Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Катаев Валентин : " Случай С Гением Понедельник " - читать онлайн

Сохранить .
Случай с гением (Понедельник) Валентин Петрович Катаев
        #
        Катаев Валентин
        Случай с гением (Понедельник)
        Валентин Петрович Катаев
        Случай с гением
        ("Понедельник")
        Комедия в четырех действиях
        ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
        Корнеплодов Евтихий Федорович- известный писатель.
        Корнеплодова Софья Ивановна- его супруга.
        Вера- их старшая дочь.
        Надежда- их младшая дочь.
        Васин- молодой ветеринар, муж Веры.
        Михаил Бурьянов- начинающий беллетрист.
        Девушка из газеты.
        Могилянский.
        Сироткин- работник из главного управления.
        Сироткин-Амурский- писатель, его дядя.
        Бабушка.
        Ольга Николаевна- работник союза.
        Мартышкин- критик.
        Первый из публики.
        Второй из публики.
        Директор клуба, энергичная дама.
        Писатели клуба, артисты, поздравители, духовой оркестр ремесленников и др.
        ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
        В квартире писателя Корнеплодова. Жена писателя Софья
        Ивановна и Васин, зять.
        Корнеплодова. Дело проще пареной репы, а вы ничего не сумели добиться. Вы просто какая-то размазня.
        Васин. Зачем обижаете, Софья Ивановна?
        Корнеплодова. Скажи на милость, обидчивый какой. Это вы нас обижаете.
        Васин. Помилуйте, чем же?
        Корнеплодова. А тем, что никогда ничего не умеете толком сделать. Мы дочь за вас отдали, в семью приняли. А от вас ровно никакой пользы. Пустое место.
        Васин. Так ведь я, Софья Ивановна, собственно говоря, на личного секретаря не учился. У меня совсем другая область. Я, так сказать, ветеринар.
        Корнеплодова. Нам в семье ветеринаров не нужно. Нам нужен энергичный, расторопный человек, который умеет провернуть любое дело. Тем более что для этого и талантов никаких особенных не требуется. Для зятя известного писателя Корнеплодова открыты все двери. Поймите же наконец, что вы не кто-нибудь, а зять Евтихия Корпеплодова.
        Васин. Я понимаю.
        Корнеплодова. А раз понимаете, то почему не добились? Есть решение выделить в зеленой зоне двадцать дачных участков для представителей художественной интеллигенции. Так какой же может быть вопрос? Кому-кому, а уж, кажется, Евтихию Корнеплодову полагается в первую очередь. И что же? Я вас посылаю в главное управление, а вы возвращаетесь с пустыми руками. Дико! Вам что- отказали?
        Васин. Отказать не отказали, но как-то... отнеслись без особого энтузиазма.
        Корнеплодова. Ну это уж бред какой-то. Кто там у них занимается этим вопросом?
        Васин. Некто Сироткин.
        Корнеплодова. Крупный товарищ?
        Васин. Как-с?
        Корнеплодова. По служебному положению, спрашиваю, крупный?
        Васин. Да нет, обыкновенный аппаратный работник.
        Корнеплодова. Сироткин? Не слышала. Могу себе вообразить. И фамилия какая-то серенькая. Так он что же, этот самый Сироткин, отнесся без энтузиазма?
        Васин. Вроде этого.
        Корнеплодова. Но вы ему, по крайней мере, объяснили, кто такой Корнеплодов?
        Васин. Объяснял.
        Корнеплодова. И он что?
        Васин. Ничего.
        Корнеплодова. Нет, милейший, вы действительно просто размазня. Удивительно! Послушайте, может быть, этому самому вашему Сироткину просто надо дать в лапу? (Делает жест.)
        Васин. Что вы, Софья Ивановна! Как вы думаете о людях!
        Корнеплодова. А что? Я ведь не утверждаю. Я только хочу понять. Сироткин! Ха! А ну-ка, милый, соедините меня с этим вашим Сироткиным.
        Васин (набирает номер). Товарищ Сироткин? С вами сейчас будут говорить.
        Корнеплодова. Как его имя-отчество?
        Васин. Андрей Степанович.
        Корнеплодова (в телефон). Андрей Степанович, здравствуйте. Вас беспокоит жена писателя Корнеплодова. Слышали? Ну так вот. Я посылала к вам своего зятя, но это такой бестолковый человек, что, по-видимому, ничего вам не сумел объяснить.
        Васин (жалобно). Софья Ивановна.
        Корнеплодова. Помолчите. (В телефон.) К вам хотел заехать сам Евтихий Федорович, лично, но как вы, конечно, понимаете, он загружен свыше сил человеческих. Поэтому, не в службу, а в дружбу, голубчик, заезжайте к нам сами. Евтихий Федорович будет рад с вами познакомиться. Да и вам, я думаю, интересно посмотреть на живого, настоящего писателя в домашней обстановке. Что вы говорите? Ничего. Не смущайтесь. Евтихий Федорович относится к маленьким людям вполне демократически. Нет, нет, и не думайте. Одним словом, я за вами посылаю машину. (Кладет трубку.) Вот и все. Поезжайте за Сироткиным.
        Васин. Софья Ивановна, нам надо наконец объясниться. Я ветеринарный врач. У меня есть научные работы. А вы меня превратили в мальчика на побегушках, в какого-то толкача...
        Корнеплодова. Мы об этом поговорим потом. А сейчас немедленно поезжайте за Сироткиным.
        Звонит телефон.
        Васин. Как угодно. (Уходит.)
        Корнеплодова (берет трубку). Я слушаю. Здравствуйте, миленькая. А я только что собиралась вам звонить. Ну, как там, на вчерашнем заседании, вопрос о юбилее? Рассматривался? В общем, благополучно? Прекрасно? Большое вам спасибо, лапушка. За мной "Белая сирень". Завтра я к вам заеду. Или вы заезжайте. Извините, меня отрывают. (Кладет трубку.) Что такое?
        Вера (которая только что вошла). Мама, из газеты.
        Корнеплодова. Девушка?
        Вера. Да.
        Корнеплодова. Почему-то к Евтихию всегда посылают девушек.
        Девушка из газеты. Разрешите?
        Корнеплодова. Что?
        Девушка из газеты. По поводу юбилея товарища Корнеплодова.
        Корнеплодова. Ах, вам уже известно, что есть решение? Прошу вас, пожалуйста.
        Девушка из газеты. Я хотела бы небольшое интервью с Евтихием Федоровичем.
        Корнеплодова. Евтихий Федорович очень занят. С утра работает.
        Девушка из газеты. В таком случае простите.
        Корнеплодова. Нет, нет. Можно и без Евтихия Федоровича. Я вам сама все расскажу. Что вас интересует?
        Девушка из газеты. Все интересует. Дата рождения. Детские годы. Первое произведение. Над чем в настоящее время работает. Ну и так далее.
        Корнеплодова. Хорошо. Я вам сейчас все расскажу. Евтихий Федорович Корнеплодов родился в семье зажиточного бедняка за пять лет до смерти Толстого и ровно через год после смерти Чехова.
        Девушка из газеты. Это уже само по себе интересно. Спасибо.
        Корнеплодова. Детские годы Евтихий Федорович провел недалеко от Мценска, в восьми километрах от Спасского-Лутовинова, имения Тургенева.
        Девушка из газеты. И.С.?
        Корнеплодова. Да, Ивана Сергеевича.
        Девушка из газеты. Замечательно!
        Корнеплодова. С юношеских лет Евтихий Федорович проявлял большую любовь к литературе.
        Девушка из газеты. Так, так. (Записывает.)
        Корнеплодова. Вера, принеси розовую папку номер шесть. (Девушке.) Можете все это не записывать. У нас есть.
        Вера приносит папку.
        Я тут набросала. Можете взять. (Дает девушке несколько листков.) Вы только немного обработайте, и получится как раз то, что надо.
        Девушка из газеты. Вы мне облегчаете задание. С таким юбиляром приятно работать. Может быть, у вас есть какие-нибудь интересные фото юбиляра?
        Корнеплодова. Пожалуйста. Сколько угодно. (Показывает.) Евтихий Федорович, когда ему было три года. Евтихий Федорович, когда ему было семь лет. Евтихий Федорович на охоте. Евтихий Федорович на фоне строящегося Днепрогэса. Евтихий Федорович встречает на Белорусском вокзале Максима Горького.
        Девушка из газеты. О! Это всем фитиль! А где же Максим Горький, я не вижу?
        Корнеплодова. Он еще не приехал.
        Девушка из газеты. А где Евтихий Федорович?
        Корнеплодова. В четвертом ряду второй слева, в коверкотовом костюме, видите- светлая кепка, его самого почти не видно. Его тогда еще затирали. Но это он.
        Девушка из газеты. Так я, с вашего позволения, все это заберу с собой. Простите, у товарища Корнеплодова какое... летие?
        Корнеплодова. Пятидесятилетие со дня рождения и двадцатипятилетие литературной деятельности.
        Девушка из газеты. Благодарю вас. Юбилей состоится, кажется, в клубе?
        Корнеплодова. Да. Приходите.
        Девушка из газеты. Концерт тоже будет?
        Корнеплодова. Непременно.
        Девушка из газеты. Спасибо, а если я приду с мамой, это ничего?
        Корнеплодова. Сделайте одолжение. Приводите, кого хотите. Чем больше, тем лучше. Я дам указание. Пропуска на контроле.
        Девушка из газеты. Еще раз спасибо. Не буду вас задерживать. Ой, сколько книг! Маркс, Энгельс. "Диалектика природы". "Анти-Дюринг".
        Корнеплодова. В кабинете еще больше. Здесь у него только по марксизму-ленинизму. Евтихий Федорович усиленно изучает исторический и диалектический материализм.
        Девушка из газеты. Это я тоже запишу. Это очень важно. До свидания. Привет Евтихию Федоровичу. (Уходит.)
        Корнеплодова. Вера, сейчас ветеринар привезет Сироткина, так распорядись насчет угощения. Только чтоб ничего особенного. Графинчик водки, несколько огурцов, сто граммов любительской. Невелика птица. Кофе в серебряном кофейнике. Ступай. И пожалуйста, объясни своему ветеринару, что если бы не наши связи, он бы уже давно сидел где-нибудь на Алтае и лечил высокогорных коров.
        Вера. Каждый день объясняю.
        Корнеплодова. Значит, недостаточно. Все время фыркает.
        Вера. Не обращай внимания. По-моему, он просто дурак. Воспитается.
        Васин (входит). Ну вот. Привез. Раздевается.
        Вера. Хорошо. Ступай теперь.
        Васин. Вера, я больше не в состоянии... Я не понимаю...
        Вера. Ладно, ладно. Потом поймешь. Иди, я с тобой поговорю. (Уходит.)
        Корнеплодова. Очень хорошо. Сироткин. Ха!
        Сироткин (входит). Сироткин.
        Корнеплодова. Степан Андреевич?
        Сироткин. Наоборот, Андрей Степанович. Вы меня хотели видеть?
        Корнеплодова. Не столько я, сколько сам Евтихий Федорович. У него, как у писателя, необыкновенная жажда знакомства с новыми людьми. Люди- это его творческий материал. В особенности простые, обыкновенные советские люди. Садитесь, пожалуйста.
        Вера вносит водку и закуску.
        Сироткин. Спасибо. Сяду. Видите ли, я бы ни за что не пришел в частную квартиру по служебному делу, но, откровенно говоря, мне просто любопытно.
        Корнеплодова. Посмотреть, как живет большой человек?
        Сироткин. Почти так.
        Корнеплодова. Зачем же вы так смущаетесь? Не надо, голубчик. Будьте смелей. Евтихий Федорович совсем не страшный.
        Сироткин. Кстати, я его и не вижу.
        Корнеплодова. Увидите. И даже, может быть, немного разочаруетесь. Самый обыкновенный человек, как это ни странно. Он работает, но я его сейчас приведу. Он очень хотел с вами познакомиться. Вера, займись. (Уходит.)
        Сироткин (разглядывая комнату). Широко живете.
        Вера. Это называется широко?
        Сироткин. Ну, знаете. О такой квартире можно только мечтать.
        Вера. Это у нас только в городе так прилично. А дача совсем захудалая. Даже стыдно. Отец думает строиться в зеленой зоне. Все говорят, что там изумительные участки.
        Сироткин. Участки золотые.
        Вера. У вас какая норма? Сто, полтораста?
        Сироткин. В каком смысле?
        Вера. Водки сколько наливать, спрашиваю. На всякий случай я вам налью сразу двести. Под любительскую колбасу. (Наливает один стакан.)
        Сироткин. Что ж, я один пить буду? Даже как-то обидно!
        Вера. А вы не обращайте внимания. Опрокидывайте смелей. Под огурец.
        Сироткин. Ну и ну!
        Корнеплодова (входит, пропуская вперед старого, монументального и многозначительно молчаливого Корнеплодова). Ну, вот вам живой, настоящий Евтихий Корнеплодов, которого вы так жаждали увидеть. Евтихий, это Степан Андреевич, то есть Андрей Степанович. Садитесь, пожалуйста, не стесняйтесь. Пейте, закусывайте колбасой. К сожалению, Евтихий Федорович не может вам соответствовать, так как у него повышенное давление.
        Сироткин. У меня тоже повышенное давление.
        Корнеплодова. У вас? Обычно повышенное давление наблюдается главным образом у творческих работников.
        Вера. Искусство требует жертв.
