружен в ванной, три - в спальне, один - под окном спальни, и три - на лестнице, ведущей на второй этаж дома моего подзащитного. Правильно?“

„Так“ - снова кивнул усатый.

„Один из револьверов, обнаруженных в спальне, не серийный короткоствольный револьвер калибра 8 миллиметров. Так?“

„Так“.

„Кроме того, мой подзащитный добровольно сдал два длинноствольных револьвера калибра 8 миллиметров, также не серийные. Я не ошибаюсь?“

„Нет. Все это написано в протоколе“, - пожал плечами усатый.

„Благодарю вас. К вам у меня пока больше нет вопросов“ - заявил Лейвек Элбор. -
„Теперь попрошу занять свидетельское место господина полицейского следователя“.
        Худощавый седовласый господин в мундире встал на место усатого, повернувшись к Оберу хищным орлиным профилем.

„Согласно протоколу, все изъятые револьверы, произведенные на заводах Зеккерта, имеют заводские номера 080 24, 068 25, 068 26, 068 27, 068 33, 068 36, 068 37. Вы не пытались установить, кому были проданы эти револьверы?“
        Полицейский замялся:

„Ну, это ясно. Ведь там были убитые. Это, вероятно, их оружие“.

„Вероятно или точно?“ - уточнил адвокат.

„Мы установим точно!“ - отрезал полицейский следователь.

„А вас не смутило такое близкое совпадение номеров?“ - не отставал Лейвек Элбор.

„Это случайность!“ - уверенно ответил полицейский.

„Скажите, правильно ли я понял из материалов следствия, что из револьвера, найденного в ванной, не было сделано ни одного выстрела, из револьверов же, найденных в спальне: из одного - один выстрел, из другого - ни одного, из несерийного короткоствольного - один выстрел?“

„Все так“, - кивнул орлиный профиль.

„А из револьвера, найденного под трупом не установленного лица в палисаднике, как раз под окном спальни - семь выстрелов?“

„Верно“.

„Из трех револьверов, найденных на лестнице, было сделано: из одного - два выстрела, из другого - также два выстрела, из третьего - один выстрел?“ - продолжал Лейвек.

„Так, так“, - снова закивал следователь.

„Благодарю вас, больше к вам вопросов пока не имеется“. - Адвокат коротко глянул в записи и произнес:

„А теперь попрошу на свидетельское место господина Аларина Финаппа, акцизного чиновника“.
        Место свидетельства занял небольшой человечек в дорогом костюме, имевший длинные прямые волосы с небольшой проплешиной на макушке.

„Вы участвовали в манифестации у дома моего подзащитного и в проникновении в его дом?“

„Да“.

„Скажите, до того, как раздались первые выстрелы, никто не пытался проникнуть в дом?“

„Ручаться не могу, я за этим не следил. Не заметил, во всяком случае“, - развел руками свидетель.

„Вы вошли в дом одним из первых?“

„Пожалуй, так. Передо мной бежало всего двое человек“.

„Кто же открыл вам дверь?“

„Никто… Дверь была распахнута…“

„А когда вы стали подниматься по лестнице в дом, что вы увидели?“

„Вот этого“, - свидетель повернулся и ткнул пальцем в Обера, сидевшего на скамье подсудимых. - „Голый, весь в крови, в руках револьверы, глаза бешенные…“

„И что произошло дальше?“

„Он стрелять начал“.

„Только он?“

„Ну, с нашей стороны тоже кто-то стрелял…“

„А дальше?“

„А дальше все назад побежали. Кому же охота под пули-то лезть!“

„И никто не пытался пройти с лестницы дальше в апартаменты?“ - Лейвек строго посмотрел на свидетеля.

„Какое там!“

„То есть те, кто успел пройти дальше всего, остановились у самой лестницы?“

„Точно так“, - плешь наклонилась, - „не далее двух-трех шагов“.

„А что стало с ранеными и убитыми, упавшими на лестнице?“ - поинтересовался адвокат.

„Хвала Ул-Касе, их не бросили там, а вынесли из дома“ - сочувственно произнес свидетель.

„Всех?“

„Всех“.

„Благодарю вас, вы свободны“.
        Следующим Лейвек Элбор вызвал эксперта-оружейника.

„Не обратили ли вы внимание“, - начал он допрос, - „на особенность номера у одного из револьверов?“

„Обратил. У револьвера за номером 080 24 явно видны следы исправления номера“.

„И какие же цифры исправлены?“

„Следы исправления заметны на второй и третьей цифрах“.

„А какие там были цифры первоначально, вы не можете сказать?“

„Трудно ответить точно. Такие, которые можно переделать в 8 и в 0. Ну, восьмерку можно изобразить из нуля или из шестерки, или из девятки. Ноль можно переделать из девятки, шестерки, восьмерки, тройки…“

„Защита допрос свидетелей обвинения закончила“, - возвестил адвокат.
        В своем выступлении Лейвек Элбор не оставил без внимания ни одной оплошности обвинения и следствия.

„…Итак, как же попали во внутренние покои, расположенные на втором этаже дома моего подзащитного, двое убитых и один раненый? Как там оказались три револьвера, не принадлежащих моему подзащитному?“ - адвокат сделал паузу и поглядел в сторону судей.
        ''Версия обвинения объясняет это таким образом, что мой подзащитный намеренно перетащил тела и оружие внутрь своих покоев. В тоже время мы имеем показания свидетелей обвинения, которые утверждают, что никто из толпы манифестантов, проникших в дом моего подзащитного, не проследовал от лестницы далее, чем на два-три шага. Мы имеем свидетельство, что всех, - подчеркиваю: всех, - раненых и убитых манифестанты, удирая, вынесли с собой из дома. Мы имеем показания, что толпа проникла в дом через уже открытую дверь. Мы имеем протокол осмотра места преступления, где зафиксированы явные следы взлома входной двери. Толпа дверь не взламывала. Никто не взламывал дверь и у нее на глазах. Это было сделано загодя. Кем?»

«Не стоит ли признать, что показания моего подзащитного соответствуют действительности и эти люди проникли туда значительно раньше манифестантов?»

«Кстати, кто они?» - Лейвек сделал указующий жест в сторону полицейского следователя. - «Ни один из убитых не установлен следствием, а подобранный во внутренних покоях раненый таинственным образом исчез из поля зрения полиции. Тайна!» - Адвокат картинно всплеснул руками. В зале послышались смешки.

«Следствие почему-то так и не озаботилось выяснить, кому принадлежат изъятые револьверы. Я не следователь, не хитроумный сыщик. Я просто зашел в торговый отдел фирмы Зеккерта и получил справку, копию которой я передаю высокому суду. Позвольте зачитать краткую выдержку из нее:

„Револьверы с серийными номерами от 068 21 до 069 00 были поставлены по заказу Управления полиции Порт-Квелато“.»
        Последние слова адвоката были покрыты невообразимым шумом. Судья отчаянно зазвонил в колокольчик:

«Я требую тишины! Иначе я прикажу очистить зал!»
        Лейвек Элбор выждал несколько минут, пока не установилась тишина, и продолжил:

«По моему требованию прокурор города сделал запрос в столичное Управление полиции с целью выяснить, не были ли эти револьверы утеряны господами из полицейского управления. Я получил копию ответа, которую также прошу приобщить к делу, согласно которой был утерян всего один револьвер, а именно револьвер за номером 068 24. Не кажется ли вам странным, что у этого револьвера три цифры в номере совпадают с цифрами номера того револьвера, из числа найденных на месте преступления, на котором заводской номер был подправлен?» - и адвокат поднял глаза на прокурора.

«Не выдерживает никакой критики версия обвинения, что госпожа Инесейль Грайс была случайно убита в перестрелке, а лишь затем перенесена мужем в спальню, где и была обнаружена полицейским дознавателем. Рядом с госпожой Грайс найден труп неустановленного мужчины, убитого выстрелом в упор именно из того револьвера, который госпожа Грайс сжимала в руке. Это - не случайный выстрел в перестрелке! Равно, как и те выстрелы, которыми была убита госпожа Грайс. Это были не шальные пули с лестницы. Согласно заключению судебно-медицинской экспертизы, выстрелы, которыми была убита госпожа Грайс, были произведены с расстояния не более двух метров!»
        В зале снова послышался глухой шум. Адвокат перевел дыхание и снова достал какие-то бумаги из материалов дела:

«И как обвинение объяснит следующие факты? Вот передо мной протокол медицинского освидетельствования тела госпожи Инесейль Грайс, урожденной Маррот:

„На правом плече многочисленные ссадины и кровоподтеки. На левой скуле - обширный кровоподтек. На губах - заметные следы крови, однако на самих губах и во рту нет таких повреждений, которые могли бы вызвать подобное кровотечение. На левом плече
        - синяки, предположительно - следы пальцев рук. На внешней поверхности верхней трети левого бедра и на левой ягодице - многочисленные ссадины…“ - Думаю, картина ясная?»

«А вот выдержки из протокола обследования неопознанного тела, обнаруженного рядом с Инесейль Грайс:

„… На правой щеке - глубокие следы, оставленные человеческими зубами…“
        Обвинению и теперь угодно называть все это „случайной смертью госпожи Грайс в перестрелке“?» - язвительно спросил адвокат.

«Наконец, главное обвинение - что мой подзащитный стрелял в толпу и тем вызвал ее на ответные действия, которые обвинение расценивает как оправданные. Я задал себе вопрос: из чего мой подзащитный мог стрелять в толпу? Из своих револьверов? Нет. Из двух револьверов, принадлежащих моему подзащитному, было выпущено тринадцать пуль калибра 8 миллиметров. Все они найдены. Три извлечены из тел убитых на лестнице, семь - из тел раненых в той же перестрелке на лестнице, три - из стены на лестничной площадке».

«Может быть, мой подзащитный стрелял из револьвера своей жены? Но из этого револьвера был произведен только один выстрел, которым госпожа Грайс сразила насильника, покушавшегося на ее честь». - Лейвек сделал паузу и отпил глоток воды из стакана.

«Может быть, мой подзащитный успел перезарядить револьверы? Может быть, но это все равно ничего не доказывает, ибо оба раненных выстрелами из окна ранены пулями калибра 10,5 миллиметра».

«Остается последняя возможность - предположить, что Обер Грайс стрелял из чужого револьвера, из револьвера одного из тех, кто с оружием в руках ворвался в его дом. Но тогда обвинение должно признать, что эти люди проникли в дом моего подзащитного еще до того, как прозвучали выстрелы по толпе». - По залу вновь прокатился шум. Государственный обвинитель о чем-то быстро переговаривался с полицейским следователем.
        Адвокат набрал в грудь воздуха, вздохнул, и продолжил свою речь:

«Но из какого же из не принадлежавших ему револьверов мог стрелять мой подзащитный? Револьверы, обнаруженные на лестнице, отпадают - они попали в дом вместе с толпой манифестантов. Из револьвера в ванне вообще не стреляли. Из револьвера, найденного в кармане убитого, что напал на госпожу Грайс, также не стреляли. Один выстрел был сделан из револьвера, найденного посреди спальни. Но мой подзащитный и не отрицает, что он произвел этот выстрел в порядке самозащиты, в ответ на выстрел неизвестного - того самого, что обнаружен убитым под окном спальни. И действительно, он убит одной пулей калибра 10,5 миллиметра, попавшей в живот».

«А вот из револьвера, который сжимала рука убитого, - причем именно у этого револьвера перебиты некоторые цифры заводского номера, - стреляли семь раз. Давайте считать. Одна пуля - в косяке входной двери спальни. Это был неудачный выстрел в Обера Грайса. Две пули - в груди у госпожи Грайс. Остаются четыре. Это и есть те самые четыре пули, выпущенные по толпе манифестантов!»

«Итак, как же видится в свете этих фактов картина произошедшего?»

«Во время манифестации четыре человека, вооруженных револьверами из числа закупленных столичным управлением полиции, врываются в дом моего подзащитного. Двое из них направляются в спальню. Один из этих двоих набрасывается на госпожу Грайс, а другой из револьвера, у которого заранее был подправлен номер, чтобы затем невозможно было установить его принадлежность, делает четыре выстрела по толпе из окна спальни. Факт исправления номера позволяет подозревать, что этот револьвер собирались оставить на месте преступления, вложив его, вполне возможно, в руку моего подзащитного, предварительно убив его, конечно».

«Госпоже Грайс удается укусить насильника за щеку, дотянуться до своего револьвера и застрелить насильника. Но ее двумя выстрелами убивает второй налетчик».

«Другие двое направляются в ванную, где в то время находился мой подзащитный. Уже немолодой, но еще физически крепкий человек, в прошлом - боевой офицер, он вступает с ними в рукопашную схватку, убивает одного и ранит второго. Завладев револьвером одного из них, он бросается в спальню, откуда доносились выстрелы. Находящийся там налетчик выпускает по нему последний патрон, промахивается, и пытается спастись бегством, выпрыгнув из окна. Однако его настигает пуля Обера Грайса.

„Увидев мертвую жену, мой подзащитный бросается к ней, отшвырнув револьвер“. В этот момент на лестницу с шумом врывается толпа, предводительствуемая вооруженными людьми, по меньшей мере трое из которых имеют револьверы, закупленные столичным управлением полиции. Возникает перестрелка, закончившаяся бегством толпы. Из дома выносят троих убитых и нескольких раненых. У моего подзащитного прострелено левое плечо, а также касательные раны головы и грудной клетки».
        Лейвек Элбор вытер пот со лба и закончил:

«Таким образом, все приведенные здесь факты полностью подтверждают версию событий, изложенную на допросе моим подзащитным. А вот версия обвинения на каждом шагу вступает в противоречие с фактами, установленными следствием. Высокочтимый суд! Уважаемые господа судьи! На основании изложенного прошу вас признать моего подзащитного невиновным по всем пунктам предъявленного обвинения в виду отсутствия в его действиях состава преступления». - Адвокат поклонился и сел на свое место.
        Обер Грайс вместо последнего слова сказал лишь:

«Пусть совершится правосудие».
        Судьи совещались два часа. Обер Грайс был признан невиновным и освобожден из-под стражи. Политический скандал, вызванный процессом, начал шириться и разрастаться…
        Глава 8
        Новый хозяин «Заводов Далуса в Элиноре» устраивает гонку вооружений
        После неудачного для полиции исхода процесса над Обером Грайсом подобными же неудачами закончилось и большинство других процессов, затеянных против лидеров движения за «Список Справедливости». Обвинения в мятеже рассыпались, и лишь двоих подсудимых властям удалось посадить за «подстрекательство к нарушениям общественного спокойствия».
        Директор Департамента полиции Порт-Квелато был убит во время ужина в одном из роскошнейших ресторанов столицы. Четверо неизвестных в масках и с револьверами в руках вошли в ресторан и направились к столику, за которым сидел директор с тремя сотрапезниками.

«Я - Обер Грайс!» - заявил один из людей в масках и вскинул револьвер. Агент полиции, сопровождавший директора столичного Департамента и один из сидевших за столиком успели выхватить свои револьверы и зал потонул в грохоте выстрелов и пороховом дыму. Когда дым рассеялся, за столиком и вокруг него сидели и лежали пятеро убитых, а все четверо убийц в масках быстро, но без торопливости покинули ресторан.
        Как выяснили вездесущие газетчики, кроме директора Департамента полиции Порт-Квелато и сопровождавшего его полицейского агента были убиты также: известный делец «черного рынка» и крупный контрабандист; не менее известный финансовый мошенник, даже отсидевший однажды два года за свои проделки; и, наконец, личность со зловещей славой - профессиональный убийца, за которым уже несколько лет гонялась вся полиция Республики.
        Попытка полиции обвинить в убийстве Обера Грайса тут же обернулась шумным фиаско. Именно в это время Обер Грайс присутствовал на заседании Совета директоров одного из крупнейших банков Республики и никуда с заседания не отлучался. Подвергнуть сомнению свидетельства столь уважаемых лиц, многие из которых отнюдь не питали личных симпатий к Грайсу, полиция не решилась. А криминальная слава сотрапезников убитого директора не давала возможности раздуть из этого убийства политическое дело. Речь шла скорее о спасении чести мундира и срочных мерах по тушению разгоравшегося скандала, чему сорвавшаяся попытка обвинить Обера Грайса никак не способствовала.
        Ассамблея Республики по-прежнему отвергала любые переговоры с лидерами движения за
«Список Справедливости» и упорно отказывалась даже принимать этот список к рассмотрению. Однако перед лицом массовых народных выступлений депутаты решили принять меры по успокоению волнений и внесли некоторые изменения в избирательные законы: были уменьшены имущественный ценз и ценз оседлости, территория страны была разделена на примерно равные избирательные округа, вводилось тайное голосование. Массовые стачки вынудили законодателей обратиться и к социальным реформам - закон о 10-часовом рабочем дне был, наконец, принят.
        Популярность Обера Грайса как общественного деятеля, особенно после трагической гибели его жены и связанного с этим процесса, необычайно выросла. Руководители кампании за «Список Справедливости» предложили ему включиться в предвыборную борьбу и стать одним из кандидатов на очередных выборах в Ассамблею Республики. Однако Обер отказался.

«Но вы же не будете отрицать», - уговаривал его Камит Оччалари, - «что вы самый популярный из возможных наших кандидатов? И ваши возможности вести избирательную кампанию несопоставимы с возможностями ни одного другого кандидата из наших!»

«Во-первых», - возражал ему Обер, - «вряд ли это лучший ход - выдвинуть во главе вашей избирательной кампании кандидата, являющегося одним из крупнейших предпринимателей всего Элинора. Во-вторых, я не собираюсь отдавать все свое время работе в качестве депутата Ассамблеи, а быть чисто декоративным депутатом не желаю. В-третьих, - и тут вы правы, - грешно не использовать те политические и материальные возможности, которыми я обладаю. Поэтому берите карандаш и бумагу и записывайте».
        И Обер принялся диктовать Оччалари план действий.

«Первое. Определите необходимые тиражи, объем и сроки распространения предвыборных листовок и плакатов, составьте соответствующую калькуляцию издержек по каждому округу, где выдвигаются наши сторонники.
        Второе. Прикиньте необходимое число наемного персонала, необходимое нам в дополнение к добровольным помощникам, и ставки их оплаты.
        Третье. Подсчитайте, какие расходы необходимы на временное увеличение тиражей наших газет на срок предвыборной агитации.
        Четвертое. Составьте график митингов наших кандидатов, на которых я могу выступить, рассчитывая на использование моего личного поезда.
        Запереть себя на пять лет в Ассамблею я не могу. Но вот поработать как следует два месяца на предвыборную кампанию наших кандидатов я готов».
        В день выборов предвыборный штаб избирательной коалиции «Список Справедливости» практически весь столпился у телеграфного аппарата, установленного в одном из кабинетов. Здесь же находился и Обер Грайс. Все что можно было сделать - было сделано. Все, что было упущено, уже нельзя было исправить. Оставалось только ждать.
        На следующий день телеграф и курьеры стали приносить первые известия о предварительном подсчете голосов. Перед зданием штаба росла толпа сторонников
«Списка Справедливости», жадно ловившая каждое новое слово, раздававшееся с балкона второго этажа. К ночи толпа поредела, но на следующий день вся улица перед штабом была запружена народом. Над толпой то и дело разносились восторженные крики. Это и в самом деле был успех.
        Первый раз на выборах в Ассамблею радикальная оппозиция сумела провести своих депутатов. Да не одного, и не двух. Было избрано сразу шесть представителей рабочих организаций. Несколько своих представителей провела Партия социальной республики. Прошли в Ассамблею два представителя от Лиги за справедливые выборы, где не меньше половины активистов составляли сторонницы движения за женское равноправие. Наконец, одно депутатское место получил Клуб рядовых избирателей.
        Но после выборов движение за «Список Справедливости», хотя далеко не все из выдвинутых там требований были удовлетворены, явно пошло на убыль. Политические бури понемногу улеглись.
        Обер Грайс вновь окунулся в стихию предпринимательства. Главной его операцией стало установление контроля над фирмой Лойна Далуса «Заводы Далуса в Элиноре». Хозяин фирмы фактически отошел от дел и состояние его здоровья наводило на грустные размышления. Обер имел у Далуса пай в 11 % и не мог рассчитывать ни на долю в завещании своего патрона, ни на прямую покупку пая у кого-либо из партнеров. Обер Грайс начал настоящую охоту за векселями, закладными, долговыми расписками и иными обязательствами как партнеров Далуса, так и его возможных наследников.
        К моменту смерти Лойна Далуса в руках Обера было сосредоточено уже не 11, а 19 % паев. Но и этого было явно недостаточно. Лойн Далус имел пай в 43 %, а его двоюродный брат - еще 14 %, и таким образом они вдвоем контролировали фирму. Когда стало известно завещание Далуса, то оказалось, что он оставил своему двоюродному брату только 6 %, а всю остальную долю в капитале распределил крохотными кусочками между сыновьями, дочерями и другой родней. Обер Грайс, угрожая немедленным предъявлением загодя собранных долговых обязательств к оплате, сумел довести свою долю до 27 %. Еще 14 % приобрела крупная пароходная компания, контрольный пакет акций которой находился в руках страховой фирмы. В свою очередь страховой фирмой владело некое анонимное торговое товарищество, долговые обязательства которого держал в руках банк Обера Грайса. Но последнее обстоятельство не было известно ни публике, ни деловым кругам.
        Совершенно неожиданно для присутствующих на первом собрании пайщиков после кончины Лойна Далуса представитель пароходной компании проголосовал за избрание Обера Грайса председателем Совета директоров фирмы. К нему присоединилось несколько мелких пайщиков, загодя обработанных Обером в нужном духе, и вопрос был решен.
        Сразу после избрания Обер Грайс стал распространять свои социальные эксперименты и на заводы Далуса. Рабочий день был сокращен до девяти часов, введены оплачиваемые недельные отпуска, запрещено привлечение подростков к ночным сменам, созданы больничные кассы, узаконены рабочие союзы…
        Одновременно на заводах Далуса развернулась подготовка к производству нового ружья. Экспериментальный образец был уже произведен в нескольких десятках экземпляров, но на базе маленькой мастерской, а для массового производства требовалось проведение модернизации на многих заводах. На сталелитейном приступили к производству новых марок сталей, на ружейной фабрике устанавливали новые станки для более точной обработки стволов и деталей затвора, осваивали метод поверхностной термической обработки канала ствола. На патронной фабрике устанавливали агрегаты для штамповки латунных гильз, а также полуавтоматы для снаряжения и сборки патронов.
        Производство нового казнозарядного нарезного ружья с откидным затвором под унитарный патрон разворачивалось полным ходом. Ничего похожего не было еще ни в одной стране. Обер был уверен в том, что Легион Республики не замедлит с заказом на новое ружье. Поэтому подготовка к его производству шла не только в Порт-Квелато и в Фоломатьене, но и на заводах «Западного Арсенала» в Сайлоре строился новый цех. Однако самым крупным делом в Сайлоре продолжало быть завершение строительства завода, на котором Грайс намеревался производить еще одну техническую новинку - казнозарядную нарезную пушку с клиновым затвором.
        Осторожный зондаж, который провел Грайс в Военном Министерстве, оказался для него довольно обескураживающим. Высшие военные чины министерства не видели необходимости заменять чем-либо «нарезной штуцер Далуса с ударно-капсюльным замком и расширяющейся пулей». В самом деле, на вооружении армий других государств еще не появилось ружей, превосходящих это. Да и высокая стоимость новой казнозарядной винтовки Скелькера (как она стала называться по имени инженера, возглавлявшего группу создателей этой винтовки, которому Техническое бюро Грайса обеспечило кредит на покупку собственной мастерской) отпугивала правительственных чиновников. Обер Грайс понял, что с наскока проблему не взять. Он решил пустить в ход как свои традиционные меры, так и некоторые дополнительные.
        Первым получил новую винтовку командующий Северо-Восточным (столичным) военным округом, давний знакомый Обера, генерал Эйк Риль.

«Ну-ка, посмотрим, что ты принес», - приговаривал Эйк Риль, открывая большой обтянутый сафьяном футляр, - «небось какая-нибудь очередная новинка, да?»

«Да, новинка, и прелюбопытнейшая», - поддакнул Обер, - «это тебе не револьвер».

«А что, револьвер - штука очень даже неплохая», - отозвался генерал. - «Тут у границы моя кавалерия охотилась за бандами степняков, так твои игрушки весьма пригодились. Иметь семь патронов в барабане против одной пули в ружье - неплохо, неплохо».
        Генерал развернул пергаментную бумагу и извлек из нее винтовку.

«Так, калибр ты сделал поменьше», - бормотал себе под нос генерал.

«Десять миллиметров», - вставил Обер.

«Ствол, конечно, нарезной», - продолжал бормотать Эйк Риль, - «а вот что тут в казенной части наворочено, не пойму…»
        Обер Грайс взял винтовку у него из рук и легонько толкнул ладонью вперед рукоятку, торчавшую справа у казенной части. Раздался мягкий щелчок, защелка затвора открылась и он со стуком откинулся вперед до упора, открыв казенный срез ствола.

«А это что торчит?» - поинтересовался генерал.

«Выбрасыватель гильзы», - пояснил Обер. Он достал из коробки один патрон, вставил его в казенник ствола, затем одним движением захлопнул затвор, а потом снова открыл его. Зацепы выбрасывателя вытащили патрон наполовину. Обер схватил патрон за гильзу двумя пальцами и ловко извлек его.
        Генерал взял патрон с раскрытой ладони Обера и внимательно стал его разглядывать.

«Унитарный патрон, вроде револьверного. Но гильза побольше», - констатировал он. -
«Ну, и для чего же все это»?

«Нарезной штуцер Далуса с ударно-капсюльным замком и расширяющейся пулей, состоящий сейчас на вооружении, имеет дальность боя 800, последние образцы - 900 метров, и скорострельность 2 выстрела в минуту. У искусных стрелков - три», - начал свои пояснения Обер тоном лектора.

«Это мне и без тебя известно», - оборвал его Эйк Риль.

«Отлично! А казнозарядная винтовка Скелькера с откидным затвором под унитарный патрон обеспечивает дальность боя в 1500 метров и скорострельность 6 выстрелов в минуту. Таким образом, ты сможешь обстреливать противника практически сразу, как увидишь его, и делать втрое больше выстрелов».

«Так-так», - покачал головой генерал, - «стоит посмотреть эту штуку в деле. Пошли на стрельбище!»
        Обер Грайс и Эйк Риль вышли к началу полукилометровой обвалованной траншеи полкового стрельбища.

«На сколько будем ставить мишень? На 50 или на 100?» - спросил сопровождавший их ординарец.

«На 250», - спокойно сказал Обер. - «Засекай одну минуту».
        Тускло блестящие латунью патроны один за другим исчезали в казеннике, прихлопнутые затвором, большой палец взводил курок и тут же указательный нажимал на спуск. Продолговатые пули вылетали из ствола и неслись к мишени со скоростью, в несколько раз превосходящей скорость звука. Обер за минуту расстрелял семь патронов. Черная середина мишени была разорвана в клочья.

«Ставь новую», - бросил он. - «А теперь будем целиться помедленнее».
        Когда ординарец бегом вернулся от мишени, Обер медленно вскинул винтовку.

«Засекай время. Одну минуту».
        На этот раз за минуту Обер выпустил четыре пули.

«Взглянем?»
        Все четыре пули вошли в центр черного круга, почти что одна в одну.

«И теперь ты хочешь, чтобы министерство дало тебе заказ на эту винтовку?» - прямо спросил Эйк Риль.

«Ты не поверишь, пожалуй, но мой ответ - нет. Не сейчас».

«Значит, все-таки „да“», - улыбнулся генерал. - «Но почему не сейчас?»

«Потому что сейчас все равно ничего не выйдет». - Обер Грайс развел руками. -
«Министерские чины будут долго дозревать. Главное, они не видят угрозы, которая потребовала бы перевооружения Легиона».

«Как это - „не видят угрозы“?» - Генерал был не на шутку взволнован. - «И в Земле Королевы Айлин, и в Траффинторском доминионе Великой Унии на крайнем юге идут военные приготовления. Там строятся новые крепости, прокладываются дороги, создаются арсеналы, формируются полки!»

«Кто же поверит в угрозу со стороны Траффинтора!» - воскликнул Обер. - «Он же в десять раз меньше нас по площади, и в тридцать раз - по населению».

«Угроза не в самом Траффинторе», - несколько раз энергично рубанул ладонью воздух генерал, - «а в строительстве порта Элизитта! Скоро он сможет принять большую эскадру линейных судов. Значит, корона сможет перебросить на нашу южную границу большой экспедиционный корпус! Вот где угроза!»

«Надо объяснить это министру, и не на словах. Нужны более солидные данные», - заметил Обер.
        Другая встреча произошла в порту Сайлора. Моряк в темно-синем мундире с золотыми шевронами стиснул Обера в объятиях:

«Я помню еще те времена, когда я был простым канониром на капере. Твои пушки были превосходны!» - Моряк с силой хлопал Обера по плечу.

«Новые пушки тоже превосходны», - улыбнулся Обер, - «разве я могу поставлять прославленному капитану Глариник Затару второсортный товар?»

«Да, мы испытали эти пушки. Выше всяких похвал! Как жаль, что министерство финансов не дает ни шильдена на закупку». - Капитан нервно огладил свою бородку.

«Но, полагаю, командующий объединенными морскими силами Республики сообщил премьер-министру о строительстве на верфях Ульпии бронированных винтовых линейных судов, оснащенных мощными паровыми машинами?» - Обер был всерьез озабочен.

«А что толку? О судостроительной программе наши скопидомы - ростовщики вообще слышать не хотят!» - Капитан Затару гневно сжал кулаки.

«Но если самим не создавать броненосный флот, то противопоставить морским силам Великой Унии можно только мощную артиллерию, вооружив ею как корабли, так и береговые батареи! Это же очевидно! Да и обойдется дешевле, в конце концов». - Обер поглядел в лицо капитану и добавил:

«Лучше потратить немного денег на новые пушки, чем рисковать разгромом наших прибрежных городов и провинций».
        Действуя через офицеров, прессу, добывая документальные материалы через своих торговых агентов в Великой Унии и ее колониях в Элиноре, Обер Грайс постепенно поколебал предубеждение правительства против закупок новых систем вооружений. Но дело еще не было сделано. На его пути встал департамент полиции, не забывший позорного поражения своего столичного отделения в деле против Грайса. Директор этого департамента подал премьер-министру доклад, в котором высказывались возражения против того, чтобы доверить боевое снабжение войск фирме, глава которой крайне неблагонадежен в политическом отношении.
        Обер начал испытывать приступы равнодушия и даже отвращения к затеянному им делу.

«К чему я выбиваюсь из сил, навязывая этим людям новые орудия убийства?» - спрашивал он сам себя. - «Чтобы пролилось еще больше крови?»
        Время от времени ход его мыслей менялся:

«Войны придуманы не мной. И если Республика не получит новых образцов оружия, она может быть разгромлена. Вряд ли меня может обрадовать такой поворот истории…»
        Но затем его вновь и вновь одолевали сомнения. События подтолкнул случай…

«Золотая лихорадка на полуострове Неельрат!» - кричали заголовки газет. -
«Королевство Обеих Проливов объявило Неельрат территорией, входящей в состав провинции Сильвания!»
        Вскоре стало известно, что с территории Сильвании (колонии Королевства) экспедиционный корпус Кесаря-регента двинулся к золотоносным участкам. В Неельрате, лишь недавно получившем статус автономной союзной территории, не захотели отдавать бывшей метрополии все доходы от золотодобычи. Но восьми батальонов Национальной обороны явно не хватало для отражения королевского корпуса. Была объявлена всеобщая мобилизация. Силы, однако, были неравны. В Неельрате почти не было запасов оружия. Войска Кесаря-регента (не именовавшегося королем по традиции, возникшей полтораста лет назад, когда трон был узурпирован дворянским родом, представители которого не могли притязать на королевский титул по праву наследования) занимали километр за километром, захватив уже треть золотоносных провинций, когда предложение Обера Грайса о поставках нового оружия было принято правительством Неельрата. Благо, кой-какой золотой запас правительство успело накопить…
        Речь, конечно, не шла о поставке казнозарядной винтовки и казнозарядной нарезной полевой пушки - эти образцы оставались строго секретными и не могли быть проданы иностранному государству. Обер предложил Неельрату штуцер Далуса и нарезную бронзовую пушку, заряжавшуюся с дула. Корпус Королевства был вооружен в основном гладкоствольными ружьями с ударным замком и небольшим количеством штуцеров старой конструкции. Таково же было вооружение войск Неельрата, разве что штуцеров у них было совсем мало, а многие волонтерские роты были вооружены старыми кремневыми ружьями.
        Республика послала на помощь Неельрату дивизию добровольцев. Одновременно на помощь войскам Кесаря-регента была направлена дивизия Великой Унии (некогда заклятого врага Королевства обеих проливов, ныне превратившегося в его главного союзника). И та, и другая дивизии были вооружены штуцерами новейшей конструкции и нарезными пушками, заряжавшимися с дула. Непосредственное столкновение этих соединений показало примерное равенство их возможностей. Думающие офицеры в военном министерстве Республики насторожились: численность кадровой армии Великой Унии превосходила мобилизационные возможности Республики. При равенстве вооружений и технического оснащения это грозило поражением.
        После кровопролитных боев в лесах Неельрата его войска, поддержанные дивизией республиканцев, смогли сорвать переправу королевского экспедиционного корпуса через реку Неель. Тяжелые потери заставили королевские войска отступить. Были начаты мирные переговоры.
        Грайс получил немало золота за поставки оружия, пятилетнюю монополию для своей пароходной компании на перевозки из Республики Южных Территорий Элинора в Неельрат, куда по окончании войны хлынули толпы золотоискателей, и, главное, престиж новых образцов оружия поднялся очень высоко. Великая Уния тоже сделала выводы. Ее армия спешно перевооружалась, гладкоствольные ружья полностью заменялись штуцерами новейшей конструкции, бывшими не хуже тех, что производили заводы Далуса. Вся артиллерия была перевооружена нарезными бронзовыми пушками (правда, как и штуцера, заряжавшимися с дульной части).
        Когда перевооружение армии Великой Унии было закончено, появились новые тревожные признаки. И в Земле королевы Айлин, и в Траффинторе увеличилось число постоянно базирующихся там военных судов, среди которых появились броненосные линейные корабли с паровыми двигателями. Численность войск постоянно прибывала. Все это, наконец, заставило военное министерство Республики подписать с Обером Грайсом контракт на поставку винтовок Скелькера и казнозарядных пушек. Более того, верфям в Сайлоре было заказано два броненосных парохода…
        Война грянула неожиданно. Неожиданно не только для Республики, но и для Великой Унии. Повод для войны оказался очень похож на тот, что вызвал конфликт Сильвании и Неельрата. На раскаленном тропическим солнцем пустынном плоскогорье у границы Республики с Землей королевы Айлин были сделаны находки алмазов. Вскоре плоскогорье стало ареной жестоких схваток между группами охотников за драгоценными камнями, прибывших с разных сторон границы. В дело вмешались приграничные войсковые подразделения, затем к ним на помощь пришли подкрепления, и вскоре на северной границе Республики развернулись полномасштабные боевые действия. Речь уже не шла о конфликте вокруг алмазоносных территорий. Как и тридцать лет назад, армия Великой Унии рвалась к столице Республики, Порт-Квелато. Преемник короля Нотиолема IX, еще не старый и весьма амбициозный Рагиз II, жаждал рассчитаться за
«историческое унижение» и видел теперь удобный повод для этого.
        Армия короны продвигалась медленно, серьезно измотанная боями в жаркой полупустынной местности. Попытка атаковать Порт-Квелато силами флота оказалась не вполне удачной. Бомбардировка города орудиями эскадры нанесла ему значительный ущерб, но не удалось главное - высадка десанта. Хотя у входа в бухту было потоплено пять линейных судов и три пароходо-фрегата республиканцев, эскадра короны тоже понесла потери в бою - три линейных корабля и один фрегат затонули, еще три боевых судна были надолго выведены из строя. Огонь береговой артиллерии республиканцев, частично оснащенной новыми пушками, был весьма чувствителен. Когда получили серьезные повреждения еще один линейный корабль и два фрегата, а несколько залпов береговой артиллерии на максимальных дальностях накрыли шесть транспортов с войсками, нанеся заметные потери десанту, эскадра Великой Унии ретировалась восвояси.
        На Западном побережье Сайлор лихорадочно ковал оружие для фронта и был центром формирования новых соединений. На границе с Траффинтором происходили лишь бои местного значения, да и до южной линии фронта было далеко. На севере же безжизненные скалы закрывали дорогу из Земли королевы Айлин к городам Западного побережья. Но и спокойствие Сайлора было нарушено.
        Погожим осенним утром буднично запищал телеграфный аппарат на Центральной железнодорожной станции Сайлора. Телеграфист привычным движением подхватил бумажную ленту, выползавшую из аппарата, пробежал глазами по черным точкам и тире. Взгляд его стал напряженным, движения рук - лихорадочными. Он оторвал кусок ленты от аппарата и бегом бросился к начальнику станции.
        На ленте значилось:

«Сегодня 29 тамиэля лета 1461 года 7 часов неприятель начал высадку войск побережье вблизи рыбацкого поселка Лаката тчк Начальник железнодорожной станции Лакатарс инженер второго класса Труфоси».
        Когда тревожное сообщение достигло коменданта городского гарнизона, ничего еще не было ясно. Сколько войск высажено? Что они делают? Сколько кораблей участвует в высадке?..
        Но в любом случае высадка вражеских войск менее, чем в 40 километрах от Сайлора несла огромную угрозу. Под ударом оказывался крупный порт, арсенал, военные заводы, силы флота. Республика должна была распылять силы на открытие нового фронта.
        Около полудня было получено новое сообщение:

«29 тамиэля лета 1461 Кавалерийские разъезды противника обнаружены вблизи станции Лакатарс тчк разведка направлена к деревне Лаката тчк Возвращении пошлю рапорт тчк командир волонтерского района Лакатарс первый лейтенант Дрейден».
        Лишь к вечеру кое-что стало ясным. Дрейден и его подчиненные оказались достаточно толковыми солдатами. Новое донесение гласило:

«29 тамиэля лета 1461 Лакатрас 18 часов разведка доносит шестнадцать линейных судов противника из них одиннадцать паровые девять фрегатов шесть больших транспортов двадцать один малый причалах деревни Лаката частью прямо берег ведут выгрузку войск тчк До двух полков пехоты шесть эскадронов кавалерии четыре шестиорудийные батареи заняли позиции вокруг деревни тчк Объявил районе мобилизацию волонтеров полиции добровольцев телеграфировал по линии тчк первый лейтенант Дрейден».
        Вечером сообщение о высадке было телеграфировано в Порт-Квелато. Обер Грайс узнал об этом примерно в тоже время, когда его заводы получили распоряжение коменданта приостановить отгрузку вооружения впредь до особых распоряжений. Встревоженный, он бросился в штаб гарнизона, где уже шло заседание, на которое были вызваны командиры двух формирующихся в городе дивизий, комендант порта, командующий береговой артиллерией, командующий эскадрой и командир волонтерского округа.
        Контр-адмирал Глариник Затару, командующий Западной эскадрой, базирующейся в Сайлоре, обратил внимание на шум в дверях. Часовой пытался не пропустить какого-то штатского, который легко отстранил дюжего сержанта и вошел в комнату.

«А, бригадир Грайс!» - воскликнул Затару, вставая с места. - «Вы нам очень пригодитесь. Ведь у вас в руках оружейные заводы и верфь».
        Комендант, генерал-майор Бадулу, не стал возражать:

«В конце концов, сейчас любая помощь пригодится, хотя вы и не член штаба. Присутствуйте».
        Комендант ввел Обера Грайса в курс дела:

«…Нам отказали в какой-либо помощи. Удалось лишь выторговать право использовать имеющееся вооружение и воинские силы по своему усмотрению. Правда, заказ на тяжелую артиллерию должен быть исполнен. Но остальное - наше».

«Хорошо». - Обер задумался на несколько мгновений, затем спросил:

«Что можно сделать, когда десант противника двинется на Сайлор?»
        Бадулу пожал плечами:

«Уже отдано распоряжение о мобилизации нестроевых запасных и части гражданского населения на возведение земляных укреплений вокруг города. Но, боюсь, многого мы не успеем».

«А можно ли сковать на какое-то время противника в месте высадки?»
        Бадулу нервно дернул щекой:

«У нас не хватает кавалерии. Мы буквально два дня назад отправили три кавалерийских бригады на Северный фронт. Мы не можем бросить имеющиеся кавалерийские силы без пехоты на явную гибель перед лицом решающих боев за город».
        Обер Грайс протянул:

«Понятно. Жаль, очень жаль». - И добавил небрежно:

«Тогда придется обойтись пехотой».

«В каком смысле?» - не понял Бадулу.

«Перебросить пехоту и артиллерию по железной дороге прямо к станции Лакатарс. На один из поездов поставить горные пушки и многоствольные картечницы Варлана - они легче пушек, - расположив их на открытых платформах. Этот поезд будет отвлекать неприятеля, в то время как из других составов будут высаживаться войска. Я уже прикинул - за двадцать часов такой поезд может быть подготовлен в железнодорожных мастерских. К сожалению, помимо бронированного паровоза у нас готово только два бронированных вагона для стрелков. Придется импровизировать». - Обер коротко развел руками.

«Мы не можем распылять силы!» - воскликнул один из дивизионных командиров, пожилой усталый человек с эполетами генерал-майора, как и у коменданта. - «Всякий штатский будет лезть со своими советами…» - буркнул он уже потише.

«Погоди, погоди!» - остановил его комендант. - «Если и вправду удастся задержать неприятеля на дальних подступах, это даст нам время подготовить оборонительные рубежи!»
        В этот момент в комнату вошел адъютант:

«Разрешите доложить? Новое донесение со станции Лакатарс!» - и он протянул листок генералу Бадулу. Комендант пробежал его глазами, затем прочел вслух:

«29 тамиэля лета 1461 Лакатарс 23 40 неприятель продолжает высадку ночью тчк Высажено четыре пехотных три кавалерийских полка тридцать шесть стволов артиллерии тчк первый лейтенат Дрейден».
        Утром следующего дня Дрейден со своими людьми уже вел тяжелый бой у станции. Первые атаки неприятеля удалось отразить, но вскоре огонь батареи противника, на который было нечем ответить, заставил отступить вглубь городка, к станционным зданиям и пакгаузам. Там, однако, тоже продержались недолго. Не хватало оружия. Большинство волонтеров было вооружено гладкоствольными ружьями, некоторые даже охотничьими переломками Далуса. Нарезных штуцеров было очень мало, современных винтовок не было вовсе.
        После полудня здание станции было разбито артиллерией и волонтеры отошли на окраины Лакатарса, огрызаясь ружейной пальбой на вылазки неприятельской кавалерии. К вечеру бой стих. Последнее сообщение, полученное в Сайлоре, гласило:

«30 тамиэля лета 1461 Лакатарс 12 10 здание станции горит отходим восточной окраине». Подписи не было.
        Рано утром вдруг поступила новая депеша. Конный посыльный лейтенанта Дрейдена добрался до следующей железнодорожной станции и оттуда было передано донесение:

«31 тамиэля лета 1461 Лакатарс 3 50 ночной атакой захвачена неприятельская батарея противник оттеснен юго-западную окраину ждем ответного удара противника рассветом тчк первый лейтенант Дрейден».
        С утра противник выдвинул к городку двенадцать пушек и быстро сбил захваченную накануне батарею. Через два часа Лакатарс вновь был в руках войск Рагиза II. Станция лежала в развалинах. Многие дома были разбиты и сожжены. Волонтеры отошли к северо-восточной окраине, отстреливаясь от наседавших королевских солдат, более многочисленных, чем вчера.
        Глава 9
        Как Обер Грайс сослужил последнюю службу Республике
        Поезд появился в утреннем тумане неожиданно. Он шел медленно, паровоз фыркал тихонько, и поезд заметили только тогда, когда с его платформ, обложенных мешками с песком, ударили две горные пушечки. Затем заговорили винтовки Скелькера и картечницы Варлана. Ободренные неожиданной поддержкой, волонтеры, уже выбитые и с окраины Лакатарса, заняли позиции вдоль насыпи и стали обстреливать северо-восточную часть городка, только что занятую неприятелем.
        Противник опомнился не сразу. Пока на место боя перебрасывались пушки, командир поезда успел встретиться с первым лейтенантом Дрейденом и передать ему приказ коменданта гарнизона: собирать людей и действовать партизанскими методами на коммуникациях противника от Лакатарса до Сайлора. Весомым подкреплением к приказу были ящики с боеприпасами, шестьсот сорок нарезных штуцеров и два десятка новейших казнозарядных винтовок, сгруженных с поезда. Люди Дрейдена вытаскивали ружья из ящиков, вешали на себя сразу по несколько штук и отходили к лесу. Боеприпасы погрузили на три подводы, с которых сняли тяжелораненых, помещенных в бронированные вагоны поезда.
        Попытка одной из конных батарей противника лихо развернуть пушки на виду у бронепоезда окончилась плачевно. Артиллеристы попали под плотный винтовочный огонь, а горные пушки, быстро пристрелявшись, точными залпами разбили три орудия из четырех. Однако еще через полчаса королевская артиллерия открыла огонь с окраины городка. Бомбы стали рваться у самого полотна железной дороги, осыпая осколками платформы и вагоны. Был отдан приказ к отходу, поскольку несколько разрывов артиллерийских бомб могли в любой момент разбить железнодорожный путь и отрезать бронепоезду дорогу назад.
        Набирая ход, поезд покатил в обратный путь, огласив окрестности протяжным гудком. Последние волонтеры спешно отходили от железной дороги к лесу. Командир полка королевских войск, занимавшего Лакатарс, отправил в штаб донесение об отбитой атаке и одержанной победе. Тем временем из двух составов в лесу в шести километрах от Лакатарса выгрузилось 800 человек и шестнадцать орудий. Составы без всяких гудков покатились к Сайлору, а пехотный полк приступил к оборудованию позиций.
        К утру следующего дня, 33-го тамиэля, на этой позиции уже был развернут весь полк
        - 2400 человек при 16 орудиях (из них 4 картечницы). Кроме того, полку были приданы еще 2 шестиорудийные батареи полевых пушек и 3 четырехорудийные батареи картечниц. Комендант гарнизона, по совету Обера, не пожалел средств на усиление. Бронепоезд скрытно расположился в лесу. Орудия были замаскированы на опушке среди кустов, между их позициями протянулись траншеи.
        Обер Грайс прибыл на позиции у Лакатарса вместе с полком. Солдаты впервые готовились применить в деле и винтовку Скелькера, и нарезную пушку с клиновым затвором. Обер с группой механиков со своих заводов вызвался сопровождать полк, чтобы при необходимости оказать техническую помощь. Ему до сих пор довелось наблюдать применение винтовки и нарезной пушки только на стрельбах. Хотя изделия показали себя с лучшей стороны, но приходилось сталкиваться со случаями заедания клинового затвора пушки и с неплотным закрыванием откидного затвора винтовки, приводящим к прорыву пороховых газов и отказам ударно-спускового механизма.
        В одиннадцать часов утра на дороге, шедшей рядом с железнодорожным полотном в сторону Сайлора, показалась пехота и кавалерия Великой Унии. В километре впереди гарцевали кавалерийские разъезды. Обер стоял рядом с молодым командиром полка, Теином Реффертом, совсем недавно получившим и подполковничьи погоны, и полк под командование. Подполковник, хорошо знакомый Оберу еще по событиям в Неельрате, где тот командовал добровольческим батальоном, направил на дорогу полевой бинокль.
«Оптическая лаборатория Салгарат» - гласили мелкие буковки, выдавленные на металлическом ободке окуляров. Почти никто не знал, что и эта лаборатория контролировалась банком Грайса. Обер тронул Рефферта за плечо:

«Используйте свое преимущество в дальности прицельного огня. Главная цель - их артиллерия. Как только хвост колонны войдет в зону поражения, командуйте…» - тихо произнес он.
        Но огонь пришлось открыть раньше. Кавалерийские разъезды королевской армии проскочили вперед и неожиданно для себя оказались перед самыми батареями республиканцев. Захлопали винтовочные выстрелы и молодой полковник срывающимся голосом крикнул вестовому:

«Артиллерии - сигнал к открытию огня!»
        Пушки обрушили сосредоточенный огонь на вражескую колонну. Разгром был столь чувствительным, что лишь через два часа, подтянув подкрепления, и развернув под огнем республиканцев дополнительно пять шестиорудийных батарей, королевские войска попытались перейти в атаку. Красные мундиры красиво развернулись в батальонные колонны и двинулись вперед, невзирая на разрывы снарядов, опустошавшие их ряды. Численное превосходство атакующих королевских войск и в людях, и в артиллерии было невелико, и не могло компенсировать превосходство республиканских пушек и винтовок в дальности, точности и скорости стрельбы. Лишь кавалерия смогла выскочить к самым артиллерийским батареям республиканцев, но тут же отхлынула назад, понеся огромные потери от картечи и залпового винтовочного огня.
        Попытка обойти позиции республиканцев слева, перейдя железную дорогу, была сорвана внезапно появившимся бронепоездом, открывшим огонь из двух пушек, четырех картечниц и восьмидесяти винтовочных стволов. К вечеру бой затих.
        На следующее утро экспедиционные силы Великой Унии вновь предприняли атаки вдоль дороги. На этот раз от побережья было выдвинуто три пехотных полка, два кавалерийских, и 64 ствола артиллерии, в том числе две четырехорудийные батареи мощных осадных пушек. Полк республиканцев к тому времени уже потерял около 200 человек убитыми и ранеными, было разбито три пушки и две картечницы. Еще у четырех картечниц Варлана вышли из строя капризные ударно-спусковые механизмы. У шести пушек и двух картечниц были сильно повреждены лафеты. У одной пушки отказал клиновой затвор. В строю осталось всего 22 орудия, из них восемь картечниц.
        Механики Грайса бились над возвращением в строй каждого поврежденного орудия, но снаряды противника их явно опережали. Пушка за пушкой превращались в груды металла. Впрочем, урон королевских войск и в людях, и в артиллерии был гораздо выше, - винтовка Скелькера и новые нарезные пушки прямо-таки выкашивали их плотно сомкнутые ряды, - но явное численное превосходство было на их стороне. У деревни Лаката продолжалась выгрузка войск и снаряжения, и в подкреплениях недостатка пока не было.
        Но и в этот день атака за атакой оканчивались ничем. Войска Рагиза II несли тяжелые потери, но не могли продвинуться вперед.
        Решающим оказался третий день боя, 35-е тамиэля лета 1461 года. Против республиканцев, которых в строю осталось лишь 1300 бойцов, и их оставшихся 17-ти пушек и картечниц были выставлены четыре пехотных полка (правда, наполовину поредевших), два кавалерийских полка и 52 орудия. Начавшийся артиллерийский обстрел оказался столь плотным, что заставил республиканцев отступить вглубь леса, и начать отход по дороге и вдоль железнодорожного полотна. Составы, предназначенные для эвакуации, приняли раненых, погрузили разбитые пушки на платформы и отправились в Сайлор. Остатки полка, получив всего три роты и 12 орудий в подкрепление, отошли еще дальше вглубь леса и, оседлав дорогу, заняли новую позицию, которую по-прежнему прикрывал с фланга бронепоезд. В густом лесу, покрывавшем окрестные холмы, и прорезанном оврагами, обойти эту позицию было очень трудно и дорогу можно было удерживать небольшими силами.
        Сдерживающие бои продолжались еще две недели, до 11-го митаэля осени. Обойти республиканцев вдоль моря было невозможно - там тянулись плохо проходимые горы. Восточнее же дороги шел лес, пронизанный лишь тропинками, на которых засады волонтеров то и дело обстреливали проникавшие туда кавалерийские разъезды. Таким образом, неприятельский экспедиционный корпус вышел из леса, листва которого уже начала понемногу золотиться, на край обширного поля, за которым в холодном осеннем тумане угадывался Сайлор, лишь через двадцать два дня после начала высадки. На его окраинах уже была возведена сплошная линия земляных укреплений, дугой охватывающая город с Юга. У самого моря на скалах расположился старый форт. С востока линия обороны упиралась в реку Афаль, рассекавшую город почти пополам.
        Письмо подполковника Маззата-Ро, начальника штаба гренадерского полка Великой Унии Гасаров и Норншатта:
«…И тогда фельдмаршалу пришлось отказаться от своего первоначального плана - охватить Сайлор сплошным кольцом блокады на суше и запереть выход из него с моря, используя Траффинторский флот. Потери, как я уже писал, оказались слишком велики для этого. К счастью, парк осадной артиллерии почти не пострадал, и можно рассчитывать взять город штурмом, и не блокируя его полностью. Однако железная дорога остается пока в руках противника. Теперь все будет зависеть от того, насколько быстро нам удастся прорвать полевые укрепления, в спешке возведенные на южных окраинах Сайлора. Если дело затянется, то нам придется зимовать в поле. Невеселая перспектива!
        Мы пока так и не знаем точно, сколько в городе войск, сколько у них орудий. Известен, правда, состав эскадры, базирующейся в Сайлоре. У них всего одиннадацать линейных судов. Адмирал Валобан уже пытался уничтожить их прямо в Сайлорской бухте, но натолкнулся, по его утверждению, на неожиданно сильный огонь береговых батарей. Так или иначе, их эскадра не может выйти из бухты и Валобан в состоянии беспрепятственно поддержать корабельными пушками наш левый фланг.
        Несмотря на слабость противостоящей нам наспех возведенной полевой фортификации под Сайлором, я не ожидаю легкой победы. К сожалению, оказалось, что новейшие скорострельные ружья и пушки, которыми вооружены части противника, превосходят наши по всем статьям - не только по скорострельности, но и по дальности, и по точности боя. Когда мы атаковали их у Лакатарса в батальонных колоннах сомкнутыми рядами, они нанесли нам весьма чувствительные потери. Фельдмаршал был вынужден издать приказ о замене батальонных колонн ротными и об увеличении интервалов в шеренгах. Иначе бы они могли буквально выкашивать наших солдат!
        Появление этих новых образцов оружия оказалось для нас весьма неприятной неожиданностью. Разведка, как всегда, хлопала ушами. К счастью, хотя бы по боевым судам техническое и количественное превосходство еще на нашей стороне.
        В общем, пожелай мне удачи. Чувствую, она мне очень понадобится…».
        (Выдержки из письма были опубликованы в газете «Ульпианский вечерний наблюдатель»)
        К моменту первого штурма Сайлора в железнодорожных мастерских был уже почти готов настоящий бронепоезд. Его предшественник, принимавший участие в боях у Лакатарса, был поставлен в депо на дооборудование.
        Обер Грайс докладывал на заседании штаба гарнизона:

«Готовность бронепоезда N1 - двое суток. Готовность бронепоезда N2 - шестнадцать дней. Вооружение: две горные пушки в броневых полубашнях на круговых поворотных платформах, четыре картечницы Далуса с вращающимися стволами, снабженные броневыми щитками, на круговых поворотных платформах. Четыре бронированных вагона в общей сложности на 160 стрелков. Бронированный паровоз. Телеграфная связь между всеми вагонами». - Обер перевел дыхание и продолжил доклад:

«К сожалению, бронированные винтовые пароходы будут готовы не ранее, чем через полтора месяца. Однако у нас есть, что противопоставить эскадре Великой Унии. На береговые батареи уже поставлены одиннадцать мощных нарезных казнозарядных орудий калибра двадцать пять сантиметров. На кораблях нашей Западной эскадры двадцать шесть старых орудий заменены новыми, казнозарядными нарезными пушками калибра 17,5 сантиметра. Может быть, этого недостаточно. Но пока мы не можем дать больше».

«Для рубежа обороны мы могли бы дать через месяц, может быть, несколько раньше, партию из двадцати четырех тяжелых орудий калибра 20,5 сантиметра. Но эту партию мы должны отправить на Северный фронт».

«Что касается стрелкового вооружения и боеприпасов всех типов, то ими мы в состоянии полностью обеспечить нужды обороны». - Обер закончил доклад и опустился на свое место.
        Генерал Бадулу обвел взглядом присутствующих:

«А как обстоит дело с прикрытием восточного направления? Если красные мундиры двинут кавалерию в обход, восточнее реки? Ведь Афаль вовсе не является непреодолимым препятствием».
        Командир волонтерского округа встал со своего места:

«К настоящему моменту на позициях в лесу за рекой Афаль сосредоточено одиннадцать волонтерских рот. Они все перевооружены нарезными штуцерами. У них совсем нет артиллерии, но в лесу она особенно и не нужна. Плохо, что у них всего два эскадрона кавалерии, а по правде сказать, это всего две сотни».
        Бадулу повернулся к неприметному офицеру с майорскими погонами:

«Имеются ли полные сведения о численности войск противника?»
        Ответ прозвучал немедленно:

«Восемь линейных пехотных полков, три гренадерских, два гвардейских, четыре полка улан, два гусарских, один конногвардейский, 93 ствола полевой артиллерии, 38 тяжелых осадных орудия. Полки не сведены в дивизии. Корпусом командует старый фельдмаршал, комт Арагиари».

«Хорошая работа!» - искренне произнес один из дивизионных командиров.
        Сведения подтвердились назавтра же. Все перечисленные части расположились в поле перед городом и стали оборудовать лагерь, сооружать позиции для артиллерии, рыть траншеи…
        Несколько дней бои сводились к коротким ружейным и артиллерийским перестрелкам. Но однажды утром (это было 30-е митаэля осени) разом загрохотала почти вся артиллерия королевского экспедиционного корпуса. Республиканские батареи, оттянутые вглубь оборонительных линий вне досягаемости прицельного огня вражеской артиллерии, отвечали огнем с предельных дистанций. Лишь на следующий день войска Рагиза II двинулись на приступ.
        Десятилетний сын Обера Грайса, Тиоро, постоянно упрашивал отца взять его с собой на позиции, «посмотреть войну». Но Обер вовсе не собирался допускать своего сына и близко к местам боев, да и сам он после Лакатарса все время проводил в городе, на заводах и верфи. Лишь когда канонада неожиданно утихла, и со стороны вражеских позиций донесся отчетливый бой барабанов, возвещавший о том, что королевская пехота пришла в движение, Обер Грайс не вытерпел и отправился на позиции полка, которым командовал Тейн Рефферт. После тяжелых боев в заслоне полк был пополнен мобилизованными. Солдаты заняли свои траншеи, сильно поврежденные не прекращавшимся артиллерийским обстрелом. Все они были переодеты в новую полевую форму цвета прошлогодней листвы, без ярких кантов, позументов и погончиков.
        Обер неотрывно смотрел как приближались королевские солдаты, шедшие по-прежнему в ротных колоннах, разве что немного увеличив интервалы в шеренгах и между линиями. Их темно-красные мундиры с белыми выпушками, ладно подогнанные по фигуре, золотые эполеты офицеров, высокие белые с красными околышами фуражки смотрелись куда как наряднее тусклых гимнастерок и таких же кепи республиканцев, только полученных со склада и еще не успевших обмяться, хранивших отчетливые складки - следы лежания в тюках. Артиллерия республиканцев исправно прореживала строй противника, но вымуштрованные солдаты снова смыкались, заполняя разрывы, переступая через тела павших товарищей, и вновь выстраивалась чуть колеблющаяся линия блестящих в лучах осеннего солнца штыков.
        Подполковник Рефферт нервно покусывал губы. Когда до противника осталось менее полутора тысяч шагов, раздались редкие выстрелы отборных стрелков, стремившихся поразить неприятельских офицеров. Но вот линии красных мундиров подошли на пятьсот шагов. Раздались команды взводных:

«Заря-ж-жай! Прицел четыре, в пояс, по пехоте противника-а-а… Огонь!»
        Обер наблюдал, как стоящий рядом в траншее солдат заученным ударом ладони по рукояти затвора вперед и вверх отомкнул защелку, откинул затвор вперед. При этом дисковой эксцентрик, жестко скрепленный с затвором и вращавшийся вместе с ним, отжал извлекатель гильзы, скользнувший по густо смазанным направляющим и вышедший на три сантиметра за казенный срез ствола. Солдат быстро вставил патрон в казенник, хотя и не до конца, поскольку патрон упирался закраинами гильзы в извлекатель. Повинуясь движению руки, затвор захлопнулся, дослав патрон в патронник косо срезанным нижним краем. Зацепы извлекателя вошли обратно в казенный срез ствола, освобожденные обратным движением дискового эксцентрика. Захлопнув затвор, солдат скользящим движением руки взвел курок ударно-спускового механизма. Короткое прицеливание - и вдоль траншей раздался грохот нестройного залпа.
        Через некоторое время колонны королевских солдат окутались дымом и они стали залп за залпом отвечать на огонь, ведшийся из траншей. Однако грохот штуцеров раздавался отнюдь не так часто, как треск винтовок Скелькера, казавшийся почти непрерывным.
        Губительный огонь винтовок, стрелявших втрое чаще, чем штуцер, раз за разом останавливал колонны королевских солдат. Но артиллерия королевских войск нанесла значительный урон республиканской пехоте, несмотря на большую убыль орудий, разбитых снарядами нарезных пушек республиканцев. Винтовочный огонь раз за разом слабел, траншеи и люнеты превратились в беспорядочные нагромождения глубоко перепаханной земли, и к вечеру королевские войска ворвались на позиции защитников Сайлора.
        Республиканцы отошли, а на захваченные неприятелем траншеи обрушился огонь их артиллерии. Однако королевские войска не отступили, несмотря на чувствительные потери, а напротив, подтянули свою артиллерию и ответили на огонь. С этих позиций бронзовые пушки, заряжаемые с дула, смогли, наконец, достать до батарей стальных казнозярядных пушек республиканцев. Ночью бой затих, а на следующий день войска короны вновь двинулись на приступ.
        Упорство обороняющихся заставило королевский корпус на какое-то время приостановить атаки, подтянуть подкрепления и дать поработать артиллерии. Но меньше, чем через три недели, 14-го тамиэля осени, начался новый штурм. Вслед за первой линией обороны была потеряна и вторая. Третьей линии у защитников города не было.
        У побережья появилась королевская эскадра и обрушила свой огонь на старый форт. Под его прикрытием республиканцы еще удерживали у побережья отрезок второй линии обороны. А главное, пушки форта не давали войскам Рагиза II выйти на холм, на который опиралась здесь оборона республиканцев. Заняв этот холм, можно было обстреливать из тяжелых орудий заводской район, порт, железнодорожный мост через Афаль.
        Западная эскадра Республики и береговые батареи отвечали огнем. Но эскадра короны превосходила их огневой мощью, да и корабли республиканцев не рисковали выходить из гавани из-под защиты своих береговых батарей и вели огонь на предельных дистанциях, что, конечно, снижало его точность. Форт, хотя и медленно, но неумолимо превращался в руины. Его мощные пушки замолкали одна за другой. Королевский экспедиционный корпус готовился к третьему, решающему штурму.
        Неожиданно для комта Арагиари, фельдмаршала короны, командующего экспедиционным корпусом, за день до намеченного штурма, 36-го тамиэля, заметно ослабевший артиллерийский огонь республиканцев почти вовсе затих, чтобы вспыхнуть с учетверенной силой у шоссе и железной дороги, ведущих на юг, мимо лагеря королевских войск. После полуторачасовой канонады на железной дороге показались два бронепоезда республиканцев и продвинулись на два километра вглубь вражеских позиций, поливая их огнем из четырех пушек, восьми 36-ствольных картечниц и 320 винтовочных стволов. Вслед за ними фронт королевских войск был прорван пехотой Легиона Республики, переброшенной обычными пассажирскими составами, выгрузившейся на виду у противника и ударившей во фланг и тыл королевским войскам. В довершение всего от реки Афаль предприняли настойчивые атаки девять рот волонтеров, пытаясь зайти в тыл подразделениям заслона экспедиционного корпуса на восточном фланге.
        Уже к середине дня, перебросив значительные подкрепления, снятые с других участков фронта, войска Рагиза II начали теснить Легион Республики в месте прорыва. Атаки волонтеров также были отражены. Однако теперь республиканцы, воспользовавшись перегруппировкой экспедиционного корпуса, открыли артиллерийский огонь по всему фронту и подняли легионеров в атаку на всем протяжении от моря до реки Афаль.
        Вечером положение в районе прорыва все же было восстановлено. Перебросив к прорыву тяжелые осадные орудия, комт Арагиари, фельдмаршал короны, вынудил республиканцев оттянуть бронепоезда вглубь своих позиций, чтобы не потерять их вовсе. Поезда, получившие многочисленные повреждения, с дырами в бронированной обшивке вагонов, с покореженными картечницами, окутанные клубами пара от продырявленных паровозов, ушли.
        Но фельдмаршал Арагиари был в бешенстве. Он отстранил от должности командира одного из пехотных полков, разжаловал командиров шести артиллерийских батарей, а одного приказал расстрелять. Стремительный рейд легионеров Республики привел к тому, что к ним в руки попало 11 орудий и около 230 пленных. Атаки легионеров позволили им во многих местах вернуть себе вторую линию обороны.
        Однако, несмотря на обуревавшее его стремление немедленно отомстить за дерзкую вылазку, старый фельдмаршал дал приказ начать решительный штурм лишь тогда, когда орудия его эскадры заставили замолчать последнюю пушку форта.
        Накануне вечером, 10-го митаэля зимы, в штабе гарнизона обсуждалось отчаянное положение защитников города.
        Генерал Бадулу медленно, с усилием произнося слова, докладывал о сложившейся ситуации:

«Резервы наши исчерпаны. Убыль в людях и орудиях слишком велика. Трофейные пушки, захваченные во время рейда, позволят нам, пожалуй, немного оттянуть время неизбежной развязки, но и только. Завтра противник, судя по всему, начнет третий и последний штурм города. Орудия форта разбиты вместе с самим фортом и ничто не помешает Арагиари при поддержке пушек эскадры ворваться на Сигнальный холм. После этого оборона города станет бессмысленной. Под огнем тяжелых осадных орудий, которые бьют на три с лишним километра, окажутся военные заводы, железнодорожный мост, верфь, причалы и даже некоторые корабли в бухте. Я не желаю сдавать город, но и не вижу способов к продолжению обороны». - Генерал опустил голову и, невнятно произнеся, - «Высказывайтесь, господа!» - тяжело опустился в свое кресло.

«Я не согласен!» - вскричал командующий волонтерским округом с нашивками бригадира. - «Как это - исчерпаны резервы!?» - он подскочил со своего места, энергично взмахнув сжатой в кулак рукой. - «Да через два дня, нет, - завтра же к вечеру, - мы можем стянуть сюда два батальона волонтеров! А еще через три-четыре дня - и все четыре!»
        Бадулу тяжело вздохнул:

«Этого мало. Да и волонтеры… волонтерские батальоны - это все-таки не линейные полки…»

«А кто непрерывно атакует неприятельские обозы и подкрепления на дороге Лакатарс-Сайлор?» - запальчиво возразил волонтерский бригадир. - «Это вам не какие-нибудь новобранцы, которые и ружья-то в руках не держали!»

«И все же этого мало», - повторил Бадулу устало. - «Тем более, что нам почти нечем восполнить убыль в артиллерии».

«Вы не совсем правы», - вступил в разговор Обер Грайс. - «К вам, вероятно, еще не поступили самые свежие данные. Во-первых, ремонтные мастерские на сегодняшний день могут передать в войска тринадцать отремонтированных полевых пушек, из них девять
        - новые нарезные, шесть картечниц Варлана и четыре картечницы Далуса. Кроме того, мы готовы уже сегодня ночью вывести на позиции оба бронепоезда, на которые вместо маленьких горных пушек поставлены новые полевые 8-сантиметровки. И это в дополнение к ежедневным двум новым полевым орудиям, которые изготовляет „Западный Арсенал“. Во-вторых, как вам должно быть известно, сегодня волонтерский отряд лейтенанта Дрейдена перехватил артиллерийский обоз противника, захватив шесть пушек и значительное число зарядов. Завтра к вечеру эти орудия будут здесь. В- третьих, на заводах „Западный Арсенал“ готова к отправке партия из двадцати четырех тяжелых орудий калибра 20,5 сантиметра, предназначенная для Северного фронта. Мы можем временно задержать эти орудия здесь ввиду угрожающего положения».
        - Обер сделал паузу и, резко рубанув ладонью воздух, почти выкрикнул взволнованно:

«Надо любым способом втолковать умникам из Главного Штаба, что если город падет, отсюда фронт уже не получит ничего!» - Он шумно вдохнул и выдохнул несколько раз, потом, несколько успокоившись, продолжил:

«В-четвертых, есть возможность резко снизить, если не исключить, убыль новых нарезных пушек с клиновым затвором. Их следует все оттянуть вглубь обороны и использовать на предельных дальностях, вне досягаемости артиллерийского огня противника…»

«Но это резко снизит точность огня!» - резко прервал длинный монолог Обера один из дивизионных командиров.

«У нас есть возможность не снижать точность. Мы поставим пушки на закрытые позиции для стрельбы через голову своих войск, а точность попаданий будем корректировать с аэростатов воздушного наблюдения. Фирма Далуса готова передать в распоряжение артиллеристов четыре таких аэростата. Я думаю, контр-адмирал Глариник Затару не откажется дать нам восемь сигнальщиков со своих судов, чтобы передавать данные для стрельбы при помощи оптического телеграфа?»
        Глариник Затару согласно кивнул и сделал пометку в своей записной книжке.
        Генерал Бадулу недоверчиво спросил:

«Вы уверены, что эта затея с аэростатами даст что-нибудь путное?»

«Да, я полностью уверен», - твердо заявил Обер Грайс. - «Но я еще не закончил. В-пятых, хотя работы на броненосных винтовых пароходах еще не полностью завершены, оба броненосца готовы к практическому боевому применению. Собственно, не завершена отделка и покраска внутренних помещений. Не готовы каюты офицерского состава…»
        Контр-адмирал Затару громко захохотал:

«Я готов бить королевских собак и без мягкой кровати в каюте, и без хрустальных рюмок в буфете!» - И продолжил тем же приподнятым тоном, но уже без смеха:

«Я облазил эти суда от бака до юта, от трюма до клотика. Я буквально влюбился в них! Хоть завтра в море. Команды уже подобраны и все - от юнги до штурмана - ждут не дождутся, когда же в бой!»
        Генерал Бадулу скептически покачал головой:

«Это ведь всего два судна. У вас ведь, контр-адмирал, в бухте стоит одиннадцать линейных судов, из них семь с паровыми двигателями и с бронированием, да еще девять пароходо-фрегатов. И все же вы не решаетесь сразиться с королевской эскадрой! Что же изменят еще два броненосных парохода?»
        Ему в ответ загрохотал адмиральский бас:

«С этими судами я разобью Траффинторский флот Великой Унии! Да я готов выйти на одном „Громовержце“ и потопить эскадру противника! Вы не знаете, что это за судно!
        - И Затару принялся перечислять:

«Сплошной бронированный пояс на два метра ниже ватерлинии - раз! Бронированная палуба - два! Сплошные бронированные башни с круговым обстрелом и бронированные артиллерийские казематы - три! А пушки! Две двадцатипятисантиметровки в башнях! Двенадцать орудий калибра 17,5 сантиметров в полубашнях на главной палубе! Шесть пушек калибра 12,5 сантиметра в казематах надстройки! Еще восемь десятисантиметровок в бортовых казематах! А дальность! Главный калибр лупит на пять с половиной километров! Да на „Громовержце“ можно разнести в щепки любой флот мира! Да и „Мститель“ не хуже…» - Глариник Затару, как бы устыдившись своего чересчур эмоционального монолога, замолчал на полуслове.
        Бадулу долго сидел молча, потом промолвил:

«Я тут суммировал все новые данные, сообщенные вами, и те, что получил накануне заседания. С учетом волонтеров, возврата из госпиталей, мобилизации, и набора добровольцев мы можем снять с охранных и полицейских задач, а также со второстепенных участков фронта около четырех тысяч человек. Это хоть и скудный, но не пустячный резерв. Далее, я тут прикинул суммарную мощь орудий, которые мы можем выставить через день-два. Получается впечатляющая цифра. Пожалуй, у нас все же есть шанс отдавить старому Арагиаре пальцы. Надо готовить ответ на завтрашний удар королевского корпуса». - Он встал и твердым голосом произнес - «Господа командиры, господа штабные офицеры! Жду от вас предложения к плану боя сегодня к четырем утра!»
        Третий штурм был яростным. Перспектива сидеть в полевом лагере, раскисшем от осенних дождей, ожидая наступления сырой и промозглой зимы, заставляла королевских солдат рваться на приступ города. К вечеру был достигнут первый успех - взяты развалины форта. Теперь до Сигнального холма было рукой подать - несколько сотен метров через лощину. Со взятием этого холма рушилась вся оборона республиканцев.
        На следующий день, 12-го митаэля зимы, не считаясь с потерями, Арагиари гнал свои войска к Сигнальному холму. Республиканцы сопротивлялись с яростью обреченных, многократными штыковыми атаками сбрасывая королевских гренадеров со склона холма. Лощина была завалена трупами в темно-красных мундирах с черными (гренадерскими) и белыми (линейными) выпушками. Чтобы окончательно решить дело в свою пользу, Арагиари решил не только опереться на артиллерийский огонь эскадры, но и высадить на побережье десант, который должен был атаковать Сигнальный холм с запада.
        Ранним утром белые паруса и черные дымы Траффинторского флота Великой Унии сосредоточились на подступах к Сайлорской бухте. Адмирал Валобан выставил линейную эскадру в двадцать один вымпел, из них шестнадцать судов было бронированных, имевших не только паруса, но и паровые машины. Четырнадцать пароходо-фрегатов и девять транспортов с десантом сопровождали главные силы.
        Несмотря на ответный огонь береговых батарей, флот начал высадку десанта, обрушив на берег всю мощь своей артиллерии. В этот момент в глубине бухты показалась Западная эскадра Республики в полном составе, за исключением двух неисправных пароходо-фрегатов (на случай поражения подготовленных для затопления, чтобы перекрыть фарватер у входа в порт). Адмирал Валобан, командующий королевской эскадрой, немедленно направил против нее значительную часть своих сил, выделив для морского боя все шестнадцать бронированных линейных судов и восемь пароходо-фрегатов. Остальные пять линейных судов и шесть пароходо-фрегатов поддерживали огнем начинающуюся высадку десанта.
        Среди боевых кораблей Республики (состав которых был известен противнику - 11 линейных судов, из них семь бронированных, и 7 пароходо-фрегатов) были заметны два новых необычных приземистых паровых судна с небольшими мачтами. Они казались (так оно и было) целиком сделанными из металла. Набрав скорость, эти корабли пошли на сближение с линейными кораблями королевской эскадры.
        За всеми этими событиями Обер Грайс наблюдал в мощный бинокль, расположившись на высоких скалах близ батареи N2 у северной оконечности Сайлорской бухты. На этот раз рядом с Обером был его сын Тиоро, который с усилием держал перед глазами бинокль, казавшийся в его ручонках огромным. Конечно, Тиоро хотел оказаться поближе к месту морского боя, но с отцом спорить не приходилось. С расстояния в пять километров кое-что можно было разглядеть. Со скалы виднелись маленькие кораблики, расположившиеся в бухте как игрушечные лодочки в луже…
        Глариник Затару шел на «Громовержце», подняв на мачте флагманский вымпел. Две его паровые машины исправно вращали винты, в четырех котлах поддерживалось необходимое давление. Хоботы орудий искали цель. На дистанции в полтора километра пушки королевской эскадры заговорили, - сначала робко, единичными выстрелами, затем, пристрелявшись, - залпами из всех орудий борта. «Громовержец» и «Мститель», державшийся несколько поодаль, ответили. «Громовержец» сосредоточил огонь на головном судне строя линейных кораблей противника, методично ковыряя его броню своими снарядами. Несколько попаданий из главного калибра привели к тому, что судно дало течь. Еще несколько попаданий - и снаряды начали рвать швы броневых листов. Линейный корабль начал уклоняться, стремясь выйти из боя, но поздно: два снаряда разворотили ему борт на уровне ватерлинии. Судно стало крениться все сильнее и сильнее, а «Громовержец» перенес огонь на следующий линейный корабль.
        Этому противнику не повезло. Уже после нескольких попаданий на нем вспыхнул пожар. Но и «Громовержец» не остался невредим. Разрывы снарядов на его палубе обрушивали дождь осколков на расчеты орудий в полубашнях. Сзади они не были прикрыты броней и потери среди артиллеристов быстро росли. Вскоре были выведены из строя несколько орудий. Но «Громовержец» упрямо шел вперед, ворвавшись в середину противостоящего ему строя линейных судов и ведя огонь с обоих бортов.
        Сосредоточенный огонь линейных кораблей противника сотрясал корпус «Громовержца». Как будто исполинские молоты лупили время от времени по его броневым башням. Прислуга орудий почти оглохла от грохота, но мощные пушки продолжали стрелять. Однако половина орудий в полубашнях уже вышла из строя, палуба была залита кровью. Прямыми попаданиями были разбиты и некоторые орудия в бортовых казематах. Взрывы снарядов сорвали в нескольких местах стальные двери и вызвали пожар, с которым упорно боролась команда…
        Огнем эскадры республиканцев уже три судна противника было подожжено, одно взорвалось, два тонули. Но и у «Громовержца» от непрерывного обстрела почти в упор стали расходиться листы обшивки, в трюме появились течи. «Мститель» с его четырьмя пушками калибра 27,5 сантиметра во вращающихся башнях - по две на баке и на юте, и с восемью пушками калибра 20,5 сантиметров в закрытых башнях по бортам, держался поодаль, постоянно маневрируя и ведя огонь с дистанции около полутора-двух километров.
        Между тем у «Громовержца» был поврежден механизм наводки орудия в одной из башен главного калибра. Участились попадания в бойницы казематов, внутри броненосец горел уже в нескольких местах. Течь в трюме вынудила погасить сначала один из четырех котлов, затем еще один. «Имею серьезные повреждения» - телеграфировал он оптическим семафором. Но линейные суда противника, к которым присоединилась остальная часть королевской эскадры, уже отсекли ему пути отхода.

«Мститель» резко увеличил ход и пошел на сближение. По примеру контр-адмирала Затару его командир сосредоточил огонь на одном из линейных кораблей, быстро превратив его броню в лохмотья, а его самого - в груду пылающих обломков. Когда орудия «Мстителя» ударили в один из кораблей с двухсот метров, тот внезапно содрогнулся от взрыва и исчез в клубах дыма и пламени. Проход для «Громовержца» был открыт и тот стал медленно выползать из огненного кольца.
        Однако «Мститель» не останавливался. Пушки его главного калибра и бортовых башен продолжали лупить с кратчайшего расстояния по линейным кораблям. «Громовержец» также продолжал вести огонь из еще действовавших орудий. К нему, повинуясь флажковому сигналу, вывешенному на единственной уцелевшей мачте, присоединились все восемнадцать боевых кораблей Западной эскадры Республики. Вскоре счет потопленных кораблей королевской эскадры уже возрос до шести линейных судов и одного пароходо-фрегата, еще четыре линейных корабля горели, другие опасно кренились, у некоторых были сбиты мачты. Среди прочих судов загорелся и флагманский корабль адмирала Валобана.
        Численное превосходство, которое имел Траффинторский флот короны, было потеряно. И хотя республиканцы тоже потеряли четыре линейных судна и три фрегата, появление бронированных чудищ, как будто неуязвимых для снарядов, и способных разносить вдребезги корабельную броню, внесло смятение в королевских морских офицеров. Корабли королевской эскадры стали отходить к югу…
        Десант на побережье остался без прикрытия. Глариник Затару, стоя на мостике без фуражки, с повязкой на голове, пропитанной кровью, с перевязанной левой рукой, в дырявом прожженном мундире, перевел ручку машинного телеграфа на «малый вперед». Он бросил, не оборачиваясь, через плечо молодому мичману, заменившему на вахте убитых и раненых старших офицеров:

«Передайте на корабли эскадры: „Следовать за мной в строю кильватерной колонны“».
        Эскадра подтянулась к месту высадки брошенного на произвол судьбы десанта, ведя непрерывный огонь…
        Обер Грайс со своей скалы глянул вниз, к ее подножию, где на большом плоском уступе расположилась батарея N2. С расстояния в три десятка метров он отчетливо видел, как огромные 25-сантиметровки развернулись на массивных стальных поворотных платформах в южном направлении. На тележках подкатили снаряды и зарядные картузы с порохом. Канонир с силой дернул рукоять клинового затвора и тот лениво выдвинулся в сторону, открывая отверстие в казенном срезе орудия. Когда снаряд и зарядный картуз исчезли в этом отверстии, канонир снова дернул за рукоять и клиновой затвор также медленно, будто нехотя, встал на место. Артиллерийская прислуга отошла от орудия на несколько шагов, все встали на колени, закрыли уши, а командир орудия дернул за длинный шнур. У дульного среза блеснуло бледное пламя, орудие окуталось серым пороховым дымом и тяжело подпрыгнуло. Казалось, оно готово сорваться с места и утащить за собой не только тяжелый лафет, но и огромную массивную поворотную платформу, которые ощутимо сотрясались при выстреле. Ушей Обера и Тиоро достиг мощный грохот. Сынишка Обера непроизвольно втянул голову в плечи
и едва не выронил бинокль.

«Что, страшновато?» - сочувственно спросил Обер. Тиоро, насупившись, промолчал.

«Ничего, не теряйся. Привыкнешь», - ободряюще потрепал сына по плечу отец, и уже тише добавил себе под нос, - «хотя к такому лучше не привыкать…»
        Тем временем боевые действия королевских войск на сухопутном фронте развивались успешнее, чем на море.
        Фельдмаршал Арагиари, не получив тех подкреплений, на которые рассчитывал (в том числе и из-за дерзких налетов волонтеров на транспорты и обозы), решил не вести штурм по всей линии фронта, а атаковать республиканцев лишь на западном, приморском участке. Там он мог рассчитывать на поддержку своего флота, а в случае успеха на этом участке он мог взломать всю систему обороны Сайлора.
        Мощная канонада не смолкала с самого рассвета. Лишь после десяти часов утра войска Рагиза II двинулись на приступ. Сосредоточив напротив Сигнального холма всю тяжелую осадную артиллерию, поставив в резерв гренадерский и гвардейский полки пехоты и полк конногвардейцев фельдмаршал Арагиари не без оснований рассчитывал на успех. И в самом деле, к полудню его солдаты, еще раз заполнив трупами лощину перед холмом (уже получившую прозвище «Лощина Смерти»), вышли на южные склоны. Легионеры дважды сбрасывали королевских солдат с холма, но фельдмаршал бросил в бой все припасенные резервы - пришло донесение, что эскадра высадила десант на побережье, беря защитников Сигнального холма в клещи.
        В этот момент над Сайлором поднялись четыре аэростата и величественно взмыли вверх, паря над полем боя на небывалой высоте - около 200 метров. По странному стечению обстоятельств артиллерийский огонь Легиона Республики с этого момента стал усиливаться, накрывая не только линии атакующих ротных колонн королевских войск, но доставая и до расположенных за ними батарей. Арагиари смущало то обстоятельство, что защитники Сайлора опять оттянули свои орудия вглубь позиций, и это не дает возможности накрыть их своей артиллерией. Правда, и его пушки были до этого, можно сказать, в неприкосновенности. Но теперь положение изменилось. Огненные кусты разрывов стали ложиться все ближе и ближе к орудийным позициям королевской артиллерии. Старому фельдмаршалу стали поступать донесения о значительном числе поврежденных пушек, о потерях среди артиллеристов.
        Однако это не помешало гренадерам и гвардейцам вслед за полком конной гвардии ворваться на Сигнальный холм. Огромное число конногвардейцев полегло под частыми залпами винтовок Скелькера на склонах и на вершине холма, но успех был достигнут.

«Осадные гаубицы - на холм!» - не сдерживая радостного возбуждения, скомандовал старый фельдмаршал.
        Корабли Западной эскадры республиканцев заметили сигналы оптического семафора с маяка у входа в бухту. И вот орудия главных калибров стали задирать свои хоботы, увеличивая углы возвышения. Через несколько минут тугой грохот залпа в очередной раз ударил в уши остаткам десанта королевских войск, забившимся в щели у прибрежных камней. Но на этот раз снаряды пролетели высоко у них над головами и обрушились на вершину Сигнального холма. Там уже было сосредоточено более двадцати мощных осадных гаубиц экспедиционного корпуса, готовившихся открыть огонь по городу и порту. Но они успели сделать лишь по два-три выстрела. Высота задрожала, как при землетрясении. Огромные кусты разрывов, поднимая вверх кучи земли, камней и обломков скал, медленно оседали, оставляя надолго повисающие в воздухе столбы пыли.
        По Сигнальному холму открыли огонь и 20,5-сантиметровые гаубицы артиллерийского резерва генерала Бадулу, составленного из орудий, задержанных отправкой на северный фронт. Их огонь корректировался с аэростатов воздушного наблюдения и попадания становились все чаще и чаще. Вскоре высота превратилась в кромешный ад. Так прошло не менее часа. Когда орудия республиканцев внезапно прекратили огонь, и на высоту двинулись три батальона легионеров, они почти не встретили сопротивления. В качестве трофеев республиканские солдаты захватили лишь два исправных осадных орудия - остальные были разбиты.
        Как только Сигнальный холм снова оказался в руках защитников Сайлора, артиллерийский огонь был перенесен на позиции королевских войск на всем их протяжении. Главной мишенью республиканских артиллеристов по-прежнему оставались неприятельские батареи. Корректировка стрельбы с аэростатов давала свои плоды и с каждым часом убыль в орудиях и в орудийной прислуге у королевских войск росла и росла. Королевская артиллерия уже не могла с прежней силой поддерживать атаки своей пехоты и кавалерии. Понеся в этих, оставшихся бесплодными, атаках, чувствительный урон, королевские солдаты местами даже отошли, позволив защитникам Сайлора вернуть себе почти всю линию обороны, от которой, впрочем, мало что осталось.
        Корабли Западной эскадры републиканцев входили обратно в порт, освещенные багровым закатным солнцем, окрасившим их паруса в красивый розовый цвет. Обер Грайс и Тиоро встречали их на набережной. Сын Обера с восхищением смотрел на стройные силуэты парусников с высокой дымовой трубой между мачтами. Но особый трепет у него вызвали приземистые броненосцы, покрытые толстыми листами брони, соединенными массивными заклепками, с круглыми башнями, из которых торчали мощные стволы орудий.

«Громовержец» подошел к причалу предпоследним. Обе его толстые дымовые трубы были продырявлены, а дымила лишь одна. Броневые листы были помяты, швы между ними местами разошлись. Бойницы некоторых орудийных казематов были разворочены, часть броневых дверей сорвана и в их проемах, обрамленных копотью, кое-где сочился сизый дымок. На палубе застыли орудия в броневых полубашнях. Многие из них были покорежены, или вовсе разбиты.
        Мимо Обера Грайса и Тиоро пронесли на носилках тела убитых и раненых моряков. Радостный блеск в глазах Тиоро, вспыхнувший при виде победоносных боевых судов, потух. Тела в грязных бинтах, пропитанных кровью, с оторванными конечностями, издающие тяжелые стоны, или вовсе бездыханные, накрытые брезентом с головой, произвели на него оглушающее впечатление. Впервые такое возвышенное и героическое дело, как война, повернулось к нему своей кровавой стороной. Он судорожно вцепился в рукав отца и стоял, не произнося ни слова…
        Поздно вечером фельдмаршал Арагиари понял, что понесенные потери лишили его всяких надежд на новый штурм Сайлора. Скорее, надо было думать о том, как выпутаться из этой истории без большого урона. Но времени на подобные раздумья у него не осталось.
        На следующий день, 13-го митаэля, артиллерия республиканцев обрушила на королевский экспедиционный корпус град снарядов, словно хотела немедленно опустошить все свои склады боезапаса. Затем республиканцы повторили свой маневр с прорывом бронепоездов вглубь обороны противника. На этот раз бронепоезда и следующие за ними эшелоны с войсками прорвались вглубь позиций противника на пять километров, на ходу, под огнем исправляя поврежденный рельсовый путь. Лагерь экспедиционного корпуса оказался отсечен от дороги и от войск правого крыла.
        Фельдмаршал Арагиари настойчиво посылал свои войска в атаку, пытаясь прорваться к дороге. Против бронепоездов он сосредоточил огонь всех своих уцелевших тяжелых орудий. Вскоре их сосредоточенный огонь превратил эти поезда в груду железных обломков. У фельдмаршала еще оставались под рукой уланский и гусарский полки и он бросил их на прорыв. Генерал Бадулу бросил им навстречу один кавалерийский полк, который он берег до последнего часа.
        Королевские кавалеристы смяли пехоту республиканцев в поле на подступах к дороге, несмотря на частую винтовочную пальбу, и сшиблись лоб в лоб с конным полком Легиона Республики. Со стороны казалось, что этот полк сейчас будет сметен вдвое превосходящими его силами. Арагиари был уверен в этом.
        Раздалась ружейная и пистолетная трескотня. Гусары и уланы лихо разряжали свои пистолеты и карабины, кавалеристы Легиона прекратили винтовочный огонь и схватились за револьверы. С саблей в одной руке и с револьвером в другой они прокладывали себе дорогу в гуще королевских всадников. Хотя королевские уланы и гусары по праву пользовались репутацией лучшей кавалерии мира, каждый из конников Легиона благодаря револьверу успевал выбить из седла двух, а то и трех своих противников, прежде чем его настигал ловкий сабельный удар.
        Когда револьверы были разряжены, конники бились лишь холодным оружием. Здесь преимущество было за королевской кавалерией, но большие потери от револьверов республиканских кавалеристов привели к тому, что стремительная лавина королевских всадников, бросившихся на прорыв, превратилась в беспорядочную карусель встречного боя. Кавалеристы обеих противоборствующих сторон крутились возле дороги, вытаптывая траву и превращая сырую землю в грязное месиво. Остатки республиканской пехоты, сметенной кавалерийской атакой, оправились, и встретили подошедших королевских солдат отчаянной винтовочной пальбой. К ним присоединились остатки команд разбитых бронепоездов. Туда же срочно подтягивались две роты с соседних участков…
        Фельдмаршал Арагиари надеялся, что его левое крыло ударит по прорвавшимся республиканцам со своей стороны, беря их в клещи. Но командующий левым крылом предпочел собственное спасение спасению всего экспедиционного корпуса. Полки левого крыла бросились назад, огибая вклинившиеся в их позиции войска республиканцев лесными тропами и выходя на дорогу, открывающую возможность к отступлению. Тем временем наступательный порыв королевских кавалеристов, уже одолевших было своих противников, но оказавшихся под плотным винтовочным огнем пехотинцев, иссяк окончательно.
        Кольцо вокруг лагеря фельдмаршала Арагиари сжималось. Артиллерия республиканцев молотила без устали по небольшому пятачку, на котором сгрудились остатки экспедиционного корпуса. К вечеру Арагиари сдался. Лишь немногим удалось уйти через прорезанную оврагами холмистую возвышенность, заросшую сплошным колючим кустарником.
        Обера Грайса уже не особенно волновал исход боев под Сайлором и результаты преследования разбитого противника. Задержанная отправкой тяжелая артиллерия спешно грузилась на поезда, идущие на северо-восток. Туда же шли составы с амуницией, боеприпасами, и батальонами легионеров, высвободившимися после победы под Сайлором. В доки Сайлорской судоверфи был поставлен на ремонт «Громовержец» и еще несколько судов. Работы хватало и на других заводах фирмы Далуса.
        В эти дни из Порт-Квелато на его имя была доставлена телеграмма из банка:

«Управляющий отделением банка в Лариоле сообщает смерти мадам Эльнерайи Кантанитои зпт вдовы зпт урожденной Маррот зпт последовавшей после продолжительной легочной болезни прошлой неделе тчк Просим Ваших инструкций относительно выплаты ежемесячного пенсиона тчк Счета отделения банка Лариоле заморожены ввиду военных действий».
        Эльнерайя Маррот, по мужу - Кантанитои, была младшей сестрой покойной жены Обера Грайса, Инесейль. Ее замужество было крайне неудачным - муж быстро промотал все полученное приданое и унаследованный от профессора Маррота дом, а затем и сам, будучи пьяным, погиб на улице, сбитый фаэтоном. Эльнерайя осталась одна, с годовалой дочкой на руках, безо всяких средств к существованию. Обер назначил ей ежемесячный пенсион, но в последнее время с выплатой его произошли задержки - в земле Королевы Айлин были заморожены все банковские счета, принадлежавшие гражданам Республики Свободных Южных Территорий.
        Обер немедленно послал ответную телеграмму управляющему банком:

«Возлагаю Вас личную ответственность обеспечение дочери покойной Эльнерайи Кантанитои всем необходимым тчк Используйте любые средства выполнить мое поручение тчк Разрешаю неограниченные расходы эти цели».
        Однако и не эти хлопоты больше всего занимали внимание Обера. Он был уверен, что пройдоха управляющий найдет способ выполнить возложенное на него поручение, конечно, и сам не оставшись в накладе.
        Трансокеанский телеграфный кабель! - вот чем были постоянно заняты мысли Обера Грайса. Через Срединное море от Элинора к Старым Землям. Оставалось дождаться прекращения военных действий. Но в Сайлоре уже оборудовалось судно-укладчик кабеля, завод по производству кабеля выдавал катушку за катушкой. И когда долгожданное перемирие было заключено, работа сразу же закипела.
        Успешная прокладка телеграфного кабеля через Срединное море принесла фирме Далуса поистине всемирную популярность. Появились заказы на оборудование телеграфной связи и из других государств. Одним из таких заказов был заказ из Тайрасанского Архипелага. Ближайший из островов обширного архипелага Тайрасан лежал более чем в тысяче километров на запад от Элинорского материка.
        Острова поразили Грайса своей великолепной природой. Лишь в нескольких местах на побережье эти острова, владение небольшого государства Долины Фризии (где, как вы помните, высадился наш герой в начале своей Одиссеи), имели городские поселения и кое-какую промышленность. Их просторы, покрытые горами, степями, джунглями, плоскогорьями, пустынями, лесами, поражали воображение Обера даже после прошедшей на его глазах колонизации Элинора.
        Решение Обера было импульсивным и внезапным даже для него самого. Он обратился к правительству Республики Свободных Южных Территорий с предложением выкупить у него военные заводы. Большую часть полученной суммы Обер Грайс принял государственными процентными бумагами Республики. Правительство охотно пошло ему навстречу, поскольку полицейский департамент давно уже надоедал докладными записками, где подчеркивалась опасность нахождения главных военных заводов государства в руках политически неблагонадежного лица.
        Обер, зная об этих записках, сам обратился к главе полицейского департамента и в личной беседе посетовал на ненормальность положения, когда из-за политических разногласий его собственность в Республике оказывается под угрозой конфискации.

«Господин Директор», - говорил Обер, сидя в потертом кожаном кресле перед столом директора Департамента полиции, - «мы не питаем друг к другу расположения и у нас обоих есть на это свои причины. Однако мне, как деловому человеку, политические разногласия не могут помешать искать точки совпадения деловых интересов. А такие точки совпадения у нас есть, или, вернее, очень даже могут быть».

«Сомневаюсь», - скептически буркнул в ответ директор.

«Напрасно». - И, наклонившись немного ближе к собеседнику, Обер доверительно понизил голос. - «Мне, например, известно, что вы полагаете для себя весьма неприятным обстоятельством тот факт, что большая часть наиболее современных вооружений для Республики производится на заводах, принадлежащих лицу, политическая благонадежность которого внушает вам серьезные опасения».

«Это еще мягко сказано», - вновь раздраженно буркнул директор.

«Вот видите!» - подхватил Обер, не давая директору развивать свое недовольство дальше. - «Но ведь и мне такое положение кажется ненормальным. В любой момент обострения политической или военной ситуации, - а упаси нас Ул-Каса, и той, и другой вместе, - эта ненормальность может подтолкнуть вас на чрезвычайные меры. Вплоть до конфискации моей собственности».

«Так чего же вы хотите?» - все тем же недовольным тоном спросил Директор.

«Я предлагаю простое решение - продать Республике все принадлежащие мне военные заводы. И, поскольку мы с вами деловые люди, я надеюсь на ваше эффективное посредничество в деле установления справедливой цены за мою собственность. Разумеется, ваши усилия по передаче военной промышленности под контроль правительства Республики будут должным образом вознаграждены, как того и заслуживает любое деловое посредничество» - и Обер посмотрел в глаза Директору, который в ответ понимающе кивнул головой.

«Ну что же, я рад, что патриотические чувства взяли у вас верх над вашими партийными пристрастиями. И думаю, что мой долг, в свою очередь, добиться того, чтобы это патриотический жест не ввел вас в убытки» - торжественно произнес Директор, верно почуяв запах больших комиссионных.
        Глава полицейского департамента немедленно встретился с премьер-министром и сообщил, что в результате работы, проведенной департаментом полиции под его личным руководством, удалось получить согласие известного смутьяна Обера Грайса продать государству свои военные заводы. При этом он, конечно, не упомянул о комиссионных, обещанных ему Грайсом, если сделка с правительством будет заключена на достаточно выгодных условиях.
        Обер, однако сохранил свой банк, большую часть гражданских предприятий, и научно-технические лаборатории. Обер уже не мог вынести постоянного участия в разного рода человекоубийственных мероприятиях и решил прекратить всякие попытки повлиять на развитие общества Терры и поселиться на Тайрасане. Архипелаг он избрал убежищем, в котором можно спокойно прожить жизнь, употребив приобретенное им положение и вес в этом мире лишь на разного рода филантропические акции, да на поддержку своих друзей и близких. Он перевел или переманил на Тайрасанские острова большинство молодых многообещающих сотрудников своих лабораторий, решив, что довольно использовать их таланты на снабжение Республики все новыми военными изобретениями. Из близких при переселении на Архипелаг его сопровождали лишь сын и племянница жены, оставшаяся сиротой…
        Летоисчисление Терры уже приводилось в I-й книге. Год делился, как и на Земле, на четыре сезона, но вот с делением на месяцы дело обстояло иначе. Просто каждый сезон делился на первую и вторую половины - митаэль и тамиэль. Каждая такая половинка сезона длилась 40 дней - итого 320 дней в году. Половинки сезонов (их можно условно называть месяцами) делились на промежутки в восемь дней, и мы будем именовать их неделями. Сутки здесь длились по земному эталону времени примерно 26 часов 10,5 минут, так что время обращения Терры вокруг своего светила составляло
349 земных суток. Можно грубо приравнять год Терры к земному году.
        Книга III
        Тайрасан
        Пролог
        Большой двухтрубный грузо-пассажирский пароход «Снежная фея» мог быть с натяжкой признан соответствующим своему названию, да и то только наполовину. Его надстройки и в самом деле выделялись снежно-белой окраской, но борта имели угольно-черный цвет. Впрочем, те, кто находился на пассажирской палубе, могли не обращать на это внимания. Их глаза всюду встречали лишь поверхности, покрытые белой эмалью, светлое лакированное дерево отделки, да светло-желтые части всяких механизмов. Сквозь набегавшие крупные белые облака светило яркое желтое, или даже почти белое солнце, и пароход уверенно резал носом невысокую пологую волну, изредка подергивающуюся мелкой рябью от налетавшего время от времени свежего ветерка.

«Снежная фея» уже восьмые сутки огибала восточную оконечность Архипелага Тайрасан, спускаясь все дальше на юг от экватора, и с каждым днем приближаясь к столице Архипелага, лежащей в умеренных субтропиках. Мореплаватели Долин Фризии уже четыре сотни лет назад впервые достигли островов этого Архипелага, расположенных в экваториальном поясе. Но то были мелкие выжженные солнцем скалистые островки (даже без пресной воды) или гористые острова, покрытые джунглями, образовывавшими непроходимые заросли, начиная с прибрежного мелководья, да так, что даже найти место, где можно пристать к берегу, было проблемой. Удушающая влажная жара, тучи кровососущих насекомых, ядовитых змей и тому подобных радостей встречали первооткрывателей. Поэтому колонисты устремились от экватора к югу, где жара была не такой страшной, леса - не столь опасными, где располагались обширные острова с равнинами, пригодными для земледелия. Именно там, на южной оконечности одного из крупнейших островов Архипелага - острова Кайрасан - и расположилась столица.
        В порту на причале Обера Грайса уже ждал открытый экипаж, запряженный парой коней. На козлах восседал кучер, а на подножке, вытягивая вперед шею, напряженно всматривался в сходящих на берег пассажиров управляющий.
        Обер с обоими детьми устроился в пролетке, и, после того, как управляющий проследил за погрузкой багажа на две повозки, кавалькада тронулась в путь, который пролегал через всю столицу. Латраида представляла собой знакомый Грайсу по Элинорским колониям Великой Унии тип колониального городка - с белыми зданиями под красной черепицей, с высокими башнями храмов, с зелеными садами, с ветхими лачугами по окраинам. Дети с любопытством таращились по сторонам. Примерно через час город остался позади, и дорога стала постепенно подниматься в гору, к зеленеющим вдали холмам. Мимо проплывали и небольшие, и более солидные усадьбы, часто встречались бедные домишки, а временами - и вовсе жалкие хижины. Неизменным оставалось только обилие фруктовых садов.
        Прошел еще час, и экипаж уже пробирался в лощинах, образованных холмами, которые становились все выше, а склоны их - все круче, обнажая кое-где крупные обломки скалистой породы и небольшие осыпи мелкого щебня. На пологих склонах, местами изрезанных террасами, показались правильные ряды виноградников. Дети немало устали от долгого путешествия по жаре и начали капризничать. Но вот дорога (а вместе с нею и пролетка) взобралась на седловину между двумя холмами и управляющий привстал со своего места, протягивая вперед руку указующим жестом:

«Вот Талса-нель-Драо» - произнес он с облегчением, видя возможность показать хозяину близость окончания утомительного пути. Впереди, в тенистой долине, возвышалось типичное для этих мест строение - большой трехэтажный белый дом с красной черепичной крышей образовывал вытянутый замкнутый четырехугольник с двумя башенками, украшавшими фасад. Вокруг дома простирался обширный сад, ограниченный высокой белой, как и сам дом, стеной, также покрытой поверху красной черепицей. В общем, это была самая обыкновенная колониальная усадьба.
        Здесь Обер Грайс намеревался провести следующие несколько лет своей жизни. Он уже примерно представлял себе, чем будет заниматься после того, как будут окончены работы по созданию системы телеграфной связи на Архипелаге. Филантропия - школы, больницы, приюты; этнографические наблюдения, исследования по антропологии… Ему давно уже не давали покоя некоторые загадки, мучившие его еще со времен «первого пришествия» в Империю Ратов. И главная из них - тайна генетической совместимости его организма с организмом местных жителей. Он, конечно, не мог подтвердить эту свою догадку прямыми исследованиями структуры наследственного аппарата, но тот факт, что у женщин Терры рождались дети от связи с ним, был достаточно убедительным.
        Именно здесь, на Архипелаге Тайрасан, Обер надеялся найти ключ к разгадке. Только на Архипелаге, в горных тропических лесах второго по величине острова Ахале-Тааэа, лежащего на запад от oт о. Кайрасан и отделенного от него Внутренним морем, сохранилась немногочисленная народность, резко отличавшаяся по антропологическому типу от остальных людей Терры. Это была особая цивилизация, чуждавшаяся как колонистов из Долин Фризии, так и аборигенов Архипелага.
        Обер еще не знал, как подступиться к решению поставленных перед собой задач, но в любом случае им уже были намечены весьма обширные планы по накоплению необходимого научного материала. Планы эти были рассчитаны на многие годы.
        Глава 1
        Восстание
        Первоначальные замыслы Обера Грайса - выплыть из бурного течения общественной жизни и устроиться в тихой заводи - полетели кувырком с первых же дней его пребывания на Тайрасане Он провел в Талса-нель-Драо (действительно тихом уголке) едва ли полных двое суток, как его позвали в дорогу дела по прокладке телеграфной сети. Надо было разбираться с оплатой счетов за поставки кабеля, проводов и телеграфного оборудования, обеспечить размещение заказов на телеграфные столбы, крюки подвески и изоляторы, да еще и согласовывать каждый шаг с директором
«Тайрасанской Телеграфной Компании», который, согласно местным законам, был назначен в компанию распоряжением вице-протектора.
        Но Обер вовсе не расстался со своими намерениями. Во всяком случае, в каждом более или менее крупном городке (и уж во всяком случае - в центральном городе каждого департамента), куда протягивалась телеграфная линия, им были выстроены за свой счет школы и больницы, нанят персонал, установлены ежегодные ассигнования на их содержание. Обер назначил также несколько десятков стипендий для обучения детей бедноты в гимназиях и университете Латраиды - единственном на Архипелаге
        Промышленность Тайрасана была развита гораздо слабее, чем в покинутой Обером Республике Свободных Южных Территорий. Это были в основном небольшие полукустарные предприятия, занятые переработкой сельскохозяйственного сырья. Правда, на трех самых крупных островах имелись районы текстильного производства, где уже появились и довольно крупные фабрики, имелось несколько десятков угольных шахт, велась выплавка чугуна и стали. Довольно развита была древообделочная промышленность, базировавшаяся на ценных породах дерева, росших в Тайрасанских лесах. От Латраиды к побережью Внутреннего моря вела железная дорога. Небольшой отрезок железнодорожного пути был проложен и на Ахале-Тааэа - от побережья вглубь острова, где тянулись обширные степи, дававшие неплохие урожаи зерна По внутреннему морю сновали небольшие пароходики и мелкие парусные суда
        Заказ на производство бумажной ленты для телеграфных аппаратов Обер должен был разместить на Тайрасане, поскольку здесь имелась бумажная фабрика Чтобы согласовать технические детали производства, Обер сам отправился на эту фабрику, расположенную в нескольких километрах от побережья Внутреннего моря.
        Фабрика с самых первых минут произвела на него удручающее впечатление Старое кирпичное здание с серыми от времени ветхими деревянными пристройками, неприятный запах, разносившийся далеко вокруг, горы полусгнившей щепы и ободранной коры, ядовитые стоки, устремлявшиеся по канаве прямо к близлежащему ручью - все это не внушало оптимизма. После разговора с управляющим Обер изъявил желание осмотреть производство.

