Ангелы тоже люди Елена Ковальская
        АНГЕЛ ЕГОР И ПЕРСИКОВАЯ ФЕЯ
        Его «целью» оказалась худенькая голубоглазая девчушка, совсем не похожая на все его
        прежние задания. Егор служил разжалованным ангелом. За крамольные мысли и
        непослушание был сослан обратно на Землю. И за то уже спасибо, что обратно в цепь
        перерождений не отправили. Однако теперь Егор опять имел человеческое тело,
        вследствие чего был смертен как самые простые смертные, с той лишь разницей, что
        являлся одним из немногих, кто достоверно знал, что на самом деле все смертные
        абсолютно бессмертны, так как смерти не бывает вообще. Служил Егор на Земле уже
        седьмой год: охранял президентов, давал советы важным государственным деятелям,
        подавал «нужные» идеи техническим гениям, а также людям искусства. Ему оставили
        некоторые сверхкачества, необходимые для работы, среди которых присутствовали
        способности к гипнозу и внушению, так что «клиенты» думали, что это они сами такие
        умные и талантливые. Впрочем, так это и было, просто иногда даже гениям нужен некий
        толчок, чтобы продолжать быть гениями дальше. Один раз Егор помогал роженице
        вовремя успеть в больницу, и дело было не в ней, а в том ребенке, которого она носила, он
        должен был стать великим писателем. В матери подобрали дурынду беспокойную, видите
        ли, в день родов ей приспичило к подруге детства в гости наведаться на другой край
        города, потом схватки, а на дорогах пробки. Вот и назначили Егора таксистом. Он,
        конечно, с перепугу работу выполнил чисто: разгонял силой мысли на пути все машины,
        как мог, внушил гаишнику не штрафовать его за нарушения и даже сопроводить до самой
        больницы. Так что доехали они с мигалками, успели как раз вовремя, гаишник потом все
        удивлялся, каким неожиданно для себя сердобольным оказался, и гордился этим. И так
        ему понравилось быть героем, что стал совершать безрассудно глупые для службы, но
        добрые по сути поступки, за что был объявлен среди коллег странно помешавшимся и
        выжит из коллектива, вследствие чего счастливо нашел себя на абсолютно другом
        поприще. Но это уже совсем другая история.
        Вобщем, много полезных и нужных дел успел «натворить» за время ссылки Егор и
        подустал даже. А вот «амнистия» для него все не выходила. Егор обиделся немного,
        сколько можно за прошлое наказывать, пора бы и обратно. А тут опять «блестящий»
        показался, ангел то есть, для всех смертных невидимый. Даже Егор в теперешнем
        состоянии распознавал его только как блестящий полупрозрачный силуэт. Этот силуэт
        возвестил, что его оч-чень ответственным заданием становится некая Ева. И сидит Ева в
        аэропорту, дожидаясь своего рейса, и дождется опять же. Вот только этот рейс никуда не
        прибудет, потому что в самолет попадет молния, и все его пассажиры упадут в море, не
        выживет никто. Что делать, время от времени случаются катастрофы. Погибшие бедолаги
        в цепи перерождений попадают на следующий уровень и приравниваются чуть ли не к
        народным героям без никаких личных усилий, хотя родственникам, конечно же, этого не
        объяснишь. Но суть даже не в этом, а в том, что Ева ни в коем случае не должна на
        самолет сесть, поскольку ей предназначена совсем другая судьба. Ей предназначено
        встретить особого человека, в результате их безумной любви родится мальчик, вот в
        мальчике-то и дело. Он должен стать во главе организации, которая объединит все церкви
        мира и положит конец религиозным распрям, и это будет единственный путь к спасению
        человечества. Так что, попробуй только не справься. Ему было не впервой важные задания
        получать, только такой симпатичной голубоглазой клиентки еще не было, и такой
        хрупкой...
        В очередной раз объявили о задержке рейса «Москва - Сочи» по причине погодных
        условий. Ева удобно расположилась за столиком аэропортовского кафе. Ждать она не
        любила, но что делать, диктовать Богу она не умела. За окном открывался вид на
        посадочную полосу и взлетающие самолеты. Погода была действительно мрачная, то и
        дело срывался дождь, стуча каплями по стеклу, а где-то на горизонте проблескивала гроза,
        и доносились далекие раскаты грома. Ева не боялась летать и даже любила смотреть
        сверху на открывающийся ландшафт, но сегодня ей было как-то не по себе, получившаяся
        задержка рейса не то что радовала ее, но особо и не огорчала. Розовощекий в красном
        комбинезончике малыш, выбравшись наконец из своей коляски как из ненавистного плена,
        с радостным визгом кинулся убегать от своих родителей, обосновавшихся за соседним
        столиком. Нерасторопная мамаша бросилась ему вдогонку, когда малыш свернул и...
        оказался на руках у Евы.
        - Попался! - воскликнула она, передавая визжащее создание молодой улыбчивой
        брюнетке. - Извините, я случайно подслушала, что вы тоже летите в Сочи. Не знаете, на
        сколько еще задержат рейс, меня мама там встречает, хотелось бы сообщить ей хоть что-
        нибудь.
        - Похоже, это надолго. Муж узнавал в справочной, говорят, грозовой фронт, когда, что -
        ничего не известно.
        - Спасибо, - поблагодарила женщину Ева и подумала, что мама дома, наверное,
        приготовила ее любимое «Оливье» и котлетки на пару, а папа сидит в кресле-качалке и,
        нервно качая ногой себя вместе с креслом, пытается читать «Аргументы», то и дело
        поглядывая то на часы, то на телефон. Домой! Экзамены за четвертый курс сданы, можно
        с легкой душой и чистой совестью предаться всем тем развлечениям, что сулит лето на
        теплом Черном море.
        - Можно к Вам подсесть? Извините, Бога ради, но все столики забиты, а Вы сидите одна...
        - васильковые смеющиеся глаза, какой -то немного по-детски нежный румянец на щеках,
        широкая белоснежная улыбка, непокорный чуб зачесан набок и наверх, джинсовая куртка
        накинута на плечи. «Симпатичный паренек, - подумала Ева, жестом приглашая его
        присесть на соседний диванчик, так как дыхание почему-то сперло, и голос куда-то
        пропал, - девочкам на курсе понравился бы. Хотя у нас, на филфаке, при отсутствии
        мужских особей красавцем показался бы любой, лишь бы не очконосный хлюпик...» -
        строго урезонила она сама свои же восторги.
        Поразительно беспечно оставив без присмотра синюю спортивную сумку «Найк»,
        паренек, представившись Егором, быстро смотался за кофе, причем не только для себя. Да
        еще и галантно прихватил два кусочка шоколадного тортика, от вида и запаха которого у
        Евы началось обильное слюноотделение и заранее появилось чувство вины перед начатой
        ею неделю назад в преддверии купального сезона диетой. Но разве можно отказаться от
        такой вкусняшки именно сейчас, в этом унылом аэропорту, тем более из рук такого
        сказочного красавчика. Ева живо представила как она, жеманно поджав губки и мотая
        головой - «да как можно!» - отодвигает этот сладкий рай. Но на самом деле ее руки уже
        тянулись к заветной тарелочке, глаза благодарно сверкали, а предательские уста с
        радостной улыбкой говорили «спасибо».
        Егор был доволен, пока все шло по плану. Правда, времени не так уж много, меньше чем
        через час дадут вылет. А программа серьезная - за столь короткое время войти в доверие
        к девушке и объяснить ей все так, чтобы она поверила и не сочла его рассказ чушью.
        Причем не особо открывая свои карты. Идиоты начальственные, вечно у них времени не
        хватает! Девчонку надо было обработать гораздо раньше, еще до прибытия в аэропорт!
        Экзамены отменить, подругу «заболеть», да хоть ногу сломать! А теперь что ей прикажете
        говорить? Какую-нибудь полу-правду, если поверит, конечно...
        Напустив на себя облако очарования, Егор взглянул прямо в глаза девушке и тут же
        утонул... Какие синие, чистые и наивные. Такие же были когда-то у его матери, но не в
        этой, а в прошлой жизни... Магии здесь не требовалось, было и без того понятно, что
        девушка им уже очарована, этот простодушный заинтересованный взгляд и смущенная
        улыбка провинциалки купили Егора больше, чем все натренированные, отточенные в боях
        силиконовые ужимки столичных дам света и полусвета, которых он за время «работы»
        повидал предостаточно. Интересно, удивился сам себе Егор, почувствовав, что его ранее
        хладнокровное сердце ангела совершает абсолютно человеческое сальто-мортале. Однако,
        служба есть служба, и с чего-то надо начинать...
        - Итак, если нам предстоит здесь томиться вместе ближайшие часы, давайте познакомимся
        ближе. Как я сказал, меня зовут Егор, а вот своего имени Вы мне, прекрасная незнакомка,
        так и не назвали... Хотя нет, молчите, я попытаюсь угадать... Дайте мне, пожалуйста, свою
        руку...
        Когда бледная узкая рука Евы коснулась его, между ними как будто ток пробежал, какое-
        то новое сладкое чувство от пальцев быстро распространилось вверх и укрепилось где-то в
        области груди. Егор понял, что, наверное, то же самое почувствовала и Ева, угадал по
        трепетанию ее быстро опущенных ресниц и легкому румянцу, залившему щеки. Егор
        взглянул на линии ладони. При жизни он никогда не был хиромантом, да и в ангельстве к
        этому мало стремился. При желании, сделав над собой определенное усилие, можно
        получить любую информацию о человеке из общей энергетически-информационной
        системы. Однако, тратится личная сила, и по мелочам этим никто не занимается. Но
        копаться в этих хитросплетениях линий еще хуже. К счастью, он получил о Еве кое-какую
        информацию от поланца, пока этого хватит. Состроив очень серьезную мину, он начал
        вещать с факирскими интонациями:
        - Вас зовут Ева. Вы родились в маленьком приморском поселке недалеко от Сочи. Ваши
        родители, Наталья и Артур, оба уроженцы того же поселка, основное занятие - сельское
        хозяйство. Вы очень любите своего младшего брата Димку, хотя он и сорванец. У вас на
        участке рядом с домом растет пятнадцать персиковых деревьев, очень сладкого сорта
        «нектарин». Ваш дом стоит недалеко от трассы. Когда персики созревают, бабушка по
        отцу, Эмма, кабардинка по национальности, устраивает рядом с дорогой
        импровизированный рынок, ей нравится торговать, и она умеет это делать. А Вы -
        особенная в семье, и всегда были такой. Когда другие ребятишки носились по улицам,
        предпочитали чтение, когда девчонки дни напролет играли в куклы, Вы рассматривали
        картинки с исчезающими видами флоры и фауны. Вам всегда нравилось учиться. Вашими
        успехами и сейчас гордится вся родня.
        Когда он оторвался от ее ладони, синие глаза Евы от удивления казались еще больше, но
        смотрели с недоверием. Она быстро выдернула свою руку и спросила:
        - Откуда меня знаете? Как только я Вас увидела, у меня сразу было такое чувство, как
        будто я знала Вас раньше. Только вот откуда, не помню, хоть убей. Ну-ка, признавайтесь, -
        Ева опять улыбнулась и по-дружески легко стукнула его кулачком. - И если Вы меня
        откуда-то так хорошо знаете, то давайте тогда уже перейдем на «ты».
        - Как-то летом, когда тебе было четырнадцать лет, зачитавшись сказками народов мира, ты
        заснула под персиковым деревом, и тебе приснился удивительный сон, -продолжал Егор. -
        Тебе приснилась прекрасная фея в легком персиковом платье, она сказала, что у вас на
        чердаке хранятся несколько старинных и не очень, но без сомнения интересных книг,
        которые принадлежали твоей другой бабушке, по материнской линии, которую ты, к
        сожалению, не застала в живых. И она хотела, чтобы ты их посмотрела. Когда ты
        проснулась, помнила все детали этого удивительного сна, но, что было совсем уж
        удивительно, ты действительно нашла эти книги на чердаке. Среди них были «Большая
        история религий мира», несколько старинных книг по христианству, астрология, работы
        Блаватской, «Роза мира» Даниила Андреева и много других, тогда еще не совсем
        понятных тебе книг. Весьма странный набор. О них ты никому не сказала, да они, кроме
        тебя, никого бы особо и не заинтересовали. Но вот отобрать могли. Чтоб глаза не портила
        ненужной литературой. Постепенно ты прочла их все. А если тебе что-то было непонятно,
        ты звала фею, она приходила к тебе во сне и все объясняла, да и вообще, вы много о чем с
        ней разговаривали. Правда, теперь вы общаетесь редко, твоя светлая головушка забита
        другими, более житейскими вещами, и ты ее больше не зовешь.
        Ева сидела бледная, с опущенной головой. Подняв глаза, она сказала внезапно охрипшим
        голосом:
        - Я не знаю, кто ты, но об этих книгах и о моей персиковой фее не знала ни одна живая
        душа. Ты - фокусник? Ты умеешь читать мысли? Прошлое и будущее? Мне страшно...
        - А еще ваш любимый кот Афоня не убежал, и его никто не украл. Ты похоронила его в
        уголке сада, он умер, чем-то отравившись, но ты не хотела огорчать брата Димку, он так
        плакал и надеялся, что кот еще вернется, - совсем уж безжалостно «добил» ее неизвестной
        никому правдой Егор и тут же пожалел об этом. Ева была похожа на маленькую,
        сжавшуюся в комочек девочку. Обняв себя, как будто ей было очень холодно, она вжалась
        в спинку дивана и с ужасом смотрела на Егора. Он понял, что, пожалуй, перегнул палку, и
        добился совсем не того эффекта, которого хотел.
        - Посиди здесь, я быстро смотаюсь за коньячком, по-моему, тебе надо расслабиться перед
        тем, как придется выслушать кое-что еще.
        Вернувшись, Егор не застал девушку на месте, ее сумки тоже не было. Надо же было
        сначала напугать, а теперь упустить ее, ругал себя Егор, пытаясь просканировать огромное
        помещение, чтобы найти в нем маленькую, теплую, такую нужную точку.
        Ева стояла в женской уборной комнате и ополаскивала лицо холодной водой. Посмотрев
        на себя в зеркало, она увидела в своих глазах страх. Что хочет от нее этот странный
        юноша, который непостижимым образом знает о ней все. Кто он, зачем пришел и что еще
        хочет сообщить? И нужно ли ей все это слушать, она и так готова сойти с ума от всего
        этого бреда. Позвать милиционера? Но что она ему скажет? И поверит ли он ей? Она и
        сама с трудом верила в реальность происходящего...
        За дверью послышались шаги, она сначала попыталась спрятаться, но потом подумала, не
        посмеет же он искать ее здесь. И оказалась права: в дверь вошла ее старая знакомая
        брюнетка, которая с малышом отдыхала за соседним столиком. Они улыбнулись друг
        другу как старые знакомые, все в порядке. Едва открыв рот, чтобы спросить, не знает ли
        она новой информации, она заметила, что глаза дамы начинают существенно округляться,
        и тут же почувствовала на своем плече сильные и жесткие как тиски пальцы.
        -Что Вы тут делаете, немедленно выйдите из женской уборной! - возмущенно вскрикнула
        брюнетка.
        Парень, посмотрев взглядом Кашпировского мамаше прямо в глаза, спокойно произнес:
        - Галя, Валерий Вас уже обыскался. Андрюша требует Леву Беню и кричит как
        сумашедший, бьется в истерике, а Вы унесли Беню в сумочке, можете проверить.
        И действительно, Галя вытащила из сумочки игрушечного львенка. С причитаниями,
        «иду, маленький, бегу, миленький», она бросилась из туалета успокаивать своего
        разбушевавшегося отпрыска, совершенно забыв о своей новой знакомой и этом
        возмутительном нахале.
        Егор ослабил хватку. Ева устало сказала:
        - Ну вот, ты и тут все устроил...
        - Работа у меня такая, - не менее устало ответил Егор.
        - И что же за работа? Волшебником?
        - Ну, почти... Пойдем отсюда, прошу тебя. Разговор действительно серьезный, и эти
        апартаменты для него не подходят.
        К счастью, столик оказался еще незанятым, а то у Егора не хватило бы ни сил, ни желания
        пересаживать какого-нибудь жирного командировочника, хлебающего кофе, или
        семейство с надсадно орущими детьми. Коньяк тоже оказался на месте, что было не менее
        странно. Ева не разбиралась в дорогих напитках, однако, сделав глоток, по изысканному
        вкусу поняла, что его, скорее всего, смакуют мужчины в дорогих костюмах, и тут же
        выпила бокал залпом до дна. На голодный желудок, да еще и после таких переживаний,
        блаженное тепло быстро разлилось по ее телу, мышцы немного расслабились, да и страх
        куда-то девался сам по себе. Почувствовав, что ей в руку сунули кусок шоколада, она
        опять решилась взглянуть на такого симпатичного, но уж слишком необычного спутника.
        - Меня послали предупредить, что тебе грозит большая опасность. Ты не должна лететь на
        этом самолете. Пойдем со мной, я провожу тебя до твоей квартиры, и ты не раз вспомнишь
        с благодарностью тот день, когда меня послушалась.
        - И кто же те люди, что тебя послали со столь благородной миссией?
        - Это не люди.
        - А кто тогда? Ты божественный посланник? - усмехнулась Ева.
        - Считай, что так.
        - Значит, ты - ангел, - немного пьяно хохотнула Ева, ткнув в него своим маленьким
        хорошеньким пальчиком с наманикюренным ноготком.
        - Сейчас я человек, - слегка обиженный такой фамильярностью и неуважением к чинам,
        хоть и прошлым, ответил Егор.
        «Объявляется регистрация билетов на рейс 254 «Москва - Сочи». Просьба к пассажирам -
        пройти к ...» - раздался совсем некстати женский гнусаво-металлический голос диктора
        аэровокзала. Люди вокруг засуетились. Засобиралась брюнетка с розовощеким малышом,
        пытаясь наскоро засунуть Леву Беню обратно в сумку. Пожилой седоволосый мужчина
        стал вытягивать застрявший под креслом непомерно огромный чемодан, на помощь ему
        пришел высокий военный с мужественным и честным лицом...
        - Ну что же ты, - вскочив, закричала Ева, - ну скажи, скажи им всем, что самолет
        разобьется, что они не должны лететь!
        Несколько человек обернулись и посмотрели на нее с выражением явного неодобрения на
        лицах. И так погода не ахти, а тут еще эта пьяная девка беду накаркивает. Егор постарался
        успокоить ее, но Ева продолжала:
        - Остановитесь, прошу вас! Меня ангел предупредил, да вот он сам. Ну что же ты
        молчишь, Егор, скажи им! А лучше покажи им свои фокусы, пусть поверят!
        - Советую Вам успокоить свою девушку, - строго сказал военный. - Сейчас не время и не
        место, у всех и так нервы на пределе!
        И добавил, покачав головой:
        - А с виду такая приличная девушка была, вот что с людьми делает алкоголь...
        У Евы от возмущения потемнело в глазах:
        - Да я же вас всех спасаю!!!
        Егор сжал ее в объятиях и постарался прижать голову девушки как можно крепче к своей
        груди.
        - Безобразие! - произнесла старушка, прошаркавшая в сопровождении девочки, видимо
        внучки, - и куда только милиция смотрит!
        Ева больше не пыталась вырваться, и Егор ослабил хватку.
        - Извини, ты не оставила мне выбора...
        - Почему, почему ты им не сказал? - всхлипнула Ева, слезы двумя ручейками заструились
        по ее щекам. - Еще не поздно, давай сделаем это, давай спасем их!
        - Невозможно. Все предрешено.
        - И нет ни единого шанса у этих несчастных?
        - Есть один тысячный шанс, но это практически невозможно. Если в самолете, кроме тебя,
        найдется еще одна важная персона, тогда шансы становятся гораздо выше, и то никто не
        даст гарантии, что ход событий захотят изменить, вмешательство опасно. Чтобы самолет
        гарантированно приземлился, необходимо присутствие трех таких персон.
        - А как же ты? Ты можешь полететь! Ты же ангел, значит, уже важен!
        - Разжалованный, - грустно улыбнулся Егор. - К тому же, сейчас такой же обычный
        смертный. Так что мою персону к важным никак не причислишь. Видишь, шансов
        практически нет!
        Ева бессильно опустилась в кресло и обхватила голову руками.
        - Пойдем отсюда, не терзай себя, - потряс ее за плечо Егор.
        - Оставь меня, мне надо подумать, - отрешенно ответила девушка. Егор сел рядом и стал
        молиться всем богам, чтобы та приняла верное решение.
        Наконец Ева подняла голову.
        - Я не могу так. Никогда не прощу себе того, что, зная обо всем, я не смогла спасти этих
        людей. У меня всю оставшуюся жизнь будут стоять перед глазами этот малыш в красном
        комбинезончике с Левой Беней, старушка со своей внучкой... Конечно, я уже не смогу, да
        и просто не успею им все объяснить, уговорить. В конце концов мне опять не поверят и
        просто отправят в милицию. Но... Как ты говоришь? Один шанс из тысячи? Я, пожалуй,
        рискну... И если я действительно Ему нужна, - она кивнула наверх, - то Он знает, что надо
        делать. А если Ему все равно, то...
        Она с размаху до дна «хлопнула» практически не тронутый Егором бокал коньяка и взяла
        в руки сумку.
        - Постой, - схватил ее за плечо Егор, пытаясь остановить.
        - Прошу тебя, не надо, я уже все решила. К тому же, ты, наверное, знаешь не все. Однажды
        моя персиковая фея сказала, что раз в жизни мне придется принять очень важное решение,
        и необходимо, чтобы оно было на сто процентов верным. Тогда я подумала, что это было
        сказано о моем поступлении на филфак. Теперь я знаю, о чем она говорила. И знаю, какое
        решение будет единственно правильным.
        Егор смотрел вслед уходящей Еве. Когда ее не стало видно, у него появилось такое
        ощущение, что в его жизни стало пусто, он потерял что-то важное...
        Высокая голубоглазая стюардесса, прямо как с рекламного плаката, в «аэрофлотовской»
        униформе уже проверяла, пристегнуты ли ремни безопасности, когда рядом с Евой кто-то
        плюхнулся на сидение и сказал:
        - Сегодня ты от меня просто так не отделаешься!
        Ева повернула к нему голову и улыбнулась:
        - Если бы мы встретились при других обстоятельствах, ты бы не отделался от меня всю
        свою жизнь!
        Сильно было сказано, раньше она не осмелилась бы об этом даже подумать. Но сейчас все
        можно, и эта свобода немного кружила ей голову. И парень на нее смотрит так тепло, с
        такой нежностью. Турбины заработали, самолет вздрогнул и понесся прямо навстречу
        своей судьбе. В животе у Евы свело от страха, но ее руку надежно сжимала крепкая рука
        Егора, и от этого было как-то ново и удивительно спокойно. «Так, наверное, бывает
        всегда, когда принимаешь единственно правильное решение», - подумала она и спросила:
        - Егор, правда ведь, смерти не бывает?
        - Правда, - ответил Егор и улыбнулся. Он не стал объяснять, что умирать страшно всегда,
        даже если ты уже делал это тысячу раз. Такова природа этой милой «старушки с косой».
        Поэтому надо сделать еще одну вещь... Собрав оставшиеся силы, он постарался передать
        своей спутнице умиротворение и сон. Ева, зевнув в кулачок, положила свою белокурую
        головку на его плечо. Во сне она счастливо кому-то улыбалась, когда через час самолет
        начало трясти, как телегу на колдобинах. «Ну вот, наверное, начало конца», - подумал
        Егор и увидел рядом с собой легкое свечение, заметное ему одному.
        - Посланник? - прошипел он. - Ты зачем здесь? Сказать, что я не справился? Препроводить
        в ад за проваленное задание? Я готов, валяй, прямо сейчас. Только сделай одно, если
        сможешь, спаси Еву, она ведь такая чистая... Да ладно, ты ведь не можешь. В самолете
        даже теперь только две важные персоны: ты да она...
        - Падший ангел Егор, - задумчиво произнес только ему слышный голос, - ты
        действительно провалил это задание, поэтому вот тебе новое: береги Еву. Она очень
        хрупкое и очень важное создание... Это тебе последнее задание на Земле...
        - Самолет не упадет?
        - Нет. На борту находятся три особые персоны.
        - Ева, ты, а кто еще?
        - Отец ребенка.
        Сердце Егора ревниво кольнуло. Он попытался оглянуться вокруг в поисках кандидата, но
        Ева засопела, и он, побоявшись ее разбудить, принял прежнюю позу.
        - Боже, мужчины... Даже когда вы становитесь ангелами, вы остаетесь такими же
        глупцами... Если хочешь, могу похлопотать об амнистии...
        - Не надо, - не раздумывая отказался Егор, и образ ангела исчез, оставив легкий след
        персикового аромата...
        Гроза утихла, самолет плавно двигался в небе, унося в новую жизнь счастливого
        разжалованного ангела Егора, бережно обнимающего свое свалившееся на голову счастье.
        ТЯЖЕЛЫЕ КРЫЛЬЯ АНГЕЛА МАРИИ
        Мария гордо вышагивала впереди. Именно так, как ей казалось, должны были вышагивать
        все ответственные лица. Вернее будет сказать чины, так как выражение «ответственные
        лица» все же более подходили к предыдущему, земному существованию, теперь же у нее
        была не должность, а чин, хотя и маленький, но ангельский. При жизни она ни до чинов,
        ни до приличных должностей не дослужилась, так как с точки зрения социальной была
        личностью асоциальной. Да и кто такая для общества монашка - пустое место, цыпленок
        табака, распятый на кресте своих убеждений и неудавшейся личной жизни. Впрочем,
        личной жизни как таковой у сестры Марии никогда и не было, даже еще в ту пору, когда
        ее звали Машкой Виноградовой, и жила она со своими не очень молодыми родителями в
        коммуналке. Не очень молодыми, так как Маша была поздним и любимым ребенком,
        заласканным, заученным, слегка пришибленным как бы самим собой свалившимся на
        голову историческим факультетом и перестройкой, внезапно перестроившей заодно и всю
        ее жизнь. Захотелось воздуха, света, свободы, новых встреч... Через девять месяцев все это
        закончилось рождением крохотного создания - Лидочки или Лялечки, как ее называли
        обезумевшие от внезапно свалившегося счастья и общественного стыда дедуля и бабуля.
        Отец был неизвестен: юная мама точно указать виновного не могла, а разбираться в этом,
        как ей казалось, деликатном вопросе, было выше ее чести и достоинства. Дальше ветер
        перемен понес Машу по волнам Хари-кришны, Дзен-буддизма и прочих новомодных
        течений, а вынес весьма благополучно в лоно материнского христианства, церковных
        песнопений, утренних молитв, раскаяния за неправедно прожитые годы, коих теперь,
        будучи послушницей, сестра Мария устыдилась и денно и нощно просила Господа, отца
        нашего, простить ее и весь род людской. Присмотр за душой, рожденной от греха и
        разврата, она возложила на Господа и дедулю с бабулей, которые, будучи
        добросердечными старикам, не особо сопротивлялись. Почти двадцать лет провела она в
        монастыре в затворницах, предаваясь размышлениям о скорби мира и молясь за все
        грешное человечество, уходила в пещеры, постилась, брала обет молчания, истязала себя
        голодом и холодом, и, в конце концов, упокоилась с миром, прощенная и принятая в руки
        ангелов небесных. С блеском выдержав собеседование с высшими чинами, была принята
        на испытательный срок в сонм ангелов низшего чина. Теперь в ее обязанности входил
        прием вновь прибывших душ у ворот небесных и сопровождение оных на Святейший суд.
        Впереди летевшие ангелы «разбирали» вновь прибывших подопечных. Ей досталась
        совсем уж бледная, хрупкого вида девица со вспухшими следами уколов на руках, явно
        наркоманка. Мария тяжело вздохнула: она уже насмотрелась на таких в свои первые дни и
        поэтому знала до скучного наверняка - вскоре девица будет препровождена в «места не
        столь отдаленные», которые люди называют адом, а на самом деле это чистилище перед
        новой цепью перерождения. И вряд ли она чем-то сможет помочь, таким дорога уже
        уготована, скука одна. Прожившие жизнь более-менее прилично, если не становятся
        ангелами, попадают в «рай», где уже определяется их дальнейшая судьба. Одни
        отправляются на более развитые планеты, но в основном снова возвращаются на Землю,
        чтобы родиться мудрецами, писателями, музыкантами, гениями, святыми, миллионерами,
        президентами и тому подобное, по желанию.
        Девушка с отсутствующим видом брела за ней, не делая попыток ни оглядеться, ни
        оглянуться, ни задать какой-нибудь вопрос. Обычно души себя вели по-другому. Все,
        конечно, по-разному: некоторы плакали, не желая расставаться со своими земными
        привязанностями, некоторые с интересом оглядывались, третьи пытались завалить
        сопровождающего ангела вопросами. Но такое равнодушие Мария видела впервые. Она
        даже попыталась сама завязать беседу, спросив у девушки имя, но та не пожелала даже
        взглянуть в ее сторону. Раз так, то Мария решила больше не тормошить спутницу.
        Конечно, долгим в этот раз покажется ожидание суда, обычно в это время можно
        поболтать с прибывшим, узнать новые истории жизни, но сегодня, видно, не судьба...
        Три верховных ангела во главе с председателем смотрели на девушку с сочувствием и
        любовью, но по-отечески строго, как полагается.
        - Так-так, кто тут у нас? - произнес один, адресуя вопрос больше не к несчастной, а к себе
        самому, глядя в сторону огромной светящейся сферы, на которой, как в кинотеатре,
        проходили картинки основных периодов последнего воплощения души. - Лидия
        Виноградова, двадцативосьми лет отроду. Родилась в городе Санкт-Петербурге в
        неполной семье. Отца не знала, была оставлена матерью на попечение бабушки и дедушки
        в возрасте двух лет.
        Не может быть. Мария стояла рядом с девушкой ни жива, ни мертва, если подобное
        выражение вообще может быть применимо к ангелу. Ее Лялечка! Не может такого быть!
        Мария пыталась вглядеться в бледные черты дочери. Как же давно она ее не видела! Да
        лет шесть уже, наверное... В последний раз они встречались на похоронах отца и
        Лялечкиного дедушки. Девочке тогда было 22, она выглядела вполне современным
        ребенком, закончила школу очень даже неплохо, но поступать никуда не стала, пошла
        работать куда-то в престижное место, чтобы помогать материально старикам... Что такое
        «престижное место» Мария тогда не уточнила. Да и зачем, если и так все идет своим
        чередом, бог видит ее старания и, конечно же, позаботится о ее девочке. Тем более, у
        Марии был в то время такой важный период, она принимала посвящение от самого
        Наставника...
        - Школу закончила хорошо, хотя присутствовало много психологических проблем.
        Замкнутость, зависть к успеху других... Особенно не нравились ей дети из полноценных
        обеспеченных семей, которым маленькая Лидочка любила делать мелкие пакости. Из
        хороших качеств - любознательность, любовь к животным, трудолюбие, терпение,
        упорство в достижении цели, однако, с негативной оговоркой - достижении цели любым
        путем.
        На светящейся поверхности сферы пробегали моменты жизни Лялечки. Вот она с
        девчонками бежит в кинотеатр, вот она в подъезде подбирает несчастного одноглазого
        котенка, его потом назвали Пиратом. А вот плачет злыми слезами над сочинением «Папа,
        мама, я - вместе дружная семья». Что она может в нем написать? Папу она никогда не
        знала, да и маму видела несколько раз в жизни... Вот она пробралась в учительскую, чтобы
        выкрасть журнал и намалевать себе по физике пару пятерок... А вот и выпускной бал...
        Лялечка «нечаянно» проливает бокал красного вина на шикарное платье «звезды» выпуска
        Нелли Недотоминой... «Бедная моя девочка, я ничего этого не знала и не видела... Сколько
        же я пропустила!»
        - По окончании школы Лидия Виноградова прошла специализированные курсы и
        поступила на работу в казино «12 стульев» крупье. Поначалу работала честно, зарплату
        приносила в семью, чем поддерживала своих воспитателей. Однако, через время, всвязи с
        возросшими запросами девушки на шикарную жизнь, была поймана на манипуляциях
        дирекцией казино, но была оставлена в штате в обмен на сексуальные услуги
        управляющему.
        На экране промелькнуло потное жирное лицо управляющего и несчастное, растерянное
        лицо Ляли...
        - Затем эти же услуги она за деньги стала оказывать и постоянным клиентам заведения.
        Всем этим оргиям сопутствовало чрезмерное употребление алкоголя, а, впроследствии, и
        наркотиков. Лидия Виноградова начала с того, что «нюхала» вместе с клиентами для так
        называемого кайфа, однако, впоследствии пристрастилась к более дешевым наркотикам.
        Лидию выгнали из казино, так как она открыто пыталась надурить клиентов казино и
        шантажировать некоторых из них в поиске денег на дозу. К тому времени один из
        опекунов, дедушка Лидии, скончался, а бабушка, видя, что с внучкой что-то не так,
        неоднократно пыталась с ней поговорить, однако, Лидия на контакт совершенно не шла.
        Домой стала приводить сомнительного вида дружков, с которыми варила так называемую
        «маковую соломку». Бабушка умерла от сердечной недостаточности, ее похоронили
        соседи на собранные средства. Девушки на похоронах не было, она была в отключке после
        очередной дозы...
        «Боже мой, почему мне никто не сообщил, что мама умерла?.. Ах да, приблизительно в то
        время я жила отшельницей в ските... Но почему все так получилось, почему?!! Почему
        Бог позволил этому всему свершиься, ведь я так молилась ему. За себя, за близких, за все
        человечество. Мои молитвы спасли многих, я знаю, но Он не уберег самых близких мне
        людей!!!»
        - Смерть Лидии Виноградовой стала закономерным окончанием ее образа жизни в
        последние годы. Она умерла от передозировки наркотиков в одном из питерских
        притонов. После себя не оставила ни детей, ни творений, ни доброй памяти. Это, пожалуй,
        все...
        - В чистилище, - безапелляционно произнес Председатель и громко стукнул золотым
        молоточком по столу, тем самым объявляя, что решение принято и обжалованию не
        подлежит. Мария открыла рот, чтобы возразить хоть что-то на этот жесткий приговор,
        однако, из горла ее не вылетело ни звука. Да и в конце концов, кто она такая, чтобы
        перечить высшим?
        Девушка шла за Марией, низко опустив голову. Дорога до чистилища была недолгой и
        проходила по оранжевой пустыне, освещенной низким красным светилом.
        - Ляля, - наконец, остановившись и собрав остаток сил, осмелилась заговорить Мария, -
        девочка моя, узнаешь ли ты меня?
        - Конечно, - голос девушки звучал безразлично. - Я сразу тебя узнала. Я так долго ждала
        нашей встречи, что еще в детстве изучила твое лицо по фотографиям вплоть до самых
        маленьких черточек. Я бы узнала тебя даже в кромешной темноте, по силуэту, наощупь,
        сердцем, но ты так и не появилась. А теперь мне уже все равно...
        - Девочка моя, не говори так... Я всегда думала и молилась о тебе...
        - Что мне до твоих молитв, какой в них прок... Ты думаешь, что с их помощью спасла
        кого-то? Покажи мне их! Я им выцарапаю глаза! Ведь вместо того, чтобы читать мне
        детские книжки, ты молилась за этих... таких далеких, таких несуществующих! Они
        отняли у меня мать... Я так много выстрадала в своей пусть и неудавшейся, короткой
        жизни. Но разве эти бездушные бледнолицые ангелы вспомнили об этом? Они только
        обвиняли, обвиняли... И ты не лучше... - Лялечка наконец-то подняла на мать глаза,
        полные слез. - Но я тебя прощаю... ты теперь ангел... единственный ангел в нашей семье.
        Дедушка с бабушкой, наверное, не стали, они же плохо меня воспитали, - искривленная
        сарказмом улыбка хоть немного осветила ее лицо. - Пока. Не скучай...
        - Погоди!
        Ляля нехотя обернулась на окрик матери, похожий на стон раненой птицы.
        - Что мне для тебя сделать? Чего ты хочешь, скажи мне?
        - А что ты МОЖЕШЬ сделать для меня ТЕПЕРЬ? Ты даже не в силах переродиться, чтобы
        побыть со мной там, в той другой жизни, как я мечтала. Да и зачем? Что тебе там делать,
        такой чистенькой? Так что я пошла...
        - Я буду молиться за тебя, - сказала Мария и осеклась...
        Ангел Мария летела за несчастной, худенькй фигуркой своей некогда земной дочери, и ее
        глаза застилали слезы. Поздно...Все слишком поздно... Дочь права - что она может дать ей
        теперь, своей Лялечке. Перед глазами встала картинка, когда она купала ее маленькую в
        ванночке, а та заливалась радостным смехом, представила ее маленькое милое личико...
        Вот и конец дороги. Как все быстро. Теперь Мария должна постучать во врата, они
        откроются, и тогда уже будет совсем поздно что-то сказать, что-то сделать...
        Ляля обернулась.
        - Ты заслужила эту райскую жизнь, мама, теперь можешь наслаждаться... Нет, правда. Я не
        иронизирую. Может, и был смысл во всех твоих молитвах, не зря же так по разному
        выглядят наши дальнейшие пути... Жалко, что когда я потеряю память, не смогу
        вспомнить твоего лица, и что ты у меня была... Тогда ты помни за нас двоих... Я люблю
        тебя, мама... Прощай...
        - Постой! - решение показалось Марии таким простым и естественным, как же она не
        додумалась раньше.
        - Возьми, - Мария уже срывала с себя не успевшие еще прирасти крылья, капельки крови
        поступили на белых одеждах. - Возьми, так будет лучше. Дай мне твое покрывало, никто
        ни о чем не догадается. Им нужна одна душа, они ее получат. А тебе будет лучше здесь,
        хватит, ты и так настрадалась...
        - Мама, я не могу так, а как же ты? Опять будешь барахтаться в кругах перерождений?!!
        - За меня не беспокойся. Смогла же я разбить эту цепь один раз, может, смогу и во второй.
        Ты только жди меня... Жди, чтобы рассказать все-все про себя, я так этого хочу...
        Мария решительно постучала в ворота. С медленным скрипом они отворились, за ними
        клубились мрак и неизвестность.
        - Нет! - крикнула дочь, но мать уже шагнула во мрак.
        - Я люблю тебя... - донеслось откуда-то издалека.
        - Я буду молиться за тебя, - крикнула ей вслед, что было сил, новый ангел Мария и тут же
        немного поморщилась. Вновь приобретенные крылья казались непривычно тяжелыми...
        ЖИЗНЬ И ЧУДЕСНОЕ ПРЕВРАЩЕНИЕ МИХАИЛА, АНГЕЛА СМЕРТИ
        «Маленький мальчик идет на войну,
        Там его встретит небесная рать...»
        Из песни
        Ангел Михаил шел след в след за этим пыльным, пропитанным потом и кровью солдатом,
        и запах смерти приятно щекотал его ноздри. Смерть была его профессией, как, впрочем, и
        его подопечного, с которым за это недолгое время он сросся душой и мыслями. Солдата
        звали Серегой, он уже пять лет ходил сверхсрочником, основное место службы - Чечня. Из
        семьи у него остались на Ставрополье мать и отец. Старший и любимый брат, его герой,
        кумир, пример для подражания в любом деле, погиб в первую чеченскую, разбив сердце
        матери и отцу. Наверное это и было главной причиной, по которой Серега все еще
        оставался в этом пекле. Хотя официально он говорил, что нужны деньги - кормить
        родных, квартирку бы, да и мало ли что...
        Месть... Это было то, что на самом деле связывало Михаила с этим безжалостным
        солдатом, которого даже свои считали немного сумашедшим и опасным. У Михаила тоже
        были свои счеты на этой войне, он искал одного человека, имя его он не знал, но образ его
        навсегда остался в памяти еще из той, прошлой земной жизни. Это был Враг, навсегда и
        всерьез. И не будет ему пощады нигде, ни на этом свете, ни на том...
        - Аня, Анечка, я не верю своему счастью! - Михаил положил голову на изрядно выросший
        живот жены и вслушивался в звуки, исходящие изнутри. Вдруг живот «толкнул» его в
        самое ухо, и будущий отец счастливо рассмеялся.
        Со своей женой Михаил познакомился три года назад в городском парке и сразу и
        бесповоротно влюбился в ее серебряные глаза. Анечка, студентка архитектурного, со
        своей подружкой пришла туда посмотреть на приехавшие из далекой Чехословакии
        аттракционы, а нашла свою первую и большую любовь. Ухаживал Михаил красиво,
        забрасывал ее цветами, а всю их женскую комнату в общежитии мороженым и тортиками.
        От него были в восторге все подружки и по-хорошему завидовали Анечке - такой видный
        жених: высокий, красивый, с благородными чертами лица, из хорошей семьи, с высшим
        образованием и прилично оплачиваемой инженерной работой, с собственной квартирой
        даже, доставшейся от «предков», а любит-то как! Вобщем, все позывы на полнейшее и
        скорейшее счастье. Поэтому никто не удивился, когда, только получив диплом, Анечка
        счастливо поменяла статус «прилежной студентки» на статус «молодой жены» и совсем
        скоро повысила его до почетного звания «счастливой будущей мамочки». Михаил души не
        чаял в своей молодой супруге, продожал ее баловать и носить на руках. Вокруг что-то
        творилось, постперестроечные времена вершили судьбы людей и стран, доносились
        отголоски неблагополучия из соседней Чечни, но он был слишком увлечен новой жизнью,
        чтобы замечать что-либо вокруг. Иногда ему в голову приходили глупые мысли, типа «мы
        слишком счастливы», «не верится, что такое может продлиться долго», но он гнал все
        дурное от себя подальше и продолжал наслаждаться семейной жизнью, удивляясь, как
        раньше мог жить по-другому. Ему казалось, что так теперь будет всегда...
        Сергей притаился. Вчера в отряд поступили сведения, что сегодня ночью в поселок
        должен придти кое-кто из главарей. Вспугнуть было нельзя, поэтому идти сразу всем
        отрядом было бы неразумно. Решили вперед выслать «разведку», остальная группа должна
        была подтянуться следом. Конечно, он вызвался первым, и его кандидатуру тут же
        одобрили: он был самым опытным, обладал холодной, разумной отвагой и был дико
        везучим, как будто его хранил собственный ангел. Когда вокруг гибли ребята, на нем не
        оставалось ни царапины. И тем не менее, было в нем что-то сумасшедшее. Он
        поддерживал любые, даже самые опасные авантюры, действуя всегда холодно и жестко.
        Но слишком холодно, слишком жестко, как будто каждая смерть противника записывалась
        где-то у него в мозговом компьютере, шел жесткий подсчет, а конечная цифра, на которой
        этот кровавый список должен был завершиться, был равен бесконечности...
        Серега легко перескочил через забор, собак здесь не было, он проверил заранее. В этом
        доме жила жена одного из чеченских бандитов. Она недавно родила, и бандюга
        обязательно должен прийти посмотреть на свое отродье.
        Михаил, как всегда, следовал за своим подопечным, предчувствуя очередную жертву. Он
        всегда знал, когда у него намечается работа. Бандитский народ он препровождал на тот
        свет с большим удовольствием и без всякого сожаления. Туда им и дорога. «Туда» - это
        обычно в «ад», в новую цепочку перерождений, причем не в научного работника или
        талантливую исполнительницу оперных арий, а в одинокого калеку или в жертву аборта,
        чтобы было время осознать, подумать и помучиться. Были и «издержки производства», так
        называемые гражданские жертвы. С ними, конечно, возни было побольше, иногда даже
        возникало какое-то странное, давно забытое чувство, типа сожаления, что-ли. Но особо
        сильно его ничего не трогало. Михаил повидал слишком много смертей и «до», и «после».
        Слишком много для того, чтобы кого-то и о чем-то жалеть. К тому же у него была цель...
        Он искал Его...
        Первый раз он увидел Его в больнице, еще в земной жизни, когда, внезапно вскрикнув, его
        жена в удивлении уставилась на что-то прямо за его спиной. Роженица на соседней
        кровати истошно закричала. Там явно что-то происходило, Михаил резко обернулся. В
        дверях стоял Он: в комуфляжной форме, в кепке и с бородой а-ля Фидель Кастро,
        стеклянно-отмороженные глаза, в руках автомат. Это было так нереально, здесь, в мирной,
        спокойной жизни, в больнице, среди всего белого и стерильного, что трудно было
        поверить собственным глазам. Соседка по койке опять закричала.
        - Всэм заткнуться! - с кавказским акцентом заорал нереальный мультик, - Тэпэр ви
        заложники, будете себя хорошо вэсти, может, будэте живы.
        Михаил не раз видел по телеку бандитов, поэтому сейчас до него стало доходить, что
        совершается нечто нереальное и по-настоящему страшное. Он вдруг испугался, не за себя,
        конечно, а за нее, Анечку, и, отведя глаза от террориста, посмотрел на жену. Бледная, как
        мел, с исказившимся от боли лицом, она судорожно держалась за живот. Видимо, испуг
        спровоцировал спазмы.
        - Больно, - прошептала она.
        Тем временем бандит прошагал к окну и выглянул в окно из-за занавески.
        - Послушайте, - взмолился Михаил, - моей жене плохо, позвольте мне увести ее отсюда,
        пожалуйста. Вы и так уже напугали ее до смерти.
        Он встал с кровати и попытался подойти к бандиту.
        - Назад! - заорал тот, поднял автомат и, дико вращая глазами, выпустил очередь в потолок.
        Михаил остановился и медленно попятился назад. Воцарилась тишина, изредко
        прерываемая нервным иканием второй роженицы. Он оглянулся. Она прислонилась к
        стене, такой же серой, как и ее лицо, рот был полуоткрыт, а полные безумного ужаса глаза
        смотрели куда-то мимо него, в сторону Анечки, туда же она показывала пальцем, пытаясь
        что-то сказать, но изо рта вырывался только очередной «ик». Сердце Михаила упало,
        почувствовав неладное. Забыв об опасности, он кинулся к кровати. Анечка полусидела,
        сложив руки на животе. Ее голова была немного закинута на подушки, а глаза неотрывно
        смотрели в потолок. Как будто ей было все равно, что творится здесь, будто она увидела
        что-важное там, наверху, и от этого ей стало спокойно. Волосы ее были забраны назад,
        поэтому на бледном ее виске очень четко виднелась аккуратная дырочка, из которой,
        пульсируя, вытекал алый ручеек, оставляя след на белоснежной подушке. С ощущением
        нереальности происходящего, Михаил попытался взять ее за руку. Она была еще теплая,
        но уже какая-то чужая. Мир рухнул у него внутри, а отчаяние и ненависть стали
        накатывать медленной волной. Он обернулся, готовый к прыжку, и, если б достиг цели, то
        перегрыз Его горло собственными зубами. Но звук автоматной очереди обжег тело... Боли
        он почти не почувствовал, просто было как-то горячо, потом его закружило, и погасили
        свет...
        Сергей осмотрелся. За плотно занавешенными окнами угадывался свет от керосинки.
        Осторожно ступая, он взошел на крыльцо и приложил ухо к двери. Услышав два голоса,
        мужской и женский, тихо говоривших на непонятном горском языке, он застыл,
        прокручивая варианты дальнейших действий. Мужчина явно успокаивал женщину, а та,
        всхлипывая, как будто жаловалась на что-то. Сергей немного надавил плечом на дверь,
        она была закрыта, однако, по тому, как она немного поддавалась, он понял, что выбить ее
        не составит труда. Надо подождать группу. Вдруг, каким-то шестым чувством, спиной, он
        почувствовал присутствие еще кого-то. Потом словно камешек щелкнул под чьим-то
        ботинком. Свои так сразу прийти не могли. Значит, или засада, или охрана была. Его,
        скорее всего, не видели, иначе уже бы подняли шум. Однако, это дело минуты, времени на
        ожидание у него нет, впрочем, как и особого выбора. Упустить важную птицу он не мог.
        Его мозг сработал как всегда четко. Достав гранату, он плечом резко выбил слабый запор,
        и, выдернув чеку, бросил ее в помещение. Следом за взрывом, держа на готове автомат, он
        ворвался в дом...
        Михаил смотрел и не верил своим темным глазам ангела смерти. Неужели это Он?
        Неужели все так просто, и сейчас все закончится? Наконец-то настанет миг возмездия? Он
        всматривался в лицо Врага... Однако, что-то в нем было не так... Очень похожее лицо,
        правда, более впалое, почти такая же комуфляжная форма, в которую Он был одет тогда,
        почти такая же борода... Но глаза все же другие, живые, а те, стеклянные, впечатались в
        его память навсегда...
        Михаила несло сквозь тоннель куда-то вверх, впереди забрезжил свет, стало легко и очень
        спокойно. Потом вдруг что-то пошло не так. Толчок, еще толчок, и он полетел в обратном
        направлении. Его трясло, было ощущуние, будто он несется по железной дороге в
        расшатанном вагоне. Потом резкий свет, и он обнаружил себя парящим где-то, в чем-то
        белом. Белыми оказались стены реанимации, и он безо всякого удивления увидел внизу
        под собой свое собственное тело, все в трубочках и проводочках, подключенное к
        множеству каких-то аппаратов. Книжки про путешествия душ и тонкие тела он читал,
        поэтому практически сразу понял, что с ним произошло. Вместе с ощущениями пришли и
        воспоминания, такие четкие, будто он заново прокручивал все то же кино. Бледное лицо
        Анечки, любимые серебристые глаза, смотрящие вникуда, алый пульсирующий ручеек на
        подушке... И он застыл...
        За ним пришли только на четвертый день. Откуда ни возьмись, появился самый настоящий
        ангел, с крылышками, похожими на бутафорские. Тихо помахивая ими, юноша
        субтильного вида ласково помахал ему рукой, приглашая следовать за собой. Михаил
        больше ощутил его присутствие, заметил боковым зрением, но даже не шевельнулся, не
        посмотрел в его сторону, не было ни сил, ни желания. Он превратился в ничто, в тень, в
        воздух... Насилие не в правилах небесных, поэтому его оставили на время в покое. Потом
        появилась женщина-ангел, и в его голове зазвенел хрустальный, успокаивающий ручеек ее
        голоса. О чем она говорила, Михаил не слышал, потому что пустота не умеет слушать.
        Прошло еще какое-то время, сколько, он не знал, потерял счет... Потом в его палату
        подселили еще кого-то, через время он почувствовал присутствие еще одной души. Это
        был молоденький солдатик в шоке. Он не хотел умирать и старался вернуться обратно в
        тело, но оно было слишком изуродовано и постоянно выплевывало его обратно. Над ним
        суетились врачи, а потом просто накрыли простыней. Тогда за душой несчастного пришел
        странный ангел, очень не похожий на других. Во-первых, вместе с ним появился странный
        запах, не озона, как обычно бывало, когда появлялись ангелы, а пыли и гари, да и сам он
        был какой-то възерошеный, немного потрепаный, и, казалось, очень торопился. Он по-
        братски приобнял молодого бойца и уже собирался увести его в открывшиеся «двери»,
        похожие на воронку света, но, заметив еще одного «призрака», притормозил. Вмиг оценив
        ситуацию, он мягко, но уверенно подтолкнул своего подопечного к воронке, а сам
        задержался около застывшего Михаила, обратившись к нему с монологом, поскольку
        диалог потребовал бы двух, а пустота разговаривать не может.
        - Послушай, дружище, не глупи... Я знаю твою историю и искренне сочувствую... Но,
        пойми, тем, что ты здесь торчишь, ты наказываешь только сам себя... Не веришь? Ну
        ладно, я даже открою тебе то, что ты знать сейчас не должен. Хочешь, расскажу, что будет
        дальше, если ты здесь останешься? Во-первых, аппарат, скорее всего, в ближайшее время
        отключат, и твое тело умрет совсем. Тогда ты лишишься энергетической привязки, и твое
        тонкое тело все равно рано или поздно выбросит потоком наверх. Лучше рано, потому что
        тогда самое худшее - это то, что тебе на суде припомнят упрямство и опять отправят по
        цепочке перерождений, хотя сейчас, в зачет предыдущих страданий, ты еще можешь
        потянуть даже на статус ангела. Хуже, если ты здесь все-таки сможешь за счет своей силы
        воли задержаться подольше. Ты заметишь, как твоя энергия убывает с каждым днем.
        Потом ты превратишься в призрака. Бессильного призрака, способного только скитаться в
        окрестностях, пугая по ночам встречных. Сил вернуться наверх у тебя будет уже
        недостаточно, поток тебя не примет с распавшейся энергоструктурой. Это сделано
        специально для защиты «портала» от пришельцев извне и разных среднеорганизованных
        организмов. Когда же твоя структура совершенно истоньшает, уставший, обезумевший от
        метаний и потери энергии, ты, возможно, и попадешь наверх. К тому времени ты
        забудешь, кто ты есть, поскольку с энергией будет уходить и информация. Портал тебя
        пропустит потому, что твоя структура станет проста и легка, как, например, у собаки или
        кошки, за одного из которых он тебя и примет. Но еще хуже то, что там, наверху, тебя уже
        не смогут восстановить. Но ты и не уйдешь совсем, на что, может, надеешься, потому что
        ничто не уходит бесследно - закон космоса. Ты пойдешь опять на «отработку»,
        накапливать энергетическую структуру, но только начнешь все с нуля, не человеком, а
        кем-нибудь другим, на что хватит твоего остатка. Может, станешь безмозглым жирафом,
        может свиньей или крысой, а может, если повезет, даже человекообразной обезьяной.
        Будешь скакать по джунглям, цепляясь хвостом за лианы, и в своем простом
        экзестенциализме будешь даже по-своему счастлив, организовав семью с самкой своего
        рода и нарожав кучу хвостатых детенышей. И, может быть, когда-нибудь в грозовую
        темную ночь твое маленькое животное сердечко сожмется во сне от горя, потому что на
        самом дне твоего подсознания останется капелька, пол-атома горя, за которое ты так
        держишься сейчас. А наутро засветит солнце, и ты опять будешь как ни в чем не бывало
        радостно скакать по деревьям в поисках еды и развлечений. Ты действительно этого
        хочешь?
        Михаил молчал. Пожав плечами, ангел взмахнул потрепанными крыльями, собираясь
        скрыться в воронке, когда Михаил окликнул его:
        - Постой! Если правда то, что ты говоришь, я не хочу здесь оставаться. Но, понимаешь, в
        моей душе пустыня. И мне нет места ни среди ангелов, ни среди людей. Что же мне
        делать?
        Ангел задумался, потом сказал:
        - Если хочешь, пойдем со мной. Я лично похлопочу за тебя на суде и попрошу отправить в
        мое подразделение. У нас большая нехватка «кадров», ангелы не особо хотят к нам идти,
        крылышки пачкать. Мы работаем в так называемых «горячих точках», у нас своя
        специфика. Работа сложная, не особо приятная, иногда приходится «обрабатывать» по
        десятку душ сразу, да и навидишься всякого, долго немногие выдерживают. Это вам не
        наверху в «штабе» сидеть! Но кто-то должен делать и эту работу! С другой стороны, нас за
        это уважают, к нам прислушиваются и дают немало привилегий. А я - вроде как
        супервайзер, архангел. Меня ты случайно встретил, считай, что тебе повезло. Ребята сами
        не справляются, приходится помогать. Если пойдешь, не до печали будет, да и среди
        чужого горя свое не так болит, поверь...
