Твари Яви, твари Нави Алексей Келин
Гнездовский цикл
В Гнездовске не прекращаются дожди.
После смерти князя его нелюбимой дочери Даримире нужно принести жертву, чтобы спасти родной город от недорода и голода.
Автор обложки Варвара Гладкая: Алексей Келин
Твари Яви, твари Нави
Скрюченные пальцы старого князя бессильно скребли по жесткому вышитому покрывалу. В душной, натопленной комнате стоял тяжелый запах лекарских отваров, безумия и близкой смерти.
- Тварь… уйди! - еле слышно прохрипел он.
- Прости, батюшка, - сквозь слезы прошептала Мирушка и рванулась вон из горницы - к свежему, холодному воздуху, под серый дождь, льющий без остановки уже которую седьмицу… Куда угодно, лишь бы подальше от давно сошедшего с ума отца! Не видя ничего вокруг, у двери она с размаху уткнулась в грудь старшего брата.
Твердислав равнодушно придержал сестру за плечи, приподнял, как пушинку, и переставил в сторону, не сказав ни слова. Склонился над умирающим…
Старик еще что-то невнятно прохрипел, и горнице стало непривычно тихо. Пальцы иссохшей руки замерли.
- Князь Ратибор умер, - глухо прозвучал голос Твердислава. - Пусть будет легким его путь из Яви в Навь.
В углу, около печи, жалобно заскулил домовой.
Плохо разбирая дорогу из-за заливающих глаза слез, Мирушка выбежала из терема во двор, под нескончаемый ливень. Княжна запрокинула лицо к тяжелым тучам, придавившим Гнездовск мутным одеялом.
Пока она ухаживала за почти не приходящим в сознание отцом, была надежда - очнется, простит… надеяться больше не на что. Не придет в себя князь. К маме ушел, в Навь.
Княгиня умерла, рожая ее, но в том не было вины младенца! Ошибался отец!
Была вина - равнодушно молчали тучи. Дождь смешивался со слезами княжны, которую отец никогда не звал ласково - Мирушкой.
Говорили, пятнадцать зим назад он убивался по умершей жене, на дочку даже не глянул. Бросил - «Даримирой звать будут», и только. Нарек против обычая, не по бабке своей, имя дал чужое, колкое - «Дар Мира». Потому ли, что выжила она чудом? Или, что гораздо вернее, потому что не нужен был князю этот дар?
Перед ним дочь была виновата во всем. В светлой, пшеничного цвета косе - как у матери. В том, что почти не пригибается в невысоких дверях - как она. Даже серые глаза, чуть вздернутый нос - и это ставилось Даримире в вину.
«Ты убила ее и забрала ее красоту!» - год назад, в припадке безумного бешенства, кричал князь. Ему не дали задушить дочь, оттащили… Но Мирушка была уверена, что сегодня, будь у отца хоть капля сил, он снова попытался бы.
Повезло, что брат Твердислав давно и крепко взял власть в Гнездовском княжестве, отстранив безумного отца. Иначе не жить бы княжне.
Да и княжна-то она только что по названию. Росла, как былинка в поле - ни отцу, ни брату до Мирушки дела никогда не было. Племяниц маленьких, дочек Твердислава, мамки-няньки с рождения опекали, шага ступить не давали без пригляда. А Даримира была вроде и своей, а вроде…
Мирушка судорожно всхлипнула. Слезы жгли глаза, было трудно дышать. Княжне казалось, что одежда и волосы, да что там - она вся, до последней косточки, пропахла тяжелым духом горницы умирающего. Запахом вины и ненависти.
Она пошла прочь от терема, привычно огибая громадные лужи на раскисших улицах.
Встречные с сочувствием кланялись княжне, она кланялась в ответ, но не заговаривала - боялась, голос сорвется рыданиями. Новости быстро разносятся, и в Гнездовске уже знали о смерти старого князя.
Седой воевода, спешивший в терем, остановил ее. Княжна почитала его как деда, боярин всегда жалел сироту - не смогла пройти мимо.
- Постой, Мирушка, - пробасил он, - вижу, больно тебе, плачешь, хоть и скрываешься… ты приходи к нам, говорить будем. Но главное я тебе сейчас скажу, пока дух князя совсем в Нави не ушел. Ты прости его, умом он повредился. Мирушка, ты девка добрая, людям помогаешь, за это тебя в Гнездовске любят… Помоги и батюшке своему. Не проклинай его, не таи зла, а то трудно ему будет там, - боярин по-дедовски погладил княжну по голове. - Да и тебе здесь нелегко, - закончил он совсем тихо, со вздохом.
Мирушка кивнула. Слезы снова обжигали глаза. Кое-как выговорила: «Спасибо, боярин, приду потом…», поклонилась доброму деду и пошла дальше. Разговаривать было слишком больно. Лучше уйти подальше от стен детинца, за посад, пока слезы не кончатся.
