Свет на облаках (САМИЗДАТ) Владимир Эдуардович Коваленко
        Кембрийский период #2 Немайн город нужно строить, да в самой себе разбираться, а "по полям жиреет вороньё, а по пятам война грохочет вслед…"
        . Обновление от 17/02/2009.
        Владимир Эдуардович Коваленко
        Свет на облаках (САМИЗДАТ)
        (Кембрийский период-2)
        Александру Прибылову - без него этой книги бы просто не было.
        Глава 1. Всяческая суета. Год 1400 от основания Города. Начало ноября
        Неторопливо бредущее по небу Солнце уже собралось ночевать, но, прежде чем заглянуть в страну антиподов на далёком севере, заглянуло в окошко большого фермерского дома. Даже, скорее, простенькой виллы. Дом-то не кельтский, круглый да деревянный, а римский, каменный и прямоугольный, с плоской крышей, собирающей дождевую воду внутрь. Собственно, весь третий этаж занимала большая цистерна, которой семье Ивора ап Итела обычно вполне хватало. Несмотря на то, что пращур хозяина, который возвёл хоромину, был чистокровным бриттом, кусок земли ему достался в награду за сорок лет беспорочной службы Риму, меч посверкал по всему свету, а голова наловчилась белькотать на полудесятке языков и понимать пути других народов. Видеть в них сообразное, а не глупые варварские обычаи. Вот, вернувшись на родину, легионер-ветеран и сообразил, что, пусть Туи и не загажена, как Тибр, но ходить к ней за водой далековато, а пить полусолёную воду из колодца
        - противно. Соседи сперва посмеивались, а потом последовали его примеру. Так что теперь дом Ивора выделялся, пожалуй, только размером да убранством: если дерево, так резное, от пола до балок, поддерживающих этажи. А камень - тот укрыт. Снаружи плющом, изнутри тканями. И простые ткани за поколения зажиточной жизни понемногу сменялись гобеленами. Сейчас дом скорее напомнил бы - найдись такой ценитель - загородный замок века восемнадцатого. Даже высаженные вокруг живые изгороди, по идее предназначенные для защиты от вражеского набега, теперь размыкались - не из пустой парковой декоративности, но чтобы открыть вид на хозяйство: зимние загоны для скота, склады и амбары, и скрыть домишки люда победнее. Теперь всё это обзавелось длинными тенями, а Солнце, прежде, чем спрятаться за недалёким лесом, пустило луч Ивору в глаз. Чтобы не забывал, что уже вечер, и достойному собранию пора бы что-нибудь и решить.
        Ивор ап Ител поморщился. Тяжёлый взгляд неторопливо обошёл собравшихся в доме лучших людей нового королевства. Их было шестеро. В другое время, наверное, стоило бы вспомнить, что кантреф, вообще-то, населён почти только Монтови, и решать им - остальных попросту слишком мало. Ну, разве ирландцев пригласить, из уважения к королю. Бывшему королю! Ивору захотелось грохнуть кулаком по столу. Сдержался. Может, и зря. Кажется, его отношение к ситуации разделяли все. Это немного утешало. Только Ивору-то совет нужен. Очень.
        Именно поэтому Монтови выделили своим малочисленным соседям по голосу - совсем не решающему, но всё-таки действительному голосу. И, за отсутствием заезжего дома, предложили собраться в доме самого богатого в округе скотовода. Однако растерянным выглядел даже представитель Вилис-Кэдманов. И винить его не приходилось. Как ни обидно было это сознавать, но в масштабах Диведа собравшиеся были мелкой сошкой. Даже зажиточный скотовод. Разумеется, предупредить их заранее то ли забыли, то ли попросту не озаботились. И вот, вскоре после Самайна дома правобережья Туи начал облетать рыцарский разъезд. Отчаянно кричала фанфара, и вслед за ней голос королевского глашатая провозглашал, что отныне земли на десять римских миль к западу от реки Туи отходят, как владение, признающее лишь верховную власть короля Британии, под правление сиды Немайн верх Дэффид ап Ллиувеллин ап - и дальше шло знакомое перечисление предков хоть и не королевского, да доброго и старого рода.
        Нечаянной независимости не ждал никто. Не то, чтобы случившееся было из ряда вон. Король вполне вправе выделить кусок из своих владений. Так часто поступают, награждая владениями сыновей и племянников. И то, что новое королевство получается совершенно независимым от Кер-Мирддина - тоже неудивительно. Напротив, достойно удивления и восхищения, что все братья и сёстры короля Гулидиена признали верховенство одного. Однако, более удивительным было иное. Обычно земли делили внутри семьи, и можно было заранее угадать, когда и кому король решит выделить кусок. Но у Гулидиена - которого так и подмывало назвать «нынешним» королём, хотя на деле он уже стал «соседским» - не было детей, а немногие племянники и пешком под стол не ходили по крайней степени младенчества. Так король ухитрился и тут подданным сюрприз подложить.
        Ивор дернул вислый ус. Всё было не так уж и плохо, если подумать. Кто клану Гулидиен? Никто, на Монтови его предки никогда не женились. А Немайн, хоть тоже ирландка, да ещё и сида, но свойство с кланом у неё уже есть - свояченицей Кейру ап Вэйлину доводится. А Кейр, похоже, со временем заезжий дом Дэхейбарта унаследует. А это, по доброй старине, которую, оказывается, списывать пока рано, не только честь, но и власть большая. Послабее, чем у королей, да пошире - над целой пятиной. Но если с Монтови Немайн в свойстве, то Вилис-Кэдманы ухитрились сиду удочерить. Так что их голос маленький только формально. Всегда ведь могут по-родственному нажаловаться Дэффиду ап Ллиувеллину, тот и замолвит дочери словечко.
        Да и ирландцев нужно слушать. Немайн ирландка - пусть и сида. Ох, вот уж не думал, что на голову свалятся такие сложности. А та уже понемногу превращается в котёл для похлёбки из варёных мозгов. И ведь нужно что-то говорить.
        - Значит, так, - начал Ивор размеренно, чтоб успеть додумать, да настроиться, - раз уж мы теперь отдельное королевство, нужно смотреть - чтоб вышли не хуже других. А коли так, считаю, должно озаботиться священным местом для возведения ригдамны Немайн. Холм Гвина, считаю, не подходит.
        - Почему? - спросил представитель Кэдманов, - Наоборот. Ей только приятно будет - сама ж взяла холм на копьё. Опять же, сидовский холм - самое правильное место. А другого у нас и нет.
        - Вот именно. Получится - мы тут ни при чём. А на новом месте выйдет, что это мы её возводим. Совсем другое дело. Что скажете?
        - Чтобы сказать, нужно знать, кто она, - заметила ирландка, владелица рыбацкой флотилии, - а так это пустой разговор.
        - Так вы, ирландцы, про неё больше всех знать должны.
        - Слухи да побасенки? - скривилась рыбачка, - Про меня вон тоже говорят. Разное.
        В основном - что главная «рыба», которую ловят рыбаки Этайн, водится на побережье Лейстнера и Мунстера. Ивор знал - неправда. Пиратство в море - да, налёты на берег
        - нет. Этайн совершенно не желала накликать войну на родной Дивед. А теперь, живя в маленьком королевстве, станет ещё осторожнее. Или нет? Страна маленькая, но править-то ею будет сида!
        - Хорошо, - сказал Ивор, - но многие с ней виделись, вели дела - уже сейчас, во время осады холма. Моё мнение - бывает хуже. Ригдамна нам попалась странная, но толковую королеву из неё получить можно… Чему ты смеёшься, Этайн?
        - Я ирландка. Ригдамна - ирландское слово… Означает - "сырьё для королевы", заготовка. Но не увидит ли Немайн и в нас, в нашем маленьком клочке, заготовку для королевства? Которую и примется обтёсывать, обтачивать, полировать…
        Совет кланов безымянного пока королевства принялся переглядываться. Ивор покрутил ус. Морячка была права, а слухи - её же пример показывал, что дыма без огня не бывает. Конечно, правда там раздута и перекручена - но что-то же да есть в том, что про Немайн говорят! А говорят разное. Говорят, что она, когда на город напало огромное войско варваров, вышла на него одна, простых воинов насмерть испугала, младшие вожди оружие не смогли держать, а наибольшего она палкой прогнала, как собаку. А перед тем со стены спрыгнула из удальства, и сломала руку. А ещё говорят, что епископ судил её за волховство, да и признал, что оно не от дьявола. Тут мнения расходились: иные утверждали, что Кер-Мирддин она защитила чудом Господним, как святой Димитрий Солунь и Богородица град Константинов, а иные - что сила эта её собственная, именуется то ли механикой, то ли математикой, и допустима на богоугодные дела, да с молитвой. Второй вариант Ивору нравился больше - видел он сиду, та не казалась способной летать по воздуху, а мешки с землёй метала при помощи огромной пращи. Стало ясно, как сиды воевали с гигантами
всякими. Если маленькая Немайн ухитрялась бросать на три сотни шагов мешок, который два человека с трудом поднимают - то, что творили богатыри? Выходило, что и в старых сказках не всё враньё. А ещё у неё рука была на перевязи - значит, падала таки со стены, а не летала и не проходила сквозь, как уверяли многие. Мол, что стоит холмовой просочиться сквозь десятиметровый вал? Тем более, богине всех текущих вод… Но и варваров она не одна победила - королевскому войску тоже работы досталось, иным до грыжи, а иным и до могилы. Ивор кой-кого в лагере во время осады порасспрашивал. Выходило - сида тянула время до появления королевской дружины, дралась с вождём варваров. И войско их, конечно, сглазила.
        Что колдовство сидовское страшная штука, Ивор знал на собственном опыте. Лазил на Гвинов холм в молодости. Летом, в самые спокойные времена, когда Гвина в крепости не бывало, и фэйри не решались шалить слишком зло. Увы, в тот раз то ли король Аннона навестил крепость в неурочное время, то ли другие шутники нашлись - но Ивор штаны испачкал и зарёкся удаль на сидовских холмах испытывать.
        Но Гвин шалил да пугал, а его наёмники вели себя как любые наёмники - но Немайн и тут показала себя сильнее: разрушила укрепления и запела гарнизон - то ли до смерти, то ли до поспешного бегства. Скорее второе. А кое-кто и сдался. Пленных фэйри все видели. С виду - почти люди, только уши прячут, да белькочут по-ирландски с дурацким акцентом, вроде лейстнерского. По крайней мере, Этайн уверяла, что смешнее только говор пиктов и Фир Болг. А вот Немайн говорит по-мунстерски. Как все нормальные люди, и, видимо, сиды.
        Но главное - сида не лжёт. А дело короля - хранить правду.
        - Дело с ней вести можно, - заметил Ивор, - Сам убедился. Поставлял кой-чего во время осады холма. Нужно попробовать договориться. А время подумать есть. Немайн, говорят, нездоровится.
        Времени, и верно, хватило - на то, чтоб по три раза вспомнить легенды да слухи и снестись с роднёй в городе. До столицы налегке - не больно дальний свет. Ивор, поразмыслив, решил ехать сам. Два дня трясся по дороге - а наградой стало не сочувствие, а скептические взгляды горожан, рассматривающих шестиколёсную повозку. Иные и пальцем тыкали в совершенно правильную колесницу, заботливо раскрашенную жёлто-красными цветами клана. Причину объяснил мальчишка у коновязи заезжего двора. Оказывается, сида придумала некие рессоры, на которых заднице гораздо меньше страдать приходится. Вот всех и удивляет, как человек, живущий во владениях сиды, такой хорошей вещью не пользуется. А работники конюшен предложили переделать колесницу по новой моде. Ивор покряхтел, развязывая мошну, но отказываться не стал. Обратно-то ехать тоже на собственном заду собирался. Следующий по приезде день отсыпался в доме клана - а там, стоило показаться в "Голове Грифона", как заметивший правильного человека Кейр сразу начал делать из-за стойки приглашающие жесты.
        - Слышал, да? - спросил, - А мы тут тоже думы думаем. А вот насчёт королевы вы поторопились. Не захочет Майни быть королевой. Она серьёзная, - Кейр аж нахмурился, но тут же хмыкнул, - хотя поначалу это и не заметишь. И на старине помешана так, что ой. А по обычаю никому из семьи хозяина заезжего дома нельзя королевскую власть принимать. И, знаешь, я так мыслю, что ей это очень по нраву. На других сид-королев насмотрелась, и судьбы такой не хочет. Что в Ирландии, что у нас - ничего хорошего. Суди сам, - парень начал загибать пальцы: - Рианнон детоубийцей ославили, пятнадцать лет и за рабыню не держали, Бранвен загнали в кухонные рабыни и каждый день непременно по лицу хлестали, одну Дон вежливо попросили освободить место сыну. Кстати, прогадали. Дон, говорят, добрая была - но не дура. При живом-то муже у них всё хорошо получалось.
        - А с чего Немайн тогда землю взяла?
        - Так это не она. Это отец за неё взял. И, полагаю, с королевским титулом просто не соотнёс. Не разглядел за рекой, выпасами, лесом. Он ведь пока больше хозяин, чем властитель. Но - пока. Вот… А слова обратно не возьмёшь. Так что будет сиде задачка, как сил наберётся… А ригдамной пусть пока побудет. Этого обычай вроде не запрещает.
        - Вы про Майни? - из внутренней двери высунулась сестра сиды, Гвен, как всегда, хозяйничающая на кухне, - Глупости всё. Не беспокойтесь. Она хорошая. И справится. Зато тебе, Кейр стоит подумать про запас солода. С тех пор, как мы варим
«коксовое» пиво, горожане домашнего и не пьют почти. Наше вкуснее. Но теперь нам точно не хватит нынешнего припаса на всю зиму, а отцу не до того… Кстати, почтенный, не зерновое ли у вас хозяйство?
        От римского обращения Ивор вздрогнул. Потом приосанился.
        - Основной доход мне приносят стада, - сообщил он, разбавляя местным говором бедную латынь, - но и ячмень я выращиваю, и некоторый запас у меня, так получилось, имеется.
        Запас назначался на чёрный день - мало ли, пожар в амбарах или лихолетье? Но тут вопрос стоял о добрых отношениях с семьёй сиды Немайн. То, что сида не захочет быть королевой, стало совершенно ясно. Сами могли додуматься. С другой стороны, Немайн ведь не просто сида. И кровь тут не при чём - в Камбрии слово стоит выше крови, если уж признана «девушка-сирота» Немайн дочерью Дэффида Вилис-Кэдмана, так она и к роду его относится, и все старые права, обязанности и распри можно смело забыть. Но возраст и опыт не скроешь! Сравнить человека в двадцать лет и его же в тридцать - ежели не глуп, так разница будет заметна. И даже в дурака жизнь вобьёт урок-другой. А тут не десяток лет, тут поболе тысячи. Так что мудрее Немайн, поди, в Камбрии и не сыскать никого.
        Отложив решение и перевалив его на чужие плечи, Ивор занялся делами бытовыми. Тут-то и выяснилась очень неприятная вещь: старшина клана, включая папашу Кейра, не случайно начала скупать кожи по неплохой цене - ожидался большой спрос, и они запасались, чтоб потом продать подороже. Наводнившие город римляне собирались покупать оружие. Много оружия - а значит, щиты и шлемы с кожаным покрытием. Пергамент тоже подрос в цене.
        Преступлением такое не назовешь - договора с греками ещё не было, да и цену родичам давали неплохую. Но мелкое крысятничество по отношению к собственному клану не могло не раздражать. Тем более, что в иных кланах уже случалось, что богачи узурпировали власть, либо являясь со своими должниками на Совет свободных и разгоняя его, либо попросту заставив таких должников проголосовать так, как им нужно. А начиналось всё вот с таких внешне безобидных проделок. С этим что-то надо было делать, но что, Ивор пока не знал. Разве вот только завести свойство с другими кланами. Лучше всего - с Вилис-Кэдманами. Последнее время они много силы взяли, их родню обидеть не посмеют. Да и сама идея стать представителем ветви клана в отдельном королевстве вдруг стала согревать душу.
        Так что, вернувшись домой, Ивор порадовал маленький Совет тем, что королевы у них, такие дела, не будет. А короля уже нет.
        - Без короля нельзя! - таков был общий глас.
        Жизнь без короля и помыслить было невозможно! Если при неправедном короле земля не родит, скот не доится и не плодится, а людей косят глад, и мор, и прочие казни египетские, то что выйдет, когда короля не будет совсем? А что угодно, вплоть до Ада на земле. На одной, отдельно взятой.
        - Пусть сида сама разбирается, - отрезал Ивор, - она в таких делах понимает больше нашего. А нам пока нужно приготовить всё, что нужно для введения королевы. Вдруг что понадобится. Потому как королева или нет, а защищать народ от незримого - её работа.
        Место выбрали хорошее - на холме, хоть и не сидовском, под старой ольхой. Рядом родник. Совершенно во вкусе Неметоны место. Правильный камень для возведения сами приволокли. Оставалось ждать, и ожидание было неспокойным. Смотритель холма, назначенный некогда принцем Рисом, всё чаще обнаруживался вдали от места назначения. Жаловался, что холм стонет и шевелится, особенно по ночам. Что там, внизу, был целый город, который сида запела насмерть - а теперь, стало быть, умертвия. Что он боится, очень боится… И тут же предлагал найденные в холме штуковины на продажу. А иногда, особенно под пиво, аж слезу пускал, рассказывая, что фэйри они, конечно, фэйри, недобрая гвинова свора, да у них ведь и дети были. У иных - и ворованные наверху. То есть - обычные. А сида их всех - именем Господним - и потолок на голову!
        - Я ведь копать пробовал, - говорил, - вдруг там богатства какие. Так куда там! Всё завалено, не подступиться. Сплошной камень. А в этом камне - мёртвые фэйри. Не такие мёртвые, как из людей получаются. Другие.
        На прочие же расспросы в трезвом виде - отмалчивался, в пьяном - глупо хохотал. Многие слушали. Пришлось Ивору встречный слух пустить. Мол, человечишка так старается оттого, что знает - сгонит его сида с хлебного места. Кому нужен недотёпа-смотритель, вся сила которого в том, что он принцем Рисом поставлен? Сам Рис, соседушка, власть над незримым имеет, потому как по сути вассальный король. Но одно дело - отблеск чужой силы, иное - своя. Уж сида-то, если из холма вдруг полезет, сумеет разобраться. Коль уж Гвина победила, так ей, верно, сам Сатана не очень опасен…
        Дня через три после Самайна пришли известия, что сида выздоровела - но на земли свои пока не собиралась. А безымянная страна, которую всё чаще назвали Неметонионом, нуждалсь в защите от незримых сил. Наконец, Ивор решился и отправился за границу - поторопить ригдамну, а заодно и выяснить, как именно придётся дальше жить. Не ждать же февральского окота без защиты снизу. Да и сверху. Так можно и без скотины остаться!
        Теперь подновлённая в бывшей столице колесница вызывала у встречных и обогнанных восхищённые ахи: как же, в правобережье Туи уже все ездят на сидовский манер. А разъяснять, что ты - не все, каждому не станешь. Но уж остановившись на придорожной ферме переночевать, Ивор сдерживаться не стал, и рассказал хозяину с семьёй, как довелось ему стать знатным человеком, представителем народа, и что надо бы это как-то наглядно показать.
        - Так подними на копьё вымпел королевских цветов, - удивился хозяин, - дел-то! Так и будет видно, что ты по королевской надобности едешь.
        Ивор в раздражении дёрнул ус.
        - Да откуда ж мне знать эти цвета!
        - Так она же их, наверное, носит!
        Ивор попытался припомнить, что было надето на сиде во время осады. Ряса, точно. А цвет - и не поймёшь, какой. Буро-синий, почти чёрный… Ну, и всё. Ещё, кажется, всаднические сапоги - которых она не жалела, по грязи ходить. Так и сказал.
        Фермер поскрёб небритый дня три подбородок.
        - Жена! - позвал.
        - Чего тебе? Пироги сгорят!
        - Не помнишь, чего на сиде было? Когда она к нам на Неметону заезжала?
        - Когда заезжала - ряса. Не пойму даже, какого колера. Тёмная. А когда выходила в бой - оба платья белые, оба, кстати, верхних. Без вышивки… Ох, ну вот подгорели, точно… Алан, а ты у младшенькой куклу Неметоны посмотри. Она её точно как сиду и одела!
        Легко сказать - возьми посмотри. Неметону с женской половины выносят редко, да с церемонией. Одно хорошо - с обрядом управилась младшая дочь фермера. Никого отвлекать от работы не пришлось.
        - Вот, - сказал глава семейства, - А до того, как Немайн к нам заехала, сладу не было. То ли во младенчестве перебаловали, то ли ещё чего… А теперь серьёзная. Вырастет - ведьмой будет, точно.
        Ивор между тем разглядывал куклу. Да, вся в белом. Алый плащ - это общее, воинское, она тогда на королевской службе была. Ну и какой вымпел приспособить к копью? Хотя… На белой накидке чернели нарисованные углем кресты.
        - Это что? - спросил Ивор.
        - Это мне рассказали, - сообщила девочка.
        - Что рассказали?
        - Что Неметона пелерину вышила. Вот так.
        Ивор дёрнул ус.
        - Белое с чёрным, - протянул он, - а хорошо. Ни у кого такого сочетания нет. А у нас, значит, будет. Ну, а не понравится ригдамне - поменяем!
        Так что в Кер-Мирддин он въезжал уже едва не как посол сопредельной державы. Не удержался, надулся индюком. Вышло бы сущее посмешище - да первые же минуты поисков Немайн спесь поумерили. Хуже того - минуты плавно перетекли в часы - а поймать только-только вставшую с одра болезни сиду никак не получалось. Уж больно шустрая! Куда не сунешься, один ответ: да, была, уже ушла, даже убежала. Не перепутаете: зелёное с жёлтым платье, белая пелерина с премиленькими чёрными крестиками… И главное: уши.
        Но самое большее, чего достиг несчастный посол, было лицезрение ригдамны издали. Едва завидев сиду, чуть дар речи не потерял - если при осаде ригдамна скорее напоминала монахиню-аббатису, то теперь это была хлопотливая хозяйка. Немайн металась по городу, и откровенно пыталась быть в трёх местах одновременно. Ярко-зелёную молнию было трудно не заметить и совершенно невозможно догнать. После нескольких попыток Ивор догадался - очередное волховство.
        Перехватить отца сиды, Дэффида ап Ллиувеллина, оказалось вовсе невозможно - вот усыновил человек ту, кого до Христа почитали за богиню - так и сам стал чуть не небожителем. Одна слава, что землю топчет - а поди поймай! Хуже, чем МЛАДШАЯ дочь.
        А потому Ивор вздохнул, да потопал прямо в "Голову Грифона", справедливо рассудив, что уж домой к маленькому сыну Немайн непременно вернётся. Ивор ошибся. То есть сида, конечно, вернулась - ближе к полуночи, только для того, чтобы провозгласить на пороге:
        - Харальд, меня нет! Ни для кого…
        И пробежать на хозяйскую половину.
        Когда Ивор изложил дело бородатому иноземцу, явно состоящему у сиды на службе, тот только плечами пожал:
        - Так она спит. После болезни устаёт быстро. До кровати добежит и свалится. Часа четыре поспит - и снова свеженькая… Так и живёт: у нас один день, у неё два. Ничего. Раз разговор важный, ты её подожди. Проснётся, дела у неё особого не будет: все ещё спят. Ну, может, маленький проснётся, с ним повозится. А там спустится перекусить. Тут-то ты и разговор заведёшь.
        Харальд не учёл одного: проголодавшейся сиде её печёнку - последнее время вкусы Немайн полностью совпадали с епископскими - Гвен, заботливая сестра и главная повариха заезжего дома, велит принести прямо в постель. А ученицы, привыкнув к странному режиму, тоже спать не будут. Вот и получатся этакие посиделки - то ли вечерние, то ли ночные. Потом заорёт маленький, Немайн устроит его у себя на коленях.
        Эйра будет вызванивать на арфе шотландскую колыбельную, Анна - грызть тыквенные семечки, приготовленные по божественно расточительному рецепту: жареные да солёные. Это прямо сквозь шкурку! Когда половина, если не больше, дорогущей соли отправится свиньям - вместе с шелухой.
        Разговор при этом шёл такой, что, услышь его Ивор - заткнул бы уши от греха. Обсуждали, во-первых, невесть куда исчезнувшую пророчицу, как раз голосом сиды и говорившую, а во-вторых - свежее ведьмовсво. И если с пророчицей всем всё было ясно, для учениц она была свинюшка неблагодарная, а сиде - дитё неразумное, но в своём праве: ну, пришла, так ведь не гнали. Вылечилась сама, помогла ухаживать, когда сида слегла. Квиты! Ученицы сразу подхватились и стали допрашивать Немайн: что она прочитала в Луковке, да куда та подалась, но сида молчала. Перешли на ведьмовство, это было более понятно, но интересно, а главное, сида охотно о нём шепталась. К её удивлению, ученицам новое дело показалось не слишком сложным. Впрочем, таким на деле и было, представляя собой работу с примитивным нивелиром. Хороший студент на практике за пару дней освоит. При этом у не отягощённых искусом калькулятора и уже вполне постигших искусство вычисления арабскими цифрами в столбик учениц особых проблем сама процедура топографической съёмки не вызвала.
        Трудности возникли только с изготовлением самого прибора.
        Мутное стекло, которое изготавливала местная гильдия, неплохо годилась в окна и на посуду. Даже лупы и зажигательные линзы вполне получались, и небольшие капсулы для уровней. Но сиде не подошло! Сида очень злилась, в качестве ответа на извечное ученическое "почему?" подсунула остеклённую трубку и предложила посмотреть. Анна с Эйрой увидели только мутные пятна. После этого Немайн собрала устройство безо всяких стёкол: тренога, отвес, уровень, перекрестия - получилось похоже на странное оружие, которым целиться нужно, а стрелять - нет. Дальше стало ещё интереснее: сида достала длинную и тонкую ленту льняной ткани и копейное древко, которое принялась раскрашивать в полоску.
        За возней с льняной рулеткой и вешкой наблюдали обе ученицы, потому Немайн поминутно приходилось объяснять, что, как, и, главное, зачем. Эйра внимала и запоминала. Анна анализировала - и не боялась спрашивать.
        - Наставница, но если нам нужно отметить угол, то нельзя ли обойтись подобием? Ты ведь говорила, что в геометрии от размера фигуры углы не зависят! То есть сразу, на треноге. И не бегать с рулеткой? И вешку можно только тогда оснастить одной большой перекладиной, а не многими рисками. Проще будет. Твоим способом, проводить измерения смогу только я. Ну, и твоя сестра, наверное. А так мы многих научим…
        - Точность, - вздохнула сида, - Точность упадёт. Надо считать допуск. Если мы сможем позволить себе подобие - пусть будет подобие.
        Анна, ведьма настолько сильная и опытная, что, прежде чем попасть в ученицы к сиде, даже пыталась с ней соперничать, пожала плечами. По её опыту хорошо исполненного подобия хватало всегда. Так вышло и на этот раз.
        Устройство, которое Немайн назвала странным словом «нивелир» обзавелось сменными ракурсными кольцами и окончательно превратилось в прицел, как у скорпиона, только лучше. А обучить добровольцев посмышлёнее работе с таким устройством довелось именно Анне. И это была только самая малая доля дневной беготни!
        Главной заботой стало извечное: деньги. Дэффид явно видел в устье Туи всего лишь крепкую усадьбу, а потому, на третий день по выздоровлении вручив приёмной дочери тяжёлый кошель с сотней полновесных солидов, и думать об этом деле забыл. Немайн же усадьба, пусть и крепкая, не устраивала. В её планах значилась сильная, а лучше неприступная, крепость, защищённый порт, мануфактуры. То есть город. И получалось
        - сотня золотых, которые отец отсчитал "Из заработанного тобой на ярмарке приданого, дочь! Горжусь! Не подведи!" на обустройство, должна была уйти очень быстро - здесь же, в столице, на первые задатки. Общая же стоимость строительства, по предварительным расчётам, составляла около десяти тысяч золотых. При этом сида твёрдо решила, что до возведения жилого донжона основной капитал, скрытно прикопанный до поры, полежит себе в земле. Уж больно цель заманчивая. Королевская казна поменьше - и то в позапрошлом месяце приманила норманнскую ватагу. А если забрать не всё - найдутся жадные до ухоронок волшебного народа, вес лес перероют. И прощай, состояние.
        Пришлось вертеться.
        Ученицы с интересом наблюдали, как сида нарисовала на листе пергамента маленький кружок. Удивительно ровный и круглый. Правильней, чем если бы монету обвела.
        - Это новый город, - объявила, - Кому он в таком виде нужен? А никому! А на ненужный город денег никто не даст. А что у нас есть, чтобы город стал необходим?
        И провела ниже города горизонтальную волнистую линию. И спустила через него - волнистую вертикальную.
        - Это берег моря и река Туи. Кому нужен порт в устье? Иноземным купцам. Вон, римский дромон чуть не утонул в реке, не доплыв до столицы. А тут у нас и починка, и отдых, и товары сверху можно спустить. Вывод - римлянам уже нужен. Опять же свежую еду и сладкую воду кораблям продают люди принца Риса - значит, и с ним нужно поговорить…
        Пока Немайн недужила, греки построили себе подворье - не меньше размером, чем заезжий дом. Так что для визита к Михаилу Сикамбу пришлось переходить дорогу. Ту, что от моста до городских ворот. А это была проблема: Немайн вернулась в образ византийки, а значит, снова напялила башмаки на платформе и длинную сёстрину рубашку, чтобы задрапировать удлинившиеся ноги, как положено благородной девице.
        Вышагивая меленькими шажочками - посох-трость сошла за балансир канатоходца - Немайн утешала себя тем, что внушительное сооружение из толстых брёвен отлично перекрывает дорогу и простреливает мост, замечательно вписавшись в систему обороны предместья. Так что и разговор начался именно с этого. Если, конечно, исключить взаимные реверансы - точнее говоря, Немайн приветственно разводила руки, не рискуя слишком нагибаться, чтоб не рухнуть, а вежливость выражала больше радушной улыбкой. Михаил же отвесил практически поясной поклон. Разогнувшись, рассмотрел улыбку и слегка вздрогнул. В прошлый раз Немайн обошлась "китайской внимательной", а на этот перестаралась и выдала голливудский оскал. А клычки-то для человека у неё были, увы и ах, малость островаты.
        - У меня и желудок такой, - пожаловалась, пока римлянин расставлял фигуры, и выбивал каждой по шахматному столику короткую дробь - руки меленько дрожали, - так что преосвященный Дионисий мне разрешил мясо во все дни. Я хищник, Михаил - но хищник благонравный и к тебе весьма расположенный, так что пусть тебя не беспокоят знаки приязни, немного превосходящие требуемые по этикету.
        Михаила такое начало испугало еще больше. Однако, выиграв первую партию - Немайн старалась поддаваться незаметно, а в эндшпиле, спустив ладью форы, честно сопротивлялась, так что борьба была тяжёлой - Михаил успокоился и стал пригоден к серьёзному разговору. Конечно, выдавить некоторую сумму, пока собеседник в шоке, Немайн могла. Но то, что римляне - не американцы, успела уяснить. Римский купец столь же прагматичен - но не чужд благодарности и чести, потому как репутация человека надёжного окупается стократно. У римлян - как и у других традиционных народов, одобряющих торговлю - неудачник выглядит именно как беспринципный рвач, которого любая открывающаяся возможность обогатиться сводит с ума - и не даёт делать медленное, надёжное - но оттого лишь более доходное дело. И потому следовало торопиться не спеша. Та, которая не воспользовалась минутной слабостью партнёра по переговорам - не станет ли более желанным клиентом? Не стоило, конечно, забывать, что римлянин к востоку от геркулесовых столпов совсем не то же, чем он же, но к западу от них - но это правило касается аборигенов. А два римлянина -
договорятся. Разве только у одного из них будет приказ!
        Приказ у Михаила, разумеется, был. Как можно в тёмные века заниматься дальней торговлей, и ни на кого не шпионить? Совсем невозможно! Сикамб работал на экзарха Африки Григория - можно сказать, в силу порта приписки. Но даже если бы не работал… От нового порта, через который после открытия навигации должно были устремиться оружие и припасы для войны с наступающими арабами, а в обратную сторону - шёлк и зерно, слоновая кость и золото, деньгами пахло сильнее, чем треской и селёдкой - а ведь даже простое рыбацкое поселение при грамотном подходе способно приносить немалый доход. А уж то, что ушастая дама, между делом загоняющая его короля в угол - а пат это тоже поражение - способна обращаться с деньгами ловчее константинопольских аргиропратов, купец уже давно уяснил. Что стало дополнительным доказательством того, что перед ним сидит беглая базилисса.
        Михаил тоже беседовал с епископом Дионисием. Околичностями, разумеется. Но пришёл к выводу, что если искорёженное господним гневом тело базилиссы было наказанием для её родителей - за кровосмесительный брак, то Господь сполна возместил девочке ущерб, даровав греческий острый ум и деловую хватку армянских предков. А заодно - Михаил уже слышал рассказы о её военных подвигах - мужество и смётку парфян-Арсакидов, от которых и числил свой род её отец. Император Ираклий…
        Так что Михаил довольно быстро согласился, что порт в устье Туи нужен для крупных перевозок больше воздуха, торговался же за суммы и преимущества - для африканских купцов вообще и для себя в отдельности. Если учесть, что в Кер-Мирддине он начал постоянную, неярмарочную торговлю, не поддержать развитие инфраструктуры было бы сущей глупостью с его стороны. Заодно предложил спуститься на первый этаж, в лавку
        - и познакомиться как с новым делом, так и с новым товарищем, Эмилием. Который, на деле, приходился Сикамбу не только партнёром и приказчиком, но и начальником - по линии разведки.
        Немайн с интересом навестила лавку - и обнаружила, что большинство товаров - местные. Эмилий, который взялся руководить камбрийским филиалом и после отбытия старшего партнёра, объяснил:
        - Товара из Африки мало пока, в основном шёлк и пряности кое-какие. А я хочу, чтобы люди привыкли, что у меня можно купить всё.
        А потому и лавку отгрохал огромную, и нескольких приказчиков нанял - частью из местных, частью из греков-беженцев. Было у него, на деле, и ещё одно соображение - закупая местные товары, резидент увеличивал количество знакомств и мотивировал непрерывную суету и переговоры.
        - Рекомендую поговорить с мерсийцами, - заметила Немайн, - у них, насколько я знаю, постоянного агента пока нет. А сухой путь действует круглогодично. Будет совсем неплохо, если и их товары можно будет купить круглый год.
        - А чем они торгуют? Старший товарищ мне о них говорил только как о покупателях.
        - Да так оно и есть! Двадцать лет непрерывной войны не способствуют производству чего-либо, кроме оружия. Но они сбывают сырьё - что тебе малоинтересно, и военные трофеи - поскольку король Пенда пока удачлив. Опять же, и над нами тучи сгущаются. Но если повезёт - будут трофеи. Стоит подумать, не находишь?
        Немайн вздохнула. Вот, казалось бы, всего ничего на ногах - а уже гудят.
        - Но о войне мы сможет поговорить и позже. Меня же ожидают хлопоты более приятные. Не покажешь, что у тебя есть из нарядов?
        Вернулась в «Голову», довольная обновками. К собственному её удивлению, наряды оказались не римскими, а камбрийскими - что поделать, торговля готовым платьем вообще не была распространена. Отметила, что фасон, видимо, не новый - молодых девушек в таком видеть приходилось редко, а вот замужние дамы такое носили часто. Немайн припомнила, что в средние века мода вообще ходила поколениями, причём люди в возрасте наряду юности обычно не изменяли. Может, и теперь - новое поветрие? Что ж, древней сиде дозволительно встать над такими предрассудками и напялить то, что нравится. Несмотря на похабный разрез на груди. И ещё подол по росту нужно укоротить. У всех, кроме одного: хватит ради прогулки на платформах сестёр грабить. Тем более, с собой в новый город удастся прихватить только одну.
        Увидев добычу, Анна с Эйрой переглянулись. Но свести разговор к делам тряпичным не довелось.
        - Вот, - сида, торопливо скинув деревянные подошвы, плюхнулась на циновку, будто ей ноги подрубили, уронила рядом с собой тяжелый мешочек, благостно потянулась, - Тысяча золотых. Сейчас коротко обсудим условия - вы ведь по-латински плохо понимаете? А потом все вместе пойдём к принцу Рису.
        Который гостит на королевском подворье. Впрочем, на этот раз Немайн роста стесняться не стала - уж во время осады холма принц Рис насмотрелся на сиду - и маленькую, и перепачканную, и валящуюся от усталости с ног. А потому - совсем не удивился, когда, не успел он приказать подать кресло, как ушастая уже устроилась на пятках.
        - Быстро устаю, - пожаловалась, свесив ушки, и сразу взяла быка за рога, - а ещё мне деньги нужны…
        Рис разулыбался. Ну не вызывала грозная языческая богиня - правда, крещёная - у него иных чувств, кроме умиления. Да ещё, пожалуй, уважения к другу и бойцу, умному и стойкому. Которое просыпается, когда… Когда сида не свешивает уши вот так! А теперь - обиженный ребёнок, и только!
        Так что, едва услышав, что Немайн нужны деньги, принц заявил, что его кошелёк в полном распоряжении соратницы.
        - Жену позови, - предложила Немайн, - Дело-то у меня большое, а Гваллен твоя - умная. Лишний советчик мне сейчас никак не повредит.
        Зачем обижать доброго знакомого? Но кто в левобережьи Туи хозяйственными делами занимается, за месяц походной жизни не догадалась бы только последняя дура! Право, Рис для своих семнадцати лет хорош - храбр, честен, рассудителен и влюблён в жену. И не бешеным пламенем, как можно было бы ожидать от принца, женившегося по любви на фермерской дочке. Чувство Риса ровное и гладкое, как шёлк… Вот, и так ведь лучится довольством - а вошла жена, так расплылся, как кот, которого с кровати на печку переложили. Гваллен же, подавив желание погладить сиду по головке, что в присутствии учениц было бы совсем уж неуместно, сразу сказала - в обустройство гавани и пристаней, и складов вложится. И меньше, чем на половинную долю не согласна, а что до остального…
        - Сколько?
        Услышав сумму, поморщилась.
        - Сейчас столько золота у нас нет. Так что ограничимся портом. Хотя кожи тоже дело нужное: как раз сейчас на них спрос, Дэффид щиты и шлемы римлянам делает.
        - А золото и не нужно. Нужен скот. Нужен хлеб. Рыба. Овощи. Баржи нужны речные, припасы возить. По цене летнего рынка могу зачесть за золото.
        - Тогда… - Гваллен задумалась. Летний рынок на мясо - дешёвый.
        - Всё будет, - заверил Рис, - чего не хватит, сговорю у соседей. Как раз вся наша семейка в городе. И со старейшинами кланов нужно говорить.
        - Но цены лучше взять, скажем, сегодняшние, - добавила жена, - как ни крути, а телята, например, подросли. Так что продавать их по летней цене - неуместно. А на вес - так тебе же нужно много. Замучаемся.
        - Тем более, что многое нам придётся покупать самим. Это вопрос обмена между областями: у нас, например, мало овец, но избыток рыбы. Да и соляные промыслы все мои, так что всегда есть, что предложить в обмен.
        Теперь, когда понял, что речь шла не о том, чтобы выручить симпатичную сиду небольшим подарком, а о доходном деле, Рис стал дотошнеё и практичней жены. Немайн попросту любовалась на эту парочку - но торговаться не забывала. А соль - это хорошо, это валюта получше золота! Надо бы составить этим симпатичным людям конкуренцию. Или хоть обеспечить собственные нужды. Кусочек побережья есть, значит, хотя бы морскую соль добывать можно!
        Вернувшись домой с подписанным договором и ещё одним кошелём, полегче, Немайн отдышалась - и объявила, что собирается навестить Тристана. А потому до полудня ученицы свободны - они-то уже умеют владеть оружием, так что, буде пожелают освоить длинный меч по-сидовски, многое из того, чем сейчас занят сын лучшего в городе врача, им не пригодится.
        Тристан был во дворе. Упорно и немного зло отрабатывал мулинеты. При этом явно воображал нарисованный круг головой врага. Не абстрактного, вроде злого сакса, а знакомого, например, соседского мальчишки. И настолько увлёкся, что не услышал стука деревянных подошв.
        Ну что ж. Немайн осмотрелась. Ноги гудели, а в ноябре, даже в начале, на травке особо не посидишь. А на камушке - тем более. Другое дело - ветка дерева. Хорошо, что у это ивы развилка между стволами где-то на уровне пояса. Кстати, спасибо ей за ветки, одна где-то затерялась после того, как помогла победить вождя норманнов, а вторая в руках ученика. Залезть - недолго. Устроиться поудобнее, подтянуть поближе посох, подпереть подбородок сложенными в замок руками. И только после этого…
        - Молодец. Хорошо получается у тебя, - сказала. Почему-то стало весело.
        - Майни! То есть… Учитель! А меня к тебе не отпускали. Я даже сбежать не смог.
        - Не большая это беда. Я слабая очень была. И хожу теперь еле. Шагов несколько ступила, и мучает одышка меня. Мышцы ноют. Новым научу упражнениям быстро, и спать отправлюсь потом.
        - Так утро ещё!
        - Так научу пока, не будет утро уже… - Немайн осеклась. Что-то её не нравилось в собственной манере речи. Что именно - уловить пока не удавалось. Разве что голос стал немного скрипучим.
        - А я думал ты обиделась. Или вообще про меня забыла!
        - Не забываю ничего я. Это знай! Только после обновления… Ну, болезни этой. Но и тогда старое я забываю, не то, что недавно было. А теперь как скажу, делай…
        Упражнения на развитие силы, ловкости, выносливости. Хочешь пораньше взяться за меч настоящий? Тогда отложи на время палку. Вот так. Нет, не то. Теперь правильно. Запыхался? Ну, передохни немного. Ведь загонять до пота и в мышцах боли себя ты уже научился, и придётся теперь сдерживаться… Кстати, ты лупил мишень когда, воображал кого?
        Тристан потупился. Признаваться было стыдно. Но Учителю - сказал. Оказалось, врагом был назначен брат. Не самый старший, который, посмотрев на упражнения, объявил:
        - Баловство, но кисти рук у тебя, может, и станут посильней. А это совсем не вредно. Так что - играйся пока, а через пару лет займешься серьезно.
        Это как раз стерпеть было можно, и легко. Возраст - дело наживное, а теперь сида показала, как набрать силу пораньше. Значит, всё в порядке… Наказанием оказался средний. Тот про меч и палку вовсе не слушал. Только ревел от хохота, как осёл. А ещё рыцарь!
        - У сиды учишься, - говорил, - значит, будешь ведьмой. А что? Надо уравновесить. Раз уж Бриана решила стать хирургом и освоить мужское ремесло, тебе и правда стоит заняться девичьим! Ткачихой у нас Альма будет, так отчего бы тебе не заделаться ведьмой?
        Ну и как обиженному мальчишке не вообразить его морду?
        Сзади шаги. Знакомые. Эйра… И ещё кто-то… Мужчина. Довольно тяжёлый, топает этак размеренно.
        - Ведьма мужеска пола именуется колдуном! И вполне может быть добрым и правильным, как Мерлин, например. Соглашайся, Тристан! Рыцарей много, волшебников мало. Больше славы достанется, - раздался весёлый голос, - Наставница, тут тебя один благородный воин ищет. Из твоего королевства!
        - Какого королевства? - Немайн чуть с ветки не упала.
        - Я сегодня не Тристан, - сообщил ученик, - Сегодня латинский день, так что я Аргут…
        - Из того, которое выделил тебе Гулидиен. Раз уж ты никому не подчинена, то и защита народа, на твоих землях живущего, от потусторонних сил, работа твоя. Королевская работа.
        - Я не могу. Я дочь принцепса, - объяснила Немайн, искренне жалея, что у неё не два рта - слушать двоих получалось замечательно, как раз по уху на нос, а вот отвечать приходилось по-очереди, - Думаешь, старый обычай на пустом месте взялся? Принцепс не должен быть королём, да лучше бы ему и в близком родстве с королями не состоять? Потому как, если правитель заделается тираном, или покажет себя негодным правителем, именно Хозяин заезжего дома должен созвать Совет, поднять народ и свергнуть дурного короля. А родную кровиночку ему, может статься, отстранять не захочется…
        После этого перешла на латынь, и напомнила Аргуту, что частные уроки фехтования - это одно, а полноценное ученичество - совсем другое. И посоветовала раз и навсегда решить этот вопрос с родителями…
        - Так что, нам обратно к Гулидиену проситься? - печально спросил Ивор, который уже свыкся с мыслью, что стал человеком государственным. Почему-то возвращаться в прежний беззаботный статус крепкого хозяина не хотелось, - Или к Рису? Будет не принцем, а королём!
        Ещё утром Немайн сказала бы: да! Одно дело, получить землю под застройку, другое - область в управление. На второе она не подписывалась. Но два мешочка с деньгами, взятыми под дело, перевешивали личное хотение. Впрочем, тут стоило подумать.
        - Не обязательно, - заявила она, - но король ведь не только от потусторонних сил защищает? Есть и другая работа?
        - Не только.
        - Тогда так… Сейчас я закончу занятия с учеником. Приду домой. Поем. Посплю. И часов через шесть буду свежая и умная. Тогда всё и обсудим? Договорились?
        Ивор и этому был рад. По крайней мере, что-то определённое. Эйра между тем продолжала длинное рассуждение о глупых рыцарях и умных ведьмах… Половину историй она почерпнула у Анны. Но от некоторых пассажей Немайн ощутила гордость за сестру. Например, та предложила Тристану спросить у братика, на какие деньги приобретены его боевой конь и доспехи. Желательно - при матери и Бриане. Отец-то, хоть и приносит семье доход, да всё-таки больше статусом и уважением. Уж больно часто лечит бесплатно - или за натурные благодарности, реализацией которых занимаются старшие дочери. Жене некогда - несмотря на постоянную беременность, Элейн руководит гильдией ткачей, и если кто-то и заработал на прошлой ярмарке больше, чем семейка Дэффида, так это она!
        Потом из дому выглянула рыжая - чуть-чуть светлее мастью, чем сама Немайн, радостно завизжала, на правах неученицы полезла обниматься - и с ветки сида сверзилась. Впрочем, любовь к нежностям её после обновления не покинула. Так что в результате заглянуть в дом, поговорить и откушать сидовского напитка довелось существу умиротворённому и размякшему. Впору верёвки вить.
        - Где все старшие, кстати?
        - Отец у пациента, у мамы какая-то проблема с новыми прялками… Да сама она разберётся. Сиди.
        Немайн и сидела: поджав ноги и уши. Манера сидеть не на стульях, а на подушках больше всего понравилась детям. Ну, им часто новенькое нравится. Вопрос один - наиграются или нет? Но - было приятно, что случайная пустяковая вещь - прижилась. Ещё больше радовали успехи кофе. Был он не ячменный, а цикориевый! Впрочем, у врача неудивительно. Сиду в гости не ждали - а значит, напиток понравился. Это было приятно. Сказала.
        - Цикориевый только у нас, - похвасталась Альма, - Но ячменный тоже ничего. Особенно, когда дождь за окном.
        А здесь почти всегда дождь за окном. А если нет, значит, собирается.
        - Майни, а ты правда теперь днём спать будешь? Всегда-всегда?
        - Буду. И мясо прописали. Кроме четвергов.
        - Мясо ладно, а вот историю расскажи. Раз для тебя, получается, вечер. Страшную. Я потом сестрёнкам перескажу. Под завывания ветра!
        Историю им, значит. Тристан, который сегодня Аргут, ждёт легенду про Кухулина. Альме подавай чего-нибудь страшненького. Будет. Чего-чего, а страшненькой дряни к двадцать первому веку понавыдумывали немало. Вот, например. Колодец и маятник. История, ничем не хуже, чем про бочонок амонтильядо. Только Эдгар По, мерзавец, написал от первого лица - уничтожая всю интригу. Да хэппи-энд приделал, как настоящий американец. Нет, его ошибок повторять не стоит…
        Рассказчица сида хорошая - вот облака разошлись, вот солнышко выглянуло, вот и рассказ окончен, а слушатели сидят тихонько и молчат. Первой дар речи обрела Альма.
        - А почему его не спасли? Почему франки не пришли до того, как он в колодец свалился?
        - Не успели. Кони устали. Проводник подвёл. Это же взаправдашний случай. Так вышло.
        Неадаптированная, историческая правда эта на деле произошла не в Испании, а в Италии, и генерал Бонапарт опоздал спасти узника. Сиды же не лгут! Зато душераздирающих интонаций, которые так славно получились у эксцентричного виргинца, не пожалела.
        - Майни, - голос Альмы чуть дрожал, - Ну скажи, что это выдумка! Сочинять и врать
        - это же разные вещи!
        Немайн стало стыдно. Как намёки на императорское происхождение епископу делать - так пожалуйста. А как истории детям рассказывать - так я не вру!
        - Я, и правда, многое придумала.
        - Я так и знала! - Альма снова повисла на шее. Хорошо-то как!
        Когда довольная и отдохнувшая сида ушла домой - спать, хмурый Тристан немедленно испортил сестре настроение.
        - Она многое придумала, - заявил он, - вот только не так, как тебе кажется.
        - То есть?
        - А вот есть. Смотри: сиды не врут. Значит, история - правда.
        - Выдуманная правда.
        - Выдуманная правда - это враньё. Зато разговаривать загадками они умеют здорово. Так? А ещё Немайн добрая.
        - Так, - девочка уже чуяла подвох. Но что ей оставалось? Закричать на брата, чтоб не смел ничего говорить, что она знать ничего не хочет? Не той она породы!
        - А раз так, то вот тебе загадка: все эти штуки, колодец, маятник, подвижные стены
        - кто их вообще мог придумать?
        - Ты плохой, - сказала Альма брату, - Майни не такая! Вот я ей расскажу, и она тебя учить не будет.
        - Будет, - отрезал Тристан, - только ты лучше не говори. Тогда она решит, что я умный, и будет меня как колдуна учить. А я хочу быть рыцарем!
        Лес. Суровый и вдохновенный. Прозрачный аромат смолы. Хрустящая сушь полстилки под ногами. Сида идёт! Разбегайтесь, звери - не то кабан в камышах, не то медведь не в настроении. В руке - любимый посох. Идёт, почти бежит. Как наяву бегала! Теперь и во сне… Поляна. Шелест ольхи. Тут, во сне - лето. Друиды. Жрица с золочёным серпом на поясе. Поёт. Знакомое. "Casta Diva" из «Нормы»! Подносят снопы для благословения. Та что-то делает с ними серпом. "Явись, богиня!"
        - Ну, я пришла, - громко сообщила Немайн, - дальше что?
        На Неметону особого внимания не обратили. Всё правильно, обряд прерывать нельзя… Но один друид обернулся. Немайн с удивлением узнала старого доброго призрака оперы.
        - А ничего, - сурово пожевал тот губами, - петь тебе хочется, только всего. Это ведь страшно: обладать таким голосом - и не петь! Я композитор, мне проще: оторвите руки, ноги, фугу… носом напишу. А тут… Это ведь не просто - поток воздуха, резонатор, прочая физика. Это… Это как руки.
        Так некогда в разросшихся хвощах,
        Ревела от сознания бессилья
        Тварь скользкая, почуя на плечах
        Ещё не появившиеся крылья…
        - процитировала Немайн, - Прошу прощения, что не в рифму - я даже не знаю, переводили Гумилёва на немецкий или нет…
        - Русский поэт? Не знаком.
        - Да и не стоит уже знакомиться, пожалуй. Это в юности, когда лёгкая толика пессимизма и безнадёжности воспринимается как перчинка, Гумилёв хорош. А после тридцати - только тем, кто не вырос дальше, и не умеет грустить сам. Правда, мне подходит? Тварь скользкая… Я такая. Вылупилась из хорошего человека, как Чужой, - пригорюнилась Немайн. Ноги гудели, и она присела на случившийся кстати пенёк. Судя по шуму, с него только встал один из друидов. Как бы не вознамерился занять место обратно.
        - Как это - вылупилась? - заинтересовался мёртвый композитор. Он как-то незаметно сменил жреческий балахон на привычный фрак, - Вы же не птица…
        - Это целая история. Если коротко - был человек, неплохой, смею надеяться. Он заболел, потерял сознание - а вместо него появилась я. С его памятью - но другая.
        - Ааа. Ну, это нормально, - успокоился призрак, - В сущности…
        Немайн дёрнула ухом.
        - …это с нами происходит каждое утро. Один человек засыпает, другой просыпается.
        - Это не то.
        - Любое подобие не отражает полностью свойств объекта… Простите великодушно, но, пообщавшись с немцами, поневоле станешь дрянным философом! А почему вы говорите он?
        - А это был мужчина, - а про подобие и объект он бы лучше Анне растолковывал, уж кто-то, а лучшая ведьма королевства в подобиях разбирается! Вот бы свести. И послушать разговор!
        - Даже и так? В таком случае, должен вас порадовать - если вы и были безумны, то выздоровели. Что-то, конечно, осталось, что-то остаётся всегда, но и это вам на пользу. Припомните-ка оперных героинь. Взбалмошные экзальтированные особы, повинующиеся не разуму, а чувствам. Иные на грани безумия, иные туда соскальзывают… В наше время это принято играть - так вам будет попроще.
        Немайн хмыкнула.
        - Ну, вот уж Норму я точно сыграть не смогу. Убить детей…
        - Она же не смогла убить!
        - А я не могу даже подумать!
        Церемония закончилась.
        Одна из жриц со снопами обернулась, откинула капюшон, разлив по плечам чёрное золото прямых волос. Просияла. Какие у неё глазищи!
        - Я - это ты!
        - Нион? Луковка? Ты куда исчезла?
        - Ты знаешь! Ты всё знаешь. Тут всё так сложно, а я трусиха, моя богиня, - Нион говорит это с радостным смехом. Словно отрицая смысл сказанного. Но ведь смех это и есть отрицание. Отказ от прошлого себя. Тоже вылупляется?
        - Я не богиня.
        - Я знаю, - она опять смеется. - А что обещала - сделаю! Я боюсь и топи, и стрелы, и снова топи - того, что меня туда бросят по приказу друидов. Но их я уже не боюсь, - она опять заливается смехом, - Я это ты. Я смогу. Всё сделаю!
        - Возвращайся, Луковка, - предложила Немайн, представившая, как маленькая и неприспособленная Луковка пытается проповедовать язычникам. Одна-одинёшенька. Да с её характером. Как бы не вышло первой в Уэльсе мученицы, - Мне ты ничего такого не обещала. По крайней мере, я не принимала твоих обещаний. Или, хочешь, я пошлю тебе охрану? Желающие найдутся.
        - Никого мне не надо, кроме тебя, - не согласилась Нион, - а ты со мной всегда. Я всё сделаю, только, может быть, не очень быстро. И к тебе вернусь. Обязательно. Во сне или наяву, живая или мёртвая… Ведь я - это ты!
        Серебряный смех… Немайн раньше и не замечала, что Нион выше ростом! Какая-то была маленькая, беззащитная - а вот выросла, вдруг и сразу. Хотя - маленькой Нион казалась до болезни-обновления, тому, кем Немайн тогда была. А теперь всё выглядит таким, каким и должно быть…
        Нион стоило как следует отругать - за то, что ввязалась в авантюру до выздоровления Немайн да в одиночку, но - роща сменилась дымчатой тьмой, пророчица и старик-композитор исчезли, а вместо щебета птиц и шума разговоров раздался ровный, немного механический голос:
        - Говорит Сущность. Сообщаю о вашем текущем балансе свершений. К настоящему моменту они составляют одну целую, шестьдесят две сотых долей процента от необходимого для обратного переноса.
        И на этот раз, прежде чем крутящаяся тьма утянула сиду в глубокий сон без сновидений, Немайн успела выкрикнуть:
        - Да пошли вы со своим обратным переносом! Лесом, полем да торфяником!
        Лорн ап Данхэм любовался на свою работу. Только что закалённый меч тускло сверкал, как рыбья чешуя. Триумф омрачало только одно - скоро такую же красоту сможет изготовить любой грамотный кузнец. Раз идею высказала сида, то о том, как делать такие мечи, скоро будет знать половина Камбрии. Не признаёт она тайн мастерства. Чужие уважает, но свои - выбалтывает. Хотя - нет, не выбалтывает. Наверняка гейс на ней такой, мистическое обязательство. Ведь за тысячи лет всё, что ни напридумывала - людям раздарила. Так что и сварной клинок в руках - просто первый. А скоро их будет больше.
        Не намного больше. Всех пока радует сталь - и то, что из новой печи её выходит много. Лорн припомнил - с другими мастерами сида говорила о ремесле, и они охотно поддакивали, когда Немайн рисовала подобия мельничных жерновов - для заточки литых, да грубо прокованных заготовок. Всего несколько бесед - и стало ясно, что римляне всё-таки получат не секиры, как изначально договорился Дэффид, а старые добрые гладии. Уродливые короткие пыряла, близко не приближающиеся к благородным листовидным формам - но прочные и острые. А баланс обеспечит рукоять.
        И что останется Лорну? Разве только создать гильдию кузнецов-оружейников, да выставить такой клинок как образец шедевра. То есть работы, после которой ученик обретает право именоваться мастером? Сделал не хуже - молодец, можешь, нет - не позорь профессию, оставайся на подхвате у тех, кто достоин. Создать эталон - слава
        - но небольшая, раз уж её всякий повторит. А скольких хлопот потребовала вещь! Долгая плавка - не в большой общей печи, а в малом её подобии, которую Лорн устроил у себя в кузнице. Да не одна - две плавки на сталь, три - на железо. Сварка клинка из кусочков. Проковка. Немайн говорила, что можно сделать много проковок, и тогда меч выйдет ещё лучше. Но - это работа не художника, а ремесленника. Значит, это не то! Ведь незадолго до болезни сида даже не намекнула
        - сказала прямо, что для неё следующий меч сделает он, Лорн. А что такое меч Девы Озера? Новый Эскалибур! Уж он-то не может быть получен простым повторением рутинной работы!
        Кое-какие шаги по изготовлению меча спасителя Британии кузнец уже предпринял. А именно, позаботился о сырье. Пока сида болела, он поговорил с одним из ирландских друидов, который сам был не чужд огненному ремеслу. И добился своего: тот согласился послать за железом из древних друидических закладок, куда более старых, чем время жизни человека. Дюжина дюжин лет это будет, или малость постарше - неважно. Важно, что в Камбрии лучшего железа не сыскать! За лучшее железо друид просил лишь одного - присутствовать при изготовлении клинка, и Лорн неохотно согласился выполнить это условие. И через три дня после завершения навигации получил свёрток с изъеденными ржавчиной крицами.
        Но, прежде чем переводить на окалину драгоценный металл, следовало отработать технологию.
        А потому Лорн ап Данхэм загнал бьющееся в груди "Пора!" на обочину сознания. Да, сидха принесла два славных ремесленных способа. Но именно он, Лорн должен придумать лучший - третий. Первый даёт достойную и дешёвую вещь. Второй - дорогую и отличную. Третий должен произвести чудесную. Лорн задумался. Надолго. Следующую плавку он начнёт только через три дня, в строгой тайне. Возьмёт одну из своих двадцатилетних закладок.
        Немайн зашла "со второго утра" посмотреть на сына - да так и осталась. Не удержалась, взяла на руки. Даже в походе всегда старалась держать на руках - и только если передние конечности были уж очень нужны свободными, совала в скрученную из плаща переноску. Маленький сыт. Следовательно - спит, но почему не побаюкать? Нет, открыл глазёночки. Чует мать? Ей так мало приходится бывать со своим сокровищем!
        Нарин нашла себе дело снаружи, спросилась и вышла. Краем сознания сида понимала - за время её болезни та заново привыкла к ребёнку. Которого сама и родила, но по странному стечению обстоятельств подарила рыжей и ушастой. Так что теперь числилась в кормилицах, матерью же считалась Немайн. Приёмышей и родных детей в Камбрии различать не принято - и этот обычай славно лёг на отчаянное детолюбие сидов.
        Так что издевательством это не было. Так, озорство. Захотелось почувствовать, как это - быть матерью не по обычаю, а на деле. Причём - очень-очень. Снова инстинкт… Накатывало и раньше. Но всегда находилось срочное дело, или свидетели - стыдно же! И наряд особо не позволял - разве если раздеться до рубашки. А на этот раз Немайн одела новенькое верхнее платье с ненавязчиво осуждаемым церковью разрезом чуть не до пояса. За который молодые замужние валлийки упорно продолжали держаться. И будут, видимо, аж пока пуговички не изобретут. Дэффид на эту обновку нахмурился было, но Глэдис на ушко пошептала. А вот до сиды только и дошло, для чего эта похабщина. Детей кормить.
        Нижнее платье и рубашка соответствовали.
        Немайн повернула уши взад-вперёд. Вроде никто поблизости не топает. А одёжку в сторону сдвинуть - одно короткое движение. Доставать или высовывать в разрез пока нечего. Если верить Сущности-А - пока.
        Толку, разумеется, не было. Но мир вокруг выключился. Радость была почти такая, как когда маленького подарили. Радость сквозь боль - грудь-то и так болит, а тут ещё мусолят беззубыми, но твердыми деснами.
        А раз мир выключился, то и закончилась эта радость стыдом и краснением.
        - Так.
        Над Немайн возвышалась ученица. Грозная, красивая. Сильная.
        - Ннееет. Всё хорошо. Ой.
        - Вот об этом я и хотела с тобой поговорить. Не как ученица, а как лекарка. Я заметила, ты последнее время грудь часто трогаешь. Болит? Наверное, не в первый раз маленького кормить пробуешь?
        - Яаа…
        Вот и не верь после этого сказкам: явно хотела соврать, да дыхание спёрло.
        - А чего стесняешься? Не девочка, с чужим дитём забавы ради не балуешься. Твой он, твой. А ты ему мать, и грудь дать должна. Тем более, что молоко у тебя пойти может. Не знаю как у вас, сидов, а у людей всякое бывает. И что нерожавшие девушки детей грудью кормят - тоже. Так что - продолжай. Ничего зазорного, только правильное. Погоди. Зачем я сюда шла?
        - Вспоминай, - улыбнулась сида, всё-таки запахиваясь, - кстати, нужно непременно ввести пуговицы. А то просто стыдно: развитое стекольное дело, развитое керамическое, дерева кругом полно, меди, бронзы и латуни - море, и дешёвых, а одежду скрепляем тесёмками, в лучшем случае - заколками. Первое долго, второе - неудобно. И ещё: должен был прийти представитель народа. Ивор.
        - А! Так за этим я тебя и побеспокоила. Он внизу. Я сказала Кейру, что нужна комната для переговоров. И сенатора нашего пригласила.
        - Кого?
        - Легата, который в городе остался. В Совете заседать и решать с королём военные вопросы. Дело для клана важное, втёмную решать нельзя.
        - Хорошо. Идём. И нужно послать за священником - раз уж речь пойдёт о защите от потусторонних сил. Хорошо бы викарий был свободен… И вот ещё что. Всё хотела тебя спросить, как твоего отца звали?
        - Зачем? - отказывать не ученическое дело, а вот спрашивать - вполне.
        - Интересно.
        - Иван. У тебя что, припадок?
        Ну да, если читать по-английски, будет один из многочисленных в литературе Айвенов. А по-валлийски - именно Иван. Анна Ивановна, значит. Очень ей идёт.
        Отец Адриан застал Дионисия, епископа Пемброукского, в нефе церкви, на месте, где ещё утром стояло устройство для отбития поклонов. Епископ рассматривал оставленные брусьями следы на полу. Базилисса Августина, которую здесь приходилось именовать Немайн, после того, как ей запретили поститься, решила усмирять плоть дозволенным ей способом. А поскольку уезжает - забрала инструмент. И - опередила, шустрая! Успела поговорить с преосвященным, после чего тот, как и всегда, впал в глубокое раздумье: на лбу нарисовалась лишняя горизонтальная морщинка, нос затупился… В руках крутит деревянный кружок размером с монету. В середине кружка - две дырки.
        - Вот. Любуйся.
        - Что это?
        - Ты её духовник, тебе лучше знать.
        - А, это великолепная придумала? - Адриан с интересом посмотрел на маленькую штуковину, - и что оно делает? Надеюсь, не убивает?
        - Спасает души, - тон Дионисия был преувеличенно ровным, - вот скажи: зачем мы тут вообще? Я три проповеди сказал против развратных и прельстительных нарядов. Никакого эффекта. Появляется Немайн, и что я вижу? На ней это самое! Неприличное. Только преобразованное в приличное. Вырез плотно застёгнут вот этим. Я глазами хлопаю, а она читает мне нотацию на тему: соотношение плотского и духовного в мирянке! Мол, если детей женщинам кормить в приличной одежде неудобно, так их можно хоть от церкви за разврат отлучить, ничего не изменится. Вот посмотри на этот кружок. Она называет его пуговицей. Скоро все прихожанки Керр-Мирддина приобретут благопристойный вид, вне зависимости, кормят они детей грудью, или нет. Да и вообще - удобная вещь. Фибуле, кажется, конец…
        Епископ замолчал. Потом заговорил - тише, но…
        - Я, грешным делом, мечтал - мол, буду наставлять бывшую языческую богиню, приведу ко Христу последних заблудших на островах. Возможно, стану кардиналом… Теперь вижу
        - не только брат Марк со своими мелкими амбициями веселит Господа. Ты знаешь, что король ей подарил землю?
        - Да. Все знают. Больше того… - замолчал, остановленный жестом.
        - Она собирается строить на ней город. Большой город. Не сразу. Понемногу. Но - вспомни, как ей эта земля досталась! Вспомни, кто она такая, - и вскинул руку, - Вслух не говори.
        Адриан хмыкнул. Говори, не говори - всё видно. Ну, местным, конечно, уши свет застят, а все прочие давно уже поняли - и играют в молчанку. И понятно, на что напоминает Дионисий. Начало всякого великого города сопряжено с легендой.
        - Вижу, ты понял. Увы, у меня есть обязанности перед паствой. Сам поехать не могу. А кроме тебя, никому другому я не доверю ни её душу, ни душу нового города. Непременно и как можно чаще пиши мне - постараюсь тебе помочь советами. И деньгами. Про последнее Немайн не говори, оберёт до нитки. Только-только ополовинила остатки мой казны. Правда, поклялась каменный храм поставить. Проследи.
        - Да она набила эту казну, а не ополовинила! - выпалил Адриан, - С её земель будет идти десятина!
        Вот тут епископ удивился.
        - С города - возможно. Но когда он ещё прибыль давать начнёт… А кланы не уговоришь. Добрые люди, но на милостыню прижимисты.
        - И я теперь знаю, почему! Потому, что они верят, что их от нечистой силы короли защищают. Бесплатно. То есть, в обмен на некоторые права и привилегии. Шесть недель военной службы, например. И дороги чинить, и болота осушать…
        - Любопытно. Но переубедить их нелегко.
        - Так-то оно так… Только вот Немайн отказалась быть на своей земле королевой.
        - Я полагал, ей выдали землю под застройку!
        - Я тоже - поначалу. Но, оказывается, у камбрийцев вообще нет земельной собственности - в том виде, в каком она существует в империи. Вся пахотная и пастбищная земля принадлежит кланам, и её они перераспределяют внутри себя. А остальное принадлежит королю - при условии, что эту землю никто не распашет. После того - какой клан распахал, того и земля.
        - А пастбища? - поинтересовался епископ, - Их же можно таким способом захватывать очень быстро! Прогнал стадо, и земли твои.
        - Нераспаханные земли принадлежат королю. Только вот нет их почти, разве свиней в лес за желудями выгоняют - так вот право выгона свиней, это как раз право любого свободного человека. А все остальные земли, где скот пасётся, на самом деле - пахотные. Очень, очень долгий пар. У них тут не пяти, и даже не семипольная система. У них этих «полей» побольше двух десятков, и три четверти - кормовые травы. И та земля, что нам кажется невозделанной, на деле - и боронована, и сеяна, и урожай с неё соберут. Правда, собирать будут овцы да коровы.
        - Интересно, - Дионисий сложил руки на груди, - камбрийцы с каждым днём всё меньше напоминают мне варваров. Но вот упрямы они именно по-варварски. Итак, если у них нет земельной собственности, так что же дарил король?
        - Власть. Он уступил ей часть своего королевства. Навсегда и без подчинения. Она стала бы королевой, но быть ею не может. Из кастового предрассудка, как дочь трактирщика. Как видишь, при всём пиетете к хозяевам заезжих домов, отношения к ремёслам здесь почти такие же, как и в империи: трактирщик - единственный человек, чьё потомство в принципе не имеет права на высшую власть. Тем не менее, она будет править маленьким государством - хотя и несколько странно…
        Спустя час епископ Дионисий остался один. Если не считать множества мыслей. Базилисса Августина - ещё раз доказала свои способности. Собственно, идея поменять название власти витала в воздухе. Нельзя быть королевой - будь царицей, императрицей, шахиней, в конце концов. Дело было в другом. Императорская власть в Риме всегда принадлежала мужчине. То есть за спиной его часто стояла жена - но формально главным оставался муж. Не то в Камбрии. Здесь, не именуясь ни императрицей, ни королевой, Августина-Ираклия станет правительницей самовластной. Для полного счастья она получила возможность отринуть старые обычаи, и заново установить свои привилегии и обязанности, а также права и обязанности подданных. При этом оставила довольными всех. Церковь, например, получила десятину, хотя в обмен обещала бесплатное отправление основных таинств и защиту от нечистой силы. Между прочим, свои прямые обязанности, за которые мзду брать грешно. Да, придётся попам и дьяконам поработать - зато, похоже, невенчанных браков на землях Немайн не будет - а ведь даже в Константинополе это привилегия знати. Что ж, десятины это
стоит. Дионисий-то видел и следствие - власть над соединением людей в семью мало-помалу станет принадлежать Церкви, а это - очень большой рычаг! Епископ улыбнулся, поймав себя на механической аналогии. Да, поговорив с базилиссой или о базилиссе, потом весь день мыслишь, как механик. Но это не всегда плохо. Фермеры тоже не ушли обиженными. Рыцари же и образованные люди придут в полный восторг, когда узнают подробности, и начнут стекаться к новому двору толпами. А что касается того, что Августина оставила себе, так многое дано - многое спросится.
        В том, что перед ним именно беглая базилисса, епископ устал сомневаться. Всякий раз, когда его подозрения начинали крепнуть, являлось новое доказательство, и не одно. Дионисия, например, долго смущала странная болезнь, от которой Августина-Немайн оправилась три недели тому назад… Люди так никогда не недужили! Тем более, что по выздоровлении девушка со странностями начала вести себя точно как сида - и это очевидно шло ей на пользу. Питание, распорядок дня… И уже здесь, в новорождённом городе, Адриан вспомнил - до болезни Немайн вела себя как человек. От этого и слегла. Больше того - Дионисий узнал, что базилисса тяжело болела в десять лет. Как в книге написано. Так что чудо, которое помогло в её исцелении - принесённая ирландскими святыми книга о лечении сидов - только доказывало: пусть Немайн действительно являлась сидой. Но ничегошеньки не знала о том, как сиде жить положено!
        А значит, выросла не среди своих.
        Выросла в далёких краях, в которых о сидах и слыхать не слыхивали. Например, в Константинополе. А точнее - в полевых лагерях да на долгих переходах императорской армии во время бесконечно долгой и бесконечно тяжёлой персидской войны. Получалось
        - Августина-Немайн разом и сида и царевна. Это всё объясняло. Впрочем, оставался ещё один вопрос: почему у императора-армянина от брака с собственной племянницей девятнадцать лет назад уродилась именно сида, а не очередной инвалид? Тому, что уродилась Немайн именно у них, был свидетель, и весьма авторитетный. Патриарх Константинопольский Пирр. Пусть и беглый, да не низложенный. Который по размышлении оставил себе собственное имя, скрыв только чин. Прихотливая судьба занесла его на окраину мира. Впрочем, не самостоятельно, а вослед. Есть разница. Теперь радовался тому, что тащился на край света не зря. Пусть бывшая ученица - а Пирр некогда отвечал за воспитание детей царя Ираклия - признавать своё имя пока не желала, патриарх надеялся вскоре поговорить с ней по душам. А пока для бесед ему вполне хватало заезжих ирландских друидов: Пирр получал изрядное удовольствие от попыток обратить в христианство этих умных, способных к сложным суждениям и неожиданным выводам оппонентов. Выяснять между своими же, христианами, кто еретик, ему уже наскучило. Тем более, что разок еретиком оказаться довелось и
Пирру. В прошлом году Максим Исповедник на диспуте в Африке разбил патриарха наголову - так, что пришлось прилюдно каяться. Беды в том, впрочем, никакой не было: отношения Пирра с римским папой резко улучшились, а император Констант, гонитель, из единоверца-монофелита стал злобствующим еретиком. То, что при этом по фасаду Церкви пробежала ещё одна трещина - Дионисий заметил. Но не то, что на этот раз она совпала с трещиной на фасаде Империи. Монофелитство оказалось религией верных царю Константу. Православие - вольнодумцев и заговорщиков из Рима и Карфагена.
        Так что заглянувший к Дионисию - ещё до сиды - патриарх начал именно с краткого изложения очередного диспута, и это действительно было любопытно. С арабами любой разговор о вере вёлся в треске копий и звоне мечей. Славяне - дики, немногие закосневшие в язычестве греки - твердолобы. А вот тут, на краю мира, водятся, оказывается, очень интересные собеседники. Соперники - но не враги. Это было интересно… И вдруг Пирр отвлёкся, и как бы между делом сообщил, что окончательно опознал ученицу. Способ оказался прост донельзя. Достаточно было, чтобы кто-то, весьма недурно оплаченный, по условленному знаку негромко, но отчётливо произнёс два слова на языке, который камбрийской сиде знать неоткуда. Пирр «честно» признался наёмнику, что это шутка над добрым знакомым с дромона, а слова - небогохульственное ругательство. Поскольку диведцы прекрасно знали, что греки поединками насмерть не злоупотреблют, а риск битой морды стоил пары милиарисиев, желающего рискнуть проказливый патриарх нашёл без труда.
        Подгадав момент, когда за столиками «Головы» скопилось достаточно греков, а Августина о чём-то беседовала с капитаном, видимо, собираясь нанять корабль для нескольких рейсов по реке, патриарх подал знак.
        Слова были произнесены.
        Базилисса дёрнулась, будто в неё всадили нож, вскочила, уши насторожились, голова повернулась в сторону незадачливого наёмника, рот зло сместился набок. Казалось, сейчас зарычит… Но вместо этого приложила руку ко лбу и тяжело села на место.
        - Что с тобой? - спросил капитан.
        - Мне примерещились дурные слова. Тут так много говорят, слова смешиваются друг с другом, и вводят мои несчастные уши в заблуждение…
        Капитан кивнул, хотя внутренне сжался. Наверное, тоже узнал армянский. Который сида Немайн, как она же уверяла Михаила Сикамба, не знала и знать не могла! Слова он тоже узнал. Не зная языка. Уж больно часто их повторяли четыре года назад - на всех языках империи. Чтобы поглубже въелось. "Кровосмесительное отродье".
        Пирр ожидал, что после такого наёмник придёт за прибавкой. Ошибся. Тот срочно собрался и уехал. Между прочим, дом в предместье бросил. Клан пытался дом продать
        - но покупателя на добротное сооружение пока не находилось. Как объяснили камбрийцы, если у человека срочные дела, или возжелалось пожить сельской жизнью - дом следует передать родне победнее. С тем, чтобы потом было куда вернуться. Если возвращения в планах нет - то и уступить кому внутри клана. А если дом пытаются продать вовсе на сторону - что-то с ним не так. То ли домовой в боггарта переквалифицировался, то ли тилвит тег подсмотрели, как муж жену колотит, и обещали к исходу недели с хозяином дома расправиться. Не уточнив, с каким. Так что, купи кто дом - не поздоровится. Могло быть и чего побезобиднее. Например, те же тилвит тег решили наказать семейку за то, что дом дурно содержат, грязью заросли. Или ссора у человека вышла с кем из фэйри, тот и заговорил дом на неудачливость. Начались пересуды - тут-то и вспомнили, как давеча Немайн от одного окрика подпрыгнула. Выходило - точно, поссорился, да с кем! Значит, на домишке точно проклятие.
        Начали припоминать - когда и кто удостаивался подобной сомнительной чести - заработать проклятие сидов. Да ещё не короли и епископы - у тех какая-никакая защита есть - а простые люди.
        Случаи оказались или очень мрачными, или очень смешными. Гвин травил неугодных собаками, Гвидион - писал обидные стихи, такие, что ставшие всеобщим посмешищем жертвы на себя руки накладывали. И даже после этого над ними продолжали смеяться. Дон… Вот она ничего никому дурного не сделала, даже когда судьба от неё отвернулась. А Неметона - уж эта была в мести куда как хороша. А главное, справедлива. Собственно, задирать эту сиду мало кто решался, но - случаи бывали, да и обидчики подобрались не из простых. Тот охотник, что явился на берег реки - уж не Туи ли? - подсматривать за купающейся сидой, был королём. А потому обнаглел, и сел на одежду богини. Неметона, по давнему своему анахоретству, была одна. Что примнилось королю - непонятно, но скорее всего он искал себе жену. Только селки, оборотни-тюлени да девы-лебеди сами бывали не против заневеститься, отчего и сообщали подглядывающему громко, что, мол, если захватит он их одёжку - так за него замуж и пойдут.
        А Неметона, понятно, ничего не говорила. Только брызнула водой в наглые глаза - и король перестал был королём. Потому, что слепой королём быть не может.
        Неизвестно, что сделал Неметоне Мерлин. Похоже, сын демона и ирландки попросту перехвастался. Ибо всюду раззвонил, что Дева Озера ему ученица и любовница. Как бы не так. Что девственница - медицинский факт, дочь и ученица врача всему городу раззвонила. Ну, а учёба… Ни одной из штучек Мерлина Неметона пока не показала. Зато продемонстрировала всё, чем сиды владели, а Мерлин - нет. Оставалось заключить, что сила у них разная. А что Неметона-Нимуэ заманила Мерлина в пещеру и там заточила - так и поделом. Разговоры достигли и дома мэтра Амвросия. И реакция младшей дочери оказалась странной.
        - Я знаю! - Альма была мрачной-мрачной, да и заговорила только после того, как брат под столом лягнул. Думал, родители не заметят, - Я просила Майни рассказать страшную историю, я их люблю. Она и рассказала, жуть! Но эта… Кажется эта - про Мерлина. Ну, по крайней мере, речь идёт о волшебнике.
        - А почему ты решила, что это история про Мерлина и Нимуэ?
        - Ну а про кого ещё? Волшебник рассказать не мог - он погиб. Значит, это рассказ того, кто придумал месть! Хотела бы я положить под такое… - Альма задумалась, и совсем тихо добавила, - Никого бы не хотела. Слишком страшно.
        - Это не в духе Немайн, дочь, - заметил мэтр Амвросий.
        - Наоборот, очень на неё похоже, - откликнулась его жена, Элейн, - Очень. Она способна убивать, но не любит делать это руками. А сделать палача из ножа и верёвки - как раз по её склонности. Вспомни маленькую баллисту, «скорпиончика» - Немайн с ним, как с ребёнком, носилась. Только когда настоящее дитё завела, малость поуспокоилась.
        Прежде чем завалиться в ночной сон, Немайн принялась рыться в многотомном справочнике. Которому не очень доверяла. Но - за неимением гербовой, пользовала. Краткое пособие по лечению сидов от всех хворей на ирландском языке реквизировал мэтр Амвросий. После того, как он сказал, что томище этот сильно изменит лечение обычных людей и спасёт множество жизней, сопротивляться было как-то неловко. А ждать, пока снимут копию, было, как всегда, некогда. Так что Немайн вздохнула - животом, но грудь заболела, да и поступилась книгой. Не насовсем - а до снятия копии. Впрочем, по местам и временам понятие снятия копии было очень похоже на рака, свистящего на горе, морковкино заговенье, небеса, упавшие на землю и текущую вспять Туи. Утешением послужил конфискованный у врача Вегеций. Да, сама помнила наизусть, а младшей ученице и Тристану? Хотя, вот как раз Тристану-то взять дома книгу проще, чем ходить читать её к Учителю. А кроме того - скоро, ой и скоро Немайн уплывёт вниз по реке. Впрочем, у Тристана останется достаточно литературы. Пусть, например, Аммиана Марцеллина почитает!
        Таким образом, оставалась только личная медицинская энциклопедия - на русском языке. Который в Керр-Мирддине приняли за язык сидов. Немайн захихикала, представив, как будет весело, когда - и если - эту книгу расшифруют. Подивятся глубине медицинских познаний древнеирландской цивилизации, не иначе. Впрочем, какая разница? Люди всё равно находят, чем восхититься среди деяний древних. Какими бы дикарями и варварами те ни были в действительности.
        Итак, грудное вскармливание… Ночь. Оконце «готическое», то есть узкое, чтобы враг или вор не пролез. Темновато даже для сидовских глаз. Нормальную масляную лампу всё руки не доходят соорудить. Впрочем, сидам глазами читать не обязательно. Немайн повела рукой по странице, ощущая слабую выпуклость букв. Тушь по папирусу, всё аутентично. Буквы выпуклые, чёткие. Узнаваемые. П-р-о-д-о… Продолжительность? Не то, тем более это о младенцах-сидах. Дальше, дальше. Ага, вот: "Приёмные дети". Анна права. И никаких может быть! Вот организм чуть сил наберёт, и молоко будет. В случае послеродового обновления - бывают, значит, и такие, - должно пройти две недели. Значит, ещё десять дней, и… Куда тогда Нарин девать прикажете? Выгнать как-то жалко. Несчастная так рада, что пристроила в жизни себя и ребёнка! Впрочем, если не кормилица, то нянька дитяте нужна. Пусть остаётся.
        Сида захлопнула справочник. Открыла Библию. Итак, сегодня ещё три страницы переведены. Скоро закончится Новый Завет, и что тогда? Рассказывать камбрийцам про сотворение мира, райский сад и потоп? Не хотелось. А что делать - не придумывалось. Править текст? "Вначале был Большой Взрыв…" Не годится. Да и не доказано, что в начале был именно Взрыв. Вполне возможно, что кое-что было и до! А люди привыкнут верить Книге. Нет, никаких научных фактов и абсолютных датировок. Но что, что делать-то?
        Беспокойные мысли становились всё менее и менее внятными, и сида сама не заметила, как соскользнула в дремоту, а потом белое поле простыни развернулось в белое поле схваченного морозной коркой снега, сквозь который местами пробивались чёрные прутики мёртвых растений. Наст глухо шелестел под ногами. Нет, лапами! Широкими лапами с перепонками и когтями. Немайн галопировала - легко, быстро, беззаботно. Лапа к лапе, след в след. Пушистый хвост - параллельно земле, морда вперёд. Зима - голодное время - для всех, но не для неё. Не для умницы-добытчицы. Первая в этом году одиночная охота - настоящая, дальняя-дальняя. Первый раз семью кормить будет она: мама сидит с малышами-несмышлятами, и с подростками-глупышнёй, с такими кандалами много не наохотит. Явно не хватит на прокорм. Отец задрался с медведем: разьясняет, кто именно хозяин тайги. Как будто и не потерял в прошлом году левую переднюю лапу. Всё равно медведей гонял, гоняет, и гонять будет. От охотных мест, от рыбных. И прав, что начинает заранее. Чтоб в уловистую пору отвлекать не смели. Зима - самое время для войны. На этот раз отец решил
покончить с медвежьим присутствием раз и навсегда. План простой - не дать мишке выспаться. А то прошлое лето главным себя чувствовал именно медведь. А потому на сей раз отец воюет не один. Вместе с ним братья и сестра Немайн, да племянники и племянницы, да внучатые, кто постарше… Развоевались. Молодых всех прабабушке подкинули. А жрать они что будут? Не подумали. Зато Немайн плохая, Немайн трусливая. Немайн на войну не идёт. А кто еду их же детям принесёт? Сами-то подростки наохотят… Смешно: родные отцы и матери, бабки и деды об отпрысках своих словно забыли. А заботиться о них придется ни разу не рожавшей Немайн. Как-то вот не попалось достойного ухажёра. Какого с отцом ни сравнишь - всё выйдет мелкий, да слабый, да с гнильцой за душой. Кавалеры поначалу на гон рассчитывали - мол, весной куда денется, спинку подставит. Не тут-то было. Позволить на себя взгромоздиться абы кому, потому что больше некому? А оскаленную пасть на тридцать восемь зубов не хотите? Да еще со всей злобой, в которую перегналось любовное томление. Потом Немайн стала просто уходить по весне на дальнюю охоту. И опыта в ней
набралась преизрядного.
        Мать с отцом радовались её охотничьим успехам - и не мешали. Жизнь впереди долгая, найдёт себе пару по вкусу. Немайн ещё в гнезде решила - работать по крупному мясу. Недельку молодые перебьются - на бабушкиных нычках и том, что сами поймают. А так
        - будет им еда, пока Немайн ещё добудет. Кроме того, отдавая всю добычу подросткам и маленьким, можно и самой лапы протянуть. А не протянешь - совесть заест в голодные глаза смотреть. Они ж не виноваты, что не умеют пока.
        А если цель, скажем, лось - то любая мелочь - её, Немайн, законная закуска. Так и надёжнее выйдет, и свое брюхо не останется пустым. Проблема: взять лося. По хорошему, лося нужно валить группой - и то занятие опасное. Отец именно во время такой охоты лапу и потерял. А в одиночку… Но - кто самый умный в семье? Немайн. Разве не стоит доказать? Но сначала лося нужно вытропить.
        Вытропила… А дальше что? А ничего. Лось был слишком большим и сильным, и слишком уж сторожким. Он уже за три прыжка готовился к обороне, и непрервно и чутко следил за хищницей. Или не совсем хищницей? За весь день росомаха так ни разу и не бросилась, не попыталась заохотить. И держалась на почтительном расстоянии, при этом не пыталась скрываться или красться. Правда, временами подходила чуть ближе, но сразу возвращалась назад, словно боялась слишком близко подойти к такой громадине.
        Лося такое соседство беспокоило - но поделать он ничего не мог.
        А ещё был запах. Постоянный и всё усиливающийся. Росомахой пахло от деревьев, об которые Немайн тёрлась. На тропах - наследила. А кое-где и нагадила. И постоянно появлялась - не слишком близко, но уж и не слишком далеко. Появления её сопровождались шумом и треском, ей не было никакого дела до того, что она, видите ли, может кого-то спугнуть! Кто-то может спугиваться - и хоть убегать, хоть готовиться к бою, а росомаха будет лущить орехи - вот их сколько в беличьей ухоронке! И малым не унесёшь, и питательно. Зеленью зимой и не пахнет, но не мясом единым жива росомаха. Немайн припомнила, какой праздник был по осени, когда она нашла полянку с голубикой… И родичам не показала, а повадься в угодье хоть и медведь - сама бы порвала в клочочки! Уж такая это вкусная штука. И для шерсти полезная, да.
        На пятый день соседства с лосем Немайн уже паслась с ним рядышком. Зимой много чего не отроешь, да и некогда, но росомахи небрезгливы. Падаль - ела. Мечтала - вот бы найти такую тушу, чтоб не стыдно было малым затащить. Охотиться, даже на мышей - избегала. Вдруг лось вспомнит, кто это там шныряет под копытами… До того, как один короткий прыжок не вознесёт притворщицу ему на загривок. А дальше - быстро. Когти, зубы. Язык, лакающий вытекающее, которое домой не дотащить.
        Насытившись и поразмыслив, добычу Немайн поволокла не в гнездо, а воюющим родичам. Тем ведь некогда охотиться - нужно мишку гнать. А тащить - оказался труд. Долгий. Треть туши по пути умяла, пять дней маялась - а вместо спасибо зубы кажут, рычат утробно. Злятся. Особо племянницы растявкались. Воображают, дуры, что тушу у Немайн отняли. Один отец потрепал за ухо ласково. Но тем и ограничился. Рядом держались братья. Опекали, чтобы в драку сам не бросился. От него нынче не зубы и когти, а мудрость требуется. Сами братики мясо жрали, а косились зло. Припоминали, что в поход не пошла. Не понимали, что расплатиться за победу детёнышами - для семьи смерть. А пока охрана давилась чужой добычей, отец зашёл дуракам за спины, встал столбиком, и показал невесть откуда взявшийся в единственной верхней лапе плакат. С одним единственным словом: «Умница». И только потом подошёл к туше и урвал долю героя - заднюю ногу.
        Немайн фыркнула. Отца покормила - хорошо, но что-то он сдал. Будь у него все четыре лапы, наверняка показал бы всем урок вежества. А ещё припомнились малыши и неумёхи там, возле гнезда. Наверняка у них уже животы подводит. И Немайн принялась искать новую добычу.
        За вторым лосем пришлось зайти ещё дальше. Пока попался подходящий. И «приручение» шло неплохо, но на четвёртый день, когда добыча уже утрачивала сторожкость, Немайн увидела следы, в которые вместились по две её лапки. А вскоре и того, кто их оставил.
        Мех с проседью, но над поверженным сохатым прыгает кузнечиком. Немайн легла на брюхо и принялась смотреть. Биться с чужаком за угодья и мясо - не по её силам, да и не виноват красавец с серебряной диадемой на лбу, что положил глаз на ту же добычу. Следовало уходить, искать другую жертву. Но оторвать взгляд от прыжков белолобого оказалось невозможно. И ведь гон будет только в начале лета.
        А тот заметил Немайн и коротко, призывно, залаял. Мол, откушай, голубушка. И ведь не гон, не гон! Ничего ему не нужно - кроме как радостью от успеха поделиться! И знать ведь не знает, отчего ему в одиночку удалось завалить такую глыбищу! Немайн подошла поближе. Вежливо наклонила голову. Белолобый фыркнул. Привстал, достал из-за спины табличку: "Угощайся, красавица". А толку? Красавице теперь нового лося выслеживать. И приручать. Неделя. А маленькие голодные. Немайн даже подвыла от обиды. Под лапой вдруг появилась табличка на палочке. Немайн откуда-то знала - на табличке написано: "Нужно. Отдай. Маленькие голодные." Но лапа не поднялась, и скоро под ней снова был лишь придавленный снег. На глаза наворачивались слёзы, но Немайн держала спину гордо. Нужно было повернуться и уйти. И так много времени ушло впустую - но росомаха продолжала сидеть и смотреть на белолобого. Сил отвести взгляд не было.
        Белолобый, кажется, удивился. Подошёл. Обнюхал. Что он уловил? Запахи гнезда? Склонил голову насмешливо, тявкнул пару раз, и потрусил в сторону. Оставив Немайн всю тушу. В задней лапе мелькнула табличка: "Тебе нужнее". Понял! Без просьб, без слов… Немайн плакала - по-росомашьи, крупно и беззвучно. От счастья, от благодарности, от стыда - и ещё от чего-то, что никак не решалась назвать.
        А когда Немайн пришла в себя, был далеко. И ладно. Теперь росомаха, во время гона не подпускающая к себе самцов - мелкие все, и глупые, и никакое томление не заставляет принять желаемое за действительное - знала, куда следует прогуляться, когда настанет гон. От кого она с удовольствием родит пару щенков. А повезёт - и трёх. А нет - и одним будет счастлива!
        Значит, весной, решила Немайн. Весной. Отблагодарю…
        И снова бурлацкие дни. Кто говорит про прожорливую да ненасытную росомаху? Да, когда такой некрупный зверь, урча, тащит огромную тушу, со стороны выглядит так, будто от жадности давится. А на деле - в гнездо торопится. А что по дороге куски выедает, так на пустой желудок волочь груз в десять раз себя тяжелее - неподъёмно. Сила для этого нужна. Вот и приходится выедать из лосиного бока кусок за куском, и каждый кусок встаёт поперёк горла, когда представляются голодные глаза детей. Даже чужих.
        Но вот - родная пещера. Точнее, маленькая расселина в скале. Как трудились отец с мамой перекрывая её! Ведь каждую жёрдочку нужно найти - чтоб одна к одной - и пристроить наверху. Потом на основу лёг слой опавшей листвы - чтоб снег внутрь логова не проваливался. Зато теперь над головой есть крыша, а тепло легко получить, свалившись с роднёй в обший клубок, в котором уже не разберёшь, где чьи лапы и хвосты.
        Первым навстречу попался рыженький детёныш, ещё даже не подросток. Самый большелапый, самый лобастый, самый бойкий. И - вполне здоровый. Немного похудевший
        - ну так вот ему, как раз, и полезно. А то был поперёк себя толще. Словно вырасти собирался не в росомаху, а в нерпу. И плавал, правда, лучше всех. Заметив Немайн, он сразу поднял лапку с табличкой:
        "Я тетерева поймал".
        Если правда - молодец. Зимой - не на току! Зимой это птица осторожная… Немайн внимательнее посмотрела на рыжего. Подняла лапу: "А где тушка? Съел в одиночку?"
        Тот заскулил.
        "Не бойся, говори."
        "Тётка отобрала".
        "Какая?" - почему-то этот разговор не удивлял.
        "Морриган".
        Ну да, эта детей ненавидит. У самой такое уродилось - загрызть пришлось, пока не выросло. А малой снова тянет лапку: "Бабушка Немайн, ты её накажешь?" А то! Да её все должны наказать! Вся семья! А парень молодец - не кусок попросил, помогать принялся. Толку от него было чуть, но всё-таки он помогал, а не мешал. Вот только у самого входа в нору ходила кругами Морриган. Медно-красная шерсть, кирпичная шлея вдоль бока. Окрас как у самой Немайн. Уродилась вот. А теперь заматерела… Уж и не различить почти. Разве только припомнить, что Морриган совсем не умеет охотиться. Что не мешает ей быть полезной для семьи. Когда маленьких не обижает.
        Немайн подняла лапу с табличкой: "Обидела!" - и показала на маленького.
        Морриган только ощерилась зло.
        Немайн отпустила тушу. Нет, ну это за всякими пределами. Сейчас кому-то будет больно.
        "С войны сбежала, у племянника мясо отобрала… Гадина."
        Морриган поняла - сейчас будет драка. А потому поспешно подняла лапу:
        "Дед послал. За едой."
        Кому дед, кому - брат. Ну, правильно сделал. С самого начала нужно было назначить охотников. А не обвинять Немайн в трусости.
        "За тетеревом Брана?"
        "Нет. За твоим лосем. Сказал - второго в гнездо потащишь. А нам нужнее".
        Немайн ощерилась. Морриган попятилась.
        "А ещё он сказал, что я одна с тобой не справлюсь."
        Из-за деревьев вышел брат. Этарлам.
        "Отдай тушу. Нас двое."
        Надо бы отдать… Но - малыш Бран становится рядом.
        "Нас тоже двое!"
        И встал, умница, против прадеда, а не тётки. Тот хоть не убьёт. Да и отвлечётся малость. А ещё они решат, что Немайн будет биться честно… Нет. Вот пока брат занят детёнышем, его и рвануть. А потом - Морриган. Как не хочется убивать родню… Но силы не те, чтобы щадить. Они будут ждать рычания, укусов без рывков, оплеух тыльной стороной лапы. А получат рваные раны - а главное, сухожилия, удары длинными и острыми когтями - лучше по морде, такой удар сносит морду оленю - чем росомашья крепче?
        "Уйди, внук."
        "Нет! Там Белен голодный. И Бранвен."
        Снег у входа в туннель перед гнездом зашевелился.
        Вся обсыпанная звёздной пудрой снежной пыли по тёмно-бурому меху, появилась та, которая всегда спасёт - и никогда не опоздает.
        Великая Дон. Мама…
        Улыбнулась во все клыки - и Этарлам виновато заскулил, а Морриган фыркнула и сделала вид, что её очень интересует собственный хвост.
        Дон подняла лапу с табличкой.
        "Спасибо, дочь."
        И, когда Немайн опустила шерсть на загривке, добавила:
        "Почему бы тебе не рассказать людям о нас? Мы же твоя семья!"
        Немайн хотела было спросить, зачем ей рассказывать о чём-то каким-то лысым обезьянам - но проснулась. Впереди был новый день. Точнее, новое утро…
        Глава 2. Устье Туи. Ноябрь 1400 года от основания Города
        Поздним вечером, когда даже сида отправилась видеть свой недолгий ночной сон, викарий принялся за письмо, чтобы уже утром на дромоне оно отправилось в Кер-Мирддин. За истекшие дни произошло слишком много достойных примечания событий, чтобы не использовать оказию. Так что об утерянных минутах сна отец Адриан не жалел. Вот то, что ответа ждать придётся несколько дней - это было обидно. Но что поделать - епископу Дионисию нужно восстановить монастырь святого Давида. Работы меньше, чем строить город с нуля - но совсем немало, есть свои сложности, а духовный труд иной раз потяжелее физического.
        "Преосвященному Дионисию Пемброукскому, покровителю и, смею надеяться, другу моему
        - привет! Помню, при расставании нами было уговорено, что писать тебе я буду не реже, чем раз в неделю, из соображений получить совет более опытного пастыря, как в деле попечения всего стада, кое, право, суть не овцы, а волки, и пастушки волков, которой я теперь прихожусь духовником, что исполняет меня гордостью, но время от времени - беспокойства о достаточности скромных моих способностей.
        Никоим образом не умаляя своих скромных сил, вынужден признать: то, что происходит на моих глазах, я понимаю от силы наполовину, и это вынуждает мою несчастную голову попросту разрываться на части - потому как более всего я боюсь дать дурной совет или не исполнить должным образом свой пастырский долг. Я, право, ощущаю себя новым Ноем, потому как это более всего и напоминает ковчег - если не на плаву, то уж при постройке - точно. Начну с главного - Немайн стала той, кем хотела, и мне довелось принять в сем участие, достойное более высокого представителя святой Церкви…"
        Отец Адриан отложил стило. Следовало поскорее закончить письмо и лечь спать, но как описать то, чему он оказался свидетелем? Впрочем, за невесёлую мысль разом зацепилась озорная: захотелось посчитать, а у кого ещё такие же проблемы? И не только с письмами, а и просто рассказами - родне, знакомым, случайным людям? Подобные проблемы были у всей небольшой страны, потихоньку привыкающей к новому имени. «Глентуи», берег Туи в лёгком искажении. Вариант «Неметонион» отвергла сида. Уже одно это вызывало у его новой паствы лёгкое недоумение. Кто и где видел скромную сиду? Не приличную, не стыдливую, а именно скромную? Пусть даже и крещёную.
        Августина словно задалась целью заинтриговать своих любознательных подданных до крайнего предела.
        Когда вернулся из города Ивор, они вскоре ждали и сиду. Но прошла неделя, прежде чем вниз по реке спустился корабль. Хорошо знакомый дромон. Тот, что ходил по торговым делам последние лет пять - и вот сейчас застрял на Туи под конец морской навигации. В том что боевой корабль подрабатывает, гоняя по чужой реке, грузопассажирским извозом, ничего странного не было. Команда у галеры - каторги, как их называли греки - большая, и любой приработок во время вынужденного простоя полезен.
        К уговорённому сроку всё было готово, и небольшая процессия направилась к облюбованному Ивором местечку для «возведения». Многие народы называли такой ритуал коронацией - но как раз этот символ высшей власти не прижился ни в Камбрии, ни в Ирландии. Тем более, что на этот раз в должность перед Богом и народом вступала не королева… Всего лишь хранительница правды. Зато какая! Кровь детей Дон видна сразу - как только упали первые важные слова, сида из непоседливой резвуньи превратилась в ледяную владычицу. Ни лишнего слова, ни шага, ни жеста, ни вздоха. Аж оторопь берёт. А ещё опаска - вдруг не оттает, такой и останется? Дурного в этом не видится - а вот не хочется, и всё!
        А погода, как назло, выдалась мерзкой даже для ноября - всё вокруг напоено мерзлотной влагой. Машут красными, словно от мороза, голыми ветками деревья. Злое серое небо, висящий в воздухе дождь, колючий ветер с гор. И это не беда, если на тебе три тёплых платья, плащ с капюшоном и добрые походные сапоги. А не одна рубашка, и та оставленная из почтения к девической стыдливости, да башмак на левой ноге. Церемониальный. По сути, бархатный носок. Который мгновенно промок в сырой траве, и ногу не грел, а, напротив, тянул из неё тепло. Вторую-то ногу, устроившуюся в выбитом в камне следе, камень, поди-ка, меньше грабит… Будущая владычица ощущала себя треснувшим горшком. Холод не ощущался, но каждая жилка и клеточка напоминали о том, как быстро тают запасы тепла в организме! А значит, о том, что нужно двигаться, искать еду, крутить ушами… Да хоть на месте приплясывать, но делать что-нибудь! Немайн попыталась отвлечься от сырой стужи. Стала искать интересное. Нашла: вырубленный в камне отпечаток точно совпадал с размером и формой её ноги. По рядам свидетелей уже бегут шепотки: мол, камень подстроился.
Знак, не иначе. Им также тихо - но слышно - отвечают. Что под сиду камень и должен подстроиться, да и земля вокруг, в общем-то, сидовская.
        Местный старейшина - Ивор, кажется, - настолько старательно изображает невозмутимость, что оставалось заподозрить: мерку с обуви Немайн сняли по его почину. Найти же мастера-камнереза, такого, чтоб молчал о подробностях - несложно. И само ремесло неговорливое, и поверье есть, что за разглашённую услугу сиды не благодарят.
        Одно утешение, до конца церемонии оставалось немного. Огорчало, что ждущий впереди пир и ночлег будут немногим лучше.
        И всё-таки - это будет что-то другое, а не пустое стояние столбиком на ветру! Причём неподвижное - включая уши. Очень помогли давние тренировки по прижиманию: локаторы стоят ровно, одинаково, не дёргаются. Красиво - и очень неудобно… И даже глазами не пострелять. А значит - и видно чуть, и слышно плоховато. И скучно, и аппетит разыгрывается. Хоть бы ухом крутануть! Но каждое движение, каждый намёк на движение во время ритуала имеют смысл. А потому делать нужно только то, что заранее оговорено, и более - ничего, что можно было бы заметить. Нос например, почесать нельзя. И вытереть - а по нему стекает влага от выдоха, собравшаяся на холодных ноздрях. На кончике носа и вовсе висит дождевая капля, щекочет… Вспомнился анекдот про Россини: великий композитор, увидев в ратуше смету на памятник ему же, заявил, что за такие деньги лично вскарабкается на постамент! Если отцы города согласны, чтобы скульптура ходила спать домой…
        Похоже, поймайся Россини на слове, скоро, очень скоро пришлось бы ему жалеть о непродуманных словах. Плоть человеческая - не бронза и не мрамор, неподвижность ей заказана. Что в Уэльсе, что в Италии. А что уж про сидов-то говорить!
        Отец же Адриан церемонией восхищался. И сидой-базилиссой. Которая словно превратилась в статую, изредка говорящую нужные слова. А требовалось их совсем немного. Викарий отнёс это на счёт опыта множества дворцовых ритуалов, а потому за духовную дочь не переживал. Всё остальное его устраивало. Конечно, по хорошему следовало бы вовсе избегнуть раздевания - но символизм действа был понятен, и ничего дурного в себе не заключал. Тут, возле родника, на опушке ольховой рощи - белеющие пеньки свидетельствовали, что недавно вокруг ключа и водружённого над ним камня стояли и неправильные деревья - происходила символическая свадьба правительницы и её земли. Бард пел хвалебные песни, он, священник, читал наставления. Очень правильные. И вполне достойные записи и упоминания в письме…
        "Да возвеличишь правду, и она возвеличит тебя. Да укрепишь правду, и она укрепит тебя. Да сохранишь правду, и она сохранит тебя. Ибо, пока хранишь ты правду, не отойдёт от тебя Бог, и не будешь ты знать неудачи. Ведь правда - это мир для народа, охрана земель, защита племён, исцеление недугов, радость людей, утешение бедных, наследие детей, а для тебя - надежда на грядущее блаженство"…
        Хорошие слова, пусть и идущие из языческого прошлого. Но бритты были богаче пророками, чем иудеи, и пророками истинными. Иначе не стояли бы по всей стране кресты - ещё до пришествия Господа. Бритты знали и ждали, и приняли свет веры из рук апостола Петра, через пленников, приведённых на славу Цезаря, потеху толпы и казнь в Вечный город. Почему-то бриттов отпустили, и Адриан видел тут промысел Божий. Впрочем, видел он и то, что почти поголовное крещение многих бриттских племён ещё до императора Константина, приведшего в лоно Церкви всю империю, вызывалось как раз желанием этой империи немного насолить.
        Стоило записать и песенку барда. Впрочем, её будут петь ещё и ещё. Хотя скромная "хранительница правды" и будет очаровательно краснеть…
        Харальд, исполнил своё дело и отошёл в сторонку - глазеть. Тут-то к нему и прибился друид.
        - Между прочим, - заявил он, - прежде наставления королеве тоже читал бард. И башмак с серебром тоже ему отдавали…
        Харальд пожал плечами. Обычаи изменились. Хотя серебро - всегда серебро. Но свою работу он выполнил правильно. Послушал камбрийских бардов, и сделал всё наоборот. Дело в том, что мёд поэзии силён только когда опрается на правду, а певцы-хвалители всё время врали. Может, именно поэтому дела у бриттских королей последнее время шли не слишком хорошо.
        Резать правду - нужно мужество. Петь правду - нужно умение. Харальд справился. Именно его песню предпочла богиня. Так что теперь на весь следующий год норманнский скальд становился официальным лучшим бардом нового государства. Не королевства. Немхэйн называла это по латински: Res Publika.
        А задачка, и правда, была славная! Но - решил. Как? А вот угадайте! Следовало передать правду в достойных образах и сравнениях.
        И спел. И получил в награду - по обычаю - одежду хвалимой. Обновка с плеча короля
        - дело почётное. Но Харальду-то женские наряды зачем? Разве только, вернувшись на родину, невесте подарить свадебный наряд богини. Да только этого ещё пять лет ждать! Обычный срок службы за выкуп из плена. Харальд вздохнул. Потом ухмыльнулся. Он совершенно точно знал, кто купит у него - завтра же, и недёшево - все эти вещи. Сама богиня! Платьев у неё мало, а белых - только эти. Правительница же обязана носить белое во всех важных случаях. Так что купит, никуда не денется. Харальд представил звонкое серебро и с удвоенным удовольствием принялся разглядывать его будущий источник. Приличия приличиями, но обычно на сиде было значительно больше одежды. Так что случай упускать не стоило.
        Комит Валентин глазел на сиду, и получал удовольствие безо всякого серебра. Наказания бояться не приходилось, на Немайн смотрели все. Короткие волосы цвета засохшей крови колеблются на ветру, хоть и отяжелели от дождя. Тот же ветер прибивал рубаху к телу, пустив прахом вредность и целомудренность базилиссы, не ставшей подпоясываться. Внизу, под камнем, медленно двигались и роняли тяжёлые, оправленные важностью слова камбрийцы в ярких пледах. Зрелище, пожалуй, стоило того, чтобы в полной парадной выкладке торчать под моросящим дождём, хотя и раздражало непонятностью. Впрочем, давешний ирландский язычник был тут как тут.
        - Что они делают? - Валентин надел маску деланного безразличия. Которую друид без труда прочитал, как "расскажи интересное, пожалуйста, спасибо скажу позже и за другое".
        - Сильнейшие люди кланов обходят ригдамну по правой стороне, кругом. Каждый из них клянётся ценой своей чести в верности клана. Когда закончат, ей вручат знак власти. Хранительница объявит свои гейсы и права. И отправимся пировать. Меня тоже пригласили.
        Друид ссутулился. По нынешним временам это было неплохо. Впрочем, позвали его не как слугу богов, но как лекаря.
        - Раньше это проходило не так, - объяснил, - раздеваться было не надо. Зато вместо каменюки подводили белого коня - а королям кобылу…
        - И что? - заинтересовался Валентин, затаив дыхание и ожидая грязных языческих подробностей. Которые он, как офицер и христианин, безусловно обязан осудить и признать недостойными.
        - Королева обнимала коня, - а потом из животного варили суп. Который и вкушали на пиру, причём королева сидела в ванне с бульоном. А из кого сварят суп теперь? Или просто нальют воду? Но это же будет совершенно бессмысленно…
        Комит разочарованно выдохнул. Друид насмешливо поднял бровь. Чего римлянин не заметил, потому как смотрел не на ирландца.
        - Ты всё-таки не римлянин и не грек. Нагота может быть чистой, дерьмо и жир - нет. Сидеть в собственной чашке и пить бульон, в который погружен твой зад… Нет, мне больше нравятся новые обычаи.
        - А ты просто желаешь увидеть богиню голой. Точнее, в мокрой рубашке…
        - Она не богиня, - заявил комит, - но…
        И замолчал. Немайн как раз принялась произносить единственную положенную короткую речь. Самым длинным элементом которой было имя. Не богини - приёмной дочери хозяина заезжего дома.
        - Я, Немайн, которую называют и Неметона, дочь Дэффида сына Ллиувеллина, сына Каттала… - на этот раз, в отличие от усыновления маленького, перечислять требовалось всех предков, вплоть до Брута - нахального спутника Энея, которого чем-то не устроило устье Тибра как место для поселения, и который уплыл аж на Британские острова. Именно из-за этой легенды бритты считали себя гораздо ближе к римлянам, чем к ирландцам, - Мои права: камень берегов, валуны на вершинах холмов, и земля, что глубже плодородия и освящения, воды, текущие по земле и под землёй, родников и колодцев, один день в неделю для шахматной игры и загадок, и право входить в любой дом, обходя его по правой стороне, а если не пустят - сжечь его. Я зарекаюсь: не ездить на лошади верхом, спать ночью не более четырёх часов, и спать при взошедшем Солнце четыре часа, давать пир раз в неделю - для дружины и людей знания, никому не отказывать в правосудии в понедельник, и в добром совете о войне или о постройках - в пятницу, в среду самой высматривать несправедливость, не дожидаясь жалоб. А ещё я должна всегда быть на своей земле шестнадцатого
августа, в мой малый день, и двадцать второго марта, в мой большой день, с зари, начинающей ночь, до следующего заката! Теперь же я принимаю посох хранительницы правды. И да поможет мне Бог.
        Отец Адриан заметил, что последние слова она произнесла как-то тускло. Наверняка опять ударилась в гордыню и полагает, что незачем поминать Бога по пустякам, с которыми отлично справится сама…
        Посох был новенький, из ивы - а не ольхи, как хотели сначала. Впрочем, королям был положен тонкий прутик, а Немайн вскинула над головой крепкую палку. На которую было заранее прикручено навершие работы Лорна - и опора, и оружие, и крест. Оставалось: ногти - пришлось соскоблить - зарыть в землю. Прядь волос - пустить по ветру. Каплю крови - уронить в реку. И - пировать!
        Ночевать хранительницу правды оставили в ванне. Правда, сухой. И одеял насовали. У дверей, по старинному обычаю, расстелили циновки ученицы. Всего две - но и дверей в комнате было две. А не четыре, как положено в королевской спальне! Немайн в своё время спасла стены, ещё раз напомнив, что она вовсе не королева, а хранительница правды. Так что ей двух дверей, на север и на юг, более чем довольно.
        - Холодно будет, - заявила Эйра, пробуя постель, - и жёстко. Осенью на полу спать
        - это плохо. Как древние терпели?
        - Поменяемся?
        По виду Немайн никак не было заметно, что она только что отсидела несколько часов в ледяной купели. Впрочем, она даже чуть обрадовалась, когда вода оказалась холодной. Уж больно пир оказался похож на праздник каннибалов. Посадили девушку в котёл с водой. Хорошо, на огонь не поставили.
        - Я сыта, и даже объелась, - напомнила сида, - а у нас лишняя еда идёт не в жир, а в жар! Меня можно вместо грелки подкладывать. Замёрзших согревать. А в согнутом виде - насиделась.
        - Но…
        - Я - не королева, - напомнила Немайн, - так что всех предыдущих ритуалов - хватит. Даже многовато. И чую я, что заниматься делами республики мне тоже придётся больше, чем хотелось бы…
        Так и легла с сестрой с обнимку - у того входа, что вёл в пиршественную залу. Оставив вторую ученицу размышлять над тем, какую ошибку совершила наставница во время церемонии. Из-за которой и придётся лишку работать!
        Сна хватило часа на четыре. Потом оставалось только лежать с открытыми глазами и ждать утра - сон не шёл, тело очень быстро приспособилось к более подходящему сидам режиму, и спать более четырёх часов кряду отказывалось.
        - А почему ты покрывало не выкупила? - Анна тоже проснулась, и теперь искала ответов.
        - Ты о чём?
        - Ну, для ванны. Единственное, что ты повела против обычая, - в комнате без окон и сидовские глаза не могли рассмотреть, улыбается ученица или нет, - Знаешь, Ивор был против похищения. Понял уже, что ты жадная… Но - традиция.
        - Не жадная, - сида досадливо передёрнула ушами, - скупая. А ещё вернее, бережливая. Да и не дело мне выкупы платить, - вздохнула Немайн, - а видела, как у них лица повытянулись, когда я после этого в плед завернулась?
        Анна кивнула. Отсутствие традиционного знака щедрости мужская по преимуществу старшина охотно бы стерпела - в обмен на лицезрение прелестей богини. Ведь каждый должен был, в очередь, подойти, и получить кубок с вином в знак верности уже личной, а не от имени клана. И, разумеется, заглянуть в ванну. А рубашка, какая бы она толстая и шерстяная не была, намокнув, от нескромных взглядов защищает ещё хуже, чем от холода.
        - Но зачем?
        - Выкупы платить не в моём характере, это раз, - Немайн подумала, и решила не гулять вокруг да около, - об этом обычае я не знала, это два. Кстати, а какой знак-то? Второй башмак серебра?
        - А говорила, не знаешь… А особого убытка тебе бы не было - у тебя ножки маленькие.
        - И грудь тоже, - нарочито понуро добавила сида, чтоб Анна приободрилась, и вспомнила, что её формам богини завидуют. По крайней мере, одна, - и вся я…
        - Я не к тому, а просто - серебра бы ушло мало, а так ты получила славу очень прижимистой сиды.
        - Так для королевы слава скупердяйки - это очень хорошая слава! А для хранительницы правды - тем более. Суди сама - от наших королей все ждут щедростей
        - причём глупых. Бардов засыпают золотом поверх ушей за лживые славословия, устраивают народные обжорки, турниры и бега на ипподроме. А потом, глядишь, нужно построить дорогу или воевать, или недород и нужно купить у соседей зерно - а казна пуста, и приходиться гнать на работу подданных, и обирать их. Что против правды. А значит, и глупая щедрость - тоже против правды…
        Анна продолжала расспросы - ей было интересно. Так их и застало утро: сестра-ученица, на которую навалили все одеяла, положенные хранительнице в ванне, посапывает, ведьма-ученица неуклюже - и никогда уже не научится, слишком взрослая, нужно с детства - сидит на пятках, а их наставница бегает вокруг и вольно пересказывает «Государя» Маккиавелли, не забывая пояснить, где италиец, по её мнению, не совсем прав…
        Отец Адриан, слушай он эту беседу, изрядно бы успокоился - потому как не спал всю ночь, ожидая, чем обернётся нарушение традиции. Впрочем, с Немайн он успел побеседовать - да и паству свою успел немного узнать. А потому стило принялось выводить успокаивающее:
        "Ропот, конечно, был. Но - очень тихий. Дело здесь в том, что традиция не была устоявшейся. Замшелое воспоминание.
        Королев в Ирландии не случалось давно - но Уэльс всё-таки страна латинская, римское право за последние четыреста лет неистребимо въелось в народные традиции. Так что, формально для возведения женщины на престол не требуется даже отсутствие сыновей. Дочь старше племянника - таков неписаный закон, но тот же закон гласит: старшинство в клане - старшему в роду, но власть - достойному. Если кланы - в лице хозяина заезжего дома - согласны поставить над собой женщину, у дочерей короля есть все шансы получить престол и при живых братьях! А кланы, как правило, преспокойно соглашаются - особенно, если братьев нет, а девушка не демонстрирует совсем уж откровенной неспособности. Правда, народное мнение к королевам более сурово, и смещают их за неспособность чаще. Как например, Дон. Или очень на неё похожую Корделию. Ту самую, дочь Ллира. Но вот именно в Диведе такого не происходило столетиями.
        Другое дело, что на сей раз люди получили не королеву, а непонятно кого, и это порождало смущение. Вот оттого и требовалось, чтобы церемония возведения "ригдамны Немайн" в хранительницы правды не особенно отличалась от коронации. То же, что "жадная сида" оделась перед тем, как опуститься в назначенную купель, само по себе оказалось довольно правильно. Даже по самым старым правилам.
        Друидические верования многое позволяли - но очень жёстко требовали. Если блудницу христиане презирают, но и прощают, ибо милосердны, и способны наказать плетьми и церковным покаянием, то друиды запросто забивали несчастных камнями. Или приносили в жертву - а это обычно означало сожжение заживо…
        Те, кто надеялись увидеть голую, по сути, хранительницу - разочаровались. Очень слабо. Потому, что камбрийцы способны оценить скупую правительницу. И предпочесть рачительную хозяйку земли прельстительной транжире! Таков дух этого народа. Богатого - в отличие от тех же ирландцев, хлебосольного и трудолюбивого. Но вот нищих - точнее, побирушек, не бедняков - они не терпят. Накормить голодного в Глентуи считается само собой разумеющимся. Никто здесь не вложит камень в протянутую руку! Пристроить человека к делу, каким бы ничтожным он ни был - полагается деянием правильным и ловким. Но бросить ни за что монету, даже самую мелкую? Валлиец скорее удавится. Бедняк, который трудится в поте лица своего, но не имеет везения свести концы с концами - достоин в их глазах уважения и помощи, тем более, что невезение это часто почитается за козни нечистой силы. Бродячий поэт - и вовсе ремесло не хуже других, при некотором таланте и удаче позволяющее пробиться в верхушку сообщества бардов. Но бездельник, пусть даже калека? Да об такого и ноги вытереть зазорно.
        Потому побирушек в Глентуи нет. А те, кто беден до нищеты, кормятся тем, что пасут чужие стада - и самым обездоленным достаются самые грязные животные. То есть свиньи. Даже отшельники пасли своё стадо… И, нужно отметить, выпас в результате начал считаться занятием достойным отшельника и аскета…
        А в нерождённом пока городе в устье Туи всё бурлит и кипит. Вниз по реке сплавляются баржи и лодки с пищей и материалами, плоты из брёвен, ревут пригоняемые стада - благодаря которым на столе каждого рабочего вдоволь мяса, но которые обогатили берег реки дурной вонью кожевенных мастерских. Кричащий холм разрыт, и жить приходится практически в земле, хотя и временно: Августина объявила, что добрые дома будут построены только после того, как будут закончены городские укрепления и церковь. Да, базилисса по-прежнему благочестива - в своём роде. И перевод Библии потихоньку продолжает. Одна страница в день, не больше - но это хорошо и достаточно. Подобный труд не терпит торопливости, зато требует точности. Хотя какое уж тут «потихоньку», когда чтения проходят на будущей главной площади перед несколькими тысячами человек? А звонкий голос - истинное чудо Господне - разносится над изрытыми просторами, и слышит его всякий, и сиде вовсе не приходится кричать!
        Впрочем, иначе и быть не может…" Викарий это понимал - с тех пор, как осмотрел вместе с Августиной будущую систему обороны. "Владычица холма", как её всё чаще называли, щебетала про военную целесообразность, объём работ, преимущества заполненных солёной водой рвов перед сухими и пресноводными в условиях мягкой зимы, о том, что некоторые рвы - на возвышенностях - останутся всё-таки сухими, и там нужно насыпать валы так, чтобы с одного можно было обстреливать подножия другого…
        Викарий же за новизной и размахом видел одно - размеры города, который должен подняться за странной оградой из земли и воды длиной почти в половину римской мили. Викарий пытался себе его представить, выстроенный из серого шероховатого камня, лоснящийся на солнце всеми оттенками синей и чёрной черепицы. Но вспоминались размеры, и перед глазами вставал Новый Рим, град Константинов. И становился прозрачным хитрый замысел, и отказ от восточной короны. Что толку править городом, в котором тебя ненавидят, править ненавистью и прорываться к такой власти через огонь и кровь? Мученический же венец противостояния злу любовью Августина принять не захотела или не смогла. Или - не имела на то права. Выбрала себе другой путь. Ей посильный. И посильный, пожалуй, только ей!
        Многие укрепления, на языке фортификации - «верки», будущей крепости пока лежали линиями планов и топографических съёмок на столе базилиссы, на полумильную ограду в любом случае не хватало людей, и строителей пока защищал частокол, сохранившийся от осадного лагеря, и огромная осадная машина, которую удалось восстановить. Немайн пищала от радости: так, что вся округа сбежалась. И фермеры смотрели, как вылетающие из огромной пращи камни падают точно там, где река наиболее глубока и судоходна!
        Об этом стоило написать, викарий снова принялся выводить старомодным стилом - все перешли на птичьи перья, а он так и не привык: "Я лично наблюдал то, что сида Немайн называет пристрелкой, и совершенно уверился, что Кер-Миррдин может более не опасаться набега по реке. Прошу тебя не удивляться, что я называю Немайн сидой - хотя ты и знаешь мое мнение насчёт того, кем она является. Местных жителей всё равно не переубедить, а прозвище «холмовая» ей очень идёт - и как хозяйке холмистых земель, и как римлянке. А ещё оно ей нравится - по крайней мере, она не просто выглядит, как сида, она и живёт как сида - и выглядит день ото дня здоровее, несмотря на нескончаемые хлопоты. Суди сам: у неё на руках маленький сын, две ученицы, и огромное количество дел, для которых требуется её личное участие. Спасает только то, что как только она отлаживает какую-то операцию - то бросает и берётся за следующую, а первая продолжает выполняться сама собой - и силами людей, которых сида натаскала.
        Вот тебе пример - канализация. Первое, что она заложила для нового города! По словам Немайн, строить это сооружение совсем непросто - нужно очень ровно прокопать канавы - так, чтобы городские отходы в них не скапливались, а ровно стекали в море. Я поначалу не понимал, чем это труднее мощения улиц. Выяснилось - нужна большая точность. Если на городской улице останется небольшая лужа от дождя, в этом нет ничего страшного. А лужа из отходов - это гниль, миазмы и зараза. Так вот - Немайн лично промерила первую - и при ней были её ученицы и другие люди. Теперь новые ветки ведут эти вновь обученные, а ученицы всё дотошнейшим образом проверяют. Сама же Немайн занялась укреплениями.
        Не могу не отметить - меня зовут освящать каждый фундамент, а вдоль рвов и по сторонам котлованов на короткое время устанавливают кресты. Немайн заверяет, что это, по сути, землеизмерительные приборы - весьма несовершенные, по её словам, но достаточные. Кроме того, подобный подход позволяет обойтись без языческого обычая жертвоприношений при крупном строительстве. И все равно - разговоры о том, что город возьмёт дань жизнями сам, время от времени случались. Пришлось пойти на поводу у суеверия, и закопать на месте возведения центральной башни около двухсот солидов - сумму штрафа за смерть свободного человека. Что интересно, желающих откопать не нашлось.
        Вторая сложность в том, что эти канавы нужно мостить и облицовывать камнем - ибо и земля и дерево имеют свойство гнить. А ещё нужно перекрыть - прочно и надёжно, чтобы улицы не проваливались - и не пахло. Это ей тоже пришлось долго объяснять и показывать: и как мостить, хитро, но в работе очень просто, и как класть свод - просто, но в работе довольно тяжело - каждый камень нужно обтёсывать.
        К земле она относится, как горянка: бережёт каждую горсть. По крайней мере, заставила землекопов снять весь плодородный слой, до бесплодной глины, и свалить его отдельно в продолговатый курган…"
        Отец Адриан отложил стило. Да, дел переделать базилисса успела много. Удивительно много, и деловитость эта быстро привлекла к ней людей, приунывших было после отказа в знаке щедрости. Да, она не осыпала милостью двоих-троих. Зато не призвала кланы на бесплатные работы, а платила каждому человеку за каждый день - мастерам серебром, подмастерьям - медью, а разнорабочим - обильным столом. Так что если Гулидиена и поминали - так добрым словом, как неплохого короля, который передал власть вполне на то пригодной особе.
        Сразу после церемонии Немайн заявилась на холм Гвина, что окрестные жители бурно одобрили. На холме и вокруг творилось странное - но так было и прежде, а теперь чудеса творила та, кому по должности положено думать только о благе окрестных жителей. А кроме того, это странное замечательно поглощало любые избытки урожая, всю выловленную близ берега и в реке рыбу, грибы, ягоды и заохоченных животных. Да не просто так, а в обмен на золото, серебро и пергамент. В любом случае, главную болячку республики - не королевства! - нужно было залечить, и то, что хранительница правды при помощи священника рьяно принялась за дело, несказанно радовало людей. Само название страны порадовало древней гордостью - потому как больше половины граждан почитало себя потомками римлян. В какой степени они ими являлись, и каких именно римлян - сказать было непросто - служил-то в легионах конца четвёртого века народ весьма разномастный. Но слово они узнали. Римское слово.
        Деньги у сиды должны были уходить, как вода в песок - но этого не получалось. Впрочем, как раз над водами она и властна! Ивору начало казаться, что Немайн берёт серебро из воздуха. Сходил поговорить: ежели оно колдовское, его нужно быстро сбыть за границы, желательно саксам. Пока в труху не рассыпалось. После беседы успокоился, и долго тёр лоб рукой - такая у него под раздумья была привычка.
        Пригоняемый со всего Диведа скот, помимо мяса, превращался в кожу и пергамент, а кожа - в солдатские сапоги. Наверху, в Кер-Мирддине их брал Дэффид. Остальные части туши тоже не оставались без дела. Кровь пополняла собой рацион строителей, превращаясь в колбасы и пудинги. Клей, точёные безделушки из рога - самой сиде в благодарность за педальный привод токарных станков перепала десятина с промысла. Всё это делалось не в самом городе - а вокруг. Всеми, кого ещё не занял Дэффид. А ещё Немайн велела собирать кости забитых животных, сушить и перемалывать - благо жернова от ветра привести недолго. То, что получалось - задёшево продавала для внесения на поля. Фосфор! Слова такого камбрийцы пока не знали, но что на мёртвых костях иногда невиданный урожай случается - припомнили. Сделали вывод - сида, как и положено, не лжёт. А потому - брали.
        И так - с любой мелочью. Вниз по Туи шли брёвна - вверх доски, и даже строительный камень. При том, что Дивед готовился к войне, а комендант столицы на всякий случай обновлял укрепления - получилось очень кстати. Оставшуюся щепу да кору жгли в печках. Золу - отдавали фермерам. Бесплатно, но только тем, кто пославлял в город свежие продукты. Скапливалась она быстро, так что - на поля уходили телега за телегой. Что пепел да зола удобрение хорошее - фермеры знали. Хотя бы по опыту соседей-саксов, выжигавших леса под вспашку. Вот только эти варвары уничтожали плодородие земель в считанные годы. После чего норовили двинуться дальше.
        Самое же интересное происходило внутри охвативших небольшой треугольный полуостров рвов и валов. Город получался похожим на готовый выйти в море корабль: высокая корма Кричащего холма, на ней замок, сбегающие по склонам укрепления, возвышенность возле подрытого речкой берега - нос, как раз над ней застыли мачты метательных машин. Пристань - скособоченный таран… А команда пузатого корабля получила первую плату - серебром. Расписки, как опасались, сида впихнуть не пыталась - уже хорошо. Однако вскоре рабочие выяснили: продовольствие, да и почти всё остальное, в расписках Немайн выходит дешевле. Скоро в городе грамота с подписью и отпечатком пальца сиды стоила дороже серебряной монеты. При этом её не прятали в сундучок, а тащили в лавку или на рынок - копить расписки, за которые сида обещала на будущей ярмарке только семь восьмых цены, никто не собирался. Лавочники же эти «плохие» деньги брали со всем удовольствием - потому как и им Немайн продавала поставляемые принцем Рисом запасы за свои расписки несколько дешевле. Убыток, но экономия серебра, так нужного на внешние закупки - и гораздо большая,
чем ожидала сида.
        Само же серебро почти исчезло из ежедневных расчётов. Оно смирно сидело по сундукам - а бегала кожа. И, иногда, при крупных сделках, золото. Больше того: грамотки понемногу расползались по округе, всё шире и шире. Там происходило то же самое: всяк старался в первую очередь скинуть с рук ценную, но обещающую на ярмарке похудеть расписку. Так и получалось - куда доходили расписки, металл исчезал, и из монет оставались только разменные медяки. Прочее пряталось на чёрный день.
        А рыжей сиде с ученицами прибавлялась работа - через лавки к концу недели возвращалось не больше половины расписок, и приходилось штамповать новые. Время от времени Немайн бегала по стройке с чёрными от краски пальцами - и всякому становилось ясно, от какого занятия её отвлекли. Пальцы пачкались все - потому как купюры разного достоинства Немайн приловчилась, во избежание подскабливания, метить разными пальцами. Все знали: четверть милиарисия - мизинец, половина - безымянный, милиарисий - большой, так ещё с ярмарки повелось, четыре милиарисия - средний, восемь, то есть золотой серебром - указательный. Сида шутила, говоря, что на мелочь, при нужде, можно будет использовать отпечатки пальцев ног. И отпечатки пяток на что-нибудь крупное. Образцы отпечатков - на дереве, да под лаком - сида велела приколотить на стене своего временного домика, и там теперь всё время кто-нибудь топтался, сверя истинность денежки с эталоном…
        Население города росло, да и без имени он оставался не так уж долго. Скромницу Немайн на этот раз и спрашивать не стали. И правда, среди волшебных земель легендарного Диведа, обители богов и героев, выделиться мог разве край совсем чудесный. Сами диведцы обычно предпочитали не вспоминать, что особенность их края происходит из того, что, расположенный на западном краю Земли, он граничит с Адом, а потому нуждается в волшебных защитниках. Но на этот раз - решились. Именно потому, что защитница-хранительница бегала вокруг, не гнушаясь заскочить к котлу самых простых работяг. Пробовала - и иной раз нерадивые или корыстные поставщики вдруг обнаруживали себя несостоятельными должниками. После выплаты неустойки. Правда, горные кланы начали шипеть громковато. Хотя бы потому, что за своих негодяев расплачивались из соображений чести, а родня и союзники преспокойно выдавали проштрафившихся сиде головой - для соразмерного наказания. Обычно заключавшегося в умеренной порке.
        Так что имя попросту родилось. Заново. Старая крепость, разрушенная во время войны между сидами и людьми, древний оплот Диведа - поднималась снова, пусть и на новом месте! Кер-Сиди. Город сидов. Не больше, не меньше - в самый раз!
        Каждый день прибавлялись новые жители. Сида же и пришла не одна - с войском, двумя десятками молодцов из её родного клана, да с греками, которые по имперскому опыту знали, что вернейший способ прокормиться - устроиться на строительство нового города. Скоро Гулидиен подбросил ей и пленных ирландцев-разбойников, которых подозревали в отсутствии душ. Но больше всего было обычных камбрийцев, решивших поработать зимой - кто с ремеслом, за плату, кто без - за прокорм, что после начала саксонских нашествий считалось большой экономией - семье и клану ртом меньше.
        В убытках оказался, разве, смотритель при входе в разрушенный бруг Гвина. Немайн разрешила ему остаться, но тот всё равно больше времени бродил по сельским окрестностям, да рассказывал всякие чудесные ужасы. Вместе с тем отвалили щиты от входа в сидовскую крепость, и принялись таскать оттуда землю. Смотритель рассказывал, что там была не только земля - а что было кроме земли, не говорил. Только зыркал исподлобья, да намекал, что про такие вещи и говорить нехорошо.
        Видимо, был прав - но сида занималась очисткой проклятой земли всерьёз. Ивор посоветовался со своим малым Советом. Решили: не мешать и не накликать себе на голову дурную работу. Немайн лучше знать, что делать с холмом брата. А с холмом творилось страшное. Из него долго носили землю. Таскали внутрь уголь. Потом из холма повалил дым, больше всего напоминающий дым от горящего торфяника. Затем дымить начали уже скалы на вершине холма. Но вот, наконец, волхования закончились и началась обычная работа - люди копали землю, люди рубили деревья… Строились. Хотя и странно.
        Для пущей безопасности заселили перво-наперво старый лагерь, оставшийся от осады. Начали обустраиваться. Строили не правильные дома, и не старинные, а призёмистые сооружения с высокой крышей, почти как длинные дома саксов. Только ещё стены зачем-то землёй присыпали. По совету норманна, корабельного плотника Эгиля - мол, так теплее. Харальд немедленно подтвердил.
        Вообще, Эгиль на стройке быстро оказался главным. Кроме Немайн, конечно, но она - вне счёта. На хранительнице висели подвоз, и планы, и новенькое показать, и три дня в неделю на державные дела. А плотницкой работы оказалось много, и соображения было нужно много. Тут норманн и выдвинулся - сперва как мастер, а там и как мирный вождь. Перво-наперво опыт норманна понадобился на новой машине - которая перекрыла реку для враждебных кораблей. Это был уже не тот простенький мангонель - а хороший, правильный требюше. Впрочем, Эгиль того не знал. Для него это была вторая машина Немхэйн. И только.
        Отличия были в основном в грузе-противовесе. Неподвижный ящик с землёй - так было раньше. А стал ящик, способный ворочаться.
        - Зачем? - спрашивал Эгиль.
        - Так лучше… - и богиня принималась чертить на земле посохом свои магические картины. Из которых стало понятнее, что Немхэйн хочет сделать, и что получится - а получалось, что камни будут лететь точнее, машина же прослужит дольше - но никак не отчего. Впрочем, не его дело обсуждать богиню. Его - делать то, что хитрейшая и проказливейшая придумает. Право, не возись она столько с водой - решил бы, что перед ним родственница Локи. Так она ещё и лгать не умеет… Дерётся, как ас, хозяйство ведёт, как ван, а ушами шевелит и грустит - как домашняя зверюшка! Ну и кто она после этого?
        А ей и правда приходилось больше придумывать, а не рабочими командовать. Пусть не было ни мер, ни толковых инструментов - но спланировать город хотя бы приблизительно было необходимо. Так, на глазок: на холме цитадель, внизу форт - бывший строительный лагерь, с нею связанный. За ещё не усиленной камнем и деревом косой - речной порт, а вот там когда-нибудь встанет морской. Мелковато, но грунт там песчаный, всегда можно углубить. Ремесленные и заводские кварталы - сбоку, чтоб на цитадель не несло, торговые - между ними и портом. К каждому кварталу - акведук. Можно было и напорный водопровод проложить - но для этого сперва следовало построить завод по производству труб. Керамических, например. Немайн подумала, и решила: потом.
        Главной проблемой на побережье Камбрии стала вода… Брать питьевую воду прямо из реки - нельзя. Вдруг сверху, по течению, придёт зараза? А подземная вода тут слишком солона. Отрыли отводок - против течения, так, чтобы любая дрянь мимо проскакивала. Но, для верности, пришлось поднимать речную воду колесом с черпаками в песчаный фильтр, а оттуда - в башню. Шесть колёс, каждое поднимает на четыре метра. Между - самотёком. Но тратить очищенную питьевую воду на привод устройств… Нельзя. Впрочем, совмещение ветряной мельницы с водонапорной башней решило и эту проблему.
        Потом от холма и иных возвышенностей к морю потянулись длинные канавы. Их мостили, как римские дороги - камнем, добытым из недр и с вершины холма. Узнав, для чего все эти муки, рабочие чуть бунт не подняли. Сида явилась, пожала плечами, предложила увольняться. И предупредила, что в дальнейшем в случае изведения рабочего времени на подобные митинги дневная плата выдаваться не будет. И напомнила:
        - Я скупая, забыли? - по лицам поняла - вспомнили.
        Подтвердила: канавы - будущая канализация. В Кер-Мирддине есть, и в новом городе будет. А если кто привык, живучи на ферме, дерьмо на поля выносить - так из города это, во-первых, далековато. Во-вторых - многовато. В-третьих, ежели какая бочка опрокинется - кто отчищать будет? И главное - Леди сида хочет так и только так. Все стоки - только в море.
        Работы продолжились, хотя многие ворчали на холмовую дурь. Недолго. Эгиль разъяснил: кулаком и словами. Второе было даже слегка непривычно. Не любил он слова тратить. Да и кулак считал менее оскорбительным и более доходчивым средством.
        - Да не может она иначе! Мы, люди, вроде лисиц или свиней. Грязюку не любим - но терпим. А она сида и росомаха. Барсучьи норы знаете? Вот у росомах похоже, только они чаще шалаш строят. А в нору он зимой превращается, когда снегом завалит. Любого зверя в свой подземный дворец пустит - если тот не начнёт в норе гадить и добычу несожраную гноить. Лиса, конечно, начнёт - ну тут барсук с ней и разделывается. До смерти не убивает, но зимой остаться без дома - много ли радости? Зверю много не надо, да кто летом поленился себе нору вырыть, тот зимой сдохнет. Ну, норвежской зимой. Ваша, скорее, осень. А потому мёрзлых лисиц вам наблюдать не приходится… А у нас и не такое видывали. Один охотник рассказывал - довелось ему наблюдать, как росомаха выдру гнала. Лисиц, скажем, росомахи, как и волков с собаками, на дух не переносят, душат сразу. А выдру могут и в дом пустить, и убьют вряд ли. Это уж скорее одна выдра другую задерёт, чем росомаха приживалку тронет. Но эта вот, похоже, провинилась. А зная выдр, могу сказать, что нагадить перед жилищем для них - первейшее дело. Дом свой метят. Так вот, гонит
когтистая перепончатую. Та уже идти не может. Легла, глазки закрыла - ешь меня! А росомахе наплевать! Как даст под хвост лапищей! Сразу в выдре силы нашлись. Та - бежать. А росомаха припрыжкой неуклюжей - следом. Так, наверное, насмерть и загнала бы, но тут охотник чихнул. Росомахи, они людей уважают, так что мохнатая сразу ушла. А гладкошёрстая осталась. Подумал охотник, да так живьём и подобрал. А чего шкуру портить? Ещё и спасибо сказал росомашке - история-то вышла занятная, да ещё с подтверждением: выдрочка на целую неделю зажилась. Вся деревня смотрела на перепончатую, что от усталости ходить не может. Кормили даже. А как на лапы вставать начала, тогда, конечно, оглушили и ошкурили. Вот оно как заканчивается, у росомахи в доме гадить. А ещё, говорят, у выдр лапы короткие от этого.
        - От чего?
        - А оттого, что их росомахи так вот за проступки наказывают. Раньше они высокие были. Как волки. Но их так гоняли, что лапы от бега стёрлись больше, чем наполовину. Оттого они теперь призёмистые.
        Дни шли, работы вились и переплетались, как тетива лука - пучки в одну сторону, потом все вместе - в другую. Сида как-то ухитрилась сделать так, чтобы никто не сидел без дела - и всяк непременно делал то, что лучше всего умел. При этом всем всего хватало. Чудеса!
        Эгиль заметил - Немайн часто останавливается посмотреть, как он работает. И при этом молчит. Просто стоит и смотрит. Недолго. Потом убегает. Эгиль немного думал над этим. Решил - раз молчит, значит, он всё делает правильно…
        Отец Адриан, которого с подачи базилиссы уважительно-ласкательно называли
«батюшкой», погрыз кончик стила - а перья грызть противно, может, потому к ним и не удалось приспособиться? Послание выходило почти бесконечным - а всё оттого, что его занесло в дела мирские, хоть и интересные, но всё же - не главные. Главной была душа той, что упорно называла себя Немайн, и её восприятие жителями Диведа.
        Как передать безумное счастье, разрывающее Немайн, он не знал - а сида счастлива. Неосознанно - зато до упаду, до свечения изнутри! Как человек, который строит своё будущее. И не думает о прошлом. Кажется, она решила, что прошлого для неё больше нет - и тут, конечно, ошиблась - по весне откроется навигация, и вся Ойкумена узнает, кто строит новый город в устье реки Туи. Дионисий не удержится, отправит в Рим доклад о своих подозрениях - и пусть «сида» никогда не узнает, чего ему стоило отправить римскому понтифику полуправду! Какие уж тут подозрения, когда приехавший из Африки учитель узнаёт свою ученицу… Да и быть ей больше некем!
        Так что пусть беглая базилисса Августина-Ираклия пока радуется. Тем более, что эта радость не бездельна - связи с Византией у неё есть, и мятежная провинция Африка, скорее всего, окажется на её стороне. Впрочем, как бы там ни развивались дела в империи, жить Августина - или всё-таки Немайн? - решительно предпочитает в Камбрии. И вот именно это в ней никак не переменится. Так что она и правда строит себе дом, город и страну - сама!
        А в душе у неё есть один мало-мальский грешок - нравится ей быть сидой! Жить чужой жизнью и чужой судьбой - или, всё-таки, своей?
        Северные язычники, например, абсолютно уверены, что своей. Перемена имён их не пугает. В чужой земле разумно именоваться другим именем. А слава приходит по делам! Так что здесь они спокойны, не сомневаются, что служат достойной их мечей, и очень надеются совершить много подвигов.
        У них другие вопросы - которые они и приходили задавать. Сначала, что характерно, долго беседовали с лекарем-язычником. Разумеется, вопросы, возникшие от общения с доброй хрстианкой, тот разрешить не смог. Тем более, что настроить воинов против хранительницы правды тот и не пытался. Только уверял, что она относится к числу языческих богов. А не просто к народу холмов. Его рассуждения были лестны - служить богине должно было показаться очень почётным. Но - норманнов такие объяснения не устроили, и они явились к священнику истинного Бога.
        Викарий тогда даже струхнул немного. Не то, чтобы он боялся викингов. Знал - северяне люди хоть суровые, но вдумчивые. Не все. Эти двое. Такое у каждого ремесло. А потому спор ограничится словами, если не задеть их веру поношением. Другое дело, что эта парочка впервые проявила интерес к христианству. А ведь там, откуда они явились, лежала целая страна. Которая тоже могла проявить интерес - но пока, по слухам судя, интерес этот проявился только в сожжении дотла ирландских миссий на Оркнейских островах. Потому викарию было очень жаль, что в Кер-Сиди не было ни епископа Дионисия, ни патриарха Пирра. О чём и написал. После чего принялся припоминать беседу, которую вёл с нежданными гостями. Сперва он предложил им сесть и отужинать. Не отказались. Но - говорили о стройке, да о местных обычаях, казавшихся странными. Советовались, как иноземцы с иноземцем. И только омыв руки, перешли к делу.
        - Вот рассуди, - говорил тот, что стал первым поэтом Глентуи, - Немхэйн возится с землёй и рекой, и выглядит как жительницы холмов. Значит, она из ванов. Но мудрый старик уверяет, что она из тех богов, которые победили в давней войне с другими богами! Значит, должна быть из асов. Но ни на кого из асов она не похожа! И вся её родня - тоже! Зато они похожи на ванов. И сильно. Манавидан, например, - это же явно другое имя Фрейра! Опять же, холмовым народом правят ваны, и не иначе. А этот сморчок уверяет, что Немхэйн сестра Одина. Да у того вообще нет сестёр!
        Он возмущённо фыркнул и треснул кулаком о ладонь. А кулак у него был большой. А на ладони виднелись мозоли, и явно не от стила. Адриан спокойно кивнул. Он немного знал о Вотане и других германских богах. Изучил, пусть и наспех, когда понял, что отправляется в Британию вместе со своим другом и покровителем. И вот - пригодилось. Впрочем, понятно, что Августина-Ираклия никакой родней Вотану-Водану-Одину и как его ещё там - не приходилась. Викарий грустновато улыбнулся. Девочке хватит собственной родни. По весне. Зачем ей ещё какие-то языческие боги, когда есть царь Констант. Который наверняка уже знает. И даже действует. Только бурное море ограничивает эти действия. До весны. Всего лишь до весны.
        Между тем заговорил доселе молчавший строитель машины и зодчий валов:
        - И вот ещё что я подумал. Один же обманщик. Не как Локи, а только для дела, но всё-таки. А тут все уверяют, что сиды не лгут! И за полгода, что сида здесь живёт, не разочаровались. Значит, она не ас.
        - Меня не волнуют названия, - ответил тогда викарий, - Меня волнуют души. Всякий, кто получил от Творца дары земного бытия и бессмертной души - человек. Немайн - тоже человек. И Один ваш, я подозреваю, тоже. Не держите за обиду: мой Бог человек точно. Не только человек, но в том числе. Что есть большая слава и почесть для всех людей.
        - Один - ас, - уточнил Эгиль, - и какова его слава, мы знаем. А кто Немхэйн? Как это выразить одним словом? Так, чтобы всякий понял. Видишь ли, мы горды, что ей служим. Здесь её знают, понимают, кто она - и видят в нашей службе славу и почесть. А что мы скажем, когда вернёмся в родные фиорды? Что мы служили некоей женщине? Даже и не королеве?
        - Объясните. Расскажите всё, - брякнул тогда викарий, и сам понял, что сморозил глупость.
        - Люди не будут слушать долго повесть тех, кто потерял вождя и корабль, а потом служил неизвестно кому. Какое-то время будут - из уважения к деньгам и оружию. Но
        - недолго. А потому нам нужно уметь сказать коротко.
        Эгиль выдохся. Вытер рукавом лоб, на котором набухли капли. Как будто без продыху полчаса топором отмахал.
        - И мы не хотим говорить ложь. Даже случайно, - дополнил Харальд, - Мы всё-таки из её дружины. А потому, если ты сможешь нам сказать, кто она, так, чтобы это стало ясно не только мудрецам. Так вот. Немайн - не обычный человек. Это видно. Не только по ушам и зубам. Не только…
        Отец Адриан только хмыкнул. Но - молчал, потому как говорить было пока нечего. Выдавать тайну - в мыслях не было. Но - следовало что-то рассказать. И не путать многообещающих варваров в сложных измышлениях. И - нет, не лгать! - но повернуть истину таким боком, за которым не было б видно её нежелательной части.
        - Я всё-таки начну сложно, - сказал он наконец, - я всё-таки грек, а греки - народ, любящий мудрствование. Так что - сначала сложно, а потом, быть может, мы достигнем и краткой ясности… Итак, вернёмся к тому, что я уже сказал: Немайн, прежде всего, человек. Бессмертная душа, тварное тело. Это образ Бога, по которому мы сотворены. И только от самого человека зависит, сможет ли он подняться выше. Стать - не просто человеком. И даже - не только человеком. Обычно христиане не особенно обращают на это внимание. Уж больно гордыню воспаляет - и ведёт к обратному результату. Но в вас всё равно этой самой гордыни - на легион. И вы не христиане, вам только знать… Так вот и знайте - в каждом человеке, помимо тела и души, есть ещё нечто. Немножко - но есть, как бы плох он ни был. Это нечто мы именуем Святым Духом, третьей ипостасью Бога, - он сделал резкий жест, Харальд, готовый задать вопрос, так и замер с приоткрытым ртом, - Не перебивай, прошу тебя! Мне и так тяжело вести мысль. Одной из частей Бога, всегда различных, и всегда единых. Эта часть Бога разлита во всём добром, что есть в мире, и, в первую
очередь, в людях. И если человек будет творить добро и красоту, расти душой - часть эта в нём будет прирастать. Понемногу. Сначала - это будет выглядеть как… - Адриан замялся, подыскивая слово попроще, - как удача! Правильные дела начнут спориться, и выходить лучше, чем человек этот будет рассчитывать или даже надеяться. Потому, что действовать будет уже не только его сила. А вот потом… Потом человек может стать богом. То, что это возможно - правда. Таково слово. "Вы
        - боги". Те, кто стал его частью, но при этом остался собой. И становится богом велением и благодатью Создателя. Это и есть подобие Бога.
        - Это она?
        - Не знаю. Это заметно только по чудесам. Безусловным. И часто - отрицаемым самим чудотворцем. Не мне судить. Я только верю, что Немайн на этой дороге, а как далеко зашла… Это её личное дело. Её и Бога…
        Викинги переглянулись.
        - Не больно просто получилось, - развёл руками Эгиль, - то она богиня, то нет… То ещё часть Бога внутри.
        И с надеждой посмотрел на Харальда. Мол, может хоть скальд чего-то разобрал? Но поэт молчал, только бороду принялся поглаживать.
        - Так он и у тебя внутри, Дух-то Святой, - хмыкнул викарий, - только не особо много пока, видимо. Но что-то же есть! Вот, например, корабли у тебя хорошие выходят? А бывает так, что ты и сам не понимаешь, как вот это у тебя такое ладное судно получилось?
        - Судно, - буркнул Эгиль, - это не то, что плавает, а то, в чём плавает. Но бывало, да… Это что, он?
        Викарий кивнул.
        - Почти наверняка. Но, ещё раз скажу - сколько в ком, судить не могу. Но путь никому не закрыт…
        А Харальд вдруг заложил руки за спину. Склонил голову набок.
        - А ты на неё похож, - сказал, - не лицом, словами. Всё неопределённое, запутанное. Непонятное уму. Но - ясное сердцу. А потому благодарю тебя. Хотя всё, чего ты достиг - так это того, что мы острее стали чувствовать суть Немхэйн. Но никак не приблизились к тому, чтобы описать её словами…
        Коротко поклонились, ушли. А викарий остался сидеть, и рассматривать огонёк в лампе. Он ведь и сам желал знать окончательный, полный, короткий ответ на вопрос: кто такая Немайн? И только что сам себе доказал, что это, в главном и наиважнейшем, ему не дано. Как бы она ни обзавелась своим новым именем, оно не мешает ей оставаться доброй христианкой и коронованной базилиссой. Святые не стали бы помогать самозванке. Тем более, что церковь вполне допускает именоваться в миру прозвищем, отличным от крестильного имени. Остального Адриан знать уже и не хотел. Немайн - кем бы она ни являлась - нужна и Камбрии, и Риму, и Церкви.
        Священник снова обмакнул стило в чернильницу. Кстати, придуманную всё ею же. Такую перевернёшь, а чернила и не разольются! Вот это новшество ему по вкусу! А перья… Что ж. Камбрийские гуси могут быть довольны - их станут реже резать.
        "Что же касается души самой странной из моих духовных дочерей, то её немного угнетает невозможность соблюдать все установленные посты", - выскрипел пергамент под острой раздвоенной палочкой, - "и вечное причисление к больным из-за того, что ей необходимо ежедневное потребление мяса, чтобы сохранять силы и здоровье. Я немного утешил её, напомнив, что такое же послабление дозволяется путешествующим и находящимся в военном походе, а также напомнив слова Спасителя о том, что не человек для субботы, но суббота для человека. Немайн со мной согласилась - но я вижу, что сомнения её не оставили, а потому прошу тебя, если представится такая возможность, подсказать мне ещё какие-нибудь убедительные аргументы. Кроме того, на неё очень тяжёлое впечатление производят неизбежные в предприятиях такого размаха несчастные случаи. Иногда я задаюсь вопросом - где же она ухитрилась провести последние четыре года, чтобы, приобретя навыки воина и изворотливость политика, сохранить детскую надежду на безопасность этого мира?" Или веру в его благость, достойную святой. Но вот этого викарий писать не стал. "А случаи,
которые это открыли, на стройке весьма редки, что я отношу на распорядительность как самой Немайн, так и её помощников, Эгиля и Анны."
        Но - всё таки произошли. Хотя и случилось это уже после того, как были отрыты рвы, и дело дошло до укреплений посолиднее. Которых по периметру города не планировалось вовсе. Только рвы и валы, всего в один-два ряда. Но - не просто линией, а углами, чтобы один вал мог простреливать другой, продольно. Когда-нибудь их оденут камнем - но это не к спеху…
        Раньше, при первом случае, нужно вводить хорошее оружие, которое позволит защищать их не крепостью стен, а меткостью стрел. Теперешний лук из вяза оружием был очень слабым. И Немайн расчёты делала исходя из характеристик классического длинного лука. Про который она знала только то, что он изготовлялся из тиса, и был довольно прост.
        И, конечно, она устроила закрытые землёй почти со всех сторон площадки для баллист. А мастерам и воинам приходилось объяснять каждое слово: фланкирование куртины - вот как раз баллистами, прикрытый путь, который скоро будет, но пока не прокопали, анвелопа - которой не будет очень долго, теналь, равелин, орильон… Воины кэдмановского клана и немногие дружинники, успевшие наняться к Немайн на службу, вынужденно вникали в эту премудрость. Чтобы ненароком не натворить бед, коверкая магические слова сиды, быстро перекрестили орильоны в "сидовы ушки", равелины в "земляные рога", а прикрытый путь оставили как есть. Потому как звучал понятно и неволшебно. Ещё шутили, что сида хоть ворота оставила как есть: хорошие, дубовые, двойные, с запасом камней для того, чтоб завалить их при необходимости. Дошутились. В один прекрасный день сида объявила, что временные меры отменяются, и пора все трое ворот оборудовать как надо! Все ждали нового волшебного слова. И было слово, и слово было страшное: «захаб». Снова взялись за лопаты. Насыпали внутренний вал, короткий, параллельно наружному. Но отныне всякий, желающий
въехать в город должен был тащиться от передовых ворот до внутренних не меньше трёхсот шагов меж двух валов, на которых стояла внимательная стража. Пока - немногочисленная и всего лишь с луками. И камнями, которых было вполне достаточно, чтобы завалить рукотворное ущелье едва не доверху…
        И всё-таки одной линии укреплений камбрийцам казалось мало. Здесь Немайн пришлось выдержать битву с Ивором, который заявил, что Леди-хранительнице республики положено больше рвов и валов, чем какой-то захудалой королеве - а те, бывало, и по девять колец друг за другом насыпали. Но его удалось утешить тем, что ни одно валлийское королевство не строило крепостных башен - у кого были, обходились римскими. А башен пришлось заложить аж три. Хотя сначала Немайн хотела отделаться одним донжоном на вершине холма. Но - запас воды нужно было укрепить, а жить в водонапорной башне - врагу не пожелаешь. Сыровато!
        Где две башни - там и три. Число правильное, а главное - две любые могут простреливать всё пространство перед оставшейся. Две такой защиты не обеспечат, да и прикрытый частоколом дворик - тоже. А четыре - дорого. Продумали использование - и у каждой из башен оказалась форма и характер. Одна - технологическая, водонапорная. Заодно часы и маяк - ратьер. Вторая - жилая, а заодно оружейная и складская. Третья - именно, что третья. Пониже, потолще… Для важных людей и гостей, которых не пустишь в свой дом, а под рукой иметь желательно - добровольных и не совсем.
        Жильё себе Немайн решила отвести наверху. Ей побегать немного казалось необидно, да и несложно - без одышки-то. Зато Анна, увидев на плане помещения для учеников, грустно завздыхала. Что поделать - даже молоденькой этаж за этажом ножками наворачивать утомительно, а Анна, как ни храбрилась, девочкой заново не стала.
        - Приступ лености? Хорошо, - Немайн, как всегда, все ставит вверх тормашками, - Повод для урока. Ты ведь ничего не имеешь против вершины, только ходить не хочешь, так? Так скажи мне - а что делают люди, когда идти не хотят или не могут?
        - Едут…
        Подъёмник придумали быстро. Кто будет крутить барабаны, и спрашивать не стоило. Не люди же! Но выяснилось: запрячь трудолюбивую (хоть и халтурящую при стирке, как плохая служанка) речку Туи в нижнем течении трудно и нельзя. Трудно - как любую равнинную реку в устье. Вот так, навскидку, Немайн могла предложить только медленное колесо восточного типа. Клирик ещё застал их работающими на Евфрате и Тигре. Несложные в изготовлении, но маломощные, они годились для подачи воды в оросительные системы - и только. Проблема была в том, что ради подъёма воды на метр-полтора эти колёса нужно было заглубить на два-три. А вот этого позволить себе было нельзя. Глубин таких на реке не было. А те что были, поменьше, назывались фарватером - по ним корабли ходили.
        Потому Немайн пришлось применить ветер - а чтоб не ждать у моря - и правда у моря
        - погоды, озаботиться аккумуляторами. Водяными. Вокруг стройки начали подниматься деревянные башни ветряков.
        Вот тут-то город и потребовал первую кровь. В тот день всё пошло наперекосяк с самого утра, и в попытке исправить хоть что-то Немайн пришлось немало посуетиться. В результате к полуденному отдыху и сама сида, и обе ученицы чуть дышали.
        А ведь ещё прошлым вечером ничего не предвещало неприятностей. Работы закончились с наступлением темноты, сида Немайн сидела с ученицами у окна единственного на весь рабочий посёлок дома с дощатым полом и окнами. Эту хоромину, которую сида воспринимала как времянку, построили ради её сына: тащить свою радость в дом с земляным полом Немайн наотрез отказалась. Теперь она хотя бы не слишком беспокоилась за живой свёрток, что сладко сопел на коленях. Сытый. Отчасти - её молоком. Оно только-только появилось, но маленький уже сосал, а не просто пытался. Радость! Хотя - пока не хватало. И боль не собиралась никуда уходить. Так что, покормив сама, Немайн передавала сына кормилице - для дальнейшей заправки. И убегала - навстречу очередной неотложности. Но вечер выдался спокойный, так что сида и запахиваться не стала - достала зеркальце, принялась изучать груди. Во-первых, потому, что надо, а во-вторых…
        - Красивые. Уже. А раз так болят, значит, ещё растут. Уж следующих, Нарин, тебе не отдам.
        И шутливо погрозила кормилице пальцем.
        - Как скажешь, леди сида, - согласилась та. Другие дети Владычицы, что рождённые, что усыновлённые, Нарин волновали слабо. А этот - он всё-таки немножечко её. Сама носила, сама рожала, сама подарила холмовой девице, надеясь спасти от смерти. И выкормила тоже сама. Пусть сидовского молока сын тоже попробовал - так ему Немайн матерью звать! Вот только… - Леди Немайн, а ты меня не прогонишь? Когда сама кормить будешь?
        - Не прогоню. Не будешь кормилицей - будешь нянькой. У тебя хорошо получается.
        Нарин заулыбалась. Знала - похвала заслужена. Нянька из неё хорошая. Получше, чем из самой сиды. Та в смысле ухода за детьми оказалась особой настолько серой, что оставалось только диву даваться! Хотя, чего ещё ждать от богини-девственницы?
        Немайн принялась зашнуровываться. Серое платье на груди сходилось уже с трудом. Пора отдавать Сиан. Вшить вставку в это чудо портновского искусства Немайн не решалась. И хотя младшей старшей сестре оно пока длинновато - пусть порадуется. Убрать подол не лиф перешивать, - дело простое и недолгое. Эйре на полчаса работы. Вот и ещё одна ниточка, связывавшая её с прошлым, порвалась. И это было хорошо! Захотелось петь. Воровато покрутила ушами, поворочала головой. И как дотерпеть до вечера?
        Первым деянием по прибытии ко Кричащему холму стала топографическая съёмка местности. Выглядело это крайне благочестиво: один человек держит простой крест, другой его рассматривает через приспособление, также оснащённое крестом, но кельтским, вписанным в окружность. Затем топографы были приданы землекопам - следить, чтобы уклон "мощёных рвов", будущей канализации, был не меньше допустимого. Чтобы дрянь не задерживалась, а стекала в море. По этой же причине за качеством работы над формированием будущих коллекторов сида следила пристальнее, чем римский инженер за новой дорогой - а римские дороги пережили века.
        Камень взяли из пещеры Гвина и с вершины холма. Ледниковые глыбы раскалили огнём, охладили уксусом. Вышло дымно, вонюче, и совсем не так благочестиво, как топографическая съёмка - но знакомо. Потрескавшийся камень раскалывали, поливая деревянные клинья водой. Те разбухали и разрывали валуны. А дальше в ход шли уже молоты и зубила. Камни требовалось точно подогнать друг к другу.
        А там дошло и до башен. Которые начали расти на глазах. Всё шло хорошо - до этого самого утра! Началось - едва засветло. Сидовское засветло. Когда Немайн выбралась из комнаты со спящими близ дверей ученицами - умываться. Плотно сжав веки и размазывая по лицу пахнущее ивовыми почками мыло, сида ещё успела подумать, что в погоне за новизной человек вечно повторяет прошлое: двадцать первый век с его моющими жидкостями оставил твёрдому мылу очень узкую нишу - а ведь некогда оно было самым распространённым. Вот только в седьмом веке до него не додумались. А потому снабдили чистоплотную сиду бочонком жидкой дряни, весьма ощутимо пованивающей рыбой. Потому как римская манера отчищать грязь маслом и пемзой ей пришлась решительно не по душе. При этом, мыло у римлян было! И твёрдое. "При римлянах это были такие твёрдые лепёшки", которые римлянки-брюнетки пытались использовать для осветления волос. А хитрые британки, в том не нуждающиеся, нашли, что мыло меньше сушит кожу, чем сода, которой пользовались до того. А ещё его оказалось удобно использовать при стирке в устроенной Кейром машине!
        Но чтобы использовать этот «шампунь» для тела, нужно было избавиться от гнусного запаха. Что почиталось личной заботой каждой женщины. И обеспечивало Анне верный доход - её травные экстракты особенно ценились. Мужчинам ароматное мыло готовили жёны, матери, сёстры. А нет - так и рыбным обходились.
        От удовольствия сида плескалась шумно и неосторожно. И только собиралась открыть глаза, как нога скользнула по мокрому полу, руки сдуру да сослепу ухватились за чашу с мылом… Одно хорошо - та была деревянная. Не разбилась. Но содержимое обильно плеснуло в распахнувшиеся, чтоб помочь шатающемуся телу сориентироваться, глаза.
        Немайн зашипела и сунула голову в таз. Зря. Мыла было много, так что вода сразу же стала едкой, зато голову окутала пена, норовящая залезть в рот и ноздри. Щёлочь на связки - такого сида не хотела. И задержала дыхание. Большая бочка, с вечера залитая доверху - на завтрашние нужды хранительницыного подворья, стояла во дворе. Найти её вслепую - ничего проще. Если не торопиться. Но глаза беспощадно резало - а потому Немайн заработала несколько синяков, пока не подоспела помощь…
        А когда рыжие патлы спрятались под тёплое - с камина - полотенце, со стороны пристани раздался резкий звон била. Дромон явился на пару часов раньше, чем ждали. Пришлось идти встречать очередное пополнение. Которое оказалось не обычной мешаниной из рабочих, торговцев и желающих записаться в дружину. Первым со сходен дромона спрыгнул возмутительно знакомый мальчишка.
        - Тристан! - ахнула Эйра, - этот-то что здесь делает? Его родители не отпустили. Уж это точно!
        Анна пожала плечами. Не отпустили, значит, сбежал. Сорванец! У самой двое. Вот только её мальчики - включая мужа - привыкли к ежовым рукавицам. Вот и теперь - наверняка ведь к матери хотят - но не смеют мешать её новому ученичеству. Ждут, пока сида отпуск даст. А Тристана родители избаловали. Конечно, врач и глава гильдии ткачей - люди занятые, видя детей настроены с ними тетёшкаться. Даже если из воспитательных соображений нужно ругать или пороть.
        А этот из семьи утёк. И ладно бы - всерьёз хотел учиться у сиды. Правильным вещам. Так нет. В голове одна драка…
        Анна ошибалась. В голове у Тристана была не драка - а злость и обида.
        Выслушав беглеца, Немайн хмыкнула.
        - И ты ушёл из дому из-за детских подначек? Ну нет, в ведьмы ты точно не годишься. Вот поговори с Анной, та расскажет, какое к ведьме отношение. И чего это стоит - при таком обхождении не превратиться в злобную ядовитую тварь, а остаться хорошим человеком и заслужить общее уважение. Да и рыцарь бы скорее бросился в бой с обидчиком, чем сбежал!
        - А я и бросился! - Тристан гордо вытянулся, - Точнее, на поединок его вызвал. Вот только брат меня сразу скрутил. И смеялся долго…
        - Сила солому ломит, - сообщила Немайн, - но это не повод из дому уходить. Оставить записку родителям или передать словечко через сестёр ты, конечно, не догадался?
        Тристан пожал плечами.
        - Ну да, это взрослые штучки, - сида присела на пятки, и теперь смотрела глаза в глаза, - но несносным ты ведь находишь одного только среднего брата?
        - Ну да!
        - А за что остальных наказал? Они же беспокоиться будут! Ладно. Я им письмо напишу. А пока, раз уж ты тут, продолжим занятия…
        Тристан получил задание на выработку правильного шага, и был рад-радёшенек - мулинеты ему изрядно надоели, простая гимнастика не вызывала в душе подъёма. А шаги - они были настоящие, боевые!
        Вот тут и раздались встревоженные крики от поднявшейся уже на два десятка метров стены жилого донжона.
        - Подъёмник, - громко сказала сида, - следовало ждать. Ох, голова моя, голова…
        И глупая, и мокрая - чего доброго, заболит, прохваченная ветром. Вся надежда на печку внутри. Но вот как раз на голове бурого жира немного. Можно и переохладиться.
        Причитала она уже на бегу, а потому и замолчала быстро. Рот был нужен - дышать. Уже на месте - когда все крестились - кивнула. Система безопасности сработала. К сожалению, не до конца.
        - Подъёмник упал, леди сида, - доложил мастер, возводящий башню, - по счастью, не совсем. Зацепился за леса твоими лапками на верёвках. А мы-то думали, опять дурная работа…
        В голосе мешались радость и удивление. Надо же! Эта штука работает!
        - А это что?
        Вот именно - что. А несколько минут назад был кто - живой человек. Не повезло - высота такая, что выжить можно. Но - упал неудачно, головой. Как раз на камни, которые должны были ехать наверх следующим рейсом.
        - Выпал, - голос мастера был безразличен. Погибший не относился ни к его клану, ни к его ремеслу. Чужак, из тех что приплыли на дромоне. Да ещё и чужак глупый, - Не привязался. А остальным мы сейчас со стены верёвки спустим. Так что не беспокойся, леди сида…
        И осёкся. На месте симпатичной девчушки стояла грозная владычица холма. Глаза-плошки, нос-кнопка, ушки-треугольники - всё осталось на месте. Поменялось выражение. Да ещё улыбчивый ротик зло перекосился набок, клычки приоткрылись. Маленькие, да острые. Мастеру сразу вспомнилось - сиде позволено есть мясо в постные дни. Потому, что росомаха хищная…
        - Я беспокоюсь, - прошипела сида, - потому, что верно спроектированное и удачно испытанное устройство не сработало. И это привело к смерти земной вот этого человека. А, возможно, и к смерти вечной. Получается - либо он самоубийца, раз не привязался. Тогда ему дорога в ад. Либо он убит мной, сделавшей страховку ненадёжной. Тогда на мне очень тяжёлый грех. Либо… Срубите леса. Я хочу осмотреть подъёмник.
        - Да что его смотреть, - вздохнул мастер, - и так всё ясно. И вины, леди сида, твоей тут никакой нет. Гремлины. За ними не уследишь.
        - Это ещё кто? Рассказывайте. А заодно…, - сида дёрнул ухом, оглянулась, - Эгиль, ты уже здесь? Сними мне эту штучку, хочу посмотреть, что с ней стряслось. И что за гремлины такие.
        Норманн пригладил бороду.
        - Гремлины? Суеверие. Нет никаких гремлинов. По крайней мере, на требюше их нет.
        - Нет кого?
        Мастер-каменщик и Эгиль переглянулись.
        - Я говорил, - сказал викинг, - их нет. Вот, даже леди сида о них не знает!
        - Значит, они новые… - вздохнул мастер, - Камбрия такая страна, что в ней новые фэйри заводятся, как черви в муке. Было бы место. Вот у нас гремлины завелись. Ясно теперь, почему их леди не отвадила. За ними и так не уследишь, а ты о них и не знала. В общем, ребята говорят, повадились к нам на стройку такие существа. Препаскудные! Очень уж машины твои не любят, и вообще всё сложное. А потому норовят сломать. Где верёвку перекусят, где рычаг нажмут когда не надо. Видели их, правда, редко - и то случайно. Маленькие, говорят, в красных и чёрных балахонах. И ступни не как у людей, а утиные. Жёлтые и с перепонками…
        Полчаса спустя он уже не описывал гремлинов, а держал за шиворот очень несчастного жилистого человека в грязноватой рабочей одежде с перевязью кэдмановских цветов. Этот бедняк, даже несмотря на ноябрь, ходил без пледа, но знак принадлежности к клану носил.
        - За машиной присматривал именно ты, - скучно напомнила сида, - Сам вызвался. Мол, слаб таскать камни, зато смышлён. Ну-ка напомни, что ты должен был делать?
        Смотритель подъёмника оттарабанил.
        - Сейчас спустят лифт, - вставила сида незнакомое слово, - но я и так вижу: правый страховочный торсион не вытолкнул лапу. Оттого площадку и перекосило. Скорее всего.
        Эгиль хмыкнул. Если Немхэйн говорит "скорее всего" - значит, точно. Хуже того. Выяснилось, что торсион за три дня не перетягивали ни разу. Вот и ослаб. Хорошо хоть второй сработал… Тут взорвалась Анна.
        - И эти люди сочиняют байки про гремлинов! А ведь машина - она заботу любит. Вот в меч, скажем, или корабль - переходит же часть души мастера? А почему в требюше, колесницу или подъёмник - нет? Вот вещь на них и обижается. За дурное обращение, за небрежение, за неухоженность… Я верно всё сказала, наставница?
        Для рабочих это было самое то. Да и вообще для седьмого века. Так что Немайн поспешила подтвердить.
        - Всё так. Могу добавить: обычно, чем машина сложнее, тем она капризнее, тем больше заботы и ухода требует. Вот теперь, пожалуй, всё.
        - А с этим что делать?
        Смотритель, надеявшийся, что про него не вспомнят, свесил голову. Сида никогда ни про что не забывает… Ей, разве что, времени может не хватить. Или другие дела найдутся.
        - Что делать, что делать… Он убил? Убил… Без умысла. Значит, пусть цену крови платит. У погибшего есть кто? И штраф. Мне. Впрочем, не привязавшись, погибший половину вины взял на себя. Так что справедливо будет, если виновный внесёт только половину виры за свободного безземельного человека. И штраф такой же. По двадцать пять солидов, стало быть. Не уплатит сам, пусть просит у клана. Не уплатит клан - казним.
        - Так он из твоего клана.
        - Верно… Значит, мне он должен двадцать три солида. Видите, я свою долю внесла.
        Брезгливо дёрнула ушами и двинулась прочь. Рабочие провожали её взглядами. Пока Эгиль не разрушил тишину.
        - Чего стоите? Хотите, чтобы за этот день вам не заплатили? Насчёт похорон и отпевания я распоряжусь.
        Тут сида остановилась.
        - А на ком теперь машина будет?
        Рабочие принялись прятаться друг за друга.
        - Двойная плата, - напомнила сида, - а всего и надо, что простая аккуратность.
        Стали переглядываться.
        - А гремлины?
        - Нет их. В природе.
        - А вдруг заведутся?
        Немайн собралась было вякнуть, что машину батюшка Адриан освятить может - но осеклась. Вот тогда точно не пошевелятся до следующего трупа. Да ещё и церковь обвинят в неминуемом несчастье. Что ж. Суеверия, так суеверия! Сида нарочно пошевелила ушами - чтоб все вспомнили, кто она, хитро прищурилась и объявила:
        - А если грамотный человек возьмётся, тройная. Машины таких любят, а гремлины боятся. Точнее, боялись бы, если бы существовали!
        - Так где их взять, грамотных? - спросил мастер, - Тут не Кер-Миррдин и не сидовский бруг! Я вот понимаю, например, в чтении и даже письме, ну так я на иной работе нужен.
        Сида неверяще провернула уши. Как человек бы оглянулся.
        - Что, совсем никого?
        - Леди сида…
        Немайн повернулась на голос. Девушка… Нет, молодая мать: платье, точно как у Немайн. Наверняка и ребёнок где-то есть. В руках - узелок. Угощение? Мужу, брату, отцу?
        - Может, я подойду?
        Начала ещё слышно, а последнее слово только Немайн и услышала.
        - Ты грамотная?
        - Да, леди сида. У нас многие девочки грамотные. Мальчиков важному учат, а нас так, баловству. Нет, я умею биться копьём и мечом! Вот только толку от меня…
        Немайн рассмотрела грамотейку. Две толстые каштановые косы - практичная причёска на войне. Кинжал на поясе, плед наброшен по-мужски, через плечо. Цвета Монтови. Полноправная! А росточком немного выше.
        Та внимание сиды восприняла по-своему:
        - Леди Немайн, не смотри, что я маленькая. Ты же тройную плату обещала? А я себе помощника найму за полуторную. И уж прослежу, чтоб всё было натянуто и прилажено. Я аккуратная, у меня даже молоко никогда не убегало… Вот кого хочешь спроси. А гремлинов я не боюсь!
        - Медб… - простонал один из рабочих, - уймись.
        - А что? - спросила Немайн, - Звучит разумно. Отныне подъёмник на тебе.
        Та немедленно показала своему мужчине язык.
        - Ты ей муж или брат? - поинтересовалась у того Немайн.
        - Муж, - мрачно сообщил тот, - и не быть мне больше счастливым человеком! У Медб характер точно по имени! Брак у нас равный, а зарабатывать она теперь будет больше. Со свету ведь сживёт! Хоть разводись…
        - Не надо со мной разводиться! - испугалась Медб, - Ну, хочешь, я не буду следить за машиной?
        - Поздно, - пожала плечами Немайн, - Во-первых и в главных, я тебя назначила. Во-вторых, ты будешь помнить, как муж тебя загнал под лавку. Если ты и правда характером в королеву коннахтских сидов, он и месяца не проживёт! Впрочем, у него ещё есть шанс всё исправить.
        - Какой?
        - Выучиться грамоте. И освоить работу с ещё более сложными машинами, чем ты! Ну, или перезаключить брак - с твоим преимуществом.
        - Не выучится он. Бычок бычком: красивый, сильный. Эээ… Ласковый. Так что пусть сразу признает, что я главней!
        Раскраснелась, руками стала помахивать. Брови сдвинулись, глаза налились азартом спора. А муж кулаком по стене:
        - Выучусь! И устроюсь к норманну на камнемёт!
        - Не выучишься! Я умнее.
        - Нет, я!
        - Да ты даже слово «требюше» выговорить не в состоянии! И учить я тебя не буду!
        Тому словно пощёчину влепили.
        - Медб, ты что, правда хочешь развестись?
        - Не хочу! Но я тебя учить не буду. Так нечестно потому что! И некогда будет мне! Теперь же не только ребёнка да тебя - но и великана деревянного обихаживать придётся…
        - Другого учителя найду.
        - Глаза выцарапаю!
        - А если он мужчину-учителя найдёт? - поинтересовалась Немайн.
        - Ну, тогда хорошо… Но кого ж это? Мало таких и все заняты. Разве батюшку Адриана уговорит! Хотя вот: пусть учится не один. И прилюдно. А то получится - на глазах жены по бабам бегает.
        - А девиц и дам, значит, грамотных много? - на Немайн и смотреть-то было весело: так вся насторожилась, уши вперёд насторожились.
        - Много… У нас, у Монтови, много. Почти все. Мы ж римлянки! Только… не будут у нас учиться. Зазорно. Ну, разве только мой, оттого, что деваться некуда.
        - А остальным тоже некуда. Скоро такой выбор будет: кто учёнее, тот и командует. Вон, Эгиль. Чужеземец - да умеет многое. На стройке - третий после Бога. А Харальд? А греки с дромона? Так что…
        Назавтра в Кер-Сиди срубили три временных школы. Для мальчиков, девочек и взрослых. Последняя была общей - специально, чтобы мальчики и их родители догадывались: не выучишь парня грамоте в детстве, взрослому придётся позориться перед девушками. И всё равно в школе для девочек оказалось как бы не в три раза больше учениц, а в мальчишечьей скамьи пустовали. Преподавателями оказались два приехавших с викариев монаха - и три десятка камбриек. Ни один мужчина-гленец на эту работу не пошёл, хотя Немайн и положила им полуторную, по сравнению с простыми рабочими, плату. Проблема с начальным образованием худо-бедно разрешилась. Пора было приниматься за специальное, среднее и высшее… Увы, тут дело обстояло неизмеримо хуже. И всё-таки… Харальд с удовольствием рассказывал о правилах скальдического стихосложения, заодно вбивая основы единого пока датско-шведско-норвежского языка и настраивая головы на способность к логическому и абстрактному мышлению. Беженцы из Египта взялись за латынь и греческий. Друида удалось уговорить преподать основы травного дела. Механику - под наименованием "основ волхования" взялась
вести Анна. Сама она уже вполне освоила то, что наставница, вслед за древними египтянами, повадлась называть простыми волшебными вещами: принципы действия рычага, блока и других устройств этого рода. Поуговаривать, конечно, пришлось - но, в конце концов, Анна признала, что знание людьми некоторых азов никак не повлияет на её, Анны, статус, скорее наоборот, добавит уважения. А работа - ненадолго. Только подготовить смену.
        - Это ведь не настоящие ученицы. Просто борьба с невежеством. Должен же кто-то будет работать у машин, которые придумаешь ты и те, из кого ты выучишь настоящих ведьм. А настоящих Учеников много быть не может…
        Заставлять учиться некоролева не могла и не хотела. И теперь, представляя будущую гленскую армию, не знала, за голову хвататься, или со смеха покатываться. Такая картина стояла перед глазами: операторы тяжёлого оружия все женщины, по крайней мере, первые номера. А санинструкторы - все мужчины. Потому, что идти к друиду было более почётно. Правда, двое-трое парней явились слушать Анну - как ученицу сиды. Со временем перекос должен был устраниться сам собой, но пока система оказалась поставлена с ног на голову.
        Немайн же перед ночным сном ещё раз поговорила с ученицами.
        - И вот ещё, - сказала Немайн ученицам за ужином, - Как видите, зависеть от доброй воли механика - невесело. Медб, конечно, дама аккуратная, хотя и горячая. Но вот, например, заболеет у неё ребёнок, муж уйдёт… Тут она и забудет пнуть лишний раз подручного. И снова труп. И хорошо, если один!
        - Не надо! - попросила Эйра, - Она хорошая!
        - Зачем ты её так? - спросила Анна, - Или просто - судьба?
        Без всякого недоумения переждали смех наставницы. Если уж начала пророчить - должна и вести себя при этом соответственно. Впрочем, Немайн начала привыкать к тому, что её часто понимают не так. И что переубеждать трудней, чем зайти с другой стороны. И взять двух кабанов на одну рогатину!
        - Непреодолимой судьбы не бывает, - отрезала сида, - так что всё в руках самой Медб. И наших. Что можно сделать, чтобы трос не обрывался?
        - Избавиться от троса, - немедленно отреагировала Анна, - Нельзя ли не поднимать лифт за крышу, а подпирать его снизу?
        Полчаса спустя они с Эйрой добрались до архимедова винта, и легли спать довольные, придумав очень нужное в хозяйстве заклинание, да ещё и человеку судьбу исправили. Немайн тоже осталась довольна - хотя и убедилась, что никакие новые слова к инженерному делу не прилипнут. Хотя бы потому, что получались у неё таки ведьмы! Просто их колдовство работало, и надёжно… Что ж. Ведьмы и чародеи? Так тому и быть!
        Таков был первый несчастный случай, с ним было понятно. Насчёт души в машине викарий и не сомневался: человек потому и создан по образу Творца, что сам наделён правом творить. И если Господь наделил человека способностью к обожению, уподоблению себе, то отчего и мастеру не вложить в вещь способность к очеловечиванию? А значит, способность чувствовать и реагировать. А что пастве пришлось три для читать проповеди в духе Максима Исповедника - не беда, а повод лишний раз самому припомнить тяжёлоязычные, но исполненные истины аргументы - против которых в своё время не устоял блестящий, но несколько легковесный оратор Пирр. Перевести высокие слова в простые оказалось куда как нелегко, но гленцы после речей викария расходились уверенные, что инструмент, и вообще всякая добрая вещь любит уход, а вот разных мелких бесенят придумывать, чтобы оправдать собственное разгильдяйство - не следует.
        Зато второй случай суеверия укрепил, и с ними пришлось бороться. Уж насколько вышло…
        Анна спокойно спала - и явно до утра просыпаться не собиралась. А вот Эйра поворочалась и проснулась. Немайн не было. Арфы - тоже. Эйра вспомнила - сестра дома играла шелковинкам. Стала интересно - кому здесь? И - где? В доме её не нашлось. Эйра развела руки и показала отсутствующей сестре-наставнице язык. Эта задачка была из очень простых.
        Всех дел - притвориться спящей. Подождать, пока Немайн соберётся. А потом разыграть собственное пробуждение и поиграть в вопросы.
        - Я не играю, - объяснила сестра свистящим шёпотом, - я пою. В пещере Гвина. Уже неделю. А что?
        - Там осталось что-то опасное? Нужно предупредить работников каменоломни.
        - Нет там ничего, не беспокойся. Ой, Анна проснулась…
        - Я и не спала, - зевнув, сообщила старшая ученица, - Вижу, сестра твоя не спит. Значит, задумала что-то. Нужно проследить. Чтоб не влипла. Да и интересно. А зачем ты там поёшь? Если опасности нет?
        Немайн издала вздох. Тот самый, который купцы прозвали жадным. Предполагалось, что просто так, для себя, ей петь не положено. Потому как её пение - ужас и паника, и не всегда только в рядах врага. Иногда и своим достаётся. А если - хочется? Как птице - летать?
        - А почему Тристан палкой машет и боком прыгает? Мне нужно тренироваться! Чтобы петь лучше. И чтобы вообще не разучиться петь…
        А ещё - подготовиться к поступлению в консерваторию. Во сне. По крайней мере старик-композитор, который снился Немайн с завидной регулярностью, заверял, что как только она сочтёт себя готовой к поступлению, консерватория немедленно приснится. Вот только петь для этого нужно не только во сне.
        В пещеру пошли втроём. Немайн пела вокализы, Эйра щипала арфу, Анна наслаждалась - выходило, что богиня и арфистка-аристократка играют персонально для неё. Голос Немайн казался холодным, узким и блестящим, он совершенно не подходил к внешности больного ребёнка, которую избрала себе сида для поселения с людьми. За ним стояло что-то могучее, великолепно-льдистое, жестокое, но не бездушное. Но вот в том, что голос сиды может убивать, Анна понемногу начала сомневаться. А зря.
        Поутру каменотёсы вытащили из пещеры человека. Который вечером во всеуслышание хвалился, что собирается подслушать пение богини! Ну вот и подслушал. Как сказал один из кэдмановских вояк: "Если я стреляю из лука в мишень, человек, добровольно вставший перед ней - самоубийца!" Что голос сиды - оружие, знали все. Что убивает Неметона по-свойски, чистенько - тоже. И на этот раз вышло не особенно жестоко. Друид-лекарь, осмотрев убитого, вовсе насмешливо хмыкнул, и сообщил, что богиня просто пугнула наглеца. А тот с перепугу да сослепу - факел-то зажечь не осмелился
        - ударился о камень головой. И вот всё об этом дураке!
        Немайн же констатировала факт: вокализы действительно оказались оружием. Психологическим. Услышав нечеловеческие завывания - а Немайн, шалости ради, забиралась на распевке в четвёртую октаву, хотя в основном пропевала середину и низы, как советовал призрак из снов - бедняга, решивший переночевать в пещере и послушать пение сиды, испугался. Что ж, валлийское любопытство иногда бывает пороком. То, что хранительница правды выплатила виру клану погибшего, все сочли жестом щедрым и необязательным. Анна даже помянула "добренькую сиду-транжиру", а Тристан заявил, что это истинно по-рыцарски.
        Немайн этот случай прибавил работы, создав славу добренькой. Из-за чего к ней полезли судиться с мелочами, отвлекая от настоящей работы. Чтобы не терять на суд больше одного дня в неделю - ради действительно важных дел вроде споров между кланами - пришлось ей кодифицировать валлийское обычное право. И назначить нескольких заместителей - по одному от каждого клана, велев судить тяжбы внутри кланов, при желании сторон и дозволении старшины, по книге сиды. И присягу принести: "Читать, что написала Хранительница Правды, без искажений, без пропусков, без дополнений, то, что подходит случаю. И да покарают меня Господь-Спаситель и Владычица Холма, если я нарушу клятву"… Текст клятвы судьи зачитывали перед вынесением суждения о деле. Процесс записывался. К изумлению Немайн, кодекс оказался очень куцым: множество обычаев настолько сами собой разумелись, что заносить их на пергамент никто и мысли не имел…
        Помимо обычаев, сделки тоже ленились заносить на пергамент. И начиналась у Хранительницы Правды головная боль. То ли и правда головушку застудила, то ли - и вправду умучили. Дела шли как одно: межклановые, сложные, записей - никаких, видоков много, но все говорят по-разному. Своего филида-запоминателя в округе нет. Хорошо, хоть уголовщины сегодня нет! Воров - мало, убийство сиде не принесут - сами разберутся. Обычными способами. А вот хозяйственные да торговые вопросы - дело другое…
        - Я первую половину выплатил.
        - Не выплатил!
        - Выплатил, овсом…
        - Но овёс нынче дёшев!
        - Но когда я платил, он был дороже…
        Немайн сидела в просторном кресле судьи - на пятках. А что поделать, если иначе тебя не рассмотрят в недрах этого циклопического сооружения. А вот так, да если выпрямить спину - острия ушей лишь немного не дотягивались до верха спинки. На которую, впрочем, не опереться - теряется где-то сзади. Даже Анна Ивановна, даром, что богатырского сложения, даже Эгиль - и те признали - трончик великоват. Харальд великана Имира помянул. А Тристан просто уточнил - это стул или кровать?
        Впрочем, сейчас-то спина наклонена вперёд. Подбородок покоится на сцепленных в замочек кистях. Хочется зевнуть. Но вместо этого приходится опрашивать свидетелей: "Сколько стоил овёс четыре месяца назад?"
        Наконец, удаётся что-то придумать. Обе стороны расходятся, ворча. Дело решено, и они скорее недовольны долгим разбирательством. А несчастной сиде - решать следующее! И, видимо, серьёзное да сложное. Уж больно люди солидные пожаловали. В том числе ирландка-судовладелица. Неужели снова рыба?
        Немайн захотелось заткнуть уши. Прошлого "дела о рыбах" ей хватило надолго. Хорошо хоть, отец Адриан не стал оспаривать решение публично. Зато потом попытался пропесочить с глазу на глаз, этак укоризненно - мол, отчего и почему решение не в пользу Церкви? Фактов-то нет!
        - Потому, - сида почти рычала. Высоконько, ну да уж как могла, - Потому, что вы тут без года неделя. Где священники из местных? Какой процент оснований домов освящён? Не по городу, а по хуторам-деревням? Сколько пар венчано? Сколько священников рукоположено? А рыбу вынь да подай… И, кстати, где книги, в которые вы записываете подати?
        Адриан подал ей со стола толстую, малость истрёпанную книгу. От первого же взгляда внутрь сида уныло сгорбилась.
        - Так… И что, святой отец, у вас вообще всё свалено в одну кучу? Так это именно куча и получается, а не документация. Отче, ну ты же грек, как же так можно…
        - А как? - спросил тот устало, - Посмотри на свой Кер-Сиди. Где мраморные дворцы? Где высокие и толстые каменные стены? Где мощёные улицы? Молчишь? Не всё сразу…
        - Так город строится, и это видит всякий, - сида осела на пол, будто мех из которого вышел воздух, принялась расправлять складки на платье, - и церковь тоже строится. Каменная. А вот как строится тело Церкви - не вижу. Впрочем, это дело совета… Который, заметь, вполне может счесть, что римская Церковь не выполняет свою работу. Призовёт валлийцев, ирландцев или африканцев. За ту же десятину. Разумеется, римскую миссию никто изгонять не будет, я прослежу, но десятины вы получать не будете. Её получать будут те, кто займётся делом!
        - Священников учить долго… - заметил викарий, - Но дети, которые сейчас учатся у моих монахов, со временем…
        - Ясно, - сида захлопнула книгу, - пришлёшь кого-то из твоих, покажу, как бухгалтерию вести надо. Пока - хотя бы по двум книгам. Что до остального…
        Пожала плечами, поклонилась. Цапнула со стола кусок хлеба и убежала держать свой гейс дневного сна.
        И вот теперь - снова рыба? Речная рыба, подлежащая десятине? За что?!!
        - Леди Немайн, - торжественно начал один из явившихся, - мы хотели бы не суда, но возможности его избежать. Мы убедились, что призыв свидетелей на заключение сделки не всегда удобен, и не всегда свидетели добросовестны. Мы хотели бы заключить соглашение в твоём присутствии, как Хранительницы правды, чтобы оно было твёрдо. Чему ты улыбаешься, Владычица Холма?
        - Тому, до чего и сама должна была додуматься! - провозгласила сида, - Вы совершенно правы: сделка, заключаемая тремя сторонами, из которых одна заинтересована в её точном исполнении, будет гораздо надёжнее. И я с радостью вам помогу. Но, боюсь, на все важные контракты меня не хватит… А потому я спрашиваю: не хотели бы вы, а также и иные досточтимые граждане заняться этой работой? Исходя из дозволимого процента за посредничество, разумеется? Я с удовольствием приму в таком деле участие - хотя бы потому, что могу многое подсказать. Согласны? Тогда, для начала, название: "Расчётный дом Глентуи"…
        А вот того, что будет дальше, сида не ожидала. Да, ещё несколько грамотных горожанок превратилось в служащих расчётного дома. И их пришлось натаскивать. Наскоро срубить очередной длинный дом под контору и заложить фундамент для постоянного каменного здания. Но - главным сюрпризом оказался самый распространённый вид сделки!
        Свадьба. Батюшки Адриана-то хватало только на старшину, и он почитал это порядком естественным. Хотя и собирался распространить венчание на всех - позже, когда удастся обучить и рукоположить достаточное число священников. А большинство ограничивалось обычным объявлением при свидетелях. Хотя и помнило, что в Риме порядочные люди поступали не так. Теперь же признаком правильной свадьбы стал визит в устроенную Немайн клиринговую контору. Через процедуру прошёл не один десяток парочек, когда сида схватилась за рыжую голову. И ворвалась на очередную свадьбу.
        - Согласна ли невеста на заключение сделки? - весело спрашивала сотрудница дома.
        - Да.
        - Известны ли кому либо из присутствующих какие-либо причины, по которым сделка не может быть заключена?
        - МНЕ!!! - рявкнула с порога Немайн. Уши вразлёт, красная грива всклокочена, вся в белом без вышивок - значит, сейчас она именно хранительница правды. За спиной хмурятся двое учениц и шестеро свеженабранных рыцарей. Все - с новенькими стальными мечами, но в кольчугах только трое.
        Невеста упала в обморок. Жених подхватил, пошатался, и составил ей компанию.
        - Что именно тебе известно, ввеликолепная? - губы у девушки-клерка дрожали.
        Немайн между тем потянула носом, и радостно прощебетала:
        - Что значит свежесрубленный дом! Пахнет так, что голова кружится. Здорово. Жалко менять всё это на камень. Но, увы, дерево имеет свойство гореть… Ах, да я же совсем не о том. В брачный контракт не включена клауза о непередаче контракта. А также любых прав и обязательств по последнему! Это вполне достаточная причина для остановки церемонии, не находите?
        Немайн подошла поближе к молодым, пошлёпала жениха по щекам. Когда тот открыл глаза, села рядышком на пятки.
        - Невесте я такого и рассказывать не рискну, - хихикнула она, - а вот тебе - пожалуй, покажу. Чего вы тут едва не понатворили. А кое-кто и успел!
        Она слегка нахмурилась, припоминая имя клерка.
        - Гверид, подними две пары последних контрактов. Ага, на невест и женихов. С одинаковыми условиями. Равные? Подойдёт. А теперь, разошли этим сладким полупарочкам уведомления, что всвязи с возникшими обстоятельствами, "Рассчётный дом Глентуи" находит необходимым передать их контракты… Ну, допустим, крест-накрест. Мэддок, Хоуэл - доставьте.
        И препакостно захихикала.
        - Так что ж это получается? - спросил из толпы родственников кто-то солидный, - Ты можешь мужей жёнами поменять?
        - Могу. А могу и развести, и компенсацию выплатить. Право, уважаемые, нужно смотреть, чего подписываете. И, кстати, об этих парочках - обе городские?
        - Да, лиди сида.
        - Отлично. Не прибегут через час, будем считать трансфер состоявшимся. Хороший урок выйдет. Тогда Гверид поднимет ещё две пары… Заодно узнаем, врал ли Цезарь, когда писал о бриттах, что у них в обычае жениться всей деревней на ком попало!
        Час - это, конечно, долго. Но именно через час била должны были сообщить об окончании рабочей смены. Зато обе пары успели явиться - и не одни, а с роднёй. И неплохо вооружённой. Впрочем, сида, не обращая внимания на копья и щиты, сунула бумаги под носы и носики.
        - Чьи подписи? А за неграмотных пальцы? Ну-ка отвечайте! Вот и храни правду с такими! Ладно. Сегодняшнюю мою выходку можете считать шуткой. На грядущее - знайте, что подписываете! Гверид, милая, подними все брачные договоры. Нет, не все сегодня, я же не зверь, я добренькая… И подготовь извещения, что, в случае, если брачный контракт не будет перезаключён по новой форме, включающей клаузы о запрещении транфера как гражданского состояния в целом, так и любых прав и обязательств по нему. В противном случае мы считаем возможным производить указанные трансферы по нашему усмотрению. И прибавь лично от меня, я подпишу: а кто будет сам злоупотреблять такими бумагами - в гости приду. Песни попеть!
        Может, именно из-за этих угроз - и забегавших слухов, батюшке Адриану взбрело в голову опровергать слухи о смертоносности сиды. На практике. Так что три следующие ночи он провёл в пещере. Распевки - терпел, но когда Немайн начала петь незнакомые песни на странной, невозможно вульгарной латыни, оторопел. Сначала вообще принял за персидский или армянский, но знакомые корни слов выдали. Викарий ещё раз пришёл к выводу, что последние четыре года базилисса провела не в странном, а в очень странном месте!
        А проповеди стали более успешными - люди сходились со всей округи. Священник отнёс это на то, что ежевечерние евангельские чтения Августины не только зародили в душах дополнительную крепость веры, но и породили вопросы в умах, ответы на которые и должна давать пастырская проповедь. И был не прав: ходили на него. Посмотреть и послушать человека, который ходил на холм Гвина, и вернулся в незапачканных штанах. Который, не будучи учеником сиды, слушал её пение, и оставался жив и доволен. Очень мудрый и могущественный человек. Такого стоит выслушать. А если уж удастся понять - совсем хорошо!
        А письмо было почти закончено. Оставалось только прибавить к нему последнюю новость.
        "А напоследок - забавное. Немайн велела разослать письма ко всем соседним правителям с извещением о новом государстве, приветствиями и добрыми пожеланиями - и написала их по-камбрийски. Разумеется, его переведут! По крайней мере в Мерсии и Хвикке. И если "Хранительница Правды" будет переведена точно по смыслу, то "Владычица Холма" будет выглядеть титулом или епископским, или императорским. В зависимости от воли человека, что будет переводить письмо…"
        Жар кузни Лорн ап Данхэм чувствовал безо всяких термометров. Он даже не знал, что это такое - но по тому, как светится расплав в тигле, мог сказать многое. Вот и теперь он следил за тем, чтобы температура оставалась ровной. Не позволял себе отвлечься ни на вздох - чтоб подмастерья не испортили столь тяжко давшуюся работу. А заодно и двадцатилетней выдержки слиток железа. Один из самых старых, которые заложил сам Лорн. Тронуть переданные два дня назад друидом-кузнецом слитки столетней «выдержки», он не посмел, памятуя, что сварить сталь в печи нового типа он может, а вот расплавить - нет.
        Главном его достижением была печь - почти такая же, так печи Неметоны, только маленькая. На один тигель. А потому пришлось многое придумать - как подвести воздух от мехов, например. Но вот - уже не в первый раз своё место занял тигель, только теперь ему жариться долго - и очень точно. Лорн и сам толком не знал, на что он надеялся. Просто приметил, что сталь, пробывшая в тигле дольше и при более тщательном слежении за температурой, выходит лучше. Вот и решил выжать из себя всё, на что способен. Надеясь на то, что сталь оценит искусство и нужду. Ведь слитку должно быть крайне почётно оказаться перекованным в первый меч Британии, новый Эскалибур. Кому-то сида его вручит?
        А ещё капризность нового угля! На каменном угле работать Лорн умел - но кокс оказался значительно привередливее, загорался с трудом. Пришлось его уважить древесным углем, тут и кокс не выдерживал: как это? Плавка - без меня? И разгорался ярче и жарче запала. Но древесный уголь горит быстро, очень быстро, и проседает, открывает тигель. И тут нужно подсыпать кокс - быстро, ещё быстрее, иначе можно задеть тигель. И даже опрокинуть!
        Лорн догадался забрасывать топливо в печь в мешочках - ткань сгорала мгновенно, остальное распределялось кочергой. После этого подмастерье начинал качать меха медленнее - а Лорн следил и не сознавая того, считал и чувствовал каждый взмах, уменьшая поток воздуха к более долгоживущему топливу потихоньку, следя, чтобы пламя не задохнулось - но и не опьянело. Ориентировался он по цвету топлива, огня, и по пышущему от печи жару. Собственно, в этом и заключалось искусство - отбирать у пламени воздух, понемногу, понемногу, и не забывать его кормить.
        Уже через полчаса в печи плавало Солнце. Щедрое и злое, как и положено божеству - маленькому, и сотворённому самим Лорном. Бог сотворил человека в подобие себе, и человека наделил способностью творить подобие, своё и Божие - в жидком пламени, исходящем полупрозрачными языками…
        Лорн сделал знак: раз полупрозрачные, значит, подачу воздуха можно ещё немного уменьшить. И ещё… Лорн чувствовал, что в тигле уже жидко - но нужно было дать железу и чугуну дать время. И - не передержать, чтобы вместо стали не вышло железо. Это было связано с силой поддува - и Лорн снова уменьшил тягу, на этот раз совсем чуть чуть.
        И, наконец, прекратить дутьё совсем. Закрыть печь, заложить кирпичами из тигельной глины. И - ждать.
        Потом - ковка, равномерный прогрев перед закалкой. И, наконец, вот он - мрачный красавец, иссиня-чёрный клинок с тонким серебристым узором. Такого лучший кузнец Диведа ещё не видел. Стало понятно - он всё-таки нашёл способ изготовить уникальный клинок. Но уж больно сурово тот смотрелся. Как вещь, как оружие - хорош. Но как символ… Не сразу Лорн вспомнил, что этот - только предтеча. И, возможно, вышел таким именно из-за обиды на мастера, который не пожалел искусства, но не отдал ни души, ни крови.
        - Тебя надо бы разбить или перековать… - сказал клинку Лорн, разогнав восторженных подмастерьев пить пиво, - Но я не посмею. Ты ранний Его предшественник. И, возможно, враг. А теперь я даю тебе имя, по цвету твоему. «Ди». И спрячу тебя подальше от дурных глаз.
        И, тщательно завернув клинок в промасленную ткань, полез в подпол. Знал - по городу пойдут слухи о новом, великолепном мече. Так для того есть сварной. На фоне старых, железных, и даже литых стальных - сойдёт. Лорн не заметил, что из ветвей ивы за ним внимательно следит дочь лекаря. Альма. Которая немедленно проникла в опустевшую мастерскую и полезла в подпол. До того кузнец никогда не прятал свою работу. А значит, интересно! Развернула - и обомлела. Такой красивой стали Лорн не делал никогда. Даже на хирургические инструменты.
        Альма осторожно спрятала клинок обратно, клянясь про себя - никому-никому! Ни словечка. Только матери. И Бриане. А ещё нужно сказать братьям - им же в поход! Который, конечно же, приговорят старейшины-сенаторы. Тут её мысли перескочили со старших на младшего. Хорошо, что Тристан сбежал. Так напросился бы в поход, да и пора уже. Но Неметона с Эйрой теперь королю не подчинены! Может, не пойдут. А если и решат повоевать, так хорошенько присмотрят за братиком, не то, что собирающийся идти с войском отец. У которого всегда наперво работа. Зато Майни успевает всё!
        Дэффид пребывал в отличном настроении. Теперь, когда главные решения были приняты, в городе осталось всего по одному старейшине от клана, хотя сенаторов избрать не успели. Совет, прозванный Мокрым, вдруг усох, и из стоголосой говорильни превратился во вполне приличное совещание из четырнадцати душ, включая председателя. Впрочем, количество душ намеревалось расти: приезжали представители тех кланов, которые на Совет не успели или сочли участие в старинной церемонии за блажь. Их встречали сурово, но справедливо, и Дэффид с удовольствием чеканил: "Нет налога - нет представителя". А налог брали не простой, а с возмещением. Мол, вы опоздали, а мы тут за вас работали. Извольте оплатить. Комнаты и пропитание - нет, а вот общие расходы по содержанию Совета - да. А Дэффид потом разделит возмещение между теми кланами, что уже заседают.
        Сумма получалась, на фоне греческого контракта, небольшая, но получать деньги - не отдавать, это куда как приятней. В результате "Нет налога - нет представителя!" возглашали чуть не хором. В кои-то веки и горные кланы, и равнинные, и прибрежные в чём-то согласились друг с другом!
        Дома тоже всё было хорошо. Кейр и Тулла управлялись с хозяйством, хотя зоркий глаз Глэдис оказывался пока совсем нелишним. Зато сам Дэффид как-то незаметно превратился в посетителя - да ещё и самого важного. Кругом хлопотали дочери - правда, не все. Немайн отправилась осваивать пожалованные королём земли - холм в устье реки Туи с округой - и Дэффид очень надеялся, что морской воздух пойдёт младшенькой на пользу. Да и Эйре стоило развеяться, уж больно много работы на ней висело, пока младшая дочь валялась в беспамятстве. Опять же, где мастер, там и ученик, так что Эйра тоже отправилась на Кричащий холм. И арфу с собой забрала. Недели две по вечерам было тихо. Потом привезли новый инструмент. Снова мучения настигли трёх дочерей! Глэдис припомнила, что занятия в своё время прервали, чтоб не искушать Немайн. Очень уж ей хотелось подпевать простеньким мотивчикам. Так что теперь Гвен, Эйлет и Сиан по часу в день бренчали - и выходило не так уж и плохо. А Туллу муж спасал. Сказал: пусть жена лучше трогает струны его души. А что означает: "струны души", не сказал. Харальд же, норвежский скальд, который
любые кеннинги читает, тоже уехал с младшей.
        Осталась одна забота - женихов отгонять, да следить, чтобы приворотное никто не подсыпал. Тем более, что Хозяин заезжего дома Гвента как раз прислал письмо, в котором намекал на пользу союза семей. Дэффид раздумывал - старшие сыновья у того женаты, и наследник дела объявлен.
        За дочерей, которые вне дома, беспокоиться не приходилось. Осень, конечно, но Немайн по нраву строже монашки, а денег на строительство доброй усадьбы Дэффид выделил достаточно. Даже и накинул сверху - на новый мангонель. Реку, и правда, нужно было закрыть. А силу, которая может победить Немайн при осадной машине, двух десятках работников и двух викингах-телохранителях, представить не получалось. Разве вот собрать всех саксов в кучу… Так ведь не дойдут, передерутся.
        А потому оставалось пить пиво и продумывать, кому и что сказать завтра.
        Рядом, как и обычно, пристроился африканец Эмилий. Который удивительно быстро перенял правильные обычаи: ел мясо с овощами, запивая пивом, да ещё и прочих новых людей критиковал. Впрочем, совершенно безобидно. "В Камбрии будь камбрийцем", - повторял он, и с удовольствием перенимал местные ухватки. Например, манеру есть вилкой не только из общего котла.
        - Очень аристократично, - объяснял, - Мне нравится! Все высокородные в Константинополе от зависти удавятся, что не они придумали. А кто сорвётся, закажет десятки вилок всех размеров, придумает каждой специальное назначение: одна для рыбы, другая для фруктов. Все, конечно, будут из серебра и золота… И те, у кого будут из золота, в очередной раз начнут задирать нос перед теми, у кого из серебра. Они ведь все неродовиты, на самом деле. Добрый солдат может стать императором - на этом стоит Рим последние пару столетий. Но из-за соседства с персами слишком много желающих показать, что уж они-то происходят не от низов. Иные даже выводят себя от языческих богов. Если бы им хватало наглости, и от Христа бы выводили. А поскольку всё это - подделка, то пыжатся и придумывают странное. Впрочем, и надуваться толком не умеют, а то, что они пытаются выдавать за странное - скорее дурацкое. В вилке же, например, есть простой практический смысл - я не трогаю кушанье руками, а потому всегда могу предложить другу отведать из своей тарелки. А то и врагу - если заподозрю, что он меня пытается отравить. Впрочем, для вас,
бриттов, предрассудки тоже характерны. Например, имена богов.
        - А что имена богов?
        Пиво приятно отягощало живот, и наружу пока не просилось. Мир подёрнулся благостной дымкой. И собеседник находился в таком же состоянии. Будь иначе, Дэффид бы заметил.
        - А у вас ими часто нарекают. Короля, например, зовут Гулидиен. Это ведь изменённое Гвидион?
        - Да. Нехорошо - не изменять. Тогда не поймёшь, человека поминают, или нет. Так же и с прозвищами. Чтоб сразу видно было - это прозвище, или просто так обозвали. Иной раз прилипнет какая дразнилка к целому роду - а если хороший род, так ею со временем гордиться начинают. Ну так - чтоб отличать, вежествует человек или обзывается, изменение имён и придумано. Если изменённым именем зовут - значит, просто зовут, и всё. Если неизменённым - значит, имеют в виду его главный смысл.
        - А почему у твоей младшей дочери имя неизменённое?
        - Потому что она и есть Немайн. Первая и настоящая. Хотя… Ты прав! Она сама говорила, что уже не та самая. Но тогда нужно изменить имя… Не только отчество и прозвище. В первый раз она из Немайн стала Неметоной. Теперь вернула старое. Правильно ли это? Пойду посоветуюсь.
        Эмилий отсалютовал кружкой. Идти было недалеко - два шага до соседнего столика. Поредевшее поголовье приехавших из Ирландии друидов продолжало разговоры: кузнец с Лорном, второй со священником в летах, что приехал на дромоне. Третий, лысый и седой, напросился ехать с Немайн. Ему было интересно, и Дэффид его понимал, но решение оставил за дочерью. Та подумала, и рассудила - лишний целитель не повредит. Дэффид подсел к священнику. Изложил дело.
        - Изменилась суть - надо изменить имя, - отрезал друид, - и раз она крестилась, нельзя сказать, чтобы это было возвращение к прежней сути. Напомни ей, благородный Дэффид.
        - Но не торопи, - дополнил священник мягко, - у неё ведь уже есть другое имя, крестильное, этого достаточно. В миру она может именоваться как угодно - до поры.
        - Хранить имя в тайне, прикрываясь прозвищем - предрассудок, - возмутился друид, - хотя и безвредный. Вот от тебя, Пирр, я такого не ожидал. Ты же всё-таки грек!
        - Иногда то, что кажется нам предрассудком, поскольку не связано с высшим, вытекает из простой практичности. Люди в империи носят несколько имён: к собственному прибавляют родовое имя и прозвище, здесь - присоединяют имена отцов и дедов. Почему бы и Немайн не напомнить всем, кем она была? В этом может быть польза. И вообще - если она привыкла оглядываться, слыша прежнее имя, и боится не обернуться вовремя, услышав новое, почему мы должны её осуждать?
        - А кто её должен окликнуть?
        - Не знаю, хотя и догадываюсь. Но подозрения мои пока расплывчаты, и о них говорить не стоит.
        Пирр немного лукавил. Подозрения его были тверды и чётко очерчены. Тем более что
«кто-то» уже благополучно опознал ученицу, и теперь ждал возможности поговорить без свидетелей. Вызнать, какую игру ведёт базилисса, и определить в ней своё место.
        А для Дэффида ап Ллиувеллина продолжался день открытий! Он уже был несколько озадачен - но чувству этому в тот день предстояло расти и расти! Не успел он сделать пару шагов обратно к своему месту, как его перехватил человек короля. Должность которого звучала как "навозный чиновник". Не то, чтобы этот человек занимался исключительно удобрениями - на нём висела нелёгкая задача следить, чтобы земли королевства родили и не истощались. Последнее время, правда, он начал много на себя брать. Не то, чтобы обнаглел - напротив, тащил воз за троих и брался за любое задание. Злые языки утверждали, что в награду за это сему достойному человеку было обещало переименование в "чиновника по земледелию", что, конечно, куда благозвучнее нынешнего титулования. Которое в народе сокращали до "навозника".
        - Сиятельный Дэффид, - главный удобритель поклонился низенько, почти как королю, - позволишь ли себя обеспокоить хозяйственным делом? Я понимаю, что строительство в устье Туи ведёт твоя младшая дочь, и средствами, ей выделенными, распоряжается именно она. Но Немайн далеко, а ты близко…
        Дэффид повернулся к нему в некотором недоумении. Дело было не слишком важным, и того, чтобы беспокоить человека, пытающегося координировать подготовку нескольких кланов к войне, явно не стоило. Тем более, по сравнительно дешёвому вопросу! Именно сейчас, когда Дэффид поставил на кон не только свои состояние и честь, но и средства половины кланов Диведа, когда игра шла на тысячи и десятки тысяч солидов, к нему приставали с вопросом ценой в пару золотых! Впрочем, Дэфид давно заметил, что наибольшее желание сэкономить у служилого люда, что у придворных, что у рыцарей, вызывали суммы, сравнимые с жалованьем. Привыкнув к собственным бытовым делам, они и за королевский милиарисий торговались, а сотню солидов спускали без особых разговоров. Заметив, хозяин заезжего дома стал этим пользоваться, норовя продавать припасы для нужд короля крупным оптом. Так что теперь его жгло ощущение бессмысленности предстоящего разговора.
        С другой стороны, это был вопрос, связанный с его дочерью. Которой он хотел дать возможность немного отдохнуть - пока не начнётся. Немайн получила на обзаведение около сотни солидов, сумма из категории больших. Но не все же она навозному пообещала?
        - В чём дело-то? - когда чиновник побагровел от нетерпения, спросил Дэффид.
        - В солонине, - торопливо сообщил тот, - в свиной. Я взялся поставить ей на стройку. Из королевских запасов. Тех, которые на случай осады. Сэр Эдгар принял новые бочки, этого года, а старые нужно продать. Они же хорошие - но к следующему году будут плохие.
        Дэффид кивнул. Понятно, что сам комендант продажей старой солонины не то, чтоб не озаботился - но торговать лично счёл зазорным. И был, разумеется, кругом прав - если комендант торгует солониной, то кто учит ополченцев и ловит разбойников? А вот сбагрить ненужное через «навозника» - самое то.
        - Так и что? - делая вид, что теряет терпение, поторопил чиновника Дэффид.
        - Так не все хорошие! - всплеснул руками тот, и сам чем-то похожий на одноимённого жука - сам чернявый, плащ чёрный, усики торчат вперёд… Нет, право, быть ему
«навозником», какую должность ни получит, - Не все. Видимо, в позапрошлом году соли положили маловато…
        Позапрошлый год был тихий… Как и большинство из последних, поди-ка, десяти. Осад и битв никто не ждал, а соль стоила дорого. Она всегда стоит дорого, даже морская.
        - А не ты солением заведовал?
        - Нет, сиятельный Дэффид, не я. И сейчас не я… К сожалению. Я, с позволения сказать, человек аккуратный. Я бы проследил. К тому же те бочки, которые не вздулись, отчаянным образом пересолены. Кажется, часть бочек пересолили, а на другую, напротив, не хватило. Так что, боюсь, неиспорченные бочки тоже не придутся по вкусу Неметоне. А я не хотел бы испытать её гнев. Я слышал про маятник…
        Дэффид с трудом подавил улыбку. Надо же, детские страшилки оказались совсем не детскими. И весьма полезными.
        - Неустойку плати, - пожал он плечами, - а что ж ещё? Не верю, что моя дочь этого не оговорила!
        - Даже записала, - вздохнул «навозник», - вот…
        И потащил из-под плаща довольно толстый свиток. У Дэффида глаза на лоб полезли. Ради десятка бочек солонины писать толстенный контрактище? Обычно в таких случаях хватало честного купеческого слова. А то пергамент дороже обойдётся.
        Впрочем, когда вчитался - от проставленых количеств и сумм глаза на лоб не полезли потому, как уже были на лбу. То, что он видел, никак не вязалось с прокормом пары десятков работников - пусть даже в течение года. Дочь отчего-то скупала запасы, предназначенные для пропитания города в течение трёх месяцев осады - небольшой рабочей команде, строящей крепкую усадьбу в устье Туи, этого хватило бы… Дэффид не стал трудить мозги. Позвал ту дочь, что помогала Немайн с рассчётами на ярмарке. И очень поднаторела в обращении с цифирью.
        - Эйлет, посчитай-ка… Насколько этого хватит двадцати работникам.
        Та только задумалась ненадолго. Даже и за пёрышко не взялась. Сидова наука!
        - На сорок семь лет и девять месяцев, батюшка.
        Теперь на людях было так. «Папка» остался для внутренних комнат. Что поделать - старые обычаи порядком забыты, и семье приходится ставить себя заново. Чтобы никто не усомнился в благородстве!
        Впрочем, теперь-то Дэффид об этом не вспомнил. Слишком взволновало непонятное, что происходит в устье Туи - а потому некуртуазно привлёк к себе уставно-смиренную дочь, ухватил за голову, чмокнул в макушку.
        - Спасибо, умница моя.
        И повернулся к "навознику".
        - Значит, так, - ласковый отец превратился в главу сильного рода, - Тут всё описано. Штраф, возврат средств по текущей рыночной стоимости… Эйлет, рынок теперь как будто на тебе? Почём там свиная солонина? Так вздорожала? Ну и ну! Отчего бы? Обычно в это время года дешевеет… А, баранину кто-то скупил, прямо живьём? Да, на носу поход. Король ещё не начинал закупок? А когда? По обычаю, всё снабжение после первых шести недель похода на нём, а не на кланах!
        - Майни скупила, - скучно сообщила Эйлет, - город свой строить. А что?
        Удивлённо проследила, как вдруг налившийся пунцовым отец быстренько ушёл внутрь хозяйской половины. Пожала плечами, да двинулась следом.
        Дэффиду было разом смешно и обидно. Смешно - потому как сам мог догадаться, что Немайн спокойно строить маленькую усадьбу не станет и вычудит что-то этакое. Обидно - потому как не сказала.
        - Я с ней ещё поседею, - пожаловался он дочери, отхохотавшись, - вот принимай таких в семью… Но хороша. И права.
        - Правда? - Эйлет обрадовалась, ждала-то громов и молний.
        - Правда. Это я недодумал, а она - гордячка, сколько б её епископ поклонами ни лечил, всё сама… Но раз уж Майни ухитрилась стать кем-то вроде королевы и строить город, там нужен будет заезжий дом, - продолжил Дэффид. Эйлет захотелось зажать уши - а толку, если продолжение она и так знала, - а потому собирайся замуж! Девка Хозяином заезжего дома быть не может, дело на сторону отдавать нельзя, а Тулла с Кейром мне здесь нужны!
        Город временами всплывал в чужих воспоминаниях - знакомый шапочно и нелюбимый. Вот пригороды, с их парками и дворцами - другое дело. А в самом городе - шаг в сторону от напомаженных парадных улиц - и начинается гниль, на которую строителю смотреть больно. На торжественных проспектах - бесконечный барахольный ряд, от уличных лотков до хрустальных витрин набитый бездельным товаром. Кошмарные норы станций метро с одним выходом.
        Если бы болезнь, поразившая город, была банальной старостью… Увы. И всё-таки сон принёс её именно на эти неприятные улицы. На которых не всё было так уж плохо. Днём рекламы не били по глазам, а яркий грим очередного подновления к дате выцветал под живым светом полуденного Солнца. Хорошо, резкий весенний ветер с моря не нанёс ещё туристов - летом будут бродить праздные толпы, уродуя кропотливый образ бывшей столицы, представляя её стариком-чиновником в затрапезном: заляпанный винными пятнами атласный халат вместо мундира, нищая роскошь отставки… В Эрмитаж, впрочем, и теперь очередь на часы. Наверняка. Но Немайн - не туда.
        Ей в консерваторию. Пока - всего лишь документы занести, и узнать, на какой день назначат прослушивание. А потом, наверное, музеи - самые полезные - артиллерии и флота. Вечером Мариинка. Вечность в опере не была!
        На улице - оглядывались. Не более того. Впрочем, на большинстве прохожих отчего-то красовались венецианские маски - золотые, серебристые, цветные, которые удивительно шли к костюмам двадцать первого века. Над проспектом летели стремительные мелодии рондо, под которые утренняя деловитая толпа и пихалась локтями. Асфальт пружинил под ногами, как сырая земля на окраинах Кер-Сиди. Немайн ещё подумала, что её, как и Петра, угораздило основать город на болоте. Вот только она озаботилась превратить оборонительные рвы в мелиорационные каналы - а потому в самом Кер-Сиди сухо. Если же кто-то решит обложить город осадой - то влажная земля и высоко стоящие солоноватые грунтовые воды будут уже его проблемой!
        Великие города тем и отличаются от провинциальных, что пронять их может разве Уэллсовский треножник. И то, если буйствовать начнёт. А никак не смирная сида…
        - Ого! А я и не знал, что нынче опять хобичьи игрища! - за спиной, шепотком.
        - Нет, это скорей реконструкторы. Где ты толкиенутых с клевцами видел?
        - А ты на уши посмотри!
        Похоже, сзади идут. Привычно… Уже привычно. И неопасно. Здесь её уши сойдут за пластик. Главное, чтоб никто отрывать не начал. Впрочем, геологический молоток тоже не резиново-поддельный. И, что особенно хорошо, не является формальным оружием. Конечно, объяснять, зачем это нужно в городе, случись что, придётся. Но - не раньше. Для кого штуковина на поясе Немайн - оружие, те явно и одёжку датируют. А значит, либо подделка, либо разрешение есть. А для кого инструмент… Ну мало ли откуда сестра солнца и ветра топает. Может, студентка с поезда, с практики, топает через центр к себе в общагу.
        - И на пальце бижутерия… Либо у девочки нет вкуса, либо одно из трёх эльфийских, - продолжали за спиной, - слушай, это мне кажется, или её уши назад развернулись?
        - Так. Дыхни. Не пил. Дай лоб пощупаю. Здоров. Слава богу! Значит, просто дурость. Ну а мозги и вокалист - понятия несовместные. Так что б поступай в свою консу смело. В политех ты не годишься, там хоть немного думать нужно.
        - У некоторых людей есть мышцы, ушами шевелить.
        - Не настолько, чтобы их…
        Немайн стало смешно. Уши дёрнулись.
        - Моторчик, значит. До чего техника дошла…
        Навстречу - ровная летящая походка, пляшущие в такт шагам струны белого золота. И
        - н какой маски! Она. Высокая, красивая, как всегда стильная… Здесь, в Питере? Немайн бросилась навстречу.
        - Привет! Что ты тут делаешь?
        На лице Колдуньи - недоумение и даже лёгкий испуг.
        - Девушка, мы разве знакомы?
        Немайн отпрянула, уши упали к плечам.
        - Мне показалось, что да…
        - Бывает. До свидания.
        Один шаг, и уже нужно поворачивать голову, и видишь всё равно спину.
        - Стойте! - Немайн немного удивилась своей настойчивости.
        - Что вы от меня хотите?
        Она снова рядом. Вот этого Немайн и хотела. Или - не она, а память Клирика, вдруг выбросившая старинный образ - тот, который он ещё любил. Сиде стало чуточку смешно: ей-то Колдунья, ни нынешняя, ни тогдашняя, была и даром не нужна. Но оставаться одной среди масок не хотелось.
        - Извиниться за ошибку. А я не люблю ошибаться, поэтому… Немайн Кэдманс. Приехала прослушаться в здешнюю консерваторию. На подготовительное. Будем знакомы?
        И протянула узенькую лапку.
        - Ой, а мне как раз прислали статью о поступающих писать! Я на журфаке МГУ учусь.
        - Значит, зверь прибежал на ловца. Статья о поступающих, хм. Ты что, тут три месяца болтаться будешь?
        - Нет, только до конца предварительного прослушивания. Потом на экзамены загляну… Я же на музыкальной критике специализируюсь.
        Немайн слушала новообретённую подружку. Колдунья без умолку трещала, она была ещё на втором курсе, до встречи с Клириком оставалось больше года. Сида рассеянно поддерживала беседу, в ноздри лез приторный аромат недорогих духов - скоро, ой скоро вкус у девочки станет более изысканным и дорогим - и пыталась про себя понять, как же это получается, что она так отреагировала на знакомую Клирика, как будто сама была в неё влюблена. Да не когда-то, а сейчас!
        - Это всё потому, что женщине нужен мужчина! И никак иначе, а старая дева - это не диагноз, и даже не приговор - это последствия приговора! - закончила та приговор деканше журфака, - Кадавр ходячий. Слушай, Маня, ну вот почему мне кажется, что мы знакомы всю жизнь?
        - Потому, что ты хорошая журналистка и умеешь втираться в доверие?
        - Ну тебя! Лучше глянь, какие за нами мальчики следят, - Немайн и глянула. Те самые, специалисты по эльфам: будущий инженер и баритон-заготовка. Золотой пучеглаз и редкий в сверкающей толпе чёрный клюв ибиса… А подруженька зашипела, понемногу превращаясь из чудного виденья в ту самую Колдунью, - Да не так! Что у тебя за манера - обернуться и в глаза заглянуть? Ну вот, отстали, затушевались. И кому я, спрашивается, ножки весенние показывать теперь буду?
        - В твоем распоряжении полгорода.
        - И сколько из них нормальных мужиков? - Колдунья вздохнула, - А эти симпатичные. Правда, смотрели больше на тебя, но ты зыркнула очень грозно… Юные девушки так не глядят! Что у тебя за линзы?
        - Это глаза…
        В консерватории был почти обычный учебный день. Это во время экзаменов, как и в прочих ВУЗах, перекроют все второстепенные входы-выходы, а напротив главного устроят совместный пост из милиции и студентов - пропускают только тех, кто подал документы. И никого лишнего - чтобы меньше было возможности дать приёмной комиссии взятку. Или по морде… Схема на стенах какая-то неправильная, встречные указывают дорогу артистически неопределённо. Бесконечные коридоры, удивительно тихий паркет. И - звуки, звуки. Неслышимые, или почти неслышимые для человеческого уха, они проникали сквозь недостаточную по меркам сиды звукоизоляцию, и окончательно сбивали ориентацию - если на двери написано, что это класс фортепиано, а внутри играют на флейте, невольно ошибёшься! Впрочем, вдосталь поблуждать не вышло - журналистка взяла за руку и оттащила - вокруг аж смазалось - куда надо. К обитой чёрной кожей двери с золочёной табличкой. На табличке неразборчивой вязью значилось "Вокальный факультет. Деканат".
        - Спасибо.
        - Пожалуйста.
        Сида топталась на месте.
        - Заходи. Иначе мне не о чем будет статью написать.
        - Угу. Дай вдохнуть.
        Запах кожаной обивки, вот чудо, натуральной, сухой чистый воздух, прогнанный сквозь три климатизатора - меньше от питерской сырости не спасут - Немайн тянула через себя, как приговорённый последнюю затяжку. Не петь - значит не жить, и точка. А петь - это жить как-то совсем иначе, родиться заново… Что ж, ей не впервой! Наконец, лёгкие заполнились, дальше не лезло. Осталось только толкнуть дверь.
        Её не заметили.
        Единственный находящийся на месте сотрудник деканата разглядывал потолок, словно карту неведомой планеты. С таким восторгом, что ногами в коротковатых брюках подёргивал. При этом указательные пальцы рук лихорадочно вращались друг вокруг друга.
        - А если так, то что? - вопрошал он пространство.
        Немайн удивилась. Такое было уместнее на композиторском.
        - Таким образом, высчитав дивиргенцию по указанному контуру, мы получим под смешаной производной по дэ икс, дэ игрек и дэ зэт мгновенное значение для каппа…
        Немайн не удержала воздух внутри, громко выдохнула. Звук оборвал танец пальцев, они сомкнулись. Узкое лицо развернулось к посетительнице. Висок блеснул тонкими нитями седины в тёмно-коричневой, как иная нефть, шевелюре.
        - Слава Эру Элуватару, - спокойно сообщил тот, - Чем скромный замдекана может служить дивной?
        Немайн дёрнула ухом.
        - Может, я лучше в «чайковку» попробую…
        - Там, в Москве, снобы, там не поймут! Кстати, почему у тебя Нарья, это же игрушка Гэндальфа?
        - Какая Нарья?
        - А кольцо…
        Немайн скосила глаза. На пальце переливался имперский рубин. Воск, закрывавший его, куда-то пропал. Объясняться не хотелось.
        - А дивиргенция?
        - Что?
        - Вы ж, наверняка, и системку уравнений в частных производных в уме решить можете? А то и спектральным анализом балуетесь! И что вы делаете здесь?
        Замдекана посмотерел на Немайн иначе. Совсем. Словно вот забежала мышка, покрутилась - и превратилась в человека.
        - А вы? - спросил он, склонив голову набок, отчего стал немного похож на старшего из друидов, - А вот вы - считаете дивиргенции в уме?
        - Не считаю. Кратный интеграл мой предел. Ну, может, ещё типовое уравнение матфизики с несложными граничными условиями. Инженеру хватает, знаете ли.
        - Специальность? - резко спросил замдекана.
        - Гидротехнические сооружения и порты.
        - А… Рад знакомству. Будет третий нормальный человек на факультете, - уши и кольцо замдекана уже не замечал, - На подготовительное?
        - Да. А кто второй?
        - Увидишь, он в комиссии. Кстати, тебе почти коллега - конструктор с «Рубина», здесь совмещает. Ты порты строишь, он - то, что в них заходит. Вот. Бери анкету, заполняй. Сколько стоит у нас второе высшее, в курсе?
        - Да.
        Анкета Немайн порадовала - поскольку представляла собой лист электронной бумаги. Пусть и похуже той, которой привык баловаться Клирик в концерне - ту можно было гнуть и мять, как душе угодно, а эту только сворачивать в трубочку, но всё-таки не средневековье!
        Устроилась в уголке, вытащила из футляра, в который сворачивался лист, стило, и принялась заполнять. Заодно - дивилась, насколько же история - в том числе и техническая - повторяется. Были же некогда свитки - и вот, появились снова. Ещё несколько лет назад были господствующей технологией… Но хватило их ненадолго. Скоро уйдут - как только новые модели догонят по цене.
        Стилус бодро бегал по строчкам. Документы пришлось разложить и в них подглыдывать, причём некоторые вещи оказались для Немайн небольшим шоком. Например паспорт. Она ожидала российский, но вместо него обнаружилась книжечка с воспетым ещё Маяковским "двуспальным британским лёвою". Да, всё верно. Имя: Немайн Неметона Кэдманс. Гордых клановых приставок англичане валлийцам не сохранили… Дата выдачи паспорта - полгода назад, в Кармартене.
        Мягко прошуршала дверь.
        - Валюша, хорошо, что ты пришла. Посиди пока тут, прими документы…
        - А у вас что, опять идея?
        - Именно.
        Замдекана убежал.
        Вошедшая с первого взгляда не понравилась Немайн - совершенно взаимно. Было в ней нечто нарочитое, которое часто воспитывается в мелких служащих, решивших - сдуру или по веской причине, неважно, что карьера закончилась, не начавшись. И которых слегка распустило начальство. То ли выражение лица, то ли осанка - то ли тон и выбор слов в двух фразах - а историю болезни можно заполнять.
        В бульоне офиса эта болезнь не так опасна для окружающих - и то зависит, от того, на какой должности обретается больной. Если он получит хоть какую работу с людьми
        - пиши пропало, и работа не пойдёт, и люди нервы истреплют. Но вот в учебном заведении… Там, где будут люди, у которых всё впереди - и над которыми мелкое чудовище получит свою маленькую власть. Та, у кого не жизнь не получилось, над теми, у кого получиться может.
        Самое обидное, что в такое крысообразное нормальный человек превращается подчас очень быстро - месяцев за шесть, а то и меньше. Лечение припоминалось одно - направить на производство, да там, точно по определению Ильфа и Петрова, "загнать в бутылку". Если болезнь удавалось прихватить достаточно рано - и следа не оставалось. Или оставалось - в виде склонности изредка болезненно цапнуть словом. Немного виновато и почти по-дружески. Но эта девушка, похоже, болела несколько лет
        - да и случай её относился не к техническим наукам, там было проще. А тут…
        Неважно, насколько хорош голос у девочки - она не нашла себе работы. И осталась при кафедре. Бумажки перекладывать. При этом, наверняка, ещё и приняли кого-то с курса в магистратуру… И этот кто-то работал рядом, на такой же должностишке - но имел перспективу. А потом ушёл - то ли на сцену, то ли в преподавание. А она осталась. Без перспективы.
        Когда ученик превосходит учителя - у того есть утешение. А когда выпускники год за годом обходят вот такую бедолагу - а она к ним руку не приложила, наоборот, гадила? Как могла - по мелочи, по крайней мере - обычно. Вот тут и уходят остатки совести, и начинается партизанщина. Когда ни одна возможность сделать подлость не упускается. Это по отношению к средним студентам. Хвостистам такое существо иногда даже сочувствует - но если возможность хороша, бьёт всё равно. Лучшим же гадит самозабвенно…
        Немайн попыталась представить пути исцеления. А ведь индустриальный метод, наверное, сработает… В оперу не возьмут - загнать в рок-группу, да погонять с туром по Сибири. Чтоб пусть второй голос, третий - но пела. Впрочем, может не помочь. Далеко зашло. Если вот сейчас эта дурёха дуется на непонятную ушастую гостью уже за то, что нужно будет принимать документы - вероятно, неизлечима. И ведь снаружи - почти человек…
        Немайн вернулась к анкете. Дата рождения - 22 марта, год неизвестен. В паспорте так и написано. А в анкете графа - возраст. И что писать? Честно - четыре недели без малого? Не поймут. Тоже честно - несколько тысяч лет? Неточно, и эффект такой же. Взять возраст Клирика? Уже натяжка… Врать не хотелось. Немайн начала покусывать стилус. Точно, как отец Адриан. Заразилась…
        - Не грызите, не ваш.
        Немайн подняла голову. Как её назвал замдекана? Валюша. Плохо назвал, Валюша это мягкое и объёмистое, а тут ёжик в джинсах. Причём концлагерный ёжик. Припомнилось обронённое как-то знакомым биологом понятие - «ёже-час». В этом, оказывается, измеряли количество энцефалитных клещей в лесу. Сколько их за час на ёжика осыплется…
        - Не буду.
        - А поздно. Уже испортила. И заразила.
        Скорее заразилась, раз тут такие змеи…
        - Выпишите счёт, оплачу. И, кстати - на сколько лет я выгляжу, не подскажете?
        - Думаешь, уши прицепила, и вечная эльфийка? Судя по глупости, ты и школу не закончила…
        - Я что, прозрачная?
        Этого было довольно. Немайн припомнила - Клирик закончил в семнадцать - и то, потому что пошёл туда на год раньше остальных детей.
        - Не закончила, значит, - пробормотала под нос Немайн, и вписала в графу «Возраст» число 17.
        Место рождения: Ирландия, Мунстер. Немайн фыркнула. Похоже, у неё паспорт сиды. А впрочем, кто ещё может светить на фотографии такими ушками? Тут в паспорте буковки вдруг пересобачились, запись "год неизвестен" исчезла, вместо неё чётко обозначилось: 2020. Оставалось пожать плечами и продолжать.
        Образование: высшее техническое. Два диплома: основной, и магистра логистики. Немайн с интересом заглянула внутрь - а вдруг там имя Клирика? Но нет, всё в порядке, для полного счастья страничка на английском. Такие дипломы выдавали иностранцам. Но недурное ж образование у семнадцатилетней! От удовольствия уши провернулись - вперёд и назад.
        - Девушка, не хулиганьте.
        Немайн снова подняла взгляд. Ну, брюнетка жгучая - и крашеная, колец на пальцах нет, хотя по нышешнему времени это ничего не говорит, возраст - ровно полдороги от осознания себя женщиной до последнего приступа молодости. Почти красива - если бы не обиженное выражение лица. И вокруг глаз - уже появилось, а кремами и масками не злоупотребляет. Считает себя ещё молоденькой. А потом, когда стервозная красота станет собственными следами, поздно будет. То ли дело Анна! Как-то успевает - и всегда успевала, чуть не с детства. Так и выглядит - в седьмом-то веке - моложе, чем ей дали бы в двадцать первом…
        Объеденный стилус бежал по анкете.
        Семейное положение - не замужем.
        Специальность - могли бы и не писать, но - вокальное искусство, подготовительное отделение.
        - У тебя какой голос определили? - спросила вдруг "ежиха".
        - Сопрано.
        Если совсем точно, то колоратурное сопрано.
        - Тогда тебе тут нечего делать. Сейчас только один преподаватель не калечит сопран. Но он не берёт группу на подготовительном. Никогда. Если не дура - забирай документы…
        Её, возможно, и правда, испортили. А может, просто надежда на то, что слабый голосок подрастёт, не оправдались. Но…
        - И который не калечит?
        Ежиха назвала имя. Немайн впервые слышала.
        Хотя… Клирик - не слышал, видел. Этой фамилией были подписаны спецификации по проекту… Да, купол под Северным полюсом.
        - Это он с "Рубина"?
        - Да. Но он не берёт подготовительных групп…
        Немайн широко улыбнулась.
        - Спасибо тебе. И принимай документы.
        - Дура… - сзади зашелестела дверь. Замдекана.
        - Ну что? Всё готово? А тот преподаватель, я тебе говорил, конструктор, он здесь как раз. Уговорили поступающих на подготовительное послушать, другой член комиссии заболел… Так что - пойдёшь сегодня, через час. Я бы, кстати, тебя за одни дифуравнения в уме взял, но я сам баритон, и учить получается тоже только баритонов. Черт его знает, почему. А этот… Но он обычно групп на подготовительном не берёт - хотя и уговаривают. Так что… Готовься.
        - Я… Мне распеться надо.
        - Аудиторию ищи. Или вот что… тут распевайся.
        - Здесь не класс, - отрезала «ежиха». Теперь, когда у непонятной толкиенистки засветила впереди дорога, помогать ей уже не хотелось, - хочет распеваться - пусть ищет свободную аудиторию.
        - Ну, Валенька, - взмолилась Немайн, надеясь, что некоторую искусственность не заметят, - Ну вдруг из меня что-то выйдет? Я же тебе всю жизнь буду обязана… Ты же мне сама советовала…
        Собственно, она могла просто заявить, что замдекана - главнее, встать в позу и начать петь. Могла и отправиться поискать класс - свободный вполне может найтись. Могла… много чего. Но решила попробовать достучаться. Даже слезу без лука выдавила. И старательно заглянула - снизу вверх, заполненными влагой блюдцами.
        - Ладно, - отрезала «ежиха», - но это единственное исключение…
        Хотя начала догадываться - не единственное, а первое. И жёсткость тона была жёсткостью отступающей болезни. Скоро у деканата будет хороший и весёлый сотрудник. Девушка, смирившаяся с тем, что великой ей не стать. Но свято уверенная в том, что быть первой подругой великой - тоже нужно. Иначе их не будет, великих… А великая рано или поздно попадётся…
        Как только Немайн издала первые звуки, внутрь заглянула Колдунья.
        - Можно послушать?
        - А что тут слушать-то? Обычные упражнения…
        - Тем более…
        Через полчаса она достала блокнот и принялась водить внутри стилусом. А когда пришло время, сообщила об этом слишком уж увлекшейся Немайн. Ухватила за руку. И отвела на экзамен - под самую дверь, только паркет мелькнул под ногами. Немайн успела подумать, что запись - это хорошо, никакой тебе толпы, разве пара-тройка ожидающих. Из класса, где тот проходил, как раз вышла девчонка, заплаканная и злая.
        - Срезали, - сообщила.
        - За что?
        - Снегурочку пела. Сказали, растаяла неубедительно…
        Немайн скептически свесила голову набок. Что для поступления нужен голос, и ещё раз голос, а никак не драматический талант, из ожидающих прослушивания осознавали не все. А потому…
        - Следующий.
        Все переглядываются. Страшно, видите ли… Немайн юркнула в дверь.
        Через несколько минут Немайн стояла перед комиссией, и не знала куда деть руки. Места не находилось. Когда пела - были при деле, а тут вдруг… Догадалась, сцепила в замок. А комиссия совещалась.
        - Вы можете спеть что-нибудь ещё? Кроме этих двух арий?
        - Могу… Дочь полка могу, Линду ди Шамуни могу. Даже Лючию.
        - Хм… А что, кроме Доницетти, других композиторов в мире нет? И народных песен?
        - Есть. Ну, я Леонору могу спеть, наверное… Но я её не готовила. Не впелась.
        - А в Лючию ди Ламмермур, вы, значит, впелись?
        - Не особенно… Но пробовала петь… Кстати, это вы - конструктор с "Рубина"?
        - Я, а что?
        - Скажите честно: вы певиц готовите так же качественно, как проект полярного купола?
        - Надеюсь, что да. Но - вы откуда вообще знаете, что я работал над куполом?
        - Оттуда… Кстати, спасибо. Если б не ваши требования, затопило бы купол к чертям. Я ж с вами по подписи вашей знакома…
        - Вы там когда были?
        - В тридцам пятом. До ноября.
        Конструктор окинул взглядом ушастую, как египетский фенек, девушку. Немайн догадалась: ловит себя на стариковском кряхтении. Мол, в его время молодёжь тоже умела поиздеваться над собственной внешностью - но вот это - уже новое. А ведь, поди-ка, приживётся. Но - в тридцать пятом - смотрит документы - ей было, было ей… Пятнадцать лет. Впрочем, иностранные специалисты на куполе были, иные и с семьями…
        - В тридцать пятом, говорите? То есть Инцидент тоже застали?
        - Именно.
        - Наверху или внизу?
        - Наверху.
        - Тогда вот вам вопрос по сольфеджио. Повторите, пожалуйста, звук, который издаёт
«Аргунь». По тону, не по громкости. Вы не могли его не слышать, если были там.
        Немайн вздрогнула. «Аргунь» была многоствольной зениткой - первой гауссовой многостволкой в мире. Собственно, если бы не этот аппарат на верхней монтажной платформе, запитанный напрямую от реактора, «неопознанные» ракеты превратили бы платформу в груду рваного металла, а недостроенный купол внизу - в братскую могилу. По счастью, «Аргунь» достала ракеты - а несколькими секундами позже и носитель. И все, кто были рядом, запомнили его пение… А заодно постарались разузнать характеристики.
        Немайн вдохнула поглубже, припоминая, на сколько секунд «Аргуни» хватает погребов… А как вспомнила - класс залил звук. «Аргунь» делала 1354 выстрела в секунду. Почему так - неясно, но - факт. Потом его снаряды разделялись, и тысячи превращались в десятки тысяч - но пела зенитка именно на этой частоте. Громко пела. А 1354 Герца - это фа третьей октавы.
        Немайн спокойно и ровно тянула ноту полминуты. Замолчала. Доложила:
        - Боезапас исчерпан.
        Тогда певец-учитель-конструктор повернулся к замдекана.
        - В этом году я, так и быть, возьму подготовительную группу - пять человек. В том числе - и эту девушку, - и, обращаясь к Немайн, прибавил, - Вы приняты. Пригласите следующего.
        За порогом Колдунья радостно помахала блокнотом. У неё была самая страда, и отрывать было совестно. А выбраться наружу, и побаловать горлышко хотелось. После нескольких минут пения в полную силу. А что творится с вокалистами после концертов и спектаклей?
        - Поздравляю, сударыня. Подозреваю, вы мечтаете вот об этом? Смазать связочки? - старый мёртвый итальянец, разумеется. Улыбается, в руках большущий поднос с эклерами, - По поводу поступления, полагаю, пара парижских "заячьих лапок" вам не повредит. Кстати, вы меня очень порадовали выбором репертуара, я был с Гаэтано дружен, к тому же, если оперу в целом он мог написать небрежно, то ключевые арии обычно получались выше всяких похвал. А вот Лючию вам, правда, петь рано…
        - Спасибо. Хотя я предпочла бы кусок мяса, и чтобы прожаренный до хруста. Но это тоже неплохо… Вот поэтому все тенора толстые, да?
        - В моё время очень выручали глисты, - сообщил призрак, - но от диабета они, увы не спасали. Опять же, нынче их так легко вывести… Позвольте, я провожу вас наружу. Кстати, как вам мои упражнения?
        - Чистейшее счастье. Почти как сын! Очень боюсь забыть о времени, и допеться до боли в горле. Просто таю…
        - Полагаю, скоро наставник порекомендует вам Генделя. Это хорошо, это правильно. Вообще, не торопитесь, не пойте слишком много. То есть во сне - сколько угодно, а наяву - нельзя.
        - Не беспокойтесь. Мне и во сне-то не дадут.
        - Каким, интересно, образом?
        Самым простым. Ухватив за плечико и тряхнув как следует.
        - Наставница, вставай!
        Немайн разлепила глаза.
        - Уже вечер? - после дневного сна для неё это было то же самое, что "уже утро".
        - Нет. Но пришли известия… Война!
        Глава 3. Глентуи, Кер-Мирддин, дороги Диведа. Декабрь 1400 года от основания Города
        Позёвывая, Немайн пыталась понять, с чего её вообще разбудили. Ну, приговорил Совет Мудрых принять союз с Мерсией, так этого следовало ожидать. Ну, часть удальцов уйдёт со стройки искать более лихого заработка - так и это предусмотрено. Самые тяжёлые и неквалифицированные работы - земляные, в основном окончены. Дальше нужны мастера - а этих Немайн собиралась мобилизовывать сама. Якобы для охраны речного рубежа. Точно, как с Гулидиеном уговорились. Прикрыть королевство с моря - разве малая заслуга? За отдельную плату и дело сделают. Между тем, ученицы торопили. Оставалось заключить: после всех поражений, которые бритты понесли за два последних века, само слово «война» вызывает у них крайнее беспокойство.
        В результате сида вышла к гонцу как была - в двух длинных не подпоясанных рубашках, шёлковой и шерстяной, босая и нечёсаная. В голове билось желание завалиться обратно в кровать и добрать своё. Перед этим, конечно, высказать гонцу из Кер-Мирддина милость и благоволение, подтвердив её золотым - премией, вполне пристойной для рыцаря. Как известно, медали произошли именно от таких наградных монет.
        Впрочем, первые же звуки чужого дыхания разрушили сети сна. Серые с красноватой каймой белка глаза поднялись на едва стоящего рыцаря. Чёрное с жёлтым под алым плащом. Память услужливо воспроизвела лекцию приёмного отца о расцветках. Эта - с востока, с границы… Гвент!
        - Неметона! - гонец через силу улыбнулся, - Слава Богу… Успел… Мы разбиты. Хвикке… Теперь - всё на тебе.
        И заснул раньше, чем его уложили. А вот Немайн было уж не до зевоты…
        - Таак, - протянула она, - а я думала - зря меня будили. Дежурный! Поднимай семью.
        То есть, дружину. Что поделать - в клановом обществе иначе просто нельзя. Доверенный человек, служащий не только из денег, но и из чести - должен стать немного родственником. Но, только рыцарь потянулся к рожку, остановила.
        - Сам. Тихо. И - не буди тех, кто только сменился со стражи. Ясно? - Да, Хранительница.
        - И сразу - троих - для верности - к Гулидиену. Передать - "Гвент атакован Хвикке, потерпел поражение". Как только этот добрый сэр проснётся - созывай Совет. А я пойду, приведу себя в порядок. Охх, как назло, вчера легла поздновато… Всё равно этим утром уже не доспать.
        Ведро холодной воды на голову! В мозгу - ледяной ветер: воспоминание обо всём, что позабыла или не успела. Например, хоть мало-мальски переучить своих рыцарей. И перевооружить. Ни новых сёдел, ни луков, ни копий. Только стремена, с которыми её маленькая семья - иначе в Камбрии дружину и не называли - уже хорошо освоилась. Двадцать человек от родного клана, двенадцать успела нанять сама. Шестнадцать рыцарей и столько же оруженосцев. Для крохотной Глентуи - огромная сила. Хвикке, способным выставить несколько тысяч человек, на один зуб.
        Ополчение гленцев - в первозданном виде. Конь не валялся. Зато вот, канализацию начали перекрывать… Тяжёлое оружие: замечательно. В принципе, один камнемёт можно снять. Вряд ли найдутся два сумасшедших капитана, которые поведут местные скорлупки сквозь зимнюю Атлантику. Но - камнемёт - это десятки телег и около сотни людей… И дни на постройку.
        Колесница - одна. «Скорпиончик» - один. Ну и что может молодая республика предложить тому же Диведу в качестве помощи? Одну недоученную вокалистку?
        Оставалось - не дёргаться, сидеть тихо, работать дальше. Надеяться, что король Диведа справится сам. И молиться за него, потому как все прекрасные планы претендента на корону Британии только что пошли прахом. Гулидиен собирался воевать вместе с Хвикке против Уэссекса. А придётся драться с самыми худшими саксами, какие только есть, в одиночку…
        Что за плюханье? Эйра тоже окатила голову, глупая! Вот она точно простудится…
        - Марш в дом! И пока не высушишься, чтобы носа твоего во дворе не было! И не повторяй за мной, не спросясь! Я всё-таки сида.
        - Да, наставница… А ты - не забудь соответственно одеться!
        Последние слова говорила уже не ученица, а старшая сестра - непутёвой младшей. С которой станется выйти к старейшинам кланов в той же рясе, в какой по стройке шныряет. Как сложно то всё… И в то же время - проще некуда. Даже думать не надо, само собой выходит.
        Соответственно - значит, как Хранительница. Не королева - но что ново под Луной? То-то друид похихикивает, отец Адриан улыбается и римляне косятся… Итак - для начала - чулки, которые по неразумению называют обувью. Белые. Хотя могли бы быть любые. Кто их увидит-то? Нижнее платье. Короткое, всего лишь до щиколоток - чтобы рубашки торчали. Да, обычной девице из хорошей семьи и одной бы под платья хватило. Но не дочери принцепса и лицу государства… Ей положено три: две простые, белые, одна на два локтя длиннее пят, другая на один, третья - точно до пола. У этой подол вышит - белым по белому. Вот это зачем? Не видно же ничего. Даже сиде. Но - положено, и точка. Рукавов нет ни у одной. Зато у нижнего платья - есть. Ещё пару месяцев назад шнуровались бы - но теперь на каждом красуется полдесятка крохотных пуговиц. Нет, право, с деревом работать в Камбрии умеют! Верхнее - и уж это сшито так, будто детей у сиды нет и быть не может. Если доведётся прозаседаться, маленького покормит Нарин, но грудь опять будет болеть.
        Немайн взмахнула руками, чтобы просторные рукава верхнего платья избавились от складок. Широкий пояс-кушак лёг на талию. Которую, собственно, и замаскировал. Наконец, круглая «греческая» пелерина. Собственноручно вышитая. Правда, чёрные кресты пришлось спороть, и вышить заново - невидимые, белые.
        Короткий взгляд в зеркало. Да, вся в белом. Как римлянка времён Пунических войн, как друидесса. А ещё это очень напоминает облачение римского епископа для рождественской службы! Но чего-то не хватает… Немайн ойкнула, поспешно разомкнула фибулу на пелерине, подсунула чёрно-красно-зелёную ленточку. Родной клан забывать нельзя! Да и дочери Дэффида ап Ллиувеллина нельзя носить меньше четырёх цветов. Хочет она того или нет. Теперь оставалось ждать. И думать.