«Зачем?» - искренне изумился управляющий.

«Я должен лично убедиться в способности вашего предприятия обеспечить требуемое качество ленты» - пояснил Обер.
        В цехе варки целлюлозы было практически невозможно находиться - удушливые испарения из открытых чанов уже через несколько минут выгнали Обера Грайса наружу, на открытый воздух.

«Как ваши рабочие выдерживают в таком аду?» - недоумевающе спросил Обер управляющего.

«А в чем тут проблема?» - бодро воскликнул тот. - «Кто не выдерживает - тот уходит, а на его место всегда найдется достаточно желающих».
        Обер сокрушенно покачал головой:

«Вы бы хоть обычные крышки к чанам приделали, что ли».
        Обер давно уже перестал удивляться тем условиям труда, которые царили на любом предприятии Тайрасанского архипелага: 11-12 часовой рабочий день, никаких отпусков, никаких рабочих союзов, нет даже больничных касс - все примерно так же, как было и в Республике Свободных Южных Территорий всего лет 10-15 назад. Но здесь не было столь быстрого промышленного роста, не было обширных свободных сельскохозяйственных территорий, - большая часть пригодных к возделыванию земель находилась в руках крупных помещиков. Да и политическая система была, пожалуй, еще и пожестче, чем в Провинциях командора Ильта в колониальные времена, когда Обер только высадился в Порт-Квелато. Во всяком случае, никаких выборных органов управления - даже совсем декоративных - здесь не существовало. Правда, раз в семь лет те немногие из жителей Архипелага, кто имел паспорта граждан Долин Фризии, участвовали в выборах двух консулов в Генеральный Консулат - высший государственный орган метрополии.
        Шли месяцы. И вот уже самая сложная часть работ - прокладка через Внутреннее море и проливы телеграфного кабеля, связавшего между собой три крупнейших острова Архипелага, - осталась позади Но Обер не особенно-то радовался окончанию работ и возможности отойти от дел, занявшись филантропией и научными изысканиями. Он уже в достаточной мере убедился, что построенные им больницы не в состоянии избавить бедняков от голода, нищеты, и неизбежно сопутствующих им болезней. Основанные им школы в лучшем случае стояли полупустыми - бедняки не имели возможности отпускать своих детей учиться, лишаясь тем самым дополнительных рабочих рук. Но так или иначе работы над телеграфной связью подходили к концу и Обер начал готовиться к давно планировавшейся им экспедиции на Ахале-Тааэа.
        Еще во время работ по прокладке кабеля он успел ознакомиться в общих чертах с особенностями этого острова. Его восточная и юго-восточная части были покрыты степями и лесостепями, а на южном побережье вздымались к небу высокие горные хребты с заснеженными пиками. В центральной и западной части острова, покрытой холмами и невысокими (не более 2000 метров) горами, было царство джунглей, населенных странным древним народом. В остальной части острова жили в основном аборигены - топеа, не смешавшиеся с колонистами из Долин Фризии, как это произошло на Кайрасане и на экваториальных островах. Впрочем, число колонистов из метрополии было здесь совсем невелико и жили они в основном в городах на побережье Внутреннего моря и в узкой прибрежной полосе, наиболее благоприятной для земледелия.
        Древний народ, который на языке топеа назывался «пулаги» (буквально - «живущие в лесах»), почти совершенно не общался с остальными этническими группами. Пулаги чуждались даже тех топеа, что жили на самой границе тропического леса, и в самом лесу, промышляя, так же, как и пулаги, охотой. Языка пулагов, во всяком случае, в тех местах, где побывал Обер, не знал никто, и неизвестно было, найдется ли хотя бы один человек, способный объясняться на этом загадочном языке.
        Обер двинулся вглубь Ахале-Тааэа один. Он продвигался вглубь острова не спеша, подолгу останавливаясь в каждом поселении топеа, постепенно овладевая их наречием и записывая ходившие среди них сказания и легенды. Судя по этим легендам, топеа пришли на острова Архипелага из-за моря и в яростных схватках с дикарями-пулагами и их страшными колдунами, совершив геройские подвиги, утвердились на этой земле. Происхождение свое топеа вели, понятное дело, от богов. Согласно одному из сказаний, топеа жили первоначально в сказочных кущах, не зная печали, но затем прогневили богов и были отданы во власть демонов. Произошла битва людей с демонами, в которой люди были разбиты, но демоны пощадили некоторых топеа. Однако при помощи могучих чар демоны изменили весь видимый мир, - землю, реки, горы, небо, растения, птиц и животных, - так что отныне топеа приходится обеспечивать себе жизнь в непрестанных трудах, заботах и войнах. Злые дикари и колдуны пулаги - тоже порождение этих демонов, ибо пулагов не было на «первоначальной» земле.
        Там, в селениях топеа, Обер встретил и изображения пулагов. Это не были первые изображения загадочного народа, увиденные Обером. Еще в университете Морианы ему довелось ознакомиться с зарисовками, сделанными участниками этнографической экспедиции на Архипелаг. Эти зарисовки отчасти напоминали ему облик некоторых племен центральной Африки и одновременно в них проступали неандерталоидные признаки. Резные деревянные изображения в деревнях топеа были примерно в этом же роде, хотя они придавали пулагам значительно более грубые и гротескные черты, чем зарисовки этнографов.
        Беседа со старостой деревни топеа, расположенной у самой кромки джунглей, которые темной стеной вставали на близлежащих холмах, протянулась далеко затемно. Староста, шевеля небольшим прутиком гаснущие угольки костра, говорил медленно, нараспев:

«Пулагов, да, многие боятся. Да… Да, бывали у нас с ними стычки. Но правду сказать, жили мы с ними не то чтобы мирно, но особо друг другу и не досаждали. Да-а». - Староста помедлил, слегка запрокинув седую голову назад, и снова заговорил:

«Да-а. Нынче совсем не то стало. Пулаги совсем дичатся. Хоть вовсе на охоту не ходи. Убьют, да. Каждого, кто в лес пойдет, могут убить. Но и то сказать, солдаты их, как диких зверей травят, да. Они и обозлились. Да-а. А пуще всего жандармы лютуют. Прямо сами как звери, да. Выискивают становища ихние и вырезают всех под корень. Ну, если кто в мундире от своих отобьется, считай, крышка. В лесу от пулагов не уйти, да». - Староста снова умолк, и запрокинув голову, стал смотреть в звездное небо.
        Обер нарушил свое молчание и задал вопрос:

«А правду говорят, что пулаги все как есть - колдуны?»
        Староста досадливо мотнул головой:

«Пустое брешут, да! Кто не знает, тот все больше и рассказывает всякие небылицы, да! Есть у них колдуны, верно, но их мало, совсем мало, да. Правда, каждый пулаг кое-какому колдовству обучен, но это что за колдовство, да? Зверя там или птицу подманить, да, или незаметно с глаз исчезнуть. Так это обычное охотницкое дело, разве что пулаги к нему больше свычны, чем прочие. Вот взглядом они еще завораживать умеют, так то и наши старухи-гадалки могут. Так тебя заворожат, что уйдешь от них с пустым кошельком, да!» - староста хрипло рассмеялся.
        Обер снова обратился к старосте с вопросом:

«Как же вы столько о пулагах проведали, коли к ним в лес сунуться нельзя?»
        Староста долго молчал, потом нехотя протянул:

«Да ты, видно, и не веришь мне, да?»

«Мне, отец, точно знать надо - можно с пулагами свидеться, или нет?» - уважительно, но твердо произнес Обер.
        Староста снова надолго замолчал, потом внезапно произнес:

«Ладно. Давно это было, да. Пулаги и тогда нас не жаловали. Но уцелеть можно было, да». - Староста сделал паузу и повторил - «Давно это было. Тогда я молодой совсем был, зеленый. Еще отцовское копье мне нельзя было в руки взять, да-а. Нагрянули тогда на нас из-за дальних холмов, из рода Степного Волка. Ночью налетели, да, и попался я к ним в полон. Да. Наши в погоню пошли, оттерли их к холмам пулагов. Кого перебили, кого полонили, да. А те, что меня взяли, решили краем леса уйти. Пулаги, однако, не дали, да. Все там остались. А я связан был. Видно, пожалели меня - не своей волей к ним в лес попал ведь, да?»
        Староста еще поворошил прутиком угли костерка и продолжил свой рассказ:

«Прожил я у них месяца два. Охотники они изрядные, да, и колдуны их в своем деле сильны. Наговором человека на месте убить могут, да. Могут заставить делать, что захотят. Могут приманить издалека, на дневной переход, да-а-а. В плечах не больно широкие, но жилистые, и сильны необычайно. Вот говор их я не постиг. Слова некоторые, правда, до сих пор помню, но толком говорить так и не научился по-ихнему, да». - Староста умолк.
        Путешествуя вблизи лесов, где жили пулаги, Обер отыскал еще одного человека, побывавшего у пулагов, и знавшего некоторые слова их языка. Тот был в молодости изгнан из своей деревни, и, добывая себе пропитание охотой, наткнулся в лесу на раненого пулага - бедро у него бьшо распорото когтями шамизу (так топеа называли зверя, которого Тент, следуя привычке для всего на Терре подыскивать земные аналоги, про себя именовал леопардом). Пулаг мог умереть и охотник понес его вглубь джунглей, к становищам его соплеменников. Там он и задержался на долгих восемь лет, будучи принят в один из родов пулагов. Охотник подтвердил догадку Обера - браки пулагов с иноплеменниками (крайне редкие, но все же случавшиеся) были бесплодны. Над чужаками висит заклятье за то, что они пришли на землю пулагов. Боги не допускают смешения пулагов с их гонителями, которые «испорчены демонами» - так трактовали этот факт шаманы пулагов, если верить сбивчивым пояснениям охотника.
        Хотя и у него сохранились не слишком обширные познания в языке пулагов, все же Обер смог у него кое-чему научиться. Составленный Обером словарик из нескольких сотен слов давал возможность построить самые примитивные фразы. Обер счел возможным предпринять вылазку в джунгли, надеясь, что выученные слова помогут придать возможной встрече более или менее мирный оборот. Однако все случилось иначе, чем он рассчитывал.
        Обер отправился в поход, зная, что пулаги, и ранее настроенные не слишком миролюбиво по отношению к чужакам, ныне стали весьма опасны. В стычках с солдатами и жандармами за последние годы они захватили некоторое количество ружей и зарядов к ним, так что кроме стрел, копий, топориков и кинжалов, можно было нарваться и на пулю. Пулаги сами не делали железа, но превосходно выплавляли и обрабатывали бронзу, почти не уступавшую стали фабричной выделки. Впрочем, пулагская стрела даже и с кремневым наконечником могла уложить наповал.
        Конечно, Обер был вооружен - у него была охотничья двустволка-переломка, запас патронов, нож с широким лезвием. И экипировкой, и одеждой он походил на местных охотников-топеа, за исключением того, что владельцев переломок среди них можно было сосчитать по пальцам одной руки. Остальные довольствовались в лучшем случае допотопными кремневыми, а то и фитильными ружьями. Однако и это примитивное вооружение составляло предмет гордости его владельцев, поскольку у большинства топеа не было вообще никакого огнестрельного оружия. Забросив свою двустволку за спину, Обер постепенно уходил от обжитых мест. Едва заметные тропки попадались все реже.
        Шли уже третьи сутки, проведенные Обером в лесной чаще, когда ему довелось увидеть людей. Но это были не пулаги. Он заметил, как что-то замелькало вдали, среди древесных стволов. Обер замер, прижавшись к дереву. В полумраке тропических джунглей цепочкой двигались люди в темно-зеленых мундирах жандармского корпуса. Один, два… шесть… восемнадцать. Обер подождал, пока жандармы удалились на почтительное расстояние и продолжил свой путь. Вскоре он вышел к глубокой лощине, склоны и дно которой местами заросли густым кустарником. Кое-где из почвы выступали замшелые валуны. Обер стал искать глазами удобный спуск и в этот момент с расстояния нескольких сотен шагов донесся ружейный залп, за ним - еще один.
        Обер проворно бросился на землю, вжавшись в маленькую ложбинку между двумя кряжистыми деревьями, сдернул с плеча двустволку и взвел курки. Патроны были уже в стволах.
        Снова донеслись выстрелы, на этот раз разрозненные. Обер насчитал шесть отдельных выстрелов. И опять грянул залп, не очень стройный, но все же это был залп, а не беспорядочная ружейная трескотня.
        Один… два… три… Все? Нет, вот еще один… Всего четыре ответных выстрела. Еще залп! И крики.
        Обер приподнял голову, чтобы оглядеться. Вокруг никого, никакого движения. Он еще немного приподнялся и краем глаза уловил быстрое мелькание среди кустов на дне лощины. И вот несколько человек выскочило на открытое пространство. Они передвигались ускоренным шагом, временами почти переходя на бег. Пулаги?
        Да, эти люди, несомненно, имели сходство и с описаниями, и с изображениями пулагов, виденными Обером. Впереди двое мужчин, за ними шесть или семь женщин, примерно вдвое больше детей. И один мужчина позади всех. Черная, даже кажущаяся чуть лиловатой, кожа, тонкий длинный нос, почти полное отсутствие переносицы, глубоко посаженные глаза, сильно выступающие вперед, но в тоже время и высоко поднятые надбровные дуги, довольно узкий подбородок…
        Обер еще не успел и подумать о том, как использовать эту нежданную встречу, как прямо напротив него противоположный склон лощины взорвался грохотом и окутался плотными клубами серого порохового дыма.

«Около десятка стволов» - машинально прикинул Обер.
        Один из мужчин, двое женщин и кто-то из детей упали, остальные сразу перешли на быстрый бег, стремясь как можно скорее миновать засаду. На бегу они вскидывали луки и посылали стрелы туда, где сквозь зеленую завесу кустов вился пороховой дым.
        Снова залп. Сразу же упали еще три или четыре человека. Одна из женщин, судя по виду - беременная, неуверенно сделав несколько шагов, медленно опустилась на землю, стараясь не уронить ребенка, которого она несла на руках. Мужчина, замыкавший шествие (бежавшие впереди были уже убиты), со стоном схватился за окровавленную левую руку, выронив топорик, но затем подхватил его с земли и укрылся за большим валуном. Оставшиеся в живых - одна женщина (или две?) и несколько детей - попрятались среди кустов.
        Кусты на склоне лощины зашевелились и по склону стали спускаться люди в темно-зеленых мундирах, с ружьями на перевес. Штыки слегка поблескивали в лесном сумраке.

«Жандармы, семь человек, вооружены штуцерами» - отметил Обер и на всякий случай стал подбирать удобную позицию для стрельбы. Тем временем один из жандармов поравнялся с раненой беременной женщиной, безуспешно пытавшейся отползти в сторону, и заученным профессиональным движением всадил штык ей в живот, выдернул его, и таким же заученным движением проткнул выпавшего из рук убитой ребенка. Обер не выдержал, вскочил на колено, и выстрелил дуплетом из обеих стволов. Два зеленых мундира, как сговорившись, покачнулись и упали лицом вниз.
        Обер тут же бросился на землю и перекатился в сторону, на ходу переламывая ружье и вытаскивая стреляные гильзы. Вовремя. Три выстрела ударили почти слитно и пули сбили листья над тем местом, где он только что находился.
        Ружье Обера вновь было заряжено, а жандармы, укрывшись среди кустов на дне лощины, лихорадочно перезаряжали свои штуцера. Обер осторожно выглянул. Черт, ловко попрятались. Но, кажется, один все-таки виден. Да, вот он! Обер прицелился и плавно потянул спусковой крючок. Жандарм вскинулся и стал заваливаться на сторону. Другого выдал тусклый блеск примкнутого штыка, когда он стал поднимать свое ружье. Обер выстрелил навскидку и увидел, как левый бок жандарма быстро потемнел от расплывающейся крови. Стоя на коленях, тот ткнулся головой в землю, и в такой позе замер, привалившись боком к валуну. Три ответных выстрела не заставили себя ждать, но Обер уже снова перекатывался по земле, на ходу перезаряжая ружье.
        Пока жандармы не успели зарядить свое оружие, Обер сделал бросок вперед, прыгнул, и скатился вниз по склону лощины. Тишина. Медленно, стараясь не производить шума, Обер двинулся между кустов. Сквозь едва слышимое шуршание листвы до него донесся знакомый щелчок взводимого курка. Не раздумывая, Обер выстрелил на звук. В ответ ударил выстрел, но Обер успел укрыться за валуном.

«Не попал!» - досадливо подумал он. В его ружье один патрон, у жандармов - два заряженных штуцера. Надо исправить эту ситуацию.
        Обер прыгнул, перекатываясь через голову, к следующему валуну. Выстрел одного из жандармов пропал зря. Обер лихорадочно вставил второй патрон в ружье, приподнялся, чтобы оглядеться…
        Грохот выстрела раздался буквально в десяти шагах и пуля тупо ударила в левое плечо, резанув поврежденную мышцу болью. Ниже выдранного из куртки клока ткани по плечу стала струиться теплая жидкость. Но эта рана не заставила Обера промедлить с ответным выстрелом. На этот раз в патроне была не пуля, а картечь, и жандармский мундир на груди тут же превратился в лохмотья, обильно смоченные кровью.
        Слева ухо Обера уловило свист летящего боевого топорика и, резко повернув голову, он увидел, как жандарм ловко уклонился от этого оружия, брошенного слабеющей рукой раненого пулага. Уклонился, но замешкался с выстрелом. Это стоило ему жизни - второй патрон из ружья Обера снес ему пол-головы, когда жандарм попытался упасть за большой валун. Но теперь оба ствола в ружье были пусты. А из-за кустов неторопливо выдвинулась еще одна фигура в жандармском мундире и, плавным движением опытного стрелка направила ствол штуцера прямо в грудь Оберу. Тот резким движением попытался уйти вниз и в сторону, и одновременно в воздухе свистнул боевой топорик, ударив прямо под ухо жандарму. Тот покачнулся и выстрел из штуцера пришелся куда-то высоко поверх кустов. Из раны на шее хлестала кровь, но здоровенный жандарм восстановил равновесие и с неожиданной прытью бросился со штыком наперевес к молодой женщине, метнувшей в него топорик. Женщина опрометью кинулась назад, и жандарм двинулся на Обера, чтобы не дать тому перезарядить ружье.
        Обер не стал соревноваться с жандармом в рукопашном бое. Он последовал примеру женщины и со всех ног пустился бежать, на ходу заталкивая в ствол патрон и взводя курок. Резко затормозив, Обер обернулся. Вовремя! Жандарм уже делал выпад своим штуцером с примкнутым штыком. Обер, оттолкнувшись, бросился спиной на ближайший куст и нажал на спуск. Барахтаясь в колючих ветвях, больно царапавших раненую руку, он кое-как выбрался из куста как раз к тому моменту, когда жандарм, выпустивший ружье из раненой правой руки, пытался поудобнее перехватить его левой. Действуя своим ружьем, как дубинкой, Обер нанес удар прикладом по височному шву. Жандарм молча повалился в траву.
        Обер быстро подбежал к месту, где сидел раненный пулаг. Оказалось, что у него задета не только рука, но прострелена и икроножная мышца. Торопливыми движениями Обер перетянул ногу под коленом и туго забинтовал сквозную рану. Пока он возился, к ним подошла молодая женщина, тащившая на руках двух малышей, а еще один ребенок, постарше, держался чуть позади нее.
        Приняв решение, Обер старательно выговорил на языке пулагов - «Леэйе!» («Идем!») - и, взвалив раненого себе на плечи, перешел на плавный скользящий, бег, удаляясь от места схватки. Женщина с ребятишками бросилась за ним. С минуты на минуту здесь могли оказаться остальные жандармы и Обер не рассчитывал, что из второй стычки с ними можно будет выйти столь же удачно. Их голоса уже слышались совсем неподалеку и Обер долгое время не сбавлял темп.
        Наконец, выбившись из сил, он остановился передохнуть, перевязать собственную кровоточившую руку, и дать передышку раненому пулагу. Да и женщина с детьми, и бежавший за ней маленький мальчик тоже были на исходе сил и начали заметно отставать. Наскоро перетянув свою руку, Обер снова собрался в путь. «Ваура?» («Куда?») - спросил он женщину. Та, помедлив, неопределенно махнула рукой вглубь леса. «Ийя!» («Вперед!») - приказал ей Обер, а сам, вновь взвалив раненого (который упорно молчал и лишь изредка стонал сквозь зубы) на плечи, двинулся за ней.
        К большому становищу пулагов они вышли на третьи сутки. Обер уже не чувствовал почти ничего вокруг, едкий пот заливал лицо, ноги гудели, легкие разрывало как когтями, горло начисто пересохло. И все же Обер краем глаза уловил неясные фигуры, перебегавшие неподалеку среди сплетения древесных стволов, ветвей и лиан, следуя параллельным курсом. Так продолжалось некоторое время, пока, наконец, Обер чуть не налетел на группу пулагов, выросших у него на пути как будто из-под земли. Обер остановился, опустил раненого на землю и в изнеможении сел рядом с ним. Затем усилием воли он заставил себя подняться и протянул к стоящему впереди всех пулагу с двумя большими ожерельями из когтей и зубов хищников обе руки ладонями кверху.
«Между нами мир» - хрипло выдавил он из себя и опять опустился на землю. «Воды!» - прохрипел он.
        Что-то с трудом промычал сквозь стиснутые зубы молчавший до того раненый пулаг, затем заговорила женщина. Обер плохо помнил, что было дальше. Во всяком случае, воды ему дали. Где и как он заснул, Обер так и не вспомнил. Лишь на следующий день, проснувшись, он понял, что его не оставили в лесу, а забрали с собой в становище.
        Дав поесть (грубая лепешка с кусочком жареного мяса) Обера отвели к костру, у которого сидело несколько пулагов, судя по возрасту - старейшин рода.

«Почему ты убивал воинов своего народа?» - спросил один из них на языке топеа.

«Они не воины моего народа. Они воины вождя», - ответил Обер.

«Разве ваш вождь не избран народом?» - почти искренне удивился старейшина.

«Нет. У нас вождь правит по праву рождения» - объяснил Обер.
        Старейшины переглянулись и покачали головами.

«Так ты враждуешь со своим вождем?» - заговорил другой из старейшин.

«Да. Много людей враждует с вождем. Много людей не любит его воинов. Они делают много плохого» - ответил Обер, с трудом подбирая слова.

«Почему воины с трубками, стреляющими огнем, убивают нас?» - вступил в беседу третий старейшина.

«Большой Вождь, живущий далеко за морем, раздает своим сторонникам земли. Земель мало. Он хочет изгнать вас с земли и отдать ее своим людям» - пояснил Обер. - «Он поступает так и с людьми своего племени» - добавил он.

«Почему же вы не поставите другого вождя?» - вновь заговорил первый старейшина.

«Потому что наш народ - не воины. У них нет оружия. Трубки, стреляющие огнем, есть только у воинов вождя и у немногих охотников. У меня есть. Но в каждом селении только пять-шесть человек имеют такие трубки» - терпеливо разъяснял Обер.
        Старейшины опять переглянулись и покачали головами. Первый старейшина произнес:

«Твой народ захватил нашу землю. И между нами не может быть мира. Но мы не держим зла на тебя. Ты можешь идти». Остальные старейшины дружно закивали головами.

«Лишь мир может спасти жизнь вашего народа. Я снова повторю эти слова, когда опять приду к вам» - с этими словами Обер снял с себя ружье, патронташ, пояс с ножом, вытащил из заплечного мешка две коробки с патронами и положил все это к ногам старейшин. - «Этой мой подарок вашему народу».
        Второй старейшина внезапно оживился:

«А ты можешь добыть для нас много-много таких трубок, стреляющих огнем?»

«Еще одну. Может быть, две. Много воины вождя не позволят иметь никому» - с сожалением пожал плечами Обер.

«Как же ты пойдешь в обратный путь без своего оружия?» - удивился третий старейшина. - «Ты опять можешь встретить злых воинов своего вождя».

«Да. Если они встретятся мне, значит, боги отвернулись от них» - спокойно сказал Обер.
        Старейшины вновь переглянулись и встали, давая понять, что разговор окончен.
        Обратный путь Обера был довольно спокоен. Он без особых приключений добрался до одной из деревень топеа, а затем - и до Зинкуса, крупнейшего на Ахале-Тааэа порта на Внутреннем море. Небольшой колесный пароходик доставил его на Кайрасан, и по железной дороге, ведшей от побережья Внутреннего моря, он вернулся в столицу. Из Латраиды он отправился в Талса-нель-Драо, чтобы хотя бы несколько недель побыть с детьми, не видевшими его уже больше трех месяцев. Но затем настало время отбыть в инспекционную поездку, чтобы последний раз проверить готовность телеграфной сети перед ее официальной приемкой правительством Архипелага.
        Уже в конце этого вояжа, проверяя телеграфные станции, расположенные близ Латраиды, Обер вновь увиделся с детьми и даже смог взять их с собой в одну из последних инспекционных поездок. Возвращаясь из нее в свое имение, Обер проезжал одну из многочисленных предгорных деревушек, населенных виноградарями, садоводами и пастухами. В деревне виднелись группы солдат, что было не столь уж редким зрелищем - воинские команды частенько сопровождали сборщиков налогов.
        Когда коляска Обера проезжала по главной улице деревни, со всех сторон, то громче, то тише, доносились выкрики, брань, блеяние овец, мычание коров… Обер старался не замечать криков, но вот особенно отчаянный женский вопль, раздавшийся из ближайшего двора, заставил его остановить коляску и выскочить из нее.
        Во дворе несколько солдат кулаками, прикладами и сапогами избивали молодого крестьянина, безуспешно пытавшегося подняться с четверенек. Другие солдаты пытались затащить в дом какую-то женщину, видимо, его жену. Светлое домотканое платье на ней было разорвано почти до пояса, а рубаха порвана на плече. Молодая женщина отчаянно извивалась, но уже не кричала, потому что один из солдат крепко зажал ей рот ладонью.

«Что это здесь происходит?» - властно воскликнул Обер.

«Недоимку собираем», - процедил один из военных с сержантскими нашивками, - «а этот решил за вилы взяться. Пришлось его проучить».

«Недоимка недоимкой, а с женой его чего решили баловать?» - грозно спросил Обер. Сержант зло посмотрел на него, медля с ответом, затем как-то весь подобрался и вытянулся во фронт.

«Кто ты такой? По какому праву решил командовать моими солдатами?» - Обер обернулся на грубый раздраженный голос. Довольно молодой, ладно скроенный парень в капитанских эполетах с недобрым прищуром смотрел на Обера.

«Обер Грайс, президент Тайрасанской телеграфной компании, к вашим услугам» - чуть наклонил голову Обер.

«Не лез бы ты не в свое дело, господин хороший!» - тем же раздраженным тоном произнес офицер, не представившись в ответ.

«Ваши солдаты творят форменный разбой…» - начал было Обер, но офицер тут же оборвал его:

«Молчать, штатская свинья! Убирайся, пока тебе не продырявили шкуру!» - С этими словами несколько ружейных стволов уставились на Обера.

«Застрелят или заколют штыками. И никакие деньги, никакие связи не помогут» - мелькнуло в голове у Грайса. Его собственные револьверы остались в дорожной сумке. Да и не мог он затевать стрельбу, когда в нескольких десятках шагов в коляске сидели дети. Обер понял, что если он попытается угрожать, ссылаясь на знакомство с префектом и даже с вице-протектором, это лишь ускорит его смерть.

«Что вы, господин капитан! Я вовсе не хотел вмешиваться в ваши приказы. И я не ищу никаких недоразумений между нами» - примирительно произнес Обер.

«То-то же!» - с заносчивой ухмылкой проговорил капитан. - «Убирайся-ка подобру-поздорову, пока я не передумал!»
        Сопровождаемый ехидными смешками солдат, Обер повернулся и пошел к коляске, кусая губы и впиваясь ногтями в ладони. Крестьянин уже неподвижно лежал на земле под продолжавшим сыпаться на него градом ударов. Его жену повалили прямо на землю и старательно задирали на ней юбки.
        Обер сел в коляску и коротко бросил:

«Гони!»
        Прием у вице-протектора Паларуанского и Кайрасанского по случаю окончания строительства телеграфной сети, дал возможность Оберу осторожно намекнуть на виденные им злоупотребления. Вице-протектор (чей пышный титул складывался из названия острова, колонизованного фризами одним из первых, на котором первоначально находилась резиденция вице-протектора, и названия крупнейшего острова Тайрасанского ахипелага, где ныне располагалась столица) лишь горестно вздыхал:

«Знаю батюшка, знаю о сих прискорбных делах, и поболее вашего. Что делать! Бедны мы, и оттого всякие неправды и со стороны знатных, и со стороны простолюдинов. Капиталов не хватает, промышленность в застое, улучшения в сельском хозяйстве производить не на что. Селяне нищи, доход землевладельцев невелик…» - он еще раз горестно вздохнул и добавил - «Вот вы известный фабрикант и финансист. Вы могли бы посодействовать притоку капитала на Архипелаг. Сами знаете - с ростом промышленности исправляются и многие пороки. Если бы мы имели такое хозяйство как у вас, на Элиноре!»
        Обер рискнул прозондировать почву:

«Чтобы ставить новейшие фабрики, Ваше высокопревосходительство, надобно иметь обученных мастеровых. Значит, школы нужны. Обученный мастеровой хорошо работает, если не изнурять его по двенадцать часов в день…»
        Вице-протектор перебил его:

«Знаю-знаю! Да никто ж вам не запрещает и школу при фабрике завести, и рабочий день сокращенный установить, и эту… больничную кассу открыть. Ради бога! Но для наших отсталых промышленных заведений это, думаю, было бы несвоевременно. Вот когда поставим дела на самом высшем уровне, тогда и посмотрим, что можно сделать».
        Стараниями Обера на Архипелаге было построено несколько новых крупных предприятий, в том числе и принадлежащих его фирме. Государственные ружейные мастерские близ Зинкуса были развернуты в настоящую фабрику. На Тайрасане, на берегу Внутреннего моря, вырос станкостроительный завод и завод прокатного оборудования. В горном городишке близ Латраиды был основан технический колледж и при нем экспериментальные мастерские и лаборатории. Появились основанные иностранными компаниями несколько новых текстильных фабрик, кирпичные заводы, химический и два нефтеперегонных завода, большая лесная биржа в порту Латраиды.
        Пользуясь своим укрепившимся влиянием на вице-протектора, Обер стал приглядываться к либерально настроенным чиновникам из его окружения, с тем, чтобы подтолкнуть все-таки вице-протектора к реформам. Одна новация - запрещение ночного труда детей
        - после долгих хлопот и интриг, в усеченном виде, но все же была проведена указом вице-протектора. Обер познакомился с редакторами двух либерально ориентированных газет и с их помощью стал готовить общественное мнение в пользу введения больничных касс. Но эти хлопоты были оборваны на середине.
        Новый вице-проектор, назначенный Генеральным Консулатом Долин Фризии, выказал себя решительным противником всяких реформ. Многие либеральные чиновники были уволены, ужесточена цензура. По Латраиде поползли слухи о жестоких расправах с крестьянами-арендаторами, протестовавшими против лихоимства землевладельцев. Вскоре оба редактора либеральных газет, с которыми свел знакомство Обер, были арестованы, а их газеты закрыты.
        Обер безуспешно пытался добиться приема у вице-протектора. Вскоре он узнал у секретаря, что оба редактора отправлены на двадцатилетнюю каторгу на остров Паларуан, расположенный в экваториальной зоне, - гиблое место, где редко кто из заключенных выдерживал пятилетний срок. Оберу, наконец, удалось договориться о пятиминутной аудиенции у вице-протектора по делам телеграфной компании. Но едва он заикнулся о смягчении участи осужденных редакторов, как тут же натолкнулся на резкую отповедь.

«Меня не интересует», - заявил затянутый в мундир сухопарый чиновник с оловянными глазами в ответ на осторожное замечание Обера Грайса, что редакторы, вероятно, не успели понять, насколько более строгие требования к печатному слову предъявляет новый вице-протектор, - «как решал эти вопросы мой предшественник. Я требую повиновения, а кто не выказывает его в должной мере, тот у меня поплатится!»

«Я не ставлю под сомнение вашу политику, упаси меня Ул-Каса!» - воскликнул Обер. -
«Если вы решили их наказать, так тому и быть, тут и говорить не о чем. Но, может быть, вы найдете возможным несколько сократить срок наказания?».

«Вы милейший, не забывайтесь! Вы что, возомнили, что ваши деньги дают вам право вмешиваться в дела государственные?!» - сухим дребезжащим голосом быстро проговорил вице-протектор, - «Мне известен опасный образ ваших собственных мыслей! И пусть судьба этих бумагомарак послужит уроком вам и вам подобным. Надеюсь, вы не поймете превратно ту мягкость, с которой я обошелся с вами лично, и не будете более позволять себе лишнего. Прощайте!» - и он отвернулся от Обера Грайса к окну, недвусмысленно давая понять, что аудиенция окончена.
        Обер в бессильной ярости удалился в Талсо-нель-Драо. Но наконец у него появилось время побыть с детьми. Тиоро превратился в долговязого подвижного подростка, заканчивающего предпоследний класс гимназии, а племянница Обера, темнокудрая Лаймиола (сохранившая девичью фамилию своей матери Эльнерайи, урожденной Маррот) только начала учиться в местной школе.
        Обер уделял своему сыну гораздо больше времени, чем раньше, обучая его основам социальных наук, которые не преподавались в школе, фехтованию, езде верхом, рукопашному бою и стрельбе из револьвера, которые тоже в школе, понятное дело, не изучались. Эти совместные занятия как-то очень быстро сблизили его с сыном, до этого относившимся к отцу с уважением (и с затаенной гордостью - как же, крупнейший фабрикант, да еще и герой Элинорских войн!), но и с некоторой отчужденностью. Теперь ледок отчуждения растаял, и Тиоро (Танапиоро Келину Грайс - таково было его полное имя) крепко привязался к отцу, раскрывшемуся перед ним именно с той своей стороны, которую Тиоро считал идеалом настоящего мужчины.
        Отцу уже было под шестьдесят, но он по-прежнему ловко фехтовал, без промаха стрелял в цель, ездил верхом и мог пробежать десять километров. Сыновья некоторых окрестных помещиков тоже баловались оружием, ездили верхом и были отъявленными драчунами. Но Тиоро чувствовал неосознанное уважение к тому, как отец поставил их совместные занятия. Это вовсе не походило на развлечения золотой молодежи. Упорядоченные тренировки, уход за лошадью, чистка оружия, строгий распорядок дня, самодисциплина питания… Тиоро начал догадываться, что именно это позволяет отцу поддерживать такую превосходную форму. У него не было дорогих скакунов и богато изукрашенного охотничьего оружия. Отец пользовался новейшими боевыми образцами, суровая простота и целесообразность которых внушали подростку благоговейный трепет.
        Однажды, - это был спокойный теплый вечер 6-го митаэля весны 1466 года, - Обер обратил внимание на зарево за окрестными холмами. Отправившись в коляске вместе с Тиоро в близлежащее селение, Обер застал перед трактиром кучку любопытствующих, строящих догадки относительно природы видневшегося пожара. Примерно через полчаса на площади поселка появился жандарм на взмыленной лошади. У него Обер узнал, в чем дело.

«Горит Талса-нель-Прайо! Шайка Мук-Aпapa напала на роту солдат, что должны были собрать недоимки, и тем пришлось занять оборону в имении. Когда разбойникам хорошенько всыпали из ружей со стен Талса-нель-Прайо, эти негодяи подожгли имение! Сейчас там кипит бой, но две роты наших парней уже на подходе. Надеюсь, на этот раз Мук-Апару с его сбродом не удастся унести ноги», - пояснил словоохотливый жандарм.

«Я помню», - громко зашептал Тиоро в ухо отцу, - «месяца два назад говорили о том, что шайка Мук-Anapa полностью истреблена, а за его голову назначили 150 золотых! Неужели никто его не выдал, и он смог собрать новую шайку?»
        Обер едва заметно усмехнулся уголками губ, но промолчал, усаживаясь рядом с сыном в рессорную коляску, в которую был запряжен красивый каурый жеребец. Лишь когда конь взял с места, Обер задумчиво бросил:

«Полагаю, в этих местах его никто не выдаст…»

«Это потому, что он все награбленное раздает бедным, да?» - обрадованный собственной догадливостью, торопливо произнес Тиоро.

«Он мог бы и не раздавать ничего» - пожал плечами отец. - «Достаточно того, что он нападает на жандармов да на помещиков. Каждый крестьянин сейчас видит в них лютых врагов, и поддержит любого, кто осмеливается задать им трепку». Обер помолчал немного, потом заговорил снова:

«Учти, Тиоро, Мук-Апар - не просто разбойник. Он не только мстит за притеснения крестьян и грабит богатых. Он объявил, что будет вести войну за то, чтобы все помещичьи земли достались крестьянам, чтобы была отменена церковная десятина, а государственная подать снижена вдвое».
        Тиоро задумался на несколько минут, потом медленно, с запинкой, промолвил:

«Но как же… Ведь он не сможет заставить вице-протектора забрать землю у помещиков и отдать крестьянам?»

«Не сможет» - подтвердил Обер. - «Один не сможет. Но он хочет поднять крестьянский бунт по всему Архипелагу».

«Крестьянам не одолеть армию» - убежденно заявил Тиоро.

«Это еще как сказать…» - протянул отец. - «Ты, конечно, не знаешь об этом. Всего две недели назад был расформирован 36-й полк, который комплектуется из жителей Кайрасана. Артиллеристы отказались обстреливать деревню, где был окружен крестьянский отряд, а один из батальонов не желал идти в атаку».

«Почему?» - удивился Тиоро. - «В армии же нельзя не выполнять приказов! И потом, это же не просто крестьяне - это бунтовщики!»

«Кроме приказов, есть еще и совесть» - коротко бросил Обер. - «Открывать огонь из пушек по деревне, где полно ни в чем не повинных женщин и детей… Ты отдал бы такой приказ?»

«Я? Конечно, нет!» - возмутился Тиоро.

«А командир 36-го полка отдал. И он не один такой. Жандармы берут семьи повстанцев в заложники, и, бывают, казнят всех, вплоть до старух и грудных младенцев. Так на чью же сторону встать? На сторону тех, кто проливает кровь за сохранение порядка, при котором крестьяне от зари до зари гнут спину на помещичьих полях, получая гроши, а помещики, ничего не делая, пускают на ветер огромные богатства, созданные крестьянским трудом? Или на сторону тех, кто грабит и сжигает имения, заявляя, что земля должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает?»

«Не знаю…» - растерянно пробормотал Тиоро.

«Это хорошо, что не знаешь. Я ведь, представь, тоже не знаю точного ответа» - улыбнулся отец. - «Значит, нам с тобой будет, над чем подумать».
        Через две недели распространился слух, что небольшой, но хорошо вооруженный отряд, возглавляемый городскими людьми, совершил налет на государственный конвой и перехватил почтовую эстафету и казенные деньги. Через какое-то время слухи донесли и имя предводителя этого отряда - доктор Фараскаш. Доктор Илерио Фараскаш был главным врачом одной из благотворительных больниц, устроенных Обером на Тайрасане.
        Отряд доктора был неуловим, несмотря на все усилия жандармов. Многие крестьянские шайки были выслежены и уничтожены, а городские люди доктора так и не давали себя поймать. Впрочем, и большой крестьянский отряд Мук-Апару выходил непобежденным из самых опасных переделок. Хотя крестьянские волнения на главном острове Кайрасан после ряда кровавых расправ малость поутихли, через полгода пронеслись вести, что крестьянский мятеж полыхнул среди топеа на Ахале-Тааэа. И этот мятеж был безжалостно подавлен, но остатки отрядов взбунтовавшихся крестьян попрятались в лесах и продолжали беспокоить землевладельцев, жандармские посты и небольшие воинские команды внезапными налетами. Вице-протектор перебросил на Ахале-Тааэа большую часть войск, которыми располагал, и запросил метрополию о подкреплениях.
        Летние ночи становились нестерпимо душными, когда с океана наползали тяжелые серые тучи и неподвижной пеленой закрывали небо и звезды. Оберу не спалось и он отправился в свой кабинет, посмотреть чертежи нового сверлильного станка, присланные из технического колледжа.

«Не зажигайте свет» - раздался негромкий голос из темноты, когда Обер распахнул дверь кабинета.

«Доктор Илерио?» - немного удивленно промолвил Обер. - «Я, признаться, до конца так и не поверил, что вы стали лихим атаманом».

«Придется поверить» - так же негромко произнес Илерио Фараскаш. - «У меня к вам серьезный разговор».

«Оружие?» - спокойно спросил Обер.

«Оружие» - подтвердил доктор.

«Ул-Каса свидетель, я так устал от крови и смертей!» - в сердцах выговорил Обер.

«Ул-Каса свидетель, я устал не меньше» - тихо сказал доктор Илерио. - «Но мы не имеем выбора. Мы должны сражаться».

«Я знаю» - ответил Обер и, немного помолчав, добавил - «Я помогу».
        Вскоре у повстанцев появились новые охотничьи ружья и штуцеры, не уступающие армейским. Но это оружие поступало редкими партиями по 15-20 штук, поскольку приобреталось в охотничьих магазинах через подставных лиц. На Архипелаге свободная торговля охотничьими ружьями была запрещена, масса ружей была конфискована, а многие охотники арестованы за незаконное владение оружием. Приходилось покупать ружья за рубежом и ввозить в страну под предлогом охотничьих экспедиций богатых иностранцев. Такие поставки не могли внести серьезного перелома в соотношение сил. Не прошло и полугода, как в самом конце тамиэля осени 1466 года Обера вновь посетил доктор Фараскаш.

«Вы оказываете нам неоценимую помощь. Более, чем кто-либо другой! Однако мы по-прежнему не в состоянии сражаться на равных с войсками метрополии. Нам нужно больше оружия!» - темпераментно доказывал доктор.
        Обер вздохнул:

«Вы правы. Но, предположим, я буду доставлять вам новые ружья не по 15-20 штук, а по 50 или даже по 100. Вы начнете кусать жандармов и линейные полки более чувствительно. Метрополия перебросит сюда дополнительные войска, как она уже перебросила недавно полк, вооруженный казнозарядными винтовками, на подавление повстанцев-топеа. И вы опять окажетесь слабее. Я снова добуду дополнительное оружие - и так без конца. Мы только будем разжигать все больше пламя войны, в котором будет сгорать все больше и больше жизней…»

«Так вы не можете или не хотите увеличить помощь?» - с нажимом в голосе произнес Илерио.

«Вы не поняли меня. Я вижу только один способ радикально решить проблему - сразу перебросить вам несколько тысяч стволов. Но тогда вы должны быть готовы сразу и одновременно пустить их в дело, решив битву за независимость в свою пользу одним ударом» - вымолвил Обер. - «А это потребует тщательной подготовки. Вы должны тайно обучить и организовать целую армию. Арсеналы, штабы, военный флот - все должно быть захвачено врасплох и одновременно!»
        Илерио оживился:

«А как вы достанете такое количество ружей? И как их переправить на Тайрасан?»
        Обер Грайс покачал головой:

«Как - это мое дело. Чем меньше людей об этом будет знать, тем лучше. Вам надо позаботиться о другом, и забот этих вам вполне хватит» - и Обер принялся перечислять:

«Во-первых, вам надо найти людей с лодками и баркасами, чтобы принять в море ящики с оружием.
        Во-вторых, нужно устроить множество небольших тайников, где это оружие будет спрятано до поры.
        В-третьих, нужно организовать обучение всех ваших бойцов, а хорошо бы - и сочувствующих, владению новыми образцами ружей.
        В-четвертых, всех, у кого сейчас нет хороших ружей, лучше распустить по домам…»
        Илерио Фараскаш пылко возразил:

«Нам и так не хватает людей! А вы предлагаете распустить и тех, кто есть!»
        Обер едва слышно вздохнул и терпеливо принялся разъяснять:

«Плохо вооруженные бойцы мало на что пригодны. Да и не следует увеличивать ваши отряды, чтобы не насторожить противника. Вам не надо терять связь с этими людьми, они должны тайно пройти военное обучение и в час Икс выступить по всему Архипелагу». - Обер сделал паузу и продолжил перечисление:

«В-пятых, следует установить связь со всеми крестьянскими отрядами. Тех, кого вы посчитаете надежными, следует известить, что в нужный момент они получат небольшую помощь оружием, а пока дайте им возможность освоить новые ружья - подкиньте им для налаживания отношений по 5-10 штук.
        В-шестых, обязательно установите связь с вождями топеа. Им тоже надо дать немного оружия в знак поддержки. Да и с пулагами надо установить связь…»

«Это уж лишнее! Да и нереально - кто же сможет к ним добраться живым?» - перебил доктор.

«Хорошо», - легко согласился Обер, - «значит, это я тоже возьму на себя».
        Илерио посмотрел на него с удивлением, но промолчал.

«В-седьмых», - настойчиво продолжал Обер, - «надо определить все объекты нападения в день восстания. Надо занять правительственные здания и захватить высших чиновников в столице и центрах департаментов. Надо занять телеграфные станции, железнодорожные вокзалы, морские и речные пристани, взять под охрану главные мосты.
        Надо захватить арсеналы, штабы дивизий и полков, склады оружия и боеприпасов и артиллерийские парки в действующей армии.
        Поэтому надо заранее разведать систему охраны этих объектов, составить схемы их расположения.
        Надо взять под охрану все склады с продовольствием, не допустить грабежей в городах.
        Надо тщательнейшим образом подготовить, отрепетировать и провести без малейшего сбоя операцию по захвату всех боевых судов, которые будут находиться в гаванях Архипелага на момент восстания». - Обер перевел дух и, слегка улыбнувшись, спросил:

«Ну как, не слишком обширная программа?» - Не дожидаясь ответа, он снова взял серьезный тон:

«Наконец, в-восьмых, вам надо тщательно продумать пропагандистскую подготовку восстания. Что вы предложите крестьянам, чтобы привлечь их на свою сторону? Что предложите мастеровым, рабочим? Чем заинтересуете мелких лавочников и ремесленников? Чем заинтересуете деловых людей? Как обеспечите отсутствие раздоров между фризами, полукровками, топеа и пулагами? С чем обратитесь к солдатам, чтобы те не сражались с отчаянием обреченных?
        Без всего этого вы рискуете не получить массовой поддержки и приобрести кучу липших проблем».
        Первая партия в 2000 нарезных охотничьих карабинов была заказана безвестной торговой фирмой, зарегистрированной в небольшом государстве Молиноп на Старых Землях. Тамошняя знать славилась своим пристрастием к охоте. Старенькая шхуна, взявшая на борт этот груз, не прибыла в порт назначения, а фирма проставила внушительную цифру в графе «убытки». Стоит ли говорить, что и шхуна, и фирма были собственностью Обера Грайса.
        В одну из ночей «пропавшая» шхуна объявилась у берегов Архипелага и вскоре была окружена целой флотилией небольших лодочек. Ящики с ружьями были спешно перегружены на лодки. И лодки, и судно вскоре растворились в ночной мгле.
        Подобным же образом была заказана партия из 6 тысяч винтовок с откидным затвором армейского образца в метрополии Великой Унии Гасаров и Норншатта - на острове Ульпия. Тамошние винтовки имели отменное качество, и не удивительно, что Великий шантарайя Нижней Фиовентины, Асап-ан-Пунай-ан-Мохори, решил заказать партию таких ружей и боеприпасы к ним для своей гвардии. А платил он золотыми монетами, не признавая ни банкнот, ни банковских перечислений. Лишь через несколько месяцев выяснилось, что документы, по которым совершалась сделка, были подложными, как фальшивыми были регистрационные документы и название судна, принявшего груз. Золото, впрочем, было настоящим, и в этом деле решили не копаться. Оружие к тому моменту уже давно покоилось в тайниках на Архипелаге.
        Небольшими партиями было доставлено еще не менее трех тысяч винтовок и патроны к ним. Приближалось время действовать.
        Однако Обер Грайс задумывался над тем, что ждет повстанцев в случае успеха. Генеральный Консулат Долин Фризии не смирится с потерей крупнейшей и богатейшей колонии. Обера смущало то обстоятельство, что он смог закупить винтовки лишь не самых новых образцов. И Королевство Обеих проливов, и Великая Уния, и Республика Свободных Южных Территорий уже производили винтовки со скользящим затвором, превосходившие по скорострельности винтовку с откидным затвором. Что смогут противопоставить восставшие экспедиционному корпусу, вооруженному новейшими пушками и винтовками, поддержанному мощными броненосными судами? Ведь на Архипелаге даже нет своего производства артиллерии!
        Заводы и лаборатории Грайса на архипелаге Тайрасан приняли на работу нескольких новых служащих. Их задачей было обеспечить полную секретность новых разработок, которые задумал хозяин. Обер Грайс целиком полагался на молодых способных инженеров и рабочих, которых подбирал сам. Ему же предстояло заняться делами более неотложными. Обер добавил к своим обычным тренировкам еще и ночные заплывы в море неподалеку от Латраиды, да занятия альпинизмом. И здесь Тиоро старался не отстать от отца.
        В городах и даже в селах Архипелага, даже в глухих деревушках топеа, стали все чаще появляться прокламации, незатейливо озаглавленные «За что мы воюем?» В них провозглашалась раздача излишков помещичьих и коронных земель крестьянам, сокращение податей, ограничение рабочего дня фабричных девятью часами, свобода союзов, свобода промыслов, отмена стесняющих деловую жизнь законов, свобода печати, введение республики и местного выборного управления. Ночами прокламации, где солдат призывали присоединиться к своему народу, читали даже в казармах. Ночами же в Талса-нель-Драо за плотно зашторенными окнами кабинета тайно собирались люди, попадавшие в имение неведомыми путями. Там, при свете керосиновой лампы, разворачивались на столе карты, да скрипели цветные карандаши, покрывая большие листы разнообразными пометками.
        Самый крупный воинский контингент располагался на Ахале-Тааэа, где волнения среди топеа не прекращались, то затихая, то вспыхивая вновь. Там был сосредоточен жандармский корпус и две пехотных дивизии. В порту Зинкус на Внутреннем море стоял броненосец, посыльные суда, несколько канонерок, мониторов и старых пароходо-фрегатов. Часть из них время от времени поднималась вверх по реке Маталуана, чтобы поддержать войска своим огнем или высадить отряд для подавления волнений. Рядом с Зинкусом располагалась государственная оружейная фабрика.
        Немалые силы располагались и на Кайрасане, главном образом вблизи Латраиды. В порту столицы стоял современный броненосный крейсер, два миноносных судна, канонерки и мониторы, которые также время от времени совершали операции, поднимаясь вверх по течению Траиды. По железной дороге курсировал бронепоезд. Порт защищали четыре береговые батареи, расположенные в старых фортах, но вооруженные
16-ю стальными нарезными пушками, приобретенными совсем недавно у Республики Свободных Южных территорий. А на скале, справа от порта, возвышалась старинная крепость, на вооружении которой было 48 орудий, но все они были совершенно устаревшими гладкоствольными бронзовыми пушками. В Латраиде располагались государственный пороховой завод и патронная фабрика, производившая также и заряды для пушек.
        В другом портовом городе на Тайрасане, Порту-нель-Сараина, расположенном на Внутреннем море, базировались два броненосца береговой охраны и несколько легких вооруженных судов.
        Одной из главных проблем повстанцев было отсутствие артиллерии. Хотя Обер и снабдил повстанческие отряды «карманной артиллерией» - ручными бомбами - но вступить в сражение с регулярной армией без артиллерии было невозможно. Поэтому в час восстания было намечено атаковать прежде всего расположение артиллерийских складов, парков и батарей, чтобы либо захватить их, либо вывести из строя. В отрядах повстанцев ставились на учет все, кто когда-либо служил в артиллерии.
        От успеха в этом деле зависело очень многое. И Обер решил привлечь к нему пулагов.

«Я снова пришел к народу паари, как и обещал», - произнес Обер, когда воины схватили его в лесу и поставили перед старейшинами. - «Я приходил к вам два лета назад и оставил двойную трубку, стреляющую огнем, в дар старейшинам».
        Один из старейшин, пристально вглядываясь в его лицо, молча кивнул, и крепкие руки воинов, державшие его, разжались.

«Говори» - скупо бросил старейшина.

«Мое слово - ко всему народу паари» - ответил Обер.

«Вот как? И что же тебе за дело до всего народа паари?» - слегка передразнивая слова Обера, надменно произнес другой старейшина.

«Я хочу, чтобы между нашими народами установился мир» - по-прежнему спокойным голосом проговорил Обер.
        Через восемь дней пути Обер увидел на склоне горы, покрытой тропическим лесом, участок каменной стены. Ему и прежде приходилось видеть остатки древних каменных крепостей и храмов пулагов (или народа паари, как они сами себя называли). Однако это были жалкие развалины. Теперь же Обер видел мощную ровную каменную кладку. Вскоре в стене показался низенький арочный проем (так и хотелось сказать - ворота, но в том-то и дело, что никаких ворот там не было). Арка охранялась отрядом воинов. Стража была видна и на гребне стены. Узкий проход круто вел наверх и выводил на большую площадь. Там, наверху, стояло несколько больших повозок, доверху нагруженных крупными обломками камней.

«В случае реальной угрозы они просто заваливают проход камнями под самые своды арки!» - догадался Обер.

«…Народ, населяющий острова, больше не может терпеть притеснений нашего верховного вождя и его воинов. Много людей уходит в леса и берется за оружие. Близок день, когда мы поднимемся и сбросим верховного вождя» - говорил Обер перед Советом военных вождей. - «Если мы победим, мы хотим установить мир между нашими народами и народом паари. Мы решили, что мы признаем те земли, на которых сейчас живут паари, неприкосновенными. Мы уберем воинов и прекратим убийства паари. Никому не будет позволено появляться на землях паари, если сами паари не дадут разрешения. Никто не сможет там без разрешения охотится, удить рыбу, рубить деревья, заниматься земледелием, пасти скот, собирать плоды».

«Все земли на островах - наши, а все вы - только пришельцы» - нарочито равнодушным голосом сказал один из вождей.

«Что изменится, если я соглашусь с тобой?» - спросил Обер. - «Люди уже живут на этой земле, и согнать их можно только войной. Хотите ли воевать со всеми народами на Островах?» - Обер пытливо оглядел вождей. Те насупленно молчали. - «Нужна ли вам большая война?» - снова спросил он.

«Паари не затевают войн первыми» - после затянувшегося молчания пробормотал себе под нос первый военный вождь, сидевший прямо напротив Обера.

«И я не хочу войны. Я хочу прочного мира между нами» - отчетливо проговорил Обер.
        Гораздо сложнее, чем с военными вождями, было договориться со жрецами паари. Некоторые из них едва ли не порывались объявить поход за освобождение исконных земель паари от проклятых пришельцев, и требовали принести Обера в жертву богам. Обер высмотрел в группе жрецов одного, как ему показалось, самого разумного, и начал вести беседу, обращаясь к нему одному:

«Пока идет война, в народе в почете военные вожди, и даже простой воин ценится подчас выше жреца. Если установится мир, то мудрость жрецов будет цениться выше, чем сила воинов. Разве не вы устанавливаете сроки и правила охоты и рыболовства? Разве не вы храните знание, когда начинать возделывать огороды и когда собирать урожай? Сейчас все споры между людьми решают военные вожди, потому что все подчинено защите народа паари. Если будет мир, к жрецам пойдут люди за мудрым разрешением споров. Будет мир, будет и торговля. А мера и вес, правила и законы - в ваших руках.
        Я могу еще долго говорить, но мудрому и этого довольно» - Обер уважительно наклонил голову и прекратил разговор. Жрец молча смотрел на него, потом молча кивнул, неизвестно чему, и пошел прочь от группы беседующих, жестами подзывая к себе остальных жрецов.
        Через два дня первый военный вождь снова позвал к себе Обера:

«Скажи, человек с бледной кожей, что ты требуешь в обмен за мир?»

«За мир я не требую ничего. Но если ты хочешь мира, то желаешь и нашей победы. Если ты желаешь нашей победы, то я могу попросить у тебя помощи?» - Обер поднял глаза на первого военного вождя.

«И какой же помощи ты хочешь?» - спросил вождь, сохраняя на лице непроницаемое выражение.

«Нам очень помогли бы четыре десятка твоих воинов» - ответил Обер.
        Вождь был заметно удивлен, хотя и пытался скрыть свои чувства:

«Зачем вам четыре десятка воинов, когда вы ведете счет на тысячи?»

«Затем, что мы хотим напасть на противника внезапно и первым делом захватить пушки
        - большие трубы на колесах, стреляющие огнем. Пока воины верховного вождя имеют их, нам не одержать верх. А воины паари никем не превзойдены в искусстве действовать незаметно для врага. Если они одолеют охрану пушек, так, что та не поднимет тревоги, это будет уже половина победы. Я долго думал, и решил, что никто, кроме воинов паари, не справится лучше с этой задачей» - закончил Обер.
        Через два дня случайный охотник, из тех, что изредка рисковали забредать в эти леса, мог бы наблюдать странную картину - четыре десятка воинов-пулагов, предводительствуемых белым человеком. Но случайный охотник им не встретился, и Обер вместе с воинами благополучно вышел к месту встречи с отрядом повстанцев-топеа. Этому отряду, насчитывавшему три сотни человек, предстояло совместно с воинами-паари сыграть главную роль в захвате артиллерии у действующей армии.
        Обер провел в лесном лагере три недели. Лишь убедившись, что стена отчуждения между топеа и паари (которая, к сожалению, никуда не исчезла) не помешала им найти общий язык в их воинском деле, он отбыл в Латраиду. Наступала весна. Степи и полупустыни покрылись ковром цветов. Представители крупнейших отрядов повстанцев назначили в один из этих весенних дней срок выступления. Каждому командиру отряда был вручен конверт с его частью плана операции.

…На рассвете 9-го тамиэля весны 1467 года в дверь квартиры Обера, расположенную в Латраиде, в том же здании, где находилась контора телеграфной компании, чуть слышно постучали. До назначенного срока выступления оставалось полтора дня, и Обер почти не смыкал глаз. Он тут же подошел к двери, взводя курок револьвера, и шепотом спросил:

«Кто там?»
        Ответа не последовало. Обер задал свой вопрос еще раз, погромче. Ответа не было и на этот раз. Отодвинув засов и решительно дернув дверь на себя, Обер одним движением распахнул ее. В прихожую ввалился человек, который сидел, привалившись к двери боком. На его пропыленном кавалерийском мундире были видны пятна крови. Он был без сознания.
        Обер сунул револьвер за пояс и, быстро оглядев пустынный коридор, немедленно затащил человека внутрь квартиры и захлопнул дверь.

«Тиоро!» - негромко позвал он. - «Помоги положить раненого на диван».
        С помощью сына Обер устроил человека на большом кожаном диване в гостиной. Открытый пузырек с нашатырем заставил того заморгать глазами и чуть приоткрыть рот. Обер влил ему в рот несколько капель крепкой алкогольной настойки. Раненый зашевелил губами, что-то пытаясь произнести. Обер тем временем расстегнул на нем одежду. Сквозная пулевая рана в левом плече. Штыковой удар в левый бок, к счастью, лишь скользнул по ребрам. Но, похоже, потеряно много крови.
        Антисептика, примененная Обером, заставила раненного зашипеть сквозь зубы, шепотом перебирая отборные ругательства. Когда Обер закончил перевязку и раненный откинул голову на подушку, принесенную Тиоро, он сначала несколько раз неглубоко вдохнул, каждый раз морщась от боли в ребрах, задетых штыком, а затем заговорил, делая частые паузы между словами:

«Я не знаю пароль… Но я знаю вас… Я дважды сопровождал сюда своего командира… Оваррими Кононо, по прозвищу „Бешеный“… Прошедшей ночью он пошел навестить свою семью… Там была засада… Его схватили… Весь городок был переполнен жандармами… Вокруг рыскали драгуны… Его схватили и вытащили из дома… Он вырвался и пытался уничтожить пакет, бывший при нем… Он разбил фонарь у одного из жандармов… Поджег пакет… Но его застрелили на моих глазах… Пакет не сгорел… Он у жандармов…»
        Раненный замолчал, переводя дух и собираясь с силами.

«Я отбивался, как мог…» - снова заговорил раненый. - «Убил драгуна, завладел его лошадью и пробрался к вам… Надо предупредить… Кого успеем…» - раненый снова замолчал и закрыл глаза.
        Обер сел за письменный стол, потянул было ручку из чернильницы, затем снова сунул ее на место.

«Тиоро», - обратился он к сыну, - «беги-ка быстренько к помощнику главного инженера телеграфной компании, господину Датмак, и передай ему - только незаметно!
        - что надо немедленно найти предлог и остановить на сутки телеграфную связь с Порту-нель-Сараина и с Зинкусом» - и он добавил так тихо, что никто не расслышал -
«если еще не поздно». Обер покачал головой.

«Да», - спохватился он, - «узнай, передавались ли в последние шесть часов по телеграфу какие-нибудь правительственные депеши. Узнаешь - и сразу бегом ко мне».
        В полдень у Обера собрались все представители командования повстанцев, кого сумели разыскать в Латраиде и ее окрестностях. Собравшиеся были сильно удручены известием о раскрытии срока восстания.

«Это же поражение, это же неминуемый разгром!» - кипятился один их них.

«Почему?» - удивился Обер. - «Телеграфная связь мною прервана, а обычным путем власти не успеют оповестить войска и жандармов. Ведь мы начинаем на следующую ночь».

«Да, но здесь, в Латраиде, и вокруг нее войска встретят нас завтра в полной готовности!» - вступил в разговор другой член повстанческого штаба. А находившийся в комнате доктор Илерио Фараскаш обеспокоенно заметил:

«Но ведь власти заметят отсутствие телеграфной связи и выяснят, по чьему распоряжению она прервана. Это было очень рискованно с твоей стороны!»

«Отвечаю на оба возражения» - со слабой улыбкой вымолвил Обер. - «Войска в Латраиде не смогут встретить нас в полной готовности, если мы начнем не завтра, а нынче же ночью. А если мы начнем, то им будет уже не до того, чтобы выяснять, кто виновен в прекращении телеграфной связи!»
        Решение было принято. Когда руководители повстанцев направились в свои отряды, Обер тяжело вздохнул и, повернув голову к сыну, бросил:

«Пора настала».

«Значит, ты пойдешь с повстанцами…» - полуутвердительно-полувопросительно произнес Тиоро. И, внезапно решившись, воскликнул:

«Я с тобой, отец!»
        Обер вздохнул еще более тяжело. Он встал со стула и объявил:

«Наша цель - в гавани».
        Отряд, который готовил Обер, имел время собраться для инструктажа перед предстоящей операцией. Обер развернул перед плотно обступившими его людьми схему, на которой был изображен большой военный корабль и принялся в последний раз пояснять, где расположены артиллерийские погреба, оружейные комнаты, офицерские каюты, как заблокировать матросский кубрик, изолировать дежурную команду, как обезвредить часовых…
        Когда на город спустилась ночная прохлада, а на небе зажглись первые звезды, время от времени затеняемые налетевшими облаками, в бухточке неподалеку от порта несколько десятков человек рассаживались в четыре большие лодки. То же самое можно было обнаружить и в соседних бухточках, и в устье Траиды, среди множества мелких торговых и рыбацких лодок и баркасов.
        Когда до новейшего броненосного крейсера Военно-морских сил Долин Фризии, носившего романтическое наименование «Неистовый рыцарь», осталось около двух сотен метров, гребцы по знаку Обера застопорили переднюю лодку. Обер проверил еще раз свое снаряжение - моток длинной прочной веревки с кошкой на конце, свернутая в тугой рулон веревочная лестница, нож в ножнах, притороченных к бедру, и две сигнальных ракеты в картонных трубках, залитых воском. Обер скинул куртку и остался в облегающих штанах и рубахе из тонкого черного шелка. На голову Обер натянул такой же черный облегающий капюшон с прорезями для глаз. Он тихо, без плеска опустился в воду и медленно поплыл к темнеющей в сумраке громаде крейсера. Тиоро, сжимая во внезапно вспотевшей руке револьвер, напряженно всматривался вперед, где едва заметно плескалась вода вокруг головы плывущего отца.
        Заметит ли часовой пловца в темной воде при свете звезд и тусклого фонарика, горящего на корме? Обер надеялся, что часовой будет ходить по палубе взад-вперед, но тот неподвижно торчал у кормового флага, как ему и было положено по уставу. Порадовало то, что не надо было бросать кошку с риском нашуметь - на корме с нижней палубы по давней морской привычке были спущены в воду два каната с привязанными к ним швабрами. Обер осторожно подергал за один из них - вроде бы привязан крепко. Также осторожно, напрягая мускулы, он стал карабкаться по корме, упираясь в нее босыми ногами, а руками перебирая мокрый канат, норовивший выскользнуть из пальцев.
        Аккуратно перевалившись через борт и встав обеими ногами на деревянный настил палубы, он вдруг различил во мраке фигуру в светлой форменной одежде и увидел направленный на него ствол карабина с примкнутым штыком, который почти упирался ему в грудь.

«Руки вверх» - севшим от волнения голосом еле слышно просипел часовой.

«Только бы не успел выстрелить и поднять тревогу!» - мелькнуло в голове у Обера. Резким ударом левой руки снизу он подбросил ствол винтовки вверх, перехватывая винтовку кистью и поворачивая ее за ствол вокруг своей оси и тут же нанес часовому сильный удар ногой в пах. Часовой непроизвольно пригнулся и получил четкий удар ребром ладони сверху по шее. С коротким хрипом он мешком осел на палубу. Обер придержал винтовку, чтобы она не звякнула о металлический фальшборт, быстро закрепил веревочную лестницу и сбросил ее за борт. Подойдя к самому борту, он сделал несколько круговых движений рукой. Он сам едва различал в ночи остановившиеся в двух сотнях метров лодки. Однако там уловили его жест и лодки пришли в движение. Теперь - на верхнюю палубу, к часовому у флага.
        Вахтенный офицер, дремавший на мостике, резко дернул головой и схватился за револьвер, когда на баке грохнул выстрел, а за ним - еще два. Офицер бросился к окну, но из освещенной рубки было плохо видно. На трапе, ведущем к мостику, послышался топот ног и когда вахтенный обернулся, дверь была высажена мощным ударом и на него глянули сразу несколько стволов.

«Вы кто? Что вы задумали?» - растерянно пробормотал офицер.

«Брось револьвер или получишь пулю в лоб!» - неласково ответили ему фигуры в черном.
        Офицер помедлил несколько секунд, разжал пальцы и уронил револьвер на пол. Обер Грайс подошел к окну рубки, распахнул его, вытянул руку с картонной трубкой и дернул за шнур. Шипя и разбрасывая искры, в черное ночное небо взвилась красная ракета. По этому сигналу лодки бросились к прочим военным судам, стоявшим в гавани, а на суше отряды повстанцев напали на часовых арсенала, штаба гарнизона, старой крепости, порохового завода, береговых батарей, дворца вице-протектора…
        Где с боем, а где и без особого сопротивления, в гавани были захвачены все военные корабли. Несколько хуже обстояли дела на суше. Гарнизон крепости не удалось захватить врасплох, и хотя повстанцы проникли за ворота, после скоротечной схватки они были выбиты оттуда. Днем гарнизону было направлено предложение сдаться под угрозой артиллерийского обстрела. Артиллерия береговых батарей сделала несколько выстрелов по крепости, после того, как комендант отказался сложить оружие. Бронзовые пушки крепости не могли достать до береговых батарей - батарея N1 была закрыта скалами, а остальные три располагались слишком далеко, на другой стороне гавани, на противоположном берегу реки Траида. Однако близлежащим домам предместья пришлось несладко - пушки, хотя и бронзовые, хотя и гладкоствольные, успели развалить несколько домов.
        Пришлось открыть интенсивный артиллерийский огонь тремя береговыми батареями, орудиями броненосного крейсера «Неистовый рыцарь», канонерок и мониторов. Стрельба была очень неточная и несколько снарядов шлепнулось рядом с домишками предместья. Но мало-помалу некоторые снаряды стали падать и на территории крепости. Через какое-то время пушки крепости замолчали. Прекратился и ответный огонь. На Латраиду спускался вечер. Лучи закатного солнца осветили флаг, вывешенный на ратуше: внизу
        - узкая зеленая полоса, вверху - широкая голубая полоса с оранжевым полукругом, символизирующим восходящее солнце. А над крепостью развевался флаг Долин Фризии - бледно-желтое полотнище с синим асимметричным крестом с раздвоенными концами.
        Телеграф все еще не работал, и в Латраиде, захваченной повстанцами, не знали, как идут дела в других местах Архипелага. Ночью телеграфный аппарат на железнодорожном вокзале Латраиды вдруг включился, передавая депешу из Порту-нель-Сараина. Восстание одержало победу и там. Однако оба броненосца береговой охраны покинули порт за двое суток до восстания - один из них возвращался в метрополию, другой ушел на ремонт в один из портов Элинора (на Архипелаге не было ремонтных доков для таких крупных судов).
        Тем временем на Ахале-Тааэа события развивались в основном удачно. Повстанцам с помощью неуловимых воинов-пулагов удалось отбить у противника большую часть артиллерии. Масса крестьян и горожан, вооруженных винтовками с тайных складов, пополнила армию повстанцев. Штабы нескольких полков были разгромлены, части потеряли связь между собой и были блокированы отрядами повстанцев. Зинкус был занят без особого сопротивления. Однако в гавани дела были не блестящи. Захват эскадренного броненосца «Святой Аптиву» сорвался. Его мощные пушки открыли огонь по городу, занятому повстанцами. Две канонерки, на которых были подняты флаги восставших, были потоплены огнем броненосца.
        Мощные залпы и дымы пожаров над городом внушили некоторую надежду жандармскому полку, пытавшемуся прорваться к Зинкусу, но остановленному в предместьях. Однако через некоторое время «Святой Аптиву» прекратил огонь, снялся с якоря и ушел в неизвестном направлении.
        Когда на рейде Латраиды появился броненосец под флагом метрополии, восставшие не сразу сумели принять необходимые меры. Разглядев флаг Долин Фризии над крепостью и флаги повстанцев над городом и над «Неистовым Рыцарем», броненосец открыл огонь. Комендант крепости, приободренный неожиданной поддержкой, также возобновил обстрел городских предместий. Броненосцу ответили сначала береговые батареи, затем мониторы и канонерки, а затем и броненосный крейсер. Соотношение сил было явно неравным - хотя четыре 22-сантиметровые пушки главного калибра броненосца превосходили своей мощью любое из орудий восставших, но шестнадцать
19-сантиметровок береговых батарей, главный калибр «Неистового рыцаря» (одиннадцать 15-сантиметровок) и несколько 12-сантиметровок на мониторах и канонерках могли нанести броненосцу серьезный урон. Снаряды начали рваться у самых бортов «Святого Аптиву», и его капитан счел за благо не продолжать бой. Вскоре дымы из трех труб броненосца были едва заметны на горизонте.
        Комендант крепости, после вспыхнувшей было надежды совсем пал духом и к вечеру крепость капитулировала.
        На Тайрасане и Ахале-Тааэа бьшо объявлено об амнистии тем, кто сложит оружие в течение недели. Повстанцы усилили натиск, пользуясь значительным количеством захваченной артиллерии. Пленных становилось все больше. Через три недели капитулировали последние жандармские отряды, оказавшиеся в полном окружении, без продовольствия и боеприпасов. Еще через месяц практически без боя сложил оружие гарнизон третьего по величине острова Архипелага - Оторуан - который лежал почти у самого экватора. Часть войск во главе с высшими офицерами, как только стало известно о захвате повстанцами столицы, покинула остров на кораблях, не дожидаясь дальнейшего развития событий, а оставшиеся сдались, стоило флоту повстанцев высадить на острове свой десант.
        В Латраиде было торжественно провозглашена независимость Федерации народов Тайрасана и объявлено о предстоящих выборах в Народное Собрание…
        Глава 2
        Сенатор Тайрасанской Федерации
        Для Обера Грайса было достаточно ясно, что Федерации вскоре придется снова взяться за оружие. Долины Фризии не захотят признать независимость Архипелага и будут готовить карательную экспедицию. Сколько времени займет подготовка? Военно-морские силы Фризии невелики и разбросаны по колониальным владениям. Два-три месяца уйдет только на то, чтобы собрать их в кулак. Нужно подготовить транспорты, снаряжение, продовольствие, призвать и подучить резервистов. Вряд ли переход морем будет предпринят во время штормов… Значит, вторжения надо ждать не раньше следующей весны. Остается 6-7 месяцев, в самом лучшем случае - 7-8.
        Обер развернул кипучую деятельность. В Республике Свободных Южных территорий было закуплено нужное оборудование, наняты специалисты. Государственный оружейный завод спешно перестраивался для производства разработанного Обером образца магазинной винтовки со скользящим затвором. На его заводе тяжелого машиностроения не менее спешно разворачивались работы по подготовке производства артиллерийских орудий…
        Обер не стал выставлять свою кандидатуру на выборах в Народное собрание, но не стал и возражать, когда ему было присвоено почетное звание сенатора Федерации. Это давало право присутствовать на заседаниях Государственного Совета, и Обер воспользовался этим правом, настояв на принятии решения о переносе порохового и патронного заводов из Латраиды в Порту-нель-Сараина. Его аргументы были признаны убедительными:

«Думаю, никто не сомневается, что наша бывшая метрополия попробует взять реванш»,
        - объяснял Обер. - «Вряд ли есть сомнения и в том, что первый удар будет нанесен силами броненосного флота по столице. А это значит, что под угрозой окажется единственный источник снабжения нашей армии боеприпасами».
        Надо было спешить. Речь шла не только о переносе заводов, но и об организации производства артиллерийских снарядов. Кроме того, Обер задумал перейти к производству боеприпасов на основе бездымного пороха, подумывал он и о производстве конических пуль с твердой оболочкой. Однако все это не удовлетворяло его. Главная сила противника заключалась в броненосном флоте. А ему было нечего противопоставить. За такой срок, даже если бы нашлись необходимые деньги (которых в казне катастрофически не хватало), невозможно было соорудить верфи, а затем построить на них мощные броненосные суда.
        Обратившись к своему портативному устройству хранения и обработки информации, Обер довольно быстро извлек из него решение: морские мины. Они уже производились рядом морских держав. Более того, началось уже и применение самодвижущихся мин. Но на Архипелаге не было никакого опыта в этом деле, а надеяться на техническую помощь из-за рубежа не приходилось. Предстояло еще самостоятельно разработать конструкцию мин, пригодную к производству на имеющихся заводах, способы их установки, придумать взрыватели… Лаборатории Грайса было загружены во-всю.
        В Главном Штабе Федерации Обер получил весьма неутешительные сведения. По имевшимся данным, Военно-Морские силы Долин Фризии, используя мобилизованные гражданские суда, могут одновременно перебросить до 25-27 тысяч человек. А Федерация могла выставить никак не более 16 тысяч солдат, многие из которых не имели никакой военной подготовки, вооруженных самыми разнотипными винтовками, в том числе множеством устаревших, не обеспеченных боеприпасами. Купить за границей новые было весьма нелегко, да и не на что. Возможное количество артиллерии, которое может выставить армия вторжения, оценивалось в 250-300 орудий. А на всем Архипелаге, если не считать крепостной артиллерии, в основном безнадежно устаревшей, насчитывалось не более 70 полевых пушек. Обер надеялся, что к моменту вторжения удастся изготовить от 30 до 40 пушек новейшего образца, еще 20-30, может быть, удастся приобрести за рубежом.
        И тогда Обер, изрядно опустошив счета своих заграничных компаний и банков, решился на рискованный эксперимент. Первым делом на нефтеперегонном заводе была собрана экспериментальная установка, способная производить бензин высокой степени очистки. В экспериментальных мастерских завода точных станков Обер собственноручно трудился над невиданным доселе изделием - примитивным двухцилиндровым двигателем внутреннего сгорания. На текстильной фабрике начались опыты по изготовлению сверхплотной и в тоже время легкой шелковой ткани. Заводик керосиновых ламп получил заказ на производство горелок необычной конструкции…
        Когда первые несколько торговых судов, переоборудованных в минные заградители, стали устанавливать морские мины в проливах, ведущих во Внутреннее море, Обер впервые почувствовал надежду на то, что вторжение метрополии удастся остановить. Мины были весьма примитивными, мало отличающимися от тех, что уже применялись в военно-морских флотах других держав. Механизм установки мин на заданную глубину все никак не получался достаточно надежным и пришлось ставить обычные якорные мины, плававшие на поверхности. Лишь несколько опытных мин, погруженных на небольшую глубину, было установлено на рейде Латраиды, перед входом в гавань. Однако результаты их установки проверить не удалось.
        К 32-му митаэля весны 1468 года здешняя весна уже давно вошла в свои права и по-летнему жаркое солнце жгло своими лучами уже успевшую пропылиться листву на приморских бульварах Латраиды. Немногочисленная этим ранним утром гуляющая публика привычными равнодушными взглядами скользила по морскому горизонту, на котором едва различались силуэты нескольких кораблей с повисшими над ними дымками. Но вот силуэты стали приближаться, их становилось все больше…
        Приземистый монитор разорвал утреннюю тишину, нарушаемую только криками чаек, да руганью портовых грузчиков, басовитым протяжным гудком. Ему ответили другие суда. На мостиках замелькали флажки сигнальщиков, зазвенели колокола тревоги…
        Эскадра надвигалась, пока не открывая огня. На мачтах развевались бледно-желтые вымпелы с синими крестами, пушки глядели на столицу Архипелага. Два эскадренных броненосца, два броненосца береговой обороны, один броненосный крейсер, один легкий крейсер, три миноносных судна, четыре старых линейных броненосных судна, имевших и паровые машины, и паруса, семь канонерских лодок, одиннадцать вооруженных пароходо-фрегатов (в том числе и колесные), десятки транспортов…
        Впереди шли медлительные пароходо-фрегаты, выполнявшие функции сторожевых судов. Вдруг один из них замедлил ход, за ним еще один. На мачтах взвились сигнальные вымпелы, с бортов загрохотали небольшие пушчонки и картечницы. С пароходо-фрегатов заметили плавающие мины и старались расстрелять их своей артиллерией. Вскоре уже шесть парходо-фрегатов вели огонь, медленно-медленно продвигаясь вперед. За ними столь же медленно ползла остальная эскадра.
        С набережной как ветром сдуло многих зевак, но вместо них набежали другие, похрабрее. На солнце поблескивали линзы биноклей и подзорных труб. Один из линейных кораблей, с единственной дымовой трубой и поднятыми кливерами и фор-брамселями, шел сразу за сторожевыми судами. Неожиданно высоченный водяной столб подбросил вверх его носовую часть. Когда водяной столб осел, в уши публике ударил тугой грохот. У линейного корабля борт был разворочен так, что носовая часть почти отломилась. Судно быстро кренилось, буквально водопады воды низвергались в трюмы. Всего через несколько минут на рейде раздался еще один взрыв. На этот раз его жертвой стал пароходо-фрегат, который переломился пополам и моментально скрылся под водой.
        Эскадра остановила движение и один из линейных кораблей дал залп всем бортом. Недолет. Ядра вспенили воду в нескольких десятках метров от набережной, над головами зевак взвизгнули осколки. Толпа шарахнулась прочь с набережной. Начался обстрел города и порта.
        Береговые батареи, две канонерки и три монитора открыли ответный огонь, сосредоточив его не на броненосных кораблях противника, а на транспортах. После получасовой канонады загорелся один из транспортов, немного погодя - второй. Эскадра перенесла весь огонь на батареи. Через сорок минут орудия второй, третьей и четвертой батарей замолчали. Канонерки и мониторы спешно уходили из-под обстрела вверх по Траиде. Но на рейде пылало четыре транспорта, а от одного, груженого боеприпасами, на поверхности остались лишь мельчайшие обломки. Эскадра входила в гавань.
        Когда транспорты стали швартоваться к причалам, никакого сопротивления высадке войск оказано не было. Лишь над одним из причалов поднялся столб взрыва и стоящий у причальной стенки транспорт объяло пламя. В этот момент, как по команде, открыла огонь доселе молчавшая батарея N1 и старая крепость. Теперь суда противника оказались досягаемы для ее бронзовых пушек. Огонь вновь сосредоточился на транспортах и еще два из них заполыхали яркими кострами. Эскадра обрушила огонь своей артиллерии на батарею и крепость. Однако старинная кладка из гранитных глыб долго сопротивлялась обстрелу. И тогда эскадра дала несколько залпов по центру города…
        Чтобы избежать разрушений, был дан приказ прекратить артиллерийский огонь. Передовые отряды экспедиционного корпуса под командованием полного генерала Паттамолью Маитора начали осторожно продвигаться из портового района к центру города, то и дело вступая в перестрелку с арьергардными отрядами гарнизона столицы.
        В бывшей резиденции вице-протектора заседал Государственный Совет, многие члены которого нервно прислушивались к звукам пока еще отдаленной винтовочной стрельбы. Доктор Илерио Фараскаш, начальник ведомства общественного призрения, с горечью подвел итоги коротким бурным дебатам:

«Итак, единственным результатом сопротивления может стать разрушение города корабельной артиллерией противника… Латраиду придется оставить».
        Командующий Кайрасанским военным округом, единственный в Государственном Совете, кто имел настоящее военное образование, дивизионный генерал Ноити Валенруш, раздраженно заметил:

«У противника превосходство в силах. Сейчас мы вынуждены сдать столицу. Но ведь мы не сможем дать и полевого сражения! Похоже, придется переходить к партизанским действиям…»
        Молчавший дотоле Обер Грайс заметил:

«В этом есть резон. Можно прикрыть небольшими отрядами, использующими партизанскую тактику, все проходы через горы севернее и западнее Латраиды, а основные силы сосредоточить для защиты долины Траиды, чтобы не дать противнику продвинуться по реке и по железной дороге». - Обер встал со своего кресла, подошел к столу и ткнул пальцем в развернутую карту:

«Вот здесь, в сорока километрах севернее города, где русло Траиды пересекает холмистые предгорья, можно оборудовать сильные позиции и не дать противнику развить наступление вглубь Кайрасана, к Внутреннему морю. За спиной у нас будет городок Минрилиб с железнодорожной станцией - его можно использовать как базу снабжения. Стянуть сюда большую часть своей армии и с этой позиции угрожать противнику налетами подвижных отрядов, все время беспокоить его, уничтожать мелкие группы, устраивать ночные рейды вплоть до самой Латраиды. Это вынудит генерала Маитора атаковать нашу позицию. А мы укрепим ее как следует и даже если нас выбьют оттуда, мы заставим экспедиционный корпус дорого заплатить за это!»
        Генерал Валенруш скептически покачал головой:

«Я бы мог, пожалуй, поддержать этот план. Но противник сметет нас одной артиллерией, и даже эти холмы нам не помогут. Повторяю: полевого сражения нам не выдержать!»
        Обер кивнул головой:

«Вы правы. Полевого сражения нам действительно не выдержать. Но то, что я предлагаю, это не полевое сражение. Мы зароемся в эти холмы, опояшем их траншеями, соорудим блиндажи, установим на подходах взрывные заграждения…»
        Горячий монолог Обера Грайса был прерван частой винтовочной пальбой чуть ли не под самыми окнами ратуши. Члены Государственного Совета спешно стали покидать здание, чтобы не попасть в руки врагу. Войска столичного гарнизона постепенно откатывались к северным окраинам Латраиды. Четыре полевых батареи и две пушки бронепоезда сдерживали наступавших, давая возможность эвакуировать хотя бы часть боеприпасов и снаряжения с армейских складов. Из города потянулись ручейки беженцев.
        Городок Минрилиб был первой крупной железнодорожной станцией на север от столицы и в силу этого обстоятельства Государственный Совет Федерации народов Тайрасана избрал его своей временной резиденцией. План Обера начал как бы сам собой осуществляться. Однако предстояло еще убедить генерала Валенруша, в руках которого было командование вооруженными силами Федерации на острове Кайрасан. Обер попросил его о личном свидании.

«Я принес вам расчеты» - промолвил он прямо с порога. - «Надеюсь, вам станет понятно, на чем я основывал свое предложение».

«И что же это за расчеты?» - не слишком довольным тоном поинтересовался Ноити Валенруш.

«Вам хотелось бы иметь пушки, которые бьют в два раза точнее и в полтора раза дальше, чем у противника?» - ответил Обер вопросом на вопрос.

«Что за вопрос!» - несколько раздраженно отреагировал генерал.

«У нас есть такие пушки. Это наши новые нарезные пушки с поршневым затвором, телескопическим прицелом, угломером и противооткатным устройством, под унитарный патрон, снаряженный бездымным порохом. Правда, пока их собрано только 14, и они еще на заводе». - Обер Грайс показал рукой на тетрадь с расчетами - «Там все технические данные. Вы сможете бить по батареям противника, сами оставаясь за пределами максимальной дальности огня их пушек».

«Если эти расчеты подтвердятся в деле хотя бы на две трети, я хотел бы иметь под рукой побольше таких пушек!» - воскликнул дивизионный генерал, пролистав, наконец, расчеты.

«Думаю, через неделю у нас будут полных четыре батареи, 16 пушек» - ответил Обер, чувствуя, что в позиции Ноити Валенруша происходит сдвиг. - «Мы обеспечим для них корректировку огня при помощи привязных аэростатов. Кроме того, заряды с бездымным порохом увеличат дальность стрельбы и для остальных орудий». - Обер взглянул на генерала.

«Вы умеете быть убедительным» - усмехнулся тот. - «Так вы хотите как следует пощипать их здесь, среди этих холмов?»

«Еще бы!» - отозвался Обер. - «Но для этого надо как следует оборудовать позиции. Жаль, что у нас маловато кавалерии».

«Да, у нас есть и еще одно слабое место. Маитор может обойти нас своей конницей и ударить с тыла» - Валенруш озабоченно покачал головой.

«Поэтому я и говорю об оборудовании позиций» - повысил голос Обер Грайс. - «Левый фланг и тыл надо будет прикрыть заграждениями, недоступными для конницы! Нужно будет установить частоколы, проволочные изгороди, рогатки - все, что удастся!»
        Паттамолью Маитор, раздосадованный ночными налетами на патрули и заставы, поджогом склада в порту, да вдобавок еще и дерзким нападением на воинскую казарму на окраине Латраиды, отдал приказ выделить восемь батальонов для преследования и блокирования воинских сил мятежников. Однако в горах посланные им отряды не смогли продвинуться далеко, постоянно натыкаясь на засады и увязнув в беспрерывных стычках с небольшими подвижными группами бойцов противника. Неудачей окончилась попытка продвинуться вверх по реке: фарватер в русле Траиды оказался перегорожен затопленной баржей, а остановившиеся перед ней две канонерки и транспорт с солдатами были обстреляны мониторами мятежников и попали под огонь их полевой батареи, бившей с холма у берега.
        Не лучше окончилась попытка продвинуться по шоссе вдоль железной дороги. Две батальонных колонны авангарда оказались под перекрестным огнем - по ним бил бронепоезд, с реки била канонерка, с окрестных холмов ударила полевая артиллерия. Стрельба была не слишком точной, а не то от этих двух батальонов едва ли осталось бы больше роты. И так урон был немалый: было разбито две пушки, еще две достались противнику целыми, десятки солдат были убиты и ранены. Но нет худа без добра - теперь было ясно, где окопались основные силы мятежников. Генерал Маитор начал подтягивать к холмам свои полки, сначала оседлав несколько высот километрах в шести от холмов, установив перед ними свои батареи и оборудовав лагерь.

«Господин полный генерал, разрешите доложить?» - обратился к Паттамолью Маитору вызванный им начальник штаба экспедиционного корпуса.

«Докладывайте!» - добродушно махнул рукой низенький полноватый командующий корпусом. Начальник штаба, высокий, крепкий, но также с признаками полноты, раскрыл папку и начал докладывать:

«Согласно имеющимся данным, общая численность сухопутной армии мятежников составляет 14-15 тысяч человек, из них 8-9 тысяч имеют некоторый военный опыт, а остальные - наспех обученные новобранцы. На вооружении у них находится около 10 тысяч винтовок современных образцов, остальное - устаревшие образцы или даже охотничье оружие. Винтовочными патронами винтовки современных образцов обеспечены. Запасом винтовок мятежники не располагают, и не смогут своевременно покрывать убыль в случае затяжных военных действий.
        Общая численность полевой артиллерии мятежников оценивается нами примерно в 70 артиллерийских орудий. Возможно, небольшое число орудий им удалось тайно закупить за границей. Недостатка в артиллерийских снарядах нет». - Генерал Маитор молчал, не перебивая, и начальник штаба, перевернув страницу, продолжил доклад глухим, монотонным голосом:

«В настоящее время в районе города и железнодорожной станции Минрилиб установлено сосредоточение основных сил мятежников. Их силы оцениваются примерно в 9 тысяч штыков и полторы тысячи сабель при сорока орудиях. Мятежников поддерживает также бронепоезд с двумя орудиями, а по реке Траида действуют канонерка и два монитора, вооруженные в общей сложности семнадцатью орудиями. Мятежники лихорадочно подтягивают подкрепления и укрепляют позиции.
        Штаб предлагает: не дожидаясь сосредоточения дополнительных сил мятежников и возведения ими сильных полевых укреплений, в ближайшие же дни атаковать их позиции, обойдя их с тыла силами кавалерии, с тем, чтобы воспрепятствовать бегству главарей мятежников, находящихся в настоящее время в городе Минрилиб.
        С целью создания достаточного численного превосходства для атаки укрепленных позиций выделяются пехотные части общей численностью 19 с половиной тысяч штыков и кавалерийские силы численностью 4 800 сабель. Для артиллерийской поддержки наступления назначается 156 артиллерийских орудий. Время, потребное для занятия и оборудования исходных позиций - трое суток.
        У меня все». - Начальник штаба закрыл папку и вытянулся, щелкнув каблуками. Генерал Маитор, до этого рассматривавший носки своих сияющих лакированных сапог, поворачивая их то так, то этак, поднял голову и недовольно спросил:

«Как это - все? А какова будет диспозиция? Как собираетесь атаковать?»
        Начальник штаба снова щелкнул каблуками:

«Ваше Высокопревосходительство, никаких особых проблем я здесь не вижу. 2-й и 6-й пехотный полки наступают вдоль железной дороги. Их задача - отвлечь на себя бронепоезд, корабельную и часть полевой артиллерии противника, сковать его силы в долине реки Траида. 4-й, 9-й и 11-й пехотные, Кальенский и Туссалийский гвардейские полки атакуют позицию противника на линии холмов, прикрывающих Минрилиб. 22-й пехотный полк обеспечивает наш правый фланг. Кавалерийская дивизия обходит левый фланг противника и заходит к нему в тыл, там, где доступ к Минрилибу не прегражден цепью холмов. Артиллерия обеспечивает наступление двухчасовой подготовкой и затем действует по заявкам командиров полков. 3-й пехотный и Патавский гвардейский полки составляют резерв». Пттамолью Моитор назидательно произнес:

«При атаке укрепленных позиций на холмах возможны значительные потери! А посему приказываю: увеличить время артиллерийской подготовки до трех часов, выделить соответственно дополнительное количество артиллерийских снарядов, и создать необходимый запас снарядов для последующего огневого воздействия артиллерии на позиции мятежников».

«Слушаюсь, Ваше Высокопревосходительство! Разрешите идти?»

«Идите!» - генерал Моитор вяло махнул рукой.
        Спустя три дня после описываемых событий Обер Грайс, получивший официальное назначение на пост начальника боевого снабжения Кайрасанской армии и звание бригадного генерала («Боюсь, выше мне никогда не подняться» - в шутку заметил он Тиоро), слушал доклад командующего на заседании штаба армии:

«К настоящему моменту позиции вокруг Минрилиба представляют собой три ряда траншей, блиндажи отрыты из расчета на каждый взвод. Численность войск доведена до
12 тысяч штыков и двух тысяч сабель при 52-х орудиях. Позиции усилены противопехотными заграждениями - частоколами, заборами, плетнями. На левом фланге, где у нас открытая местность, подготовлены шесть рядов траншей, частоколы, волчьи ямы и проволочные заборы большой протяженности для предотвращения прорыва вражеской кавалерии. Из-за нехватки взрывчатых веществ и детонаторов подготовлено только около четырех десятков взрывных заграждений, что совершенно недостаточно. К сожалению, только в последние дни к нам поступили новые образцы вооружений и войска еще не успели с ними освоиться. Но об этом лучше доложит господин Грайс».
        Обер встал из-за стола и, не заглядывая в записи, начал перечислять:

«Все 12 тысяч бойцов снабжены к настоящему моменту казнозарядными винтовками, из них 4 тысячи - магазинные со скользящим затвором. В виду повышенной скорострельности последних рекомендую использовать их прежде всего на левом фланге, для отражения атак кавалерии. Создан запас унитарных патронов с конической оболочечной пулей из расчета 250 штук на одну винтовку. Каждый боец снабжен ручными бомбами с новым терочным запалом из расчета шесть штук на одного человека.
        Из 52-х орудий 16 - новейшие образцы, с поршневым затвором, противооткатными устройствами, телескопическим прицелом и угломером. При применении новейшего унитарного патрона с бездымным порохом они обеспечивают дальность стрельбы в 8 километров и, согласно расчетам, могут обстреливать лагерь противника и любые его артиллерийские батареи, оставаясь на закрытых позициях.
        Сегодня закончена выгрузка и складирование новых артиллерийских снарядов, снаряженных шрапнелью с дистанционными трубками, позволяющими обеспечить разрыв шрапнельного снаряда в воздухе на заданной дистанции, что должно значительно увеличить поражающее действие.
        Наконец, начата сборка четырех аэростатов воздушного наблюдения и корректировки стрельбы, а также пяти управляемых дирижаблей, приспособленных для бомбометания с воздуха. Один, к сожалению, потерпел аварию при испытаниях.
        У меня все. Какие будут вопросы?»
        Генерал Валенруш задал вопрос первым, обращаясь не столько к Оберу, сколько ко всем присутсвующим:

«Все мы должны считаться с возможностью наступления противника в любой момент, даже завтра. А ведь ваша новая техника может и не дать результатов. Орудийные расчеты не имеют опыта стрельбы на большие дистанции с закрытых позиций. Применение корректировки стрельбы при помощи аэростатов не отработано. Неизвестно, как быстро можно будет научить артиллеристов использованию снарядов с дистанционными трубками и как покажут себя эти снаряды в настоящем бою. Я уж не говорю о том, что совершенно неизвестно, дадут ли нам что-нибудь дирижабли, с которыми так носится уважаемый господин Грайс!»
        Обер Грайс отреагировал моментально:

«Все ваши сомнения справедливы, господин дивизионный генерал. Однако единственный наш шанс приобрести преимущество над противником - как можно скорее освоить эти новинки и выжать из них все, что только возможно. Других шансов у нас нет и не будет. Будем сражаться тем, что есть».
        Ноити Валенруш перешел на более деловой тон, сохраняя все же в голосе нотки раздражения:

«Мне не надо этого объяснять! Но что вы предлагаете конкретно, чтобы увеличить эффективность применения новых вооружений и максимально ускорить сроки их освоения?»
        Заседание штаба затянулось заполночь. А на рассвете загрохотала вражеская артиллерия.
        Приказав большей части солдат укрыться в блиндажах и за обратными скатами холмов, генерал Валенруш занял наблюдательный пост в центре оборонительной позиции. Артиллерийским наблюдателям было дано распоряжение засекать расположение вражеских батарей. Пехотное охранение, оставшееся в траншеях, с тревогой следило за свистом снарядов и за их близкими разрывами. Появились первые убитые и раненые.

«Как молотят!» - заметил один из офицеров, находившихся рядом с Валенрушем, когда с начала артиллерийской подготовки прошло уже более часа. - «Неужели они завезли такую прорву снарядов?»

«Вот и пусть молотят!» - отозвался Валенруш, не отрываясь от бинокля. - «Чем больше истратят сейчас, тем меньше останется на потом!»
        Обер Грайс, не в силах подавить чувство беспокойства за сына, отправился на левый фланг, где в одной из траншей засел его Тиоро, получивший чин сержанта и отделение в девять человек под начало. Бойцы отделения были не слишком вымуштрованы, но магазинную винтовку под началом Тиоро они изучили досконально. Обер не стал задерживаться в траншеях - противник пока не атаковал, а его присутствие было необходимо в тылу, где шла сборка аэростатов наблюдения и дирижаблей.
        Тем временем между батареями был распределены артиллеристы, принимавшие участие в испытаниях новых шрапнельных снарядов с дистанционными трубками. На несколько батарей их не хватило, но тут уж ничего нельзя было поделать. Под звуки канонады орудийные расчеты разглядывали новинку, листали странички инструкции, слушали объяснения своих товарищей, уже попробовавших эту штуку в деле.
        Но вот канонада смолкла так же внезапно, как и началась.

«Фугасной грана-а-а-той… Заря-жай! Прицел… Угол возвышения… По батареям противника-а-а… Огонь!» - разносилось по батареям. Пушки грохотали недолго. Ограничились двадцатиминутным огневым налетом - и чтобы помешать противнику как следует засечь расположение батарей, и потому, что на поле перед холмами уже показались пехотные цепи.
        Первые шрапнели стали рваться с большим недолетом. Пока телеграфисты отстукивали на батареи новые целеуказания, а туда, где была порвана связь, мчались вестовые, пока меняли установку дистанционных трубок, пехота продвинулась вперед и теперь шрапнель рвалась с перелетом.
        Генерал Моитор, наблюдавший за ходом сражения в свою любимую старенькую подзорную трубу, блестевшую начищенной бронзой, заметил своему адъютанту:

«Их артиллеристы ни к черту не годятся. Эти мятежники так и не научились воинскому делу. Впрочем, чего ожидать от этого сброда. Разве это армия!»

«Так точно, Ваше превосходительство!» - подобострастно поддакнул адъютант.
        Наконец, первые шрапнели стали разрываться над стройными линиями войск метрополии. Однако до траншей осталось уже менее трех сотен шагов. Артиллерия вынуждена была замолчать, и лишь шесть батарей, установленных на прямую наводку, били картечью. Пехота противника приготовилась к последнему броску, но тут ее встретило неожиданное препятствие - плетни, заборы и частоколы, кое-где поваленные артиллерийским огнем, но по большей части уцелевшие. Подчас хватало нескольких ударов сапогами и прикладами, чтобы повалить такое препятствие, но тем временем солдаты Федерации открыли неожиданно частый винтовочный огонь, используя заминку в движении атакующих.
        Численное превосходство экспедиционного корпуса было достаточно велико, чтобы справиться и с этой неприятностью.
        Даже ручные бомбы, полетевшие из траншей навстречу солдатам метрополии, не смогли остановить их. На первой линии окопов вспыхнул ожесточенный штыковой бой…

«Смотрите, они бегут!.. Мерзавцы!» - генерал Валенруш на наблюдательном пункте в ярости сжимал кулаки. Выскочив из блиндажа, он, в окружении свиты, побежал вниз по склону, выхватывая на ходу саблю из ножен. Миновав третью линию траншей, он спустился ко второй и закричал:

«Слушай мою команду! Передай по цепи! Встречаем противника залпом с колена - и в штыки!»
        Ручные бомбы пошли в ход и на второй линии траншей. Вслед за ними грянул винтовочный залп и противники сошлись в штыки грудь в грудь.
        Первая атака была отбита. Войска метрополии не вышли даже к позициям батарей.
        Генерал Паттамолью Моитор вовсе не был раздосадован этой неудачей. Сделать огневой налет на полчаса - и в новую атаку! Полсотни пушек выдвинуть вперед для стрельбы прямой наводкой, чтобы наверняка сбить батареи мятежников и поточнее пропахать их траншеи.
        Вторая атака была отбита так же, как и первая. Но потери, особенно в артиллерии, заметно возросли. Впрочем, и федераты нанесли артиллерии противника немалый урон, пользуясь большей дальностью стрельбы новыми снарядами. А шестнадцать новейших пушек без устали молотили по батареям экспедиционного корпуса, но действенность их стрельбы была невелика. Аэростаты воздушного наблюдения пока так и не поднялись в воздух и корректировка стрельбы велась едва ли не наугад.
        Обер Грайс работал рядом с механиками, сбросив с себя форменную тужурку с погонами и засучив рукава. Однако если аэростаты уже были близки к готовности, сборка дирижаблей задерживалась. Множество трубочек, сочленений, крепление двигателей к гондоле, сборка защитного каркаса, окружавшего места установки шести горелок - все это требовало тщательной неторопливой работы. А время не ждало.
        Генерал Моитор решил сделать ставку на третью атаку, поддержав ее кавалерией.
        На холмах завязалась отчаянная схватка. Противник вышел к третьей траншее и ворвался на позиции передовых батарей. В долине его попытки продвинуться были по-прежнему безуспешны - огонь с кораблей и с бронепоезда расстраивал все атаки. Но на левом фланге Моитор бросил в атаку сразу всю свою кавалерию.
        На левом фланге раздались частые залпы артиллерии, а немного погодя послышались и винтовочные залпы, перешедшие вскоре в беспорядочную пальбу.