Дома Гнездовска, казалось, съежились под промозглыми дождями. С соломенных крыш непрерывно капала вода, а у нерадивых хозяев сквозь худые связки соломы протекала в дома.
Собаки попрятались от непогоды по будкам и не облаивали прохожих из-за заборов, только иногда грустно поскуливали. На непривычно притихшем торгу мало кто останавливался обменяться новостями. Люди старались подольше оставаться дома и пожарче натопить печь.
Дым из труб, будто примятый потоками дождя, стелился по городу - как будто мутно-серые тучи спустились к скользким бревнам намокших срубов.
Все в Гнездовске говорили об одном - если дождь не кончится, быть большому недороду. Не вызреют пшеница и рожь, а коли вызреет хоть что-то - так сгниет, мокрое, в амбарах. Как зиму переживем? И переживем ли? В прошлом году засуха была, кое-как протянули на старых запасах, но сейчас-то что делать?
Спрашивали у всех богов, но боги молчали. Приносили жертвы, плясками звали солнышко… Тщетно. Серый дождь все лил и лил.
За воротами грязь под ногами княжны сменилась мокрой травой. Подол летника цеплялся за кусты подлеска, стряхивая водопады капель. Мертвая, склизкая от дождя ветка упавшей сосны зацепила плащ. Под бесконечной моросью, сменявшейся монотонным серым дождем, не показывались ни птицы, ни звери. Вокруг Мирушки были только темные деревья, примятая каплями трава и скользкий мох.
Княжна шла к обрыву над полями. Говорили, что в незапамятные времена Перун ударил в холм огненным мечом, обрубив половину, и вместо пологой горки получился каменистый срез на семь саженей, за который цеплялись корнями несколько маленьких сосенок.
Внизу зеленел нескошенный луг. Нельзя косить под дождем, мокрая трава в стогу взопреет, сгниет.
На безлесной вершине дул холодный, промозглый ветер. Встав на самом краю обрыва, Мирушка распахнула плащ - сдуть кошмарный запах! Раскинула руки, чтобы ветру было проще подхватить затхлый дух…
Скользкая трава вывернулась из-под сапожек княжны. Она взмахнула руками, попыталась ухватиться за ветки - куда там! Мирушка рухнула вниз, вместе с комьями мокрой глины и небольшими камешками. Ломая ногти, она хваталась за камни обрыва, но соскальзывала, а мелкое каменное крошево летело за ней. На пару мгновений княжна зацепилась за маленькую сосенку…
- Спасибо! Держись, деревце, помоги мне!
Княжна услышала тихий треск. Корни спасительной сосенки стали чуть длиннее, медленно, неотвратимо показываясь из земли склона.
- Держись! Не надо!
Тщетно. Княжна скребла носками сапожек по обрыву, но только выбивала из него новые комки глины. Деревце трещало, не выдерживая, а больше схватиться было не за что. Княжна отчаянно вцепилась в пучок травы… И с криком упала вниз.
Земля под обрывом мягко приняла Мирушку в свои объятия. Как пуховая перина, как теплые руки… Княжна лежала на спине, с закрытыми глазами, и думала, что умирать совсем не страшно и не больно. Вдруг, встретившись в Нави, отец все-таки простит?
- Вот дурища! - услышала она надо собой скрипучий голос. - Вот дурища из дурищ! Ты чего, летать вздумала, что ли?
Мирушка открыла глаза. На крупном валуне, в паре шагов от нее, сидел лохматый полевик.
Княжна дернулась и попыталась отползти.
Полевиками - духами, рожденными в мире Нави и прежними хозяевами этой земли, в Гнездовске пугали детей: «Вот украдет тебя - и сожрет! А чтоб семья не искала, свое дитя в колыбель подкинет! И в лесу старших держись, а то утащит и съест! Хуже волка! Они от крови человеческой силу набирают!»
Люди полевиков почти истребили, но, случалось, пропадали запоздавшие грибники, или не возвращались гнездовцы с дальних покосов. Волки ли задрали? Полевики ли кровь выпустили на своем тайном капище?
Приподнявшись на локтях, княжна почувствовала, как страшно болят пальцы с переломанными ногтями и жжет ссадина на бедре. Увидела, что от падения подол рубахи стыдно задрался, тут же проворно вскочила, оправила летник, охнула от боли в ступне…
- Я что, жива? - вполголоса спросила она, выпрямляясь.
- Жива-жива, - хохотнул полевик, - чего тебе сделается, коли на землю упала? Вот на чистых камнях нам с тобой не поздоровилось бы, а тут порядок. Земля, она нас, полевиков, любит, не то, что этих, из домов с печками!
Полевик зло сплюнул.
- Это ты меня спас? - спросила Мирушка.