        Корнеплодова. К сожалению, у нас еще не научились беречь таких людей, как Евтихий Федорович. Не правда ли, Евтихий? Впрочем, он сам, по своей никому не нужной скромности, никогда вам этого не скажет.
        Вера. Достоевский тоже был человек исключительной скромности.
        Корнеплодова. Да. И Гончаров. Пейте, пожалуйста. Ну тогда закусывайте. Колбаски, огурчиков. Хлеба.
        Вера. Рубайте.
        Сироткин. Я уже обедал. Товарищ Корнеплодов, кажется, хотел меня видеть? По какому случаю?
        Корнеплодова. Нам не совсем понятна ваша сложная позиция в простом вопросе об участках в зеленой зоне. Вы что? Против того, чтобы Евтихию Федоровичу предоставили участок?
        Сироткин. Откровенно говоря, да.
        Корнеплодова. Это оригинально. Евтихий, правда, это оригинально? Не станете же вы отрицать, что Евтихий Федорович известный писатель?
        Сироткин. Не знаю.
        Корнеплодова. Интересно. Все знают, а вы не знаете? Я бы на вашем месте в этом, по крайней мере, не сознавалась. Стыдно. Имя Евтихия Федоровича широко известно. Скоро вся наша общественность будет отмечать его пятидесятилетие.
        Сироткин. Не читал.
        Корнеплодова. На днях прочтете в газетах.
        Сироткин. Не читал произведений товарища Корнеплодова.
        Корнеплодова. Ах, вот как. Но я думаю- читали вы или не читали- это существенного значения, не имеет.
        Сироткин. Нет, имеет.
        Корнеплодова. Простите, мне кажется, ваше дело подработать вопрос и доложить вышестоящему товарищу. А читать или не читать предоставьте людям более сведущим и образованным.
        Сироткин. Я образованный.
        Корнеплодова. Что-то не заметно.
        Сироткин. Я кончил МГУ.
        Корнеплодова. Простите, тогда нужно носить университетский значок. Но это к делу не относится. Вам поручена чисто техническая работа. А читать художественную литературу в ваши обязанности не входит.
        Сироткин. Зачем же вы лишаете меня права любого советского гражданина интересоваться нашей текущей художественной литературой? Я очень люблю нашу художественную литературу. Я на ней воспитывался и воспитываюсь. У нас множество восхитительных, чудеснейших писателей.
        Корнеплодова. Простите, я вас ничего не лишаю. Интересуйтесь, любите, если у вас есть свободное время. Но какое это имеет отношение к дачным участкам в зеленой зоне?
        Сироткин. Как раз очень большое отношение. Ведь участки предназначены, в частности, и для писателей. Не могу же я подходить к этому чисто формально. Писатель- это тот, кто пишет.
        Корнеплодова. Вы рассуждаете довольно странно.
        Сироткин. Весьма возможно, но я хочу знать, что написал товарищ Корнеплодов, кроме заявления об участке в зеленой зоне? Лично я, например, другого ничего не читал из произведений товарища Корнеплодова.
        Корнеплодова. Это факт вашей биографии.
        Сироткин. Нет, вы мне все-таки скажите, что написал Евтихий Корнеплодов?
        Корнеплодова. Евтихий, не волнуйся, успокойся. Не вскакивай. Не забудь, что у тебя повышенное давление и твоя жизнь нужна обществу. (Сироткину.) Имя Евтихия Корнеплодова достаточно авторитетно для того, чтобы продолжать этот недостойный разговор. Лучше выпейте.
        Вера. Рубайте.
        Сироткин. Вот видите, вы сами не знаете, что он написал. А если знаете, то скажите. Ну что? Что?
        Корнеплодов (неожиданно, грозно, яростно). "Овсы"! "Овсы"!
        Корнеплодова. Евтихий, не делай резких движений. Не забудь, что у тебя давление.
        Корнеплодов (кричит). "Овсы цветут"! Роман в четырех частях!
        Сироткин. Не знаю. Не читал.
        Корнеплодова. Евтихий, успокойся! (Сироткину.) Не читали потому, что этот роман написан более двадцати пяти лет назад и с тех пор не переиздавался.
        Сироткин. Почему же он не переиздавался?
        Корнеплодов. Потому что!..
        Корнеплодова. Евтихий, сиди и молчи.
        Сироткин. Понимаю. Потому, что он устарел, да? Допустим. Это бывает. В этом нет ничего особенно ужасного. Не всем же быть классиками. Ну, а потом?
        Корнеплодова. Прекратим этот разговор.
        Сироткин. Как угодно.
        Корнеплодова. Факт тот, что Евтихий Корнеплодов широко известен.
        Корнеплодов. Мое имя печатается под всеми некрологами.
        Вера. На четвертом месте от конца.
        Корнеплодова. Если хотите знать!
        Сироткин. Вы ставите вопрос слишком формально. Даже бюрократически.
        Корнеплодова. Нам нужен здоровый бюрократизм. И не ваше дело оценивать творчество Евтихия Федоровича.
        Сироткин. Да ведь творчества-то никакого нет.
        Корнеплодов. Про это знает Союз писателей, в котором я состою со дня его основания. Да кто вы такой? Я буду звонить вашему начальству в главное управление.
        Сироткин. Хоть в Совет Министров.
        Корнеплодова. Евтихий, не горячись. Андрей Степанович, пейте водку, закусывайте.
        Сироткин. Нет уж. Благодарствуйте. Очень сожалею, что пришел по вашему приглашению.
        Корнеплодова. Ну ладно. Так как же будет с участком?
        Сироткин. А так: вы утверждаете, что товарищ Корнеплодов писатель. А я этого не знаю. Так предъявите членский билет Союза писателей, я приложу его к вашему заявлению и перешлю по начальству. Пусть оно решает, давать вам участок или не давать. А меня- оставьте в покое.
        Корнеплодова. Да? Превосходно. Больше ничего не надо. Жалует царь, да не жалует псарь. Надеюсь, с вашим начальством мы легко договоримся. Евтихий, предъяви гражданину свой членский билет.
        Корнеплодов ищет нервно.
        Посмотри у себя на письменном столе среди рукописей.
        Корнеплодов уходит.
        Видите, какой рассеянный, как Бальзак.
        Сироткин. Это не важно. Билет вы можете прислать мне завтра.
        Корнеплодова. Подождите. Сейчас он найдет. Ну, что?
        Корнеплодов (входит). Нигде нету.
        Корнеплодова. В ящиках искал? В старых пиджаках искал?
        Корнеплодов. Всюду.
        Корнеплодова. Неужели потерял?
        Сироткин. Одним словом, я пойду, а вы потом пришлите.
        Корнеплодова. А участок за это время не уплывет?
        Сироткин. Не знаю. Желающих много. Счастливо оставаться.
        Корнеплодова. Вас сейчас отвезет на машине ветеринар.
        Сироткин. Не трудитесь. Я и пешком дойду. (Уходит.)
        Корнеплодова. Окончил МГУ. Интересуется литературой. Не пьет водки. Отказался от машины. Это что-то непонятное. Ох, как бы мы не опоздали. Ты слышал? Желающих много. Надо перерыть весь дом.
        Вера. Может быть, членский билет забыли на даче?
        Корнеплодова. Видишь, до чего довело твое головотяпство. Если участок уплывет, я тебе этого никогда не прощу.
        Корнеплодов. В крайнем случае возьмем в союзе дубликат.
        Корнеплодова. В крайнем случае! Размазня. Бальзак! Ветеринар! Где он там? Пусть хватает машину и гонит на дачу. Постой. Я сама поеду. (Одевается поспешно.)
        Звонит телефон.
        Алло! Откуда? Из бюро выступлений? Ах, нет, мы сейчас все очень заняты. У нас неприятность. Потом, потом! (Вешает трубку.) Ну что ж вы стоите? Я поеду на дачу, а вы здесь ищите. Ищите все. Слышите? А то участок фукнет. До чего мы докатились, вы подумайте только. Когда Лев Толстой покупал самарское имение, у него никто не требовал членский билет Союза писателей. (Надевает шляпу.) Бред!
        Занавес.
        ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
        Там же. Кабинет Корнеплодова. Вера и Надя.
        Надя (ходит). "Весну печатью ледяной скрепили поздние морозы, не пахнет воздух молодой лимонным запахом мимозы". А у нас в квартире все вверх дном, как во время кораблекрушения. Ну что, нашли наконец этот знаменитый членский билет?
        Вера. Не нашли.
        Надя. Что же теперь будет?
        Вера. Ничего не будет. Выдадут в союзе дубликат, и дело с концом. Отойди от света. Не всякая пустота прозрачна.
        Надя. Господи, почему у нас все такие злые!
        Звонит телефон.
        Вера. Алло! Его нет дома, он на заседании.
        Надя. Почему у нас все с утра до вечера читают рукописи? Ты читаешь. Мама читает. Твой ветеринар читает. При чем здесь ветеринар? Ветеринары должны лечить животных, а не читать рукописи.
        Вера. За чтение рукописей отцу деньги платят.
        Надя. Так пусть папа и читает.
        Вера. Не разорваться же ему, в самом деле. Между прочим, но мешало бы и тебе тоже читать рукописи. Мы не справляемся.
        Надя. Я в этом ничего не понимаю.
        Вера. И понимать нечего. Ты читаешь рукопись- роман или повесть, рассказываешь содержание маме, мама пишет отзыв, а отец посылает его в издательство, в какую-нибудь секцию или комиссию. Чем больше прочтем печатных листов, тем больше дадут денег. Даже можно, собственно, и не читать все подряд, а кое-где только перелистывать.
        Надя. И за это нам платят деньги?
        Вера. Даже довольно большие.
        Надя. Жаль, я раньше не знала. А я думала, что это вы так себе перелистываете, для собственного удовольствия. Я бы сама не прочь. Да времени нет, надо готовиться к экзаменам. Скучно мы живем, Верка. Рукописи, с утра до вечера телефон звонит. Вечно какие-то совершенно непонятные для меня дела. Какие-то нужные люди. И папа. Он известный писатель, а когда меня ребята в институте спрашивают, что он пишет, я не знаю, что им отвечать. Говорю- работает. А узнать у него самого как-то неловко. Я его, признаться, немного побаиваюсь. Вера, ты не знаешь, что он пишет?
        Вера. Понятия не имею.
        Надя. Это неладно. Где мама?
        Вера. Поехала за дубликатом.
        Надя. Дубликат, конторское слово! Какая хлопотливая жизнь! Вечно что-нибудь. Теперь этот юбилей затеяли.
        Вера. Но мы затеяли, а общественность хочет отметить пятидесятилетие нашего отца, известного писателя.
        Надя. Ты со мной разговариваешь совершенно как мать. Будто я не вижу, как у нас все стараются. Для чего все это? Ужасная скука. Вера, возможно, я скоро выйду замуж.
        Вера. Давно пора.
        Надя. Ни за что не догадаешься за кого. За Мишу Бурьянова. Удивлена?
        Вера. Вот уж ничуть. С его стороны было бы довольно глупо, если бы он на тебе не женился. Да, кроме того, это его прямая обязанность.
        Надя. Вера, что ты говоришь! Я ничего не понимаю. Почему... обязанность?
        Вера. А как же? Мы его все время материально поддерживали, пока он учился. Теперь всячески вытягиваем его повесть. И будь уверена, папа добьется, что ее напечатают.
        Надя. Но я не понимаю, зачем надо вытягивать? У Миши очень хорошая повесть. Он мне рассказывал сюжет. Прекрасная, очень современная вещь.
        Вера. Провинциалка, сразу видно, что ты у бабушки на даче воспитывалась. Ты еще в таком телячьем возрасте, когда у тебя все хорошее, все прекрасное. А повесть так себе. Таких повестей мы читаем в месяц тысяч на пять. Так что не обольщайся.
        Надя. То, что ты говоришь, ужасно и несправедливо.
        Вера. Нет, это справедливо, хотя и не так уж ужасно, как тебе кажется. Имей в виду, что твой Миша совсем не дурак. Быть зятем Корнеплодова- о, это, знаешь ли..
        Надя. Ты говоришь страшные вещи. Это неправда. Он совсем не такой.
        Вера. Да ты не волнуйся. Ты, конечно, не красавица, но далеко и не дурнушка. Ты молоденькая, смазливенькая, с образованием. Это не может не нравиться. Я не сомневаюсь, что он совершенно искренне в тебя влюблен. У него губа не дура.
        Звонит телефон.
        Алло. Он на редсовете. (Наде.) Он тебе сделал предложение?
        Надя. Нет, ты, положительно, стала разговаривать как мама. Уже давно никто никому не делает предложения.
        Вера. А что же делают?
        Надя. Будто ты сама не знаешь. Гуляют. Рассказывают друг другу о своей жизни, о детстве, о переживаниях. Строят планы. Ты знаешь, Вера, я так ужасно волнуюсь. А то, что ты мне сказала,- это пошлая ерунда. Сегодня мы с ним три часа ездили в метро по всем станциям. Мама говорит, что он чем-то напоминает нашего папку в молодости. Правда, он красивый?
        Вера. Ничего не скажешь. Хорош. Вы будете вполне приличная пара. Если ты его, конечно, будешь держать в руках. Такого парня надо крепко держать в руках. А в целом- я тебе завидую.
        Надя. Твой ветеринар тоже хорошенький. В нем есть много симпатии. Только ты слишком строго его держишь.
