Быть войне! Русы против гуннов Максим Валерьевич Кисляков
        Русь изначальная
        Новый боевик о предыстории Руси и подвигах наших далеких предков.
        Славянские племена объединяются вокруг священного Перунова капища, создав первое русское государство - Русколань.
        Но чтобы стать наследниками великой Скифской державы, русы должны восстать против кочевников-гуннов и сбросить ненавистное иго.
        А значит - БЫТЬ ВОЙНЕ! Первой Отечественной войне в нашей древней истории.
        Максим Кисляков
        Быть войне! Русы против гуннов
        1
        Вокруг приднепровская степь. Торговый караван тяжело взбирается на огромный холм. Могучие волы натужно ползут вперед, клонят к земле рогатые головы. Земля под копытами стонет, подрагивает, пыль стелется густым покрывалом. Вереница груженых повозок поскрипывает, раскачивается из стороны в сторону.
        Полуголые, худые, как жердь, погонщики щелкают плетями по хребтам гигантских животных, те всхрапывают, рассекают воздух исполинскими рогами, многоголосое мычание растворяется в горячем воздухе.
        В голове каравана - трое вооруженных всадников, мощный торс закрывает кольчужная рубашка, на груди пламенеет вплетенное в кольца выпуклое солнце из желтого металла.
        Глаза дружинников грозно поблескивают из-под прорезей железных полумасок. Длинные мечи бряцают по обтянутым железом ляжкам седоков. Большой каплевидный щит перекинут за спину.
        С боков в клубах пыли устало топает пешая охрана, лица хмурые, в грязных разводах, от строя несет крепким потом. Многие шлепают по раскрасневшим шеям - прогоняют назойливых кровопийц. Потертые кожаные безрукавки одеты на голое тело. У всех по длинному - в полтора человеческого роста - копью.
        Когда добрались до макушки холма, среди дубняка и высокого папоротника что-то зашевелилось, зашелестел кустарник, громко треснула сухая ветка. Конь под дружинником заржал, встал на дыбы, копыта молотят воздух.
        - Тпру! - скомандовал воин, с трудом удерживая взбесившегося скакуна. - Ты чего?
        Кто-то громко свистнул. Ему вторят с другой стороны, потом еще и еще… Слышится нарастающий конский топот. Через мгновение из чащи на поляну вылетел храпящий конь, из-под копыт испуганно взметнулись в небо несколько жирных куропаток, одна хромает на крыло - копыто достало зазевавшегося пернатого.
        Всадник невелик, но лицом злобен, глаза люто сверлят, орлиный нос с шумом втягивает воздух, за плечами болтается круглый щит.
        Из-за деревьев взвизгнуло. Стрела звонко рассекла воздух, с треском вонзилась в передний край одной из телег.
        Испуганно замычали волы, встали как вкопанные, кони шарахнулись в стороны. От резкой остановки одна из повозок сильно накренилась, тюки с дорогой заморской тканью бухнулись в пыль. Посыпались бранные слова. Несколько воинов тут же подскочили, плечами уперлись в края повозки.
        Следом, круша кусты, проломились еще несколько степняков, кони под ними шатаются, роняют пену. Всадники с гиканьем и свистом завертели перед караваном круг, пальцы привычно натянули тетиву.
        Йошт испуганно смотрит поверх голов на беснующихся гуннов, у тех рожи желтые, злые, глаза раскосые, нагло смеются. Один, два, три, пять… десять! Йошт взмокшими ладонями сжимает потертую рукоять меча, затравленно оглядывается по сторонам, в глазах немой вопрос.
        Рядом переговариваются:
        - Опять они…
        - Но они ли? Эти малой шайкой - их не больше десятка! - не нападают. Сотнями - да, а тут… Осмелели?
        Из живого кольца выскочил всадник и понесся в противоположную сторону, навстречу замершим дружинникам. За ним спешат еще двое.
        - Урус, ха-ха! Плати дань, урус! - заорал гортанным голосом кочевник в кольчужной рубашке. Явно трофейная. Голову накрывает кожаный колпак с металлическим ободом, к верхней губе сползает носовая стрелка. - С вами купец едет, знаем-знаем. А за купца дань берем. Урус, плати два коня золотом и езжай дальше. Мы никого не тронем, дун-ха.
        В передних рядах русов покатился неодобрительный ропот. Йошт облизнул внезапно пересохшие губы, вдруг онемевшими пальцами сжимает древко копья. Кто-то поблизости хмыкнул, послышался скрежет металла о металл - широкий в плечах детина медленно тянет из ножен меч. Но рядом стоящий седобородый воин крепко сжал ему руку - наполовину обнаженный клинок замер на месте.
        Вдруг кони дружинников шарахнулись в стороны - степняк зарычал и дернул вперед коня, едва не врезался в них:
        - Чего молчишь, урус? Дань платить не хочешь?
        Один из дружинников с кряхтением спешился, земля гулко отозвалась под тяжестью сапог, руки стянули с бритой головы металлический шлем, по виску предательски скользнула струйка пота. Ратник побрел к купеческому становищу, на ремне покачивается шестопер - знак воеводы. Йошт приметил: тяжело дается шаг. Вдруг горечь стыда за воеводу сжала сердце, Йошт опустил глаза.
        В середине каравана в полуоткрытой повозке купец трусливо жмется в угол. Лицо белее мела, сквозь узкие прорези глаз черные глазки-маслины бегают как паучки. Жирные щеки заметно дрожат, лоб блестит от холодной испарины. Начальник дружины бросил ему пару фраз, указывает в сторону степняков, купец торопливо закивал, быстро прикрыл лицо дорогой тканью до самых глаз, его тело сотрясает мелкая дрожь. Воин брезгливо скривился.
        Через мгновение к нагло ухмыляющемуся гунну подвели коня, тот покорно стоит, прядает ушами. Степняк объезжает коня, не торопится, глаза скользят от копыт до загривка, носком сапога тычет в седельный мешок, слышится сладкий звон. Гунн тянет рот довольной улыбкой, но тут же скривился, недовольно зацокал.
        - Урус обмануть меня хочет?! - злобно бросил он. - За заморского купца платить два коня золотом, понимаешь, урус? Два коня!
        За спиной кочевника заулюлюкали громче, высоко в воздух взметнулись две стрелы. Один из дружинников зло сплюнул, дернулся вперед, на скулах играют рифленые желваки.
        - Ты что мелешь, какие еще два коня золотом?! - с раздражением бросил кто-то из дружинного строя.
        - Эй, зачем вмешиваешься? - насмешливо брякнул один из степняков, взгляд с хитрым прищуром. - Мы будем говорить только с вашим князем!
        - Так ты дорогой-тропинкой ошибся, мил человек! Коль князя светлого желаешь - тогда в стольный Кияр. Там наш князь. Это недалеко. Всего-то три раза по десять денечков пути. А там и врата стольного Кияра. Вот как раз колья на вратах пустуют, аки сироты. Может, обновите оградку-то? Чай головушка лихая, так это в самый раз!
        Гунн почернел лицом, глаза наливаются кровью, двое других степняков отступили на шаг назад, с готовностью бросили ладони на рукояти кривых мечей.
        - Скоро твоя голова, урус, будет на колу мух кормить!.. Совсем скоро! - люто процедил гунн.
        Дружинник ахнул, с силой сжал кулаки:
        - Да я тебя сейчас в щепу изрублю!.. - вспыхнул воин, лицо покраснело, звякнула сталь, солнце пробежало яркими вспышками по длинному клинку.
        Кочевник отпрянул, однако рот скривил в ухмылке, ощерил острые зубы, натянул поводья. Конь под ним всхрапнул, привстал на задних ногах, быстро развернулся. Следом пятятся двое других гуннов, руки по-прежнему застыли на рукоятях акинаков, глаза бегают со скоростью молнии по дружине.
        Рус с силой сжал конские бока коленями, конь нехотя - чует скорую кровь - подался вперед. Но его удержал другой дружинник - рука с силой сжимает плечо готового кинуться в сечу воина.
        - Стой, Рогдай!
        Рогдай резко повернул голову, глаза лютые.
        - Остынь, говорю! - громко гаркнул воевода. Рогдай с силой дернул плечом, скидывая его руку. Глаза злобно сузились.
        - Сам охолонь… воевода!
        Он зло сплюнул под ноги коню старшего дружины, злобно покосился в сторону беснующегося гуннского кольца, отступил в глубь каравана.
        - Эй, благородный воин степи, остановись! - громко воскликнул воевода. Но гуннский вожак даже не повернулся, по-прежнему движется к своим. Дружинники недовольно зацокали, бормочут ругательства под нос.
        Воевода закрыл глаза, набрал в грудь побольше воздуха и через силу выдохнул:
        - Будет тебе два коня золота!
        Из троих, что сопровождают гуннского вожака, развернулся один и галопом скачет к купеческому каравану. Возле дружинников уже стоит гнедой жеребец, через седло перекинут пухлый мешок. Гунн, не останавливаясь, подхватил коня с золотом за удила, в один удар сердца развернул коня на месте и пустился во весь опор, конские копыта взрывают землю фонтанчиками земли вперемешку с дерном.
        Дружинники остолбенело провожают взглядом стремительно удаляющегося степняка. Тот, привстав на стременах, одной рукой с силой тянет за узды коня с добычей, другой обрушивает плеть на его спину. Животное исступленно ржет, извивается под ударами.
        - А коня?! - крикнул воевода. - Коня верни! Не было такого уговора!
        Вместо ответа один из гуннов лихо выехал из кольца и пустил сразу три стрелы в сторону русов. Одна звякнула о шлем старшины, лязгнув, отскочила - воевода ругнулся, - две другие полетели в сторону купеческой повозки, с шипением насквозь прошили тряпичную верхушку. В фургоне тонким голоском взвизгнул купец.
        - Вот сволочь! - крикнул воевода, потряс вслед наглому степняку огромным кулаком.
        Гунны с довольным гиканьем и улюлюканьем устремились в сторону леса, кольцо распадается - один за одним врываются с треском в высокие кусты, исчезают среди молодого дубняка.
        - Трусливый урус, ха-ха! В вашем Кияре мы еще сидеть будем! Дун-ха! - надменно прокричал гунн в трофейной кольчуге, круп его коня вильнул и скрылся за деревьями.
        Купеческий стан замер под палящим солнцем. Редкий ветерок бряцнул ножнами о кольчугу. Кто-то разочарованно шмыгнул носом.
        К шепчущему проклятья воеводе медленно подъехал Рогдай:
        - Воевода, скажи, зачем мы здесь?
        - От ворога защищать, Рогдай, - чуть помедлив, упавшим голосом отвечает воевода. - От ворья да разбойников.
        - А они кто?! - Рогдай кивнул в сторону леса, рифленые желваки вздулись. - Да они хуже любого татя!
        - Велено защищать только от наших разбойничков, славянских… А этих не трогать! На то воля княжья.
        Рогдай ахнул, конь под ним попятился:
        - Чего?
        - Воля княжья, степнякам золотом за мир платить! - процедил воевода, резко натянул поводья, конь всхрапнул, дернулся вперед. - Иначе рядом с твоей горячей головушкой на колу будут красоваться тысячи других… Это степное отродье от слов к делу переходит быстро! Все близлежащие веси и городки перережут спящими этой же ночью! Научены - ведаем!
        - Но!
        - Без «но»! - зарычал воевода, лицо потемнело, зрачки расширились, младший дружинник отшатнулся. Старшина перевел дух, тихо добавил: «Шагаем дальше, путь неблизкий».
        Он повернулся ко все еще замершему каравану, окинул взглядом. На одних лицах недоумение, на других горькая усмешка, на третьих - ярость и вызов.
        - О случившемся забыть! - Потом добавил уже почти шепотом: - До поры…
        2
        Йошт устало волочит ноги, спотыкается. От жары голова идет кругом, дыхание с хрипотой рвется из груди. Доспехи едва не плавятся, на спине и шее натерли до кровавых волдырей. Лук и колчан назойливо шлепают по бедру.
        Волосы цвета созревшего каштана безобразно топорщатся из-под войлочного шлема, свисают сосульками. Худое лицо раскраснелось, щеки в грязных разводах, пот тоненькими струйками скользит по вискам, лбу, выедает глаза. Рыжеволосый закашлялся - дорожная пыль больно вгрызается в пересохшую глотку.
        - Видят боги - я больше не выдержу… - промычал Йошт, резко передернул плечами, поправляя норовящий соскользнуть деревянный щит за спиной. Лямки больно врезаются в кожу. - К лешему этого узкоглазого купчину!
        Йошт споткнулся о булыжник, чуть не растянулся на раскаленном грунте, ноги едва нашли опору.
        Молодой наемник зло косится в сторону купеческой повозки:
        - Ишь, жирный, сидит спокойненько на повозочке, в тенечке, тянет рот до ушей!..
        В середке каравана в полуоткрытой повозке гордо восседает купец. Лицо желтое, как у степняка, узкие прорези глаз, руки скрещены на толстом животе, недовольно морщится. Жирные щеки блестят от испарины. У изголовья согнутый в вечном поклоне слуга в одной набедренной повязке, худой, кости сильно выпирают сквозь тонкую смуглую кожу - спешно смахивает раскаленный воздух от купца опахалом из перьев заморских птиц.
        - Вот гад! Мы тут пыль дорожную глотаем, не спим два дня, все торопимся в эту Ольвию или как ее там? Будто нечисть какая за нами гонится, а с утра во рту еще и маковой росины…
        Взгляд остановился на чудаковатой личной охране купца. Все как один лицом - точная копия заморского купца: узкие щелочки глаз, кожа болезненно-желтого цвета. На подбородке черный как смоль клинышек бородки.
        Позади кто-то сплюнул, грязно выругался.
        - Это кто там бурчит себе под нос, гадами бросается? - не выдержал идущий впереди долговязый воин, обернулся, сердито сверкнул глазами. - Ишь хнычешь, аки баба!
        - Все устали, все хотят пить, есть, а то и толстую бабью задницу помять не откажутся в теньке. - Позади кто-то коротко хохотнул. - Здесь все такие! Но терпят, идут, и ты иди, не скули аки пес.
        Йошт не обращает внимания на укоры и язвительные замечания, взор скользит по облачению диковинных воинов. Всадники с ног до головы в панцире цветных пластинок из сыродутного железа, плотно - одна к одной - сшиты между собой красными шелковыми шнурками.
        - А коль хочешь поплакаться - ступай к воеводе, повисни на шее: «Мол, тятька, туго мне, мочи нет… Подсади к себе?» - опять прозвенел дразнящий голос сзади.
        Раздался бравый хохот, кто-то зашелся кашлем. Йошт опять проглотил насмешку. Взгляд скользит по полукруглому шлему заморских купеческих воинов. На макушке возвышается изогнутая дугой вниз толстая пластина, заостренные концы разлетаются в стороны, как воловьи рога. Такой ловит удар всадника, буде воин безлошадным станется в сечи…
        - Знал же куда идешь! - Йошт вздрогнул от хрипловатого голоса.
        - Знал, как же! На прогулку небось рассчитывал. Видали мы таких бойцов!
        - Взашей бы таких гнал!
        - Ладно вам собачиться, накинулись на парня, - рядом рубанул словно топором о гнилую колоду густой басистый голос. - Сами-то нешибко с дорогой справляетесь - идете, еле ноги волочите, а еще «взашей бы таких!».
        Йошт повернул голову на заступника. Рядом шагает низкорослый ратник в видавшей виды безрукавной стеганке: большие кольца в сколах, кожаные вставки испещрены порезами, наспех стянутая прочной нитью, возле предплечья зияют две дыры. Лицо жесткое, будто вытесанное из дерева, хмурое. На щеке глубокий шрам крестиком - будто тычком пальца пропороли. Мощные скулы и выдающийся вперед подбородок скрывает седая борода.
        - Ты в первый раз идешь, паря? - уже мягче пробасил седобородый.
        Йошт смолчал, лишь вздохнул.
        - Вижу, что первый. Как кличут?
        - Йоштом.
        - Откуда родом?
        - Из венедов я, из Карпени, - просопел Йошт.
        - Так ты с западных предгорий, что ль? - Кто-то присвистнул от удивления.
        Йошт кивнул.
        - Да уж, эка тебя, паря, занесло. А рода какого? Кто отец?
        Молодой карпенский воин отмалчивается. Лишь глядит вдаль поверх голов впереди идущих. Широкий тракт убегает вдаль, карабкается на высокие холмы, пропадает в низинах, с боков все реже подступают рощи, между прямыми, как стрела, стволами змеятся звериные тропки. Гукают пересмешники, заливаются трелью дятлы. Дальше перелески мельчают, уступают сочным травам, ковылю. Еще полдня пути и не встретить даже маленькой рощицы, ну разве что одиноких березок.
        - Безродный, что ли? Чего молчишь, как в рот воды набрал?
        Йошт покосился на ветерана, желваки на скулах напряглись, тот оценивающе смотрит на него.
        - Говорят, сразила отца стрела степняцкая, - наконец-то выдавил Йошт. Голову опустил, уставился на пыльный сапог. - Ходил ягов бить в княжьем войске, я еще мальцом был.
        - Ого, сын воина? - сказал седобородый, по-новому взглянул на парня из Карпени.
        Йошт долго шлепает губами, будто подбирает нужные слова. Седобородый продолжает испытующе смотреть на паренька.
        - Пахарем был мой отец, - невнятно пробормотал Йошт.
        - О, как! Орало на меч сменил. Ха! Знамо дело. Силы от плуга - поди, до одури. Так можно и черепа крушить, аки скорлупу. Вот только кто б указал кого? - попытался съязвить долговязый.
        - Да ладно тебе. Мы все здесь кто пахарь, кто кузнец, кто пастух. Народ у нас такой - мирно сеет, пашет, в чащах зверя бьет. Пока гром не грянет…
        - Ага, я и косарь, и жнец, и на дуде игрец, - игриво пропел долговязый.
        - Я и петь еще могу, и бодаться мастер, - добавил второй, с длинным шрамом от уголка губы до самого уха.
        Рядом опять захохотали.
        - Эй, ты не сильно-то зубоскалься! - рявкнул седобородый ветеран остряку со шрамом, но как-то незлобиво, больше для порядка. - Бодаться он мастер!.. Молоко утри!
        - Не-е-е, Смык, тут поспорить могу.
        - Ты со мной?! Ха! Не сдюжишь…
        - Это как посмотреть! - осклабился долговязый. - Я, например, сын охотника. Не раз с отцом и старшим братом ходили на зверя всякого. Лук держу с малолетства…
        - Ну, держать - всяк мастак. А стрелять? - перебил долговязого охочий до острых слов паренек со шрамом.
        - Что, стрелять? - спрашивает сбитый с толку долговязый, насупился, не улавливает подвоха.
        - Стрелять из лука умеешь, спрашиваю? - растянул рот до ушей остряк со шрамом на всю щеку. - Держать всяк мастер. Ты хоть знаешь, в какую сторону тетиву тянуть?
        Опять раздался хохот. Снова кто-то закашлялся. Долговязый сдвинул брови, хмурится, задело.
        - Очень смешно! Хотелось бы посмотреть, как ты стреляешь!
        - Ага, давайте еще и стрельбы на потеху устройте!.. - пробурчал седобородый ветеран.
        - А что, мысль здравая, - подхватил парень со шрамом, ткнул трясущимся от смеха пальцем в хмуро топающего Йошта. - Эй, сын пахаря-воина, ставь яблоко на голову, и двадцать шагов вперед. Да не боись, попаду, за мной не встанет! - Не удержался, звонко рассмеялся. - Ты только шлем на лоб надвинь посильнее.
        Рука дружески похлопала молодого карпенского воина по спине. Тот раздраженно дернул плечом.
        - Будет у вас еще возможность стрельнуть, будет. Дорога длинная…
        - Молчи там! Накаркаешь еще!
        Воздух резанул пронзительный свист воеводы. Разговоры и смешки тут же смолкли. Впереди возвышается косогор, торговый тракт круто поворачивает в сторону, теряется в густом перелеске.
        У подножия вздымается деревянный шест, на верхушке воткнут человеческий череп, грозно чернеют глазницы, из темени торчит пучок конских волос, ветер подхватывает пряди, тянет в разные стороны.
        Чуть дальше виднеется частокол - на ряд сучковатых кольев насажены человеческие головы, рой мух и слепней кружится жужжащим облаком, жадно облепливают отрубленные головы, вгрызаются в мертвую плоть. Рядом догорает сваленная в яму груда сожженного мяса. Ветерок дунул в сторону медленно поднимающегося каравана, колыхнул поднимающийся к небу жидкий дымок. Жуткое зловоние ударило в ноздри.
        Лицо купца вмиг стало как сморщенное яблоко, боязливо выглядывает из повозки, косит испуганный взгляд на череп, шелковый платочек тщетно пытается оградить тонкогубый рот от зловония.
        - Ты смотри, свежесрубленная, - с удивлением подметил долговязый. - Никак утром еще ходил живехонек.
        - Глянь, кажись степняк, вон глаза узкие. Правда, толком не разобрать, - паренек со шрамом внимательно рассматривал одну из голов. Половину лица украшал огромный кровоподтек, нос отсечен, нелепо торчит носовой хрящ. Глаза склевали птицы. - Эка его отделали…
        Йошт глянул в сторону кольев, но тут же с отвращением отвернулся, лицо скрутило в гримасе, будто уксуса хлебнул, от смрада к горлу подкатывает дурнота.
        Седобородый ветеран бормочет проклятья, зло сплюнул:
        - Ну что за народ такой - славяне? То бьют все кому не лень, то поборами обдирают как липку. Почему?
        - Не знаю, Смык, - пожимает плечами в миг посерьезневший долговязый. - Может, запрягаем долго…
        3
        К вечеру выбрались на большую поляну, лес остался далеко за спиной, дальше вновь ровным ковром расстилается степь. Наемники с трудом стоят на ногах, многие с хрипом и кряхтеньем тут же повалились на травяной ковер. Животные устало мычат, фыркают.
        Купец что-то тоненько пропищал - привала не будет! Несколько всадников личной охраны вместе с воеводой объезжают изнуренных долгим переходом воинов. Бранятся, кто-то огрызнулся, тут же получил пинок.
        Неровный воинский строй двинулся дальше, ноги нещадно гудят от натуги, вечерний воздух наполнился сдавленной бранью и сквернословием.
        Солнце раскаленным шаром висит над головой, палит сильнее вчерашнего. Все чаще среди степного ковыля попадаются проплешины выжженной земли, по ней в разные стороны разбегаются трещины толщиной в палец, сапоги с хрустом погребают норки грызунов.
        Лес отступает все дальше, грудится у родников и мелких речушек. Редкие одинокие деревца грустно стоят вдоль тракта, понуро опустили ветви, желто-зеленые листья коробит жара, сворачивает в трубочки.
        - О, боги! Никто не скажет, почему мы так летим, будто нас навье войско гонит? - еле шевелит посиневшими губами долговязый.
        Он чертыхнулся, носок растоптанного сапога угодил в норку, что-то пискнуло - из-под земли вылетел шерстяной комочек, нырнул в соседнюю дыру.
        - Велика загадка! Купчина к ромеям торопится, - промычал белокурый паренек со шрамом во всю щеку. - Я уже второй раз так иду, и что тогда, что теперь - скачем по степи, будто петух в зад долбает. Тогда тоже недоумевали. Чего как на пожар? Оказалось - не поспеваем к отплытию ромейских торговых лодок.
        - Да чего гадать! Купец до жути боится наших краев. - Подхватил седобородый ветеран, нарочито держится молодцом - молодым пример! - но по глазам видно, устал не меньше остальных.
        - У него там, дома, ирий, что ли?
        - Грят, у них там междоусобица одна за другой - отвечает седобородый, облизывает шершавые от сухости губы. - Брат на брата идет с мечом, сын на отца.
        - Там - это где?
        - Там - это далеко за уральскими горами. Купец-то наш из далекого синьского царства, что лежит на Востоке. Богатая страна…
        Йошт лишь усилием воли передвигает давно онемевшие ноги. Голову опустил, в носу свербит от пыли, в глазах стоит дымка, она волнами поднимается с земли и вереницей тянется прямо к солнцу. Но дальше смотреть невозможно - яркий свет тысячами пик вонзается в глаза венеду, выбивает слезы.
        - А почто они так? Чего не поделили? - удивленно вскинул брови белобрысый со шрамом.
        - Да кто его знает? - пожал плечами ветеран. - Может, и не поделили. Там, слышал, края богатств и несметных сокровищ. Вот и, поди, дележка идет…
        Йошт с трудом различает слова, лица перед глазами смазываются, мир вокруг в грязных разводах, дышать с каждым шагом становится труднее. Тяжелым камнем навалилось забытье. В надвигающейся черноте вспыхивают разноцветные огоньки, в голове звенят странные голоса. Слабость наваливается все сильнее, приятное оцепенение растекается по рукам и ногам, наливает свинцом. Внезапно в голову огромным молотом бьет многоголосье!
        Йошта словно за шиворот вырывают из приятной прохлады. Внизу живота мерзко подсасывает и скребет. По лицу пробежала страдальческая гримаса. Венед с усилием заставляет веки подняться…
        Вокруг радостно галдят, одобрительно кивают, некоторые смеются. Йошта пихнули в бок, он лишь промычал недовольно - сил ответить нет.
        - Глянь, а вот и он, Треполье! - радостно воскликнул долговязый. - В прошлый раз этим же путем шли!
        - Иди ты… - рядом раздался удивленный голос. - И вправду он…
        - Я думал, только к вечеру дотопаем.
        - Я б до вечера не дожил бы… И щас кости еле волочу, вот-вот рухну…
        Йошт продирается сквозь пелену перед глазами. Мириады светящихся мушек бешеным роем снуют перед проступающей долиной. Через мгновение они уступают место разбросанным на нескольких холмах соломенным крышам, виднеются деревянные поверхи с причудливыми резными коньками. В центре большой холм, вокруг плотное кольцо деревьев, дорога змеей стелется вверх, упирается в высокие деревянные, оббитые листовым железом, ворота. На створках горят выпуклые солнца из желтого металла, точь-в-точь как на кольчужных рубашках дружинников. Сразу за вратами стремятся вверх двускатные крыши теремов, на макушках - цветастые хоругви лениво теребит ветерок. От града веет прохладой - сразу за городским холмом широкой дугой изгибается Днепр.
        - Тре-поль-е… - медленно проговаривает смуглолицый воин. - А чего назвали-то так?
        - Не знаю. Наверное, большой, как три пахоты, - пожимает плечами долговязый. - Или вокруг него три поля, или…
        - Дурень, этот град поделен на три области - сиречь поля, - перебил седобородый ветеран. - В каждом разные жители: торговцы, князь с дружиной, мастеровые.
        - Это как наши слободки, что ль?
        - Вроде того…
        Восточная часть Треполья бежит вниз по склону, теряется в плотном лесу. Рядом из-под земли бьет ключ и тут же уползает под тенистые деревья. Чуть поодаль небольшое святилище и несколько срубных землянок, гордо стоят полукругом деревянные божки, в центре тлеет, подмигивая красными углями, костерок.
        Йошт повеселел, прохладный ветерок приятно обдувает иссохшую кожу, ерошит волосы, ноги как-то само собой ускоряют шаг. Кузнечики искрами взлетают из-под истертой обуви.
        - Ну наконец-то отдых, - облегченно говорит белокурый молодчик с рубцом во всю щеку. - В тенечке прикорнуть - милое дело! Да водицы свежей испить, моя теплая, до рвоты противная…
        - И пыль смыть не помешает.
        - Да пожрать бы чего…
        - Эй, вы не очень-то губу раскатывайте, - бурчит ветеран. - Купца ваш отдых не очень-то заботит. А этот так вообще гад редкостный. Так что час отдыха - считай, расщедрился, милостью нас одарил.
        - Вечно ты, Смык, жути нагоняешь! - недовольно произнес парень со шрамом. - Наш купчина-толстопуз и сам под солнцем спекся. Гляди на него - красный как сваренный рак! Да и кони у него не железные. Еле тянут, пеной захлебываются. Думаю, часа два-три, не меньше…
        - Твои б слова да богам в уши…
        Караван встал рядом с родником. Радостная весть вихрем облетела купеческий стан - встали на постой до утра. Обрадованные наемники бегают взад-вперед как сумасшедшие. Одни отстегивают уставшую скотину, другие тащат к прохладной водной полоске бадьи, жбаны, ведра. Третьи раскладывают купеческий шатер, ломая голову над диковинной конструкцией, спорят, иные друг другу раздают оплеухи.
        Йошт зазевался, получил увесистый удар древком копья по шее, тотчас подключился к работе. Но ноги не слушаются, заплетаются, от усталости и жары вновь перед глазами темнеет. Окованный стальными полосами жбан с водой не раз выскальзывал из трясущихся от усталости рук, приходилось идти обратно к реке. Венед чертыхается, бросается гадами, бормочет в сторону купца ругательства. Несколько раз для бодрости окунался головой в прохладную воду, но облегчения - на пару минут, не больше.
        Все же Йошту удалось незаметно ускользнуть от строгого глаза воеводы. В неприметном углу от поставленных боками телег устроился, в полудреме грызет былинку, тень шелковым покрывалом окутала рыжеволосого паренька.
        Неподалеку княжьи посыльные от Треполья о чем-то переговариваются с дружинниками, кланяются заморскому купцу, спорят, кивают в сторону города.
        Купец в повозке сидит без движения, глаза сквозь узкие щели кажутся закрытыми, дремлет. На него уставились несколько пар глаз, ждут решения. Наконец он крякнул, махнул рукой, коротко кивнул посыльным, кряхтит, переминается с боку на бок. Раб с готовностью поправляет помятые толстым задом подушки, разминает затекшую спину купца.
        Посыльные радостно гикнули, пришпорили коней, едва не врезались в людской поток у поднимающегося к воротам раскатанного телегами тракта.
        - Вот ведь как. Даже в отдых прибыль не упустит, - сквозь сладкую дрему услышал Йошт.
        - А на то он и купец, чтоб о прибытке заботиться.
        Кнут всадника рассек воздух, плеть звонко щелкнула возле широкой спины рослого детины, тот отскочил в сторону, копыта звонко выбивают дорожную пыль. За всадником неспешно едет воевода, глядит поверх голов. За ним раскачиваясь ползет купеческий фургон, слышны щелчки погонщиков. Крестьяне и ремесленный люд уступает дорогу к воротам, с почтением клонят головы, глаза скользят по материи заморского фургона. На алом полотне застыли птицы без перьев с большими головами, свирепые драконы с длиннющими усами. За купчиной тяжело ползет груженная доверху повозка, поскрипывает, считает ухабы.
        В град Треполь велено никого не пускать. Назначенный вместо воеводы старшина словно огрел огромной грязной палкой меж ушей - из лагеря ни ногой! - завтра на рассвете в путь, воевода обещал всех пересчитать по головам. Кого не досчитается, высечет прилюдно. Воеводу знали как облупленного - слово сдержит.
        Наемники разбрелись кто куда, лица злые, недовольные. Один за одним в долине зажигаются костры, в нос бьет вкусный запах жареного мяса.
        Йошт оторвался от палочки, внимательно рассматривает - свистулька не выходит, - недовольно цокнул, костер с жадностью поглотил деревяшку.
        Венед окинул взором утонувшую в темноте поляну: яркими точками горят костры, волы заботливо накрыты рогожей, громко посапывают, слышится тихое ржание пасущихся у реки коней. Но взгляд как заговоренный косится на стены Треполья, на высокие поверхи боярских теремов. От городских улочек вкусно несет хлебным духом, острый запах дубилен вперемешку с кисловатой гарью кузниц приятно щекочет ноздри.
        Седобородый ветеран долго перемешивает обереги в кожаном мешочке, достает по одному, бросает на землю. Третий раз кряду выпадает одно и то же: сокол, меч, огонь. Ждет впереди сеча страшная…
        - Смык, да брось ты эти деревяшки! Давай лучше кости перекинем, - предложил долговязый. На него зашикали.
        - Я вот и бросаю… Недобрые знаки, недобрые… - задумчиво произнес ветеран, бросил еще раз. Вместо сокола выпала змея. Рядом в ухо цыкнул парень со шрамом во всю щеку. - А что до костей - как бы свои не сложить.
        - Типун тебе, Смык!
        - Чего под руку говоришь? - буркнул недовольно ветеран. - Надо еще разок бросить…
        Все замерли, не дыша следят за рукой ветерана, смотрят вслед брошенным на траву дощечкам, те крутятся, вертятся. Воины шлепают губами, заговаривают на удачу. Но вновь «птица», «меч» и «пламя». Все разочарованно выдохнули, кто-то сплюнул, ругнулся.
        - Ты давеча хотел удаль показать? - обратился парень со шрамом на лице к долговязому, кивнул на обереги. - Как видим, случай представится…
        - Да уж, заговорил на путь-дорогу… Плесни-ка лучше кваску.
        Йошт и сам хмурится, смотрит на палочки. В гадания хоть и не особо верует, но холодок при каждом броске гадальных палочек покусывает низ живота. А может, и вправду впереди сеча? Да ну его, в сердцах махнул рукой Йошт, тоже мне, ведун-кудесник!
        Из-за трепольских ворот послышался протяжный звук дудочки, ей вторят нестройные голоса, хлопки в ладоши, смех.
        Наемники умолкли. По лицам пробежала тень.
        - Веселятся! - буркнул парень с рубцом на щеке. - А мы тут землю задницами полируем!
        - Это купец виноват! - раздраженно гаркнул долговязый. - И воины его - все как один морды степняцкие. А все одно - им дорога открыта в град любой. Потому как гости, мать их, заморские.
        - Да враки это, - сморщил гримасу седобородый. - Дело в другом. Вот, други, только представьте - с полсотни таких, как мы, пустить в город, ясное дело, с дороги кто брагой, кто молодым вином, пивом пенным жажду станут утолят. Э-э-эх! - бросил ветеран в сердцах, махнул рукой. - Такое, браты, начнется…
        - Это ты верно заметил, Смык, - довольно лыбится парень со шрамом. - Весь город с ума сойдет - так гулеванить начнем!
        - Ага, а там и кулак почесать захочется о чью-нибудь хмельную голову. И поводы найдутся враз…
        - И не говори!
        - Никак боятся нас?
        - А чего нас бояться - мы ж не враги какие, свои…
        - Свои… Свои разные бывают! - замечает седобородый ветеран. - У нас в деревне как-то почти все куры пропали, так тоже говорили - свои…
        - Да зачем нам их куры-то, щас бы пива пенного, холодненького глотнуть… - мечтательно, аж зажмурившись, говорит долговязый. - А там и потешиться можно, девиц в граде видимо-невидимо.
        - Ох, раздразнил! Мне уже не терпится шмыгнуть за изгородь, напиться и дивчину какую на сеновал, - захохотал парень со шрамом. - И чтоб обязательно с косами, их хорошо на кулак наматывать…
        Опять воздух содрогается смехом.
        - Я недавно одну приметил: коса до пояса, глаза большие, как золотые монеты ромеев, щеки румяные, как спелые яблоки, и вообще девка самый цвет - кровь с молоком.
        - Эй, хватит дразнить!
        Долговязый заговорщицки подмигнул.
        - А ежели рискнуть? Ночью через стену перемахнуть - плевое дело! - предложил долговязый, а сам косится на ветерана. - Помню, как в прошлый раз стояли мы возле…
        - Это кто там под покровом ночи куда собрался? - обрубил седобородый. - Кто осмелел?!
        Все хихикают. Долговязый и парень со шрамом картинно смотрят в небо, посвистывают, мол, я не я и корова моя с краю.
        - Нишкни! Наказ старшины не слышали? Я вам щас каждому огрею по уху, прочищу - чтоб слышали в следующий раз!
        Все недовольно сморщились, они, конечно, помнят про воеводин наказ.
        - Так что советую заняться чем-нибудь полезным, а в сторону града даже косо не смотреть! Ослушников воеводе самолично на аркане притащу.
        - Ну что ты, Смык, даже в мыслях не было.
        - Ни к чему нам туда.
        - Разве что девок молодых пощупать маненько.
        Наемники развеселились, глаза в отблесках пламени смеются, кто-то бросает колкие шуточки. Слышится хохоток. Седобородый ветеран мотнул головой, рявкнул, но сталь в голосе куда-то улетучилась:
        - Ладно-ладно! Разгалделись! Вы мое слово знаете.
        4
        Тени заметно удлинились. Солнце уже царапает краешком горные пики вдали, разноцветьем переливается снег на вершинах. Вокруг застрекотали сверчки, им вторят жабы из окрестных болот.
        Массивные, оббитые стальными полосами, трепольские ворота с грохотом захлопнулись за рыжеволосым венедом.
        Йошт вжал голову в плечи, нервно сглотнул - впереди истуканами стоят суровые воины. И без доспехов видно - богатыри могучие, мышцы бугрятся, кольчужные кольца едва не лопаются, руки словно мощные дубовые ветви, двумя ладонями не обхватишь.
        Венед неуверенно шагнул вперед. Один из привратников коротко глянул на него, Йошт ощутил твердый как камень, взор на себе, руки похолодели, ноги сделались будто ватными. Воин хмыкнул, равнодушно отвел глаза, взор устремился куда-то вдаль. Карпенец с облегчением выдохнул, ноги шагнули вперед.
        Сзади тяжело бухнуло. Венед обернулся - с десяток мускулистых детин бросили огромный дубовый засов на петли ворот. Охранник-исполин деловито прохаживается вдоль них, толкает кондовое дерево, проверяет железные петли, кивает - такие врата не каждый таран возьмет.
        Йошт ощутил холод в животе, в голову ударило: обратно вернуться-то не выйдет. Карпенец озабоченно вздохнул. В раздумьях сделал шаг, другой. И не приметил, как его мгновенно подхватила суетная жизнь вечернего города и понесла вперед.
        Голова ошалело вертится в разные стороны - высокие деревянные башни, по каждой доске взбираются вверх причудливые узоры, на верхушке блестят островерхие шлемы лучников, под ногами поскрипывает деревянный настил, крестьяне с мешками и ведрами устало топают рядом, под ногами путается весело галдящая ребятня.
        Дальше дорога упирается в городскую площадь. Йошт ахнул: в центре стоит высокий идол Перуна из чистого золота, глаза горят крупными - с куриное яйцо - рубинами, у подножия несколько стрел, обоюдоострая секира. На жертвенном камне жарко полыхает огонь, рядом лежит пара обезглавленных петухов.
        Недалеко слышится веселая мелодия дудки-жалейки, кто-то подпевает звонким голосом, по краям площади несколько крытых повозок, возле них толпятся люди, ребятня проталкивается между телами, их выталкивают обратно, показывают кулак, шикают, а молодняк смеется, кружится, путается между ног.
        Йошт подошел поближе, услышал нарочито игривые голоса - пискливые мышиные голоски вперемешку с медвежьим ревом. Толпа то взрывается смехом, то источает ругань и проклятья.
        - …Урус! Урус! Гадкий урус! Землю вашу захватим, пожжем ваши деревни! Убивать, крушить! - пропищал противный голосок.
        - Прочь, шакалы степные! - прогремел голос из повозки. Люди одобрительно загалдели, кивают, тычут пальцами. - Руки прочь от земли славянской!
        Йошт бесполезно и тщетно пытается протолкнуться, просочиться сквозь людскую стену обступивших актерскую повозку. Венед получил под дых, сплюнул и встал на цыпочки. Поверх голов с трудом различимы миниатюрный деревянный помост, накрытый оранжево-красной материей, зато никто не пихает. По матерчатому полю скачет деревянная фигурка богатыря, меч обнажен, плащ развевается на ветру.
        - …Да узрите вы мощь оружия русского! - громыхает голос богатыря из повозки. - Да поразит вас гнев Перунов!
        От витязя улепетывают раскрашенные в черное фигурки на коротконогих лошаденках, скорее похожих на собак, чем на благородных скакунов. Вдруг послышался непристойный звук - это черные фигурки, улепетывая со всех ног, от страха портят воздух. Толпа взорвалась смехом, Йошт тоже растягивает рот в улыбке.
        Еще чуть-чуть и убегут трусливые степняки, но богатырь догоняет их и разит мечом. Они с воплями падают, барахтаются в дорожной пыли, пищат, жалобно поскуливают, будто собака, которую спровадили пинком подальше от курятника, просят пощады. Витязь медленно подъезжает к ним, держит меч наготове, говорит:
        - Получите свое, степные шакалы! И знайте: кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибель свою найдет!
        Фигурки замерли, начал опускаться сшитый из разных лоскутков материи занавес.
        Народ благодарно хлопает, улюлюкает.
        - Еще! Давай еще!
        Занавес, будто услышал просьбу, пошел вверх, но когда поднялся - в повозке там стоит низенький безусый паренек в цветной, расшитой цветами и деревцами рубахе, подпоясан красным кушаком, кланяется. Невинные мальчишеские голубые глаза рассматривают довольных, хлопающих в ладоши зрителей. Потом занавес вновь опустился и больше не поднимался.
        Довольные зрители неохотно расходятся, только мальчишки все еще вертятся под ногами взрослых, смеются, улюлюкают, изображают богатыря на коне, смешно подражают его голосу.
        Йошт с неохотой идет дальше. Площадь осталась позади, дорога вновь сужается до неширокой улочки. Она ныряет между деревянными постройками, небольших огородов, садиков. Вынырнув из густо расписанного красным и синим очередного боярского терема, дорога опять расширяется и вливается точно река в большое озеро, именуемое торговой площадью. В центре возвышается каменное изваяние Велеса, у подножия пучки трав, колосья пшеницы, горстки овса, корзиночки с изумрудным хмелем.
        По краям округлой площади смирно стоят ремесленные мастерские, крытые лавки торговцев, глаза разбегаются от обилия товара.
        Печные трубы мастерских, пекарен и кузниц дымят. По сторонам застыли стражники, в руках щит и длинное копье с закорючкой на конце - попадется вор, тут же этим багром и сцапают, выволокут из толпы. Суровые глаза скользят по разношерстной толпе, высматривают нерадивых. Люди толкутся возле лавок, прицениваются, спорят.
        - Яблоки наливные, бока румяные!..
        - Не проходи мимо! Подари платок любимой!
        - Эй, народ честной! Покупай каравай золотой!
        У венеда голова идет кругом. Со всех сторон слышно то звонкое постукивание кузнецкого молота, то режущее ухо шварканье плотницких пил, звучные голоса торговцев-зазывал, скрип и скрежет дубильни. В воздухе повисла смесь хлебного духа, свежевыструганного дерева, благоухание диковинных заморских благовоний и масел, горьковатый привкус угля и жженого железа.
        Йошт остановился возле хлебной лавки, глотает слюну, глаза бегают по сладкой сдобе, пахучим булкам. Пекарь веткой отгоняет назойливых мух.
        Рядом бухнуло словно молотом:
        - Сталь булатная! Топоры каленые!
        Возле кузнечной лавки крутится ребятня, громогласно выражает восторг. Венед глазам своим не верит - кроме привычных мечей и кинжалов, дразнят взор замысловато извилистые клинки, тонкие, с самоцветами в рукояти и заморскими письменами на блестящих лезвиях. Рядышком наконечники копий замысловатых форм - ползущие ящерицы, змеи, голова ястреба, оса с выставленным вперед жалом.
        Йошт нехотя оторвался от такого богатства оружейного дела, как вдруг согнулся пополам, сердце ухнуло куда-то в желудок, по спине побежали крупные, размером с воробья, мурашки. Его взгляд споткнулся о стоящую неподалеку повозку синьского купца, рядом возле лотка с тканями застыли его желтолицые воины, узкие щелки глаз окатывают округу.
        Венед нервно сглотнул, вспомнил наказ воеводы и незаметно шмыгнул с площади.
        В нос бьет пьянящий запах жареного мяса, Йошт от удовольствия аж зажмурился, рот наполняется слюной, живот сводит от голода. Йошт огляделся и совсем рядом приметил корчму в два поверха, на входе стоит прочная коновязь, прямо над входом горят два крупных масляных фонаря.
        Йошт быстро юркнул к корчме, высунулся через порог. Внутри рядами стоят дубовые столы и лавки, на них устроились купцы, что-то тихо обсуждают, чумазые ремесленники торопливо лопают щи из глиняных горшков, воины громко стукаются чарками, размахивают во все стороны чубы, смеются, довольно чавкают.
        Между столами снуют безусые отроки в белых фартуках, в руках чарки пахучей медовухи, бутыли ароматного вина, горшки с кашей на медных подносах. В дальнем углу рядом со стойкой корчмаря на открытом огне жарится тушка кабанчика, капли жира срываются на уголья, те грозно шипят, бросаются струйками пара, воздух в корчме наполнен разными запахами, но этот перебивает все и ползет на улицу, лучше всякого зазывалы завлекает под своды корчмы новых клиентов. Йошт облизнулся.
        Вдруг Йошт взглядом напоролся на высокого воина в дорогой кольчуге, в центре блестит железное солнце. Шлема нет, тускловатый свет падает на покрытую испариной бритую голову, белокурый чуб лисьим хвостом ниспадает на плечо.
        Взгляды их встретились. Несколько мгновений они смотрят друг другу в глаза. Внутри венеда жутко похолодело, губы сжались, стали белыми, глаза страшно вытаращил. Один из их старших дружинников тоже узнал рыжеволосого карпенца, глаза - в недоверчивом прищуре. Он поднялся со скамьи и медленной походкой направляется к выходу, сапоги звонко чеканят по дощатому полу.
        Йошт стрелой вылетел из корчмы, устремился вниз по улице, обернулся. Дружинник медленно идет за ним, след вслед. Венед, бросаясь проклятиями, бестолково озирается по сторонам. На его спасение рядом возле колодца толчется народ, громыхает ведрами. Йошт шмыгнул в пеструю группу людей, едва не столкнулся лбом с каким-то хмурым детиной, тот грозит кулаком, больше походившим на бочку. Дернулся в другую сторону, случайно подтолкнул какого-то седоволосого старика в выцветшей рубахе, но вовремя ухватил его за шиворот, не дал упасть. Мужик состроил недовольную гримасу, отчего его изборожденное морщинами лицо превратилось в сморщенную грушу, брошенную на жаркие уголья, зло сверкает глазами. Йошт неуверенно улыбнулся, будто извиняясь, и тут же исчез в толпе.
        Венед обернулся, дружинник застыл посреди дороги, руки в бока, жадно вглядывается в стороны.
        Йошт облегченно вздыхает, но тут же дрожь ударила волной - дружинник приметил венеда и, ускорив шаг, направляется к нему. Венед воротит голову по сторонам, по лбу скользит соленая струйка. В голове молотом бьет строгий голос воеводы.
        Йошту опять повезло - недалеко ползет вниз по дороге крытый фургон кукольника - того самого, с площади. Йошт со всего маху влетает внутрь фургона, под ногой что-то с треском лопнуло. Венед вжал голову в плечи, старается не дышать, всматривается в темноту. Вроде никого.
        - Ну погоди, сволота!.. - услышал Йошт гневный вскрик. - На глаза попадешься - пожалеешь, что родился!
        Дорога пошла вниз, колеса скрипят, легонько подпрыгивают на камешках.
        Рыжеволосый венед прильнул к грубой материи фургонного навеса, осторожно отодвигает край, сквозь крохотную щель глаза жадно вонзаются вдаль. Точно - никого.
        - Уф! Пронесло… - облегченно выдохнул беглец, пальцы размазывают по лбу капельки пота.
        Вдруг из переулка выныривают два высоченных стража, с усилием за шкирку тащат двоих - один длинный и худой как жердь, другой с большим уродливым рубцом во всю щеку.
        Долговязый упирается ногами, его волокут за шкирку, орет похабщину и огрызается, тут же получает пинок. Паренек со шрамом не сопротивляется, идет смирно, угрюмо смотрит под ноги.
        - Попались, голубчики! Вот потеха-то на сон грядущий будет. - С издевкой хихикнул про себя Йошт.
        Он довольно цокнул, представляет как этих двоих поднимут вверх голыми задницами и на смех другим будут сечь наотмашь, те будут корчить рожи от боли и стыда. Но потом осекся:
        - А мне с утреца… Дернул бес залезть в эти Три поля!
        И с головой зарылся в пахнущем мышами и краской тряпье.
        5
        Острая боль ножом вонзилась в затылок - повозка споткнулась о камень. Венед, прогоняя остатки дремоты, осторожно щупает быстро набухающую шишку, кривит губы.
        Фургон наклоняется вбок, поворачивает. Молодой воин из Карпени отодвинул краешек навеса, выглядывает наружу, дорога узкой колеей уползает вниз, петляет между берез, плетеных заборов, обходит стороной огороды и цветники.
        Йошт в один прыжок очутился на пыльной тверди, оглядывается по сторонам. Вокруг невысокие деревянные срубы вперемешку с глинобитными избами, соломенные крыши горят оранжевым пламенем в свете заходящего солнца. За постройками тянутся огороды, яркими пятнами вспыхивают садики цветами, в глазах рябит от разноцветья. Пахнет скошенной травой и конским навозом.
        На улочке пустынно, несколько полусогнутых фигур чернеют в овинах, подкидывают пуки сена коровам, другие закрывают на ночь курятники, третьи гремят ведрами, таскают воду в дом. До уха доносится повизгивание поросенка, ленивый лай одинокой собаки.
        Уже темно - хоть глаз коли, а Йошт в нерешительности переминается с ноги на ногу. Обратной дорогой идти боязно, обязательно сцапают не свои, так городские, никому не понравится шастающий в ночи чужак.
        Венед быстрым шагом топает по разбитой телегами тропе, она сползает вниз, исчезает в темнеющей рощице. Рыжеволосый карпенец силится вспомнить, с какой стороны городского холма бьет тот самый родник, что ведет прямо к купеческому лагерю.
        Березовые стволы вперемешку с молодым дубняком молчаливо провожают венеда, с каждым шагом он ощущает вопросительные взгляды на затылке, не деревьев ли? Йошт часто оборачивается, но позади лишь утопающие во мраке безмолвные стволы да кустарник.
        Тропа под ногами так и норовит убежать куда-то в сторону - то исчезает, то вновь неожиданно выпрыгивает из кустов орешника. Воздух в роще как будто загустел - хоть руками разгоняй! - однако в груди приятно щекочет, словно глотаешь морозный дух.
        Тишина вокруг пугает, даже трава под ногами не шуршит.
        Йошта клонит в сон, отяжелевшие ноги едва слушаются, будто к ним приковали пудовую гирю, цепляют корневища.
        Венед трясет головой, пару раз звонко щелкнула пощечина, на мгновение в голове прояснялось, но потом вновь сонливость накатила мощной волной. Йошт с трудом сделал пару шагов и без сил рухнул в траву, земля показалась мягкой, как пуховая перина.
        Перед глазами колыхнулся воздух, пошел кругами, как от брошенного в воду булыжника. Дымка перед глазами вновь дернулась, и теперь Йошт с удивлением видит родную избу, на крылечке старший брат чинит орало, рядом крутятся малолетние сестры, разлетаются во все стороны длиннющие косы. Из окошка плывет сытный дух, матушка печет пироги с клюквой.
        Картинка содрогнулась, почернела, стала сворачиваться, будто кусок бересты от сильного жара. Вспыхнула бескрайняя степь, к небу столбом поднимается пыль от тысяч конских копыт, крики, гиканье, протяжно заревела походная труба.
        Ей вторит еще одна, потом еще и еще… Внезапно перед глазами всплыло добродушное мужское лицо. Отец? Йошт глядит на кивающее лицо, оно сдержанно улыбнулось, подмигивает.
        Впереди шагают ровным строем воины. Бесконечной колонной тянутся вперед, туда, где кружатся в дикой пляске кони, ослепительно ярко взрываются всполохи огня, к небу тугими жгутами поднимается жирный дым.
        Йошт сбросил оцепенение и бросился в толпу. Распихивает впереди идущих солдат, те молчат, даже не смотрят в его сторону, лица пугающе спокойные. Они лишь двигаются вперед, в руках копья, густо покрытые выщербинами и сколами мечи, боевые топоры. Йошт кричит, срывает глотку, зовет отца, но тот как сквозь землю провалился. Он в бессилии дергает кого-то за рукав, но тот лишь невидящим взором смотрит вперед. Воздух пошел рябью, почернел.
        Йошт открыл глаза, резко хватанул воздуха. Сердце очумело бьется о ребра, холодная струйка скользит по виску. Перед глазами все еще стоит улыбающееся отцовское лицо и этот строй солдат, упрямо шагающий вперед, в темноту, иногда вспыхивающую ослепительными вспышками.
        «Неужто отец попал в пекельное царство?» - как вихрь пронеслось в голове венеда. И теперь Чернобог огромной палкой вращает по кругу, выжигает его кости, мучает, отбирает самое лучшее, что осталось у папаши.
        Во рту пересохло. Йошт облизнул сухие губы, приподнялся на локтях, глаза пробежались по поляне.
        Тихо. Йошт глубоко вздохнул, ночная свежесть бодрит. Он смотрит на черное небо, рисует замысловатые фигурки от звезды к звезде. Голова вновь приятно отяжелела, глаза сомкнулись.
        Венед брезгливо поморщился - что-то мокрое и теплое слюнявит щеку. Йошт, не открывая глаз, недовольно отмахнулся, что-то взвизгнуло, но вскоре щеку Йошта опять упорно мусолят. Он выругался, подскочил, кулаки наготове.
        Глаза привыкают к темноте, перед ним стоит огромный лохматый пес, язык лопатой, часто дышит. На морде, похожей на медвежью, ликующе горят черные пуговки глаз, псина радостно поскуливает, машет из стороны в сторону обрубком хвоста.
        - Ого! Ты чей такой? Я таких раньше не видел, - произнес Йошт, кулаки сами собой разжались, губы растянулись в улыбке.
        Пес взвизгнул и прыгнул на венеда, повалил на траву. Йошт опешил от такой прыти исполинского зверя, испуганно выставляет руки вперед, пытается оттолкнуть обезумевшее животное. Венед пытается кричать, звать на помощь, но от страха язык онемел. Паренек уже чувствует, как мощные челюсти с клацаньем смыкаются на его шее…
        Йошт зажмурил глаза, подавился, стал отплевываться. Чудовище старательно вылизывает лицо, радостно визжит, язык-лопата шлепает по лбу, щекам, глазам.
        Венед наконец вырвался из объятий дурной собаки, отползает в сторонку, морщится, с отвращением смахивает с лица густую собачью слюну. Пес приблизился, тихонько поскуливает, тычется мордой Йошту в грудь, глазки жалостливо смотрят на него, как будто просят: «Погладь! Почеши за ушком!»
        Йошт робко поглаживает псину, кисть утопает в шелковистой шерсти, от собаки пахнет чем-то домашним, теплым.
        - Заблудился, наверное…
        - Это мой! - рядом раздался бархатистый голос. Йошт вздрогнул. Из-за спины огромной псины вышел низкорослый старичок. - Убег, проказник. Резвиться любит, зверье по кустам гоняет. Хорош?
        - Ты кто? - спрашивает Йошт, глаза, пообвыкнув к темноте, с живым интересом разглядывают старичка с головы до пят. Низенький, Йошту едва по пояс, аккуратная белая борода, на голове блестит лысина, на макушке - будто островок - клок седых волос, свисает до плеч.
        - Старик, разве не видно, - приветливо отвечает он. - А это мой дом.
        - Отшельник, что ль?
        - Скорее странствующий затворник. Живу среди деревьев и кустов, к людям выхожу редко. Они ко мне сами приходят. - Старик-затворник пронзительно посмотрел венеду в глаза. - Ишь ты, новое лицо! Я тебя здесь никогда не видел, - услышал Йошт мягкий басистый голос, избегая буравящего взгляда старика.
        - Я… издалека. Из Карпени, Йоштом зовут.
        - Йошт, значится… Карпень… Хех, страна кипучих ручьев, высоких гор и непролазных чащ… Доводилось бывать, - задумчиво кивает седой странник, потом опомнился, добавляет: - Ну что ж, милости прошу, гостем будешь.
        Старец тяжело опустился на траву, кряхтит, зад приминает траву, не может нащупать место поудобнее. Йошт устроился рядом, взгляд продолжает рассматривать фигуру старца.
        - Старость… - виновато разводит руками лесной житель.
        - Какой же вы старый? Вон мышцы какие, воеводы позавидуют.
        Венед не льстит - простая льняная рубаха едва по швам не расходится от упругих мускулов, разлохмаченные кисточки свисают с широкого желтого пояса, рядом пристроилась чаша в виде турьего рога. Старик сильно напоминает богатыря, только миниатюрного.
        - Перестань! - он отмахнулся. - Мне лет ого-го!
        - Гм, это сколько?
        - Треполь - мой ровесник.
        - Такой молодой? А я думал, ему больше…
        - Ему тысячи лет.
        - Ого! Разве столько живут?
        - Некоторые и побольше моего. Я на покой пока не собираюсь, а сколько лет впереди - мне неведомо… Это от людей зависит.
        - Как это?
        - Понимаешь, раньше ко мне часто хаживали и волхвы, и князья, и простой люд. - Неуверенно отвечает старец, смотрит куда-то под ноги. - Но сейчас больше травников встречаю. Наверное, и они скоро перестанут ко мне заглядывать - град бойко торгует, богатеет, ни к чему становится святая роща, а она без людей умрет. Тогда загибну и я…
        Старец задумчиво смотрит ввысь, поглаживает бороду. Потом резко повернулся к Йошту.
        - Что-то я щебечу, аки соловей, совсем позабыл, что гостя накормить - первейшее дело! - Старик игриво подмигнул. - Отведаешь чего?
        Йошт вдруг вспомнил, что страшно хочет есть, живот свело до рези в боку.
        - Не откажусь…
        Старец долго роется в кармане штанов, тяжело посапывает, наконец что-то достает. Йошт с удивлением разглядывает в протянутой ладони крохотный берестяной кулек. Йошт осторожно принял из рук старика малютку, но тут же выронил - кулек оказался немыслимо тяжелым. Он упал, чвыркнул, содрогнулся и стал раскрываться, будто половозрелый цветок.
        Венед вскинул брови, оторопело рассматривает, как берестяная кроха разрастается до размера огромной скатерти, а на ней уже готовые кушанья. От яств разбегаются глаза: глубокие миски гречневой каши с мясом, запеченные рыбины, заливной язык, горка сладкой репы в масле, корзинки с овощами и фруктами, грибы в сметане. И много пустых тарелок.
        - Перестарался малость… - задумчиво произносит старик, потом оживился, щелкнул пальцем: - Исправим!
        Он хлопнул в ладоши и со скатерки исчезли лишние миски, чаши, зато выросли глиняные кувшины, внутри играет белый напиток.
        - Это сурья, она вкусная. - Старик отпил глоток, довольно крякнул: - Уф! Бодрит!
        Йошт подхватил кувшин, нюхает, жадно приложился. Кисло-сладкое питье щемящей волной прокатилось по телу. Венед оторвался от сосуда, зажмурился от удовольствия, отпил еще.
        - Эй, много-то не пей на пустое брюхо! Быстро захмелеешь.
        Йошт отставил кувшин в сторону. В нос ударил мясной дух, сладковатый аромат гречихи, во рту скопилась слюна, едва не капает на землю, живот негодующе рычит.
        - Угощайся. - Старик приглашающе протягивает руку к самобраному столу.
        Но венед почему-то сидит, старик ловит вопросительные взгляды.
        - Чего-то не хватает? - спросил старец, рассеянно хлопает густыми ресницами. - Ах да! Кто ж в темноте вкушает!
        Он быстро достал из другого кармашка ивовую палочку, подмигнул, бросил на траву. На палочке вспыхнули, забегали крохотные огоньки, они растут, сливаются в единое пламя, Йошт зажмурился от яркого света, отстраняется.
        - Жарковато… Так и рощу спалить недолго! - Старец протягивает ладонь к огню, горячие языки касаются кожи, содрогаются, пламя пошло на убыль, превратилось в небольшой костер. - Ну вот. Другое дело!
        Он улыбнулся, посмотрел на Йошта, но венед по-прежнему сидит, смотрит грустными глазами.
        - Не то?
        Старик непонимающе чешет затылок, шлепает губами, внезапно хлопнул себя по лбу, вновь щелкнули пальцы. На скатерти тут же появилась целая гора всевозможных ложек - медные, деревянные, серебряные. Брови венеда невольно поползли вверх - у всех ручки плавно переходят в лебедей, жаворонков, голубей и еще каких-то совсем причудливых птиц.
        - Я ж забыл, что теперь ими орудуют. А раньше как-то руками обходились…
        Йошт поначалу ест робко, отщипывает кусочки от теплого хлеба, потом подхватил миску с кашей, деревянную ложку и стал сгребать с краев наваристую с мясом гречиху, миска горячая, каша обжигает рот, Йошт вкусно жует. Старик довольно смотрит на карпенского паренька, кивает.
        Совсем рядом громко треснула ветка, зашелестели кусты, округу огласил протяжный вой невиданного зверя, хрюканье и чавканье. Лохматый пес зарычал.
        Йошт таращит глаза в темноту, с раскрытого рта валится каша. Из примыкающих к полянке берез и молодого дубняка вспыхнули разноцветные глаза, немигающим взором следят за Йоштом.
        - Опять расшалились, - недовольно произнес старец, помогает гостю откашляться. Сдвинул брови, крикнул сердито: - Кыш отсюда! Гостя спугнете! Вон, уже трясется как осиновый лист на ветру.
        Глаза один за одним стали гаснуть, хрюканье и чавканье прекратились.
        Йошт перевел дух, с интересом рассматривает старичка. Лицо у него веселое, светится задором как у ребенка.
        - А вас как кличут?
        - Разве не сказал? - удивился старик, скребет лысину. - Старею, старею… Люди меня Кродо зовут. Эй, ты чего рот раззявил? Смотри, муху проглотишь. Богов, что ль, никогда не видел?
        Венед с трудом протолкнул кусок в горло.
        - Не-а…
        - Ну дела!.. Раньше мы вообще среди людей ходили, иные настолько часто, что потом смотрят на ребятню и удивляются: «Что-то больно на меня похож». Помню одного такого - здоровенный детина, сызмальства бродил по лесам, бил зверя разного, первый в округе охотник! Но потом все больше к людям, к людям. Эх! - махнул рукой Кродо, лоб рассекли морщины. Добавляет немного грустно: - Радегастом кличут. Может, слышал?
        - Раде…гаст? Охотник? - шепотом переспросил Йошт, глаза вытаращил. - Так ему же разбойники поклоняются! В наших краях его чтят. А я и не знал, что он… сын божий.
        - Угу, - кивает бог. - Самый любимый, младшенький…
        Венед опять закашлялся, репа не в то горло угодила.
        - Силы недюжинной, Бера, то есть медведя, как кутенка, одной левой! - продолжает мечтательно Кродо, услужливо хлопает Йошта по спине. - Ему бы дружины водить царские, а он все по лесам да морям - водит за собой рвань всякую, разбоем промышляет. Дурень!
        Старец тяжело вздыхает, смотрит на Йошта.
        - Постой, никак и ты в разбойнички подался?
        Йошт отрицательно покачал головой, никак не может отдышаться.
        - Эт хорошо. Отбирать чужое - последнее дело. А чего у тебя сапоги военные, ратник, что ли? Хотя худоват для воя…
        - Я с купцом.
        - Это тот самый, что внизу лагерем встал? Тогда понятно, охранничек, значит. Ну и времечко - мельчает дружина, ох, мельчает… Тьфу!
        Венед смутился, отложил в сторону надкусанное яблоко.
        - Да ты не обращай на меня внимания. Это так, старческое. Ты ешь-ешь!
        Вдруг в кустах опять зашелестело, гукнуло.
        - Вот негодники. Скучно им! - весело оправдывается Кродо.
        Но Йошту спрашивать «кому?» что-то не захотелось. И так спина и руки пошли гусиной кожей.
        Старик и без вопроса перечисляет, кивает в беспокойную темноту.
        - Это духи леса, лешие там всякие, окоемы, прокуды, лизуны… Мгновение!
        Старец вновь что-то ищет в бездонных карманах.
        - Куда же я ее? Ага! Вот она…
        Кродо протягивает руку венеду, на ладони деревянная дудочка. - Это жалейка. Я им сыграю - они и утихнут.
        Воздух содрогнулся, пошел волнами. Чарующая мелодия бьет фонтаном, струится, будто прохладный ручей в выжженной солнцем степи. Звуки на мгновение зависают в воздухе, потом сбиваются вместе, ярым вихрем проносятся по опушке, заставляют дышать чаще, а сердце биться сильнее.
        Йошт с интересом рассматривает жалейку, маленькие пальчики старичка проворно бегают по дырочкам. Человек так не сможет, старик не врет, точно - бог!
        Поначалу робко, потом с каждым шагом смелее на полянку вышли три девушки, подходят к костру. Языки пламени пляшут на голых телах, у всех золотистые волосы безудержным водопадом ниспадают до дразнящих формами бедер.
        Молодки звонко смеются, кружатся в танце. Йошт раскрыл рот от удивления.
        - Кто… кто это, дядя Кродо? - Венед дергает за рукав старца, трясущейся от страха рукой указывает на танцующих возле костра девушек.
        Жалейка умолкла.
        - Ночницы, - спокойно поясняет старец, с любопытством рассматривает молодух. Те игриво хихикают, кружатся, ослепительные локоны взлетают высоко вверх, оставляя тело неприкрытым. - Вот проказницы!
        - Но… ночницы? - Йошт нервно сглотнул, от лица отхлынула кровь. - Но они же…
        - Неужели страшные? - опередил вопрос Кродо, косится на рыжеволосого карпенца, у того губы от страха белее мела, а сам трясется мелкой дрожью. - Вон они какие - лепота! А ты боишься.
        - Их… их все… все боятся, - с трудом выдавил Йошт, от ужаса зуб на зуб не попадает. - Обереги супротив них делают, заговоры творят…
        Старик звонко рассмеялся.
        - А чего их бояться? Они - создания мирные, ну почти мирные… Про них много чего рассказывают, в основном вымысел - зла понапрасну не творят. Главное - сильно не злить, в гневе ох как страшны!..
        - А что они делают здесь?
        - Как что? Разве не видишь - танцуют. Молодая луна - их время, они всегда под ней танцуют, выходят кто из леса, кто из речки или озера. Веселятся.
        Существа тихонько перешептываются, посмеиваются, хороводят вокруг костра. Кродо улыбается, кивает в ритм танца.
        - А вы давно… умеете? - робко спрашивает Йошт, ночницы почему-то вскрикнули, загудели.
        - Умеете? Что именно? - не понял вопроса бог. Йошт кивнул в сторону жалейки. - Ах вот ты про что! Уже и не помню… может быть и давно?..
        - А учиться долго?
        - Хочешь играть? Лепо, лепо… Это не трудно.
        - А вы покажите как? - с надеждой спросил Йошт, но тут же осекся - молодухи перестали кружиться, шипят по-змеиному, лица почернели, глаза злобные, сверлят венеда.
        - Чего это они, - бормочет он испуганно, отодвигается подальше, жмется к богу.
        - Дурят! - отмахнулся Кродо. - Ты ко мне на «вы», а им чудится.
        Йошт недоуменно смотрит на него.
        - «Вы» это как Вый, - продолжает бог, вновь послышалось шипение, клацнули зубы, Кродо вскрикнул. - Ну-ка цыц!
        - Это который… из пекельного царства?
        - Он самый. Он же Вий, а им мерещится, что ты к нему обращаешься, призываешь, что вообще-то недалеко от истины… Лучше на «ты», Йошт. С богами старайся и всегда только на «ты», иначе не поймут.
        - А как же… уважение?
        - При чем тут?
        - Когда на в… - Йошт недоговорил, боязливо косится на ночниц, те - будто мысли читают - замерли. - Ну когда так говоришь, вроде обращаешься с уважением.
        - Чепуха! - отмахнулся Кродо. - Выкают обычно врагу, и то самому непримиримому, когда точно знаешь - не будет мира меж вами. Один молодчик говорил: «Хочу на Вы идти!» Все понятно, иду, значится, ворога крушить. - Бог вдруг задумался, играет бровями. - И где я такое слышал? Аааа! Слова-то эти еще не говорили. Точно! Ну, значит, скажут еще…
        - Простите… Прости, я ненарочно.
        - Да ладно! Чего по незнанию не творим.
        Бог хмыкнул, загадочно улыбнулся. Взял дудочку, приложил к губам, и вновь течет сладкая уху мелодия.
        Перед взором раскинулось песчаное море, крупинки, как самоцветы, блестят на свету, переливаются разными огнями. Всюду песок, по нему бредут навстречу раскаленному солнцу чудо-животные - горбатые лошади, на них гордо восседают люди, лица обмотаны тряпками, лишь глаза хищно блестят, в руках копья, кривые мечи. А вдали, у самого виднокрая, сквозь раскаленный воздух проступает высоченный терем из камня, огороженный высокой каменной стеной, люди ходят наверху.
        - Заморские страны видел? - Кродо весело теребит венеда за плечо. Видение растворяется как мираж. - Горы из песка, горбатых лошадей…
        - Я думал это преисподняя, - пожимает плечами венед. - Кругом же один песок! А такие и вправду существуют?
        - Горбатые лошади аль мир песчаный?
        - Страны заморские, где один песок.