- Делать мне нечего, дурных девок спасать. - Полевик провел широкой ладонью по своей шевелюре, собрал волосы в пучок и выкрутил, выжимая мутную воду, - при такой поганой погоде чем меньше ртов, тем лучше… Э, девка, да от тебя дымом пахнет! К людям, что ли, ходила? Ну-ка, дай-ка я на тебя посмотрю…
Полевик сполз с камня и пошел к ней, подслеповато щуря глаза. Мирушка отшатнулась и опрометью кинулась бежать. Вслед ей несся мелкий, скрипучий смех полевика.
* * *
На следующий день Гнездовск провожал старого князя.
Едкий дым от погребального костра был везде. Стелился по земле, разметался ветром по буевищу, запутался в лапах елок и мутной серостью равнял землю с тучами. Влажные поленья горели с трудом, нехотя, огонь долго не хотел подступать к погребальной ладье.
Мирушка стояла рядом с братом, они оба были окутаны серыми клубами. У обоих слезились глаза - и никто не смог бы сказать, что это - плач по отцу или просто дым.
В гуле огня и треске искр она, как наяву, последний раз услышала голос отца: «Тварь…»
Княжна под корзном сцепила пальцы в знаке от нечистой силы. Грустно усмехнулась…
Недавно брат сказал, что после тризны ждет гостей из Полтеска. Сговорятся, а там и сватов зашлют.
Мирушка посмотрела туда, где стояли княжьи гридни, но не нашла того, кого искала. Дым причудливо завивался в дождливой мороси, мешал Явь с Навью… Она не смогла никого разглядеть.
«Пусть, - кивнула Мирушка сама себе, - зачем я ему - такая? А в Полтеске, говорят, солнечно…»
Погребальный костер запалили рано, чтоб к закату догорел. Но дождь ненадолго притих, огонь неожиданно густо загудел, и вскоре на месте ладьи остались только дымящие угли. Когда прах собрали в горшок - домовину, князь Твердислав первым кинул несколько комьев земли будущего отцовского кургана. За ним - Мирушка, бояре и весь Гнездовск, от мала до велика. И все - с надеждой, что мертвый старый князь заберет немилость богов, и после тризны покажется солнышко.
Но, дав мертвому уйти в огне, дождь зарядил с новой силой.
- Добро тебе, княже, - поклонился Твердиславу подошедший перед тризной высокий седой волхв, - прости, но дело срочное. Ответили нам боги, как можем кару дождливую с княжества снять. Прямо у костра отца твоего ответили. Батюшка твой, уходя, помог.
- Говори, - кивнул ему новый князь.
Мирушка, держа в руках кувшин хмельного меда, замерла за плечом брата.
- Мокошь это плачет, уняться не может. Жертва ей нужна, да не простая, как бык да колосья, быков тех у нее много. Тварь ей надо. Особенную. Что в одном мире рождена, в другом живет. Вот если кровью твари этой корни дуба на капище напоить, перестанет богиня плакать.
«Утку, ей что ли? Рождается на земле, живет на воде. Тоже мне, загадка. Вот только мало будет крови одной утки, дуб большой», - подумала про себя Мирушка, но сказать не посмела. И правильно. Брат - недаром княжит! - умнее оказался.
- Что за тварь? - спросил Твердислав. - Где ее добыть можно?
- Того, князь, прости, не ведаю. Знаю только, что тварь эта два мира связывает - Явь и Навь. Тварь двух миров. Потому и смог батюшка твой подсказать, что сам между Явью и Навью был.
Волхв принял поданную Мирушкой хмельную чашу, выпил до дна, поклонился князю и ушел.
Княжна снова замерла за плечом брата, ни жива, ни мертва. Слова умершего, переданные волхвом, пробирали до костей сильнее любой холодной мороси.
Князь встал. Все замолчали, ждали, что скажет.
- Дружина моя! - разнесся голос Твердислава, - слыхали, что волхв сказал? Нужна богине тварь Яви и Нави, тогда рыдать перестанет и солнышко покажет. Добудьте мне такую тварь! А кто достанет - тот пусть награду по душе выберет, ни в чем ему отказа не будет.
Дружина ответила согласным ревом.
Мирушка, по обычаю, подносила мед брату да боярам на погребальном пиру. Кувшин пустел быстро, и ей часто приходилось отходить к бочке - наполнять. Присела на лавку, минутку передохнуть. Тут-то и подошла к ней Богодея.
Ее чтили наравне с волхвами, но больше, чем чтили - боялись. Волхвы светлым богам служат, а Богодея - богине-матери, что и рождает все на земле, и принимает в свои объятия, когда время придет.
Богодею не часто видали в городе. Жила она на отшибе, в маленькой избушке. К ней ходили - гадать, или за снадобьем… или еще с каким секретом. Когда баба не могла разродиться - звали Богодею, курить травы и просить у богини помощи.
