Сохранить .
Во имя Абартона Дарья Алексеевна Иорданская
        Во имя Абартона #1
        Леди Мэб Дерован и Реджинальда Эншо слишком многое разделяет. Она аристократка, наследница одного из старейших родов; он - простолюдин, мальчишка-грум, всего добившийся благодаря своему уму и таланту. Они постоянно ведут войны и что-то делят: студентов, часы, учебные планы, с недавнего времени - жилье. А теперь еще и постель. Проклятье, которое случайно обрушилось на леди Мэб и Реджинальда, приходится держать в тайне, чтобы скандал не разрушил репутацию Университета в самый неподходящий момент, и самостоятельно искать решение проблемы. Но, кажется, запрещенное зелье - не самая большая беда в Абартоне.
        Сеттинг: 1927 год, что примерно соответствует нашим двадцатым-тридцатым годам
        Дарья Иорданская
        Во имя Абартона
        Si non caste, tamen caute.
        Если не целомудренно, то осторожно.
        Глава первая, в которой делится время и пространство
        - Вы все еще здесь? - были первые слова Мэб, леди Дерован, когда открылась дверь.
        - Куда я должен деться-то? - поинтересовался Реджинальд Эншо и зевнул.
        Он посторонился, двигаясь как обычно лениво, сонно, заполняя своей неуклюжей долговязой фигурой все пространство небольшой прихожей. Мэб бросила взгляд на чемоданы, которые Ролло, шофер ее матушки, донес до крыльца и поставил на нижней ступени. В дом Ролло, гордый, как его предки-завоеватели, входить не пожелал. Когда он шел по дорожке, неся два этих несчастных чемодана, весь его вид, поджатые губы, стреляющие по сторонам колючие глаза, буквально вопил: оскорбительная плебейская нищета! Была в представлении леди Дерован также нищета благородная: сиротки, продающие на улицах кресс-салат и их изможденные седьмыми или восьмыми родами матери, трясущейся, но благодарной рукой принимающие чашку супа. Отчего-то люди работающие, честно, со всей ответственностью, в число благородных не поступали. Сама Мэб регулярно подвергалась обструкции, когда кто-нибудь из родственников вспоминал «тот ужасный demarche!» восьмилетней давности.
        В общем и целом Мэб была довольна своей жизнью, хотя каждый день ее и отравляли всяческие мелочи. Сейчас вот, чемоданы, плотно набитые книгами из семейной библиотеки, едва не попавшими на благотворительный базар; безделушками, которым на университетском базаре найдется место и кое-какими ценными находками. Весили чемоданы немало, Мэб не была уверена, что сможет оторвать их от земли, Ролло это давалось с трудом. Реджинальд Эншо не предлагал свою помощь, как, впрочем, и всегда.
        Он уже ушел, оставив в крошечной прихожей стойкий запах трав, кожи и металла, всегда сопровождающий мастеров-артефакторов.
        Мэб обернулась назад, на злосчастные чемоданы. Потом заглянула через узкий проем в гостиную. Устроившись в кресле на своей части этой весьма причудливо обставленной комнаты - больше всего пострадавшей от длящейся уже семь месяцев войны - Эншо читал газету. На плитке закипал чайник.
        Мэб обнаружила вдруг, что устала, пропылилась настолько, что першит в горле, хочется чаю, хочется принять ванну, хочется содрать с себя проклятое дорожное платье, неудобные модные ботильоны, шляпку, в конце концов - хочется плакать. Всегда, возвращаясь из отчего дома, Мэб переживала эту неприятную минуту. Еще год назад, живя одна в роскошной профессорской квартире в Лидэнс-билд, она могла все это себе позволить: и поплакать, и пройтись нагишом по дому. Теперь же, деля коттедж с Эншо, Мэб вынуждена была постоянно оглядываться, напрягаться, соблюдать шаткий нейтралитет в их ставшей бесконечной войне.
        Иногда, как сейчас, проблема решалась элементарно. Нужно было только подойти к Эншо, улыбнуться и попросить медовым голосом: «Реджинальд, вы не могли бы занести в дом мои чемоданы?». Но все это, начиная с улыбки, застревало у Мэб в горле, а любезность разбивалась о высокомерное безразличие Эншо. Мама называла это «плебейским гонором черни».
        Бросив последний взгляд на чемоданы, Мэб оставила их, где стоят, и взбежала наверх.
        Коттедж был невелик. Строили его когда-то для размещения на короткий срок гостей Университета, причем, гостей невысокого достатка, малых запросов, словом, не особенно ценных и желанных. Комнатки ни в какое сравнение не шли с привычным Мэб. В квартире в Лидэнс-билд у нее гардеробная была таких же размеров, как тут спальня. В ванной здесь едва помещалась эмалированная, расписанная ужасно безвкусными розанами ванна, раковина, а за деревянной створкой скрывался ватерклозет. Только одно примиряло Мэб с действительностью: мама пришла бы от увиденного в такой ужас, что онемела примерно на сутки. Но, конечно, леди Дерован никогда бы не посетила это скромное жилище: оно ведь расположено в университетском кампусе, и блудная дочь делит его с мужчиной!
        Мэб щелкнула задвижкой, сбросила платье на пол и открутила краны. Вода потекла не сразу, и как-то неуверенно, но она давно уже научилась справляться с этой проблемой: нужно просто стукнуть по трубам хорошенько. Первое время Мэб пыталась бороться с мелкими неурядицами этого дома при помощи магии, но быстро потерпела неудачу и пришла к выводу, что дедовские способы ничуть не хуже. В конце концов даже почтенная декан Боделин не гнушается их применять и частенько лупит по своему хрустальному шару, когда забарахлит.
        Забравшись в теплую воду, пахнущую розами, Мэб откинула голову на бортик и прикрыла глаза. Нужно выдохнуть, выкинуть все из головы. А назавтра нужно сделать вид, что утомительная поездка в имение была не ежесезонной пыткой, а приятными каникулами, что встреча с семьей подбодрила и воодушевила. С каждым таким выездом делать вид становилось все труднее. Бабушка выживала из ума, мать год от года была все надменее и сварливее, тетушка - все желчнее, а сестры и кузины… Мэб часто приходилось слышать, что мужчины в семье Дерован умирают молодыми по одной простой причине: не желают причинять лишние неудобства своим дамам. Иногда казалось, что это чистая правда. Мэб с тоской вспоминала отца, веселого, энергичного, деятельного. Приезжая с заседания, уставший, с гудящей после жарких дебатов головой, он с радостью превращался в рысака и катал крошку-Мэб по коридорам и лестницам особняка. Что это был за конь! С лоснящимся крупом, с сияющей шелковистой гривой, в которой путались звезды. И что это был за отец!
        Мэб села, потирая лицо, отгоняя непрошеные слезы. Нынешняя поездка далась ей сложнее прочих. В этот раз на ежегодный весенний бал в имение нагрянули Женихи. Они ели, пили, отпускали сальные шуточки, думая, что их никто не слышит и не понимает, и обсуждали достоинства Мэб, точно она была породистой кобылой. Рассуждали о ней, как о пригодной к случке суке! А потом кто-то пустил слух, что невеста вопреки принятым в высшем свете обычаям далеко не невинна, шутки стали еще грязнее и резче, и дело закончилось грандиозным скандалом. Леди Дерован изволили наорать на дочь, и полный гнева голос матери все еще звенел в ушах.
        - Putan! - кричала леди Дерован, путая языки. - Шлюха! Проклятая дрянь! Ты допустила, чтобы о тебе в обществе говорили подобные вещи! Ты позволила людям думать, будто ты - благородная дама! - утратила свою невинность, словно какая-то крестьянка! Ты не вернешься в этот рассадник разврата и порока, Мэб! Я обговорю все с лордом Дансью, он готов взять тебя и опозоренной. В любом случае, после свадьбы ты должна будешь оставить свою позорную работу.
        Не желая ничего объяснять, Мэб в тот же час собрала свои чемоданы и покинула имение.
        Запах роз обернулся вдруг гнилостной вонью. Мэб чертыхнулась, прогнала наваждение и, выбравшись из воды, завернулась в широкое банное полотенце. Из небольшого зеркальца над раковиной на нее мрачно глядела красивая молодая женщина. Красивая, молодая, занятая делом и свободная от предрассудков, и в Бездну маму, тетушку, сестер, кузин и всех женихов разом! Не думать же о них теперь!
        В дверь настойчиво постучали.
        - Профессор Дерован.
        Мэб коротко чертыхнулась, сбросила влажное полотенце, влезла в широкий бархатный халат и, придерживая его у горла, открыла задвижку.
        - Что вам нужно, профессор Эншо?
        - Ваши чемоданы, - буркнул Эншо, не удостоив ее взглядом. - И впредь потрудитесь нанять носильщика.
        Мэб дождалась, пока он скроется за поворотом короткого коридорчика, и, покряхтывая совершенно неаристократично, втащила чемоданы в свою комнату.

* * *
        Реджинальд давно пришел к выводу, что Мэб Дерован получает удовольствие, испытывая пределы его терпения. Раньше терпеть ее высокомерие было проще: их разделяло шесть кварталов обширного студенческого городка и по меньшей мере четыре университетских здания. Иногда случалось пересекаться в библиотеке, в столовой, конечно - на общих собраниях, но там отлично удавалось соблюдать дистанцию. Единственным полем боя были учебные планы, которые перекраивались по живому. Мэб Дерован, одаренный теоретик и историк, с пеной у рта доказывала, что лишний час жизненно необходим студентам для прослушивания курса «Артефакторика - если уж вам так неймется - тринадцатого века на примере Короны Альфубы». Реджинальд со своей стороны упирал на практику и обещал эту самую корону со студентами повторить и без лекций профессора Дерован. Битва шла пятый год, число побед у обоих сторон было примерно равным, корону так никто и не повторил, и один только ректор ухитрялся находить во всем этом выгоду: занятия проводились профессорами с особой страстью, когда они желали доказать что-либо друг другу.
        - Милый Реджи, - улыбался ректор на просьбу Реджинальда найти уже ему другого компаньона, сменить правила университета или хотя бы позволить уволиться, - ну где я вам найду специалиста лучше нашей Мэб? Она унаследовала в полной мере дар своей великолепной прабабки, история раскрывается перед ней. Наша Мэб - подлинная королева удачи. К тому же, признайте, вам будет скучно работать с Бартоломью Разовичем, к примеру.
        Реджинальд соглашался, что да, Разович - не вариант, называл иные имена, смирялся с тем фактом, что ректору нравится наблюдать за непрекращающейся войной своих подопечных. А потом случилось то неприятное происшествие в Лидэнс-куотере. Во всем были повинны эксперименты одного из профессоров с отделения техномагии, но в глубине души Реджинальд подозревал, что это происки Дьявола или же ректора. Иногда казалось, что Михаэллис вон Грев - его земной наместник. От шести великолепных зданий Лидэнс-куотер, парка, конюшен - по счастью пустующих - и лабораторных корпусов остались руины. Никто кроме экспериментатора не пострадал исключительно по случаю: леди Уобли, третьекурсница-скандалистка устроила очередную драку в столовой, ее разнимали, потом разбирали дело, потом со всей обреченностью пили в пабе, оплакивая то обстоятельство, что нельзя выгнать из университета дочь одного из главных попечителей. Взрыв произошел в тот самый момент, когда профессура, большей частью пошатываясь, возвращалась домой. В порыве благодарности за спасенную жизнь Реджинальд простил юной скандалистке несданный зачет. А часом
позже выяснилось, что для всех профессоров не найдется свободных квартир. Так Реджинальд оказался вынужден делить с леди Дерован не только студентов, часы и общий стол в столовой, но еще и дом.
        Для двоих коттедж был слишком мал. Безусловно, Реджинальду приходилось оказываться и в значительно более стесненных обстоятельствах. Однако никогда еще совместное проживание не становилось до такого степени пыткой. В первый день они устроили безобразную свару из-за спален. Инициатором была, конечно, леди Мэб, которая четырежды назло меняла свое мнение, но и Реджинальд был хорош. Что стоило ему промолчать и уступить? Однако, эта женщина будила в нем темные первобытные инстинкты. Ни одного еще человека, будь то мужчина или женщина, ему не хотелось… покорить? Неудачное слово. Поставить на место? Тоже не вполне то… Победить. Да, победить.
        На следующий день они поделили библиотеку, которая служила обоим также и рабочим кабинетом. Книг у обоих скопилось столько, что шкафов ощутимо не хватало и из-за места на полках война все продолжалась. Еще через день была разделена гостиная, причем весьма буквально - пополам. Леди Дерован достала из кармашка ярко-алый мел и провела черту. Комната оказалась весьма причудливо обставлена, превратилась в помесь дамского будуара с уголком мужского клуба, иногда, стоя на пороге, Реджинальд ощущал, что его мутит от открывающейся двойственности. Хотелось подойти и разломать изящную кушетку времен королевы Алиенны, всю в завитушках и розочках и вышитых подушках, расколотить чайенский фарфор на горке и порвать портрет в позолоченной раме. С него на Реджинальда неодобрительно взирал черноусый красавец лорд Дерован и словно говорил: я знаю, что в твоей голове творится, мальчик-грум.
        В этом была еще одна проблема. Леди Мэб Дерован была невероятно хороша собой. Иногда, забывшись, она теряла привычную маску самодовольного превосходства, и начинало сосать под ложечкой. Что-то особенное тогда чудилось в этой красоте, поистине колдовское, перед чем хотелось преклоняться. А иногда, словно позабыв, что перед ней молодой здоровой мужчина - или же, как казалось порой Реджинальду, желая указать ему место - Мэб Дерован показывалась вот так, с влажной после ванны кожей, в одном халате, и тогда трудно было оторваться от капель воды, стекающих по гладкой щеке и шее.
        Ты для нее - носильщик, - одернул себя привычно Реджинальд. - Мальчик-грум. Выкинь-ка из головы эти глупости.
        И, спустившись на первый этаж, он, налив себе чаю, углубился в дела куда более реальные и насущные. Учебные планы требовали пересмотра.
        Глава вторая, в которой вскрывается подарок и назревает война между Колледжами
        В заведующие Университетским музеем Мэб вызвалась добровольно еще в студенческие годы, и с тех пор не раз, и не два, и даже не десять раз пыталась скинуть с себя это ярмо. Должность была почетной, а потому неоплачиваемой, а музей больше походил на свалку древних артефактов, утративших силу и никому не нужных. Для исследователя это место представляло определенный интерес, потому что на протяжении десятилетий, а может быть и веков это место содержалось в чудовищном беспорядке. Казалось порой, что здесь можно сыскать саму Чашу Праха, утраченную тысячу лет назад. Сейчас Мэб не отказалась бы от этого сокровища, ведь оно, согласно народным преданиям, не только оживляло мертвых, но и избавляло от похмелья. Вчера вечером Мэб самым бессмысленным образом напилась. Она спустилась в гостиную - с восьми до полуночи эта комната была в ее распоряжении согласно договору, который был составлен, кажется, на второй неделе совместного проживания. Устроившись на дюшес-бризе*, Мэб откупорила бутылку варсенского крепленого и пару часов пила, жалуясь отцовскому портрету на жизнь, на ссору с матерью, бытовые неурядицы и
приближение весенних экзаменов. И вот, с утра она проснулась здесь же в неудобной, какой-то постыдной позе, свесившая голову с кушетки и утопившая волосы в варсенском. Пришлось вскакивать, борясь с головной болью, промывать волосы, сушить их магией - Мэб терпеть этого не могла, рожденный чарами горячий воздух портил прическу, и выбегать из дома. Реджинальд на свое счастье уже ушел на утреннюю лекцию, а вот Мэб на свою опоздала. Швырнув студентам стопку тестовых работ, она послала ассистента за кофе, и примерно полчаса медитировала, но ситуацию это никак не исправило.
        - Чаша Праха, - мечтательно проговорила Мэб, заглядывая в прохладу старого музейного хранилища. - Где же ты?
        Каталогизировать университетскую коллекцию Мэб начала около девяти лет назад, но так и не продвинулась дальше первого шкафа. Наверное, не стоило начинать с медальонов-амулетов, но в те годы именно они интересовали юную студентку Дерован больше всего. Сейчас уже поздно было что-либо менять. Сверившись с каталожным ящиком, Мэб вытащила не до конца развеивший свои чары целебный диск и приложила к виску. Боль понемногу ушла. Вернув диск на место, Мэб устроилась в вертящемся кресле, раскрыла тетрадь и нашла чистую страницу.
        - Вы все в трудах, Мэб, дорогая.
        Голос ректора многократно повторило коварное музейное эхо. Мэб оглянулась через плечо и улыбнулась.
        - Эншо украл у меня четыре часа, как вы знаете.
        Ректор поморщился.
        - Не украл, ангел мой, не украл! Вы ведь знаете, как важен этот факультатив в свете новых распоряжений министерства о…
        - Дополнительных экзаменах на звание королевского артефактора, - Мэб досадливо поморщилась. - Я иногда не могу понять, вы пишете Эншо речи, или наоборот - пользуетесь его наработками?
        - Осенью факультатив будет у вас, - пообещал ректор.
        - Может быть, лучше помощник? - Мэб с тоской оглядела заваленный бумагами и коробочками стол. - Ох, ректор, право, удачно, что вы зашли. Моя дорогая кузина Анемона решила преподнести Университету драгоценный подарок.
        Михаэллис вон Грев был достаточно близко знаком с хронически незамужней Анемоной Девар, а потому скривился так, словно съел лимон.
        - Еще одна сонетка?
        - О нет, не беспокойтесь. Дорогая кузина, кажется, оставила попытки выйти за вас, - Мэб с трудом спрятала улыбку. Ногтем разрезав воздух, она извлекла из магической сумы небольшую шкатулку. Во все стороны полетела мелкая пыль. - А-апчхи! Анемона нашла это в своем коттедже на чердаке. Судя по клейму там определенно что-то магическое.
        Ректор задумчиво кивнул, водя пальцем по крышке.