«Как там Тиоро?» - с тревогой подумал Обер. Не успев додумать эту мысль до конца, он бросил инструменты, наспех вытер руки ветошью, засунул руки в рукава мундира и бросился к своему коню. Не раздумывая больше, он вскочил в седло и поскакал на левый фланг. Еще не достигнув линии траншей, он уже заслышал посвист пуль у себя над головой. Привстав в стременах, Обер увидел массу конницы противника, выдвигавшуюся для решительной атаки левого фланга, спешился, бросил поводья какому-то ездовому с расположенной неподалеку артиллерийской батареи, и бегом кинулся вперед. Он едва успел разыскать отделение Тиоро и запрыгнуть в траншею, как прямо перед ней показалась конная лава.
        Отделение Тиоро, занимавшее третью траншею, встретило кавалерию дружным винтовочным огнем. Заграждения, заметно прореженные артиллерийским огнем, все же несколько замедлили темп атаки, давали возможность овладеть собой, выбрать верный прицел. Но все равно лавина всадников накатывалась неумолимо. Обер, несмотря на опасность, чувствовал себя увереннее, стоя бок о бок с сыном. А Тиоро, напротив, заволновался, то и дело косясь на генеральский мундир отца.
        Всадники достигли первой линии траншей. Многие были выбиты из седел последним дружным винтовочным залпом, но остальные с ходу проскочили вперед и помчались дальше. Кое-кто из солдат-федератов, поддавшись панике, выскочил из траншеи и пытался спастись бегством. Но им было не уйти от преследовавшего их верхами врага. Другие, сохранившие самообладание, продолжали бить из винтовок по летящим мимо них кавалеристам.

«Из траншей не вылезать! Зарубят тут же!» - закричал Тиоро. - «А если кто вздумает бежать, того я сам заколю на месте!»
        Большая часть федератов продолжала отстреливаться из окопов, видя незавидную участь тех, кто, потеряв голову, пытался спастись бегством. Все они почти сразу же потеряли головы в буквальном смысле слова - кавалеристы лихо орудовали саблями. На бойцов Тиоро, конечно, действовал и вид стоящего в одной траншее с ними бравого бригадного генерала с седеющей головой, взявшего в руки винтовку, как рядовой боец.
        Вот первые всадники миновали уже и шестую траншею, но оставшиеся в живых бойцы продолжали стрелять по несущимся мимо них кавалеристам, то и дело высаживая кого-нибудь из седла. Обер Грайс, стоя рядом с сыном, методически расстрелял все четыре доставшиеся ему обоймы, отбросил винтовку, и теперь навскидку, попеременно с обеих рук, бил из револьверов, отсчитывая патроны, остававшиеся в барабанах…
        Прорыв кавалерии противника на левом фланге и угроза выхода ее в тыл позиций федератов не остались незамеченными для генерала Валенруша. Но у него практически не осталось резервов - резервный полк уже дрался на гребне холмов, пытаясь отбить у неприятеля захваченные артиллерийские позиции и вернуть пушки. Единственное, что Ноити Валенруш мог противопоставить атаке кавалерии - снять с позиций на холмах и выкатить на прямую наводку восемь пушек артиллерийского резерва, чтобы ударить картечью в упор, пока две кавалерийские бригады федератов разворачивались для контратаки.
        На левом фланге все смешалось. В траншеях уже шел бой с подошедшей вражеской пехотой. Сотни полторы федератов, оставивших траншеи, сгрудились вокруг артиллерийских батарей, отстреливаясь от наседавшей кавалерии. Всадники экспедиционного корпуса уже окружили эти восемь пушек, но те продолжали бить картечью по кавалерии врага, а пехотинцы-федераты из последних сил пыталась не допустить конников противника расправиться с артиллерийской прислугой. К месту боя уже летела на рысях, переходя в галоп, первая бригада кавалерии федератов.
        Винтовки в траншеях тем временем замолкали одна за другой - в подсумках солдат кончались патроны. Обер Грайс, стараясь сохранять самообладание, шепнул сыну:

«Прикажи собрать патроны из подсумков убитых!»
        Вокруг Тиоро собралось около трех десятков человек, среди которых не было ни одного офицера - ротный командир и все взводные были убиты или тяжело ранены.

«Рота! Слушай мою команду!» - раздался над полем боя звонкий мальчишеский фальцет со слегка сиплыми от усталости нотками. - «Всем проверить подсумки убитых и собрать оставшиеся патроны. Кому не хватит патронов - драться штыками!»
        Обер Грайс вставил в барабан своего револьвера последние четыре патрона.

«По пехоте противника! Прицел постоянный! В пояс! Огонь!» Трескуче раскатился нестройный залп. Пехота экспедиционного корпуса отвечала огнем с колена и из занятых траншей. Вдруг сзади явственно заслышался близкий конский топот.

«Опять кавалерия…» - со страхом выдохнул один из бойцов. И это действительно была кавалерия врага. Изрядно потрепанная при прорыве, она не выдержала удара первой и второй кавалерийских бригад федератов, и откатывалась назад…
        Над полем боя легли длинные косые тени, отбрасываемые лучами солнца. В лощинах между холмами заметно потемнело. Войска экспедиционного корпуса были отброшены и на этот раз. Артиллерия продолжала перестрелку, но генерал Моитор уже решил на сегодня прекратить атаки. Завтра - да, завтра! - он ударит не так, как сегодня. Все силы надо будет направить на левый фланг - туда, где у противника слабее позиция. Если бы он бросил резервы не на фронтальную атаку холмов, а подкрепил ими кавалерию, да еще добавил бы им конных артиллеристов, то сражение уже было бы выиграно. Ну что ж, никто не помешает ему сделать это завтра. Но на всякий случай он отправил вестового в Латраиду с приказом выделить еще не менее 3 тысяч штыков и
20 орудий, с тем, чтобы к утру они прибыли на позиции. Резерв не помешает.
        Почти всю ночь на позициях федератов кипела работа. Исправлялись траншеи, заваленные артиллерийским огнем, оттаскивались в тыл разбитые орудия, на позиции доставлялись боеприпасы, протягивались провода телеграфной связи. Работа кипела и в тылу - при свете керосиновых ламп оперировали раненых. Сам доктор Фараскаш, начальник медицинской службы, не отходил от операционного стола. Еще дальше от передовой заканчивалась сборка дирижаблей. Не спали и в штабе.
        Потери первого дня были очень велики. Убыль - и в орудиях, и в людях, - было нечем восполнить. К счастью, к исходу ночи подошли четыре роты добровольцев, да с Ахале-Тааэа прибыл давно ожидавшийся полк с 12-ю орудиями. Добровольцы были определены в резерв, а полк был поставлен за левым флангом и ему был дан приказ спешно оборудовать позиции для круговой обороны. Для круговой обороны приспосабливались и старые позиции на левом фланге. Генерал Валенруш опасался, что завтра главный удар противника придется именно сюда.
        Утром противник пошел в атаку, по-прежнему двигаясь ровными стрелковыми цепями, с развернутыми знаменами и барабанным боем. Артиллерийский налет на этот раз длился всего лишь час - похоже, за вчерашний бой экспедиционный корпус израсходовал слишком много снарядов.
        Артиллерия федератов открыла ответный огонь и била теперь точнее, чем вчера. Облачка шрапнельных разрывов то и дело повисали прямо над стрелковыми цепями в коричневато-серых и темно-синих (гвардейских) мундирах. Но, несмотря на возросшие потери, солдаты метрополии упорно двигались вперед. Тем временем часть артиллерии противника не прекратила огонь, а продолжала вести стрельбу по левому флангу, подготавливая атаку кавалерии и трех полков пехоты, разворачивавшихся на поле в боевые порядки.

«Седьмой, восьмой и девятой батареям перенести огонь на войска правого фланга противника, как только они подойдут на дистанцию действительного огня» - генерал Валенруш отнял от глаз бинокль и бросил мимолетный взгляд на телеграфиста, в руках которого постукивал ключ телеграфного аппарата. Через некоторое время застучал приемный аппарат и из него поползла длинная бумажная лента.

«Получение приказа подтверждается» - доложил телеграфист. Дивизионный генерал снова прильнул к окулярам бинокля.
        Обер снова не находил себе места из-за тревоги за сына. Опять главный удар противника приходится на левый фланг. Как там Тиоро? Но сегодня, во что бы то ни стало, надо ввести в строй дирижабли. Снедаемый беспокойством, Обер не отрывался от работы.
        Огонек, казавшийся бледным в ярких лучах утреннего солнца, уже несколько минут весело плясал в центре большой круглой латунной горелки под пристальными взглядами собравшихся вокруг механиков и рабочих.

«Пожалуй, пора» - вымолвил Обер.
        Один из механиков осторожно повернул маленький краник и через несколько мгновений по краям горелки загудело ровное синеватое пламя, десятками язычков стремившееся в стороны, а затем слегка загибавшееся вверх.

«Добавь еще» - скомандовал Обер.
        Вскоре горелка извергала из себя уже внушительный факел угрожающе гудевшего пламени, почти полностью заполнявшего собой окружающий его каркас из мелкой сетки. Оболочка аэростата, до того мешком свисавшая на землю, начала постепенно раздуваться, наполняясь горячим воздухом.
        Когда все четыре аэростата наблюдения наполнились горячим воздухом и натянули привязные тросы, настала очередь дирижаблей. Тем временем в корзинах аэростатов заняли свои места наблюдатели с мощными биноклями и телеграфисты. Привязные тросы с прикрепленными к ним телеграфными кабелями стали постепенно разматываться и аэростаты все выше и выше поднимались над окрестными холмами.
        Командир первой батареи новых пушек, задрав голову, смотрел, как аэростат взмывает вверх на добрые три сотни метров. В лощине, где стояли пушки, еще лежала тень, а на стволах орудий блестели капельки росы.

«Первое, осколочной гранатой, заряжай!» - скомандовал он, когда батарейный телеграфист (новая, непривычная должность) доложил, что с аэростата передан сигнал готовности.

«Передают, видно, как на ладони. И ихние пушки видно!» - обрадовано добавил он.

«Прицел… Угломер… Первое, огонь!» - Командир наблюдал, как первое орудие плеснуло пламенем, вслед за которым на уши накатил грохот выстрела, ствол заскользил назад по лафету, выдавливая поршнем через узенькие отверстия тормозную жидкость из одной емкости противооткатного цилиндра в другую, дошел до упора, пушка подпрыгнула и дернулась назад, а ствол, возвращаемый мощной пружиной накатника, пошел в исходное положение. Замковый рванул рукоятку поршневого затвора, и из казенного среза ствола, дымясь, вывалилась стреляная гильза, которую подхватил заряжающий и бросил в свободный зарядный ящик.
        В корзине аэростата наблюдатель напряженно всматривался в артиллерийские позиции противника, расположенные перед группой небольших холмов. Вот неподалеку от них возникло облачко разрыва.

«Недолет!» - воскликнул он. - «Прицел дальше двести метров!»

«Недолет! Дальше двести!» - крикнул батарейный телеграфист…
        Пока шла пристрелка, остальные батареи обстреливали шрапнелью пехотные цепи противника. Но вот они подошли к линиям траншей и огонь пришлось прекратить. Передовые батареи перешли на картечь.
        Как и вчера, федераты встретили пехоту противника ручными бомбами (которых, однако осталось лишь по две штуки на брата) и дружным винтовочным залпом. Но затем бойцы, сидевшие в первой и второй траншеях поднялись и ударили в штыки навстречу противнику, бросившись вниз по склону холма. Завязалась ожесточенная схватка, перешедшая в рукопашный бой…
        Хуже, однако, обстояло дело на левом фланге. Создав там значительный перевес сил, командующий экспедиционным корпусом не без оснований надеялся на успех. Пока войска на холмах были связаны боем, удар кавалерии, поддержанной тремя пехотными полками и тремя батареями конной артиллерии, развернутыми в поле буквально в нескольких сотнях метров oт позиций федератов, позволил здесь прорвать оборону. Хотя потери наступавших от шрапнели и плотного винтовочного огня были весьма велики, численное превосходство оставалось за ними.
        Подошедший с Ахале-Тааэа полк, состоящий в основном из бойцов народности топеа, отчаянно дрался в полном окружении. Сильно поредевшие во вчерашнем бою кавалерийские бригады и четыре роты добровольцев из резерва не смогли восстановить положение. На окраину Минрилиба спешно были выдвинуты комендантская рота, два взвода штабной охраны и небольшой отряд городского ополчения. Однако первые всадники врага уже ворвались в город, несмотря на трескотню выстрелов, которыми их встретили среди домиков предместья.
        Тиоро, назначенный ночью взводным командиром, с горсточкой своих людей отходил к холмам. Почти все из них получили ранения, патронов оставалось на несколько выстрелов. Путь к Минрилибу был открыт. Еще дрались в окружении маленькие группы солдат на основной позиции, еще сражался в окружении полк топеа, еще пытались кое-где сдерживать врага остатки кавалерийских бригад и добровольческие роты. Но полки экспедиционного корпуса, хотя и сильно поредевшие, настойчиво продвигались вслед за кавалерией к городу.
        Две ошибки допустил Паттамолью Моитор в этом бою. Он немного запоздал с ударом по левому флангу федератов и не повернул свои прорвавшиеся части для удара в тыл основной позиции на холмах. Это дало возможность генералу Валенрушу, в свою очередь, исправить собственную ошибку - недостаточные меры по укреплению позиции на левом фланге.
        Бой на холмах сам собой затихал. Противники истощили свои силы и мало-помалу прекратили яростные штыковые стычки. Войска экспедиционного корпуса почти везде закрепились в первой линии траншей, а кое-где заняли и вторую. Третья линия повсеместно осталась в руках федератов. Генерал Валенруш, воспользовавшись затишьем, рискнул снять с различных участков третьей линии около двух тысяч бойцов, развернул в тыл четыре батареи и нанес контрудар на левом фланге. Этим ударом прорвавшиеся войска противника были рассечены надвое, и частью рассеяны, частью оттеснены в поле за пределы укрепленных позиций. Прорвавшаяся далеко вперед кавалерия оказалась полностью отсечена от пехоты, и была вынуждена под непрерывным винтовочным обстрелом и градом шрапнели прорываться назад.
        Сержант Тиоро с десятком бойцов принял участие в контратаке с холмов и захватил два исправных орудия противника.
        К полудню явственно обозначился кризис сражения. Федератам только ценой неимоверных усилий удалось частично восстановить положение. Экспедиционный корпус зацепился за главную линию обороны федератов на холмах. Потери и в людях, и в артиллерии были огромны. В строю у федератов оставалось не более 8 тыс. штыков и
37 орудий.
        Немногим лучше было положение войск метрополии. Часть из них вынуждена была занять позиции в чистом поле перед холмами, под винтовочным и артиллерийским обстрелом федератов. Части, отброшенные с левого фланга федератов, были сильно дезорганизованы и их надо было приводить в порядок. Потери от постоянного артиллерийского обстрела были достаточно велики. В строю осталось только 13 с половиной тысяч бойцов и 85 пушек.
        Из 16 новейших пушек федератов две в результате интенсивной стрельбы на износ полностью вышли из строя, но остальные 14, несмотря на весь драматизм ситуации, продолжали бить с тыловых позиций, пользуясь целеуказаниями с аэростатов.
        Генерал Маитор решил атаковать. Получасом раньше такое же решение принял генерал Валенруш. Он не стал беречь резервы (которых у него практически и не оставалось) и бросил в бой все наличные силы, включая и почти весь тыловой персонал. Бронепоезд, канонерка и два монитора, не считаясь с риском, были выдвинуты вперед, чтобы поддержать атаку своими орудиями. Два сводных полка неожиданно для противника ударили не с холмов, а вдоль шоссе в долине реки Траида, опираясь на огонь с кораблей и бронепоезда. Другие два сводных полка атаковали в центре позиции и рассекли части экспедиционного корпуса. Те до последнего старались задержаться в занятых ими траншеях, но под угрозами с флангов в конце концов откатились в поле.
        Тесное соприкосновение сторон помешало экспедиционному корпусу использовать всю мощь своей артиллерии. Сильно досталось лишь полкам федератов, наступавшим в долине. То же самое можно сказать и об артиллерии федератов. Но когда войска экспедиционного корпуса вынуждены были отойти, генерал Маитор решил показать, что численное превосходство в артиллерии все-таки на его стороне. Обстрел позиций федератов значительно усилился.
        В этот момент из-за гребня холмов показались четыре серые сигарообразные туши длиною не менее 70 метров, совершили плавный разворот над рекой и медленно поплыли в воздухе вдоль позиций экспедиционного корпуса, держась на высоте около 200 метров.

«Смотри-ка», - обрадовано воскликнул генерал Валенруш, стоя на наблюдательном пункте, - «а этот шельмец Грайс решил все же напугать противника своими воздушными шариками!»
        Через пятнадцать минут после своего появления над полем сражения дирижабли достигли расположения противника. Его батареи, склады снарядов, штабные палатки четко просматривались сверху. По дирижаблям стали стрелять из винтовок. Сначала раздавались одиночные выстрелы, потом они зазвучали все чаще и чаще. Пилот дирижабля N1 потянул рулевые тяги, подправляя курс, и закричал, стараясь заглушить трескотню моторчика в хвосте гондолы, который вращал толкающий винт:

«Приготовиться к бомбометанию!»
        Бомбометатель открыл люк в сколоченном из реек в виде решетки полу гондолы, и глянул вниз. Впереди по курсу виднелась шестиорудийная батарея противника. Правда, одного из орудий не было на предназначенном для него месте, а второе лежало на боку, лишившись одного колеса. Бомбометатель взял из ящика снаряд от
9-сантиметровой пушки с наскоро приделанным к нему стабилизатором из лакированного картона и снял защитный колпачок с ударного взрывателя. Кажется, пора!
        Он поднял снаряд над люком, взрывателем книзу, и, помедлив мгновение, разжал руки. Снаряд камнем полетел вниз и почти тут же на поверхности земли блеснуло пламя, поднялось облако дыма, полетели в разные стороны осколки и комья земли, прогрохотал взрыв. Далековато! До пушек еще метров пятьдесят, а то и больше.
        Тем временем дирижабль подлетел поближе и вниз полетел следующий снаряд. Этот рванул уже метрах в пятнадцати от орудия, зацепив осколками кое-кого из прислуги, но сама пушка осталась невредимой.

«Мимо проскакиваем!» - заорал бомбометатель.

«Ничего, впереди еще одна батарея, на ней и отыграемся!» - оправдывался пилот.
        Первый заход дирижаблей был малоэффективен. Было повреждено всего два орудия, да выведено из строя несколько солдат. Психологический эффект был гораздо больше. Как же, ползут по небу этакие чудища и безнаказанно швыряют в тебя снарядами, а ты перед ними как на ладони и убежать или укрыться некуда!
        Дирижабли медленно развернулись и пошли на второй заход. На этот раз результаты бомбометания были чуть получше. Еще три орудия были в разной степени повреждены близкими разрывами. Но прямого попадания так и не было ни одного. Израсходовав снаряды, дирижабли легли на обратный курс. Внизу вздохнули с облегчением. Но не прошло и 2-х часов, как серые туши снова выплыли из-за холмов…
        Tрижды вылетали дирижабли на бомбежку, но результаты ее были недостаточно внушительны. Правда, больше десятка орудии противника было повреждено, было убито и ранено не менее сотни солдат. Однако этот успех не мог еще переломить ход сражения в пользу федератов. Поэтому отправляясь в четвертый, последний вылет уже на самом закате; командир отряда дирижаблей решил снизить высоту бомбометания до ста метров.
        Крутясь над позициями противника, дирижабли на этот раз доставали его гораздо чувствительнее. Две батареи противника, завидев дирижабли, решили сняться с позиций, чтобы выйти из-под бомбежки, и несмотря на это еще несколько орудий было выведено из строя, взлетел на воздух склад боеприпасов, несколькими удачно брошенными снарядами был рассеян кавалерийский полк, совершавший марш в своем тылу. Но винтовочным огнем с земли был пробит бак с бензином на дирижабле N2. Его гондолу и оболочку охватило пламя, и горящий дирижабль рухнул на поле вблизи позиций экспедиционного корпуса, превратившись в гигантский погребальный костер для своего экипажа. Через несколько минут в этом костре начали взрываться неизрасходованные снаряды, разбросав в разные стороны горящие отметки.
        В тот день генерал Маитор так и не решился начать новое наступление на позиции федератов, затребовав из Латраиды для подкрепления все, что возможно, оставив в столице лишь несколько батальонов для охраны. А рано утром в небе снова показались аэростаты наблюдения, возобновился артиллерийский обстрел, и над позициями экспедиционного корпуса повисли три оставшиеся дирижабля, засыпая их сверху снарядами.
        Одиннадцать оставшихся исправными новейших пушек были сведены командованием федератов в одну батарею, которая обрушила свой огонь на позиции артиллерии экспедиционного корпуса, заставляя его батареи то и дело прекращать огонь, меняя позиции. Тем не менее потери экспедиционного корпуса в орудиях все росли.
        Остальные пушки федератов открыли огонь на максимальную дальность, стараясь нанести урон войскам противника, только строящимся для атаки. Аэростаты бомбили их сверху. Однако сорвать атаку не удалось.
        Потери федератов за предшествующие два дня и в людях, и в вооружении были слишком велики. Обескровлены были и войска противника. Генерал Маитор, понимая слабость своего корпуса, решил нанести удар не по всей линии обороны, а только в центре и по левому флангу федератов.
        Как и в предыдущие дни, была прорвана оборона на левом фланге. В центре же экспедиционному корпусу удалось лишь вклиниться в позиции федератов. Пока на холмах продолжалась схватка, солдаты метрополии опрокинули левый фланг и зашли в тыл основной позиции. На этот раз они не стали захватывать Минрилиб, а направили удар на батареи, артиллерийские склады, площадку базирования дирижаблей.
        Обер Грайс возглавил немногочисленные тыловые подразделения, которые из последних сил пытались задержать натиск противника. К ним присоединилось около полутора сотен раненых из госпиталя. Обер кусал губы - опять Тиоро оказался где-то позади наступающих войск противника. Что с ним? Жив ли?..
        Генерал Валенруш достаточно быстро понял, что у него остается не больше получаса (а то и меньше), чтобы найти средства избежать неминуемо надвигавшегося поражения. Он снял четыре батальона с правого фланга и из долины реки и этими силами нанес контрудар. Полки экспедиционного корпуса были оттеснены к захваченной ими линии траншей левого фланга. Но большего добиться не удалось.
        Противники несколько раз поднимались в атаки и контратаки, но к вечеру ситуация практически не переменилась.
        Пока на холмах и на равнине шли бои, дирижабли методически продолжали бомбардировать позиции экспедиционного корпуса. После обеда винтовочным огнем был поврежден еще один дирижабль. Был перебит бензопровод, двигатель заглох, горелки погасли. Дирижабль пытался развернуться, описывая плавную дугу. Теряя высоту, он начал постепенно приближаться к своим позициям, но не долетел. К нему тут же устремились солдаты противника. Пилот-командир дирижабля был тяжело ранен, механик убит. Оставшийся в живых бомбардир помнил приказ, категорически предписывающий в случае вынужденной посадки или аварии на территории противника уничтожить все механизмы дирижабля. Поджечь? Не успеть…
        Когда десятки солдат окружили гондолу, едва видневшуюся из-под полуспущенной оболочки, мощный взрыв разметал обломки и обрывки в разные стороны. Остатки дирижабля вспыхнули…
        На ночном заседании штаба федератов после доклада об обстановке воцарилось тягостное молчание.

«Так какие будут предложения?» - еще раз повторил свой вопрос генерал Ноити Валенруш.

«Надо отходить» - тихо, но твердо произнес один из командиров полков. - «Отходить немедленно. Всю артиллерию нынче же ночью отвести за Минрилиб. Навести переправы и под прикрытием огня с кораблей и бронепоезда отойти на другой берег Траиды, в горы. Так мы спасем остатки армии».
        Остальные по-прежнему молчали, не решаясь ни присоединиться к этому решению, ни возражать против него. Обер Грайс находился в подавленном настроении. Судьба Тиоро была ему неизвестна - после последнего прорыва противника на левом фланге, многочисленных контратак и новых атак противника, позиции противостоящих сторон так перемешались, что многие группы бойцов были отсечены и изолированы, связь с ними отсутствовала.
        Обер, не вставая с места, произнес громким, решительным голосом:

«Следует не отступать, а атаковать». - Вокруг зашумели.

«Другого выхода у нас просто нет» - начал объяснять Обер. - «Если мы отступим, то все преимущества окажутся у противника. Через три, а то и через две недели могут подойти транспорты с подкреплениями. Поражение врагу надо нанести сейчас, когда у него практически исчерпаны резервы».

«Чем нанести-то?» - с надрывом выкрикнул кто-то.

«Не дожидаясь рассвета, посадить не менее 4 тысяч бойцов на бронепоезд и железнодорожные составы, на лодки, на канонерку и мониторы - и двинуть вперед, нанести удар по левому флангу противника. Не дожидаясь рассвета - чтобы не дать противнику обнаружить отвод наших войск с позиций. Артиллерийский обстрел начать одновременно с высадкой десанта с реки». - Обер замолчал.

«Это верная смерть» - с трудом выговорил командир кавалерийской бригады, голова которого была перевязана окровавленными бинтами (в бригаде же оставалось к настоящему моменту меньше полусотни сабель). - «Но я - за! Помирать - так с музыкой! Все равно в этих траншеях нас не сегодня-завтра задавят. Так лучше выйти в открытое поле и дать им прикурить напоследок!» - в голосе его звучало лихорадочное возбуждение.

«Это очень рискованное дело» - вступил в разговор начальник артиллерии. -
«Конечно, противник может, не разобравшись в обстановке, переоценить силу нашего удара и отвести войска с захваченных им наших позиций. Но он может и не обмануться, а ударить по нашей ослабленной обороне - и что тогда? А тогда, независимо даже от возможного успеха десанта, мы потеряем всю артиллерию и склады боеприпасов! И наши войска, ушедшие вперед, будут обречены».

«Да, такая опасность есть», - отозвался Обер Грайс. - «Поэтому все оставшиеся на позициях войска и артиллерию надо немедленно отвести на правый фланг и там организовать прочную оборону. Сил будет достаточно, чтобы на ограниченном участке создать действительно прочные позиции».

«Но тогда противник закрепится на оставленных нами холмах и захватит Минрилиб, перережет железную дорогу…» - отозвался начальник артиллерии.

«Надо упредить его. Атаковать, не дожидаясь paccвета. Ошеломить его нашей дерзостью, не дать разобраться в обстановке. А это значит, что перегруппировку надо начинать немедленно!»
        В лагере противника еще спали, когда три серых сигарообразных тени скользнули по сумеречному небу и обрушили снаряды на поляну, где стояли штабные палатки. Из семи с лишним десятков сброшенных снарядов один все же разорвался совсем рядом с палаткой командующего. Генерал Патгамолью Моитор получил множественные осколочные ранения и был эвакуирован в Латраиду. Не успел его преемник принять командование, как на левом фланге послышалась канонада, а вслед за ней пришло донесение: мятежники силой до трех полков атакуют левый фланг со стороны реки при поддержке бронепоезда и военных кораблей. Был отдан приказ немедленно отвести войска левого фланга и центра с захваченных ими позиций на холмах и отразить атаку противника.
        Генерал Валенруш лично командовал войсками десанта, понимая, что другой возможности отбросить врага уже не будет. Через полчаса после начала атаки было захвачено уже более 15 артиллерийских орудий с боеприпасами, и среди них много исправных, которые тут же были развернуты в сторону противника и открыли огонь. Войска экспедиционного корпуса, отходя с холмов, попытались зайти во фланг и тыл десанту, отрезать и разгромить его, но сами оказались под перекрестным артиллерийским огнем…
        К вечеру положение сторон приняло еще более запутанный характер. Войскам Федерации удалось занять практически все позиции противника на его левом фланге. В свою очередь, экспедиционный корпус продолжал удерживать несколько холмов и линии траншей на левом фланге федератов. И тогда Тоити Валенруш, несмотря на то, что войска Федерации были измотаны почти полной невозможностью выспаться в течение прошедших двух суток, все же поднял ночью своих атаку.
        Обер Грайс шел в первых рядах атакующих на левом фланге. Его мучила неизвестность
        - о Тиоро по-прежнему было ни слуху, ни духу. Без артиллерийской подготовки, без единого выстрела сблизились бойцы с врагом. Неожиданный удар внес смятение в его ряды. Однако сопротивление было упорным, хотя, к счастью федератов, неорганизованным. Многие солдаты экспедиционного корпуса были захвачены врасплох и были заколоты, еще не успев стряхнуть сон и понять, что происходит. Многие были захвачены в плен. В конце концов противник бежал с захваченных позиций.
        Обер Грайс метался по полю сражения в попытках отыскать своего сына. Его не было среди убитых, не значился он и в списках раненых, отправленных в госпиталь. Лишь в четыре часа после полудня запыхавшийся вестовой отыскал Обера в лощине между холмов у левого фланга.

«Господин бригадный генерал!.. Разрешите доложить!..» - вестовой едва переводил дыхание.

«Что еще стряслось?» - буркнул Обер, не оборачиваясь.

«Ваш сын… Он в госпитале…»

«Как в госпитале?!» - Обер чуть не подскочил на месте. - «Мне сказали - сержант Танапиоро Грайс в списках госпиталя не значится!»

«Он был без сознания… Без мундира и документов… Только потом в кармане галифе у него нашли револьвер с надписью - „Дорогому Тиоро в день совершеннолетия от отца“ - и датой. Кто-то из раненых офицеров догадался поискать в списках личного состава, там ведь указана дата рождения. Ну вот и нашли…» - торопливо рассказывал вестовой.

«Как он сейчас?» - обеспокоено перебил объяснения Обер.

«Живой… Иногда глаза приоткрывает, губами едва шевелит, но сказать ничего не может…» - вестовой зябко поежился на жарком солнце, вспоминая то, что ему довелось повидать в госпитале.
        Все медицинские знания Обера Грайса были здесь ни к чему. Ни препаратов, ни приборов, ни инструментов у него не было. Все, что он мог сделать - это положиться на опыт полевых хирургов, да пичкать сына общеукрепляющими растительными средствами. Через два дня появилась надежда, что Тиоро выкарабкается. Ни один из внутренних органов не был серьезно поврежден, оказались целы и суставы. -
«Молодой, мясо зарастет!» - буднично бросил хирург, занимавшийся Тиоро.
        Новый исполняющий обязанности командующего экспедиционным корпусом, дивизионный генерал Тешьяк, оказался в крайне сложной ситуации. Потери огромны, особенно в артиллерии и кавалерии. Боезапас ограничен. Все ранее захваченные позиции потеряны. Мятежники мертвой хваткой вцепились в его левый фланг. Генерал Тешьяк отдал приказ оседлать шоссе и под прикрытием сильного арьергарда ночью скрытно покинуть позиции и отойти в Латраиду.
        Выбившиеся из сил войска федератов даже не пытались преследовать противника, ограничившись скоротечным артиллерийским обстрелом отходящих колонн, когда маневр врага был обнаружен.
        Хотя курьеры и телеграф уже разнесли по островам радостную весть о поражении экспедиционного корпуса под Минрилибом, на заседании штаба вовсе не царило радостное возбуждение. Собравшиеся понимали, как велики понесенные потери. Понимали они и тот факт, что даже без этих потерь у них не было достаточно сил, чтобы вернуть столицу. Тем более - теперь. Доклад начальника штаба оказался еще более удручающим.
        Генерал Валенруш, выступая первым, заявил:

«Думаю, всем собравшимся понятно, что у нас нет сил для крупномасштабных операций. Все, что нам остается - постепенно укреплять позиции вокруг Латраиды и вести с противником партизанскую войну - налеты на окраины, удары по небольшим воинским командам, диверсии на складах. Когда мы накопим достаточно сил, тогда можно будет думать о большем».

«Полагаю, командующий прав. Я, со своей стороны, хотел бы конкретизировать имеющиеся у нас военно-технические возможности и несколько дополнить предложенные командующим варианты партизанских действий» - заговорил Обер. - «В настоящий момент мы располагаем 11-ю исправными пушками новейшего образца, которые могут с окраины Латраиды обстреливать район гавани. Через две-три недели их число может быть почти удвоено за счет ремонта и законченных производством шести новых орудий. Полагаю, грех не воспользоваться этой возможностью - мы можем устраивать короткие огневые налеты по пакгаузам в порту и по транспортам у причалов, а затем быстренько отводить орудия в безопасное место».

«Неплохая идея» - сразу поддержал Обера Валенруш.

«Кроме того, думаю, следует уделить больше внимания морским силам противника. Я получил обнадеживающие известия об удачной постановке мин нашего производства на заданной глубине. Да и во время вторжения, помните, они все-таки потеряли на таких минах два судна. Думаю, надо значительно расширить минные постановки. Это, кстати, затруднит переброску подкреплений для экспедиционного корпуса» - продолжал Обер. Собравшиеся согласно зашумели.

«Наконец, хотя дирижабли - должен признать это откровенно - оказались не слишком эффективным оружием, они тоже могут сослужить кой-какую службу. В корректировке артиллерийского огня на большие дистанции они незаменимы. В разведке они тоже могут оказаться немалым подспорьем. Да и бомбардировка с воздуха причалов, складов и кораблей в порту и на рейде будет, быть может, и не очень результативна, но в смысле психологического воздействия на противника даст не так уж мало».

«За неимением лучшего сгодятся и дирижабли» - меланхолически согласился Валенруш.
        Армия Федерации постепенно восстанавливала свои боевые возможности. Численность войск, действующих против экспедиционного корпуса, была доведена до 12 тысяч штыков и 2 тысяч сабель. Вокруг Латраиды было сосредоточено более 70 артиллерийских орудий, главным образом за счет ремонта своих и трофейных пушек. Экспедиционному корпусу пришлось сложнее. Известия о постигшей его неудаче подстегнули присылку подкреплений. Но первый конвой из шести транспортов потерял на минных полях два корабля. Второй, более солидный, в течение получаса потерял на невидимых на поверхности моря минах в 400 километрах от Латраиды сторожевое судно, канонерку, два транспорта. А после того, как еще через десять минут на минах подорвался легкий крейсер, сопровождавший конвой, командир конвоя приказал судам лечь на обратный курс. Впрочем, третий конвой оказался удачливее и пришел в гавань Латраиды совсем без потерь.
        Ежедневные огневые налеты и действия партизанских групп, проникавших в город, держали гарнизон в постоянном напряжении. Экспедиционный корпус продолжал нести потери, иногда довольно чувствительные, практически не вступая в боевое соприкосновение с противником. В довершение всего возобновили свои полеты дирижабли. Они методически осыпали порт и корабли в гавани артиллерийскими снарядами крупного калибра. Результаты бомбардировок поначалу были незначительны - иногда за весь налет не было убито или ранено ни одного человека, снаряды рвались между зданиями пакгаузов, или вдали от бортов кораблей, причиняя лишь пустячные повреждения.
        Но дни шли за днями, и вот однажды снаряд, сброшенный с дирижабля, угодил прямо в склад с боеприпасами. Взрывы и пожары в порту продолжались несколько часов. Еще через неделю снаряд от 15-сантиметровки, пробив палубу, угодил в машинное отделение транспорта, вызвав там пожар. Судно практически вышло из строя. Через две недели в результате попаданий снарядов, сброшенных с дирижабля, сгорели две канонерки, стоявшие рядом у причала. Еще через восемь дней огромный пожар вспыхнул в результате бомбардировки и артиллерийского обстрела продовольственного склада.
        Результаты бомбометания, возможно, могли бы быть и больше, но Обер Грайс, обеспокоенный потерей двух дирижаблей в сражении у Минрилиба, запретил опускаться ниже 300 метров. Даже действуя на этой высоте, дирижабли возвращались с множеством дырок в оболочке и в гондоле, полученных от винтовочного обстрела.
        Командование военного флота Федерации систематически сужало кольцо минных постановок вокруг Латраиды, стремясь надежно изолировать экспедиционный корпус от помощи морем. Но как справиться с главными силами флота метрополии, который своими орудиями надежно оборонял Латраиду от любой попытки штурма? Было решено выманить флот из гавани и завести его на минные поля. Приманкой должен был послужить единственный мощный боевой корабль Федерации - броненосный крейсер «Неистовый Рыцарь».
        Туманным утром силы флота Тайрасанской Федерации, выйдя из пролива, приблизились к гавани Латраиды. Сторожевой пароход заметил их лишь тогда, когда дистанция между ним и «Неистовым Рыцарем» сократилась до 400 метров. Уже через четверть часа боя сторожевик получил несколько пробоин и стал тонуть. Но канонада привлекла более мощные суда. Туман медленно рассеивался, и вдогонку за броненосным крейсером, начавшим отход с места боя, пустились оба эскадренных броненосца, легкий крейсер, все три миноносца и четыре канонерских лодки.

«Неистовый Рыцарь» прикрывали три канонерки и монитор. Имея более медленный ход (особенно монитор), они могли легко стать добычей противника, и стали искать спасения среди россыпи мелких скалистых островов у побережья. Дав по ним несколько залпов, эскадра метрополии не стала их преследовать, опасаясь сесть на камни. Броненосный крейсер взял мористее и эскадра устремилась за ним.
        Первыми в атаку пошли быстроходные миноносцы. «Неистовый Рыцарь» огрызался из своих орудий, пытаясь одновременно нанести повреждения миноносцам и не дать им занять выгодные позиции для торпедной атаки. Отчасти это удалось - один из миноносцев сильно задымил, резко сбавил ход и стал двигаться по какой-то странной дуге. Было заметно, что он имеет солидный крен на один борт. Остальные два миноносца, однако, вышли на дистанцию пуска торпед.
        Залп был не слишком точным, но одна из торпед угодила в корму крейсера, сразу повредив рулевые тяги. Вода стала заливать машинное отделение. Пришлось гасить топки котлов. «Неистовый Рыцарь» потерял ход и теперь по нему били орудия главных калибров эскадренных броненосцев и легкого крейсера.

«Неистовый Рыцарь» уже миновал проход в минном поле, когда несколько снарядов крупного калибра настигли его, а один 22-сантиметровый сделал пробоину ниже ватерлинии, недалеко от дыры, проделанной торпедой. Чтобы сохранить остойчивость, капитан отдал приказ затопить противоположные отсеки, и крейсер сел килем на грунт
        - как раз в этом месте оказалась небольшая каменистая отмель.
        Не сближаясь, эскадра продолжала обстрел смертельно раненого «Неистового рыцаря». На крейсере уже начался пожар, значительная часть орудий вышла из строя, но он еще огрызался. Тогда два миноносца вновь пошли в атаку. И снова один из них напоролся на залп главного калибра крейсера, и вынужден был бороться за собственное спасение, а другой в нерешительности отвернул, так и не выйдя на дистанцию торпедного залпа.
        Эскадренные броненосцы стали сокращать дистанцию, не переставая осыпать «Неистовый Рыцарь» снарядами. Второй помощник командира крейсера напряженно следил за их маневром (командир корабля и первый помощник были убиты). Вот первый из кораблей миновал границу минного поля, вот и второй перешел эту невидимую черту. Вот вслед за ними вошел на минное поле и легкий крейсер… А взрывов все нет.
        На «Неистовом Рыцаре» из числа крупнокалиберных пушек остались исправными лишь два
15-сантиметровых орудия, но и те по команде второго помощника замолкли. «Может быть, это заставит броненосцы подойти поближе и они, наконец, напорются на мины?
        - думал он. Но вперед пошла канонерка, а следом за ней - легкий крейсер. Когда канонерка уже примеривалась, как причалить к борту поверженного крейсера, а легкий крейсер морских сил метрополии застопорил ход примерно в сотне метров, внезапно ожили замолчавшие орудия «Неистового Рыцаря». На канонерке были разбиты надстройки, повреждены оба носовых орудия. Судно охватило пламя. Крейсер тоже получил несколько попаданий и попытался увеличить дистанцию. Ближайший эскадренный броненосец - а это был «Святой Аптиву», командир которого жаждал рассчитаться за унизительное бегство из Тайрасана, - напротив, рванулся вперед, намереваясь в упор расстрелять дерзкий броненосный крейсер. Крейсер получил еще несколько попаданий и начал заваливаться набок. Пожар на его борту разгорался.
        Вдруг корпус «Святого Аптиву» содрогнулся и у борта его поднялся и опал водяной смерч. Броненосец моментально получил значительный крен, который увеличивался на глазах. Второй броненосец и легкий крейсер, опасаясь той же участи, дали «полный назад». Шедшая рядом с крейсером - почти борт о борт - канонерка, пытаясь избежать столкновения, стала отворачивать. Металл заскрежетал о металл. И в этот момент под днищем канонерки рванула мина. От взрыва сдетонировали боеприпасы и канонерка скрылась в рыже-черном облаке разрыва. Шедший вплотную легкий крейсер получил несколько повреждений ниже ватерлинии, на него обрушились горящие обломки, вызвавшие пожар.
        Тем временем «Святой Аптиву» лег мачтами на воду, еще несколько минут - и из воды показался на мгновение его киль, чтобы затем быстро погрузиться в морскую пучину. Легкий крейсер боролся за жизнь дольше, но и он в конце концов был оставлен командой и затонул.
        Другой канонерке, охваченной пожаром, и одному из поврежденных миноносцев удалось дойти до гавани, куда уже отошел уцелевший эскадренный броненосец и неповрежденная миноноска. Неравный бой и закончился с неравным счетом. А у входа в гавань их ждал сюрприз. На рейде ярким костром горел старый бронированный линейный корабль, подожженный в результате налета дирижаблей.
        Воодушевленные успехом, и одновременно раздосадованные потерей единственного крупного боевого судна, федераты решили усилить давление на противника. Командам дирижаблей была поставлена задача сосредоточить свои усилия на флагманском эскадренном броненосце.

«Не важно», - говорил Тоити Валенруш, - «сколько времени вы будете его бомбардировать - десять дней, двадцать или целый месяц. Важно, чтобы этот мерзавец, адмирал Гастаррака, понял, что ему не уйти от возмездия!».
        И дирижабли начали методическую охоту на флагман. Уже на шестой день броненосец получил первое попадание. Еще через четыре дня, во время особенно удачного налета, на броненосце было выведено из строя 12-сантиметровое орудие, заклинена кормовая башня главного калибра и снесена одна из четырех дымовых труб. На следующей неделе разрыв снаряда, сброшенного с дирижабля, пришелся у самого борта, и корпус дал значительную течь. На восемнадцатый день бомбардировок, после того, как снаряд взорвался на бронированной палубе, окатив осколками мостик, командующий эскадрой перенес свой вымпел на новый броненосный крейсер «Непобедимый Рыцарь» - копию того, что так геройски погиб под именем «Неистовый Рыцарь» десятью днями ранее, сражаясь под флагом Тайрасанской Федерации. Однако налеты продолжались. Броненосец потерял еще одну дымовую трубу, 15-сантиметровую пушку, которую взрывом снесло за борт, и получил серьезное повреждение одного из винтов и рулевого управления. После этого налеты переключились на «Непобедимый Рыцарь».
        Адмирал Гастаррака посетил в госпитале полного генерала Паттамолью Маитора и заявил напрямик:

«Обстановка вынуждает меня поставить вопрос об эвакуации эскадры и экспедиционного корпуса!»

«Ах, оставьте», - болезненным голосом ответил Паттамолью, - «корпусом сейчас командует генерал Тешьяк».

«Но он всего-навсего дивизионный генерал! Только с вами я могу говорить на равных. Вы же не хотите, чтобы я просто отдал ему приказ, не посоветовавшись с вами?» - Эти аргументы убедили Паттамолью Маитора, и он жестом пригласил адмирала сесть.

«Сударь», - пытался возражать Маитор, - «наш долг - вернуть Тайрасан метрополии!»

«Если вы собираетесь ждать того момента, когда эскадра будет не в состоянии обеспечить эвакуацию корпуса - а этот момент, судя по всему, не за горами, - то вы неправильно понимаете свой долг перед метрополией. Поймите, я уже потерял три мощных броненосных судна из восьми, один броненосец требует капитального ремонта, потеряно два миноносца из трех, да еще легкий крейсер! И это не считая мелких судов и транспортов! Меня каждый день бомбардируют с дирижаблей. Ни налетам с воздуха, ни минным постановкам мы не можем противопоставить ничего серьезного. Противник постепенно стягивает кольцо минных полей и скоро мы будем заперты здесь, как в мышеловке! Что же тогда - капитулировать?»
        Словно в подтверждение его слов где-то неподалеку стали рваться снаряды кочующей батареи федератов.

«Вы же видите, их полевая артиллерия бьет до самой гавани! Как только я пытаюсь достать их из главного калибра, они снимаются и уходят! И так каждый день. Скоро не нужно будет штурма, они разобьют артиллерией и бомбардировками с дирижаблей все наши склады боеприпасов и возьмут нас голыми руками!»

«Мы дождемся подкреплений и ударим по мятежникам…» - упрямо, но уже без энтузиазма в голосе продолжал возражать генерал Маитор.
        Адмирал горько усмехнулся:

«Вчера ночью в гавань Латраиды прорвалось посыльное судно. Четвертый конвой, шедший к нам, потеряв несколько судов на минном поле, повернул обратно. Подкреплений не будет».
        Приказ об эвакуации был отдан.
        Федерация народов Тайрасана начала залечивать раны, нанесенные войной. Разрушения коснулись в основном лишь Латраиды, но война привела в расстройство финансы Федерации. Обер Грайс нашел некоторые средства, чтобы немного поправить дело. Были удачно проданы за границу несколько партий магазинных винтовок, что принесло казне небольшое облегчение. Началась понемногу регулярная торговля экспортными товарами
        - лесом, тканями, тропическими фруктами, керосином и бензином. Но чтобы восстановить, а тем более - расширить внешнюю торговлю, требовалось урегулировать отношения с бывшей метрополией и добиться дипломатического признания.
        И сенатор Федерации Обер Грайс включился в выполнение этого задания. Восстановив свои знакомства в Республике Свободных Южных Территорий, он обратился к Правительству Республики с предложением сыграть роль посредника на переговорах Федерации с Долинами Фризии.
        Вскоре пассажирский пароход, пришедший из Земли Королевы Айлин, принял на свой борт Обера Грайса, сенатора Федерации народов Тайрасана, и взял курс на Элинорский материк. Обер Грайс вместе с сыном следовал в Лариолу, столицу Земли Королевы Айлин.
        Там, в посольстве Республики Свободных Южных Территорий, его ждал специальный посланник Правительства Республики, чтобы на нейтральной территории предварительно обсудить возможность переговоров с Долинами Фризии.
        Каждое утро на палубе Обер занимался с сыном специальными упражнениями. Левая рука Тиоро действовала еще недостаточно хорошо - сказывались последствия ранений. После завтрака Обер и Тиоро садились в своей каюте работать с документами. Для Тиоро здесь многое было ново и непонятно.

«Отец», - спрашивал он, разбирая очередную папку с документами, - «а зачем тут бумага, озаглавленная „Допустимые уступки на переговорах“? Ведь это же мы выиграли войну! Значит, мы и должны диктовать условия! Пусть они идут на уступки».
        Обер терпеливо пускался в разъяснения:

«Во-первых, Долины Фризии сильнее нас в экономическом и военном отношении. Хотя их флот понес чувствительные потери, через год-другой они могут собрать новую эскадру и новый экспедиционный корпус…»

«Их мы разобьем так же, как и этот!» - запальчиво воскликнул Тиоро.

«Вовсе не обязательно», - покачал головой Обер. - «Генерал Паттамолью Моитор и адмирал Гастаррака - старые пни, действовавшие весьма опрометчиво и плохо подготовившиеся к вторжению. Их преемники могут усвоить полученный урок. Но даже если ты и прав - разве нам нужна еще одна война?»

«Нет, не нужна» - согласился Тиоро.

«А ведь в Генеральном Консулате Долин Фризии немало горячих голов, которые хотят взять реванш за поражение. Поэтому мы должны будем предложить им уступки, или что-то такое, что в их глазах будет выглядеть как уступки» - продолжал объяснять Обер своему сыну. - «Тогда сторонникам заключения мира будет легче добиться утверждения соглашения».
        Посланник Республики, встретившись с Обером, сразу дал ему понять, что Республика не будет принимать на себя никаких миссий из чистого альтруизма.

«Вы лично, господин Грайс», - раскуривая сигару, говорил Оберу посланник, проигнорировав почетное звание «сенатор», хотя Обер явился в особняк посланника во фраке с муаровой малиновой лентой через плечо - знаком сенаторского достоинства Федерации народов Тайрасана - «пользуетесь в Республике немалым авторитетом, особенно среди деловых кругов. Но ваши друзья из новых властей, которых многие рассматривают как мятежников, не пользуются у нас устойчивой репутацией. Чтобы Республика приняла участие в переговорах, я должен предложить правительству нечто большее, чем вполне достойные миротворческие устремления. Мораль, конечно, весьма важная составляющая политики, но всякая реальная политика должна считаться и с реальными интересами». - Посланник успешно справился, наконец, с раскуриванием сигары, сделал несколько глубоких затяжек и лишь тогда перевел свой взгляд на Обера. - «Как деловой человек, вы, надеюсь, вполне меня понимаете».

«Как деловой человек, я, разумеется, понимаю, что интересы любого государства не могут быть сведены к моральным побуждениям, пусть и самого наилучшего свойства» - начал ответную речь Обер. - «Поэтому я готов сделать предложения, которые, на мой взгляд, соответствуют реальным интересам Республики Свободных Южных Территорий.
        Во-первых, мы можем обсудить условия весьма выгодного для вас торгового договора. В частности, не исключается предоставление Республике льготного режима вывоза традиционных предметов экспорта Тайрасана - например, ценных тропических пород дерева». - Обер Грайс знал, что тесть посланника являлся крупным мебельным фабрикантом.

«Во вторых», - продолжая Обер, - «не исключается предоставление Республике и льготного режима капиталовложений, скажем, в части налогообложения».

«Какую ценность будут иметь капиталовложения, сталкивающиеся с риском конфискации, национализации и тому подобное?» - тут же возразил посланник. - «Нам известно, какие речи ведутся в вашем Национальном Собрании! Да и ваши собственные политические взгляды внушают здесь кое-кому нешуточные опасения».

«Да, в нашем Национальном Собрании немало радикальных элементов, выдвигающих лозунги передела имуществ. Ну и что? Ведь не они определяют политику Правительства федерации. А разве в вашем парламенте нет политиков, выдвигающих не менее радикальные идеи?» - Обер широко улыбнулся. - «Что же касается меня, то при всем приписываемом мне радикализме я никогда не призывал к конфискациям имущества или чему-либо подобному. Более того, я уполномочен заявить уже сейчас, на стадии предварительного обсуждения, что в случае заключения мирного соглашения Правительство Федерации гарантирует неприкосновенность имущества иностранцев, включая и имущество граждан Долин Фризии, на равных основаниях со всеми остальными».

«Хорошо», - промолвил посланник после длинной затяжки, выпустив колечко дыма, -
«но то, что вы предлагаете, это, так сказать, блага потенциальные. А сейчас, для того, чтобы Правительство приняло решение об участии в организации переговоров, хотелось бы иметь нечто более осязаемое».

«Что ж, и об этом можно поговорить», - отозвался Обер. - «И с этой целью я попросил бы вас пригласить на следующую встречу военного атташе посольства, а также специалиста, знакомого с вопросами нефтеперегонной промышленности».
        На следующей встрече, состоявшейся через четыре дня, Обер Грайс начал обсуждение с заявления:

«Гопода! Oт имени Правительства Федерации народов Тайрасана я официально уполномочен предложить Правительству Республики свободных Южных Территорий приобрести у нас секретные образцы новейшей техники военного и гражданского назначения. Речь идет, во-первых, об артиллерийском казнозарядном нарезном орудии с противооткатным устройством, поршневым затвором, телескопическим прицелом и угломером, сконструированном под унитарный патрон, снаряжённый бездымным порохом. А во-вторых - о высокоэффективной установке для получения из нефти бензина высочайшей степени очистки и попутного выделения еще четырех видов нефтепродуктов». - С этими словами Обер положил на стол две папки с надписями на обложке «Совершенно секретно! Не выносить из помещения! Изготовлено в одном экземпляре».

«Господа, вы можете ознакомиться здесь, в моем присутствии, с техническими данными этих изделий» - пояснил Обер.

«Но я не могу вносить официальные предложения, основываясь только на своем рассказе о виденных мною документах!» - запротестовал военный атташе.

«Понимаю вас», - ответил Обер с легким поклоном, - «но как только с вашей стороны будет изъявлена готовность к посредничеству в официальных переговорах, вам тут же будут вручены и официальные предложения по интересующему вас предмету».
        Сделка была заключена на условии, что она вступит в силу в день подписания мирного соглашения между Федерацией народов Тайрасана и Долинами Фризии.
        Не прошло и семи месяцев, как состоялась мирная конференция в Порт-Квелато и долгожданный мир был подписан. Однако Обер не обольщался. Хотя этот мир принес череду дипломатических признаний и торговых договоров, тревожные вести доносились со Старых Земель. Многие державы рассматривали Архипелаг как сферу своих интересов и питали намерения закрепить там свое особое положение. Если понадобится, то и вооруженной силой.
        Федерации приходилось думать о поддержании своей обороны. Новая верфь на внутреннем море приняла на ремонт поднятые один за другим затонувшие эскадренный броненосец «Святой Аптиву», броненосный крейсер «Неистовый Рыцарь», легкий крейсер и миноносец. Была начата программа строительства двух собственных контрминоносцев и нескольких минных катеров. Однако было ясно, что даже ввод в строй всех этих судов будет недостаточен для противоборства с действительно мощной эскадрой. Минные постановки уже не могли сыграть такую роль, как в войне за независимость. Флоты всех морских держав спешно обзаводились тральщиками и разрабатывали приемы обезвреживания мин.
        Но вскоре флот Федерации разом пополнился несколькими боевыми судами при весьма неожиданных обстоятельствах.
        Глава 3
        Третья жизнь.
        Прошло менее двух лет со дня подписания мирного договора с Долинами Фризии. Сенатор Грайс активно трудился в качестве экономического советника Правительства Федерации народов Тайрасана. Его сын Тиоро поступил в офицерское училище, а племянница Лаймиола продолжала учиться в гимназии.
        Со Старых Земель стали долетать тревожные вести. Поначалу они прямо не затрагивали интересов Архипелага и многие относились к ним равнодушно, но затем положение изменилось.
        Деремское королевство, объединив несколько соседних небольших княжеств, объявило себя империей и стало быстро наращивать военные приготовления. Новоявленная Деремская империя не имела выхода к морю, и поэтому объектом ее притязаний сделались земли Нолии - государства, которое несколько уступало Дерему в численности населения и в территории, но имело несколько крупных портов там, где Срединное море открывалось в Восточный океан. Дерем, конечно, мог пользоваться портами своих союзников, располагавших гаванями в Большом Центральном проливе ведущем к Срединному морю (неподалеку от острова Ульпия). Однако союзники союзниками, а Деремская империя желала превратиться в самостоятельную морскую державу.
        Агрессивные притязания Дерема вызвали ответную вспышку воинственности со стороны правящих кругов Нолии. Но государство было раздираемо острым внутренним кризисом - радикальные партии, тесно связанные со Всемирным Союзом фабричных работников, вели антимонархическую агитацию, требовали немедленных социальных реформ и угрожали Великому Дьюку Нолийскому революцией.
        Когда вспыхнул военный конфликт, армия Деремской империи, недавно реорганизованная, лучше обученная и быстрее отмобилизованная, стала теснить войска Нолии и быстро подошла к столице, охватив ее полукольцом. Опасаясь полного поражения, Великий Дыок подписал продиктованные победителями условия мира, согласно которым Нолия уступала Деремской империи, помимо ряда пограничных земель, еще и большой коридор, выходящий к морю, с двумя крупными портовыми городами. Кроме того, в качестве контрибуции Нолия должна была уступить значительную часть своего военного и торгового флота.
        На следующий день после подписания соглашения в столице вспыхнули волнения, в которые были вовлечены и некоторые воинские части. Позор поражения вызвал всеобщую ненависть к Великому Дьюку, и уже на следующий день в столице была провозглашена республика. Дьюк бежал на оккупированную территорию. Военные действия после свержения Дьюка вспыхнули с новой силой. Командование Деремской армии стало формировать из монархически настроенных офицеров и пленных солдат-нолийцев воинские части, которые направлялись на фронт под знаменами Великого Дьюка. Республиканская армия яростно сопротивлялась, но кольцо вокруг столицы продолжало сжиматься. Тем не менее вскоре в Республике Нолия состоялись выборы, которые дали большинство коалиции Трудового фронта (объединявшего анархистов, социалистов и Объединения союзов мастеровых) и Крестьянской партии.
        Социальные реформы, которые стало проводить новое правительство Республики Нолия, обеспечили ему поддержку значительной части населения страны и растущую международную изоляцию. Через четыре месяца после упорной обороны пала столица и войска республики стали медленно, но верно отходить к морскому побережью. В соседние страны хлынул поток беженцев, но одна страна за другой стали закрывать для них свои границы. Тайрасанская Федерация издала правительственный декрет, согласно которому право убежища для жертв войны объявлялось конституционной нормой Федерации. На Архипелаг потянулись первые суда с беженцами из Нолии.
        Сенатор Грайс в числе других вошел в комиссию по приему беженцев. Предвидя вероятность полного поражения Республики Нолия и массовый поток беженцев, он предложил использовать первых переселенцев из этой страны для обустройства и подготовки мест для приема ожидаемой волны беженцев. На Ахале-Тааэа и Оторуане были выделены территории, на которых началось спешное возведение руками переселенцев новых поселков, состоящих из сборных домов облегченных конструкций.
        Обер Грайс являлся также инициатором программы использования беженцев для укрепления экономики Тайрасана. Для беженцев выделялись участки под основание сельскохозяйственных товариществ, предоставлялись государственные кредиты для организации ремесленных товариществ, проводился учет беженцев, имеющих высшее образование, техническую или военную квалификацию.
        Военные действия в Нолии сконцентрировались на небольших пятачках земли вокруг трех остававшихся в руках республиканцев портовых городов. Военный флот республики своей мощной артиллерией какое-то время сдерживал натиск деремцев. Но вот стали подходить к концу боеприпасы, стало иссякать продовольствие. Массы беженцев, сгрудившиеся в портах, осаждали корабли. Падение одного из трех городов на побережье, продолжавших сопротивление, ознаменовалось массовой резней гражданского населения, которому не хватило мест на судах, и истреблением пленных. И вот от причалов двух оставшихся в руках республиканцев портов стали отходить переполненные пассажирские суда и транспорты с беженцами, а вслед за последними судами, взорвав береговые форты и батареи, ушли военные моряки на своих грозных кораблях. Их путь лежал к Тайрасанскому архипелагу.
        В дневниках Локки содержится подробное описание войны между Деремом и Нолией. Немало там и материала о проведенных республиканцами социальных реформах, и об исходе беженцев, об их пути через океан, наполненном лишениями и опасностями. В качестве сенатора Федерации, члена комиссии по приему беженцев, Обер Грайс собрал массу документального материала и личных воспоминаний беженцев-нолийцев. Но этот материал мало затрагивает судьбу самого Локки, а потому здесь я ограничился лишь кратким пересказом событий.
        На кораблях прибыли в Федерацию народов Тайрасана не только беженцы, но и Правительство Республики Нолия в изгнании. Переговоры с ним были трудными. Ведь, что ни говори, а за спиной этого правительства стояла 28-тысячная армия и восемь мощных броненосных судов, не считая миноносцев, канонерских лодок, вооруженных посыльных судов и прочей мелочи. Кроме того, на судах прибыл золотой запас Республики Нолия.
        В результате переговоров на территории Федерации в качестве ее члена был основан Нолийский автономный департамент в составе двух автономных округов, располагавшихся на Ахале-Тааэа и Оторуане. В собственности правительства департамента оставался золотой запас и коммерческий флот. Правительство Нолийской Республики в изгнании прекращало свою деятельность. Вооруженные силы нолийцев вливались в вооруженные силы Федерации, но им давались гарантии, что сложившиеся части и экипажи не будут расформировываться.
        Сухопутную армию, прибывшую из Нолии, все же пришлось сократить втрое - в мирное время Федерация не могла содержать столько войск. А вот прибавление флота, несмотря на всю его дороговизну, Правительство Федерации решило принять целиком. В воздухе пахло порохом.
        Несмотря на все подготовительные работы, жилья для беженцев явно не хватало. Все трудоспособные были мобилизованы на строительные работы, благо Архипелаг имел весьма теплый климат и людей можно было разместить в палатках (которых тоже не хватало) и даже просто в шалашах. Резко обострилась продовольственная проблема, поскольку государственные фонды не смогли покрыть потребности, и потому правительству нового Нолийского департамента пришлось израсходовать часть своего золотого запаса на закупку продовольствия внутри страны и за рубежом.
        Внезапный приток населения на острова Архипелага обострил и проблему занятости. Решение было найдено в строительстве нескольких крупных современных предприятий - по производству двигателей, по строительству локомотивов, по производству электрооборудования, и двух секретных военных заводов: N6 и N7. Ассигнования на их строительство собирались путем займов, продажи облигаций, продажи части золотого запаса Нолийского департамента и самой Федерации. Тем не менее бюджет трещал по швам, цены поползли вверх.
        Лишь через четыре года экономическая ситуация на Архипелаге стала входить в нормальное русло. Экономика оживилась и это позволило начать реализацию ряда крупных проектов, с участием как иностранного, так и местного капитала (частного и государственного).
        Годы шли. Обер Грайс отправил свою племянницу учиться на Элинор, в университет Лариолы, где когда-то преподавал историю ее дед, профессор Маррот, и где учился когда-то он сам. Тиоро стал командиром гренадерского взвода в армии Федерации. Сам Обер активно участвовал в осуществлении проектов технического развития и в социальном реформаторстве.
        Экономика Тайрасанской Федерации стала выходить на передовые позиции. По ее дорогам бегали автомобили, в городах были проложены линии трамвая, а в Латраиде и Зинкусе (столице департамента Ахале-Тааэа) - метро. Дирижабли стали использоваться для пассажирских и грузовых перевозок. Море вокруг Архипелага патрулировали торпедные катера с дизельными двигателями, а на стапелях были заложены подводные лодки. Затопленные когда-то броненосные суда были подняты и переоснащены на верфях Федерации: на них были установлены паровые турбины, новые прицелы, электроприводы орудийных башен. Подобная же программа модернизации была реализована и для военных судов, пришедших из Нолии.
        Баланс политических сил в Федерации сдвинулся влево, что повлекло за собой широкомасштабные реформы. Было введено всеобщее обязательное государственное семилетнее образование, создан правительственный фонд университетских стипендий для малоимущих, введено государственное медицинское страхование и страхование по безработице. Государство предоставляло льготы кооперативным предприятиям и частным предприятиям, осуществлявшим программу участия работников в прибылях и в собственности. Некоторые политики внутри страны и очень многие - за рубежом, окрестили эти реформы «социалистическим переворотом».
        Обер Грайс успел значительно расширить пределы своей международной экономической империи. Огромные вложения капитала в нефтеперегонные заводы и в нефтедобычу по всему миру, агрессивная скупка акций крупнейших нефтяных компаний принесли ему в конечном счете невиданные барыши. На одной лишь перепродаже акций он заработал не менее 70 миллионов шильденов (в валюте Республики Свободных Южных территорий). Акции резко подскочили в цене, когда одна из небольших технических лабораторий на острове Ульпия предложила всем желающим приобрести комплекты чертежей двигателей внутреннего сгорания и руководство по их эксплуатации, оплатив только стоимость чертежных работ.
        Газеты всех Старых Земель, всего Элинора и Архипелага Тайрасан несколько недель пестрели статьями, где строились различные догадки по поводу столь необычного и даже вызывающего альтруизма. Глава технической лаборатории (истинным владельцем которой был Обер Грайс), на все расспросы газетчиков неизменно отвечал, что им двигало желание содействовать техническому прогрессу во всем мире и стремление сделать широкую рекламу достижениям и возможностям его технической лаборатории. Последнего он, разумеется, добился. Не осталась внакладе и империя Грайса. Хотя цены на производимые заводами Грайса двигатели несколько упали, зато стал быстро расти спрос на нефть, соляр и на бензин, так что цены на них поползли вверх.
        Возраст Обера Грайса уже далеко перевалил за семьдесят, в волосах на голове прибавилось седины, фигура стала горбиться, а живот заметно отвис. Он перестал заниматься ежедневными тренировками, забросил прогулки верхом. Все друзья и близкие заметили в нем эту перемену. Однажды Обер явился в канцелярию Сената Федерации и направился к Председателю Сената.

«Господин Председатель», - подчеркнуто официально обратился Обер, - «годы мои заставляют меня задуматься о том, кто станет преемником всех моих дел на этой земле. Короче, я составил завещание и хочу передать его Вам на хранение». - Обер вынул из кожаного портфеля тонкую папочку, обтянутую бордовым сафьяном, и протянул ее Председателю.

«Но прежде, чем Вы ознакомитесь с этим документом», - продолжал Обер, - «я должен посвятить Вас в тщательно оберегаемую мной на протяжении десятилетий тайну». - Здесь Обер сделал эффектную паузу и посмотрел Председателю прямо в глаза. -
«Надеюсь, эта тайна не выйдет из пределов Вашего кабинета».

«Вы можете на меня рассчитывать» - солидно заверил Председатель.

«У меня есть двойник. Это мой старший - незаконнорожденный - сын. Разница в возрасте между нами - почти тридцать лет. Но несмотря на эту разницу, до последнего времени нас было почти невозможно отличить друг от друга. Он часто помогал мне в самых запутанных и щекотливых делах. Признаюсь, однажды он присутствовал вместо меня даже на заседании Сената!» - Обер мимолетно улыбнулся. -
«Этот человек - мой самый близкий друг и соратник. Он в курсе всех моих дел. Именно ему я доверяю после себя большую часть своего состояния и все свои начинания». - Обер снова улыбнулся. - «Разумеется, я не настаиваю, чтобы ему было передано по наследству звание сенатора Федерации. Но если Правительство захочет использовать его способности в государственных делах, то могу дать совет». - Обер замолчал, выжидающе глядя на собеседника.

«Я с признательностью приму ваш совет, господин Грайс» - немедленно откликнулся Председатель.

«Этот человек, - кстати, он носит тоже имя, что и я, - является талантливым военным специалистом. Он разработал доктрину применения всех новейших средств вооруженной борьбы в боевых операциях. Я могу гарантировать, что в его услугах Федерация не разочаруется».
        Подобную же информацию Обер Грайс сообщил и своим ближайшим сотрудникам. Однако всю правду знали лишь Тиоро и Лаймиола.
        Несколько месяцев спустя после разговора в Сенате Обер Грайс вышел в море на своей большой яхте «Эльнерайя» (названной им так в честь матери своей племянницы) без экипажа, сказав, что хочет побыть две-три недели в полном одиночестве. Это было не в новинку. Но когда яхта не вернулась в порт на двадцать восьмой день, все забеспокоились. Раньше случались и такие длительные отлучки, но тогда Обер был в лучшей физической форме. Кроме того, через несколько дней появились верные признаки надвигавшегося тропического урагана. Прошло еще три дня, ветер все крепчал и крепчал, на набережную Латраиды с грохотом обрушивались многометровые волны, а «Эльнерайя» так и не вернулась в порт.
        Обер Грайс с трудом вел яхту по бушующему океану к берегам острова Кайрасан. Его путешествие на остров, где находились остатки космической станции, прошло успешно. Даже более, чем успешно. Увиденное там просто потрясло его и выбило из колеи, чего давненько уже с ним не случалось.

…Высадившись на острове, Обер Грайс (или Локки Мартинес Айюб-Хан?) нашел, против ожидания, что разрушения станции довольно незначительные. Главная энергетическая установка была полностью выведена из строя, главный комплекс информационных процессов тоже немало пострадал, но значительная часть аппаратуры, имевшей автономные источники энергообеспечения, еще находилась в работоспособном состоянии. И самое главное - работала аппаратура резонансной генетической компенсации.
        Четыреста шестьдесят два часа потребовалось Оберу, чтобы эта аппаратура заставила его организм провести массовое обновление клеток всех видов тканей, всех органов тела, в соответствии с его первоначальным генетическим стандартом, зафиксированным тогда, когда ему было всего шестнадцать лет.
        И ощущения, и внешний вид, которые приобрел Обер после окончания этой процедуры, были совершенно необычными. Мышцы не налились мощью, ведь новые мышечные ткани еще не наросли - пока включился только обновленный генетический стандарт роста мышечных клеток. Волосы были по-прежнему седыми, и лишь у самых корней они темнели своим первоначальным цветом…
        Обер провел на острове еще несколько дней, лазая среди хаоса скальных обломков, плавая в океане, тренируя свое обновляющееся тело. В одну из таких прогулок по острову он сделал поразившее его открытие.
        Когда он пробирался между огромными скальными глыбами, пред ним внезапно открылся вход в пещеру, сразу настороживший его и своими размерами, и своей правильной формой. В следующее мгновение он разглядел, что вход в пещеру поддерживается тускло поблескивающей аркой из темного металла! По этому острову не раз прошлись своей разрушающей десницей землетрясения и извержения вулкана, над аркой громоздились десятки метров вздыбленной и перемешанной титаническими силами скальной породы, а арка устояла!
        Лишь подойдя вплотную, Обер понял, что не совсем прав в своих умозаключениях. Арка была лишь частью конструкции, уходившей вглубь скалы, и она вовсе не была целой. Деформированные фрагменты торчали между камней перед входом в «пещеру», да и сама
«пещера» тоже испытала на себе силу Терры. Конструкция была вплавлена в застывшую лаву и именно многометровый слой лавы, вероятно, позволил ей частично уцелеть в дальнейшем. Обер двинулся вглубь. Мертвый, чужой металл. Искореженные, частично оплавленные… механизмы? приборы? устройства? Обер не мог подобрать «этому» никаких аналогий. Но вскоре он увидел нечто знакомое - стена, перегораживающая проход вглубь, а в стене нечто вроде двери или люка.
        Дверь без всяких видимых замков или ручек была приоткрыта. Она была закреплена, как показалось Оберу, прямо в стене и двигалась в ней наподобие шарнира. Обер осторожно взялся за край двери и потянул. Дверь с усилием, но совершенно беззвучно подалась. В темноте дверного проема Обер увидел слабый свет.
        Светились бледно-голубоватым светом полосы на потолке сооружения. Обер постоял несколько минут, пока его глаза привыкли к почти полному мраку. И в этом сумраке он опять разглядел нечто знакомое. Анабиозная ванна!
        Да, несмотря на то, что эта не была похожа ни на одну, виденную ранее, это явно была анабиозная ванна. Прозрачная крышка была откинута, и под ней виднелось ложе, повторявшее контуры человеческого тела. Человеческого?
        Обер двинулся дальше. Вглубь отсека уходили шесть рядов анабиозных ванн, их тут были десятки, если не сотни, и все с откинутыми крышками, все пустые. Глаза Обера окончательно приспособились к сумраку и ему показалось, что вдали он видит ванну с закрытой крышкой. Так и есть. Какая это по счету - шестидесятая, семидесятая?
        Обер наклонился над прозрачным колпаком. Там, на гладком ложе светло-кремового цвета лежал человек. Обнаженный мужчина лет двадцати пяти, заросший волосами и бородой. Он явно был мертв, но тление почти не коснулось его. Труп выглядел так, как будто он только-только начал мумифицироваться. Еще через несколько десятков шагов Обер обнаружил один за другим два закрытых саркофага с трупами - один принадлежал молодому мужчине, другой - девушке.
        Прикоснувшись рукой к прозрачной крышке, Обер тут же отдернул ладонь - на прозрачном материале ослепительно вспыхнуло фиолетовое кольцо. Превозмогая инстинктивный страх, Обер коснулся крышки рукой рядом с кольцом - и кольцо погасло, а рядом с ним запульсировала россыпь оранжевых квадратиков. На следующее прикосновение саркофаг отреагировал появлением темно-рубиновой искры, которая быстро обогнула поверхность саркофага, вспыхнула ярче и крышка с едва слышным чмоканием откинулась в сторону.
        Аппаратура станции дала однозначный ответ - все биологические параметры мертвой девушки, включая и структуру ДНК - человеческие. Возраст - около 18 000 лет.
        Но 18 000 лет назад земляне не совершали космических путешествий! Итак, Обер нашел космический корабль неизвестной цивилизации, доставивший на Терру… ее нынешних жителей? Неужели все живущие здесь - потомки неведомо как заброшенных сюда землян, а пулаги, или народ паари, как называли себя они сами, - единственные уцелевшие аборигены?

…Штормовой ветер швырял яхту, заставляя Обера судорожно цепляться за снасти и леера. За пеленой ливня угадывались очертания скалистой юго-восточной оконечности острова Кайрасан. В планы Обера вовсе не входило сложить голову, разбившись на этих скалах, и он упорно пытался обогнуть скалистый мыс с юга. После нескольких часов изматывающей борьбы с волнами и ветром, грозившим опрокинуть яхту, это удалось. Теперь яхта направлялась вдоль южного побережья острова. Обер напряженно всматривался в берег, надеясь найти какую-нибудь бухту, пригодную для высадки.
        Наконец, он разглядел небольшой заливчик с галечным пляжем и решил, зайдя туда, выбросить яхту на берег. Однако сделать это оказалось не так-то просто. Шторм превратился в настоящий ураган и отчаянные попытки Обера справиться с управлением сводились на-нет мощью стихии. В какой-то момент казалось, что судну удастся проскользнуть в залив, но тут несколько гороподобных волн опрокинули яхту и швырнули ее на скалы. Вой ветра и грохот разбивающихся о скалистые утесы волн заглушили треск разламывающегося корпуса…
        Через три недели после этих событий в приемной канцелярии Сената Федерации народов Тайрасана появился прилично одетый господин средних лет с подтянутой спортивной фигурой, с обветренным лицом, с коротко стриженными темными волосами («Словно гребец или боксер» - отметил про себя чиновник, ведающий пропусками). Господин протянул чиновнику паспорт с гербом Великой Унии Гасаров и Норншатта и представился на чистом фризском языке:

«Доложите господину Председателю Сената, что его желает видеть по личному делу Обер Грайс».

«Вот как?» - саркастически заметил чиновник и с нотами угрозы в голосе произнес:

«Всем известно, что господин сенатор Грайс недавно разбился на яхте во время шторма!»
        Посетитель мимолетно улыбнулся и поспешил развеять подозрения чиновника:

«Уверяю вас, я не самозванец! Я вовсе не претендую на то, что я сенатор Грайс. Однако мой паспорт подлинный, и указанное в нем имя на самом деле принадлежит мне».
        Столкнувшись со столь необычным делом, чиновник поступил так же, как поступил бы любой другой чиновник на его месте - переадресовал проблему начальству. Он поднял трубку телефона - недавно появившейся в канцелярии Сената технической новинки (которая раньше была доступна лишь самым состоятельным гражданам) - и сказал барышне на коммутаторе:

«Дайте мне, пожалуйста, начальника канцелярии».

«Господин начальник? Здесь, в приемной, очень странный человек…»
        Через полчаса Обер Грайс уже входил в кабинет Председателя Сената.

«А что? Похож, весьма похож… Ссутулить его немного, добавить бороду, седых волос - и будет вылитый сенатор Грайс» - думал Председатель, разглядывая своего посетителя. Однако он не стал делиться результатами своих наблюдений вслух, а задал вопрос:

«Так какое у вас ко мне дело, господин… э-э-э… Обер Грайс?»

«Речь идет о папке темно-красного сафьяна. В ней находится нотариально заверенное завещание сенатора Грайса и его личное письмо к вам, господин Председатель Сената. Письмо начинается словами:
„Глубокоуважаемый господин Председатель Сената Федерации народов Тайрасана!
        Меня вынуждают обратиться к Вам („Вам“ написано с большой буквы - добавил посетитель) преклонные годы и начавшее становиться крайне тревожащим состояние здоровья. Я опасаюсь, что особые обстоятельства личного характера могут создать затруднения при решении моих проблем при помощи обычного завещания. Поэтому я прошу Вас ознакомиться с этими обстоятельствами и дать согласие оказать личное содействие при исполнении моей последней воли в той части, в какой она может столкнуться с затруднениям. Характер последних будет ясен Вам по прочтении изложенного ниже…“»
«Довольно, довольно!» - воскликнул Председатель. - «Теперь я вижу, что вы и в самом деле тот самый человек…»
        Беседа Обера Грайса с Председателем продолжалась более часа. Обер покинул его кабинет после того, как Председатель договорился о встрече Обера с несколькими членами Государственного Совета, назначенной через четыре дня.
        Дома Обера Грайса ждал Тиоро.

«Ну, здравствуй, отец!» - вымолвил он, сжимая Обера в своих объятиях. - «Я взял отпуск у командира части на три дня». - И, по-мальчишески улыбнувшись, добавил безо всякого перехода:

«Если бы ты только мог слышать, что говорилось на панихиде по тебе, и видеть, какие у них при этом были лица! Мне тоже приходилось делать суровое лицо. Хорошо, что Лаймиола в Элиноре, и ей не надо было участвовать во всем этом… Но как ты окреп и помолодел! Каким чудом?»

«Об этом потом. Сегодня же вечером мы отправляемся в Талса-нель-Драо, там и поговорим обо всем».
        И Тиоро, и его отец давненько не бывали в своем имении в горах близ Латраиды. Утром, после обязательных физических упражнений и завтрака, Обер пригласил сына в кабинет.

«Приготовься, Тиоро, к весьма неожиданному сообщению» - начал разговор Обер. -
«Это может стать для тебя большим потрясением, но, может быть, ты поймешь, что заставило меня разыгрывать этот спектакль с завещанием и мнимой гибелью во время шторма».
        С этими словами Обер Грайс снял с одной из полок книжного шкафа книги, аккуратно вынул заднюю панель и открыл спрятанную за ней маленькую дверцу. Тиоро увидел замочную скважину и цифровой наборный замок. Набрав комбинацию цифр, Обер достал ключ и повернул его в замке. Ничего не произошло и ничего не открылось. Однако Обер взялся за край книжного шкафа и тот стал медленно поворачиваться, открывая дверь в стене. Еще один замок с цифровым набором, еще несколько поворотов ключа - и эта дверь распахнулась. Вспыхнувшая электрическая лампочка осветила маленькую комнату без окон. В ней стоял небольшой письменный стол, два кресла, а вдоль стен
        - стеллажи с папками и ящики картотеки. Аккуратно сняв один из ящиков, Обер открыл в стене небольшую сейфовую дверцу.

«Да сколько же их будет?» - изумился про себя Тиоро.
        Эта оказалась последней. Набрав при помощи нескольких ключей комбинацию цифр, Обер открыл сейф и извлек из него небольшой полуцилиндрический предмет длиною около сорока сантиметров. Водрузив этот предмет на стол, плоской стороной вниз, он вытянул из под стола электрический провод и подсоединил его к полуцилиндру. Затем он нажал на небольшую кнопочку и из полуцилиндра медленно выползли два совершенно плоских прямоугольника. Один, побольше, торчал вверх с небольшим наклоном, другой, поменьше, практически лежал на поверхности стола. Этот меньший прямоугольник был разрисован какими-то знаками.

«Как будто кто-то нарисовал на нем клавиши пишущей машинки. Только буквы какие-то неизвестные» - подумал Тиоро. Отец быстро коснулся этих нарисованных клавиш и прямоугольник вверху ярко засветился. На нем в большом темпе - Тиоро не успевал следить - сменялись какие-то надписи и таблицы. Когда их мельтешение прекратилось, отец опять коснулся нарисованных клавиш. Светившаяся на экране схема сменилась другой. Еще раз. Отец обернулся к Тиоро и произнес:

«Ну как, нравится?»

«Я не пониманию, что это такое» - пожал плечами Тиоро. - «Для чего это служит? И что это за язык?»

«Язык?.. Ну, это один из моих родных языков…» - протянул отец. - «А служит это устройство для хранения, поиска, копирования, отображения и обработки текстовой, звуковой и изобразительной информации. Оно одно вмещает в себя сотни тысяч томов, десятки тысяч граммофонных пластинок, фотографий и кинематографических лент».

«Но как это возможно?» - воскликнул Тиоро.

«Это и вправду невозможно» - охотно подтвердил его сомнения Обер Грайс. - «Здесь и сейчас это невозможно. Но будет когда-нибудь возможно».

«Ты хочешь сказать, что ты путешествовал в будущее?» - с недоверием и затаенным страхом спросил Тиоро.

«Нет. Эта штука не из будущего. Из прошлого. Из моего прошлого» - спокойно ответил Обер. - «Смотри!» - и на экране вспыхнуло яркое цветное изображение.
        Тиоро мог бы назвать его фотографией, настолько он было реалистично. Но оно было не черно-белым, а цвело яркими красками, как будто излучая свой собственный свет, да вдобавок еще казалось обладающим объемом и глубиной.

«Это я в шестнадцать лет на острове, расположенном в нескольких сотнях километров к востоку от Кайрасана» - пояснял отец. - «Позади меня - корабль для путешествий в космосе, доставивший меня сюда, на Терру, из места, отстоящего отсюда на миллионы световых лет. Если я мог совершить такое путешествие, то обладание устройством, которое стоит перед тобой на столе - мелочь».
        Тиоро молчал, совершенно ошеломленный.

«Ладно», - усмехнулся Обер, - «не это сейчас главное». Он не хотел давать сыну слишком много времени на раздумья по поводу своих последних слов. - «Я хочу поговорить с тобой о перспективах твоей армейской службы. Как твоя рота?»
        Тиоро, еще не придя в себя, машинально ответил:

«В порядке».

«Какие у тебя отношения со взводными, с сержантами?» - не унимался отец. - «Я спрашиваю не из праздного любопытства. Хватит ли у тебя авторитета, чтобы установить гораздо более жесткий режим боевой подготовки?»

«А зачем?» - удивился Тиоро, постепенно освобождаясь от раздумий.

«Нам грозят большие военные неприятности». - Голос Обера посуровел. - «Но об этом позже. Сейчас важно усвоить одно - мы не можем противопоставить вероятным противникам численное превосходство в личном составе и вооружении. Значит, надо добиться качественного превосходства. В технике у нас есть такая возможность». - И Обер начал перечислять:

«Мы снабдим сухопутные войска автомобилями для быстрой переброски личного состава. Мы начали работу по производству вооруженных бронированных автомобилей. Мы налаживаем массовый выпуск пулеметов. Ведутся работы по вооружению аэропланов бомбосбрасывающими устройствами. На море мы первыми начали производство большого числа подводных лодок. Наши корабли имеют лучшую скорость хода, точность и дальнобойность орудий. Но все это надо дополнить бойцами, подготовленными так, как никто из наших противников. Смотри!» - С этими словами Обер опять тронул клавиши, затем еще раз. На экране снова замельтешили какие-то схемы и надписи, а потом в кабинет ворвались приглушенные звуки выстрелов, рева моторов, взрывов и на этом фоне - четкий голос на неизвестном языке. А на экране двигались люди в пятнистой зеленоватой форме, вооруженные диковинным оружием.

«На экране - фильм, демонстрирующий учение так называемых войск специального назначения, которые главным образом выполняют операции в тылу войск противника» - строгим деловым тоном давал пояснения Обер. - «Они совершают налеты на штабы вражеских войск, устраивают диверсии на складах, на железных дорогах, взрывают мосты, выводят из строя линии связи, захватывают особо важных пленных. В течении двух дней я буду демонстрировать тебе примеры боевого применения и обучения таких войск. Твоя задача - все это усвоить и за оставшиеся сутки подготовить методическое руководство по подготовке этих войск применительно к реальным условиям нашей армии». - Тиоро постарался сосредоточить все свое внимание на экране, отбросив упорно лезущие в голову мысли о путешествиях в космосе на миллионы… «световых лет» - так, кажется, сказал отец?..
        Тиоро постоянно засыпал отца вопросами о вооружении, которое он видел на экране, о тренировках и приемах, выполняемых на учебных плацах и о многом другом, заставляя того то и дело останавливать изображение, возвращаться обратно, искать дополнительные справочные материалы… На третьи сутки его вопросы приобрели более приземленное содержание:

«Отец, а какое количество этих специальных войск мы будем готовить? Да, и им надо присвоить какое-то официальное наименование».

«Пусть это будут, ну, скажем, рейдеры. А готовить будешь пока свою гренадерскую роту, но с перспективой, что тебе вскоре придется развернуть на ее базе батальон. Поэтому не справляющихся с повышенной нагрузкой придется переводить в другие подразделения. И особо обрати внимание на подбор сержантов и офицеров, которые смогут стать инструкторами. Батальон ведь будет не просто батальон, а учебная база. В перспективе нам надо будет иметь несколько рейдерских батальонов».

«Не справляющихся переводить… А где я возьму других, справляющихся?» - немедленно отреагировал Тиоро. - «Конкурс, что ли, объявлю?»

«Конкурс - это глупость. Нельзя привлекать к себе повышенное внимание. Но вот дать команду при очередном призыве отбирать в каждом округе сотню самых крепких и смышленых новобранцев для рейдерских батальонов - это, думаю, в моих силах».

«А на какое вооружение следует рассчитывать?» - не унимался Тиоро. - «Вряд ли у нас найдутся все те штуковины, что ты мне продемонстрировал».
        Обер покачал головой:

«Давай прикинем. Во-первых, для рейдерских батальонов установим тройной комплект пулеметов. Я сразу дам задание разработать для вас пулемет облегченной конструкции. Но придется каждого бойца обучить, чтобы знал пулемет как свои пять пальцев. Во-вторых, дадим вам бронеавтомобили с пулеметами. Опять же, каждого надо научить водить автомобиль. В-третьих, установим на штабном автомобиле радиостанцию. Может быть, удастся сделать переносную. Во всяком случае, переносной радиоприемник дадим в каждый взвод - и чтобы каждый сержант умел с ним обращаться. В-третьих, сделаем и дадим вам небольшие взрывные устройства, для диверсий и ручные гранаты повышенной мощности. Ну, и форму сделаем особую - ты видел, какую. Пожалуй, пока все».
        Тиоро скептически хмыкнул:

«Автомобиль хорош в тылу да на ровном шоссе. А в боевых условиях он застрянет, и тут его накроет артиллерия…»

«Вот, кстати, напомнил! На вооружение рейдерским войскам надо будет дать облегченные артиллерийские системы для навесной стрельбы, которые в разобранном виде можно переносить на себе. А насчет автомобилей - так их задача не в том, чтобы уцелеть, а в том, чтобы увеличить скорость переброски войск, опередить противника. Если же надо будет двигаться по бездорожью», - Обер развел руками, -
«то автомобили придется бросить».
        Видя приближение войны, Обер не только торопил повышение боеготовности армии Тайрасанской Федерации. Раз уж Тиоро избрал для себя поприще военного, надо, чтобы он был подготовлен к войне настолько, насколько это в его силах. Когда к вечеру третьего дня записка об организации рейдерских батальонов и черновик наставления по боевой подготовке рейдеров были готовы, Обер потрепал сына по плечу:

«Теперь не грех и выспаться. Тебе завтра надо успеть на службу, а мне - в Латраиду, на Государственный Совет».
        Военный министр, командующий флотом, министр финансов, начальник оперативного отдела Главного штаба и начальник Военно-промышленного управления не ждали слишком многого от встречи с наследником сенатора Грайса. Но с самого начала встречи им показалось, что перед ними прежний Обер Грайс - такой же энергичный, напористый, владеющий бездной информации…
        Обер сразу заговорил о военной угрозе.
        Угроза эта пришла со Старых Земель. Деремская империя продолжала свою экспансию и, на этот раз в союзе с несколькими государствами, обрушилась на противостоящую ей коалицию. Крупнейшее из государств этой коалиции - Хливичская Республика, граничившая с оккупированной ранее Нолией, - было разбито, его территория оккупирована, поток беженцев хлынул в соседнюю страну. Это государство именовалось конституционная монархия Левир
        Левир был назван так по имени старинного Левирского царства, хотя их территории не имели совсем ничего общего - лишь некогда в старину какая-то часть левирской знати переселилась на эти земли, лежавшие далеко на восток за Центральным проливом. К тому времени Империя желтолицых, ранее располагавшаяся на этих землях, распалась, а ее коренная народность рассеялась, будучи оттеснена частично на север, частично на крайний восток континента.
        Левир принял беженцев и интернировал отошедшие на его территорию разгромленные войска Хливичской Республики. Последовал ультиматум - выдать всех военнослужащих. Совет Уделов Левира отверг ультиматум и тут же на его территорию хлынули деремские полчища. Гористая местность Левира благоприятствовала обороне, но левирской армии, куда влились и волонтерские батальоны интернированых хливичан, не хватало вооружения. Единственный значительный источник военных поставок они нашли в Тайрасанской Федерации.
        Операции Деремских войск, после удачных приграничных сражений, уперлись в вязкую оборону левирцев в горах. После того, как Дерем и союзные ему государства организовали морскую блокаду Левира и перехватили два судна с вооружением с Тайрасана, участь Левира, казалось, была решена. Но шестнадцать новых мощных дирижаблей Тайрасанского воздушного флота стали беспрепятственно перебрасывать вооружение левирцам - хотя и небольшими партиями, однако с завидной регулярностью. Если не было штормовых ветров, каждые полтора дня на востоке Левира приземлялись несколько тайрасанских дирижаблей с оружием.
        И тогда агрессоры решили разгромить Тайрасанскую Федерацию. Остатки левирских войск, продолжавшие сопротивляться в родных горах, рассматривались не более, как досадная помеха. Стоит разгромить Тайрасан, следом за ним сразу падет Левир и последний символ сопротивления силе Деремского Союза исчезнет. Тогда Дерем с союзниками приобретет небывалое могущество. Их объединенные морские и сухопутные силы превосходили то, что мог им противопоставить Архипелаг, и деремские военачальники не сомневались в успехе.
        Все это не было секретом для Главного штаба Тайрасанских вооруженных сил. Была развернута лихорадочная подготовка к обороне. Спешно сооружались добавочные береговые батареи, в три смены шла работа на верфях, было введено военное положение на государственных оборонных заводах… Однако сведения, сообщенные Обером Грайсом-младшим, заставили членов Государственного Совета заволноваться.

«Дерем вместе с союзниками уже вовсю формирует силы вторжения. Они состоят из флота и сухопутных сил. Вероятный срок операции „Прыжок Дракона“ - окончание зимних штормов. Это значит, что на подготовку мы имеем от силы три месяца» - Обер говорил уверенным, безапелляционным тоном, заражая министров своей уверенностью.

«Силы флота делятся на две эскадры, которые, по замыслу операции, должны соединиться в секретной точке вблизи Архипелага. Точная дата и место рандеву будут назначены непосредственно перед выходом из портов посадки десанта. Ориентировочные силы двух эскадр флота вторжения состоят из следующих судов» - и Обер принялся перечислять, не заглядывая в лежащее перед ним донесение:

«эскадренных броненосцев - 9
        броненосцев береговой обороны - 7
        устаревших тихоходных броненосцев - 6
        броненосных крейсеров - 4
        вспомогательных крейсеров - 11
        итого крупных броненосных судов - 37.
        Кроме того, неприятель имеет во флоте вторжения:
        контрминоносцев - 2
        миноносцев - 23
        подводных лодок - 8
        канонерских лодок - 16
        минных заградителей и тральщиков - 19
        сторожевых и посыльных судов - 27.
        Флот будут сопровождать воздушные силы - 41 дирижабль большого объема с оболочкой, наполненной водородом.
        Эти силы будут эскортировать транспортные суда общим числом 168. Численность десанта - 216 тысяч штыков и 34 тысячи сабель при 712 орудиях. Согласно замыслу операции, после овладения основными портами, включая Латраиду, часть флота отзывается для проводки конвоев с подкреплениями. Место высадки десанта будет указано после соединения эскадр флота вторжения». - Обер прервал изложение разведывательного донесения и обвел взглядом присутствующих. - «Что же мы можем противопоставить этим силам, господа?
        У нас имеется 13 крупных броненосных судов - 3 эскадренных броненосца, 4 броненосных крейсера, 2 старых броненосца береговой обороны и 4 легких крейсера. Все они, за исключением 2 старых броненосцев, прошли модернизацию. Кроме того, у нас имеются: один контрминоносец, 6 миноносцев, 2 подводные лодки, 18 торпедных катеров, 11 канонерок, 23 минных заградителя и тральщика и 26 сторожевых и посыльных судов, многие из которых - старые развалины. Спущены на воду, проходят ходовые испытания или могут через короткие сроки - через один-два месяца - приступить к ним, либо достраиваются на воде 3 контрминоносца, 4 миноносца, 6 подводных лодок, 6 торпедных катеров.
        С этими силами мы не можем встретить флот вторжения в морском сражении. Нам придется ограничиться защитой минно-артиллерийских и противолодочных позиций в проливах и у Латраиды. Кроме того, следует определить и прикрыть минными полями возможные районы высадки вражеского десанта.
        Согласно имеющимся у меня данным, численность нашей регулярной армии в настоящее время составляет примерно 53 тысячи человек. При объявлении мобилизации резервистов мы можем в течение шести недель выдвинуть на фронт в общей сложности
130 тысяч штыков и 18 тысяч сабель при 280 орудиях. Из них 45 тысяч штыков и 12 тысяч сабель - кадровые, а 85 тысяч штыков и 6 тысяч сабель - территориальные войска. Остальная часть мобилизационного контингента, которую мы можем снабдить вооружением, - около 90 тысяч человек - представляет собой необученных новобранцев, требующих не менее чем четырехмесячной подготовки.
        Мы располагаем всего девятнадцатью боевыми дирижаблями, причем большинство из них уступает по грузоподъемности летательным аппаратам противника».

«Это все секретные сведения!» - вскинулся военный министр. - «Откуда они у вас?»

«Из переданного мне покойным сенатором Грайсом меморандума о развертывании мобилизационных мощностей промышленности» - спокойно ответил Обер. - «Кстати, о возможностях нашей промышленности. В настоящее время вся армия вооружена новой отечественной магазинной винтовкой калибра 7,5 миллиметра. В артиллерии на вооружение поставлены также отечественные скорострельные полевые пушки калибра 8 и
10 сантиметров, и гаубицы калибра 12 и 15 сантиметров. Но подобным же образом вооружена и большая часть армии вторжения.
        Более того, в армии противника имеется около 70 пулеметов, закупленных в Великой Унии и в Долинах Фризии. Что же можем дать мы?» - С этими словами Обер раскрыл другую папку и передал собравшимся копии памятной записки.

«Вкратце: примерно за год переданы в войска первые 120 пулеметов под стандартный винтовочный патрон, и возможности их ежесуточного выпуска доведены до 3 штук. Мы постараемся увеличить его до четырех в сутки. Помимо этого, готовится выпуск облегченного пулемета с воздушным охлаждением ствола - в перспективе по два в сутки.
        Для придания войскам маневренности в артиллерию передано 136 грузовых автомобилей и готовится передача еще такого же числа, что позволит почти полностью моторизовать части тяжелой артиллерии. В пехоте планируется создать армейское управление автоперевозок, в распоряжение которого передается 400 грузовых автомобилей, что позволяет единовременно перебросить около 10 тысяч человек, а при, переброске на расстояние не более 100 километров можно за день перебросить вдвое больше. В случае мобилизации гражданских грузовиков наши маневренные возможности соответственно возрастут.
        Собираются и будут в течение двух месяцев переданы в войска бронированные автомобили, вооруженные 1-2 пулеметами во вращающихся башнях с круговым обстрелом или с короткоствольной 5-сантиметровой пушкой в такой же башне. Всего по истечении двух месяцев будет готово 36 бронеавтомобилей с пулеметами и 12 - с пушками.
        Начато массовое производство минометов - облегченной артиллерийской системы для навесной стрельбы. Данные в записке указаны. Уже передано в части 180 минометов и темп производства доведен до 2 штук в сутки.
        Наконец, на Оторуане проходят испытание первые образцы аэропланов, вооруженных пулеметом для борьбы с дирижаблями, и аэропланов, оснащенных двумя двигателями и способных нести до 300 килограммов бомб. Через два месяца мы будем иметь 16 истребителей дирижаблей и 24 бомбардировщика. Это, в основном, все.
        Со своей стороны, предлагаю сформировать ударные части, хорошо оснащенные пулеметами, бронеавтомобилями и аэропланами, и приберечь их для нанесения решительного удара по силам вторжения. Детальные предложения имеются в памятной записке».

«Бронеавтомобили… Аэропланы…» - проворчал военный министр, нарочито четко и медленно выговаривая новые слова. - «Баловство это. Вот пулемет я в деле видел. Хорошая штука, особенно против конницы. Их бы надо побольше дать!»

«Дадим» - с кивком ответил Обер. - «Будут ассигнования, можно и до пяти пулеметов в день собирать».
        Худощавый министр финансов нервно пощипывал коротко стриженую щеточку усов.

«Деньги найти можно» - наконец проговорил он. - «Но надо тогда объявлять военное положение и принимать в Национальном собрании закон о чрезвычайном военном бюджете».

«Я готов участвовать в подготовке законопроекта о военном бюджете и о военном положении в промышленности» - поддержал его Обер. - «Но я пока не имею здесь официального статуса. Строго говоря - я турист, я даже не гражданин Федерации. И военный министр прав - формально я не имею допуска к сведениям, составляющим государственную или военную тайну…»
        Его перебил Председатель Сената, присутствовавший на заседании:

«Ваше заявление о вступлении в гражданство Федерации и присовокупленное к ней ходатайство покойного сенатора Грайса лежат у нас в канцелярии…»

«И их надо немедленно рассмотреть и решить этот вопрос!» - закончил за него фразу начальник Военно-промышленного управления, оценивший техническую компетентность Грайса-младшего.

«Да, еще одна просьба!» - обратился Обер к военному министру. - «Мне кажется, было бы целесообразно задержать до объявления военного положения очередное увольнение из армии, а весенний призыв объявить немедленно. Из призывного контингента следует отобрать наиболее крепких в физическом отношении новобранцев - примерно 300-400 человек - и направить их в организуемый рейдерский батальон, предназначенный для диверсионно-террористических действий по тылам противника. Записку к проекту приказа я подготовил, прошу вас ознакомиться».
        Время закрутилось с головокружительной быстротой. Обер сновал из министерства в министерство, с завода на верфи, с верфей в гренадерскую роту Тиоро. Вышел приказ о создании рейдерских батальонов. Был поставлен на голосование в Национальном собрании закон о военном положении…
        Когда до истечения указанного Обером трехмесячного срока осталось полторы недели, радиостанция морского ведомства приняла сигнал, переданный с торгового судна Федерации: «12 митаэля весны 1486 года. Парусная регата стартовала». Немедленно во флоте Федерации была объявлена тревога. На дальнюю разведку вылетели дирижабли, в море вышли дополнительные сторожевые суда, встали под погрузку минные заградители. На береговых батареях была объявлена повышенная боевая готовность. Орудия были расчехлены, расчеты круглосуточно дежурили при орудиях, заряды были выложены на орудийных площадках…
        Попытка атаковать флот противника на переходе сорвалась. Хотя разведывательные дирижабли и обнаружили одну из эскадр, это произошло всего в шестидесяти километрах от восточного побережья острова Кайрасан. Второй эскадры было пока не видно, а эту реально можно было успеть перехватить лишь на самых ближних подступах к Латраиде. Решено было дать бой, обороняя минно-артиллерийскую позицию перед гаванью столицы.
        Однако противник начал высадку там, где никто не ожидал - на малонаселенном восточном побережье…
        Глава 4
        Вторжение
        Небольшая рыболовецкая деревушка Иргисам, выросшая за годы независимости в довольно приличный портовый городок, 23 митаэля весны 1484 года была разбужена протяжными гудками судов, спешно покидавших гавань. Вражеский флот был в девяноста километрах - не больше трех (а для боевых судов - и двух) часов хода - и мог очень легко захватить коммерческие суда, два сторожевика, канонерку и миноносец, стоявшие в порту. Патрульный дирижабль, принесший эту тревожную весть, снова отправился на патрулирование, а суда один за другим уходили на юг, чтобы обогнуть юго-восточный мыс и уйти дальше, на запад, к Латраиде и проливу во Внутреннее море.
        Через час с небольшим на горизонте уже показались многочисленные дымы. Пройдут мимо, или обстреляют город? - пронеслась у многих жителей тревожная мысль. Военный комендант города поднял по тревоге территориальный батальон. И телеграф, и телефон уже донесли сообщение о происходящем в столицу.
        Флот приближался. Корабли закрыли собой почти весь горизонт. Вот до входа в опустевшую гавань, где маячили лишь лодки, несколько ржавых барж да старых рыбацких баркасов, им осталось всего пять-шесть километров - вполне достаточно для открытия прицельного огня. Но эскадра не стреляла. Над ней исполинскими серебристыми сигарами висели дирижабли, издали казавшиеся неподвижными…

«Барышня, насколько быстро можно соединиться с Латраидой?» - голос начальника Иргисамского морского порта был спокоен и деловит. - «Спасибо. Жду». - Он положил телефонную трубку на рычаг и стал смотреть в окно своего кабинета, в которое виднелась гавань. Несколько сторожевиков вражеского флота уже приближались к причалам. За ними следовал один грузопассажирский пароход. Издали было видно, что палуба его заполнена людьми. Первый из сторожевиков начал швартоваться, а на пристань один за другим прыгали люди в матросской форме с винтовками. На столе резко зазвонил телефон.