        - Конечно! На моих глазах варганились. Кони-горбуны - моих рук дело! - Кродо чуть помолчал, потом добавляет: - В таких рощах, как эта, все видения правда, а сны вещие.
        - А все, что здесь вижу, - тоже настоящее?
        - А то как же! И еда, и песик мой, и роща, и ночницы… Правда нас все реже можно увидеть.
        - Почему?
        - А знаешь, чего даже всемогущие и грозные боги боле всего боятся? - вопросом на вопрос ответил бог.
        Йошт отрицательно мотает головой.
        - Забвения! - Кродо поднял пальчик к звездному небу. - Чем меньше люди про нас помнят, тем сложнее в ваш мир нам прийти. Чую, пройдет время - и сгинем насовсем.
        Карпенский юнец удивленно хлопает ресницами, на лице бога вселенская печаль, на щеке блеснул крохотный алмазик. Но через мгновение его глаза вновь заискрились жизнерадостностью.
        - А давай я тебе еще сыграю, - подмигнул бог молодому гостю, голос все еще немного дрожит. - Кручину и хандру оставим тьме!
        Йошт улыбнулся через силу. Мягко вздохнула жалейка. Мелодичный ручей заструился по священной роще.
        Вскоре Йошт почувствовал, как приятно накатывает дремота, глаза наливаются свинцом, слипаются. Он широко зевнул и, несильно сопротивляясь приятному ощущению дремоты, откинулся на шелковистую траву, рот растянулся в сладкой улыбке.
        Почему-то вспомнились слова Кродо: боги, как и люди, пуще всего страшатся забвения.
        6
        Йошт открыл глаза, в отяжелевшей голове свист, в висках орудуют сотни молоточков. Венед со страдальческой гримасой осматривается, вокруг, сразу за кустами виднеется дорога, по ней спешат люди. Неужели старик донес, странно, такой маленький и не надорвался. Хотя он же - бог!
        В кусты, где сидит Йошт, забрел грязный пес, шерсть свисает сосульками, зарычал, для пущей угрозы обнажил острые клыки. Венед мгновенно вскочил на ноги, схватил валяющуюся рядышком толстую ветку, стал размахивать. Пес прыгнул вперед, Йошт рассек воздух, палка в руках содрогнулась, ударившись с силой о землю.
        - Пшел прочь! - зло крикнул Йошт.
        Пес всхрапнул, немного отступил, но потом вновь кинулся на Йошта. Венед опять размахнулся палкой, целится в морду. Пес взвизгнул, перекувырнулся, жалобно взвыл и кинулся прочь, в стороны брызнула прелая листва.
        Йошт вздохнул, покачал головой. Присел, ощупывая ногу. Клыки не достали, правда, пострадали портки: выдран приличный кусок, виднеется бледная кожа.
        - Вот зараза! - зло бросил он. - Всю штанину располосовал, гад!
        Венед жадно оглядывает трепольскую площадь. Бурлящий вчера рынок пуст, лишь пара торговцев неторопливо раскладывает товар, отроки, сгибаясь под тяжестью тюков, разгружают повозки. Но самое страшное - ни повозки синьского купца, ни его чудаковатых воинов поблизости нет.
        «Опоздал! - обреченно подумал Йошт. - Может, кто из дружины здесь… Ладно уж, пусть секут!»
        Рыжеволосый карпенец врывается в корчму, едва не сшиб остриженного под горшок отрока с подносом, походя перевернул лавку. Но и там ни души, лишь корчмарь заботливо протирает стойку перед собой, весело посвистывает.
        Йошт, чертыхаясь, выскочил на застланную досками улицу, со всех ног бросился к воротам и тут же налетел на зазевавшегося прохожего. Мужичонка упал, корзинка вырвалась из рук, из нее порхнула курица, закудахтала, перья полетели в разные стороны.
        - Эй, не шали! - крикнул в спину Йошту мужичонка, грозя кулаком.
        Йошт выбежал из ворот, лицо приятно обдает свежестью, дышит неровно, вглядывается вдаль. С каждым ударом сердца на душе становилось все гаже и гаже - купеческого каравана нет! Стон разочарования вырвался из его уст, искоса бросил взор на привратников. Те и бровью не повели, стоят истуканами, наверное, и впрямь из камня вытесаны.
        Венед подскочил к одному из стоящих поблизости стражников.
        - Вы… это… прошу прощения, но вы… не видели… караван купецкий не видели? - захлебывающимся голосом выпалил Йошт одному из воинов, что застыли у ворот. Тот коротко взглянул на него равнодушным взглядом и продолжил смотреть куда-то вдаль.
        - Не видели караван… торговый такой, там еще жирный купчина сидел, рожа - во, - венед картинно раздул щеки, - точно переспелая тыква.
        Стражник не повел и ухом, Йошт не унимается:
        - Ну караван, лошади, повозки и это… много воинов… десятка три, наверное.
        Воин не смотрит на него, стоит и по-прежнему молчит как в рот воды набрал, лишь рифленые желваки играют на скулах. Йошт от обиды аж притопывает, глаза блестят то ли от солнца, а может, от другого.
        - Да не ответит он тебе, - бросил рокочущим, будто медведь, голосом второй воин. - Немой он. А караван твой ушел еще до восхода солнца. Мы как раз сменялись, когда услышали рожок.
        Йошт от слез в глазах ничего не видит перед собой, отчаяние железной пятерней сдавливает горло - не вздохнуть. Он развернулся и побрел вниз, туда, где широкий тракт убегает вперед. Внизу теснятся на холмиках домишки крестьян, на земельных участках копошатся полусогнутые фигуры, руки привычно дергают сорную траву, льют воду из деревянных кадушек, орудуют мотыжками.
        - А я тебя видел вчера, запомнил, когда ты мимо шмыгнул, - бросил в спину удаляющемуся Йошту охранник. - Надо было тебя тогда взашей гнать - наверное, спас бы… Но, впрочем… Если так уж неймется - сможешь догнать. Иди прямо по тракту, а лучше беги что есть мочи - твой купчина вчера неплохую торговлишку сделал, идет налегке.
        Йошт было приободрился - чего-чего, а бегать сломя голову он умеет. Но вскоре ледяным клинком ужалило разочарование - куда бежать?..
        Всклокоченная рыжеволосая голова бессильно упала на грудь, ноги сами собой плетутся к месту вчерашней стоянки, дорожная пыль назойливо щекочет нос. Вчерашнее пристанище видно издалека, от костров поднимается еще сизый дымок, чуть поодаль от натоптанного воинскими сапогами дерна поили скотину - лужи еще не успели высохнуть. Йошт остановился, глаза обреченно глядят вдаль убегающему тракту. «Уж лучше б высекли, - с горечью подумал венед. - А так сгину в неизвестном краю…»
        Почему-то вспомнилась мать, пекущая сладкие пироги с брусникой, старший брат, сестры. Защипало в носу, на глаза накатывают слезы.
        Йошт с негодованием приминает ногой встающие перед ним кусты. Кованные железом врата богатого Треполя остались далеко за спиной. Тропа давно превратилась в звериную тропинку, а теперь и вовсе теряется. Куда забрел? Надо было не сворачивать с тракта, зло подумал Йошт, с силой пнул попавший под ногу мухомор - гриб брызнул бледным крошевом в разные стороны, вверх взметнулись зеленые мухи.
        - Пощааадиии!..
        Вопль, полный отчаяния, заставил мгновенно пригнуться рыжеволосого венеда. Рев нарастал, ему вторит детский вой вперемешку с гортанными злыми выкриками, звонко щелкает плеть.
        - Пощади сынооочка, свееетлый князь!
        Йошт сделал с десяток шагов в сторону захлебывающегося крика и рева, стараясь не шуметь, отодвинул в стороны кустарник. Ахнул.
        На крохотной полянке стоит на коленях молодая женщина, руки скрещены на груди в мольбе. Рядом всадник на короткой лошади с наслаждением хлещет плетью катающийся в траве живой комок. Плеть со свистом рассекает воздух, обрушивается на спину молодого паренька, свинцовые комочки на концах плети разрывают в лохмотья холщовую рубаху вместе с кожей.
        - Как ты смел встать на пути наследника великого хана!
        Комок барахтается на земле, труха, мелкие сучья и прошлогодняя листва облепили с ног до головы паренька. Тот после каждого удара плетью взвизгивает.
        - Меня, светлый князь, меня лучше бееей! - взревела женщина, она бросилась под копыта коротконогой лошаденке, та заржала, встала на дыбы. Руки молодухи с силой разорвали платье на груди до самого пояса, выскользнула высокая грудь. - Хочешь, бесстрашный воин степи, насилуй меня! Я не буду сопротивляться! Только сыночка не трооонь!..
        Рука с плетью застыла в воздухе, гунны, стоящие поодаль, довольно смотрят на полную грудь белой женщины, заговорщицки переглядываются. Один из них медленно подъехал к ней, спешился. Твердой походкой подошел к рыдающей бабе, ухватил за грудь, рука с силой сжала мягкую плоть, женщина вскрикнула. Другая рука степняка начала развязывать портки, рот ощерил, обнажив острые кривые зубы.
        Перед его лицом щелкнула плеть, гунн вздрогнул и попятился.
        - Назад! - прогремел крепко сбитый степняк в остроконечном шлеме. Кольчужная рубашка свисает почти до колен, талию перехватывает пояс с большими железными нашивками, борода с прядями седых волос ниспадает на грудь. - Это добыча сына великого хана!
        - Но советник Емшан, я ведь первый ее поймал… - с дрожью в голосе промычал гунн, придерживая спадающие штаны.
        Плеть вновь зловеще щелкнула, гунн вскрикнул, прижимая ладонь к щеке, из-под пальцев засочилась кровь.
        - Да как ты смеешь, шакал?!
        Гунн в остроконечном шлеме бросил плеть, обнажил клинок, конь шагнул к воющему от боли гунну, тот попятился, нога зацепилась за корягу, он тут же рухнул, послышался сухой треск, степняк еще больше взвыл, рука нащупала свисающий клок от штанины. Советник Емшан нависает над ним черной тенью, рука занесла для смертельного удара клинок, солнечный луч самоцветами пробежал по холодной стали искусных мастеров далекого Востока.
        - Стой, Емшан! - Гунн в кольчужной рубашке и остроконечном шлеме вздрогнул, кривой меч замер, лезвие хищно подрагивает, степняк медленно повернул лицо на оклик, побелевшие губы сжаты, крылья носа раздуваются. Перед ним на коротконогой лошади восседает младший сын хана, молодое, еще по-мужски не окрепшее тело закрывает кожаный доспех с нашитыми начищенными до блеска стальными бляхами, из-под рукавов свисают пряди мелких колец, голову венчает шлем-котелок - с такого обрушенное сверху лезвие неминуемо соскользнет, шею до самой спины скрывает плетение крупных колец из черного железа.
        Остроконечный сапог сына хана легонько сжал лошадиный бок, та шагнула в сторону дрожащего в примятых кустах живого комочка. Желтоватое лицо степняка растянуто в ухмылке, вздернутый нос с шумом вбирает воздух, щелки-глаза светятся животным вожделением.
        Гунн с размаху вонзил носок сапога в бок паренька, комок взвизгнул, сжался еще сильнее.
        - Пусть он убьет ее! - заорал сын хана. Лицо перекошено от гнева, глаза страшно выкачены. Степняк вдруг запрыгал в седле, страшно заверещал, слюни брызгают в разные стороны. - Убьет, убьет, пусть убьееет!
        Стоящие рядом гунны довольно зацокали, кивают. Емшан опустил меч, покорно склонил голову:
        - Твоя воля, великий хан!
        Всхлипывающую женщину повалили на землю, для пущей покорности плетью крест-накрест разорвали спину. Она протяжно взвыла, кожа с треском лопнула, кровь запузырилась, рванулась крохотными потоками из раны.
        Рыдающего паренька бросили на женщину. Тот скатился на бок, обнял мать, уткнулся лицом в ее щеку, слезы крупными каплями стекают с его лица.
        - Мамочка!..
        Его тут же ухватили за шкирку, дернули в сторону. Руки мальчика в последний момент ухватили платье матери, но тут же он взвизгнул - кто-то с силой пнул в живот. Скорчившегося от боли ребенка вновь бросили на женщину, к горлу приставили нож.
        - Убей ее, мерзкий раб!
        Но тот лишь рыдает, рот жадно хватает воздух, мокрые от слез губы трясутся.
        - Не хочешь подчиняться, урус, мерзкий раб? - сквозь едкую ухмылку процедил Емшан. - Тогда придется умереть и тебе.
        Он кивнул одному из гуннов. Тот с готовностью подъехал к всхлипывающей женщине, в руках наготове короткое копье.
        Женщина протяжно вскрикнула. Кони шарахнулись в стороны, заржали. Наконечник с треском прошил тонкую белую кожу, гунн с наслаждением навалился на древко, крутнул, резко выдернул, кровь ударила тугой струей, вязкой лужицей собирается на животе. Степняк довольно цокнул и со страшной силой обрушил копье на трепыхающееся от боли женское тело, намертво пригвоздил к земле.
        - Мама!.. - заорал парень, обнимает женщину, весь измазался в крови. Слезы смешиваются с кровью, стекают в образовавшуюся под женщиной липкую лужу.
        Советник Емшан недовольно покачал головой, его кривой меч хищно блеснул, вынутый до половины из ножен:
        - Великий хан, позволь я смахну ему голову!
        Сын хана натянул поводья, конь нехотя двинулся вперед:
        - Я сам!
        Йошт с побелевшими от страха губами, не отрывает глаз от медленно подъезжающего гунна к распластавшемуся на мертвом материнском теле мальчишке, холодным огнем блеснул ханский акинак. Подбородок рыжеволосого карпенца внезапно сильно затрясся. Один за одним перед глазами вспыхивают цветные круги, они кружатся и взрываются мириадами вспышек. Венед очумело трясет головой, но мир в глазах поплыл еще больше, странное забытье наваливается теплой волной. Сквозь липкую пелену Йошт ощутил в руке приятную тяжесть, брови взлетели вверх - перед ним вдруг в страхе шарахнулись кони, один из гуннов сорвался с седла и мешком рухнул в натоптанную траву, его глаза в ужасе округлились.
        Палка в руке венеда с силой ударила занесенную руку с ханским акинаком, с треском переломилась надвое. Молодой гунн дико взвыл, упал с седла, катается в пыли, трясущейся рукой приставляет перерубленную кисть обратно.
        Поляна наполнилась криками, кони дико ржут, защелкали плети. Перед глазами Йошта один за одним вырастают кусты, под ногами сочно трещат стебли, ветки больно хлещут по лицу. Он несется, с трудом различая сухую тропку, без валежин, пеньков.
        Щеку царапнуло холодом: черное оперение мелькнуло перед глазами, стрела вонзилась в стоящую перед венедом березу. Он едва не напоролся лицом на древко. Сзади отчаянно орут и свистят.
        Йошт задыхается, рот жадно хватает воздух, больно колет бок, в горле сипит, глаза застилает красный туман. Еще чуть - и налетит со всего маху в дерево - костей не соберешь, подошвы скользят о траву.
        Йошт еле устоял, под ногами осыпаются камешки. Лес резко кончился - дальше крутой обрыв. Рыжеволосый венед обернулся, сквозь высоченные кусты папоротника продирается тот, кого зовут советником Емшаном. Его лицо перекошено от гнева, в руках застыл для сокрушительного удара кривой меч, следом на роняющих ошметки желтой пены конях рвутся другие гунны.
        Йошт задержал дыхание и прыгнул вниз.
        Гунны подлетели к обрыву, едва успели остановиться, толкаются, кони гарцуют.
        - Где он? - зло прорычал Емшан. - Достать из-под земли этого шакала!
        - Он, наверное, к урусам бежал… - запыхавшимся голосом произнес один из гуннов, указывая пальцем. Там в долине на маленьких холмах раскинулось несколько славянских весей и гонтищ.
        - Отыскать и принести его сердце! Срок - до утра!
        - Но, великий Емшан, там дома урусов, нам у них нель… - Гунн не договорил, советник одним махом смел его голову, та пустым кочаном бухнулась, покатилась к обрыву. Кони, учуяв кровь, зафыркали, прядают ушами. Остальные гунны покорно опустили глаза.
        Голова шлепнулась прямо перед ногами Йошта, рот раскрыт в безмолвном крике, в глазах - ужас. Венед сильнее вжался в землю, нависающие с земляного карниза корни щекочут лицо, песок струйками сыплется в ноздри, в рот, за пазуху. Наверху лютует Емшан:
        - Шакалы! Из-за вас сын великого хана остался калекой! Теперь с меня спустят шкуру, а я с вас!
        Щелкнула плеть, кто-то вскрикнул.
        - Мы найдем его, великий советник. Клянусь Небесной Кобылицей! - проревел один из гуннов - Если нужно - сожжем все дома!
        - Ну-ну! Жечь ничего не надо. Хотя… - советник задумался, гладит бороду. - После сегодняшнего хан вряд ли сдержит договор с князем урусов. Но сами пока не суйтесь! Наймите кого-нибудь.
        Йошт услышал, как бряцнул кошель, полный монет.
        - Мы знаем, кто найдет этого сучьего сына!
        - Только смотри, чтоб никто ничего не узнал! Иначе… ну ты знаешь гнев великого хана. И мой гнев!
        - Не беспокойся, светлый Емшан, никто ничего не узнает, те, кто нам поможет, - тоже урусы.
        7
        Впереди маячат соломенные крыши, невысокие изгороди, колодезные журавли. Последнее очень кстати - во рту страшно пересохло, при глотке будто рвешь горло. Поселение устроилось на небольшом холмике, совсем небольшое - одна улочка, вдоль нее ровным строем убегают вперед крыш десять, не больше.
        Йошт идет медленно, рот распух - он и не помнит, зачем там, в роще, до крови вгрызся в собственные губы. Ноги мучительно ноют, дорога постоянно прыгает, то поднимается вверх, то резко падает вниз, вся в выбоинах. Живот и вовсе клокочет как дикий зверь - угощение старца-бога выпрыгнуло обратно сразу после «теплого» свидания с гуннами в лесу.
        Засматривался в окна, в одном из них увидел, как огромный детина увлеченно лопает огромной деревянной ложкой щи, вкусный дух, будто издеваясь, тут же ударил в нос, Йошт облизнулся, пошамкал губами.
        По дороге чуть не столкнулся лбом с местным волхвом, хорошо, хоть не забыл поклониться. Тот стоял возле ветхого дома, задумчиво поглаживает бороду, белая рубаха почти до пят, тонкая талия перетянута красным разлохмаченным на концах поясом, на рукавах и груди будто огнем выжженные красные кружевные знаки-обереги.
        Волхв неодобрительно цокает, крикнул хозяина, из зеленых посадок высунулся в долгополой шляпе мужик, лицо потное, борода клочками топорщится в разные стороны.
        - Ты чего это избу свою запустил, не следишь? - с укором обращается волхв к мужику, тот что-то с виноватым видом пробурчал, опустил голову. - Негоже жилище оставлять в таком виде. Изразцы надо бы подновить. Подоконник раскрасить поярче красным, узоров добавить. Нешто не знаешь - так мы с тьмой боремся. Показываем Роду, где свой, где чужой. Он видит и радуется - помнят, чтят благодарные дети Отца своего! А ты что же?
        Мужичок что-то опять буркнул, развел в стороны руками.
        - Чтоб подновил, трещины заделал, раскрасил, и вообще - приведи все хозяйство в порядок и не срами нас, нашу весь - это я тебе уже не как волхв говорю.
        Йошт завидел колодец, облизнулся. «Сейчас враз осушу его!» - пронеслось в голове венеда, ноги ускорили шаг. Возле домовины источника стоит тучная баба в косынке, черпает воду из колодезной бадьи, наполняет деревянные ведра, рядом с ней фигуристая молодуха, щеки румяные, глаза большие, голубые, как летнее небо, белокурая тугая коса свисает до выпирающего зада. Йошт подошел к колодцу, невольно подмигнул голубоглазой красавице, та в ответ хохотнула, стрельнула глазками, баба в косынке шикнула на нее, недовольно покосилась на Йошта. Венед, не обращая внимания на недовольный взгляд женщины, горстями черпает водицу, жадно пьет, обильно льет за шиворот, она, ледяная, приятно обжигает холодом сморщенное от жажды горло, наполняет живот, растекается по внутренностям, охлаждает спину, и усталость как-то сама собой улетучивается. Она кажется вкусной, вот только бы чего-нибудь сжевать сейчас, горестно подумалось Йошту, попадись мышь-полевка, сглотнул бы и сырой.
        Кадык ходит туда-сюда, жадно поглощает освежающую воду, но глаз венеда косится в сторону удаляющихся девок, фигуристая молодуха умело несет на плечах коромысло, зад вызывающе раскачивается в такт переполненным ведрам. Йошт аж улыбнулся, но тут же насупился, вытер мокрые руки о рубаху.
        До рыжеволосого венеда доносится то ли кряхтение, то ли рык диковинного зверя, ему вторит протяжный стон вперемешку с частыми шлепками, будто кто-то направо и налево пощечины раздает. Йошт озадаченно крутит головой, навстречу неизвестному и возможно вполне опасному толкает интерес. Рыжеволосый венед замер - странные звуки доносятся из ладной баньки неподалеку. Из щели неплотно закрытой двери предбанника валит густой пар, полирует потолок, тугим жгутом устремляется вверх.
        Стоны и рык оборвались, шлепанье тоже прекратилось, но тут же раздался треск, звонко громыхнуло упавшее ведро, кто-то ойкнул. В предбаннике нарастает быстрый топот. Дверь бухнулась о противоположную стену, чудом устоявшие петли под ударом петли взвыли нещадным скрипом, из бани выскочил мужик в исподнем, срам скрывает дубовый веник. Он гогочет во все горло, поскальзывается и, с трудом сохраняя равновесие, ныряет в большую с человеческий рост бочку. Вода тут же отозвалась грозным шипением, пар причудливыми завитушками срывается с разгоряченного тела. Из бочки торчит одна голова, мужик, окутанный клубами пара, довольный, тянет рот до ушей, фырчит, как кот, наевшийся сметаны, сплевывает. Из бани вылезла другая голова, капельки воды блестят на бритой коже, чуб склизким червячком сползает на лоб, норовит залезть в глаза, борода сосульками свисает почти до груди, седой волос прядками прорывается наружу. Довольная рожица ощерила белые зубы:
        - Ты чего так рано выскочил-то? Я ж только размял веник, еще и не парил, - произнесла голова из предбанника. Мужик в бочке ничего не ответил, барахтается, посвистывает от удовольствия.
        - Э-эх, слабак! - в сердцах бросила голова мужика в предбаннике и скрылась в пару. Через мгновение вновь послышалось кряхтение, довольные возгласы смешиваются со шлепаньем веника.
        Когда Йошт прошел почти всю весь от края до края, услышал перестук молотков, но какой-то нескладный, постоянно прерывающийся. Йошт смотрит через ограду. Посреди утоптанной полянки стоит низенький, но ладно скроенный бревенчатый сруб, на крыше солома сложена прямыми рядками, дверь широко распахнута. Рядом под навесом горячо полыхает жаровня, возле огромной наковальни стоит молодой паренек. С ним стоит парень постарше - в кожаном переднике, давний ожог от брызг жидкого металла горит на правой щеке уродливым рубцом. Оба поочередно бьют молотами по раскаленной докрасна железяке.
        Две фигуры усердно работают молотками у наковальни. Тот, что помладше, пыхтит, закусывает губу, бьет молотком по наковальне, однако увесистый инструмент ударяет невпопад. Старший цокает, недовольно косится на паренька, его молот с силой обрушивается на пунцовую заготовку, в стороны разлетаются вспышки-искорки. В очередной раз удар подмастерья вышел неважно: молотки ударились друг о дружку, отрок не удержал скользкую от пота ручку, выронил. Тут же послышался шлепок: старший влепил затрещину.
        - Ну чего ты делаешь, болван! - гаркнул старший, смотрит исподлобья на паренька. Тот виновато опустил голову, растирает затылок. - У тебя руки-то откуда растут? Уже третью заготовку портишь! Выправляй потом, мучайся!
        - Да я вроде все правильно бил-то, - насупился паренек, глаза отводит в сторону, - сбилось, как-то не так пошло…
        - Как-то не так пошло! - передразнил старший. - Вечно у тебя все не так, все не эдак! Забыл, чего тятька-то с утра наказывал?
        Йошт, стараясь не шуметь, сделал пару шагов.
        - Помню.
        - Помнишь! Давай другую, эта уже совсем не годится! - Старший ударом молота сбил с наковальни на землю бесформенную железяку.
        Паренек вздохнул, направился к жаровне, налег на мехи. Кожа заурчала, воздух слабой струйкой ворвался в очаг, угольки подмигнули алым светом, но вскоре погасли.
        - Сильнее налегай! Сильнее!
        Отрок рассеянно закивал, ускорил темп, мехи натужно засопели. Пламя жаркое, едва не вырывается из жаровни, то и дело выстреливает огненной лапой, старается цапнуть молодого.
        - Еще два орала выправить надо, четыре лопаты и еще десять пар подков. Лошади не подкованы вторую неделю, в кровь копыта разбивают! - сердито перечисляет старший. - Одна уже копытом мается, ступить не может. - Повернулся к младшему, рявкнул: - Ну что ты там копаешься?
        - Готово уже. Я сейчас.
        Молодой кузнец ухватил большие щипцы, неумело ворочает ими в шипящих угольях - раскаленная добела заготовка всякий раз срывается обратно в жаровню. Старший смотрел на молодого, но не выдержал:
        - Дай я сам, неуч!
        Он грубо отпихнул молодого напарника. Деловито взял щипцы, ухватил железяку и понес на наковальню, от жаркого пламени волосы на лбу слиплись, по вискам струится пот, рубаха - хоть выжимай. Но в последний момент старший не удержал железку, та сорвалась прямиком в бадью с холодной водой. Раскаленные брызги с шипением полетели во все стороны, угодили на руки и штаны старшему. Тот громко вскрикнул. Молодой кузнец не удержался и захихикал, но тут же получил зуботычину. От неожиданности повалился задницей на землю, ухватился за пылающую от боли щеку, слезы брызнули из глаз. Над молодым кузнецом возвышается старший, зло сверлит глазами, лицо посерело.
        - Я тебе щас покажу, как над старшими потешаться! - грозно бросил старший и шагнул вперед к горе-помощнику. Крылья ноздрей раздуваются, желваки ходят ходуном. Отрок подскочил как ужаленный, оттолкнул приближающегося старшего, а сам пустился со всех ног в дом, дверь громко гукнула.
        Старший бросился за ним, но босая нога завязла в мокром грунте, стопу повело в другую сторону и кузнец растянулся на земле. Тут же грязно выругался.
        Йошт не удержался и захихикал.
        - Эй, тебе чего здесь надо? - зло гаркнул на него кузнец. Йошт чуть не захлебнулся от неожиданности. - А ну, проваливай отсюда!
        Йошт развернулся и ускоряя шаг пошел дальше.
        - Ну что за день такой сегодня? - сокрушенно раздался удаляющийся голос старшего. - То брат-неумеха, то шастают всякие. Нет, замок пора вешать. А то, чего доброго, оберут и не заметишь…
        Славянская весь резко кончилась. Дальше дорога причудливыми петлями спускается вниз, потом выравнивается и убегает вперед, подрезая край совсем крохотного перелеска. Сразу за ним еле приметной полоской желтеет песчаный берег, по воде прокатывается серебристый блеск. Йошт даже отсюда - с пригорка поселения - ощущает, как от голубой полоски веет влажностью и прохладой.
        Рыжеволосый карпенец деловито приложил ладонь козырьком. Дальше по прямой можно различить облака пыли. Довольная улыбка тут же скользнула на лице венеда. Может, они, радостно подумал Йошт. Вон, сквозь пылищу мелькнул до боли знакомый краешек купеческого фургона, солнце играет на остриях копий, остроконечные шлемы дружины играют серебром. Йошт тут же прикинул-подсчитал: «Нагнать их несложно, вот только тракт петлей уходит в сторону, но дальше его пересекает голубая ленточка реки. Даже отсюда можно различить, как она резко изгибается и притоком разрезает долину, как ножом кусок масла. Там и нагоню», - твердо решил венед. Правда, быть ему битым, но тут рыжеволосый карпенец надеялся выкрутиться. И даже придумал как, в дороге додумает детали. Ему ведь не привыкать вертеться, точно ужу на противне.
        Йошт свернул с тракта, ступил на хоженую тропу, впереди проступает бревенчатый настил деревенской пристани. Жиденький перелесок внезапно кончается, дальше ковром стелется каменистый вперемешку с речным песком берег. Толстые опоры-стволы надежно держат стертый до годовых колец настил, вода плещется, ударяется о толстые круглые балки, маленькие бурунчики крутятся возле них. Йошт вдохнул свежий речной воздух и тут же сморщился, будто глотнул уксуса, - от воды непривычно тянет склизкой тиной.
        Рядом на берегу застыли перевернутые вверх дном лодки, лишь одна плоскодонка мерно раскачивается на воде, толстый жгут из пеньки тянется аж до перелеска и исчезает в тени деревьев.
        Тут же на двух шестах растянута рыболовная сеть, крупные ячейки поблескивают на солнце. Йошт смекнул - раз такая сеть, значит, рыба тут водится немаленькая. Он деловито ухватил рыбацкую снасть и стал снимать с шестов, но та лишь больше запутывалась. Венед засопел и с силой дернул сеть, но та не поддалась, лишь сучковатые палки-держатели наполовину оголили влажную древесину из песка. Венед насупился, руки ухватили упертую рыбачью снасть крепче и с силой потянули, жилки ячеек больно врезались в кожу. Йошт рванул из последних сил и тут же завалился на раскаленные солнцем камни и песок, деревянные шесты взметнулись в небо и вперемешку с рыбачьей сетью обрушились на рыжеволосого венеда. Он ойкнул - одна из палок шлепнула прямо по темечку, рука тут же принялась растирать ушибленное место.
        Теперь у Йошта вконец путаная рыбачья сеть и скулящий от голода желудок. Надо что-то делать. Тут уж не до лени - через час-другой пустое брюхо заставит кору грызть да листочки сочные на низко свисающих ветках объедать, аки коза.
        Йошт вздохнул, взял в охапку сеть и направился к лодке-плоскодонке. Но мочить ноги не хотелось, да и далековато лодочка - пока дойдет вода, накроет с головой. Но можно прыгнуть с пристани - как раз долетишь. Впрочем, можно и за веревку вытянуть, но это - лень! Проще уж - сигануть. И весело, и без напряга.
        Через мгновение тихая речка взорвалась оглушительным плюханьем. Йошт в спешке не рассчитал прыжка и перемахнул через плоскодонку. Он со всего маху бухнулся в прохладную воду, ленивые рыбы очумело прыснули в разные стороны, брызги разлетелись нехилым фонтаном. Сеть вырвалась из рук венеда, ее тут же подхватило течением и понесло вперед. Йошту осталось лишь уныло проводить ее взглядом.
        Рука наконец ухватила край плоскодонки. Чертыхаясь, Йошт перевалился через борт и растянулся на дне. Он облегченно вздохнул, но тут же напрягся - мокрая рубаха неестественно топорщится, по груди кто-то остервенело шлепает. Венед запустил руку за пазуху, пальцы ухватили что-то холодное и склизкое, он вскрикнул, отдернул руку и в один удар сердца стащил с себя рубаху. Нечто блестящее плюхнулось на дно лодки, тут же ошалело забило хвостом. Йошт отполз в сторонку, глаза неотрывно следят за извивающимся скользким комком. На дне барахтается и жадно хватает ртом воздух… обычный карась. Венед облегченно выдохнул.
        Йошт озадаченно рассматривает в руке блестящую серебристой чешуей рыбу, ее губы беззвучно шлепают, тельце изгибается, изо всех сил старается выскользнуть. Что с ней делать? Есть сырой? Подумал венед и тут же сморщился. Но и приготовить никак - огня-то все равно нет. Из груди венеда вырвался обреченный вздох, он уставился в немигающий рыбий глаз.
        - Эй, ты чего делаешь, ворюга!?
        Йошт вздрогнул, голова дернулась в сторону окрика, глаза тут же споткнулись о белокурого паренька на берегу. Мощный торс скрывает потрепанная, в пятнах жира и копоти льняная рубаха. Венед хмыкнул - его окликнул тот самый кузнец-недотепа с веси. Однако сейчас он совсем не казался неуклюжим отроком. Глаза грозно сверкают, даже плечи показались шире, чем тогда, в кузнице. В руках палка, на конце торчат два крепких сучка, словно навершие шестопера. Глаза зло смотрят на Йошта. Тот лишь нервно сглотнул, но поникшего на жаре карася не бросил.
        - Это моя лодка, моя сеть, моя рыба! Брось рыбу немедленно и проваливай отсюда!
        Йошт даже не сдвинулся с места, лишь уставился на белокурого паренька, что вдруг назвал себя хозяином всего-всего.
        - Ты что, не понял?!
        Внезапно Йошт с силой дернул за веревку, соединяющую лодку с берегом. Та не поддалась, лишь натянулась. Венед дернул еще раз, послышался треск, матерчатый жгут описал замысловатую дугу и плюхнулся в воду. Карпенец тут же рухнул на дно плоскодонки, ойкнул - затылок врезался в ребро лодки.
        Течение медленно несет плоскодонку. Раздался свист, воздух рассекает пущенный юным кузнецом камень, он с силой бухнулся в деревянный борт. Йошт осторожно высунул голову из-за края лодки. Белокурый стрелок на берегу проворно тащит одну из сушившихся на берегу лодок, за ней тянется след взрытого песка. При этом паренек не забывает бросать в медленно удаляющегося Йошта камешки. Второй камень пролетел мимо, плюхнулся в воду. Йошт ругнулся, опустился на дно лодки, но скрыться за бортом не успел - третий снаряд больно врезался в плечо. Йошт скривился от боли, сильно прижался к краю - чтоб меткая гадина в следующий раз промазала. Но, видно, перестарался - плоская лодочка сильно накренилась, но устояла. Венед схватился за противоположный край и что есть мочи надавил. Лодка вновь сильно качнулась и тут же содрогнулась от мощного удара. Деревянное дно выскользнуло из-под ног Йошта. Уже в полете он увидел фигуру белокурого паренька, возвышающегося с дубинкой из лодки, нос посудины в трещинах, на сколах проступила свежая древесина. Раздался плеск, брызги струями полетели во все стороны.
        - Ага, попался! Ну теперь не уйдешь! Щас я тебя проучу! - ликующе воскликнул белокурый, дубинка выжидающе постукивает в ладонь.
        Молодой кузнец смотрит на качающуюся на образовавшихся волнах опрокинутую лодку вверх дном. Глаза искали горе-татя, что давно уже бултыхнулся в воду, но так и не выплывает. Взгляд забегал по взволнованной воде, но вскоре на глаза попалось барахтающееся тело, руки выскакивают из воды, хватают за край лодки, но тут же соскальзывают, буруны и крупные пузыри сбиваются в пену и разбегаются по воде в разные стороны.
        - Утопнет ведь еще ненароком, - пробурчал парень. - Ну, точно утопнет. Э-эх, ответ потом держи…
        Белокурый паренек выругался, бросил дубинку и, не раздеваясь, плюхнулся в реку.
        Йошт отчаянно бьется, будто попавшая в сети птица, запутался в сетях, воздух в легких сгорает, удушье цепкими лапами начинает давить горло. Леденящий ужас полоснул живот, венед страшно выпучил глаза и забил руками во все стороны, обреченный крик сорвался с губ.
        Вдруг его кто-то грубо дернул и потянул вверх. Йошт хотел было сопротивляться, но сил почти не осталось. Сознание затуманилось. Перед глазами кружат разноцветные огоньки. Но вскоре глаза больно резануло светом. Йошт закашлялся. Его кто-то больно хлестанул несколько раз по щеке, щеку будто ожгло кипятком. Карпенец с усилием поднял отяжелевшие веки, глаза тут же больно защипало. Перед ним возвышается расплывчатая фигура, свет струится по ее очертаниям. Йошт медленно выдохнул, разлепил губы, чтобы поприветствовать духов, пришедших за ним. Но те заговорили вполне человеческим голосом:
        - Ну что, тать недобитый, очухался? - сердито спросил белокурый.
        Йошт удивился: неужель на небе прознали, что он сотворил? Плохо дело, пронеслось в голове венеда, значит будут люто карать… Он попытался сказать что-то в оправдание, но лишь еще раз зашелся кашлем. И тут же щеку ожгло болью - светящаяся фигура опять залепила ему пару пощечин.
        Йошт попытался отмахнуться, пальцы врезались во что-то мягкое, венед снова махнул рукой, но на этот раз удар вышел как-то вяло и дух без труда ухватил за запястье и проворно скрутил, резкая боль пронзила плечо и шею. Йошт вскрикнул, попытался вывернуться, но боль с двойной силой навалилась на спину, шею и плечи. Молодой карпенец уткнулся в песок и бессильно застонал.
        - Ты что, гад, делаешь? - зло прохрипел дух, одной рукой он заломил венеду руку, а второй потирает полыхавшую зверским огнем скулу. Сквозь пальцы проступает кровоточащая царапина.
        «Ого, дух, а кровянка как у человека», - отметил Йошт с удивлением.
        - Ну гадина рыжая, держись! - грозно бросило неведомое мелкое божество и с удвоенной силой навалилось на венеда. Тот натужно захрипел. - Я тебе покажу, как своими корявками размахивать.
        Йошт из последних сил дернулся, и держащая его рука соскользнула. Венед попытался вскочить, но голова пошла кругом, и он повалился на четвереньки, походя успел лягнуть обидчика в нижнюю челюсть.
        Белокурый паренек аж ахнул, повалился на бок, но тут же вскочил, ухватил улепетывающего на четвереньках Йошта за ногу и завалил, в небо взметнулись мириады песчинок. Венед отчаянно отбрыкивается, дергает ногами, но паренек, как клещ, вцепился в него и не отпускает, старается притянуть к себе, чтобы наградить тумаком.
        Йошт больно треснулся головой о неудачно подвернувшийся камень, искры сыпанули из глаз, он наугад машет руками, несколько раз кулак встретил что-то мягкое, в ответ слышалось чертыханье и айканье. В руки венеду попалась какая-то палка, он без раздумий перехватил ее покрепче и стал размахивать в разные стороны.
        Послышалось шипение. Белобрысый паренек вскочил будто ужаленный и тут же повалился на задницу, но скрученного пленника не высвободил. Йошт удивленно посмотрел на него, молодой кузнец ошалелыми глазами смотрит на его руку и почему-то отстраняется. Венед перевел взгляд на руку с чудо-палкой.
        По берегу пронесся вопль. Йошт увидел прямо перед собой раскрытую змеиную пасть, она злобно шипит, жуткие острые зубы готовы вонзиться в плоть.
        Внезапно Йошт освободил заломленную к груди руку, резко вскинул, в руке зашипела змея. Йошт заверещал, гадюка зашипела громче, клацнула зубами возле самого лица. Йошт подскочил, раскрутил за хвост зверюгу и бросил что было сил подальше в реку аспида.
        Оба сидят на песке молча, громко дышат, отплевываются, щупают синяки и шишки. Белобрысый что-то бормочет невнятное, косится то на Йошта, то в сторону колоды, откуда минутой раньше выпрыгнула га-дюка.
        Йошт осторожно щупает нос, смотрит на пальцы, насупившись, бережно трет ушибленные места. Покосился на беловолосого парня.
        - Тебя как звать?
        - Борятой кличут, - пробормотал молодой кузнец.
        - Дурак ты, Борята… В мирных людей камнями бросаешься, топишь, потом руки еще выкручиваешь, - Йошт кивнул в сторону валяющейся дубинки. - Вон и башку готов проломить…
        - Это как же ни за что ни про что? - недоуменно воскликнул Борята. - А как же лодка, рыба, сеть моя, наконец? Почто чужое цапаешь?!
        - А, ну тебя…
        Венед поднялся, но кровь пудовым молотом ударяет в голову. Йошт охнул и повалился на землю. Он мотнул головой, встал на четвереньки и пополз к реке. Чертыхаясь, он принялся умываться, речная вода отчего-то показалась теплой, потом очень холодной, будто и не вода вовсе, а кусок льда скользит по лицу. Пальцы начали дрожать.
        - Эй, тебя чего шатает из стороны в сторону?
        Йошт медленно обернулся. Борята вновь кажется склоненной фигурой какого-то духа.
        - Я ж не сильно-то тебя вроде, так, проучить…
        - Не сильно вроде, проучить… - пытаясь передразнить, проговорил заплетающимся языком Йошт. - Ты на руки свои глянь, такими кулачищами зашибешь и не заметишь.
        Йошт пошатнулся, угодил рукой в обжигающую воду, едва сдержал равновесие. Вода из прозрачно синей медленно превращается в зеленую болотную, затем краснеет, потом опять становится небесной голубой. Йошт мотнул головой, вновь чуть не упал.
        - Э-э, да ты горишь весь, - пробормотал белокурый паренек, его голос показался слишком громким, таким, что закладывает уши.
        Йошт подрагивающей рукой потрогал лоб, но ничего не почувствовал.
        - Да тебя змеюка укусила! Смотри! - вдруг громко воскликнул белокурый, Йошт аж сморщился, голос больно ударил по голове, точно большая палка с высоты птичьего полета брякнулась на макушку.
        - Где?
        - Да вот же, на руке.
        Йошт посмотрел на ладонь, которая недавно сжимала гадюку, взгляд скользнул ниже, кожа почему-то то темнела, то светлела. И точно, возле запястья краснели две аккуратненькие дырочки. Венед бы их и не заметил, если бы этот увалень Борята не показал.
        - Точно, - с трудом произнес Йошт. - Видно, когда я ее… того…
        Вдруг ужас ледяной лапой ухватил за самое сердце, лицо сделалось белее мела, рыжеволосый карпенец с широко раскрытыми от испуга глазами смотрит то на руку, то на Боряту. Тот что-то ему говорит, но Йошт ничего не слышит, перед глазами все плывет, только две ранки-точки горят кроваво-красным.
        Внезапно перед глазами ярко вспыхнули разноцветные огоньки, потом угасли, перед взором лишь жуткая чернота. Все тело ожгло что-то мокрое, будто он угодил в котел с кипящей водой.
        Йошт изо всех сил старается подняться, но на тело обрушилась такая ломота и слабость, что и пальцем не пошевелить. Он огляделся - кругом черно и тихо, как под землей. Йошт нервно сглотнул. «Может, я уже и вправду того, - с ужасом подумал он, - так вот она какая смерть».
        Йошт почувствовал, как куда-то бежит, испуганно озирается по сторонам, спотыкается, но ничего не видит, пытается что-то крикнуть, но голос теряется в пустоте, затем ноги его подкосились и, несмотря на все усилия удержать равновесие, Йошт упал, больно треснулся головой.
        Потом перед глазами блеснул свет, стал приближаться, и теперь Йошт отчетливо мог разобрать человека в богатом княжеском одеянии посреди поляны, залитой светом, рука князя крепко сжимает золотой посох-наконечник в виде топора, а один конец плавно переходит в морду какого-то невиданного зверя. Сбоку у испещренного священными орнаментами кушака висит изумительный, тончайшей работы древний меч.
        Позади него полукругом стоят волхвы и воины, некоторые бриты наголо, лишь с макушки свисает длинный оселедец. Посреди просторной поляны горит огромный каменный очаг, пламя поднимается до небес, языки пламени облизывают огромную глыбу из золота. Внимательно присмотревшись к ней, Йошт ахнул: это исполинская статуя женщины из чистого золота, вместо рук расправленные в стороны лебединые крылья. Лицо оживает, глаза горят странным свечением. Йошт встретился с ней взглядом, он почувствовал одновременно страх и небывалый восторг, прилив сил - дай в руки подкову, сожму и завяжу в узел…
        Боль огромным валуном обрушилась на голову. Йошт скривился, пытаясь отгородиться, но боль нарастает, накрывает гигантской волной. Он закричал. Видение меркнет, тает, как льдинка на теплой ладошке. Вновь упала чернота. Перед глазами лишь стоит князь с посохом, жертвенный огонь и лицо лебединокрылого идола.
        8
        Солнце больно резануло глаза. Даже сквозь закрытые веки проникает и царапает. Йошт сморщился, голова все еще гудит, горло першит. Он потихоньку поднимает веки, свет жалит еще сильнее, из глаз брызнули слезы.
        Постепенно пелена перед глазами спадает, и Йошт видит перед собой два лица: одно изборождено морщинами, с бородой, длинные седые волосы перехвачены кожаной повязкой, глаза ясные, но смотрят строго, с укором. Что-то шлепает губами, но что говорит, не слышно - слова тонут в пространстве.
        - …Давай, Борята, прикладывай, прикладывай, - наконец-то отчетливо услышал Йошт слова в ослепляющем свете размазанного лица с белой бородой, оно указывает кому-то на него. - Осторожно! Пальцы не заляпай!
        Йошт ощутил сильное жжение, застонал, такое чувство, что кожу лица сильно тянут в разные стороны, кажется, слышен треск кожи.
        - О! Очнулся вроде, - произнесло другое лицо с соломенными волосами. - Глянь, и вправду действует!
        - Ну, здрав будь! - ласково сказал седобородый и приложил ладонь прямо на глаза. - Возвращайся к свету! Пора!…
        Поначалу ладонь приятно холодит лоб, нос и щеки, но потом свет постепенно растворяется в глазах, меркнет. Йошта будто кто-то сильно тянет за ноги обратно в черноту. Вновь острая боль огромным молотом бьет в голову, пульс с силой отдается в висках, можно услышать скрежет перемещающейся в жилах крови.
        Йошт провалился в темноту, пытается закричать, но крик теряется в оглушающей пустоте, он лишь, как рыба, шлепает ртом, глаза страшно выпучивает.
        Потом свет вновь резко колет глаза, проникает за плотно закрытые веки, режет зрачки, слезы стекают крупными каплями.
        Перед Йоштом опять склонилось молодое лицо, теперь Йошт мог более отчетливо его распознать, очень знакомое лицо - белокурые волосы, голубые глаза, морщинистый лоб. Ага, вспомнил Йошт, это тот молодчик, с которым он сцепился на пристани из-за лодки.
        - Ну вот, думал, все уже - не успею, - произнес белокурый паренек и кивнул в сторону старца. - Но смотри ты, выжил! Видать, сильный, да?
        - Ну телом он слаб, а вот духом силен, ничего не скажешь.
        Йошт старается что-то ответить, но слова теряются в горле, он лишь облизывает пересохшие губы и смотрит то на одного, то на другого.
        - А разве с болячкой может справиться не тело, а дух? - изумленно спрашивает белокурый у старца. - Я думал, только сильное тело хвори не берут. Как говорится, в теле сила и дух… тело в силе и душе… Сила в… Да как же там правильно?
        - В здоровом теле - здоровый дух, Борята, - поправляет старец, лоб морщит, лицо сосредоточенное. - Так-то оно так, только не все решает плоть крепкая. Да и хвори разные бывают, не все и распознать можно. Держи повязку, вяжи рану покрепче, да не так сильно - рука окоченеет.
        - Так почему же не все решает сила? - вопрошает белокурый Борята.
        - Потому, что часто дух сильнее тела… Не раз в жизни случается, когда тело бессильно, на помощь приходит сила иная - духовная.
        - И у тебя так случалось?
        - И у меня так случалось, - ответил старец, Йошт шлепает губами, силится что-то сказать, аж покраснел. - Боюсь, что и у тебя так, Борята, будет, и не раз. Так что мотай на ус и дух крепи.
        - А как это?
        - Делами благими да словом добрым. С богами чаще общайся, требы подноси, славь их. Оттого и дух твой будет крепче, чем гранит горный, и хворь не возьмет никакая. Вон, смотри, спаситель твой сказать чего-то хочет.
        - Где… где я? - наконец вымолвил Йошт.
        - Ты в моем доме, - ответил старец. - Но главное - в безопасности! А меня Веславом можно звать, я здешний волхв, ну и знахарь, куда ж без этого. А ты у нас кто таков?
        - Ты настоящий волхв? - вместо ответа спросил еще слабым голосом рыжеволосый паренек. Белокурый вдруг захохотал, аж голову закинул.
        Веслав озадаченно чешет затылок - все верно, служить богам не значит еще, что истину за хвост поймал. Ай да мудрый малый! Волхв довольно закивал:
        - А ты что же, никогда волхвов не видел?
        - Издалека только, всяк у нас знает - превратить в червя или обратить в пыль им ничего не стоит… они ж волшебники! Горами могут шевелить и реки двигать вспять!
        Белокурый паренек засмеялся еще громче, охнул, схватился за живот. Рыжеволосый покосился на него:
        - Чего это он?
        - Да так, смешинка залетела, - уклончиво ответил Веслав. - Так ты не сказал, кто ты и откуда…
        - Я Йошт… Йошт из Карпени, - отвечает сиплым голосом Йошт. - Что… что со мной было?
        - Да гадюка тебя цапнула, там, на пристани, помнишь? - весело произнес белокурый паренек.
        - Помню… как же, забудешь такое, - пробурчал Йошт, попытался привстать на локтях, поморщился, боль и ломота еще окончательно не отпустили, и он обессиленно бухнулся на перину. - Сколько я уже здесь?
        - Третий день.
        - Ого! - восклицает Йошт и вновь пытается встать, но безуспешно.
        - Ну будет тебе, слаб ты еще, - добродушно говорит волхв Веслав. - Ты у самой черты стоял, еще бы чуть - и отправился бы к пращурам. Но сдюжил, не без нашей помощи, конечно. Зато благое деяние совершил - себя не пожалел, друга защитил.
        - Да не друг он мне…
        - Раз жизнь мне спас - значит, друг, - весело говорит белокурый паренек. - И вообще, я твой должник.
        - Должник, Борята, недоброе слово, - укоризненно говорит волхв. - Должник от слова «долг», а долг возвращается чаще кровью. Тот, кто жизнь спас, другому становится больше чем просто другом - он твой кровник, уразумел?
        - Вроде… - неуверенно отвечает Борята. - И что теперь?
        - Ну теперь вы словно скреплены между собою, связаны. Глазом не приметно, а связь есть. - Волхв многозначительно держит палец кверху. - Поверье есть: кто жизнь спас человеку, тот вроде как ответствует в будущем за него. Так Покон глаголет!
        - Ничего себе! И что же… теперь я за этим… этим бугаем теперь должен… ходить по пятам и былинку каждую сдувать, так, что ль?
        - Ну почему же? Просто если кто в беду из вас попадет, выручить - дело чести. Это, как говорится, и в радости и в горе. Так вообще всем людям жить д?лжно - и радоваться вместе, и беду всем родом пересиливать. Такое любо богам нашим.
        Волхв нарочито громко произнес последнюю фразу уже у самой двери, потом отворил деревянную дверь и, опомнившись, добавил:
        - Ему побольше питья надо, можно немного теплого меда. И отдых, сон вообще лучший боец с хворью… Я опосля, к вечеру, приду.
        Дверь скрипнула и захлопнулась за волхвом.
        - И в радости и в горе… - недовольно пробурчал Йошт. - Тоже мне, кровничек.
        - Ну чего ты все время злишься и зубоскалишь? Между прочим, это ты мою лодку хотел угнать. Забыл?
        - Да вернул бы я тебе эту лодку…
        - Это как же? По течению пустил бы обратно?
        - Мне бы за караваном поспеть. Я тогда по реке быстро бы их нагнал… а теперь что же? И все из-за тебя, дружок-кровничек.
        - Вот те раз! - Белокурый паренек выпрямился, подбоченился. - Выходит, Борята еще и виноват остался!
        - Да ну тебя… - отмахнулся Йошт.
        Сын кузнеца стоит, переминается с ноги на ногу, видно, хочет помочь выздороветь новоиспеченному другу, ну хотя бы подбодрить, но рыжеволосый юнец отвернулся к стене, молчит.
        - Ладно, пойду я, и так сбежал, а отец, наверное, уже с полей возвернулся, - вздыхает Борята, щупает рваную у ворота рубаху. - Ох, и попадет мне за подранную рубаху.
        Новенькие онучи бойко простучали по половицам, скрипнула дверь.
        Йошт, кряхтя, привстал на локтях. В открытое окошко волхвовской избы увидел, как стоит Борята, опустив голову, рядом брат что-то говорит, горячо жестикулирует, вышел отец Боряты, лицо суровое, на всю правую щеку большой шрам от ожога, недовольно покачивает головой. Борята достает из-за пазухи нанизанные на ивовые прутья толстые рыбы, робко протягивает отцу, он лишь обреченно махнул рукой, развернулся и исчез в избе. Борята вздыхает, брат наградил затрещиной.
        Дальше Йошту смотреть не хотелось, он бухнулся на кровать, вдыхает, в который раз сожалея об упущенном по глупости караване и своих вещах: отцовский нож с костяной ручкой, которую украшают черты и резы. А еще рубаха из овечьей шерсти, расписанная красными солнцами. Отец перед самым походом наставлял беречь и надевать только в дни праздников, говорил - рубаха не простая, а оберег семейный. Жена умоляла надеть под кольчугу как исподнюю, но отец был непреклонен, сказал, как отрезал - детям она будет нужнее.
        - Эх, жаль тятькиных подарков, - сокрушенно пробормотал Йошт.
        9
        Местный кузнец Вакора с прищуром рассматривает еще теплую заготовку. Взгляд медленно скользит по кромке, мозолистые пальцы спускаются от кончика до рукояти по кровотоку. Кузнец недовольно цокнул, бросил неудавшийся клинок в тигель. Железо бухнулось на раскаленные угли, разметало искры в разные стороны, внутри зло зашипело. Борята отпрянул от очага, сноп искр больно ужалил руку.
        - Ну, чего стоишь? - рявкнул на сына кузнец. - На мехи налегай!
        Борята не стал дожидаться отцовской затрещины, с готовностью подскочил к мехам, руки наваливаются на потертые до блеска ручки, на плечах и шее вздулись жилы. В тигле грозно зашумело, пламя вырывается наружу, угли щелкают как орехи, заготовка мгновенно раскалилась, белое каление неровно пробежало по клинку.
        - Да не так сильно! Плавно, плавно налегай, бездарь! Сожжешь металл!
        Борята надул щеки, как индюк, давит на мехи не так сильно, считает про себя - раз, и два, и три, и… вроде так учил отец? Но пламя не слушается - рвется наружу, несколько углей как нарочно выпрыгнули из очага, с шипением бухнулись на вытоптанный грунт.
        Вакора сплюнул себе под ноги, грубо оттолкнул Бора от мехов.
        - И в кого ты такой?.. - процедил он сквозь зубы. - Сколько учу, а дела не знаешь, в глаза людям уж стыдно смотреть! Будто и не мой сын вовсе!
        Неумеха-сын поймал лютый взгляд отца, в его глазах зловеще пляшет пламя, Борята съежился - огромный ожог на пол-лица налился кровью. Говорят, это отметина самого Сварога - Бога-творца, властителя Небесной Кузни. И как в это не поверить, ведь изделиям Вакора нет равных в округе…
        Борята виновато опустил голову, глядит исподлобья на отцовские руки. Мехи ровным гудением отзываются на его движения, языки пламени послушно спрятались в очаге, лишь раскалились угли. Будущий клинок занялся ровным алым цветом.
        «Я ж правильно делал, почему у меня так же не выходит? - с обидой подумал Бор. - Может, и вправду руки у меня не оттуда растут?..»
        Заскрипела ограда, сонно затявкала соседская собака. Бор обернулся. В воротах стоит высокий человек в волчьей душегрейке мехом наружу, в поношенных кожаных штанах, на ногах растоптанные онучи, одна рука устроилась на рукояти кривого меча, другая заткнута за пояс.
        - Здрав будь, кузнец! - громко поприветствовал он и шагнул вперед. Вакора медленно повернулся, недовольно окинул взглядом незваного гостя. Рука по-прежнему сжимает ручку мехов, те размеренно сопят, дышат в очаг.
        - И вам мир, - медленно кивнул кузнец, не отрывая взгляда от незнакомца. - С чем пожаловали?
        Через ограду ловко перемахнул еще один, голый торс бугрится ровными кубиками мышц, солнце блестит на бритой голове, на ременной петле грозно покачивается секира, из онучи торчит засапожный нож.
        - С миром, батя, с миром, - излишне доброжелательно бросил он. Борята в его голосе почувствовал издевку, отступил на шаг.
        В это же мгновение через жердь забора перемахнул еще один детина - ростом ниже первых двух, но в плечах шире. Голый по пояс, лишь поверх накинут испещренный латками потертый плащ, за спиной болтается двуручник, на левой груди огромные рубцы - будто медвежья лапа прошлась, - лицо суровое. Он вперился взглядом в Бора, рифленые желваки заходили ходуном.
        - Смотри, не этот? - пробасил коренастый в плаще.
        Лысый окинул взглядом Боряту с ног до головы.
        - Что-то он в плечах широковат, да и башка белая, как пучок соломы, а тот худой и рыжий вроде бы…
        - Точно?
        - Кажися, да…
        Борята насупился - кто такие, кого ищут? Он коротко посмотрел на отца. Вакора оставил мехи, выпрямился, широкая грудь играет мышцами.
        - Так чего вам нужно? - спросил кузнец, в мощном голосе послышались стальные нотки.
        Человек в кожаной душегрейке шагнул к нему:
        - Ты, кузнец, мечи делаешь, копья, стрелы справляешь?
        - И мечи делаю, и стрелы, и топоры…
        - Продай пару клинков, - предложил пришелец, а сам косится на Боряту. - Цену хорошую дадим…
        - Нету на продажу.
        Молодчик в душегрейке ухмыльнулся, ткнул пальцем в сторону близстоящей пристройки, там лежит скрученное в несколько слоев холщовое полотно, из него торчит дюжина рукоятей.
        - А это что же? - с издевкой в голосе вопрошает незнакомец, Борята приметил - рука не отпускает меча, сжимает сильнее.
        - Это княжий заказ - а на продажу нету!
        Лысый уверенно зашагал к лежащей на земле тряпице с княжьим заказом.
        - Будет тебе, кузнец, - процедил парень в волчьей душегрейке. - Говорю, цену дадим хорошую, а не захочешь - так отдашь!
        Он потянул медленно из ножен кривой клинок. Ощерил желтые зубы, лезвие застыло на середине.
        - Не бывать тому! - грозно бросил Вакора. Тут же рявкнул на лысого, что по-хозяйски берет мечи, щупает, проверяет остроту. - Не тронь! Положи где взял!
        - Эй, глянь! А мечишки-то что надо! - не обратил внимания на реплику кузнеца бритоголовый верзила. - Давненько не встречал такой работы.
        Он бросил меч в сторону коренастого детины в плаще, клинок зашипел, блестящей дугой рассекая воздух. Он ловко перехватил за рукоять, выставил на вытянутой руке, взгляд оценивающе пробежал от перекрестья до кончика, несколько раз подбросил, одобрительно покачал головой.
        - Берем! - радостно воскликнул он. - Все берем!
        Вакора вспыхнул:
        - Немедля верни на место! А то хуже будет!..
        И дернулся было к наглецу, но тут же замер - кончик ятагана уперся в грудь Вакоры.
        - Не дури, старик! - прошипел молодчик в волчьей душегрейке. - Тебе ж сказано было - продай или так возьмем… Теперь это наши трофеи. Эй, Саман! И этого белобрысого захвати.
        Саман - коренастый в поношенном плаще - злобно ощерился, не выпуская меча, привычным движением высвободил из ременной петли секиру и твердым шагом направился в Бору. Обе руки вздулись мышцами от тяжести оружия.
        Борята затравленно озирается по сторонам, все трое разбойников обступают со всех сторон, в руках хищно блестят клинки, а за спиной лишь деревянная стена овина да раскаленный тигель. Не уйти.
        - Дык нам нужен худой и рыжий, а ентот… - пророкотал Саман, глядя Боряте прямо в глаза. - Не он вроде. Не напутать бы чего…
        - Не боись! - осклабился детина в волчьей душегрейке. - Узкоглазые разберутся, он или нет. А ежели не он… ну что ж, и собакам ихним корм нужен.
        Саман скривил губы в усмешке. Вакора при этих словах почернел лицом, грудные мышцы устрашающе вздулись.
        - Убирайтесь отсюда, покуда шкуру вашу собачью не попортил! - угрожающе процедил кузнец. - Не будите лиха, покуда оно тихо.
        Разбойники переглянулись, через мгновение воздух содрогнулся от хохота. Борята побледнел лицом, перед глазами заплясали красные круги, вокруг все почернело, можно лишь различить содрогающиеся от смеха разбойничьи лица. Во рту сделалось солоно, губы свело от боли.
        Хохот внезапно оборвался. Борята метнулся к тиглю, схватил пригоршню раскаленных углей и бросил их в лицо Саману. Странно, но рука даже жара не ощутила. Воздух наполнился жженой шерстью и кожей. Бугай в плаще дико заорал, ладони прижал к обожженному лицу, рухнул на колени, секира и меч бестолково бряцнули на землю.
        Вакора маятником отклонился от острия ятагана, кулак бесшумно рассек воздух и обрушился в висок вожака шайки, хрустнуло, он бухнулся на землю, попытался встать, но тут же упал на колени, его вырвало, тело осело тряпичной куклой.
        Кузнец ловко перехватил на лету сталь восточных мастеров, парировал удар бритоголового верзилы, отскочил в сторону, собственноручно изготовленный клинок едва не вспорол Вакоре живот. Верзила быстро развернулся и обрушил на кузнеца град ударов, лицо злобно перекошено, глаза навыкате. Вакора умело отбивался - лысоголовый здоровяк еще на половине серии выпадов понимал, что месит воздух, а старик за его спиной. Он рычит, бросается проклятиями, но кузнец как заговоренный ловко уходит от меча. Все сызнова - поворот, удары, поворот, удары…
        Вакора стал замечать, что бритоголовый начинает заваливаться, запаздывает с ударами, дыхание вырывается с хрипами. Впереди мелькнула голова, изуродованная ожогом, верзила осклабился и размахнулся из последних сил. Теперь смерти тебе не миновать, старик. Но лезвие застыло на вскинутых вверх руках, острая боль резанула низ живота, рот застыл в безмолвном крике, здоровяк с лысой головой, страшно выпучив глаза, медленно оседает наземь. Кузнец размахнулся - выставленная вперед голова сама просится на лезвие. Сталь пропела, долговязый наглец упал… оглушенный - в последний момент Вакора развернул акинак плашмя.
        Тем временем Борята пинками провожал непрошеных гостей - Саман все еще держится одной рукой за обожженное лицо, другой тащит за шиворот душегрейки своего вожака. Тот нелепо лупает глупым взглядом по сторонам, на подбородке и вороте волчовки ошметками застыла блевотина, из ноздрей стекают струйки крови.
        Уже за тыном на разбойников-неудачников накинулась свора соседских собак, обессилевшие люди кое-как отбрыкивались от них, одна - лохматая, свалявшаяся шерсть свисает сосульками - вгрызлась в штанину вожаку в волчьей душегрейке. Тот даже не пытается отмахнутся, так и плетется рычащая псина, уцепившись за штанину до конца веси, пока дорога не убежала вниз по холму.
        Кого же они искали? Никак не выходят из головы Боряты слова бугая в потертом плаще: нам нужен худой и рыжий, а не этот белоголовый. Но кто же этот худой и рыжий?
        - Ты цел, сынок? - Услышал чуть запыхавшийся голос отца, шершавая ладонь мягко легла на плечо Бора.
        Борята развернулся, устало вздохнул:
        - Да вроде ничего. - Он улыбнулся. - Я и не знал, что ты можешь так яро биться. Ты так мечом махал, что дружина вместе с воеводой позавидует!
        - Всяк, кто оружие делает, должон уметь с ним обращаться. - Вакора внимательно окинул взглядом сына. - А ты тот еще зверь - накинулся на них, разметал по двору, как медведь, вон и пена еще с губ не сошла, - кузнец хохотнул. - Был бы я на их месте, точно в штаны б наделал!
        Они рассмеялись. Взгляд Боряты скользнул по плечу кузнеца. Кожа возле кости вспорота, из аккуратно рассеченных краев струится кровь. Вакора перехватил взгляд сына, дернул плечом.
        - Ничего, так, царапина.
        Бор напрягает голову, вспоминает. Односельчан своих знает - нет среди них ни рыжих, ни худых парней. Разве что кто из пришлых… Мысль Боряты внезапно оборвалась, молнией ударила страшная догадка - неужели… Йошт!
        - А кого они искали, Борята?
        - Не знаю, батя, - пожал плечами Бор, рука сжимает покрывшуюся волдырями кисть, огненная боль нестерпимо жжет кожу. Он поморщился. - Ошиблись, наверное.
        10
        Ближе к вечеру вернулся волхв Веслав, лицо усталое, но веселое, по лбу стекают крупные капли пота. Заговорщицки подмигнул Йошту, приложился к крынке с квасом, пьет жадно, мощный кадык ходит взад-вперед, тоненькие струйки стекают по подбородку, скользят по шее и груди, смешиваются с соленым потом.
        Наконец оторвался от крынки, довольно крякнул, в глазах бегают озорные искорки. Комнату наполнил запах крепкого пота вперемешку со свежевыкрашенной травой.
        - Ну что, паря, лучше стало? - вопрошает волхв, присев на краешек постели. - Тело побеждает хворь?
        - Да вроде…
        Волхв бережно щупает повязку на руке. Она оказалась влажной, в желто-зеленых разводах.
        - Гм, и вправду работает, смотри-ка, - довольно говорит волхв, кончики пальцев волхва показались Йошту горячими. - Повезло, что у меня отвар супротив яду аспида сохранился. Гады редко жалят наших, да и мало их в наших краях. Все больше прячутся от солнца палящего и стараются держаться подальше от глаз людских.
        - А почему же тогда она напала на меня?
        - Ну а что ж ей оставалось? Ты для нее угроза, вот она и бросилась на тебя.
        - Дык я ей ничего дурного-то и не сделал.
        - Ты что же, змей никогда не видывал? Нравов их не знаешь?
        - Пару раз, издалека… У нас боятся их как огня.
        - А чего их бояться? Просто так не укусят.
        - Так и не укусят, как же! - буркнул Йошт, поглаживая ужаленную змеей руку. Боль при нажатии все еще ощутима.
        - Напугал ты ее сильно, потревожил, вот она и саданула тебя. А змеюка-то матерая попалась, яду больно много прыснула, видать, детенышей совсем недавно выходила. У них всегда так, а то как же потомство оборонить? Как кличут тебя и откуда ты?
        - Говорил уже - Йоштом меня кличут, из венедов я, из Карпени.
        - Во как! А что же тебя так далеко занесло-то? Никак странник?
        - Да не странник я, - недовольно буркнул Йошт. - Я с караваном шел купеческим. Вот отстал малость из-за этой проклятой змеюки.
        - С караваном, значит, шел. Гм, никак помощничком купца аль погонщиком?
        - Да нет же, я вольного найма в охране шел.
        - Никак воин? Вот те раз! - подивился волхв, окидывая острым взглядом Йошта. Тело худое, руки в кости тонкие. - Да уж… Мельчает нынешнее племя воев, мельчает. Дружиннички…
        Йошт заскрипел зубами. «Конечно, воин из меня… одно название, - горько подумал рыжеволосый венед, - знаю, что не держал в руках ничего тяжелее охотничьего ножа».
        Однако слова волхва больно кольнули. А Веслав сидит и с улыбкой на устах смотрит на прихворавшего гостя. Явно насмехается…
        - Гм, а почему? Изгнали, поди, с дружины-то?
        - Я отстал! - раздраженно бросил венед.
        - Ого! Как же так? Ну и дисциплина нынче у воев, смех один…
        Йошту не смешно.
        - Мы остановились возле града, ну того, что совсем недалеко отсюда. Большой град, красивый, не видел таких никогда. Вот и решил пробраться да на жизнь града посмотреть. Хотя и наказывал старший из дружины не ходить за стены града, а ослушников велел сразу же высечь при всей дружине. А кто во хмелю будет пойман, так того и вовсе взашей погонят.
        - И что же ты, не побоялся наказа воеводы?
        - Я-то думал - лишь глазком одним гляну и назад. - Йошт тяжело вздохнул. - Да только в граде заплутал и не поспел к утру. Когда выбрался, на месте, где вчера стояли, только костры и тлеют.
        - Ну как тебе наш град, понравился?
        - Угу, большой, красивый и людей много.
        В горнице за дверью послышался щебечущий девичий голосок. Дверь отворилась и в комнату вошла девушка, Йошт с удивлением признал молодуху, которой строил глазки у колодца.
        - Чуть лбами… не стукаются. - Голос Йошта дрогнул при виде молодой красавицы. Та поклонилась волхву, волхв ответил кивком, подошла к столу и поставила миску со щами на стол. По комнате разливается вкусный запах. Девушка пододвинула к середине длинное блюдо с хлебом, накрытое белым полотенцем, отодвинула краешек, оголилась золотистая корочка. Девчачьи глазки смеются, стреляют. Волхв перехватил ее взгляд, улыбнулся:
        - Это дочь моя, Горяной кличут. - Волхв кивнул в сторону молодой девушки, та вновь поклонилась, щечки еще больше порозовели, потом добавляет серьезным голосом: - А людей и вправду сейчас много. Разные народы приходят в наши края. И нашего роду, славянского, и чужеземцы, города да веси растут как грибы после дождичка, крепчает земля славянская, торг с ромеями идет бойкий. Богам такое любо. Только одна беда - орды степняцкие… Нет покоя от них, хоть и князь наш позорный мир держит с ними, а веси да гонтища стонут от поборов. Купцов разоряют. Но от добра добра не ищут, и на это воля богов. Настанет время - окрепнем и их обуздаем. И веси да поля пожженные и потоптанные вновь отстроим, не впервой народу русскому. Да… А что же ты земли покинул родные да в охранники подался, иль не мил стал тебе родимый край?
