Дом на отшибе Михаил Кликин
        # Есть в деревне дом на отшибе, построенный когда-то из кирпичей от разрушенной церкви. Никто в нём сейчас не живёт. И иногда видят люди чёрный призрак священника той церкви отца Гермогена...
        Черного человека Анна Николаевна увидела, когда поздно вечером возвращалась домой с дальнего ягодника.
        - А я и гляжу, - рассказывала она всем на следую­щий день, делая круглые глаза и промокая слюнявый рот уг­лом головного платка, - чужой. Не наш. И одет чудно. Здравствуйте, говорю ему. А он так странно повернулся, буд­то шею выкрутил, - и вроде бы зашипел на меня, неслышно так. Я пригляделась - батюшки! - а через него окошко вид­но. Степановых дома окошко - просвечивает. Тут уж мне будто в голову тяпнуло - и не помню ничего. Ужас! Очну­лась в избе. Занавески задернула, на печь забралась, лежу, думаю: стукнет сейчас кто в окно или в дверь - сразу со страху и помру.
        - Так это отец Гермоген был, - важно сказал дед Арте­мий, выслушав соседку. - Он и раньше появлялся. Я, было дело, видел его как-то. Точно как ты говоришь: большой, огрузлый, в черной рясе, и видно сквозь него.
        А вот Василий Дранников бабке не поверил. Заметил рас­судительно, как и положено человеку с высшим образова­нием:
        - В сумерках чего только не привидится. Ты бы уж на­род не смешила. Придумала тоже: черный человек.
        А жена его, Светка, улыбнувшись, добавила:
        - Ты у нас чисто сорока, баба Аня. Все через тебя узнаем. То черная машина, то черный человек. Что дальше-то будет?
        На «сороку» Анна Николаевна обиделась. Буркнула:
        - Смейтесь, смейтесь. Про машину тоже говорили, что привиделась...
        Черный джип Анна Николаевна заметила два дня назад. Рано утром, еще затемно, отправилась в лес за черникой и, проходя мимо каменного, давно заброшенного дома, увидела за кустами плоскую лакированную крышу автомобиля. Уди­вилась, кто бы это мог быть, подумала сперва, что, наверное, городские заехали в одичалый безнадзорный сад. Да только ведь не сезон: малины почти нет, терновник не вызрел, ябло­ки вообще не уродились, да и рано еще для яблок-то. Так чего же им тут надо?
        Подкралась Анна Николаевна ближе. Подивилась на не­виданную машину, внутри которой, наверное, десять чело­век могли спокойно рассесться. По налипшей грязи да по следам поняла, почему никто не слышал, как приехало в де­ревню это железное чудище: прибыло оно с неезженой сто­роны, по старой дороге, что шла мимо кладбища и терялась в лесу. Когда-то это был короткий путь в соседний район; те­перь тут разве на танке проехать можно.
        Ну или на такой вот громадине: вон колеса-то, шире тракторных.
        В доме что-то громыхнуло - будто железяку какую уро­нили или специально бросили, и Анна Николаевна вздрогну­ла. Вспомнилось, как лет пять назад вот такие же вот заез­жие убили старушку в соседнем Ивашеве, вынесли из дома все иконы и фарфоровый сервиз.
        Много людей сейчас повадилось по заброшенным дерев­ням ездить: одни полы в заброшенных избах снимают, дру­гие по чердакам разное старье ищут, третьи просто хулига­нят - оставшуюся мебель крушат, стекла бьют, печи раску­рочивают. Забавы, ради могут целую деревню подпалить.
        А этим-то что надо? Почему тихо приехали, ночью, с за­брошенной стороны? Заблудились, настоящей дороги не знали или таятся?