        - Вы заглядывали?
        Мэб покачала головой.
        - Увы, не было времени. Желаете открыть?
        Вон Грев забрал у нее ключи и, хмыкая в ответ на какие-то свои мысли, открыл небольшой замочек. Откинул крышку. Внутри шкатулка оказалась значительно больше, чем это можно было предположить.
        - Пространственная магия! - восхитился ректор. - Отменно сработано.
        - Жаль, что из-за частых сбоев от нее пришлось отказаться… - встав с кресла, Мэб по пояс залезла в шкатулку, оказавшуюся на поверку объемистым сундуком, заполненным книгами, коробочками и свертками. - Мне бы не помешал такой шкаф, в мой платья уже не влезают. Здесь, насколько можно понять, артефакты и книги по артефакторике. Бог ты мой! «Серебряное зеркало», 1624 год, Бремен!
        - Пожалуй, мы не будем говорить леди Девар, что это поистине царский подарок, - кисло улыбнулся ректор. - Мне бы не хотелось выражать…
        - Да, кузина может ожидать особой благодарности, - ухмыльнулась Мэб. - Я изучу содержимое, а потом передам книги в библиотеку.
        - Возможно… - осторожно начал ректор.
        - Нет, я не буду прибегать к помощи Эншо, - отрезала Мэб, мгновенно поняв, к чему он клонит. - Благодарю покорно, я справлюсь.
        - По крайней мере сообщите ему, что мы теперь располагаем экземпляром «Зеркала». - попросил вон Грев. - Он недавно просил меня раздобыть хотя бы неполный список. Мэб, я бы и сам, но, видите ли, у меня ужин сегодня с попечителем. Ах, да, у меня к вам просьба.
        Мэб вскинула брови, придав своему лицу выражение вежливого, ничего не обещающего ожидания. Просьбы ректора были зачастую неудобны и неприятны, особенно когда дело касалось попечителей. Мэб совершенно не хотелось отправляться на ужин с очередным престарелым лордом, который будет три часа рассказывать ей забавные истории своей молодости, связанные с «бедным покойным стариной Дерованом». Отец, должно быть, в гробу вращался, слыша эти чудовищные «забавные» россказни.
        - Вы не могли бы устроить нашему гостю небольшую экскурсию сегодня? Кристиан Верне много лет провел в колониях, и ему прежде не доводилось бывать у нас.
        - Кристиан Верне? - все раздражение разом схлынуло. Вспомнилось привлекательное, утонченное, породистое лицо, совсем недавно мелькавшее на страницах светской хроники. - Тот самый миллиардер из Западной Ватаи?
        - Я знал, знал, ангел мой, что вы заинтересуетесь, - ухмыльнулся вон Грев. - Сегодня в четыре я буду ждать вас у Скульптуры. Буду рад вас познакомить. Надеюсь, я могу рассчитывать, что вы угостите нашего гостя ужином.
        - Ужином нашего гостя угостит паб «По крылом у Морвенны», - фыркнула Мэб. - Но я могу пообещать отличную экскурсию, он не заскучает.
        - Не забудьте про наших призраков. Рассчитываю на вас, профессор Дерован, - ректор дежурно склонился к руке Мэб с поцелуем и выбежал.
        Забавно было наблюдать, как он - весь такой пухлый, круглый и немного нелепый - катается точно мячик по территории Университета, ухитряясь оказываться везде одновременно. Мэб он в целом нравился, но ей всегда казалось, что нечто не вполне приятное кроется за приветливой улыбкой Михаэллиса вон Грева. Во всяком случае, его не стоило недооценивать. Он хотел что-то получить с попечителя, а следовательно в ход шло самое лучшее оружие - красота Мэб Дерован. В другое время она бы оскорбилась, но не сейчас. Ей самой хотелось познакомиться с Кристианом Верне, так что это был, скорее, удобный случай. Мэб завела будильник с расчетом, чтобы у нее был примерно час - переодеться и привести себя в порядок - и вернулась к содержимому шкатулки кузины Анемоны.
        --
        * Дюшес-бризе - «разбитая герцогиня», кушетка, по своему виду напоминающая глубокое кресло, соединенное с банкеткой; предок шезлонга.

* * *
        После утренних занятий у Реджинальда образовались редкие полчаса свободного времени. Идти в столовую и сталкиваться с деятельным ректором и его богатым гостем, о котором с самого утра сплетничали и студенты и некоторые преподаватели, совершенно не хотелось. Реджинальд свернул от университетских корпусов в парк, у торговца каштанами купил пару мешочков этого лакомства - сладкое было среди его редких, непредосудительных слабостей - и устроился прямо на траве, набросив на нее легкую кисею защитного заклинания. Каштаны были свежие и вкусные, небо синим с редкими легкими облачками, словно нарисованными акварелью. И день был приятный и тихий, если не задумываться о том, что царит за пологом тишины, обычно окутывающим парк.
        Реджинальд не один год пытался изучить это занятное явление. Вроде бы, никто из университетских магов не накладывал на парк чары, как и на лодочную станцию возле Длинного Озера, а до постройки Университета здесь была лишь чащоба, настолько непроходимая, что на нее не заявляли свои права ни лэрды, ни маги. Ни одного некроманта здесь не водилось, здесь не высились в древности зловещие башни, и святые тут также не ступали на землю. И все же, словно кто-то благословил эти места. Тут было тихо и покойно, и так хорошо было лежать, закинув руки за голову, разглядывая небо.
        Однако, иногда эта чудесная особенность парка играла с посетителями злую шутку. Шум все же добрался, обрушился разом, громкий, полный гнева и обиды. Перепалка. Досадливо морщась, Реджинальд поднялся, сдернул кисею и развеял по ветру. Сунув пакетик с недоеденными каштанами в карман, он пошел на этот шум, обогнул кусты и наткнулся на добрую дюжину красных от гнева четверокурсников.
        Большинство из них принадлежало к Колледжу Арии, они стояли тесной сплоченной кучкой, выставив перед собой руки с перстнями и зачем-то сжав в кулаки. Не вполне было понятно, собираются ли они колдовать, или же кидаться в рукопашную, чтобы решить конфликт при помощи старой доброй драки. Напротив них стояли, величественно, точно шпили Королевского Собора, трое студентов Королевского Колледжа. На лицах их застыло привычное выражение скуки и брезгливости.
        - Барнли, Эскотт, Миро? - Реджинальд повернулся к арийцам. - Хэсс, Лугансон, Вайли, Смит, Рочстер, Экклеон, Эштон. Потрудитесь объяснить, что здесь происходит?
        - Кое-кто забыл свое место, - немедленно отозвался Миро, известный заводила, родившийся в семье герцога вполне буквально с золотой ложкой во рту. Ну, или в заднице, как обычно казалось Реджинальду.
        - Именно так, профессор, - подтвердил Смит, сверля противников взглядом. - Они… Они…
        Воздух завибрировал от с трудом сдерживаемых заклинаний. Хорошо еще, никому из студентов не пришло в буйную голову снять перстень и колдовать в полную силу.
        - Прекратить! - Реджинальд набросил на обе группы спорщиков полог, заслужив полный ненависти взгляд Миро. - Что здесь происходит? Миро? Смит? Я вас слушаю.
        - Кое-кто… - процедил юный герцогский наследник.
        - Это я уже слышал.
        Смит, а следом за ним и его приятели отчаянно покраснели.
        - Я жду, - напомнил Реджинальд. - И недолго. У меня через десять с половиной минут начинаются занятия. К слову, Миро, Эскотт, вас я на них давненько не видел.
        - Эти… люди, - выдавил Миро, явно имея в виду что-то другое, - осмеливаются нарушать устои и традиции, в которых ничего не смыслят.
        - Это, интересно, какие?
        - Они осмелились создать… клуб! Студенческий клуб! - возмущение юного Миро выглядело неподдельным, и оттого еще более комичным. - После того, как они отказались проходить посвящение в…
        - Посвящение?! - вспыхнул Вайли. - Вы называете посвящением ту свальную оргию, в которой участвуете?
        - Да что ты делаешь здесь, пасторский сыночек?
        - Ах ты!..
        - ДОВОЛЬНО!!!
        Реджинальд редко прибегал к магии, имея дело со студентами. С годами она пропитала всю его жизнь, и зачастую проще было щелкнуть пальцами, чем встать и налить себе чашку чая. Но он всегда помнил, как неприятно становиться в юном возрасте объектом чужого колдовства. Однако сейчас терпение его лопнуло. Средь ясного синего неба сверкнула молния.
        - Мне это надоело, молодые люди. Вы немедленно отправляетесь на занятия, а после - в дисциплинарный кабинет, где подробно излагаете причину, по которой до конца недели будете перекапывать грядки в оранжерее. Для справок, это: неподобающее поведение, драка, несанкционированное применение боевой магии, я все видел, Вайли, Лугансон, Барнли. И если я хотя бы еще раз, Миро, услышу о вашем клубе и его любопытных обрядах, вами заинтересуется Совет. Вон отсюда!
        Заклинание, туго спеленывающее молодых людей, вышвырнуло их из рощи. Миро, обернувшись напоследок, показал неприличный жест и пробормотал какое-то проклятье. Брошенное неумело, через волны чужих чар, оно рассыпалось искрами у ног Реджинальда.
        - Отвратительный парень, - проворчал продавец каштанов. - Вам бы быть с ним поосторожнее, профессор. Мстительная порода.
        - Я переживу, - пообещал Реджинальд, купил еще один пакетик каштанов и отправился на занятия.
        Глава третья, в которой проводится экскурсия и разбивается склянка
        - Леди Мэб, - ректор первый поднялся со скамейки, прервав беседу, и склонился к руке Мэб. - Позвольте вам представить: Кристиан Верне.
        Он был даже лучше, чем на снимках. Они не могли передать харизмы, того почти животного обаяния, которым дышал этот поджарый загорелый человек в белом костюме, великолепно оттеняющем насыщенную смуглость его кожи. А вот волосы у него наоборот - выгорели и казались золотыми нитями. Они искрились на солнце, притягивая к себе взгляд.
        - Леди Мэб, - Верне также поцеловал ей руку, и пришлось подавить дрожь. Легкое прикосновение обещало слишком многое. - Как я счастлив нашей встрече. Я надеялся застать вас на ежегодном балу вашей матушки, но, увы, прибыл слишком поздно.
        - Это я уехала слишком рано, - улыбнулась Мэб не в силах противиться яркой белозубой улыбке. - Но теперь я полностью в вашем распоряжении. Экскурсия?
        Верне предложил локоть, и Мэб оперлась на него, вдыхая терпкий, чуть сладковатый на ее вкус, но все равно будоражащий воображение аромат парфюма.
        - Идемте, леди Мэб. Это я полностью в вашем распоряжении.
        В Университете безусловно было на что взглянуть. Его заложили шестьсот лет назад, и с тех пор неоднократно расширяли и перестраивали, наполняя произведениями искусства и магическими чудесами. В одном месте высилась изящная, витая, точно игла колющая небо башенка Астрономической коллегии. В другом раскинулась библиотека, построенная по проекту самого Дебанорры, с прозрачным куполом, позволяющим читать в свете звезд и лун магические книги. Аллея Ректоров тянулась с севера на юг, и каждый бюст был чем-то примечателен. Кто-то - выдающейся личностью, которую он запечатлел. Кто-то курьезами и студенческими байками. Мэб всегда здесь нравилось.
        Магический дар у нее проявился рано. Он становился в семьях старой знати все большей редкостью, и потому, не слушая возражений жены - леди Дерован всегда испытывала к волшебству какую-то брезгливость - отец взял девятилетнюю Мэб и привез сюда. Поставив ее на бортик фонтана, где резвились чудесные золотые рыбки, он отправился за ректором, а Мэб успела нажелать-нагадать себе разных чудес. Золотые рыбки ее слушались.
        - Но вас же не приняли на учебу в таком юном возрасте? - Верне обернулся на фонтан, мимо которого они проходили.
        - Конечно нет, - рассмеялась Мэб. - Я поступила в подготовительную школу, потом в Академию леди Фавори, и только в шестнадцать попала наконец в эти стены. Не раньше, чем все остальные. Но я уже знала, что меня ждет.
        - И, обладая даром, вы всегда хотели стать историком? - хмыкнул Верне недоверчиво.
        - Мой дар на самом деле скромен, Кристиан, - улыбнулась Мэб. Они уже были накоротке, хотя истекло не больше часа. - У меня врожденное везение. Все остальное может любая средней руки ведьма.
        Мэб в подтверждение своих слов щелкнула каблучками и из пыли перед ними соткалась процессия дам и кавалеров в одежде века позапрошлого.
        - Меня привлекает история, Кристиан. У нее можно многому поучиться. У истории магии, тем более. Уверена, я нашла бы немало интересного в Западной Ватае.
        - По большей части гнус, антисанитарию и древние кровавые ритуалы, - покачал головой Верне. - Хотя я верю, вы везде найдете что-то подлинно прекрасное.
        Мэб открыла рот, чтобы ответить на этот комплимент, отшутиться, но тут раздался окрик: «Осторожнее!» и нечто тяжелое сбило ее с ног и придавило к земле. Что-то зашипело.
        - Слезьте с меня! - Мэб оттолкнула Эншо и, выгнув шею, посмотрела на место, где только что стояла. Там теперь разливалась зловонная лужа. - Проклятье!
        Это было одновременно и ругательство, и констатация факта. Проклятье медленно подсыхало на солнце, и уже нелегко было определить, какой оно призвано было причинить вред.
        - Боюсь, леди Дерован, оно предназначалось мне, - Эншо поднялся и протянул руку, которую Мэб проигнорировала, предпочитая принять помощь Верне. Эншо сделал вид, что ничего не произошло и стал отряхивать от пыли форменную мантию. - К моему глубочайшему сожалению Миро плохо целится.
        - И к моему, - огрызнулась Мэб, но быстро взяла себе в руки и заговорила медоточивым тоном. - Кристиан, позвольте вам представить: мой коллега и компаньон*, профессор артефакторики Реджинальд Эншо.
        Верне окинул Эншо заинтересованным взглядом, медленно, с головы до ног, а это был непростой, долгий путь, учитывая рост артефактора.
        - Вы не из Остейских Эншо, часом?
        - Некоторым образом, - хмыкнул Эншо. - Мой прадед копал на кладбище близь Осте могилы за полушку. Прошу меня простить. Еще раз извините, профессор Дерован.
        Мэб скрипнула зубами и с сожалением изучила платье. Оно было великолепно еще десять минут назад, теперь же брызги проклятья, неспособные причинить вред ей самой, прожигали дыры в великолепном трикотаже.
        - Вы в порядке? - встревожился Верне.
        - Все хорошо, Кристиан, вам не о чем беспокоиться. Это всего лишь студенческая шалость.
        - Ничего себе шалость! - ужаснулся попечитель.
        - Заклятье слабенькое. В худшем случае я подхватила бы насморк, - слукавила Мэб, которая совершенно не представляла, чем таким злопамятный сучонок Миро целил в Эншо, и про себя пообещала - оставить мальчишку без зачета в этом семестре.
        А вернее сказать, не «ставить юноше баллы из глубокого уважения к его отцу». - Но, боюсь, о моем платье того же не скажешь. Вам придется любоваться на меня в форменной одежде.
        Верне окинул ее долгим, пылким взглядом и улыбнулся всеми своими пронзительно-белыми зубами.
        - Буду только счастлив, леди Мэб. Убежден, вы украсите собой даже арестантскую робу.
        - В таком случае, позвольте вам показать наш музей, - подмигнула Мэб.
        Переодеваясь в рабочий костюм и форменную мантию, она прислушивалась. Скрипели половицы, шелестела бумага. Верне внимательно осматривал коллекцию. Когда она вышла, он как-раз склонялся над старинным фолиантом, водил пальцами по золоченым строкам давно устаревшего заклинания.
        - Осторожнее, - посоветовала Мэб. - Эти книги преподносят сюрпризы. Поэтому они не в библиотеке, а в музейном хранилище.
        Верне поспешно отшатнулся и отдернул руку. Обернувшись, он без сомнения обнаружил, что Мэб смеется, однако, не обиделся.
        - Надеюсь, вы защитите меня от самых опасных сокровищ?
        - От опасных - да, но вот сокровищ… - Мэб окинула хранилище взглядом. - Увы, тут на самом деле ничего интересного.
        - Неужели? А там что? - Верне кивнул в сторону узкого прохода, наполовину заставленного ящиками с маркировкой «Экспедиция в Негаддо».
        - Картинная галерея, сжатая версия, - хмыкнула Мэб. - Это когда портреты стоят, прислоненные к стене, друг на друге. Где-то там, кстати, есть и наш дорогой вон Грев в возрасте шестнадцати с половиной лет. Его запечатлели с кубком «Лучший оратор», представляете?
        - Потрясающе! - поддержал шутливый тон Верне. - Позволите взглянуть?
        Мэб пожала плечами, поколебалась немного, а потом сняла с полки фонарь и принялась штурмовать ящики. Наконец с помощью Верне сдвинула их в сторону. В коридоре было тесно, пыльно, хотелось одновременно чихать, ругаться на горничную, а еще - прижаться к Верне. Странно он на нее действовал. Обычно Мэб оставалась к мужчинам безразличной. В конце концов, самое сексуальное, что она в них находила - мозг и хороший словарный запас, Верне же пока помалкивал да сверкал своими великолепными зубами. Тут бы впору увлечься его дантистом. И все же, желание прильнуть к этому мужчине становилось все сильнее. Должно быть, во всем был виноват тот разговор с матерью, хотелось сделать что-нибудь ей назло, к примеру, переспать с привлекательным миллиардером.
        Впрочем, едва ли это как-то усложнило бы ситуацию. В конце концов, невинность вопреки уверенности родных Мэб потеряла довольно давно и мало сожалела об этом. Замуж она не собиралась, а утрата вместе с невинностью магических сил была такой нелепой глупостью, что в нее верили, наверное, только жители глухих деревень и мама.