        Йошт смутился, слова с трудом приходят на язык. Кажется, и это приметил старый волхв, рот ползет до ушей…
        - Я мечтал воином стать, да и тятька так хотел. Случая долго ждал, да вот подвернулся - прознал, что в соседнем поселении караван купеческий остановился, мужиков крепких собирают в наем. И за службу златом платят щедро. Ну вот я и бегом туда.
        Йошт смотрит в сторону миски, в которую Горяна заботливо крошит хлеб, рот наполняется слюной. Волхв улыбается, в глазах по-прежнему резвятся огоньки.
        - Ты вот что, двигайся поближе да щей отведай. Тебе сил надо набраться, чтоб хворь быстрее отступила, - говорит волхв и протягивает миску со щами Йошту.
        Йошт приподнялся и пододвинулся ближе. Вдруг он густо покраснел, опустил голову. Пытается встать, пыхтит, но руки от слабости подламываются.
        - Ты чего это, Йошт из Карпени?
        - Дык я это… мне надо… ну, выйти надо мне… - стесненно говорит Йошт, косится то на волхва, то на девушку.
        - А-а-а, по нужде, что ль?
        - Угу.
        - Ну так ты слаб еще вставать-то. Эй, Горянушка, принеси-ка из предбанничка ведерко!
        Девушка быстро исчезла за дверью. Через минуту обернулась с деревянным ведром, железные обручи туго обхватывают у дна и края деревянные полоски. Поставила возле Йошта, а сама не уходит. Йошт пододвинулся к краю, остановился, покраснел еще сильнее.
        - Я так не могу…
        - Никак, стесняешься? - удивляется волхв. - Гм, чего так, дело-то житейское… Ну ладно, Горяна, милая, выйди. Пусть наш гость дела свои сделает. Я тебя кликну.
        Горяна хихикнула и, мотнув длинной русой косой, скрылась за дверью. Однако Йошт сидит по-прежнему, изредка косится в сторону волхва. Тот закряхтел, поднялся.
        - Ну и я тебе не буду мешать, - сказал волхв и направился к окошку. Руки заложил за спину, смотрит вдаль, насвистывает какую-то веселую мелодию.
        В горнице раздался звук падающей струи. Волхв уже закончил насвистывать, а Йошт все еще опорожняет мочевой пузырь. Комнату наполняет острый запах.
        - Хех, ну и долго ж ты терпел, паря, мог бы и раньше попросить.
        Наконец Йошт закончил, покряхтел, задвинул ведро подальше под кровать и зарылся в мягкое пуховое одеяло.
        Волхв оторвался от окна и опять устраивается на краешек кровати.
        - Горянушка, милаша, зайди, забери.
        В горницу вошла Горяна и направляется к кровати. Йошт вновь смущается.
        - Не надо… я сам… - сдавленно говорит девушке Йошт, глаза прячет.
        - Да ничего страшного. Не надломлюсь, - мягким голоском ответила девушка, ловко подхватила ведро и выпорхнула из комнаты. И Йошту почему-то не захотелось спорить, он лишь смотрит ей вслед, горячая кровь прилила в голову, да так, что пошла кругом, а сердце сильнее забилось.
        - И что же, так сразу и взяли тебя? - спрашивает волхв, протягивает Йошту глиняную миску со щами.
        Йошт сбросил сладостное оцепенение, неуверенно отвечает:
        - Напросился… - Принимает из рук миску и тут же принимается хлебать щи.
        - Или схитрил?
        - Напросился, - настойчиво буркнул в ответ Йошт, перестал жевать, отвернулся к стене.
        - Ну и молодец! - растянул рот в улыбке волхв. - Недаром говорят, смелым да упорным и вода морская по колено, и горы всего-то по грудь станутся. Ладно, ты ешь, не спеши, набирайся сил. Если чего, кликни меня аль Горяну. Я тут неподалеку буду. А завтра и встать уже сможешь.
        Волхв у самого порога развернулся и посмотрел на Йошта, тот торопливо хлебает щи, набивает рот вкусным хлебом. Однако кожа на лице все еще бледная, болезненная, будто из воска, кости черепа выпирают, под глазами чернеют круги. Веслав добавляет тихим голосом:
        - Да, сильно змеюка тебя. Видно, отощал за дорогу дальнюю, ослаб. Эх… тоже мне - воин! Ну, эт ничего, главное, что оттуда вытащили. А остальное приложится. Ты только не вставай! Рано тебе еще на ноги.
        Йошт от обидных слов волхва чуть не подавился, больно прикусил язык. Но, видно, и вправду слаб он для воина, что даже дорога кажется тяжкой, не до махания мечом. Йошт горестно вздохнул, даже аппетит пропал. Он поставил миску с недоеденными щами на пол, устроился поудобнее, глаза бездумно уставились в потолок.
        11
        Рыжеволосый венед, невзирая на наставления волхва, покинул мягкую перину уже к вечеру и теперь стоит голый по пояс возле волхвовского сруба. Легкие жадно хватают прохладный вечерний воздух, лицо обдувает ласковый ветерок. Йошт довольно улыбается, чувствует, как с каждым вздохом будто силой наливается, смотрит вдаль. В заходящем солнечном свете соломенные крыши глинобитных изб кажутся полыхающими огнем, яблони будто в снегу - белизна цветов ласкает взгляд. Ветерок гуляет сквозь листву, иногда срывает несколько цветов-снежинок, подхватывает, бросает вверх, потом отпускает, те, переливаясь самоцветами, медленно опускаются на землю.
        Йошт улыбнулся, зажмурился от удовольствия. Чуть поодаль колыхается золотое море - колосья пшеницы пляшут, хороводят с ветерком. Над ними рассекают воздух птицы, подпевают разноголосой трелью.
        Взгляд рыжеволосого карпенца скользнул вдоль сельской дороги. Три человеческие фигуры барахтаются в пыли, рядом беснуются собаки, захлебываются лаем. Брови венеда поползли к переносице: что там такое? Какие-то оборванцы и собаки за ними сворой бегут, одна уцепилась в ногу, мотает мордой в разные стороны - не будь штанины, разорвала бы человеческую плоть в клочья.
        Йошт внимательно всматривается в чужаков. Может, он и не разбирается в людях, но это явно разбойники. Совсем обнаглели, раздраженно подумал венед, средь бела дня! Правду говорит дядя Веслав: коль страх потерял - считай, ума лишился. Но они безоружны, может с соседнего гонтища, ищут кого?..
        Йошт вздрогнул, побледнел. Вспомнил про рощу и гуннов. Это за ним приходили. Он согнулся - отсюда не приметят - и со скоростью ветра влетел в сруб волхва. Дверь плотно прижалась к краю, проскрипел давно несмазанный засов. Сквозь доски слышно, как часто бухает сердце.
        12
        Дверь в жилище волхва с силой распахнулась, бухнулась о стену, едва не слетела с петель, с потолка посыпалась труха.
        Йошт испуганно подскочил с кровати, будто ужаленный, брякнулся на пол, очумело смотрит по сторонам. Волхв ойкнул, схватился за сердце. На пороге стоит, широко расставив ноги, Борята, довольно улыбается.
        - Здрав будь еще раз, дядя Веслав, - весело пророкотал Борята, в руке упитанный заяц. - Вот, поймал косого в лесочке.
        - Тихо ты! - шикнул на Боряту волхв. - Чего вламываешься, аки медведь в малинник, людей понапрасну будишь?
        - Ну, так я, это… - неуверенно говорит Борята, переминается с ноги на ногу, протягивает за уши добычу. - Вот. Попался в силки. Это я тебе его принес, дядя Веслав.
        - Не мне, Борята, а богам.
        - Ну богам так богам. А ты что же, даже кусочка себе не оставишь? Заяц-то добрый, жирный.
        - И богам требу справим, и себе возьму, и тебе останется, и Йошта, гостя нашего, угостим. Всем хватит.
        - Он, конечно, упитан, но если на всех разделить, его даже на один зуб не хватит.
        - Дело не в том, хватит или нет, главное - внимание и забота. Я тебе сколько раз говаривал? На этом любовь держится, а любовь и есть искра, заложенная Родом в каждом из нас. Или забыл уже?
        - Да помню я, дядя Веслав, помню, - вздохнул Борята, виновато опустил голову.
        Глаза волхва скользнули по фигуре анта, остановились на перемотанной чумазой тряпицей руке. Из-под рваного лоскута виднеется уже пожелтевший листочек подорожника.
        - Что с рукой, Борятушко? - спросил Веслав. - Никак опять в кузнице трудился без усердия и внимания?
        Борята спешно убрал пораненную кисть, мнется, с трудом подбирая слова, сбивчиво говорит:
        - Я… это… ну в кузне ожегся… неловко как-то вышло…
        - Ловко, неловко… Ты, Борятушко, с усердием трудись, за дело семейное радей, ведь твой тятька, Вакора, - лучший в округе кузнец! Да и брат твой тоже умелец. А вот ты…
        - Дядя Веслав, ну вы ж знаете - не мое энто… Мне бы зверя бить в лесах, птицу какую… - ант кивнул на пойманного зайца. - Вон добыча-то добрая ко мне идет, значит, любят меня звери-то. А что железки-то тягать?
        - Любо, что зверье тебя любит, но все же… - волхв вдруг посерьезнел. - В общем, хватит дурковать, Борятушко, берись за дело семейное, да всю любовь и старание туда, в работу…
        Борята насупился еще сильнее, головы не поднимает, лишь смотрит на мудрого волхва исподлобья. Волхв наконец улыбнулся, проговорил мягким голосом:
        - Ну будет-будет, не серчай на старика, я дело говорю. А руке твоей поможем! Была где-то мазь у меня - назавтра же боль отступит, да и ожог рассосется!
        Веслав с тушкой зайца в руке исчез в соседней комнатушке, там заскрипели половицы, зазвенели какие-то горшочки, в нос ударил пряный запах трав.
        Борята покосился на скрывшегося в полутьме комнатушки волхва и шагнул к Йошту, глядит на венеда грозно, исподлобья.
        - Так, значит, ты у нас тать? - сквозь зубы спросил ант, глаза зло сверкнули, руки сжаты в кулаки. - Ну говори, что у людей утянул? А то я тебя щас так отделаю - и не посмотрю, что ты хворый!
        Огорошенный Йошт отступил на шаг, смотрит на внезапно переменившегося в лице Боряту с широко раскрытыми глазами.
        - Я… я… ты чего? Я никакой не тать! - в ответ промямлил венед. - Ты, это… напраслина это все…
        - Никакая не напраслина! Я видел тех, кто за тобой приходил! Даже вот. - Борята вытянул вперед обожженную углями руку. - Удалось познакомиться с ними. Ну, говори, рыжий чертяка, что у кого утащил? Иначе отдубасю тебя и выброшу за околицу!
        Ант сделал еще шаг к венеду, тот неловко пятится, еще чуть - и упрется в стену. Гнев нарастает у Боряты, кулаки сжались до белых косточек. Такими огреет - точно молотом, боязливо отметил Йошт.
        - Говори, они за тобой приходили? Ты от них бежал к нам? Говори, а то зашибу!
        Борята размахивается, еще мгновение - и кулак сына кузнеца двинет в челюсть.
        Йошт зажмурился и выпалил скороговоркой:
        - Да, это от них я бежал! Они меня преследовали, но не потому что я стащил чего! А потому, что я видел такое… что лучше б и в век никому не видеть!
        Борята остановился, голубые озера-глаза удивленно уставились на карпенца.
        - Чего это ты такого видел, что за тобой следом наемный люд бросился? Никак опять врешь!?
        Ант насупился, схватил рыжеволосого хитреца за грудки, рука вновь стала описывать полукруг - еще мгновение и Йошт ощутит кулачище кузнеца-подмастерья.
        - Да говорю тебе - видел… как они издевались над ребенком с мамкой… - вновь скороговоркой выстрелил венед. - Там, в лесу, откуда я пришел… там до сих пор… убитые…
        Йошт осекся. Борята опустил занесенный для удара кулак, глаза с еще большим удивлением вперились в карпенца. Тот опустил голову, смотрит под ноги.
        - Чего? - ошарашенно пробормотал ант. - Какие убитые? Ну же, Йошт, говори, что видел-то?
        Венед тяжело вздохнул, уставился куда-то в сторону, упавшим голосом промолвил:
        - Убитые… точнее, убитая там женщина лежит. Мать мальца… В том лесу степняки какие-то орудовали, издевались над юнцом малолетним и его матерью. Мать зарубили, хотели кончить и детенка. Но… я вмешался, бросился на душегубов, кому-то въехал крепко… Вот за мной и погнались.
        - Ты?! Бросился на кучу гуннов?! И не убоялся? - Борята недоверчиво смерил взглядом венеда, поморщился. - Что-то с трудом верится…
        - Я и сам бы не поверил, кто бы мне сказал, - развел руки в стороны Йошт. - Но я здесь, и они меня ищут…
        Теперь Борята стоит перед Йоштом огорошенный, в глазах отражаются смешанные чувства белоголового здоровяка. Наконец он хмыкнул и сказал:
        - Так надо рассказать все старшим! - сказал Борята и направился к выходу. - Пойдем, покажешь, где место это чертово.
        - Ты чего, белены объелся?! Там же теперь столько набежало всяких - вмиг сцапают нас! - спешно бросил Йошт, рука ухватила друга за рукав.
        - Никак боишься?
        - Боюсь…
        Борята задумчиво уставился в пол, рука принялась чесать затылок.
        - Так что же теперь делать, как быть? Но рассказать старшим все одно нужно.
        - Не знаю, Бор… Может, пронесет?
        - Ты совсем дурак? Я их видел - они держать меч умеют с нужной стороны! Потому рассказать тебе все придется.
        В это мгновение в комнату вошел волхв: насвистывает какую-то смешную мелодию, в руках бережно замотанный в тряпицу пучок трав и маленький глиняный горшочек. Он глянул на славян, подмигнул заговорщицки.
        - А чего лица у вас хмурые, а? - весело спросил волхв. - Ты, Борятушко, не переживай, рану твою залечим!
        Борята что-то буркнул в ответ, а сам покосился на Йошта, тот спешно отводит глаза.
        Волхв принялся врачевать рану анта - проворно размотал тряпицу, умелые пальцы осторожно освободили ожог от подорожного листа, тот слипся сукровицей к ранке и отставать не хотел, пришлось дернуть. Борята ойкнул, волхв тут же подул на начавшую кровоточить ранку, следом обмазал ее какой-то пахучей мазью, приложил несколько лепестков и замотал свежей тряпицей.
        - Ну вот и все, - весело проговорил Веслав, отставляя в стороны травы и мазь. - Пару деньков не снимай. Руку не мочи. Потом заглянешь ко мне.
        - Благодарствую, дядя Веслав…
        - Это я тебя за зайца должен благодарить. Хворый, а ушастого притащил бедному старику. За это честь и хвала тебе, Борятушко. - Волхв улыбнулся, подхватил добычу, поднял за уши, с деловитым прищуром рассматривает, довольно цокает, косой испуганными глазами смотрит на волхва, дергает передними лапами. - И вправду хорош. Как думаешь, Йошт из Карпени, хватит нам его по кусочку отведать?
        - Ну, даже не знаю… - сбивчиво отвечает Йошт. - Он, конечно, крупняк, но… Борята прав - на всех не хватит.
        Волхв задумчиво смотрит на зайца, поглаживает бороду, губы шлепают, будто волхв бормочет что-то, наконец он окинул всех взором и торжественно проговорил:
        - Верно, на всех не хватит. Значит, вы оба останетесь без угощения!
        Борята поскреб затылок, Йошт хихикнул. Волхв Веслав смотрит на них строго, потом засмеялся звонко.
        - Шутка! На-ка, Борятушко, возьми его и вместе с Горяной приготовьте его.
        Борята враз повеселел, заулыбался, едва не замурлыкал от удовольствия.
        - Да я мигом… - сказал весело Борята и тут же исчез за дверью, громко простучали сапоги по крыльцу.
        - Только смотри, никого не обдели! - бросил вслед волхв, потом махнул рукой, улыбается.
        Йошт улыбнулся, кивнул в сторону распахнутой двери:
        - Странный он какой-то. Так - чурбан чурбаном - молчаливый, почти всегда хмурый, а когда слышит имя Горяны, так сразу в лице меняется, смеется, задорится, смотришь на него - вот прямо щас бы в пляс и пустился. Как безумный какой… Прям как ворожба какая-то. Что это с ним?
        - А чувства и есть ворожба - самая сильная! - отозвался загадочным голосом волхв, смотрит куда-то в потолок. - Они и заставляют его сердце радоваться, смеяться и бахвалиться.
        - А что это оно, дядя Веслав? Хворь какая?
        - Да ты что, какая хворь?! - враз стал серьезным волхв, взор вновь стал тверже камня, будто и не волхв вовсе, а не знающий страха воин. - Это дар, дар богов наших! Они и сами нас в любви творили, и сейчас мы - их любимые дети!
        - Ого! Получается, что человек, который, ну это… любит - он бог?
        - Ну что-то вроде.
        - Выходит, и Борята - бог? - глаза Йошта круглые как блюдца. - Ерунда какая-то…
        - Ну не совсем, конечно, прям бог, - засмеялся волхв. - Чтоб богом стать, просто любить мало.
        - Ну тогда он полубог. - Йошт сам себе ухмыльнулся. - Нет, тоже напраслина…
        - Смешной ты, Йошт из Карпени. Люди - это дети богов, но только смертные, а значит, мы все полубоги!
        - А почему мы тогда не можем и половину того, что могут боги?
        - Почему не можем? Можем!
        - А что мы можем? Мы дождь вызывать не можем, жить без хвори не можем и трудиться перестать тоже не можем, верно?
        - Нет, не можем - потому что все, что ты перечислил, - законы богов, покон! Мы не вправе их отменить, да и зачем? Они были созданы для нас и не зря все, что нас окружает, от песчинки, до бескрайних океанов и гор до небес, называется природа - все и всё при Роде. Смекаешь?
        - Ну, вроде…
        - А вот про труд - все правильно, человек не может не трудиться, ибо и боги трудятся не покладая рук. И мы должны, просто обязаны трудиться, иначе сгинем в небытие - это тоже Закон. Кстати, ты, я смотрю, уже почти оправился, а значит, ты готов к последнему лекарству, равных которому нет!
        - Это что еще за чудо-снадобье? Что-то худшее, чем настои на травах? Уф, до сих пор тошнота стоит у горла…
        - Это много лучше настоев, трав и мазей, - волхв лукаво смотрит на Йошта. - Это труд, Йошт из Карпени, простой человеческий труд. Видишь за окошком огородик - надобно привести в порядок, взрыхлить, освежить землицу у корней растений, они как раз силой наливаются. Без помощника не обойдусь. Пособишь старику?
        Йошт смотрит в окно, и лицо его сереет - маленький огородик на деле скорее поле, расстилается почти до виднокрая. Бросил полный жалости взгляд на волхва, но тот непреклонен, лишь стоит и тянет рот в улыбке.
        - Это твое орудие, - Веслав кивает на заготовленные уже бадью с водой, потом на мотыгу в углу у двери.
        Йошт нехотя глянул на тяпку, недовольно наморщил лоб, отвернулся к стене.
        - Тоже мне орудие, - недовольно буркнул Йошт.
        - А то как же? Орудие труда - не всегда хуже меча, копья, стрелы аль топора. Оно создает, а меч и стрела только защищают. А создать всегда намного труднее, убедись и ты в этом.
        - По мне так лучше меч в руках держать, чем эту закорюку, - Йошт скользнул взглядом в сторону повешенного на стене длинного меча волхва с красивой, резной ручкой из золота. - Меч - вот орудие труда мужчины!
        - Для меча время всегда найдется. Вернее, оно само нас найдет, - уже серьезно говорит волхв, худым мозолистым пальцем указывает на мотыгу. - А вот для этого мы сами должны находить время. Если ты не можешь создать, тогда не сможешь и защитить созданное. Просто потому, что нечего будет защищать. Ладно, хватит разговоров! Солнце уже высоко, а ты все еще перину давишь, - отрезал волхв и вышел на улицу.
        Йошт что-то побурчал, нехотя поднялся и с недовольной миной принялся мыться - фыркает, расплескивает по горнице воду, хмуро косится в угол, где пристроилась мотыга.
        13
        Из леса змеится тесная едва различимая тропка. По ней топает несколько человек, по виду оборванцы - все в лоскутах рванья, у многих штаны пошиты из разноцветных кусков кожи, но так неряшливо и грубо, что того, кто шил, будто палками били по хребту и приговаривали: «Торопись, сукин сын!» Да и сами они выглядели не лучше своей жалкой одежки - чумазые, худые, на коже частят прыщи и гнойнички, глаза ввалились, длинные волосы сбились в колтуны. Все босые.
        В конце группы идет очень высокий парнишка, тянет за деревянные поводья неказистую повозку-волокушу. Вместо колес - гладкие жерди, повозка время от времени подпрыгивает на ухабах, спотыкается о камни. Парень с силой тянет волокушу, от натуги лицо перекосилось. Он лишь с виду самый крупный из всех странников. На деле же он напоминает скорее высушенную рыбеху, по сравнению с ним Йошт - широкоплечий гигант!
        Венед провожает их взглядом, внутри смешалось чувство жалости и отвращения.
        - А вот и еще одни, - услышал карпенец за своей спиной спокойный голос волхва, обернулся. - Что-то зачастили в последнее время…
        - Кто это, дядя Веслав?
        - Это, Йошт, изгои. Из племени древлян.
        - Древляне? Люди из дерева?
        - Нет, конечно же, не из дерева - они люди такие же, как я или ты. Просто живут там, где кругом одни деревья. Они - лесные жители. Их роды живут в самых дремучих лесах, куда и троп-то нет. Раньше их неврами называли.
        - Невры? У нас я слышал, что невры - это деревья-людоеды…
        - Сказки! Они, как и ты, родственники нам, антам.
        - Не может быть!
        За волокушей бредут, еле переступают отекшими ногами низкорослые женщины. Одеты в длиннополые платья, так же как и у мужчин залатанные грубыми кусками кожи, волосы длинные, по-видимому, их никогда еще не касался гребешок - сосульками свисают с голов. Может, из-за худобы, в местах, где платье плотно облегает тело, отчетливо проступают кости. На изможденных лицах глаза как большие блюда. Некоторые из женщин тянут за руку детей, под стать родителям.
        - Когда-то у нашего прародителя Богумира было три сестры - Древа, Полева, Скрева, - объясняет волхв. - От Полевы пошли мы, анты, от Скревы - славяне на западе, а Древа - прародительница древлян. Они тоже славяне, нам прямая родня.
        - Да уж, ну и родственнички… Кожа да кости!
        - Они в лесах там не все такие. А это изгои - то есть те, которых изгнали. Каждую раннюю весну выходят из лесов. А этих уже и в начале лета поперли. Вырождаются они там, что ли?..
        - Знакомо…
        - Чего?
        - Да жаль их, говорю! - торопливо сменил тему Йошт. - Вон какие они… ну, как будто всю жизнь их мучили.
        - Это точно. Ты на их фоне - орел!
        - Дядя Веслав, опять обидеть хотите? - оскорбленным голосом бормочет Йошт.
        - Да что ты, даже в мыслях не было! Просто прав ты, что они такие, будто жизни в них осталось на один вздох. За это их и изгнали.
        - За что за «это»?
        - Понимаешь, Йошт, края там, среди чащ непролазных, суровые. Лес жалует только сильных телом и духом. Нам, антам, такие нравы ни к чему - земли доброй много, озера да реки кишмя кишат рыбой, чащи полны зверя всякого - только руку протяни! А эти люди постоянно живут в нужде, ежечасно борются за выживание, а кому не по силам эта борьба - больной, немощный или просто неумеха, - тех гонят взашей. - Волхв вздохнул и продолжил: - А стариков и вовсе на санки и в дремучий лес, подальше от людей увозят и там оставляют. Навсегда.
        - Зачем так жестоко? Разве они не чтят старость?
        - Чтят, конечно же. Но такая, на наш взгляд, жестокость для них норма жизни. Они не считают это чем-то жестоким. Наоборот, многие старики часто и сами просят отвезти их на съедение зверям - так у молодых больше на прокорм еды останется. Лишний рот для них непомерная обуза. Вся семья может умереть с голоду, а так всего один старик или старуха.
        - Да уж, ну и нравы у них… а куда эти… изгои идут?
        - Вон за тем оврагом, неподалеку от перелеска видишь дымки? - вопросом на вопрос отвечает волхв Веслав, указывая пальцем в сторону леса. - Там в землянках и живут эти древляне. Они тоже совсем недавно вышли из леса. Скорее всего, эти поселятся рядом с ними. Все-таки привычный им с детства лес рядом, да и свои сородичи рядом. Бывает и я к ним захожу.
        - А они что? Нормально встречают?
        - Конечно! Они, Йошт, люди хорошие, хоть и изгои. Одно мне в них не нравится - как ни придешь к ним, они виновато расшаркиваются, будто перед князем, очень скромные, будто даже побаиваются нас.
        Изгои медленно сворачивают по тропинке, ползущей между разросшегося вширь орешника на небольшой холм. Парень, что с натугой тянет волокушу, споткнулся, деревянные ручки вырвались из рук, повозка несколько раз перевернулась, вылетела за обочину, исчезла в зарослях. Оттуда раздался треск, во все стороны фонтаном полетели щепки. Женщины тут же подскочили к остаткам волокуши, худые руки принялись спешно собирать нехитрый скарб. Возничий сидит в пыли, бестолково мотает головой, впалая грудь тяжело вздымается.
        - Точно, не от мира сего, - качает головой рыжеволосый венед, повернулся к волхву, с трудом подавил желание броситься помочь бестолковому парнишке-возничему. - Интересно, а как в дремучих лесах живет целый народ? - удивленно спрашивает Йошт. - Там, куда и тропки нет.
        - Народ, Йошт, это люди, а люди везде живут. И в степи, и среди лугов и полей как мы, и среди снега и льдов, и в пещерах. Вот ты, например, пришел с предгорий на западе. Там, говорят, зимы суровые, метели да ветры.
        - Это точно…
        - Но ничего, живете, - волхв задумчиво погладил седую бороду. - Слышал, что и в мире песка, это далеко на юге, живут люди - там дождичка малого даже годами нет.
        - Ого! А как же они без воды там?
        - Про то не ведаю… но живут - верно знаю. У них могучие чародеи - воду могут призывать. Города среди песка возводят богатые! Говорят, наши княжеские дворы по сравнению с ними - просто хлева для скотины.
        - Брехня, наверное… - Йошт удивленно почесывает затылок.
        - Брехня не брехня, но есть и те, кто своими глазами видел и этих людей, и их богатые города. Рассказывают, что и у них там нравы будь здоров: чуть что - голову с плеч. Даже за самый мелкий проступок. Мы за него пожурим только да пальчиком погрозим, а они казнят!
        Наконец древлянские оборванцы закончили собирать остатки обоза. Босые ноги с трудом взбираются на холм, острые камешки больно врезаются в ступни. Все, даже дети постарше, согнулись от тяжелой ноши - за плечами котомки, облезлые шкуры, мешки.
        - А эти, которые среди песков живут, тоже славяне?
        - Не знаю даже. Вряд ли. С другой стороны - мы все творенья Родова - все братья на этой земле.
        - А какие они, эти неславяне? Воевода говорил, что есть люди черные, как головешки. Такие черные, что ночью их невозможно заметить, пока не улыбнутся. Б-р-р, жуткие какие-то, бывают ли такие?
        - И такие бывают… Правда, я сам их не видел, но тоже слышал от заезжих странников, что бывали в Ольвии, на морском побережье, с ромеями ездили в их города.
        - Вот бы и мне к ромеям попасть, на черных людей посмотреть…
        - А чего на них смотреть - люди как люди. Странноватые, правда, ну так у нас у всех свои традиции. Помнишь, я тебе рассказывал про мир песка? Так вот там круглый год лето, и лето гораздо жарче, чем наше… Вот они и обгорают с самого детства, ну а потом кожа такой на всю жизнь и остается.
        - Чудные какие-то, а почему они тоже к нам не переселятся? У нас земли много, да и дождя вволю…
        - Так-то оно так, но, понимаешь, там их родина, Йошт, там их предки, священные места. Как же можно просто так покинуть свой дом? Ты вот не скучаешь по дому-то, Йошт из Карпени?
        - Да уж… поскучаешь тут… ну, вообще-то, есть немного…
        - А я вот никогда бы по своей воле не покинул эти края. Это мой дом, моя земля, я здесь родился, вырос и умру.
        Йошт вскинул от удивления брови:
        - А разве волхвы смертные?
        Веслав лишь рассмеялся в ответ.
        14
        Факелы нещадно чадят. Языки пламени змеиным клубком обволакивают кончик древка, черным жирным дымом устремляются в вечернее небо. Легкий ветерок подхватывает эти черные жгуты, разбивает, смешивает с прохладой надвигающихся сумерек. Где-то громко шумят сверчки.
        На небольшой полянке раскинут шатер, рядом на коновязи негромко фыркают лошади, жуют удила, изредка мотают гривой - сгоняют редких, но назойливых припозднившихся кровопийц. За шатром в надвигающейся темноте утопает небольшой лагерь в несколько палаток с плоскими крышами. Костров не жгут, громких разговоров не слышно. Лишь изредка доносится вжиканье металла о точильный камень да редкое ржание коней.
        У входа в главный шатер застыли два воина, роста невысокого, но в теле коренастые, отсвет пламени факелов языками бегает по окаменелым лицам. Оба облачены в стеганые куртки с нашитыми железными бляхами, на головах войлочные колпаки, в руках копья, ветер подхватывает и колышет конские пряди у основания острия, небольшой круглый щит перекинут за спину, кривые сабли покоятся в ножнах у бедра.
        В шатре приглушенные голоса. Трескучий гуннский вперемешку со славянским. Изредка позвякивает сталь, скрипит кожа. Невысокий мужской силуэт ходит из одного конца шатра в другой, голова в остроконечном шлеме опущена, рука поглаживает бороду.
        - Советник, знатный сын Степи, обмана быть не может! - Голос донесся из дальней, сокрытой в тени, стороны шатра. - Я ему верю как себе!
        Советник хана ничего не ответил, лишь брови сильнее сдвинулись на переносице. Шаги вновь отмеряют ход взад-вперед по шатру.
        - Он - лучший из лучших своего племени. Много походов за его спиной. Воин знатный, настоящий рубака! Однажды по пьяни на спор притащил откуда-то три русколанские башки! Еще спешно так приторочил к ремню, у одной язык вывалился наружу, у другой - глаз сочился и прямо по штанине. Так и ходил весь вечер. Все забрызгал и заляпал вокруг поганой кровью русов.
        Из затененной стороны шатра послышался кашляющий хохот. Гунн остановился, колючий взор устремился в темноту, брови на мгновенье распрямились, легкая улыбка тронула уголки губ. Но через мгновение советник хана вновь прохаживался взад-вперед, печать задумчивости опять опустилась на его изъеденное морщинами лицо.
        - Я дело говорю, знатный и мудрый советник хана! Из всех только его присоветовать могу. Дело серьезное, а он толк в пускании крови русколанскому отродью знает. Ему дай волю, напущал бы ее с полноводную реку. - В углу шатра вновь раздался короткий лязгающий хохот.
        Советник остановился, вновь бросил колючий взгляд в темный угол шатра.
        - Он родовит? Кого с собой привести сможет? - спросил советник и одновременно опустился на мягкую подушку, расшитую по краям золотистой бахромой. Звякнул металл - ятаган бряцнул о кольчугу. - Ваши воины доблестью славятся, да и силой я, наслышан, обладают неимоверной. Впрочем, наши гуннские - тоже, как у вас у славян говорят - не шиты лыком…
        - Не лыком шиты…
        - Да-да, именно так. Но все же несколько славянских мечей лишними не будут. - Советник тронул бритый подбородок, ухмыльнулся и добавил задумчиво: - Никогда не понимал - что вы, славяне, делите между собой? - Советник гуннского хана осторожно взял спелое яблоко, взвесил в руке и внезапно с силой сжал. Плод смачно треснул. Сок брызнул сквозь пальцы, шатер наполнился ароматом сочного яблока. - Единое племя, и боги одни и те же, да и лицом вы все как один. Но драчливые, как голодная свора псов!
        Советник бросил изуродованный плод на позолоченное блюдо перед собой. В углу на мгновение сквозь темноту блеснули злобно глаза, раздался голос с металлическим отливом:
        - Великий сын Степи, сравнение с псами своих друзей неуместно и неразумно. У нас есть старые обиды, по ним и сводим счеты!
        - Верно, верно. - Советник с улыбкой часто закивал, хитрый прищур глаз застыл на желтом лице. - Я совсем об этом не подумал. Горе мне, глупому!
        Гунн картинно воздел руки к небу, но через мгновение лицо его вновь стало задумчиво-серьезным, рука привычно потянулась к бороде.
        - И все-таки, сколько воинов сможет привести твой Гонорих?
        - Ему не нужны воины. Он сам десятка, а то и двух стоит!
        - Хм, непобедимый див-полубог, как у вас говорят? - произнес советник, его брови едва заметно поднялись от удивления.
        - Говорю как есть! А что до того, что он один… Ну так ты, мудрый и отважный советник великого хана, уже воспользовался помощью ватаги, - человек в углу шатра коротко хохотнул, гунн поморщился от лязгающего, словно металлом провели по стеклу, смешка. - Говорят, собаки со всей округи гнали их за околицу на потеху жителям всего поселка.
        В углу шатра вновь раздался клацающий смех.
        Знатный гунн наморщил лоб, брови сшиблись на переносице, глаза злобно блеснули, костяшки на руке, держащей рукоять ятагана, побелели. Однако он тут же ослабил хватку, через силу улыбнулся и проговорил нарочито спокойным тоном:
        - Хорошо. Твои речи мне по душе. Твой воин именно тот, кто мне нужен.
        Советник хлопнул в ладоши. Через мгновение в шатер вбежал слуга, ноги согнуты в коленях, поверх худого тела бесформенная тряпка грязно-коричневого цвета. Он упал на колени возле знатного гунна, покорно опустил глаза. Советник поманил его пальцем, тот вытянул шею, выставил ухо, советник что-то коротко шепнул ему. В то же мгновение слуга, будто ветер, вылетел из шатра.
        - Конь золота ждет тебя, - с довольным видом произнес гунн, пальцы поглаживают подбородок, хитроватый прищур не покидает лица советника. - На рассвете наше войско будет ждать твоего всемогущего воина Гонориха у реки. Но помни: без обмана. Великий хан не прощает ложь…
        - Не за деньги советую тебе лучшего сына племени герулов, - раздался голос из темного угла шатра. Отчетливо послышались стальные нотки. - За правду и справедливость он идет к тебе служить. Но золото… будет не помеха, скорее даже гарантия наших интересов. Впрочем, если сможешь заплатить землей…
        Знатный гунн широко улыбнулся, обнажились мелкие зубки.
        - Земля, земля и нам не помешает. Много ее у урусов, но взять пока не можем. На договоре хана с князем урусов сидим. Сами на подачках живем, но, клянусь молоком Священных Кобылиц, вся степь наша будет!
        Послышался хруст - гунн вновь крепко сжал рукоять ятагана. Сталь узкой полоской блеснула в свете факельных огней, глаза гунна расширились, налились кровью.
        - Это без сомнения. Только, о, великий и мудрый советник, когда ломтями нарезать для своей знати землю будешь, про нас не забудь. - В голосе гуннского собеседника вновь послышалась легкая усмешка. - Впрочем, до раздела землицы еще далековато.
        - Хорошо. Завтра на рассвете ждем твоего Гонориха. - Пальцы гунна пробежали вниз по бородке, глаза из-за узких прорезей коротко блеснули. - Да, чуть не забыл. Есть воля великого хана: в открытую на урусов пока не ходить! У них сильное войско, в открытом бою умелое. Эти шакалы могут всех перебить! Великий хан приказал тихо резать урусских собак. Пока слабыми не станут. Передай это своему знатному воину Гонориху. Пока пылить в степи мы не станем.
        - Как скажешь, мудрый сын Степи, пара-тройка голов русов с плеч - уже дело! Нам тоже не с руки в открытой схватке с ними тягаться - этих псов несть числа! А так, по-тихому, и пару весей пустить под нож можно. И не пикнет никто!
        Советник вновь широко улыбнулся, довольно кивнул.
        - Ай, хорошо говоришь! Ай, одобряю! Слова мудрого воина слышу, - довольно произнес гунн и принялся подниматься с подушки, кольчужные кольца едва различимо зазвенели. - Я этого шакала рыжеволосого собственными руками удавлю! А тех, кто его прятал, разорву лошадьми! Останки псам брошу!
        Знатный гунн с силой рванул свой остроконечный шлем с земли и нахлобучил на голову, дыхание с шипением вырывалось из груди, послышались гуннские проклятия. Носовая стрелка в виде змеи с рубиновыми глазами легла точно на переносицу. От топора не спасет, но от скользящего удара ятагана или меча - вполне.
        - Говорят, великий советник, с тобой будет старший сын хана? То есть наследник самого великого хана? - раздался чуть насмешливый голос из темного угла шатра.
        - Будет, - раздраженно буркнул гунн. - За брата младшего, кровь свою, мстить будет!
        - Это прекрасно, мой друг, только не опасная ли затея? Не хочется, чтобы великий хан и вовсе без наследников остался… Знаю, что старший ханский сын еще ни разу не бил русов, да что там - еще не ведает, с какой стороны меч держать…
        - Что?! - ошарашенно просипел советник. Узкие глаза гунна грозно блеснули недобрым огоньком, стали наливаться кровью, желтое лицо побелело, руки привычно нащупали рукоять ятагана, полоска искристого металла поползла вверх.
        Человек под покровом тени от неожиданной реакции степняка отшатнулся.
        - Прости, если оскорбил ненароком или задел за живое, - поспешно пролепетал он. - Видят боги, умысла злого не имел. Просто переживаю за союзника племени герулов - великого хана. Негоже родителям терять детей, особенно мальчиков, и тем паче, если ты - великий хан Великой Степи! Прости за мои излишние переживания.
        Советник хана продолжал стоять в грозной позе, в любой момент может броситься с обнаженным ятаганом на врага, дыхание отрывисто вырывалось из груди, глаза сверлили человека в тени шатра. Там чувствовалось напряжение, будто зверь застыл перед прыжком.
        - Никому не позволено говорить плохо о потомках великого хана, недостойный! - прошипел советник, однако в голосе уже не было угрозы. - Ты слышал, никому!
        - Еще раз прошу - прости глупца за речи его, великий сын степи. Не должно нам собачиться на радость нашим врагам-шакалам.
        Гунн шумно выдохнул, рука, наконец, отпустила рукоять ятагана. В темном углу шатра послышался вздох облегчения, звякнул задвигаемый в ножны металл.
        - Я ценю твою заботу о потомках великого хана, но будет лучше, если ты свои, как и мы, помыслы пустишь на истребление урусов, - уже спокойным голосом произнес советник.
        - Это всенепременно! - довольный голос донесся из темного угла. - Думаю, уговор состоялся. Завтра Гонорих встретится с вами у реки. Кстати, мои люди говорят - воинов среди русов почти нет, да и те ушли на сенокос. Как говорят у нас - приходи и бери хоть голыми руками. Чую, ждет нас удача!
        - Время покажет, - сказал советник и кивнул человеку в тени. От дальнего угла шатра послышался скрип кожи, звякнули шпоры, вечерний ветер ворвался в шатер, колыхнул пламя чадящих факелов. Советник хана застыл на месте, лишь рука не спеша поглаживает тронутую сединой бородку.
        - На все воля Великой Небесной Кобылицы, - наконец произнес он негромко вслед удаляющейся фигуре. - Но если перехитрить удумаешь меня, славянский жрец Огненной Табити, тогда не спасет тебя никто, даже твои боги! А твой череп станет моей чашей для кумыса! На то воля уже моя будет.
        15
        Высокая трава хлещет по конским животам. Копыта рвут плодородную почву, земля черными фонтанчиками разлетается в стороны. Пятерка лошадей рвется вперед, сквозь отступающую ночь. Далеко позади первые лучи солнца пронзают огненными копьями виднокрай, тьма лоскутами рвется под их безудержным натиском.
        В простеньких седлах степняки прижимаются к шеям животных, встречный ветер бьет в лицо, норовит стянуть войлочный шлем, развивает, спутывая, лошадиную гриву. Гунны нещадно подгоняют коней, те из последних сил надрывают жилы, кроваво-желтая пена ошметками срывается с губ. У одного из гуннов в руках короткий лук из турьих рогов.
        Впереди едва различимый среди высокой травы бежит человек. Рубаха на спине вся взмокла от пота, порвана в нескольких местах, по правой руке чуть выше локтя расползлось кровавое пятно, струйки стекают к запястью, разлетаются в стороны, гонимые ветром, из разорванного рукава торчит обломанное древко стрелы.
        Рядом с головой беглеца вжикнуло, потом еще раз. Человек круто взял вправо, послышалось ржание коней и гуннские проклятия. Вновь послышался леденящий душу звук рассекаемого стрелой воздуха. Беглец почувствовал обжигающую сталь, он лишь успел вогнуть голову в шею, стрела пронеслась вперед, унося с собой клок белокурых волос, бегущий почувствовал, как теплая струйка скользнула по шее и устремилась по груди и животу вниз. Сзади послышалось улюлюканье.
        Кони настигали беглеца. У него, напротив, заканчиваются силы, дыхание с хрипом вырывается из груди, ноги начали путаться, усталость камнем наваливается на плечи, перед глазами назойливо маячат огненные мухи. Бегущий человек стал чаще петлять, пытаясь запутать и сбросить преследователей, однако в степи уйти от коней невозможно. Человек из последних сил рванул вперед, однако вскоре запутался от усталости в собственных ногах и рухнул на землю, за спиной стремительно нарастает улюлюканье степняков.
        Через распластавшееся тело перепрыгнул конь, за ним второй, остальные пронеслись рядом, один из них круто взял левее - тяжело дышащий в пыли человек оказался в кольце. Он попытается поднять голову, но тут же вскрикивает от боли - плеть ожгла спину и шею. На коже мгновенно вспыхнул красный рубец.
        - Ну что, мерзкий урус, набегался? - злорадно бросил один из гуннов. На правой щеке пламенел свежий шрам от плети. - Думал от наших резвых лошадей уйти? Ай, глупый урус, дун-ха!
        Воздух рассекло ледяным порывом. Плеть вновь обрушилась на спину беглеца, тот взвыл, пропитанная солью рубаха мгновенно превратилась в тряпичные ошметки. Разорванная плоть брызнула кровью.
        - Ну что, мерзкий урус, сейчас рвать, топтать конями тебя будем!
        В ответ рус только промычал, попытался ползти, но конечности вконец одеревенели, не слушаются.
        Пленник напрягся из последних сил, жилы на лбу и шеи вздулись как крупные змеи, на спине лопнула тоненька корочка, кровь хлынула наружу.
        - Ай, шакал, силы нашел - гляди, ползет!
        Боль рвет тело на части, еще мгновение - и глаза от натуги вылезут наружу. Беглец застонал, рот набился землей и крохотными камешками. Внезапно он ощутил, как что-то лопнуло в животе. Обжигающая боль пронеслась волной от ног к голове. Рус не вытерпел и страшно заорал. Под ним медленно расплывается лужа, влага быстро впитывается в землю.
        - Ой-хоо, смотри, он обмочился!
        Раздался оглушительный хохот. Кони шагом сделали еще один круг. Один из них свесился с седла, чтобы пнуть руса ногой, вздернутый кверху носок задел раненное предплечье. Беглец не пошевелился. Едущий следом гунн раскрутил плеть и с наслаждением опустил ее на руса, раздался сухой шлепок и хруст вспоротого мяса. Кровь брызнула фонтанчиками, стала растекаться струями в разные стороны. Однако распластанное на земле тело даже не шелохнулось.
        Смех умолк, лошади остановились, лишь на месте еще горячие после погони в нетерпении переставляют ноги, возбужденно жуют удила. Один из гуннов спрыгнул, шагнул к русу, обошел беглеца, остроносый ботинок несколько раз вонзился в бок. Признаков жизни рус не подает.
        - Эээ, да его изнутри порвало. Смотри, лужа ого набежала, - озадаченно произнес степняк, он еще раз обошел руса.
        Другой гунн удивленно зацокал. Его оттолкнул третий, он поддал коня вперед, подъехал к русу почти вплотную - копыта едва на голову не наступают, свесился с седла, его узкие глаза долго, продираясь сквозь тьму, изучали распластавшегося на земле славянина.
        - Добить его надо, - бросил гунн. - Как бешеную собаку прирезать! Дун-гха!
        Вжикнул металл в руке степняка, рассекая темноту, холодно и хищно блеснул кривой кинжал. Гунн едва заметным движением бросил клинок рукоятью вперед, его соплеменник ловко перехватил, лезвие нацелено прямо в темечко руса.
        Внезапно беглец резко дернулся вперед, руки мощно обхватили ноги гунна, подломили их как стебли камыша. Степняк истошно завопил, кинжал с силой обрушился вниз, однако вместо мягкой горячей плоти вонзился по самую рукоять в землю. Рус резким движением вскочил на ноги, с силой пнул упавшего с вывихнутыми ногами степняка в голову, послышался сочный шлепок и гулкий хруст черепной кости. Лицо в мгновенье превратилось в кровавое месиво, носовая кость вошла едва ли не до позвоночника, из лопнувшей как скорлупа головы брызнул мозг. Гунн, что мгновение назад давал советы зарубить его, славянина, аки бешеного пса, остолбенело уставился на него. Рус в один удар сердца оказался возле него, взял за грудки и резко стащил с лошади. Гунн беспомощно бухнулся на землю. Рус мгновенно снял с седельного крюка лук и с силой обрушил на голову степняка. Послышался треск лопнувшей кожи, гунн заверещал. Следующим ударом беглец вогнал конец турьего лука прямо в глазницу степняка. Клееный лук с хрустом вошел в голову, размозжил мозг, пробил череп и едва ли не до середины вошел в землю.
        Степняки опешили. Поверженный минуту назад рус теперь похож на молнию, что без устали разит обалдевших гуннов одного за другим.
        Рус продолжал перемещаться со скоростью пущенной богатырской рукой стрелы, глаза страшно выпучены, жилы ужасными змеями вздулись на руках и шее, изо рта сочится кажущаяся в темноте черной кровь.
        Он вскочил на коня поверженного гунна, отцепил мешавшие стремительному галопу седельные мешки. О землю бряцнуло короткое копье, оббитый медью круглый щит, железный славянский шлем. Ноги руса с силой сжали бока коня, тот рванул с места, бросая в стороны громадные комья земли. Попутно стеганул одного гунна плетью прямо в лицо. Степняк взвыл, обеими руками прижал громадную рану, уродливой змеей пересекающей все лицо, сквозь пальцы обильно сочится кровь. Конь под ним всхрапнул и дернулся вперед. Степняк как мешок с зерном бухнулся на землю и стал с воплями барахтаться, выбивая ногами клубы пыли.
        Наконец гунны стали приходить в себя. Один за другим они вновь бросились в погоню за русом-недобитком. Славянин мчался во весь опор, руки крепко обхватили шею коня, губы шепчут то ли оберег-заклятие, то ли мольбу. Веки стали постепенно тяжелеть, гул в ушах нарастает, перебивает грозные проклятия, крики и зловещее улюлюканье степняков. Каждых вздох дается с трудом, изо рта толчками вырывается кровь, ноги онемели, не слушаются.
        За спиной вновь нарастает конский топот. Всадники настигают его. Гиканье и свист раздирают уши. Рус уже почувствовал леденящую тень от занесенных кривых мечей степняков, еще мгновение - и холодный металл рассечет его от темени до самого крупа. Смерть обещает быть быстрой…
        Внезапно впереди сквозь деревья крохотного перелеска замаячили огни. Один, два, три… десять… пятнадцать! Ближняя деревня бортников, пронеслось в голове руса. Он из последних сил сжал конские бока, тот коротко заржал, рванул вперед. Степняки немного отстали.
        Огни впереди стремительно нарастают, в рассеивающейся темноте уже легко различимы низенькие дома, сараи, накрытые тряпичными козырьками пчелиные улья. Конь резко взял чуть правее, с левого бока мелькнул низенький слегка покосившийся заборчик, пара ульев. Утоптанная узенькая улочка резко дернулась в сторону, конь под русом-беглецом всхрапнул, жилы на теле животного вздулись от натуги, копыта в щепу разнесли ветхий заборчик с края дороги - лошадь едва вошла в поворот. В предутреннем воздухе вжикнуло несколько стрел. Рус с силой вжался в шею коня, щеку больно ожгло холодом металла, теплая струйка скользнула вниз. Другая стрела с шипением рванула прядь с конской гривы. Улочка еще раз змеей вильнула вбок, по обе стороны проносятся первые люди, они ошарашенными взорами уставились в окровавленного скакуна.
        Внезапно перед конем руса выросла детская фигурка. Всадник в последнее мгновение рванул поводья на себя, конь дико заржал, удила с силой врезались в плоть, кровь тонкими струйками побежала по отполированному зубами и слюной металлу. Маленький беловолосый мальчик с открытым ртом наблюдает, как конские копыта неистово молотят воздух. Всадник не удержался и упал в дорожную пыль, послышался хруст и сдавленный стон.
        Разъяренные крики и вопли, вперемешку с топотом нарастают, беловолосый ребенок в льняной рубахе на голое тело перевел от удивления широкие как блюдца глаза с упавшего всадника на приближающуюся тучу. Оно ощетинилось копьями, кривыми мечами. Короткое копье с шипением рассекло воздух и с хрустом погрузилось в спину пытающегося подняться руса, лезвие пробило плоть и с силой вошло в землю. Он коротко вскрикнул, кровавая лужа стала быстро расползаться под ним. Чумазая мордашка мальчугана еще больше вытянулась, пересохшие губы мелко задрожали.
        Ребенок остолбенело смотрит на приближающиеся лошадиные морды, обезумевшие от дикой скачки, искаженные яростью и злобой лица степняков готовы рвать на части любого. Вокруг них вспыхивают блестящими дугами смертоносные клинки, конские копыта уже готовы перемолоть крохотное детское тельце.
        Беловолосый ребенок вскрикнул - чьи-то руки с силой сжали бока и отбросили в сторону от накатывающейся смертоносной волны, ощетинившейся пиками и клинками. Перед глазами все смазалось: кони, люди, соседский дом, чуть покосившийся забор и трава смешались в серо-коричневую массу. Земля прыгнула навстречу, боль молотком ударила в голову. В это же мгновение где-то рядом вскрикнула мать. Белоголовый мальчуган застонал, с трудом поднял отяжелевшие веки. Сквозь нависшую перед глазами пелену он сумел разглядеть, как два всадника очумело рубились, кривые мечи описывают замысловатые траектории, обрушиваются на беззащитных людей, остро оточенные лезвия врезаются в горячую плоть, рвут сухожилья, крушат кости. Кони, обезумев от крови, топчут раненых. Крик и стоны умирающих наполнили утренний воздух.
        Трое мужчин - больше не нашлось - с оружием в руках бросились наперерез гуннским всадникам. Некоторые успели натянуть кожаные безрукавки, у одного - кольчуга из крупных колец, стальной шлем, в руках подрагивает короткий меч с широким тяжелым лезвием. У остальных копья с расширяющимися лезвиями и короткой перемычкой у основания. С такими ходят на крупного зверя.
        Гунны разили всех, кто попадался под руку. Один из них подал коня чуть вперед и резким движением прошил насквозь пробегающую в панике молодую женщину коротким копьем. Она вскрикнула, распластала руки в разные стороны, на груди, откуда торчало древко, на белой льняной рубахе стремительно расползается кровавое пятно. Гунн дико заорал и с силой дернул на себя копье. Молодая женщина запрокинула голову, острие с треском пробило грудь, предсмертный хрип вырвался из груди, кровь потоком хлестанула изо рта, белокурые волосы разметались в стороны.
        В центре поселения гремит бой. Звяканье металла о металл перебивает истошные крики, крепкую ругань, вопли раненых и умирающих. Двое русов умело орудуют копьями: в тесноте умудряются отбиваться от выпадов гуннских ятаганов, сталь мерцает дугами, цепляется за гуннские клинки, искры разлетаются в разные стороны. Иногда удается и самим атаковать врага. Однако степняки умело маневрируют на коротконогих юрких лошадях - широкие перья копий лишь рассекают воздух. Один из русов - в плечах трое не обхватят - наконец дотянулся до гунна, копье звякнуло о нашитую на коже бронзовую пластину, тот поспешно отпрянул, рубанул по наконечнику, славянин с силой опустил копье. Конь дико заржал - клинок рассек шею, из глубокой раны тугой струей ударила горячая кровь. Животное с выпученными глазами поднялось на дыбы, копыта неистово бьют отяжелевший, пропитанный сладковато-кислым ароматом крови грунт. И тут конь не удержался, повалился вместе с наездником на землю. Гунн неистово заорал, увлекаемый конской тушей, однако в самый последний момент успел освободить ноги из стремян, отпрыгнул в сторону, походя отбился от
выпада русского копья.
        Славянин, вооруженный мечом, едва сдерживает наседающих степняков. Дыхание с хрипом вырывается из груди, руки, будто налитые свинцом, тяжелеют. Легкая кольчуга огромными каменными глыбами давит на плечи. Рус скосил глаза - соплеменники не в лучшем положении - вдвоем едва сдерживают пятерку степных разбойников. В это же мгновение не замечает хитрого выпада противника, запоздало отвел корпус вправо, гуннский клинок ударил в металлические кольца на предплечье, острая боль пробежала волной по телу, с губ предательски сорвался вскрик, в том месте сразу ощутил мокрое и теплое.
        Гунны, будто дикие звери, почувствовали кровь, набросились с удвоенной силой. Удары посыпались со всех сторон. Славянин проседает под каждым ударом, перед глазами лишь мерцание стали и звериный оскал степняков. Широкий меч вертится в мозолистой руке как волчок, отражает шквал ударов, однако рус чувствует, что силы покидают его, еще минута, и он рухнет как срубленное дерево. Он дико заорал, собрал остатки сил и бросился на врага. Первый попавший под руку разъяренному русу гунн опешил от града ударов, всполохи и искры посыпались в разные стороны. После очередного мощного удара степняк заорал: острие меча все-таки достало его, вспороло кожаный нагрудник, а вместе с ним и живот, внутренности кишащим клубком уродливых змей вывалились наружу, безумно вопящий гунн дернулся вперед, но запутался в собственных кишках и рухнул на землю, продолжая верещать и кататься в пыли.
        Внезапно рус побелел лицом, изо рта вырвался стон, грудь сдавило невыносимой болью. Сначала одно, а следом и второе копье ударило в живот и в сердце. Остро отточенные наконечники разрывают стальные кольца кольчуги, медленно погружаются в разгоряченную плоть руса, с уголков губ вниз устремились кровавые дорожки. Поверженный славянин рухнул сначала на колени, затем упал лицом вниз в вытоптанный пятачок на траве. Гунны ликуют.
        Бой, так же как и начался, кончился внезапно. Нескольких оказавших сопротивление разъяренным степнякам спешно добивали, всюду слышались стоны, в утреннем воздухе висел тяжелый сладковатый запах крови.
        Среди разбросанных по маленькой деревенской площади-полянке тел с довольными ухмылками прохаживаются спешившиеся гунны, ногами переворачивают людей, руки брезгливо обшаривают в поисках драгоценностей или хоть мало-мальски ценных вещей. Иногда кто-то вскрикивал от боли, на него тут же обрушивался ятаган или острие короткого степняцкого копья. Стоны резко обрывались. Славянское оружие и доспехи с убитых воинов сняли, кольчуга, широкий меч, копья, несколько шлемов и нагрудников теперь навалены в кучу прямо посреди трупов. Степняцкие лошади прядают ушами, косят карие глаза в сторону мертвых, закусывают от страха удила, потихоньку отходят в сторону.
        Белоголовый паренек, весь измазанный в чьей-то крови, из-за кустов остолбенело смотрит, как один из гуннов ногой старается перевернуть почти надвое рассеченное тело молодой женщины, наверняка у нее есть какой-нибудь драгоценный оберег - больно хороша даже на вкус степняка, таких всегда одаривают дорогими побрякушками женихи или молодые мужья. Его носок чуть приподымает плечо, однако тело капризно не желает переворачиваться, степняк раздраженно процедил сквозь зубы трескучее ругательство и с силой пнул убитую.
        Вдруг женщина чуть слышно застонала, гунн опешил и отступил назад, но тут же собрался и с рыком обрушил кривой клинок на умирающую, послышался хруст костей, паренек громко ойкнул. Гунн мгновенно вздернул голову на странный звук, хищный взор вонзился в кусты, там что-то шелохнулось. Степняк медленно выпрямился, начал прислушиваться, осторожно шагнул к густым кустам у ограды крайнего дома. Дальше кустарник вырастал живой зеленой стеной, убегал в рощу. Гунн сделал еще несколько осторожных шагов, ножны кривого меча предательски позвякивают, рука степняка с силой прижала их к бедру, теперь едва слышно поскрипывала сыромятная кожа нагрудника. По кустам вновь пробежал шорох, несколько веток заметно раскачиваются, степняк с криком бросился в заросли, ветки и листья больно ударили в лицо, он с силой начал размахивать ятаганом крест-накрест, ветки кустарника и листва разлетаются во все стороны, зеленое крошево хрустит под ногами, мешает обзору.
        Гунн на мгновение остолбенел, поднятая рука с ятаганом замерла, перед степняком плотной зеленой стеной возвышались заросли. Дальше - не пройти. С его губ вырвалось проклятье. Он раздраженно ударил клинком по толстым стволам кустарника, послышался треск, несколько веток упали к его ногам. Гунн развернулся и стал спешно выбираться к своим, там его уже звали.
        - Слышал что-то? - бросил один из поджидавших его соплеменников. - Зверь или человек?
        - Не знаю. Шорох в кустах слышал… - хмуро процедил гунн в ответ.
        - Шорох? Ха! Может, тебе послышалось? - спросил другой только что подошедший степняк. Его щека была рассечена, кровь струйкой сбегала вниз, он иногда прикладывал к ране густо пропитанный кровью обрывок льняной материи.
        - Может, и послышалось.
        - А может, кто из урусов сумел ускользнуть? - бросил один из гуннов. - Хотя… мы ж всех вроде перебили. Вон, - он ткнул пальцем в сторону разбросанных по полянке тел, - всех шакалов, кого видели, перебили.
        - Точно, я в оба глаза глядел!
        - Дун-ха, ты оба глаза пучил от страха и смотрел, как бы тебе не попасться на копье к урусу, - насмешливо бросил один из гуннов.
        - Эй! Лишнего не говори! - обиженно воскликнул степняк, брови на переносице. - Я среди первых начал кромсать этих шакалов!
        - Да я видел, как ты бился. Жался в сторону, как баба! Тьфу!
        - Что ты сказал?! - гунн, которого винили в трусости, почернел лицом, глаза налились кровью, угрожающе сузились, послышался скрежет металла о металл - из ножен пополз клинок ятагана.
        - Аррргх! - опешил степняк, взор скользнул по яркой полоске ятагана. - Смелый, да? Ай, кровь горячая после драки? Никак, тягаться со мной вздумал?
        Вжикнул металл. В руке у гуннов подрагивает по клинку, в воздухе нависло напряжение. Названный трусом и уклонистом гунн решительно шагнул вперед к сопернику. Со всех сторон тут же заголосили, посыпались крепкие ругательства. Оскорбленного степняка подхватили за плечи, он резким движением плеча попытался сбросить их, но пальцы цепко держат его за обшитый бронзовыми бляшками нагрудник.
        - Хватит вам! - заорал один из гуннов и тут же сморщился от острой боли - из затянувшейся тонкой корочкой раны на щеке хлынула кровь, кусок грязной льняной материи поспешно старается остановить струйку. Он чуть тише добавил: - Разгавкались как собаки! Вам волю дай - перережете себя на радость урусам!
        Возгласы и ругань оборвались, все как один уставились в низкорослого гунна с белой перевязью на руке - признак старшего. Он обвел всех суровым взглядом и остановился на соплеменнике, который слышал шорох в кустах.
        - Говори, что видел, что слышал? - властно приказал старший. При этих словах он еще раз сморщился от боли - еще одна красная струйка скользнула, прорываясь через напитанную кровью тряпицу.
        - Шорох в кустах… Я добивал раненых, вдруг услышал, что в траве кто-то есть. Ну, я бросился туда, но никого не нашел…
        - Никого? И следов даже не увидел?
        - Никаких…
        - Я и говорю - лис или какой еще зверь, - вмешался один из гуннов.
        - Молчать! - грубо перебил его предводитель шайки, вмешавшийся в разговор гунн почтительно отступил на шаг. Вожак вновь обратился к услышавшему странный шорох в кустарнике:
        - Говори, кто это мог быть? Может… может, рыжеволосого увидел?
        - Того самого, за чью голову советник хана золотом платит? - удивленно воскликнул один из гуннов. Старший тут же повернулся к нему, глаза зло блеснули, крылья носа хищно раздулись. Осмелевший вдруг степняк опустил голову и сделал шаг назад, что-то бормоча под нос. Гунн-старшина медленно повернулся к степняку, слышавшему шорох в кустарнике.
        - Ну, говори! Огненноголового видел? Или просто почудилось?
        - Нет, не почудилось… Но никакого огненноголового я не видел.
        - Вспоминай крепко, иначе советник нашего великого хана казнит тебя. И тело бросит на съедение волкам! А заодно и нас! - процедил сквозь зубы старший. - Ну? Видел ли кого? Или почудилось твоей дурной голове?
        - Э-э-э! Я говорю: слышал шорох! Но человека я не видел. Может быть, это был дикий зверь…
        Старший гунн в тишине медленно, с ног до головы рассматривал нахмурившегося соплеменника, тот спешно отводит глаза, взгляд вожака степняцкой шайки сотнями стрел вонзается в его взор. Он медленно и грозно проговорил:
        - Узнаю, что обман, - я первым тебя на ремни рвать буду, потом отрежу тебе язык и брошу собакам! Никто не должен знать, что мы тут сегодня натворили.
        Старший гунн медленно развернулся и направился к коню.
        - Все, уходим! Нас ждут в лагере советника! - бросил он остальным гуннам, которые стояли как вкопанные и провожали его взглядами.
        - Может, сжечь тут все? - торопливо спросил один из гуннов.
        - Нет! - отрезал вожак. - Дым будет виден далеко. Нам этого не надо! Урусы не должны прознать, что очередное поселение шакалов мы пустили под нож!
        Степняки медленно побрели к своим лошадям. Один недовольно зацикал, другой - вполголоса кого-то то ли ругал, то ли проклинал, лишь гунн, который слышал шорохи в кустах, молчал и с задумчивым лицом осторожно поглядывал по сторонам.
        Перед тем как сесть в седло, он в последний раз бросил колючий взор в сторону порубленных им кустов. Хмыкнул, лошадь привычно заржала под его тяжестью. Неровный строй гуннских наездников направился на восток, его из зеленой стены провожали два полные слез глаза-огонька.
        16
        Теплая волна разливается по телу. Йошт зажмурился. Солнечные лучи, как заботливые руки матери, поглаживают кожу, она тут же отзывается стайками мурашек. Совсем недалеко раздался звонкий девичий смех. Он будто бьющийся хрусталь переливается на свежем воздухе. Вокруг небольшая полянка, она стелется дальше, пока не упирается в крутые горные отроги. Узенькая ленточка речушки стелется по долине, перепрыгивает холмики и гудящим водопадом срывается вниз с обрыва. Йошт блаженно вздохнул. Сердце часто забилось. Он дома.
        Тут же на полянке кружится хоровод молоденьких девчат, тугие длинные косы в воздухе описывают замысловатые фигуры, вплетенные в волосы ленты искрятся разноцветьем, простые платьица лепестками разлетаются в стороны. Венед приметил одну из красавиц-молодух, ее черты показались до боли знакомы. Ну конечно! Это же Горяна! По рукам пробежали мурашки, в животе потеплело, сердце часто забилось. Она перехватила взгляд карпенца, отпустила руки подруг, кружащих в танце, и шагнула к нему. Ветер играет разноцветными ленточками в косе, полупрозрачное платье искрится на солнце, смеющийся ротик обнажает белые зубки.
        Йошт приподнялся на локтях, Горяна легкой походкой плывет к нему, иногда останавливается и кружит, смех звоном бьющегося стекла струится в долине. Тепло волнами струится по телу венеда, жар охватывает голову. Голубые глаза Горяны смеются, поблескивают игривыми искорками. Йошт застыл в приятной истоме, глаза немигающим взором уставились на славянскую красавицу.
        Вдруг белоснежное лицо девушки задергалось, стало темнеть, широкие глаза сузились до отвратительных щелок, нос впал, губы побледнели, растянулись и стали напоминать крысиные хвосты, через кожу щек, верхней губы и уродливого подбородка пробились клоки черных волос, отдельные пряди сделались седыми. Горяна скрючилась, ее ноги подломились, и она упала в траву, ее тело забилось в судороге, белая пена слюны брызнула в разные стороны. Йошта сковал ужас, рот застыл в беззвучном крике. На него уставилось уродливое лицо одного из степняков, что в перелеске зарубили мать и едва не прикончили беззащитного паренька.
        Безобразная харя гунна противно заверещала:
        - Уруса рвать конями будем! Дун-ха!
        Степняк выставил руки вперед и двинулся на Йошта, из уродливых крючков-пальцев торчат когти, на них грязь вперемешку с кровью.
        Венед попытался встать и броситься прочь, но сил не хватало даже чтобы ползти. Противная немота пробила все тело. А жуткие кисти, готовые рвать свежую плоть, приближаются. Йошт пытается сделать хотя бы одно движение, но все безуспешно, со лба мелкими градинками покатил пот. Венед закричал.
        Негромко бухнула входная дверь, в комнату вскочил Веслав, теплые руки волхва заботливо ухватили бьющегося в истерике венеда.
        - Ну, будет-будет. Это всего лишь сон.
        Йошт прекратил кричать, ошалело бегающие глаза остановились на лице старца. Тот продолжил:
        - Это сон - не более. Ты смотри на меня, и твое дыхание станет спокойным, а страх уйдет.
        Венед послушно кивнул и неотрывно смотрит в глаза Веславу. Старец довольно улыбнулся.
        - Как у нас говорят: куда ночь - туда и сон.
        Веслав заговорщицки подмигнул и скрылся в проеме соседней комнатушки, оттуда донесся шорох, едва слышно скрипнули половицы.
        Опять приснилась галиматья какая-то, молнией пронеслось в полусонной голове Йошта. То баба с крылами, как у орла, то теперь эти паршивые степняки. О боги! Жуткий какой-то гунн был. Эх, надо бы действительно все рассказать Веславу, а то как-то не по себе…
        По телу перепуганного карпенца вдруг пробежало тепло. Враз стало уютно и спокойно. Йошт выдохнул:
        - Уф и почудилось…
        Он огляделся. В избе темно, однако в оконце начинает светлеть.
        - Уже… уже утро?
        - Почти. Всякая гадость всегда под утро снится.
        Веслав привстал, льняная рубаха блеснула серебряными нитями.
        - Ну лады, что все в порядке. А я тут кое-куда сходить собрался, не составишь компанию? Будет интересно, обещаю!
        - Но я хотел еще…
        - Что ж, ну и ладно. В другой раз значится.
        Веслав поднялся и беззвучным шагом направился из комнаты. Когда уже переступил порог, посоветовал:
        - А ты сил набирайся. Быть может, тебе они вскоре ой как понадобятся.
        Йошт с ужасом подумал, что останется опять один в жуткой темноте. Вмиг из угла потянулись скрюченные руки того самого степняка. Венед тут же вскочил с кровати и сбивчиво произнес уже почти скрывшемуся в черном проеме двери:
        - Нет! Я хотел сказать… Конечно, пойдем, дядя Веслав. А куда?
        - Узнаешь. Только для начала приведи себя в порядок. А то видок у тебя… ну сам понимаешь.
        Йошт спешно пошел к колодцу, помылся как следует, вода холодная бодрит тело, как будто приливает новые силы. Он довольно фыркал. Когда закончил, подошел к волхву, тот протягивает ему сверток.
        - На-ка, Йошт, примерь.
        - Что это?
        - Рубаха, новая, твоя уже поди вся в негодность превратилась - негоже гостю волхва Веслава ходить в лохмотьях.
        Йошт развернул материю, растянул рот в довольной улыбке. В его руках настоящая льняная рубаха, совсем новая, на ощупь мягкая, как молодая овечья шерстка. У самого сердца огненным пламенем горит красное солнце, под ними две человеческие фигурки и огромный ящер.