        Вера. Он оказался лапша. От него никакой пользы для дома. Мы его поддерживали, вытягивали, помогли ему закончить дипломную работу, а он все чем-то недоволен, все что-то о себе воображает. Вообще я разочарована.
        Надя. Вера, ты его не любишь?
        Вера. Во всяком случае, я с ним не вышиваю крестиком и не катаюсь в метро!
        Надя. Бабушка рассказывала: когда-то, еще при рабовладельческой формации, жили три сестры- Вера, Надежда, Любовь и их мать Софья, что значит "мудрость". Так вот, у нас в доме Вера, Надежда и Софья есть, а Любви нету. Оттого все такие злые.
        Корнеплодова (за сценой). Собаку кормили?..
        Надя. Вот идет наша мудрость.
        Корнеплодова (входит). Отец не возвращался?
        Надя. Нет еще. Ты чем-то расстроена?
        Корнеплодова. Не расстроена, а разъярена. Каждый день в этом союзе выдумывают какие-нибудь новые глупости. Лишь бы оправдать свое существование. Твой ветеринар ездил к Сироткину?
        Вера. Ездил. Сироткин сказал, что еще дня два может подождать билета.
        Корнеплодова. Хорошо. Хамы. Не понимают, с кем имеют дело. (Подходит к столу, перебирает почту.) Четыре повестки на заседание и два пригласительных билета. Перевод из художественного издательства, перевод из журнала... А третьего перевода, из лекционного бюро, не приносили?
        Вера. Нет, наверное, завтра принесут.
        Корнеплодова. Звонки были?
        Вера. Каждые пять минут. Все время отца спрашивали.
        Корнеплодова. Конечно! Евтихий Корнеплодов всем нужен. А когда что-нибудь срочно нужно Евтихию Корнеплодову, то потрудитесь подождать.
        Бурьянов входит.
        А, Михаил Васильевич?
        Бурьянов. Здравствуйте, Софья Ивановна, Вера Евтихиевна, а кое с кем мы уже, по-моему, сегодня виделись, не правда ли, Надежда Евтихиевна? (Корнеплодовой.
        Позвольте презентовать. (Протягивает газету.) Заметка о юбилее, вот.
        Корнеплодова. Четвертая полоса. Хроника. Маловато.
        Бурьянов. Зато на двух колонках. Первая ласточка. А дальше пойдет и пойдет. Не сомневайтесь. У меня есть в редакции дружок-неудачник. Готовится интервью и портрет на полторы колонки. Эту заметку непременно надо вырезать и- в архив Евтихия Федоровича. Такая дата, нельзя!
        Корнеплодова. Спасибо, Михаил Васильевич, у вас редкая способность всегда делать мне приятное.
        Бурьянов. Ай-яй-яй, Софья Ивановна. Опять "вы", и опять "Михаил Васильевич". Может быть, для кого-нибудь уже и Михаил Васильевич, а для вас я всегда Миша или даже лучше- Мишка. Я ведь никогда не забуду, чем обязан вам и всему вашему семейству.
        Корнеплодова. Ну, ладно. Спасибо тебе, Мишенька.
        Бурьянов. Если бы у меня не было в живых родной мамы, я бы вас считал за маму, столько вы для меня сделали.
        Корнеплодова. Не я сделала, а Евтихий Федорович.
        Бурьянов. Об этом я и не говорю. Евтихий Федорович для меня уже давно родной отец. Он меня писать учил. Теперь в люди выводит. Верно, лисички-сестрички?
        Корнеплодов (входит в бобровой шубе и шапке, с толстыми папками под мышками). Ну, Софьюшка, можешь меня поздравить: роман Туркина "На взлете" забодали. Роман Расторгуева-Птичникова "Жигули" забодали, "Звезды над Балками" Сергеева забодали. Сражался, как лев. Почти всех забодали.
        Бурьянов. А мою повесть, Евтихий Федорович?
        Корнеплодов. Тебя не забодали. Хотя и раздавались голоса против, но я тебя отбодал. Два раза брал слово. В общем, с тебя причитается.
        Корнеплодова. Ты можешь хоть на минуту замолчать? Дубликат не выдали!
        Корнеплодов. Почему?
        Корнеплодова. Оказывается, имеется решение секретариата, что в случае утери членского билета человек считается выбывшим из организации и, для того чтобы получить новый билет, должен заново вступить в союз. Ну?
        Корнеплодов. Это что же выходит? Я должен заново вступить в союз?
        Корнеплодова. Евтихий, не наливайся кровью. Сядь. Я сама еле сдерживаюсь.
        Бурьянов. Софья Ивановна, Евтихий Федорович, что вы, в самом деле! Есть о чем волноваться, нервы себе зря трепать. Это же вопрос чисто формальный. Подаете заявление, они вас мигом примут и тут же выдадут членский билет. Только и всех делов. Мне бы ваши заботы.
        Корнеплодова. Сама знаю, что это чистая формальность. Еще бы они не приняли Евтихия Федоровича!
        Бурьянов. Смеху подобно.
        Корнеплодова. Дело в том, что билет нужен быстро, а то мы участок профукаем. Евтихий, одевайся. Поедешь в союз. Там у них как раз заседание, ты еще всех застанешь. Вера, поди выстукай отцу заявление о приеме в союз. Четыре строчки, не больше.
        Вера уходит.
        Евтихий, не копайся. Надя, скажи ветеринару, чтобы живо подавал машину.
        Надя уходит.
        Вера, у тебя готово?
        Вера входит.
        Давай сюда. Хорошо. Евтихий, подписывай и лети. А нажимать уж буду я сама, чтобы это дело провернуть в самые ближайшие дни. С богом!
        Корнеплодов уходит.
        Фу, я даже устала, как после тяжелой физической работы.
        Бурьянов. Легкое ли дело быть супругой такого человека!
        Корнеплодова. Такова судьба всех нас, писательских жен. Софье Андреевне тоже не легко приходилось. Особенно, если учесть полную непрактичность Льва Николаевича. Такие-то дела, Миша. Нелегкая, очень нелегкая вещь писательская жизнь. Учти это.
        Бурьянов. Сколько могу, учитываю, Софья Ивановна. Позвольте вам принести свою самую горячую признательность и поцеловать руку, хотя в нашем обществе это не совсем принято.
        Корнеплодова. За что же ты меня благодаришь? За то, что повесть твою протащили? Так это ты Евтихия Федоровича благодари, а не меня!
        Бурьянов. Вас, Софья Ивановна. Только вас. Я знаю, что это именно вы вдохновили Евтихия Федоровича.
        Корнеплодова. А ты не глуп. Жаль будет, если попадешь в плохие руки. Тебе нужно попасть в хорошие, надежные руки, чтобы было кому тебя двигать вперед.
        Бурьянов. Только о том и мечтаю, Софья Ивановна.
        Корнеплодова. Попомни мое слово, ты еще всех обгонишь, на первое место выйдешь. Ты много будешь в дом приносить. У тебя все данные. Настоящий русский самородок. Красавец. Кровь с молоком. Ямщик. Евтихий Федорович тоже вот этак начинал.
        Бурьянов. Далеко мне до Евтихия Федоровича.
        Корнеплодова. Как знать, как знать. Эх, Миша, была б я помоложе, я б из тебя Гоголя сделала.
        Бурьянов. Что я вас хотел спросить, Софья Ивановна, вы, я слышал, участок в зеленой зоне получаете. Собираетесь строить новую дачу. А старую куда денете?
        Корнеплодова. Старую продадим. За нее сейчас можно крупные деньги взять. Ты ведь хорошо знаешь наш сад. Одних яблок каждый год больше двух тонн продаем. А клубники и не счесть.
        Бурьянов. Две комнаты внизу можно под дачников пустить.
        Корнеплодова. Даже три.
        Бурьянов. Вот видите. Где же расчет? Не продавайте, Софья Ивановна. Жалко.
        Корнеплодова. Мне и самой жалко. Ведь это моя приданая дача. Когда Евтихий Федорович на мне женился, он был гол как сокол. Мы его вытянули. Он на этой даче писал свои "Овсы цветут". С нее и пошло.
        Бурьянов. Так вы и не продавайте.
        Корнеплодова. Как же у нас две дачи будут? Пойдут разговоры, у Евтихия Федоровича в союзе столько недругов. Того и ждут, чтобы его забодать. Да в наших условиях и не полагается две дачи иметь.
        Бурьянов. Ну, это можно было бы устроить.
        Корнеплодова. Ох, Мишенька-Миша, далеко ты пойдешь.
        Надя (входя). Мне уже надоело одной. О чем у вас речь?
        Бурьянов. Насчет старой дачи с Софьей Ивановной советуемся.
        Надя. Да ведь еще и новой-то нет.
        Корнеплодова. Новая будет. Как только участок вырвем, так дача и будет. Все материалы уже достали. Пятнадцать тысяч штук кирпича, два вагона кругляка... Постой! Я совсем забыла. Дранки! (Кричит.) Вера, ветеринар ездил на склад за дранками? Вера, где ты там? (Уходит быстро.)
        Надя. Как будто в дранках счастье.
        Бурьянов. Ну? Что вы мне можете сказать утешительного?
        Надя. Ты же сам знаешь.
        Бурьянов. Надюшка! Пригожая моя.
        Надя. Подожди. Слушай, сколько оттенков в простом человеческом имени. Михаил, Миша, Мишенька, Мишель, Мишка. Мой Мишка?
        Бурьянов. Твой собственный Мишка.
        Надя. Подожди. "Помедлим на пороге". Как это все удивительно!
        Бурьянов. А по-моему, ничего удивительного.
        Надя. Мишка, ты совсем ничего не понимаешь. Два чужих человека... Два совершенно разных человека...
        Бурьянов. Почему разные? Почему чужие?
        Надя. Нет, нет, не в том смысле чужие, что чужие, и не в том смысле разные, что разные, а отдельные. Ты меня понимаешь?
        Бурьянов. А как же!
        Надя. И вдруг эти два человека уже не чужие, не разные и не отдельные. Разве это не удивительно?
        Бурьянов. Удивительно, удивительно.
        Надя. И страшно. Я тебя сегодня ужасно люблю. Люблю до слез. И немножко боюсь почему-то...
        Бурьянов. Не бойся. Я хороший.
        Целуются.
        Твоя мама говорит, что мне нужно попасть в надежные руки. У тебя надежные руки? Лапки?
        Надя. Как ты думаешь, мы будем с тобой счастливы?
        Бурьянов. Что за вопрос! Конечно. Ого! Все предпосылки. Тем более если отдадут нам старую дачу. Я уверен, что они отдадут. Это будет наша база. Главное, иметь в жизни крепкую базу. Ты со мной согласна?
        Надя. Я не понимаю, о чем ты говоришь?
        Звонит телефон.
        Да. Квартира Корнеплодова. Его нет дома. Подождите минуточку. Мама, иди сюда, по срочному делу из клуба.
        Корнеплодова (входит). Бегу, бегу. У телефона жена Евтихия Федоровича. Да. Послезавтра? Так быстро? Вот это я понимаю, молодцы! Правильно сделали, что уже разослали. Да вы не беспокойтесь, народ придет. Народ любит Евтихия Федоровича. Спасибо. Будем держать связь. (Кладет трубку.) Оказывается, юбилейный вечер назначен на послезавтра. Уже разосланы пригласительные билеты, а заметки появятся завтра. Красивый вид будет иметь Сироткин!
        Корнеплодов входит.
        А, Евтихий! Ты слышал? Юбилей послезавтра. Наденешь черный двубортный костюм, голубую сорочку и синий галстук, как у Горького. Ну что, всех застал? Подал заявление? Как они тебя приняли?
        Корнеплодов. Приняли хорошо. Заявление подал. Всех застал.
        Корнеплодова. Ты им сказал, что нужно срочно?
        Корнеплодов. Сказал.
        Корнеплодова. А что они?
        Корнеплодов. Сказали- хорошо. Поставят на ближайшее заседание приемочной комиссии.
        Корнеплодова. Когда?
        Корнеплодов. Послезавтра.
        Корнеплодова. А членский билет когда выдадут?
        Корнеплодов. Тогда же.
        Бурьянов. Видите, а вы нервы себе трепали.
        Корнеплодова. Ну, Сироткин! Теперь участок наш. Надеюсь, они были с тобой любезны? Чувствовалось уважение?
        Корнеплодов. Чувствовалось.
        Корнеплодова. Да что ты, Евтихий Федорович, по одному слову цедишь. Когда не надо- тебя не остановишь, а когда надо- тебя буквально приходится доить, как корову.
        Корнеплодов. Устал я, Софьюшка. Семинар в Литературном институте- передавал молодым людям свой опыт, секреты мастерства, так сказать... Потом редсовет. Потом публичная лекция... Вот теперь, по поводу этого билета, в союз пришлось... Думаешь, легко мне в союз ходить? Пойду отдохну.
        Корнеплодова. После юбилея отдохнешь. А теперь не время. Ступай готовься к юбилейному выступлению. Я там тебе набросала. Только не перепутай страницы. Народ ждет от тебя настоящего, большого, честного, горячего писательского слова. И не вздумай там спать. А то я тебя знаю. Тебя только оставь одного с подушкой. Ступай.
        Корнеплодов уходит.
        Вера, поди сюда!
        Вера входит.
        Рукописи все прочитала?
        Вера. Две прочитала. Дрянь. А третью- эпопею- вот дочитываю.