* * *
        Как это хорошо - открыть глаза! Хотя бы щёлочкой! Какая радость - понять, что правда - это колышущийся свет за окном, дробный стук дождя в дешёвое непрозрачное стекло, смолистый запах и яркие доски свежего пола. А никак не крик умирающих лошадей, злой лязг оружия, и последнее дыхание короля: "Неметона… К ней… Больше никто…"
        И не безудержная скачка, не украшенные пеной лошади, выжатые хуже губок, из боевых друзей, которые подчас ближе любого человека, вдруг превратившиеся в средство расплаты: столько миль на столько лошадиных душ. Не перепуганные лица хозяев придорожных ферм, у которых приходится требовать новых - именем мёртвого короля, живой богини, и своего доброго меча. Что все ужасы - сон, кошмарный - и минувший.
        Явь же - тёплый и по-доброму тревожный запах, как от подгоревших лепёшек. Чуточку иной, но чем-то похож.
        - Проснулся, сэр рыцарь? На-ка, выпей. Не бойся, это хорошее питьё. Называется кофе. Отвар жареного цикория. Не взбодрит, но укрепит сердце, придаст сил. Да и просто горячее питьё с утра - это хорошо. Жаль, что это утро нельзя назвать добрым.
        На мгновение показалось, что перед ним - фурия из кошмара: огонь вместо волос, огромные нечеловеческие глаза нараспашку… Наваждение прошло так же быстро, как и накатило: на светлом полу, в старинной позе, сохраняющейся, разве, у самых диких горных кланов, да и то - для торжественных случаев, сидела девочка. Глаза скромно опущены вниз, да ещё и ресницами занавешены. Рыжая. Даже тёмно-рыжая, как молодые ветки ольхи. В вытянутых руках - через тряпицу - горшочек с ароматным питьём.
        - Тут ещё сливки, и мёд, и немного ореховой настойки, - уговаривала та, - и всего этого большая пивная кружка! Вот как пьют кофе по-гленски!
        Рыцарь взял горшок. Ручки у того не оказалось, но сквозь ткань горячо не было. Отхлебнул раз, другой… Вкус оказался незнакомый, но приятный. В голове, кроме ощущений, собрались мысли.
        - Где я, красавица?
        - У меня в гостях. Ты же скакал ко мне. В Кер-Сиди.
        Девочка подняла серые, без белков глаза Неметоны. Усталые и мудрые. То ли от бесконечных лет, то ли от бессонной ночи. Но рыцарь всё никак не мог поверить, что страшный сон последней ночи произошёл на самом деле. Понимал - но не принимал. Что, впрочем, не мешало рассказывать. Всё, что помнил. И ещё чуть-чуть - отвечая на подсказки богини.
        - Мы узнали о них по сигнальным дымам, - говорил он, удивляясь спокойствию и отстранённой пустоте в груди, - Король ещё сказал, мол, как здорово, что армия ещё не разошлась после подавления мятежа. Можно будет побить саксов, и спокойно зимовать. Они к нам каждый год лезут, но мы их бьём с помощью Господней… - рыцарь осёкся, Немайн ожидала уже "Били…", но услышала, - И твоей, конечно. Тут же с самого начала всё пошло необычно. Саксы прислали послов, хотя всегда лезли в драку без разговоров. Стоило задуматься, наверное, но Мейриг тогда только рассмеялся. И они пошли вперёд - а мы отошли малость повыше, чтоб стрелы дальше летели. Поставили обычный строй…
        - Лучники впереди, плечом к плечу? Копейщики по флангам и чуть позади? - Немайн уже знала, как привыкли воевать камбрийцы.
        - Да. Король с дружиной встал справа от пешего строя. Потом выскочил отряд их конницы. Собственно, это и была вся конница Хвикке - и на этот раз её вёл сам король. Обычно они прикрывали пехоту, и держались позади. Мейриг сказал, что Господь лишил саксов разума, и что победа наша. Мы ударили - вниз, под гору. Они бежали… Мы прорвались за пеший строй - но тут они развернулись… И их стало много…
        - Ты говорил, тот отряд, что выскочил изначально, это все всадники Хвикке?
        - Да. Мы много лет держим рубеж. Мы их знаем. Не иначе, саксам помог дьявол!
        - Может быть, это была посаженная на лошадей пехота?
        - Тогда б мы их разметали! То есть - нет. Там были все умелые наездники. Никакой слабины! Нас взяли в кольцо… Король сумел прорваться. Но "Чёрный Дракон" на холме к тому времени уже упал, наше войско бежало… Я не видел, как это случилось. И почему они не отступили. Правда, внизу кто-то рубился…
        Немайн кивнула. Это было странным. Камбрийцы не стеснялись отступать перед сильным врагом. Особенно, если тот перед тем нахватался стрел. Пойдёт дальше - получит ещё. Главное - чтобы шёл медленно, чтоб люди успели сбежаться в город. И уже там - или оборона стен, или полевая битва и разгром измотанного неприятеля.
        А рыцарь продолжал говорить, и из кусочков, выхваченных одним бойцом, понемногу проявлялась картина страшного разгрома. Который был бы хуже - не цепляйся король со своими рыцарями за каждую пядь, не утыкай он стрелами преследующую конницу врага. Камбрийцы рассеялись по лесам, но вырезаны не были. И это было уже неплохо: мёртвых не воскресишь, а разбежавшихся можно и собрать. Было бы кому!
        Король слишком долго не обращал внимание на раны. А дружина-семья оказалась связана кодексом чести. Выжить после смерти короля считалось непристойным. Хуже только нарушить последний приказ - который и получил гонец. Других распоряжений, даже по престолонаследию, король отдать не успел - а потому последним, что запомнил рыцарь, была атака его товарищей - последняя, безнадёжная, с пустыми колчанами, да и копья уцелели не у всех. И "Золотой Дракон" над копьями преследователей - знамя Уэссекса. Так что собирать беглецов оказалось некому.
        Немайн продолжала спрашивать. Её интересовало всё: особенности вооружения и доспехов врагов, последовательность, в которой остатки дружины встречались с врагами и беглецами - понемногу приоткрывали подробности постигшей армию Гвента катастрофы. Она хотела понять не только, что произошло - но и как. Мозг, приспособленный к созданию картинки по памяти да на слух, понемногу превращал батальное полотно в схему из военного трактата. "Битва при… " Пока неважно, какая деревня или река была ближе всего. "Приграничное сражение" - так будет вернее.
        Король Мейриг недооценил вражескую конницу - и хитрость командира саксов. Впрочем, он ждал старого врага, год за годом убивавшего о частокол копий и ливень стрел лишних переселенцев с континента. На этот раз на его месте оказался другой - с несколько иной армией и куда более высоким уровнем воинского искусства. Больше того - в рисунке сражения проскакивало что-то знакомое.
        Первая линия саксонского строя не включала королевской гвардии и лучников - только ополчение. В сущности - фаланга. Как её романтично называют варвары: "стена щитов". Справа, под знаменем короля - под "Белым вепрем" - всадники. Позади, за ними, не поднимая до времени значков, ещё отряд конницы - побольше, пообученнее, сплошь окольчуженный. Ещё дальше - пешая гвардия Хвикке. И немногочисленные лучники.
        Строй расчленён, а Мейриг слишком быстро спустился с холма, не рассмотрел глубины неприятельского фронта. Привык, что строятся в одну линию. Вот и попал под фланговый удар уэссексцев. Советы которых явно слушали Хвикке.
        Пока дружина Гвента пыталась вырваться, небольшой отряд обошёл линию камбрийцев и ударил по коноводам. Подать помощь тылу было невозможно: первая линия саксов двинулась вперёд. На расстоянии излёта стрелы - когда ещё можно прикрыться лёгким щитом - постояли, передохнули. И рванули вперёд так, как могут только варвары! Первые ряды наверняка полегли - но камбрийцы воевали с оглядкой назад. Лучники, плечом к плечу, без щитов и доспеха - а позади, там, где верное спасение жуёт травку, крики и шум схватки…
        Центр камбрийского строя побежал ещё до столкновения. Но копейщики удар приняли. По-римски - сначала метнули дротики, а потом двинулись навстречу саксам. На левом фланге их остановили, окружили и выбили. Но на правом копейщики прорвали саксонскую линию, разорванную бегом, отразили удары с фланга и пошли вперёд - клубок, окружённый бессильными врагами.
        Тогда в бой вступила гвардия Хвикке: воины с двуручными топорами. И поддерживающие её лучники. Своих стрелков у камбрийцев уже не было - а в ближнем бою отборные ветераны в добрых доспехах быстро одержали победу. Им даже не пришлось применить свои топоры - которыми следовало перерубать копейные древки, чтобы создать пустоту в линии жал. Лучники и схватка с ополчением сделали своё дело: брешь нашлась. В дело пошли мечи.