        Мэб тряхнула головой и взялась за очередную раму.
        - Кажется, это он… Помогите, пожалуйста.
        Руки Верне, горячие, даже жаркие, накрыли ее пальцы. По коже пробежали мурашки. Дыхание опалило щеку.
        - Позвольте мне, леди Мэб…
        Достаточно было немного повернуть голову и…
        - Да, да, давайте, - Мэб отстранилась, а там и вовсе выбралась из узкого коридорчика и вздохнула с облегчением. После тесноты этого пролаза пропыленное хранилище показалось ей почти уютным. В отдалении часы пробили шесть. - А знаете, Кристиан, черт с ним, с портретом. Идемте ужинать! Я пропустила обед сегодня.
        - Ужин? - Верне выбрался из коридора, отряхивая костюм от серой пыли.
        - Наш знаменитый паб «Под крылом у Морвенны» славится своим цыпленком под вишневым соусом. Его подают в таких маленьких горшочках, с гарниром из печеного картофеля и спаржи, и…
        - Уговорили, - улыбнулся Верне, снова оказываясь неприлично близко. - Ведите, богиня.
        Мэб закусила губу, не зная, поддаваться ей чарам или признать, что комплимент звучит удивительно пошло. В конце конов, так и не придя к какому-либо выводу, она вновь оперлась на руку Верне.
        Чтобы дойти от музейного хранилища до паба, нужно было пересечь небольшую площадь, спуститься с холма - лет сорок назад здесь появилась пологая лестница специально для лентяев, не желающих штурмовать крутой склон - и немного попетлять по улочкам университетского городка. Уже начало темнеть. Сумерки приходили в Университет раньше, чем это у них обычно принято, и задерживались надолго. В шесть уже загорались фонари, в воздухе появлялись искры магических светильников, а через пару часов полетят и знаменитые огненные мотыльки, которых, признаться, Мэб боялась с детства до позорного визга.
        - Как здесь красиво, - севшим голосом сказал Верне. - Даже не знаю, сделают ли мои деньги это место еще прекраснее.
        - Не уверена, - хмыкнула Мэб. - Но они могут улучшить рацион студенческой столовой или, скажем, обновить лабораторную посуду.
        - Вы, богиня, потрясающе практичны, - посетовал Верне шутливо.
        Мэб остановилась.
        - Что?
        Мэб покачала головой, выпустила руку Верне и быстро сбежала по ступеням. На площадке Эншо, скрестив руки, что-то выговаривал Миро и двум пятикурсникам из Колледжа Арии. В воздухе ощутимо пахло дракой, причем, казалось, в нее с радостью ввяжется и профессор. Нет уж, Университет достаточно опозорился перед Верне сегодня.
        - Все в порядке, леди Мэб? - сам Верне нагнал ее и поймал за локоть.
        Ответить Мэб не успела: раздался звон бьющегося стекла, и от камней лестницы поднялось голубовато-зеленое, пряно пахнущее облако газа. Мэб поспешно закрыла лицо рукавом, надеясь, что остальные догадаются сделать то же. Мгновение, и порыв ветра унес газ прочь, оставив только покалывание на коже и аромат. Странный, смутно знакомый аромат, вызывающий головокружение.
        - Все в порядке? - встревожился Верне?
        - Я… да… - Мэб огляделась, пытаясь понять, откуда появилась склянка. Обычная лабораторная склянка, чьи осколки сейчас собирал на лист бумаги Эншо. - Ваших рук дело?
        Миро и оба арийца замотали головами. Они выглядели все еще ошарашенными, должно быть, успев глотнуть газа.
        - Боюсь, наш с вами ужин придется отложить, - с улыбкой извинилась Мэб, поворачиваясь к Верне. - Мне нужно сопроводить молодых людей в медицинский корпус. И вам тоже не мешает пройти тесты, Кристиан. Неизвестно, что это было. А профессор Эншо…
        - Профессор Эншо доложит обо всем ректору, - спокойно отозвался Эншо. - Доброго вечера.
        Он легко взбежал по лестнице. Проводив его взглядом, Мэб хмуро посмотрела на студентов.
        - Ну что ж, молодые люди, навестим доктора Сэлвина. Он очень любит свою работу. И молитесь, чтобы не выяснилось, что это - ваша работа.
        Верне вызвался сопровождать - и самому показаться университетскому доктору, которому, как сказал, готов доверить свою жизнь. Несмотря на его присутствие Мэб ощутила себя конвоиром, ведущим арестантов на допрос. Студенты шли медленно, опустив головы, двигались даже как-то заторможено. Вечер был жаркий. Кровь приливала к щекам, пальцы дрожали мелко и чесалась тыльная сторона ладони, еще хранящая пряный аромат газа, который… который…
        Мэб узнала его, когда они ступили на порог медицинского корпуска. Узнала в тот самый момент, когда последняя крупица аромата смешалась с запахом дизенфектанта, лекарств, медицинского спирта и исчезла навсегда. «Грезы спящей красавицы», опасное, давно запрещенное зелье. Зелье, которое точно не следует вдыхать в компании коллеги, троицы студентов и попечителя.
        - Я… - Мэб посмотрела на Верне. Нет, нельзя. Никак нельзя. Это такой скандал, репутация Университета окажется порвана в клочья, даже если он станет молчать. - Мне нужно кое-что сказать ректору. О вас позаботится Нэнси.
        Она вылетела на улицу, ощущая, как внутренности скручивает узлом. Это походило на приступ боли, и сперва сложно было опознать подлинную природу этих чувств. А потом груди налились, напряглись и отвердели соски, и между ног стало влажно. Мэб текла, точно глотнула сильнейшего афродизиака. Но «Грезы» - зелье пострашнее любого афродизиака, они могут свести с ума, даже убить. Они создают связь, и чем больше людей единовременно эту дрянь вдохнуло, тем связь сложнее, крепче и опаснее. Боги! Студенты! Кровь прилила к лицу, сразу и не разобрать, от вожделения при мысли о молодых, сильных телах - Миро, по им самим распускаемым слухам был отменный любовник - или же от страха и гнева. Мэб рванула на себя дверь, еще раз, еще, и только на третий раз вспомнила, что ее нужно толкать.
        В профессорском корпусе было темно и тихо. Ушли на ужин, или на позднюю лекцию, или просто погулять этой чудесной, проклятой, душной и влажной ночью. Ноги отказывали, и Мэб продвигалась медленно, привалившись к стене, почти ползком. Утешало только то, что путь назад, к медицинскому корпусу, где ждут такие вожделенные тела, она не осилит. Если сейчас она не получит мужчину, то сдохнет, вот что важно.
        - Профессор Дерован?
        По телу прошла волна дрожи. Всегда ли у Эншо был такой бархатный, глубокий голос, пробирающий до самого нутра? Из горла вырвался хрип.
        - Узнали зелье? - вздохнул Эншо.
        - И вы, - согласилась с очевидным Мэб. Мысли путались. Запах трав и кожи сводил ее с ума. Два шага, и она оказалась рядом, носом уткнулась ему в грудь, в пуговицу рубашки. Застонала от досады. Слишком много одежды. Слишком много. Рука нащупала ручку двери, повернула, вторая вцепилась в рукав Эншо. Еще шаг, и они оказались в общем кабинете, освещенным сквозь окно желтым светом фонаря. Столы, столы, стулья, небольшой диванчик у стены. Пусто. Хорошо. У Мэб еще хватило ума повернуть ключ в замке, а потом она окончательно утратила разум. И инициативу.
        --
        * Компаньон - в Абартоне профессора некоторых направлений традиционно работают парами, проводя совместные исследования, лекции и практические занятия. Среди таких традиционных связок: Историк-Артефактор, Историк-Фармацевт, Медик-Боевой маг
        Глава четвертая, в которой случается непоправимое и заключается договор
        Ткань треснула, юбка разошлась по шву, обнажая бедра. Чулки сегодня также оказались испорчены и выброшены, и теперь Мэб была почти обнажена и это давало странное чувство упоения. Ей сейчас нравилось быть почти обнаженной, это дразнило воображение. И как же бесил ее Эншо, одетый по своему обыкновению в костюм, в профессорскую мантию, в ужасный вязаный жилет и галстук. Мэб рванула в сторону этот глупый кусок дешевого шелка, и тут же широкая ладонь сжала ее запястья и прижала к деревянной панели. Мэб замерла в предвкушении, прижатая к стене, с заведенными наверх, почти до боли вывернутыми руками. На запястьях завтра будут синяки, и пусть. Сейчас завтра не имеет ровным счетом никакого значения.
        Свободной рукой Эншо расстегнул брюки, и Мэб губу закусила в ожидании. Сейчас, ну сейчас же! Не выносившая грубые ласки, с нежной кожей, на которой легко появляются отметины, в эту минуту она хотела только одного: чтобы этот мужчина прекратил наконец мучить ее и взял так, как хочет. Можно - грубо. Можно - больно. Она горела, истекала, почти умоляла о насилии. О боли. Через пару часов, когда сила чар ослабнет, Мэб ужаснется. Ей станет мерзко, возможно, она возненавидит Эншо и себя заодно, но сейчас она могла думать только об одном.
        - Возьми меня!
        - Только не говори, что ты любительница поболтать в постели, - пробормотал Эншо, поразительно способный строить такие длинные, связные, мать твою, саркастичные фразы.
        - Сейчас! - взвыла Мэб, извиваясь, пытаясь освободиться, перехватить инициативу. Повалить его на пол, самой оседлать, самой взять то, что нужно.
        Эншо чертыхнулся сквозь зубы, подхватил ее ногу под колено и вошел одним резким, грубым движением, не заботясь ни об удобстве, ни о своей любовнице, ни о каких-либо последствиях. Мэб вскрикнула, испытывая при этом грубом, почти жестоком проникновении одновременно и боль, и восторг.
        Эншо быстро нашел нужный ритм, а может, во всем было виновато проклятое зелье. Он выпустил руки Мэб, и та вцепилась ими намертво в воротник пиджака, пальцами ощущая тонкий кожаный кант отделки. Сам Эншо подхватил ее под ягодицы, сжимая, тиская, принося дополнительную сладкую боль. Каждым новым, грубым, лишенным чего-либо человеческого выпадом он вжимал ее в стенные панели, а Мэб всхлипывала от наслаждения. Все плыло перед глазами, не осталось ни мыслей, ни иных чувств, кроме темного, чарами навеянного восторга.
        Все кончилось быстро, вспышкой, невиданным прежде оргазмом, от которого на долю секунды, кажется, Мэб оглохла и ослепла, и провалилась в бесконечную черноту. Все прочее, происходящее в реальном мире, было сейчас бесплотно и неважно, даже то, что Эншо кончил в нее. Потом, все потом, все станет важным когда-нибудь еще.
        Сознание вернулось урывками, и сразу же на Мэб нахлынула реальность, холодная, темная и страшная.
        Она полулежит на полу, опираясь на стену, бесстыдно раскинув ноги, белеющие в полумраке. Как шлюха. Волны наслаждения, словно отголосок мощного землетрясения, все еще заставляют вибрировать ее мышцы. Нервы все еще натянуты рояльными струнами и гудят от легкого касания. Тело удовлетворено, изнежено, телу нужна сейчас хорошая ванна и мягкая постель. В остальном же… если бы можно было назвать это изнасилованием, Мэб бы определенно так и сделала. И сдала Эншо в полицию. Вот только… минуту назад она сама этого отчаянно хотела.
        - Сидеть будем в одной камере, - хмыкнула темнота бархатистым голосом Эншо, от которого все еще мурашки бежали по коже.
        - Вы мысли читаете? - хмуро поинтересовалась Мэб.
        - Полагаю, думаем мы об одном и том же. Встать можете?
        - Вы себе льстите, - ядовито фыркнула Мэб, попыталась подняться и обнаружила, что ноги ее не держат, а проклятые туфли на тонком, модном в столице каблучке, надетые чтобы произвести впечатление на Верне, разъезжаются на паркете. Мэб выругалась, грязно, употребив все ей известные слова.
        Ни говоря ни слова Эншо подошел, склонился к ней и легко подхватил на руки. Донеся до диванчика, залитого желтым светом уличного фонаря, испятнанного тенями деревьев, Эншо усадил ее, укрыл голые, также испятнанные тенями ноги своей мантией и сам устало опустился на стул. Мэб сидела прямо, боясь опять утратить контроль над собой и над ситуацией. Минут, должно быть, десять они молчали, совершенно одинаковыми взглядами изучая пол. Интересно, отвлеченно думала Мэб, разглядывая тени, а что это за дерево? Береза? Клен? Она совершенно не помнила, что же посадили под окнами в позапрошлом году.
        - Полагаю, нам не стоит говорить ректору правду.
        Мэб подняла голову. Эншо не смотрел на нее, куда больше его занимали все те же тени, удлиненные, ложащиеся на заваленный бумагами стол профессора Лазло.
        - Наверное, - неохотно согласилась Мэб.
        - Вы последствия понимаете?
        Мэб прикусила губу.
        - Это не просто афродизиак, - менторским тоном продолжил Эншо, точно разговаривал со своими студентами. - Не «Инкуб на час», превращающий вас в воющее от страсти животное. Это чары связи, леди Дерован.
        - 1544 год, - тем же менторским тоном, у нее ведь тоже есть студенты, отозвалась Мэб, - изобретение Брайана Коули Уорста. Именно поэтому я пришла сюда, а не с Верне осталась. Профессор университета под чарами спит с попечителем. Воображаю завтрашние заголовки.
        А не ради них ли это было затеяно? Мэб передернуло.
        - Лично я бы предпочел этот вариант, - вздохнул Эншо. - Студенты, часы, дом, теперь еще и постель. Я с вами делю слишком многое.
        - Вы мне тоже не нравитесь, - огрызнулась Мэб. Последние крохи вожделения ушли до поры, оставив ее уставшей, разбитой и очень злой. А еще - голодной.
        - Идите домой, леди Дерован, - Эншо поднялся. - А я совру что-нибудь ректору. Умолчать об этой склянке в любом случае не удастся. Теперь в крови Верне и мальчиков ничего не найдут, но…Мы поговорим позже.
        Прозвучало это зловеще.

* * *
        По дороге к ректору - это два лестничных пролета и недлинный коридор, застеленный помпезным, алым с золотом ковром - Реджинальд завернул в уборную. Плеснул воды в лицо, а когда это не помогло, сунул голову под кран. Волосы повисли сосульками, вода стекала вниз, за шиворот, охлаждая разгоряченную кожу.
        - Ну что, мальчик-грум? - мрачно поинтересовался Реджинальд у своего растерянного, встрепанного отражения. - Получил желаемое?
        Получил. Ну просто-таки исполнил мечту недоброй половины Эншо, Уиппетов, Мэсгревов и прочей шушеры с Этай-стрит. Трахнул знатную леди. Кстати, ничего особенного. Грязно, жарко, мучительно - до боли - хорошо, но в действительности-то это ничем не отличается от такого же грязного, жаркого, быстрого секса в подворотне с какой-нибудь Милли Смит.
        Реджинальд потер лицо.
        Нужно думать о хорошем. К примеру, о том, что это была леди Мэб Дерован, а не попечитель, или студенты. Чарам «Спящей красавицы» совершенно безразлично, между кем устанавливать связи. Чары, они вообще лишены условностей и предрассудков.
        Кое-как вытерев волосы бумажными полотенцами, опасаясь сейчас лишний раз применять магию, Реджинальд бросил последний взгляд в зеркало и поспешил подняться и покончить с этим делом. Вон Грев еще был на своем рабочем месте, он часто засиживался допозна. Перед ректором высилась внушительная стопка бумаг, еще одна такая скопилась на столике под окном в корзинке с биркой «Исходящие».
        - Реджинальд? - заслышав шаги, ректор поднял голову и удивленно взглянул на вошедшего. - Что-то случилось?
        Реджинальд откинул со лба все еще влажные волосы.
        - Случилось, ректор.
        - Садись. Выпьешь?
        Реджинальд колебался минуту, а потом кивнул. Определенно, выпить не помешает, чтобы вралось поскладнее. А потом еще надраться на пути домой, потому что предстоит тягостный и неприятный разговор с леди Дерован.
        - Итак? - спросил вон Грев, передавая стакан.
        Реджинальд сделал пару глотков, а потом четко и по-существу пересказал произошедшее на лестнице. Вытащив бумажный кулек, развернул его и продемонстрировал осколки лабораторной склянки. Лишнего говорить не стал. Едва ли кто-то кроме него и леди Мэб узнал запах снадобья, описать же его почти невозможно.
        - Что это было? - вон Грев тронул осторожно осколки.
        - Не знаю, ректор.
        - Надеюсь, это не связано с визитом Верне, - пробормотал ректор, возвращаясь в кресло. - Нам сейчас только скандала не хватает.
        - А я надеюсь, что это не связано с Миро и его сегодняшней выходкой, - проворчал в ответ Реджинальд. - Не хотелось бы отчислять сына замминистра.
        - Читал, читал эти опусы, - ухмыльнулся ректор, слегка повеселев. - Проверим, пожалуй, чем они там занимаются в своем клубе. И… объявлю-ка я обязательную универсиаду на это лето, а то наша молодежь обладает слишком большим количеством свободного времени.
        - Но не профессура, - вздохнул Реджинальд.
        - Бросьте, Реджи, - отмахнулся ректор снисходительно. - Вы все равно никуда не уезжаете.
        В действительности этим летом Реджинальд планировал небольшую поездку, хотелось съездить к морю, отдохнуть немного от суеты, от слишком тесного соседства с Мэб Дерован, от забот. Но теперь это, конечно, невозможно в свете того, что соседство становится еще более тесным.
        - Вот что мы с вами сделаем, - предложил ректор, возвращаясь к склянке. - Поделим осколки на несколько частей и отдадим на кафедру и в университетскую полицию. Пускай проверяют. Надеюсь, следы зелья остались на стенках.
        - Я бы хотел взять немного и провести анализ.