- Здравствуй, княжна Даримира, - поклонилась, статная старуха.
- Здравствуй, ведунья, - поклонилась в ответ княжна. Налила Богодее меда, предложила сесть рядом на лавку.
- Ты взрослая уже, сватов скоро примешь, - ласково начала гостья, - так что поймешь меня правильно. Волхв знает, что говорит - но, пока дружина ту тварь искать будет, все сроки пройдут, и все равно голодать Гнездовску.
- У князя сильная дружина, - нерешительно пролепетала Мирушка. Чего скрывать, боялась она Богодею крепко. Та с Богиней говорит…
- Мужики одни в дружине у князя, - ответила ведунья, - сильные, да, но Богине сейчас не мужская сила нужна, а жертва. Умилостивить бы ее, время для поисков твари выгадать… А это только ты можешь. Много лет ни одна девка княжеского рода пояс в честь богини не развязывала.
Мирушка покраснела, кажется, до корней волос.
Богодея по-доброму усмехнулась.
- Знаю, для мужа берегла - но своей жертвой ты всех спасти можешь. Через день, ближе к полночи, как взойдет за тучами полная луна, приду за тобой. К дубу пойдем.
Мирушка смогла только кивнуть. Горло перехватило что-то жуткое, поднимавшееся из глубины души.
* * *
С утра княжна пыталась вязать. Прясть израненными о камни склона пальцами было очень больно. Но петли путались, убегали, выходили неровными. Позорище. Мирушку колотило - от страха ли, от промозглого серого дождя, от ожидания, от безысходности?
От разочарования, что великая, как ей казалось, ведунья, может вот так врать?
Её тянуло на капище. К тому самому дубу. Хотелось увидеть, где все закончится. Может быть, понять что-нибудь?
Княжна бросила клубок, накинула плащ и вышла под проливной дождь. Поскользнулась на раскисшей земле, еле удержалась на ногах, схватившись мгновенно отдавшимися болью пальцами за плетень, на котором в солнечные дни (где же они?) сушились горшки и постиранные рубахи. Сейчас склизкие от влаги прутья были пусты.
Проходя мимо дружинного дома на княжьем подворье, княжна зашагала чуть медленнее. Даже остановилась почистить сапожки от налипшей грязи - но того, кого она искала глазами, не высмотрела. Зайти внутрь Мирушка не решилась и пошла дальше, к разбухшей от ливней реке, мимо пристани, где скучали лодьи с убранными от дождя парусами, к капищу за излучиной.
Священный дуб много веков стоял здесь. Лес почти подобрался к нему, но на пару саженей вокруг, под тяжелой кроной, росла только трава. Несколько громадных елей вокруг поляны спорили древностью с дубом, но приношения всегда несли ему, на низкий, плоский камень-алтарь, испокон века лежащий у самого ствола.
Она присела на поваленную березу и замерла. Ливень снова усилился, в шорохе капель, казалось, можно услышать что-то важное…
- Мирушка, ты зачем тут мокнешь? Сначала по двору бродишь неприкаянно, теперь сюда забралась…
Она не заметила, как подошел Горазд. Немудрено - княжьи дружинники умели ходить бесшумно, если надо. А уж Горазд, большой мастак в лесных делах, и подавно.
- Я как тебя у дружинного дома увидел, сразу понял - меня высматриваешь. Вот и пошел за тобой. Что случилось, Мирушка?
Княжна с Гораздом вместе выросли. Он рано остался сиротой, рос при дружине, на княжьем дворе. Им было по пять зим, когда княжна с Горькой первый раз взялись за руки и убежали к колодцу, ловить лягушек. Теперь Горазд стал справным парнем, уже не отроком - гриднем! Усы скоро отрастит, вон, пробиваются уже, рыжие…
В последние годы Мирушке строго пеняли: негоже, мол, княжне водиться с простым дружинником. Что говорили Горазду, и говорили ли вообще - он не рассказывал. Но встречи стали все реже и реже, даже таиться приходилось.
Его она искала глазами у погребального костра. Кто бы спросил княжну - зачем? Не ответила бы.
Горазд бережно взял ее руки в свои - от его ладоней стало тепло, будто сидишь не на бревне в лесу, а дома, у печки, пьешь горячий сбитень…
Не будет больше дома.
Княжна вздрогнула и отвернулась. Горазд сел рядом, обнял ее, укрыл своим плащом и погладил по мокрым волосам. Даримира уткнулась лицом ему в плечо.
- Промокла совсем, - сказал Горазд, - пойдем.
Придерживая за плечи, он подвел княжну к вековой ели, опустившей лапы до самой травы. Густые иголки не пускали дождь к земле, хранили сухой, ароматныйковер из хвои. Будто крошечный домик, закрытый от всего мира.