        Михаил вздохнул и пошевелился впервые за долгое время. И тогда вместе с движением в
        его голове возник новый план, идея. Он уверенно шагнул в портал вслед за своим новым
        покровителем...
        Серега одним прыжком оказался рядом с бородатым, который, закрывшись руками,
        валялся на кушетке, и схватил его за воротник гимнастерки. По всем описаниям это было
        то, что нужно.
        - Ну что, гад, вот ты и попался. Теперь молись своему Аллаху, чтоб я тебя живым до ребят
        дотащил. Предупреждаю, если кто будет стрелять, ты как щит пойдешь. Все ясно?!!
        Бородатый в ответ захрипел, только тогда Серега ослабил хватку и почувствовал что-то
        мокрое и лиипкое у себя на руке. Бандюга был ранен в спину, причем сильно. Он истекал
        кровью, вместе с тем пытаясь что-то сказать. Серега паклонился поближе.
        - Это ошибка, ошибка... - Сквозь боль хрипел бородатый. - Я Наджиб, вам нужен не я, а
        мой брат, Салман. Я никогда никого не убивал, говорю тебе это честно, перед лицом
        смерти. Об одном прошу, спаси мою жену и дочку, они ни в чем не виноваты, а если и был
        за нами какой грех, то я уже, считай, за него заплатил. Умоляю тебя, не бросай их...
        Умоляю...
        Глаза бородатого остановились, а изо рта вырвался последний выдох, похожий на вздох
        облегчения. «Черт, - про себя выругался Серега, - конечно, поверю я тебе! Все вы на
        расплату жидкие! А у самого где-нибудь в заначке автоматик на всякий случай
        припрятан.»
        Михаил стоял над мертвой женщиной, прикрывшей собой ребенка, не веря своим глазам.
        Это было второе потрясение за день, что-то слишком много сразу. Девочка, выбравшись
        из под тяжести тела матери, что-то тихо лепетала, казалось, не замечая ничего вокруг и не
        понимая еще в силу своего младенческого возраста всей трагичности ситуации. Она была
        вся такая беленькая, светящаяся, в длинной хлопковой рубашке, с пушком рыжеватых
        волос, а ее серо-голубые глаза отливали чистым, почти ртутным серебром. Эти глаза
        Михаилу не забыть никогда, ни на этом свете, ни на том... Девочка засмеялась чему-то
        своему, теребя прядь волос лежавшей навзничь матери.
        Серега подошел и проверил пульс женщины. Как и предполагалось, его не было. Где-то
        совсем близко на улице послышались выстрелы. Это, наверное, подошедшая группа
        ввязалась в бой с теми бандитами, чьи шаги он слышал во дворе. Девочка что-то сказала
        на своем детском тарабарском языке и улыбнулась Сереге очаровательной невинной
        улыбкой
        - Бедолага, как же я тебя возьму, - прошептал Серега. - В бой я с тобой не пойду, детям там
        делать нечего.
        - Возьмешь, - вдруг услышал за своей спиной голос с характерным южным акцентом
        Серега и почувствовал холодное твердое дуло автомата, упершееся в спину. - Положи
        автомат и возьми ребенка.
        Серега медленно подчинился и обернулся лицом к говорившему. Перед ним стоял еще
        один бородатый, сильно похожий на первого, только глаза у него были какие-то
        стеклянные, как у мультика, как будто они жили отдельно на его лице. Но теперь в
        глубине этих глаз затаилась тоска загнанного волка. Бандит был ранен, но еще полон сил.
        Черная дыра автомата зияла прямо напротив.
        - Возьмешь, потому что здесь ей точно не выжить. Дом окружен вашими. С минуты на
        минуту начнется штурм, и тогда здесь не останется никого. Поэтому уходите...
        - Так зачем же ты сюда вернулся? - недоверчиво спросил солдат.
        - Пытался спасти брата с семьей, но попал в засаду. Теперь вижу, из всех родных на этом
        свете у меня осталась только племянница. А скоро и она останется совсем одна, без
        родных и без родины, как растение без корней.
        - Это ты так думаешь своими глупыми мозгами. Если выживем, она еще пустит корни.
        Здесь или в другом месте. Да и откуда ты знаешь, тупоголовый бандит, где они на самом
        деле, эти корни? - неожиданно для самого себя добавил Серега.
        - Мой брат был действительно мирный человек, до войны работал биологом на станции
        растений. Он не хотел бороться за свободу, не хотел принимать войну, но она его все-таки
        достала. Его и его Джамилю. Они хотели жить мирно, работать, растить детей, - бандит
        криво усмехнулся. - Я им говорил, что так просто не получится, и, как всегда, был прав.
        - Мой брат тоже был мирным, самым дорогим для меня человеком, но такие как ты убили
        его здесь, в Чечне.
        - А что он здесь делал, на нашей земле, твой брат?
        - Бандитов ловил, таких как ты!
        - Видишь, теперь и у тебя нет брата, и у меня его нет...
        Он немного помолчал, вглядываясь в личико девочки, та притихла, доверчиво прижавшись
        к Сереге и вслушиваясь в речь мужчин. Как бы прийдя в себя и встряхнувшись, бородатый
        подтолкнул дулом Серегу к выходу.
        - Я еще тебя найду, - зло прошептал тот ему в лицо.
        - Не беспокойся, отсюда мне живым не выйти. Ладно, иди, не время тут с тобой разговоры
        вести, - вдруг сам на себя разозлился бородач. - И... девочку береги... Ее зовут Асет...
        - Свои, - крикнул Серега и осторожно шагнул за дверь.
        Салман подошел к тому, что раньше называлось его братом, сел рядом с ним по-турецки
        заложив нога за ногу и положил голову когда-то самого дорогого ему человека себе на
        колени. Потом он закинул свою голову наверх, глядя туда, где по его представлению
        должен был быть его бог, и изо рта вырвался беззвучный вой боли и отчаяния...
        Михаил не знал, испытывает ли он чувство удовлетворения от всего происходящего. С тех
        пор, как он увидел серебристые глаза девочки, как будто пелена спала с его глаз. Аня, его
        Анечка жива! Он и до этого знал, что смерти не существует, но знать и видеть - две разные
        вещи. Он стал свидетелем чуда, обыкновенного чуда рождения и перерождения, и это
        сняло с его души мрак отчаяния и тяжесть жажды мести. В глубине своей души Михаил
        даже почувствовал жалость к этому ужасному, плохому, но по-своему несчастному
        персонажу безумной пьесы под названием жизнь. И еще он почувствовал, что очень устал
        играть в войну...
        «Наверное, босс обидится, но пора мне найти более мирное занятие», - подумал Михаил,
        позвал жестом две испуганно жавшиеся друг к другу новопреставленные души, открыл
        портал и исчез, даже не оглянувшись на того, чей образ преследовал его последнее время в
        самых страшных кошмарах, так и не дождавшись собственно акта возмездия, который еще
        час назад был смыслом всего его существования.
        Автобус «Ростов - Ставрополь» остановился на обочине дороги возле указателя
        небольшого поселка, выпуская из своей пасти невысокого роста крепкого парня. В одной
        руке он держал чемодан, другой прижимал к себе еще совсем маленькую рыжую девчушку
        с серебряными глазами. Автобус тронулся, оставляя за собой клубы придорожной пыли и
        газа, когда послышался крик:
        - Сережа, Сереженька! - и немолодая женщина с усталым, но счастливым лицом кинулась
        навстречу бывшему солдату. Она ощупывала его, как будто не верила, что это на самом
        деле ее сын, - пообещай мне, что ты больше никогда нас не оставишь, и она заплакала,
        вытирая глаза краешком своей косынки.
        - Обещаю, мать, правда. Не плачь, видишь, я даже обнять тебя не могу, руки заняты... А
        это Асет, я писал тебе про нее, она теперь будет жить с нами.
        - Что ж это за имя такое нерусское, - сказала, все еще всхлипывая, женщина, - так ее все
        ребята в школе засмеют. Мы ее будем звать Аня, Анечка.
        Она улыбнулась девочке.
        - Мы ее в обиду не дадим! Не верится, что такая чудесная малышка столько пережила и в
        живых осталась. Наверное, у нее сильный ангел-хранитель...
        - Теперь, да, - неслышно сказал Михаил и расправил свои белоснежные крылья, защищая
        серебряные глаза малышки от яркого весеннего солнца, а та, как будто заметив его,
        счастливо ему улыбалась.
        А может правда, что маленькие дети могут видеть ангелов?
        АНГЕЛЫ НЕ СДАЮТСЯ
        Роман Михайлович Cамойлов, а для друзей просто Ромка, взглянул на индикатор
        содержания алкоголя в крови своего коллеги, заместителя и просто закадычного друга
        Пашки. Этим индикатором являлся Пашкин глаз. Когда он заплывал и начинал
        «бычиться» - это значит все, Пашке хватает, и больше ему не наливать. Когда Пашка
        напивался, он становился буйным - его тянуло на разного рода приключения, которые
        обычно заканчивались в двух вариантах. Первый был более распространенный и
        предпочтительный - они снимали девочек и ехали к Ромке дальше продолжать веселье.
        Вариант второй - более веселый, но с печальными последствиями: в парах алкоголя
        Пашка становился ну очень уж задиристым, и все заканчивалось скандалом, а иногда даже
        и дракой, в основном опять же из-за женщин, а иногда и просто так, от нечего делать.
        Ромка драки не любил, он предпочитал первый вариант, но не брезговал и вторым…
        Вобщем-то от скуки…
        Абаканск - маленький курортный городок на берегу Черного моря - за два года опостылел
        ему хуже пареной редьки. Его «сослали» из областного центра, где он в филиале крупной
        московской строительной компании «Криэйшн лимитед» занимал должность рядового
        менеджера, но проявил себя с очень хорошей стороны. Сюда же его направили руководить
        местным филиалом. Сказали - поднимешь, можешь рассчитывать на перевод в Москву и
        даже на часть акций компании, что было предложением щедрым, к тому же от которого
        нельзя было отказаться. Дела филиала после приезда Ромки быстро пошли в гору,
        руководство было довольно. Он даже выиграл городской тендер на восстановление храма
        святому Серафиму Саровскому. Дело это было достаточно выгодное и, к тому же,
        престижное, а в дальнейшем предполагались кое-какие договоренности в мэрии, которые
        позволили бы сделать этот проект поистине золотой жилой. Вобщем, все было бы
        замечательно, если б не смертельная тоска, которая одолевала Романа. Зимой здесь было
        откровенно скучно, а летом городок становился душным и истерично визжащим, когда
        толпа отдыхающих набивалась в его казалось бы безразмерное брюхо, как селедки в
        бочку. Они с Пашкой предпочитали не ходить на заново с пышностью провинции
        отстроенную набережную, где до утра голосили неугомонные туристы. После работы они
        предпочитали заходить в небольшой очень уютный ресторанчик, о котором вездесущие
        краснолицые еще не успели пронюхать. Поскольку они заходили сюда часто, их здесь
        знали, любили и даже прощали некоторые вольности в виде разбитого стакана или редких
        потасовок. К тому же клиенты были постоянными и ценными - ребята платили щедро и не
        жалели чаевых, за что были внесены в число почетных посетителей. А еще они были
        веселыми, знали многих других «важных» персон, что создавало заведению определенную
        репутацию. Оживление также вносил и тот факт, что оба они былы неженаты и числились
        в завидных женихах для местных барышень. Поскольку городок был курортный и
        небольшой, то свои парни - те которые поумней - разъехались на учебу и появлялись
        только чтобы похвастаться своими достижениями и столичными невестами. А если даже и
        случались полу-курортные романы, так сказать, по старой памяти, то были они
        непродолжительными и оставляли лишь разочарование, поскольку никто не торопился
        увезти своих провинциальных подруг за собой. А те, кто не уехал, крутились, как могли, и
        если у кого получалось, то на него была сразу целая очередь. Как на Пашку, например.
        После местного политеха работал бы себе где-нибудь в шарашкиной конторе, а он смог
        устроиться в московский филиал, да еще до зама дослужиться. Здесь и ум предполагался,
        и верткость особая. И держаться Пашка умел - костюмы носил дорогие, а если без
        официоза, то весь «по фирме» был одет - «армани» всякие, да «прады». Это вам не разные
        шалопаи, которые сосисками по ларькам торгуют да пьяных туристов обдирают. Человек
        перспективный! И ничего, что выпивает - дебоширит иногда. В надежде на светлое
        будущее такое счастье можно поднять, почистить, домой привезти да спать уложить. Зато
        потом - уважение в местном свете, дом - полная чаша, солидные друзья: здрасте -здрасте,
        как здоровье-детишки, все в этом году едут на Патайи, ладно, увидимся на банкете у Иван
        Василльича, чмоки-чмоки. Вобщем, полный набор преуспевающей провинциальной
        матронессы. А о Ромке вообще говорить нечего. Девки из-за него чуть ли глаза друг
        дружке не расцарапывали.
        Пашка навел на друга свой слегка запьяневший окуляр.
        - Слыш, Ром, как думаешь, нам за тендер премию дадут? Или как-то по-другому
        благодарность проявят?
        - Паш, не грузи сегодня, устал я. Давай лучше о чем-нибудь еще.
        - О чем?
        - Ну, например, о бабах.
        - Опять? Не могу уже видеть этих липких сучек! И каждая надеется заарканить посильнее,
        желательно, на всю оставшуюся жизнь. Про высокие чувства сразу петь начинают, а в
        каждом глазу по баксу стоит.
        - Ну есть же и свои девчата, которые так дают, по призванию. Вон Люська сидит, девка
        веселая и не выпендривается. Правда, пьет как мужик! Еще нас с тобой, Пашка, за пояс
        заткнет. Настоящая боевая подруга!
        - Это точно! Мы с ней в одном классе учились!
        - А что это за телка с ней? Блондинка такая «глазастая». Манерная, по сторонам не
        смотрит!
        - Слушай, так это же Ритка Половцева! Тоже одноклассница наша, художница, я тебе про
        нее говорил. Она по тендеру должна нам выполнить кое-какой заказ. Значит, лично на
        переговоры прикатила.
        - Напомни, эта та, которой батюшка несколько икон заказал? Еще уперся, говорит, только
        эту художницу хочу, а мы ему в смету хотели Сеньку Федорова по дешевке втюхать.
        - Ну да, она. С Люськой они с первого класса дружат. Странно даже, что их связывает.
        Люська - девка деловая, знает чего в жизни хочет. А эта Ритка-маргаритка всю жизнь
        какая-то странная была, знаешь, как не от мира сего. Тихоня. Я таким тихоням еще
        меньше доверяю. Никогда не знаешь, чего от них ждать можно. Вот и эта после школы
        неожиданно в Суриковское поступила, потом в крутую фирму устроилась, они там
        реставрацией старинных церквей занимаются. Говорят, она у них чуть ли не ведущий
        специалист.
        - Ну ясно, вот она из себя тут леди и корчит! А с виду мышь белая - волосенки в хвостик
        зализала, глазками голубыми хлопает - детский сад, вторая четверть. А одета? Белый верх
        - темный низ, черные туфли на шпильках. Секретарша!
        - Нет, - шмыгнул носом Пашка, - хуже! Официантка!
        - Смотри, встала, куда-то пошла. Сейчас будет здесь проходить. А ну, позови ее, сейчас
        приколемся! Только не говори, кем я работаю.
        Ромка отвернулся, делая вид, что не смотрит в ее сторону.
        Девушка шла высоко подняв голову, не замечая никого вокруг. Когда она поравнялась со
        столиком, Пашка окликнул ее:
        - Рита!
        Она вздрогнула от неожиданности, но, увидев Пашку, обрадовалась.
        - Паша, привет, как поживаешь?
        Тут Ромка повернулся к ней, как будто только заметив, и неожиданно прикрикнул:
        - Ну, что стоишь, сбегай, принеси еще водочки, не дозовешься вас. И можешь еще салатик
        повторить. Давай-давай, по- быстренькому!
        Пьяный Пашка, еле сдержав чуть не сорвавшийся с губ смешок, быстро взял себя в руки и
        сказал серьезным голосом:
        - Роман Михайлович, ну что Вы. Это же не официантка. Разрешите Вам представить
        Маргариту Половцеву, мою одноклассницу, а также известного в Москве специалиста по
        этим…
        Пашка напрягся, вспоминая слово.
        - По тарелочкам, что ли?
        - Да нет, по иконам, япона божья мать…
        - Оч-чень приятно, - привстал Ромка с изуверской улыбкой, выдвигая стул из-за стола. -
        Присаживайтесь, водку будете?
        Маргарита хлопала глазами, не зная, что сказать, обалдев от такой смеси наглости и
        хамства. Наконец, она пришла в себя, и, демонстративно отвернувшись от Романа,
        сдержанно улыбнулась Пашке. Она старалась не потерять лица, хотя губы ее дергались от
        негодования:
        - Паш, поговорим в другой раз, когда ты будешь не так занят.
        И она удалилась, гордо задрав подбородок.
        - Ну ты даешь, Ромка, она же от злости чуть язык не проглотила!
        - Будет знать, как нос задирать! Ну что, еще по одной накатим?
        Даже утром, едва протерев глаза ото сна, Рита почувствовала какое-то неприятное чувство
        досады. Ах, да, это из-за вчерашнего. Эти два пьяных деревенщины - Пашка и его
        приятель. Ну, Пашка хотя бы не хамил, а вот этот, другой! И морда такая самодовольная!
        Глаза стального оттенка наглые, смеющиеся! Стрижка модная на русых волосах! Весь с
        иголочки! Но быдло - оно и в Африке быдло, как его не наряди. Как мог он ее за
        официантку принять, еще и прикрикнуть! А потом так бесцеремонно приглашать пить
        водку! Как будто по ней скажешь, что она всю жизнь с мужиками по кабакам водку пьет!
        Да если он хочет знать, она крепче чем вино в жизни ничего не пила! И то по праздникам!
        А с другой стороны, чего это она так распалилась? Из-за какого-то хама? Да уж, ей в
        жизни точно повезло, что она встретила своего Костика. Он положительный, умный,
        интеллигентный, не пьет, кстати. Полная противоположность такому вот нахалу. Правда,
        иногда ей с ним бывает как-то пресно, и тогда возникают всякого рода крамольные мысли,
        что, может, это еще не судьба. Но после такой встречи тысячу раз убедишься, как нужно
        ценить то, что имеешь! Хорошо, что он ждет в Москве, и скоро она к нему вернется.
        Ладно, надо успокоиться. Но все равно неприятное чувство еще долго не покидало ее, а
        впереди ждало еще столько дел. Слава Богу, отец отдал ей свою старую «девятку», и она
        была всегда свободна в предвижении, когда приезжала домой.
        Сначала она поехала к своему другу и наставнику отцу Михаилу в храм Серафима
        Саровского. Несмотря на свой молодой возраст, отец Михаил служил уже настоятелем
        храма, и Маргарита его очень любила и уважала. Он же, в свою очередь, с удовольствием
        общался с умной и талантливой прихожанкой и наставлял ее по духовной части. Недавно
        отец Михаил позвонил ей и сообщил, что хотел бы, чтобы она выполнила несколько работ
        для церкви, в том числе икону ее любимого святого Серафима Саровского. Она любила
        его за то, что он помогал страждущим, защищал их, излечивал больных и был таким
        добрым, что даже звери и птицы любили и подчинялись ему. Рита очень обрадовалась
        возможности повидаться со своим духовником. Тем более, что они давно не виделись, и ей
        хотелось обсудить с ним несколько волнующих тем.
        Разговор получился долгим и обстоятельным. Батюшка предложил пойти вместе в мэрию
        города на встречу, где должны будут обсуждаться перспективы строительства и его
        финансирования. Похоже, там назревали какие-то проблемы. Он уважал девушку за
        рассудительность и хотел бы услышать ее точку зрения по некоторым вопросам.
        Когда они закончили все дела, солнце уже клонилось к закату. Предварительно заехав в
        магазин за продуктами, Рита поспешила домой. Она уже предчувствовала, как сейчас
        придет, приготовит себе что-нибудь вкусненькое и расслабится, благо родители уехали на
        дачу. Сделав музыку погромче и подпевая «Уме Турман» про девушку Прасковью, она
        понеслась по знакомой дороге, когда вдруг почувствовала, что с машиной творится что-то
        неладное - она как будто наклонилась в одну сторону, да и звук от колес ей тоже не
        понравился. Уже предполагая, что может увидеть, Рита остановилась. Ее подозрения
        подтвердились: одно колесо осело. До дома было еще достаточно далеко, так что придется
        доставать запасное, хорошо, что оно есть в багажнике. Но как его поменять? Теоретически
        она знала, как это делается, много раз наблюдала за процессом, но сама этим никогда не
        занималась, а отец на даче, так что надеяться особо ей было не на кого. Ну что ж, не боги
        горшки обжигают. Она полезла в багажник и, отвинтив, вытащила запасное колесо. И еще
        домкрат. Вернее, запчасти от него, которые еще как-то надо было и собрать. Несмотря на
        то, что день подходил к концу, на улице все еще стояла жара. Рита, ломая ногти,
        попыталась справиться с противной железякой, но она упорно сопротивлялась и
        складываться в прибор, похожий на домкрат, не желала. Проезжавшая рядом машина
        вдруг притормозила и сдала назад. Из нее вышел высокий светловолосый парень в темных
        солнечных очках и, подойдя к «раненому» колесу, постучал по нему ногой:
        - Что, гвоздя поймала? Помощь требуется?
        Рита посмотрела на него краем глаза.
        - Ну, вобщем, помощь бы не помешала...
        - Тогда, дамочка, посторонитесь, дайте джигиту проявить себя.
        Он взял у нее из рук железки и каким-то образом быстро свинтил из них домкрат. Рите
        голос и манеры парня показались знакомыми.
        - Мы с вами встречались раньше?
        - А отвертки у вас есть? - вопросом на вопрос ответил тот, и Рита побежала доставать из
        багажника пакет с инструментами.
        Парень знал дело и работал быстро и уверенно. Не прошло и пяти минут, как запаска уже
        стояла на месте, а Риткин спаситель помогал исполненной благодарности девушке
        укладывать дырявое колесо в багажник.
        - «Уму Турман» любите? - спросил он, прислушиваясь к музыке, доносившейся из
        открытой двери.
        - Да, по-моему, неплохая музыка.
        - Мне тоже нравится.
        - Меня зовут Маргарита.
        - Я знаю. А меня Рома. Нас вчера Пашка знакомил, Вы еще водки не захотели со мной
        выпить.
        Подняв темные очки, он подмигнул ей, и, ухмыльнувшись все той же наглой,
        самодовольной улыбкой, повернулся и зашагал к своей машине.
        Ритка стояла, задохнувшись от возмущения. Какая она дура! Ну как же она его не узнала
        сразу! Ну конечно же, это все из-за его солнцезащитных очков. Но все равно она должна
        была вспомнить эту наглую холеную морду! Тогда уж точно отказалась от какой бы то ни
        было помощи! Хотя... Если сказать честно, эта помощь пришлась ей сегодня как нельзя
        кстати. И работал он так уверенно, по-мужски, она даже залюбовалась им на какую-то
        минуту. Да и не хамил по большому счету он ей сегодня. Даже музыку похвалил. Она
        улыбнулась, представляя, как она выглядела всего минуту назад с раскрытым от
        удивления ртом, когда он напомнил ей об их знакомстве. Вот, наверное, сейчас радуется,
        что опять выставил ее в идиотском положении! Ну ладно, она еще отомстит ему, если
        такая возможность представится. Однако досада, мучавшая ее утром, куда-то испарилась,
        и она уже вспоминала об этом инциденте с большой долей юмора.
        Дни пролетали как минуты. Она и приехала-то ненадолго по делам, а ведь еще хотелось
        пообщаться с родителями, с друзьями, сходить на море. О своем новом знакомом она
        почти не думала, однако, в этот раз вспомнила его сразу, как только увидела - в том же
        самом ресторанчике, кстати, за тем же самым столиком и с тем же самым Пашкой.
        - Они что, не разлучаются? - спросила она у подруги.
        - Ну да, они и на работе вместе, и вообще дружат.
        - Они работают вместе с Пашкой? В «Криэйшн»?
        - Да, по-моему, он у них там какой-то менеджер. Слушай, да какая разница, давай сегодня
        о чем-нибудь веселом.
        Они с Люськой пришли поужинать и выпить чего-нибудь легкого и пребывали в весьма
        хорошем настроении, поскольку целый день отдыхали, загорали, купались в море и
        вспоминали свои детские годы. Поэтому, когда ребята пригласили составить им
        компанию, после некоторых колебаний со стороны Риты, они согласились, решив, что
        Пашка парень веселый, с ним не соскучишься, и эта перспектива им нравилась больше,
        чем сидеть и пить за столиком в одиночестве, привлекая ненужные взгляды. Они заказали
        бутылку шампанского, легкую закуску и фрукты, потом еще бутылку. В хорошей
        компании и пьется легко, и время летит незаметно. Пашка травил анекдоты, он на это дело
        был мастер. Рома тоже рассказывал смешные истории из жизни. Он оказался остроумным
        парнем, с великолепным чувством юмора и нравился Рите все больше и больше. Она с
        удовольствием смеялась над его шутками, и через некоторое время смотрела на него даже
        с определенной долей восхищения. Однако, Ромка не отводил глаз от Люси, а иногда
        казалось, что и все его истории предназначались только для того, чтобы рассмешить ее
        одну. Это даже начало немного раздражать Ритку. Ну что же это такое, в компании так не
        положено, чтобы все внимание только одной, а ее как будто и вовсе здесь нет. Конечно, он
        с внимательно выслушивал все, что она говорила, но тут же переключался в другую
        сторону. А потом, когда заиграла музыка, ее любимая Ума Турман, Рома поднялся, и,
        галантно предложив руку, увел Люсьен на медленный танец. Может, грустный мотив
        навеял на Ритку грусть, а, может, что-нибудь еще, но ей стало как-то совсем уж тоскливо.
        - Потанцуем? - предложил Пашка.
        - Да нет уж, давай лучше выпьем, - и она жестом показала официанту, чтобы он принес
        еще одну бутылку.
        - Ух, какая ты сегодня храбрая, - удивился бывший одноклассник. - А плохо тебе не будет?
        Насколько я помню, ты не очень-то с алкоголем дружишь.
        - Да нет, все нормально, я уже большая девочка, так что, наливай! Веселиться, так
        веселиться!
        «Проститься нету сил, закрываю, я глаза закрываю, сквозь туман улетаю по аллеям
        столицы...»
        Да уж, ей бы сейчас домой, в объятия к Костику, такому надежному, теплому. А не сидеть
        здесь, смотреть, как эти двое вытанцовывают, глядя друг другу в глаза. Вот-вот - и
        целоваться начнут. Встать бы, да пойти сейчас домой. Но что-то держит. Как заноза какая-
        то. Она в несколько глотков выпила бокал шампанского и приказала Пашке:
        - Наливай!
        - Здорово! - смесь удивления и восхищения прозвучала в его голосе. - Я тебя никогда еще
        не видел с такой стороны. Думал, что ты тихоня. Оказывается, в тихом омуте черти
        водятся!
        Следующий стакан тоже выпился на удивление легко и быстро.
        - Они что там, на второй танец остались?
        - Да ну их, лучше я сейчас тебе один секрет расскажу, хочешь? - спросил Пашка,
        подвигаясь поближе и делая загадочные глаза.
        - Посмотри, такое впечатление, что влюбленная парочка танцует.
        - Да оставь их в покое, нам то что. Они свободные люди, пусть занимаются, чем хотят.
        - Ну, - наконец сосредоточилась на Пашке Рита, - рассказывай, что хотел.
        - Ты знаешь, какая девочка в нашем классе была самой красивой?
        - Машка Шелестова?
        - Да нет, она была просто очень яркая.
        - Ну, может, Ирочка Габаридзе.
        - Восточные женщины тоже не в моем вкусе.
        - Да ладно, говори уже, неохота мне тут твои шарады разгадывать.
        - Вот глупая, ты, конечно! И я даже тайно был в тебя влюблен. В классе седьмом. Но
        только ты меня никогда не замечала. Конечно, в то время я был хлюпиком, а за тобой
        бегали все наши спортсмены - один Сашка Рокотов чего стоил.Да только ты и его не очень
        то жаловала. Отличница, активистка! Да ты и сейчас такая. Вот сидишь рядом со мной, а
        меня как будто бы и не видишь. Может, тебе Ромка понравился?
        - Пашка, дорогой, ну что ты бредишь? Вижу я тебя прекрасно. Хотя уже не так хорошо,
        как раньше, но это не имеет значения. Наливай лучше. Вот еще скажешь! Ромка
        понравился! Да у меня в Москве жених есть, ждет не дождется, когда я решу за него замуж
        выйти.
        - Вот и правильно! Потому что Ромка, при всем моем уважении к нему, тебе не
        подходящий парень. Ему только поматросить и бросить. Да и девок у него - хоть завались.
        А тебе нужен кто-то серьезный. Вот, например, такой как я. Одинокий, мечтающий о тебе
        втайне уже много лет...
        - Ты что, смеешься надо мной? Все Пашка, прекращай. А вот и голубки наши за стол
        вернулись! Ну что, пить будем или расходимся?
        - Э, подруга, да ты тут без меня «нарезалась», - иронично заметил Рома.
        - Не дождетесь! Я сейчас вернусь!
        Рита попыталась резко встать, и у нее это получилось. Но лучше бы она продолжала
        сидеть. Потому что ноги ее вдруг перестали держать, и если бы не крепкие руки Ромки,
        который успел ее подхватить, она бы рухнула на пол.
        - По-моему, вечеринка перестает быть томной, - Роман помог ей опять сесть на стул. -
        Кому-то пора баюшки.
        - Ну и как она теперь пойдет? - раздраженно спросила Люся. Ей совсем не хотелось
        уходить, когда вечеринка в самом разгаре.
        - Ладно, сидите здесь, я отвезу ее домой и вернусь. Пойдемте, товарищи алкоголики и
        пьяницы.
        - Я не пьяница, - заплетающимся языком пыталась защитить себя Ритка. - Я вообще почти
        не пью. Это шампанское здесь у вас такое пьяное!
        - Конечно, если еще столько выпить! Ладно, держись за мою руку и пойдем. Сможешь?
        - Конечно, смогу...
        Когда они уже отходили от столика, Роман услышал как Пашка, подсев к Люсе поближе,
        сказал:
        - Хочешь, я тебе открою секрет? Ты знаешь, какая девочка у нас была самой красивой в
        классе?
        Он улыбнулся и подмигнул приятелю.
        До машины Рита шла очень даже неплохо, во всяком случае, идти прямо она сильно
        старалась, и у нее это почти даже получалось. Роман посадил ее на заднее сидение и
        выехал с парковки.
        - Ну что, говори, куда ехать.
        Ответа не последовало. Роман повернулся и увидел, что она спит мирным сном на заднем
        сидении. Она была похожа на ангела, по случайности залетевшего к нему в машину и
        нечаянно уснувшего.
        Ромка усмехнулся. Сразу было видно, что она не боец, ей и пробки от кефира будет
        достаточно. Только вот не думал он, что она в его отсутствие столько выпьет, он бы ей не
        дал. Как опытный сердцеед он видел, что девушка смотрела на него с восхищением, и
        решил раззадорить ее еще больше - специально не обращал на нее внимания. Ему
        нравилось, как она злилась, стараясь этого не показывать. При этом ее светлые глаза
        становились темными. А он все больше и больше дразнил, делая вид, что увлечен Люсей,
        хотя та ему совсем не нравилась. Правда, такого исхода не ожидал даже он. И что теперь
        делать? Он позвонил Пашке, но тот не взял трубку. Наверное, из-за музыки не слышит.
        Или увлечен обольщением Люси. Тогда возвращаться в ресторан, чтобы помешать им,
        вообще нет смысла. Придется везти домой, только уже к себе.
        Девушка оказалась на удивление легкой, так что Роман донес ее до квартиры без проблем.
        Сначала он решил просто уложить ее на диван. Но Рита стонала во сне, и он понял, что ей
        плохо. Надо бы привести ее в чувство. Но как?
        Он снял с нее босоножки, одежду, и в одном белье отнес в ванную. Там осторожно уложил
        ее в ванну, включил воду, проверив, чтобы она была прохладная, и направил на нее струю
        воды из душа. Ритка сразу же проснулась, и, ошалев от неожиданности, стала,
        захлебываясь, драться со струей, пытаясь защититься от нее руками, а потом, поняв, что
        это бесполезно, расслабилась и подставила под нее лицо. Она еще не совсем поняла, что
        происходит, поэтому удивленно спросила:
        - Рома?... Ты что делаешь?... И вообще, где это мы?.. И почему я раздетая, а ты поливаешь
        меня из душа?
        - Наконец-то Вы проснулись, сударыня, - сыронизировал Ромка. - Может, еще
        шампанского?
        - Как я здесь очутилась?
        - Ты у меня. Я хотел отвезти тебя домой, но ты заснула в машине, а адрес я не знаю.
        - А зачем ты меня из душа поливаешь?
        - Чтоб ты в себя пришла! Не задавай глупых вопросов! Скажи спасибо, что вообще тут с
        тобой вожусь.
        - Сейчас я тебе скажу спасибо... Сделай хоть воду потеплей... А вообще, дай мне,
        пожалуйста, душ, я сама на себя полью.
        Она встала и протянула руку. Ромка, сделав воду теплой, без всякой задней мысли отдал
        ей душевую трубку. В следующую же минуту поток воды полился ему прямо в лицо.
        - Что ты делаешь, дура!!! Мы же соседей зальем!!!
        Ему пришлось запрыгнуть в ванну прямо в одежде. Он попытался забрать у нее душ, но
        она не сдавалась. Они стали бороться, Ритка отчаянно сопротивлялась, когда
        почувствовала горячие страстные губы на своих губах. Желание взорвало их тела в одну
        секунду. С таким же неистовством, с каким только что боролись, они бросились целовать
        друг друга, одновременно срывая одежду. Это была борьба двух страстей, двух пылающих
        тел, которые стремились стать одним целым.
        - Возьми меня, - прошептала она, сгорая от желания. Серые глаза Ромки встретились с
        голубыми глазами, и в ее зрачках отразилась его страсть. Он поднял ее на руки и отнес на
        кровать. Язык его путешествовал по телу, посылая огненные стрелы, а когда он вошел в
        нее, она задохнулась от наслаждения, почувствовав, как он все глубже и глубже проникает
        в нее. Ничего лучшего быть не могло, и все же с каждым его проникновением было еще
        замечательнее. Наконец, она закричала, и мир вокруг взорвался всеми красками радуги.
        Он был достаточно опытен, чтобы контролировать себя, но сейчас был не в силах
        остановиться и тоже застонал, изливая себя в нее, и они забылись друг в друге...
        Утром, проснувшись, Рита обнаружила себя голой в тесных объятиях человека, которого
        еще буквально несколько дней назад ненавидела. Она осторожно высвободилась из его
        рук, и, повернувшись, стала его разглядывать, благо, что тот спал беспробудным сном.
        Непонятно, чем он ее купил. Внешность обыкновенная, не красавец. Правда, есть в нем
        особая харизма, магнетизм во взгляде наглых серых глаз. Ритка улыбнулась, вспоминая
        прошедший вечер и свое дурацкое поведение. Глупее она себя в жизни не вела. И что бы
        это значило? Она нервничала, как какая-то наивная девчонка, напилась, что с ней в жизни
        раньше почти не случалось, вообще была сама не своя. Логичной концовкой всего этого
        было то, что она лежала сейчас в кровати неизвестно где, почти что неизвестно с кем. Но
        еще противнее было то, что при воспоминании о вчерашней ночи у нее сладко подводило
        где-то в животе... Она еще раз поглядела на спящего Ромку. Да уж, что бы на это все
        сказал Костик... Ах да, Костик!!! Она задохнулась от ужаса. За весь вчерашний день она ни
        разу о нем даже не вспомнила! Рита никогда не пылала к нему страстью, их отношения
        были спокойные и надежные. Она думала, что это и есть то, что ей нужно для жизни.
        Однако, последняя ночь открыла в ней самой что-то новое, что-то такое, что, она
        чувствовала, сможет перевернуть все ее прежние представления о себе и о жизни с ног на
        голову. А нужно ли ей это было?
        Она встала и нашла свои вещи. Белье оставалось все еще влажным. Тогда она натянула
        джинсы и майку прямо на голое тело и надела босоножки. Ее все еще слегка покачивало и
        штормило после вчерашнего. Подойдя к кровати, она потрясла Ромку за плечо. Тот быстро
        открыл глаза, как будто и не спал вовсе, а просто притворялся:
        - Ты куда?
        - Мне пора...
        Он потянулся к ней, она наклонилась и поцеловала его в губы. Поцелуй получился долгим
        и нежным. Почувствовав, как снова начинает накатывать волна безумия, она отстранилась.
        Он внимательно смотрел на нее, как будто видел впервые:
        - Я позвоню тебе...
        - Ты не знаешь моего телефона...
        - У Пашки возьму, это не проблема.
        - Я пошла, не вставай, дверь захлопну.
        - Я тебе позвоню, - крикнул он ей вслед, - Обязательно! - и услышал звук закрывающейся
        входной двери.
        - Так ты ее все-таки трахнул? Так я и знал, все бабы такие, - губы Пашки растянулись в
        глумливой улыбочке, - только корчат из себя одни больше, другие меньше. Вот Ритка так
        вообще вела себя как недотрога, а на поверку оказалась такой же похотливой сучкой, как и
        все остальные. А еще что-то пыталась мне рассказывать про своего жениха, что, мол, у них
        любовь-морковь...
        - Так у нее еще и жених есть? Она мне не говорила. Хотя, мы с ней практически не
        разговаривали... - Ромка нахмурился.
        - Ну рассказывай, как она в постели? Исполняет?
        - Отстань, Пашка...
        - Ну что, бревно, что ли? Так, кстати, я и думал...
        - Паш, с ней все в порядке, отстань. Вообще, ты чего приперся ко мне в кабинет и
        отвлекаешь? Я тебя звал? Ты вообще-то еще вчера мне смету на объект сдать обещал. Что
        стоишь? Давай, вперед, работу работать!
        - Ром, ну ты чего разозлился? Из-за бабы, что ли? У нас с тобой, если ты помнишь,
        никогда секретов не было. А смета готова, я ее еще вчера Татьяне в приемной оставил.
        Пашка надулся и глядел исподлобья.
        - Ладно, не ерепенься... - удивляясь своей бурной реакции на пустом месте сказал Ромка
        примирительным тоном. - Устал я. Еще вчера плохо выспался...
        - Ну ясно, - ухмыльнулся Пашка. - Продолжение будет?
        - Нет, - Ромка сказал, как отрубил.
        - Что так? Значит, все-таки не понравилась?
        - Не в этом дело.
        - Так в чем же?
        - Может, даже слишком понравилась. Понимаешь, она из тех, с которыми если начинать,
        то по-серьезному, по-другому не получится. А зачем мне это? У меня и так проблем
        хватает. К тому же, сам говоришь, у нее жених в Москве. А у меня на конкурс самцов нет
        ни времени, ни желания.
        Пашка понимающе вздохнул:
        - Да уж, проблемы нам сейчас, действительно, ни к чему. Ладно, пойду дам нагоняй
        Татьяне, ведь предупреждал, чтобы смету сразу же отдала. Бестолковая!!!
        - Да, и скажи, чтоб на вечер нам столик закрыла, как всегда. И позвони там кому-нибудь.
        Ну, Светке, может, или Галине, помнишь у нее еще подружка такая шикарная брюнетка,
        на все готовая. Хочу вечером расслабиться по полной...
        - Сделаю. Расслабиться тебе не помешает, а то ты какой-то смурной сегодня, таким ты мне
        не нравишься...
        - Ладно, иди. Дел и вправду невпроворот...
        Пашка пошел, почесывая голову. Редко, когда у начальника было плохое настроение. Но,
        видимо, сегодня именно такой день.
        Солнце палило нещадно, поэтому девушки, не выдержав долго на пляже, решили
        перебраться в прибрежное кафе. Уютно устроившись на плетеном кресле, Люся
        посмотрела на подругу.
        - Что-то ты мне сегодня не нравишься. Грустная какая-то, все о чем-то думаешь... Может,
        по коктейльчику для поднятия настроения?
        - Не хочу. К тому же прошлого раза с шампанским мне надолго хватило. - Рита
        усмехнулась.
        - Да уж, такой я тебя, наверное, никогда не видела. Но время провели здорово, насмеялись!
        Мы с Пашкой почти до утра плясали. Кстати, Ромка так потом и не объявился... - Люся
        загадочно посмотрела на подругу, но та просто пожала плечами в ответ. - Он тебя
        нормально довез?
        - Да, все хорошо.
        - И что?
        - Ничего. Обещал позвонить, но уже три дня прошло, а он молчит. Может, работы много...
        - Ой, Ритулик, можно подумать, он заработался! Да они уже два дня пьют, Пашка мне
        звонил поболтать. Я и сама видела. Вчера заходила к Ольге в ресторан, ну помнишь,
        беленькая такая официантка, она мне кое-что должна, так я их там видела. Обычный
        вариант: слегка нетрезвы, как и полагается гусарам, бабы вокруг сидят, в глазки
        заглядывают, одна подруга у Ромки прямо на коленях, на брудершафт норовит выпить.
        Так что там все в порядке. Пашка меня увидел, рукой помахал, мол, сюда иди, да мне
        некогда было. К тому же, надоел он мне, за дурочку считает. Начал голову морочить:
        самая красивая была ты, влюблен с третьего класса. Ну я, конечно, под глупышку
        закосила, гляжу на него наивными глазами, ресницами хлопаю. А он мне лапшу на уши
        вешает! Смех! Так еще удивился, когда я потом домой поехала. Надеялся, небось, что
        быстренько к нему в койку прыгну. Но я таких, как они с Ромой, за версту чую. Мы для
        них расходный материал, на разок-другой. А быть одной из тех дурочек, что за ними
        увиваются - еще хуже. Глупые, думают очаровать прожженных циников... Да ладно, что-
        то я размитинговалась... Нет, правда, какая-то ты сегодня не такая. Может, с Костиком
        поссорилась?
        - Все нормально. С ним поссориться почти невозможно. Нет причин. Идеальный мужчина.
        - Что-то ты это как-то нерадостно говоришь. Ты его любишь?
        - Не знаю... Вернее, не в этом дело. Люблю по-своему. Мне с ним хорошо. Спокойно...
        - Как работа?
        - Завтра с отцом Михаилом идем в муниципалитет. У нас встреча с мэром и
        представителем фирмы-застройщика. Отец Михаил попросил меня пойти с ним. Там
        какие-то проблемы назревают...
        - С каждым днем все радостнее жить... Ничего, не расстраивайся, подруга. Все будет
        хорошо. Тем более, что дело делаете богоугодное. Вот Бог вам и поможет...
        Мэр оказался человеком среднего возраста и роста, весьма упитанным, с пролысинами на
        голове и глазами слегка навыкате, как будто он постоянно чему-то удивлялся. Приветливо
        поздоровавшись с отцом Михаилом и Маргаритой, он пропустил их в свой просторный
        кабинет и предложил присесть поближе к нему за длинный стол, видимо,
        предназначенный для совещаний с большим количеством людей. Однако, сегодня кроме
        них ожидался всего лишь еще один гость, и он явно запаздывал.
        - Хорошо, что вы пришли вовремя, у нас появилась минутка кое-что с вами обсудить, -
        мэр, Петр Ильич, закашлялся, утерся платочком, по-факирски вынутым из недр кармана
        пиджака, и тяжелым взглядом выпученных глаз уперся почему-то именно Маргарите в
        лицо, как будто она была здесь главной. - Постараюсь вкратце изложить суть возникшей
        проблемы. Дело, как всегда, упирается в деньги. Тендер на выполнение заказа выиграла
        известная московская строительная компания «Криэйшн лимитед». Она хорошо себя
        зарекомендовала у нас в городе. Именно она отстроила несколько новых санаториев,
        гостиницу, жилые здания, помогала с ремонтом новой набережной. К тому же отличное
        качество согласуется с реальными ценами, что для нас тоже условие немаловажное, так
        как, сами понимаете - городской бюджет, может, понятие и растяжимое, но вполне
        реальное. Поэтому предложенная ими смета показалась нам самой приемлемой. Однако,
        возникли неожиданные обстоятельства, которые, боюсь, могут помешать нам. Сами
        знаете, что недавно, как ком на голову, свалилась краевая проверка, по результатам
        которой нас обязали часть денег из городского бюджета пустить на развитие других
        городских объектов. К тому же, сами знаете, недавний ураган тоже нас хорошо подкосил.
        Так что теперь недостает определенной суммы, чтобы начать работы. Сейчас должен
        подойти руководитель местного филиала фирмы-застройщика, вот с ним мы и будем
        обсуждать эту тему. Постараемся его как-нибудь убедить пойти нам навстречу. Может, в
        кредит, в счет будущих выплат... Не знаю... Вопрос очень сложный. Я уже разговаривал с
        Москвой, но пока что они на уступки не идут, говорят, мол, мы и так минимальные цены
        сделали. Для этого я вас и пригласил, может, как-то сумеете повлиять на них, особенно
        Вы, отец Михаил, с вашим даром убеждения.
        Отец Михаил задумчиво потер бороду:
        - Попытаться, конечно, можно...
        - Вот и попытайтесь, я свои аргументы уже исчерпал. Чай, кофе хотите? - Петр Ильич
        нажал кнопку селекторного телефона. - Мария Степановна, принесите нам чайку,
        пожалуйста. Что? Пришел? Приглашайте его в кабинет, мы ждем.
        - Ну вот и он, - уже обращаясь к гостям, произнес мэр и, встав со своего кресла, поспешил
        навстречу посетителю. Дверь резко распахнулась, и в ней появился... Ромка... Маргарите
        показалось, что она спит и видит сон наяву. В костюме, галстуке, с портфелем, эдакий
        серьезный бизнесмен. Рита попыталась скрыть удивление и придать лицу спокойное
        выражение. Нет, она не волнуется. А зачем ей волноваться? Ну, подумаешь, каких то три
        дня назад она лежала с ним в постели, неистово ласкала его тело, а он нежно целовал ее...
        - Маргарита Половцева, художник из Москвы, мы хотим, чтобы именно она выполнила
        нам часть работ для восстановления церкви.
        Ритка пришла в себя и поспешно протянула слегка дрожащую руку.
        - А это - Роман Михайлович Самойлов, руководитель филиала «Криэйшн лимитед».
        Роман взял руку Маргариты в свою и слегка сжал ее.
        - А мы с Маргаритой Юрьевной уже знакомы.
        Его глаза смеялись.
        - Вот как? - мэр выглядел озадаченно. - Вы мне об этом не говорили.
        Не менее удивленно посмотрел на них и отец Михаил.
        - Сюрприз, - нагло улыбнулся Ромка.
        - Да уж, не знаю, приятный ли, - смущенно пробормотала Маргарита, выдирая руку из
        лапы нахала. На отца Михаила она взглянуть даже не решалась, ей казалось, что он тут же
        прочтет все по ее глазам. Господи, стыд-то какой! Тем не менее она взяла себя в руки и
        постаралась принять независимый вид, чтобы не испортить ситуацию еще больше. Они
        сели за стол. Ромка сел рядом с ней, к тому же, как ей показалось, слишком близко, так как
        она реально чувствовала жар его тела, и от этого становилось нечем дышать. К тому же,
        его колено сейчас вот-вот коснется ее...
        - А что Вы думаете, Маргарита Юрьевна? - его насмешливый голос вывел ее из
        прострации.
        - По поводу?
        - По поводу того, о чем мы сейчас говорили.
        Такой дурой Маргарита себя еще в жизни не ощущала. Нахал, видимо, заметил ее
        состояние и теперь издевается. Надо что-то сказать:
        - Я полностью согласна с мнением отца Михаила. Мы с ним обсуждали этот вопрос и
        пришли к единой точке зрения..
        - Но отец Михаил еще ничего нам не сказал. Может, вы изложите эту вашу точку зрения.
        Вот подлец! Маргарита чуть не захлебнулась от негодования, и, наверняка сказала бы ему
        что-нибудь колкое и вовсе здесь неуместное, когда отец Михаил пришел на помощь:
        - Давайте я попробую. Мы, конечно, понимаем, что «Криэйшн лимитед» - предприятие
        коммерческое и без определенных гарантий работу не начнет. Однако, никому объяснять
        не надо, насколько важен для горожан этот храм. И очередная отсрочка может вызвать
        недовольство многих из них, особенно верующих. И если бы Вы нам пошли хоть немного
        навстречу, престиж компании в городе неимоверно возрос. Посудите сами...
        «Ему идет этот костюм в тон его глаз... Но почему он постоянно смотрит на меня? Или это
        только кажется? Нет, вот сейчас посмотрел на отца Михаила. А теперь опять на меня.
        Улыбается... У него красивая улыбка... Боже, ну сделай так, чтобы он на меня не обращал
        внимания! Он что же, не видит, что я смущаюсь? Да нет же, все он понимает и специально
        это делает!»
        - Я уже подумал над этим вопросом и сегодня готов представить вам новую смету. Кое-что
        смог удешевить за счет аналогичных, но более дешевых материалов. К тому же с
        некоторыми предприятиями-поставщиками у нас особые договоренности.
        Ромка достал из портфеля бумаги и передал всем по экземпляру. Ритка вцепилась в
        бумажки, как в спасательный круг. Цифры слегка скакали у нее в глазах, однако, она
        тщательно пыталась понять смысл написанного.
        - Но это же выход! - и без того объемные глаза мэра радостно вылезли из орбит. - С таким
        планом мы сможем начать финансирование хоть завтра!
        Отец Михаил молчал, но по его лицу Рита увидела, что он очень и очень доволен.
        - Спасибо вам, - просто сказал он. По его тону она поняла, что это спасибо дорогого стоит.
        - Я старался, - сказал он, почему-то опять глядя на Ритку.
        - Сейчас же передам эти бумаги в соответствующий отдел и непременно в ближайшее же
        время сообщу вам результаты. Думаю, теперь у нас проблем не будет.
        - Что ж, мне пора идти. - Роман поднялся с места.
        - Да и нам тоже пора, - засобирался отец Михаил. - Рита, подожди меня, нам с Петром
        Ильичем кое-какие личные вопросы обсудить надо.
        Попрощавшись, Рита вышла за дверь, потом из приемной прошла по коридору, спустилась
        по лестнице и оказалась в небольшом зеленом парке, разбитом прямо перед мэрией. Она
        села на лавочку. Если бы она курила, то сейчас наверняка закурила бы.
        - Ну, здравствуй...
        Ей не надо было поднимать глаз, чтобы понять, кто это. Однако, она не повернулась и
        сохраняла молчание.
        - Не хочешь мне ничего сказать?
        - А что говорить, и так все понятно.
        - Ну, например, спасибо.
        - За что? Можно подумать, ты это сделал для меня.
        - Я это сделал для тебя.
        - Если для меня, то зачем?
        - Не знаю, мне захотелось помочь... Я думал о тебе...
        - Не ври, если бы думал, то хотя бы позвонил. Да и потом, насколько я знаю, ты не скучал
        все эти дни.
        - Скучал. А не звонил, потому что боялся.
        - Чего боялся?
        - Тебя. Привязаться к тебе.
        - А теперь не боишься?
        - Нет. Когда тебя сегодня увидел, понял, что больше не боюсь.
        Ритка хмыкнула и дернула плечом. У нее кружилась голова. Может, потому что она еще
        не завтракала. А может, от его слов...
        - Посмотри на меня.
        Ритка подняла голову и встретилась с его глазами. Сейчас они были такими теплыми,
        такими родными, что у нее захватило дыхание.
        - Ты чувствуешь то же, что и я? Ты нужна мне...
        - Я завтра утром уезжаю в Москву.
        - Не уезжай.
        - Мне нужно. У меня там работа...
        - Останься... Работать можно и здесь...
        - Зачем? Мы такие разные. Я не нужна тебе. Ты просто сейчас так захотел, захотел, чтобы
        я осталась. А завтра ты пожалеешь, что я тогда буду делать? Собирать осколки своего
        разбитого сердца и карьеры? Ты привык к другой жизни! Сможешь ее изменить ради кого-
        то? У меня тоже все хорошо. Во всяком случае было до встречи с тобой...
        - Послушай, мне нужно идти. Но я тебе позвоню вечером, нам все надо обсудить. Уверен,
        мы найдем выход. Ведь мы этого хотим, правда? Если не решимся, то потом будем
        жалеть... Лучше сделать и ошибиться, чем не сделать и всю жизнь жалеть об упущенной
        возможности…
        Люся всплеснула руками:
        - Ритка, ты с ума сошла! Зачем тебе это все надо? У тебя налаженная жизнь! В Москве!
        Карьера! Костик, в конце концов, который любит тебя! А здесь непонятно что! Какой-то
        Рома, который известен на всю округу как бабник и скандалист! Да и знаешь ты его без
        году неделю! Сама понимаешь, что делаешь?
        Рита сидела, закрыв голову руками. Она и понимала, что ее привычная жизнь рушится. Но
        ведь будет другая... Будут ночи, полные любви, будут рассветы, полные нежности и
        счастья, потому, что она будет рядом с любимым. Какое странное и новое слово...
        Любимый... Раньше она его никогда не произносила. Может, потому, что не любила?
        Интересно, как это жить рядом с любимым? Встречать его с работы, готовить для него
        еду, хотеть от него детей, прижиматься к нему каждый день и чувствовать счастье? С
        Костиком ей хорошо, но по-настоящему счастлива с ним она никогда не была... Они три
        года вместе, а такое впечатление, что женаты уже десять лет. Все размеренно, расписано,
        запланированно... Даже секс три раза в неделю... На самом деле это очень удобно. Почему
        тогда хочется чего-то большего? Сумасшедшего?
        - Рит, ты меня слушаешь? Ау, ты где?
        - Люся, я все решила. Я остаюсь. Я хочу новую жизнь, с ним, понимаешь?
        - Послушай, глупыш, люди не меняются. Ему через месяц надоест играть в отношения.
        Что тогда будет с тобой?
        - А если не надоест? И даже если так, я должна это сама проверить, чтобы потом никогда
        не жалеть.
        - А о нынешней жизни ты никогда не пожалеешь? В ней у тебя тоже много хорошего!
        Гораздо больше, чем у многих других!
        - Я постараюсь забрать все самое лучшее с собой... - улыбнулась Ритка.
        - По-моему, разговор зашел в тупик... - Люся вздохнула и встала. - Смотри, я тебе все
        сказала. Надеюсь, что ты все-таки передумаешь. Я приду тебя завтра проводить...