«Морское министерство?» - Голос начальника порта звучал тревожно. - «Кто у аппарата? Здесь начальник Иргисамского морского порта. Только что на моих глазах началась высадка сил вторжения. Пока высаживают передовой отряд, сейчас причалит транспорт с парой тысяч штыков… Нет, эскадра пока остается на рейде… Нет, никаких признаков - ведь тут у нас всего-навсего территориальный батальон. А все суда мы успели вывести. Склады горят - дым отсюда видно… Все, бросаю трубку! В коридоре уже сапоги гремят!»
        Войска вторжения начали продвигаться вглубь Кайрасана вдоль двух железнодорожных веток. Приморская вела в Латраиду вдоль южного побережья, а другая, недавно построенная, вела к центральным промышленным районам острова. Территориальные войска, огрызаясь на каждом удобном рубеже, вынуждены были отступать. На Приморском направлении действовали 9 дивизий противника, на Центральном - еще 7 дивизий. Территориальные войска могли противопоставить им 4 кайрасанских дивизии, да еще 3 было переброшено с других островов. Из кадровых дивизий на фронт была выдвинута лишь одна, да и та до поры пребывала во фронтовом резерве.
        Командующего Кайрасанским фронтом чрезвычайно беспокоили высокие темпы продвижения противника на Центральном направлении. Центральная оперативная группа подвергалась непрерывным фланговым и обходным ударам кавалерии деремцев и только превосходство в пулеметах позволяло пока как-то выходить из положения. Вражеские дирижабли вели постоянные бомбардировки с воздуха. Свои же дирижабли уже понесли чувствительные потери от огня специальной зенитной артиллерии сил вторжения. У войск Федерации зенитных пушек катастрофически не хватало. Пока удалось сбить лишь три вражеских дирижабля, а своих было потеряно семь.
        Несколько лучше обстояло дело на Приморском направлении. Уцепившись за приморские скалы, четыре дивизии этой группы задержали противника на полпути к Латраиде, несмотря на его численное превосходство. Вселяли некоторые надежды и донесения о подготовке линии обороны, которая должна была остановить наступление армии вторжения. Эта линия первой своей полосой опиралась на холмистые предгорья и отроги горного массива, пересеченные долиной реки Траида. Восточнее реки это были небольшие группы холмов и возвышенностей, а основной массив, протянувшийся от побережья к центральной части острова, лежал западнее реки Траиды. Вторая линия обороны проходила по берегу самой реки. Оборонительные позиции были заранее заняты тремя кадровыми дивизиями.
        Но сегодняшняя сводка с фронта превзошла самые худшие ожидания. Воздушная разведка доносила, что противник повернул три дивизии с центрального направления на юг, к побережью, выходя в тыл Приморской группе. Телеграфная и телефонная связь с командованием группы была прервана из-за воздушной бомбардировки железнодорожной станции, находившейся всего в какой-то сотне километров от Латраиды. В налете участвовали практически все дирижабли сил вторжения. И в довершение всего, неподалеку от этой станции противник высадил морской десант силами не менее дивизии…
        Капитан Тиоро изводил свое командование и отца просьбами о направлении его на фронт. Обер Грайс неизменно отвечал на это, что его рейдерский батальон нужен для разгрома противника, а не для того, чтобы геройски пасть за Отечество. А для разгрома время еще не пришло. Непосредственные же начальники Тиоро вообще не снисходили до объяснений. «Готовь батальон и жди приказа» - неизменно отмечали они.
        Но сегодня, когда вестовой вызвал Тиоро в штаб полка, слова командира были другими:

«Поднимай батальон в ружье, сажай на автомобили и следуй вот в этот пункт. Батальон должен быть сосредоточен там завтра, к 16.00. Теперь ты уже не в моем подчинении, батальон твой получает статус отдельного и придается 4-й дивизии. Там, в штабе, и получишь боевую задачу. Выполняй!»
        Командиру 4-й (кадровой) дивизии был дан приказ нанести удар по противнику, зашедшему в тыл Приморской группы войск, и, пользуясь тем, что вражеские войска еще не создали сплошной фронт окружения, обеспечить коридор для отхода Приморской группы. В качестве средств усиления ему были приданы шесть шестиорудийных минометных батарей, две гаубичных батареи, четыре кавалерийских бригады и батальон рейдеров.

«А это еще что такое?» - удивился командир дивизии, когда услышал про приданный ему рейдерский батальон.

«Специальное подразделение, прошедшее подготовку для действий в тылу противника!
        - четко ответил начальник штаба дивизии, который всего несколько минут назад сам услышал эти слова по телефону, при разговоре с начальником оперативного отдела Главного Штаба.

«Ну вот и пустим их вперед вместе с одной кавбригадой. Пусть ищут, где у деремцев боевые порядки пожиже» - решил командир 4-й дивизии.
        Колонна примерно из полусотни грузовиков медленно продвигалась по ухабистым проселкам. Давно уже была пройдена линия вероятного соприкосновения с противником, но деремские войска так и не показывались. Лишь где-то в десятке километров южнее, ближе к побережью, грохотала артиллерия, да приглушенные звуки артиллерийской стрельбы слышались на востоке. Вдруг впереди, где шла кавбригада, в небо взмыла красная ракета. Тиоро скомандовал шоферу - «Стой!» - и сам, встав на подножку грузовика, пустил красную ракету над колонной. Грузовики один за другим остановились, из них посыпались солдаты, занимая позиции в кюветах по обеим сторонам дороги. Расчеты, суетясь, устанавливали тупорылые пулеметы с толстыми цилиндрическими кожухами водяного охлаждения.
        К передней машине, вздымая пыль, подлетел всадник на холеной каурой лошади. Резко осаживая ее, он поднял руку и прокричал:

«Где ваш командир?»
        Тиоро вгляделся в лицо всадника: кажется, это сотник из кавбригады. Тиоро спрыгнул с подножки автомобиля, козырнул и представился:

«Капитан Танапиоро Грайс, командир отдельного батальона рейдеров».
        Сотник спрыгнул с коня и, держа его в поводу, приблизился к Тиоро.

«Сотник Даисий Клоф, 3-я кавбригада 1-й кавдивизии» - представился он. - «У меня срочное донесение от командира бригады: в трех километрах за деревней замечено движение войсковых колонн с артиллерией. Наши это, или деремцы, неизвестно. Точную численность тоже пока не установили».

«Передайте командиру», - сразу же ответил Тиоро, - «что батальон занял боевые позиции на дороге в полутора километрах северо-западнее деревни. В случае, если это противник, предлагаю обойти его с севера». - Он достал из планшета карту и развернул. - «Вот здесь есть дороги в обход. Туда и двинемся, не ввязываясь в бой. Жду ваших сообщений». - Тиоро вновь аккуратно свернул карту и убрал ее в планшет. Сотник одним махом взлетел в седло и погнал коня рысью, вскоре скрывшись за поворотом лесной дороги.
        Это, к счастью, оказался не противник, а растрепанные остатки территориальных дивизий. Вскоре в деревне, название которой через пару недель уже стерлось у Тиоро из памяти, он и командир кавбригады совещались с исполняющим обязанности командира
2-й территориальной дивизии подполковником Латете Шантару.

«Вот здесь, почти строго на юг от деревни, примерно в девяти километрах» - объяснял он, тыча пальцем в потертую на сгибах карту, испещренную разноцветными обозначениями, - «ведут бой два отдельных батальона территориальных войск и две сводных бригады, образованные командованием Приморской группы. Однако десант деремцев, опираясь на артиллерийскую поддержку своей эскадры, оттеснил их от берега за линию железной дороги и продолжает теснить на север.
        Здесь», - его палец передвинулся в сторону, - «в шести километрах северо-восточнее деревни, ведет бой наш заслон в составе моего 16-го полка и трех сводных батальонов. Противник атакует в направлении на юго-запад силами неполной дивизии, стараясь перехватить пути нашего отхода. В настоящий момент оторвались от противника и пытаются выйти из окружения моя 2-я территориальная дивизия, разрозненные части и подразделения 5-й территориальной дивизии и несколько сводных отрядов, в основном из остатков разгромленной противником 1-ой территориальной дивизии. Шестая территориальная дивизия основными силами прикрывает наш отход, ведя арьергардные бои в восточном и северо-восточном направлении. Ее левый фланг прикрывают несколько сводных отрядов из состава 5-ой и частично 1-ой дивизий». - Он тяжело вздохнул и вымолвил:

«Силенок у вас маловато, но ничего не попишешь. Кавбригаде надо срочно идти на северо-восток, чтобы задержать части противника, пытающиеся обойти мой заслон, двигаясь в западном и юго-западном направлении. Отдельному батальону предстоит совершить короткий переход на юг, занять удобный для обороны рубеж, и поддержать группу, сдерживающую наступление десанта». - Подполковник Шантару оторвался от карты и спросил:

«Кстати, капитан, а что это за новация такая - рейдерский батальон? Что-то я о таком не слышал».

«Отдельный рейдерский батальон образован приказом по военному министерству три месяца назад. Предназначен для проведения операций в тылу противника. Полностью моторизован, количество грузовых автомобилей - 51. Имеет на вооружении 12 минометов и 36 пулеметов. Бойцы прошли специальную подготовку по минно-взрывному делу и рукопашному бою. На командирской автомашине имеется радиостанция» - залпом отрапортовал Тиоро.

«Радиостанция?» - чуть не подпрыгнул на месте подполковник. - «И вы можете обеспечить связь с командующим фронтом?»

«Непосредственно с командующим фронтом - нет. Только с командиром 4-й кадровой дивизии, которому я передан в оперативное подчинение».

«Хотя бы так. Немедленно давай связь!»
        Предав подполковнику Шантару 30 грузовиков для перевозки раненых и оставив в его распоряжении радиостанцию, Тиоро начал выдвигать батальон на юг от деревни. Слегка всхолмленная лесистая местность полого повышалась, а километра через четыре внезапно оборвалась крутыми скатами, спускавшимися к небольшой речушке с кристально чистой водой и быстрым течением. С высокого берега открывался вид на приморскую долину с чуть волнистым рельефом. Море высокой, колеблющейся под ветром травы кое-где было разделено полосами кустарника и купами деревьев.
        В бинокль было ясно видно, что километрах в двух на юго-восток идет бой. А прямо на Тиоро двигались колонны противника, сумевшего обойти заслон и теперь пытающегося выйти на соединение со своими войсками, наступающими с севера. «До полка пехоты, четыре конных четырехорудийных батареи 83-миллиметровых полевых пушек» - прикинул Тиоро. - «Ну что ж, тут мы их и встретим».
        Сверху было отчетливо видно, как колонна подползает по проселочной дороге к броду, чтобы переправиться на другую сторону речки и подняться по широкой лощине на поросшую лесом возвышенность. Тиоро запретил своим бойцам выходить к кромке обрывов и скатов, чтобы не обнаружить себя раньше времени. Когда полк деремцев приступил к переправе, он коротко скомандовал: «1-я и 2-я минометные батареи! Огонь!»
        Оглушительно ухнула дюжина минометов и на поле перед речкой встали рыже-черные султаны разрывов. Все мимо. На батареях внесли поправку в прицел. С каждым залпом мины стали ложиться все ближе и ближе. Часть из них рвалась в реке. Однако, несмотря на отдельные удачные попадания, этот обстрел не смог помешать переправе.

«Пулеметная рота! Огонь!»
        Пули вспенили воду у брода, собирая кровавую жатву среди сгрудившейся у переправы пехоты противника. Орудийная прислуга пыталась развернуть орудия, обрубая постромки и вручную откатывая орудия от сраженных пулеметных огнем и осколками мин лошадей. Вот жахнуло первое орудие, поднимая фонтан песка, мелких камней и выворачивая с корнем молодой сосновый подрост. Вот ударили еще два. Вскоре все восемь пушек лупили прямой наводкой по позициям батальона.
        Минометы, установленные далеко от речных обрывов, исправно ухали, посылая в деремцев мину за миной, а вот пулеметным расчетам пришлось несладко. Деремские артиллеристы не зря кашу ели, и вскоре в батальоне выбыло из строя семь пулеметов, было убито и ранено не менее 60 человек. Остальным пулеметчикам приходилось то и дело менять позиции, после нескольких очередей оттаскивая пулемет вглубь леса и перебираясь на другой участок.
        Под прикрытием артиллерийского огня значительная часть полка сумела все-таки переправиться, и Тиоро пришлось направить два взвода пехоты и десяток пулеметов перекрыть лощину, по которой дорога взбиралась на возвышенность. Яростная штыковая атака деремцев на пулеметный заслон закончилась тем, что они откатились, оставив на дороге более полусотни убитых и раненых. Попытки обойти заслон, рассредоточившись по лесу, также не принесли им успеха. Лишь когда снизу, от переправы, деремцы выкатили на руках две пушки и стали обстреливать из них пулеметные расчеты, воинское счастье стало склоняться на их сторону. Бойцам Тиоро пришлось отойти вглубь леса, но на дорогу, где стояли пушки, стали плюхаться мины. Один удачный залп почти полностью вывел из строя оба орудийных расчета, осыпав их дождем осколков. Продвижение деремцев вновь застопорилось, а потери росли.
        Четыре орудия деремцев исправно били с пойменного луга по позициям рейдерского батальона; два других без толку торчали у подножия холмов, еще два бездействовали на дороге в лощине. Но деремская пехота, несмотря на это, постепенно продвигалась вглубь леса, где пулеметный огонь был не столь действенен. Тиоро отвел своих бойцов от береговых скатов и постарался охватить наступающего противника полукольцом. Однако силы были неравны и ему пришлось скомандовать отход. Противник, озадаченный столь мощным отпором, не стал преследовать.
        Оторвавшись от деремцев примерно на километр, Тиоро решил встретить их в засаде, скрытно расположив своих бойцов вдоль дороги, и поставив поперек дороги сразу четыре пулемета.
        Деремцы двигались походной колонной, не забыв, однако выслать впереди и по бокам охранение, Тиоро, предвидя это, немного оттянул бойцов вглубь леса, а впереди расположил своих лучших разведчиков. Однако без шума снять охранение не удалось. Хлопнуло два винтовочных выстрела. Заслышав их, Тиоро поднял батальон в атаку. Голова вражеской колонны не успела развернуться и попала под плотный винтовочный и пулеметный огонь из леса. На дороге зачастили разрывы ручных гранат, а вдоль дороги стрекотали, как заведенные, четыре пулемета. Две головные роты были разбиты в пух и прах, да и остальным пришлось несладко. Деремцы стали откатываться с дороги в лес, в сторону, противоположную той, с которой ударили рейдеры.
        Но Тиоро не зря выбрал это место для засады. С другой стороны дороги, примерно в полусотне метров от нее, тянулось небольшое топкое болотце. Пока деремцы метались на сухом пятачке между дорогой и болотом, ища проходы вглубь леса, на них одна за другой стали падать мины, с противным уханьем поднимая фонтаны болотной жижи…
        Рейдерскому батальону вновь удалось занять позиции напротив переправы, а остатки разбитого деремского полка отошли вдоль реки на запад, обстреливая позиции рейдеров из трех уцелевших орудий. Но к этому времени в район переправы подошли основные силы десанта. Тиоро стало ясно, что здесь не четыре полка, как гласили разведывательные сводки, а по меньшей мере шесть. Либо сводки были неточны, либо деремцы высадили дополнительные подкрепления (как оказалось впоследствии, верны были оба предположения). На высокий берег, занятый батальоном, обрушился интенсивный артиллерийский огонь. На этот раз било уже десятка полтора орудий и ответный огонь двух минометных батарей, вынужденных экономить боеприпасы, не был равноценным противодействием. Однако и теперь Тиоро удалось изрядно пощипать деремские полки на переправе, прежде, чем он был вынужден отступить вглубь леса. Теперь он постарался оторваться от противника подальше и решил приготовить ему новый сюрприз.
        На дороге колонны противника вынуждены были преодолевать завалы из сосновых стволов. При попытке разобрать эти завалы несколько саперов поплатились, не заметив мин-сюрпризов. Наконец, завалы кончились, кончился и лес. Впереди на полкилометра раскинулось большое поле, а затем дорога снова скрывалась в большой роще. Высланные вперед разведчики, обшарив рощу, сообщили - противника там нет. Но когда голова колонны, благополучно миновав поле, углубилась в рощу едва на двадцать шагов, грохнуло сразу несколько взрывов и десяток рухнувших древесных стволов перегородил дорогу в разных местах.
        В тот же самый момент заговорили пулеметы, но не из рощи, - она и на самом деле была почти пуста, - а справа и слева от дороги, с двух концов большого поля. Одновременно раздалось и уханье минометов. Когда деремцы после безуспешной атаки оттянулись обратно в лес, еще около сотни убитых и раненых остались лежать на поле.
        До деревни оставалось немногим более километра, а через нее выходили из мешка дивизии Федерации. Тиоро решил более не отступать, послав связного с просьбой о подкреплении. Пулеметным и минометным огнем он пытался сорвать попытку деремцев развернуть артиллерию на опушке леса и частично ему это удалось. Потери деремцев и в орудиях, и в орудийной прислуге были весьма чувствительны, однако они все же открыли огонь.
        В этот момент к Тиоро доставили связного офицера от командира 4-й кадровой дивизии.

«Командир дивизии приказывает, чтобы вы держались сами. Дивизия ведет бой севернее деревни, ни одного батальона снять оттуда невозможно, противник нажимает с северо-востока двумя дивизиями» - затараторил связной.

«А кавбригада?» - спросил Тиоро.

«Ничего неизвестно» - пожал плечами связной.

«Ну дайте хоть какой-нибудь отряд из отходящих частей!» - взмолился Тиоро.

«Боеспособные отряды поставлены в заслон на северной окраине деревни и ведут бой с просочившимися кавалерийскими группами» - ответил связной.

«Хорошо, дайте хотя бы одну артиллерийскую батарею! Иначе нас тут сметут артиллерийским огнем и через полчаса три полка противника будут в деревне!» - как бы в подтверждение этих слов рядом рванул снаряд, осыпав пригнувшихся офицеров пылью, мелкими камушками, кусками коры и обломками сучьев. Затем еще ближе рванул другой, Тиоро швырнуло в сторону и он потерял сознание…
        Очнулся он в грузовике, и как только сознание вернулось к нему, каждый толчок на ухабах отзывался сильнейшей болью в голове. Тиоро стоически сражался с болью и с накатывающими приступами дурноты, пока не впал в какое-то полузабытье. Окончательно он пришел в себя лишь в полевом госпитале, когда санитары помогали ему выбраться из машины и доковылять до одной из госпитальных палаток. Было уже темно. Тиоро опять несколько часов боролся с болью и приступами дурноты, и лишь под самое утро забылся.
        Утром к ним в палатку заглянул врач - крупный, тяжелый мужик с мускулистыми руками, торчащими из закатанных рукавов когда-то белого халата.

«Контузия. Лежать, не вставать», - бросил он, осмотрев Тиоро, и направился дальше.
        Тиоро, стараясь не вертеть головой, скосил глаза в сторону:

«Эй, парни!» - обратился он к окружающим. - «Кто знает, что сейчас на фронте?»

«Сам-то давно с передовой?» - отозвался кто-то из раненых.

«Ранили вчера после обеда» - осторожно повернул голову Тиоро.

«Меня зацепило, уж когда совсем стемнело» - раздался голос из угла палатки.

«Ну что, вышли наши?» - Тиоро даже приподнялся на локтях и тут же застонал сквозь зубы.

«Вышли, почти все. Да только деремцы вцепились в нас и продолжали давить. Так что откатились мы здорово. Артиллерии у них много, снарядов не жалеют…» - раненый умолк.
        На следующий день где-то далеко на востоке послышалась канонада. Когда в палатку заглянул санитар, на него сразу набросились с вопросами:

«Что там за стрельба?» - «Где линия фронта?» - «Далеко ли продвинулись деремцы?»
        Санитар солидно помедлил, наслаждаясь своей осведомленностью, а затем важно разъяснил, стараясь подражать слогу официальных сводок:

«Бой идет на заранее подготовленных оборонительных позициях. Наши войска, усиленные дивизиями фронтового резерва, отразили атаки противника, нанеся ему большие потери. Фронт стабилизировался на всем его протяжении».
        Однако эта стабилизация продолжалась недолго. Понеся при неудачных попытках штурма оборонительных линий большие потери, деремцы сосредоточили превосходящие силы пехоты и артиллерии на приморском направлении и при поддержке огня своей эскадры продвинулись к окраинам Латраиды. Одновременно им удалось прорвать оборону на северном фланге Центральной группы войск и на протяжении двух сотен километров выйти к реке Траида.
        После недолгого пребывания в столичном госпитале и двухнедельного отпуска по ранению Тиоро вернулся в свой батальон, отведенный на переформирование. Там его застал приказ о формировании еще двух рейдерских батальонов, о присвоении ему майорского звания и назначении его командиром создаваемого полка.
        Заботы не оставляли и Обера Грайса. Графики производства военной техники, утвержденные Военно-промышленным управлением, требовали постоянного внимания каждому военному заводу, каждой фабрике, снабжавшей военные предприятия. Как советник Военно-промышленного управления он проводил дни и ночи на заводах. Тот факт, что противника удалось в конце концов задержать и, несмотря на потери значительной части первой полосы обороны, не позволить ему нигде форсировать Траиду, во многом зависел от поставок вооружений. Минометы оказались незаменимым оружием в позиционной траншейной войне, засыпая вражеские окопы своими минами. Пулеметы позволяли отбивать яростные атаки вражеской пехоты и конницы. И лишь превосходство противника в нарезной артиллерии, особенно в гаубицах, вместе с его численным превосходством, да еще поддержка мощных орудий эскадры, позволили ему начать штурм столицы.
        Но в предместьях Латраиды деремцев встретили железобетонные огневые точки, паутина траншей, хорошо организованная система артиллерийского огня. Эскадра тратила неделю за неделей, трудясь над разминированием проходов в минных полях, подвергаясь постоянному обстрелу с береговых батарей. Эскадра, разумеется, отвечала из главного калибра, но новые береговые батареи, сложенные из гигантских гранитных валунов, скрепленных железобетонной скорлупой, было не так-то просто разбить. Эскадра понесла немалый урон от огня береговой артиллерии: четыре тральщика и две канонерки было потоплено, один миноносец и один легкий крейсер получили серьезные повреждения и вынуждены были покинуть район боевых столкновений.
        Прошло четыре месяца упорных боев, прежде чем деремцы, понеся тежелые потери и лишившись одного эскадренного броненосца и одного броненосца береговой обороны, не считая мелких судов, сумели все-таки захватить часть столицы, лежащую на восточном берегу Траиды. Но оба моста через реку были взорваны, а несколько попыток форсировать реку в пределах города не удались. В отместку Латраида подвергалась постоянным артиллерийским обстрелам и бомбардировкам с дирижаблей. Не удалось деремцам выйти к Траиде и на центральном участке фронта, там, где севернее Минрилиба реку пересекал большой железнодорожный и автомобильный мост. Месяц шел за месяцем, а оборона армии Федерации стояла непоколебимо…
«…Боевые действия в Архипелаге можно разделить на два ясно различимых периода. Первый - с весны по осень прошлого года. В это время войска деремской коалиции, используя господство на море и свое численное превосходство, удачно провели ряд маневренных операций, довольно быстро сумели занять примерно половину острова Кайрасан, начать штурм Латраиды и на довольно большом протяжении выйти к главной реке острова - Траиде. Однако на суше им не удалось разгромить противостоящие им войска Тайрасанской Федерации, а их флот не смог прорваться во Внутреннее море, что во многом определило их неудачи в последующий период.
        Второй период тянется с осени прошлого года по лето нынешнего. Это период позиционной войны. Армия вторжения натыкается на подготовленную оборону войск Федерации и в конце концов вязнет в ней. Флот натыкается на минно-артиллерийские позиции и также не может их прорвать. В чем же дело?
        А дело в том, что деремская армия не умеет прорывать хорошо подготовленные оборонительные позиции, насыщенные современными вооружениями. Против пулеметов и гладкоствольной траншейной артиллерии (так называемых минометов) оказалось недостаточно иметь превосходство только в количестве гаубичных стволов. Флот натолкнулся на глубокие минные позиции, дополненные боно-сетевыми заграждениями, которые оказались прикрыты не только силами тайрасанского флота, но и стационарными береговыми батареями, и мощной артиллерией на железнодорожных платформах.
        Сказался и ряд других факторов.
        Войска Федерации смогли мобилизовать и использовать значительную массу автомобилей как транспорт для быстрого маневра резервами вдоль фронта, сумев каждый раз перебрасывать крупные силы для противодействия попыткам прорыва их обороны. Подводный флот Федерации, неожиданно выйдя из Срединного моря на океанские позиции, нанес несколько чувствительных ударов по конвоям деремцев, осуществляющим снабжение армии вторжения, создав напряженное положение с боеприпасами.
        Вопрос теперь состоит в том, которая из противостоящих сторон раньше сумеет накопить стратегические резервы, достаточные, чтобы переломить ход войны в свою пользу…»
        Военный обозреватель газеты

«Ульпианский Страж»
        Обер Грайс сложил газету, только вчера доставленную кружным путем из Лариолы (бросив взгляд на дату выпуска - 34 митаэля весны 1485 года, Обер понял, что газета тащилась к нему аж 19 дней), и бросил ее на диван рядом с собой. Да, до сих пор атаки деремцев удавалось отразить. Недавно окончилась неудачей их попытка выйти к Траиде на Центральном фронте. Несмотря на превосходство в тяжелой артиллерии, методически перепахивавшей траншеи и блиндажи первой полосы обороны, все успехи деремцев ограничились захватом одной-двух линий окопов. Армия Федерации спешно перебросила на участок прорыва свои оперативные резервы, встретив атакующих плотным артиллерийским и пулеметным огнем…
        Размышления Обера были прерваны оглушительным грохотом разрыва тяжелой бомбы и залпами зенитных орудий. Начался очередной налет на Латраиду. Обер выглянул из окна. В начинавшихся вечерних сумерках были хорошо видны пулеметные трассы, прорезавшие серое небо, затянутое облачной дымкой, местами подкрашенной в розовый цвет закатным солнцем. В небе висело множество аэростатов воздушного заграждения с расположенными на них пулеметными точками. После того, как в Латраиду было дополнительно стянуто три десятка зенитных пушек и подвешены на разной высоте аэростаты с пулеметами, дирижабли деремской коалиции стали бомбить город с больших высот. Точность бомбометания значительно снизилась, но это не избавило гражданское население от жертв.
        Результативность артиллерийских обстрелов столицы тоже удалось поубавить, после того, как была создана специальная артиллерийская группа для контрбатарейной стрельбы, огонь которой корректировался с аэростатов. Несмотря на количественное превосходство деремской артиллерии, корректировка с аэростатов обеспечивала более высокую действенность огня.
        Разрывы бомб слышались уже где-то у северной окраины и Обер вернулся к своим размышлениям. Стратегические резервы… Он прав, этот обозреватель. Солдаты в окопах жертвуют жизнями, из последних сил сдерживая противника, мирные жители в Латраиде гибнут под бомбами, сбрасываемыми с дирижаблей, а в тылу стоят резервные дивизии, накапливаются на складах снаряды и патроны, пулеметы и артиллерийские орудия. Стоит у причалов военный флот, 182 бронированных автомобиля стоят в гаражных боксах, 107 аэропланов стоят в ангарах. Это силы для контрнаступления.
        Резкий телефонный звонок прервал размышления Обера.

«Советник Грайс у аппарата» - произнес Обер, подняв трубку.

«Оперативный дежурный Главного Штаба полковник Тилун. Возникла необходимость потревожить наши стратегические резервы. По данным воздушной разведки, противник перебрасывает часть сил с Центрального направления для глубокого обхода наших позиций с севера. Его авангард силами до дивизии пехоты и двух бригад кавалерии движется к железнодорожному мосту через Траиду. Части противника вышли к южным отрогам Северных гор и повернули на запад, к мосту, в направлении на Порто-нель-Сараина. Силами до двух полков пехоты на грузовиках противник выдвигается также и еще севернее, в обход Северных гор по плоскогорью Дапаррат.
        В районе плоскогорья наших сил нет, позиции в районе моста прикрыты одним территориальным батальоном. Выхода нет, придется использовать резервы».

«Все понял. Но ведь вооружение с резервных складов вы можете взять и без моего участия?» - удивился Обер.

«Требуется ваше участие для подготовки налета аэропланов на колонну противника, движущуюся через Дапаррат. Кроме того», - Обер почувствовал, что собеседник на другом конце провода испытывает некоторую неловкость, - «резервные соединения пока еще не оснащены полностью бронеавтомобилями и не имеют достаточного навыка обращения с ними. Поэтому довожу до вашего сведения, что принято решение создать оперативную группу Северного боевого участка в составе рейдерского полка вашего сына, кавалерийской бригады, придав им для усиления три минометных батареи и две батареи полевых пушек на автомобильной тяге. В состав этой группы включаются также отдельный авиационный отряд, состоящий из эскадрильи бомбардировщиков и нескольких звеньев истребителей и разведчиков».

«Благодарю за информацию», - произнес Обер, - «но с чего бы это Главный Штаб стал столь словоохотлив?»

«Дело в том», - ответил полковник Тилун, немного растягивая фразы, - «что в связи с нехваткой старших офицеров соответствующей квалификации Главный Штаб решил назначить вас начальником авиаотряда. Я назначен начальником штаба оперативной группы, командовать группой будет бригадный генерал Датаил Кастамаш».

«А, нолиец».

«Да, нолиец. По моему мнению, это один из самых способных нолийских военачальников».
        Обер немало слышал о Датаиле Кастамаше. В деремско-нолийской войне он прошел путь от поручика до подполковника. Известность ему принесла операция по прикрытию эвакуации нолийской республиканской армии и беженцев. Чтобы обеспечить их посадку на суда в главном портовом городе Республики Нолия, подполковник Кастамаш с разрозненными сводными отрядами численностью до дивизии должен был имитировать попытку контрнаступления республиканцев. С устаревшими, полуисправными пушками (но с неограниченным количеством боеприпасов), взаимодействуя с кавалерийской дивизией, которую было невозможно эвакуировать (для коней не было места на кораблях), он нанес внезапный удар по деремской армии, обошел и разгромил три полка деремцев, захватил восемнадцать мощных осадных орудий.
        Лишь на третьи сутки деремцы опомнились и разобрались, что удар нанесен на ограниченном участке и не столь уж большими силами. Но еще два дня Датаил Кастамаш вел ожесточенные баррикадные бои на окраинах города, поддерживаемый огнем главного калибра трех броненосцев. Лишь когда последнее судно отошло от причалов, посланные им команды взорвали склады боеприпасов, береговые батареи и форты (часть фортов, прикрывавших город с суши, была уже либо взорвана при отходе, либо захвачена противником). Еще полдня отдельные подразделения оказывали сопротивление врагу. Тяжело контуженный, Кастамаш был взят в плен, но через три месяца ухитрился бежать и сумел добраться до Тайрасанского Архипелага.
        Итак, Обер будет служить рядом с Тиоро. Конечно, «рядом» в данном случае не совсем точное слово, но, во всяком случае, довольно близко. Поэтому Обер совершенно искренне произнес:

«Благодарю за оказанное доверие. Считаю за честь вступить в действующую армию».
        Полковник Тилун добавил:

«Приказом военного министра вам присвоено звание подполковника».
        Обер ответил в полном соответствии с уставом:

«Служу Федерации народов Тайрасана!»

«Вольно, подполковник!» - полушутливым тоном отозвался Тилун.
        Колонна грузовиков, натужно урча моторами, тащилась через выжженное солнцем безводное плоскогорье Дапаррат. Над колонной висел разведывательный дирижабль. Пока все было спокойно. До перевалов, после которых начнется спуск в лесистые долины, оставалось не более двух сотен километров. Если все пройдет гладко, то к ночи удастся, наконец, миновать это богом забытое место. Командир отдельной бригады деремских войск, бригадный генерал Шатакир, оперся локтем о дверцу автомобиля и почти тут же с проклятием отдернул руку. До полудня еще было далеко, но тропическое солнце так раскалило металлический кузов, что он обжигал даже через ткань мундира.
        Урчание автомобильных двигателей заглушало все прочие звуки, так что аэроплан сначала увидели, а потом уже услышали. Небольшая механическая птичка, весело стрекоча мотором, приближалась. Молоденький лейтенант-порученец с маленькой щеточкой усов над верхней губой вскочил на подножку автомобиля, чтобы лучше видеть, и приложил руку к козырьку фуражки, чтобы защититься от слепящего солнца.

«Смотрите, аэроплан!» - с мальчишеским восторгом закричал он.

«Сядь!» - недовольно оборвал его Шатакир. - «Чему ты радуешься? Скорее всего это вражеский разведчик».
        Аэроплан быстро приблизился к дирижаблю деремцев и с дирижабля на всякий случай ударила пулеметная очередь. Аэроплан лег на крыло, развернулся и стал набирать высоту, уходя из зоны обстрела. И тут пулемет застучал снова - на этот раз стрелял аэроплан. Он прошел над тушей дирижабля, потом развернулся и прошел еще раз, стреляя из пулемета, затем еще раз. Было видно, как туго натянутая оболочка начала сморщиваться, потом вспыхнула и вся сигара в мгновение ока превратилась в огромный факел бледного на ярком солнце пламени. Пылающая оболочка, быстро превращаясь в бесформенные лохмотья, падала вниз, влекомая тяжестью гондолы. Через несколько десятков секунд все было кончено.
        Остатки дирижабля догорали на земле. В этом костре сначала рванули баки, подняв огненное облако, а через некоторое время стали с треском рваться пулеметные патроны. Аэроплан постепенно удалялся, вскоре совсем растаяв в белесо-голубом небе. Шатакир велел не останавливаться. Если их местонахождение обнаружено, то противник попробует перехватить их у перевалов. Правда, разведка уверяла, что войска противника есть только южнее гор, не ближе, чем в трехстах километрах от перевалов, и численность их незначительна. Но даже если там есть всего лишь рота пехоты и батарея полевых пушек, на перевале они могут устроить немало неприятностей.
        В подкрепление невеселых мыслей бригадного генерала Шатакира через два часа с небольшим в небе был замечен еще один аэроплан, затем еще один и еще… В небе тройками плыли сразу пятнадцать аэропланов. Это были необычно большие воздушные машины. Можно было различить по одному светящемуся диску пропеллера у каждого крыла. Аэропланы стали снижаться над колонной.

«Сейчас начнут обстреливать из пулеметов» - с тревогой подумал бригадный генерал. Но аэропланы не стреляли. От них оторвались и полетели вниз небольшие черные капли.

«Бомбы!» - успел сообразить Шатакир за секунду до первых взрывов.
        Первая череда разрывов бомб легла в стороне от колонны. Вторая также легла в стороне, но ближе, и по кабинам и брезентовым тентам нескольких автомобилей застучали осколки. Следующие бомбы легли совсем рядом…
        Когда осела пыль, поднятая последними взрывами, а гудение удаляющихся аэропланов затихло, взору генерала Шатакира предстало печальное зрелище. Огромная колонна почти в двести грузовиков превратилась в автомобильное стадо. Многие шоферы, пытаясь уйти из-под бомб, покинули колонну и разъехались в разных направлениях. Некоторые грузовики при этом столкнулись. Несколько машин горело чадными кострами, в одной из них рвались боеприпасы.
        Впрочем, потери были не слишком велики. Всего шесть грузовиков сгорело и еще девять машин потеряли ход. Через полчаса, после того, как старшие офицеры, изрыгая ругательства и потрясая револьверами, навели какой-то порядок, колонна смогла тронуться дальше. Однако не прошло и трех часов, как в небе опять показались аэропланы и кошмар начался снова.
        На этот раз аэропланы, которых насчитали 15 двухмоторных и 9 одномоторных, были встречены огнем нескольких пулеметов, установленных на кабинах грузовиков. Но это практически ничего не изменило. Колонна скрылась в тучах пыли, поднятых взрывами бомб, вокруг все грохотало и свистели осколки. Солдаты выпрыгивали из грузовиков и бросались на землю, кто-то забирался под машины, кто-то сломя голову бежал незнамо куда… В довершение всего одномоторные воздушные машины несколько раз прошлись вдоль колонны, поливая ее из пулеметов.
        Генерал Шатакир в бессильной ярости следил, как удаляются вражеские аэропланы. Один из них заметно дымил, держась сзади и пониже остальных. Вдруг он стал резко снижаться, а затем камнем рухнул вниз. В отдалении плеснуло пламя взрыва, а затем донесся грохот. В колонне многие радостно закричали, но бригадный генерал не испытывал радости. В хаосе целых и подбитых автомобилей вверх поднимались черные столбы дыма от горящих грузовиков. Один, два… шесть… Горело не то восемь, не то девять машин. В трех из них рвались боеприпасы, поражая стоявшие рядом грузовики.
        Итог был гораздо более печален, чем после первого налета. 9 машин сгорело, еще 8 вышли из строя. Всего за два налета потеряно 32 грузовика! Генерал Шатакир отдал приказ одному из батальонов и еще двум ротам продолжать движение пешком.
        Когда солнце стало уже заметно клониться к закату; в третий раз показались вражеские аэропланы. А вокруг тянется пустынное плоскогорье, и негде укрыться. Лишь неподалеку от маршрута движения виднеется несколько обломков скал, да нечто вроде расщелин, выдутых ветром в каменных плитах. Шатакир велел направить свой легковой автомобиль туда и постарался скрыться среди камней. Еще несколько водителей успели последовать его примеру, пока среди грузовиков снова не стали рваться бомбы.
        К восьми часам вечера бригада Шатакира потеряла 86 автомобилей из 198. Более 200 человек было убито и втрое больше ранено. Была выведена из строя или разбита половина артиллерийских орудий и пулеметов, значительная часть получила более или менее серьезные повреждения. Около половины солдат вынуждено было идти пешком, распавшись на группы, разделенные десятками километров. Когда солнце уже закатывалось за горизонт, воздушные силы Федерации произвели последний налет, окончательно растрепав остатки бригады. Тем не менее генерал Шатакир собрал усиленный батальон, посадил его на уцелевшие автомобили, взял с собой уцелевшие орудия и пулеметы, и, невзирая на быстро наступавшую темноту, совершил бросок к перевалу. Около полуночи, не встретив никакого противодействия, он оседлал перевал, поставил на позиции орудия и пулеметы и стал поджидать свое отставшее пешее войско.
        Шатакир понимал, что совершить длительный обходной маневр к железнодорожному мосту он уже не сможет. Но его волновало уже не столько выполнение боевого приказа, сколько вставшая перед ним проблема выживания. Он видел только один выход - удержать перевал, спуститься из этого адского пекла в долину, где есть вода, где под деревьями можно хоть как-то укрыться от аэропланов, и кратчайшим путем двинуться на юго-восток, на соединение со своими.
        Подполковника Обера Грайса не интересовало, что будет дальше с бригадой генерала Шатакира. Он понимал, что эта бригада уже не сможет зайти в тыл войскам, прикрывающим железнодорожный мост, и даже не успеет вовремя соединиться с дивизией, наступающей на этот мост с фронта, чтобы подкрепить ее усилия. Он переживал, конечно, потерю четырех самолетов - два из них были сбиты пулеметным огнем противника, еще два были повреждены и потерпели аварию, погибло шесть летчиков и один был тяжело ранен. Но гораздо больше Обера волновала ситуация, складывающаяся в битве за мост.
        Радиостанция, установленная на аэродроме, приняла сообщение, что выдвинутые навстречу противнику рейдерский полк и кавбригада отсечены от моста, а противник к вечеру главными силами вышел к позициям территориального батальона перед мостом и начал артиллерийский обстрел занятых им окопов. Ни вечером, ни ночью ситуация не прояснилась. Полк Тиоро отрезан - эта мысль постоянно сверлила мозг и не давала покоя. Перед самым восходом солнца Обер послал несколько самолетов на разведку.
        Воздушная разведка противника довольно точно (хотя и не полностью) установила силы, которыми армия Федерации пыталась прикрыть мост. Атаковав полк рейдеров и кавбригаду одним своим полком и обеими кавалерийскими бригадами, подкрепленными гаубичной батареей, дивизионный генерал Чеквагил бросил остальные силы к мосту. Что такое один батальон против двух полков, усиленных тяжелой артиллерией?
        Бригадный генерал Датаил Кастамаш тоже понимал это. Нужно любой ценой сбить противостоящие части противника и вцепиться мертвой хваткой в спину генералу Чеквагилу!
        После вчерашнего боя полк рейдеров и кавбригада были вытеснены мощным артиллерийским огнем из большого поселка на шоссе и заняли позиции на опушке леса. В глубине этого леса со вчерашнего дня стоял в неприкосновенности и резерв, который Кастамаш берег для решающего момента. Утром противник вновь предпринял огневой налет, стремясь дезорганизовать наспех подготовленную оборону войск Федерации. Впрочем, стрельба по площадям не нанесла тайрасанцам большого урона. И когда стрелковые цепи противника двинулись в атаку, сначала батарея полевых пушек осыпала их шрапнелью, затем ударили минометы, а вслед за ними заговорили пулеметы и винтовки рейдеров. В этот момент позади атакующих деремских пехотинцев показалась конница. Обе кавалерийские бригады были брошены вперед, чтобы смять тайрасанцев. Частая дробь тайрасанских пулеметов не могла остановить кавалерию деремцев - обе бригады охватывали позиции тайрасанцев с юга, чтобы не дать им отойти, да и самим уклониться от плотного пулеметного огня.
        В этот момент на правом фланге рейдерского полка раздался рев моторов, среди деревьев и кустов показались облачка сизоватого дыма, и вскоре, неуклюже переваливаясь на неровностях почвы, на поле выползли бронеавтомобили. Бронедивизион из 18-ти бронеавтомобилей, каждый из которых был вооружен двумя пулеметами во вращающейся башне, пошел в свою первую атаку. Кавалерийские бригады, пытавшиеся обойти тайрасанцев, сами оказались под ударом с фланга.
        Бронеавтомобили цепью ворвались в гущу атакующих конников и тогда разом заговорили
36 пулеметов. Хватило нескольких минут, чтобы деремцы стали разворачивать коней и пытаться спастись бегством. Но пули летели быстрее, нежели лошади.
        Бойцы рейдерского полка ударили в штыки навстречу наступающей деремской пехоте. Их контратака была поддержана кавбригадой. На поле боя все смешалось. Лишь бронеавтомобили, выйдя во фланг и тыл деремцам, исправно косили их из пулеметов.
        Когда кавалерия деремцев, усеяв поле трупами всадников и лошадей, откатилась к своим позициям, опомнились деремские артиллеристы и открыли огонь прямой наводкой по бронированным машинам. Разрывы снарядов все чаще взметали сухую землю с пожухлой травой рядом с колесами бронеавтомобилей. Вот встала одна машина, перекосившись в сторону оторванного взрывом колеса. Вот загорелся другой бронеавтомобиль - у него прямым попаданием снаряда разбит двигатель. Но остальные, форсируя моторы, упрямо движутся вперед. Медленно, слишком медленно! Еще две машины неподвижно застыли на поле…
        Тиоро, стоя рядом с бригадным генералом Кастамашем, с замиранием сердца следил за атакой броневиков. Их последний резерв таял на глазах. Вот уже пять машин подбито. Однако теперь артиллерийские позиции противника уже в пределах досягаемости башенных пулеметов броневиков. И 26 оставшихся стволов обрушили град пуль на артиллерийские расчеты. У многих пулеметов пробиты осколками кожухи водяного охлаждения, из них струйками вытекают остатки воды, но пулеметы лупят безостановочно…
        Дивизионный генерал Чеквагил оказался прав в своих расчетах. Батальон тайрасанцев не выдержал мощного артиллерийского удара и атаки деремского полка, был рассечен надвое и оставил позиции перед мостом. Уже после полудня полки генерала Чеквагила начали переходить по мосту на другую сторону, а к главнокомандующему был направлен дирижабль с донесением о захвате моста. Правда, он не имел сведений о судьбе своих сил, блокировавших вчера тайрасанский отряд. Но это его не особо беспокоило. Даже если предположить самое худшее - его полк и кавбригады разбиты, а тайрасанцы выходят к нему в тыл - это все равно уже ничего не изменит. Он занял мост и продержится здесь до подхода подкреплений. На расстоянии трехдневного перехода за ним идет еще одна дивизия, а ее передовой полк на автомобилях может выйти к мосту за один день.
        Обер Грайс, сидя за спиной летчика, отчетливо видел сверху зелень тропического леса, прорезанную извилистыми линиями речушек, светло-желтые полосы дорог, обширные поля с жесткой сухой травой. На одном из мелькнувших под ним полей он внезапно увидал что-то знакомое. Через несколько секунд стало ясно - бронеавтомобили. Они в беспорядке были разбросаны по полю. Некоторые из них дымились, один лежал на боку, открыв взглядам днище с осями, рессорами и карданным валом.

«Неужели разбиты?» - мелькнула у Обера мысль, неприятно кольнувшая сердце. - «Но где остальные машины? Их ведь должно было быть восемнадцать».
        Повинуясь знаку Обера, пилот снизился и еще раз прошелся над полем. Стали видны позиции артиллерии на опушке. Одна из подбитых машин застыла, не дойдя до этих позиций каких-нибудь 40-50 метров. Орудия брошены, вокруг них нет прислуги, лишь то здесь, то там валяются трупы. Похоже, бронемашины шли на позиции вражеской артиллерии, шесть из них были подбиты, но они вынудили противника бежать, бросив орудия. Куда же тогда двинулись наши части после этого боя? К мосту? И Обер энергично замахал пилоту рукой - на юг!
        Заслышав стрекотание авиационного мотора, Тиоро задрал голову вверх. На небольшой высоте над ними шел одномоторный биплан светлого зеленоватого цвета с изображением флага Федерации на крыльях. Над их колонной биплан заложил вираж и стал снижаться. Подпрыгивая на кочках и переваливаясь с боку на бок, биплан совершил короткую пробежку по полю, подняв облако пыли, и остановился. Солдаты, большинство из которых никогда в жизни не видело аэроплана, во все глаза глядели на это чудо. Тиоро скомандовал шоферу и тот, свернув с проселка, попылил по полю.
        Подъехав к аэроплану, Тиоро спрыгнул с подножки и вгляделся в людей в летных комбинезонах, стоявших у крыла. Затем Тиоро вдруг бросился вперед и с разбегу обнял одного из них.

«Отец!» - радостно прошептал он, едва сдержавшись, чтобы не произнести это слово во весь голос.

«Ну, положим, я тебе не отец, а всего лишь сводный брат, хотя и старший», - с усмешкой поправил его Обер, - «но коли ты меня как за отца почитаешь, возражать не буду. Однако здесь я тебе и не отец, и не брат, а гражданин подполковник. Ясно, майор Грайс?» - добавил он с деланной суровостью.

«Так точно, гражданин подполковник!» - браво ответил Тиоро.
        Обер перешел на серьезный тон:

«Каково ваше положение? Почему не радировали?»
        Тиоро виновато дернул плечами:

«Машина с рацией разбита прямым попаданием снаряда. А положение наше таково: разгромив полк противника и кавалерийскую бригаду, а также нанеся существенные потери другой кавалерийской бригаде, выдвигаемся к мосту с целью воспрепятствовать его захвату».

«Мост уже захвачен!» - воскликнул Грайс.
        Генерал Кастамаш, разглядывая карту, поджал губы, немного пожевал ими, вздохнул и заговорил:

«Выхода нет - надо как можно быстрее выдвигаться к мосту по кратчайшей дороге вдоль берега и постараться внезапным ударом отбить мост у противника».

«Полагаю, вы правы» - отозвался О. бер. - «Со своей стороны, я немедленно радирую на аэродром о подготовке авиационного воздействия на войска генерала Чеквагила».

«Я вот что думаю», - медленно, стал говорить Тиорр; - «мои ребята до сих пор не могли применить свою специальную подготовку. Мы действовали как обычная армейская часть…»

«Не пойму, вы что - жалуетесь? Не время и не место, майор Грайс» - недовольно прервал его Датаил Кастамаш.

«Нет, я совсем о другом» - сказал Тиоро. - «Похоже, есть случай применить эту подготовку. Вот, скажем, взять роту разведчиков и направить их в обход войск Чеквагила, с тем, чтобы выйти на них с юго-востока с задачей нанести удар по штабу или по тяжелой артиллерии, а?» - Тиоро искательно взглянул на бригадного генерала.

«Роту? Роту можно…» - задумчиво протянул генерал.

«'Разрешите исполнять?» - радостно воскликнул Тиоро.

«Погоди, ты что, сам хочешь с этой ротой пойти?» - озабоченно вмешался Обер.

«Пойдешь с полком!» - отрезал Датаил Кастамаш, не вдаваясь в полемику.
        Шипя и разбрасывая искры, над плоскими холмами взлетели красная и зеленая ракеты. Тотчас же по пятачку перед мостом ударили восемь полевых пушек и тридцать минометов. Через полчаса со стороны плоских холмов, куда вчера бежали разбитые остатки территориального батальона, показались стрелковые цепи рейдерского полка и понеслась кавалерийская бригада. Внезапным ударом войска Чеквагила были в свою очередь разрезаны на две части, подобно тому, как они сами накануне разрезали тайрасанский батальон. Однако деремцы отнюдь еще не были разбиты, и мост все еще находился в их руках.
        Дивизионный генерал Чеквагил был раздосадован, но не потерял присутствия духа. На этом берегу у него почти полный полк и основная часть артиллерии. Сейчас он зажмет прорвавшихся тайрасанцев с двух сторон!
        Однако, не успел он отдать боевой приказ, как над позициями полка появились аэропланы и стали засыпать его войска бомбами, нацеливая удар прежде всего на позиции артиллерии. Чеквагил не видел, что творилось у моста, иначе его спокойствие было бы поколеблено в еще большей степени.
        Несколько бронемашин тайрасанцев сумело проскочить через боевые порядки деремцев прямо к 600-метровому мосту как раз в тот момент, когда по нему маршировал батальон противника, переправляясь на другой берег. Четыре бронеавтомобиля, встав в конце моста, открыли непрерывный огонь из восьми пулеметных стволов. Сотни деремских солдат оказались в смертельной ловушке. Для генерала Чеквагила это был лишь треск пулеметных очередей в районе моста. И он был полон решимости повести полк, находившийся у него под рукой, на звук этих пулеметных очередей, несмотря на потери, понесенные в результате бомбардировки.
        Воронки от авиационных бомб еще дымились, а генерал Чеквагил энергично отдавал приказания и посылал вестовых в растрепанные подразделения. От его громкого, чуть надтреснутого голоса, казалось, дрожали стены штабной палатки.
        Вдруг за стенами палатки раздался крик, вслед за ним выстрел, а потом почти одновременно грохнули взрывы нескольких ручных гранат, затем еще нескольких. Потом по палаткам хлестнула пулеметная очередь. Чеквагил выхватил револьвер, выскочил из палатки и увидел прямо перед собой человека в странном пятнистом комбинезоне, У его ног валялся часовой. Генерал вскинул револьвер, но пятнистый проворно бросился ему в ноги, сбив его на землю…
        Жалкие остатки дивизии Чеквагила отошли на восток, соединившись через две недели с тем, что осталось от бригады Шатакира. Последняя избежала разгрома и сумела отойти без особых потерь, бросив лишь автомобили и артиллерию.
        Эта неудача не обескуражила деремское командование, хотя и заставила их приостановить операции на севере. Получив морем подкрепления и сосредоточив шесть дивизий у Латраиды, деремцы 16 митаэля лета 1485 года приступили к форсированию реки. Ответом им был шквальный артиллерийский и минометный огонь с другой стороны Траиды. Дважды лодки, баркасы, плоты и понтоны при поддержке канонерок и двух броненосцев, стоявших на рейде, пересекали Траиду под огнем и бомбардировкой с воздуха, дважды деремцы высаживались на берег и захватывали плацдармы, дважды тайрасанцы контратаками сбрасывали их с этих плацдармов. Попытки деремцев поддержать форсирование массированным бомбовым ударом с дирижаблей обернулись потерями: аэропланы-истребители атаковали и сбили в течение трех дней 28 дирижаблей - большую часть деремского воздушного флота. В свою очередь аэропланы-бомбардировщики тайрасанской армии нанесли значительный ущерб артиллерийским батареям деремцев, поддерживавшим форсирование.
        А через три недели после неудачных боев по форсированию Траиды, в самом начале тамиэля, артиллерия загрохотала по всему фронту. Армия Тайрасанской Федерации перешла в наступление. Внезапно деремцы обнаружили, что противник пустил в дело неожиданно большое число артиллерийских стволов. Против 680 орудий деремской коалиции тайрасанская армия выставила 510 артиллерийских орудий и 360 минометов. Группами по несколько десятков самолетов тайрасанский воздушный флот наносил удары по железнодорожным станциям, командным пунктам, батареям, складам…
        На центральном направлении фронт был прорван, и тайрасанские войска, продвигаясь на юго-восток, глубоко обошли приморскую группировку противника. Тиоро в эти недели добавилось много работы. Отдельные роты, взводы и отделения его полка то там, то здесь проникали в тыл противника и наносили внезапные удары. Хотя армия вторжения деремской коалиции все еще превосходила по численности федеральную армию Тайрасана, ее сопротивление на Центральном фронте было полностью дезорганизовано. Многие части продолжали отчаянно сражаться в окружении, но, отрезанные от снабжения боеприпасами, не имея достаточно продовольствия, не имея связи с вышестоящими штабами, они постепенно прекращали сопротивление.
        Приморская группировка, однако, не была расчленена. Ее командующий, опасаясь флангового удара с севера, со стороны тайрасанских войск, глубоко прорвавших Центральный фронт, покинул занятую часть Латраиды и начал поспешно отходить на восток, стремясь избежать разгрома и сохранить боеспособный костяк армии.
        В Главном штабе армии Тайрасанской Федерации царило лихорадочное возбуждение. Достигнутый успех позволял думать не только о дальнейшем наступлении, но и о выигрыше всей кампании. Однако для того, чтобы разделаться с Приморской группировкой, по-прежнему имевшей в своем составе семь боеспособных дивизий, сил было взять пока неоткуда. Генерал Датаил Кастамаш, назначенный командующим Кайрасанской армейской группой, буквально локти себе кусал от досады. Противник был расчленен, дезорганизован, но добить его было нечем. Попытки продолжать наступательные действия грозили обернуться дезорганизацией собственных войск, то и дело попадавших под сильные фланговые удары еще не разгромленных соединений деремцев.
        На центральном участке внезапный удар двух дивизии Центрального фронта, поддержанный Приморской группой деремской коалиции, заставил тайрасанские войска оставить занятый накануне важный промышленный район. Лишь ценой больших усилий удалось восстановить положение.
        В этот самый момент советник Военно-промышленного управления полковник Обер Грайс направил генералу Кастамашу личную записку, где предлагал активные операции на Кайрасанском фронте прекратить. Вслед за этим Датаил Кастамаш пригласил Обера Грайса в штаб фронта и провел с ним долгих два часа. После острых дебатов генералу Кастамашу удалось найти сторонников этой позиции и в Главном штабе Тайрасанских Вооруженных сил. Аргументы Обера Грайса выглядели весьма убедительно:
«…Поскольку мы сейчас не в состоянии сосредоточить сухопутные силы, достаточные для окончательного разгрома армии вторжения, было бы целесообразно отложить решительные операции на всем Кайрасанском фронте вплоть до сосредоточения необходимых для этого материальных и людских ресурсов.
        На Центральном направлении следует передать задачу ликвидации расчлененных частей и соединений противника территориальным войскам, а кадровые части и наиболее измотанные боями территориальные вывести на переформирование.
        На Приморском участке следует создать примерное равновесие сил (меньшую численность личного состава компенсировать техническими преимуществами) и связать Приморскую группировку противника демонстрацией активных действий.
        На Северном участке следует глубоко охватить противника небольшими силами, скрытно заняв позиции, угрожающие плацдарму высадки армии вторжения на восточной оконечности Тайрасана, и подготовив эти позиции для развертывания крупной ударной группировки.
        Чтобы в течение периода подготовки решающих операций предотвратить восстановление численности и повышение уровня боеспособности армии вторжения, предлагаю осуществить следующие меры:

1. Приступить к активным ударам по конвоям противника всеми силами военно-морского флота Федерации, применяя одновременные комбинированные удары судов основных классов, торпедных катеров, подводных лодок и авиации.

2. По возможности избегать столкновений с основными силами флота противника, прибегая к воздействию на его главную группировку только силами авиации и подводных лодок. С этой целью вести постоянную воздушную разведку передвижений его основных сил. Расширить минные постановки в районах активности главной группировки флота вторжения. При угрозе столкновения с невыгодным для нас соотношением сил отводить флот в районы минно-артиллерийских позиций.

3. Организовать непрерывное, в том числе в обязательном порядке - ночное, воздействие на Приморскую группировку противника авиацией.

4. Организовать в тылу противника добровольческие отряды из местных жителей для содействия подразделениям рейдеров, с целью расширить масштабы сбора разведывательной информации и диверсионной деятельности на путях сообщения вражеских войск…

…Если эти задачи будут успешно решены, боеспособность противника не только не будет восстановлена, но будет, напротив, существенно подорвана. В результате станет возможным проведение фронтовой операции с решительными целями:

1. Расчленить и дезорганизоваться остающиеся силы армии вторжения.

2. Отсечь армию вторжения от баз флота, воспрепятствовав тем самым как снабжению, так и эвакуации войск противника.

3. Считаясь с риском значительных потерь, нанести флоту противника возможно более чувствительный удар, лишив его, хотя бы временно, возможности эффективно поддерживать и снабжать сухопутную группировку.
        Если нам удастся добиться капитуляции значительных сухопутных сил деремской коалиции, нанеся одновременно чувствительные потери его флоту, хотя бы и ценой потери большей части собственных военно-морских сил, это надолго сделает невозможным повторение попытки вторжения на Архипелаг. Если же мы просто вытесним сухопутные и морские силы противника из Архипелага, угроза нового вторжения будет постоянно висеть над нами…»
        Из секретного архива
        Главного штаба Вооруженных сил
        Федерации народов Тайрасана
        Когда командующий Тайрасанским военно-морским флотом 23 митаэля осени 1485 года отдал приказ перейти к активным действиям против конвоев противника, 2-й адмирал Датарравон Мунаш, командующий Восточной эскадрой, даже обрадовался. Когда ему доносили о разговорах среди некоторых тайрасанских морских офицеров, что, дескать, главный штаб заставляет их идти на авантюру ради туманных целей, он только пожимал плечами. Да, это авантюра. Может быть, и просто самоубийство. Ну и что? Зато можно будет как следует отомстить деремским собакам.
        Когда эскадра выходила в море, на перехват конвоев, обнаруженных дальней воздушной разведкой, адмирал Мунаш невольно выискивал суда, шедшие под флагом Деремской империи. Их было не так уж много - боевых и транспортных кораблей Нолийской республики, вероломно захваченных деремскими союзниками в иностранных портах. Потом к ним добавилось несколько Левирских судов, захваченных подобным же образом.
        Не внушал Датарравону Мунашу теплых чувств и военно-морской флаг Королевства обеих проливов. Адмирал не мог забыть, как два эскадренных броненосца, броненосец береговой обороны, крейсер и четыре миноносца блокировали в нейтральном порту легкий крейсер Нолийской республики, сопровождавший туда транспорты с беженцами. Легкий крейсер, несмотря на явное превосходство противника, отказался сдаться и пошел на прорыв. Во время ожесточенного боя, уничтожив миноносец противника, легкий крейсер, расстреляв почти весь боезапас, был буквально изрешечен мощными снарядами главного калибра броненосцев и пошел на дно. Первым штурманом на этом корабле был родной брат адмирала Мунаша…
        Адмирал Оссапан не отрывал глаз от окуляров мощного морского бинокля. Вот уже третий раз за последний месяц его эскадра настигает флот тайрасанцев, треплющий конвой, и третий раз те уходят, не принимая сражения. Казалось бы, что значит преимущество в ходе на какие-то две морские лиги, примерно на три километра в час! Ан нет, дистанция все увеличивается и увеличивается, и скоро кильватерная колонна тайрасанских боевых кораблей, уже втягивающаяся в пролив, войдет в проход в минных полях, прикрытый береговой артиллерией…
        Его невеселые мысли прервал вестовой:

«Господин адмирал! Для вас радио с берега…»
        Содержание шифрованного сообщения заставило Оссапана еще больше помрачнеть. К главной стоянке флота неожиданным ударом с севера прорвались сухопутные силы тайрасанцев. Бои идут на расстоянии всего двадцати километров от порта Иргисам. Так или иначе, а все равно надо поворачивать.
        Когда дымы деремской эскадры повисли на рейде Иргисама, бой шел уже у городских предместий. Орудия главного калибра эскадры быстро переломили ход этого боя. Атаки на город прекратились и тайрасанцы повсеместно были оттеснены на шесть-восемь километров. Однако в отместку над портом повисли их аэропланы.
        Тайрасанцы и раньше беспокоили Оссапана воздушными налетами. Иногда до двадцати аэропланов вываливали свой смертоносный груз на его суда. К счастью, и бомбы, которые могли нести аэропланы, были не столь мощными, как у дирижаблей, и точность бомбометания была невелика. Но все-таки хлопот они причиняли немало, нанеся ему кое-какие потери. Крупная потеря была одна - погиб старый броненосец от бомбы, угодившей рядом со снарядным погребом. Сторожевики, тральщики, да транспорты не в счет. Да один легкий крейсер пришлось отправить на ремонт на Старые Земли.
        Но теперь… Ровным строем, девятками, на эскадру шли семьдесят два двухмоторных аэроплана! Где они собрали столько?!
        Первая крылатая машина, не долетев до эскадры, вдруг свалилась на крыло, и набирая скорость, чуть ли не отвесно пошла вниз. От ее фюзеляжа оторвались две черные капли и понеслись к земле. Над портом встали два черных султана разрывов…
        Залпы зенитных пушек эскадры не смогли помешать всем двадцати четырем звеньям устроить гигантский фейерверк среди портовых складов. Аэропланы тайрасанцев не первый раз бомбили склады. Но сегодняшний налет не шел ни в какое сравнение с предыдущими. Большие двухмоторные аэропланы не успели удалиться, как им на смену прилетели около четырех десятков вертких истребителей, и высыпали на порт небольшие осколочные бомбочки, мешая тушению разгоравшихся на складах пожаров. А еще через три часа армада бомбардировщиков появилась снова.
        Четыре налета провела тайрасанская авиация за один этот день, из них три - двухмоторными бомбардировщиками. К ночи над портом стояло огромное зарево. В пламени трещали патроны, с гулким уханьем взрывались снаряды. У полуразрушенных причалов горели три транспортных судна. Ярким костром полыхал угольный склад.
        Пожары свирепствовали трое суток и лишь затем стали стихать. И когда они стихли, адмирал Оссапан увидел на горизонте всполохи и услыхал отдаленный гул канонады. В трех десятках километров от Иргисама тайрасанские войска, опять прорвавшие Центральный фронт, неудержимо рвались к юго-востоку.
        Вскоре Иргисам оказался под огнем их полевой артиллерии. Адмирал Оссапан решил покинуть бесполезный порт. Судьба остатков гарнизона его не особенно беспокоила, тем более, что это были деремцы - сухопутные крысы, не моряки. У Дерема почти не было собственного флота - так, несколько судов, захваченных при падении Нолийской республики. Главную военно-морскую силу деремской коалиции составляли флоты Долин Фризии и Королевства обеих проливов. Сам Оссапан командовал Фризской эскадрой, и ему были подчинены морские силы других союзников. Эскадра Королевского флота поддерживала Приморскую группировку деремцев.
        Потеря Иргисама вовсе не означала катастрофы для Приморской группы. Опираясь на прибрежный горный район и на два крупных порта на юго-восточном побережье Кайрасана, они могла удерживать позиции до подхода крупных подкреплений. Но вот уже третий конвой, везущий войска и боеприпасы для деремской армии в Архипелаге, был расколочен в пух и прах тайрасанским флотом. Но вот уже вторую неделю тайрасанская авиация без устали висела над обеими портами, засыпая бомбами склады боеприпасов, продовольствия, вещевого снабжения, угольные станции…
        Противопоставить ей было нечего. Практически все дирижабли были потеряны. Шесть дирижаблей, доставленных последними прорвавшимися транспортами, были очень быстро уничтожены тайрасанскими истребителями. Закупленные у Великой Унии боевые аэропланы не смогли прибыть в Архипелаг - везшие их суда были потоплены в ходе очередной атаки тайрасанцев на конвои. Небольшое число зенитных пушек не могло остановить воздушные налеты. Тайрасанцы теряли один-два аэроплана в день. Однажды удалось сбить сразу четыре, но этим успех и исчерпывался.
        В Приморской группе и во флоте деремской коалиции стал ощущаться снарядный голод.
        Вечером на рейде, где стояла Королевская эскадра, было неспокойно. Только что отбомбилась очередная группа тайрасанских тяжелых аэропланов и над портом снова встало зарево пожара, бросавшее багровые отблески на стоявшие на рейде суда. Солнце уже погрузилось в воды океана, розоватые блики на тяжелых плотных облаках, закрывавших небо, быстро таяли. Все вокруг погружалось во тьму и даже пожар в порту лишь делал эту тьму еще более густой.
        Череда вспышек на горизонте привлекла к себе внимание наблюдателей. На рейде с шумом встали высокие водяные столбы, а некоторое время спустя до кораблей донеслись отдаленные глухие раскаты орудийных залпов. На боевых судах ударили колокола громкого боя. С флагманского броненосца просигналил световой семафор - командующий приказывал покинуть рейд. Он оценил невыгоды своего положения - суда, подсвеченные пожаром, представляли в ночном бою отличную мишень, в то время как противник скрывался в темноте.
        Водяные столбы продолжали вставать вокруг кораблей Королевской эскадры, спешно покидавших рейд. Впереди шли тральщики - командующему вовсе не улыбалось напороться на щедро расставленные тайрасанцами минные поля. Но вдруг корпус флагманского броненосца сотряс мощный удар, а несколько секунд погодя - еще один, затем еще один. Не успели старшие офицеры сообразить, что происходит, как следовавший за флагманом новейший броненосный крейсер тоже задрожал от сильнейших ударов в подводную часть.

«Подводные лодки!» - пронеслось по эскадре. Однако новых атак не последовало. Два поврежденных судна отчаянно боролись за плавучесть, в то время как эскадра тайрасанцев продолжала методический обстрел с дистанции в семь-восемь километров. Появились первые попадания. В довершение всего в черном небе послышался гул аэропланов и внезапно над эскадрой вспыхнули ярко-мертвенным светом гирлянды осветительных ракет. Огонь тайрасанской эскадры усилился. Королевский флот отвечал, ориентируясь на вспышки выстрелов, но тайрасанцы постоянно маневрировали и взять точный прицел было невозможно.
        Лишь тогда командующий дал запоздалое радио Фризской эскадре, находившейся в ста семидесяти километрах к востоку. Но что это могло изменить? Когда через четыре часа в предрассветных сумерках показались на горизонте дымы Фризской эскадры, бой уже закончился. Эскадренный броненосец, броненосный крейсер, один устаревший броненосец и два броненосца береговой обороны, четыре миноносца покоились в прибрежных водах. Несколько судов отчаянно боролись за жизнь, опасно накренившиеся, или объятые пламенем пожара. Командующий Королевской эскадрой погиб на опрокинувшемся флагмане.
        А с рассветом на эскадру налетела авиация. Ее успехи были не столь внушительны, но и она изрядно пощипала оставшиеся суда. Еще один миноносец был пущен на дно, а многие крупные суда получили серьезные повреждения.
        Адмирал Оссапан, вступивший в командование объединенным флотом, был серьезно обеспокоен. Ночные атаки были для него в новинку. Он не знал, как противостоять ночному нападению подводных лодок, как избежать сбрасываемых аэропланами осветительных ракет, позволяющих противнику расстреливать их, как на учениях. Еще один-два таких боя и тайрасанский флот станет господствовать на море…
        Тиоро сам повел свой полк - на этот раз не мелкими группами, а в полном составе - по нехоженым горным тропам. Месяц напряженных тренировок в горах в верховьях Траиды не прошел даром. Скрытно выйдя ночью к перевалам, рейдерский полк в предрассветных сумерках начал штурм скал, казавшихся неприступными. Зима уже вступала в свои права, и пронизывающий ледяной ветер пытался сорвать людей, изо всех сил карабкавшихся по отвесным скалам. Однако к полудню первый взвод уже оседлал господствующие высоты. Спущенные им веревки облегчили продвижение остальных. Поздно вечером передовой взвод начал спуск.
        Ночная атака на батальон деремцев с двумя батареями, занимавший перевал, была внезапной и отчаянной. Часовые, мало что замечавшие, кроме мокрого снега, бившего в лицо, ночного мороза, забиравшегося под шинели, и больно кусавшего пальцы ног в солдатских ботинках, так и не успели поднять тревогу, пронзенные тяжелыми арбалетными стрелами, бесшумно вылетевшими из ночной темноты. Короткая перестрелка, сопровождавшаяся разрывами ручных гранат, вспыхнула лишь тогда, когда рейдеры окружили палатки батальона и вышли на позиции батарей. Сопротивление было быстро сломлено, и в эфире раздался писк радиосообщения - перевал свободен. В долине взревели моторы броневиков и грузовых машин, и свежая кадровая дивизия тайрасанской армии стала втягиваться на заснеженный перевал. А рейдеры двинулись дальше.
        В штабе 6-й деремской дивизии так и не успели получить сообщения о захвате перевала. В тот же день в поселке, где располагался штаб, среди садов и огородов, за плетнями, в проулках, замелькали люди в странных пятнистых мундирах. За окнами штаба загрохотали одиночные выстрелы, штабные офицеры схватились за револьверы, но поздно - в окна штаба уже летели гранаты, а по крыльцу почти безостановочно лупил длинными очередями пулемет. Через несколько минут на улочки поселка ворвались бронеавтомобили, в упор расстреливая очаги сопротивления батальона охраны.
        Когда на звуки боя стали подтягиваться находившиеся поблизости пехотные и артиллерийские подразделения, рейдеры встретили их организованным пулеметным и минометным огнем. Впрочем, командиров деремцев, атаковавших дерзко проникшего в их тыл противника, это не особенно взволновало. Они обрушили на поселок огонь полевых пушек и тяжелых гаубиц. Велико же было их удивление, когда на их позиции хлынул ответный ливень снарядов, а еще через полчаса на поле показались десятки зелененьких бронированных машин, и идущие за ними цепи тайрасанской пехоты.
        Приморская группа деремцев, атакованная одновременно с фронта и с тыла, расчлененная на две неравные части, отчаянно сопротивлялась. Цепляясь за каждую удобную позицию, она медленно отходила к побережью, под защиту мощных орудий эскадры. Но эскадра не могла помочь сухопутным частям. Адмирал Оссапан издал строжайший приказ - расходовать снаряды только в случае непосредственной угрозы самой эскадре. И такая угроза действительно появилась. На этот раз Тайрасанский флот атаковал днем.
        В порту Латраиды, еще несшем на себе следы разрушений после недавних ожесточенных сражений за столицу, советник Обер Грайс, полковник Главного штаба, встретился с командующим Восточной эскадрой. 2-й адмирал Датарравон Мунаш был удивлен и немного раздосадован неожиданной просьбой.

«Поймите», - убеждал его полковник Грайс, - «я приложил немало сил для проектирования и строительства этого класса судов. И нынче, когда им предстоит первое серьезное дело, я не могу остаться в стороне. Я должен видеть их в бою. И не в бинокль, а с одного из судов».

«Понимаю вашу просьбу», - ответил адмирал Мунаш, чтобы не показаться совсем уж невежливым, - «но команды судов укомплектованы полностью, а лишнего человека они взять не смогут. Вы сами должны это понимать».

«Я могу пойти помощником моториста. Могу стрелять из пулемета», - не сдавался упрямый полковник.
        Сухопутный полковник штаба - помощником моториста? Эта мысль настолько развеселила адмирала, что он, не сдержавшись, коротко хмыкнул, и снисходительно бросил:

«Ладно. На усмотрение командира дивизиона - если он освободит для вас место помощника моториста, то я не буду возражать».
        Тайрасанский флот был верен себе. Когда был открыт огонь из главного калибра, на эскадру Оссапана одновременно навалились аэропланы и подводные лодки. В атаку пошли быстроходные тайрасанские миноносцы.
        Но Оссапан не собирался уступать так просто. За борт посыпались глубинные бомбы. Все зенитные орудия и пулеметы эскадры безостановочно отстреливались от наседавшей авиации. Миносносцы встретил интенсивный заградительный огонь. Вот один из стремительных узких судов со скошенными назад трубами окутался белесым облаком пара и резко сбавил ход, пытаясь отвернуть и выйти из боя. Вот загорелся другой. Вот резко кренится и ложится бортом на воду третий, получивший несколько пробоин ниже ватерлинии…
        Но что это? Из-за гибнущих судов на огромной скорости вылетают небольшие катера и устремляются к эскадре Оссапана, оставляя за собой широкий пенистый след. Артиллерийские снаряды беспорядочно рвутся вокруг них, как будто не причиняя им вреда…
        Мерный гул дизелей торпедных катеров, шедших вместе с эскадрой на скорости около двадцати морских лиг (больше тридцати километров в час), а затем, вслед за миноносцами, прибавивших до тридцати лиг, моментально сменился на оглушительный рев, как только с флагмана просемафорили атаку. Стальные корпуса, до того лишь легко вздрагивавшие от работающих моторов, бешено затряслись, а неистовый рев двигателей заглушил даже орудийные залпы. Катера рванулись вперед, как торпеды, подвешенные к их бортам. Скорость в считанные секунды превысила пятьдесят морских лиг в час…
        Их встретила сплошная стена разрывов. Катера упрямо летели между высокими водяными столбами, но вот один из них мощной волной от взрыва швырнуло на борт, перевернуло, одновременно опрокидывая на нос, и он ушел под воду, как будто его и не было. Вот второй вдруг резко изменил курс и стал описывать суживающиеся круги. Вот третий влетел прямо в водяной столб - и лишь несколько обломков на воде говорили о том, что тут только что был небольшой, но мощный боевой корабль.
        Миноносцы, сторожевики и канонерки выстроились вокруг крупных броненосных судов, прикрывая их своими корпусами от торпедной атаки тайрасанцев. Однако снаряды тайрасанской эскадры проделали бреши в этом заборе. Свое слово сказали и катера. Два из них пошли прямо на миноносец, с их бортов сорвались черные продолговатые тела торпед и полетели вперед, на обреченное судно. Времени отвернуть от торпедного залпа у него не было - дистанция уж больно мала. За считанные минуты судно с развороченным боротом легло на бок, перевернулось и скрылось под водой. В образовавшуюся брешь хлынули остальные катера.
        Пятнадцать дизелей вспенивали винтами воду, неся катера в атаку. Деремская эскадра обрушила на них огонь всех калибров. Еще два катера подбиты. Фонтан воды и ливень осколков обрушились на палубу катера N9, на котором шел Обер Грайс. Выглянув из люка машинного отделения, он видел, как из маленькой бронированной полубашенки смыло за борт пулеметчика. Не раздумывая, Грайс вскочил на его место, схватился за мокрые от морской воды (а может, и от крови) деревянные рукояти, развернул пулемет вместе с полубашней, поймал в прицел палубу деремского сторожевика, и хлестнул длинной очередью по расчету, суетившемуся у открыто расположенного орудия…
        Четыре катера устремились к эскадренному броненосцу деремцев, два - к броненосному крейсеру. Торпеды были пущены. Из восьми торпед, предназначенных для броненосца, две прошли у него перед носом, но остальные шесть исправно поразили цель. Из четырех торпед, выпущенных по крейсеру, в цель попала лишь одна.
        Моторы ревели, катера тряслись, грозя вот-вот развалиться. Но и скорость в пятьдесят с лишком морских лиг не могла уберечь от снарядов. Еще один катер окутался дымом и застопорил ход. На катер N9 снова хлынул ливень осколков. Обер, пригнувшись, слышал, как осколки градом барабанят по тонкой броне его пулеметной полубашенки. Оглянувшись назад, он увидел, что моторист лежит, привалившись к борту, и из последних сил пытается перетянуть окровавленное бедро полосой от разорванного бушлата. А над мотором бьет фонтан раскаленного масла из перебитой медной трубки.

«Еще несколько секунд - и мотор без масла заглохнет. Тогда мы - мишень», - мелькнуло в голове у Обера. Одним прыжком он достиг моторного отделения, скинул с себя бушлат, и, обмотав рукавом место разрыва в маслопроводе, стиснул его левой рукой. Кипящее масло моментально просочилось через бушлат и стало немилосердно жечь руку. У Обера перед глазами поплыли цветные круги, ноги его подогнулись и он опустился на колени перед мотором. Уже почти ничего не видя и не слыша вокруг себя, он продолжал судорожно стискивать маслопровод пронзенной адской болью рукой…
        Адмирал Оссапан недолго оценивал обстановку. Еще один такой бой - и полный разгром неминуем. Снаряды на исходе. На берегу можно наскрести лишь жалкие остатки, да и то не для всех калибров. Угля едва хватит на переход до Элинора. Сообщение, посланное им Главнокомандующему Деремской армией в Архипелаге, было кратким:
«Флот более не боеспособен. Потери огромны. Большинство судов требует ремонта в доках. Боеприпасы на исходе. Оставшиеся на ходу корабли принял решение эвакуировать. Ставлю суда под погрузку угля. За время бункеровки могу принять войска для эвакуации. По окончании бункеровки немедленно выхожу в море.»
        Командующий Объединенной эскадрой
        адмирал Оссапан
        Главнокомандующий, получив эту депешу, немедленно примчался на флагман. Адмирал Оссапан принял его в офицерской кают-компании.

«Вы что, под военный трибунал захотели? Это измена! Вы бросаете армию на произвол судьбы!» - с порога закричал Главнокомандующий, полный генерал деремской армии.

«Нельзя ли потише?» - поморщился Оссапан. - «И без выспренних выражений. Впрочем, если вы считаете меня изменником, попробуйте меня остановить» - в глазах его стояла откровенная насмешка.

«В том-то и дело, что вы лишаете армию мощнейшего оружия, оказавшегося, к несчастью, под вашим командованием» - уже спокойнее проговорил Главнокомандующий.

«Факты таковы, что следующая атака тайрасанского флота и авиации приведет к моему поражению. И тогда они войдут в этот порт, и их орудия начнут размалывать в пыль ваши войска. Если вы очень хотите посмотреть на это зрелище, воля ваша. Но я не собираюсь вам в этом помогать. Не лучше ли спасти хотя бы часть войск, пока еще есть такая возможность?».
        А в порту Латраиды на флагманском корабле полковник Грайс, едва успевший сменить изодранный и перепачканный матросский бушлат на офицерскую форму, сидел рядом с адмиралом Мунашем за сводкой потерь, прижав к телу перевязанную левую руку, и стараясь ненароком не побеспокоить ее. Датарравон Мунаш после боя, выслушав доклад командира торпедного катера N9 (молоденький лейтенант, и без того перепуганный присутствием на катере полковника Главного штаба, жутко волновался, докладывая самому адмиралу), стал несколько иными глазами смотреть на сухопутного полковника. Потери были велики. Очень велики. Из 18 катеров 7 погибли, еще два, потерявшие ход, были брошены и с них снята команда, три катера едва дотянули до берега, а все шесть, пришедшие обратно в порт, имели серьезные повреждения. Но флот противника потерял больше.

«Надо добивать», - резюмировал Грайс.

«Хорошо бы» - отозвался адмирал Мунаш. - «Но не раньше, чем эвакуируем на берег раненых, проведем пополнение команд, загрузим боеприпасы, обеспечим неотложный ремонт».

«Вам виднее» - ответил Грайс. - «Но время уходит. Сбегут».
        Тем временем эвакуация деремской армии началась. Сначала она проходила в относительном порядке. Но постепенно среди деремских солдат, подобно лесному пожару, стала распространяться паника. И вот то одно, то другое подразделение стало пытаться вне очереди прорваться на суда. И вот уже отдельные группы солдат без командиров стали штурмовать сходни транспортных судов. Лишь у боевых кораблей карабины команды, смотревшие поверх фальшбортов на погрузочные трапы, несколько смиряли страсти.
        Однако когда над портом появились тайрасанские аэропланы и на причалы стали падать бомбы, уже и винтовочная стрельба на поражение не могла остановить беснующиеся толпы, хлынувшие к кораблям. И тогда адмирал Оссапан дал сигнал к отплытию. С неубранных трапов падали в воду люди, по отходящим кораблям стреляли из винтовок и револьверов, а через некоторое время какой-то потерявший голову артиллерийский поручик приказал выкатить на пирс три полевых пушки и открыл огонь по удаляющимся судам.
        Через два дня Приморская группировка перестала существовать. Большая ее часть, оставшись без верховного командования, капитулировала.
        Глава 5
        Маленький уютный островок
        Война закончилась. Обер, наконец, смог снять с души постоянный гнет - его сын Тиоро остался жив. По штатам мирного времени полк рейдеров сократился до батальона, и майор Тиоро продолжал им командовать, занимаясь подготовкой специально отобранных призывников из резерва 1-й очереди. Занятый текущими делами, он не очень часто вспоминал об обстоятельствах, при которых узнал, что такое войска специального назначения, и о тайне происхождения своего отца. Сам полковник Грайс с головой окунулся в организацию восстановительных работ на военных предприятиях, и на попавших в зону боевых действий предприятиях своего собственного концерна.
        Но не прошел еще год с момента окончания войны, а Обер Грайс уже подал заявление об увольнении с военной службы.

«Мне нужно отдохнуть», - говорил он начальнику Главного Штаба, - «ведь войны уже нет, а в мирное время военная промышленность превосходно обойдется и без меня». - Начальник Главного штаба кивал, но обещал подписать заявление об отставке только через несколько месяцев, когда заводы будут в основном восстановлены, и разрешены многие проблемы, связанные с обеспечением их заказами - ведь ассигнования на закупку продукции военного назначения были резко сокращены.
        Обер Грайс успел потрудиться за это время и на дипломатическом поприще. Ему вновь удалось вовлечь Республику Свободных Южных Территорий в качестве посредника для ведения мирных переговоров. Посетив Порт-Квелато, он впервые за последние три года сумел повидаться со своей племянницей, недавно окончившей университет Лариолы, и теперь работавшей в одной из химических лабораторий, входивших в орбиту влияния экономической империи Грайса.
        Лаймиола выросла в крепкую миловидную молодую девушку. Средства, которыми ее снабжал дядя, и связи Обера Грайса открывали ей дорогу в высшее общество. Работа в лаборатории занимала ее в недостаточной степени, и она устроилась внештатным репортером в одну из скандальных столичных газетенок. Так что круг ее знакомств был весьма широким и довольно необычным для девушки из состоятельного семейства. Однако, судя по всему, она была довольна своим положением.
        Обер прогуливался с племянницей по бульвару на набережной Порт-Квелато и вполголоса беседовал с ней о делах химических.

«С твоей стороны было очень неосторожно, Лайми, будучи еще первокурсницей, самой изготавливать эту бомбу», - говорил Обер Грайс, покачивая головой.

«Но ведь она прекрасно сработала, дядюшка», - громко зашептала в ответ девушка, дерзко тряхнув каштановыми кудрями, - «и лаборатории Шер-Казараца как не бывало. Вместе с ним самим. У-у, мерзкий паук!» - она передернула плечами,

«Ты настолько ненавидела его работу над отравляющими газами?» - с беспокойством спросил Обер.

«Понимаешь…», - Лаймиола сделала паузу, - «в общем, когда я пыталась уговорить его прекратить опыты по получению рвотного газа, он только посмеялся надо мной, а потом в открытую начал лапать… Я еле вырвалась. До сих пор, как вспомню его пальцы, лезущие за корсаж, так мурашки по коже!»

«Надеюсь, сейчас ты можешь справиться с подобными проблемами, и не прибегая к бомбам?» - полушутливо-полусерьезно спросил Обер Грайс.

«Не беспокойся, я регулярно тренируюсь. И занятия в тире не пропускаю. И фехтование тоже», - беспечно улыбнулась девушка.

«Я проверю», - твердо пообещал Обер.
        На дипломатическом поприще Федерации народов Тайрасана удалось добиться немалого. Наступивший мир, между тем, был все еще непрочным. Хотя деремская коалиция распалась, и ряд ее участников заключил мирные соглашения с Тайрасанской Федерацией, выплатив некоторую контрибуцию в обмен на возвращение пленных, и даже с Деремом было подписано перемирие, обстановка оставалась неспокойной. Трижды на торговые суда Федерации нападали неизвестные корабли без национального флага, а четыре судна бесследно исчезли, не успев подать о себе никаких вестей. Дважды неизвестные военные суда обстреляли побережье Ахале-Тааэа и Оторуана. В самом центре Латраиды у здания военного министерства был застрелен из револьвера адъютант генерала Датаила Кастамаша. Сам генерал отделался легким ранением в руку. Нападавший был убит в перестрелке с комендантским взводом.
        Подбирая себе место для замаячившего, наконец, впереди давно желанного уединенного отдыха, Обер Грайс обратился к своему знакомому, командующему военно-морскими силами Федерации народов Тайрасана, адмиралу Датарравону Мунашу.

«Вот здесь, юго-западнее Ахале-Тааэа, лежит группа островов», - пояснял Обер свою просьбу, указывая на развернутую на столе большую морскую карту. - «Самый западный из них, Воонси, совершенно необитаем, если не считать смотрителя маяка. В шестнадцати лигах лежит крупнейший остров этого архипелага, Фаамси. Там есть поселок и стоянка сторожевиков береговой охраны. Мне хотелось бы уединения. Если с Фаамси сторожевики попутными рейсами будут доставлять продукты и почту не только для смотрителя, но и для меня, то лучшего нельзя было бы и желать».

«Места там, должно быть, неплохие», - задумчиво проговорил адмирал Мунаш, постукивая по карте не разожженной курительной трубкой, - «но не нравится мне, что неподалеку от тех краев начались пиратские вылазки. Только сегодня сообщили, что неизвестное судно высадило на Ахале-Тааэа группу бандитов. А гарнизона у нас на тех островах нет - не достаточно штатов по мирному времени. Добровольцев же из числа резервистов в такую глушь не заманишь. Да и работа там для них вряд ли сыщется, а в нашем бюджете и так денег не хватает. Так что я советовал бы вам подумать хорошенько, прежде чем устраиваться там на отдых».
        Сомнения Обера были разрешены на следующий же день. Утром у подъезда его особняка в Латраиде зазвенел старинный колокольчик, а затем раздалась трель электрического звонка. У входа стояла широкоплечая и широкобедрая рослая молодая женщина в военной форме с грубоватым, но не лишенным привлекательности лицом.

«Старший сержант Аита Колейц!» - лихо отрапортовала она. - «Разрешите обратиться, господин полковник?»
        Обер почти сразу вспомнил, где он видел эту женщину. Полтора года назад, во время прорыва центрального участка Кайрасанского фронта. Тогда войска Федерации, прорвав оборону противника и расчленив его соединения, но не имея сил для их полного разгрома, сами оказались под ударом отчаянно сопротивляющихся дивизий деремцев и их сохранившей боеспособность крупной Приморской группировки.
        Обер Грайс выехал в только что освобожденный промышленный район, начинавшийся в полутора сотнях километров за рекой Траида. Город Боиск представлял собой типичный небольшой провинциальный городок, с железнодорожной станцией, шерсточесальной фабрикой, мельницей и элеватором, двумя винодельческими заводиками, заводом паровых машин и котлов, и несколькими текстильными фабриками, разбросанными по окрестным поселкам. Оберу предстояло выяснить, как скоро можно пустить в ход завод паровых машин для выполнения заказов флота на разного рода запасные части к судам, и для производства клепаных корпусов бронеавтомобилей по заказу сухопутных войск.
        Но через несколько дней у коменданта города Обер узнал тревожные вести.

«Вторая территориальная дивизия разбита южнее города», - нервно покусывая усы, говорил пожилой, низкорослый и сухонький комендант с погонами капитана. - «Один полк и остатки кавалерийской бригады обороняются восточнее города, а с юга путь открыт. Там только небольшие разрозненные отряды, спешно отходящие на северо-запад. Дорога к городу совсем ничем не прикрыта». - Он с надеждой взглянул на старшего по званию.
        Обер действительно оказался в Боиске самым старшим по званию офицером. Хочешь - не хочешь, а придется брать на себя проблемы обороны городка. Полковник Главного Штаба Грайс прекрасно представлял себе, что сам по себе Боиск никакого стратегического значения не имеет. Но через него на север шло государственное шоссе N11, которое уже представляло из себя важную рокадную дорогу, на которую мог опираться на этом участке маневр силами и средствами Центрального фронта. Больше того - примерно в 60 километрах севернее Боиска это шоссе пересекало государственное шоссе N4 (Латраида - Иргисам), а еще в 35 километрах на северо-восток достигало железной дороги Порту-нель-Сараина - Иргисам. А вот на эти пути сообщения ложилась основная нагрузка в снабжении Центрального фронта.
        Подкреплений скоро ждать было неоткуда - на следующий день стало известно, что деремцы перерезали единственную железнодорожную ветку, которая шла к Боиску с юго-запада, от Приморской железной дороги. На станции оказался лишь один эшелон с какими-то воинскими грузами. Оказалось - обмундирование, провиант, некоторое количество винтовок и патронов к ним. После подсчета выяснилось - один вагон, восемьдесят ящиков по десять штук в каждом, и в другом вагоне - двести тысяч штук патронов.
        Хуже обстояло дело с людской силой. В городе насчитывалось тридцать восемь бойцов гражданской милиции, одиннадцать сотрудников комендатуры, шесть офицеров и четыре сержанта из штаба второй территориальной дивизии, не успевших перебазироваться к месту новой дислокации, человек тридцать железнодорожной охраны и около шести десятков бойцов второй территориальной дивизии, потерявших свои части и отошедших поодиночке и мелкими группами в Боиск.
        Объявленная мобилизация резервистов и добровольцев дала еще около двух с половиной сотен более или менее боеспособных мужчин. Но встретить деремские части, шедшие к городу, силами двух неполных пехотных рот без артиллерии - значило не задержать противника, а подвергнуть эти наспех собранные скудные силы быстрому и беспощадному уничтожению. Высланная на юг разведка доложила: передовые отряды деремцев находятся в тридцати километрах к югу от города. Основные силы - километрах в сорока-пятидесяти.

«До наступления темноты можно ожидать подхода к городу только разведотрядов противника», - говорил Обер на заседании импровизированного штаба обороны. - «Но уже на рассвете противник может атаковать город, если решит действовать без промедления. Какие у нас надежды на подкрепления?»
        Один из штабных офицеров вскочил и, вытянувшись по стойке «смирно», четко доложил:

«Последнее сообщение мы получили восемь часов назад, когда еще была телеграфная связь с тылом. С северо-востока перебрасываются четыре сводных территориальных полка, артиллерийский дивизион и две кавалерийских бригады. Понятно, не к нам в город, а на весь участок. Но поскольку сюда их невозможно перебросить по железной дороге, а автомобильного транспорта у них очень мало, то в самом лучшем случае они подойдут через четыре-пять дней. С фронта же, понятное дело, сейчас ничего снять невозможно». - Он оправил портупею и сел на место.

«У нас один выход», - объявил Обер, - «задержать воинский эшелон на станции, мобилизовать гражданское население и раздать им все имеющиеся восемьсот винтовок».

«Вы же знаете - мы уже мобилизовали всех, кого могли!» - возразил комендант.

«Не всех», - ответил Обер. - «Вокруг Боиска есть несколько заводов. Там больше четырех тысяч рабочих».

«Каких рабочих?» - закипятился комендант. - «Это же текстильные фабрики! Там, по военному времени, одни бабы!»

«Другого выхода нет», - твердо отпарировал Обер. - «Придется создавать женские добровольческие отряды».
        У ворот самого большого завода в предместье шел митинг. К толпе, собравшейся вокруг оратора, постепенно подтягивались работницы еще с двух фабрик, расположенных неподалеку.

«…Мне совсем не хочется подставлять под пули таких красивых женщин и девушек», - форсируя голос, обращался к толпе женщин Обер Грайс. - «Но положение таково, что в опасности не только Боиск и его окрестности. Сейчас в опасности оказался весь наш фронт. Если противнику удастся прорваться здесь в тыл нашим бойцам, идущим в наступление на восток, то будут потеряны все плоды той кровавой битвы, которую мы вели последние два месяца и которая позволила нам опрокинуть противника и погнать его прочь». - Обер остановился и перевел дух.

«Вы можете спросить: а о чем думает командование? Где наша армия? Где солдаты? Ведь это их дело - воевать, защищать своих матерей, жен, подруг», - продолжал Обер, откашлявшись. Из толпы раздались возгласы:

«Верно!.. Пусть солдатики воюют!.. Генералы напутали, а мы разгребай, так, что ли?

«Я скажу вам, где солдатики», - ответил Обер Грайс. - «Сейчас бойцы второй территориальной дивизии, разбитые, разгромленные, расчлененные на маленькие группы, почти без боеприпасов, бьются насмерть в полусотне километров к югу от города, пытаясь хоть немного задержать противника и дать нам возможность организовать оборону. С севера уже идут к нам на помощь полки. Но они будут здесь не раньше чем через четверо суток. Решайте - хотите ли вы, чтобы враг снова отбросил нас назад, чтобы война затянулась еще на год, чтобы погибло еще больше наших людей? Хотите? Тогда можете идти по домам. А я возьму винтовку, лопату и пойду с сотней бойцов рыть окопы на окраинах. Авось мы продержимся там хотя бы с полчаса, пока всех не перебьют. Прощайте, не поминайте лихом, коли что не так сказал».
        Аита Колейц увидела, как подтянутый щеголеватый мужчина в полковничьей форме спрыгнул с нескольких ящиков, поставленных один на другой, и почти скрылся за головами женщин, окружавших его. Совсем скрыться ему не позволил высокий рост.

«Чего там, девоньки!» - вдруг неожиданно для себя самой выкрикнула Аита. - «Неужто дадим зазря помереть такому видному мужчине? Их и так осталось наперечет!» - Вокруг громко засмеялись.

«Слышь, полковник», - продолжала Аита столь же громким звонким голосом, - «давай, что ли, винтовку. Коли мужики не справляются, придется нам, как всегда, за них отдуваться».
        Еще до заката в добровольцы записалось более девятисот человек - в основном женщин и девушек, среди которых потерялись четыре десятка рабочих-мужчин. Обер едва успевал разбить добровольцев на взводы и роты, раздать оружие и патроны, назначить в каждый взвод и отделение командира из числа бойцов, имеющих боевой опыт, или хотя бы умеющих обращаться с оружием. Тех, кому не хватило винтовок, Обер разделил на поисковые партии, придал им мобилизованные подводы, и отправил на места боев - собирать оружие.

«Главное», - напутствовал он их, - «найдите исправные пушки, минометы, пулеметы. Запомните - лучше найти одну пушку с сотней снарядов, чем сотню пушек без снарядов. Времени у вас в обрез - на рассвете деремцы уже могут быть здесь».
        На рассвете деремцы уже вышли к окраинам города. Встреченные нестройным, но частым ружейным огнем, они, не ожидавшие здесь отпора, откатились. Пока это были лишь передовые кавалерийские отряды без артиллерии и они не рискнули атаковать снова без поддержки основных сил.
        К полудню южные окраины города были опоясаны линией траншей. Четыре миномета, две полевых пушки со снятыми прицелами, три полуисправных пулемета (у всех были пробиты кожухи водяного охлаждения) составили небогатый арсенал тяжелого оружия. С боеприпасами было и вовсе паршиво. На каждое орудие и миномет приходилось примерно по полтора десятка снарядов и мин, на пулеметы - по три сотни патронов. Слава богу, в сводном батальоне нашлось несколько артиллеристов.
        Лишь после обеда над окраинами Боиска повисли белые дымки шрапнелей и деремцы снова атаковали. Обер приказал весь артиллерийский огонь вести только по пехоте. Через час артиллерийские боеприпасы были полностью израсходованы. Деремская артиллерия, напротив, вела огонь в первую очередь по артиллерийским позициям защитников городка. Вскоре обе пушки и три миномета из четырех были выведены из строя. Впрочем, и к уцелевшему миномету уже не имелось к тому времени боеприпасов. Теперь на стороне деремской артиллерии было абсолютное превосходство.
        Обер сам лежал за пулеметом с замотанным промасленными тряпками пробитым кожухом, встречая атаки кавалерии. Еще задолго до вечера замолчали и пулеметы. Сводный батальон был сбит с позиций и отошел к центру города, под прикрытие крепких каменных зданий. На этом закончился первый день боя.
        Следующий день превратился в кошмар. Деремцы, осмелев, били по каменным домам из орудий прямой наводкой, разрушая их одно за другим. Винтовочных патронов пока хватало, но что можно поделать с винтовками против пушек! Вскоре после полудня защитники Боиска были выбиты в северные предместья. Потери угрожающе росли. Батальон еще существовал, хотя и сжался в размерах с четырех до двух с половиной стрелковых рот.
        Заняв город, деремцы не стали продолжать преследование остатков сводного батальона, так что передышка началась еще до захода солнца. Обер, получивший два ранения, к счастью, не слишком серьезных - касательные в голову и в левую руку - отвел отряд на север. Там, на месте недавно прошедших боев, удалось разжиться двумя минометами и разыскать к ним шесть десятков мин, и раздобыть еще один исправный пулемет, но зато нашлось аж полторы тысячи пулеметных патронов.
        На рассвете сводный батальон вновь подтянулся к городу, перекрыв государственное шоссе N11, и открыл внезапный для противника минометный огонь по его расположению. Высланная вперед деремская кавалерия напоролась на удачно расположенные пулеметы. Однако эти первоначальные успехи скоро сменились неудачами. Деремцы накрыли позиции батальона снарядами и атаковали большими силами пехоты. Обер вынужден был дать приказ на отход.
        На этот раз противник вцепился в них и не отставал, явно намереваясь добить этот отряд, причиняющий столь большие беспокойства. К счастью, деремцы не имели здесь больших кавалерийских сил, иначе все уже давно было бы кончено. Однако отходить пришлось под непрерывным огнем и атаками противника. Лишь к ночи настала небольшая передышка.
        Утром четвертого дня бой возобновился снова. Возможно, деремцы и прекратили бы преследование, но отряд Обера обстрелял из минометов тринадцатью оставшимися минами колонну деремцев, выдвигавшуюся по шоссе на север. Такая помеха пришлась противнику не по нраву - беспрепятственное движение по шоссе им надо было восстановить во что бы то ни стало.
        Вскоре отряд оттеснили уже километров за тридцать от Боиска на север и продолжали теснить дальше. Люди устали и почти не спали уже четыре ночи подряд. Не хватало провианта. Были брошены минометы. Подходили к концу патроны. Но утром мелькнул луч надежды - близ поля боя, над шоссе, появился аэроплан тайрасанской армии, затем, ближе к полудню, он появился вновь и сбросил вымпел, а затем обстрелял из пулемета позиции деремцев. В вымпеле было лаконичное сообщение: «Продержитесь до 16 часов сегодняшнего дня».

«Нам не продержаться и часа», - с горечью сказал Обер. - «Мы даже оторваться от них не можем».

«Что же делать?» - воскликнула Аита Колейц, оказавшаяся рядом с Обером. Она уже командовала отделением - потери среди бойцов-мужчин были настолько велики, что командные должности начали замещать женщины.

«Выход один - надо во что бы то ни стало оторваться. Но для этого придется оставить заслон», - с тяжелым вздохом произнес Обер.
        Двадцать шесть добровольцев, из них четырнадцать женщин, были оставлены в заслоне. Им был оставлен и последний исправный пулемет, для которого набрали четыре сотни патронов.

«Простите меня», - с тяжелым сердцем произнес Обер Грайс, - «простите, что не остаюсь с вами, но я должен вывести на соединение со своими остальных двести шестьдесят человек. Я отвечаю за них».
        Ожесточенная перестрелка за спиной свидетельствовала, что заслон еще держится. Даже полтора часа спустя издали еще доносилась винтовочная перестрелка. Около пяти вечера отряд натолкнулся на передовые подразделения тайрасанской армии. К девяти часам они снова вышли на оставленные днем позиции, сбив деремцев интенсивным пушечно-минометным огнем.
        В свете закатного солнца можно было осмотреть место боя и догадаться о трагедии, которая разыгралась на позициях, где держалась кучка добровольцев. С изрытого снарядными воронками холмика, где полегло большинство, несколько женщин отошли в лес и винтовочным огнем сдерживали продвижение деремцев по узкой лесной дорожке. Когда вышли патроны, женщины пытались отбиваться штыками. Одна из них отстреливалась из трофейного револьвера - он так и остался зажатым в ее руке, с семью пустыми гильзами в барабане.
        Может быть, деремцы намеревались поступить с захваченными четырьмя женщинами-бойцами так же, как они обычно поступали с попавшими к ним в руки молодыми женщинами и девушкам. Но раздосадованные отчаянным сопротивлением и гибелью товарищей - а женщины только в последней безнадежной схватке уложили вокруг себя около десятка деремцев - они просто растерзали их.
        Аита Колейц, стойко выносившая все эти дни вид страданий и смерти, не выдержала представшего перед нею зрелища зверски изуродованных тел своих подруг - мучительные спазмы выворачивали ее наизнанку. Может быть, это и определило ее решение остаться в добровольческом отряде, продолжавшем сражаться рядом с подразделениями регулярной армии. Более того, отряд пополнился новыми добровольцами - армия не могла дать больше подкреплений, и удержать этот участок фронта без помощи добровольцев не удалось бы…
        И вот сегодня Аита Колейц стояла на пороге дома полковника Обера Грайса. Дело, которое привело ее сюда, было простым и ясным, но трудно осуществимым. Она просила, чтобы ей и без малого двум десяткам ее подруг было позволено остаться в армии.

«Поймите», - с жаром настаивала она, - «у нас не осталось ни работы, ни домов, ни родных, ни друзей в тех краях, откуда мы ушли на войну. Нам некуда податься!»

«Поймите и вы», - отвечал Обер, - «Федерация не имеет средств на содержание большой армии по штатам военного времени. Принят закон, предусматривающий полное увольнение из армии всего женского персонала. Даже министр не может обойти закон. Все, что я могу для вас сделать, так это поискать жилье и работу. На моих предприятиях наверняка что-нибудь отыщется».
        Аита вздохнула:

«Неужели в армии для нас не найдется места? Почему мужчины присваивают себе эту профессию?»
        Обер с виноватой улыбкой развел руками.

«Может быть, нанять их на службу в береговую охрану на Воонси?» - мелькнула у него мысль, но он тут же отбросил ее. - «Не хватало еще отправляться на отдых в окружении отряда амазонок-телохранительниц!» - Обер едва заметно усмехнулся, провожая Аиту к крыльцу.
        На следующий день полковник Обер Грайс отправился в военное министерство оформлять документы об отставке. Усаживаясь в свой автомобиль, Обер заметил хорошо одетого мужчину, пружинистой походкой приближавшегося к машине. Насторожившись, Обер тронул машину с места, стараясь как можно быстрее отъехать от тротуара и в этот момент с левой стороны на подножку вскочил человек. Краем глаза Обер уловил тусклый блеск вороненого ствола револьвера и, привставая с кожаного сиденья, что было сил ударил нападавшего локтем, пытаясь сбить его на булыжную мостовую.
        Правая рука Обера уже ухватила рифленую рукоять автоматического пистолета, сделанного в экспериментальных оружейных мастерских. Со стороны тротуара ударил выстрел. Ветровое стекло, пробитое пулей, покрыла сетка трещин.