Горазд снял с княжны промокший до нитки плащ, накинул свой, кожаный и теплый, и снова крепко ее обнял.
- Ты чего, Мирушка? Князь в Нави теперь, проводили, как должно, все хорошо.
Княжна, всхлипнув, собралась соврать, что скучает по отцу, но вместо этого, неожиданно для себя самой, подняла голову и посмотрела Горазду в глаза.
- Не отец он мне. Я подменыш полевой, - голос чудом не сорвался, и княжна договорила. - Тварь из двух миров, из Яви и Нави. Родилась там, живу здесь… Слыхал ведь, какую жертву богине надо?
Княжна почувствовала, как затвердели руки Горазда, до того ласково ее обнимавшие. И тут же снова стали мягкими и нежными.
- Ты с чего взяла? - он осторожно убрал с ее лица мокрую прядь волос.
- Знаю, - всхлипнула княжна, - я с Перунова обрыва упала, пара царапин осталась. Помнишь, как там дед Жилко переломался?
- Повезло тебе, бывает, - пожал плечами Горазд, - это там ты так пальцы изувечила?
- Там. Не перебивай, пожалуйста! Потом меня полевик за свою принял. А сегодня Богодея приходила - звала обряд проводить! Мол, обряд темный, ночной, женский, и мне его рядить надо, раз я из княжьего рода одна девка и есть… И брату велела ни слова не говорить! Он князь, мужчина, все дело испортить может!
- И что? - уже намного серьезнее спросил он.
- Гораздушка, не строй из себя дурака! Сам же все понимаешь! - княжна говорила тихо, быстро и отчаянно. - Какой обряд на урожай может девка провести, хоть какого она будет рода? Тут баба мужатая нужна, да чтоб с детьми… Я могу разве что девичество свое на алтаре отдать, затем меня Богодея и звала, да и то весной это надо делать!
Горазд непределенно хмыкнул.
- Не нужно оно никому, девичество мое! - княжна махнула рукой, - Кровь моя нужна! Корни дуба поить, потому что тварь двух миров - это я и есть! Богодея, видно, меня пугать не хочет, чтоб не сбежала. Вот и мелет чушь всякую.
- Ты уверена?
- Еще как уверена. И самое главное, - помедлив, тихонько добавила Мирушка, - отец меня всю жизнь тварью и выродком звал. Теперь понятно, почему. Мы думали, он разум потерял от горя, когда княгиня его умерла - а там горя намного больше было… Знал он! Знал, что я подменыш, а не родная дочка! Имя мне дал - не родовое, чужое, потому что чужая я ему! Видно, как в сказках, взяли с него страшную клятву, что не выдаст, кто я - а ненавидеть подкидыша ему никто не мог запретить!
Горазд передернул плечами. Пошевелился, устраиваясь поудобнее, оперся спиной на еловый ствол. У Мирушки слегка кружилась голова - трудно в таком признаваться, пусть и самому близкому другу. Брату говорить точно нельзя. Да и какой он брат? Он той княжне брат, которая…
Мирушке даже думать о ней не хотелось, как о «настоящей». Княжна - она, Мирушка, другой нет! И если за это придется жизнь отдать - что ж, так тому и быть. Настоящая княжна, если может народ спасти, пусть и ценой жертвы великой - спасает. Князьям должно за народ перед богами стоять.
Мирушка вдохнула полной грудью густой еловый запах, в голове чуть прояснилось.
- Как все сложно-то! - хмыкнул Горазд, - полевики, подменыши, обряды… - Он осторожно взял княжну за ладонь и провел пальцем по еле заметному в полумраке маленькому шраму. - Помнишь?
- Еще бы, - усмехнулась она, - мы в боярский сад за яблоками лазали, я споткнулась, упала на руку… Как мы удирали! Но сейчас-то какая разница?
- У меня на ноге тоже маленький след есть. От занозы, которую ты вытаскивала.
- Это не заноза была, - прошептала княжна, - это было бревно.
Она прекрасно помнила жуткую длинную щепку, на которую Горька наступил. И как он шипел от боли, но не вскрикнул. Как она жевала лечебную траву, перебинтовывала втихомолку, чтобы никто не узнал, что отрок Горазд охромел, а то могли не взять в поход…
- Ты зачем в воспоминания ударился?
- Ну и кто тут дурочку из себя строит? - грустно улыбнулся Горазд. - Мне все равно, кто ты - княжна, подменыш, дух лесной, кикимора болотная… Не дам я тебя в жертву. Сейчас я тебя тут оставлю, ненадолго. Смотри, не выбирайся - промокнешь. Сам в город вернусь, коня возьму, и уедем отсюда. Пойдешь за меня, Мирушка?
- Ты на подменыше жениться хочешь? Я ж не человек!