        - Паша, я тебе говорю, их надо остановить! - Люся горячилась, телефон, казалось, вот-вот
        выпрыгнет у нее из рук. - Если ты не знаешь, что делать, то знаю я! Устрой мне с ним
        встречу вечером перед тем, как они увидятся! Я скажу ему все, что думаю! Они испортят
        друг другу жизнь! Если тебе наплевать на Ритку, подумай о своем лучшем друге! Он
        столько для тебя сделал! Сам же говоришь, что руководство уже недовольно вашей
        работой. Он совершил ошибку с тендером, теперь надо реабелитироваться перед
        компанией, и в ближайшее время! Иначе вам не простят потерю денег! Рома, конечно,
        герой, он это сделал для нее. Но при чем тут другие? Ведь в глазах компании потерял не
        только он, но и ты! Я уже не говорю о премиальных! А дальше будет хуже! Теперь пришел
        твой черед позаботиться и о друге, и о себе. А я тебе помогу, потому что переживаю за
        подругу. Значит, в шесть? Постарайся его заманить туда. Я буду ждать и, поверь мне,
        найду нужные слова, чтобы убедить его не ломать ей жизнь.
        Рита сидела на диване и гипнотизировала телефон.
        Десять вечера... Может, у него проблемы на работе? Все равно, мог бы позвонить,
        предупредить... А может, он телефон ее не может найти или свой потерял? Должно же
        быть логичное объяснение тому, что он не звонит. Ведь утром он был так убедителен, что
        она ему поверила. А вдруг с ним что-то случилось? Надо срочно проверить! Пашка
        должен знать, он всегда с ним рядом, в конце концов, можно узнать у него телефон!
        Гудки в трубке длятся целую вечность...
        - Паша, здравствуй! Ты не знаешь, где Рома? В ресторане?!! Водку пьет?!! А что за
        женский голос? С подружками, значит... Прийти? Нет, спасибо... А Роме передавай
        привет... Огромный...
        Ритка отключила телефон и зарыдала в голос... Так горько и отчаянно она, наверное, не
        плакала с кажущегося теперь таким далеким детства... Через час она укладывала вещи в
        чемодан. Все было решено за нее. Может, так и лучше. Люся была права, надо
        возвращаться. О Костике думать не хотелось. Она о нем подумает завтра...
        Утро выдалось пасмурное. Отец сказал, укладывая чемодан в багажник, что хорошо, если
        пойдет дождик в дорогу, примета такая... Мама, как всегда, пытается засунуть пакет с едой
        в сумку... как будто Рита не видит... Прибежала Люся, плачет... За что-то просит
        прощения... Я тоже буду скучать... Пока, любимая подруга!
        «Дорога тянется и тянется... Почему нельзя так: раз, и силой мысли ты уже в другом месте!
        Поскорее бы уже уехать, улететь отсюда подальше. Ну вот, светофор, красный свет...
        Опять ждать... Справа знакомая машина... Надо же... Господи, ну зачем мне все это?!!
        Зачем ты напоследок испытываешь меня?!! Он тоже смотрит... Не плакать!!! Отец увидит,
        будет расспрашивать. Как больно... Что это? Дождь пошел... Да нет, не дождь, ливень! Так
        сразу и сильно!!! Похоже, что капли сейчас пробьют крышу или разобьют окно... Вокруг
        стало ничего не видно... Это дождь плачет о нас... Зеленый свет... Наконец-то... Прощай,
        любимый...»
        Неделя пролетела как один день... Москва закружила Ритку в водовороте нужных и не
        очень дел. Она старалась не думать о том, что произошло, иначе, она чувствовала, просто
        умрет от тоски... Методично ходила на работу, выполняла свои обязанности, домашние
        дела, только бы не вспоминать... Костик, наверное, ничего не заметил. А если и заметил,
        то спрашивать не стал. Зачем ему лишние проблемы? Ему надо, чтобы все было хорошо.
        Один раз ей приснился Ромка. Когда она проснулась, то уже ничего не помнила. Только
        то, что они о чем-то говорили... Она проснулась вся в слезах и решила, что больше не
        позволит себе видеть даже сны о нем.
        На работе приезду Маргариты очень обрадовались, рассказали все новости. Она слушала
        вполуха, поэтому почти ничего не запомнила. А вот работа над иконой шла хорошо.
        Наверное, только это теперь по-настоящему волновало ее. Маргарита сидела в своей
        мастерской и разглядывала готовую работу. Серафим получился именно таким, как они
        задумывали с отцом Михаилом. Интересно, ему понравится? Лицо получилось
        действительно светлое и доброе, а животные вокруг - как живые: медведь, птицы... Во
        время работы она подолгу говорила со святым, просила успокоения. А еще просила, чтобы
        Серафим берег Ромку. Ведь у него неплохая душа, как бы он ни старался ее испортить. И
        она все-таки любит его... Серафим не отвечал и смотрел на нее добрыми всепонимающими
        глазами...
        Зазвонил телефон. Опять Люся... Не поднимала трубку, и не буду. Потом, когда отпустит...
        Ну какая же она все-таки настойчивая! По пять звонков в день! Придется ответить, иначе
        батарея сядет, а зарядка дома осталась. В трубку ворвался взволнованный Люськин голос:
        - Маргарита, алло, ты слышишь меня?
        - Слышу, привет!
        - Ну, здравствуй, наконец-то дозвонилась до тебя! Ты что так меня пугаешь! Я звоню тебе
        каждый день, а ты трубку не берешь!
        - Извини, работы много, я ее дома оставляла, а вечером прихожу усталая, и уже нет сил
        никому перезванивать.
        - Понятно. Как у тебя дела? Как Костик?
        - Все в порядке, как обычно. Как у вас?
        - Не особо...
        - Что случилось?
        - Подожди, дай сил набраться... Я должна сказать тебе... Нет, подожди... Ты стоишь?
        Лучше сядь.
        В груди у Риты похолодело.
        - Что случилось? Родители? С ними все в порядке?
        - Слава богу, они нормально.
        - А что ненормально? Ромка? Заболел?
        - Он умер...
        Мир поплыл перед глазами Риты...
        - Подожди, я, наверное, ослышалась...
        - Не ослышалась. Рома погиб. В тот день, когда ты уехала. Был сильный дождь, ты
        помнишь? Он приехал на работу, зашел в кабинет. К нему зашел Пашка, тот был не в себе.
        Наорал на него, потом извинился, сказал, что считает себя полным идиотом, что потерял
        то, что могло стать смыслом его жизни. Схватил ключи от машины и сказал, что еще,
        может, догонит тебя в аэропорту. Пашка его пытался остановить, но не смог. Дорога была
        мокрая, его занесло на повороте. Когда скорая приехала, было уже поздно... Я тебе сразу
        позвонила, как узнала, но ты не брала трубку. Может, и к лучшему. Мы его похоронили.
        Это было жутко. Пашка сошел с ума, он пьет не просыхая... Винит себя, что не остановил
        его... И еще тебя...
        - Я приеду...
        - Не надо, не сейчас... Дай время, чтобы страсти поутихли. Пашка буянит, обещает тебя
        убить за то, что друга в могилу свела. Он тебя теперь ненавидит, а когда напьется, то
        вообще страшным становится. Тем более девять дней будет... Не приезжай...
        - Хватит, я тебя уже послушала один раз. Мне плевать на Павла, пусть делает, что хочет. А
        убить меня он не сможет. Я и так только что умерла...
        Ромка смотрел, как его вытаскивали из искареженной машины. Он понимал, что с ним
        произошло, и ему было не жаль... Одно только мучило его - он не успел. Значит, теперь
        она никогда не узнает, что он ей хотел сказать. Никогда не узнает, что пожалел о своей
        трусости. А он не узнает, простила ли она его... А если нет? Без нее ему ничего не нужно.
        Так что, может, и правильно, что все так получилось... Не будет он бороться за свою
        никчемную жизнь, если в ней не будет Риты...
        - Эй, ну где вы там, что дальше-то делать? Забирайте уж меня отсюда поскорей!
        «Ну вот, явился... Старикан какой-то... Не так я представлял себе встречу на небесах. Хоть
        бы уж черт пришел, и то было бы веселее. К тому же, дорога мне за всю мою грешную
        жизнь - прямо в ад! А старикан еле тянется...»
        - Ну, что так медленно?
        - Пойдем...
        - Идти-то куда?
        - А ты куда сам хочешь?
        - Это уже не мое дело, веди сам, куда знаешь... Как зовут тебя, отец? Или здесь, на
        небесах, у вас все безымянные?
        - Ну почему же? Есть у меня имя, Серафим я.
        - Ну да, и сам старый, и имя у тебя старое, странное... Скажи, Серафим, вот если ты на
        небесах служишь, то должен все знать?
        - В каком смысле?
        - Мысли читаешь?
        - В вашем понимании читаю, конечно.
        - Тогда скажи мне, была у меня на земле девушка, Рита. Я обидел ее. Ты можешь мне
        сказать, простила она меня или нет?
        - Это единственное, что тебя волнует?
        - Да, если не скажешь, не пойду дальше!
        - А ты меня не пугай! А про Риту скажу тебе так: знаю я ее. Хороший она человечек. И
        тебя любит. Если б не она, тащил бы тебя уже чертеняка рогатый в адовы врата, а она
        шанс для тебя вымолила... Только поэтому я и здесь. Так что пойдем, милый, крылья
        получать будешь...
        - А она?
        - У нее своя дорога...
        - Она будет счастлива?
        - Ей тоже недолго осталось, недельку от силы. Вы ведь как две половинки были, хоть
        этого и не поняли. Нет теперь у нее сил жить дальше, не будет она бороться за себя.
        - Подожди, старик, я не понял... Рита умрет?!!
        - Погибнет от руки убийцы.
        - Нет!!! Послушай, отпусти меня, ведь все еще можно исправить!
        - Ты так думаешь?
        - Конечно! Я смогу! Буду биться до конца, ведь ангелы не сдаются, правильно? Мне
        нужно назад хотя бы нанемного. Я спасу ее, и вернусь обратно. Ну же, пожалуйста! Сам
        говоришь, человек она хороший. Ну так сделай для нее что-нибудь!
        - Видишь ли, отпустить я тебя могу, тем более, что в спасении она действительно
        нуждается, правда, не в том, о котором думаешь ты. Но есть проблема - твое тело. Оно
        разбито настолько, что непригодно больше для жизни. К тому же, как ты сейчас будешь
        выглядеть, если оживешь? Ходячий зомби, ужас!
        - Что делать? - пригорюнился Ромка.
        - Понимаешь, у другого человека я забрать тело тоже не могу. Это будет несправедливо. В
        медведя вселить - могу. Но как ты в таком виде будешь по улицам ходить? Тебя тут же в
        зоопарк отправят. Однако, есть выход, если, конечно, он тебя устроит. Я могу тебя вселить
        в птицу, в голубя! А что, хороший вариант, незаметный, да и передвигаться быстро
        будешь...
        - Ты что, старик, с ума сошел?!! Как же я в таком виде спасти ее смогу?
        - Ну, не хочешь - как хочешь, тогда пойдем домой.
        - Ладно, превращай меня в голубя, раз других вариантов нет...
        - Варианты всегда есть... Помни, неважно, в каком теле заключена твоя душа. Главное -
        храброе и любящее сердце. Ему подвластно все на свете...
        Самолет приземлился так мягко, что Рита даже на проснулась. Сразу же, как только узнала
        новость, она схватила икону и бросилась домой. Там ей предстояло еще неприятное
        объяснение с Костиком. Она, конечно, могла бы соврать что-то, например, что ей надо
        срочно к родителям, или что картину надо отвезти, что, в принципе, было полуправдой, но
        ей было не до оправданий. Костик на удивление легко все воспринял и даже отвез в
        аэропорт. Там он сказал, что все равно будет ждать ее возвращения, и купил билет. Только
        в самолете Рита расслабилась и заснула, как будто впала в забытье. Ей казалось, что
        прошло только пять минут, но голос стюардессы уже вывел ее из состояния сна:
        - Девушка, просыпайтесь, мы на месте, Вы у нас последняя пассажирка остались,
        поторопитесь, пожалуйста.
        Рита схватила сумку и икону, плотно упакованную в бумагу, и понеслась к выходу.
        Стюардесса неодобрительно покачала головой ей вслед. Девушка вскочила в двери
        автобуса, и они за ней тут же захлопнулись. Автобус тронулся, увозя в своих недрах
        притихших пассажиров. Вслед за ним вспорхнул белый голубь и полетел, провожая его на
        пути. Потом голубь увидел, как девушка вышла из здания аэропорта и взяла такси. Когда
        машина тронулась, он полетел вслед за ней...
        - Смотрите, как интересно, - таксист показывал пальцем на что-то за окном. Этот голубь
        летит за нами с самого аэропорта, я его еще там приметил. Он как будто следил за нами -
        странный такой, крупнее других, и белый-белый, без единого пятнышка.
        Маргарита выглянула в окно. Птица летела параллельно машине, как будто сопровождая
        ее. Маргарита слабо улыбнулась: жизнь продолжается - люди суетятся, куда-то спешат,
        таксист болтает всю дорогу без умолку, как будто не замечая ее состояния. Вот даже птице
        не отказано в желании жить. Нет только того, который смог бы стать ее жизнью... Что ж,
        его смерть ничего не меняет, она даже прояснила многие вещи, которые ей были до этого
        непонятны. Например, что если ты любишь, то неважно, насколько эта любовь взаимна.
        Даже если Рома и не полюбил бы ее, она все равно продолжала бы его любить, был бы он
        рядом с ней или далеко, как сейчас. В любом случае она пойдет к нему и скажет то, что не
        успела сказать. Это нужно ей. Только сначала заедет к отцу Михаилу, отдаст работу. И
        объяснит, что вряд ли сможет что-то написать еще. Она больше не верит ни во что, тем
        более в эти сказки для взрослых... Бога нет. А если он и есть, то это злобный, трусливый
        садист, который издевается над людьми, заставляя их страдать. Она молилась, она просила
        защитить ее любимого. И что же? Все произошло с точностью до наоборот. Ромка умер.
        Они оба умерли в тот день, когда пошел ливень, оплакивая их несложившиеся жизни. Что
        ж, так тому и быть...
        Отцу Михаилу ничего особо объяснять не пришлось. До него уже дошла трагическая
        новость. А о том, что между молодыми людьми была особая связь, он догадался еще
        раньше, когда в первый и последний раз видел их вдвоем. Тем более было жаль, ведь
        парень так помог храму. А теперь ему предстояло помочь девушке. Он видел, что творится
        у нее на душе, и это было неправильно.
        - Нравится? - спросила Маргарита, глядя, как он рассматривает икону.
        - Ты умница. Я не зря попросил именно тебя написать ее. У тебя хорошая и светлая душа.
        - Я пойду, осталось еще одно очень важное дело.
        - Подожди, мне надо кое-что сказать тебе.
        Отец Михаил помолчал, пытаясь подобрать нужные слова.
        - Мы не всегда видим замысел божий. И даже тогда, когда нам кажется, что все устроено
        несправедливо, а жизнь состоит из пустоты и боли, это всего лишь обман. Мы впадаем в
        уныние, потому что не видим сути. Не видим перспективы, что далее творец уготовил нам,
        и почему совершилось все именно так, как оно совершилось. Я могу тебе сказать сейчас,
        иди и прими все так, как есть. Однако, ты услышишь только слова, но не сможешь понять
        и прочувствовать сердцем. А жизнь - это гораздо больше, чем то, что мы о ней думаем. В
        этом и состоит чудо жизни. Мне остается только надеяться, что когда-нибудь ты все-таки
        к этому придешь. Главное, чтобы не было поздно. Чтобы не упустить главного,
        ожесточившись. Но я верю, что ты со всем справишься и вернешься к Богу. Я буду
        молиться за тебя. Ты ведь решила не писать больше ничего для храма, я правильно
        догадался?
        Маргарита опустила голову, слезы вырвылись и потекли у нее по щекам.
        - Иди, бог с тобой, он не оставит тебя. По силам даны испытания наши, значит, и ты
        справишься...
        За мозаичным окном, пропускающим причудливо искаженные лучи солнца, бился белый
        голубь, как будто хотел сказать что-то. Но на него просто не обратили внимания.
        Рита всю жизнь боялась кладбищ. Ей не нравилась жуткая тишина, царившая там, мертвые
        люди, глядящие с фотографий на могильных плитах. Особый запах разложения
        преследовал ее еще долго, если приходилось бывать там по необходимости. Но в этот раз
        она ничего этого не замечала. Наоборот, кладбищенский покой приносил ей успокоение от
        тех звуков жизни, которые в последнее время стали раздражать ее. Громко говорящие
        люди, звонкоголосые дети, истеричный дамский смех - все это осталось там, за оградой, а
        здесь была та мертвая тишина, которая была ей так необходима. Чтобы ничто не отвлекало
        от мыслей о нем. Она быстро нашла могилу Ромы, Люся объяснила очень понятно. Та и
        сама хотела отправиться вместе с Ритой, но ей хотелось побыть с ним одной. На свежей
        могиле стоял деревянный крест, обвязанный белым полотенцем, с прикрепленной
        фотографией Ромы. Он был на ней такой красивый, широко улыбался, а его серые глаза
        были полны жизни, которую он так любил. Она подошла и в бессилии опустилась прямо
        на утоптанную траву перед могилой.
        - Ромка, милый, прости меня! Если бы я знала, что все так получится, я бы не уехала. И ты
        тогда не помчался бы догонять меня на этой своей дурацкой машине. А сейчас я хочу тебе
        сказать то, что не успела. Я люблю тебя, и буду любить всегда. Где бы ты ни был, и где бы
        я ни была. Я была такой глупой, так берегла свое сердце, чтобы не ранить. А теперь оно
        разбито навсегда, и у меня ничего в этой жизни не осталось... Ничего...
        Откуда-то сверху донеслось хлопанье крыльев, заворковал белый голубь, как будто
        предупреждая ее о чем-то. Маргарита улыбнулась ему сквозь слезы. Похоже, что это все
        тот же голубь, которого она уже видела несколько раз сегодня. Или она уже сходит с ума?
        Отбросив мысли о птице, Рита стала разбирать цветы на могиле. Некоторые уже увяли, но
        другие были еще свежими, ей хотелось привести все здесь в порядок.
        Что потом случилось, она так до конца и не поняла. Сзади вдруг раздался шорох, она
        обернулась и увидела блеснувший на солнце нож. Потом белая птица с криком сорвалась с
        неба и кинулась на человека за ее спиной. Он пытался отбиться от нее, но голубь все
        нападал и нападал. Человек, отбиваясь, зацепился ногой за край соседней плиты, со всего
        размаху упал на спину, ударился головой о край другой плиты и больше не шевелился.
        Рядом лежал израненный голубь, он тяжело дышал и смотрел на нее так, как будто из
        последних сил старался что-то сказать. Потом дернулся и затих.
        Маргарита осторожно приблизилась к человеку. За версту от него воняло потом и
        перегаром. Она вгляделась в его лицо. Пашка! Как же это получилось? Только бы он был
        жив! Она бросилась к нему, осторожно приподняла его голову. Из раны на голове
        сочилась кровь, видимо, он сильно ударился при падении.
        - Пашка, пожалуйста, очнись, - в отчаянии закричала она, тряся его за плечи.
        Вдруг он со стоном сел и уставился на нее мутными, ничего не понимающими глазами.
        - Ритка, - сказал он заплетающимся языком, - а разве я тебя на убил?
        - А что, ты хотел?
        - Хотел... Я шел за тобой от самых ворот - отомстить за смерть друга! Я выбрал момент, и
        вот уже почти все получилось, когда на меня кинулась эта бешеная птица.
        Пашка с опаской поглядел на мертвого голубя и растерянно пощупал свою голову.
        - Почему я весь в крови? Это ты меня?
        - Не говори глупостей, ты сам упал и ударился головой о плиту. Лучше лежи спокойно, я
        вызову скорую.
        - Не надо скорую!
        - Надо, надо. У тебя гарантированное сотрясение мозга, и еще неизвестно, что там еще. К
        тому же по такой жаре, да еще и в твоем состоянии ты не сможешь никуда дойти.
        Машина скорой приехала быстро. Врач поинтересовался, как случилась травма. Рита
        объяснила, что малый, будучи не совсем в трезвом состоянии, споткнулся и ударился. На
        что врач заметил, что пьяным везет, трезвый бы на его месте убился, однако, заартачился
        брать его в машину, ссылаясь на то, что тот запачкает всю машину. Поняв прозрачный
        намек, Маргарита сунула ему в руку несколько бумажек, и стала помогать загружать
        Пашку в машину. Когда его наконец-то уложили, врач спросил:
        - Вы с нами в больницу?
        Рита покачала головой:
        - Нет, я еще задержусь, не все еще сделала.
        - Как хотите, - пожал плечами врач. Будьте осторожнее, очень жарко. У нас в этом году
        уже несколько случаев смертности среди молодых людей. Сердце не выдерживает такой
        жары.
        - Рита, - слабым голосом позвал ее из машины Пашка.
        - Ну что тебе еще?
        - Спасибо тебе за все. И прости. Это я виноват во всем.
        - Никто не виноват, Паша. Просто так получилось. На все есть воля Божья. Теперь я это
        точно знаю.
        Машина завелась и уехала, оставив облако пыли.
        Рита нашла выпавший нож, выкопала небольшую ямку и похоронила птицу, так
        неожиданно защитившую ее от смерти. Потом подошла к ромкиной могиле и, еще раз
        попрощавшись с ним, пошла к выходу.
        Полуденное солнце действительно палило нещадно. У Риты кружилась голова и
        заплетались ноги, то ли от всего пережитого, то ли от жары, то ли от всего вместе. Пару
        раз она была близка к тому, чтобы потерять сознание, однако, как будто невидимые
        крылья ангела подхватывали ее и несли дальше. За воротами она присела на лавочку,
        дожидаясь автобуса. Рядом с ней переговаривались две старушки в черных платочках.
        Рита вздохнула, и ей показалось, что она улетает куда-то высоко-высоко, за облака, и
        видит себя внизу на лавочке, переполошившихся старушек, пытающихся ей помочь,
        подошедший автобус с выбегающими оттуда людьми. Ей было так хорошо и легко, как не
        было, наверное, уже давно. Она без сожаления посмотрела вниз на Землю и полетела
        дальше, еще выше, туда, откуда струился золотистый свет, обещающий покой и счастье.
        Она знала, что там ее ждет любимый, и теперь ничто не сможет их разлучить. И еще то,
        что все случается тогда, когда это должно случиться, и ничего невозможно предугадать
        или изменить, потому что все предрешено заранее. Можно попытаться. Но на это
        способны только самые отчаянные храбрецы и любящие сердца...
        СЕРЕБРЯНАЯ СВАДЬБА АНГЕЛА ДИМИТРИЯ
        - Катерина, дочка, проходи. Ну что же ты стоишь, давай пальто, - отец как всегда в своем
        репертуаре - радостный, немного суетливый и очень молодой, - пойду отнесу чемодан в
        твою комнату, а ты пока располагайся, отдыхай, мама сейчас выйдет.
        Катя огляделась в доме. Все осталось по-прежнему. Стол посередине, по старой моде,
        «стенка» -когда-то очень модная с хрустальными вазами и бокалами внутри, а еще
        книжный шкаф с шедеврами мировой литературы и такой популярной когда-то серией
        «ЖЗЛ» - «жизнь замечательных людей». Еще софа с обгрызенной ножкой и два кресла. Ее
        Темка обгрыз, когда его только купили и не научили еще правилам вежливости. Какой он
        был смешной, сам маленький, шерстка шелковая, а уши аж до земли. Он так смешно и
        самоотверженно прыгал за мячиком, желтым, теннисным. Боже мой, как давно это было.
        Катерина вздохнула. Она покинула родительский дом, когда ей было семнадцать, поехала
        поступать в столицу, да так и осталась. Все теперь там - любимый муж, интересная работа.
        Правда, детей еще завести не успели, но как-то рано еще, хочется немного для себя
        пожить...
        Отец вышел, неся в руках кипельно белую скатерть - только такие водились в их доме.
        Мама любит, чтобы все было идеально. Она всегда была такой идеалисткой, и никакое
        время ее не вылечило. Это касалось всего: на работе должно было быть все безупречно - у
        нее свой цветочный магазин, где всегда самые свежие и самые красивые цветы во всем
        городе, идеально подобранные, оформленные и расставленные. Дома всегда - образцовый
        порядок: все убиралось, делалось и подавалось точно вовремя и именно так, как положено.
        Муж и дети были тоже идеально ухожены, наглажены, накормлены. Того же самого -
        совершенного порядка - мама всегда добивалась и от окружающих. Бедный папа! Он
        бесприкословно сносил все мамино «обтесывание», все ее драконовские распорядки -
        всегда клал зубную пасту на место, никогда не бросал носки где попало, был
        безукоризненно вежлив. Перечислять можно было бы до бесконечности. Только в одном
        он не поддался «дрессировке». Его глаза были всегда до неприличия веселые и какие-то
        счастливые. Мама могла распаляться и отчитывать его часами за какую-нибудь мелочь, а
        он только улыбался, глядел на нее счастливыми глазами и иногда успевал поцеловать
        ворчливую жену в шейку или ласково что-то ей прошептать на ушко. Мамин гнев тогда
        спадал на нет, и мир в семье восстанавливался. Катя, начиная с подросткового возраста,
        противилась маминой муштре и часто делала что-нибудь просто назло, вот такой у нее
        был бунтарский характер. Они громко ссорились, и разнимал их только отец. Вернее, не
        разнимал, а уводил Катю в ее комнату и там рассказывал какие-нибудь смешные или
        поучительные истории, а иногда просто сажал на колени и, баюкая, гладил по голове.
        Просто так, без слов. Но от этого становилось хорошо и спокойно на душе, и не хотелось
        уже ни протестовать, ни просто с кем-нибудь спорить. А потом он шел к маме и тоже
        долго и тихо о чем-то с ней шептался. Интересно, какие слова он находил? В любом
        случае, мама постепенно успокаивалась, и через некоторое время они уже вдвоем чему-то
        смеялись...
        - Пап, не поняла, где мама пропала?
        - Она сегодня меня на кухню не пускает. Сама делает что-то, ужасно нервничает, я ее даже
        не трогаю. Уверен, она слышала звонок в дверь и поняла, что ты уже приехала. Но не
        торопится выйти, хочет доделать все до конца. Ты же знаешь, какая она у нас терпеливая.
        Вот я никогда бы не выдержал столько не выходить, зная, что ты уже здесь.
        Он погладил ее по волосам и заглянул в глаза.
        - Ну как ты? Тысячу лет мы тебя не видели, редко заезжаешь к нам. Как Виктор?
        - Все в порядке, как всегда. Работает. Он сейчас разрабатывает один очень интересный
        проект, только о нем и разговоры. У меня тоже окей. Сейчас готовлю презентацию для
        очень крупного заказчика, работы по горло.
        - Ну уж нет, сегодня я тебе говорить о работе не позволю! Во всяком случае в моем доме! -
        мама вплыла как всегда грациозная, с прямой спиной, неся в руках поднос, источающий
        удивительный аромат еды. Поставив его на стол, она обернулась к дочери и легко
        поцеловала ее в обе щеки.
        - Здравствуй, милая. Наконец-то! Если бы не годовщина, так и вообще бы позабыла о
        родителях! Виктор, конечно же, не смог, как всегда занят!
        - Не смог, мамочка. У него завтра очень важная встреча.
        - Ну и ладно, посидим втроем, как раньше, когда ты была еще маленькая, - быстро
        вмешался отец, пытаясь предотвратить долгие препирательства по поводу и без.
        - А в чем это ты одета? Небось, как с дороги приехала, так и уселась. Надеюсь, ты
        привезла с собой какую-нибудь приличную одежду? Все-таки серебряная свадьба у
        родителей не каждый год бывает!
        Катерина обреченно кивнула.
        - Тогда быстренько в ванную, потом переодевайся и ровно через полчаса я жду тебя к
        столу. И чтобы без опозданий! А с отцом еще успеете наговориться, целый вечер впереди.
        Ровно через полчаса, когда Катя вышла из «своей» комнаты, на столе уже были
        расставлены праздничные тарелки, бокалы, вилки-ложки сияли безукоризненным блеском,
        как будто их только что купили, на столе гордо стояли любимые семейные салаты:
        «Оливье» - куда же без него, «Шапка Мономаха», украшенная темно-бордовыми
        семечками граната, огурцы-помидоры - и где только мама взяла их ранней весной, а
        посередине красовалось огромное блюдо с фаршированной индюшкой, вокруг которой
        уютно расположились картошины в золотистой корочке. Еда источала такие
        непереносимые на голодный желудок божественные ароматы, что хотелось наброситься
        сейчас же и съесть все... ну, или почти все...
        Хлопнула пробка от шампанского, и золотистый напиток запенился в высоких
        хрустальных бокалах, роняя блики на скатерть.
        - Ну что ж, - вставая, начал отец, - если вы мне позволите, я хотел бы поднять бокал за
        самую прекрасную женщину на свете, самую красивую, умную, добрую, самую любимую
        - за мою жену. С тех пор, как мы встретились, я каждый день благодарю Бога за то, что
        такая умница, красавица полюбила меня, тогда простого парня, и любит меня уже
        двадцать пять лет, и я даже не знаю, чем заслужил такое счастье. За тебя, любимая!
        Он наклонился и поцеловал жену, а Катя подумала, какие же они еще у нее молодые, как
        блестят их глаза, когда они смотрят друг на друга.
        Когда отец сел, Катя спросила:
        - Мам, а почему вы мне никогда не рассказывали, как познакомились, как влюбились? Дай
        отгадаю! Наверное, это было на танцах!
        - Нет, - засмеялась мама, я была очень скромная девушка, и по танцам не ходила.
        - Чем же ты занималась в свободное время?
        - Ну, во-первых, я училась, в институте культуры, поэтому времени было не так много. А
        во-вторых, я любила читать и мечтать. Так, наверное, я нашего папу и придумала, - она
        улыбнулась своим воспоминаниям. - Я все думала, каким он будет, мой суженый.
        Представляла высоким, худощавым блондином, с пронзительными серыми глазами,
        немного бледным, а челка должна была неприменно быть длинная. И еще полувер,
        обязательно серый, под цвет глаз... И вот в один прекрасный день, поднимаю я глаза от
        своих цветов, смотрю, передо мной стоит он, именно такой, как я хотела, и смотрит на
        меня, не отрываясь. Я обмерла. Ну, думаю, домечталась, уже вижу сны наяву. А он и
        говорит: «Девушка, как Вас зовут?» Я ни жива, ни мертва. «Лилия», - отвечаю. А он мне:
        «Звучит, как название цветка. Вы похожи на лилию, такая же нежная и очень хрупкая».
        Так мы и познакомились. Сначала ходили гуляли вместе, даже за ручку боялись взяться,
        не то, что нынешняя молодежь. Теперь вы все с малолетства знаете, ничего не стесняетесь.
        А мы через месяц только поцеловались.
        - А что это за странная история с папой? Я с детства помню рассказы, что папа как с неба
        свалился...
        - Почти так и есть... Папа наш взялся ниоткуда. Когда мы с ним познакомились, он страдал
        потерей памяти, не помнил откуда он, своей родни... Милиция, врачи только разводили
        руками... Все мои коллеги, да и родители - твои дедушка с бабушкой, первое время были
        против того, чтобы мы встречались... Парень пришел ниоткуда, ни родных, ни друзей... Но
        я пошла против всех, сказала, чтобы не мешали нам, я сразу поняла, что это судьба, и не
        хотела ее от себя отталкивать. В конце концов родители смирились. Тогда вообще все
        было по-другому, люди добрее были, не искали во всем выгоды. А Дима - кстати, имени
        он тоже не помнил, это я его так назвала, а потом так и записали - очень скоро нашел себя,
        стал писать сначала небольшие рассказы, потом романы... Очень красивые и необычные,
        не про партию и комсомол. В то время так почти никто не писал. Даже странно, что его не
        зарубили и так быстро признали.
        - Да хватит расхваливать меня...
        - Ладно, ладно, дай маме похвалить тебя, хоть раз в году, а то все ворчит. А ты, папочка,
        не скромничай, кто тебя сейчас не знает? Меня это еще в детстве доставало. Услышав мою
        фамилию, многие люди спрашивали: «А Вы, кстати, не дочь писателя...»? На этой фразе я
        старалась куда-нибудь ускользнуть, или, нервно сцепив зубы, отрицательно мотала
        головой. Меня твоя известность бесила дико! Слушай, пап, но все-таки, как получилось,
        что ты ничего не помнишь? Вообще ничего-ничего? Совсем-совсем?
        - Почему же, помню...
        - Ну так рассказывай скорее!
        - Слушай... Жил-был ангел, самый обыкновенный, с крылышками, на небесах, и звали его
        Димитрий. Однажды, выполняя свой очередной визит на Землю, он сквозь стекло витрины
        увидел прекрасную, хрупкую девушку. И имя у нее оказалось подходящее - Лилия. Он не
        мог оторвать от нее взгляд и стал часто прилетать к окну, чтобы полюбоваться ею. Она
        его, конечно, не видела, ведь ангелы умеют казаться невидимыми. Сначала он прилетал на
        несколько минут, просто повидаться, а потом уже и на час, и на два - просто стоял и
        смотрел на нее. Он настолько привык к ней, что не хотел расставаться, и даже немного
        забросил свои основные дела, не мог ни о чем думать, только о ней. Он любил смотреть,
        как она мечтает, прочитав очередной роман, вы же знаете, что ангелы могут видеть мысли
        людей. И однажды он понял, что влюбился всерьез и не представляет больше своей жизни
        без нее. Он мечтал о том, как они могли бы встретиться, будь он обычным человеком, и
        когда его мысли превратились в пытку, он пошел к своим старшим чинам и поведал им о
        всех своих страданиях. Собрался совет, чтобы решить, что с ним делать. Он, конечно, был
        виноват, но разве можно судить за любовь? Ну и решили - пусть ангел тогда получает то,
        чего добивается: станет человеком, тем самым потеряв свое бессмертие и способности. А
        когда умрет, то снова войдет в круг перерождения, как самый обычный человек. Такова
        была цена любви для бессмертного к смертной женщине. Совет думал, что он испугается и
        не захочет платить, по их мнению, такую непомерную цену за призрачное счастье, тем
        более, никто не мог гарантировать ангелу, что девушка его полюбит. Любовь не
        подвластна никому на свете. Но он с радостью принял решение старших и от всего сердца
        поблагодарил их. А потом, вместе с первыми лучами солнца воплотился. Так ангел
        Димитрий стал человеком, а все остальное ты уже знаешь...
        - Красиво... - задумчиво сказала Катя.
        - Ну, Митенька, ты и выдумщик, такое расскажешь! Все-таки ты законченный писатель до
        глубины души! - рассмеялась мама. - Наверное, тебя просто чем-нибудь по голове огрели,
        вот и потерялась у тебя память, а фантазии все твои все появились.
        - Мам, вечно ты все испортишь!
        - Конечно, это вы у меня только такие романтичные, а мать плохая, практичная, однако, на
        мне весь дом держится! Я тоже мечтала в молодости, но жизнь свои правила
        устанавливает! Папа твой ни гвоздя в стену забить не может, ни на рынок сходить
        нормально - то его обдурит кто-нибудь, а то и сам все раздаст, из жалости. А нас кто
        пожалеет? Только я и бегаю, как Савраска, с утра до вечера!
        - Мам, хватит, не заводись!
        - Устала я одна за всем следить! А отец целыми днями о чем-то неземном думает. В
        последнее время взял привычку - возьмет книгу, причем одну и ту же, уставится в одну
        станицу, и сидит так... Наверное, мировые проблемы решает.
        - Лиль, я читаю.
        - Как же, читаешь, а закладка все на одной странице лежит! Вот, доча, полюбуйся, - она
        побежала к полке с книгами и выхватила одну из них - большую, в коричневом кожаном
        переплете. - Вот, смотри! - и она тряхнула книгой перед лицом дочери.
        Оттуда, как из облака, вдруг вынырнуло большое белое перо и полетело, кувыркаясь, по
        воздуху. - Еще и дрянь всякую собирает! Вот откуда он это взял! Странное какое-то,
        неизвестно чье, огромное... Страусиное, что ли? Не иначе на улице с земли подобрал! А
        оно, может быть, заразное! - она бросилась к окну и распахнула его.
        - Лиля! - предупредительно крикнул Димитрий, но было поздно...
        Странное большое белое перо полетело за окно. Оно еще немного покружилось, как будто
        прощаясь, а потом, подхваченное легким ветерком, понеслось куда-то вдаль и ввысь...
        Отец и дочь подошли к окну, завороженные красивым полетом, провожая странное белое
        перо долгим взглядом...
        Лилия захлопнула окно:
        - Ладно вам, ничего страшного не случилось. Завтра подберешь новое, - уже
        примирительным тоном сказала она, почувствовав, что уж слишком разбушевалась.
        - Такого уже не будет, - тихо ответил Димитрий.
        - Пап, - заглянула в глаза отцу Катя, - скажи мне, а этот ангел никогда не пожалел о своем
        решении?
        - Ни на минуту, - ответил отец и посмотрел на нее добрыми ангельскими глазами, в
        которых светилась настоящая человеческая любовь. - Ну что ж, пойдемте дальше
        праздновать, - сказал он, и обнял двух своих девочек.
        А тем временем странное перо летело по воздуху, только почему-то не падало наземь, а
        улетало все выше и выше в небо... Домой...
        БОЖЕСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ АРХАНГЕЛА ГАВРИИЛА
        Иосиф, припав ухом к двери, стоял, не дыша... Ну вот, опять то же самое. Его
        жена, его Мария, драгоценность, отданная ему на сохранение, его
        обманывает. Он знал, видел по ее лицу, что-то с ней происходит, она в
        последнее время как будто стала светиться от счастья, часто пыталась
        уединиться, а когда уединялась, ему казалось, что с кем-то разговаривает.
        Сначала подумал, что молится. Но нет, интонации в доносившемся из ее
        спальни голосе были совсем иные, чем во время молитвы. А еще иногда ему
        чудилось, что ей отвечает тихий, чужой голос. И это был мужской голос -
        очень приятный, спокойный, он что-то нашептывал, увещевал, как будто
        окутывал ее. И тогда Иосифу становилось и вовсе плохо. Значит, не углядел
        он за ней, не сумел сберечь! Что скажет семья! И как он мог так ошибаться в
        этой бесстыднице Марии!
        Он взял ее почти два года назад из храма, где она воспитывалась с трех лет по
        желанию ее родителей Анны и Йоахима - очень религиозной семейной пары
        из Сепфориса, которые много лет оставались бездетными. И лишь в пожилом
        возрасте, благодаря неустанным молитвам, Бог им послал ребенка, которого
        они дали обет посвятить вере. И все бы так и случилось, если бы Анна и
        Йоахим не принадлежали к одному из самых уважаемых и древних родов в
        Галилее, который происходил от великого и почитаемого в народе царя
        Давида. Многие знатные мужчины хотели бы породниться с ними, тем
        самым «улучшив» родословную своих детей. В этом то и состояла проблема.
        Вернее в том, что одним из желающих породниться с этой семьей оказался
        царь Галилеи Ирод. Он был жестоким, коварным правителем, как и всякий,
        кто приходит к власти путем насилия и предательств. Многие роптали - у
        Ирода не хватает прав крови, чтобы править галилеянами, но он подавлял все
        подобные выступления очень быстро и жестоко. Но как долго можно
        удерживать страну в кулаке? Ему нужен был хитрый и стопроцентный ход. И
        он его нашел: женитьба на наследнице крови Давида, самого любимого и
        почитаемого царя Иудеи, сделала бы его власть более могущественной. Но, к
        сожалению, род Давидов вырождался, так как мало кого допускали в круг
        избранных, и оттого не было в нем притока свежей крови. Дети не рождались,
        а если и рождались, то почти все умирали еще в младенческом возрасте, как
        будто этот древний род преследовало семейное проклятие. Единственно
        подходящим вариантом для него была маленькая Мария - подарок божий
        стареющей бездетной паре, кареглазая девочка со смуглой кожей. Но
        родственники Марии были непреклонны и ни за какие посулы не
        соглашались отдать девочку в жены Ироду. Тот даже послал солдат, чтобы
        выкрасть ее, и лишь счастливый случай спас малышку - солдаты перепутали
        девочек, играющих во дворе, и вместо не блещущей особой красотой Марии
        украли ее подружку Юдифь, которая уже в детские годы была красавицей.
        Тогда родители Марии решили отдать ее на воспитание в Храм как можно
        скорее. Так они исполнили бы обет Господу посвятить жизнь дочери
        служению Богу, а, с другой стороны, защитили бы девочку от посягательств
        Ирода. Они надеялись, что тот не посмеет напасть на нее в Храме. Когда же
        ей исполнилось пятнадцать, собрался семейный совет, на котором и решили
        отдать Марию замуж прежде, чем Ирод предпримет снова попытку забрать
        ее силой. Нужен был надежный человек, который сберег бы Марию, не
        тронув ее девственности. Тогда выбор пал на Иосифа - очень дальнего
        родственника, как говорится, седьмая вода на киселе - вдовца, отца четырех
        детей, богатого плотника из Назарета. Конечно же, ему пообещали богатое
        приданое, а это было именно то, чего так не хватало Иосифу. После смерти
        жены надо было поставить на ноги четырех своих отпрысков - Иехуду,
        Иосифа, Иакова и Шимьона, а они уже как волки зыркали друг на друга,
        мысленно разделяя имущество и слуг отца между собой. Поэтому
        предложение оказалось как нельзя кстати, и Иосиф решился. К тому же, такая
        ли это большая проблема - сохранить одну девчонку в целости и сохранности.
        Посадить под замок, приставить пару слуг, вовремя приносить еду и водить
        на молитву - вот, пожалуй, и все... К тому же Мария была немного странной,
        как не от мира сего. Она сильно отличалась от сверстниц - Иосиф заметил это
        сразу, когда только увидел ее в первый раз. В отличие от своих живых,
        громкоголосых, полных жизни сверстниц, она была тихой, задумчивой и
        очень набожной - все время шептала себе под нос молитвы, а глаза ее были
        похожи на два бездонных темных озера, в которых плавала тихая грусть.
        Может, таким образом воспитание в монастыре подействовало на нее, а,
        может, давил груз того, к чему ее готовили родители - к жизни взаперти. Но
        какое ему до всего этого было дело? Хотя, сказать честно, его тронули эти
        бездонные глаза. Было в них что-то особенное, мистическое, как будто она
        уже что-то знала, как будто понимала и принимала все, что с ней происходит
        и еще произойдет. Именно эта затаенная тоска, спрятанная на самом дне
        огромных чистых карих глаз, растопила бы сердце даже самого закоренелого
        скептика на свете. К тому же тихий ее нрав был по сердцу Иосифу. И вскоре
        он привязался к ней как к собственной дочке. Да и дети его полюбили Марию
        как сестру. Она ни с кем не спорила, никого не обижала, была приветлива,
        добра ко всем, включая слуг. Ее, в свою очередь, не заставляли брать на себя
        обязанности по дому, и она проводила время в вышивании, которое очень
        полюбила еще со времен пребывания в храме, прогулках по двору,
        размышлениях или молитвах в спальне.
        И вот теперь новости! Первой принесла тревожную весть одна из служанок.
        Отведя его на задний двор, чтобы никто не слышал, она рассказала Иосифу,
        что Мария с кем-то разговаривает в своей спальне. Хозяин тогда не поверил
        глупой женщине и приказал ей держать рот на замке. Однако, слуги стали
        перешептываться и с неодобрением поглядывать на свою госпожу. Да и
        Мария переменилась. Она посвежела и, казалось, вся сияла внутренним
        светом и радостью. Глаза ее из двух темных озер превратились в два
        сияющих солнца, и с губ ее не сходила легкая улыбка. Она и не замечала
        недоброжелательных взглядов. Но Иосифа все это задевало, и очень даже
        глубоко. Во-первых, ему по условию договора необходимо было сохранять
        Марию в целомудрии. Даже он, муж ее, никогда не позволил бы себе ни
        лишнего взгляда, ни намека. А уж у него на нее было прав поболее, чем у
        всех остальных. Во-вторых, он не хотел, чтобы глупые болтливые слуги
        разнесли сплетни о распутстве Марии на весь город. С этим в Назарете было
        очень строго: уличат в неверности - забьют камнями до смерти. К тому же
        зачем Иосифу, одному из самых уважаемых людей в городе, нужна
        репутация рогоносца? И вот он решил проверить сам, что происходит. Один
        раз он уже пытался сделать это. Тогда он так же стоял под дверью и
        отчетливо слышал, как Мария говорила что-то. Но она говорила так тихо, что
        невозможно было расслышать. Тогда он постучал в дверь и вошел. В комнате
        никого не было. На вопрос, с кем она говорила, Мария ответила, что
        молилась. Иосиф ей поверил. Невозможно было не поверить, глядя в эти
        чистые, добрые глаза.
        И вот он опять стоял под дверью и слушал, как его жена с кем-то говорит. На
        этот раз сомнений не было, мужской голос вполне отчетливо произнес:
        «Смирись, Мария, как пришлось смириться и мне. На все воля Господа. Ты
        знаешь, как я тебя люблю, я всегда буду с тобой». Иосиф резко распахнул
        дверь спальни Марии. Она в одной простой рубахе с распущенными
        волосами стояла на коленях посреди комнаты, лицо ее было красным и
        распухшим от слез, волосы прилипли к щекам, а глаза выражали неизбывную
        тоску и отчаяние. Комната была пуста, в ней пахло маслами и ладаном, все
        окна накрепко закрыты. Иосиф сам проверил, подергав ставни. Они были
        наглухо заколочены по его же приказу. Иосифу лишь на мгновение
        показалось, что в воздухе висит какое-то золотое свечение. Но всего лишь на
        минуту, потом он моргнул, и наваждение исчезло. Он прошелся по комнате,
        заглянув на всякий случай под кровать и в сундуки, и, конечно же, там никого
        не оказалось. Не могло же ему послышаться!
        - Мария! - он остановился, не зная что сказать. - Во-первых, встань.
        Мария выглядела обессиленной, и ему пришлось самому помочь ей
        подняться и усадить ее в кресло.
        - Мария! - она подняла на него замутненные, полные слез глаза. Ее губы
        дрожали. - Ты должна мне расказать, что происходит. Я, конечно, по твоим
        понятиям уже старый, но не настолько глух и слеп, чтобы не замечать того,
        что творится у меня под носом! Я слышал мужской голос у тебя в спальне.
        Ты можешь сказать мне, что никого здесь нет, и ты опять просто молилась, но
        я прошу тебя, не обманывай человека, который был добр к тебе, принял тебя
        в свой дом и отнесся как к родной дочери! Разве ты видела от меня когда-
        нибудь дурной поступок или слышала плохое слово? И теперь ты хочешь
        опозорить меня перед людьми? Разве не замечаешь ты, как шепчутся слуги у
        тебя за спиной? Скоро слух, что у Иосифа молодая жена - развратница и
        прелюбодейка поползет по всему городу! И это мне будет достойной
        наградой за то, как я относился к тебе и сколько сделал для тебя!
        Иосиф разошелся. Он никогда до этого не повышал голоса на свою молодую
        жену, но тут обида взяла верх.
        - Что я теперь скажу твоей семье, которая передала тебя мне на сохранение?
        Не ты ли еще совсем недавно лицемерно клялась, что тебе ничего не нужно в
        этой жизни, кроме как служение Богу? Ты меня провела, глупого старика! А я
        тебе поверил! Ну, что же ты молчишь?! - в сердцах крикнул он и поднял
        опущенную голову Марии за подбородок. В ее глазах, полных слез, не было
        страха, только боль и отчаяние. Рыдая, она бросилась к его ногам и обняла за
        колени:
        - Прости меня, Иосиф, прошу тебя от всего сердца. Прости, что приношу
        столько проблем в твой гостеприимный и прекрасный дом! Однако,
        выслушай меня: не нарушала я данный в Храме перед священниками и
        людьми обет. Не изменяла тебе, Иосиф, говорю чистую правду, я осталась
        такой же невинной, какой взял ты меня к себе в дом.
        - Значит, опять будешь утверждать, что разговаривала сама с собой в этой
        комнате?
        - Нет, не буду я так говорить, поскольку не хочу врать тебе, ведь ты мой
        самый близкий человек и защитник после родителей. Здесь, в твоем доме, я
        обрела по настоящему родных людей, тепло и узнала, что такое человеческая
        любовь. Я тебя люблю от всего сердца как дочь, и поэтому только тебе могу
        доверить свою тайну.
        Она замолчала, собираясь с силами.
        - Я действительно была здесь не одна. Но это был не мужчина, поверь мне.
        - А кто же это был? - недоверчиво спросил Иосиф. - Служанка? Куда же она
        исчезла?
        - Это вообще был не человек. Это был архангел.
        - Вот еще... - удивленно потер бороду Иосиф. Он ожидал от нее каких угодно
        сказок, но не такого же...
        - Чтобы ты понял, я расскажу тебе все сначала. Это началось еще тогда, когда
        я служила в Храме. Ты знаешь, наверное, что я была одной из самых
        прилежных учениц и даже хотела посвятить свою жизнь Богу, и если бы не
        обстоятельства, так бы все и было. Я не хотела идти в мир людской, для меня
        он был опасен и враждебен. Я предпочла бы остаться в Храме и жить в
        гармонии с самой собой и окружающим меня миром. И я молилась об этом
        день и ночь, прося Бога помочь мне. Даже, может, послать какое нибудь
        испытание, чтобы доказать свою любовь к нему и веру. Но когда мне
        сообщили, что я должна уйти из Храма и выйти замуж за неизвестного
        человека, втрое меня старше, я была напугана, мне казалось, что мой
        маленький мир вместе со всеми моими мечтами рушится, и нет мне никакого
        спасения. Однажды я рыдала, лежа на каменном полу, просила у бога смерти,
        так как не видела своего будущего. Я даже упрекала его за то, что он так
        жесток со мной. И тогда я услышала непередаваемо прекрасный голос,
        который сказал:
        - Не плачь, Мария, и не бойся. Доверься Господу нашему, иди теми путями,
        которыми он тебя ведет. Не случится с тобой ничего плохого, поверь. Да и я,
        архангел Гавриил, послан сюда, чтобы быть рядом и защитить тебя, если
        будет такая необходимость.
        Передо мной стоял прекрасный ангел. Он был одет в белые сияющие одежды,
        как будто сотканные из чистейшего льна, а лицо его было таким прекрасным,
        что описать просто не представляется возможным. Глаза его сияли добротой
        и божественной любовью так ярко, что было страшно просто посмотреть в
        них. Я спросила:
        - Бог послал тебя меня охранять? Чем же я заслужила такое великое счастье?
        - Неведомы мне планы божьи. Знаю одно - не многие простые смертные
        удостаиваются такой чести, значит, чудесна будет жизнь твоя, так же как и
        чудесно предназначение твое. Позволено мне являться тебе, говорить с тобой,
        наставлять тебя. И, конечно же, оберегать от всякого зла.
        С тех пор он приходил ко мне почти каждый день, мы беседовали: я у него
        спрашивала, как прилежная ученица, делилась своими сомнениями, а он
        отвечал на мои вопросы. Я полюбила его от всего сердца как своего учителя и
        наставника, скучала, когда он не появлялся, ждала каждого прихода как
        праздника. А однажды он надолго исчез, и я подумала, что он покинул меня
        или забыл. Мне было так плохо, как будто потеряла себя. Целыми днями я
        плакала, умоляя его вернуться. Жизнь стала не мила, и я думала только о том,
        как сделать так, чтобы ее остаток провести в уединении и воспоминаниях о
        тех светлых днях, когда рядом со мной был мой милый наставник. А потом
        как-то днем, когда я молила Бога избавить меня от страданий, я
        почувствовала как воздух зазвенел. Это случается всегда перед тем, как
        появлялся он. Как будто нежно звенят тысячи колокольчиков, едва уловимым
        для человеческого уха божественным перезвоном. Потом за спиной возник
        характерный трепет воздуха, я обернулась - он стоял за спиной и смотрел на
        меня с такой нежностью и любовью, что все мое тело как будто охватило
        пламенем. Я была так счастлива в тот момент, как будто жизнь снова
        вернулась ко мне, и я позволила себе то, чего никогда не позволяла себе
        делать: в чистом порыве любви и восторга подбежала и обняла его,
        прижавшись всем телом как к человеку, как к земному мужчине. В этот
        момент я испытала такой восторг и счастье, какого не испытывала никогда в
        жизни, да и вряд ли уже испытаю. Мне показалось, что я лишилась своего
        физического тела и вся превратилась в сгусток огня, в один сгусток
        пламенной божественной любви, в один порыв самоотдачи, желая
        раствориться в нем полностью, одновременно приняв его в себя. Я также
        почувствовала, что такой же порыв исходил и от него, и когда наши тела
        соприкоснулись, это было подобно взрыву двух тысяч шаровых молний,
        однако не тех, которые убивают, это был взрыв бесконечной божественной
        любви, которая порождает. Нас как будто подхватило волной и понесло, все
        закружилось передо мной, я в исступлении и счастье и плакала, и смеялась, и
        была как безумная... Не знаю, как описать свои ощущения в ту минуту.
        Человеческими словами этого не сделаешь, потому что нет у нас слов,
        способных описать подобные чувства. А потом я просто потеряла сознание,
        потому что мой человеческий мозг не мог вместить в себя всех нахлынувших
        внезапно божественных ощущений, иначе моя голова, мое сердце не
        выдержали бы и лопнули. Когда я пришла в себя, был уже вечер. В комнате
        стояли сумерки. И хотя я пролежала без чувств несколько часов на холодном
        каменном полу, я чувствовала себя, как будто лежала на теплой пушстой
        перине, сотканной из лепестков роз, такое благоухание стояло вокруг. И если
        бы ты меня спросил, я могла бы поклясться, что все это время пролежала у
        него на руках, укрытая его крылами. Я до сих пор, когда мне одиноко или
        грустно, могу воспроизвести в своей памяти ощущение прикосновения этих
        теплых нежных крыльев к моей коже. Мне кажется, что до сих пор я слышу
        биение его сердца... Теперь ты знаешь все... Меня можно обвинить только в
        том, что я люблю. Но человеческих обетов я не нарушала, да это легко
        проверить. Я никогда не принадлежала другому мужчине.
        Мария замолчала. Иосиф молчал тоже, не зная, что сказать. История, которую
        только что поведала ему Мария, казалась ему сказочной выдумкой, бредом,
        фантазией больного рассудка. Наконец, он вымолвил:
        - Мария, то, что ты мне только что рассказала, видится мне фантазией
        больной женщины. В этом, конечно, есть доля моей вины. Я держал взаперти
        вполне уже созревшую женщину. Твой рассудок мог помутиться оттого, что
        сексуальные фантазии, естественно наполняющие голову каждой здоровой
        девушки, смешались в твоей с фанатическим бредом. Ты слишком много
        молишься. Тебе надо отдыхать. Я прикажу служанкам почаще выводить тебя
        на свежий воздух. Верю, что ты мне не изменяла. Ты была всегда под
        присмотром верных мне слуг, в спальне окна накрепко заколочены, а под
        ними стоит стража. Поэтому ты просто не могла бы это сделать, даже если бы
        и захотела. А чужие голоса... Думаю, не совсем здоровые люди могут
        воспроизводить посторонние голоса. А сегодня ты была явно не в себе, когда
        зашел в твою комнату. Я очень беспокоюсь за тебя, Мария. Мне кажется, что
        твой рассудок на грани срыва. Ты должна больше думать о себе, заботиться о
        своем здоровье. И больше проводить времени на солнце.