        Корнеплодова. Ладно, можешь не дочитывать, тоже, наверное, дрянь. (Перелистывает и взвешивает на ладони рукописи.) Длинно пишут, дай бог им здоровья. (Вере.) Вот тебе еще две штуки на вечер. Да своему ветеринару дай почитать вот эту трилогию. Кстати, где он? Я его не вижу.
        Вера. Машину в гараже моет.
        Корнеплодова. Как бы кузов не поцарапал. Что там в кухне за голоса?
        Вера. Это папина мать с дачи приехала. Привезла сливки и кислую капусту. С Феней разговаривает.
        Надя. Бабушка приехала!
        Корнеплодова. Только ты ее, пожалуйста, в комнаты не тащи. Евтихий Федорович работает, а мне тоже не до нее. Накорми ее чем-нибудь от обеда. Да узнай, как там: расплатились Соловьевы за молоко или еще не расплатились? Если нет, то пусть им больше не отпускают молока. Впрочем, я потом сама зайду.
        Надя. Миша, пойдем поздороваемся с бабушкой. Я ее очень люблю. А ты ее любишь?
        Бурьянов. Чудесная старуха. Крепкая. Не каждый мужчина так яблони окопает. Орловских кровей.
        Надя и Бурьянов уходят.
        Вера. Надя мне торжественно сообщила, что собирается замуж за Мишу.
        Корнеплодова. Могла бы не сообщать. У нее все на носу написано. Да и Мишенька наш сияет. Я рада. Я думаю отдать им нашу старую дачу.
        Вера. Я так и знала!
        Корнеплодова. Ты, Вера, в общем, довольно красивая женщина, но когда ты начинаешь злиться, то у тебя лицо делается как вымя. Конечно, мы могли бы отдать эту дачу вам, но посуди сама, какой же хозяин твой ветеринар? Не мужчина, а недоумение. Даже вагон дранки до сих пор не сумел получить. Но я тебя не виню. Это наша общая ошибка.
        Вера. Вообрази, у него навязчивая идея, что ветеринария его призвание.
        Корнеплодова. Я ничего не имею против ветеринарии. Упаси бог! Даже напротив. Недавно вот появился на горизонте один ветеринар, который лечит людей от всех болезной особо приготовленной жидкостью из мертвых лягушек. Берет по триста пятьдесят рублей за пол-литра. С приезжих дороже. Так возле его дома еще с вечера такая очередь, что приходится вызывать конную милицию. Вот это ветеринар. Нам бы в дом такого ветеринара. А твой не добытчик. Спасибо, хоть на шофера-любителя выучился.
        Вера. К сожалению, ты совершенно права.
        Корнеплодов (входит). Софьюшка, ты одна?
        Корнеплодова. Что тебе? Вера, пойди к бабке на кухню.
        Вера уходит.
        Ну?
        Корнеплодов. Я тебе совсем забыл сказать. Они требуют, чтобы я представил свои труды.
        Корнеплодова. Какие труды?
        Корнеплодов. Сочинения.
        Корнеплодова. Чьи сочинения?
        Корнеплодов. Мои.
        Корнеплодова. Твои сочинения? Для чего это им понадобилось?
        Корнеплодов. Не знаю. Такое правило. Иначе они не выдадут членского билета.
        Корнеплодова. Вот как? И что же ты им сказал?
        Корнеплодов. Ничего не сказал. Сказал, что представлю.
        Корнеплодова. Так. Что же ты им представишь?
        Корнеплодов. Софьюшка, почему ты на меня так странно смотришь? Может быть, ты сердишься? Честное слово, я им больше не сказал ничего лишнего. Я почти все время молчал.
        Корнеплодова. Погоди. С кем ты разговаривал?
        Корнеплодов. Сначала с ними, а потом они меня направили в приемочную комиссию, причем знаешь, что самое смешное?
        Корнеплодова. Ну?
        Корнеплодов. Самое смешное, что ответственный секретарь этой самой приемочной комиссии- Сироткиы.
        Корнеплодова. Этот Сироткин?
        Корнеплодов. Нет, слава богу, не он, однофамилец. Периферийный писатель, откуда-то с Дальнего Востока, Сироткин-Амурский. Даже что-то такое написал. Говорят, не так плохо. Во всяком случае, его выдвигают. Анекдот, правда?
        Корнеплодова. Всюду Сироткины! Евтихий, тогда это очень серьезно.
        Корнеплодов. Ты думаешь? А что?
        Корнеплодова. Не понимаешь?
        Корнеплодов. Не понимаю.
        Корнеплодова. Тогда я тебе объясню. Это они сделали нарочно. Вопрос о твоей принадлежности к союзу будет стоять на комиссии. Выяснится, что у тебя нет произведений. И они тебя просто не примут.
        Корнеплодов. Меня?
        Корнеплодова. Да, именно тебя.
        Корнеплодов. Ты шутишь?
        Корнеплодова. Не до шуток. Надо смотреть на вещи трезво. Они тебя на совершенно законном основании не примут. В "Литературке" появится заметка. Маленькая заметка в хронике, напечатанная крошечными муравьиными буквами... И... И я не представляю себе, что мы будем делать. Неслыханный скандал.
        Корнеплодов. Ты меня пугаешь? А как же в таком случае с участком в зеленой зоне?
        Корнеплодова. С участком? Евтихий, я начинаю подозревать, что ты просто дурак. Какой там участок! Об участке уже и речи нет! Черт с ним. Пусть он провалится, этот злосчастный участок. Надо спасать юбилей. Надо спасать семью. Нельзя допустить, чтобы вопрос о тебе стоял на комиссии. Надо сию же минуту, пока еще не поздно, взять обратно твое заявление. (Набирает номер.) Алло? Приемочная комиссия? Попросите, пожалуйста, товарища Сироткина-Амурского. Уже ушел? В таком случае технического секретаря. Тоже ушел? Досадно. Ну, кого-нибудь, очень вас прошу. Все ушли? Ах, как обидно! А вы кто? Уборщица? Вот что, лапушка, скажите, пожалуйста, золотко, когда приходит на работу товарищ Сироткин-Амурский? В десять утра? Спасибо, солнышко. (Кладет трубку.) Завтра же с утра хватай машину- и к Сироткину-Амурскому в комиссию.
        Корнеплодов. Завтра, Софьюшка, воскресенье.
        Корнеплодова. Ну так послезавтра, в понедельник.
        Надя вбегает вместе с Бурьяновым.
        Почему ты врываешься как безумная?
        Надя. Предки, я выхожу замуж, Миша, подтверди!
        Бурьянов. Софья Ивановна... Евтихий Федорович...
        Корнеплодова. Потом, потом.
        Бурьянов. У вас какие-нибудь неприятности?
        Корнеплодова. Идите. В другой раз. Не до вас.
        Надя. Мишка, ты видишь- всем не до нас. Даже обидно. Уйдем из этого дома и будем всю ночь бродить по городу. Прощайте, предки. Пойдем, моя радость.
        Бурьянов. Видите, Софья Ивановна, я уже попал в надежные руки. Исчезаем.
        Уходят.
        Корнеплодова. В понедельник с утра хватай машину, отправляйся в комиссию и забирай обратно заявление.
        Корнеплодов. А членский билет?
        Корнеплодова. Жили до сих пор, оказывается, без билета и дальше проживем. Тем более что его никто и не спрашивает. Главное не билет, а главное- состоять в списках. А в списках мы, слава богу, состоим с самого начала- и ладно. И все пойдет по-старому.
        Корнеплодов. Нет, Софьюшка, все-таки это оскорбительно. Лучше давай я им представлю "Овсы цветут". Как-никак крупное полотно. Роман в четырех частях. Я уверен, что они примут.
        Корнеплодова. Не обольщайся. Бывают такие романы в четырех частях, что за первую часть автору дают первую премию, за вторую- вторую, за третью- третью, а за четвертую- дают по шее.
        Корнеплодов. Ты сгущаешь краски.
        Корнеплодова. Не сгущаю. Ты же видишь. Всюду Сироткины. Нет, нет! Одним словом, в понедельник утром ты поедешь и возьмешь назад заявление. Или все рухнет и мы пропали. Понял?
        Занавес.
        ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
        Обстановка первого действия. Корнеплодова. Входит
        Могилянский в пальто и шапке.
        Могилянский. Здравствуйте. Не пугайтесь- Могилянский. Извините, я не буду раздеваться, так как у меня еще масса всяких организационных дел. Я только позволил себе снять в передней калоши, чтобы не наследить. У вас, я вижу, недавно натирали паркет. Хорошая библиотека.
        Корнеплодова. Вы откуда?
        Могилянский. Из клуба. Не пугайтесь. По поводу сегодняшнего юбилея товарища Корнеплодова. Обычно юбилеями у нас занимается Ольга Капитоновна, но она гриппует, и это мероприятие поручено провести мне. Самого товарища Корнеплодова, вероятно, нету дома, так как я его только что видел в коридоре возле приемочной комиссии, но я думаю, мы его можем не беспокоить. Вы, по-видимому, вдова юбиляра, простите, супруга, так я вам сейчас доложу, как у нас обстоят дела.
        Корнеплодова. Садитесь.
        Могилянский. Можно. Только как бы не ободрать обивку вашего кресла. Это шелковый репс? Очень хорошая материя. Я буду сидеть корректно. (Вынимает бумаги.) Значит, обстановка такая.
        Корнеплодова (подходит к двери и кричит). Кто там? Вера! Пришел человек из клуба, принеси, что полагается.
        Могилянский. Средств на юбилей отпустили, как вы, наверное, уже догадываетесь, но очень много, так что юбилей пойдет, в общем, по второму разряду. Но пусть это вас не огорчает. Все будет в лучшем виде, хотя это и не моя специальность.
        Вера вносит водку и закуску, ставит это все перед
        Могилянским.
        Но если я взялся, я сделаю. Все будет как по первому разряду.
        Вера. Водки хотите?
        Могилянский (кланяется, привстав). Могилянский. Полтораста граммов, не больше. Благодарствуйте. (Выпивает.) Земля пухом. Значит, сначала я вам доложу, что у нас есть, а потом- чего у нас нет. Есть духовой оркестр четвертого ремесленного училища. Потом есть пятнадцать вазонов папоротника и по углам четыре настоящих живых пальмы хамеропс по два с четвертью метра высотой из треста зеленых насаждений. Затем четыре венкаот издательства, от Бюро выступлений, от Литинститута и от кукольного театра.
        Корнеплодова. Позвольте, почему венков?
        Могилянский. Я сказал- венков? Извините. Это я по привычке. Не венков, а приветственных адресов.
        Вера. А почему от кукольного театра?
        Могилянский. Там у меня служит двоюродный брат помощником администратора.
        Корнеплодова. Не задавай глупых вопросов. Иди.
        Вера уходит.
        Могилянский. Это дочь юбиляра? Красивая женщина. Затем. Восемь поздравительных телеграмм с периферии. Уже организовано. Шесть ожидаются. Остальные- что бог даст. Самотеком. Хотели в голубой гостиной развернуть выставку произведений Евтихия Федоровича на языках братских народов, но не успели подобрать материалов."
        Корнеплодова. Это совсем не нужно. Не скромно.
        Могилянский. Тем более что их и нету. Труднее всего было организовать вступительное слово, так как все заняты, а кто не занят, у того грипп, а остальные в командировках. Вы, конечно, знаете критика Мартышкина? В прошлом году он у меня замечательно выступал на Новодевичьем кладбище.
        Корнеплодова. Удивительно талантливый человек.
        Могилянский. Так он отказался.
        Корнеплодова. Да? Наверное, уже что-нибудь разнюхал. Абсолютно беспринципная личность.
        Могилянский. Но я его уговорил.
        Корнеплодова. Это замечательно. Хоть и беспринципный, зато какой талантливый. Пейте, пожалуйста. Закусывайте.
        Могилянский. Полтораста граммов, не больше. На работе я стараюсь не пить. Зато уж потом. Когда все вернутся домой. Ваше здоровье. Затем- концерт, но пусть это вас уже не беспокоит. Один народный, два заслуженных и четыре обыкновенных. Пенье, скрипка, художественное чтение, скетч. Это все то, что у нас есть. Теперь чего у нас нет. У нас нет, во-первых, приветствия от союза...
        Корнеплодова. Вот где у меня этот союз!
        Могилянский. Я вам вполне сочувствую, но надо нажать. Без этого все равно как без двух академиков в почетном карауле.
        Корнеплодова. Вы знаете, как на них трудно нажимать? Но я нажму!..
        Могилянский. Пожалуйста. И наконец, необходим большой фотопортрет покойника.
        Корнеплодова. Какого покойника?
        Могилянский. Тысяча извинений. Юбиляра. Это я по привычке, так как в основном я занимаюсь вопросами организации похорон. А юбилей- это для меня вещь не типичная. Но вы не волнуйтесь. Все будет в лучшем виде. Конечно, кинохроника. Звукозапись. Фотокорреспонденты...
        Корнеплодов (входит). Софьюшка, Сироткин-Амурский не хочет.
        Корнеплодова. Что?
        Пауза.
        Это никому не интересно. Ты видишь, что сидит человек по поводу юбилея. Принеси твой фотопортрет.
        Корнеплодов уходит.
        Только самого большого формата. Пейте.
        Корнеплодов приносит портрет.
        Такой вас устраивает?
        Могилянский. Вполне. Мы его поставим среди папоротников. А что касается банкета, то на банкет средств не отпустили. Но если вы захотите на собственные средства...