        В заколоченном окне мелькнуло что-то, и Анна Никола­евна совсем перепугалась. Забыв о ягодах, пригнулась, по­вернула назад. Сперва быстро шагала, оглядываясь, потом не выдержала, побежала. Пока добралась до крайней жилой из­бы, все прокляла: и себя, старую, неуклюжую, и сапоги не­удобные, и портянки некстати сбившиеся, и тропку неров­ную. Ворвалась в деревню красная, задыхающаяся, едва жи­вая. Переполошила спавших еще Степановых: забарабанила им в окно, крича сама не понимая что, торопясь высказать все сразу, а оттого сбиваясь, впустую тараторя.
        Ну чисто сорока.
        Иван Степанов вышел на крыльцо с ружьем. В трусах, фуфайке на голое тело - и с заряженным ружьем на руках. Спросил, колко оглядывая округу из-под седых бровей:
        - Что?
        И Анна Николаевна вдруг сообразила, до чего смешны и надуманны ее страхи, потерянно махнула рукой и, чувствуя, как отнимаются ноги, опустилась на скамью, что была вкопа­на еще отцом нынешнего хозяина...
        Ближе к вечеру собравшиеся мужики все же сходили по­смотреть, кто это приехал в заброшенный дом. Степановское ружье пока решили не брать. А вернувшись, доложили:
        - Из города. Трое. Один как бы за главного. Говорит, что хочет дом купить.
        - Председателев дом? - удивился дед Артемий, с мужи­ками не ходивший. - Каменный, на самом отшибе?
        - Его.
        Дед нахмурился, покачал головой:
        - Ох, как бы не вышло чего. В том доме уж сколько лет никто не живет. И неспроста. .

* * *
        Историю этого дома в Матвейцеве знал каждый. Постро­ен он был в первые годы советской власти, во времена смут­ные и непонятные, когда приезжие чужаки рушили старый уклад и призывали идти в новую светлую жизнь.
        Мишка Карнаухов, непутевый сын Петра Ивановича Кар­наухова, вернулся в деревню после трех лет безвестного от­сутствия. Был он одет в кожаную куртку и военного образца шаровары, рукав у него был обвязан кумачовой полосой, а на голове красовался лихо сдвинутый на затылок картуз. Имелись у Мишки наган в самодельной липовой кобуре и це­лая стопка разных бумаг, писем и декретов, из которых по­лучалось, что он, Михаил Петрович, является всей местной властью и представителем пославшей его партии.
        Первым делом организовал Мишка комитет деревенской бедноты.
        Потом сослал в Сибирь Федора Незнанцева, у которого, было дело, батрачил мальчишкой.
        А после этого рьяно взялся бороться с поповским мрако­бесием, отчего вскоре получил намертво прилипшее прозви­ще Окаянный.
        Кончилась эта борьба большим взрывом и пролитой кро­вью.
        По специальному запросу прислали из города ящик взрыв­чатки. Под самый фундамент заложил Окаянный Мишка за­ряды. В набат колотя, собрал народ поглядеть, как рухнет, подрубленный взрывом, местный лукоголовый оплот мрако­бесия. Только вот незадача - заперся, забаррикадировался в церкви поп Гермоген с попадьей и малолетним поповичем.
        Недолго уговаривал их выйти Мишка. Злой, как черт, по­обещал им прямую дорогу в ихний рай, да и запалил фитили.
        Как из преисподней полыхнуло пламя, лизнуло белые стены храма, дотянулось до червленой маковки, до золочено­го креста - и опало. Громыхнуло так, что в ближайших из­бах из окон стекла повылетали.
        Но устояла церковь. Только трещинами вся покрылась, На несколько частей раскололась.
        И тогда красный Мишка приказал народу браться за то­поры, ломы да кувалды. По кирпичику, по досточке велел ра­зобрать церковь, а изувеченные тела поповской семьи рас­порядился схоронить в лесу.