        - Иосиф, ты очень добр ко мне. Но я вижу, что ты не веришь мне и считаешь
        сумасшедшей. Тогда я скажу тебе последнее, то, в чем я побоялась бы тебе
        признаться раньше. То, из-за чего ты застал меня в слезах. Сегодня мой
        возлюбленный Гавриил принес мне благую весть. Я понесла ребенка в своем
        чреве. Я понесла от той божественной любви, которую испытала к Гавриилу,
        а через него и к Господу нашему. Я рожу ребенка, Божьего сына, который
        изменит судьбу всего рода человеческого, потому что зачат был не в
        обычной, человеческой, а в божественной любви. Во всяком случае так мне
        сказал Гавриил, а я верю ему как Господу Богу нашему. Сначала я
        обрадовалась. А потом заплакала, потому что испугалась. Мне вдруг на
        мгновение открылось, какой тернистый путь я должна буду пройти, чтобы
        сберечь и защитить это божье дитя. А еще мне стало страшно оттого, как
        люди отнесутся ко всему случившемуся, поверят ли мне. Но Гавриил
        приказал мне быть сильной и не бояться. Он сказал, что Бог поможет нам, а
        сам он будет всегда рядом и защитит меня и моего ребенка, чего бы это ему
        не стоило. А потом ты вошел в комнату, и он исчез. И вот мои опасения
        сбываются. Даже ты - мой муж, добрейший человек на свете - не веришь мне
        и называешь сумасшедшей.
        Иосиф молчал, не зная, что сказать. Еще пять минут назад он ни на секунду
        не верил своей молодой жене. Но... она беременна?! Это уж слишком... Если
        это так, то он нарушил контракт, не уберег девушку. Но ведь этого не могло
        произойти! Никак! Потом, действительно это легко проверить... Он присел в
        раздумье. Потом встал, резко выпрямившись, и сказал, как отрезал:
        - Вот что я тебе скажу, Мария. Всвязи с тем, что ты сообщила, мне придется
        переменить свое решение. С этого момента ты будешь находиться под
        усиленной стражей в своей комнате. А я в ближайшее же время приглашу к
        нам мою сестру. Ты знаешь, она повитуха, семья может ей довериться. Она
        осмотрит тебя и скажет результат. Только после этого я смогу разговаривать
        с тобой о чем-то серьезном. Ведь я даже не знаю, как теперь к тебе
        относиться. Жалеть ли тебя, потому что ты умом тронулась. Или презирать,
        потому что ты обвела меня вокруг пальца. До того времени, пока сестра моя
        не вынесет свой приговор, я не буду видеться с тобой. Всем остальным
        домашним это будет запрещено тоже. Скажу, что ты заболела. Все будет
        делаться в строжайшей тайне. Потому что нас ждут большие неприятности
        как в том случае, если по городу разнесутся слухи о твоей душевной болезни,
        так и в том, если до черни дойдут слухи о твоем прелюбодеянии.
        Иосиф вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. В голове у
        него шумело, перед глазами все плыло. Жизнь уплывала из-под его контроля.
        Ведь вчера еще все было так хорошо, а сегодня стало так сложно. Господи,
        хоть бы все это оказалось бредом сумасшедшей девчонки, взмолился он. Это
        еще как-то он сможет оправдать. Но если она действительно беременна...
        Тогда у него серьезные проблемы... Что-то сжалось от страха у него в груди,
        когда он только представил последствия такого происшествия. А сердце
        кольнуло. Оно всегда умело предчувствовать надвигающуюся беду...
        Сестра Иосифа Саломея, известная в Назарете повитуха, вышла из спальни
        Марии в зал, где ее ожидал хозяин дома. Лицо ее было мрачнее тучи. По его
        выражению Иосиф понял, что тяжелые предчувствия его не обманывали.
        - Случилось худшее из того, что могло случиться? Она не девственница? -
        спросил Иосиф, пытаясь сохранять остатки самообладания.
        - Она девственна, в этом нет сомнения, - отвечала Саломея.
        - Так почему же ты так сурова? Ты нашла какую-нибудь болезнь у нее?
        - Лучше бы она заболела и умерла, - Саломея села в кресло, она медлила, не
        зная, как преподнести брату известие. Потом, все же решившись, сказала:
        - Она беременна.
        Иосиф пошатнулся как от удара.
        - Но как это могло произойти? Как женщина может быть девственницей и
        беременной одновременно?!
        - Не спрашивай меня, брат, я не знаю. За долгое время врачевания вижу такое
        впервые и не знаю, что тебе сказать. Одно знаю точно: она девственница, и
        она понесла ребенка. Ты можешь пригласить других повитух, но все тебе
        скажут то же самое.
        - Получается, что тот бред Марии, о котором я тебе рассказывал, может
        оказаться правдой? О нет! Я еще не схожу с ума! Скажи мне, сестра, ведь это
        не может быть правдой!
        - Я не слышала еще о таком никогда. И потом, я не особо склонна доверять
        чудесам, братец, особенно такого рода. Но в любом случае, что бы там ни
        произошло, беды тебе не избежать. Прежде всего, необходимо сообщить
        новость семье. Они опросят всех слуг и домашних, чтобы понять, как такое
        могло произойти. Но все они на твоей стороне, я уверена. Я тоже расскажу
        то, что увидела. Пусть решают сами, что делать с Марией. Но вот город... Ты
        прекрасно знаешь, как много завистников у тебя. Весть о том, что Мария
        беременна, мигом разлетится по Назарету. Все знают, что вы с ней не живете
        как муж с женой, скажи спасибо своим болтливым слугам. Ее обвинят в
        неверности и даже могут побить на улице камнями.
        - И что бы ты мне посоветовала?
        - В любом случае ждать решения семьи. А там будь что будет. Ты ничем
        больше не можешь помочь Марии.
        - Неужели ей придется расплачиваться за грех, который она не совершала?
        - Все же ты наивен, братец... Ты веришь этой девчонке даже после того, как я
        обнаружила у нее в чреве доказательство греховности?
        - Вот этого-то я и боюсь! Даже ты, которая лично убедилась в девственности
        Марии, не хочешь поверить в ее невинность! Что уж тогда говорить о
        других! Они заклюют ее! Семья станет обвинять ее! А в городе
        действительно могут убить!
        - Тебе то что? Может, для тебя это и выход! Во всяком случае, избежишь
        опасности от Ирода. Все ведь знают, что рано или поздно он все равно придет
        за ней! А если узнает, что она беременна, то и вовсе озвереет! Сейчас он
        думает, что Мария в безопасности, и занимается своими проблемами,
        откладывая женитьбу на ней. Но узнав, что она понесла, он постарается
        выкрасть ее и уничтожить ребенка как возможного претендента на власть,
        данную этому несчастному правом крови. Не знаю, насколько ты осознаешь
        это, но ты в опасности, Иосиф! Девчонка принесла беду в этот дом!
        - Ты несправедлива к ней, Саломея. Мне жаль бедную Марию. Она страдает.
        И не ведает, какие еще испытания могут выпасть на ее долю. Несомненно, я
        признаю ребенка и скажу, что Мария зачала его со мной в браке, и пусть
        только посмеют тронуть ее пальцем! Но, конечно же, всем рот я закрыть не
        смогу. И осуждения со стороны многих горожан не избежать. Ей придется
        жить в вечном позоре, а это тяжкий крест. Она не сможет теперь выходить в
        город, тем более, что твои опасения насчет Ирода более, чем реальны. Я
        удвою стражу и попрошу помощи у семьи.
        - Добрый ты слишком, Иосиф, а, может, просто дурак! Избавься как-нибудь
        от девчонки, вот тебе мой совет! Нет Марии - нет проблем. А денег ее у тебя
        уже никто не заберет!
        - Не могу, Саломея, я так поступить. Потом себе никогда этого не прощу.
        - Как знаешь, Иосиф. Я тебе все сказала.
        Саломея встала и вышла, оставив Иосифа размышлять в одиночестве. И
        размышления его, отнюдь, были не веселыми. Перспективы, нарисованные
        сестрой, предстали перед ним во всей своей красе. Голова его раскалывалась
        надвое, так же как и сердце, одна половинка которого обвиняла Марию в
        предательстве и требовала возмездия, в то время как другая обливалась
        кровью от одной только мысли о том, что с Марией может случиться что-то
        плохое. Так, разрываемый противоречивыми мыслями, он и просидел полдня,
        не в силах принять какого-либо решения. А потом заснул от усталости.
        Его разбудил странный шорох, как будто большая птица спускалась с неба.
        Он вздрогнул и проснулся. Пахло чем -то необычным, очень свежим, как
        будто после грозы, а воздух был натянут и звенел как тысячи нежнейших
        колокольчиков. Иосиф медлил открывать глаза. Он уже знал, что сейчас
        увидит, но не верил сам себе, радовался и боялся этого одновременно. Вдруг
        тихий голос, который он уже слышал за дверью Марии и который не сможет
        забыть никогда, произнес:
        - Не бойся, Иосиф, открой глаза и смело посмотри в лицо своей судьбе. Будь
        отважен, ибо нет времени ждать. Тебе и Марии с ребенком грозит опасность!
        Иосиф открыл глаза и воззрился на прекрасного архангела, стоящего прямо
        перед ним.
        - Значит, Мария не лгала мне, и ты действительно являлся к ней! Глазам
        своим не верю! Теперь я понимаю, почему Мария, фанатичка Мария,
        посвятившая жизнь свою служению Богу, не устояла перед красотой высшего
        творения!
        - Не тебе судить Марию, Иосиф. Помыслы Марии чисты, она невинна и перед
        тобой и перед всеми остальными людьми на этом свете, а любовь ее -
        божественна. К сожалению, вряд ли ты когда-нибудь сможешь хотя бы
        отчасти ощутить то, что она. Мария - избранная, и в этом ее и неземное
        счастье, и человеческая беда.
        - Конечно же! Кто я? Обычный человек, старик, который любит Марию всего
        лишь как свою дочь! И кто ты! Как мне состязаться с тобой! Но как же ты,
        такой великий, мог допустить, чтобы она оказалась в опасности! Я слышал
        из-за двери - извини уж мою человеческую слабость, я подслушивал - как ты
        говорил, что любишь ее! Почему же ты не защитил, не оградил ее от тех бед и
        последствий, которые принесла ей твоя божественная любовь!
        - Ты не понимаешь, о чем говоришь, Иосиф! Неисповедимы пути Господни!
        И даже меня, своего ближайшего ангела и хранителя, Он не посвящает в свои
        планы. Когда Он приказал мне, воину, властителю стихии огня, величайшему
        сотворцу истории человеческой охранять какую-то девчонку в храме, ты
        думаешь, мне это было по душе? После всех тех дел, величайших свершений
        во имя и по повелению Господа, сидеть и смотреть, как она с утра до вечера
        молится? Это ли был предел моих честолюбивых мечтаний? Но я подавил в
        себе всякое роптание. Ибо воля Господа - это закон. День за днем наблюдая
        за этим чистейшим из всех созданий человеческих, я изумлялся ее
        совершенству и хрупкости. Она, не зная того сама, в своих божественных
        размышлениях доходила до тех высот правды, каких не достигали иные
        ученые мужья. Она же все чувствовала сердцем. Для меня это было тем более
        вновь, ибо чувствовать я уже давно разучился, предпочитая действовать
        безупречно. Она задавала мне вопросы, я отвечал, развенчивал ее страхи и
        подогревал ее надежды. Она смотрела на меня с таким восхищением и
        любовью, что я и сам постепенно проникся к ней особым чувством, особой
        любовью, избирательной. И когда я понял это, испугался. Я решил больше не
        приходить к Марии, потому что моя безупречность находилась в опасности.
        Впервые в жизни у меня появилась, кроме привязанности к Богу, другая
        привязанность - к этой девочке, человеческому существу. Я был испуган
        своим открытием, и решил, что мысли мои могут быть только о Боге и
        служении ему, а не о Марии, даже если она самая лучшая среди человеческих
        созданий. Но душа моя была в смятении и просила вернуться к ней, хотя бы
        на мгновение посмотреть, где она, что с ней происходит, хоть на минуту
        приблизиться к ней. Я скучал и не находил себе места. Я терзал сам себя, и
        даже ослаб из-за этого, потеряв часть своих сил из-за страданий. Тогда я
        взмолился Богу, спрашивая, как мне быть, и Бог ответил мне. Он сказал, что я
        погряз в грехе.
        - Да, - сказал я, - прости меня, я виноват, потому что посмел поставить какую-
        то девчонку выше всех остальных человеческих существ. И даже больше -
        мысли о ней стали занимать меня слишком сильно и отвлекать от служения
        тебе!
        - Не в этом твой грех, - услышал я. - Так ты ничего и не понял. Ничего не
        могло случиться без моего ведома, тебе ли этого не знать! Ты решил, что сам
        теперь руководишь собой и своей жизнью, что тебе подвластно все в этом
        мире - даже любовь! Ты забыл, что это божественное чувство, единственное,
        которым невозможно управлять, ради которого и создан весь этот мир! Ты
        решил, что сможешь обуздать божественную любовь, оставаясь при этом
        совершенным, но сейчас ты видишь, как слаб. Ты измучился, и уже не так
        безупречен, потому что все время проводишь в ненужной борьбе с самим
        собой. А значит, и со мной. Подумай об этом.
        В тот же момент озарение снизошло на меня, и я через времена и
        пространства понесся туда, куда звало меня мое сердце. Я уже знал, что
        никогда больше не оставлю ее, до самой ее смерти и даже после. Кроме того,
        я увидел сколько нечеловеческих испытаний нам еще предстоит пройти
        вместе. Сердце мое ужаснулось, но в то же время и возрадовалось
        величественным планам Господа. Когда я увидел, до какого жалкого
        состояния я довел существо, которое так люблю, мне стало стыдно и больно.
        И любовь моя в тот момент удвоилась и расцвела. Она увидела меня и
        бросилась навстречу. В тот момент произошло чудо. Чудо слияния земного и
        божественного. Не спрашивай меня, как это могло произойти, я и сам не
        знаю. Это был подарок Бога, это был тот урок, который Он преподнес
        человечеству и Силам Небесным. Это был Божественный План, а я по своему
        недоумию пытался сопротивляться ему. Теперь ты понимаешь, что если даже
        я, высший ангел, не всегда могу понять и принять помысел божий, можешь
        ли ты противиться его предписаниям?
        - Это значит, что у людей нет выбора? Ни у кого нет выбора, даже у ангелов
        небесных?
        - Выбор есть у всех, даже у тебя. Вопрос только в том, куда тебя приведет
        твой выбор - ближе к Богу и радости, или уведет тебя от него в сторону
        метаний и тьмы. Решаешь только ты.
        - И что мне теперь делать?
        - Твоя сестра Саломея играет в собственную игру. Жалея тебя и желая
        помочь, она послала весточку Ироду, надеясь на то, что тот заберет у тебя
        Марию силой. Но ты не должен этого допустить. Ведь я знаю, что ты на
        самом деле человек честный и любишь ее искренне. Вам нужно бежать.
        Вернее, отправиться на какое-то время в путешествие. Не говорите никому,
        куда вы направляетесь, уезжайте как можно быстрее, взяв с собой все только
        самое необходимое. Отправляйтесь к родственнице вашей Елизавете. Там вас
        примут. Елизавета сама ждет ребенка и не откажет вам в питании и крове.
        - Но как же мы двинемся в такую жару, почти без слуг, с малым запасом
        воды?
        - Пусть тебя это не заботит. Все будет хорошо. Я буду рядом и помогу вам
        преодолеть нелегкий путь.
        Иосиф с беспокойством смотрел на свою молодую жену. Солнце палило
        нещадно, на небе не было видно ни одной тучки. По лицу девушки, ехавшей
        на лошади, груженной тюками с водой и провизией, пролегли следы-
        доорожки от пота. Она тяжело дышала и, казалось, еле держалась на лошади.
        Еще немного, и она свалится.
        Вдруг Мария улыбнулась, выпрямилась и посмотрела наверх. Глаза ее
        засветились таким счастьем, как будто не было у них позади всех этих
        испытаний. В этот момент Иосиф почувствовал, как воздух зазвенел, а потом
        услышал легкий шорох, как будто большая птица следовала за ними. Он не
        стал поднимать глаза, зная, что там увидит. А над их головами в этот момент
        возникла большая тень - в форме распростершихся над ними ангельских
        крыльев...
        ДЕВОЧКА ИЗ АКДАМА
        Каждый узор, каждый завиток этого белого по прозрачному рисунка на старой
        бабушкиной тюли был знаком Веронике с детства, и, как и много лет назад, она привычно
        разглядывала их сквозь прикрытые ресницы. Весеннее солнце пыталось пробиться в глаза,
        и Вероника играла с ним, пытаясь расщепить сквозь ресницы свет на маленькие радужные
        лучики. Небольшая комнатка была обставлена немногочисленной мебелью времен Царя
        Гороха - здесь был пузатый буфет и без того светлого, да еще и выгоревшего цвета, за
        стеклами которого ютились вазочки, фарфоровые фигурки разных времен и народов,
        многочисленные рюмочки - стаканчики, давно потерявшие своих собратьев и разная
        другая мелочь; в тон ему трюмо, на зеркальной глади которого от времени образовались
        странные маленькие черные точки; старая, но достаточно крепкая софа; строгий, без
        всяких излишеств стол на высоких круглых ножках, покрытый белой вязаной салфеткой,
        два близнеца-стула, которые, судя по цвету и форме, состояли в родственных связях с
        вышеуказанным столом. От всего веяло спокойствием и немного нафталином. На софе,
        покрытой любимой бабушкиной периной было тепло и уютно, и Вероника подумала, что,
        может, вот оно и есть, счастье, когда тепло, светло, и не хочется даже менять положение
        тела, чтобы, не дай бог, ничего другое тоже не изменилось. Просто так лежать и ловить
        ресницами солнечных зайчиков…
        - Ве-ро-ни-ка! - гулким басом сказали настенные часы, а маятник, упрямо мотая большой
        позолоченной головой, нашептывал: «тик-так,тик-так, все пройдет, все-о пройдет…».
        Шарканье старых мягких тапочек так органично вписалось в эту картину, что девушка
        даже не заметила, как вошла бабушка. Она осторожно поставила поднос с чаем и сладкими
        домашними булочками на стол и тихо позвала свою любимицу:
        - Верочка, дорогая, ты уже не спишь?
        Вероника сладко потянулась и села:
        - Уже нет, бусь.
        - С днем рождения тебя, милая.
        «Господи, как здорово, что этот прекрасный, солнечный день обещает еще и много, много
        всего интересного! А который час? Почему никто еще не звонит поздравлять меня
        любимую? Мне ведь двадцать! Ух ты, двадцать…»
        И как будто в ответ на ее мысленный вопрос замигал новогодними огоньками новенький
        «Sumsung»: «Ах, мой милый Августин, Авгутин, Авгус…», не успел допеть он, когда
        Вероника схватила трубку:
        - Привет, дочь, с днем рождения, надеюсь, у тебя все хорошо, ресторан заказан на восемь,
        увидимся. Анастасии Петровне привет. Бегу, целую.
        Ну вот, даже в день рождения одно и то же. Привет, как дела, и, даже не дослушав как,
        пока, бегу, целую, деньги на тумбочке. Вернее, не на тумбочке, а в надежном банке, на
        валютном счету, всегда сколько хочешь, не хватит - добавлю. Только денег обычно
        хватало, а вот отца - если б только он знал, как ей сейчас его не хватало, и никакими
        деньгами компенсировать это было не возможно. Маму Вероника почти не помнила, она
        умерла, когда ей было пять лет отроду, и в ее памяти отчетливо сохранилось лишь одно
        воспоминание: утро, большой круглый стол, они сидят и пьют чай с малиновым вареньем.
        Скатерть белая, а чашки с большим заварочным чайником небесно-голубого цвета. И еще
        большой самовар, натертый до зеркального блеска, в чьем золотом пузе отражается не
        менее золотое солнышко. Все хорошо и безмятежно, а мама похожа на ангела. После
        смерти жены отец замкнулся и с головой ушел в работу, а воспитание «Верочки» взяла на
        себя бабушка. Отец так больше и не женился, женщину так и не нашел, что было и
        неудивительно - с его ритмом работы было бы свинством завести даже собаку - она бы
        сдохла от тоски, сутками сидя в пустой квартире. Маленькую Веронику воспитала
        бабушка - «буля», как любовно ее называла внучка. Анастасия Петровна, потеряв дочь, все
        свое внимание отдавала внучке, и друг для друга они были одни на свете. Взрослые
        шептались, что буля балует девочку, что та должна ходить в садик, общаться с детьми. И
        все это было правильно. По настоянию отца так и сделали, но через неделю дело было
        решенным. Вероника не хотела выходить из маленького, уютного, похожего на пряничный
        домик убежища були на эти огромные, холодные, пахнущие свежей краской просторы. К
        тому же она пугалась кричащих по поводу и без него детей, как воспитанный ребенок
        делилась своими игрушками с другими малышами, свое общество никому не навязывала,
        детских интриг плести не умела, и к вечеру каждого дня буля обнаруживала ее в каком-
        нибудь углу одну, без игрушек и без настроения. А после того, как незнакомая девочка, ни
        слова не говоря, отобрала у нее куклу и ею же пребольно ударила по голове, а другая
        милая с виду подружка, угостив конфетой, попыталась ее вернуть, устроив такую
        истерику, что сбежались воспитатели со всего детского сада, Вероника категорически
        отказалась туда возвращаться, и конечно же, буля была полностью на ее стороне. Отцу
        пришлось уступить, и Вероника опять с радостью окунулась в мир бабушкиных историй,
        красивых картинок в огромных книгах и разных журналах, которые буля собирала,
        интересных вещей, хранящихся в шкафах, комоде и буфете. Нельзя сказать, что она
        чувствовала себя одинокой, всего, что у нее имелось, ей хватало, чтобы построить свой
        маленький сказочный мир, где она была принцессой, и бури обходили ее страну стороной.
        А, может, она просто не знала, что одиночество существует, и что оно так называется.
        - Отец звонил?
        - Да. Как всегда скороговоркой. Буль, а, правда, что стареть страшно?
        - О чем ты, милая? Разве можно бояться того, что неминуемо случится? К тому же
        молодость слишком суетлива. Мне нравится моя старость.
        - Я понимаю - книжки, свободное время, жизненный опыт… Но все же… Ничего уже не
        изменить, ничего интересного впереди…
        - К сожалению, только в молодости мы думаем, что действительно в силах что-то
        изменить. Бьемся, как мухи в паутине, то одно выдернем крылышко, помашем, то другое.
        Только потом понимаешь, что все давно было решено, и, увы, не нами. А мы просто
        меняли декорации.
        - Ты думаешь, действительно ничего нельзя изменить? А зачем же тогда биться в этой
        самой паутине, менять декорации? Легче сразу лечь и умереть.
        - Кое-что изменить можно. Но - только то, что внутри тебя. И тогда декорации будут
        меняться сами собой, а ты будешь просто наблюдать за этим - спокойно, с интересом и без
        суеты, выглядывая из собственного мира, как из окошка. А вот этот, внутренний мир от
        возраста не зависит. Когда ты поймешь это, считай, что уже постарела, ведь нет большей
        старости для тела, чем мудрость, и нет большей молодости для души.
        Философские беседы прервал распевающий Августин.
        - Танюшка, - увидев знакомый номер, обрадовалась Вероника.
        - Привет, соня, сколько дрыхнуть - то можно! Солнце светит нам с утра, в детский сад
        идти пора! Вставай, с днем рождения тебя!
        Танюшка ворвалась в ее жизнь, когда она уже училась в шестом классе. Тогда к ним
        привели новую девочку - рыжую, конопатую, очень вертлявую - и посадили ее рядом с
        тихой отличницей Вероникой, чтобы та помогла подтянуться ей до уровня
        специализированной школы. Таниных родителей перевели по работе в столицу, в городе
        они никого не знали, да и на шею холодно-чопорная Москва им не кинулась. Танюша,
        испытав на себе «гостеприимство» одноклассников, обратила внимание на молчаливую,
        вечно витающую в облаках соседку. Сначала она попробовала на ней свои чары,
        продемонстрировав модный пенал, тетрадки с яркими картинками, разноцветные
        мешочки с иностранными конфетами и всякими там «бубль гуммами». На девочку все эти
        сокровища впечатления не произвели, а, как оказалось позже, пенал у нее был не хуже,
        даже лучше, и тетрадки с картинками имелись, конфеты она не любила, а жвачку в школу
        таскать вообще не разрешали. Все, конечно же, это делали. Но только не Вероника, она
        была странной девочкой, в классе с ней никто не дружил, но никто и не обижал.
        Создавалось впечатление, что ее просто нет. Но она существовала - сидела на второй
        парте, иногда отвечала, сдавала тетрадки. Несколько раз ее пытались растормошить:
        «взять на понт», «подколоть», но она только смотрела большими, грустными глазами, и
        создавалось впечатление, что ее по чем зря отрывают от обдумывания проблем такого
        масштаба, что никому и не снилось, и в конце-концов ее оставили в покое. Какой смысл
        терзать труп убитой собаки. Однако, других претендентов на дружбу у Тани в обозримом
        поле предполагаемой битвы не предвиделось. А девчонка и вправду ей понравилась. На
        труп она все же была мало похожа. Это Танюша поняла по немногочисленным репликам
        Вероники. Во-первых, они были умными, точными и зачастую очень смешными. Во-
        вторых, добрыми и теплыми, что для холодной Москвы было большой редкостью. А еще
        Вероника без сожаления делилась тем, что у нее было, начиная с фирменных ручек и
        разноцветных фломастеров, заканчивая домашними по математике, в которой Таня была
        «не в зуб ногой». Вобщем, дружба состоялась, и Таня была приглашена к Веронике в дом.
        Шикарные апартаменты в центре Москвы, где обитал отец Вероники, с портье в подъезде,
        зеркальным лифтом, мебелью в стиле модерн, натертой до идеального блеска,
        вышколенной прислугой, а также новенький компьютер и нескольких больших
        фарфоровых кукол в огромной белой «детской», разодетые как настоящие леди, привели
        Танечку сначала в оцепенение, потом в немой восторг.
        - Ты обитаешь во всей этой красоте и никогда ничего мне не рассказывала? - даже
        обиделась она. - А еще подруга...
        - Я здесь бываю не так часто, - пожала плечами Вероника. - Не так часто, как хотелось бы.
        По выходным отец иногда забирает меня к себе. Когда есть время. Сегодня у него есть
        время, но к нему должны прийти по делу, и он спросил, не хочу ли я пригласить поиграть
        кого-нибудь… А вообще-то я живу у бабушки, тебе она очень понравится.
        Бабушка Танюше действительно очень понравилась, но забыть тот первый столбняк от
        большой блестящей квартиры она так и не смогла и при каждом удобном случае
        стремилась попасть именно туда. Где все было чинно-важно, где полы блестели не хуже
        зеркал, обед с переменой блюд подавали в огромной столовой с круглым столом, а
        прислуга двигалась тихо, как будто боясь кого-то напугать. А еще ей понравился высокий,
        худой и очень серьезный папа Станислав Васильевич. Она его до ужаса стеснялась,
        боялась поднять глаза, но когда он спросил ее, как дела, и мимолетно погладил по голове,
        ощущение благодарного благоговения охватило ее. Ей показалось, что таким и должен
        быть настоящий отец - немного холодным, всегда занятым своими важными мыслями, а не
        как у нее - вечно лежащий на диване перед телевизором в одних трусах, с задранными на
        журнальный столик огромными ногами, постоянно что-нибудь жующий и пристающий с
        какими-нибудь очередными маразматическими шуточками. Сам пошутил - сам и поржал.
        И тогда она подумала, что Вероника, возможно, не ценит всех этих радостей жизни, как
        могла бы оценить она. И что она обязательно будет дружить с этой странной девочкой,
        потому что она хочет бывать в этом доме, играть с такими красивыми и, очевидно, очень
        дорогими игрушками, слышать голос Станислава Васильевича, низкий, красивый, с
        правильным произношением и властной интонацией, и иногда представлять, что это ее
        папа. А она, в свою очередь, постарается привести подругу в чувство - выдернуть из
        полусонного мира грез в мир настоящий, цветной и жизнерадостный. В конце концов, ее
        энергии хватит на двоих. И еще она больше никому не позволит зло шутить с ней и ее
        новой подругой. Теперь их двое, а это - какая-никакая, но коалиция, и им, в сущности,
        никто больше и не нужен.
        Так и привилась Танечка Зверева к семье Косинских, как дичка груши к дорогому сорту
        яблок, и прививка действительно получилась удачной - в семье Танечку полюбили как
        родную, а она вносила приятное оживление в их размеренную жизнь. Школьные годы
        пролетают, как известно, быстро, они накрепко связали подруг массой разделенных на
        двоих впечатлений и первыми девичьими секретами, так они и шагнули вдвоем во
        взрослую жизнь. Вероника поступила на престижный факультет в университет, а Танечка,
        со вздохом облегчения покинув школьные пенаты, решила, что никто и никогда больше не
        заставит ее корпеть над этими нудными заумными книжками, и с головой окунулась во все
        многоцветие жизни. Была она прехорошенькой, веселые цвета шоколада блестящие
        кудряшки подчеркивали карие очень живые глаза, а фигурка как с картинки заставила
        сломать шею не одного представителя слабосильного пола. И хотя парней она меняла
        гораздо чаще, чем перчатки, в дорогой магазин мужской одежды она устроилась именно в
        поисках богатого и щедрого кавалера. Все те ухажеры-ровесники, что у нее были, в
        лучшем случае могли ей предложить романтический ужин при свечах в ресторане, после
        чего обязательно предполагалась постель, так как от этого апофеоза щедрости до
        следующего томного вечера зарплаты или стипендии могло пройти слишком много
        времени. Танечка же была девушкой гордой, и поездкой на трамвае ее было не соблазнить.
        Иногда предлагались верхние конечности вместе с сердцами, вкупе с долгой дорогой по
        служебной лестнице, где ей отводилась роль жены декабриста и по совместительству
        кухонной рабочей. Все это ее совсем не впечатляло, тренировать ягодицы она
        предпочитала в дорогом спортклубе, а не на жизненном тренажере в виде карьерной
        лестницы, и разбитые сердца падали к хорошеньким ножкам холодной прелестницы. К
        тому времени, кроме Вероники, вечно торчащей на лекциях или в библиотеке, у нее
        появились и другие приятели, с которыми можно было запросто пойти на дискотеку или
        на концерт, которые также как она любили оторваться по полной программе. Подробности
        таких веселий, медленно всплывавшие в памяти утром, ничуть ее не смущали - все
        продвинутые, все понимают, как говорится - «се ля ви». Дома же она говорила, что ночует
        у Вероники, ей верили и никогда за нее не переживали, ведь репутация подруги была
        чистой, как лист в тетрадке первого сентября. Сама Вероника и не подозревала, как часто
        та у нее ночует, но с интересом слушала рассказы о похождениях Танечки, которая для нее
        так и оставалась ее самой близкой задушевной подругой. Собственных подвигов в личной
        и интимной жизни она еще не совершила, поэтому самой ей и рассказать-то было нечего.
        Хотя, конечно, было что, но разве могли сравниться все ее философские размышления о
        жизни, ее романтические сонеты об ожидании любви с рассказами Танечки о ночной
        жизни Москвы, тусовках, настоящих ухажерах и безудержном сексе на заднем сидении
        лимузина, взятого напрокат на всю ночь. В каком-то смысле Вероника восхищалась
        отчаянной смелостью и жизнелюбием подруги, но никогда не хотела бы поменяться с ней
        местами. Ведь тогда не хватало бы времени на учебу, а учиться, как бы странно это для
        многих не прозвучало, она любила. Не осталось бы времени на любимые книги, на вечера
        под звездным небом в тихом садике перед пряничным домиком бабушки, на неспешные
        беседы с ней о том, почему мир устроен именно так, а не иначе. Хотя, иногда она
        подозревала себя в некотором лукавстве перед самой собой. Может, она просто боялась
        выйти из своего мира в эти дикие джунгли? Нет, в принципе, она смогла бы, и даже иногда
        представляла себя этакой роковой женщиной, смелой и страстной, как в кино. И, конечно
        же, там ее всегда ждал Принц - один единственный и на всю жизнь. Она никогда не видела
        его, но знала, что он есть, и когда-нибудь настанет тот час, когда он придет за ней и мир
        изменится навсегда...
        - Так куда мы идем? - Танюшкин голос в трубке звучал как всегда звонко и весело.
        - Папа заказал «Арагви» на девять.
        - У нас вечер грузинской кухни? У Станислава Васильевича всегда был отличный вкус. Он
        будет один или, наконец, обзавелся пассией?
        - Не знаю, он со мной не делится подробностями своей личной жизни.
        - Если бы я его столько лет не знала, обязательно с ним закрутила бы роман. В принципе,
        он мой идеал. Красивый, интеллигентный миллионер. Только он на меня смотрит как на
        дочку. Мне это не нравится. А давай я его соблазню! Чтобы ты сказала, если бы я стала
        мадам Косинской-старшей, твоей молодой мачехой и все понимающей подружкой в одном
        лице? - Танюша заржала в трубку.
        - Шутишь! Ладно тебе смеяться над моим бедным неприкаянным папочкой. К тому же ты
        не в его вкусе. Впрочем, он еще совсем не старый, выглядит хорошо, спортом занимается.
        Я была бы рада, если б кто-то настоящий нашелся, надолго, а то одни герл-френды в его-
        то возрасте, да и то ненадолго. Вряд ли он изменит своим застарелым холостяцким
        привычкам. Ладно, буду одеваться, а то и вправду, так всю жизнь и просплю.
        Такси приехало без опозданий. Вероника с мастерски уложенными в затейливую прическу
        белокурыми волосами в вечернем темно-синем атласном платье от «Валентино» с
        декольте, подчеркнутом только с первого взгляда незатейливой ниточкой серого жемчуга,
        оттеняющей глубокую синеву ее глаз, сама себе напоминала Наташу Ростову на первом
        балу. Она не любила всей этой помпезности, но отец выбирал платье сам и хотел, чтобы
        на сегодняшнем балу она была принцессой, а ему отказывать она никогда не умела.
        Вероника бросила на себя последний взгляд. Серьезная девушка в зеркале даже на ее
        придирчивый взгляд была чудо как хороша и очень напоминала ей кого-то… И она
        вспомнила… Когда-то также вот стояла перед зеркалом ее мама, ее прекрасный ангел…
        - Неужели я когда-нибудь умру, - вдруг пронеслось в голове Вероники. - Умрет мое лицо,
        мое тело. Пройдет какое-нибудь время, и останутся одни лишь косточки. Вот я была - а
        вот уже и нет. И никто больше не видит мир моими глазами, никто больше не думает, так
        как я. Интересно, вспомнит ли кто-нибудь обо мне? - она попыталась представить себе
        состояние пустоты, но у нее не получилось. - Как бы смотрелись истлевшие косточки в
        этом атласном синем платье? Кейт Мосс отдыхает.
        Вероника иронически улыбнулась своим сумасшедшим мыслям. Приходит же такое в
        голову в самый день рождения! И вообще, в конце концов, все там будем, а когда будем,
        тогда и подумаем.
        Она подобрала полы длинного платья и шагнула за порог…
        У входа в дорогой ресторан такси притормозило, и швейцар подал ей затянутую в белый
        шелк руку. В банкетном зале играл легкий джаз, большинство гостей уже заняли свои
        места, многие их них были друзьями и сослуживцами Станислава Васильевича. Во главе
        стола сидел отец, рядом с ним восседала блондинистая незнакомка с телом слегка
        располневшей Барби и пропорциями лица, не сулившими долгую умную беседу, зато
        обещающими все другие тридцать три удовольствия. Буля сидела по другую руку, следом
        расположилась Танюшка, весело болтающая с компанией ее приятелей по университету -
        Зайкой, Мишкой, Славиком и его новой подружкой Нинель. Рядом с белокурой бестий
        водрузила свое тело Анечка - вот уже несколько лет бессменная секретарша Станислава
        Васильевича, которая, недобро поглядывая в сторону томной соседки босса, о чем-то
        перешептывалась с другой тетечкой с работы отца, имени которой Вероника не помнила,
        причем обе делали круглые глаза, когда их взгляд как бы невзначай останавливался на
        откровенно просившемся наружу через низкий вырез кофточки бюсте «нимфы».
        Компаньон отца, Олег Борисович, или попросту дядя Оля, старинный друг семьи, всегда
        бодрый и деловой, напоминавший Кена, друга Барби, на пенсии, был занят
        разглядыванием блюд на столе, а его небольшие острые глазки казалось бы уже сейчас
        нарезали источающее острый аромат мясо под каким-то специальным кавказским соусом.
        Видимо, ему диеты, спортзалы и другие процедуры по удержанию уходящей молодости
        давались без напряжения. Вобщем, получалось так, что ее прихода увлеченные беседой и
        друг другом гости и не заметили бы, если буля не воскликнула бы: «А вот и
        именинница!», и все обернулись к смущенной Веронике. Дамы замерли, разглядывая
        блистающую во всей красе наследницу, отец встал и, галантно придерживая Веронику под
        локоть, торжественно подвел ее к соседствующей даме.
        - Дочка, познакомься, это - Сильва, - просиял отец, а Вероника подумала, что таких
        молодых и напоказ вульгарных красоток в папином арсенале еще не водилось. Что ж,
        старость - не радость. Видимо, мысли ее невольно отразились на лице, и девица
        посмотрела на нее в ответ немного усталым и презрительным взглядом, мол, кушала она
        таких, как Вероника и ее папа, по десятку на обед, причем без грузинского кетчупа.
        «Скоро и ты пройдешь», - подумала дочка, мило поздоровавшись с красоткой.
        - Очень приятно, - необычно низким голосом в ответ прогнусавила девушка с
        опереточным именем, вызвав похихикивания соседок слева. Вероника поприветствовала
        других гостей и заняла свободное место справа от отца, между булей и Танюшкой,
        поближе к ребятам.
        - Что ж, - взял инициативу в свои руки Станислав Васильевич, - виновница торжества на
        месте, давайте же выпьем за мою любимую единственную дочь, которой сегодня
        исполнилось... Далее потек длинный и вкусный грузинский тост, как нельзя лучше
        подчеркнувший вкус настоящего «Мукузани», оно по знакомству было извлечено из
        своего темного убежища специально для особых клиентов.
        Оставив терпкий вкус во рту и приятное ощущение в желудке, вино мягко согрело
        Веронику, ей стало тепло, а на душе гораздо спокойнее. Она с улыбкой посмотрела на
        Танечку:
        - Все в порядке?
        - Конечно, как всегда все окей! Ты ее видела раньше? - подруга ревниво покосилась на
        Сильву.
        - Нет. Впрочем, неважно, какая-нибудь очередная. Сколько уж их было.
        - Но никогда он не таскал их по семейным торжествам, - резонно заметила Таня.
        Вероника оглянулась на девицу: отец увлеченно рассказывал ей какую-то историю, а она
        заглядывала ему в глаза, как будто это был самый замечательный рассказ, когда-либо
        услышанный ею в жизни.
        - Ладно, выглядит он достаточно счастливым, и это уже радует. Будем надеяться, у него
        достаточно ума и жизненного опыта, чтобы не наделать глупостей. Впрочем, мой папочка
        всегда был умненьким-разумненьким.
        - Кто знает, не зря же говорят, бес в ребро, - недовольно пробормотала Танечка. - Кстати,
        ты будешь не против, если чуть попозже к нам присоединятся Виктор и Влад, мои
        приятели из клубной тусовки. Понимаешь, с одним из них у меня был…
        - Конечно, никаких проблем, ты же знаешь, что ты можешь делать все, что хочешь, ты же
        практически член семьи, - улыбнулась Вероника и, не дослушав, повернулась к буле, та
        тронула ее за локоть, желая что-то сказать. Бабушка смотрела на внучку с большой
        нежностью, так, как будто хотела запомнить ее навсегда.
        - Пообещай мне, Верочка, что ты всегда будешь доверять мне, внучка, и, что бы ни
        случилось в жизни, ты всегда расскажешь мне, будь это радость или самое большое горе.
        Знай, я - всегда на твоей стороне.
        Вероника пристально посмотрела на бабушку:
        - А почему ты говоришь мне это сейчас?
        - Не знаю, просто захотелось тебе сказать это. Жизнь такая быстрая, как течение горной
        реки, иногда мы просто не успеваем сказать друг другу что-то на самом деле важное. Я
        хотела, чтобы ты знала - я тебя очень, очень люблю.
        -Я тоже люблю тебя, бабушка.
        - Между первой и второй перерывчик небольшой, - предложил дядя Оля, поднимая бокал,
        отливающий мягким бархатно-бордовым цветом благородного напитка .
        - За Веронику, мою любимую, самую лучшую подругу! - подняла бокал Танечка.
        В приятной компании и за веселым пирком время пролетело незаметно. Буля, поцеловав
        на прощанье внучку, отправилась в свой пряничный домик баюкать старческую
        бессонницу. Вероника, сделав очередной глоток вина, подняла глаза и не поверила сама
        себе. Может, это волшебное действие «Мукузани» так сказалось на ее голове? Она
        закрыла глаза и, сказав про себя: «только не исчезай», медленно открыла их вновь. Но то,
        вернее, тот, кто поразил ее сразу и в самое сердце, был на месте. Тот, о котором она
        мечтала всю свою пока еще недолгую жизнь, пришел совсем просто, без предупреждения
        «а сейчас сделаем глубокий вдо-ох, и вы-ы-ыдох». Мир быстрее завертелся вокруг нее, а
        пол стал медленно по-предательски уползать из-под ее стула. Он стоял, смотрел на нее и
        улыбался. Она сразу узнала его по глазам. Он был совершенно такой, как во снах, где она
        много раз видела его. Эти зеленые глаза она бы никогда не спутала ни с чьими, да и не
        было ни у кого на свете таких глубоких зеленых и бесконечно нежных глаз. Только в
        сказке, только во сне, откуда он к ней и явился. Прямо на День рождения.
        - Привет, - произнес Принц.
        Вероника не могла ничего вымолвить, она просто потеряла дар речи и смогла только
        беспомощно и глупо потрясти головой.
        - Это ребята, о которых я тебе говорила, - подскочила Танечка. - Познакомься, Данил,
        -кивнула она на Принца, - а это Виктор, - она подпихнула поближе к имениннице
        невысокого упитанного юношу, напоминавшего Санчо Пансу при Дон Кихоте.
        «У Принца, оказывается, есть нормальное человеческое имя. И даже не какое-то
        Ваухфтрабер фон Кристофельсон, а вполне внятное, даже немного библейское. Та-ак, надо
        бы взять себя в руки. Наверняка я сейчас выгляжу абсолютно по-дурацки - с открытым
        ртом и круглыми глазами, как рыба, которой не хватает воздуха».
        - Оч-чень приятно, - с усилием Вероника выдавила из себя что-то типа улыбки.
        - С днем рождения, - Принц протянул ей огромный букет благоухающих красных роз,
        крупных, бархатных, с капельками влаги на лепестках, как раз такие, как она любила.
        - Как Вы угадали? Я действительно очень люблю розы, особенно красные, - она встала,
        чтобы взять букет.
        - Я не угадывал, просто почувствовал, что Вы их любите. Как говорят, наверное, это
        судьба, - с иронией добавил Принц.
        - Да, судьба, - как заговоренная повторила за ним Вероника.
        «Что сейчас делать? Ну да, взять цветы, это было бы логично». Вероника схватилась за
        букет, как за спасательный шест, их руки соприкоснулись. Она вздрогнула и поймала себя
        на чувстве, что так бы и стояла долго-долго, взявшись с ним за руки и глядя в бесконечные
        зеленые глубины его глаз, где проплывали киты, летали чайки, зеленели острова и сладко
        пели русалки: «Хэппи бесдэй ту ю, хэппи бесдэй ту ю»…
        Пели, конечно, не русалки, а Славка с Зайкой, так как сквозь пелену выпитого смогли
        разглядеть большой торт со свечами, который выносили к столу. Свет, как полагается,
        выключили, и теперь Вероника зачарованно смотрела на своего новоиспеченного Принца
        сквозь трепетное мерцание свечей свежеприбывшего торта.
        Затянувшееся молчание стало неловким, и Танечка, как могла, попыталась разрядить
        обстановку:
        - Дань, отпусти, наконец, девушку, судя по всему, ты и так сумел произвести на нее
        неизгладимое впечатление, приз получишь в кассе на выходе. Вероника, дуй.
        Свечи удалось задуть с третьего раза. Предположение, что Бог все же троицу любит,
        одобрили все, после чего свет был включен и места заняты согласно купленным билетам.
        Данил с другом сели рядом с Танюшкой и что-то бурно обсуждали. Вероника пыталась
        сделать вид, что ничего не произошло, и что она смеется какому-то очередному глупому
        анекдоту дяди Оли. А что, собственно говоря, произошло? Да ничего особенного, просто
        ей сегодня исполнилось двадцать, и сегодня появился Принц, причем без предъявления
        повестки. Веронике вдруг стало немного страшно. Зачем все это произошло? Еще утром
        она лежала счастливая и безмятежная, ловила солнечных зайчиков и была вполне
        вменяема и довольна жизнью. А только что мир навсегда изменился… Она знала это
        точно. Теперь вот сиди, ошарашенная, и притворяйся, что все идет по-старому. А
        предательский глаз все косит и косит в его сторону...
        Вероника украдкой бросила взгляд туда, где сидел Принц. Он расположился между
        Танечкой и Санчо Пансой, и весело смеялся какой-то шутке друга. Смех у него был
        низкий и приятный, а зубы ровные и безупречно белые, как в рекламе пасты «Колгейт».
        «Что-то неестественное есть во всем этом. Слишком все складно. День рождения,
        подарочный Принц, как с рекламного плаката… Хотя, может, чудеса все-таки бывают?»
        И она улыбнулась Принцу мягко и доверчиво, по-заговорщицки. Он улыбнулся ей в ответ,
        и она опять утонула в зеленом море его глаз.
        Потом заиграла «Жизнь прекрасна», и все было как в голливудском фильме: конечно же,
        он пригласил ее - нежные взгляды, музыка, льющаяся, казалось бы, с небес, сводящий с
        ума медленный танец, рука в руке, глаза в глаза - вобщем, полный набор джентельмена, не
        хватало только милых толстопузых ангелочков, поющих с небес. Но, если Вероника и
        понимала, что погибает, то погружалась в эту сладкую пучину абсолютно добровольно и
        даже сопротивлялась бы, если кому-то вдруг в голову пришло бы вытаскивать ее оттуда.
        Впрочем, никто и не пытался - отец был занят своей новой пассией, его сослуживцы
        рабочей болтовней, приятели - последними новостями, только Танечка пыталась привести
        подругу в чувство, но, заметив бесплодность своих попыток, в конце концов оставила ее в
        покое.
        Остаток вечера пролетел волшебно быстро, как в сказке про Золушку, и, в предчувствии
        превращения кареты в тыкву, гости стали постепенно расходиться. К ней подошла Танечка
        и чмокнула в щеку: «Пойду я, уже поздно. Все как всегда было чудесно.»
        - Я вызову тебе такси, - засуетился Станислав Васильевич.
        - Не надо, я уже договорилась с Виктором и Даней, они меня довезут, - она требовательно
        посмотрела на ребят.
        Данил без особой охоты поднялся. Казалось, он хотел подойти к Веронике, сказать ей что-
        то, но под пристальным взглядом Станислава Васильевича так ни на что и не решился.
        - Ну что, мальчики, пойдем? - решительной походкой Таня направилась к выходу.
        - Пока, - выдохнул Принц и поплелся вслед за друзьями. У выхода он остановился и,
        обернувшись, еще раз с сожалением посмотрел на нее. Однако, хрустального ботинка он
        явно не припас, поэтому растворился безо всяких улик о своем существовании. Его силуэт
        расстаял в кусочке ночного неба, светившего сквозь проем двери мелкой алмазной
        россыпью звезд.
        Вероника проснулась, но глаза открыла не сразу. Сегодня ей приснился сон, очень
        странный сон. Будто бредет она по незнакомому городу, по узким улочкам, мощенным
        плоскими серыми камнями. Домики все маленькие, с небольшими оконцами. И никого
        вокруг. Не слышно голосов, ребячьего шума, не видно в окнах лиц, будто вымер городок.
        Но люди здесь были, причем совсем недавно. На маленьком изящном столике с витыми
        железными ножками дымится недопитая чашка кофе, детские качели в уютном дворике
        покачиваются, как будто только что с них спрыгнула малышня. Странное ощущение
        возникло у Вероники, словно люди рядом, но она никого не видит. Она ощущала их
        движение вокруг себя, ей даже казалось, что в этом пустом воздухе вот-вот раздастся чей-
        то смех… Однако, слышится только гулкое эхо шагов, которое гуляет, ударяясь о стены
        пустых домов. Очередная улочка заканчивается, и Вероника выходит на большой,
        освещенный солнцем пустырь. Вдоль него тянется невысокий забор из белого бетона,
        украшенный сверху неприметной лепкой, ворота сделаны в виде большой арки и открыты,
        а сквозь него виднеются белые кресты и надгробья. Откуда-то оттуда легкий ветерок
        доносит детский голосок, который старательно выводит грустную, протяжную песню на
        каком-то неизвестном ей горском языке. Потом песня прерывается смехом, и раздается
        звонкий лай собаки, все это причудливым образом разрывает печальную тишину
        уединения этого места, чем создает впечатление нереальности происходящего. Веронике
        становится интересно, и вот она уже с нетерпением идет на эти звуки. Недалеко от входа
        на белой плите сидит худенькая девочка-подросток лет четырнадцати в светлом платьице
        до колена, а у ее ног расположилась большая рыжая собака. Она преданно заглядывает
        девочке в глаза и машет хвостом. Девочка опять затягивает грустную песню, собака,
        подняв кверху свою острую, как у лисицы, морду, подвывает. Девочка смеется, собака
        радуется, что смогла развеселить хозяйку, и лает еще звонче. Наконец, собака замечает
        присутствие Вероники и подбегает, радостно вертя хвостом, похожим на пальму.
        - Дарсик, фу, - кричит девочка собаке и, поднявшись навстречу, удивленно смотрит на нее
        большими карими глазами.
        - Привет, - Вероника улыбается девочке и пытается погладить собаку, но та шустро
        убегает из-под ее рук и прячется за спину хозяйки.
        - Здравствуй, - говорит девочка, во все глаза разглядывая Веронику. - Ты кто? Как тебя
        зовут? И как ты сюда попала?
        Сколько сразу вопросов!
        - Меня зовут Вероника. Я немного заблудилась в этом городе, а людей так и не сумела
        найти. А потом я услышала тебя…
        - А как ты вообще сюда попала?
        - Я сплю и вижу сон, - Вероника легкомысленно закрутила свой золотистый локон вокруг
        пальца. - Ты ведь тоже спишь?
        Девочка не ответила. Она помолчала и вдруг сказала:
        - Хорошо, что ты пришла, мне так одной здесь было скушно. Хорошо еще Дарсик со мной,
        хоть с ним можно поиграть, и даже поговорить! Ты не представляешь себе, какой он
        умный!
        Она помолчала.
        - Вообще-то здесь бывают люди, но все они быстро уходят туда, - девочка махнула своей
        тонкой, почти прозрачной рукой куда-то вглубь кладбища, - они со мной никогда не
        разговаривают, да и не возвращаются.
        Вероника вгляделась ту сторону, куда указывала девочка. Там было мрачно. Почему-то
        именно над этой частью кладбища клубились тучи, и оттуда, как в плохом фильме ужасов,
        выплывал темный, плотный туман, но здесь, под лучами солнца сразу же рассеивался.
        Веронике показалось, что на нее повеяло сыростью и холодом, и ей стало не по себе. Она
        поежилась…
        - Ты там когда-нибудь была?
        - Нет, мне туда нельзя, да я и сама не пошла бы, там страшно…
        - А здесь тебе не страшно?
        - Это солнечная сторона. Здесь очень тихо и даже красиво… По-своему, - добавила
        девочка. - Только поговорить не с кем.
        - В городе наверняка найдутся другие дети, чтобы поболтать или поиграть, что же ты
        сидишь здесь?.. Правда, странная вещь, я никого там не видела.
        - Действительно странно… Ты должна была их видеть, и они тебя тоже. Ведь ты всего
        лишь спишь. Это меня они не видят, как и я их. Мы существуем как бы в разных мирах…
        - Никак не возьму в толк, о чем ты говоришь? Почему в разных мирах, почему не видят?
        Девочка опустила голову и на мгновенье задумалась. Затем она подняла на нее свои
        большие печальные глаза и испытывающе посмотрела.
        - Хорошо, пойдем со мной, я тебе кое-что покажу. Все равно когда-нибудь это придется
        сделать, или ты сама догадаешься, но от этого будет только хуже. - Девочка решительно
        поманила ее рукой. - Только дай мне слово, что ты еще придешь сюда, и мы еще
        поговорим. Ты ведь не бросишь меня, как все остальные?
        Вероника помотала головой, и девочка уверенно пошла между камней, вслед за ней
        последовала Вероника, а за ними весело потрусил Дарсик. Остановившись у одного из
        надгробий, девочка обреченно сказала: «Ну вот, пришли, смотри…»
        - Куда смо…, - не успела договорить Вероника, когда взгляд ее уперся в фотографию на
        могильной плите. С нее на Веронику смотрело уже знакомое лицо девочки. Она
        улыбалась, в руке у нее были цветы, одета она была в школьную форму. Ниже было
        выгравировано: «Цветочек наш, Лейла, ты всегда будешь с нами».
        Земля поплыла из-под ног Вероники. «Слава Богу, я сплю, а то точно бы упала в
        обморок», - подумала она и потерла глаза в надежде, что проснется, или сон изменит свое
        направление. Однако, когда она открыла глаза, девочка по-прежнему стояла на месте и
        смотрела на нее своими грустными глазами.
        - Меня зовут Лейла, сказала она. - Не бойся, ничего плохого я тебе не сделаю, даже если
        бы захотела, все равно не получилось бы… Честно, я и сама еще к себе такой не
        привыкла… Мне очень одиноко и странно... , - девочка шагнула ближе к Веронике, но та в
        ужасе попятилась. Два чувства боролись в ней: с одной стороны, она просто оцепенела от
        ужаса, а с другой, из-за какой-то глупой деликатности, что ли, пыталась скрыть от ребенка
        весь тот ужас, который сейчас переживала. Но, видимо, все было слишком очевидно
        написано на ее лице, потому что та вздохнула и тихо произнесла:
        - Ты сейчас уйдешь, я знаю… Но ты ведь вернешься? Ты же обещала…
        Она села на плиту, поджала руками к себе колени и положила на них голову. Вероника
        хотела ей что-нибудь сказать, но горло как будто сдавило чем-то, и она не смогла
        произнести ни слова. Она сделала несколько неуверенных шагов в сторону выхода и
        оглянулась. Девочка сидела, все так же согнувшись, и выглядела маленькой и несчастной.