        Корнеплодова. Хорошо, хорошо. Ступайте.
        Могилянский. Видимо, юбиляр хочет немного отдохнуть. Я понимаю. До вечера. Я восхищен вашей квартирой. (Уходит.)
        Корнеплодова. Что ты сказал? (Запирает дверь.)
        Корнеплодов. Сироткин-Амурский не хочет возвращать заявление. Сегодня вечером мой вопрос будет обсуждаться на комиссии.
        Корнеплодова. Они знают, что сегодня вечером юбилей?
        Корнеплодов. Я думаю, знают. Во всяком случае, Сироткин-Амурский был очень любезен и даже улыбался.
        Корнеплодова. Улыбался? Тогда это действительно катастрофа. Если ты не представишь своих произведений, они тебя уничтожат. А представить нечего.
        Корнеплодов. Может быть, представить свои лекции?
        Корнеплодова. Ах, какие там лекции! Всего и есть одна лекция "Моя встреча с Бернардом Шоу в ВОКСе", с которой ты выступаешь уже двадцать пять лет.
        Корнеплодов. Тогда,- только ты, ради бога, Софьюшка, на меня не кричи! - может быть, все-таки "Овсы", а? Рискнуть? Или, может быть, заболеть и отменить юбилей?
        Корнеплодова. Отказаться от юбилея?! Ни за что! Лучше умереть. Юбилей- единственный выход из положения. Давай сюда "Овсы цветут". Посмотрим.
        Корнеплодов. Вот, Софьюшка, последнее издание, двадцать пять лет назад издано, библиографическая редкость...
        Корнеплодова (перелистывает книгу и из разных мест читает). "На большие миллионы верст вокруг, словно ядреная баба-вековуха, разметалось море овсов. И цвели те овсы истово и буйно. Рыжемордое, бородатое и задастое солнце всходило над теми неуемными овсищами..." Боже мой! "В Яругах сладко сочилась весенняя тягомотина". Нет, нет! "Митрич потянул Васку за упругие груди и хлобыстнул по уху тальянкой..." "Ахти, бабоньки!- истошно голосила Кирибеевна полосатым голосом..." Кошмар!
        Корнеплодов. Что, не годится?
        Корнеплодова. Евтихий, ты ребенок.
        Ольга Николаевна входит.
        (Быстро пряча книгу.) Лапушка! Золотко! Наконец. Скорей идите сюда. Ну что, что там слышно?
        Ольга Николаевна. Сейчас все расскажу. Но сперва позвольте поздравить Евтихия Федоровича с днем пятидесятилетия. Желаю вам счастья, здоровья, долгих лет жизни и дальнейшего творческого роста. Народ ждет от вас новых выдающихся произведений. Умоляю вас, не откладывайте, чтобы раз и навсегда заткнуть рот всем вашим врагам и завистникам.
        Корнеплодова. А теперь ступай.
        Корнеплодов. Все-таки, Софьюшка, как же будет?
        Корнеплодова. Так и будет, как я сказала. Наденешь новый костюм, голубую сорочку и ультрамариновый галстук. Ступай переоденься и потом покажешься мне.
        Корнеплодов уходит.
        Эй, кто там, Вера или Надя!
        Вера и Надя (из-за двери). Мы переодеваемся к юбилею.
        Корнеплодова. Скажите папиной матери, чтобы водку убрала и подала нам кофе. Когда переоденетесь, покажитесь мне. Ну, рассказывайте, рассказывайте же.
        Ольга Николаевна. Я вырвалась из союза буквально на пять минут. Сейчас же обратно.
        Корнеплодова. Но торопитесь, золотко. Вас подбросит на машине наш ветеринар. Прежде всего скажите: приветствие от союза будет?
        Ольга Николаевна. Я не имею права разглашать, но по секрету скажу- не будет. Видите ли, Максим Максимович сейчас в отъезде, а Степан Степанович занял такую позицию- раз уж так случилось, что каким-то образом юбилей разрешили, то пускай себе будет, но союз, как таковой, устраняется и от приветствия воздержался. Между нами говоря, у нас в руководстве союза все прямо-таки посходили с ума. На первом плане высокий идейно-художественный уровень. Мастерство, разнообразие форм и жанров, острая, актуальная тематика. Жуткие требования!
        Корнеплодова. Это они специально подкапываются под Евтихия...
        Ольга Николаевна. Безусловно. Они просто завидуют, но повторяю, они сказали, что юбилей пусть себе будет. Это их частное дело, и каждый советский гражданин, как таковой, имеет право справлять свой день рождения в своем клубе, тем более если это пятидесятилетие.
        Корнеплодова. Досадно.
        Ольга Николаевна. Конечно. Но могло быть и хуже. Вы не знаете, какие в президиуме жуткие установки! Между прочим, курьез: заседание приемочной комиссии назначено, так же как и юбилей, в клубе, только в другой комнате.
        Корнеплодова. Понятно. Это они нарочно.
        Бабушка вносит кофе и убирает водку.
        Пейте, лапушка, кофе со сливками. Берите торт.
        Ольга Николаевна. Мерси. Я ужасная кофейница, вы знаете. Короче говоря, с юбилеем все утряслось. Это главное. Но все-таки какие злые, завистливые люди. Эта история с членским билетом, с комиссией по приему, все эти кулуарные разговоры- жуть!
        Корнеплодова. Кто там орудует?
        Ольга Николаевна. Я не имею права, но вам могу по секрету. Все орудуют! Я удивляюсь, как у них может подняться рука на такого человека, как Евтихий Федорович.
        Корнеплодова. Личные счеты.
        Ольга Николаевна. А что касается Мартышкина, то он занял двойственную позицию.
        Корнеплодова. Он дал согласие сделать на юбилее вступительное слово.
        Ольга Николаевна. А у меня другая информация. У Мартышкина работает машинисткой одна моя приятельница, которая сказала мне под большим секретом, что сегодня утром Мартышкин продиктовал ей две свои речи по поводу Евтихия Федоровича: одну резко отрицательную, просто убийственную,- для заседания приемочной комиссии, а другую весьма пристойную, даже, я бы сказала, восторженную,- для юбилея. И обе речи безумно талантливые.
        Корнеплодова. Какую же речь он произнесет, как вы думаете?
        Ольга Николаевна. Может быть, первую. Может быть, вторую. А может быть, и обе. Это никто не может предсказать. Даже я. Только бюро погоды.
        Корнеплодова. Ну, если только этот фрукт посмеет попытаться сорвать наш юбилей, тогда я сама выступлю!
        Надя (входя с Верой в новых, "юбилейных" платьях). Ну, что? Заметно, что мы дочери юбиляра?
        Ольга Николаевна. Восхитительно! Это правда, что вы выходите за начинающего беллетриста Бурьянова? Поздравляю.
        Надя. Благодарю вас. Откуда это известно?
        Ольга Николаевна. У нас известно все, что касается литературы.
        Корнеплодова. Ну, идите, идите же. Я вас позову.
        Вера. Один вопрос. Неужели и папина мать поедет с нами на юбилей?
        Корнеплодова. Обязательно.
        Ольга Николаевна. Мать юбиляра! Что вы!
        Вера. Как же мы все влезем в машину?
        Надя. Обо мне не беспокойся. За мной заедет начинающий беллетрист, и мы с ним торжественно прибудем на торжество.
        Корнеплодова. Вера, скажи ветеринару, чтобы он не завозил машину в гараж. Надо отправить нашу лапушку в союз. Позови его сюда. Пусть покажется. Я хочу посмотреть, как он одет.
        Вера. Хорошо.
        Надя. Значит, одобряете наши туалеты? Очень приятно. Удаляемся.
        Уходят.
        Ольга Николаевна. Между прочим. Усиленно распространяется версия, что Евтихий Федорович протащил через редсовет серую и посредственную повестушку Бурьянова только потому, что тот женится на Надюшке. Говорят, что скоро в комиссии они хотят публично обвинить Евтихия Федоровича в семейственности и беспринципном кумовстве. Учтите это.
        Корнеплодова. Ах, подлецы! Ах, подонки!
        Васин (входит). Вы мне приказали явиться?
        Корнеплодова. Да. Во-первых, подбросьте Ольгу Николаевну, а затем возвращайтесь и приведите себя в приличный вид, так как вы поедете сегодня вместе с нами на юбилей. И будьте добры, побрейтесь.
        Васин. Слушаюсь. Больше ничего?
        Корнеплодова. Пока ничего, идите.
        Васин. Стричься не надо? Вошел к парикмахеру, сказал спокойный: "Будьте добры, причешите мне уши".
        Корнеплодова. Что?
        Васин. "Гладкий парикмахер сразу стал хвойный"...
        Корнеплодова. Позвольте, да он совершенно пьян. (Кричит.) Вера!
        Вера. Что случилось?
        Васин. Ровно ничего. Меня потребовали- и я явился. И пусть вас это не удивляет. Прошу прощенья. Меня напоили шоферы, отличные ребята. Полтораста граммов с прицепом. (Подмигивает.)
        Вера. Этого с ним раньше никогда не было.
        Васин. Потому что раньше я был человек науки, почти ученый, я мечтал об открытиях в области ветеринарии, но мои мечты поломались, и теперь я мальчик на побегушках, человек без индивидуальности, доставало. Понимаете, я доставало. Толкач! Вот что вы все со мной сделали, и я вас всех очень люблю. И презираю.
        Корнеплодова. Вера, скажи этому человеку, чтобы он сию минуту вышел вон. Извините, лапушка.
        Вера. Ступай вон и проспись.
        Васин. Слушаюсь. Я сейчас пойду и просплюсь. Только вряд ли.
        Вера. Ступай!
        Васин. Я просплюсь. Но имейте в виду, когда я проснусь... О!.. К чертовой матери! Хватит! Поездили! Я живой человек, я творчески мыслящая личность! А вы кто такие? Лабазники! Хуторяне!
        Корнеплодов входит и стоит, молчаливый, как монумент.
        Корнеплодова. Евтихий, выгони его прочь.
        Ольга Николаевна. Как вам не стыдно в такой день!
        Васин. В какой такой день?
        Ольга Николаевна. В день юбилея вашего тестя, всеми нами любимого и уважаемого писателя.
        Васин. Кто писатель? Я не вижу. Где? Вот это? А что он написал? Он такой же писатель, как я геоботаник. Даже еще меньше. Удивляюсь, чего смотрит ваш союз!
        Корнеплодов. Вон!
        Васин. Хорошо. А кто вас на юбилей повезет? Вы думаете, я ничего не понимаю, а я все понимаю. Вы любите на всех ездить. Даже на собственной бабушке ездите верхом.
        Корнеплодова. Евтихий, ударь его.
        Васин. Что? Меня бить? Впрочем, вы совершенно правы. Бейте меня. Лупите прямо по морде. Я заслужил. Я польстился... Польстился на все это... Свое будущее, свою науку я променял на вашу гнусную чечевичную похлебку. Да знаете ли вы, жалкие, ничтожные личности, что такое ветеринария? Не подходите ко мне! Расшибу!
        Корнеплодова. Позвоните в милицию!
        Васин. Да знаете ли вы, что такое наша родная отечественная эпизоотологическая школа, возглавляемая Вышелесским? Вы знаете, что этой школой установлены этиология, патогенез и мероприятия по борьбе с инфекционным энцефаломиэлитом лошадей? В изучении инфекционной анемии лошадей, сапа и других заболеваний советские патологоанатомы значительно опередили буржуазную науку! А я? Боже мок, а в это время я... Но нет... Кончено!
        Бурьянов (входит). Что происходит?
        Васин. А! Еще один любитель чечевичной похлебки. Присаживайтесь. Сейчас вас будут запрягать. А лично я- извиняюсь. Сыт по горло. Вера, пойдем!
        Вера. Ты с ума сошел.
        Васин. Веррра! Я твой муж, и я тебе велю. Ну, без разговоров. А то знаешь... Может быть, ты не хочешь? Так ради бога. Тем лучше. Оставайся и можешь всю жизнь перелистывать эти пресные рукописи по сорок рублей за печатный лист.
        Вера. Ну, негодяй, я с тобой поговорю, когда ты проспишься.
        Васин. Я уже проспался. То есть проснулся. Желаю вам дальнейшего процветания..
        Хуторяне! (Уходит.)
        Ольга Николаевна. Я так перепугалась... У меня дрожат руки...
        Корнеплодова. Это даже... смешно, не правда ли? Ради бога, простите, лапушка. Это наш общий недосмотр. И пожалуйста... Я надеюсь на вашу скромность.
        Ольга Николаевна. Что вы! Что вы! Ничего и не было, я ничего не видела и не слышала. Где этого не случается. По-видимому, машины не будет, так я побегу. Не провожайте меня. До вечера. (Быстро уходит.)
        Корнеплодова. Вот плоды нашего либерального отношения к людям. Евтихий, успокойся. Не забудь, что у тебя давление, а вечером юбилей. (Вере.) А ты не расстраивайся и не ломай руки. Далеко не уйдет. Видали мы и не таких. Мишенька, ты водить машину умеешь?
        Бурьянов (довольно грубо). Нет.
        Корнеплодова. Жаль. Ну тогда сбегаешь за такси.
        Входит портниха, неся в воздушном большом свертке
        платье.
        А, юбилейное платье. Несите его, милочка, туда. Вера, ступай помоги мне, будешь держать зеркало сбоку.