        - Все еще увлекаетесь алхимией, Реджи? - хмыкнул ректор.
        - Алхимией, ректор, увлекаются те, кто мечтает получить из воздуха золото или, на худой коне, самосовершенствоваться. Я увлекаюсь фармацевтикой. И, согласитесь, я имею право любопытствовать, как потерпевшая сторона. Мне этой складкой едва по голове не прилетело.
        - Берите, - снисходительно разрешил ректор. - Идите и выспитесь. Завтра можете взять выходной, и то же самое передайте леди Мэб. Она, надеюсь, в порядке?
        - Не знаю, - соврал Реджинальд не моргнув глазом. - Она повела студентов к врачу.
        - Ну, вы ведь с ней увидитесь, - улыбнулся ректор.
        - Непременно, - кивнул Реджинальд. Вашими, дорогой вон Грев, стараниями я с ней частенько вижусь. - Я передам.
        Вон Грев посмотрел на часы и всплеснул руками.
        - Уже так поздно? Идите спать, Реджи, на вас лица нет. И завтра никакой работы! Даже не показывайтесь на территории, а то знаю я вас!
        - Благодарю, ректор, - Реджинальд допил виски, отобрал несколько крупных осколков, завернул их в носовой платок и поднялся.
        Идея напиться по дороге домой все еще казалась заманчивой, но это не значит - верной. Реджинальд шел медленно, как на плаху, путаясь в собственных ногах. Прислушиваясь к себе. «Грезы спящей красавицы» способы внести в жизнь сумятицу, изрядно ее усложнить. Вожделение, когда его не получается контролировать, вообще все усложняет. Реджинальд ненавидел, когда что-то выходило из-под контроля, когда вокруг царил хаос. Этого добра и так в жизни хватает, не хватало еще хаоса в голове.
        В животе заурчало, напоминая, что единственное на данный момент неутоленное желание - голод. Реджинальд толкнул калитку, взбежал на крыльцо, и сразу же заглянул на кухню. Мэб Дерован, так и не переодевшаяся, крутилась у плиты, помахивая деревянной лопаткой и напевая что-то протяжное. С трудом Реджинальд опознал арию Вероники из «Благородного разбойника», все его внимание привлекала сейчас порванная до талии юбка и мелькающее то и дело молочно-белое бедро женщины.
        - Кхм.
        Леди Дерован обернулась, поймала его взгляд и вспыхнула. На щеках проступил персикового оттенка румянец.
        - Вы! Вы! - лопаточка, точно шпага, была выставлена вперед.
        - У вас что-то горит, - меланхолично заметил Реджинальд, отводя взгляд.
        Мэб Дерован поспешно отвернулась к плите.
        Реджинальд вздохнул, изучил содержимое холодильника - пустые недра, где одиноко стоит на полке баночка пикулей, давно просроченных - и открыл хлебницу. Кусок хлеба с джемом, и хватит на сегодня.
        Желудок простестующе заурчал.
        - Держите, - леди Мэб выставила на стол пару тарелок со слегка подгоревшей яичницей с гренками и зеленым луком. И пояснила: - Ненавижу, когда на меня пялятся голодным взглядом во время еды.
        Взгляд был во всех смыслах голодный. Реджинальд коротко кивнул, снял пиджак, закатал рукава рубашки и сел к столу. Мэб устроилась напротив, накрыв колени скатертью. Стол был маленький, как и все в этом доме, и ноги их соприкасались. Чуть подвинувшись, можно было ощутить коленями колени сотрапезника. Реджинальд резко, едва не уронив стул, поднялся и пересел на подоконник.
        - Что вы сказали ректору?
        - Что в нас бросили склянкой с неизвестным содержимым. Завтра у нас с вами выходной.
        - Потрясающе, - вяло откликнулась Мэб.
        - Леди Дерован…
        - Не будем ходить вокруг да около, - предложила женщина.
        - Мне нужно выпить! - Реджинальд отставил тарелку, поднялся и принялся обшаривать шкафчики.
        - Верхний левый, - подсказала Мэб. - Мне плесните.
        Реджинальд отыскал бутылку полынного ликера - не совсем то, что нужно, но другого алкоголя в доме не оказалось - наполнил две рюмки и свою опустошил залпом. Налил еще.
        - Леди Дерован…
        - Связь установлена, - быстро проговорила Мэб. - А значит подобные… инциденты будут повторяться. Регулярно.
        - Да вам бы в дипломаты, леди Мэб, - фыркнул Реджинальд. - Давайте называть вещи своими именами. Вы, я, секс.
        - Мне не нравится это слово, - поморщилась Мэб.
        - Совокупление? - предложил Реджинальд язвительно. - Копуляция? Трах? Сношение? Могу принести словарь синонимов, леди Дерован, найдем слово, которое вас устроит.
        Женщина выпила ликер, также залпом, скривилась, поставила рюмку мимо стола.
        - Прекратите паясничать!
        - Я устал, леди Дерован. И, поверьте, эта связь последнее, что мне нужно. Но она существует. Боги, и почему вы не выбрали Верне?
        - Сама гадаю! - огрызнулась Мэб. - Давайте прекратим этот скандал и поговорим, как взрослые люди.
        - С удовольствием, - Реджинальд привалился к холодильнику. Усталость вдруг навалилась и начала болеть голова, пока еще слабо, однако в будущем это обещало нешуточную мигрень. - Желание будет появляться, часто и непредсказуемо, пока мы не найдем антидот. И сопротивляться ему, увы, бесполезно.
        - Бесполезно? - нахмурилась Мэб.
        - Вы же историк! Вспомните Августина Авольенского. Он скончался в муках, разлученный со своей Элоизой. Мартин Эльси, граф Суинток оскопил себя, но и это не помогло. Умер в муках. Про Элоизу напомнить?
        - Спасибо, не нужно, - пробормотала мрачная леди Мэб. - Что вы предлагаете? Прыгать к вам в койку при каждом удобном случае? И как долго? Пока чары не выдохнутся? Самое короткое зафиксированное воздействие, насколько я помню - десять лет.
        - Пока мы не получим антидот.
        Леди Мэб оглушительно фыркнула.
        - Эншо! Его не существует!
        - Пока, - кивнул Реджинальд. - Поверьте, я не хочу попадать к вам в сексуальное рабство на десять лет, леди Дерован, а это отличный стимул найти нужную формулу.
        - Вы? Вы ко мне в рабство?! - Мэб оскорбилась не на шутку. В другой раз Реджинальда позабавило бы выражение ее лица. Сейчас он был слишком измотан.
        - Это палка о двух концах, леди Дерован. Мы оба - пострадавшие, давайте не будет еще больше усугублять наше положение.
        - Хорошо, - вздохнула Мэб. - Но в таком случае, нам нужен договор. Пакт, если хотите.
        - Еще один? - Реджинальд кивнул на прикрепленный к холодильнику магнитом лист с правилами совместного пользования кухней. Подобных правил по всему дому было развешено десятка три.
        - Базовый. Самый главный.
        - Мне записывать? - Реджинальд с издевательской ухмылкой достал блокнот и карандаш.
        - Нет, вы лучше запомните, - Мэб нагнулась, подняла рюмку, изучила отколовшийся краешек, налила ликер и выпила. Выбросила рюмку в корзину для мусора. - Первое. Ни одна живая душа не должна знать о произошедшем.
        - Согласен, - кивнул Реджинальд.
        - Вы не будете хвастаться, болтать и…
        - Вы меня за идиота принимаете? - поинтересовался Реджинальд.
        Мэб его проигнорировала.
        - Второе. Если нам… это нужно, мы это делаем и не обсуждаем.
        - Разумно, - вновь кивнул Реджинальд, потирая ноющий висок.
        - Никаких поцелуев.
        - Цветов и романтических ужинов, - Реджиальд ухмыльнулся. - Леди Мэб, успокойтесь. Вы мне не нравитесь.
        - Никаких отъездов без предупреждения.
        - Естественно. И с вашей стороны тоже.
        Мэб глотнула ликера прямо из бутылки. На губах остались зеленовато-белые капли, которые так и тянуло смахнуть пальцами, а лучше - тронуть языком.
        - Что-то еще? - севшим голосом спросил Реджинальд. - У меня голова болит, я бы лучше лег.
        - Да, - Мэб вздернула подбородок. - Как только вы найдете противоядие, мы применив все возможные усилия, уговорим ректора и разъедемся. И больше не будем компаньонами.
        - Я с вами полностью согласен, - Реджинальд взлохматил волосы. - Доброй ночи, леди Мэб.
        Если женщина и ответила - что едва ли - Реджинальд, поднимающийся по лестнице ее уже не услышал.
        Глава пятая, в которой Мэб ночью навещает Реджинальда, а утром нарушает один из пунктов пакта
        Одежду Мэб с себя содрала, запихнула в корзину для грязного белья, а потом, подумав, вытащила, скомкала и сунула в мусор. Юбку было уже не спасти, да даже если бы и можно было ее зашить… носить это Мэб больше не собиралась. Пока набиралась вода - для этого опять пришлось бить по трубам - она стояла у большого напольного зеркала в спальне и разглядывала себя, обнаженную. На запястье появились синяки, еще два - на бедре. И наверняка есть что-то на ягодицах. У нее нежная кожа, и следы появляются очень быстро, достаточно малейшего прикосновения. Обычно это не беспокоило Мэб, одевавшуюся достаточно консервативно. Все ее синяки, полученные, к примеру, при неосторожном ударе об угол ученического стола, прятались под платьем. И эти можно спрятать, надеть блузу с широкими манжетами, или, скажем, браслет. Но вот только у нынешних следов есть особый смысл.
        Вспомнив произошедшее в профессорской, Мэб содрогнулась от смеси отвращения и вожделения. Наведенная чарами страсть оставила тело удовлетворенным, а вот саму Мэб - оплеванной. Обманутой. Сам факт, что любой мужчина мог бы удовлетворить эту страсть, казался унизительным. Мэб привыкла думать о себе, как о человеке разумном, зрелом, лишенном предрассудков, а значит - ответственным перед собой. Все свои поступки она взвешивала собственной мерой. И ей не стыдно было до сегодняшнего вечера смотреть в зеркало. А теперь - это! Тело, собственное тело предало ее, с таким пылом отдаваясь Эншо. Эншо! Человеку, который и без того слишком много места занимал в ее жизни.
        Мэб порывисто бросилась в ванную, забралась в воду и легла на дно, пуская пузыри. Однако, воздух быстро кончился, и пришлось всплывать. Эх, если бы можно было остаться там, под водой и не встречаться с реальностью.
        В реальности было странное происшествие в Университете: кто и зачем бросил эту склянку? Кому предназначалась она? Какую цель преследовали? Слишком дорого и опасно для простой глупой студенческой шутки прибегать к запрещенным зельям.
        В реальности был белозубый смуглый красавец Верне, к которому Мэб тянуло весь день. Ему бы она отдалась с радостью и безо всякого колдовства. И хороши бы были заголовки на следующий день! «Университет опаивает и соблазняет своих попечителей», «Великосветская дама полусвета!», «Шлюха-баронесса спит с колониальным миллионером ради грантов», и тому подобная дрянь. Подобные скандалы пресса чуяла, как акулы кровь, и совсем недавно они набросились на бедную леди Мосс, которая осмелилась взять себе в любовники секретаря покойного мужа, тоже, к слову, аристократа из обедневшего рода. Пресса их не щадила, рождая вот таких вот «великосветских дам полусвета». Видеть свою фамилию в подобном контексте не хотелось.
        А еще в реальности было вожделение. Оно поднималось откуда-то из глубины, скручивалось узлом в животе, спускалось ниже. Мэб сжала ноги, но от этого стало только хуже. Не желая сдаваться чарам, Мэб принялась перечислять правителей Фаросской династии, их длинные, сложные имена, но это не помогло. Обычно все эти Гердмерссоны, Бриарарадоны и Эльфридмингены помогали отвлечься от боли, голода и раздражения, но оказались бессильны против наколдованной похоти. Мэб прикрыла глаза, вспоминая страницы справочника. Когда человек борется с похотью, наведенной «Грезами», она только усиливается и постепенно вытесняет все прочие желания и устремления. Уже упомянутая сегодня Элоиза, разлученная со своим любовником, запертая братьями в доме, дни свои окончила печально: сбежав, она добралась до доков, где и стала добычей пьяных матросов. Но даже они не смогли унять ее похоти. И тогда бедняжка утопилась. Если выбирать между матросами и Эншо… Что ж, Эншо не так уж и плох. Нечего и говорить о выборе между Эншо и морской стихией. Мэб слишком любила жизнь, чтобы от нее отказываться.
        Но она еще сражалась, пыталась справиться своими силами. В конце концов, женщина ее положения, да еще и университетский профессор не всегда может найти себе достойного любовника и при этом не вызвать скандала. Это с годами учит изобретательности. Но те ласки, которых обычно хватало Мэб, чтобы вернуть себе пошатнувшееся душевное равновесие, сбросить напряжение, сегодня только распаляли еще больше. В ушах звучал голос Эншо: «Леди Дерован», его раскатистое плебейское «эр», и желание становилось совсем невыносимым. Мэб вновь легла на дно, вынырнула, выбралась, набросив халат на мокрое тело, и заметалась по комнате, но каждое движение распаляло еще больше. Чертов Уорст! Чтоб ему в могиле не лежалось!
        Мэб рванула дверь, выскочила в коридор, преодолела в два шага расстояние между спальнями - оно было совсем невелико - и замерла, положив руку на ручку соседней двери. Что она делает? Поддается чарам. Может быть, если найти в себе силы бороться… Прекрасная Элоиза плывет по заливу, и в волосах ее лилии цвет. Мэб содрогнулась.
        Дверь открылась, рука ее соскользнула с ручки.
        - Леди Дерован? - плебейское раскатистое «эр» ударило по нервам, дыхание перехватило.
        Мэб медленно, дюйм за дюймом изучила Эншо, и тут было на что посмотреть. На нем были одни только свободные пижамные брюки, неспособные, однако, скрыть желание. И у него был великолепный торс - хороший, мускулистый торс мужчины, который занимается спортом ради удовольствия, ради здоровья или по-необходимости, а не для того, чтобы привлечь женское внимание рельефной мускулатурой. Мэб и не подозревала, что Эншо так хорошо сложен, так привлекателен. На коже его, на плечах, на груди с редкими золотистыми волосками блестели капли воды, которую хотелось слизнуть. Это чужое, наведенное зельем желание приводило в бешенство.
        Мэб облизнула губы.
        - Я… Второй пункт.
        Мгновение-другое Эншо смотрел на нее затуманенным страстью взглядом с легким оттенком удивления. Потом кивнул и посторонился, пропуская Мэб в комнату. Халат она уронила на пороге.

* * *
        Мэб Дерован отличал удивительный консерватизм в одежде, и даже заподозрить нельзя было, что под длинными прямыми юбками и строгими профессорскими блузами скрывается такое сокровище. Она была статной, с идеальными пропорциями античной статуи, словно Господь вымерял отдельно каждое сочленение, подобрав идеально руки, ноги, изгиб бедра, длину каждого пальца. У нее была небольшая, упругая грудь, налитая, взывающая о прикосновении. Тонкая талия. Покатые бедра, мягкий живот. Она не была худой или полной - идеальной, ни капли лишнего жира не было под ее гладкой кожей, и ни одна кость не выпирала, отталкивая взгляд. Мэб Дерован была совершенна, и это испугало бы Реджинальда, если бы желание не лишило его способности связно мыслить. Сейчас он был сосредоточен на одном: взять ее. Любым способом, в любой позе, лишь бы оказаться в ней, вонзиться в ее лоно, ощутить исходящий от ее кожи запах - духов, мыла, самой кожи. Ощутить тепло. Ощутить… вибрации, дрожь, ответное желание.
        Людей, которых связали чары «Грез», неумолимо и безжалостно тянет друг к другу. Настолько неумолимо, что между ними не остается места для разума и чувств. Врагов это заклинание делает еще большими врагами, но и друзей не щадит. Даже самые нежные любовники оказываются чарами уничтожены. Потому что, вожделея, беря, получая ядовитое наслаждение, ты им - как любым ядом - отравляешься. Потому что в конце концов не остается ничего, кроме страсти. Грюнар и Юфения, для которых когда-то было создано это зелье, убили друг друга. Любовь, с которой все начиналось, перегорев в огне наколдованной страсти, превратилась в ненависть.
        Реджинальд сглотнул. Мэб стояла перед ним, дрожа от вожделения, а может и от холода - окно было открыто, из сада тянуло сырым сквозняком. На коже ее проступили мурашки. Реджинальд протянул руку, коснулся груди, двумя пальцами сжал твердый сосок. Лицо Мэб исказилось, она облизнула губы, но потом оттолкнула его руку.
        - Нет. Просто… секс.
        Слово далось ей с трудом. И то верно, леди не произносят его. А еще леди не спят с чернью, во всяком случае - добровольно.
        - Хорошо, - сказал Реджинальд, взял ее за руку и подвел к постели. Она все еще была заправлена, на подушке лежала недочитанная утром книга.
        Реджинальд смахнул ее на пол, уронил Мэб, вдавил ее в перину. Женщина широко развела ноги и беспокойно заерзала, бормоча что-то себе под нос. Перина ей пришлась не по нраву. Ну что ж, у всех есть маленькие слабости.
        - Не медли! - зло процедила она, когда Реджинальд отстранился.
        Что ж, он и не стал. Избавившись от брюк, он накрыл ее своим телом, вошел, медленно, закусив губу, наслаждаясь каждым мгновением, каждым дюймом ее влажного лона. Мэб дышала прерывисто, комкая стеганое покрывало, выгибаясь ему навстречу. Реджинальд замер, опираясь на руки, тяжело дыша.
        - Ну же!
        Медленное, мучительно-неторопливое движение назад, и снова вперед, все наращивая и наращивая темп, погружаясь в сладкое, колдовское безумие. Эксперимент.