        Не все послушались Окаянного, хоть и угрожал он ре­вольвером. Но нашлись люди, что помогли Мишке. А он уже новое дело задумал: из останков церкви, из старинных кир­пичей решил построить себе дом. Место выбрал на отшибе, недалеко от кладбища, подальше от людей. Вызвал в помощь артель строителей, сказавшись, что строит общественный клуб с читальней.
        За полтора месяца возвел он себе каменные хоромы с жестяной крышей и башенкой. Переехал на новое место из тесной отцовской избы. Но не заладилась у него тут жизнь. Видели люди, что изменился Мишка: притих, лицом поблед­нел, похудал сильно. Каждую ночь светились окна каменного дома - пугала Окаянного Мишку темнота. И разное стали поговаривать в деревне: то вроде бы кто-то крики слышал, доносящиеся из стоящего на отшибе дома, то будто кто-то видел черную фигуру, похожую на отца Гермогена, сидящую на жестяной крыше возле башенки.
        Через год Мишка Карнаухов из каменного дома съехал.
        А вскоре грянула коллективизация, и Мишка, ставший председателем колхоза
«Ленинский завет», велел устроить правление в оставленном им доме. Почти каждый день сидел он в своем кабинете, но никогда не задерживался здесь до ночи. Видели люди - боится Михаил Петрович темноты, и даже заряженный наган от этого страха его не спасает.
        Семь лет просуществовал «Ленинский завет». Семь лет председательствовал Мишка Карнаухов. А потом пришла ди­ректива из области, и на базе нескольких колхозов за счита­ные недели был создан крупный животноводческий совхоз «Ленинский путь». Опустело ненужное больше правление. Освободившийся от должности Мишка, грозясь вскоре вер­нуться, поспешно уехал в район, где занял какое-то новое место и получил казенную квартиру.
        А дом, построенный из кирпичей порушенной церкви, так и остался брошенным. С годами недобрая слава его креп­ла, и все больше жутких историй складывали местные жите­ли про стоящее на отшибе каменное здание, не забывая по­минать Окаянного Мишку Карнаухова и убитую взрывом се­мью отца Гермогена.

* * *
        Приезжие показались на следующий день. Они прошли через всю деревню, осматривая избы и порой останавлива­ясь, чтобы перекинуться парой слов с попадающимися на­встречу селянами. Говорили они скупо, будто слова берегли или боялись ляпнуть что-то лишнее. Здоровались, спрашива­ли, как обстоят дела, и, выслушав обычно короткий ответ, с делано скучающим видом следовали дальше.
        Василий Дранников пригласил заезжих гостей в дом. Те переглянулись, немо поиграли лицами - и согласились.
        Стол Василий накрыл в прохладной горнице. Скрепя сердце выставил бутылку
«Пшеничной» водки, с советских еще запасов, и банку самогона. Жена его, Светлана, принес­ла закуску: огурцы соленые, картошку, на постном масле жа­ренную, две банки кильки в томатном соусе и желтое, наре­занное тонкими ломтиками сало.
        Гости много не ели: то ли брезговали, то ли пища такая была им непривычна. А вот бутылку «Пшеничной» уговори­ли быстро. Потом и за мутный самогон, на можжевеловом корне настоянный, взялись.
        И странный разговор у них у всех получился.
        Василий, хитро щурясь, ненавязчиво пытался втолковать чужакам, что затея их бестолковая и ненужная. Дом этот ста­рый, нехороший, стоит на отшибе, кладбище опять же ря­дом. Да и деревенька-то их, Матвейцево, хоть и не шибко да­леко от райцентра находится, но все же край захудалый и вымирающий. Нет тут никакого будущего, еще лет двад­цать - и все избы зарастут крапивой да иван-чаем по самые окна. Зачем же дом покупать в таком бесперспективном мес­те? Почто впустую деньги тратить?
        Раскраснелся Василий со спиртного, разошелся, раздуха­рился: историю дома рассказал, про явление черного челове­ка вспомнил, хоть сам в страшилку эту не верил. Почти уже угрожать начал, что, мол, если купите дом этот, то ничего хо­рошего не ждите...