        Вера и портниха уходят.
        А ты, Евтихий, тоже ступай переодевайся,- я тебе что сказала?
        Корнеплодов уходит.
        Надя, проследи, чтобы мать твоего отца надела желтый платок и новую кофту с оборочками. (Уходит.)
        Надя. Они бабушку хотят превратить в какую-то сказительницу. Миша, тебе нравится мое платье?
        Бурьянов. Да, но мне не нравится, что ваш нетрезвый родственник позволил себе назвать меня любителем чечевичной похлебки. Что это значит? И вообще мне многое не нравится.
        Надя. Что за тон? В доме праздник, а все злые как собаки. Только что не кусаются. И ты тоже. Поцелуй меня, ведь мы еще с прошлой ночи не виделись.
        Бурьянов. Это лишнее.
        Надя. Что-нибудь случилось?
        Бурьянов. Оказывается, против твоего отца ведется сильная кампания. Сегодня на заседании приемочной комиссии его собираются с треском провалить, причем в это дело впутали и меня. Кричат, что Евтихий Федорович протащил мою повесть потому, что якобы я собираюсь на тебе жениться! Ты понимаешь, чем это пахнет? Семейственность, беспринципность. А Сироткин-Амурский прямо заявил, что моя повесть посредственная, серая, не имеет никакой художественной ценности, а сам я молодой карьерист, Растиньяк и состою у твоего отца в холуях.
        Надя. Но ведь это неправда! Какие жестокие, злые люди!
        Бурьянов. Злые не злые, а факт тот, что моя повесть стоит под ударом, и я этого не допущу. Я буду за нее драться. Прежде всего надо развеять глупенькую легенду, что я на тебе женюсь и что вообще имею какое-то отношение к вашей семье. А я еще, дурак, послал сегодня поздравительную телеграмму Корнеплодову.
        Надя. Миша, опомнись, что ты говоришь! Ты меня больше не любишь?
        Бурьянов. Не до любви, милая, на карте стоит вся моя карьера. Это понять надо.
        Надя. Подожди. Я не понимаю. Ты от меня отказываешься?
        Бурьянов. Надо срочно поправлять дело.
        Надя. Ты отказываешься? Да? После того, что между нами было? Как же я теперь буду смотреть людям в глаза? Родителям, ребятам из института?
        Бурьянов. Не говори примитивных вещей. И я надеюсь, что у тебя еще сохранилось ко мне достаточно чувства, чтобы не делать мне неприятностей и не давать пищи для нежелательных обобщений. И пожалуйста, не делай из этого трагедии.
        Бабушка (входит, переодетая в новое). Ну вот, я пришла показаться. Так будет ладно?
        Надя (бросается к ней). Бабушка?
        Бурьянов. Не буду вас больше задерживать и надеюсь на твое, в общем, хорошее ко мне отношение. С твоей наружностью ты еще вполне найдешь себе приличного партнера. (Уходит.)
        Надя (рыдая). Бабушка... милая бабушка!
        Бабушка. Не знаю, что тут у вас случилось, а только знаю, что не нужно было все это затевать в понедельник.
        Звонит телефон.
        Надя. Алло? Из приемочной комиссии? Лично? Хорошо, я сейчас позову. (Зовет.) Папочка! Милый папочка! Корнеплодов входит в новом костюме, но еще без галстука. Возьми трубку...
        Бабушка. Ну как, Евтюша, так ладно? Похожа я на сказительницу? Для юбилея гожусь?
        Корнеплодов. Ступай, мать, ступай. Когда надо, тебя позовут.
        Бабушка уходит.
        Корнеплодов у аппарата. Нет, не собираюсь. Хорошо. Учту. (Кладет трубку. Болезненно.) Ох!
        Надя. Что, папочка?
        Корнеплодов. Так как я до сих пор не представил своих сочинений, они требуют моего личного присутствия. А если я не явлюсь, то они... Будут решать сами... Ох!.. Я не могу. Я не пойду. Пусть выгоняют. Я болен. У меня юбилей. Я совершенно болен.
        Надя. Папочка, выслушай меня. До сих пор я ничего не понимала. А сегодня поняла.
        Корнеплодов. Что ты поняла?
        Надя. Я все поняла. Папочка, умоляю тебя. Родненький! Старенький мой! Я же вижу, как тебе тяжело. Мне самой так тяжело, так мучительно трудно. Мне сегодня плюнули в душу.
        Корнеплодов. Надежда, не пори дичь.
        Надя. Я уже давно начала замечать. Только я не верила себе. А сегодня я вдруг как будто проснулась. И все увидела.
        Корнеплодов. Что ты увидела?
        Надя. Папа, не надо со мной так говорить. Я не маленькая. Прости меня, но я должна тебе сказать все, что думаю. Мы потребители. Папа, пойми, мы только потребители.
        Корнеплодов. Что ты этим хочешь сказать?
        Надя. Ты же сам знаешь. В нашей прекрасной, удивительной стране все люди трудятся, творят, создают какие-то новые ценности. Материальное, духовные. Дома, симфонии, удивительные машины... А мы... А ты? Что делаешь ты?
        Корнеплодов. Я писатель.
        Надя. Ах, боже мой, господи, ты так привык называть себя писателем, что сам в это поверил. Ну какой же ты, папочка, прости меня, писатель? Сколько я тебя помню, ты ничего не написал. Да и раньше- тоже. У тебя только шуба и шапка как у Некрасова. А на самом деле ты никто. Ты фикция.
        Корнеплодов. А, понимаю. Отцы и дети. Критикуешь? Ну, критикуй, критикуй, я не боюсь критики.
        Надя. Не боишься, потому что у тебя нечего критиковать. И если тебя сегодня... уволят из писателей, то это будет только справедливо.
        Корнеплодов. Ты думаешь, они меня могут... того? Вздор. Они только требуют, чтобы я представил им свои произведения. Это их право. Что ж, придется писать.
        Надя. Если бы я была правительством, я бы тебе платила большие деньги, только чтобы ты не писал.
        Корнеплодов. Девчонка! Как ты смеешь так разговаривать с отцом-литератором?
        Надя. Я потому так и разговариваю, что ты мой отец. Я люблю тебя и говорю тебе правду, чистую правду.
        Корнеплодов. Так ты думаешь, что они того?
        Надя. А что же они еще могут сделать, ну посуди сам?
        Корнеплодов. Так... что же мне делать?
        Надя. Пойди и скажи им всю правду.
        Корнеплодов. Правду? Какую правду?
        Надя. Скажи, что ты все время занимал чье-то чужое место и больше не хочешь. По крайней мере, это будет благородно. И я уверена, что тебя за это никто не осудит.
        Корнеплодов. Это невозможно... Невероятно!..
        Надя. Ну что ж делать, папочка, если так случилось? Поверь мне, поверь. Мы не пропадем, ты не бойся. Мы все будем работать, трудиться. Ведь работают же другие люди? Я сдам экзамены, поступлю на работу. И ты- тоже. Ведь ты в конце концов грамотный человек. Пойди, папочка. Имей мужество войти и сказать им всю правду. И тогда никто не посмеет сказать, что тебя выгнали. Ты сам уйдешь. По своему желанию.
        Корнеплодов. По собственному желанию? Ты знаешь... в этом есть какая-то здравая мысль. Надо посоветоваться с матерью.
        Надя. Не делай этого, умоляю тебя. Мама все равно не поймет. Не захочет понять. Я ее очень люблю, она умная, хорошая, но она не поймет.
        Корнеплодов. Ты думаешь? А как же юбилей?
        Надя. Не надо никакого юбилея. Ничего не надо. Ты пойдешь... Мы сейчас же с тобой пойдем, и ты им скажешь, что юбилей отменяется.
        Корнеплодов. Трудно, Надюшка.
        Надя. Трудно, но надо. Умоляю тебя, послушай меня. Ведь ты же сам знаешь, что это нужно. Хоть раз в жизни послушайся своего сердца. И тебе сразу станет так легко. Так хорошо. Пойдем! Ведь ты же когда-то был молодой, смелый... я уверена, что ты был смелый.
        Корнеплодов. Да, я был молодой, был смелый.
        Голос Корнеплодовой. Евтихий!
        Корнеплодов. Мать зовет.
        Надя. Папочка, вспомни свою молодость. Подумай, какой будет стыд. Пойдем. Я тебе принесу пальто. И сама оденусь. (Уходит.)
        Голос Корнеплодовой. Евтихий!
        Надя (входит одетая, с шубой и шапкой отца). Одевайся, папочка. Поскорее. Это ничего, что ты без галстука, тебя не осудят. Только потише, чтобы мама не услыхала. Дай... я возьму тебя об руку...
        Корнеплодов. Да, ты права. По собственному желанию и без опубликования в печати. Пойдем, Надежда.
        Уходят.
        Корнеплодова (входит в новом вечернем платье, красивая, строгая, похожая на какую-то русскую императрицу). Евтихий, где же ты? Эй, кто там!
        Бабушка (вбегает). Он только что вышел с Наденькой.
        Корнеплодова. Как- вышел? Скоро надо на юбилей ехать, а он ушел?
        Бабушка. Велел сказать, что юбилея не будет.
        Корнеплодова. Как это- не будет? Куда он пошел?
        Бабушка. Как будто в приемочную комиссию.
        Корнеплодова. Ведь я же ему не приказывала! Зачем он туда пошел?
        Бабушка. Как будто от членского билета отказываться, а потом как будто в клуб- юбилей отменять.
        Корнеплодова. Что?! Ах, теперь я понимаю. (Кричит.) Вера! Вера! Скорей сюда!
        Вера вбегает.
        Беги скорей за ветеринаром, пусть он немедленно подает машину. Впрочем, я совсем забыла, что ветеринар невменяем.
        Вера. Что случилось?
        Корнеплодова. Большое несчастье. Отец ушел из дома.
        Вера. Как Лев Толстой?
        Корнеплодова. Еще хуже.
        Звонит безостановочно телефон.
        Это катастрофа.
        Занавес.
        ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
        В клубе. Часть зала, приготовленного для юбилея.
        Пальмы, зелень, в зелени портрет Корнеплодова.
        Эстрада, трибуна, все, что полагается. Несколько
        рядов стульев. Две двери. Одна входная, другая
        ведущая в другие помещения клуба. Эта дверь открыта,
        в нее видна голубая гостиная, в которую выходит еще
        одна дверь, с надписью- "Приемочная комиссия".
        Слышно щелканье бильярдных шаров и звуки рояля или
        радиолы. Двое из публики.
        Первый. Опять пальмы. Что сегодня?
        Второй. Юбилей какого-то известного писателя.
        Первый. Кого именно?
        Второй. Кажется, Корнеплодова.
        Первый. А разве он еще существует?
        Второй. Как видите.
        Первый. Концерт будет?
        Второй. А как же.
        Первый. Тогда я займу место.
        Второй. Я уже на всякий случай занял.
        Первый. Так я рядом с вами, чтобы не было скучно. (Кладет на стул газету.) Может быть, пока что партию в шахматы?
        Второй. Можно.
        Бурьянов (быстро входит). Сегодня, кажется, открытое заседание приемочной комиссии должно состояться здесь, в клубе? Где именно?
        Первый (показывает). Эта дверь.
        Бурьянов. Еще не начинали?
        Первый. Нет еще. Ждут Сироткина-Амурского.
        Бурьянов. Народу много?
        Второй. Аншлаг. Вот, кстати, и Сироткин-Амурский.
        Входит Сироткин-Амурский.
        Мартышкин выходит из противоположной двери с
        бильярдным кием в руках.
        Сироткин-Амурский. Товарищ Мартышкин, надеюсь, вы тоже выступите?
        Мартышкин. По поводу кого?
        Сироткин-Амурский. По поводу Корнеплодова.
        Мартышкин. Хо-хо.
        Сироткин-Амурский. То есть?
        Мартышкин. В зависимости от ауспиций.
        Сироткин-Амурский. Какие ж там, батюшка, ауспиции! Человек двадцать пять лет числится писателем, а ровно ничего не написал и никаких своих сочинений представить не может. Разумеется, нам его придется исключить. Но так как это вопрос глубоко принципиальный, имеющий не только узколитературное значение, было бы очень хорошо, чтобы выступили также и вы.
        Мартышкин (насторожившись). Почему именно я?
        Сироткин-Амурский. Как известный критик и человек с некоторым авторитетом.
        Мартышкин. Хо-хо. Вы меня переоцениваете. А как на это смотрит руководство?
        Сироткин-Амурский. Разумеется, одобрительно.
        Мартышкин. В каком смысле одобрительно: одобрительно- да или одобрительно- нет?
        Сироткин-Амурский (добродушно смеясь). Одобрительнонет.
        Мартышкин. Вы уверены в этом?
        Сироткин-Амурский. Совершенно.
        Мартышкин. Ну, что ж. Пожалуй, я, хо-хо! Нет, но каков гусь этот самый Корнеплодов, а? Какая внешность, какой апломб, а на самом деле он просто дырка от бублика. Хо-хо. Ну, что ж, у меня даже есть на сей предмет кой-какие ораторские заготовочки. Вот, изволите видеть. (Роется по карманам и вынимает бумажку.) Нет, это не то. (Вынимает другую бумажку.) А вот этото! Хо-хо! Я раскопал его единственный шедевр- "Овсы цветут" и выписал оттуда цитатки. Животики порвете.
        Сироткин-Амурский. Так прошу вас, пройдите.