«Мимо» - с облегчением отметил Обер Грайс, вскидывая руку с пистолетом. Но налетчик, вскочивший на подножку, ухитрился удержаться на ней после удара, и Обер вновь уловил угрожающее движение вороненой стали. Левая рука снова метнулась к противнику и машина, лишенная управления, подпрыгнула, налетев на бровку тротуара. И пистолетный выстрел Обера, и револьверная пуля нападавшего со стороны тротуара пропали даром. Обер машинально нажал на тормоз, его больно бросило грудью на руль, а стоявшего на подножке сбросило на тротуар.
        Полковник Грайс вывалился через дверцу на булыжную мостовую и тут же выстрелил раз, другой. Две пули из пистолета угодили налетчику, пытавшемуся подняться с мостовой и вскинуть револьвер, в левый бок и в шею. Обер, превозмогая боль от удара о булыжники, вскочил на колено, отыскивая взглядом поверх машины второго нападавшего. Тот стоял, слегка пригнувшись, опираясь полусогнутой левой рукой на одну из больших, отполированных до зеркального блеска фар автомобиля, и поводя стволом револьвера в поисках цели.
        Грайс выстрелил первым. Почти слитно ударили три пистолетных выстрела и один револьверный. Второй налетчик упал лицом на капот машины и медленно сполз на тротуар. Обер покосился на сорванный пулей погон, сел на сиденье автомобиля и завел мотор…
        Датарравон Мунаш заметно нервничал, встречая полковника Грайса.

«Я уже созванивался насчет вас с Главным штабом», - заявил он, стремительным движением большого пальца подкручивая седой ус. - «Там сильно беспокоятся. Без охраны вас отпускать не велено. А где я возьму охрану на Воомси? Здесь хоть есть комендантские роты, охрана министерства, полиция, наконец. А там? Я же говорил - послать туда некого. Случись что, мне отвечать…» - он развел руками.

«В конце концов, если без охраны мне выезжать запрещено, я могу нанять ее за свой счет», - заметил Обер. - «Я человек не бедный и могу раскошелиться».

«Э-э-э, нет» - строгим запрещающим жестом поднял ладонь пожилой адмирал (если бы он узнал, на сколько на самом деле старше его полковник Грайс, он ни за что бы не поверил). - «Военный министр своим распоряжением утвердил список старших офицеров, которые должны находиться под постоянной охраной специально выделенных для этой цели военнослужащих. Военнослужащих!» - адмирал воздел вверх указательный палец. -
«Если бы вы остались в Латраиде, к вам бы приставили двух сержантов - и дело с концом. А вас все на Воомси тянет! Там места глухие, высадятся бандиты - и чего доброго, взводом не отобьешься. Вот только взвода-то мы дать не можем».

«Найдется у меня взвод», - ответил Обер и ухмыльнулся. - «Тут меня давеча группа фронтовых товарищей просила похлопотать, чтобы их не увольняли по сокращению. Прикомандируйте их временно ко мне, как добровольцев береговой стражи. На довольствие не ставьте, это - за мой счет». Обер Грайе еще раз улыбнулся, предвкушая, какой будет физиономия у адмирала, когда Мунаш узнает, что фронтовые товарищи, о которых говорил Обер - женщины.
        Всю зиму на Воомси, омываемом теплым течением, спускающимся сюда от экватора, зеленела листва субтропических растений. С приходом весны буйно пошла в рост трава, распустились яркие цветы, источавшие сильный, временами даже удушливый аромат, запорхали пестрые бабочки. Обер провел на острове уже более трех месяцев. Полного уединения, как он хотел, не получилось. По правде сказать, общество девятнадцати бойцов женского пола не особенно тяготило его. Он занимался с молодыми женщинами боевой подготовкой, а заодно преподавал им уроки охранного дела, стараясь дать им в руки хоть какую-то профессию, позволяющую устроиться в мирной жизни. Текстильная промышленность переживала упадок - не стоило и надеяться найти в ней рабочие места по прежним специальностям.

«Кто возьмет нас охранниками?» - возражала ему Аита Колейц, на которой уже красовались погончики мичмана береговой стражи. Стоя у фальшборта сторожевика, покачивающегося на пологой океанской волне, она смотрела мимо Обера на удаляющиеся берега острова Фаамси. - «Сейчас полно демобилизованных мужиков с боевым опытом, офицеров, не нам чета. Думаешь, мы не пытались?».

«Возьмут», - убеждал Обер. - «Конечно, если наниматься склады охранять, то тут вам с мужиками не тягаться. Но солидные фирмы не откажутся заполучить женщину-охранницу, которая умеет красиво одеваться, пудрить носик, строить глазки, как обычная секретарша, - и готова в любое мгновение внезапно выхватить незаметно спрятанный пистолет и расстрелять обойму со скоростью пулемета, уложив каждую пулю точно в цель».

«Что зря говорить», - махнула рукой Аита, - «изобразил ты красиво, но мы же не такие».

«Научитесь», - твердо сказал подтянутый седоватый полковник. - «Вы что думаете, тут для вас будет курорт? Я вас буду гонять и в хвост, и в гриву. Так что научитесь - и вечерние платья носить, и глазки строить, и здоровенных мужиков обезоруживать, не запутавшись в шлейфе».
        Обер твердо держал данное обещание. Вот и сегодня утром, по заведенному им порядку, все двенадцать женщин и девушек, свободных от патрульной службы и караула, занимались физической подготовкой. Шлепая босыми ногами по камням, они сбегали по скалистому откосу к полосе прибоя. Развязывая на ходу обернутые вокруг пояса полотенца, сбрасывая майки и шорты, они вслед за Обером кидались в еще довольно прохладные пенистые волны. Они уже давно не стеснялись купаться нагишом в присутствии такого же голого полковника. Иногда Обер вдруг приказывал им облачиться в модные купальники, украшенные кружевами и пышными оборками (привезенные по его заказу одним из еженедельных рейсов на Воомси старого буксирного парохода, переоборудованного в сторожевик), и преподавал им урок, как следует дамам вести себя на пляже.
        Растеревшись полотенцами и натянув на себя одежду, женщины и девушки также резво заспешили в гору вслед за неутомимым полковником. После завтрака две патрульные тройки пошли сменять своих подруг, а одна из девушек заступила на пост у радиостанции. Вернувшиеся с патрулирования отправились отдыхать, а свободная пятерка приступила к занятиям. Сегодня Обер объяснял им основы финансового законодательства.
        Аита Колейц вместе с двумя своими боевыми подругами, облаченными в одинаковые шорты защитного цвета, такие же безрукавки с темно-синими погончиками береговой стражи, и грубые башмаки, размеренным шагом двигалась по едва заметной тропинке в лесу, вдоль высокого берега. На боку у нее висел револьвер в брезентовой кобуре, - как-никак она теперь была мичманом, о чем свидетельствовал широкий золотистый уголок на погончиках, - а две другие молодые женщины придерживали ремни карабинов, перекинутых через плечо.
        Дорога поднималась все выше и выше в гору. Деревья постепенно сменялись кустарником, а мягкая лесная почва под ногами все чаще перемежалась голыми скальными плитами. Здесь остров круто повышался, образуя обрывающуюся в море скалу, что была лишь немногим ниже той, на которой возвышался маяк в противоположной стороне острова. Аита вышла почти к самой кромке обрыва и вдруг перед ее глазами в туманной дымке, висевшей над морем, возникли две мачты и две скошенные дымовые трубы с едва заметным серым дымком над ними.

«Ложись!» - громко зашипела она, и сама бросилась на камни, отводя левой рукой в сторону футляр с биноклем, болтавшийся у нее под грудью на ремешке, перекинутом через шею. Она осторожно подползла к Самому краю скалы, стараясь не высовываться из-за камней, достала бинокль и навела его на корабль. Длинный узкий корпус с изящными быстрыми обводами, отчетливо видимые, несмотря на туман, орудийные башни на носу и на корме. Ни на мачтах, ни над кормой не было видно никаких флагов. От корабля вправо вдоль берега уходила шлюпка, подгоняемая дружными ударами нескольких пар весел. Переведя бинокль дальше вправо, туда, где берег понижался и скалы постепенно переходили в цепочку невысоких песчаных дюн, Аита увидела еще одну шлюпку, уже приближавшуюся к кромке прибоя.
        Раздумывать не приходилось - на остров пришли чужие. И не просто чужие - враги.

«Даноля!» - шепотом воскликнула она, поворачиваясь к одной из молодых женщин. -
«Давай к полковнику, сообщи - здесь военный корабль без флага, высаживает людей на берег. Быстро, бегом марш!». Женщина, - по виду совсем молодая девчушка, - названная Данолей, подхватила свой карабин, поднялась, отбежала несколько шагов, низко пригнувшись, а затем, выпрямившись, припустила во весь дух обратно по той тропинке, по которой они пришли сюда.

«Надо их задержать», - пробормотала Аита и бросила второй девушке - «идем кустами вдоль берега, к месту их высадки». Обе они отползли к кустам и крадучись направились вправо, вниз по склону.
        Минут через двадцать пять им стали слышны голоса. Люди на берегу переговаривались сдержанно, негромко, но особенно не скрываясь. Теперь женщинам пришлось ползти по склону песчаной дюны, поросшей жесткой колючей травой. Добравшись до гребня, они увидели десятка два вооруженных человек в темных матросских форменках, выгружавших из шлюпки и складывавших на песке несколько небольших деревянных коробов, в которых Аита сразу распознала патронные ящики. На один из этих ящиков был водружен пулемет.

«Надо их задержать» - снова прошептала Аита, на этот раз прямо обращаясь к подруге. - «Готовим гранаты, подбираемся поближе и бросаем. Пока будет неразбериха, за пару минут попробуем кого-нибудь подстрелить. Потом уходим обратно, вверх по склону, и будем стрелять оттуда, если они попробуют перевалить через дюны. Поняла? За мной!». - Аита скатилась по склону вниз? и побежала по сыпучему песку. Через сотню метров она остановилась и вновь ползком стала подбираться к гребню дюны. Подруга следовала за ней.
        У обеих девушек в подсумках было по две стандартных пехотных гранаты. - «С колена, гранатой, огонь!» - скомандовала Аита. Внизу, на песчаном пляже, один за другим грохнули четыре разрыва. Аита старалась достать до патронных ящиков, но это ей не удалось. Однако пулемет взрывом сбросило на песок и на его кожухе отчетливо виднелись две дыры от осколков.
        Аита уперлась локтями в песок и, поддерживая правую руку с револьвером левой, не торопясь, сделала три выстрела. Ей вторил карабин подруги. К двум фигурам в темных форменках, оставшимся лежать на песке после того, как отгремели взрывы гранат, добавились еще двое убитых или раненых, упавших на песок. Остальные залегли сами, и воздух вокруг двух молодых женщин наполнился разнообразными звуками - гулкими ударами заговорили карабины, со свистящим шорохом проносились над ухом пули, а другие противно взвизгивали на разные голоса, зарываясь в песок, или отскакивая от него рикошетом.

«Отходим!» - воскликнула Аита, и девушки дружно скатились вниз по песчаному склону. Тяжело дыша, они побежали вверх, к скалам, чтобы как можно быстрее достичь густых зарослей кустарника. Им вслед захлопали выстрелы, и им пришлось ничком броситься на землю, чтобы не изображать из себя мишени. Кое-как доползши до кустов, они лежали минуту-другую, переводя дыхание. Теперь уже их преследователи на склоне светлых песчаных дюн были видны, как на ладони. Подруга Аиты вскинула карабин, аккуратно прицелилась и нажала на спуск. Мимо. Она выстрелила еще раз. Снова мимо. Но эти выстрелы заставили преследователей залечь и открыть беспорядочную стрельбу - они уже не видели подруг, скрытых кустами. Девушки время от времени отвечали, стараясь не давать противнику осмелеть и поднять голову.
        Они не видели, что вдоль берега в их сторону спешат еще несколько человек. Ориентируясь на звуки выстрелов, эта группа стала перебираться через дюны и оказалась за спиной у девушек в каких-нибудь трех десятках шагов от них. Нападавшие осторожно крались между кустами, стараясь напасть на Аиту с подругой врасплох. Однако перестрелка была не столь частой, чтобы вовсе заглушить шорох в кустах. Аита резко обернулась на этот шорох, вскидывая револьвер.
        Противник был уже в нескольких шагах. Выстрелы почти в упор ударили одновременно. Аита волчком перекатилась в сторону, не переставая стрелять из револьвера. После четырех выстрелов боек сухо щелкнул - барабан был пуст. Подруга Аиты неподвижно лежала на каменистом склоне лицом вниз. Несколько прядей ее коротко остриженных волнистых светлых волос зацепились за ветви кустарника. Карабин валялся немного в стороне.
        Худощавый долговязый мужчина в матросской форменке, направив винтовку на Аиту, помедлил немного, а затем решительным шагом подошел к ней, не обращая внимания на предостерегающий окрик одного из своих товарищей. Уперев ствол винтовки ей под подбородок, он заставил ее подняться с земли и тут же поплатился за это. Резким движением отбив направленное на нее оружие в сторону, она тяжелым ботинком заехала в пах своему противнику, не ожидавшему от женщины такой прыти, тут же выдернула винтовку у него из рук и саданула прикладом в висок, сбив долговязого с ног, и сразу же бросилась на землю.
        Снова грохнули выстрелы, и опять Аита осталась невредима. Правда, и молодой женщине не удалось послать пули точно в цель. Винтовка в ее руках дважды плеснула огнем и умолкла, когда затвор выбросил на песок дымящуюся пустую гильзу - последнюю из остававшихся в магазине.
        Теперь четверо мужчин в темных матросках не спешили приближаться. Повинуясь жесту крепыша с золотистой нашивкой на погончике, двое нападавших нацелили оружие на Аиту, а двое осторожно стали приближаться к ней с боков. Аита судорожно сжимала в руках винтовку, медленно отступая назад, пока не наткнулась на кустарник. Тот, что шел слева, перехватил винтовку одной рукой и взмахнул кулаком. Аита ловко пригнулась и ушла от удара, но в то же мгновение справа ей на спину обрушился приклад. Аита рухнула на четвереньки.
        Выстрел. Другой. Третий. Перед глазами молодой женщины мелькнули подошвы армейских ботинок. Фигура в темной форменке распростерлась на земле. Выстрелы захлопали часто-часто. Аита подняла голову. Лишь один из тех, что напали на Аиту, еще был на ногах. Он бил из винтовки с колена по кустам, облепившим крутой склон горы, а оттуда били ответные выстрелы.
        Аита долго не раздумывала. Подхватив с камней одну из винтовок, она обрушила ее на голову врага. Но тут застучали выстрелы прямо у нее за спиной. Короткими бросками Аита передвигалась вверх по склону, стараясь оторваться от преследователей. Наконец, жадно хватая ртом воздух, она увидела среди кустов своих подруг, прикрывавших ее огнем.
        Нападавшие загоняли женщин все глубже в лес, все ближе к домику у маяка. Женщины, и полковник Грайс вместе с ними, отстреливаясь, постепенно отступали. Нападавшие превосходили их численно и применяли немудреную, но эффективную тактику - все время старались развернуться пошире и охватить женщин с флангов. К тому моменту, как они были оттеснены к скалам, на которых возвышался маяк, защитницы острова уже потеряли четверых своих подруг. Несколько трупов в темных форменках тоже валялось в лесу, но нападавших это не останавливало.
        Высоко на склоне горы, недалеко от подножия маяка, виднелись три сборных домика, где жил гарнизон острова Воомси. Рядом с ними опытный глаз мог различить сооружение из крупных скальных обломков, служившее некогда жилищем кому-то из первых обитателей острова, а ныне используемое под склад. Пробираясь среди крупных камней, женщины, повинуясь приказу Обера, отступали к складу.

«Даноля!» - скомандовал Обер. - «Возьмешь снайперскую винтовку! Аита! За пулемет!»
        Вскоре по вражескому десанту, пытавшемуся приблизиться к домикам, застучали пулеметные очереди. Это затруднило продвижение нападавших, но они пытались короткими перебежками между камнями все же перемещаться вперед. Однако выстрелы из двух снайперских винтовок, одна из которых была в руках Даноли, а другая - у самого Обера, то и дело доставали тех, кто осмеливался привстать из-за укрывающих их камней.
        Сколь бы ни был Обер захвачен напряжением боя, он не забыл отправить одну из девушек к основанию маяка, где в небольшой пещере была установлена радиостанция. На Фаамси уже были оповещены, что вражеский миноносец высадил десант на Воомси. К острову спешили старенький сторожевик и торпедный катер.
        Надежда Обера, что десант удастся отбить, быстро, развеялась. Слева появилась еще одна группа в таких же матросских форменках. Получив подкрепление, десант не стал предпринимать лобовую атаку - напротив, нападавшие даже немного отошли к лесу. И тогда со стороны моря ударили артиллерийские залпы. Это бил миноносец, сменивший место стоянки.
        Щитовые домики после получаса обстрела были разбиты, да и каменное убежище оказалось разрушено едва ли не наполовину. По узкой расщелине среди скал защитники острова перебрались в помещения, выдолбленные в скале у подножия маяка. Проход через расщелину был заперт пулеметным огнем. Это помогло ненадолго. Снаряды миноносца стали обрушиваться на маяк.
        Стараясь уйти из-под обстрела, Обер с женщинами покинул убежище и стал спускаться по крутому и обрывистому скалистому склону к берегу моря. Там, среди огромных скальных обломков, расщелин и гротов, он надеялся на какое-то время оторваться от преследователей. Действительно, нападавшие далеко не сразу поняли, что у подножия маяка более никого уже нет. Выйдя к маяку, вражеский десант остановился, не понимая, в каком направлении следует вести преследование. Высланные в разные стороны разведчики лишь минут через сорок смогли обнаружить беглецов. Вновь завязалась перестрелка.
        Женщины стреляли скупо, берегли патроны, и выстрелы их были довольно меткими. Нападавшие тоже стреляли неплохо, но сдерживаемые точным огнем маленького гарнизона острова, не решались сокращать дистанцию. Обер и Даноля не упускали случая поймать в оптические прицелы своих винтовок фигуру в темной форменке, неосторожно высунувшуюся из-за камней.
        Обер понимал, однако, что долго им не продержаться. Миноносец снова сменил позицию и готов был обрушить на горстку защитников острова огонь своей артиллерии.
        Снаряды рванули среди скал, подняв в воздух кучу каменных обломков, с шумом обрушившихся вниз. Теперь миноносец мог вести огонь прямой наводкой и опытным артиллеристам должно было хватить нескольких залпов, чтобы накрыть маленький отряд береговой стражи.
        Обер втиснулся между камней и накрыл телом винтовку, пытаясь спасти тонкую оптику прицела от падающих сверху скальных обломков, когда очередной снаряд разорвался буквально в нескольких шагах от него. Отряхнувшись, он взял винтовку за ствол и поднял ее вертикально вверх, не высовываясь, однако, из-за камней. Рядом с ним ударило несколько пуль, с визгом отрикошетив от скал.

«Не стрелять!» - закричал Обер. - «Я полковник Грайс! Я готов к переговорам! Прекратите огонь!» - выкрикивал он в промежутках между разрывами снарядов.
        С берега кто-то из десанта начал семафорить флажками на корабль. Через несколько минут разорвался последний снаряд и наступила тишина. Обер медленно встал, все так же держа винтовку за ствол, но уже не над головой, а перед собой.

«Я согласен на переговоры!» - снова крикнул он и медленно двинулся вперед.
        Темные форменки предпочитали не высовываться. Лишь зайдя за крупный, выше человеческого роста, обломок скалы, Обер лицом к лицу столкнулся с несколькими офицерами в форме деремских военно-морских сил. Обер прислонил винтовку к скале и произнес по-деремски:

«Проследите за винтовкой. У нее хорошая оптика и точный бой. Жаль будет, если пропадет». - И добавил, после короткой паузы, оглядев офицеров, которые, в свою очередь, глядели на него во все глаза, - «Кто здесь старший?»

«Фрегатен-капитан Олотюн!» - козырнул рослый, чуть грузноватый офицер с коротко подстриженной бородкой.

«И что же вы можете мне предложить?»

«Мы предлагаем вам гостеприимство Империи, господин полковник. Мы тотчас же переправим вас на корабль…»

«Но зачем Империи понадобился какой-то полковник? Тем более, что война уже закончена…» - изобразил недоумение Обер.

«О, не скромничайте!» - фрегатен-капитан слегка иронически улыбнулся. - «Ваша роль в создании военно-технической мощи Тайрасана нам хорошо известна».

«Надо ли понимать эти слова таким образом, что мне предлагают послужить военно-технической мощи Империи?»
        Продолжая улыбаться, фрегатен-капитан Олотюн кивнул головой.

«Так именно за этим вы явились сюда?» - уточнил Обер Грайс.

«Мы ценим вас весьма высоко» - отозвался Олотюн, машинально дотронувшись до своей бородки и тут же опустив руку.

«К сожалению, вынужден вас разочаровать!» - с виноватой улыбкой развел руками Обер. То, что произошло в дальнейшем, не оставило после себя свидетелей, за исключением самого Обера Грайса. Во всяком случае, когда замолкла трескотня выстрелов, раздававшихся едва ли не со скоростью пулеметной очереди, и все четыре офицера валялись на камнях, в обойме пистолета полковника Грайса еще было три патрона.
        В стане противника возникло замешательство. Несколько человек, выбежавших на выстрелы, наткнулись на пистолетные пули, выпущенные в упор. Затем Обер Грайс вновь взялся за винтовку. Далеко не сразу среди десантников нашелся командир, сообразивший снова запросить огневую поддержку с миноносца. За это время женщины, сначала полностью обескураженные уходом полковника Грайса, а затем услышавшие лихорадочную пальбу в расположении противника, опомнились и открыли интенсивный огонь по темным форменкам, подобравшись к ним как можно ближе. Снаряды стали ложиться в опасной близости от обеих противостоящих сторон. С берега опять просигналили прекращение огня…
        Лишь примерно через полчаса десант сумел организованно отойти, увеличив дистанцию между собой и кучкой женщин, что позволило, наконец, миноносцу начать без помех расстреливать защитников острова. Отчаяние опять стало овладевать Обером. От снарядов было некуда скрыться.
        Вдруг звук разрыва снарядов заметно изменился - он стал как будто несколько отдаленным и глухим. Да и обломки камней перестали падать сверху. Обер чуть приподнял голову и заметил водяной столб, вспухший среди ряби морских волн. Между грохотом разрывов с моря стал доноситься другой звук, хорошо знакомый полковнику Грайсу - надсадный рев дизельного двигателя. Выглянув из укрытия, Обер увидел одинокий торпедный катер, мчавшийся к миноносцу со стороны моря. Миноносец попытался поставить заградительный огонь и это ему удалось. Рев мотора внезапно сделался глуше, катер задымил, отвернул, и стал отходить к берегу, стараясь скрыться за одним из выступавших в море скалистых мысов. Миноносец преследовал катер артиллерийским огнем до тех пор, пока, наконец, катер все же не скрылся из вида. И тогда огонь по берегу возобновился с новой силой. Вспыхнувшая было надежда опять покинула Обера. Это не помешало ему загнать в магазин оставшиеся три патрона и терпеливо ловить в оптическом прицеле очередного неудачника. Он старался не думать о снарядах, в щебенку разносивших камни вокруг него, и о молодых женщинах,
погибающих одна за другой.
        И тут опять между звуками взрывов до полковника Главного штаба Обера Грайса долетел другой звук, который также был ему знаком - ровное мерное гудение моторов. Обер задрал голову вверх и в ярко-голубом небе над ним пронеслась тройка двухмоторных аэропланов, осыпавших бомбами вражеский миноносец. Этот первый заход не нанес миноносцу какого-либо видимого ущерба, но за его кормой забурлила вода, у носа вспенились буруны, и миноносец стал набирать ход. Бомбежка не помешала ему продолжать обстрел берега, но точность его огня тут же снизилась.
        На миноносец тем временем стала заходить вторая тройка бомбардировщиков. Но почему-то, не долетев до вражеского судна, они стали сбрасывать бомбы между ним и берегом. Когда с воды потянулись широкие шлейфы густого белого дыма, Обер понял, в чем дело. Самолеты ставили дымовую завесу, стараясь ослепить миноносец и не дать ему вести прицельный огонь.
        Снова в небе зарокотали моторы. Сначала Обер не видел в небе ничего, а затем низко-низко над водой из-за дальнего мыса выскочил гидроплан и, поднимая фонтаны брызг, приводнился, выруливая ближе к береговой линии.

«Все к воде!» - закричал Обер. - «Раненых не бросать! Я прикрываю!»
        Гидроплан тем временем подошел к самой кромке берега и ткнулся поплавками в прибрежные камни. Пропеллеры его продолжали вращаться, разгоняя рябь по поверхности моря. Видя, что добыча уходит из-под самого носа, десант противника, подстегиваемый энергичными выкриками, двинулся вперед. Обер не потратил даром ни одного из двух оставшихся в винтовке патронов. Бросив ее, он всадил в рукоять пистолета запасную обойму и сменил позицию, перекатившись за другой камень, поближе к берегу.
        То и дело стреляя из пистолета по подбиравшимся все ближе темным форменкам, Обер короткими бросками продвигался к гидроплану. Оттуда длинными очередями ударил пулемет и застучали редкие винтовочные выстрелы.

«Прикрывают», - с благодарностью подумал Обер и в несколько прыжков преодолел остающееся ему расстояние. Рывком подтянувшись в распахнутую дверцу кабины и ввалившись внутрь, он хрипло выдохнул - «все на месте?».
        Аита Колейц коротко бросила - «живые - все».
        Гидроплан уже отходил от береговой кромки, разворачиваясь для взлета. Молодой парень в щегольской летной куртке с треугольными клапанами на карманах, стоя на специальной подставке, позволявшей ему чуть ли не пояс высунуться в верхний люк, не переставал бить длинными очередями по берегу из установленного у люка пулемета на поворотной турели. Время от времени в корпус гидроплана с тупым звуком впивались ответные пули. Иные из них насквозь прошивали кабину, рассчитанную на шестерых человек, в которой кое-как сгрудились тринадцать женщин.
        Гидроплан уже развернулся для взлета, но тут пилот закричал:

«Перегрузка! Не взлетим! Все лишнее из кабины - в воду. И оружие тоже! Слышь, Лустин!» - пилот обернулся вглубь кабины, к молодому стрелку, - «сбрасывай пулемет с турели! И все патроны! Все в воду!»
        Гидроплан набирал скорость, а из дверцы кабины летели в воду ящики из-под патронов, пустые пулеметные ленты, спешно отломанные от креплений лавки, карабины, ремни с подсумками, тяжелые армейские ботинки, впопыхах сдернутые с ног. Подняв тучу брызг, в воду плюхнулся пулемет. Натужно воя двигателями, гидроплан слегка подпрыгнул, потом еще раз, не в силах оторваться от поверхности воды, и, уже набрав приличную скорость, запрыгал по гребням волн, подобно аэроглиссеру, чувствительно встряхивая при каждом касании поверхности воды всех своих пассажиров.
        Тем времен дымовая завеса, поставленная бомбардировщиками, потихоньку рассеивалась и вслед беглецам заговорили четыре скорострельные малокалиберные пушки миноносца. Рядом с гидропланом стали вспучиваться и опадать водяные столбы. Миноносец устремился в преследование, добавляя и добавляя ход, используя всю мощь своих двух новейших паровых турбин.

«Не взлетим!» - снова крикнул пилот, стараясь перекричать натужный вой моторов. -
«Так и будем прыгать, пока нас не подстрелят, как утку на болоте! Остается одно - сливать бензин. Оставлю топливо только до Фаамси! Лустин, стравливай горючку!»
        Молодой стрелок вылез на крыло и открыл клапан бензобака, затем перебрался на другое крыло и проделал ту же операцию. Из клапанов фонтаном хлынул авиационный бензин. Обер вздрагивал при каждом близком разрыве снаряда. Стоит разлитому по поверхности воды бензину вспыхнуть, как все они превратятся в огромный факел…
        Гидроплан шел зигзагами, стараясь помешать прицеливанию артиллеристов миноносца, а заодно подрасплескать бензиновую лужу, расплывавшуюся радужными пятнами по поверхности моря. Когда показатель уровня горючего в баках стал приближаться к нулевой отметке, пилот заорал - «Лустин, закрывай клапана!».
        Моторы взвыли, набирая полную мощность и гидроплан снова запрыгал по волнам. Лустин, проскользнув через верхний люк, свалился в кабину, плюхнувшись одной из девушек на колени, чем вызвал насмешливые комментарии со стороны ее подруг. Гидроплан подпрыгнул раз, другой, каждый раз смачно шлепаясь об воду и вытряхивая душу у пассажиров, затем все же оторвался от воды, пролетел несколько секунд, снова зацепил гребень волны, еще разок встряхнув всех находившихся в кабине, и, наконец, окончательно оторвавшись, пошел над самыми волнами, медленно-медленно набирая высоту.
        Обер сидел в кабине, молча кусая губы. Шестеро из его телохранительниц погибли. Устроил себе отдых, нечего сказать. Хорош полковник, отсиживающийся за дамскими спинами!
        В таких невеселых раздумьях прошли двадцать минут полета до Фаамси. В порту Обер сразу направился к начальнику местного отряда сторожевых кораблей. Услышанные от него новости несколько успокоили Обера Грайса. Командующий Южным участком военно-морского флота организовал преследование вражеского миноносца силами двух эскадренных миноносцев и четырех звеньев морской авиации. На Воомси со сторожевиков высажен десант береговой стражи - два взвода, все, что было под рукой.
        На следующий день Обер узнал подробности инцидента. Миноносец получил повреждения в результате воздушной атаки и не смог оторваться от преследующих его эсминцев. Те потопили его огнем своих 13-сантиметровок, подобрав и взяв в плен остатки команды. Десант береговой охраны на Воомси частью уничтожил, частью пленил вражеских десантников. Из допроса пленных выяснилось, что полковник Грайс не был единственной целью вражеского рейда. Деремцы намеревались также взорвать маяк на Воомси, предварительно сняв с него осветительную арматуру для устройства ложного маяка, предпринять внезапную торпедную атаку стоянки сторожевиков в порту Фаамси и поставить морские мины на торговых путях вблизи островов. На обратном пути они должны были заложить тайник с оружием для одной из ранее высаженных бандитских групп на побережье Ахале-Тааэа.
        Обер Грайс мог утешать себя тем, что его телохранительницы, сковав боем вражеский десант, и привязав к себе миноносец противника, сорвали эти обширные замыслы. Да и потери, понесенные врагом, были значительно выше, чем их собственные. Но шесть молодых женщин, убитых в мирное время, после окончания войны, не оставляли в покое совесть полковника Грайса. Чтобы оставлять поменьше места для душевных терзаний, он с головой окунулся в работу.
        Глава 6
        Шпионка
        Окончание войны позволило, наконец, Оберу вплотную заняться мирными проектами. Процветание Федерации народов Тайрасана во многом обеспечивалось техническими новинками, поставляемыми заводами и лабораториями экономической империи Грайса. Но следовало дать его новой родине возможность развиваться и вне зависимости от личности одного человека. Для этого Обер Грайс развернул беспрецедентную по масштабам кампанию развития системы образования и поощрения научных исследований.
        Пользуясь своими политическими связями, Обер стал проталкивать увеличение ассигнований Федерального и местных бюджетов на развитие системы образования всех уровней - от начального до высшего. По его настоянию была введена система гарантированного субсидирования десятилетнего образования для детей из малоимущих семей и резко увеличен фонд государственных стипендий в университетах. Расширилось число государственных и субсидируемых государством научных институтов.
        В прессе была организована пропаганда благотворительных пожертвований на развитие науки и высшего образования, как выгодного стратегического инвестирования частного капитала. За несколько лет заметно увеличилось число благотворительных образовательных и исследовательских фондов.
        Обер инспирировал несколько научных докладов, в которых анализировались причины высокой конкурентоспособности его собственной промышленной империи. В этих докладах делался упор на высокую долю расходов на исследования и разработки в контролируемых им фирмах. Такого рода информация побудила многие крупные промышленные компании также увеличить расходы на эти цели. Информация о росте расходов на науку нередко способствовала подъему курса акций компаний на бирже Латраиды.
        Государственный бюджет трещал, но Обер с упорством маньяка каждый финансовый год предпринимал отчаянную схватку за увеличение ассигнований на науку и образование. Обер сам основал несколько новых частных фондов, один из которых, например, специально предназначался для приглашения в университеты Архипелага лучших профессоров из университетов Элинора и Старых Земель.
        Вторая затея Обера, которая потребовала гораздо больше усилий и политического искусства, поскольку была невозможна без привлечения влиятельных политических сил, заключалась в развертывании уже созданной ранее на Тайрасане системы социального страхования в невиданную ранее сеть всеобщего обязательного медицинского и пенсионного страхования, а также страхования безработных вместе с созданием фонда поощрения занятости, которые должны были полностью удовлетворить основные потребности населения в этих услугах. Одновременно с этим Обер настойчиво подталкивал политиков и деловые круги к расширению участия рабочих в прибылях компаний, к расширению поддержки самоуправляющихся компаний, и к расширению права наемного персонала государственных предприятий на соуправление.
        Однако это мирные хлопоты оказались под угрозой быть прерваными новой войной, разразившейся на Старых Землях. Притушенное было пламя военного пожара периода борьбы Деремской Империи за гегемонию на Старых Землях, вспыхнуло вновь. И вновь Тайрасанская Федерация стала оказывать военную помощь жертвам деремской агрессии. Деремцы на этот раз воевали без союзников, но противостоящий им Левир был гораздо слабее. Вновь, как и более десяти лет назад, левирские войска и волонтерские отряды из беженцев-хливичан (живших на территории Левира со времен оккупации Империей Хливичской Республики) упорно сопротивлялись в горах, опираясь на поставки вооружения и технических советников из Тайрасана. Хливичанам удалось перенести боевые действия на территорию своей родины, захваченной врагом. Заметное недовольство населения, сопровождаемое актами неповиновения, возникло и в Нолии, также некогда захваченной деремцами.
        Через некоторое время эскадра Федерации народов Тайрасана открыто подошла к побережью Левира и, отогнав военно-морские силы деремцев, пытавшихся организовать морскую блокаду, обеспечила массовую проводку транспортов с военными грузами. Вскоре над горными долинами Левира поднялись в воздух новые скоростные истребители и бомбардировщики, а в долинах заурчали моторами бронированные машины, вооруженные мощными пушками. Деремцы были серьезно потеснены. Хливичская республика, на территорию которой вступили части левирской армии, была охвачена пламенем партизанской войны, а в Нолии участились нападения на деремских солдат и офицеров, на склады и на железные дороги.
        Перспектива поражения Деремской Империи и значительного усиления влияния Тайрасана на Старых Землях не устраивала многих политиков Республики Свободных Южных Территорий. Тревожные сведения об этом стали поступать Оберу от Лаймиолы. Особую тревогу внушали слухи о подготовке военной верхушкой Республики, втайне от парламента и даже от большинства членов правительства, плана высадки в Архипелаге.
        Лаймиола сама была искренне встревожена узнанным. Когда двадцатисемилетний капитан, шифровальщик Оперативного отдела Генерального штаба армии Республики, Файзаш Руон, познакомился с Лаймиолой на скачках, она не придала этому серьезного значения. Еще бы, ведь он был моложе ее на целых шесть лет. Однако ухаживания Файзаша были неотступны. Его семья принадлежала к старинному роду потомков знатных колонистов, одними из первых прибывших в Элинор с острова Ульпия. Родня, конечно же, не одобряла поведения Файзаша, которого ждала блестящая партия с молодой девушкой из не менее уважаемой фамилии. Но вопреки всему этому он продолжал добиваться благосклонности Лаймиолы, которая унаследовала красоту своей тетки Инесейль, некогда пленившую Обера Грайса. В свои тридцать три года Лайми вполне могла затмить двадцатилетних красавиц из высшего общества Порт-Квелато.
        Файзаш был готов на все ради прекрасных глаз Олы, как он называл свою возлюбленную. Постепенно он сделался самым ценным ее информатором. Вот и теперь, перебирая светлые кудри молодого капитана, голова которого покоилась у нее на груди, она внимательно слушала его слова, произносимые усталым полусонным голосом. Было уже далеко заполночь, и шел уже не первый час, который они провели вместе в постели, так что глаза Файзаша слипались.
        - «Такого еще никогда не было», - бормотал он, - «готовится приказ о переброске всех авианосцев с Восточного побережья на Западное. Военный министр вел секретные переговоры с министром финансов. Сверх утвержденных бюджетных ассигнований собираются закупить еще 105 новейших дальних бомбардировщиков. Я сначала не верил», - капитан не сдержал и зевнул, буркнув - «извини», - «когда говорили, будто готовится вторжение в Ахипелаг. Но вчера я своими глазами увидел документ под названием „Передовой рубеж“. Черт возьми, они собираются проделать это! Что за авантюристы…» - Файзаш расслабился и уткнулся лицом в грудь Лаймиолы.
        - «Слушай, милый, а ты не мог бы сделать для меня фотокопию этого плана?» - с замирающим сердцем спросила Лаймиола.
        - «Но это же верная каторга!» - сбросил с себя сонное оцепенение капитан.
        - «Почему?» - невинно осведомилась женщина, снова начав перебирать светлые кудри.
        - «Ведь никто не узнает. Я дам тебе мой маленький репортерский фотоаппарат. Его легко пронести под одеждой. Несколько снимков - и дело сделано!»
        Осторожно отстранив голову своего любовника, Лаймиола бросила - «подожди минутку»,
        - встала и вышла из спальни, совершенно не озаботившись тем, чтобы как-то прикрыть свою наготу. Файзаш проводил ее восхищенным взглядом. Лаймиола тут же вернулась, неся в руках миниатюрный фотоаппарат.
        - «И это ты называешь репортерской камерой?» - недоверчиво спросил Файзаш и медленно проговорил - «А ведь ты шпионка, Ола…»
        - «И ты только сейчас догадался?» - фыркнула Лайми.
        - «Мне все равно Ола, на кого ты шпионишь», - твердо ответил капитан. - «Я готов умереть ради тебя. Я сфотографирую этот план».
        - «Мне не нужны военные секреты», - отозвалась Лайми. - «Я хочу только одного - опубликовать этот план в газетах и разоблачить авантюру зарвавшихся генералов».
        - «Я уже сказал, Ола - мне все равно, на кого ты работаешь и зачем тебе нужен этот документ. И я достану его ради тебя».
        Через два дня после этого разговора Лаймиола, сидя в кабинете своего домика в пригороде Порт-Квелато над очередной заметкой в газету, услышала на улице шум автомобильного мотора, затем глухой удар и звон разбитого стекла. Выглянув в окно, она заметила автомобиль, остановившийся под самыми окнами, уткнувшись радиатором в один из каменных столбиков ограды.
        Лаймиола выбежала на улицу и подбежала к автомобилю. Она непроизвольно закусила верхнюю губу и с силой вонзила ногти в ладони. На шоферском сиденье, опершись грудью на руль и повесив голову со светлыми кудрявыми волосами, сидел человек в капитанском мундире. Фуражки видно не было. На темно-синем форменном кителе с витыми золотистыми погонами были заметны пулевые отверстия, вокруг которых темными пятнами расплывалась кровь. Две пули в правом легком, одна пуля в левом плече, светлые кудри над ухом слиплись от крови, на белых форменных брюках расплылось огромное кровавое пятно… Как же он доехал сюда?
        Уже ни на что не надеясь, Лаймиола попыталась нащупать пульс на запястье и в надключичной ямке. Пульса не было. Склонившись над мертвым капитаном, она заметила валявшийся у его ног кожаный портфель и лежащий рядом револьвер. Женщина вытащила портфель и раскрыла его.

«Совершенно секретно. Только для командования. Изготовлено в одном экземпляре» - бросился ей в глаза гриф в углу документа. И немного пониже, заглавными буквами бежала машинописная строчка: «ПЕРЕДОВОЙ РУБЕЖ». Капитан Файзаш Руон сдержал слово.
        Не прошло и часа с момента гибели Файзаша, когда Лаймиола, запыхавшись, вбежала на крыльцо собственного дома и прошла в гостиную. Навстречу ей с кресел поднялись два крепко сбитых человека средних лет, с квадратными плечами и в одинаковых серых костюмах в полосочку.

«Госпожа Лаймиола Маррот?» - спросил тот, что был чуть пониже, с пушистыми усами (у его спутника была лишь короткая полоска усиков под самым носом).

«Да, но как вы…»
        - «Тайная полиция», - показал серебряный герб на внутреннем отвороте сюртука Усатый. - «Где документы, которые вам передал капитан Руон?»
        - «Какие документы?» - с неподдельной искренностью произнесла Лаймиола.
        - «Не будем играть в прятки. Нам точно известно - они у вас. Верните их, и шеф тайной полиции обещает дать вам 24 часа, чтобы убраться из страны».
        Рука Лаймиолы потянулась к сумочке.
        - «Не двигаться!» - оба полицейских вскинули револьверы. - «Медленно и аккуратно положите свою сумочку на стол и отойдите от него на пять шагов».
        Лаймиола исполнила приказание. Тот, что с маленькими усиками, выпотрошил сумочку, исследуя ее содержимое, и, не найдя ничего подозрительного, сбросил ее на диван.
        - «Может, вы позволите даме сесть?» - язвительно спросила Лаймиола.
        - «Садитесь», - Усатый жестом показал на полукресло у стола. Сам он пододвинул другое полукресло и сел напротив.
        - «Так вы отдадите документы или нет? Учтите, наше терпение не беспредельно! Мы не будем давать вам время на размышление. Либо вы отдаете документы, либо… я вам не завидую».
        - «И что же вы со мной сделаете?» - вызывающе спросила Лаймиола.
        - «О, с молодой женщиной можно сотворить много такого, что она потом пожалеет, что вообще родилась на свет, и будет проклинать нас за то, что мы не пристрелили ее сразу» - с довольной ухмылкой ответил Усатый.
        - «Да ну, стоит такой дамочке заглянуть в зрачок револьвера и она сразу разговорится!» - заметил его напарник.
        - «Это мы тоже испробуем», - отозвался Усатый и поднял ствол своего револьвера на уровень глаз Лаймиолы, слегка придавив спусковой крючок, так, что барабан повернулся, а курок начал подниматься на боевой взвод.
        - «Смотри, не выстрели ненароком!» - предостерег напарник.
        - «Ты что, мы же еще не нашли документ», - возмутился такому предположению Усатый.
        - «Если они заполучат план, они сделают со мной, что захотят. Могут и убить», - подумала Лаймиола. Вслед за мыслью пришел черед действия. Она стремительно нырнула Усатому в ноги, подкатом сбивая его со стула, в падении беря ногами в клещи руку с револьвером, и выворачивая его руками в момент приземления на паркет.
        Напарник ошарашено наблюдал за столь стремительным кульбитом светской дамы. Пред его глазами мелькнуло тончайшее кружевное белье розовато-кремового цвета. Такого, пожалуй, он не видывал даже в витринах самых шикарных магазинов в центре столицы. Залюбовавшись на мгновение стройными бедрами в поблескивающих чулках с ажурным верхним краем и свободными штанишками с широкой кружевной полосой понизу, он на мгновение опустил револьвер, а когда вскинул его, чтобы выстрелить, в лицо ему блеснуло пламя и под правую ключицу впилась револьверная пуля. Револьвер выпал из его руки. Он прижал руку к ране и медленно опустился на пол.
        Усатый, не вставая с пола, схватил женщину за белье и рванул на себя. Она рванулась в противоположную сторону. Тонкая ткань затрещала, разрываясь, но Усатый уже успел обхватить Лаймиолу, вцепиться ей в руку и начать выкручивать револьвер из ее руки. Она, не сопротивляясь, выпустила оружие, и тут же нанесла резкий удар локтями обеих рук Усатому по ребрам, а когда тот на мгновение ослабил хватку, вырвалась, развернулась, и рубанула ребром ладони по шее. Тот захрипел и потерял сознание.
        Лаймиола вскочила, одним жестом кое-как оправила порванное платье, и бросилась к телефону.
        - «Алло, это „Вечерний наблюдатель“? Репортера криминальной хроники, пожалуйста…»
        Телефонный звонок разбудил Обера Грайса среди ночи.
        - «Дежурный информационного бюро транспортной диспетчерской Грайса!» - по-военному четко отрапортовал голос в трубке. - «Получена радиограмма на ваше имя с пометкой высшей срочности».
        - «Расшифровали? Читай!»
        - «В Порт-Квелато арестована Лаймиола по обвинению в убийстве своего любовника капитана Файзаша Руона и нанесении ранений двум полицейским. Есть основания полагать, что этот арест связан с хищением капитаном Руоном секретных документов из Генерального штаба…»
        Автомобиль Обера Грайса влетел на испытательный аэродром в четыре часа утра. В кабинете руководителя полетов раздался его властный голос:
        - «Готовьте к вылету трехмоторный Курьер-4. Полная заправка. Маршрут полета - остров Шаники. Свяжитесь с аэродромом на острове, пусть обеспечат немедленную заправку самолета и беспрепятственный вылет».
        Солнце уже клонилось к закату, когда из кабины Курьера-4 Оберу открылась береговая полоса Элинора. Вдали слева, в туманной дымке, угадывались очертания залива, на котором стоял Сайлор. Но указатели горючего в баках стояли на нуле и Обер с тревогой прислушивался к появившимся перебоям в мерном гудении двигателей. Вскоре левый мотор отчаянно зачихал, затем вновь мерно загудел, потом зачихал снова и остановился. За ним начал чихать центральный мотор. Как только встал и он, Обер сам вынужден был отключить правый двигатель, чтобы не сорваться в штопор. Тяжелая машина перешла в режим свободного планирования.
        Аэроплан снижался предательски быстро, а береговая полоса приближалась предательски медленно. Когда до поверхности оставалось метров четыреста, Оберу уже была видна пенистая кромка прибоя на полосе безлюдного песчаного пляжа, протянувшегося километра на три между серых скалистых утесов. Однако самолет не дотянул до пляжа, рухнув в воду в какой-то полусотне метров от берега.
        Обер Грайс откинул фонарь кабины, подхватил дорожный рюкзак и выскочил на крыло самолета, еще державшегося на плаву. Скинув с себя куртку, башмаки и брюки, он засунул их в рюкзак. Осторожно соскочив в воду, Обер перевернулся на спину, и удерживая рюкзак на груди, медленно поплыл к берегу, время от времени отплевываясь от горько-соленой воды. Самолет на его глазах постепенно погружался в океан, пока вовсе не исчез под невысокой волной.
        Слегка просушив на берегу одежду, Обер оделся, закинул за плечи рюкзак и зашагал в сторону Сайлора, до которого было не менее восьмидесяти километров. Но километрах в десяти от берега шла железная дорога, и до ближайшей станции было никак не больше двух десятков километров.
        Оберу повезло - в Сайлоре он успел на Трансконтинентальный экспресс, отходивший на Порт-Квелато за четверть часа до полуночи.
        - «Не желаете ли газеты?» - спросил Обера проводник, услужливый, несмотря на довольно подозрительную внешность пассажира, не походившего на обычную публику
1-го класса. Как можно садится в 1-й класс в костюме для загородных прогулок, да еще мятом и не вполне чистом! Тем не менее проводник не утратил учтивости:
        - «Специальный выпуск, господин. „Ночной экспресс“, специально для наших пассажиров. Получаем свежие новости прямо по телеграфу из Порт-Квелато».
        Обер бросил проводнику несколько мелких момент и развернул шуршащие листы.
«Дело Ааймиолы Маррот начинает приобретать все более скандальный оборот. Заявление столичного полицейского управления подвергается сомнению не только личным адвокатом г-жи Маррот, но и многими другими уважаемыми лицами.
        У них вызывает недоумение, почему арестованная содержится во внутренней тюрьме Тайной полиции, хотя убийство капитана Файзаша Руона объявлено произошедшим на чисто личной почве. Стало известно, что убитый служил шифровальщиком в Оперативном отделе Генерального штаба, и все это придает инциденту новый оттенок.
        Довольно странными выглядят и обстоятельства, при которых арестованная ранила двух полицейских.
        Во-первых, пострадавшие принадлежали к тайной полиции, и появились, как было объявлено, в доме Лаймиолы Маррот после анонимного звонка с сообщением об убийстве капитана Руона под окнами ее дома. Каким же образом женщина могла оказать столь эффективное сопротивление двум опытным полицейским? Можно объяснить огнестрельное ранение одного из них внезапностью и неожиданностью нападения. Но как г-жа Маррот сумела одолеть второго в рукопашной схватке? Совершенно очевидно, что полиция пытается скрыть от общественности реальную подоплеку этого дела. Не связано ли оно с охотой за нашими военными секретами? Этот вопрос не дает покоя всем здравомыслящим наблюдателям…
        Обер свернул газету. Журнал даже не намекал, а открыто указывал на то, что дело имеет шпионскую подкладку. Неясно было, почему власти не повели дело к тому, чтобы раздуть шпионский процесс. Вероятно, опасаются, что всплывут какие-то нежелательные секреты. На что же натолкнулась Лайми? Какое осиное гнездо она разворошила?
        Поезд мерно стучал колесами по рельсовым стыкам. Откинув бархатную занавеску, Грайс стоял в коридоре, уставившись в окно. За окном была кромешная чернота, лишь изредка расцвечивавшаяся проплывавшими мимо расплывчатыми светлячками фонарей. Время от времени ночную тишину разрывал хрипло-пронзительный гудок паровоза. Наконец, Обер прошел в свое купе, улегся на чистые простыни и заставил себя заснуть. Надо было еще как-то выдержать еще один день и одну ночь пути, пока поезд будет тащиться через весь материк.
        День Обер посвятил обдумыванию ситуации. Скандал выплеснулся наружу - это позволило Лаймиоле избежать тайной ликвидации, но в тоже время лишило его возможности замять скандал при помощи шантажа и взяток. Судя по всему, Лайми не просто разворошила осиное гнездо. Здесь что-то похуже. Придется действовать решительно и быстро. Скандал все же - не гарантия безопасности. Они могут пойти на инсценировку самоубийства или несчастного случая. Тем более, что официальная версия - убийство любовника. Женщина не выдержала переживаний…
        Рано утром Трансконтинентальный экспресс остановился у перрона Западного вокзала столицы. Обер, спрыгнув на платформу, первым делом взял извозчика и попросил отвезти его в приличную недорогую гостиницу поближе к центру города. Лишь третья гостиница после дотошного осмотра удовлетворила Обера - там была возможность уйти в случае необходимости через запасной выход или через окно по крышам соседних зданий. Расплатившись, он отпустил извозчика и пошел устраиваться в гостиницу.
        Первая встреча в городе была со связным. Новости были неутешительными. От Лайми не было никаких вестей. Из-за чего она на самом деле попала в переплет, можно было только догадываться. Связной мог твердо сказать одно - она не убивала капитан Файзаша Руона.
        - „Я сумел разговорить одного из ее соседей. Тот видел, как автомобиль капитана врезалась в ограду ее дома. Капитан был там, без движения. Возможно, уже мертвый. И лишь потом она сама выбежала на улицу, к машине. А затем села на велосипед и укатила куда-то. Всех соседей полиция трясла - не видели ли они, куда ездила г-жа Маррот“, - рассказывал связной.

„Зачем полиции знать, куда ездила Лайми?“ - подумал Обер Грайс. - „Они боятся, что она о чем-то кому-то успела сообщить или что-то передать. Если боятся, значит это что-то очень важно. Значит, тем более ее надо вытащить как можно быстрее“.
        Обер набросал на листке бумаге несколько рядов цифр и передал связному:
        - „Немедленно в эфир!“
        Ночной патруль четко чеканил шаг по плитам мостовой у здания Департамента Тайной полиции. Гулкий звук разносился по совершенно пустынным улицам. Но патруль не сбивался со строевого шага. Здесь, в центре столицы, вольности не поощрялись. Патруль должен был выглядеть, как на параде.
        Пожалуй, именно из-за этого ни бравый поручик, ни два капрала не подняли свои головы вверх и не посмотрели на четвертый этаж здания. А там, опершись одной ногой на решетку окна, а другой - на едва заметный выступ кирпичной кладки, прижался к стене человек…
        Взломать запоры слухового окна было для Обера парой пустяков. Чуть дольше пришлось повозиться с чердачной дверью. Обер начал осторожно обследовать этаж за этажом, изучая расположение кабинетов. Дважды его спугивал ночной обход внутреннего караула, но вот, наконец, и кабинет с табличкой „Директор Департамента“. Здесь замки оказались посложнее, тем более, что нельзя было оставлять следов взлома.
        Однако к четырем часам утра и эта работа была успешно завершена. Обер оказался в большом кабинете, в предрассветных сумерках казавшемся мрачным из-за обилия портьер, задерживавших и без того скудный серый свет, пытавшийся проникнуть в помещение через высокие окна. Одна из этих портьер и послужила Оберу убежищем. Первоначально Грайс расположился на диване, и лишь когда в коридорах послышался первый шум, встал за облюбованную им портьеру позади рабочего кресла Директора.
        Без малого через час томительного стояния в кабинете появился первый визитер. Это был сержант, вытерший пыль с мебели и поливший цветы на окне. Еще через час появился молодой щеголеватый офицер и положил на стол какие-то бумаги. Он еще дважды появлялся в кабинете с бумагами, из приемной глухо доносились какие-то разговоры, на столе звонили телефоны. Но лишь после одиннадцати часов появился сам Директор - грузный невысокий мужчина в генеральском мундире.
        Обер не стал долго раздумывать. Напрягая и расслабляя затекшие мышцы, он немного размялся, а затем поднял ствол автоматического пистолета и шагнул вперед, уперев этот ствол в жирный затылок генерала.
        - „Раскроешь рот без команды - получишь пулю в затылок“, - спокойно произнес он.
        - „Да кто вы такой?“ - воскликнул Директор злым, раздраженным, но тихим голосом, почти шепотом, и не оборачивая головы.
        - „Еще раз пикнешь - вышибу мозги!“ - теперь голос Обера Грайса был нарочито угрожающим. - „Возьми телефонную трубку, набери номер коменданта внутренней тюрьмы и прикажи привести к тебе для беседы арестованную Лаймиолу Маррот“.
        - „Да ты что себе вообразил!“ - голос Директора пылал начальственным гневом, но Обер бесцеремонно оборвал его:
        - „Хочешь жить? Тогда выполняй, что сказано! И не вздумай шутить со мной шутки. Первая пуля - тебе, и прежде чем меня продырявят, я еще успею уложить как минимум троих-четверых. Можешь проверить, если хочешь“, - и Обер Грайс усмехнулся. - „Бери трубку!“ - голос Обера стал резким и злым. На этот раз он подкрепил приказание увесистой оплеухой.
        Генерал схватился за телефон, пододвинул его к себе и поспешно набрал номер.
        - „Мне нужна Лаймиола Маррот. Для беседы. Да, ко мне в кабинет. Немедленно. Выполняйте!“
        - „Вот так-то лучше“, - протянул Обер и отступил обратно за портьеру. - „Не делай глупостей, и сохранишь голову на плечах“, - на всякий случай напомнил он.
        Минут через пятнадцать в дверь кабинета заглянул адъютант:

„Господин генерал! Вы распорядились доставить вам арестованную…“
        - „Да, да, давайте ее сюда!“ - торопливо проговорил генерал, не дав ему закончить фразу. В дверях появилась Лаймиола, сопровождаемая двумя конвойными.
        - „Подождите в приемной“ - небрежно махнул рукой генерал.
        - „Умница!“ - отозвался Обер Грайс, когда дверь за конвойными закрылась и он смог выйти из-за портьеры, Лаймиола смотрела на него с широко распахнутым ртом, но все же не произнесла ни звука. - „А теперь, господин генерал, свяжитесь по телефону со своим адъютантом, и объясните ему действительное положение дел. Оно же таково: у меня под рукой бомба, снаряженная четырьмя килограммами взрывчатки, со взрывателем мгновенного действия. Если нам не обеспечат беспрепятственный выход из здания к вашему автомобилю и беспрепятственный проезд по городу, я могу занервничать и эта бомба ненароком взорвется. Задача ясна? Действуйте!“
        Пока Директор разговаривал с адъютантом, Обер успел перекинуться парой слов с Лаймиолой:
        - „Лайми, что ты раскопала?“
        - „План вторжения в Архипелаг. Они держат его в тайне не только от парламента, но и от большинства членов Кабинета Министров“.
        Обер вдруг стало ясно, что как только о происшествии станет известно за пределами Департамента Тайной полиции, в столице найдутся силы, готовые пожертвовать даже фигурой Директора, лишь бы не дать им завладеть этой информацией. Надо было опередить эти могущественные силы.
        Обер левой рукой вытащил из-за спины притороченную к рюкзаку автоматическую винтовку, а пистолет протянул Лаймиоле:
        - „Держи его под прицелом, Лайми, и если что, первая пуля - ему“.
        Племянница молча кивнула. Под глазом у нее красовался фиолетовый, уже начинающий отдавать желтизной синяк. Но, судя по всему остальному, не похоже было, чтобы ее успели порасспаршивать с пристрастием.
        Проход по коридорам Тайной полиции закончился благополучно. Адъютант и двое оказавшихся под рукой конвойных спешно заталкивали всех встречных обратно в кабинеты. Но когда Лаймиола села за руль генеральского автомобиля, а Обер, усадив на переднее сиденье Директора, устроился сзади с автоматической винтовкой в руках, и они резко рванули с места, за ними почти сразу же увязались еще два автомобиля.
        - „Пусть едут“, - подумал Обер, - „им не удастся нам помешать“.
        Эта убежденность Обера покоилась отнюдь не на одной лишь самоуверенности.
        Винтовка Обера заговорила и один из автомобилей, выпустив фонтан пара из пробитого радиатора, и беспорядочно вихляя на пробитых колесах, заехал на тротуар и остановился. Второй автомобиль преследователей тут же увеличил дистанцию и Оберу пришлось опустить винтовку. Меньше всего он желал зацепить пулями случайных прохожих
        - „Следующий переулок направо. Свернешь - и сразу притормози“, - скомандовал он Лаймиоле. Племянница точно исполнила приказ. Завизжав тормозами, машина встала, как вкопанная, шагах в пятнадцати от поворота. Преследователи, влетев на всем ходу в переулок, сообразили, что произошло, лишь когда полковник Грайс короткими очередями вывел из строя мотор их автомобиля и превратил в лохмотья резину на одном из передних колес.
        - „А теперь - гони!“ - воскликнул он. - „Документы у тебя? Ты успела их получить?“
        - „Документы в тайнике. В парке“.
        - „Так гони туда!“
        Выскочив из парка, машина еще прибавила ходу, через несколько минут вылетела на загородное шоссе и понеслась к аэродрому. Генерал начал догадываться, каким путем похитители намереваются уйти от преследования и беспокойно заерзал на сиденье. Обер, краем глаза уловив его движение, переключил внимание с документов, которые он пролистывал, на генерала - и вовремя. С неожиданным проворством тот схватил пистолет, лежавший на коленях у Лаймиолы. Но Обер оказался еще проворнее, нанеся ему короткий резкий удар прикладом по затылку. Генерал уткнулся макушкой в ветровое стекло и выронил пистолет из ослабевших пальцев.
        Обер схватил генерала за воротник и начал приводить в чувство, пуская в ход пощечины.
        - „Ну же, господин Директор, возьмите себя в руки. Вам еще надо отдать приказ начальству на аэродроме, чтобы для нас приготовили самолет. Нам нужен двухместный спортивный „Жаворонок-3бис“, полностью заправленный и готовый к полету“.
        Аэродромный караул был немало удивлен появлением высокого чина в генеральском мундире. Еще более изумилось и перепугалось аэродромное начальство, узнав о приезде самого Директора Департамента Тайной полиции. Страх превратился буквально в панику, когда они увидели, что довольно молодая еще женщина уперла ствол пистолета под подбородок генералу.
        Требуемый самолет был немедленно подготовлен к полету. Обер не случайно выбрал
„Жаворонок“. Эта спортивная машина была построена специально для гонок на скорость и могла поспорить с новейшими истребителями. Однако на ней нельзя было пересечь континент без посадки.
        Обер подсадил Лайми в кабину на пилотское место, подождал, пока она запустила и разогрела мотор, и обратился к генералу:
        - „Прощайте, Директор. Извините, что не берем с собой - у нас всего два места. Счастливо оставаться!“ - с этими словами полковник Грайс запрыгнул в кабину, закрыл за собой прозрачный колпак, и самолет, набирая скорость, понесся по зеленой траве аэродрома. Лайми, оторвав самолет от земли, стала набирать высоту.
        - „Ну, как машина?“ - пытаясь перекричать шум мотора, спросил Обер.
        - „Давно мечтала на такой полетать!“ - отозвалась племянница.
        - „Вот и летай. Курс на юг“.
        Лаймиола сделала разворот и легла на указанный курс. Она полагала, что лететь предстоит на Запад, через весь материк, и слегка недоумевала. Обер тем временем извлек из рюкзака маленький приемник. Бросив взгляд вниз, Лаймиола увидала как по зеленому прямоугольнику аэродрома разбегаются для взлета один за другим три истребителя. Обер прокричал:
        - „Через одиннадцать минут в эфире будет сигнал!“
        - „Какой сигнал?“
        - „Сигнал о готовности подводной лодки. Если все в порядке, наш радист каждые пятнадцать минут будет давать короткий сигнал“.
        Лаймиола не стала расспрашивать дальше. Подводная лодка так подводная лодка. Видимо, дядя, как всегда, обо всем позаботился заранее. Она не знала, что это был случай, а не расчет. Одна из подводных лодок военно-морских сил Тайрасанской Федерации патрулировала район сосредоточения крупной группировки флота Республики у юго-восточной оконечности Элинора, и смогла, после получения радиограммы из морского министерства, менее чем за сутки выйти к восточному побережью Республики Свободных Южных территорий. В ином случае это был бы гидросамолет, но тогда пришлось бы прорываться до западного побережья Элинорского материка. Да еще. надо было бы оторваться на тихоходном гидроплане от истребителей километров на триста с лишним - имея ограниченный радиус полета, дальше в море те не рискнули бы забираться.
        Лаймиола, плавно набрав высоту около трех тысяч метров, стала разгонять самолет, выжимая из мотора все его возможности. Позади явственно виднелись маленькие, как игрушечные, истребители. Расстояние между ними казалось неизменным, но вот истребители стали уходить все выше и выше, а дистанция понемногу начала увеличиваться.
        - „Хотят достичь пяти тысяч метров, и там разогнаться!“ - прокричала Лаймиола. -
„Эх, жаль, у нас нет кислородных масок!“.
        - „Подтверждение получено“, - отозвался Обер, отрывая ухо от радиоприемника. -
„Нас ждут на побережье в девяноста километрах севернее Казота. Там сплошные валуны да скалы. Придется садиться на воду! Сигнал - зеленая ракета“.
        Истребители теперь шли заметно выше, выделяясь миниатюрными силуэтами на фоне темно-синего неба. День давно уже перевалил за полдень, но солнце еще не клонилось к закату, ослепительно сияя в небе раскаленным белым шаром. Далеко впереди, в знойной дымке, стали вырисовываться очертания Казота. Уже можно было разглядеть тоненькие спички огромных дымовых труб.
        - „Иди строго над береговой линией! И понемногу снижайся, метров до пятисот“, - скомандовал Обер. Племянница положила аэроплан на крыло, доворачивая, затем выровняла машину и повела ее, выдерживая курс вдоль берега. Внизу проносились скалы, среди них мелькала тоненькая, прерывистая, белая пенистая кромка прибоя, разными оттенками - от желтовато-зеленого до густо-изумрудного расцвечивались прибрежные отмели.
        Шли томительные минуты ожидания. Впрочем, Обер не терял времени зря - он торопливо заворачивал документы в кусок клеенки и приматывал получившийся пакет к собственному телу. Лайми напряженно всматривалась вниз. И вдруг, неожиданно, где-то у них за спиной, от земли в небо метнулась белая ниточка и на конце ее повисла искрящаяся зеленая точка.
        - „Слева, на семь часов!“ - заорал Обер.
        - „Вижу“, - отозвалась племянница.
        - „Пикируй прямо туда, над самым морем выравнивай и садись!“ Лаймиола заложила крутой вираж и бросила послушную машину в почти отвесное пике. Обер почувствовал легкость в теле и противную пустоту в желудке. Почти сразу же после этого его вдавило в кресло, и самолет чувствительно тряхнуло. Он понесся над самыми волнами. Сбрасывай скорость и ровненько плюхайся на воду!»
        - «Сама соображаю!» - огрызнулась Лайми. - «Эх, жаль машину! Когда еще придется подержаться за такую…»

«Скидывай фонарь! А то не успеем выскочить!» - прервал ее восторги Обер.
        Прозрачный полуколпак со стуком откинулся и полетел в воду, в кабину ворвался упругий поток воздуха, немилосердно бивший в лицо и прижимавший к креслам. Но вот аэроплан чиркнул фюзеляжем о гребень волны, накренился, зацепил волны еще и крылом, и круто стал уходить под воду. Обер и Лаймиола дружно нырнули, выбрались на поверхность, отфыркиваясь, и еще успели увидеть, как исчезает в волнах хвостовое оперение.
        Издалека от берега к ним спешила шлюпка. А над их головами все явственнее раздавалось гудение моторов. Шлюпка, стуча движком, уже стопорила ход. Обер помог Лайми перевалиться через борт, где ее тут же подхватили руки матросов, затем перевалился сам. Движок взревел и шлюпка стала удаляться от берега.
        Тройка самолетов прошла немного в стороне, ушла на разворот, снизилась, и помчалась прямо на них. Воду вспороли пулеметные очереди. На этот раз - мимо. Вдалеке показался перископ подводной лодки, затем стала видна рубка… По двум артиллерийским орудиям на палубе Обер узнал Большую Крейсерскую. Из люков выскакивали матросы, занимая места у зенитного орудия и двух пулеметов. Когда истребители пошли на второй заход, орудие стало огрызаться частыми выстрелами, а затем и пулеметы подводной лодки торопливо заговорили длинными очередями. Это, однако, не задержало истребители. Вновь воду рядом со шлюпкой вспенили пулеметные очереди. В Обера полетели щепки. Однако и на этот раз, кроме нескольких царапин, которые получил один из матросов от обломков расщепленного весла, урона не было.
        Шлюпка подошла к самому борту подводной лодки, когда самолеты атаковали в третий раз. Обер толкнул Лайми на дно лодки, закрывая ее собой. Он услышал противный визг рикошетов от стального корпуса подводной лодки, жалобный вскрик одного из матросов, глухую брань и проклятия другого. Лайми тоже застонала. Левый рукав ее платья начал быстро намокать кровью.
        Обер, не раздумывая, подхватил ее на руки, перебросил на палубу подлодки, и прыгнул следом сам. Лишь дотащив Лаймиолу до люка и спустив внутрь, Обер задал вопрос:

«Ну как, Лайми, жива? Сильно зацепило?»
        Лаймиола лишь простонала сквозь судорожно сцепленные зубы. Однако она была в сознании, глаза открыты. С левого рукава ее платья на пол капала кровь. Один из матросов уже торопливо разрывал упаковку бинта.

«Погоди, я сам», - остановил его Обер. - «Где тут можно устроиться?»
        Подводная лодка шла к Архипелагу долго. Несколько дней потребовались на то, чтобы обогнуть Элинор, и еще четыре с лишним дня - на путь через океан к Тайрасану. Лаймиола довольно тяжело переносила ранение. Обер отделался значительно легче. Щепками от лодки было оцарапано лицо и правый бок, да в ногу врезалось несколько мельчайших кусочков металлической окалины. Лаймиола же получила две пули в левую руку выше локтя. Одна прошла навылет, другую, доставшую Лайми, вероятно, рикошетом, пришлось извлекать. У молодой женщины поднялась температура, она плохо спала и бредила по ночам.
        Обер не отходил от ее постели. К счастью, сами раны не вызвали серьезных осложнений, и к концу путешествия Лаймиоле стало немного полегче.
        Публикация документов, свидетельствующих о разработке конкретных планов нападения на Тайрасанскую Федерацию, вызвала в Республике Свободных Южных территорий политическую бурю. Парламентские фракции подали несколько запросов. Была назначена сессия парламента, куда с отчетом был приглашен военный министр.
        На заседании Кабинета Министров тоже кипели страсти. Премьер-министр не стеснялся в выражениях.

«И что теперь прикажете делать?» - нервно подергивая сжатой в кулак рукой, спрашивал он. - «Все затраты на подготовку операции - псу под хвост! Внезапность утеряна. Теперь они будут готовы… Что же, все отменять?»

«Нет! Все равно надо ударить!» - воскликнул командующий военно-морскими силами. -
«У нас превосходство на море!»

«Ага», - язвительно отозвался министр финансов, - «на море вы их побьете, высадитесь, и увязнете там, как деремцы…»

«Разрешите?» - обратился к премьеру командующий военной авиацией. Премьер кивнул и невысокий подтянутый офицер в идеально отутюженной светло-серой форме подошел к висевшей на стене карте.

«В штабе авиации мы проработали вариант действий на случай утери внезапности в операции ПЕРЕДОВОЙ РУБЕЖ. На этот счет нами разработана операция ПЛОЩАДКА. Она предусматривает следующее.
        Флот выходит в море по первоначальному плану операции. График движения выдерживается с таким расчетом, чтобы здесь», - он ткнул указкой в карту, - «на расстоянии примерно восемьдесят-сто километров от побережья Архипелага совершить разворот и к шести часам утра выйти к острову Огарен», - он снова ткнул указкой в карту, - «и начать высадку». Командующий авиацией положил указку и развернулся к членам кабинета министров.

«Таким образом мы получаем плацдарм, который можно надежно оборонять силами флота и на котором можно разместить значительные силы авиации. Это позволит нам начать действия против Тайрасана, которые можно назвать изматывающими бомбардировками, и при этом не вступать официально в состояние войны. Разумеется, мы не сможем развернуть эти действия немедленно. Понадобится время для оборудования авиационной базы, для переброски туда дальних бомбардировщиков. По моим расчетам, на это потребуется не менее восьми месяцев. Тем временем флоту следует интенсифицировать кораблестроительную программу, чтобы за это время ввести в строй еще два авианесущих судна. Без авианосцев невозможно обеспечить истребительное прикрытие бомбардировщиков, поскольку истребители не могут действовать с Огарена - у них недостаточен для этого радиус действия».
        Командующий закончил свой монолог и встал на вытяжку перед премьером.

«Боже, это опять экстраординарные ассигнования…» - простонал министр финансов.

«Как мы объясним это парламенту?» - спросил премьер. Похоже, сама идея не вызвала у него немедленного неприятия.

«Уж объясним…» - протянул военный министр.
        Через день военный министр объявил парламенту, что опубликованные на Тайрасане документы - фальшивка, состряпанная тайрасанской шпионкой Лаймиолой Маррот из украденных ею подлинных черновых записок, готовившихся для планирования маневров флота.

«И мы не собираемся отменять плановые маневры флота из-за всяких гнусных измышлений наших врагов. Тайрасан давно уже стремится распространить свою гегемонию далеко за пределы собственного Архипелага. И пора уже продемонстрировать нашу мощь, чтобы отбить охоту у этих претендентов на роль вершителей мировых судеб протягивать свои лапы куда не следует», - грозно ронял слова военный министр, пристально оглядывая депутатов.
        Директором Департамента Тайной Полиции пришлось пожертвовать. Он подал прошение об отставке, но не застрелился, как ожидали некоторые, а тихо отправился доживать старость на собственную виллу.
        Тайрасан застыл в напряженном ожидании. Была объявлена всеобщая мобилизация. Спешно подновлялись укрепления береговой обороны. Все силы флота стягивались в кулак, чтобы нанести удар по противнику в момент высадки. Велась усиленная авиационная разведка.
        Флот Республики двигался к Тайрасану, В послезакатных сумерках немногочисленные жители Огарена могли видеть, как армада прошла южнее острова и скрылась в направлении Архипелага. А рано утром на них обрушился артиллерийский огонь и авиационные бомбы. Четыре самолета-разведчика, базировавшиеся на небольшой аэродром Огарена, были уничтожены при первом же налете авиации с двух из пяти авианосцев, выдвинувшихся к острову. Радиостанция аэродрома успела передать сообщение о нападении прежде, чем была снесена попаданием нескольких авиационных бомб.
        Тайрасанская Федерация вынуждена была смириться с захватом острова. Вести с Республикой Свободных Южных территорий полномасштабную морскую войну Федерация не могла. Тем более из-за одного островка.
        Глава 7
        Заноза
        Известие о захвате Огарена застало полковника в отставке Грайса в госпитале. Лаймиола уже оправлялась от ранения, и Обер прогуливался вместе с ней по госпитальному саду, дорожки которого постепенно покрывались золотистой осенней листвой. Обер поначалу, так же, как и другие военные, не придал захвату островка большого значения. Его интересовало лишь, зачем Республике Свободных Южных Территорий (РСЮТ) понадобился Огарен. Конечно, он подозревал, что противник постарается: превратить остров в военный форпост, но на это требовалось время.
        Он задавал сам себе вопросы - что же там собираются делать? Стоянку для военно-морского флота? Разведывательный аэродром? Промежуточную базу для сил вторжения? Однако в любом случае непосредственной угрозы от острова пока не исходило, и Обера отвлекли дела более насущные.
        Война на Старых Землях давно затихла. Деремская Империя, после отчаянных попыток удержать захваченные ею прежде территории, при помощи все возрастающих поставок вооружения из PCЮТ, вынуждена была пойти на перемирие. Тайрасанская Федерация немало способствовала этому, наращивая свое военное присутствие в Левире, в освобожденной зоне Хливичской республики, и среди нолийских повстанцев. Теперь необходимость в этой военной помощи отпала, но зато нагрянули заботы по экономической помощи Левиру.
        Однако Обер быстро всполошился, когда авиационная разведка донесла, что на Огарене расширен существовавший там небольшой аэродром разведывательной авиации, что полным ходом идет строительство еще двух аэродромов гораздо большего размера - на прибрежной равнине недалеко от единственного портового городка на острове, и в середине острова, на плоском скалистом плато, возвышающемся над сравнительно узкой (7-8 километров) прибрежной равнинной полосой метров на триста. От порта строились две дороги: одна шла к новому аэродрому у побережья, другая вгрызалась в крутой скалистый уступ и выбиралась на плоскогорье, к третьему аэродрому.
        Полковник Грайс первым делом решил выяснить, что собираются предпринять в Главном штабе вооруженных сил Федерации. Там полагали, что не следует пороть горячку - надо подождать, когда картина прояснится, Обер буквально вскипел. Однако он не стал устраивать скандал, а направился в военно-технический отдел министерства обороны, и, заручившись поддержкой его начальника, отправил за его подписью докладную министру.
«…Таким образом, суммарное количество боевых самолетов, которые может принять тот авиационный комплекс, который сооружается на Огарене, можно оценить как 260-280 бомбардировщиков, 150-170 истребителей и 40-60 разведчиков. Кроме того, комплекс способен обслужить ориентировочно до 20 тяжелых транспортных самолетов в сутки. Вместе с палубной авиацией, размещенной на семи авианесущих судах флота PC/ОТ, суммарное количество боевых самолетов, которые могут быть направлены против Федерации, может составить до 750-800. Учитывая строительство надежно укрытых в толще скал обширных складов боеприпасов, горюче-смазочных материалов и других материальных средств, следует учитывать способность создаваемой авиационной базы к довольно длительным автономным действиям.
        (…)
        В силу изложенного следует предпринять следующие действия:

1. Поскольку атака на Огарен силами флота невозможна в виду явного превосходства противника в силах и средствах, следует форсировать создание соединений дальней бомбардировочной авиации для непрерывного воздействия на авиационную базу противника на Огарене.

2. Учитывая радиус действия новейших бомбардировщиков противника и возможности их сопровождения палубной истребительной авиацией, следует резко усилить прикрытие основных военных и хозяйственных объектов на о. Кайрвсан и на побережье Внутреннего моря - как истребительной авиацией, так и зенитной артиллерией.

3. Необходимо расширить выпуск скорострельной зенитной артиллерии, в том числе - способной действовать по высоколетящим самолетам.

4. Необходимо форсировать создание мощного истребителя, превосходящего по скоростным, маневренным качествам и вооружению истребители противника, и способного бороться с новейшими бомбардировщиками, имеющими сильное пулеметно-пушечное вооружение.

5. Следует разработать и осуществить силами флота и авиации ряд операций, имеющих целью воспрепятствовать - полностью или хотя бы частично - обеспечению поддержки бомбардировочной авиации, которая будет действовать с о. Огарен, палубными истребителями с авианесущих кораблей флота РСЮТ…»
        Из архива министерства обороны
        Федерации Народов Тайрасана
        Медленно и со скрипом, в неполном объеме, но мероприятия, предложенные Обером, все же начали осуществляться. Однако первый налет вражеской авиации с Огарена показал Оберу, что даже полная реализация всего намеченного могла и не помочь. Свой удар бомбардировщики обрушили на аэродромы в восточной части Кайрасана. Каждый день они прорывались сквозь редеющие заслоны истребительной авиации и сквозь плотный зенитный огонь, размалывая в щебень бетонные полосы аэродромов и покрывая воронками временные грунтовые взлетно-посадочные полосы.
        Через две недели на востоке Кайрасана не осталось ни одного действующего аэродрома. Позиции зенитной артиллерии, теперь уже плохо прикрытые с воздуха, также методично сравнивались с землей. Федерация потеряла за первый месяц воздушных боев 91 истребитель, 37 бомбардировщиков, 19 разведчиков и 44 транспортных самолета (причем около половины из них сгорели на земле). Но гораздо большие потери принесли последовавшие вскоре налеты на города и заводы. Горели военные городки, склады боеприпасов и горючего, горели фабричные корпуса, рушились жилые кварталы городов, гибли люди.
        Правда, и противник потерял за это время 49 бомбардировщиков и 43 истребителя. Авиацией Тайрасана были потоплены два эсминца и легкий крейсер, не считая более мелких судов. Катерами и подводными лодками были торпедированы фрегат и восемь транспортных кораблей противника. Но этого было совершенно недостаточно, чтобы сорвать воздушные налеты на территорию Федерации. Противник непрерывно восполнял потери, и сила его ударов с воздуха не ослабевала.
        Большое соединение дальних бомбардировщиков - семьдесят две машины - пытавшееся нанести бомбовый удар по Огарену, не сумело выполнить свою задачу. Авиабаза получила серьезные повреждения, но налеты противника остановились лишь на восемь дней, - на ремонт взлетно-посадочных полос, и временно, пока с материка перебрасывалась замена сожженным на земле бомбардировщикам, снизили интенсивность. Хотя это дало авиации тайрасанцев некоторый временный перевес, уже через три недели все вернулось на прежнее место. А цена, заплаченная за налет, была высока - за один только вылет восемнадцать тяжелых, мощных, хорошо вооруженных машин были сбиты над островом и еще четыре не сумели дотянуть до своих аэродромов. Еще несколько таких вылетов и Федерация могла остаться вообще без дальней бомбардировочной авиации.
        Обер долго думал над создавшейся ситуацией. Вывод его был довольно банален - надо решить исход противостояния за счет технического превосходства одним коротким ударом, сконцентрировав для этого все наличные силы и возможности.
        В разгар воздушных боев батальон из бригады рейдеров (вновь развернутой по штатам военного времени), которой командовал сын Обера, Тиоро, был переброшен с Кайрасана на север Ахале-Тааэа, в район обширного пустынного плоскогорья. Тиоро не очень удивился, когда на месте нового назначения он встретил своего отца.

«Я так и думал», - произнес он с веселой улыбкой, выпустив отца из своих крепких объятий, - «без тебя тут не обошлось». Но первый же вопрос отца заставил его на мгновение опешить.

«Сколько человек из твоего батальона прыгали с парашютом?»

«Но они же не летчики!» - удивленно возразил Тиоро. И лишь через несколько секунд лоб его наморщился, глаза внимательно уставились на Обера и он неуверенно произнес:

«А-а-а, кажется, я догадываюсь… Ты же мне показывал… Нас будут бросать в тыл врага с парашютом?»

«Стоп! Не будем говорить об этом слишком громко», - подтвердил его догадку отец.
        Уже четвертый месяц бомбардировщики с Огарена долбили землю Тайрасанской Федерации, вызывая все новые жертвы, умножая список потерь. Летчики и зенитчики Федерации самоотверженно сражались, сумев значительно ограничить ущерб, нанесенный столице и крупнейшим промышленным центрам на побережье Внутреннего Моря. Однако многие города и заводы восточнее реки Траида лежали в руинах. Моряки предпринимали короткие набеги на позиции вражеского флота, лихорадочно усиливали минные постановки. Потери противника росли. Но росли и потери тайрасанцев…
        Затяжная воздушная война вызывала противоречивые отклики в Элиноре. Газеты РСЮТ дружно сетовали: одни - на бесцельность затеянной операции, другие - на ее неэффективность, третьи - на ее аморальность.
«Затяжка с достижением решительных результатов при проведении предупредительных воздушных налетов на о. Кайрасан позволяет противнику продолжать политическую и экономическую экспансию на Старых Землях. Продолжение боевых действий в том же духе более недопустимо. Военное министерство и командование воздушных сил должны предпринять энергичные шаги, чтобы покончить со стремлениями Тайрасанской Федерации к гегемонии. Необходимо увеличить число самолетов, базирующихся на Огарене, направить к Архипелагу два авианосца, без дела курсирующие у берегов Элинора, и добить, наконец, военно-промышленный потенциал Тайрасана!»
        Передовая статья из газеты «Страж Элинора»
…Зуммер внутреннего телефона в тесной каюте подводной лодки прозвучал едва ли не оглушительно. Капитан-лейтенант Бласкитш поднял трубку, коротко бросил в нее -
«Вас понял! Выполнено подвсплытие на перископную глубину!» - и положил обратно на рычаг.

«Группа! К носовым торпедным аппаратам!» - скомандовал капитан-лейтенант.
        Лодка тем временем глушила двигатели. Весь этот район усиленно патрулировался сторожевиками противника и охотниками за подводными лодками.
        Один за другим люди в черных гидрокостюмах залезали в узкие жерла торпедных аппаратов. За ними закрывались заглушки, а затем сжатый воздух выбрасывал их наружу. Один, два, три… шесть. Все.
        Темные скалы высились в ночи едва различимой массой, и лишь неумолчный шум прибоя явственно говорил об их присутствии. Цепляясь за осклизлую поверхность каменных глыб, обросших водорослями, аквалангисты выбирались на берег. Каждый тянул за собой внушительных размеров черный прорезиненный мешок со снаряжением.
        Когда капитан-лейтенант Бласкитш убедился, что вся его группа благополучно собралась у подножия скал, он тихо бросил:

«Мичман Вотрийр! Давайте!»
        Мичман освободился от маски, ласт, дыхательного аппарата. Затем он, аккуратно скатывая гидрокостюм, снял его с себя. Под этим костюмом он оказался также одетым в черное, но это была уже легкая шелковистая ткань. Раскрыв свой мешок, он достал оттуда большой моток прочной веревки, набор металлических крюков и еще кой-какие приспособления. Через несколько минут мичман Вотрийр уже медленно поднимался по почти отвесной скалистой стене.
        Шли томительные минуты ожидания. Через сорок минут сверху, из туманной мглы, к подножию скал с мягким стуком упал канат. Затем еще один, и еще, и еще…

«Вперед!» - скомандовал Бласкитш и взялся за канат.
        Через полтора часа вся группа собралась в небольшой расщелине. Небо над Огареной начинало светлеть. Бласкитш, с трудом переводя дыхание, просипел:

«Лайми, сигнал!»
        Лаймиола уже развернула радиостанцию, забросив провод антенны высоко на соседний утес. Шкалы аппаратуры бледно засветились. Потянулись томительные мгновения. Но вот рука Лаймиолы, лежащая на ключе, сделала несколько неуловимых движений.

«Есть сигнал!» - выдохнула она, стягивая с головы наушники.
        Все утро прошло в выборе точек наблюдения. Затем группа почти в полном составе стала фиксировать на картах детали расположения аэродрома. Данные аэрофотосъемки пополнялись все новыми и новыми результатами наблюдений. Фиксировались все передвижения людей, расположение и маршруты движения часовых… Тем же самым занимались и остальные четыре группы, высаженные на остров.
        Ночью по двое человек из каждой группы спустились к условленному месту у подножья скал. В ночи коротко сверкнул огонь фонарика, подавая сигнал, и вскоре один из бойцов, одетый в костюм аквалангиста, уже буксировал к берегу внушительную связку поплавков, к которой был прикреплен солидный груз. Другие приняли этот груз, поделили его на части, прикрепили к канатам. Невидимые в темноте, их товарищи сверху подтянули груз к себе. Вслед за грузом поднялись и бойцы. Пока им везло. Несмотря на приближение сезона зимних штормов, море было относительно спокойным.
        Днем вновь велось скрытое наблюдение. А после захода солнца капитан-лейтенант Бласкипп снова вышел на связь. Ключ в руках Лаймиолы вывел коротенькую телеграфную мелодию, указывая остальным группам координаты точки встречи.
        Первой целью были пункты воздушного наблюдения и оповещения, расположенные на вершинах окрестных скал. Сначала были перерезаны шедшие от них телефонные провода, а затем последовали короткие рукопашные схватки и посты перестали существовать - во всяком случае, на северной и западной оконечности острова. Следующей целью стали скрытые в скальных тоннелях склады горючего и боеприпасов.

«Если наша операция сорвется, мы должны хотя бы взорвать эти склады», - напутствовал Бласкитш шестнадцать человек, отправившихся на задание.
        Однако операция развивалась по плану. Тяжелые арбалетные стрелы, пущенные тугими стальными струнами, бесшумно сняли часовых. Вскоре в эфире пискнул еще один короткий кодовый сигнал. Шесть человек остались у складов, а десять двинулись к казармам батальона аэродромного обслуживания и казармам роты охраны. Оставшиеся четырнадцать разделились на небольшие группы и взяли на себя часовых по периметру аэродрома. Ножи и арбалетные стрелы сделали свое дело. Группы проникли на аэродром, минируя стоящие вдоль рулежных дорожек бомбардировщики. Небольшие заряды призваны были лишь повредить шасси, чтобы машины не могли взлететь. Пять человек пробирались к дежурному звену истребителей, стоявшему у начала взлетно-посадочной полосы…
        Первый выстрел прозвучал у пункта управления полетами. Часовой у дверей не был сражен брошенным ножом наповал и успел нажать на спуск. Через несколько секунд выстрелы загрохотали уже в нескольких местах.
        Стреляли четверо часовых на аэродромном поле. Впрочем, вскоре все они умолкли - бойцы диверсионного отряда капитан-лейтенанта Бласкитша владели оружием гораздо лучше. Стреляли несколько человек, дежуривших в пункте управления полетами и у радиостанции. Стреляли из казарм охраны и батальона аэродромного обслуживания. Отстреливались из пистолетов летчики дежурного звена истребителей. Лишь один из них попытался вскочить в кабину самолета. Но очередь из автоматической винтовки раскрошила прозрачный колпак, осыпав поблескивающей крошкой пробитое пулями тело летчика.
        В окна казарм полетели гранаты. Все двери оказались под плотным пулеметным огнем. Первая попытка охраны выбраться наружу стоила им сразу нескольких убитых, когда пулеметная очередь врезалась в кучку солдат, выскочивших на крыльцо. Оборонявшиеся не сразу сообразили, что на них напала всего лишь небольшая группа. Примерно через полчаса паника и неразбериха немного улеглись. Однако выяснилось, что все телефоны молчат, что добраться до радиостанции невозможно, а на летном поле грохочут взрывы, выводящие самолеты из строя. Несколько мощных гранат, попавших в окна казарм, значительно увеличили потери оборонявшихся. В помещениях начался пожар.
        Тем временем пункт управления был захвачен. И хотя дежурный офицер успел вывести из строя радиостанцию, это не имело значения. Бласкитш приказал:

«Сержант Лаймиола Маррот! Давайте сигнал - чистое поле!»
        Сигнал слабенькой портативной радиостанции принял высотный самолет-разведчик, круживший над ночным островом на восьмикилометровой высоте. Тотчас же его радиостанция продублировала сигнал.
        В Главном штабе Федерации вздохнули с облегчением. И этот этап операции прошел успешно. Теперь она вступала в решающую фазу. Не вздыхал с облегчением лишь Обер Грайс. Там, на Огарене, была Лайми. Что ее ждет дальше? А теперь еще и Тиоро…
        Обер Грайс снял телефонную трубку:

«Доложите готовность транспортов и бомбардировщиков по плану „Круиз“».

«Самолеты заправлены, люди на местах, боезапас загружен, полетное задание выдаем немедленно, метеопрогноз благоприятный».

«Проверены ли дополнительные баки бомбардировщиков? Нет ли течей топлива?»

«Все проверено согласно инструкции. Одна машина с течью бензопровода отстранена от полета».

«Добро».
        Обер вздохнул и положил трубку.
        На крайнем востоке острова Кайрасан, на большом аэродроме, тайно восстановленном с соблюдением всех мер маскировки, стали раскручиваться двигатели огромных транспортных самолетов и дальних бомбардировщиков в транспортно-десантном варианте, недавно приземлившихся на этом аэродроме в вечерних сумерках. Штурман ведущего бомбардировщика открыл дверь пилотской кабины и заглянул в грузо-пассажирский отсек.

«Подполковник Грайс! Получен приказ на вылет. Метеопрогноз благоприятный. Облачность с небольшими прояснениями на всей трассе до высоты 800 метров. Ветер слабый: Расчетное время в пути - один час двадцать пять минут».
        Одна за другой транспортные машины тяжело отрывались от полосы и уходили в ночное небо…
        Офицеры охраны подбадривали солдат, отстреливавшихся через разбитые окна казармы:

«Ничего, через полчаса здесь будут наши подкрепления, и мы прищемим хвост этим диверсантам!»
        Действительно, с прибрежного аэродрома и с поста на дороге у съезда со скалистого плато заметили вспышки взрывов и глухие звуки отдаленной перестрелки. Пока дежурные офицеры созванивались с начальством, пока были выделены тревожные группы и посажены на автомобили, прошло не менее часа.
        Но эту возможность предвидел и капитан-лейтенант Бласкитш. Двое его людей, вскочив в захваченную бронемашину охраны, двинулись по шоссе к спуску с плато. К посту на краю плато они успели раньше. Очередь башенного пулемета в щепки разметала будку охраны с двумя часовыми. Бронемашина проехала еще немного вперед и заняла на шоссе позицию, с которой хорошо просматривалась лента дороги, уходящей вниз между скалистыми откосами.
        Когда на дороге показались едва различимые в ночной темноте две бронемашины и четыре грузовика с солдатами тревожной группы, бойцы Бласкитша дали задний ход, скрывшись за поворотом. Через несколько минут мотор их машины снова взревел и броневик выкатился вперед. До колонны оставалось всего метров двести. Бойцы диверсионной группы первыми открыли огонь, сразу пробив скаты передней бронемашины. Им ответили два пулемета. Через несколько минут перестрелки все три броневика оказались выведены из строя, но продолжали вести огонь. Люди Бласкитша уже не обращали внимания на бронемашины противника. Один из них упорно лупил по грузовикам из башенного пулемета, другой, заняв позицию у придорожных камней, пустил в ход свой ручной пулемет. Тревожная группа, развернувшись в цепь, взбиралась на крутые скалистые склоны, охватывая их широким полукольцом. Предрассветный сумрак еще не наступил, и ночная темнота была расцвечена частыми вспышками выстрелов, а между скалами гуляло несмолкающее эхо …
        Тем временем капитан-лейтенант сосредоточил большую часть своих людей вокруг казарм, а четырех послал на летное поле. Через несколько минут на поле вспыхнули яркие сигнальные огни фальшфейеров. А над головами уже явственно слышалось гудение мощных моторов Так как посты воздушного наблюдения на северной оконечности острова были уже уничтожены, некому было загодя сообщить о появлении тайрасанских самолетов с северного направления. Посты же, расположенные вблизи двух аэродромов в южной части острова, засекли транспортные машины лишь тогда, когда те, промелькнув над верхушками скалистой гряды, надежно скрывавшей их приближение, уже заходили на посадку.
        Из первого приземлившегося транспортного самолета выскочила группа техников, которых Бласкитш направил к складам горючего и боеприпасов - обеспечивать дозаправку транспортов и загрузку боеприпасов, и летчиков, которые тут же бросились к полутора десяткам оставленных в целости бомбардировщиков противника. Через некоторое время к бомбардировщикам уже подъезжали бензовозы и подкатывались тележки с бомбами. Бласкитш с тревогой вслушивался в звуки перестрелки у края плато. Тем временем приземлились все четыре транспорта, с трудом найдя себе место среди застывших в неподвижности десятков бомбардировщиков, истребителей и транспортов противника, поврежденных диверсионной группой. Техники возились с дозаправкой транспортов, а прибывшее подкрепление с ходу развернуло три легких автомобиля с безоткатными орудиями и ударило из них по казармам. Через четверть часа остатки охраны и батальона аэродромного обслуживания сдались.
        Почти все имевшиеся под рукой бойцы оседлали находившиеся на аэродроме транспортные средства и двинулись по шоссе к береговому аэродрому. Впереди на шоссе уже не было слышно перестрелки. У края плато небольшая группа пехотинцев противника пыталась обстрелять колонну, но ответным огнем с ходу была рассеяна. Колонна устремилась к аэродрому, лежавшему внизу, на плоской равнине у самого побережья. Когда уже был виден проволочный забор аэродрома и вышки охраны, над их головами низко-низко прошли бомбардировщики. Они пронеслись над летным полем и сразу за ними стеной вставали частые разрывы.
        Машины продолжали двигаться к аэродрому. Бомбардировщики пошли на второй заход. На этот раз заговорили зенитные орудия и пулеметы - не слишком удачно, ибо налет произошел с той стороны, откуда его никогда не ждали. Но по рулежной дорожке (взлетная полоса была повреждена бомбами) уже разгонялось дежурное звено истребителей.
        Грузовик капитан-лейтенанта Бласкитша выскочил на летное поле. Из кузова ударили автоматические винтовки и пулемет. До взлетающего самолета оставалось каких-нибудь пятьдесят метров. Истребитель резво оторвался от земли, но тут же стал заваливаться на крыло, чиркнул им об землю, перевернулся и стал превращаться в беспорядочно кувыркающуюся груду обломков.
        Два других самолета попали под огонь, еще не успев взлететь. Один из них выскочил с рулежной дорожки, и, попав в какую-то выбоину, сломал шасси, накренился, заскреб по земле крылом, стал разворачиваться, и замер, чихнув напоследок поврежденным мотором. Другой стал разворачиваться в противоположном направлении, но задымил и остановился.
        На всей территории аэродрома шел бой.
        А над скалистым плато яркими цветами стали распускаться шелковые купола парашютов, красиво розовеющие в лучах восходящего солнца. Над аэродромом проносились новейшие дальние бомбардировщики тайрасанского военно-воздушного флота, ложась на крыло и уходя в сторону порта.
        Из чрева этих больших самолетов, исполненных в транспортно-десантном варианте, продолжали вываливались черные точки и неслись к земле, разворачивая над собой парашютный шелк. Около тридцати истребителей противника, успевших взлететь с последнего еще функционирующего аэродрома, оказались связаны боем с освободившимися от своего груза бомбардировщиками, которые, форсируя двигатели, неожиданно сами пошли в атаку. Это стоило тайрасанцам нескольких сбитых машин. Но нескольких минут замешательства врага было достаточно, чтобы время для перехвата тех бомбардировщиков, которые еще не закончили высадку парашютного десанта, было безнадежно упущено.
        Один из радистов Главного штаба Вооруженных сил Тайрасанской Федерации, быстро записав полученное сообщение, снял наушники и обратился к дежурному офицеру:

«Срочно! Для начальника Главштаба!»
        Только теперь Обер Грайс испытал небольшое облегчение: Тиоро со своими людьми высадился на острове. Авиация противника их не перехватила.
        Удар захваченных десантом бомбардировщиков по равнинному аэродрому не смог полностью вывести его из строя. Однако множество тяжелых машин горело на земле. Некоторые, дымя, уходили в сторону порта, к старому аэродрому. Там же истребители, слегка потрепанные после боя с тайрасанскими бомбардировщиками, приземлялись на летное поле. А тем временем на скалистом плато из транспортов выгружались безоткатные орудия и легкие автомобили. Подполковник Тиоро Грайс, командир бригады парашютистов, возглавивший десантный батальон, посадил на автомобили и выслал к краю плато роту своих бойцов. Остальные двинулись в пешем строю.
        В направлении приморского аэродрома, где все еще шел бой, от порта уже выдвигалась колонна танков, бронемашин и грузовиков с солдатами. Грузовики тащили на прицепе артиллерийские орудия. Численное превосходство было на стороне гарнизона острова. А танков и тяжелой артиллерии у десанта и вовсе не было. Однако Тиоро опередил противника. Его передовая рота внезапным огнем безоткатных орудий из засады сожгла три головных танка из шестнадцати, закупорив шоссе, и заставив противника развертываться под огнем.
        Тем не менее первоначальный успех развить не удалось. Под огнем танков и артиллерии передовая рота лишь скупо огрызалась, медленно отходя назад, к крутому склону плато, стараясь укрыться среди скальных обломков. Хотя были подбиты еще два танка и подожжено три грузовика, рота была оттеснена от шоссе. Восемь танков, с десяток грузовиков и три бронеавтомобиля ушли к аэродрому, на подмогу охранной роте и батальону обслуживания. Остальные сковывали боем остатки передовой роты парашютистов.
        Но успех - штука капризная. Колонна, шедшая на выручку защитникам аэродрома, еще не вступив в бой, оказалась под ударом девятки бомбардировщиков, взлетевших со скалистого плато. А к изнемогающим остаткам роты подошли основные силы парашютистов и роли переменились. Через некоторое время два уцелевших танка уже отходили к порту, бросив без прикрытия позиции своей артиллерии. Расчеты безоткатных орудий десантников то и дело меняли позиции, не давая артиллеристам противника пристреляться. Сами же они нет-нет, да и доставали метким залпом то одну, то другую пушку противника. Пулеметы и автоматические винтовки парашютистов неумолчно трещали, не давая вражеской пехоте поднять голову.
        Тем временем несколько бомбардировщиков и истребители с уцелевшего аэродрома (старого, располагавшегося вблизи порта) все же смогли совершить налет на занятое десантом плато. Взлетная полоса покрылась воронками, несколько бомбардировщиков, из числа захваченных десантом, горели на земле. Потери противника были небольшими
        - ведь исправных истребителей у десанта в распоряжении не было и ответный огонь вели практически только зенитки.
        Майор Тиоро Грайс спешно организовал работу по устранению повреждений на взлетно-посадочных полосах. Воронки засыпались щебнем и заливались бетоном - благо, что противник позаботился о средствах для ремонта своего аэродрома и все необходимое было под рукой.

«Если эскадра повернет к острову, меньше чем через сутки она будет здесь» - стискивая зубы, думал Тиоро. - «А пока застынет и схватится бетон… Во всяком случае, второй бомбардировки аэродрома быть не должно!»
        К вечеру обстановка почти не изменилась. По прежнему продолжалась вялая перестрелка на территории приморского аэродрома, и затухал бой у подножия скалистого плато. Ночью же диверсионная группа вышла к последнему уцелевшему аэродрому. Однако прорваться к самолетам и взлетной полосе ей не удалось. Противник выставил чуть ли не сплошное оцепление. Завязался скоротечный бой. Отчаянно отбиваясь от наседавшего противника, бойцы диверсионной группы заняли небольшой холмик и с него вели огонь из двух безоткатных орудий по самолетам, стоявшим на аэродроме.
        В порту на стоящем там легком крейсере и двух эсминцах прозвучали колокола боевой тревоги. Судовая артиллерия готовилась открыть огонь по тайрасанским десантникам, рвущимся к городку.
        Тиоро, взявший в свои руки командование всеми силами десанта, еще с вечера поделился с капитан-лейтенантом Бласкитшем своими опасениями.

«Если главный калибр крейсера начнет ковырять снарядами последнюю целую взлетно-посадочную полосу…» - начал Тиоро.

«Значит, он не должен начать», - мгновенно отреагировал капитан-лейтенант. - «И он не начнет».
        Гулкий звук, который издал корпус эсминца, заставил дежурного механика насторожиться. Он снял трубку телефона и соединился с мостиком.

«Что-то ударилось о корпус, господин капитан третьего ранга», - доложил он.
«Какой-то металлический предмет, судя по звуку. Нет, звук больше не повторялся». - Он положил трубку и обеспокоено покачал головой.
        Прожектор эсминца начал шарить по воде.

«Ничего не видно», - крикнул часовой на баке.
        В этот момент две фигуры в черных гидрокостюмах выбирались на прибрежные камни. Один из них взглянул на слабо светящийся циферблат часов.