        У ног ее, свернувшись калачиком, лежал Дарсик. Вероника ускорила шаг и вскоре была
        уже около высокой арки ворот. Она оглянулась, ее никто не преследовал. Выйдя за ворота,
        Вероника побрела по узкой, пустынной улице, выложенной серым камнем.
        - И все-таки, почему я никого не вижу, - подумала она и тут же проснулась.
        За окном сияло солнышко, день обещал быть теплым. Вероника посмотрела на часы. Пора
        на занятия, тем более, что первой парой - история философии, и преподаватель совсем уж
        не жаловал опоздавших. Даже бывших именинников. Она села в постели и вспомнила сон.
        Почему-то ей стало жаль эту маленькую девочку по имени Лейла.
        Коридор был полон народу. Вероника с трудом протискивалась сквозь толпы молодых
        людей, стремящихся как будто бы к знаниям, но также и: к научным беседам и
        бестолковым сплетням под аудиториями, вкусным сигаретам, толстым и тонким, с
        ментолом и без, модным сумкам и рюкзакам, сейчас так небрежно раскиданным по
        коридору, да еще ко многому другому, что перечислить, в принципе, невозможно, так как
        это будет целый мир, который просто называется «студенчество». Лекция еще не началась,
        и студенты столпились у закрытых дверей аудитории. Вероника пристроилась у стенки и
        попробовала сосредоточиться на повторении последней лекции. Сегодня грозил опрос.
        Мысли не хотели собираться в кучу, а размазывались по конспекту, как масло по
        бутерброду. Пытаясь прочитать в третий раз одну и ту же фразу, она поймала себя на том,
        что ее даже не расстраивает тот факт, что эта упрямая философия не желает идти к ней в
        голову, что бывало весьма редко. Она засунула тетрадку обратно в рюкзачок и задумалась.
        Итак, ее спокойная и размеренная жизнь, похоже, дала течь. Сначала День рождения,
        встреча с Данилом, потом этот безумный сон, который никак не шел у нее из головы.
        Интересно, как все это связано между собой? Разумнее было бы предположить, что под
        впечатлением от встречи ей мог бы присниться какой-нибудь романтический или даже
        эротический сон. Например, Данил с букетом бархатных роз, совсем такой, как вчера
        ночью, не отводящий от нее глаз, и все вокруг как будто в дымке. Причем тут этот
        странный сон о девочке, такой растерянной и одинокой. И почему он так ей запомнился?
        Все детали, как будто она все это видела наяву...
        - Привет, - прервал ее размышления чей-то жизнерадостный голос. Подняв глаза,
        Вероника обнаружила перед собой неизвестного юношу среднего роста, в меру
        упитанного, одетого в джинсовый костюм, на голове белая кепка с надписью «Найк». Его
        лицо выражало крайнее дружелюбие, а глаза были добрые и немного восторженные, как у
        собаки пуделя, когда она видит любимого хозяина.
        - Ты меня не узнала?
        Память Вероники начала постепенно подбрасывать ей мысль, что все-таки где-то она его
        видела. Эти собачьи глаза и добродушную улыбку она уже точно где-то встречала… Даже,
        может быть, вчера… День Рождения! Тогда он был одет совсем по-другому, вот она его и
        не узнала сразу.
        - Санчо Панса! - выдохнула с радостью Вероника.
        - Что?.. - удивленно воззрился на нее юноша.
        - Извини, из головы вылетело, как тебя зовут, - смутилась Вероника. - Вы были с Данилом
        у меня на Дне рождения.
        - Ничего, не смущайся. Мне вечно дают какие-нибудь смешные прозвища, и Санчо Панса
        еще не самое худшее. Даньке повезло больше: он - красавчик, его сразу запоминают, и как
        зовут тоже. Но я не обижаюсь, будет и на моей улице праздник. Я - Виктор, можно
        коротко - Вик, давай знакомиться заново, - и толстячок протянул Веронике свою мягкую,
        как у плюшевого мишки, ладонь.
        Вероника пожала руку:
        - Вероника.
        - Я-то уж запомнил, как тебя зовут. Как не запомнить имя такой очаровательной девушки,
        тем более именинницы. Вчера Таня сказала, что ты учишься в одном со мной корпусе, и я
        решил, не откладывая дело в долгий ящик, навестить новую знакомую.
        - Так ты тоже здесь учишься?
        - Да, на юрфаке, на четвертом курсе.
        - И Данил тоже? - спросила Вероника и почувствовала, как ее сердце замерло.
        - Нет, он в архитектурном, аспирант. И, кстати, жуткий фанат своего дела.
        Больше Вероника ничего узнать так и не смогла. Пришел профессор, и волной
        сокурсничьих тел ее понесло в аудиторию.
        - Пока! - крикнул ей вслед Вик. Приходи вечером в «Гоголя», мы там часто по вечерам
        собираемся!
        Вероника знала, где находится эта кафешка со странным именем. Она никогда там не
        была, но слышала, что там в основном собиралась молодежь, ей об этом рассказывала
        Танюшка. Вот кто ей сможет побольше рассказать и о Даниле, и о Вике! Опять же прийти
        в кафешку с завсегдатаем заведения выглядело не таким опасным...
        - Ты видела Вика? - голос Танюшки по телефону звучал немного удивленно. - Говоришь, в
        «Гоголя» приглашал? Ну что ж, сходим… Завтра, зайду к тебе в восемь, будь готова.
        Вероника засунула мобильный в сумочку и пошла к стоянке, где она обычно парковала
        свой «жучок» - маленького и надежного друга. На душе у нее было как-то неспокойно.
        Причины не было, но сердце как будто почуяло что-то неладное.
        - Все в порядке, - успокаивала себя и свое сердце Вероника, но оно почему-то не
        слушалось.
        Дома было тепло, уютно и пахло печеным. На ужин буля испекла ее любимый пирог с
        капустой и, вопреки всем диетам и рекомендациям модных журналов по сохранению
        фигуры, она слопала почти половину с большим удовольствием и без угрызений совести.
        Впрочем, фигура и без того была почти идеальной, даже немного худощавой, а вот на
        душе у нее стало гораздо веселее.
        - Люблю повеселиться, особенно поесть! Сэнкью, буль!
        - Да не за что, Верочка. Скушала бы еще, вон какая худенькая, а тебе силы на учебу
        нужны. В наше время, слава богу, не было такой ужасной моды на тощих девиц, вот и
        силы были. И работали, и учились, и детей растили. Не то, что сейчас. Учиться не хотят,
        работать не хотят, и детей рожать не хотят. Как газеты почитаешь, да телевизор
        посмотришь - ужас! Срам один…
        - Буль, я, по-моему, влюбилась…
        - Что?
        - Да, буль. Ты знаешь, со мной такого раньше не было, а теперь я знаю точно: это -
        любовь. К тому же, я, наверное, однолюбка, как отец.
        Буля растерянно вытерла руки о передник и села в кресло напротив:
        - И кто же он?
        - К сожалению, я еще плохо его знаю. Хороший человек, я чувствую, в другого я и не
        влюбилась бы.
        - Сердцу не прикажешь. Влюбляются и в негодяев, и в бандитов.
        - Только не я. Его Данил зовут, он аспирант в архитектурном. Приходил на день рождения
        с другом, ты тогда уже ушла. Их Таня пригласила.
        - Это ее друзья? Откуда она их знает?
        - Я не спрашивала. Да и какая разница? Так вот, Вик, это его друг, оказывается, у нас
        учится, только на юрфаке, я его сегодня видела. Он сказал, чтобы я приходила в кафе,
        Данил там тоже бывает. Я пойду…
        Вероника счастливо улыбнулась сама себе. К черту все беспокойство! Все будет очень,
        очень хорошо! Как в книжках про любовь, которые она «глотала» тоннами. Теперь она
        напишет свой собственный роман, и обязательно со счастливым концом...
        В «Гоголе» было накурено, народу набилось под завязку: сидели по несколько человек за
        небольшими столиками. Контингент состоял в основном из студентов и молодой, не
        сильно обремененной деньгами интеллигенции: пили пиво, вино, «как будто
        дагестанский» коньяк, сигареты курили дешевые, запах стоял жуткий и невероятно
        въедливый, к тому же от дыма резало глаза. Танюша с Вероникой пытались разглядеть,
        кто есть где, когда, наконец-то, уже приунывшая Вероника заметила за столиком в углу
        среди разноцветной яркой студенческой компании знакомое лицо. Она толкнула подругу и
        кивком указала в угол. В этот момент оттуда раздался дружный взрыв хохота. Вероника в
        первый раз засомневалась, правильно ли они сделали, что пришли, но Танюшка уже
        энергично подталкивала ее к столику.
        - Привет! - Танюшка поцеловала в щеку сидевшую с края девицу.
        - Татьяна! - радостно воскликнула та. - Смотрите, кто пришел!
        В своем пальтишке от «Шанель» и лаковых туфельках на каблучках, Вероника
        почувствовала себя белой вороной под оценивающими взглядами ребят. Они все были
        одеты по-спортивному, что, конечно же, больше соответствовало значимости места. Да и
        Танюшка, предательница, тоже была хоть и на каблуках, но в удобных и модных брючках
        и курточке. Могла бы и предупредить, куда они идут!
        - А это - Вероника, моя подруга, - представила ее Таня и подтолкнула поближе к ребятам.
        Вероника кивнула головой и сделала вид, что она разглядывает что-то за соседним
        столиком.
        «Почему так получается в жизни, - пронеслось у нее в голове, - когда тебе кто-то нравится,
        ты теряешь все свое великолепное чувство юмора, всю свою свободу, и превращаешься в
        какое-то бессловесное животное, способное только мычать и мотать головой. Нужно что-
        то изменить в ситуации, иначе она совсем выйдет из-под контроля».
        Собрав последние остатки воли, Вероника оторвалась от разглядывания безопасной
        макушки сидевшего за соседним столиком парня, и, как ей самой показалось, отважно,
        даже с некоторым вызовом взглянула в ту сторону, где находился Данил.
        Он сидел в самом углу, одет был в светло-бежевый свитер с высоким воротником,
        подчеркивающий его нежный и в то же время мужественный, гладко выбритый и такой
        чувственный подбородок, его темные волосы были зачесаны назад, открывая миру
        высокий лоб, а глаза, невыразимо зеленые, смотрели прямо на Веронику. И она опять
        «попала», без того с трудом выстроенный ею контроль над ситуацией пал, как берлинская
        стена.
        Свободных мест за столиком не было. Танюшка уже примостилась на ручке кресла рядом
        со знакомой девицей и болтала без умолку.
        - Иди сюда, - заметив ее неловкое положение, позвал Данил, и она пошла к нему, как
        кролик идет к удаву. Девица, сидевшая рядом с ним на диване, что-то недовольно
        фыркнула, но Вероника тут же про нее забыла. Он не подвинулся, а просто взял ее за
        талию, развернул по-хозяйски и усадил к себе на колени. Ни один мускул не дрогнул на
        его лице, ни капельки сомнения не промелькнуло в его глазах, как будто она всегда так и
        сидела, как будто это было ее привычное и законное место. Он приобнял ее сзади, и,
        говоря что-то парню напротив, уверенно положил руку на ее бедро. Странное, давно
        забытое чувство охватило Веронику. На коленях у Данила она почувствовала себя
        маленькой девочкой, сидящей на руках у любящего отца, такого большого и сильного. Ей
        было уютно и спокойно, как будто он взял на себя всю ответственность за нее и за всю ее
        жизнь, и никому никогда больше не позволит ее обидеть. Ей не обязательно было что-то
        говорить, с кем-то знакомиться, отвечать на вопросы, она была как бы внутри домика,
        откуда через большие окна собственных глаз можно было наблюдать окружающий мир. А
        окружающий мир тоже нисколько не удивился произошедшему. Казалось, никто и не
        заметил, что случилось, все были заняты друг другом, разговорами и пивом, в рекламе
        которого значилось, что очередь идти за ним предоставлялась всегда самым молодым и
        самым красивым. Видимо, самым молодым и красивым на этот раз оказался Вик.
        - Держи! - невесть откуда взявшись, он сунул холодную бутылку ей в руку. Она хотела
        отказаться, но Вик уже отвернулся, раздавая бутылки остальным. Вероника раньше пиво
        не пила, даже не пробовала, так как отец всегда говорил, что пиво пьет пролетариат,
        предпочитая изысканные вина и коньяки. Но все когда-то бывает впервые, и, глянув на
        весьма довольные лица соседей, она тоже решила отдать должное этому весьма
        демократичному напитку. Тем временем Данил уже завладел всеобщим вниманием:
        - Архитектура этого собора была такова, что все его колонны, порталы и залы в общей
        сложности представляли собой шестилистник, а он, в свою очередь, служил определенным
        символом в ордене и соответствовал определенному числу, - разглагольствовал Данил. -
        Если посмотреть на другие соборы этого времени…
        - У него просто «бзык» какой-то на этой почве, он даже кандидатскую собирается на эту
        тему защищать, - перегнувшись через соседку полушепотом сообщил ей Вик, тем не менее
        с восторгом и обожанием глядя на своего друга.
        - Мне нравится его бзык, - с блаженной улыбкой сказала Вероника и крепче прижалась к
        теплому свитеру своего неожиданно свалившегося на голову счастья.
        Как пролетело время, Вероника не заметила. И если даже кто-нибудь у нее спросил, о чем
        они говорили, не ответила бы. Она даже не запомнила лиц, не заметила, когда ушла
        Танюшка. Та несколько раз пыталась увести ее домой, но, когда поняла, что все старания
        тщетны, подруга оглохла и ослепла, попросту махнула рукой, и была такова. В конце
        концов, за столиком остались они втроем с Даниилом и Виком. За столом повисло
        неловкое молчание.
        - Ну, что ж, ребята, мне пора, - засуетился Вик, глядя на сладкую парочку.
        Данил не отрываясь смотрел на нее.
        - Пока, - сказала Вероника. - Мы тоже сейчас пойдем.
        На улице было прохладно. Немного моросил дождик, и в расплывчато-желтых пятнах
        фонарей было видно, как летят маленькие капельки. Данил распахнул свою куртку и
        укутал ею плечи Вероники.
        - Что будем делать? - робко спросила она, с ужасом ожидая, что он сейчас скажет, что надо
        идти домой. Однако, Данил, развернув ее к себе и заглядывя в глаза, спросил: «А что ты
        хочешь?», - и тут же в них прочел ответ.
        Он медленно притянул ее к себе поближе, и кровь запульсировала в висках умирающей от
        ожидания Вероники. Он поцеловал ее с такой страстью и нежностью, что Веронике
        захотелось, чтобы этот поцелуй длился вечно. А еще можно было бы так и умереть. Все
        равно большего счастья уже и не надо, просто сердце не выдержит и растворится в этом
        бесконечном пространстве любви. А потом Данил небрежно махнул неподалеку
        караулившему постояльцев кафе таксисту, и они помчались в ночи, как сквозь вечность, не
        выпуская друг друга из объятий и продолжая дарить друг другу нежные и долгие поцелуи.
        Куда они ехали, Вероника не знала, да и не хотела знать, если она с Даниилом, значит, все
        идет так, как надо. Темный подъезд, его губы, шелковистые волосы, звук ключа в замке, на
        минуту вспыхнувший свет, потом опять темнота, жаркие объятья при призрачном свете
        ночника, его жаркие губы на теле, кто-то вскрикнул, наверное, это она сама, от страсти.
        Надо же, она и не знала, сколько ее в ней. Она не заметила, как осталась без одежды, он
        тоже был голый и красивый, как греческий бог Аполлон, волны безумия и страсти то
        возносили их вверх, в рай, то опускали вниз, в темные пучины животной чувственности.
        Она ощущала его в себе, как корень жизни, как источник наслаждения и существования,
        сжимала его всем своим существом, хотела, чтобы он пронзил ее всю, вошел в нее весь,
        без остатка, а он отдавал и отдавал ей всего себя, до последней капельки, до последнего,
        похожего на предсмертный, вздоха. Когда последние судороги наслаждения покинули их
        тела, она положила голову на его влажную от пота грудь, и они провалились, как в бездну,
        в глубокий безбрежный сон.
        Она шла по пустынной, мощеной плоскими камнями улочке, вернее, не шла, а выделывала
        на дороге па, подпрыгивала, делала пируэты, вобщем исполняла тот ритуальный танец
        счастья, который у каждого свой, но его знает каждая влюбленная девушка. Погода была
        солнечная, и легкий ветерок, казалось, доносил откуда-то щебетание птиц. Сейчас будет
        белый забор. А там Лейла с печальными глазами и ее верный Дарсик. Влюбленным море
        по колено. Она вошла в резные ворота и пошла, всматриваясь вглубь в поисках знакомого
        силуэта.
        - Ты все-таки пришла? - голосок раздался за ее спиной. Большие, всегда печальные глаза
        смотрели на нее с удивлением и радостью.
        - Как дела?
        - Нормально. Только Дарсик подвернул лапу и теперь немного прихрамывает.
        Собака подошла к Веронике и приветливо сунула ей в ладонь свой мокрый нос. Она
        потрепала ее по холке и сказала:
        - А у меня отлично.
        - Я вижу, - девочка внимательно посмотрела на нее, а потом безапелляционно заявила, -
        наверное, ты влюбилась.
        - Как ты узнала? - удивилась Вероника. - Ты влюблялась когда-нибудь?
        - Нет, никогда. Наверное, я еще не доросла, хотя девчонки из нашего класса влюблялись, а
        некоторые даже не раз. Но я читала много книжек. К тому же у тебя на лбу написано: «Я
        счастливая». И уж, конечно, не оттого, что сдала зачет. Думаю, с зачетами у тебя проблем
        не бывает.
        - Верно. Как ты угадываешь? Или привидения все знают?
        - Во- первых, я не привидение, не называй меня так, если не хочешь обидеть. Во-вторых, я
        не угадываю, а чувствую. Но наверняка, конечно же, не знаю. Вот, например, я
        чувствовала, надеялась, что ты придешь. И ты пришла.
        - А что ты еще чувствуешь? Скажи мне, что будет со мной?
        - Я же сказала, что не знаю, я не предсказательница.
        - Жаль. А так бы хотелось узнать, что будет дальше со мной, с Данилом…
        - Так зовут твоего парня?
        «Действительно, ведь у меня теперь есть парень! Нет, не просто парень, а любимый, мой
        принц зеленоглазый…»
        - Да, его так зовут.
        - Какой он?
        - Красивый, безумно красивый. И еще умный. Вобщем, самый лучший.
        - Здорово. Я бы тоже хотела испытать что-нибудь такое… когда- нибудь... - глаза девочки
        опять загрустили.
        - Не переживай так. Я много читала про то, что бывает жизнь после смерти. Как будто бы
        бог нам дает по нескольку шансов. Может, и у тебя будет новая жизнь, а в ней любовь.
        - Но почему тогда я здесь? Почему бог не забирает меня к себе? Я устала, мне хочется
        домой. Но это теперь невозможно. Тогда где мой новый дом, кто заберет меня отсюда? -
        глаза девочки наполнились слезами. Веронике стало неудобно за свое счастье, когда кто-
        то вот так страдает. Она подошла к Лейле и дотронулась до ее плеча.
        - Все будет хорошо. Мне кажется, тебе просто надо подождать. Знаешь, по-моему, это
        похоже на то, как родители иногда опаздывают забрать ребенка из детского сада. И ему
        кажется, что его тут навсегда оставили. А у родителей просто важные дела, и нужно
        немного проявить терпения.
        - Тебя когда-нибудь забывали в садике?
        - Нет. Я в садик не ходила, меня буля воспитывала. А тебя?
        - Не забывали. Мама меня очень любила, всегда приходила вовремя и обязательно
        приносила с собой что-нибудь вкусненькое. Мне сильно ее не хватает. Она переживает,
        думает, что мне плохо. Я так хотела бы прижаться к ней, рассказать, что мне не больно,
        сказать, чтоб она не плакала…
        - А отчего ты... умерла? - абсурдность вопроса, да и самой ситуации, конечно, доходили до
        Вероники, но она сама себя успокаивала: «Я же сплю».
        Лейла помолчала, как будто думая, хочется ли ей об этом вспоминать.
        - Я болела, рак крови. В последнее время жить было тяжело, умирать было легко…
        - Расскажи, как это умирать? Страшно?
        - Нет… Я даже сразу и не поняла, что умерла. Просто было больно, до потемнения в
        глазах, а потом стало легко и свободно… Потом я ничего не помню. Очнулась я уже
        здесь… А мама у меня красивая была, у нас в Акдаме, в Осетии, все женщины красивые:
        стройные, высокие, гордые… Ты могла бы познакомиться с моей мамой, она бы тебе
        понравилась.
        - Она не приходит сюда?
        - Приходит. Я вижу, как на плите цветы появляются, но ее увидеть не могу.
        - Послушай, у меня сегодня такой счастливый день, я не хочу о грустном… Извини,
        наверное, я эгоистка…
        - Ничего. Хорошо, что ты пришла. Спасибо. И спасибо, что ты такая счастливая. Здесь
        слишком много печали, ты - как лучик солнца.
        - Мне надо идти.
        - Я знаю. Не забывай меня.
        - Не забуду.
        Вероника взяла Лейлу за руку. Рука была маленькая, теплая и живая. Она пожала ее и
        пошла к воротам.
        - И еще, пожалуйста, - Вероника оглянулась, девочка смотрела на нее просительно, -
        никому не говори, что мы встречались. На самом деле, мне нельзя ни с кем разговаривать.
        Иначе ты меня никогда больше не сможешь увидеть. Я думаю, это как сбой в
        компьютерной программе. Если о нем узнают, его исправят.
        - Хорошо, не скажу.
        Открыв глаза, Вероника увидела Данила. Спящий, он напоминал ребенка. Вероника
        улыбнулась. Какой он красивый! Она огляделась. Комната представляла собой полный
        бардак, сразу можно понять, что это логово волка-одиночки. Совковская «стенка», о
        которой в прежние времена мечтали многие советские потребители, была покрыта
        плотным слоем пыли, волнообразные следы на ней от взятых с полок книжек напоминали
        следы лыжника на девственном снегу горной трассы. На бельевой тумбе стоял дышавший
        на ладан телевизор, который пытался все еще быть цветным, некоторые ручки-крутилки
        были безвозвратно утеряны. Занавески были тюлевые, к удивлению, не сильно грязные, в
        контраст к окнам, которые, наверное, были не мыты как минимум год, а то и больше,
        поэтому солнце, беспощадно светившее в окно, практически не мешало. На подоконнике
        сидел кот, черный до безобразия, и, не мигая, смотрел на Веронику. Никаких эмоций
        взгляд его не выражал, он просто сидел и смотрел. Вероника решила поиграть с ним в
        гляделки, она тоже уставилась на него немигающим взглядом, и тут вдруг кот шепотом
        очень отчетливо произнес «мяу». Вернее его усатый рот открылся, но оттуда не вышло не
        единого звука, хотя по артикуляции котячей пасти было вполне понятно, что это именно
        «мяу», и ничего другого.
        Наверное, жрать хочет, подумала Вероника, потому что слово «есть» к этой наглой черной
        роже не подходило.
        - Ну, пойдем, - тоже шепотом вздохнула Вероника и перелезла через аполлонопрекрасное
        тело возлюбленного.
        Кухня была приблизительно в том же виде, что и комната, хотя грязной посуды в раковине
        не оказалось, а в разверзшейся пасти старого холодильника, похожего больше на сундук,
        царил, на удивление, порядок. Там же стояла начатая банка китекэта, закрытая
        целлофановым пакетом. Наверное, чтобы не воняла. Вероника открыла форточку и
        выложила остатки кошачьей радости в мисочку. Кот довольно заурчал.
        - Как тебя зовут? - Вероника присела и пальцем пригладила вихорок на котячей шубке,
        такой же пыльной, как и вся обитель.
        Ответа не последовало, мозг и пастик животного были заняты проблемой скорейшего
        набития желудка.
        - О кей, поговорим потом, - сказала Вероника и пошла обратно в комнату. Принц все еще
        спал. Она, стараясь не шуметь, собрала свои вещи с красно-коричневого потертого ковра и
        оделась. Пора было идти. Во-первых, наверное, буля извелась, во-вторых, бог с ней, с
        первой парой, но вот вторая… Она представила себе полное сарказма усато-неприятное
        лицо профессора Терницына, преподавателя истории философии, и ее передернуло. Надо
        идти, хоть и не хочется… На тумбочке она нашла огрызок карандаша и тетрадку. Вырвав
        листочек, написала номер своего мобильного и пририсовала сердечко, пронзенное острой
        стрелой любви. Послав воздушный поцелуй Данилу, она вышла в коридор.
        - Убегаешь от меня? - вопрос застал Веронику в не совсем удобной позе, когда она
        пыталась застегнуть туфлю. - Давай помогу…
        Данил присел рядом, но вместо того, чтобы помочь застегнуть замочек, снял с нее туфель
        и стал целовать ее лодыжку, медленно продвигаясь горячими губами все вверх и вверх.
        Балансируя на одной ноге, Вероника подумала, что из нее, вероятно, получилась бы
        неплохая балерина, потом мысли о балете исчезли вместе с остатками разума. Последним
        всплыл профессор Терницын. Это было в то время, как Данил, подняв ее на руки, нес
        обратно в постель.
        - К черту Терницына, к черту все… Хочу только тебя…
        Буля проворчала: «Отцу позвони, он тебя обыскался. Телефон-то ты отключила! Хорошо,
        Таня сказала, что ты у нее, а то бы он весь город вверх тормашками перевернул. Чай
        будешь?»
        - Ничего не хочу. Я сыта собственным счастьем.
        - Эх ты, свирестелка моя. Счастьем сыт не будешь, надо что-нибудь и в рот положить, а то
        сил не будет, даже на то самое счастье.
        - Не хочу. Где телефон?
        Вероника схватила трубку со стола и набрала Татьяну.
        - Танька, я счастлива!
        - Дуреха! Где тебя носило? Хотя, я представляю где…
        - И не ошибаешься!
        - Как Варфоломей поживает?
        - Это кто?
        - Котяра.
        - А ты откуда знаешь?
        - Да было дело как-то… С ребятами заходили после дискотеки…
        - М-м-м… Значит, вот как зовут это наглое прожорливое чудовище. Поживает нормально.
        - Ладно, от лирики к тексту. Мне тебя увидеть надо, поговорить.
        - Мне тебя тоже. Не терпится все рассказать… Ты же у меня самая лучшая, самая близкая!
        Я так тебя люблю, Танюшка! Ты знаешь об этом?
        - Да знаю, знаю… Завтра в шесть на Пушке?
        - Пойдет, целую!
        Вероника чмокнула в трубку и посмотрела на булю.
        - А что, Буль, может, и правда по чайку? А пирожок есть?
        - Конечно, есть. Правда, вчера пекла, но с капустой на следующий день еще вкуснее…
        Пушкин как всегда не подвел. Он стоял все на том же месте, услужливо подставив свои
        неширокие плечи голубям.
        - Привет! - на Танюшке было клетчатое пальтишко, ладно облегающее ее стройную
        фигурку.
        - Как всегда опоздала, - констатировала Вероника и чмокнула подружку в щеку.
        - Трафик бешеный!
        - У тебя всегда все бешеное. Кстати, что это у тебя там в руке? Пакетик из «Бенетона»?
        Тогда с трафиком все ясно. Что ж, бешеной собаке миля не крюк, особенно когда речь
        идет об обновке.
        - Хватит ворчать, я никак не могла выбрать, то одно померяла, то другое…
        - Куда пойдем?
        - Давай в «Восточные сладости», если хочешь.
        Официант приветливо улыбнулся постоянным посетителям:
        - Зеленый чай с медом?
        - Как всегда. И парочку клубничных чизкейков.
        Официант понесся выполнять заказ, а Танюшка полезла в сумочку за сигаретами.
        - Ты раньше днем не курила, только когда выпьешь, - улыбнулась Вероника. - Случилось
        что?
        - Нет, ничего… Девчонки на работе покуривают, вот и я приобщилась.
        - Ты хотела о чем-то поговорить?
        Танюшка замялась и нервно подожгла сигарету:
        - Даже не знаю с чего начать, да и стоит ли вообще об этом говорить…
        - В чем дело? Деньги? Говори, сколько, ты же знаешь, я тебя всегда выручала.
        - Спасибо, с деньгами у меня сейчас все в порядке… Ну да ладно, может и не стоит… У
        тебя-то как?
        - Я просто сумасшедшая от счастья. Ну, как тебе объяснить… Я влюбилась по самые уши
        с кисточкой.
        - Знаешь, я хотела тебе сказать… Будь осторожней… Ну сколько ты знаешь этого Данила,
        чтобы так от него фанатеть? А вдруг он не тот, кем кажется, а ты себе уже напридумывала,
        я же тебя знаю. Ну, понравился он тебе, переспи с ним пару раз, полезно для здоровья, а
        там видно будет, но только не влюбляйся вот так сразу, очертя голову, послушай меня.
        - Во-первых мы уже переспали. Фу, как некрасиво. Нет, мы не переспали, мы занимались
        любовью всю ночь, а потом еще и все утро. И это были самые чудесные ночь и утро в
        моей жизни. Я люблю его. Я полюбила его сразу, как только увидела, с первого взгляда.
        Мое сердце не могло ошибиться.
        - Любовь сначала окрыляет, тем больнее потом падать. Не набирай высоту так быстро.
        Соверши тренировочный полет.
        - Не хочу жить наполовину, быть счастливой наполовину, бояться непонятно чего…
        - Просто будь осторожней.
        - М-г…
        - Вы хоть с резинкой?
        - В смысле?
        - Презервативом пользовались?
        - Наверное, нет. Ну кто же думает о подобных глупостях в такой момент. Представляю…
        Вот, смотрит он на меня такими зелеными, страстными глазами, а я тут, ап,
        презервативчик откуда-нибудь вытащила. Извольте натянуть. Он начинает пыхтеть,
        натягивая одно на другое, а я в это время лежу, тупо уставившись в потолок. Никакой
        романтики!
        - Лучше меньше романтики, да больше здоровья. Знаешь, сейчас через одного - то
        больной, то шальной.
        - Он особенный.
        - Ты хоть сама себе веришь?
        - Я обижусь…
        - Ладно, прости, я за тебя переживаю…
        Прибыл чизкейк, как всегда вкусный и жутко вредный для фигуры.
        - Это все, о чем ты хотела поговорить?
        - Не совсем… Ну да ладно, будь все как будет. Я у тебя еще совета хотела спросить.
        - Ну, давай.
        - Я, наверное, на юрфак на следующий год поступать буду…
        Вероника чуть не поперхнулась жирным куском и побыстрей запила его чаем, так как
        смех грозился вытолкнуть его обратно к своим еще не разжеванным братьям.
        - Ты что, шутишь? Ты, на юрфак?!!
        Таня обиженно надула губки.
        - Нет, не подумай, что я смеюсь над тобой. Конечно, ты можешь поступить. Но зачем? У
        тебя же всегда были другие приоритеты в жизни. К тому же, после того, как ты
        поступишь, надо будет еще учиться пять лет, а потом и работать. Не ты ли мне говорила,
        что от работы кони дохнут?
        - Знаешь, я тут подумала недавно о тебе… обо мне... О том, какие мы разные, и о том, как
        быстро бежит время. Не хочу я ждать своего богатого говнюка в дорогом магазине, как
        кукла на витрине, тем временем нюхая носки клиентов. Звезд, конечно, я никогда не
        хватала, но и дурой не была. Вот выучусь, найду хорошую перспективную работу. А там и
        шансы повысятся, и ставки. Представляешь, выхожу я вся такая бизнес-вумен, в
        обтягивающем костюмчике, в модных очках и с папкой…
        - Наконец-то узнаю брата Колю, а то я уже испугалась, - с облегчением засмеялась
        Вероника. - А вокруг мужики падают и сами по себе в штабеля складываются….
        - Только мне твоя помощь нужна. Я уже все позабывала, а там экзамены сдавать надо.
        Позанимаешься со мной?
        - Не вопрос! А еще лучше, давай я поговорю с папой! Он юрист со стажем, сможет тебе
        помочь. Может, даже кого из преподавателей знает!
        - Как-то неудобно…
        - Ты ведь знаешь, как он к тебе относится!
        - Я тоже его люблю, он всегда был моим идеалом и детской мечтой. Но ведь он так всегда
        занят.
        - Ничего, для тебя - найдет время. Я с ним поговорю.
        Прошла неделя, такая долгая и вместе с тем очень быстрая и напряженная. За эту неделю
        теплая золотая осень как-то сразу вдруг превратилась в скучную слякотную и промозглую.
        Такое же настроение царило и в душе Вероники. Она старательно занималась, ходила в
        университетскую библиотеку, готовила конспекты, доклады, а потом, как бы очнувшись,
        хваталась за телефон. Вдруг он звонил, а она ничего не слышала и все пропустила.
        Однако, телефон продолжал безмолвствовать, никто не звонил, и, казалось, весь мир забыл
        о существовании Вероники. Сначала это ее не особо беспокоило - может, занят человек,
        тоже ведь учится, решает какие-то свои проблемы. Но прошли выходные, и опять он не
        позвонил. Мог бы хоть эсэмэску прислать, много времени не заняло бы… К концу второй
        недели ей стало совсем невыносимо одиноко, в голову лезли разные дурные мысли: «А
        вдруг он заболел или случилось что-нибудь?» «А если он обо мне и вовсе забыл, а я, как
        наивная дурочка, не расстаюсь с телефоном?» Проверить первое предположение было
        просто. Скрыв свой номер с помощью услуги, как будто специально предназначенной для
        влюбленных дурочек, ревнивых супругов и их любовников, она набрала заветные цифры и
        после пары непродолжительных гудков услышала его бодрое «алло»… Положив трубку,
        она еще несколько минут пыталась успокоиться и прийти в себя, но сердце билось часто, а
        в ушах стоял такой родной и любимый голос. Вариант с болезнью отпал, что было весьма
        к сожалению, так как приходилось подумать над предположением вторым.
        «Ну, конечно, что я для него значу, - думала она, уныло бредя по не менее унылому парку,
        расшвыривая ногами жухлые остатки когда-то зеленой и свежей листвы. - Мимолетная
        знакомая, без году неделя, сразу же в кровать прыгнула. Ну, переспали, чего теперь о ней
        думать, звонить. Вокруг вон еще сколько других интересных и таких же
        легкодоступных…» Она то ругала себя за то, что так быстро поддалась охватившему ее
        чувству, то, впав в сладкие воспоминания, уже ни о чем не жалела и мечтала об одном -
        увидеть его и снова оказаться в его жарких объятьях. Буля, понимая ее состояние, ни о чем
        не спрашивала, только с сочувствием и глубокой нежностью смотрела своими добрыми,
        все понимающими глазами. У Тани спрашивать о нем тоже не хотелось, зачем самой
        нарываться на промывку мозгов типа «я же предупреждала». Однако, Вероника
        поговорила с отцом насчет подруги, и тот, несмотря на всю свою занятость, с охотой
        взялся помочь. Вероника так и предполагала, она прекрасно знала, как хорошо отец
        относится к Татьяне, жалеет ее. Иногда ей даже казалось, что, может быть, Таня была бы
        лучшей дочерью, чем она, они были бы более счастливой семьей. У них было схожее
        понимание мира и задач в этой жизни, оба не такие сентиментальные и ранимые, как она,
        легче преносят одиночество. Хотя, может, она ошибается, это все маска, защита, ведь
        любил же отец так безумно и преданно ее мать...
        Вероника позвонила Тане и сообщила ей приятную новость. Та обрадовалась, долго
        щебетала о перспективах, как ее жизнь теперь преобразится и обретет новый смысл, а
        потом предложила пойти назавтра в кафе, она видела Пансу и тот доложил ей, что завтра
        опять будет тусовка. Конечно же, Вероника с радостью согласилась, втайне лелея
        надежду, что там она увидит Данила и все выяснит. Она решила, что не будет кидаться
        ему на шею, но и не покажет, что обижена, просто посмотрит на все со стороны и
        постарается понять, что происходит.
        Теперь по ночам Вероника часто «ходила навестить» девочку из своих снов. Вернее, она
        сама не старалась туда попасть, но сны все чаще и чаще приводили ее в это пустынное
        место, где они подолгу разговаривали с Лейлой, и повсюду их сопровождал добрый и
        верный Дарсик. Они разговаривали обо всем: о том, почему пришла осень, и справедливо
        ли она поступила с летом, что выгнала его так скоро. И про то, что будут носить в этом
        сезоне, Лейле это было очень интересно, она выспрашивала все в деталях. Девочка умела
        слушать и оказалась на редкость хорошей и умной собеседницей, несмотря на свой
        небольшой возраст. Будучи не погодам развитой, она могла поддержать разговор
        практически на любые темы, а в иных случаях ее рассуждения даже были мудрыми, и
        Вероника все больше и больше удивлялась и привязывалась к этой одинокой девочке. И,
        конечно же, она поведала ей все свои сомнения и переживания. Лейла огорчилась, узнав,
        что ее единственная подруга так страдает, но потом сказала:
        - Знаешь, и все-таки ты - счастливая, ведь ты любишь. Ты влюблена и жива, а значит, не
        все еще потеряно. Возможно, все еще наладится, ему просто необходимо время, чтобы
        подумать обо всем. Но даже если ты никогда его больше не увидишь, с тобой останутся
        шепот ветра, мерцание звезд, плеск волны и пение птиц по утрам, а это уже не так мало,
        поверь мне. К тому же они напомнят тебе о нем, и, погрузившись в воспоминания, ты
        опять станешь счастливой. А потом ты можешь встретить кого-нибудь другого…
        - Но дело в том, что я не хочу никого другого. Я люблю Данила и буду его любить всю
        жизнь. Я знаю себя, в нашей семье однолюбы… Но в одном ты права, шансы у меня еще
        есть, и я постараюсь их использовать. И насчет птичек ты права. Знаешь, мне теперь
        кажется, что они даже петь стали как-то по-другому, более проникновенно, что ли…
        - Мне тоже раньше нравилось, как наш кладбищенский соловей выводит рулады, но
        теперь надоело, - капризно поджала губки Лейла. - А другие птицы почему-то сюда не
        залетают. Только Дарсик еще меня развлекает. Да, малыш?
        Словно поняв, что речь идет о нем, Дарсик улыбнулся, как умеют улыбаться собаки, и
        завилял хвостом.
        - Ну ка, спой, - и Лейла затянула протяжную унылую песню на незнакомом ей горском
        языке. Дарсик посмотрел на нее печальными, сочувствующими глазами, и, не выдержав
        напряжения мелодии и чувств, взвыл, что есть мочи, подняв свою крупную морду вверх,
        туда, где скоро должна была появиться луна. Девочки не выдержали и от всей души
        рассмеялись. Дарсик перестал завывать и недоуменно посмотрел на обеих, но его тут же
        стали трепать по рыжей спине, гладить морду, и он от счастья забыл про все свои обиды.
        - Смеркается, - сказала Вероника, - мне пора…
        - Не забывай меня, - попросила Лейла и помахала рукой вслед уходящей подруге.
        Солнце светило в окно, день был не по-осеннему ясным.
        - Странно, - подумала Вероника, - время во сне идет как-бы наоборот, когда у нас утро -
        там вечер, когда у нас ночь - там день.
        Потом она вспомнила, что вечером они идут «на тусовку», и на душе у нее стало так же
        ясно, как и за окном. Сегодня, может быть, она его увидит!
        Время тянулось медленно, как всегда, когда ждешь чего-то для тебя очень важного. Но
        вечер наконец-то все-таки наступил. Буля обрадованно смотрела, как оживленная
        Вероника укладывала волосы в незатейливую прическу. Такая Вероника ей нравилась
        гораздо больше, чем притихшая и несчастная, какой она казалась все последнее время.
        - Вот и хорошо, - говорила она, - Наконец-то ты снова пришла в себя. Вот и покушала,
        щечки зарозовели, глазки заблестели, приятно посмотреть. Не знаю, что уж у тебя там
        случилось, но я уже готова сказать спасибо тому, кто, наконец-то, тебя развеселил.
        - Это Таня, бабушка. Мы с ней идем в кафе. Скажи, мне идет эта розовая кофточка?
        - Розовое всегда блондинкам к лицу. Не знаю, Танюшка ли виной этой перемене, но она
        мне нравится. Может, оденешь юбочку? Не нравится мне эта нынешняя мода на джинсы,
        все какие-то одинаковые, по-мужски «блатные». Так это, кажется, называется?
        - Ну, не совсем одинаковые. К тому же я предпочту сойти там за свою, чем, как в прошлый
        раз, выглядеть белой вороной в наряде принцессы Дианы на благотворительном аукционе.
        - Ну, тебе виднее, дело молодое. Да ключи возьми, если поздно вернешься, - крикнула
        Буля вслед убегающей Веронике и перекрестила ее, так, на всякий случай.
        Санчо Панса обнаружился сразу же и на том же месте. Он радостно окликнул девушек и
        тут же «разгреб» для них места среди дружественных тел, как всегда забивших небольшое
        помещение кафешки. Вероника, полюбившая с прошлого раза абсолютно
        неинтеллигентный напиток пиво, с удовольствием попивала «Миллер» с лимоном прямо
        из маленькой бутылочки, которую принес официант - молодой услужливый паренек,
        видимо студент, подрабатывающий здесь по вечерам. Ближе к ночи народ стал
        подтягиваться, яблоку некуда упасть. Пришли знакомые ребята, их лица постепенно
        всплывали у нее в памяти, хотя имен не запомнила. Они шумно поприветствовали Таню и
        Пансу, поздоровались с Вероникой и стали обсуждать какие-то свои проблемы,
        касающиеся их факультета.
        - Спасибо за то, что поговорила насчет меня с отцом, - прокричала ей в ухо Танюшка,
        стараясь заглушить шум музыки и разговоров вокруг. - Станислав Васильевич пообещал
        завтра же встретиться, чтобы обсудить план моей подготовки...
        Затем ее опять понесло на тему «когда я стану крутой леди-босс…», и Веронике стало
        неинтересно. Она слушала вполуха, время от времени посматривая на дверь. Если бы
        последняя могла нагреваться от взглядов, то сейчас бы напоминала раскаленные врата ада.
        Она заказала себе еще бутылочку пивка и постаралась расслабиться, но это у нее не особо
        получалось. Время шло, в дверь время от времени вваливались шумные стайки студентов,
        однако, Данила среди них не было. Наконец, нервы у Вероники сдали, и она спросила у
        Санчо натянутым голосом, как ни старалась не выдать своего волнения:
        - Как поживает твой друг?
        - Какой друг? - сначала не понял вопроса Санчо, - сегодня он изрядно подпил, и все до
        него доходило, видимо, как сквозь туман, - Данька, что ли?
        - Да, Данил.
        - Так он же только сегодня вернулся с конференции в Вологде, почти две недели там
        проторчал. Он доклад делал, там, по-моему, вся их компания собралась, повернутая на
        этой теме. Он что, не говорил тебе? Ну дает, фанатик чертов! За работой и девушку забыл,
        да еще какую... Не ценит своего счастья... Он должен был прийти, но, видимо, устал с
        дороги и заснул. Вот что, у меня есть предложение. Давайте-ка сейчас все вместе к нему и
        завалим! Здесь все равно уже все расходятся, а я знаю, где он прячет замечательную
        бутылочку коньячка!
        Танюшка, догадывавшаяся о душевных терзаниях подруги, идею одобрила, и Вероника,
        сама не зная, правильно она делает или нет, пошла за ними вслед.
        Пока они ехали в такси, несколько чувств сменялись друг за другом в ее душе. Сначала,
        конечно, она обрадовалась, что у Данила были причины ей не звонить, он действительно
        был занят. Но потом снова пришло уныние, напомнив, что уж минутку для того, чтобы
        набрать номер или послать смс, найти всегда можно. Затем она сказала себе, что, наверное,
        он не хотел беспокоить ее по пустякам и завтра бы обязательно появился, и непременно с
        букетом алых роз, и снова заволновалась, будут ли они кстати, завалившись без
        приглашения на ночь глядя. Эту мысль она и высказала вслух, когда Санчо спросил, что
        это она притихла.
        - Не волнуйся, - ответил он. - Ну, во-первых, было достаточно времени, чтобы проспаться,
        а, во-вторых, у него всегда в доме такой бардак творится, он уже к этому привык, к нему
        все приходят без приглашения. К тому же, он и сам так нередко поступает. Только он
        живет один и свободен как ветер, а мне потом приходится объясняться с «маман», кто это
        приходил в столь поздний час, съел все запасы в холодильнике, и, даже не сказав
        «здрасьте», умотал, прихватив остатки запасов спиртного. Однако Данилу все прощается,
        он умеет произвести впечатление даже на строгих дам бальзаковкого возраста. Включая
        мою болонку Рею. Увидев его, она от радости неприменно делает лужу мне в ботинок.
        Вероника засмеялась, живо представив эту картину. Что ж, раз так, на душе у нее стало
        гораздо легче. К тому же, как ни крути, она жутко рада тому, что все-таки увидит своего
        пропавшего возлюбленного.
        Лифт не работал, поэтому наверх пришлось взбираться пешком. Звонок тоже не работал, и
        Панса забарабанил в деревянную хлипкого вида дверь, что есть мочи. Она открылась
        после второй серии ударов. На пороге стоял заспанный хозяин квартиры в исподнем и
        старательно раздирал слипшиеся спросоня глаза, силясь понять, что происходит.
        - Ну что так долго, - нагло заявил Панса, и, посторонив еще ничего не успевшего сказать
        Данила, добавил, - Девочки, проходите, чувствуйте себя как дома.
        - Откуда вы взялись на мою голову, не видите, человек спит, ночь на дворе? - притворно
        заныл Данил, но, тем не менее, достаточно шустро отправился одеваться, и уже через
        несколько минут вся дружная компания сидела за столом, а хозяин доставал из
        холодильника все, чем, по его мнению, можно было закусить коньяк: пару лимонов,
        полпалки сухой колбасы, небольшой кусок сыра и завернутый в целлофановый кулек хлеб.
        Коньяк, водруженный в центр стола, гордо поблескивал пятью золотистыми звездочками.
        Конечно, Вероника пыталась отказаться от стакана, куда добрый друг плеснул
        недрогнувшей рукой изрядную порцию золотистого, кстати, весьма приятно пахнущего
        напитка. Объяснения, что, не пьет она так много, к тому же после пива не хотелось бы,
        приняты не были, и ей пришлось опрокинуть почти всю стопку практически до дна под
        «заботливым» присмотром Пансы. На вкус коньяк оказался вполне достоийным, и
        настроение как-то удивительно быстро начало приходить в норму. По горлу до самого
        желудка побежало расслабляющее тепло, и ей стало хорошо и уютно на этой прокуренной
        кухне.
        - В «Гоголе» сегодня куча народа была, все про тебя спрашивали, ты же обещал рассказать
        что-то интересное о конференции, - скривившись от лимона, произнес Санчо.
        - Успею еще. Сегодня я вымотался, как собака, если бы вы не пришли, проспал бы до утра.
        - А я на юрфак поступаю, - неожиданно поделилась новостью Танюшка, и, увидев
        произведенный на мальчиков эффект, добавила, - А Никин папа поможет мне
        подготовиться.
        - Что с тобой, не заболела ли? Зачем тебе это надо? - оправившись от удивления спросил
        Данил. - Сидела бы в своем обувном, цепляла богатеньких придурков. А в институте
        учиться надо. У тебя же мозги в голове проездом не останавливались.
        - Надо же, ценитель мозгов, - фыркнула Таня. - Вот поступлю и докажу всем, что
        ошибались во мне. Просто раньше у меня не было цели, чтобы эти самые мозги проявлять.
        Да и где, перед клиентами обувного магазина?
        Танюшка кинулась в пространные рассуждения о своих радужных перспективах. Вероника
        сидела, не произнеся ни слова. Она делала вид, что с интересом слушает подругу, а сама
        время от времени искоса бросала взгляды на Данила. Он пытался вставить очередную
        шпильку в разговор, его улыбка была такой открытой, лицо таким родным, что невольно
        Вероника залюбовалась им. Неизвестно откуда появился кот и, вспрыгнув на колени
        хозяину, попытался залезть мордой на стол. Тот сбросил наглеца на пол. Веронике стало
        жаль бедное животное, и она тайком от всех спустила ему кусочек колбаски под стол.
        Варфоломей понюхал и брезгливо загреб его лапой. Потом он с явным неудовольствием
        посмотрел на гостью и важно пошел в комнату, виляя худой черной задницей. Тем
        временем разговор плавно перешел на тему учебы и студенческих сплетен. Данил
        рассказал несколько свежепривезенных анекдотов, вся компания буквально покатывалась
        со смеху, тем более, что рассказчик он был весьма незаурядный. Когда бутылка была
        почата, большие круглые кухонные часы показывали уже полтретьего, ребята
        засобирались. Вероника вслед за ними пошла в прихожую, когда почувствовала, как руки
        Данила обняли ее сзади, а хриплый голос умоляюще прошептал в ухо всего лишь одно
        слово: «останься!». Ее сердце застучало в ритме конского галопа, кровь прилила к лицу.
        Что делать? Конечно же, надо быть гордой и сказать, что она хочет домой. Хотя это будет
        самая большая неправда в ее жизни, потому что больше всего на свете сейчас хотелось
        остаться. Она обернулась, на ходу подбирая причину для отказа, чтобы было понятно, что
        она обиделась, что нельзя о ней так просто забывать, даже если очень, очень занят, но,
        заглянув в зеленые, такие любимые глаза, проговорила:
        - Ладно, только бабушке позвоню, чтобы не волновалась.
        Данил притянул ее к себе и поцеловал в губы долгим, страстным поцелуем, который,
        казалось, длился целую вечность. Когда Вероника очнулась, Танюшки и Санчо Пансы уже
        и след простыл, и она вздохнула: «Какая же я все-таки слабовольная… Но такая...
        счастливая!»
        Начинало светать, когда Вероника и Данил, разомлев от наслаждения, сидели в большой
        горячей ванне, наполненной благоухающей пеной. Она упиралась спиной в его надежную
        грудь, им было так хорошо, что, казалось, слова были вовсе не нужны. И все же Вероника
        их произнесла:
        - Данил, я люблю тебя…
        Вероника почувствовала, как его тело напряглось, он, приподняв ее за плечи, шагнул из
        ванны. Не понимая, что случилось, она, наскоро высушив тело и завернувшись в его
        толстый махровый халат, кинулась вслед за ним. Он сидел на диване и выглядел
        огорченным.
        - Что случилось? Я всего лишь сказала, что люблю тебя, и это правда…
        - В том то и дело, - необычно резко отрезал Данил. - Ну кто тебя просил это говорить, ведь
        так все было хорошо! Сколько раз ты признавалась в любви другим? Ненавижу эти игры,
        вечное «люблю» с вытекающими обстоятельствами, обязательствами, как будто на тебе
        ставят клеймо! Я увидел в тебе что-то особенное, ты показалась мне не такой как все! И
        вот опять все тот же сценарий... Обидно, что я ошибался в тебе.
        Вероника мучительно старалась вспомнить, когда она последний раз говорила кому-
        нибудь слова любви. Наверное, это было на дне рождения, она говорила их бабушке. До
        этого она говорила их отцу, и он был единственным мужчиной, которого она любила до
        Данила. Она молча глотала слезы, стараясь, чтобы не было заметно, как она расстроена. В
        подобной ситуации она еще никогда не была... Оправдываться? Глупо и дешево. Да и кто
        он такой, чтобы так с ней разговаривать! За что?!!
        Ей вдруг резко захотелось закурить. Она вспомнила, что, кажется, Танюшка оставила на
        кухне недокуренную пачку. Вытащив одну тонкую сигарету, она неумело ее прикурила и с
        жадностью вдохнула сигаретный дым. Видимо, на пользу он не пошел, потому что она тут
        же закашлялась, но упорно сделала вторую затяжку. Выпитый, хотя уже изрядно
        проветрившийся коньяк, стресс и первая в жизни лошадиная доза никотина сделали свое
        дело. Веронику понемногу отпускало. Она вышла в коридор, надела куртку и сапожки.
        Мяукнув, Варфоломей потерся об ее ноги.
        - Уходишь? - Данил выглядел уставшим и немного безразличным.
        Она молча кивнула.
        - Береги себя.
        Она подняла глаза и увидела его зеленый, бездонный взгляд, всегда приводивший ее в не
        меньший восторг, чем собаку Павлова сигнал к ужину. Сейчас он ничего, кроме скуки, не
        выражал. И вдруг ей стало ужасно жалко себя, свои надежды и мечты, ожидание Принца,
        который на поверку оказался дутым и бездушным мачо, и она сказала зло и от всей души:
        - А не пошел бы ты… к черту, бездушная скотина!
        После чего, громко хлопнув дверью, сбежала по ступенькам вниз, и только тогда, на
        старой некрашеной лавочке в чужом дворе позволила себе разрыдаться во весь голос.
        Наверное, впервые в жизни ей было так плохо. Окончательно развеялись пары алкоголя,
        пришло чувство тупого удивления, что все мечты могут вот так разом… Она побрела по
        утреннему, пустому парку просто так, машинально, из потребности куда-то двигаться.
        Время от времени слезы снова подступали к горлу, и она, абсолютно их не сдерживая,
        рыдала во весь голос, благо в парке в это время никого не было. Потом показались первые
        пешеходы, с опаской косившиеся на зареванную девочку. Веронике эти взгляды были
        неприятны, она открыла дверцу припаркованного у обочины такси и назвала адрес.
        Водитель устало кивнул, его лицо не выразило никаких эмоций, он насмотрелся за свою
        жизнь на разных пассажиров - и в слезах, и в веселье, а то, бывало, что одно быстро
        переходило в другое. Но ему-то какое дело, он просто делает свою работу. Хотя эта
        девочка какая-то особенная, хрупкая, что-ли. Почему-то ее стало жалко, а уж этого он себе
        никак позволить не может...
        Такси остановилось у большого дома сталинской постройки, выпуская девушку. Она
        вошла в подъезд, таксист проводил ее взглядом. Нет, все-таки она чем-то тронула его
        душу. Может, тем, что была чем-то похожа на старшую дочку, которую он не видел уже
        много лет, она жила с бывшей женой. Он тряхнул головой, стараясь отвлечься от
        нахлынувших мыслей, машина медленно тронулась и поехала на свое привычное место,
        поджидать новых клиентов.