- Скоморох сказывал, что и на незнакомых лягушках женятся, - усмехнулся Горазд, - а тебя я давно знаю.
Мирушка охнула, покраснела и снова спрятала лицо у него на груди. Еще чуть-чуть, еще капельку, продлить недолгое счастье, в котором есть дорога в неведомые земли, есть близкий и родной Горазд, есть жизнь… Еще чуть-чуть…
- А Гнездовску под дождем тонуть, а потом зимой от голода умирать? - чуть слышно сказала она. - Моя кровь богиню порадует, она плакать перестанет, дожди эти жуткие кончатся…
Горазд чуть вздрогнул, но рук не разомкнул.
- Что, лучше в жертву, чем за меня пойти?
- Тебе зачем жена на полтора дня? - грустно прошептала княжна. - Мне завтра, ближе к полуночи, к полной луне, сюда прийти нужно. Я больше всего на свете с тобой сбежать хочу, но нельзя так! Я должна!
- Не женское это дело, собой жертвовать! Это воины должны умирать, не девки!
- А что, баба, когда в родах умирает, как мама моя… - княжна осеклась, - как княгиня? Она собой не жертвует? У всех своя война, у всех - ради жизни, и у всех - насмерть… Я княжна. Я не могу сбежать, когда городу нужна.
Он чуть-чуть отстранился, нежно взял ее за подбородок и заставил посмотреть в глаза.
- На полтора дня, не на полтора… На всю жизнь. Отвечай, Даримира Ратиборовна, пойдешь за меня?
Даримира зажмурилась, как перед прыжком в омут, чуть помедлила и кивнула:
- Пойду.
- Ух ты, какой! - услышали они звонкий женский голос.
- Не ори, не дома, - ответил ей кто-то скрипучий. - И дома лучше б не орала.
Горазд беззвучно хмыкнул, удивленно приподняв брови, приложил палец к губам княжны - молчи! и бесшумно выскользнул из-под елки, посмотреть на незваных гостей. Тяжелые ветки не шелохнулись.
Мирушка, стараясь не шуметь, попыталась углядеть хоть что-нибудь сквозь еловые лапы. Чуть сдвинула ветку, получился крошечный просвет.
Под дубом, там, куда сквозь густую крону не долетал дождь, нетерпеливо покачиваясь с носка на пятку, стояла девка. В широком плаще, мужской расшитой рубахе, портках и высоких сапогах. На поясе висел тяжелый нож. Девка была очень знакомая, и одновременно - пугающе чужая.
- Отойди! - велел девке скрипучий голос. К дубу подошел полевик - старый, седой, с длинной окладистой бородой и в громадной соломенной шляпе, по которой стекал дождь. Не тот, с которым княжна давеча повстречалась - от этого так и несло силой. Вождь. Царь.
Девка, фыркнув, сделала пару шагов.
Мирушка зажала рот руками, чтобы не ахнуть в голос. Это же… она сама! Она не умеет так презрительно-надменно кривиться, и коса у девки заплетена иначе. Но все остальное - не отличить!
Вот ты какая…
- Смотри сюда, - проскрипел полевик, дернув девку за рукав - видишь камешек под дубом? Это алтарь тутошний. Вот на него-то мы жертву и поставим. Связывать не будем, незачем, Богодея ее опоит, чтоб не дергалась.
- У меня никакая тварь не сбежит, - хмыкнула девка, красиво взявшись за рукоять ножа.
Полевик вздохнул.
- Ты встанешь вот сюда, - он положил что-то на землю, - запомнила? Ну-ка, давай.
Девка нехотя переступила сапожками.
- Дядька, ну что я, жертв не приносила? - протянула она, - справлюсь как-нибудь!
- Ты людей в нашем капище резала! А тут - человеческое! И не перечь мне. Богам все равно, кто жертву принесет, но не все равно - как. Вот здесь будет чаша для крови. А теперь покажи, как будешь горло перехватывать.
Мирушка с трудом сдерживала крик. Этот нелюдь, эта тварь во всех подробностях объясняла девке-княжне, с которой их когда-то поменяли колыбелями, как убивать. Как резать, как потом обходить дуб, напаивая его корни собранной в чашу кровью…
Мирушка знала, что ее ждет смерть. И думала, что готова к ней. Но смотреть, как эту смерть спокойно и деловито по мгновениям раскладывают, было кошмаром наяву.
- Я вот тут стоять буду, слева, от мира Нави. От Яви будет Богодея, ей вот здесь быть надлежит - полевик еще что-то положил на землю, отмечая место. Ты - между, от обоих.
Девка прилежно училась, не забывая фыркать и напоминать, что легко справится.
Дождь, слезы обиженной богини, все лил и лил…
После того, как они ушли, Мирушка долго не могла пошевелиться. Вернувшийся Горазд даже слегка потряс ее за плечи.