* * *
        Слухи быстрее лошадей. Старейшины кланов не сходились - сбегались, едва не обгоняя топот своих коней. Новости - тоже. Сида сидела неподвижно, словно кукла или статуя. Приветствовала, выслушивала - не двигая головой, только губы шевелились, да уши - то пускались в безумный танец, то успокаивались в настороженной готовности. Огромные глаза изучали пол. Вокруг мелькали имена: Артуис, Вриог, Паул, Иднорт, Корнерег, Гвидген, Кейдио, Брохвайл, Гендог, Ллеухонерд, Кадваладр… Король Мейриг наплодил немало сыновей, и у всех были равные права на престол. Впрочем, серьёзная армия была только у одного - Артуиса, короля Эргинга. А в придачу - военный и государственный талант! Принц Рис, например, о нём вообще без придыхания не говорил. Храбрый воин, славный полководец. Вот только сидит непрочно. В конце августа вышиб из города недовольных объединением с Гвентом мятежников во главе с дядьями. И, чтоб хоть немного успокоить народ, объявил себя независимым от отца правителем. Что не помешало ему остаться одним из наследников Гвента.
        Амбиции, верно, будут у многих, но что-то сделать может только он. Или не может? Старейшины поглядывали на сиду. Недаром Мейриг послал именно к ней.
        Когда собрались все, Неметона попросила гвентского рыцаря повторить свой рассказ. Потом заговорила сама. Коротко описала обстановку. Подытожила:
        - Гонцов с известиями к королю Гулидиену я направила. Дальнейшее - не моё дело.
        - Как это? - растерянно спросил гвентец. Он пока пребывал между небом и землёй. Меньше чем за сутки привычный мир успел превратился в ад - а из этого ада его отправили пусть не в рай, но в волшебную страну, всплывшую из глубин на страх врагам и радость добрым людям. И вот теперь дивная страна уходила на дно. В волшебный туман, от которого ни помощи, ни надежды.
        - Я не королева этой земли, - привычно напомнила сида, - решение не за мной, но за кланами. Кроме того, нас мало. По договору с Диведом, в грядущей войне с саксами мы прикрываем спину. На что наших скромных сил ещё хватит. Но биться с Хвикке и Уэссексом… Светлейшие мужи, на какое количество воинов мы можем рассчитывать в случае созыва ополчения?
        Первым встал Ивор ап Ител. Крутнул ус.
        - Плант Монтови выставит три сотни воинов, - сообщил он, - Из них две сотни лучников и сотню копейщиков. Из них сорок - в доспехах.
        - О'Десси дадут пятьдесят копий, десять луков, и шесть десятков пращ, - сообщила ирландка, - и у нас есть два хороших корабля, ходких под вёслами и парусом. Вот только погода… - она развела руки.
        - Вилис-Кэдманы: две сотни воинов. Из них половина лучников.
        - Из этих двух сотен треть - женщины, - уточнил Ивор, - Я же говорил о людях, которые могут идти в поход. Я не о тебе, Этайн О'Дэсси! Ты, конечно, поведёшь своих людей. И ирландец с пращой - воин серьёзный. Тем более, что кинжалы у них тоже есть. Но кто-то должен остаться охранять город. И поддерживать порядок. Рыцари уйдут. Значит, нужно оставить часть ополчения. Рабочие, кто нанялся на стройку - эти или уйдут к Рису и Гулидиену, или попросят денег за службу.
        И вопросительно посмотрел на Немайн.
        - Если бы речь шла только о жаловании, - сида дёрнула ухом, - но у них же ни оружия, ни лошадей. Да и работы прекращать нельзя. Потом переделывать будет трудней, чем начинать сначала. Опять же, оружие. Впрочем, тем, кому взводить камнемёты, да коноводам, да обозникам… Пара дротиков, топор, кинжал - и хватит. Впрочем, общая картина ясна, не так ли? Шестьсот человек. Десяток рыцарей. Одна колесница. И что нам делать в схватке гигантов?
        - Помогать в меру сил, - пожал плечами Ивор, - К тому же, у нас есть ты. Сколько сотен воинов ты стоишь?
        - Одного, - приподняла кончики губ Немайн, - Я же одна. И ещё - все ли почтенные советники полагают, что нам следует вступить в войну с саксами?
        Все.
        - Хорошо. В таком случае, я вынуждена напомнить, что мы с вами - не настоящий Совет Мудрых. Потому как созваны не Хозяином заезжего дома. Да и королевство у нас с мышиный след. Потому: по причине разногласия между старейшинами кланов и Хранительницей правды надлежит созвать Совет Свободных. Все кланы вместе! Пусть те, кому сражаться и умирать, решат сами. Полагаю, времени до завтрашнего утра хватит, чтобы оповестить всех граждан республики Глентуи. Засим я завершаю беседу.
        Немайн встала. Поклонилась легонько. Повернулась к двери во внутренние покои. Чуть-чуть не запуталась в длинной одежде, на подол наступила. Нога быстро зашарила в поисках пола. Нашла. Как ни в чём ни бывало, удалилась.
        - Хитрая, - сказал вслед Ивор, и хлопнул по плечу хмурого гвентца, - Очень-очень хитрая. Ты думаешь, драться не хочет? Богиня-то войны? Но рассудила она верно. Одно дело - приказ вождя. Другое - твой собственный выбор. Пусть каждый наш воин знает - он сам отправился выручать братьев в Диведе… и Гвенте. Это доля славы…
        - Что?
        - Она читала нам Писание. Неметона же крестилась, слышал? Так вот, в книге сказано: Бог оставляет человеку право на выбор. Ведь если всё предопределено - в чём тогда будет слава и честь? Потому нам и оставлена наша доля славы. Или позора, кто как выберет. Но - наша. Значит, когда Хранительница оставляет долю славы вождям, а те - простым воинам, это по правде. А правда удваивает силы…

* * *
        Совет Свободных собрался на следующий день - к самому вечеру. Немайн к этому времени бывала уже - глаза нараспашку. Самое время, когда не надо сжимать веки в щёлки - ни от яркого света, ни от темноты. Но не в этот раз. Свет факелов, плотный и колючий, бил в лицо, приходилось щуриться. Людей… Сейчас Немайн видела только первый ряд - рост, что поделать. Трибуну, увы, сколотили маленькую, точно по Вегецию - на одного оратора. Как полководцу для обязательной перед боем речи. У Немайн горло пересыхало от одной мысли, что этим полководцем наверняка окажется она. Настроение у граждан было очень агрессивное. Что и неудивительно. Полтора месяца назад все они числились диведцами. Теперь же Дивед в одиночку противостоял сильному врагу.
        Никакой помощи от бывших владений короля Мейрига ждать не приходилось. Слабая родня попряталась по городам и клановым крепостям. Сильный Артуис - прислал монаха. Видимо, опасался, что иному посланцу и рыло начистят. Хотя - положение нового короля Гвента настолько же хуже губернаторского, насколько король выше. И посол в рясе, бедняга, оказался принужден говорить неприятное в лицо нескольким тысячам человек. Причём не больно добрых да умиротворённых - торопливо собирались, шагали или ехали - иные и по пять римских миль, не самый ближний свет. Покидали семьи - причём знали, что скоро доведётся это сделать надолго. Кое-кому и навсегда. А им говорят это:
        - …может удерживать города ополчением. Какое-то время. Но - столица осаду бы не выдержала. Ополчение осталось в поле… На стенах женщины и дети. Саксы требовали только свободного прохода! У короля не было выбора. Ему пришлось их пропустить. Тем более, что там были уэссексцы. Эти - христиане. Можно взять клятву.
        - Сестре Пенды их король тоже давал клятву, - крикнула Этайн, - так что я бы не верила!
        И гордо посмотрела на Немайн. Мол, знай ирландцев. Пришлось в ответ слегка кивнуть. Мол, слышала.
        - Нам нужно время, - сказал посланец Артуиса, - Нужно вывести людей из Кер-Вента. Хотя бы в крепости кланов на холмах. Потом…
        Всё решится гораздо раньше этого «потом»: или саксы захватят Дивед, или будут разбиты. Тогда королю Артуису придётся думать - как жить. Либо зажатым с двух сторон саксами - история учит, что в таких условиях жизнь кельтского королевства недолга - либо получив в соседи короля Британии, попробовавшего вкус победы… И не испытывающего особой благодарности к стране, пропустившей врагов. Впрочем, сейчас король Эргинга и, уже очевидно, Гвента, западным соседям ничем не обязан, а потому
        - сможет загладить. Если будет перед кем.
        Хорошо, хоть подробности прислал. Не сражения - тут он знал меньше Немайн - общего положения. Хотя наверняка описал его более бедственным, а саксов - более грозными, чем на самом деле. Что плохо - гленцы сочувствовали своим и рвались на помощь. Стоять против этой силы было глупо. Оставалось - возглавить.
        - Значит, война и поход?
        - Война и поход!
        Орут, кажется, единогласно. Можно понять. Странно другое - они, вроде, рады. Да, давно Дивед не воевал… Опаску же перед саксами - никак не страх, но вбитое горечью поражений уважение к варварам, как военной силе - сняло присутствие богини войны. Да, великая и ужасная! Вот только враг - совсем не дуболомы. А гленцы… Гленцы смотрят в рот и ждут истины. Скажи им, что у богини в одном широком рукаве припасена маленькая бутылочка вина, а в другом - кубок, решат, что так и надо. Верно, надо. Теперь уже видно, что надо…
        - Хорошо. Договор помните? Так вот. Раз мне доведётся вести вас в бой, слушайте. И если кто скажет, что не слышал, живо станет короче на голову, будь он простой воин, вождь или рыцарь. Первое и главное - полная власть главнокомандующему. То есть - мне. Как скажу - делайте. Спрашивать: "Зачем?" - можно. Пока приказ не отдан. После - исполнять. Не успели спросить до - зададите вопрос после того, как выполните. Ясно? Второе. Я жду от кланов не только бойцов, но и запасов. Или денег на их приобретение, хотя лучше - самих запасов. Воины, знаете ли, денег не едят. Война может продлиться больше установленного срока в шесть недель. Дальше. Крепость нужно отстроить. По договору. Она реку защищает. Так что в поход пойдут не все. От кланов я прошу: сто двадцать копейщиков. Девяносто лучников. Всех - снабжённых наилучшим образом. Ещё две сотни человек для квартирмейстерской службы. Всех - с лошадьми. Что ещё? Ах, да - я завтра выезжаю в Кер-Мирддин. Договариваться о совместных действиях. Как раз дромон наверх пойдёт… За меня - командовать остающимся ополчением и поддерживать правду и порядок в республике
будет человек, уже показавший себя достойным. Ему же продолжать строительство, пока я буду в походе. Сэр Эгиль, подойди!
        Викинг стоял тут же, рядом с трибуной. Подходить не надо - скорее уж, повернуться. И смотреть, как льётся красная струйка в чашу. Красная, как волосы богини. Кровь лозы, кровь христианского Бога, кровь власти.
        - Я, Немайн Шайло верх Дэффид, сейчас назначаю моего рыцаря сэра Эгиля Создателя Машин, комесом Южного Берега и Города. В свидетели чего беру всех свободных воинов Республики Глентуи. Принимаешь ли ты это назначение?
        Викинг ухмыльнулся.
        - Я бы лучше подрался, конечно, - заявил он во всеуслышание, - но драться и знать, что кто-то запортит мою да твою работу… Этак можно и мечом себе по ноге попасть! Принимаю, Хранительница.
        Осушил кубок - одним глотком. Недоумевающе оглянулся. Бутылка исчезла в широком рукаве, будто и не было. Студенческий навык Клирика служил новой хозяйке честно.
        - Маловато? - спросил Харальд, - Ох, боюсь, нашего конунга прозовут: "Неметона, Щедрая на Золото и Скупая на Выпивку".
        - После похода доберёте, - утешила норманнов Немайн, - Пивные дни никто не отменял…
        Многие улыбнулись. Хранительница выговаривала своим рыцарям, как хозяйка домашним. Это было забавно и правильно разом. Дружина - семья, а у справной хозяйки не забалуешь. Улыбалась и Немайн. Хотя и чувствовала, что до утра ей - глаз не сомкнуть. А отсыпаться на дромоне…

* * *
        Больше шести часов проспать так и не вышло. Явилась Нарин. Мол, маленького пора кормить. Сама велела. Потом сын уснул - Немайн же проснулась окончательно. Сперва дела делала - грамоту выписывала. Ленный договор на владение землёй. Когда Немайн весело спросила Эгиля, что он предпочтёт принять в оплату новых трудов - сокращение срока службы или звонкое золото, викинг вдруг отчаянно махнул рукой и попросил землю.
        - Хмм, - сказала тогда Немайн, - а тут проблемы. Ты что, сам пахать будешь? Рабов у нас нет. Им, понимаешь, оружия не дашь.
        - Дашь, - парировал норманн, - ещё как! Только вот рабами они от этого быть перестают.
        И был прав. Вручение оружия - самая простая из церемоний освобождения раба.
        - Тогда как?
        - Я думал, - сообщил Эгиль, - Работников можно ведь и нанять. Но - я привык возиться не с землёй и скотом, а с деревом. Да и земли пахотные не твои, а кланов. И пастбища. Но вот кусок речного берега я бы взял. И лес. Под сведение. Я вот на дромон смотрю: хлипкая посудина, но ходкая. А как достигнуто, уже понял.
        - Ты смотри, - предупредила сида, - Земля - не моя и не твоя. А республики. Возьмёшь - будешь должен служить, пока не вернёшь.
        - Знаю, - Эгиль пожал плечами, - как на континенте. Я тебя понимаю - если раздать земли навсегда, кто служить потом будет? Но сыну я смогу завещать и землю, и службу?
        Здравствуй, феодализм… А что делать? Мешок с золотом уже на четверть обещан за расписки, а впереди война. И что-то говорит, что придётся за средствами на военные траты лезть в собственную мошну. А общество вернёт отнюдь не всё.
        - Сыну, дочери, неведомой зверушке, - подтвердила сида, - если та будет в состоянии исполнять обязанности, соответствующие твоему званию. Или выставлять корабль первого ранга с экипажем. Я в дороге набросаю договор. Вернусь - посмотришь…
        Вот и готово. Немайн помахала листом, чтоб высохли чернила. Свернула в трубочку и спрятала в тубус для документов. Как чертёж. Собственно, это и был чертёж - а точнее, лист пояснительной записки. Озорство озорством, но отучать своих людей от бессмысленных украшательств и приучать к точности - стоило. Мода - штука заразная, и если все увидят, в каком стиле сида оформляет документы - для Камбрии и Ирландии этот стиль очень быстро превратится в стандарт. Хотя бы потому, что красив и удобен.
        Вышла на палубу. Скорее даже, спустилась - поскольку для отдыха и дел воспользовалась любезно предоставленной капитаном каютой на корме. Сам хозяин стоял тут же, на кормовой площадке. Переход до Керр-Мирддина, даже против течения, занимал немного времени, а дромон для этой реки был всё-таки большим кораблём. Потому отсыпался капитан, пристав к берегу. Зато особенности русла изучил едва ли не лучше местных жителей. Тем большие корабли по устью Туи гонять не приходилось. Завидев сиду, немедленно подошёл. Не спал и Михаил Сикамб. Купец немного волновался от полученных известий. Война - это не игра по маленькой, это разорение или богатство. Он уже вступил в игру - и тут ему подсунули ещё одну доску!
        - Задерживаемся, великолепная, - сообщил между тем капитан, - течение усилилось. Видимо, в верховьях прошли сильные дожди, даже вода немного поднялась. Ветер тоже южный, нам точно с носа. Так что идём на вёслах. Река!
        Тут капитану нашлось более насущное занятие, чем беседа со знатной пассажиркой. А вот купцу явно хотелось немного успокоиться. И сверить сложившуюся в голове картину с видением ситуации более осведомлённой особой.
        - Река, - буркнул он, - да не совсем. Те же дельфины заплывают, а они в реки ни-ни…
        - Знаю, - откликнулась сида, - Видела плавники. Даже мысль была - поплавать с ними, поиграть. Увы, времени так и не удалось выкроить. Но заметь - по фарватеру вода пресная. На глаз заметно. Так что - это устье. Широкое устье понемногу переходящее в залив. Потому и дельфинов сейчас не видно! Пресной воды нагнало, ушли. Не любят, да… Знаешь, что это значит?
        - И что? - Михаилу, и правда, стало интересно. Та, которая сумела удивить баллистиариев, а главное, его товарища, занятого в первую голову отнюдь не торговлей, могла рассказать новенькое и тому, кто кормится дальней морской торговлей всю жизнь. Тем более, местные жители как-то связывали ушастую августу с реками.
        - Туи когда-то была много полноводнее. Скорее всего, когда таял ледник.
        - Но Камбрийские горы нигде не покрыты льдом. По крайней мере, все так говорят. И никогда не были. Не Альпы всё-таки.
        - Это сейчас. А тридцать тысяч лет назад…
        - Постой! - римлянин опешил, - Но разве мир не был сотворён пять тысяч лет назад? И мы не живём в шестой эпохе?
        - Он мог быть сотворён и пять тысяч лет назад, и вчера, - сида немного нервно хихикнула, - и ты не заметил бы разницы, Творец-то всемогущ. Почему бы ему не создать долину возрастом в тридцать тысяч лет? Или капитана, которому за сорок?
        - Мне не нравится эта мысль. И на ересь похоже, и вообще… - Михаил замялся, подыскивая слова, - Это ведь почти умереть: узнать вдруг, что всей твоей жизни и не было никогда!
        - А вот со мной очень похожее произошло, - Немайн, взгрустнувшая было, приободрилась, - Однажды я просто появилась. Взрослая, умная. А до меня был другой человек. Который исчез, как не было. Желал бы ты такой судьбы этой долине?
        - Нет… - откровения базилиссы Сикамба не удивили. Был у восточных римлян обычай - после долгой комы или летаргии считать очнувшегося другим человеком. Помимо прочего, каждая такая малая, одолимая, смерть укрепляла веру в окончательное воскресение. После неё «обмиравшего» полагалось крестить заново - имя менять. Родственных же связей, рукоположения, пострига малая смерть не отменяла. И коронации тоже. Так что оставалось вставить на место очередной кусочек головоломки. Заодно и прикинуть, что за этот кусочек дадут резидент Григория и епископ. Которому эта подробность, пожалуй, даже более интересна. Августа же продолжала расписывать странности своей реки:
        - Тогда она старше тридцати тысяч лет. И около восьми тысяч лет там, на вершинах, таял ледник, и Туи, полноводная, как нынешний Дунай, несла песок, ил и глину, лепила из них себе ложе. Со временем вершины оголились, и теперь реку питает только дождь…
        Сикамб вздрогнул. Дунай августа помянула обыденно, не как дальнее заморское чудо, а как реку неподалёку. Знакомую. Виденную. И это тоже было весьма и весьма ценной информацией. Особенно после камнемёта. Камнемёт, по свидетельству греческого священника - аварский. А где сидят авары? На Дунае. Ещё одна монетка в копилку!
        Разговор утих. Река подошла к очередному повороту. Сида принялась разглядывать берег. Она помнила поход, в котором присмотрела место для города - но тогда на долины и холмы любовался всё-таки Клирик. Она спускалась по реке - но вниз по течению. А потому преспокойно проспала половину дороги. Вторую половину пришлось просидеть над вышивкой! Чёрные кресты на белые поменять… Зато теперь время поглазеть на свои земли нашлось. И верно, холмистые! С реки они смотрелись особенно живописно. Вот на пути кручи, которые приходится обходить под самым обрывом, вот суровый лес поднимается выше мачт. Деревья приветственно помахивают кончиками голых ветвей, изредка роняя последние, словно отложенные для такого вот торжественного случая, листья. Дуб, бук, ближе к воде - ольха да ива. Но поворот пройден, впереди расстилается долина, посреди которой торопится донести взбухшие свинцовые воды до старшей сестры-Туи речушка поменьше. Вдали встают холмы повыше - или уже горы? - с вечнозелёными от сосновых шапок вершинами. По пологим склонам - буро и коротко. Трава выедена или скошена. Скот загнан в стойла. Дома -
небольшие, жмутся друг к другу кучками. Здесь не селятся длинным домом, как те же норвежцы, одним на огромную патриархальную семью, и не строят круглых домов-коммуналок, как ирландцы или некоторые горные кланы. Семейная пара без собственного дома - это, по валлийским понятиям, даже не нищета, а просто непристойность какая-то. Если человеку клан не строит дом, значит, он или не нуждается в отдельном жилье, или изгнан… Но ничего не мешает родичам селиться рядом! Даже крутые склоны, из-за которых выходит, что дома стоят не столько стена к стене, сколько фундамент к крыше. Земля порождает национальный характер. Не случайно в любой стране завоеватель из века в век или превращался в новое издание всё того же народа, перенимая привычки побеждённых - пусть они и полегли до единого, либо погибал. Либо - менял ландшафт. Так что, разглядывая страну, сида заново знакомилась с характером народа.
        Высокие холмы раздвигают горизонт, камбриец привык видеть больше, чем равнинный житель. Даже и горец. Камбрийские горы пологие, открывают больше, чем прячут. Но и ограничивают, отсекая незримое далёко. Оттого, может быть, у этого народа так развито чувство малой родины. И нет ни малейшей склонности мыслить широкими категориями. Не то, чтобы возвышенных материй тут не понимали - но до сердца лучше дойдут понятия размером в такую вот долину.
        Не свобода - а свободы, личные права. Свои и знакомых людей. Не Родина без конца и края, крестьяне в Гренаде и сапоги в персидском заливе - а те самые три берёзы, которые нельзя отдать врагу. Или, если угодно, сырьё для заводика, который скрипит крыльями ветряков неподалёку. С которого кормится половина города. И, кстати, не абстрактный Творец, а святой, построивший первую церковь в округе. А то и фэйри из-под ближайшего холма. Добрые соседи, да. С которыми можно просто, по житейски поговорить - и договориться. Даже с самыми злыми.
        Немайн хмыкнула. Получалась, что самый главный ресурс для пропаганды в Камбрии - это она. Это было неприятно - но деться от этого было некуда. А вот использовать с пользой - вполне реально.

* * *
        Прежде любой интриги, прежде любой войны - семья. Впрочем, в полной мере положение понимал только Дэффид. Но понимал его по-своему, днюя и ночуя в Сенате да гоняя молодых ополченцев. И был прав. Глэдис вполне способна управиться с прочим. Не впервой. И - всё равно страшно. Особенно потому, что дочурки настоящей войны не видали, а встреча с Майни привнесла лишнее успокоение: тут других забот полно, домашних, а с войной ушастая разберётся. Её епархия! Если надо помочь - конечно-конечно, сразу-сразу! Со всем удовольствием. Лишь Тулла поглаживает живот с таким видом, будто сделала сиде мелкую гадость. На стены не пойдёт, а вот за племянником присмотрит с удовольствием. Заодно и опыт наберет для своего ребёнка. И Эйлет дуется за то, что её отец замуж выдавать вознамерился, да срочно. В общем
        - молодые и глупые.
        Впрочем, опора нашлась. Немайн. Что оказалось чуточку неожиданно. Всё-таки сида настолько вжилась в роль младшей… Да и легендарная проказливость после болезни да трудов никуда не подевалась. И ростом сида не прибавила… Хотя формы стали взрослее. «Кормит» - объяснила Эйра, пока Майни блаженствовала в объятиях остальных сестёр. Заодно решая проблему с Эйлет.
        Для дочурок-то главным оставалось обычное девичье - женихи. При встрече Эйлет так набычилась на Майни, что Эйра, заметив, вызверилась на сестру. Наставницу защищать приготовилась. Ну и собственное будущее - в делах семейных в Камбрии старшинство считается, и замуж сёстры по очереди идут. Впрочем, скоро все снова стали подруги
        - не разлей вода.
        - Разберёмся, - предложила Немайн сёстрам, - Помните мои уроки? Пошёл разговор всерьёз. Эйлет, замуж ты хочешь. Просто желаешь жениха выбрать сама. Верно?
        - Да, но…
        - Тебе ничего не мешает. Отец не дурак, перед походом сговариваться не будет. Вдруг парня убьют?
        - Так меня тоже могут…
        - Вряд ли. От семьи в девять душ у нас в поход идут четверо: отец, Кейр, да я с Эйрой. Больше не надо, да и нельзя. Риск для вас будет, если войско поляжет, и на стены становиться придётся. Ну а тогда ты любому жениху рада будешь. Мало мужчин останется… Потому - я буду просить отца и коменданта отпустить тебя, Эйлет, в поход со мной - в качестве заместительницы начальника службы снабжения…
        Сестра просияла. Выходило-то наилучшим образом. И с самыми храбрыми да деловыми мужчинами перезнакомиться доведётся. И себя показать с лучшей стороны. Как хозяйку и воительницу разом. Только вот…
        - А начальник кто?
        - Эмилий. Только тсс! Он об этом ещё не знает, - сида засмеялась.
        Скоро ей стало не до смеха. Поставщики щеголяли шлемами, щитами и копьями. Весь разговор об обеспечении продовольствием и фуражом сводился к пожатию плечами:
        - Так война.
        - Война войной, договор договором.
        - Так я тоже иду…
        Хотелось рычать!
        - Мне нужны припасы. До похода, во время похода и после похода тоже. Кого-то ты же оставишь на хозяйстве? Урожай собран, работники тебе не нужны. Товар ты мне уже обещал! А возниц я своих пришлю…
        Не хватало ничего! Припасов, подвод, лошадей и волов, оружия, людей - а главное, времени! И именно на время приходилось разменивать занятое под совсем другое дело серебро…
        Вечером сбившуюся с ног сиду отловил Дэффид. За длинное ушко.
        - Попалась, градостроительница! - возгласил довольно.
        - Ай! - сида сразу обратилась из деловитой хлопотуньи в щенка, поднятого за шкирку. Не гроза врагов - а домашний зверёк с просительными серыми глазами… Почему-то Дэффиду захотелось, чтобы его младшая дочь почаще была такой - беззащитной и домашней. Которой можно быстро и просто помочь. Но - увы. Накатывалась война. И даже налюбоваться напоследок дочерьми было некогда.
        - Вот тебе и «Ай». Дай на тебя погляжу… Дышит тяжело, мясо жуёт на ходу… Значит, выше головы хлопот. И захлёстывает. Ну, жалуйся. Авось, не захлебнусь.
        Немайн не стала запираться и вывалила на приёмного отца всё. Тот лукаво и самодовольно щурился - превзойти эту дочь в таком деле, как подготовка похода, было приятно. Законный повод для гордости. Пусть то, что она наладила с нуля за пару часов, он нарабатывал годы - но здесь и сейчас именно Дэффид может сделать больше! Подождал, пока та иссякнет, спросил строго:
        - А что на свете есть отец, забыла, конечно? И что он кое-что значит на этой земле, тоже? И что дела ведёт не первый десяток лет?
        С делами немедленно полегчало - по крайней мере, доверенные люди Дэффида взялись доставить всё нужное для стройки.
        Но снабжение армии Немайн наладила сама. Старые методы ей не годились! А для нового - нужны не просто исполнители. Нужны очень толковые люди. Где их взять? Известно… Вот сида и перехватила запирающего лавку Эмилия.
        - Воин из меня, наверное, неважный, - заявил тот, - но послужить поставщиком для армии я смогу… И Михаила уговорю. И остальных. Всё равно делать нечего, а тут и польза, и барыш. Ты ведь разрешишь нам скупать военную добычу?
        - Да, но при условии - немедленно отвозить всё ценное в Кер-Мирддин. Иначе… Вы знаете историю Александра. Приказать спалить ненужное барахло с меня станется. Или
        - бросить вас без охраны. А, да - скупку производить за мои расписки. Пусть золото полежит в безопасности. И ещё - записи будут вести мои люди. По моей системе. Тебе понравится, уверяю.
        - Посмотрим, - не стал тот спорить, - И с расписками - разумно. Но мы и свои векселя предлагать можем.
        - А их возьмут? К моим же уже привыкли. Опять же, я хранительница правды, для меня расплатиться - вопрос не только чести, но и власти.
        - Как для епископов? - уточнил римлянин.
        Эту штуку Немайн уже знала. Расписки духовных лиц очень высоко котировались в империи. Дело в том, что епископ не имел права иметь неоплаченных долгов, и в случае отказа платить по векселю автоматически лишался сана. Потому их бумаги считались очень надёжными.
        За делами срочными настал и черёд дел нужных, но неприятных. Пришлось брать - спасибо Дэффиду, научил, как - за ушко Тристана, да вести к родне. А чтобы не воспринял как подлое предательство, поговорить.
        - Обстановка изменилась, - сидя на полу, она была ниже мальчишки, и заглядывала в лицо снизу вверх, - Теперь у тебя есть обязательства. Перед кланом и семьёй! Ты не слишком взрослый - но в поход, бывает, берут парней и помладше. Особенно умных и расторопных. Помогать. Так что - в тебе может быть нужда. От тебя может быть польза. А потому ты должен явиться к родителям. И лучше, если сделаешь это сам…
        - Но ты меня хотя бы проводишь?
        - Нехорошо. Не по-рыцарски. Выйдет, что ты боишься, - Тристан опасно хлюпнул носом, и Немайн понизила планку, - Но до городских ворот - можно пойти вместе. У меня вполне может быть дело - к тому же навозному чиновнику, например.
        - Спасибо, Учитель, - вот теперь он грустный, но смирившийся с необходимостью. Опять же, идя на головомойку, он совершает подвиг ради семьи и клана. Рыцарское деяние! Ради такого можно немного и пострадать.
        Ночью Немайн занялась колесницей. Для всех. Только часовые и могли припомнить, что, скромно запряжённая парой, «Пантера» выезжала на дорогу в сторону холмов, а ближе к утру - вернулась. Те даже докладывать не стали. Внутри-то сидели сида и ведьма. Ну, травка какая у них закончилась, а собирать ночью положено… Житейское дело.