        Дано: быстрый грубый секс в профессорской. Следующая вспышка желания через три с половиной часа.
        Задача: определить, сколько пройдет времени после медленного, томительно-сладкого соития.
        Мэб выпустила покрывало, ногтями впилась в его плечи и подалась вперед, подмахивая бедрами, сбивая ритм, прося большего. Влажные темные волосы разметались по подушкам. Из груди ее вырвался сиплый стон, и Реджинальд уже не смог сдержать своего. Позабыв обо всем он обхватил женщину руками, вжал ее в постель и вонзался, вонзался в нее, пока не кончил с громким удовлетворенным рыком. И замер на несколько мгновений, восстанавливая дыхание, собирая себя по кусочкам и борясь с тошнотой.
        Это был великолепный оргазм. Только вот очень гадкий, отдающий плесенью.
        - Слезь с меня! - Мэб отпихнула его и села, обхватила себя за плечи, мелко дрожа. От холода? От отвращения? От гнева?
        Реджинальд лег на спину, закинув руку за голову, разглядывая темный потолок с единственным пятном света - от лампы на комоде. А потом ему еще кое-что пришло в голову.
        - Погоди минуту, - Реджинальд перешел на ты, сейчас вежливость показалась удивительно неуместной.
        Он набросил халат, поднял тот, что Мэб сбросила на пороге и отдал ей, а потом открыл дверь в небольшую гардеробную. Одежды у него было немного, и потому комнатка по большей части использовалась, как склад. Открыв аптечный шкаф, Реджинальд перебрал пузырьки в поисках нужного.
        - Вот, держи.
        Мэб посмотрела на пузырек с подозрением.
        - Что это?
        - Противозачаточное. Хорошее, надежное и без побочных эффектов. Три капли на язык один раз в день.
        Мэб повертела пузырек в руках, разглядывая сквозь янтарное стекло содержимое.
        - И зачем оно тебе?
        - Для студенток держу.
        Прозвучало это как сарказм, однако было чистейшей правдой.
        - Ага, - сказала Мэю, сжимая пузырек. - Три капли каждый день. Спасибо.
        Закутавшись в халат, она вышла. Хлопнула сначала его дверь, затем - вторая, чуть дальше по коридору и дом погрузился в тишину. Часы внизу отзвонили полночь, и все снова затихло на минуту, потом прозвучал университетский колокол.
        - Спешат… - пробормотал Реджинальд.
        Он посмотрел на постель, смятое покрывало, подушку, хранящую отпечаток головы Мэб, и подавил желание сорвать все это и вышвырнуть в окно. Окно он раскрыл настежь, но для того, чтобы высунуться по пояс, вдыхая воздух, пахнущий пионом и резедой. Это немного остудило голову, но облегчения не принесло. Оставив окно открытым, Реджинальд вернулся в постель, упал ничком поверх покрывала и закрыл глаза.

* * *
        Спала Мэб плохо. Кто-то гонялся за ней там, во снах, в лабиринтах, а она блуждала, не в силах перейти на бег. Пробудившись, она еще какое-то время находилась во власти сна, пыталась прийти в себя, сбросить тягостное наваждение.
        Когда Мэб наконец повернула голову к столику возле кровати, оказалось, что часы показывают семь. Если бы не навязанный ректором выходной, Мэб встала бы неспеша, оделась, спокойно позавтракала и в кои-то веки не бегом, а прогулочным шагом отправилась на лекции. Если бы не выходной, не то, что произошло ночью, не чары, не целая тысяча этих «если».
        Одевалась Мэб тщательно, придирчиво осматривая свои платья. В конце концов остановилась на неброском, темно-синем весеннем, с приятной отделкой голубыми лентами, с широким поясом, который сзади завязывался на бант. Элегантна. Неприступна. Мэб посмотрела на свое отражение и качнула головой, досадливо морщась. Все это сработало бы, если бы речь шла о домогательствах. Но в дело замешана магия, а значит, будь она одета в броню или в рубище, все равно все закончилось бы сексом.
        Эншо еще спал, и это заставило Мэб облегченно выдохнуть. Совершенно не хотелось сейчас встречаться с ним, разговаривать, да просто смотреть на него. Мэб спустилась вниз, открыла входную дверь, впуская запах цветов и солнечные лучи. Прекрасная погода для выходного дня. Мэб отправилась бы на прогулку, если бы обстоятельства сложились по-другому.
        Полив цветы, растущие вдоль дорожки, и великолепные розовые розы у ограды, Мэб отряхнула платье от капель воды и отправилась на кухню. Приготовление пищи было последним, на что она еще возлагала надежды. Готовка всегда успокаивала и помогала привести в порядок мысли. Конечно, в имении Мэб не пускали на кухню. Там, чтобы налить себе стакан воды из графина со столика, звали лакея. Но, оказавшись в Университете, Мэб быстро привыкла сама о себе заботиться. Здесь персональных слуг не было, а горничная, застав в комнате беспорядок, могла и нажаловаться на неряху. Мэб быстро приучилась к самостоятельности и скромности, и это ей нравилось. Такая жизнь разительно отличалась от то, что приходилось вести на каникулах, и очень скоро она начала тяготиться постоянным присутствием прислуги, чопорными лакеями в перчатках и завтраками из двадцати шести блюд, как заведено еще прадедом.
        В конце концов, на завтрак следует есть блинчики. Такая себе народная мудрость от тетушки Нелл, университетской поварихи, мир ее праху.
        Мэб уже допекала последние блины, ловко орудуя парой чугунных сковородок, когда на лестнице послышались шаги. Эншо вышел на улицу, обнаружил, должно быть, что все цветы политы, и заглянул в кухню.
        - Доброе утро, леди Дерован.
        - Доброе утро, - сухо отозвалась Мэб. - Джем или паштет?
        Эншо вскинул брови.
        - Простите?
        - Вы предпочитаете к блинчикам джем или паштет?
        Эншо посмотрел на тарелку в центре стола.
        - Какой это пункт нашего пакта?… Четвертый, кажется?
        - Там про романтические ужины, - Мэб сняла с зачарованной плитки кофейник. - Да садитесь уже, не бесите меня с утра!
        Эншо сел и отдал предпочтение паштету. Мэб, обычно предпочитающая плотный несладкий завтрак, в пику ему подвинула к себе баночку с джемом.
        - Я много думала… - аккуратно свернув блинчик, она изучила его, словно искала изъяны. - Кому предназначалась эта склянка? Насчитала по меньшей мере четыре варианта…
        - М-м-м? - Эншо поднял взгляд от тарелки.
        - Я, вы, Верне или Миро.
        - А почему не те двое из Колледжа Арии? - поинтересовался с усмешкой Эншо.
        - Смит и Дьюкен? О, не смешите меня, - отмахнулась Мэб. - Они и мухи не обидят, зачем кидаться в них опасными зельями? А в Миро я, признаться, и сама бы чем-нибудь запустила.
        - Да, - кивнул Эншо, - этого у юного Миро не отнять. Есть еще пятый вариант, но маловероятный: все мы оказались ни в том месте и ни в то время.
        - Студенческая шалость тоже отпадает, - вздохнула Мэб. - Где бы они раздобыли «Грезы»? Самим сварить - невероятно.
        - Самый вероятный вариант вы уже называли, леди Мэб, - Эншо поморщился. - Скандал. Как бы не повернулось вчера дело, неприятности были бы колоссальные.
        - Да, ореол героини, защищающей репутацию Университета, здорово меня украшает, - согласилась Мэб. - Вы всерьез говорили насчет антидота?
        - Обещать ничего не могу, - покачал головой Эншо. - Но я постараюсь. И поищу артефакты, ослабляющие воздействие этих чар. Мне бы пригодилась ваша помощь. Можете составить подборку известных случаев применения «Грез»?
        Мэб поморщилась. Так себе чтение на ночь. И как составить подобную подборку, не привлекая к себе внимания? Подобный интерес может показаться странным, даже неуместным для университетского профессора, никак не связанного ни с любовными чарами, ни с проклятьями.
        - Я попробую, - сказала она наконец. - И разузнаю, пожалуй, побольше о Верне и Миро.
        - Хорошего свидания, - хмыкнул Эншо. - Возвращайтесь до того, как карета превратится в тыкву.
        Глава шестая, в которой в Университете неприятности
        Идея пришла в голову Мэб где-то на отрезке пути между каштановой рощей и капеллой, под сенью деревьев. Она замерла, опираясь на высокую каменную ограду, увитую плющом и голубой ипомеей, щурясь на солнце сквозь ветви. А ведь и верно, есть выход. Музейное хранилище: там много лежит всякого добра - и зла тоже. Все эти книги и амулеты до сих пор не описаны, не изучены, и как знать, нет ли в музейном хранилище любовных амулетов, которым среди студентов, в общем-то, делать нечего. Отличный повод наведаться в библиотеку и подобрать материал, так сказать, на будущее. Чтобы обезопасить детей. Мэб кивнула своим мыслям и пошла дальше, все прибавляя шаг.
        Неладное она почувствовала совсем скоро. Сперва - запах гари, а потом возмущение магического поля, совсем слабое, отдающееся едва ощутимой болью, покалыванием у виски. Мэб огляделась и обнаружила, что над деревьями, над полукруглым стеклянным куполом Библиотеки поднимается столп дыма. Подобрав юбку, Мэб сошла с дороги на неприметную тропинку; целая сеть таких тропок разрезала лужайку, студенты привычно игнорировали проложенные для них дорожки. Спустя пару минут стала слышна сирена, потом - крики и колокол пожарной машины. Запах гари стал еще сильнее, и в лицо Мэб полетел черный пепел.
        - Что случилось?
        Впрочем, ответа и не требовалось. Горело одно из общежитий. Пламя охватывало старое кирпичное здание сверху донизу, вырывалось из окон, давно прогрызло себе путь через крышу. Тушить было уже нечего.
        Рядом кто-то тихо, тоненько плакал, и это звучало до того горько, что прорывалось через треск, рев, звон, грохот и возбужденные крики. Мэб обернулась.
        - Леди Эвари?
        Юная графиня Мелина Эвари, сейчас меньше всего похожая на знатную девица, сидела на корточках, пачкая в саже подол светлого платья, обхватив себя руками за плечи, и раскачивалась из стороны в сторону.
        - Мелина! Лина! - Мэб присела рядом, касаясь девушки. - Леди Мелина!
        Когда Мэб попыталась взять ее за подбородок, девушка вырвалась, потеряла равновесие и шлепнулась назад, поднимая пыль и пепел. Кто-то рассмеялся совсем рядом. Мэб резко обернулась и встретилась взглядом с довольной, раскрасневшейся от удовольствия и возбуждения рожей Миро. Ее передернуло от одной только мысли, что вчера, быть может… Мэб сглотнула и взяла себя в руки.
        - Приведите врача, Миро, - приказала она. - Дюванше, помогите мне поднять леди Эвари. Кто-нибудь, принесите воды.
        Мэб легко влилась в общую суматоху. Найти врача. Принести воды. Выслушать рыдающего студента. Оттащить любопытствующих первокурсников подальше от опасно накренившегося, вот-вот готового рухнуть здания. Это продолжалось около часа, и наконец улица опустела. Остались только пожарные, занятые работой, несколько охранников Университета, да подоспевшие рука об руку ректор и Верне.
        При взгляде на них у Мэб горели щеки. А еще, она позабыла спросить у Эншо, что он точно рассказал ректору о произошедшем вчера.
        Впрочем, вон Грев избавил ее от необходимости что-либо выдумывать.
        - Леди Мэб! Как вы после вчерашнего? Никаких последствий?
        - Нет-нет, ректор, я в полном порядке, - Мэб даже смогла улыбнуться. - Это, скорее всего, чья-то глупая шутка.
        - Вот и доктор Льюис говорит то же самое, - ректор с мрачным видом покачал головой. - Даже если в пузырьке был какой-то безвредный морок, вас могло поцарапать осколками! Кристиан, умоляю, не думайте, что у нас такое происходит часто! Это случай вопиющий, выходящий из ряда вон!
        - Я вам верю, - улыбнулся Верне, оглядывая при этом Мэб.
        Она особенно остро ощутила, что платье у нее перепачкано в земле и сажа, что на щеке пятно, что волосы в беспорядке. И еще, отчего-то, Мэб порадовалась тому, что утром выбрала скромное платье. Взгляд Верне все норовил забраться под тонкую шерсть, по коже бежали мурашки, и тошнота подкатывала к горлу. Мэб не нравился этот слишком откровенный, обещающий взгляд. Он остро напоминал о «Грезах» и о том, что произошло вчера. Два раза.
        Мэб потерла щеки, надеясь, что румянец спишут на возбуждение от произошедшего пожара.
        - Колледж Арии? - ректор посмотрел мрачно на остов сгоревшего общежития. - Сорок восемь человек. Ну и куда мне их переселять?
        - Сорок семь, ректор, - печально поправил Доктор Льюис.
        От него пахло гарью, кровью и заживляющими растворами. Если Железный Льюис, полагающийся на собственный магический дар, прибег к так нелюбимым им зельям, значит дело плохо. Мэб обернулась. На траве лежали накрытые грязной простыней носилки, проступающие очертания человеческого тела вызывали тошноту. Студент. Мальчик. Умер.
        Мэб сглотнула.
        - Кто? - сухо и деловито спросил ректор, стараясь не смотреть на тело на траве.
        - Дьюкен.
        - Я… Магда сообщит его родителям, - вон Грев развернулся на каблуках. - Мне нужно разместить студентов. Сколько человек вы оставляете в больнице?
        - Девятнадцать, ректор, - невозмутимо ответил Льюис. - Из них семеро в тяжелом состоянии, но угрозы для жизни нет. Остальных выпишу в течении нескольких дней.
        - Значит, двадцать восемь мест. Извините, Кристиан, я вынужден вас оставить. Может быть леди Мэб?…
        Мэб встретилась взглядом с Верне. Какая-то ее часть жаждала остаться, но прежде, чем она сумела это произнести, услышала собственный голос:
        - Извините, ректор, Кристиан, у меня сегодня есть дела…
        - Леди Дерован? - в голосе вон Грева почудились строгие, почти угрожающие нотки.
        - Нет-нет, - замахал руками Верне. - Я бы не хотел отрывать леди Дерован от ее работы. Уверяю вас, ректор, я найду себе занятие. Давно хотел изучить вашу великолепную библиотеку. А Доктор Ольнус обещал показать мне вблизи витражи собора. Так что, не утруждайте себя, прошу.
        Вон Грев бросил последний недовольный взгляд на Мэб и ушел, печатая по-военному шаг. Мэб со свистом выдохнула. Меньше всего ей сейчас хотелось ссориться с ректором.
        - Леди Мэб, если ваша работа будет закончена часам к четырем, пообедаете со мной? - улыбнулся Верне, улыбка эта вышла искушающей. - Мне все так нахваливали «Крыло Морвенны».
        - Да, Кристиан, конечно. Зайдите за мной, я буду в музее, - свою улыбку Мэб выдавила через силу.
        Мэб поискала взглядом Мелину Эвери, но девушку уже увели сокурсники. Хотелось думать, что не Миро - что-то отталкивающее виделось в этом пареньке, была в нем плохо скрытая жестокость. И Мэб искренне надеялась, что в слезах девушки не он повинен. Лучше бы оказалось, что леди Мелина так расчувствовалась из-за трагедии в общежитии арийцев.
        Дьюкен.
        Мэб вновь посмотрела на тело на траве. Санитары приблизились, подняли носилки и понесли в сторону медицинского корпуса. Толпа, как оказалось, не разошлась, а просто сместилась подальше, за периметр, обведенный ярко-желтой заградительной лентой. Студенты старались одновременно удовлетворить свое любопытство и не рассердить охрану Университета, которой позволено было действовать, не оглядываясь на титулы, состояние и положение родителей. Заметила Мэб в толпе и нескольких преподавателей. Непохоже, чтобы они пришли забрать своих учеников. Скорее всего, их также привело любопытство.
        Снова затошнило. Мэб спиной повернулась к толпе и решительно зашагала через лужайку. Обогнула библиотеку, взобралась на пригорок, подобрав юбку перелезла через низкий заборчик, разодрав чулки о колючий кустарник и оцарапав ногу. Огляделась. Свидетелей этой выходки и ее позора не было. Что ж, чулки в любом случае не жалко, а платье придется отдавать в чистку.
        Уже второй день подряд одежда Мэб приходила в негодность, но если вчера это разозлило и смутило, то сегодня была только легкая досада. Мэб закрыла на задвижку главные двери музея - едва ли кому-то сегодня взбредет в голову побродить по бедной университетской экспозиции, глазея на портреты профессуры и золотые кубки и медали в шкафчиках. В запаснике она хранила рабочую одежду, такую, что не жалко при случае выкинуть, немаркую и практичную. Мэб переоделась - брючки из бежевого вельвета с протертыми коленями, в них она исползала зал галереи, выбирая из щелей между досками пола раскатившиеся энергобусины; свободная блуза с широкими рукавами, а поверх нее - рабочая жилетка со множеством кармашков. В одном сыскались несколько леденцов - абартонская смесь, давным давно купленная в городе, намертво слипшаяся со своими обертками. Их Мэб выкинула в корзину, села на вертящееся кресло и запустила пальцы в волосы.
        Пожар в общежитии? Событие из ряда вон, как сказал ректор. В Абартоне тщательно следят за безопасностью своих учеников. Последний пожар здесь произошел четырнадцать лет назад, когда сгорела лодочная станция. Мэб тогда только начала учиться в Университете, и хорошо помнила страх и шок, охвативший ее. Это было Событие с большой буквы, оно взбудоражило всех. Тогда она была в толпе зевак. Но в тот раз обошлось без жертв.
        Дьюкен был вчера с ними, он тоже вдохнул «Грезы». Связано ли это с его гибелью?