        - Спасибо, дядя Веслав, мне очень нравится.
        - Никогда не говори «спасибо» ни мне, ни кому-то еще, - вдруг грубо отрезал волхв, складки на лбу проступили еще отчетливее, потом добавил мягче: - Мы сильные, Йошт, нам не нужно просить Бога о спасении, мы ведь не его рабы, мы - его дети, притом самые любимые. Нужно говорить «благодарю».
        - Благо…дарю, дядя Веслав, - немного смутившись, сказал Йошт.
        - Ну что стоишь, примеряй, должна быть впору.
        - Но она же совсем новая, может, я ее лучше сохраню да по праздникам буду надевать?
        - А чего так? Аль не по сердцу мой подарок?
        - Еще как по сердцу! - радостно отвечает Йошт. - Просто жалко ее немного, вдруг заляпаю ее чем, а она такая красивая…
        - Будет тебе, заляпаешь! Если хочешь знать, Горянушка несколько ночей не спала - шила специально для тебя, а ты и носить не желаешь! Неблагодарно как-то выходит, Йошт.
        - Так это она мне?
        - Ага, ведь знаешь уже - у нас, у славян, гость - человек святой, ему самое лучшее подают, ну и конечно, без даров не отпускают. Правда, лучше бы, если про этот подарок Борята ничего не узнает. Ревность - чувство не из лучших. Молод еще да и горяч - дров может наломать…
        Йошт мгновенно натянул через голову рубаху, она и в самом деле оказалась впору. Йошт даже удивился, ему показалось даже, что от нее тепло какое-то идет, ему почудилось, что ни дождь, ни жара, ни холод морозный не смогут причинить ему вреда - рубаха оборонит. И как только девушка смогла создать такое? Ведь даже мерок не снимала - очевидно, волхв помог.
        - Смотри-ка, сидит как влитая, - довольно говорит волхв.
        - Хороша… Только Боряте, наверное, не следует говорить.
        - Это почему же?
        - Если он узнает, что рубаху эту мне Горяна пошила, завидовать станет.
        - Это точно, а зависть - плохое чувство, пусть даже и не со зла…
        Волхв задумчиво посмотрел на звезды, что горят ярко.
        - Ладно, нам пора, а то опоздать можем.
        - Так куда мы идем?
        - В Велесово урочище, здесь недалеко.
        Йошт и волхв обогнули мирно спящее поселение и спустились к небольшому перелеску. В нем ступили на едва приметную тропинку, что петляет между деревьями словно заяц.
        Потом подошли к селению древлян-изгоев, а от него стали углубляться в чащу. По пути приметили нескольких древлян - они почтительно кланяются волхву, тот охотно кивает в ответ.
        Дальше в чаще идти стало сложнее, тропы нет никакой, не единожды приходилось обходить поваленные деревья, волчьи ямы. Йошт старается следить за дорогой, но потом сам едва не потерялся, на мгновение упустив из виду волхва. Когда понял, что отстал и остался один, ужас опять потянулся к горлу леденящей лапой. Венед крутит головой из стороны в сторону, но взгляд цепляет лишь стволы дубов да берез, даже тропинку и ту разглядеть сквозь густые заросли кустарника невозможно. Однако волхв внезапно вынырнул откуда-то из-за кустов, чуть не сделав Йошта заикой до конца дней. Веслав заговорщицки подмигнул и бросил с улыбкой:
        - Шевелись! Не отставай!
        Йошт облегченно вздохнул и пошел за волхвом. Теперь этого старика из виду не выпустит ни за что!
        - Дядя Веслав, а мы не заблудимся?
        - Конечно, нет! - рассмеялся волхв. - Я этой тропой на протяжении долгих лет хаживаю, каждый кустик знаю, каждую веточку помню.
        Вдруг раздался совсем недалеко протяжный вой, у Йошта все внутри похолодело.
        - А звери дикие здесь есть?
        - А куда ж без них? Чай, лес! Но в эту ночь они предпочитают быть подальше…
        - А кто же тогда выл? Волки?
        - Ну, не совсем волки… - произнес волхв, обернулся и тут же напоролся на полные ужаса глаза венеда. - Да и далеко они отсюда.
        Вновь раздался протяжный вой. Веслав ощутил, как чьи-то пальцы впились в его рубаху.
        - Неужели это… это оборотни? - пролепетал задыхающийся от страха Йошт.
        Волхв лишь рассмеялся в ответ.
        - Ого! Мы уже совсем рядом. Ты чего, испугался, что ль?
        - Есть немного. Я не хочу к оборотням идти!
        - Перестань! Мы вовсе не к ним идем. И вообще, держись, Йошт, лучше меня, отстанешь, тогда точно нетопыри утянут, сожрут и костей не оставят.
        Йошт сглотнул застрявший ком в горле и двинулся за волхвом, сердце его в страхе колотилось, ноги едва слушались.
        Наконец деревья перед ними расступились, и они оказались на крохотной опушке. Волхв деловито прошелся по полянке, всматривается то вдаль, то в звездное небо, полная луна ярко освещает округу. Потом умело расчертил концом посоха большой круг и позвал Йошта:
        - Парень, подойди сюда.
        Венед осторожно подошел к кругу, но дальше ступить за черту не решается.
        - Ступай, не бойся, - сказал волхв.
        Йошт немного помялся с ноги на ногу, потом задержал дыхание и, закрыв глаза, ступил в круг. Удостоверившись, что ничего дурного не произошло, Йошт вздохнул с облегчением.
        - Теперь спокойнее будет, - заверил волхв. - Круг отпугнет злых духов.
        Будто подтверждая слова волхва, кусты шевельнулись, что-то недовольно зафырчало, хрюкнуло. Йошт вжал голову в плечи, пододвинулся ближе к волхву.
        - Они… они точно нас не тронут?
        Веслав рассмеялся в ответ. Йошт насупился, задумчиво почесал затылок - глупо бояться, когда рядом человек, ведающий волшбу. Венед глянул на Веслава, тот сидит и насвистывает какую-то веселую мелодию, глаза полуоткрыты, руки привычно сжимают резной посох.
        Минута сменяется минутой. А они все сидят и чего-то ждут. Йошту кажется, что прошли часы. Наконец он не выдержал:
        - Чего мы так долго ждем?
        - Нужного часа, Йошт.
        - А когда он настанет?
        - Когда нужно, - ответил волхв спокойно. - Каждому событию - свой час, а часу - свой черед.
        Йошт жамкает губами, будто повторяет про себя ответ старца, потом сделал недовольную мину - темнит волхв, слова заумные какие-то…
        Они по-прежнему сидят на полянке, очерченный волхвом круг иногда вспыхивает еле зримой нитью голубоватого света. Йошт наблюдает то за кругом, то за волхвом. Но Веслав сидит без движения, веки опущены, дремлет.
        Венед от мучительного ожидания не сидит на месте - задницей елозит так, что на траве образовалась плешь. Вновь не выдержал, дернул за рукав волхвовскую рубаху.
        - Дядя Веслав?
        - Да, Йошт, - не открывая глаз, отозвался волхв.
        - Борята мне рассказывал, что грамоту знаете. Не могли бы… в общем, я хочу научиться писать и читать.
        - А зачем тебе это? - оживился волхв. - Никак в волхвы решил податься?
        - Да нет, я просто… говорят, что эта штука важная очень и что скоро она перевернет мир.
        - Вот как? - волхв Веслав открыл один глаз, многозначительно посмотрел на рыжеволосого паренька с далекой Карпени. - Перевернет или изменит?
        - А разве это не одно и то же?
        - Конечно, нет! - громко отчеканил волхв. - Все течет, все меняется, даже мы с тобой. Ты поначалу таких как я чурался, говорил - раз волхв, то обязательно злобный волшебник, чародей, оборачивающий людей в разную гадость. А теперь ничего, обвыкся, даже трудимся вместе.
        - Ну так это я по незнанию брякнул, - отмахнулся венед. - У нас ведь не было ни волхвов, ни других ведунов да лекарей.
        - Это верно, - кивнул с улыбкой на устах Веслав. - Не так с… как ты сказал - перевернет мир? Так вот, переворачивают обычно с ног на голову. Сам, наверное, смекаешь уже, как правильно.
        Йошт кивнул. Старец продолжает:
        - Хотя, может, ты и прав. Это раньше черты и резы могли понимать только люди ведающие. Считалось, что это некое таинство с богами, простому смертному не понять тайного смысла. Теперь азбукой пользуются не только волхвы, но и князья и купцы, да и бояре помаленьку учат. Но пока грамота еще окружена ореолом таинственности, наверное, пройдет еще не одна сотня лет, прежде чем каждый юноша сможет не только читать, но и писать.
        - Выходит, это плохо?
        - Наоборот, очень хорошо! Люди смогут читать нужные книги, больше приобщаться к богам, да и для народа это очень хорошо. Любой народ, обладающий письмом и речью, - народ сиречь великий. То есть многоликий. Запоминай, коль хочешь грамоту познать, обучение, считай, началось.
        Йошт шлепает губами, повторяет. Волхв принялся чертить посохом на земле черточки, поначалу они казались разрозненными палочками, но потом начали приобретать некую форму, Йошт постепенно стал находить некую красоту.
        - Все начинается с азбуки. Вот, это буква аз, а это - веди. Каждая, кроме звука, имеет свое, тайное, значение, имя.
        - Наверное, это очень сложно?
        - Ну почему же? Смотри: аз - означает божественную причастность, искру Рода. Буки - быть, существовать в яви, наяву.
        Венед удивленно смотрит то на волхва, то на черты на земле, кончик посоха старательно рисует буквы, они подсвечиваются голубоватым огоньком. Веслав продолжает:
        - Это буква «веди» - ведать, знать. Это «глаголь» и «действие», - посох замер, волхв внимательно посмотрел на карпенца. Йошт рядышком пальцем повторяет очертания букв, шепчет названия. Веслав улыбнулся.
        - А теперь, мой друг из Карпени, повтори вслух все, что я написал.
        Венед немного смутился, начал повторять, запинается:
        - Аз - искра Рода, буки - быть… быть в этом мире, веди - означает зна… знать, глаголь - говорить… и…
        - Ну, смелее! - подбадривает волхв.
        Йошт кашлянул.
        - Действие… значит - делать…
        - Попробуй прочесть не буквы, а «тайные» значения, смыслы. Что получается?
        Йошт шевелит губами, брови понемногу ползут к переносице. Вдруг он оторвался от черт, поднял глаза. Губы дрогнули:
        - Я существую, знаю, говорю и действую!.. Ух ты!
        - Правильнее будет так. - Волхв начал водить посохом от букве к букве, те от прикосновения вспыхивают, потом гаснут. - Искра Рода существует в теле, и она знает тайны, священные слова, ведущие к совершенству. - Посох вдруг остановился. - Это человек, Йошт! Азбука - это мы, люди!
        - Ничего себе!.. - еле выдавил от изумления венед.
        В это мгновение совсем рядом раздались вой и жуткое чавканье. Йошт содрогнулся, кожа пошла гусиными пупырышками, кровь замерла в жилах.
        Волхв посмотрел на луну, потом привстал. На лице, изборожденном морщинами, ни тени беспокойства.
        - Пора, - коротко бросил волхв и пошел на окраину опушки. Йошт немного помедлил, потом направился за волхвом.
        Волхв постоял немного перед начинающимся лесом, прислушался и ступил в темноту. Йошт кинулся следом.
        Он долго шел впереди, старался не терять из виду волхва. Потом волхв остановился, остановился и Йошт. Волхв нагнулся, руками осторожно раздвинул кусты, юный спутник, внимательно наблюдавший за ним, вдруг прикрыл тыльной стороной ладони глаза - яркий свет больно ударил в глаза.
        - Смотри, - шепотом говорит волхв.
        - Что это?
        - Это папоротник.
        - Папоротник? Вот те раз! Не думал, что он может и гореть.
        - Светится он всего один раз в год и только одну ночь. Сегодня как раз такая.
        Волхв поднялся и медленно, держа перед собой посох, пошел туда, где горит ярким пламенем стебелек папоротника. Он подошел к горящему кустику, нагнулся.
        - Папоротник, Йошт, это не простая трава, - шепотом говорит волхв и бережно касается стебелька. - Это растение из подземного мира. Любимый цветок Мары, жены Чернобога.
        - Вот это да!
        - Ты можешь дотронуться до него, - говорит волхв Йошту, тот в нерешительности протягивает руку, но потом отдергивает руку, будто яркое свечение может обжечь. - Не бойся, он холодный.
        Йошт осторожно дотронулся до цветка, и, странное дело, пальцы и в самом деле будто ожгло морозом. Венед с интересом рассматривал кончики пальцев, они будто побелели, покрылись инеем. Внезапно от пальцев вверх по руке пробежал холод, в голове нарастает гул, перед глазами запрыгали чернеющие кусты, дышать стало трудно.
        Йошт затравленно смотрит полными ужаса глазами на волхва, шлепает ртом как рыба, крик застревает в глотке.
        Веслав мгновенно схватил его за плечи, начал трясти, что-то кричит, но слова тонут во мраке.
        - …Не поддавайся тьме! - сквозь звенящую тишину наконец пробился вскрик волхва. - Гони ее!.. Представь свет солнца!
        Йошт напрягся, голова задрожала, сквозь пелену мрака начал проступать мутный диск, принялся гореть все ярче и ярче, потом он вспыхнул и взорвался мириадами желтых пятен, боль вихрем пронеслась в голове.
        Вскоре все стихло, Йошт лежит, тяжело дышит, глаза как блюдца, волхв стирает выступивший крупный пот со лба.
        - Что… что это было, дядя Веслав? - испуганно, еле передвигая губами, молвит Йошт.
        - Тьма, странник из Карпени, - немного уставшим, но спокойным голосом ответил старец. - Что-то я поторопился, сказав «не бойся»… Еще чуть - и сцапала бы тебя. Это от него.
        Волхв кивнул в сторону зловещего цветка.
        - Тьма от… папоротника?! - с ужасом выговорил Йошт.
        - Да, когда папоротник цветет - он взывает к самым темным сторонам зверя и человека.
        - Выходит, что это внутри меня все было?..
        - Именно! - подтвердил Веслав. - Я ж не зря тебе говорил, что это растение - самое любимое в царстве Мары, а это и есть тьма, она в каждом из нас живет. Не все, правда, с нею справляются, но ты молодец! Сдюжил! Теперь ей с тобой справиться будет труднее.
        Венед лежит на траве, глаза очумелые, уставились в небо. Волхв поднялся, сделал несколько шагов, повернулся к Йошту:
        - Нам нужно торопиться, сегодня самая короткая ночь в году, можем не поспеть.
        - Так мы за ним пришли, - говорит Йошт, особое ударение, полное страха и ужаса, поставил на слове «ним».
        - Нам он ни к чему. Нам другой интересен. Он, как правило, растет совсем недалеко от папоротника.
        Волхв постучал трижды о землю, что-то прошептал и двинулся дальше, нагнулся и стал очень тихо и осторожно передвигаться среди подлеска и колючего кустарника, заботливо отгибает в стороны ветки, тщательно всматривается в траву.
        - Так что же мы ищем, дядя Веслав?
        - Другой цветок, он как бы противостоит папоротнику.
        - Противостоит папоротнику? Как это?
        - Знаешь, ведь на всякую силу есть другая сила, на всякое явление есть явление обратное - одно противостоит другому, но в то же время и дополняет его. Это Закон, Йошт, Закон равновесия, это как ночь или день. Коль Род не сотворил бы луны, а оставил лишь солнце, мы бы и не узнали, что есть день, да и свет вообще.
        - Ого! Как запутанно! - изумился Йошт. - Неужели все, что создал Род, такое сложное?
        - Как раз напротив, это очень просто, правда, не всегда люди это понимают. Стараются облечь во что-то сложное, не понимая одного - суть всегда проста. Как говорят мудрецы с Востока - все простое пытаемся непременно сделать сложным, а сложное… усложнить еще больше!
        - А этот цветок, который ищем, он волшебный?
        - Любой цветок, любая травушка волшебная, если их правильно понимать. Они ведь живые, и если добрые, чистые и светлые слова будешь им говорить, получишь лекарство, ну а если будешь заговаривать злыми смыслами - получится сильнейший смертоносный яд. А вот и наш красавец!
        Волхв осторожно раздвинул кусты орешника, из-под травы пробивается яркий свет крохотного солнца. В лесу стало светло как в полдень. Сам цветок искрится разноцветными огнями, будто россыпь драгоценных самоцветов. Среди кустов и близлежащих деревьев раздался жалостливый вой, кряхтение.
        - Они боятся его света. Посмотри, разве можно не любоваться такой красотой? Это Алый цвет. Или иван-да-марья по-нынешнему.
        Йошт смотрит на чудо-цветок и не может оторваться, такого он никогда не видел.
        - Йошт, нам нужно торопиться, скоро луна пойдет на убывающий оборот.
        - И что тогда?
        - Ох, лучше тебе этого не знать…
        Волхв осторожно обхватил хрупкий стебелек и потянул на себя, стебелек туго щелкнул, отсоединяясь от корней. Свет мгновенно угас, Веслав осторожно завернул сорванный Алый цвет в приготовленную сияющую белизной тряпицу. Свет опять вспыхнул, но горит уже не так ярко. Волхв бережно присыпал землей то место, где мгновение назад был иван-да-марья, чтоб на следующий год он вновь осветил округу божественным светом.
        Когда Йошт и волхв пошли обратно, тут же в кустах что-то зашевелилось, похрюкивает, жутко сопит, кто-то среди кустов и деревьев жалобно заскулил, отплевывался. Йошт еле передвигает ноги от страха, несколько раз, когда кто-то шипел совсем рядом, хватался то за пояс волхва, то за полу его рубахи.
        - Не оглядывайся, - бросил через плечо Веслав. - Иди вперед и не смотри назад.
        - Там… там, наверное, чудища подземного мира? - трясущимися от страха губами проговорил Йошт, он так и норовит посмотреть назад, в сгустившуюся темноту, будто чья-то рука с силой обхватила рыжеволосую голову и заставляет оглянуться. - Нагонят же нас!..
        - Не нагонят, - спокойно, с холодком в голосе ответил волхв. - Быстрее ножками перебирай - и не нагонят. Разве что пару ночей спать не дадут. От кошмаров.
        Веслав повернулся к нему и подмигнул открывшему рот от испуга карпенцу.
        Йошт облегченно вздохнул.
        Впереди замаячил ослепительно яркий свет папоротника. Приблизившись к нему, волхв нарочито приподнял кверху сверток с тускло светящимся цветком. Любимец Мары мгновенно потускнел, стал похож на светляка, спрятавшегося в густой траве. Однако как только Веслав ушел немного вперед, папоротник вновь вспыхнул. Еле различимые бесформенные тени потянулись на холодный свет.
        Венед не удержался и обернулся. И сердце мгновенно сжало леденящим ужасом, по коже стремительной волной прокатился мороз: из кустов на него прыгнула огромная бесформенная тень с разинутой пастью. Десятки глаз горели как жаркие угли. Длинные уродливые когтистые лапы потянулись к нему со всех сторон.
        Йошт содрогнулся, спешно затряс головой, зажмурился. Ноги сами понесли его вперед, погребая под собой мухоморы-поганки, ломая сухие ветки, круша многолетний мох. Больше назад смотреть не тянуло.
        Йошт и волхв наконец вышли из леса. Дальше дорога лежит в весь. Путь домой как всегда идет быстрее. Тропа делает широкую петлю, вдоль нее вырастают землянки древлян-изгоев.
        На пустыре толпятся одетые в лохмотья люди. Волхв направился к ним. Перед ним расступились. Йошт озирается по сторонам, все кланяются Веславу, лица у всех хмурые, женщины всхлипывают, у многих на щеках блестят влажные дорожки.
        Волхв остановился, венед глянул ему через плечо - посредине пустыря на деревянных жердях лежит человек, молодое посеревшее лицо в поту, рядом согнулась тощая девушка с копной огненно-рыжих волос. Она смачивает кусок потемневшей материи в бадейке с водой и прикладывает к животу лежащего паренька. Тот от каждого прикосновения дергается, из побелевших губ вырывается стон. Венед с ужасом разглядел под пропитанной кровью тряпицей страшную рану.
        Волхв нагнулся, внимательно посмотрел на рану, осторожно ощупал рваные края. Парень застонал громче.
        - Будь здрав, светлый Веслав, - раздался рокочущий голос, из толпящегося люда к волхву вышел крупный мужчина средних лет. С могучих плеч ниспадает волчья шкура, на шее болтается ожерелье с медвежьими клыками.
        - И тебе здравия, Буевой, - задумчиво отозвался волхв. - Вепрь?
        Буевой кивнул.
        Веслав недовольно зацыкал, еще раз склонился над раненым, провел по краям раны пальцем, парень отозвался сиплым голосом, девушка трясущейся рукой прикладывает мокрую от крови тряпицу к животу, полные отчаяния голубые глаза уставились на старца. Веслав сочувствующе гладит ее по голове, шепчет слова утешения, она зарыдала.
        Йошт услышал, как рядом заревел чумазый мальчуган.
        - Буевой! - крикнул волхв, доставая из-за пояса белоснежный лоскут.
        К нему с готовностью подскочил дюжий древлянин.
        - Держи, Буевой, - сказал волхв, протянул древлянину в волчьей шкуре руку.
        Вокруг все ахнули: на раскрытой ладони Веслава вспыхнул ослепительно-яркий свет иван-да-марьи. - Сделай взвар, пусть пьет утром и вечером.
        - Блага тебе, светлый волхв, - дрогнувшим голосом произнес Буеслав, согнулся в низком поклоне. - Не знаем, как тебя и благодарить…
        - Лучшая благодарность - если ваш охотник быстро на ноги встанет да побольше добычи принесет. Одной травой не проживете.
        - Твоя доброта не знает границ, светлый волхв.
        - Перестань! - отмахнулся Веслав. - Лучше приглядывай за ним, пока не окрепнет, рано в лес не пускай!
        Когда шли обратно, Йошт заметил, как молодуха - та самая, что прикладывала тряпицу к ране, - проворно сунула за пояс волхву несколько беличьих шкурок. Веслав ничего не сказал, лишь укоризненно глянул вслед улепетывающей молодухе.
        Жалость кольнула сердце венеда. «Наверняка отдали самое ценное, - сокрушенно подумал Йошт, - ведь дикари и голодранцы, а знают честь - за доброту благодарят самым дорогим…»
        Внезапно перед карпенцем из кустов выпрыгнул полуголый мальчонка. Чумазое лицо светится улыбкой и задором. Он протягивает остолбеневшему венеду сморщенное яблочко.
        - Бери, светлый друг!
        Йошт ошарашенно отстранился, многозначительно посмотрел на волхва. Тот кивнул:
        - Возьми, Йошт, не обижай его.
        17
        Рассвет лучезарными клинками разрезает виднокрай, гонит темноту все дальше и дальше. Чернота нехотя отступает, медленно расползается под ударами солнечных копий. Торопливо запел жаворонок, спохватился еще один. Вдали закукарекал петух, лениво замычали коровы.
        Йошт довольно зажмурился, солнечный зайчик скользнул по щеке, защекотал глаза. Волхв степенно поклонился, коротко произнес: «У-ра».
        В голове венеда никак не укладывается - почему мудрый старец вдруг так легко отдал чудо-цветок?
        - Дядя Веслав, а зачем тебе был нужен этот Алый цвет? Для снадобья магического?
        - Не совсем, - улыбнулся волхв. - Он нужен, Йошт, для соботки.
        - Для соботки? - удивленно переспрашивает Йошт.
        - Для события, - пояснил старец. - Скоро праздник Купалы, это и есть событие. Я должен был поехать в столичный град Кияр - Киев Антский по-нашему - каждый год туда езжу.
        Тропа разделилась надвое, одна, поменьше, змеится к лесу, другая, покрупнее, ведет к их веси. Волхв свернул на маленькую. Этой мы еще не ходили, заметил Йошт.
        - В это лето соботка будет особенная, - продолжает старец, - имянаречение великого князя всех славян! А Цвет должен быть вплетен в его венок, что значит отмечен светлым огнем Рода.
        - А как же… теперь-то у тебя Алого цвета нет, и что же будет?
        - А ничего не будет, - спокойно ответил волхв. - Все равно нарекут Светлым Князем.
        - И ты совсем не жалеешь, что отдал его какому-то изгою-древлянину?
        - Ни капельки! - добродушно усмехнулся Веслав. - Что цветок? А вот жизнь - дар бесценный.
        Тропка нырнула в плотные заросли колючего орешника. Волхв уверенным движением концом посоха раздвинул плотную стену кустарника. Мошки брызнули в разные стороны, толстая самка недовольно дернулась - прервали обед - медленно сворачивает серебряные нити.
        - Ну вот мы и пришли, - мягко проговорил волхв.
        Йошт ахнул от удивления: высокий кустарник внезапно расступился и на крохотной опушке возвышается дуб-исполин. Ствол огромен, и десяток человек не обхватят, кора изборождена рельефными полосами и черточками, как благородное старческое лицо. Изумрудом лучших восточных мастеров горит листва. У подножия вырастает из земли алтарный камень, на нем лежат несколько цветов.
        Волхв Веслав низко поклонился гиганту, тепло приветствовал:
        - Здрав будь!
        Густая крона отозвалась легким шелестом.
        Йошт неумело склонил голову, украдкой глянул на волхва. Веслав медленно подошел к Древу, мозолистая рука бережно дотронулась до коры. Волхв шепчет ласковые слова, голос волхва показался венеду бархатным, полным любви.
        Венед робко подошел к стволу, тоже дотронулся. Под повлажневшей ладонью что-то легонько дернулось, вверх по коре пробежали искорки, жилки на листьях постепенно начали светиться. Йошт слышит журчание внутри ствола, нестройные звуки постепенно выстроились. До уха остолбеневшего венеда доносится… музыка! Очень похожая на ту, которую он слышал в священной роще в Треполье.
        Рыжеволосый карпенец оторвал руки от Древа, музыка утихла.
        - Дядя Веслав это… это Он? - изумленным шепотом спрашивает Йошт.
        Волхв кивает. Он достает подаренные ему беличьи шкурки, аккуратно кладет на алтарный камень. Йошт последовал примеру волхва - возложил сморщенное яблочко чумазого паренька.
        - А я и не знал, что Он - дерево.
        Волхв звонко рассмеялся:
        - Он и дерево, и птица, и трава, и этот рассвет. Он многолик, он повсюду. Он и есть Природа. Ведь мы все при Роде. А это Древо - лишь один из символов, знаков в явном мире. Их много, нужно всего лишь внимательно читать их.
        - Правильно читать… - повторил задумчиво Йошт, глаза, не отрываясь, смотрят на Древо. - И что можно прочесть из этих знаков? Будущее, что ли?
        - Можно и будущее, и прошлое, но главное - понять настоящее. Завтра начинается сегодня. Смотри на знаки, слушай природу, научись понимать ее. - Волхв положил руку на плечо, мягко говорит: - Худого не твори, по кривде не живи, стариков уважай - младших не обижай! И будешь счастлив. Это и есть путь Прави. Так гласит Покон.
        - Но дядя Веслав, ты ведь говорил, что путей много, можно выбрать любой.
        - Все верно - дорог много, выбирай любую, но все они должны вести к Прави. То есть быть правильными.
        - А как же определить, какая правильная, а какая нет?
        - Слушай себя, в каждом из нас Его мудрость, Его искра. - Волхв указал рукой на Древо. - Будешь жить в ладу с собой, поладишь и с другими.
        - Надо же, так просто! - обрадованно произносит венед. - Слушать себя, и всего-то!
        - Просто, да не совсем, Йошт из Карпени, - задумчиво произносит Веслав, пальцы медленно поглаживают бороду. - Это сложный путь, извилист и тернист, но тот, кто его осилит, будет богат и счастлив!
        Йошт вдруг нахмурился, стал переминаться с ноги на ногу, волхв бросил заинтересованный взгляд на венеда, но тот спешно отводит глаза.
        - Случилось чего, Йошт из Карпени? Аль слова мои не по душе тебе пришлись? Соглашусь - сразу вот так не уразуметь, но ничего - время пособит все уяснить…
        - Да я не о том… Переживаю я… - как-то невнятно отозвался венед, насупился, лоб в задумчивости морщит. - Я, это… В общем, дядя Веслав, я давно вам… то есть, тебе рассказать хотел… Я в веси не просто так объявился…
        - Ну, удивил! - рассмеялся волхв. - Всяк человек просто так не появляется нигде. Ни в деревне, ни в граде, ни в нашей жизни вообще. Встреч и явлений всяческих просто так не бывает, все какой-то смысл несут.
        - Да я не об этом… В общем… ищут меня злые люди.
        - Знаю, видывал их.
        - Знаете? Откуда? Неужели… неужто Борята все рассказал?
        - Смешной ты, Йошт из Карпени, - с улыбкой проговорил волхв. - Сразу после тебя в веси появились чужие люди. Тут уж не трудно догадаться… Интересно, что ты такое сотворил?
        - Но я ничего плохого никому не делал!.. Разве что…
        - Ага, небось в чужой сад залез, а? Или безделицу какую стащил…
        - Вовсе нет! - раздраженно воскликнул Йошт, глаза воинственно уставились на волхва, но тут же потупились куда-то в землю, краска залила лицо. - Вот и Борята все твердит, что я тать… Но я и вправду ничего не крал, дядя Веслав!
        - Верю, верю тебе, мой юный рыжеволосый друже.
        - Они ищут меня за другое. Они - убийцы! - громко выпалил Йошт, глаза уставились на волхва. При последнем слове у старца едва заметно поднялись брови, но внешне Веслав по-прежнему спокоен. - Я, когда шел из Треполя, немного заплутал в лесу и наткнулся на степняков-разбойников…
        - Ну, степняками-разбойниками ты меня не удивил. В наших краях они не редкость. Что, конечно же, печаль - жили бы в мире, а так… Но чтоб убийцы… Ничего не путаешь?
        - Говорю, как видел… Они прямо на моих глазах убили молодую женщину в лесу… Прямо так копьем пригвоздили к земле. Мне тогда дурно стало… - Йошт покосился на волхва и заметил, как тот стал вмиг серьезным, брови сползли к переносице, жадно ловит каждое его слово. Йошт продолжает: - Там еще маленький паренек был… Они и его кончить хотели. Набросились ватагой! Все страшные желтолицые с раскосыми глазами… Один из них - самый маленький, все верещал, бил женщину и мальца плеткой, все орал, чтоб перебили всех, звал себя сыном какого-то хана. Да брешет, наверное.
        - А как они тебя нашли?
        - А никак! Я сам себя выдал. Точнее… В общем, не выдержал я и бросился на этих степняков, совсем парнишку жалко стало, он весь в крови там валялся, все плакал и все звал: мама! Мама! Вот я и не выдержал…
        - И ты один против них выскочил?
        - Наверное… Я тогда был немножко не в себе… Будто все как в тумане было. Но зато помню, как покалечил какого-то степняка, кажется, этого самого маленького, который брехал, что он сын великого хана…
        Йошт остановился, облизнул пересохшие губы и со вздохом заключил:
        - Вот тогда-то за мной и погнались…
        Волхв напряженно всматривается в даль, лицо серьезное, губы неслышно шепчут какие-то слова. Наконец он пронзительно посмотрел на Йошта, как-то грустно улыбнулся и промолвил:
        - Смелый ты в душе, Йошт из Карпени, хоть и труслив, аки заяц, пока…
        Йошт смутился, потупил глаза, щеки едва заметно загорелись красным.
        - Что теперь будет, дядя Веслав? Я не хочу, чтобы они меня настигли… Я их боюсь! Они меня грозились тоже убить, как и ту женщину, я слышал!
        - Ну что ты, мой рыжеволосый друг, до этого, думаю, не дойдет…
        Они молча стоят и смотрят на Древо. Вокруг щебечут птицы, вдалеке застрочил дятел, на полянку выбежала белка, встала на задние лапки, чвыркнула и в два прыжка оказалась на Древе, пушистый хвост скрылся в густой, переливающейся изумрудами кроне. Губы Йошта тронула улыбка, ему показалось - зверек подмигнул ему.
        Вдруг за спинами прошелестели кусты, бряцнул металл, щелкнула ветка. Венед было дернулся на звук, но рука волхва крепко сжала его плечо.
        - Не поворачивайся! Они не должны запомнить твое лицо. Я приметил их давно, они всю ночь шли за нами.
        - Кто это, дядя Веслав?
        - Тебе лучше знать, Йошт из Карпени.
        Венед непонимающе косится на волхва, но через мгновение виновато опустил голову. Еще бы ему не знать!
        К венеду и волхву, стоящим спиной, на полянку с Древом Рода вышли друг за дружкой пять человек, четыре из них - славяне, один низкого роста с раскосыми глазами, желтым лицом и со сгорбленным носом. Степняк.
        - Это он, дун-хаа! - пророкотал он трескучим голосом. - Тот самый рыжий сын шакала!
        К волхву и Йошту шагнул один из славян, в руке покачивается меч.
        - Эй, старик, мы ничего не сделаем тебе плохого, просто отдай мальчишку!
        Веслав вместо ответа лишь подмигнул карпенцу и шепнул:
        - Иди лесом, по тропинке. На развилке свернешь направо и беги что есть мочи. Лес тебя защитит.
        - Дядя Веслав, а как же…
        - Да что со мной может случиться? - рассмеялся старец. - Я ж волхв, помнишь, ты говорил - мы бессмертные!
        Сзади шаги приближаются, группа разбойников умело передвигается полукругом, клинки, готовые разить, выставлены остриями вперед.
        - Чего же ты ждешь?! - вмиг отвердевшим голосом прикрикнул волхв. Он грубо пихнул венеда в спину. Тот обернулся, глаза наполнились слезами. - Беги в лес!
        - Я… я не могу… вот так бросить, - сдавленно произнес Йошт.
        Волхв почернел лицом. Сзади на вытянутую руку подскочил человек с лицом степняка.
        - Уходи, нашел время в спасителя играть!
        Сзади рыкнули. Веслав мгновенно вскинул посох, отпрянул в сторону - кривой меч гунна рассек воздух и ударил в землю, комья земли полетели в разные стороны. Веслав со всей силы обрушил навершие резного посоха на его голову. Хрустнуло. Степняк вскрикнул, осел наземь, из-под войлочной шапки ровными струями потекла кровь.
        Волхв отбежал к Дубу, выставил перед собой палку, посмотрел вслед улепетывающему венеду, рыжая голова поймала взгляд волхва, на миг остановилась.
        - Уходи, дурак! - гаркнул Веслав, глаза вдруг загорелись огнем, но сумел совладать с собой. На лице вновь сосредоточенность и спокойствие. - Лучше, мой друг из Карпени, сделай так, чтобы про это узнал князь Дажин, властитель Русколани.
        Веслав вдруг грустно улыбнулся и добавил:
        - Не горюй, рыжеволосый, дадут боги - свидимся!
        Едва волхв договорил последнее слова, как тут же отскочил в сторону, налетевший на него коренастый в драном плаще пролетел вперед, врезался в траву, посыпались листья и мелкие веточки. Волхв выдохнул, глянул еще раз вслед венеду. Того уже не было, а за ним, перепрыгивая кусты и круша мечом вокруг ветви и высокую траву, устремился другой разбойник.
        Веслав прыгнул к нему, люто заорал, посох расчертил широкую светящуюся дугу в воздухе и с силой обрушился на плечо преследователя Йошта. Крик огласил округу. Спина страшно изогнулась, перебитый позвоночник с треском вспорол острыми краями кожу, кровь брызнула фонтаном.
        - …И взмахнула крылом рыжеголовая бабочка, - запыхавшимся голосом выговорил волхв, стирая липкую кровь со лба, - …и чую - будет буря!
        Сзади напирают, рядом с лицом волхва вжикнула стрела, воткнулась в Древо, но тут же рассыпалась в прах. Волхв усмехнулся и с лютой гримасой бросился на разбойников.
        Йошт со всей мочи бежит вперед, не оборачивается, страшно, поначалу он слышал шаги за спиной, но раздался дикий вопль и шаги исчезли, неужели дядя Веслав остановил?
        Рыжеволосый венед внимательно смотрит под ноги, в голове только одна мысль - не упустить тропку, добежать до развилки! - но тропка упрямая, то появляется, то исчезает, прыгает, коварно обходит заросшие мхом валуны.
        - Базук! Где Базук?! - донесся до уха Йошта бешеный крик одного из нападавших, лязг металла и сухой треск не умолкают. - Здесь маг, черт его дери! Без него не одолеем!!
        Йошт представил, как дядя Веслав гоняет по полянке эту кодлу как бродячих собак! Может, одолеет их всех и выживет? Он же - волшебник!
        - Наперерез скачи! - совсем рядом из кустов раздался крик. - Этот рыжий сукин сын где-то поблизости, я чую - далеко не ушел…
        Венед же вжал голову в плечи и ускорил бег. Голос оборвался, дико заржал конь, его сменило женское визжание.
        «Горяна?!» - пронеслось в голове венеда.
        18
        Вопреки наставлениям волхва Йошт остановился, грудь ходит ходуном, пот градом заливает глаза. Осторожно раздвинул кусты и увидел, как на полянке кольцо всадников окружило белоголового паренька, он мужественно прикрывает собой рыдающую девушку.
        Венед осмотрелся, рядом лежит конь, тут же барахтается в пыли всадник, надсадно хрипит. Йошт подлетел к нему и камнем добил по голове. Его тут же скрутило, вырвало.
        - Вставай! Скорее вставай! - приказывает сам себе венед. Откашлялся и медленно раздвинул кусты.
        Круг медленно сжимает Боряту и Горяну, копья выпирают вперед - еще немного - и врежутся в теплую человеческую плоть.
        - Эй, урус! Сейчас на ремень резать тебя будем! - надменно воскликнул гунн, гордо восседая на черном коротконогом жеребце.
        Раскосые глаза хищно блеснули недобрым огоньком, тонкие губы застыли в противной ухмылке, обнажились кривые желтые зубы.
        - А девку твою насиловать будем э-э-э… долго-долго!.. - добавил еще один степняк в трофейной кольчужной рубахе.
        Пятерка гуннских всадников захлебнулась хохотом. Лошади нетерпеливо переминаются с ноги на ногу, гарцуют, фыркают, бьют копытом. Блестят кривые ятаганы, на лезвиях чернеет запекшаяся кровь, подрагивают острия коротких копий.
        Борята дышит тяжело и неровно. Мышцы на разбитых в кровь ногах сводит, во рту пересохло так, что глотать было мучительно больно. Но все же он стоял крепко, закрывая своим телом всхлипывающую Горяну.
        - Э-э-э, долго бегать урус, как шустрый заяц, да от нас не убежишь! Мы быстрее ветра в степи! - гордо бросил низкорослый гунн, замысловато, но неуклюже крутанув ятаган в руке. - И значит, ты умрешь мучительно долго! Ну что, урус, будем рвать лошадями тебя.
        Он подал лошадь чуть вперед. Послышались смешки, улюлюканье и негромкие выкрики на режущем ухо гуннском наречии. Блеснуло острие копья, кончик упирается в широкую грудь Боряты. На изодранной рубахе проступает красное пятно, быстро увеличивается в размерах.
        - Ну, урус, проси пощады! - чуть помедлив, будто наслаждаясь предвкушением медленной казни, произнес коротышка степняк. Он еще сильней надавил на копье, кровь скользнула алой струйкой по животу. Но Борята стоит словно истукан, даже не поморщившись от боли. Лишь крепче прижимает всхлипывающую Горяну локтями к себе.
        - Ай, какой урус крепкий, не сдается, - недовольно проговорил гунн и надавил на древко. Нагретый плотью русколана металл скользнул вниз, вспорол кожу. Кровь хлынула из раны, заливая грудь и живот, алой капелью устремилась в сочную степную траву.
        - Проси пощады, мерзкий урус, - уже злобно бросил степняк. Казалось, еще мгновенье - и гунн с силой пронзит славянина.
        Но Борята стоит как валун посреди бушующей горной реки - лишь от напряжения бугрятся мышцы на руках и груди да дернулось веко. Гунны на мгновение замерли - ант будто не кровью истекает, а напротив, жизненной силой наполняется.
        - Зачем пришли на нашу землю? Почто грабите и жжете дома наши, степные шакалы?! - воскликнул Борята, отступив на шаг и расставив руки, будто стеной защищая Горяну.
        На последнем слове смешки разом стихли, улыбки исчезли, сменились недовольными гримасами.
        - Ты, урус, сильно-то не заговаривайся, - злобно процедил высокий гунн в позолоченном остроконечном шлеме с поднятой к верху личиной. - Мы - дети степи, а значит, здесь все наше, и мы берем то, что принадлежит нам! Мы здесь хозяева, а не вы!
        - Этому не бывать! Здесь испокон веку наши земли, земли русколан, земли белояров! - крикнул Борята. - И никогда она вашей не будет!
        Нависла звенящая тишина, лишь где-то вдали слышится треск пожарищ, смех убийц да крики женщин вперемешку с детским плачем.
        - Слышишь, мерзкий урус, как умирают твои женщины и дети? - надменно бросил коротышка гунн. - Всю деревню вашу посекли как сорную траву! А потаскух ваших всех вразнос пустили! Сам пробовал - невысокую такую, старенькую… э-э-э, твоя сукина мать, наверное, это была!
        Вновь раздался оглушительный смех. Борята напрягся всем телом, готовый броситься на гунна и удавить его голыми руками.
        - Ты - сын шакала - отродье Чернобога!
        Борята леопардом бросился на коротышку гунна-сквернослова. Низкорослый степняк враз вылетел из седла и упал возле Боряты. Борята в один удар сердца пнул его в грудь, подтащил к себе недоумевающего, с потерянным взглядом и от боли скорчившего ужасную гримасу гунна. Рука руса, точно удав, обвилась вокруг его шеи в твердый узел-замок. Все враз стихли. Лишь кони продолжали фыркать и переминаться с ноги на ногу.
        - Ну вот и все, степной шакал! - с ухмылкой шепнул плененному гунну Борята. - Прощайся со светом белым, падаль!
        И Борята стал медленно сжимать кольцо из рук вокруг шеи степняка. Послышался хруст позвонков и надсадный хрип гунна. Но удавить рус его не успел. Все тот же высокий степняк с поднятой личиной с силой ударил Боряту в лицо. У славянина потемнело в глазах и он откинулся наземь, неволей освобождая коротышку гунна из смертельного захвата.
        Горяна вскрикнула, прижав белоснежные ладошки к исцарапанному личику.
        Освободившийся гунн закашлялся. Но все же нашел в себе силы вскочить на ноги и подобрать с земли ятаган.
        - Ах ты, сучий сын! - воскликнул гунн, подбежав к Боряте и замахнувшись кривым клинком. Смертоносная сталь холодно блеснула, готовая обрушиться на руса. В следующее мгновенье в сторону продолжавшего лежать оглушенного Боряты смотрели клинки и острия копий, точно ощетинившийся зверь.
        - Стой, Гурзай! - воскликнул высокий гунн с поднятой личиной.
        И Гурзай замер, будто пронзенный стрелой.
        - Но, Базук, я желаю мести! - прорычал гунн, не опуская клинка и по-прежнему нависая над русом.
        - Я хочу поговорить с ним сам, по-мужски, - спокойно добавил Базук и спешился.
        Коротышка гунн зло выругался, развернулся и быстро направился к своей лошади.
        Борята нашел в себе силы приподняться на локтях. По-прежнему перед взором летали мириады белых мух, а голова будто налитая свинцом.
        - Ты, я вижу, смелый, урус, - произнес Базук, степенно прохаживаясь возле Боряты и не отводя от него взора. - Смелость - признак воина. Значит, ты - воин, пусть и слабый, но воин, а значит, должен умереть как воин.
        Борята хотел что-то сказать, но слова застряли где-то в сильно пересохшем горле, сводимом судорогой.
        - Вот тебе мое слово! - громко сказал Базук. - Тебе, как воину, даю право выбора. Выберешь себе смерть по нраву: или ты побежишь и мы стрелами пронзим твои спину, словно трусливого зайца, или умрешь от меча или копья! Выбирай!
        Гунн замер над Борятой в ожидании ответа.
        Внезапно Базук скорчился в страшной гримасе, хрип вырвался из полуоткрытого рта. Он упал с седла, в спине торчит оперенное древко стрелы. Гунны разом зашевелились, задергались. Звонко пискнула Горяна.
        Борята окинул взором поляну и увидел застывшего в кустах Йошта, на побледневшем лице застыло удивление. В руках замер лук. Гунны тоже приметили его и с гиканьем кинулись через поляну к Йошту, у одного в руках лук. Сухо щелкнуло - рыжеголовый венед нырнул в густые заросли, стрела прошла над самой головой. В то же мгновение степняки засыпали кусты стрелами.
        Борята стремительно бросился на оставшегося возле него гунна, тот зазевался, смотрел в сторону погони. Гунн коротко вскрикнул, изо рта струйкой потекла кровь. Кривой ятаган с хрустом пропорол спину степняка. Он выронил копье, недоуменно смотрел на живот, откуда торчал окровавленный кончик сабли. Повернулся в сторону Боряты, в глазах смешались ужас и ненависть. Он попытался выхватить притороченный к седлу ятаган, но хрюкнув, повалился на землю. Послышался всхлип Горяны.
        Йошт что есть мочи убегает от степняков, уворачивается от стрел, от страха глаза лезут из орбит. Перед глазами мелькали стволы деревьев, лопухи, папоротник. Ветка больно саданула щеку, но Йошт не остановился, нырнул в густые кусты. Две стрелы тут же пролетели туда, где он только что стоял.
        Венед чувствует, как с болью вздымается грудь, ноги ноют, с каждым шагом превращаются в деревянные колоды. Он остановился, чтобы перевести дыхание. Обернулся и увидел, как два гунна орут, один размахивает кривой саблей, второй натягивает тетиву, пускает стрелу за стрелой. Йошт набрал побольше воздуха и нырнул вправо, там лес становился гуще.
        Перед глазами карпенца опять мелькают деревья, кустарник, крохотные полянки. Он несколько раз споткнулся, падал, за спинами тут же нарастает топот копыт, трескучие голоса что-то галдят. Приходилось, стиснув зубы, подниматься и бежать дальше, вырисовывать, запутывая, замысловатые фигуры между стволами.
        Вдруг позади что-то с треском грохнулось, дико заржал конь, бешено заорал человек. Йошт оглянулся и увидел, как один степняк исчез. Из ямы торчит конская голова и выползает окровавленный дико орущий гунн. Но он тут же сполз обратно. Второй гунн замешкался возле соплеменника, но нашел взглядом Йошта и, дико вереща, бросился к нему. Йошт шумно выдохнул и шмыгнул в кусты.
        Внезапно он споткнулся о дугой выпирающее корневище и повалился на землю, покатился по склону, перед глазами мелькали земля, деревья, кустарник, затем он больно треснулся и улетел в кусты. Тело заныло, казалось, что не осталось ни одной уцелевшей косточки. Йошт до крови закусил губу и старался не подавать ни звука. Послышались шаги, совсем рядом, Йошт задержал дыхание и посмотрел в сторону - рядом, чертыхаясь, с клинком на изготовку бродил гунн. Прошел в нескольких шагах, не заметил Йошта.
        Йошт собрал волю в кулак, схватил первую попавшуюся палку и устремился к степняку. Тот слишком поздно услышал шаги за спиной. Йошт в два прыжка настиг гунна и со всей дури саданул его палкой по спине. Гунн заверещал и грохнулся со всего маху, ятаган улетел в кусты. Степняк попытался встать, но лишь успел подняться на корточки и немного проползти. Йошт тут же очутился возле него и еще раз огрел его палкой по хребту. Гунн еще громче заверещал, повалился на землю, стараясь ухватить Йошта за ногу, но пальцы соскальзывали с заляпанной грязью штанины. Йошт зарычал и со всей дури вогнал палку, будто в упыря осиновый кол. Гунн заверещал, стал барахтаться, дергать ногами, но вскоре замер.
        Венед облегченно выдохнул и только теперь ощутил, как все тело отзывается болью. Он из последних сил направился обратно. Йошт помнил, что Борята остался с еще двумя степняками.
        Когда Йошт, превозмогая боль и усталость, выбрался на полянку, он с удивлением обнаружил около Боряты два тела и спешенного гунна с кривым лезвием в руке. Рядом лежал и подрыгивал передними копытами конь, из груди торчало глубоко всаженное копье.
        Славянин бьется со степняком. В руках у Боряты ятаган, в другой щит. Гунн наносит град ударов, но белокурый паренек из племени антов умело парирует их щитом. Иногда делает выпады, но безуспешно - гунн извивался как уж на сковородке, постоянно уходил от клинка руса. Однажды Борята ошибся при выпаде - клинок гунна тут же чиркнул ему плечо. Борята вскрикнул, но следующий удар умело парировал.
        Вскоре славянин начал слабеть, и степняк обрушил на него град ударов. Борята пятится, с трудом отбивает мельтешащую гуннскую сталь, сквозь звон металла слышится его тяжелое дыхание. Еще немного, и гунн одержит верх.
        Йошт покрепче перехватил лежащее поодаль копье и без раздумий вонзил его в спину степняка, тот дико заорал, обернулся, глаза злые. Венед, припоминая уроки боя от Смыка, немного подал копье на себя, потом со всей силы надавил древко вниз и в бок. Гунн бешено заорал, глаза дико выпучены, вскоре крик перешел в пронзительный писк. Йошт рванул копье на себя и повалился на землю, в следующее мгновение к поверженному гунну подскочил Борята и с размаху ударил в шею мечом, голова, как капустный кочан, отлетела в сторону, тугая струя крови ударила из страшной раны, еще горячие брызги шлепнули Йошту в лицо. Тому стало дурно, он сморщился и спешно смахнул вражью кровь с лица.
        Грудь Боряты тяжело вздымается, в руках замер клинок, на лице довольная улыбка победителя. Его взгляд скользнул по месту недавней схватки, пригвожденный Йоштом к земле гунн все еще подрыгивает ногой, под обезглавленным трупом расползается кровавая лужа, в самом конце полянки к стволу дуба прижимается Горяна, на исцарапанном личике глаза широко раскрыты от страха, волосы спутаны, платье в нескольких местах разодрано. Бор шагнул к ней.
        - Слушай, Йошт, я, конечно, благодарен за помощь, но этот степняк был мой!
        - Ну так ты его и добил…
        - А черт с ним. Йошт, а ведь ты мне жизнь уже дважды спас.
        - Трижды…
        - Этот гунн не в счет! - недовольно бросил Борята, его руки заботливо привлекли съежившуюся от страха девушку. Йошт посмотрел с завистью. - Я бы и сам с ним справился!
        - Ну да, конечно…
        - Раз ты мне дважды жизнь спас, теперь я твой должник дважды.
        - Ты неплохо бился с этим гунном. Откуда ты так умеешь?
        - Да это я еще с детства, - хвастливо проговорил ант. - Бывало, с братцем спорили: кто кого на деревянных мечах? Так вот, я его частенько и одолевал. Правда, потом работы всякой домашней получал немерено…
        - Ну, старший брат, это да - это всегда несправедливо, - понимающе потянул Йошт. - Слушай, а давай ты меня немного поучишь?
        - Поучить? Неее. Учить я не мастак…
        - Ну, хоть покажешь мне пару приемчиков с сабелькой? Чую, пока до Кияра дойдем, применить не раз еще придется.
        - Эт можно. А ты ж вроде в наемниках был, неужель ничего не знаешь?
        - Ну что-то знаю… наверное… но у тебя всяко лучше получается.
        - А как же ты тогда в наемники попал?
        Йошт пробурчал что-то невнятное, отвернулся, насупился.
        Бор вдруг улыбнулся, хлопнул венеда по плечу.
        - Ладно, друже, покажу.
        Дыхание венеда постепенно стало выравниваться, разгоряченная схваткой кровь стала в жилах течь спокойнее. Йошт огляделся. Всюду кровь, трупы, издалека доносится звон металла, ему вторят женские крики, надрывный детский плач.
        - Бор… Откуда… Откуда взялось это степное отродье? - будто постепенно приходящий в себя после пощечины растерянно проговорил венед. - Откуда крики, запах гари, и вообще - что происходит?
        - Тебе лучше знать откуда, - в ответ передразнил Йошта ант.
        - Чего несешь, дубина…
        - Да ничего я не несу… Гунны напали на нашу весь - вот что случилось!
        - А как же… Всю деревню, что ли, уже того?…
        - Не знаю этого… Тятька как завидел степняков, тут же смекнул, чем пахнет, - пробурчал Борята в ответ, лицо стало серьезным, брови упали на переносицу. - Нам с братом приказал бежать в соседние поселения, предупредить. А сам перехватил меч, что побольше, и бросился на гуннов.
        Борята еще больше насупился, шмыгнул носом. Йошту показалось, что на последних словах у анта дрогнул голос.
        - А дальше-то что?
        - Мы с братом перемахнули через ограду и дали деру… Потом… Потом я услышал крик Горянушки. Вот и бросился на выручку.
        Борята вздохнул, легонько прикоснулся к побледневшей коже девушки, та отозвалась едва слышимым стоном. Борята улыбнулся и заключил:
        - Я ведь не мог бросить мою… - Бор вдруг смутился, щеки залились краской. - Ну, в общем, не мог я бежать куда-то, зная, что Горянушка в опасности. А брат… брат справится, я верю!
        - И что же теперь… что будем делать?
        Борята пожал плечами и предложил:
        - Наверное, спасаться…
        Он повернулся в сторону веси, оттуда тянуло гарью, в небо поднимались черные жирные жгуты дыма.
        - Там, наверное, и перебили уже всех…
        Борята вздохнул, потом повернулся и уставился на Йошта, смерил его взглядом, в глазах нескрываемое удивление.
        - А ты-то как тут оказался?
        - Мы с дядей Веславом еще на рассвете ушли из веси в лес. К Дереву ходили!
        - Это вас и спасло.
        - Как сказать… Дядя Веслав там один остался отбиваться от кучки разбойников.
        - Так чего же ты молчал, дурень! Его же выручать надо!
        Борята мгновенно поднялся, наклонился к Горяне, принялся с осторожностью ее поднимать, девушка тихо застонала, сквозь полуприкрытые веки скользнула новая порция слез, губы задрожали. У Боряты сжалось сердце, он постарался как-то успокоить, приободрить, но голос его дрогнул. Вышло лишь скомканное: «Моя хорошая, в обиду не дам…»
        Однако Йошт остановил порыв анта - рукой ухватил за разорванный рукав друга, отрицательно покачал голой.
        - Дядя Веслав приказал мне как можно скорее и подальше бежать отсюда…
        Борята смерил его злобным взглядом, раздраженно бросил:
        - Ну вот и беги!
        - Постой, Бор, ты не понял!
        - А чего тут не понятно?! Ты опять трусишь! Беги куда тебе сказано, а я дядю Веслава не брошу!…
        Ант дернул плечом, пытаясь освободиться от хватки Йошта, однако венед перехватил его еще крепче, вновь покачал головой:
        - Бор, дядя Веслав велел уйти мне, а значит, и тебе с Горяной. Он хочет спасти нас!
        Борята наморщил лоб, сузил глаза, однако вперед не двинулся. Йошт облизнул пересохшие вдруг губы и продолжил:
        - Пойми, он не за этим там, в священной роще с Деревом один бросился на кучу разбойников. Он головой рискнул, чтобы мы успели убежать и не угодили бы к ним в лапы из-за глупой упертости!
        Борята хотел было ответить чем-нибудь крепким на замечание о «глупой упертости», но за спинами начали нарастать топот копыт, крики, гиканье. Славяне одновременно обернулись и увидели стремительно приближающееся облако пыли.
        - Неужели опять гунны?!
        - Бежим!
        Степняки уже совсем близко, можно рассмотреть свирепые лица. Рядом с Йоштом взвизгнула стрела, вторая воткнулась едва ли не по самое оперенье в землю.
        - Бор, быстрее в тот лесок! - крикнул карпенец и бросился вперед. Йошт хотел прихватить с собой упавшее копье, но пальцы не удержали древко, в то же мгновенье рядом с рукой брызнул фонтанчик земли, степняцкая стрела едва ли не по самое оперение вошла в мягкую толщу. Венед с испугом резко отдернул руку, скрипя зубами, посмотрел в сторону приближающихся врагов и точно скакун с Арабских степей сорвался с места.
        Борята, не мешкая, схватил за руку Горяну и увлек за собой, та неловко дернулась и тут же повалилась на землю - ножка девушки запуталась о выступающее из земли корневище. Она тоненько пискнула.
        Бор остановился и упал на колени рядом с девушкой. Из глаз Горяны покатили слезы.
        - Я больше… не могууу…
        Расцарапанные острой травой руки принялись поглаживать вывихнутую стопу.
        - Ну что же ты, любимая! - с жалостью в голосе произнес Борята, рука заботливо поглаживает спутанные золотистые кудри девушки.
        Тем временем в кустах уже маячат конские головы, из зеленой листвы вжикают пущенные наугад стрелы.
        - Раз сама идти не можешь, тогда я понесу тебя! - воскликнул ант и подбросил на руках тельце Горяны, та легонько вскрикнула, руки сами собой обвили шею славянина.
        Едва заметная тропинка плутает под ногами, норовит затеряться среди густой травы, корневищ, сухостоя и кустарника, но всякий раз выныривает и ведет вперед, к перелеску. Он кажется совсем жиденьким, но дальше поднимается косогор.
        Они бегут изо всех сил, слышат, как приближаются гунны, визжат стрелы. Йошт первым достиг леса, обернулся и тут же отпрянул - рядом просвистело копье и вонзилось в рядом стоящий березовый ствол. Борята весь взмок, на плечах нес точно коромысло Горяну, ноги начали заплетаться.
        - Ну же, Бор! Осталось немного!
        Борята наконец достиг леса и все исчезли среди стволов. Но гунны устремились за ними, выискивают тропки там, где пройдут кони, немного сбавив скорость, двое остались на полянке.
        Йошт и Борята нырнули в кусты, Борята положил на землю Горяну, та еле слышно застонала.
        - Все будет хорошо, Горяночка, - тепло произнес Борята и осторожно положил любимую. Вдруг он ощутил что-то липкое на своих руках, посмотрел и с ужасом понял, что это кровь. Он бегло посмотрел на себя - на нем ни царапины. Горяна тоненько постанывала, всхлипывала. Борята начал осматривать подругу и увидел, что одна стрела пронзила ей спину.
        - Нет! - дико заорал Борята. И попытался вытащить стрелу, руки дрожали, из глаз капали слезы. Горяна тоненько вскрикнула.
        - Что ты делаешь? Не дергай! - бросил тяжело дышащий Йошт. - Мы сейчас ничего не сможем сделать - степняки близко. Нужно добраться в безопасное место. На склоне холма, должно быть, мы сможем оторваться - там лес погуще.
        Гунны орали, рубили со злостью встречающиеся на пути ветки, кустарник. Они не собирались отпускать убийц своего вождя.
        Борята утер слезу, кивнул, осторожно поднял всхлипывающую и стонущую Горяну. Побежали на вершину холма.
        Вдруг, когда они уже были на самой вершине, земля ушла у них из-под ног и они повалились в какую-то глубокую яму. Сверху посыпались земля и труха. Было темно. Горяна вскрикнула. Йошт первым пришел в себя, осмотрелся - впереди чернел проход. Он дернул Боряту, тот, постанывая, опять бережно взял на руки Горяну и они устремились, ориентируясь на ощупь в проход.
        Почти мгновенно они услышали страшный треск, ржание коня. Йошт обернулся и увидел, что один из степняков провалился в дыру. Конь беспомощно дрыгал ногами, еще сильнее раздавливая слетевшего с седла гунна, тот храпел, размахивал руками, с окровавленным ртом и вылезшими из орбит глазами смотрел вслед исчезающим в темноте Йошту и Боряте с Горяной на руках. Вновь затрещало, содрогнулось, грюкнуло - огромный пласт земли завалил проход, погребая заживо степняка и его лошадь.
        Они очень долго блуждали в темноте - Йошт не раз спотыкался, чертыхался, звук гулко расходился, вторил слабым эхом. Слышно было, как тяжело дышит Борята. Они шли долго, пока в длинном проеме не увидели слабый свет. Йошт устремился туда. Борята осторожно положил Горяну на землю.
        - Потерпи еще немного, Горянушка, солнышко мое ясное. - Он легонько положил ладонь на ее лоб, лоб был весь в испарине. Она что-то промычала невнятное, еле раздвигая губы.
        - Я спасу тебя, обязательно спасу тебя!
        - Бор, сюда! - громко крикнул Йошт. В проеме появилась его голова.
        Борята очень нежно взял на руки Горяну и пошел на свет.
        Он вошел в широкую галерею, освещенную факельным светом. Возле дальних стен стоят странного вида статуи, рядом с ними в проемах, пробитых на уровне пояса, в сидячей позе устроились скелеты, запястья и щиколотки перехвачены грубой проволокой. Рядом стоит причудливый меч, череп украшает корона, вокруг в полутьме поблескивают холодным светом различные украшения и изделия из металла. Ниже, под самыми проемами в небольших углублениях лежат кости какого-то животного. Когда посмотрели поближе, стало ясно - эти кости принадлежат лошадям.
        - Скифы! - изумленно произнес, продолжая рассматривать, заглядывая в каждое углубление и проем, Йошт. - Борята, это скифский курган!
        Но ответа он не услышал. Йошт обернулся и увидел, как Борята стоит на коленях и обнимает лежащую на земле Горяну. Подбородок трясется мелкой дрожью, из глаз брызнули слезы. Йошт немедленно подбежал к ним, тоже упал на колени. Борята поднял голову, посмотрел на друга полными горя и печали глазами.
        - Она… она мертва! - едва слышно пробормотал Борята. - Я… я не смог… я не смог оборонить ее…
        Йошт что-то хотел сказать, чтобы поддержать друга, но слова терялись, он промолчал.
        Внезапно Борята зарычал, как медведь, глаза налились кровью, губы побелели. Он рванулся к одному из скелетов скифа, с силой выхватил меч, так что кости рассыпались бесформенной грудой, и побежал туда, откуда они пришли.
        - Стой, Бор!
        Йошт бросился наперерез взбесившемуся другу, но тот отмахнулся, сильно огрел его обухом меча. Йошт, падая, все же сумел ухватиться за ногу Боряты, тот упал, но меча из рук не выпустил.
        - Бор, успокойся! Это глупо! Ты не вернешь ее уже! Они убьют тебя самого!
        - Мне не жить без нее! Я должен отомстить, пусть я и сам лишусь жизни! - продолжал рычать Борята, лицо покраснело, страшно скривилось, злобно ощерены зубы, изо рта выступает пена. - Я должен отомстить!
        Борята с силой дернул ногой, пнул Йошта по голове, почти вырвался, встал на одну ногу и дернулся на звук улюлюкающих вдали гуннов. Но Йошту удалось схватить Боряту за штанину. Тот бешено заорал, с потолка посыпалось каменное крошево, на мгновение показалось, что от его крика сейчас рухнет потолок, даже гунны перестали улюлюкать. Потом он упал и стих, ударился головой, замычал. Йошт, не мешкая, поднялся и с силой навалился на друга.
        - Ты не вернешь ее уже! - шептал мычащему Боряте на ухо Йошт. - Не вернешь! Только сам голову сложишь!
        - Ну и пусть! - прокричал Борята. - Все одно - мне не жить без нее. Не жииить!
        - Нужно, Бор. Нужно! Она вряд ли хотела, чтоб ты сложил голову! Она свою жизнь отдала, пусть и невольно, - за тебя, дурак!
        Борята ничего не ответил, он лишь посапывал. Йошт немного ослабил хватку, грудь и спина друга сотрясаются. Слышится всхлипывание.
        - Будет лучше, если мы ее оставим здесь, среди древних Скифов-царей.
        Борята молчит, лишь смотрит немигающим взором куда-то в сторону. Йошт вздохнул, поднялся и направился в сторону останков скифов, у него у самого в горле стоит ком, еще немного, и слезы сами градом лупанут из глаз.
        - Ты останься с ней… наедине… а я пока отыщу место… да и оружие прихвачу, оно нам не повредит. Потом будем думать, как выбраться отсюда, иначе сами окажемся заживо погребенными.
        Йошт как кот ступает среди тьмы могильника, осторожно осматривается. На глаза попался диковинный клинок: лезвие идет прямо, потом почти под прямым углом уходит в сторону, а дальше изгибается дугой, вершина даже в темноте поблескивает остро отточенным наконечником. Руки венеда сами собой потянулись к артефакту. Но меч как влитой, остался недвижим. Внезапно подул пронизывающий ветер, послышался скрежет, чей-то леденящий кровь стон. Йошт рассеянно, с жутким предчувствием отступил к другу, в руках массивный железный прут - подставка для масляных лампад.
        Но Борята безучастно сидит возле тела Горяны и тихо всхлипывает, пальцы бережно описывают контуры похолодевшего рта подруги.
        Йошт чувствует, как по жилам течет превратившаяся в мелкие льдинки кровь. Внезапно взгляд его остановился на скелете в большом стенном проеме, его голову украшает высокая корона в виде обруча с пятью высоко поднятыми вверх треугольными лепестками. Скелет, к жуткому страху Йошта, шевельнул костлявыми конечностями, белые членики привычно сжимают тот самый странно изогнутый меч, костяное тело подалось вперед, со скрежетом освобождаясь из каменного проема гробницы. Когда ступни коснулись сырой земли могильника, скелет выпрямился и стал обрастать плотью. Йошт вытаращил глаза, челюсть упала едва ли не до пола, руки затряслись, из рук скованного ужасом венеда выскользнул меч. Скелет уже не походил на костные останки, а скорее на умертвие, обросшее мясом, вот только плоть походила скорее на облачка какого-то неведомого газа: сквозь нее можно отчетливо разглядеть каждую трещинку на костях. Умертвие жутко вздохнуло и шагнуло к славянам, факелы провожают его ярким светом. Йошт ойкнул и от испуга попятился, нежить смотрит на него немигающим взором. В тот же миг Йошт едва не начал заикаться от страха -
глазницы мертвяка вспыхнули голубоватым огнем.
        - Я Киак-сар, Сар скифов и этой гробницы! А кто вы, посмевшие нарушить мой покой?! - грозно прошелестело умертвие, подуло жутким пронизывающим внутренности ветром, от которого волосы встали дыбом. Йошт ошалело смотрит на мертвяка, на завораживающее и одновременно страшное голубоватое свечение из глазниц.
        Йошт вновь ничего не ответил, лишь попятился еще на пару шагов.
        - Вы осквернили своим появлением мои покои, значит, вы умрете!
        Огни из глаз умертвия блеснули ярче, голубое свечение сменилось красноватым, он сделал еще шаг, рука с хрустом сжала меч. В тот же миг зал стал наполняться жутким шепотом, постепенно шепот становился все громче, превращался в злые голоса, шипение, выкрики, хохот. Йошт с ужасом огляделся: со всех сторон вставали скелеты и обрастали плотью, превращались подобно своему вожаку в умертвия, они стали медленно приближаться к Йошту и Боряте, обступая со всех сторон. Через мгновение на них смотрели злобно сотни, источающих жуткий свет из глазниц, умертвий. В Боряту и Йошта смотрели окутанные голубоватым свечением острые наконечники копий, изогнутые мечи, топоры. Несмотря на призрачную завесу, это оружие способно было нанести вред, в этом можно было не сомневаться. Йошт зачем-то поднял руки, а Борята закрыл собой тельце Горяны, распластав руки в стороны, словно птица в полете.
        - Сар… Кияк-сар… Сар скифов… - невнятно бормотал Йошт. - Сар скифов… Сар - царь… Скифский царь! Стойте! Кияк-царь!
        Последнюю фразу Йошт выкрикнул, обращаясь к умертвию с короной. Кияк-сар поднял голову, глаза немигающе смотрели на карпенского паренька.
        - Слышу знакомую речь. Вы говорите как наши дети. Да и лицом похожи… Кто вы, отвечайте?!
        - Мы, мы и в самом деле твои потомки, Кияк-царь! Мы… мы славяне, русы мы! - Йошт медленно поклонился умертвию в короне. Шепот, пронизывающий до мозга костей, вновь зашелестел. - А ты наш великий предок, который завоевал много земель, дошел до бескрайних песков и сам присоединился к богам! Так рассказывал наш волхв в деревне.
        Умертвие в короне ничего не ответило, только огонь из глазниц стал опять ярко-голубым. Стояло как истукан, правда, стояли и окружившие Боряту и Йошта воины-умертвия. Оружие продолжало упираться в них.
        - Меня зовут Йошт, я из склавинов, из предгорий, что на самом западе земли русов. А это Бор… Борята из здешних антов.
        Умертвие вновь ничего не ответило, лишь внимательно рассматривало русов. Наверху по-прежнему слышались трескучая ругань, топот лошадей.
        - Кто ваш сар?
        - Князь Дажин и его сын князь Буса из рода Белояров, - ответил Йошт.
        - Князь Бус… из рода Бело… Белояров? Я знаю это имя, - пророкотал Кияк-сар. - А почему он не кланяется мне? - надменно произнесло умертвие, указывая пальцем на Боряту.