- Ну что, невеста, - весело спросил он, - не передумала?
От тепла его рук Мирушка чуть ожила. Обернулась к Горазду и вместо ответа поцеловала.
* * *
В ночь обряда за тучами не было видно полной луны, но Богодея точно знала - она там. Смотрит на мир, ждет, когда кровь выродка успокоит богиню и даст серебристому лунному свету окутать поля и леса.
Старуха пришла к Мирушке незадолго до полуночи. Просто сказала - «пойдем».
Княжна молча кивнула. О чем тут говорить?
Они шли по темной, склизкой мороси, меж двумя мирами, из Яви в Навь, или просто в никуда, по чавкающей грязи, в темноте угадывая дорогу…
- Выпей, - уже на опушке леса, за посадом, велела Богодея и протянула княжне флягу. Напиток пах травами.
«Опоят, чтоб не дергалась» - как наяву, вспомнился Мирушке скрипучий голос полевика. Она незаметно вылила на землю дурманящий отвар.
Два дня назад княжна послушалась бы беспрекословно. Но теперь, понимая, что она для Богодеи - просто тварь, вроде овцы, которую важно не спугнуть раньше времени…
Нет уж. Умирать - так зная, за что и ради кого.
Старуха не сомневалась в своей власти. Богодея не заметила, что княжна нарушила ее приказ.
Мирушка шагала за ней. В темноте, в шорохе капель дождя, мир был крошечным - только шаги и тени. Где-то вдалеке, почти нереальные, виднелись черные верхушки деревьев на фоне тяжелых облаков. Лес вокруг был смутными силуэтами и колючими ветками, возникавшими на дороге из черной пустоты.
У дуба горели два факела, воткнутые в землю. Горели плохо, трудно, огонь съеживался под моросью. Полевик и девка уже ждали. Девка поодаль, полевик - на том месте, которое вчера отметил.
- Вставай сюда. - Богодея указала княжне на алтарь у ствола дуба. Мирушка шагнула на него, слегка задев подолом долбленую чашу с темным от въевшейся крови дном. Прислонилась спиной к дубовой коре…
Богодея отошла, встала, куда заповедано.
Полевик кивнул девке, и та шагнула вперед, держа в руке маслянисто сверкнувший в свете факелов нож.
«И все? - княжне хотелось закричать, - вот так, просто, буднично, никаких речей и молитв богам? Никаких дудок и ритмичного стука бубнов? Хоть бы слово сказали! Я для вас как корова жертвенная? Как коза?»
Это было обиднее всего. Им плевать на ее жертву, на ее готовность, им вообще все равно, что она живая, она человек!
«Опоили, чтоб тварь не дергалась».
Девка подходила все ближе. В мерцающем свете факелов она казалась невыносимо прекрасной - Мирушке такой не быть никогда. Девка довольно улыбалась. Сейчас она принесет жертву, выполнит работу, богиня обрадуются!
Мирушка медленно подняла голову ей навстречу.
Девка чуть споткнулась. Узнала? Ей тоже не сказали, кого придется убивать?
Но девка красиво тряхнула косой и продолжила идти вперед.
Богам нужна кровь - значит, будет кровь.
В момент, когда новенькие сапожки девки ступили туда, где лежал отмечавший ее место камешек, из густой дубовой кроны бесшумно упали три сети. На нее, на полевика и на Богодею.
Мирушка спрыгнула с камня и со всей силы дернула веревку, как сегодня днем учил Горазд - потуже спеленать девку.
- Стража! - громко завопил полевик. Мирушка бросила на него короткий взгляд - но тут же продолжила вязать пленницу. Горазд давеча раз десять повторил - «что бы ни было, первым делом спутай девку, остальные не твоя забота».
Падая, девка выронила нож - княжна ногой откинула его подальше, чтоб та не дотянулась. Мирушка быстро обшарила ее, но другого оружия не нашла.
Выпрямившись, княжна увидела связанную сетью Богодею. Горазд вытирал нож о густую бороду мертвого полевика.
- Коряво я на него сеть закрепил, - спокойно (слишком спокойно! ему тоже страшно!) пояснил Горазд, - чуть не выпутался, шустрик. Ничего, дохлым он нам тоже сойдет. Мир Нави - мир мертвых, так ведь?
- Охрана! - звонко, красиво закричала связанная девка.
Мирушка подхватила отброшенный нож.
- Какая охрана? - хмыкнул Горазд, - ты про двух лохматых, которые за перелеском лягушек считали? - и, на всякий случай, аккуратно стукнул девку по затылку. Та обмякла.
- Вас боги покарают! - мрачно и страшно возвестила Богодея.
- Ага, - кивнул Горазд, - что-то, пока я полдня по дубу лазал, на вас сети ладил, богам поровну было. Даже ворон никакой на меня не нагадил.