        Веронике не хотелось идти к бабушке, чтобы та увидела ее в таком состоянии, не хотелось
        отвечать ни на какие вопросы. Наверное, впервые в жизни она оценила практичность
        своего отца, своевременно прикупившего ей квартирку. Конечно, не роскошные
        апартаменты, а небольшую квартирку-студию, где все было устроено рационально и даже
        с некоторым дизайнерским выподвертом. Вероника этой квартирой почти никогда не
        пользовалась, иногда она приходила сюда позаниматься с однокурсниками, иногда, чтобы
        побыть одной, пару раз одалживала ключи Танюшке, но случалось это редко, и обычно
        квартира стояла пустая, дожидаясь Вероникиного повзросления. Вот и дождалась.
        Вероника повернула ключ и вошла. Квартира сияла белизной и свежестью. Несмотря на
        то, что здесь никто не жил, отец нанял женщину убирать квартиру раз в неделю. Вероника
        прошла в просторный зал и легла на большую красную софу в модерновом стиле. Она
        прижала коленями к животу большую такого же алого цвета шелковую подушку и закрыла
        глаза. Не хотелось ничего. Даже думать. Хотя… Она встала и прошла к большому
        хромовому холодильнику. Бутылка виски… Наверное, Танюшка оставила со своим
        кавалером. Что ж, вот и славно. Направляясь к софе, она машинально нажала на кнопочку
        музыкального центра. Что там у нас? Заунывно-протяжная Элла Фитцжеральд? Чудесно.
        Где виски? Ну вот же, под рукой…
        Проснулась вечером, стало еще хреновее. Душевная боль никуда не ушла, зато появилась
        еще и головная. Рука насчупала пульт, включился большой плоский экран телевизора.
        Шли вечерние новости. Показывали каких-то оголтело орущих молодчиков. Головная
        боль еще больше сжала виски. На другом канале шел ее любимый «Джо Блэк» с Брэдом
        Питом. Сейчас он ее поцелует… И тут Вероника поняла, что, если она увидит это…
        Увидит снова свои дурацкие мечты… Она торопливо нажала на кнопку пульта, экран
        погас, тишина… Темно, где выключатель лампы? Так лучше… А где бутылка виски? О-о,
        осталось немного. Может, хватит…
        Вероника споткнулась о подвернувшийся под ногу камень и чуть не упала на чью-то
        заросшую травой могилу.
        - Ой, - сказала она, потирая потянутую лодыжку, и уселась на край изъеденной временем
        плиты. Волосы ее спутались, губы пересохли, а в голове шумело.
        - Лейла! - позвала она, но голос почему-то плохо ее слушался. Пожалуй, только Лейла
        была единственным человеком на свете, которого Вероника хотела бы видеть. Вернее, как
        бы человеком.
        - Лейла! - позвала она еще раз.
        Залаял Дарсик, послышались шаги, и Вероника увидела радостные глаза подруги:
        - Вероника?! Я думала, ты сегодня не прийдешь! Как здорово, что ты все таки здесь! Что
        случилось? Кто тебя так расстроил, у тебя глаза опухшие?.. Ты… пьяная?
        Вероника засмеялась, но смех у нее вышел какой-то ненастоящий, как будто она
        всхлипнула.
        - Да, я выпила до черта виски… У меня сегодня праздник. Или горе, не знаю… Вобщем, у
        меня сегодня похороны, похороны моей любви. Да и место подходящее, - Вероника с
        сарказмом оглянулась вокруг. - Выпьем с горя, где же кружка? - громко продекламировала
        она, посмотрела на подружку и хлопнула себя по лбу. - Забыла, ты же не пьешь. Во-
        первых, мала еще, во-вторых просто не можешь в силу некоторых деликатных
        обстоятельств…
        К горлу подкатила тошнота, но Вероника сдержалась. Еще не хватало обрыгаться на
        кладбище на глазах удивленно разглядывающего тебя привидения.
        - Ну, что смотришь, не видишь, плохо мне? Хочешь мораль прочитать, успокоить? Не
        надо, спасибо. Хор девочек-плакальщиц тоже не заказывали…
        Вероника понимала, что говорит плохие, злые вещи, но ее уже несло. Несло, несмотря на
        то, что Лейла была сейчас для нее тем единственным человеком, в чьем обществе она
        нуждалась. Почему, не знала сама.
        Лейла подошла, села рядом с ней и молча обняла. Веронике стало тепло и как-то по-
        особому грустно. Не так отчаянно, как раньше, будто Лейла взяла часть ее боли на себя.
        Вероника прижала к себе девочку и заплакала. Сегодня действительно ушла часть ее
        жизни - с кукольными домиками, принцессами и принцами, сказками о прекрасных
        рыцарях и высоких чувствах. Карамельно-мармеладная страна осталась где-то там, далеко
        за плечами, и она в нее больше никогда не вернется. Да и не хочется. Надо стать трезвой
        реалисткой, жить как все в нормальном, материальном мире, думать о выгоде, не строить
        иллюзорных планов, просчитывать каждый шаг, стать нормальной стервой, которая будет
        вполне контролировать свою жизнь и чувства.
        Она шмыгнула носом.
        - Я не хочу больше жить у бабушки. Хочу начинать взрослеть. Конечно, я ее люблю, но
        лучше мне быть одной.
        - Да, конечно, так и будет, - сказала Лейла и покачала головой. - Так и будет.
        - Мне давно уже надо было это сделать.
        - Всему свое время. Ты поймешь, что не так уж все плохо, дай время.
        - Ты что-то знаешь?
        - Нет, не знаю, но чувствую. Чувствую, что у тебя будут большие изменения, что ты
        действительно уже другая, но сама еще об этом не знаешь…
        - Скажи, что меня ждет, не темни.
        Вероника взяла девочку за плечи и заглянула ей в глаза. В них она увидела маленькие
        огонечки, она как бы пыталась ей что-то сказать, но…
        - Вероника!!! Да Вероника же!!! Просыпайся, алкоголичка! Надо же было так нас
        напугать! Всех на уши поставила!
        Таня трясла ее за плечи, что было сил. Как она здесь очутилась? А, ну да, у нее же есть
        второй ключ, сама давала недавно… А рядом отец. Стоит, смотрит на нее с испугом.
        Конечно, такой доченьки он еще не видел.
        - Привет, па, - сказала она и оттолкнула танюшкины руки, - ну что ты трясешь меня, как
        грушу. И так голова болит.
        - Что ты здесь делаешь? - голос отца был напряженным.
        - Жить теперь я буду здесь.
        - Почему, что случилось? Почему никого не предупредила, и что, в конце концов, это
        такое? - он поддел носком модной начищенной до блеска туфли пустую бутылку из под
        виски.
        - Это Джонни Волкер, познакомься. А это мой папа. Папа, мы с Джонни решили немного
        пожить здесь.
        - И с чем это связано?
        - Да ни с чем! Просто я уже большая девочка и хочу жить одна!
        - Напиваться, пропускать лекции…
        - Не собираюсь я напиваться! Все, с этим завязано. И на лекции ходить буду вовремя.
        Просто мне нужна свобода!
        - От кого? От бабушки? От меня?
        - От всех… И от самой себя тоже…
        - Ну смотри, дочь… - вздохнул Станислав Васильевич. - Не буду тебя учить, ты все знаешь
        сама. Поеду, бабушке скажу, что все в порядке.
        Он вышел. Таня села на краешек софы рядом с ней.
        - О тебя и несет, как от роты алкоголиков.
        - Немного перестаралась, - пожала плечами Вероника.
        - Рассказывай, что там у вас произошло. Это Данил тебя обидел? Вроде бы оставляли вас
        как нормальных людей, да и Даня был на буйного не похож, даже какой-то необычно
        смирный был…
        - Никого он не обидел, просто поговорили по душам… А душа оказалась не та, да и не в
        том месте, где ожидалось…
        - Я же пыталась предупредить, а у тебя шоры на глазах…
        - Ой, не надо опять… Самой тошно… Давай договоримся, при мне его имя не
        произносить. Очень прошу. Я хочу его забыть, как страшный сон…
        - Вот и хорошо! Найди себе поскорей кого-нибудь другого. Клин клином вышибают, -
        подмигнула Танюшка, и девчонки рассмеялись.
        Ветер носил остатки засохших листьев по парку, они организовывались в хороводы и
        начинали свой нелепый танец вновь и вновь под его завывающий аккомпанемент. Такой
        же безумный, как и эта рыже-бесстыжая девица осень, тоскливая и плаксивая. И кто
        сказал, что осень прекрасна?
        Вероника встала с лавочки, торопливо вытерла слезы и машинально поправила
        кашемировое пальто, такого же рыжего цвета, как и все вокруг, такое же немодное, как
        вчерашние листья, но почему-то очень любимое и надежное. Теплое. Что-то должно быть
        хорошо в жизни. Пусть радует хоть старое пальто. Хотя есть еще одно приятное
        обстоятельство… Она медленно двинулась по направлению к бабушкиному дому. Сегодня
        буля ждет ее на обед. Это здорово… Черт, только не реветь, надо решить, что делать, вот и
        все. Не конец же света еще…
        - Не замерзла? - радостно разулыбалась буля. - Ты ж моя радость, кровинушка. Дай-ка я
        хоть нагляжусь на тебя, милая. Давно не была, ты же знаешь, как я скучаю…
        Часы по прежнему мирно отбивали время, чашки с кружками мирно выглядывали с полок
        и, казалось, ничего и не было, ничего не произошло. Поднос с такими вкусными
        пирожками так приятно и выразительно пах… Она не помнила, как засунула в себя два
        или три. На полтретьего ее прорвало. Впервые за последние два месяца. Истерика застала
        ее с пирожком во рту, невзирая на лица и обстоятельства, и, даже не пытаясь его
        вытащить, она завыла во весь голос.
        - Что?!!! Что случилось, моя девочка?!!! - буля не на шутку испугалась. - Что случилось,
        милая? Сразу ведь увидела, что-то не так…
        - Я беременна!!! - выплюнув остаток пирожка, выдала Вероника и взахлеб зарыдала снова.
        буля нахмурилась, но ничего не сказала. Потом медленно встала, набрала в стакан воды, и
        пошла к буфету, шаркая тапочками. Достав откуда-то из его потайной глубины маленький
        пузыречек темно-коричневого цвета, она накапала в стакан несколько капель пахучей
        жидкости и протянула его Веронике:
        - Возьми вот, выпей…
        - Что это? - сквозь всхлипы поинтересовалась Вероника.
        - Валерьянка. Ты должна прежде всего успокоиться…
        Она придвинула стул, села рядом и обняла плачущую Веронику за плечи…
        Так они и сидели, пока внучка не обрела опять способность внятно говорить.
        - Теперь рассказывай, как это получилось.
        - Ты что, буля, не знаешь, откуда берутся дети? - сквозь слезы улыбнулась Вероника.
        - Да ладно, не ерничай, знаешь, что я имею в виду. Кто отец, что делать собираетесь?
        - Нет отца, был да сплыл.
        - Как это?
        - А вот так.
        - Он что, бросил тебя с ребенком?
        - Да он про него и не знает!
        - Ты ему не сказала?!!
        - А как я ему скажу, если давно уже не видела? Мы с ним расстались…
        - Это не с тем ли красавчиком, по которому ты сохла совсем недавно?
        - Ну конечно же он, буль, что же я парней как перчатки меняю?
        - Ты меня на слове не лови, толком говори, как узнала, какой срок?
        - Неделю назад тест сделала.
        - Может, это неточно еще?
        - Да нет, точно. Девяносто девять процентов гарантии. Я три раза повторила. К тому же
        месячных нет уже почти месяц, тошнит, голова кружится. Вобщем, все признаки налицо.
        Или, вернее, на лице… - Вероника саркастически улыбнулась.
        - Отец знает?
        - Конечно, нет! Ему, впрочем, до меня никогда дела нет, вечно занят. Теперь еще с Таней
        занимается по моей просьбе. Да и чем он мне помочь может?
        - Ты хоть Тане пока не говори, знаешь же, какая она болтушка.
        - Уже сказала. Мне же надо было с кем-то поделиться, а она моя близкая подруга, причем
        единственная, сама знаешь… К тому же, она была практически единственной
        свидетельницей всей этой истории, от начала до конца…
        - Уж мне эта Танька! Испортила мне девку! Это она познакомила тебя с этим… Данилом,
        мо-моему?
        Давно не произносимое имя резануло слух.
        - Не говори мне ничего про него, не хочу слышать. А Таня меня не портила, я сама все
        испортила, - и Вероника разрыдалась с новой силой.
        - Ничего, ничего, не убивайся так, - вздохнула бабушка. - Как люди говорят, беременная не
        останешься. А, может, и родишь еще, кто знает, - лицо бабушки осветила улыбка. - Не
        забывай, ты ведь не одна - я с тобой, да и отец в стороне не останется, поможет. И учиться
        будешь, и ребеночек пусть растет. Это ведь счастье какое!
        - О чем ты говоришь, какой ребенок? Время сейчас другое, детей просто так не рожают.
        Некому мне рожать, да и не для чего…
        - Как это некому? А себе? Да и парень, может, одумается еще, скажи ему. Пусть тоже
        несет ответственность, не подонок же он?
        - Конечно, нет. Но пойми, бабушка, не могу я просто так к нему пойти и сказать обо всем.
        Мы поссорились, у меня гордость…
        - А когда любились, гордость была? Или разлюбила так скоро?
        - Нет, не разлюбила, все время о нем думаю. Не хочу, а вспоминаю. Но все равно не пойду.
        И давай оставим пока этот разговор, у меня и так голова кругом. Не знаю, что делать, не
        знаю…
        - И правда, что это я со своими стариковскими советами… Ты сама должна принять
        решение, за тебя это никто не вправе сделать. Только подумай хорошо, ведь ты
        действительно уже большая девочка. И слушай свое сердце…
        - Нет его больше у меня, разбилось на маленькие кусочки… Ничего не хочу…
        - Ничего, срастется… Жизнь, она такая штука…Рано или поздно все срастается…
        Вероника вернулась домой, и, бросив в прихожей туфли, прошла сразу в сверкающую
        чистотой ванную комнату, где располагалось на всю стену огромное зеркало. Она скинула
        одежду и стала внимательно себя осматривать, проводя руками по животу. Еще ничего не
        видно, но скоро он начнет расти, и тогда все заметят… Начнутся вопросы, взгляды… А,
        может, уехать? Вдруг Вероника поймала себя на том , что думает так, будто рождение
        ребенка - дело решенное. Нет, замотала она головой, не будет ничего, ничего не будет…
        Не будет вопросов, сложностей, слез, не будет пеленок и бессонных ночей, не будет такого
        маленького родного личика с зелеными глазами-звездочками... По лицу Вероники опять
        потекли слезы.
        «И рыдать больше не буду, надо успокоиться и что-то делать, бабушка как всегда права.
        Для начала хотя бы к врачу сходить, а там видно будет…»
        Вероника добрела до несобранной со вчерашнего дня софы (не было ни сил, ни желания с
        ней возиться) и упала на нее, как подкошенная. Вот и прошел еще один день, такой же
        длинный, как и все другие. И ничего нового...
        Подумав так, Вероника погрузилась в сон, и ей приснилось, будто танцуют они с Лейлой
        не на кладбище, а на яркой солнечной поляне, а на руках у нее крепкий, загорелый малыш.
        Он радостно тянет свои ручонки к солнцу, и все они смеются, а вокруг все цветы, разные,
        разноцветные, и все они сливаются в радужные праздничные пятна вокруг них…
        А потом Веронику унесло в еще более глубокий сон, и дальше, что там было, она уже не
        помнила…
        Пожилая докторша, снимая перчатки, бросила Веронике: «Одевайтесь, садитесь на стул», -
        и стала что-то заполнять в карточке. Наконец, она перевела взгляд на нее и строго
        спросила:
        - Я так понимаю, вы все решили…
        - Наверное… - поморщилась Вероника.
        - Так да или нет? Определитесь, наконец… Я, честно говоря, в этом случае советы Вам
        давать не решилась бы… С одной стороны, это первая беременность, и ее прерывать
        нежелательно. Вы сами все знаете о последствиях. С другой стороны, я могу понять и
        Ваше положение - Вы студентка, сами еще не зарабатываете, да и безотцовщин в нашей
        стране хватает, возможно, больше плодить не стоит… Решение - только Ваше…
        - Я уже решила, назначьте меня на аборт…
        - Хорошо, я Вас о последствиях предупредила. Раз решили, время нам терять ни к чему…
        Придете в пятницу в десять, не опаздывать.
        - А можно в час, у нас с утра семинар?
        - В десять, - отчеканила врачица и отложила карточку, всем видом показывая, что разговор
        окончен.
        В коридоре ее ждала Таня. Она сочувственно взяла ее под руку и повела к двери, прочь из
        этого удушливого, гладковыбритого кородора. На улице они, не сговариваясь,
        машинально опустились на лавочку.
        - Ну что? - тревожно заглянула в глаза Таня.
        - В пятницу.
        - Что в пятницу?
        - Аборт, - равнодушно ответила Вероника, а у самой сердце сжало невидимыми
        железными тисками.
        Татьяна достала длинные дамские сигареты и прикурила.
        - Ты точно решила?
        - Да.
        - Может, с Даниилом все же поговоришь, он должен знать.
        - О чем? О ребенке, которого не хочет? Или о том, что его очередное достижение на ночь
        залетело?
        - Хочешь, я сама с ним поговорю?
        - Не вздумай. Это будет самая большая ошибка, к тому же я обижусь. Дай слово, что не
        скажешь.
        - Не скажу, - пообещала Танечка и крепко затянулась «Вогом».
        Они сидели и молчали, каждый думал о своем. Но когда дружба длится много лет, иногда
        и слов не надо, можно просто помолчать. Вместе…
        Неделя пролетела быстро. Ложась спать, Вероника подумала:
        - Ну вот и все. Завтра наступит завтра.
        Завтра наступило. Веронику разбудил резкий сигнал будильника, и она машинально
        открыла глаза. На часах девять, как раз час на то, чтобы собраться и быть ТАМ вовремя.
        Голова тяжелая, такое впечатление, что и не спала вовсе. Хотя это была почти правда.
        Поспать она смогла от силы часа два, а так просто лежала и смотрела в потолок. Пыталась
        считать верблюдов, не помогло. Тогда стала читать «Отче Наш», как бабушка научила
        давным-давно. Она говорила: «Деточка, когда тебе будет трудно, или ты будешь в
        опасности, или просто на душе будут кошки скрести, попроси помощи у Бога, у
        Богородицы, заступницы нашей, и почитай молитву, сколько сможешь. А у Вероники на
        душе не просто кошки скребли, а целые своры бездомных собак и кошек устраивали
        дебош. И никакие молитвы успокоить их не могли. Ближе к утру Вероника забылась
        беспокойным неглубоким сном, и вот будильник разрезал гнетущую тишину в квартире.
        Вероника скосила глаза на будильник - десять минут десятого, теперь уж точно надо
        подскакивать, а то можно опоздать. Она медленно встала и ощутила, как закружилась
        голова, долго и тщательно чистила зубы, потом прошла в «столовую» - часть комнаты,
        отделенную барной стойкой - и налила себе из холодильника стакан апельсинового сока.
        Она сама себе сейчас напомнила мумию - ни сил, ни эмоций, ни желания что-то делать. Ее
        взгляд уперся в смешную картинку - черно-белую фотографию на стене - маленькая
        беленькая собачка-пуделек, приязанная к железному фонарю пытается оторваться от него
        и так тянет поводок, что фонарь, к которому она привязана, согнулся. Такое смешное
        несоответствие: маленькая, но очень целеустремленная собачка и большой согнутый
        фонарный столб. Она продолжала тупо смотреть на картинку, а время все шло и шло.
        Наконец, допив сок, Вероника пошла одеваться. Она бестолково перебирала одежду, и, в
        конце концов, решила одеть спортивный костюм. Откопав его в стопке одежды,
        передумала и остановилась на юбке и вязаной кофточке: так, наверное, будет удобнее…
        Она села на еще разобранную софу и устало посмотрела на часы. Без пятнадцати. Если
        поторопиться, можно успеть. А еще, даже без спешки, можно успеть на семинар. Только
        не готова она. Хотя, в первый раз, что ли, можно как-нибудь выкрутиться...
        Вероника подошла к своему небольшому симпатичному рюкзачку и заглянула внутрь,
        чтобы убедиться, что все на месте. Тетрадки, ручки... Перед выходом она машинально
        посмотрела на себя в зеркало, и почему-то ей стало легко, радостно и все понятно. Она
        подмигнула себе и подбадривающе улыбнулась сама себе:
        - Ничего, пробьюсь как-нибудь. У Катьки всегда «шпоры» есть, она поможет…
        Пробежав мимо консьержки на входе и бросив очередное «здрасте», она выскочила
        навстречу свету и свежему воздуху. Похолодало, подумала она, когда вдруг из-за спины
        раздался как всегда спокойный и знакомый до безумия голос:
        - Вероника, постой…
        - Фигово..., - подумала Вероника, почувствовав, как ее охватывает давно забытое, но такое
        родное чувство оцепенения. - Похоже, самодрессировка результатов не дала, и я снова
        похожа на девочку-подростка, пойманную директором школы за курением в туалете.
        И тут она быстрым шагом рванула вперед, как будто за ней гналась целая стая волков. Она
        не хотела разговоров, лишних слов, она не хотела видеть его, цепенеть перед ним, как
        кролик перед удавом, больше всего на свете она хотела, чтобы ее просто оставили в покое.
        Однако, в спринтерских способностях Данила сомневаться не приходилось, он несся
        рядом с ней, не отставая, пытаясь завязать завязки у никак не складывающейся беседы.
        - Эй, ну ты погоди... Постой... Ну дай же сказать!.. Куда это ты так несешься?!!
        Данил попытался остановить ее, взяв за локоть, но был им пребольно ударен где-то в
        район солнечного сплетения, однако, своего преследования не оставил.
        - Да постой же ты!.. Не торопись, от моего ребенка при большом желании ты еще
        избавиться успеешь, но послушай меня...
        Она остановилась как вкопаная.
        - Что?!! Кто тебе сказал? Таня?!! Как она могла, ведь я же просила!!! - злые слезы
        наворачивались ей на глаза, и она, не заботясь о косметике, размазала их по щекам. - А
        впрочем, все равно... Я не хочу тебя больше видеть. Ты никто, никто для меня! Просто
        случайный... - она попыталась подобрать слово, но, так и не обнаружив подходящего в
        своем словарном запасе, махнула рукой, и попыталась помчаться дальше. Но не тут-то
        было. Данил, видимо, в детстве ходил не только в секцию бега с препятствиями, но и на
        кружок вольной борьбы. Схватив ее сзади своими длинными, ненавистными руками, он
        прошептал ей в самое ухо:
        - Ну подожди, послушай... Давай поговорим как взрослые люди... Мне многое тебе нужно
        сказать...
        Лавочка в парке была холодная, практически ледяная, поэтому Вероника осталась стоять,
        согласившись все-таки выслушать доводы Данила.
        - Понимаешь, - говорил он, - я никогда и ни в кого не влюблялся... Ну, характер у меня
        такой дурацкий, что ли... Но к тебе я отношусь как-то по-особенному... Может, конечно,
        это и есть любовь, но я не хочу врать, потому как сам не знаю, что это... Когда Таня мне
        сказала, что ты беременна, я подумал, а вдруг это мое, и я сейчас теряю то самое
        драгоценное, что дарит мне жизнь... Я почувствовал, с одной стороны, нежность к тебе и к
        тому маленькому существу, которое мы зародили, а, с другой стороны, меня охватила
        паника. Я не хочу вас терять, понимаешь, не хочу! Знаю, как все это глупо выглядит, ведь
        мы друг друга практически не знаем, но, может, стоит попробовать, как ты думаешь?
        Вдруг все сложится? Я не хочу давить на тебя... Вернее, хочу, но решать все равно тебе. Я
        не буду больше приставать со своими, может, глупыми предложениями и уговорами, но
        ты подумай. Мой телефон у тебя есть, буду ждать звонка днем и ночью. Это все, что я
        хотел сказать. Пока...
        Он подошел к ней и как-то неловко ткнулся в щеку замерзшими губами. Потом пошел, но,
        уходя, обернулся, и еще раз сказал:
        - Ты не торопись, хорошо подумай...
        След его шагов заметала легкая поземка первого сорвавшегося снега...
        - Я устала, я замерзла, где ты?
        - Да здесь я, здесь! - легкий комочек первого снега стукнул ей в спину. Лейла засмеялась и
        выскочила из своего укрытия, Дарсик радостно залаял и заскакал по снегу, оставляя
        цепочку витиеватых собачьих следов.
        - Ну и что ты маешься? Противно на тебя смотреть! Такая погодка! Давай побегаем,
        повеселимся!
        - Ну да, мне в моем положении только бегать и веселиться осталось...
        - Дело не в положении, а в тебе! Ну что ты все время такая мрачная!
        - Не знаю... Не мрачная я...
        - А я знаю! Ты простоеще до конца не решила, чего на самом деле хочешь, вот и
        мучаешься! А решается ведь все просто - хочешь, будь с ним, не хочешь, как хочешь. Все
        остальное неважно. Имеет значение только твое желание.
        - Это как - по другому?!! Ребенка я все равно оставлю!
        - А я и не сомневалась в тебе! - Лейла засмеялась и швырнула еще один комочек в
        Веронику. Он попал ей прямо в лоб, и пушистая пыльца посыпалась ей в глаза.
        - Ах ты, негодница, - деланно возмутилась Вероника и со смехом стала собирать
        пушистую поземку, чтобы отплатить «обидчице». Завязалась шутливая потасовка.
        Наконец, запыхавшаяся Вероника присела на лавочку.
        - Наверное, ты права. Я действительно не знаю, чего хочу. Придумала себе глупые мечты,
        а потом жизнь под них подгоняла. На самом деле, все не так уж и плохо. Конечно, он меня
        любит не так, как бы я хотела, но еще полюбит. Слишком мало времени прошло, чтобы
        требовать от него чего-то. А я его люблю, хоть и пыталась его забыть. К тому же ребенку
        нужна полноценная семья, чтобы отец был рядом. Вдруг будет мальчик. Что рассказывать
        ему, когда он вырастет? Про недотепу-космонавта? Может, стоит попробовать?
        Дарсик громко залаял, как будто одобряя все сказанное, и попытался лизнуть Веронику
        прямо в нос.
        - Фу, уйди, - засмеялась она, и вдруг ей показалось, как будто мир из черно-белого снова
        стал цветным. Оказывается, все так просто. Надо просто позволить себе быть самой собой,
        идти вслед за своим сердцем...
        Все получилось буднично, без всякого праздника. Просто свитера и джинсы Данила
        переехали в маленький шкафчик Вероникиной квартиры. На следующий день после ее
        звонка вечером раздался звонок в дверь, и на пороге появился Данил с небольшой
        спортивной сумкой. Буднично чмокнув ее в щеку, он протопал прямо в комнату, оставляя
        грязные следы от намокших ботинок.
        - Хоть бы обувь снял, я убиралась только что, - проворчала Вероника, а гость, который уже
        был как бы и вовсе не гость, послушно снял ботинки и поставил их у входа, а, пока она
        вытирала грязные следы, успел переодеться из джинсов в спортивный костюм и усесться
        на диван, переключая телевизионные каналы. Вероника потерла глаза, это походило на
        дежавю, такое впечатление, что он сидел вот так здесь всегда.
        - Ты голодный? - спросила Вероника, Данил кивнул головой, не отрывая взгляда от
        заинтересовавшей его программы. Она принесла немного ветчины, сыра и хлеба. А еще
        поставила на стол бутылочку своего любимого красного вина и два больших красивых
        бокала.
        - Ну что, обмоем начало новой жизни?
        - Так тебе же нельзя, насколько я понимаю.
        - Ничего, чуть-чуть можно, я еще водой разбавлю.
        - Тогда за тебя...
        - Лучше за нас... Троих...
        Они немного выпили, поболтали ни о чем и решили идти спать, так как обоим было рано
        вставать. Завалившись под одеяло, он нежно поцеловал ожидавшую его Веронику в щеку,
        потом в губы, а потом, как бы распробовав, поцеловал жарче, руки сами заскользили по ее
        телу. Они занимались любовью сначала медленно, потом со все более захватывающей их
        страстью, бешенный темп безумного танца захлестнул их и довел до победной точки. Они
        так и заснули, не выпуская друг друга из обьятий.
        Вот так просто и буднично началась как бы семейная жизнь Вероники. Но она была рада
        внезапно свалившемуся на нее тихому и уютному, совсем не книжному счастью. Это даже
        лучше, что так, потому что все равно принцев не бывает, а если они и бывают, то, именно
        такие. Они приходят именно так, без фанфар, просто со спортивной сумкой «Адидас» в
        руке, и остаются навсегда...
        Впервые в жизни Станислав Васильевич пребывал в такой растерянности, да что там, в
        такой панике! Новости, которые как всегда с размаху вывалила на голову дочь, привели
        его в полное замешательство. Он пытался систематизировать свои мысли, но пока это ему
        слабо удавалось.
        Во-первых, его маленькая Вероничка беременна, и он в ближайшем будущем станет
        дедушкой. Во-вторых, она не собирается замуж за этого, как его там, Данила, а будут они
        жить нерасписанные, а ребенок официально родится внебрачным. Университет, конечно
        же, побоку. Это только говорится про заочный, но до учебы ли будет молодой мамаше? К
        тому же папаша тоже только институт закончил, так что помощи от него не жди. Его
        совета, и даже просто мнения, конечно же, никто не спрашивал, хотя и так ясно, что все
        бремя материальной ответственности, конечно же, ему придется взять на себя. Впрочем,
        Вероника уже заявила, что его денег этот, как его там, Данил, не возьмет, а будет где-то
        прирабатывать. Но это же ясно как божий день, что Вероника, привыкшая к хорошей
        жизни, его принцесса, долго на гроши не протянет. Вобщем, какой-то бред сумасшедшего.
        А еще сегодня этот парень переезжает к ней на квартиру, а завтра они его ждут в гости.
        - Вот там и поговорим, - именно так закончила разговор дочь после его бурных реплик и
        просто отключила трубку...
        А поговорить ему с ней было необходимо, хотя собирался он это сделать совсем по
        другому поводу... Ну как ей теперь рассказать о том, что произошло между ним и Таней.
        Теперь у нее своих проблем выше головы, а тут еще это... Хотя, как все произошло, он и
        сам до конца не совсем понял. Таня ему всегда как дочка была, а секретарш и грудастых
        девиц различного плана вокруг него вертелось достаточное колличество, чтобы не быть
        голодным... Он, конечно, понимал, что вертелись они не ради него самого, а вокруг денег
        и имиджа, это не мешало ему, в свою очередь, использовать их в свое удовольствие. Но
        Таня... Это было совсем другое... Он не хотел и не собирался использовать ее. Он вообще
        не хотел ее, не видя в ней женщины. А тут она зашла на консультацию растроенная чем-
        то, попросила выпить, чтобы расслабиться. Он налил ей и себе виски, спросил что
        случилось. Она расплакалась на его плече и стала, глотая слезы, рассказывать, как ей
        одиноко, что все ее подруги находят свое счастье, а ее все еще где-то бродит, что она
        устала ждать, ей хочется ласки и внимания. Станислав Васильевич пожалел ее, обнял за
        плечи, и тут она вдруг сказала, что всю жизнь его любила, только одного, что он всегда
        был идеалом мужчины для нее, что всегда всех своих ухажеров сравнивала с ним, и они
        явно проигрывали. Она заглянула в глаза своими блестящими от слез большими карими
        глазами и попросила поцеловать ее, просто поцеловать. А он, очарованный моментом,
        юностью и такой хрупкой беззащитностью девушки, которую он знал, казалось, всю свою
        жизнь, а теперь понял, что не знал никогда, поддался очарованию. Он хотел поцеловать ее
        просто по-отечески в щеку, но она извернулась и впилась в его губы своими страстными
        горячими губами, солеными от слез. И столько нежности и отчаяния было в этом поцелуе,
        что он не смог совладать с собой и воспротивиться ей. Поцелуй получился долгим и
        жарким, он плавно перетек в следующий, потом Таня расстегнула блузку и положила его
        ладонь на свою упругую грудь с твердыми от желания сосками... Вобщем, кто кого взял,
        надо бы еще посмотреть... Танюша занималась любовью горячо и самозабвенно, и при
        одном воспоминании о том, что они вытворяли, у него опять твердело и горячело в штанах
        от желания... Она просила у него прощения, просила ни о чем не жалеть, но дело было
        сделано, и чувство вины и раскаяния соседствовало рядом с новым, удивительным и давно
        забытым ощущением нежности и заботы. Наверное, последний раз он так чувствовал себя
        еще в молодости, когда он ухаживал за мамой Вероники. Это его пугало, потому что такие
        чувства он не мог и не должен был испытывать, особенно по отношению к этой девочке,
        почти что его дочке. Он твердо решил на следующий же день поговорить с ней, чтобы
        объясниться и расставить все по своим местам. Он собирался сказать ей, что впредь не
        сможет продолжать занятия, но оплатит хорошего специалиста, который подтянет ее до
        нужного уровня, а когда придет время, замолвит словечко, воспользовавшись своими
        связями. И еще он хотел попросить ни о чем не говорить Веронике, ведь она такая хрупкая
        и невинная. Станислав Васильевич пригласил ее к себе в офис в блестящем высотном
        здании в центре Москвы. Она зашла в кабинет, распаленная от ходьбы, с
        раскрасневшимися щеками и блестящими глазами, и, с ходу сбросив длинную дубленку,
        осталась в одних высоких сапожках на длинных стройных ножках... И Станислав
        Васильевич погиб... Как теперь разруливать всю эту ситуацию, он не знал. Его чистая и
        наивная дочь беременна от какого-то там проходимца, который даже не удосужился
        представиться перед тем, как обрюхатить ее, а сам он спит с ее подружкой, которая ему
        как дочь в прямом и переносном смысле этого слова...
        Голова стала совсем тяжелой.
        «Завтра увижу этого парня, там видно будет», - решил Станислав Васильевич, - «сегодня
        уже вряд ли рабочие проблемы полезут в голову, пойду-ка пораньше спать».
        Когда он уже был в постели, зазвонил мобильник. Нажав на зеленую кнопочку ответа,
        услышал такой знакомый и такой новый для него теперь голос:
        - Привет, ты как, работаешь еще? А я звоню, чтобы сказать, что люблю тебя...
        - Нет, на сегодня все, хочу выспаться.
        - К сожалению, не получится.
        - Почему это?
        - Выгляни в окно, и ты увидишь примерзшую к лавочке снегурку. Ее требуется согреть,
        причем срочно.
        Накинув толстый махровый халат, он подошел в окну и увидел внизу одинокую фигурку,
        машущую ему рукой.
        - Ну не-е-ет, не сегодня... Завтра тяжелый день, у меня много дел...
        - Сегодня, умоляю, я хочу тебя, ну открывай же скорее!
        - Ладно, забегай, - как будто нехотя согласился Станислав Васильевич и нажал на кнопку
        домашней охраны, впуская Танюшку в подъезд.
        Выспаться, наверное, не получится...
        Но почему тогда так сладко и весело на душе?
        Переливисто прозвучал звонок в дверь. Согнав дурацкую неподобающую суровому
        мужчине и бизнесмену улыбку с лица и сделав ну очень серьезный и слегка недовольный
        вид, Станислав Васильевич пошел открывать ночной гостье.
        - Теперь все в порядке? - улыбаясь спросила Лейла. - Ты счастлива?
        - Наверное, да, - Вероника улыбнулась навстречу яркому, но негорячему зимнему солнцу.
        Редкие снежинки тихо падали на безмолвие, царившее вокруг, и даже голоса звучали как-
        то необычно резко, растворяясь в свежем морозном воздухе.
        - Здорово, я рада за тебя, - сказала Лейла и немножко нахмурилась.
        - Правда? - Вероника взяла руку девочки в свою, она была холодной. Интересно, подумала
        она, рука такая холодная оттого, что девочке холодно, или оттого, что ее уже давно не
        согревает живая кровь? Вероника машинально попыталась согреть ее в своих.
        - Не надо мне не холодно, - сказала Лейла. Я давно не чувствую перепада температур,
        просто вижу. Это, знаешь, как проснулась, а уже осень, листья падают, на тебе кофточка и
        туфли. Потом опять проснулась, а уже зима и ты в шубке... Хотя, наверное, если бы я была
        в купальнике, мне было бы так же. Наверное, только психологически неудобно ощущать
        себя в купальнике на снегу...
        - На горных курортах так ходят.
        - К сожалению, проснуться на горном курорте у меня возможности нет. А на кладбище в
        купальнике ... - Лейла пожала худенькими плечиками. Видимо, и нам, привидениям, тоже
        положено какое-то приличие соблюдать, - она грустно улыбнулась. - А за тебя я и вправду
        рада. Но...
        - Что но?
        - Я не хочу говорить, ты сама скоро узнаешь...
        - Что? Что-то плохое? С моим ребенком?
        - Нет...
        - Да что же, говори!!! - Вероника схватила ее обеими руками и потрясла за плечи.
        - Я не могу, правда, не могу, - у девочки на глазах появились слезы... - Мне нельзя
        говорить, мне потом плохо будет. Всему свое время, каждый должен прожить свою жизнь
        сполна и узнать все тогда, когда положено!
        - Но я не могу ждать, понимаешь? В моей жизни и так все непросто, можешь хоть раз
        помочь, ты ведь подруга мне! Или нет? Ты ведь сама просила меня стать твоей подругой!
        - Да, ты моя подруга, причем единственная! Поэтому и проговорилась тебе. Я думаю о
        тебе постоянно и переживаю. Но не могу тебе ничем помочь! Ничем!!! И даже если бы я
        была в вашем мире, все равно ничем бы тебе не помогла! Потому что все уже давно
        решено за нас, понимаешь?!!
        Лейла вырвалась из рук Вероники и, всхлипывая, побежала по дорожке вглубь кладбища.
        Вероника растерянно смотрела ей вслед. На душе было паршиво. С одной стороны, в ней
        поселилось тоскливое ожидание чего-то нехорошего, а с другой, ей было жаль, что она
        накричала на Лейлу. Та, действительно, была ни в чем не виновата, а она, как истеричка,
        сорвалась на нее. Гадко получилось... Но сейчас идти искать ее совсем не хотелось, совсем
        не было настроения для извинений. К тому же в воздухе стало заметно холодать...
        Попрошу прощения в следующий раз, решила Вероника и развернулась, чтобы пойти к
        выходу. На тропинке сидел Дарсик и, склонив голову, смотрел на нее каким-то не
        собачьим, а совершенно человеческим взглядом, в котором светилось понимание и
        сожаление. Она погладила собаку, и пес поплелся за ней, заметая своим пальмовым
        хвостом легкую снежную поземку. Не обернувшись, она вышла из ворот и пошла по
        пустынным улицам странно вымершего городка. На некоторых окнах были наклеены
        снежинки. Люди готовились к Рождеству и Новому году. Неужели так быстро летит время,
        подумала Вероника и провалилась в безмолвие.
        Лейла подошла к Дарсику, сидящему у ворот, и тоже посмотрела вслед уходящей
        Веронике.
        - Она уходит, да? Я ее расстроила, а у нее было такое чудесное, легкое настроение. Ну что
        я за глупая дура, не могу промолчать! К тому же я действительно ничем не могу ей
        помочь! Ничем... Но я думаю об этом каждый день...
        Вероника проснулась, в голове шумело так, как будто она вчера одна выпила бутылку
        дешевого вина. На душе скребли кошки. Ей снилась Лейла, она пыталась ей что-то
        сказать, предупредить... Повернув голову, она увидела Данила. Он был похож на спящего
        ребенка. Чувство счастливой законченности мира всплыло в глубине порядком
        измученной души. Ей показалось, что так было и будет всегда. Именно этот человек
        должен лежать рядом с ней на подушке и вот так мирно по-детски пасапывать. И в то же
        самое время ей было удивительно, что он лежит здесь рядом с ней, положив ладошку под
        щеку. Она осторожно провела кончиком языка по его лбу, потом по глазам со слипшимися
        ото сна ресницами. Они затрепетали, открывая для нее такие любимые, чудесные зеленые
        глаза, и она опять утонула в них, как в озерах, утонула в теплых, ленивых поцелуях, а
        когда волна унесла ее на вершину чувственного счастья, забыла, отчего у нее утром так
        невыносимо щемило сердце...
        Станислав Васильевич сидел на диване и с удивлением рассматривал этого уверенного в
        себе юношу, который расположился напротив него на высоком пуфе и даже не пытался
        поддерживать никак не клеившуюся беседу. Он ожидал от него каких-то суетных
        движений, трясущейся руки, ждущей рукопожатия, в конце концов, хотя бы виновато
        опущенных глаз. Но этот самодовольный красавец, поздоровавшись, без церемоний сказал
        «Данил», потом прошагал в комнату, как в свою, жестом пригласив его присаживаться на
        диван, а сам уселся напротив, улыбаясь и бесцеремонно оглядывая его. Надо, конечно,
        признать, что взгляд и улыбка у него приятные, открытые, и вообще манера поведения
        располагает к себе, но каков нахал! Ни капли смущения, сидит, и, видите ли, улыбается...
        В комнату вошла Вероника, неся поднос с едой. Поставив его на стол, пробормотав «пап,
        привет», она молнией унеслась обратно на кухню, но тут же вернулась с бутылкой
        рубинового «Кинзмараули» в руках. Это был шаг в угоду его вкусу, который она
        великолепно знала. Данил взял из ее рук бутылку и стал вкручивать штопор в пробку.
        Движения его были ловкими и спокойными.
        - Надеюсь, вы уже познакомились, - сказала Вероника, присаживаясь за стол рядом с
        отцом. - Но я вас все равно представлю еще раз. Вот, Данил, это мой неуловимый папа,
        которого я очень, очень люблю. А это, папа, Данил. Я его тоже очень люблю. Вы два моих
        самых родных мужчины в мире, и я хочу, чтобы вы подружились. Насколько возможно,
        конечно, - добавила она и засмеялась.
        Даже имя этого засранца она произнесла с каким-то придыханием, голос помягчел, а глаза
        налились каким-то абсолютно глупым счасьем. Она даже не пыталась сдержать своей
        нелепой, неуместной улыбки. Бедная девочка! Она совершенно влюблена, и... наверное,
        счастлива, надо признать...
        Станислав Васильвич посмотрел на «зятя». Тот по-прежнему улыбался своей открытой,
        располагающей улыбкой, глядя на него. Прямо, Фандорин какой-то... Не так он прост, как
        кажется на первый взгляд, надо бы его прощупать... Хотя первые очки он уже сорвал...
        Такой глупо счастливой свою дочь Станислав Васильевич в последний раз видел давно,
        возможно, еще в детстве, когда заполучение желанной игрушки делает ребенка таким
        откровенно радостным...
        Станислав Васильевич перевел взгляд на стол, на нем было сервировано четыре прибора.
        - Ты бабушку пригласила? Вот молодец, а то она сильно переживает за тебя, сказал он и
        бросил укоризненный взгляд на юношу - Фандорина.
        - К бабушке я схожу завтра, - откидывая крышку с горячего, произнесла Вероника, - а
        сегодня позвали Таню, сделаем ей сюрприз. Она до сих пор не знает, что мы с Данилом
        живем вместе, и что у нас все хорошо. А ведь она, получается, вроде как крестная мать
        всей нашей странной «лав-стори».
        У Станислава Васильевича резко перехватило горло, мыслительный процесс от ужаса
        затормозился, как у шкодливого кота, пойманного на месте преступления. Звук входного
        звонка впечатался в головной мозг набатом. Впорхнула Танюшка, как всегда красивая,
        стройная, уверенная в себе. Увидев Данила, Станислава Васильевича, накрытый стол, она
        все моментально поняла и завизжала от восторга. Она кинулась целовать всех, не
        переставая тараторить, что она знала, все закончится хорошо, что по-другому ничего и не
        могло быть, потому что они все такие хорошие... А потом, раскрасневшись от волнения,
        подошла к онемевшему Станиславу Васильевичу, села рядом с ним, обняла, не желая
        замечать, что тот был ни жив, ни мертв, и, с нежностью заглянув в его глаза, сказала очень
        интимно, но так, что этого не могли не увидеть и не услышать еще ничего не
        понимающие, но уже немного обалдевшие «молодожены»:
        - Ну что, может, и мы откроем ребятам свой маленький секрет? По-моему, уже пора, и
        даже самое время...
        - Ого, - захохотала поглупевшая от счастья Вероника, - да вы, наверное, экзамен в
        Институт Патриса Лумумбы сдали, и теперь наша Танечка найдет себе шейха арабских
        кровей!
        Но, уловив ошалевший от удивления взгляд Данила, перевела свой на «сладкую парочку»
        и замолчала, с изумлением разглядывая странную картину.
        - А я уже нашла своего шейха! А что вы думали, - истерично почти что выкрикнула
        Танечка, - одним вам счастья хочется. Вот вы друг друга нашли, и радуйтесь, а у нас тоже
        любовь, не меньше вашей. Станислава Васильевича я люблю еще с детства. Ты, Вероника,
        знала это всегда, просто не воспринимала всерьез. А теперь мы счастливы, правда ведь? -
        Танюшка опять заглянула в глаза Станислава Васильевича, ища поддержки, но тот,
        отстранившись от нее, опустил голову и молчал. В комнате повисла тишина...
        - Еще один мент родился, - наконец выговорил Станислав Васильевич и медленно поднял
        голову. - Я, конечно, совсем не так предполагал это объяснение, да и не думал пока
        офишировать наши с Татьяной отношения, но, раз уж так получилось, разговора не
        избежать. К тому же, если она так решила... Мы, действительно, любим друг друга, хотя
        до этого момента я в любви ей не признавался. Понимаю, что разница в возрасте может
        быть для нас большим препятствием, но самое основное препятствие - это людское
        мнение. Я сожалею, дочь, что я полюбил не кого-то другого, а именно твою подругу, но, с
        другой стороны, я рад, что это твоя подруга, ты ее знаешь и понимаешь, не полюбить ее
        просто нельзя. К тому же, я очень надеюсь на твою поддержку, Вероника, она сейчас нам с
        Таней очень нужна. Возможно, я решусь и сделаю ей предложение. Ты же знаешь, я всю
        жизнь прожил бобылем, и, кроме твоей мамы, у меня не было по-настоящему в жизни
        других женщин, только работа. Теперь, возможно, и у меня появится шанс стать
        счастливым. Если, конечно, Татьяна согласится. Ну вот, я и сказал...
        Станислав Васильевич посмотрел долгим взглядом в глаза Танечке, как бы пытаясь найти
        в них ответ на мучившие его вопросы, а потом опять опустил голову. Казалась, сама
        Танечка была ошарашена словами Станислава Васильевича и смотрела на него широко
        открытыми глазами.
        - Тасик, это что, предложение? - еле выдавила она из себя.
        - Как, как ты теперь отца называешь? Пупсик?.. Стасик?.. - наконец, пришла в себя и даже
        попробовала сыронизировать Вероника.
        - Стасики - это так тараканов называют, а я его зову «Тасик», от Станислава, мне кажется,
        так очень по-домашнему, - медленно ответила Танечка, не сводя удивленных глаз со
        Станислава Васильевича. - Ну, можно еще - «киса».
        - «Киса»?!!! - задохнулась Вероника. Истерический смех прорвал всю компанию, как
        прорывает полноводная весенняя река плотину на своем пути. И как вода смывает со
        своего пути всю грязь, накопившуюся за зиму, так и слезы смеха смыли все накопившееся
        напряжение, а также страхи и неловкости этого вечера.
        Когда у людей все хорошо, то время летит на удивление быстро. Наступила весна, оставив
        позади счастливые новогодне-рождественские праздники. Вероника, сдав зимнюю сессию,
        отпросилась в отпуск по случаю вынашивания ребенка, дочки, как определил врач на УЗИ.
        Данил готовился к сдаче кандидатской, он был человеком увлеченным, и частенько по
        вечерам его молодой жене и еще неродившейся малышке приходилось выслушивать
        разные удивительные случаи и легенды из истории архитектуры, им это нравилось. А еще
        им нравилось мечтать о будущем, они даже спроектировали модель дома, в котором они
        хотели бы жить. Здесь было все - просторный зал с большими хрустальными люстрами и
        огромными старинными зеркалами, где они бы смогли принимать много гостей, столовая,
        теплая и уютная, шикарные спальни в различных стилях, конечно же, детская, и не одна,
        будет когда-нибудь у их малыша братик или сестричка, и многое другое, что непременно
        понадобилось бы им в будущей счастливой жизни. Кстати, Варфоломей совершенно
        обнаглел и разжирел до неприличия. Поначалу Даниил хотел его оставить у Санчи, так как
        боялся, что для здоровья Вероники он может оказаться не самым лучшим приобретением,
        но она сама настояла на возвращении кота, и теперь наглый предатель Варфоломей
        практически «плевал» на бывшего хозяина, предпочитая ласки новой хозяйки. Что ж, у
        котов все просто: кто кормит - тот и главный. Часто наведывались и Станислав
        Васильевич с Танюшкой. «Тасик» выглядел счастливым и помолодевшим настолько, что
        даже в студенческой компании не чувствовал себя чужеродным элементом, и ребята
        абсолютно его не стеснялись. Таня же наоборот стала серьезней, в ней вдруг проявилась
        невиданная доселе горделивая осанка, уверенность состоявшейся женщины и спокойная
        рассудительность, делавшая ее старше, что Веронику немало забавляло. Она слегка
        подтрунивала над теперь ставшими длинными и немного занудливыми, претендовавшими
        на мудрость жизни речами подруги, но та на нее не обижалась, потому что знала, что
        Вероника была одной из тех, кто действительно искренне радовался за нее и любил.
        Все это было слишком хорошо, чтобы длиться вечно. И беда, конечно же, пришла. Причем
        внезапно, откуда ее ждали меньше всего. Однажды Вероника пошла в магазин, у нее
        закружилась голова, она потеряла сознание и упала. У нее и раньше было чувство, что с
        ней творится что-то неладное: до тошноты кружилась голова, иногда резко падало зрение,
        но все это списывалось на счет токсикоза. Когда она пришла в себя, увидела озабоченные
        лица окруживших людей. Сама она номер набрать не смогла, руки тряслись, ей помогли.
        Тут же приехал отец и отвез в больницу. Там доктор, побеседовав с ней и проделав
        обычные процедуры, уговорил ее остаться еще денька на два-три для дальнейшего
        наблюдения и анализов. Принеслись встревоженные Данил с Таней, привезли
        необходимые вещи, еду и документы. Конечно же, Станислав Васильевич поместил ее в
        платную, самую шикарную одноместную палату с удобной широкой кроватью,
        телевизором, холодильником и даже микроволново печкой. Однако, доктора даже ему
        пока не говорили, в чем дело, а только просили подождать результатов полного
        обследования. Потекли мрачные, однообразные сутки. Каждый день начинался с
        рутинных процедур сдачи анализов, ее водили по всяким кабинетам, обслушивали,
        осматривали с помощью различных современных аппаратов. Когда Вероника спрашивала
        что-нибудь, ей монотонно отвечали - «так надо». Ее душили мрачные предчувствия.
        Прибегала Танюшка, каждый день, но как всегда мимоходом, на лету чмокнув Веронику в
        макушку. Заверив, что все будет окей, сто процентов, бросала очередной пакетик с
        яркооранжевыми шарами апельсинов и исчезала как призрак, оставив за собой только
        тонкий шлейф дорогих духов и ощущение того, что где-то там за стенами больницы кипит
        жизнь, отчего на душе у Вероники становилось еще тоскливее, и она чувствовала себя как
        на дне глубокого колодца. Ее давила неизвестность, она хотела знать, что происходит с
        ней, а, самое главное, с ее ребенком, ее девочкой. Где-то там далеко были солнце, воздух,
        жизнь, но дотянуться туда было практически невозможно.
        Данил бывал у нее каждый день. Он старался выглядеть веселым, но беседа почему-то не
        клеилась и часто прерывалась неловкими паузами. Тогда он, поцеловав ее на прощание в
        щеку, старался побыстрее уйти, чтобы не продлить это странное ощущение неловкости
        между, казалось бы, уже ставшими близкими людьми.
        Еще приходила буля, старалась успокоить как могла. Или просто сидела рядом, взяв ее за
        руку. После ее визитов Веронике на душе действительно становилось немного легче. Но
        что такое слова утешения, когда чувствуешь себя несущейся в бешеном поезде, конечная
        остановка которого неизвестна.
        Лейлу она не видела уже давно. В последнее время она спала почти без снов. Но сегодня
        она снова шла по этим знакомым живым-неживым улицам, только все здесь почему-то
        переменилось. Теперь она стала замечать людей из города. Она видела их лица, с мрачным
        интересом наблюдающие за ней из окон, она видела малышей, со смехом катающихся на
        веревочных качелях, подвешенных к дереву, мужчин, играющих в домино за длинным
        деревянным столом, чувствовала спиной взгляд старушек, сидящих на лавочке и
        перешептывающихся о чем-то. От них не исходило ни доброжелательности, ни
        враждебности, только странный холодный интерес и отчужденность, а еще какая-то
        предупредительность, с которой все они отводили глаза, чтобы не встретиться с глазами
        Вероники, как бы давая понять, что заводить с кем-либо из них разговоры бесполезно, и
        это сразу же отбивало всякую охоту даже пытаться.
        Но Веронике было все равно. Даже внезапно оживший город особенно не впечатлил ее.
        Она бежала на встречу с Лейлой, ей нужно было увидеть ее, чтобы расспросить о многом.
        Ведь Лейла другая, особенная. Она должна была что-то знать, ей доступно то, что
        неведомо простым смертным, и она ей это скажет, обязательно скажет...
        В этот раз Лейлу пришлось поискать. Ее не было на обычном солнечном пятачке
        невдалеке от входа, не было ее и в тихой, заросшей травой той части кладбища, где
        находилась надгробная плита с ее именем. Вероника металась в поисках, окликая ее по
        имени, и уже даже решилась войти на ту, другую, темную сторону, когда услышала шорох
        и чьи-то шаги. В глубине потустороннего клубящегося мрака обозначились сначала две
        тени, а потом оттуда вынырнули сначала Дарсик, тут же кинувшийся навстречу Веронике,
        а потом и Лейла. Девочка выглядела необычно уставшей и бледной. Увидев Веронику, она
        как обычно не кинулась ей радостно навстречу, а устало махнула рукой, предлагая
        подальше отойти от этого мрачного места. Они расположились рядом с ее плитой. Пахло
        свежей, пробивающейся зеленью и землей, приглушенно пересвистывались птицы, как бы
        уважая покой этого места. Вероника внимательно оглядела девочку. Она выглядела
        осунувшейся и встревоженной чем-то, под ее большими печальными глазами пролегли
        темные круги.
        - Что-то случилось? Ты выглядишь не особо...
        - Надо сказать, ты тоже, - отпарировала та, мельком взглянув на встревоженную,
        растрепанную Веронику.
        - Ты же говорила, что никогда туда не ходишь, - Вероника качнула головой в сорону
        темной половины. - Вроде бы ты раньше боялась... Зачем сейчас тебя туда понесло?