        - У него… у него великое горе, Кияк-царь, - неуверенно ответил Йошт, оглядываясь на застывшего в позе раскрытых крыльев Боряту. - Злые кочевники убили его возлюбленную.
        - Злые… кочевники?
        - Да, гунны, степняки…
        - Хунны, степняки? Значит, тоже наши потомки… Чем вы их прогневали, почему они гонятся за вами?
        - Прогневали? Они… они грабят наши деревни, жгут целые веси! Убивают ни в чем не повинных людей! Русских людей!
        - Убивают? Грабят?
        По залу раздалось громкое хрипение, покашливание. Йошт недоуменно смотрел по сторонам, потом посмотрел на скифского царя и понял - они смеются.
        - Они живут как мы! Хорошие потомки! Что может быть лучше детей, идущих по стопам своих отцов?
        - Но они убивают беззащитных! Женщин насилуют, убивают стариков!
        - Ну и что из того? Женщина - награда, она всегда достается победителям. А старики… Немощные старики в наше время сами добровольно уходили из жизни, чтобы не быть обузой. А что до беззащитных… Беззащитные тоже должны умирать - иначе какой толк от слабого племени?
        - Может, это и было нормой в ваше время, но сейчас другие времена.
        Умертвие мгновенно переменилось в лице: глаза вновь загорелись красноватым огнем, послышались шипение и хрип, заставляющие кровь превратиться в лед.
        - Времена! Времена всегда одинаковы! Воин - это сын богов! Он рожден, чтобы воевать и убивать врагов! Так он добывает славу себе и своим богам! Кто ты, чтобы перечить мне, Кияк-сару, великому воину?!
        - Я… я твой потомок, великий и славный Кияк, царь скифов. И он тоже твой потомок… - произнес дрогнувшим голосом Йошт, указывая пальцем на Боряту, немного отступив.
        - Потомки? Ха! Мы никогда не бежали от горстки воинов. А вы бежите, как трусливые зайцы! Вы не воины…
        Опять послышались рычание, свист, замораживающий душу. Умертвия скифов сделали шаг к Йошту и Боряте, сужая круг. Острия копий и мечей уперлись им в грудь.
        - Кияк-царь Великий, мы не хотели потревожить твой покой, не хотели причинить тебе зла. Но послушай…
        - Мне! Вы причинить зло мне! Ха-ха! - пророкотал Кияк-сар, свод гробницы содрогнулся, с потолка посыпалась земля, пламя факелов едва не задуло. Мгновенно Кияк-сар стал сильно увеличиваться в размерах, навис грозной тенью над Йоштом и Борятой. - Я сын самой Табити! И никто не может причинить мне зла! И я хочу иметь таких потомков, как эти хунны, а не таких трусливых, как вы! Они честь добывают в бою…
        - Это они-то честь в бою добывают?! Гунны бьются бесчестно, нападают ночью, бьют в спины… - наконец-то произнес Борята.
        Вдруг умертвия остановились, замерли.
        - Бьют в спины? - недоверчиво переспросил Кияк-сар.
        - Да, Великий царь скифов! - выкрикнул Йошт. - Бьют в спины, а когда наши воины - славяне и русы - идут войной на них, они бегут и прячутся.
        - Бегут и прячутся?
        - Да, Великий царь скифов! Бегут как зайцы! Как…
        - Наши князья не раз говорили им «Хочу на Вас идти», а их и следа уже нет, - добавил отвердевшим голосом Борята. - В открытом бою эти грабители нас избегают! Они воины ночью, когда никто не может им дать достойного отпора!
        - Нападают ночью? Не должно воинам ратиться, когда Око богов спит…
        - Но они не просто убивают детей, женщин, стариков, как… как считалось у вас доблестным. Они оскверняют и разрушают святилища, капища, гробницы наших богов и наших предков! - выкрикнул Йошт.
        - Оскверняют святилища и гробницы предков?! Это недостойно воина! - прорычал Кияк-царь, глаза вновь загорелись огнем, рука с хрустом сжала рукоять меча. - Если вы говорите правду, то я не хочу, чтобы хунны могли назвать себя потомками скифов!
        - Мы правду говорим, великий Кияк, скифский царь, - произнес твердым голосом Борята. - Мы и сами недавно отбивали святилище наших богов от этих проклятых степня… гуннов. Но нас было всего двое… против нескольких десятков. Все волхвы отдали свои жизни, защищая священное место, но гунны порубили их, разрушили капище Рода! А мы убили их вожака и хотели биться дальше, но их было слишком много… Они и так лишили жизни дорогого мне человека, который не мог дать отпор… Потому что она… она всего лишь девушка… и не могла…
        - Девушка? Эта? - произнес скифский царь, ткнув острием меча в сторону Горяны. - Да, она слаба, на пороге смерти, но еще жива. Я чувствую мертвых и… живых!
        Борята недоуменно захлопал ресницами.
        - Как… как жива? - от неожиданности опешил Йошт, глядя попеременно то на скифского царя, то на лежащую Горяну. - Она же… Ее… Стрелой в спину!
        Кияк-царь ничего не ответил. Борята сбросил оцепенение, погладил холодный лоб Горяны, рука почувствовала, как под пальцами еле ощутимо трепыхнулась жилка.
        - Она еще жива! - прошептал, потом радостно воскликнул Борята, поднял словно пушинку на руки Горяну. - Она жива!..
        Йошт посмотрел на Бора, потом на застывшего в одной позе скифского царя. Тот бормотал что-то, до слуха доносились обрывки фраз, он говорил что-то про гуннов, про бесчестье, про воинов.
        - Великий Кияк-царь, ты должен нам помочь! - возопил Йошт.
        Тут же по гробнице прошелся ветер, вновь внутри все похолодело.
        - Я никому ничего не должен! - пророкотал Кияк-сар, его глаза мгновенно вспыхнули, но потом огонь в глазницах поутих и царь скифов спокойно добавил: - Но я оставлю вас в живых. Если вы мне сказали правду, что против многих вышли биться вдвоем и одолели вождя, тогда вы достойны, чтобы жить дальше! Так и быть, я покажу вам выход!
        - А как же гунны? Они до сих пор нас поджидают наверху.
        - Вы боитесь?! Если вы вдвоем бились с ордой, то чего вам стоит перебить эту жалкую горстку? Ну ладно, я помогу вам! Если честно, я не хочу, чтобы такие бесчестные воины могли называть себя потомками Кияк-сара, великого воина и сына Табити! Идите, они вас не тронут…
        В то же мгновение воины-умертвия перед друзьями расступились, и Йошт и Борята с Горяной на руках медленно, боязливо озираясь по сторонам, пошли вперед между умертвиями. Те смотрели на них сияющими синим светом глазницами, шептали что-то невнятное.
        - Идите прямо по коридору, потом поверните направо, - произнес Кияк-сар, когда Йошт и Борята проходили мимо него. Голос царя скифов по-прежнему холодил душу, заставляя сгуститься кровь и превратиться в лед. - Потом идите по ступеням вверх, дальше увидите большую комнату. По ней идите прямо, перед вами будет большая каменная дверь, за ней - выход… Ступайте!
        Друзья пошли вперед, постепенно ускоряя шаг. Когда дошли до конца зала, Кияк-сар окликнул их.
        - Эй, постой! - крикнул Кияк-сар уже исчезающим в темноте прохода Йошту и Боряте. Те обернулись и увидели, как царь скифов указывает кончиком меча на Боряту. Бор сглотнул, поклонился, осторожно, стараясь не шевелить руками, которые держали крепко, но осторожно тельце Горяны. Вдруг царское умертвие перевело кончик меча на стену и уперлось в факел. - Вот возьми его.
        Йошт недоуменно перевел взгляд с меча на воскресшего скифа, его глазницы, как угли, тлели ровным огоньком.
        - В нем сила Табити.
        - Постой, великий Сар, - произнес венед, глаза бегают по сторонам, все еще опасаясь умертвия-охранников. Те стоят, будто каменные изваяния, лишь ровный свет глазниц дает понять - они при деле. - Это ведь… это ведь факел, всего лишь старый факел…
        - Этот огонь светит снаружи и внутри, иных - сжигает без остатка, - медленно произнес Кияк-сар. - Он вечен.
        - О, великий, но зачем он нам? - не унимался венед, казалось, страх перед мертвыми уже не жалил холодом, не перехватывал горло. - К тому же еще и вечный.
        Вдруг Йошт пронзительно ойкнул, осел наземь, лицо сморщилось от боли - Борята пнул его под колено. Венед заохал, стал растирать ушибленное место.
        - Не будь свиньей неблагодарной!
        - А что я такого сказал? Я просто спросил - зачем нам какой-то вечный огонь. Что с ним делать?
        - Помнишь: дареному коню…?
        - Ага, тебе дай волю - ты и так все зубы повыбиваешь. - Йошт болезненно морщится, поглаживает колено. - Саданул так, что теперь ковылять мне до самого Кияра. Дури в тебе много, Бор.
        Наверху вновь отчетливо раздались конский топот, ругань и звон металла. Глазницы скифского царя вспыхнули багровым огнем. Он грозно процедил:
        - Уходите. Проход открыт.
        Славяне сбросили оцепенение и двинулись вперед. Йошт, проходя мимо факела, на который все еще указывало умертвие великого предка славян, немного трясущейся рукой дотронулся до древка, глаза в страхе бегают по сторонам. Отполированная тысячами ладоней рукоятка медленно пошла вверх, ржавчина хлопьями посыпалась на пол.
        Когда факел с огнем Табити оказался во влажной ладони, Йошт ощутил приятную тяжесть и тепло, которое незримой нитью пробежало по руке к сердцу. Огонь тут же отозвался, пламя стало ровнее. Венед провел рукой по огню, но совсем не почувствовал жара. - Ого-го, - удивленно произнес венед, глаза расширились от удивления. Кияк-сар одобрительно кивнул. - А как же… им и управлять можно…
        Широкие от удивления глаза уставились на Кияк-сара. Тот одобрительно кивнул:
        - Если понравишься Табити - твоя душа сама подскажет тебе.
        Йошт вновь уставился в спокойное ровное пламя факела, оно будто шептало ему что-то. Бор в нетерпении переминается с ноги на ногу, подталкивает вдруг очарованного друга. Тот нехотя подается вперед.
        Над их головами вновь раздался конский топот, послышались трескучие славянские проклятья. Наконец Йошт и Бор с Горяной на руках миновали каменную резную арку и попали в коридор, тот, немного петляя из стороны в сторону, уходил во тьму, оттуда веяло холодом. Йошт сглотнул, капелька пота предательски скользнула по виску и устремилась прямо за шиворот. Венед выставил перед собой подаренный мертвым царем-скифом факел, но тот светил тусклым огнем - едва ли дальше вытянутой руки можно было что-то разобрать.
        - Вот тебе и царский подарочек, - негодующе произнес Йошт. - Вот тебе и дареное волшебство. Прав был дядя Веслав - задарма даже комары не жалят.
        Вдруг яркий свет больно ударил в привыкшие к темноте глаза, брызнули слезы. Факел в руке венеда вспыхнул, разрезая на лоскуты леденящую тьму впереди, огромные тени пронеслись по стенам. Йошт различил чуть слышный женский шепот.
        - Приняла… - довольный как кот, произнес рыжеволосый карпенец.
        Йошт и Борята с Горяной на руках пересекли очередную арку-врата длинного коридора, под ногами похрустывал песок и глиняные черепки, временами затхлый воздух бьет в нос, взгляд цепляется за странные письмена и узоры на стенах, свет от факелов бросает на застывших, будто каменные изваяния, духов-хранителей жуткие тени, где-то поблизости журчит вода - наверняка подземный родник. Вскоре впереди вспыхнула и стала маячить яркая точка, с каждым шагом она увеличивается в размерах. Славяне облегченно вздохнули - идти по коридорам кургана под пристальными взглядами мертвых - занятие не из приятных.
        Кияк-сар не обманул, подумал Йошт, проход и в самом деле открыт. А я думал, глупый мертвяк нас или не выпустит, или отдаст в лапы степняков. Мертвые, - продолжал про себя размышлять венед, - они еще те пакостники: то приснятся под утро, то в темноте пугают почем зря…
        В то же мгновение венед вскрикнул и рванул с места как ужаленный - за его спиной раздалось шипение, будто сотни огромных змей ринулись за ним. Бор лишь поморщился, взгляд упал на пугающую бледность Горяны. Он крепче сцепил зубы, и ноги, больше не чувствуя усталости, понесли его вперед.
        19
        Стеной стоит древний лес, словно сжимает небольшую опушку до крохотной полянки. В иных местах поляна походит на узкий проход между нависающими могучими стволами, двое всадников, едущих стремя в стремя, едва ли разъедутся.
        В воздухе витает наравне с лесным, полным тяжелой влаги, запахом и аромат сочной степной травы. Пьянит цветочный дух, гонимый легким ветерком с далеких полей.
        Неспешным шагом движется узкой лентой сотня гуннов. Опушка то сужается, то расходится вширь, деревья и кустарник не желают уступать ни пяди земли какой-то там хилой траве.
        Жаркое предвечернее солнце сильно греет войлочные шлемы всадников, кожаный доспех с редкими бронзовыми пластинками, кажется, насмерть прикипел к влажной от пота коже, лишь прохладный ветерок на мгновенье дарит облегчение.
        Желтые лица гуннов серьезные, напряженные, будто вытесанные из камня, ни тени бахвальства и веселья победителей. Вместо походных куплетов и похабных шуток - редкий шепот на трескучем гуннском наречии вперемешку с сопением коней. Даже острия копий и кривых сабель измазаны грязью - ничто не должно сорвать внезапный удар.
        Отряд миновал порожистую речушку, едва доходившую до стремени, но такую холодную, что привыкшие к теплу и твердой земле гуннские низкорослые скакуны предпочли одним рывком преодолеть водный рубеж. Дальше, прямо за ручьем змеей убегает вдаль извилистый тракт, протоптанный гружеными турьими повозками купцов, круто поворачивает за дубовую рощу. Сразу за ним на небольшом холме гордо возвышается кумир, привечает гостей, безмолвно гласит проезжающим - здесь начинается земля славянская. От него тянутся поля, начинаются славянские веси.
        Молодой крепкий гунн с поднятой личиной и в дорогой кольчуге черного металла резко вскинул руку, останавливая колонну степняков. Движение прекратилось, едва слышные разговоры умолкли, все замерли, лишь фыркают кони, в нетерпении переставляя копытами и мотая гривастыми головами.
        - Гонориха здесь ждать будем, - скомандовал гунн в дорогой кольчуге, медленно продвигаясь верхом на гнедом жеребце сквозь передовых во главу войска.
        - А если он не явится, вождь Вогул? - произнес невысокий всадник с седой бородой, следуя за вождем. Голову защищал обмазанный серой глиной остроконечный шлем. Все же сквозь глину проглядывалась роскошная инкрустация восточных мастеров - заморский шах позавидует! - утонченной отделки височные пластины с витиеватыми письменами арабов, богато украшенная драгоценными каменьями носовая стрелка, плавно перетекающая в навершие в виде змеи с изумрудными глазками. - Если урусы схватили его или того хуже - он сам переметнулся к ним?
        Вогул остановился как вкопанный. Конь гуннского вождя недовольно фырчит, покусывает удила.
        - Ты и вправду в это веришь, мудрый советник мой Емшан? - процедил молодой гунн, даже не обернувшись на седобородого степняка. - Я хорошо знаю друзей роксолани, так же хорошо знаю и врагов их. Гонорих - гордый герул, он много воевал на земле урусов, много жизней и трофеев этих пахарей унес с собой.
        Вогул наконец обернулся, смерил пытливым взором советника. Взор раскосых глаз будущего вождя остер, будто пика, и в то же время в них можно утонуть, точно в бездонном колодце. Тонкие брови на кончиках разлетались в разные стороны, сходились у переносицы, что придавало вкупе с орлиным носом лицу властное, воинственное, даже немного свирепое выражение. Довершали образ вождя мощные, покрытые жесткой щетиной, скулы. В нем больше от матери-арабки, когда-то угнанной в полон, но сумевшей добиться особого расположения - родить вождю степняков первенца. Отцу Вогула поначалу не нравилось столь явное сходство с матерью, но все же нрав и жестокость сына пришлись по сердцу стареющему предводителю вольного народа Степи.
        Он и во времена отца был таким, подумал Вогул, осматривая колючим взглядом от головы до пят советника Емшана. Все та же седая борода серебристым водопадом ниспадает на по-прежнему мощную грудь старца. На переносице белеет шрам в палец толщиной, отчего нос кажется уродливо кривым. Все еще воин, что не раз ходил в походы с отцом, все тот же мудрый, иногда лукавый, но всегда покорный взгляд похожих на спелый миндаль черных глаз.
        - Ты не согласен со мной, мудрый из мудрейших, Емшан? - лукаво улыбнулся гуннский вождь. - Враг моего врага - друг. Разве нет правды в этих словах?
        - Эти слова подтверждены веками, твоя правда, вождь Вогул, - грустно согласился советник. - Но герулы - пусть и не ближнее, но все же родственное племя урусам. Одного корня. Когда-то они дружили, и очень крепко. Я изучал священные письмена славян, и там много сказано…
        - Мой Емшан, ты слишком осторожен для гунна, - раздраженно бросил Вогул. - Странно от тебя это слышать, зная, скольких ты отправил к праотцам этим клинком. - Вогул указал на довольно простенькую с виду саблю, но почерк дамасских мастеров бросался в глаза. При столь хвалебных словах вождя советник поклонился, почтенно по-восточному положил руку на грудь.
        - Мы уже били урусов, ведь так?! - воскликнул Вогул, обращаясь уже к своим воинам. В ответ раздались неровным строем одобрительные возгласы, выкрики, ругань в сторону врага. - Разве не грабили мы их деревни, не насиловали их женщин, не убивали их стариков и детей во имя нашего народа?!
        Степняки еще громче загалдели, размахивали копьями, мечами, луками, многие стучали оружием о небольшие круглые щиты:
        - Да!
        - Ты верно говоришь, вождь наш!
        - Убивали и будем убивать!
        - Так велели отцы наши!
        - Ты слышишь, мой Емшан? - с надменной улыбкой спросил Вогул седобородого советника. - Воины говорят, что урусов не нужно бояться - их нужно уничтожать. Мой отец и мой дед думают так же. И я так думаю.
        Емшан ничего не ответил, лишь потупил взор и покорно поклонился. Гуннский вождь довольно хмыкнул и направил коня к передовым всадникам.
        - Мой мудрый Емшан, ты иногда слишком много изучаешь нравы и обычаи наших злейших врагов. Мои воины не понимают этого, впрочем, как и я, - язвительно бросил Вогул, удаляясь.
        - И не поймешь, мой вождь, - грустно подытожил, понизив голос, советник, когда Вогул отъехал чуть дальше и еще раз склонился в почтении.
        Ожидание гонца затягивается. Вечереет. Первые звезды загорелись на небосводе, солнце наполовину утонуло за виднокраем, отчетливей проступила луна.
        Степняки разбрелись по всей округе: одни спешились и без дела бродят, далеко, впрочем, не забредая, помнят приказ Вогула держаться скрытно. Другие устраивают короткие показательные бои, состязались на мечах и копьях, старались не шуметь, третьи практикуются в стрельбе из лука, метают стрелы с коня в одиноко стоящий дуб в три обхвата, четвертые пасут коней на сочной траве, возле скользящего неподалеку ручья, вычесывают гривы костяными гребешками, отгоняют надоедливых слепней.
        Минуты текли медленно, словно густой кисель на морозе. Вогул не находит места, вглядывается в даль. Напряжение нарастает, сковывает тело, под ложечкой противно сосало, чуя неладное. Не раз спешивался, ходит взад-вперед, бормочет что-то под нос, снова вскакивает на спокойно щиплющего дерн гнедого. Все чаще в голове проносилось: «А может, прав мой советник Емшан? Может, герул предал нас и ждет теперь где-нибудь в засаде с трусливыми пахарями?» Но вождю в это верить не хотелось, тем более он так много обещал в дар этому герулу, что вряд ли тот не поддастся искушению.
        Советник Емшан в эти минуты не беспокоил молодого гуннского вождя, прекрасно знал его горячность - в сердцах может и голову с плеч долой. Лишь все больше мрачнеет. Более опытные и старшие воины из числа приближенных подметили это, сочувствуют, но тоже не решаются говорить - воля вождя неоспорима. Да и не хочется нелепой смерти.
        Когда солнце уже почти скрылось за горизонтом, разбрызгав по небу кроваво-красный закат, вдали показалось стремительно приближавшееся облачко пыли.
        - Впереди!
        - Всадник!
        Вогул тоже его заметил и быстро устремился к коню.
        - Нужно встретить! - бросил он ближним воинам и пришпорил коня, торопясь навстречу долгожданному гонцу.
        Герул несется во весь опор, и вскоре можно отчетливо разглядеть высокого, немного худого, но все же крепкого ратника с длинными выгоревшими на солнце рыжеватыми волосами, гордое лицо, ясный взор. Сбоку приторочен длинный меч, круглый щит обит прочной турьей кожей с изображением двусторонней секиры, и короткий лук. Облачен в стеганую куртку с крупными металлическими кольцами, виднелись сколотые края, в двух местах зияли дыры от стрел. Шлема не было.
        - Мой мудрый Емшан, я же говорил, что обмана быть не может. Этот герул любит золото, а я не скуплюсь для дела, - с довольной ухмылкой произнес Вогул, когда Емшан и несколько знатных воинов поравнялись с вождем. Вождь с неподдельным интересом разглядывает окутанного клубами дорожной пыли приближающегося герула, хотя видел его и раньше.
        - Ох, и силен…
        Емшан ничего не ответил, хотя в глубине души был очень рад, что опасения его, похоже, не оправдались.
        Герул едва ли не врезался в строй ближних вогуловых воинов, но в последний момент резко натянул поводья, конь заржал и встал на дыбы, передними копытами перемалывая воздух.
        Только теперь стало заметно, что у герула не было глаза, бровь и веко, скрывающее темную дыру глазницы, рассекает надвое уродливый толстый шрам, доходивший почти до середины щеки. Однако это не портит Гонориха ни капельки, напротив, придает мужественности, большую воинственность, суровость воина, не раз глядевшего смерти в лицо, пусть и одним глазом.
        - Приветствую тебя, сильнейший из вождей гуннских, - торжественно прогремел Гонорих, твердо глядя прямо в глаза Вогулу.
        - И тебе больших побед, Гонорих, друг Степи, - нарочито медленно кивнул Вогул.
        - Великий вождь, земли русколан лежат перед тобой! Все веси до самой Голуни стоят без воинов - мужчины в полях - пора сенокоса, иные в лесах, по ягоду да грибы, многие по охотному делу. Тебе не составит труда разорить много деревень русских, великий гунн!
        В подтверждение своих слов герул достал за волосы из притороченного к седлу мешка мужскую голову, бросил к ногам Вогула и его ближников. Смерть поверженного была быстрой, но отнюдь не легкой: губы в запекшейся крови распухли, как вареники, фиолетовый язык безобразно торчал из жутко ощеренного рта. Вместо ушных раковин торчат окровавленные обрубки, нос переломан и вдавлен глубоко в череп мощными ударами скорее всего носком сапога, сильно раздулся. Один глаз вытек, вместо него зияет черная дыра глазницы, второй закатился, в лиловом зрачке навсегда застыл ужас.
        Ветераны одобрительно закивали, шумно загалдели. Вогул хмыкнул, ткнул голову острием короткого копья, будто проверяя, не оживет ли.
        - Я благодарю тебя, Гонорих, друг Степи, но и вправду ли в весях русколанских нет ни одного воина? - недоверчиво спросил гуннский вождь, сощурив глаза. - Уже ль враг наш лишился разума?
        Он покосился на советника Емшана, тот кивнул.
        - Я бы и сам в это не поверил, пока сам не увидел.
        - А не солгал ли тебе твой глаз, Гонорих, друг Степи?
        Герул недобро хмыкнул, пробуравил надменно ухмыляющегося гуннского вождя вдруг отвердевшим, точно камень, взглядом единственного ока.
        - Я немало бил врагов своих. Славян - больше всего, - сдержанно проговорил Гонорих и, чуть помедлив, добавил стальным голосом: - Мои боги еще не лишили меня рассудка, великий вождь Вогул. Или ты боишься горстки крестьян-плугарей с рогатиной, или женщин и дряхлых стариков? Тогда зачем тебе идти в земли славян войной? Не единожды головушки тех храбрецов, кто с мечом сюда жаловал, лисы да волки давно объели…
        Вогул встрепенулся, лицо покраснело от злобной натуги, глаза блестят недобрым огоньком. Ближние воины переглядываются, руки с силой сжимают рукояти клинков. Лишь герул остается спокойным и продолжает невозмутимо смотреть в лицо гуннского вождя. Все молчат, в воздухе нависло напряжение, кажется, еще одно дерзкое словцо - и он взорвется: блеснет сталь, посыпятся мириады разноцветных искр, перемешиваясь с кровью. И все же Вогул нашел в себе силы успокоиться и продолжил:
        - Ты дерзок, Гонорих, друг Степи. Но ты знатный воин и я верю тебе.
        - Благодарю за добрые слова твои, великий вождь храбрых гуннов, - кивнул герул. - Если хотите славы великой сыскать в своем походе, то будет лучше, ежели мы под покровом ночи ворвемся и предадим все огню, напоим наши клинки кровью русов!
        Герул еще раз поклонился и отъехал немного в сторону, туда, где бьет из-под земли ключ, давая начало холодному норовистому ручейку.
        - Мой мудрый Емшан, правду ли говорит этот герул? - вождь Вогул недоверчиво провожал взглядом пышущую непомерной силой фигуру Гонориха.
        - Мне сложно сказать, о, великий вождь… - помедлив, ответил Емшан, поглаживая бороду. - Но мудрость в его словах есть.
        - Что с тобой, Емшан? Иль и вправду мы, гордые и бесстрашные дети Степи, стали трусливы, как зайцы? - недовольно выпалил Вогул. - Правда, не правда… Вот мое слово! Сбор! Выступаем! Впереди земли треклятых урусов, так напоим же мечи и стрелы свои кровью врагов наших!
        Через мгновенье гуннский стан пришел в движение. Поначалу двигались ровным строем - мешал вставший стеной мощный дубняк да колючий кустарник, почему-то нещадно жалящий конские ноги. Но потом лес отступил, остались лишь небольшие перелески, и гуннское войско растеклось по долине. Передвигаются по-прежнему безмолвно, глядят в оба.
        Стало совсем темно, небосвод усеян звездами, ухо ласкает стрекот светляков, впереди сквозь очередной лесок открывается вид на небольшую - в двадцать домов - киевскую весь. Тихо. В оконцах горит тусклый свет лучин, печной дым прямым столбиком тянется ввысь, лениво брешут собаки. Женская фигура с покрытой белым платком головой загоняет свиней в сарай, одного визжащего поросенка, что никак не хотел идти вперед, огрела тростиной. Тот еще громче завизжал, но устремился в сарай по розовым спинам и головам быстрее всех. Другая женская фигура, вытянувшись как струна, гордо несет коромысло с полными ведрами воды. Вода иногда плесками срывается, ударяется оземь, маленькими фонтанчиками разлетается в стороны. На другом конце улицы ребятня, улюлюкая, гоняет заблудшую на чужой огород кошку.
        И ни одного воина. Сторожей с колотушками и тех не видно.
        Степняки приободряются, шепчутся, лошади ускоряют шаг. Еще немного и славянское поселение сожрет беспощадный огонь, а жителей сразит гуннская стрела и степной ятаган напоит кровью землю. Чтобы пуще росла сочная зелень для гуннских коней.
        Вдруг ночной воздух стал наполняться гудящими и воющими звуками. Сперва казалось, что где-то далеко в один голос стонут раненые, потом вмешался нестройный крик то ли сов, то ли иных ночных крылатых охотников, а затем и вовсе вразнобой заверещали сотни детей.
        Гунны замедлили шаг, переглядываются, пожимают плечами, совершенно не понимая, откуда взялись леденящие душу гудение, стоны и крик.
        Внезапно послышался звонкий стук, клацанье металла, зловещее шипение. И теперь слышны уже настоящие стоны и крики, ибо то гудение было не наваждение, насланное для страху волхвами, а смертоносная «поющая» славянская стрела.
        - Урусы! Засада! - в один голос завопили, надрываясь, впереди идущие степняки.
        Они спешно пытались прикрыться маленькими круглыми щитами от тучи «мелодичных» стрел, однако откуда стреляют, определить трудно - каленое железо сыплется со всех сторон.
        Гуннский вождь Вогул ничего не понимает, растерянно мотает головой из стороны в сторону. С широко раскрытыми глазами наблюдает, как его войско словно в предсмертной агонии мечется по опушке, а смертоносная сталь разит одного степняка за другим. Наконец в его голову ударило, словно молнией в дерево, осознание роковой для него и его войска истины. Стрела сбила с него шлем, отскочила прямо в лицо рядом стоящего приближенного воина, угодив в глаз. Хрустнуло. Тот даже не успел вскрикнуть, свалился с лошади, точно мешок с прелой соломой, зацепился ногой за стремя. Конь заржал, встал на дыбы и устремился прямо в гущу смешавшихся в клубок гордых налетчиков степи, тело хозяина волочилось и подпрыгивало за конем.
        В стане гуннов творится хаос: лошади в страхе ржут, всадники орут что-то невнятное - наполовину крепкая ругань, наполовину мольба, стонут раненые. И тщетно многие пытаются прикрыться крашеным деревянным кругляшом или спастись бегством - каленое славянское железо разит с потрясающей точностью, будто разъяренная стая потревоженных ос.
        - Вогул! Отступаем в те леса! - заорал герул гуннскому вождю, прикрываясь щитом от визжащих стрел и указывая кивком головы куда-то в сторону темных хмурых деревьев. - Уходим!
        Вогул с силой пришпорил своего коня и устремился к лесу, несколько стрел с закладывающим уши визгом и шипением пронеслись мимо. Впереди кто-то вскрикнул, рядом заржал чей-то конь.
        Вождь не оглядывается, но чует - советник Емшан и многие воины потянулись за ним, к спасительному дубняку.
        «Уйти, уйти в тот дубняк, что совсем рядом, впереди», - билось огромным молотом в голове вождя. Он уже и думать перестал о налете. Какое там! Шкуру бы свою спасти, а уж потом пронесутся горячие степные кони по славянской земле, будь она трижды проклята!
        Конь Вогула с треском ворвался в дубняк, спотыкается о крепкие торчащие корни, прядает ушами, надрывно храпит, с разбухших, изодранных губ ошметками слетает желтая пена вперемешку с кровью. За ним едва поспевают ближние воины. Сзади по-прежнему кто-то вскрикивает, ругается, сотрясает ночной воздух проклятьями. Лязгает металл, храпят кони. Раздирающий в клочья уши вой и свист славянских стрел не утихает.
        Вперед Вогула вырвался жутко храпящий конь Гонориха. Глаза навыкате, удило страшно изорвало рот, на боку обильно кровоточат порезы от стрел. У всадника лицо свирепое, волосы в крови, слиплись, в плече застрял обломок стрелы.
        Вогул не сводит с него глаз. Мощь герула больно колет острой иглой самолюбие гунна. Гонорих ответил вождю налитым сталью взглядом, тому еще больше стало не по себе.
        Внезапно вверх взметнулись огни. Свист стал нарастать, в нос ударил острый запах жженой смолы. И в то же мгновение перелесок огласил страшный рев. Ему вторят крики и стоны гуннов. Раздался оглушительный треск. Проклятия и ругань сыплются со всех сторон. Дико ржут падающие кони, вверх взметнулись фонтаны жирной земли, трава, сухие сучья. Вогул краем глаза увидел страшную картину - весь авангард попал в волчьи ямы, дно которых густо утыкано острыми кольями.
        Впереди маячат чадящие факелы. Языки пламени зловеще пляшут на столетних дубах.
        Вогул вертит головой из стороны в сторону. Справа и слева сыплется визжащая сталь урусов, кони храпят. Из темноты, со свистом вспарывая густой лесной воздух, вылетают длинные клинки славян, разят степняков и бесследно исчезают в лесной мгле. Гунны падают, разбрызгивают в стороны потоки крови. Степнятские копья и ятаганы бьют в сторону только что появившегося смертоносного клинка, но тщетно - гуннская сталь вспарывает лишь воздух.
        У Вогула голова пошла кругом. Тошнота подобралась к самому горлу, он едва держится в седле, лицо будто вымазано мелом. Ближние воины взяли его в плотное кольцо, прикрыли собой от зловещих клинков урусов, советник Емшан подставил плечо. Взгляды их встретились. Вождь смотрит на своего советника и старшего наставника как затравленный маленький зверек, с мольбой сокрыть, спасти от варварских псов. Вместо ответа Емшан одним движением обнажил ятаган, лезвие зло блеснуло. Вогул мотнул головой и, будто следуя примеру, медленно потащил из ножен украшенный причудливой оттоманской росписью клинок.
        Рядом с вождем мелькнула сталь. Один из ближних успел парировать выпад, однако второй удар пришелся в незащищенный деревянным щитом бок. Степняк жутко взвыл, лезвие секиры прорубило нехитрый доспех и с хрустом вошло в плоть едва ли не по самую рукоять. Гунн дергается, стал заваливаться, нога застряла в стремени, с сухим хрустом сильно вывернулась, обнажилась переломанная кость. Конь дико заржал, встал на дыбы, сотрясает копытами воздух. Через мгновение повалился на бок, увлекая под себя бьющегося по соседству гунна. Тот замешкался, поздно приметил падающую конскую тушу, дико заорал и прикрылся рукой, тут же его насквозь прошили двумя копьями. Конское тело накрыло все еще прикрывающегося локтем гунна.
        Послышался треск костей, сильной струей брызнула кровь. Кто-то из гуннов схватился за горло, медленно осел наземь, но бедный степняк даже не достал коленом до скользкой от крови земли - тяжелой секирой снесли голову вместе с кистями рук, она, словно тряпичная, улетела в сторону чернеющих деревьев.
        Советник Емшан на удачу рубит туда, где только что появлялся то блестящий в отсветах факелов меч, то секира, то шестопер, однако лезвие всякий раз лишь рассекает воздух. Лишь однажды клинок гунна ударил в чей-то шлем, звякнул металл, со славянина слетел шлем, на Емшана уставилось искаженное яростью лицо, на правой щеке распластался давний уродливый рубец от брызнувшего металла. Глаза славянина зло блестят, он ударил тяжелой секирой на длинном древке наотмашь и тут же скрылся.
        Кому-то из вогуловых ближников удалось поразить одного вылетевшего из темноты славянского ратника. Короткое копье гунна с треском прошило кольчугу на груди чуть выше сердца. Рус вскрикнул, дернулся в сторону, разрубил древко, заодно отсек кому-то кисть. В тот же миг чья-то стрела угодила ему в щеку, пробила череп насквозь. Рус инстинктивно ухватил за древко стрелу, хотел переломить, но силы быстро покидали его и он повалился лицом вниз. Гунны довольно заверещали, жадно налетели на еще живого русского ратника, тычут копьями, рубят, с жуткими криками разрывают на части.
        Внезапно советник вскрикнул - горящая стрела попала ему в грудь, следом вонзилась вторая, надвое рассекла древко первой, пламя мгновенно перекинулось на бороду. Емшан истошно завопил, выронил меч, бьет руками по лицу и груди, пытается сбить огонь. В то же мгновенье сильный удар пришелся ему в голову. Емшан слетел с коня как подкошенный. Шелом смялся, будто бумажный, врезался острыми краями в череп советника, кровь брызнула мощными струями.
        Крик и стоны сдавливают голову гуннского вождя точно тиски. Еще чуть-чуть - и она лопнет, словно скорлупа, сжатая в кулаке. Вогула сотрясает мелкая дрожь, лицо из бледного превратилось в зеленое. Глаза потускнели, в глубине зрачков - безумный страх. Дыхание сперло, стало неровным. Он сильнее сжал рукоять клинка, косточки на руках побелели. Впереди и сзади почти никого не осталось из живых гуннских воинов. Вокруг лежат конские туши, изрубленная на куски человеческая плоть, до дурноты пахло кровью. А факелов впереди становилось все больше. Теперь Вогул с ужасом разглядывает в отблесках пламени свирепые лица русов, они уже не таясь идут на жалкую кучку степняков. Круг сомкнулся.
        Последнее, что смог узреть Вогул, - сын и наследник гуннского хана - огромное тело Гонориха. Мощные руки герула стащили с седла вождя и с силой перебросил через седло. Дальше сознание Вогула помутилось, он отрывками видел, как горстка ближников молодого вождя отчаянно рубится с преследовавшими русами, утопающий во мраке лес, грозное лицо герула, слышал его тяжелое дыхание и этот леденящий душу свист славянского железа.
        20
        Славяне углубляются все дальше в лес. Наткнулись на озеро с черной водой. Берег зарос осокой, на воде - ряска. Йошт хотел было умыться, но Борята его остановил - это озерцо, как рассказывал ему волхв Веслав, питается от самой Смородины - реки в загробном мире.
        - Перестань сказки рассказывать! - Йошт опять махнул рукой и едва не дотронулся до воды. - Это же просто вода, и никакая она не мертвая, и вообще, разве вода может умереть?
        - Не веришь - смотри, - Борята бросил листочек, он закружился и медленно опустился на водную гладь, тут же сморщился и распался в пыль. Венед, открыв рот, резко отполз от озера.
        - Теперь-то веришь? - улыбнулся Бор. В это мгновение застонала Горяна. Борята спохватился и бросился со всех ног к раненой девушке.
        - Йошт, нам торопиться надо! Веслав тебе не говорил, куда именно идти?
        - Не знаю, Бор, он сказал, что лес меня спасет.
        - Лес спасет, - недовольно буркнул белоголовый сын кузнеца. - Заблудимся мы и вся недолга, а у нас каждая минутка на счету.
        Бор осторожно поднял девушку, та застонала сильнее, он приговаривает ей ласковые слова, старается успокоить, просит, чтоб не волновалась, что обязательно спасет ее.
        Йошт озабоченно окинул взором округу, жухлая трава, скорченные деревца, даже птиц не слышно - место и впрямь гиблое. Вдруг взгляд его наткнулся на еле заметные следы какого-то животного, они уводят отсюда. Он пошел по следу и вскоре наткнулся на тропку. На ней отчетливо можно разглядеть оттиски босых ног!
        - Бор! Сюда! - радостно закричал Йошт, замахал руками. - Я нашел дорогу! Здесь человеческие следы!
        Бор обрадованно кинулся за рыжеволосым другом через кусты, стараясь изо всех сил не тревожить Горяну, но та часто стонала.
        Тропа, на удивление Йошта, никуда не скачет, не исчезает, а ровной лентой ползет вперед. Такое впечатление, будто деревья и кусты уступают ей дорогую.
        - Слушай, Бор, я тут подумал… а что, если это следы древлян?
        - Ну и что? Ты ж видел их у нас. Люди как люди…
        - Но это совсем не те древляне. Не изгои, а самые настоящие.
        - И что с того?
        - А ты забыл, что про них дядя Веслав рассказывал? У них там нравы ой-ой! Раз живых людей на погибель изгоняют или специально на съедение диким зверям в чаще оставляют.
        - И что ты предлагаешь? Нам сейчас позарез к людям нужно. Горяне знахарь нужен! А обратно идти нельзя, наверняка там нас ищут…
        - Я предлагаю смотреть в оба и постараться не наткнуться на лесных дикарей.
        - Ну за это ты не беспокойся. Ты ж знаешь - глаз у меня как у…
        Он не договорил, как у кого. Встал как вкопанный, смотрит вперед. Со всех сторон кусты ощетинились копьями, еле проступают темные фигуры. Йошт тоже замер, в грудь что-то кольнуло. Он резко повернулся и остолбенел: медный наконечник копья упирается ему в грудь. Взгляд медленно пополз по наконечнику, деревянному древку, быстро пробежал по мускулистой руке вверх и замер. Перед ним стоит широкоплечий человек, за спиной болтается медвежья шкура, на грудь от воротника свешиваются когтистые лапы бера.
        - Мы не лесные дикари, - прогремел воин в медвежьей шкуре. - Мы - древляне.
        Он повернулся к своим соплеменникам:
        - Эй, отвести в град и бросить в яму!
        Древляне с пленниками продираются через густой лес. Йошт с удивлением замечает, как тихо перемещаются древляне. Не хуже самого осторожного лесного зверя. Не то что он - ноги постоянно цепляются за торчащие корневища, по щекам больно хлещут ветки, ноги обжигает крапива. Однажды чуть не упал, но сзади «любезно» придержали за шиворот.
        Огонь Табити - подарок Кияк-сара - теперь добыча одного из древлянских громил. Венед вспомнил, как перед самой встречей с лесными людьми огонь вдруг потух, уже после, когда искали оружие, хотели швырнуть бесполезную палку с обугленным концом в кусты, но в последний момент древлянин с медвежьей шкурой за спиной передумал, теперь волшебный артефакт бесполезно заткнут за его поясной ремень.
        Борята весь взмок, Горяна постоянно стонет, сын кузнеца ее утешает, но это помогает мало. В бока и в спины постоянно упираются копья.
        Виляющая между стволами тропинка стала расширяться, кочки уступили место неглубоким рытвинам. Затем тропа и вовсе превратилась в широкую дорогу, все отчетливей проступают следы от колес.
        Внезапно лес перед ними расступился. Йошт ахнул: впереди раскинулась огромная долина, ровная и совершенно голая. Удивительно, как такое возможно, ведь за спиной непролазная чаща. Но вскоре взор карпенца встретился с группкой людей, они старательно окашивают, нещадно выдирают с корнем каждый куст. За ними несколько широченных в плечах полуголых детин тянут связанных вместе несколько огромных стволов - ровняют землю. Пот струится по обнаженным телам, мышцы жутко раздуваются, тугие жилы синими жгутами проступают сквозь загорелую кожу.
        - Чтобы и мышь не проскользнула… - будто прочитав мысли рыжеволосого славянина, произнес идущий впереди воин в медвежьей шкуре.
        В самом центре долины возвышается холм. Сразу же бросается в глаза, что холм… живой! Широкая дорога, опоясывая холм, ползет вверх, по ней снуют люди, повозки, запряженные низкорослыми лошадьми. Одни торопятся, в спешке едва не сталкиваясь, другие, напротив, неспешно ползут вперед, покачиваются из стороны в сторону. Дорога часто разбивается на мелкие тропки, что ведут к невысоким изгородям, издали казавшимся живыми: на жердях по-хозяйски устроились вьющаяся омела и дикий виноград.
        - Ба-а-а!.. - открыл рот от удивления карпенец. - Я и не знал, что в лесу можно такое отстроить… Бор, ты только глянь - почти Треполь! Подумать только - дикари, а отгрохали такое…
        Сзади вновь грубо пихнули. Йошт попытался дернуться, но в бока и спину тут же больно кольнули наконечники копий. Он лишь покосился в сторону, глаза на мгновенье встретились с равнодушными лицами.
        За изгородями спрятались невысокие деревянные дома, большинство глинобитные с соломенными крышами. Как все-таки эти древляне не похожи на тех, с позором изгнанных, что ютятся в темных и холодных землянках по соседству с антскими весями и городами.
        Коротко всхлипнула Горяна. Бор лишь прошептал ей что-то. Суровые древляне даже не глянули на них. Благо еще, что не гонят славян вперед, шагают медленно.
        Йошт продолжал с интересом разглядывать стольный град древлян. На вершине холма, как нетрудно догадаться, княжий деревянный замок, карпенец насчитал четыре поверха. Он обнесен высоким деревянным забором из кондового дуба - не всякий таран возьмет! - за ним множество построек разной высоты, глаза рыжеволосого славянина натыкаются на искусно сделанные деревянные коньки крыш.
        У подножия раскинулась небольшая площадь, по краям крытые палатки. Люди в простых рубахах неспешно ходят от постройки к постройке, о чем-то разговаривают. Пробежали несколько полусогнутых мальчишек, на спинах какие-то тюки. Ворота терема распахнулись и навстречу расступающемуся народу выехало два всадника. Копыта низкорослых лошадок весело звенят по сбегающему вниз от ворот деревянному настилу, от которого разбегаются в стороны маленькие утрамбованные ногами людей и животных дорожки, те ведут к небольшим избам и землянкам с покатыми крышами. Каждый двор огорожен ровным забором в две жерди.
        Группа славян начала медленно подниматься вверх по склону. Древляне на мгновение бросали свои дела, провожали заинтересованными взглядами, но вскоре вновь погружались в свои заботы. Радостно визжали лишь несколько детей, которые так и норовили запутаться в ногах.
        - Это Искоростень! - пробасил вожак отряда в медвежьей шкуре, повернулся и люто окатил их взором полный ненависти. - Не были б врагами - узнали бы наше гостеприимство.
        - Врагами?! - недоуменно воскликнул Йошт. - Никакие мы не враги! Просто шли через лес…
        Вожак в медвежьей шкуре зло ощерился, но ничего не ответил. Йошт затравленно озирается по сторонам, вглядывается в равнодушные, демонически спокойные лица древлян.
        - Это… это какая-то ошибка! - не унимается венед. - Мы бежим от степняков!
        В ответ лишь один сплюнул, другой бормочет под нос крепкую ругань.
        - Они напали на нас! Как вы не понимаете!.. С нами девушка, ей нужна помощь! Она умирает…
        - Хватит болтать! - рявкнул древлянский вожак.
        - Но…
        - Перестань скулить! - зло бросил один из идущих сзади. - Лютобой! Может, отведем их на западную окраину, там волки о них позаботятся. Чаво возиться с ними?
        Лютобой - знатный древлянский воин, вожак отряда разведчиков - задумчиво посмотрел на пленников. Йошт содрогнулся, когда встретился с ним взглядом, в душе нарастают страх и тревога.
        - К волкам, говоришь? - надменно проговорил Лютобой, недобрая ухмылка скользнула по губам. - Нет. Еще убегнут, хитрые они. Вон рыжий - глаза уж отводит. - Лютобой усмехнулся. - Так что отведем их в овин! Псам на радость.
        - И дело говоришь, Лютобой! И потехи ради, и пользы для. Собаки, поди, уже оголодали. Третий день не жрякали мясца-то. Так и загибнет животина.
        Раздался дружный хохот. Йошт сглотнул, вжал голову в плечи, внутри все похолодело от страха. Взгляд затравленно заскользил от одного древлянина к другому, потом к третьему. «Смеются во всю глотку, а рожи недобрые», - пронеслось в голове венеда. Эти шутить не станут.
        Хохот прекратился. Один из древлян схватил за шиворот сразу обоих пленников и грубо пихнул вперед. Йошт запнулся о корневище, едва не растянулся на земле, в последний момент ноги нашли опору. Борята безучастно шагал вперед.
        - Эй-эй! - выдавил из себя рыжеволосый карпенец. - Это ошибка! Мы от гуннов бежим! Они деревни наши жгут! Убивают!
        Однако древляне шли вперед, глаза безразлично смотрели вперед. Кто-то рядом сплюнул.
        - Вот уж точно - дикари! - не выдержал Йошт.
        В это же мгновение венед ойкнул - увесистая оплеуха прилетела по шее. От боли потемнело в глазах, Йошт вновь едва удержался на ногах. Глаза отыскали лицо друга. Но тот по-прежнему покорно, точно скот, ведомый на убой, шагал вперед.
        Над головами проплыла арка ворот. Резные птицы и звери на венце грозно смотрят на пленников. По коже Йошта пробежал холодок - казалось, еще мгновение - и устремится с крепкого дерева прямо к нему крылатый огненный демон с клювом и разорвет на части, а остатки сожжет пламенным дыханием. Рядом с огнедышащей птицей стоит на задних лапах гигантский волк, огромные глазницы люто пожирают его, ощеренная пасть готова проглотить целиком, а когти рвать на мелкие куски бесконечно…
        Внезапно Йошт почувствовал удар в грудь и подбородок, будто врубился в стену, - впереди идущий широкоплечий воин-древлянин замедлил шаг. Почувствовав толчок в спину, он медленно обернулся, глаза грозно блеснули.
        - Эй, смотри, куда прешь, выкормыш степняцкий! - прогромыхал он прямо в ухо. Йошт испуганно смотрит на славянина, желваки воина напряглись.
        - Я, это… засмотрелся, - выдавил из себя венед. - Уж больно звери у вас дивные на воротах.
        - Будешь глазеть по сторонам и много любопытствовать - скормлю не резному на дереве, а настоящему зверью! - кто-то прогрохотал в ухо Йошту, чья-то мощная рука грубо оттянула его за шиворот на несколько шагов назад.
        На середине холма-городища идти стало легче - под ногами приятной упругостью отдается деревянный настил. По сторонам вырос ровный - крепкие узорчатые жерди аккуратно подогнаны одна к одной - забор. Поверх него возвышаются дома знатных жителей.
        Впереди идущий древлянин вдруг остановился и будто подломился - склонил голову едва не до земли. Йошт расслышал глухой конский цокот. Перед ним вырос огромный всадник. В плечах - косая сажень, на голое тело накинута кожанка с искусно нашитыми серебряными пластинами, кое-где виднеются щербинки и глубокие царапины. Мощные жилистые руки обвивают стальные ожерелья, на голове шлем с задранной личиной. Всадник подал коня чуть вперед, краем глаза Йошт заметил, как все древляне с почтением склонились. Лишь Лютобой остался стоять как стоял. Всадник подъехал вплотную к рыжеволосому карпенцу, грудь лошади едва не упиралась ему в голову. Йошт не шелохнулся, лишь нервно сглотнул, его взгляд упал на притороченный к седлу огромный едва ли не в человеческий рост меч.
        Наездник наклонился к Йошту. Перебитый нос и испещренное мелкими шрамами лицо выдало бывалого воина, одного уха не хватало. Глаза хищно пробежали по остолбеневшему венеду, перекинулись на Бора, чуть задержались на широких плечах. Ант равнодушно посмотрел на всадника. Их взгляды встретились.
        - Кто такие? - прогрохотал, будто огромные валуны покатились по горам. - Славяне?
        - Здрав будь, Буевой, - ответил Лютобой. - Лазутчики степняцкого отродья. Пойманы в лесу. Заплутали. Даром что славяне.
        Всадник с шумом втянул в себя воздух, крылья носа раздулись, брови сшиблись на переносице, его взгляд - будто конница прошлась по пленникам. Под взором всадника Йошт невольно поежился. Опустил голову.
        - Этого я где-то видел, - пробасил Буевой, палец толщиной в бревно указал на рыжеволосого пленника. - С волхвом Веславом. Давеча в деревне.
        Лютобой покосился на Йошта, брови вожака на мгновение подскочили вверх от удивления.
        - Может, обознался, тати они такие, всегда себя за других выдают, - произнес Лютобой.
        - Я не тать! - воскликнул Йошт и тут же согнулся, лицо сморщилось от боли - кулак воина, что шел сзади венеда, бухнул карпенцу в бок. - Я был в поселении древлян, воину какому-то вашему вместе с Веславом помогали. Знатному.
        Йошт умоляюще уставился в древлянского всадника, глаза вопрошали: «Признал я тебя, скажи ему, что видел!»
        Вместо ответа Буевой подал могучего коня вперед, скакун с готовностью дернулся с места, цокот копыт гулко отозвался от деревянного настила. Йошт с упавшим сердцем проводил взглядом его могучую фигуру воина. Теперь точно порвут собаками, обреченно пронеслось в голове венеда.
        Венед ощутил толчок в спину, ноги невольно понесли его вперед. Он опустил голову, смотреть по сторонам больше не хотелось, перед глазами лишь возникали запыленные носки истоптанных ботинок. Еще чуть - и босым скоро пойду, подумал рыжеволосый карпенец и тут же удивился сам себе - о чем его дурная башка думает в последние минуты жизни? Теперь уж точно попались, наверняка кончат и не поморщатся.
        Буевой внезапно дернул коня, тот приподнял передние копыта, от неожиданности легонько заржал.
        - Этих собакам не бросать! - бросил через плечо могучий славянин. - Чую, сгодятся.
        До уха доносится перестук молотов и топоров, откуда-то рядом слышится скрип кожи, вкусно пахнет углем и свежим хлебом. Йошт жадно затянулся, улыбка скользнула по губам, но тут же сменилась гримасой, будто уксуса глотнул - желудок от голода больно скрутило.
        Йошт скользнул взором по двору и как назло глаза напоролись на жарившегося на открытом огне молодого кабанчика, огромные капли жира стекали ручейками, капли срывались в огонь, сердито шипели, одуряющий запах жареного мяса сводил с ума, заставлял голову идти кругом.
        - Ммм… лист шалфея бы туда… - пересохшими губами выдавил Йошт, - …еще можно мелко накрошенные мятные листочки…
        - Чего? - через плечо недовольно бросил рядом идущий древлянин. - Какая еще мята?
        - Мятный лист, накрошенный в ладони. Как добавка. Вкусно.
        - Чего ты мелешь, бедолага?
        Кончик копья вдруг больно кольнул в спину.
        - Слышь, Лютобой? Он бредит - утравить нас никак удумал.
        Лютобой бросил взгляд на карпенца, тот облизнул пересохшие губы, все еще борясь с умопомрачительным мясным духом. Знатный древлянин перевел взгляд на жаренную на вертеле свинью. Соплеменники деловито срезали первые готовые куски с туши, жир гроздьями стекает по рукам, срывается с шипением в костер. Лютобой усмехнулся.
        - Ты приглядывай за ним получше, а то растянется у тебя под ногами, как собака, от голодной слабости.
        - Ничего, я это степняцкое отродье дотащу волоком. Все одно - псам скормим.
        - Какие псы? Не слыхал, что Буевой сказал? Никаких собак! - Лютобой бросил суровый взгляд на соплеменника. - А вот в клетку - самое оно.
        - Ну, в клетку так в клетку… Все одно - не жильцы они. Пару дней продержат, а потом к собакам кинут. Это как пить дать.
        Йошт нервно сглотнул, вновь бросил взгляд на Боряту, тот по-прежнему отрешенно смотрит вперед, руки бережно несут Горяну, лишь видно, как от натуги у анта едва заметно подрагивает щека.
        Кузница, шорная и пекарня остались позади. Впереди вырос частокол из огромных бревен, каждое обито железными полосами, концы заострены и для прочности обожжены. Рядом с частоколом переминаются с ноги на ногу два огромных воина, душегрейка с нашитыми железными бляхами поверх меха от бугрящихся мышц казалась малой, запястья перехвачены толстыми бронзовыми ожерельями, руки сжимают копья в два человеческих роста, лица хмурые, но спокойные.
        Группа славян приблизилась, и воины расступились, впереди выросли массивные ворота. Еще несколько шагов, створки гукнули и со скрипом подались вперед. Йошту почудилось, будто это пасть огромного чудовища поглощает их, он невольно зажмурился и едва не навернулся на бревенчатый настил, тут же получил тычок в спину, ноги понесли его вперед навстречу шуму и гаму внутреннего двора детинца местного князя. По краям просторного двора разместилось несколько низеньких деревянных построек, тут же в землю вкопаны столбы, в них легко узнается фигура человека в полтуловища, рядом, будто пританцовывая, полуголые люди наносят по этим столбам удар за ударом, в воздухе витают гиканье, запах крепкого пота и ядрёное словцо. Чуть поодаль несколько юношей застыли возле деревянных щитов - выцеливают маленький красный кружок посередине, лук с непривычки подрагивает в руках, рядом с заветным кружком уже ютятся несколько десятков стрел частоколом. Один из молодых лучников не рассчитал силы, и тетива коротко взвизгнула - стрела взмыла вверх и скрылась за частоколом. В это же мгновение отрок согнулся от мощной оплеухи
наставника.
        - Это тебе не коровье вымя мять! - гаркнул наставник на юного стрелка, тот с виноватым видом опустил глаза, рука поглаживала подзатыльник. - И не девок соседских щупать! Тут смекать надо - как и что!
        - Но я же…
        - Что - ты? Руки, поди, не оттуда растут - вот и все дела!
        Наставник шагнул ближе к отроку-стрелку, кустистые брови сшиблись на переносице, желваки ходят ходуном. Юный лучник отступил на шаг.
        - Смотри мне. Еще раз метнешь куда попадя стрелу - сам вылетишь за частокол отседова! - процедил наставник.
        Молодой горе-стрелок открыл рот было, чтоб сказать, но тут же отпрянул - огромный кулачище едва не впечатал его крупный нос в череп.
        - Надеюсь, понял, чем пахнет!..
        Йошт перехватил лютый взгляд наставника, по телу тут же пробежала дрожь - такой удавит голыми руками и не поморщится.
        - Такую бы силищу да против этих грязных степняков, а они - в лесу хоронятся, - буркнул венед и отвернулся, - антские бабы и то, наверное, смелее.
        Йошт ощутил знакомый толчок в спину, в этот раз в ответ он дернул плечом.
        - Лес, говорю, у вас густой и непроходимый - в самый раз хорониться, когда жгут и режут!..
        Венед тут же получил увесистую оплеуху, голова загудела так, будто к затылку приложилась дубина, обшитая железом, ноги предательски пошатнулись. Йошт сморщился от боли, но на земле устоял. Остаток поляны перед княжьим теремом славяне преодолели в полном молчании. Йошт больше головы не поднимал, но кожей чуял - десятки пар глаз сверлят венеда и анта с умирающей девицей на руках. Кто с ненавистью, а кто с откровенным удивлением. Этих пленных собак ведут не куда-нибудь, а к князю-волхву - дело доселе неслыханное.
        До уха Йошта донеслись звон металла и скрип отворяющихся дверей. В спину вновь толкнули. Кто-то грубо ругнулся. Кровь бросилась к лицу, к горлу подкатила горечь. Венеду вдруг захотелось люто заорать и с голыми руками броситься на древлян-бугаев и рвать, рвать гадскую плоть! Карпенец что было мочи сжал зубы, острая боль резанула губы, во рту сделалось солоно.
        Под ногами мелькнуло несколько ступенек, они сменились отполированными тысячами ног каменными плитами, сквозь стертый базальт проступал какой-то замысловатый, но уже почти не читаемый узор. Славяне остановились.
        - Здравия тебе на многие лета, княже…
        Йошт ощутил, как ведущие их древляне с почтением отступили в стороны. Рыжеволосый карпенец поднял голову, брови невольно подпрыгнули вверх. Перед ними в центре огромного зала на резном троне восседал старец. Точнее - человек с бородой как у старца. Волевой подбородок, перебитый нос, белесые полоски шрамов на лбу и щеке, но главное - бугрящиеся и проступающие огромными валунами сквозь белоснежную рубаху мышцы выдавали бывалого в прошлом воина. Йошт сглотнул, голубые и холодные, как горные озера, глаза острыми пиками уставились на него и Боряту, скользнули по телу Горяны. В руках древлянского князя застыл резной посох волхва.
        - Это пленники, княже, - с почтением чеканно проговорил Лютобой. - Пойманы в лесу, к западу от Искоростеня.
        Князь медленно кивнул. Лютобой продолжает:
        - За ними шли степняцкие псы. Выходит - лазутчики.
        Древлянин ткнул пальцем в Йошта и Боряту.
        Йошт покраснел, в глазах помутнело, ноги сделались ватными, однако он собрался с силами и шагнул вперед.
        - Это ошибка, великий князь! Мы не тати и никакие не лазутчики! Мы бежали от гуннов! Нас спас дядя Веслав, антский волхв! Мы должны предупредить!..
        Венед с силой дернулся вперед, в попытке вырваться, послышался треск разрываемой ткани. Но венеду не хватило сил - и он повис на руках охраны.
        Древлянский вождь вскинул брови. Йошт вскрикнул, его в один удар сердца скрутили и повалили на пол. К венеду подскочило еще несколько древлян. Послышался холодный звон металла.
        - Ишь, чего удумал! Высвободиться захотел, сучий сын? Не выйдет! - пророкотал Лютобой, сильнее заламывая руки Йошту. - Сейчас я тебя в бараний рог!..
        Захрустели кости, карпенец протяжно застонал.
        Древлянский вождь с интересом рассматривает тихую схватку славян, его взгляд скользит по фигурам пленников. Теперь они не казались ему жалкими червями, угодившими в полон. Ведь настоящий мужчина всегда предпочтет смерть неволе, подумал древлянский вождь. Хотя с ними раненая женщина. И к тому же они о чем-то хотят предупредить…
        Древлянский предводитель внезапно вскинул руку, властный голос скомандовал:
        - Оставь его, Лютобой! Пусть продолжит свой рассказ про досточтимого Веслава и нападки степных шакалов.
        Лютобой послушно ослабил хватку, но тут же с силой дернул вверх венеда. Йошт ойкнул, тело пронзило болью, ноги едва нашли опору.
        - Слушаю тебя, рыжеволосый. Говори все, что знаешь! - холодно приказал Вождь лесного племени.
        Йошт медленно поднялся, руки потирают заломленные кисти, облизнул пересохшие губы и шагнул к вождю.
        21
        Ухтамар - вождь приднепровских гуннов - возлежит на топчане. Короткие ноги покоятся на пуховой подушке, вокруг вьются наложницы, щебечут, как птички, одна разминает ступни хана, другая костяным гребнем расчесывает длинные жидкие волосы, третья смазывает их пахучим маслом, вдевает в пряди колечки и крохотные золотые колокольчики. Слуги ползают на коленях, в руках подносы и кувшины. Одна из наложниц принялась мять ему спину и плечи, ласково, будто воркует, что-то приговаривает. Лицо Ухтамара расслаблено, морщины, бороздящие узкий лоб, выпрямились, он сладко зевнул.
        Мощный торс вождя визуально укорачивает и без того короткие ноги. Голова напоминает арбуз. Маленькие, глубоко посаженные глазки соседствуют с коротким, смешно вздернутым носом. Однако едва ли кто посмел бы улыбнуться, взглянув на Ухтамара. Он источает силу, жестокую и неудержимую. При виде гуннского вождя подданным часто не до смеха…
        Через мгновение перед ним возник личный слуга и советник - Тагулай. Худой, кожа желтая, смугловатая, с плоским лунообразным лицом. Ходит он смешно - не сгибая ног, но никто не смеется. В гуннской империи всяк знает - Тагулай когда-то был рабом. Гунны, как и многие народы степи, подрезают пленникам сухожилия, чтоб те не могли удрать. Но Тагулай стал личным слугой хана - умел писать и читать - и потому его боялись иногда даже больше, чем вспыльчивого Ухтамара. Приближенные из числа рабов - самые свирепые и жестокие, Восток знает секреты тирании…
        Слуга с благоговением оглядел своего господина, ломается в частых поклонах. Ухтамар нехотя отмахнулся:
        - Чего надо? А-а-а, ты принес новости от моих сыновей?
        - Да, о великий хан, - упавшим голосом отозвался Тагулай.
        Слуга умолк, Ухтамар вопросительно оглядывает его, вокруг по-прежнему вьются наложницы, мельтешат слуги.
        - Ну, чего молчишь? - нетерпеливо рявкнул хан, взял с подноса гроздь крупного винограда. - Говори!
        - Воины рассеяны, многие пали от стрел, ручьи напоены кровью…
        - Ха-ха, я знал, что Вогул утопит мерзких урусов-пахарей в крови! - довольно воскликнул Ухтамар. - Хвала Ночной Кобылице!
        Тагулай опустил голову, переминается с ноги на ногу:
        - Великий хан, это наши воины… пали.
        Хан перестал жевать виноград, медленно повернулся, непонимающий взгляд больно кольнул советника.
        - Что значит наши?! Ну, чего умолк?! Отвечай, мерзкий раб!
        - Твои доблестные воины повержены, о великий хан! - с дрожью в голосе произнес Тагулай и в страхе отступил.
        Ухтамар сидит неподвижно, по лицу пробежали красные пятна, взорвались бурой краснотой. Он с силой сжал в руках гроздь ягод, сладкий сок обильной струей брызнул, покатился по вздутой от натуги руке.
        - Что… что ты сказал? - осипшим голосом спросил хан. - Где мой сын?! Позвать сюда немедля!
        - Он не вернулся…
        Глаза хана зло сверкнули, наливаются кровью. Он вскочил как ужаленный, пнул наложницу, до сих пор ковыряющуюся со вторым сапогом, начал раздавать пинки прислуге, звон посуды и женский визг наполнили шатер.
        Все испуганно бросились вон из шатра, одна из наложниц замешкалась и тут же получила окованным каблуком в висок - рассвирепевший Ухтамар запустил в нее второй сапог, который она все никак не могла с него стянуть. Женщина коротко вскрикнула, тело обмякло прямо возле выхода. Ее волосы взметнулись ввысь черным фонтаном и медленно, будто покрывалом, накрыли полуобнаженное тело. Из-за края шатра просунулась мускулистая рука в кожаном наруче и резко дернула за шиворот потерявшую сознание девушку.
        Хан зарычал, как медведь, подскочил к опешившему советнику. Заляпанные соком ягод и вином мощные руки Ухтамара схватили его за грудки и с силой притянули к перекошенному от гнева лицу гуннского хана.
        - Что ты сказал, мерзкий раб?! - брызгает слюной вожак. - Кто разбит?! Как разбит?!
        Тагулай старается держать голову прямо, взгляд не отводит. Гуннской хан пилит очумелыми глазами снизу вверх, от этого становится еще страшней - знает, что Ухтамар скор на расправу.
        - Урусы напали из засады, о великий хан, - сдавленно пробормотал Тагулай, ворот больно врезался в кадык.
        - Засады?! Какой засады?! Я ведь отправил с ними лучшего проводника! - не унимается рассвирепевший Ухтамар, при каждом слове сотрясает советника-раба. - Ублюдки! Сучьи дети! Позвать сюда Емшана!
        - Емшан тоже пал, мой господин… - пробормотал Тагулай, робко щелкнул пальцем. В шатер мгновенно вошел гунн, низко поклонился, дрожащими руками протянул сильно помятый шлем со шпилем в виде змеи.
        Ухтамар отпустил Тагулая, взял в руки шлем и пинком сопроводил гуннского посыльного воина за шатер. Следом полетел шлем Емшана. Тагулай старается отдышаться, растирает посиневшее горло, глаза со страхом следят за рассвирепевшим ханом.
        - Как получилось, что я потерял двух наследников?! - люто просипел хан. - И лучшего советника! Мерзкие твари, не уберегли моих сыновей!
        - Очевидно, кто-то прознал про поход вашего сына, о великий хан. Вернулось всего пятеро…
        - Я предупреждал его, что это глупо… Месть не так вершится… Почему ни ты, ни Емшан не остановили его?! - дико заорал Ухтамар, вновь ухватил Тагулая за ворот. - Почему, я спрашиваю?! Теперь я лишен наследников и лучшего советника!
        - Но, великий хан, вы сами одобрили намерения Вогула, - пробормотал личный слуга. - Говорили, что честь покалеченного брата требует отмщения…
        Хан заскрежетал зубами, с силой отбросил Тагулая, опустился на топчан, руки обхватили бритую голову.
        - Шакалы! Гнусные шакалы лишили меня наследников!
        Ухтамар зарычал, выхватил из-за пояса ритуальный акинак и шагнул к советнику-рабу. Рука с кинжалом дрожит.
        - Я велю разорвать конями тех, кто выжил! А тебя заставлю удушиться собственными кишками! - зловеще прошипел гуннский хан.
        - Но, великий хан!.. - протестующе заверещал Тагулай, выставил перед собой руки в защитном жесте.
        Рука с акинаком размахнулась. Советник зажмурился, спешно в последний раз наполнил легкие воздухом, показавшимся вдруг таким сладким. Клинок рассек воздух. Тагулай уже представил, как остро отточенное лезвие с треском пропарывает кожу, врезается в мясо, разрывает внутренности, кровь обильным ручьем сочится из смертельной раны…
        Однако клинок лишь ожег щеку раба-советника и до рукояти вонзился в столб, поддерживающий шатер. Слышно, как тяжело дышит Ухтамар.
        - Я придумал для тебя более суровую кару, собака!
        Тагулай хватает воздух как рыба, со страхом косится на вонзенный в столб ханский акинак.
        - Поедешь к князю урусов! - голос хана вдруг сделался тверже стали. - С тобой отправлю наших лучших убийц.
        - Что я должен буду сделать, о великий хан? - покорно отозвался советник-раб. - Убить урусского князя?
        - Зачем? - зловеще хохотнул Ухтамар. - У него тоже есть дети, но главный наследник - старший, Бусай. Так вот пусть и он вкусит горечь потери, как и я. Отвлеки его какими-нибудь разговорами, о мире - ха-ха - дружбе и согласии, например. Не мне тебя учить интрижки плести!
        Ухтамар резко отвернулся, щеки блеснули мокрым.
        - Но главное - принесешь голову его сына!
        - Но, великий хан, там полно охраны, много княжьих витязей и дружина…
        - Как ты смеешь, мерзкий раб, перечить мне, великому хану! - взорвался Ухтамар, Тагулай в страхе попятился. - Если не принесешь голову его сына - Бусая, - я тебя разорву конями, а остатки брошу на съедение псам!
        Тагулай согнулся в почтительном поклоне, коротко бросил: «Исполню, о великий хан!» - и заковылял прочь из шатра.
        Ухтамар тяжело опустился на топчан, печаль и ярость обжигают его сердце. Скупая слеза скользит по раскрасневшейся щеке.