«Пора».
        Звук трех глухих ударов казался почти слитным. Дежурный механик не успел среагировать. Масса воды, ворвавшаяся в пробитое миной отверстие, с силой отшвырнула его к турбинам. Он почувствовал удар - и на этом все его ощущения оборвались.
        Еще две диверсионные группы совершили рывок к аэродрому, воспользовавшись возникшей сумятицей. К утру на этом аэродроме осталось лишь три исправных истребителя.
        Как и опасался Тиоро, эскадра, при получении известия о высадке десанта на Огарене, повернула к острову еще днем. Но и в Главном штабе предвидели эту возможность. Надо было задержать эскадру во что бы то ни стало. Ночью шестнадцать торпедоносцев нанесли удар по главной группе судов противника. Девять машин, прорвавшиеся сквозь шквал зенитного огня, сумели сбросить свой смертоносный груз.
        Был потоплен один эсминец, тяжело повреждены два крейсера, выведен из строя один из гребных валов на авианосце. Эскадра была вынуждена замедлить ход. На следующую ночь налет повторился. На этот раз к четырнадцати торпедоносцам присоединились шестьдесят восемь бомбардировщиков, и одновременно в атаку пошли подводные лодки.
        Семнадцать машин не вернулись на свои аэродромы. Две подводные лодки так больше и не всплыли на поверхность. Эскадра же потеряла новейший линкор (потерявший ход и утром добитый тайрасанской авиацией), охотник за подводными лодками и сторожевик. Еще один авианосец и крейсер были серьезно повреждены.
        На следующий день эскадра все же вышла к острову.
        А тем временем на Огарене шли отчаянные бои. На плато высадился еще один батальон парашютистов и к полудню последний аэродром острова, расположенный вблизи порта, был у них в руках. Через два часа на нем стали одна за другой приземляться тяжелые двухмоторные машины. Пять, десять, двадцать, сорок… сорок шесть. За ними пошли транспортные самолеты.
        С бинокля на головном эсминце можно было отчетливо разглядеть наклоненные мачты трех судов, торчавшие из воды в порту Огарена. Были видны и столбы дыма, поднимающиеся над портом, и небольшие дымки над аэродромами. Отчетливо были видны и тройки бомбардировщиков, шедшие прямо на эскадру. У каждого из них под блестящим серебристым фюзеляжем было подвешено темное продолговатое тело торпеды. Эскадра уже знала, чем это пахнет. Не мешкая, на судах открыли шквальный заградительный огонь из орудий всех калибров.
        С берега по эскадре ударили шесть береговых батарей. Это было полной неожиданностью даже для остатков гарнизона Огарена, который еще держался в центре города и в районе портовых складов. В бетонной скорлупе и броневых башнях береговых батарей засели тайрасанцы. Как они там оказались?! Выяснять было поздно…
        Потери авиагруппы, переброшенной на Огарен, после налета на эскадру оказались огромны. Из сорока четырех машин, поднявшихся на бомбардировку, на острове приземлились девятнадцать. Восемь из них были уже совершенно непригодны для дальнейших полетов.
        Огонь крейсеров и линкоров эскадры заставил одну за другой замолчать все шесть береговых батарей. Заодно в развалины был превращен городок и порт, а остатки его гарнизона полностью дезорганизованы. Но это уже мало волновало командующего эскадрой. На острове осталось два-три батальона вражеского десанта, да десяток-другой исправных самолетов. Надо подойти чуть поближе и стереть их с лица земли артиллерией и авиацией.
        Эскадра, чувствительно потрепанная - в бою у острова затонули два эсминца, крейсер, сгорел танкер, был тяжело поврежден еще один авианосец, не считая потерь мелких судов, сбито двадцать шесть самолетов, - все еще была грозной силой. Она готовилась разделаться с дерзкими налетчиками. Уже раскручивались винты самолетов, уже комендоры в башнях получали с центральных постов данные для стрельбы, когда вестовой принес командующему эскадрой срочное донесение: на горизонте показались военно-морские силы тайрасанцев. Немного подумав, командующий бросил окружавшим его офицерам:

«Отставить островок! Атакуем эскадру противника. Когда мы пустим ее на дно, никто уже не помешает нам восстановить контроль над Огареном. А затем мы приведем себя в порядок, подойдем к Архипелагу вплотную, и размолотим их в щебенку!»
        Горизонт окрасился едва заметными вспышками и легкими дымками. Тайрасанская эскадра первой открыла огонь из своего главного калибра. Эскадра Республики свободных южных территорий ответила почти сразу. Дистанция была очень велика и первые залпы ушли впустую. А затем стало заметно, что эскадра тайрасанцев удаляется. Попытки эскадры Республики догнать ускользающего противника не удались
        - поврежденные авианосцы, которые нельзя было бросить без прикрытия, не давали развить полный ход.
        Флот Тайрасанской федерации скрылся за горизонтом. Но рядом с боевыми судами Республики продолжали подниматься фонтаны разрывов. Эскадра вновь повернула к Огарену, но артиллерия тайрасанского флота продолжала каким-то непостижимым образом преследовать боевые корабли Республики огнем из-за горизонта. Стрельба была не очень точной, но время от времени то одно, то другое судно эскадры получало попадание.
        Атака на флот Федерации самолетами с авианосцев оказалась неэффективной. Суда тайрасанцев ответили зенитным огнем необычайной плотности. Новейшие счетверенные автоматические зенитные пушки 3-сантиметрового калибра, которыми тайрасанцы щедро оснастили все свои суда, с неимоверной скоростью поглощали боеприпасы, выплевывая навстречу легким бомбардировщикам потоки снарядов. Да и не так уж много было бомбардировщиков на авианосцах - поскольку главной задачей эскадры было прикрытие тяжелых бомбардировщиков, совершавших налеты с Огарена, основную часть самолетов составляли истребители.
        Однако угроза острову и высаженному на нем десанту со стороны флота противника не была снята. Десантникам нечего было противопоставить главному калибру вражеского флота в случае артиллерийского удара по Огарену…
        Обер был полон тревогой.

«Поймите же», - доказывал он в Главном штабе, - «не выведя из строя флот, мы не решим проблему Огарена. Если их сейчас не остановить, они сотрут наш десант с лица земли, и что тогда? Все жертвы - понапрасну?»

«У нас остался последний резерв!» - кипятился Главком военно-воздушных сил. - «Чем мы будем защищаться, если операция потерпит неудачу?»

«Если мы остановим флот, то защищаться не придется. А если мы потерпим неудачу, то бомбардировщиками, тем более - одним полком, мы не защитим Архипелаг!» - не менее горячо возражал Обер Грайс. - «Мы не можем медлить ни минуты!»
        Тайрасанские десантники, задрав голову, смотрели, как на припортовый аэродром заходят для посадки одна за другой грозные боевые машины. На Огарене приземлился последний резерв дальней авиации, имевшийся в распоряжении Тайрасанской Федерации
        - полк дальних бомбардировщиков-торпедоносцев. И когда на остров спустилась ночная мгла, озаряемая лишь вспышками разрывов снарядов во время редких попаданий по кораблям эскадры РСЮТ, бомбардировщики с подвешенными торпедами взяли курс на эскадру. Одновременно в атаку пошли восемь подводных лодок, а с транспорта-матки тайрасанской эскадры на воду было спущено двенадцать торпедных катеров.
        Результаты этой ночной атаки оказались ужасны. Три авианосца полностью потеряли ход, перевернулся и затонул крейсер, отчаянно боролись с водой, поступающей в трюмы, два линкора. Три эсминца, настигнутые торпедами, недолго продержались на плаву и еще до рассвета один за другим скрылись в пучине. В предрассветных сумерках снова состоялся воздушный налет. Если ночью бомбардировщики были скрыты темнотой, прорезаемой лишь лучами прожекторов, то теперь зенитные орудия и пулеметы эскадры били не вслепую. Двадцать семь самолетов поднялись с Огарена, и только девять дотянули обратно.
        Но в море тонул авианосец, другой был объят пламенем, у третьего была разбита полетная палуба и повреждены практически все самолеты. Еще один крейсер и два эсминца отправились на дно. На двух линкорах боролись с пожаром. А из-за горизонта неторопливо и методично продолжали лететь снаряды главных калибров тайрасанских боевых судов.
        Командующий, вынужденный перейти с затонувшего флагманского линкора на тяжелый крейсер, отдал приказ об обстреле острова.
        Линкор, два крейсера и четыре эсминца, выделенные для этой цели, развернулись на рейде вблизи горящего порта и открыли огонь по действующему аэродрому. Уже через сорок минут он перестал быть действующим. Остатки экипажей самолетов, техники, парашютисты, диверсионные группы, были, по приказу подполковника Танапиоро Грайса оттянуты на скалистое плато, к предгорьям, где можно было укрыться среди скал. Но отошли туда не все.

«Капитан-лейтенант», - обратился подполковник к Бласкитшу, - «не смогут ли ваши люди рискнуть собой еще раз? Больше мы ничем не сможем достать эти бронированные утюги».
        Через два часа после начала обстрела на рейде у бортов кораблей эскадры РСЮТ, ведших обстрел Огарена, вдруг вспучились высокие водяные столбы, и два крейсера и линкор начали опасно крениться. Они безуспешно боролись за плавучесть. Днища, вспоротые магнитными минами, поставленными боевыми пловцами тайрасанской диверсионной группы, не могли удержать потоки воды, хлынувшие в машинные отделения, и выведшие из строя турбины. Насосы остановились, и суда были обречены.
        Командующий эскадрой РСЮТ дал приказ отходить. Как он объявил в приказе - на соединение с подкреплениями.
        На плаву в эскадре осталось четыре авианосца из семи, из них два - серьезно поврежденных. Они практически лишились исправных самолетов, да и полетные палубы на трех из четырех авианосцев были непригодны для взлета. Из одиннадцати линкоров было потеряно три, а четыре имели повреждения разной степени тяжести. Затонули четыре крейсера и шесть эсминцев. Запасы снарядов истощились, а склады на Огарене были уничтожены в ходе боев с тайрасанским десантом. Теперь флот Тайрасанской федерации имел теперь примерное равенство сил с противником. Но он не спешил воспользоваться довольно рискованной возможностью атаковать эскадру РСЮТ, а продолжал свой неторопливый обстрел из-за горизонта. Неразличимые за горизонтом боевые суда тайрасанцев то и дело доставали своими снарядами корабли эскадры противника, который ничего не мог поделать с этими невидимками.
        Хотя командующий эскадрой РСЮТ действительно запросил по радио помощи, он рассчитывал на подкрепления только затем, чтобы оторваться от противника и уйти в родные порты. Борьбу за Огарен без авиационной поддержки, и без потерянных на острове запасов горючего и боеприпасов, он совершенно справедливо расценивал как самоубийство. Его эскадра еще не была разбита. А вот продолжение борьбы могло обернуться полным разгромом. Вдруг у тайрасанцев припасена еще какая-нибудь пакость, помимо бросания торпед с самолетов, и порождающей чувство беспомощности стрельбы из-за горизонта?
        Когда сообщение об отходе вражеской эскадры было передано в Главный штаб, начальник связи был вне себя от гнева:

«Вы посмотрите только, что она себе позволяет!» - лицо его побагровело от негодования. - «Открытым текстом! Позор! Сниму с нее погоны, не посмотрю, что она ваша племянница!». - Не сдерживаясь, он швырнул бланк радиограммы на стол.
        Сидевший ближе всего начальник оперативного отдела Главштаба взял бланк и прочел текст радиограммы вслух:

«Результате действий авиации флота диверсионной группы капитан-лейтенанта Бласкитша эскадра противника понесла большие потери взяла курс Элинор. Остров полностью нашим контролем.
        Командир десантного отряда подполковник Танапиоро Грайс.
        Передайте дяде целую его Лайми».
        Последние строки были встречены дружным смехом всех присутствующих. Напряжение последних дней оставило Обера и он бессильно откинулся на спинку стула. Угроза жителям Архипелага была отодвинута, а возможно, и снята совсем. Больше не будет налетов, больше не будут гореть и рушиться дома, больше не будут оплакивать своих близких ни в чем неповинные люди…
        Через три недели на скалистом плато Огарена начались работы по расширению и удлинению взлетной полосы. А еще через два месяца там приземлился огромный четырехмоторный гигант. Техники и свободные от дежурств летные экипажи разглядывали необычную машину, тяжело вздрогнувшую при посадке на новую бетонную полосу, и прокатившуюся почти до самого ее конца.

«Сколько же на нем пулеметов?» - воскликнул один из техников, в то время как другой пытался их сосчитать:

«Спаренный кормовой, верхний блистер с круговым обстрелом со спаренным пулеметом, нижний блистер с круговым обстрелом со спаренным пулеметом, задний спаренный в пилотской кабине, передний спаренный в штурманской кабине… Итого десять крупнокалиберных стволов!»

«Ты не посчитал еще два боковых», - перебил его приятель, - «так что выходит ровным счетом дюжина!»

«Дюжина», - хмыкнул в усы стоявший рядом с ними третий техник, - «это пулеметов дюжина. А на нем стоят еще две 2-х сантиметровые автоматические пушки в носовой части! Итого - четырнадцать стволов. Вот так. Не пожелаешь подлетать к нему близко
        - вмиг сделает из тебя решето».
        Глава 8
        Переворот
        Неудачи на Старых землях давно заставили Деремскую коалицию заключить перемирие с Левиром. По его условиям демаркационная линия проходила по фактически сложившейся линии фронта, так что Левир потерял небольшие участки гор и предгорий у границы, но зато получил внушительный кусок территории Хливичской республики. Левир начал залечивать раны после двухлетней войны. С тех прошло уже девять лет.
        Между тем правящие круги Деремской Империи не оставили свои захватнические планы. Деремская элита решительно готовилась к продолжению экспансии. Ее усилиями была воссоздана распавшаяся Деремская коалиция, в которую, вместо заявившего о своем нейтралитете Королевства обеих проливов, удалось привлечь другую сильную морскую державу - Великую Унию Гасаров и Норншатта. Союзники, экономика которых успела оправиться после предыдущей войны, спешно модернизировали военную промышленность, осваивали новые образцы вооружений и боевой техники. Великая Уния наращивала подводный флот, чтобы парализовать снабжение Левира морем. В Великой Унии, как и в Деремской империи, расширялась авиационная промышленность, вводились в строй новые боевые аэропланы. На полигонах проходили испытания новые гусеничные бронированные машины, вооруженные артиллерией, когда-то давно получившие прозвище «танки».
        Всем в Левире стало очевидно, что готовится новая война. Предпринимавшихся в Левире, после восстановления экономики из военных руин, усилий по созданию современной промышленности, самих по себе еще было недостаточно, чтобы производить в достаточном количестве современную военную технику. Правительство спохватилось и приняло программу перевооружения. Разумеется, было ясно, что собственными силами такую программу осуществить не удастся, и через пару лет Левир обратился за помощью к Тайрасанской Федерации. В страну поехали тайрасанские военные советники, технические специалисты, преподаватели. В качестве главного военно-технического советника в Левир был направлен бригадный генерал Обер Грайс. Шел 1501 год…
        Новое звание было присвоено ему непосредственно перед отъездом в командировку на Старые Земли. Обер вспомнил свою старую шутку - «видимо, выше бригадного генерала мне никогда не подняться!».
        В своей каюте на большом океанском пароходе Обер, пользуясь длительностью пути, изучал различные документы, касавшиеся ситуации в стране его будущего пребывания. Он быстренько пробежал глазами и краткую справку о государственно-политическом устройстве Левира.
«Левир. Официальное наименование - Союз Уделов Левира. Высший законодательный орган государственной власти - Совет Уделов Левира. Избирается прямым голосованием. Каждый из одиннадцати уделов Левира посылает в Совет девять представителей. Совет Уделов избирает Первого Протектора Левира, который назначает Председателя Кабинета Министров и министров правительства. Сейчас Первым Протектором является руководитель Социально-трудового союза Трагган Эй Суотик. При Первом Протекторе действует Политическая Консультативная Ассамблея, избираемая в количестве 198 депутатов прямым голосованием по территориальным избирательным округам.
        Особенностью конституционного устройства Левира является разделение законодательной функции и права на законодательную инициативу. Законодательная инициатива относится к исключительному ведению Ассамблеи. Ни Совет Уделов, ни Кабинет Министров, ни Первый Протектор правом законодательной инициативы не обладают. Они могут вносить свои законодательные предложения только через Ассамблею.
        В настоящее время крупнейшей партией, как в Совете Уделов, так и в Ассамблее является Социально-трудовой союз. Кабинет Министров сформирован на коалиционной основе из представителей Социально-трудового союза, Народной крестьянской партии и Радикального демократического движения…»
        Левир занимал весьма обширную территорию на Старых Землях, протянувшуюся от горных цепей на западе до большого полуострова, вдававшегося в Северный Океан, на северо-востоке. Однако основные промышленные районы располагались вблизи от оккупированной Деремом территории Хливичской республики, - они лежали в долинах между западными горными хребтами и в восточных предгорьях этих гор. На юго-востоке, вдоль морского побережья, тянулась наиболее освоенная сельскохозяйственная зона. За одиннадцать лет, прошедших со времени заключения перемирия, Левир интенсивно развивался, восстанавливая и совершенствуя все отрасли хозяйства. Но Обера, разумеется, интересовало прежде всего военное производство и мобилизационные возможности страны.
        Обер ожидал встретить в Левире достаточно заинтересованное отношение к себе, как к военному специалисту. Так оно и оказалось. Но одновременно Обера почувствовал признаки неблагополучия, витавшие в общественной атмосфере страны. Уже в первые дни своего пребывания в столице Левира, Акатонде, когда он приступил к работе в Главном управлении военного снабжения Министерства обороны, он узнал ряд тревожных новостей.
        Еще задолго до его прибытия в страну были расформированы полки хливичских добровольцев. А вот теперь он узнает о приказе, согласно которому все хливичане подлежат увольнению из армии Левира. Обер решил поделиться своими сомнениями с начальником Управления, инженер-бригадиром Молейку Рассими.

«Не кажется ли вам, что было бы не слишком расчетливо лишать себя кадровых военных с боевым опытом и неплохой технической подготовкой?» - задал он вопрос инженер-бригадиру.

«Что поделать», - вздохнул Рассими, - «хливичане политически ненадежны. Контрразведка доносит, что многие из них питают к Левиру далеко не дружественные чувства, утверждая, что мы якобы сговорились с Деремом за их спиной и разделили в свою пользу их территорию. Кроме того, многие из них открыто призывали взять реванш и отобрать у Дерема оккупированные земли своей республики».

«Но это вполне естественно!» - удивился Обер.

«Возможно, возможно. Но ведь мы сейчас не можем идти на новую войну с Деремской коалицией. Мы слабее их в промышленном отношении, хотя и располагаем большей территорией и населением. Нет, наша политика сейчас - избегать столкновения, а не провоцировать его», - настаивал на своем Молейку Рассими.
        Обер с сомнением покачал головой, но возражать не стал.
        Через несколько недель, когда в Кабинете Министров состоялось обсуждение мобилизационного плана промышленности, Обер был представлен Первому Протектору Левира. Перед Обером предстал невысокий жилистый человек с седоватыми волосами, зачесанными назад, с густыми бровями и пронзительным взглядом близко посаженных черных глаз.

«Здравствуйте, бригадный генерал», - Трагган Суотик энергично пожал протянутую ему руку. - «Мы ждем от вашей работы многого. Вы нужны Левиру».

«Приложу все силы, чтобы оправдать ваши надежды», - ответил Обер.
        На совещании Обер ощутил подспудные разногласия между различными специалистами и военачальниками, приглашенными на совещание, да, пожалуй, и между членами Кабинета Министров. Первый раз эти разногласия проявились, когда обсуждался вопрос о выделении материальных и финансовых ресурсов для военных программ. Уже знакомый Оберу начальник Главного управления военного снабжения инженер-бригадир Молейку Рассими докладывал ровным, чуть подрагивающим от волнения голосом:

«Таким образом, в случае утверждения заказов, необходимых для полного удовлетворения заявок вооруженных сил, в промышленности образуется значительный дефицит финансовых средств и ресурсов стратегического сырья. Полагаю необходимым принятие чрезвычайного мобилизационного плана и введение специального военного налога, что позволило бы за счет некоторого сокращения гражданского производства перебросить ресурсы в военную промышленность. Расчеты по налогу и по мобилизационным мероприятиям …»
        Инженер-бригадира прервал густой бас министра иностранных дел Помэу Лацаки:

«Погодите! Какие, к черту, расчеты? Вы понимаете, бригадир, о чем вы говорите? Мобилизационный план! Военный налог! Да это равносильно объявлению войны! Вы что же, хотите нас с Деремом лбами столкнуть? И это тогда, когда по вашим же собственным словам, наша армия еще далеко не оснащена всем необходимым? Вы думайте, прежде чем говорить!»
        Молейку Рассими, продолжавший стоять, побледнел, и принялся вытирать пот со лба носовым платком. Рука его чуть заметно подрагивала.
        Министр обороны, плотно сбитый лобастый крепыш с погонами полного генерала, вступился за своего подчиненного:

«Конечно, инженер-бригадир погорячился. Никаких чрезвычайных мобилизационных планов мы вводить не будем. Но ведь дефицит-то остается. Надо искать источники его покрытия, а не обвинять друг друга. И если военный налог и мобилизационный план не годятся, тогда что же вы предлагаете?»
        Помэу Лацаки уверенно заявил:

«Надо обратиться к дружественным державам за кредитами. Далеко не всем улыбается дальнейшее укрепление Деремской коалиции, и, полагаю, найдутся финансисты с государственным мышлением, готовые оказать нам помощь. Если мне будет дано такое поручение, мы совместно с министром финансов немедленно начнем готовить соответствующие переговоры».

«Иные предложения есть?» - спросил Трагган Суотик. - «Нет? Значит, принято. Занесите это в протокол совещания и поставьте на контроль», - обратился он к своему секретарю.
        Другим пунктом разногласий оказалась строительная программа. Начальник военно-строительного управления заявил на совещании:

«Объемы работ, которые предстоит выполнить, очень велики. При нынешнем обеспечении этих работ деньгами и материалами мы сможем завершить их лет за десять, не ранее».

«Но ведь у нас остались старые фортификационные сооружения на границе», - возразил ему Первый Протектор.

«Уважаемый гражданин Суотик, эти сооружения представляют собой в основном старинные форты и крепости, малопригодные для современной войны. У нас недостаточно развита аэродромная сеть. Дороги имеются, но многие мосты не обладают достаточной грузоподъемностью. Кроме того, совершенно не прикрыта в фортификационном отношении граница с Зотакией».

«Зотакия - нейтральное государство. И мы по договору с Деремом обязались уважать ее нейтралитет», - снова вмешался министр иностранных дел.

«А если Дерем все же направит войска через ее территорию?» - не выдержал и вступил в разговор молодой высокий офицер, сидевший недалеко от Обера Грайса.

«Кто это?» - шепотом спросил Обер инженер-бригадира Молейку Рассими.

«Заместитель начальника оперативного управления Генерального штаба, полковник Туорн Бэйза».
        Первый Протектор нахмурил брови:

«Конечно, от деремских собак можно ожидать чего угодно. Но если мы начнем возводить фортификации на границе с Зотакией, мы сами толкнем ее в объятия Дерема. Более того, мы можем спровоцировать войну в самый неподходящий для нас момент».
        Вскоре в Техническом отделе Главного управления военного снабжения состоялось более узкое совещание, на котором Обер был одним из основных докладчиков.

«Должен сказать откровенно - я скептически оцениваю перспективы получения кредитов в таких объемах, которые необходимы для планируемого развертывания военной промышленности. Что касается чрезвычайных мобилизационных мер, то ваше правительство считает их неприемлемыми по политическим соображениям. В этой ситуации я вижу пока только одну возможность хотя бы как-то уравновесить военные потенциалы Левира и противостоящей ему Деремской коалиции. Качественному превосходству противника в вооружениях и боевой технике ваша армия пытается противопоставить количественное превосходство в численности вооруженных сил и боевой техники. Но следует изо всех сил стремиться противопоставить противнику, хотя бы по некоторым позициям, и собственное качественное превосходство. Иначе никакое количественное наращивание войск и вооружений нам не поможет, тем более, что оно также имеет свои объективные пределы. В своих выводах я опираюсь на опыт войн, которые вела Тайрасанская Федерация всякий раз против количественно превосходящих сил противника».

«Вам легко говорить!» - пылко воскликнул один из присутствующих офицеров. -
«Республика Южных Территорий да Тайрасан - несомненно, две самые передовые в техническом отношении державы мира. А выпускаемые нашей промышленностью образцы вооружения подчас уступают даже деремским, не говоря уже о том, что они закупают вооружение в РСЮТ, в Королевстве обеих проливов, в Великой Унии. Да и долины Фризии, входящие в коалицию, имеют хотя и небольшую, но весьма передовую военную промышленность. Их самозарядные винтовки и пулеметы едва ли не лучшие в мире».

«Все верно», - согласился Обер, - «однако я уверен, что ваши инженеры и конструкторы способны в короткие сроки предложить армии гораздо более совершенные образцы. Со своей стороны, я также готов оказать содействие».

«Возможно, кое-что им удастся сделать. Но вряд ли многое. Да и времени на это уйдет… Вот если бы Тайрасан снял секретность со своих новейших образцов вооружения и передал бы нам техническую документацию…» - протянул Молейку Рассими. - «Но они не хотят пересматривать свою позицию». - Инженер-бригадир вздохнул.

«Разумеется, я не могу передать вам документацию на секретные образцы вооружений»,
        - кивнул головой Обер Грайс. - «Но мои предприятия, конструкторские бюро и лаборатории могут предоставить вашим военным предприятиям технических консультантов. У нас имеется богатый опыт разработки военной техники и вооружений. Я сам могу провести серию консультаций и ознакомить ваших ведущих военных инженеров с теми разработками, которые даже еще не завершены полностью. Я имею в виду новую концепцию среднего танка, новые авиационные двигатели, разработки в области минно-торпедного оружия, безоткатные противотанковые системы и еще кое-что».

«Мы готовы организовать приезд ваших инженеров и обеспечить им допуск на наши военные заводы и в конструкторские бюро. Во всяком случае, это лучше, чем ничего»,
        - снова вздохнул инженер-бригадир.
        Шел уже восьмой месяц пребывания Обера Грайса в должности Главного военно-технического советника, когда его настороженность по отношению к правительству Левира стала перерастать в острое раздражение, а затем и в серьезную обеспокоенность.
        Вот и сегодня, когда Обер обратился к своей секретарше с вопросом - «Готов ли, наконец, допуск на авиационный завод N2 для группы технических консультантов?» - молодая девушка в армейской униформе (длинной юбке защитного цвета, пиджачке из того же материала, под который была надета белая блузка с черным галстучком), с темными, слегка вьющимися волосами, забранными сзади в строгий пучок, чуть покраснев, произнесла:

«Нет, на этот ваш запрос еще нет ответа. Но зато из иностранного управления для вас передали два конверта».

«Вскройте их».
        Поскольку девушка медлила с ответом, Обер нетерпеливо воскликнул:

«Ну, что там?»

«Мне очень жаль», - отозвалась секретарша, - «но вам пришли отказы на оба ваши запроса на получение закрытых статистических материалов». - Румянец на ее щеках стал еще ярче.
        Обер чувствовал, что с каждой неделей ему все труднее становится получать необходимую документацию. Все чаще министерство внутренних дел отказывается санкционировать его доступ на военные заводы и встречи с работниками военной промышленности. С аналогичными препятствиями сталкивались и другие члены небольшой группы советников.
        С большим трудом под нажимом военного министерства Кабинетом Министров Левира в начале митаэля лета 1502 года было утверждено решение об увеличении численности армии. Однако положение в Хливическом территориальном командовании и в Зотакийском территориальном командовании внушало Оберу большие опасения. После одного из совещаний в военном министерстве он попытался поднять этот вопрос в частной беседе.

«Возможно, у меня складывается ложное впечатление», - осторожно заметил Обер начальнику Генерального штаба, - «но, похоже, существующая группировка войск, подчиненных двум вашим западным территориальным командованиям, слишком слаба, чтобы противостоять вероятной агрессии Дерема. Кроме того, оборудование театра военных действий оставляет желать много лучшего, если не сказать сильнее».
        Начальник Генерального штаба, высший генерал Фастору, был спокоен:

«Вы думаете, бригадный генерал Грайс, что вы открыли нам глаза? Нам известны проблемы на западе. И мы решаем их по мере возможности. С другой стороны, эти группировки и не должны чрезмерно усиливаться, чтобы не спровоцировать нашего соседа. В случае войны горные цепи, как показал опыт предыдущей войны, достаточно задержат противника, а тем временем мы нанесем удар из глубины нашими основными силами и разгромим агрессора, завязшего в горах».

«Хотел бы я разделить ваш оптимизм», - покачал головой Обер. - «Но ведь и в предыдущую войну они преодолели эти горные цепи и вышли на равнину. Вспомните, сколько крови вам стоила знаменитая Осенняя битва. И если бы не наша помощь…»

«Я всегда помню о поддержке Тайрасана», - несколько раздраженно прервал его начальник Генерального штаба и тут же повернул разговор в иное русло. - «А вот нынче эта помощь не очень-то щедра!»

«Все заказанное вами вооружение поступает точно в срок», - возразил Обер.

«Да, но мы не получаем новейших образцов. И, кроме того, Федерация не желает предоставлять нам оружие в кредит».

«Если бы это зависело только от меня, я дал бы вам оружие. Но ведь вы не расплатились по кредитам десятилетней давности, и можно понять наше министерство финансов».

«Вот вы бы и занялись изысканием дополнительных возможностей для военной помощи, а не вмешивались бы в оперативные вопросы, которые не относятся к кругу ваших функций!» - по-прежнему не скрывая раздражения, бросил высший генерал Фастору.

«Почему бы вам тогда не оказать содействие освоению новых образцов вооружения на ваших заводах? Я до сих пор не могу добиться хотя бы какого-нибудь определенного решения по этим вопросам» - тон Обера тоже стал более жестким.

«Окончательное решение по принятию на вооружение новых образцов оружия и боевой техники принимает гражданин Трагган Суотик лично. Так что вам надо обеспечить внесение этих вопросов в повестку дня очередного совещания у Первого Протектора»,
        - уже мягче ответил Фастору, довольный тем, что может с чистой совестью переложить бремя решений на плечи вышестоящего начальства.
        Когда Оберу Грайсу удалось преодолеть многочисленные бюрократические рогатки и пробить, наконец, постановку некоторых своих вопросов на очередное совещание у Траггана Суотика, это не принесло ему никакого удовлетворения. С совещания он возвращался злой, как никогда.
        Генералы, пользовавшиеся доверием Первого Протектора Левира, высказались против новых образцов вооружения. Главным аргументом против новых танков и самолетов были опасения, что потребуется слишком серьезная перестройка промышленности для освоения новых образцов, что крайне рискованно в условиях угрозы начала войны. Но выдвигались и другие возражения, многие из которых показались Оберу Грайсу совершенно нелепыми. Однако Трагган Суотик прислушивался к ним с явным одобрением.

«Зачем нам нужны такие затеи, как автоматическая винтовка и пистолет-пулемет?» - вопрошал один из старых военачальников, кавалерийский генерал-полковник. - «Даже самозарядная винтовка для реальных условий войны - слишком сложное и капризное оружие. А вы представляете себе, сколько патронов будет расходовать этот пистолет-пулемет? Ведь не напасешься! Кто ответит в случае войны, если из-за перерасхода патронов армия останется без боеприпасов к стрелковому оружию?».
        Другой генерал, лысый грузный артиллерист, обрушился на реактивные артиллерийские системы:

«Вот тут у меня лежат данные сравнительных испытаний реактивных снарядов и нашей
12-ти сантиметровой гаубицы Г12-26М, которая верой и правдой служит в нашей армии уже семнадцать лет. Вы только взгляните, насколько большее рассеяние допускает реактивный снаряд! Только зазря их кидать по пустому месту - вот на что это годится. Принимать такую систему на вооружение - это глупость и авантюра!».
        Обера поразило то, что ни один из присутствующих, за исключением уже знакомого ему заместителя начальника оперативного отдела Генерального штаба полковника Туорна Бэйза, не осмелился открыто возражать этим глупостям.

«Поймите», - почему-то шепотом втолковывал Оберу на улице, когда они шли вместе к зданию Министерства обороны, инженер-бригадир Молейку Рассими, - «гражданин Трагган Суотик доверяет этим генералам. Они вместе воевали еще в первую Деремскую войну. Да и кто осмелится возражать, если тебя могут обвинить в техническом авантюризме, от чего недалеко и до подрыва обороноспособности страны…»

«Неужели все настолько запуганы?» - удивился Обер.

«А вы разве не знаете?» - еще более тихим шепотом спросил Рассими. - «Несколько офицеров арестованы как раз по обвинению в подрыве обороноспособности и в разглашении военных секретов. Я бы и вам советовал быть поосторожнее - ведь среди них есть те, кто тесно сотрудничал с вашими советниками».
        До Обера уже доходили слухи, что Трагган Суотик не брезговал арестами своих политических противников по надуманным обвинениям. Но арестовывать военных специалистов только за то, что у них иная точка зрения по военно-техническим вопросам? Это уже выходило даже за рамки беспринципной войны за власть и попахивало чем-то вроде паранойи.
        Вскоре Обер получил новые свидетельства неблагополучия в политическом руководстве Левира.

36 митаэля осени 1502 года была созвана внеочередная конференция Социально-трудового союза, на которой горячо дебатировался вопрос об аресте нескольких видных активистов. Ряд делегатов конференции открыто обвинял Траггана Суотика в злоупотреблении властью и в фальсификации судебных дел.
        Ответом Траггана Суотика стал арест наиболее активных оппозиционеров. Было объявлено о раскрытии военного заговора, и вместе с тремя десятками офицеров были арестованы и многие активисты Социально-трудового союза по обвинению в связях с заговорщиками. Множество государственных служащих было смещено со своих постов. Массовые увольнения затронули и армию. Указом Траггана Суотика в Левире было введено чрезвычайное положение.
        Вскоре после этого последовал внешнеполитический демарш со стороны Дерема. Правительство Деремской Империи обвиняло Левир в агрессивных военных приготовлениях и требовало отвести войска от демаркационной линии на 60 километров (что означало оставить незанятыми некоторые горные перевалы), прекратить вмешательство в дела Хливичских и Нолийских территорий и поддержку вооруженных антиправительственных банд, а также провести плебисцит на присоединенной к Левиру территории бывшей Хливичской республики, поскольку существует очевидное стремление жителей этой территории воссоединиться со своими собратьями-хливичанами, находящимися под протекторатом Дерема.
        Обер чувствовал нарастающее напряжение. Будет ли принят ультиматум? Резкий звук телефонного звонка прервал его размышления. Секретарша, вскочившая из-за своего маленького столика и поднявшая телефонную трубку, встревоженным шепотом произнесла, прикрывая микрофон трубки рукой:

«Вам звонит Начальник Генерального штаба, высший генерал Фастору!»

«Сейчас подойду, Талимай».
        Обер встал из глубокого кресла, в котором сидел, и подошел к письменному столу.

«Бригадный генерал Обер Грайс? Мне стало известно, что Кабинет Министров и сам Первый Протектор склоняются к принятию ультиматума, чтобы избежать войны в условиях неготовности армии к сопротивлению. Полагаю, в этих условиях вам и вашей группе советников следует подготовиться к отъезду в ближайшие дни и самому обратиться с просьбой о вашем отзыве. Это позволит вам избежать многих неприятностей. Прощайте».
        Сведения о позиции Первого Протектора стали известны не только Оберу. Спешно собранный незадолго до нового, 1503 года, чрезвычайный Съезд Социально-трудового союза (хотя очередной закончился меньше двух месяцев назад), несмотря на то, что многие делегаты были запуганы недавними арестами, значительным большинством высказался против принятия ультиматума и обязал Первого Протектора проводить линию съезда. В свою очередь, Трогган Суотик заявил, что съезд был собран с нарушением Устава союза и отказался признавать его решения.
        На следующий день, 14 митаэля зимы, в столице начались массовые демонстрации протеста против Деремского ультиматума. Над толпой были развернуты патриотические лозунги. Но не только. «Троггана Суотика - в отставку!», «Долой кабинет национальной измены!» - было написано на некоторых транспарантах. Полиция блокировала демонстрантам доступ к кварталу правительственных зданий, но вела себя довольно сдержанно.
        Демонстрации шли уже третий день с неослабевающим накалом, когда молодой майор из управления военного снабжения подошел к Оберу в коридоре Министерства Обороны и, понизив голос, произнес:

«Гражданин бригадный генерал, вам надо позаботиться о собственной безопасности. Храгган Суотик начал новую серию арестов. Среди других арестован ваш хороший знакомый, полковник Туорн Бэйза. Мои друзья из Министерства внутренних дел сообщили, что готовится материал для обвинения против вас. Арест может последовать со дня на день».

«Благодарю вас», - ответил Обер. - «Но я отличаюсь от тех старых баб или слюнявых институток, которые имеют наглость зваться боевыми офицерами и в тоже время безропотно позволяют себя арестовать по вымышленным обвинениям. Так и передайте своим друзьям».
        Через два дня Обер, вернувшись с работы, прочел в вечернем выпуске официозной газеты, купленном им на улице по пути, сообщение, что Левир достиг с Деремом соглашения по спорным вопросам (что означало принятие условий деремского ультиматума), и что в Дерем уже отправлена правительственная делегация для переговоров о практических аспектах соглашения. Теперь ему стало понятно, почему сегодня на улицах, помимо усиленных нарядов полиции, появились полуроты жандармерии, вооруженные винтовками. Не успел Обер отложить газету, как зазвенел электрический дверной звонок.

«Кто бы это мог быть?» - подумал Обер, подходя к двери и открывая ее. Перед ним стояли три человека в форме Министерства внутренних дел и еще двое в домашней одежде. Обер узнал в последних своих соседей по лестничной площадке. Вероятно, их пригласили в качестве понятых.
        Офицер, прошедший сразу в гостиную, протянул Оберу какую-ту бумагу.

«Военная прокуратура выдала ордер на ваш арест. Ознакомьтесь».
        Обер не стал даже брать эту бумагу в руки:

«Неужели Трагган Суотик питает ко мне настолько большую личную неприязнь, что готов рисковать прекращением военной помощи Тайрасана только для того, что иметь удовольствие увидеть меня за решеткой?» - саркастически спросил Обер.

«Я не намерен обсуждать с вами подобные вопросы», - сухо отозвался офицер. -
«Сдайте нам оружие и секретные документы».

«Личного оружия у меня нет. А секретные документы я дома не храню», - также сухо ответил Обер.

«Приступайте к обыску», - махнул рукой офицер двум своим сотрудникам.
        Впоследствии понятые так и не смогли толком объяснить, что же произошло на их глазах в гостиной. С трудом могли объяснить случившееся и сами сотрудники министерства внутренних дел, пришедшие арестовывать Обера Грайса.

«Он превратился в какой-то вихрь, почти неуловимый глазом. Очертания его расплылись… А длилось все это буквально какое-то мгновение. И вот, вижу, он снова стал обычным человеком, а эти трое лежат на полу», - рассказывал потом один из понятых.
        Обер спокойно собрал оружие незваных визитеров, молчаливым кивком попрощался с соседями, взял с вешалки свой плащ и вышел. Он беспрепятственно вошел в здание военного министерства, пользуясь своим пропуском, прошел в выделенный ему кабинет, и с удивлением обнаружил, что там горит свет. В кабинете на стуле около письменного стола сидела его перепуганная секретарша, а трое людей в форме Министерства внутренних дел занимались обыском.

«Где ключи от сейфа?» - закричал один из них на секретаршу.

«Ключи бригадный генерал Обер Грайс сдал в секретную часть, когда уходил с работы» - дрожащим голосом ответила секретарша.

«Могу ли я вам помочь, господа?» - спросил Обер, покручивая на пальце ключи от сейфа. Не дожидаясь ответа, он подошел к сейфу, открыл дверцу и резко обернулся. В руке его оказался служебный револьвер.

«Сдать оружие - и вон отсюда!» - голос его был тверд.
        Когда обезоруженные сотрудники МВД выскочили за дверь, Обер подошел к секретарше, все так же неподвижно сидевшей на стуле.

«Вот что, Талимай. Уходи-ка и ты отсюда, от греха подальше. Они в любой момент могут вернуться».

«Я боюсь!» - голос молодой девушки был готов сорваться.

«Не надо бояться. Здесь - самое опасное место. Лучше тебе отсюда уйти».

«А как же вы? Ведь это за вами они приходили!» - голос девушки прерывался, она судорожно сглатывала, и лишь тогда слова снова слетали с ее губ. - «Я боюсь за вас!»

«Я сам о себе позабочусь». - Обняв секретаршу за плечи, Обер подтолкнул ее к выходу.
        Заперев за собой дверь, он закрыл сейф, проверил выданный ему служебный револьвер, и, положив его рядом с собой на письменный стол, сел за телефон.
«Рапорт N от „ “ года.
        Объект прослушивания: телефон Главного военно-технического советника бригадного генерала Обера Грайса в Управлении военного снабжения Министерства обороны. Время: с 19.47 до 21.34 Содержание:

‹…›

2. Абонент вызвал домашний телефон командира 4-й гренадерской дивизии генерал- майора Астакару Матро.
        Абонент: Это генерал Матро?
        Ответ: У аппарата.
        Абонент: Здесь Обер Грайс. Полчаса назад меня пытались арестовать.
        Ответ: Пытались? И…?
        Абонент: Я вовсе не собираюсь подставлять голову этому параноику. Конечно, я оказал сопротивление и ушел.
        Ответ: А где вы сейчас?
        Абонент: В своем кабинете.
        Ответ: Но вас же сейчас схватят!
        Абонент: Меня волнует другое. Сколько вы намерены ждать? До тех пор, пока эта сволочь не пересажает всех офицеров, имеющих собственное мнение? И чего, собственно, ждете вы? Пока он не ослабит армию настолько, что Дерем расколотит вас вдребезги?
        Ответ: Он главнокомандующий. Мы приносили присягу…
        Абонент: Ты приносил присягу народу Левира, а не лично Траггану Суотику! Он уступает деремскому ультиматуму в обход Совета Уделов, в обход Консультативной ассамблеи, в обход своего собственного Социально-трудового союза! Ты видел, что делается на улицах? Он вывел на улицу жандармерию с винтовками! По пути в министерство я уже слышал выстрелы! Пора с этим кончать, если у вас осталась хоть капля совести, или хотя бы инстинкт самосохранения! У тебя под началом тысячи людей, которые тебе доверяют, а ты сидишь, сложа руки, да еще задаешь дурацкие вопросы. Стыдно!

‹…›

3. Абонент вызвал служебный телефон оперативного дежурного Управления броневых сил.
        Абонент: Дежурный? Кто у телефона?
        Ответ: Подполковник Никасу Войлит.
        Абонент: А, это ты, Ники. Очень хорошо. Меня только что пытались арестовать.
        Ответ: Судя по тому, что ты со мной беседуешь, тебя не арестовали. Как ты выкрутился?
        Абонент: Я их уложил отдыхать в своей квартире.
        Ответ: Молодец! Мне только что позвонил мой друг, полковник Шуффина, командир гвардейской танковой бригады. Его тоже хотели арестовать. Он вызвал караульный взвод и посадил всю арестную команду на гауптвахту.
        Абонент: Ну и глупо.
        Ответ: Ты что, считаешь, что ему надо было дать себя упечь за решетку?!
        Абонент: Напротив! Ему следовало бы поднимать не караульный взвод, а всю свою бригаду, и немедленно. Если он не сделает этого в ближайшие четверть часа, будет поздно.
        Ответ: Почему?
        Абонент: Потому что они скоро побегут арестовывать его еще раз, а заодно побегут срочно арестовывать меня, тебя, и генерала Матро.
        Ответ: Откуда ты знаешь?
        Абонент: Я знаю это потому, что этот телефон наверняка прослушивается. Так что тут уж - кто быстрее… Думай и решай. У тебя считанные минуты на раздумье.

‹…›»
        Незарегистрированный документ,
        обнаруженный в архиве
        Министерства внутренних дел Левира
        Громкий стук в дверь застал Обера с телефонной трубкой в руках.

«Открывайте немедленно или мы высадим дверь!»

«Попробуйте!» - крикнул в ответ Обер, подскочил к двери, выключил свет, опрокинул стоящий у стены шкаф и придвинул его к дверному косяку. Затем он вернулся к столу, опрокинул и его, потом распахнул окно, сорвал обе шторы и начал их связывать. В дверь уже грохотали прикладами. Затем раздались частые выстрелы через дверь. Обер вынужден был укрыться за письменным столом с револьвером в руке.
        Вскоре одну створку двери высадили. Обер дважды выстрелил в дверной проем. В ответ раздалось несколько выстрелов через дверь и ее начали окончательно разносить в щепки, пытаясь отодвинуть прислоненный к ней шкаф. Обер снова трижды выстрелил в дверной проем. Раздались крики и проклятия.
        Наконец, шкаф был отодвинут и в комнату ворвались несколько человек с винтовками и револьверами. Обер выстрелил еще дважды, на это раз прицельно, но теперь барабан револьвера в его руке был пуст и перезаряжать его было некогда. Он подхватил с пола один из револьверов, отобранных у арестной команды, вскинул руку…

«Бросить оружие!»
        На него в упор смотрело несколько винтовочных и револьверных стволов. Обер швырнул револьвер в сторону людей в форме Министерства внутренних дел, поднял руки и встал из-за опрокинутого стола.
        Его вывели в коридор. Обер перешагнул через два лежащих тела в такой же форме, что и его конвоиры. В коридоре лежало еще одно тело, а у стены на полу сидело двое человек, рядом с которыми устроился третий с санитарной сумкой на боку. Он бинтовал одному из сидящих плечо.
        Как ни велико было искушение Обера снова пустить в ход свои навыки рукопашного боя, он понимал, что с двумя десятками вооруженных людей ему не справиться.
        Когда конвой вышел на лестницу, ведущую к выходу, из-за большого кожаного дивана встала стройная фигурка в женской военной форме. Она проскользнула в кабинет, оставшийся незапертым и, не зажигая света, подошла к телефону.

«Генерал Астакару Матро? Это Талимай, секретарша бригадного генерала Грайса. Его только что арестовали. Он застрелил троих, но их было очень много…»

«Кто его арестовал?» - перебил девушку генерал. - «Жандармерия, военная комендатура?»

«Нет, они были в форме Министерства внутренних дел».
        Обера Грайса тем временем вывели на улицу. Старший офицер коротко скомандовал:

«В машину!»
        Его довольно невежливо запихнули на заднее сиденье легкового автомобиля. Револьверы двух конвоиров, севших по обеим сторонам от него, упирались ему в ребра. Старший сел на сиденье рядом с водителем.

«В министерство!» - приказал он шоферу.
        Ехали медленно, то и дело останавливаясь у полицейских постов и у кордонов жандармского оцепления, которых было полно в правительственном квартале. Каждый раз старшему офицеру приходилось предъявлять документы.
        Вдруг шум мотора автомобиля оказался перекрыт другим, гораздо более громким звуком, который, казалось, издавали сразу десятки мощных двигателей. Собственно, так оно и было. Из-за поворота навстречу им неторопливо выползали один за другим тяжелые бронеавтомобили. Пришлось еще раз остановиться, пропуская военную технику.

«Чего это они?..» - удивленно произнес один из конвоиров.
        Офицер на переднем сиденье молчал, судя по всему, также немало удивленный увиденым. Он выворачивал голову, пытаясь сквозь пелену падающего на столицу мокрого снега разглядеть бортовые номера проезжающих бронемашин.
        Когда машина с арестованным через несколько минут подруливала к министерству, их ждала еще одна неожиданность. На площадь на бешеной скорости вылетело несколько грузовиков, и остановилось, визжа тормозами, неподалеку от массивного здания с официальной вывеской. Из грузовиков стали выскакивать вооруженные солдаты, бегом выстраивая оцепление вокруг министерства. У подъезда образовалась большая группа во главе с офицерами.
        Автомобиль остановился перед аркой, ведущей во внутренний двор и несколько раз просигналил. Ажурные решетчатые ворота стали медленно открываться. Но не успел автомобиль тронуться с места, как к нему подскочило несколько солдат и офицер в пехотной форме.

«Кто такие?» - офицер заглянул внутрь салона. - «Кого везете?».

«Везем арестованного. Освободите проезд!» - резко ответил старший офицер.

«Кто арестован и за что?»

«За что - это дело прокуратуры. Мы только доставляем арестованного», - сухо произнес офицер министерства внутренних дел, по-прежнему не называя имени взятого под стражу.

«Здесь бригадный генерал Обер Грайс, главный военный советник из Тайрасана. Обвинение мне неизвестно, но могу твердо заявить, что никакой вины перед Левиром на мне нет!»

«Разберемся. Выходите!» - пехотный офицер повелительным жестом махнул револьвером.

«Прекратите самоуправство и пропустите машину!» - резко запротестовал офицер МВД.
        - «А иначе мне придется застрелить арестованного у вас на глазах!»

«Если ты попробуешь нажать на курок, мои солдаты всех вас нашпигуют пулями!» - не менее резко ответил пехотный офицер (Обер разглядел капитанские нашивки у него на рукаве). И внезапно он поднял револьвер и несколько раз выстрелил в передние колеса автомобиля.
        Было заметно, что офицер МВД проявляет признаки колебания. Обер решил ему помочь. Резким ударом одновременно двумя локтями он отбил револьверы своих конвоиров себе за спину, прижав их к кожаной спинке сиденья и туг же нанес одному из конвоиров удар головой в лицо, одновременно дотягиваясь до ручки дверцы.
        Пехотинцы, к счастью, не сплоховали. Капитан тут же приставил дуло своего револьвера к виску офицера МВД, а солдаты распахнули дверцы и их штыки уперлись в обоих конвоиров Обера.

«Вылезайте!»
        Обер, выбравшись из автомобиля, обратился к пехотному капитану:

«Вы из дивизии генерала Матро?»

«Так точно», - ответил капитан.

«А бронемашины, которые я видел у министерства обороны - из бригады полковника Шуффины?» - продолжал спрашивать Обер.

«Думаю, да. Я вижу, вы обо всем осведомлены».

«Не осведомлен, но догадываюсь».

«Нами получен приказ - пресечь изменнические действия безответственных бюрократов, окопавшихся в окружении Первого Протектора».

«Примерно так я и думал», - кивнул головой Обер.
        Вернувшись в министерство обороны и пройдя мимо совершенно обалдевшего дежурного, рядом с которым стояли трое в кожаных куртках, какие носили военнослужащие броневых сил, Обер попал в коридор, кишевший офицерами, несмотря на весьма поздний час.

«Вы не видели генерала Матро?» - Обер довольно невежливо схватил за рукав спешившего куда-то офицера. Тот махнул свободной рукой:

«Все должны быть в зале совещаний!»
        Обер протолкался через плотную группу офицеров перед входом в зал и протиснулся внутрь. Там тоже было довольно много народу с офицерскими погонами. Мелькали кое-где и генеральские эполеты. Зал гудел на множество голосов. Завидев, наконец, генерала Матро, Обер протолкался к нему.

«Благодарю вас, генерал, Ваши люди появились удивительно вовремя» - горячо произнес Обер.

«Благодарите вашу секретаршу. Она позвонила и сказала мне, что вас повезли в МВД. Я уже выводил грузовики из казарм и немедля послал несколько из них к зданию министерства. Рад, что успел».
        Вернувшись к своему кабинету, Обер включил свет и увидел Талимай, сидящую на диване. Резко подняв голову и оторвав платочек от заплаканных глаз, она вскочила на ноги и бросилась к Оберу, порывисто обняв его и прижавшись лицом к его щеке.

«Ты цел! Господи…» - она всхлипнула.

«Не надо, не надо», - Обер осторожно поглаживал ее по плечам. - «Все хорошо. Ты у меня молодец. Твой звонок был вовремя. Но почему ты не ушла домой?»
        Как будто устыдившись своего первого порыва, девушка отстранилась от Обера и опустила покрасневшее лицо.

«Я боялась…» - пролепетала она. - «Я боялась, что я вас больше не увижу».
        Обер только покачал головой, не зная что на это ответить. После затянувшейся паузы он, наконец, промолвил:

«Видишь, все обошлось, и теперь ты снова будешь видеть меня регулярно».
        Утром 19 митаэля зимы 1503 года группы демонстрантов, двинувшихся, как и в предыдущие дни, к правительственному кварталу, были несколько обескуражены, не встретив на пути ни жандармов, ни даже полицейских заслонов. Лишь обычные полицейские посты робко жались к тротуарам. Демонстранты окружили Дом Правительства. Толпа шумела и волновалась. Слухи о государственном перевороте, распространявшиеся среди демонстрантов, не проясняли, а скорее, еще больше наэлектризовывали ситуацию.
        Но вот на балконе Дома Правительства появились сначала несколько человек, установивших большие рупоры громкоговорителей. Затем появился еще один человек, в военной форме. Шум толпы стал немного потише.

«Сограждане! Друзья!» - несмотря на мощный голос и на звукоусиливающую аппаратуру, в задних рядах демонстрантов слышно было плохо. Постепенно шум совсем утих.

«Сегодня утром Первый Протектор подал в отставку. Временный военный комитет, исполняющий его обязанности до утверждения Советом Уделов нового Протектора, принял решение отклонить ультиматум Дерема и отозвать нашу делегацию, посланную туда для переговоров».
        Ответом на это заявление стал восторженный гул толпы.
        Глава 9
        Будни советника
        Произошедший в Левире переворот сразу же прибавил Оберу работы. Настали горячие дни. Все началось с того, что Обер Грайс поставил перед генералом Астакару Матро, который получил серьезное повышение, - он был назначен на должность начальника объединенного Хливического и Зотакийского территориального командования - вопрос о немедленном пересмотре дел всех арестованных и уволенных из армии офицеров и о восстановлении в войсках хливических добровольческих формирований.

«Поймите, генерал», - убеждал его Обер, - «при нынешнем развертывании войск это единственная возможность как-то смягчить кадровый голод. Училища дадут нам новые выпуски не скоро, да и выпускникам не будет хватать опыта. Так что надо действовать быстро».

«Не надо меня агитировать», - немного нервно отреагировал генерал, - «я придерживаюсь точно такого же мнения. Но бюрократические колеса в нашем аппарате крутятся очень медленно».

«А я посоветую вам поставить одного из первых освобожденных - ну, хотя бы полковника Туорна Бэйзу - на пост начальника управления кадров министерства обороны. Уж он-то приложит все старания, чтобы заставить бюрократическую машину крутиться быстрее».

«Можно попробовать…» - протянул Матро, - «может быть, Бэйза и вправду сдвинет это дело с мертвой точки».
        И бюрократические колеса завертелись - сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее.
        К удивлению инженер-бригадира Молейку Рассими, при обсуждении в Министерстве обороны чрезвычайного мобилизационного плана промышленности главный военно-технический советник, бригадный генерал Обер Грайс высказался за то, чтобы отложить принятие этого плана.

«У нас нет ясности, производство каких образцов вооружений будет развертываться в первую очередь. Поэтому не определились еще спецификация и объемы заказов, их распределение между заводами, нет еще калькуляций издержек. Надо прежде всего в срочном порядке утрясти и окончательно решить вопрос об образцах вооружений, которые мы будем готовить к серийному производству, а уже после этого разрабатывать мобилизационный план», - доказывал Обер Грайс.
        Убедив министра отложить принятие мобилизационного плана, Обер с головой окунулся в выполнение своих первоочередных обязанностей - в организацию военно-технической помощи. Дни напролет он с группой помощников мотался по заводам и конструкторским бюро, собирал совещания в столице, у себя в кабинете, утверждал и согласовывал подготовленные решения в высших военных инстанциях. Туорн Бэйза, оставивший к тому времени работу в Управлении кадров, получивший чин генерал- майора и назначение на должность заместителя министра обороны, начальника Главного технического управления, оказывал ему неизменную поддержку.
        Но первым делом Обер Грайс обратился к проблемам военно-морского флота.
«…Ограниченность ресурсов для развертывания военно-морского флота в предвидении угрозы близкой войны обязывает нас с жестокой решимостью произвести сокращение морской строительной программы. С этой целью предлагаю провести следующие мероприятия:
        Все суда, достройка которых потребует более полугода, либо суда, для комплектования которых не размещены еще заказы на оборудование и вооружение, должны быть немедленно законсервированы. Это сокращение не касается строительства подводных лодок.
        Уже произведенное тяжелое вооружение для судов, подлежащих консервации, направляется на расширение железнодорожной артиллерии высокой мощности, а устаревшее вооружение со списываемых судов должно быть направлено на оборудование береговых батарей и укрепленных полос на наиболее угрожаемых участках.
        Зенитное вооружение, предназначенное для комплектации консервируемых судов, должно быть направлено на довооружение других судов.
        Одновременно с этим следует расширить заказы на зенитное вооружение, имея в виду усилить зенитное прикрытие военно-морских баз, военных судов, и гражданских судов, предназначенных для мобилизации в случае войны.
        Следует увеличить численность морской авиации, подчиненной командованию ВМФ, расширить и модернизировать для нее сеть аэродромов и расширить подготовку морских летчиков.
        Ресурсы, высвобожденные за счет сокращения программы строительства крупных боевых судов, направить на интенсификацию строительства малого флота - тральщиков, минных заградителей, охотников за подводными лодками, торпедных катеров.
        Главный военно-технический советник,
        бригадный генерал Обер Грайс».
        Из архива
        Министерства Военно-морского флота Левира
        Через заместителя начальника Управления броневых сил подполковника Никасу Войлита Обер организовал встречу с ведущими инженерами и конструкторами танковых заводов.

«Хочу предупредить, что сведения, которые я вам сообщаю, считаются строго секретными, и утечка информации за пределы этого кабинета может положить конец моему с вами сотрудничеству», - начал свое выступление Обер. - «Анализ опыта войны в Тайрасане и на Старых Землях привел наших инженеров к формированию новой концепции основного танка. Черты этого танка представляются нам следующими.
        Во-первых, это не должен быть легкий танк. Легкие танки, имеющиеся сейчас на вооружении как в Левире, так и в Деремской коалиции, слишком уязвимы от огня артиллерии и сами не имеют достаточно сильного вооружения. Во-вторых, это не должен быть и тяжелый танк. Экспериментальные образцы тяжелых танков показали их недостаточную подвижность. Речь, следовательно, должна идти о среднем танке - то есть танке, сочетающем довольно высокую скорость и маневренность с прочной противоснарядной броневой защитой и мощным артиллерийским вооружением. Да, и на каждом танке надо установить радиостанцию, хотя бы небольшого радиуса действия. В крайнем случае - приемник.
        Что требуется для того, чтобы этот средний танк не оказался средоточием недостатков легкого и тяжелого танка - то есть не был бы тяжел и малоподвижен при недостаточно прочной броне и слабой пушке?», - Обер оглядел присутствующих, давая понять, что его вопрос обращен ко всем.

«Бригадир-инженер Осиу Працци», - с места поднялся молодой подтянутый офицер. -
«Разрешите?»

«Да, пожалуйста».

«Для того, чтобы сделать такой танк, нужны следующие компоненты. Во-первых, нужен новый, более мощный двигатель, но не за счет значительного увеличения веса. Во-вторых, нужна новая, более прочная броня. В третьих, нужно поставить в него пушку более крупного калибра специальной разработки с уменьшенной отдачей и длиной отката ствола. Разумеется, некоторого увеличения веса и габаритов при этом не избежать. Поэтому придется разработать новую башню, а также и новые ходовую часть и трансмиссию, приспособленные к увеличенной нагрузке, и поставить на танк широкопрофильные гусеницы, что приведет к определенному снижению скорости». - Офицер говорил четко, быстро, было видно, что сказанное им уже давно продумано. -
«Однако я сомневаюсь в разрешимости такого комплекса задач, во всяком случае, в сжатые сроки. У нас нет нового двигателя. У нас нет новой брони. Имеющиеся пушки крупного калибра чересчур тяжелы и громоздки для установки в танковой башне, а перспективы разработки новых образцов неясны».

«Разрешите?» - с места тянул руку человек в штатском, в очках, с совсем еще юным, пухловатым и розоватым лицом. - «Инженер завода N24 Шаку Каввала. Двигатель есть! Мы делали двигатель к гусеничному тягачу для артиллерии большой мощности. Заказ был снят, но образец двигателя мы разработали и испытали. Он вдвое мощнее двигателя легкого танка…»

«Мы знаем про ваш двигатель. Но это же дизель!» - выкрикнул кто-то с места. - «Он менее приемистый, из-за чего удлиняется время разгона и вообще ухудшается маневренность. И, кроме того, на испытаниях вашего дизеля он показал реальный моторесурс едва больше 50 часов! А его непомерная цена - это вообще что-то из ряда вон выходящее».
        Обер вмешался в спор:

«Могу по секрету сказать, что наши специалисты остановились именно на дизеле. Он действительно проигрывает бензиновому двигателю, обеспечивая танку несколько меньшую подвижность. Но у него есть существенное достоинство - он гораздо устойчивее к воспламенению. Кроме того, соляр производить проще и дешевле, чем бензин. Однако без повышения моторесурса и снижения стоимости изготовления, разумеется, не обойтись. Нужно дать соответствующее поручение конструкторскому бюро и техотделу завода, где он будет производиться».
        Затем Обер снова повернулся к Осиу Працци - «А какую пушку вы имели в виду?»

«Что-нибудь типа 83-миллиметровки, которую поставили на своем тяжелом танке деремцы. Они значительно укоротили ей ствол, но все равно пушка слишком массивна и танк вышел чрезвычайно тяжелым, а башня - громоздкой. Так что нам, наверное, придется взять за основу что-нибудь полегче, - например, хорошо отработанную в производстве 50-миллиметровую полевую пушку», - уверенно ответил тот.

«А что, если взять за основу новую длинноствольную полевую пушку калибра 7,5 сантиметра, производимую по нашей лицензии?» - ответил Обер вопросом. - «Она получилась довольно-таки облегченной по сравнению с прежними образцами, а длина ствола обеспечивает неплохую начальную скорость. И в любом случае это лучше, чем
38-миллиметровка легкого танка. Придется, конечно, сконструировать для нее новое противооткатное устройство для установки в танковой башне».

«Длинноствольную пушку на танк? Да она же будет торчать и за все цепляться!.. Слишком большая отдача, громоздкие амортизаторы, утяжеление конструкции и увеличение габаритов башни…» - раздалось сразу несколько голосов.

«Не думаю», - возразил бригадир-инженер Працци. - «Танк же не в лесу будет воевать. А что до веса и габаритов башни, то их действительно придется увеличить. Зато мы получим приличную начальную скорость и увеличенную дальность прямого выстрела».

«Теперь о броне», - снова вмешался в разговор Обер, подойдя к черной доске на стене и взяв в руки мел. - «Вот броневой лист 30-мм толщины. Как раз такой лобовой броней оснащена новейшая модель деремского среднего танка», - пояснял Обер, чертя мелом на доске. - «А теперь наклоним лист на 45 градусов. Какой путь надо будет пройти снаряду, чтобы пробить его?»
        Почти сразу кто-то из инженеров выкрикнул:

«Примерно 42 с половиной миллиметра!»

«Ну вот», повернулся к присутствующим Обер, - «безо всякого увеличения веса получаем из брони толщиной 30 мм броню толщиной 42,5 мм!»

«Преимущества наклонной брони нам известны» - зашумели сразу несколько голосов. -
«Но наклонное расположение листов брони ухудшает возможности использования заброневого пространства!».

«Усиление противоснарядной устойчивости стоит того, чтобы немного увеличить габариты танка!» - возражали им другие.
        Обер Грайс вклинился в этот спор, слегка подлив масла в огонь:

«Кое-что может дать и известная вам новая технология поверхностного упрочнения брони», - бросил он.

«У нас нет для этого нужного оборудования!» - тут уж зашумели все хором. - «Мы пока можем обеспечить поверхностную закалку броневых листов лишь толщиной 10-12 мм!».

«Оборудование - это не вопрос» - парировал Обер. «Соглашение о поставке необходимого оборудования с Тайрасана уже готовится. Кроме того, как паллиатив можно разработать схемы дополнительного экранирования имеющихся моделей танков тонкими листами с поверхностной закалкой».
        Он немного помедлил, ожидая, пока утихнет шум, и спросил:

«Ну что, возьметесь сделать такой танк?»
        Несколько проще оказалось решать проблемы с авиаторами. У них уже были новые экспериментальные образцы самолетов, новые двигатели (производимые по тайрасанской лицензии), новые авиационные пушки. Обер побывал на испытаниях, пощупал самолеты своими руками.
        На состоявшемся там же, на испытательном аэродроме, совещании, Обер сказал:

«Удивили. Ей-богу, удивили. Замечательные машины! Но несколько советов, чтобы ваши машины были еще лучше, я все-таки дам.
        Для истребителя с двигателем водяного охлаждения следует, на мой взгляд, проделать следующую процедуру - посадить на несколько дней всех работающих над ним инженеров и техников, и пусть выдумывают, как снизить сопротивление воздуха, как выиграть лишний километр скорости и сбросить лишние сто граммов веса. Кое-что могу подсказать прямо сейчас. Например, остекление кабины надо выполнить с большими наклонами, строго заподлицо с металлическим переплетом, без уступов и зазоров. То же самое касается крышек отсека шасси. Антенну радиостанции убрать в жесткую трубку. Стальные элементы каркаса хотя бы частично поменять на алюминиевые и деревянные.
        Сразу могу указать на проблему, связанную с ростом скорости - откидную крышку фонаря кабины на такой скорости открыть будет не под силу. Надо сделать фонарь кабины сдвигающимся назад, чтобы можно было покидать кабину, лишь отщелкнув замок фонаря, а дальше его сбросит набегающий поток воздуха. Либо - хотя это требует более точной обработки деталей - сделать боковую дверцу, распахиваемую встречным потоком воздуха.
        Теперь о двухмоторном фронтовом бомбардировщике. С ним надо провести ту же работу. Плюс к этому рекомендую усилить защитное вооружение - пулемет в верхнем блистере для задней полусферы установить спаренный или более крупного калибра, и то же самое - у стрелка-радиста в хвостовом блистере.
        Для одномоторного пикирующего бомбардировщика место заднего стрелка надо снабдить обтекаемым блистером, обеспечивающим полукруговой обстрел, как это уже сделано на двухмоторной машине.
        А в остальном… Еще раз могу искренне поздравить вас с успехом. Основа положена очень хорошая. Теперь за вами - доводка машин до серийного выпуска, а затем - работа по их совершенствованию. Надо непрерывно думать над тем, как увеличить мощность двигателя, как поставить более мощное вооружение и т. д. Тогда, на основе модернизации этих образцов, можно будет обеспечить непрерывное улучшение характеристик, не перестраивая производство для выпуска других типов машин».
        Когда совещание окончилось, один из конструкторов подошел к Оберу:

«Господин главный советник…» - начал он неуверенно, а затем выпалил одним духом, -
«не могли бы вы уделить мне десять минут для личной беседы?»

«Если вы готовы - то давайте прямо сейчас», - ответил Обер, твердо полагавший, что не следует пренебрегать никакой технической информацией.

«Понимаете, я в инициативном порядке подготовил эскизный проект новой машины. По классу это пикирующий бомбардировщик или истребитель-бомбардировщик. Мой замысел заключался в том, чтобы обеспечить самолету сплошное противопульное бронирование. Я отказался от навесных броневых экранов - это недопустимо утяжеляет самолет. Я решил иначе - превратить саму несущую конструкцию самолета в броневую скорлупу…» - конструктор говорил все раскованнее и раскованнее.

«Вроде бы все получилось. Но вот вес…» - он досадливо дернул щекой. - «Вес все равно получился очень большим. За счет этого упала расчетная скорость, ухудшилась маневренность. Да и вооружение у него получается слабым. Даже одна
50-килограммовая бомба ухудшает его характеристики - дальше некуда. Если бы на него поставить более мощный двигатель при том же весе - многие проблемы снялись бы. Но двигателя с нужными параметрами нет, даже в проекте!» - он горестно вздохнул.

«Общий эскиз проекта при вас?» - спросил Обер.

«Да», - кивнул инженер и полез в потертый кожаный портфель неопределенно-бурого цвета.
        Бросив взгляд на лист ватмана, Обер помолчал некоторое время, потом произнес:

«К сожалению, помочь я вам мало чем смогу. Идея очень заманчивая. Поэтому мой вам совет - идите к моторостроителям. Увлеките их своей идеей. Пусть на уши станут, а дадут двигатель, который при тех же габаритах и весе будет процентов на двадцать, а то и на тридцать помощнее. Идите к оружейникам. Пусть они сделают для самолета новый, облегченный крупнокалиберный пулемет, а лучше - автоматическую пушку. И вот еще. Сведите вместе мотористов и оружейников. Пусть встроят пулемет или пушку прямо в двигатель - это экономия места, улучшение аэродинамических свойств, увеличение точности огня. Ну, скажем, сделают мотор с V-образным расположением цилиндров, а между ними впихнут пушку. Вот вам программа на перспективу». - Он сделал паузу и покачал головой. - «Жаль, если эта красивая идея пропадет».
        Обер помолчал еще немного, затем добавил:

«Кое-что можно попробовать придумать прямо сейчас. Я вижу только один выход - откажитесь от сплошного броневого кокона. Оставьте броню только там, где она критически важна - для защиты летчика и двигателя. Не пытайтесь защитить все. Попробуйте выяснить, какие именно места самолета наиболее уязвимы и чаще всего поражаются огнем противника, и прикройте броней только их. Поговорите с мотористами - может быть, есть возможность форсировать серийный мотор. Если на этом удастся скинуть нужные килограммы, и немного прибавить мощности, то даже в таком усеченном виде ваш проект может оказаться полезным для ВВС».
        Круговорот дел не отпускал Обера Грайса ни на минуту. Надо было решать проблемы выпуска нового пулемета с воздушным охлаждением ствола в количествах, достаточных для полной замены старого, громоздкого, тяжелого и неудобного пулемета с водяным охлаждением. Надо было изыскивать возможности увеличения производства патронов, в предвидении насыщения войск автоматическим стрелковым оружием. Надо было решать вопросы с производством реактивных артиллерийских систем. По этому поводу состоялось совещание в министерстве обороны с участием самого министра.
        Обер Грайс был там не самым главным докладчиком. Но он произнес весьма горячую речь в защиту реактивной артиллерии.

«…А эти возражения насчет большого рассеивания реактивных снарядов я нахожу просто смехотворными. Сила реактивной артиллерии не в соперничестве с нарезной артиллерией в точности попадания. Ведь ее объект - не точечные или малоразмерные цели. Ее объект - скопления открыто расположенной боевой техники и живой силы противника. И поражение их достигается за счет стрельбы по площадям при обеспечении огромного суммарного веса залпа одной установки.
        Здесь нам предлагали установку с двенадцатью направляющими для реактивных снарядов калибра 83 миллиметра, расположенными в два ряда. Этого мало. Не буду раскрывать свои источники, но смею вас уверить - на практике испытано, что для достижения нужного поражающего действия залпа необходимо довести число направляющих на одной установке до 24, расположив по восемь направляющих в три ряда. Желательно также иметь установки с 48 направляющими. Только тогда суммарный вес залпа будет достаточно велик, чтобы сметать все на площади поражения, вне зависимости от индивидуального рассеивания реактивных снарядов».
        Конструкторы реактивной артиллерии приободрились, увидев поддержку со стороны столь авторитетного специалиста. Но Обер еще не закончил.

«Я хотел бы спросить - как обстоит у нас дело с противотанковой артиллерией?»
        Заместитель начальника артиллерийского управления поднял голову и пробурчал:

«Честно говоря, неважно. Новых эффективных систем противотанковой артиллерии катастрофически не хватает. Мы только начали налаживать их выпуск. Но даже если все пойдет гладко, мощности наших заводов ограничены…». - Не договорив, он умолк.

«Ясно», - кивнул Обер. - «Между тем есть возможность увеличить парк противотанковых систем в войсках за счет сравнительно простых в изготовлении образцов. Я имею в виду реактивные системы».

«Если по поводу залповой стрельбы реактивными снарядами я готов с вами согласиться», - не выдержал один из артиллеристов, - «то уж тут-то рассеивание нас подведет. Нельзя добиться поражения такой цели, как танк, при подобном рассеивании».

«При каком рассеивании?» - задал вопрос Обер. - «Табличные данные о рассеивании, которые приводились здесь, касаются стрельбы на дистанции 5 километров. А я веду речь о стрельбе на дистанции несколько сотен метров». - И он стал пояснять, подойдя к доске и принявшись рисовать мелом простой чертеж. - «Это будет оружие ближнего боя для пехоты. Берем реактивный снаряд небольшого калибра с надкалиберной головной частью. Снаряд запускаем со станка, состоящего из трубчатой направляющей, простейшего ударно-спускового механизма пистолетного типа и сошек. Максимальную дальность действительного огня достаточно установить в 600-800 метров. Для усиления бронепробиваемости головную часть делаем с достаточно приличным весом взрывчатки и с зарядом кумулятивного типа. Вот и все. Думаю, что производство этой штуки будет намного проще, чем, скажем, производство пулемета!»

«Да, но для такой цели не подойдут пороха, применяемые для установки залпового огня!» - горячо возразил один из офицеров. - «Пороха с нужными для этого характеристиками вообще нигде не разработаны!»

«Верно», - согласился Обер, - «даже у нас не разработаны. Так и докажите, что ваша страна не скудна талантами. Дерзайте! Результат того стоит».
        Шли недели за неделями, месяцы за месяцами, и производство современных вооружений стало сдвигаться с мертвой точки. Уже началось серийное производство новых самолетов. Уже сошли с конвейера несколько опытных образцов нового танка. Уже поступали в войска в большом количестве новые пулеметы, автоматические винтовки, пистолеты-пулеметы. Уже грохотали на полигонах залпы новых реактивных систем…
        Теперь Обер был с головой погружен в расчеты по чрезвычайному мобилизационному плану, особенно в той его части, которая касалась закупок сырья, материалов и комплектующих изделий за рубежом, в том числе и в Тайрасанской Федерации. А ведь надо было еще предусмотреть накопление чрезвычайных военных резервов, на случай перебоев в снабжении из-за рубежа. Надо было составить чрезвычайные эвакуационные планы, учитывая, что многие военные заводы расположены слишком близко к границе…
        Безотказная Талимай с раннего утра начинала работу вместе с Обером, засиживаясь с ним допоздна. Обер нередко вечерами подбрасывал ее домой на выделенном ему автомобиле. Его опытный глаз уже давно подметил и неотвязные взгляды девушки, и ее вздохи, и смущение, когда она обнаруживала, что бригадный генерал смотрит на нее.
        Обер Грайс помнил, как ему впервые представили старшего сержанта Талимай Эльсете.

«Вот, господин бригадный генерал, выделяем вам в помощницы старшего сержанта Эльсете из нашего Управления. Служащая работящая и безотказная», - сказал приведший ее майор.
        Девушка явно не принадлежала к коренной народности Левира, а была уроженкой южного побережья, населенной небольшими народностями, когда-то мигрировавшими туда с юго-востока. Талимай робко жалась к дверному косяку. Ее фигура была высокой и какой-то угловатой, несмотря на довольно крепкое и основательное телосложение. На лице застыло выражение напряженного ожидания, смешанного с затаенным страхом. Тогда Обер не смог догадаться, чем это вызвано. Ответ нашелся позднее.
        Однажды Обер, как обычно, подвозя Талимай после работы, высадил ее у калитки ее дома в одном из предместий Акатонды и снова сел за руль. Но автомобиль упорно не желал заводиться. После минут двадцати безуспешных попыток заставить мотор заработать Обер услышал голосок Талимай:

«Господин бригадный генерал! Вам лучше заночевать у нас. Не пойдете же вы пешком через весь город!»
        Оказывается, все это время она стояла у входа в дом и наблюдала, справится ли Обер со своей машиной. При тусклом свете отдаленного фонаря Обер посмотрел на часы. Да, на муниципальный трамвай рассчитывать уже не приходится, а ни извозчика, ни такси в этом захолустье, да еще на ночь глядя, уж точно не найдешь.

«Я все же постараюсь завести машину» - ответил Обер.

«Да что вы! Разве можно чего-нибудь добиться при таком освещении! Вот встанете пораньше с утра и разберетесь с этим мотором!» - настаивала Талимай.
        Обер подумал минуту и решил не отказываться.

«Я вас не очень стесню?» - спросил он напоследок для успокоения совести.

«Как же нас можно стеснить? Ведь весь этот двухэтажный дом наш, он достался дяде в наследство. А нас тут всего-то трое!».
        Талимай жила со своим дядей и тетей. Представив им своего начальника и объяснив ситуацию, она попросила разрешения оставить бригадного генерала на ночь. Тетка была немало смущена появлением в ее доме такой важной птицы - генерала, да еще и иностранца. Дядя же, гренадерский капитан, ветеран обеих деремских кампаний, закончивший их и вышедший в отставку в должности ротного, казалось, воспринял визит Обера Грайса как должное. Он усадил гостя за стол в нижней гостиной у камина и, велев своей жене накрывать ужин, сразу же завел разговор о военных делах, набивая табаком свою трубку.

«Сейчас молодежь все больше надеется на машины. Слов нет, если кинуть на противника кучу снарядов калибром побольше, это будет хорошее подспорье. А все же дело решает солдатская выносливость, смекалка, крепкая рука да верный глаз», - начал он беседу.

«Сейчас молодежь неплохо учится стрелять», - возразил Обер. - «Взять хоть вашу Талимай. Я взял за правило отправлять ее каждое утро на полчаса в тир, и результаты налицо - в стандартном упражнении из револьвера с трех выстрелов она теперь уверенно выбивает от 24 до 27 очков. Да и упражнения военной гимнастики она выполняет регулярно, - я так понимаю, не без вашего влияния».

«Стреляют они, может быть, и сносно», - не спешил соглашаться старый вояка, - «и гимнастикой многие занимаются, да не о том речь. Солдат должен быть готов нести любые тяготы и из любых трудностей выходить, полагаясь только на себя».
        Обер с интересом наблюдал, как он ловко подхватил каминными щипцами уголек и раскурил трубочку.

«Помню, отсекли раз деремцы мой взвод, - я тогда еще взводным был, - на самом севере Большого Хливичского хребта», - продолжил дядя, несколько раз затянувшись и вынув трубку изо рта.
        - «Холодно, обогреться негде, жратва кончается, патронов осталось по несколько штук на брата. Так воевали же! И били деремских собак. Сваливались им, как снег на голову. Все, что нужно - патроны, хлеб, бинты для раненных, даже дрова для костра,
        - все брали с бою. Четыре месяца так держались». - Обер почтительно слушал, не перебивая.

«Я к чему это все говорю-то? А к тому, что нынешний городской новобранец к такой войне не приспособлен. Нет, ты погоди!» - воскликнул дядя, уловив сомнение во взгляде Обера Грайса. - «Я плохого сказать про них не хочу. Руки-ноги и голова на плечах у них есть. Верю, надо будет - они за Левир жизнь отдадут. Да только годный солдат из них выйдет не раньше, чем их пару лет настоящая солдатская жизнь потреплет. А ну, как война? И новобранцев тех в бой бросать придется, едва они научатся за винтовку с правильного конца браться?»
        Разговор тянулся еще долго. Ужин давно закончился. Женщины, вымыв посуду и постелив Оберу на большем диване в нижней гостиной, удалились спать на второй этаж. И только тогда, улучив момент, Обер спросил:

«Не сочтите за назойливость, но меня беспокоит одно обстоятельство…» - начал он издалека. - «Когда в прошлом году мне назначили Талимай в помощницы, я обратил внимание, что она находится далеко не в лучшем расположении духа. Да и сейчас, мне кажется, она еще не совсем в порядке».
        Дядя тяжело вздохнул.

«Человек вы, я вижу, душевный. И начальник правильный, службу понимаете. Что тут скрывать, был грех. Талимай наша девушка скромная, даром что росла без отца, без матери. Воспитали мы ее в строгом нраве. Но… Дело молодое. Аккурат тому два года, как она служить пошла в министерство. И вскружил ей голову один щеголь из Управления авиации. Соловьем разливался, цветы носил, подарки делал, на аэроплане обещал покатать. Ну, вы знаете, как это бывает…» - старик замолчал, сокрушенно качая головой. Пауза затянулась, и Обер уже было решил, что ничего больше не узнает. Однако дядя вдруг заговорил снова:

«Вот так. А потом он ее бросил. Хорошо, дите не успел сделать. Да кабы просто бросил!» - Обер заметил, как у старика сжались кулаки. - «Он ей на прощание такого наговорил, повторить стыдно. Что мол, не женщина она, а чучело, и что пусть спасибо скажет, что он на нее внимание обратил, - она такая никому больше даром не нужна. Девчонка на глазах вянуть начала, до сих пор не оправилась. Начальство, когда дело огласку получило, отправило этого мерзавца из столицы в дальний гарнизон. Так он, паскудник, на прощание такое о ней по всему министерству раззвонил, так ее ославил, что девчонке никакого прохода не стало. Слава богу, что ее к вам определили. Хоть в покое ее оставили». - Дядя снова угрюмо замолчал.

«Ладно», - Обер успокаивающе положил ладонь на руку старика, - «пока я здесь, я ее в обиду не дам, не беспокойтесь».
        В последующие дни Обер несколько раз вспоминал этот разговор. Не осталась без последствий и его военная часть.
«.. В силу изложенного предлагаю: ‹…›

4. Приказом министра обороны создать в составе Сухопутных войск войска особого назначения для проведения операций в тылу противника.

5. Комплектацию названных войск проводить в первую очередь за счет военнослужащих действительной службы и резерва, имеющих опыт боевых действий в окружении и в тылу вражеских войск, в особенности из участников партизанских формирований. ‹…›

8. В условиях войны не использовать новобранцев для формирования маршевых батальонов, направляемых на фронт. Пополнение действующей армии производить за счет резервистов. В случае необходимости призыва новобранцев обеспечить для них как минимум четырехмесячную военную подготовку в первую очередь по приобретению практических боевых навыков современного боя и вливать их небольшими группами в действующие части и подразделения…
        Главный военно-технический советник,
        бригадный генерал Обер Грайс»
        Из архива
        Министерства обороны Левира
        Очень много дел связывало Обера Грайса с генералом Астакару Матро. Заняв пост начальника объединенного Хливического и Зотакийского территориального командования, генерал с головой окунулся в море нерешенных проблем. Группировка войск в приграничных районах совершенно не удовлетворяла генерала. Она была слишком слабой, чтобы выдержать первый удар противника, и не имела сильных оперативных резервов в глубине. Передислокация же соединений из глубины территории Левира шла очень медленно, что, помимо всего прочего, было связано с тщательно соблюдаемыми мерами оперативной маскировки.
        И генерал решил посоветоваться с Обером Грайсом, мнение которого он ставил высоко и которому доверял.
        Обер Грайс, вырвавшись из бесконечной круговерти совещаний, докладов и консультаций в Акатонде, выехал в штаб Объединенного территориального командования. Поезд медленно вползал в живописные предгорья, тронутые красками осени. По сторонам все выше вздымались горы, сначала густо заросшие лесом, затем покрытые местами лишь травой и кустарником, а затем и вовсе превратившиеся в громадные, почти отвесные голые скалы. Они все теснее сжимали железную дорогу, ползшую теперь по дну узкого ущелья по многочисленным мостам, перекинутым через причудливо извивающуюся горную речку.
        Но вот скалы расступились, и впереди открылась величественная панорама широкой горной долины. Горы раздвинулись на многие десятки километров в стороны, образуя строгое обрамление цветущей равнины у их подножия. Поезд покатился по этой равнине, подошел к довольно большому городу и вскоре медленно въехал под решетчатые металлические своды вокзала.
        На перроне Обера уже ждал адъютант генерала Матро.

«Рад приветствовать вас, господин бригадный генерал!» - взял под козырек невысокий, тонкий в кости адъютант. - «Надеюсь, дорога вас не слишком утомила?»

«Благодарю вас», - вежливо кивнул Обер, - «я готов немедленно приступить к делу. Когда я смогу увидеться с господином Матро?»

«Генерал Матро просил извиниться, что не встречает вас лично. Он тут совсем неподалеку, но занят приемкой новых танков. Совещание в штабе начнется через два часа», - наклонившись к самому уху Обера, негромко сказал адъютант. - «У вас будет время устроиться в гостинице, пообедать и немного отдохнуть».
        Когда на совещании в штабе слово было предоставлено Оберу Грайсу, он уже представлял себе ситуацию в этом территориальном командовании несколько лучше, чем глядя из окна кабинета в столице.

«Прошу заранее извинить меня господ генералов и офицеров, если я буду говорить о вещах, вам давно известных и принятых вами во внимание. Я не полностью осведомлен о реальном положении дел у вас, а потому буду ставить возможно более широкий круг вопросов, стараясь ничего не упустить», - начал он свой доклад.

«Вы, как и я, обладаете опытом военных действий против Деремской коалиции. Мое преимущество перед вами состоит лишь в том, что, в силу обстоятельств, я несколько шире знаком с боевым применением новейших средств вооруженной борьбы. Именно о них я хочу сказать в первую очередь.
        Сначала об авиации. Противник с самого первого дня войны будет стремиться, используя преимущества тактической, а если получится - то и оперативной внезапности, завоевать превосходство в воздухе. Средство для этого у него есть одно - придвинуть свои аэродромы как можно ближе к границе и провести серию молниеносных ударов по вашим аэродромам, нанеся вашим воздушным силам как можно больший урон еще на земле.
        Что можно этому противопоставить? Первое - развертывание вдоль самой линии границы постов воздушного наблюдения, в том числе оснащенных радиолокационными станциями, для возможно более раннего оповещения о воздушном нападении противника. Второе - создание системы готовности, позволяющей значительной части самолетов, а истребителям - практически полностью, быть готовыми к боевому вылету в считанные минуты. Разумеется, необходимо выделить дежурные звенья истребителей, готовых по сигналу подняться в воздух немедленно. Третье - принятие мер по маскировке аэродромов, особенно строящихся, выделению и оборудованию запасных аэродромов, и по созданию ложных аэродромов с зенитными засадами. Хочу обратить ваше внимание, что, предприняв массированный налет, противник сам создаст на короткое время такой момент, когда его самолеты приземлятся на свои аэродромы без боезапаса и без топлива. Надо продумать, как, в свою очередь, воспользоваться этим моментом для нанесения удара по вражеским авиабазам».
        Обер сделал короткую паузу. Собравшиеся слушали его с напряженным вниманием.

«Непременным условием борьбы за господство в воздухе является массирование авиации. Не обольщайтесь своим количественным превосходством - невозможно быть сильными везде. Как правило, не следует действовать группами менее 30-40 машин. Противник, судя по последним военным действиям на Западе Старых земель, весьма умело маневрирует силами и средствами, концентрируя авиационные силы на важнейших участках. И если вы будете посылать против деремцев отдельные звенья, они, в условиях умело создаваемого врагом местного численного превосходства, будут гибнуть, не нанеся никакого урона противнику. А вот 30 машин будет невозможно сбить, самому не понеся существенных потерь.
        Далее. Ни в коем случае нельзя проводить освоение новой техники и подготовку для нее экипажей в приграничной полосе. Глупо держать новейшие образцы самолетов у границы, не имея для них необходимого количества боеготовых экипажей. Ведь это значит, в случае начала боевых действий, просто подарить новые самолеты врагу! Поэтому всю подготовку нужно перенести вглубь страны, а у границы дислоцировать только полностью укомплектованные подготовленными экипажами авиационные соединения.
        Надо продумать способы взаимодействия воздушных частей и соединений, оснащенных самолетами разных типов и разных поколений. Новейшие самолеты, пока они прибывают к вам в небольшом числе, целесообразнее использовать как учебные, проведя через них возможно больше летчиков, и лишь по мере прибытия достаточной массы новых образцов формировать эскадрильи и полки, комплектуя их уже обученными летчиками».
        Обер повернулся к другой группе офицеров, с темно-синими ромбовидными нашивками на рукавах:

«Теперь о танках. Что касается новых образцов, то к ним приложимо то же, что я только что сказал о самолетах. Сначала их следует использовать как учебные, и лишь затем комплектовать ими части и соединения. Старые образцы нам тоже пригодятся…»

«Разрешите?» - прервал Обера грузный крупный мужчина с генеральскими погонами. -
«Командующий бронекавалерийским корпусом генерал Фализи. К сожалению, со старыми образцами у нас масса проблем. Многие из них имеют срок эксплуатации от семи до десяти лет. Кроме танков, на вооружении состоит немало совсем уже устаревших бронемашин. Года два назад было принято решение о массовом списании старой техники, для нее было прекращено производство запчастей, почти полностью ликвидирована ремонтная база. К счастью, списание отложили, затем отменили. Но теперь часть этой техники попросту небоеспособна!»

«Понимаю вас», - отозвался Обер. - «Технику, утратившую подвижность, следует использовать в качестве неподвижных огневых точек при оборудовании оборонительных рубежей. Старые танки со слабой броневой защитой в условиях боевых действий применять только из засад или из укрытий полевого типа. Этим можно снизить потери и облегчить эвакуацию подбитых и неисправных машин с поля боя. В открытый бой пускайте танки новых типов, если их будет совсем мало - то хотя бы в первую линию. Да, есть у меня одна просьба к танкистам - посодействовать пехоте».

«Это в чем же?» - поинтересовался генерал Фализи.
        Обер обернулся к пехотным командирам:

«Многие ли из ваших бойцов имеют боевой опыт борьбы с танками?»

«Почти никто», - нестройно зашумели пехотинцы.

«Тогда следует проделать вот что. Пусть ваши друзья танкисты выделят вам по несколько машин с экипажами. А вы посадите своих людей в окопы, и пусть танки по ним проедутся. Если на неподготовленного человека, который и танк-то видел разве что на картинке, вылезут сразу несколько десятков танков, паля из своих пушек, то тут и до паники недалеко. Пусть учатся встречать танки в траншее, пропускать над собой, а потом кидать гранаты им в корму.
        Кстати, о гранатах. Я так понимаю, мощных противотанковых гранат у вас мало?»

«Очень мало», - опять хором зашумели пехотинцы.

«К сожалению, не могу вас обрадовать. Не хватает взрывчатки, не хватает металла. Но можно подыскать кое-что взамен, опираясь на местные ресурсы. У вас тут поблизости есть производство бутылок?»
        Офицеры удивленно переглядывались.

«А зачем?» - спросил один из них.

«А затем, что берем обычную бутылку, заливаем в нее бензин или керосин, добавляем немного желатина, закупориваем, прилаживаем простейший терочный запал. Если такую штуку поджечь, да кинуть на моторный люк, танк очень даже неплохо загорится. Я понимаю», - добавил Обер, видя скептическое выражение на лицах присутствующих, -
«что это, конечно, не граната. Но все же это лучше, чем ничего. Когда танки встретить нечем, сгодятся и бутылки с бензином.
        Так, а производство сигнальных ракет в вашем территориальном командовании имеется?
        - снова задал Обер вопрос.

«Имеется, имеется», - подтвердил один из офицеров с интендантскими нашивками.

«Вот вам и еще одно средство против танков. Берется обычная сигнальная ракета, только вместо светящегося состава снаряжается зажигательным - и ею тоже можно жечь танки. Направил на моторный отсек, дернул за шнур - и готово. С 40-50 метров, может быть, попадание и не будет очень точным, но уж с более близкого расстояния - наверняка».
        Обер дал некоторое время, чтобы присутствующие обдумали сказанное, и перешел к проблемам инженерного оборудования театра военных действий.

«Больше всего меня беспокоит граница с Зотакией. Если деремцы ударят через ее территорию мощным танковым кулаком, они выйдут на оперативный простор. Ведь там почти одни степи на сотни километров! Нужно не только укрепить границу, но создать глубоко эшелонированную оборону - километров на двести, а то и на триста в глубину. Не меньше трех полос. На это не следует жалеть людей. Сегодняшний пот окупится меньшим количеством крови, пролитой завтра. Иначе последствия могут быть роковыми. Танки деремцев выйдут во фланг и тыл войскам, удерживающим горные долины и перевалы, двинутся вдоль побережья, угрожая с суши базам флота, займут многие промышленные районы и выйдут к столице.
        К сожалению, танки там могут двигаться и вне дорог. Там почти все направления - танкоопасные. Поэтому там надо иметь сильные подвижные противотанковые резервы.
        Общей задачей для построения оборонительных рубежей вдоль всей границы является оборудование полосы заграждений в предполье. Ее надо насытить минами, колючей проволокой, подготовить к взрыву все мосты и мостики, пристрелять артиллерией все подготовленные препятствия, чтобы затруднить противнику их преодоление».
        После долго совещания, окончившегося затемно, Обер ужинал вместе с генералом Астакару Матро. Оставшись с ним с глазу на глаз, он подал ему совет:

«По моему мнению, тебе не следует распылять новую технику, которая начала поступать в войска. Сначала сколоти на основе этой техники одну полноценную современную дивизию. Возьми лучшие свои части и подразделения, лучших командиров и разверни в соединение, равного которому ни у кого пока нет. Состав примерно такой: танковый полк - целиком из новых танков. Экипажи готовь прямо сейчас, объяви, что лучшие получат хорошее назначение. Помимо пушечных батарей в полках, для усиления введи в состав этого соединения гаубичный дивизион на механизированной тяге, и все пушки тоже переведи с конной на мехтягу. Добавь зенитный дивизион, боюсь, он тебе ой как понадобится. Ну, само собой, два пехотных полка. Полки сделай целиком моторизованные, вооруженные самозарядными винтовками, а по взводу в каждой роте - автоматическими».

«Постой, постой!» - прервал его Астакару Матро. - «Говоришь ты дело, но где я столько автомобилей возьму? Даже если оголить другие соединения, и то, пожалуй, не хватит!»

«Так весь смысл в том, чтобы дивизия вся была на колесах! У тебя что, транспорта действительно нет? А броневые батальоны? Те, что вооружены старыми бронеавтомобилями? В них же помещается от четырех до шести человек. При небольшом переоборудовании, думаю, еще по паре бойцов можно будет там разместить. Не грузовик, конечно, но одного броневого батальона почти хватит на перевозку трех пехотных рот. А в крайнем случае подожди до войны. Тогда пополнишь эту дивизию мобилизованным гражданским транспортом».

«В этом что-то есть…» - задумчиво промолвил генерал. - «Если за счет мобилизации я возьму гражданские грузовики, то в эту дивизию можно будет дать лучшие, трехосные, а всякую мелочь и автобусы распределить по другим…»

«Но это еще не все. Включи в дивизию полк специального назначения - весь с автоматическими винтовками, по одному отделению в каждом взводе - с пистолетами-пулеметами. Этот полк будет обеспечивать действия дивизии разведкой, диверсиями в тылу противника, будет действовать в авангарде и в боевом охранении. На худой конец - будешь бросать его туда, где особенно туго. Ну, и людей подбери соответствующих».

«У меня есть приказ об организации бригады специального назначения в составе территориального командования, и батальонов - в составе корпусов», - снова прервал его Астакару Матро. - «Но в штате дивизии целый полк спецназначения не предусмотрен».

«Ну, не мне тебя учить!» - улыбнулся Обер Грайс. - «Назови его не полком, а батальоном в составе своей бригады, и определи его приказом как отдельный батальон, приданный дивизии. Да, не забудь вот еще что. Каждому полку - двойной комплект радиостанций. Двойной комплект пулеметов. На каждый взвод - одно реактивное противотанковое ружье. Введи в каждом взводе должность снайпера и немедленно начни их учить обращению с винтовкой, оснащенной оптическим прицелом.
        Ну, как тебе идея?»

«Да-а», - протянул генерал Матро после долгого молчания, - «этакая дивизия будет, пожалуй, посильнее иного корпуса. Если, конечно, ее успеть сколотить, да натаскать как следует».

«Вот именно. Такой резерв тебе может очень даже пригодиться в трудную минуту. И вспомни, что я тебе говорил насчет противотанковых резервов. Надо тебе завести в качестве оперативного резерва хоть один на каждый из твоих корпусов отдельный противотанковый полк - тоже целиком на механизированной тяге. А в дивизиях создай противотанковые роты, вооруженные новейшими реактивными противотанковыми ружьями».
        Обер помедлил немного, потом задумчиво, чуть ли не себе под нос, пробормотал:

«Но больше всего меня беспокоит совсем другое…»

«Что же?» - немедленно отреагировал генерал Матро.

«Уровень боевой подготовки. Когда деремцы ударят своими танковыми клиньями и неизбежно кое-где разрежут оборону, когда части окажутся под угрозой окружения, когда вышестоящие штабы не будут успевать реагировать на меняющуюся обстановку, когда связь будет то и дело нарушаться, когда склады и железные дороги будут под ударом вражеской авиации - смогут ли тогда твои солдаты и офицеры не просто вспомнить о том, что написано в боевых уставах, но воевать в соответствии с ними? Вести разведку, знать, где противник, не терять связи с артиллерией, танками и авиацией, обеспечивать снабжение боеприпасами и горючим, своевременно выдвигать войска на нужные рубежи…»
        Обер Грайс поднял глаза на генерала и увидел, что тот помрачнел.

«Настоящая война, это, конечно, не учения. И, боюсь, многие на первых порах не выдержат, растеряются» - мотнул головой Астакар Матро. - «Но проверить это можно только в реальном бою. Впрочем, завтра мы выйдем на учения. Кое-что и они покажут».
        Прошедшие учения действительно, многое показали. И пехотные подразделения продемонстрировали очень разный уровень умения стрелять из винтовки. Многие офицеры путались в карте. При совершении маршей колонны растягивались, опаздывали из-за поломок машин, а порой и заезжали не туда. На начальной стадии учений пехота браво шла вслед за танками, артиллерия дружно поддерживала атаку огнем, а самолеты бомбили передний край условного противника. Но стоило войскам продвинуться вперед на десяток-другой километров, стоило условному противнику начать маневрировать, как все взаимодействие разлаживалось - танки рвались вперед без поддержки пехоты, то ли отставшей, то ли заблудившейся, артиллерия в это время молчала, ожидая указаний от своих артиллерийских начальников, а авиация маялась без дела, не получая вообще никаких заявок.
        Генерал Матро был заметно расстроен, но Обер Грайс не считал ситуацию столь уж катастрофической. При быстром развертывании армии и отсутствии готовых резервов офицерских кадров такое положение былро неизбежно. Но, разумеется, исправлять ситуацию нужно было как можно скорее. Не оглядываясь на инструкции, надо было резко поднять интенсивность тренировок. И господин советник пытался донести эту мысль до генерала Матро.

«За оставшееся время постарайся сделать все, что можно, чтобы войска не растерялись под первым ударом. Учи их тому, что будет в реальном бою» - закончил разговор советник.
        Короткий визит к генералу Матро завершился. И снова завертелись дела. На этот паз Обер поехал на восток. Там, на одном из двух танковых заводов, имевшихся в Левире, проходили испытания нового образца тяжелого танка. Заместитель начальника Управления броневых сил Никасу Войлита (получивший недавно звание полковника) пригласил Обера присутствовать на этих испытаниях.
        Танк, стоявший на полигоне, после того, как с него сняли брезент, предстал перед Обером Грайсом весьма внушительно выглядящей боевой машиной. Обер внимательно обошел его вокруг и начал задавать вопросы:

«Вес?»

«43 тонны», - ответил сопровождавший его офицер-танкист.

«Толщина брони?»

«Лобовая - 50 мм, борт - 30 мм».

«Мощность двигателя?»

«400 лошадиных сил. Тот же двигатель, что у среднего танка», - пояснил танкист.

«Скорость?»

«28 км/час».

«Калибр пушки?»

«91 мм».

«Длина ствола?»

«26 калибров».
        После того, как танк, натужно воя мотором, медленно прополз по полигону и заглох, не в силах забраться на крутую насыпь, Обер попросился сам сесть за его рычаги. Но и это не помогло - покрутившись так и сяк, танк так и не смог одолеть подъем, но зато стал явно перегреваться двигатель. Один из инженеров завода-изготовителя попытался поддержать честь своей машины. Но его усилия на месте механика-водителя привели только к тому, что танк окончательно встал - не выдержала нагрузки и сломалась трансмиссия. Всю вторую половину дня и ночь опытный образец танка приводили в порядок, чтобы назавтра он мог принять участие в стрельбах.
        При проведении боевых стрельб было заметно, что каждый выстрел сотрясает танк так, что тот едва не опрокидывается. Загазованность боевого отделения оказалась такова, что экипажу пришлось открыть все люки, но и при этом темп стрельбы упал до 1-1,5 выстрелов в минуту. После отстрела третьего боекомплекта у танка заклинило противооткатное устройство. Осмотр танка по завершении стрельб показал наличие трещин в креплении орудия и заедание поворотного механизма башни.

«Очень плохо», - резюмировал Обер, поплотнее запахивая плащ от сырого пронизывающего зимнего ветра. - «Никуда не годится. Тяжелый танк у вас не получился».
        Присутствующие на полигоне Никасу Войлита и полковник Шуффина, только что перешедший с должности командира танковой бригады на должность командира формирующейся танковой дивизии, поддержали мнение Обера:

«Да, танк слишком тяжел, подвижность недопустимо мала, крепление орудия не выдерживает динамических нагрузок, противооткатное устройство недоработано, ходовая часть ненадежна, башня очень тесна…»
        Обер заговорил, обращаясь к представителям конструкторского бюро:

«Средний танк у ваших коллег вышел неплохой, а вот с этим вы поторопились. Без нового двигателя и без специально сконструированной танковой пушки этот замысел реализовать не получится».
        Конструктора молчали, видимо, не желая вставать в позу оправдывающихся, и лишь один из них с горячностью затараторил:

«Новая пушка? Новые, более надежные противооткатные устройства? Расширение пространства для экипажа в башне?» - инженер резко отрубал фразы, перемежая их короткими паузами, и при каждом завершении фразы энергично тыкал указательным пальцем чуть ли не в грудь Оберу. - «А вы знаете, что значило для нас сделать хотя бы такую башню? Это значило, что мы вышли на предел возможностей нашего оборудования! Увеличенная башня потребует неизбежно погона значительно большего диаметра, а оборудования для обработки таких больших деталей у нас попросту нет!
        - Он последний раз махнул пальцем перед носом у Обера и замолчал, насупившись.

«Да, это действительно проблема» - Обер немного помрачнел, - «и я не могу обещать ее скорейшего решения. Мы сами еще не располагаем ни одним таким станком - первый должен быть вот-вот построен для нашего собственного танкового завода».
        Обер чуть помедлил, потом его лицо просветлело, а губы тронула едва заметная улыбка:

«Не огорчайтесь, мне кажется, вместо этой машины можно сделать кое-что весьма полезное для ваших танковых войск. Но не танк. Я предлагаю вот что:
        Бронирование ослабить, это сразу снизит нагрузку на двигатель и ходовую часть, уменьшит давление на грунт и позволит поднять скорость. Поставим броню 30 мм на лоб и башню и 15 мм - на борта…»

«Постойте! Это слишком слабая броня», - не сдержался и возразил один из конструкторов. - «Она не выдержит огня танковых пушек новых танков и противотанковой артиллерии».

«А от нее этого и не потребуется. Эта машина не будет действовать в передовых линиях. Она будет действовать позади боевых порядков танков, поддерживая их, и для нее хватит противоосколочной и противопульной брони. Поэтому: вращающуюся башню - долой. Поставить простую коробчатую, но побольше габаритами. А вот пушку поставим сюда не 91 мм, а вашу новую длинноствольную 105 миллиметровку! За счет уменьшения бронирования и снятия поворотного механизма заметно выиграем в весе, что позволит отказаться от специального шасси и поставить башню с пушкой на уже отработанное шасси нового среднего танка, которое само по себе тоже легче. Вот еще выигрыш в весе. И тогда имеющегося двигателя так же будет достаточно». - Обер помолчал немного и добавил, - «Но и ваше специально сконструированное для тяжелого танка шасси тоже пригодится, хотя над усовершенствованием трансмиссии и ходовой части все же придется поработать. На это шасси по аналогичной схеме я предлагаю поставить весьма облегченную, с эффективной противооткатной системой, гаубицу -
15-сантиметровку, производство которой развертывается у вас по тайрасанской лицензии. А с калибром 15 см это самоходное бронированное орудие на танковом шасси сможет бить с позиций, расположенных в трех-пяти километрах за линией танков, а при нужде выдвигаться и на прямую наводку».

«Так вы что, всерьез предлагаете 15-сантиметровку?» - воскликнул полковник Шуффина.