* * *
        Короля предупредили. Больше того - он послушался! Вот и прохаживался неспешно по Via Principalis свежеотстроенного лагеря, и ждал чуда. Гулидиен, до того старательно давивший растерянность и тревогу, отчего выглядел сурово и нелюдимо, вдруг обратился в ребёнка, ожидающего подарка. Его радостное ожидание не осталось незаметным окружающим.
        Ополчение заволновалось. Люди стояли шпалерами вдоль улицы, боясь помешать командующему, на которого то ли Святой Дух снизошёл, то ли явился архангел Михаил и пообещал через полстражи подбросить пару тысяч ангелов из небесного воинства. Многие поминали имя Пенды Мерсийского. Отчего зажатый в толпе возле королевского шатра посол Окта чувствовал себя не лучшим образом.
        Гонцов он, конечно, отправил. И ожидал, что уже через неделю Пенда будет знать. И развернёт войска с севера - все, что сможет, так быстро, как сумеет. Нортумбрия выжила - это уже ясно. А вот что собирается делать Гулидиен? Гонцы докладывали о том, что над марширующей через Гвент армией вьются не только «Вепри» Хвикке, в два раза большего и в три раза более населённого, чем Дивед, но и жёлтые знамёна огромного Уэссекса, превосходящего после покорения большей части Корнуолла по размерам даже Мерсию!
        Граф Окта на месте камбрийского короля стащил бы припасы в столицу да сел в осаду, ожидая помощи мерсийцев. Урожай собран, до весны можно сидеть за стенами всем народом. Потеря же сельских домов - штука тяжёлая. Но, пока не перевелись руки, умеющие держать топор - вполне поправимая. Король, однако, не предпринимал пока ничего. Только наблюдал, как стягиваются войска братьев и сестёр, чьи владения расположены к западу от Кер-Мирддина. Силы с востока не подходили, и это могло означать только одно - он планирует дать полевой бой где-то на восточной границе. Окта не представлял - как он собирается победить или хотя бы уцелеть. Но Гулидиен вдруг из рубахи-парня превратился в зачарованного истукана, к которому подходить с добрым советом или вопросом - без толку. Все равно в ответ падают камнями напыщенные, ничего не значащие слова. "Сбор войска идёт по плану". "Мы с братьями обсуждаем этот вопрос". И даже - "Окончательное решение будет принято после завершения концентрации главных сил". Чёрт побери, да он словно в римлянина превратился! А теперь - это. Выходит, он всё это время чего-то ждал. Чего же?
        От сборов в поход на неравный бой оторвались и королевские рыцари, изо всех сил пытающиеся поднатаскать на мечный бой самых неумёх из числа клановых ополченцев. В том числе и сэр Кэррадок. Был, как все в последнее время, собран и мрачен. Даже общее оживление его задело мало. После давешней истории с походом на «фэйри», жизнь не доставляла рыцарю радостей. Потому как вбил он себе в голову простую мысль: погибни он тогда на лесной опушке, храбро вступив в бой и согласившись с судьбой, достойной воина, а не врезался в ветку вяза, заняв голову греховными размышлениями, товарищи, павшие в схватке с лишёнными душ ирландцами, теперь ходили бы по земле вместо него. Раз уж Неметона назначила его главной целью для вражеских клинков и стрел, следовало принять выбор богини мужественно.
        Рыцарь намеревался, сколь возможно, загладить свою вину перед братьями по оружию и той, которая его обрекла, и кого он по прежнему любил, боясь себе в этом признаться. Пасть в битве с саксами за отечество. Хорошая, если вдуматься, судьба для воина. При этом играть с врагами в поддавки Кэррадок не собирался, намереваясь отомстить негодяям за собственную гибель лично, заранее и как следует.
        Приняв решение, как добрый христианин, сходил исповедаться. Отчего-то ноги принесли его не к тому священнику, которого оставил в городе епископ, но к африканскому паломнику, что прижился в городе и не спешил к другим святым местам. Впрочем, это было неудивительно: в церкви стоял древний дохристианский крест, возведённый кем-то из древних волхвов, и у священника проснулся интерес к камбрийским древностям.
        - Если библейские пророки знали о приходе Спасителя, если три волхва явились его приветствовать, не будучи иудеями - отчего бы истинному пророку было не обитать и в Камбрии? - спрашивал он, - А может быть, и не одному… Это интересно!
        "Интересно". Слово, которым камбрийцу можно объяснить почти всё. Даже супружескую измену. Простить не простит, но поймёт. А уж после таких речей жители Кер-Мирддина бывали весьма польщены и дальнейшие расспросы обычно прекращали.
        Выслушав рыцаря, изыскатель радостно потёр руки.
        - Грехов я в тебе, сын мой, не вижу, кроме уныния. Рекомендовал бы вино - но, право, в этих обстоятельствах оно только усугубит печаль. Посему придётся ограничиться доброй пастырской беседой. Дело в том, что в тебе сильны языческие пережитки, мой друг…
        После чего распекал, долго и не всегда понятно. Грехи же отпустил, так что на смертный бой сэр Кэррадок собирался с чистой душой и совестью. Перемена в вожде его не особо заинтересовала, но не отрываться же от товарищей? Тем более, что с трибуны амфитеатра, возле которого был разбит лагерь, и в котором происходили тренировки, всё было прекрасно видно: неровные ряды шатров, летящее от порта длинным путём по правой стороне облако пыли, колесница, в которую оно превратилось, осев после остановки. И девушка в белом плаще, с волосами, пылающими, как пламя над языческим жертвенником, упавшая на одно колено… Неслышные издалека слова. Но вот она вскочила… и бросилась королю на шею!
        Гулидиен едва устоял. Сида, несмотря на маленький рост, оказалась тяжелущей! А в уши уже лез свистящий шёпот:
        - Что стоишь? Возьми за уши, расцелуй в обе щеки, и тащи в шатёр совещаться.
        - Но…
        - И обними. Крепко. Руки устали. Грохнусь… Ну!
        Король сделал, как сказано.
        - Молодец. Теперь за уши и в щёки. Сам только что назвал меня младшей сестрой… Так и веди себя, как старший брат!
        - Ааа! - громко и облегчённо выдохнул Гулидиен, взял сиду за ушки. Не удержался, почесал за. Шепнул в:
        - Стратегия?
        - В шатре. Теперь в щёки, троекратно…
        Король исполнил. После чего торжественно объявил, что зовёт любезных братьев, сестёр и легатов на совещание. Которое произойдёт у него в шатре немедленно.
        - Что это было вообще? - спросил он у Немайн по дороге.
        - Любовное зелье, - хихикнула та, - и, немного стратегии, да. Ты же просил привадить Кейндрих? Теперь у неё появился повод ревновать. Поверь, мужчина, рядом с которым дева из холма, земной красавице покажется стократ привлекательнее. Так что, если ты ей хоть немного в сердце запал, явится отбивать. В то же время ты вёл себя хотя и вольно, но именно как старший брат. Никаких упрёков - только что я признала себя твоей младшей сестрой, по своей должности. Ну, ты себя и повёл так, чтобы закрепить мой сомнительный статус: я ведь не совсем королева. Этого хватит даже отцу…
        Сида грустно вздохнула. Весёлая часть закончилась. Теперь пора оставить на время прекрасную ирландку, и заняться саксами. И, для начала, успокоить короля.
        - Их не может быть очень много.
        - Они разбили Гвент. А это не мирный Дивед. Это настоящие воины…
        - Они умылись кровью в Гвенте! Настолько, что не посмели добить. Это означает - сил у них не слишком много. Ещё сражение, ещё осада - и саксы потеряют надежду нанести нам поражение. Теперь - смотри: сколько времени ты собираешь войска? Насколько это незаметный процесс? А у саксов было куда меньше времени. Так что там идёт дружина, приезжие с континента, да те немногие, кого Хвикке успел поднять - но вовсе не всё ополчение. Хорошо, если треть. Уэссекс? Этот осадил у Пенды аж три города. И что, успел всё это развернуть на Дивед? Нет. Они послали, что смогли и успели - крупный кавалерийский отряд. Это и решило дело. Мейриг не ждал у Хвикке сильной кавалерии, погиб в конной сшибке, его люди растерялись. Бывает. Кстати, тебе урок: вождь не должен подставляться без крайней необходимости. А саксов… Их тысяч шесть. Сейчас. Было больше. Но Мейриг дрался. Гвентцы дрались. Даже потерпев поражение. Даже в безнадёжном положении. У нас оно получше - мы уже знаем с кем имеем дело. Потому, что Мейриг, умирая, в первую очередь подумал не о сыновьях, не о королевстве, а о всей Камбрии…
        Утром конница Диведа ушла в собственный, отдельный поход. Полторы сотни конных бойцов, полторы сотни ездящих пехотинцев - защитить при неудаче, построить лагерь. Во главе - сияющий лицом и римским пластинчатым доспехом принц Рис. Собирался-то, как все, идти в бой вовсе без лат - но жена настояла. Приказ у него был - выбить конницу, задержать противника беспокоящими атаками. И, при этом, по возможности, не дать себя перебить. Привычная камбрийская тактика! Особую уверенность в успехе придавали стремена. У саксов-то их ещё нет. Даже гвентцы пока не переняли сидовскую манеру. Иначе навряд ли их перебили бы саксы. В рядах ехал и умиротворённо-спокойный Кэррадок. Рыцарь был очень доволен возможностью выступить против моря врагов. Только косился на едущего рядом сакса. Воин из охраны мерсийского посольства вёл себя невозмутимо. Он-то привык ездить бок о бок с бриттами. А чуть позади командира диведцев невозмутимо ехал сам посол. Такую решил развести дипломатию. Ничего лучшего не придумал. И теперь хвалил себя за то, что мозгов хватило посоветоваться с Неметоной. И рассудить спор с королём. Впрочем,
сперва он нарвался на отповедь. Вполне заслуженную.
        - Граф Роксетерский, - вместо приветствия сказала крещёная богиня, прижав уши, - если ты ещё раз попробуешь сократить или дополнить мои слова так, что это вывернет их смысл… Или, тем более, использовать тайную беседу как довод в разговоре с кем-то третьим - тебя спасёт от смерти разве статус посла. Но ни одного слова, предназначенного тебе, ты от меня не услышишь! Ясно?
        Пришлось виниться. Окта не вполне понял, за что. Уяснил только - богиня хоть и крестилась, норов сохранила. Любое упоминание всуе бесит! Но, когда, наскучив пространными извинениями, перемешанными с комплиментами, Неметона велела говорить прямо или убираться, перешёл к делу.
        - Я решил выступить вместе с вами, - сообщил он, - и попросил разрешения поднять над своим небольшим отрядом знамя Мерсии. Король был зол, не лучше тебя, и отказал. Я полагаю, он всё-таки неправ.
        - Почему? Или у тебя в кармане армия?
        - Нету армии, - Окта развёл руки, - Но мы мерсийцы, и мы здесь. Мы ведь не виноваты в том, что случилось! Если бы знать, что нас предадут и Хвикке - Пенда прислал бы армию. И он её пришлёт! Уверен, уже сейчас он снимает из Нортумбрии всё, что вообще можно снять…
        - Но мы пока не видим ни одного человека. А знамя… Граф, это же просто недостойно
        - поднимать знамя державы над таким маленьким отрядом. Что подумают ваши последние оставшиеся друзья - что в случае беды Пенда пришлёт на помощь десять человек?
        - Нас - двадцать три.
        - Хорошо, двадцать человек. На фоне тысяч врагов это будет смотреться очень красиво. И в слухах, и в песнях…
        - Но и не дать показать себя союзнику - тоже неверно.
        Богиня задумалась.
        - А вот здесь ты прав… Слушай, а ведь у тебя тоже есть знамя! Твоего города. Так и честь Пенды не пострадает, и все увидят, что некоторые из мерсийцев на поле боя были. Ты - граф, тебе не зазорно придти на помощь другу и с небольшим отрядом.
        Оставалось уломать Гулидиена. Но и тут посол говорил с голоса Неметоны: осторожно, слово в слово. А то, чего доброго, обидится! Это была нелёгкая работа словами - но именно такую он и любил, не меньше, чем головоломную скачку или пляску мечей.
        - Нас мало. Но, я слышал, ты собираешься отправить передовой отряд? У меня два десятка всадников в доспехах! Скажи, что будет, если окольчуженная конница Уэссекса сумеет перехватить твоих конных лучников? Резня… А если их закроют собой мои люди? Битва. И, поверь, если будет нужно, мы поляжем все. Но знамя королевства не посрамим.
        Гулидиен задумался. И Окта ловко направил его мысли в нужном направлении. Показать врагу мерсийское знамя в передовом отряде - крепко испортить Хвикке настроение. Пусть гадают - успела прийти помощь от Пенды, или ещё нет? И как это нет, когда знамя - вот оно, и сражаются под ним натуральные мерсийцы, уж это бывшие вассалы поймут - и по виду, и по повадке. То-то им весело станет, если начнут вместо "когда?" гадать "сколько?". И как-то незаметно вышло, что король сам предложил графу присоединиться к передовому отряду. Но под знаменем Роксетера. Или Кер-Гурикона, как называли город камбрийцы.
        - Это не совсем саксонское знамя, - заметил тогда Окта, - Пусть на древке и посажена лошадь, под нею - всё тот же дракон.
        - Так и ты сакс не больше, чем наполовину, - отрезал король, - И, чтобы напомнить тебе о твоей камбрийской крови, я, пожалуй, поделюсь с тобой маленьким секретом…
        Которым и оказалось фактическое разрешение выкупить редкого качество оружие. Окта непроизвольно сжал пальцы вокруг рукояти меча. Нового меча, который не терпелось испытать.
        Идея заказать себе в Диведе хороший меч не давала графу покоя с тех самых пор, как он взялся за миссию в Камбрии. Раз уж этот край славится кузнецами - грех не использовать путешествие с толком! А слава о камбрийском оружии доходила до Норвегии. Эти мечи хотя бы не нужно было выпрямлять ногой после каждого удара, как приходилось поступать с иными изделиями тех краёв, где бриттов под корень извели. Или где их отродясь не водилось, как в тех же норманнских краях.
        К вящей досаде, в Керр-Мирддине выяснилось - работа большинства кузнецов ничем не лучше произведений оружейников Роксетера, таких же бриттов, как диведцы. Однако за оружие взялась сама Неметона, и вскоре даже застрявшие из-за непогоды римляне принялись хвалить новое оружие. Увы, слишком уж короткое для всадника. Быстро выяснились и другие недостатки: например, новые мечи было очень тяжело точить. Зато теперь Окта точно знал - его мечта может сбыться. Один из городских мастеров создал новый, совершенно замечательный меч с чёрным клинком.
        Граф заинтересовался, и счёл необходимым к мастеру заглянуть. Вежливо поздоровался
        - по меркам саксов, кузнец-оружейник был крайне важным человеком. От него зависела жизнь воина. А уж в сложившихся обстоятельствах, к мастеру, изготовившему нечто новое и великолепное, проявить всяческое почтение никак не вредило ни делу, ни чести. Закончив с комплиментами, граф перешёл к делу.
        - О вашем достижении мне рассказал король, и вот я здесь. Я хотел бы купить этот клинок - с тем, чтобы сражаться на стороне Камбрии камбрийской же сталью.
        Кузнец пожал плечами.
        - Их трудно и долго делать, такие клинки. Возможно, этот меч пожелает приобрести сам Гулидиен?
        - О нет. Король совершенно точно дал мне понять, что хотел бы видеть это оружие в моих руках. Как ещё один знак союза.
        В известной степени это была взятка: за то, чтоб Окта поднял всё-таки собственное знамя.
        - Хорошо. Я сейчас принесу клинок. Прошу тебя граф, не заходи в мастерскую: несведущему человеку в ней находиться немного опасно.
        Лорн притворил дверь. Вызнали! Но - отдать чёрный меч саксу? Невозможно! Потому, что он явно предназначен судьбой в противники неоткованному. Новому Эскалибуру. Впрочем, выход нашёлся быстро. Как всегда бывает, если выходы готовить заранее.
        Довольно скоро Окта, сияющий, как полуденное солнце, заказывал рукоять и гарду другому мастеру.
        - Это тот самый?
        Граф кивнул.
        - А он скорее серый. Хотя темнее обычного… Да, невозможно хорош! Что ж, ты получишь надёжное оружие ещё до выступления…
        Так и вышло. И теперь сварной меч, первый из своей породы, словно живой, просился в дело. Ему не терпелось испытать на прочность уэссекские кольчуги. Впрочем, испытание на поле боя должен был пройти не он один. Замыкала отряд упряжка с пожарным насосом. Пусть ни сама она, ни приставленные к насосу люди, не долна была увидеть саксов даже издали - неприятности саксам она сулила. Мелкие. Впрочем, это уж как повезёт…

* * *
        А вот с Немайн дела у Лорна не задались. Сида, перво-наперво, протянула кузнецу холщовую суму. Пока тот пялился на оказавшуюся внутри кольчугу, коротко обрисовала заказ.
        - Это моя, - пояснила, - а надо переделать на сестру. На Эйлет.
        Лорн открыл было рот, чтоб возмутиться. Он бронёй занимался редко. Тем более - такой рутинной работой, как подгонка кольчуги. Но - присмотрелся к доспеху, рот закрыл и торопливо согласился. Такой работы ему видеть ещё не доводилось. И такого металла. Серебристый, яркий, с тонкой чёрно-угольной жилкой. Кольца - никаких следов клёпки или варки. Все - цельнокованые. Мелкие-мелкие. Очень хотелось понять
        - как это сделано. Понятно, что сталь. Понятно, что варили её очень похоже на то, как он - чёрный меч. И даже понятно - кто. Холмовые фэйри, некому больше! В груди зашевелилась гордость - он-то оказался не хуже эльфийских мастеров! Но - как ковали? Как скрепляли кольца? На осторожные вопросы сида коротко повторила:
        - Это моя. Берёшься? Нужно быстро.
        Искушение было велико. И всё-таки Лорн сумел отказаться.
        - Быстро - не получится. Ещё испорчу. Если позволишь, я сниму пару колец, посмотрю как изготовлены…
        - Некогда, - вздохнула сидха, - моим ученицам нужна защита. И срочно. Через две недели нам в бой. Если повезёт. Если нет - раньше. Щиты я уже заказала. Шлемы есть.
        - Ладно, - вздохнул Лорн, подозревая, что даже новенький стальной напильник может не взять эту красоту. Придётся перетирать кольца камнем, а потом заклепать. Да и выковать такие маленькие колечки из, как это выяснилось, сидовской стали ему пока не под силу, - попробую. Но - наверняка станет не такой красивой… И это… У тебя вторая такая же есть?
        - Нет. Я сида. Я обойдусь. Анна себе, оказывается, ещё месяц назад пластинчатую кирасу заказала. У мастера попроще. Ты ей не по карману, знаешь ли.
        Лорн пожал было плечами - и тут до него дошло. Первой мыслью было: сиды, как и большинство камбрийских рыцарей, предпочитают не нагружать себя лишним весом, который спасёт - не всегда, а силы тянуть будет постоянно. В стране холмов и лесов никакая броня не защитит от стрел из засады. Но один взгляд на чудную кольчугу уверил в обратном. Сиды носят броню! Но Неметона, за болезнью да хлопотами, забыла о броне для второй ученицы. И теперь отдавала свою, чтоб не тянуть в сражение беззащитную. Сама же останется бездоспешной. Как отреагирует войско, если шальная стрела уложит Немайн на месте, мастер воображать не стал. И думать себе о таком запретил.
        - Знаешь, - сказал медленно, - не буду я эту вещь трогать. Не дело чужие шедевры похабить. Я другое думаю. Что, если я Эйре римский доспех сделаю? Лорику сквамату? Она, конечно, потяжелее выйдет - но и ученица-то посильнее тебя. А металл… Подожди-ка.
        Полез в подпол. Вытащил сокровище, развернул, рассказал о сомнениях. Немайн разглядывала золотистые узоры.
        - Красивый… Нет, в переплавку жалко. И хранить нельзя - украдут. Но - можно продать его далеко-далеко. Римлянам. Они увезут меч в Африку, и там у него появятся свои хозяева, друзья и враги. Не наши, не британские. Там он попадёт в совсем иную легенду - а он в неё попадёт, достоин. При чём тут лорика для Эйры?
        - Я могу сделать ещё такой слиток. Может, чуть хуже. Помнишь, ты с ребятнёй на Лугнасад город взяла? Так решётку при входе в подземелье поменяли. А старые прутья
        - мне снесли. Один хорошо зарос землёй, сгнил. Из него должна неплохая сталь выйти. Пусть не специальная закладка, но лет двести ему есть. А потом отдам на перековку другим. Потому, что сам всё сделать за неделю уж точно не успею!
        - Но чем тебе не нравится тот металл, что ты приготовил для меча? Он ведь лучше?
        Лорн оторопел.
        - Другого такого нет! И пророчицы твоей нет, кровь отдать…
        - Делай, как знаешь. Кузнец здесь ты. Но кольчугу сестре переделай. А лорику - мне. Ей-то в колеснице сидеть, за щитами. Топорами да копьями дотянуться трудно. Стрелу же эта кольчуга любую удержит.
        - А ты?
        - Я-то могу оказаться где угодно.
        Немайн лукавила. Бой есть бой, но место в сражении сида себе уже отвела…

* * *
        Она сидела, как положено - лицом к югу и окну, спиной к двери. Некрасивая обувка старательно прикрыта подолом, руки сложены на коленях. Не узнать Нион в первое же мгновение оказалось невозможно. Зачем лицо, если есть дыхание?
        - Я пришла, - как будто и не шастала невесть где почти полтора месяца, - Я нужна, и я пришла.
        - А мне сказали - фэйри, - Немайн обошла блудную пророчицу кругом. Та - изменилась, и это тоже было заметно. Особенно глазам. Длинные тёмные волосы аккуратно заплетены в косы. Древняя причёска воина. Но и голос стал твёрже. Взрослеет? Если Немайн от роду несколько недель, то и Нион, можно сказать, недавно вылупилась. До того жила, как в яйце - ни тебе внешнего мира, ни общения.
        - А мне сказали, война, - Нион хихикнула, - Ну да где ты, там тихо не бывает. Знаешь, а хорошо, когда тебя кто-то слушает. А не только слушается. Надоело уже! - сердито стукнула кулачками по коленям, и тут же быстренько затараторила, - Нет-нет, что ты, я люблю командовать. Особенно - от тебя. Но грустно, когда все только смотрят в рот. Вот у тебя сёстры есть, и родители. Я думала-думала, зачем? Теперь вижу. А у меня только ты. Та, что обещала меня слушать!
        И, похоже, совершила немалый подвиг. Что ж. Стоит продолжить в том же духе. Немайн коротко поклонилась:
        - Здравствуй, Нион, подруга моя, я моё второе. Почему не здороваешься?
        И услышала удивлённое:
        - Зачем здороваться с той, с кем не прощалась? Ты же всегда со мной. Ведь я - это ты. Хотя… Я ведь, и правда, желаю тебе здоровья, счастья, и всего того, что люди используют в качестве приветствий! Здравствуй, Неметона!
        - Я тоже желаю тебе добра, Нион. Очень прошу - не уходи больше так внезапно. И вообще - чтобы я могла слушать, ты должна со мной говорить. Встреча и расставание
        - более чем достойные причины, не находишь? Кроме этого, невысказанные мысли и образы размыты, колеблемы и неопределённы. Чтобы придать мысли чёткость и понятную форму, мы используем слова. А потому, чтобы точно знать, что я думаю по тому или иному поводу, лучший способ - не пить настойку, а просто спросить.
        - Я поняла, - уныло сказала пророчица, - Я что-то сделала не так. Что?
        - Ты ушла, не попрощавшись и не поговорив со мной напоследок - и только. Всё остальноё… - Немайн хотела продолжить, сказав, что всё остальное - личное дело Нион, девушки взрослой и самостоятельной, но не успела. Взрослая да серьёзная вдруг издала совершенно нечеловеческий вопль, от которого и в глазах потемнело.
        - А всё остальное правильно! - бедные сидовы уши чуть в трубочку не свернулись, пытаясь зажать сами себя, но всё равно было почти больно, - Правильно! Правильно! Правильно!
        Девушка, распрямившись как пружина, подпрыгнула. На секунду мелькнули босые ступни. Не грязные, не исцарапанные, значит, к стенам трактира явилась обутой, но разулась, прежде чем лезть в окно. Немайн отметила для себя, что нынешнего стража нужно непременно отчитать за утрату бдительности - и тут ей стало не до наблюдений. В очередном радостном пируэте Нион не удержала равновесия и рухнула точно на свою богиню. Немайн, такого не ожидавшая, не удержала равновесия. В результате по комнате покатился комок из рук, ног и голов, размахивающий плавниками широких рукавов и возмущённо-радостно пищащий. Окончило свой путь странное существо, врезавшись в ларь.
        - Ууй, - Нион, стоя на четвереньках, попыталась разглядеть ушибленный локоть. Получилось настолько же удобно, как укусить. Потом посмотрела вниз. Внизу была богиня - разметавшая красные волосы по полу и странно обмякшая. На губах мерцала ласковая улыбка. Глаза словно пеленой подёрнулись.
        - Что с тобой?
        Неметона молчала. Молчала совсем - и устами, и в голове, только дышала глубоко, и смотрела. В глазах был какой-то смысл - но скорее животный, чем человеческий. Нион прижала кулачек ко рту, душа крик. Неужели у великой сиды снова будет это ужасное обновление? Из-за Нион-Луковки? Лучше не жить. Прыгнуть из окна вниз головой - в ад, где после смерти обретаются самоубийцы, и куда богиня, конечно, не попадёт… Но сначала - сделать, что возможно. Например, перетащить Неметону на кровать. Наклониться. Ухватить под мышки. Тяжёлая… Маленькие женщины столько не весят. Верно, божественная суть тянет. Или зверь внутри. Или…
        Рука Неметоны обвилась вокруг шеи. А в голове, в месте богини, было пусто, только смутные тени чувств. Образы.
        - Не молчи, - попросила Нион, - скажи что-нибудь.
        - Ты хорошая, Луковка. Ты красивая. Ты сильная.
        В голове проявился образ: маленькая, куда меньше себя настоящей, сида на руках у Нион. И обнимает за шею вот так же…
        - Не удержу, - выдохнула Луковка, - весишь ты много. Но дотащу… Сестёр позвать? Мать? Врача?
        - Никого… - сида смотрела в потолок, изучала, как совершенно новое для себя явление, - Это тоже не болезнь. Это обнимки. Просто я в таких случаях обычно на сестре висю. Правда, ноги обычно не слабеют…
        До Нион дошло. О манере сиды разводить родственные нежности с сёстрами она была уже наслышана. Но - на этот раз Немайн восприняла свою жрицу разом как подругу - и как мужчину.
        Нион выросла в Анноне, где на трёх женщин приходился один мужчина. Там идея о том, что девочке может понравиться другая девочка, не казалась ни экзотической, ни запретной. Нион наклонилась к богине - для того, чтобы немедленно быть ухваченной обеими руками за голову, поцелованной в нос и крепко-накрепко обнятой. Внезапно защипало глаза. Похабные мысли вымело из головы, словно спёртый воздух в распахнутое окно.
        - Я - хорошая девочка, - сообщила на ухо богиня, - и ты тоже. Мы можем вместе смеяться и плакать, болтать и воевать, дрыхнуть в одной постели, и делать кучу других разных дел. Но есть занятие, которому мы будем предаваться по отдельности - и исключительно с мужчинами. Причём с законными мужьями… Согласна? Умница! Но до чего странно я устроена: мужчине, случись что, могу дать в лоб. А девчонку - только обнять да приголубить покрепче, чтоб дурь выбило…
        Нион почувствовала, как напряжение - напряжение неправедности, да! - её отпускает. А из глаз текут слёзы, смешиваясь со слезами той, с кем она одно целое, навсегда и навеки - по сути, по правде, по душе, а не по плоти…

* * *
        Они стояли и смотрели. Любопытство, задор, ожидание, даже вызов. Они смотрели - и кого они видели? Нион стало немного не по себе. У каждого из тех, кого она привела к богине, сложился свой образ Неметоны - не такой, как у неё, а смутный, искажённый, неверный. Он может быть даже не похож на настоящую! Признают ли… Успокаивало, что у самой богини, похоже, особых сомнений на этот счёт не было. Шагала бодро, весело помахивала ивовой веточкой. Увидев аннонцев, дёрнула ушами, склонила голову набок. Левая рука спряталась за спину.
        - Рада вас видеть, - объявила, - Я вообще рада любым людям, желающим со мной работать…
        Замолчала. Поворочала ушами, повертела головой. Теперь - знает всех. Внешне. Нион вдруг поняла - быть богиней не так уж и сладко. Слишком зависишь от людей. И каждый человечишка лучше тебя знает, что ты есть и что должна делать… Зато хорошо
        - крещёной сидой. Никто не возьмётся говорить, что тебе следует делать, а уважение и опаска - те же. Немайн прошлась мимо своих адептов раз, другой. Молчала. Давала аннонцам к себе привыкнуть.
        - Ну, - спросила, - и как вы находите Неметону? Не больно грозная? Каждый из вас представлял меня иначе. Хуже того - представлял не меня. Сразу скажу: я не та, кому вы молились, приносили жертвы, о ком слышали в преданиях. Я - это я. Христианка. Хранительница правды. Дочь Дэффида Виллис-Кэдмана. Сида. Характер скверный. Не замужем.
        Нион только глазами захлопала. Вот так, прямо в лоб? И ведь прошло, прошло! Иные даже заулыбались. Значит, в главном - приняли.
        - Всем, кто желает мне помочь, я благодарна. Всех, кто имеет достаточно смелости, чтобы выступить против саксов, не будучи обязан к этому защитой родной земли - уважаю. Спасибо, господа. Не перевелись герои в Британии.
        Комплимент. А вот поклона - не заработали пока. Кроме первого, вежливого, при приветствии.
        - К сожалению, времени у меня очень мало. Потому я хотела бы, что каждый из вас коротко, очень коротко, назвал себя. Кто он, что умеет, чем хотел бы заняться…
        Немайн замолчала. За спиной громко дышала Луковка, от рта явно поднимался невидимый ещё людям парок. Вообще-то, конечно, сделала она всё совершенно правильно: ухитрилась не сломать себе шею. Да и вернулась с прибытком. На самом деле - совсем не удивительно. Это для нормального общества она младенец, а для жреческих интриг - вполне зрелая подколодная змея. С очень небольшим практическим опытом, но выученная уж на таких примерах… Самый свежий случился прямо перед тем, как Нион сбежала от своих. Перед её вторым самостоятельным выступлением. Первым было свидание с Немайн с глазу на глаз.
        Собственно, ей как раз ничего не грозило. Как всегда. Её дело было подтвердить подлинность богини. Подтвердила. Против этого результата ни болотный бард, ни возглавлявшая экспедицию друидесса ничего не имели. Поэтому у глупенькой пророчицы, не умеющей лгать и притворяться, были все шансы выжить. Собственно, погибнуть она могла только в одном случае - если бы, зайдя слишком далеко в болото, она осталась без обоих кураторов. И выбраться не смогла. То, что девочка из золотой клетки в состоянии найти обратный путь сама, тем и на ум бы не пришло. А ей и правда пришлось трудно. Очень трудно. Но до болота не уйти было. Послеживали. Для проформы, не так, как друг за другом, вернее, враг за врагом, а как за скотиной смотрят. В болоте, пока шли по гатям - тоже. Кому, потеряв соратника в рискованной экспедиции, охота и за утрату ценнейшего инструмента отвечать? А пророчица второго уровня посвящения и была для аннонских друидов прибором… Немайнометром. Хорошим. Практически незаменимым. Слегка капризным - но точно в меру. В ту самую, которая не вызывает сильного раздражения, но только определённое уважение к
норовистому аппарату.
        Вот только она для себя всё уже решила и со сладкой тоской ждала мгновения, когда она, наконец, перестанет быть чем-то и станет кем-то. И начнёт собственную игру. За себя и Неметону! Что для неё - одно и тоже.
        Первое действие требовало одного - чтобы её никто не взялся преследовать. Сколько времени она проживёт, когда раскроется маскировка? Ровно столько, сколько понадобится каждой из грызущихся за власть над болотным краем клик, чтобы подготовить удар. Уж больно часто ей приходилось видеть такое, что не всяким взрослым адептам показывали. Глупенькая. Забудет. Не поймёт. Молчунья, смотрящая внутрь себя. Не скажет. Одержимая богиней… Главное забывали - одержимая богиней мудрости и военных хитростей! А такая не может быть растением. Зато может обвешаться венками и веточками. Особенно старательно, если от этого зависит её жизнь - и голос богини.
        За пока ещё не своими врагами пророчица следила внимательно. Видела - бард-проводник проиграл, ещё не вступив в схватку. Старуха - выигрывала. О, если бы их было двое… Но пророчица стала граничным условием. Проводник не мог себе позволить ни убить обеих спутниц, уж больно суровая проверка ждала б его по возвращении, ни совершить открытое злодеяние на глазах пророчицы. Вот подделать несчастный случай на тропе - это да, это пожалуйста. Пусть даже и весьма грубо - лишь бы сошло для единственной глупенькой зрительницы.
        Те четыре часа, что они шли по гатям, Нион - тогда её звали иначе - запоминала путь, сочиняя внутри себя песенку про каждый поворот, каждую кувшинку. То была уже вторая песня, первую она сложила при выходе, но проводник выбрал новый путь. За этот путь она насчитала пять попыток покушения барда на друидессу. И совсем не исключала, что заметила не всё. Во-первых, потому, что была слишком занята, запоминая путь. Во-вторых, следить приходилось за обоими спутниками. В-третьих, она очень устала! Привыкла-то к совсем иной жизни… К вертикальным складкам круглой бревенчатой комнаты, отделённой от помещений для прислуги - и соглядатаев - тремя пологами, а от святилища Неметоны - всего одним. К ярким тряпичным коврикам и мягким тюфякам на гусином пуху. К дрянному - это она теперь знала, тогда оно казалось древним и могучим - оружию на стенах. И к тому, что не она ходит, а ходят к ней - а ей приходится сидеть на пятках, пока не затечёт нижняя половина тела. А иногда - и дольше. Когда заметно, что важные люди решают важные вопросы, не стоит какой-то девчонке путать их планы мелкими капризами. Если уж
осмеливались иной раз слова богини перевирать - какое уважение они могли иметь к глотке, из которой эти слова исходили?
        А ещё Нион привыкла к одёжке из мягкого льна, к сухой! А ещё к твёрдой земле, по которой можно ходить, а иногда, украдкой - и бегать. И к крыше, на которой можно лежать, рассматривая высокое небо. В те редкие дни, когда оно было высоким. Теперь Нион знала - небо над Анноном и верхним миром одно. А это означало, что Аннон никакой не потусторонний и прошлый мир. Просто медвежий угол, в который сбились лжецы, испугавшиеся нового Бога. И дураки, которых тем удалось обмануть!
        Обманутыми дураками Нион сочла не только крестьян, но и друидов младших ступеней посвящения. И даже богов. Которым явно рассказывали что-то иное. Ни шутливая Неметона, ни хмурый рыцарь Гвин, ни Талиесин, непоседливый бард, побывавший во всех местах и временах, достойных упоминания - никто из них не желал и не умел лгать. А сказка про то, что Аннон часть преисподней - ложь наглая. Настолько, что никто не осмеливался оспорить.
        Впрочем, про христиан она знала тогда только то, что к ним отправляют девушек, уродившихся со знаками принадлежности к иному миру: островатыми ушами, белыми или светло-русыми волосами, удлинёнными кистями и стопами. И что выглядят они достаточно обычно…
        К месту вечернего привала, небольшому островку среди бескрайних хлябей, вышли ещё засветло - и это позволило Нион решиться. Идти по запутанному маршруту впотьмах она бы не рискнула. А ведь уйти удалось не сразу. Пришлось подождать, пока разведчики не разбегутся по естественным надобностям. Друидесса поволокла было её с собой, но Нион, вытянув натруженные ноги, заявила, что ей не хочется и вообще она никуда не пойдёт. Если нужно - несите. Та осталась очень недовольна - оставаться одной было рискованно. Но прибор не к месту закапризничал и из самоходного разом превратился в непортативный. Не помогло ни постучать, ни потрясти, ни поуговаривать. Оставалось признать - неприятности накопились, то-то пророчица последнее время была шёлковая, и даже на переходе по болоту - не ныла. Пришлось бросить её около неразожжённого ещё кострища, аккуратно обложенного редким во владениях Гвина ап Ллуда булыжником: островок служил местом отдыха не первый год. Что было возле этих камешков потом, Нион не знала. Догадывалась - ничего хорошего. Уж больно старательно подделала следы борьбы и собственной гибели. А потом,
осторожно, перепевая сложенную на пути туда песенку задом наперёд, двинулась вспять по тропе.
        Выбраться на сухую землю засветло - не успела. Пришлось всю ночь простоять по пояс в трясине, лишь чуть-чуть переступая ногами. Как тут не простудиться! Какая уж тут борьба за души? Хорошо, ноги к Неметоне принесли - как больное животное к хозяину. А там - сперва сама болела, потом за богиней в обновлении ухаживала. И только потом выбралась-таки, чтобы доделать своё дело.
        Немайн напрасно опасалась. Идея о проповеди в скрытную головку её второго я никем заложена не была, и новокрещёная преспокойно оперировала старыми, языческими понятиями. А потому и в мыслях не имела спасать, обращать или ещё как-либо воздействовать на людей, не почитающих Неметону превыше того же Гвина и прочих богов. Власть над торфяниками её тоже не привлекала. Пророчица хотела всего лишь вывести поклонников богини священных мест, текучих вод и военных каверз из ставшего вдруг чужим владения в дружественные земли бога христиан. Нельзя сказать, чтоб эта цель была лишена амбиций - Моисей желал точно того же. И отличие Нион от древнего патриарха состояло, пожалуй, только в масштабах: не 40 тысяч человек вывела, а два десятка, не сорок лет водила, а два дня. И совсем не по пустыне.
        Месяц ушёл на другое: на осторожность.
        Первую неделю Луковка лежала в вереске у выхода с гатей. Ждала. Пропустила троих проводников. Двое - завзятые гвинопоклоники, третий шёл не один, вёл очередную
«озёрную» невеститься. Дело хорошее, и бард этот в святилище Неметоны хаживал, жертв не жалел. И если б он вёл «озёрную» в один конец… Но девка так уж беспокоилась, что стало ясно - на земли нового бога её ведут в первый раз. Значит, и обратно должны вернуть. Лишние же глаза Нион были ни к чему.
        А вот четвёртый сгодился. Подношения он богине клал маленькие, да больше не те, что денег стоят, а такие, которые найти можно: четырёхлистный клевер, редкой формы камни… Значит, не считал себя ни друидом, ни воином, ни даже крестьянином. Просто человек, не желающий ни мудрости, ни славы, ни доброго урожая. Только немного везения. Вот ему и привалила удача!
        Вот он рассказывает о себе сиде. Спокойно, коротко. Так же невозмутимо он вёл себя и тогда. Взялся рассказать верящим в Неметону, что им отныне следует обитать в ином месте. Кому - Луковка сказала. Предупредила, что нужно осторожно, с глазу на глаз. Тот слушал, кивал в ответ на её несложные советы. И сделал всё - своим усмотрением и лучшим образом.
        Скоро у Нион было несколько курьеров-связников, шалаш в стороне от торных троп, и немного еды. Много интересных новостей. Например, она теперь знала, чем закончилась история на болоте. И это знание поощряло осторожность. Ибо друидесса продемонстрировала запредельную силу, ухитрившись захватить своего противника живьём. Теперь весь Аннон знал, что бард за свои заслуги получил достойную награду: его отдали в обучение, с тем, чтоб помочь достигнуть первой ступени посвящения, минуя вторую! То, что процесс подразумевает строжайшую изоляцию от общества, никого не удивило. Живым - хотя и молчащим - барда, тем не менее, видели. Значит - или сонное зелье, или какая-то неизвестная Нион техника.
        Понемногу к знанию стала прибавляться власть, незаметная, но пронизающая торфяники из конца в конец. Власть над ползающими, подобно гадам, между людьми тайными шепотками. И пусть друиды сказали, что пророчицу не пустили обратно старые боги - слух уверял, что она жива и соединилась с богиней. Понимай, как хочешь! Пусть огонь пожрал дом пророчицы и святилище богини-изменницы - слух напоминал, что ручьи не заткнёшь. И что Неметона теперь заодно с новым богом. А уж у того храмов немало!
        Главное же, слухи говорили, что к богине, в новый мир, можно уйти. Не только рождённым для него «озёрным». С ними-то ясно, они - дань, которую осколок умершего мира должен платить молодому. Теперь же новый мир открылся любому, кто почитает богиню…
        Аннон был землёй Гвина. Неметону почитали больше из страха. И точно не любили. Кроме воинов и проказников. И вот теперь они изучали ту, которую так по-разному представляли, в то время, как она пыталась найти им применение.
        Двадцать человек. Сида спиной чувствовала самодовольный взгляд, которым Луковка ощупывала своих людей. Как же она ими гордится! Каждым и каждой. А уж как сияла, когда объявила во всеуслышание, что привела на службу Неметоне двадцать человек. Как купалась в уважении, произошедшем от того, что она не сбежала, а выполнила задание. Как впитывала скрип зубов Анны, когда сообщила, что привела из Аннона тринадцать ведьм! Правда, среди них - только три слабенькие травницы. И - десять учениц, не достигших и первой ступени посвящения. Зато все рвутся в битву, и искренне полагают, что ведьма-недоучка стоит трёх саксов. Ну, а кроме ведьм, Немайн довелось познакомиться с четырьмя болотными бардами-лучниками - и одной лучницей. Да двумя филидами-запоминателями, немолодой бездетной парой. Вот такое пополнение.
        Лучники - это было хорошо. Можно считать, тактическая разведка уже есть. Главный вопрос - хорошо ли ездят верхом? Плохо. Жаль. Но вообще - умеют. Травницы. Лучше бы хирурги. Но - лекарь есть лекарь, всегда хорошо. Филиды согласились остаться в Кер-Сиди. Война их не прельщала, зато идея заняться нотариальным делом пришлась по вкусу. Заодно они запишут все те сказания, что искони передавались только изустно. Пора заканчивать старый спор христиан с язычниками о том, что лучше - писаное слово или затверженное назубок. Лучше и то, и то!
        Что же касается ведьмочек…
        Немайн склонила голову набок.
        - Огаму знаете?
        Надежды на латынь или греческий не было.
        В ответ - дружный согласный хор. Все грамотные. По меркам седьмого века - сокровище.
        - Вот и отлично. Поможете моей сестре. Задание, каюсь, нудное, но нужное…
        Пополнение отправилось на дромон. А Немайн хлопнула себя по лбу.
        - Юпитер в созвездии весов, Солнце в седьмом доме… В общем, мы снова все вместе! Луковка, мне нужна твоя кровь.
        - Хоть вся!
        Вот ляпнула - правду, а богиня принялась немедленно объяснять и успокаивать.
        - Не вся, а сколько обещали кузнецу, помнишь? С Анны тоже причитается. Лорн, конечно, и так занят. Но что поделаешь - война…
        И кто придумал, что Неметона злая, а Немайн взбалмошная? Или это враги? А богиня, говорят, теперь жертвы берёт только фруктами… Мясо же ест сама, совсем немного. И вообще - добрая. Не стала. Всегда была! Нет, подводить её нельзя. Не потому, что страшна в гневе. Просто - опростоволоситься у неё на глазах стократ больнее, чем отдать кровь по капле!
        Потом - скальпель, тазик с кровью. Ожидание. Важно прошествовавший мимо друид-вражина. Который, увидев зажимающих раненые руки ведьму, пророчицу и богиню, только крякнул понимающе. Утирающий пот Лорн. Который вышел из своих святая святых только через несколько часов. Присел рядом.
        - Не вышло, - вот и всё, что сказал о своём неуспехе, который, может быть, предвещает падение Камбрии.
        - Ты так устал? - Лорн даже не кивнул. Какая разница, насколько он устал, если не удалась главная работа в жизни?
        - Немудрено. Ладно. Один меч, даже очень хороший, судьбу страны не решит, - Неметона утешала кузнеца, ещё раз подтверждая добронравие, - И всё же… Покажи, что получилось.
        Получалось-то поначалу хорошо. Плавка прошла отменно. Наблюдатель сидел тихо, прекрасно понимая, что вопросы следует задавать после. И боязнь ошибки, и восторг от послушности огня не помешали. Напротив - топливо, словно само собой, подсыпалось точно в меру, идиоты-подручные, в кои-то веки, работали мехами без нарекания. Слиток вышел коричнево-красный, будто предвкушающий купание в крови. Серебристый узор, напоминающий корни дерева. Оставалось - знакомое. Придать ему форму. Две формы. Одна - похожая на спату, "примерно вот такой длины, и более тонкий, можно с односторонним лезвием" - сида показала на себе, отмерив от пола немногим более двух с половиной локтей. И - кинжал.
        С кинжалом трудностей не возникло. Но у меча при закалке клинок «повело». Раненая рука дрогнула, и лезвие вошло в смесь из масла и крови слишком быстро. Мгновение - но клинок оказался слегка изогнут. Лорн без сил смотрел на изуродованную надежду. Пусть клинок не скрутило штопором, а слегка выгнуло в плоскости лезвия, и то ближе к острию. Пусть даже на нём заклятия сиды - какой рыцарь или король возьмёт в руки кривой меч? Перековывать - металл потеряет свойства. Да и новую кровь для закалки где взять?
        - А почему не получилось? - спросила вдруг Немайн, - Это оттого, что вместо меча вышла шашка? Ею можно колоть. Так что подойдёт…
        - Да кто её носит-то будет?
        - Я и буду. Ты же мне оружие делал? Ну, вот и отлично. Мне ведь всё равно технику боя под себя подгонять…
        Выхода у Немайн другого не было. Изначально вложенное Сущностями "искусство защиты" рассчитано было на двухметроворостого детинушку. Но Лорн понял по-своему, переглянулся с друидом. Тот был доволен - пусть ему не сделать клинок на крови богини, но уж земные-то навыки он запомнил. А ведьмы с пророчицами пока и в Ирландии водятся. И ошибка оказалась вовсе не ошибкой. Сида под руку толкнула, не иначе. Именно для того, чтобы все поняли: меч её. Та, кого христиане уже не смели обзывать Нимуэ, Девой Озера, на этот раз взялась за дело сама. Без королей, героев и прочего. А если учесть, что ей нельзя быть королевой - возрождённая Британия обещала стать страной очень необычной. Впрочем, главное - чтобы была. А вот для этого сама Неметона - лучший выбор!
        А ещё, впервые, меч получил женское имя. Именно потому, что это оказалась «шашка».
«Руд», от слегка искажённого «красный». Кинжал отдельного имени не удостоился, став "ап Руд". Стоило обдумать - не сохранить ли традицию.
        Впрочем, помимо возвышенных, в голове Лорна крутились и мысли попроще. О том, что сохранность секрета равно выгодна и ему, и друиду, а потому договориться будет несложно. Что с Немайн беседа будет потрудней - но не захочет же она вооружать новым оружием саксов? А значит, согласится допускать к секретам только людей проверенных. Создать гильдию, например. Гильдию литейщиков древесной стали.

* * *
        Комната казалась очень готической - и очень ненастоящей. Тусклый, переливчатый свет висел в прозрачном воздухе, не опираясь ни на пыль, ни на туман. В комнате стояли четверо. На каждого стоило посмотреть. Хотя бы потому, что собрать подобную команду вместе не всякая компьютерная игра осмелится. Плечистый гигант, несмотря на оливковый оттенок кожи, смотрелся сущим аристократом. Впрочем, позу ему диктовало тяжёлое оружие на плече, а выражение лица объяснялось длинными клыками, торчащими из-под нижней губы. На деле в нём не было ни величавой напыщенности, ни надменной самоуверенности, ни презрения к низкорождённым. Не было - но вот подразумевались как-то. Несмотря на то, что сам Воин даже улыбаться пытался - правда, неловко, но искренне.
        Низкорослый человечек, которому в ролевой игре одна дорога - в работники плаща и кинжала, совсем не карлик, ибо сложен пропорционально, - в длинной и очевидно тёплой одежде, в странной шапке, обмотанной вокруг головы - почти чалме. На поясе
        - те самые парные кинжалы. И многое - невидимое, но весомое - в складках просторного одеяния.
        Были и две девушки: ослепительная блондинка в офисном брючном костюме старательно делала вид, будто происходящее её не касается. И правда, смотрелась она на фоне изысканной рунной резьбы по камню немного чужеродно. Вот богатый восточный кафтан клыкастого воина в фэнтэзийном интерьере смотрелся уместно, а костюм коротышки если и вызывал диссонанс, так разве излишней достоверностью. Другая девица, тёмно-рыжая, в широком и длинном красно-зелёном платье, равно уместном в любой эпохе после изобретения ткачества, разглядывала собственные руки. Как будто мозоли на узких ладонях были гораздо интереснее происходящего в комнате.
        - Приветствую панство! В декабре в Праге холодно, - сообщил коротышка, зябко потерев ладонью о ладонь, - Интересно, во сколько любезные Сущности оценят жизнь Яна Гуса и отсутствие гуситских войн? Девчонки, что вы жмётесь по углам? Слушай, чароплётка, не горюй! Мы, пожалуй, сумеем выжать и больше ста процентов. И вернёмся в один мир - вчетвером!
        - Ты слишком много считаешь, - хмыкнул богатырь, - поспешать нужно медленно, и с удовольствием! Но выжать лишнюю сотню процентов мы с ассасином сможем. Ну, подзадержимся на годик-другой - так мы устроились неплохо. А у тебя как дела, рыжуня? Процентов одолжить?
        - Нет, - коротко буркнула та, - Должна сообщить пренеприятное известие, господа: вы остались вдвоём. Клирик выбыл.
        - А тут кто стоит? Дай-ка я тебя пощупаю…
        - Жить надоело?
        - Ну, хотя бы уши…
        - Тем более. Уши - это только для родных и близких… И - мне не до шуток. Ещё раз повторяю: Клирик умер. От болезни, больше месяца назад. А я вот выжила. Для меня это и не болезнь вовсе… Похожа, понимаю. Но я не он! Не знаю, как так вышло. Заболел он - очнулась я. Кстати, меня зовут Немайн… Будем знакомы. Хотя и не долго: я намерена сообщить Сущностям, что возвращение в чужой мир и чужое тело меня не интересует, и, следовательно, всякое участие в их эксперименте я прекращаю…
        Коротышка, действительно отыгрывавший некогда в партии приключенцев Вора, разведчика и мастера ударов в спину отравленным клинком, недоверчиво хмыкнул.
        - Рыжуня, так ты что, теперь совсем баба? - спросил Воин, - Полностью и окончательно? Слушай, а давай попробуем? Ты орка, я эльфийку? Интересно!
        - Ты бы лучше за упокой товарища выпил! Чем так вот сразу пытаться переспать с его… - Немайн задумалась. Правда, а кто она Клирику?
        - С его анимой, - вставил Вор, и подмигнул.
        - Кем-кем?
        - А вот со Жрицей нашей. Она ж не просто тело. Она личность. Ну, как тебе лучше объяснить… Внутри каждого из нас сидит женщина…
        - Внутри меня никто не сидит. Тем более - женщина! Разве какой микроб… Но у микробов баб нету. Это я точно говорю. Они почкуются.
        - … или глист, - вставила Немайн. У которой чесался не только язык, но и руки. Набралась! Хорошая камбрийская девушка за предложение в стиле поручика Ржевского даёт промеж глаз - боевым топором! Может, именно поэтому тот же двор короля Артура и стал образцом куртуазии и почтительности к даме на многие века… Попробуй тут яви непочтительность, если дама и сама в состоянии за себя постоять - а оскорблённая родня не признаёт никаких поединков, кроме смертельных!
        Правда, всегда оставалась возможность откупить оскорбление. Которой обычно и пользовались в неприятных случаях. Другое дело, что Воин даже не заметил подколки.
        - Глисты обычно гермафродиты, - подхватил Вор, - так что…
        - Не, глистов у меня нет пока, - заявил богатырь, - у меня внутри среда антиглистовая. Не всегда, но обычно! А иначе никак - у этих косоглазых, я думал, они китайцы, а они нет - жратва у них такая, что без градуса никак.
        - Иными словами, ты пьёшь… - подытожил Вор, - Вопрос - что? Поверь, пиво, мёд и кумыс глисты перенесут гораздо легче, чем ты сам. Печени-то у них нет.
        - Так они самогон пьют. И монголы тоже! Ну, эти совсем сволочь. Последний рис у крестьян отбирают, и гонят. Ну, мы с ребятами их режем. Что успели перегнать - пьём. Что не успели - раздаём народу. Я ж и не понимаю, что эти жёлтые там белькочут, но как от радости плачут - видел, и не раз. И команда моя растёт! Сам ихний хан на меня войска посылал… А толку! Их много - мы на реку. Обычно в гаолян, но и в рисовых полях, бывало, отлёживались. Казацким способом. Камышинку в рот - и на дно. И хрен какой татарин найдёт! Ну, тут они за своё - грабить и пить. Ну и мы за своё. Глядишь, отряда монгольского и нет уже. Другой посылают, побольше. А толку? Конец один. Одна беда - многовато народу становится. А рожи все похожие, и имена. Нет, они не китайцы. Стой, как же они себя-то называют-то… Минь-я? Я ещё всё время «меня» слышал.
        - Слушай, ну не было у монголов перегонки в тринадцатом веке!
        - Не знаю. Но ведь есть! Хороший первач, градусов пятьдесят. Слушай, рыжуня, парень-то, что внутри тебя был, он правда - ушёл? Совсем?
        - Совсем. Я - не он.
        - Значит, помянем. А ты - расскажи, чего он натворить успел! Чтоб мои герои узкоглазые знали, за кого пьют, по ком гуляют поминки. Или не знаешь?
        Немайн говорила долго. Стесняться не приходилось - речь-то шла не о ней. Приукрашивала, как могла, но старалась не привирать особо.
        Слушали. Даже Колдунья подошла поближе. Хотя губки и надула.
        - Правда, конунга завалил? Девкой?! А я к Батыю прорубиться не смог… Оглоушили из камнемёта, - вздыхал Воин.
        - И что - зажал и скупил ниже себестоимости? Пусть только ткани! Всё равно здорово. Интересно, почему Сущности ему такой низкий процент насчитали?
        - Хвастаемся? Возмущаемся? - Сущность на этот раз появилась незаметно и неслышно, повисла серебристым облачком невдалеке от компании, - Кстати, про процент могу рассказать. У Клирика он менее всего потому, что отнесён на гарантированный срок жизни. То есть у кого больше времени на подвиги, с того и спрос больше. Так что, его шансы не хуже ваших.
        - У него нет никаких шансов, - тихо сказала Немайн, - Потому, что я - не он. Я - новая. Мне месяц от роду. Понимаете, я даже не могу ругать вас за то, что вы его убили. Потому, что тогда бы не было меня… А потому я просто сообщаю, что не хочу никуда возвращаться. Я сида, и моё место в Камбрии.
        - Надоел, - заявила Сущность, - Ну, если угодно, надоела! Все люди как люди, интригуют, воюют, пьют… А этот - эта - сутяжничает. Никуда Клирик не делся. Обновление мозга не могло затронуть личность. Никоим образом!
        - Но затронуло, - Немайн свесила уши, - Оно ведь рассчитано на личность сиды, а не человека.
        - А скорее, кто-то хитрый просто спрятался за это обновление, как за предлог, - буркнула Сущность, - Причём неосознанно. Но очень рационально.
        - Почему вы обвиняете меня в мошенничестве или сумасшествии? Неужели, когда я говорю, что я сида и женщина, я безумна? Проверить не можете?
        - Что проверять? Память? Вся на месте! Схема мышления? Прежняя! Ты помнишь всё, что помнил Клирик до болезни. Думаешь точно так же. Ну и кто ты после этого?
        - Немайн. И я вовсе не думаю точно так же. Он таких вещей и думать-то не смог бы…
        И покраснела. То есть, полиловела. Колдунья пакостно хихикнула. Вор оттопырил большой палец, потом нагнул к себе недоумевающего Воина и зашептал на ухо. Сущность тоже оживилась.
        - А, ты про это? Да, мозг действительно избавился от некоторых комплексов. Приспособился, можно сказать. Тело заставляло быть женщиной. Сознание - противилось. И вот результат!
        - Именно. Он умер. Родилась я, - Немайн выпрямилась, чуть не на носки встала, голову запрокинула назад, - Как Афина, из головы Зевса,! Я этим очень горжусь. И мне очень горько, что человека, который мне ближе отца, больше нет. Я ведь с ним даже не говорила ни разу.
        - Всё можно поправить, - вкрадчиво предложила Сущность, - Я могу наложить твоё сознание на аватару заново. Мы ведь его перед обновлением мозга записали. На всякий случай. Правда, при этом ты забудешь последний месяц жизни.
        - Нет. Если вы это сделаете, я умру, - Немайн стояла на своём, - А он снова будет страдать. Да, он предпочёл бы мучиться, чем умереть, но я тоже хочу жить!
        Она покаянно развела руками.
        - У меня не хватает духа пожертвовать собой. Но… может быть, вы могли бы дать ему его старое тело? И отправить в контрольный мир, как Колдунью? Он же проиграл, не так ли? Да и в любой мир! Хоть бы и ко мне…
        - Чего захотела! - влезла Колдунья, - тогда лучше ко мне. Контрольной-то считается моя планета! И, как проигравшему, память об эксперименте ему стереть!
        Воин зароготал. Вор погладил бородку. Воздел указательный палец.
        - Вот она как выглядит, Вальхалла. Валькирии делят погибшего героя…
        - Я не делю! - Немайн и руки перед собой выставила, - В любой мир, лишь бы жил. Только бы жил, понимаете! И память стирать - неправильно, неправильно! Это ведь тоже часть его жизни.
        Сущность молчала. Видимо, думала.
        - Это нарушает условия нашего уговора, - объявила, наконец, - Колдунья права…
        Та надулась от торжества. Ненадолго.
        - …она живёт не в исходном мире. Просто ей достался мир попривычнее ваших. Из которого она не вернётся. Ты же говоришь, что Клирик умер от болезни. Пусть так. Мы предупреждали - жизнь вокруг настоящая, и смерть настоящая. Мы четыре Земли создали с нуля! Коллеге вон звёзды двигать пришлось для достоверности. Про генетику, которой довелось заниматься мне - просто молчу. А система инстинктов? Как мы с ней мучались! От человека удалось взять не больше трети. Остальное - росомаха, дельфин, гриф… Представляете, как мы это вместе сгоняли?
        - Не знаю как. Знаю - обеспечить бесперебойную работу мозга эльфийки на протяжении её срока жизни вы не смогли. Да и в обновление Клирика загнали тоже вы - неверными данными о физиологии нового тела. Так извольте поступить с ним честно - верните хоть то, что отняли. Жизнь. И поселите на одной из этих четырёх Земель. Или на настоящей.
        - Вот именно, и моя подойдёт лучше всех.
        - Даже если он будет помнить? - спросил Вор.
        - Даже, - отрезала Колдунья.
        - Вы мне позвольте продолжить? - поинтересовалась Сущность. В её голосе вдруг просквозил какой-то механический присвист, - Так вот: на настоящую Землю можно вернуть только победителя. Ошибка с данными о физиологии возникла под его - хотя я по прежнему считаю что под вашим, нажимом. В нормальных условиях мы с коллегой не ошибаемся. Лучшей физиологии под заданные условия сделать было нельзя… Нежелание возвращаться - ваше личное дело. Мы не будем на этом настаивать. Мы можем даже предложить вам другую награду. Например, замотивировать ваше присутствие на планете.
        Сида спрятала лицо в ладонях.
        - А это вы и так должны были сделать. Помните? Тогда, при самой отправке в прошлое? "Вы можете быть последней в роду?" Учитывая, как дотошно вы подошли к инвентарю и классу, создав мне несуществующее византийское родство, могли бы и кости окаменелые разбросать, помёт, орудия первобытного и не очень труда, кострища… Так что - вот вам ещё одна ошибка!
        - Что я слышу! Оказывается, иной раз и некоторые из моих коллег прыгают не выше головы! - появления второй Сущности никто не заметил, зато, появившись, она себя повела почти как газ: места не стало, а давление выросло, - Изволь исправить. Кроме того, я, в отличие от некоторых, имею склонность решать созданные мною проблемы, а не уверять всех, что их, видите ли, не существует. А проблема тут одна: эта девушка в плохом настроении и не хочет дальше работать! Вот уйдёт в монастырь - и что ты будешь делать, а? Не умеешь ты награды предлагать. Всё-то боишься отдать лишку! А тут щедрость уместна. Впрочем, вполне умеренная. Немайн! Хочешь, чтобы тебя считали сидой? Отлично. Да будет так. Хочешь, чтобы Клирик вернулся домой? Так доделай его работу!
        - И всё? - Немайн просияла. Воин и Вор переглянулись.
        - И всё. Наберёшь сотню процентов, и мы оставим в покое тебя и твою Землю. Навсегда! А Клирика, в самой последней записи, вернём на исходную Землю.
        - Но… - встряла было первая Сущность.
        - Какая тебе разница, кто наберёт проценты? Кого тут только что несло: у неё память Клирика, мышление Клирика…
        - Приемлемо, - подумав, согласилась первая Сущность, - Эксперимент прерывать - не дело. Да, всё-таки есть в тебе некоторый научный артистизм. За что и терплю.
        А Немайн аж подпрыгнула от радости. И в ладоши захлопала.
        - И это вот Клирик? - вопросила вторая Сущность с интонацией вскрывающего вены ритора.
        - По всем графикам - да, - отрезала первая, - И вообще, мы отвлеклись, - голос желчно-ядовитого стал сухим и безжизненным. Зато куда-то исчез механический поскрип, - Итак, подвожу итоги последнего месяца. Воин: семнадцать целых и восемь десятых процента. Вор: шесть целых и три десятых. Кли… Немайн, в пользу Клирика: три процента ровно. Всё. Старые знакомые могут побеседовать между собой.
        - А я? - пискнула сида.
        - А ты возвращайся-ка к себе!
        Перед глазами Немайн вспыхнула чернота, обратившаяся вдруг красной вышивкой на подушке, и лукавыми лучиками лунного света, щекочущими в носу. Сида дважды неровно вдохнула и издала звонкий чих. Начиналось новое утро, заполненное хлопотами, которые отныне предстояло нести за себя и за того парня. Ухитрившегося стать ей пятым - после Сущности, великого сида Ллуда, императора Ираклия и Дэффида Вилис-Кэдмана - отцом.

* * *
        Спустя неделю после отбытия сиды, из Кер-Мирддина выступило ополчение - стук копыт тонул в скрипе телег, рессорных повозок под весь обоз сделать так и не успели - от принца Риса прибыл первый посыльный. От его слов лица разглаживались, а в Гулилиена словно стальной стержень засунули - стал гибок и твёрд разом. А слова были такие: "Никаких несчётных легионов. У саксов шесть тысяч пехоты, из них не больше пяти сотен лучников. А ещё у них была конница! И даже есть пока. Сколько точно - не знаем. Теперь - не больше сотни. Очень прячутся!"
        По рядам ополчения перекатывались шепотки, да с оглядкой на священников. Огромное войско, одна мысль о котором лишала воли и надежды, с прибытием сиды превратилось в большое. Просто - большее, чем у Диведа. Победа над которым потребует мужества и мудрости, труда и крови. Но не чуда. Теперь у камбрийцев появилась надежда. Мало-помалу переходящая в уверенность. В конце концов, Гулидиен пока показывал себя только с хорошей стороны, значит, и воевать должен неплохо. И - после явления сиды ни одной дурной вести. Зато хорошие - не замедлили! Примчались гонцы из Брихейниога и Кередигиона. Первые сулили выставить полное ополчение, вторые, оправдываясь тем, что очень уж путь далёк, обещали прислать часть дружины. В условиях союза между Диведом и Мерсией, беспокойный сосед решил не рисковать, и поставить на славу, удачу и правду против числа, ярости и измены. И часть дружины, около сотни опытных всадников - это было хорошо. Очень хорошо. Потому как ополчение собирать - долго, да идти… К тому времени, как подоспеет такая подмога, саксы уже возле Кер-Мирддина будут. А Гулидиен не таков, чтобы отдать свои
земли на разор. И если уж он готовился идти навстречу пятнадцатикратно превосходящему врагу, что говорить о почти равных силах?
        Всякий скептик, который сказал бы, что саксов изначально и было именно столько, рисковал целостью лица. Других аргументов не находилось. Долго. Начали вспоминать старые сказки. Вот тут выяснилось, что местные, пусть и обританившиеся, ирландцы всё-таки понимают ситуацию немного иначе. Другие сказки в детстве слушали! Начались споры - весёлые. Сразу, как только король объявил о вероятном числе врагов.
        - Всего шесть тысяч! Она скукожила саксов! - на радостях заорал один из пращников-ирландцев.
        - Не скукожила, а уполовинила! - откликнулся кто-то из горцев, - Скукожила, это если б сами саксы стали меньше… И вообще, слово какое-то легковесное!
        - Хорошее слово, весёлое… Как и сама Немайн. Очень к шуткам её подходит. Она ж любит это дело, скукоживать. Вы что, истории про мужа-неряху не слышали?
        - Ты рассказывай, не спрашивай. Всё одно ещё топать и топать.
        - И то верно. Дело было так, - ирландец приободрился. Раз уж даже свои на древнюю побасенку не закричали: "Старо!", значит, история пришлась к месту, - Немайн тогда ещё в Ирландии жила. Где точно, и не упомню. Не в Уладе, конечно. Скорее всего, близ Шенрона - место самое её. Водное. Ну, а какой народ там - сами знаете. Ленивый, да хитрый. Может, и ленивый оттого. Ну да при лености и хитрость не спасает - живут бедно. То есть даже по ирландским меркам. По нашим - так и вовсе нищета! Вот и у той семейки, о которой речь пойдёт, даже котла большого не было. А временами - нужен. Земля там бедная, болотистая, так что даже родичам приходилось селиться довольно далеко друг от друга. Одно на всю округу сухое место и есть - и то сидовский холм. Вот жена и решила - чем к родичам за трижды три мили топать, да котлище увесистый потом столько же на горбу тащить, не проще ли постучаться в холм?
        Стучаться оказалось особо некуда - ни двери, ни норы. Ничего, лень да наглость - смесь адская. Принялась нахалка громко топать, да звать-кричать. Вот тут…
        - Тут её и скукожило? - разулыбались валлийцы.
        - А вот и нет. Открылся холм-то! И выглянула оттуда сида, рыжая, да ушастая… - ирландец и сам не заметил, как старый, с детства неизменный, образ, вдруг слился с виденной редко да мельком настоящей сидой, - да малая ростом. И спросила сурово так: "Чего буянишь? Чего пляшешь у меня на потолке?" А ленивица и говорит: "Котёл вот одолжить хочу, Добрая соседка. Большой. Чтобы наварить еды на праздники, и чтобы на несколько дней хватило. Сама знаешь, Белтейн, он длинный." Сида её пожалела - как же, бедняжечка, совсем-совсем не у кого котлом одолжиться, только в холм стучать - и вынесла ей котёл. Сама - ну видели - маленькая-маленькая. А котлище - большущий-пребольшущий! Тащит, пыхтит. "Вот, говорит, доброй соседке от Доброй соседки. За то, что нас не забыла, да не стала дразнить обидными кличками. Бери. Не насовсем, правда - после праздников вернёшь. Я-то одна живу, мне кормить некого…" И пригорюнилась этак. И в холм ушла. А довольная жена потащила котёл домой, и всё радовалась, какой котёл ей хороший достался - целиком медный, только ручки бронзовые. Весь в литых зверях, а зверей таких и нет теперь,
допотопные, видать. И уж так была она довольна, что как еду готовила, лениться забыла, а так-то она была повариха изрядная! Так что отпраздновала та семейка Белтейн на славу. А на последний день вымыла жена котёл, да потащила его на холм - возвращать.
        - Тут её и скукожило? - торопили слушатели. А вот сказитель не торопился.
        - Да нет. Всё хорошо было. И даже кричать и прыгать особо не пришлось - появилась наша рыжая, «Слышу-слышу» сказала, забрала котёл, похвалила, что надраен до блеска, да и была такова. Но день длинен, а год короток - вот и Лугнасад на носу. И снова надо бы просить у родни котёл, да тащиться, да, наготовив, сразу и возвращать - родне-то нужен не меньше, а одалживают котлы близ Шеннона вперёд - чтоб хоть в начале праздника горячего поесть. Потому не отдать котёл вовремя - большой проступок. А маленькая сида - одинокая, ей котёл и после праздников хорош. Так что опять ленивица наша отправилась к сиду Немайн. На этот раз ей и вовсе кричать не довелось. Подходит к холму - а у подножия уж сида с котлом.
«Здравствуй», - говорит, - "соседушка, хорошо, что ты пришла. Вот котёл." "А как ты узнала?" - спрашивает жена. "А по шагам тебя услышала", - говорит сида, - "У меня же ни слуг, ни скота, только трава над головой, да полоска ячменная. А ещё вот барсук в кладовую лазит, негодник. Его и выслушивала, а услышала тебя. И хорошо, не пришлось тебе наверх тащиться!"
        Ну, ленивица только порадовалась, поблагодарила, поболтала даже немножко - да и домой. Настроение стало лучше прежнего - кругом-то лето, птицы поют, прогулка не далёкая, и даже на холм лезть оказалось не надо! И приготовила она всё вкуснее вкусного, и радость была в доме. А потом, понятно, котёл пришлось назад тащить. А котёл большой-большой, тяжёлый-тяжёлый. А холм крутой-крутой, а ножки гудят-гудят. Вот и бросила она котёл у подножия холма. Решила, что сида сама свою посудину заберёт.
        - Тут её и?
        - Нет, - ирландец хохотнул, - ничего с ней не стало. Ночь за ночью, день за днём, да наступил Самайн. Снова котёл понадобился. А в эту ночь, сами знаете, все нормальные люди по домам сидят. И мы теперь знаем, зачем. Вдруг кто из сидов озвереет? Вот. Но Немайн оказалась в себе, и ленивицу нашу на половине дороги встретила. «Я», - говорит, - "решила, что ты приболела. Раз уж котёл на холм затащить не смогла. А праздник есть праздник. Ты как, выздоровела, соседушка?" А соседушка ни жива ни мертва. Сказать, что да, что нет - никак нельзя, сида ложь почует. И будет тогда ой. Даже - ОЙ. Но - вывернулась. Сказала, что сейчас здорова. И это было правдой! Она же и правда была вполне здорова, а про то, что с ней раньше было, просто промолчала. Тут сида ей отдала котёл и была такова! Весёлый Самайн получился. Но уж не столько вкуснятина радовала, сколько потешала глупенькая сида. Которая половину не слишком и близкой дороги от сида на себе тащила огромадный котёл. Маленькая такая, да не слишком сильная.
        Вернуть посудину, правда, пришлось как должно, и даже на холм затащить: сказалась здоровой - дюжь. А ленивице уже и это в тягость показалось. Так что решила она, что уж на следующий раз и пальцем не пошевелит! Следующий раз, долго ли, коротко ли, а подошёл. На Имболк в том году даже снег лёг. Вот как холодно было. Вот и решила ленивица сказаться больной. Мол, я к соседям в гости загляну, а к сиде на холм пусть кто из детишек сбегает. Ребятёнка своего пришлось обмануть - сказали, что мамка к травнице ушла, лечиться.
        Немайн лжу и не почуяла, в голос болящую пожалела, да сама котёл и принесла. До дверей! Уж как та семейка веселилась да ухохатывалась - надо же, древняя сида у них на побегушках. Уже и придумали, как дальше быть - мол, малышне достаточно прибежать, сказать: "Как в прошлый раз!" И ведь никакого вранья - ленивица, опять к соседке уйдёт! И пусть сида обратно свою посуду волочёт! Только жене и этого мало показалось. Решила она и мужа обмануть. Да и убежала в гости, котёл не вымыв. Дело-то зимой было, вода ледяная, греть - дрова расходовать. А котёл жирный, оттереть нелегко. Муж посмотрел-посмотрел, да и решил - посуду мыть - работа женская. Не хочет жена - значит, придётся делать сиде. И так уж себя настроил, чтоб помереть, а котёл не мыть.
        Тут и ушастенькая под окном нарисовалась. "Ну, где моя подружка?" - спрашивает. Муж, как уговорено, плечами жмёт: "Как в прошлый раз!" "А что котёл весь в сале?" "Так не мужское это дело, посуду мыть! А жена приболела… Выздоровеет - всё перемоет. Хочешь - жди, не хочешь - мой сама." Удивилась сида. "А в походе как?" "Ну, то в походе, а то дома." Вздохнула Немайн. Грязный-то котёл в холм волочь совсем неловко, да и одежду перепачкать недолго. Опять же, подруга приболела. Надо бы и помочь. «Вода», - спрашивает, - "хоть в доме есть тёплая?"
        А мужу лениво дрова таскать было. Так что подогрел он не бочку, не бадью, и не ведро даже. А так - кувшинчик! Сида посмотрела - да и махнула рукой. Мол, хватит. Руки на груди сложила и запела. Муж ленивый, конечно, в окно… Но ничего, успел, страшного с ним ничего не стало. Даже увидеть успел, как вся посуда в доме маленькой стала. Даже и не детской, а вовсе как для мышей! Сида всё помыла - кувшинчика как раз и хватило, котёл свой в кулачок зажала, да и была такова. Тут и жена от соседей вернулась. Глядь - а всё её хозяйство - было обычное, стало кукольное. Забыла Немайн посуду обратно увеличить. Ну и ленивица про всё забыла. Юбки подобрала, да побежала к холму ругаться-свариться. А там голо, пусто, ветер свищет… Покричала - никого. Стала прыгать-топать. Сида и выглянула.
        Ну ленивица ругать подруженьку. Мол, сделай посуду такого же размера, как и всё остальное! А та только стоит себе, слушает. Потом и говорит: "Как-то ты выздоровела быстро, соседушка. Чем недужила то?" Так жена и попалась. Ведь что ни скажи - лжа выходит. Увидала сида, как над ней насмеялись, рассерчала. Ленивица - ни жива, ни мертва. Немайн же говорит. "Ладно. Ступай себе домой. Будь по твоему, будет тебе посуда такого же размера, как и всё остальное! И докучать мне отныне не смей! Шаг на холм ступишь - косточек не соберёшь. Ясно?" И глазами сверкнула так, что ленивица под гору кубарём покатилась…
        Бросилась та бегом обратно. Рада-радёшенька была, что жива осталась. Но на полпути поуспокоилась. И тем себя за страх утешала, что, пусть за котлом ей теперь снова далеко ходить, зато над сидой-судомойкой вся Ирландия смеяться будет. Вот и к дому подошла - а дома то и нет. Пригорок - тот же, деревья - те же, колодец на месте, поля, мостик - всё есть, а дома нет. Закричала. Забегала - да тут и споткнулась: стоит домишко, никуда не делся, только размером стал с пенёк лесной. Сида не посуду увеличила, а скукожила и дом, и мужа с детьми. А сама ленивица осталась и без посуды, и без дома, и без припасов. Да, в общем-то, и без мужа. Уж как она до следующей ярмарки перебивалась - никто не знает. А только на ярмарках Коннахта да Мунстера на домик с карликами лет тридцать смотреть можно было. И им, и жене их и матери на прокорм хватало, да и трудиться особо не приходилось. Вот только смеялся народ совсем не над сидой…
        Тут хмыкнул один из валлицев.
        Громко, и насмешливо.
        - Сказка хороша, да не к месту рассказана. Если б Немайн уменьшила самих саксов, а не их число - вышло б по-твоему, что скукожила. А так - не получается. И вообще, у вас, в Ирландии, она была помоложе, понасмешливей, да, поди, и не такой искусной. А что она на самом деле утворила, это вы из моей байки поймёте. История-то свежая, хоть я и не застал тех, кто всё видел своими глазами, но деду своему доверять привык. Да и на кладбище ходил. На новое, христианское. Камни смотрел, проверял. Всё верно.
        - Что-то невесёлый у тебя рассказ выходит, - упрекнули его, - начал и то с могилок.
        - А Неметона и была невесёлая, - отвечал тот, - сейчас вот, вроде, приободрилась. И то хорошо. Не везёт ей, видите ли. Уже и в ирландской-то басенке, заметьте, одна живёт, да к первой встречной дуре благоволит - просто ради того, чтоб раз в полгода было с кем словом перекинуться. Ну, на западе привыкли все, что она веселушка да проказница. Так и понимали: кашляет - смеётся, плачет - притворяется. Того не понимали, что покровительнице рек жить в холме, да к воде не выбираться - пытка. А прочие сиды её договор с людьми исполнять принуждали. Опять же, внучатая племянница жениха отбила. Ну, она в Британию с матерью и подалась. А толку? Мать пристроилась в королевы, детей начала рожать от местного короля. А Немайн сиди, ройся в книгах, как моль! Опять ушла, присмотрела себе местечко - как раз на Туи, нравится ей у нас - воду привела к порядку. Болота тогда совсем ушли, зато луга да поля родили, как в сказке. Тут ей Мерлин повстречался. Неметона его полюбила, а тот любил только её секреты. Настолько, что и бабой сделать забыл. Ну какая такое перенесёт? Чем закончилось - это уже все слышали. И старинное,
и свеженькое, из первых уст. А сида совсем пригорюнилась. Реку илом стало заносить, болота наступили…
        Потому как сида дело не делает, сидит в камышах, как цапля, в воду смотрится. Всё пытается понять: чего в ней не хватает? Там себе парня и насмотрела - не ангела, не колдуна с демонской кровью - обычного охотника, что бил уток из лука. Вылезла, заговорила… Тот - ни жив, ни мёртв: узнал, конечно. Простая фэйри по болоту, аки посуху, ходить не сможет. А потому - мямлит, мычит что-то…
        - И не влюбился? Это ж сида!
        - А ты влюбился? Ты ж её видал. И как? То-то. Опять же, Медб не свела с ума своих подданных, да и Бригита среди людей прижилась. Похоже, как раз великие сиды и не умеют в себя влюблять. Иначе и тому же Манавидану не приходилось бы притворяться чужим мужем. Так что - посидели они на кочке, как брат с сестрой, ну да она и этому рада была, просила ещё приплывать. Тот - обещал, лишь бы вырваться. А слово нужно держать. Правда, охота у него пошла - заглядение. Ещё бы: вода по слову Неметоны уток за лапки хватала, да со всей округи и стаскивала. Стрелять, правда, приходилось - уж больно сиде нравилось, как её парень уток бьёт влёт. Наоборот, запускала их сложненько, чтоб мастерство показал. Но мазал он редко. А дичь у него была всегда.
        Стал парень завидным женихом - с такой добычей, да и собой недурен. И девушки старались ему глянуться. Одна таки глянулась. А сиду, что ждала в заводях, он тогда уже как товарища по охоте понимал. И только, значит, будущим своим счастьем похвалиться, как этот дружок и говорит: "А мы с тобой уже почти год знаемся. Нехорошо как-то, да и скучно! Давай-ка, женись на мне!"
        А у охотника любовь! Сказать - боязно. И даже не оттого, что Немайн великая сида. Он и не думал уж о ней так. Просто - не посмел отказать в глаза. А тот, кто его за это осудит, верно, не имеет понятия ни любви, ни о дружбе, ни о совести. Другое дело, что побоялся родителям да старшим клана рассказать, но и тут парня понять можно: как услышали бы, что есть возможность с великой сидой породниться, вряд ли устояли б. Оно и правильно - только вы попробуйте поперёк страсти стать! Но был один человек, кому он правду рассказал. Только - не всю. Ну да, той девице, что завладела сердцем. Не сказал, что виды на него имеет великая сида. Пугать не хотел. Та ж его цап за руку - и к родителям. Сперва к своим, а там, всей роднёй - и к его. Мол, решайте, кто вам милей, соседи добрые иль нечисть болотная. Ну и поросёнка с собой прихватили, по поводу.
        Ну, тех "нечисть болотная" как раз заинтересовала, и весьма. Невесту-соседку они знали хорошо и где-то даже любили. Но известная вещь и цену имеет привычную. Тут же назревало непонятное да интересное. Озёрные, например - вполне неплохи, девки как девки, мужей любят, приданое - на загляденье. Колотушек, правда, не выносят. Но и это не беда - жених-то телок телком. Знай, мычит под нос - на вопросы в лоб-то. Растерялся, да. Тут отец его и приговорил: "Иди завтра на речку, да веди сюда зазнобу камышовую. Посмотрим на неё. На что похожа, чего умеет, какое приданое. Тогда и решим."
        Делать нечего - пришлось идти. Сида как услышала, обрадовалась, засобиралась: пояс поправила да тростинку изо рта сплюнула. Воительница! Такая и пришла: подол до бёдер мокрый, на боку нож, в руках острога да три рыбы - потому как она рыбачила как раз, а что ей рыбалка - вода сама рыбин подтаскивает, всех дел - заколоть, чтоб не бились. Рыбы же были - сомы вековые, каждый длиной в Неметонин рост. Но она их за хвосты, да через плечо - и потащила. Так и явилась. "Вот, говорит, мой подарочек!"
        Стали её спрашивать-расспрашивать: чего в семью принести может. Выяснилось - всё у чудушка камышового для жизни семейной припасено по обычаю. И котёл есть большой, и жаровня для круглого очага, и вся посуда. Причём бронзовое всё, или медное, или хоть глиняное. А у соседки хоть и тоже с приданым порядок, да тарелки деревянные, а вилки двузубой для трапезы героев и вовсе нет! Вышло, что нечисть речная побогаче соседки.
        Стала невеста соседская считать скатерти с простынями, да платья с рубашками. А невеста камышовая - нож показала из доброго железа, да острогу. Да повинилась, что булаву, пращу и копьё с собой не взяла. Опять вышло по её: скатертями, случись что, сыт не будешь. Рыбалка же, охота и война хотя и неверный, но хлеб.
        Неметона уж поняла, что двух невест заставили за жениха биться. Противно ей стало.
«Почему», - спрашивает, - "самого жениха не спросили?" «Спросили», - отвечают родители, - "Ещё как! И учли. Так что хочешь замуж по родительскому благословению
        - старайся, не хочешь - топай в осоку, никто не держит. А сроку спору вашему - от Белтейна до Самайна".
        И стали невесты спорить. А родители и рады - всю работу на девиц перевалили. Но если соседская могла скот пасти да лошадей обиходить, то камышовая встала за борону. И так поле подняла, что все диву давались. Соседская взялась шить да вышивать - камышовая принялась лепить горшки. И вышло лучше городских! Соседская жать - камышовая косить! Соседская стирать - камышовая притирать жернова. Соседская прясть - камышовая ткать. И всё, что ни делает соседская - хорошо, а всё, что камышовая - лучше не бывает. Даже матушка соседской повздыхай, да скажи: мол, будь камышовая парнем - цены б не было. Зато и приметила кой-чего. И дочери нашептала.
        И вот на Самайн, как уже принялись за обильную трапезу, и полуневест к делу приставили - соседскую перемены носить, камышовую - пиво разливать, соседская невеста и скажи: мол, работа дело доброе, но не будет хорошей женой та, что веселья не знает. Что не поёт - ни за трудом, ни в праздник! И песенку запела. И все взялись подпевать, и парень, что её любил, тоже. "Ну, я повеселить людей тоже могу", - отвечала Неметона, и стала истории рассказывать, да такие, что все со смеху покатывались, а парень, которого она любила, сполз под стол.
        Тут соседская и скажи: "А я могу песню с шуткой совместить". И снова взялась петь. Вот только обычно на Самайн такое не поют. Песенку-то монашек какой-то сочинил, чтоб народ от старых богов вернее отвадить. И все-то они там были глупы да потешны. И глупые люди слушали, и чуть не лопались от хохота, и не замечали, что маленькая камышовая дрожит вся, что кулачки сжала, что губу клычком разорвала. Вот уж и про неё хулу поют - а жених знай смеётся. И пивом смех запивает.
        Повернулась Неметона к дверям. Решила уйти тихонько. Тут бы соседской и замолчать
        - да победу свою та почуяла, решила погромче спеть, камышовой на дорожку. Как раз куплет про Дон попался. Вот тут-то и развернулась камышовая - подбородок в крови, рука на ноже. Запела.
        А потом вышла. Навсегда.
        - А где уполовинивание-то? - удивился кто-то из ирландцев, - Про песни мы и сами знаем!
        - Потом было уполовинивание, - пояснил рассказчик, - позже. Соседская-то невеста как стояла, так и померла. А парень, из-за которого весь сыр-бор случился, повесился. Похоронили их рядышком - только её внутри церковной ограды, а его сразу на другой стороне. Многие хотели жилище Неметоны отыскать, да поквитаться за жизнь родни да за испуг - но дальше разговоров дело не пошло. Потому как вдруг забыли, чьего рода и клана были охотник и соседская невеста. Причём от неё хоть камень остался с именем, да кой-кто помнил, как её на улице видел, или у колодца. Ну и история эта. А от охотника - ничего. Даже холмик могильный исчез, как не было. Не рождался, мол такой… И всё. Вот я и думаю - может, иные из саксов тоже - просто не родились?
        Тут и припомнились объяснения кэдмановской ведьмы про подземный ход: и стало так, что ход был всегда. Захотела сида сейчас - его римляне прорыли. Двести лет назад. Теперь выходило - то ли к Хвикке приплыло поменьше ладей, то ли детей в прошлые годы уродилось поменьше, то ли думнонийцы побольше уэссексцев положили. Оттого, что на минувшей неделе Неметона сказала: да станет саксов меньше! И ещё пела у себя в холме. Бывшем Гвиновом. Колдовское место! Все знают - сила сидов, она связана со временем. Но раз церковь ничего дурного в этой силе не нашла - оставалось радоваться, что Немайн есть на свете!
        Так что настроение с каждым днём росло. А если у кого и портилось, такому живо напоминали: Неметона собирается принять участие в битве. Сама. Несмотря на то, что уже сделала для победы вполне достаточно. Не её это дело, мечом махать. Но - хитрая она. И потому даже как простой советник при короле - полезна. Опять же, если дело обернётся вовсе плохо, может и песенку спеть!
        Дошло до того, что к королю начали заглядывать доброжелатели - как из родни, так и из ближней дружины. С намёками. От которых король хмурился. Но терпел. Потому как напрямую ляпнуть:
        - Да бросай ты сохнуть по своей гордячке, женись на сиде! - осмелился только Рис. Любимый из братьев. Как раз прискакавший согласовать сдерживание. Саксы подходили к развилке трёх римских дорог, каждая из которых вела к Кер-Мирддину. Пора было решить - на какой встречать. А для того - показать, что на ней главные силы. Саксы не могли не ухватиться за предложенную битву - в тылу у них приходил в себя Гвент. Так что была нужна демонстрация. Торжественное выступление к границам королевства по той дороге, на которой окажется облюбованная для боя позиция.
        Обсудили. Выбрали самую южную, прибрежную. За стоящий на самой границе римский земляной форт. Всегда приятно зацепиться за укрепление. А потом Рис ляпнул про женитьбу, и немедленно был ухвачен за грудки. Увидал вместо родного лица зверообразную маску. Но Гулидиен посмотрел брату в глаза - и бешенство потухло. Сердиться на брата король просто не умел. Особенно когда он смотрит так вот честно: мол, за тебя умру, а говорю, что думаю. Как достойно рыцаря.
        - Вот я б тебя стал уговаривать с женой развестись, - буркнул король, плюхаясь в складное кресло: без спинки, только две крестовины, между кусок полотна. Удобная в походе вещь, - мол, фермерская дочка… Ты бы что сказал?
        - Что это невозможно, - спокойно парировал Рис, - мы венчаны, значит, мы теперь один человек. До смерти, и в смерти, и в жизни вечной.
        - А если б я тебе предложил с ней расстаться до свадьбы?
        - Так предлагал! Но я с тобой не согласился.
        - Вот и я с тобой не соглашусь. Тем более, что та же Немайн нам уже напророчила счастье. Если с войны вернёмся.
        - Это как?
        - А вот так. Сказала - если Кейндрих бросится отбивать меня у неё, значит, любит. Сам знаешь, отбить возлюбленного у сиды обычная женщина не может. Епископы не всегда справляются! И уж коли бросится творить невозможное… Кстати, сэр Кэррадок-то прав!
        - Ты о чем?
        - Да всё о том же, братец. Об ушастой нашей. Когда это хворое дитятко мне на шею повесилось, я чуть не рухнул. Весит она, будто ростом с меня. Истинным ростом. Просто ей нравится быть такой, как сейчас. Или удобно. Вон, один рыцарь влюбился - хлопот выше кончиков ушей. А если б вся дружина? Кстати, все удивляются, что твоя в поход не увязалась. Несмотря на все хлопоты дома.
        - Она очень кстати забеременела, - сообщил Рис, король немедленно заговорщически подмигнул, - так что придётся ей остаться, и не дома, а в Кер-Мирддине. Я право, думал и про Кер-Сиди, но сида своего маленького в столицу привезла. Значит, там крепость ещё слабая. Опять же, к южному тракту ближе. А значит, случись что, враги туда раньше доберутся. \r - Но броню напялить заставила!
        - Само собой. Я её, впрочем, во вьюк перекинул. Не сразу, а как из моих владений выехали. Не то, сам понимаешь, найдутся звонари. Но не мог же я, в самом деле, идти в бой в защитном вооружении! Во-первых, дурной пример. Во-вторых, лошадь устаёт. В-третьих, устаю я!
        И замолчал, ожидая, что брат рассмеётся. Тот молчал. Подпёр подбородок тыльной стороной кисти, и смотрел сурово. Так, что Рису, легко выдержавшему недавнюю ярость, стало немного не по себе. И даже понятно, почему главным над дружной компанией своих детей Ноуи Старый оставил именно Гулидиена. Не только потому, что старший. Ох, не только…
        - Гваллен взрослее тебя, - сказал, наконец, - право, жаль, что она забеременела. Опять дёргал лук в первых рядах?
        - А что?
        - Мейриг Гвентский уже додёргался. Хочешь изумительных подвигов доблести? Изволь, сойдёмся с Хвикке - геройствуй. Хоть во главе дружины, хоть так. Если убьют, мне, как брату, будет горько. Но как король я потеряю всего одного воина. Если же тебя прибьют сейчас, я, может, и успею выйти к месту, которое мы наметили для боя. Но Немайн опоздает. И Кейндрих!
        - Откуда Кейндрих?
        - Всё оттуда же. Из Брихейниога. Во главе армии. У её отца, видишь ли, разыгралась подагра, и я даже догадываюсь, как эту подагру зовут. И уж она постарается, чтобы её вклад в сражение оказался не меньше, чем у Неметоны. Сида стоит войска, да - но вот как раз у Кейндрих-то войско и есть. А у ушастой нету. Или, точнее, очень маленькое…
        Рис откинул полог шатра, ушёл - туда, в ничейные земли Глиусинга. Мелкие владетели, бывшие вассалы Мейрига, прятались по укреплениям. После Артуиса им стыдиться было уже нечего. И летели гонцы к армии Хвикке: "пропускаем, пропускаем, пропускаем!". А немногие, у кого в мозгу не укладывалось подобное поведение, присоединялись к всадникам Риса. Получалось, что они с саксами воюют, и родину не ввергают в опасность нарушения договора. Так что принц с удивлением обнаружил, что, несмотря на потери, его отряд день ото дня всё растёт - и с каждым днём всё быстрее!

* * *
        В боевой поход сида собиралась впервые. Тут даже память Клирика о контактах с наёмниками мало чем могла помочь. Хотя бы потому, что нанимать было некого: море бурно, а собственные граждане и так подняли ополчение и тащат упирающуюся сиду воевать. Солидарность с остальным Диведом… Но и здесь можно было сделать многое. Например, отобрать ядро будущей кадровой армии.
        Сида и без того была недовольна. Толпа вооружённых людей, которую выставили кланы
        - маленькая толпа - оказалась почти неуправляемой. Её можно было построить - убив больше часа. Она могла стоять. Ещё отряд можно было бросить в атаку. Один раз, развалив строй. С маневром было получше - ополченцы умели соскочить с коней, напасть, отступить, подняться в сёдла и снова ударить в другом месте. Но это и всё. Зато сида нашла инструкторов. А именно - абордажную команду с дромона. Эти грозные бойцы начинали скучать - а до чего скука может довести солдата, капитан знал не понаслышке. Так что он только обрадовался предложению не только из очередной прибыли. Тем более, участвовать в сражении им не доведётся - поход планировался конным, а не морским. Но сколотить пеший строй абордажники умели. И что могли сделать за неделю - сделали.
        За эту же неделю Эгиль успел соорудить небольшой камнемёт без противовеса. У моряков-африканцев машина - да ещё и в разобранном виде - интереса особого не вызвала. Зато вызывала горячее сочувствие сида, которая разрывалась между желанием прихватить - на всякий случай - ещё немного стрел. И необходимостью выделить две повозки под устройство, которое, скорее всего, окажется совершенно неэффективным.

* * *
        Эмилий с тоской вспоминал далёкую Африку. И ещё более далёкие времена, когда он только начинал свою многотрудную службу. Тогда тоже казалось, что для империи всё кончено: столица схвачена с двух сторон грозными врагами, житницы заняты, по полям вместо крестьян шляются варварские банды. Тогда ему пришлось со своей полусотней - которую готовили к другому - изображать армию прикрытия границы. Ибо берберы, хоть и старые соседи, но дай слабину - и ворвутся на поля. Одна радость - прорвись пустыня сквозь заслон, был бы грабёж, а не резня. Будут пленные, за которых потребуют немалый выкуп - но не иссечённые мечами деревни. Потому как в набег пойдут те, кто привык ценить соседей - как источник зерна и фиников. Но так же, как кочевники привыкли к плодам осёдлой цивилизации - и им было, кстати, всё равно, Карфаген с ними соседствует или Рим - точно так же и осёдлые жители Африки не представляли себе жизни без плодов огромных стад, покрывающих склоны Атласских гор.
        Тогда Эмилий справился - и ему сделали лестное и выгодное предложение. Которое и привело его, в итоге, к туманным холмам Камбрии, и к необходимости наладить службу снабжения маленькой армии с нуля. Иногда даже думалось - а может, лучше б он попался тогда в плен? Выкупили бы. Конечно, на прежнем счету опростоволосившийся офицер бы не остался. Но задание-то было не из лёгких! Так что свою тагму бы получил. А не вот это!
        Почти две сотни молодцов с легким оружием. И десяток грамотных девчонок, ни бельмеса не понимающих ни по-латински, ни по-гречески. Да и грамота у них - хуже персидской или армянской! Те хоть буквами пишут. Пусть и чужими. Эти же только чёрточки рисуют. Длинные и короткие. Получается - как береста, только штрихов побольше. И как это вообще можно читать?
        Собственно, для того с ним августа свою «сестру» и отправила. Вести канцелярию. Но тут Эмилий вспомнил, что он теперь купец. А чтобы нормальный купец ведение книг полностью перевалил на партнёра? И вёл дела не читая? Пришлось изучать новое письмо. В придачу - ирландский язык и то, что августа полагала правильной системой учёта движущихся грузов.
        Всё это приходилось проделывать в пути. Нужно было заглянуть к поставщикам, с которыми договорился Дэффид ап Ллиувеллин. Ко всем по очереди. Разумеется, не лично к тем людям, что ушли в поход или остались в городе. А к младшим да старшим партнёрам, к родне. Чаще всего - к жёнам или сёстрам.
        Сидова команда сразу окружала жертву кружком и начинала щебетать. Понимающему - изредка - отдельные слова римлянину оставалось только щёки важно надувать. Спустя некоторое время Эйлет докладывала результаты. И оставляла на месте одну из своих чародеек. А заодно и пару мужчин.
        После чего - снова в сёдла! Старому кавалеристу Эмилию оно и ничего. Привык в молодости есть и спать в седле - и не забыл, как это делается. Потому и держался бодро, и беседы на тему, что и как надо бы взять со следующих хозяев, не забывал проводить. Напоминал, как строить блокгауз. Как и что складировать. Эйлет, за пяток бессонных ночей постаревшая лет на десять, закутанная в военный плащ, в штанах, короткой тунике да стёганой куртке и на девицу-то не больно уж походила. Так, молоденький офицер. Только недавно назначенный, и искренне полагавший, что воинские части снабжаются сами собой, а питаются манной небесной да росичкой божией. А теперь вдруг осознавший - какой это труд - переместить три с половиной сотни конных от квартир до поля боя. Да ещё и без помощи флота! И без обоза!
        Эмилий знал - в историю этот переход войдёт. А про интендантов, наверняка вновь будут спорить, сколько они украли. А не сколько у них прибавилось седых волос! Вот у него, например, когда базилисса на ясном глазу ляпнула, что запряжённые волами телеги - это позавчерашний день, а хорошие двуконные возки - минувший час. И что ныне правят дорогами рессорные колесницы о трёх осях. Правда, мало их пока. Только под небольшой запас стрел. Значит, всё остальное придётся добывать как-то иначе.
        И ведь никто за язык не тянул. Сам предложил магазинную систему снабжения. Сам согласился, что дорога, по которой пойдёт войско, и так будет немножечко забита. Уж найдётся кем и чем! Сам нашёл решение ушастой гениальным. Как же, базилисса-армянка! Так что толку скулить? Исполняй!
        Решение и правда казалось хорошим. И довольно свежим. Войска выйдут засветло, пойдут шагом - вдоль восточного, пологого берега Туи. Десять миль без дороги, по пляжам и отмелям, за ними рессорные повозки с неприкосновенным запасом на случай чего. Потом повернут на римскую дорогу. Вот тут их и будет ждать первый магазин. У моста. Еда, шатры, короткий ночной отдых. Потом - снова переход. На римской дороге перейдут на рысь. Эмилий поморщился, аллюр не самый приятный. А без стремян и вовсе невыносимый. По счастью, в Глентуи всякий перенял римскую манеру. Иногда в голову приходили мысли, о том, что местные жители и правда одичавшие римляне. Утратившие часть цивилизации, но сохранившие старую доблесть. Впрочем, всего четыре часа пытки, и их ждёт магазин на другой реке. Следующий переход - и снова до моста. Тут ночёвка. И, наконец, следующий магазин, обед, ещё бросок - и встреча с основными силами. Где уже должен ждать очередной магазин с шатрами и горячей пищей! Хорошо!
        Поди ж ты это «хорошо» организуй. Эмилий вздохнул. Слава достанется не ему. Но… Он хмыкнул. Слава-славой, а добрые солиды от него не уйдут. Он-то, по легенде, бывший чиновник и нынешний купец. А за услуги сида расплатилась щедро. И ещё добавит. По выполнении. Чего ещё надо? Хмм. Ну, например, того, чтобы у его девочек не стирались задницы о добрые военные сёдла! Потому как они не то, что в мужской посадке со стременами - вообще в жизни верхом не ездили. Сгрузить бы в рессорный фургон, да и дело с концом. Но в лесах да на торфяных болотах фургон с собой не потаскаешь. А на лодках - крюк в полусотню миль на каждый переход получается. Так что - выхода не было. Оставалось - утешать.
        - Вы же хотели на войну? - спрашивал Эмилий, - Так вот это настоящая война и есть. Хорошая, потому как на этом острове, кажется, лет полтораста никто так не брался за снабжение, как ваша Немайн… И потому, что из-за этого у вас есть все шансы вернуться живыми. И целыми. А сверкание брони, лязг мечей, вьющиеся значки - это не война, это парад. Впрочем, тоже дело нужное. Победим - покрасуемся.
        - Насчёт целыми, это я не уверена, - откликнулась одна, побойче. Прочие уже только носами хлюпали, - Кажется, я забеременела…
        - От кого? - римлянин скользнул взглядом по подчинённым. Вот они, особенности национального военного дела: потери брюхатыми.
        - От того скота, что подо мной! Кажется, уже ничего целого ниже пупка не осталось…
        Эмилий незаметно выдохнул. У этой ещё есть силы шутить? Да из чего тут девок делают?!
        - Ну, тут я тебя утешу. Скот под тобой холощёный. Кто ж посадит непривычную девицу
        - да на жеребца? Так что - целая ли, нет ли, но кентавра рожать не будешь.
        - Спасибо и на том… - молоденькая язва поклонилась легонько. Откуда святая и вечная ухитрилась вытащить ему на хребет этих умненьких язычниц, разведчик не знал. Зато выяснил, что способов хотя бы на время прекратить стенания и вернуть болотным нимфам бодрый вид, всего два. Во-первых, объявить, что почти добрались, и скоро можно будет отдохнуть. Увы, до следующего селения оставалось не менее пяти миль. Что ж. Оставался последний вариант: помянуть имя августы.
        - Ничего, ничего, - улыбнулся Эмилий, - Мне ещё в бытность опционом пришлось выучить простую мудрость: стереть задницу ради императора ничуть не менее почётно, чем получить рану, но гораздо более практично и здорово. Уверен, что Неметона полностью разделяет мои убеждения!
        И вот у них уже горят глаза… И шеи выпрямились. А главное, ноги не ленятся, а работают, как надо, смягчая толчки. Рысь! Рысь, ставшая главным козырем маленькой армии Глентуи. А потому - терпите, девочки, терпите. Лучше один потный скот внизу, чем дюжина - сверху! И простите вашу богиню, а нашу августу. Иначе просто никак. Зато… Эмилий хохотнул. Выскочившая вперёд Эйлет придержала коня.
        - Чему смеёшься, почтенный?
        - Представляю себе рожи саксов, сиятельная… Да всех! Пойми - то, что собирается провернуть твоя сестра, сложно и удивительно даже по меркам Империи. А здесь… Я так понимаю, в Камбрии стремена пока в новинку?
        - Сестра их и ввела.
        - Даже так! - римлянин цокнул языком, - Совсем радость. Эй, слушайте все, весёлое рассказывать буду! Вот, значит. То, что войско великолепной Немайн пойдёт без обозов, рысью - это вы знаете. Что все привыкли тащиться шагом, причём не лошадиным, а воловьим, тоже. Теперь шутка: никто же не поверит, что армия за два дня пролетела расстояние, на которое все привыкли тратить больше недели! Будут сказки ходить… Про ведовство, про чудо. А это чудо - природная хитрость великолепной, да наши стёртые задницы. Вот такая шутка…
        Эйлет хихикнула. Все остальные оставались донельзя серьёзными. А та самая, бойкая да остроязыкая, привстала на стременах.
        - Слышали? - спросила, - Всё не напрасно. Просто - заклинание такое. Сжатие дороги. Вчетверо, мэтр?
        - Вчетверо, - буркнул Эмилий.
        Теперь всё оказалось наоборот: радовались все. Кроме купца-римлянина, который всё бормотал под нос, что если это и римляне, то одичавшие вконец. Прямо таки до сципионовых времён. Утешало только то, что во времена оны римляне были народом, пусть и суеверным, но, пожалуй, даже более храбрым и стойким, чем их просвещённые и принявшие свет истинной веры потомки. Родину, по крайней мере, защитить умели.