        - Вогул, мальчик мой, я же тебя предупреждал, что это не простые пахари! - бормочет дрожащим голосом гуннский хан. - Не послушался! Эти шакалы коварны, будь они сто раз прокляты! - Хан смахнул слезу, повернулся к выходу: - Позвать моих военачальников!
        Хан поднялся и принялся ходить взад-вперед, руки устроились за спиной.
        - Пока эта рабская собака Тагулай будет усыплять бдительность урусских князей, я нанесу сокрушительный удар там, где меня не ждут, - бормочет себе под нос Ухтамар. - Ничего, сынок, твоя смерть будет отомщена! - Гуннский хан замер, глаза немигающе уставились к выходу, рука до побелевших костяшек сжалась в кулаке. - Паршивые урусы умоются кровью, клянусь!
        22
        По телу волнами проносится судорога. Глаза застилают слезы, они горячими струйками скользят по щекам, повисают на подбородке и соленой капелью срываются в траву древлянского леса.
        - Ну, будет тебе так сокрушаться-то, - рядом с ухом Боряты пробасил Лютобой, тяжелая рука опустилась на плечо анта, дружески теребит. Борята лишь шмыгнул носом в ответ. - Так горе-печаль все сердце съесть может…
        Борята не обращает внимания ни на слова, ни на слезы. Он лишь отупело смотрит на Горяну. Она лежит на ковре из зеленых листьев и лесных трав, тугая коса золотистых волос устроилась на груди, на бледном лице спокойствие и безмятежность спящего. Лишь нездоровая синева губ выдает. «Так она еще красивей», - пронеслось в голове Боряты. Его взгляд скользнул по знакомым с детства очертаниям любимой, длинные стройные ноги, словно вырезанные из камня древними ромейскими мастерами, переходят в восхитительные бедра, которые также требуют руки мастера, осиная талия, высокая грудь. Сколько раз Борята желал к ней прикоснуться, но всякий раз страшился до чертиков, а потом стыдился своих шальных мыслей.
        Ант медленно нагнулся, дрожащие пальцы заскользили по нежной коже славянской девушки, легкая приятная дрожь пробежала по телу анта. Красивый изгиб руки, бархатная шея, подбородок с едва заметной разделительной черточкой, щечки, прямой носик и губы. Когда-то алые как сок вишни, теперь совершенно бледные… и холодные.
        Вдруг вспомнился ее звонкий смех, ровный ряд белоснежных зубок…
        И тут же у Боряты затряслись губы, свежие соленые ручейки вырвались из голубых озер-глаз анта.
        - Ну все, будет-будет… - вновь пробасил Лютобой, соплеменникам показалось, что его голос слегка дрожит. - Тоской-печалью любимых не воротить… Такова воля богов!..
        Борята всхлипнул в ответ и отдернул все еще лежавшую на плече руку древлянина.
        - Этому не бывать!.. - грозным голосом выдавил из себя захлебывающимся голосом ант. - Она всегда будет жить, всегда!
        - Да, да, в твоем сердце - так и будет… И с нами она тоже останется, пусть и не пришлось узнать ее…
        Йошт стоит в сторонке, руки блуждают по жестким косичкам древесной коры. В глазах тоже подрагивает влага. Мучительный огонь потери жжет изнутри, гонит жар к горлу, уродливой лапой давит кадык. Но смотреть в сторону лежащей на ковре из зеленых листьев и трав Горяны не хотелось.
        Округу разрезал оглушающий вопль. Любопытные звери, что смели подойти близко к людям, шарахнулись в стороны. Борята рвется из рук двух дюжих древлян в волчовках, послышался хруст костей и сухой треск - ант уцепился за край шкуры одного из детей леса и рванул к себе. Рядом стоящие древляне морщатся, отводят лица - от бешеного исступленного крика Боряты в ушах стоит невыносимый звон.
        Тем временем Горяну поднимает пара заботливых рук и бережно переносит на носилки-волокуши, прямые березовые жерди перехвачены льняной материей, по краям струятся кроваво-красные узоры, а в центре горит солнце - яр-коловорот.
        Борята вновь дико заверещал, взвился в цепких руках древлян и с удвоенной силой бросился к жрецам, что смели потревожить тело любимой и куда-то ее понесут. На руках славян валунами забугрились мышцы, шею и кисти полосуют вздувающиеся жилы.
        Горяна взлетела на погребальных носилках и медленно поплыла среди мощных дубовых стволов и кустов орешника. Йошт спешно отводит глаза, но бледное лицо девушки все равно зацепилось взором и отпечаталось в памяти. Соленая капля защекотала щеку и скользнула вниз к травам.
        Чуть поодаль уже возвышается домик из массивных поленьев - погребальный костер. Тело Горяны на носилках-волокушах устроилось рядом на двух деревянных чурках. Десяток древлян, облаченных кто в шкуры-волчовки, кто в просторные льняные рубахи с завязками, встали неровным полукругом у пышущего жаром огня.
        Борята обессиленно повис на руках, древляне, тяжело вздыхая, ослабили хватку. Вдруг Борята вскочил, растолкал обомлевших славян, те разлетелись в стороны как деревянные болванчики. Ант с криком бросился к Йошту, его лицо скорчено в жуткой гримасе, полной ужаса и ненависти.
        У рыжеволосого карпенца подломились ноги - очумелый друг с перекошенной от злобы мордой несется на него. Губы Йошта мгновенно пересохли.
        Он только смог вымолвить: «Бор, ты чего?» Вместо ответа Борята схватил его одной рукой за грудки, другая нависла прямо над головой, готовая обрушиться страшным ударом. Йошт дернулся в сторону из последних сил, раздался треск, рядом что-то хрустнуло. Венед покатился кубарем, распластался, спешно вскочил на ноги, дрожащая рука ощупывает нос, челюсть - кажется, все цело, пальцы пробежались по распоротому шву рубахи.
        «Эх, в клочья изодрал, а ведь была почти новая, - пронеслось в голове Йошта. - Впрочем, хоть сам цел, а рубаха - и новую сыскать можно».
        Древляне замерли, десятки пар глаз недоуменно направлены на пришлых славян.
        Борята мотнул головой и сделал несколько шагов в сторону Йошта, руки - в кулаках, на окровавленные костяшки прилипла древесная труха. Глаза очумело уставились в побелевшего от страха венеда.
        - Ты… Это все ты! - просипел злобным голосом Борята. Он шагнул к венеду, тот попятился. - Если бы ты не пришел в нашу деревню - она была бы жива! Это все ты виноват!
        - Б-бор, опомнись!…
        - Я видел, как та шайка разбойников и татей искала тебя! Я вместе с отцом даже дрался с ними!
        - Д-др-дрался?!
        - Это все ты… Ты - ворюга и разбойник! Из-за тебя она, Горянушка моя, сгинула!
        Борята страшно заорал и бросился на венеда. Йошт начал пятиться, но нога зацепилась за пробившие землю корни и венед шумом бухнулся в орешник. Встать уже не успеет, можно только ползти. Крик и перекошенное гневом лицо приближается, еще мгновение - и Йошт ощутит, как тяжелые кулаки друга будут отбивать мясо, рвать жилы и с хрустом ломать кости. Он зажмурился.
        Вскоре карпенец почувствовал, как земля под ним легонько содрогнулась, вместо треска костей он слышит хруст ломаемых веток кустарника - в последний момент Йошт выставил ногу и вдруг озверевший Бор запнулся и рухнул рядом.
        Венед вскочил, отпрыгнул на несколько шагов, прошлогодняя листва брызнула в стороны. Йошт приготовился к продолжению схватки.
        Но вместо крика ярости из кустов он слышит плач, голос анта дрожит и срывается в невнятное мычание.
        Йошт вздохнул и шагнул к Боряте. В развороченных кустах орешника, словно брошенный нерадивой матерью ребенок, он свернулся калачиком, грудь и спина вздымалась от всхлипываний, пальцы граблями врезаются в землю и от бессилия царапают почву.
        Венед ощутил, как сам начинает дрожать, влага сама собой брызнула из глаз. Йошт опустился на колени перед другом и обхватил его. Бор лишь замычал обессиленно.
        - Прости меня, Бор, прости!.. - дрожащим голосом проговорил карпенец и сильнее прижал соленые мокрые щеки к спине друга, та чаще стала вздрагивать, будто в судороге. - Знал бы, что так все случится, удавил бы себя где-нибудь еще в том злополучном лесу с гуннами. Прости, Бор, прости…
        Из-под объятий Йошта раздался протяжный сдавленный вой: «Степняки, проклятые степняки ответят за смерть Горянушки!»
        Тем временем древлянский волхв-старец отступил на шаг от поленьев костра, бритая голова повернулась к Лютобою и кивает: пора!
        Горяна вновь мягко взлетела над головами славян и поплыла вперед. Пара древлянских рук заботливо опустили тело девушки на домовину костра. В руках волхва возник факел - тот самый негаснущий Огонь Табити, подарок скифского царя Кияк-сара.
        Огонь нехотя перескочил с факела и тонкой струйкой пополз по поленьям. Волхв осторожно подкладывает в медленно растущие рыжие язычки тонкого сушняка, кто-то плеснул масла. Пламя мгновенно выросло в размерах, языки хищно стали грызть облака. Все отступили на несколько шагов - стремительно растущий жар не дает остаться слишком близко.
        Воздух наполнился запахом жженой плоти.
        Йошт старается не смотреть на огонь, но короткие картинки ослепительными вспышками врезаются в память. Вот хищные языки пламени сжирают тонкую материю - саван. Вот огонь уже прорвался на руки и грудь Горяны, неумолимо взбирается вверх, вот золотистая тугая коса уже охвачена пламенем… И лицо, мертвенно бледное лицо незабываемой и милой сердцу Горянушки укрывает покров из рыжих копий огня.
        Йошт бессильно опустил глаза, два соленых ручейка скользнули к подбородку.
        Округу безжалостно вспарывает протяжный вой. Стоявший рядом с погребальным костром Лютобой отвернулся, чтобы не выдать мокрых глаз, языки пламени оранжевыми пиками пляшут на его щеке. Казалось, лес еще не слышал столько горя и тоски в голосе человека.
        23
        Тагулай вошел в шатер злой, как стая голодных волков. К нему подскочила одна из наложниц, спешит снять сапоги. Тут же возникла другая, в руках поднос и кувшин с узким горлышком. Под легкой накидкой просматриваются полные яблоки грудей, розовые соски оттягивают тонкую прозрачную ткань. Огромный лохматый пес приветливо замахал хвостом, уткнулся мордой в колено Тагулая.
        Тагулай вдруг заревел, как безумный лев:
        - Все вон!
        Наложницы тихонько вскрикнули от испуга и тут же принялись улепетывать на носочках как можно тише. Глаза усмотрительно прятали, старались не глядеть в сторону наливающегося злобой советника хана. Одна из наложниц нечаянно наступила на лапу собаке, та взвизгнула и отпрыгнула прямо под ноги Тагулаю, едва не сбив его с ног.
        Он бешено заорал, рука схватила за длинные черные волосы обезумевшую от страха наложницу, та завизжала. Тагулай с силой дернул ее к себе. Наложница взвыла и повалилась на ковер.
        - Ты, мерзкое животное, - зловеще пророкотал он. - За непослушание велю отрезать уши, нос и груди и скормлю собакам! Да так, чтоб ты видела все это…
        Тагулай зашипел, как растревоженная кобра, и со всего размаху ударил кулаком в грудь наложницу, она тоненько вскрикнула и брякнулась в дальний угол шатра. Громыхнул упавший на пол поднос, вдребезги разлетелся кувшин. Раздался треск и звон металла, вновь противно взвизгнула собака. Из входа всплыло настороженное лицо гунна - охранника покоев Тагулая, но тут же скрылось - брошенный в него сапог впустую разрезал воздух.
        - Вон, я сказал, сучьи выродки!
        Наложница, охая и тоненько постанывая, поползла к выходу, псина подскочила к разбитой посуде, принялась жадно заглатывать куски мяса, но тут же носок сапога Тагулая обрушился на ее зад и она с визгом выскочила, хромая на одну лапу, из шатра, но крепко сжимая в зубах шмат мяса, жирный сок разлетается во все стороны.
        Советник-раб сморщился в болезненной гримасе, ухватился за грудь - сердце судорожно сжалось, будто пронзенное тысячами игл. Он тяжело опустился на ковер.
        Много разного говорят про него, но все гунны знают - гнев Тагулая не уступает приступам злобы великого хана.
        Многие пророчили рабу смерть, крутили интриги, но он всякий раз выходил чистым из воды - заговорщиков непременно казнили, а он получал особое внимание со стороны хана. Поговаривали, что он втайне использует колдовство…
        Тагулай и сам не чужд интриг. Его путь от раба к советнику обильно омыт кровью, он взбирался вверх по трупам, число которых едва сам может вспомнить. Единственный, кто оказался Тагулаю не по зубам, - советник Емшан. Интрижки бывшего раба против советника знатного рода всякий раз терпели крах, а вот заговор Емшана чуть не лишил ублюдка-раба головы. Однако слетели другие - Тагулай по чистой случайности избежал смерти. С того дня они часто стояли по обе руки гуннского вождя. И вот теперь, когда Емшан кормит червей, когда можно насладиться полноценной властью… Хан отправляет его на погибель к урусам! Какая несправедливость!
        Однако злой ум Тагулая продолжал шевелиться. Ему не впервой осознавать опасность, чувствовать страх за свою жизнь. И это часто спасало советника-раба, смрадное дыхание смертельной угрозы его… вдохновляло!
        - Позвать ко мне Тильха! - приказал стражникам у шатра Тагулай. Губы тронула недобрая улыбка.
        Через мгновение перед советником-рабом бесшумно возник лучший шпион и убийца среди гуннов, низко поклонился.
        - Великий хан приказал мне идти в стан урусов, - начал Тагулай, внимательно рассматривая своего любимчика. Низкий рост, худощавое телосложение, не по размеру широкий ромейский плащ, сильно поношенный, свисает тряпкой. Лицо землистого цвета и совершенно неприметное, что для шпиона и убийцы не порок, а настоящая удача.
        Тильх спокойно смотрит на своего хозяина.
        - Я должен буду отвлечь его, а ты убить наследника урусского князя.
        Тильх поклонился и развернулся, шагнул к выходу. Но его остановил Тагулай:
        - Я не закончил!
        Тильх развернулся и замер. Раскосые глаза преданно смотрят на советника хана, черные зрачки источают стоическое спокойствие. Но мало кто знает, какая сила и жестокость скрываются за этой личиной. Свидетели? Он не знает такого слова.
        - Но убивать никого не надо, - продолжает Тагулай, убийца удивленно посмотрел на него. - Возьмешь урусского выродка Буса в плен. Лучше приведем хану его живым. Понял? Иди, завтра на рассвете уезжаем в Кияр! Да, и еще - не поймали убийцу, подосланного к младшему сыну хана?
        Тильх отрицательно покачал головой.
        - Тысяча шакалов! - процедил Тагулай. - Неужели он так неуловим? А говорят, что это всего лишь мальчишка… Или ты, Тильх, стареешь? Может, пора тебя сменить?
        Лучший убийца и шпион гуннов ничего не ответил, глаза спокойно рассматривают советника. Тот с усмешкой смотрит на него.
        - Ну ладно, ступай! - приказал Тагулай. - Сначала в Кияр, а потом изловим этого рыжеволосого сучьего пса, никуда он не денется!
        Тильх вновь низко поклонился и бесшумно исчез, лишь легонько колыхнулись полы шатра.
        - Подумать только, наследник урусов будет языком драить сапоги гуннского хана! - Довольно усмехнулся советник-раб. - А потом и мне станет, ха-ха!
        Тагулай перестал смеяться. Смуглый лоб рассекают морщинки.
        - И все же откуда гадкие урусы прознали про набег? - Рассуждает он вслух. - Наверняка кто-то выдал. Но кто? Емшан?.. Не может быть. Гонорих? А ведь его тело так и не нашли. И среди живых его нет. Значит, он! Шакал! Я всегда не доверял ему, мерзкий герул!
        Тагулай побледнел, руки сжались в кулаки, костяшки на кистях побелели от натуги. Но тут же расслабились. Советник хана глубоко вздохнул, пытаясь восстановить душевное равновесие.
        - Но, может быть, и не так, может, и не он, - продолжал вслух рассуждать Тагулай. - Гонорих едва ли меньше нашего ненавидит этих пахарей-славян! Не один год крушит и грабит мелкими ватагами поселения урусов… И дружит с нами только потому, что мы ему позволяем грабить урусов. Помню-помню ту нашу встречу…
        Полы шатра раздвинулись, появилось лицо стражника:
        - Досточтимый Тагулай!
        - Советник Тагулай называй меня, ты, сучий сын! - отозвался личный слуга хана, не выходя из задумчивости. - Советник!
        - Простите, советник Тагулай! Вас хочет видеть ваша любимая жена Луити.
        - Пусть позже придет!
        - Но она настаивает!
        - Не перечь мне, мерзкий пес! Я сказал, пусть позже придет! Я занят!
        Стражник коротко кивнул, исчез.
        - А ведь тело Вогула тоже не нашли, - продолжает думать вслух Тагулай. - И Емшан пропал… Неужели плен? Хотя, может, оно и к лучшему. Все одно - назад дороги им нет.
        Вопреки гневным заявлениям, в шатер Тагулая вошла Луити. Невысокого роста, но приятных форм, ее черные как деготь длинные волосы ниспадают до пояса, прикрывая обнаженные кружки сосков, на бедрах лишь коротенькая повязка. Тагулай велел ей ходить именно так - чтоб можно было взять в любое время и в любом месте…
        - Почтенный советник Тагулай, - она поклонилась, грудь вызывающе колыхнулась. - Я явилась, хоть ты и не просил…
        Тагулай гневно зыркнул.
        - Ты слишком смелая для женщины, - процедил сквозь зубы советник гуннского хана. Взгляд скользнул по полным яблокам груди, задержался на оттопыренных ярко-красных, словно спелая вишня, сосках. Тагулай неумело улыбнулся, хитрый прищур сменил во взгляде недовольство.
        Луити уверенной походкой подошла к нему, тоненькие пальчики коснулись гладкой щеки, заскользили по подбородку. Она неслышно опустилась перед ним на колени, мокрый от пота халат заскользил по нескладному торсу ханского советника. Девичья ручка пробежала по животу, бархатные пальчики едва ощутимо гладят жесткие колечки волос, медленно спускаются ниже. Советник шумно вздохнул, блаженно закатил глаза.
        - Да это уже и неважно - Гонорих ли… или другой кто… Может, оно и к лучшему: у хана теперь нет наследников, - продолжает размышлять Тагулай. - Емшан-советник, шакалий сын, пропал без вести. Остался один Ухтамар… Совершенно один… - он глубоко вздохнул, внизу живота приятной волной разливается тепло, по телу побежали крупные мурашки. - Урусы, сами того не ведая, очистили мне путь. Ха, что ж, теперь мы один на один с тобой, Ухтамар, сын Великой степи. И что бы там ни говорили дураки и шаманы, - по мне так одно и то же - но и сыновья Ночной Великой Кобылицы смертны, еще как смертны!
        Глаза советника внезапно распахнулись, зрачки тут же расширились. Губы задрожали, странно скривились. Изо рта советника вырвался стон наслаждения.
        24
        Венед и ант третий день топают по выжженной степи. Еще там, в лесу у древлян, решили идти подальше от главного тракта, однако задача оказалась сложнее - где бы ни шли, они как на ладони. Вокруг вновь бескрайняя приднепровская степь. Иногда с трудом преодолевают небольшие холмы, на вершинах которых пучками торчат чахлая трава да уродливо изгибающиеся деревца.
        Солнце жарит так, что люди чувствуют, будто попали в кузнечный тигель. Йошт постоянно недобрым словом поминает светило - как бы ни любил его, ни чтил, но чувствует себя куском сыра, брошенного в огонь. Борята, правда, держится молодцом, но и по нему видно - дорога дается с трудом. По лбу и щекам обильно струится пот, срывается с подбородка, с шипением шлепается на растрескавшуюся землю, рубаха белая от соли. Все же Бор, сцепив зубы, идет вперед, как-никак сын кузнеца - не раз стоял у раскаленного железа, обливаясь потом.
        - Хоть бы ручеек какой, - через силу бормочет Йошт. - Да что там ручей, я бы щас и к луже с застоялой водой с удовольствием присосался. Сваримся заживо, как раки. Бор, ты как думаешь, добредем вообще до этого Кияра?
        Борята молчит, взгляд устремлен далеко вперед.
        - Ладно добредем - доползти бы… - попытался пошутить Йошт, но получилась лишь мученическая ухмылка. - Согласен, Бор?
        Ответа не последовало. Йошт нахмурился, идет, смотрит на ноги, сапоги в пыли, подранные - носок совсем стерся, пальцы торчат.
        - Оооо! Сапоги совсем прохудились. Смотри, Бор, - просят каши. А еще неделю назад были как новые. И вправду придется ползком до Кияра добираться. - Йошт добавляет: - Теперь понятно, почему в сказках брешут, говоря - иди, мол, пока три пары сапог не сотрешь да три железных посоха, это, мол, искания души - вранье! Это никакая не сказка…
        Йошт внимательно смотрит на Бора. Тот молчаливо передвигает ногами, шаркает землю, выбивает пыль.
        - Это не сказка, а быль! И придумал ее такой, как мы, - шлепал, наверное, в этом же месте… Точно уж - иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!
        Йошт попытался с досады сплюнуть, но ничего не вышло - во рту так сухо, что язык больно шаркает внутри.
        - Я и не знал, что в степи так жарко. Знал бы - в поселке остался, - проговорил Йошт, но тут же осекся, почувствовав, как Бор покосился, не поворачивая головы на венеда. Йошт облизнул потрескавшиеся губы, сбивчиво добавляет: - Может, мы не в Кияр идем, а того, в само пекло? Гм, наверное, уже там…
        Венед напряг ухо, но в ответ услышал лишь тишину.
        - Ну что ты все время молчишь, Бор? - взмолился, не выдержав, карпенец, глядя в спину друга. - С самого леса, как закопали, так и слова не сказал…
        Борята медленно повернулся к нему, бросил равнодушный взгляд, отвернулся и пошел дальше. Йошту показалось, что глаза друга блеснули - то ли пот, то ли еще что. Венед покачал головой, буркнул что-то об упертости друга.
        Впереди показался высокий холм, на нем - о чудо! - стоят прямые стволы берез и дубов, дразнит сочной зеленью подлесок.
        Оба переглянулись, ускоренным шагом направились туда.
        Еще когда только поднимались на макушку холма, Йошт услышал журчание воды, поначалу отмахивался - в жару и не такое померещится, - но потом звук перекатывающейся о камни влаги слышится все настойчивее. Он бросился со всех ног, обогнал впереди идущего Бора, едва кубарем не скатился по склону. Дол огласил радостный крик:
        - Бор! Боги не дают нам умереть от жажды! Вода! Много воды!
        Борята и сам уже на вершине, видит - прямо возле подножья из густо разросшегося орешника тугой струей бьет родник, спотыкается о валуны, резко меняет направление, убегает далеко вперед. За ручьем вдогонку бежит изумрудная зелень, густо усевает бережки, однако той зелени несколько шагов вширь - дальше ее прижимает выжженная земля.
        Йошт со всего размаха плюхнулся в ручей, несмотря на то что он всего по колено. Барахтается, фыркает.
        Борята стоит на корточках, медленно умывается, холодная вода смывает дорожную пыль. Вдруг подбородок его задрожал, он встал и принялся трясущимися руками подбирать камни и бросать их себе за шиворот.
        Йошт с открытым ртом смотрит на друга:
        - Ты чего это, Бор? Совсем голова помутилась?
        Ант лишь всхлипнул в ответ. За пазухой уже много камней - брюхо распирает как у беременной, пояс едва сдерживает такой вес. Борята шатаясь, побрел вперед по ручью. Венед смотрит ему вслед, друг упорно шлепает по воде.
        - Никак топиться вздумал, дурень?! - крикнул он вслед Бору. В ответ - тишина. - Ну давай, горе-влюбленный! Интересно, как ты в ручейке это сделаешь, там воды ж по щиколотку.
        Однако Бор настырно пробирается вперед, вода действительно едва доходит до голени. Дальше ручей растет вширь.
        Вдруг ант камнем рухнул в воду, брызги полетели во все стороны, по воде пошли круги.
        - Оп-па! Ты куда делся-то?! - воскликнул Йошт, вскочил на ноги и бросился туда, где мгновение назад стоял Борята. Провалился по грудь, растерянно всматривается в воду, дальше вместо дна чернеет пугающая глубина. - Ничего себе ручеек.
        Венед с шумом набрал в легкие побольше воздуха и нырнул в воду. С трудом нащупал тело друга, потянул, но даже сдвинуть не смог - камни тащат вниз. Венед дернулся вниз, нащупал ворот рубахи анта и с силой дернул - валуны посыпались на дно. Бор вдруг начал брыкаться и отталкивать друга. Легкие Йошта начало сдавливать, воздуха стало не хватать. Из последних сил дернул за ворот ретивого друга, тот поддался. Когда вынырнул, с шумом жадно принялся заглатывать воздух, перед глазами мелькают цветные точки.
        Выбрались на берег. Борята тоже тяжело дышит, отплевывает заглоченную воду. На лице смешно повисли махровые водоросли.
        - Ты чего удумал, голова садовая! - зло заорал венед. Бор смотрит куда-то в голубое небо. - Ты нас чуть не утопил!
        Борята вновь ничего не ответил, лишь печально и отрешенно посмотрел на друга. Венед при его взгляде разжал стиснутые кулаки. Гнев мгновенно улетучился.
        - Я, конечно, понимаю - жизни нет без нее и все такое, - начал Йошт. - Но топиться-то сразу зачем? Удумал тоже! А ведь еще недавно клялся мстить степным шакалам…
        Вновь в ответ тишина.
        - Бор, ну хватит молчать как сыч! - не выдержал Йошт. - Что ты убиваешься? Ее не вернуть, понимаешь?!
        Борята поднял на него глаза, слезы бегут по щекам.
        - Ну будет тебе, подумаешь. Правда, красивая она… была. Да мало ли на свете красавиц! Сколько таких еще будет. Вон я в Треполе столько видел, аж глаза ряб…
        Венед не договорил, Борята резко вскочил, зарычал и со всего размаху ударил Йошта. Тот кубарем перевернулся, уткнулся лицом в ручей.
        - Ты чего?! - испуганно воскликнул венед, растирая полыхающую щеку. - Совсем обезумел! Я же как лучше хотел…
        - Да пошел ты! - рявкнул Бор, развернулся и твердым шагом направился вдоль убегающего ручья. Тот повернул за холм, исчез из виду.
        Йошт сидит на бережку, сплевывает кровавую слюну в воду, недобрым словом поминает друга. От досады бросает гладкие камешки в воду, они звонко плюхаются, брызги фонтанчиком взмывают вверх.
        Венед подумал, что плестись одному что-то не хочется, надо бы догнать Бора. Он сильно размахнулся и с силой швырнул отполированный ручьем камень, но тот сорвался, едва пролетев пару саженей. Венед почувствовал, как земля мелко дрожит, гудит, с каждым мгновением гул нарастает.
        Лошади, пронеслось в голове Венеда. Опять лошади… Он мгновенно подскочил, из-за холма выруливает несколько наездников, копыта громко шлепают по воде, брызги разлетаются в сторону. Тишину разрезал пронзительный свист и улюлюканье. В руках всадника, едущего впереди, грозно покачивается копье, у едущих позади - короткие луки кочевников. За последним наездником волочится веревка, в пыли барахтается человеческая фигура. «Борята», - обреченно заметил венед.
        Степняки, ледяной стрелой ударила догадка Йошта, расползается по телу немеющим страхом. Он попятился, развернулся и со всех ног бросился назад, стал забираться на холм, спотыкается, падает, но настойчиво забирается на холм.
        Совсем рядом раздался свист. Венед поднял голову - на вершине стоит рослый конь, в седле гордо восседает белолицый всадник, на ветру развевается белокурый чуб-оселедец. «Свои», - облегченно подумал Йошт и, немного сбавив темп, поднимается к вершине.
        В то же мгновение из-за спины славянина вперед выступили пара на коротконогих жеребцах, узкие щели глаз на болезненно-желтом лице хищно горят.
        - А вот и второй урус, - зло прошипел степняк в кольчужной куртке. - За ним!
        Йошт с широко раскрытыми глазами увидел, как надменно ухмыльнулся одноглазый белолицый всадник, пришпорил коня, страшный шрам рассекает поллица. Венед затравленно озирается по сторонам - сзади стремительно приближается пара всадников, управляют одними ногами, в руках натянутые луки, сверху спускается здоровенный рус со степняком в паре, степняк уже занес руку с коротким метательным копьем для броска: еще мгновение - и пригвоздит рыжеволосого карпенца намертво к земле.
        Йошт со всех ног бросился в противоположную сторону, по ноге бестолково бьет заткнутый за пояс Огонь Табити - подарок царя скифов. Послышался свист рассекаемого воздуха, прямо возле уха вжикнуло, венед резко дернулся в сторону - прямо перед ним воткнулось копье, Йошт едва не напоролся на древко животом.
        - Стой, мерзкий урус! Рвать живьем буду!
        Йошт несется со всех ног вперед, перед глазами прыгают кусты, поваленные деревья, обросшие густым мхом вросшие в землю валуны. Вдруг венед остановился, спиной оперся о ствол дерева, грудь ходит ходуном.
        «А как же Бор? А как же наказ Веслава?» - сумасшедшей молнией пронеслось в голове карпенца. Страх сжал сердце Йошта, он с силой зажмурился и застонал. Надо выручать друга, надо. Он осторожно высунул голову и тут же спрятал обратно - воздух рассекло леденящим душу вжиканьем. Йошт опять вжался в дерево. В голове всплыл образ волхва Веслава, его мудрые глаза, чуть лукавая улыбка, мягкий голос начал что-то говорить. Венед улыбнулся, стал прислушиваться, лицо вмиг стало серьезным. Слова волхва ударили молотом: «…Если кто в беду из вас попадет - выручить дело чести. Так д?лжно жить людям. Такое любо богам нашим».
        Йошт добела сжал губы, глаза зажглись решительным огнем. Он уверенно шагнул из-за дерева и увидел, как степняк, находящийся в паре десятков шагов, умело раскручивает аркан - широкое кольцо с гулом рассекает воздух. За ним виднеется еще один гунн верхом, в его руках лук, смертоносная стрела уже готова сорваться с натянутой тетивы.
        - Не стрелять! - пророкотал голос белолицего всадника. - Живьем возьмем славянского гаденыша!
        Йошт встал поудобнее, одним боком прижался к дереву, чтобы хотя бы один бок защитить, еще немного подрагивающие руки перехватили полированное тысячами рук дерево факела Табити. Ничего не поделаешь, придется спасать друга только с палкой в руках, с какой-то торжественной яростью подумал Йошт.
        Гунны приближаются, ликуют, надменные лица тянут рот в улыбке. Йошт сузил глаза и осклабился, как можно сильнее обнажая зубы.
        - Я сам! - где-то поблизости громыхнул властный голос славянина, через мгновение огромная фигура белолицего стала расти впереди, в его руках блеснул короткий широкий меч.
        - Эй, ты говорил, уруса брать живым будем, - недовольно бросил один из степняков.
        Белолицый всадник оскалился в ответ, подкинул в руке клинок, ловко ухватился за самый кончик и с силой метнул в приготовившегося к смертельной схватке рыжеволосого паренька. Клинок закрутился в воздухе блестящим диском, венед попытался увернуться, но швыряльный меч все-таки настиг его и обухом угодил прямо в висок. Йошт только ойкнул и как тряпичная кукла повалился на землю.
        - Ай, Гонорих, ай мастер! - довольно цокая, проговорил степняк в кольчужной рубашке. Герул покосился на гунна, хмыкнул.
        Перед глазами венеда вспыхнули мириады огней размером с майских жуков. В голове взорвалось болью - что же это, славянин и вдруг бьет своих?! Но тут же вспомнил слова седобородого Смыка: «Свои, рыжеволосый, бывают разные».
        До слуха Боряты доносятся приглушенные голоса. Гортанный голос постоянно перебивает славянский говор. Спорят. Ант поморщился, вспомнил недавнее происшествие у реки. Попробовал пошевелиться, но ничего не вышло - путы больно сдавливают запястья и щиколотки.
        Пахнет мышами и прелой соломой. Он огляделся. Сквозь темноту постепенно проступают деревянные стены, густо покрытые плесенью. Под потолком на жердях шумно толкутся голуби, бьют крыльями. В дальнем углу дебоширят грызуны. Рядом с ними на пуках соломы лежит до боли знакомое тело. Почерневшие соломинки смешно усеивают рыжеволосую голову. Йошт! Борята облизнул пересохшие губы и подполз к другу.
        - Ты живой? - шепотом спросил ант, толкая венеда локтем, тот не отозвался. На голове замызганная грязью вперемешку с кровью тряпка. У Боряты все похолодело внутри. Он толкнул Йошта сильнее, тот тряпичной куклой скатился с соломы, замычал, состроив страшную гримасу. - Живой! - Ант облегченно вздохнул, попробовал подтянуть друга обратно, но с каждым движением веревка на руках нестерпимо давила.
        За дверью чей-то голос перешел на крик, тяжело бухнуло, послышался металлический лязг вперемешку со звоном посуды. Перекошенная деревянная створка с силой отворилась, бухнулась о косяк, повисла на одной петле, посыпались труха и пыль. Мыши, копошащиеся в углу, взвизгнули и бросились врассыпную. Борята поднял голову, в проеме чернеет низкорослая фигура с короткими, немного кривоватыми ногами. Он зло сплюнул и уверенным шагом подошел к анту.
        - Встань на колени, свинья!
        Боряту грубо пнули. Он поднял глаза, в них равнодушие и полная отрешенность. Перед ним стоит кривоногий гунн. Степняк люто прошипел:
        - Кому сказано, раб?! Насмерть забью!
        Борята не двигается, молчит, смотрит в его желтые глаза. Гунн зарычал, в руках появилась плеть. Ант зажмурился, спину ожгло как огнем, он сцепил зубы, стараясь не издать ни звука.
        Он открыл глаза. Гунн стоит над ним, закусив губу. Глаза его жестокие, дикие. Борята отвел взгляд, ощутил страх. Настоящий зверь, не хуже раненого вепря или медведя-подранка.
        - Я сказал на колени, раб!
        Новый удар опалил жестче, а следующий пришелся на рану. Ант дернулся, наклонил голову. Плеть рассекла кожу, кровь капает на пол. Воздух свистит, тело обжигает болью.
        Внезапно что-то ударило ему под колено. Он рухнул, как подрубленное дерево. Удары прекратились. Он открыл глаза, мотнул головой, несколько капель крови из рассеченной брови разлетелись в стороны.
        Степняк стоит над ним - свирепый, белый как мел. Рука с плетью дрожит, желтые глаза, узкие как щелочки, распахнулись во всю ширь.
        - Мерзкий урус, на колени, говорю!
        Борята зажмурился, до крови закусывает губу - плеть со зловещим свистом падает на могучую спину сына кузнеца, свинцовые шарики на конце рвут кожу до мяса. Прочная холщовая рубаха превратилась в окровавленные лохмотья. От боли из глаз Бора брызнули слезы.
        - Насмерть забью, как скотину, дун-ха, жалкий урус! - в бешенстве орет степняк, на губах пузырится пена, глаза вылезают из орбит.
        Удары не прекращаются, Бор сдерживается из последних сил, еще несколько щелчков - и он завоет. Вдруг гунн отбросил плеть, дрожащая от усталости рука схватила акинак из ножен. Клинок вжикнул и завис над головой анта.
        - Последний раз приказываю, на колени, раб! - заорал сбившимся голосом степняк.
        Но Бор, пошатываясь из стороны в сторону, со стоном поднялся. Гунн зарычал и сильнее размахнулся для смертельного удара. Борята равнодушно взглянул на него и медленно опустил веки.
        - Остановись, Вогул! - послышался басистый голос.
        Рука гунна замерла над антом, лицо побагровело.
        - Эти русы нужны мне живыми! Уговор был - все пленные мои!
        Борята отрешенно рассматривал огромного славянина, нависающего сзади на гунна скалой, чуб сбился, напоминает взлохмаченный конский хвост. Лицо в полутьме разобрать трудно, но и так видно - от лютости оно темнее безлунной ночи.
        Гунн рыкнул в ответ, размахнулся еще сильнее. Славянин перехватил руку.
        - Сказано же, не тронь их! - зло процедил он. - Уговор был такой…
        - Да как ты смеешь указывать мне, сыну великого хана! - противно заверещал гунн, отдернул руку, но славянин лишь легонько повернул кисть, и степняк согнулся, из побелевших губ вырвался стон. - Ты, шакал, Гонорих! Ты еще пожалеешь об этом, пес!
        Гонорих зло усмехнулся. Надавил на руку сильнее, гунн вскрикнул и заверещал.
        - Пленных оставить мне, так велел хан Ухтамар, твой отец. - Палец Герула грозно развернулся в сторону плененных славян. - Эти - мои!
        Степняк зло заверещал:
        - Мерзкий пес! А-агх! Я знал, что ты прислуживаешь урусам, ты нарочно завел нас в засаду! Дети Степи - защищайте сына великого хана!
        Сзади послышались топот, ругань, на славянина сзади налетело несколько степняков, повисли на руках и шее богатыря. Тот зло осклабился, мышцы на руках вздулись, жилы натянулись как тетива.
        - Вот сучьи дети! Со спины так и норовят, так и норовят…
        Гонорих вдруг зарычал как медведь и резко развел в стороны могучие руки. Гунны, вереща, посыпались с него как тля. Он пнул под дых Вогула - тот кубарем покатился в угол, где минуту назад копошились в дурно пахнущей куче соломы грызуны. В руке славянина холодно блеснул длинный засапожный нож, немного изогнутый клинок жутко расширяется к острию - такой вонзить и провернуть - превратить плоть в кровавое месиво. От него отползают гунны, один, телом покрепче, враз подскочил на ноги и бросился на Гонориха с кривым ятаганом, рот злобно искривлен.
        Славянин шагнул в сторону, подставил наискосок клинок, лезвие степняка соскользнуло в сторону, а сам он пролетел мимо. Борята, наблюдавший за сварой, с готовностью подставил ногу, гунн запнулся, попытался устоять, но запутался в ногах и рухнул на лежащего в беспамятстве Йошта. Степняк вскрикнул, вскочил на ноги, пошатываясь, и бросился было на Гонориха, но рука больше не ощущала привычной тяжести рукояти меча. Гунн ошарашенно смотрит на трясущуюся кисть, беспомощно водит взглядом в поисках оружия, и только теперь он увидел, что его ятаган почти по самую ручку застрял у него в животе. Степняк потерянно смотрит то на живот, из которого обильно сочится кровь, то на умело отбивающегося от низкорослых гуннов Гонориха, крякнул, закатил глаза, тело рухнуло в прелую солому.
        - Уймитесь, бестолочи! - рычит Гонорих, видно, как жалеючи раскидывает в стороны беснующихся гуннов, насмерть не разит. - Удаль свою надо было показывать там, с русами!
        Те в ответ лишь остервенело бросаются на славянского исполина.
        - Как дети, ей-богу! - смеется Гонорих. - Сказано - уняться! А они все одно - лезут на рожон и лезут…
        И с силой шарахнул одного упорствующего степняка рукоятью в темечко, тот взвыл и брякнулся в пыль, по нему тут же стали топтаться, будто по тряпке, хрящи и кости хрустят под ногами соплеменников.
        Под пронзенным собственным клинком гунном зашевелился Йошт, извивается как червяк - руки и ноги перевязаны так же, как у Боряты, - с трудом освободился от раскинутых в сторону рук, сбросил с себя еще теплое тело. Пропитанная кровью грязная тряпка сползла на лоб, взгляд у венеда еще немного потерянный, он огляделся, встретился взглядом с Борятой.
        - Бор, что за… - пролепетал Йошт.
        - Тихо, ты! - шикнул ант. - У тебя руки связаны?
        Йошт протянул руки, закусил губу от боли, веревки из конского волоса сильно впились в кожу, на запекшейся крови блестит сукровица.
        - А, бесам в пекло! У меня тоже… - взгляд Боряты наткнулся на блеснувший дол Вогулова акинака. Глаза блеснули в полумраке. - Йошт, попробуй дотянуться и пнуть ту железяку.
        - Ка… какую? - венед растерянно шарит глазами по сторонам.
        - Да вон ту, рядом с… - Борята недоговорил, спешно пригнулся, мимо пролетел и шарахнулся в стену очередной гунн так, что с потолка посыпались опилки и труха.
        - Да где?
        - Рядом с выродком, что сыном хана зовется.
        Венед вновь забегал взглядом, то и дело натыкается на сваленные тела степняков, насупился:
        - А кто из них какой?
        Бор ругнулся чуть слышно и, стараясь не попасть на глаза разбушевавшемуся Гонориху, потихоньку пополз к Вогулу. Когда добрался до него, тот замычал, стал шарить рукой по полу, пальцы нащупали рукоять акинака, но ухватить не получилось, клинок от неловкого движения откатился в сторону. Ант с силой саданул его ногой в грудь, тот хрюкнул, задохнулся кашлем, но вскоре обмяк, рука, сжатая в кулак, замерла.
        - Живучая скотина! Добить бы… - зло процедил Борята, он уже замахнулся для смертельного удара, но на глаза вновь попался акинак. - Ладно, потом сочтемся, степной шакал!
        Наконец руки сына кузнеца нащупали гуннский клинок, остро оточенный дол заскользил по веревке, через мгновение Борята облегченно вздохнул, разглаживая отекшие запястья. Медленно подполз к Йошту, холодное лезвие дотронулось до раскрасневшейся кожи венеда.
        - Осторожно, без рук не оставь!
        - А на кой они тебе? Из тебя воин как…
        - На себя посмотри! - парировал венед. - Захомутали как мотылька!
        - Щас не до смеху, - не обратил внимания на колкость ант. Путы на руках и ногах рыжеволосого карпенца упали на пол. Йошт тут же принялся дуть на натертые до крови места на кисти, морщится.
        - А дальше что? - шепотом спросил венед. - Уйти будет непросто.
        Он кивнул в сторону Гонориха. Славянин отражает удар за ударом с издевательской ловкостью. Гунны шипят от злости, скрепят зубами.
        - Вы хоть зубы свои до корней сотрите, - коротко хохотнул Гонорих, обухом стукнул подвернувшегося под руку в неумелом выпаде степняка по темени. Тот упал на колени, ухватился за голову, заскулил как побитый пес. - Мне на ваш скрежет - тьфу и растереть!
        Вдруг славянин вскрикнул - один из гуннов вскинул руку, блеснул серебряной рыбкой швыряльный нож, пропорол бок герулу. Он отступил, резким движением выдернул клинок, брызнула струйка крови, Гонорих взглянул на окровавленную ладонь, тут же взревел так, что степняки невольно отступили. Зверь почуял кровь…
        - Сучьи дети! Щас башки с вас сымать начну! - бешено заорал славянин.
        Бор и Йошт содрогнулись от крика герула, замерли, будто примерзли к земле, венед даже вздохнуть боится - медведей видел издалека, но понял - всякий косолапый отступит, завидев такую ярость.
        - Это просто зверь… - сдавленно проговорил Борята. Глаза вперились в могучую фигуру богатыря. Мышцы огромными валунами перекатываются по телу, оселедец пропитался потом и свисает сосулькой, из бока стекает кровавая струя, заливает штанину, капает на пол.
        Гонорих уже рубит направо и налево, никого не щадит. Один за одним падают сраженные гунны, верещат как поросята. Степняк в надежде вновь нанести точный удар прыгнул вперед, но поскользнулся в ложи крови - шея сама подставилась под клинок герула. Липкая кровь мощной струей ударила из жуткой раны, гунн коротко взвизгнул, рука машинально сжала пораженное сталью горло, воздух с хрипами вырывается из глотки, пузырится. Остекленевшими глазами глянул на Гонориха и тут же рухнул на пол, под ним на глазах растет кровавая лужа.
        - Уходить надо, Бор, - дрогнувшим голосом предложил Йошт. - А то нас тоже, как свиней…
        - Это точно, - ответил ант, до побелевших костяшек сжимает гуннский ятаган, но рука дрожит. - Или сейчас, или…
        - Бор, у тебя до этого сколько счастливых случаев было? Больше трех?
        Борята повернулся к венеду, наморщил лоб:
        - Это ты к чему?
        - Да так, - хихикнул карпенец, - помнится, ты говорил, что спасение только трижды человеку дадено. А у меня только одно было.
        - Ну и что с того? - все еще не понимает Борята колкости друга.
        - А то, что теперича глядеть тебе надо в оба! - обнажил зубы венед. - И головушку посильнее в плечи вжать, а то гляди, как это чудовище размахивает клинком.
        - Дурень!
        Венед сдавленно засмеялся, подмигнул.
        В комнату, заваленную трупами, ворвались двое рослых гуннов, в руках наборные луки, стрелы с готовностью устроились во впадинах, пальцы привычно быстро натянули тетиву. Вжикнуло. Тонкогубый рот степняков раздвинулся в зловещей улыбке.
        Тело Гонориха страшно содрогнулось. Он согнулся и от внезапных ударов невольно отпрянул назад. Из живота и груди торчат два древка с черным оперением. Гонорих заорал так, что стены ветхого амбара содрогнулись, еще чуть и сложатся друг на друга, выдернул одну из стрел и ткнул ею в глаз подскочившему для последнего удара гунну. Тот завыл, хватаясь за древко, что торчит из глазницы.
        Бор и Йошт переглянулись, кивнули друг другу - «пора!» - покрепче сжали рукояти гуннской стали и бросились к выходу. Ноги скользят в лужах крови, спотыкаются о разбросанные во все стороны тела. «Главное, не нарваться на этого борова», - промелькнуло в голове Йошта. И тут же перед ним вырос гунн с луком на изготовку, наконечник с холодным блеском смотрит прямо в грудь венеду.
        Отступить некуда - в двух шагах ревет обезумевший герул, очумело рубит из стороны в сторону, с губ слетает окровавленная пена. Он зажмурился и, вжав голову в плечи, прыгнул вперед, выставив перед собой ятаган. Послышался хруст прорубаемой плоти, Йошт тщетно старается ощутить боль, но пока ничего не чувствует, в висках бьют сотни молотков - он знает, что и от смертельной раны не сразу падают.
        Венед пробежал еще несколько шагов, не выпуская из рук кривой клинок, споткнулся обо что-то, рухнул, грудь бешено вздымается. В легкие тут же ударило ночной свежестью, но открыть глаза он не решается, откуда-то сзади доносится крик, звон железа о железо, треск. Пробует ползти, вдруг его грубо ухватили за шкирку и бросили вперед. Венед задохнулся кашлем, кубарем прокатился с десяток саженей.
        - Вставай быстрее, остолоп!
        Йошт открыл глаза. Перед ним стоит полусогнувшись Бор, глаза дико выпучивает, ладонью зажимает плечо, из-под пальцев сочится кровь. В другой руке акинак наследника хана, крупные красные капли скользят по долу, срываются с острия.
        - Ну, чего разлегся?! - зло крикнул ант. Вновь ухватил венеда за ворот драной рубахи и стал оттаскивать прочь. Рядом взвизгнула стрела. Бор пригнулся. - Беги за те деревья, не мешкай!
        До Йошта наконец дошло, что им удалось вырваться из амбара и теперь от окончательного спасения их отделяет небольшая опушка. Дальше чернеет чаща.
        Венед облизнул пересохшие губы, затравленно огляделся и бросился было в спасительный перелесок, однако в последний момент остановился. Глаза уставились на Бора, он по-прежнему стоит, в руке подрагивает степняцкий клинок, глаза немигающим взором уставились куда-то вдаль, желваки страшно раздулись, зубы оскалены.
        - Бор, ты чего? - испуганно спросил Йошт. - Тебя ранило в голову?
        Ант ничего не ответил, вдруг улыбнулся, еще больше обнажив крупные белые зубы, в один удар сердца развернулся.
        Венед ошарашенно смотрит вслед своему другу. Точно от любви своей тронулся, подумал Йошт, надо помочь ему, а то сгинет бедолага, эх, рубаха-парень!..
        Он поднялся и медленно шагнул вперед, однако остановился - встретиться еще раз с тем бушующим в амбаре зверем как-то не особо хочется. Тот будто косой косит - не меньше двух десятков степняцких рож положил. А ему хоть бы хны! Ну ткнули разок ножичком, продырявили маленько стрелкой. Ничего, стоит! Хотя нет… упал. Нет, встает, поскользнулся, видать, - крови-то, будто армию воев переколошматил! Ой, и в самом деле упал!
        Йошт медленно, стараясь быть незамеченным, подступает к амбару, смотрит, как герул медленно осел на пол, прямо в лужу крови. Рядом уже никого нет, лишь приличная горка трупов. Хотя нет, кто-то еще шевелится и стонет придавленный телами. Из груди Гонориха торчит уже два обломанных древка, бок чернеет от спекшейся крови. Он пытается встать, опирается на меч, рука дрожит, раскачивает клинок, кончик скользит по полу, не находит опоры. Наконец оперся как следует и с приглушенным рыком пошел вверх, по искаженному болью и усталостью лицу видно, как каждый вершок дается с диким трудом.
        Внезапно к нему с криком подскочил Борята. Пнул в меч, герул рухнул на пол, во все стороны полетели кровавые брызги. Глаза герула пошли вверх, в них не то чтобы страх, - какой там! - а просто удивление, мол, кто посмел! Ант со всей силы размахнулся гуннским мечом, лезвие хищно сверкнуло в полутьме.
        - А-а, это ты, щенок, - со странной улыбкой пробормотал Гонорих. - Ну что ж, давай! Раненого зверя надобно добить, все верно.
        Бор напряг скулы, желваки, казалось, сейчас вырвутся наружу, герул смотрит на него не отрывая глаз, в них лишь усмешка. Но Борята отчего-то медлил. С минуту они смотрели так глаза в глаза. Потом отчего-то Бор медленно опустил уже вскинутый для последнего удара степняцкий акинак. В глазах стоит печаль.
        - Бор, ты чего? - ошарашенно спросил Йошт. - Скорей давай добивай и уходим!
        Внезапно ночную тьму разорвало несколько всадников. Они стремительно приближаются к Йошту и Боряте. Венед обернулся и ошарашенно попятился. На них летят высокие фигуры, шерстяные безрукавки едва ли не рвутся на клочки под напором мышц, лицо точь-в-точь как у этого бугая Гонориха: голубоглазые, волосом русы. Опоясанные тугими жилами руки держат короткие копья, мечи с широкими лезвиями, топоры с жутким лезвием.
        - Бор! - бешено заорал карпенец. - Бор! Скорее же! Щас нас тут всех положат…
        Но Борята продолжает остолбенело смотреть на герула. Тот лишь тяжело дышит, широкая ладонь зажимает кровоточащую рану, струйки рвутся между пальцами, срываются багровыми каплями на землю.
        Войско герулов стремительно приближается. Лица горят яростью, клинки холодно блестят в ночи, они готовы рубить живую плоть.
        Страх вновь мерзкой ледяной лапой сдавливает горло, медленно наполняет грудь, ползет к самому сердцу. Йошт с силой мотнул всклокоченной рыжей головой. «Все! Хватит уже бояться всякую погань!» - приказал сам себе Йошт. Он с силой закусил губу, во рту сделалось солоно, он покрепче перехватил подарок скифского царя, тот блеснул приветливым огоньком, по тысячелетней древесине заструились крохотные язычки пламени.
        - Борята, уходи хотя бы сам! Я их задержу, сколько смогу! - вдруг заорал Йошт и с криком бросился на ближайшего вражеского всадника.
        Герул приметил вопящую фигуру рыжеволосого оборванца с какой-то палкой наперевес и подал коня чуть в бок, рука с клинком привычно коротко отмахнулась. Однако вместо привычного хруста прорубаемой плоти и жуткого крика поверженного он ощутил острую боль в руке. В воздухе стремительно растет запах жженого мяса. Герул бросил взгляд на свой почему-то полыхающий жаром меч и тут же взвыл - его кисть была буквально охвачена огнем, языки пламени растут и вот они уже поглощают кожаный нарукавник.
        Герул выронил раскаленный докрасна клинок, дико заорал и рухнул с лошади. Огонь уже перекинулся на предплечье, затем на плечо, опалил волосы и стал вгрызаться в шею. Через мгновение славянин напоминал живой факел, катающийся в пыли. К нему подскочил другой спешившийся герул, принялся сбивать пламя.
        Йошт отчаянно рубится на залитой лунным светом полянке недалеко от амбара. Себе на удивление, он с легкостью парирует хитрые выпады бывалых воинов, при этом умудряется и сам наносить удары. Те кривятся, взрываются бранью - какой-то рыжеволосый юнец оказывает им, бойцам-герулам, сопротивление! Дело-то неслыханное! Вон, одного так отходил, что тот до сих пор от боли катается в пыли, страшные ожоги покрыли полтела.
        Про Боряту, кажется, все позабыли, лишь Гонорих что-то обидное бормочет анту, пытается подняться и привести угрозы в исполнение зарвавшемуся щенку. Но Борята даже не смотрит в его сторону, сейчас все внимание анта привлекает схватка на полянке. Рыжеволосый венед дает отпор целому отряду белоголовых бугаев, вертится как волчок меж ними, в руках яркой дугой пылает тот самый факел из гробницы, в другой - поблескивает кривая сабля степняков. На клинке виднеется свежая кровь.
        «Вот так-так, вот тебе и трусливый Йошт из Карпени», - ошарашенно думает Борята. Вчера еще трясся как лист осиновый, завидев тощего гунна, а сегодня бьется как медведь с целым отрядом! Что ж, надо другу пособить!
        Борята подхватил с заляпанного кровью пола степняцкий ятаган и устремился в разгоряченный бой, походя пнул все еще пытающегося встать Гонориха под дых. Тот закашлялся и бессильно осел.
        Глаза Йошта заливает пот. Несмотря на всю прыть, его теснят, постепенно зажимают, лезвия клинков все чаще обжигают холодом - вот-вот и жуткий металл с треском вонзится в его плоть. Руки все больше наливаются свинцом, еще несколько взмахов и сил их поднять уже не будет. Герулы чувствуют его усталость, все больше напирают. Йош зарычал и из последних сил вскинул кривую степняцкую саблю. Вжикнула соскользнувшая сталь, венед почувствовал момент, отпрянул и рубанул завалившегося на ударе герула. Лезвие врубилось в руку, потоком брызнула кровь, сквозь жуткую рану проступила белая кость. Герул заорал во все горло, пошатнулся и повалился на землю, меч выпал, ладонь зажимает страшную рану, кровь толчками вырывается наружу, струями просачивается сквозь пальцы. Его тут же оттащили куда-то в темноту.
        Вдруг венед услышал до боли знакомый яростный крик, краем глаза он заметил: с ятаганом наперевес к нему мчится Борята. «Дурак!» - раздраженно подумал Йошт. Я бросился на верную смерть, чтобы он сумел уйти, а он бросается мне на помощь! Ну точно дубина!
        Ант со всего лету врезается в начинающих обступать со всех сторон карпенца герулов. Те на мгновение отступают, но вскоре принимают вызов смелого славянина. Постепенно Борята тоже уходит в глухую оборону - силы слишком не равны. Однако парирует выпады врага умело, отводит в стороны смертоносный металл, да и сам не забывает наносить удары. Правда, вскоре и ант ощущает растущую усталость.
        Йошт совсем выдохся, сил едва хватает, чтобы отбиваться. И все же он приметил, как один из герулов неосмотрительно шагнул вперед, венед крутнулся, ушел от удара копья и занес саблю для смертельного удара, меньше чем через мгновение голова зазевавшегося герула расколется, как переспелый арбуз…
        Вдруг венед ощутил, как его рука застыла прямо на замахе - на него набросили сразу несколько веревок. Он вскрикнул - суровая пенька больно врезалась в кожу, мгновенно вспорола кожу. В следующий миг веревки с силой дернули карпенца, Йошт отлетел куда-то в сторону, больно треснулся головой о землю. Перед ним тут же выросли высокие фигуры, со лба мокрыми сосульками свисают белокурые чубы.
        Прошипела, вспарывая вечерний воздух, плеть. Йошт взвыл. Разветвленный на несколько пучков кончик со свинцовыми грузиками обрушился на спину рыжеволосому карпенцу. Он дернулся вперед изо всех сил, но тут же получил увесистый удар по темени. Голова мгновенно потяжелела, руки и ноги перестали слушаться, и он рухнул в невысокую траву. Тьма постепенно накрыла его.
        Тем временем Борята тоже оказался в веревочных путах, возле него расплылась огромная лужа крови. Рядом поваленными мешками валяются двое герулов. Руки соплеменников заботливо поднимают павшего воина в бою.
        Анта бросили рядом с венедом. Из груди Боряты все еще вырывается разгоряченное дыхание.
        - Бор, надо было не лезть, - еле слышно пробормотал Йошт. - Я же тебя прикрывал… Щас был бы уже далеко…
        Борята тяжело вздохнул и отвел глаза.
        - Ну не мог я тебя одного бросить, как ты не понимаешь? - выдохнул ант. - А так хоть вместе помрем.
        На глаза Йошту навернулись слезы, он попытался улыбнуться, превозмогая боль и нахлынувшее удушье, ободряюще произнес:
        - Ну ничего, Бор, мы еще вырвемся. Мы еще покажем им всем!.. Все они ответят за смерть Горяны, Веслава… Все ответят!
        Лицо Йошта вновь сморщилось будто запеченное яблоко, изо рта вырвался сдавленный стон - герульский ботинок пришелся прямиком в печень. Один из герулов - самый широкий в плечах - резко оттолкнул пнувшего рыжеволосого карпенца в живот, надменно бросил:
        - Не порть товара, дубина! - он склонился над Йоштом и зло процедил: - А ты не дергайся, целее будешь.
        Йошт закусил губу и, чуть не плача, в бессильной злобе смотрит, как герулы пытаются помочь встать Гонориху. Тот отпихивает их, шатаясь, старается приподняться, но ослабевшие ноги тут же подкашиваются и он бухается на залитый кровью и внутренностями пол. Трое герулов тут же подскочили к нему. Гонорих взлетает пушинкой на сложенные крест-накрест руки, и его медленно уносят в темноту.
        - Ну что за напасть такая - ловят и вяжут нас аки овец безропотных - шагу ступить не дают. Эх, чуть везения бы мне - порешил бы всех!
        Кто-то поднял его и тряхнул так, что остатки сознания улетели прочь.
        25
        Гонорих устроился возле костра. Слабость все еще одолевает его. В боку ноет. Он невольно провел рукой по тряпичной перевязке. Лицо сморщилось, боль сильно кольнула, рука герула поспешно отдернулась.
        Рядом сидят соплеменники. О чем-то беседуют. Но слова их Гонорих не слушал. Он по привычке проводил большим пальцем по остро отточенному топору, будто проверяя, не затупился ли. Время от времени отрывает взгляд от блестящего в отблесках пламени костра металла и бросает взгляд на округу.
        Стан герулов представляет собой огромный лагерь. Однако он вовсе не был похож на степняцкие поселения. Этот - настоящий град. Но все дома - в один поверх. Даже княжеский. Различия в знатности лишь в качестве исполнения. Даже издали можно приметить: герулы очень тесно связаны с русами. Хотя бы потому, что корень у них один. Все они славяне и пращур у них один - все они дети Богумила.
        Однако отличия есть - нет вычурности антов, массивности карпенцев, возвышенности и легкости русколан. Все строго. В каждом бревнышке, в каждом изгибе все говорит - здесь княжат строгость и практичность. Да, собственно, так и жили герулы - никаких излишеств. Иные говорят, что это из-за их воинственности, другие - из-за того, что давно собственной земли не имеют и за десятилетия привыкли передвигать свои города с места на место. Правы и те и другие.
        Гуляй-град - так называли они свои городища.
        Гонорих тяжело вздохнул, повернулся к соплеменникам, взгляд пробежался по их лицам, те продолжают что-то обсуждать, пламя костра бросает на них свет.
        - Все же не следовало так сильно пинать этих слизняков гуннов, - услышал густой бас Гонорих. Он оторвал взор от панорамы родного гуляй-града и посмотрел на соплеменника в волчьей душегрейке. - Они ж как дети: их бить - себя не уважать.
        Герул в волчовке сплюнул раздраженно в костер. Остальные закивали, явно согласны с заключением соплеменника.
        Гонорих, все еще ослабевший после схватки с гуннами - лицо в отблесках пламени казалось пожелтевшим, исхудало, единственный глаз запал, - недовольно заерзал, брови сомкнулись у переносицы, что лишний раз подчеркнуло его и без того воинственный вид.
        - А что, прикажешь, нужно было сделать с ними? - ответил герул. - Предупреждал окаянных, а они ни в какую… ну малость наподдал, так, больше для острастки.
        Один из герулов коротко хохотнул, другой поперхнулся от смеха.
        - Малость наподдал, - передразнил Гонориха соплеменник. - Да там все стены залиты кровищей! Трупов - гора. И ступить некуда.
        - Ну а что? - ответил со зловещей улыбкой другой герул, с шумом проглотил еще горячий кусок мяса, дует на пальцы. - Самая лучшая острастка - не оставлять в живых. Умишки-то у них - как говна у комара - могут и не понять предупреждения на рожон не лезть.
        Все разом расхохотались. Даже Гонорих не удержался, но тут же лицо исказилось болезненной гримасой, рука прижимается к перевязанному боку, на ткани быстро разрастается свежее кровавое пятно.
        Вожак герулов - тот, что в волчьей душегрейке, - внимательным взором прошелся по скорчившемуся от боли лицу Гонориху. Все давно уже привыкли, что их предводитель как простой воин делит с ними еду и кров. Впрочем, и сам он хоть и молод, но ратником слыл умелым.
        - Вижу, урок, преподнесенный степным шакалам, и для тебя даром не прошел.
        - Пустяки, ты ж знаешь, на мне - как на собаке. К утру все затянется. - Он поглаживает рану, нанесенную гуннским клинком, морщится. - Ну, может быть, и не к утру, но скоро буду вновь как и раньше.
        - Да, да, друже наш боевой, верю, что так и будет, - лязгнул смехом вожак-герул, рука по-дружески хлопнула по плечу. Герул зашипел и дернул плечом, боль сотнями игл прошлась по телу. - Ладно, что там дальше случилось, после встречи с гуннами возле поселения русов?
        Гонорих раздраженно рыкнул, отвернулся, вновь взгляд заскользил по гуляй-граду. Перед глазами начали всплывать картины недавних событий. Неудачный набег на поселение ненавистных антов, побег, стычка с гуннами. Внезапно Гонорих ощутил подкатывающую к горлу тошноту. Он задержал дыхание, внимательно прислушался к своему телу - оно хоть и ослабело, но чувствует в себе прежнюю мощь. Это был… укол совести! Ну дела, подумал удивленно про себя герул, с чего бы это? И ответ тут же пришел на ум.
        - Нечто мы разбойники какие?
        Все разом замолчали, глаза тут же уставились на Гонориха. Наступила тишина, оглушительно заорали лягушки. Все замерли. Герул обвел всех пристальным взглядом. Он ли это говорит, сам себя спросил Гонорих, потом нахмурился, произнес грозно:
        - Воины - да! Но не разбойничья ватага! Я привык правду в ратном деле искать и верх одерживать в открытом бою, а не плести интриг, аки бабье… - он раздраженно сплюнул в костер, тот отозвался грозным шипением. Соплеменники все так же смотрели на него, не отрывая взгляда, и молчали. У Гонориха желваки заходили ходуном. - Мне противно, что мы, гордый народ герулов, ищем союза с этими свиньями, что именуют себя детьми Степи!
        - Ах вот ты о чем… - выдохнул с облегчением герул в шерстяной душегрейке. - Союз с гуннами… Хм, ну, это ты лишку загнул. Мы не ищем союза с этими выродками. Просто… так проще вернуть наши земли у русов, которые по праву принадлежат нам! Так получилось - мы сейчас в открытом бою не победим русов. Слабы мы пока еще. Или уже - неважно. Другое дело - гунны. Их больше. Намного больше, чем русов. К тому же они тоже воины, как бы мы их ни ненавидели, но это так. И зуб имеют на этих пахарей не меньше нашего. Вот мы и используем их. И вопрос - разбойники ли мы? - весьма странен. Тем более из твоих уст, Гонорих.
        - Я бивал русов не раз и не два! И всякий раз одерживал верх… - Гонорих вдруг отвернулся. - Ну, почти всегда. - Он услышал, как кто-то ухмыльнулся, и резко повернулся, глаза острыми копьями уставились на вожака. - Но то были честные поединки.
        - Честные… Много ли чести сегодня сидеть под открытым небом в окружении дрянных разваливающихся повозок и гнилых шатров вместо нормальных кромов и изб? - отозвался герульский вождь, в голосе послышался металл. - Мощь русов растет день ото дня! Они торгуют, заключают все новые союзы. И воины у них - не хуже нашего. Кому как не тебе это знать, Гонорих, сын Гатара. Ты вон посмотри на этого бугая, - вожак-герул в звериной безрукавке ткнул пальцем в сторону Боряты, тот уже пришел в себя и заинтересованно смотрел в сторону герулов. - Хех, уже очнулся. Гм, а думал, что после моих сапог он не придет в себя до самой Оливии. Живучие, гады…
        Вожак в безрукавке смахнул с глиняной тарелки остатки вечерней трапезы, зло оскалился:
        - На, рус, подкрепись, что боги послали. А то исхудаешь - за бесценок придется сдать.
        Куски жилистого мяса, ошметки каши и какая-то зелень противной кучкой бухнулась у самых ног Боряты. Рус нахмурился. Недалеко от него зашевелился куст, через мгновение показался второй - рыжеволосый венед. Мгновенно схватил мясной кусок и отправил его в рот. Но тут же лицо его встретилось с твердой землей - белоголовый ант наградил его такой оплеухой, что рыжеволосый, выронив кус, покатился в сторону.
        Герулы взорвались хохотом. Гонорих невольно поморщился - каждое движение отдается болью.
        Белоголовый пленный рус вновь вперил в герулов взгляд, полный ненависти, подобрал кусок мяса и со всей дури бросил в хохочущих славян. Мясо со свистом пронеслось мимо вожака - тот вовремя увернулся.
        - Смотри-ка, еще и гордые, - довольно произнес герульский вожак, повернулся к Гонориху, лицо вмиг стало серьезным. - Теперь ты видишь, что русы от своего никогда не отступят. Посмотри, посмотри… Даже этот вшивый пахарь держится достойнее любого ромейского царька!
        - Мало того, что не отступят, так еще и вперед бросятся наперевес с жалким дрекольем, как давеча возле амбара, - произнес один из герулов, глаза с жадностью сверлят Йошта и Боряту. - Подумать только! С виду оборванцы, а такой бой учинили!
        - И не говори… Бились эти сучьи дети знатно… Вон тот, рыжеволосый, вообще один против нас бросился. Такого и кончить было жалко…
        - Ага, а вон тот белоголовый бугай одного нашего укокошил, - отозвался еще один герул, рот набит горячим мясом, но крепкие зубы продолжают рвать жареную плоть. - Или двоих? Хех, представляю, как бьются настоящие воины русов, если вот такие юнцы грызутся как волки…
        - Они всегда были достойными противниками, - произнес Гонорих, глаза виновато опустил. - Иногда и вовсе не уразумею - почему воюем, вместе не живем? Земли-то вон сколько, всем хватит. Так нет!.. Мигом за топоры - и пошла сеча!..
        Все внимательно уставились на Гонориха, шутка ли - такие речи - и вдруг от Гонориха. Видно, и вправду досталось ему крепко в той схватке с русами в амбаре.
        - От тебя ли это я слышу, Гонорих, сын Гатара? - раздался из темноты мягкий, чуть скрипучий голос. Герулы обернулись на голос, потом все разом почтительно склонили головы, кто-то отступил на шаг.
        К костру вышел высокий худой мужчина. Гонорих провел по нему взглядом. Лицо волевое, немного худоватое, хищный орлиный нос, на виске едва заметный шрам. Длинные с сединой волосы аккуратно подобраны в узел на затылке, с висков свисают несколько тонких косичек, в них причудливым узором вплетены разноцветные ленточки.
        Глаза старца вопрошающе уперлись в Гонориха:
        - Ты ли это глаголешь?
        Гонорих спешно отводит глаза, отблеск костра пляшет в его зрачках.
        - Но мне противно… - через силу проговорил герул. - Нет, даже стыдно перед богами, что я на это иду.
        Волхв холодно улыбнулся. Шагнул ближе к герулам, те с готовностью поднялись. Пара фигур скрылись в темноте. Несколько пар рук волочат деревянную чурку, заботливо накрытую медвежьей шкурой, на ней виднеются несколько протертых проплешин. Но старец садиться не спешил. Он замер прямо перед Гонорихом, глаза пиками вонзились в тело раненого герула, молотками побежали по рукам, груди, шее. Гонорих отвел взгляд, поежился, дернул плечом.
        Старец вновь улыбнулся, повеяло холодком. Его тело медленно опустилось на медвежью шерсть.