- Без крови твари двух миров дожди не кончатся! Вы народ свой погубите! Ты, - Богодея впилась жутким, бешеным взглядом в Мирушку, - должна была ради них умереть! То старый князь, умирая, завещал! Клятву свою о подмене, темную, страшную, искупить хотел. Ты б хоть батюшку почтила!
Княжна чуть покачнулась от злости во взгляде старой ведуньи, но устояла на ногах. Ее трясло.
- Батюшку? - зло воскликнула Мирушка, - это какого ж батюшку? Того, что меня придушить хотел? Того, кто сейчас в жертву отдает? Кого мне чтить, ведунья?
- Народ свой почти, - уже мягче, попросила Богодея, - им ведь не выжить под дождями. Ты кровь отдашь - они останутся.
- За народ жизнь отдать - ума много не надо, - медленно проговорила Мирушка, - я лучше поживу ради него. А кровь тут не только моя подойдет.
И - откуда силы взялись! - рывком подняла с мокрой травы своего двойника. Горазд перехватил девку и поставил на камень-алтарь на колени, лицом к дубу. Ее руки были плотно примотаны к бокам сеткой, Горазд придерживал, чтоб не упала.
- Волхв что брату сказал? Нужна кровь твари, что в одном миру рождена, а в другом живет? - Мирушка медленно, но точно выполняла все движения, которые вчера подсмотрела. Связанная девка пришла в себя, дергалась, что-то жалобно бормотала - про то, что так нельзя, что княжеская кровь священна, что у них ничего не получится, просила пожалеть…
Мирушка, не слушая, запрокинула ей голову и перехватила горло жертвенным ножом. Сбивчивая речь стала жутким бульканьем, в дуб ударила струя крови.
Руки у Мирушки больше не тряслись. Она нагнула вперед обмякшее тело и держала, завороженно глядя, как в чашу льется густое, темное…
Все чувства были на пределе - она слышала стук сердец Горазда и Богодеи, плеск реки на перекатах за перелеском, уханье филина в чаще. Видела, как дрожат от поднимающегося ветра мокрые листья дуба.
Ветер крепчал. Факела качнулись, один упал и с шипением погас в примятой траве.
Княжна, всей грудью вдыхая тяжелый запах, собирала кровь в жертвенную чашу. Наполнив ее до краев, пошла вокруг дуба, поливая корни.
Ветер стал еще сильнее. Загудел в кронах, сорвал с листьев водопады капель. Неподалеку с треском упала высохшая сосна.
Когда княжна вернулась на прежнее место рядом с алтарем, поляну перед дубом заливал серебряный свет полной луны.
Горазд шумно выдохнул.
Богодея ошарашенно молчала.
Мирушка аккуратно, с легким стуком поставила пустую чашу на алтарь, рядом со своим мертвым двойником.
- Ну что, бабка, чуешь, что молчать тебе об увиденном до смерти? - Горазд встряхнул Богодею. - Все равно ж никто не поверит. Вот княжна, обряд совершила, дождя больше нет… Даже не пробуй воду мутить, ясно?
Старуха кивнула.
Второй факел последний раз полыхнул и погас. На поляне остался только лунный свет.
- Еще ты князю скажешь, - почти ласково продолжила Мирушка, - что Горазд тварь отловил, все нужное сделал, и боги благословили. Пусть награду просит. Твердислав меня задумал в Полтеск замуж отдать, а мне этого совсем не хочется…
- Вижу, что благословили вас, - с трудом проговорила Богодея, - а то б не вышло ничего. Твоей крови богиня хотела! Твоей!
- Кабы не получилось с ней - была б моя, - просто ответила Мирушка.
Горазд кивнул, передернувшись от ужаса клятвы, что вчера потребовала невеста. Он до первой звезды в разрывах облаков молился всем богам, чтоб не пришлось ее исполнять.
- Теперь расскажи, Богодея, почему нас с девкой этой поменяли? - спросила Мирушка. - Ты все знаешь, ты у мамы повитухой была.
- Все, да не все, - мрачно ответила старуха. - Знаю, что договор был у князя с царем полевым - вон он лежит, царь… - она кивнула на мертвого полевика. - Брат твой Твердислав в лесу заблудился, к царю попал, вот и обменял его князь то, чего дома не знает. И поклялся вечно о том молчать. Княгиня тогда непраздна ходила, так и получился подменыш в княжьем тереме.
- Кому подменыш, - веско прервал ее Горазд, - а кому княжна. Настоящая.
Подошел к своей нареченной, тенью стоявшей в темноте под дубом, поцеловал…
- У тебя губы соленые, Мирушка, - удивился он.
Княжна молча улыбнулась и вытерла рот. На ее ладони осталась черная густая полоса, блеснувшая в лунном свете.
|