        Мэб тряхнула головой. Сейчас не время обо всем этом думать. Позже она сможет задать доктору Льюису вопрос, облечь его в соответствующую форму, чтобы не выглядеть праздно - и некрасиво - любопытной. А пока… Мэб крутанулась на стуле, оглядывая комнату, и взгляд ее упал на шкатулку, преподнесенную кузиной Анемоной. Хорошо бы в музейном хранилище сыскалось хоть что-то, способное оправдать интерес к любовным чарам. И хорошо бы, это сыскалось прямо сейчас и в рабочем состоянии, тогда у Мэб появился бы повод немедленно бежать в библиотеку и собирать информацию. Как назло о таких вещах не пишут в университетском дайджесте, в энциклопедии им уделяют от силы пару строчек, ведь текст может попасться на глаза невинным юношам и девушкам. Мэб фыркнула, подвинула к себе шкатулку и, как и вчера, залезла в нее по пояс.
        Спустя полчаса стало понятно, что тут ей удача не улыбнется. Было множество амулетов непонятного назначения, но исходящая от них сила была бесконечно далека от любовной магии. Два или три, насколько Мэб могла судить, были защитными, а остальные при прикосновении стреляли крошечными, довольно болезненными молниями: защита лежала уже на них. В бумагах, сопровождающих все это, невозможно было разобраться с наскока. Это были тетради и разрозненные листы, исписанные мелким, неряшливым почерком со множеством исправлений. Некоторые были сделаны магическим способом: часть текста затерта чарами и написано поверх. Чары с годами ослабли, и буквы смешались. Казалось, в отдельных местах автор заметок просто брал ручку и чертил бессмысленные круги и закорючки. Несколько страниц были явно зашифрованы, их Мэб отложила. В сундуке не нашлось ничего способного пролить свет на владельца, а также ничего полезного. Захлопнув крышку, Мэб откинулась на спинку и потерла виски. Ничего полезного.

* * *
        Один осколок Реджинальд поместил в оксиоловую среду под стеклянный колпак. Газ слегка поголубел, говоря о том, что на стенках склянки осталось достаточно следов зелья, чтобы их выделить. Выделть, да, но как их идентифицировать и разобрать на составляющие? Реджинальд потер переносицу. В такие минуты он сожалел, что пошел на поводу у ректора и два года назад сделал операцию по восстановлению зрения. Очень не хватало очков, их можно было снять, повертеть в руках, протереть стекла. Это помогало тянуть время в разговоре и странным образом стимулировало мыслительную деятельность.
        Можно воспользоваться реактивами, которыми исследуют кровь на содержание ядов и иных препаратов. Сами по себе реактивы, конечно, ничего не дадут, а иначе состав зелья определили бы уже к сегодняшнему утру, но если их немного улучшить, усилить, добавить пару собственных экспериментальных разработок… Реджиальд открыл шкафчик с зельями и внимательно изучил содержимое. Все, что было приобретено во время последней поездки в Кингемор, уже давно использовано. Но едва ли доктор Льюис откажет в такой малости, как пара флаконов реактивов, тем более зная о хобби старого приятеля.
        Реджинальд быстро переоделся, на всякий случай прихватил сдерживающий перстень, оставшийся студенческих времен - многие взрослые маги все еще носили его, как своего рода талисман или воспоминание о веселых беспечных деньках - на случай, если Льюис исхитрится что-нибудь разглядеть.
        Как оказалось, беспокоился он зря: доктору, как и всему медицинскому корпусу, было не до него. Льюис буркнул что-то неразборчивое на приветливое: «День добрый, Чарли», махнул рукой и скрылся за дверью операционного отделения.
        - Что случилось?
        - Пожар, - к Реджинальду подкатилась круглая, похожая на сдобную булочку старшая медсестра, Ненси Дарлинг. На ее очаровательном, источающем доброту и сочувствие лице, сегодня отражалась боль. - Колледж Арии. Девятнадцать бедняжек, некоторые очень плохи.
        Медсестра поднесла к глазам край фартука, но при первом же громком звуке из приемной преобразилась, подобралась и выкатилась за дверь - унимать ожидающих. Или, как предположил Реджинальд, выглядывая в приемную, скорее это были зеваки. Все они выглядели не больными или подавленными, а скорее возбужденными. Несколько студентов Королевского Колледжа так и вовсе скалились в омерзительных улыбках.
        - Слышали, проф? - Миро вынырнул из толпы и с довольной ухмылкой кивнул куда-то в сторону. - Жирдяй Дьюкен - пф-ф!
        Юный мерзавец развел руки, растопырил пальцы и изобразил что-то одновременно комичное и отвратительное.
        - Горел, говорят, как спичка, столько в нем было жира.
        Кто-то шикнул на него, кто-то возмутился, но вяло. Это была для Миро и его приспешников - не называть же их друзьями! - обычная выходка. Жадные, избалованные дети, привыкшие, что все им подается на золотом блюде и уже разжеванным, остается только проглотить.
        Реджинальд, скрестив руки, прислонился к стене, глядя на Миро сверху вниз. Он редко пользовался преимуществами своего роста, потому что в конечном итоге это было жалко. То было физическое преимущество, полученное только по воле случая. Куда чаще Реджинальд использовал свой ум, его личное достоинство и личное достижение. Но Миро - это желание поднималось из самых темных глубин - хотелось унизить любым доступным способом.
        - Миро, какой у вас уровень?
        - Plus haut niveau, проф, - ухмыльнулся юнец, показывая большой палец.
        - Магический, я имел в виду. Кажется, девять? Дьюкен был вас лучше в два раза, ему уже сейчас предлагали стажировку в нескольких крупных компаниях. Вы ничтожество в сравнении с ним.
        - Хэй! - на щеках Миро, которого слишком легко было подловить, вспыхнул румянец. - Вам вообще можно говорить такое о студентах?
        - Вы не мой студент, Миро, - покачал головой Реджинальд. - Я не вижу вас на своих занятиях. Ненси, передайте доктору Льюису, что я зайду вечером. У меня к нему дело.
        Медицинский корпус Реджинальд покинул с облегчением. Казалось, на улице дышится легче. Здесь было свежо, несмотря на то, что ветер приносил с северо-востока запах гари.
        Университет затих, получив внеплановый выходной. Для них, как уже убедился Реджинальд, не может быть приятного повода. По центральной аллее расхаживали охранники, вежливо раскланиваясь с преподавателями и строго зыркая на студентов. Последних как магнитом тянуло к огороженному желтой лентой остову общежития. Реджинальд постоял немного, разглядывая черные стены, дюжину уцелевших стропил, торчащих, как ребра гигантского доисторического животного. Земля вокруг была усыпана стеклом, что неприятно напоминало о вчерашнем.
        Дьюкен был с ними вчера на лестнице. Совпадение?
        - Макс! - Реджинальд махнул рукой, завидев среди медных касок пожарных выкрашенную алой - начальника пожарного отделения Абартона.
        - Реджи!
        Оба они были из Осте - типичные представители графства, рослые, со светлыми, легко выгорающими волосами. Макс Дэкли, разве что, отпустил шикарные усы, и в отличие от пшеничной шевелюры они отливали медной рыжиной. Реджинальд подозревал хну, а также - некую даму из приуниверситетского городка, которой такое усы по нраву.
        - Что здесь произошло?
        Макс поднырнул под лентой, отошел на несколько шагов, словно выражая уважение, и закурил пахучую дешевую папиросу.
        - Не знаю, Реджи, пока не знаю. Пожар вспыхнул около шести, и за полтора часа тут все выгорело дотла. Может быть, кто-то оставил непотушенную сигарету, ты же знаешь, на этих мальчишек не действуют запреты. Может быть проводка была повреждена.
        - Ей два года, Макс, - покачал головой Реджинальд.
        - Ну, значит кто-то из студентов использует по старой памяти масляную лампу. Я, к примеру, так и не привык.
        - А если… - не будет Макс его другом, Реджинальд не рискнул бы задать этот вопрос. - А если… поджог?
        Макс резко затушил сигарету об ладонь, убедился, что ни искры не осталось, и сунул окурок в карман. Дернул себя за вихры, торчащие из-под форменной каски.
        - Нет, Реджи, я не хочу строить предположения. Только не сейчас.
        - Спасибо и на том, - кивнул Реджинальд.
        - Боишься, это Миро с дружками, и ты следующий? - Дэкли хмыкнул понимающе. - Нет, не думаю, что это они. Ты не слышал? Все их общежитие до утра гудело, была какая-то вечеринка, и Миро нагишом скакал по лужайке перед фасадом. Слышал, его даже засняли в таком виде. Думаю, он приплатит журналистам, чтобы фото появилось на первых страницах.
        Реджинальд поморщился.
        - Все может быть, Макс. Не буду тебя отвлекать больше.
        Макс кивнул, улыбнулся как-то понимающе - ему уже виделась война скромного профессора-простолюдина против богатого герцогского сыночка - и вернулся к пожарищу. Реджинальд постоял еще немного, наблюдая за работой пожарных, а потом вернулся на главную аллею. Ему требовалось подумать, а делать это лучше всего было в библиотеке, окна которой к его досаде выходили на пожарище, или же в зачарованной роще.
        --
        Plus haut niveau - (вэндомэсский) высший уровень, высший класс
        Глава седьмая, в которой говорится о предрассудках, а Мэб предпочитает паб пикнику
        До рощи Реджинальд так и не дошел, остановившись перед первыми же зарослями жимолости. Куст, весь усыпанные бледно-желтыми цветами сотрясался в рыданиях, что было несколько необычно. Реджинальд перегнулся через заборчик и посмотрел на скорчившуюся среди сухих, отмирающих веток девушку. Низко склонненная к коленям голова и растрепанные волосы не позволяли разглядеть ее лицо.
        - Барышня, - мягко позвал Реджинальд. - Мисс… Студентка!
        Последний резкий окрик возымел свое действие. Девушка вскинула голову и попыталась вытянуться в струнку, не поднимаясь при этом с земли. Конечно же, она утратила равновесие, и Реджинальд едва успел перепрыгнуть через ограду и поймать ее за локти, не давая свалиться в кустарник.
        - Мисс Шоу.
        - П-п-п-профессор, - девушка посмотрела на него огромными голубыми глазами, влажными от слез, губы ее задрожали, и спустя полминуты девушка вновь разрыдалась.
        - Что случилось? - Реджинальд присел на корточки и мягко взял девушку за плечи. - Это из-за пожара.
        Шоу замотала головой.
        - Из-за экзаменов? - иронично поинтересовася Реджинальд. В недели, предшествующие экзаменам, ему плачущими попадались не только хрупкие третьекурсницы, но и здоровенные пятикурсники с факультета военного дела. Последние, предвкушая зачет по боевой магии, плакали особенно горько.
        - Н-нет… то есть, д-да, - выдавила девушка, пряча лицо.
        - Нет, но да… В каком это смысле? - Реджинальд вздохнул. - Вот что, мисс Шоу. Поднимайтесь-ка, вытрите слезы, а лучше - умойтесь, а потом отправляйтесь в город, в кафе. Слышали, у нас теперь кроме паба есть еще и кафе? Кондитерская, как я слышал. Выпейте кофе со сливками, съешьте пирожное, и мир сразу же начнет казаться вам приятным местом, поверьте. Еще никто не умирал от экзаменов. Говорю вам, как человек, который это все пережил.
        - Нет, - трагическим тоном сказала Шоу. - Все кончено.
        - Все?
        Девушка вздохнула шумно, несчастно, и губы ее вновь задрожали от с трудом сдерживаемых слез.
        - Лили, что стряслось? - строго спросил Реджинальд, меняя тон.
        Девушка удивленно вскинула голову. Удивило и привело в чувство ее скорее всего не строгость тона, а то, что профессор Эншо помнит ее имя. Реджинальд долго смотрел в глаза Шоу, терпеливо дожидаясь, пока она успокоится, вкладывая самые малые крохи магии для этого. Наконец девушка достала из кармана платок и вытерла щеки.
        - Все кончено, профессор. Я не смогу сдать экзамены. Я больше не волшебница.
        - О, - Реджинальд оживился. - У вас синдром Бэнсли-Рогена? Так что вы тут делаете? Идите, порадуйте доктора Льюиса и доктора Сэлвина, внесите в их жизнь разнообразие.
        - Почему… что… - Лили Шоу растерялась. - Что за синдром Бэ… нсли?
        - Единственная задокументированная болезнь, из-за которой волшебник может потерять свои способности, мисс Шоу, это синдром Бэнсли-Рогена, о чем вам, несомненно, рассказывали в прошлом году. Болели им всего два человека - собственно Бэнсли и Роген, подхватившие в джунглях Тапаккануки странную лихорадку. Как выяснилось при последующих исследованиях, это произошло из-за того, что обедая по приглашению вождя одного племени, они попробовали мозг зараженной обезьяны. Вы когда последний раз ели обезьяний мозг, мисс Шоу?
        - Нет… вы не поняли, профессор, я… - Лили покраснела, став просто пунцовой. Понизив голос до шепота, она наконец выдавила: - Я больше не… ну вы понимаете…
        - Мисс Шоу, у меня тяжелые дни. Давайте обойдемся без загадок.
        Пунцовая Лили Шоу сделалась ярко-алой, потом багровой, потом пурпурной - под цвет королевской мантии. Наконец, набрав в грудь побольше воздуха, она выпалила, не делая пауз между словами:
        - Ябольшененевинна!
        - О, - Реджинальд потер переносицу, снова сожалея об очках. Сейчас бы ему не помешала хорошая пауза, которую дает протирание стекол. - И кто же… второй виновник… торжества?
        Казалось, краснеть дальше некуда, но Лили это удалось. Она опустила взгляд на свои стоптанные ботинки, усыпанные лепестками жимолости, сжала челюсть и, казалось, готова была молчать даже под пытками.
        - Ладно, пойдем другим путем, - вздохнул Реджинальд. - Сколько ему лет?
        - Девятнадцать. - пискнула Лили.
        Уже хорошо, кивнул Реджинальд. Значит это скорее всего студент, а не какой-нибудь вконец охреневший преподаватель, охранник, служитель или другой взрослый житель Абартона. Хотя, нет, это как раз еще хуже.
        - Вам, Лили, насколько я помню, нет еще восемнадцати. Рыцарь знал об этом?
        Бурчание девушки Реджинальд расценил как «вероятно».
        - Идемте, - взяв Шоу за локоть, он помог ей перебраться через ограду.
        Они прошагали по аллее шагов двадцать, когда девушка заартачилась и встала, как вкопанная.
        - Куда вы меня ведете?!
        - Ну, поскольку услуги доктора Льюиса тут не помогут, я вас веду к мозгоправу. Идемте, Лили, никто вас не съест.
        Они прошли мимо профессорской, на которую девушка взирала с ужасом, мимо главного корпуса, свернув на Восточную аллею. Дверь музея оказалась заперта. Вздохнул, Реджинальд пару раз ударил кулаком и позвал:
        - Леди Дерован, нам очень нужна ваша профессиональная помощь!

* * *
        Увидев Эншо, крепко удерживающего за локоть юную, заплаканную студентку, Мэб удивилась. Предположения появились, одно хуже другого, особенно когда девушка начала вырываться. Эншо просто затолкнул ее в холл, шагнул следом и запер дверь. На язык так и просилось что-то язвительное, оскорбительное, даже грязное, но девчушка шмыгала носом, размазывала кулачком по лицу дешевую тушь, все платье у нее было в мелких листьях и лепестках жимолости, а на щеке красовалась царапина. Это смягчило сердце Мэб. Махнув рукой, она повела гостей за собой сквозь пустой холл, в котором гулко раздавались их шаги, через хранилище в свой кабинет.
        - Чашки в шкафу. И передайте мне банку с ромашковым чаем.
        Рука Эншо замерла над внушительной коллекцией чаев, которую Мэб держала на работе. Брови его поползли вверх, точно в чаях было что-то необычное.
        - Черная, на ней нарисована ромашка.
        - А что в банке с пасленом? - самым любезным тоном поинтересовался Эншо.
        Мэб фыркнула, вскрыла банку и щедро засыпала в чайник заварку, тщательно отобранные чайные листья и лепестки ромашки, немного душистых трав. Такой чай хорошо пить с медом, но этого в кабинет Мэб не приносила, боясь запачкать экспонаты и бумаги.
        - Вот, - наполнив кружку, она буквально втиснула ее в судорогой сведенные руки девушки. - А теперь, объясните пожалуйста, что случилось?
        Студентка носом уткнулась в кружку, и разговорить ее, кажется, не представлялось возможным. Эншо, присев на край стола, разглядывал выставленные вдоль стен, заваленные книгами, бумагами и пакетами с неописанными артефактами шкафы.
        - Профессор Эншо, раз уж вы пришли отвлекать меня от работы…
        Девушка шмыгнула носом, но не произнесла ни слова.
        - Видите ли, профессор Дерован… - Эншо прикусил губу. - Мисс Лили Шоу полагает, что она утратила магию.
        - С чего бы это? - Мэб перевела взгляд на девушку. Та опустила голову еще ниже, вся дрожа. Постепенно до Мэб начало доходить, о чем идет речь. - О, Боже… Так, за мной.
        Мэб схватила Эншо за локоть и потянула за собой в узкий коридор, оканчивающийся небольшой ротондой, пока пустующей. Здесь она планировала однажды выставить какой-нибудь большой, красивый и опасный артефакт, огородить его цепью и показывать издалека. Ее предшественник - профессор Мехью, вредный старичок, чьи руки пропахли махоркой - использовал это место, как курилку, и комнатка до сих пор хранила крепкий запах дешевого табака.
        - Эта девочка…
        Эншо кивнул.
        - Да. Я нашел ее рыдающей, полностью убежденной, что утратив невинность, она утратила также и способность колдовать, и ее непременно отчислят.
        - Боже, неужели кто-то еще в это верит? Ну, кроме моей мамы! - Мэб тряхнула головой. - Ладно, я-то тут при чем? Отправьте девушку к врачу, или к ректору, или…
        Эншо сокрушенно и как-то неодобрительно покачал головой.