        - Ты слаб еще телом, Гонорих, а Морок не дремлет никогда! - волхв многозначительно поднял вверх палец. - От ран помутнел твой разум. Вот и не ведаешь, что из уст твоих рвется.
        - При чем тут Морок? - недовольно бросил Гонорих и отвернулся, взгляд постарался в темноте нащупать точку, куда мог бы прицепиться.
        - Покой!.. - мягкий, но властный голос жреца древнего культа Табити заставил мгновенно повернуться к нему Гонориха. - Покой тебе нужен, - продолжил с улыбкой старец, однако глаза остались серьезными. Гонорих сказал бы, что даже недружелюбный в тот момент был взгляд у Верховного жреца. - Тебе честь великая выпала - стать больше чем просто воином. Великое испытание - если хочешь. И у тебя получилось.
        - А что у меня получилось? Потерпеть поражение и получить по башке?!
        - Привлечь на нашу сторону гуннов, гореть им тысячу раз в Пекле! - бросил герульский волхв и медленно наклонился к Гонориху. - Твой набег с гуннами на антское поселение заранее был обречен на провал. Но ты сделал главное.
        Гонорих со сдвинутыми на переносице бровями сидел и, все еще ничего не понимая, буровил взглядом то одного, то другого. Тошнота вновь стала подкатывать к горлу.
        - То есть как это - заранее обречено на провал?
        Герул в волчьей душегрейке коротко хохотнул. Улыбнулся и жрец.
        - То и значит, Гонорих, сын Гатара. Мы не единожды искали повода стравить русов и гуннов между собой, подстраивали стычки, провоцировали… Но дальше мелких стычек дело не шло. И вот наконец представился случай - кто-то крепко покалечил младшего сына хана. Вскоре несколько сотен этого степного отродья, ведомые их лучшими воинами и тобой, Гонорих, нападают на поселение русов! Ну не успех ли?
        - Там ведь засада была… - растерянно произнес все еще ничего не понимающий Гонорих. - Нас разбили, мы ушли лесами…
        - Да, кто-то дал знать русам о нападении, и они были готовы… - соглашается волхв герулов. Лицо его на мгновение сделалось задумчивым, но вскоре уголки губ вновь растянулись в улыбке. - Но так даже лучше получилось! Только представь: там, в перелеске, сгинули советник и старший сын, сиречь один из наследников гуннского хана! Это может значить только одно - теперь они кровные враги друг дружке…
        Волхв замолчал, и в округе тут же нависла тишина. Гонорих сидит у костра, рот широко раскрыт от удивления. Он хочет что-то сказать, но слова застревают в горле. На его голову огромным молотом обрушилась догадка истинной причины того чудовищного разгрома в лесу. На лице вспыхнули крупные красные пятна, губы побелели.
        Йошт в кустах боится даже дышать - жадно ловит слова герулов. Слышны лишь обрывки фраз, однако и этого достаточно, чтобы понять - герулы и гунны в заговоре против русов! При этом мерзкие герулы умудрились подтолкнуть степняков на бойню с мирными племенами Русколани. Вот же погань! - со злостью подумал Йошт. Венед повернулся к Боряте, из груди вырвался вздох - друг по-прежнему уставился куда-то в чернеющее жерло степной ночи.
        - …И все это была моя задумка, - с хвастливой улыбкой произнес герульский вожак. Но в это же мгновение довольное лицо вдруг стало каменным: Гонорих вскочил с места как ужаленный - глаза жутко вытаращены, налились кровью и в отблеске пламени казались звериными, кулаки Гонориха с хрустом сжались до побелевших костей, желваки на скулах чудовищно вздулись. Его затрясло.
        Волхв даже не шелохнулся, глаза излучают спокойствие и безмятежность. Он загадочно улыбнулся, произнес мягко, но в голосе скользнули властные нотки:
        - Ты и в правду ослаб разумом, Гонорих, сын Гатара. Тебе нужно сесть и успокоиться.
        Грудь Гонориха все еще часто вздымается, однако на лице больше нет той ярости. Он громко выдохнул, что-то пробурчал и бухнулся на свое место. Лицо герула сморщилось, будто съел лимон целиком, бок отозвался болью, на перевязи проступила свежая кровь.
        - Я же сказал - тебе покой нужен, - по-отечески произнес старец. Он немного помедлил, глаза внимательно наблюдают, как в раненом Гонорихе тонет вспыхнувшая ярость. Волхв дернул уголками губ и продолжил:
        - По правде говоря, мы намеренно тебе ничего не сказали. Почему? Помнишь, что наши пращуры говаривали: «Тот, кто взял в руки меч и засомневался перед ворогом, - уже мертв!» Я хорошо знаю тебя, Гонорих, сын Гатара, - ты бы на это не пошел. А нужен был именно ты, другой бы не смог выжить там, в лесах. И все провалил бы. А ты молодец, справился. И благодаря тебе теперь гунны на нашей стороне.
        Гонорих отвернулся от огня, глаза впились в ночь. Сквозь нависшую темноту едва проглядываются фигурки людей, они деловито прохаживаются вдоль поставленных поперек повозок, накрытых темно-зеленой рогожей, заглядывают внутрь, следят, чтоб плотно стояли друг к дружке. В случае внезапной атаки они сдержат врага, дадут драгоценное время опомниться и дать отпор. Сразу за повозками ржут оставленные на ночной выпас кони. Где-то вдали забрехала загулявшая собака.
        - Ты, быть может, сейчас не понимаешь, что ты сделал, - продолжает волхв. - Но будь уверен, Гонорих, теперь у нашего народа появилась не какая-то призрачная мечта о своих исконных землях. Теперь благодаря тебе у нас есть возможность забрать у русов, то, что по праву принадлежит нам - наши владения!
        Нависла тишина, лишь слышно, как потрескивают дрова в костре, да мерное постукивание кузнечных молоточков.
        - Зачем… - прервал молчание Гонорих. - Зачем так унизили меня… Это… Стыдно… Стыдно перед богами…
        Волхв метнул на него недобрый взгляд. Герул тут же почувствовал слабость, сознание стало мутнеть, еще мгновение, и он рухнет прямо в костер. Гонорих сжал всю волю в кулак, ощущение реальности стало возвращаться.
        - Наши боги дали нам возможность и право побеждать врага любым способом, - вдруг потяжелевшим голосом произнес волхв. - Да, возможно, этот - не самый лучший…
        Старец промедлил, обвел всех пристальным взглядом, все покорно слушают его. Лишь Гонорих смотрит себе под ноги, что-то шепчет. Верховный жрец улыбнулся уголками губ.
        - Не один десяток лет мы боролись с русами силой оружия, но добиться так ничего и не смогли, - продолжает герульский волхв, голос сделался стальным. - Они крепнут день ото дня! И дальше - будет только хуже. Новый князь в это лето взойдет на трон Русколани. Я увидел, кто он, и поверьте, кто сомневается еще, - он способен будет истребить наш народ на корню. Или подчинить, что вообще-то одно и то же для нас, гордых герулов.
        Он не отрывает взгляда от Гонориха, тот продолжает молчать, в темноте казалось, что глаза его закрыты. Старец устало вздохнул.
        - Я знавал лучшие времена нашего народа. А ты? - Волхв обратился к Гонориху, тот не шелохнулся. - Тогда мы и вправду селились рядышком - их весь, через речку наша весь. Дружить, правда, особо не дружили - сказывался наш взаимный воинственный характер. Врагов было у нас предостаточно - одних степных племен в округе было ни счесть!
        - А почему тогда воевать друг с другом стали? Чего не поделили?
        - Потом все изменилось - русы быстро расправились с бродячими степняками, стали подбираться к соседним оседлым племенам. Кто-то давал им бой, а кто-то переходил под власть их князя. Но мы не вмешивались, жили как умели… Пока русы не зачастили к нам.
        Герульский волхв замолчал, окинул всех внимательным взглядом, отблески костра ломаными тенями пляшут по серьезным лицам. Один из герулов спросил немного растерянным голосом:
        - Неужели они бросились забирать земли наши?
        - Не сразу, конечно… сначала предложили объединиться, но мы до свободы ой какие охочие… В итоге повылазили из ножен мечи, полетели стрелы. Племя герулов дралось отчаянно, умело. Однако выросшая мощь русов сломила нас… Мы вынуждены были покинуть наши земли…
        - Может… может, стоило всем погибнуть в бою? - промямлил один из герулов. - Ну, чтоб потом не страдать…
        Волхв пронзительно глянул на него, рот растянул в улыбке, полной сарказма.
        - Может, и надо было. Только вот детей и стариков куда бы ты дел? Бросил бы на убой? То-то же… Нам ничего другого не оставалось, как начать новую жизнь - без земли, без хлеба, без надежды на лучшее.
        Волхв замер, глаза потупил в костер, языки пламени бегают в зрачках, лицо вмиг сделалось сильно постаревшим. Он тяжело вздохнул и продолжил упавшим голосом:
        - Помню, как в одном поселении нашем все пухли с голоду. Даже воины не могли толком от слабости держать оружие, чего уже говорить про женщин и стариков. А дети… хорошо помню умирающих от холода и голода детей… Их лица, их маленькие бледные заплаканные личики… Они просят ослабевшими голосами, их едва различимые слова огромным молотом бьют в самое сердце: «Дядя, дай что-нибудь, спаси нас! Ты же волхв, умеешь творить волшебство!» Они, эти дети, навсегда врезались в мою память!.. Тогда я поклялся любой ценой - любой! - вернуть земли наших предков.
        Волхв покосился на Гонориха, герул морщит лоб, двигает бровями, что-то бормочет себе под нос. Старец холодно улыбнулся и обратился к соплеменнику:
        - Ты родился уже оторванным от нашей земли. Разве ты не хочешь жить на земле предков, Гонорих, сын Гатара?
        Гонорих молчит, лишь смотрит исподлобья на жреца.
        - Ты воин знатный, но ты многого не понимаешь… Да и, по правде говоря, тебе это не нужно понимать вовсе! У тебя другой Путь…
        Наступила пронзительная тишина. Слышно, как где-то вдалеке орут лягушки, тихо ржут получившие свободу кони.
        Жрец вновь тяжело вздохнул.
        - Гонорих, не терзай себе душу - знаю, это сложно. Но верь мне. Нам верь. Так нужно… Кстати, что будем делать с этими степняками, что вы приволокли?
        - А что с ними делать? Кончить - и вся недолга! - отозвался герульский вождь.
        - Как?… Как кончить?! - недоуменно пролепетал Гонорих, брови мгновенно подлетели чуть ли не к макушке. - Они же… Я думал, они нам тут нужнее, потому и не убил тогда, в амбаре!
        Волхв с вождем переглянулись, предводитель герулов прыснул смехом.
        - Ты воин знатный, Гонорих, но глуп как ребенок… - спокойно произнес волхв. - Их нельзя в живых оставлять.
        - Это еще почему?
        - Как же ты не уразумеешь… Если этот Емшан и Вогул умрут, тогда гунны с двойной силой навалятся на русов. Ведь они охочи до скорой мести. Они будут мстить за смерть наследника гуннского хана.
        - Но ведь он же… они ведь погибнут на самом деле не от рук русов!.. - не унимается Гонорих, он чувствует, как внутри все начинает закипать, руки сами собой начали сжиматься в кулаки. - Ведь на самом деле… я презираю этих степных шакалов, все это знают - но это… это ж неблагородный размен!
        Волхв вздохнул и коротко бросил:
        - Что ж, это будет небольшая жертва во славу нашей будущей победы…
        Гонорих тяжело дышит, красные пятна проступили на его бледном лице, единственный глаз страшно выпучен. Вдруг он почувствовал, как внутри его что-то сломалось с треском, точно пересохшая ветка под тяжелым сапогом. Его взгляд пробежал по лицам герулов, потом переметнулся на выстроенные цепью повозки, чернеющие вдали низенькие дома, одинокие фигуры людей. Гонориху вдруг все показалось каким-то чужим… Он медленно поднялся, лицо перечеркнула гримаса боли - раненый бок еще саднит. Герул поморщился, но тут же лицо вновь сделалось каменным, непроницаемым.
        - Не любо мне это… Все это не для меня! - громыхнул Гонорих.
        Волхв и герульский вождь лишь молча смотрят на скрывающуюся в ночи его мощную фигуру. Вдруг Гонорих остановился, его глаза прошили каждого по очереди и лишь споткнулись о властный взгляд волхва. Гонорих воинственно сдвинул брови и бросил через плечо:
        - А раненых гуннов надобно вернуть! Кончить немощных вчерашних друзей - не по совести это!
        26
        Перед глазами Боряты плывут деревянные постройки в один поверх. При малейшем движении грубо смотанные веревки больно врезаются в запястья. Рядом топают вооруженные герулы, поверх кожаного нагрудника наброшена кольчуга с крупными кольцами, лица скрывает неподвижная личина, широкие мечи на перевязи шлепают по бедрам, в руках полированные десятками ладоней древки копий, смертоносные навершия блестят холодным огнем.
        Хлипкие домишки герулов громоздятся близко друг к другу, нависают деревянной стеной, угрожают обрушиться и погрести под собой пленных славян. После антских просторов и древлянского городища эти строения казались чем-то нелепым. Хотя и его взор приметил, что этот народ очень похож и на антов, и на древлян, и на русов. От Веслава он когда-то слышал, что есть непокорные, воинственные герулы, что живут восточнее границ Русколани. Но он и представить себе не мог, что когда-нибудь окажется в их городе. Откуда тогда ему было знать, что путь его толкнет сюда? Он был тогда уверен, что этого не произойдет, ведь у него был дом, не любимое, но ремесло, Горяна в конце концов.
        Тут мысли Боряты осеклись, горечь и боль внезапно сжали сердце. При воспоминании о Горяне жар волной пронесся по телу, горло сдавило.
        «Гунны! - про себя злобно прошипел ант. - Это они во всем виноваты! Эх, если бы чуть везения да умения, не плелся бы сейчас связанный по рукам, аки глупый заяц. Да и Горянушку вместе с дядей Веславом оборонил бы… Эх, Горянушка, как жить теперь без тебя…»
        Борята всхлипнул, оступился, нога угодила в зловонную лужу. Ант едва не плачет от накативших воспоминаний о доме, о семье, о любимой. Но вскоре волна грусти и безысходности сменилась ледяным холодом, что медленно проникает в каждый уголок тела. Желание мстить обручем сдавило грудь.
        Перед славянами вырастают массивные врата храма. Йошт спешно пробежался по замысловатой клинописи.
        - Это же… Храм Табити!.. - выдохнул венед.
        Кондовая древесина обита медными листами. Славяне невольно зажмурились - взошедшее солнце косыми лучами бьет в эти двери, и блеск желтого металла буквально ослепляет. Но Борята успел разглядеть причудливый и вместе с тем давно знакомый орнамент: по краям огромные языки пламени стекаются к центру, где замер лик какого-то существа. Его он видел впервые. Ант не сразу разобрал отлитую в меди голову женщины с клыками у рта, но взор таил в себе столько нежности, заботы и любви… По коже Боряты пробежала стайка противных мурашек.
        - Зри, треклятый рус, вот она мощь, которая в скором времени сокрушит вас! - послышался чей-то властный голос. Борята узнал герульского вождя.
        Перед глазами внезапно возникло умертвие Кияк-сара - скифского великого вождя. Глазницы светились спокойным огнем. Странно, но он больше не вызывал ужаса. Царь скифов будто кивает анту, подбадривает…
        В это же мгновение что-то щелкнуло, громыхнуло и ворота медленно подались вперед. Лик Табити стал грозно приближаться, Борята и Йошт завороженно смотрят на врата храма. Славян грубо впихнули внутрь.
        Йошт во все глаза смотрел на врата с открытым ртом, с губ сорвалось:
        - Та самая Табити? Скифская богиня ог…
        Договорить ему не дали - в спину ткнули кулаком. Йошту показалось, будто сзади в него врезался огромный дубовый таран. Он согнулся и закашлялся.
        - Умолкни! - грозно пророкотал голос герульского волхва. - Не порочь Ее имени своим поганым ртом!
        Наконец врата замерли, впереди чернеет проход. Они ступили внутрь.
        После ослепительного света анту и карпенцу кажется, будто они попали прямиком в преисподнюю, ноги ступают наугад, до уха доносятся странные шорохи. Постепенно глаза свыклись и сквозь мрак проступил сначала один огонек, потом второй, третий, четвертый… Славяне идут вдоль стен, утыканных масляными лампадами, коридор квадратным жерлом тянется вперед. Пленники прошагали пару сотен шагов и оказались в просторном зале, на потолке овалом зияет голубое небо. Посредине зала стоят три огромных валуна, очень напоминавших сильно вытянутую кверху дыню. На белой отполированной поверхности виднеются золотые кольца-обручи, они обхватывают монумент точно бочку. На них высечены древние письмена. «Точь-в-точь как в скифском кургане», - приметил Йошт.
        Перед валунами, поджав ноги, сидит старец, что говорил с Гонорихом. Под белой рубахой волхва угадываются очертания кожаного нагрудника. Рядом лежит ритуальный кинжал, солнечные искры скользят по лихо изогнутому лезвию. Тут же чадят три чаши, жирный дым жгутом поднимается вверх, стелется по куполу и устремляется в небо через овал проема.
        - Великий, мы привели их… - коротко произнес полушепотом вожак в волчовке и отступил в тень.
        Верховный жрец храма Табити медленно повернулся, взгляд скользнул по лицам русов, им сразу стало не по себе. Йошт и Борята ощутили волну жара и холода одновременно.
        - Оставьте нас! - властно бросил волхв.
        Тихонько забряцал металл, скрежетнул засов - герулы спешно покинули храм. Пришли русы в себя, когда за ними громыхнули врата. Только теперь Йошт и Борята увидели, как перед вершителем культа Огненной Табити на мягкой пурпурной материи лежит факел, подаренный Йошту самим Кияк-саром.
        Взгляд волхва скользнул по реликвии, зло проговорил:
        - Откуда это у вас? Отвечайте, сучьи дети!
        Его глаза вонзились в Йошта и Боряту, зрачки зловеще сузились. Славяне тут же ощутили нестерпимый жар в груди, потом волна переместилась к голове. Венед вскрикнул, его голову будто сжимают обручи, а внутри бесцеремонно шарят чьи-то лапы. Борята сопротивляется молча, вида старается не показывать, лишь заметно, как подрагивает жилка на шее и напрягаются желваки.
        - Хм… Какие упорные, - просипел жрец. - Ну это ничего, это поправимо.
        У пленников голова пошла кругом, к горлу подкатывает тошнота. Йошт ощущает, как мутится сознание, трясущиеся ноги едва держат тело. Но внезапно дурнота отпустила. Старец шумно вздохнул, веки медленно опустились, по лбу скользнула капелька пота.
        - Вы хоть знаете, что это? - произнес он, не поднимая глаз.
        - Ппп. палка… - промямлил Йошт, Борята покосился на него, Йошт виновато улыбнулся. - Обычная палка. Правда, малость пожженная с одного края. Это мы…
        Венед громко вскрикнул и повалился на глиняный пол. Колени прижаты к груди, руки обхватывают, на лице гримаса боли.
        - Глупец!.. - зло прошипел волхв. - Дурня хотите из меня сделать?!
        Старец не отрывает глаз от русов, он изучающе смотрит на катающегося по полу рыжеволосого славянина, потом взгляд перевел на широкоплечую фигуру белоголового. Этот из крепкого камня сделан, отмечает жрец. Ну что ж, тебе же хуже, поломать совсем - магии не требуется.
        - Так это всего лишь палка, говоришь? - Герульский волхв вновь уставился хищными щелками на Йошта.
        - Д-дд-да! То есть… Не совсем! Это… это другое?
        Послышался вздох разочарования - Борята обреченно мотнул головой.
        - Ооо… Не просто палка? А что же это тогда?
        - Это-это непростая палка! Она из… из… - Йошт запнулся, краем глаза приметил лицо Бора, на нем - удивление. Венед незаметно подмигнул ему, потом громко кашлянул и выпалил в один голос:
        - Это факел из какого-то древнего захоронения! Мы его нашли случайно - в лесу!
        Под куполом храма раздался лязгающий, будто кто-то размахивает железной цепью, хохот.
        - Глупцы! Это огонь самой Табити!
        Йошт и Борята переглянулись, волхв вновь взорвался истерическим смехом. Потом резко осекся, взгляд холодных серо-зеленых глаз уставился на них.
        - Вы думаете, я поверю вам?! Вы, русские выродки, наверняка что-то задумывали. Но вам, видать, ума не хватило правильно воспользоваться этим даром!
        Герульский волхв придвинулся к ним, губы сжаты в две бледные полоски:
        - Кто вам передал эту реликвию? Согласно преданиям, ее вечный владелец - сам Кияк-сар, легендарный скифский царь! Отвечайте!
        Но славяне молчат.
        Волхв зарычал, взгляд метнул сотни острых игл в ненавистных русов. Те скорчились и брякнулись на пол. Жрец взревел:
        - Отвечайте, сучьи дети!
        Герульский волхв вскочил в один удар сердца, лицо страшно перекошено злобой. Он шагнул к славянам, те пытаются подняться, но ослабевшие руки подламываются под вдруг ставшими невыносимо тяжелыми телами. Жрец Табити выставил вперед ладонь, пальцы скрючены. На шее волхва вздулись мышцы, по лицу пробежала судорога.
        - Придется все рассказать! Все-все, что знаете и о чем только догадываетесь!
        Йошт корчится на полу, судорога бьет в ноги, по рту вдруг скользнула болезненная улыбка, он наконец выдавил из себя:
        - Так тебе, мил человек, бредни про задастых баб да лихие забавы степняков придется слушать до утра… Или временем волхвы нынче не дорожат?
        - Дерзить вздумал, щенок! Ах ты!..
        Волхв зарычал, глаза страшно выпучены, жилы на шее страшно вздулись - вот-вот лопнет тонкая кожица, по лбу скользнул соленый ручеек, но тут же запутался в густых бровях старца.
        Их взгляды встретились. Глаза Йошта на мгновение затянула молочно-белая пелена, вспыхнули странные образы, в желудке противно защемило. Венед застонал, из белой мути вдруг стали проступать очертания какого-то гигантского существа с крыльями, оно растет, ширится, крылья медленно похлопывают воздух, вместо перьев холодно сверкнули остро отточенные клинки. Внутри Йошта похолодело: крылатое чудовище неотрывно смотрит на него… миловидным личиком славянской беззаботной девчушки, тот же румянец на щеках, тот же немножко вздернутый носик, манящие алые губы. Но вот глаза… охваченные огнем зрачки пронзают венеда насквозь. Точь-в-точь как та фигура человекоптицы из сна. Ее рот пыхнул жаром. Карпенец поморщился, однако вместо боли он ощутил волну тепла, она будто подхватывала его и ставила на ноги. И в самом деле, Йошт уже ощущает земную твердь. Пелена дрогнула, перед ним стали проступать очертания герульского волхва, тот выставил вперед обе руки, пальцы заметно дрожат, рот от натуги оскален.
        Схватка продолжалась всего несколько мгновений, но Йошт устоял. «Как же так? - со злостью подумал герул, - перед его чарам падает даже самый искусный маг, а этот рыжеволосый… устоял!
        Йошта все еще шатает, ноги трясутся, но держат вроде крепко. Он медленно обвел взглядом храм. Борята лежит рядом, спина мерно вздымается, глаза полузакрыты. «Дышит!» - радостно приметил венед.
        Герульский жрец культа Табити тяжело дышит, плечи устало опущены, пот градом струится по лбу и щекам, горячие ручейки скользят по морщинистой коже, путаются в волосах, смоченные соленой влагой косички свисают безобразными сосульками. Он бросил уморившимся голосом:
        - Стража! Этого белоголового недоумка, - палец жреца уткнулся в Боряту, - в жертву этого сукиного сына!
        В храм ворвались трое вооруженных герулов, в руках наготове клинки. Они подскочили к распластанному на холодном глиняном полу Боряте, схватили за плечи и поволокли к выходу. Ант содрогнулся, уперся ногами в пол, умело перехватил руки, крепко ухватился за предплечье герульского воина, но тут же ойкнул, лицо скорчилось от боли. Один из стражников пнул внезапно заартачившегося Бора под дых, тот мгновенно перестал упираться, хватка на руке герула ослабла. Обмякшее тело поволокли в один из темных проемов храма.
        Йошт дернулся было на помощь другу, но даже не смог пошевелиться: руки и ноги будто перехвачены огромными железными оковами. Можно лишь вертеть головой. Венеду остается провожать взглядом обреченного друга да зло скрипеть зубами. Герульский колдун с нескрываемым презрением и одновременно с удовольствием глядит то на удаляющегося Боряту, то на рыжеволосого карпенца. Видно, судьба их крепко связана, подумал герул. Но это как раз и к лучшему - быстрее сломается этот рыжеголовый остряк-недоносок.
        - На меня! - воскликнул стальной голос жреца. - Смотреть на меня, выродок!
        Йошт все еще силился пошевелиться, ухватить за шею этого наглого волхва и удавить, но вместо этого он послушно повернул голову и уставился прямо в глаза герулу. Зрачки больно режет, в голове нарастает шум. Венед взмок от напряжения, он силится оторвать взгляд от проклятого колдуна, но глаза как завороженные смотрят в его отливающие холодной сталью зрачки. Воля к сопротивлению рушится, словно песчаный домик под ударом волны. Виски взорвались острой болью, Йошт застонал. Сквозь шипение и шум он услышал голос, полный язвительной усмешки герульского волхва:
        - Ну что, никак не совладать? Да не напрягайся так - тебе же лучше будет. Обещаю сильно не давить… если скажешь мне, как к тебе Огонь Табити попал. И не забудь поведать, кто вы такие, откуда… нет, лучше просто скажи: куда и зачем идете?
        Йошт послушно разлепил губы, но вместо слов изо рта вырвался стон. Венед сопротивляется из последних сил, черные точки замельтешили перед глазами. Он умудрился до боли сцепить зубы. Однако незримая ладонь тут же ожгла болью лоб и щеки, всковырнула череп, противно зашевелилась в мозге. Йошт отчаянно замотал головой, боль на мгновение отпустила.
        - Упорный малый… Ладно - поступим иначе.
        В следующее мгновение карпенец застонал и бухнулся на колени, трясущиеся ладони сжали голову. В голове Йошта будто пронесся смерч, и с каждым ударом сердца по всему телу разливается то жар, то холод, каждая новая волна приносит жуткую боль. Венеду показалось, что глаза сейчас взорвутся - перед взором стало проноситься с бешеной скоростью множество картин, что-то разобрать почти невозможно, но ощущение такое, будто голову положили в тиски и медленно сжимают. Круговерть образов причудливых сливается в один громадный клубок, потом - бах! - и он лопнул как мыльный пузырь, да так, что Йошт закричал, не в силах больше терпеть такого жуткого давления на разум.
        В следующий миг умопомрачительный шторм в голове венеда стих, и он будто повис в молочно-белом тумане. Стоит пронзительная тишина, слышно, как по жилам течет кровь и огромный мускул - сердце - бьется в груди. Туман начинает постепенно густеть, переходит из молочно-белого в красное зарево. До слуха Йошта стали доходить какие-то странные звуки. Он прислушивается. Чей-то до чертиков знакомый голос… Боги! Да это же его голос, но слова доносятся откуда-то издалека… Он говорил с кем-то, точнее, что-то рассказывал. Йошт жадно ловит каждое слово. Однако умудряется ухватить лишь несколько обрывочных фраз.
        Вдруг Йошт понял - этот герульский жрец богини Табити использует тайный темный талант, вводит его, венеда, в забытье и теперь преспокойно будет тянуть из него все, что пожелает! Про купца, про его побег из дома, хотя это вряд ли нужно герульскому жрецу. А вот Треполь, Веслав, а также древлянское царство, сокрытое в лесах, гораздо больше заинтересует его. Рыжеволосый славянин закричал, но он беззвучно, словно пойманная рыба, открывает рот - звуки тонут в пространстве. Тело крепко охватывает невидимый кокон, даже пальцем не пошевельнешь. Йошт может лишь слушать…
        Венед, наконец, пришел в себя. Перед глазами постепенно проясняется, троящаяся впереди фигура сливается в одну. Над ним возвышается жрец, в отблесках огня его тень черными линиями ломается на стенах. Глаза волхва плотно закрыты, но зрачки под веками бегают как очумелые насекомые.
        Карпенец с шумом втягивает в себя прокопченный воздух храма, нашел в себе силы, попытался осторожно подняться с холодного глиняного пола. Однако ему лишь удалось приподняться на локтях - он рухнул на жесткий деревянный пол - пронзительная боль тут же скрутила его. Йошту послышалось, будто кости нещадно захрустели, выворачиваемые из суставов. В храме Табити вновь раздался голос боли.
        Но вскоре на рыжеволосого славянина накатила волна блаженства. Йошт ощущает, как кожа от неведомых приятных прикосновений покрылась пупырышками, он улыбнулся - под мышками защекотало.
        Внезапно герульский жрец громыхнул стальным голосом:
        - Встань!
        Йошт медленно начал подниматься с дощатого, отполированного тысячами ног пола храма, внимательно прислушивается к своему телу. Странное дело, подумал Йошт, секунду назад пошевелиться не мог, а сейчас ощущение, будто огромные кованые врата Треполя смогу взгромоздить на шею и донести до самого Кияра! Эх, колдун, твои б умения да во благо…
        Венед пронзительно смотрит на жреца. Тот стоит перед ним, голова чуть наклонена, все те же сдвинутые на переносице брови, чуть впалые щеки, но вот глаза… на них будто навалилась вселенская печаль, в уголках застыли отчетливые паутинки новых морщин.
        Карпенец переминается с ноги на ногу, неуверенно бормочет:
        - А я разве ничего… я уже все рассказал, кажется, - неуверенно пробормотал карпенец.
        - Рассказал, - кивнул герул. - Небылицы про каких-то заморских баб да про каких-то наемников и жирного купца рассказал. Ну еще про бога Кродо, будто ты с ним разговаривал. Хех, вот же совсем ты сбрендил. Видно, я перестарался малость…
        У Йошта отлегло. Он сразу осмелел и выпалил:
        - Так я сразу говорил - знать не знаю, ведать не ведаю… а вы пытать. А я… то есть мы и в самом деле нашли эту обугленную палку в лесу… далеко отсюда этот лес, я уже и не помню, где именно. Вот и все.
        Волхв будто не слушает венеда, смотрит отрешенно в дрожащую тень на стене от огня светильников. В храме нависла тишина, слышно, как легонько щелкает масло в лампадах, из дальнего темного угла доносятся странный шорох и тоненький писк.
        - Чего ты хочешь? - уставшим голосом спросил герул.
        Карпенец молчит, недоуменно смотрит на него.
        - Чего ты хочешь за то, что все мне расскажешь? - повторил вопрос волхв. - Золота, лошадей, женщин…
        - Крови!..
        - Что?
        - Крови твоей хочу!
        Йошт внезапно побагровел и шагнул к волхву, руки до белых костяшек сжаты в кулаки, глаза сужены, через них пробивается недобрый взгляд.
        Герул громко захохотал. Венед зарычал, ярость обжигающей волной накрыла его, он с криком бросился на колдуна. Тот лишь небрежно махнул рукой. Венед тут же рухнул как подкошенный, стон вырвался из его рта, капелька крови соскользнула с губы.
        - Глупец. Тебе не одолеть меня! - с торжеством в голосе воскликнул герульский жрец культа Табити. - Даже твой покровитель тебе не поможет! Ничего не знаешь про Огонь Табити? Ну и хорошо! Значит, волею судьбы дар богини Табити теперь принадлежит мне!
        Волхв вновь захохотал, в углу кто-то пискнул, послышался топот крохотных ножек.
        Вдруг в храм Табити ворвались. Топот ног звонким эхом отражается от стен и потолка. На свет выскочил герульский воин, грудь часто вздымается, из нее вырывается тяжелое дыхание. Герульский жрец метнул на него недовольный взгляд, тот сломался в низком поклоне и тут же попятился.
        - Никак белены объелся - врываться к Табити? Говори, зачем пришел! - скомандовал волхв.
        - Великий… Гонорих… Гонорих исчез! И, это… раненых степняков с собой прихватил…
        - Что-о-о?!
        - Все обыскали, округу прочесали, даже всадников пустили в соседние поселения… Но они как в воду канули!
        Герульский волхв побелел лицом, руки затряслись, страшно пучит глаза.
        - Седлать мне коня! Немедля!
        Герул вновь склонился едва не до земли и мгновенно исчез в темноте храма, каменный пол опять отозвался звоном быстрых шагов.
        Жрец повернулся к скрюченному на полу Йошту, лицо перекошено яростью.
        - А тебе, гадкое славянское отродье, я придумал участь похуже, чем твоему дружку!
        Вновь венеду ударило в виски, пульсирующая боль тысячами раскаленных на огне пик вонзается в каждую клеточку и без того изрядно потрепанного тела. На этот раз даже рот открыть в беззвучном крике невозможно. Перед глазами замаячили мириады всполохов, разноцветные точки мгновенно вырастают до размеров куриного яйца и тут же гаснут, невидимые тиски вновь сдавливают голову, казалось, совсем чуть-чуть - и она лопнет, как переспелый арбуз.
        Внезапно все стихло, боль ушла. Йошт слышит шум большой воды, протяжные крики неведомых птиц где-то вдалеке. С каждым мгновением они нарастают.
        Наконец, карпенец слышит странный певучий голос. Человек? Но что говорит - не разобрать, какая-то тарабарщина. Этому голосу начали вторить другие, превратившись в один сплошной гомон. В нос ударил запах гнилых водорослей и тины.
        - …я покупаю этого раба, - наконец отчетливо расслышал Йошт. - Но таких денег не дам - он тощ и, кажется, болен.
        Йошт силится открыть глаза и посмотреть - что это за странные такие голоса? Очередное наваждение этого треклятого жреца. Или это живые люди? Веки нехотя поддаются, но венед тут же сжимает их как можно плотнее - яркий свет остро отточенными кольями вонзается в глаза, с уголка скользнули две соленые струйки.
        Йошт поморщился, недовольно замычал - чьи-то руки грубо пытаются его приподнять, до боли сдавливают плечо, хватают за руки. Затем венед вскрикнул, тут же закашлялся: кто-то со всей дури давит на грудь. Через мгновение венеда и вовсе сотряс рвотный спазм: ему с силой раздвинули зубы, чья-то палка едва не раскурочила весь рот.
        - …Зачем мне за такие деньги больной раб, который через десять шагов упадет замертво?
        27
        Назойливый крик чаек, шум воды, бьющейся о камень, вперемешку с людским гомоном выдернул Йошта из липкой дремоты. Запах прелых водорослей хищно бьет в нос венеду. Он с трудом поднял налитые свинцом веки, сквозь молочную пелену больно резанул свет. Море. Вокруг бескрайнее море. Стон вырвался из распухших губ венеда. Взгляд Йошта с восхищением скользит от верхушек огромных мачт, по густо опутанным словно паутиной, веревочным лестницам барахтаются черные тельца людей. «Боги, - думает с благоговейным ужасом венед, - и деревьев такой-то высоты не бывает».
        Среди лодок-исполинов снуют маленькие лодочки. Их здесь сотни, нет - тысячи! Ветер нещадно теребит разноцветные полотна, они переливаются красками и диковинными рисунками.
        Еще мутный взгляд блуждал по линии гавани, пока не наткнулся на худощавую фигуру, облаченную в халат изумрудно-зеленого цвета, на голове - чудаковатая пухлая тряпица. На него смотрит худощавое, сильно загорелое и обветренное лицо. Глаза напоминают черные горошины, немного раскосые - точно миндаль. Густые темные волосы стекаются от висков и нагубной складки, образуя бороду.
        - Хм, голубоглазый… - сильно прищурившись, проговорил нараспев человек. - Мда, да… Впрочем, можно и откормить малость. Хотя… зачем?
        Йошт слышит гортанный хохот. Он все никак не может понять - где он и что происходит? Наверняка этот герульский колдун бросил его в какой-то неведомый мир. Венед смотрит то на человека в зеленом халате, то на огромную тушу коротконогого жирного гунна. Тот недовольно причмокивает, что-то бормочет под нос.
        - Нет, Халим с прекрасного Востока, не могу уступить. Хозяин не велел так… - гунн виновато развел руками и лукаво улыбнулся.
        Халим с Востока задумчиво гладил рукой бороду, глаза прикрыл, будто в дремоте, губы неслышно шлепали. Потом звонко щелкнул пальцами:
        - Совсем-совсем не уступишь? Смотри: он худ и бледен.
        Заморский купец небрежно ткнул тросточкой в бок Йошта, скривился. Что-то сегодня торговаться до потери пульса ему не хотелось. Последняя чарка вчера явно была лишней… Он тяжело вздохнул, коротко бросил:
        - Что ж, возьму и так…
        Гунн противно захихикал, с удовольствием потирает руки, глаза жадно и преданно вперились в восточного торговца.
        И вдруг Йошт вспомнил странные разговоры среди наемников о невольничьих рынках Ольвии и других прибрежных городов. Венед помнил, как они переглядывались со страхом в глазах. Тогда карпенец не понимал - чего так страшатся эти видавшие немалое лихие наемники. Он лишь ухмылялся. Теперь Йошту предстоит на своей шкуре познать, что такое быть рабом. Венед понял, что имел в виду этот треклятый колдун, когда сказал, что его ждет участь похуже Боряты. Сейчас бы выбраться да оторвать голову этому узкоглазому торговцу, гневно подумал Йошт. И махнуть отсюда к герулам - может, еще и поспел бы на помощь Бору…
        Он попытался встать, привстал, но тут же рухнул на прелую солому - на руках деревянные колодки - и не шелохнуть и пальцем! Ноги уже привычно сильно сдавила грубая пенька веревки. Хотелось плакать от досады.
        Человек со смешно замотанной тряпкой на голове хлопнул в ладоши. Какой-то низенький человек тут же возник из-за его спины, рука потрясывает пухлый кошель, гунн с жадностью вперился в позвякивающий вожделенным металлом мешочек. Йошт с упавшим сердцем наблюдает за их руками. Еще мгновение - и он будет продан!..
        - Я плачу за него вдвое больше! - раздался звонкий голос за спинами торговцев. Все встрепенулись и обернулись. Перед ними стоит юный славянин, лицо сияет улыбкой, зубы белоснежным жемчугом играют на солнце, прямой нос, подбородок с еле приметной ложбинкой, голубые глаза, русые волосы стрижены горшком - так удобней носить шлем. Неужели знатный воин русов, с удивлением подумал заморский купец с Востока. Славянин обвел всех добродушным взглядом, проговорил с улыбкой:
        - Даю двойную… Нет - тройную цену за этого рыжеволосого паренька.
        Гунн ахнул. Халим с Востока сшиб брови на переносице, недовольно забурчал.
        Йошт с пересохшими губами смотрит то на восточного купца, то на странного молодого руса. Халим недоверчиво рассматривает молодого руса, взгляд скользит по льняной рубахе тонкой выделки с бархатными вставками, перехватывающий талию кушак украшает брошь в виде жука-скарабея, на ногах просторные штаны-шаровары, в легко струящейся на ветру материи угадывается ткань, сплетенная из тончайшей паутины жуков-шелкопрядов. Неброско, но очень богато, подметил заморский купец. Его взгляд остановился на перстне горного хрусталя, она, словно слеза ребенка, застыла на блестящем желтом металле. Изумленный купец кивнул, азарт приятно кольнул сердце.
        - Что ж, будем торговаться… - с достоинством произнес он, по-прежнему не двигаясь, руки все еще скрывали длинные рукава. - Я дам… - купец внимательно посмотрел на Йошта, улыбнулся уголками губ, - даю двадцать золотых… Это много, белолицый юноша, для этого раба…
        - Прости, знатный купец с Великой Аравии, но торга не будет, - спокойно ответил знатный рус. - Я всегда больше дам за него. Эй, - крикнул он обомлевшему от внезапного счастья гунну. - Сколько ты за него хочешь?
        - Я… я… мой хозяин просил тридцать золотых, - пролепетал, заикаясь, коротконогий степняк. - Да, да, щедрый урус, - тридцать золота! И он твой, если конечно… купец с жаркого Востока не предложит больше за рыжеволосого…
        Молодой рус хмыкнул и коротко произнес:
        - Даю сорок.
        Внимательные глаза руса обратили взор на восточного купца. Тот со смешанными чувствами смотрит себе под ноги, брови сдвинуты на переносице, губы беззвучно шлепают. Наконец, он поднял глаза и проговорил:
        - Твоя щедрость не знает границ, рус. - Купец помедлил, потом добавил: - Но я дам… сорок пять золотых! Это очень и очень много за этого тощего славянина…
        Молодой рус вдруг звонко рассмеялся. Купец с Востока окинул его удивленным взглядом, гунн пучит глаза, рот широко открыт.
        - Торг не люб мне, а потому вот, - рус повернулся и сделал мало заметный жест рукой. К нему торопливым шагом подошел невысокий старец с короткой белоснежной бородкой, с блестящей на солнце бритой головы свисает забавный чуб. Он коротко поклонился и протянул гунну кошель.
        - Здесь сто золотых ромейских монет, - спокойным голосом произнес молодой рус. - Этого, думаю, хватит с лихвой…
        Ошеломленный от внезапно рухнувшего на него счастья гунн торопливо закивал и принялся разрезать веревку, опутавшую ноги Йошту, спешно освобождает от колодок.
        - Он твой, о, великий щедрый урус, - елейным голоском пролепетал гунн, торопливо сворачивая хлипкую торговую палатку, выцветший множество раз штопанный матерчатый навес бухнулся в старую повозку. Степняк все время косит глазом на руса, будто боится, что тот вдруг передумает.
        Йошт сидит и остолбенело смотрит то на руса, то на купца, как выразился коротышка-гунн, с жаркого Востока, растирает затекшие кисти.
        - Ты свободен, - сказал с улыбкой Йошту молодой рус.
        Но рыжеволосый карпенец не двинулся с места. Восточный купец перестал почесывать бороду и что-то шептать и, наконец, произнес:
        - Зачем тебе, о великий щедрый рус, этот раб за столь дорогую цену? Чтобы его отпустить? На эти деньги можно купить корабль, полный пряностей и шелка… А ты их выбрасываешь на ветер. Не разумно это…
        - Соплеменники не имеют цены, - развел руками рус, все еще улыбаясь арабу-купцу. - Тебе ведь не очень хотелось, чтоб люди твоего народа продавались в рабство?
        - У каждого свой путь… - коротко ответил восточный купец. - Кому суждено ползать, никогда не взлетит… Такова мудрость веков.
        - «Человек всегда ищет дорогу к самому себе! - произнес молодой рус, глаза восточного купца стали округляться. - И его дорога идет впереди него и его семи демонов», - так говорит твой соплеменник Заратустра?
        Купец с Востока ахнул, рот раскрыт от удивления - воробей залетит, не заметишь. Молодой рус подмигнул ему. Потом перевел взгляд на ошеломленного не меньше купца Йошта.
        - Ты свободен, рыжевласый соплеменник. Можешь вернуться домой. Хотя… У тебя и дома-то, наверное, не осталось. Иначе вряд ли ты бы здесь оказался.
        Мягкий взор руса воззрился на Йошта, тот коротко кивнул, почему-то виновато опустил глаза.
        - Тогда тебе ничего не остается, как идти со мной. - Рус вновь раздвинул губы в улыбке, обнажился ровный ряд белоснежных зубов. - Ежели не тать… у меня всегда занятие по душе сыскать можно. Хотя нет, - рус вновь окинул внимательным взглядом рыжеволосого карпенца. - На татя ты что-то не особенно смахиваешь.
        Йошт огляделся по сторонам, вокруг гомон, где-то взвизгнула свинья, кудахчут куры, совсем рядом щелкнула плеть, что-то треснуло, послышался протяжный стон. Венед тяжело вздохнул и, с трудом справляясь с затекшими ногами, направился вслед удаляющемуся русу-спасителю. Действительно, идти ему некуда, разве что в лапы очередному работорговцу. Вот тогда точно уж не повезет…
        - Постой, - услышал певучий голос молодой рус и обернулся. К нему спешит тот самый восточный купец. - О, мудрый не по годам рус, назови свое имя, и я расскажу своему народу о тебе…
        Молодой рус широко улыбнулся.
        - Бус, - ответил он дружелюбно и поклонился купцу с жаркого Востока. - Меня кличут Бусом, из рода Белояров я.
        Купец вновь остолбенело уставился на руса, он так и остался стоять на месте и еще долго смотрел вслед удаляющимся славянам.
        Йошт молча следует за Бусом Белояром. Рыжеволосый карпенец с опаской поглядывает на своего спасителя, все еще не верит, что его плен закончился так благополучно.
        Иногда Йошт встречался с его проницательным взглядом, робко отводил глаза, тот лишь беззлобно посмеивался. Странное дело, улыбка его так и искрится приветливым теплом.
        Несколько раз Йошт оборачивался, вертел головой из стороны в сторону. Он приметил, как за ними, держась немного на расстоянии, следует группа из пяти человек. Несколько раз встречался с их пытливыми взглядами. Одного он узнал сразу - это тот самый старик с пристани, что протянул гунну мешок, полный золотых монет. Остальные внушали большее опасение: сквозь просторные рубахи отчетливо проглядываются нагрудники, железные кольца выпирают ткань, к широким полосам кожаных поясов с железными бляхами пристегнуты ножны, на солнце поблескивают полированные ладонями рукояти. Лица воинов суровые, на голове одного из них возвышается шлем с железной полумаской, глаза внимательно скользят по прохожим, но из виду Йошта и Буса не упускают.
        Молодой рус перехватил испуганный взгляд карпенца и спокойно произнес:
        - Не беспокойся, рыжеволосый Йошт. Это мои люди. Верные и храбрые.
        Они миновали мощную арку, разделяющую гавань с остальным городом, и стали подниматься по ступеням, ноги бодро чеканят по массивным гранитным блокам. Йошт завороженно смотрит по сторонам. Его взгляд приковывает причудливая архитектура портового града Ольвии. Многое было знакомо Йошту - такое он уже видел в Треполе. Однако взгляд встречал немало и совсем вещей невиданных: причудливые очертания арок, колонны с резными вершинами, исполненные в белом камне или мраморе. Дорога, по которой идут, выложена огромными гладкими плитами. Дома также сильно разнятся: обычные деревянные в один-два поверха домики, привычные славянскому глазу, сменяются каменными прямоугольниками с двускатными крышами, верх этих построек венчают сложенные под наклоном ровные ряды красных черепков, по бокам и крыше точно змеи сползают диковинные растения, листья на солнечном свету блестят как изумрудные каменья.
        Взгляд Йошта все чаще перехватывают переходящие с одного конца просторной улицы к другому торговцы. Особенно жадно венед смотрит на лотошников со сладостями, булками причудливых форм и со всевозможными начинками. Голодная слюна наполняет рот карпенцу. Бус приметил, как его рыжеволосый спутник буквально пожирает глазами лотки и подносы, всякий раз облизывается. Тот перехватил его взгляд, но тут же потупил взор, из груди вырвался тяжелый вздох. Белояр понимающе кивнул и добродушно произнес:
        - Понимаю, съел бы все и сразу. Был бы бык - съел бы, наверное, и сырого?
        Йошт ничего не ответил, лишь уши вспыхнули красным. Белояр рассмеялся, мягко потрепал венеду рыжую шевелюру.
        - Прости, моя вина - я должен был сам догадаться, - проговорил Бус и указал в сторону открывающейся их взору огромной торговой площади. - Пойдем, я, признаться и сам голоден аки бык. Странное дело ходить по столь людным местам - ходишь, смотришь по сторонам, иногда заводишь неспешную беседу, а к вечеру кажется, что не прогуливался вовсе, а камни огромные ворочал.
        Йошт молча кивнул. Сначала нос, а потом и взгляд уловил очередного проплывавшего мимо торговца, зазывавшего полюбоваться на его товар громким певучим голосом. На лотке благоухали разной формы булки, пирожки, пряники.
        Впереди виднеется самая обычная славянская корчма, мясной дух тут же ударил в нос Йошту. Рыжеволосый карпенец вновь облизнулся.
        - Ладно, пойдем, - рассмеялся Бус и несильно толкнул Йошта вперед к деревянному проему корчмы. Рядом с входом коновязь, разномастные лошади спокойно стоят и хрумкают овес из пристегнутых к мордам торб.
        Славяне вошли в просторную корчму. С виду она, как и все славянские корчмы, неказиста, деревянная постройка топилась по-черному, но всегда в ней чувствовался уют. Людей почти нет. Впрочем, к полудню, как шепнул Йошту Бус, здесь яблоку негде будет упасть. Сытная еда славян, или гипербореев, как зовут их заморские странники, редко кого из заезжих оставляла равнодушным.
        Они уселись у самого окна. Перед ними тут же возник русоголовый стриженный под «горшок» отрок. Но Йошт не обратил на него особого внимания, он заинтересованно смотрел по сторонам и краем взгляда заметил, как в самом конце в углу корчмы у выхода неслышно опустилась свита Буса.
        - Да не смотри ты на них так, спугнешь еще ненароком. - Йошт вздрогнул от вкрадчивого шепота и посмотрел на улыбающееся лицо Буса. - Аль ратников не видывал никогда?
        - В-видел… - смущенно проговорил Йошт, но взор утопал в одурительно пахнущей, дымящейся миске с гречневой кашей с мясом. Но удержался, вместо этого проговорил:
        - Вы… вы тот самый светлый князь, про которого так много говорят?
        При этих словах Бус почему-то заерзал, лицо вдруг стало недовольным.
        - Еще нет. И уж тем более светлым еще не стал, - коротко проговорил Белояр, нехотя улыбнулся. - Я еще, как говорится, только в пути.
        - Гм, как это?
        - Понимаешь, князь - это не просто… гм, - остановился, будто подбирая слова Белояр. - Это не просто титул… Это… Путь, Путь, который не так-то и прост… Много, очень много испытаний надо пройти, чтоб стать князем, а уж светлым - так и подавно. - Бус вдруг рассмеялся, гляда на серьезное лицо Йошта. - Смекаешь, рыжевласый славянин.
        Бус вновь потрепал его по волосам. Широкоплечий детина с белым фартуком принес миску каши с мясом, кувшин с молоком, щедрый отрез хлеба. Белояр кивнул на принесенную еду, добродушно произнес:
        - Ты лучше поешь, а то мысли на пустой желудок и вправду текут как-то вяло.
        Йошт тут же набросился на еду. Белояр с нескрываемым удивлением и удовольствием смотрел на поглощающего кашу рыжеволосого карпенца. Тот сначала принялся вычерпывать деревянной ложкой горячую кашу, дул на нее, обжигался, потом отбросил ложку и принялся горстями зачерпывать кашу, давился, жевал торопливо с полными щеками, весь заляпался.
        - Кстати, я так и не знаю твоего имени, - с удивлением произнес Бус.
        - Йошт. Йошт из Карпени. Из венедов я, - с набитым ртом проговорил карпенец.
        - Из венедов, говоришь? Что ж, достойное племя! Много легенд о вас ходит. Умные, бесстрашные, но сердцем добрые. Жаль, что когда-то отделились от нас, восточных славянских племен, и ушли на запад, в горы. Но такова воля богов… Как знать, может, еще и будем вместе, как ты и я сегодня, а, рыжеголовый Йошт?
        В ответ тот лишь промычал что-то невнятное, закивал, частички каши изо рта плюхнулись на стол.
        Бус смотрит на него, крутит в руке кружку с топленым молоком, иногда прикасается к краю губами, делает неторопливые маленькие глотки.
        Потом карпенец набросился на жареные ломти мяса и блюдо с овощами. Снедь исчезает во рту Йошта, он едва не давится, но продолжает с жадностью пихать в рот все новые и новые куски, разве что пальцем не помогал проталкивать пищу в глотку.
        Когда Йошт покончил с едой, довольный откинулся на деревянном стуле, глаза блаженно закатил, руки привычно обтер об и так замусоленные и подранные штаны.
        - М-да, червяк внутри тебя я смотрю, нехилый, - довольный, проговорил Бус, отпив немного из кружки.
        Йошт немного смутился, посмотрел на Буса, у того всего-то кружка с молоком, он с ужасом понял, что съел все, что принес широкоплечий отрок в белом фартуке. Огонь стыда обжег изнутри.
        - А разве вы ничего… - Йошт вдруг ощутил, как глаза Буса сузились и взор тяжело упал на карпенца. Он захлопал ресницами, потом понял. - Ты… ты разве ничего не съел?
        Бус ничего не ответил, лишь еще раз дружески улыбнулся.
        - Прости… я все слопал, - виновато, с покрасневшими щеками проговорил Йошт. - Я даже как-то и не заметил…
        - Ничего страшного, - отозвался мягким голосом Бус. - Я не голоден.
        - Но ты же… сказал, что и быка бы слопал, - недоуменно сказал карпенец.
        Бус отмахнулся, мол, невелика потеря, и тут же спросил:
        - Ты лучше расскажи, как попал сюда, в ромейскую Оливию? Впрочем, как попал - догадаться нетрудно, но вот как попался - это намного интереснее.
        Йошт сначала нехотя, потом уже увлеченно принялся рассказывать о своих приключениях. Временами внимательно рассматривает то смеющееся, то мрачневшее лицо Буса. Когда он дошел до схватки с гуннами в лесу близ Треполья, лицо наследника русколанского трона вдруг исказила гримаса ярости и боли одновременно. Йошт закончил рассказ, Бус сидит с закрытыми глазами, брови сдвинуты на переносице, губы что-то беззвучно шепчут, но что именно, карпенец разобрать фраз не может.
        К Бусу мягкой походкой приблизился один из сопровождающих воинов, он склонился над ухом будущего русколанского князя, что-то прошептал взором, указав на дверной проем корчмы. Глаза Буса тут же устремились в дверной проем входа. Йошт тоже не удержался и повернул голову. Там стоит, спрятав руки в длинных рукавах зеленого халата, тот самый восточный купец, который чуть было не купил Йошта у гуннского работорговца. Глаза Буса и восточного купца встретились. Белояр кивнул. Человек, что шептал Бусу о госте, мгновенно исчез. Купец с Аравии подошел неслышным шагом, голову склонил с достоинством.
        - Для меня честь великая беседовать со столь знатным купцом с Востока, - торжественно произнес Бус. - Садись, гостем моим будешь.
        Купец еще раз поклонился, пробежал взглядом в сторону, куда указал Белояр, но остался стоять на месте. Йошт заметил, как знатный гость с Востока с брезгливостью отвел глаза, увидев его, сидящего напротив будущего князя Русколани.
        - У тебя доброе сердце, ксенз, - сухо пробормотал купец. - Прости, но я не знал, что урусские князья могут вот так сидеть с рабами в минуты… - купец с Востока покосился пренебрежительно на Йошта. Тот мгновенно набычился и стал злиться. - И вкушать пищу… Прости, князь.
        Бус внимательно слушает купца, смотрит то на Йошта, то на купца, потом звонко рассмеялся. Брови купца вдруг взлетели вверх.
        - Знатный купец с Аравии, тебе не за что просить у меня прощения, - добродушно проговорил Бус. - Ведь я могу, как и любой другой - вкушать пищу с кем захочу.
        - Но он же… - не унимался купец, все время косился на Йошта как на прокаженного, и рыжеволосый карпенец уже начинал чувствовать, как кровь его закипает от гнева.
        - Раб? - продолжил за купца Бус. - Ну вот теперь я у тебя должен просить прощения. - Прости, знатный купец с Востока, мы, русы, не ведаем, что есть такое - раб. Даже вороги наши, что в полон к нам попадают, не рабы. Да, они вынуждены делом искупить вину свою… Но они свободны.
        Купец с еще большим удивлением посмотрел на Буса. Его лицо искрится дружелюбием и мудростью. Хотя он и не похож ни на волхва, ни на монаха-пустынника, которых можно встретить в Ромеи, но как знать - может и у русов появились они? Этот Бус, рассуждает про себя купец, вроде и просто человек, но будто в нем горит огонь…
        Бус хлопнул в ладоши. Послышались быстрые шаги, и перед столом возник все тот же отрок в белом фартуке.
        - Чего изволите? - пробасил он.
        - Ко мне гость пожаловал, очень знатный и любящий чистоту… - Бус перевел взгляд с отрока, который кивает и одновременно стирает крошки и оброненную Йоштом кашу на стол, разноцветная тряпица споро наворачивает круги по столешнице.
        Взгляд будущего князя Русколани направился к купцу, улыбка тронула его губы, будто извиняясь, он проговорил: - Прости, но мой огненновласый друг был очень голоден.
        Бус развел руками, широко улыбнулся и подмигнул Йошту. Тот нервно сглотнул, ответная улыбка вышла сдавленной и чересчур наигранной.
        Купец с Востока, который все так же молчаливо стоял у стола и наблюдал, как трудится отрок. Когда стол оказался вновь чист, он наконец опустился на скамью, но на самый краешек. Йошт фыркнул, за версту видно: купец считает за унижение сидеть рядом с тем, кто еще вчера звался рабом, пусть сегодня этот же человек - свободный человек.
        - Я еще раз убедился, что правильно пришел к тебе, великий и не по годам мудрый ксенз урусов, - нараспев сказал купец, наконец обнажив спрятанные в рукавах руки и положив их на стол. Йошт с удивлением рассматривал тонкие пальцы купца, они больше подходили красной девице, чем взрослому мужчине, на изящных пальцах блистали разными огнями массивные перстни - на каждом пальце по одному!
        - Позволь объяснить тебе, что я не князь еще. А лишь на Пути, - Бус улыбнулся и развел руками. - И почему, дражайший, ты решил, что я князь? В град Оливию приехал тайно да одет не по-княжьи…
        Купец усмехнулся.
        - Слухами земля полниться… Мы, купцы, должны знать то, что другие не знают пока. Без этого не будет дела. - Купец ласково, по-отечески посмотрел на Буса, приметил спокойный ровный взгляд руса. - И всяк знает, слышал имя великого рода русов - род Белояров - великий род!
        Уголки губ Буса едва заметно дернулись вверх, Халим тоже улыбнулся, но вскоре лицо его стало серьезным, глаза острыми пиками вонзились в будущего князя. Тот ответил едва заметным поклоном. Заморский купец продолжил:
        - Но я не за этим пришел к тебе… Я хотел спросить… вернее… в беседе с тобой узнать - кто есть русы? - он остановился, глянул. - Много легенд ходит про ваш народ, и, чего скрывать, хотелось бы и поторговать с вами. Но что торг без знаний?
        - Ты прав, купец заморский, легенд поистине много. Мы их предпочитаем звать былинами - то есть то, что было… Однако, дорогой купец с Востока, узнать руса, только выслушивая былины-легенды, невозможно.
        Купец вновь улыбнулся, пальцы забарабанили по столешнице, камни на перстнях ударили разноцветными огнями.
        - Великий князь…
        - Будущий князь, - также с улыбкой, немного нараспев проговорил Бус. - И стану ли великим, лишь время покажет.
        - Да, конечно. - Купец в почтении склонил голову. - Будущий великий князь - для меня это уже без сомнения. Ибо мудрость твоя… уже способна убеждать.
        - Славы не ищу, но славить предков предпочитаю, - мягко, также нараспев проговорил будущий князь русов. - Так тебе практически любой славянин скажет. Считай, и рус тоже.
        - Красивые слова и только…
        Йошту стало немного не по себе, он почувствовал, как глаза купца будто еще острее вонзились в Буса. Однако будущий князь даже бровью не повел. Он продолжил:
        - Так повелось издавна - дела вершить великие во славу богов. На том славянский и русские роды стояли. Так праотцы жили.
        - Но царства и империи - это… люди. Как говорят - горшки не боги обжигают.
        - Но во славу их! - тут же добавил Бус. - Ведь все, что человек делает - для себя и других, - он посвящает своим прародителям. То есть богам. Потому служить людям - и любо, и мило.
        - Великий… не наречённый князем, но достойный трона имперского Бус из рода Белояров. - Купец улыбнулся. - Ты сказал - на том ваши рода стоят…
        - Был такой великий князь - Богумир. В его имени уже величие - из мира богов. Да он и есть сын божий - Весны и Солнца. Уже при рождении он был наделен бессмертием души, а тело его не знало болезней и могло жить вечно. При этом он оставался смертным. Как и подобает детям богов, жил он в Ирийском саду, но смертным не место в Ирии. Даже имея таких родителей. Туда можно лишь за деяния попасть, только родство не дает такой возможности. И тогда Богумир решил стать великим прародителем народов людских. И он покинул Ирий, будучи благословленным самим Сварогом. Он даровал ему божью искру - часть самого себя. И Богумир принял этот дар. Теперь в каждом славянине и русе есть эта искра.
        - Следуя вашей былине, ваши русские роды благословлены самими богами? - аравийский купец недоверчиво сощурил глаза. - Это, конечно, интересно, но что же остальные народы, коих немало на свете белом и даже черном?
        - Богумира у нас на родине называют праотцем тысячи народов, - спокойно ответил Бус. - Его дети с охотой селились в разных уголках Яви - то есть всего мира.
        Брови купца невольно подпрыгнули вверх, он отпрянул, будто к носу ему поднесли еще пышущую жаром головешку. Глаза метнулись сначала на Йошта, потом вновь на Буса, зрачки забегали как испуганные жуки. Но вдруг купец с Востока закинул голову, комнату наполнил звонкий смех.
        - Ах да, ведь ваш Богу…мир жил вечно - и душой, и телом. - Купец вновь засмеялся. - Потому и стал отцом тысячи народов. Великий мужчина - что тут скажешь?
        Вместо ответа Бус лишь сдержанно улыбнулся и продолжил:
        - Однако стать отцом истинным можно, лишь воспитав своих чад. И вновь заложить в них искру Сварога. Чтобы не вышло пустоцвета. И так Богумир за свою долгую жизнь обучил всех своих потомков сеять, жать, печь хлеб, а также делать посуду из глины.
        - Труд, достойный уважения в веках…
        - Но это еще не все - Богумир научил людей править. И править по справедливости. Отныне князем можно было стать лишь по деяниям.
        Бус остановился, купец буквально буровил его взглядом, ухо жадно ловило каждое слово. Купец понял - сейчас он услышит нечто важное.
        - Богумир узнал тайну бессмертия. Тайну, ведомую только богам. Для людей он и стал богом во плоти. И стал править. Но гордыня взяла свое, и в итоге его огромная империя начала разваливаться - начались религиозные войны, пролилась первая кровь…
        - Значит, став богом, ваш Богу…мир стал в итоге кровожадным царем?
        - Не совсем так. Первое время он пытался еще править, однако несправедливость и зло будто лавиной обрушилось на огромную империю Богумира. Лилась кровь, брат начал убивать брата, отец - сына, дочь - свою мать. Так родилось страшное чудовище - трехглавый змей Зохак. Или Ящер.
        Внезапно купец с Востока вскочил, стул отлетел в сторону, рука купца скользнула к поясу, пальцы нащупали костяную рукоять кинжала.
        - Зо… Зохака - сына нашего великого предка - прародителя народов Востока? - буквально заорал купец, его лицо исказила гневная гримаса, глаза страшно выпучились. - Какой змей Зохак? Ты наговариваешь на наш народ, рус!
        Вытаращенные глаза заморского купца тысячами пик вонзились в безмятежно сидящего Буса. Казалось, будущий князь даже не шелохнулся - он так же продолжал миролюбиво смотреть на буквально закипающего от злости и готового броситься на него купца. Однако Йошт заметил, как на мгновение костяшки на руках князя, сжимающие поручни на стульях, побелели от натуги.
        Внезапно перед купцом выросла рыжеволосая фигура, она стремительно перехватывает руку с кинжалом, умело отводит в сторону. Послышался хруст, Халим заверещал от боли и тут же бухнулся грудью на деревянную столешницу, в стороны разлетелись кубки и тарелки. Заломленная рука купца все еще сжимает клинок, и карпенец коленом надавил ему на спину, Халим перешел на писк, о пол звякнул металл.
        Через мгновение к ним подскочили гридни Буса, короткие мечи наготове. Вытаращенные от боли глаза заморского купца натолкнулись на приглушенный льняной рубахой блеск металлических чешуек, из щелей полумаски шлема холодно смотрят два голубых колодца.
        Ярость и гнев мгновенно покинули торговца с Востока. Он перестал верещать, из груди вырывается лишь сдавленный стон.
        - Прошу простить моего друга купца из жаркого Востока за столь… горячее проявление, - миролюбиво произнес Бус.
        Немного помедлив, Йошт отпустил заломленную руку и отступил назад. Княжеская охрана не сдвинулась с места, глаза продолжают жечь холодом купца.
        - Прости меня, о, мудрый князь урусов, - виновато произнес купец, торопливо растирая едва не покалеченную руку. - Недостойная ярость застила мою голову…
        Гридни медлят, один из них повернулся к Бусу, бросил вопросительный взор, князь кивнул и тепло улыбнулся.
        - Это не страшно. Напротив, я рад, что ты так чтишь свой народ. Беседа с тобой доставляет мне огромное удовольствие. Горячее сердце - значит живое сердце.
        Телохранитель медленно повернулся к Бусу, их взгляды встретились, воин вновь кивнул князю и едва слышно скрылся в тени. Йошт озадаченно проводил его взглядом, стальная чешуя, поножи, шлем, меч, кольчуга в крупное кольцо наконец! - все это должно было звенеть за версту. Однако стражник ступал по дощатому полу совершенно бесшумно и легко, словно молодая лань.
        Восточный купец опустился на стул, глаза покорно взирают на Буса.
        - А что дальше… случилось с этим… змеем? - немного сдавленно, будто через силу спрашивает восточный купец.
        - Держава, огромная империя Богумира стала распадаться от всевозможных распрей, - спокойно продолжает Бус. - Дело дошло до того, что ближайшие сподвижники Богумира с поклоном пришли к… Зохаку. Они хотели, чтобы правил он.
        Купец с Аравии едва заметно сдвинул брови на переносице, заерзал на скамье, но сдержался. Йошт покосился на Буса. Тот продолжает:
        - Началась долгая война Богумира и Зохака-Ящера. Битвы бушевали буквально по всему миру: от ледяной земли на севере и до жарких пустынь Востока. После долгих лет борьбы Богумир и его сторонники потерпели сокрушительное поражение. Богумиру и его сторонникам пришлось бежать в Синьское царство - далеко на Востоке. Иногда это место теперь зовут Китаем.
        Йошт вдруг улыбнулся, перед глазами вновь пронесся тучный заморский купец в крытой повозке, диковинные воины в странных доспехах, в памяти всплывают чудаковатый Смык и грубоватый, но совсем незлобливый парень со шрамом на лице. Но потом Йошт помрачнел. Если бы не своевольничал, пронеслось в голове венеда, сейчас был бы в дружине этого заморского купца из этого Китая, а не рабом, чуть не проданным за милость какому-то чудаковатому, но наверняка очень богатому князю. Да и Горяна, наверное, не погибла бы… И дядя Веслав тоже жил бы и помогал изгоям древлян, давал бы им надежду на жизнь вне их родного леса…
        Йошт ощутил соленый вкус на губах. Он спешно смахнул предательски скользнувшие слезы, пробежался взглядом по корчме, остановился на корчмаре, что деловито протирает оловянные кубки и при этом напевает в усы какую-то простенькую веселую мелодию.
        …И Борята так бы и ковал свои гаденькие заготовки, в награду получая лишь оплеухи брата и отца, - Йошт силился улыбнуться, но лишь нелепо скорчился, будто глотнул уксуса.
        - …Но мстить никто из славян не стал. - Йошт наконец отчетливо услышал слова Буса. Он остановился, медленно глотнул из деревянной кружки и продолжил: - Ибо мудрые волхвы решили, что око за око вряд ли принесет мир и без того обескровленному славянскому народу.
        - Хм, твои слова очень похожи на слова христиан, - коротко проговорил купец Халим.
        - Христиане? - вдруг переспросил Бус. - Я слышал, что за морем живут эти христиане, также знаю, что они чтят какого-то особого бога… Но кто они на самом деле?
        - Хм, ты меня удивляешь, молодой ксенз русов, в наших странах они давно уже живут среди людей. Некоторых даже можно встретить среди купцов. Однако Христу поклоняются - или, как они сами говорят, верят, - в основном крестьяне и рабы.
        - Это я тоже слышал, но кто они? Наверняка ведь они не похожи на других…
        Халим негромко засмеялся.
        - Есть правда в твоих словах. С виду - обычные люди. Но внутри… - Купец вдруг осекся, его взгляд скользнул по Бусу, будущий князь русов чуть напряжен, будто готов с жадностью ловить каждое его слово. - Внутри они особенные. Но какие и кто именно - этого словами передать невозможно. Прости, князь… Всего лучше будет посетить их земли. Ведь тебя и их разделяет только море.
        - Ты предлагаешь плыть к ромеям?
        Халим картинно развел руки в стороны, на его лице почти неподдельное недоумение.
        - Кто я, чтобы предлагать тебе - будущему князю великой Русколани - плыть куда-то?
        Бус улыбнулся, купец с Востока тоже ответил ему улыбкой. Но добавил уже серьезно:
        - Но если все-таки решишься ехать…
        - Решусь!
        - Так вот если решишься посетить ромеев и посмотреть, кто такие христиане, то я вынужден тебя предупредить об опасности. Будь осторожен, ксенз.