        Гости внимательно его слушали. И странный блеск в их глазах появился, когда хозяин фамилию Окаянного Мишки назвал. Переглянулись они, ухмыльнулись, закивали бриты­ми головами понимающе: знаем, мол, почему ты нас гонишь отсюда. И тоже угрожать взялись: если вы нам мешать в чем-то станете, то несдобровать вам. А коли разузнаем, что взяли вы из того дома, что вам не положено было брать... Верните лучше, не доводите до греха. Улыбались, угрожая, но слова какие-то в свою речь вворачивали незнакомые, неуютные, а, как ни странно, понятные: блатные на таком напористом языке говорят, любого говоруна своей феней заткнут.
        Ушли гости. На прощание главный их., Михой назвав­шийся, будто бы невзначай продемонстрировал пистолет, спрятанный под навыпуск надетой рубахой.
        А Василий еще долго сидел в холодной горнице, катал по столешнице пустую бутылку и, хмурясь, гадал: сами дошли гости до идеи, которую ой давно в голове держал, или надо­умил их кто.
        Горько вздыхал Василий, с досады хлопал ладонью по столу. Украли! Пришли непрошеные - и разом все планы поломали! Иначе зачем бы им председателев дом потребо­вался?..
        Чувствовал Василий себя так, будто чужаки эти город­ские белым днем при всем народе обворовали его, да так хитро, что ни правды, ни управы на них теперь ни за что не сыскать.

* * *
        Василий Дранников был мужиком работящим, хозяйст­венным и очень аккуратным. Во дворе у него всегда все по полочкам разложено было. Стога он ставил по отвесу, ровно, и так их граблями вычесывал, что они вроде бы даже лос­ниться начинали. Да и дом его был - загляденье. Наличники новые, резные, двери всегда свежевыкрашенные, на печной трубе жестяной петух носом показывает, откуда ветер дует.
        Односельчане относились к Василию по-всякому, но пло­хого слова никто про него сказать не мог. Ну и что с того, что странный он немного? Мало ли у кого какие странности бы­вают? Вон Измайлова бабка на старости лет фантики из-под конфет стала собирать. Ей бы деньги на похороны копить, а она цветные бумажки утюгом гладит да в сундук складывает.
        У Василия странность была другая: он с детства мечтал о разном. Из-за этих своих мечтаний даже в армию не пошел. Врачиха сказала, что у него с головой не все в порядке. Хотя это как посмотреть. Таких ясных голов еще поискать надо.
        Лет пятнадцать назад сделал Василий ветряк с электриче­ским генератором, провел свет в курятник - так у него ку­рицы нестись стали в два раза лучше соседских.
        А десять лет назад соорудил он позади двора железный ящик, подвел к нему трубы, пустил их в дом. Теперь из наво­за да помоев получает газ, баллоны ему больше не нужны, да и на дровах экономит.
        Не все, конечно, удавалось Василию. Как-то задумал он построить летательный аппарат, чтоб по воздуху в любое бездорожье до райцентра летать. Не вышло у него ничего из этой затеи, только денег кучу потратил и сам едва насмерть не разбился. Зато, из больницы выйдя, смастерил он вскоре аэросани с двухметровым березовым пропеллером и трак­торным пускачом вместо двигателя. Ревели эти сани так, что слышно их было за несколько километров, - но ведь ездили, и быстро! И дорога им не требовалась, был бы только снег.
        Внедорожную машину Василий потом продал знакомому из райцентра. На новые затеи требовались деньги, а нор­мальной работы в деревне уже не было. Крутился Василий, как мог: скотину выращивал на мясо, металлолом собирал для сдачи, рыбу на продажу самоловными удочками добывал. И все размышлял, как бы в родную деревню новую жизнь вдохнуть - в тетрадки мысли свои записывал, на рыжих листах миллиметровки планы чертил.