        - Лили - сирота, она здесь учится благодаря королевской стипендии. Ее величество лично курирует программу, если вы не забыли.
        Мэб негромко фыркнула. Такое забудешь. О своей программе помощи талантливым сиротам и беднякам королева Шарлотта разговаривала с каждым, у кого были уши. Мама ежегодно жертвовала «на богоугодное дело нашей драгоценной правительницы», улыбалась на каждом приеме, отпускала цветистые комплименты, а потом, возвратившись в имение, обзывала королеву расточительной дурой.
        - Лили еще нет восемнадцати. Ее любовнику уже девятнадцать.
        - Черт.
        Эншо кивнул.
        - Вот тут вы совершенно правы, леди Дерован. Когда все это вскроется, девушку ославят, парень приобретет сомнительную славу - он, полагаю, из тех, кого отчислять и судить не станут. А Университет получит скандал, который нам сейчас совершенно не нужен. Впрочем, меня-то это мало волнует. Меня беспокоит состояние Лили, которая свято убеждена, что ее будущее разрушено.
        Мэб поморщилась. Она и сама не знала, что раздражает ее больше: глупость ли девчонки, поступок ее любовника, или то, что Эншо зачем-то притащил эту поруганную невинность сюда.
        - Поговорите с ней, - в голосе Эншо вдруг появились мягкие просительные нотки. - Убедите, что не произошло ничего непоправимого. Во всяком случае, в вопросе магии.
        Мэб вздохнула.
        - Почему я? Пусть с ней поговорит Ненси Дарлинг! У нее больше опыта в беседах с нервными плачущими девушками. Я не выдержу и скорее всего наору на девочку.
        - Именно поэтому. От сюсюканья пользы не будет. Лучше наорите. И объясните ей уже, что магию от такого не теряют.
        Мэб раздраженно скрипнула зубами.
        - Эншо! Вы меня вынуждаете…
        - Леди Дерован, - рука, горячая и сухая, накрыла ее ладонь, и Мэб ощутила трепет. Она помнила прикосновения этой руки и против воли, это было приятное воспоминание. Эншо, кажется, тоже это понял, потому что быстро отстранился. - Пожалуйста. Она всего лишь глупый ребенок.
        - Ваша взяла, - проворчала Мэб, отворачиваясь. - Я поговорю с ней. А вы убирайтесь, мужчины при таких разговорах не нужны.
        - Спасибо, - лица Эншо Мэб не видела, но в голосе его звучала улыбка. - Если у вас получится, узнайте у нее имя любовника. А я попытаюсь разузнать что-нибудь у ее подруг. Я зайду попозже.
        - Нет. У меня после четырех обед с Верне.
        - Что ж, - Эншо прошел мимо нее, всколыхнув застоявшийся воздух, и к запаху махорки примешался аромат лекарственных трав, полыни и ромашки. - Если что-то узнаете, я буду у озера рядом с лодочной станцией. Отличная погода для пикника.
        - Вечером дождь пойдет, - злорадно пророчествовала Мэб ему в спину.
        Глава восьмая, в которой Мэб разговаривает на самые неловкие темы, а Реджинальд испытывает неловкость сам
        Закрыв за Эншо дверь, Мэб вернулась в кабинет. Девушка - Лили Шоу - сидела все так же неподвижно на стуле, вцепившись в кружку с остывающим чаем, словно это был щит.
        - У тебя чай остыл, - заметила Мэб, наполняя свою чашку.
        Машинально, не задумываясь, девушка провела пальцем по кромке, и над кружкой вновь поднялся ароматный дымок. Даже не заметив, что колдовала только что, Лили Шоу уставилась в пространство.
        - Профессор Эншо мне все рассказал, - Мэб подкатила поближе кресло и села, закинув ногу на ногу. - Э-эй, мисс Шоу!
        Девушка шмыгнула носом и продолжила играть в молчанку.
        - Гм, хорошо… Оно того стоило? Тебе нравится парень?
        Лили Шоу пожала плечами.
        - Ты не хочешь отвечать, дорогая моя, или не знаешь? - Мэб сощурилась, разглядывая ее сквозь ромашковый дым. Хорошенькая, вся пунцовая. Она, конечно же, посещала занятия по истории магии, но совершенно не запомнилась, а значит не блистала своими способностями и не выводила Мэб из себя наглостью и выходками. Совершенно невозможно было представить, как начать с ней, незнакомой, чужой, разговор на такую неловкую тему. - Эм… Знаешь… Моего первого звали Жак Дежернон, он был студент по обмену из Вандомэ. Такой красавчик. Ну… на Этьена Люса похож, знаешь такого?
        - Актер? - Лили Шоу шмыгнула носом.
        - Именно! Вылитый Этьен Люс, только без усов, - Мэб хихикнула. Жака она не вспоминала много лет, хотя, надо же, когда-то казалось, что она влюблена. - Он уговаривал меня четыре месяца. Два раза в окно моей спальни залезал по плющу.
        Лили издала звук, отдаленно напоминающий восхищенное оханье.
        - Невелик, знаешь ли, подвиг. Я жила на первом этаже в дормитории Колледжа Принцессы. Помнишь, там еще так выпирает облицовка цоколя… в общем, в окно забраться легче легкого. В общем, уговаривал он меня, уговаривал, а потом пришел, все, сказал, завтра я уезжаю и мы никогда больше не увидимся! И я сдалась. И знаешь, что? Никуда он, мерзавец, не уехал и потом еще хвастал, что соблазнил меня. Я его таким чудесным проклятьем наградила! Три недели общественных работ.
        Против воли в голосе прозвучала гордость. Ни до, ни после Мэб не приходилось проклинать людей, она на спецкурс-то ходила только потому, что интересовалась историей, а примерно половина событий начинается с того, что кто-то кого-то чем-то проклял. Проклятие было стыдное, и Мэб искренне надеялась, что оно все еще действует.
        - Магию я, конечно, не утратила, - сочла нужным уточнить Мэб. - Это - глупое суеверие.
        Лили Шоу шмыгнула носом.
        - И ты бы об этом знала, если бы внимательнее читала учебник.
        - Простите… - пробормотала девушка.
        Мэб придвинулась еще ближе и склонила голову, пытаясь разглядеть выражение заплаканного лица.
        - Почему ты плачешь на самом деле?
        Лили вновь отвернулась и пробормотала едва разборчиво:
        - Я всех подвела.
        - Каким образом? Лили, послушай, - Мэб попыталась говорить одновременно мягко и строго. - Твой дар по-прежнему при тебе. Никто не будет тебя ни в чем обвинять. Ты сдашь экзамены, я уверена, хорошо. Ты ведь умная, старательная девочка.
        - Он проклял меня, - прошептала Лили. - И сделал снимки.
        - Приплыли, - Мэб резко поднялась. Стул откатился назад и ударился о шкаф. Вниз упали несколько пухлых тетрадей. - Проклял и сделал снимки? Чем проклял? Какие снимки?
        - Сказал, если я расскажу о нем хоть кому-то, то всем станет ясно, какая я распущенная девка.
        Лили Шоу еще ниже опустила голову, вжала ее в плечи, ссутулилась. Мэб мгновенно растеряла весь свой скептицизм и всю игривость. Девочка действительно напугана, смертельно напугана, и она верит в то, о чем говорит. Всем станет ясно, какая она распущенная? Ха!
        - Сядь прямо. Отдай мне кружку, руки на колени ладонями вверх, - поставив кружку с нетронутым чаем на пол, Мэб обошла замершую девушку. На первый взгляд ни следа проклятья. Но, если натренироваться, можно так его наложить, что никто не заметит. Или, как вышло это когда-то с Жаком Дежерноном, проклясть сгоряча и от души, и за дело. - Как он тебя проклял? Что-то сказал, сделал?
        - Он сказал, что сделал подклад, - еле слышно отозвалась Лили. - Если я скажу его имя, то… мне же хуже.
        - Это обычная угроза, Лили, - Мэб подошла, присела на корточки и осторожно погладила девушку по судорогой сведенной руке. - Он просто мерзавец, который решил напугать тебя, чтобы ты молчала. Он применял к тебе насилие?
        Лили мотнула головой.
        - Я сама согласилась.
        - Согласилась? В форме «Да, пожалуйста» или «Да, пожалуйста, только не делай со мной ничего плохого»?
        Лили промолчала.
        Мэб подскочила, не в силах усидеть на месте.
        - Что за снимки?
        - Он снял меня… голой. У него есть моментальная камера, - прошелестела Лили, вновь опуская взгляд в пол. - И еще… он показал… кто-то снял… нас… ну…
        - Хватит! - Мэб запрокинула голову, разглядывая потолок. Ну почему Эншо привел эту несчастную жертву к ней? Ей своих проблем мало? Им своих проблем мало? Со своей бы сексуальной жизнью разобраться, прежде чем переходить к чужой.
        - Вот что, Лили. Отправляйся в свой корпус, скажись больной и отдохни пару дней. Если заметишь что-то странное, немедленно обращайся к профессору Эншо… или ко мне. А я найду специалиста по проклятьям и…
        - Нет! - Лили Шоу испуганно вскинула голову, и у нее прорезался голос. - Нет! Не надо! Если кто-то узнает… это опозорит ее величество!
        - Хорошо, хорошо, ты права, я никому и ничего не скажу, - Мэб вздохнула. - Я сама поищу надежный способ обнаружить проклятье, идет? Лили, идет?
        Девушка медленно кивнула.
        - А теперь - иди домой и хорошенько выспись, - Мэб подняла девушку со стула, обняв за плечи. - И не связывайся больше с этим человеком.
        Выпроводив Лили, Мэб прислонилась спиной к двери, прикрыв глаза. «Грезы», пожар в общежитии, насильник. Веселое окончание учебного года, нечего сказать. Может быть, следовало все же остаться в Имении? Бесконечная вереница женихов начала представляться Мэб в значительно более радужном свете.

* * *
        Мэб Дерован в брючках все не выходила из головы. Отчасти потому, что зрелище было непривычное, что-то менялось в этой знатной и гордой женщине, появлялась какая-то незнакомая простота. Отчасти же потому, что ноги были удивительно хороши. Если какая-нибудь сумасшедшая при дворе или в Кванионе введет брюки в моду, не будет больше мужчинам покоя. Потребовалось некоторое усилие воли, чтобы наконец отодвинуть на задний план видение и заняться делом.
        Сперва нужно было расспросить подруг Лили Шоу по общежитию.
        Девушка обучалась в Колледже Шарлотты, самом новом из всех, располагавшемся при том в одном из самых старых зданий Университета. Оно затесалось среди учебных корпусов и выглядело заблудившимся ребенком среди взрослых. Королева Шарлотта вложила в свое начинание немало средств, привлекла деньги неравнодушных аристократок, жен финансистов, актрис, а также всех тех, кому просто нравится привлекать к себе внимание. К знатным дамам в массе своей Реджинальд относился с неприязнью, но королева своим энтузиазмом всегда восхищала. По ее распоряжению старое здание расформированного факультета теологии было отремонтировано, переоборудовано под нужды колледжа, и в него заселили двадцать пять девушек-сирот из самых бедных слоев населения. Они учились в Абартоне на королевскую стипендию, что придавало им одновременно ореол героинь и изгоев.
        Комендантом общежития была сухощавая, надменная Диди Варгас, преподавательница этики и хороших манер, предмета, который, как казалось всегда Реджинальду, следовало сделать обязательным для студентов Королевского колледжа прежде всего. Ее заместительница, старшекурсница Марси с немалым энтузиазмом посещала лекции по артефакторике и проявляла отличные способности, но было в ней нечто… еще не неприятное, но настораживающее.
        - Мисс Гленден, - позвал Реджинальд, пройдя через прохладный холл общежития.
        Девушка подняла голову от пухлой тетради, куда записывали все хозяйственны нужды, посетителей, нарушителей и прочие важные в жизни дормитория вещи.
        - Профессор? - на губах Марси Гленден появилась услужливая улыбка. Да, пожалуй именно этим она и не нравилась: всегда готова была услужить, притом любым способом. - У нас какие-то проблемы?
        - Почему вы так думаете? - удивился Реджинальд.
        Марси вздохнула.
        - По другим причинам к нам не приходят. На прошлой неделе леди Сиболд заходила. Говорила, кто-то из наших девочек украл у нее золотые часы. Потому что, естественно, воруют только простолюдины, - Марси передернуло. Тряхнув головой, она соорудила средней степени очаровательную улыбку. - Так в чем дело, профессор?
        - Я хотел бы поговорить с подругами мисс Шоу. Где я могу их найти?
        - Лили? - Марси пожала плечами. - Я ее подруга. И наставница. Вы ведь знаете, Лили еще только на втором курсе, и мы придерживаемся этой системы строго. Она что-то натворила?
        - Нет-нет. Не совсем… - Реджинальд обнаружил, что невероятно трудно говорить на эту тему с молодой девушкой. Он бы предпочел, чтобы и с мисс Гленден поговорила леди Мэб, но сомневался, что сможет уговорить ее второй раз. - Дело в том, что… Я сегодня наткнулся на мисс Шоу буквально под кустом. Она плакала. Боюсь, она попала в неприятности.
        Лицо Марси вытянулось, а глаза, ярко-голубые, в чем можно было заподозрить действие магических линз, потемнели.
        - Какого рода неприятности, профессор? Это связано с ее парнем?
        - Увы.
        - Идемте, разговор, судя по всему, будет долгий.
        Марси выскользнула из-за стойки и пошла к выходу из общежития, на ходу поясняя, что нехорошо разговору доходить до ушей комендантши. Они присели на лавочку под деревьями у северной стены здания, и Марси Гленден вытащила из кармана юбки портсигар.
        - Мне уже девятнадцать, - суховато напомнила она, перехватив неодобрительный взгляд Реджинальда. - Что с Лили?
        Испытывая изрядную неловкость, Реджинальд рассказал о том, что узнал от самой Лили Шоу, выбрасывая все лишние подробности. Марси все больше мрачнела, темнела взглядом, давно уже позабыв о прикуренной сигарете. Когда Реджинальд умолк, она резко затушила окурок о край скамейки и метко бросила в урну.
        - Боже! Я ведь предупреждала ее!
        - Вам известен ее парень? - спросил Реджинальд с надеждой.
        Марси, однако, его разочаровала, мотнув головой.
        - Увы, профессор. Лили - девочка скрытная. Это Джейн бы всем разболтала, или Элси, но только не наша Лили Шоу. Я и узнала-то об этом парне случайно, застукала ее как-то вечером в парке за поцелуями. Но лица я не видела, так что… - Марси развела руками. - Знаю только, что он из Королевского колледжа. Видела эмблему.
        Этого стоило ожидать. Кому, кроме богатых, знатных и самодовольных учеников Королевского колледжа хватило бы наглости и бесстыдства соблазнить юную сироту, чье положение в мире до сих пор слишком шатко. Реджинальд потер переносицу, вспоминая всех студентов в возрасте девятнадцати-двадцати лет. Вышло никак не меньше двадцати четырех человек.
        - Блондин, брюнет? Мисс Гленден, хоть что-то же вы видели!
        Марси сокрушенно покачала головой.
        - Увы, профессор. Я видела эмблему на его пиджаке, видела его ботинки - роскошные просто, лакированные. Да, что-то блестело у него на руке… на левой, - уточнила девушка.
        - Перстень братства. Это тоже не поможет, - Реджинальд поднялся, продолжая растирать переносицу и как никогда сожалея об очках, да не тех, что носил когда-то, а о других - из сказки, что он слышал когда-то в детстве. Волшебные стекла, омытые росой, позволяли видеть истину. - Мисс Гленден, если вы что-то узнаете, пожалуйста, сообщите мне. И пусть пока никто об этом не знает. Нам не нужны слухи.
        Марси согласно кивнула, убрала портсигар назад в карман юбки и поднялась. И, стоило только ей встать на ноги, порыв ветра откуда-то сзади - наколдованный, ведь в двух шагах от скамьи была стена дома - швырнул ее на Реджинальда. Он едва успел поймать девушку, обхватив за талию, и ощутить сильный запах табака и ментола, которым она пыталась перебить первый. Реджинальд собирался уже отодвинуться и убрать руки, когда услышал щелчок затвора, негромкий - такой звук издает дорогой переносной моментальны фотоаппарат вроде «Легоса».
        Реджинальд разжал руки и обернулся.
        - Миро.
        Юнец помахал в воздухе свежим снимком и демонстративно убрал его во внутренний карман пиджака, после чего попытался заглянуть Реджинальду за спину. Марси пискнула и, прикрывая лицо, бросилась к дверям дормитория. Реджинальд проводил ее взглядом и вновь повернулся к Миро.
        - Фотокарточка.
        Миро вытащил снимок, оглядел с преувеличенным вниманием и пожал плечами.
        - Ну, не знаю, профессор. Вы отлично получились. Мутите с девчонками королевы?
        - Снимок, Миро, - Реджинальд протянул руку, готовый в любую минуту щелкнуть пальцами. - Учтите, я могу сжечь его прямо в ваших руках, но мне нелегко будет контролировать пламя, и вы можете пострадать.
        - Пф-ф! - юнец хорохорился, как мог, но в глазах его мелькнуло что-то, похожее на тревогу. План мести оказался, мягко говоря, провальным, и этому можно было только порадоваться.
        - Снимок, - мягко повторил Реджинальд, - и я не собираюсь говорить это в четвертый раз. Считаю до двух с половиной, Миро. Раз.
        - Да подавитесь!
        Миро швырнул карточку на землю, наступил каблуком - кстати, отличные ботинки, лакированные - и, развернувшись, ушел прочь по аллее. Реджинальд нагнулся, поднимая снимок, и развернул лицом. Конечно, ничего особенного Миро заснять не сумел. «Легос» не дает приличного фокуса, тень от граба ложится на скамейку, и невозможно опознать двух обнимающихся людей. Но при большом желании - а таковое у Миро несомненно было - можно отыскать в этом снимке нечто непристойное. Реджинальд покачал головой. Мало у него проблем, теперь еще и Миро с его незрелой, детской местью.