        Мартышкин. Ничего. Я еще успею сыграть партию. Вы начинайте без меня. (Уходит.)
        Бурьянов. Товарищ Сироткин-Амурский, можно вас на два слова?
        Сироткин-Амурский. У меня сейчас начинается заседание.
        Бурьянов. Это очень важно. Умоляю.
        Сироткин-Амурский. Слушаю, батюшка.
        Бурьянов. Здравствуйте. Вы, наверное, меня не узнали. Я Михаил Бурьянов, автор повести "Крутой поворот"- парень любит девушку, но она уезжает в город на учебу, а когда возвращается уже врачом, то застает парня уже директором МТС, такой конфликт.
        Сироткин-Амурский. Как же, читал. Так чего же вам надобно?
        Бурьянов. Я знаю, вы относитесь к моей повести отрицательно, и я совершенно с вами согласен. Я буду ее еще дотягивать. Но прошу учесть, что к Евтихию Корнеплодову я не имею абсолютно никакого отношения. А меня обвиняют в том, что будто я из карьерных соображений собираюсь жениться на его дочери. Это гнусная клевета. Ничего общего ни с авантюристом Корнеплодовым, ни с его подозрительным семейством никогда не имел, не имею и не буду иметь.
        Сироткин-Амурский. Нас это не касается.
        Бурьянов. Нет, касается. Я должен реабилитироваться. Я хочу выступить с разоблачением корнеплодовщины. Это мой общественный долг. Имейте в виду, что я уже давно сигнализировал, только мои сигналы почему-то не доходили до общественности. Дайте мне слово.
        Сироткин-Амурский. У нас собрание открытое.
        Бурьянов. Благодарю вас. Вы меня окрыляете. Надеюсь, после моего выступления вы совершенно по-другому отнесетесь ко мне и к моей повести. Я хорошо знаю интимную жизнь Корнеплодова и не постесняюсь сорвать маску с этого самозванца.
        Сироткин-Амурский. Молодой человек, как вам не стыдно! А еще хотите быть русским писателем! Да вы знаете, что такое русский писатель?
        Бурьянов. Не понимаю вас. Могу не касаться личной жизни. Как угодно. Но по общественной-то линии, надеюсь, можно ударить?
        Сироткин-Амурский уходит в дверь комиссии.
        Ну, держись, Корнеплодов. (Уходит вслед за Сироткиным-Амурским.)
        Мартышкин проходит с кием в руках.
        Директор клуба (выходит). Товарищ Мартышкин, что же вы? Я вас ищу по всему клубу.
        Мартышкин. На какой предмет?
        Директор. Вам же открывать юбилей.
        Мартышкин. Чей?
        Директор. Корнеплодова.
        Мартышкин. Хохонюшки!
        Директор. В каком смысле?
        Мартышкин. Хохонюшки в том смысле, что руководство относится к Корнеплодову резко отрицательно и, по-моему, юбилея вообще не надо. Какой юбилей, когда сейчас юбиляра будут выгонять из организации! Хо-хо!
        Директор. Вы меня пугаете. Но ведь мы же обязаны провести мероприятие. Как же так? Мы затратили средства на концерт и на тропические растения. Сейчас приедут артисты. Смотрите, уже идет духовой оркестр.
        Мартышкин. Так пусть он сыграет марш фюнебр.
        Директор. Фюнебр? Я этого не понимаю. Перестаньте шутить. В конце концов пусть комиссия поступает с юбиляром, как ей угодно, а нас это не касается, мы обязаны провести мероприятие. Тем более что руководство проявило такой интерес к концерту. Только что звонили от Степана Степановича и просили непременно оставить четыре места во втором ряду.
        Мартышкин (тревожно). Почему именно во втором?
        Директор. Потому что весь первый ряд оставлен для семьи юбиляра.
        Мартышкин. От Степана Степановича лично?
        Директор. Вообразите себе.
        Мартышкин. Вот какая картинка. Тогда я, пожалуй, хо-хо. У меня даже есть кой-какие набросочки. Я не буду касаться художественных произведений Евтихия Федоровича. Кстати, их и нету. Я думаю, знаете ли, в легкой юбилейной форме очертить его общественную физиономию.
        Директор. Вот, вот. Именно в легкой форме. С юмором очертите. Наша аудитория любит посмеяться.
        Мартышкин. Вот, изволите ли видеть. (Вынимает бумажку.) Нет, это как раз не то. (Вынимает другую бумажку.) А это как раз то. В игривой форме. Юбилей- это переучет товаров. Сегодня юбиляр в некотором роде переучитывает свои товары за двадцать пять лет. Ну и так далее.
        Директор. Это именно то, что надо. Пройдемте в артистическую, через полчаса начало.
        Мартышкин. Так я лучше сгоняю еще одну партийку. (Уходит.)
        Могилянский (вбегает). Юбиляр прибыл. (В дверь.) Прошу вас, милости просим, пожалуйста.
        Входят Корнеплодов с Надей.
        Раздеваться будете прямо в артистической. Я восхищен вашей шубой.
        Директор. Позвольте вас приветствовать от имени нашего клуба. Вы образцовый юбиляр. Обычно юбиляры, как правило, опаздывают, а вы прибыли даже несколько раньше, чем надо. Как видите, клуб сделал все возможное. (Показывает.)
        Могилянский. Обратили внимание? Не каждый юбиляр может похвастаться такими пальмами. К несчастью, организовать кинохронику не удалось, благодаря странной позиции управления кинофикации, но мы своими силами запишем ваше выступление на клубный магнитофон.
        Директор. Не правда ли, все очень прилично?
        Корнеплодов. Недурно, даже весьма.
        Надя. Папа!
        Корнеплодов. Впрочем, я решил отказаться от юбилея.
        Директор. То есть как это?
        Корнеплодов. Зачем весь этот шум, эти растения, этот мой портрет? Не скромно. Снимите его. Нет, нет, я решительно отказываюсь от юбилея.
        Могилянский. Они шутят.
        Корнеплодов. В сущности, какой я писатель? Вы когда-нибудь читали мои произведения?
        Директор. Лично я- нет... Но... наверное, другие читали.
        Корнеплодов. И другие не читали. Читали только мою подпись под некрологами. Писатель тот, кто пишет. Значит, я пустое место. Фикция.
        Директор. Ради бога, не надо говорить так громко, а то услышит публика. Вы меня ужасаете!
        Могилянский. Что вы, они же шутят.
        Корнеплодов. Какие шутки! Не до шуток мне. Вот заявление.
        Надя. Молодец, папочка, молодец.
        Корнеплодов. Уберите мой портрет. Я выхожу из союза по собственному желанию. Юбилей отменяется.
        Директор. Как это- отменяется? Мы оркестр наняли. Артистов пригласили. Мартышкин сделает вступительное слово.
        Корнеплодов. Мартышкин? Надя, ты слышишь? Мартышкин согласился.
        Надя. Папочка, ради всего святого, возьми себя в руки. Не поддавайся.
        Корнеплодов. Нет, не поддамся. Все равно решительно отказываюсь.
        Директор. Только не так громко. Мы уже привлекаем к себе нежелательное внимание. Пройдемте в артистическую. (Публике.) Товарищи, прошу вас освободить зал. Еще идет уборка. Мы дадим звонки. Могилянский, закройте двери и никого не пускайте в зал. Евтихий Федорович, что вы с нами делаете? Юбиляры всегда капризничают, но не до такой степени!
        Корнеплодов. Все равно, все равно.
        Надя. Молодец, папочка!
        Директор. Может быть, вас смущает эта приемочная комиссия? Так вы не обращайте внимания. У нее свой профиль, а у нас свой профиль. Одно другому не мешает.
        Надя. Где заседает приемочная комиссия?
        Директор. Эта дверь. Но зачем вам? Евтихий Федорович, подумайте, в какое положение вы нас ставите?
        Могилянский (заглядывает за дверь, возбужденно). Прибыла делегация от кукольного театра и артисты ансамбля Моисеева.
        Директор. Вот видите.
        Корнеплодов. Ну, что ж, пусть публика повеселится без меня.
        Директор. Как я объясню общественности?
        Корнеплодов. Как угодно. Уехал. Срочно вызвали. Заболел. Пойдем, дочь.
        Корнеплодов и Надя подходят к двери комиссии и
        останавливаются.
        Директор. Как же быть? Надо позвонить куда-нибудь... Посоветоваться... (Уходит.)
        Надя. Что же ты остановился и не идешь? Иди, папочка.
        Корнеплодов. Легко сказать- иди. Всю жизнь привык быть писателем, и вдруг вот я уже более не буду писателем.
        Надя. Иди, папочка. Это может случиться со всяким. Не только с писателем.
        Корнеплодов. Страшно. Устал я, Наденька. Посижу немного, соберусь с силами, а потом уж и пойду. (Садится на стул возле двери.) Слышишь, как там страшно шумят?
        Надя. Слышу, папочка, Мишин голос.
        Мартышкин (подходит). Что, обсуждение Корнеплодова уже началось? Ах, это вы? Честь имею. (С сухим полупоклоном проходит в дверь.)
        Надя (прислушивается). Миша кричит. Громче всех. Боже, что он говорит!
        Голос Бурьянова (за дверью). Подобное явление в нашей среде абсолютно недопустимо. С этой корнеплодовщиной пора кончать!..
        Корнеплодов. Ради бога, прикрой дверь, чтоб я не слышал. И мне надо идти туда?
        Надя. Зато потом тебе сразу станет легче. Старенький мой, миленький мой папочка. Собери все свои силы.
        Дверь открывается, появляется Сироткин-Амурский.
        Сироткин-Амурский. А, вы тут? Значит, передумали, решили явиться. Это и лучше.
        Надя. Правда, гораздо лучше? Это я ему посоветовала.
        Сироткин-Амурский. Вы дочь?
        Надя. Да.
        Сироткин-Амурский. Тяжелый, очень тяжелый случай. Но посудите сами, разве мы можем поступить иначе? Ведь это- литература, советская литература. С этим шутить нельзя.
        Надя. Я понимаю, я очень понимаю.
        Сироткин-Амурский. Сейчас заканчивает свое выступление Бурьянов, следующий- Мартышкин, а затем, если угодно, мы предоставим слово вам.
        Корнеплодов. Что ж говорить? Говорить нечего. Я долго и мучительно думал и пришел к выводу, что вы все совершенно правы. Так что мне остается только публично признать вашу правоту и, как мне это ни больно, удалиться в частную жизнь... Если можно, без опубликования в печати, а?
        Надя. Папа, не смей унижаться.
        Сироткин-Амурский. Вот, кажется, Бурьянов кончил. Пожалуйте.
        Бурьянов возбужденно выходит и трясущимися руками
        закрывает дверь.
        Корнеплодов. Что ж это ты, Миша, так безжалостно? Я ведь тебе ничего, кроме хорошего, не сделал.
        Бурьянов. Мы с вами не настолько близко знакомы, чтобы вы называли меня Мишей. А сказал я только то, что диктовал мне долг писателя и гражданина. Что же касается намеков, будто я чем-то вам обязан,- то это инсинуация. Ни к вам, ни к вашей семье я не имею решительно никакого отношения. Говорю это честно и прямо в присутствии товарища Сироткина-Амурского.
        Надя. Миша, подумай, что ты говоришь! Где твоя совесть? И этого человека я любила!
        Бурьянов. Избавьте меня от дешевой лирики. Я не позволю пачкать свою репутацию. Учтите это. Пойду покурить. (Уходит.)
        Сироткин-Амурский. Это отчасти, батюшка, плоды вашего воспитания молодежи. Прошу вас. (Пропускает Корнеплодова в дверь.)
        Корнеплодов. Главное: не пил, не курил, жене по изменял- и вот... (Уходит.)
        Сироткин-Амурский уходит за ним. Дверь затворяется.
        Надя (одна у двери). Ну, слава богу. Гора с плеч. Сейчас все это кончится, и мы уйдем отсюда домой. Хоть бы скорее. Но почему я так волнуюсь? Неужели он в последнюю минуту раздумает? Это будет ужасно!.. "Ни к вам, ни к вашей семье я не имею решительно никакого отношения..." Решительно! Нет, все это так чудовищно, что я не знаю, не знаю... Нет, я сделаю что-нибудь ужасное, что-нибудь такое...
        Директор (входит). Никому не дозвониться. Никто ничего не знает. Там выгоняют, здесь поздравляют. Буду действовать на свой риск и страх. В конце концов- не такой уж классик. Не хочет- не надо. Юбилянский! То есть тьфу- Могилянский!
        Могилянский (входя). Здесь.
        Директор. Объявите публике, что юбиляр срочно уехал для изучения жизни в отстающие районы Центральной черноземной области.
        Могилянский. Так он же здесь, его могут увидеть.
        Директор. Не важно. Его все равно почти никто не знает. Тоже писатель. Безбилетный пассажир. Уберите его портрет, давайте звонки, и пусть играет оркестр.
        Могилянский убирает портрет, оркестр ремесленников
        играет вальс.
        Могилянский. С таким юбилеем можно нажить себе порок сердца. Гораздо спокойнее хоронить! Смотрите- вдова. То есть, я хотел сказать, жена. Идет жена юбиляра. Мать юбиляра, дочь юбиляра.
        Входят Корнеплодова, бабушка и Вера.
        Еще раз здравствуйте, Софья Ивановна. Ну как вам нравятся пальмы?