* * *
        За день до начала похода дромон снова спустился в Кер-Сиди. Груз был по преимуществу заказан уже вновь произведённым комитом Южного берега - под новые потребности стройки. Но были и исключения. Которые, разумеется, пришлось сразу напялить - не из своиственной женщинам любви к обновкам, но ради того, чтобы хоть немного привыкнуть к их весу на плечах. Лорн ап Данхэм успел.
        Разворачивала льняную ткань, в которую была для сохранности завёрнута её броня, Немайн очень осторожно. Виной тому - подсознание. При словах "лорика сквамата" глаза застил классический доспех эпохи поздней римской республики, вышедший из употребления уже ко временам Траяна. Который, кажется, назывался немного иначе. Но предубеждению не прикажешь. Так что, когда разум говорил, что бояться нечего, воображение рисовало нечто вроде анатомического доспеха. Женского. Этакий фэнтэзийный бронелифчик. Только без декольте…
        Действительность оказалась куда великолепней и сумрачней любых измышлений. Первое, что вспомнила Немайн, увидев броню, был пресловутый "эвил оверлордз лист". Кузнец, сумевший освоить литьё булата, ухитрился повторить условия выплавки меча почти один в один. Так что пластины новой брони сверкали, словно серебро сквозь разрубленную вену. Тяжёлые грани перекрывали друг друга. Сверкал белый металл заклёпок, намертво прикрепивших десятки крупных чешуй к стёганому поддоспешнику. Доспех даже на вид казался увесистым. И если в руках это был просто тяжёлый груз, то на плечах… Весить будто стал полегче. Но ощущения! То ли черепаха, то ли танк…
        - Ладно поход, - бурчала Немайн, преодолевая желание немедленно скинуть вериги, - поход я в колеснице просижу. А как быть сегодня? Мне бегать надо. Хотя… Забыла. Полководцу не положено. "Гора не движется". Что ж. Такэда Сингэн прав!
        - Кто прав? - а вот у Эйры, кажется, сложностей поменьше. Девушка сильная, в обновлении половину осени не валялась.
        - Один полководец. Который считал, что командиру в бою суетиться незачем. На то есть подчинённые.
        - Ну, он, наверное, прав. Майни, а нам обязательно это носить? Рыцари обходятся. Дышать же тяжело!
        - Ничего не тяжело. И заметь, у тебя кольчуга в два раза легче. Давай, перевязь надену. Так. Хорошо. Теперь плащ. Под фибулу, чтобы не вышло против обычая, цветастую ленточку. Шлем.
        - А почему мы едем не на "Пантере"?
        - Так считать нужно. Как ты думаешь, зачем я поручила Эмилию сдохнуть, но доставить в последний из магазинов две тысячи лопат?
        - Ох, и любишь ты в земле копаться!
        - Люблю? - Немайн задумалась, - А знаешь, действительно люблю. Земля - хороший материал. Простой в обработке, податливый. Живой. Особенно - мокрая земля.
        - Ты ещё зыбучие пески расхвали, - фыркнула сестра.
        - Зыбучие пески не обещаю, но что земля будет на нашей стороне - обеспечу, - ни тени шутки. Закончились.
        Немайн рассматривала себя в зеркальце. Белый плащ. Алый шёлк вокруг шеи. Через красную, одного цвета с волосами, лорику - белый крест перевязей. Меч и мечонок заняли свои места. Чуточку искривлённая «Руд» скромно спряталась в ножнах вместе с рукоятью, торчит только крюк. За который и полагается извлекать оружие. Такими рукоятями пользовались иные сарматские офицеры, и в Камбрии ещё помнили, как их изготавливать. При некоторой сноровке можно немедленно нанести рубящий удар или перейти в стойку. На другом боку - кинжал-сакс. На борту колесницы ждут клевец, булава и «скорпиончик». Богиня войны готова к работе по специальности!
        Глава 4. Прибрежный тракт, окрестности Кер-Нида, река Нит. Год 1400 ab Urbe condita, вторая половина декабря
* * *
        Если бы Эмилий знал, каково придётся Немайн на дороге, живо прекратил бы ворчать под нос о несправедливостях судьбы. Тем более, что мог бы и догадаться. С его-то опытом! Надвигающиеся саксы идут всё-таки по враждебной территории, пусть и замирённой. И если храбрецы вступают в бой, поднимая диведские значки, то люди поосмотрительней, не надеясь на мелких правителей и непрочные земляные крепости, хватают семьи в охапку - и подаются на запад. Что будет, если Хвикке решат чуть-чуть нарушить договор, жители приграничных земель представляют себе слишком хорошо. По счастью, войско Хвикке еле ползёт. Обоз, запряжённый волами, постоянные стычки охранения с диведцами и мерсийцами, настолько жаркие, что время от времени приходилось разворачивать в боевой порядок часть основных сил, никак не прибаляют хода. А завалы на дорогах? А сожжённые мосты - а рек много, и все поперёк пути! И где взятый саксами поначалу неплохой темп в полтора десятка миль за сутки? Черепашье ползание, да и только. Попытка решить дело кавалерийским сражением закончилась плохо - и виной тому оказались мерсийцы. Те самые посольские два
десятка, в пользе которых сомневался король Гулидиен. Воины, выросшие и возмужавшие во время непрерывной войны с Нортумбрией, не знавшие ни дня мира. А их противник, хоть и превосходил числом, да вдосталь нахватался стрел и дротиков от камбрийцев. Которые, дав врагу увязнуть, навалились со всех сторон - и вот тут сказались стремена. Удары рыцарей Диведа оказались куда сильней и смертоноснее обычного - а сами всадники не боялись вывалиться из седла, что сплошь и рядом происходило с уэссексцами. Тут не спасают никакие кольчуги: спешенные не в состоянии противостоять конным атакам без строя. Бежало не больше трети. Головы прочих были отрублены и аккуратно сложены пирамидкой на пути армии. Для поднятия супостату боевого духа. Доспехи достались пополняющим отряд добровольцам. Принц Рис, как выкупал брони у взявших трофеи на стрелой и копьём воинов, вздыхал совсем как скупая сида - но дело того стоило. Тем, кто собирался сражаться копьём и топором, они были нужней, чем лучникам. Получившуюся «полурыцарскую» конницу присоединили к мерсийцам. Вскоре пополнения значительно превзошли числом изначальный отряд, и
граф Окта оказался командиром не столько мерсийцев, сколько западнокамбрийских бойцов.
        Вини саксы врага или природу - а все бритты, кто желал уйти, ушли. Римская дорога покрылась густой массой из повозок, людей и скота, медленно смещающейся на запад. Через которую, как ни старайся, пройти можно только узкой ниткой, по обочине. С колесницами же совсем беда. Немайн, такого никак не ожидавшая, вслух изумилась. Мол, никак не думала, что в Глиусинге, да и восточном Диведе, столько людей. И с ней согласилась половина старожилов.
        - Это ведь ещё только половина, - вдумчиво рассуждет Ивор, выгледящий в седле и доспехах моложе, - правда, большая. Кое-кто подался на север, в Брихейниог. Ну, это у кого где родня. Не забывай, у нас не Ирландия, земли клана с землями королевства не совпадают. Потому и идут - к родне. И это очень хорошо. Случись что
        - помогут держать стены.
        Немайн старательно поддакивает. А в голове переплетаются мычание и детский плач, скрип колес, ржание и ругательства, сливаются в песню горя и страха. Песня-стон чуть притихает, когда вблизи показывается знамя маленькой армии с диковинным чёрным зверем, обнявшим древко. В глазах загорается надежда. Войско идёт под красным знаменем Камбрии. Идёт - навстречу. Этого довольно, чтоб его - пропускали. А шеи беженцев поворачиваются, взгляды не хотят отпускать невиданную столетиями боевую колесницу, о которой ходило столько слухов, да треугольные уши, торчащие из-под римского шлема воительницы. Сидящей, почему-то, в другой, обозной, повозке. Слух доносил из общего гвалта: "И коней у иных рыцарей два - один для похода, другой для боя". "Неметона! Неметона идёт на саксов!". Слухи о явлении старой богини ходили по Камбрии давно. В другое время её "дикой охоты" боялись бы. Но теперь всё чаще звучало, и всё чаще - громко: "От Гвина не уйти, Неметону - не разбить!" Это значило - чем быстрее волшебная армия доберётся до врага, тем меньше поляжет добрых бриттов! И безропотно валятся с моста телеги с пожитками -
чему изрядно помогает немедленно вручаемая расписка крещёной богини, любое содержимое пробки заталкивается с обочины в лес да топь. А люди - стараются помочь. Протащить. Протолкануть. Пройти - на восток.
        Но при том - глазеют на ушастую фигурку в колеснице. И когда встречаются взглядом с её, серыми - или отводят вниз, или - припоминают, что на поясе висит оружие, а под седлом - добрый конь. И чем больше людей поможет Неметоне, тем хуже придётся врагу. Короткое прощание с родичами - если рядом. Попытка пристроиться в хвост колонне. Потому как единственный отряд, готовый принять пополнение, плёлся позади трёхосных, как у Кухулина, колесниц обоза.
        Аннонцы нетвёрдо сидят в сёдлах, да и к стременам пока не привыкли. Потому включить их в ряды гленского ополчения оказалось невозможным. Но пятеро хороших лучников никогда не вредили войску. Разумеется, они спросили командира - стоит ли принимать в ряды верхних неумёх.
        - Да, - отрезала Нион голосом богини, - Мы никого не отталкиваем. Даже пеших. Слабые отстанут. Неумелые погибнут. Достойные - победят.
        Сначала просто хотела увеличить маленькое своё войско. И совсем-совсем не ждала трудностей. Где пять человек - там и семь. И десять…
        А где десять - там и сто. Родня цепляется за родню, и стихийная мобилизация нарастает, как снежный ком. Скоро Нион пришлось задуматься о том, чем кормить всю свою ораву. Чью ж ещё? Богиня в голове молчала. Богиня в колеснице выслушала бегущую рядом с бортиком пророчицу.
        - Первый привал - без проблем. Не зря запас заложили. Сразу от магазина отправим гонца к Эмилию - пусть пополнит следующие. А то вдруг твоя армия станет больше моей?
        - Моя армия - часть твоей, - отрезала Луковка, - как я - часть тебя.
        На её лице замерло недоумение, подобное попытке понять глупую, неуместную шутку. Пришлось надавать советов и указаний, подбодрить - и отпустить обратно в хвост довольную и весёлую.
        Если б эти части хоть толику любопытства на себя отвлекали! Общее внимание Немайн снесла бы куда спокойней, если бы считала свой внешний вид хоть чуточку менее дурацким. И неважно, что шёлковые ленточки на ушах оказались неизбежны и необходимы. Совершенно так же, как шарф на шее. Без них нежная кожа быстро натиралась о вырез шлема. Пришлось набросить на уши широкие тканые петли, завязать… Вот теперь - шлем снят, а кончики лент вьются на лёгком ветру, путаясь с короткими красными прядями. Выглядит легкомысленно, зато можно крутить ушами, сколько душе угодно, и всё слышать.
        Когда к полудню до первого магазина добраться не удалось, стало ясно - сроки придётся сместить. За счёт отдыха. Иначе - никак, всё рассчитано. Немайн решила отказаться от намерения поспать в колеснице - вместо этого, показывая армии пример бодрости, стояла столбиком. Чем привлекала ещё больше внимания. Время от времени - отвлекалась, оглядывая доски, на которых ученицы играли странную партию: позиции обозначают поселения выше по реке, магазины, переходы по дороге или реке. Фишки - войска, речные кораблики, скорее напоминающие лодки, продовольствие, военные припасы. Если бы не пополнение, мозаику можно считать в целом разложенной - но приходят новые люди, много людей, и следует дать новые распоряжения и указания.
        А заодно продолжить планирование - в расчёте на победу, на поражение, на недолгое стояние армий друг против друга.
        - Стояние нам выгодно, - говорила Немайн ученицам, - а саксам - нет. Мы подтянем ещё силы, а снабжение наладим, если надо. Зато саксам ни фуража, ни продовольствия взять неоткуда! Кроме собственного обоза.
        Дорога становилась всё более забитой. Наконец, Немайн, тяжело вздохнув, признала: все планы на кампанию пошли прахом. Нет, она-то успевает. Но пешая армия северных соседей, с большим обозом, не меньше, чем пара подвод на десяток бойцов, к сражению опоздает безнадёжно. Значит, Гулидиену - и ей - придётся встречать саксов не равными силами, но - в два раза меньшими. Что ж, как говорит Ивор, и не такое случается. Место выбрали хорошее. Резервная позиция - на несколько миль западнее. Но - туда нет римской дороги с севера. Тогда под полновесный удар всей силы саксов попадёт уже войско Кейндрих. Гораздо более слабое. У них шансов выстоять - вовсе нет. Вот и приходится - думать, да шипеть под нос, как змея, которой на хвост наступили.
        - Ладно, - мысли лились потоком, и следовало отлить их в хоть какую-то форму, - ладно. И ведь на западный берег не отойти! Придётся принимать бой, имея за спиной реку и болото, что вдоль берега. Мост, похоже, лучше перед боем сжечь. Чтоб не было искушения к бегству. Всё равно снабжение пойдёт по реке. Оборона. Большого вала насыпать не успеем, да и отдохнуть нужно. Частокол между валом города-форта и лесом Гулидиен и без меня поставит. Надо же прикрыть лагерь! Что не особо и поможет. Римский форт стар и мал. И вообще, сейчас он скорее напоминает обычный камбрийский городок. Туда не спрятаться и не продержаться. Что-то я упускаю…
        - Майни, ты говорила, что земля будет на нашей стороне! - Сестра богини в сверкающей броне привлекает не меньше взглядов, чем сама Немайн. А ещё - чего не знают ни Анна, ни Немайн - она их охраняет. Потому, что если саксы достаточно хитры, они могут подмешать в эту толпу человека с самострелом. Так Харальд сказал, и отправился расчищать дорогу. Вот и приходится в полуха впитывать мудрость, а остальными чувствами - следить, что вокруг происходит. Но теперь - можно и о непонятном спросить. Потому как Харальд снова рядом. Только-только сменился из передних рядов. Которым приходится тяжелее всего. Именно им пробиваться через толпу. И исполнять приказ: темп превыше всего.
        - Если бы земля… А там за спиной болото! Строй, значит, в нитку - через дорогу, от леса до города, и никакого движения сзади! Всего счастья, что не обойдут.
        - А что такое болото? - вопросила спереди правящая колесницей Анна. Ей приходилось малость полегче - вперёд, в самое месиво, колесницы не лезли, - Земля и вода. Ты же с водой возиться обожаешь! Это ведь твоё! С ней должно быть проще.
        - Вода лишняя, - отрезала Немайн, - Не нужна там вода!
        - Вот и отлично. Уговори её уйти!
        И замерла, ожидая. Всё-таки Неметена - богиня только проточных вод. Вдруг гнилая вода - не её епархия? Сида открыла было рот - возразить. И осеклась. А потом расплылась в улыбке. Совершенно дурацкой, несмотря на длинноватые клыки.
        - Спааасибо, Анна Ивановна, - протянула.
        Ведьма пожала плечами. К новому титулованию она привыкла - сида объяснила, что подобное употребление имени означает у народа холмов особое уважение. А вот
«спасибо» - просто вежливость, совершенно не заслужила, напомнив очевидное. Зато вызнала то, что и сама Немайн позабыла. И не рассказала бы. Если же заодно и саксам не поздоровится - совсем славно. Теперь можно спокойно ждать, пока наставница не займётся воплощением задуманного. Если ты Анна Ивановна, конечно. А если - Эйра, которой всё нужно знать вчера? Тогда ты немедленно лезешь к треугольному уху, шепчешь:
        - Придумала?
        - Точно. Теперь главное - успеть. Лопаты Эмилий доставит. Как хорошо, что я попросила две тысячи лопат! Жаль, что не три!
        - Ожидается работа? Я понимаю, заклинание будет большое, придётся помогать? - интересуется Ивор, возле штабной повозки становится тесновато, - Мы не против.
        - Но как к этому отнесутся остальные? Не мои войска?
        - Без восторгов, - соглашается Ивор, - Но - будут ещё жители самого Кер-Нида. Которые захотят отстоять город. И ради этого - лопатами помашут в охотку. Готов поспорить - они и так укрепляют вал, подновляют частокол, строят баррикады…
        - Их мало, - отмахивается рукой Немайн, - сколько там людей останется? Сотни три?
        - Полтысячи, не меньше.
        - Всё равно - мало.
        - А остальным воинам хочется жить. И славы. И добычи. И… Интересно им будет.
        Последнее означает - проблемы нет. Всё сделают. Хотя ворчать и будут, но незло и больше для порядка.
        Теперь, когда стало ясно, что делать, сон навалился с новой силой - глаза слипаются. Немайн пожалела, что придумала торсионные верёвочные рессоры - швыряй и дёргай колесницу, как древние бриттские, стало б совсем не до сна.
        Но что там, впереди? Сквозь сетку голых ветвей белеют паруса шатров! Вот и яичный, шкуренных брёвен, сруб блокгауза. На крыше, на шесте, ловит ветер раззявленной пастью узкий красный дракончик. Общекамбрийский символ. Посты на мосту, пытающиеся регулировать движение толпы. Одна из девочек Нион, машет руками и радостно что-то орёт - такой гвалт вокруг, что слов и сиде не разобрать. Эмилий руки сложил на груди, мрачен, как туча. Уже знает о пополнении, поэтому озабочен - продажные запасы многих кланов вычерпаны до донышка, пришлось выбирать: или упирать на патриотизм, а заодно платить втридорога. Или организовывать волок. Это деньги, которые пока есть, и люди, которых взять попросту неоткуда. Ничего, вывернулся! Теперь Эйлет верх Дэффид налаживает волоки между Туи и Нитом.
        - Она потребовала треть для клана и четверть для себя лично, - сообщил Эмилий, - остальное моё и короля. Если ты выбьешь из Гулидиена привилегию. Зимний путь нужен. Даже в мирное время.
        - Лучше корабли нормальные строить, - буркнула Немайн, - которые не тонут зимой. Но - пусть будут и волоки… Постараюсь. Как сестра-то, справляется?
        - Лучше, чем я ожидал, - тень забот и усталости на мгновение покинула лицо римлянина, - Местами - лучше, чем я…
        Долг сильнее сна, злей голода. Немайн вдвойне привычно, как по стройке, пробежалась по лагерю: так поступал некогда Клирик, так и сама по новому городу носилась. Короткие вопросы: как устроены, как пища, есть ли больные, и напоминания: времени мало, отдыхайте, не отвлекайтесь на мелкие дела, всё должны сделать римлянин и Эйлет. Вы же её знаете! Не подведёт. Машинально цапнутый из котла кусок. Проверки сида в мыслях не держала. Но удержаться не было сил. Ложка-другая - и всё, людей объедать нельзя, а желудку чуть полегчало - ведь он невелик. Когда ноги принесли в свой шатёр, оказалось - сыта. Закрыла глаза - почувствовала, трясут. Перед распахнувшимися глазами - знакомый носик. Чуточку островатый для японки. Тёмные косы вдоль щёк. Тьма глаз, весёлых и серьёзных сразу. Нион. Луковка.
        - Вставай!
        - Уже выступаем?
        Глаза разлепились, а уши не совсем. Словно ватой набиты. Вот и рожков к выступлению не слышно.
        - Нет, но стража минула. Четыре часа. Тебе же больше нельзя… Гейс!
        Как хорошо было на дромоне, без умных пророчиц! Но - Луковка права. В войске достаточно ирландцев, чтобы уважать их обычаи. Да и камбрийцы воспримут нарушение ограничения Хранительницей как дурное предзнаменование. Значит, всем дрыхнуть ещё пару часов, а Немайн нельзя? А не надо было быть дурой, когда договаривалась с подданными…
        Зато есть повод - и время - проверить посты. Спящих нет? И на том спасибо. Теперь найти местечко, укромное, но заметное остальным, и рассчитать давешнюю придумку хотя бы приблизительно. Достаточно ли сил? Хватит ли времени? Люди, лопаты, кубометры. И - часы. Часы, которые кто-то, совсем уже недалеко, покупает кровью, скупо стараясь подсунуть судьбе вражескую…

* * *
        Эмилия во сне никто не ограничивал, а дремать в седле - невелика наука. На этот раз он ехал - слава Господу! - по настоящей римской дороге. Для того, чтобы проинспектировать - вот именно! - настоящий римский магазин. Впереди - свои, позади - свои, на дороге людно - но не так густо, как днём. Опять же, рядом все, кто должен опередить армию и помочь ей быстро и удобно отобедать. Можно бы и поклевать носом. Никакого ущерба чести - потому как опального чиновника Эмилия на деле-то и нет, а есть личина, которая со временем исчезнет в тартарары. Пусть её и зовут так же, как и самого разведчика.
        Иное дело - мысли. Голова пухнет! Вовсе не от проблем снабжения - эти-то, по сути, уже решены, и наёмному интенданту остаётся только контроль за исполнением - да оперативные поправки, вносимые разрастанием ополчения. За сутки перехода к армии Глентуи пристало больше полутора сотен человек. Отстало - сорок два. Непонятная девица, крутящаяся при базилиссе, Луковка, всех переписывает на каждой остановке. Толковая. Благодаря записям можно представить, что произойдёт на следующем переходе. А значит, наскоро прикинуть, сколько и чего понадобится, да какой запас взять сверху. Мелькали даже идеи о том, как потом переправить вдогон армии излишки. Римлянин улыбнулся. Да, всю эту рутину он может переделать, не просыпаясь.
        Покоя ему не даёт оружие, виденное на поясе базилиссы. Одно к одному - славянское имя приёмыша, камнемёт, рассуждения о Дунае. Теперь вот и кривой меч, получивший прозвище, схожее со славянским словом, обозначающим кровь. Изо всех соседей Рима таким оружием пользовался только один народ. Авары. Те самые, которые возглавляли славянские орды, затопившие балканскую часть империи. Те самые, отвратить которых от стен Константинополя смогло только чудо. Потому что стены они уже разнесли в щебёнку! Те, что во время очередной осады на Пасху пропустили в голодающую Солунь обозы - вроде как поздравили. Это язычники! Солунцы ждали подвоха. Не оказалось! Ни спрятанных воинов, ни яда, ни заразы. Авары, что сидят на дунайской торговле и получают от неё гораздо больше, чем платит откупающаяся от набегов империя. Мир же с таким соседом недёшев - особенно, когда другие границы не просто пылают - несутся к столице, как пожар в поле. То-то Немайн, как она себя зовёт, всё твердит, что платить дань нельзя никому и никогда. Начиналось-то с сущих медяков… Те самые, чей каган Баян стал регентом империи при малолетнем
сыне Ираклия - как раз тогда, когда тот отправился в свой персидский поход. И чей данник, болгарский хан, был назначен наблюдать за передачей власти после смерти императора. С ханом император и породниться был не против, старшую дочь в жёны наследнику предлагал. Сговорились, багрянородная выехала - да тут у болгар случилась усобица… Тут вам и свадьба, и гарантии, и вспомогательные силы против славян! Только свист кривых мечей да арканов у низовий Дуная - теперь болгарам своих невест пристроить некуда.
        А багрянородная была слаба здоровьем, да вскоре после неудачного путешествия своего умерла. Эмилий хмыкнул. Слухи и эту смерть приписывали Мартине. Вот уж не в её стиле деяние. О, как рвал на себе волосы начальник разведки, когда зачитали завещание, назначавшее вдовствующую императрицу регентшей! Боялся, что та пойдёт по стопам Юстиниана и отменит разведку в принципе.
        Эмилий оглянулся, словно мог рассмотреть августу за несколько миль и сквозь полдесятка холмов. Кривой клинок. Осадные машины. Имена. Уж не готовили ли её в невесты степняку? Если так - зря. Такую не стыдно и на собственный трон. А что женщины, по римской традиции, не допускаются к власти, так традицию можно и обойти. Или проще - сломать. Вот только сама августа заниматься этим не хочет. Ей проще построить новую империю и новую традицию. Нашла провинцию, отпавшую после очередной гражданской войны лет двести назад, да так и не возвращённую. И теперь решает всё те же вопросы, что и в Константинополе пришлось бы. Пополнение казны. Торговля. Разбойники. Варвары на границах. И пока - справляется.

* * *
        Пела Немайн теперь только во сне. Стоило сомкнуть глаза - как, минуя улицы, коридоры, двери, рисовался консерваторский класс. Впрочем, одними упражнениями на укрепление голоса дело не ограничивалось. То попытка выбраться в музеи - самые интересные залы оказались на реставрации, и пришлось Немайн пялиться на экспонаты, которые она и так хорошо помнила. Впрочем, несколько мелких деталюшек всё-таки подсмотрела. Например, подъёмные шверты на бортах модели голландской херрен-яхты. Для судёнышка, ходящего и по морям, и по рекам - самое оно!
        То прогулка в Петродворец, где довелось вместо Самсона, разрывающего пасть льву увидеть БелАЗ, разрывающий кардан катерпиллеру. «Призрак» назвал сию кошмарину дивным образчиком конструктивизма, бегал вокруг, охал, ахал, да так, что забыл насчёт кормить даму пирожными - сладкими, и критикой - кислой с горчинкой. До самого пробуждения!
        На этот раз все оказалось проще. Отворилась дверь, в которую заглянул сухопарый седовласый джентльмен. Замдекана.
        - Мы пошли вам навстречу, - сообщил, невозмутимо дослушав очередную невысокую - "у тебя проседает середина, девочка! Её и тренируй," - трель, - Тем более, расписание позволяет. Так что - вместо фортепиано теперь будете ходить на арфу. Кстати, если вы намерены петь ирландскую и валлийскую народную музыку, сразу разочарую. Современная арфа от традиционной отличается почти как рояль от клавира.
        Немайн распахнула глаза шире обычного. Совершенно не ожидала, что ей уступят. И только собралась поблагодарить, как замдекана оглянулся, юркнул в класс, плотно затворил дверь заговорщически зашептал:
        - Пой. Арию. Из тех, что тебе уже разрешают. Или со вступительного.
        При этом седой живчик словно ниже ростом стал. Точно - подогнул коленки. Точно за прикрытие присел.
        - Чего ради? - удивилась сидха.
        - Пой, кому говорят! - вот уж не ожидала, что можно прикрикнуть шёпотом, - Потом объясню… Ну! Быстро!
        - Мне нужно работать середину, - напомнила Немайн спокойно, - Вот её я и буду распевать.
        И продолжила упражнения, как ни в чём не бывало. Певец-математик, между тем, чуть на стену не лез. Говорить и даже шептать уже не осмеливался - зато устроил пантомиму. Много махал руками: выше, выше! Но Немайн вверх не лезла, упорно пропевая заданные куратором ноты. И с интересом разглядывала солидного человека, лицо которого вдруг исказилось, подобно театральной маске скорби, а руки метнулись к горлу, изобразив сцену самоудушения. Потом замдекана разом превратился в себя обычного, укоризненно покачал головой. Осторожно приоткрыл дверь.
        - Ушёл, - выдохнул, - ушёл. Ну просил же я… А ведь это заглядывал настоящий ценитель. Нет, вру. «Настоящих» и «истинных» - как грязи. А этот… Профессиональный, вот. Проходит иногда мимо классов, чтоб узнать - кого можно будет сходить послушать годика так через три в театре-студии. А если он придёт на студентку больше раза - все уже знают, что это молодая звезда. Что с вами?!!
        Немайн выскочила из класса - как бросившаяся на добычу хищница. Уж ей ли было не знать манеру Клирика! Увы - среди струящихся под ногами лестниц и смазанных от быстрого бега стен она так и не увидела знакомого ей силуэта. Не догнала! Может, потому, что часто оглядывалась. Боялась не узнать со спины того, кого знала лучше себя самой…

* * *
        Граф Роксетерский старался не подавать вида, что ему не по себе. Его люди уже дважды отгоняли от колодца разъезды саксов. Кто-то из варваров догадался подкрепить конницу лёгкой пехотой. Лучниками и метателями дротиков. В результате бездоспешные диведцы стали действовать очень осторожно. А его отряд терял лошадей. Но с главной задачей они справлялись - продвижение саксов задерживали. Вот только делать это приходилось не только мечами и копьями - но и насосом.
        Идею об отравлении колодцев он выдвинул сам. Способ - простейший и верный - кусок гнилого мяса. Камбрийцы переглянулись. И сказали, что получить войну с братьями-бриттами им вовсе не хочется. А отравления своих вод бежавшие или спрятавшиеся жители Глиусинга не простят. Король же у них рано или поздно снова заведётся. Скорее всего, Артуис. Хороший вояка, получше отца. Другое дело, если удастся сделать воду непригодной только для саксов. Тогда - никаких политических проблем. Тут все уставились на Неметону. А на кого ещё? Кто лучше в воде разбирается? Та подёргала ушами и спросила, устроит ли командование, если воды просто не будет некоторое время. Или будет - но очень мало, для саксов недостаточно.
        И вот теперь приходилось защищать ровно половину городской пожарной команды - вторая половина осталась в городе на случай осады - которая, пыхтя, наполняла пожарные рукава водой, убегавшей ручейком в сторону ближайшей речки.
        - Быстрее! - граф обернулся. Десятник пожарных, несмотря на прохладу, скинул рубаху - и то блестел от пота, как и все его люди, - Быстрее, лошаки!
        Прикрытие о помощи он не просил - случись ещё раз саксы, кто мечами махать будет? Но это не означало, что он останется совсем без поддержки. Окта не был христианином. И виды колдовства делил надвое: полезные ему лично и вредные. А потому решил рискнуть. Иные страшные слова, которые говорила Неметона, напутствуя передовой отряд, граф запомнил. И как они цеплялись друг за друга - тоже. А если от повторения заклинания у глиусингцев не будет в колодце воды лишнюю неделю - переживут. К соседям побегают.
        - Уровень насколько опустился? - бросил Окта.
        - Как всегда, - десятник воспользовался тем, что принял за вопрос, чтобы разогнуться и утереть пот со лба, - Но эта зараза глубокая. И зачем такую копали, ослы?
        Ослы бы рассказали, что колодец старый, а при римлянах вода стояла ниже. Но - ушли. То ли далеко, в Дивед и Брихейниог. То ли в близкое укрепление в холмах.
        - Сейчас сформируется воронка депрессии, - объявил Окта, - грунт глинистый, коэффициент фильтрации низкий… Ожидаемый срок восстановления грунтовых вод - неделя.
        Он оглянулся, уточняя условия заклинания.
        - Река далеко, восполнение происходит через питание дождевыми водами… - вдруг до графа дошло - часть страшных слов вполне рациональна, и понятна. Впрочем, у кого мать валлийка, у того бабушка ведьма. Наверняка какие-то способности есть! Ведь ясно же, и ведь никто не объяснял: если почва - глина, она сама похожа на воду, только медлительна - недаром из неё горшки лепят, не из песка. Её водяным колдовством уговорить придержать собственно воду или напустить саксам одной грязи куда легче. И дождь… Тиу, норманнский Тор, бог грома и дождя - честный и бесхитростный воин. Он склонен помогать защитникам земли, а не грабителям. А особенно - ему, Окте, с детства посвящённому носителю молний! Не случайно его и в графы призвали - ведь король дал Роксетеру на выбор несколько кандидатур. Но все остальные больше Вотана жаловали. Значит, дождевые капли, собравшись вместе, помнят власть Тиу? Окта обалдело помотал головой. Новое знание не исчезло. И преотлично, вождю такое на пользу. Водяная магия, значит… Окта потёр руки, потрогал на всякий случай висящий на шее знак бога - молоточек, и спокойным тоном опытного
ведьмака пояснил, - Сейчас сухо. Боги на нашей стороне. Не только Неметона.
        Ведь настроение порой значит не меньше, чем сила. Особенно в ведовстве. Тут труба зафыркала, из неё выскочил сноп брызг, другой.
        - Воздух!
        - Всё, - подытожил десятник, - А ниже мы не откачаем. Да и грязь там уже. Вот уж не знал, сиятельный посол, что ты так хорошо в этом деле разбираешься.
        - А я плохо разбираюсь, - честно вывалил Окта, - но Неметона пару слов на ухо нашептала. Сворачивайтесь, и в путь.
        Кто заставил его вот так взять и вывалить голую правду, граф тоже не сомневался. Впрочем, так оно и следовало - с добрыми союзниками на войне. Торг в длинных залах и шатрах - дело другое, там его боги за язык не хватали. Что ж. Он получил знак, и если выживет - расскажет королю Пенде главное. Что было знамение. В том, что диведцы - не предадут. Если, конечно, выстоят.
        Возле следующего колодца он, припомнив заклинание, с видом знатока растёр кусок земли.
        - Кажется, в этой глины побольше…
        - Тут недалеко её и добывают. Для горшков.
        - Вот и хорошо, - граф напряг память, вспоминая, какая воронка лучше, какая - хуже. Что это такое - смутно догадывался. Водовороты-то видеть приходилось. Наконец, объявил: - Воронка депрессии будет узкой… А вы чего смотрите? Качайте! Без пота заклинания богини не работают!
        Процесс ему нравился всё больше и больше. Опять же, следовало отточить пусть слабенький, но действенный дар к волшебству, который отныне окутывал его мир волшебным туманом водяных брызг. А кто-то ещё завидовал принцу Рису, которому выпало рубить завалы поперёк римской дороги!

* * *
        - Эй, на барке! Куда плывёте? - надрывался с берега малый в зелёном наряде да высоком колпаке-капюшоне. Который когда-то был красным - но повыцвел. Впрочем, даже это было поводом для гордости: если колпак потерял цвет, но не истёрся, значит, льняной. А лён штука не так, чтоб дешёвая.
        Владелец барки - на местной латыни так прозывали любое сооружение, способное подняться вверх по реке без посторонней помощи - велел принять ближе к берегу. Ибо раз зажиточный человек так дерёт горло, ему есть, что сказать.
        - Вниз. Ко ключу от речки.
        То есть, к старому римскому форту, а теперь городку Кер-Нид, удобно пристроившемуся возле двух перекрёстков. Один образовывали две римские дороги, другой - римская дорога и река. Понятно, что всякий разумный правитель поставит в таком месте укрепление, а всякий человек с мозгами найдёт в таком месте способ прокормиться. А потому хозяин нанятой в верховьях для наполнения устроенного возле Кер-Нида магазина барки выслушал человека в зелёном с большим интересом, подивился хватке, и согласился с ним во всём.
        О чём и думать забыл - до самого города. Встретили барку у самого моста, и приём оказали неласковый. Дюжина воинов, за главного - девка, но одета парнем. Словно в извинение перед попранными обычаями, плед кэдмановский сколот по-бабьи - двумя фибулами с цепочкой. Длинные волосы убраны в две толстые косы - воительница, значит. И быть ей, кроме как дочкой главного гостеприимца страны, некем. Вот только - не в настроении! Брови сведены, губы поджаты.
        - Накладную сюда, - в ответ на любезное приветствие. А ведь даже сиятельной назвал, по новому поветрию!
        Корабельщик протянул дощечку со странным названием. «Накладная» ни на что не накладывалась. Её вручила одна из странных девушек, которую привёз римлянин. Которая пересчитала все мешки и заглянула в каждый. И щебетала чудным озёрным выговором. Корабельщик её толком и не слушал - а чего слушать озёрную дурь? Уловил, что кусок дерева нужно отдать в Кер-Ниде, иначе денег не заплатят. Решил - и хватит, что толку голову глупостями забивать. По дороге - из интереса - пробовал смотреть. Доска доской. Дерево мягкое, вроде осины. Ножиком поцарапана. Не так, как если на ней резали что, аккуратненько. Но и не старательно, не узорно. Просто
        - царапины, чёткие, глубокие, одна рядом с другой - так, чтоб только различить. Часть доски просто перечёркнута крест-накрест. Странная, в общем, штука. Ну, да колдунье виднее.
        Со старинным ирландским письмом - не сопоставил. Привык, что письма на пергаменте пишут. Или хоть углем на тряпице! А пятна чернильных отпечатков, приложенных на тщательно отполированное место, как на грамотах-оберёгах и расписках сиды, окончательно убедили: ведьминская вещь.
        Эйлет, увидав дощечку, нахмурилась, уже скорей огорчённо: и на пергаменте огама давалась ей тяжко. Ну почему народ, что при смешении языков разжился ирландским, на котором только и чесать язычком между подружками, получил в дополнение такой алфавит? Впрочем, как раз понятно: язык дан свыше, а буковки люди придумывали, мудрецы. Хотя… Не люди. Сиды! Эйлет припомнила, как резное письмо читает Майни - прикрытые глаза, короткий полёт ладошки по доске… А ей приходится на риски глазами пялиться. Одно хорошо - ни следов подделки, ни порчи…
        А ещё - не забыть похвалить перевозчика.
        Корабельщик выдохнул. Колдовская вещица явно пришлось сиятельной по вкусу. Она сразу успокоилась.
        - Молодец, - Эйлет погладила одну из кос, - Наконец попался человек, разом порядочный и аккуратный. Осталось только мешки пересчитать, проверить содержимое - и на расчёт!
        Корабельщик переступил с ноги на ногу. Нет, когда тебя хвалят и называют честным человеком, это лестно. Когда намереваются пересчитать мешки при выгрузке, это тоже неплохо! Но зачем каждому мешку внутрь заглядывать? Это же долго.
        Так и спросил.
        - А многие твои товарищи по речному делу хитрые больно, - заявила Эйлет, - Те, что поглупее, накладные портили - да не знали, бедняжки, что второй экземпляр мне конным гонцом высылают. Я их предупредить забыла… Опять же, на каждом - палец моей ведьмы. Что груз верный, как сказано в описи. Так что мы сразу проверяли - где расхождения или порча, там и недостачу искать.
        - А вдруг она ошиблась? - корабельщик понял, что влип. И теперь пытался узнать, насколько.
        - Так перевозчик сверить груз должен, и если не соответствует - не брать накладной. Неужто тебе ведьма не объяснила? Не может быть, до тебя она восьмерых отправила - все всё поняли! Некоторые, правда, решили, что нехватку овса и ячменя можно компенсировать, намочив зерно - разбухает же! И вес прибавляется. А иные камни в мешки совали, совсем чудаки. Вот потому и проверим. Нельзя у своей армии воровать! Драть втридорога - это я понимаю, но вот так! Эх, добренькая у меня сестра. И король. Сестра велит порчу да недостачу по тройной цене в долг перевозчику писать, и расписки брать под залог судна. Король же говорит, что земля тут его, не сиды, а сам норовит, по рыцарски, небольшой поркой ограничиться. На главной улице своего лагеря. Говорит - пусть все видят, кто в стране вор!
        Корабельщик побледнел. После такого… Как дела-то вести? Лучше уж штраф! Но - в мешках всё в порядке. Кроме веса. Вдруг забудет взвесить?
        - Так что смотреть будем подробно, - продолжала разливаться воительница, - и взвесим, конечно!
        Вот и все надежды. Дочь трактирщика забыть проверить товар по весу не могла.
        - Я, - проблеял он, - это… Не совсем твою ведьму понял. И отсыпал по дороге чуток зерна одному человечку. Ну, наполовину человечку.
        - Штраф плати, - пожала плечами Эйлет, - если отсыпал чуток - ну, плата за рейс немного полегчает.
        - Десятую часть, - признался тот. На крыс и утруску решил не валить. А то и до королевского суда и позора недалеко.
        - Значит, ты залез в долги! Или предпочтёшь порку? Или…
        Эйлет наклонила голову набок. Этот купец ей глянулся. Не как жених - от "деловых людей", её уже мутило. А ведь именно среди них ещё пару недель назад собиралась искать мужа. Но вот как подсадная утка - хорош!
        Наверх шли не порожняком: с грузом из воинов. Хорошо, ветер от моря налетел сильный, тянул споро, и барка не выглядела слишком уж отяжелевшей.
        Впрочем, воинов скинули ниже по течению, и последнюю милю пришлось еле тащиться, изображая поломку рея. На месте капитану пришлось спрыгнуть на берег. Знакомая фигурка в зелёном переминалась с ноги на ногу в компании полудюжины лучников. Пледы горских расцветок, наложенные на тетивы стрелы… Увы - полосок своего клана корабельщик не заметил. А горные кланы потому и не подмяли под себя равнинников, что между собой не слишком ладили.
        - Я этих славных людей уговорил меня посторожить, - вместо приветствия начал он, - целых два клана на год придётся оставить в покое! Что поделать - война. Мне же нужно работать.
        - Людей на съедение сидовской семейке отправлять? Я не узнаю Робина Доброго Малого! Деньги ладно… Знаешь, какого я страху натерпелся?
        Человек в зелёном печально вздохнул.
        - Я сам себя не узнаю. Раньше всё получалось. Сколько зерна отдавали мне прежние короли! Для них весь товар исчезал бесследно. Оттого вояки принялись таскать с собой обозы. Саксов бить - дело правильное, но до чего же хотелось попробовать старинную схему! Не выдержал я. Но брал, заметь, немного. И ведь сработало бы. Если б не ведьмы.
        - Да, если бы не ведьмы, - эхом откликнулся корабельщик, - Но ведь теперь-то тебе ясно, что твои хитрости бьют по перевозчикам. Зачем продолжаешь?
        - Я не продолжаю, - фыркнул Робин, - я сворачиваю. Предупреждаю тех, кто идёт вниз, какие шутки боком вылезают. А то купец - человек завистливый, может другому насоветовать дурного, лишь бы самому не пострадать. А охрана мне нужда, чтоб морду не набили. Те, кто вверх поднимается.
        - Аааа, - протянул корабельщик. Про что говорить дальше, он не знал. А надо было болтать, чтоб Робина вернее оцепили. И очень хотелось помочь проказнику смыться. Ведь и верно, первый раз такое, чтоб его шалость не удалась! - Это не просто ведьмы, - заявил он, - это Неметона.
        - Понял я, понял… - потерпевший неудачу Робин выглядел растерянным, - после войны попробую договориться, чтоб не становиться ей поперёк дороги. Ну, и наоборот. А что ещё тут сделаешь? Она чистокровная сида! И штук всяких знает побольше моего, и сила у неё волшебная…
        - А то у тебя нет?
        - Есть, да с ноготь от мизинца. Я в отца умом пошёл, не волшбой… Стой-ка! Хрустнула ветка! И пусть меня засолят в бочке, как селёдку, если это олень или кабан!
        В руке тускло сверкнул широкий клин короткого меча.
        - Предатель! - воскликнул он, - Сейчас ты умрёшь!
        Но к делу не перешёл - один из лучников схватил его за руку.
        - Мы не уговаривались защищать убийцу, - предупредил, - Мешать не будем, но ты же не желаешь остаться один против… Ого! Против полусотни. Может, и правда, убьёшь этого типа?
        Рука снова была свободна, но знаменитейший мошенник Камбрии опустил оружие. Расхотелось ему в драку лезть - подкрадывалась-то не горстка разобиженных матросов с барки, а небольшая армия. Равнинники, ирландцы. То есть, тяжёлые копья и пращи. Впрочем, града камней и дротиков не случилось, значит, следовало ожидать разговора.
        - Предателем следует назвать того, кто грабит армию, которая защищает весь Дивед… Эх, Робин, а я про тебя сказки слушала! Мол, надувает только злых да богатых…
        - Если ты скажешь, что Неметона добрая и бедная…
        - А кусок изо рта солдат рвать, это как? Они злые? Все? И богачи, как один?
        - Я брал немного, - начал оправдываться Робин, - войску без вреда. Всегда берут запас. А мне было интересно!
        Эйлет пожала плечами.
        - Лить кровь не будем. Почтенные воины - вы как хотите, но или зерно в магазин сейчас вернёте, или - коли оно вам так нужно, что жить без него нельзя - тройную цену обязуетесь уплатить. Честью клана, под запись. Кто сколько - меня не волнует. Взялись защищать Робина - возьмите на себя и его долги. Так своим и передайте. А запас - он не для разворовывания. Он - на случай, если нам лишний день на месте простоять придётся, например.
        В лагерь возвращались сумрачные. Знаменитого пройдоху к ногтю так и не взяли, отношения с горцами - хоть и не до крови, да попортили. Кое-кто ворчал, что лучше уж кровавая свара - да вернуться со славой. А горцы… Сами зерно продают, сами воруют по дороге, сами воров укрывают. С такими союзниками врагов не нужно!
        Воины горских кланов не обращали внимания на хмурых гленцев-тыловиков. Ну, не задалось у них что-то. Так и понятно - нормальные люди все припасы с собой тащат. Даже если король зовёт больше, чем на шесть недель бесплатной службы - всей разницы, что за остальное деньги платит. А потому проводили взглядами, да и вернулись к кострам, на которых шипели уже раз опорожнённые котлы. Теперь в них варилась вода - а кое-кто уже отмерял в кружки жареный ячмень. По новой моде. Большинство этих воинов были ирландцами, особенно падкими на новизну, мистику - да вообще на что угодно, лишь бы исходило из древних холмов. А повод собраться у них был. Вот и стояли кругом вокруг одного из костров, да уговаривали:
        - Не ломайся, как девка. Расскажи. Сама же приедет! Значит, нужно знать, о чём при ней лучше не говорить. Да и любопытно. Там как, наветы были, или правда?
        Воин, что рассказал историю про двух невест, был уже не рад, что ввязался в спор с ирландцем. Теперь к костру его десятка прибились соотечественники короля и требовали подробностей. Теперь вот им понадобилась песенка невесты-соседки.
        - А теперь уже и не разберёшь, - вздохнул горец, - после того, о чём в песенке пелось, лет триста прошло. Остались от той истории легенды, а от легенд - детские сказки. Опять же, произошло это далеко на севере, аж в Гвинеде! Сами понимаете, до наших мест немного донеслось, да через третий пересказ. Так и вышло, что филиды вещают одно, барды поют иное, а матери детям на ночь и вовсе третье рассказывают. А самое смешное - я толком не помню ни преданий, ни баллад, ни сказок. И коли уж начну байку, так в ней будет по кусочку от всего, кроме, разве что, правды. Вот, я вас предупредил. Слушать будете?
        - Ты нас присказками не корми. Выкладывай, что знаешь, - отвечали ему.
        - Ну, сами напросились! Было это лет тому, опять же, триста. Как раз, когда Максим Великий ушёл с войсками на континент, да там и сгинул. Я так понимаю, его сыновья на тот поход подбили - то ли младшие, что боялись малое наследство получить, то ли старшие, желавшие кусок пожирнее - бог весть. Но были и те, кто своим уделом был доволен, остался на родине - ну и остался жив. Главного меж собой они так и не избрали. Один из таких и правил Гвинедом. Вот за него Дон, как из Ирландии приехала, и вышла замуж. Немайн закопалась в библиотеку, Гвидион начал готовиться править государством, да так, что чуть Манавидана не переплюнул. Впрочем, нравы тогда были куда как вольней - так, что иные ещё спасибо говорили за улучшение породы. Гвин охотился да воевал - из песни слова не выкинешь - с пиратами из Улада и Лейстнера.
        - Уладцы - это ууууу! А лейстнерцы совсем негодяи! - откликнулись О`Десси. Откуда бы не происходили сами, вслед за королём они предпочитали считать себя мунстерцами. То есть людьми не больно хитрыми, не больно работящими, не больно драчливыми, зато душевными да верными. И самую малость упёртыми. Вот как Немайн. Хотя она, вроде, и коннахтская сида…
        - Она, прежде всего, камбрийская сида. Как вы - камбрийские ирландцы. В общем, семейка жила - и глвным в ней, как это ни странно, оказался именно человек. А вот кем вышли дети короля-римлянина и Дон, уж и не скажу. Почитаются за сидов. Видимо, их кровь крепче. Но годы своё взяли. Дон овдовела. И тут же снизила налоги… Наёмники разошлись, кланы чужачку не слушались, сыновья отбились от рук, а старшая дочь собрала вещички и ушла неведомо куда.
        - В камыши?
        - Может, и в камыши, только это ещё до Артура было. И даже до саксов. Кер-Легион тогда был наш, и управлял им легат Кунеда, чистокровный бритт и хороший римлянин. Он же отвечал и за северный вал - а тот, как вы знаете, и до сих пор местами стоит. Вот легат и видит - непорядок в тылу, разобраться нужно. Ну, собрал отряд, задавил мятежи, прижал разбойников, кланы согласились посылать воинов помогать оборонять вал и гонять пиратов. Возвращается домой - и обнаруживает в своей постели одного из братиков рыжей и ушастой. Любовнички то краснеют от стыда, то бледнеют от страха, и невнятно блеют про высооокие чувства.
        Кунеда, как я уже говорил, был бритт и римлянин разом, значит, человек спокойный и рассудительный вдвойне. А потому он велел парочку взять под стражу, и повёз обратно в Гвинед: в качестве подарка для Дон. Он ведь и прежде наведывался по разным делам, давал советы и вообще числился другом семьи - и решение предложил дружественное. Мол, я остался без жены, а сам ещё мужчина в самой силе. Давайте-ка породнимся, да я половину земель в приданое отхвачу, и с остальными помогу управиться.
        - Эй, погоди, я что-то слыхал про "хранительницу ног"… - встрял один из товарищей рассказчика.
        - Так это у северян обычай такой, - пояснил тот, - брачный. Жених ноги на колени невесте водружает. И так сидит на пиру. Бочком. Кто пробовал - говорят, есть при этом неудобно до изумления. Ходят байки, что раньше невеста жениха разувала, но ноги у северян вонючие, и они решили поменять обычай, чтоб гости не разбегались.
        - У них не только ноги вонючие, - уточнил один из О`Десси, - так что невесте могу только посочувствовать. И вполне понимаю, почему девки с берегов Клайда и Твида вешаются на шеи нашим парням. Наши чище.
        - Вот жена Кунеды тоже так решила, - усмехнулся горец, - и всё-то шло по её… Дон согласилась на обмен! У неё войска не было, у Кунеды было, разговор шёл пока добрый. "Ну," - говорит северянин, - "Зови свою старшую, Немайн!"
        - А Немайн-то и нет!
        - Вот именно, - рассказчик подмигнул подыгравшему ирландцу, - нет. Ушла, и, видимо, не зря - что-то мне кажется, с Кунедой они б не спелись. Ну, Кунеда не уныл, велел позвать другую, Аранрод. Ан та прийти не может - от волнения схватки начались, рожает! Приуныл северянин. Спросите, говорит, от кого хоть детишки? Выяснилось: от брата Гвидиона. Эту парочку, стало быть, тоже под арест. Под домашний, в той же комнате, в которой близнецы уродились.
        А легат стал думу думать. И решил, что по-хорошему честь ему восстановить никак уж не удастся, так что придётся по-плохому. Но убивать никого не захотел. Взвесил вину, и сказал: "Ежели жить хотите, так опозорить себя вы должны сильнее, чем меня. А поскольку оскорбление вы мне нанести через запретную страсть, так и наказание будет вам соответствующее…"
        И велел тому брату, что жену чужую соблазнил, поступить с тем, что прижил детей от сестры, как с женщиной. Троекратно.
        Дон как услышала приговор - стала просить. Без толку. Колдовать было начала - но у Кунеды было с собой полторы когорты британских ветеранов Двадцатого легиона - а это был лучший легион Империи! Скрутили её и кляпом заткнули.
        "Ты тут больше не королева", - заявил ей Кунеда, - "Раз до такой неправды допустила…" Тут сида снова взмолилась - чтоб ей хоть позора не видеть! Сыновей своих она знала, и угадала верно, умереть с честью не захотел ни один. Проделали они, что велено было, на виду у всего войска, и всех гвинедцев, кто желал смотреть. Три раза. После того никакой власти у них уже не было, так что оставили им по поместью на прожитие, и по пять тысяч голов скота…
        А их мать отвезли к ближайшей границе, сунули котомку с краюхой хлеба, - и с тех пор о великой сиде Дон в Гвинеде не слыхивали.
        Королём Гвинеда Кунеда стал сам, и нынешние короли, и настоящий, и лизоблюд нортумбрийский - оба от него происходят.
        Гвидион и дальше жил с сестрой, как с женой. И сейчас живёт. Только позора не выдержал, ушёл из Гвинеда. И вообще на бриттов зло затаил. Так, что от великой ненависти и за ум взялся. Тут и саксы пожаловали. Стал он им помогать, и много пролил нашей крови. Говорят, саксы потому и не двигались полсотни лет после горы Бадон, что в той сече Артур опозоренному сиду глаз стрелой выбил, и стрела до мозга дошла. Ждали, пока оклемается. Они же без него никуда: жертвы приносят и называют - Вотаном.
        Рассказчик умолк. У костра молчали. Пока один из ирландцев не хлопнул рукой по колену и не подытожил:
        - Понял.
        - Чего ты понял? - спросили его.
        - А отчего Господь наш отказался выходить с Одноглазым на поединок, хотя тот и вызывал. Зазорно!
        Собравшееся у костра воинство грохнуло хохотом. И понемногу рождалось ощущение того, что им - саксов не побить - тоже зазорно. Почти как цену кунединой чести выплатить!
        Хотя бы потому, что поутру, опровергая ворчание не верящих знатоков, на правом берегу показались значки гленской армии. Началась обычная встречная суета. Довольно хорошо организованная: сиду с ученицей встречали отец и сестра, а её армию - заранее разбитый лагерь и магазин. Обычные уже хлопоты разом перелетели на широкие плечи Ивора, да на хрупкие - Нион Вахан. Пронзительный голос, которым Луковка принялась распоряжаться, был настолько похож на командные покрикивания Немайн, что постоянно приставляемая формулировка: "Голосом Неметоны!" стала пониматься буквально. Распоряжалась бы сама - наломала б дров, пусть и насмотрелась на то, как разбивает лагерь сида. Но рядом неизменно находился Ивор, который выручал в затруднительных ситуациях. "Девочке нужно учиться не разбивать лагерь, и даже не командовать - слушать", - объяснила ему Хранительница, - "И доверять. Хоть кому-то, кроме меня…"
        Для начала - вполне годился легат, человек, надёжный по должности. Который находил, что его, по сути, команды, поданные рассекающим воздух звоном "голоса богини", что самой сиды, что её странной подруги, приобретают дополнительный вес. Как и он сам. Многие заметили, что самые сложные вопросы обустройства временного походного быта и богиня-то решала с его слов.
        Ещё оказалось хорошо, что ирландцы теперь знали, о чём молчать - и когда почитающий старых богов Харальд проходил мимо - про непотребства всякие словечка не звучало. Пусть сейчас он служит Неметоне, но уважать Одина это ему ничуть не мешает.
        Анна, сразу, как соскочила с колесницы - большой, шестиколёсной - отправилась в город. При наличии нормальных домов и хорошего укрепления располагать госпиталь под шатрами за жиденьким частоколом додумался бы разве жесточайший формалист, цепляющийся за каждую букву писаного наставления. Мэтр же Амвросий всегда предпочитал живой опыт. Не только свой, да и римские книги он почитал основой лекарской мудрости - и всё таки школа у него была другая. А потому лучшей ведьме клана - всё-таки ведьме! - следовало присмотреть за тем, что он успел натворить, и уговорить исправить немногие возможные упущения.
        Здание он занял правильное - городские бани. Сооружение большое, снабжённое запасом воды, легко и целиком протапливаемое. Чего искать лучше? Первым встреченным знакомым оказался сын мэтра, Тристан. Разумеется, при отце - братья с собой не взяли. Мальчишка выстругивал дощечки для шин. Перелом - не самый редкий вид боевого увечья.
        - Пришла смотреть? Ну-ну. У нас и свои ведьмы есть, - сказал через губу, - Аж три.
        - Аннонские язычницы? А Бриана где?
        - Уже не язычницы, - сообщил мальчишка, - Все три крестились. Сестра осталась дома. Нельзя город бросать без медика. А если ты аннонок изводить начнёшь, так знай - они под защитой Майни!
        - Ясно… - Тристан настроен ершисто, так и не всё ли равно? Анна огляделась. Отметила - стеклянные окна укреплены деревянными ставнями, некоторые стёкла вынуты и заменены деревянными форточками, чтобы можно было проветрить палату. Из-за перегородки доносятся знакомые запахи травяных сборов, щебет на смеси местного и ирландского. И ни единого латинского словечка, которых она нахваталась у мэтра за годы дружественной конкуренции. Сердце уколола ревность. Уколола и отошла. Лечить людей - и не только людей - славное ремесло, оно всегда ей нравилось. Но - впереди ждало новое и интересное, захватывающее и величественное. А знакомое да домашнее - не для неё! Уж не от того ли, что стала первой, что учиться не у кого было, так набросилась она некогда на заглянувшую сиду? Не из-за прокормления же дочерей, в самом деле! Первая ли, вторая ли, ведьма всегда заработает и на мясо, и на масло, и на хлеб! Настроение стало солнечным.
        - Пойду, познакомлюсь с коллегами, - блеснула латинским словечком, как камушком в колечке, - с младшими. С чего мне их изводить?
        Младшие, судя по запаху, начали перегонку кернода - сложной смеси экстрактов для обезбаливания. Отличный состав - вот только длительного хранения не переносит. Масла - которые и отделяются перегонкой - легко испаряются. Но и у неё есть небольшой подарок. Который местные ведьмы не воспроизведут. Да и ей самой придётся ждать весны и франкских кораблей, которые привезут молочко альпийских маков. Но сида решила пожертвовать частью запасов опиума ради этой битву.
        Только не забыть предупредить мэтра и его помощниц об опасности средства! Чтоб несколько раз подряд не давали из жалости…
        Тристан проводил ведьму завистливым взглядом. Вот ведь повезло - в броне и с копьём будет совершать подвиги, и стоять о правую руку Учителя, и разговаривать с ней каждый день и каждый час, наверняка про важное и интересное. А ему - деревяшки строгать, да льняное полотно варить, да железный ящик с отцовскими инструментами жарить. И даже поговорить не с кем!
        Отец занят. Занят всегда, только иногда говорит, что сделать. Коротко отругает, если сделал что не так. Всё. Тристан пытался обратить на себя внимание хотя бы отказом от работы и шалостями - но отец просто поручал его работу другому. Но очень быстро выяснилось, что Тристану не с кем поговорить во всей армии, и даже охочие до историй о «верхней» жизни аннонки слушать его не хотят. Которая помладше, так даже "пустым местом" назвала.
        Пустым местом Тристан быть не хотел. Стал исполнять всё, что поручал отец, старательно. А если оказывался свободен - предлагать помощь травницам. Трудился без души, но - аккуратно. А скуке сказал, что это наука - из необходимых рыцарю. Помочь раненому товарищу нужно уметь. Это всегда пригодится.
        Дня три назад принесли раненых - воинов передового отряда. Тристана, доказавшего равнодушную аккуратность, приставили к раненому рыцарю - пока к одному. Который в промежутке между забытьём и болью коротко рассказал: если бы не Немайн, саксы бы уже были здесь. Что сделала, как - ничего не сказал. Но надежда услышать продолжение истории про Учителя неожиданно привязала лекарского сына к раненому.
        И он уже не слышал за спиной тоненьких шепотков травниц: "Парень, а какой заботливый!" И солидного покряхтывания заходящих на перевязку легко раненых: "Из него может выйти толк. И сиде недаром глянулся…" Просто делал рыцарское дело - помогал товарищу.
        А на выстругивание шин он теперь тратил редкие свободные минуты. Просто потому, что услышал мимоходом оброненное отцом: "Полотна и шин никогда не бывает достаточно!"
        Анна под этим высказыванием тоже подписалась бы. Однако, в отличие от Тристана, за годы практики привыкла к тому, что жизнь пациентов - это одно, а её жизнь - вовсе другое. Потому, передав опийную настойку и убедившись, что аннонки достаточно знают травное дело, успокоилась и направилась к лагерю. Найти свою палатку труда не составляло - лагерь маленького гленского легиона был во всём подобен лагерям римским. Правда, подразделения оказались неодинаковы - очень уж много народа пристало по дороге. Теперь эта вспомогательная когорта занимала половину лагеря - отчасти из-за численности, отчасти из-за меньшей организованности. Не то, чтобы Нион не старалась. Но сколотить из толпы добровольцев что-то боеспособное, на марше, за двое суток, при постоянном пополнении сырыми людьми? С такой задачей и Траян бы не справился. Разве - Цезарь.
        Но эти люди, спокойно варящие себе суп из бобов и баранины, были так же нужны, как и все остальные в этом лагере. Они могли стоять на стенах. Могли строить полевые укрепления. Могли сражаться и умирать за отечество - даже не по долгу перед королём и кланом, а по собственному выбору.
        На главной улице лагеря человеческое мельтешение всегда несколько ограничено, и за тем внимательно следят дежурные - она для гонцов и командиров. Но она-то как раз командир! Анна задумалась: а не переменить ли ведьминскую распущенную копну на воинские косы? В молодости носила… В молодости? А теперь что, старость? Под глазами синё от недосыпа, но морщины куда-то подевались. Потому как старость - это как раз то, что было до появления сиды. Жизнь без новизны, надежды, целиком уместившиеся в детей. Тут никакие маски надолго не помогут!
        Но ведь смогла! Пробилась к сиде, стала чем-то другим. Новым. Может, потому, что никогда не видела себя только ведьмой? Всегда что-то было: колесницы, охота, дела клана… Семья. Её семья! Может, судьба нарочно послала ей тогда вдовство - к нынешним временам готовила? Чтоб отвыла, отгоревала - да нашла себе нынешнего… Чтоб и в семье была главной, и было, к чьему плечу прижаться после выездов к больным да к скотине. Согреться телом и душой. Без этого доброго тепла, не то чтобы послушного - нет, терпеливого и невозмутимого - кем бы она стала?
        Анна шагала легко и уверенно. Ведьма ходить умеет - не всюду и не всегда проедешь верхом, а Первая в клане - это ведь не просто самая умелая. Это та, которая больше всех пользы клану сделала. И вреда его врагам, не без того…
        Уже подходя к палатке, расслышала знакомый запах овсяных лепёшек. Очередь стряпать была за Эйрой. Которая, разумеется, давно изучила пристрастия сестры. Впрочем, нелюбовь к овсяной каше не обязательно означает неприятие и всех прочих блюд из овса: тот же половинный хлеб, из смеси овса с ячменём, сида ест и не морщится.
        Эйры внутри не оказалось.
        - Я младшую ученицу отпустил. Дай, думаю старшую побалую… Мне, знаешь, за ученицами сид ухлёстывать пока не доводилось. Интересно!
        Анна хлопала глазами, разглядывая мужа, недолго. Потом упёрла руки в боки.
        - Ты чего тут вообще делаешь? Из двоих кормильцев у семьи, одна в походе - больше, чем достаточно! Ты подумал, что будет с детьми, если мы не вернёмся?
        - Думал, - хмыкнул тот, - Вот не поверишь - думал. И надумал, что старшенькие уже взрослые. Выживут, и о младших позаботятся. Клан поможет. Опять же, если ты погибнешь на службе у Немайн - та о семье позаботится. Обещала же дочерей в ученицы взять. А мне твою честь ронять неохота. Ты ведь ученица сиды, числишься, значит, как рода Дэффида копьё. А от Анны верх Иван кто пойдёт? Никого не выставить - стыдно. А если обидел, нарушив уговор - можешь со мной развестись.
        - Негодяй… - а сама обняла. Вот так, как и любила всегда - чуток сбоку. Чтоб не виснуть на шее, а вдоволь потереться о шершавую щёку, - Так я тебя и отпустила! Тебя ж, кажется, ученицы сид интересуют? Так куда ты от меня денешься!
        Анна ещё припомнила - кто ставил палатку. Кажется, Эйлет лично. Девчонка серьёзная, можно доверять. И надеяться, что не рухнет. Оставалось высмотреть, в какой стороне постель. Любая. Всё равно они одинаковые…
        До возвращения Немайн оставалась целая стража.

* * *
        Дэффид окинул взглядом собравшихся за столом. Половина семьи. Уже завтра - останется меньше. Эйлет с полусотней топоров уйдёт вверх по течению - строить мост. Остальные разойдутся по работам - и он их увидит разве у котла. После, правда, будет день сравнительного отдыха. Предбоевой. Когда не нужно будет работать до упада - а вот мелких хлопот будет - море.
        Особенно - у вождей. А они теперь все - вожди.
        Эйлет - острое лицо, сжатые в щель узкие губы. Мужская одежда. Ходит вразвалку - как всадник, а не моряк. Три сотни человек, полдюжины погостов, три больших волока
        - все её. Самого Робина поймала за руку. Ни медяка не потеряла зря. Была бы парнем, Дэффид бы точно знал, на кого оставить большое дело. Не трактир, а новое: сенат, иноземную торговлю, плавильни и сукновальни. Впрочем, она уже сама нашла хорошее дело. Волоки в верховьях - дело доходное. А если ухитриться связать не только реки, текущие на юг - так можно станет получить своё с торговли и войны не только в Камбрии. Жаль, в войске нет никого из Поуиса - горное королевство как раз контролирует верховья. А иной сынок многодетного принца или младшего короля мог бы и согласиться поменять наследный клочок земли на звание принцепса всего Дехейбарта да торговую империю.
        Эйра. Огромные - дома таких не было - глазищи горят азартом и интересом. Сквозь усталость, через настороженность, что не отпускает даже в семейном кругу. Коса одна - зато в неё вплетена не жалкая лучная стрела, а дрын, каким стреляют
«скорпиончики». Чтобы все видели - легат Эйра верх Дэффид поведёт в битву все семь колесниц Диведа - по одной от клана, да её. О, разумеется, она будет слушать свою колесничую, Анну Ивановну, очень внимательно. Как младшая ученица, как добрая подруга. И как начинающая ведьма - опытную.
        Кейр - весел и бодр. Звёзд с неба как раньше не хватал, так и ныне ничего не изменилось. Но - парень хороший. Не трус, верен, в делах не без хитринки. С трактиром управится, да только что теперь трактир. Главное - те парни, что встанут в первую шеренгу лучников, смотрят ему в рот и чуть не молятся на бравого командира. Командовать лучниками клана в его возрасте - честь большая, хоть и с червоточинкой - на эту должность никогда не назначают лучшего стрелка. Потому как стрелять ему и придётся меньше всех. Впрочем, Кейр никогда не стремился быть самым первым. Он получал гораздо большее удовольствие, когда его признавали достойным в ещё одном, новом деле.
        Анна. Ученица - значит, тоже член семьи. И даже как срок учения выйдет, будет числиться в ближнем свойстве. Вот мужа её пустили на семейные посиделки скорее от недоумения. Выгонять из шатра показалось неловко. Ну не случалось до сих пор в гильдейской и ведьминской практике семейных учениц! Вот и сидит - как это по латыни? - прецедент. Сам, кстати, понимает, вот и помалкивает. Жену разглядывает. Будто год не видел. Ну, да любит он её… Дэффид представил, как вернётся к Глэдис после похода, с победой. Хорошо! И особенно хорошо - проскочить мимо торжеств, сразу домой. А эти вот и перед боем сподобились.
        Немайн. Вот уж сегодня - точно, не Немхэйн-Неметона, а Майни. Радость ушастая! Та, что принесла горькую, как мёд с вересковых полей, славу Британии на голову новой семьи. Болтает взахлёб, развернула по уху на сестру, и сама трещит сорокой. Ей-то всё нормально и привычно. Которая у неё битва впереди? Сотая? Тысячная? И всё-таки
        - проскальзывает предбоевая тоска. В старательной радости, в ненапускном счастье свидания с родичами. Пусть епископ говорит про жизнь равно вечную - что для обычного человека, что для ушастой. Умирать страшно. Даже тому, кого скоро ждёт старость и та же смерть. Кем же надо быть, чтобы раз за разом ставить бесконечную сидовскую жизнь на военный случай, на собственное мастерство, на мужество и умение товарищей? Как надо верить - в новую семью, в новый свой народ? В свою правду?
        Дэффид тряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение.
        Все три дочери - число для легенд - в белом. Даже плащи снеговые - королевская служба любит алый цвет, но Немайн-то не королева. Цвет радости. И - на Дэффида вдруг потянуло сквозняком - смерти. Только трёхцветные ленточки под фибулами напоминают - девочки помнят, кем были. Кто они до сих пор есть. И ходят пока по грешной земле. Сида. И сёстры сиды. Не боги, не люди. Да, он и Кейр - отныне тоже герои. Вот с самой поры, как породнились с сидой. Что так будет, Дэффид понял с самого начала, и принял. Для себя. Но превращение коснулось всех. Эх, а того ли он хотел для своих девочек?
        Майни почувствовала странный взгляд отца первой, развернула ухо. Мгновением позже
        - и голову, но Дэффид уже улыбался, опорожняя в чаши бурдюк с дорогущим африканским вином.
        - Припас - как раз ко встрече, - объявил, как ни в чём не бывало, - То есть купил на ярмарке - на всякий случай, а тут и пригодилось. Хорошее вино, прошлогоднее. Более молодое до нас, увы не добирается. Но и это еще не испортилось. Так что - по чаше. Как раз половина выйдет. Вторую выпьем после битвы. Ну, за победу!

* * *
        Нион сидела в личном шатре. Неподалёку веселилась семья богини - а ей достался котёл с кофе, навощённая доска и стило. Одиночество? Что это - для той, у кого каждый миг богиня в голове? А если наполнить кружку горячим ячменным варевом - так и совсем хорошо. Завтра - будет работа, тяжёлая и грязная, а ночами - тревожное ожидание саксонских соглядатаев. Потому этот вечер был особенно ценен - как возможность спокойно поразмыслить. Не просто радоваться разливающемуся по телу теплу, мягкой подушке под ногами и некусачему пледу - выпросила ношеный у Эйры, новые все злые - не перебирать в голове воспоминания, не подставлять на своё место богиню - или другого человека - а именно мыслить.
        Трудная наука - но те, кто учится этому с детства, могут и не достигнуть вершины. Да и зачем им? Для приземлённых бытовых дел? А ей нужно. Потому как у Неметоны есть для Нион работа. Новая и интересная. Нет, богиня её не бросит, если у глупой Луковки не получится. Но - хочется всё сделать. Хочется быть полезной. Не просто голосом, как обычно - а самой по себе. Для этого нужно учиться. Не на ведьму - Нион хихикнула - совсем не на ведьму. Но - на кого-то очень похожего. Подобия-то - ведьминская игрушка.
        Ей же приходится делать и исследовать именно подобия - но не людей и вещей, а отношений. Запоминать и испытывать маленькие кирпичики, из которых состоят любые отношения. Которыми оказались не любовь и дружба, не ненависть и злоба, не жадность и щедрость. Всего лишь: истина и ложь. Как только услышала - поняла: иначе и быть не может. Только истина и ложь правят миром. Да ещё неизвестность, и маленькие штучки, превращающие одно подобие в иное: «и», «или», «не», «если». Ей, чтобы научиться быть не просто голосом, следует всё это понять.
        Но не утратить способности чувствовать, как раньше. Опасность такая есть, Немайн предупреждала. Потому, решив новую задачу, Нион Вахан заглядывает в место богини, спрашивает, всё ли в порядке. И, решив очередную задачу логически, Нион непременно проверяет её чутьём. Иногда ответы не совпадают. Тогда она отставляет вопрос в сторону для богини. Чтоб спросить у неё лично - нет ли ошибки в построении подобия.

* * *
        "Нам нужно три дня". Принц Рис осторожно выглянул из-за завала. Да, саксы теперь уже не разворачивают строй. В который уже раз. Просто остановили колонну, легковооруженные спешат к лесу. Вслед за ними - редкая цепочка бондов. Лес слева, справа болото. Там лучников не обойдёшь. На дороге - два завала - один за другим. Вот в этом - новизна и хитрость. Первый никто не защищает. Почти никто: копьё с флажком.
        Зато за вторым - лучники. Плечо к плечу. Соваться в лоб на первый завал уже отучены - два раза кровью умылись. На третий обошли через лес. Что означает: командир у них не гений, но и не дурак. Первую неудачу, когда его молодцы с копьями и топорами лезли через первый завал, чтобы сразу же получать стрелы - по очереди, да не прикрывшись как следует щитом - за случайность не счёл. В другой раз послал окольчуженную гвардию, которая осторожно и неторопливо растащила заграждение большими топорами. Выстроил штурмовой отряд, сложив из щитов «стену» - для того, чтобы подойти к совершенно пустому укреплению. Всё получилось ладно, без потерь. Саксы свистели и улюлюкали вслед бриттским трусам.
        У которых в головах торчало одно: "Нам нужно три дня." Слова короля, но в них за широкими плечами Гулидиена прячутся уши хитрой сиды. Большая армия будет два дня копать - и день восстанавливать силы перед битвой. Граф Окта… Как бы ни предупреждали сида и жена, что любой посол - змея, кусающая пригревшего на груди, сейчас полусакс скорее напоминал волка - с остатками своих людей и импровизированной кольчужной конницей ополчения ухитрялся и колодцы вычёрпывать, и фланги прикрывать, всякий раз, когда начинало тянуть жареным, появлявшийся, словно по волшебству.
        Может, и верно, колдовал. Мало, что слова из него сыпались непонятные - с саксами в бою и не такое бывает, так граф ещё и понимал половину того, что нёс! Но дело делал хорошо: доброй колодезной воды вражинам не досталось. И если королевская гвардия да уэссексцы не ленились каждый вечер да каждое утро кипятить воду, а по выступлении - наливать ею фляги, если даже ополченцы-бонды не брезговали сдабривать речную воду уксусом, а кипяток готовили позже только потому, что их котлы ехали в обозе, а не на плечах поочерёдно меняющихся гвардейцев - «дикие» переселенцы с континента, привыкшие к более суровому климату да целебной талой воде, преспокойно набирали фляги прямо из текущих поперёк дороги рек, просто зайдя на несколько шагов выше брода. Обычно слегка политого кровью их товарищей - и их врагов. Принц Рис не сдал без боя ни одной переправы, и на реках выиграл больше суток. Жаль, что позади их осталось мало, да маленькие.
        Неразборчивость в питье сыграла свою роль - многие, приехавшие за британской землёй, маялись теперь животами. И обильно унавоживали эту самую землю. Не то, чтобы совсем не бойцы - и всё-таки сил у них будет поменьше, а значит, пожарная команда делает правильное дело.
        И всё-таки три дня - это многовато. Хотя бы потому, что особых сюрпризов в лесу нет. Значит, придётся… Дождя нет уже несколько дней. В конце концов, укрепятся здесь саксы - всё сведут под пашню. Да и лес - не колодцы, за такую обиду можно заплатить деньгами или товаром, как за то же сено. Принц услышал торопливый перестук копыт, конское фырканье. Граф Окта опять успел вовремя.
        - Ветер западный, - мерсиец понял, к чему все приготовления, с первого взгляда, только причину заминки определили неправильно, - Ольху Неметона простит, за остальное жертву принесём. Лучше так. Я устал менять своих людей на мили и часы. В старые времена деревья сражались в битвах - почему не теперь?
        Приставших к отряду бриттов он теперь тоже считал своими людьми. Впрочем, отряд теперь таял быстрее, чем пополнялся.
        Рис продолжал из-под руки следить за саксами.
        - Что ждёшь, мой друг? Вдруг ветер переменится, и их войско не наглотается дыма? Или ты не хочешь губить деревья, как христианин? Есть какой-то запрет? Я могу отдать команду.
        - Запрета нет, - Рис вздохнул. Другого решения не было. Но вольно же Окте палить леса в чужой стране! - И команду запалить сено и хворост я отдам сам. Просто я хочу, чтобы некоторое количество саксов втянулось в лес.
        - Они успеют сбежать, - пожал плечами Окта, - роща-то разгорится не сразу.
        - Пусть. Я думаю, врагов следует приучить бегать. У их конницы уже появился нужный навык, пора бы заняться и пехотой. Им стоит привыкнуть удирать. Сперва от огня - а там и от нас.
        Окта кивнул и повернул коня. Его ждал очередной колодец. А роща - про рощу сложат песню.
        На прощание один из рыцарей выскочил к самому завалу и выстрелил по строю Хвикке. Окта сморщился - дальность камбрийских луков враги, хотели они того или нет, изучили за последние дни очень хорошо. Но… тонкая лёгкая стрелка, неспособная кого-либо убить, вонзилась в гриву поднятого на шесте над неприятельской колонной вепря.
        - Кто этот воин? - поинтересовался граф, - Если мне доведётся снимать осаду с крепости, я буду знать, кого просить доставить осаждённым послание.
        - Сэр Кэррадок, рыцарь Гулидиена, - охотно сообщил Рис, - Он, кажется, действительно лучший лучник Диведа. А то и всей Камбрии. Среди конных, конечно. Кстати, он одно время за сидой ухлёстывал. Безрезультатно.
        Окта ещё раз оглянулся - на возмущённые вопли врагов. Они всё-таки пошли на баррикаду! Чтобы бежать от огня. Какое уж тут «безрезультатно»! Сиде простой рыцарь, конечно, не пара, но подарок меткий сэр явно получил. Не тот, на который рассчитывал. Потому и не замечает…

* * *
        Две тысячи лопат. Семь тысяч рук. Три дня. Немало. Особенно если копать посменно - смена спит, смена сторожит, смена машет лопатами. Отличными по местным меркам деревянными лопатами. У иных лезвие оковано железом - но таких мало, совсем мало. А деревянные быстро ломаются, и не берут плотный дёрн заливного луга.
        И части тех, кому выпало сторожить, приходится хвататься за топоры, и разрубать узлы из трав, по сравнению с которыми узел разрубленный Александром - сущая безделица. А внизу - хлюпающая влага.
        - Передайте графу Роксетерскому - его насос нужен здесь!
        И всё равно - воды по пояс, грязи по уши.
        Полторы тысячи шагов неглубокого болота. Полторы мили каналов. Восемь миллионов модиев влажной земли. И время - воде уйти, земле высохнуть, людям отдохнуть.
        Гулидиен оказался настоящим валлийцем. Он предпочёл возможность маневра укреплениям. А потому тех, кто рекомендовал вбивать ряды заострённых кольев, и вообще делать работу попроще, заткнул одной репликой.
        - Проще всего - умереть. Кто хочет жить - будет работать!
        А быки моста уже обвязаны хворостом. И барки, возившие припасы, получили новую работу - Эйлет повела их выше по течению. Если гонцы доберутся вовремя - может получиться очень красиво! Но теперь главное - выстоять, значит, армия не должна иметь оглядки назад.
        Анна оглянулась на сиду. Вот кому грязюка на лице даже идёт. Милашка-замарашка. Машет лопатой, как все. Правда, помогает выбрасывать из канала уже разрыхлённый грунт.
        А вот Эйра наверху, с дощечкой и стилом. Чистенькая! Повезло. Не потому, что сестра Немайн - потому, что вытянула длинную соломинку. Анна хмыкнула, вспомнив, как угадала - длинную. А вытянула - короткую. Больно после вечера с мужем у неё настроение было солнечное. Такое - что не к добру долго хранить. Не то нечистый приревнует. Вот и уступила везение другой.
        - Канал Дэффида покрыт, - докладывает, - толстым плавником, начали маскировку. На центральном, короля, ещё треть работы по длине, и по глубине хорошо. Третий… Сама видишь.
        - Вижу… Эй, парень, что с тобой?
        Один из рабочих наклонился - а вместо того, чтоб разогнуться, так и упал ничком в холодную воду. Ту, что сначала была рыжеватой и ужас какой ледяной, а теперь чистая и чуть теплее. Сида мгновенно повернулась, одним рывком вытащила бедолагу из воды за шиворот. Отвесила пару оплеух.
        - К Амвросию, - вырвалось у Анны.
        - Нет, - отрезала сида, и в глазах сверкнули тысячелетия, - иначе многие захотят - в больничку. Кто послабее духом. Саксы, они послезавтра, а каналы - сейчас. Пусть отдохнёт полчаса - за счёт сна. И хватит. Как земля?
        Болотные лучники постоянно проверяли качество грунта. Опыт был - скот водили по болотам, поди, не реже людей.
        - Уже можно. Если осторожно и шагом. Может, ну его, третий канал?
        - Нам нужен не шаг, нам нужен галоп… Стой! А колья?
        - Колья вбиты. Но если…
        - Если - нам будет всё равно, есть там колья или нет!
        Снова лопаты. К вечеру работа будет окончена. Ночная смена перекроет канал, а перекрытие искусно укроет дёрном. Что сида делает, если её прижали к болоту? Убирает болото. Вот только это заклинание Неметоны, как и все другие, требует солёного пота и мозолей. Недаром сама старается.
        Епископ - тот сам лопатой не махал. Но - спустился во рвы, и подбадривал паству притчами. По возрасту - вполне извинительно. А вот батюшка Адриан лопатой не побрезговал. Смену, правда, стоял половинную - так потом ведь в госпиталь шёл. Раненых утешать. Вот уж кто не видел в победе над болотом никакого волшебства. Его смущало другое.
        - Великолепная, - "дочерью моей" или "рабой божией" святую и вечную он называть избегал. Спасал светский формализм, вполне заменявший формализм церковный, - ты уверена, что вы с королём всё решили верно? Ведь единственный пример, известный из истории - это Гавгамелы!
        - Я похожа на Дария? - августа размазала грязь по лицу. Нет, другие же ухитряются как-то извозюкаться в меру! А эта… Словно и вправду сида - а сиды, по местным понятиям, иногда превращаются в свиней! Правда, потом мыться побежит. Единственная её привилегия сейчас - бочка с холодной водой. Слишком холодной для остальных.
        - Я его не видал, - хмыкнул викарий, - но только он разравнивал поле для колесниц.
        - А заодно и фаланге. Но у нас и для фаланги кое-что припасено. Собственно, сражайся саксы геометрическим строем, как македоняне, трудностей бы вообще не было. Увы, они и в свалке хороши. Не беспокойся. Мы готовы. А Дарий попросту не умел пользоваться колесницами, да и были они похуже наших. Серпоносным, чтобы нанести врагу урон, нужно подходить вплотную к строю - и, конечно, нести урон даже от копий - не то, что от стрел и дротиков. Наши же колесницы могут стрелять из баллист, держась на расстоянии, большем, чем полёт стрелы. Потом, Дарий разделил колесницы на две части - чего делать не следовало, кавалерия-то у македонцев была хорошая. Ну и, под конец, когда колесницы выиграли фланг у македонян, они не ударили им в тыл. Не пойму - то ли это ошибка, то ли измена, то ли трусость. Александр лично возглавил кавалерию, и выиграв у персов другой фланг, такой удар нанёс. Чем и решил сражение. А ведь, ударь колесницы фаланге в тыл - фаланга бы распалась. И бой окончился в худшем случае вничью! Вообще, колесницы нужно применять только массово, и только с конницей или ездящей пехотой…
        Немайн несло - она говорила про колесницы, но излагала теорию применения танков. Память Клирика, не абсолютная, но вполне приличная, не подвела, и читанные тем на студенческой скамье книги Фуллера и Гудериана, мемуары Меллентина и Рауса, записки Попеля и Катукова вываливались на уши совершенно неподготовленного слушателя. Все примеры удалялись на персидско-индийскую границу, в Бактрию и Согдиану.
        Викарий слушал. Военные аспекты ему были неинтересны. Зато вспомнилось, что Ираклий-то происходил из армянского царского рода. Который, собственно, боковая ветвь персидского царского. Неудивительно, что августа разбирается в колесницах. И всё-таки - очень много у предстоящей битвы с Гавгамелами. Недаром и персы тогда, и камбрийцы теперь вспомнили про колесницы - остальное оружие словно отказалось побеждать неумолимого врага. Вот только у бриттов есть ещё одно оружие - вера и правда Господня. И если августе следует заняться колесницами, то ему, Адриану - душами. Чтобы были крепче вновь придаманного сплава железа с углем.
        Глухо звякнуло било. Раз, ещё раз, и ещё.
        Надо рвом немедленно возникла Эйра.
        - Наставница, тебе пора спать. Не меньше четырёх часов. Иначе выйдет нарушение гейса. Слушай, а как ты ухитрялась в дороге спать стоя? Не все и догадались.
        - Очень плохо, - сообщила Немайн, - так что больше не буду.
        А того, что покраснела, под штукатуркой из грязи и видно не было.

* * *
        Декабрьская ночь, сида и неподвижное лежание - вещи несовместные. Аж церемония возведения вспомнилась. Хорошо, на этот раз в одежде особо не ограничивали. Наоборот - посоветовали замотаться, как можно теплее. Три пледа - так три, пять - так пять. И сапоги можно любимые. Главное, чтобы лежала, где скажут, с вечера, и совсем-совсем не двигалась. А значит - не шумела.
        Как ни странно, репутации грозной партизанки неумение двигаться бесшумно не повредило. Немайн славилась отчаянными налётами, грозной волшбой, оборотничеством
        - но никак не скрадыванием. Аннонские проводники - другое дело. Воевать у болотной страны - ни сил, ни желания, а отомстить мужу, поколачивающему жену-озёрную, или, хуже, пытающемуся выбить из бедняжки тайны входа в нижний мир - совсем другое дело. Тут нужно свалить на других фэйри, на соседей, на несчастный случай. Известно же, кто фэйри обидит - того оставляет удача. А невзгоды приходят, одетые в зелёное, в венках из ольхи и бука. И никогда - поодиночке!
        Впрочем, противник у пятёрки бардов-лучников на этот раз достойный и интересный. И всё-таки - различимый по хрусту сапог. Как только сознание отсеяло среди своих, правильных, привычных уже звуков ночного лагеря эти, чужие, Немайн прошептала об этом на ухо лежащему рядом барду. Тот принялся вслушиваться внимательнее.
        - Точно. У саксов слишком толстая подошва. Будь у меня такие сапоги - я разулась бы. Так что - эти нам не чета. Всё сделаем.
        - Вы всё равно осторожнее. Эти, может с континента, и к здешним местам не приспособились.
        Немайн в это не верила. Но - пусть не расслабляются.
        - Учту. Буду осторожна…
        Немайн подавила вопрос. Как только началась игра с саксонсокой разведкой, аннонцы
        - все четверо бардов-мужчин - вдруг дружно начали говорить о себе в женском роде. Звучало это крайне странно, но делу пока во вред не шло. А потому тратить время и издавать звуки по пустякам не стоило. После операции - другое дело.
        А теперь двое из них, изображая стражу, ненавязчиво выводят саксов куда нужно. Ко рвам и заднему фасу крепости. Мимо правой башни, на которую по такому случаю водрузили знамя Глентуи. Чтобы рассмотрели в темноте - пришлось подпустить поближе, а для того - договариваться с настоящей стражей. Которая состояла из гленцев, так что здесь проблем не возникло. Интересно, как саксы оценят бдительную наружную стражу и дрыхнущую внутреннюю? Мол, расслабились за гранью дружеских штыков?
        Штуку со знаменем подсказал Харальд. Росомаху - как символ и значок, он знал хорошо. И если ворон искони означал "пленных не берём" - здесь и сейчас, впрочем, и так не брали - то проказливая растрёпа, примостившаяся при древке или вышитая на полотнище означала - "граблю до исподнего, включительно". Главное же, пользовались этим знаменем исключительно норвежцы. Которые как раз и выдавливали англов, саксов и ютов с благодатных датских земель. Ох, и хорошо же должно было стать тем, кто от норвежцев попросту сбежал, надеясь забрать землю у цивилизованного, размякшего народа. И вдруг увидел ненавистный символ. "Мы уже тут. Ну, подите сюда, голубчики."
        Вторая часть визита - чтоб увидели подновлённую стену со стороны болота. Без ворот. Что ворота есть, но видны только с северной стороны - саксам знать не стоит. Так же как и того, что с севера конница уже может пройти по «болоту». А вот на юге земля достаточно подсохнет только к утру. И, всё-таки, нужен третий пункт экскурсии - ко рву. Для надёжности.
        Барды-загонщики старательно играли роль стражников, общаясь бряцанием оружия. Но делать это старались «естественно». Врага следовало уважать.
        Хвикке любят и ценят «малую» войну. Которую ведёт не войско короля строем, а несколько добрых воинов своим усмотрением. Спроси любого - именно в этом главная их особенность, совсем не в бое строем, это умеют почти все. Подкрасться, напасть внезапно. Безопасно убивать, потом хвалиться победами. В этом же походе такого развлечения на их долю выпало немного. Разумеется, выходить-то многие выходили. Да все бритты ушли в земляные крепости на холмах. Пахать не надо, скот, кроме свиней, на зиму так и так в стойло загонять. Дров - и тех запасли вдосталь. А если кто и выходил - посмотреть, чего и как - так не один. Да оказывался ничуть не меньшим любителем малой войны - ко всему, располагающим лошадью и промышляющим на родной земле. Тут, при всех талантах саксов, шансы уравнивались. Это не считая диведских разъездов!
        Разведку Хвикке всё равно высылали. Но удовольствия в ней не было. И только теперь им стало интересно по настоящему. Сходить в лагерь враждебной богини - подвиг. Даже если никого там не убьёшь.
        Что на влажном лугу что-то припрятано, они поняли сразу. Ночь, болото, плавни, неожиданно сухая земля болотистого берега. Впрочем, дождей не было давно. Вот потому бритты не поленились - вырыли рвы и кольев натыкали, закрыли дёрном. Чтобы точно обезопасить берег. Оно и немудрено - со стороны болота разве пеший подойдёт, а перевес в пехоте не за ними…
        Немайн превратилась в продолжение собственных настороженных ушей, ловя голоса врагов. Тихо. Очень тихо. Но - слышно!
        - Что они говорят? - прошептал лежащий рядом аннонский бард.
        - Один уверяет, что перекрытия больно толстые для ловушки. Другой считает, это неважно - земля обрушится сама, слишком непрочная. Третий… Третий подозревает машину! Он знает обо мне, и думает, что рвы будут пропускать нашу кавалерию и проваливаться под саксами. Потому, когда они будут отходить, первого - убейте. Второго - подраньте, не насмерть. А третий… Пусть живёт. У саксов командир умный. Он не поверит в избирательный пропуск, а колья убедят его во второй версии.
        - Ясно.
        Бард скользнул в ночь. Саксов понемногу оттесняли обратно. Она же продолжала ждать
        - возвращения. Волновалась, вслушиваясь. Да разглядывала колышущуюся траву.
        Но вот рядом - неслышно людям - шаги. Да, это не сакс. А мокасины, оказывается, не только в Америке носили.
        - Удалось?
        - А… Ты слышала шаги? Я сделала всё, как ты сказала. Одного застрелила я, второго ранила Фланн. Она искуснее в стрельбе из лука. Раненый сакс, как и тот, которого мы отпустили целым, ушёл к своим… Можно больше не таиться.
        Немайн вскочила и начала отряхиваться. Впереди ждала бочка с водой - и на этот раз с горячей. Почти кипяток. Блаженство! А потом четыре часа сна. Но - вопрос следовало задать. А то - кто знает, что за драконы таятся среди этого белого пятна.
        - Почему ты говоришь о себе и остальных, как о женщинах? «Сделала», "она"?
        Вот тут бард немного удивился.
        - Потому, что почитаем тебя выше остальных богов. И, когда важна помощь судьбы, стараемся напомнить ей, что мы - немножечко ты. Мы всё-таки барды, и, хотя стрелы нам привычнее песен, такие вещи проделываем словом…
        Немайн тяжко вздохнула. Вот так всегда. Хочешь драконов? Посмотрись в зеркало! А в крепости кипит новая работа - собирают камнемёт. Распоряжается Нион, которой и полагается командовать в бою этой штуковиной. Как бездоспешной.