        Выходило у него, что на месте Матвейцева нужно соз­дать место отдыха. И требовалось для этого речку Ухтому пе­регородить плотиной, дабы около деревни образовалось во­дохранилище. С плотины бы пошло дешевое электричество, а на берегах можно было бы организовать песчаные пляжи. Получившийся водоем следовало обрыбить: щука и карась расплодились бы сами, а вот карпа надо завезти. Заезжим рыболовам можно продавать недорогие лицензии, зимой и летом сдавать под жилье маленькие бревенчатые домики. Организовать походы по окрестностям: за ягодами и гриба­ми, да и просто красивые места поглядеть, их тут много, а го­родской житель до этого дела жадный. Ну и, конечно, надо бы построить достопримечательности, чтоб и заграничный гость сюда ехал, и своему вдвойне интересно было: восста­новить взорванную церковь, сделать музей, а лучше несколь­ко, бани построить - особые, русские, детский парк раз­бить. Ну и, конечно, дорогу необходимо поправить. И рекла­му дать.
        - Есть такая штука Интернет, - говорил Василий. - Вот мне бы еще компьютер с модемом, я за неделю бы сайт смастерил. А это реклама на весь мир!
        Куда только не ездил Василий со своими планами: и в район, и в область. Даже в Москву, в министерства письма писал. Кое-кто отвечал: отдел по развитию туризма обещал свою помощь, если найдутся инвесторы; епархия положи­тельно отнеслась к идее возрождения храма, обязалась при­слать рабочих, если Василий сумеет собрать денег на благое начинание; сам губернатор прислал письмо, в котором давал слово следить за ходом строительства, когда оно начнется.
        Чудилось Василию, что в его силах сдвинуть великое де­ло. И обидно ему стало, когда заподозрил, что с покупки председателева дома городские чужаки начнут воплощать его тщательно проработанный план.
        Потому и отговаривал их Василий.
        Потому и стращал.
        Сам все хотел сделать - как всегда делал.

* * *
        Ночью случилась стрельба.
        Черный джип, буравя тьму дюжиной фар, рокоча и сиг­наля, несколько раз прокатил по деревне из конца в конец. Остановился возле колодца, едва не своротив его установ­ленной на бампере лебедкой. Из машины вывалились пья­ные чужаки, загорланили, матом ругаясь:
        - Выходи строиться!
        Не обращая внимания на злобный собачий лай, обошли ближайшие избы, тяжелыми ботинками попинали запертые двери, разбили несколько окон.
        - Мы вам покажем! Пугать нас вздумали!
        Потом прозвучали выстрелы - будто в ладоши кто-то не­сколько раз хлопнул.
        Мужики на рожон не лезли. Не зажигая свет, тихо поки­дали дома, вооружались топорами да вилами, собирались в темноте на задворках. Вышли к разбуянившимся гостям тол­пой человек в двадцать. Первым шагал Иван Степанов с ружьем в руках.
        Увидев селян, чужаки притихли, отступили к похожему на крепость джипу.
        - Чего шумите? - с ходу спросил Иван.
        - А вы чего нам спать не даете? - огрызнулся на него бритоголовый Миха. - Попугать нас решили? Или шутки у вас тут такие?
        Плечистый товарищ его, выдвинувшись вперед, глянул на охотничье ружье, сплюнул сквозь зубы:
        - Убери, отец, свой шпалер. А то завтра здесь пять ма­шин с бойцами будут.
        - А ты меня бойцами не путай, - зыркнул на него Иван, и сам мужик крепкий, немалого размера. - Мы тут на своей земле, управу на вас найдем.
        - Видно будет, кто на кого управу найдет, - ощерился Миха.
        - Идите-ка вы лучше проспитесь, мужики, - миролю­биво сказал Тимофей Галкин, пряча за спину большой хлеб­ный нож. - Никому до вас дела нет. Чудите в своем доме, что хотите, только нам здесь не мешайте. И мы вам мешать не будем.