        - Так, кое-что узнать надо было. Ладно, давай об этом не сейчас. Ты-то как? Давно не
        виделись.
        - Плохо... Лежу в больнице, доктора ничего не говорят... Послушай, может, ты знаешь, что
        со мной? У тебя же необычные возможности, я знаю.
        Лейла устало покачала головой.
        - Не требуй от меня невозможного. Даже если бы я о чем-то догадывалась, что-то знала...
        Во-первых, это всего-навсего мои предчувствия, даже если они часто и сбываются.
        Жизненные сплетения очень изменчивы, и я могу ошибаться. Во-вторых, моей большой
        ошибкой стало даже то, что тогда, в самый первый раз, я с тобой заговорила. Нам нельзя
        общаться с живыми, а тем более хоть как-то вмешиваться в их жизнь, а значит, и в
        божественный замысел. Мы за это можем крупно поплатиться.
        - Чем? Что может быть хуже, чем скитаться одинокой, заброшенной душой среди
        могил,ожидая неизвестно чего?!!
        - Не говори о том, чего не знаешь, - резко оборвала ее Лейла. - Хуже может быть мрак. А
        здесь у меня есть главное - надежда.
        - Надежда на что?!!
        - Надежда на то, что когда-нибудь все это изменится...
        Вероника молчала. Где-то в глубине души она понимала, что девочка права, у нее есть
        свои причины, и она не имеет права давить на нее, прося о помощи. Но с другой стороны,
        ей было горько и обидно, что та не захотела ей помочь, или не могла... Да какая разница.
        Главное, что пытка неизвестностью продолжается, и каждую ее минута можно было
        приравнять к десятилетию.
        Вероника проснулась с еще более тяжелым сердцем. Голова болела. Эти головные боли
        преследовали ее с самого детства, она к ним даже привыкла. Но в последнее время они
        стали чаще и сильнее, а сегодня с утра мозги просто раскалывались. Застонав, Вероника
        перевернулась лицом к тумбочке и посмотрела на светящийся циферблат часов. Еще
        оставалось время немного поспать, до того момента, когда громко распахнется дверь в
        палату и сестра прикажет громким голосом просыпаться для сдачи очередных анализов.
        Пожалуй, этот голос она запомнит навсегда как одно из самых неприятных ощущений
        своей жизни.
        Мир рухнул через полторы недели пребывания в больнице. Веронику с отцом вызвал на
        собеседование заведующий отделением - тучный мужчина в белом халате, едва
        застегивающимся на пузе и белой шапочке, прилепленной на затылке крупной, кучерявой
        головы на манер тюбетейки. Стараясь быть очень тактичным, он объяснил, что в мозгу у
        Вероники найдена небольшая опухоль, которая, вероятнее всего, существовала уже давно,
        не причиняя ей особых неудобств. Однако беременность дала толчок к ее росту, и сейчас
        опухоль развивается быстрыми темпами. Требуется срочная операция. В клинике работает
        один из лучших специалистов по таким операциям в Москве, он уже дал свое согласие и
        уверен в успешном исходе. Но есть одно «но». Ребенок длительного глубокого наркоза не
        перенесет. К тому же рожать с подобным диагнозом вообще опасно.
        Выслушав мягкую, вкрадчивую речь доктора, Вероника медленно сползла со стула, отец
        едва успел подхватить ее.
        - Я не позволю убить ребенка, - упрямо склонив голову и прижимая руками к себе
        располневший животик, Вероника повторяла одну и ту же фразу в ответ на все уговоры
        близких. Отец, буля и Данил сидели рядом с ее кроватью и не знали, какие еще доводы ей
        нужны, чтобы понять - есть один реальный шанс выжить, и это - операция, и как можно
        быстрее. Врачи дали на подготовку всего неделю, втечение которой ей проводили
        дополнительную терапию, но это вряд ли могло что-то изменить. До операции оставались
        считанные сутки, а согласия пациентки так еще и не было получено. Теперь головные
        боли мучали ее ежедневно, но от чего точно, она не знала - то ли от растущей у нее в
        голове опухоли, то ли от постоянных нервов и слез.
        - Послушай, - опять начал Данил, - я обещаю, мы постараемся, ты вылечишься, и у нас еще
        будут дети, много детей, если захочешь.
        - Возможно, мне нельзя будет вообще больше иметь детей...
        - Это только возможно. Но так остается надежда. А без операции шансов выжить
        практически нет ни у тебя, ни у ребенка. Ты еще родишь другого.
        - Я хочу этого! Он уже живет во мне, бьется! Как я могу убить его, подписав какую-то
        глупую бумажку. И если есть хоть один шанс из ста, я его использую!
        - Как я жалею, что ты уже совершеннолетняя! - не выдержав, взорвался Станислав
        Васильевич. - Я бы сам подписал бумажку за тебя, сам все решил! А теперь вот сиди и
        смотри, как собственный ребенок обрекает себя на медленную, мучительную смерть. И
        ему наплевать, как это переживут его родные! - он выскочил из палаты, хлопнув за собой
        дверью.
        Вероника упрямо повторила: «Я не дам убить своего ребенка!», - из ее глаз медленно
        покатились крупные слезы.
        - Вероника, успокойся. Никто ничего насильно с тобой не сделает. - Данил взял ее за руку.
        - Но ты уже большая девочка и должна все взвесить. Подумай, как будет нам всем, если с
        тобой что-то случится.
        Не дождавшись ответа, он встал.
        - Ладно, дорогая, до завтра. Надеюсь все же на твое благоразумие. С утра буду у тебя, а
        сейчас пойду, постараюсь успокоить Тасика.
        Бабушка сидела молча. Когда звуки шагов в коридоре умолкли, внучка спросила:
        - Буль, а ты почему не идешь домой, ты ведь, наверное, здорово устала?
        - Я останусь с тобой до утра. Смотри, здесь есть вторая кровать, мне будет удобно. Вот
        посижу, пока ты заснешь, и сама прилягу.
        - Зачем? Не надо! Это уже тяжело в твоем-то возрасте!
        - Спасибо, конечно, за напоминание о моем возрасте, я о нем не забываю. Но вот что я
        хочу тебе сказать. В моем возрасте гораздо тяжелее другое - впрочем, как и в любом. Это -
        терять близких. Родители мои умерли, когда я была совсем маленькой. Они были людьми
        зажиточными, и их расстреляли коммунисты во время революции, а меня, дочь врагов
        народа, рискуя собственной жизнью, чудом спасли и воспитали соседи. Много лет назад я
        потеряла самого близкого мне человека, которого, как мне казалось, я любила больше
        жизни, это был твой дед. Он не вернулся с войны и так и не узнал, что подарил мне
        единственное оставшееся счастье в моей жизни - Олечку, твою мать. Потом она родила
        тебя, и боль утраты постепенно стала утихать. Несколько лет назад я потеряла и этого
        родного мне человека, тогда единственным моим утешением стала ты. Не знаю, зачем мне
        дан такой удел - провожать своих близких в последний путь. Я не могу тебя просить ни о
        чем. Я не знаю, как поступила бы сама на твоем месте. Но я так хотела бы прервать эту
        глупую, бесконечную цепь утрат. Мне недолго уже осталось, а единственный близкий
        человек на этом свете - это ты. Помни, я тебя люблю, что бы ни случилось, всегда буду
        любить.
        Больше буля с внучкой в эту ночь не разговаривала. Вероника металась на кровати - ей
        было трудно заснуть: опять мучила голова, было страшно и тоскливо. Однако, перед тем
        как упасть в пропасть сна, она почувствовала в полубреду прохладную ладонь були у себя
        на лбу, как будто та хотела взять всю ее боль и все проблемы на себя...
        Вероника медленно брела по направлению к белым воротам кладбища. Не то, чтобы она
        хотела видеть Лейлу, она вообще сейчас никого не хотела видеть. Но ей надо было где-то
        укрыться, укрыться от самой себя. Люди на улочках показались ей уже знакомыми, но ей
        не было до них никакого дела, да и они на этот раз проявили к ней гораздо меньше
        интереса: как будто рядом с ними и не было одинокой девушки в белой больничной
        ночной сорочке уныло бредущей по странной, мощенной грубым камнем дороге.
        В этот раз девочку искать не пришлось. Лейла накинулась на нее прямо около ворот:
        - Ну где же ты пропадала, я чуть с ума не сошла, дожидаясь тебя!
        - Не кричи, тише... Уже назначили операцию. Соглашусь - они убьют ребенка, откажусь -
        скорее всего погибну сама, шансов почти нет.
        - Я все знаю! Но шансы есть! Думаешь, я зря время тут теряла?!! Я все разведала. Мы их
        обхитрим!
        - Кого «их»? - недоверчиво прервала сбивчивую речь подруги Вероника.
        - Как тебе объяснить? Я и сама не знаю, как их называют. Может, ангелы смерти, может,
        стражи границы... Не знаю....
        - И как мы их найдем? И вообще, зачем их дурить надо?
        - Помнишь, я тебе рассказывала, что видела, как через кладбище в темную сторону
        проходят люди, вернее, души? Мы с Дарсиком ходили туда на разведку и выяснили, что
        там находится как бы «прихожая» для тех, кто умер. Души заходят туда и ждут, когда за
        ними придет очередной ангел смерти, чтобы провести на суд. Это как бы своеобразный
        «зал ожидания», как на вокзале. При входе там стоят стражники, абсолютно жуткие. Я
        слышала, как души их называли некромонтами. Мертвым уже все равно, а вот живой бы в
        жизни не подошел к эдакой страшной морде. Вернее, морды у них нет. На этой сущности
        надет черный плащ с капюшоном, и когда душа подходит, некромонт этим отсутствием
        лица заглядывает вновь прибывшему в глаза, а вернее, в самую душу. При этом он
        считывает код души. С этого момента она считается официально стертой с «лица земли».
        Некромонт заодно стирает всю информацию, в том числе и о болезнях, правда, оставляя
        при этом память: она еще понадобится, чтобы помучать бедные души на разборках на том
        свете. Только коматозников не вычеркивают из списка живых, на всякий случай, мало ли,
        вдруг еще «оживут», но и болезни поэтому с них не стирают.
        - Откуда ты все это знаешь?
        - Слышала разговоры в предбаннике.
        - Как же тебя никто не заметил?
        - Некромонты меня не «улавливают» на входе, мой жизненный код ведь уже стерт. Другие
        души меня просто не замечают, их заботят только свои проблемы, и говорят они все одно
        и то же, скука... Ангелам я тоже не нужна, одному даже под ноги бросилась, а он через
        меня просто переступил и взял другую душу. Я от возмущения заплакала, говорю: «А я
        как же, надоело мне на кладбище торчать!» Правда он сжалился, оглянулся, и говорит мне
        таким тихим, мягким голосочком: «А ты подожди еще, и за тобой придут. Значит, осталось
        у тебя на Земле еще какое-то дело», - и спокойненько так ушел. Мне очень обидно стало,
        думаю, ну какие у меня еще дела на кладбище могут быть? Значит, мне уже и умереть
        спокойно нельзя? Несправедливо! Тут мне и пришел гениальный план насчет тебя. Все
        очень просто! Тебе нужно туда зайти, чтобы Некромонт снял с тебя информацию о
        болезнях! Так вот! Я нашла еще один выход, он находится в палате коматозников, а перед
        ним стоит стражник, который выпускает только души, владеющие специальной меткой, ее
        выдают ангелы тем, кого они отпускают из комы. Символы на ней они меняют каждый
        день. Получается, что через дверь мы выйти не сможем. А если не сможем через дверь, то
        пойдем через окно! Представь себе - я нашла его! Это единственное окно находится в той
        же палате коматозников, видимо для того, чтобы у тех сохранялась хоть какая-то надежда.
        Там спокойно, никто друг на друга не смотрит, поэтому мы проберемся туда потихоньку,
        ты выскочишь через него и побежишь в сторону светлой части, побежишь, что есть силы
        по двум причинам. Первая - если все таки будет погоня, охранники не смогут выйти за
        пределы сумерек, они боятся солнечного света. Но ты должна покинуть пределы кладбища
        до наступления темноты, иначе стражи могут схватить тебя даже на солнечной стороне.
        Вторая причина - ты не можешь оставить свое тело без души на долгое время, находясь в
        зале ожидания, тогда ты действительно умрешь и побег будет уже лишен всякого смысла,
        поэтому на все у тебя есть примерно пять минут с того момента, как Охранник заглянет
        тебе в глаза. Ну что, рискнешь?
        - А мне терять нечего, я и так на краю. Меня люди-призраки стали видеть на здешних
        улицах...
        - Это действительно плохо, значит, у тебя реально мало времени. Нам надо торопиться,
        необходимо успеть до заката на случай, если все-таки будет погоня. Ты и так сильно
        задержалась сегодня, а следующего раза может и не быть вовсе, ты же не контролируешь
        свои появления здесь.
        Лейла быстрым шагом направилась в ту сторону, где клубился черный туман. Дарсик
        кинулся за ней, но она, прикрикнув, приказала ему остаться, и, посмотрев в несчастные
        собачьи глаза, полные тревоги, попросила: «Сегодня слишком опасно, не могу тебя взять с
        собой, извини. Подожди нас здесь.»
        Пес умным, почти человечьим взглядом провожал две тонкие девичьи фигурки, пока те не
        скрылись из виду.
        Из-за сгустившегося плотного тумана девушки почти ничего не видели даже на
        расстоянии вытянутой руки. Они были окружены мглой, а еще маленькими призрачными
        огоньками, светившимися в тумане.
        - Что это?, - спросила Вероника.
        - Свечки на могилах. Я не знаю, кто их зажигает. Например, на некоторых свечек нет
        вообще, особенно на старых, а некоторые заставлены ими. Я думаю так: пока огонек
        теплится, человека вспоминают.
        Время от времени они натыкались на разбитые старые памятники, внезапно появляющиеся
        откуда-то из темноты. Казалось, что в темноте бродят и перешептываются тени, Вероника
        ощущала невидимое движение вокруг. Где-то вдалеке раздавались невнятные звуки: то
        будто всхлип, то причитание, то как будто кто-то тихо плакал. Темнота жила своей
        особой, только ей понятной жизнью. Было мрачно и странно, как будто они вступили в
        совсем другой мир, ощущение пространства исчезло.
        Лейла крепко держала подругу за руку, чтобы не потеряться, и тянула за собой. От
        быстрого шага Вероника стала задыхаться, казалось, не хватает воздуха.
        - Подожди немного, дай отдышаться, - взмолилась та, но девочка была неприступна.
        - Времени нет, отдыхать будешь потом, когда проснешься здоровой.
        - Или на том свете, - с сарказмом добавила Вероника.
        - Смотри, огни! - Лейла с удвоенной силой потащила ее туда, где впереди маячил
        призрачный свет. Однако, чем ближе они подходили, тем становилось понятнее, что это
        что-то не то. Огненные пятна вдруг распались на несколько тусклых, поменьше, и
        неожиданно подруги вступили на широкую, можно сказать, даже освещенную достаточно
        яркими газовыми фонарями аллею, насколько могло быть вообще освещено место в таком
        густом тумане. По бокам аллеи располагались высокие плиты из черного мрамора, на
        которых золотом были высечено множество имен. Вероника поняла, что это были
        братские могилы. Между плитами расположились несколько монументов, видимо,
        военачальников, а посередине стоял огромный памятник неизвестному солдату. Он был
        изваян в полный рост, ветер как будто развевал его бронзовую плащ-палатку, а в глазах
        сквозила ненависть к врагу.
        Лейла, замедлив шаг, растерянно оглядывалась, и, наконец, остановилась неподалеку от
        центрального монумента.
        - Аллея Героев... Здесь я еще никогда не была... По-моему, мы потерялись, - сконфуженно
        призналась она. - Может, зря мы не взяли Дарсика...
        - Не может быть, что же нам делать? - с отчаянием в голосе спросила Вероника.
        - Дай подумать, - проботмотала девочка и замолчала, что-то прикидывая в уме.
        Вероника ждала, пытаясь восстановить дыхание, когда почувствлвала чей-то взгляд у себя
        за спиной. Она обернулась, никого не было. Однако ощущение, что за ними кто-то
        наблюдает осталось. Внезапно подняв голову, она взглянула в бронзовое лицо солдата. Его
        холодные безжизненные глаза были направлены прямо на нее и смотрели с холодной
        яростью, как будто он обвинял их в том, что они явились сюда незванными гостями и
        потревожили их покой. Веронике стало жутко.
        - Пойдем отсюда, - сказала она, и потихоньку пошла в обратную сторону, потянув за собой
        Лейлу. Та, отойдя от дум, на ходу внимательно оглядывалась вокруг, тоже как будто
        почувствовав что-то неладное. Ощущение, что кто-то смотрит не прошло. Наоборот, стало
        казаться что уже не одни глаза, а сотни наблюдают за ними, и с каждой минутой их, этих
        глаз, казалось, становилось все больше и больше. Девочки побежали. Тени за ними
        смыкались, как будто тысячи невидимых душ гнались за ними, чудилось, будто хор
        солдатских голосов что-то кричал им вслед. Наконец, они вырвались подальше от этого
        ужасного места и с облегчением вздохнули. Вокруг хоть и было мрачно, но не так жутко,
        как на этой освещенной аллее.
        - Представляешь, сколько там душ, убитых войной, - сказала Лейла. - Большинство из них
        неуспокоенные, особенно те, которых родственники так и не нашли, в безымянных
        могилах.
        - Наверное, они до сих пор воюют, только уже сами с собой...
        - Жалко их, - вздохнула Лейла, - но сейчас нам надо подумать о себе. Мне, честно говоря,
        совсем не светит остаться тут бродить на веки вечные.
        Вдруг откуда-то совсем близко раздался приглушенный звон колокола. Лейла
        встрепенулась: «Нам туда! Это звонит колокол на башне нашей церкви, давая ориентир
        всем заблудившимся душам!»
        Воспрявшие духом девочки побежали на звук колокола, молясь про себя, чтобы его звон
        не прекращался как можно дольше. Наконец, они заметили среди редких деревьев
        очертания церкви - небольшой, приземистой, молочно-белой, в тумноте казавшейся
        призрачной, как и все вокруг. Единственный купол был бледно-голубым с позотой, над
        ним возвышался огромных размеров крест. Она стояла на пятачке, освещенная тусклым
        светом, исходившим от единственного большого окна на первом этаже и из широко
        распахнутой парадной двери, состоявшей из двух створок, украшенных золотом и яркими
        камнями.
        - Смотри-ка, и на том свете любят то, что блестит, - усмехнулась Вероника. Они подошли
        ближе. По обеим сторонам от входа маячила темная фигура в капюшоне.
        - Ну что, готова? - шепотом спросила Лейла.
        Вероника на мгновение остановилась, не решаясь сделать последний шаг и выйти на
        освещенный пятачок, в эту минуту ей показалось, что все то, что было с ней в реальности,
        было не так уж страшно. Во всяком случае там была мягкая постель и возможность
        пореветь в подушку, была буля, нежно поглаживающая ее по голове, отец, готовый
        сделать все, чтобы хоть как нибудь ее порадовать. А еще Данька... Почему-то о нем она
        вспомнила в самую последнюю очередь... Там была неизвестность, но она не шла ни в
        какое сравнение с тем, что ждало ее за этим золотым входом... Может, просто вернуться,
        забыть обо всем, как о страшном сне? Однако этот сон был сейчас более реален, чем жизнь
        в больничной палате, и от него, судя по всему, слишком многое зависело в ее жизни.
        - Обратного пути нет, - сказала себе Вероника и решительно шагнула в освещенное пятно.
        - Позовите врача! Срочно! Веронике плохо! - Анастасия Петровна выбежала в коридор к
        дежурной медсестре. - Срочно! Моя девочка умирает!
        - Успокойтесь, - сестра с обычно равнодушным лицом сейчас выглядела недовольной. Ее
        оторвали от чтения книги как раз на самом интересном месте. - Вашей внучке ничто не
        угрожает, ее состояние стабильное.
        - Говорю же вам, ей очень плохо, вызывайте врача, или я сейчас вам всю больницу с ног
        на голову поставлю!
        - Ну пойдемте, так уж и быть, посмотрю я вашу больную.
        Буля бежала впереди, медсестра неторопливой походкой вошла в палату вслед за ней.
        Подойдя к девушке, она в секунду оценила состояние пациентки, и ее меланхоличное
        бледное лицо приобрело красный цвет.
        - Так что же Вы меня сразу не позвали!» - заорала она и кинулась в кородор к дежурному
        телефону. - Павел Иванович? У нас проблемы, спуститесь срочно!
        Прибежавший через минуту запыхавшийся врач отдал команду: «Вызывай бригаду
        реанимации!»
        Анастасия Петровна присела на кровать - у нее сильно кружилась голова, в висках резко
        стучало. «Перенервничала, наверное, надо взять себя в руки».
        Вдруг резко кольнуло сердце, да так больно, что потемнело в глазах.
        - Ох, - выдохнула она, хотела позвать медсестру, но не смогла - второй приступ накрыл ее
        волной боли. За суетой никто и не заметил, как старушка без сознания осела на подушки.
        Вероника и Лейла подошли к ярко освещенному изнутри большими хрустальными
        люстрами парадному входу. У дверей маячила двухметровая фигура некромонта -
        казалось, будто черный плащ с капюшоном парил в воздухе в сантиметре от белого
        мраморного пола, не отбрасывая тени. Отсюда было видно длинный, уходящий куда-то
        вдаль коридор, больше похожий на огромную белую воронку, которая только того и
        ждала, чтобы засосать их в свое чрево. Стояла полнейшая тишина. У Вероники
        закружилась голова.
        - Я пойду первой, чтоб тебе не так страшно было, - сказала Лейла и пошла вперед. Фигура
        не шолохнулась. Девочка поманила ее рукой.
        Едва Вероника шагнула на церковный приступок, фигура с каким то странным шелестом
        развернулась и тихо поплыла к ней навстречу. Взяв себя в руки, Вероника с решимостью
        взглянула ей в лицо, и оторопела. Конечно, Лейла рассказывала, как выглядит некромонт,
        но такого она не ожидала. Плащ был застегнут наглухо, а вместо лица в капюшоне зияла
        дыра. Вероника хотела отвернуться, побежать назад, но уже не могла. Эта зияющая
        пустота каким-то образом гипнотизировала ее, втягивала в себя. Весь ужас был в том, что
        за этой пустотой не было пустоты, казалось, будто там было лицо, которое она никак не
        могла рассмотреть. Она все глубже вглядывалась и вглядывалась в него, как в черное
        зеркало. Казалось, что ее сознание находилось в полном плену этого засасывающего
        мрака, будто летит она куда-то в темноту с ужасающей скоростью, и нельзя остановиться,
        не за что зацепиться, вокруг одна пустота, бешенно несущаяся навстречу. Вероника
        закричала от ужаса, однако крик растворился в бесконечности, и даже она себя не
        услышала. Вдруг где-то впереди замаячила световая точка, которая, приблизившись,
        взорвалась, и среди яркого потока света, хлынувшего ей в глаза, она увидела... себя
        маленькой... Вот она идет по весенне-зеленому парку за ручку с мамой и с папой, светит
        солнце, щебечут птички, а на клумбах цветут нереально красивые цветы... Мама с папой
        улыбаются ей и друг другу, они такие счастливые, и Вероника тоже... Вдруг картинка
        меняется, и уже они с булей сидят за огромным, застеленным белой хлопчатобумажной
        скатертью с кружевами столом. Этой скатерти давно уже нет, а она ее раньше так
        любила... Буля читает ей Чуковского, Вероника вслушивается в родной голос... А вот она
        бежит в толпе школьников на перемене в буфет, рядом раздается звонкий голосок
        Танюшки: «Ника, стой в очереди, а я займу столик!»... Постепенно одна за одной как в
        калейдоскопе менялись сцены ее жизни - она танцует с Данилом, преданно глядя в
        бездонные зеленые глаза; она бежит на экзамен, на ходу повторяя события и даты; она
        смотрит на экран, где пульсом бьется сердечко ее еще не рожденного ребенка...
        Потом вдруг все резко закончилось, и ее как будто что-то вытолкнуло наружу из этих
        воспоминаний. Она очнулась, открыла глаза и увидела «спину» удаляющегося
        некромонта. Он «отплыл» на прежнее место и опять стал на страже. Вероника не могла
        пошевелиться, похоже, это «путешествие» забрало у нее все остатки сил и воли.
        - Пойдем, - Лейла потянула ее за руку. - Пойдем, у нас совсем мало времени.
        Вероника не шолохнулась.
        - Пойдем!!! - голос девочки сорвался в крик, но до нее он долетал как сквозь подушку. -
        Пожалуйста, бежим!!! Не хочешь же ты остаться здесь навсегда!!! Зачем тогда нужно
        было все это?! Ты и так могла бы умереть, без всех этих приключений! Не жалко себя,
        подумай о своем ребенке!
        Ребенок... Эти слова привели Веронику в чувство, и она попыталась сдвинуться с места,
        ноги были как ватные. Лейла помогала изо всех сил, поддерживая ее под локоть.
        Постепенно сознание возвращалось, шаги становились увереннее, и, наконец, девушка
        хоть не быстро, но смогла идти. Мимо них проплывали бесконечные стены абсолютно
        ровного белого кородора, казалось, что они плывут в белом молоке, идут, но не
        движутся... Наконец, впереди показался первый ориентир: это были полукруглые большие
        золотые ворота на створках которых было изваяно большое солнце в традициях старинных
        русских сказок и звезды, украшенные каменьями разного цвета. Вероника никогда еще не
        видела такой роскоши и красоты, даже в великолепных музеях Москвы и Питера. При их
        приближениии они сами по себе открылись, пропуская их в просторный холл с длинными,
        как в некоторых церквях скамьями. На них сидели люди, некоторые разговаривали между
        собой, другие сидели, задумавшись, по напряженным спинам и позам третьих было
        понятно, что они напряженно чего-то ждут. Все они смотрели на огромные резные
        золоченые врата, которые вдруг открылись, и оттуда появился ангел - женщина с
        красивым, немного уставшим лицом и крыльями за спиной. От всей ее фигуры исходило
        мягкое свечение. Поскольку ангелов Вероника не видела никогда, то она смотрела на все
        это, приоткрыв от удивления рот.
        Вероника уже хотела вступить в этот золоченый, дышащий тишиной и спокойствием холл,
        когда почувствовала резкий толчок вбок и услышала сдавленный шопот Лейлы: «Очнись,
        подруга, нам не сюда! Сюда ты всегда успеешь!». Повернув голову, она вдруг увидела, что
        по бокам открываются еще два прохода.
        - Нам сюда, налево, - сказала Лейла.
        «Даже на пороге смерти можно сходить налево», - мелькнула у нее мысль и ей стало
        смешно.
        - Хихикать потом будешь, дома, - услышала она голос подруги и, подталкиваемая ею,
        вошла в этот довольно узкий, по сравнению с широким белым коридором, проход.
        Закончился он на удивление быстро и они очутились в другом огромном холле, уже не
        таком красивом, без позолоты и украшений, больше похожем на огромную больничную
        палату с койками. Стены здесь были какие-то серые, лица людей, сидящих на диванах,
        лежащих на кроватях тоже казались какими-то серыми и безжизненными. Здесь никто
        друг на друга не смотрел, только двое приглушенно разговаривали между собой, как будто
        стараясь не мешать тем, кто в задумчивости сидел на беспорядочно расставленных по всей
        большой территории неказистых, как в больнице, кроватях и диванах. Единственной
        достопримечательностью здесь было большое окно, через которое во мраке можно было
        рассмотреть поляну, на которой стояла церковь и окружающие ее деревья. Девочки шли
        потихоньку, стараясь не привлекать внимание, хотя и так здесь все были заняты только
        собой. Вероника опасливо покосилась на Некромонта, маячившего в углу и охранявшего
        небольшую серую, ничем не примечательную дверь, слившуюся было совсем со стеной,
        если бы не огромная старинная кованная бронзовая ручка, напоминающая, что выход все
        же здесь. Они подошли к большому, полукруглому окну, состоящему из двух створок.
        Рамы были деревянные и тяжелые, металические ручки на них выглядели внушительно.
        Лейла изо всех сил повисла на одной из них, Вероника взялась за вторую. Ручки не
        поддавались, холодный жесткий металл больно выкручивал пальцы. Несколько минут они
        отчаянно пытались повернуть ручки, но бесполезно.
        - Похоже, они здесь прикручены намертво, - после нескольких попыток с отчаянием
        сказала Лейла.
        - Ха-ха, намертво, хорошее слово для этого места, - Вероника села на ближайшую кровать
        и неестественно засмеялась, уткнув лицо в ладони.
        - Прекрати истерику, - возмутилась девочка, мы что-нибудь сейчас придумаем,
        обязательно придумаем. Вдруг она увидела рядом с окном стул, большой массивный стул
        из тяжелого дерева. Она подтащила его к окну.
        - Помоги мне, - сказала она. - Мы должны разбить стекло, а потом ты беги, а я останусь
        здесь, может получится как-то отвлечь погоню.
        - Ничего не получится, я уже знаю. Я останусь здесь навсегда. У меня нет сил, я не
        выдержу погони, я пропала...
        - Не раскисать, - прикрикнула Лейла, - а ну ка давай, вставай, и она потянула Веронику с
        кровати, но та была слишком тяжелая, чтобы худенькая девочка сдвинула ее с места.
        - Хорошо же, я разобью стекло сама.
        Она, собрав последние силы, подняла стул, и, благо, окно было невысоко, со всей мочи
        ударила им в стекло. Раздался звук, как будто камень ударился о камень, стул отскочил,
        больно ударив девочку, она упала на пол. На стекле не было ни царапины. Люди вокруг
        стали смотреть на них, по палате пронесся тихий ропот...
        - Видишь, я же тебе говорила... - Вероника безнадежно покачала головой. - Мне отсюда не
        выбраться...
        - Ты выйдешь отсюда, - вдруг раздался решительный, такой знакомый голос за спиной.
        Вероника оглянулась и увидела... Булю...
        - Бабушка, что ты здесь делаешь? - воскликнула она в изумлении.
        - Неважно, главное, что я здесь и могу тебе помочь. Возьми это, - в ее руку лег небольшой
        круглый из грубой кожи жетон, на котором была выдавлена коричневая с золотом печать с
        неизвестными иероглифами. - Бери и иди через дверь, быстрее, и помни, я люблю тебя.
        - Я не могу, это твой жетон. Если я возьму его, ты останешься здесь, а это значит, что ты
        уже никогда не вернешься на Землю.
        - Что мне там делать без тебя, красавица моя? К тому же свое я уже отжила, без тебя
        только продлится мое мучительное бессмысленное существование. А у тебя вся жизнь
        впереди. К тому же, у тебя должен родиться очаровательный малыш, или малышка. Жаль,
        что я этого не увижу. Иди, прошу тебя, поторопись.
        - Нет, я не сделаю этого.
        - Тогда мы останемся здесь вместе. Ты, я и твой ребенок. Сделай это хотя бы для него.
        Девушка сжала в руке жетон.
        - Спасибо, Буля. Я буду скучать по тебе.
        - Не надо, я буду всегда с тобой. А теперь, беги!
        Вероника быстрым шагом пошла по направлению к двери. При ее приближении
        некромонт пошевелился и плавно преградил ей путь.
        - Вот, - сказала Вероника и разжала кулак. На ладони медленно «таяла» метка, как будто
        вливая в уже остывающую кровь девушки какую-то неведомую, радостную силу.
        Некромонт, помедлив, качнулся в сторону, освобождая путь, и Вероника что было сил
        повернула ручку двери. Навстречу пахнуло прохладой и свежим воздухом. Она
        обернулась, чтобы позвать Лейлу, но тут из коридора донеслось быстрое топанье
        нескольких пар ног. Она заметила, как глаза девочки округлились, она по ее губам поняла
        умоляющий беззвучный крик: «Беги-и-и!!!»
        Вероника шагнула из двери и побежала, что было сил, через освещенную поляну во мрак
        леса. Она не боялась этой темноты, гораздо страшнее было остаться там. Глаза постепенно
        стали привыкать в мраку, вылавливая из него тускло-огненные точки на могилах. Сейчас
        для нее они стали маячками, не дававшими заблудиться и упасть. Кусты царапали ей руки,
        пару раз она сильно ударилась о каменные плиты, однако боли она не чувствовала. Все ее
        существо рвалось как можно быстрей вырваться отсюда. Вдруг она споткнулась о
        неосвещенную плиту, от удара туфель соскочил с ее ноги, и она почувствовала, как
        кувырком падает куда-то. Земля была прохладная и мягкая. Яма оказалась свежевырытой
        могилой, на ее счастье не слишком глубокой. Она лежала, воспользовавшись коротким
        моментом передышки, пытаясь хоть немного отдышаться, когда услышала
        приближающиеся звуки. В этой гробовой тишине они звучали особенно отчетливо. Это
        был не топот ног, не крики, это был как будто звук нарастающего напряжения. Вероника
        поняла, что времени на отдых у нее нет, надо спасаться. Времени на поиск отлетевшей
        туфли тоже не было. Так она и стала карабкаться наверх, в одной. А потом она побежала
        опять, почти физически ощущая приближение погони. Звук стал громче, она
        почувствовала, будто что-то огромное на чудовищной скорости приближается к ней сзади,
        дышит ей в затылок. Сейчас, через секунду, «это» ее накроет. А впереди где-то уже
        виднеется солнечный свет. Такой любимый, драгоценный солнечный свет, она уже и
        забыла, какой он красивый. Вероника как заправский спринтер сделала последний,
        отчаянный рывок, и вдруг... выпала из мрака на освещенную часть кладбища. Заходящее
        солнце ослепило ее так, будто оно было в зените, и придало ей новых сил, словно за ее
        спиной и не было этого страшного, клубящегося мрака. Еще минута, так ей во всяком
        случае показалось, и она уже была у ворот. Шагнув за их пределы, она упала и потеряла
        сознание...
        - Еще разряд, - донеслось до нее откуда-то издалека. Она открыла глаза и увидела над
        собой бледное лицо доктора, мягкие полные щечки его были покрыты испариной,
        маленькие серые глазки внимательно смотрели на нее. Голубенькая шапочка его сбилась
        на затылок, а марлевая маска болталась на шее.
        - Слава богу, - сказал тот, - принимайте вновь рожденную.
        Дальше Вероника уже ничего не видела и не слышала, она погрузилась в долгий и
        глубокий сон без сновидений.
        - Как же долго ты спала! - отец сидел рядом на стуле.
        - Сколько?
        - Больше чем сутки.
        В окно светило полуденное солнце.
        - Как ты себя чувствуешь?
        - Великолепно! Как заново родилась! Ничего не болит... Правда, немного слабость, но в
        остальном, как говорится, прекрасная маркиза, все хорошо! И даже отлично! Солнце
        светит, птички поют, что еще надо для счастья, - и Вероника потянулась, как довольная
        собой кошечка.
        - Действительно, как заново родилась... Это просто чудо какое-то... Вижу, и настроение у
        тебя отличное... Не хотелось бы тебе его портить, но есть кое-что... Нам надо поговорить о
        том, что случилось ночью... Но не сейчас, сейчас тебе надо хоть немного поесть...
        Отец покачал головой. Только теперь Вероника заметила, что выглядел он очень усталым,
        расстроенным, и чем-то чрезвычайно озабоченным.
        - Ну ладно, сказала она. Если это так важно, съем твой обед, к тому же я действительно
        голодна . Сейчас только умоюсь. А где моя вторая туфля? - она заглянула под кровать, - и
        почему эта такая грязная, вся в земле какой-то....
        И тут память начала постепенно возвращаться к ней... Вот она бежит, ударяется обо-что
        то, падает и летит... Вот она карабкается в одной туфле из свежевырытой ямы, по мягкой,
        прохладной земле... Где же туфля?!! Она еще раз заглянула под кровать, но уже знала, ее
        там не будет... Медленно села на кровать... Бабушка! Буля!!! Слезы навернулись на глаза...
        Нет, неправда... Сейчас Буля войдет... Это же был просто сон!!!
        - Что такое? Где болит? Приляжь, полежи пока... - забеспокоился отец.
        - Все в порядке... А где... бабушка? - она с надеждой смотрела на отца.
        - Понимаешь... Вобщем, она... заболела и пока приходить не сможет...
        - Что с ней, скажи правду, не тяни... Я все равно узнаю...
        - В эту ночь, когда тебе вдруг стало плохо, она спасла тебе жизнь... Она была рядом, и
        заставила медиков прийти в палату, ведь никто не ожидал, что тебе может стать плохо,
        настолько плохо... Врачи до сих пор так и не сказали точно, что же это было: то ли
        аллергическая реакция на лечение, то ли криз какой, то ли нервная перенагрузка вкупе со
        всем дала провокацию, но факт есть факт - мы чуть не потеряли тебя. И если бы не
        бабушка, не будь ее рядом, никто не знает, чем бы это все закончилось. Но когда врачи
        откачивали тебя, ей стало плохо с сердцем, видимо, она сильно переволновалась, тем
        более в ее возрасте. В суматохе никто не заметил, что она потеряла сознание - ну, прилегла
        старушка... А когда позже сестра подошла к ней, уже было поздно... Врач сказал, она не
        мучалась... Она тихо ушла. Светло жила, и ушла так же, по-английски, никого не
        побеспокоив...
        Вероника сидела молча, только слезы струились по ее бледному лицу.
        - Похороны завтра. Я уже начал приготовления. Операцию перенесли на неделю,
        перестраховываются после того, что с тобой случилось, решили провести дополнительное
        обследование. Но тебе в твоем состоянии идти на кладбище совсем не обязательно. Даже
        лучше не надо.
        - Я пойду, - сказала Вероника. - Буля спасла мне жизнь.
        - Я знаю.
        - Ты не знаешь...
        - Ладно... - отец встал. - Не хотелось бы оставлять тебя одну, но у меня сейчас много дел,
        можешь себе представить. Данил уже в пути, сейчас будет здесь, так что будет с кем
        поговорить. Пока, я к вечеру заеду... Не убивайся, ты же знаешь, Буля была уже
        старенькая. Рано или поздно, это все равно бы случилось...
        Он поднялся и пошел к двери.
        - Ты не понимаешь, не понимаешь, - прошептала ему вслед дочь сквозь слезы, - она спасла
        меня... Это из-за меня все... Никто меня не любил так, как она...
        Потом началась странная неделя, полная печальных и радостных событий. Все было
        вперемешку, непонятно, как будто кружился загадочный калейдоскоп, меняя картинки
        жизни. Сначала похороны. Вероника всегда боялась их, еще с тех пор, как умерла мама.
        Она ничего не помнила, потому что была маленькая, или память специально потеряла
        именно этот печальный эпизод ее жизни. Но с тех пор она боялась похорон и кладбищ. И
        вот судьба ей преподносила на блюдечке с золотой каемочкой именно то, чего она боялась
        больше всего на свете. Сначала во сне, потом и на яву. Но в этот раз ей было уже не
        страшно. Может, потому, что после всех событий смерть и жизнь так переплелись в ее
        сознании, что она потеряла порог страха, она уже не знала, где нужно бояться. Может
        потому, что теперь она стала путать сон с явью, и ей казалось , что все это происходит где-
        то далеко и не с ней, как будто она смотрела на себя со стороны. Проводить Булю
        собралось немного народа - близкие, а их было по пальцам пересчитать, папины
        сослуживцы, никины друзья, да несколько соседок - пожилые женцины в платочках с
        заплаканными глазами. Говорили все почему-то шепотом. Пряничный домик Були, где во
        дворе выставили маленький гробик, было не узнать. Он был как будто прежний, но уже
        какой-то чужой, будто с бабушкой ушел из него свелый теплый дух, а остались только
        пряничные стены. На кладбище долгих речей не было, попрощались быстро. Потом все
        бросали землю в яму, она с глухим стуком ударялась о крышку гроба. В кафе носили суп,
        потом разносили какое-то глупое пюре с жареным мясом, компот, пирожки. Выпив и
        закусив, люди повеселели, разговор стал громче, где-то послышаись смешки. Жизнь есть
        жизнь, Вероника все понимала и никого не осуждала, но самой ей кусок в горло не лез, от
        одного запаха еды ей становилось тошно. Поняв ее состояние, отец попросил Танечку
        отвезти их с Данилом домой (та уже вовсю лихо водила отцовский «мерседес»). В эту ночь
        она в больницу не пошла, осталась дома, и они рано легли спать, почти не разговаривая.
        Она уютно сжалась в калачик в его теплых объятиях и, может быть, впервые за все это
        время почувствовала себя надежно и спокойно. А потом она провалилась в черную бездну
        сна без снов.
        Наутро нужно было возвращаться в больницу.
        - Можно я не пойду? - спросила она. - Я уже и забыла, как хорошо дома. Можно я
        останусь с тобой?
        - Конечно, любимая, я всегда буду с тобой. Но ты же знаешь, что для этого ты должна
        вернуться в больницу. Скоро, очень скоро все закончится, и мы опять будем вместе,
        всегда. Ну пожалуйста, будь умницей.
        В больнице ей поменяли палату,чтобы ничего не напоминало ей о той ночи. А туфель так
        и не нашелся...
        А потом пришли радостные новости. Повторные анализы дали удивительный результат.
        Случилось то, чего сами врачи даже и не ожидали: то ли то щадящее лечение, которое
        велось все это время, дало такие замечательные результаты, то ли случилось чудо, но
        опухоль значительно уменьшилась и результаты всех анализов стали значительно,
        намного лучше. Врачи не верили своим глазам. Появилась надежда на то, что операции
        удастся избежать, а, значит, появлялась возможность сохранить и ребенка!
        Со Станислава Васильевича как будто тяжесть спала, каждый день он прилетал к ней в
        палату окрыленный, несмотся на протесты медсестер с огромными кульками продуктов,
        которые потом Вероника раздавала всем вокруг. Забегала Танечка, каждый раз красивая,
        веселая, рассказывала новости про учебу, смешные случаи из их с «папиком» жизни,
        только Вероника так и не могла привыкнуть, что этот танечкин «папик» - ее родной отец.
        Вобщем, жизнь потихоньку начинала налаживаться и входить в свои привычные рамки.
        Только рука иногда сама привычно тянулась к телефону, чтобы позвонить Буле... Тогда
        она звонила и слушала гудки...
        На радостях Данил притащил в палату огромный букет ярко-красных роз, который не
        помещался ни в одну вазу, и их пришлось разделить на три части.
        -Я не верю, - говорил он. - Как это могло случиться?!! Ведь тебя чуть не зарезали! Чуть не
        погубили нашего ребенка!!! Да и тебя они чуть не потеряли. Безобразие! Надо поменять
        врача, клинику.
        - Не надо, прошу тебя. Мне здесь и так хорошо. Отец узнавал, это одни из лучших
        специалистов в стране, да и аппаратура здесь самая современная.
        - Да какие же они лучшие?!! Рассказывают про чудеса какие-то. Чудес не бывает! Есть
        просто хорошие медики и плохие!
        - Данил, чудеса бывают, поверь мне.
        - И все же я настаиваю, мы должны поменять клинику.
        - Хорошо, мне все-таки придется рассказать тебе... - она посмотрела в его родные, зеленые
        глаза, как будто пытаясь удостовериться, что ему можно открыть эту тайну. Но как же она
        могла не довериться ему, тем более, что груз чувства вины за Булю и радость, что все
        получилось, давили на нее, ей хотелось поделиться хоть с кем нибудь здесь, в этой,
        реальной жизни. Своей радостью от добытой победы, своей горечью от утраты, рассказать
        что на самом деле сделала для нее Буля.
        - Это может показаться тебе немного странным, но, пожалуйста, выслушай меня
        внимательно и не перебивай. Если любишь меня, поверь, что все это правда. И еще: это не
        только моя тайна, я пообещала одному человечку, что никогда и никому не расскажу ее,
        иначе ему может быть очень плохо. Но ты - это я. Я доверяю тебе как самой себе, поэтому
        - слушай...
        И она начала сначала - про то, как она встретила Лейлу во сне, как испугалась сначала, как
        потом они стали подругами, и, наконец, как она ее спасла, ее и их будущего ребенка. И
        еще про Булю, как она отдала ей свой «пропуск», а сама осталась там... Данил слушал
        молча, не перебивая и не задавая вопросов. Когда она закончила, он прижал ее к себе и
        долго гладил по волосам. Потом, заглянув ей в глаза, сказал: «Мне кажется, все мы
        здорово устали. У нас был тяжелый период, но после каждой зимы обязательно наступает
        весна. У нас все будет хорошо. Давай, как только ты выйдешь отсюда, поедем вдвоем
        куда-нибудь отдохнем, к морю, например. Маленький домик на берегу моря, шепот ветра,
        шум набегающей волны, ты, я и наш малыш. Он ведь тоже все будет слышать и понимать,
        правда? Эй, ты уже слышишь меня?» - и он прижался ухом к ее округлившемуся
        животику. Вероника засмеялась, и ей показалось, что кто-то внутри толкнул ее сильной
        ножкой.
        - По-моему, он пихается! Вероника, объясни ему, что с отцом так вести себя нельзя! Вот
        вырастет, тогда и поборемся!
        - Нет, ну это просто удивительно! В моей практике такое вижу в первый раз, - причитал
        доктор, радостно хлопая своими серыми маленькими глазками. - Знаете что, милочка,
        похоже на то, что ваше лечение у нас подходит к концу. Вы можете отправляться домой, а
        к нам приходить теперь только на процедуры и анализы. Но регулярно, настоятельно
        советую вам. Мы постоянно должны быть в курсе, что там у вас творится. Ну что ж, могу
        Вас выписать прямо с понедельника.
        - А можно сегодня?
        - Отчего такая спешка?
        - Ну, пожалуйста, - Вероника умоляюще заглянула ему в глаза. - Не могу я здесь больше,
        больничная атмосфера гнетет меня, дома, с родными, мне будет гораздо лучше, поверьте.
        - Ну да, - доктор почесал затылок под голубой шапочкой своими толстенькими
        пальчиками-сосисочками. - В свете последних печальных событий я все понимаю. Ну что
        ж, сегодня так сегодня. Я позвоню Вашему отцу. Или лучше мужу?
        - Никому не надо звонить, хочу сделать им сюрприз, - она представила удивленное лицо
        Даньки, когда он вернется домой из университета. - Заеду куплю шампанского и торт.
        - Но, но! Никакого алкоголя!
        -Так я же не себе! Дитям и женщинам торт, мужчинам шампанское! Будем праздновать!
        - Хорошо, хорошо, не забудь зайти за выпиской и процедурным листом.
        Перед дверью он снова обернулся.
        - Вот уж действительно, чудеса бывают. Или это просто я гениальный доктор? - и
        улыбнулся: «Увидимся еще!»
        Вероника шла по проспекту: солнце весело светило, деревья расцветали, щебетали птички,
        в воздухе вовсю уже пахло зрелой, настоящей весной. На душе была тоже весна. В одной
        руке у нее была небольшая сумочка с вещами (за остальными отец завтра пришлет
        водителя), в другой пакет с шампанским и тортом. Она специально отпустила такси за
        квартал до дома, очень хотелось пройтись, вдохнуть свежий аромат возрождающейся
        природы. Только одно омрачало ее безмятежное настроение: с той самой ночи Лейла ей
        больше не снилась, как бы она ни загадывала, ни настраивалась на это путешествие перед
        сном. Интересно, как там она? Конечно же, она смогла выбраться, ведь ее охранники не
        видят. Хотелось бы поговорить с ней, узнать, как и что дальше произошло. И, конечно же,
        поблагодарить, ведь она так много сделала! Она настоящая маленькая подруга, смелая и
        преданная! Наконец, показался знакомый дом. Вероника села на лавочку около подъезда и
        достала ключ от квартиры. Заходить внутрь не хотелось, так было хорошо на улице. Но
        надо поспешить, чтобы приготовить сюрприз! Ключ в двери провернулся с легким
        щелчком. Похоже, сюрприза не получится: из комнаты доносилась музыка ( у Дани
        великолепный вкус, обожаю Фрэнка Синатру!) и чьи-то голоса. Наверное, у нас гости. Ну
        что ж, хоть и не такой, как хотела, но сюрприз все равно будет! Она представила, какие
        удивленные будут у них лица, когда она внезапно появится, и улыбнулась. Что лучше
        сказать «ГАВ!», «Сюрпрайз» или «А вот и я, а вы не ждали»? Вероника потихонечку сняла
        туфли, достала из пакета шампанское и торт и на цыпочках вошла в залитую солнечным
        светом комнату.
        Она была похожа на мраморную статуэтку, та, что обнаженная сидела на чреслах ее мужа.
        Его самого она не видела, только его слегка разведенные ноги и часть покрасневшей
        плоти, с вожделением входившую в плоть женщины. В такт движению они постанывали
        от удовольствия и, казалось, весь воздух был насыщен негой и запахом секса. Ее рыжие
        волосы разметались по тонкой атласной спине, и она их придерживала рукой, другой
        лаская Данила, ее Данила. Это было настолько неожидано, что Вероника не успела даже
        удивиться. Словно почувствовав ее взгляд, рыжеволосая обернулась. «Какая она красивая
        раздетая, я раньше никогда не видела ее голой», - подумала Вероника, и сердце оборвалось
        в ее груди, как будто раненая птица забилась, а потом застыла и умерла. Так и Вероника
        застыла, все ее чувства слились в одну больную, горячую точку, а потом как будто умерли.
        Ведь если бы она все еще могла чувствовать, то просто умерла бы от боли. А сейчас она
        смотрела на них как будто со стороны: вроде она, а вроде бы это был кто-то другой.
        Танюшка медленно сползла с Данила, на ходу пытаясь нащупать простынь, чтобы
        прикрыться. Ее зеленые глаза округлились, она не могла произнести ни слова. Еще ничего
        не понимающий Данил сел на кровати, и, увидев жену, тоже застыл от неожиданности,
        даже не попытавшись прикрыться. Его гордое достоинство медленно опадало,
        превращаясь в вялую сосиску. Немая сцена. А вот и ревизор. Вероника засмеялась бы от
        комичности ситуации, но было как-то не смешно. Первый очнулся Данил, пытаясь
        впрыгнуть в белые трусы «Кельвин Кляйн» - она покупала их на рождественской
        распродаже в ЦУМе.
        - Не беспокойтесь так из-за меня, я, пожалуй, пойду, - сказала Вероника, и, подойдя к
        столику, поставила на него шампанское и торт. - А это вам, - и, развернувшись, медленно
        пошла к выходу.
        - Постой, - Данил бросился за ней, и, чуть не сбив, преградил дорогу к двери. - Ты должна
        выслушать меня!
        - Я не должна, я не хочу, и так все ясно, что же объяснять.
        - Я не пущу тебя, пока не выслушаешь...
        Вероника устало опустилась прямо на пол возле стены.
        - Можно я скажу? - Танюшка уже успела прийти в себя, и, завернувшись в простынь,
        заняла оборонительную позицию на кровати. - Я тебе давно пыталась сказать, еще как
        только ты познакомилась с Данилом. Тогда, когда я привела их с Санчо на твой день
        рождения, помнишь? Данил тогда пришел к тебе, но со мной, а ты этого даже не поняла,
        все твердила про своего принца. Не скажу, что у нас был особенный роман, но мы тогда
        уже больше года время от времени встречались. А потом я увидела, как ты влюбилась, это
        все произошло у меня на глазах. И Данил тоже как очумел. Я и раньше видела, как он
        совращал разных баб, у нас была свободная любовь, но тут уж он расстарался. Этот
        поплывший взгляд зеленых глаз, затягивающий, как взгляд удава, стандартный набор
        фраз... Я же предупреждала тебя, и не раз, но ты ничего не хотела слушать! Да и жалко
        мне было тебя, дурочку, первая любовь, видете ли! Думала, наиграешься в чувства и
        бросишь, переболеешь в конце концов... А потом все стало слишком серьезно. Ты не
        думай, мы не встречались все это время за твоей спиной, правда. С того злосчастного дня
        рождения между нами ничего не было, клянусь, я не стерва последняя. К тому же я
        действительно люблю твоего отца, да и Данил хорошо к тебе относится, насколько это для
        него возможно, поэтому даже не знаю, как сегодня все это получилось. Мне Данил
        позвонил, хотел поговорить насчет тебя, насчет всех этих твоих загробных фантазий. Он
        правда беспокоился за тебя, советовался, говорила ли ты мне о своих кладбищенских
        ужасах, может, это следствие перенесенного стресса и надо к психологу тебя записать... А
        потом все случилось само по себе, я даже не поняла, как... Вино, музыка, вспомнилось
        старое... Я не оправдываюсь, знаю, что виновата, вряд ли ты когда меня простишь...
        Вероника не смотрела на Танюшку, она в ужасе разглядывала своего мужа, еще час назад
        казавшегося таким родным, а теперь он стоял у двери такой чужой, с жестким, холодным
        взглядом затравленного зверя.
        - Ты рассказал мою тайну? Я же просила тебя! Я же говорила, что от этого многое зависит!
        Ты обманул мое доверие, предал меня дважды... Я не знаю, как дальше жить с этим...
        Данил подошел к ней и присел рядом на корточки, взяв в ладони ее лицо как в тиски.
        Холодные зеленые глаза, казалось, как ножом проникли ей в самое сердце:
        - А что ты хотела, дорогая моя. Все эти твои придумки, романтические бредни, потом
        беременность, болезни... Тебе не приходило в голову, что я мог просто устать от всех этих
        проблем, от тебя, в конце концов. Ведь я здоровый, молодой мужик, нянчусь с тобой, как с
        ребенком. Но я пытался, честно пытался, чтобы все было хорошо. А тут еще ты с этими
        бреднями, новая проблема. Понимаешь, ничего такого, что ты себе напридумывала - нет!
        И выздоровела ты благодаря врачам и деньгам своего папашки, а не какой-то там
        мифической мертвячке! Надо же было такое извращение придумать! Тут не только у тебя,
        а от тебя у кого хочешь крыша поедет. К доктору тебе точно сходить надо, мозги
        полечить, а то так тебя ни один мужик не выдержит.
        Холодные, злые слова, хлестали Веронику как пощечины.
        « Даже на войне побежденных не бьют, зачем же он так со мной, когда и так больно?» А
        еще: «Что же теперь делать, я так виновата перед Лейлой. Может, поэтому я ее больше не
        вижу? Может, ее наказали из-за меня? Или я и вправду больная шизофреничка, и мне пора
        к доктору?»
        Высвободившись из его рук, она встала и пошла к двери. Сначала медленно, потом
        быстрее. Схватив сумочку в прихожей, она рванула дверь на себя и побежала, как будто за
        ней кто-то гнался, внизу оступилась и чуть не упала. Резко заболел живот. Она медленно
        осела на ступеньку, пытаясь убаюкать боль, и почувствовала, как заворочался ребенок.
        «Не бойся, все будет хорошо, я не дам тебя в обиду», - прошептала она и заплакала.
        Никогда еще в жизни Вероника так не плакала, даже в детстве, даже на похоронах
        любимой Були. Слезы прорвались водопадом, казалось, они фонтаном били из глаз и даже
        из носа, вырывались рыданиями из горла. Но так же внезапно, как они начались, так же
        резко и закончились, оставив в сердце пустоту и ощущение усталости, выхолощенности.