«Да, 15-сантиметровку. Представляете себе атаку ваших новых средних танков, которую сопровождают такие самоходные пушки? Они будут разбивать укрепления и препятствия, сносить своим огнем позиции противотанковой артиллерии, поражать резервы, выдвигаемые из глубины. А в обороне это мощнейший подвижный противотанковый резерв. Первым же попаданием танки противника будут напрочь выводиться из строя!»
        Техническое задание было утверждено. Но навалились проблемы с производством среднего танка. Моторесурс дизельного двигателя удалось поднять, но он все равно был недопустимо мал, едва дотягивая до 100 часов. При этом военные представители отказывались принимать почти половину двигателей, вообще отправляя их в брак. Станок для обработки вращающегося погона башни требуемого диаметра имелся только один, но и тот был не лучшего качества, и не мог обеспечить необходимой точности. Высок был процент брака при изготовлении коробки передач, которая выходила из строя подчас даже раньше двигателя.
        Обер бомбардировал свое руководство на Тайрасане просьбами о поставке новых высокоточных станков. С их прибытием дело стало понемногу идти на лад…
        Темп событий все нарастал. В министерстве обороны отменили выходные дни. Было втрое увеличено количество сотрудников, несущих круглосуточное дежурство. Обер, несмотря на возраст, выдерживал возросшую нагрузку, тем более, что круглосуточные дежурства его не касались. Однако он уже не был таким бодрым, как прежде, да и его помощница Талимай после нескольких круглосуточных дежурств явно выглядела утомленной. Ей был непривычен такой темп работы.
        Тогда Обер пошел на хитрость. По воскресеньям он стал вывозить Талимай в город на своей машине и вместе с ней отправлялся в спортивный зал, где принялся регулярно проводить физкультурную разминку и заодно начал обучать девушку основам рукопашного боя. На воскресенья же Обер стал планировать свои поездки на флот. И, в отличие от других таких поездок, он стал брать с собой Талимай.

«Сержант Эльсете!» - обратился к ней Обер во вторник после краткого обеденного перерыва.

«Да, господин бригадный генерал?» - она подняла голову от пишущей машинки, прервав ее непрерывное стрекотание.

«Получите в канцелярии командировочные предписания и закажите железнодорожные билеты в мягкий вагон на „Морской экспресс“, а в бухгалтерии оформите аванс на командировку. Подписан приказ о проведении технической консультации на флоте. На это раз вы мне понадобитесь. Надо будет стенографировать обсуждение».
        Талимай очень взволновалась. Она ни разу в жизни не была на море, хотя и жила не так далеко от него. Да и по железной дороге она ездила только раз в жизни, еще маленькой девочкой, когда дядя вышел в отставку и из своего провинциального гарнизона перебрался в пригород Акатонды. От этой поездки ей запомнилось ощущение чего-то необычного, запомнился запах паровозного дыма, теснота и постоянный шум множества пассажиров, до конца не смолкавший даже ночью, ветерок, бьющий в приоткрытое окно вагона, мерный перестук колес, непрерывно сменяющие друг друга пейзажи за окном, да бесконечные остановки на маленьких полустанках.
        Главная база Военно-морского флота Левира находилась километрах в 180 от Акатонды. Но на этот раз путь Обера лежал на восток и на юг - на большой южный полуостров, замыкавший с одной стороны гигантский залив Внутреннего моря, где циркулировало теплое течение, поднимавшееся сюда вдоль берегов Элинора и от экватора поворачивающее на восток, к берегам Левира. Поезд на побережье отправлялся в 16 часов 50 минут|в пятницу.
        Взявшись за вычурной формы бронзовую ручку, отполированную до блеска, Талимай открыла дверь в купе. Обер уселся на диванчик, оставив портфель с документами под рукой. Поезд слегка дернулся и медленно поплыл вдоль платформы. В купе, где располагались два мягких диванчика, делившиеся откидными подлокотниками на три отдельных сиденья, кроме них двоих, никого не было. Подлокотники были убраны, а обитые бархатистой тканью диваны были застланы свежими постелями.
        Обер, в своем неизменном штатском сером, в едва заметную полосочку костюме, закинув на багажную полку с сеткой их дорожные саквояжи, сел у окна напротив Талимай, которая отчего-то чувствовала себя неловко в своем простом солдатском мундирчике с сержантскими погонами. Осторожно присев на застланную постель, она попробовала упругость диванчика ладонями, ощущая прохладу свежих крахмальных простыней, а потом, неожиданно для самой себя, пару раз слегка подпрыгнула на мягкой пружинистой поверхности и тут же еще больше смутилась.
        Неловкость она ощущала и от того, что осталась наедине с мужчиной в помещении с заправленными постелями. Однако Обер сидел спокойно, поглядывая на виды, все быстрее и быстрее бегущие за окном, и его спокойствие понемногу передалось и девушке.
        Поужинав в вагоне-ресторане, Обер с Талимай вернулись в свое купе. Обер Грайс вышел в коридор, предоставляя возможность даме переодеться. Талимай снова почувствовала стеснение. Она торопливо переоделась в новый простенький халатик, специально для этой поездки купленный накануне, и вышла в коридор. Обер Грайс, в свою очередь, переоделся в дорожную пижаму.
        Было еще не очень поздно, но Обер сразу, как заправский путешественник, посоветовал - «в поезде не очень-то хорошо спится, так что следует лечь пораньше»,
        - и вскоре уже задремал. Талимай вновь успокоилась и последовала его примеру. Она очнулся только тогда, когда на столике в купе задребезжал небольшой будильник. Темнота за окном сменилась предрассветным январским сумраком.
        Через полчаса, одевшись, умывшись и выпив приготовленного проводником горячего чая с булочками, Обер с Талимай уселись у окна, наблюдая, как поезд быстро летит через небольшие холмы, постепенно взбираясь на плоскогорье, а затем спускаясь с него на приморскую равнину южного полуострова. Они мало болтали в дороге, лишь изредка перебрасываясь несколькими фразами по поводу своих дорожных впечатлений.
        После того, как Обер и Талимай вернулись с обеда из вагона-ресторана, они успели немного подремать. А поезд тем временем уже замедлял ход и, лениво постукивая по рельсам, шел через пригороды небольшого приморского городка, подтягиваясь к вокзалу. «Морской экспресс» преодолел почти полторы тысячи километров менее, чем за 23 часа.
        Встречавший Обера молоденький капитан-лейтенант лихо козырнул, забрал у Обера и Талимай их небольшие дорожные саквояжи и повел к выходу с вокзала. Рядом, на небольшой привокзальной площади, их ждала машина. Уже здесь, в самом городке, чувствовалось дыхание моря. Легкий ветерок был не в силах разогнать пелену облаков, но время от времени в этой пелене показывались голубоватые просветы и на городок на короткое время падали бледные лучи зимнего солнца. Несмотря на январь, в этих местах, у теплого моря, люди ходили без пальто и плащей.
        Автомобиль выбрался из городка и покатил по приморскому шоссе. Минут через двадцать стали видны домики военно-морской базы и серые силуэты кораблей на рейде. У больших ворот при въезде на базу шофер, сопровождающий капитан-лейтенант, Обер и Талимай - все предъявили свои документы, дотошно проверенные караульным. После телефонного звонка начальнику охраны автомобиль был пропущен. Вскоре он остановился у небольшого трехэтажного белого домика под темной крышей из крупной плоской черепицы.

«Здесь гостевой домик командования Восточной эскадры», - пояснил капитан-лейтенант.

«Домик» оказался довольно комфортабельным отелем. Бригадному генералу Грайсу и его секретарше отвели отдельные номера. После роскоши мягкого вагона «Морского экспресса», с его бархатом, красным деревом, полированной бронзой и зеркалами в богатых оправах, собственный номер в отеле еще раз поразил ее воображение. Здесь помещение было отделано панелями светлого дерева и шелком, и по сравнению с комнатами в ее собственном доме, казавшимися ей весьма большими, было гораздо более просторным. Ее удивляло здесь все - и камин из резного белого мрамора, и широченная пышная кровать под балдахином, и узорчатый наборный паркет. Но особенно ее поразила ванная комната.
        За дверью вели вверх несколько белых мраморных ступеней, покрытых светло-серым вязанным ковриком. Пол в ванной был поднят примерно на полметра по сравнению с остальным номером. Сама овальная ванна, вделанная в пол, казалась огромной. Она выглядела как вырезанная из большущего цельного куска темно-серого, почти черного, мрамора с белыми, чуть с желтоватым оттенком, прожилками. Округлые края ванны немного выступали над поверхностью пола, выложенного крупными беломраморными плитами. На полу лежало несколько светло-серых вязанных ковриков и такая же широкая дорожка. Банкетка из светлого шлифованного дерева с таким же сереньким пуфиком и тоже сделанные из светлого шлифованного дерева стойка для полотенец и вешалка для одежды завершали картину. Банкетка была придвинута к небольшому столику (из такого же дерева, как и остальная мебель), над которым возвышалось прямоугольное зеркало со скругленными краями.
        Пока Талимай, разинув рот, разглядывала все это великолепие, в дверь постучали.

«Талимай, ты уже устроилась?» - раздался голос бригадного генерала Грайса. -
«Прими ванну, передохни, и к половине восьмого я зайду за тобой. Пойдем поужинать».
        Маленькое кафе, расположенное в доме напротив, было не таким уж шикарным, но Талимай редко доводилось бывать в подобного рода заведениях, и она сочла его во всех отношениях великолепным.
        После ужина бригадный генерал Грайс, выйдя вместе с Талимай на улицу и подойдя к дверям гостевого дома, остановился и произнес:

«На сегодня вы свободны, сержант Эльсете. Но рекомендую пораньше лечь спать - завтра жду вас к завтраку в этом же кафе ровно в 7.00. А мне еще надо завершить кое-какие дела». - Он отвесил ей короткий поклон и удалился.
        Обер Грайс спешил в небольшой торговый и рыбный порт, расположенный неподалеку от военно-морской базы. Предъявив на выходе с базы свой пропуск, он проследовал прямо к одному из причалов, где стояло торговое судно под флагом Тайрасанской Федерации. Обер легко взбежал по трапу и его, не задавая никаких вопросов, пропустили на борт.
        Второй штурман, невысокий крепкий человек средних лет в тщательно отутюженном темно-синем форменном костюме с золотыми нашивками, докладывал коротко и по делу:

«Резидентом зарегистрированы страховая компания „Крылья надежды“ и патентное бюро. Получена многообещающая техническая документация. В ближайшие дни они передадут фотопленки. Найдены подходы к информированному человеку в мобилизационном отделе Министерства финансов. Наш старый агент в Генеральном штабе согласился возобновить сотрудничество. Но он пока не имеет доступа к оперативным планам. Легенда для внедрения агента в Королевство задокументирована, сейчас оформляем покупку недвижимости. Это пока все. Первые добытые технические данные в этом конверте», - и он протянул Оберу Грайсу небольшой стандартный конверт из желтоватой рыхлой бумаги.
        Совещание в штабе Восточной эскадры началось ровно в восемь утра. Главный военно-технический советник Грайс, после того, как его представили присутствующим офицерам, начал свое сообщение:

«Господа адмиралы, господа офицеры! Хочу сообщить вам, что вашей эскадре предстоит работа по освоению некоторых технических новинок. Первая из них - радиолокационное оборудование. Его производство уже начато и в ближайшие дни первые комплекты должны поступить к вам на базу. Необходимо в кратчайшие сроки приступить к монтажу и отладке этого оборудования на боевых судах. Я не буду здесь вдаваться в технические подробности, скажу только, что радиолокаторы позволят обнаруживать морские и воздушные суда на расстоянии в многие десятки, а при благоприятных условиях - и в сотни километров. Некоторым из вас, возможно, известно, что именно радиолокаторы позволили нам в свое время нанести поражение более сильному флоту Республики Южных Территорий в Огаренском инциденте, обеспечив ведение артиллерийского огня из-за горизонта. Долгое время это было тщательно охраняемым военным секретом Тайрасанской Федерации. Это по прежнему секрет, но недавно было принято решение передать документацию по производству и применению этого оборудования правительству Левира.
        В первую очередь вам следует выделить группу офицеров и инженеров, ответственных за приемку оборудования и установку его на судах. Непосредственно монтаж и отладку будет осуществлять группа специалистов с завода-изготовителя. Надо утвердить также список судов, на которых будут монтироваться радиолокаторы, и график монтажа. Следует выделить хорошо охраняемое помещение для хранения прибывающего оборудования и обеспечить нормальные условия размещения для специалистов-монтажников и наладчиков.
        Следущая ваша задача - выделить командиров радиолокационных боевых частей и операторов радиолокационных станций, немедленно приступив к их обучению и тренировкам уже в ходе приемки и монтажа оборудования».
        Обер сделал небольшую паузу, еще раз обдумывая свои слова, и продолжил:

«Вторая проблема, которую я хочу перед вами поставить, будет решаться уже целиком вашими собственными усилиями. Насколько мне известно, на вашей базе есть очень хорошая техническая лаборатория, где работают способные специалисты по минно-торпедному делу. Им я хочу предложить поработать над одной новинкой. Вы понимаете, что характер этой новинки я раскрою только тем специалистам, которых это будет касаться непосредственно. От вас же я попрошу пока только всемерного содействия работе лаборатории и проведению испытаний ее опытных изделий. Какое именно содействие будет необходимо, руководство лаборатории доложит командованию после совещания. У меня все». - Обер Грайс опустился на свое место.
        Еще около часа ушло на обсуждение различного рода конкретных вопросов, связанных с установкой радиолокаторов. Когда, наконец, ответственные были выделены, а графики составлены, совещание завершилось.

«А сейчас все свободны, кроме офицеров, специально приглашенных на техническое совещание», - громко произнес вице-адмирал, заместитель командующего Восточной эскадрой. Офицеры поднялись со своих мест и быстро покинули зал заседаний. На местах осталось всего восемь человек, не считая Обера Грайса и двух адмиралов. Талимай, прилежно стенографировавшая ход предшествующего совещания, на этот раз также должна была покинула зал.

«Жди меня к обеду в кафе», - бросил ей Обер.

«Господа офицеры! Совсем недавно мною получены конфиденциальные сведения, касающиеся военно-морского флота Деремской коалиции», - начал свое сообщение Обер.
        - «Учтя уроки Тайрасанской кампании, командование флотов, участвующих в коалиции, приняло меры по значительному расширению и совершенствованию противоминных сил. Создан большой флот тральщиков, а усовершенствованные минные тралы показывают при испытаниях большую надежность и эффективность в поиске и удалении мин.
        Что же мы можем им противопоставить?
        Я предлагаю вам попробовать в срочном порядке начать эксперименты по созданию минного оружия, недоступного для существующих тралов. Мины нового типа будут устанавливаться на глубине, недоступной тралам. Они должны автоматически подвсплывать и взрываться при прохождении судов над ними.
        Как же это обеспечить?
        Можно воспользоваться двумя физическими эффектами, которыми сопровождается движение металлического боевого судна - а именно, акустическим и магнитным. Мины должны быть снабжены неконтактными взрывателями, реагирующими на скачок магнитного поля и на акустические волны. Раз существуют приборы, улавливающие эти физические эффекты, значит, можно создать и взрыватели.
        Что касается неуязвимости этих новых видов мин от новейших противоминных тралов, то я сегодня же передам в секретную часть последние данные о рабочих скоростях и глубинах тралов и тральщиков производства Великой Унии и Королевства обеих проливов».
        После обеда Обер, беря ключ у портье, задал Талимай вопрос:

«Вы не хотели бы прогуляться в близлежащий городок? Говорят, это довольно симпатичное курортное местечко. Наш поезд отходит в 19.20, а сейчас только 14.30. Времени у нас будет достаточно, поскольку в нашем распоряжении есть автомобиль. Я мог бы зайти за вами, скажем, через час».
        Талимай послушно кивнула - да и почему бы ей было возражать? - и отправилась к себе в номер.
        Ровно через час она уже стояла у двери, критически оглядывая себя в зеркало, и в который раз расправляя складочки на мундире и поправляя шпильки в тщательно уложенных вокруг головы темных косах. Ах, что бы она только не дала, чтобы оказаться сейчас не в этом приталенном жакете и простой прямой юбке из солдатской полушерстяной ткани унылого защитного цвета, а в одном из тех платьев, в которых щеголяли нарядные девушки на центральных улицах Акатонды!
        Она вздрогнула от стука в дверь, еще раз мельком глянула на себя в зеркало, приосанилась, постаралась придать лицу спокойное, уверенное выражение и взялась за дверную ручку.
        Автомобиль быстро подвез их к окраине курортного городка. Обер попросил шофера подождать их у центральной лестницы городской набережной, вышел из машины, подал руку Талимай и повел ее к берегу моря.
        Небольшая лестница со ступеньками из искусно подогнанных обломков дикого камня вела к полосе песчаного пляжа, однообразие которого нарушалось зубцами невысоких скал, двумя причудливыми нагромождениями торчавших из зеленого берегового склона и небольшими мысами выдававшихся в морские волны. Пелена облаков, еще вчера бывшая почти сплошной и серой, побелела и поредела. Голубые разрывы в облаках стали широкими, более яркими, а сами облака сделались полупрозрачными и поднялись повыше. Несмотря на довольно приятную, сухую и не слишком прохладную погоду, сезон считался совсем не курортным, и на всем пляже виднелось от силы десятка два человек.
        Обер подошел к лениво плескавшейся волне, попробовал ее рукой…

«Теплая…» - удивился он. Затем, по мальчишески широко улыбнувшись, он уселся прямо на песок, скинул туфли и носки, закатал брюки и пошел по кромке воды босиком.

«Присоединяйся!» - обернувшись, крикнул он поотставшей Талимай.
        Девушка, поколебавшись немного, сбросила с ног туфли с округлыми носами, на невысоком каблуке, потом, слегка зардевшись, отвернулась от Обера, стремительным движением задрала юбку, отстегнула коричневый нитяной чулок от подвязки, быстренько скатала его вниз и стащила с ноги. Затем последовала очередь другого чулка.
        Талимай осторожно, кончиками пальцев, пощупала лениво плескавшуюся у ее ног воду и, решившись, зашлепала по ней, подобрав юбку и стараясь догнать Обера.

«Ну как, нравится?» - обернувшись, спросил ее Обер, по-прежнему широко улыбаясь.
        Талимай, сохраняя на лице легкий румянец смущения, молча кивнула.
        Приблизившись к главной набережной, Талимай заметила в воде двоих купающихся.

«Поглядите, господин Грайс!», - воскликнула она. - «И как они не боятся купаться в январе!»

«Но ведь вода-то достаточно теплая», - возразил Обер. - «Ведь твоим ногам не холодно? Они не замерзли?»

«Нет… Ноги не мерзнут…» - подтвердила Талимай.

«Пожалуй, я и сам бы с удовольствием искупался», - промолвил Обер и бросил, кивком головы указывая на лестницу набережной, - «пошли!»

«Почему он решил уйти на набережную, если ему вдруг взбрело в голову купаться?» - недоумевала Талимай, но вслух своего удивления не высказала.
        Поднявшись по широкой лестнице на большую каменную набережную, Обер толкнул дверь одного из многих магазинчиков, расположившихся здесь, увидев за стеклом табличку
«открыто». Талимай послушно последовала за ним.

«Ты плавать умеешь?» - спросил Обер, разглядывая прилавок.

«Да. Дядя научил, когда мы переехали в столицу. Он меня в детстве часто на реку водил купаться. Но прошлым летом я всего раза два на реку выбралась…» - не договорив, она замолчала, решив, что господину бригадному генералу совсем не интересны детские воспоминания вспомогательной служащей.

«Тогда выбирай!» - и Обер широким жестом указал на многочисленные купальные костюмы, вывешенные за прилавком.
        Талимай совсем растерялась. Что же выбрать? И потом, ведь у нее же с собой совсем мало денег. На такие роскошные костюмы всей ее наличности может не хватить!.. В глазах ее блеснули слезы. Она стояла, теребя в руках свои чулки и туфли, и еще более застеснялась, когда поняла, как они выглядят среди всех этих шикарных вещей. И как ее угораздило зайти в такой магазин босиком?…
        Обер Грайс быстро сообразил, в чем причина смятения его секретарши. Вынув бумажник, он обратился к продавцу:

«Будь любезен, дорогой, покажи-ка мне вон тот синенький купальный костюм для дамы».
        Продавец с уважением посмотрел на строгий, но явно дорогой костюм покупателя и на не менее дорогой бумажник в его руках. Затем его взгляд заинтересовано скользнул по девушке в скромной военной форме с сержантскими лычками. Его голова соображала быстро - «явно не родственница… разве что дальняя… может быть, подчиненная… но почему он тогда не форме?.. а купальник выбрал дорогой, из лучшей тончайшей шерсти… неужели он ограничится одним купальником?..» - и еще быстрее действовали его руки, выложившие на прилавок ярко-синий купальный костюм. Небольшой треугольный вырез его (довольно скромный, по понятиям продавца) обрамлялся узеньким воротничком, имитирующим матросский, с тройной белой каймой по краю, и с маленьким двойным матросским галстучком внизу. Короткие штанишки купальника и еще более короткая купальная юбочка также имели понизу тройную белую кайму.

«Полагаю, это как раз ваш размер», - подобострастно проговорил продавец, заглядывая в лицо, однако, не даме, а солидному покупателю.

«Похоже, да», - кивнул Обер и добавил, опережая готовые сорваться с уст продавца предложения купить что-нибудь еще, - «добавь-ка сюда купальную шапочку в тон для дамы, еще вон те темно-серые купальные трусики на мой размер, два больших пляжных полотенца, пляжную сумку для дамы, - вон ту, скромненькую, из соломки… да, еще непромокаемый клеенчатый пакет для влажных вещей. Сколько я за все должен?»
        Когда продавец со скоростью пулемета выпалил цены каждой вещи и назвал сумму, Талимай широко раскрыла глаза и смогла только неуверенно пролепетать:

«Господин бригадный генерал…» - она опять совершенно растерялась, не зная, как отказаться от столь дорогостоящего подарка своего начальника.

«Ага», - мелькнула тень улыбки по лицу продавца, сноровисто заворачивавшего покупки и складывавшего их в сумку - «я все-таки угадал! Хоть он и в штатском, а девчонка-то все же - его подчиненная. Наверное, потому он и без формы… Отсвечивать не хочет… А у генерала губа - не дура. Она конечно, совсем неотесанная, но фигуристая… Приодеть ее как следует, и обтесать маленько - выйдет лакомый кусочек…

«Ну, пошли переодеваться», - бросил Обер, указывая кивком головы на ярко раскрашенные кабинки для переодевания, расставленные вдоль подножия набережной, когда они с Талимай вновь спустились по лестнице на пляж. Он вынул из сумки купальник Талимай, развернул его и подал девушке.
        Зайдя в кабинку, Талимай стала переодеваться. Движения ее были неловки и суетливы, на щеках разгорался стыдливый румянец, хотя кабинка надежно загораживала ее от посторонних взоров.
        Наконец, она натянула на себя купальный костюм, оказавшийся ей, действительно, впору - наметанный глаз не подвел продавца. Несколько секунд девушка колебалась, не решаясь выйти из кабинки, демонстрируя всем снятое с себя нижнее белье. Затем она аккуратно завернула белье в юбку и отперла дверцу кабинки.
        Обер уже ждал ее, стоя в коротких купальных трусиках у самой воды и делая призывные жесты рукой. Положив свои вещи на песок рядом с вещами Обера, Талимай подбежала к кромке берега. Обер с разбегу бросился в морские волны и поплыл, рассекая их мощными взмахами рук.
        Талимай поразилась, насколько крепкой была его фигура. Она никак не могла поверить, что ее начальнику уже около семидесяти лет. В его волосах почти не было седины. В спортивном зале он опережал молодых крепышей. А здесь она впервые смогла рассмотреть его тело. Сплошные литые мышцы, как на рисунках классических мастеров из Национальной картинной галереи… Но это были не мышцы борцов или гиревиков. Его мышцы не выделялись буграми, а облегали тело, как плетеные ремни.
        Талимай никак не могла догнать его, отплывая все дальше и дальше от берега. Прямо под ней проплывало ровное песчаное дно, на котором кое-где виднелись короткие колышущиеся пряди морских растений и обломки скал. Первый раз девушка плыла в столь прозрачной воде - река у столицы, где ей доводилось купаться, была мутноватой, хотя ее и нельзя было назвать грязной - просто дно там было илистым, а не песчаным.
        Но вот Обер остановился, развернулся к ней лицом и крикнул:

«Ну, как водичка?»

«Хорошо!» - искренне воскликнула Талимай, стараясь не слишком явно отплевываться от горько-соленой морской влаги на губах.

«Ладно, на сегодня хватит. Поплыли обратно!»
        И на обратном пути к берегу Обер снова обогнал Талимай. Выскочив на берег, он уже встречал ее с полотенцем в руках.

«А теперь вытираться, переодеваться, - и пойдем искать нашу машину».
        Следующий раз Талимай выехала со своим генералом на море две недели спустя. Но это была главная база ВМС неподалеку от столицы. Там тоже рядом была курортная зона, однако пронизывающие зимние ветры, то и дело швырявшие в лицо мокрый снег, делали пребывание на берегу не слишком приятным. Еще через три недели они вновь выехали на базу Восточной эскадры.
        На этот раз в саквояже Талимай лежала соломенная пляжная сумка с купальным костюмом, шапочкой н большим пляжным полотенцем.
        Глава 10
        Начало
        Поезд нес бригадного генерала Грайса вместе с его секретаршей от теплых берегов, у которых дислоцировалась Восточная эскадра, в сырую, продуваемую холодными ветрами столицу. Позади остались успешные испытания радиолокаторов, установленных на новейших эсминцах левирского флота, совещание, на котором были подведены итоги испытании и утверждено временное положение о боевом применении радиолокаторов. Очередные испытания опытных образцов морских мин с неконтактными взрывателями, наконец, принесли обнадеживающие результаты. Но пока еще нельзя было сказать о том, сколько времени понадобится, чтобы довести дело до серийного производства.
        Талимай спала, подложив под щеку обе ладони. А Обер смотрел в потолок, едва различимый в темноте, нарушаемой лишь скупым светом, просачивающимся из коридора через вентиляционную решеточку в двери, да изредка мелькающими за окном огоньками, блики от которых попадали в купе через неплотно задернутую штору.
        Обер не спал. Он обдумывал свое донесение в Генеральный штаб Вооруженных сил Тайрасанской Федерации…
«…Несмотря на все перечисленные выше мероприятия, уровень оснащенности армии Левира новейшими средствами вооруженной борьбы недостаточен для того, чтобы успешно противостоять объединенным армиям Деремской коалиции.
        Главными слабостями армии Левира являются:
        - общий недостаточно высокий уровень боевой подготовки личного состава;
        - неготовность командных кадров к применению современных приемов ведения боевых действий как в тактическом, так и в оперативном звене;
        - практически полное отсутствие мотопехоты и недостаток самоходной артиллерии для поддержки танковых частей и соединений
        - чрезвычайно серьезный дефицит автотранспорта, особенно специальных автомобилей, что резко ослабляет подвижность войск по сравнению с армией вероятного противника;
        - острейший недостаток бронебойных снарядов;
        - недостаток зенитной артиллерии, особенно малых и средних калибров;
        - недостаток мощностей по производству современных взрывчатых веществ;
        - недостаток мощностей и квалифицированных кадров для производства радиоаппаратуры и нехватка специалистов для ее эксплуатации.
        Для того, чтобы войска овладели новыми видами военной техники и вооружений, получили их в достаточном количестве и создали на этой основе соответствующие войсковые структуры, а также для создания крупных стратегических резервов, позволяющих вести активную оборону - вместо пассивного ожидания очередного прорыва противника в глубину - потребуется еще не менее года. Однако даже наличие этого запаса времени не гарантирует армию Левира от поражения. Учитывая же, что наиболее вероятным сроком начала боевых действий представляется середина или конец тамиэля весны, когда закончатся весенние шторма и просохнут степи, прилегающие к границе с Зотакией, у армии Левира нет и этого времени.
        Успех в предстоящей кампании будет зависеть от того, удастся ли армии Левира в течении лета и осени удерживать смещение фронта от границы на восток в пределах
250-350 км, заставив противника истощить стратегические резервы, и в тоже время не допуская занятия основных промышленных районов. Между тем, для таких надежд мало оснований. Противник располагает значительным техническим превосходством по основным родам войск и видам вооруженных сил, и хотя количественное превосходство остается на стороне Левира, оно с лихвой компенсируется более высоким уровнем боевой подготовки и организации войск Деремской коалиции.
        В сухопутных войсках примерное равенство существует лишь в артиллерии и стрелковом вооружении. Армии коалиции, сосредоточенные у границ Левира, численно превосходят приграничные контингенты армии Левира примерно в 1,3 раза. По количеству артиллерийских стволов Левир имеет превосходство в 1,1 раза, что, однако несколько компенсируется качественным превосходством и лучшей организацией деремской артиллерии, особенно противотанковой. В Левире, в свою очередь, достигнута более высокая степень насыщенности войск полуавтоматическим стрелковым оружием.
        По танкам противник не обладает как количественным, так и, на первый взгляд, техническим превосходством. Войска деремской коалиции располагают средними танками новых образцов (36 % всего танкового парка), а также имеют значительное количество тяжелых танков (около 12 % танкового парка). Армия Левира имеет множество легких танков образцов, созданных почти сразу после второй деремской войны. Средние танки СТ-2А и СТ-2В конструктивно превосходят аналогичные танки противника, но их количество несколько меньше, чем число средних танков деремской коалиции, а реальное качество их изготовления, как и степень освоенности их личным составом, значительно снижают их боевую ценность. Тяжелых танков армия Левира не имеет вовсе.
        При общем соотношении танкового парка 1:1,8 в пользу Левира (с учетом только исправных боевых машин) противник имеет преимущество в боевой подготовке, организации и практике применения танковых войск. Кроме того, танки деремского производства более надежны в эксплуатации.
        В области авиации техническое превосходство не находится на стороне Левира. Хотя новейшие самолеты Левира близки к характеристикам самолетов противника, а по численности авиации Левир имеет даже некоторое преимущество - в 1,6 раза, большую часть самолетного парка составляют устаревшие образцы, а значительная часть современных аэропланов попросту небоеспособна из-за серьезной нехватки подготовленных экипажей. Следует заметить также, что четыре авиастроительных завода из пяти находятся очень близко к западной границе, что создает угрозу их захвата противником или разрушения бомбардировочной авиацией.
        Самым слабым местом сухопутных войск является их неготовность к ведению современного боя с использованием новейших средств вооруженной борьбы. Организация разведки, связи, снабжения находится на неудовлетворительном уровне. По опыту прошедших учений взаимодействие пехоты, артиллерии, авиации и танковых войск имеет в лучшем случае весьма формальный характер и существует не только реальная угроза утраты этого взаимодействия в боевой обстановке - отмечается подчас полное неумение организовать взаимодействие даже на показных учениях…
        На море деремская коалиция обладает почти тройным превосходством в кораблях основных боевых классов…

…Полагаю, что ситуация требует политического решения. Без значительной военной поддержки со стороны Тайрасанской Федерации армия Левира обречена на поражение. Формы и размеры такой поддержки могут быть предметом обсуждения, однако мы не можем рисковать поражением Левира, поскольку в таком случае наше геостратегическое положение нетерпимо ухудшится.
        Бригадный генерал Обер Грайс».
        Из архива Министерства обороны
        Федерации народов Тайрасана
        События стремительно набирали темп. Разведывательные сведения, поступавшие как через разведывательные органы Левира, так и через разведку Тайрасанской Федерации, а также и через собственную агентурную сеть Обера Грайса, вызывали в нем все большее беспокойство. К концу марта явственно обозначилось массированное сосредоточение войск Деремской коалиции у границ Левира. Для командования левирских вооруженных сил близость войны уже не вызывала сомнений. Неизвестно было только, когда, на каких направлениях и какими силами будет нанесен удар.
        Через Зотакию? Возможно. Там открытые пространства, мало благоприятные для обороны. Но где именно? Вдоль побережья, на столицу? Или с поворотом на север, на промышленные районы? А может быть и там, и там? Но какими силами на каждом из этих направлений?
        А вдруг они все-таки ударят главными силами через горы, напрямик к промышленным центрам?..
        Ответ могла дать только разведка.
        Разведка Левирской армии установила примерную группировку войск противника у границы. Эти сведения давали основания предположить - основной удар последует через Зотакию. Именно на северо-восточной границе Зотакии была сосредоточена основная масса соединений деремцев. Но более детальных выводов данные левирской разведки сделать не позволяли.
        Было также получено немало разведывательных данных о сосредоточении коалиционного флота в портах оккупированной Нолии. Но как он будет действовать? Опять неизвестно.
        В страховой компании «Крылья Надежды», что в столице Деремской империи, раздался телефонный звонок:

«Могу ли я узнать, какие виды страхования коммерческих рисков предлагает ваше бюро? Меня особенно интересуют риски, связанные с форс-мажорными обстоятельствами».

«Я могу продиктовать вам наши условия заключения страховых договоров и стандартные расценки…»

«Извините, но нельзя ли мне переговорить лично с управляющим? Тут есть ряд особых обстоятельств, вы понимаете?»
        Через две минуты к телефону подошел управляющий:

«Вы хотите получить консультацию лично или по телефону?»

«Мне хотелось бы получить консультацию лично, но у меня нет возможности прибыть в вашу контору».

«Хорошо, продиктуйте ваш адрес».

«Я в кафе, что на углу проспекта Славы и улицы маршала Драсогира».
        Управляющий патентным бюро, войдя в кафе, сразу же заметил среди посетителей того, кто просил о встрече. И это не удивительно - ведь звонивший был его сотрудником. Заметил управляющий и как минимум двоих человек, следивших за этим сотрудником. Заняв свободный столик, управляющий стал ждать развития событий. Вскоре сотрудник встал, расплатился с подскочившим к нему официантом и покинул кафе. Управляющий, чей столик стоял у большого зеркального окна, внимательно наблюдал за ним.
        Да, за сотрудником явно шел хвост. Один, второй… А, вот еще и третий. И четвертый! Многовато. Управляющий вышел на улицу, поймал такси и велел шоферу медленно ехать вдоль тротуара.

«Приторомози-ка рядом вон с тем человеком, в темно-сером плаще и с портфелем!» - приказал он водителю.
        Такси остановилось, управляющий распахнул дверцу. Сотрудник быстро уселся рядом.

«А теперь - в Старый город, да поживее!»
        У шпиков неподалеку наготове была машина. Но нескольких минут промедления было достаточно, чтобы такси оторвалось от хвоста. Впрочем, управляющий понимал, что если в слежке были задействованы такие силы, а номер такси был известен, не пройдет и десяти минут, как им снова сядут на хвост.
        Сотрудник вынул из портфеля внушительных размеров конверт:

«Это надо передать немедленно. Я поеду дальше, а тебе надо в контору», - и бросил, обращаясь к шоферу, - «остановись тут, у подворотни!»
        Управляющий выскочил и быстрым шагом скрылся в проходном дворе…
        Рядом с бюро страховой компании, к счастью, не было пока никого подозрительного. Но едва управляющий пересек улицу, направляясь к дверям конторы, как из-за угла показалось сразу двое, с другой стороны по улице приближались еще двое. Управляющий быстро оглянулся - сзади из подъезда вышла еще одна парочка - все в одинаковых плащах и шляпах. После секундного колебания управляющий решительно двинулся к дверям бюро. У самого входа дорогу ему заступила пара, появившаяся первой, четко пытаясь пристроиться к нему с боков.
        Не тратя время на разговоры, управляющий, не вынимая руки из карманов, сдвинул пальцем флажок предохранителя и нажал на спусковой крючок автоматического пистолета. Выстрел! Резкий поворот - и еще выстрел.
        Управляющий взлетел на третий этаж, открыл ключом стальную дверь.

«Немедленно…» - у него перехватило дыхание, - «шифруй и передавай номер ключа!.. Не подряд, только самую суть! Иначе не успеть…»
        Сидевший в комнате человек открыл брошенный на стол конверт и стал лихорадочно расставлять в лежавшем перед ним блокноте какие-то значки, делая короткие паузы, а потом снова принимаясь за свой труд. Легким движением руки он щелкнул тумблером и рядом с ним постепенно засветились оранжевым лампы миниатюрной маломощной радиостанции - вряд ли она доставала дальше, чем на полторы-две сотни километров.
        Управляющий постоял немного, затем положил на стол ключ:

«Запрись изнутри. Не открывай никому, пока не передашь сообщение!»
        В бюро было хорошо слышно, как внизу барабанят в запертую входную дверь.

«Все выходы перекрыты!» - воскликнул один из сотрудников, увидев управляющего. -
«Мы в западне!»

«Все, у кого есть оружие - ко входу! Двоих оставьте следить за окнами - вдруг они полезут по приставным лестницам? Надо продержаться, пока наше сообщение не будет принято!»
        На улице послышался визг тормозов. У здания патентного бюро остановилось несколько легковых автомобилей, из которых выскочило десятка два человек в штатском. В дверь уже не барабанили - там, внизу, что-то трещало и противно скрежетало. Затем раздался грохот металла, и с лестничной площадки стал виден уличный свет, ворвавшийся в дверной проем, и мелькнувшие в нем темные силуэты. Управляющий поднял руку с пистолетом и трижды выстрелил. Снизу ответили двумя револьверными выстрелами…
        Из-за запертой двери раздался отчаянный крик радиста:

«Электричество отключено!»
        Когда первые нападающие, ворвались, наконец, на второй этаж, последнее, что они увидели, была волна пламени, хлестнувшая из-за сорвавшейся с петель двери. Но это не остановило остальных. Группа людей в штатском подскочила к стальной двери радиостанции. Несколько ударов массивным молотом - и края двери деформировались. В образовавшуюся щель были засунуты сразу два стальных лома. Несколько рывков - и дверь распахнулась. Радист успел выстрелить лишь один раз.

«Живьем брать!» - надсаживал глотку один из штатских, и под этот крик один из громил подкатом сшиб радиста со стула.
        Штатский подошел к столу, с удовлетворением посмотрел на радиоприемник с мертвыми лампами, затем его лицо прорезало даже какое-то подобие улыбки, когда он разглядел на столе наполовину заполненный листок из шифровального блокнота и лежащие рядом документы с грифом Генерального штаба…
        Лишь один управляющий, лежавший сейчас с разбитой головой на залитых кровью ступенях, мог бы рассказать, что так и было задумано: контрразведка должна была быть убеждена в том, что ей удалось сорвать сеанс радиосвязи и перехватить документы, выкраденные из Генерального Штаба. Пока он пробирался проходными дворами к бюро страховой компании, он успел заскочить в обычное почтовое отделение, набросать коротенькую записку и отправить ее обычным письмом, брошенным, как и десятки подобных, в обычный почтовый ящик по пути. На конверте значился адрес местной торговой компания «Синяя птица».
        Из офиса торговой компании «Синяя птица» в Дереме ушли экспресс-почтой деловые письма с предложениями о сотрудничестве во множество банков, в том числе и в 1-й Национальный ипотечный банк, расположенный в Долинах Фризии. Вскоре из этого банка ушла длинная телеграфная депеша в брокерскую фирму на остров Ульпия, а оттуда - в филиал компании в Лариоле, что в Элиноре, на Земле Королевы Айлин. И лишь оттуда, с Элинорского материка, сообщение поступило в отделение местной судоходной компании, расположенное на Тайрасанском Архипелаге. Когда это сообщение было получено, один из сотрудников компании положил перед собой листок с множеством колонок цифр, недавно прозвучавших в метеорологической сводке по радио, и, пользуясь текстом делового письма, стал составлять какие-то ряды многозначных чисел. Когда это сообщение дошло, наконец, до Обера Грайса, он смог, пользуясь ключом к личному шифру, прочитать следующее:
«Нищий - Птицелову
        Привожу выдержки из директивы Объединенного коалиционного командования от 34 митаэля зимы 1503 года. Кодовое название - „Восходящее солнце“…

‹…›

…4. Для ведения боевых действий коалиционные войска объединяются в четыре оперативных командования - „Айсберг“, „Скала“, „Степь“, „Берег“…

‹…›

… 7. На бросок от северо-восточной границы Зотакии с Деремом к восточной границе Зотакии с Левиром войскам оперативных командований „Степь“ и „Берег“ определяется срок соответственно 36 и 48 часов…

…8. Главный удар наносят войска оперативного командования „Степь“, где будет сосредоточена основная часть танков и авиации (помимо 18 отдельных танковых батальонов, приданных пехотным соединениям - 14 отдельных танковых бригад, 6 танковых дивизий, 4 мотомеханизированных корпуса, а также 26 авиаполков). Удар направляется через степи и предгорья, прилегающие к границе Зотакии, с поворотом на север, чтобы охватить южную часть горных и предгорных промышленных районов с юго-востока…

‹…›

…11. Планируется нанесение авиационными соединениями упреждающего удара по местам базирования левирской авиации, с целью нанести ей существенные потери еще до пересечения границы сухопутными войсками коалиции…

…12. Военно-морские силы коалиции имеют задачу своей главной группировкой вывести из строя Западную эскадру Левирских ВМС комбинированным ударом надводных кораблей, подводных лодок и авиации по местам базирования, а Восточную эскадру первоначально блокировать в заливе и на местах базирования путем массовых минных постановок в горловине залива и действий подводных лодок…»

‹…›

16. Конечной целью операции «Восходящее солнце» является разгром армии Левира в течение трехмесячной кампании и выход на линию: 50 км восточнее главной базы ВМФ Левира - 300 км восточнее столицы - 400 км восточнее Низких Северных гор.
        (копия)
        Архив Министерства обороны
        Федерации народов Тайрасана
        Этот документ давал ответ на многие вопросы. Но пока не было ответа на вопрос - когда?
        Обер положил собственноручно выполненный расшифрованный текст в папку с грифом
«Строго конфиденциально. Только для командования». На конверте, в который было вложено два листочка, значилось - «Начальнику Службы информации Генерального штаба. Лично. Строго секретно». На самом же тексте было рукой Обера написано:
«Только для личного ознакомления. Не подлежит копированию. По прочтении уничтожить. Использование данных - только без ссылки на источник».
        Талимай, неизменно строчившая что-то на пишущей машинке, изредка бросала взгляды на Обера. Вот он встал, оправил свой серый строгий костюм и обратился к своей помощнице официальным тоном (что бывало не так уж часто):

«Сержант Эльсете! Если меня будут спрашивать - я на совещании у начальника Технического управления Генерального штаба».
        Он четко повернулся, подошел к двери и покинул кабинет. Талимай глядела ему вслед, любуясь его точными, рассчитанными движениями, и вдруг попыталась представить, какой он там, под костюмом. Поймав себя на этой мысли, она густо покраснела.
        Тем временем в столице Великой Унии Гасаров и Норншатта шла своим чередом светская жизнь высшего общества. Приемы, балы, вечеринки заполняли день за днем. Из одного особняка в другой, из клуба - в чей-нибудь модный салон, с вернисажа - на бенефис, с ипподрома - на поле для гольфа…
        Среди модных салонов в этом сезоне блистал салон владетельной господарыни Майоффи Лутана-оро-Неель из Сильвании, далекой Элинорской колонии Королевства Обеих Проливов. Одним из завсегдатаев ее салона был Посол Королевства в Великой Унии, кавалер орденов Достоинства и Священного Знака, Аграш Потона. Несмотря на блистательную карьеру, Аграш Потона был незнатен, и даже не очень богат, не принадлежа ни к родовой, ни к финансовой аристократии. И ему немного льстило, что в доме столь высокородной дамы он является одним из желаннейших гостей, имея возможность общаться здесь с цветом высшего общества Великой Унии в неформальной обстановке.
        Вот и сегодня во дворце владетельной господарыни посол с почтением внимал ее рассказам о жизни на тропических островах (было известно, что последние лет двадцать своей жизни Майоффи провела на отдаленных островах, вдали от цивилизации):

«Вы поймите, это же настоящий рай! Одно плохо, - неиспорченных туземцев уже почти не осталось. А особенно вредные эти тайрасанцы. Архипелаг постоянно мутит воду, сбивая с толку этих простых людей. Подумать только, под влиянием этих речей кое-кто из туземцев уже начал заговаривать о независимости!».

«Да, да!» - поспешно согласился Аграш Потона. - «От тайрасанцев масса беспокойства. Они вечно лезут не в свои дела».

«Вот именно», - надменно проговорила Майоффи. - «А теперь они протянули свои лапы и сюда, на Старые Земли. Этого нам только не хватало! Говорят, с их помощью Левир вооружается до зубов». - И тут же, утратив надменность, дрожащим голосом воскликнула, схватив посла за руку, и ошарашив его столь невиданным нарушением этикета, - «Ах, ну неужели у нас больше никогда не будет спокойной жизни!»
        Посол набрал в грудь воздуха, потом медленно выпустил его, и, решившись, тихонько пробормотал, запинаясь:

«Не тревожьтесь… дорогая Оффи. Этим Левирским смутьянам скоро укоротят прыть!»

«Мне так хотелось бы увидеть это своими глазами…» - мечтательно прошептала господарыня.

«Ну, война - зрелище не для женских глаз», - мягко возразил посол.
        Майоффи вдруг несколько оживилась:

«Как вы полагаете, когда будет объявлена война, государственные бумаги, вероятно, упадут, а бумаги некоторых… м-м-м… скажем, машиностроительных фирм, явно подскочат? Сейчас они тоже котируются неплохо, но если начнется… Вы меня понимаете?».

«Несомненно поднимутся…» - несколько озадаченный, произнес посол.
        Майоффи перешла на тихий шепот:

«Вы не откажетесь дать мне намек насчет даты?… 30 % прибыли от операции будут ваши. Я могу рискнуть кое-какой суммой… Ну, скажем, моими местными процентными бумагами номиналом в 5 миллионов молинари. Но тут нельзя ошибиться даже на несколько дней, ведь правительство может тут же наложить мораторий на биржевые операции с бумагами военных заводов».
        Посол поперхнулся. Если она сумеет сделать хотя бы 10 % прибыли, то на его долю придется… придется… 150 тысяч!

«Оффи, Оффи! Вы толкаете меня на государственное преступление…»

«А, бросьте! Чтобы провести операцию потихоньку, не привлекая внимания, нужно знать, каким временем я располагаю. Или вам мало 30 %? Я дам вам ровно 1/3», - мягко, но настойчиво говорила Майоффи.
        Посол наклонился к самому ее уху:

«Полагаю, вы располагаете временем до середины весеннего тамиэля. Когда буду знать точнее - обещаю, что вы будете единственная, кто услышит об этом».

«А это точно? Мы ведь официально придерживаемся нейтралитета, а они здесь, в Унии, такие скрытные…» - покачала головой владетельная господарыня.

«Не беспокойтесь, Оффи» - загадочно улыбнулся посол, - «у меня очень надежные источники. Очень!» - и он горделиво вздернул подбородок.
        Послу, действительно, было чем гордиться. Завербовать в качестве осведомителя личного секретаря Председателя Кабинета Министров - это была редкая удача.
«Кактус - Птицелову.
        Страховая компания „Крылья Надежды“ и патентное бюро разгромлены тайной полицией Дерема. Весь персонал погиб или арестован».
        Архив Министерства обороны
        Федерации народов Тайрасана
        Потеря почти всей собственной резидентуры в Дереме была для Обера Грайса чувствительным ударом. Хотя разведка Тайрасанской Федерация располагала в Дереме своей агентурной сетью, да и Левир имел там своих людей, под прикрытием патентного бюро и страховой фирмы «Крылья Надежды» был получен доступ в высшие органы военного командования Дерема. А теперь и резидентура, и ценнейшие агенты были провалены. Впрочем, кое-какие сведения просачивались из других стран, участвовавших в Деремской коалиции - из Долин Фризии и из Великой Унии Гасаров и Норншатта. Но самое ценное сообщение пришло из нейтральной страны - Королевства обеих проливов.

«Ола - Дядюшке
        По сообщению посла Королевства в Великой Унии начала военных действий следует ожидать примерно в середине тамиэля весны.»
        Архив
        Информационного агентства Грайса
        Как только полученные данные были переданы Обером 21 митаэля весны руководству вооруженных сил Левира, счет времени пошел уже на дни и даже на часы. Было принято решение о создании структур управления войсками для военного времени. Было создано Верховное Командование Вооруженных сил Союза Уделов Левира. Приграничные территориальные командования были разделены на три фронта - Северный, Горный и Приморский. Командующим Горным фронтом был назначен уже знакомый Оберу генерал Астакару Матро.
        Генеральный штаб организовал посылку высших офицеров для инспекции состояния готовности вооруженных сил к отпору надвигающейся агрессии Деремской коалиции. В состав одной из инспекционных групп был включен и главный военно-технический советник Грайс. Перед отъездом полномочные инспектора были созваны на совещание в Верховном Командовании.
        Выступление Верховного Главнокомандующего, нового Первого Протектора Левира, Оберу понравилось. Оно было кратким и деловым:

«Мы посылаем вас не для того, чтобы вы привезли отчет о замеченных недостатках. Вы едете как полномочные представители Верховного Командования, имеющие право принимать решения на местах. И отчитываться вы должны о принятых мерах и об их результатах. Мероприятия без результатов никому не нужны.
        Второе. На вас возлагается обязанность совместно с командованием вновь образованных фронтов определить места дислокации войск, выдвигаемых из глубины, и принять необходимые меры для их развертывания в определенных местах - как в первом, так и во втором эшелонах приграничной группировки наших войск.
        Третье. Следует учесть жалобы войск на недостаток вооружения, боеприпасов и иных материальных средств. Поскольку промышленность со вчерашнего дня переводится на режим военного времени, у нас будет возможность дать в войска небольшие дополнительные ресурсы по сравнению с утвержденными заявками - примерно 15 % квартального заказа. Вам следует определить, какие именно из требований войск подлежат первоочередному удовлетворению…»
        Во время совещания Обер передал записку, адресованную Верховному - «Прошу уделить мне пять минут для важного сообщения. Главный военно-технический советник, бригадный генерал Обер Грайс».
        По окончании совещания Верховный Главнокомандующий сам подошел к Оберу.

«У вас было важное сообщение для меня?»

«Да», - Обер протянул Верховному тоненькую папку. - «Здесь подготовленные мною проекты решений. Вкратце:
        Первое. Необходимо незамедлительно начать хотя бы частичное осуществление мероприятий по эвакуации авиационных заводов, которые могут оказаться в зоне боевых действий.
        Второе. Рекомендую принять решение о преобразовании хливических добровольческих частей в Вооруженные силы Хливической Республики и о создании Правительства Хливической Республики на территории, временно находящейся под управлением военной администрации Левира.
        Третье. Рекомендую принять решение о создании Добровольческого Нолийского корпуса. Этот корпус может быть эффективным каналом, по которому вы получите немалое число хорошо подготовленных солдат, сержантов, офицеров и военных специалистов из Нолийской автономии Тайрасана.
        Объявить о втором и третьем решении целесообразно после начала боевых действий».

«Мы внимательно изучим ваши предложения и в течение ближайших двух дней сообщим вам о принятых решениях», - ответил Верховный, передавая папку Обера Грайса своему генерал-адъютанту.
        Оберу довелось инспектировать береговую оборону Приморского фронта, включая участок, занимаемый Главной военно-морской базой ВМС Левира.
        Его порадовала четкая организация обороны базы, да и отлаженность всей системы боевой готовности флота. Но вот с обороной в зоне ответственности сухопутных войск дело обстояло гораздо хуже. На побережье не были созданы зоны противодесантных препятствий в местах, удобных для высадки вражеских войск. Минирование участков побережья было обеспечено в совершенно недостаточных объемах. Да и сами оборонительные полосы Приморского фронта, упиравшиеся в побережье, производили далеко не лучшее впечатление.
        В глубине почти не было оборудовано отсечных позиций. Местность в секторах обстрела перед позициями даже тяжелой артиллерии, за редкими исключениями, не была пристреляна. Маскировка оборонительных сооружений, командных пунктов, складов, мест сосредоточения боевой техники, аэродромов проводилась небрежно. На стыках частей и подразделений не было обеспечено должное огневое взаимодействие. При проверке система готовности войск по кодовому сигналу «Смерч», означавшему вражеское нападение, давала множество сбоев…
        Обер и другие офицеры инспекционной группы мотались без устали по отведенному участку, тыкая носом в обнаруженные недостатки и требуя их немедленного исправления. Дело хотя и медленно, но сдвигалось с мертвой точки. Однако трудно было надеяться, что за неделю-другую все придет в надлежащий вид.

6-го тамиэля весны все инспекционные группы были отозваны в Акатонду. Обер узнал, что его предложения, принятые Верховным Главнокомандующим, начали осуществляться. Всю следующую неделю Обер посвятил контролю за эвакуацией двух авиационных заводов, подготовкой площадок и помещений для приема еще двух, составлением графиков перевозок. Лишь 24-го тамиэля весны Обер вновь вернулся в столицу. На следующий день поздно вечером мощный ламповый радиоприемник в квартире главного военно-технического советника поймал тоненький писк морзянки.
        Обер лихорадочно набрасывал на листке бумаги коротенькие колонки цифр. Да и само сообщение было не очень длинным. Что там, в этом послании? Сняв с полки книгу-ключ, н начал превращать колики цифр в буквы, которые складывались в слова, а слова - в строчки, которые образовали на бумаге тревожащий узор. Текст депеши гласил:
«Ола - Дядюшке
        Срок утвержден. 31 тамиэля весны в 3 часа 30 минут местного времени. Повторяю - 31 тамиэля в 3 часа 30 минут местного времени. Источник - посол Королевства Обеих проливов в Великой Унии».
        (копия)
        Архив Министерства обороны
        Федерации народов Тайрасана
        Как только расшифровка сообщения была закончена, Обер снял телефонную трубку и набрал номер оперативного дежурного Верховного Командования.

«У аппарата Главный военно-технический советник, бригадный генерал Обер Грайс. Я прошу немедленного приема у Верховного Главнокомандующего по делу чрезвычайной важности, не терпящему отлагательства».

«Это невозможно», - ответил дежурный офицер. - «Вы знаете, сколько сейчас времени? Да и на завтра у Верховного весь день расписан, и все - дела чрезвычайной важности, не терпящие отлагательства».
        Обер не стал вступать в пререкания, а просто повесил трубку. Набрав другой номер, он снова представился и спросил:

«Прошу соединить меня с начальником Службы информации Генерального штаба».

«Соединяю», - отозвался дежурный офицер.

«Здесь бригадный генерал Грайс. Сможете ли вы принять меня через полчаса для личного доклада?»

«Вообще-то я как раз собирался поехать домой и нормально поспать хотя бы часа четыре. Но если вы настаиваете…»

«Да, у меня есть все основания настаивать!» - твердо произнес Обер.

«Даже так? Тогда жду вас. Пропуск для вас будет заказан».
        Обер гнал свой автомобиль по ночным улицам Акатонды на бешеной скорости, выжимая из изношенного мотора максимум возможного, срезая углы, выскакивая на тротуары. Машина то и дело взвизгивала тормозами и резко подпрыгивала на бордюрных камнях. Кто его знает, может быть, вражеские уши уже прилипли к его телефонной линии. Он вовсе не желал натолкнуться на пули, летящие из темноты.
        Затормозив свой автомобиль так, что он чуть ли не впритирку встал у подъезда Генерального Штаба, Обер в два прыжка проскочил в подъезд. Пропуск уже ждал его. Поднявшись по лестнице и пройдя через несколько постов, он оказался в приемной начальника Службы информации. Адъютант проводил его в кабинет начальника. Едва услышав сообщение Обера, тот поднял трубку одного из многочисленных телефонов, установленных на обширном письменном столе.

«Здесь генерал Свайку. Пригласите к телефону Верховного Главнокомандующего».

«Верховный Главнокомандующий отдыхает».

«Так разбудите его!», - нетерпеливо воскликнул генерал.

«У меня приказ не будить его до шести часов утра…» - начал объяснять дежурный офицер, но генерал Свайку прервал его:

«Мне некогда с вами пререкаться. Если вы немедленно не соедините меня с Верховным, я тут же подам рапорт о предании вас суду военного трибунала за препятствия, которые вы чините работе Службы информации. Согласно служебной инструкции, я имею право в случае необходимости обращаться к Верховному лично. И это не зависит от вашего разрешения, офицер! Исполняйте!» - голос его перешел на повышенные тона.
        Через пару минут в трубке послышался заспанный голос Верховного:

«Что еще стряслось?»

«Здесь генерал Свайку. Прошу вашей санкции на немедленный созыв заседания Верховного Командования. Немедленный!»

«Да что стряслось, говори же толком!» - в голосе Верховного Главнокомандующего послышались нотки раздражения.

«Не по телефону. Я все доложу вам тотчас же при личной встрече».

«Что, дело настолько серьезно?»

«Более чем».

«Хорошо, через час я назначаю заседание Верховного Командования», - ответил Верховный.

«Прошу вас дать распоряжение о допуске на заседание бригадного генерала Грайса».

«Если вы считаете это необходимым… Ладно, я распоряжусь. Это все?»

«Да, все. Я немедленно выезжаю».
        Генерал Свайку, опустив трубку на рычаги, повернулся к Оберу.

«Вам надо будет убедить членов Командования в надежности ваших сведений».

«Да. А вам следовало бы взять с собой две машины охраны и вооружить их автоматическими винтовками или пистолетами-пулеметами. Нам же с вами лучше поехать в задней машине охраны. Береженого бог бережет».
        Генерал Свайку посмотрел на Обера с интересом:

«Я смотрю, вы соображаете не только в своей технике, не только в разведке, но и в специальных операциях…»

«Если вы смотрели мое досье, то должны помнить, что мой сводный брат - командующий войсками специального назначения Тайрасанской армии».

«Так то брат», - бросил генерал, нажимая кнопку вызова адъютанта.

«Я был его первым инструктором», - улыбнулся Обер.
        Шикарный лимузин, блестя темно-синей лакированной поверхностью, быстро ехал по центральным кварталам в сопровождении двух машин охраны. Когда до канцелярии Первого Протектора, где располагалось Верховное Командование, осталась всего пара минут езды, из густо заросшего деревьями и кустами большого сквера, лежавшего на пути в канцелярию, гулко застучали в ночной тишине выстрелы нескольких самозарядных винтовок. Первую машину охраны вынесло на тротуар, и она с грохотом врезалась в витрину какого-то магазина, осыпав большое зеркальное стекло. Шикарный лимузин, следовавший за ней, повело в сторону на пробитых шинах, от него летели в разные стороны осколки стекла, а поверхность быстро покрывалась пулевыми пробоинами.
        Из первой подбитой машины охраны донеслась раскатистая дробь автоматической винтовки. В севшем на колесные диски лимузине тоже не все были убиты. Укрываясь за его корпусом, кто-то из охранников ответил нападавшим коротким треском очередей пистолета-пулемета.
        Вторая машина охраны резко затормозила и трое охранников, выскочив наружу, тоже открыли огонь из своих автоматических винтовок. Нападавшие, однако, не столько отвечали на огонь охраны, сколько продолжали дырявить темно-синий лимузин. Генерал Свайку схватился за свой пистолет, но Обер удержал его за руку и, навалившись всем телом, заставил сползти с сиденья:

«Без нас разберутся. Разве не видите, это по нашу душу. Так что не доставляйте им удовольствия, не подставляйте голову!» - и, прислушиваясь к звукам перестрелки, добавил - «Боюсь, они как-то подсоединились к телефонной линии».

«Это дело контрразведки», - машинально бросил начальник Службы информации.

«Конечно. Но опасность утечки сведений и вас должна беспокоить».
        Тем временем в перестрелку вмешались новые звуки. Застучало почти разом еще десятка два самозарядок, послышался гул мощного мотора, а затем стук тяжелого пулемета. Обстрел автомобилей прекратился, и сама перестрелка сместилась куда-то вглубь сквера.
        Генерал Свайку, выпрямившись, но не выходя из автомобиля, крикнул:

«По машинам!»
        Строго говоря, машина осталась на ходу только одна. В нее кое-как забились пятеро уцелевших охранников, трое из которых были, похоже, ранены.

«Вперед!»
        И автомобиль покатил к канцелярии Первого Протектора Левира.
        Когда собрались члены Верховного Командования, начальник Службы информации Генерального Штаба коротко доложил о случившемся:

«Нами получено сообщение о дате и времени начала военных действий. Это 31-е тамиэля весны, 3 часа 30 минут утра. Сообщение исходит от Тайрасанской разведки. После получения этого сообщения от бригадного генерала Грайса, мною были приняты дополнительные меры предосторожности при переезде в здание канцелярии Первого Протектора. Оказалось - не напрасно. Буквально в двух шагах от канцелярии на наши машины было совершено нападение. Охранники, занимавшие мое обычное место в моей машине, были убиты при первых же выстрелах. Если бы я не находился во второй машине охраны, меня и генерала Грайса уже не было бы в живых.
        Нападение было совершено, несмотря на близость внушительных сил охраны резиденции Первого Протектора. Нападавшие отстреливались до последнего. Только один из них, тяжело раненный, схвачен. Неизвестно, выживет ли он. Похоже, наши сведения имеют немалую ценность, если ради них пошли на такой риск».

«Разрешите?» - поднял руку ладонью вперед Обер Грайс.

«Да, слушаем вас», - ответил Верховный.

«Поскольку противник, вероятно, подозревает о том, что нам стало известно время начала агрессии, возможен перенос сроков нападения на более ранний или, менее вероятно, на более поздний период. Поэтому необходимо предупредить командующих фронтами о возможности нападения уже с послезавтрашнего… (он посмотрел на часы) точнее, уже с завтрашнего числа, то есть с 26-го тамиэля весны».

«Да, это вполне резонно», - добавил генерал Свайку…
«Командующим Северным, Горным и Приморским фронтами

„Смерч“!
        Начиная с 0 часов 26 тамиэля в течение ближайшей недели возможен внезапный переход войск Деремской коалиции к боевым действиям.

„Смерч“!
        Верховный Главнокомандующий»
        Архив
        Генерального Штаба
        вооруженных Сил Союза Уделов Левира

«Заявление
        Кабинета Министров
        Союза Уделов Левира
        Кабинет Министров Союза Уделов Левира заявляет, что Союз Уделов Левира не имел, не имеет и не будет иметь намерений присоединения какой-либо части территории Хливической республики, в том числе и той, которая находится в данный момент под временным управлением Левирской военной администрации.
        Руководствуясь интересами восстановления независимости и территориальной целостности Хливической республики, перед лицом агрессии со стороны Деремской коалиции, упорствующей в своей аннексионистской политике, Кабинет Министров Союза Уделов Левира по согласованию с Верховным Командованием Вооруженных Сил Левира принял решение о нижеследующем:

1. Разрешить образование на территории Союза Уделов Левира Вооруженных сил Хливической Республики с передачей в эти Вооруженные силы всех хливических добровольческих формирований, входящих в Вооруженные силы Левира, вместе с их вооружением и боевой техникой.

2. Вооруженные силы Хливической Республики образуют самостоятельное Верховное Командование, которое на период боевых действий подчиняется в оперативном отношении создаваемому с сегодняшнего числа Союзному Верховному Командованию Вооруженных сил Союза Уделов Левира и Вооруженных сил Хливической Республики.

3. На территории Хливической Республики, находящейся под временным управлением Левирской военной администрации, гражданами Хливической Республики создается Правительство Хливической Республики, к которому переходят все функции управления указанной территорией…»

«Заявление
        Кабинета Министров
        Союза Уделов Левира
        Идя навстречу многочисленным пожеланиям граждан Республики Нолия принять участие в совместной с народами Левира и Хливичской Республики борьбе против агрессии Деремской коалиции, за восстановление независимости своей Родины, Кабинет Министров Союза Уделов Левира принял постановление о формировании в составе Вооруженных Сил Союза Уделов Левира Нолийского добровольческого корпуса. В состав корпуса принимаются добровольцы - граждане Республики Нолия, в том числе оказавшиеся в результате оккупации Нолии в эмиграции на территории Левира и других государств…»
        Архив
        Кабинета Министров
        Союза Уделов Левира
        В первые недели войны Обер Грайс вместе с Талимай Эльсете оказался далеко от линии фронта. Его, как технического специалиста, бросали то на один, то на другой военный завод. Надо было помочь нарастить выпуск танков, самолетов, и прочей военной техники и вооружений, упростить технологию производства, не снижая качества, помочь устранить неизбежно возникающие при этом технические неполадки. А с фронтов доходили тревожные вести.
        Первый удар коалиционной армии Левир встретил в боевой готовности. За первый день войны войска Деремской коалиции смогли вклиниться в оборонительные позиции левирцев лишь местами, да и то, не более чем на 6-8 километров. В последующие дни продвижение коалиционных войск было не намного более успешным, однако на третий день обозначились прорывы на стыке Горного и Северного фронтов, и на южном фланге Горного фронта.
        Лишь на направлении главного удара, коалиционная армия, совершив марш через территорию Зотакии и сбив слабые заслоны Зотакийской армии, уже на второй день боев прорвала первую линию обороны левирцев на Приморском фронте, потеснила левирские части на 12-15 километров и продолжала развивать успех, выходя своими подвижными частями на оперативный простор.
        Авиация Левирской армии встретила войну так же в полной готовности, но потери ее были значительны. Деремская авиация смогла в тот момент, когда все самолеты левирцев были в воздухе, нанести мощный бомбовый удар по взлетно-посадочным полосам аэродромов и почти все они временно были в той или иной степени выведены из строя. Множество самолетов потерпело аварии при посадке на эти поврежденные полосы. Пока шли лихорадочные ремонтные работы - засыпались воронки, утрамбовывались заплатки, на бетонных полосах воронки заливались раствором, - деремцы провели еще несколько массированных налетов, уничтожая застывшие на стоянках боевые машины.
        Положение могло бы стать катастрофическим, если бы значительная часть ударов авиации деремской коалиции не пришлась на ложные аэродромы, а многие хорошо замаскированные секретные посадочные площадки, оборудованные незадолго до начала агрессии, так и остались неизвестны деремской разведке. Однако в ходе воздушных боев потери левирских ВВС неизменно оказывались выше, чем потери противника.
        За первые две недели боев положение обороняющихся существенно осложнилось. На Северном и Горном фронтах пока удавалось избежать крупных осложнений, хотя и ценой оставления территории. А вот командование войск Деремской коалиции, рвавшихся на оперативный простор через Зотакийскую границу, почуяв на этом направлении успех, бросало в наступление массы танков. Противотанковая оборона левирцев трещала по швам, и командование было вынуждено бросать в бой свои танковые резервы. В южных степях и на каменистых плато разыгрались ожесточенные встречные танковые сражения. Потери обеих сторон были огромны, но деремцы продвигались вперед, и могли эвакуировать в тыл свои подбитые танки, а заодно захватывать неисправные машины противника. Левирцы же теряли многие свои подбитые танки безвозвратно.
        Практически полностью оказались потеряны новые тяжелые самоходки, которые командование Приморского фронта бросало во встречные сражения с танками деремской коалиции. При этом значительная часть самоходок, как и новых левирских средних танков, была потеряна из-за нехватки горючего и боеприпасов, и из-за технической неисправности (особенно слабым местом оставалась трансмиссия, часто выходившая из строя). Постепенно и в танках, и в авиации соотношение сил изменилось в пользу Деремской коалиции.
        Тем временем армия Зотакии, которая была не в состоянии оказать эффективное сопротивление силам Деремской коалиции, капитулировала. Высвободившиеся войска были переброшены в Левир.
        К началу митаэля лета обозначился значительный прорыв на направлении главного удара деремцев. Они прорвались на стыке Приморского и Горного фронтов, где войска оперативного командования «Степь» глубоко охватили левый фланг Горного фронта с юго-востока. Генерал Астакару Матро, командующий Горным фронтом, вцепился в оборонительные позиции, оборудованные в предгорьях, и упорными контрударами пытался подрезать острие деремского удара. Но вскоре, истощив свои резервы, вынужден был приостановить активные действия. Однако и деремский наступательный порыв иссяк, натолкнувшись на хорошо подготовленную оборону и неблагоприятную для наступления гористую местность.
        Наступило шаткое равновесие. И вот знойным днем летнего митаэля затишье на Приморском фронте было нарушено полуторачасовой канонадой, ревом танковых моторов, гулом сотен самолетов. Деремцы, силами оперативного командования «Берег», нанесли удар в самом центре Приморского фронта, одновременно развернув на юг ту ударную группировку оперативного командования «Степь», которая недавно безуспешно пыталась прорвать фланг Горного фронта. Воспользовавшись своим нависающим положением над правым флангом Приморского фронта, эта группировка сумела обеспечить здесь прорыв позиций левирцев и двигалась на соединение с войсками оперативного командования
«Берег», наступавшими в центре Приморского фронта и вдоль побережья.
        Обер тяжело переживал неудачу Левирской армии. Четыре дивизии и множество разрозненных частей и подразделений Приморского фронта оказались окружены в безводных степях. Их попытки прорваться из кольца потерпели неудачу. Лишь отдельным мелким группам удалось просочиться через фронт, к своим. Восстановить устойчивость обороны удалось лишь в 150 километрах от столицы. Но тут, в начале тамиэля лета, последовал новый удар.
        Западная эскадра Левирских ВМС, несмотря на численное превосходство противника, удачно защищала подступы к своим базам, прикрывшись многочисленными минными позициями и противолодочными сетями, опираясь на береговые батареи, расположенные на прибрежных высотах и на островах в заливе, а также на собственную авиацию, потери которой были значительно ниже, чем в авиации сухопутных войск. Но очередная атака коалиционного флота оказалась неожиданной для Западной эскадры. Удар деремцев на этот раз был нацелен не на морские силы Левира. Огромный коалиционный флот на этот раз прикрывал десантную операцию. Под неумолчный грохот главного калибра линкоров и крейсеров на побережье, в тылу левого фланга Приморского фронта, была высажена целая дивизия. Пока залпы главного калибра перемешивали с землей позиции артиллерии и слабые полевые укрепления левирских войск, вдоль побережья, навстречу десанту, покатилась лавина танков.
        По просьбе командующего Приморским фронтом Верховное Командование Левирской армии бросило навстречу противнику свои последние резервы, которые имелись на этом участке - танковую бригаду, единственный оставшийся батальон тяжелых самоходных орудий, гаубичный полк, саперный батальон, два пехотных полка неполного состава, несколько батарей полевой артиллерии и четыре роты реактивных противотанковых ружей. Спешно выскребались резервы с других направлений и из глубины страны.
        Над степью потянулись черные чадные дымы. Среди высокой пожухлой травы одна за другой застывали бронированные машины с эмблемой Деремской коалиции - желтым треугольником с широкой черной каймой. 320 танков из 400, с которыми деремцы начали наступление, остались стоять в степи. Но оборона левирской армии не устояла. Лишь в 60 километрах от главной базы ВМС Левира наступление деремцев удалось остановить. Однако соединения оперативного командования «Берег» смогли форсировать реку Тонда южнее и севернее столицы, создав обширные плацдармы и глубоко охватив Акатонду с двух сторон.
        Именно в этот момент Обер и Талимай вернулись в Акатонду, в Министерство обороны.
        Все служащие министерства обороны были переведены на казарменное положение. Обера Грайса это, в принципе, не касалось, поскольку он был иностранным советником. Но все же он нередко оставался в здании министерства на ночь, потому что штат министерства был резко сокращен, и приходилось брать на себя немалый объем работы. По ночам, а нередко и днем, приходилось покидать здание министерства и спускаться в бомбоубежище - Деремская бомбардировочная авиация, не считаясь с большими потерями, наносила по столице Левира удар за ударом.
        Клещи вражеских войск вокруг Акатонды медленно сжимались. В конце летнего тамиэля были полностью перерезаны сухопутные пути сообщения между Акатондой и главной базой Левирских ВМС, расположенной километрах в 80-ти на восток от устья реки Тонда. Деремцы пробили между ними 30-километровый коридор, перехватив шоссе и железную дорогу к морю, и упорно продвигались дальше. Пути на север также были перерезаны.
        Для обороны столицы предпринимались все возможные меры. Обер Грайс был назначен уполномоченным командования Приморским фронтом на военные предприятия столицы.
        Огромными усилиями на заводе бронеавтомобилей и авиационном заводе, на заводе боеприпасов, на гражданских предприятиях, переведенных на выпуск военной продукции, наращивался выпуск оружия. Акатонда ощетинилась тремя линиями оборонительных сооружений. Население рыло окопы и противотанковые рвы, строило баррикады на окраинах.
        Наконец, в конце митаэля лета деремцами были перехвачены и последние дороги, ведущие из столицы на восток. Кольцо окружения еще не полностью сомкнулось, но угроза этого сделалась совершенно очевидной.
        На заседании Верховного Командования встал вопрос об эвакуации из столицы. Однако Первый Протектор решительно воспротивился:

«Наше бегство из столицы будет расценено всеми - и нашими согражданами, и противником, - совершенно однозначно. Это будет явный знак того, что мы считаем положение Акатонды безнадежным. Фактически мы тем самым объявим о своем намерении сдать столицу. Нет, мы будем сражаться до конца!» - категорически заявил Верховный Главнокомандующий.

«А если кольцо окружения замкнется?» - возразил начальник Генерального Штаба.

«Значит, будем готовить операцию по деблокированию столицы!» - отрезал Верховный.

«Следует считаться с возможностью штурма окруженной столицы. Это будет означать, что централизованное руководство сопротивлением Левирской армии и народа будет нарушено!» - не унимался начальник Генерального Штаба.

«Лучше погибнуть на своем посту, чем бесславно драпать, сдавая врагу один рубеж за другим!» - Верховный повысил голос. - «И хватит об этом! Это мое решение, и менять его я не собираюсь».
        Единственное, на чем удалось настоять - командировать из столицы группу высших офицеров с полномочиями сформировать Восточное представительство Верховного командования Левира. Ночью была получена радиограмма об их прибытии в штаб Приморского фронта, располагавшийся западнее городка Сафала, где-то километрах в сорока на восток от той узкой горловины, которая еще позволяла выскользнуть из столицы.
        Обер твердо решил на следующий день найти возможность переговорить с Верховным Главнокомандующим с глазу на глаз и убедить его все же вывести из города основные государственные учреждения, включая и Верховное Командование.
        Рано утром Обера, спавшего на кожаном диванчике в коридоре, рядом со своим кабинетом, разбудили звуки близких разрывов.

«Опять бомбежка», - подумал он. - «Но почему я не слышал сигнала воздушной тревоги?»
        Он распахнул дверь в кабинет. Заспанная Талимай уже отбросила плед в сторону и, не открывая глаз, пыталась нащупать ногами туфли. Неподалеку ухнул взрыв. Ударная волна выбила стекла, заклеенные бумажными полосами, и ворвалась в комнату, срывая бумаги со стола и с грохотом распахнув закрытую было дверь. Обер увидел, как вспучилось облако дыма и пыли, а когда оно рассеялось, в стене здания напротив на уровне третьего этажа зияла огромная дыра.

«Это не бомбежка!» - понял Обер. - «Это артобстрел!»
        Вскоре стало ясно, что дебаты об эвакуации из столицы потеряли свою актуальность. Деремцы прорвали на востоке фронт, расчленили противостоявшие им соединения левирской армии, замкнули внутреннее кольцо окружения вокруг Акатонды и пошли на штурм.
        Верховное командование, чтобы заткнуть почти что оголившийся восточный сектор обороны столицы, приняло решение о формировании полков гражданских добровольцев. Офицерских кадров не хватало, и ряд сотрудников министерства обороны был направлен на формирование этих полков. Командующий Приморским фронтом, в чьих руках оказалось непосредственное руководство обороной города, решил привлечь к этому делу и Обера.
        Однако в Управлении кадров неожиданно воспротивились:

«Не гражданин Левира не может быть принят в армию на любую должность, кроме подлежащих замещению вольнонаемными специалистами, да и то в порядке исключения»,
        - заявили кадровики.
        После недолгого раздумья командующий нашел выход:

«А вы оформите его в Нолийский корпус, как добровольца, нолийского беженца из Тайрасана!».
        С командованием корпуса вопрос был решен одним телефонным звонком. Так Обер Грайс стал бригадным генералом Нолийского корпуса, командированным в распоряжение командующего Приморским фронтом.

2-й полк гражданских добровольцев, которым было поручено командовать Оберу, был создан буквально за два дня. Из рабочих заводов, где уже хорошо знали Обера Грайса, были отобраны добровольцы, имевшие военную подготовку. Из офицеров запаса, имевших до настоящего момента отсрочки от призыва, и нескольких сотрудников военных учреждений столицы были назначены командиры подразделений и сформирован штаб полка. Оружия и снаряжения в столице еще хватало, и полк был вооружен почти по штату. Вот только маловато было грузовиков, еще меньше - запас горючего. Но минометы и реактивные противотанковые ружья имелись даже сверх штата.
        Талимай Эльсете, аттестованная на звание прапорщика, стала сотрудником штаба 2-го полка гражданских добровольцев. Ее погоны, вместо широкой нашивки, украсила косая серебристая тесьма с витым узором. Обер Грайс теперь тоже облачился в военную форму. На его погонах вилась похожая тесьма, но вдвое шире и золотистого цвета.
        Дальнейшие дни слились в памяти Обера. С самозарядной винтовкой в руках он, как и сотни других офицеров и сержантов из аппарата Министерства обороны, сражался рядом со своими добровольцами на уличных баррикадах в предместьях Акатонды. Талимай и здесь была рядом с ним. Ее дядя записался в один из добровольческих отрядов и с тех пор от него не было никаких известий. Предместье, где стоял ее дом, было занято врагом.
        Радиограммы приносили неутешительные известия - резервов для деблокирования столицы не было, было даже нечем заткнуть рухнувший фронт. После четырнадцати дней боев на окраинах столицы Верховный Главнокомандующий решил собрать оставшиеся силы в кулак и идти на прорыв. Несмотря на большие потери и убыль техники, силы в городе еще были немалые. Для прорыва были сосредоточены две кадровые дивизии, множество отдельных частей и подразделений общей численностью еще до двух дивизий,
28 танков, 47 бронеавтомобилей, 36 артиллерийских орудий на механизированной тяге и 49 - на конной, 14 зенитных орудий и 22 зенитных пулемета, около шести десятков реактивных противотанковых ружей - все средства усиления, которые остались к тому моменту в столице. Снарядов и патронов оставалось уже совсем немного. Авиационной поддержки не было вовсе. Последний аэродром в предместьях был уже под огнем вражеской артиллерии.
        После двадцатиминутного огневого налета по позициям противника, внезапным ударом всеми силами, собранными в кулак, столичный гарнизон прорвал передовую линию деремцев и двинулся на восток.
        Глава 11
        Прорыв
        Несколько больших войсковых колонн тянулись под палящим солнцем по безводной степи, безрадостное однообразие которой кое-где нарушалось плоскими холмами, оврагами, да редкими рощицами. Налеты вражеской авиации изматывали людей, вели к постоянной убыли боевой техники. То там, то сям над степью тянулись черные дымы - это горели подожженные авиацией танки и автомобили отступавших. Однако в сердцах людей жила надежда - позиции противника были прорваны в ожесточенном бою, десятки километров на восток уже были пройдены и чуткое ухо уже начинало улавливать временами отдаленную канонаду. Там, на востоке, был фронт, там сражались их товарищи.

«Танки!» - пронесся по колонне истошный крик.
        Обер вскочил на подножку ползшего рядом грузовика, подтянулся на борт, огляделся вокруг. Да, то, чего он все время опасался, кажется, произошло.
        Слева, с севера, вздымая степную пыль, наперерез отступавшим двигалось около десятка танков и танкеток. И сзади, догоняя колонны, и начиная обходить их с юга, также распуская пыльные шлейфы, двигалось еще десятка полтора. Там были не только танки. На обеих направлениях вслед за танками шли бронемашины и грузовики с пехотой.

«Полк! К бою!» - закричал Обер.
        От его полка осталось едва полтора батальона, два зенитных пулемета на грузовиках, одна полевая пушка, три миномета (было больше, но остальные пришлось бросить - не на чем было везти) и шесть реактивных противотанковых ружей. Люди быстро рассыпались в цепь, артиллеристы, повинуясь указаниям Обера, развернули пушку в направлении танков, догонявших колонну с юго-запада.
        Ближе к голове колонны, там, где следовали машины Верховного командования, Генерального штаба, командования Приморского фронта, разворачивались оставшиеся семь танков и несколько артиллерийских орудий. Похоже было на то, что командование решило, игнорируя танки и пехоту, надвигавшиеся с севера, попытаться прорваться на юго-восток, к группе высоких крутых холмов, изрезанных оврагами и лощинами. До них было не более полутора километров, а то и меньше. По крайней мере, это место было почти недоступно для танков.
        Догадку Обера вскоре подтвердил запыхавшийся вестовой. Колонны медленно разворачивались на юго-восток. Артиллерия левирцев уже открыла огонь по танкам. Те, с коротких остановок, тоже отвечали огнем. Обер понимал, что артиллерии уже не уйти с этого открытого места, что она вся погибнет под снарядами и под гусеницами противника, отвлекая хотя бы часть его танковых сил на себя.
        Полк Обера начал движение к холмам. Впереди пылили два грузовика со спаренными зенитными пулеметами и три грузовика с тяжело раненными, за ними, построенные редкими стрелковыми цепями, бегом двигались пехотинцы. Раньше всех к холмам выдвигалась группа танков и автомобилей Верховного Командования. И вдруг на фоне холмов, отбрасывавших густую тень в косых лучах предзакатного, уже начавшего багроветь, солнца, чередой прошли вспышки, поплыли желтовато-белесые дымки, и до Обера долетели раскаты орудийных залпов. Один из танков остановился и задымил, другие окрыли ответный огонь.
        У холмов была засада. Две батареи противника, поддержанные трескотней пулеметного и ружейного огня пехоты, расстреливали в упор штабные машины. Танки - их уже оставалось пять - увеличили скорость, и двинулись прямо на позиции одной из батарей. Вот еще один вздрогнул и застыл, окутавшись дымом. Но остальные упрямо мчались вперед. Четвертый танк загорелся, когда до пушек осталось каких-то три десятка метров. Остальные ворвались на позиции батареи, подминая орудия под гусеницы и строча из пулеметов по разбегавшимся артиллеристам.
        Поздно. Хотя штабные машины шли за своими танками в каких-то двухстах метрах, этих метров им и не хватило. Вражеские танки с полукилометра открыли интенсивный огонь, продолжала стрелять вторая батарея противника. Еще один из трех оставшихся на ходу левирских танков загорелся, остальные повернули на позиции уцелевшей батареи. А танки врага приближались, огонь их орудий становился все более действенным. Снаряды взрывались среди стрелковых цепей, опрокидывали автомашины… Артиллерия отступавших колонн уже молчала, раздавленная гусеницами, до конца выполнив свой долг - перед ее позициями горело восемь вражеских танков.
        Вот первые грузовики отступающей колонны выскочили к позициям противника у подножия холмов, и встали, прошитые пулеметными очередями и винтовочными пулями. Обер со своими людьми был уже недалеко и видел, как сшиблась пехота с пехотой.
        Свои и противник - все перемешалось. Три или четыре танка деремцев остановились и с места били по отдельным уцелевшим автомашинам. В полку Обера каким-то чудом уцелели лишь два грузовика с раненными, остальные были разбиты вражескими снарядами. Танки противника уже ворвались в стрелковые цепи левирцев и давили людей и машины гусеницами, непрерывно строча из пулеметов. Расчеты реактивных противотанковых ружей 2-го полка гражданских добровольцев подбили два танка. Еще шесть танков были выведены из строя противотанковыми расчетами других частей. Но семь или восемь бронированных машин продолжали сеять смерть, перерезав левирцам дорогу к холмам, до которых осталось каких-то полторы сотни шагов.
        Бой смешался. Многие солдаты залегли, кто-то отстреливался с колена, кто-то - стоя. Некоторые в панике бросились бежать, и их участь была самая незавидная. Они первыми попадали под огонь стрелковых цепей деремцев, стягивающих кольцо вокруг левирской пехоты, зажатой на открытом пространстве.
        Обер ясно представил себе, что произойдет дальше. Он уже видел нечто подобное, когда сам лупил дезорганизованные деремские войска близ восточного побережья острова Кайрасан. Вот только роли теперь переменились…

…Пули, летящие со всех сторон, повсюду - враг, укрыться негде, нечем встретить вражеские танки. Еще четверть часа суматошной стрельбы, и у пехоты станут кончаться патроны, а машины с боеприпасами горят. Люди начнут бросать винтовки и сдаваться…
        Обер постарался взять себя в руки и огляделся. Да, враг повсюду, но его стрелковые цепи довольно жидки - наших раза в три больше. Правда, мы потеряли всю артиллерию, но и батареи противника у холмов уже молчат. У противника - танки, но наши реактивные противотанковые ружья еще бьют по ним с оглушительными хлопками, и теперь у деремцев в строю только четыре машины. Их танки отсекают нам путь к холмам, но наши уже ворвались на позиции деремцев у подножия этих холмов и там кипит рукопашный бой. И что такое четыре танка против восьми с лишним тысяч пехотинцев? Да, многие погибнут, но всех задержать не удастся.
        Обер заорал во всю мощь своих легких:

«На прорыв!»

«На прорыв!» - отозвался из-за его плеча звонкий голос Талимай.

«На прорыв!» - подхватили десятки глоток вокруг.

«На прорыв!» - надсадно завопили сотни, а затем и тысячи отчаявшихся людей, внезапно ощутивших в этом кличе ту последнюю соломинку, за которую хватается утопающий.
        Людская масса, до того беспорядочно метавшаяся в огненном кольце, колыхнулась и покатилась к холмам, набирая скорость. Теперь уже и кинжальный огонь нескольких уцелевших деремских пулеметов из наскоро отрытых стрелковых ячеек, и залпы танковых пушек, и стальные гусеницы, под которыми находили себе смерть все новые и новые жертвы этой бойни, - все это отодвинулось куда-то на задний план перед единым порывом людской массы, внезапно обретшей в этом порыве пусть призрачную, но все же надежду на спасение. Остатки деремской засады у подножия холмов были смяты, лавина людей обтекла стальные коробки танков, как обтекает бешено мчащаяся в половодье река каменные быки моста, и левирская пехота устремилась вглубь холмов, по оврагам и лощинам.
        Вслед отступавшим били винтовки и пулеметы противника, в спину бегущим летели снаряды танковых пушек, сея смерть, но главное было сделано - левирцы вырвались из мешка. Бегство постепенно останавливалось, наиболее хладнокровные и опытные бойцы, применяясь к местности, посылали в сторону преследующего их противника скупые прицельные выстрелы. И враг уже не рвался безоглядно вперед. Его пехота залегла, передвигаясь только перебежками. Бой начал медленно смещаться вглубь холмов.
        Обер и другие уцелевшие командиры, надрывая голосовые связки и стреляя из револьверов и винтовок под самым носом бегущих людей, останавливали их, поворачивали лицом к противнику, указывали позиции, посылали на вершины холмов. Вскоре деремцы стали ощущать невыгоды своего положения. В лощинах и оврагах они оказывались под огнем с трех сторон. Преследование как-то само собой приостановилось, бой начал затихать. Багровое солнце садилось за холмы, окрашивая все поле боя своим кровавым отсветом.
        Пока еще на холмы не легла ночная темнота, Обер попытался собрать своих людей. Получалось плохо. Из всего 2-го полка гражданских добровольцев вокруг него не набралось и полной роты. Остальные погибли или рассеялись в лабиринте холмов, оврагов и лощин. Однако к его команде прибилось немало бойцов из других частей, потерявших своих командиров. Вскоре под началом Обера оказалось около трех сотен человек с оружием.
        Но где же Верховное Командование?
        После долгих поисков по окрестностям, когда на черном небе уже высыпали яркие звезды и повисли два небольших серпа растущих лун, трое посланных на разведку бойцов наткнулись на генерал-инженера 1-го класса с перебинтованной головой и полковника с нашивками войск специального назначения, в обгоревшем мундире, несших на плащ-палатке кого-то третьего.
        Когда вернувшийся к Оберу боец что-то прошептал ему на ухо, Обер немедленно отправился к указанному месту.

«Командир 2-го полка гражданских добровольцев, главный военно-технический советник, бригадный генерал нолийского корпуса Обер Грайс!» - представился он по всей форме генерал-инженеру, как старшему по званию.

«Начальник Управления инженерного обеспечения Министерства обороны генерал-инженер
1-го класса Траман Фарете», - ответил тот. - «Доложите обстановку!»

«После прорыва в холмы собираю своих людей. В настоящий момент имею сводную команду численностью около двух рот. Связи с другими частями не имею. Связи со старшими офицерами дивизионного и фронтового звена не имею».

«К сожалению, на это рассчитывать не приходится. Штабная колонна уничтожена почти полностью. Ни фронтового звена, ни Верховного Командования больше не существует. Может быть, где-то тут еще бродят несколько офицеров, - и это все, что осталось»,
        - упавшим голосом произнес генерал-инженер. - «Мы вынесли из боя Верховного Главнокомандующего. Его бронемашина была подбита, и его едва удалось вытащить. Но он ранен осколком в живот, боюсь, что смертельно».
        Офицеры подошли к плащ-палатке, расстеленной в пяти шагах, у кустов. В бледном свете луны Обер глядел на искаженное болью лицо Главнокомандующего, на его прожженный и подранный мундир. Верховный был в сознании. Его глаза сосредоточились на лице Обера:

«А-а, советник… Я слышал… вы докладывали…» - простонал он сквозь стиснутые зубы. Он часто и неглубоко дышал. - «Соберите людей… Кто остался… Выводите их… к своим…»

«Прапорщик Эльсете!» - строгим голосом произнес Обер.

«Я!» - отозвалась Талимай.

«Планшет с вами?»

«Так точно!»

«Пишите приказ». - И он начал четко, раздельно диктовать:

«Назначить командира 2-го полка гражданских добровольцев бригадного генерала Обера Грайса командующим сводной оперативной группой гарнизона Акатонды.
        Подпись: Верховный Главнокомандующий».
        Обер взял планшет из рук Талимай и протянул его Верховному. Слабым движением руки тот дотянулся до авторучки, поданной ему Обером, и черкнул подпись.

«Прапорщик Эльсете!» - снова произнес Обер, возвращая ей планшет. - «Записывайте следующий приказ:
        Я, командир 2-го полка гражданских добровольцев бригадный генерал Обер Грайс, в соответствии с приказом Верховного Главнокомандующего, принимаю на себя командование сводной оперативной группой гарнизона Акатонды. Приказываю:

1. В течение ночи с 38 на 39 тамиэля лета 1503 года организовать силами 1-го взвода поиск частей, подразделений и отдельных групп гарнизона Акатонды в районе холмов.

2. Всем обнаруженным частям, подразделениям, группам и отдельным бойцам передать приказ - сосредоточиться к 3 часам 00 минутам 39 тамиэля лета в исходном районе для прорыва на восток.

3. Исходный район определяю в лощине у северо-восточных скатов высоты с отметкой
206,2.

4. В случае установления связи со старшими командирами и начальниками доносить мне немедленно. .».
        За оставшиеся до назначенного срока четыре часа произошло множество событий. Была обнаружена группа бойцов вместе с командиром одной из дивизий столичного гарнизона. Он был в солдатской гимнастерке без знаков различия, без документов и без оружия (решение Обера было коротким: «На данный момент вы сами определили свой статус, генерал. Пойдете с нами рядовым. Оружие добудете сами. Когда выйдем к своим, пусть решают вашу судьбу по законам военного времени»). Было собрано несколько уцелевших офицеров из аппарата Министерства обороны, Главного штаба и командования Приморским фронтом. По их сообщениям, начальник Главного штаба и командующий Приморским фронтом погибли в ходе последнего боя. В половине третьего ночи скончался Верховный Главнокомандующий. Когда его тело было предано земле, примерно к трем часам в лощине у высоты 206,2 было собрано почти три с половиной тысячи бойцов, и более пятисот раненых, большинство из которых с трудом передвигалось или не могло двигаться вовсе. Еще какое-то время было потрачено на сооружение импровизированных носилок, которых, однако, далеко не хватало даже для самых
тяжелораненых.
        Пришлось, скрепя сердце, принять тяжелое решение: раненых оставить в холмах. Кто сможет, доберется до ближайших населенных пунктов за помощью. Но, скорее всего, большинство ожидает плен…
        Обер не знал, успел ли противник запереть восточные и юго-восточные выходы из холмов, и если успел, то какими силами. В любом случае решение ему виделось только одно - прорываться, и немедленно, пока сюда не подтянуты дополнительные резервы деремцев.
        Ночной бой начался через четверть часа. Судя по всему, противник успел-таки подтянуть к возможному месту прорыва около двух батальонов пехоты с минометной батареей. Ночную тьму прорезали строчки трассирующих пуль, повсюду полыхали вспышки выстрелов. Сводный отряд в короткой ожесточенной схватке опрокинул противника и ушел на восток.
        В ходе боя какое-либо управление войсками было потеряно. Левирцы разбились на небольшие отряды и группы, самостоятельно устремившиеся к линии фронта. С одной из таких небольших групп уже вторые сутки, страдая от недосыпания, голода и жажды, держась в стороне от главных дорог, старательно обходя хутора и селения, чтобы не нарваться на противника, двигались Обер и Талимай. Никто из них еще не знал, что линии фронта здесь, на широкой, больше, чем двухсоткилометровой полосе, протянувшейся в 70-100 километрах восточнее столицы, не существует. После начала вражеского наступления в середине тамиэля лета, когда была окружена Акатонда, фронт здесь был прорван во множестве мест, распался на отдельные очаги сопротивления, часть из которых была изолирована и уничтожена противником, а часть с боями смещалась на восток. В обороне левирцев образовались огромные бреши.
        Однако и противник не смог сразу воспользоваться благоприятными возможностями. Измотанные предшествующими ожесточенными боями, понесшие большие потери, особенно в технике, страдавшие от недостатка горючего и боеприпасов, скованные боями с расчлененными на отдельные группы левирскими войсками, соединения противника не имели возможностей для продолжения наступления. Лишь небольшие подвижные отряды пытались продвинуться вперед. Фактически они играли лишь роль разведки, нащупывавшей незанятые войсками левирцев бреши в обороне.
        Местность впереди постепенно менялась. Она становилась уже не плоской, а слегка всхолмленной, волнистой. По холмам, а чаще по седловинам между ними, то там, то здесь росли рощицы деревьев или заросли кустарника. Местность не была уже такой сухой. Местами ее прорезали небольшие, не до конца еще пересохшие в этот летний зной ручейки, укрытые кустарником, росшим по берегам.
        В одной из таких седловин между холмами, когда кучка в два десятка бойцов, оставшаяся под началом бригадного генерала Грайса, обнаружила родничок с довольно чистой водой и бросилась к нему, чтобы напиться, с нескольких десятков шагов по ним ударили пулеметные очереди и плеснули взрывы нескольких ручных гранат. Это была небольшая разведывательная группа противника, не намного превосходившая численностью отряд Обера. Однако у противника было два пулемета и преимущество внезапности, а у бойцов Обера оставалось в лучшем случае по несколько патронов на винтовку. В винтовке самого Обера был только один патрон в казеннике - обойма была пуста.
        Выход остался один - сблизиться с врагом до рукопашной, а там - кто кого… Команда бригадного генерала Грайса кинула людей вперед. Удачный бросок ручной гранаты заставил замолчать один из пулеметов, а последняя противотанковая граната, выпущенная из реактивного противотанкового ружья, вдребезги разнесла второй вместе с его расчетом. Но до рукопашной дошел лишь десяток левирцев, и теперь противник вдвое превосходил их численностью. Винтовки бойцов Обера уже молчали, а деремцы не упускали случая послать пулю в упор.
        На бригадного генерала Грайса навалилось сразу пятеро, видимо, желая захватить столь солидную добычу живьем. Двое из них даже не успели пожалеть о принятом решении - Обер, мастерски орудуя штыком, уложил их на месте. Но остальные трое повисли у него на плечах и повалили на землю. Обер не думал сдаваться, и теперь на траве беспорядочно барахтался клубок из четырех сцепившихся тел. В этой сумятице трудно было нанести точный удар, и Обер никак не мог стряхнуть навалившихся на него врагов.
        Между тем схватка завершалась. Полковник войск специального назначения, продержавшийся дольше других и уложивший троих деремцев ножом и голыми руками, был убит пистолетным выстрелом в спину. Талимай, на которую первоначально никто не обращал внимания, и которая совершенно растерялась, не соображая, что же делать, вдруг вспомнила, что у нее на поясе, в кобуре, покоится револьвер с шестью патронами. Медленным, как будто ленивым движением она потянула его из кобуры.
        Уроки в тире и опыт почти трех недель непрерывных боев не прошли даром. Выстрелы ее, произведенные в максимальном темпе, были точны. Лишь один из ее противников, с погонами пехотного лейтенанта деремской армии, успел выстрелить в ответ, не разворачиваясь, из-под руки. Но Талимай, помня уроки Обера, после каждого выстрела рывком смещалась немного в сторону, и выстрел деремца пропал даром. Второго он уже сделать не успел. Пуля из револьвера Талимай вошла ему в левый бок.
        В револьвере оставалось еще два патрона. Не раздумывая, девушка подскочила к барахтающемуся клубку тел, приставила ствол к спине, затянутой в деремский мундир, и нажала на спуск. Однако второго выстрела она сделать не успела. Клубок распался. Один из деремцев, оценив новую опасность, сильнейшим ударом в солнечное сплетение уложил Талимай на землю.
        Левая рука Обера освободилась и он сомкнутыми пальцами нанес резкий удар по гортани одного из своих противников. Тот захрипел и резко ослабил хватку. В этот момент другой, тот самый, что ударил Талимай, развернулся и сильнейшим ударом тяжелого башмака в район печени прервал подвиги бригадного генерала Грайса.
        Лучше бы он этого не делал. К Талимай вернулась способность шевелиться и пуля из револьвера, выпущенная еще нетвердой рукой, ударила деремца сзади в крестец. Талимай, сцепив зубы, села и дрожащими руками вставила в барабан револьвера последнюю пулю, которую она берегла на крайний случай - для себя, но теперь выпустила ее в деремца, остановив его попытку дотянуться до валявшейся на земле винтовки.
        Обер с трудом поднялся четвереньки. Один из деремцев, хрипя поврежденной гортанью, попытался последовать его примеру. Талимай не успела сообразить, как поступить в этой ситуации. Обер попробовал развернуться к последнему противнику, но застонал и повалился на бок. Сцепив зубы, он сумел захватить шею деремца ногами. Тот пытался выбраться из захвата, шаря вокруг себя руками в поисках оружия. Талимай очнулась от секундного оцепенения, подхватила с земли винтовку со штыком, и с размаху вонзила его во врага…
        Теперь на восток бригадный генерал Грайс двигался только в сопровождении Талимай. У обеих были самозарядные винтовки деремского производства с двумя обоймами патронов, у Обера в подсумке была одна ручная граната, во флягах была вода, и в карманах - по одному сухарю.
        Над равниной спускалась ночь. Малиновая полоса заката на северо-западе догорала. Обер решил остановиться переночевать в распадке между небольшими холмиками, где журчал едва заметный среди кустов ручеек. Собственно, из-за кустарника, обильно росшего в этом месте, Обер и выбрал его для ночевки - тут их было бы непросто обнаружить.
        Нарвав несколько охапок сухой травы, Обер прилег, устраиваясь поудобнее на ночь. Вдруг из-за плеча до него донесся негромкий голос Талимай:

«Обер…»
        Он резко обернулся, перенося тяжесть тела на другую руку. Интонации, с которыми было произнесено его имя, были совершенно необычными. Да и никогда еще Талимай не обращалась к нему только по имени.
        Девушка, торопливыми движениями пальцев расстегнув ворот гимнастерки, стащила ее через голову, также быстро расстегнула юбку и та упала к ее ногам. Талимай осталась в нижней рубашке из тонкой белой ткани, с короткими рукавами, без воротничка, с округлым вырезом, застегнутым на одну пуговицу. Из под рубашки торчали короткие штанишки из такой же белой ткани. Девушка упала перед Обером Грайсом на колени, обнимая его за плечи и торопливо, почти бессвязно заговорила, путаясь в словах и запинаясь:

«Обер… Обер… Я не могу больше… Я боюсь… Мы можем погибнуть… В любой день, в любую минуту!» - она почти выкрикнула эти слова. - «Я не хочу… Я не хочу ждать!» - ее пальцы с силой вцепились в плечи Обера. - «Не прогоняй меня… Мне ничего не нужно… Без тебя мне лучше не жить… Пока мы оба еще живы…» - ее пальцы вдруг разжались и она резким движением подхватила свою рубашонку за подол и рванула ее вверх, так, что пуговица с треском отлетела.
        Талимай навалилась обнаженной грудью на Обера и горячо зашептала, столь же торопливо и сбивчиво:

«Мне ничего больше не нужно… Возьми меня… Я молодая… Может быть, я не очень красивая… и совсем не умытая и не причесанная, но ночью не видно… Я на все готова для тебя… Можешь делать со мной, что хочешь…»
        Ее руки блуждали по мундиру Обера, пытаясь расстегнуть на нем пуговицы. Обер Грайс твердым движением захватил обе руки Талимай и стиснул ее в кольце своих рук немного выше талии. Постепенно его захват все усиливался. Девушка перестала бормотать, часто дыша, сделала несколько попыток вырваться, потом судорожно вздохнула и застонала. Обер стиснул ее еще сильнее. Талимай вскрикнула. Обер немного ослабил хватку:

«Ну, очухалась?» - не слишком ласково спросил он. - «Ты хотя бы соображаешь, в какое положение меня поставила?»
        Талимай уставилась на него невидящим взором, мотнула головой, судорожно сглотнула. Выражение ее глаз стало немного осмысленным, она расцепила стиснутые зубы и открыла рот.

«Прошу прощения», - с горечью произнесла девушка. - «Конечно, понимаю. Вы - генерал, один из самых богатых людей Тайрасана. А я кто? Так…»
        Обер чувствительно встряхнул ее и воскликнул в сердцах:

«Замолчи!» - И, овладев собой, заговорил уже спокойным голосом. - «Дурочка… Дурочка. Ты помнишь, сколько мне лет? Ты помнишь, сколько суток мы тащимся пешком, почти без воды и без жратвы? Ты задумалась, что я смертельно хочу спать? Ты соображаешь, что у меня все тело болит после этой драки? Да я же просто не в состоянии удовлетворить твои страстные порывы, глупышка ты сопливая! И как я себя должен чувствовать после всего этого? Об этом ты, небось, и не задумалась?»
        До Талимай постепенно дошел смысл его слов. Краска стыда бросилась ей в лицо, она опустила глаза и взгляд ее упал на собственные голые груди, упрямо торчащие вперед между плотно прижатыми к телу руками. Девушка покраснела еще сильнее, и тут Обер расцепил свои объятия и незлобиво бросил:

«Приведи себя в порядок и давай отдыхать. Честное слово, смертельно хочется выспаться».
        Талимай кое-как напялила на себя нижнюю рубашку, закусив губы и всхлипывая, отыскала в темноте юбку и гимнастерку, ремень с кобурой, пристроила все это на себя и остановилась в нерешительности. Слезы все еще текли по ее щекам.
        Обер хлопнул ладонью рядом с собой:

«Тут немного сухой травы. Ложись, чтобы не на голой земле спать».
        Талимай осторожно пристроилась на охапках травы. Обер обнял ее за плечи, молча привлек к себе одной рукой, а другой стал тихонько поглаживать ее по волосам. Девушка уткнулась носом ему в плечо. Неожиданно самообладание полностью покинуло ее и, не в силах больше сдерживаться, она горько разрыдалась. Обер продолжал обнимать ее и все так же молча ласково гладить по волосам. Минут через двадцать Талимай понемногу успокоилась и незаметно для самой себя заснула.
        Рано утром, съев по последнему сухарю и запив водой из фляги, они снова двинулись на восток. Чтобы сориентироваться, Обер решил забраться на одну из ближайших возвышенностей.