* * *
        Барки пришлось купить, и недёшево. Майни шипела от жадности, и всё бормотала, что подобные деньги за перестраховку - это слишком. К тому же, может не сработать! Но вдруг, вдруг, вдруг… Эмилий уже ускакал на север, а теперь черёд Эйлет - со всей тыловой командой, на восемнадцати барках. Настоящий флот.
        Задача была понятная - срубить мост, чтоб армия Брихейниога могла подойти к месту боя по левому берегу, и ударила саксов во фланг и тыл. Внезапно. Расстороенных битвой с диведцами - и неважно, победителей или побеждённых. Новым и странным было то, какой мост предстояло построить. Не на обычных сваях-быках - а на лодках. Вот на этих самых барках! Так должно было получиться гораздо быстрее. Хорошая идея. Только Эмилий отчего-то, выслушивая задание, отразил на лице понимание. Не собственно задачи, а - тайного. Словно он узнал про Майни что-то очень важное и интересное.
        Эйлет решила - римлянин всё ей расскажет. Только сначала нужно его догнать… Увы, этого оказалось недостаточно - слишком много работы свалилось. Армию снабжать, мосты строить - не с тарелками бегать да рагу по-мунстерски варить. И людей узнаёшь совсем иначе, чем по залу трактира. Только вот толковые женихи всё никак не попадаются! Разве только римлянин. Иноземец, это плохо. За ним ни клана, ни гильдии, а род если и есть, так за морями остался. Но отцу не в первой брать в дом чужаков! Майни же принял… И неважно, что сида. Главное - умная и сильная. И верная. Такую в семью принять - честь!
        Вот и Эмилий. Умный и сильный. А верность и честь… Как их проверишь? Эйлет ломала себе голову - те немногие минуты, когда не раздавала указания рабочим, не барахталась в холодной воде, спасая сдуру посаженную на мель барку, не тянула верёвки и блоки, подавая пример, не ругалась с кормчими идущих вниз судов, которым мост перегородил путь. Не спала, наконец!
        Она совершенно не подозревала, что проверка, бряцая сбруей и оружием, во весь опор летит к её мосту. Командир уэссексцев, издёрганный постоянными упрёками в бездействии, решил провести глубокую разведку.
        то были лучшие - из тех, кто остался. Самые доспешные, самые умелые, храбрые и осмотрительные разом. Все - рыцари, цвет уэссекских тэнов - служилого сословия, более всего напоминавшего дворянство. Ни слуг, ни оруженосцев, лишь несколько опытных латников. Работа предстояла опасная и трудная. Требовалось обойти сильных, до поры не обращать внимания на слабых. Вернуться, рассказать. И только увидев достойную цель, бросаться в атаку.
        Понтонный мост, уже перекрытый на всю длину, безусловно, такой целью являлся.
        Эмилий не был бы римлянином, если бы не организовал охранение. А гленская тыловая команда состояла из воинов. Сида их буквально из рядов вырвала - тех, кого кланы поставили бы в строй. Сказала - снабжение нужнее лишней сотни бойцов. Те сперва ворчали, но после того, как армия Глентуи пролетела свой путь втрое быстрее обычного, умолкли. Поняли - стали подручными по военной магии. А это - боевая работа, и даже почётная.
        Топоры у гленцев и без того под рукой были. Многие и дротики похватать успели. В том числе Эйлет. Вот и оказалась в первом ряду, возле Эмилия. Спереди - нахальная зелень заливного луга, не обращающего внимания на давно наступившую зиму, потеющая грязью грунтовая дорога. За спиной - ленивый поплеск речной волны и остов недостроенного моста. Короткий строй - три линии, меньше никак - нужно, чтобы бойцы чувствовали поддержку. Людей, которых для стройки было вполне достаточно, вдруг оказалось ничтожно мало.
        А потом показались саксы. Первый удар - несильный, вскользь - как у конницы, только начавшей привыкать к стременам. Полетели дротики - немного, да ни одного мимо. На место раненых и убитых встали люди из второго ряда. Саксы напали снова. Вновь - хрипы, стоны. Вновь свежие люди в первом ряду - но уже с заминкой.
        Эмилий сознавал - то, что гленцы ещё не побежали - уже чудо. Нормальные легковооружённые африканцы или греки бросились бы наутёк после первой такой атаки, гвардейцы - после второй. Уж очень это страшно - вставать на место второго уже убитого, поднимать тёплое от его рук копьё, и видеть - ни один враг не повержен. И даже не задет.
        Эмилия это почти не касалось. Он был слишком хорошо обучен - и слишком рассудителен. Он считал - у саксов по два дротика, сейчас они закончились. Теперь будет третья атака. Теперь они подойдут на копейный удар. Если удастся пустить рыцарям кровь - есть шансы, что камбрийцы снова устоят. И настроение станет совсем другое.
        Эйлет не успела схватить щит. Только копьё. А кольчугу - с утра нацепила, да скоро в воду лезть пришлось, вот и скинула, чтоб не заржавела. Первый же дротик был - её, но левая рука Эмилия чуть дёрнулась, и жало, пробив щит - равно округлый со всех сторон, как принято говорить - остановилось в дюйме от её груди. При этом Эмилий не бросил отяжелевший щит, и поймал ещё два снаряда - один свой, один - опять - её. Ей даже показалось, что римлянин успел одобрительно подмигнуть. Мол, хорошо держишься, белобрысая. Но после второго наскока щит стал неподъёмным, и упал под ноги.
        Тогда она и решилась. Страх куда-то ушёл. "Покажешь спину - умрёшь без толку". Слова отца, слова матери, слова сиды, слова сэра Эдгара, гонявшего её на ополченских учениях до семижды семи потов. В то время, как другим девчонкам - ну, не то, чтобы спуску давал, но обходился без особого пристрастия. Когда выяснилась причина - Майни с комендантом перемолвилась - Эйлет с сестрой неделю разговаривать не хотела бы. Только хитрюга заболела вовремя! Теперь это же кричал Эмилий - а расслышала, похоже, только она. И, когда конница проносилась мимо, безнаказанно раня и убивая точными ударами вжавшихся друг в друга бриттов, отчаянно выставивших свои коротковатые жала, сделала шаг вперёд. Повернула копьё, как учил отец, зацепила заднюю ногу рыцарской лошади, и резанула листовидным наконечником. Шаг назад. А всадник с выбеленным конским хвостом на шлеме падает вместе с забившейся лошадью - слишком близко к камбрийским рядам. Снова выпад - и щит, и кольчуга не спасают сакса. Снова в строй!
        Вовремя - удар следующего всадника пришёлся в пустоту, зато Эмилий ударил сакса, пытавшегося отомстить за товарища, в неприкрытое кольчугой бедро. Третий - выпал из седла сам, когда конь поднялся на дыбы перед маленькой свалкой.
        Саксы пользовались стременами - точней, кожаными петлями - немногим больше недели. И уж их-то сида не предупреждала. А своим все уши пожужжала: слетишь с коня, а нога останется в стремени - ты труп. Причём не сразу, и очень неприятно. В случае самого везения - калека. Потому валлийцы делали широкие стремена, да твёрдые понизу благодаря накладке из литой бронзы. А вот саксы сделали свои петли слишком узкими. И всё случилось так, как сказала сида. Сакс умер, и умер очень нехорошо, истоптанный собственным конём.
        - Третьего положила Неметона! - не важно, кто это выкрикнул. Подумали так все. Кроме римлянина.
        Вот тут настроение и стало - правильным. Устойчивым. До следующей атаки. А уж когда гленцы увидели, что саксы спешиваются, начались насмешки над врагом.
        Увы, заряда бодрости хватило ненадолго. Можно сколько угодно сознавать, что на твоей стороне правое дело, старая богиня из холма и воинство небесное - но когда под ногами бьются в агонии товарищи, а к тебе идут, не особо торопясь, одетые в железо неуязвимые убийцы - сердце дрогнет у любого.
        - Ударим? - выдох рядом с левым плечом. Да, с непривычки стоять и ждать - нестерпимо. Да и побывав в битвах - всё равно хочется сделать хоть что-нибудь, а не просто ждать опасности. Но девчонка рвётся вперёд, а не назад. Да она вообще - улыбается! Спокойно стоит, и целит саксам смертью в грудь. Против пехотного копья что кольчуга, что паутина. Да и щиты у всадников сверху не окованы железом. У большинства. Значит, хорошего удара могут не выдержать… Если же быстро положить парочку - так можно и перерешить, кто тут волки, кто овцы. Главное, угадать момент.
        - Сейчас, пусть запыхаются ещё немного, - громко, чтобы все слышали, объявил Эмилий, - Они свеженькие, только с коней, а мы строили мост. Так что на половине пути таких гостей встречать неуместно…
        Голос весел, а глаза щупают подходящих врагов. Им тоже несладко. И идут… Не строй, не толпа - каждый сам по себе. Волки. И ни одного конского хвоста на шлемах. Кажется, единственного командира убила Эйлет.
        Значит, или встанут, или бросятся. Встанут - тут и нужно ударить, но если бросятся первыми - камбрийцы побегут. При всём уважении к своим людям, иначе думать римлянин не мог - это ополченцы, а стоя принять неприятельскую атаку мог не всякий легион. Но каждый лишний шаг вперёд - испорченный строй, сбитое дыхание. Всего преимущества - чуть слабее ужас перед острым железом. Надо бы заменить людей - отбивавших всадников, истрепавших силы и нервы - из первой шеренги отвести назад, тех, кто пока не бился, а только ждал - вывести вперёд. Будь у него под командой не ополченцы, а полусотня ветеранов персидского похода, нескольких секунд бы хватило, и строй бы не нарушился. А так…
        В шаге саксов появилась некоторая нарочитость. Гибель командира, стремена, из опоры превратившиеся в ловушку. Саксы слышали насмешки бриттов, да и сами иначе решить не могли. Это были волки - но волки помятые и опасливые. Которые зауважали не столько гленское ополчение, сколько помогающую тем злую волшбу. И теперь ожидали чего угодно. Хоть и того, что собственные сапоги начнут кусать за пятки!
        Пора! Эмилий оглянулся, поднял руку, успел удивиться гранитному спокойствию в глазах Эйлет - и саксы бросились! Оставалось заорать: "Вперёд!" и метнуться навстречу, надеясь, что команда и импульс командира не дадут родиться панике.
        Сакс, которого себе выбрал римлянин, дёрнулся - уклониться, копьё отошло в сторону, щит качнулся вниз - и выпад римлянина - в лицо - оказался удачным. Зато рядом - справа - вдруг стало пусто. Подобно римским легковооружённым, ополченцы не продержались в прямой стычке и минуты. Их хватило на один удар. И тот смогли нанести далеко не все. И не у всех этот удар - первый и последний - достиг цели. Потом строй рухнул внутрь себя. Передние ломились сквозь задних, те пытались устоять на ногах, подняться… Отползти… Строя не стало, не было даже бегущего стада
        - небольшая, вжавшаяся сама в себя кучка ещё живого мяса, парализованная собственным стремлением к бегству. И деловитые жнецы, которым предстояло лишь немного работы.
        Эту минуту римлянина не трогали. И он мог прорваться - туда, к саксонским коноводам. Но въевшаяся с годами службы привычка выполнять задание любой ценой взяла своё. А мост был заданием. Да, это было "тоже задание", простое прикрытие настоящей работы - но вот об этом Эмилий в те секунды совершенно забыл. Причина была - правильная, веская, но такая, в которой он совершенно не отдавал себе отчёта. Не до того было - ему нужно было прорубаться обратно к мосту, да ещё и прикрывать ту, которая всё так же держалась рядом. Привычная уже, как рука или нога.
        Эйлет своего сакса заколоть не сумела. Зато - заставила отшатнуться, и уж от копья римлянина он не ушёл. Все остальные были заняты более лёгкой добычей. И вот под ногами скрипнуло неровное покрытие из расщеплённых брёвен. Четыре локтя в ширину, и двоим толком не встать. Что ж, работа второго ряда ей тоже пойдёт. Опять же, барки длиннее настила. И саксы могут попробовать забраться с ближайшей к берегу.
        Уэссекцы не торопились. Пожалуй, бросься они вперёд, как бешеные животные - все вместе, кто по настилу моста, кто - по воде и через барку - последних защитников они б одолели, но сами себя больше перекалечили, чем потеряли от сопротивления. Однако - боевой опыт не пустил. Навалиться кучей и зарезать врага, заплатив половиной жизней - и в головы не пришло. Да и было б это крайне унизительно. Теперь, после победы над ополчением, к рыцарям полностью вернулась самоуверенность. И двое немедленно попробовали взять в копья Эмилия. Не вышло. Один остался без кисти, другому римлянин перерубил дротик. После чего повторил несколько из слов, которыми камбрийцы осыпали саксов, когда те начали слезать с лошадей.
        Полезли ещё двое, и у Эмилия стало меньше врагов, да появился щит. Хороший, из плотного дерева. И - что редкость для всадника - с железной оковкой поверху, прекрасно подходящей для отражения столь излюбленных варварами рубящих ударов. Хорошее тяжёлое копьё тоже не оказалось лишним.
        Эмилию результат понравился. Он повторил ругательства. И даже сделал пару жестов, в Средиземноморье почитающиеся универсальными оскорблениями. Но саксы поняли урок. Потому, старательно прикрываясь щитами, обошли берег. Собирая метательное оружие. Эйлет, словно безумная, бросилась было вперёд - еле удержал.
        Тогда она принялась громко говорить. По-саксонски. Эмилий не понимал ни слова. А если бы понимал, понял бы, отчего те стали двигаться несколько иначе. Уж очень им хотелось броситься.
        - Вы люди или рыбы? - спрашивала она, - Вам годится только падаль! Вот перед вами готовые к смерти герои - так убейте же нас! Неужели вы не видите света славы на наших лицах, что подобны Луне и Солнцу? Убить нас - доблестное деяние! Я сестра богини, мой воин - потомок богов и героев Рима, и сам великий герой. А потому - убейте нас - или бегите, как шелудивые псы! Сперва с поля боя, потом из Камбрии, а там и вовсе с острова Придайн. И знайте - по этому мосту пройдёт смерть саксов. И если вы не разрушите его, все вы - не просто трусы, но трусы мёртвые!
        Саксы терпели. Потом вернулись. С дротиками.
        Эмилий повторил свою тираду. И стал медленно отступать. Эйлет, накричалась, чуток пришла в себя. Отдала ему дротик, умница, взяла тяжёлые копья. Отойдя до середины моста - напарницу пришлось едва не силой отаскивать - римлянин уселся на настил с крайне безразличным видом - сам закрыт щитом, копьё сжато в кулаке. Саксы не повелись. Достали топоры и принялись рубить первый пролёт.
        - Дураки, - шепнула Эйлет. Устроилась рядом, под прикрытием широкой окольчуженной спины. Странно, что теперь, когда они остались вдвоём, а враги не потеряли и трети, казалось, опасность почти миновала. Может, от позы Эмилия веяло надёжностью? И древностью. Историями, которые Майни пересказывала лекарскому отпрыску! Так, не выпуская оружия, закрывшись шитом и опершись на копьё, отдыхал Кухулин, когда в одиночку сдерживал войска четырёх пятин Ирландии.
        Римлянин, который и не подозревал, что подражает легендарному герою, хмыкнул.
        - Они дикари, - сказал тихо, - я не могу иначе назвать тех, кто сунулся воевать, ничего не узнав о стране, в которой предстоит действовать. Нит неглубок, потому все лодки заякорены. А они явно надеются, что сейчас весь мост снесёт течением. Но если враги потратят несколько минут на то, чтобы причинить вред, который хороший плотник исправит за полчаса - к чему им мешать?
        И задумался. Девушка формально оставалась начальницей. Как ей приказать уйти? Чтоб послушала? Пусть живёт. А он… Сможет продержаться достаточно долго, даже не раскрывая подготовки. Место узкое, а хороший воин и против троих врагов какое-то время устоит. Мысль бросить мост и в голову не пришла.
        Стало чуточку обидно: умирать из соображений секретности, не убив тех, кого иначе достал бы, не хотелось. Ведь воин, служащий по ведомству магистра оффиций, может многое. Недаром начальник сотни силовой разведки приравнивется по чину к командующему всеми полевыми армиями Африки. Потому как эта сотня при нужде натворит дел не меньше, чем полевая армия. Эмилий в своё время, став вместо центуриона рядовым сотни скульптаторов, чувствовал, что прыгнул через чин! Впрочем, вступительное задание - выйти с ножом на льва и вернуться с целой шкурой
        - не провалил. Иначе и не стоял бы теперь на наплавном мосту через Нит.
        Саксы закончили работу. Мост пошатнулся, качнулся несколько раз - и на этом всё закончилось. Римлянин вновь прокричал уэссексцам обидное. Эйлет опять добавила.
        - Тут меня одного достаточно, - сказал Эмилий, - а ты бы лучше раздобыла лошадь, да попыталась поторопить армию лесного королевства с непроизносимым названием.
        - А ты рассчитываешь выжить, римлянин? - жёлто-рыжие брови взлетели вверх.
        - До ночи - да. Потом… - он пожал плечами. В темноте всякое случается.
        - Это хорошо. Потому, что я никуда не уйду. Это ведь мой мост, Эмилий.
        - У тебя нет доспехов.
        - Я могу прикрывать тебе спину. Ругать саксов. Ударить копьём, прежде, чем меня достанут. Ты же видел.
        Видел. И мог бы придумать ещё доводы - но саксы полезли снова. Аж четверо. Пустили дротики - по одному. Два поймал, от двух увернулся. Свой бросать не стал, взял копьё. И двинулся навстречу.
        Назад да по бокам Эмилий не смотрел - а зря. Ещё двое саксов, скинув одежду и зажав ножи в зубах, поплыли резать якорные верёвки. Доплыть - доплыли. И обнаружили перед лицами жало копья Эйлет.
        Увы, берег был слишком близко - и нанести удар у неё не получалось. Не успевала. Приходилось от дротиков уворачиваться. Но к верёвке пловцов - не подпустила. Пока у одного из них не свело судорогой ногу, и второй не потащил соратника к берегу. Вот тогда, на радостях, чуть замешкалась. Удар пришёлся в левый локоть, шершавые доски метнулись навстречу. Боли не было. В голове стояла глупая радость, что дротик сакса перебил левую руку - правой гораздо удобнее перетянуть рану… Зажать артерию другой рукой - и в голову не пришло, если последняя рука будет занята - чем саксов убивать? За свою гибель следует отомстить заранее! Она припомнила, что в поход отправилась за женихом, и улыбнулась. Уже тогда, в строю, решила: кто из своих упадёт последним - того и будет считать мужем. Эмилий, значит - без гаданий.
        Ремень перехватил руку выше раны. Теперь нужно встать, не то - затопчут и не заметят. Эйлет оперлась на копьё, привстала. В глазах начала разливаться тьма, но
        - осколок сознания отразил смерть Кухулина - подпёрла голову здоровой рукой, как бы отдыхая. И тут мира не стало.
        Эмилий как раз сбросил четвёртого врага в воду. Двое остались лежать на настиле, делая его, вот незадача, неудобно скользким. Потому эти несколько шагов Эмилий и отдал саксам. Не стыдно. За них честно заплачено - кровью. Третий покоился на дне. Четвёртый рухнул в воду сравнительно целым. Даже сумел до берега добраться. Чтоб человек в кольчуге и десяток-другой локтей проплыл - такого и римской разведке прежде видеть не доводилось. А вот, оказывается, иные варвары могут!
        А Эмилий уже - увидел. Свершил короткую месть - метнул единственный дротик в спину пловца. И, не заботясь, попал - не попал, наклонился - инстинктивно сложившись за круглым житом. Услышал слабый выдох. Оттащил раненую - подальше. Устроился в позу отдыхающего воина.
        Теперь он знал - ему придётся жить. В какое из этих стремительных мгновений Эмилий это понял, он бы сам не сказал. Не обратил внимания. Непрерывная, воспитанная десятилетиями двуличного ремесла самоёрефлексия разведчика куда-то изчезла. А с ней ушли за грани мира секреты и интересы империи, страшные клятвы… Вселенная съёжилась до нескольких шагов неровного дощатого настила. Остались истекающая кровью девушка в шаге за спиной, враг перед глазами. И мост. Его мост.
        Эмилий отбросил маскировку, и шансов у спешенных рыцарей больше не было. Никаких. Совсем. И саксы это поняли. Не ушли - пусть командир убит, рассудить, что наплавные мосты просто так не строят, и не защищают отчаянно - может самый тупой из рыцарей Уэссекса.
        Впрочем, один вариант у них оставался. Прежде его отбросили - способ-то долгий. Теперь же - направились в лес, и принялись рубить широкий прочный щит выше человеческого роста. Чтобы выпереть богатыря к другому берегу. И обрезать-таки якоря.
        Затея оборвалась на третьей барке - первые Эмилий сдал, зная, что мост это не разрушит, а качать и дёргать начнёт сильно. И саксы будут стараться удержаться на ногах и не полететь в воду. А не заглядывать в очередную барку. С которой он им за спины и выскочил. Дальнейшее было - скучно. Вдобавок пришлось спихивать в воду щит
        - чтобы вернуться к сестре августы.
        Оставшиеся враги ушли. Эмилий продолжал вахту.
        Лишь перед самой темнотой позади задрожала земля - под авангардом армии Кейдрих. И только кода лучшие лекаря занялись раненой - он вспомнил про рассыпающуюся легенду. И снова поспешил к мосту.
        Принцесса задумчиво наблюдала, как её воины споро заканчивают настил. Ещё час - и можно переправляться. Лагерь разбивать следует уже на том берегу. Увидав последнего защитника моста, поспешила высказать восхищение. Достаточно формальное. В голове всё-таки вертелись недалёкое уже поле на котором саксов будет куда больше, да милый образ человека, которому придётся принять такой же страшный бой.
        Впрочем, на блестящие слова и тоску в голосе командующей Эмилию было плевать. Ему легенду горящую спасти хотелось. Проснулся долг, и ничего более не видел и не слышал. Потому разведчик отрицательно мотнул головой и ткнул в сторону лекарских повозок.
        - Я что? Обычный человек. Помогал, пока её не задели. А она - богини…
        И удивился странному выражению лица ирландки. Словно ей хотелось разом порвать кому-то личико ногтями - и расцеловать взасос разом. И почесать за обеими ушами - ту, которая, мерзавка, рядом с королём Диведа. Которая, слава Богу, рядом с ним. В огне.

* * *
        О битве у моста саксы узнали утром. На час позже, чем камбрийцы. Дэффид демонстративно потёр руки, и заявил, что саксам деваться некуда - или атаковать сейчас, или убираться без боя. И вообще лучился счастьем - знал, что одна из оказавшихся в пекле войны дочерей - жива, среди своих и при должном уходе. А рана
        - раны заживают. Харальд же достал нож и принялся соскабливать ногти.
        У викингов это означало - ждёт боя. Кстати, Немайн с её короткими ноготками, он всячески одобрял. А вот на иных дам, щеголявших - не в декабре, конечно - длинными, острыми и красными ногтями на ногах, смотрел точно как епископ Дионисий. Даже чуть хуже. Злей.
        - Никогда не знаешь, когда придёт твой черёд отправляться в чертоги асов или в край Хель, - объяснял он, - Мир наш случаен и удивителен, но не всегда случаен приятно. Завершится же тогда, когда достроен будет корабль из ногтей мертвецов. Зачем же снабжать злых великанов материалом? То, что человек обрезал и соскоблил при жизни, им не подойдёт.
        Немайн этого не видела - отбывала дневной сон. Не меньше четырёх часов! Гейс! Пришлось постелить прямо в башне, на которой ей по диспозиции полагалось проторчать всю битву. В постели сида разместилась - с честно закрытыми глазами, но во всём боевом снаряжении. Рядом стоял Харальд и, словно сам с собой разговаривал
        - рассказывал «спящей» что происходит.
        - Саксы, как стадо свиней, выходят из лагеря. А за пастуховв уэссексцы. Все верхами. Чтобы удирать было легче, не иначе. А нашим не до того, у них церемония! Епископ и священники разоделись в женские платья…
        - Не верю… - как бы сквозь сон пробормотала Немайн.
        - Ну, длинное, до пят, мужчины обычно не носят! Кстати, они все в белом. Это что-то означает? Спи, не отвечай!
        Означает. Должно означать. Обычную службу они начали бы по-походному… Да сегодня же Рождество! А Харальд продолжал.
        - Ну вот, пока бритые девы в белом поют, город открыл ворота. Выходят колесницы. Одна, две… Семь. Любите вы это число! Наверное, было восемь, но лишнюю сломали. Главное - «Росомаха» в поле! Правильный стяг над правильным войском. Хорошо грабить, имея колесницу: много добра войдёт! И саксам, наверное, это понятно. Летят кони, как соколы. Успеют ли повернуть? Ха, а ножовщики то, наверное, поняли! На два стада разделились. И колесницы перед ними как акулы перед треской! То, что побольше, становится против нашего войска, а второе - за ним. Ну, точно - косяк трески! Где щит есть - где нет, где грудь - где задница. И вот через это пропускать лучников? Сбились! Один косяк, побольше, врепеди! А второй сзади, - голос Харальда постепенно набирал силу и певучесть, превращаясь в подобие песни, даже ритм появился… - Видно, Тор принял их за кашу, счёл, что горяча, да помешал как следует! Жаль, не молотом. Ха! Видно, с колесниц зайцев увидели за саксами - половина поверх голов. А оленей бы я, зоркоглазый, заметил. Вот бегут их лучники, и метатели дротиков, глупые, думают, что быстрее лошадей.
        - Это как беременная Маха, что ли? - припомнил горнист-ирландец печальную историю про болезнь древних ольстерцев.
        Харальд на мгновение умолк - и разразился хохотом:
        - Точно - бегают - как беременные! А мнят себя героями! А у твоей сестры повадка правильная, росомахой машет - заворачивает своих! Умная. Под стрелы не лезет! Куда им псам за цаплей гоняться! А ведь рано, лучнику ещё не дострелить. Скачут назад. Встали и лучников угостили! Из-под хвоста! Точно росомаха! - Харальд вошел в азарт, а Немайн вдруг вспомнила футбольного комментатора.
        - Снова взяли высоко. И хорошо - что шло кустам в макушку, попало большим деревьям по корням. Эх, сейчас бы на коня, да на эту толпу клином… Ага, хвосты поджали, видел я такое на охоте, сейчас вместе столкутся, храбрости наберутся и пойдут… Наши на дороге уже стенкой стали. Ждут… Лежи, лежи, саксы пока не собрались в строй, и если успеют за полчаса - я удивлён.
        Потом - молчание, изредка прерываемое сообщением, что колесницы все целы, и неплохо развлекаются. Все же ближние, кроме Харальда, заняты. Весь штаб - телохранитель, двое трубачей - сигналы подавать. И несколько гонцов.
        - Лес запалили, - продолжил вдруг репортаж Харальд, поскучнев, - Зачем зря землю зорить? - фразу из четырёх слов на одну букву он пропел, как строку хулительной песни, - Конницу там все равно не укрыть! А голытьбу с дротиками да пращами есть кому гонять. Ветер гонит пепел и дым на наших, но кто знает, как он переменится, когда разгорится? Дыши мы водой, как рыбы, я бы сказал, куда, а так - не берусь. Ничего, прочихаться перед боем - не самое худшее дело. Хотя на месте короля я бы уже отправил пешему войску мокрые тряпки. Очень хорошая вещь.
        Немайн, не открывая глаз, кивнула. Спросила с нарочитым зевком:
        - Мне ему крикнуть?
        - Спи. И так ничего страшного. Мы же поле пристреляли, так что - войдут в дым, начнём стрелять. Всего убытка - немного стрел раньше выпустим. И не ёрзай так. Подоткнуть одеяло?
        - Нееет, - снова зевок. - Эх, хорошо, зимний день короток. Стража промелькнёт - не заметишь. Даже если не всю стражу проспишь - всё равно больше времени останется в запасе. Так, стену сбили. Щиты красные слева, как раз напротив наших копейщиков. Справа пестро, кто как красил. Копья щетинятся. Железная свинья идет… Ветер южный, правду вы, камбрийцы, говорите - добрый ветер! Дым унесло. Два отряда - в основном лучники, но и хорошая пехота тоже есть - идут к городу. Там их с колесниц расстреливают. Приноровились. Хорошая девушка твоя сестра! Не одна ты её любишь: как кабанов на вертел саксов насадила, по двое-трое на один. Но пора бы ей… Стоит. И что они свои щиты выставляют? Не спасёт их бычья кожа, и толстая липа, и даже железо… И не спасло. Близко лучники подошли! Вздёргивают луки! Пляшет «Росомаха» в руках Эйры. Город открывает ворота, но птицы битвы уже сыплются на колесницы. Режут колесничие упряжь, отделяя падаль от живых лошадей… И снова летят, как вода с горы! Колесницы уходят! Все прошли, иные на трёх лошадях, иные и на двух. Ворота закрыли, теперь заваливают. По мне - зря, отряд маленький,
что он сделает. Ага, стреляет вверх, по частоколу. Всё-таки деревянные щиты - это хорошо, держат они стрелы. А их стрелы частокол держит. Так долго можно веселиться! Ну, всё. Красная волна двинулась. Просыпайтесь, леди!
        Глава 5. Правый берег реки Нит, город Кер-Нид и поле перед ним. Год 1400 ab Urbe condita, 25 декабря. (вычитка 1 по Марченко)
        Харальд сбился на эпический слог. Немудрено. Хороший поэт способен разглядеть величественность и в самом заурядном событии. На поле же перед Кер-Нидом происходила битва, превращающая скромное представление норвежца о Рагнарёке в сон о дворовой потасовке!
        Наибольшая экспедиция на памяти нынешнего поколения норманнов - полтора десятка длинных кораблей. Меньше тысячи воинов. Здесь только защищалось вчетверо, накатывался же человеческий вал, который не уместить и на сотне драккаров.
        Норманн покосился на сиду - как раз изучает неприятельское построение. Что-то отразится на лице? Разочарование!
        - Я думала, они построятся плотнее.
        - Значит, у них много дротиков. И нет настроения сразу переходить на копья и мечи. Гвардия-то во второй линии. Топоры хороши после прорыва. Хотя, строй можно и топорами развалить. Особенно такой, жидкий.
        Викингам. Особенно с датскими топорами - которых пока не придумали. Для большинства иных воинов - немыслимо. У разрежённого строя есть и преимущества - воины из задних рядов могут сменить тех, кто начнёт бой, когда те устанут. Не мгновенно, и не в сече - но всё таки. Командиры тысяч вместе со свитой могут свободно перемещаться внутри такого строя, поддержать при неудаче, возглавить удар, если во вражеском частоколе копий возникнет щербинка. В первом ряду - сплошь копья. Но на десяток длинных жал непременно придётся лучник - для того, чтоб, улучив момент, выбивать вражеских воинов на короткой дистанции. На большее саксонский малый лук и не способен. Право, ирландские пращи и то дальнобойнее.
        Изначально подразумевалось, что пращники попробуют действовать из леса. Глупо не использовать преимущество, которое даёт традиционное оружие доброй части подданных Диведа. И Глентуи - сейчас там, между двумя армиями, разворачивались для недолгого боя и шесть десятков пиратов Этайн. Закинув маленькие щиты и дротики за спину, заложив пули в нехитрое оружие, они стремились навстречу опасности.
        Со стороны саксов из строя никто не выдался. Немногочисленная конница спокойно стоит во втором ряду. Так что на камни ирландцев отвечают только луки. Камни бессильно стучат по надёжным щитам воинов первого ряда.
        - Хорошие щиты, северные, - комментирует Харальд, - толстые. Крепкие. Кажется, метатели камней зря полягут…
        Ошибся. Если саксы принимают камни на щиты, то ирландцы ухитряются уворачиваться от стрел. Иногда стрела кого-нибудь ловит, и пляшущий человечек превращается в человека лежащего или ковыляющего назад - но столь же часто и в стене щитов появляется щербинка. Немедленно занимаемая свежим воином из задних рядов. Которых Немайн насчитала - десять.
        А считать вышло совсем не легко - приходилось скользить взглядом, неспособным охватить всё неприятельское войско в глубину, да насматривать приметы, по которым можно отличить воинов третьего ряда, пятого, восьмого перемещая узкое поле зрения. И стараться не встретиться взглядом с медным оком низкого, утреннего Солнца. Зато она видела подробности - и мельком, на будущее, отметила: разрежённый строй в наступлении хорош тем, что не приходится топтать тела убитых и раненых товарищей. А ведь не всякий на такое способен.
        Вот передние шеренги выросли достаточно, чтоб сида прекратила смотреть на чужую работу, да своей занялась. Заговорила - словно распеваясь, сперва негромко, а там сама не заметила, как голос - ровный, размеренный - вырос, окреп, захватил окрестные мили. Отводить глаза, высматривать, как там Луковка - некогда, всё внимание на отслеживание врага. Да еще на ирландцев - иные мешкают, хоть их предупреждали перед боем, что Немайн девица голосистая, и, хоть петь не собирается, покричать настроена всерьёз. Тяжело прогудело над головами, но камень из сидовой машины внимания ирландцев не привлёк: глазея на небо, можно и стрелу поймать. Опять же, интересного мало. Зная характер народа, составляющего костяк лёгких войск, Немайн всё обстоятельно продемонстрировала перед боем. Как выглядит машина - по сути, очень большая праща - на что похоже ядро, сколько человек дёргает за верёвки, почему каменюка не упадёт на удалые ирландские головы: как раз потому, что на башне сида покрикивает. И даже согласилась пострелять - при условии, что камни обратно потащат зрители. Разумеется, ирландцы поняли как обычную сидовскую
уловку. Могла б и прямо сказать, что расчёту камнемёта нужно сохранить на завтра побольше сил. Но что тут поделать - такие сиды существа. Иначе не умеют.
        Зато пращники видели падение камня. Хорошо ударил: троих саксов снёс, как удар клюшкой - мяч. Остальные шарахнулись, и тут кое-кто из команды Этайн успел. Пули полетели внутрь приоткрывшегося строя, а, как только саксы убрали щербину, снова раздался голос камня. Кто-то из пращников объявил, что против сиды он в хоккей на траве играть не согласен! Особенно на воротах. Гленцы ответили смешками, некоторые стали уже прикидывать, что после окончания войны сиду, и верно, нужно затянуть в местную команду. Сглазили, негодники: второй снаряд рухнул в глубине строя, и какие потери нанёс - не рассмотреть. Всё-таки Этайн прокричала своим людям, чтоб пули берегли - следующий камень может вновь открыть строй. И точно, вскрыл - да так, что под снарядами её моряков саксы встали, строй прогнулся - середина выправляется, фланги продолжают идти вперёд. Ещё гудение, ещё камень - упал перед линией, обдав щиты нескольких воинов землёй. Ещё один - вглубь порядков. На этот раз удача! Сидова праща бьёт по центру саксов - и линия под ударами выгибается, как лук от натяжения тетивы.
        Десятый камень саксы не перенесли. Ринулись в атаку. Без команды - те, у кого убили соседей, не выдержали, бросились мстить. В кольчугах да поножах, с тяжёлыми щитами, догнать ирландцев? Невозможно. Но сократить разрыв и метнуть дротики - вполне. Отомстили. Зато за их спинами, не обращая уже внимание на приказы, перешла на бег вся масса саксонского войска, утомлённая необходимостью терпеть удары больших камней. Волшебных камней. Что существуют машины, способные метать ядра без всякого колдовства, саксы знали, хотя баллист и катапульт не применяли. Но знали они и то, что стреляют те хорошо, если три раза за стражу. А тут - не поймёшь: то ли богиня, по слухам, вовсе не великанша, их рукой бросает. Так по скорости выходит. То ли камни метает машина - так по силе получается. Как ни возьми - а без страшных ирландских заклятий не обошлось!
        Отбегая к проходу в рядах копейщиков, ирландка жалела, что передовая стычка оказалась настолько короткой. Но до чего же здоровская штука - большая праща! Главное - до чего часто стреляет. Вот уж чего никак не ожидаешь от такой махины…
        Над полем разносится пронзительный голос, значит, сюрпризы от Немайн ещё не закончены. Вот только они - уже не касаются рыбаков и пиратов! Тем пора выставить ивовые щиты и дротики вровень с деревянными щитами и длинными копьями тяжёлой пехоты. Принять удар - в тех самых промежутках, которые им оставили для спасения…
        - Три часа вправо - поворачивай! - голос с башни кружит над городом, как цапля перед перелётом - над родным гнездом.
        - Заводи тали! Тяни! - откликается эхом внутри стен Кер-Нида. Машина, которую Неметона обзывает диковинным словом «перрье», куда как хлипче оставшихся дома, стерегущих морские ворота. Зато легче. Подкладывая валики, два десятка человек могут её развернуть. Легко. Увы, не мгновенно.
        А времени мало. Саксы строились далеко. Дальше лучшему лучнику, даже Эйре из
«скорпиончика» не достать. Но всё равно - идут быстро. Слишком быстро! До боя Нион ожидала, что успеет сделать полтора десятка выстрелов. Оказалось - только десять, а люди работают куда слаженнее, чем на тренировке. Успеть между выстрелами нужно вон сколько: стрелу спустить к земле, праща должна быть разложена, ей самой - такое никому не доверить - внести поправку кольцами у крюка, а у этой машины их целых десять. Только после этого можно ставить расчёт к верёвкам и давать отмашку. Вроде и немного - если б саксы стояли на месте и ждали! Раз машину приходится поворачивать - значит, вот-вот сцепятся с армией в поле. А то и на стены полезут. А какие тут стены… Не Кер-Мирддин. Вал, да частокол.
        Машина развёрнута, снаряд в праще. Нион готова: одна рука на верхнем кольце, чтоб, услышав поправку, быстро-быстро сдёрнуть лишнее. Во второй - кольцо, чтобы, услышать поправку, быстро-быстро его надеть. Но голос с башни всё рушит…
        - Полчаса влево, поворачивай!
        Снова подкладывать кругляши, впрягаться в тали. Снова тратить драгоценные секунды на старческий скрип крепи… Луковка не ворчит на богиню. Не сердится. Её посетило понимание - которое следует отогнать на время. Или навсегда - как получится с саксами. "Неметона может ошибаться".
        - Прицел восемь!
        А Лукавка не смеет поторопить расчёт. Её людям нельзя слишком устать. Им за верёвки дёргать, запускать скалы в небо.

* * *
        До чего же хочется сделать что-то самой! Тело готово биться в судорогах - будто голову оторвали. Стучат стрелы по щитам… Немайн, приплясывая на месте - взгляд это не сбивает - окинула взглядом камбрийскую рать. Три густые линии, вплотную друг к другу - копейщиков. Позади ещё три - через интервал, эти отстоят друг от друга на несколько локтей. Стрелки. Слава Диведа. Пусть в руках не знаменитый длинный лук - и нынешний валлийский двусоставной, из вяза, довольно серьёзное оружие. Посильнее, скажем, индейских девятнадцатого века - а индейцы Великих Равнин неизменно наносили хвалёной американской кавалерии гораздо большие потери, чем несли сами.
        - Луки, готовьсь!
        Кейр вытянул стрелу из дёрна перед собой - куда сам недавно и воткнул, наложил на тетиву. Так брать скорей, чем из колчана, и от раны, нанесённой стрелой, попробовавшей сырую землю, горячка приключается. Есть другие способы, более скорострельные, но ими владеют не все. Тогда придётся стрелять вразнобой, а залп целым рядом - лучше. Больше надежд на прореху в неприятельском строю. Куда смогут ударить копейщики первых трёх рядов. Расширить, раздвинуть, навалиться вдвоём, а то и втроём, на одного - в отличие от саксов, камбрийская фаланга сомкнута плечо к плечу. Теперь лучникам ничего не видно из-за спин. Какая разница? Стрельба навесом
        - занятие привычное, а что врагов не видно - хорошо. Спокойней малость.
        Самая широкая из спин принадлежит Дэффиду. Так получилось, что он единственный из знатных людей королевства не обязан находиться вместе с кланом - в рядах ли лучников, в рядах ли копейной фаланги. Принцепс сената - важный человек, но куда его в бою приткнуть? Ни богу свечка, ни чёрту кочерга! А почёта требует, да и человек что надо. Вот и стоит позади копейного строя, смотрит, как дело пойдёт. У него, как у младшей дочери, забота не в бой вести, а говорить, чему настало время, а с чем погодить пока. Стоит не один - за ним войско младшенькой. Славные ребята. У Кейра среди них много родни.
        Впереди шум. Саксы надвигаются. Первая линия копейщиков зашумела доспехами и щитами. Воины склоняют копья к бою - только что держали вертикально, так их можно упереть в землю и не уставать, держа на весу. Иные стали меньше ростом, сгорбились, словно выгнувшись вперёд. Так рука при выпаде дальше достанет, и щит закрывает больше. А в плотном строю особо не позакрываешься - щиты перекрывают друг друга, оттого и стук стоит. Это немного неудобно, но куда надёжнее старого, римского способа. Вторая линия выставила копья в промежутках между бойцами первой. Очень маленьких промежутках. При учёбе никогда без порезов не обходилось. Впрочем, на учёбе первый ряд не весь в кольчугах - сейчас же впереди лучшие стоят. Вожди да знатные воины, которым самим бы кого поучить. И сам король! Вот вторая линия вскинула щиты над головами первой. Значит, скоро окажутся в досягаемости саксонских луков. А камбрийские лучше. Так когда? Понятно, что легатам из первого ряда виднее. А ну как затянут с командой?
        - Луки - в дело!
        Кейр, не тратя времени на слова, вскинул оружие - так, чтоб стрела летела выше голов копейщиков, выстрелил. Краем глаза заметил - так поступил весь ряд. И два ряда лучников за ним - тоже. Слушать свист, созерцать стремительные тени в небе - некогда. Выдернуть из земли следующую стрелу, наложить на тетиву, поднять лук. Чуть подождать, убедиться - все в ряду готовы. И только тогда выстрелить снова.

* * *
        Саксы остановились. Ошибка! Маленькая, но ошибка. Пусть они поступают так всегда, обычай въелся в кровь и плоть глубже любого устава - он отольётся тяжёлыми потерями. Может, и поражением. Харальд не понимает - смотрит на радостно подпрыгивающую сиду, как на безумную. Она и есть безумная, врагов зубами рвать хочет! Только дела это не меняет. Строй, красный слева и пёстрый справа, замер - против наклонного частокола из копий и вертикального - из щитов. Стена против стены. Из красной стены полетели дротики. Разбить щиты врага, отяжелить их - вот их цель. Но через головы камбрийцев сыплются стрелы. Больше тысячи луков стараются. Без остановки - но, увы, не без устали.
        Хвикке могли с хода ударить в копья, ворваться, войти в ближний бой - ножи-саксы против ирландских кинжалов. И бросить в бой гвардию, созданную для таких мясорубок. Но гвардия ждёт позади. Саксонский строй мечет дротики - задние передают снаряды передним. Значит, и диведской коннице, и колесницам, что притаились за городом, у новеньких, широченных задних ворот, выходящих на бывшее болото, тоже придётся ждать. А строю между городом и лесом - выстоять. И ухитриться понемногу заменить ирландских пращников, что заняли разрыв строя, на хороших копейщиков.
        То же происходит возле городских ворот - только тут с обеих сторон войска похуже. Одни - потому как ров и частокол - какая-никакая защита, другие - потому, что главная задача саксов - сокрушить полевую армию. И, желательно, перерезать. Чтоб никто не мешал спокойно и раздумчиво осаждать кельтские городки. В основном и прикрытые, как Кер-Нид, земляным валом и частоколом. Правда, круглым, и башен обычно нет. Эти-то построены на месте римских, каменных. Разрушенных в незапямятные времена.
        Город держит собственное ополчение, да отряд Луковки, да лучники. Сто двадцать человек "регулярной армии", построенные всё в те же три ряда позади основных сил, сейчас как раз выполняют сложнейший маневр - меняют в первой линии легковооружённых. Саксы следят, готовые воспользоваться любой заминкой или неурядицей.
        - Что делают вожди? Я их потеряла…
        Вожди заметны по лучшему вооружению, да по красивой одежде. До сих пор они в основном равняли ряды, перекосившиеся после пробежки. Чуть отвлеклась на положение дел при воротах - и узость поля зрения сыграла злую шутку, ничего не поделаешь. Харальд простёр руку. Немайн - привычно уже - скользнула взглядом вдоль. Напротив трудного гленского участка обороны наметилось уплотнение в строю, вождей больше, чем надо бы на такой короткий кусочек фронта. Саксы собираются ударить!
        - Прицел восемь! - пальцы добела впились в предплечья. Рукам нельзя дать воли, а работы хотят - так пусть сами себя и держат!
        Луковка явно не готова, но пусть получит команду заранее. Мало ли что… Тем более, по башне начали стрелять - Харальд уже раза два ловил щитом «её» стрелы.
        Камень упал хорошо. Но саксы всё равно бросились. И бросились бы, даже не заметив небольшого замешательства в строю камбрийцев, когда тяжёлый дротик, пущенный могучей рукой, пробил ивовый щит высокой женщины, что вела вылазку пращников.
        Шанс так себе - да каждый знал: время поджимает. Как и о битве у плавучего моста. Вожди объяснили: победим сегодня, особенно с утра - всё наше. Если же лишних две тысячи камбрийцев выйдут во фланг и тыл - дай Вотан ноги унести. А он обычно не подыгрывает тем, кто боится рискнуть. И тем, кто не желает получить всё и сразу!
        Другое дело, что от напрасной пробежки войско подустало, и командующий правого, сильного, крыла первой линии решил - лучше выстоять несколько минут под ливнем стрел и потерять сотню воинов, чем ломиться на свежего врага с дыханием, не восстановившемся у всех бойцов сразу. Немайн видела опущенную личину шлема - даже не робот, идол - но действия говорят о человеке больше, чем лицо! Раз дикие пришельцы с континента покорно стоят и ждут команды - враг силён и жесток до божественности. Абсолютное уважение? Страх перед зверской жестокостью? Неважно. Он держит в порядке тех, кто б иначе не замедлил сбиться в неуправляемую толпу.
        Впрочем, передовые шеренги саксов рады даже отдыху, оплаченному смертями. Каждый верит, что его удачи хватит, а нет - так у первого ряда лучшие доспехи. Самые тяжёлые.
        Так что, насколько серьёзно повлиял на готовность саксов к атаке камень, сразивший стоявшего рядом с вождём сотника - остальные увернулись, камень летел достаточно медленно - неизвестно. У любых нервов бывает предел, а день только начался. Да и душ из крови человека, только стоявшего рядом и что-то доказывавшего, проймёт и языческое божество!
        Так или иначе, а в атаку бросились лучшие из лучших. Герои, способные впрыгнуть поверх копий в порядки врага, и разить. Выжить при этом можно, только если враг побежит. Иначе - кольчугу пробъёт единственно удобный в тесноте бриттских шеренг кинжал. Но в проделанные храбрецами бреши двинулся копейный строй.
        Мужественные - и сильные - люди водятся не только у саксов. Это, вообще-то, древний кельтский приём - прыжок на вражеский щит с разрубанием щита мечом. Сохранившийся, правда, только как военное упражнение. Так инструктор проверет качество сбитой воинами «стены». Сначала её, правда, из луков расстреливают - стрелами с тупыми охотничьими наконечниками. И если ученики держат первое испытание - на них начинает прыгать могутный дядя в тяжёлом железе. С боков следит ещё парочка ветеранов - насколько «стена» пошатнётся?
        В бою это художество применяли. Лет так семьсот назад. Ещё римляне - а в Диведе народ на осьмушку числится от римлян - отучили бриттов от нанесения красивых героических ударов. Попросту оковав навершия щитов железом. И начав проверять выстроенные новобранцами черепахи-"тестудо" на прочность ничуть не менее сурово.
        Но у гленцев нашлись безумцы, желающие проверить - что сделает новый стальной меч с саксонским щитом? Для оружия это ничем хорошим не оканчивалось - меч пробивал оковку, если была, но застревал в толстом дереве. Северный круглый щит - не ивовая плетёнка. Кто-то из экспериментаторов погиб на ответном выпаде, кого-то спас щит или кольчуга. Такие хватались за запасное оружие, что имелось у каждого. Топор, булава, кинжал… Один из топоров и сыграл решительную роль в отражении прорыва. Лихой бритт, оставшись без меча, зацепил верхний край вражеского щита топором, дёрнул на себя - а сосед не растерялся, успел ударить открывшегося врага мечом.
        Ивор, как старейшина и легат, бился в первом ряду. Увидев такое - обрадовался. Тому, что пару недель назад поставил на своём, да не променял на острое листовидное копьё, более приличествующее вождю, верный бил.
        Хороший, большой тесак-кусторез. Загнутый острием вниз. Насаженный на длинную рукоятку, бил становится весьма опасным оружием. Не хуже копья. Которое и заменет большинству небогатых воинов, неспособных потратиться разом на оружие и инструмент. Ивор предпочёл бил не из бедности, а из любви к грубым приёмам. Вот нравится человеку клюнуть острием подошедшего слишком близко врага, да посмотреть на изумление врага, которого сталь вдруг достала за щитом. Чего тут плохого?
        - Нет, это делается так! - объявил буднично, как будто сливы прививать собрался. И, никуда не прыгая, сделал короткий выпад. Дёрнул щит стоящего напротив сакса. Сосед по строю немедленно нанёс укол копьём. Следующий сакс тоже оказался не готов к подобному приёму…
        Билов в гленском воинстве едва не половина, больше во втором ряду. Заметили. Приноровились. На гленском участке прорыв заглох. Больше того - гленцы отвоевали шаг. Потом - второй…
        А вот ближний бой понемногу растянулся на всю линию. Возникали всё новые бреши - до поры затыкаемые третьим рядом. Тут и начали сказываться недостатки и преимущества обоих построений - саксы в разрежённом строю несли большие потери - двое оказывались против троих бриттов. И смениться, как во время боя метательным оружием, уже нельзя. Но бритты, устав, истекая кровью - стоят от начала. Впрочем, в противники им теперь всё чаще доставались вставшие на место убитых «ножовщики» - воины без кольчуг, с короткими мечами. Самое дешёвое постоянное войско на островах
        - король платит воину, но сильно экономит на экипировке. Так что эти, ожидая очереди к риску и славе, уже обзавелись царапинами. А щиты, их единственная защита в ближнем бою, скорее напоминали ежей - настолько успели их утыкать стрелы.
        Кейр поднял с земли очередную стрелу. На каждого из выстроившихся перед ними саксов стрелки уже выпустили дюжины по полторы-две. Сколько раз он уже натянул лук? Пятидесят? Сто? Руки - особенно правая - гудели, но пока выдерживали заданный им самим ритм. В ряду уменьшилось число стрелков: женщины несли только один колчан. Расстреляв, побежали за новыми - для себя и для мужчин. Которым сбегать за стрелами нельзя - так можно и панику поднять! В первом ряду женщин нет, значит, пока в тыл бегут только они - строй стоит, и причин для беспокойства нет. Особенно, если столько же возвращается в линию. Заодно у девочек руки немного отдохнут. Кейр сам подивился старообразно-начальственным мыслям: многие «девочки» ему годились в матери. А всё одно - начальник, значит, старший! Но скоро вторые шесть десятков стрел закончатся, их придётся брать из свежепринесённого колчана. Скорость стрельбы упадёт. Враг может принять это за добрый знак…
        Вот тут-то Дэффид развернулся к Кейру:
        - Уводи своих к повозкам.
        Повторил то же самое другим легатам над лучниками. После чего повернулся обратно к трещащей от напряжения линии. Трещит - ничего. Не расползлась пока, и ладно. Хорошо бы вытащить из битвы легковооружённых. Их и так погибло слишком много. Но ирландцы завязли, утратили организацию. Нет, придётся бедолагам терпеть до последнего. Иначе, отступая, увлекут за собой копейщиков. То же - и гленцы. Впрочем, эти-то отборные, дочкой особенно учёные. Выстоят.
        Прохаживаясь - легче ждать. Копейщикам без поддержки тяжко - но лучникам нужно время. Пока займут новую позицию, приготовятся. А саксы, точно, ободрились. Ещё бы
        - теперь перевес в метательном бое склонился на их сторону. Да и камбрийцы чуют за спинами пустоту. Знают, зачем она возникла. И от этого знания у задних шеренг, небось, ноги чешутся - хоть ненадолго удалиться от опасности. А вот у первой - сердца тоскуют. Их-то ожидает самое трудное…

* * *
        Солнце! Яркое, горячее - но отвратительно низкое, лезет под козырёк, прилаженный к парадному шлему, норовит полоснуть по глазам горчицей. Впрочем, из-под руки видно достаточно - фронт полевой армии вот-вот рухнет. Даже ослепнув, трудно не заметить
        - симфония работающих лучных линий оборвалась. Остались глухой стук дротиков и копий о щиты, да лязг мечей о доспехи и умбоны. Но поделать сида ничего не может. Один камень раз в пятнадцать секунд - вот и вся подмога. Пусть момент много раз обговорён и даже разок отрепетирован. Всё равно - опасность бегства сохраняется…
        Стоит чуть сместить взгляд, чтоб понять - на городском валу дела немногим лучше. Здесь саксы собрали большую часть лучников. И, тщательно оберегая стрелков большими щитами, навесом засыпают стены. Причём вялой атаке подвергаются сразу двое ворот - восточные и южные. И если Немайн довольно короткого взгляда на каждые, чтоб убедиться - пока защитники города держатся, то каково приходится тем, кто не вознёсся над битвой на высоту дозорной башни? Для того и пришлось выделить из скудных сил небольшой резерв - из самых дурно вооружённых - небольшие отряды, стоя за спиной защитников каждой стены, самим спокойствием своим показывют - положение пока не отчаянное. Как говаривают Монтови: "до триариев дело не дошло".
        И пусть гонцы со всех укреплений по очереди просят подрепить их - ответ у сиды один:
        - Рано.
        Уши сердито топорщатся, и гонцы поспешно уходят, не смея сбивать поправки для перрье, в блаженном неведении о том, что "Пора!" не наступит вовсе. Зато уносят с собой уверенность, что битва идёт по плану.
        Заодно спокойствие распространяется и на тыл: легкораненые, идущие на перевязку, санитары, что выносят тяжёлых, говорят одно: трудно, но стоять можно. А ежели что, есть резерв! Одна беда - образованного грека, вовсе ничего не читавшего из многочисленных «Тактик» и «Стратегик», найти в империи сложно. Слишком уж сильно врезалась война в жизнь восточного Рима за последнее столетие. А хороший священник разбирается в людях достаточно, чтобы понять - на деле последняя надежда и кладезь боевого духа только и годятся стоять и подбадривать. Обычный приём, во многих сочинениях описанный. Причём именно с рекомендацией набирать такое демонстрационное войско из худших воинов.
        Началось всё с того, что нескольких раненых не донесли. Умирающих так и так пристраивали в сторонке - мэтр Амвросий, хирург с опытом, в первую очередь брался за тех, кого точно мог вытащить - и кто точно не мог подождать. Кто полегче - доставались лекарям попроще, тяжелее - ждали, когда у мэтра появится возможность потратить время с риском потерять его впустую. Так что священники занимались ожидающими операции. Исповедовать и причастить следовало всех не ходячих - в случае прорыва саксов они обречены.
        Однако, когда на носилках притащили очередное тело, ещё тёплое, но совершенно очевидно расставшееся с душой, отец Адриан не вытерпел.
        - Я, преосвященный, под стрелы соваться не собираюсь, - успокоил встрепенувшегося епископа, - устроюсь за ближайшими к восточной стене домишками, да и только. Глядишь, спасу душу-другую.
        - Ступай, мой друг. Тем более, на северной стене как раз гленцы стоят. Твоя паства, - Дионисий согласился легко, ибо не знал за своим заместителем ни склонности к лукавству с друзьями, ни ложного честолюбия. Только желание выполнить обязанности как можно лучше. А внутри города - опасность примерно равная…
        Вот тут Адриан и насмотрелся на «резервы». Да что насмотрелся! Одного взгляда хватило, чтобы понять - случись что - побегут. Назад, не на стены. И смысла воодушевлять и ободрять тонкие унылые линии нет никакого. Не по силам. Как тогда, с холмом. Но это не означает, что не стоит и пытаться…
        Тем более, что поток раненых схлынул - из основной сечи их не выдернуть, а на стенах самые неуклюжие да невезучие своё уже получили. И всё равно здания бань не хватало, и госпиталь выплеснулся наружу, под заблаговременно приготовленные навесы. Другое дело, что не хватало и персонала. Старшая из аннонок трижды падала в обморок - а до того невозмутимо ассистировала при самых тяжёлых операциях. Одна рана, пусть самая страшная, её не пугала - а вот тысяча… Тристан похожее уже видел
        - после набега викингов. Зрелище тяжёлое - но рыцарю следует переносить самые страшные картины - ведь зло, которому должен противостоять рыцарь, не постесняется совершить любые преступления.

* * *
        Знамя графа Окты скучало в резерве. В настоящем. Том, что начал просачиваться через новенькие, западные ворота на бывшее болото. Первыми, конечно, прошли колесницы. И раз уж эти не завязли, значит, остальным ничего не грозит. Вслед двинулись конные лучники. А вот тяжёлой, по камбрийским меркам, кавалерии, следовало портить дорогу последней. Зато в бой идти вторыми, закрывая броней уязвимых, но быстрых рыцарей-бриттов. Но не колесницы. «Скорпиончики» не умеют стрелять навесом. Что ж, возницы и стрелки укрыты за добротными щитами по бортам. Колесниц всего семь - шесть по числу кланов, прежде соперничавших на гонках, теперь же готовых помериться славой в битве. И ещё одна, богини. Эта и поведёт. Как утром, когда пришлось двух лошадей отрезать, чтобы вернуться. Сестра богини - на неё чуть-чуть похожа, хоть и не родная - тоже схлопотала стрелу. Теперь морщится и растирает больное место. Синяк! То ли кольчуга особенная, то ли она сама - только жало, сумев немного раздвинуть тонкое кольцо, разорвать - не смогло. Как и прорезать толстый поддоспешник.
        Вот чем хороша война в декабре - не жарко. Летом ведь тоже под доспех приходится одевать стёганку толщиной в полтора пальца. Приходится терпеть - лучше вспотеть, чем погибнуть. Окта хмыкнул, вспомнив принца Риса. Который, чудом уцелев в паре стычек, признал, что для командира хорошая броня не роскошь, и не трусость, простое средство выживания. Начальник - всегда первая мишень. Всё понял - но продолжает хмуриться.
        А как тут не хмуриться, когда старший брат кругом прав? И жена… Особенно противно
        - сознавать, что ты опять сморозил глупость. Из детского упрямства, желания поступить наоборот. Взрослый, женатый человек, брат короля, самостоятельный правитель, магистр конницы в обход прочих братьев и сестёр - а повёл себя наподобие сопливого мальчонки. Соображения не хватило догадаться, что если Гваллен и Гулидиен о чём-то талдычат хором - так правы они, а не наивные понятия о приличествующем, вычитанные из древних поэм.
        То-то у его и гулидиеновой семьи настроение поднялось, как увидели на командире кирасу. Поняли - из головы дурь вымело. Точно, как сказал брат. Сам, кстати, не посчитал постыдным бегать, спину врагу показывать - пока - на учении. Собственно, если конным лучникам отойти - не позор, почему копейщикам нельзя?
        Чего не знал принц Рис - брат в это самое время умным себя не считает. Зато радуется, что младшенький чему-то научился, ибо, похоже, королём Диведа скоро придётся стать именно ему. А что поделать, если старшего понесло в первый ряд копейщиков! Как восторженно кричала армия, когда король слез с коня и укрепил монаршей особой боевой порядок! Оно и понятно - только после этого воины превого ряда перестали считать себя жертвами. Поскольку искренне полагали - король пребывает в здравом уме и на верную смерть не пойдёт. А риск - куда без него на войне? И уж раз становится в пеший строй - значит, ни удрать, бросив армию, ни оставить на растерзание именно шеренгу у него в мыслях нет. Ещё, конечно, грела душу возможность отличиться на глазах верховной власти, а то и спасти короля. Отчасти этим и объяснялось едва не эпическое геройствование иных удальцов. Сам король никаких подвигов силы и ловкости не совершал - прикрывался щитом, слегка шевелил упёртым в землю копьём, не позволяя перерубить древко, да иногда подавал голос, чтоб заглушить возможные слухи о гибели. Пока - преждевременные.
        Прекращение обстрела саксов разом воодушевило - многие решили, что трусливые бритты бежали - и обеспокоило - кое-кто догадывался, что не всё так просто. Отреагировали и те, и другие одинаково: усилили напор. Само собой, особенно отчаянно бросались на короля, тут их разрежённый строй стал плотным. А попадали в зубы четверым - по числу сторон света и пятин Диведа - телохратителям, стоящим рядом и сзади. Гулидиену тоже довелось разок сделать меткий выпад - в горло врагу, щит которого оказался пригвождён стрелой к соседнему. Один из телохранителей одобрительно крикнул, мол "король завалил вепря". Для него, по должности, правитель мыслился чем-то мягким, малобоеспособным и нуждающимся в охране. Потому скромное, по общим меркам, достижение и заслужило громкую похвалу. В строю подхватили - воины смотрели на врагов перед собой, не по сторонам, и решили, что правитель совершил подвиг, достал некоего совершенно исключительного сакса, вождя или героя.
        Оставалось только гадать - кого запишут на его счёт в легендах. Оно и хорошо - король Диведа, и без малого - Британии, не может погибнуть просто так. А жить… Это засит скорее от Дэффида и его чувства сообразного. Впрочем, у хозяина заезжего дома и отца сиды чутьё должно быть ого-го! Но до чего тоскливо - ждать… Наконец, принцепс решил, что лучники достаточно обустроились на повозках, и занялся копейщиками.
        - Знамя - назад! Резерв - строй пила.
        Сзади сразу стало свободнее. Знамённые отошли к повозкам. Пусть в бою третья линия почти не помогала, но в затылок ощутимо дохнуло холодом. Пусть рядом саксы не прорвутся, отходить - не стоять, где-то да побегут. Те, кто будет отходить строем, шаг за шагом - не получат ли удар в спину? И редкая цепь резерва надолго не спасёт.
        - Общий отход! Держать строй!
        В этот момент короля выдернули из строя - мощным рывком сзади. Лакуну в строю заполнил собой один из телохранителей.
        - Без тебя войско побежит, - объяснил, не оборачиваясь, - а без меня - обойдётся…
        Возразить нечего и некогда - король повернулся и побежал к повозкам - и собственному знамени. Для того, чтобы развернуться, зацепить щит за крюк на шее, перехватить копьё обеими руками. Ждать неизбежного удара - рядом с единственным телохранителем. У которого неплохие шансы вскоре оказаться последним. И только теперь заметил - Дэффид ап Ллиувеллин всё так же неторопливо прохаживается между линиями.
        - Дееержи… - начал напоминание принцепс.
        И вот тут - рухнуло. Саксы пробили дорогу сквозь тонкую линию, которую некому пополнить. Разлив - не остановить. Но - хотя бы смягчить удар? Саксы рванулись вперёд толпой. Двумя толпами. Маленькое войско Глентуи, впитав в свои порядки остатки ирландцев, стоит, как утёс на стремнине, и медленно, шаг за шагом подаётся назад. И саксам приходится тормозить, разворачиваться к нему, чтобы не получить копьём или билом в спину. Остальным пришлось познакомиться с «пилой». Что и позволило спастись многим беглецам из первых рядов. Наконец, саксы сомкнулись вокруг клубка из копий, разорвали редкую цепь. Поздно! Сверху, с выстроенных в линию повозок, поверх голов защёлкали тетивы валлийских луков - и на этот раз прицельно, да почти в упор!
        Вот тут и пришло время испытать самые быстрые способы стрельбы. Пока саксы не сбили строя, не превратились снова в «стену». Кейр зажал стрелы для первых выстрелов в зубах. Такой вот специальный приём, для командира неудобный - рот занят. Потом пришлось лезть в колчан - но многие выхватывали стрелы из колчана пучками, левой рукой, которой держали лук. Так выходило ещё быстрее - но требовалась изрядная ловкость, чтобы не оцарапаться наконечниками.
        Вихрь из острого железа, дерева и перьев продолжался недолго - но достаточно, чтоб вымести передних. Те, кто перешагнул завал из тел - встретил не спины - а новый частокол. Иные ударили - с разбега, с безудержной тевтонской ярости - да так и остались на остриях.
        Пока валлийки таскали колчаны - саксам пришлось равнять ряды, сбивать строй - уж какой получится. Диведцы - кто сумел отойти в порядке - выровняться, а те, кто принял на себя удар человеческой волны - стряхнуть вражеские тела, остановленные поперечинами копий. Обеим стронам, после всех потерь, приходилось начинать то, что не доделали - заново. Понемногу. Методично - но тем более верно.

* * *
        Быстрый взгляд скользит по шеренгам - камбрийцев, саксов, не успевая заметить деталей - если придержать на секунду, нетрудно различить перекошенные лица бойцов. Но промедлить - упустить изменение ситуации. Которая для камнемёта - ах, и хороша. Враги стоят боком к линии огня. Пять рядов - узковато, но достаточно, чтоб точно попасть по ширине. Конечно, будь ядра разного веса и формы - это оказалось бы невозможно. Так что - не зря мучились каменотёсы, не зря ушастая сида каждую пару камушков друг с другом сличила. Зато все теперь летят одинаково. И ветер, хотя и есть - но ровный, не порывистый, да ещё и попутный - по своим не попадёшь. Прицел менять приходится лишь в зависимости от того, где именно среди саксонского строя стоит упасть подарку. А безразличный взгляд скользит дальше, и кажется, будто это не люди, а специальные влажные кегли, при попадании шара разлетающиеся красными брызгами. Напротив - свои фигуры. Почти шахматы, и даже то, что над белёными щитами реют красные знамёна, а над червлёными - белые, для шахмат характерно. Часто фигурки короля и ферзя исполняют с включением цвета противной
стороны. Неужели ничего не переменится? Вот оно!
        Отступление к обозу оказалось последней каплей. Король Хвикке возомнил, что полевой армии Диведа более не существует, и поторопился лишить беглецов последнего укрытия, взяв город. Осаждать тысячу-полторы уцелевших, пришедших в себя и настроенных подороже продать жизни, имея в дневном переходе к северу ещё одну камбрийскую армию, не хотелось. Да и устал он за недолгий поход от решений мудрых, но не мужественных. А главное - устала гвардия. Пришлось прислушаться к ропоту людей, уверенных, что потеряли право на добычу из лагеря вражеской армии. И вовсе не настроенных терять и добычу из города. Не брось Хвикке гвардию в бой, она и сама могла пойти драться!
        Король же всё сделал красиво. Выскакал вместе с ближними советниками перед рядами, тяжело уронил скупые слова, отвека неизменные, про славу и добычу, ждущую за стенами. Наверное, и этого хватило бы - на первое время, пока воины не увидят, что с города нечего взять - у бриттов оставалось достаточно времени, чтобы ценности вывезти или зарыть. А потому король встал в общий строй, рядом со знаменем - ради того, чтобы вовремя пообещать награду от себя, и вместо недовольства укрепить верность. И тот моральный подъём, который Гулидиен растратил на начало битвы, получил сейчас - под занавес. За ним спешились остальные штабные. Но в строй встали не все - чуточку странно. Ведь неожиданностей не опасались: диведцы через тлеющий лес да болото не сунутся. А передовые разъезды северной армии, даже если появятся, удержит конница. Эти в нынешний бой не рвутся - их и так осталось меньше трети, а в награду за спокойствие король обещал долю в добыче. Но от случайностей
        - прикроют. На достаточный срок, чтобы расправиться с защитниками города. И - развернуться.
        Если король и заметил на половине дороги, что атака главных сил завязла в повозках, что-то менять было поздно. Он стоял в голове колонны, и та толкала его, вместе с остальными воинами, вперёд - к славе и добыче!
        Как только колонна набрала ход, Немайн решила - пора. Оглянулась к трубачам - и обнаружила одного, убитого. Извлечь звук из фанфары она не умела, а уж сигнал… Тут вспомнился экзамен во сне и «Аргунь». Сыграть сигнал сида не могла. А вот проспеть
        - вполне! Одна беда - тоска по пению не смогла остановиться. Слышала только себя. Как легко, радостно летел голос, не стеснённый узкой пещерой! Некоторые голоса ярко звучат в небольшом зале с хорошей акустикой - но теряют силу и красоту в большом пространстве. Случается и наоборот, и голос Немайн оказался именно из таких! Она пела - выполнив главную работу тяжёлого дня, и совершая новую, от которой так яростно откручивалась на военном совете. Сама привела тысячу доводов против! Главным из которым стал тот, что сакс должен бояться любого камбрийца, не только её. Теперь - всё забылось, остался новорожденный звук, наполнивший всё существо без остатка, воздух, ласковым потоком протекающий через связки - без напряжения, без усилия, сам… И можно оглянуться назад, на бывшее болото, где кавалерия, поддержанная колесницами, начинает разгон!
        В лёгкие ворвался новый воздух - чтоб устремиться наружу вместе со словами. Уж больно сигнал оказался похож на начало одной из сцен, которые Немайн готовила к вступительному экзамену в консерваторию из снов.
        Уже первые звуки - знакомый сигнал, исполняемый не трубой, а голосом - насторожили принца Риса. Приказал выступать приказ к выступлению - но как-то с оглядкой. А над головой летел заполошный бессловесный призыв: в сёдла, в галоп! Когда за сигналом последовала песня на неведомом языке - понял: дело плохо. В ход пошла последняя ставка. На военном совете так уговорились: саксов бить обычным оружием, но, если станет невмоготу - сида с башни увидит и запоёт. Тогда уже всё равно, даже если удар придётся и по своим…
        - Немайн поёт! - крикнул, обернувшись, - Победа или смерть!
        А чуть впереди Эйра, наслушавшаяся рассказов о стычке с ирландскими разбойниками, добавила свой клич - и богини:
        - Камбрия навсегда!
        Тряхнула головой, чтобы ленточки на ушах заволновались. Знала, что ей такое
«украшение» не нужно. Но - не удержалась. С утра помнила - будет от Немайн головомойка. За несерьёзность. Заранее смирилась. А теперь и забыла.
        Ария закончилась, и вслед ей понеслась песня, наполовину придуманная, наполовину переведённая - специально для Эйры, желавшей услышать хоть что-нибудь понятное. Голос Немайн покрывал все поле боя - и в каждой камбрийской душе отзывался родными словами.
        Эй, камбрийцы, наша слава
        Словно речка, вьётся!
        Не иссякнет, пока сердце
        За народ свой бьётся.
        Кейр оглянулся на потрёпанную линию стрелков. Бьют поверх голов копейщиков - но и сами больше не прикрыты. Впрочем, лучники саксов попали в плотный строй и вообще не могут стрелять. Так что опасен разве редкий метательный топор или дротик, брошенный кем-нибудь из бойцов первого ряда. Гораздо страшней прорывы - в нескольких местах саксы всё-таки прорубились повозкам, и то и дело порывались залезть наверх. Раза три им это ненадолго удавалось. В одной из таких схваток Кейр лишился лука, и теперь только страховал товарищей, да время от времени напоминал лучницам, что пора пополнить запас стрел. Долго так продолжаться не могло - обе стороны колебались под градом ударов. Вперёд гнали долг и ярость, назад - страх и отчаяние. Пока не появились слова - и отчаяние вдруг оказалось на стороне, ведущей к победе.
        Кейр взмахнул мечом. Сида запела. Это значило, что судьба сражения должна решиться в ближайшие минуты. Пришла пора встретиться с врагом на истоптанной земле, где из последних сил держались остатки копейной линии.
        - Сейчас или никогда, - заорал он, - в рукопашную! Бей!
        А над строем летело, звало к победе и славе:
        Против нас хоть мир весь с чёртом
        Выступай задорно -
        С нами Бог наш, тот, кто против,
        Тот падёт позорно!
        С нами Бог наш, тот, кто против,
        Тот падёт позорно!
        На этот раз Нион услышала поправку не голосом, а пророческим чутьём. На всякий случай проверила логически: всё выходит верно. Восточные ворота вот-вот упадут. Это южные завалены намертво - а через эти колесницы ходили. И, насадив все кольца до единого, велела заложить в пращу вместо каменного ядра - свинцовые пули. Скрип талей, злой прищур - как у сиды на ярком свету. Машина смотрит на спокойные створки - таран саксы так и не притащили, зато ухитрились сбить петли. Внешние ворота уже пали, и небольшой завал между саксы расчистили. Теперь черёд внутренних. В Кер-Сиди входы устроены разумней - но исправить всю крепость не хватило времени и сил. Защитники столпились по сторонам, метают вниз всё, что под рукой - но задние ряды держат щиты над головами передних, а если кто и падает - на место поверженного немедля встаёт новый боец.
        Как только ворота рухнули, Нион дала отмашку. Чем опасна стрельба с отрицательным углом возвышения - из головы вылетело. За то ей, пустой да глупой, и досталось - соскочившим кольцом. Шлем спас - голову. Но - как стояла, так и села. Вот какой из Луковки командир: в город ворвались враги, а она сидит себе на земле, хуже любой немытой нищенки - на заднице, и ноги из-под юбки видно выше, чем по щиколотку! И как их подтянуть, чтоб это выглядело прилично?
        Страшный удар задержал саксов - и тут вставший перед демонстрационным резервом отец Адриан поднял наперсный крест.
        - За мной, детушки, - сказал негромко, - Помните - смерти нет, а для павших за други своя - ада нет. Лишь жизнь вечная.
        Что говорит коряво, да половина слов - иноземные, за ним уже не замечали. И, неторопливо - чтоб позади не развалили строй - двинулся навстречу саксам, только оправившимся от удара картечи. В отличие от епископа Дионисия, палицы на боку он, как мирный человек, не носил. А потому шёл навстречу саксам только с крестом - и с улыбкой. Чуточку грустной, и чуточку - торжествующей.
        Вот восстали тучи, громы,
        Молнии сверкают!
        Сокрушить оплот Кир-Нида
        Варвары желают!
        Гулидиен сделал шаг вперёд. Лучники, ввязавшиеся в рукопашный бой - это неправильно! Без доспехов, без щитов, да и руки порядком устали - долго ли смогут держаться против ножовщиков Хвикке? Пусть короткий меч, почти нож - дешёвое оружие, в руках его держат вовсе не дешёвые люди. Пусть они не стояли в первых шеренгах, пусть у них простецкий стёганый доспех - зато они не так долго сражались. Меньше вымотаны. Другое дело, что после прорыва первой позиции их строй стал плотным, и лучшие бойцы, уже отдохнувшие, не могли сменить бывшие задние шеренги. Разве - встав на тело убитого. И люди, никак не ожидавшие, что окажутся в первых рядах плотного строя, чувствовали себя неуверенно - настолько, насколько сакс вообще может ощущать нуверенность. А в это время на лучших воинов безответно сыпались - то ли песня вливала новые силы в бриттов, то ли отнимала их у саксов - те начали подаваться назад. Это означало - им есть куда отступать, значит, задние ряды тоже пятятся. Впрочем, голоса фанфар идущей в атаку диведской конницы не узнать никак нельзя. Возможно, саксы хотели только загнуть фланг, только оттянуться
на несколько шагов от позиции, которая оказалась не по зубам… Но они делали шаг назад, потом другой - быстрее, быстрей, ещё быстрее! Камбрийцы ещё усилили нажим - хотя это и казалось выше человеческих возможностей. Иные уже и подпевали, бросая врагу в лицо слова заклинания:
        Против нас хоть мир весь с чёртом
        Выступай задорно -
        С нами Бог наш, тот, кто против,
        Тот падёт позорно!
        С нами Бог наш, тот, кто против,
        Тот падёт позорно!
        И если их настигала смерть - умирали, зная, что последнее слово делает заклинание только крепче!
        Напор на гленскую армию ослаб. Настолько, что Ивор получил возможность слегка осмотреться. Его баталия - чудное слово, но хорошая штука - выстояла. Перестроилась, спрятав пращников за спины. Только те в плотном строю ничем особо помочь не могли. Будь внутри посвободнее…
        - Раздаться! - крикнул Ивор, - Второй ряд пополняет первый, третий и четвёртый становятся вторым. Стуу-пай!
        Этот маневр они не отработали - но саксы уже не особо и мешали. А зря - ибо на смену стихшему ливню из стрел пришёл каменный дождик. Да и билы с копьями заработали веселей. Под песню!
        Дух камбрийский жив вовеки,
        В нас он не угаснет!
        Беснованье силы вражьей
        Против нас напрасно!
        На поле творилось невозможное. По болоту, надо рвами летели колесницы. Волшба чужой богини, внезапный шум боя за спиной, впавшие в одержимость враги… Вот тут саксы отреагировали по разному.
        - Нужно убить ведьму! - заорал король, - Её МОЖНО убить! Прикройте мне спину!
        И бросился к башне. Пусть в воротах ещё рубились - все защитники стены сбежались туда, и быстро там не пройдёшь. А у подножия башни виднелась небольшая дверца - для вылазок. Да, выбив её, в город особо не ворвёшься. Зато можно рассчитаться с той, которая превратила победу в поражение. Для этого много людей не надо.
        Гвардия, на которую упали первые стрелы, последовала за королём. А фаланге, закрытой от этого наступления городом, хватило шума. Сперва повернулись задние ряды - состоящие теперь, по иронии судьбы, из лучших воинов. Тех, кто устал в первой фазе боя, кто отстал при преследовании, отягощённый доспехом. Возможно, они хотели сделать несколько шагов, избавиться от толкучки, снова создать разрежённый строй. Возможно - прикрыть тыл от чужой атаки. Какая разница? Чувствуя пустоту за спиной, слыша шум боя слева и сзади, не видя вообще ничего, средние ряды повернулись тоже. Возможно, некоторые успели понять, что катастрофы ещё не произошло - но передние уже давили… Глубина строя сыграла злую шутку. Отступление превратилось в бегство. Теперь спасти могла только скорость! Ополчение Хвикке бежало - без оглядки, без удержу, бросая оружие, пытаясь на бегу сбросить доспехи. Теряя всякую организацию, оружие, здравый смысл и рассудок… А на пути бегства уже грохочут страшные квадриги, убивающие троих одной стрелой, реет страшная
«Росомаха», вьются ленты на ушах невесть откуда взявшейся второй богини. Остаётся последний выход - на север, в дымящий лес. И вот многотысячное человеческое стадо, без жалости давя самое себя, бежит от четырнадцати человек при двадцати восьми лошадях и семи малых баллистах.
        Нашу землю Бог вручил нам,
        На то Божья воля!
        Нашей верой и щитами
        Перекроем поле!
        Сида не видит опасности, либо видит, но считает песнь важнее - а наружная дверь башни трещит под топорами. Будь проклято следование традициям, не подтверждённое здравым смыслом! Зачем дверь для вылазок хлипкому деревянному сооружению, со стены которого можно запросто спрыгнуть, не покалечившись? У римского форта была, значит, сделаем! И ведь никто не заметил - до тех пор, пока не стало слишком поздно.
        Пусть граф Роксетерский, отмахнув принцу Рису - продолжай, мол, маневр - повернул тяжёлые сотни на выручку, до того, как копья его рыцарей вонзятся в спины гвардейцев, ни доброму дубу, ни толстым железным петлям не выстоять. Да и граф поторопился, вырвался вперёд - если у врагов нет дротиков, это не значит, что им нечего метнуть. Окта, увидев замах, поднимает коня на дыбы - и метательный топор вязнет в брюхе скакуна. Соскочить не успел, ногу прижало тушей. Обрадованные враги бегут добивать. Осталось - прижать свободную ногу, хоть отчасти прикрыть щитом, вытащить меч - да надеяться, что удастся покалечить супостата-другого. На большее лежачий против стоячих рассчитывать не может.
        Славься Камбрия навеки!
        Ты непобедима!
        Ты копьём и грудью нашей
        Будешь век хранима!
        Харальд перехватил поудобнее щит, обнажил меч, немного спустился по узкой лестнице. Ждать не пришлось. Навстречу через пролом в стене шагнул кряжистый человек в шлеме с золочёным вепрем на гребне.
        - Кто ты, вождь героев, не испугавшихся песни богини? - спросил Харальд, ощущая дыхание легенды, - Я скальд, и если я тебя убью - я достойно воспою твою мужество. Если же мне суждено пасть - достойнее умереть от руки героя, чьё имя известно.
        - Я их король, - коротко ответил Хвикке, но позволил себе оплаченное кровью умирающей, нет, уже мёртвой, но сражающейся дружины, - а ты кто, последний защитник мелкого божества?
        - Я - Харальд Оттарссон, прозванный Хальфданом, потому как мать моя происходит из племён, что вымели вас, саксов, с прежних земель, - он осклабился, - И я не хуже моих дядьёв - ни в бою, ни в стихосложении. Я не последний защитник - великой богини, обратившей твоих бондов и кэрлов в обгадившихся трусов - но те, что будут за мной, меня не стоят.
        - Начнём, - сказал Хвикке, - и пусть великие асы судят, чья слава громче.
        - Начнём, - согласился Харальд, отводя удар щитом, - и я не усомнюсь в помощи ни добрых ванов, ни странного бога римлян, ни Тора, ненавидящего ложь.
        Его меч отскочил от брони короля. Но поединок только начинался.

* * *
        Кейндрих вела авангард лично. Сперва - рысью медленной. Потом, как почуяла в воздухе гарь, быстрой. Навыков хватало - держаться с рыцарями наравне, знаний - понимать, что двести человек к вечеру могут оказаться нужнее двух тысяч завтра. Когда увидела первых саксов - чёрных от дыма и поражения, сердце кольнуло завистью. Кажется, вся слава достанется другой. Когда, взлетев на очередной холм, увидела сколько беглецов впереди - поняла - не всё потеряно. Щит полетел - за спину, копьё с флажком - в петлю при седле. Осталось - привстать на новомодных стременах - сидовская выдумка, да удобная.
        - Стрелы, дротики не тратить! - разнеслось над полем, - Копья не ломать! Мечи наголо! За мной, гончие славы! И если кто не привесит к седлу пары бородатых голов
        - не быть тому в моей дружине!
        Боем дальнейшее не являлось. Саксов оставалось в десятки раз больше - но они не могли сражаться. Не из-за отсутствия строя. Не из-за потерянных доспехов и растерянного оружия, или паники. Их загнали в угол - так, что прыгнула б не то что крыса - кролик. Остальное могло сказаться на соотношении потерь - но никак не на результате. Вот только прыгнуть - сил не нашлось. Физических.
        Сначала - долгое построение под длинными стрелами колесниц. Потом - медленный марш, стучащие по щитам камни. И камни, проламливающие ряды. Стояние под стрелами, копейный бой. Яростное преследование ложно бегущих. Рубка под стеной из повозок. Отчаянный бег - по ухабистому полю, в лесу, между стволов, которых не видно, через отравленный дымом воздух. В одном прекрасная ирландка ошиблась: копья, стрелы и дротики в этот день рыцарям Брихейниога так и не пригодились.
        Единственное противодействие, которое они встречали - просьбы о пощаде, предложение выкупа или себя - в рабство. От желания жить - или в надежде занять всадников личными пленниками, чтобы у остальных появился шанс уйти. Изредка такое делалось - и, ещё реже, получалось. Мерсийцы, например, и до Пенды охотно брали пленных, да и уэссексцам нужны крепостные. Но - ни диведцы, ни континентальные саксы в холопах не нуждались.
        Что касается выкупа - у многих рыцарей загорелись глаза. Иные начали торговаться - не опуская занесённых клинков. Кейндрих заметила, велела рубить всех. А чтобы меньше разговаривали с врагом, повысила норму до двух голов…

* * *
        Солнце не ведает жалости. В глаза Немайн задувает колючая, яркая пурга, картины реальные превращаются в фантастические видения. Проще закрыть глаза - но она упрямо пялится на поле боя. У разбитых ворот усталые израненые люди из-под руки следят, как остановленного ими врага добивают другие. Кто-то гонится за бегущими, стараясь отрезать их от лагеря, лишить надежды зацепиться. Ложной, что видит пока одна сида. Людей в лагере довольно много - туда вернулась, так и не вступив ни в одну схватку, кавалерия саксов. Оставленная небольшая охрана торопливо седлает лошадей, хотя бы обозных - пешком от камбрийцев не уйти.
        Вот конный лучник, зачем-то оторвавшийся от своих и затесавшийся в ряды латной кавалерии, положил нескольких саксов и, соскочив с коня, принялся вытаскивать придавленного лошадиной тушей рыцаря - в то время как его окольчуженные соратники совершили первую на острове Придайн прямую копейную атаку.
        Двуручный топор или меч со щитом, если первый достать из ножен, а вместо второго закинуть за спину топор - снаряжение неплохое. Страшная и довольно дальняя атака - или баланс, по выбору. Против пехоты - убийственно. Против конницы без стремян - сносно. Только от тарана конным клином ни топоры, ни щиты не спасают. Гвардейцы Хвикке летят в стороны - а больше под копыта. На флангах ещё пытаются сопротивляться - один удар топора коню, другой - всаднику. В ответ - неостановимое движение длинных кавалерийских мечей. Сверху вниз. Клин прошёл гвардию насквозь. Их печальная участь войдёт в учебники, верно, достаненся ни в чём неповинным топорам, но взгляд скользит дальше - мимо колесниц, сверкающих алмазами умбонов, и нескольких всадников, пытающихся уйти.
        Память подсказывает - эти стояли с гвардией, но в последнюю атаку со всеми не пошли. Хотят выжить? Тщетно. Многих достают стрелы, одного цепляют крюком, тело недолго волокут за колесницей. Кончено. Разбег остановлен. К колесницам спешит пехота - гленская, и тут первые! - а саксов в промежутке больше нет. Живых.
        Поле покрыто убитыми - в два слоя. Утренними, убитые в начале боя, и беглецами. Изредка встретится ирландский плед. Остальные камбрийцы лежат там, где стояли - на первой линии обороны, у сцепленных повозок - и между. Тут - все расцветки Диведа. Глаз цеплялся в первую очередь за кэдмановские пледы. Сколько у неё, оказывается, родни - и с ней уж не перезнакомиться!
        Немайн начала разглядывать лица - если те сохранились. Только теперь до чувств начинало понемногу доходить - битва случилась на самом деле, в ней сражались не смазанные от быстрого перемещения поля зрения абстракции, а живые люди. Те, что ещё вечером сидели вокруг костров, смеялись незамысловатым шуткам, стараясь отогнать боязнь такой вот судьбы… То, что до этого сознавал безразличный разум, добралось до сердца.
        Память услужливо, точнее, чем Харальд рукой, показывала - где и кого она видела в последний раз. Проверять было страшно. Но - не удержалась. Посмотрела - только чтоб успокоиться, одним глазком - между линиями.
        Он был там. Лежал, как стоял - тогда, когда все бежали. Ради лишних секунд и чужих жизней. Закрытый телами изрубленных врагов, всё ещё сжимающий в руках оружие, заколотый в спину - и не раз. Человек, ставший не самым близким - самым надёжным.
        Песня стихла.
        Усталые шаги. Довольный, как кот, притащивший хозяйке мышь, Харальд. А перед глазами - отпечатавшееся на сетчатке, замершее сияние. Дэффид. Не убитый - разливающий вино, смеющийся. Неужели его нет? Неправильно! Кто же будет чесать сиду за ухом - годы спустя, в её каменном городе?
        - А правильная вещь - гнутая лестница. Мне рубить с руки… - начал издалека, растягивая удовольствие от рассказа о подвиге, осёкся, - Немхэйн, почему у тебя лицо в слезах? Мы победили!
        - Это солнце.
        Только если солнце - почему так темно? А если не так - разве сиды умеют лгать? Нет, не умеют. Как и звери - а Немайн зверь. И света вокруг полно - сверху и снизу, небо и снег, и снег можно подбрасывать к небу. Вокруг опушки - сосны, звенят и пахнут. Рядом - чёрная с кремовой шлеёй шкура, умные глаза, и все четыре лапы на месте. Нуада! И в одной - табличка.
        "Пора."
        Уходить не хочется. К чему новая, чужая земля, когда здесь - восхитительный лёгкий снег? И можно взмахнуть лапами, и шерсть отца заблестит, как зыбь на летней реке? А он фыркает насмешливо, и табличку переворачивает.
        "Мы идем в Ирландию, дочь. Надо торопиться, пока лёд не растаял. Мама уже торит дорогу!"
        Какое растаял? Да он только встал! Неужели идти настолько долго? А хочется поиграть, и побегать! Печальный вой сам выливается из горла.
        "Надо, дочь. Там земля наших предков, которую они когда-то отдали врагу. Надо вернуть."
        Древность, воняющая мхом! Причём тут Немайн? Ей хорошо здесь, среди сосен! А вот развалиться брюхом кверху и смотреть насмешливо, вылизывая живот. Хотите - берите зубами за хвост, волоките, а сама - ни шагу!
        "Не понимаешь?"
        "Нет. И понимать не хочу."
        "Тогда - живи тут одна. А мы с мамой уйдём. Мы - помним."
        Лежать, смотреть, как тают снежинки на подушечках лап. Отец переступает с ноги на ногу, выгрызает из шерсти ледышки. Фыркать, рассматривать фигурные облачки, пока не рассеялись: это как тетерев, а то - как заяц, а это… Это совсем непонятно что, но интересное!
        "А новое место тебе не интересно?"
        "Нет. Мне тут нравится. Ведь если я уйду, это место тоже кто-то займёт."
        "Выбирай. Ты уже много лет, как взрослая, хотя и притворяешься щенком. Останешься одна - не пропадёшь."
        Это правда. А потому - перевернуться на брюхо. Встать. Встряхнуться. Сделать шаг. Вспомнить - когда-то ты выбрала иное, хотя выбирала - не ты. Не совсем ты. Совсем не ты? Опустить поднятую лапу - на место.
        "Не пропаду. Приходите в гости."
        "Далеко, дочь."
        "Какая разница? Моя земля - здесь. Так получилось."
        Нуада топчется на месте.
        "Тогда - прощай. Помни нас!"
        Резко поворачивается, делает первые тяжёлые шаги, которые качают землю. Он обернётся? Нет, он переходит на рысь, лапы ложатся след в след - передние на место задних. Запах сосен становится едким, и от этой горечи на глаза наворачиваются слёзы, мир становится мутным, плывёт… Сквозь шум пробивается голос мэтра Амвросия:
        - …бывает. И от пения - оно требует сил, и от душевного напряжения. Даже от яркого света. Причём тут пророческий сон?
        - Похоже, - гудит Харальд, - ну, придёт в себя, расскажет.
        Невесёлое. Уши свисли, глаза упёрлись в настил над головой. Харальд забеспокоился. Раз Немхэйн молчит - значит, знание не для любых ушей.
        - Короля позвать?
        Вялые треугольники не дёрнулись.
        - Отыскать Ивора? Учениц?
        Тишина. Смотрит сквозь, даже не моргает.
        - Дэффида?
        - Он убит.
        Вот и говори - приёмыш!
        Почуяла смерть отца - и когда родная дочь, сверкая кольчугой, как рыба чешуёй, смеясь, влетела в город на быстроколёсой колеснице, крича о победе и славе - сида всё-таки поднялась на ноги. Чтобы сестре не принесли горе чужие.
        - Мы сироты, Эйра… - вышептала. И рухнула ей на грудь. Та потом говорила - не нужда утешать сестру, умерла бы сразу. Слишком страшный переход от радости - к скорби.
        Выяснилось, что Немайн помнит не только смерть отца - все, кто при взгляде с башни представал безликими фигурами, вдруг обрели лица. Её спрашивали: где кого искать - и она отвечала.
        Впрочем, сперва огребла по морде от Анны, и разослала санитарные команды - к тем, кто ещё дышал. По именам всю армию не знала - но короткое описание внешности, упоминание где стоял - оказывались достаточными. Когда желающие спросить закончились - попыталась думать. Выходило - она оказалась той песчинкой, что, покатившись под гору, вызывает обвал. Вот невысокое ушастое существо - ещё не Немайн! - приходит в город. Всех мыслей - пристроиться и выжить. Казалось бы - немного надо, полдюжины добрых знакомых, крыша над головой, планы на любимую работу - но являются разбойники, и мир показывает зубы, способные разгрызть даже крепкую скорлупу "Головы Грифона". Ты начинаешь строить город - чтобы укрыть и защитить росток уютной жизни - накатывается война, и те, без кого ты уже не видишь спокойной радости - уходят в бой, чтобы не вернуться. И что теперь? Смириться и снова строить счастье под дамокловым мечом? Или взвалить на себя каторгу изменения мира? Будь дело в тяжести небесного свода - пошла бы доброволицей в кариатиды.
        Увы, какие высокие и прочные стены не возводи, сколько земли ни огораживай - хаос снаружи всегда больше и сильней. Взять сражение: всё сделано правильно. Без ошибок. Даже пение вышло против планов, но не против здравого смысла. Тогда - почему? Над ухом воет Эйра. Чуть поодаль стоит Анна, присматривает. Счастливая: дети далеко, муж уцелел, клан прославился, на остальное наплевать. Ведьма! С детства приучена к тому, что вокруг мистический туман, из которого выплывают чудовища. Наверняка обдумывает эффект от песни Неметоны. А у самой Неметоны в голове - пустота. Непривычная. Прежде любая неудача не губила людей. А здесь успех
        - и это. Цифры, успокаивающие разум, тонут в чувстве, как в омуте - триста человек, десять процентов. У саксов - ради того и старались - восемьдесят, к ночи будет девяносто. А к исходу недели… Шансы есть только у конницы. И то - невеликие. Все барды будут петь славу королю. И ей. Пусть поют - похоже, без песни больше камбрийцев легло бы рядом с этими тремя сотнями. Ради этого можно пережить некоторые неудобства.
        Но дальше что? Как смотреть в глаза Глэдис? Эйре, как проревётся - можно. Сама тут побывала, сама всё видела. Не понимает, так чувствут. А что сказать Сиан? А их ведь триста лежит. У каждого друзья и родня. У Этайн, например, дети маленькие. Да ладно дети - людей и так не хватает! Кто будет жить в сверкающем граде? Вдовы и сироты?
        Но самое страшное не это. Страшнее всего то, что все - совсем все - считают произошедшее громадным успехом. Почти невозможным. Даже Эйра. Оглядывается. Подходит. Гладит по голове.
        - Майни, скажи хоть что-нибудь. Не молчи.
        А что тут можно сказать? Что все здешние предрассудки, понятия, мораль, способ мышления, видение мира нужно переломить об колено - и в камин? Если бы ещё знать, чем их заменить. А кому знать, как не хранительнице правды?
        - Майни… Ты меня слышишь?
        - Слышу.
        - Тогда почему молчишь? Сначала ты хотя бы говорила, пусть и страшное. А до того, Харальд говорит, плакала. Теперь сидишь. И не моргаешь даже. Только глаза красные. Вот, посмотри на себя…
        Суёт зеркальце под нос. Ужас. А сама? Нет, и так - тоже нельзя. Больше крепость - трудней уследить за порядком внутри стен. А если не уследить - зачем отгораживать один мир боли от другого? Решения нет. А без него нет смысла вставать и делать хоть что-то.
        Пока Немайн изрекала окончательное - оттого многие шли на поле искать родню и друзей, не дожидаясь её слов - у Харальда нашлись иные заботы. О репутации. Подняла «Росомаху», голубушка - изволь соответствовать.
        Немайн горюет, Эмилий с Эйлет далеко - но запущенная машина тыловой службы крутится, и даже идёт вперёд. Как корабль без экипажа с заклиненными намертво рулями. Роль клина исполнила аннонская ведьмочка. Девушка-колокольчик, звонкая и бойкая, что осталась на складе главной над двумя подружками и парой охранников. Оставили её ради учёта новых поступлений и выдач. Главным поступлением ожидалась военная добыча, это ей Эмилий три раза объяснил. А Эйлет три раза спросила. Как уж тут забыть?
        Как только Немайн смолкла, этот подарок свалился на больную голову Нион Вахан. Сразу вслед за круглой деревяшкой. Значит, Харальд ещё рубится с Хвикке, конница добивает гвардию, колесницы ловят самых шустрых, кого крючат, кого стреляют, Луковка только-только вложила в ножны кинжал, пригодный разве верёвки резать - да себя, чтоб врагу не достаться. А тут ей заглядывают в глаза наивной синевой, и интересуются:
        - Когда пойдёт добыча?
        И все короткие рассуждения написаны на лбу. Немайн умолкла - значит, победа. Победа - значит добыча. «Росомаха» - Харальд рассказывал - много добычи. Начальства нет. К богине на башню - высоко, и чуточку страшно, а к пророчице привычно. Ещё по Аннону. Теперь даже чуть проще стало. Без формальностей.
        Нион потёрла затылок. Не вскочила бы шишка… Начала понимать - каково в шкуре богини. Но - девочка поступила правильно. Для почитателей Неметоны сбор трофеев - священнодействие. А Луковка, выходит, отлынивает от обязанностей. Пусть она теперь христианка - но прежние способности никуда не исчезли, наоборот, усилились. Пришлось бегом бежать к Немайн, вымаливать кивок - и Харальда, разбивать едва стоящих на ногах бойцов на трофейные команды. И всё равно - не успела.
        Неупорядоченное мародёрство уже началось. Пришлось наводить порядок - и полторы сотни гленцев с этим справились. Пятнадцать трофейных команд. На десяток - одна трёхосная повозка, в ней - приёмщик. Пришлось повозиться, отыскивая грамотных. Войско-то отборное, женщин и нет почти. Зато те, что есть - благородные воительницы. Пусть коряво - но писать умеют. А большего и не нужно. Грабили, впрочем, не до исподнего - снимали сливки да пенки. Доспехи, оружие. Кошели. Рубили пальцы с кольцами. Во рты не смотрели - зубных врачей и в Диведе негусто. А монета за щекой - для сакса не метод. Главное - Нион противно стало. Опять же, вспомнила - и меркантильные заботы оставила на Харальда.
        Зато велела всем, приметившим необычное - а особенно грамотки - немедля звать. На самом поле боя любопытного обнаружилось мало - разве тело в сутане, растерзанное колесничным крюком, а при нём - свиток с письменами, которые Нион прочесть не смогла, хотя латинские буквы - спасибо дини ши, что приходили навестить больную Немайн - узнала. Так что пришлось только послеживать, чтоб никто, по старинке, ничего себе без записи не брал. Ничего из оружия и доспехов - за мелочью не уследить, да и редкий кошель содержит цену доспеха или меча - саксы в походе не больно разжились.
        Иные воины начали ворчать: жаль, что враги не погуляли в Гвенте как следует. Наверняка мошна б потолстела! Да и мы бы окопались получше. Нион проверила такую мысль логически. Вроде правильно. Заглянула в место богини. Ответ не сошёлся. Спросить не у кого, пришлось искать ошибку самой. Нашла!
        - Вот и гвентцы так подумали, - объявила, - и пропустили гадов… Нам понравилось? Небось, долго смотреть в глаза не посмеют. Пока нынешнее поколение не перемрёт. Или пока позор не смоют.
        Притихли. Хотя жадность никуда не подевалась. И выплеснулась - в саксонском лагере. По верхам обобранном конными лучниками. Да много ли влезет в чересседельную суму? До полагающихся им повозок - по одной на каждого! - рыцари Риса добраться не могли - от них всё ещё требовалась служба. Рассыпавшиеся завесой, они в любой момент готовы дать сигнал о неожиданности. И не зря.
        Запели фанфары - не тревожно, приветно. Подошла армия Кейдрих. Принцесса с личной охраной направилась искать короля - а прочие воины решили почтить вражеский лагерь визитом. И напоролись на жёсткий отпор.
        - Дело сделали мы. А вы - за барахлом, на готовенькое?
        На это у лесовиков ответ имелся. Взятые по слову командующей головы.
        - Ай, молодцы! - отвечали диведцы на похвальбу, - бегущих рубили, да? Устали, наверное? Так подите отдохните. Или ждите. Мы не жадные. Нагрузимся как следует, и вас пустим. Мы ж всё понимаем - к вам саксы самые трусливые прибежали, обгадились по самую шею, кроме головы и не возьмёшь ничего. Будете нахальничать - так и у вас штаны испачкаются. «Росомаху» видите? Догадайтесь, чьё знамя?
        Догадались. Сцепили зубы и отправились искать добычу попроще. А заодно - лелеять обиду.
        Нион могла прекратить пререкания, организовать учёт, выделить долю… Если б не сидела в шатре королевского советника и не созерцала сокровище. Главную добычу. То, что принесёт богине. Закатное солнце красило полоски, что остались от шатра, в королевский красный цвет. Всадники Риса, занимая лагерь, иссекли ткань мечами, чтоб проверить, не спятался ли кто внутри. Втоптали в землю, ища ценностей. Но книгу в недрагоценном окладе то ли не заметили, то ли не поняли, что это и чего стоит!
        Под невзрачным переплётом бычьей кожи - всё те же понятные буквы, непонятный язык. На сей раз - знакомый. Латынь. Первый порыв - плясать, радоваться, показать всем. Второй - сунуть под плащ, чтоб никто не увидел. Нион вздохнула. Старательно подстелила остатки ткани - чистой стороной вверх. Села на пятки. Раскрыла книгу ещё раз. "Ammianus Marcellinus. Res gestae". Кажется, она слышала это имя и это название. Его Неметона произносила. Когда разбирали поражение короля Мейрига в Приграничном сражении. И переводила: «Деяния». Книга захлопнулась, и Нион бегом побежала - регистрировать долю богини в трофеях дня.