        Наверху раздался стук то ли закрываемой, то ли открываемой двери. Нужно идти,
        подумала она. Вдруг это Данил, или Татьяна. Их она сейчас хотела видеть меньше всего на
        свете. Не хотелось видеть вообще никого. Забиться бы куда-нибудь в норку и отлежаться,
        чтобы никто не нашел. Чтобы прийти в себя, стать опять человеком, а не подобием
        смертельно раненного, воющего животного. Один выход - бежать ото всех. Но куда? Да
        все равно. Лишь бы подальше отсюда, от этих людей, из этого города... Вытерев рукавом
        слезы, она вышла из подъезда и пошла вдоль дороги, пытаясь поймать пролетающие мимо
        такси. Наконец, одно затормозило, Вероника рухнула в прохладные объятия
        дермантиновых кресел и выдохнула: «В аэропорт!». Весенний яркий пейзаж поплыл мимо
        нее, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, увозя ее подальше от злополучного
        места, где она почувствовала себя сначала самой счастливой, а потом и самой несчастной
        женщиной на свете...
        На вокзале было многолюдно, шумно, никому не было никакого дела до того, что делает
        здесь эта несчастная заплаканная девушка. Вероника читала названия далеких городов на
        табло. Владивосток... Может, туда? Это далеко, там ее точно никто не найдет, а денег на
        карте хватит, чтобы продержаться достаточно долго. Или вот, Краснодар... Три часа - и
        уютный берег Черного моря. Туристов еще нет, можно за недорого найти приличную
        гостиницу и каждый день гулять по набережной, слушать гортанный крик чаек, может
        тогда она поймет, что же ей делать дальше со своей жизнью, как быть... Томск, Чита,
        Красноярск...
        В этот момент вдруг зычный женский голос сказал: «Открыта регистрация билетов на
        рейс 237 «Москва - Владикавказ». Пассажиров, имеющих билеты на этот рейс просьба
        пройти к окошкам номер 5 и 6».
        Веронику как током ударило... Ну конечно, Владикавказ! Это где-то на Кавказе... Где-то в
        Осетии... Там, где жила Лейла, ее единственная, настоящая подруга... Или не жила... Или
        она действительно сумасшедшая, которая напридумывала себе всякой всячины, которую с
        трудом терпят близкие, только из сострадания... Итак, есть два пути: вернуться домой как
        побитая собака, слушать никому не нужные объяснения плюс обвинения, прятать глаза
        оттого, что стыдно - и за себя и за них всех, и за нелепую ложь... Или второй путь:
        полететь туда и - как же она раньше не догадалась! - посмотреть правде в глаза - нет
        никакой Лейлы и никогда не было, не было дружбы, не было чудесного спасения, не было
        метки, отданной Булей... Был только сон разума... Но если все же в ее снах было хоть
        немного правды, это все изменит, это даст ей силы жить дальше. Значит, существуют и
        добро, и зло, и мир состоит не из одних страданий и обмана, и она не одна, и никогда не
        будет одна, потому что у нее есть близкие люди, которые ее любят, и которых она любит...
        А значит, и в жизни есть смысл... Только бы были билеты... Но они будут, обязательно
        должны быть! Таких совпадений просто так не бывает!
        Как долетела Вероника не помнила - как только села в кресло, ее накрыл своим темным
        непроницаемым крылом сон. Ее разбудила проводница, явно недовольная, что с кем-то
        еще приходится возиться. Погода была сырой, но достаточно теплой. У выхода из
        аэропорта толпились «таксисты». Веронику сразу взял в оборот длинный веселый парень в
        черной рубашке и коричневом пиджаке поношеного вида. Преградив ей путь, он с явным
        кавказским акцентом спросил: «Куда эдэт такая очаровательная дэвушка, совсем одна».
        Вероника ответила - в Акдым, и затаила дыхание в ожидании ответа. Больше всего на
        свете Вероника боялась, что во всей Осетии не окажется такого места - Акдам, именно
        там, говорила Лейла, она родилась, именно его она описывала в своих рассказах как самое
        красивое место на свете, расположенное высоко в горах, на небольшом плато, мимо
        которого бежит быстрая горная река, а селение кажется как будто сказочным островом
        Фата-Морганы, окутанным туманами. Парень почесал кучерявый затылок и произнес:
        - Далековато будет. Сколько заплатишь, красавица?
        - А сколько хочешь? - с облегчением спросила Вероника.
        - Вообще-то Вам повезло, я сам родился в тех местах, поэтому дорогу хорошо знаю, если
        поторопимся, часа за четыре доедем, главное в ночь не попасть, и чтобы дождь не пошел, а
        то дороги там не ахти. Хотя, мой железный конь еще и не такое видел! - пообещал парень,
        прокладывая путь сквозь толпу прибывающих и отбывающих.
        - Вообще-то, вы смелая девушка, ехать одной, с незнакомым мужчиной - не каждая
        решится!
        - У меня нет выбора, - ответила она, и парень засмеялся.
        - Выбор всегда есть. Я бы такую красавицу никуда одну не отпустил! Вам не нужен
        жених?
        - Спасибо, я замужем.
        - Тем более нехорошо, что одну отпустил. Но не бойся, я зла тебе не причиню. Меня в тех
        местах все знают. В гости к кому едете?
        - К подруге...
        Железный конь оказался ржавой пятеркой лет эдак двадцати, когда-то, видимо, зеленого
        цвета. Распахнув незапертую дверь, парень широким жестом пригласил девушку сесть на
        переднее сидение рядом с водителем. Но Вероника отказалась, решив сесть сзади, ей
        совсем не хотелось выслушивать докучливые рассказы Эмира, так звали извозчика, тем
        более - отвечать на его еще более докучливые вопросы. На заднем сидении можно было и
        подремать...
        Когда Вероника открыла глаза, уже смеркалось. Громкое убаюкивающее жужжание
        мотора перебивало звук голоса парня, что-то напевавшего не незнакомом языке.
        Почувствовав ее взгляд через зеркало, парень весело сказал: « Ну что, проснулась,
        красотка? Скоро будем!» За окном было сумеречно, солнце едва пробивалось сквозь еще
        молодые зеленые кроны деревьев, окружающих извилистую горную дорогу. «Сейчас мост
        будет - местная достопримечательность! Советую вниз не смотреть!» Шум воды был
        слышен издалека. Вероника с детства боялась высоты, поэтому заранее решила зажмурить
        глаза и не смотреть вниз. Однако, когда они въехали на мост, любопытство все же
        перебороло страх, и Вероника посмотрела из окна машины. Мостом это сооружение вряд
        ли назвали бы в какой-нибудь другой стране - может быть мостик или переправа. Две
        машины на нем вряд ли бы разъехались, к тому же создавалось такое впечатление, что и
        одну то он выдерживает с трудом - кряхтит, сопит, скрипит. А под этим шатким
        сооружением разверзлась узкая, длинная, невероятно глубокая пасть обрыва, и из самого
        его чрева доносился бешенный шум быстрой горной реки. Наверное, в другое время и в
        другой раз Вероника невероятно испугалась бы, но теперь, после стольких потрясений,
        этот шум почему-то показался ей прекрасным, мелодичным, диким символом свободы и
        новой жизни. Душа ее запела вместе с музыкой вод и она, наконец-то, улыбнулась,
        впервые за весь этот безумный день. Солнце быстро садилось. Так всегда бывает в горах,
        сказал ей Эмир, вот только что было светло, а уже и ничего не видно. Вскоре на склоне
        показались огоньки селения, как в сказке, вдруг вынырнули из ниоткуда. Ну вот и Акдам.
        Вы к кому? Куда вас везти?
        - Ой, а улицу я не помню, - сказала Вероника, мысленно ругая себя, что заранее не
        придумала никакой истории.
        - Да мне улицы и не надо, говорю же, я местный, все тут знаю с детства.
        - Знаете, отвезите меня в гостиницу, пожалуйста.
        - Да что ты, красавица, какая гостиница в горном селении, гостиница - это только в
        райцентре, туда еще как минимум полчаса пилить надо, а уже стемнело, да и дороги здесь
        разбитые, по ночам ездить не особо приятно. Ты что, не хочешь сразу к своей подруге
        ехать?
        - Вы понимаете, я хотела ей сюрприз сделать, но не на ночь глядя... дело в том, что она
        меня не совсем ждет...
        - Или совсем не ждет... - подытожил догадливый парень. - И что же мне теперь с вами
        делать? - он опять почесал кучерявый затылок. - Ну что ж, придется Вам ночевать у моей
        тетки, а там уж утром разберемся, что с вами делать. Да и я там же переночую, а утром
        опять на заработки. К тому же тетка чудесно готовит, да и дядю Асира я давно уже не
        видел, посидим, пропустим по стаканчику... Решено, едем, - парень заметно повеселел в
        предвкушении вкусного ужина и стаканчика доброго вина.
        Веронике ничего не оставалось, как молча согласиться. В самом деле, не блуждать же по
        незнакомому селению в потемках. К тому же, хоть и весна, но прохладный воздух гор
        пробивался сквозь щели даже в машину, заставляя девушку ежиться и жаться.
        Вечерний Акдам выглядел мрачновато - узкие разбитые неосвещенные дороги, серые
        одноэтажные, похожие друг на друга домишки, тускло светящиеся окошки. Эмир
        остановил машину около небольшого дома с аккуратным забором:
        - Дома, слава богу, свет горит. Хотя, куда им деваться, они последнее время редко куда
        уезжают. Выходи, приехали!, - и, выйдя из машины, подал руку пассажирке, проявляя
        чудеса кавказского джентельменства. Потом подошел к калитке и что было мочи закричал:
        - Хозяева! Открывайте!
        Через минуту включился свет перед входной дверью и мужской голос спросил:
        - Кого там еще принесло на ночь глядя?»
        - Дядя Асир, открывайте, это я, Эмир.
        - Эмирчик! Сейчас, подожди, - и звук шагов приблизился к калитке с другой стороны, а
        через секунду она распахнулась, и парень бросился в объятья невысокого седого
        мужчины, одетого в фуфайку, старые серые штаны и домашние тапочки, надетые на
        толстый шерстяной носок.
        - А это кто с тобой? Невесту привез знакомиться, что ли? Давно пора! - живые карие глаза
        быстро оглядели Веронику. - Давно пора, а то здоровый парень вымахал, а все один, как
        бобыль.
        - Да не невеста это, просто моя знакомая, - смутился тот. - Одноклассница бывшая, вдруг
        добавил и тайком дернув девушку за рукав, подмигнул, не выдавай, мол. - Ехали мимо, а
        до села еще с час пилить, решили остановиться, заодно и повидаться.
        - Что-то я не припомню таких красивых одноклассниц у тебя, - хитро прищурился
        родственник, однако тут же миролюбиво добавил, - хотя, пусть будет одноклассница, мне
        то какое дело! По мне - приехали навестить стариков, и на том спасибо. Нечасто у нас
        гости нынче бывают, сам знаешь. Ну что стоите, проходите быстрее, - и подтолкнул
        племянника к двери, пропустив вперед белокурую девушку с большими тревожными
        глазами.
        В доме было приятно натоплено. Забрав верхнюю одежду у ребят, мужчина позвал их в
        большую светлую комнату.
        - Посмотри какие у нас гости!
        Навстречу им шла невысокая, немножко полная женщина с большими карими и почему-то
        печальными, как показалось Веронике, глазами, с темными густыми, заплетенными в
        тяжелую косу волосами. Одежду ее составляли темная длинная шерстяная юбка и вязаная
        из козьей шерсти аккуратная кофточка. Тапочки , как и у мужа, были одеты тоже на
        шерстяной носок. Выглядела она гораздо моложе своего мужа, который в темноте
        показался стариком, однако, на свету оказалось, что он еще совсем не стар, а видимость
        возраста создавалась просто его привычкой сутулиться и сильной сединой в волосах.
        - Эмирчик! - воскликнула женщина радостно и большие глаза ее увлажнились от
        нахлынувших чувств. Обняв и расцеловав в обе щеки племянника, она повернулась к
        незнакомой девушке.
        - Вероника, - поспешила представиться она, испугавшись, если вдруг спутник успел
        позабыть ее имя.
        - Эльвира Николаевна, - представилась женщина и рассмеялась, - впрочем можно просто
        Эля, если хотите.
        - Одноклассница нашего Эмирчика, - добавил дядька, не забыв при этом хитро
        улыбнуться.
        - Да вы проходите, проходите, садитесь вот, - засуетилась женщина. - Что ж ты Эмирчик
        не позвонил, не предупредил, что вы едете, я бы заранее подготовилась к приезду дорогих
        гостей.
        - Проездом мы, говорил я уже. Сами не думали, что задержимся, но не рассчитали время, а
        тут смеркаться начало...
        - Вот и хорошо, что так получилось. Садитесь за стол, сейчас ужинать будем, - она усадила
        их за круглый большой стол, накрытый белой скатертью с вышивкой.
        - Я на минуту, пойду жене помогу, а вы пока не скучайте, будьте как дома.
        Вероника огляделась вокруг. Жилище оставляло приятное впечатление. Стены и потолок
        были свежевыбелены, из мебели, кроме большого круглого стола, стоявшего посередине,
        здесь был большой старый комод, натертый до блеска и гордо сиявший чистыми стеклами,
        большая старая софа, накрытая бежевым плюшевым пледом и два небольших диванчика,
        накрытых пледами поменьше такого же тона. На стенах были развешены две большие
        репродукции русской классики, а также картина, написанная, видимо, кем-то из местных
        художников. На ней - очень красивый пейзаж - горы, окрашеные розовым закатным
        солнцем. На другой стене висели три иконы - Иисуса Христа, Девы Марии и Николая
        угодника, судя по всему, очень старые, передававшиеся из поколения в поколение.
        - Твои родственники православные?
        - Да, видишь ли, так получилось, что исторически в этом селении всегда проживало много
        православных. Здесь даже своя церквушка есть и православное кладбище.
        Сердце у Вероники встрепенулось.
        - Да что вы, очень интересно. Хотела бы я посмотреть.
        - Ну, во-первых, давай на «ты», а то не пристало как-то одноклассникам на «вы»
        разговаривать. А во-вторых, я завтра с утра после завтрака мог бы провести для тебя
        небольшую экскурсию по местным достопримечательностям, хотя таких здесь немного.
        Если, конечно, вы не будете заняты со своей подругой.
        - Я была бы очень признательна, - обрадовалась Вероника. - Пойдемте с утра пораньше. А
        подругу будить не будем, верно?
        Несмотря на то, что гостей в этом доме не ждали, стол был накрыт быстро, через пол-часа
        на нем уже дымилась отварная картошечка, присыпанная укропом, мясо, тушеное с
        грибами издавало упоительный аромат, а собственноручные соления одним своим видом
        вызывали бурное слюноотделение. Если к этому добавить еще то, что Вероника в этот
        день успела с утра только позавтракать, можно представить, с каким вожделением она
        смотрела на все эти яства, показавшиеся ей в тот момент королевскими. Глубокого цвета
        бордовое вино сорта Изабелла было разлито в высокие хрустальные фужеры, и,
        чокнувшись за приезд, изголодавшиеся путники приступили к трапезе. Время за беседой
        не прошло, а пролетело, и Вероника не заметила, как подошло время ложиться спать.
        Вернее, она почувствовала, как глаза от внезапно нахлынувшей усталости вдруг стали
        закрываться, а голова стала тяжелой. Заметив это, хозяева стали торопливо собирать со
        стола.
        - Ты будешь спать на диване, Эмирчик, а девушку поселим в комнате... ну, в маленькой
        комнате, да?
        - Теть, мне все равно, ты знаешь, я могу и у порога поспать, - улыбнулся в ответ парень.
        - Еще чего не хватало, чтобы мой любимый племянник на пороге спал, как собака. Тем
        более там место занято, обычно там спит Дарсик. Хотя в последнее время он часто
        пропадает где-то по-ночам. Наверное, подружку себе завел где-то в поселке.
        Вероника вслушалась в знакомое имя, пытаясь сквозь накатывавшие волны сна пробиться
        к своему сознанию. Где-то она уже слышала это имя. Но усталость сделала ее мозг
        мягким, как расстаявший кисель, и единственное, о чем она могла сейчас думать, так это о
        мягкой постели с подушкой и теплым одеялом. Пусть даже не совсем мягкой, просто
        прилечь где-то в уголке и закрыть глазки. «Идем», - заметив ее состояние, сказал Эмир и
        подвинул стул, помогая девушке подняться. Он провел ее в небольшую уютную комнатку,
        Вероника даже не успела ее толком разглядеть. Белая, пушистая кровать с мягкой розовой
        подушкой и пушистым одеялом того же цвета была уже разложена. Сквозь
        надвигающийся сон она поблагодарила парня за все, что сделал сегодня для нее, он только
        улыбнулся и сказал:
        «Спи, завтра еще успеешь поблагодарить», - и вышел. Одежда вмиг была сброшена прямо
        на ковер и через минуту в она погрузилась в темноту беспробудного сна.
        Утро играло лучиками яркого весеннего солнышка у нее на щеке. Просыпаться не
        хотелось. Веронике снилось, что она в доме у Були, пахло пирожками с вареньем и
        горячим чаем, она была умиротворенной и счастливой. Вот сейчас войдет бабушка... В
        дверь тихонько постучали. Вероника нехотя открыла глаза. Вместо привычной
        обстановки, она увидела незнакомую комнату, и тут же на нее нахлынули все
        воспоминания, как тяжелая грозовая туча надвигается на безоблачное синее небо.
        - Да, - сказала она и поглубже натянула на себя одеяло. Из-за двери покакзалась лохмато-
        кучерявая голова вчерашнего недавнего знакомца. Он улыбался во весь рот, глядя на
        девушку.
        - Ну что, проснулась? Не забыла, что хотела на экскурсию? - Вероника возмущенно
        помотала головой.
        - Ну, тогда вставай быстрее, завтрак уже на столе.
        И тут Вероника поняла, что этот чудесный запах вовсе не приснился ей, а существовал
        реально и доносился из гостиной.
        - Я сейчас, - сказала она и жестом попросила прикрыть на время дверь, чтобы одеться. Она
        медленно вылезла из-под одеяла и огляделась. Комната, где ее поселили резко отличалась
        от обстановки всего остального дома. Видно было, ее делали тщательно и с большой
        любовью: стены выкрашены в приятный персиковый цвет, а мебель подобрана светлая,
        современная, как будто для подростка или молоденькой девушки, везде - на софе, на
        шкафах - сидели мягкие игрушки. Наверное, у них есть дочка, - подумала она, натягивая
        одежду. Ага, вот и фотографии на полках. Вероника подошла ближе, чтобы получше
        рассмотреть и оцепенела: из аккуратной розовой рамочки, счастливо улыбаясь, на нее
        смотрела... Лейла. Она потрясла головой и потерла глаза, больно уж нереально все
        складывалось... Не может быть... она еще раз проморгалась... Лейла все так же весело
        смотрела на нее с фотографии... Вероника распахнула дверь в гостиную, где переминаясь
        на стуле от нетерпения, ее ждал Эмир.
        - Ну где же ты, скорее, а то я сейчас захлебнусь собственной слюной, - посетовал он.
        - Иди сюда, я тебя очень прошу, - умоляюще проговорила девушка, и, видя его заминку,
        добавила, - пожалуйста!
        Заинтригованный ее просьбой, Эмир оторвался от гипнотического созерцания булочек и
        пошел вслед за ней в комнату.
        Вероника показала на фотографию и сказала:
        - Я знаю эту девочку, ее зовут Лейла.
        - Да, - удивился в свою очередь Эмир, - ее действительно зовут Лейла, и это моя
        двоюродная сестра. Была, вернее... Она умерла примерно два года назад. А ты откуда ее
        знаешь, если в наших местах впервые?
        - Ну, понимаешь, мы... как тебе сказать... Переписывались... Это именно ее я искала, когда
        ехала сюда... - Вероника на ходу придумывала историю, говорить правду ей совсем не
        хотелось, чтобы ее не приняли за сумасшедшую, тем более родственники девочки.
        - М-м-м, вот в чем дело, - недоверчиво протянул Эмир. - Значит, переписывались... Ну
        ладно, сейчас пойдем завтракать, позже разберемся с этой... перепиской...
        В гостиной было светло и солнечно.
        - А где родственники? - поинтересовалась Вероника.
        - Их давно уже, с раннего утра нет. Дядя на работу ушел, а тетка, вот, напекла нам
        булочек, а сейчас во дворе возится. У них большое хозяйство, хлопотное. Да ты садись не
        стесняйся, сейчас я тебе чайку налью. Тетка особый заваривает, с горными травами,
        нашими.
        Янтарная жидкость неторопливо заполняла чашку. Булочки оказались действительно
        великолепными. Вероника старалась жевать, не глядя на своего «спасителя», однако все
        же вопросов ей избежать не удалось.
        - Ну что, гостья дорогая, расскажи-ка ты теперь о себе. А то только все расспрашиваешь.
        Откуда будешь, чем занимаешься?
        - Из Москвы я, студентка, учусь еще. Я не знаю, что еще рассказывать...
        - Замужем поди? Я-то вчера не приметил, а у тетки моей на такие дела глаз наметаный.
        Беременная, говорит, подружка твоя. Еле отвертелся, что не я девку обрюхатил, -
        засмеялся. - Только не пойму, как это тебя твой муж, или парень отпустил одну, да в
        таком еще положении. Видишь, тебе как повезло, что на меня попала. А народ-то у нас
        разный бывает, места горные, завезли бы, и не нашли никогда. Муж-то куда смотрит? -
        юноша пытливо заглянул ей в лицо.
        - Он не знает... - от горьких воспоминаний слезы сами по себе навернулись на глаза.
        - Как это не знает?
        - Я... Я сбежала...
        - Вот как... А что случилось? Поссорились?
        - Если бы... Все намного хуже... Прости, Эмир, но я не хочу сейчас об этом говорить... Все
        очень сложно, я и сама-то не знаю, что мне дальше делать... За этим, наверное, и
        приехала...
        - Далековато... - почесал в затылке парень... - Ну что ж, не буду тебя мучать вопросами,
        захочешь, сама все расскажешь... А рассказать у тебя, видимо, есть что... Доедай, я пойду
        машину готовить... Как соберешься, выходи, буду во дворе.
        Весенний день был поистине чудесным: солнце сияло, на небе - ни облачка, а горный
        воздух бодрил свежестью. Во дворе к ней со всех ног, вернее, лап, бросилась большая
        белая собака.
        - Дарсик, фу! - испугалась Эльвира. Но пес, подбежав к девушке, радостно запрыгал
        вокруг, пытаясь лизнуть ее руки.
        - Гляди-ка, удивилась хозяйка, Дарсик редко такую честь кому оказывал, пожалуй, только
        что Лейле, а так у него темперамент - стойкий нордический. - И чего ты так обрадовался,
        дурень?
        Дарсик никак не хотел отставать от гостьи, а его хвост стал похож на большой белый
        пропеллер.
        - А давай его с собой возьмем, - предложил Эмир. - Пусть проветрится немного.
        - Давай, - обрадовалась Вероника, она тоже была рада видеть пса.
        - Сдалась вам эта собака, только сиденья попачкает, - проворчала женщина, - а, впрочем,
        поступайте, как знаете.
        Эмир открыл дверь, пропуская в салон девушку и радостно поскуливающего в
        предвкушении путешествия Дарсика.
        - Теть Эль, мы еще вернемся попрощаться, - заверил он.
        - Достопримечательностей у нас не так много, - объяснял Эмир. - Мост над речкой ты уже
        видела. Есть знаменитый обрыв, откуда открывается великолепный вид на ущелье...
        - Отвези меня на кладбище, - попросила Вероника, - пожалуйста.
        - Куда? - удивился парень.
        - На кладбище. Христианское. Помнишь, ты вчера рассказывал?
        - Могу, конечно. Но зачем тебе туда? Ничего особенного в нем нет. Ну, могилы и
        могилы... Есть, конечно, совсем старые. Да, еще аллея героев, ну, этих, великой
        отечественной... За ними местные скауты ухаживают. Ну так, ничего особенного.
        Наверное, в каждом городе есть что-то наподобие... Еще церковка небольшая, с
        колокольней. Послушай, может, ну его, это кладбище? В твоем положении больше
        положительных эмоций получать нужно. Поехали лучше на обрыв съездим. Там орел
        такой красивый. Скульптура. Или хочешь мороженого? У нас тут новое кафе открыли,
        красивое, прямо как в городе, с большим телевизором на стене, таким плоским, что даже
        непонятно, как показывать может. И коктейли там делают вкусные, наверное, не хуже, чем
        у вас в столице.
        - Эмир, пожалуйста. Мне надо туда.
        - Эх, ладно... В конце концов, я тебе не муж, чтобы указывать... Да, из тебя, наверное,
        строптивая жена получилась бы, все бы делала по-своему. Но я бы все равно на тебе
        женился, хитро прищурился он, как бы оценивая девушку, - Да вот только столичные к
        нам не едут. Свои, и те разбегаются, все хотят жить по-современному...
        Они проехали несколько достаточно широких по поселковым меркам улиц, а потом
        свернули на узкую дорогу, мощеную камнем, которая вела вверх, и в конце концов вывела
        их на широкую площаку с белым забором. Веронику не отпускало чувство дежавю, что
        она все это уже видела. Приехали, сказал Эмир. Она вышла из машины, собака,
        выпрыгнув, побежала вперед, оглядываясь, как бы приглашая их идти за собой, а потом,
        потеряв терпение, рванула вперед.
        Вероника как во сне уверенно прошла через ворота и по памяти пошла в нужную ей
        сторону. Углубившись внутрь, она без труда нашла ту могилу, которую искала. Рядом как
        безмолвный страж уже лежал Дарсик. На ней были свежие полевые цветы, фотография
        девочки и имя: «Лейла Махмутдинова». Увидев знакомую ей по снам надпись, она
        выдохнула:
        - Ну вот и все, я нашла тебя. Значит, это все правда, а не мои фантазии, и я не
        сумасшедшая. И у меня действительно есть подруга... - здесь слезы наконец-то прорвались
        наружу, и она разрыдалась. - О, Лейла, прости меня... Прости, что я засомневалась в тебе...
        Прости, что рассказала нашу тайну... Я не специально, правда. Я хотела поделиться своей
        радостью, а на тот момент никого ближе не было... Прости меня...
        Стоявший позади Эмир немного опешил от всего происходящего и даже почувствовал
        себя как-то неловко, как будто он присутствовал при интимной сцене или подслушал что-
        нибудь, не предназначенное для его ушей. Он повернулся и пошел к машине, давая
        девушке возможность вдоволь поплакать без свидетелей. Когда Вероника вернулась, глаза
        ее были красные и припухшие.
        - Ну что, экскурсия окончена, или пойдем на Аллею героев?
        - Ну нет, туда уж я точно не хочу. Да и чувствую себя немножко разбитой...
        - Конечно, так рыдать... Говорил я, не нужны тебе все эти стрессы... Ну, что теперь, куда
        нам дальше?
        - Домой...
        - Куда домой, к тетке?
        - Сначала, конечно, туда. Нужно еще попрощаться, спасибо сказать... А может, еще одну
        вещь сделать, если решусь... А потом домой, в Москву... Отвезешь меня в аэропорт? Я за
        все заплачу...
        - Ну за все с тебя никто и не требует... Ты можешь оплатить все то гостеприимство, что
        тебе оказали мои родственники, их хорошее отношение, наконец? Знаешь, вы, столичные,
        все на деньги меряете, и часто этим хороших людей обижаете... А потом удивляетесь,
        почему вас не любят, чуть отъедь подальше от Москвы.
        - Извини, если я тебя обидела, я не специально, честное слово. Просто мне неудобно, что
        ты со мной столько возишься. Ну что для тебя сделать? Ты говорил, у вас кафе новое,
        хочешь мороженого? Угощаю.
        - Нет, мороженого уже как-то перехотелось... Знаешь, что ты для меня можешь сделать?
        Объясни, в конце концов, что происходит?! У меня уже голова идет кругом, я ничего не
        пойму. Ты, оказывается, ехала к моей сестре, которая уже почти два года как умерла. Ты
        никогда здесь не была, но без труда находишь ее могилу среди многих других, тебя как
        свою давнюю знакомую принимает наша собака. Слишком много для меня загадок. И
        никуда я тебя не повезу, если не получу ответы на свои вопросы прямо сейчас.
        Эмир скрестил руки и упрямо наклонил голову, всем своим видом подтверждая
        оглашенные намерения.
        - Ты действительно хочешь знать? Это очень странная история. Ты можешь мне не
        поверить, или даже посчитать меня сумасшедшей.
        Эмир ничего не ответил, но и позу не изменил.
        - Ну ладно, слушай... С Лейлой мы познакомились больше года назад... Во сне...
        Когда Вероника закончила свой рассказ, парень выглядел растерянным и ошеломленным.
        Медленно подняв голову, он посмотрел на девушку, как будто проверяя, уж не шутит ли
        она над ним. Но такими вещами, конечно, никто бы шутить не стал. Тем более, что
        рассказчица выглядела при этом более чем серьезно.
        - Знаешь, я тебе рассказала все это еще вот зачем. Сегодня, сидя на могиле Лейлы, я
        действительно приняла для себя очень важное решение - как мне жить дальше. Но я
        поняла также еще одну важную вещь - я должна помочь Лейле так же, как и она помогла
        мне. Когда мы только познакомились, я спрашивала ее, почему она не может уйти отсюда
        дальше. А она ответила, что не ее не отпускают родители, особенно мама, которая каждый
        день приходит на могилу оплакивать дочь.
        - Для них это стало действительно большой трагедией. Лейла - их поздний и
        единственный ребенок. И очень любимый. Ей отдавали все, что могли. А когда вдруг
        выяснилось, что она неизлечимо больна, сделали все, чтобы ее спасти. Ее возили к лучшим
        докторам, и верили, всегда верили, что она выкарабкается, будет жить. Даже учителей к
        ней на дом возили, она ведь в последнее время почти совсем не выходила из дома. И еще
        она была очень одинока. Поначалу к ней еще приходили одноклассники, а потом они, как
        любые здоровые дети, просто забыли про нее. Кому нужна чужая трагедия? Только Дарсик
        и был ей верным другом, знаешь, он ведь даже спал рядом с ее кроватью. Поначалу его
        пытались выгонять, а потом плюнули на это... Она мечтала иметь подругу... Оказывается,
        ее мечта все-таки сбылась, хоть и таким странным образом... Когда она умерла, я думал,
        тетя с дядей умрут от горя... Но они как-то справились... Внешне... Хотя все, кто знал их до
        этого, скажут, что они сильно изменились, постарели, превратились почти в стариков.
        Если бы ты видела, какими веселыми они были раньше, сколько гостей бывало в их доме.
        Сейчас к ним никто не ходит, кроме близких родственников, конечно, да и то редко. А
        тетка каждое утро и каждый вечер ходит на могилу с цветами и плачет. Дядя говорит, что
        ее сердце когда-нибудь не выдержит...
        - Я хотела об этом поговорить с ними. Рассказать им про Лейлу. Может, им станет легче,
        если они узнают, что смерть - это только порог. Может, они смогут отпустить дочь... И
        тогда всем станет легче, в первую очередь Лейле, она, наконец-то, сможет спокойно уйти...
        Но поверят ли они мне? Может, подумают, что какая-нибудь полоумная и выгонят? И
        надо ли сводить их с ума своими историями, когда и без того тяжело?
        - Не знаю, стоит ли рассказывать. Как они воспримут? Даже я, честно говоря, немного в
        шоке от твоего рассказа и не знаю, верю ли я тебе до конца. Но, с другой стороны, зачем
        тебе лгать, ехать за три девять земель, чтобы кого-то угостить сказками? Не знаю... Ладно,
        в конце концов, нам все равно надо поехать попрощаться. Но перед этим я тебя все же
        свожу на обрыв. Ты должна увидеть эту красоту, такой нигде больше не увидишь, только у
        нас, на Кавказе. Бесплатно, пользуйся! - пошутил он. - Заодно все еще раз обдумаешь, -
        добавил со вздохом. - Дарсик, прыгай скорей в машину!
        Навстречу Веронике и Эмиру спешила хозяйка:
        - А я уже вас заждалась, супчик свеженький сварила, из домашней курочки, с лапшой!
        Проходите, не стесняйтесь.
        Ребята прошли в гостиную и сели за стол, накрытый кипельно белой скатертью, с уже
        приготовленными столовыми приборами и соломенной корзинкой свежего душистого
        хлеба. Женщина принесла большую супницу, разрисованную простыми деревенскими
        цветами. Когда суп был разлит по тарелкам с такими же цветами в тон, ребята принялись
        за обед. Оторваться от такой вкуснотищи было трудно, поэтому, когда прозвучал вопрос,
        сначала воцарилось молчание.
        - Ну что, где вы побывали сегодня? Что показал нашей гостье?
        - Да вот. Отвез Веронику на перевал посмотреть, какой оттуда вид... На мороженое потом
        заехали... - нерешительно солгал племянник.
        - Вас полдня не было, куда-то по делам заезжали?
        - Мы на кладбище заезжали, к Лейле, я попросила... - начала Вероника и замолчала. Эмир
        опустил глаза и явно не собирался хоть как-то помочь начать ей разговор.
        - Понимаете... - опять начала она, но он перебил ее:
        - Вероника, а может, не надо? Не сейсас?
        - А когда? Может, я больше никогда не приеду, и так и не смогу поговорить об этом. Я
        чувствую свою ответственность перед ней, она бы хотела этого...
        - Стоп, объясните, перед кем, Вероника, ты чувствуешь ответственность? И с кем ты
        должна поговорить?
        - Перед Лейлой, вашей дочкой. А поговорить я должна с вами...
        Воцарилось тяжелое молчание. Лицо тети Эли помрачнело, а в глазах заплескалась еще не
        утраченная боль от недавней потери. В конце концов она произнесла:
        - Ну что ж, говори то, что хочешь сказать, я тебя выслушаю.
        Вероника начала сначала, с тех пор, как Лейла приснилась ей в первый раз. Сначала робко,
        но, видя, что ее никто не перебивает, все решительнее продолжала свой рассказ. Мать
        слушала , опустив голову, было видно, что возвращение к этой теме дается ей с трудом.
        Когда Вероника закончила, опять воцарилось молчание, которое, не выдержав, она сама
        прервала.
        - Вы мне верите? Ну скажите же хоть что нибудь?
        - Сама не знаю, верить тебе или нет... Материнское сердце хочет верить в то, что где-то
        там, в другом мире, который не так уж и далеко, моя девочка существует. Разум же
        подсказывает мне, что нетрудно обмануть того, кто хочет верить... Но какой смысл тебе
        нас обманывать, проехать для этого столько километров, да еще в твоем положении... Что
        тебе сказать... Ты говоришь, что моя девочка страдает оттого, что страдаю я... Не знаю, как
        с этим быть... Забыть о ней я, конечно, не могу, а моя боль тянет меня к ней на могилу
        каждый день... Но если ей будет так легче... Я постараюсь... Правда, постараюсь жить не
        только своим горем... Если у меня получится... ради нее... - и она заплакала, горько-горько
        и безутешно. Эмир подошел к ней и обнял за плечи, положив свою голову на ее.
        - Тетя, хотите, я помогать вам буду. Ну, хотите, будем возить ваших хрюшек в центр
        продавать, я свой «Жигуль» на прицеп поменяю...
        Тетя Эля всхлипнула:
        - Спасибо, Эмирчик, ты всегда был таким заботливым... Спасибо... Но мы должны
        справиться с этим сами... И если уж наша Лейлочка так страдает, мы должны ей помочь...
        Даже если в этом рассказе есть хоть немного правды, мы должны... - и она опять
        расплакалась...
        Вероника покидала дом с двояким чувством. Ее не оставляло чувство вины, что она так
        сильно расстроила такую радушную и гостеприимную женщину, разбередив лишний раз
        ее рану. С другой стороны ее переполняло радостное чувство исполненного перед Лейлой
        долга, и что она все сделала правильно. А еще чувство гордости за себя, что она не
        побоялась это сделать. И вообще, какая она умница, что все-таки поехала, решилась...
        Здесь она себя чувствовала даже героем. Но перед тем, что ее ждало дома, ей было все же
        немного не по себе. Нет, она уже решила, что будет делать. И все равно боялась, как перед
        экзаменом...
        На прощание тетя Эля вынесла им в дорогу пакет со своими чудесными булочками и
        бутылку со свежим молоком. Прощаясь, она сказала:
        - Наверное, я должна сказать тебе спасибо. Прости, я еще не совсем осознала и тем более
        приняла все, что ты мне рассказала. Но если все то, что ты мне говоришь, правда, то я
        очень рада за свою дочь. Она , хоть даже и после смерти, нашла то, что искала все
        последнее время своей недолгой жизни - настоящую подругу. Ее мечта сбылась. И как бы
        то ни было, дай бог тебе счастья и здоровья - тебе и твоему малышу.
        Она расцеловала Веронику в обе щеки, и, наказав племяннику везти девушку осторожно,
        долго смотрела вслед уезжающей машине, удерживая собаку, которая рвалась побежать
        вдогонку.
        Москва встретила Веронику слякотно.Обратная дорога из села до аэропорта заняла, как ей
        показалось, в два раза меньше времени. Но так всегда бывает, дорога домой кажется
        короче. В самолете Вероника заснула, и ей снился улыбающийся Эмир, он что-то говорил
        ей и махал издали рукой. Она тоже улыбалась ему в ответ, как в аэропорту, куда легко и
        безопасно он ее доставил, не взяв ни копейки денег.
        - Мы же теперь друзья, - объяснил он. - А с друзей денег не берут, тем более с девушек...
        Особенно с таких красивых, - добавил он и при этом умудрился покраснеть. Потом они
        обменялись телефонами, и парень попросил звонить ему в любое время суток, если
        понадобится помощь, и вообще ее теперь здесь всегда ждут. На душе было тепло и уютно,
        даже когда Вероника сходила по трапу в неуютную столичную погоду. Моросил мелкий
        противный дождик. Вероника взяла такси и поехала домой - вернее не совсем домой, а к
        бабушке, слава богу, ключи от ее квартиры всегда были у нее в связке. В свою квартиру
        возвращаться не хотелось, чтобы не ворошить едва затянувшиеся легкой пленкой раны. Да
        и гостей к Буле вряд ли можно было бы ждать.
        Квартира дышала тишиной и спокойствием. Казалось, что здесь до сих пор пахло
        Булиными булочками, вот, сейчас она сама выйдет из кухни и улыбнется. Никак не
        верилось, что этого уже никогда не произойдет. Вероника подошла к буфету и взяла в
        руки фотокарточку в деревянной рамке. Молодые мама, папа и бабушка, тоже еще
        казавшаяся такой молодой на этой фотографии. Все смеются чему-то. А на коленях у Були
        сидит совсем еще крошечная Вероника и , подняв глазенки и открыв ротик, вглядывается в
        лицо бабушки: «что это она там говорит?». Счастливое, беззаботное время. Все
        изменилось с тех пор. Нет ни мамы, ни бабушки, двух самых родных для нее людей.
        Отец... Интересно, он хоть заметил ее исчезновение? Надо бы ему позвонить. Вероника
        подошла к старому телефону, в доме давно никто не убирал, и пыль покрывала его тонким
        легким слоем. Вероника дунула на него, отчего в воздух поднялись легкие пылинки,
        подняла трубку, и набрала номер.
        - Алло, - сказал в трубке такой знакомый голос. Вероника попыталась сказать что-то, но
        вдруг поняла, что не может говорить. Горло сдавил комок, и из него не вылетело ни
        единого звука.
        - Алло, алло, Никочка, это ты? - доносилось тревожно из трубки.
        Надо поздороваться, сказать что-нибудь, - уговаривала себя Вероника, однако, что
        сказать? Вот этого она не знала. Просто сказать привет и продолжать разговор, как ни в
        чем не бывало? Поинтересоваться здоровьем, жизнью, спросить, как Танечка? Отвечать,
        что у нее тоже все хорошо. И врать, врать... Нет, она не сможет. Вероника положила
        трубку. Лучше уж спрятаться и в одиночестве и продолжать зализывать свои раны.
        Вставать утром, готовить себе завтрак, ходить в магазин, на прогулку в парк, убирать
        квартиру, смотреть телевизор, читать... Вобщем вести обычный, человеческий образ
        жизни. И ждать того, самого главного события, каждый день прислушиваясь к новым
        движениям жизни. Впрочем, не так уж плохо. Главное, она не одна, ей есть кого любить,
        кто нуджается в ней больше всего на свете. А остальное все - ерунда. Можно и потом
        разобраться. С этими мыслями Вероника легла на диван, укрылась толстым клетчатым
        пледом и уснула.
        Ее разбудил настойчивый звонок в дверь. Вероника, стараясь не шуметь, подошла к двери
        и заглянула в глазок. Беспокойно переминаясь с ноги на ногу там стоял отец. Вероника
        затаилась. В дверь опять позвонили и постучали.
        - Открывай - открывай, нечего прятаться, я знаю, что ты там, - сказал отец. - Я не уйду
        пока ты не откроешь.
        Пришлось отпереть дверь. Отец вошел и вгляделся в ее лицо:
        - С тобой все в порядке?!! Где ты была?!! Я уже весь город обыскал, всех на ноги поднял.
        Как ты себя чувствуешь?
        - Много вопросов сразу. Ну, во-первых, здравствуй, папа. Во- вторых, проходи. Что у тебя
        за пакет в руках?
        - А... это... ну так, немного продуктов для тебя, в холодильнике же совсем ничего нет, вот,
        захватил кое-что из дома...
        Игорь Петрович прошел и сел на диван, подвинув плед. Жестом он пригласил дочку сесть
        рядом, и она повиновалась. Он обнял ее одной рукой, она положила ему голову на плечо,
        совсем как в детстве, а он ее гладил по светлым, шелковистым волосам. Так они и застыли
        молча, думая о том, что давно уже вот так не сидели, просто как отец и дочь.
        - Ну так что, - встрепенулся вдруг он, - рассказывай, как жить-то мы дальше будем?
        - Что ты имеешь ввиду?
        - Ладно, не притворяйся, что не знаешь, о чем я. Татьяна мне все рассказала. Я, конечно
        же, был в шоке. Нет, не от ее измены, в принципе, я не дурак, не первый год живу, знал,
        что это может случиться... Я к тому же все-таки старый для нее. Но, конечно, я и
        предположить не мог, что она... и твой Данил... мерзко... Я очень за тебя испугался. Такое
        пережить, да еще и в твоем положении, после того, как мы столько пережили... Тут у
        любого здорового крыша поедет... Не знал, куда бежать, не спал ночь...
        - Как же ты меня обнаружил?
        - Я сразу почувствовал, что это ты. И не забывай про определитель номера. Ну кто еще мог
        звонить из бабушкиной пустой квартиры и дышать в трубку?
        Они опять замолчали, каждый придавленный своим, и в то же самое время общим
        несчастьем.
        - Не ожидала, что она тебе скажет, - вдруг сказала Вероника. - Думала, промолчит, или
        врать будет.
        - Она позвонила мне на работу и попросила, чтобы я срочно приехал, есть очень важный
        разговор. А когда приехал, все выложила. Говорила, что это была ошибка, каялась.
        Клялась, что любит только меня...
        - Ты ее простил, папа?
        - Нет, не могу даже видеть ее. Слишком больно. И не только из-за себя. Как она могла так
        поступить с тобой! Ты ей была как сестра!
        - Ты все еще любишь ее?
        Отец опустил голову и вздохнул.
        - Люблю, наверное...
        - Тогда... прости ее...
        - А ты сможешь простить?
        - Пока не знаю. Возможно, смогу со временем. Ради тебя... И ради себя тоже... Ее... А его -
        вряд ли. Скорее всего никогда. Слишком сильно я любила его, и как жестоко он отомстил
        мне за эту любовь. Идело не в измене. Ты знаешь, он мне такие слова сказал... Я поняла
        вдруг, что он никогда, слышишь, папа, никогда меня не любил. И даже просто не понимал.
        Я вдруг осознала, что мы с ним остались друг другу совершенно чужими людьми. Знаешь,
        я ездила в одно место, к друзьям... Я там много думала... А, может, я тоже его не любила?
        Вернее, любила, но не его, а выдуманного принца, мечту? Знаешь, как в песне: «Я его
        слепила из того, что было, а потом, что было, то и полюбила». Думаю, время поможет мне
        разобраться с этим окончательно... Но пока я поживу здесь... Съезди, пожалуйста, на мою
        квартиру, забери вещи.
        - Хорошо. Завтра же. Конечно, если тебе так проще, поживи пока здесь. Хотя, слишком ты
        добрая. Я бы с удовольствием выкинул бы этого подлеца из твоей квартиры вместе со
        всеми пожитками. Скатертью дорога! Он мне, кстати, особо никогда и не нравился... Но
        все же расскажи, куда же ты так надолго пропала, где была, у каких друзей? Я их знаю?
        - Пап, это слишком долгая история. Одно могу сказать - они помогли мне понять, что на
        свете бывают разные судьбы, и каждый человек должен нести то, что ему дано. Как
        говорится, Бог дает только то, что по силам. Не бывает только черной полосы, когда-
        нибудь наступает и светлая. И еще они не дали мне разочароваться в хороших людях и
        настоящей дружбе. Я поняла, что она существует, несмотря на все мои разочарования.
        Теперь я чувствую себя спокойно, уверенно, и даже мудро и точно знаю, что все выдержу.
        И буду радоваться каждому дню своей жизни.
        - Ну как она? - вбежав в приемный покой, спросила запыхавшаяся Танюшка у Станислава
        Васильевича, нервно стучавшего ногой по до блеска выдраенному полу родильного дома.
        - Пока ничего не говорят кроме того, что роды трудные.
        Она села рядом, взяла его руку, и, заглянув в глаза, спросила:
        - Как ты думаешь, она когда - нибудь сможет меня простить?
        - Думаю, уже простила. Разве ты плохо знаешь свою подругу? Она очень добрая, даже
        слишком...
        - Вся в тебя?
        - О, нет, я не такой добрый, - засмеялся Станислав Васильевич. - Хотя...
        - Хотя - что? - с надеждой спросила Танюшка.
        Из-за двери показалась медсестра.
        - Ну что там, - Станислав Васильевич.
        «Папаша, ждите. Пока ничего сказать не могу», - и белый халат растворился в глубине
        коридора.
        - Интересно, в каком смысле, папаша? Ну, конечно, я - папаша. Но, по-моему, она приняла
        меня за молодого, будущего папашу.
        - Ну конечно, ты еще ого-го. Да и кто сказал, что ты не можешь оказаться здесь в этой
        роли?
        - На что ты намекаешь?
        - Пока ни на что, но, вобщем-то я была бы не против... Если бы ты, наконец, простил
        меня... Сколько можно уже ходить за тобой, доказывать, как сильно я люблю тебя. Если
        бы это было бы не так, я давно бы уже устала просить прощения. И ведь ты меня тоже
        любишь, я знаю.
        - Знаешь что, мне сейчас не до этих разговоров. Может, в эту минуту у меня внук
        рождается или внучка. Я очень волнуюсь, врачи говорят, что-то там идет не так... Кстати, а
        этот засранец Данил даже не пришел узнать...
        - Нет его сейчас здесь. Он в экспедицию уехал в Среднюю Азию, на какие-то там
        раскопки. Пытался Веронике позвонить, несколько раз, но она с ним даже говорить не
        стала. А он гордый слишком, собрался и уехал.
        - Дело не в гордости, просто не любит. Не может мужчина бросить любимую женщину в
        такой ситуации. Даже если она его отвергает, ведь сам же напакостил! Смелость надо
        иметь, чтобы за свои поступки отвечать! А он трус, сбежал. Верочка, конечно, когда-
        нибудь его простит, но вряд ли поверит и пустит назад.
        - А ты?
        - Что я?
        - Простишь меня когда-нибудь?
        -Я же сказал, не хочу сейчас об этом...
        - Ну хорошо, а потом поговорим?
        - Потом поговорим.
        - Обещаешь?
        - Обещаю.
        - Я тебя люблю.
        - Я тебя то... Тьфу ты, Тань, ты кого хочешь заморочишь!
        - Вот видишь, видишь, я же знала, любимый мой, родной!
        - Все, сиди тихо. А не то нас выгонят отсюда.
        - Ты не беспокойся так. Все хорошо будет, вот увидишь. Особенно теперь!
        - Будем ждать...
        - Будем...
        Счастливо улыбаясь, Танюша положила голову Станиславу Васильевичу на плечо.
        Вероника летела в черном тоннеле, было холодно и страшно. Вдруг впереди показалось
        яркое, сияющее пятно, которое росло, росло, и, наконец, взорвалось ослепительно белым
        светом, и она увидела себя, стоящей посреди ярко-зеленого поля. Странно, но на небе не
        было солнца, свет приходил как будто бы ниоткуда. Вокруг не было ни деревьев, ни
        строений, только безбрежное поле с травой, как будто выращенной специально - сочной,
        ровной, - кое-где виднелись яркие маленькие разноцветные цветочки, как на подбор
        красивые.
        «Чем-то напоминает картинку рая», - подумала она.
        Через все поле пролегала ровная как стрела тропинка. За неимением другого, что можно
        было бы здесь делать, Вероника неспешным шагом пошла по ней. Сколько так шагала, она
        не заметила, когда вдруг в конце тропинки она увидела три фигурки. Она зашагала
        быстрее, им навстречу, и вскоре стало возможным различить некоторые детали, которые
        вдруг показались ей до боли родными. Она ускорила шаг, и почти побежала навстречу
        трем женщинам. Посередине шла высокая, стройная, с длинными светлыми волосами
        женщина. Спина ее была ровной, походка легкой, как ветерок - так всегда ходила мама...
        Рядом с ней шла другая пониже, и чуть постарше. Но она торопилась, так торопилась, что
        было сразу понятно, как она хочет быстрей ее обнять, так любила ее только одна женщина
        на свете - ее Буля... А с другой стороны шла невысокая, худощавая девочка, она махала ей
        рукой, и даже издалека было видно, как лучезарно она улыбается, так улыбалась ей в ее
        снах наяву Лейла...
        На глаза навернулись слезы, она побежала, быстро - быстро, чтобы кинуться в объятья
        таких любимых ею людей. Как же она скучала по ним!
        Когда немного утихли первые восторги и слезы радости, Вероника растроганно сказала:
        - Ну вот, теперь все хорошо, мы все вместе, и больше никогда не расстанемся...
        - Послушай, - вздохнув ответила мама, - ты еще не можешь идти с нами...
        - Но почему? Я так этого хочу!
        - Девочка, ты еще не закончила свои дела на земле...
        - Какие дела? Я устала, я так соскучиась, мне хорошо с вами!
        - А как же дочка? Маленькая, беззащитная девочка, которая вот - вот появится на свет?
        По небу пролетела яркая, маленькая звездочка.
        - Какая красивая! - сказала Вероника.
        - Это она, душа твоего ребенка явилась на землю. В данный момент она воплощается там,
        внизу. Скоро и ты должна последовать за ней, чтобы сопровождать ее, заботиться, как я
        когда-то заботилась о тебе...
        - Ты так рано ушла, мама, мне так тебя не хватало...
        - Не в моих силах было остаться, ты знаешь, мы можем выбирать свой путь, но
        некоторыми вещами распоряжается только Всевидящий...
        - А какой он, Бог?
        - Я не знаю, дорогая... Вернее, знаю, но не смогу тебе объяснить. Да и ты не поймешь...
        Сейчас не поймешь... Всему свое время...
        - Ну почему?!!
        - Дорогая, нельзя же первокласснику объяснить, что такое алгоритм?
        - Ну да, - вздохнула Вероника, - вот вы стоите такие счастливые десятиклассники и учите
        несчастную первоклашку...
        - Каждый этап бытия может быть счастливым, счастливым по своему, нужно только найти
        в нем свою прелесть... И не спеши, не торопи время. Поверь, оно летит так быстро, даже
        там, где его не существует...
        - Опять загадки...
        Буля обняла и погладила девушку по голове теплыми, мягкими ладошками.
        - Верочка, ты должна знать, мы всегда будем рядом с тобой, даже если ты нас не видишь,
        мы тебя очень любим.
        - Лейла, прости меня, что я разболтала нашу тайну. Ты ведь из-за этого перестала ко мне
        приходить?
        - Ну что ты, нет. Просто, когда я помогла тебе, моя миссия там была окончена, и меня
        отпустили дальше... Кстати, спасибо тебе за маму... Она перестала плакать каждый день, и
        теперь, думаю, ей постепенно станет легче. И мне тоже.
        - Как же теперь я буду без наших разговоров? Ты как будто всегда была рядом, стоило
        заснуть, а теперь так далеко...
        - Не так далеко, как тебе кажется, не так далеко... - лукаво сказала девочка и подмигнула.
        - О чем это ты? Я хорошо знаю тебя, какие новости скрываешь?
        Лейла засмеялась.
        - Ну что, откроем ей секрет?
        - Так нельзя же! - строго сказала Буля.
        - Мы и так много уже сделали того, что нельзя. Но если очень хочется, то можно, правда?
        - Ну ладно, - согласилась та. - Лейла согласилась стать ангелом-хранителем твоей
        девочки. Так что она действительно будет рядом с вами!
        - И я смогу тебя увидеть? - обрадовалась она.
        - Нет, конечно, ты уж слишком размечталась, - шутливо ответила девочка. - Но иногда, во
        сне... Почему бы мне тебе не присниться?
        - Здорово! - закричала Вероника, и кинулась обниматься с Лейлой.
        - Ну что ж, нам пора, - грустно покачала головой мама. - Нам дали совсем немного
        времени, чтобы пообщаться с тобой. Да и тебе пора. Дочка уже родилась. Кстати, как ты ее
        назовешь?
        - Я не думала еще, но решила прямо сейчас. Я назову ее в честь человека, который дал
        жизнь нашему роду, а потом спас меня, дав возможность родиться еще одному человечку.
        Я назову ее Анастасией, в честь тебя, бабушка. Я всегда буду помнить о тебе, называя ее
        по имени.
        - Спасибо, родная, для меня нет лучшей награды знать, что ты тоже меня любишь и
        помнишь...
        - Доченька, ты должна сейчас возвратиться, чтобы нормально выйти из наркоза.
        Поторопись, это важно для твоего здоровья, а оно тебе еще понадобится.
        - Я люблю вас и буду скучать.
        - Мы тоже, ты знаешь, поторопись...
        Все вдруг поплыло перед глазами Вероники и яркая вспышка света опять ударила по
        глазам...
        - Ну вот, слава богу, - вдруг она услышала голос врача, - наконец -то ты вернулась! Что
        это ты решила напугать нас? А ребеночек твой счастливым будет, как будто ангел-
        хранитель ему помогает... Ну что, решила уже, как назвать девочку?
        - Анастасия, - прошептала Вероника высохшими губами.
        В это время рядом заплакал ребенок, громко и требовательно. Три ангела счастливо
        улыбались, глядя на них сверху.