        - То-то же... - процедил Миха, тяжелым взглядом обво­дя мужиков. - Да я вас за такие шутки...
        Обошлось без драки. Городские гости скрылись в джипе, а мужики, поболтавшись для порядка на улице, минут через двадцать разошлись. Остаток ночи прошел спокойно, хотя в деревне уже глаз никто не сомкнул. До самого утра простоял возле колодца черный автомобиль. Несколько раз выбира­лись из него чужаки, ходили кругами по деревне, уже не шу­мя. Догадывались, что много человек следят сейчас за ними. Озирались, оглядывались затравленно. Боялись чего-то. А как стало светать, завели машину и укатили в сторону кладбища, вернулись в каменный дом.
        Было о чем поговорить селянам утром.
        Было что послушать.
        - Говорил же! - гордо восклицал дед Артемий, потря­сая клюкой. - Предупреждал - не вышло бы что! Нету доб­ра от тово дома. И никогда не было.
        Ежеминутно крестящаяся Анна Николаевна кивала, со­глашаясь с дедом, и говорила шепотом, что видела из окна, как по пятам за троицей пьяных чужаков следовал большой человек в черной рясе.

* * *
        После обеда к Василию ввалились гости. Прошли, не ра­зуваясь, в дом, встали, загородив выход. Хозяин на тот мо­мент отдыхал, лежал на продавленном диване, сквозь дрему смотрел телевизор.
        Испуганная Светка, ойкнув, исчезла на кухне, спрята­лась за печкой, притихла, в тяжелую кочергу вцепившись.
        - Небогато живешь, - хрипло сказал привалившийся к косяку Миха.
        Василий торопливо поднялся. На ноги вставать не стал, сел только, лицом повернувшись к гостям. Кивнул:
        - Не с чего мне богатеть.
        - Ладно, если так... А может, прячешь ты богатство-то? - Взгляд гостя сделался цепким, внимательным»
        Василий хмыкнул:
        - Ну да... Прячу... Ищи давай. Найдешь, так со мной по­делишься. Рад буду.
        - Ты с нами не шути... Мы тут подумали, решили, что это ты ночью ряженый приходил. А кто еще? Вчера пугал, истории про привидения рассказывал, гнал нас из деревни. Вот и пришел...
        - Ряженый? Ночью?
        - Ты не придуряйся. Еще раз явишься, точно пулю в лоб получишь, понял?
        - Да не ходил я к вам, мужики! Правду говорю!
        - Ну-ну... Говори, почему не хочешь, чтоб я дом купил? Утащил из него что-то, боишься, что откроется?
        - Да нет же! Что там утащить-то можно? Давно все раз­воровано, сами, чай, видели.
        Гости переглянулись.
        - Смотри у меня! - погрозил кургузым пальцем Ми­ха. - Я тут, надо будет, все вверх дном переверну. Дай срок!
        Чужаки помолчали тяжело, дыша перегаром, потом раз­вернулись дружно, как по команде, и вышли один за одним.
        Простонали под ботинками половицы. Хлопнула дверь. Мелькнули за окном тени; широкая ладонь легла на стекло, сжалась в кулак - и исчезла.
        - Да что же это делается, Вася? - жалобно спросила жена, заглядывая в комнату.
        - Из-за денег все, Света... - сказал Василий, слепо гля­дя в телевизор. - Почуяли волки поживу... Эх, не успел я... Чуть-чуть не успел...

* * *
        Вечером того же дня черный человек явился всей дерев­не. Вышел он из леса, с той стороны, где вроде бы был похо­ронен отец Гермоген со своей семьей. Зина Горшкова как раз отвязывала козу, что паслась у кустов. Выпрямилась с ве­ревкой в руках, глянула - и аж затряслась.