        - Ты полагаешь, мне есть чего бояться у ромеев? Но они не враги нам, русам. Да и ограбить или напасть на меня, как ты, наверное, смог убедиться, не так-то просто.
        - Знания, - твердо произнес Халим. - Некоторые знания будут похуже клинка убийцы или дубинки грабителя. Знания христиан обладают притягательной силой. Я и сам там несколько лет провел, занимаясь торгом. Но вынужден был перебраться сюда, в Оливию.
        - Неужели христианство помешало? Прости, но трудно поверить, чтобы ты, Халим, убоялся этого учения.
        В ответ Халим грустно улыбнулся, по его лицу на мгновение пробежала тень.
        - Их учение обладает силой. И силой разрушительной - если окажется не в тех руках… - Халим поднялся из-за стола, встал и Бус. - Прощай, Бус из рода Белояров, ксенз русов. Пути наши разные, но замысловатые петли дорог наших иногда могут пересечься, как говорят у меня на родине.
        Купец поклонился и, заложив руки в рукава, направился к выходу, деревянный настил под его шагами отзывается легким поскрипыванием.
        - И тебе здравия! - вслед Халиму проговорил Бус. Задумчивый взгляд будущего князя Русколани еще долго всматривался в темноту входного проема корчмы.
        Йошт с интересом рассматривает Буса. Чудаковатый этот князь, если не врет, конечно, думает венед. Этот, с тряпками на голове, бросился на него с кинжалом, а тот лишь улыбается в ответ. Вот так не углядишь - и ведь прикончат бедолагу.
        Венед ощутил, как на его плечо опустилась тяжелая, шершавая от мозолей рука. Йошт резко повернулся - в глазах решимость, тело готово стремительно бросится на врага. Но карпенец тут же выдохнул с облегчением. Перед ним стоит один из охранников руса, кольчуга крупными кольцами выпирает сквозь льняную рубаху.
        - Оборонил князюшку нашего как надо… Если б не ты - не поспели бы, - одобрительно произнес воин. - Способный ты малый. Подучить тебя маленько, и цены тебе не будет. Айда к нам, в дружину?
        Йошт оторопело глянул на бывалого ратника, часто закивал.
        - Добро… - довольно пробасил старший охраны Буса Белояра и неслышно удалился.
        Йошт перехватил благодушный взгляд молодого князя, тот кивнул, заключил мягким голосом:
        - Вот и славно! У меня рук всегда не хватает. А нужных - так тем паче.
        Бус по-дружески хлопнул венеда по плечу и направился в сторону выхода.
        Йошт ошалелым взором смотрит ему вслед. В голове роятся мириады мыслей.
        - Эх, жаль тятька не дожил, - подумал огорченно венед. - Наконец-то признал бы, что от меня толк все-таки есть.
        На глаза вчерашнему безусому отроку из далекой Карпени, а теперь молодому гридню навернулись слезы.
        28
        Тагулай раскачивается в седле коротконогой лошади и зевает во всю глотку. Ночь спал плохо - в полночь зарядил дождь и кончился только к утру, и теперь советник гуннского хана ерзал в седле, пытается сбросил опутывающий липкий сон. Не дай бог уснуть и упасть с лошади при всех…
        Дорога - сплошное месиво. Тонконогие жеребцы гуннского посольства буквально увязают в коричневой жиже. Тагулай горестно подумал, что, пожалуй, лучше на русов войной идти в хорошую погоду. Иначе… Иначе летучая гуннская конница просто завязнет в этой, бес ее б побрал, грязи!
        Прошло уже несколько дней с тех пор, как они проехали огромный каменный столб-изваяние. Там же разделились с Тильхом - тот тенью растворился в тумане. Он должен проникнуть в Кияр первым.
        Тагулай вспомнил надпись на том пограничном столбе: «Здесь начинается земля русская - искони во владении союза славян…» «Ну, это ненадолго уже», - злорадно подумал тогда Тагулай и плюнул с раздражением на столб-изваяние. Первым делом снесет этот столб! Чтоб и напоминания не было… Прошло несколько дней, а лишь изредка попадались веси да поселения антов, словенов и берендеев. Когда же Кияр? «Да, большая земля у русов, - подумал зло Тагулай, - зачем она им? Всю ведь не вспашут!»
        Наконец по сторонам из редких перелесков и высокой травы один за другим вырастают славянские дома. Снаружи неказисты - невысокие, глинобитные, на крыше прелая солома. Но советник хана знал - дома русов внутри просторны и удобны - каждая сажень и вершок сотворены с пользой. К тому же жара, холод и особенно пронизывающий ветер им нипочем. Если б эти жилища не принадлежали мерзким урусам, подумал советник, приказал бы племени селиться в точно таких же шатрах из глины и дерева.
        Дальше отдельные домики сбиваются в кучки, вдоль них все чаще появлялись плетеные заборы, за ними теснятся домишки поменьше. Там люди не живут, вспомнил Тагулай, но селят разную скотину. Из некоторых построек доносится шипение и перестук молотов. Советник гуннского хана поморщился - в нос бьет острый запах жженой кожи и железа.
        Взгляд Тагулая невольно перехватил ритмично постукивающий молоточек, под ним чуть подпрыгивал кусок ярко пылающего железа. Каждый удар выбивает крохотные, едва заметные искорки. Следом с огромной силой на постепенно тускнеющий металл обрушивается огромный молот. И тут же сноп искрящегося огня фонтаном разлетается в стороны. Железная заготовка, точно из глины, прогибается от страшного удара.
        Глаза Тагулая скользнули вверх по древку молота, задержались на вздутых жилах на руках - что скорее кажутся ветвями мощного дуба. Да и сам детина будто из крепкого дерева выточен - живот, плечи и грудь бугрятся мышцами. Ручейками стекающий пот еще больше подчеркивает рельеф несокрушимого тела. Такой даже голый и без оружия грозен.
        А что наши, с горечью подумал советник, кость мелка, ростом малы, неуклюжи… Лучших воинов Великого хана вместе с наследником как кур перебили!
        Советник со злостью сплюнул в дорожную пыль, горечь обиды и желание мстить сиюминутно и кроваво едва не душило.
        Вдруг Тагулай отшатнулся, будто нестерпимый жар ударил в лицо, седло едва удержало его. Перед глазами возвышается причудливое строение - на толстых - руками не обхватишь - дубовых бревнах поднимается огромная изба. Прямо из стены торчат исполинские крылья, тоже деревянные, но внутри обшиты прочной материей. Гонимые ветром, они описывали круг. У подножья чудо-избы стоит обнаженный по пояс широкоплечий детина, бритая голова блестит от пота, рядом возвышается куча мешков. Он, будто пуховые подушки, подкидывает их. На втором поверхе мешки проворно перехватывает еще один рус, телом ничуть не уступает первому. Подхватив груз, он исчезает на мгновение в оконце. Затем вновь высовывается до пояса, переплетенные тугими жилами руки с готовностью ждут следующую партию. За стенами странного строения русов что-то бухает, трется, клокочет и рычит.
        Советник догадался - мерзкие урусы обуздали ветер и теперь с его помощью превращают зерна в муку. Волна жара прокатилась по всему телу советника, лицо раскраснелось, узкие глаза превратились в щелки, зубы заскрежетали.
        Тагулай вновь со злостью сплюнул, отвернулся и уставился в дорожную пыль. Глаз поднимать больше не хотелось.
        Ближе к вечеру дорога пошла вверх, и один из передовых гуннов воскликнул, указав рукой куда-то вверх и в сторону.
        - Кияр!… Гора Эльбе-Урус!
        - Элбе-Урус!
        - Какая она огромная…
        - Говорят, там боги Урусов живут.
        Тагулай почти уже уступил сну, вырвался из липкого плена, все еще замутненный взор обратился в сторону, куда указал гунн. И тут же советник не удержался и ахнул. Впереди вырастает огромный город, он буквально врастает в горную гряду. Несколько уровней опоясывают тысячелетний базальт, толстые бревна стен поднимаются вверх в несколько человеческих ростов, по периметру ввысь устремляются остроконечные башни, наверху на смотровых площадках блестит металл шлемов и копий, каждая из башен оканчивается шпилем, ветер неистово рвет хоругви русской столицы.
        Перед кортежем посланника гуннского хана почтенно расступаются. Однако, к медленно накатывающей ярости Тагулая, никто не ломается в поклоне - к чему так привыкли степняки. «Гордые, собаки», - промелькнуло в голове Тагулая.
        Взгляд посланника вновь устремился на приближающуюся столицу - легендарный Кияр. Один, два, три, четыре, шесть! Шесть уровней русской столицы насчитал Тагулай. На каждом уровне возвышаются башни строго в шахматном порядке. Пока советник считал да рассматривал твердыню, стало муторно - голова пошла кругом. Ох, и тяжко придется, когда будут ее штурмовать…
        Впереди внезапно кончилась растительность, дальше деревянный настил проложен по голой земле. Беглого взгляда советника хватило, чтобы вновь отметить изобретательность ненавистных русов. Они это зовут «…чтобы и мышь не прошмыгнула». По чистой и ровной, как стол, земле не пустишь лазутчиков - лучники с башен без труда перебьют всех, как глупую дичь. С боков тоже не подступиться - по отвесным скалам не то что гунн - зверь не взберется, разве что птица взлетит, да и ту подстрелят с тех же башен.
        Кортеж гуннского советника уперся в массивные ворота Кияра. Сверху массивной арки, венчающей врата, раздаются команды, послышались быстрые шаги, звяканье металла. Скрипнули засовы, заскрежетали механизмы, и ворота медленно подались вперед. Тагулай в нетерпении сжимает поводья, с шумом втягивает прохладный горный воздух. Коротконогие гуннские лошадки бьют копытом, мотают гривами, тихонько ржут.
        Сразу за вратами ширится дорога, поднимается вверх и убегает вперед, деревянный настил весело отзывается под копытами лошадей.
        Тагулай с интересом рассматривает внешние крепостные стены. Мощные стволы упираются в высокий частокол стен, места соединений обиты железом, для прочности туда вогнаны огромные, толщиной с руку, металлические штифты. Вдоль стен бегут навесы в два поверха, будки-бойницы с матерчатыми крышами расставлены умело - с них простреливается вся долина, лестницы зигзагами сбегают с них. Вдоль стен прохаживаются могучие славянские воины, поблескивают остроконечные шлемы, серебряным светом струятся пластинки и кольца доспеха, у каждого по копью с широким пером, за поясом - топорик на длинной ручке - таким хорошо крушить вражьи щиты.
        Чуть дальше крепостных стен стелются ровные площадки, на них устроились телеги, крытые рогожей, вся в горбах, в очертаниях легко угадывается округлость камней, рядом с телегами на поддонах стоит десятка два огромных чанов, горловины крепко перехвачены прочной материей. Бывалому воину хватит одного взгляда, чтобы прикинуть, какой ущерб способно нанести это жуткое варево.
        Мда, с наскока взять такую твердь и пробовать не стоит, все у стен и лягут, кто со стрелой в груди, а кто и с обожженной башкой, с горечью подумал советник хана.
        Навстречу гуннам двигаются навьюченные лошади, поскрипывают телеги, но, завидев знатного степняка в сопровождении охраны, спешно прижимаются к обочине, уступают дорогу, однако головы и тут не клонят.
        Впереди вырастают еще одни ворота, поменьше первых, зато поизящней - полосы из желтого металла бугрятся рельефами, в центре горит солнце, раскосые лучи разлетаются в стороны, искусно исполненные в металле глаза немигающим взором смотрят вперед. Перед вратами возвышается фигура на коне, на груди поблескивают пластинки доспеха, серебром струятся кольчужные вставки, к седлу пристегнут остроконечный шлем. Даже издали видно - богатырь могучий, мышцы вздуваются валунами, кольчужные кольца на руках едва не лопаются, кулаки-молоты сжимают поводья.
        Гунны медленно подъехали к могучему воину, тот кивком приветствовал их и с совершенно непроницаемым лицом коротко произнес:
        - Я Зоран. Мне велено сопровождать вас.
        Он тут же развернул коня и направился к воротам, деревянный настил со скрипом прогнулся под его копытами. Тагулай недовольно цокнул, лицо сморщил - опять обошли вниманием! - но без лишних слов подал своего коротконогого скакуна вперед. Железное солнце разделилось надвое, пропуская в себя кортеж.
        Тагулай едва не подпрыгнул в седле, громко ахнул - впереди маячат десятки, нет - сотни людей. Одни под уздцы ведут доверху загруженных лошадок, те хмуро смотрят себе под ноги, потряхивают гривами. Другие деловито прохаживаются между торговыми палатками, прицениваются, бьют по рукам, третьи торопятся побыстрее проскочить с самого края толчеи к улице, ведущей к жилым кварталам. Тут же снуют лоточники, предлагают нехитрую снедь, отгоняют стайки босоногой ребятни от сладостей. Многоголосый гомон стоит над центральной площадью Кияра. «Не город, а муравейник!» - изумленно подумал Тагулай. В самом центре площади возвышается Велес, вытесанные из дерева брови сурово сдвинуты на переносице, следит, чтоб в торговле в стольном граде обмана не было. У подножия лежит пучок первых злаков, горками насыпана крупа, среди крупинок поблескивает золото монет. От кумира змейкой убегает каменная дорожка, теряется в арке, затем снова подпрыгивает и упирается в скалы великой горы Элбе-Урус, как зовут ее гунны. С одного из искусно вытесанных в твердом базальте балконов срывается шумный поток, он с громыханием падает в
небольшую долину, вода рокочет, взрывается кипящими струями, но вскоре сила ее угасает, и она спокойной голубой лентой ползет вперед, за стены Кияра. Дальше угадываются очертания крупного капища, несколько идолов возвышаются над поляной, дым костров серой лентой устремляется в небо.
        - Эй-эй, поди-поди! - Тагулай вздрогнул от неожиданного тоненького голоска, едва ли не под копыта его лошади угодил босоногий мальчуган, лицо чумазое, но довольное. Завидев коня, он тут же отскочил в сторону и бросился вперед. - Йех-ха!
        В руке славянского паренька застыла игрушка, точь-в-точь напоминающая ветряное колесо - лопасти раздувает ветерок, они раскручиваются в едва заметный круг. За парнишкой с улюлюканьем устремились другие дети, босые ноги дробью шлепают по деревянному настилу, они радостно визжат, просят дать поиграть с ветром. Вдруг один из них остановился и впился взглядом в Тагулая, маленький рот приоткрыт, глаза от удивления сделались размером с монету. Он ахнул, ткнул пальцем в гунна и пролепетал:
        - Это… это он… Он! Меня им моя бабка пужает по ночам!
        Детский визг мгновенно стих, несколько пар голубых детских глаз вперились в степняка, тот невольно подал коня назад. Они обступили Тагулая, но ближе вытянутой руки не приближаются, страшатся - вдруг демон из страшных сказок бросится на них?
        - Смотри, какая морда-то, желтая-прежелтая… - выдохнула девчушка в просторном платьице до колен, на голове две смешные косички, одна от нескончаемых забав расплелась до середины, распушенную синюю ленточку теребит ветерок.
        - Ага, и глаза как щелки, черные-пречерные!.. Злющие небось, ухх! - вторит ей другой мальчуган.
        - А он может броситься на нас? Наверное, сожрет всех разом? Тогда бежим!
        - Да нееее! - отмахнулся паренек с игрушечным ветряным колесом в руке. - Про которого тебе бабка по ночам сказывает, огромный и страшный, а этот коротышка какой-то кривоногий! Чего его бояться-то?
        - А мне все равно страшно!… - пролепетала девочка со смешными косичками и отступила на шаг.
        - Дура ты…
        - Я тятьке все расскажу!
        - Да не страшен он вовсе. Так и скажу бабке, чтоб напраслину на ночь не сказывала. Леший и тот страшнее!
        У Тагулая брови взлетели вверх. Что несут эти славянские недоноски? Какие страшилки, какой леший? Неужели им, знатным гунном, в самом деле детей пугают? Вот сучье племя! Тагулай посерел лицом, гнев ударил в голову, руки невольно скользнули к кинжалу, натянутая кожа на пальцах побелела.
        - А ну-ка брысь отседова! - громыхнул с коня сопровождающий гуннов Зоран, для острастки выставив огромный кулак. Ребятня с визгом прыснула в стороны. - Ишь разгалделись!..
        Могучий ратник повернулся к Тагулаю, вновь сухо бросил: «Следуйте за мной».
        Кортеж продолжает двигаться вперед к княжьему терему. Советник хана уставился в стелющийся под копытами коня ровной полосой деревянный настил, лицо угрюмое.
        Череда арок со свисающими разноцветными полотнами осталась позади, дерево под копытами сменилось ровненькими квадратиками булыжного камня, и вот гунны в сопровождении дюжего воина въехали в ворота - сердце Кияра, или на манер русов - Киева Антского - кому как нравится.
        Однако Тагулая, как того требует обычай, не повели к центральному входу княжьего терема. Советник хана в сопровождении двух примкнувших к ним воинов направился в огромный сад, что зеленым благоухающим ковром лежит рядом с княжьими покоями. Тагулай вздохнул, обреченно мотнул головой - вновь никакого почета дорогим гостям.
        Сад поражает красотой. Будучи степняком, Тагулай не особо жалует искусственно взращиваемую растительность и сады, но живой ковер, искрящийся самоцветами, завораживает, заставляет сердце советника хана биться чаще.
        Пока Тагулай увлеченно рассматривал восхитительные соцветия и горящие изумрудом причудливые травы, сад внезапно расступился. Впереди виднеется округлая полянка с ровно стриженной травой. На ней кружатся несколько фигур. В воздухе мелькают ослепительно-яркие дуги клинков. Мужчины то подлетают друг к другу, то отскакивают, словно напуганные жаром костра дикие звери. Гунн внимательно следит за ратным танцем, мощь и скорость русов вновь острой иглой колет сердце.
        Схватка оборвалась на самом интересном месте: невысокий широкий в плечах воин с поджарой фигурой занес для решающего удара меч над лежащим на зеленом ристалище соперником, двое других противников, будто разбросанные неведомой силой, кряхтя и постанывая от боли, поднимаются с земли.
        Один из сопровождающих Тагулая воинов подошел к бойцу-победителю, поклонился, что-то шепнул, рука указывает в сторону знатного гунна. Широкоплечий ратник бросил взгляд на ханского советника, с силой вогнал меч в ножны и уверенной твердой походкой направился к нему, приветливая улыбка светится на лице.
        Тагулай быстро смекнул - перед ним легендарный князь русов Дажин. Он уверенной походкой шагает к гунну, мокрая от пота грудь играет мышцами, на предплечьях при каждом движении перекатываются валуны мышц, живот бугрится кубиками твердой плоти. «Такой один голыми руками зашибить сможет не один десяток», - пронеслось в голове Тагулая. Он склонил голову в приветствии, с достоинством произнес:
        - Я от народа гуннов, приветствую великого из русов князя Русколани, Анти и Боруссинии, Светлейшего Дажина.
        Советник хана вновь поклонился.
        - И вам мир, - ответил Дажин, лишь немного склонил голову, взгляд с прищуром буквально пронзил гунна. Тот поежился, но взор князя выдержал.
        - Великий князь Дажин, - произнес Тагулай, побарывая неловкость под взглядом Дажина. - Я от племени гуннов прибыл обсудить наш дальнейший мир…
        - Ох! А может, сначала поединок? - перебил Тагулая князь русов, голубые озерца глаз смеются, по губам скользит улыбка. - Ну, так - для сугреву.
        - Поединок? - выдавил из себя ошарашенный Тагулай, брови от удивления поднялись на самый лоб. - Мне поединок?
        - А что? Да мы щас с тобой такую партию закружим - ой-ей! - сказал Дажин, потом взорвался смехом, глядя на ошарашенного гунна. - Да ладно, шуткую я.
        Рука князя бухнулась на плечо Тагулая. Советник ощутил, как на него внезапно упал кусок горы и едва не вбил в землю по самое горло.
        - Ну да ладно, это я так шуткую, - улыбаясь во весь рот, проговорил Дажин, стер крупные капли со лба и добавил многозначительно: - На сегодня хватит делом ратным тешиться. Другими делами пора заняться - княжьими.
        Тагулай в ответ лишь еще раз кивнул. Рус снова хохотнул негромко, опять хлопнул по плечу гунна, тот осел под мощной ладонью, слегка скривился.
        - Ну и лады, ступай в кром, там и поговорим, - уже спокойно произнес Дажин. - Я мигом, оботрусь только.
        Тагулай переступил главные врата терема или крома - как зовут его местные жители - князя Дажина. Взгляд гунна скользит по замысловатым рисункам на стенах, клинописям, замысловатой резьбе, маленьким скульптуркам. Но смотрит как-то вскользь, в голове крутится лишь один вопрос: как там Тильх? Удалось ли прошмыгнуть, раствориться в стольном граде этих мерзких пахарей?
        Тагулай вошел в просторный кром князя. Там его уже ждали его телохранители - лучшие из лучших воинов гуннского царства, лица угрюмые, все в шрамах, руки привычно лежат на прошитом железными бляшками поясе.
        Ожидаемого великолепия и блеска убранства он не заметил, в хоромах князя все строго, ничего лишнего. Даже резной трон и тот кажется слишком уж простым - любой плотник без труда смастерит. Гунн поморщился - у властелина всех славян задница должна сидеть на стульчике побогаче.
        Пока Тагулай рассматривал причудливые ромейские статуэтки из терракоты, подали квас. Но гунн лишь бросил небрежный взгляд на запотелый кувшин с квасом. Рука одного из телохранителей тут же взяла кувшин с квасом, кадык степняка несколько раз прыгнул вверх, струйка бодрящего напитка скользнула с губ, заструилась по подбородку, сорвалось вниз и шлепнулось по кожаному нагруднику. Гуннский воин оторвался от глиняного горлышка, на несколько мгновений замер и только потом наполнил кубок искрящимся напитком и передал советнику хана. Русы удивленно переглянулись - кто ж гостей травит? Тагулай принял кубок, сделал короткий глоток, его взгляд бегает взглядом по причудливым картинам на стенах. Вновь славянские воины-исполины громят врага, пронзают копьями-мечами-стрелами, крушат, с треском ломают хребты супостатам. Гунн недовольно зацокал.
        Послышались звуки уверенных шагов, затем звяканье металла, приглушенные голоса - в просторный зал крома вошел князь Дажин, следом за ним ступают два рослых воина, мощный торс до самых колен скрывает белоснежное платье, на шее и плечах устроился заморский искрящийся серебром мех, под тонкой материей угадывается кольчуга с железными вставками. В руках молодцы сжимают жуткие секиры на длинном древке.
        Сейчас властитель славянских племен не походит на потного воина, которого повстречал Тагулай в саду. Его мускулистое тело скрывает расшитый крупными самоцветами тонкий заморский шелк, в груди червонным золотом горит коловорот, талию опоясывает испещренный серебряным и золотым шитьем пояс, ноги облачены в красные тонкой выделки кожи полусапожки, острые носки хищно чуть приподняты вверх. Глаза князя излучают спокойствие и мудрость. Он кивнул Тагулаю и сел на трон, за спиной замерли воины с секирами.
        Советник хана Ухтамара низко склонился в приветствии и с достоинством опустился на заботливо принесенный деревянный стульчик напротив князя. Телохранители Тагулая неслышно отступили на несколько шагов.
        Князь Дажин кашлянул в кулак и обратился к советнику хана:
        - Итак, чем я обязан такой честью - встретить гуннских вождей в моем скромном жилище?
        - Великий князь Русколани, Антии и Боруссинии… - неуверенно начал Тагулай, Дажин при таких словах немного поморщился, но смолчал. - Я, личный советник хана великого гуннского народа Ухтамара, Тагулай, прибыл сюда, в твое великолепное жилище, которое словами описать…
        - И я рад приветствовать тебя, сын гуннского народа, досточтимый Тагулай, - оборвал его на полуслове князь Дажин. - Может, обойдемся без титулов, гостям моим не пристало петь мне хвалебные песни - пусть это вороги делают.
        Он рассмеялся. Несмотря на смущенность, Тагулай тоже улыбнулся. Глаза гунна кольнула существенная деталь: даже когда Дажин заливается смехом, его взор остается серьезным, даже стальным, и пронзает Тагулая насквозь, заставляет тщательнее подбирать слова.
        - Твоя правда, вождь великих урусов, - согласился Тагулай. - Моего хана и меня интересует укрепление границ между нашими народами…
        При этих словах брови князя медленно поползли к переносице.
        - А разве мы с вами договора не держим уже много лет? Или кто-то воли нашей противится и нарушает?
        - К счастью, обошлось без этого. Но, все же… все же мы хотим дополнительно скрепить дружбу с нашим народом… А также хотим иметь право торговли с ромеями в Суроже и Оливии.
        Князь Дажин недовольно заерзал на троне.
        - А разве вам чинят препятствия в торге в Оливии?
        - Пока нет, но… нам также интересен Сурож…
        - Сурож… - медленно проговорил Дажин, будто взвешивает каждую букву в слове, лицо сделалось серьезным, лоб наморщился. - Сурож - град своенравный… Даже я там почти не имею власти. Там все решают община, вече - так уж повелось во времена моих прадедов.
        - Но они ведь русы, как и ты, великий Дажин…
        Князь подался вперед, руки врезались в резные подлокотники, глаза сощурены.
        - Скажи мне, Тагулай, верный слуга хана, а почему вдруг гуннов заинтересовала торговля с ромеями? Раньше вы не шибко-то торг вели, разве что рабами… Кстати, и из нашего народа.
        - Хм, ничего странного нет здесь, великий светлый князь. Торговля выгодна и гуннам. Те, кто думают, что гунны - это дикари степные, сильно заблуждаются. Мы тоже торг вести умеем.
        - Да никто и не сомневался в этом, - уголками губ улыбнулся князь русов. - Всякому известно - цена на ваших рабов высока… Наверное, потому что все они - славяне.
        Тагулай сдвинул брови, слова Дажина почему-то заставили почувствовать стыд. Князь заметил смущение своего гостя, весело добавил:
        - Да не серчай, досточтимый Тагулай, это я шуткую, конечно же. Но если серьезно, что до торга - торгуйте! Чинить препятствий никто не будет. Разве тебе мало моего слова? А кто нарушит… твой хан знает, что против слова моего лучше не идти…
        - Так-то оно так, и все же… - Дажин вновь заерзал на троне. Тагулай приметил - его слова настораживают князя. Да и сам советник хана чует: не получается развернуть долгого разговора! Но время тянуть нужно! И побольше - пусть Тильх преспокойно свершит задуманное. Гунн облизнул пересохшие губы, потом продолжил: - Не прими эту просьбу за слишком большую, но мы… мой хан хотел бы скрепить твои слова бумагой. - Тагулай виновато улыбнулся и развел в стороны руками.
        - Вот это другой разговор, - вдруг оживился Дажин, хлопнул в ладоши, и в зал вбежал отрок, в руках писало и кусок ровной бересты.
        Князь принял из его рук бересту и посмотрел пронзительно на Тагулая, тот глядит на него немигающим взором. Князь принялся писать, хмыкнул, глаза остро глянули на гунна, холодным голосом проговорил:
        - Но взамен тогда и вам мое условие - сбавить дань, которую вы получаете с антов и боруссинов. Поговаривают - обираете их как липку…
        Эти слова будто палкой меж ушей пришлись Тагулаю. Он не ожидал такого поворота. Что ему ответить на это? Малейшая оплошность в разговоре - и не сносить ему головы. Не за смягчением дани ведь отправил его хан к мерзким урусам.
        - Прости, светлый князь, но… я не могу… хан не дал мне позволения говорить о дани… Хотя я могу обсудить твое пожелание с моим господином… - неуверенно вымолвил Тагулай.
        Дажин усмехнулся и отдал стоявшему неподалеку отроку бересту и писало.
        - Ну, значится, и подпишем, когда получишь ответ. Чего торопливую напраслину пороть? Кстати, а отчего сам хан не пожаловал ко мне? Аль я не достоин его визита?
        - Ты ведь знаешь, светлый князь урусов, у хана, как у вас говорят, дел по горло. А одной, хоть и великой, головы хана на все не хватает… Как и рук… Вот и был отправлен я…
        - Да, быть может, и так… - задумчиво произнес Дажин, глаза его иногда поглядывают на Тагулая все тем же леденящим кожу и душу взором. Тот силится не оплошать - не отвести взора. Наконец князь заключил: - Ну что ж, я должен хорошенько обдумать ваше… признаюсь откровенно, удивительное для меня предложение о торговле. Слово свое скажу завтра.
        Дажин поднялся с трона, коротко кивнул. Огорошенный Тагулай наконец опомнился, тоже ответил поклоном.
        - А пока прошу отдохнуть с дороги, вкусить моей скромной снеди, - предложил князь гунну. - Ибо гостя накормить и напоить - первейшее дело! Правда, сам не смогу составить тебе, дорогому гостю, компанию. Прошу сердечно простить - дела государственные не ждут! А вот завтра и закатим пирушку, не возражаешь, досточтимый Тагулай, советник хана Ухтамара? Заодно и поговорим о делах наших, расскажешь побольше о своем народе. Уж больно в последнее время интересен мне стал ваш народ.
        Князь бросил взгляд на ошеломленного гунна, холодно улыбнулся и направился к выходу, красные сапожки чеканят уверенный шаг по каменному полу. Уже в дверях бросил:
        - Подумать только! Вчерашние степняки и вдруг торг хотят вести с ромеями! Ну что ж, может, и пособим маленько…
        Вдруг Тагулай не удержался и бухнул вопросом:
        - А быть может, твой наследник разделит со мной твои съедобные дары, светлый князь? Почту за честь сидеть за одним столом с легендарным сыном предводителя всех славян?
        Дажин замер в дверях, стал медленно поворачиваться, на лице холодное спокойствие, хотя гунн приметил - его вопрос, точно молот рухнувший на голову, застал Дажина врасплох. И он сейчас всячески старается скрыть свое удивление, тянет рот в улыбке.
        - Легендарного? - переспросил князь. - А разве про Буса уже легенды ходят?
        - Всем известно, твой наследник родился в Падающую звезду, у нас говорят - быть ему великим.
        - Ух ты, прям так и глаголют у вас, у гуннов? Что ж, вы меня с каждым разом все удивляете и удивляете, а удивительней всего то, что приятно удивляете.
        Дажин рассмеялся. Тагулай тоже улыбнулся. Однако через мгновение князь добавил серьезным тоном:
        - Нет, у него сегодня есть дела, которые не терпят отлагательств, прости еще раз, досточтимый Тагулай. А завтра… завтра, думаю, мой сын почтит нас, стариков, своим вниманием. Буде, конечно, Бус, про которого уже и легенды ходят, чуточку исполнительней.
        Дажин вновь звонко рассмеялся, смех серебром отражается от стен и теряется где-то в дальних коридорах княжьего терема. У Тагулая отлегло на сердце. Он встал и поклонился:
        - Благодарю тебя, великий князь урусов, за щедрость и мудрость твою.
        - А ты не торопись благодарить меня, - с улыбкой произнес Дажин, но Тагулаю голос показался холодным, как глыба льда. - Вдруг моя стряпня тебе не придется по душе.
        Когда дверь за Тагулаем в его гостевых покоях замкнулась, он погрузился в мысли. Длинный разговор с князем с треском провалился, и Тагулай ничем не смог поддержать интереса князя. Уж от кого-кого, а от себя такого советник хана никак не ожидал. Впрочем, не велика потеря - завтра он вновь вернется к совершенно пустому разговору о торговле с ромеями.
        Гунн медленно опустился на пол, по прывычке сел, поджав под себя ноги, перед серебряным тазом. Хотя так уж и с треском провалился разговор, продолжает перекатывать как вода речные камешки мысли Тагулай. Теперь Дажин озадачен глупым гуннским предложением о торговле с не менее ненавистными ромеями как минимум до завтра, а за это время можно при умении пол-Кияра перерезать в их кроватях…
        В глубокой задумчивости степняк опустил руку в таз с теплой водой и пальцами принялся водить по кругу. Еще один вопрос не покидает голову Тагулая, бьет словно молотом: справился ли Тильх? Ведь куда ни ткни - всюду урусские мордовороты. Советник хана тяжело вздохнул, плеснул водой из таза на пол. Он понимает, что от его успеха зависит не только судьба гуннов. Что она ему? Своей головой рискует… Гнев Ухтамара ему известен, и никакие слова или увещевания его не остановят…
        Тяжелые мысли медленной вереницей потекли в голове Тагулая. Он подошел к окну и отворил ставни, послышался едва уловимый звон прозрачной слюды. Вечерний воздух ворвался в комнату. Тагулай глубоко вздохнул, веки от удовольствия опустились, улыбка скользнула по губам. Однако он тут же прервал порыв наслаждения. Брови тяжело опустились на переносицу. Он пусть и бывший раб, но все же степняк - а потому воздух гор для него вреден. Здесь он чист, как талая родниковая вода, с каждым вдохом бурлит кровь, силы сами вливаются в мышцы. А там, далеко внизу на степных просторах, разве что пыль дорожная. Но привыкнуть к хорошему - хуже любой болезни. Как потом жить?
        Тагулай с силой толкнул ставни, послышался звон - слюда искрами брызнула с оконца. Лицо советника вдруг побагровело, нижняя губа затряслась, он схватил стоящий на столе кубок и бросил в окно, по комнате вновь пролетел звон. Тагулай зарычал в бессильной злобе, трясущиеся руки сжимают массивный подсвечник из бронзы, металл играет золотистыми искрами в отблесках заката: еще мгновение - и резной ствол с двумя свечами в ветвях разнесет вдребезги изящное оконце. Но рука на замахе замерла - в разбитом слюдяном оконце на самом видном месте в граде возле невысокого деревца вкруг пляшет молодежь, обнаженные мужские тела в последних лучах солнца играют мышцами, невесомые платья еще больше подчеркивает все прелести женских фигур. В центре хоровода голый по пояс по кругу, как простой мужик, ходит сам князь Дажин! Шрамы на спине и руках выделяются белесыми отметинами на загорелой коже. В руках огромный каравай, каждый поочередно отламывает кус и съедает. Следом за ним по кругу пускают сосуд с хмельным напитком - братину.
        Тагулай швырнул подсвечник в угол и решительно шагнул к окошку, вечерний воздух радостно ворвался через открытые створки. Взгляд гунна устремился к князю русов. Дажин прохаживается вдоль хоровода, иногда в почтении склоняет голову, смех и песни струятся в вечернем небе. Вдруг князь русов схватил одну из девушек за руку и привлек ее к себе, та взвизгнула, но не оттолкнула князя. Тагулаю, напротив, показалось, что девушка сама прильнула к его губам в поцелуе. Дажин спешно передал остатки каравая своему помощнику, радостно воскликнул и подбросил девушку вверх что было силы, молодуха громко ойкнула и бухнулась на руки князю. Дажин, не выпуская из рук русоволосую девчушку, зашагал вперед, оставив позади березовый ствол - центр праздника. На верхушке ствола устроилась соломенная кукла, с рукавов причудливой фигурки свисают разноцветные ленты, на голове различим венок из трав.
        Предводитель русов остановился у наваленной кучи. Из сумерек к нему шагнул волхв, замысловатые узоры кроваво-красным огнем пламенеют на белом одеянии, в руке весело потрескивает факел. Дажин с почтением принял священный огонь и передал его девушке. Та, недолго думая, бросает факел в наваленную кучу. Только теперь Тагулай разобрал, что куча - это огромная кладка бревен. Факельное пламя разбилось на множество рыжих пучков. Одни стали тухнуть, другие нехотя расползаются по древесине, она шипит и потрескивает. Вдруг огонь исчез, в воздух взвилась лишь жиденькая струйка дыма. Дажин в нетерпении шагнул к костру, волхвы, напротив, отступили на шаг, взор князя не отрывается от дымящихся дров. Даже хоровод остановился, сотни глаз уставились на сложенные домиком бревна. Но вскоре пламя с жадностью набросилось на бревна, с гулом и треском поедает сухую древесину, даже с высоты было видно, как Дажин облегченно вздохнул. Поляна взорвалась смехом и песнями, бубнами и дудками-жалейками.
        Тагулай ухмыльнулся. Если бы урусским шаманам не удалось зажечь костер, пронеслось в голове гунна, ждали бы они беды? Советник сбросил с губ язвительную улыбку и отступил в тень комнаты. Нервное тяжелое ожидание вновь обрушилось на гуннского советника. Его расчет обязательно должен оправдаться. Урусы должны быть обезглавлены.
        Смех и песни вновь привлекли внимание Тагулая. Он с интересом разглядывает, как хоровод разбился на десятки пар, полуголые парни увлекают за собой смеющихся девушек через десятки разожженных костров к реке, проходящей через город на севере, на некоторых из одежды лишь травяные венки на белокурых головах, волосы золотыми волнами развеваются в летнюю ночь. Они с разбегу бросаются в прохладные воды реки, брызги и хохот разносятся по округе.
        Тагулай с удовольствием отметил аппетитные формы молодых женщин русов. Каждую из них он уже видел с арканом на шее, нагую и готовую для любовных утех. Одну - с широкими бедрами и высокой грудью, что несется с рослым пареньком навстречу воде, - он уже приметил. Сначала он будет наслаждаться ее волосами, потом белоснежной кожей, потом… Тагулай тяжело вздохнул, до этого потом еще нужно подождать. «Или дожить…» - пронеслась недобрая мысль в голове советника гуннского хана.
        29
        Тагулай вскочил с кровати. Рука до белых косточек сжимает кинжал, луч утреннего солнца скользнул по холодной стали искусных мастеров Аравии. Глаза гунна затравленно бегают из стороны в сторону, дыхание вырывается с хрипом, словно из глотки затравленного зверя. Стук в дверь повторился. Тагулай перехватил клинок поудобнее, стараясь ступать бесшумно, он переместился вдоль стены к дверному косяку. Прислушался. По ту сторону двери ему удалось уловить едва различимый звон. «Так звенит только кольчуга!» - про себя отметил Тагулай и еще сильнее сдавил в ладони кинжал восточных мастеров, еще мгновение, и деревянную дверь выбьют, а в комнату ворвутся подосланные убийцы. Советник гуннского хана уже видел их перекошенные злобой лица, холодный блеск ножей, даже почувствовал, как клинки с хрустом пропарывают его плоть…
        Тагулай вздрогнул - в дверь вновь постучали, клинок предательски выскользнул из вдруг онемевших рук и бухнулся на пол. Гунн чертыхнулся и схватил с пола кинжал.
        - Кто осмелился побеспокоить советника гуннского хана великого Ухтамара? - немного запинаясь, произнес Тагулай.
        - Князь Русколани Дажин велел звать вас, - коротко чеканным голосом бросили из-за двери. - Он ждет посланника хана гуннов.
        Тагулай хотел было сказать, что в такую рань негоже знатным людям бесед вести о государственных делах, но за дверью раздался звук удаляющихся шагов.
        «Собаки эти урусы, - с гневом подумал Тагулай. - Никакого почтения, будят чуть свет и еще требуют идти к этой грязной свинье Дажину, что, как простой мужик, кувыркался в дерьме прошлой ночью!»
        Гуннского советника пробила дрожь, остаток ночи он мучился от холодного горного воздуха, пытался несколько раз завесить разбитые створки полотном, но всякимй раз ветер срывал занавесь. Лишь под утро, накрывшись всем, что смог найти в комнате, он забылся сном.
        Тагулай накинул на себя шерстяное покрывало и уселся на кровать, в памяти всплывает вчерашнее действо этих собак-урусов. Знатный гунн до сих пор не понял смысла странного обряда, когда соломенную куклу посреди шума и веселья вдруг принялись хоронить. При этом и мужчины, и женщины сокрушались и лили слезы. По-настоящему. С криками «Помер Ярила наш! Помер! Без Ярилушки мы все - сиротинушки!» они принялись закапывать соломенное чучело в землю. Но после вновь стали веселиться, смеяться, петь и играть в свои поганые бубны и дудки. Но больше всего гуннского советника уязвила любовная потеха русов после всех странных обрядов - десятки пар устремились в реку, после чего они совокуплялись кто где мог.
        Тагулай зарычал и с силой обрушил кулак на мягкую перину, вверх взметнулось несколько перышек, холодный горный воздух подхватил и понес их вверх, бросая из стороны в сторону.
        Гунн громко выдохнул, взгляд обводит гостевую комнату. На деревянных стенах устроились полотна в человеческий рост, на каждом сцены из битв. Советник хана вновь нахмурился, желваки заходили ходуном, крылья носа раздулись - мерзкие урусы даже здесь одерживают победы, дабы гости не забывали о мощи и величии хозяев этих покоев.
        Высокие потолки искусно украшены резными дощечками, каждая из них - узор-иллюзия. Тагулай невольно ахнул - ему почудилось, будто это не потолок вовсе, а оплетённая живыми деревьями беседка под открытым небом. Рядом с мягкой кроватью устроился изящный столик с резными ножками, они тоже казались выросшими из земли и опутанными корнями стволами. На столешнице остались так и не тронутые гунном яства: обжаренные в сухарях перепелы, язык в сметане, тут же ютились небольшие блюдца с горками орехов. Один Тагулай знал хорошо, другие видел впервые. Рядом возвышается стопка блинов, на верхушке застыло озерцо меда, несколько сладких струек соскользнули с одной стороны. Завершать вечернюю трапезу должен был невысокий кувшин с вином. Гунн не удержался и вдохнул аромат из сосуда. Ромейское.
        «Пища не для свинского обжорства, а лишь для утоления голода, дабы еда в животе не давила», - отметил про себя Тагулай.
        Гунн с трудом проглотил наполнившую рот слюну, живот бунтует, казалось, еще мгновение - и он начнет пожирать самого себя. Но степняк оставался недвижим. Желание полакомиться хотя бы одной птичкой или блинным кругляшом неистово боролось со страхом помереть в корчах прямо возле стола. Тагулай хорошо помнил и знал, в каких муках мрут отравленные, - сам не раз приговаривал обреченных. Усталый вздох вырвался из груди, веки, будто налитые свинцом, опустились. Смотреть по сторонам больше не хотелось.
        Голова Тагулая загудела, стала тяжелеть, будто наливается свинцом, слишком много мыслей и страхов наполнили ее за последние часы. Он выдохнул и решительно встал, шерстяное покрывало отлетело в сторону, задело кувшин с ромейским вином, тот опрокинулся, струйка рубиново-красной жидкости скользнула к краю и крохотным водопадом устремилась на пол. Гунн ухмыльнулся и направился к двери, бодрый стук раздался от ступенек.
        Дажин ерзает на троне. В руках князя русов берестяной сверток, перехваченный шнуром, указательный палец играет разлохмаченным кончиком. Брови сдвинуты на переносице, губы шлепают в беззвучном шепоте.
        Рядом с княжим троном возвышается фигура старца-советника, русые волосы с проседью собраны в аккуратные косички, на лице отчетливо проступает паутина морщин, однако в глазах - голубой задорный огонек. Дажин посмотрел на старца, во взоре едва заметной искоркой скользнула неуверенность. Тот лишь улыбнулся, успокаивающе кивнул, жилистая ладонь тронула плечо князя.
        У парадного входа в зал раздались решительные шаги. Дажин скользнул взором и ухмыльнулся - Тагулай хоть и грязный степняк, но ступает уверенно в чужом княжеском тереме - как и подобает знати.
        Советник хана уверенно шагает к трону властителя Русколани, начищенный до блеска каменный пол главной палаты терема князя урусов сотнями узоров убегает вперед.
        - А, вот и досточтимый Тагулай, - добродушно произнес Дажин. - Мудрый советник друга Русколани - великого хана Ухтамара!
        Гунн остановился в десятке шагов от трона и с достоинством поклонился.
        - Вот! Письмо от дражайшего сына, - произнес князь, на вытянутой руке картинно выставив сверток бересты со шнуровкой, пальцы легонько побарабанили по краю послания. - Я его отправил по делам государственным за море, а он… удумал завернуть в некий ромейский городок. - Тагулай вдруг вскинул брови, в животе нехорошо похолодело. - И было б дело, а то так, погостить малость. Или как там?
        Дажин раскрыл берестяной сверток, глаза забегали по строчкам:
        - Ага… Прошу соизволения отбыть попутно в град Никею, дабы своими очами лицезреть людей веры диковинной - христиан… - Дажин оторвался от послания, в глазах вопрос. - Каково?
        Тагулай слушает князя вполуха. В голове роятся сотни мыслей. Но больше - вопросов: Как? Почему? Зачем князь отправил его к ромеям? Или действительно наследник засвоевольничал… Наверное, уруские шакалы что-то подозревают? Да нет же, наверное, просто совпадение… или все-таки нет?
        Советник хана вдруг содрогнулся - князь Дажин с хитроватой ухмылкой окликнул его:
        - А у тебя, досточтимый советник хана Тагулай, есть ли дети?
        - Нам, знатным гуннам, не с руки иметь потомство… разве что великий хан…
        - Да брось ты, - добродушно махнул рукой в сторону гунна Дажин. - У каждого из вас, поди, по десятку наложниц. Ну, конечно, у того, кто не распростился с… гм, мужским достоинством. - По палате пробежал смешок. Тагулай побагровел, глаза сотнями стрел впились в заносчивого князя. Тот продолжает: - У вас таких, знаю, хватает, хватает. А так - слышал я про ваши любовные нравы-обычаи.
        Он коротко хохотнул и, повернувшись к своему советнику-старцу, шутливо бросил: - Всякий раз, когда слышу про вашу любвеобильность, подумываю, отчего нам, русам, гуннами не стать?
        Улыбка, как и тон княжих слов, Тагулаю все больше кажется издевкой. Глаза советника хана машинально сузились, глаза принялись бегать, как стайка жуков.
        - Чтобы быть гунном, нужно им родиться, - осторожно произнес Тагулай, глаза неотрывно следят за князем. Тот держится раскованно и добродушно. Как знать, может, и вправду игривое настроение у этого князька, подумал гунн.
        - И это верно. Так все же - есть ли дети у досточтимого Тагулая?
        - Великая Кобылица пока не наградила меня наследником… А вот наш мудрый вождь имеет или имел… сразу двух наследников. Впрочем, как говорят некоторые злые языки, некто из народа урусов лишил одного из них жизни…
        - Да-да, слышал, понимаю, скорблю… - со вздохом произнес Дажин, потом вдруг весело затараторил: - А я вот тоже решил обзавестись еще одним наследником… А что? Пусть будет при мне, пока один где-то в странах заморских. Все одно - помощь! Есть на примете у меня один малец. Хитрющий - до чертиков. Но это в нашем княжьем деле только на пользу. Кстати, могу познакомить тебя с ним. Как знать, может, через пяток-другой лет он сменит меня. Ты ведь не против, досточтимый Тагулай, а?
        - Я… мне…
        - Ну вот и славно, - с улыбкой произнес Дажин. И тут же повернулся к старцу-советнику и строго бросил: «Веди!» Тот с поклоном удалился.
        Тагулай вновь ощутил холодную волну, бусинки холодного пота выступили на лбу. Поведение князя русов казалось очень странным. Ромеи, ненужные и странные расспросы, наследники, дети… В голове советника хана поднимается настоящая буря, однако внутри все больше крепнет ощущение, будто он - знатнейший гунн - становится участником, если не жертвой, какого-то зловещего действа.
        Тем временем в княжескую палату вошел невысокий паренек, маленькая ручка до белых косточек сжимает обвитую жилами кисть старца-советника, белокурые волосы аккуратно причесаны, на теле - простая, но белоснежно-чистая льняная рубаха, на рукавах и поясе - красная славянская вязь, стремительно бегающая по кругу.
        Но наметанный взгляд Тагулая тут же приметил: шаг неуверенный, глаза бегают, зыркают по сторонам, как будто здесь впервые, да и лицом простоват. Такой не может быть наследником князя урусов. Пусть и приемным.
        - Ого, а вот и мой малыш! - радостно воскликнул Дажин. Руки князя заботливо привлекли к себе мальчонка. - Эх, души в нем не чаю…
        Дажин наклонился к пареньку и указал на Тагулая.
        - А это - досточтимый советник хана Ухтамара, вождя наших доблестных соседей гуннов…
        При виде гунна мальчик вдруг замер, широко раскрытые глаза впились в Тагулая, лицо сделалось бледным, нижняя губа затряслась.
        - Постой, ты что это задрожал, а? Испугался чего?
        Но вместо ответа паренек лишь пролепетал:
        - Они… они…
        - А что они? - удивленно вскинул брови Дажин. - Обидели кого?
        - Наша деревня… Они били… убивали… рвали, топтали нас конями… Тятьку, маму, всех! Мама… Ма-мааа!..
        Ребенок весь задрожал, из груди вырвался вопль, слезы ручьем брызнули из глаз.
        - Ой, ой, ой… Боги милостивые! - Дажин замотал головой, крепче прижал к себе плачущего ребенка. Ручейки слез срываются с подбородка и шлепают прямо на руки князю. - Горе-то какое неслыханное. И все это они, гунны?
        В ответ мальчик лишь еще сильнее зашелся плачем.
        - Ой… Ей… Беда-то какая. Эх!
        Тагулай сдвинул брови. Что за игрище? Какая деревня? Какие тятьки, мамки? Знатный гунн решительно шагнул вперед.
        - Великий князь, я…
        И тут же гунн напоролся на недобрый взгляд Дажина. Двое стражников, до этого стоявшие как каменные изваяния, подались вперед, жуткие лезвия секир на длинном древке зловеще покачнулись.
        - Ну, будет тебе, досточтимый Тагулай, будет. - Князь попытался шутливо отмахнуться, но глаза по-прежнему в недобром прищуре. - Я знаю, что это всего лишь недоразумение. В деревне той никто никакой разбой не чинил, мужчин, женщин и даже немощных стариков с детьми малыми никто не убивал. Да и была ли та деревня? Я понимаю - как верить мальчонке, который от горшка - вершок и щепотка?
        Дажин отстранил от себя бьющегося в истерике ребенка и бережно передал его в руки старца-советника. Босые ножки звонко зашлепали по маленьким соленым лужицам.
        «Деревня… деревня… разграбленная деревня», - в голове Тагулая уже бушует целый ураган. Слова о поруганном урусском поселении огромным валуном, катящимся со скалы, бьет в самое темя. Вдруг Тагулай содрогнулся, пот струйками заскользил со лба и висков, тысячи игл вонзились в сердце.
        Все-таки не удержались, собаки, и принялись грабить, а этого мелкого шакаленка упустили, с обреченной яростью подумал Тагулай. Велено же было - всех перебить! Руки гунна до хруста сжались в кулаки.
        Князь Дажин поерзал на троне, устраиваясь поудобнее, на губах еле заметная ухмылка.
        - Вот такое неказистое знакомство вышло, - произнес Дажин, глаза внимательно следят за Тагулаем. Тот стоит немного растерянный, но держится с достоинством. - М-да. Все недруги, недруги нас рассорить хотят, чтобы мы с ненавистью друг на дружку наш союз разорвали. Тебе так не кажется, досточтимый Тагулай?
        Советник хана выдержал паузу, поклонился и отчетливо проговорил:
        - Враги наши не знают границ и меры, дабы не дать нашей дружбе крепнуть…
        - Ай и верно говоришь, - вдруг радостно воскликнул Дажин. - Есть у меня приятель один - заморский купец. Так тот все время какие-то небылицы про гуннов сказывает. Дескать, поборы они ему устраивают грабительские. Того и гляди брошу, грит, торговлишку в твоих городах и весях, князюшко. Шибко обдирают твои друзья хунны нас…
        В покои входит старец-волхв. Горящим серебряным ободом перехвачены аккуратно стриженные седые волосы, бороду украшает вплетенный золотистый шнур, в руках старца серебряный поднос с двумя кубками. Вслед за старцем неуверенно шагает, переваливаясь, тучная фигура, облаченная в восточный шелк.
        Брови степняка вновь поползли к переносице. Что на этот раз?
        Дажин шумно отхлебнул из поданного на подносе кубка. Тагулай от освежающего угощения отказался.
        - М-да, это Чун ли или Чан Ли, а может, Чен Ли… а бес разберет их имена! - Дажин обреченно махнул в сторону купца, тут же хохотнул, вновь обнажив крепкие зубы. - Но купец знатнейший, да и уважением пользуется у меня. Не раз доставлял из Синьского царства - своей родины - редчайшие товары. Ну, конечно, рвет втридорога, но это у них в крови. Порода, знаешь ли, у купчины такая.
        Купец трусливо жмется к трону, глаза-паучки бегают по сторонам. Дажин окинул мелко дрожащего заморского торговца. Желтая кожа, казалось, сделалась белее молока, а щелки-глаза от страха раскрылись, словно цветочный бутон на летнем солнышке. Князь хмыкнул и продолжил:
        - Он говорит - два коня золотом требовали гунны. Целых два коня… Пуще того - грозились расправу учинить. И это на моей-то земле - в дне пути от Треполя. - Дажин повернулся к заморскому купцу. - Так, говорю, заморская купчина?
        Тот в ответ часто закивал, жирный подбородок затрясся, как разбухшее тесто в руках неумелой кухарки.
        - Но, конечно, веры тому мало. Как поверить в то, что друзья грабят уважаемый и нужный государству люд? Теперь вот думой озабочен - как наказать за такой наговор? Может, подскажешь, Тагулай, какую строгую кару мне избрать для него? Говорят, вы там по части попытать да наказать - мастера великие.
        На этих словах купец из Синьского царства затрясся еще сильнее, пот градом заструился со лба.
        Тагулай молчит. В голове молотом бьется лишь один вопрос: чего хочет добиться этот паршивый Дажин всей этой сценой? Шутки ради? Но шутка ли обвинять советника хана - его правую и верную руку - в таких злодеяниях. Тем более что обвинения не без оснований. Сейчас советник хана горько жалеет, что когда-то тайно распорядился обдирать до нитки заезжих на урусскую землю купцов. Награбленное делить с шайкой, в обход ханской казны. «Теперь, - горько думал Тагулай, - если про это узнает хан Ухтамар - головы ему точно не сносить. А что до урусов - так от них откупиться можно. Не раз уже приходилось. И чтобы не случилось беды - надо всего лишь замять, перевести разговор в другое русло…»
        - Позволь, великий князь, это, конечно же, досадная ошибка, но я готов…
        - Ну ладно, ладно - мы, русы, тоже не лыком шиты. Можем и на кол, а можем и вздернуть. Но это после… - Дажин зловеще улыбнулся, похлопал сотрясающегося всем телом купца по плечу, заморский торговец едва не подсел под могучей ладонью князя.
        Вдруг Дажин подмигнул ему и добродушно бросил: «Ладно, иди пока». Он кивнул старцу-волхву с подносом. Тот медленно поклонился, взял под руку трясущегося заморского купца и медленно повлек к выходу из княжьих покоев.
        Дажин проводил их насмешливым взглядом, потом повернулся к Тагулаю, взгляд вдруг стал серьезным, два голубых огонька буровят лицо гуннского советника.
        - Кстати, та деревушка-то должна была сгинуть под копытами степняков-налетчиков не одна. Так говорят мои верные советники, - не отрывая взгляда от гунна, произнес властелин Русколани.
        Тагулай попытался отмахнуться:
        - Прости, князь, я не могу ответ держать за всех гуннов, кои ради собственной наживы могут…
        - Странные слова глаголешь, Тагулай, - перебил советника князь. - А я вот слышал, ты и хан твой собираются меня винить в ужасной смерти одного наследника. А заодно и за второго, младшего, желаете спросить. Мол, тоже мерзкие урусы виноваты.
        В покоях нависла напряженная тишина. Слышно, как где-то вдали бухает молот, вжикает пила, а одна из певчих птиц запоздало затянула полуденную песню-трель.
        Дажин встал с трона, могучие руки устроились за спиной, князь зашагал к Тагулаю, потом круто развернулся и направился к одному из балкончиков, полукругом примыкавших к покоям, мягкие сапожки отзывались едва различимым поскрипыванием дорогой кожи. Князь устремил взор вперед - с высоты твердыни Кияра зеленеющие поля казались островками мха среди скал, а люди - тельцами каких-то диковинных насекомых, живыми ручейками наполняющих проторенные ходы.
        Дажин глубоко вдохнул чистый горный воздух, веки в блаженстве опустились. Он шумно выдохнул и бросил через плечо:
        - Хотя, может, то были тати озверевшие? Хотя нет, тать не будет бросаться на войско в несколько сот копий, да еще и при конях.
        Дажин повернул голову в сторону Тагулая. Тот по-прежнему стоит молча, но на лице уже нет той высокомерной уверенности, скорее осторожность - что дальше? Князь Русколани снова хмыкнул, легкая насмешка скользнула по губам. Он уверенным шагом вернулся к трону, руки ухватили отполированную древесину ручек, устало выдохнув, Дажин опустился на престол.
        - Поговаривают, там засада была… - с хитрой улыбкой проговорил Дажин и тут же хлопнул в ладоши.
        Ошарашенный последними словами князя, Тагулай содрогнулся. Капелька пота скользнула за шиворот, противно защекотала, на спине зашевелились мурашки толщиной с муху. Гунн ощутил, что разговор с князем окончательно вышел из-под контроля. Не на такой прием рассчитывал советник хана… Как теперь выкрутиться?
        Тяжело бухнул засов, до этого неприметная дверь в дальнем углу зала подалась вперед. В тронный зал властителя Русколани входят двое стражников, искусно связанные шнуровкой железные пластины горят ярко начищенным металлом, головы покрывает кольчужный капюшон в мелкое кольцо - с такого сабля обязательно соскользнет.
        Стражники за собой волочат какие-то тела. Они кажутся обессиленными, но одному из них хватает силы сипеть на трескучем наречии крепкое словцо.
        Князь Русколани вновь отхлебнул из поднесенного кубка. Тагулай облизнул вдруг пересохшие губы. На этот раз он с превеликим удовольствием приложился бы к живительной влаге. Но ему не предложили. Обида и гнев жгучей волной стали подниматься внутри.
        Пленников бросили прямо перед ногами Тагулая. Тяжелым смрадом ударило в нос советнику хана.
        - Ух, ну и вонь… - произнес Дажин, воротит нос от пленных, лицо сморщено как печеное яблоко, он недовольно обратился к своему советнику: хоть бы водицей их окатили, что ли… а то теперь дух в княжьем тереме как в хлеву!
        Дажин повернулся к Тагулаю, на губах вновь блестит улыбка.
        - Впрочем, когда их давеча приволокли ко мне - было во сто крат хуже. С ними вообще весьма интересная история приключилась. Как-то ратнички мои совершали конный объезд владений и напоролись на три валяющихся в степной пыли тела. Думали, разбойнички пошалили. Ан нет! Живехоньки оказались, хоть и без чуйств!
        Князь вновь отпил из кубка, обтер мокрые губы и продолжил:
        - Но самое странное было то, что среди них один оказался славянин, с огромным таким шрамом через всю морду и глаз, помнится, всего один целый у него был. Мда, бугай тот еще, но, видно, рану в недавнем бою получил знатную, вот и рухнул без сил… Да, а вот эти двое лежали рядышком, тоже едва живехонькие. Ну, мы их отходили, поспрошали как следует, - на этих словах по залу пробежался едкий смешок, - и тут оказалось: одноглазый славянин со шрамом, будучи тяжко раненным, тащил этих степняков к их хану! Вот дела-то!.. В общем, как в бабкиных ночных сказаниях - «Хочешь верь - хочешь не верь»!
        Тагулай слушает князя вполуха. Его больше привлекают пленные гунны. Один из них оказался почти старцем - местами обожжённая седая борода свисает клоками, пряди обильно измазаны запекшейся кровью, узкие щелки глаза затекли, на одном пламенеет огромный кровоподтек, голова обмотана чумазой тряпицей - сбоку вперемешку с грязью проступает пятно крови. Со лба градом сыплют крупинки пота. Он бредит. «Емшан?» - острой пикой вонзилась страшная догадка в голову Тагулая.
        Другой, напротив, молод. Выдающиеся вперед скулы, орлиный нос, брови вразлет - нетипичные признаки гунна. Но при этом были до боли знакомы Тагулаю. Они скорее выдавали… одного из сыновей хана Ухтамара!
        Внутри Тагулая все похолодело, по жилам мгновенно заструились мириады льдинок, ноги сделались ватными.
        - Святая Кобылица!.. - вырвалось из уст Тагулая. Он отшатнулся от них как от чумных, широко раскрытые глаза уставились на Дажина. - Вогул! Это… Это и есть один из убитых сыновей хана!..
        - Как видишь - живой. И даже в силах костерить своих спасителей - мерзких урусов. А ведь если бы не моя дружина - останками вашего наследника закусывали бы сейчас стервятники.
        Дажин вдруг громко засмеялся. Смех со звоном отражается от каменных стен княжьей палаты.
        - Дружина? Какая дружина? - пролепетал Тагулай, его взгляд не отрывается от сгрудившихся на каменном полу соплеменников. Глаза бегают попеременно от одного к другому. Мысли окончательно сбились в кучу и понеслись вихрем в голове советника.
        - Самая что ни на есть княжеская, сиречь лучшая из лучших. - Дажин вновь расхохотался, потом резко посерьезнел. - А вот ваши горе-вояки не ждали такого горячего приема, не ждали.
        Тагулай вдруг понял - войско гуннов, посланное в набег, дабы запугать урусских шакалов, напоролось на засаду. Но ведь все было продумано, взвешено, решено. Значит, предали, но кто?
        В памяти тут же всплыли герульский волхв и его приспешники - те, кто бесстыдно зовут себя злейшим из врагов урусов. «Все-таки они - подлые шакалы!» Ярость вновь сдавила сердце советника. Он забегал глазами по сторонам, и только теперь стало ясно, что он - правая рука гуннского хана Ухтамара, будучи уверенный в своей неприкосновенности, пришел говорить к коварным урусам без охраны.
        Но еще не все потеряно. Главное выкрутиться и покинуть этот чертов Кияр! А уж после можно и настигнуть Буса. Все одно - не уйдет он от меня. Кстати, не мешало бы вызнать у этого увальня Дажина, куда именно мог отправиться его сын…
        Тагулай шагнул вперед, на лице читаются твердость и полная уверенность в своих силах. Да и не посмеют эти шакалы тронуть меня, подумал Тагулай и громко обратился к князю Русколани:
        - Великий князь великой земли, случилась чудовищная ошибка - кто-то из наших общих врагов обманом пытается стравить нас, чтобы мы как стая голодных собак перегрызли друг другу глотки. Кто-то напал на ваши поселения, грабил и убивал, а заодно и наших лучших воинов перебил. А потом и вовсе подбросил пленных, дабы больше не было сомнений - все бесчинства учинили гунны.
        Однако князь не обратил на реплику внимания. Вместо этого он повернулся к своему старцу-советнику.
        - Говорят, многие из умирающих твердили о своем желании посидеть на троне русов. Может, уважим? Тем более двое - самые ярые из них - тут. Правда, телом немощны, но это ничего - пособим!
        Дажин быстро поднялся с престола, шагнул к тихо стонущему и бредящему Вогулу. Одной рукой он ухватил его за шиворот и дернул в сторону трона, по каменному полу потянулся грязный след.
        Тагулай остолбенело наблюдает, как советника Вогула, в котором жизни на мгновение, словно тряпичную куклу Дажин швырнул на трон Русколани. Тот буквально впечатался в престол, голова треснулась об угол и повисла как игрушечная, изо рта гунна вырвался сдавленный стон. Чуть помедлив, тело стало оседать, пока совсем не скатилось на каменный пол, попутно голова еще раз шарахнулась об угол трона.
        - Ну что, Тагулай? Ты все еще веришь, что нас стравливают враги нерадивые? - спросил Дажин гунна, в словах послышались железные нотки.
        - Да, о, великий князь!
        - Тогда я должен тебе еще кое-что показать, - сказал Дажин и шагнул к гунну. Тагулай остался недвижим, но глаза следят за могучей фигурой князя русов. В них лишь немой вопрос.
        Проходя мимо Тагулая, князь вдруг засмеялся и шлепнул ладонью по плечу гунна. Советник хана едва не пробил каменный пол.
        - Да не робей, дело-то плевое!
        Дажин вновь залился смехом, который будто осколками острого стекла разнесся в голове Тагулая. Его ноги окаменели, он лишь ничего не понимающим взглядом провожает князя к одному из балкончиков, ведущих во внутреннюю часть двора.
        Дажин выставил лицо полуденному солнцу и зажмурился, грудь с шумом наполнилась воздухом с гор.
        - Только подумать - здесь дышим вместе с могучими орлами. Сие - благодать! - восторженно произнес князь. Он вновь с шумом наполнил легкие. Потом повернулся к гунну и вопросительно бросил:
        - Ну, чего же ты ждешь, досточтимый Тагулай - советник Ухтамара?
        Знатный гунн наконец нашел в себе силы двигаться и с трудом ковыляет к Дажину. Краем глаза он приметил, как вслед за ним двинулась княжеская охрана с секирами наперевес, однако тут же замерла. Тагулай догадался - Дажин за ними идти не позволяет.
        Прохлада каменного зала сменилась струящимся по телу теплом. Маленькие птички, весело щебеча, крохотной стайкой устроились было на дальней стороне балкона, но тут же прыснули в стороны - незнакомая человеческая фигура переступила через порог.
        У Тагулая сжалось сердце, голова пошла кругом, ноги едва держат вдруг отяжелевшее тело. Балкон, нависающий над внутренним двором княжеского терема, оканчивается… обрывом! У гунна сводит желудок, дурнота подступает к горлу.
        Но Дажина огромная высота не пугает, он спокойно стоит у самого края, взгляд устремлен вниз, носок сапога деловито постукивает по белому отполированному до блеска камню.
        - Знаешь, Тагулай, я всегда силился понять восточную душу, - вдруг серьезным тоном заговорил князь. - Сколько себя помню, меня всегда удивляли, а порой и просто обескураживали некоторые ваши поступки. Меня - человека, который всю жизнь и сам прожил по соседству с такими, как вы. Но чудная вещь - всякий раз вы удивляли и удивляли… Вот и сегодня продолжаю думать, силюсь понять - зачем? Какова цена таких хитросплетений?
        Тагулай насупился. «Каких еще хитросплетений? Опять этот шакал пытается задурить голову! Ну все - пора завершать эту никчемную аудиенцию…»
        - Прости, великий князь, я не понимаю, о чем ты. Но я думаю…
        - Это не страшно. - Дажин не дает ему договорить, вдруг губы князя тронула грустная улыбка. - Иногда так страшно и тяжело терять верных друзей. Тем более тех, кто вся наша надежда…
        Тагулай чувствует, что закипает, раскаленная волна раздражения пронеслась по всему телу.
        - Великий Дажин! Я совершенно не понимаю, о чем вы. Ваши речи слишком замысловаты для вашего покорнейшего слуги.
        Но Дажин все так же безучастно смотрит вниз, его взгляд что-то внимательно разглядывает. Или кого-то.
        Тагулай силится рассмотреть, что же могло так привлечь внимание князя русов, но тщетно - балкон закрывал большую часть внутреннего дворика. Даже привстать на цыпочки и сильно выгнуть, будто страус, шею вперед не поможет. Советник хана вздохнул и сделал шаг вперед, одеревеневшие ноги едва слушаются, край балкона подался назад, далеко внизу постепенно открывается устланная ровными досками площадка, людей почти нет, лишь двое стражников в полном доспехе, в руках по длинному - в два человеческих роста - копью. Чуть позади от них в деревянной стене проступает высокая арка, деревянный настил убегает в нее и после змеится вниз к городским постройкам. И тут Тагулай обомлел. Прямо возле арки раскачивается вздернутая фигура, облаченная в серый плащ, длинные рукава свисают уродливыми лохмотьями. Лицо повешенного скорее походит на огромный кровоподтек, нос опух и сильно напоминает лопнувшую переспелую сливу, фиолетовый язык распух. Несколько ворон облепили повешенного, некоторые с остервенением принялись выколупывать самое лакомое - глаза.
        - Тильх?! - вырвалось у Тагулая. Он шарахнулся в сторону, узкие щелки глаз расширились и стали как блюдца. - Как же это?!
        - Когда вершилось правосудие, твой… друг был немногословен, но кое-что все-таки успел сказать.
        Дажин замолчал и повернулся к нему. В глазах неподдельная печаль. У Тагулая затрясся подбородок, перед глазами все плывет, в голове поднялся настоящий ураган и взорвался сотнями искр.
        «Все потеряно».
        Руки гунна затряслись, ноги сделались ватными. Вдруг ярость, гнев и отчаяние десятками вулканов разрываются внутри, глаза накрывает пелена, ледяная рука перехватывает горло, дыхание с шумом вырывается из груди. Перед глазами стоит лишь надменное лицо Дажина, глаза зловеще насмехаются.
        Тагулай взорвался криком. Он почувствовал, как собственные пальцы выхватили искусно скрытый в поясе кинжал. Блестящий клинок восточных мастеров рыбкой устремляется к ненавистному князю русов. Дажин стремительно отклоняется от выпада степняка и боковым замахом парирует смертоносный удар.
        Тагулай содрогнулся и ощутил, как каменный пол уходит из-под ног. Внезапно земля подпрыгнула, закрутилась и смешалась с небом, порыв ветра ударил в лицо.
        Ветер разрывает уши, дыхание перехватывает, громогласный возглас князя Дажина огромным молотом бьет в голову: «Быть войне!»