«Винтовку держи наготове, следуй за мной в пятнадцати шагах и возьми еще пяток шагов вправо», - приказал Обер, выдвигаясь вперед.
        Лавируя между высокими кустами, небольшими группами покрывавшими склон, он поднимался наверх, как вдруг из-за кустов его окликнули на ломаном деремском:

«Стой, кто идет?»
        Кто прятался в кустах? Свои, так же, как он, уходящие от врага? А по деремски спросили так, на всякий случай? Или это солдаты из коалиционной армии - фризианцы, или из Ульпии? Обер отбросил сомнения - в любом случае на нем генеральский мундир левирской армии.

«Бригадный генерал Грайс!» - громко ответил он на левирском.

«Положи винтовку и подойди сюда», - голос из-за кустов тоже перешел на левирский, но было ясно, что и это не его родной язык.
        Обер почувствовал в произношении какой-то знакомый акцент.

«Может быть, вы перестанете играть в прятки и перейдете на свой родной язык?» - сердито спросил он по нолийски.
        Из кустов раздалось длинное сложное ругательство на нолийском.

«Вот это да!» - воскликнули оттуда. - «Неужели земляк?»

«Почти», - улыбнулся Обер Грайс, - «я главный военный советник Тайрасанской Федерации в Левире. А сейчас приписан к Нолийскому добровольческому корпусу».

«Свой!» - громко заорали из кустов и через минуту на открытое пространство вышло несколько человек в форме левирской армии, с нашивками Нолийского Добровольческого корпуса.

«Прапорщик Эльсете!» - крикнул Обер. - «Выходите, здесь свои!»
        Талимай, которая все это время держалась за кустами, вскинув винтовку и готовая немедленно открыть огонь с колена, поднялась и закинула винтовку за спину.

«Разрешите доложить, господин бригадный генерал? Исполняющий обязанности командира роты „А“ второго батальона 6-го пехотного полка Нолийского добровольческого корпуса, прапорщик Тафоил Драмаш. Рота отошла с позиций, которые мы занимали три дня назад примерно к двадцати пяти километрах к востоку отсюда, по высохшему руслу…» - он чуть помедлил, вспоминая непривычное название, - «по высохшему руслу Лапатеапани. В результате обхода наших позиций деремцами полк расчленен на части, рота связи с вышестоящим командованием не имеет, где расположены другие наши подразделения - тоже не знаем».

«А противник?»

«Непосредственного соприкосновения с противником не имеем».
        Обер достал из планшета и развернул карту.

«Покажите ваше место».
        Прапорщик Драмаш ткнул пальцем:

«Вот тут мы, километрах в шести южнее шоссе Акатонда - Сафала, а прямо за спиной у нас село Вайсхи».
        Обер вгляделся в карту. Юго-восточнее, километрах в тридцати, располагался довольно крупный город Улавада. Через него параллельно фронту шли железная и шоссейная дороги от главной военно-морской базы левирских ВМС, которую противник глубоко охватил с севера, стремясь полностью ее блокировать с суши. Если деремцы выйдут к Улаваде, они перережут последние сухопутные коммуникации базы флота с основными силами левирских войск.

«Доложите, прапорщик, какими силами располагаете».

«Личный состав - 126 человек, четыре ручных пулемета, два противотанковых ружья, одно противотанковое реактивное ружье без боеприпасов. Да и вообще боеприпасов не густо. Есть две лошади».
        Обер задумался на минуту.

«Приказываю: выставить заслоны численностью от отделения на все проселочные дороги южнее шоссе Акатонда - Сафала, на само шоссе - полувзвод с пулеметом и противотанковым ружьем. Все отходящие по дорогам группы останавливать. Я переподчиняю их себе. Заодно собирайте тяжелое оружие и боеприпасы, если таковые встретятся в местах боев. Вышлите одно отделение на разведку в сторону Улавады. Нужно знать обстановку в городе и западнее него. Там могут быть наши части. Назначьте старших групп и пригласите их ко мне для инструктажа. Исполняйте!»
        К полудню на импровизированный командный пункт, оборудованный в зеленых холмах на окраине села Вайсхи, стали поступать первые сообщения. К четырем часам дня Оберу удалось собрать уже около восьмисот человек, и среди них - немало прорывавшихся вместе с ним из Акатонды. Появились сведения и о противнике - он доставил их о себе сам. Подвижная группа деремцев, состоявшая из одной бронемашины и двух грузовиков с пехотой, внезапно появилась на шоссе Акатонда - Сафала. С бронемашины был открыт пулеметный огонь, которым сразу было убито несколько человек, стоявших в заслоне. Среди полутора сотен бойцов, скопившихся к тому моменту в этом сборном пункте, вспыхнула паника. К счастью, не сплоховал расчет противотанкового ружья. Со второго выстрела бронемашина была подбита. Многие бойцы быстро оправились от первоначального замешательства и окрыли винтовочный и пулеметный огонь по деремскому передовому отряду.
        Когда Обер получил донесение об этой стычке, ему стало ясно, что вслед за разведкой могут нагрянуть и более внушительные силы. Он сам отправился к месту боя. Надо было оседлать шоссе и организовать на этом участке оборону. Из отошедших подразделений были сформированы три роты, сведенные в батальон под командованием энергичного майора, приведшего с собой около сотни человек, уцелевших от его прежнего батальона.
        Заняв близлежащие высотки, батальон стал энергично окапываться. Батальону в поддержку была придана противотанковая артиллерийская группа. Под этим громким названием скрывалась единственная 75-мм полевая пушка с шестью снарядами, два реактивных противотанковых ружья и четыре обычных противотанковых ружья, также весьма скупо обеспеченных боеприпасами. На запад было послано несколько команд разведчиков с категорическим приказом - найти и доставить боеприпасы.
        Оставшиеся две сотни бойцов с легким стрелковым оружием Обер разбил на пять взводов, которыми перекрыл проселочные дороги на протяжении около пятнадцати километров к югу от шоссе. Ночь прошла спокойно. Но Обера волновало отсутствие известий от разведки, посланной к Улаваде. Лишь к полудню Обер получил письменное донесение от командира разведгруппы, доставленное одним из разведчиков.

«Вышли на дорогу Акатонда-Улавада в 11километрах западнее Улавады в 15 час 20 мин
4 митаэля осени. Мною оставлен заслон из пяти человек с пулеметом с приказом останавливать все отходящие группы и одиночных бойцов и подчинять их оперативной группе генерала Грайса. Ближайшая задача - оседлать шоссе и не допустить противника к Улаваде.
        Лично с двумя бойцами произвел разведку в Улаваде. В городе имеется комендантский взвод, подразделения полиции, охрана складов и офицеры интендантских служб, зенитный дивизион на железнодорожной станции. Данными об обстановке на фронтах не располагают. Связи с Приморским фронтом не имеют. По слухам, километрах в сорока юго-западнее Улавады ведут бои части, обороняющие подступы к военно-морской базе».
        Обер, прочитав донесение, спросил разведчика:

«Что известно о противнике?»

«Отходившие по шоссе бойцы говорили, что оторвались от деремцев где-то километрах в сорока-шестидесяти западнее. Но это данные за позавчерашний вечер».

«А много ли бойцов удалось собрать?»

«Точно не скажу. Но за те часа четыре, что мы с командиром ходили в город, собралось сотен пять с двумя орудиями, три грузовика, один из них с зениткой, бронеавтомобиль… Теперь, наверное, побольше».
        К утру следующего дня под началом Обера было уже почти две тысячи человек, а его оперативная группа включала в себя три батальона и две противотанковые артиллерийские группы. За 5 и 6-е митаэля осени батальонам пришлось выдержать серьезный бой с крупными передовыми отрядами деремской армии, усиленными танками. Все атаки противника и на шоссе Акатонда-Улавада, и на шоссе Акатонда - Сафала были отбиты. Сожженные три танка были окопаны и превращены в неподвижные огневые точки.
        К 7 митаэля, несмотря на значительные потери в боях, Обер командовал двумя с половиной тысячами человек. Свой командный пункт он перенес на западную окраину Улавады. Теперь его люди гордо именовались «Улавадская оперативная группа Приморского фронта». Под этим названием они вошли и в официальные сводки. Воссозданное Верховное Командование и командование Приморского фронта лихорадочно искали связь с разрозненными остатками своих войск на рухнувшем центральном участке Приморского фронта. Оперативная группа генерала Грайса держала оборону на фронте протяжением примерно сорок километров, прикрывая два важнейших направления.
        А между тем деремцы, подтянув резервы, стали усиливать нажим на оперативную группу Грайса. Тот по прежнему не имел связи с соседями справа и слева, только-только установил связь с вышестоящим командованием, не имел никакого снабжения. Правда, под свою ответственность Обер распорядился передать в войска запасы оружия, боеприпасов, продовольствия и амуниции со складов, находившихся в Улаваде. И вовремя. Вскоре налеты вражеской авиации мало что оставили от этих складов.

11-го митаэля осени бои шли уже на окраинах Улавады, которую при помощи местного населения опоясали траншеи. Севернее противник тоже потеснил бойцов оперативной группы, выйдя на дальние подступы к Сафале. По данным разведки, деремцы уже нащупывали пути обхода обеих флангов Улавадской оперативной группы.
        Как ни странно, несмотря на пятидневные упорные бои, сопровождавшиеся немалыми потерями, численность оперативной группы не сокращалась, а даже несколько увеличилась. С запада продолжали подходить отдельные бойцы, мелкие группы и целые подразделения, просачиваясь сквозь неплотные еще боевые порядки деремцев. Кроме того, в тылу весьма кстати обнаружилась неприкаянная саперная рота. Тем не менее держаться становилось все труднее и труднее.

14-го митаэля в Улаваде уже шли уличные бои, когда в город подошла 26-я левирская пехотная дивизия. Еще одна дивизия (31-я) заняла к исходу дня 12-го митаэля осени позиции на окраинах Сафалы. Командир 26-й пехотной дивизии передал Оберу Грайсу приказ командующего фронтом: Улавадская, оперативная группа преобразуется в 9-ю отдельную стрелковую бригаду. Генерал Грайс назначается ее командиром. Бригада должна обеспечить левый фланг 26-дивизии, не допустив обхода Улавады с юга, а также должна установить связь с войсками, обороняющими базу флота, с тем, чтобы не допустить блокирования базы деремцами.
«Колонка военного обозревателя. Ожесточенные бои на Левирском фронте
        В течение митаэля осени войска оперативных командований „Степь“ и „Берег“ Деремской коалиции стремились развить успех, достигнутый в серии операций летнего тамиэля, которые позволили им взять столицу Левира - Акатонду и почти полностью блокировать с суши главную военно-морскую базу Левирского флота. Однако им пришлось столкнуться с растущим сопротивлением Приморского фронта Левирской армии.
        После того, как при попытке прорыва из окруженной Акатонды в боях 36-39 летнего тамиэля было уничтожено Верховное Командование Левира и убит Верховный Главнокомандующий, уничтожены Генеральный штаб и командование Приморского фронта, и разгромлена большая часть отходящей группировки, почти никто не сомневался в том, что это позволит армии Коалиции добиться дальнейших крупных оперативных успехов, а некоторые ожидали даже скорого завершения войны. Однако это мнение основывалось на недостаточном учете реальной обстановки. Хотя Приморский фронт левирцев был дезорганизован, но и войска командования „Берег“ были чрезвычайно истощены предшествующими боями и израсходовали все оперативные резервы. В то же время Левирская армия спешно подтягивала к фронту значительные резервы из глубины страны.
        В течении примерно трех недель происходили упорные встречные бои на рубеже Сафала
        - Улавада, шедшие с переменным успехом. Обе стороны подтягивали резервы и вводили их в бой по частям, по мере выдвижения к линии фронта. Это не дало существенного перевеса ни одной из сторон. В тоже время следует отметить возросший уровень руководства войсками на Приморском фронте. Левирцам удалось прикрыть основные операционные направления еще до подхода резервов и воспрепятствовать войскам коалиции воспользоваться брешами в их обороне. Примерно в течении пятнадцати дней в начале митаэля осени фронт на Сафалском и Улавадском направлениях удерживался лишь остатками разгромленных частей и небольшими тыловыми подразделениями, объединенными под умелым и твердым командованием тайрасанского генерала Грайса.
        Попытка Коалиционной армии вновь создать против Приморского фронта значительный перевес сил не увенчалась успехом, поскольку в конце осеннего митаэля войска Горного фронта левирцев под командованием генерала Матро начали успешную операцию против левого фланга оперативного командования „Степь“. В этой операции левирские войска впервые использовали в бою соединения, полностью оснащенные новейшими образцами военной техники, созданными при содействии своих тайрасанских союзников. Оперативное командование „Степь“ было под угрозой серьезного поражения, и только использование большей части стратегических резервов Коалиционной армии позволило избежать худшего. Однако генералу Матро удалось значительно улучшить конфигурацию фронта, ликвидировав охватывающее положение войск оперативного командования
„Центр“ по отношению к своему левому флангу, и ослабить давление на Приморский фронт.
        По окончании осеннего тамиэля на всем протяжении Левирского фронта наступила оперативная пауза. Следует предполагать, что стороны до наступления дождливого сезона, предположительно - до середины митаэля зимы, не сумеют предпринять крупные операции с целью переломить военно-стратегическую ситуацию в свою пользу. Поэтому главных событий нужно ожидать весной. Это позволяет придти к выводам об изменении военно-стратегической обстановки в пользу Левира, поскольку расчет Деремской коалиции на скоротечную военную кампанию провалился, а для ведения затяжной войны им будет гораздо труднее мобилизовать необходимые во все возрастающем количестве ресурсы.»
        Полковник М.,
        военный обозреватель газеты

«Страж Обоих Проливов»
        На этом, собственно, и закончилась войсковая карьера Обера Грайса. 9-я бригада была выведена в тыл на переформирование, а бригадный генерал Обер Грайс - отозван в распоряжение Верховного Командования. Через неделю он вылетел на Тайрасанский Архипелаг.
        Глава 12
        Тайна народа Паари
        Аэродром морской авиации, располагавшийся близ уже знакомой Оберу Грайсу базы Восточной эскадры Левирского флота, насквозь продувался не очень сильным, но постоянным ветром. Хотя здесь, вблизи моря, было, в общем, не холодно, а в защищенных от ветра местах - даже довольно тепло, от десятиминутного стояния на открытом летном поле Обер стал замерзать. Продрогла и Талимай, впервые за последние два года сменившая мундир на плиссированную юбочку и вышитую шелковую блузку. Она поплотнее запахивала легкий плащ, стараясь спастись от пронизывающего ветра.
        Поездка эта была для нее совершенно неожиданной. Ее начальник, бригадный генерал Обер Грайс, как-то утром, когда она привычно приступила к своим обязанностям в здании, отведенном под Министерство обороны в одном из провинциальных центров в глубине страны, бросил ей как бы между прочим, но вполне официально:

«Прапорщик Эльсете! Зайдите в канцелярию министра. Есть дело».

«Какое?» - спросила Талимай.

«Там объяснят. Вас уже ждут».
        Немного удивленная, она прошла в канцелярию и отрапортовала:

«Прапорщик Эльсете по вашему приказанию прибыла!».
        Там ее действительно уже ждали. Пожилой, страшно худой человек в полковничьих погонах переспросил:

«Прапорщик Управления военного снабжения Министерства обороны Талимай Эльсете?»

«Так точно».

«Предъявите свой армейский сертификат, полевое удостоверение и личный жетон».
        Талимай занервничала, но, не спрашивая ни слова, предъявила требуемое.
        Исхудалый полковник сгреб все это в конверт и приказал:

«Следуйте за мной».
        Талимай, еще больше занервничав, последовала за полковником по коридорам министерства, через многочисленные посты. Наконец, полковник провел ее в приемную какого-то солидного кабинета. Сидевший за столом адъютант при виде их тут же вскочил и распахнул дверь в кабинет:

«Вас ждут».
        В кабинете Талимай увидела человека в штатском. Полковник передал ему конверт с документами Талимай. Штатский, ни говоря ни слова, проверил содержимое конверта, что-то записал в лежащий перед ним лист бумаги, затем заполнил еще один документ, и сделал какую-то запись в толстом журнале. Один из заполненных им листков, вместе с документами Талимай, он снова положил в конверт и запечатал его сургучными печатями, подошел к сейфу, открыл его, и убрал туда конверт. Талимай не знала, что и думать.
        Штатский извлек из сейфа другой конверт, тоже с печатями, сломал их, надорвал конверт, достал из него небольшой листок бумаги, и, не выпуская его из рук, показал Талимай:

«Ознакомьтесь и распишитесь».
        Текст на бланке Министерства обороны, с большой гербовой печатью и подписью самого министра был коротким:

«Прапорщик Талимай Эльсете командируется для выполнения задания Службы информации Министерства обороны Союза Уделов Левира в распоряжение бригадного генерала Вооруженных сил Федерации народов Тайрасана Обера Грайса».
        Талимай машинально расписалась напротив слов «Ознакомлен(а)» под подписью министра и только тогда до нее стал доходить смысл этой бумаги. Точнее, до нее дошло, что она ничего не понимает.

«А что мне надо будет…» - начала испуганно лепетать она, но человек в штатском оборвал ее:

«Все указания получите от генерала Грайса».
        Худой полковник протянул ей зеленоватую картонку:

«Вот ваш разовый пропуск на выход. Сюда вам возвращаться больше не придется».
        Полковник снова проводил ее через многочисленные посты до канцелярии министра и удалился. Талимай, все еще растерянная и сбитая с толку, вошла в кабинет своего начальника, который стоял посреди комнаты, одетый в один из своих строгих штатских костюмов. Не успела она еще сообразить, о чем его следует спрашивать в первую очередь, как он сам задал ей вопрос:

«Талимай, тебе не хотелось бы еще разок прокатиться на „Морском экспрессе“ к заливу?»
        Талимай открыла рот, потом закрыла его, потом снова открыла и, наконец, молча кивнула.

«Тогда не будем терять времени. Отход через сорок минут». - Обер Грайс взял ее, все еще не оправившуюся от неожиданности, под руку, подвел к шкафу, распахнул дверцу и промолвил:

«Преодевайся и пошли на выход. Но поспеши - я жду тебя в коридоре через десять минут». - И он вышел в коридор, захлопнув за собою дверь, оставив Талимай один на один со шкафом.
        Талимай еще несколько секунд стояла в столбняке, а потом стала вынимать с полок бумажные пакеты с эмблемами лучших Левирских торговых домов. Здесь было все - туфли, чулки, пояс с подвязками, нижнее белье, перчатки, юбка, блузка, плащ, зонтик, сумочка (не пустая, как заметила Талимай, но у нее не было времени проверять содержимое), носовые платки, часы, бусы, серьги, кольцо, заколки в волосы… И все это было такого качества, что Талимай чувствовала себя ужасно неловко - как будто она присваивает себе чью-то чужую роль.
        Боязливо оглядываясь, хотя в комнате никого не было, она торопливо сбросила с себя все, что на ней было надето, и столь же торопливо стала облачаться в свою новую форму - только так она была в состоянии все это воспринять. Закончив одевание, она аккуратно сложила сброшенные с себя вещи в шкаф и распахнула дверь в коридор.

«Я готова».

«А чемодан?» - спросил бригадный генерал.

«Какой чемодан?»

«Там, в шкафу, стоит твой дорожный чемодан. Или ты собираешься ехать только с тем, что на тебе?»
        Девушка вернулась в комнату, вновь открыла шкаф. Действительно, на нижней полке лежал небольшой чемодан из тисненой кожи с замшевыми вставками, тускло поблескивавший латунными деталями. Она подхватила чемодан, но тут ее остановил голос Обера:

«Постой-ка».
        Талимай остановилась.

«Нет, так не годится…» - пробормотал он. - «Поставь чемодан, сядь на стул».
        Девушка послушно исполнила его приказание. Обер подошел к ней, выдернул шпильки из волос, и за пару минут переложил прическу как-то по иному.

«Вот теперь, пожалуй, сойдет… Пошли!»
        Талимай подхватила чемодан и мельком глянула на себя в небольшое зеркальце над умывальником. Да, ее генерал, кажется, умел делать все на свете. Из торопливо обмотанных вокруг головы кос он едва ли не мгновенно соорудил нечто, весьма напоминающее дорогую салонную прическу.
        Талимай пошла вместе с генералом по коридору. Попавшаяся ей навстречу полузнакомая девушка из вспомогательного персонала уставилась на нее, открыв рот. Талимай слегка зарделась, но гордо вздернула голову и важно прошествовала дальше. Девушка так и осталась стоять, глядя ей вслед.
        Знакомый экспресс за годы войны не переменился. Но хотя теперь им предстояло преодолеть более короткий отрезок пути до большого залива на юго-востоке, чем тогда, когда они ездили на Восточную эскадру из столицы, поезд затратил на него двое суток. На каждой станции приходилось стоять подолгу, пропуская воинские эшелоны.
        Большой серебристый четырехмоторный самолет с эмблемами Тайрасанских ВВС медленно буксировали по летному полю к маленькой группе ожидающих посадки. Талимай никогда не видела таких огромных воздушных судов. Техники в темных рабочих комбинезонах быстро подкатили к борту самолета раздвижную металлическую лесенку посадочного трапа. Овальный люк в борту самолета открылся, и пассажиры потянулись к трапу.
        Обер забрал у Талимай чемодан и она полезла наверх по шаткой лесенке, одной рукой держась за перила, а другой - удерживая взлетающую под напором ветра юбку. Сноровисто уложив чемоданы на багажные полки, Обер подхватил Талимай под руку и подвел ее к креслам, парами тянущимся вдоль обоих бортов. Уступив даме место у окна, он уселся рядом.
        Когда посадочная суета немного утихла, впереди, у двери, ведущей в пилотскую кабину, показался человек в красивой светло-бирюзовой, с небольшой зеленцой, парадной летной форме Тайрасанских ВВС.

«Дамы и господа, я приветствую вас на борту нашего самолета. Он доставит вас без посадки на аэродром Вараэ на острове Ахале-Тааэа в Архипелаге. Оттуда, после дозаправки, мы проследуем в Латраиду. Время в пути до Вараэ - восемь часов. От Вараэ до Латраиды - два с половиной часа.
        Прошу вашего внимания. В течение некоторого времени полет будет происходить на высоте более шести тысяч метров и вам придется пользоваться кислородными приборами. Прибор для дыхания на высоте расположен в спинке впереди стоящего кресла, за зеленым щитком. Позвольте, я покажу вам, как пользоваться прибором…»
        Затем летчик рассказал еще и про спасательные жилеты, располагавшиеся под сиденьями, и про горячее питание в пути. Самолет с мощным гулом уже раскручивал четыре своих винта, превратившихся в сияющие на утреннем солнце диски. Талимай заметно нервничала - шутка ли, ей предстояло первый раз в жизни подняться в небо! Заметив это, Обер успокаивающим жестом положил свою ладонь ей на руку.

«Ну-ну, не бойся», - тихонько прошептал он. - «Сейчас, при взлете и наборе высоты могут быть не совсем приятные ощущения - как будто куда-то проваливаешься. Но это совсем не страшно. Вот, возьми конфетку, отвлекись от грустных мыслей», - он улыбнулся и протянул ей леденец.
        Лететь над землей оказалось жуть, как интересно. Талимай неотрывно глядела на уменьшающиеся под ними домики, деревья, дороги… Потом мимо самолета на огромной скорости стали пролетать облака. Еще минута - и облака оказались ниже, стали медленно проплывать между ними и землей.
        Сосед в кресле через проход беспокойно вертелся и, не выдержав, обратился к Оберу на левирском:

«Это безрассудство - посылать нас самолетом!»

«Почему?» - твердым спокойным голосом поинтересовался Обер.

«Потому что на море господствует их флот. А у них авианосцы! Они же могут перехватить наш самолет истребителями!»

«Думаю, вы сильно преувеличиваете опасность», - так же спокойно отозвался Обер. -
«Наш самолет может подняться до высоты 8 тысяч метров, недоступной для палубных истребителей. Одно это уже исключает реальную опасность. И потом, ведь это же новейший тайрасанский бомбардировщик, а не беззащитный пассажирский извозчик».

«Что может сделать бомбардировщик против истребителей!» - продолжал ворчать недовольный пассажир.

«На этой машине четырнадцать стволов защитного вооружения», - заметил Обер. - «На испытаниях самолет-мишень разваливался в воздухе, как только эта птичка выпускала свои коготки».

«Надеюсь, что вы правы», - все еще недовольным тоном проворчал пассажир. - «В таком случае нашему правительству следует приложить все усилия, чтобы купить такие машины».

«Если с этой машины снять все вооружение, демонтировать бомбосбрасывающие механизмы, да кое-что усовершенствовать, получится прекрасный воздушный лайнер для трансконтинентальных перелетов на 48 пассажиров», - мечтательно протянул Обер.

«Я бы пока предпочел не летать на безоружном самолете», - буркнул недовольный и замолк.
        Талимай не обращала внимания на эту беседу по той простой причине, что гул двигателей мешал воспринимать даже то, что говорил пассажир в соседнем кресле. Оберу Грайсу и его собеседнику приходилось наклоняться глубоко в проход и повышать голос почти до крика. Девушка же, не отрываясь, смотрела в окно, тихонько ахая и вцепляясь пальцами то в подлокотники кресла, то в руку Обера Грайса, когда самолет вдруг проваливался куда-то вниз, вызывая пугающее чувство пустоты внутри, или резко ложился на крыло при развороте.
        Из репродукторов, установленных в потолочной панели над каждой парой кресел, раздался голос, звучавший неожиданно приглушенно, как будто уши заложило ватой:

«Прошу внимания! Наш самолет поднялся выше отметки 3 тысячи метров. Рекомендую всем пассажирам воспользоваться кислородными дыхательными приборами…»
        Талимай, следуя примеру своего начальника, открыла зеленую крышку в спинке переднего сиденья и вытащила хитроумное устройство. Оно представляло собой гибкий тонкий шланг, крепившийся на шее при помощи изогнутой металлической полупетли. От шланга отходила раздваивающаяся жесткая трубка, два отростка которой шли вдоль щек и заканчивались совсем рядом с носом. Талимай повернула краник за зеленым щитком в положение «открыто». Она ощутила едва заметное шипение и легкое дуновение кислорода, поступающего из трубок. Дышать, действительно, стало полегче.
        Глядя на проплывающие за окном облака и укутанное дымкой медленно удалявшееся побережье Старых Земель, Талимай размышляла о своей странной командировке. В поезде бригадный генерал Грайс не сказал ей ни слова, кроме того, что им предстоит поработать на Тайрасане.
        - «Но при чем тут тогда Служба информации?» - удивленно спросила она его.
        - «Забудь про Службу информации», - жестко заявил Обер в ответ. - «Забудь и не вспоминай до моего приказа!».
        После таких слов, произнесенных подобным тоном, она больше не рискнула задавать вопросы.
        Между тем в проходе между кресел появились две официантки с подносами. На них была та же бирюзово-зеленоватая форма, что и на летчике, только вместо брюк были юбки, жакет отличался покроем от мужского мундира, да еще у них были белые кружевные переднички. Но на плечах, как и у других членов экипажа, красовались погоны ВВС Тайрсанской Федерации.
        Одна из официанток приблизилась к креслам, которые занимали Обер и Талимай, откинула из спинок впереди стоящих кресел небольшие кронштейны и ловким движением закрепила в них по подносу. Было немного тесновато, но вполне терпимо. Талимай уже проголодалась, так что достала из бумажного пакетика вилку и нож, расстелила на коленях полотняную салфетку с вышитой эмблемой Тайрасанских ВВС, открыла крышечки с маленьких металлических судков…

«У вас на всех бомбардировщиках так кормят?» - спросила она Обера, увидав пищу, достойную хороших ресторанов.

«Нет», - спокойно ответил Обер. - «На дальних бомбардировщиках, вроде этого, выдается сухой паек, более легкий и более питательный, чем эти блюда, да еще горячие напитки в термосах. А вот на пассажирской модификации этой машины питание организовано практически так же, как и здесь».
        Уже на закате, после того, как официантки второй раз разнесли горячую пищу, Талимай заметила в иллюминатор приближающуюся полоску берега, едва различимого в сумерках. Позади самолета между темно-синим бархатом неба и почти черной поверхностью океана багровела узкая послезакатная полоса. Впереди был Архипелаг.
        Самолет снижался. Вот уже видны огоньки над побережьем, вот уже можно различить поверхность земли, деревья, дорогу… Самолет немного вздрогнул и под крылом появилась стойка шасси. Затем задняя кромка крыла зашевелилась и встала почти вертикально. Уже совсем рядом замелькали посадочные огни, мелькнула бетонная поверхность посадочной полосы, самолет чувствительно тряхнуло и он мягко, чуть вздрагивая, покатился по аэродрому Вараэ.

«Наш самолет произвел посадку на аэродроме Вараэ. Просим всех пассажиров дождаться полной остановки воздушных винтов. Затем вас проводят в здание вокзала, где вы сможете отдохнуть около часа, пока будет совершаться дозаправка нашего самолета…
        - прозвучал голос в громкоговорителе над креслами.
        Выходя из самолета, Обер Грайс взял с собой чемоданы.

«Зачем их таскать с собой?» - удивилась Талимай. - «Ведь остальные пассажиры не берут с собой багаж!»

«Мы не летим дальше, в Латраиду», - лаконично пояснил Обер.
        Они прошли через здание аэровокзала и вышли на улицу.

«Гражданин Грайс?» - обратился к Оберу молодой человек в рабочем комбинезоне, кепи и куртке, вроде тех, что носят авиамеханики.

«Да, это я».

«Автобус ждет вас».
        Молодой человек подвел их к большому автобусу, кабина которого было тускло подсвечена небольшим плафоном. Талимай никогда не видела таких автобусов. Он больше походил на огромный мощный грузовик, которому вместо кузова приделали салон пассажирского автобуса. В салоне было темно, но когда они распахнули дверь, под потолком зажглись четыре тусклых плафончика. Шофер щелкнул в кабине каким-то переключателем и в автобусе вспыхнуло яркое освещение.
        При свете девушка поняла, что автобус и изнутри отличается от своих обычных собратьев. В салоне было всего шесть кресел, а сразу за ними виднелась перегородка с дверью. Обер Грайс подошел к этой двери, поставил чемоданы, открыл дверь и кивком пригласил Талимай следовать за ним. За дверью оказалось нечто вроде тесного гостиничного номера или, скорее, небольшого домика. Там были четыре кровати, расположенные в два яруса, как в обычном спальном купе 2-го класса в пассажирском поезде. Там была маленькая кухонька, миниатюрный умывальник, душевая кабинка с шелковой шторкой, закрытая кабинка туалета (у него на двери красовалось международное обозначение этого рода удобств), несколько плоских шкафчиков на стенах.
        Обер поднял верхние кровати, оказавшиеся откидными, закрепил их и бросил Талимай:

«Ложись-ка сразу спать. Все равно за окном ничего не разглядишь, а ехать нам всю ночь. А я пойду потолкую с шофером». - И он вышел из заднего салона автобуса, закрыв за собой дверь.
        Автобус плавно катил по ровному шоссе, и Талимай быстро задремала. Она уже не заметила, как устроился на своей кровати Обер. Даже когда дорога пошла похуже, и автобус стало покачивать, а то и потряхивать на неровностях, это так и не смогло до конца разбудить девушку - она лишь смутно ощущала сквозь сон эти неудобства пути, но все же не проснулась. Лишь когда лучи яркого утреннего солнца ударили ей в лицо, она затрепетала ресницами и очнулась от сна.

«Вставай, скоро будем на месте.», - слегка потрепал ее по плечу Обер Грайс, -
«Твоя одежда на моей кровати». - И с этими словами он вышел в передний салон. Пошире расставив ноги, чтобы не потерять равновесия при толчках, Талимай наскоро умылась, вытерлась полотенцем и повернулась к постели генерала Грайса. На ней лежало простейшего покроя платье из материала, напоминающего домотканый, и простые веревочные сандалии. И больше ничего. Не было даже никакой нижней рубахи.
        Да, ее начальник всю дорогу заставлял ее удивляться. Машинально пожав плечами, она скинула ночную сорочку и натянула на себя это платье, сунула ноги в сандалии и вышла в передний салон. Обер сидел там, одетый в короткие холщовые штаны, не доходившие до колен, и рубаху-безрукавку из похожей ткани, безо всяких застежек (как и новое платье Талимай). Обер обернулся к ней и протянул небольшую баночку, ложку и маленькую пышную булочку:

«Держи. Это твой завтрак. Местное блюдо - простокваша с тропическими фруктами», - лаконично пояснил он.
        Местное блюдо оказалось довольно вкусным и Талимай быстро покончила со своим завтраком. Обер продолжал сидеть молча и теперь она получила возможность оглядеться по сторонам. Автобус полз немного в гору по проселочной дороге, проложенной в тропическом лесу. Мощные стволы незнакомых деревьев вздымали кроны высоко в небо, создавая внизу густую тень. Внизу эти стволы скрывались в сплошном переплетении более низкорослых деревьев и кустов, обвитых разнообразными ползучими растениями, от совсем эфемерных, напоминающих знакомый вьюнок, до весьма солидных, плетущиеся стебли которых имели не менее трех пальцев в толщину. Несмотря на урчание мотора, были слышны пронзительные крики тропических птиц, да и они сами нередко пролетали совсем рядом с окнами - то темненькие и невзрачные, то блистающие ярчайшим оперением.
        Но вот лес расступился, и автобус выкатил на небольшое поле. Впереди, у самой обочины, виднелся домик, рядом с которым через дорогу протянулся шлагбаум, охранявшийся двумя людьми в камуфляжных комбинезонах. Талимай видела подобные в Левире только на бойцах войск специального назначения. Автобус проехал еще немного и остановился перед самым шлагбаумом.
        Только теперь Талимай поняла, что показалось ей странным в людях, стоявших у шлагбаума. Необычная, почти черная, даже с каким-то фиолетовым оттенком, кожа, нависшие над глазами надбровные дуги, тонкий узкий прямой нос… Кто же это такие? Она и не подозревала о существовании подобной расы.

«Это пулаги, или народ паари, как они сами себя называют. Древнее племя», - пояснил Обер, видя ее недоумение. - «Самые старые жители этой земли».
        Обер открыл дверь автобуса, соскочил с подножки на землю, подошел к шлагбауму и заговорил на незнакомом Талимай языке.

«Дайте знать своим старейшинам», - говорил Обер, - «они должны помнить Обера Грайса. Скажите - я прошу у них помощи».
        Автобус стоял перед шлагбаумом несколько часов. За это время шлагбаум миновало пять или шесть грузовиков.

«Тут не главная дорога», - произнес Обер, когда они расположились на траве пообедать, - «поэтому движение небольшое. Но все-таки и тут ездят. У пулагов теперь есть своя промышленность…»
        Один из караульных что-то крикнул от шлагбаума. Обер встал и подошел к нему.

«Старейшины разрешили тебе ехать. До следующей стражи. Там будут говорить с тобой».

«А моей подруге?»

«Да. Ты можешь взять подругу».
        Два часа автобус шел через так называемую промысловую зону. Там вожди народа паари дозволяли строительство предприятий и разработку полезных ископаемых. Но при одном условии - через пять лет на любом таком предприятии, если не принималось решение о его закрытии, должны были работать только пулаги.
        Наконец, автобус остановился у хижины, крытой пальмовыми листьями. И здесь дорогу преграждал шлагбаум. Его охраняли трое пулагов с копьями в руках, завернутые в короткие накидки. Однако Талимай заметила, что по меньшей мере у одного из них под накидкой был надет кожаный пояс с револьвером в кобуре.
        Рядом с хижиной стоял четвертый пулаг - невысокий, слегка сгорбленный, с иссохшей кожей. Он был стар, неправдоподобно стар. Обер подошел к нему и поприветствовал на языке паари.
        Старейшина долго смотрел на него, потом ответил: «Да, я вижу. Ты тот, которого зовут Обер Грайс. Ты - светлокожий, который возвращается. Я был совсем юным, когда ты пришел к нам впервые. Ты был тогда много старше меня. Теперь я совсем старик, а ты все так же крепок. Что хочешь ты от нас?»

«Я прошу убежища среди народа паари. Я хочу пожить две или три луны со своей подругой вдали от моих врагов. Я не бегу от них. Придет время - я снова выйду им навстречу и сражусь с ними. Но я устал. Смертельно устал. И сейчас мне нужна передышка. Только вы можете дать мне ее. Только у вас до меня и моей подруги не дотянется никакой враг».

«Я знаю, - ты, Обер Грайс, сделал много добра народу паари. Мы помним добро. Я позволяю тебе проехать к стенам Внешнего города, где ты бывал уже. И там ты получишь ответ от старейшин. Через три дня».
        Старик едва заметно кивнул. Обер едва успел наклонить голову в ответ, как старик повернулся, неспешным шагом двинулся вдоль дороги, а потом скрылся в чаще тропического леса.
        Талимай по прежнему ничего не понимала. Зачем они забираются в эту глушь? Какое это отношение имеет к поручению Службы информации?… Но вопросы она задавать не решалась. Ее начальник наверняка знает, зачем это нужно, а если не говорит об этом, значит, на то есть свои веские причины.
        За три дня Обер при помощи Талимай построил довольно большую хижину, удачно закрывавшую один борт автобуса, спрятанного в зарослях так, что с другой стороны нельзя было к нему ни подобраться, ни даже разглядеть. Но вот старик, встречавший Обера, снова явился к нему.

«Идем. Старейшины ждут», - промолвил он.
        Обер последовал за ним уже полузабытой дорогой через проем в циклопической кладке в стене Внешнего города. Они шли мимо домов, площадей и храмов, пока не подошли к высоченным скалистым обрывам, к которым прижимался город. Стража, стоявшая у расщелины в этих скалах, расступилась и пропустила их.
        Старик вел Обера через сплошной лабиринт расщелин, бесконечных каменных ступенек, забиравшихся круто вверх, мрачных пещер, опасных карнизов, нависавших над бездной… Наконец, пройдя через очередную пещеру, перед входом в которую опять стояла стража, они вышли наружу, на обширное скалистое плато.

«Мы - во Внутреннем городе», - спокойно, но чуть торжественно произнес старик. -
«Нога светлокожего еще никогда не ступала здесь. Ты - первый».
        На обширном дворе храма на простой каменной площадке горел небольшой костер. Вокруг него сидело несколько старейшин в самых обычных накидках, ничем не выделявших их среди тех пулагов, что жили во Внешнем городе.

«Мы решили позволить тебе и твоей подруге жить среди нас», - безо всяких предисловий промолвил один из старейшин. - «Но у нас есть одно условие».

«Какое же?» - спросил Обер Грайс.

«Ты должен выслушать нас и согласиться на нашу просьбу. Ты, Обер Грайс, единственный среди светлокожих, кому мы можем поведать об этом».

«Мое сердце не будет глухо к тому, что скажут ваши уста», - сказал Обер, используя принятую среди народа паари формулу уважения.

«Так слушай, светлокожий!» - воскликнул старейшина. - «Слушай жреца бога Судьбы!»

«Я, жрец бога Судьбы, шесть лет назад принял свое служение от своего предшественника. Тот двадцать один год наставлял меня в служении, и, уходя к своему богу, связал меня страшными клятвами следовать предначертанному и никому не открывать предначертанное, ибо Судьба должна идти путями, скрытыми от непосвященных. И когда я принес эти клятвы, и он убедился в моей искренней преданности, он допустил меня к тайному знанию. Оно хранится в нашем храме на бронзовых досках и на каменных табличках, нанесенное письменами, которые читают лишь служители Судьбы».
        Жрец остановился, глубоко вздохнул, покачал головой в ответ каким-то своим мыслям, и заговорил вновь.

«И начал я постигать тайное знание, и увидел, что многие таблички, особенно самые древние, покрыты паутиной времени. И пройдя путь познания до конца - так я думал!
        - я уперся в запертую дверь в самом дальнем конце самого темного лабиринта в подземелье нашего храма. И надпись на двери гласила, что истина - там, а прочее есть лишь сказания для недостойных узреть свет истины. И когда я простер руку, чтобы отодвинуть засов, за моей спиной раздался голос - „Прикоснись, и ты умрешь“.
        - Я повернул голову и увидел человека в одежде стража Судьбы. - „Кто ты такой, и как смеешь угрожать самому хранителю Судьбы?“ - спросил я. - „От века установлено богом Судьбы“, - ответил тот, - „что знание за этой дверью непосильно людям и не может им быть открыто, чтобы не совлечь их с праведного пути. И были поставлены стражи Судьбы, чтобы оградить народ паари от пагубного знания“. - И видя, что я не ухожу от двери, он обнажил кинжал».
        Обер терпеливо слушал рассказ жреца, ожидая, когда же, наконец, кончатся эти мелодраматические подробности, и станет ясно, чего же добиваются от него старейшины. А жрец продолжал говорить своим монотонным, почти лишенным интонации голосом:

«Я не мог допустить, чтобы какой-то страж решал, что делать, а что не делать хранителю Судьбы. Я забыл клятву, данную моему наставнику, что не буду преступать долг, исполняемый стражами, хотя и стою выше их. Страж не знал, что в юности принадлежал я к союзу мстителей - людей, отрекающихся от жизни, дабы совершить воздаяние гонителям народа паари. И когда мы схватились, я повернул его руку так, что он сам нанес себе смертельную рану. И пока он еще не умер, я сказал -
„Поистине, твоя рука - рука судьбы“. - И он ответил - „Да, я не верил, но сказано было, что Судьбе угодно, чтобы однажды это случилось“. - И он ушел от нас с кровавой пеной на губах.
        Я открыл дверь и прочел на каменных стенах пещеры то, что составляет истину. И увидел в этом знак Судьбы, ибо там было начертано, что тот, кто узнает истину, должен жить по истине, если не хочет стать злейшим врагом истины. Шесть лет я терзался сомнениями. Шесть лет я читал и перечитывал тайные письмена. И вот, я решился».
        И жрец поднял левую руку, отставив локоть, ребром ладони перед своим лицом. Это был (как позже узнал Обер) жест союза мстителей, означавший готовность человека отречься от всего, кроме исполнения долга.

«Письмена гласили, что народ паари жил некогда в райских кущах, а потом прогневил богов, и был отдан во власть демонов, и бился с ними, и проиграл. И демоны в наказание изменили весь видимый мир, и вынудили паари жить в этом испорченном мире, и ежечасно бороться за свое существование».
        Обер не выдержал и воскликнул:

«Но ведь легенды топеа гласят тоже самое!»

«Да», - кивнул жрец, - «но топеа появились здесь, когда в народе паари сменились уже десятки поколений».

«Может ли быть так, что светлокожие появились здесь волей тех же богов, и что райские кущи, где они обитали, были теми же райскими кущами, где жили вы, и что те же самые демоны, что лишили вас прежней жизни, изгнали из нее сюда и народ топеа?
        - снова взволнованно воскликнул Обер.

«Я годами спрашивал себя о том же», - кивнул жрец, - «и нашел ответ. В письменах в пещере я открыл место, где говорится, что в райских кущах жили рядом с нами и светлокожие люди. И говорилось, что если наше одиночество в изгнании будет нарушено, и снова явятся светлокожие, то мы должны встретить, их как братьев».
        Жрец умолк, свесив голову.

«Значит, распря между нашими народами была напрасна?» - спросил Обер.

«Да. Боюсь, жрецы в своей гордыне хотели удержать безраздельную власть над паари, и потому столкнули нас со светлокожими. Но ведь и светлокожие вели себя не лучше!
        - покачал головой жрец, не поднимая глаза.

«Но если вы и светлокожие - одного корня, то почему бесплодны браки между нами?» - заинтересовался Обер.

«Да потому», - голос жреца утратил свою невозмутимость, - «что жрецы Судьбы из поколения в поколение связывали друг друга клятвой не допускать браков паари со светлокожими, но не гнать тех, кто имел такие намерения, а насылать на них гнев соплеменников, изводить тайной порчей, а если желание брака не удается расстроить, то подливать им в пищу и питье напиток бесплодия! А кто уходил из своего рода и хотел жить среди светлокожих, тех настигали мстители…» - Он замолчал, бессильно уронив голову на руки, скрещенные на поджатых коленях.
        Теперь Оберу Грайсу стали понятнее давние события времен Восстания и Войны за независимость. Только сейчас он до конца представил, как нелегко далось старейшинам паари решение отпустить с ним отряд воинов. Стало ясно и то, почему этот отряд тотчас же ушел обратно в земли паари, как только с его помощью был совершен удачный захват артиллерийских парков колониальной армии на Ахале-Тааэа…

«И вот что мы хотим от тебя, светлокожий», - заговорил тот из старейшин, что начинал беседу. - «Мы не можем просто открыть нашему народу истину. Нам не поверят, и имя старейшин начнут поносить, и воцарится смута и нестроение. А потому мы хотим сделать так, чтобы наш народ сам увидел, что заклятие между нами и светлокожими снято. И ты один среди всех, кому мы можем открыть это, ибо одному тебе мы верим не меньше, чем самим себе».

«Так чего же вы хотите?» - спросил Обер.

«Мы хотим», - заговорила единственная женщина изо всех присутствующих, - «чтобы ты пришел к нам в храм большой Луны, и принял, участие в обрядах возрождения Луны. В храме двадцать восемь служительниц большой Луны, и дважды по двадцать девять девственниц, их заместительниц. И ты будешь приходить к ним, и соединяться с ними, и станет ясно, есть ли заклятие между нами и светлокожими или его никогда не было. Девушки искусны во всем том, что нужно для слияния мужского и женского начала, и в этом препятствия не будет».
        Обер тяжело вздохнул:

«Ведомо ли вам, что хотя на вид я крепок, я старше любого из вас? И что я не знал женщины уже давным-давно? И что даже с молодой подругой, с которой я приехал, я не соединялся ни разу?»
        Жрица Луны усмехнулась:

«О, поверь моему опыту в этих делах, - ты еще способен обзавестись воинским отрядом, состоящим сплошь из твоих сыновей! Я вижу это».

«Я верю твоему опыту, уважаемая», - с еще более тяжелым вздохом поклонился ей Обер. - «Где и когда?»

«Здесь, во Внутреннем городе, в храме Луны, начиная с завтрашнего дня. И вот что ты должен делать», - жрица, едва заметно покачиваясь, монотонным голосом стала перечислять. - «Каждый вечер после захода солнца ты будешь приходить ко мне, избуду укреплять твое тело и твой дух. А семь раз в течение одной большой луны тебя будут ждать наши девушки. И так пройдет две больших луны. И мы будем ждать еще луну, и станет ясно, свершилось ли».
        Итак, один раз в четыре дня. Всего же - четырнадцать раз. Зачем же так много? У старейшин, похоже, с этим связаны какие-то свои планы. Если он вообще на что-то еще способен, он должен выдержать. Отказываться невозможно. Страшно даже подумать, к чему может привести отказ. А неудача? Но если то, что рассказал жрец Судьбы, правда, то неудачи не должно быть…
        Только здесь, у пулагов, Талимай поняла, что такое настоящая работа. И только спустя некоторое время она стала догадываться, при чем тут Служба информации, и почему у нее отобрали документы, и снабдили вымышленным именем и биографией. Обер нещадно гонял ее по тропическому лесу, учил прятаться и обнаруживать спрятавшихся, стрелять по внезапно появляющимся целям и уклоняться от выстрелов в упор, биться врукопашную, орудовать ножом, арбалетом, палкой, цепью и веревкой, лазать по деревьям и по скалам, разбираться во взрывчатках и взрывателях, учил топографии и дипломатии, светскому этикету и уголовному жаргону…
        Каждый вечер он уходил во Внешний город, пояснив лишь однажды:

«Я должен поддерживать хорошие отношения со здешними старейшинами. А иначе мы не могли бы укрыться здесь от любопытных глаз».
        Локки не счел нужным включать описание обрядов в храме Луны в подготавливаемую мною книгу. - «Я не хотел бы этого делать, поскольку опасаюсь, что описание моего участия в такого рода обрядах может задеть некоторых людей, душевные переживания которых мне не безразличны», - так сформулировал он свой отказ. Впрочем, он собственноручно составил детальнейшее описание этих обрядов. Специалисты по этнологии народа паари могут ознакомиться с составленным им описанием в академическом отчете, депонированном в информационном центре Академии наук.
        К исходу второго месяца Оберу стало труднее выносить одновременно и бдения в храме Луны, и упорные тренировки с Талимай. Однако старейшины уклонялись от встреч с ним или же упорно отмалчивались, явно не желая говорить, какими результатами увенчался этот странный эксперимент. К счастью, все проходит, истекли и эти два месяца, и Обер получил некоторую передышку, - от храма Луны, но не от тренировок. К исходу третьего месяца, когда время, отведенное Обером Грайсом самому себе на подготовку к задуманной операции, подходило к концу, он обратился к жрецу храма Судьбы:

«Я пришел поблагодарить старейшин народа паари за гостеприимство. Настал срок покинуть вас для исполнения моего долга».

«Постой», - жрец коротко вскинул руку и тотчас же опустил ее, так и не закончив начатый жест, - «старейшины хотели говорить с тобой. Завтра».

«Завтра?» - переспросил Обер. - «Мое уважение к вам велико и я останусь здесь до завтра, чтобы говорить с вами».
        На следующий день он с Талимай был занят укладкой снаряжения в автобусе. Впрочем, это заняло не так много времени, ибо Обер каждый раз брал с собой на тренировки только то, что было необходимо, а по завершении тренировок тут же укладывал все на место. К вечеру, когда затянутое тучами небо заметно потемнело, а невидимое солнце уже ушло за верхушки деревьев, за ним пришла жрица храма Луны.

«Старейшины ждут», - сказала она.
        Обер прошел с нею во двор храма Судьбы. Там уже были в сборе все старейшины, стоявшие недалеко от выхода во двор небольшой группой под струями проливного дождя, лившего, почти не переставая, уже второй день. Их накидки намокли и свисали бесформенными складками. А неподалеку от них виднелась стайка девушек. Обер узнал в них служительниц храма Луны. Их было здесь не меньше двух десятков.

«Скажи ему, почтеннейшая» - произнес один из старейшин.

«Слушай же, светлокожий, именующий себя Обер Грайс. Свершилось то, что было предначертано Судьбой. Заклятие снято. Двадцать одна девушка понесла от тебя», - она взяла его под руку. - «Идем».
        Обер вместе со старейшинами, а за ними и девушки подошли ко входу во внутренние помещения храма, прошли каким-то коридором, затем поднялись по ступенькам, и очутились на каменном возвышении, выдававшемся в большую площадь перед храмом. Ее заполняли многие сотни человек. Задние ряды было не разглядеть за серой завесой тропического ливня.
        Жрец Судьбы поднял обе руки, призывая ко вниманию.

«Слушайте, вожди народа паари! Слушайте, старейшины родов! Слушайте, служители наших богов!» - голос его был громок, тверд, и торжественен, перекрывая неумолчный шум дождевых струй, низвергавшихся с неба.

«Свершилось! Свершилось тайное предначертание Судьбы! Явился человек из народа светлокожих и снял со своего народа заклятие, наложенное демонами, и положившее пропасть между народом паари и народом светлокожих». - Он положил руку на плечо Обера.

«Вот он, Обер Грдйс, светлокожий, который возвращается! На него снизошла милость большой Луны и принят он был в храме Луны и дарованы были ему служительницы Луны, чтобы союз между ними стал плодным. И вот», - жрец сделал широкий жест, указывая на группу девушек, на которых не было надето ни традиционных одежд народа паари, ни одеяния храмовых служительниц, ни даже каких-либо украшений - ничего, кроме маленьких передничков из растительных волокон, - «и вот перед вами двадцать одна девушка, из посвященных Луне. И у каждой в чреве - плод, что они понесли от светлокожего!»
        Девушки стояли невозмутимо. Дождь сбегал по их намокшим, но, несмотря на это, все еще довольно пышным вьющимся волосам, катился по поблескивающей влажной коже большими каплями и струйками. Широко открытыми глазами они глядели на волнующееся перед ними собрание.
        Столь неожиданная новость заставила зашуметь даже столь сдержанных в проявлении своих чувств лучших людей народа паари. Дождавшись, пока шум затихнет, жрец продолжил свою речь:

«Такова Судьба! И вот, мы, старейшины в народе паари, говорим вам: нет больше заклятия демонов! Между нами и светлокожими лежат долгие годы обид и притеснений. Мы загнаны на небольшой клочок земли и мало нас осталось. Но вот боги смилостивились и дали нам надежду. Пришел светлокожий, который возвращается. Это Судьба!» - еще раз воскликнул жрец.

«Сначала он положил предел жадности и ненависти своего народа, и теперь земля, на которой мы стоим, не уменьшается, и никто не травит нас, как диких зверей. А теперь мы можем усилиться, взрасти числом и влить в себя свежую кровь. Жрицам Луны ведомо, что малый числом народ, стремясь сохранить себя, и заключая браки только внутри себя, хиреет. Меньше рождается детей, больше умирает младенцев, взрастает число неплодных женщин и немощных мужчин. Таково было заклятие, обрушенное демонами на нас.
        Теперь же перед нами открылся путь», - жрец воздел руки к небу, еще раз призывая ко вниманию. - «Этот путь труден, и на нем нас подстерегают многие опасности. Но теперь там, где не было никакой тропинки, есть путь. И мы, старейшины в народе паари, говорим: мы пойдем по этому пути. Мы пошлем немногих отборных мужчин и женщин в селения светлокожих, и породнимся с ними. И пусть дети от этих союзов будут светлее, чем мы. Мы воспитаем их, как паари.
        Они все равно будут паари только наполовину, скажете вы. Да, это будет наша жертва. Но эти наполовину паари получат право на те земли, которые сейчас заняты светлокожими. И так мы войдем на эти земли без войны. А чтобы избежать утраты крови паари, мы решили, что дети от паари и светлокожих будут вступать в браки только с паари. Они дадут нам свежую кровь, а их дети будут уже светлокожими только на одну четверть, а их внуки - на одну восьмую часть!
        Знаю, это будет нелегко. Но земля стоит этого!»
        Обер видел, что далеко не все довольны этой неожиданно свалившейся на них новостью. Но старейшины сказали все, и не ждали одобрения или неодобрения. Все, стоявшие на возвышении, удалились обратно в храм.
        Обер повернулся к старейшинам и глубоко поклонился и торжественно произнес:

«Моя благодарность всегда пребудет с вами».
        Затем он подошел к группе девушек, и, ласково прикасаясь к каждой из них, повторил несколько раз:

«Я знаю, Служительница Луны не имеет мужа, а ее ребенок - отца. Но сердце мое полно добра к вам. И я - светлокожий, который возвращается, - вернусь, когда будет во мне нужда». - Затем он повернулся к жрице Луны и спросил:

«Скажи, почтеннейшая, что я могу сделать для храма, для тебя, и для этих девушек, и для других, которые не сподобились понести от меня?»

«Ты уже все сказал». - Жрица чуть заметно улыбнулась. - «Вернись. Вернись, когда в тебе будет нужда».
        Автобус, после долгой тряски по проселку, выскочил на шоссе и прибавил скорость. Солнце поднялось уже довольно высоко, шоссе быстро просыхало под его лучами, а в автобусе становилось жарко. Талимай приоткрыла окошко, и в салон ворвался ветерок.
        На горизонте уже поднимались дома Зинкуса, большого портового города на Внутреннем море. Обер Грайс припарковал автобус в порту и, бросив Талимай, - «я вернусь через четверть часа. Жди здесь», - направился к москому вокзалу.
        Паром, совершавший рейсы на остров Кайрасан, в Порту-нель-Сараина, отходил по расписанию каждые восемь часов. Обер приобрел билеты, затем позвонил по телефону, договорившись, чтобы забрали автобус. Выйдя из здания морского вокзала, он ровно через четверть часа вернулся к автобусу и распахнул дверцу:

«Автобус сейчас заберут. Поэтому нам надо переодеться и отнести вещи в камеру хранения. Снаряжение останется здесь».
        За три месяца жизни среди пулагов Талимай привыкла уже почти не стесняться присутствия Обера, приняв как неизбежность, что он совсем никак не реагирует на ее одевания-раздевания. Она лишь повернулась к нему спиной, переодеваясь. Натянув же на себя шелковые штанишки с кружевной оборочкой и такую же рубашечку, она и вовсе перестала смущаться. Обер, видя, что она уже давно не дергается и не заливается краской стыда, раздеваясь сама или видя раздетого мужчину, также переодевался, не обращая на нее особого внимания. Вот и сейчас он быстро сбросил с себя свое прежнее одеяние и стал облачаться в дорогое белье, вынутое из чемодана.
        Талимай все же изредка бросала на него мимолетные взгляды. Собственно, - хотя она ни за что не призналась бы в этом даже самой себе - она приучила себя подавлять стеснительность только ради того, чтобы иметь возможность липший раз взглянуть на крепкое мускулистое тело Обера. Его нагота действительно перестала смущать ее, или, во всяком случае, смущала совсем не так, как нагота ее первого и единственного пока любовника. С тем она могла раздеться только в почти полной темноте, да даже и тогда все время стыдливо прикрывалась, и сама отводила глаза от его почти неразличимого в полумраке обнаженного тела, тщательно зажмуривая глаза в момент близости.
        Перед тем, как сдавать чемоданы в камеру хранения, Обер пояснил:

«У нас еще больше четырех часов до отплытия». - И добавил - «Есть время сходить на пляж, а потом пообедать. В чемоданах должны быть купальные принадлежности».
        Купальные принадлежности действительно, нашлись. Купальник, который оказался сложен в пляжную сумку вместе с шапочкой и полотенцами, своей роскошью намного превосходил тот, что был куплен ей генералом Грайсом еще до войны, во время поездки на Восточную эскадру. Этот напоминал скорее бледно-сиреневое шелковое вечернее платье с пышной сборчатой юбкой, обрезанное у самых бедер. Щедро открытые спина и грудь, только одна бретелька, украшенная красиво выполненной розой из цветного шелка, чисто символическая юбочка, состоящая из одной только узенькой пышной оборочки, и торчащие из-под нее совсем коротенькие штанишки с фигурным вырезом по бокам до самой вершины бедра.
        Впрочем, как уже было сказано, Талимай почти что разучилась стесняться, и если она и смутилась при виде этого купального костюма, то лишь на мгновение.
        Зинкус не был курортным центром. И хотя на пляже было немало публики, в том числе и весьма изысканно одетой, купальник Талимай, к тому же нарочито подчеркивающий ее женские прелести, явно выделялся на общем фоне. Крепкую фигуру Обера Грайса тоже нельзя было отнести к числу рядовых, и вслед этой паре было брошено немало завистливых и восхищенных взглядов.
        Паром оказался небольшим простеньким судном, впрочем, довольно чистым и уютным. Обер и Талимай все четыре часа путешествия провели на палубе под тентом. Для Талимай морское путешествие было в новинку. Она была полностью увлечена зрелищем плывущего мимо нее берега, а затем разглядывала постепенно удалявшуюся от нее береговую линию, проплывавшие вдали острова, редкие встречные суда…
        Скромно перекусив в буфете судна, Талимай снова вышла на палубу, зачарованная величественной панорамой заката. Багровое солнце раскинуло свои лучи на сотни километров, подсвечивая самыми разнообразными красками гряды облаков, тянущиеся на разной высоте над темнеющими вдали скалистыми уступами береговой линии Кайрасана. Порту-нель-Сараина встретил Обера и Талимай мачтами судов, верхушки которых пламенели в лучах закатного солнца, шумом рыбного порта, звоном и грохотом трамваев. На выходе из морского вокзала Обер взял такси и бросил водителю:

«На железнодорожный вокзал!»
        Последний поезд на Латраиду уходил поздно вечером. Обер с Талимай как раз успели пообедать в вокзальном ресторане, когда под сводами вокзала разнеслось объявление о посадке на поезд до Латраиды, сопровождаемое гулким эхом, сильно мешающим с непривычки улавливать смысл сказанного. Войдя в вагон, Талимай сразу поняла, что этому поезду далеко до роскоши левирского «Морского экспресса». Однако он имел удобные, чистые спальные купе с заранее постланными постелями, и Талимай, утомленная долгим путешествием на свежем воздухе, почти сразу заснула. У нее уже не было времени задумываться о конечном пункте их путешествия, о котором она так ничего и не знала.
        В Латраиде Обер Грайс привез Талимай в собственную квартиру.

«Здесь нам придется прожить еще четыре дня», - объявил он, - «поскольку именно через четыре дня отходит наше судно в Элинор».
        В Элинор? Но что им делать в Элиноре? Она знала, что бригадный генерал Грайс некогда жил там, на Новых Землях. Но что им нужно там сейчас, когда на ее родине полыхает война?
        В первый же день пребывания в Латраиде Обер Грайс произнес странную фразу - «Пора вживаться в образ» - и исчез из дома на два часа. Вернувшись, он выложил на стол пачку билетов и каких-то красивых карточек из плотного глянцевого белого картона с золотым тиснением.

«Вот наша программа на четыре дня. Скучать не придется. Сегодня вечером мы с тобой идем на концерт в консерваторию. Завтра днем - в Национальную галерею изобразительных искусств, а вечером - на балет. На следующий день нас ждет вернисаж одной модной художественной группы, а вечером - дипломатический прием в честь приезда нового посланника Земли Королевы Айлин. Ну, а на четвертый день утром отходит наш кораблик».
        Талимай удивленно распахнула глаза.

«Зачем все это?», - недоумевающе спросила девушка.

«Я же сказал - пора вживаться в образ. Посмотрим, как ты сумела усвоить мои уроки. Тебе предстоит изображать из себя светскую даму. И прямо сейчас тебя ждет первое испытание - модный парикмахерский салон».
        Это и впрямь оказалось испытание. Больше двух часов мастерицы салона возились с ее волосами. Их мыли, на что-то накручивали, сушили, подравнивали, потом чем-то смазывали, раскручивали, укладывали… Когда она встала с кресла, на нее смотрело чем-то знакомое, но тем не менее чужое лицо, вызывающее воспоминание о картинах из жизни аристократов прошлого века.
        Пред концертом она облачилась в платье, только что доставленное из магазина. Вместе с платьем прибыли шляпка, туфли, театральная сумочка, перчатки. Бригадный генерал Грайс достал из сейфа комплект драгоценностей из камней нежно-розового оттенка, украшенных бледной зеленоватой эмалью.
        Машина, на которой они подъехали к консерватории, поразила ее своей роскошью, превосходившей даже роскошь машин высших должностных лиц Левира. Правда, сам концерт ей понравился, и весь вечер можно было бы считать удавшимся, если бы не частый шепоток Обера, сопровождавший ее с того самого момента, как их автомобиль затормозил у подъезда консерватории:

«Не шарахайся от швейцара… Вообще не избегай услуг лакеев… Воспринимай их как должное… Научись общаться с официантами сама, не перекладывай это на меня… Держись гордо, даже надменно, дай им почувствовать дистанию…»
        Впрочем, эти нотации замолкали во время самого концерта, давая ей возможность сполна насладиться великолепным исполнением музыки в великолепном зале - удовольствие, которого она еще не знала в своей жизни.
        Примерно то же самое продолжалось и в следующие два дня. Перед вернисажем Обер кратко проинструктировал ее, как расценивают творчество выставляющейся группы художников различные течения художественной критики:

«К какому мнению присоединиться - выбери сама, взглянув на их картины. Но тебе надо уметь воспроизвести хотя бы одно из них в светской беседе».
        Наконец, на дипломатическом рауте Обер со своей спутницей были представлены новому посланнику Земли Королевы Айлин, доминиона Великой Унии, в Федерации народов Тайрасана. Заодно их представили и прежнему посланнику, покидающему Латраиду.

«А позвольте поинтересоваться, ваше совершенство, когда же вы намерены покинуть наши края?» - любезно спросил Обер.

«Как ни жаль мне покидать вашу гостеприимную столицу, но я отбываю уже завтра, на пароходе „Лазурное море“, принадлежащем лучшей нашей судоходной компании», - изысканно ответил посланник.

«Какое совпадение!» - воскликнул Обер. - «Я завтра также отбываю в Землю Королевы Айлин со своей секретаршей (при этих словах посланник весьма заинтересованно еще раз оглядел Талимай с ног до головы) на этом же самом пароходе! Так вы говорите, что это лучшая судоходная компания? Я тоже слышал о ней неплохие отзывы. Надеюсь, нам не придется скучать в пути».

«О, что вы! Это весьма, весьма достойная компания, и она обеспечивает путешественников максимумом комфорта. Надеюсь, вы отправляетесь в каютах „люкс“?»

«Нет», - небрежно бросил Обер, - «но, вероятно, мы будем по соседству. Я заказал именную каюту. „Принцесса Зари“, - так, кажется, она называется».
        Посланник поспешил комплиментом сгладить легкую тень неловкости, пробежавшей между ними:

«У меня почему-то сложилось впечатление, господин Грайс», - он улыбнулся покровительственной добродушной улыбкой, заставляя кончики своих пышных седых усов задраться немного вверх, - «что даже если вы со своей очаровательной спутницей отправились бы в путь на обычном рейсовом судне, да что там говорить - в обычной лодке, даже на плоту! - вы все равно не ощущали бы скуки и не обращали внимания на проблему комфорта».

«Ваше совершенство», - шутливо погрозил ему пальцем Обер, в свою очередь, широко улыбаясь, - «вы мне испортите секретаршу столь откровенными комплиментами!».
        До Талимай уже стало доходить, что и выбор парохода «Лазурное море», и посланник, который едет на нем же, - все это отнюдь не случайность. И она, смущенно потупившись и слегка отступая за плечо Обера, вдруг на мгновение вскинула голову, озорно блеснула глазами и послала старичку возможно более чарующую улыбку.
        Глава 13
        Опасный дар
        Морское путешествие на великолепном четырехтрубном лайнере, в каюте, не перестававшей поражать Талимай своей показной, бьющей в глаза роскошью и размерами, было довольно приятным, но в тоже время и несколько утомительным. Талимай быстро стала надоедать необходимость постоянно общаться с публикой высших классов, демонстрировать надменность в обращении с обслуживающим персоналом, каждый день менять прически, часами просиживая в парикмахерском и косметическом салонах, несколько раз на дню менять туалеты, проводить время за карточным столиком или слушать едва сносное музицирование светских дам в музыкальном салоне. Надоедал и старичок посланник, изысканные комплименты которого быстро приелись.
        Она все чаще стремилась уединиться на палубе, отговариваясь головной болью и необходимостью побыть на свежем воздухе. Но и здесь ее преследовала неотвязная болтовня светских бездельниц. Талимай не обладала запасом сплетен из жизни высшего общества, которые позволяли бы ей легко вести подобный разговор. Однако это вполне удовлетворяло ее собеседниц, которые были несказанно рады внимательной слушательнице и часами вываливали на нее поток всевозможных сведений.
        Ей очень хотелось избежать всего этого. Лишь твердые инструкции Обера удерживали ее. Здесь, на корабле, ранним утром на пустынной палубе он приоткрыл ей краешек задания:

«Слушай и запоминай. Твоя задача - выудить из этой болтовни все, что хоть каким-то боком касается военных поставок из Республики Свободных Южных Территорий для Деремской коалиции. Пойми - после того, как Федерация расширила военную помощь Левиру, эти поставки - единственное, что позволяет деремцам избежать поражения и отдаляет окончание войны».
        И она слушала.
        Вечером, накануне последнего дня путешествия, она сказала бригадному генералу, раздеваясь перед сном:

«Возможно, это представляет какой-то интерес. Одна из этих светских кумушек перемывала косточки своей более молодой, и, видимо, более удачливой не то подружке, не то сопернице - их не разберешь. Так вот, по словам этой кумушки, ее подружка во всю пользуется отсутствием своего мужа, который вынужден многие дни проводить на магистральном шоссе, которое ведет от Порт-Квелато через Лариолу во владения Королевства обеих проливов. Там идут какие-то работы по расширению. Но они скоро закончатся, и кумушка злорадно заявила, что вот тогда-то ее подружка попляшет, очутившись, после разгульной жизни, под плотной ежедневной опекой своего муженька».

«Да, это очень важно», - немедленно отозвался Обер. - «Это подтверждает наши сведения, что шоссе является одной из главной артерий поставок для Коалиции».
        Талимай понимающе кивнула. Уже укладываясь в свою кровать, она сдержанно зевнула и спросила своего генерала:

«Господин Грайс, я все время чувствую какую-то двусмысленность своего положения. И то же самое, похоже, ощущают общающиеся со мною сливки общества. С одной стороны, они знают, что я ваша секретарша и что я не имею никакого титула. С другой стороны, вы содержите меня и представляете меня, как настоящую светскую даму…»

«Все верно», - заметил Обер. - «Они принимают тебя за мою любовницу. Я богат, мне позволительны такие причуды».
        После прибытия судна в порт и переезда по железной дороге до Лариолы для Талимай началась все та же светская жизнь. Но ночами несколько раз они с Обером выбирались к Трансконтинентальному шоссе и вели наблюдение за перевозками. То же самое они дважды проделали и на железной дороге. Еще через неделю Обер вдруг заявил:

«Все. Наша цель обозначилась. Это - мост». - И, видя непонимание в глазах девушки, добавил, - «Мост через пролив Внутреннего моря, тот, что соединяет владения Королевства обеих проливов на Элиноре и на Старых Землях».
        Этот мост уже давно был камнем преткновения для Левира. При помощи Тайрасанской Федерации уже не раз предпринимались попытки перерезать эту артерию, по которой нескончаемым потоком оружие и стратегическое сырье поступали из Республики Свободных Южных Территорий в страны Коалиции. Но подступы к мосту охранялись флотом, более мощным, чем флот Левира. Пролив был перекрыт многослойными минными заграждениями, противолодочными сетями и плавучими бонами. Повсюду вокруг моста крупнокалиберные зенитные пушки хищно вздымали в небо свои длинные стволы, а в небе постоянно барражировали истребители.
        Все попытки прорваться к мосту потерпели неудачу. Были отбиты авиационные налеты. Бомбежка с больших высот оказалась неэффективной. Атака большой стаи сверхскоростных торпедных катеров на подводных крыльях, поддержанных авиацией, подводными лодками и надводным флотом, стоила противнику нескольких крупных судов, но до моста катера не дошли. Плавучие мины задерживались бонами. Лишь однажды удалось заложить мину в железнодорожный состав. Но по какой-то причине - то ли данные о графике движения товарных составов через мост устарели, то ли в этом графике произошел сбой - расчет времени оказался неточным, и мина сработала задолго до моста. После этого были приняты драконовские меры предосторожности, включающие тщательный осмотр всех проходящих по этому гигантскому двухъярусному мосту поездов и автомобилей.
        Однажды ночью Обер Грайс и Талимай выехали со своей виллы в предместьях Лариолы на стареньком подержанном полугрузовом автомобильчике. В ней никто не узнал бы светской дамы, блистающей в высшем обществе Лариолы. В машине сидела девушка, скорее похожая нас скромную сельскую учительницу. Да в ней вряд ли бы сразу признали и Талимай Эльсете - настолько преобразили ее грим, очки, парик, простенький платочек на голове и темное бесформенное платье. Не меньше преобразился и Обер, выглядевший как простой шофер.
        На одной из тускло освещенных площадок, недавно устроенных для промежуточных стоянок грузовиков, день и ночь мчавшихся по шоссе на север, под самым фонарем стояла у обочины молодая женщина и призывно махала рукой проезжающим машинам. Если бы в этот ночной час нашелся кто-нибудь, кто взял себе за труд проследить за этой молодицей, то он бы с удивлением обнаружил, что она «голосовала» только перед огромными грузовиками-бензовозами, тащившими в своих многотонных цистернах высококачественный авиационный бензин.
        Вот один из таких грузовиков свернул с магистрали на площадку и затормозил перед женщиной, фигурка которой казалась миниатюрной рядом с огромной тушей бензовоза.

«Эй, приятель! Не подбросишь до города?»
        Шофер опустил стекло, стараясь, однако, не высовываться из окошка, и стал разглядывать женщину. Молодая, и все при ней. Хотя дождь промочил ее платье насквозь (а так, пожалуй, даже еще соблазнительнее…), и ее ярко раскрашенное лицо теперь все в потеках краски, видно, что она все-таки милашка.
        Тут женщина сделала мимолетный жест, на мгновение поддернув одной рукой юбку, так что мелькнул и снова пропал из виду краешек подвязки.
        А, времени в запасе немного есть. Все равно ночью по инструкции нужно делать остановку для отдыха, так почему заодно и не поразвлечься?
        Шофер сдвинулся на сиденье в сторону, наклонился, дотянулся пальцами до ручки, приоткрыл дальнюю от себя дверцу, сдвинулся еще немного, поерзав задом по кожаному сиденью, и сделал призывный жест рукой:

«Давай сюда! Не мокни под дождем!»
        Молодица - а пожалуй, что и девушка, - проворно влезла в высокую кабину. При этом перед глазами водителя еще раз мелькнули краешки ее чулок, подвязки, и даже краешек светлой кожи над чулками.

«Б-р-р, я вся продрогла на этом дожде!», - воскликнула девушка, зябко поводя плечами.
        А вблизи она, пожалуй, еще симпатичнее. - «Давай-ка я тебя сейчас согрею!», - весело произнес шофер, делая попытку ее обнять.

«Да погоди ты», - засмеялась девушка, ловко сбрасывая его руку, - «успеешь еще! Я с утра ничего не лопала, голодная, как волк! Вот два часа назад жратвой разжилась, да все никак поесть не могла - где тут под дождем поесть-то».
        С этими словами она стала извлекать из простенькой холщовой сумки завернутые в бумагу здоровенные ломти хлеба с копченым мясом и зеленью. Шофер, хотя и был нацелен прежде всего на другое, тоже сглотнул слюнки при виде этих аппетитных бутербродов.

«А у меня тут еще и кофе есть, в термосе, горячий», - продолжала соблазнять девица. - «Дай сначала закусить, маленько в себя придти, а потом уже и делом займемся». - Она протянула шоферу один из бутербродов. - «Ты ведь тоже, небось, намаялся за баранкой-то? Включи-ка свет, в темноте неудобно».
        Шофер поколебался, но решил не давить на молодуху понапрасну - вроде она и сама на все готова - и откусил солидный кусок от бутерброда, щелкая одновременно кнопкой освещения кабины.
        Пока шел этот содержательный и глубокомысленный диалог, сзади некий человек в непромокаемой накидке и в форме дорожной охраны, проворно орудуя отверткой и другими инструментами, отсоединил задний бампер от бензовоза и стал проворно прилаживать на его место другой, который загодя подтащил из стоявшего неподалеку полугрузового автомобильчика и прислонил к колесу.
        Покончив с бутербродами и кофе, девушка достала из сумки зеркальце и платочек и стала прихорашиваться, стирая с лица растекшуюся краску и пытаюсь как-то привести в порядок прическу. Водителю надоело ждать и он снова пустил ход в руки.

«Экий ты неугомонный!» - опять захохотала девица, упираясь ему в грудь острым локтем, - «дай, я хоть зеркальце спрячу, а то раздавим его в самый неподходящий момент. Думаешь, приятно заполучить осколок в голый зад?» - она снова захохотала.
        Спрятав зеркальце, девушка взяла инициативу на себя, резонно полагая, что если предоставить инициативу водителю, то он не будет зря тратить время. А такое развитие событий как раз не входило в ее расчеты. Она взялась своими пальчиками за плечи шофера, медленно стаскивая с него куртку:

«Экий ты крепкий», - пробормотала она, - «небось обнимешь, все косточки затрещат. Ты давай уж поосторожней, я девушка слабая, меня обидеть легко…»
        Польщенный ее словами, водитель и в самом деле не стал пускать в ход слишком много силы, притягивая к себе и обнимая девицу.

«А и в самом деле, как медведь», - захихикала она, - «есть к чему прислониться». - И, продолжая хихикать, она чмокнула его в нос.
        Человек в непромокаемой накидке тем временем сноровисто таскал из своего автомобильчика какие-то мешки из плотной бумаги и устраивал их наверху цистерны, на перилах, приделанных вокруг горловины верхнего люка. Покончив с этим делом, он перекусил проволочку со свинцовой пломбой и открыл горловину люка. Содержимое мешков стало исчезать в чреве цистерны…
        В кабине раздавался громкий звук поцелуев взасос, слегка заглушаемый шумом дождя. Шофер уже вошел во вкус и вовсю тискал свою мимолетную попутчицу, уже распробовав ее молодые упругие груди и пытаясь добраться до застежки на платье. Хотя и не сразу, но это ему удалось. Платье вместе с нижней сорочкой стало постепенно сползать с плеч молодой женщины, открывая верхнюю часть груди, которую водитель принялся с упоением покрывать поцелуями. Женщина издавала сладострастные вздохи, подаваясь всем телом ему навстречу.
        Высвободив одну руку, шофер запустил ее под подол платья. Сначала он гладил полоску обнаженной кожи на бедрах женщины, выше чулок, затем стал неловкими движениями отстегивать подвязки - ведь не сняв пояс, не стащишь с нее и штанишки! Потом последовала очередь застежки на поясе. Платье тем временем сползло еще ниже и груди выпрыгнули наружу. Это на какое-то время отвлекло шофера. Он поочередно мял, тискал, целовал и обсасывал каждую из них. Сладострастные стоны и вздохи девицы стали заметно громче и интенсивнее.
        Над горловиной люка мелькнул маленький огонек. Это человек в непромокаемом плаще миниатюрным сварочным аппаратом соединял концы перекушенной проволоки, на которой висела пломба.
        Наконец, шофер в несколько движений сдернул с девицы штанишки, задрал на ней платье, так что все оно вместе с нижней сорочкой сбилось где-то в районе талии, затем погасил свет в кабине и принялся лихорадочно расстегивать собственные штаны. И в тот момент, когда он уже был готов приступить к самому главному делу, дверца кабины за его спиной распахнулась, темноту прорезал яркий луч ручного фонаря и чей-то голос резко произнес:

«Это чем вы тут занимаетесь?»
        Водитель резко обернулся и, несмотря на свет фонаря, слепивший глаза, сумел разглядеть какого-то верзилу в непромокаемой плащ-накидке и в фуражке дорожной охраны.

«Да пошел ты…» - озверел шофер, донельзя раздосадованный тем, что его остановили в самый ответственный момент, и потянул из-под сиденья монтировку. Но в руке непрошеного визитера уже блестел старенький облезлый револьвер.

«Ты что, под дисциплинарный трибунал захотел? Инструкцию забыл? А ну, живо, вышвыривай эту потаскуху отсюда и убирайся, чтобы я тебя больше не видел! А с тобой», - он двинул стволом в сторону молодухи, - «в участке охраны разберутся. Кто такая, да что здесь делала…»
        Бормоча под нос ругательства, шофер застегивал штаны, а девица, весьма натуральным образом испуганно всхлипывая, подобрала штанишки и пояс и кое-как поддерживая этой же рукой платье, выбралась из кабины под дождь (Натуральность ее испуга была вовсе не удивительна - она и вправду успела здорово перепугаться, что напарник может запоздать. Когда же напарник появился в самую последнюю секунду, нервное напряжение разрядилось слезами). Через полминуты бензовоз зарычал мотором и выехал на шоссе, набирая скорость.

«Живо в кабину, Талимай, и переодевайся в сухое!» - негромко приказал Обер. Они подбежали к полугрузовому автомобильчику и вскоре тот тоже покатил по шоссе.
        У одной из километровых отметок Обер притормозил.

«Так, кажется здесь для нас должна быть оставлена машина…» - тихонько пробубнил он.
        Рано утром на пограничном пункте при въезде на территорию Королевства Обеих Проливов пограничная стража увидела подкативший к шлагбауму шикарный лимузин темно-зеленого цвета со светло-бежевым верхом. Предъявив свои документы, не менее шикарная, нежели их автомобиль, парочка проследовала дальше.

«Черт носит этих аристократов не свет не заря», - пробормотал заспанный прапорщик, возвращаясь в свою будку.

«А кто это были такие?» - с любопытством спросил его напарник, сидевший у телефона.

«Владетельный господарь Дуз-ана-Мозуску из Неельрата с женой», - раздраженно бросил прапорщик.
        Удачно миновав несколько патрулей, Обер и Талимай пробирались пешком к намеченной точке на побережье.

«Стой!» - окрик, прозвучавший сзади, заставил Талимай вздрогнуть.
        Она оглянулась. Сзади офицер с поднятым пистолетом и двое солдат с винтовками на изготовку. Впереди на тропинку вышли еще двое.

«Перекатом в кусты и бей тех, что впереди. Раз, два, три!» - шепотом скомандовал Обер.
        Талимай резко бросилась на землю. Над головой взвизгнули пули. И тут же заговорил маленький револьвер в руке Талимай. А сзади нее загрохотал крупнокалиберный пистолет Обера. Через несколько мгновений все стихло.

«Ну, владетельная господарыня, поднимайся с земли, нечего разлеживаться», - произнес Обер, подавая Талимай руку. - «Вряд ли у нас есть больше часа времени. Патруль хватятся и пойдут прочесывать все вокруг. А когда пойдет по мосту наша машина - бог весть. Надеюсь еще, что она нас не обогнала…»
        Устроившись над самой кромкой прибоя в скалах, то там, то сям торчавших из высокого холмистого берега, густо поросшего зеленью, Обер установил мощный бинокль на штативе и аккуратно навел его на мост.

«Так, видно достаточно хорошо… Разворачивай рацию и следи, чтобы к нам не подобрались сзади».
        Обер, не отрываясь, смотрел в бинокль. Не должен бы пропустить, машина приметная - темно-красная кабина с широкими голубыми полосами. Прошли двадцать минут, полчаса… Прошел час… Прошли еще двадцать минут…

«Обер!» - тихонько позвала Талимай. - «Вдали, метрах в восьмистах, виден патруль. Три человека. А еще подальше, вроде бы, еще один».
        Не отрываясь от бинокля, Обер протянул ей свой пистолет: «Если подойдут на пистолетный выстрел - стреляй!»

«Есть!» - вдруг выкрикнул он. - «Она!» - Обер предостерегающе поднял руку. - «Дашь сигнал по моей отмашке!.. Ну что же, если нам не удалось взорвать этот мост, мы его сожжем… Еще немного… Давай!»
        Талимай застучала ключом, посылая в эфир серию сигналов. Через несколько секунд на мосту плеснул небольшой взрыв, и сразу вслед за ним - другой, заметно больше. Над вереницей грузовиков на верхнем, автомобильном пролете моста, взвилось пламя.

«Горит…» - прошептала Талимай.

«Горит», - подтвердил Обер и прикрикнул на нее - «Следи за патрулями!»
        Патрульные, которым мост был, конечно, виден не так хорошо, как Оберу в бинокль, тоже обратили внимание - не столько на пламя, сколько на султан черного дыма, поднимающийся над мостом. Они прекратили движение и застыли, напряженно глядя в сторону моста.
        Туда же смотрел и Обер. Возможности его бинокля позволяли видеть, что пламенем охвачено уже несколько больших грузовиков, в том числе и еще один бензовоз, что стальные фермы моста горят, как спички, что пылающая жидкость разлилась на нижний уровень, и что проходивший там железнодорожный состав загорелся посередине. На верхнем, автомобильном ярусе возникла пробка, а внизу состав продолжал движение, уходя от места пожара по многокилометровому мосту. Встречный поток воздуха раздувал пламя на двух или трех загоревшихся вагонах.

«Следи за патрулями!» - еще раз негромко прикрикнул Обер, не отрываясь от окуляров.

«Они уходят!» - отозвалась Талимай.
        Пожар на мосту все разгорался. Он охватил уже не один десяток грузовиков. Второй бензовоз взорвался, окутав все вокруг огненным облаком бензина. Стальные фермы моста продолжали гореть, и Обер увидел, что их стройные правильные линии начали искривляться. Поезд с горящими вагонами уже миновал центральный пролет. Огонь к этому моменту охватил не меньше четырех вагонов… И вдруг среди этих горящих вагонов возникла ослепительно яркая вспышка, а вслед за нею по ее краям вспучились еще два огромных пламенных облака. До Обера и Талимай донесся раскатистый грохот взрыва, а на мосту таяло гигантское дымное облако, исполинским грибом уходя ввысь, к синему небу. А сверху падали какие-то обломки, казавшиеся издали маленькими, но Обер представлял себе, что это летят куски стальных балок, и колесные пары вагонов, весящие по меньшей мере сотни килограммов. Пролет моста в том месте, где громыхнули взрывы, обрушился в воду, увлекая за собой не взорвавшиеся вагоны.
        А пожар на мосту и не думал затихать. В пламени этого пожара, захватывавшего в свою орбиту все новые грузовики, вспучился еще один взрыв. Обер оторвался от окуляров бинокля и спросил Талимай:

«Где патрули?»

«Один бегом отправился к мосту, другой - в противоположную сторону» - ответила девушка.

«Уходим», - бросил Обер, - «все снаряжение оставь здесь».
        Положив свой бинокль на радиостанцию, и запихнув все это поглубже между больших камней, Обер пристроил рядом нечто вроде большой гранаты и дернул за кольцо.

«Сматываемся, живо!»
        За их спиной в глубокой скальной расщелине с шипением вспыхнуло нестерпимо яркое пламя, разбрасывая вокруг себя искры и пожирая оставленное снаряжение.
        Два человека - пожилой крепкий мужчина и молодая девушка - в шикарных вечерних туалетах, порядком помятых и перепачканных, упорно бегущие с тяжелым дыханием через дикие пустынные каменистые холмы с пожухлой растительностью, представляли собой, конечно, весьма необычное зрелище. К счастью, зрителей так и не нашлось - к счастью как для самих возможных зрителей, так и для участников этого забега.
        Обер и Талимай благополучно достигли своего шикарного автомобиля и тронулись в обратный путь, на ходу меняя пришедшую в полное небрежение одежду.
        Обер Грайс понимал, что через три-четыре недели напряженной работы мост может быть восстановлен. Смогут ли ВВС Левира немедленно нанести достаточно чувствительный удар по основным складам, по топливохранилищам, по нефтеперегонным заводам? А если и эта воздушная операция удастся, то сможет ли сухопутная армия воспользоваться ее плодами? У него не было готовых ответов на эти вопросы. И хотя он понимал, что оставаться в Земле Королевы Айлин становится опасным, - слишком сильно уж они наследили, - ему было необходимо встретиться с резидентом Тайрасанской разведки в Лариоле, чтобы подсказать правильные решения.
        Обер Грайс был прав, не желая задерживаться. Контрразведка Королевства Обеих Проливов уже вела интенсивные поиски аристократической парочки с Неельратскими паспортами, въехавшей на территорию Королевства незадолго до ужасной диверсии на мосту через пролив, но так никуда больше и не прибывшей. Он еще не знал, что резидент Королевства в Лариоле уже на следующий' день передал через свое посольство депешу:
«Переданные приметы близко подходят паре высокосветских прожигателей жизни, прибывших недавно в Лариолу с Тайрасана. Есть основания полагать, что это выступающий под собственным именем некий Обер Грайс - богатый финансист и промышленник, известный политический авантюрист, действующий в интересах Тайрасанской Федерации. Его спутница, вероятно, является его агентом-напарником. Местопребывание этой пары в момент диверсии, а также за несколько часов до и несколько часов после нее установить невозможно, однако известно, что они прибыли на свою загородную виллу на автомобиле спустя восемь часов после взрыва, хотя, по уверениям слуг, вовсе и не покидали виллу…»
        (расшифровка радиоперехвата)
        Архив Информационного бюро Грайса
        После встречи с резидентом Обер Грайс вернулся на виллу, поднялся наверх и постучался в комнату Талимай. Когда она открыла дверь, пропуская его, он вздохнул с улыбкой и полушутливым тоном произнес:

«Ну вот, прапорщик Эльсете, ваша командировка подходит к концу». - И уже более серьезно добавил, - «Пора исчезать отсюда. Вот твой билет на поезд до побережья - он отходит завтра утром, и в тот же день отплывает пароход в Архипелаг. Обратишься к военному атташе посольства Левира в Латраиде. Он в курсе. Оттуда тебя доставят обратно на родину».

«А ты?» - встрепенулась Талимай.

«А я… У меня дела, и, к сожалению, в другой стороне», - виновато развел руками Обер.

«Как в другой?!» - в возгласе девушки было столько неподдельного горя, что Обер немного смутился.
        Талимай уже почти смирилась с тем, что бригадный генерал Грайс не обращает на нее внимания как на женщину (она так и не узнала об обрядах в храме Луны - иначе, возможно, она повела бы себя совсем по другому). Но расстаться с ним так внезапно и, быть может, навсегда? Нет, это было выше ее сил.

«Не пущу!» - крикнула она и оплела Обера руками. - «Не пущу!»
        В крике ее Обер почувствовал смертельную тоску.

«Что с тобой?» - осторожно спросил он.

«А то ты не знаешь!» - девушка с вызовом подняла на него глаза, в которых стояли слезы. - «Черт с тобой, можешь меня вообще не замечать, смотреть на меня, как на пустое место, можешь уехать и забыть навсегда!»
        Ее руки судорожно вцепились в Обера, так, что он почувствовал - это объятие даже ему удастся разорвать лишь с очень большим трудом.

«Черт с тобой, катись на все четыре стороны!» - снова повторила Талимай. - «Но хотя бы сделай мне на прощание ребенка!..» - голос ее сорвался, она едва сдерживалась, с трудом подавляя рвущиеся наружу рыдания.
        Сердце Обера Грайса дрогнуло. Он взял голову Талимай обеими руками и принялся целовать ее плачущее лицо. Подхватив девушку на руки, он понес ее к постели. Талимай по прежнему крепко держалась за него, как будто опасаясь, что он куда-нибудь исчезнет.
        Сначала надо было успокоить девушку, да и самому немного восстановить душевное равновесие. Обер аккуратными движениями губ постарался осушить слезы, текущие у нее из глаз, затем стал целовать ее в губы. Постепенно слезы иссякли, упрямо сжатые губы раскрылись, отвечая на поцелуи Обера, напряженное объятие ослабело и все тело обмякло, безвольно распластавшись на постели.
        Но и это продолжалось недолго. Расслабленность прошла, руки Талимай пришли в движение, резкими, лихорадочными рывками расстегивая одежду, при малейшей заминке отрывая петли, пуговицы, крючки, завязки… Подставив поцелуям Обера свои упругие крупные груди, девушка снова заключила его в объятия, тесно прижимаясь к нему. Время от времени ее руки расцеплялись, чтобы помочь ему удалить последние остатки одежды.
        Талимай, уже не сдерживаясь, стонала от удовольствия. Долгие месяцы, за которые она привыкла не стесняться своего начальника, бригадного генерала Грайса, сослужили ей сейчас добрую службу. При свете дня она смогла без тени стеснения подставить под его ласки свое обнаженное тело и раскованно внимать этим ласкам…
        Теплый ветер слегка шевелил тюлевые занавеси в приоткрытом окне спальни, из которого доносились пронзительные вскрики. Затем раздались два особенно громких протяжных вопля и все смолкло. Садовник в розарии приподнял голову, прислушиваясь, а потом снова принялся за свою работу. Это ведь не его дело, что там вытворяют господа…
        Обер Грайс, приподнявшись на локте, смотрел на высоко вздымавшуюся грудь Талимай Эльсете. Теперь по его лицу текли слезы.

«Прости меня, Талимай», - прошептал он.

«За что?» - пробормотала девушка, не размыкая смеженных век. - «Ты же подарил мне свою любовь… Я и не знала, что может быть так… так хорошо…»

«Моя любовь - опасный подарок», - вздохнул Обер. - «Три женщины любили меня в этом мире. Все три погибли из-за меня».

«Но почему?» - удивилась Талимай, приоткрыв глаза.

«Потому что я всегда занимаюсь опасным делом. И когда мне грозит опасность - а она грозит мне почти постоянно - крыло смерти задевает самых близких мне людей». - Обер снова вздохнул. - «Полежи, отдохни, а я соберу вещи. Мой поезд уходит сегодня вечером. На вилле я тебя не оставлю. Лучше будет спрятать тебя в Лариоле, в каком-нибудь обычном отеле. Через час мы уедем отсюда».
        Проезжая по раскаленным солнцем улочкам Лариолы, Талимай вдруг попросила Обера остановиться у здания, резко выделявшегося на фоне беленьких домов с черепичными крышами своей серой гранитной облицовкой. Это был храм реформаторского течения улкасанской церкви.

«Пошли», - Талимай потянула Обера за рукав. - «Я хочу дать один обет… В твоем присутствии».
        Обер лишь чуть вскинул брови, - в Талимай раньше никогда не замечалось не то что бы особой набожности, но даже и вообще внимания к религии, - но послушно последовал за ней.
        Церковь была почти пуста. В полумраке огромного зала Талимай прошла вперед, почти к самому алтарю, и опустилась на колени, на прохладные каменные плиты пола. Обер опустился рядом с ней. Раздался негромкий шепот девушки:

«Хотя я не связана таинством брака с человеком, что стоит рядом со мной, прими, Ул-Каса, мой обет, что я сердцем буду с ним всегда, в радости и горе, в любви и смерти…»
        Талимай встала и направилась вместе с Обером Грайсом к выходу из церкви. Уже у самых дверей из темноты бокового прохода метнулась рука и резко рванула Талимай за плечо. Талимай негромко вскрикнула от неожиданности. В руках Обера тут же оказался пистолет, но было поздно. Крепкий мужчина в приличном костюме унылой расцветки одной рукой обхватил Талимай сзади за шею, а другой сунул ей ствол пистолета под ухо. За спиной Обера послышался отрывистый, сухой голос:

«Не оборачиваться! Бросить оружие!» - И уже спокойнее - «Вот мы и встретились, господин Грайс!»
        Реакция Обера была неожиданной для нападавших. Медленно опуская руку с пистолетом, он, внезапным движением резко повернувшись на пол-оборота, выстрелил из-под руки на звук, тут же столь же стремительно упал на одно колено, выбрасывая руку с пистолетом вперед…
        Талимай показалось, что он выстрелил прямо ей в лицо. Но она не почувствовала удара пули. Ствол пистолета, упиравшийся ей в шею под ухом, вдруг больно чиркнул ей по коже, а державший ее мужчина коротко сдавленно простонал.
        Талимай, почувствовав, что его хватка немного ослабела, не раздумывая нанесла удар назад локтем левой руки, а правой захватила противника под затылок и, резко пригибаясь, бросила его через спину. Выпрямившись, она глубоко вздохнула, и в этот момент из-за одной из скамеек блеснул выстрел. Обер пошатнулся, левое плечо его окрасилось кровью, однако он не замешкался с двумя ответными выстрелами. Мгновение спустя человек, которого Талимай так удачно приложила об пол, внезапно ожил и обеими ногами подсек ноги Обера Грайса.
        В храме раздались запоздалые испуганные крики и визг нескольких прихожанок. Талимай бросилась на помощь Оберу, но кто-то опять набросился на нее сзади. Она отбивалась, как разъяренная тигрица, и, наконец, повалившись вместе с противником на каменные плиты и захлестнув шею нападавшего пояском от своего платья, принялась душить его.
        Обер все никак не мог высвободить правую руку с пистолетом, блокированную нападавшим. И тут в храм вбежало еще двое человек с оружием. Талимай издала хриплый крик, и в то время как ее противник изо всех сил пытался оторвать от своей шеи затянутый на ней поясок, она выхватила из своей высокой прически булавку-стилет с жалом двенадцатисантиметровой длины, вонзила его в шейные позвонки противника и подхватила револьвер, выпавший из его ослабевшей руки.
        Одновременно грянули несколько выстрелов. Стрелял Обер, стреляла Талимай, стреляли оба их новых противника. Когда под сводами храма замолкло гулкое эхо выстрелов, на ногах (точнее, на коленях) остался стоять только Обер Грайс. Пошатываясь, он вскочил и бросился к Талимай. Ее платье было залито кровью. Одна пуля вошла ей в легкое над левой грудью, вторая ударила в бедро. Подхватив девушку на руки, он бросился к автомобилю. Талимай еще была в сознании, но не могла говорить, а только стонала, сцепив зубы. Автомобиль понесся по тихим улочкам Лариолы на максимальной скорости, не обращая внимание ни на какие правила
        Главный хирург Центрального госпиталя Лариолы вышел к Оберу, стаскивая с лица марлевую маску.

«Операция прошла успешно. Но больше ничего утешительного сказать не могу. Вам следует быть готовым к худшему. Ранения уж больно тяжелы. Девушка может не вытянуть. И так чудо, что вы довезли ее до госпиталя».

«Скажите прямо - сколько ей осталось?» - Обер непроизвольно вонзил ногти в ладони.

«Несколько дней. Организм у нее крепкий… Возможно - неделю, может быть, больше. Бывает, что живут и месяц. Хотя вряд ли это тот случай». Врач устало вытер марлевой маской пот со лба.

«Я могу ее видеть?»

«Нежелательно», - нахмурился хирург. - «А впрочем…» - он махнул рукой. - «Она уже отходит от наркоза. Минут через пятнадцать медсестра вас пригласит. Но на пять минут, не больше».
        Лицо Талимай было бледнее подушки, на которой покоилась ее голова, а вокруг глаз легли синеватые тени. Обер наклонился к ней и прикоснулся губами к ее губам.

«Подвела я тебя…» - еле слышно прошептала она. - «Видно, не судьба».

«У меня к судьбе тяжелый счет», - зло выговорил Обер. - «И мы еще посмотрим, кто кого». Мысль, мелькнувшая у него в голове, позволила ему не потерять надежду окончательно.
        Он выпрямился и посмотрел на Главного хирурга.

«У вас в клинике есть термостат для проведения операций в условиях глубокого охлаждения?»

«Да, есть».

«Я его покупаю».

«Но он единственный!»

«Я плачу десятикратную цену!» - сорвался на крик Обер, но тут же овладел собой и заговорил спокойнее, - «На эти деньги вы тут же закажете новый», - пояснил он, предваряя возражения врача. - «А кто снабжает вас нестандартным оборудованием?»
        Главаный хирург назвал фирму.

«Хорошо. А пока - дайте ей снотворное, и поместите в термостат. Вводите ей интрузивно физиологический раствор вот такого состава…» - Обер набросал что-то на листке бумаги. - «Тут же я написал и температурный режим».

«Но зачем это?»

«Для транспортировки», - коротко бросил Обер. - «Где тут у вас телефон?»
        Через восемь часов автомобиль с термостатом, уже оборудованным всем необходимым для работы в автономном режиме, встречал в аэропорту Лариолы личный самолет Главнокомандующего ВВС Тайрасана - подобный тому, на котором Обер и Талимай совершили полет из Левира на Тайрасан. После дозаправки самолет принял на борт груз и одного пассажира, взлетел и взял курс в сторону моря.
        Обер, проверив работу термостата, прошел в пилотскую кабину.

«Ребята, не хочу вас огорчать, но за мной, - а значит, теперь и за вами - идет большая охота. Поэтому идем на максимальной высоте, всем стрелкам - повышенная готовность. Курс - морем вдоль Элинора на юг, потом пересекаем материк и делаем посадку в Неельрате».
        Хотя самолет держался примерно в двухстах километрах от побережья, опасения Обера оказались не напрасны.

«На семь часов - девятка истребителей!» - раздался в переговорном устройстве крик заднего стрелка.
        Обер поднялся наверх, в штурманскую кабину. Действительно, девять машин с эмблемами ВВС РСЮТ заходили с трех сторон на дальний бомбардировщик. Тяжелая машина первая огрызнулась из своих крупнокалиберных пулеметов, открыв огонь почти изо всех имевшихся стволов. Истребители, шедшие тройками, смешали строй, стали беспорядочно маневрировать, один из них задымил, отваливая в сторону, но два все-таки прошлись вдоль бомбардировщика, поливая его пулеметным огнем.
        Под неумолчный вой моторов истребители перестроились для нового захода. На этот раз стрелки-тайрасанцы стреляли точнее. Один из истребителей, окутанный пламенем, резко пошел вниз, другой стал разваливаться на куски. Но и у бомбардировщика был вдребезги разнесен один из боковых блистеров, а стрелок спаренного пулемета в штурманской кабине лежал на полу, залитый кровью и осыпанный осколками стекла. Обер, не медля, подскочил к пулемету. Вовремя. Шестерка истребителей пошла на третий заход.
        Эта схватка оказалась решающей. Когда три дымных шлейфа потянулись вниз, а оставшиеся самолеты повернули к материку, Обер заметил пламя, бьющее из-под одного из двигателей. Он бросился к пилотам.

«Подачу топлива перекрыли?» - встревожено спросил он.

«Да», - бросил один из летчиков.
        Потянулось томительное ожидание. К счастью, пламя не перекинулось на бензобаки, и выгоревший двигатель через некоторое время потух. Самолет продолжал идти на трех моторах, несколько сбросив высоту.
        Над Неельратом выяснилось, что в воздушном бою поврежден механизм одной из боковых стоек шасси. Посадка в аэропорту обошлась самолету недешево - сломанное крыло, погнутые стойки всех выпущенных шасси, изуродованные лопасти винтов, содранные листы обшивки… К счастью, обошлось без пожара.
        В порту Обера уже ждал гидросамолет. Перегрузив термостат, Обер отдал летчику и штурману категорический приказ - покинуть судно. Он сам сел за штурвал и через десять минут гидросамолет растаял в океанской дали.
        Остров уже поднимался на горизонте, вздымая к небу зубцы скал. Обер молча кусал губы - цела ли станция? В каком состоянии медицинское оборудование? Как поднять термостат с Талимай на скалистое плато?
        Уже подлетев к самому острову и огибая его кругом, чтобы найти подходящий участок берега для высадки, Обер вдруг увидел, кроме обломков своей станции, все еще сохраняющих подобие скалам, под которые она была замаскирована, еще что-то знакомое. Маскировочная сеть! Но что под ней?
        Гидроплан приводнился. Обер выскочил на прибрежные скалы, пытаясь как-то закрепить швартовочные концы. Вдруг из-за камней показались два человека. На вид - тайрасанские моряки с самозарядными винтовками. Один из них обратился к Оберу на тайрасанском (который, собственно, был диалектом фризийского):

«Здесь высадка на берег запрещена! Здесь расположена военная база флота Тайрасанской Федерации!»
        Глаз Обера уловил что-то непривычное, и в тоже время - знакомое в облике моряков. Да и в выговоре их слышалась какая-то знакомая неправильность….

«Честно говоря, я не верил, что вы меня найдете. Я даже и не надеялся», - произнес Обер на языке, на котором не говорил уже более тысячи лет.
        У моряка округлились глаза и непроизвольно приоткрылся рот.

«Вы?… А остальные?» - в волнении воскликнул он.

«Об этом потом!» - прервал его Обер. - «Срочно готовьте медицинский блок! Нужна немедленная помощь! Нужно сделать все возможное!» - И после короткой паузы добавил сквозь стиснутые зубы - «И невозможное…»

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к