        Черная фигура словно плыла над травой. А сквозь нее тускло просвечивали белые березовые стволы.
        Вдовая Танюша Смолкина, живущая на краю деревни, вышла запереть рассевшихся по насестам куриц. Увидела бредущего мимо человека в рясе, поняла, кто это, взвизгну­ла - и осеклась, вмиг онемев. Три дня потом еще заикалась.
        Алексей Злобин, заядлый рыбак, вытащил из пруда про­волочную вершу, вынул пяток карасиков, на чешуе которых отсвечивала вечерняя заря, повернулся к стоящему сзади ведру - и остолбенел, открыв рот.
        По обкошенной тропке бесшумно двигалась черная одут­ловатая фигура. Вместо лица - мутное пятно с дырами глаз­ниц, колючие травяные стебли босые ноги пронзают, а с бе­лой, словно из прозрачного воска вылепленной руки кровь алой струйкой на землю течет - будто нить вьется.
        Вдоль всей деревни прошел призрак.
        Медленно шел, будто каждому хотел показаться.
        Видели его и Захарьевы, и Прокопьевы, и Измайлова баб­ка, и дед Кондратенков. Видел его и Василий Дранников.
        Обмирали от страха люди, немели. Кого-то холодом обда­вало, кто-то, наоборот, мелкой испариной от накатившего жара покрывался. Никто не решался потревожить призрака. Один только дед Артемий, собравшись с духом, чуть слышно окликнул Гермогена по имени. Тот приостановился, повер­нулся медленно. И вроде бы всхлипнул. Дед потом клялся и божился, что видел, как бесформенное серое лицо на миг об­рело человеческие очертания.
        Страшное, говорил, это было лицо...
        Последним черного человека видел Иван Степанов.
        - Меня напугать трудно, - рассказывал он после. - Но тут сердце словно в живот провалилось и замерло там. Воло­сы дыбом встали - и будто кто невидимый ледяной ладонью по голове провел...
        Прошел черный человек возле Степанового дома, высо­кого забора не заметив, и пропал за кустами.
        Всем было ясно, куда он направляется.

* * *
        Новость о том, что каменный дом ночью рухнул, принесла Анна Николаевна. Утром она, как обычно, отправилась за яго­дами. Свернула чуть с дороги, обходя кладбище, поднялась на холм, глянула - а председателева дома-то и не видать. Только черный джип лакированной спиной поблескивает.
        Развалился дом, рассыпался - будто взрывом его трях­нуло, а то и не одним.
        Да только не было ночью никакого взрыва. Тихая была ночь.
        С лопатами, с ломами сбежались мужики на развалины. Разобрали поломанную крышу, оттащили в сторону, взялись за кирпичные завалы, да быстро поняли, что с работой этой им одним не управиться.
        - Без техники тут не обойтись, - сказал, отдуваясь, Иван Степанов. - Хуже бы не сделать. Да и милицию прежде на­до дождаться.
        - А люди как же? - спросил сердобольный Тимофей Галкин.
        - А что люди? Ты погляди, это ж натуральная могила. Нет там живых. Всех, кто там был, сразу задавило... Пошли-ка домой, мужики. А то как бы чего не вышло...
        Потихоньку разбрелись мужики. Остался на развалинах один Василий Дранников. Не давала ему, человеку с высшим образованием, случившаяся мистика покоя. Как же так мо­жет быть? Восемьдесят лет стоял крепкий дом, а потом вдруг в один миг по кирпичику рассыпался. Может, действительно взорвалось что-то? Газ, может, в подвале скопился? Но поче­му тогда никто ничего не слышал?..
        Долго бродил Василий по останкам дома, с собой разгова­ривая, высматривая сам не зная что. Ковырял ломом куски цемента, переворачивал кирпичи, ворошил ногами каменное крошево. О планах своих думал; смущаясь сдержанной радо­сти своей, судьбу за второй шанс благодарил. Решал, с чего же начать планы свои реализовывать: запруду ли строить или церковь начать восстанавливать.