* * *
        Встреча с любимой женщиной у Гулидиена не задалась. Казалось бы - всё, как надеялся. Победа за спиной, за окном королевского погоста, маленького, на раз переночевать при ежегодном объезде владений - ликующий Кер-Нид. Жители ещё не начали возвращаться - но ополчение веселится. Вскрыты все закрома - которые вывезти не успели. Епископ на проповеди сказал: "Ныне мы празднуем не только Рождество Спасителя нашего, но и возрождение римской славы!" Не ждал от иноземца. Хотя - у него саксы друга убили. Так люди и роднятся с землёй - через кровь. Свою, родную да дружескую. Зато битву иначе, чем Рождественским сражением, уже не называют. У Немайн тоже горе - а потому, верно, и хитрые чары все рассыпались.
        И вот, вместо доброй встречи, в ответ на приветствие - только обвинения! Украл у войска Брихейниога победу и славу. Того, что она не потеряла ни одного человека, Кейндрих в расчёт не берёт. И с глазу на глаз - бычилась через стол, да требовала для своей армии долю добычи. Не только взятое на беглецах, но и половину - от взятого на поле его боя. Где сам чуть голову не сложил!
        Созвали военный совет. При легатах стало хуже - принцесса заявила, что её войско положило больше саксов. Что выглядело похожим на правду. Так будь дело в похвальбе, можно бы и уступить. Нет! На основе этого делался вывод: раз Гулидиен сам понёс потери, и нанёс врагу меньшие, чем Кейндрих, то она - лучший полководец. Значит, соединённым войском должна командовать она. Все слова о том, что драться с храброй армией и рубить неспособных даже бежать недобитков - разные вещи, как от стенки горох отскакивали. Скоро Кейндрих объявила, что претензия на титул короля Британии - несбыточная дурость, и на её поддержку Дивед может не рассчитывать. Союз останется, раз уж приговорён Советом Мудрых, но верховное командование она требует для себя. Либо - пойдёт отдельно. Король развёл руки и попытался объяснить, что так оскорбить сражавшуюся и победившую армию он не посмеет. В ответ
        - насмешливое фырканье. Ничем не помог и Кейр. Новый принцепс. Хотя - пытался. Припомнил, что Гулидиен, так или иначе, король. А Кейндрих - всего лишь наследница. Пусть и перевалила на себя большую часть отцовской работы. Но рассудить - не взялся. Свалил на Сенат. Заложил колесницу - и отправился в Кер-Мирддин, голосование проводить. Это значит - два дня туда, два обратно. Да ещё сколько прозаседают. Будь жив Дэффид, у него и влиятельные люди прямо в войске б нашлись. Хотя и полегло старшины - без счёта. Все одоспешенные, все в первом ряду рубились. Главные же потери оказались именно среди первого ряда. Зато те, что остались - сенаторам седьмая вода на киселе. Разом взлетевшие против любых ожиданий. Тут короля осенило. Как легатов взамен убитых назначал - поставил каждого над отрядом из людей не его клана. Из военной целесообразности да убыли в больших людях - а как иначе?
        Такой легат не столько перед воинами заискивал - случись чего, всё одно своего выберут - а королю в рот смотрел. И вот свеженьким и зубастым Кейр, вышло, вслух сказал, хоть и иными словами: вы никто. По обычаю - прав. А на деле? Похожую пощёчину получили и легаты Брихейниога. И всю ночь пели в уши принцессы. Результат
        - наутро требование изменилось. Кейндрих заявила, что с учётом потерь, да за вычетом гленцев, что подчинены не диведской короне, а британской, незанятой, у неё войско больше. Потому командовать ей. Тогда Гулидиен не выдержал, и грохнул по столу кулаком:
        - Наши потери - твоё опоздание. Ты явилась на пять дней позже договорённого. Тащилась неделю - а туда же, командовать. Вон, Немайн такой же путь за два дня проделала!
        - Немайн, - прошипела Кейндрих, - себе дороги сжала. А мне - растянула! Наверняка.
        - Особенно, построив мост! Так что вся твоя великая победа - тоже её. Переправляйся ты паромом - убила б дня три. И отведала не отбитой свинины, кабаньих клыков!
        Кейндрих принялась хватать воздух, как вытащенная из воды рыба. Продышавшись, начала говорить - спокойно, медленно.
        - Говори что хочешь. Здесь - место победы. Моей победы. И я тронусь с места только когда твоя армия мне подчинится. Не нравится - воюй один. Я от союза не отказываюсь, но не отдам своих людей под начало мяснику.
        Встала и вышла. Даже дверью не хлопнула.
        За ней потянулись её люди. Один обернулся.
        - А если сенаторы решат неправильно, мы их того. Отзовём!
        Так что теперь король сидел, обхватив голову руками, и пытался размышлять. Может, вообще распустить армию? До весны и подкреплений с континента Хвикке снова не сунутся. Скорей же всего, разгрома им хватит года на два-три - переселенцев с континента ждут земли, дочери и вдовы павших в Рождественском бою.
        От перенапряжения голову Гулидиена спас шум за окном. Громкий, мерный. Короткий взгляд не показал ничего, кроме стены соседнего дома. Тут и брат в дверях нарисовался. Поманил пальцем. Король, накинув плащ, шагнул через порог - и остолбенел. Вдоль центральной улицы Кер-Нида выстроилась всё войско Диведа, до послебнего обозника. Вьются иссечённые сттелами «Драконы». Грохочут мечи и топоры по умбонам.
        - Армия не признает иного верховного короля Британии, кроме тебя, и ничьего командования, кроме твоего! - торжественно возгласил Рис, - Я как магистр конницы, передаю просьбу и требование всех благородных воинов войска: веди нас дальше, король и брат мой! На Северн! На Темзу! К восточному морю!
        - На Северн! На Кер-Глоуи! - В такт щитам гремят слова.
        Гулидиену стало зябко, несмотря на тёплый плащ. В руки просится судьба - слишком великая. Не превратила бы в шута, как иного свинопаса - одёжка с чужого плеча. Но ответить - следовало. Оставив хоть какую лазейку. Вскинул руку, подождал, пока шум уляжется.
        - Воины! Я не обещаю ни славы, ни добычи, - удары всё такие же ровные. Неужели им безразлично? - Я просто говорю: Хвикке весны не встретит!
        Переждал короткое ликование.
        - Но сегодня - днёвка. Нам стоит помочь городу, похоронить наших павших и скинуть саксов в воду. Не то начнут вонять, и жителям Кер-Нида придётся оставить город…

* * *
        Анна наперво присматривала за Эйрой. Слишком много на неё свалилось - первый поход, первое командование. Первое убийство. Не то, что из скорпиончика, издали - то, что сестриной булавой, накоротке.
        Сида тоже страдает - да ей Луковка работу приволокла. Книгу - и непонятные листки. И большой наперсный крест. Серебряный. Ну, его Немайн сразу в сторону отложила. За книгу взялась. Листки Эйре подсунула, велела исчислить буквы. Не все подряд, в разбивочку: сколько раз встречается «а», сколько «b»… Сказала - очень нужно, и срочно. Ещё бы не нужно! Работа простая - да требующая внимания, под такую горевать некогда. Сама же занялась латынью. И чем дольше вчитывается в пометы на полях рукописи, чем внимательней изучает подчёркнутое - тем крепче сжамаются кулачки, а на лицо набегают злые тени, и лицо ребёнка превращается в морду хищного зверя. Хорошо, не демона. Епископ Теодор рассказывал - ирландская церковь верит, что сиды потомки ангелов. Тех, что при мятеже Сатаны не пристали ни к Богу, ни к дьяволу, остались - сами по себе. Доказали, что у них тот же дар, что у людей - самим выбирать путь. Вот их и отправили к людям, на землю. До тех пор, пока не определятся. Вверх - или вниз… А раз сама земля суждена людям - так утеснить зверей, и отдать сидам норы да пещеры в холмах.
        Стало чуточку страшно, хоть по лицу Немайн видно - глубже определённой в удел норы не ходит.
        - Сестра, ты сколько успела пересчитать? Три страницы? Хорошо. Закончишь - посчитаешь десяток страниц из латинской книги.
        - Зачем? Майни, я не дура! Это как зерно перебирать - овёс от ячменя. И я совсем не против, сама хотела бы заняться чем-нибудь - только полезным. Да хоть полы мыть или лук чистить…
        Чего дома терпеть не могла!
        - Это и есть полезное, - отрубила Немайн, - Извини, не объяснила. Но я сейчас сама такая…
        Помахала руками и ушами вокруг головы. После чего чётко и понятно объяснила: настоящий убийца отца - и всех, кого преосвященный Дионисий теперь отпевает, всех разом - тот тип в сутане, которому Анна Ивановна крюк в бок вогнала, а Луковка обобрала. Потому как книга его. А в книге подчёркнуты места, в которых описано сражение, один в один похожее на Приграничное. Только правый фланг с левым местами поменять. Не будь у Хвикке советника - бились бы по старинке, да так и полегли.
        - Расчленённый боевой порядок, кавалерийская засада, поддержка конницы легковооружёнными. Всё это появляется вдруг, в одном походе. Теперь понятно, почему. Военный советник! Эта книга, - Немайн потрясла «Деяниями», - объясняет, что и как он сделал: приметил, что тактика Мейрига похожа на манеру германцев: неплохая конница, одна фаланга… Зато не выдаёт, кто его послал. А нам, флейта колесниц, это самое интересное и есть. Я очень надеюсь, что среди скрытых тайнописью строк записано и это.
        - Я тоже надеюсь, - встряла Анна, - Очень.
        Ведь чуть вдовой не осталась! Муж забегал ненадолго, рассказал, какой кошмар пережил во время общего отступления. Как соседей убили уже у самых повозок - а он вовремя забился между колёс. Лежал, боялся - но скоро пришёл в себя и принялся резать поджилки пытающимся влезть наверх саксам. Удивлён, что жив, и то, что не резал бегущих в первых рядах - за позор не считает. Припомнился первый муж, что ради денег и славы добытчика трижды добровольно ходил на чужую войну. Иная бы решила - любил. Анна подытожила - любил, но не её - деньги. Иначе подумал бы, каково жене одной остаться.
        А Немайн вновь склонилась над рукописью. Вот - другой почерк, грубая саксонская речь: "Это место нахожу поучительным", "Смешно: Юлиан Отступник послужит Церкви", "Использовать его пример - наружно христианин может таковым и не являться! Потому союзники язычников да будут истреблены…"
        Немайн скрипнула зубами. А сам комментатор - кто? Впрочем, его интересует не правда, а оправдание… Снова - записи на полях, снова чернеет лицо. И тихая приговорка Эйры:
        - "Y" - тысяча триста двадцать семь, «S» - пятьсоть четырнадцать, снова «Y» - тысяча триста двадцать восемь. Майни, а почему «Y» так много?
        - Узнаешь скоро. При тебе расшифровавыть буду. Анна, ты что выписываешь из латинской Библии?
        - Считаю буквы. Тебе ведь подойдёт любая латынь, не обязательно книга советника?
        - Подойдёт-подойдёт…
        Когда епископ Дионисий явился нести утешение, процесс расшифровки был в разгаре. Немайн читает букву из письма, Анна - её соответствие. Эйра, высунув язык, пёрышком скрипит. Преосвященный от увиденной картины вспомнил последние письма друга. Даже в мелочах - разделение труда и организация. Увы, Адриан за своими духовными дочерьми теперь разве с небес присмотрит. И не защитит от трёх фурий. Разгневанных, по счастью, не на него… Хотя - лучше б растерзали, чем читать перевод тайнописной галиматьи, написанной знакомой рукой. Рукой, которую он до недавнего времени полагал пусть не дружеской, но дружественной.
        Гибель друга - страшна, гибель веры - невыносима. Не в Господа. Но в надежность этого мира.
        - Неужели эти бумаги нельзя прочесть по-иному?
        - Попробуйте, - Немайн пожимает плечами, - вот только вряд ли что получится. Шифр примитивен - действительно сложный я бы не вскрыла на коленке. И то - переутрудилась, дело оказалось проще, чем я думала. Здесь всё просто - алфавит сдвинут на некоторое количество букв. Прочесть можно, не перебрав и тридцати вариантов. А мы-то частотный анализ делали… Преосвященный, я оскорблена! Кто-то счёл камбрийцев варварами. Такими же, как саксы. И я зря осторожничаю, говоря
«кто-то». Под инструкциями нет подписи, но имя даже я назову без труда.
        - Я его назвал бы и без расшифровки. Я хорошо знаю руку, писавшую эти буквы. Только складывались они обычно в иные слова. Тебе следовало сразу послать за мной.
        - Мне всё равно захотелось бы прочесть скрытое. Значит, архиепископа Кентерберийского ты полагал единомышленником?
        Час назад - да. Ровно до той поры, пока не ознакомился с деловитыми, рублеными фразами - сакс стал христианином, священником, иерархом - но в душе так и остался варваром. "Запомни - на весах крещение целого народа. Хвикке обещал креститься - и сделает это. Если победит." "Всякую женщину - убить. Всякого человека в сутане - убить. Проследи лично, Дионисий трусоват, ушастая богата. Могут сулить выкуп. Не забудь назначить за головы хорошую награду. Лишний святой Церкви не повредит. Особенно - считающийся нашим сторонником. Папа должен узнать о событиях предстоящей зимы от нас." Воистину апостол Хвикке!
        А Немайн - ждёт слов. И сестра её ждёт. От человека - не меньше, чем от церкви Рима, которая, здесь и сейчас - он.
        - До весны многое может случиться, - сказал Дионисий, - но письма святейшему престолу я напишу уже теперь. Помимо армии варваров, есть и другие способы… Что я ещё могу?
        - Свидетельствовать о произошедшем перед королями, армией и народом. Остальным могу заняться и я…
        Для начала - письмо Пенде Мерсийскому. Много величальных оборотов - суть короткая. Говорим Кентербери, подразумеваем - Кент. Ещё одна армия! Потом - военный совет. Немного пополнившийся - легатом над тремя сотнями рыцарей из Кередигиона. Эти пришли позже всех, сидят тихо - но непременно поддерживают Кейндрих. Зачем им сильный Дивед? Разговоры… А там, на востоке, собирается новое ополчение Хвикке. Из медвежьих углов, с союзных границ - встают, стягиваются. Кто постарше - отстаивать давнюю добычу, кто помоложе - защищать землю, на которой родился.
        Результат - ничего! Пока - решили ждать гонца из Кер-Мирддина. Который мало что переменит. Да и будет ли? Сенат из таких же людей состоит.
        Вечером навестили Эйлет. Героине достался дом с деревянным полом, не хуже королевского погоста. Уже ходит - но у руки на перевязи шансов нет. Даже мэтр Амвросий припечатал: высохнет. Даже пальцами не пошевелить. Про отца - уже рассказали. Тогда - приняла, как кремень, между своими - выплакалась. Разумеется, в Майни. Тут ещё Эйра влезла.
        - Я тот мех прихватила… Помните?
        Полмеха на троих - многовато. Но - первая чаша, пока опустела, не раз прошла по короткому кругу, и её пополняли слёзы. Женщин - но воинов. Второй - не было. Эйлет остановила руку, готовую наполнить чашу заново.
        - Остальное - когда отомстим. Даже если оно превратится от старости в уксус - не будет мне слаще вина!
        - И мне, - согласилась Эйра.
        Посмотрели на Майни. Главная мстительница сложила руки на столе, поверх уронила голову - и посапывает себе тихонько. Эйра возмутилась: мы плачем, а она спит! Эйлет здоровой рукой выудила придавленную носиком сиды записку: "Пока не захмелела: Ивору - побудка по четвёртой ночной страже, по первой дневной быть готовыми к выступлению. Эйлет, разыскать Эмилия, Окту. Сдохните все трое - но мне нужно снабжение трёх легионов под Глостер через пять дней, и готовые лагеря по южному тракту, причём ближний - завтра к четвёртой страже. Королей и принцесс - болотом и торфяником, я сама с усами. Исполнять. Немайн."
        Глава 6. Кер-Нид, Глиусинг, Гвент, Хвикке. Год 1400 ab Urbe condita, конец декабря
        - январь
        - Стража минула. Просыпайся!
        Кто по утрам трясет за плечо или орет в ухо? Нион Вахан, легат-будильник. Впрочем, утро - понятие относительное. Кому четвертая ночная стража - утро… Сида потянулась. Сон и в уголках глаз не затаился. Несмотря на тяжелую работу, последние три дня и ночи перед битвой спала нормально. Хорошо… И что в постель уложили - хорошо, сидя спать неудобно. Вокруг кружком собралась команда, пробуждения ждет. Сестры. Ивор. Эмилий. Сейчас больше никого не нужно.
        - Все, что успели - сделали. А снабжение - долгая игра. Но - работаем.
        - Что с оценкой трофеев?
        - Завершаем. Примерную общую сумму уже могу назвать. Нам, включая добровольцев, следует треть. Если ты готова отнести возможные неточности на счет своей доли - можно начинать выплаты. Учти, трофеи мы скупаем дешево. Зато и продаем дешево… Но дороже. Должны мы прибыль получить?
        Эмилий улыбнулся. Акула рынка. Совершенно необходимая. Трудно поделить на двоих пять солидов - но можно, особенно если у обоих по топору. Кольчугу - сложнее. А шатер? Повозку? Коня?
        Так вышло: доспехи и оружие достались по большей части северной армии. Зато победители получили обоз. Кони спешившейся знати, шатры, повозки - и все их содержимое. И волы - неторопливые, но сильные. Больше тысячи одних волов. Фураж и провиант на три месяца для шеститысячного войска. Все это необходимо поделить… и нельзя. Слишком заманчиво использовать саксонский обоз по назначению. Только за это придется платить. И не Хранительнице. Ей он попросту не нужен: слишком медлительный. Она уже разменяла свои золотые на быструю систему снабжения. Иное дело - доспехи. Это саксы могут себе позволить экономить на экипировке воина. Если что - бабы новых нарожают. А как быть, если после бойни рожать и не от кого, и некому? Так что покупать придется в основном доспехи. Которые Эмилий скупает у молодцов Кейндрих за четверть цены. А продаст за треть. И выйдут ему ровно законные восемь процентов прибыли.
        - Клан бы заплатил, - вздыхает Ивор, - Только у нас денег столько нет. И у остальных нет. Скотом разве. Хранительница, мы у тебя в долг возьмем, а? Понимаю, что грамотки. Да их же берут не сильно хуже серебра.
        Начался привычный деловой разговор: обеспечение, сроки… Смахнув песок с подписанного договора, Немайн завела речь о предстоящем походе.
        - Люди не обязаны идти дальше. Но - нужно. Если Хвикке не добить сейчас, они оправятся. Быстро. Уже на тот год саксы с континента вновь Гвент на зуб попробуют. А если их пропустят?
        - Дрянные дела выйдут, - согласился Ивор, - Хотя Артуису тогда не жить. Значит, навестим Хвикке? Добро. С них есть, что взять.
        - Взять мало. Нужно остаться. Для этого - не дать собрать ополчение. Каждый час на счету, а что творится с большой армией - видишь. Выхода нет, придется сунуться малой. Это риск. И все-таки я бы хотела, чтобы люди на него пошли.
        - Прикажешь - пойдут, - хмыкнул Ивор, - А позовешь - тем более. Даже нехотя! После твоей песни… Знаешь, даже при Кадуаллоне никто не видывал такого количества улепетывающих саксов одновременно. И хоть пела ты - дрались все, и победа вышла общая. И никому не захочется терять причастности к победе. Позови их, Немайн. Пообещай славу - на века, как у рыцарей Артура. Пообещай добычу…
        Стукнул кулаком по колену. Дернул вислый ус. Все выходило верно, да не совсем. Слава, добыча… Это говорят всегда и все! Конечно, если скажет Неметона, слова выйдут весомей. Но и этого может не хватить.
        - Вот есть еще что-то! Чую, но прямо сказать не получается. Начну-ка издалека. Последние годы жить стало как будто чуточку тяжелей. Много парней в город уходит. А те, что остаются, землю так уже не любят. Почитай, все хозяева из молодых лишний урожай берут. А земля такого не любит, может и родить перестать, как под саксами. Я, конечно, ворчу - как на меня отец ворчал, но… Если внуки в них пойдут, не прокормимся. Земля им нужна. Новая. Жирная, равнинная. Которую можно пахать - а не только бороновать. Ради которой не нужно копать каналов. Которую не нужно разбивать на клетушки изгородями. Луга, на которые можно выгнать скот - а не окашивать осторожно, боясь повредить. Ленивая земля за Северном! Вот это им и скажи.
        Тут неожиданно встрял Эмилий.
        - Прибавь, что настоящие парни, ввязавшись в драку, доводят ее до конца.
        Немайн осталась единственной в шатре, кто не заметил восхищенного взгляда Эйлет. Сам римлянин не увидел - спиной почувствовал. Отчего только шире развернул плечи. Вот это сида уловила. Что ж. Человек, в одиночку удержавший стратегическую переправу, заслуженно гордится подвигом. Для купца он скромен. Но решение - неплохое. Гленцы люди основательные. Довести дело до конца для них веский довод.
        Что хорошо. Немайн совершенно не хотелось звать и вести за собой. Возглавлять, организовывать, руководить - пожалуйста. Нет уж. Пусть каждый знает, на что идет. А если в ряды затешутся слишком уж восторженные идиоты, рассчитывающие на песенки богини, а не на собственные копья да топоры - она их вычистит. Не то, ненароком, нормальных погубят.
        Немайн довольно потерла руки. Как работать с людьми малыми - увидела, пора взяться и за великих. И первым - за Гулидиена. Как-никак, будущий сюзерен. Надобно навестить. Провести по итогам боя военный совет. Начистоту, среди своих - без соседей, не всегда любимых, да непременно беспокойных.
        Увы, король был зол и маловменяем. Ожидал, что Кейндрих, примчавшись, повиснет на шее. Не случилось. В результате - страдания. И все мысли - совершенно не о том. Честно пытался сосредоточиться на военных делах - не получилось. Мимо, как сквозь вату, проскакивали отрывки фраз. "Армия не готова к быстрому выступлению". "Но хоть часть". "Ирландцам досталось…" Тут Гулидиен тряхнул головой и подтвердил: тяжелейшие потери и наибольшая слава в сражении выпали на долю легкой пехоты и первой линии копейного строя. Так что пусть ступают по домам: долг свой исполнили. От всей последующей добычи всем, кто вернется теперь - и выжившим, и семьям павших
        - определить половинную долю. Потому как во всех будущих победах будет и их слава, и их риск. Легат-ирландец, еще вчера не ожидавший, что командование гленскими Десси свалится на него, молча кивал.
        После минутной активности король снова впал в оцепенение и принялся разглядывать кружащую вокруг лампы моль. Легаты высказались по три раза - а командующий все никак не удостаивал решением. Ивор хлопнул ладонью по столу.
        - Это король Британии? - спросил громко, - Не верю!
        Он был прав - но давить на короля сейчас не следовало.
        - Ивор, ты, верно не привык еще к военным советам, - проворковала Немайн, - да и от спертого воздуха кровь к голове приливает… Выйди-ка, подыши свежим.
        - Тут у нас не воздух спертый, тут мысли спертые…
        Увлекся. По хорошему не понял.
        - Господин легат, ты слышал приказ командующей. Походи по улицам… А лучше в городской сад, там свежей всего, - тут на лицо сиды вспорхнула озорная улыбка, которой после битвы пока не видали, - Вот именно: иди в сад. Ясно? Исполнять.
        Лицо Ивора стало одного цвета с сапогами парфянской юфти. Но - ушел. Снова молчание.
        - Брат, что ты решил? - средненький из дружной семейки.
        Король безмолвствует.
        - Ты слышишь?
        - Я ничего не решил. Не умеешь ждать - ступай, проветрись.
        - В сад, - добавила Немайн.
        Скоро в комнате сидело трое. И молчаливый ирландец - умница - все понял, встал.
        - Хранительница, мне тоже в сад?
        - У тебя и так много дел. Ступай. Нам с королем с глазу на глаз поговорить придется. Не при гражданах и подданных.
        И вот - вдвоем. Молчание понятней упрека. И все-таки… Сперва скрип стула, шаги. И только потом - объяснение:
        - Ты обещала помочь. А сделала хуже!
        Взлетевшие брови, пожатие плеч. Смешно, но король занял позицию неуспешного руководителя, нервничающего перед лицом эксперта-"пожарника". Сколько таких на памяти Клирика бегало, потело, мялось. Бывало, и упрекали. Бывало - нависали сверху вниз.
        - Я не обещала, что все выйдет быстро и просто. А ты, видимо, ждал идиллии? Вспомни, я говорила, что Кейндрих примчится на помощь, если любит? Она здесь. Радуйся!
        Гулидиен только зубами скрипнул.
        - Хороша радость.
        - Привыкай к семейной жизни. С Кейндрих тихо и спокойно не будет. Может, поищешь кого поспокойней? Позабитей? Кейндрих - единственная наследница отца. Всю сознательную жизнь - единственный ребенок в семье. Последние годы она практически правит королевством. А потому привыкла, что государственные интересы - и есть ее личные. Привыкла, что добивается всего, чего ни пожелает. Пойми - она по-прежнему хочет быть первой! Представь - мчится она на выручку нам, перед глазами - изнемогающее от борьбы диведское войско, и ты, признающий что на ней жениться и при ее главенстве почетно. Это - ее мечта. А что вышло? Вышло, что счастья нет. Из-за рыжей да ушастой. Которая мало того, что распугала саксов, мерзавка - это можно и простить, так еще и совещаться к чужому милому по ночам шастает!
        Ушки к плечам свесила и вздохнула.
        - Вот так она тебя любит, будущий мой король. А как любишь ты ее? Тоже, верно, хочешь одеяло малость на себя натянуть?
        - Нет!
        - Тогда - признай ее правоту! Целиком и полностью. Королем Британии тебе после того, конечно, не бывать. Диведа - тоже, кланы взятую кровью добычу не простят, соберут Совет Мудрых и отстранят. Поставят, скажем, Риса. Годится он в короли?
        - Годится…
        - И славно. Выделит тебе брат манор - и ладно, зато ирландка рада будет! Как поймет, на что ты за ее правду пошел - за уши от тебя не оттянуть будет. Хочешь такого счастья?
        Тут явился рыцарь-телохранитель.
        - Мой король, пришла Кейндрих, требует впустить ее.
        У городской ночи глаз достаточно: ирландке доложили. Даже разбудить не поленились.
        - А вот и повод все выяснить, - обрадовалась Немайн, - зови! Скажем, что со мной посовещался, да и решил, что она во всем права. Тебе женин каблук, мне подружка! Хотя и ревнючая…
        Собралась, примчалась - в сердце стучит надежда, что все не так, что сейчас ее пригласят посовещаться, спросят, как она саксов дальше бить собирается… А тут возле порожка легаты переминаются. И даже родственники королевские.
        - Сдается мне, что «сад» - все те же лес, луг, болото да торфяник. Только обходительные.
        - Ну почему так сразу? Неметона, она же садам покровительствует. Привыкла, наверное, что ждут ее там. Да и успокоение… На улице-то и кузня надымит, и бочка поганая мимо проедет…
        - Так что, и правда идти смотреть на голые ветки?
        - Приказ есть приказ… От нас не убудет. А в Ирландии есть обычай по весне в садах, кто любовным томлением болен, страсть свою утешать. И грехом это не полагается. Один день в году.
        - Это весной. И в Ирландии.
        - Сида ведь тоже ирландка… Доброй ночи прекрасной дочери Риваллона! Что здесь ищет принцесса, ужасная в битве?
        - Короля вашего ищу. Посовещаться надо.
        - Не совещательное у него настроение… И у Хранительницы тоже.
        Тут дверь распахнулась.
        - Вы что здесь делаете? Вам куда приказано? Все в сад, - объявил Гулидиен, - А чем я могу служить тебе, Кейндрих?
        Та быстренько повторила, что нужно согласовать планы и попыталась внутрь зайти. Но путь преградила рука Гулидиена.
        - Ты пока не часть моей армии. А потому о наших планах знать права не имеешь. Вдруг на общем совете выдашь за свои? Скажешь, вот что я, умница-разумница, напридумала, подчиняйтесь мне. Мы, конечно, еще что-нибудь изобретем. Только зачем лишний раз голову ломать? А хочешь присоединиться - согласись, что армией командую я. Ничего зазорного: Немайн вон богиня войны, и то признала. Не хочешь? Тогда извини.
        И ушел. К рыжей сиде. Неправда, что в Ирландии нет змей - а как же сиды? Она там короля с глазу на глаз охмуряет, а тот и уши развесил. Как же, признала главным… Еще бы не признать! Страшилищу-то, от которой все мужчины тысячу лет бегают!
        Вот тут Кейндрих дверью хлопнула. Изо всей силы. Чтоб грохот дурака до сердца достал, и оно заставило - выбежать, догнать… Ничего.
        Король и Хранительница мрачно молчали через стол, давили взглядами. Наконец, король снял с пояса флягу, отхлебнул. Протянул сиде. Та, скорей, губы смочила. Сидр, и довольно крепкий. Зато, обернувшись к дверям, потребовала:
        - Соленых огурчиков!
        Не нашлись - на теплом побережье еще растут, а в Кер-Ниде не вызревают. Пришлось хрустеть репой. Посмотрев на дергающиеся в такт поглощения закуски уши, на прищуренные от скромного удовольствия глазищи, король против воли испытал приступ умиления.
        - Не смог, - повинился, - хотел, поверь - а не смог.
        - Тогда начинай исповедаться, - сообщила сида, - Сам не понимаешь, к чему стремишься - так я разберусь. Учти - меня твои грехи не волнуют, на то духовник имеется. Мне сейчас нужно душу твою на кусочки разложить, да посмотреть, что к чему. Я в сердечных делах не дока, но - попробую ничего не сломать…
        Говорили - до утра. Сида-то свое отоспать успела. С рассветом собрали легатов - все дела разрешились за минуты. Гулидиен превратился в прежнего себя, деловитого и неунывающего. Оставалось заключить - что бы с ним сида ни утворила - во второй уж раз - для армии к лучшему. Правда, от дерзких планов становилось не по себе.
        - Воюя медленно и размеренно, - объяснял король, - мы дождемся поражения. Хвикке попросту больше. Пока они не подняли всех, от сопливых мальчишек до стариков, из которых песок сыплется, и не выставили на каждого из нас по десять воинов, нужно лишить их возможности собраться вместе. Я понимаю - мой план - игра в зернь. Но я не собираюсь играть с врагом честно ни партии! У меня свинец в костях.
        Рыжий «свинец» застенчиво улыбался. Потом убежал. Кому идти первой - у той хлопот больше всех.
        Кейндрих до утра так и не заснула. Пыталась себя успокоить. Гулидиен - не единственный благородный жених в Камбрии! Но - свет клином сошелся. И, как ни ругай ушастую разлучницу, на душе легче не становится. А поутру выплыли и королевские планы. Отправить рыжую и младшего брата вперед - за славой, пока сам будет хоронить убитых да ждать сенатского решения. Чтоб перечеркнуть все, что северная армия уже сделала - и что она только может сделать. Когда пойдет вперед.
        Старейшины ей объяснили. Долго старались. Как девочке, как блаженненькой - пока не дошло. Но не во всех же сидовская хитрость от рождения сидит. Сами, впрочем, тоже дурни. Вчера кричали - слава лежит на поле боя. Значит, надо стоять. Были правы, но вперед и на ход не посчитали. Тот, кто первым двинется вперед, станет победителем в глазах Глиусинга. И все мелкие княжества, доселе подчиненные Мейригу, начнут выбирать - кому впредь кланяться, кого о защите просить, случись беда. Между сыном прежнего короля, что саксов пропустил - и победителем. Тем из победителей, что явится первым.
        Обогнать сиду надежды не было. Но - хотя б не слишком сильно отстать? Тогда у князей появится выбор между соседом западным и соседом северным. Сама она с поля битвы не уйдет - но отправить небольшой отряд? Почему нет?
        Но засобирались и кередигионцы. Сида - тут как тут. Разыскала командира.
        - Ты собираешься выступать?
        - Да, но не под твоим знаменем.
        - Зря.
        Спорить без толку, да и хорошо - ненадежный союзник, что гнилая подпорка. Никакой пользы, кроме вреда. А соперничество подстегнет людей.
        Зато личная дружина Гулидиена уже седлала коней. И граф Окта тоже! Пусть и морщился от боли, когда его грузили в колесницу. Боевую. Выкупленную у Монтови.
        - Верхом с переломом не поездишь. А так… Мое знамя и моя болтовня, надеюсь, окажутся не лишними?
        - Для Мерсии - точно, - Немайн подмигнула, - Собираешься прихватить всю свою ораву? Учти мою манеру. Всем придется махать лопатами.
        - Так это ж волхование. Благородному человеку не зазорно!
        Феодал. У камбрийцев благородному человеку и навоз ворошить не зазорно. Если не чужой. Свой, известно, пахнет розами.
        Когда краски ночи выцвели и на смену им расцвели под теплыми лучами запахи, к Немайн хлынул первый поток добровольцев. Одиночки. Вербовкой, привычно, занялась Нион. Самых первых, безусую молодежь с горящими глазами - отправила обратно. Велела без рекомендации старейшин не приходить. Вскоре оказалась в работе по уши - услыхав про подобный подход, солидные люди, собрав бедных родственников и должников, приходили небольшими отрядами - разузнать, как да что. После первого разговора не уходили. Вокруг луковкина шатра собралась толпа, в середке - самые важные. Говорят мало, усы крутят, ловят пальцами в затылках ускользающие мысли. Большая половина, подумав, исчезает. Зато те, что остались - ждут саму Немайн.
        Тут же ждали и свои: к походу приготовились с утра, теперь ждали объяснений. И дележа добычи. Немайн явилась незадолго до конца утренней стражи. В руках - саксонский топор. Уши прижаты, ноздри раздуваются.
        - Вот, - шлепнула перед Нион незамысловатую добычу, - любуйся. Каменный! И эти дикари нас теснят. Хорошо, что не жрут… Эмилий и оценивать не стал, сказал, можно горожанам подарить, может, пригодится для чего.
        Луковка осторожно подняла незамысловатое оружие.
        - Тяжелый. Для боя плох. Долго замахиваться. В хозяйстве… - пожала плечами. Мол, где я, где хозяйство, - А в Анноне хорошего камня нет. И вообще - мало. Зато железная руда встречается, хоть и плохая, как здесь говорят. Потому там все железное, хоть и гниловатое. Ржавчина очень портит.
        - А у Хвикке железо свое, и хорошее.
        - Так чего они с таким убожеством воевать ходят? Правда, странные.
        - Анна говорит, топор с континента, - Немайн немного успокоилась, - На островах в Уэссексе встречается, в Кенте… Там железо дороже. И соха у них железом не оковывается, и вообще.
        И вообще - получается, оружие не главное. Предки нынешних саксов забили романизированных бриттов каменными топорами. Причин две. Первая - организация. С падением имперской власти в Британии порядком и не пахло. До Артура - то-то при нем саксы встали, как вкопанные. Вторая - число. Цивилизованные граждане сами не воевали. Воевала армия - хорошо, если полпроцента от населения. Саксы шли всем народом. И ничтожное дикое племя сокрушило цивилизацию. Кто смог бежать - уплыли за море, в Арморику. Кто желал драться - сбились в последнюю пятину, Камбрию. Можно сказать, саксы бриттов, совершенно по Булгакову, "уплотнили и мобилизовали". Плохо бы им пришлось - но тут на выручку дикарям явилась чума. Саксы по деревням отсиделись - а торговые города бриттов запустели. Выживших осталось настолько мало, что возродились древние обычаи насчет женщин-воительниц. Теперь Камбрия восстановила население и готова биться всем народом. Первая попытка возмездия случилась при Кадуаллоне. Начало второй они видят сейчас.
        Вот и ждут: гленцы, конница Риса, добровольцы Нион и Окты, диведцы - из граждан Кер-Нида и клановых ополчений Диведа. Выстроились шеренгами. Позади коноводы с лошадьми. Хоть сейчас в поход. Хотя прямо сейчас не получится - нужно выяснить нужду в трофейном оружии и доспехах, выкупить те у Эмилия, раздать. Но сначала - напомнить. Что они - избранные и добровольцы разом. Значит, опять напяливать церемониальное одеяние…
        Что сида с башни видит все, как-то самой собой разумелось. Что память у нее хорошая - знали. Сложить - не догадались. И лишь как рыжая да ушастая начала обход рядов, поняли - не только видит все. Еще и помнит все. Совсем или почти - не важно. Главное рассмотрела - кто герой, кто трус. Кто умно бился, кто чудом не полег по глупости. Теперь шагает вдоль гленской шеренги. Спрашивает имя. Как бился
        - сама рассказывает. Два-три слова - рисунок. "Завалил сакса. И подранил двух.". "Крепко и сильно бился, не бросил щит с тремя дротиками в нем". "Добрый боец. Но горяч. Сегодня со мной не иди." Вручает расписку. Заранее объяснила удобство: малый вес, и врагу, случись что, не достанется. А дома, как дела ни повернутся, можно будет получить золотом. Отличившимся - двойная доля. Семьям погибших - тройная. Раненым - по увечью.
        С добычей - закончено. Короткая речь - Ивор довольно дергает ус, все по его советам. Обращается ко всем, не только к гленцам. Предлагает - всем, кто здесь, но не желает идти - уйти. Времени - пока сида стократно прочтет "Ave, Maria". Становится на колени - перед ними, перед строем. Откидывается на пятки. Закрывает глаза. Чтоб уходящим стыдно не было. Только ушами воздух щупает - много ли сапог топочет?
        В ушах - тишина и собственный шепот. Уходят те, кому сказала - больше никто! Слишком молодые, слишком горячие, многодетные и единственные кормильцы. Ирландцы - все. Горячие головы с ночи отвозмущались и смирились. Им везти домой Этайн. Главой местной ветви клана выберут кого-то из ее детей, а пока те маленькие, посовещавшись, просили Луковку. Хороший человек, целая пророчица, а вне клана! Родителей, и тех не помнит. Непорядок. А тут просят сразу в старшину. Та отказалась, умница. Сказала, ирландкой числиться - честь, а управлять пока не умею. Придется почетной родне меж себя регента выбирать.
        Сэр Кэррадок стоял плечо к плечу с товарищами, но ощущал себя вдали. Жизнь превратилась в краткий сон между схватками. Смерть не приходила, несмотря на все удобства, что значило - главный подвиг впереди. Недалеко впереди, судя по тому, как смыкался вокруг волшебный туман. Среди которого плыла тонкая фигурка сиды. Между ним и Немайн тумана почему-то не было. Вытоптанная земля гнется под тяжелым шагом, носки белых башмачков изредка выглядывают из-под серого от росы подола. И голос. Что золото волос и белизна кожи? Сила сидов в песнях. И красота тоже, даже когда не поют. Повторяет одно и то же. Хотя каждый раз чуть по иному.
        - Сэр Овайн, рада, что ты со мной.
        Этот придумал таранную атаку. Умный, читать умеет. Постоянно рассказывает про подвиги Александра Македонского. Теперь носится с идеей усилить заднюю луку у седла.
        - Сэр Валган, рада, что ты со мной.
        Тот самый мальчишка, что получил охранную грамоту вторым. И сейчас таскает на тесемке за пазухой. Ничего не боится, кроме потусторонних козней - а как обзавелся защитой, так и вовсе ничего.
        - Сэр Ллевелис, рада, что ты со мной.
        Человек, способный выдернуть товарища с падающей лошади - себе за спину. Хотя, если что, двоим на одной кобыле не уйти.
        - Сэр Белен, рада, что ты со мной.
        - Сэр Мэлон… сэр Гайон… - покраснел. Гайон - измененное Гвин, - сэр Карадуг, сэр Марх, сэр Кинлан…
        - Леди Вивиан…
        - Я зовусь твоим именем! Если позволишь, после кампании я перейду в твою гвардию. Нехорошо, что гленские рыцари - сплошь мужчины.
        Немайн благосклонно кивает. Вивиан - одна из форм ее имени, хотя и искаженного. Неметона-Немайн-Нимуэ-Вивиан…
        - Сэр Кинон, сэр Кай, сэр Оуэн… - заминка. Но и ему рада… - сэр Эрбин, сэр Ллойд…
        - этому подарила улыбку. Даже спросила, как сиятельному мужу нравится новомодный ячменный напиток. Неудивительно, славный рыцарь сэр Ллойд! Даром что шрамы через морду накрест, да восемь внуков подрастают. Выполз из отставки ради битвы с саксами, чему очень рад. Говорит, с Кадуаллоном так интересно не было…
        Сида с каждым шагом все ближе. И - бескрайние серые глаза упираются в него.
        - Сэр Кэррадок, - заминка. Сейчас назовет судьбу - или с губ сорвется лишь общее
«рада»? Вот уши виновато упали вниз, как у побитой собаки… - Сэр Кэррадок, ты слишком храбр. В походе мне понадобятся более осторожные люди. Потому я прошу тебя не идти с нами.
        Ступила вбок - и туман сомкнулся, оставляя только сон, бессмысленный и бесконечный. Вокруг мелькают тени. Люди-тени скользят мимо, непонятно пищат, лошади-тени проносятся мимо. Кер-Нид стоит на месте, и найти свой шатер, наверное, несложно. Да зачем шатер человеку, лишенному судьбы? И винить некого, сам потерял! Не то, чтобы отказался. Утешаться сомнительным величием выступившего против рока героя рыцарь не стал. Различил ясность разума и любовный дурман. Теперь они уживались в голове вместе, почти не мешая друг другу, но тогда, в ночной скачке - нет. А новую судьбу сида подарить не хочет. Или не может. Она не всемогуща. Наоборот: маленькая, хрупкая, так нуждающаяся в защите - и не той, которую дает ящеричья шкура пластинчатого панциря. Увы, закрыть ее телами доведется другим. А у него - туман, и ничего больше.
        Кэррадок помахал рукой перед глазами. Болотная муть никуда не подевалась. И куда же деваться? А никуда. Теперь что ни делай, куда ни иди - все одно. Пустота. Так не повернуться ли спиной к последнему остову, что связывает с миром людей, к деревянным башням, мужеством людей и мудростью сиды ставших неприступными? И сделать шаг. Еще один. И еще.
        Шаги - все, что у него осталось. И верный лук за спиной. Остальное - растворилось в тумане, и больше не имело смысла. Таков Иной Мир. Не христианское посмертие. Удел сидов. Здесь можно провести годы - и вернуться к людям в то же мгновение. Или час - но застать правнуков стариками. Можно бежать и остаться на месте - и стоя перенестись в Ирландию или Дал Риаду, а то и на острова блаженных. Сиды как-то ухитряются понимать Иной Мир, и пользоваться им к собственной пользе. Вот и Немайн давеча - наверняка срезала дорожку, а войско подумало - утренняя сырость. И правда же, сыро. Вот и овес не вызревает. Впрочем, что овес человеку, у которого нет судьбы?
        Зато есть мужество. Быть может, стоит прекратить служить игрушкой неведомым силам? Сломать себя? Вот дымка гуще, сквозь нее дышит вода. Берега и вовсе не видно, наверное, достаточно дойти, и бездонный поток поглотит без остатка. Лучше муки ада, чем служить орудием злу. Только туман - наверняка ее. А Немайн - не зло! Достаточно вспомнить ее лицо, когда сына баюкает. И песню, повергающую врагов Камбрии. Тогда, что, и Камбрия - зло? Нет. Всему виной собственная растяпистость. Сам потерял судьбу, сам виноват… Стоп!
        Кэррадок с маху хлопнул себя по лбу и захохотал. Были б рядом люди - сочли бы безумцем. Но вокруг вьется молочная дымка, и если на земле его и слышат, то, вздрогнув, затворяют ставни плотней, и крестятся, поминая разных фэйри. Кто - проказливых, радующихся шутке, кто - угрюмых, хохочущих раз в столетие. А кто - прижившихся в Волшебной Стране людей, тоскующих по прежней жизни. Эти-то почти правы.
        Только Кэррадок не тоскует. Радуется. Понял, наконец! Кто потерял судьбу, может попробовать найти в тумане другую. Может, не свою. Но - судьбу человеческую.
        Судьба не попадалась долго. Десять тысяч шагов, сто тысяч - он не считал. Во рту пересохло - спасла фляга, но начало подводить желудок. По левую руку маячило темное, верно, лес, в котором лучник без пищи не останется. Но принять пищу в Ином Мире - признать себя его обитателем. Стать фэйри! Это не отказ от души, конечно - но Кэррадок не хотел надолго задерживаться в краю вечных сумерек. К которым так хорошо приспособлены ясные глаза Немайн…
        Оставалось - терпеть и топать, куда глаза глядят. Спереди донесся прелый запах моря. Море дохнуло - туман смело, как не было. И перед Кэррадоком в свете рыжего, как волосы сиды, разъевшегося на неплотных тучах Солнца лежит галечный пляж. На сером песке возятся двое, пристегивая кожаный верх к небольшому курраху. Серая запыленная одежда… Рясы. Пялятся настороженно.
        - Кто ты, добрый человек?
        Голос не подвизгивает, не лопочет с непристойной быстротой. Обычная человеческая речь. Но раз он слышит, значит, должен начать назначенный разговор. Таков закон волшебного мира.
        - Теперь уже и не знаю. Но человек. Насколько добрый - судить не мне.
        - По крайней мере, ты не сакс. Не поможешь ли спустить лодку? Прошли слухи, что пал Мейриг. Говорят, саксы только пройдут, а судный день пришел для Диведа. Но я-то знаю норов дикарей. Они никогда не проходят мимо, и убивают всех. Братия затворилась в обители, ожидая последнего часа. Куррах у нас один, и обычно назначен для рыбной ловли. Нам же выпало вынести Слово: монастырскую летопись, священные книги…
        - Вам не нужно бежать. Саксы разбиты! Я только с поля битвы. Женщины бриттов смеются - даже те, кому приходится плакать по павшим родным. Неметона ужаснула врагов песней, а войско не жалело ни стрел, ни жизней!
        Один из монахов пристально вперился в Кэррадока.
        - Ты вышел из тумана. Верно, ты перенесся в наш скорбный век из далекого минувшего, когда великая воительница еще ходила по земле. Быть может, ты из тех, кто почитал ее богиней?
        Рыцарь похолодел. Подозрение сжалось в животе готовой броситься змеей.
        - Я христианин, и верю в Троицу. Но маленькая сида, не являясь богиней, встала на сторону бриттов и принесла победу.
        Монахи переглянулись.
        - А какой год шел у вас? От Воплощения Господня, от Адама?
        - Не помню. Кажется, на Самайн был пять тысяч восемьсот какой-то год Адама… Так епископ возглашал…
        - Теперь же пять тысяч девятьсот пятьдесят первый! - воскликнул один из монахов.
        - Ты где-то потерял целых сто лет. За которые, увы, и минула эпоха славы… Британии, считай, нет. Ныне же пробил и час Камбрии…
        - А она?
        - Кто?
        - Сида! Что с ней?
        - Убита одним из рыцарей, как нечисть нечестивая… Хотя многие говорят - ушла. Что с вами, добрый сэр?
        А рыцаря ноги не держат. Сел на мокрый песок. Не может быть! Позавчера - любовь. Вчера - победа. А потом - туман. Кэррадок схватился за голову. Но ни забытье, ни безумие не принесли успокоения. Зато пришло понимание - как нож в брюхо. Боль, агония - но не милосердная смерть. Страсть? Болезнь? Наваждение? Да. А еще - чувство, которое Бог. Что даровал одному младенцу талант - видеть иначе. Именно ради того, чтобы тот полюбил маленькую сиду! Потому и знахари не помогали, и даже епископ не смог ничего сделать. Так было суждено. Ему, свинье неблагодарной. Убита рыцарем? Может, потому, что рядом не оказалось другого рыцаря. Того, что не стал бы смотреть - нечисть, чисть. Закрыл серые глаза собой, и встретил железо - железом, а стрелу - щитом. Но зачем он здесь? И теперь? Здесь, где нет ни золота коротких прядей, ни голоса, острого и быстрого, как стрелы «скорпиончика»? А с ними нет и надежды. Она ведь и была последней надеждой Камбрии…
        Кэррадок стиснул голову сильнее, надеясь, что она хотя бы заболит.
        - Это правда? - спросил монах.
        - Что? -
        - Про тебя, про сиду. Ты говорил вслух, друг мой.
        - Правда. Правда! Я бы убил себя - но посмотри, к чему меня привело окаянное стремление к смерти! Меня, мою страну. И мою любовь… Я не могу жить без нее - но искать смерти еще раз? После того, как туман привел меня сюда? Я не безумец! Но что мне теперь делать?
        - Если Господь привел тебя сюда, путь он ведет тебя и дальше! Я бы предложил тебе место в нашем куррахе. Если нам не суждено будет добраться до земли - значит, все, что тебе было суждено - осознание и раскаяние. Если нас вынесет к земле и к людям
        - то я с братом Теоторигом понесу этим людям свет веры и мудрость, накопленную нашим народом до тех пор, пока он не впал в разврат и не пал под ударами саксов. И ты тоже увидишь назначенную тебе службу…
        - Верно!
        Рыцарь вскочил на ноги и в несколько размашистых шагов оказался у лодки.
        - Я не особенно силен в морском деле, но уж закрепить верхний покров на куррахе умею, - говорил громко, ободряя сам себя, да глуша мысли, - Как думаете, братья, мы успеем выйти в море до вечера?

* * *
        Снова - мерное качание колесницы. Далекий голос Эйры:
        - Сестра спит.
        - Но нам очень нужно с ней говорить!
        - Кому - вам? Тебя я знаю, ты при Кер-Ниде был. А остальные кто?
        - Лучшие люди долины реки Таф. У нас третью неделю даже князя нет, не то, что короля. Все полегли с королем Мейригом. А родня королевская попряталась, вдруг и не сыскать…
        А сыскав, намекнуть, чтоб прятались получше? Перемена династии в Камбрии процедура обычная, но долгая. Чего хотят - ясно. Вот она, цена девичьим мечтаниям. Мчат и мчат принцы на белых конях, хоть из баллисты отстреливай. Спать не дают. Предлагают союз, провиант и фураж, себя с дружиной и ополчением. Всего третий день пути по Глиусингу, а как надоели. И ведь учить приходится на ходу. И половину войска оставлять ждать короля. Который то ли идет, то ли нет.
        А главное, все они уже знают об ошибке, которую совершила утром маленькая ушастая сида. От радости.
        Радость вышла тройная. Очередной принц - гнедая кобыла, едва сходящаяся на пузе кольчуга, безрадостное выражение на одутловатом лице - явился не с пустыми руками. С собой притащил пару саксонских мечей. Сказал, что полторы сотни голов тащить не стал, поленился. Да и варварство это, головы рубить… Выяснилось - отступающая конница Уэссекса влипла в засаду. Обозники, охрана лагеря - полегли все и сразу, рыцарей загнали к речной развилке и сутки осаждали. Наконец, те рискнули переправляться - под стрелами. Кто-то, возможно и вырвался. Но как организованная сила отряд больше не существовал.
        Вторая радость приключилась, когда удачливый партизан назвал свое имя - а заодно и владение. Принц Кадог, лорд Большой и Малой Ронды. Слово «Ронда» означает уголь. Не дрянной уголь Восточной Англии - лучший антрацит для паровых судов, который только и считался достойным идти в топки боевых кораблей.
        Третья радость - принц попался умный. Мечта стать самостоятельным королем и принести клятву верности напрямую верховному королю Британии его не грела. Берега Ронды - владение скромное. В одиночку от соседей не отбиться. А они наверняка в честь обретенной свободы возжелают пошалить. И что тогда?
        Лучше уж обзавестись сюзереном. Таким, чтоб имя назвал - и вдоль границ сразу благодать и сердечная дружба. Ради чего и войско предоставить можно, и денежку выплатить. А какое имя сейчас разносится над горами победным громом? Гулидиена не предлагать.
        - Я? - удивилась тогда сида, - Я же не королева! Мне вассалов…
        "Ронда." - полыхнуло в мозгу, накладываясь на образы паровоза и парохода, - "Ронда!"
        - … собирать и защищать можно. От врагов. Могу и от местных фэйри. Не больше. Мистическую защиту пусть обеспечивает церковь…
        Немайн несло. Антрацитовый дым укутал все. Вместо подарка, символизирующего новую зависимость, за который нужно рассчитываться данью, Кадог с удивлением получил грамоту с записью о том, что он должен сиде немалую сумму. И на втором экземпляре расписался. Столько должен выплатить, буде захочет сменить сюзерена. Кабально, а что поделаешь… Назад отыгрывать неловко. Не выполнил обязательства - штраф. Тоже понятно, хорошо хоть не война сразу, и не выкуп по произволу сильного: все подробно расписано. Все равно - приуныл. Зато когда увидел, что ежегодный процент следует ему! За верность. Трижды переспросил. Объяснили. Мол, драть процент - грех. Так что - не заплатит Немайн деньги, долг полегчает. Заплатит - и вовсе славно. А лучше всего - что не пришлось выдавать никого из детей в заложники. Процедура привычная, но неприятная. Сказано: "Тот не король, у кого нет заложников в цепях!" Так Немайн не королева!
        Принц немедля присоединил небольшое войско ко гленцам. Помогал, как мог. И все пытался понять - за что ему такое счастье? За право свободного прохода по реке, да землю ниже плодородия и освящения? Так безделица же сущая. Искал подвох. Не находил. Начал хвастаться, всем встречным владетелям договор показывать. А сам, боясь и надеясь разом ждал - найдут! Кой-что отыскали. Не принцы, а бесхозные жители устья Тафа.
        - Вы там у себя из дерева строитесь? А тут налог на строительный камень выходит. И на глину, и на руду.
        Получалось - фермерам неопасно. А ремесленникам неуютно… Хотя и глина, и руда поверху тоже встречаются. Случись что - поди, докажи, где взял. Так что договор оставался непонятно выгодным. Многие, ознакомившись, торопились предложить сиде доблесть и верность. И получали решительный отказ. Может быть, потому, что просидели, трясясь, в замках да холмовых фортах все нашествие и нос высунуть боялись? Кадогу рассказали - Немайн видит в битве каждого воина, и подвиги всякого запоминае. А если она попросту воинскую доблесть чует? Вот он побил саксов - не много, не мало, ровнехонько по скромным силам. И то, сорвись засада, разогнали бы его войско саксы. Не перебили, кони у валлийцев лучше. Быстрей, сильней крупней. И не только лошади, коров, коз, овец это тоже касается! Особенно мелкий скот у тех саксов, что с континента перебираются… А форт у него хороший, сотней-другой лучших головорезов не взять. Три вала разной высоты, живые изгороди вместо кольев. Старый способ, да надежный. Так что он один оказался достоин. И на что, спрашивается, надеется эта деревенщина? Известно - таких забирает принц Рис. Уже
приятно округливший владения за счет городишки Кетгвелли и полудюжины общин поменьше. Все верно: без короля или принца нельзя, а Риса знают как государя в меру доброго, хозяйственного да аккуратного.
        Но что это? Из колесницы, выглядывает Немайн, протирает глаза, ворочает ушищами. Так человек бы головой по сторонам покрутил, осматриваясь. Эта, значит, ослушивается. Зевает. Не закрывает рот ладошкой, как добрые люди. Сида! Чего ей бояться, что туда нечистик заскочит? Да и не полезет туда никто в своем уме: небо-то розовое, а клыки-то острые. Длинноватые для человека. Наконец, Немайн захлопывает рот, да говорит:
        - Таф? В него обе Ронды впадают, да? Кажется, мне придется строить еще и Кардифф! Приняты, граждане. Префекта выберете между собой…
        Снова зевок, и голова в лохмах цвета ивовой коры исчезает за бортиком колесницы. А дело решено.
        Кардифф. Измененное Кер-Таф. Все понятно. Низовским повезло. Но почему? Сиду не спросишь - снова спит. Зато есть старшая ученица.
        - Река, - объясняет та, - Кусок земли Немайн в подарок получила. Глентуи. Но от реки там - только кусочек, и лишь один берег. А она землей мерять не приучена. Привыкла быть владычицей речной. Скажи - кто, получив угол в чужом доме, откажется построить собственный? А она, видишь ли, только что речку собрала целиком. Из кусочков. Твоя Ронда, их Таф - и у нее есть собственный поток, от горных ручьев до соленого устья.
        Вечером, когда разбили лагерь, началось и вовсе странное. Армия собралась, построилась. Все чего-то ждут. Вышла сида - без брони, в белом наряде. Не то друид, не то епископ… Рядом - сестра. Устраивается на бочонке из-под солонины, на коленях раскрытая книга в деревянном окладе. В руках перо.
        - Вообще-то проповедь следует читать до трапезы, - сообщает Неметона, она улыбается, но как-то смущенно и испуганно. Странно. Чего может бояться девушке, песня которой обратила в бегство шесть тысяч саксов? - но мы в походе. Потому о пище земной вынуждены заботиться в первую очередь. Хотя бы потому, что соленого и вяленого мяса нам добыли не больше трети, а свежее имеет обыкновение портиться. Эйра, не пиши!
        Девушка в кольчуге дернулась. Скривилась, принялась засыпать страницу песком. Верно, посадила кляксу. Вскинула на сиду упрямый взгляд цвета речных волн.
        - Майни, записать нужно. Ты не понимаешь, ведь ты помнишь все. А остальные забывают. Даже важное. Как лучше поступать в разных случаях, знать важно. Так что правильно все. Пригодится.
        - Вдруг с остальным текстом перепутается?
        - Не перепутается. Я аккуратная.
        Немайн махнула рукой.
        - Сегодня я не буду переводить дальше. Да и осталось всего Нового Завета одно
«Откровение», что хоть и написано истинным святым, но не каноническое пока. Святые отцы не уверены, обязательно ли эту книгу читать каждому христианину… И я не уверена! Потому я прочту проповедь. У нас ведь даже капеллана нет, - сглотнула комок в горле, - Преосвященный Дионисий сказал, что я могу отчасти заменить священника. Не во всем, но крестить человека, например. И уж тем более - сказать проповедь. Епископ наставлял меня, что следует говорить в нашествие варваров и идущим на битву.
        Голос сиды снова стал твердым, он не парил в высотах и не падал в пропасти. Лишь ровно и четко доносил смысл. Суховатый и чуточку злой.
        - Припомнив указанное, я поняла, отчего непобедимых прежде римлян ныне бьют во всех провинциях. В словах тех много заботы о душах воинов - но мало о победе. Но ведь победа и есть истинное спасение для тех, кто закрывает собой ближнего своего, идя на праведную войну за отечество. Теперь я скажу вам, о чем умолчала перед боем. Резервы в Кер-Ниде я не пускала на стены оттого, что собрала в них трусов и калек. Тех, от кого все равно не было б толку, кроме вреда.
        Немайн приподняла уголки губ. Мол, пошутила.
        - Я никого не хотела оскорбить недоверием - вот и создала эти отряды. На случай, если не будет надежды. Чтобы они дали мне возможность признать ошибку. Так и случилось. Я ошиблась - но не в людях, а в обстоятельствах. Вы знаете, кто спас Кер-Нид. Город. Раненых. Меня - башня-то сзади открыта.
        Путь варварам в Кер-Нид закрыл преподобный Адриан. Мужественный человек, но совсем не воин. Его убили первым ударом - вы знаете, саксам велели убивать священников. Но мужество его осталось тем, кого он повел за собой. Потому я о них и говорю, и с уважением, а не поношением - трус, отринувший страх, калека, перешагнувший ограничения немощного тела, достойны почета. Но кто вложил в них силы сделать невозможное и остановить варваров? Вера Адриана, и их вера. Как ветер раздувает пламя, так слова его раздули пламя веры в душах. Спаситель говорит - имеющий веру Божию, поднимет горы и свергнет в пучину. Мои резервы стали горами батюшки Адриана, а саксы - горами резервов. Остановлены и повержены! Вера дает силу, сила направляется разумом, разум совершает работу, работа меняет мир по нашему желанию. Так правда порождает правду: вера рождается праведностью, а праведный разум порождает правую цель. Вам много твердили, что вы рабы и овцы! Но Камбрии нет рабов. Припомните - страны, в которых держали рабов в изобилии, пали, а это знак Бога. И даже для Рима наступила пора неудач. Овец у нас много, да…
        Снова полуулыбка. Пауза. Все тот же ровный голос.
        - Добрые существа. Шерсть. Молоко. Сыр.
        Еще одна улыбка. Широкая. Кадог знал уже, на что смотреть - потому и увидел. А то мог бы и не рассмотреть. Почти человеческие. Но - мощнее. Не просто длинные! Широкие. Верно, и острые. Гленцы, верно, привыкли. Местные - кто заметил - отшатнулись. А сида словно наслаждаясь эффектом, молчит. Позволяет налюбоваться. Наконец, так же ровно, выронила:
        - Мясо.
        Тут кое-кто из дружины Кадога за мечи похватался, и даже диведцев проняло до дрожи. А сида продолжала, как ни в чем ни бывало.
        - Мясо, что все мы вкушаем в скоромные дни. Я, грешная, и в постные. Потому всякий раз, когда Спаситель говорил о человеках, как об овцах, он всякий раз имел в виду отношения с теми, кого интересуют молоко да сыр. Ближних. Да и не очень. Но - не тех, кому нужны шкура, плоть и кости. А шерсть… Кесарю - кесарево.
        В руке Немайн сверкнула золотая монетка, полетела вверх, переворачиваясь. За ней настороженно следили сотни глаз. Тех, что в который раз не знали, чего ожидать. Уж сколько не сговаривайся, что Немайн стоит принять непонятной - все равно своя - так новое коленце разбередит былые страхи. Ненадолго. Хранительница Глентуи снова превратилась из зверя в проповедницу и начальницу над войском. Истинную древнюю сиду, чей облик сладок, а голос горек, как сок вереска ратных полей.
        - Долго же не было врагов у христиан… Долго же кесари брали монету ради того, чтобы содержать христиан - овцами! Долго. Настолько, что вся правда забылась. Так я напомню. Я читала вам - когда Спасителя окружали волки с пергаментными свитками за пазухой, пытающиеся древней пылью забить молодое Слово, Он не говорил уверовавшим в Него про овец. Зато вспомнил ветхозаветную песнь Асафа! И сказал Спаситель: "Вы - Боги!" Вы - сыны Всевышнего, пел пророк. Вспомните!
        Тишина. Ни гневных выкриков, ни обвинений в ереси. Поди, поспорь с той, что знает Писание наизусть, а сама - из первого поколения рожденных. И ведь все равно - волнуется, и голос дрожит сильней, чем тогда, на башне, перед лицом врага. Сама забыла… И верно, забыла - когда пришла к людям и попробовала жить веселой жизнью камбрийской девчонки. Или, наоборот, вспомнила? Но шепотки пойдут потом. Теперь - слушают. И жалеют, что не могут повернуть уши, подобно сиде, на проповедницу. Голос которой - как первые глотки вина, пьянит и окрыляет.
        - В нас, людях, и в сидах в том числе, нет сути Творца. Мы сотворены им, не зачаты. В нас есть свобода воли - выбрать Бога, или Дьявола, или никого не выбирать, быть овцой, волком. Или попробовать подняться выше. Нам, камбрийцам, проще. В Творце-то нет лицеприятия, и те, кто относится к пасынкам своим, как к рабам, истинно рабы Божии. А в Камбрии…
        Сида замолчала, но всяк сам закончил привычную формулу: "… приемных и родных не различают." Повисла тишина. И эту тишину разрезал суровый голос сиды. Такой же высокий, но не текущий струйкой, но скрежещущий, как скрещенные клинки.
        - Не зазнавайтесь. Многое дано, многое спросится. Вспомните о кресте Господнем. Вспомните о подвиге Адриана. Под Кер-Нидом волки ворвались в овчарню. Желали овец резать - а встретили того, для кого и волки - овцы! Батюшка Адриан был богом мгновение. Мгновения хватило. Но я хочу жить! И вы, верно, тоже. Заповедано нам - любить жизнь и тела свои. Так знайте - ведро пота заменяет каплю крови. Мне нравится. А вам?
        Расходились все в той же тишине. Было сладко и страшно. Шептаться - и то начали к утру. Но скорости - не сбавили. А на следующий вечер новая проповедь - другая, да не хуже. Так - каждый день… Войско рвалось вперед - мили сжимались под копытами. Чудо сохранялось, но никого не удивляло. Разговоры с проезжими разносили волны слухов, странных и восхитительных, что ухитрялись обогнать войско, и над ними успевали посмеяться перед ночлегом.
        Никто не знал, что больше всех боится - сида. Каждый вечер прижимается к сестре и шепчет. И до Эйры доносятся отголоски бури в большой душе. Будь иной выход… Будь иной способ… Не придумала. Не нашла - а он есть, всегда есть лучший. Только измыслить некогда. Правило такое. А впереди - нужно чудо. Настолько большое, что одной богине никак не управиться. Нужны и другие.
        Слова сбивчивые, но понятные. А потому - их нужно держать в себе, как бы не жглись и не просились наружу. Иначе - уныние и гибель.
        - Хвикке продолжают поднимать ополчение. Много! Наверняка поднимают. Вне зависимости от поражения или победы. Их там уже - тысячи. Но если промедлим - будет больше. Хвикке больше Диведа, пока повытаскивают ленивых хозяев с хуторов… На что вся надежда: остатки конницы у них в разъездах, а все дороги сходятся ко Глостеру, так что соединятся они не вдруг… Но их может оказаться и шесть тысяч, и десять. А нас? Тут никакие укрепления не спасут, тут нужно чудо, иначе поляжем… Эйра, я жить хочу! Но я не хочу жить среди дикарей, в каких мы превратимся, если война затянется. Или бежать на чужбину… Никто не может побеждать вечно, а отступать некуда. У меня одна надежда - пока люди не признали поражение, победа возможна. Вот мы и идем вперед: отступать некуда, стоять на месте нельзя.
        И остается хлопать сестру по спине, говорить, что она справится. Как всегда. А самой - исполнять что поручено, точно и аккуратно. И верить в победу. Несмотря ни на что.
        Если совместный рев с Эйрой изгонял отчаяние, то беседы с Анной наполняли спокойствием, напоминали о любимом деле. Тогда, после первой проповеди, пришлось объяснять, почему работу совершает именно разум, а не человек, не бык и не речка. Пришлось подчеркнуть, что дурная работа - это или никакой пользы вовсе, или переделывать, что бывает даже трудней. Довольно быстро добрались до определения коэффициента полезного действия. То, что полезная и бесполезная работа суть вещи разные, и первая без второй не обходится - ведьма восприняла как забытую со школьных времен теорему. А как добрались до мощности, как способности совершать некоторое количество работы в единицу времени - застряли надолго! На самом очевидном: на времени. Время для бриттов было вполне себе мерно - часы, стражи, дни, месяцы и годы знали все. Но воспринимали время расплывчато. Анна Ивановна не привыкла мерить время варки зелья песочными часами или клепсидрой - ждала результат. Дни - они разные летом и зимой, и ночи тоже - а значит, и стражи, и часы. Месяцы - тоже разные. Даже годы!
        Тема оказалась трудной - но очень интересной обеим. Анна решила, что вера сиды в гладкий, непрерывный поток времени - свидетельство очень спокойной, склонной к созерцанию натуры. А еще - речной сути. Вода ведь течет ровно и непрерывно! Значит, чтоб пользоваться ее методами, придется тренировать хладнокровие. Что в любом случае небесполезно. А Немайн поняла, что в житейских, а не технических, вопросах непосредственный подход кельтов бывает куда верней…

* * *
        К чуду быстрой дороги Эйлет на сей раз отношения не имела. Вместо седла - трехосная колесница. Спасибо Майни, догадалась впихнуть туда нечто вроде стула и стола, за которым можно сидеть, сцепив зубы, и проклинать про себя каждый ухаб. Рессоры рессорами, а рука-то болит. Стонать вслух - нельзя. Рядом ведьмочка из Аннона, не то самая молоденькая, не то попросту замухрышка. Для нее сестра богини
        - великая воительница, и чуть не пожилая дама. Которая ее выбрала! Не посадила в блокгауз, не заслала к горцам с парой подручных - оставила при себе. Теперь гадает: то ли ей честь оказана, в деле большом помогать. То ли, наоборот, без присмотра оставить нельзя.
        Потому и молчит щебетунья. Думает. А зря. Болтовня бы отвлекла от боли, что пронизывает на кочках да выбоинах, глушит нужные мысли и открывает скрипучую калитку в голову разным гадостям. Самая слабая из которых - осознание своего увечья. А девчонке рука на перевязи кажется ужасно романтичной! И даже аристократической. Теперь ни одеться, ни причесаться, ни косу самой заплести. И что, беспомощной калеке с полудюжиной мужчин одной путешествовать? Вот для того и нужна ведьма-недоучка. Две ее руки - взамен одной своей. Привыкай, голубушка.
        Колесница с недовольным скрипом подпрыгнула. Руку продернуло от локтя до плеча. Эйлет не удержалась и тихонечко подвыла.
        - Рука, сиятельная?
        И эта туда же! Прилип новомодный римский титул.
        - Да, рука. Побаливает немного.
        - И как ты терпишь! Дорога - дрянь. Может, велеть ехать медленней?
        - Не стоит. Будет только хуже.
        Совсем не потому, что продолжится пытка. Потому, что дольше придется воевать с мыслями об увечье. Разум-то все понимает - а что-то внутри отказывалось смириться с таким поворотом! Сколько себя ни презирай, а иначе не получается - боль от гибели отца оказалась слабей безнадежности, что нанесла удар перед самым отъездом. Майни как раз вручала грамоты-инструкции, граф Окта уже передал письмо для жены и продолжал сыпать дельными советами… От Эмилия она ожидала того же. Ничего сердечного, деловой совет - и девушка-подранок отправилась бы в путешествие печальной, но спокойной. Увы, негодяй не соизволил подождать полчаса и пощадить ее чувства. Четко повернулся к Немайн, и тремя рублеными фразами - не купец, воин! - доложил, что по окончании кампании намерен срочно отбыть в Карфаген. Как только откроется навигация. О чем-де ставит в известность и просит учесть таковое намерение в последующих планах великолепной. Так и сказал - «таковое». И даже глаз на Эйлет не скосил. А ведь ее взгляды - чувствовал. И раньше, и тогда.
        Эйлет склонилась к бумаге, повозку тряхнуло, несмотря на все торсионы, чуть столом по лбу не получила. И поделом. Кому ты нужна, однорукая? Разве кто захочет с Кейром да с Майни породниться - и для него ты будешь не половинка, а так. Нечто вроде очень ценной скотины. Бурый бык из Куальнге, так сказать. А дорога не римская, совсем не римская. То есть была римская. Но какому-то из королей Поуиса понадобился камень. Результат: нет ровного тракта, есть ухабистая колея. Вблизи Роксетера камень появится. Хотя Пенде Мерсийскому тоже нужен камень. И Окте. Война, и новые укрепления в городе лишними не будут, а каменотесов взять неоткуда. Но неужели мучение придется терпеть два дня? Словно отвечая на невысказанный вопрос, повозка подпрыгнула. И покатилась ровно. А в повозку заглянул командир небольшого - шесть рыцарей - эскорта.
        - Мерсийская граница, сиятельная, - и этот туда же. Других важных людей римскими титулами не зовут. Только тех, кто близок Неметоне, - таможенный пост не посмел нас беспокоить. Завтра днем будем в Роксетере.
        - Благодарю, - буркнула Эйлет.
        И рада бы выговорить чего полюбезнее. Но - болит рука, и открывает путь для боли сердца. А впереди требуются вежливость да улыбчивость, остается тратить злость, пока не поздно! Впрочем, ровная дорога позволяет заняться делом: перечитать инструкции, нарисовать примерные планы работ. Без плоского подобия сила сидов проявляется хуже. Это Эйлет заметила давно. Увы, большой планшет заточен - так сестра выражается - под другое. А уж какие красивые подобия на нем получаются! Хотя… Удержаться, и не переиграть несколько вариантов снабжения по Северну, пока без учета военного сопровождения конвоев, оказалось невозможно. Уже сама доска - выструганный широким рубанком дуб - просит, чтоб руки ее погладили. Под столом прошли ремешки, намертво прихватив модельный стенд к столу. Теперь начинается работа - увлекательнее игры, загадочнее гадания. В углы доски - два камня. Черный на Роксетер, «источник». Белый на Глостер - «цель». Ветка пути, толстая, но с перемычкой посередке. Значит, путь ведет и вверх, и вниз. Направления пометили стрелками. Теперь - дни пути. Вверх - побольше, вниз - поменьше. Ночевки у берега
        - где берег свой, и на якоре - где вражеский. Время барок. У Роксетера речной посуды немало, мерсийский флаг позволял торговать мимо Хвикке. Пошлина, конечно, душила город - но жить удавалось. Даже, наверное, вышло бы богаче, чем при своем короле - тогда город, называвшийся Кер-Гурикон, терял от разбойников каждый четвертый корабль. Да последние годы товар стал куда хуже. Эйлет припомнила, как горшечники да стеклодувы несколько лет назад печально пересчитывали барыши - их вещи вдруг оказались лучшими на ярмарке. Она маленькая была, ей не объяснили. Только стеклянного лебедя, как Тулле, отец так и не купил… Не нашёл.
        К губам подкатилась соленая капля - и зубы впились в губу - до соленого. Отвлекаться нельзя, нужно мстить. К делу! Барки сохнут на берегу - война. Их ровно шесть десятков - если какие не попались саксам. Окта говорил, он собирался этой зимой с Хвикке торговать… Пусть осталось пятьдесят. Пригодятся все, а если окажется больше - будет запас.
        Так и гоняла ладьи до обеда, стараясь подать груз ровно, избегать столпотворений - и не пускать суда в одиночку меж чужих берегов. Аннонка смотрела круглыми глазами. Наконец, решилась заговорить.
        - Сиятельная, я, наверное скажу глупость, но я работала с подобиями в Анноне и с барками на Ните. Они на якорь становятся на середину реки, недалеко от стремнины. Чтоб не захватили их. А ты ставишь кораблики как попало. Это неважно?
        - Наверное, нет, - задумалась Эйлет, - меня ведь пока дни интересуют, и грузы. Врагов в подобии пока нет. А отойти к стремнине не так уж долго. Но думаешь ты правильно… Попробуй припомнить - чего я ещё не учла?
        Скоро они возились с моделью вдвоём. И не заметили, как наступило обеденное время. Может, потому, что пришло оно малость рановато? Лёгкий скрип, остановка. Хорошо, что вторая повозка - с припасами. Но…
        - Сиятельная, эти добрые люди согласились за пристойную плату разделить с нами трапезу.
        Снова клычком по губе - до мяса. "Добрые люди!" Желтая бородка лопатой, свинячьи глазки, кожаные штаны, куртка мехом наружу… Сакс! Лица охраны поскучнели. Не хотят вяленого да соленого. Пусть даже и вываренного с кашей да овощами.
        - Не отказывайся, принцесса. Пожалеешь! - родной язык, задорный голосок. Проказливые синие глаза под черной волной волос.
        - Ты кто? И почему сиятельная должна о чем-то жалеть? - вовремя к недоведьмочке возвратились слова. Ну, если уж с грозной начальницей в молчанку играть перестала
        - всех заболтает. Эйлет хотела нахмуриться, но губы против воли раздвинулись в улыбке.
        - Потому! Мама таких мясных шариков наделала - вы в жизни таких не пробовали! Даже на королевском столе.
        - Я не принцесса, и не буду, - вздохнула Эйлет, - Я дочь хозяина заезжего дома, и уж в чем в чем, а в готовке разбираюсь. Саксы не умеют готовить валлийские блюда.
        - А причем тут саксы? Мама у меня камбрийка. А папа англ.
        Англ, значит… Хрен редьки не слаще, но отчего-то отпустило. Мерсийцы, наверное, все-таки люди. Даже те, кто диковат пока. По крайней мере, эти пришли не убийцами, а защитниками. Слово за слово, ноги сами собой переступают порог типичного британского дома: над кухней - плоская крыша для сбора дождевой воды, толстые каменные стены, темно-бурая черепица. Только на крыше что-то странное. И рядом, стена в стену, срублен бревенчатый коровник! Это неправильно. Случись пожар…
        Эйлет так и сказала. Фермер вздохнул.
        - И не говори, леди. Жена уже плешь проела, - и верно, волосы у него на темени жидковаты, - Но каменный ставить дорого. Отнести подальше я как-то не сообразил. Привык, что при пожаре десяток-другой шагов не спасут. А ходить ближе… Что дом крыт не соломой, а черепицей, не учел. Так я и коровник покрыл черепицей. А в городе меня надоумили надстроить на крышу, над жилыми комнатами, бочку с водой. Случись чего - остудит черепицу, не даст ей загореться.
        За разговором Эйлет забыла под ноги смотреть - и на первом же шаге споткнулась. Хорошо, начальник охраны за здоровый локоток ухватил, помог на ногах устоять.
        - Что это? - по полу, сколько видно, сухая трава разбросана.
        - Сено. Мужу так привычнее. Да и спится лучше… Запах!
        Спится, может, и лучше. Только за пару дней сено затопчут, оно вберет в себя всякую пыль и грязь - и само станет не чем иным, как сором. Да и не напасешься, сена на такие подстилки. Сели за трапезу. Хозяин плеснул из чаши на пол пивом, в честь кого-то из своих богов. Эйлет, по примеру сестры, прочла молитву, краем глаза заметила - хозяйка повторяет за ней, а косится на раненую руку гостьи. Муж проследил за взглядом, спросил степенно:
        - А что, верно, на дорогах шалят?
        И что говорить? Наплавной мост - тоже в известной степени дорога. Уж лучше молча ковырять очередной шарик. Похуже чем у Гвен - но уж всяко лучше вяленой говядины. А желающие поговорить отыщутся. Отозвался один из рыцарей:
        - На дорогах, как беженцы прошли, мертво. На тех, что войску не по пути. Разбойники или сами в ополчении, или боятся. Даже в Поуисе. Ну да там сейчас все нескладно. Мытарей на границе выставить некому. Впрочем, по их дорогам и в мирное время ездить дураков мало. Камень посдирали, умники… Не будь войны, и мы б через Гвент ехали.
        Не будь войны - никуда б не ехали. Сидели б в «Голове», да к свадебке готовились с нелюбым женихом, что батюшка подобрал. Жениха-то присмотрела - да тот, как от чумной, убегает. И ведь не скажешь, что по нему томление какое. Но злоба берет, что не повезло. А Эмилию и верно, калека не нужна. Видно - воин опытный. Не стоявший в ополчении, пусть и со старшиной - а именно живший мечом. Купеческое дело, что ли, в Африке опасное такое? Одно ясно - ему жена нужна, способная спину прикрыть. А чего возьмешь с однорукой?
        Задумалась. Чуть ложку не откусила. Скользкий от соуса шарик прыгнул в горло, перебил дыхание. Дочь англа воспользовалась, постучала «принцессу» по спине. Аннонка возмущённо фыркнула. Видимо, сочла, что задохнуться - более изящная манера.
        - Вспоминают тебя, - сказала, - постарайся припомнить, кто.
        - А кому я нужна? - вздохнула Эйлет, - Ну, маме. Сестрам. Своему королю да графу вашему, по их делам еду. Кажется, все…
        И снова подавилась. Нечего языком болтать, не дожевав. И нечего жаловаться: разве перечисленного мало? Еще есть клан. Клану она нужна - детей рожать можно и вовсе без рук. А клану и Камбрии нужны воины. И умные головы - а на плечах не просто штука, в которую нужно есть. Это не самомнение, сама Майни говорит, что Эйлет умная. А уж мудрей сиды - и не придумать, ей видней. Да и лгать сиды не умеют, так что это и не лесть, а вовсе похвала…
        Один из камбрийских рыцарей все-таки успел нашептать хозяевам, где сиятельная повредила руку, и чем это закончилось для врагов. Ведьма-недоучка раззвенела, кто и как сжимал путь для армии. Так что, когда небольшой отряд снова тронулся в путь, жена украдкой перекрестила повозку воительницы. А муж громогласно пожелал благосклонности Тора-громовика, что любит честь и отвагу. Да и всегда помогает Мерсии и ее друзьям: то-то Пенда все победы одержал в поле, а его враги - на поле тайных козней.
        И всю дорогу до столицы графства у Эйлет в голове крутилась новая, странная, мысль: "Есть - бритты. Есть - англы. Есть саксы. Есть христиане и есть язычники. А еще есть мерсийцы, и этим все сказано!"
        Так что Роксетер разочаровал ее любопытство. Слишком пыжился казаться более британским, чем оставался на деле. Это было хорошо политически, но скучновато. Старался из последних сил. Получалось плоховато: мерсийцы-то все эти годы считали солью земли себя. Теперь их жены задрали носы, а мужчины-бритты, что уцелели в давней бойне - разогнули спины. Оказывается, рано поддались отчаянию! Старая слава жива, и кто кого - не решено по-прежнему. А мерсийцы сбавили заносчивость. Хотя бы оттого, что их дети-полукровки теперь не менее охотно играли в Немайн и Гулидиена, чем в великого Пенду. А невесты начали вспоминать, что такое равный брак. На большее наглости пока не хватало.
        И поделать тут было нечего: граф в походе, а на хозяйстве - жена. Дочь прежнего короля. И уж она-то погрузилась в старые добрые времена с радостью воспоминаний о детстве. Совершенно безобидным, хотя и чуточку расточительным способом: устроила "настоящий римский" пир. Чем очень надеялась угодить гостье-героине.
        Эйлет же, увидев низенькие столики для возлежания, скромно попросила подушку - и устроилась за трапезой по-старинному. Тут все и вспомнили: если Роксетер теперь наполовину саксонский, то Кер-Мирддин - наполовину ирландский.
        - Это и наша старина! - оправдывалась Эйлет, - Немайн иначе и не сидит… Хотя стульями пользоваться умеет.
        - Она тоже ирландка! Да неважно. Бритты, саксы, ирландцы… Мы цивилизованные люди, это главное! - Завернутая в паллу, с прической из мелких соломенных локонов, жена Окты полностью соответствовала римскому понятию о женской красоте. Эйлет, с рукой на перевязи и вплетенными в косы стрелами, казалась древней ирландкой. А кругом сидело настоящее, жрало соленые устрицы руками. Самые лучшие, собранные в октябре, с риском для жизни.
        Да, эти еще не цивилизованные, облагораживаться только собираются. Но хотя бы моют руки после каждой перемены блюд. А еще чинят стены, и сам комендант, показывая пример, таскает здоровенные камни. И, пока эти грубые ребята живы, прекрасный и хрупкий город, понемногу ставший - их городом, врагу не взять!
        Конечно, их жены умело расправляются с раковинами ножом и ложкой. А разговор пойдет и с теми, и с другими. Так же, как и подарок, который приготовила городу Неметона, пригодится всем. Вместо красивых безделушек - рассказ, как сделать полезную вещь. Очень полезную и нужную! Особенно нужную там, вниз по течению Северна.
        Полевая кухня-скороварка. Всей сложности - приладить котлу с крышкой зажим. Кожаную прокладку - чтоб пар не убегал. Да клапан, чтоб не разорвало. Два клапана
        - один может забиться. И пружин не нужно: пусть затычка давит на котел своим весом. А притереть - не проблема. Зато еда будет готовиться в несколько раз быстрей. Любая хозяйка оценит. И небогатый горожанин - когда посчитает, сколько сэкономил на дровах. А еще больше оценит голодный солдат, который получит обед или ужин на полчаса раньше: котел водрузить на железную печку, печку на одноосную колесницу. Пусть едет и варит!
        Впрочем, кухни - не единственная забота, в одночасье свалившаяся на город. Нужно спускать на воду барки. Грузить их продовольствием - и особенно фуражом. А заодно
        - разными хитрыми штуками, рисованные подобия которых уже изучают кузнецы. Триболы. Стрекала. Железные скобы для укрепления деревянных построек. И каменных. И - лопаты! Деревянные долго не живут - хотя на первых порах вниз повезут и их.
        - А сида очень напоминает крота, - улыбается один из офицеров, - так же любит землю рыть.
        - Нет, видит сестра хорошо, - улыбается Эйлет. Впереди много работы. Но главное - ей здесь хотят помочь. А значит, все должно получиться.
        А поговорка в голове снова перевернулась и пополнилась: "И есть мерсийцы, которые совсем не против того, чтобы стать бриттами!"
        Не все. Итамар, епископ Роксетерский - сакс, и саксом оставаться намеревается. Человек немолодой и, судя по тяжелым мешкам под глазами, нездоровый, совершенно не напоминающий ни аскета Дионисия, ни богатыря Теодора, искренне скорбел об усобице между родственными народами Мерсии и Уэссекса.
        - Все от того, что короли наши - язычники, - сокрушался он, - Только в Нортумбрии христианин - так этого же мало! Вот отец Кенвалха был христианин, и подданных окрестил очень многих. Так Уэссекс и прославлялся победами!
        - Над христианами Корнуолла… Впрочем, мое дело - не спорить, передать тебе послание. И не одно.
        На губах, которыми пришлось целовать волосатую лапищу, возник соленый привкус. Словно причастилась кровью… Или прокушенную губу разбередила? А письма веселые. От Дионисия да от Окты. И если первый сумел обуздать ярость и прислал увещевание, то второй кратко заключал: дальнейшее подчинение его епархии Кентербери невозможно. Как ни печально для коренного кентца, свара между саксами ширилась - а бритты, напротив, соединялись. Это был пока не монолит, и не известковая кладка - но на хорошую стену с подогнанными камнями и деревянной стяжкой силы Британии уже тянули.
        Вредить или мешать пастве в ее войне епископ не собирался. Несколько напоминаний о христианском милосердии - да полные горечи строки в письмах: "Прежде бритты были развращены, многогрешны и не ведали праведности - потому Господь отдал их земли народу пусть и не знающему истинной веры, но невинному в простодушии. Теперь же среди англов и саксов брат убивает брата, камбрийские же бритты, очистившись страданием, несут знамена свои к востоку. Потому надлежит встречать их молитвой и возвращением к благочестивой жизни, но не мечом - и тем верней остановить…"
        Такое письмо направил и в Кентербери, к архиепископу Адеодату. Которого сам рукоположил этим летом. Горечи в нем было - куда той полыни. Итамар упрекал младшего летами, хотя и старшего местом прелата в грехе гордыни. Желание сделаться апостолом Хвикке на чужой крови принесло большую беду и самим Хвикке, и английской Церкви.
        "И будет свара перед святейшим престолом", - сокрушался, и буквы выходили неровными, а хвостики загибались в разные стороны, - "Сочтут нас варварами, кои увы, мы и есть… И нескоро Рим вновь утвердит за нами право поставить архиепископом сакса?"
        Расстроился - а тут королева, как снег на голову. Как всегда - прослышала. От камбрийки, конечно. Явилась не римлянкой, фурией. Заявила, что не желает становиться вдовой из-за итамаровых дружков. Кричала, ругалась как базарная торговка. Когда ушла, епископ обнаружил, что передал ей в бесплатное пользование до весны десять барок. И даже грамотку в том, что делает сие одолжение однократно, подсунуть на подпись забыл. Значит, королева каждый год корабли на вторую половину зимы отбирать будет. Убытки…
        Королева, напротив, пришла в отличное расположение духа, обыграв очередного сакса на его же поле - в этот раз варварского права. Собралась помогать гленской посланнице в остальных делах - да та прекрасно управилась сама. Все поняла - и то, что ремесленники едва концы с концами сводят. И то, что именно оттого они и заносчивость показывают. Ибо кроме гордости за душой только инструменты. И те, того и гляди, продавать придется. Однорукая не покупала и требовала - просила и взывала. Цену дала невысокую, да пристойную. Заказ большой - а победа при Глостере обещала открыть реку и вернуть старые добрые времена. Куда деваться мастерам да мастерицам? Сговорились!

* * *
        Стучат топоры, воины ставят частокол. Одна за другой вспухают палатки. Обычная вечерняя работа. Рождение лагеря. Пока - очень скромного. Но есть и те, кому можно от нее отлынивать. Не заносчивые еще позавчера рыцари Клидога Кередигионского - эти как раз роют ров, не хуже прочих. Интересные приключения выпали на долю их отряду. Сперва - гонка с сидой. Тут-то и выяснилось, что лучшая конница на большое расстояние передвигается не быстрее, чем ее обоз! Так что в первый день кередигионцы вырвались вперед, собирая восторги и вассальные клятвы, а к вечеру ушли назад. Ужинать и спать. Так и на второй день марша было. А на третий догнать гленцев не смогли. Свое наверстали на вражьей земле. Принялись жечь деревни саксов
        - больше пустые. Главное - старались найти зимние запасы. И себе нужны - в котлы да в тороки. И врага голодным оставить хорошо. Хвикке, что жили вдоль границ, убегать да прятаться оказались свычны - и кередигионцы с хода залезли поглубже. Пешее ополчение саксов за ними не успевало. Хотя его наличие стало для многих немалым сюрпризом. Пленив нескольких врагов, удалось выяснить: саксы вообще не прерывали мобилизацию. Главное войско в поход выступило, а вторая очередь только собиралась, рассчитывая успеть к осаде. На границе с Гвентом остались заготовленные для Кер-Мирддина тараны - бревна с железной оковкой. Порубленные да обугленные. Теперь они саксам не нужны! Теперь у них другая забота - алое да красное, скачущее по соломенным крышам деревень. Красное да алое, стекающее по лезвиям камбрийских мечей. Алое и красное, вьющееся на древках. Гарнизон же в каждую деревню не поставишь: и слаб окажется, и от войска ничего не останется. Пришлось семьям гордых завоевателей бежать в леса. Обычно - наспех. В заросли камбрийцы пока не лезли.
        Так что, хоть рыцари Клидога и отказывались согласовать действия, польза от них была. На их фоне маленькая армия Немайн, звенящая копытами по римскому тракту, не сворачивая, казалась меньшим злом. Росомаха над строем, не отвлекающемся на грабеж и фуражировки, выглядела сущей насмешкой. Саксам никто не доложил, что на одной из проповедей Немайн пообещала армии - возьмем много. Но - разом. А по мелочи пусть другие крысятничают. Что возьмешь в деревнях? Впереди же - Глостер!
        И вот - город на восточном берегу Северна - а реку перешли, не промочив ног, да и топоры остались без работы. Урок - и ученицам, и самой Немайн, полководице начинающей. И слава - шести человек, что тянут руки к огню и с нетерпением поглядывают на котел. Сегодня они освобождены от любых работ. А чествование - будет тихим. Пусть привыкают к особенностям новой службы.
        - Вы подарили мне мост. Благодарю еще раз. Отныне каждый из вас будет числиться, как пять рыцарей. И получать соответствующие деньги. Что до тебя, Нион Вахан - ты отдала приказ о котором я забыла. Я бы отблагодарила - да как-то неловко говорить спасибо себе. Ты - это я, но мне временами начинает казаться, что я - это ты, и никак иначе…
        Нион аж покраснела. Барды-аннонцы переглянулись.
        - Я не поняла, - спросил один, - а при чем тут мост?
        Теперь игры в грамматическое подобие начинались в присутствии сиды всякий раз. Что поделать, права говорить: "Я - это ты!" барды пока не заслужили. Для этого нужно получить следующее звание, пророческое. Причем со специализацией по Неметоне. Другого знака отличия Немайн пока не придумала. А надо: единственная женщина в команде, получается, лишена привилегии. Велеть ей именоваться в мужском роде? Поймет как наказание.
        - Сейчас расскажу, - сида зябко охватила предплечья ладонями. Это людей костер на открытом воздухе спасает от холода. А сиду колотит! Ближняя к огню половина прогрелась - организм решил не тратить ограниченный запас топлива на обогрев. И другая половина - мерзнет, как ни повернись! А палаток поставить не успели. Можно, конечно, уйти от костра подальше, но не мерзнуть же десятерым ради одной, - Хотя нет… Хочу услышать, как поняли ваш успех ученицы.
        Старшая шепчет на ухо. Права.
        - Сестра, расскажи ты.
        Эйра тянет руки к огню. Не так уж ей и холодно. Но - повод время на размышления получить. Хоть капельку.
        - Мы много говорили про Северн, - начала издали, а сама думает, решает задачку. Хороший дипломат получится, - Река - проблема для армии. Большая река - проблема большая. На целый мост мы надеяться не смели. Все, что придумали - снова сделать наплавной. Как через Нит.
        Вопросительный взгляд. Кивок в ответ. Пока все верно.
        - Немайн говорила: получим барки из Роксетера, поставим на половину - лучников и так прикроем строительство переправы. Так бы и сделали: надежно, но долго. А тут вы со своим языком…
        Барды переглянулись. Пущенное Неметоной прозвание для захваченных пленников им понравилось. И понемногу приживается в войске. На деле языков было трое. Один ничего не сказал, другой пытался лгать. А толку, если было с кем сверить показания? Ну, разве прожил подольше - но неприятно.
        - Так мы узнали о засаде. Наследник Хвикке - до гемота, ихнего народного собрания, не король - решил поймать наших союзников из Кередигиона. Отобрал из ополчения вояк похрабрее, присмотрел лощинку, куда те собрались наведаться за добычей. По бокам - лес, поперек дороги завалы приготовлены, деревья подсеченные… Все и случилось, как задумывал, только позади кередигионцев принц Рис шел. Со всей нашей конницей. Саксы окружили союзников, а за спиной следить забыли. Рис навалился на саксов сзади - сразу стали не вепри, а поросята: бегут и верещат. Молодой Хвикке на коня залезть успел - а удрать не сподобился. Вот и получилось - не стало у саксов ни короля, ни наследника. А от полутора тысяч самых сорвиголов до другого берега смогли добраться лишь несколько беглецов. Что понарассказывали - не знаю, только Глостер затворил ворота, ополчение отступило дальше, на восток, и на части развалилось: всяк норовит свой хутор прикрыть. А про мост забыли. Вот и выходит: не узнай мы о засаде, не видать нам моста, как своих ушей!
        Немайн скосила вбок глаза. Вытянула уши вперед…
        - Не видно, - пожаловалась. Дождалась улыбок, продолжила:
        - Все верно. А о засаде мы узнали благодаря вам. Так что к мосту добавьте и три сотни клидоговых упрямцев: все согласились, что до подхода главных сил будут меня слушаться.
        Теперь у нее было больше тысячи всадников - дело нашлось всем. Иные пытаются задержать сбор ополчения - отвлекают саксов рейдами. Остальные, вместе с пехотой, превратились в кротов. Которым каждый вечер напоминают: ведро пота - капля крови. Твоя - или товарища. Вокруг Глостера встали три лагеря - напротив каждых ворот. От реки до реки протянулся частокол - в два ряда. Внутри как-то сама собой натопталась дорога. Снаружи - рвы. С обеих сторон. За рвом - второй ров. В каждом лагере выросло по наблюдательной башне. Саксам внутри наверняка ясно: камбрийцы готовят долгую осаду. И хорошо.
        Работа трудная и не совсем привычная - но понятная. Зачем рвы и частокол - ясно. Зачем колья - ясно. Зачем капканы-стрекала - тоже вполне понятно. И триболы, шипастые железные шары, нужны тоже. Скоро ополчение Хвикке оправится от потерь - и явится на помощь городу. А ведь в одном городе не меньше тысячи воинов засело. Придется держать осаду снаружи и вести внутри. А решит все река: Глостеру не помочь, а гленцы получат все нужное. Раненых вывезут, и даже подкрепления получат.
        "Сида знает, что делает!" - таков был общий глас. Немногие скептики нашлись на военном совете.
        - У них там припасов на три года! - заявил Окта, - Я знаю, как сосед. И бывший союзник. Мне показывали.
        - Потому я предлагаю сделать мангонель. Разобьем стены - и на приступ.
        Понравилась принцу Рису мощная машина.
        - Можно малыми машинами огонь кидать, - заметил Ивор, - углей раскаленных в железную клетку насыпать… При полете еще и раздует. А как саксы уйдут со стен пожары тушить - тут и ударить!
        Немайн слушала, подперев кулачком подбородок. Как добрая мать слушает лепет детей. Первой - сестра заметила.
        - Ты все уже решила!
        - Не то, чтоб решила. Мангонели - долго строить… А перрье соберем. И огонь метать хорошо. Но все забыли шутку, что случилась на Белтейн!
        - Суд? Это когда ты римский ход в Кер-Мирддин создала?
        - Не создала, нашла. Такой же должен и в Глостер вести. Так что город - наш. Только торопиться со взятием мы не будем.
        - Да какая разница, как называть: нашла, создала… А почему не торопиться?
        - А рвы? А стрекала? А камнемет? А те двести тысяч стрел, что нам привезли? Что, добру пропадать? Я жадная! Я подожду ополчение. Пусть придут. Пусть - отведают. И когда они подожмут хвост и разбегутся - мы возьмем город.
        - То есть нам заниматься внешней обороной?
        - И внутренней тоже. Хороший гарнизон будет делать вылазки. А уж видя помощь - и плохой себя попробует! Полагаю, недели две на подготовку у нас есть. Давайте распределим работы…
        Себе Немайн оставила город. То есть - сходить туда раз-другой, "поднять настроение" защитникам.
        Первый визит в подземелье показался обескураживающим: ход оканчивался стеной из слежавшейся земли. Немайн вскинула глаза вверх. Никаких признаков проседания свода. Зато на стене нацарапано: «FODITE». "Ройте".
        - Будем рыть, - пожала сида плечами, - Ничего другого не остается. На всякий случай - держите наготове клеть.
        Ее немедленно оттерли. В благожелательность писавшего не верилось - а зря. Через несколько минут работы один из заступов стукнул о крышку сундука. Дренаж работал - и старинная вещь рассохлась, а не сгнила, сохранив внутри кусок пергамента.
        "Кто бы ты ни был - раз ты читаешь это, ты владеешь латынью, и смог найти тайный ход. Раз он тебе интересен - ты или осаждаешь саксонскую твердыню, либо заботишься о безопасности отвоеванной у врага. Если ты сакс - прими мое проклятие, убийца, быть может, оно хоть немного отравит тебе победу. Если ты бритт или римлянин - тебя благословляет Сибн верх Кинвайл, королева Кер-Глоуи. Я последняя в роду, а потому завещаю королевство тому, кто освободит его - потому, что мой Кер-Глоуи пал, и только каменная базилика пока стоит, дав приют последним защитникам. На улицах - гарь и крики, и за последний час к нам не удалось прорваться более никому из граждан. Остается заключить, что моего королевства более нет: лучшие граждане погибли вместе с моим отцом и братьями на поле близ Дирхэма, остальные умирают теперь. Немногих спасшихся сюда мы вывели через подземный ход. Я, однако, остаюсь
        - как и полсотни защитников, для того, чтобы враг не сразу начал искать беглецов. Полагаю, мы займем саксов не меньше, чем на два дня. За это время мы засыплем ход хотя бы локтей на пятьдесят и замаскируем деревянным щитом, благо в помещении, куда он выходит, стены обиты дубовыми планками. Надеюсь, саксы не заметят, что часть обивки несколько новее, или решат, что это следы ремонта. Еще я должна тебе сказать, что выйдешь ты в базилике - вряд ли варвары ее разрушат, скорей, используют для чего-нибудь. Это большое каменное здание в центре города. В нем удобно накопить войска перед внезапным ударом. Будь осторожен, мой друг - и отомсти за нас хорошенько! И не забудь вспомнить добрым словом тех, кто в день поражения верит в окончательную победу своего народа. Сибн."
        Строки - ровные. Ни кляксы, ни помарки - а их так легко сделать заостренной деревянной палочкой, какими иные ретрограды и посейчас пишут, не желая признать, что гусиное перо куда удобней. Да ворчат, что птичек жалко.
        - Я напишу сагу, - сказал Харальд, услыхав перевод, - Сагу, эпичней сказаний об Инглингах! Суметь отомстить через долгие годы после смерти… Когда это случилось?
        - Семьдесят лет тому назад. Хвикке тоже помогали уэссексцы - только тогда и они совсем зверьми оставались. Потом город еще несколько раз из рук в руки переходил. Возвращаемся! Документ нужно сохранить. А еще нужно послать к Артуису. Архив префекта Западной Британии римляне отсюда перевезли в Кер-Леон, значит, он мог уцелеть. Мне нужны планы города, каменных зданий, канализации, укреплений… Все, что найдут! Кто у нас хорошо знает латынь… Эйра, сдается мне, что это твоя работа!
        Которую никто не возьмется делать в одиночку. Вся небольшая дружина Немайн - в сопровождение. Дороги пока опасны. Оруженосцев, что в одиночку послания возят, за три поездки, даже если ни одного врага не видели, в рыцари посвящают. А опоясанные рыцари такие рейды считают, ибо почетно рассказывать под старость внукам, под треск камина и кружку пива, сколько раз ты прорывался сквозь страну врага. Но блокгаузы - еще одно сидовское слово прижилось - стоят, а на них - все те же ведьмочки, уже ничуть не усталые. Свыклись. Да и работа стала не то, чтобы легче - обыденней. Одна, выписывая в толстую книгу расход фуражного зерна, даже успехами похвасталась.
        - Вот!
        И продемонстрировала висящую на шее монету с дырочкой. Золотой.
        - Мне дал это Эмилий, - объяснила, - за штуку, что я с деревянными дощечками придумала. Похоже, скоро опять придётся на дерево переходить.
        - Но это обычная монета. Зачем делать дырку? Солиды принимают на вес.
        - Три причины. Чтоб не потерять. Чтоб все видели награду…
        - А как понять, что это награда? Солид и есть солид. Ценная денежка, да и только.
        - Так она ж в книги все вписана. "За сообразительность, сбережение средств и времени, - Ллиувелле из Аннона, один солид." И в мою, и Эмилия. А с нее и в контору в Кер-Мирддине внесут. Так что разменяю - и не станет награды. Это третья причина, зачем дырочка. На высверленное я поросенка купила. Молочного! Люблю вкусное!
        Мясоедка… Наверняка пример с Майни берет! Снова дорога, снова станции - уже без ведьмочек, и гарнизон похлипче. Своя земля. Гвент. Тут местные грамотеи сидят. Но ей - не за серые стены шершавого камня. Ей - в лагерь рядом с городом. У армии Гулидиена - дневка? Нет, вредные гвентцы дальше не пускают. А сиду пропустили. Впрочем, Артуис тогда ивовый скипетр в руки взять не успел, и боялся, что соседи оспорят трон. Теперь же подтянул войска из Эргинга, задобрил гарнизон столицы - и почуял силу. Значит, раздать письма, помочь епископу в поисках - и назад во весь опор. Не хватает к битве опоздать!
        Вот уж не ждал преосвященный Дионисий, что в далекой Камбрии нахватается архивной пыли больше, чем за все расследования в славном городе Риме! Не один - но людей не хватает, а сводная сестра Августины совершенно ничего не понимает в архивных делах. А понимание помогает - архив-то в пристойном состоянии. Сказано предками: хранить - вот и берегут. Даже не перемешали почти! Пыль, правда, вытирать ленятся. Король Артуис мог бы помочь грамотеями, да не верит, что малый клочок телячьей или козьей кожи может спасти тысячу жизней. И дел у него полно: в поход собирается. Слава Господу, на саксов, а не на Гулидиена. А ведь усобица могла и произойти. Если б не треугольные уши «сиды»! Одно шевеление - мир вместо войны, союз и гарантия приращения границ в обмен на присягнувшие владетелям юго-западной пятины земли Глиусинга.
        Вряд ли король Гвента сильно выгадал - ему пришлось признать западного соседа верховным правителем Британии. А обещанные земли по Северну хороши, но не населены. Даже хуже - еще населены. Теми, из кого подданных не сделаешь. И воевать за них нужно. Но - земли богатые. И размером - как оба его нынешних королевства, Гвент и Эргинг, вместе взятые, да и половина Глиусинга влезет. А добрые подданные найдутся. Во внутренних королевствах, не тронутых войной, всегда найдутся желающие рискнуть пограничным житьем ради жирных полей. А не хватит - есть Ирландия, есть Албания и Дал-Риада. Скотты не саксы, договориться можно. Есть и зажатый между Нортумбрией и пиктами Стратклайд, переполненная безземельными беженцами после уэссекских завоеваний Думнония, да и из Бретани, глядишь, потянется струйка обратных переселенцев…
        Собственно, торговаться Артуис торговался, а выбора не имел: неизвестно откуда взявшиеся стихи ползали по Кер-Венту, заставляя хватать оружие и готовиться к походу. Не со своим королем - так с чужим. Оно и лучше - добровольцам не нужно служить бесплатно.
        Строчки были нарочито безыскусны, кое-где хромал размер, где-то сбивался ритм. Да и структура - проста, даже топорна. Ни рифм в середине строки, ни сложный аллитераций. Только слова поднимали ярость - которая вела и не отпускала. Хотя бы потому, что от проклятых строк, перед глазами вставал образ друга - и красная пелена ярости. И где она слова такие отыскала? "И пока его не убил, помолчи о своей любви." Епископ подозревал, кто написал гимн ненависти, и намеревался очень серьезно поговорить с Августиной. О грехе гнева, и о достойном христианки милосердии. Но булаву к поясу привесил.
        Гулидиен уже раздал больше половины пока не завоеванных земель: что на западе - Гвенту, что на севере - Роксетеру, так и у мерсийцев будет меньше поводов ворчать. Странная судьба ждет восток и юг: король Британии станет вассалом своего же вассала Пенды как граф Кер-Кери. Подати будут те же - люди другие. Король Мерсии согласится, предателей в жизни не прощал! А если кто из саксов не хочет уходить - к его услугам северная часть страны. Если и Окта не возжелает гнать предателей поганой метлой.
        Но самая странная часть договора - доля августы. «Некоролева» заявила, что титул принять не может, но не смеет и отказаться от наследства Сибн. А потому решила принять то, что на момент написания письма не топтала нога сакса: каменную базилику - а буде сгорит при занятии города, землю, где та стояла - и реку Северн. Текучую воду. И даже от прав на лов рыбы отреклась. Мол, берега были уже саксонские - те могли оттуда сети забрасывать. Камбрийцы изумляются - мол, все как в сказке. Ищут - не то, чтоб подвох, а выгоду. Не замечая истинно рыбные места, лучше любых заводей и плесов: права на подорожные сборы от устья и до владений Окты Роксетерского. Который уже договорился о взаимном беспошлинном проходе.
        А еще Артуис доволен, что любому обидчику с востока напрямую до истерзанного войнами Гвента не дотянуться. Если и дотянется, так окажется в ссоре с двумя большими королевствами. А главное - с «некоролевой» Немайн…
        Под мысли о местной политике глаза Дионисия бегло пробегали маркировки архивных укладок. Пока удалось найти лишь отчеты о ремонте городских укреплений двухсотлетней давности. И это уже неплохо. Стоп! Вот оно. Планы застройки Антониновых времен. Есть. Тысячи душ, святая и вечная? Вот они, твои души. И ведь скажи им - не поверят, что не получат копье в брюхо только из-за того, что некогда один из последних чиновников префектуры не освободил помещение архива, раздав свитки и тетради беднякам на растопку, а перетащил на чердак, не поленился. Да еще и сложил, как следует. А потом придумал гейс, мистическое ограничение для городского головы: чердак управы следует содержать сухим. И ни единой грамотки не выбрасывать.
        Увы, он не догадался придумать еще один гейс - не орать в архиве!
        - Нааашла!
        Громкое чихание. Голова, седая от пыли, платье с чужого плеча - в паутине. Такая сестра у базилиссы. Временами кажется, что родная.
        - Нашла! Подземелья нашла! Ой…
        Стеллаж узкий. И древний. Подкосился, зашатался - да и рухнул. Зацепил другой, третий - и вот уже половина архива на полу валяется. Остается закрыть рот краем мантии - да к выходу поскорее. Такая пыль и молодым легким вредна. За спиной - опять чих. И деловитое:
        - Нет, так содержать нужные записи нельзя! Нужно непременно сделать городским властям внушение, чтобы поставили устойчивую мебель, регулярно вытирали пыль. В углу нужно корытце с водой, а то слишком сухо, полки все потрескались. Возмутительная бесхозяйственность! Эти гвентцы совершенно ничего не понимают в архивном деле.
        И снова задохнулась от пыли.
        - Все, что просила Немайн, мы нашли, - заметил Дионисий, - Теперь ты снова поедешь к сестре?
        - Угу, - энергичный кивок, - Только не сразу. А жаль! Я ей сваха? "Поговори с Кейндрих, поговори с Кейндрих!" Сама от кошки бешеной целый день бегала. Ну, когда в поход выступали… Ну, не то, чтобы убегала, но старалась не встретиться. А мне говорит - поговори! Да тебе, верно, неинтересно, преосвященный?
        - Отчего же? Весьма любопытно узнать, как в Камбрии королей женят. Занятный процесс, оказывается.
        - Поучаствовать не желаешь? А то, боюсь, закончится сперва выдиранием волос, а там и до поединка на длинных копьях дойдет. Я дочь принцепса, меня за волосья тягать только отец может. Мог…
        А теперь - всхлипы и глаза на мокром месте. Но - достает платок, сморкается. Все-таки Августина патологически чистоплотна и скупа - остальные и в рукав не брезгуют. После чего коротко сообщает:
        - Упакую бумаги, соберусь в дорогу - заскочу договорить. Боюсь я ирландки! Хуже саксов…
        Все верно: девочка пока работает - забывает горе. А вспоминает - яростней за работу хватается. Но с Кейндрих и Гулидиеном, и верно, следует поговорить. А начинать следует именно ему, и именно с короля. Уж больно момент подходящий настает - чтобы проявить благородство и руку протянуть. Не оценит ирландка - так и не надо, корона Британии обойдется без взбалмошной дуры. Оценит - так куда денется от короля?
        А положение у нее проигрышное: Совет кланов Гулидиена признал, и не командующим, а именно верховным королем. Титул, который бритты скромно переводят на латынь словом
«император». Которым, кстати, и был их легендарный Артур. Хорошей римской фамилии человек. Артории - старый римский род. И служили в Британии. Мог кто-то из них остаться, не пойти на континент с Максимом Магном? Варварские нашествия так все перемешали… Итак - титул, во-первых. Решение привез Кейр, парень светился от радости, что одержал первую политическую победу. Зря! Кейндрих запомнит. И не она одна… Во-вторых, кередигионцы признали командование Немайн. Артуис в обмен на земли и обещания военной помощи тоже подтвердил империум Гулидиена. И поставил в общий строй полторы тысячи воинов. Теперь у короля Диведа самое большое войско. Значит, и командовать надлежит ему.
        Для полного счастья, северная армия плетется в хвосте. Снялась с поля битвы последней, как обещала. Теперь воины боятся упустить добычу и славу. Они б и поднажали - да кто ж их пропустит? Дорога узкая. А, стало быть, ворчат. И все чаще вспоминают, что кланы у них общие - у кого с диведцами, у кого с гвентцами. Того и глади, перебегать начнут из войска в войско. Держат прошлая удача Кейндрих и боязнь насмешек со стороны соседей. Пока.
        Только Эйре с ирландкой разговаривать не стоит. Если вообще получится. А ему, иноземцу да монаху - с самый раз. И наивность в местных делах извинительна, и в душу лезть - прямая обязанность. Если же сестра Немайн в это самое время пойдет Гулидиену весточку передавать - так и вовсе хорошо. В подобном деле ревность - лучшая приправа. Вот так и округляются епархии: королева получится обязана епископу. Да и король тоже. Можно будет просить подчинения северных монастырей. Валлийские монахи, конечно, себе на уме. И сотня Адриану не замена! Но больше священников взять неоткуда. Но приманка будет знатная: десятина с гленских земель, с Кер-Тафа, когда его построят, с Ронды…
        А Немайн достанутся благодарность короля и острая ревность королевы. Что в считанные месяцы, если не дни и недели, поглотит эту благодарность, как пучина - дырявый челн. Если только… Скорей всего, Августина сама уже знает, как вести партию дальше. Но если нет - нужно вовремя оказаться рядом и дать добрый совет. А еще - почаще говорить с Кейндрих. И лучше начинать, не откладывая!