        Корнеплодова. Он тут? (Видит Надю.) А, Надька! Нашла. Где отец? Говори!
        Надя. В приемочной комиссии.
        Корнеплодова. Кто велел?
        Надя. Пойми, мамочка... Хоть раз в жизни...
        Корнеплодова. Я спрашиваю: кто велел? Замолчи. Все ясно. Каяться пошел? Я знаю, что ты его уговорила, отвратительная девчонка. Рано ему еще каяться! Когда надо будет, я ему сама скажу. А ну, где этот самый консилиум? Здесь, что ли?
        Надя. Мамочка, что ты хочешь сделать?
        Корнеплодова. Не задавай идиотских вопросов. (Распахивает дверь.) Евтихий, иди сюда! (Наде.) А с тобой я еще поговорю. (Корнеплодову.) Евтихий, кому я говорю! Сию минуту иди сюда.
        Мартышкин (видный в открытую дверь, продолжает свое выступление). ...могу продемонстрировать еще один шедевр: "Митрич потянул Васку за упругие груди и хлобыстнул по уху тальянкой". Хаханьки! Одним словом, дырка от бублика!
        Корнеплодова. Вы! Прекратите это издевательство над известным писателем и общественным деятелем. Иначе я буду звонить в Совет Министров. Ишь как расходились. Добролюбовы! Евтихий, почему ты здесь, а не на своем юбилее? Это тебе не компания. Твое место в президиуме на трибуне.
        Корнеплодов. Юбилея не будет.
        Корнеплодова. Кто выдумал эту дичь?
        Корнеплодов. Я решил...
        Корнеплодова. Никому не интересно, что ты решил. Вот еще новости. (Кричит в дверь.) Вопрос о Евтихии Федоровиче снимается!
        Сироткин-Амурский. Однако позвольте...
        Корнеплодова. Не позволю. Не нуждаемся.
        Сироткин-Амурский. Почему же?
        Корнеплодова. Потому, что членский билет- вот! (Вынимает из сумки и показывает билет.) Вам это ясно? Вопрос исчерпан.
        Сироткин-Амурский. Это не существенно.
        Корнеплодова. Может быть, для вас не существенно, а для нас даже очень существенно. А теперь можете идти и продолжать заседание.
        Сироткин-Амурский. И продолжим!
        Корнеплодов. Мой членский билет? Где ты его откопала?
        Корнеплодова. Совершенно случайно обнаружила в "Диалектике природы" Фридриха Энгельса, которую я тебе купила пять лет назад специально для того, чтобы ты изучал диалектический материализм, а ты вместо того, оказывается, дрых у себя на диване? Но это особ статья. А теперь ступай в артистическую, умойся, причешись и надень галстук.
        Корнеплодов. Нет, нет. Я это все отменил.
        Корнеплодова. Пока не нашелся билет, а теперь...
        Корнеплодов. Не имеет значения. Не хочу, не пойду.
        Корнеплодова (грозно). Что? Ну это мы еще посмотрим. Кто здесь ответственный по юбилею?
        Директор. Я.
        Корнеплодова. Так что же вы стоите и ничего не делаете? Вы видите, что юбиляр нервничает? Проводите юбиляра в артистическую и не выпускайте, пока я не дам указания.
        Корнеплодов. Софья!
        Директор. Идите, уважаемый, и не раздражайте вашу супругу. Она знает, как лучше.
        Корнеплодова. Ступай! (Директору.) Обеспечьте ему черный кофе с сахаром и лимоном. Заприте дверь и захлопните форточку, чтобы его там не продуло. Вы, персонально, отвечаете за его здоровье. (Корнеплодову.) Ну, что же ты не идешь? Ступай!!!
        Корнеплодов (тяжело вздыхая). Ох, господи боже мой!
        Надя. Папа, не смей этого делать!
        Корнеплодов и директор уходят.
        Корнеплодова. Замолчи. Я еще с тобой поговорю. Почему такие маленькие пальмы? А где портрет Евтихия Федоровича?
        Могилянский. Юбиляр сами приказали снять.
        Корнеплодова. А вы его больше слушайтесь! (Наде.) Это все ты, дрянь, наделала! Ставьте портрет сюда. Не сюда, а туда. Посредине. Вот так. Где места для семьи юбиляра? Вот эти? Это неуважение к юбиляру. Поставьте в президиуме кресла для жены и матери юбиляра.
        Могилянский. Вот это настоящая хозяйка. Будет исполнено. (Ставит кресла.
        Корнеплодова. Антонина Прокофьевна, садитесь, не стесняйтесь. Поправьте платок.
        Могилянский. Украшение президиума. Сказительница.
        Корнеплодова. А ты, Вера, садись в первый ряд. У нее есть муж, научный работник, но он, к сожалению, не может присутствовать, так как захворал.
        Могилянский. Я понимаю, сгорел на работе.
        Корнеплодова. Надя, садись здесь.
        Надя. Мама, я не могу участвовать в этой комедии.
        Корнеплодова. Тебя не спрашивают.
        Надя. Я уйду.
        Корнеплодова. Только после торжественной части. (Могилянскому.) Она готовится к экзаменам и очень измоталась.
        Бурьянов (входит). Что? Нашелся билет?
        Корнеплодова. Нашелся, Мишенька, нашелся.
        Бурьянов. Софья Ивановна! Поздравляю! От всего сердца!
        Корнеплодова. Спасибо, родной!
        Бурьянов. Вы себе не можете представить, как я волновался, мамочка, что я переживал.
        Корнеплодова. Очень представляю.
        Бурьянов. Стало быть, теперь все в порядке? И участок в зеленой зоне?
        Корнеплодова. И участок в зеленой зоне, и новая дача. Теперь не уйдет. У нас ветеринар временно выбыл из строя, так не съездишь ли, Мишенька, завтра в управление к Сироткину?
        Бурьянов. С восторгом! Я этому самому Сироткину-младшему залью сала за шкуру. У меня мертвая хватка.
        Корнеплодова. Спасибо, Мишенька. Садись рядом с Надеждой.
        Бурьянов. Что же ты молчишь, Надюшка, ничего не говоришь?
        Надя. Мама. Я не могу больше... Я... я его сейчас ударю.
        Корнеплодова. Кого? Мишеньку? За что?
        Надя. Если бы ты только слышала, какие мерзости он только что, вот здесь, сию минуту, говорил про папу, про нас всех!..
        Корнеплодова. Что? Небось отмежевывался?
        Бурьянов. Отмежевывался, Софья Ивановна.
        Корнеплодова. Ну и правильно сделал. Зачем ему голову зря под топор класть? Так умные люди не делают. Цени его, Надя. Он у тебя умный. Он далеко пойдет. Тебе повезло. Это не ветеринар.
        Надя. Мама, я не могу... Я задыхаюсь... Я умру, умру сейчас... от стыда и от отчаяния!..
        Корнеплодова. Веди себя прилично в общественном месте. Не умрешь. Еще благодарить будешь. А пока- садись, я тебе приказываю!
        Бурьянов. Слышишь, Надюшка, что мама говорит? Ну, дай лапку!
        Надя. Не смей ко мне прикасаться! Если ты только ко мне прикоснешься...
        Бурьянов. То что будет?
        Надя. Пошел вон! Дурак! Ничтожество!
        Корнеплодова. Надежда!
        Надя. Замолчи! Я ухожу от вас навсегда. А тебе- вот! (Бьет Бурьянова по лицу.) Очень хорошо!
        Корнеплодова. Однако!
        Бурьянов. Обойдется! Если бьет- значит, любит!
        Играет музыка.
        Могилянский. Я восхищен вашим туалетом. Вы похожи на вдовствующую императрицу. Прикажете начинать?
        Корнеплодова. Начинайте.
        Входит публика.
        Ольга Николаевна (вбегает с цветами). Софья Ивановна, роднуша. Я чуть не опоздала. Что? Нашелся билет?
        Корнеплодова. Нашелся, лапушка, нашелся.
        Ольга Николаевна. Ну, теперь все ваши враги подавятся.
        Корнеплодова. Уже подавились.
        Ольга Николаевна (подает цветы). Это вам. Лично вам, как подруге и вдохновительнице нашего дорогого, всеми любимого писателя.
        Корнеплодова. Спасибо, солнышко! Садитесь на место ветеринара. Здесь вам будет хорошо, близко. На Евтихия Федоровича надо смотреть вблизи. (В публику.) Граждане, тише. Что же ты не идешь?
        Вводят и усаживают Корнеплодова.
        Мартышкин (откуда не возьмись появляясь на трибуне). Товарищи, сегодня наша общественность празднует славный юбилей дорогого и всеми нами любимого писателя Евтихия Корнеплодова.
        Аплодисменты.
        Мне выпала высокая честь сказать несколько слов о жизни и творчестве юбиляра. Но, собственно, что говорить? Имя Евтихия Корнеплодова говорит само за себя. Искусство и Корнеплодов едины и неразделимы. Искусство не может существовать без Корнеплодова, так же как и Корнеплодов не может существовать без искусства. Хо-хо. Позволю сказать, что Евтихий Корнеплодов- это не просто личность, а, так сказать, явление. Громадное общественное явление.
        Аплодисменты, возгласы.
        Я не хочу утомлять ни вас, товарищи, ни самого нашего дорогого юбиляра перечислением всего того, что он сделал для родного искусства. Мы все это хорошо знаем. Поэтому позвольте мне закончить мое краткое выступление маленьким веселым сравнением. Что такое, товарищи, юбилей? Юбилей- это переучет товаров. (Корнеплодовой.) Не беспокойтесь, Софья Ивановна. (Продолжает.) Сегодня наш дорогой Евтихий Федорович, так сказать, переучитывает свои товары, свои замечательные художественные ценности за четверть века своего славного, бескорыстного служения музам. И мы видим, что ценностей этих хватит еще, по крайней мере, на сто лет, если не больше.
        Аплодисменты.
        Корнеплодова. Вот это правильно.
        Мартышкин. Желаю же вам от всех нас, здесь присутствующих, дорогой Евтихий Федорович, еще сто лет жизни, сто лет плодотворного творчества и сто лет счастья. Позвольте вас обнять и поцеловать от имени русского общества.
        Аплодисменты, оживление, целуются.
        А теперь слово имеет сам юбиляр- Евтихий Корнеплодов!
        Овация.
        Корнеплодова. Евтихий, только не волнуйся и не говори лишнего. Поправь галстук. Возьми свое выступление. Держи, только не перепутай.
        Корнеплодов (разрывает бумагу, с сердцем выбрасывает). Дорогие товарищи, друзья, братцы! За что? За что вы меня мучите? К чему эти цветы, пальмы, речи- одним словом, архитектурные излишества. Поймите, что я не писатель. Уже давно не пишу. А ей-богу, дело прошлое, а писатель я был неплохой. Правда, мастерства не было. Ну, ведь это не каждому дано. Но все это в прошлом. Надоело мне это дело. Вы думаете, легко числиться писателем моего масштаба? А ну-ка попробуйте! Заседанья, совещанья, консультаций, творческие командировки, воспитание молодежи, жюри, комиссии... Все время некрологи подписываешь, адреса, приветствия... Это, братцы, даже талантливый человек не выдержит. А вы меня еще мучаете! Ох, если бы знали, как вы мне все надоели. Про вас бы роман хороший написать. И не беспокойтесь, напишут. Конечно, не я. А кто умеет.
        Корнеплодова. Евтихий! Я тебе запрещаю!
        Корнеплодов. Молчи. Ты меня еще плохо знаешь. Я не посмотрю, что здесь публика. Про всех напишут! А про тебя, Сонька, в первую очередь! Как ты мою жизнь заела. Сделала из меня дойную корову. Сюжет, достойный Достоевского. А ты думаешь, Бурьянов, ты не сюжет? Милый друг. Дюруа.
        Бурьянов записывает.
        И про тебя напишут, Мартышкин, лукавая личность. Человек-амфибия.
        Вера. Папа, ты ведешь себя неприлично.
        Корнеплодов. Молчи, дура. Ей дал бог такого мужа, такую умницу! Боже мой, как глубоко прав был ветеринар!
        Корнеплодова. Ты сошел с ума! Не слушайте его. Это эксцесс!
        Корнеплодов. Эксцесс? Смотрите, какая образованная. Сию же минуту домой.
        Корнеплодова. А жить чем будем?
        Корнеплодов. А чем другие люди живут? Пашут. Сеют. Жнут. Пекут. Шьют. Пилят. Рубят. Бреют. Мало тебе? Марш домой работать. Ах, ты не хочешь? Ну, так я тебе сейчас покажу, кто из нас главный. Пришибу! Мама, извините. Товарищи, не волнуйтесь. Юбилей отменяется. Музыка, туш. Все будет в порядке.
        Музыка играет туш. Корнеплодов гордо удаляется в
        сопровождении родственников. Бодро приветствует
        публику.
        Занавес.

1957
        ПРИМЕЧАНИЯ
        СЛУЧАЙ С ГЕНИЕМ ("ПОНЕДЕЛЬНИК")
        Комедия написана в 1955 году. В октябре этого же года передана театрам для постановки. Вышла отдельным изданием в Отделе распространения драматических произведений ВУОАП (1957). В начале 1956 года пьеса была поставлена Ленинградским драматическим театром имени Ленсовета, режиссером Н.Акимовым (см. статью Г. апралова "Пегас и седок" в газете "Советская культура" от 9 февраля 1956 г.).

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к