        Чтоб самую маленькую плотину поставить, кучу разных бумаг надо подписать, множество кабинетов необходимо обойти. С церковью вроде бы куда проще. Епархия поможет, обещала. А стройматериал - так вот же он, под ногами. На фундамент точно хватит. Хоть сейчас стройку затевай.
        Эх, денег бы еще чуть...
        Мысок его сапога ткнулся во что-то тяжелое, отозвав­шееся глухим бряцанием.
        Василий наклонился. Отодвинул обломок стены. Отбро­сил пластину застывшего цемента.
        Из завала торчал мешок. Или что-то, очень на мешок по­хожее.
        Василий еще раз пнул находку, проверяя, не труп ли это. Нет.
        Он присел. Пощупал прелую ткань. Потянул ее - и под­гнившие волокна легко разошлись. Василий обмер.
        На цементную пыль, на кирпичное крошево из прорехи полился сверкающий металл: старинные монеты, цепочки, браслеты, кольца. Охнул Василий, ладонями зажимая дыру, почувствовал, сколько еще драгоценностей прячется в меш­ке. Обернулся, зыркнул по сторонам.
        Никого!
        Что же теперь делать?
        Да чего тут думать, дурачина?! Денег хотел? Так вот - пожалуйста! Только шустрее теперь надо, шустрее! Но с ог­лядкой! Мешок вытащить, мелочь по карманам распихать, крупное поблизости перепрятать.
        Ах, нехорошо!
        Ну а как иначе-то? Как?..
        Он горстью подхватил просыпавшееся золото, пихнул в глубокий карман. Неуклюжими пальцами подцепил две се­ребряные монетки, крестик с зеленым камушком, цепочку с кулоном.
        Будет, будет в Матвейцеве теперь церковь! Вроде бы но­вая. Но как старая.
        Все теперь правильно. Все теперь сходится. Все теперь будет...

* * *
        Через месяц после этих странных событий вернувшийся из райцентра дед Артемий с нескрываемым удовольствием рассказывал селянам все, что удалось ему выведать через ра­ботающего в милиции внучатого племянника Гришку:
        - Троица эта была из Ярославля. Братья они, двоюрод­ные, что ли, - не знаю точно. Искали они тут клад. При них письмо старое нашли, там все написано было. А письмо-то знаете чье? - дед Артемий хитро щурился. - Мишки Ока­янного. Он, комиссарничая, золотишка-то, видно, изрядно понахватал. Ну и спрятал у себя дома. Разное золотишко - и с раскулаченных, на каторгу сосланных, и церковное. Вот эти трое его тут и искали. Да так ретиво искали, что дом обрушили.
        - Ну да?
        - Ага... Я вот тоже с этим не согласен, племяннику пря­мо так и сказал. Но милиции ведь надо грамотну бумагу на­писать. Вот они и решили: копали клад да засыпались.
        - Так золото-то нашли?
        - Да какое тут золото! - отмахивался дед. - Мишка не­бось в незапамятные времена его отсюда вывез. Поди теперь найди концы, время-то уж сколько прошло... Да и черт с ним, с золотом! Вы самое главное слушайте: троих-то этих с Яро­славля знаете как звали?
        - Ну?
        - Карнауховы они. Все. А Миха-то этот так и вовсе - Михаил Петрович. Точно как Мишка Окаянный. Понятно те­перь, откуда у них письмо про клад взялось? То-то! Родствен­ники они, правнуки его или праправнуки. Вот я и думаю, му­жики, что дом-то неспроста рухнул. Вовсе не газ это, как Васька говорит. Это мертвый отец Гермоген за семью свою Мишке Окаянному отомстил. Самого убивца не достал, так на родственниках его отыгрался. Вот оно, значит, как выхо­дит. Вот она какая, правда-то получается...