* * *
        Анне ход понравился. Первый, под Кер-Мирддином, она и не запомнила толком. А тут хорошо: залитые маслом лампы через каждые два десятка шагов, стража, на случай, если саксы полезут навстречу - ну и масло в светильники подливать. Пара бардов-аннонцев возятся с дубовой панелью, маскирующей проход. Открывается тяжело, а повредить - опасно. Если верить Сибн, ход ведет в подвал базилики. Помпезное здание, некогда служившее присутствием префекта западной Британии, после переноса административного центра провинции в Кер-Леон, служило языческим храмом, а потом церковью. Теперь в нем снова обосновались язычники - только поклоняются не Аполлону, а Вотану. Наконец, ветхая панель поддаётся - и под ноги камбрийцам сыплется золото чужого бога.
        В отблеске факелов светлое, богатое серебром золото Британии обращается червоным златом! Хищно блестят лица римских владык, сверкают самоцветы на боках чаш, звонко шуршит под ногами почерневший прах серебра и меди, дрянной биллон разменной монеты. И странные кусочки кожи.
        - Что это?
        Бард-аннонец. Что-что. А иначе и быть не могло. Хотя шутка вышла занятная. Раз уж храм не сожгли, а приспособили к собственным нуждам - то для чего можно использовать отгороженную крепкой дверью в подвале клетушку? Запереть кого или что-нибудь! Так уж повезло: запереть тут решили храмовую казну.
        Стены носят следы грубоватого ремонта. Потолок черен от сажи. Но приходится признать: варвары поддерживают храм в пристойном состоянии. На собственный манер. Вместо масляных светильников - стойки для факелов. И плевать, что лепнина на потолке прокоптится.
        Немало ценностей скопилось тут за десятилетия. Хвикке постоянно воюют - значит, ищут благосклонности богов. А для скитальцев, ищущих добычи и славы - Вотан лучший покровитель. Ему и обещают при победе отдать часть добычи. Плохо пойдут дела - и половину. А как жадные твари зарвутся - так и всю посулят, лишь бы тот помог ноги унести да не взял до срока в дружину. Оно конечно, пасть с мечом в руке почетно. Но если б на годик позже… А лучше - на десять.
        - А я сомневался! - торжественно возглашает Харальд, - Славная добыча. И брать ничего не нужно: уже в руках. Эх, таскать нам, не перетаскать! Жаль, придется делиться с армией наверху.
        Сверлит Немайн вопросительным взглядом. Понятно, нормальный вождь добычу от войска не спрячет. Щедрость на чужое, бережливость к своему - таков хороший вождь. А Нэмхэйн…
        - Отсутствие сокровищ заметят.
        - И пусть заметят! Зато как приободрятся.
        Старшая ученица лезет в висящую на поясе сумку. Перо, бумага, медная чернильница-невыливайка. Начинает скрипеть перышком. Покусывает кончик пера, хихикает - пакостно, как только ведьмы и умеют.
        - Чтобы саксы больше приободрились, оставим письмо. Мол, вора не ищите: деньги Неметона взяла. Наставница, приложишь пальчик?
        Сида заглянула. За Анной Ивановной, как всегда, переделывать не надо. Коротко и доходчиво: "Взяла казну, возьму и город." И правда, осталось расписаться и припечатать.
        Начали таскать добычу. Харальд деловито спросил:
        - Кожу забираем?
        - Бери все подчистую! Наставница, веники зачем?
        - Подметем.
        - Услышат же!
        - Если остальную возню не заметили - караула за дверью нет. А есть замок. Большой. Висячий. А что там, за запорами - посмотрим потом. Когда сестра планы привезет. Если отыщет. Зато смотреться как будет…
        Добычу в лагерь внесли тихо-тихо. До палатки Немайн. А уж оттуда - со всей помпой и с фанфарами! Чтоб саксы заметили. Тут часовые в подземном ходе ожиданием истомились: отыщут, не отыщут. Не нашли. Зато обнаружили записку. И стало им совсем весело. Настолько, что горевать начали тут же, на месте. И не столько по деньгам.
        Девичья любознательность Луковки принесла новую огромную добычу. Ох, и не даром уговорила она слазить в подземный караул именно воинов, говорящих по-саксонски. А чтоб сидели тихо, приставила аннонскую лучницу в надсмотрщицы. Та напросилась сама: хлеба не надо, дай чего подслушать. Потом и не рада была: саксы за ширмой стенают и с горя чуть бороды не выдергивают. Воины, что понимают - перемигиваются, жесты делают. Большие пальцы - кверху. Оба. Это один. Другой рот зажал, на спину свалился и ногами сучит в воздусях. Тихо. И уж ясно, что, как пост сменят, найдётся что послушать и пересказать ватессе всласть. Но это ж сколько ждать! Если б беседа была еда, на слюнки б изошла. Целиком. А так - выжила. Все выслушала. Ахала, охала, смеялась. А там потащила рассказчиков к Нион.
        Ватесса смеяться не стала. Немедленно послала за Анной, богиней и Харальдом. Ну а кто еще в верованиях саксов разобраться может?
        Харальд подтвердил: саксы боятся сглаза. Кружочки кожи, что вынесли с ценностями - ничто иное, как жертвы. В Норвегии, правда, когда воин посвящает себя Отцу Дружин, довольно пореза боевым оружием. Ну, саксы народ подлый, им без залога веры нет - вот и оставляют в храме кусочек кожи. Имея часть чужого тела, великий ас такого может натворить, если кто обета не сдержит… Тут Харальд задумался, а подумав, пришел к выводу, что и представить не может, каков тут будет предел власти. Впрочем, посвящение Одину обычно означает всего-навсего согласие воина погибнуть в следующем бою - лишь бы войску досталась победа.
        Анна, пожав плечами, заявила, что уж она-то не ас. Но натворить гадостей человеку, имея кусок добровольно пожертвованной кожи, может немало. Даже со света сжить. Но никогда не делала, как христианка. Ей-ей. Грех. А что заказчик якобы может взять грехи ворожеи на себя - дурацкая байка. Опять же - на войне дозволено больше, да что епископ скажет? Если уж сиду за бой перед воротами судил.
        Тут все на Немайн уставились. Мол, решай, матушка-командирша. Как скажешь, так и будет.
        - Я не черная колдунья, а честная христианка! Потому колдовать не будем, - решительно заявила Немайн, - больше того. Я не могу совершить многие таинства, но погребальная служба - то, что мне дозволено. Подобно капитану корабля. Еще, кстати, могу повенчать и окрестить. Только сейчас это не нужно, саксы же язычники. Останки саксонских воинов мы предадим земле со всем должным уважением. И пусть со стены видят - против мертвых врагов мы ничего не имеем. Мертвый враг - хороший враг.
        - Там и останки живых! - встрепенулась Нион, - Ой, что я сказала…
        - Верно сказала.
        Тут и до Анны дошло. Великолепно! Те саксы, кто перед осадой посвятил себя Вотану, и так чувствуют себя неважно. Теперь у них нет уверенности, что они погибнут ради общего торжества. А если и церемонию провести - будут уверены, что полягут зря. Только…
        - Наставница, кожи лучше сжечь. Саксы же язычники.
        Да и заставлять человека гнить заживо неделями - слишком уж жестоко. Пусть умрут быстро!
        К утру церемония была готова: перед широкими восточными воротами, посреди римской дороги - перед самыми рвами контрвалационной линии установили жаровню. Нион слегка развернула скорпиончик - не точно на ворота, а так, наискосок, веревки по земле валяются, в праще свинцовые, дорогущие, пули. Но со стены видно только расчет, что и камень пока к машине не тащит, и вообще - глазеет на сидовское волхование, пока начальства рядом нет. И других зевак полно… Что у всех под плащами луки, а стрелы уже воткнуты в землю за частоколом, со стены не видно.
        Началось с раздачи добычи. Что на поле происходит театр - не догадались, у самих так и происходит: свары за каждую вещицу, раскроенные пополам тарелки. И даже чаша
        - дароносица. Харальд прекрасно сыграл жадного варвара-язычника. Может быть, именно потому, что он и есть жадный варвар-язычник! Которому ничего не стоит упереться и ото всякого разумного выкупа отказаться. Хочу половину золотой чаши, и точка. Понравилась.
        Пришлось рубить. А церкви можно новую подарить.
        Саксы смотрели со стены, как примерно равный по силам противник делит их добро. Даже не взятое с боем - краденое. Непостижимо, мистически, но - именно краденое. Впрочем, когда уводят столько золота, для кельтов кража превращается в подвиг не хуже прочих. А если учесть, что родная сида чужое божество раздела - так и вовсе повод сочинить сагу. А щедрость? Сама ведь взяла, с малой помощью, а делит на всех…
        Они тоже готовились с вечера. Всем гарнизоном. Вязали фашины. Чинили большие щиты. Разбирали завал между воротами. К каждой створке приставили столько людей, сколько вошло по ширине - чтоб распахнуть быстро. Хоть какая-то внезапность. Страх перед чужой богиней, загнавший за стены - после нескольких осторожных вылазок начавший подтаивать - вновь полыхнул полной силой. Неметона доказала божественные способности, не побоялась ссоры с самим Вотаном… И не то, что ссоры: храм-то под защитой величайшего аса. Мечом туда пройти можно, мечом можно пройти всюду. Но иным путем - только если твоя сила не меньше той, что защищает. Неужели она настолько могущественна? Жуть!
        Но именно жуть, пронизывающая до костей, как злой январский ветерок, гнала вперед изрядную часть саксов. Даже обычная ведьма сживет человека со света, заполучив большой кусок его кожи. Иной и пряди волос довольно, или ногтей - потому, соскоблив, их следует сжечь. А богиня? Хорошо, ночью заняться не успела. Но сейчас поделит добычу, и… Жаровня стоит явно не для плавки золота. И все-таки саксы ждали. Чтоб не делать вылазку напрасно. Ждали, пока Неметона не закончила радовать войско, и не перешла к камланию.
        Если б саксы знали фарси… Текст, точнее, латинскую транслитерацию - и перевод короткой речи, Немайн переписала и раздала важным людям для сверки и хранения. Каждый подписала и пальцем запечатала.
        Анна поняла: сида собирается ходить по грани между молитвой и колдовством. Потому и зафиксировала слова - одну букву изменить, и получится не так, но теперь ее речь в тисках чернил и чужого языка. Как страшно звучат слова из далекой страны на востоке… Кожи приносят на плаще, а плащ - на носилках из сложенных вместе мечей и копий. Копья камбрийские, мечи - ржавь из той же сокровищницы. Предельный почет. Саксы увидят, но не успокоятся: казнь тоже бывает почетной.
        Под жаровней разводят огонь. Вот он - обряд призвания. Не демонов, не фей. Саксов! Ворота распахнулись, толпа за ними бросилась вперед. Быстро, но недостаточно быстро. Люди Луковки навалились на веревки - первую шеренгу смело под ноги бегущим, торопящимся забрать роковой заклад. Они не видели картечного выстрела, по стенам камнемет только булыжниками кидался - и снес-таки пару зубцов со стены. В первый ров летят связки хвороста. Полить бы маслом, да поджечь - но ближний ров мешает. Остается - следить, как лучники рассыпаются вдоль частокола, и начинают дергать из земли стрелы. А саксам еще второй ров заваливать. Нион лихорадочно готовит камнемет к новому выстрелу. А у них с Немайн иная работа. Тренога уже стоит, водрузить на нее «скорпиончик» - дело недолгое. Взводной же механизм с
«Пантеры» не снять - так на то есть ворот. И ворот крутить ей, Анне…
        В крепость вернулись немногие. Назначенных Вотану среди них не осталось. За линией камбрийских укреплений полыхал костер. Немайн почтила ярость обреченных, и с павшими врагами поступила достойно. Это немного утешало, как и то, что павшие в бою избегли мучений колдовской гибели и удостоились чертогов Вотана. Иные вспомнили - Отец Дружин еще и Предатель Воинов. Ему угодна смерть героя, потому, рано или поздно, но помощь его заводит в безвыходное положение. Это он и теперь сделал, потому и храм не защитил.
        Ударь камбрийцы на приступ, пока гарнизон во всем изуверился - глядишь, и одолели б. Но Немайн вместо приступа продолжала углублять рвы и готовить предполье, радуясь, что поредевший гарнизон не вредит работам. А десять дней спустя из-за дальних холмов показалась стена алых щитов. Ополчение Хвикке явилось выручать столицу.

* * *
        В маневренной войне один всадник стоит десятка пехотинцев. А в осадной? Саксы осторожничали - и понять их можно. В прошлый раз они атаковали вдвое уступающую армию, стоящую без укреплений - и проиграли вчистую. Попробовали засаду - трое на одного - не вышло, а ноги унесли немногие. Теперь их впятеро больше - но червь сомнения гложет. Хотя бы оттого, что вдоль дорог продолжают действовать камбрийские всадники.
        В ополчение удалось собрать достаточно людей - но совершенно недостаточно припасов. Рыцари Клидога недаром считались доками по доставлению соседям мелких неприятностей - угонять скот и грабить обозы у них получалось весьма ловко.
        Увы, если пищу и корм для лошадей кередигионцы находили в изобилии, стрел им не хватало. А обоз давно и благоразумно расположился в укреплённом лагере напротив южных ворот Глостера. Теперь, когда Хвикке вернулись к столице, это означало: каждый новый рейд отныне будет начинаться прорывом. Впрочем, у саксов не оставалось времени - армия Британии подходила к границам. Несколько дней - и появится конница. Еще через пару дней - силы сравняются. А ведь у бриттов еще и богиня! Ну и как ее атаковать?
        Вот и медлили. Построили лагерь. Принялись совещаться - в который раз. Ничего не выходило. Все путал крик Неметоны. Но, натешившись буйной перепалкой в большом шатре, идея на саксов снизошла. Пленники, кого захватить удалось, все признавали: богиня поет опасливо. Своих задеть боится. По легендам тоже так значилось. Выходило: если перемешаться в кучу, ничего у нее не выйдет. Или петь не станет, или распугает вообще всех. Что тоже неплохо: саксов больше, саксы храбрей - значит, оправятся раньше. Решено: ставка на свалку! А как добраться? Конницы нет. Место вокруг голое, а еще лезть через рвы и частокол… Но - придумали!
        Расходились веселые и решительные. Но больше всего довольны оказались не они - а пятеро аннонских бардов. Если б счастье было светом, ночи б не было, а восход остался б незамеченным. Им стало можно уволочь взбалмошную сиду, вздумавшую лежать в десятке шагов от чужого лагеря. Хорошо хоть, одеться в черное согласилась и личико сажей перепачкала. Не целиком, как все, полосками. Долго убеждала, что так лучше - да так и не уговорила. Ну что она понимает в скрадывании, налетчица! Зато счастливая: белки глаз не видны совсем. Их-то сажей не замажешь.
        Если бы возмущение было тьмой, утро бы в тот день не наступило вовсе. Немайн совсем сошла с ума - захотела лезть в город. Перед тем, правда, подняла Анну, Ивора да пророчицу. Велела - отобрать лучших лучников. Придать аннонцам, выставить в дальний караул, за рвы. Осторожно. Чтоб на готовые саксам подарки не наткнулись. Бить всякого, кто попробует пустить к крепости летучую стрелку. Саму стрелку вместе с запиской - немедленно ей. Как из города вернется.
        Пророчица тоже умом тронулась.
        - Жаль что до Роксетера долго плыть. Заказать бы веревок и бубенчиков. Немайн, конечно, ночью видит хорошо…
        Анна же Ивановна только улыбнулась хитро. Одно слово сказала:
        - Стрекала.
        Нион Вахан смотрела непонимающе.
        - Люди, когда им очень больно, кричат.
        - Аааа. Тогда ясно. Бубенчиками будут саксы!

* * *
        У нее есть имя. Главная тайна и секрет. Настоящее имя, не кличка! Тэсни. "Солнечное тепло". Почему же так холодно? Хозяйка все ж решила сжить со света? То ли мужу свою волю в домашнем хозяйстве доказать, то ли заметила в глазах надежду. Так у многих злоба проскакивает. Не у нее. Она спокойная. Она попросту хочет уйти. Посмотреть, как живется в стране, где слово «бритт» не значит раб. А лучше в такой, в которой рабов и вовсе нет. Временами мечталось - занять место хозяйки, а ту с дочками - к жернову да квашне. Потом понимала: нельзя. Слишком захочется отыграться. До смерти загоняет. А рабы дороги. Вот хозяйка ее - ненавидит. Почти как ту, что муж временами пользует. А убить - нельзя. Дорого. Тем более - испортить. Пусть хозяйство богатое, а дорого выходит, калечить ту, что смирная и работящая. А за то, что временами - когда думает, что и не видит никто, шею выпрямить пытается, губить как-то непроизводительно. Так что до осады жить было можно. Другие рабы говорили - да у тебя не жизнь, а муки пекельные. А другой-то и не видела, привыкла. А всех мук - лишняя работа да разные шутки с насмешками. Нет,
хозяйка не настолько на нее зла. Не была - до войны, до слухов о поражении.
        С началом же осады жизнь стала вовсе невыносимой. Саксы, безжалостные в торжестве, от неудач обезумели. Хозяин - подслушивать не пришлось, при скотине не стесняются
        - сказал, что рабов надо бы убить. И христиан. Не то произойдет вред. Ворота им не открыть, конечно… Многие закивали, да тут хозяйка руки в бока уперла, и заявила, что, выходит, мужики свободных женщин решили к квашне да жерновам приставить? Или воины намерены молоть да месить сами?
        Вот и жива пока. Кто бы знал, что жернов, проклятущий, спасителем окажется?
        Но что хозяева сделать догадались - вышвырнуть рабов из дома. На январский морозец. Мычащую скотину оставили. Мычащую не боятся. Ну, кроме быка. А говорящих разогнали по нескольким подсобкам, чтоб вместе не сбились, да подперли на ночь тяжелым. Ее - к малому жернову, да одну. Несмотря на холод, улыбка наползла на лицо. Боятся. Ее, жалкой. Приятно. И грустно: лестно, да не про нее. Это там, за стенами - грозные люди. И не только люди! А у нее… Всего и есть, что имя. Немножечко тайной гордости. И много-много терпения - сносить скотью долю.
        Холод и сон - не спать нельзя, спать страшно: можно не проснуться. А не спать - все равно не выйдет…
        Шуршание. Скрип. Холод. Дверь приоткрыта. Кто-то «выпустил». Со света сжить хочет
        - то ли ее, то ли всех. Понятно же: отперли - дура-девка вылезет. Вылезла - значит, злоумыслила. Ей - веревка на месте, а там и остальных под нож. Потому как саксы уже и теней боятся. Пока леность сильней страха. Да намного ли?
        Тени, они страшные! Особенно лунные, а лунный свет проник в щель вместе с морозцем. Вот одна, в углу, и зашевелилась. Крыса? Нет, большая… Наверное, тучи бегают по лицу Луны. Вот сложили невысокую фигуру. Почти человек. Человечек.
        Лунный человечек откинул капюшон. Тускло блеснули засохшей кровью волосы. Странное лицо - полосками. Заворочались легендарные уши. Она их по другому представляла.
        - Ты - бриттка. Значит, ты и нужна.
        - Зачем ты пришла? Я слабая. Я рабыня и дочь рабыни, я ничем тебе не могу помочь.
        - Я не нуждаюсь в помощи. Чего не скажешь о женщинах Кер-Глоуи. Да и мужчины: рождались же сыновья у пленниц? Теперь, наверное, и внуки.
        - Есть такие…
        - Пусть выберут: кто они. Саксы-рабы или бритты, желающие свободы. Но это - их дело, и я не хочу вмешиваться. Я только хочу, чтоб мои воины не перерезали невиновных. А то и родичей. Что делать - решай сама. Я пойду, навещу еще кого-нибудь. Зимняя ночь длинная… Зато последняя.
        - А как ты вообще сюда попала? Прилетела? Или через туман?
        - Сквозь стену прошла, - буркнула Неметона, - Ты точно наша: сама околеваешь, а любопытство живехонько. Эх, дала б тебе плащик погреться - так мало что назавтра отберут, еще и допрос устроят. Ну, до свидания.
        Скользнула к дверям, и только тут рабыня подхватилась, окликнула.
        - Так назавтра что, приступа не будет? - а из двери холод. Даже дрожь бьет сильней.
        - Будет. Только не мы, а нас. Ополчение снаружи, гарнизон изнутри. Как бы не с самого утра.
        Сида вышла. Зябко потерла руки. Хорошо, если эта - смолчит. Чем-то симпатична. Но предатель найдется. Или хоть болтун. И хорошо!
        Наконец - подземный ход. Там уже подпрыгивает от нетерпения Луковка.
        - Есть письмо! Я уже и чернила подобрала - похожие.
        - Погоди. Сначала прочту.
        Взгляд шарит по строчкам. Главное - атака без условного сигнала. На шум боя. Это следует изменить. И забросить в город отравленное ложью письмо летучей стрелкой. Чтоб в городе знали: атака по условному сигналу. Тем, что битва стихла - не смущаться, отступление ложное!

* * *
        Последний день перед битвой Немайн проспала. Впрок. Раз уж сказанула сдуру "ночью не больше, а днем не меньше четырех часов" - так тому и быть. Засветло обошла позиции. Проверила бочки с маслом и жиром, факелы. Запасы стрел. Позавтракала ужином из солдатских котлов. Ложка здесь, ложка там - и сыта. Бодрилась. Шутила. Навестила Луковку - эта тоже перешла на дневной режим. Что поделать - камнемет разбрасывает триболы, железные шары с четырьмя шипами: три - в землю упереться, один - врагу. А это работа ночная, иначе саксы увидят, куда те легли - и не полезут ноги колоть. Убедилась - все готово. Оставалось - лезть на одну из дозорных вышек и ждать атаки. Выбрала ту, что в центральном лагере.
        Проходит час, другой. Делать нечего, разве рассматривать близкие холмы - и собственные позиции. Треугольник. Основание - река, запах тины. Единсвенное, что скрывает город. Подкову откопать было бы проще - а как за ней присматривать? И как защищать? Между укреплениями линии частокола чуть вогнуты. Тому, кто решит перелезть стену, не штурмуя укреплений, придётся пройти лишние шаги под стрелами и пулями перрье. Хорошо, ветер с реки, не от города. Канализацию Хвикке не чинят. Хуже того - не пользуются. Смрад непрерывно витает над городом - так, что до укреплений доносит. И как люди внутри живут?
        Барки с роксетерским экипажем качаются на якорях вдали от берега. Будет нужно - подойдут, поддержат. Это спасло от необходимости ставить два лишних укрепления, распылять и без того небольшие силы. Успела бы перевооружить лучников - их вообще не пришлось бы строить. А так - на попути между лагерями пришлось поставить два малых укрепления, «Дельта» и «Эпсилон». Первые три буквы греческого алфавита достались большим лагерям. Хотя большим - сильно сказано, в каждом стоит полтысячи воинов - а в бою останется куда меньше. Ночные краски сгущаются, и превращаются из ярких - в плотные и землистые, когда Луна, пособница саксонская, прячется за холмом. Но саксы не показываются. Может, догадались, что письмо перехвачено? И ударят утром, по не выспавшимся?
        - Пора?
        Граф Окта. Кони, впряженные в колесницу, и те фыркают тихо, соблюдая тайну. Предпоследняя команда, которую следует отдать шепотом.
        - Выступай. Надеюсь на тебя. Если они не полезут ночью - то, что ты выбрался из лагеря, станет главным моим достижением на сегодня.
        - Не беспокойся. Когда в Роксетере ковали наконечники стрел, там знали, что пользоваться ими буду я. По крайней мере, большими. И сестру твою сберегу.
        Ушел. Интересно, как он Эйру опекать собирается? Ее, и все пять колесниц, что еще на ходу. Все-таки как судно назовешь - так оно и поплывет. Две из семи «Пантер» сломались на переходе в полторы сотни километров. Без боя. Кажется, пора пересматривать конструкцию. Чтоб получился «Т-34-85». Или хоть «Шерман». А заодно придумать применение для трехосной рессорной повозки, помимо обозного. В Рождественскую битву только обоз и спас! А если сделать на основе таких колесниц специализированные подвижные укрепления?
        Тут и выяснилось - зрительно представить вещь у Немайн не получается! Клирик, если нужно, видел чертежи в голове - а ей нужна бумага перед глазами. Пока чертила - всё получалось. А без пера и бумаги - ничего. Образы путаются и сливаются, рождая невнятных чудовищ. То-то при осаде Кричащего холма руки сами тянулись набросать эскиз… Клирику это казалось забавным. А ей нет! Сида принялась вспоминать задачки из полузабытого курса начертательной геометрии - но проявить перед глазами абстрактные линии не получилось. Зато, взяв за пример один из окрестных холмов, удалось мысленно дорисовать простые сечения плоскостями… В голове разлилась тупая боль - будто маленький комочек мозга, привыкший баклуши бить, заставили носить камни. И тут абстрактная линия взбухла вражескими воинами. Саксы все-таки начали атаку. На центральный лагерь, самый большой.
        Колонна - а скорее, вытянутая толпа - старается идти тихо, крадучись. Начало даже казаться, что внизу разворачивается бездарная кинопостановка, и орда статистов сумеречным днем изображает ночь и скрытность, изо всех сил стараясь не брякать обильным железом. Впечатления впечатлениями, но… Этот шепот - последний.
        - Готовьсь!
        По лагерю пробегает шелест. В спящих гленцы не играют давно. Теперь же стрелы ложатся на тетивы, руки перехватывают копья и билы покрепче. Теперь - громко:
        - Свет!
        Загораются факелы. Не фонари - ориентиры. Прямой крест, косой, круг с крестом…
        - Альфа! Прямой, возвышение два, - значит, две ладони, - Бей!
        Враг успевает понять, что замечен, уйти от стрел - нет. Даже щиты подняли - на звук. Жаль, с соседний укреплений не дострелить. Один лагерь работает - два ждет. Одна колонна? Что-то их маловато для единственного и главного удара. Хотя и больше, чем всех её сил, вместе взятых. Всё равно не верится, наверно, другие поотстали. Вот и они. Хорошо, что есть река: Немайн со своей вышки видит все позиции войска, город ничего закрывает.
        - Бета! Прямой, возвышение один. Бей! Дельта, круг, возвышение два. Бей!
        Вторая колонна хочет пройти между «Бетой» и «Дельтой» к незащищённой стене. Сверху сыплются малоопасные, излётные стрелы. Шиты, само собой - подняты. Но многих стрелы задевают. И колонна не сразу замечает, что успешно влипла в «минное» поле. Не простенькое, наспех набросанное прошлой ночью, а любовно вкопанное больше, чем за неделю. И если трибол всего лишь пропорет ступню, то стрекало - и до живота доберется.
        А ведь простейшая вещь. Даже без пружины. Грабли, да и только. Но грабли, верхняя часть которых вооружена железным острием. Простеньким, без режущих кромок. Дешевка. Даже не дротик. Вот только что должен подумать враг, напоровшись ночью на засаду из сотни - другой подобных штуковин? Особенно если римские военные трактаты наизусть не учил, зато слыхивал сказки о сидовском колдовстве, обращающем траву и кусты в непобедимые армии.
        Саксы опускают щиты и мужественно вступают в битву с капканами. А сверху - стрелы. Шесть сотен луков с двух сторон - и это диведцы. Лучше них - никого ближе Персии. А в темноте не особенно разберёшь - отчего пал сосед.
        И если «стрекало», раз сработав, застревает в щите, иной раз и разваливается, перерубленное мечом - то триболу ничего не сделается. Да их и не заметит никто - пока без ступни не останется. А и останется - решит, что напоролся не на простую железячку, а на сидовское колдовсво. Или гоблинский кинжал - по вкусу. И всё-таки саксы рубились с призрачным воинством, и шли вперёд. До рвов. Там обнаружилось - все, кто нес фашины, полегли.
        Казалось бы - препятствие послабей минного поля. Не кусается. Зато его видно - а за частоколом впереди мерещатся бритты с копьями и билами. Были предложения - чучел наделать. Не успели. А вот натыкать старья из ограбленной сокровищницы времени хватило. И саксы - встали. Сбили" стену" и терпят расстрел, чего-то ждут. Удара изнутри! Которого всё нет и нет. За стеной Глостера тоже ждут - ложного отступления и сигнала с холмов. Но эти-то ждут в безопасности.
        А рядом - чуть не под ногами - саксы прорвались ко рвам. Теперь врага видит уже не одна сида. А тем, что на другой палочке буквы «V», кому пение стрел сквозит между лопаток, стоит напомнить:
        - Все хорошо! Все держим! «Альфа», превышение пять - Бей!
        Фашины летят в ров, а в фашины - стрелы-зажигалки. Наконечник у каждой - клетка с раскаленными углями, да крюк острей рыболовного: за крыши цепляться. Ну, или - за фашины. А то, перелетом, и саксу за щит. Или за рукав. А то и за штаны. Жаль, мало огневых наконечников. А фронт широкий, а саксов много. Господи, до чего же их много! Даже в одной колонне. Один ров уже перешли - во второй защитники льют масло, поджигают - а кое-где уж и билами отмахиваются. Последнее время и рыцари билами не брезгуют. Только настаивают, что к боевому билу нужно приделать пыряло. Как к колесничному копью или римскому пехотному топору. Введенное императором Маврикием оружие отковано всего в нескольких экземплярах - пока сида не проснулась, там перешли на короткие мечи - но имело все шансы во благовремении вытеснить с полей сражений классический топор.
        - Все укрепления держатся!
        Пока это так. Пусть так и будет! Окта, где ты? Без тебя плохо. В частоколе прорехи.
        - Резерву - укрепить линию.
        Надолго ли хватит того резерва? Лучшая сотня - но всего одна. На сей раз - именно лучшая. Чтобы ни у кого не возникло подозрения, что за спинами вновь лишь видимость поддержки.
        - Лучники - поднять копья!
        Но над холмом взлетает колесница под белым «Драконом». А за ней - медленно строится рыцарский клин. Опускает копья. С колесницы стрелок машет рукой. Где ж ты, граф, проплутал лишний час? Непонятно. А что поделать - ночь. Спасибо, вообще вышел куда собирался…
        После битвы Немайн пришлось перед Октой извиняться за дурные мысли: причиной опоздания стали не блуждания в потемках, а третья колонна. Вот она как раз блуждала - хотя должна атаковать вдоль берега Северна, между рекой и лагерем
«Бета». А в результате столкнулась - лоб в лоб - с группой графа Роксетерского. Окта спешил выйти на вершину холма. И ударить в тыл хвикке на самом опасном участке. Отряды могли разминуться в безлунной тьме, разойтись выполнять задачи - каждый - свою. А если бы один из них заметил врага раньше - тот бы и победил. Быстро. Но вышло иначе, и пять колесниц, шедших в голове британо-мерсийской конницы, врезались в пешие порядки саксов. Те успели поступить «правильно». Слухи о колесницах ходили давно. Потому вожди припомнили слова уэссекского советника, отзывавшегося о боевых колесницах с крайним пренебрежением. По его словам выходило: достаточно расступиться и забросать возниц дротиками.
        Саксов подвела заносчивость греков и римлян. Впрочем, жизнеописатели Александра и диодохов ругали колесницы серпоносные, а Цезарь удостоил умеренной похвалы британские - именно за то, что, способствуя маневренной партизанской войне, в битву не лезли.
        Саксы расступились - но до дротиков дело не дошло. В брешь ударила кольчужная конница. Клин разжал саксов надвое, но начал увязать в массе. Посыпались удары. Проходя сквозь строй, колесницы вреда особого не нанесли. Разве Анна вновь окровавила крюк, а Окта любезно вернул врагам ту самую франциску, из-за которой остался без любимого скакуна и на ближайшие недели лишился способности ездить верхом. Зато, прорвавшись, ударили болтами - в спины рубящихся со всадниками бойцов. От штурмового строя к тому времени и так ничего не осталось - а импровизации, возникшей от непроизвольного смыкания, хватило ржания, лязга колёс, болтов и крюков, да метких дротиков графской свиты. Что колесницы в одиночку не ходят, Окта уяснил сам - и в людей своих вбил. Днем маленький отряд не добился бы ничего - но ночь увеличивает врага лучше любой лупы. Началось бегство.
        От резни саксов спас приказ графа - и крики фанфар. "Живым - собраться!" Надо выполнять главную задачу, а не головы резать. Хотя новый меч в который раз показал себя оружием надежным, и просил рассечь острием десяток бегущих. Ему это особенно понравилось: рубить с коня. Хотелось и с колесницы попробовать. Про клинок начинали ходить байки: что ему уступает любая броня, что он режет железное оружие, как масло. Неправда. Просто - оружие выше всяких похвал. Которое не гнётся, когда острие бьёт врага между доспехом и шлемом. Которым можно встретить вражеский клинок - хотя лучше такого и не делать - и не остаться безоружным. И уж остроты его с лихвой достает на долгую битву - чего никак не скажешь о старых мечах. Те через час сечи можно отдавать в перековку!
        Но гоняться за славой, когда союзники изнемогают? Теперь, поднявшись на холм, граф увидел всю картину. И, в который уже раз, подивился предусмотрительности бриттской богини.
        Этот холм она собиралась окопать. Включить в линию укреплений. Хотя бы гребень. Но лишние полторы мили удлинили бы циркумвалационную линию вдвое. Выбирая между вторым рвом и холмом, Немайн выбрала ров. Теперь ров завален, а с холма, под гору, катятся саксы. Возле иссеченного частокола уставшие воины - все вперемешку - пытаются не пустить врага внутрь укреплений. Зато на вершину холма взошла его конница. Удар сверху вниз, да в спину - мечта! У четырех других колесниц иная работа. Прежде, чем возглавить таранный удар, Окта приветственно помахал огням лагеря. Знал: сида увидит.
        - Слава графу Роксетерскому! - донеслось со стороны лагеря, - Все позиции держатся! Бей!
        Заметила. Ей подали факел, машет в ответ. Колесничий опустил длинное копье. Всадники так же поступили со своими, покороче. Теперь все в броне - и не угадать, кто мерсиец, кто камбриец - тем более, что многие из воинов уговорили свои общины признать правителем Окту. Тех прав, которыми он, как граф, обладал в Роксетере, в новых владениях не пахло - зато воинов и кое-какие доходы приобрел. Вместе с необходимостью постоянно навещать Камбрию для отправления суда.
        - Слава! Роксетер! - орут защитники укреплений.
        - Роксетер! Камбрия! - крик всадников бьет по растерянным врагам раньше копий. Ударить частоколом? Бежать тем некуда - впереди стена, позади конница. Зато их много… Рисковать не хотелось. Окта перестроил отряд в клин. Дал отмашку трубачам. Конец самой успешной из колонн оказался и самым страшным. На сей раз преследование сдерживалось лишь необходимостью поддерживать порядок. Которому очень способствовало покрикивание с башни.
        - Все укрепления держатся! Граф, левее - мины!
        Понял! Хотя для него «мина» - не взрывчатка, а траншея или подкоп. Заходит в тыл тем хвикке, что сгрудились в углу между укреплениями. Осторожно, медленно. Его заметили, начали отступать - через ловушки. Пусть стрекала доблестно полегли - триболы остались. Судя по крикам и стонам, избежать укуса за ноги удалось не всем.
        - Внимание! Вижу огни!
        На вершине холма полыхают три костра. Аннонцы сложили их заранее, Эйре оставалось только поджечь. Поддельный сигнал к вылазке гарнизона.
        - Всем - к внутренним линиям! Бета, косой, возвышение два. Бей! «Бета», возвышение один!
        Гарнизона в городе после истории с кожами - сотен семь. Еще полстолько - женщин, подростков, стариков. Кто может стоять на стене, но не годится для вылазки. А еще кому-то нужно рабов стеречь. Если их не перебили. Сколько из них вышло? Половина. Меньше, чем надеялась, но тоже не плохо. Плохо, что дорогу им стрекалами не устелешь - самими нужна. Вот эти самые четыреста шагов между частоколом и воротами. Саксы прорвутся - но там, где не преуспели тысячи, сотням ловить нечего. А потому - ждать, пока отойдут от города подальше. Пока перелезут ров, другой. Пока ввяжутся в рукопашную схватку… Пора! Над полем боя разносится:
        - Луууковка!
        Войско радостно подхватывает.
        - Лук и Камбрия! Лук и Дивед!
        Лук для всех - символ страны, боевой клич. Но и прозвище Нион! Сигнал. Пора засадной сотне выплеснуться из базилики, превращенной в храм Одина. Еще вчера саксы тут приносили жертву. Но собственную кожу пожалели. Свиньи - обычной жертвы
        - показалось мало. Пришлось вспомнить старину, и принести человека. Даже не одного. Гудели рога, и важные жрецы, следили, как истекают кровью одурманенные священным вином жертвы. Молились бы о священном - сожгли б или удавили. А для войны - чем больше крови, тем лучше. И все равно Нион морщилась. Да, обычная замена, жизнь за жизнь. Да вряд ли жрецы, что лежат с перехваченными глотками у ее ног, были столь великими друидами, чтобы ценой нескольких рабов купить неуязвимость сотен воинов. А христиане сильны: их Бог дозволил собственную плоть и кровь приносить в жертву. Так на что они надеялись? Теперь под сводами базилики вновь собрались христиане. Не молиться. А впрочем, многие шепчут под нос молитву.
        - Готовы? Вперед!
        Странно и смешно: осаждающие захватывают ворота для того, чтобы закрыть! Пока ушедший на вылазку гарнизон не понял, в чем дело.
        Ушли не все, половина. Остальные - их пятеро на каждого камбрийца - размазаны по стенам. Укрепления - старые, римские - все, на случай предательства, открыты сзади. Римляне и бритты боялись заговорщиков, не народа. Да и подвиги защитникам легче совершать на глазах у тех, кого они обороняют. А потому все решает - кого куча, да кому с башни Неметона покрикивает. Не только Луковке!
        - Рабы Глостера! Кто из вас хочет стать свободными гражданами? Восстаньте. Отомстите за годы унижений, за плети, за казни! Пришла пора! Наши воины уже в городе! Всем, кто встанет рядом с ними - воля и добыча!
        Увы, холопское звание лишает мужества. Вспомнить былую свободу могли разве некоторые женщины - да и тех давно сломали. И все же, призыв богини не прошел совсем впустую. Дети да подростки - бесстрашны. Нашлось и отчаянное взрослое сердце. Одно.
        - Не хочу быть рабыней. Убьют вас - с вами умру. Меня зовут Тэсни. Тэсни верх Максен, и я внучка свободных бриттов.
        Из любопытства, да потому, что от безоружной да неученой в драке толку мало, Нион оставила бывшую рабыню при себе, да при воротах. Жернова крутила - и со створками тяжеленными поможет.
        - А что вы с остальными рабами сделаете?
        - Мерсийцам подарим. Неметона говорит, в Камбрии невольникам не место! У нас только воины. А там рыцари, бывает, не с королевской казны кормятся, а с деревни, жители которой на войну не ходят… Так что место им найдут.
        Далеко отряду разбредаться не стоило. Три десятка остались в храме. Семь - наскоро разорили ближайшие к захваченным воротам дома, соорудили баррикады. Тут снаружи полезли ходившие на вылазку, изнутри - те, кто остался. Но Майни двинула к стенам всю пехоту - не штурмовать, но поднять крик - и тем, кто стоял на стенах, пришлось этим обеспокоиться. Тех, кто делал вылазку, разогнали прошедшие воротами лагеря
«Бета» мерсийцы. Условный стук - и ворота распахнуты. Своих уцелевших глостерцам пришлось впускать через лазы для вылазок или затаскивать наверх на веревках. К утру вокруг ворот красовалось камбрийское укрепление - напротив саксонское. "Дом Сибн", как начали называть базилику, тоже выстоял ночь. Оборонять крепость в таких условиях гарнизон толком не мог - а что оставалось?
        Ко всему, со стен прокричали, что в лагере пришедшей на выручку армии виден пожар. Что его подняли три колесницы - и зажигательные болты с угольями, в городе не знали.
        Поутру нашелся вариант. Его принес граф Окта. Приковылял к баррикаде. Спросил, есть ли с кем поговорить, или глостерцы - совсем толпа? Коротко обвинил в мятеже и предательстве. Заявил, что сам всех бы перерезал - но Неметона, как христианкой заделалась, добренькая стала. Согласна выпустить - даже с оружием. И всем имуществом, что можно утащить на себе. Скот и рабов - не брать. Дал стражу на размышление.
        А поразмыслить над чем имелось. Граф Роксетерский явно дал понять, что хвикке для него - люди без чести. Перед такими слово держать не обязательно. Конечно, остаться в городе - все равно умереть. Но - цена другая. Так к чему щадить своих убийц? Но жить хотелось, а предложение Окты сулило надежду. Потому глостерцы ломали голову: какой гарантии попросить? Требовать в их положении не приходится. Неделю назад можно было попытаться обменяться заложниками. Но тогда оставалась надежда удержать город. А теперь?
        На выручку пришли старые легенды. Удалось припомнить - эльфы да фэйри никогда не лгут. Даже самые злые. Лукавить могут - так тут как уговоришься.
        Уговаривались целую стражу. Потом - из города потянулась колонна груженых пожитками и оружием людей. Немайн разглядывала процессию с вышки. Послеживала - но никаких подлостей не последовало. Глостерцы тяжело шли, едва не шатаясь под неподъемным грузом. Навьючились так, чтоб едва-едва дойти до лагеря ополченцев. Что никак не объясняло злорадства на многих лицах. Особенно если учесть, что идти приходилось мимо тел сородичей. Перед контрвалационной линией осталась половина гарнизона. Перед циркумвалационной - треть ополчения. Многие еще стонали - но добивать их посреди ловушек слишком опасно. Впрочем, на выражение лиц побеждённых мало кто обращал внимание.
        Анна тоже незамысловато радовалась победе, шушукалась с Луковкой, представляла, как ополченцы и гарнизон начнут выяснять, кто кого не поддержал во время решающего сражения.
        Эйра оставалась сосредоточенно насупленной.
        - Ты что? Победа же!
        - Победа… - проворчала та, - Что, от нее отец воскрес? А Майни… Добренькая она! Гвентцам так подбросила "Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей!". А сама… Ничего, Артуис придет, собаки живой не оставит.
        - Будут они дожидаться большого войска, как же…
        - Дураки всегда найдутся.
        В город входили с опаской. Боялись, что найдутся желающие умереть со славой. Тянули с собой перрье, за время осады поставленную на колеса. На случай осады какого дома. Напрасно. Город пуст, тих. Мертв. У Немайн захолодело сердце. Так быть не должно. Уши принялись щупать окружающее. Засада? Не похоже… Да и охранение Ивор выставил. Ему докладывают. Ей - тоже слышно.
        - Всех?
        - Может, кто и спрятался…
        Хвикке точно выполнили букву договора: рабов и скот с собой не взяли. Свели в одно место и порезали.
        - Майни, прикажи атаку! - ладонь сжата на рукояти клевца. На лицо Эйры лучше не смотреть - страшно. Лучше смотреть на убитых. У трупов лица спокойные…
        - Нет. Подумай…
        - Не хочу думать… Хочу мстить!
        - И хвикке хотят. Ждут, что мы полезем на их укрепления. Не дождутся. Хочешь поплакать?
        Да, а заодно и помириться с сестрой. А не хочет!
        - Посмеяться хочу. Добрую Немайн саксы обманули!
        Старшая ученица насмешливо фыркает.
        - Тоже мне - ведьма. Думай, прежде чем язык распускать. И как тебя наставница терпит? Разве за родство… Вспомни: если тебе кажется, что ты обманул сиду, начинай считать. Коров, пальцы, детей… А верней - подожди немного.
        - Майни, это так?
        Сестра не отвечает, насупленно молчит, сапог ковыряет грязь разъезженной улицы. Глина, навоз, кровь - всего понемногу. Тем, кто здесь поселится - чистить не перечистить.
        - Маайни?
        - Мэтресса наставница, - поправляет Немайн, - Мэтресса наставница - аж пока не поумнеешь. Я ведь смотрела, как они уходят… Помню всех в лицо. Им деваться некуда
        - только бежать. Далеко-далеко. И дрожать всю жизнь. Повод обеспечу: награду за голову, например. Даже жалко их. Правда.
        - Наверное, - улыбается Анна Ивановна, - и рыцарей на дорогу, по которой ополчению отступать придётся, выпустить не забудешь?
        Не будут же хвикке армию Британии дожидаться, когда и гленской хватило? Теперь вопрос не в том, уйдут они или нет. А - успеют ли уйти.
        Сида медленно кивает. Такой Анна её не видела: фиолетовое от гнева лицо, недоумение в распахнутых глазищах. Немудрено - её пытались обмануть. Преуспели. Договор не нарушили, а добычу победителей уменьшили. И кровь бриттов пролили - тех, до кого дотянуться смогли. А Немайн о такой мести победителю - мелочной, и всё-таки сладкой, даже не подумала. Что поделать, добренькая она. А потому надо, чтобы рядом с ней была злая Анна Ивановна. Которая вовремя разочарует в роде человеческом…
        Сида сердита - и лучше её не трогать. А тут к ней лезут с какими-то травинками… Веночек! Взрослые мужики. Все старейшины Монтови, Ивор, Рис, командир кередигионцев… Ну, Окте простительно, он всё же полусакс. А эти отчего с ума сошли?
        Немайн тоже сошла с ума. Даже отшатнулась. Чего бояться пучка вересковых лап? Но…
        - Мы - Республика, - чеканит Ивор, - Должны блюсти обычаи Рима. Увы, трава здесь портится зимой. Но мы нашли куст вереска. Он испачкан кровью врага. Он вырван с корнями. Зато вереск никогда не вянет! Как не должна пройти слава этого дня. Дня, когда бритты вернулись в первый из некогда потерянных городов. А потому - прими от нас не венок из трав, а вересковый венок.
        Немайн держит в руках эту странную вещь. Пальцы дрожжат.
        - Я ошиблась в условиях капитуляции, - обычно звонкий, голос тускл, как река в безлунную ночь, - Какой тут венок?
        - А это не тебе решать, а нам, - режет Рис, - Заслужила - носи.
        Сида растерянно оглянулась.
        - Понюхай.
        - Что?
        - Венок понюхай. Как ведьма говорю.
        Вереск успокаивает. И вот великая сида тянет носом сонный дурман. На лицо наплывает задумчивость. Руки неловко, набекрень, напяливают венок на голову.
        - Пойду-ка я дневной гейс отбывать.
        И зевает. Так-то лучше!
        Эпилог
        Иногда ход эксперимента интересней, чем результат. И не так уж важно, что там, внизу, под пытливым взглядом: предметное стёклышко или целая планета. Даже целая система - но интересное всё на одной планете, остальное - обычное. Пусть и собранное лично, а потому нет-нет, да и стрельнешь глазком на дальние орбиты. Уравновесить семь планет - не шутка, а он всего четырьмя балансирами обошёлся! Жаль, подопытный не может оценить. Или - подопытная? Да как ей удобнее! Беда, что даже сидовскими глазами этот маленький шедевр без телескопа не рассмотреть. Так что могла бы вместо войн заняться очисткой стекла, да телескоп соорудить. Не так уж это и сложно. Зато как повеселится! А уж как до южного полушария доберётся… Ну что там на контрольной Земле - маленькие пятнышки, именуемые Магеллановыми Облаками. А тут - спиральная Галактика во всё южное небо. Красотищща! Даже поторопить возжелалось - но истинный учёный бережёт чистоту опыта, уже не особо о ней и задумываясь. Хорошо хоть, ждать дальних путешествий недолго. Народец рыжей попался морелюбивый. Ну как можно - на крохотной - нет, не скорлупке, она кожаная!
        - в бурю, в шторм? Или это у них развлечения такие, суицидальные безумеренно, по валам штормовым кататься? Из воды вышли, и в воду вернётесь. Плавут-то бесцельно, ни вперёд, ни назад, а всё вверх да вниз… И чем живут? Что в махонький кожаный поплавок можно напихать достаточно припасов - не верилось. И чем живут? Дети моря…
        На куррахе, на деле, голодали. Пища закончилась на восьмой день - а поначалу сэр Кэррадок о ней и думать не хотел. Господь милосердно посылал путникам дождь, так что воды было достаточно. Всех занятий - прочувствовать единение с Богом, мощь творения, силу первозданного хаоса. Пощупать спиной хребты морских допотопных гадов. Если в Палестине да в Аравии пустынь предстаёт раскалёнными песками, если грекам верно служат острова и горы, кочевым народам степь, а славянам лес, ирландцам и бриттам достался Океан. Не призрачные видения-миражи. Не пронзительная синь, напоённая хрустальной прохладой вершин. Не бескрайний мир, равный небу - только чуть ниже. Не горнее стремление смолистых стволов, перепевающихся кудрявыми шапками. Вздымающиеся и опадающие стены воды, летящие - и бесконечные - дождя. Движение. Вечное, неостановимое, всесильное. А потом - ясная зелень, и тепло дневного свелила, покачивание, зыбкое и нежное. Крики чаек, и запах - такой же, как тот, на который Кэррадок вышел из туманного мира. Запах берега.
        - Не будет грехом нам и вёсла в руки взять - Господь явил нам назначенную землю! - заявил один монах.
        - Значит, нас ожидают труды, - хмыкнул другой, - иначе выбросило бы на берег. Но это и хорошо. Если у Него есть для нас работа - нет ничего радостней!
        Стоило вытащить верное судёнышко на берег, как тучи сомкнулись. Ни дождь, ни снег не пошёл - и то хорошо. Зато к запаху берега примешался ещё один. Знакомый. Запах гари.
        Кэррадок, невзирая на пост, чувствовал себя лёгким и бодрым. Проверил меч. Лук, не подготовленный к морской дороге, отсырел и быть оружием на время перестал.
        - Ну что, братья, - спросил весело, - вам нашлась земля? А мне - дело. Лес в такую погоду не загорится, и даже соломенная крыша - только если очень постараться. Кто-то - постарался. Значит, рыцари здесь очень нужны.
        Сэр Кэррадок доволен. А наблюдатель - разочарован. Кажется, люди в кожаной лодке попросту путешествовали. Сотня километров за десять дней. Без управления. А если бы их в океан унесло? Нет, он бы таких спасать не стал! Впрочем, совсем недалеко, даже глаз скашивать не придётся, работает подопытная. Хорошо работает - в Южном Хвикке огненные сполохи и дым. И сколько процентов ей за такое начислить? Всё-таки её народ теперь знает - можно не только остановить врага, но и сделать маленький шаг вперёд. Или назад? Не разберёшься. Спрашивал у Юрис Консулента - тот стоял в углу мастерской, пылился, места же занимал аж три этажа в высоту, а в длину и ширину ещё больше - чья та земля, что завоёвана от пятидесяти до двухсот лет назад, но юридически никак не оформлена. Так ящик с транзисторами, конденсаторами да соленоидами только некое "право меча" и припомнил… А соленоиды как раз были нужны заклятому приятелю. Этот сорвигайка опять ухлопал куда-то все запасы. Приходил просить. И транзисторов тоже, мешка хотя бы три-четыре… Вот Консулент ему на запчасти и ушёл, да ещё из старого Подглядывателя пришлось
добавить. А тот даже и спасибо не сказал, только обещал показать, что из бывшего Юрис Консулента получится.
        Бригстоу оказался большой деревней. К приходу британского авангарда - деревней брошенной. А авангард, конечно, гленцы. На вал с частоколом надежды у саксов не было - и правильно не было, тем более бревенчатые дома растянулись вдоль берега на несколько миль. Защитить такую линию они не могли - да и не хотели. У измученного кавалерийскими налётами табора, в который превратилось обросшее беженцами ополчение, оставалось одно несбыточное желание - оторваться от бриттов.
        Главная гавань Хвикке пуста и молчалива, но Нион упрямо разворачивает камнемёт. Зачем? Учение? Замешкалась. Ааа, грабят! Ну да, город брошен, а много добра на повозку не взгромоздишь. Интересно, здесь рабов и скот тоже порезали? Нет, угнали. Наконец, трофейная команда даёт согласие. А там - в сумку пращи - ядро из жира и хвороста. Поднести факел, дать отмашку… Ещё заминка. Почему? Немайн забралась на пригорок. Запела - и огненный шар вонзился в низкое небо!
        После третьего зажигательного снаряда пришлось менять пращу. После пятнадцатого - спешно тушить сам перрье. Урок на будущее - ивовой плетёнки недостаточно, зажигательному снаряду нужен металлический корпус. Однако соломенные крыши занялись. Гудит пламя, сида выводит "Dies Irae". Красота! Пусть коллега ремесленник - но с этим голосом он превзошёл себя. Шедевр, безусловный шедевр. Умри, дружище, и не твори ничего больше! Нет, живи и твори, а то скучно будет. Но эта песня - жарче огня ядерного, благоуханнее моторного мирра…
        Смолкла - и только жаркий ветер и треск пожара. Сида снова шустра и деловита - а вот камбрийцы чуть друг на друга не натыкаются. Искусство искусством, но могли бы и попривыкнуть немножко.
        - В этот год мы эту землю не заселим, откатимся на Северн, - невозмутимо сообщает оторопевше-восторженному войску Немайн, - теперь-то можно! Работу другие доделают.
        Теперь вправду можно. Трижды учёное ополчение саксов откатывается вдоль римской дороги. Как может, укрывает народ, уходящий в Уэссекс. Повозки кругом, скот, дети… Так они когда-то пришли - а теперь вот уходят. И ждут границы как земли обетованной - только какое укрытие можно найти в стране, обреченной удару Пенды Мерсийского? Тридцать закалённых в бесконечной войне легионов идут на юг. Помощи Хвикке ждать неоткуда. Другое дело, что работы для рыцарей Британии осталось немало - объезжать ничейную землю, отбивая у врага желание вернуться, да следить, чтобы кланы за сладкие куски не передрались…
        Немайн этого ещё не знает, гонцы скачут медленно - но если чуть сместить взгляд к востоку, становится ясно: через год по берегам принимающего Северн залива саксы найдутся. Только хорошо перемешанные с англами и бриттами. Армия Мерсии разбила Уэссекс - три сражения за пять дней, два выхода на фланги, удар в тыл, и излюбленный королём Пендой удар большой колонной по центру линейного строя. Когда у тебя есть хорошая конница, что пойдёт в прорыв - такой удар смертелен. Да и полуторное превосходство над каждым из спешащих к месту сбора отрядов сказалось. Успей они соединиться… Но тем великий полководец и отличается от толкового, что все многочисленные если поворачиваются в его сторону. Чуть сместить взгляд - и вот задумчивые победители разглядывают покрытое телами поле. Привычный мертвецам конь Пенды - маленький и выносливый, как вся мерсийская порода - обнюхивает приглянувшийся пучок травы.
        - Я думал, это закончится, - тихо говорит король сыну, - Дожмём Нортумбрию, поживём в мире. Но нет… Значит, тебе придётся продолжить. Потому - учись. И - не только у меня.
        - А у кого ещё? - недоверчиво фыркнул отпрыск, - Цезаря я прочёл. Спасибо, что заставил выучить латынь. Книга того стоит.
        - У бриттов. У них творится странное творится. Громко называют имя короля Гулидиена - но шепотком прибавляют, что без богини войны побед бы не было…
        - Так это волховство…
        - В том, что я слышал, следов потусторонней силы нет. Зато есть характерный пошиб… Кого-то мне очень напоминающий. Такое ощущение, будто встретил знакомого - в чужой броне и шлеме с личиной. Потому они мне очень интересны, новый император Британии, и крещёная богиня. Я хочу знать - не кто песни поёт, а строит войска и измысливает приказы. Да, очень. К тому же тебе следует навестить невесту. Сестра короля Британии - хороший выбор, а её кусочек Диведа - владение завидное, хоть и небольшое. Думаю, по весне мы навестим союзников… А впрочем - зачем откладывать то, что можно сделать прямо сейчас? Заодно и предателей накажем.
        Их "прямо сейчас" - недели неторопливого марша. А потому стоит перенести область зрения подальше. К людям более торопливым. Вынужденно торопливым.
        Ликует Карфаген! Жителям города - да и всей консульской Африки кажется - возвращаются старые добрые времена. По городским улицам бодро топают воины. Парад? Нет, идут буднично. Да и толпа не восторгается и рукоплещет, а всего лишь радуется и гомонит. Вот из гомона и становится ясно: не победа и не праздник. В лагеря спешат пращники, нанятые на Балеарах. Многочисленные знатоки рады объяснять любому профану, что лёгкую пехоту римляне саму по себе не применяют, стало быть, император Григорий где-то нашёл оружейные мастерские. Недаром вблизи города тренируют набранных из городской бедноты гоплитов. Пока с учебным оружием - но должны же им выдать и боевое. Да-да, Григорий объявил себя императором! По крайней мере, теперь горожанам всё ясно. На смену солдатам на улицы выплеснулись радостные толпы. Сперва казалось - праздник. Оказалось - нет. В руках карфагенцев появились дубины и ножи. Кое где и мечи мелькнули.
        Первой целью толп стали отдельные дома в богатых кварталах. Там, впрочем, дело заканчивалось больше разговором да выкупом. Неужели всё-таки праздник? Но вот - громкие голоса, решительные жесты. Удар палкой. Взмах меча. Смятая ограда. Изломанные тела на белом камне…
        В кварталах бедноты и разговоров не было. Только грабёж и кровь. По выкрикам удалось понять - бьют монофизитов. Тем беженцам из Сирии и Египта, что не отказались от еретических заблуждений, надеясь на защиту Константинополя. Раньше трогать их было нельзя - а тут, наконец, стало можно. Заодно прошлись и по еврейским кварталам. Евреи, они ведь тоже малость монофизиты: уж Божественной-то сущности в Христе не признают точно. Заодно и с долгами расплатились.
        Наказания горожане не боялись. Горшки с Константом побиты, примирения не будет. А Григорий - православный, за ревность в вере сильно не обидит. Новые же войска и корабли только подтверждают серьёзность намерений. Вот наберёт бывший экзарх вторую армию, и повторит подвиг двоюродного деда - наведёт порядок в Константинополе, искоренит ереси. Потом займётся работой двоюродного дяди и изгонит врагов за пределы. Теперь сил должно хватить - и на арабов, и на гражданскую войну. Тем более, слухи уверяют, что Максим Исповедник, знаменитый защитник православия, что сумел прошлым летом обратить к истинной вере самого константинопольского патриарха, видел сон, предвещающий падение Константа. Даже и подробности откуда-то взялись: мол, привиделся монаху хор ангелов, певших славу греческому царю, императору Константу. Но вот некоторые ангелы запели славу царю Григорию и царице Августине! И очарование песни пропало, но тех, что пели осанну Константу, становилось всё меньше, августининых не прибавлялось - и скоро хор возглашал только здравицы Григорию, и песнь звучала краше прежнего.
        Явное знамение. То, что сам сновидец находится в Риме, и никак не может ни подтвердить, ни опровергнуть слухов, жителей города не смущает. Напротив - поговаривают, что Максим сам являлся во сне патриарху Африки, чтобы рассказать о чудном видении.
        Если бы у самого Григория было столько же уверенности, как у иных подданных! Будь его воля - предпочёл бы подождать. До известий из Британии, до нападения исмаильтян. Увы, царственный племянник поторопил, официально сняв дядю с должности, раз уж вызвать в столицу не получилось. Что ожидать от вызова - гадать не приходилось. Как и о том, насколько случайно единственный брат императора сломал шею на охоте. Оставалось занять должность, которая подтверждается не тираном на берегах Босфора, а одним Богом, и надеяться на лучшее.
        Большая часть этих надежд связана с Британией. И той, которая может оказаться как ушлой самозванкой, так и сбежавшей из-под стражи племянницей. По крайней мере, попытка разоблачения, предпринятая Константом пару недель назад, совершенно провалилась. Впрочем, племянник совершенно обезумел, раз пошёл на такой подлог: выставить простолюдинку с Родоса, да ещё знакомую многим морякам, в качестве собственной тётки. Видно, искали похожую, да лучшей не нашли. Как бедняжку ни запугивали, та от самозванства отказалась прямо на площади. Не посмела оскорбить священность царского венца.
        Тут её и морячок какой-то признал… Начались волнения, и в беспорядках рыжая гречанка сумела сбежать. И хорошо. Ненависть племянничек успел заработать - пожалуй, везде, кроме столицы. Теперь стал посмешищем. Отлично! В ближайшие месяцы ему точно не до Африки будет. А за это время нужно обеспечить себя против арабов…
        Наблюдатель бьёт себя по лбу. Отвлёкся, отвлёкся на дальние дела - пусть интересные, но почти совпадающие с исторической канвой. Зато, рассмотрев победителей, забыл про побеждённых. Тех из них, кто будет что-то значить в следующем году… Теперь в фокусе внимания просторный бург - укрепление, начинающее медленно, но верно превращаться в город. На башне разевает пасть золотой дракон. Внутри - сложив руки на груди, внешне спокойный человек склонил раздираемую тысячей забот и беспокойств голову. Кенвалху Уэссекскому есть о чём поразмыслить.
        Старые боги покарали за отступничество. Иисус помочь не пожелал… Что ж. Остаётся надеяться на прощение тех, кому, по крайней мере, не безразличен. Асы терпеливы. Сколько выходок Локи простили, прежде чем заточить в подземелье. Так тот одного из асов убил. А он, Кенвалх, всего лишь желал испытать силу иного божества. Решено!
        За спиной дышит дворцовый управитель. Ждёт распоряжений. Что ж, они последуют.
        - В молельной комнате убери христианский алтарь, - а голос удалось выдержать спокойным, хорошо.
        - Но, мой король…
        - Не беспокойся. Я знаю, что ты христианин. Поверь, это никак не изменит доброго к тебе отношения. Я попросту сделал выбор - и желаю, чтобы мои подданные это заметили.
        И не обратили внимание на то, что король сам виноват в поражении.
        Кенвалх повернулся к окну, сквозняк донёс привычный уличный смрад Винчестера. Армии Пенды, разбившие его армию - бесчестно, по частям! - почему-то отклонились к западу. Кажется, мерсиец решил, что врагов следует добивать окончательно, а потому намерился в этом году покончить с Хвикке. Хорошо. Это даёт ему, Кенвалху, время до осени. А там - переселенцам с континента, кроме Уэссекса, податься некуда. Кент и Мерсия границы закрыли давно, Хвикке нет. В Нортумбрию традиционно едут англы. На следующий год она встанет на ноги, а это держава посильнее Хвикке. Да и христианский Кент никуда не денется - в Уэссексе у них куда больше единоверцев, чем в той же Мерсии. Опять же, они всё-таки саксы. А мерсийцы и не поймёшь, кто. Одна беда - Пенда уже нашёл одного нового союзника, может, и ещё кого-нибудь отыщет?
        Кенвалх снова недвижим - и скучен. Что ж, найдётся другое место, более достойное внимания Сущности. Например - оставленный подопытной ради войны новорожденный город. И его граф. Который уже на грани злоупотребления. Ох, будет ему взбучка. Крепкая. Немайн не хуже коллеги - и мозги вправит, и лицо даст сохранить. И всё равно - каков этот норманн! Своё - не королевское. Точней, не хранительницыно. В том и проступок: в верфь Эгиль вложил чуточку больше души, чем в город. Хотя и тот рос понемногу. Но верфь не просто выросла - начала действовать. Очень помогли специалисты, конечно: скучающие моряки с дромона всегда готовы почесать языками. Результат: на стапеле - сидовское изобретение и великое искусство - растёт скелет корабля. Не больно длинный, да ходкий, плоский, словно распластанный по реке. Этот пройдёт над любыми мелями. В письмах Немайн нашлось решение - как сделать такой корабль устойчивым на ветру и на волне. Над снастями - сам ломал голову. Осталось
        - спустить, испытать в реке. А по весне - и в море. Если выйдет, как задумано - хороший речник и хороший мореход разом - Эгилю никакого золота не нужно. То есть нужно, но придёт само, в оплату за корабли.
        До сих пор младшим сыновьям норвежских властителей приходится, выбирая себе корабль, разрываться между войной и торговлей. Иным попросту приходится заниматься делом, к которому лучше приспособлен доставшийся корабль. Не всегда у отца есть посуда на выбор. Отныне же, кроме корабля длинного и корабля пузатого, будет и корабль камбрийский. Хочешь, лови рыбу, хочешь, вози товары, желаешь - воюй. Если приплывёшь в Глентуи и задорого купишь славное судёнышко!
        Только как сделать, чтоб все узнали - где ныне следует корабли заказывать? Не иначе, стоит сплавать на новом корабле на Оркнейские острова. И недалеко, и народ там богатый да лёгкий на подъём и всякую новизну. А повод… Торговля. Наёмники. Весточка родным, в конце концов. До весны же заказов и местных хватит - ирландцы уже заказали два судна, да купцы, кто по рекам торгует, присматриваются.
        Сверху судёнышко выглядит ничтожным - голландский деревянный башмак, и только. Правда, в нетронутой, контрольной истории именно такие кораблики вымели в семнадцатом веке с морей врагов Соединённых Провинций. Некоторые даже в Темзу захаживали, чтоб способствовать сговорчивочти англичан. Хотя обычно - ловили селёдки и треску, и таскали грузы по всем балтийским рекам. Триста лет! Под конец многие успели обзавестись паровым двигателем. Наблюдатель аж ногой притопывать начал, представив, как «башмаки» заполняют моря. Эти потащат тот же груз, что и маленький дромон - только вёсельному кораблю нужно больше сотни человек экипажа, а этим достаточно десятка. Но Немайн для этого не нужна, контора управится сама.
        Тут проектор Подглядывателя зафыркал, картинка вспучилась рябью - а не должна бы, Подглядыватель-то новенький, суперструнный и гипертуннельный, а главное - сделанный собственноручно. То есть - надёжней не придумаешь. Собрать его попросту пришлось - старый-то, на тахионах инверсированных, мало того, что включается не раньше третьего пинка, так ещё и конденсаторов содержал прорвищу. А тут коллега за деталями заглянул. Как не дать? Опять же, ясно становится, кто тут гений, способный собрать новый Подглядыватель - лучше прежнего - без всяких конденсаторов, а кто по друзьям недостающие штуковинки ищет.
        А тут снег, засыпающий картину на стене. И времени на ремонт почти не осталось - вот-вот коллега явится, собственное творени демонстрировать. И будет, конечно, снисходительно заверять, что Подглядыватель без конденсаторов - сам по себе достижение, как себя за локоть укусить, и какое-то мелкое мельтешение мешает очень мало.
        Потому неполадку следовало отыскать и устранить - а пока проектор обесточен, заняться не столько подглядыванием, сколько подслушиванием. На кого бы настроиться? Ну вот, кажется, в меру интересный разговор…
        С иными духовными дочерьми как побеседуешь - начинаешь понимать местных мальчишек, что хотят не грамоте учиться, а рубить врагов тяжёлым и острым. Проще это, куда как проще. Что ж, дорога к Господу трудна и терниста, зато и радости от светлеющей души ближнего куда побольше, чем от пронзённого тела. Хотя бы потому, что тело со временем обернётся прахом и так, а душа вечна. Но каждая исповедь Кейндрих стоит полугода жизни! За месяц-другой можно сойти в могилу. Но на сегодня, кажется всё.
        - Погодите, преосвященный. У меня есть вопрос.
        Хорошо хоть, не грех. Вообще хорошо, что принцесса начала о душе задумываться. А то всё гордыня да ревность вперемешку.
        - Слушаю, дочь моя.
        - Немайн, она и правда может некоторые таинства проводить? Почему, женщин-священников ведь не бывает?
        Кажется, это не беспокойство о душе. Жаль.
        - Потому и не может производить все таинства, что она не священник. Только немногие - связанные с рождением, смертью и супружеством. А может многое - по своей природе. Не сидовской, а… Есть у неё некоторые особенности.
        - Так, значит, - Кейндрих посуровела. Потом просветлела. Идея снизошла. Что-то не верится в благость её очередной затеи.
        - Что ты задумала, дочь моя?
        - Сущую безделицу, преосвященный. Брак у меня будет вполне обычный, равный. Я уж рада, что Гулидиен и на такой согласился. Иначе, меня, боюсь, отец со старшиной отдали б ему в подчинённые жёны. Так пусть хоть что-то особенное в свадьбе будет! Вот я и хочу, чтобы нас Немайн повенчала.
        Дионисий постарался вздохнуть неглубоко и тихо.
        - Неужели тебе мало епископа?
        - Не то, чтобы мало. Просто… Она получится не чужим человеком. Кем-то вроде крёстной матери. С которой нельзя. Понимаешь?
        - Понимаю. Ты не веришь в добродетельность мужа? Тогда венчаться зачем?
        - Верю. Но сиды, они же развратные! И оборотничать умеют. Вот примет она мой облик, и чужим мужем насладится. А Лидди и знать не будет!
        Лидди. Первый раз жениха назвала ласкательно - и то, чтоб подчеркнуть - мой.
        - Дочь моя, Немайн девушка честная и серьёзная. И останется такой же после замужества, которое еще неизвестно когда приключится. Зато у "крёсной матери или кого-то вроде" будет гораздо больше поводов повисеть на шее у твоего мужа и по-сестрински поцеловать его в щёчку!
        Задумалась.
        - Может, это, и правда, не лучшая идея была…
        Обрадованный епископ ушёл. Кейндрих немедленно вскочила и принялась бегать по шатру. Нога зачесалась. Блохи! Неизбежное зло походной жизни и земляного пола. Нормально, в постели, только в Глостере поспать и получилось… Одну ночь - на весь поход! А сиду, Анна говорила, гады прыгучие не кусают. Наоборот, уходят из её палатки. И комары тоже… Да и епископ - как он, не называя вещи своими словами, ухитрился напомнить, что Немайн не просто сида. Богиня. Пусть и крещёная. Ладно. Не стоит её злить, в самом деле - мелкие женские шпильки недостойны королевы. А что достойно королевы? Забота о благе подданных. Вот, например, в Сенате Брихейниог представлен слабовато. А принцепс, Кейр ап Вэйлин, откровенно служит Диведу. Эту проблему можно решить? Запросто! Вот этим и займёмся. Заодно и зятька сидового огорчим!
        Изолента помогла! Юрис Консулент, мерзавец, предчувствуя разборку, перетёр собственный кабель - а чтобы тот не искрил, придавил углом корпуса. Так что метания Кейндрих по палатке доставили Сущности немало удовольствия - исключительно качеством картинки. Но перспектива казалась мутной. Поворот верньера - и вот уже помещение побольше. На фоне мрамора стен - свежесрубленные скамьи и длинные столы. Разновеликие ученики выводят первые буквы… И каракули их видны отчётливо. Учитель
        - молодая женщина, воительница - если судить по паре длинных кос и пристроенной на столе перевязи с мечом. Видно её плохо… а если повернуть вот так, уже лучше. Зато подёрнулась дымкой другая взрослая, что сидит позади класса. Тоже учится - а заодно присматривает, чтоб ребятня не шалила… Ну вот, опять расплывается, полоски на чёрно-жёлтом пледе сливаются в омерзительное ржавое пятно. Это что, гнусный агрегат хочет, чтобы фокус ему каждый раз выставляли принудительно? Это можно, Принудителя спаять недолго. Но как же неизящно. Опять же, а если и этот начнёт брыкаться? Второго поверх громоздить? Или третьего? Известно - подобная система надёжно работает, только будучи замкнута в кольцо - а значит, не производя иной работы, помимо собственно принуждения. Нет, лучше ещё поковыряться во внутренностях прибора… Оп! Теперь - хорошо, и учительшу видно, и старшую над учениками. Даже выражение лица читается - а оно сложное, удивлённое, задумчивое. И счастливое. Не привыкла к новой жизни? Да, прежде за душой было только имя. И то - тайно.
        Теперь, кроме имени и свободы, и отец. Гвентский рыцарь. Долго присматривался - видно, на мать оказалась похожа. Потом и спросил - сколько осеней назад родилась, да как матушку звали. Прослезился, припомнив ту, что укрыла и выходила подраненного при набеге на Хвикке молодца.
        Законных и незаконных в Камбрии не различают. Признавая дочь, рыцарь даже семейного скандала не опасался - тогда он женат не был, быль же молодцу не укор. Что до приданого, так старшей дочери полагается дом в Кер-Глоуи, кусок земли и доля в добыче с города. Немного, да и не мало. А ещё ей нашлась работа.
        Дети. Подростки, что прибились к отряду пророчицы. Которых так и не удалось согнать с баррикады. Может быть, оттого, что Нион, сама не слишком взрослая, и не пыталась тратить время на бесполезное и несбыточное. Зато отправила их в двойную надвратную башню. Швыряться камнями, лить вниз кипяток - всё то, что хвикке приготовили для камбрийцев. Сама потом удивилась, настолько помогли. Но в поход, конечно, не взяла, велела переписать, как городское ополчение. Тэсни же приставила за командира. Бывшую рабыню видели рядом с Нион, прошёл слух, что к ней перед битвой Немайн заглядывала - так что на первое время авторитета хватало.
        Тем более, после битвы сида снова удостоила беседы. Велела детей учить - грамоте и бою, счёту и ремеслу. О том и с гвентцами, что остались в крепости, поговорила. Так что малолетние ополченцы слушаются Тэсни, как шёлковые. А в сложных вопросах всегда помогают воины гарнизона. И, разумеется, комендант - сэр Максен ап Бринмор.
        Тэсни вновь отложила пёрышко, удивлённо разглядывает потёртость на пальцах. Мозоль! Думала, только от жёрнова бывает? Каменюки-то круглыекаждую ночь снятся. А днём их приходится крутить - у Тэсни рабов нет, а мука нужна. Только это - для себя. И ненадолго. Гарнизон упражняется в копании - скоро, скоро вертеть жернова будет Северн. Для всего города. Потому у камбрийцев и нет рабов - умные они! А раз умные - то и сильные. Не забыть сказать детям - а то что-то заскучали на уроках…
        Тэсни пишет крупно, не жалея места на навощённой дощечке. А как насчёт рассмотреть текст помельче? На кого ещё настроена машина подглядывания?
        Псалтирь отворена, но Пирру нет нужды подглядывать. Строки псалма Асафа он помнит наизусть. И почему пропускал их прежде? Может, если б догадался напомнить их воинам Ираклия перед битвой при Ярмуке - исход битвы был бы иным. И усталые солдаты дунайской армии, непривычные к сухим сирийским пустыням, разбили бы исмаильтян. Но - что поделаешь, с возрастом фантазия покидает человека, оборачиваясь осмотрительностью. Что ж. Если в речах Августины трещит огонь - старику-патриарху стоит обратиться камином. И озаботиться, чтобы новое христианское учение не обратилось пожаром скачущим по крышам, а стало теплом, согревающим людей. Хотя бы ради того, что у него уже недостанет сил оседлать пожар. А он намерен использовать идею ученицы - на правах наставника. Принести православию силу, которую обещают эти строки. Достоинство - без гордыни, смирение
        - без уничижения. А заодно - мужество, совмещённое с праведностью. То, чего не хватает армиям Рима. Которые давно не имеют ни мужества, ибо убийство - грех, и они боятся убивать врагов, ни праведности - потому, что солдат считают подонками общества. И им остаётся соответствовать. А ведь именно из солдат поднимаются новые династии!
        Противоречий в её учении особых нет. Человек, осиянный благодатью Господней, и вправду подобен Богу. Значит, неизмеримо сильней демонов, которых язычники почитают богами. И в таком состоянии не может совершить неправедного деяния… Потому, если Господь сочтёт дело, за которое идут сражаться и умирать солдаты, правым - им будет прощено. А что человеку не дано знать, когда предание врага мечу благословенно, а когда - преступно, тем лучше. Не будут убивать понапрасну.
        Пирр улыбался. Он знал, что новое учение обречено на успех среди солдат и полководцев - а значит, и правителей. А потому… Пусть глупцы и завистники пробуют его оспорить! Теперь все диспуты выиграны Пирром заранее. И патриарх Константинопольский превратится из беглеца - в духовного наставника. В том числе - и Камбрии, разумеется! Патриарх аккуратно закрыл книгу. Его ждал новый труд, не имеющий пока названия, лишь образ замысла - а наблюдателя ещё одна проверка - видом с птичьего полёта…
        Дельта Нила. Облако песчаной пыли. Армия идёт на Фустат. Позади - стены удивлённой Александрии. Горожане никак не ожидали, что их подвергнут потоку и разору. Тем более, римская армия была единоверной, а во главе стоял армянин. Такой же монофизит, как и горожане. Да ещё и старый знакомый, уже правивший некогда Египтом… Увы, у магистра армии Мануила Мамикомьяна было настолько плохое настроение, что делегация горожан с просьбой оградить мирное население от насилия добилась исключительно побоев. Магистр, сморщившись, словно от зубной боли, велел только не пришибить никого до смерти. Зато армия была довольна. Со своих ли, с чужих - добыча остаётся добычей. Эту простенькую мысль наблюдатель читал на каждом довольном лице. Да, сейчас, несмотря на тяжёлый переход, они были довольны…
        Все, кроме командующего. Если б наблюдатель и в мозги к нему залез - он бы удивился. Суровый сановник, налитый сепсью и желчью, отчаянно жалел себя. Горожане, впрочем, как и солдаты, были ему абсолютно безразличны. Но полководцу плохо - и окружающие должны это прочувствовать!
        А какая была радость, при известии, что ему снова поручили командование! Больше того - доверили отнять у неверных ту самую провинцию, что он же и оставил в руки врага год назад.
        Причиной столь плачевного состояния дел явилась недвусмысленная инструкция императора - заняв город, оставить небольшой гарнизон, отпустить флот и наступать. Город-младенец - Фустату не исполнилось ещё и пяти лет - населён арабами, перебравшимися из пустыни в благодатную нильскую дельту. Крепость, благодаря которой они контролируют хлебный край. "Александрия - это рты, а мне нужен хлеб" - сказал Констант в беседе с глазу на глаз, - "Сейчас только хлеб решает благосклонность толпы. И армии. Всё остальное - вздор. Дай мне хлеб - и ты станешь вторым человеком в державе."
        Что ожидает проигравшего, Мануил догадывается. Нет, казни не боится, не первый раз его будут бить арабы. Но более армии ему под начало никто не даст. Верней всего - лишат чинов, чтоб военный бездарь не попробовал себя в столичных интрегах, да вышлют на мелкую должность в Армению. А то и вовсе в поместье.
        На успех полевого сражения он не рассчитывал. Надеялся отсидеться за могучими стенами, измотать неприятеля - и, может, после этого, едино уповая на милость Божию, выйти в поле. Увы, инструкция гонит вперёд. А впереди маячат позор и ссылка. Что ж. Если император не заботится о полководце - тот позаботится о себе сам. Флот, нагруженный александрийской добычей, уже двинулся к Родосу. Что ж, если Мануила ждёт поместье на берегу озера Ван - жить он там будет безбедно. Займётся местной политикой. Человек хорошего рода, да с деньгами - достичь можно всего. А с большими деньгами - даже невозможного. Главное - не попасть под шальную стрелу…
        - А, вот ты где! - насмешливый голос коллеги отрывает от Подглядывателя, - Вижу, у тебя тоже успехи? Что интересно, почти одного размера с моими. Ну, рассказывай. Сгораю от любопытства.
        Прокрался, негодяй. Постой-ка, на лбу - царапина замазана. Значит, в соседние лаборатории заглянуть пытался. Царапалка своё дело сделала, пометила, да он с собой баночку краски прихватил. Теперь и не уличить.
        - Ты не мучаешься и мгновения, а я ждал демонстрации твоего аппарата недели… Так что начнём с твоего устройства. Тем более, оно гораздо крупней. То-то на тележку еле влезло… Наверное, и функциональней?
        - Ну, не знаю. Это не всегда получается. Помнишь самую глупую в мире машину? А ведь восемь этажей!
        Такое забудешь. Еле ноги унесли. Ну, эта всё-таки поменьше.
        - Так что она делает?
        - Он. Прогностер-Экстерминатор. Позволяет предсказать, как и куда повернётся будущее, если из него вырвать одну личность. И даже моделирует сценку из этого будущего. Правда, количество актёров ограничено - это же не полноценный мир! Думаю, штука эта очень нам поможет при начислении процентов…
        - Включай же скорей!
        - Хорошо. Испытывать будет на ушастой?
        - Конечно! Побеспокоим беспокойную. Питание? Вот в этот разъём… Настройки? Ну, изъятие немедленное, абсолютное. Срок - пятьсот лет, хватит для начала. Местность
        - Кер-Мирддин. И пусть в сцене присутствуют умные люди. Готово? Куда смотреть? Ах, в окуляры…
        Когда тебя приглашают читать лекции за тридевять земель, это лестно - но очень хлопотно. Так что, не будь лесть подкреплена толстым кошельком, профессор бы и с места не сдвинулся из милого Аахена, но король Кинрик сулил златые горы. Пришла ему блажь основать университет, не совмещённый с монастырём. Какая королю разница
        - непонятно, профессуру всё равно зазвал монастырскую - а другой и нет - мирян же и в церковных университетах учат охотно.
        Морское путешествие - полтора месяца выворачивания наизнанку - подошло к концу, уже у сходен, в самом порту Марчестера, лектора ждала рессорная карета с удобнейшими подушками. Увы, недолгая дорога до городского замка была такой, что подушки не спасли, а рессоры поломались. Именно поэтому благородный человек едет верхом или нанимает портшез, оставляя пыточное средство, карету, на случай церемонии.
        Встречал сам король. Сразу бросилось в глаза - Кинрик больше моряк, чем правитель. Высокие сапоги, шапка с вислыми полями, абордажный тесак на поясе. Этому не впервой с маврами на абордажах рубиться! По три вторжения в год в морях топит. Но в глазах - тоска учёного книжника, оторванного от любимого дела.
        - Я не смогу приглядывать за моим долгожданным детищем, - сказал вместо приветствия, - Увы, доля правителя Саксонии заключена в вечной войне. Скотты северные и западные, кордовцы и марокканцы не дают покоя. Хорошо, что даны тверды в дружбе… Но, увы их война со свеями и норвегами не позволяет им подать нам руку помощи. А потому я вынужден лично испытывать всякого преподавателя - чтобы в дальнейшем уже не иметь в нём сомнений. Потому я прошу всякого вновь прибывшего прочитать мне и моему малому двору лекцию по его предмету. В вашем случае, это история. Вы вольны в выборе темы - но я бы предпочёл услышать ваше описание некоторой части истории моей много страдальной страны.
        И взмахнул рукой, отпуская. Профессору оставалось только поклониться и ждать вечера, на который были назначены испытания. Тогда его привели в зал серого портландского камня - и даже свечи там были не сальные, а восковые! Не шипят, не коптят, не отвлекают. Кинрик сидел в окружении немногих сподвижников. Милостиво кивнул, давая знак начинать.
        - Я осмеливаюсь предложить славному королю выслушать краткое изложение истории возвышения Саксонии, - начал профессор с некоторой заминкой, но понемногу разговорился, - читать же буду точно так, как это делал в Аахене - без подобострастия к победителю, и без жалости к поверженным.
        Король одобрительно кивнул. Он уважал мужество.
        - Итак, я начну с того давнего тёмного часа, когда зародыш будущей державы оказался в самом тяжёлом положении за все века. Я говорю о времени, когда осколки Рима в последний раз пытались вернуть себе господство над окрестными народами. Осколков этих было четыре: Византия, единственный доживший до нашего времени, Африка - лишь недавно отколовшийся от империи, Рим - город с небольшой округой, обладавший силою скорее духовной, нежели военной, и, наконец, Уэльс. Этот последний был наименее римским - но наиболее доблестным. Это объясняется как древней воинской традицией, так и появлением в те годы двух поколений новых талантливых вождей.
        Ловкая политика позволила княжеству вступить в союз с королём Мерсии Пендой. Союз в высшей мере странный - поскольку заключённый между враждебными народами и враждебными верами. Воистину это было не содружество, но совражество! Два зверя согласились прикрыть друг другу спины - а это были именно звери. В хрониках Беды Достопочтенного стоит стон о повешенной Нортумбрии и расстрелянном Хвикке. И если язычник Пенда позволял себе лишь обыденную жестокость злого времени, то Кадуаллон, а после него Гулидиен не ограничивались умерщвлением сервов, каковых в том же Хвикке было немного, и уничтожали людей благородных. Успех подобного союза оказался прочным - в течение первых двадцати лет войны Мерсия истощила своих противников на севере, затем долгие десять лет избивала Юг. Уэльс исправно поставлял ей войска в обмен на звонкое золото. Тогда Уэссекс, будущее ядро Саксонии, был стёрт с лица земли - однако, раз его земли достались Пенде, то резня была умеренной. Предки нынешней династии укрылись в Кенте, где и совершили свой странный подвиг. Без денег, без солдат они покорили королевство, заставив его отринуть
христианство. Я не могу восстановить их аргументацию - но архивы Папы в Аахене, выкупленные у Румийского халифата, позволяют предположить - виной тому стали грубейшие ошибки тогдашнего архиепископа Кентерберийского. Из-за того, что был он саксом, в наше время принято считать Адеодата языческим притворщиком - для христиан Иудой, для верующих в Одина - героем. На деле архиепископ всего лишь совершил ошибку - которая дорого обошлась его репутации, пообещав помощь свыше королям Хвикке и Уэссекса, в их борьбе с грозным врагом - в обмен на крещение. Но бог христиан не терпит торга. Язычники и еретики вновь восторжествовали. Более того - в то время они и отличаться перестали. Внезапное исчезновение Неметоны, женщины-полководца, правительницы карликового государства в составе Уэльса, вероятно, и ответственной за последние победы княжества, привело к слиянию ересей христианской и эддической. Скорее всего, она была просто убита - но еретики заговорили о Вознесении. Язычники стали уверять, что богиня сделала, что хотела - и ушла, доверив завершение работы людям.
        Используя войско Кента, королю Кенвалху удалось вернуть своё королевство, в котором были сильны и истинное христианство, и эддическая вера. Усиленный добровольцами с континента, рвущимися на святую войну, Уэссекс поразил Мерсию, разбив Пенду, положив начало нынешней Саксонии. Англы, увы, слишком закоснели в заблуждениях, и Кенвалху пришлось заменить народ, проживающий в северной саксонии, на более верный, наделив землёй тех, кто так помог ему в трудный час.
        Падение Пенды, впрочем, было неизбежно - он лишился единственного союзника, ибо ещё перед восстанием Кенвалха Уэльс постигла кара Господня в виде морового поветрия, унесшего двоих из каждых пяти, живших в той стране до чумы. Торговля и союз принесли заразу и в Мерсию, но потери Пенды оказались значительно легче. В последней битве он выставил сорок легионов - однако без валлийских лучников был уничтожен много меньшим войском Кенвалха, не достигавшим и двадцати тысяч…
        Один из соратников короля рассмеялся.
        - Я видел старые росписи, - сообщил он, - в те времена легион не достигал и тысячи бойцов. А уж после войн и чумы… Вернее будет сказать, что Пенда выставил сорок знаменосцев!
        - Не стоит уменьшать славу моего предка, - заметил сам правитель, - Мы-то с тобой понимаем, что значит выступить против сильного полководца. Или против слуха о громадном числе неприятеля. Ну так то мы. Для остальных пусть будут сорок легионов…
        - Столько не прокормить! - вылез другой вельможа, - Мой король, у нас столько войска не наберётся - а ведь Мерсия только часть Саксонии…
        - Умный поймёт, - отрезал король, - профессор, продолжайте, прошу Вас.
        - Так завершилась история Мерсии. История Уэльса закончилась несколькими годами позже. Так город, в котором я имею честь находиться, поменял имя, из Кер-Мирддина превратившись в Марчестер. Увы, ересь не была искоренена, но отступила в Эрин и Норвегию, а оттуда в Швецию, что положило начало следующему этапу борьбы…
        Ровную речь профессора прервал набат. Звон метался над городом - истошный, заполошный. Король, помянув собакосвиней, метнулся к выходу. Свита, выдирая мечи из ножен, поспешила вослед. За стенами топало и лязгало - но совершенно напрасно. Подбежавший с окну профессор увидел жаркий до желтизны огонь, стремительно обугливающиеся башни, безнадёжную рубку в воротах - и паруса, закрывающие небо со стороны реки. Над высокими мачтами - ало-чёрные стяги с серебряным проблеском. И это явно не датский крест, а «треножник», составленный из молота Тора и циркуля Немайн. Норвеги, язычники и еретики разом! Но как?
        А враг уже внутри города, и вся надежда - что королевский замок задержит норманнскую ярость до подхода помощи. Увы, напротив ворот уже выставлены большие щиты, за ними стремительно растёт боевая машина. Час, другой - и всё будет кончено. Останется немного рабов - на продажу, и норманнская крепость, из которой потянутся колонны воинов.
        На многократно политых кровью землях Саксонии снова наступили злые времена…
        Изображение внутри прибора погасло, и вечные соперники с удовольствием вернулись в реальность, к любимой пикировке.
        Не такие уж большие перемены, - заметил тот, что принёс прибор, - по крайней мере в технике.
        - Но сильно повлиял факт исчезновения… - протянул второй, - Получается, если мы не подставим точные условия провала, результат точным не будет. Впрочем, нам ведь хватит и такого приближения.
        - Конечно, хватит. Если понадобится, ты всегда сможешь изготовить машину получше.
        - А что собрал ты?
        - Как раз это самое: машину получше. Новый Подглядыватель. Полюбуйся!
        Щелчок тумблера - и на побелке красуются буроватые холмы зимнего Уэльса.
        - Чем же тебя старый не устроил?
        - Всего лишь тем, что в нём были столь нужные тебе соленоиды. В этом - ни одного! Не мог же я отказать другу…
        Сущности переглянулись. Обоим ясно, за кем осталась победа в очередном раунде вечного спора.
        А на стене идут усталые войска. Гленцы возвращаются домой. Не все. Многих соблазнила ленивая земля Кер-Глоуи. Настолько, что они остались выбирать земли для кланов, и внутри - для ветвей. Гленцам выйдут лучшие - да вокруг железных копей.
        На лицо стоящей в колеснице сиды наплывает призрак тени. Опять не удержалась! Зато теперь Ивор - не просто легат, а префект над землями Глентуи, обязанными воинской службой королю Диведа. И бессменный командир экспедиционного корпуса республики при армии королевства.
        И всё-таки, земля или не земля - воин торопится домой. Обнять родных - и обменять расписку Хранительницы на звонкое золото. Сикамб с Эмилием ещё перед походом передали обеспечение расписок, за которые проводили скупку. Сразу с процентом за эмиссию. То, что раздала Хранительница - будет оплачено из глостерской добычи, да из остатков средств, что собрала на постройку города, не всё ещё потратила. Но Немайн для этого не нужна, контора управится сама.
        А у неё - дом в другом месте. Два дня пути - и снова покажется знакомый мост, и башни Кер-Мирддина. И каменные стены "Головы Грифона", открытые для всех пяти пятин! Тогда Эйра заплетёт ей куцую косичку, и прикрепит к крысиному хвостику наконечник стрелы. Чтоб Глэдис видела - возвращаются не плакальщицы, а мстительницы.
        Потом будет работа. Много, и интересной. Нужно строить город, и лить сталь, и ковать мечи - для римлян, для себя, для мерсийцев. На ближайшие годы - с войной покончено. Хвикке нет - спасибо Пенде. А с Уэссексом Пенда и Гулидиен - вассалы и сюзерены друг друга - управятся сами.
        Оставшиеся счета можно оплатить по другому. Иным придётся ждать долгие годы. Но всякий будет закрыт. Немайн отогнала тяжёлую мысль. Сейчас постная физиономия неуместна - мимо проходят войска. Хранительница им нужна уверенной и весёлой…