        Прав был ректор, у студентов слишком много свободного времени, универсиада пойдет им на пользу.
        Спалив фотокарточку на открыто ладони и ссыпав пепел в урну, Реджинальд пошел в сторону профессорского корпуса - освежить в памяти список старшекурсников Королевского колледжа и, может быть, перекинуться парой слов с ректором. Он до сих пор не мог решить, следует ли ставить ректора в известность о произошедшем с Лили Шоу.
        Глава девятая, в которой Мэб слишком невнимательна для флирта, а Реджинальд слишком хорош собой в солнечном свете
        Дальнейшие дела не клеились. Мэб около получаса перекладывала с места на место коробочки с амулетами, машинально вписывая их имена и названия в тетрадь, но так ни один и не проверила. Перед глазами все еще стояло залитое слезами лицо Лили Шоу. Девочка была по большому счету сама виновата, что доверилась плохо знакомому человеку. Но не такой ли была сама Мэб в ее годы?
        - Леди Мэб?
        Голос Верне едва не заставил подскочить на месте. С минуту Мэб сверлила взглядом столешницу, собираясь с мыслями и клея на лицо приветливую улыбку. Потом она крутанулась на стуле, сверкая этой улыбкой, фальшивой, но, кажется, достаточно убедительной. Верне улыбнулся в ответ.
        - Уже половина пятого, леди Мэб. Вы обещали мне обед.
        Мэб поднялась, отряхивая одежду от пыли, которая в музее была повсюду и всегда.
        - Простите, боюсь, я сегодня не одета для…
        - Глупости! - Верне окинул ее долгим, оценивающим, каким-то голодным взглядом, от которого мурашки бежали по коже. - Вы великолепно выглядите, леди Мэб. Больше вам скажу: брюки надо срочно вводить в моду.
        - Моя мама будет в ужасе, - усмехнулась Мэб. - Вас это в самом деле не смущает, Кристиан? Признаться, я проголодалась.
        - Моя дорогая леди, - Верне взял ее руку и поднес к губам. Поцелуй вышел горячий и влажный, многообещающий, словно Верне касался не тыльной стороны ладони, а ее губ. - Кто осмелится оскорбить вас пренебрежением? Вы великолепны в любом наряде.
        - А вы бесстыжий лжец, - Мэб отняла руку и потянулась за жакетом. - Ваша взяла. Идемте.
        Идти пришлось мимо пожарища. Пожарные уже начали растаскивать баграми здание дормитория, грозящее свалиться на головы прохожим. Зеваки - и было меньше, чем днем - наблюдали за этим с безопасного расстояния, высказывая порой самые дикие предположения. Примерно половина винила в пожаре магию, в газетах как раз писали о спонтанных возгораниях. Мэб настоятельно отсоветовала своим ученикам читать эту чушь, но, кажется, даже самые светлые головы ее не послушали. Вторая половина зловещим шепотом убеждала, что это был поджог и без смущения указывала на студентов Королевского колледжа.
        - Соболезную, - Верне остановился недолго, разглядывая руины. - Я слышал, погиб ученик.
        - Увы, - Мэб нервно потеребила пуговицу. - Как сказал бы ректор, это - несчастливое стечение обстоятельств, и обычно у нас все не так.
        - Я верю, леди Мэб, - грустно улыбнулся Верне. - Я действительно соболезную.
        Мэб кивнула.
        - Идемте, я и в самом деле проголодалась.
        В городе тоже обсуждали пожар, и даже предлагали впервые за сто сорок лет закрыть ворота, но пока не всерьез. И все же, Мэб ощущала тревогу, повисшую в воздухе угрозу. Это неприятное, тягостное ощущение даже перекрыло смущение от того, как все глазели на ее ноги в брюках.
        В пабе Мэб предпочла занять угловой столик, сесть так, чтобы никто не обращал на нее внимания. Верне сел напротив, словно нарочно закрывая ее от зала, и взял из рук розовощекой любопытной официантки меню.
        - Что посоветуете?
        - Мона отлично готовит, - пожала плечами Мэб. - Но лично я предпочитаю брать рыбу с картошкой.
        Верне вскинул брови.
        - Недостаточно аристократично? - улыбнулась Мэб. - Что есть, то есть.
        - Две порции рыбы с картошкой, милая, - Верне подмигнул покрасневшей официантке. - И кувшин имбирного пива. Вы не возражаете?
        Мэб пожала плечами.
        Выставив локти на стол, Верне подался вперед, разглядывая ее со странной смесью дружелюбного интереса и какого-то предвкушения. На Мэб мужчины так часто смотрели, она была хороша собой, но редко это раздражало. А вот в интересе Кристиана Верне было что-то… неправильное. А может, это в ней говорило зелье? В конце концов, оно должно повлиять на ее суждения, на восприятие окружающего мира и людей, сконцентрировать все мысли, чувства и желания на одном человеке.
        При этой мысли Мэб передернуло.
        Завтра, дала она себе зарок, нужно обязательно подыскать в библиотеке нужные книги. Под любым предлогом.
        Принесли кувшин легкого пива - на самом деле имбирному, легкомысленному и игривому Мэб предпочитала хороший черный портер - соленые рогалики и две тарелки рыбы с жареной картошкой, щедро присыпанные лимонной цедрой. Запах цитруса щекотал ноздри. В животе заурчало, и Мэб ощутила, как к щекам приливает кровь.
        - Совсем заработались, леди Мэб? - дружелюбно подмигнул Верне.
        - Д-да…
        День был безумный, суматошный, начавшийся с пожара, продолжившийся проблемами Лили Шоу, а завершиться он наверняка должен был… вилка выпала из рук Мэб и свалилась под стол. Пришлось нагибаться, поднимать ее и протирать старательно салфеткой. В такой толчее бесполезно было привлекать внимание официантки. Дверь открывала и закрывалась, впуская все новых гостей, горожан, преподавателей, студентов, сменивших форменные мантии на жакеты с приколотыми к лацканам значками колледжей. Вошли, держась особняком, девочки из Колледжа Шарлотты, остро напомнив Лили. Испуганные, чувствующие себя постоянно не в своей тарелке дети.
        - Леди Мэб!
        - Простите, - Мэб отвела взгляд от студенток и с некоторым трудом перевела его на Верне. - Задумалась.
        - Вы, леди Мэб, слишком много работаете, - покачал головой Верне. - Я слышал, ваш ректор собирается устроить универсиаду?
        Об этом Мэб слышала в первый раз, впрочем, идея была не свежа.
        - Это хороший способ занять студентов в летнюю сессию, Кристиан. Всем нам иногда нужно побегать по травке или покататься на лодке по озеру.
        - Вы будете соревноваться с Эньюэлсом?
        - Возможно, - пожала плечами Мэб. - По правде сказать, мы постоянно соревнуемся с Эньюэлсом.
        Верне обворожительно улыбнулся, наколол на вилку огурчик - их вместе с пикулями подали на отдельной тарелке - и изучил его со всех сторон. Когда он перевел взгляд, Мэб ощутила себя таким же вот огурчиком, возможно, далеко не самым лучшим.
        - Возможно, я еще больше внесу разлад, леди Мэб, - Верне отложил вилку, подался вперед и сказал доверительным тоном. - Я все еще раздумываю, кому передать грант: Абартону или Эньюэлсу. На мой взгляд в Роатане слишком много учебных заведений. В Западной Ватае, к примеру, Университет всего один, и этого вполне достаточно.
        - В Ватае население меньше в половину, - рассеяно ответила Мэб, не сводя взгляд с двери.
        В паб зашли, смеясь, Миро в сопровождении привычной своей компании: Барклен, Барнли и Эскотт, и немедленно направились к устроившимся на высоких табуретах у стойки девушкам из Колледжа Шарлотты. Миро приобнял одну из них, рыженькую, за плечи, склонился ниже и зашептал жарко на ухо. Девушка покраснела, отчаянно, ярко, как краснеют только рыжие. Ее подружки захихикали. - Простите, Кристиан, я должна вас оставить.
        Барнли изучает магию. Его наставница - кто-то из мастеров чар и проклятий, кажется, Дженезе Оуэн.
        - Вы обиделись, Мэб? - Верне поймал ее за руку. Ладонь была горячей и мягкой, а шаловливые пальцы скользнули под рукав жакета, под манжет рубашки, ловко расстегнув пуговичку, и провели по запястью там, где бился нервно пульс. Дрожь прошла по телу, сразу и не сказать - возбуждения или отвращения.
        Мэб осторожно отняла руку.
        - Нет-нет, Кристиан, ни в коем случае. Я просто вспомнила об одном срочном деле. Спасибо за обед. Надеюсь, вы останетесь до майского бала?
        Звучало так, словно Мэб не хотела встречаться с ним ближайшие две недели. Впрочем, ей самой было не до того, как двусмысленно могут звучать слова. Миро и его приятели - как раз те бесстыжие, лишенные каких-либо нравственных ориентиров люди, что могут соблазнить девушку, а потом напугать ее, чтобы рта раскрыть не смела. И проклясть тоже могут. Ярко-бирюзовый Лигос, свисающий с плеча Миро, напомнил о фотоснимках.
        - Вы обещаете мне танец, леди Мэб? - обворожительно улыбнулся Верне.
        Мэб обнаружила, что уже позабыла, о чем шла речь. Она кивнула вернула улыбку, бесцветную, рассеянную, и начала пробираться к выходу. Миро вскинул фотоаппарат, сделал снимок пунцового лица девушку, достал карточку и принялся размахивать ею в воздухе, говоря что-то сладким, вкрадчивым тоном.
        Пришла мысль, от которой Мэб слегка замутило: положение отца Миро слишком высоко, он делает огромные пожертвования, больше того - хуже того - он приятельствует с вон Гревом. Если мальчишка сделал что-то с Лили Шоу, то от попытки наказать его пострадает только она сама, а также те непрошенные доброхоты, которые вступятся за девушку. Едва ли сама Мэб - ее род превосходит Миро по древности и связям - но вот Эншо потеряет работу. В другое время Мэб, возможно, испытала бы при этой мысли некоторое дешевое удовлетворение, но не сейчас, когда они оказались связаны. Нет, это дело придется распутать, не вмешивая ректора. И если соблазнителем и шантажистом действительно окажется юный Миро, найти способ наказать его самостоятельно.
        Мэб вывалилась из душного паба на прохладную улицу, чувствуя себя необыкновенно глупо. О чем она думает? Что планирует? Почему бы не выбросить из головы чужие проблемы и не заняться своими?
        Потому что, мрачно напомнила себе Мэб, собственные проблемы до того неприятны, что думать о них не хочется, не хочется возвращаться домой и видеть Реджинальда Эншо. Не хочется опять испытывать то безумное, дикое, наведенное колдовством вожделение, отдаваться ему. Сопротивляться, впрочем, тоже не хочется.
        День уже клонился к закату, солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая все в удивительные золотистые тона, но горизонт отливал алым - верная примета близкой непогоды. И птицы летали низко, тревожно перекликиваясь. По озеру, к которому Мэб вышла через полчаса быстрой на грани приличия ходьбы, шла нервная рябь. В учебнике предсказаний, который она последний раз открывала на четвертом курсе, это обещало неприятности. Кажется, Мэб плохо помнила тот учебник.
        Она спустилась по склону, поскальзываясь на траве и как-то болезненно ощущая все вокруг. Запах примятой травы, по-майски свежей. Запах тины - от озера. Легкую влажность воздуха. Золотые лучи солнца на коже. Приближение ночи. Должно быть, «Грезы» после заката становятся сильнее. Мэб уже начинала ощущать их томительное действие: пока еще слабый отголосок вожделения, предощущение, обещание страсти.
        Эншо лежал на причале, непривычно растрепанный, без пиджака, без галстука, в расстегнутой жилетке. Пальцы его все теребили цепочку часов, лежащих рядом на серых от времени досках. Солнце золотило легко выгорающие волосы и осыпало кожу мужчины веснушками, и сейчас это казалось удивительно привлекательным. На какое-то мгновение это стало важным, главным, а все прочее ушло на второй план. К черту Лили Шоу, к черту Верне с его грантом, Эньюэлс, ректора, Миро с дружками. К черту все, кроме лучей солнца на золотистой коже.
        Мэб поскользнулась на влажной траве у самого причала и едва не упала. Чтобы удержать равновесие, она ухватилась за перила, посадив занозы, и резкая боль отрезвила ее. Все ушло, осталось только раздражение. Мэб выругалась. Услышавший ее наконец - или соизволивший обратить внимание - Эншо поднял голову.
        - Леди Дерован?

* * *
        Мэб Дерован была раздражена, и в том не было ничего необыкновенного. Признаться, она была, как казалось Реджинальду, раздражена постоянно. И очень хороша в своем с трудом сдерживаемом гневе, который вот-вот готов был выплеснуться на ни в чем не повинные перила. Мэб пнула их самым неаристократическим видом, напоминая Реджинальду торговок с городского рынка, которых он привык видеть в детстве. Те точно так же пинали колонку с водой, не желающую работать; телегу, преградившую путь; мальчишку-газетчика, на минуту замешкавшегося.
        Мэб поднесла ладонь к глазам и нахмурилась.
        - Ну вот, занозы.
        - Нужно быть осторожнее, - назидательно сказал Реджинальд, легко поднимаясь.
        Он сделал шаг и окунулся в аромат цветов и смол - странное, противоречивое сочетание, любимые духи Мэб Дерован. Она не изменяла ему за шесть лет ни разу. Иногда он раздражал, иногда привлекал, сегодня же - нешуточно будоражил воображение. Тонкий, соблазнительный, он остался ночью на подушке. Такие ароматы всегда быстро тают на коже, но долго остаются на ткани и волосах.
        Мэб потрясла рукой, словно надеясь таким образом избавиться от занозы.
        - Отвести вас к доктору Льюису? - с фальшивой любезностью предложил Реджинальд, не сводя взгляда с бледной изящной ладони.
        - Пинцет найдите, - огрызнулась Мэб.
        Реджинальд нагнулся, поднял пиджак и вытащил из внутреннего кармана небольшой несессер. В нем, помимо всего прочего сыскался и маленький изящный пинцет, с которым удобно и артефакты монтировать, и занозы вытаскивать.
        - Дайте руку, - Реджинальд протянул ладонь.
        Леди Мэб мотнула головой, вызывая целый шквал аромата. Выбившиеся из прически пряди задели щеку Реджинальда. На мгновение он забыл, что хотел сказать. Ах, да.
        - Вы правша, леди Мэб. Бросьте эти глупости и дайте мне руку.
        Морщась, женщина протянула ему раскрытую ладонь. Пальцы слегка дрожали, и пришлось сжать их крепче в своей руке, склониться ниже, пинцетом подцепляя занозы одну за другой. Раз. Два. Три. Запах цветов… что это? Не роза, не лилия, что-то тоньше, проще и экзотичнее одновременно.
        - Что у вас за духи?
        Мэб попыталась вырвать руку.
        - В-вишня и кедр.
        Поцелуй в раскрытую ладонь был лишним. Оба вздрогнули, отстранились, и пару минут смотрели друг на друга. То, что поднималось изнутри - и вместе с тем пришло извне, было им чуждо - заставляло дрожать. Мышцы сводило судорогой. Внутренности скручивало от ожидания, предвкушения, жажды.
        - Нам… - голос Мэб сел, охрип, и это звучало удивительно сексуально. - Нам лучше пойти домой.
        - Да, - таким же хриплым голосом согласился Реджинальд. - Домой.
        Он бесцеремонно схватил Мэб за руку и потянул за собой вверх по склону.
        Глава десятая, в которой Мэб решает, что ей не жаль кушетку, а Реджинальд варит свой особый ночной кофе
        В чем-то утрата контроля над собой была восхитительна. Мэб выпустила вожжи, позволяя своим страстям нестись на максимально доступной скорости, от которой кружилась голова, а перед глазами мелькали цветные пятна. Это было как катиться кубарем с холма, то и дело носом утыкаясь в метелки медоносов: и больно, и стыдно, и сладко. Остатки разума порой еще напоминали о себе, и Мэб оттащила Эншо от лестницы. Только не спальни, там им еще спать.
        - Кушетка…
        Эншо кивнул, такой же ошалевший, переставший сдерживать себя. Пахнущий закатившимся солнцем и теплой озерной водой. Приближающимся летом.
        Желание стало почти нестерпимым. Это было острее, ярче, чем в прошлый раз, чем в позапрошлый; ярче всего, что Мэб когда-либо испытывала в жизни. Она еще пыталась сохранить рассудок, но за считанные секунды его смыло приливной волной желания. Ее затопило это желание, оно превратилось в необходимость: содрать одежду, коснуться горячей кожи, ощутить колючие золотые нитки в вычурной немного помпезной обивке кушетки. Они царапали голые ягодицы Мэб, оставляя тонкие длинные царапины, и это лишь усиливало восторг. Боль, которой обычно побаивалась, она сейчас готова была принять с радостью. Сейчас боль мешалась с наслаждением так прочно, что одно нельзя было отделить от другого. Эншо вошел, грубо, резко, кушетка скрипнула, резанув этим звуком по оголенным нервам. Мэб застонала, вонзая ногти в спину любовника, а потом, когда темп стал быстрее, резче, чем она могла перенести, впилась в его плечо зубами, глуша крики. Экстаз закружил ее, смыл в водоворот, в темноту, где Мэб, не различая времени, парила, раскинув руки и ноги в бесстыдстве.
        Потом вернулось сознание, а вместе с ним и стыд. Мэб оттолкнула от себя тяжело дышащего Эншо, сдернула со спинки дюшесс-бризе шаль и накинула сверху. Шаль была почти прозрачная и мало что скрывала.
        Эншо поднялся, медленно, лениво - Мэб отвела взгляд от его гибкого, сильного тела, не желая, чтобы к наколдованным фантазиям прибавились еще и реальные - и начал неспеша одеваться. Натянув брюки и наспех застегнув рубашку, он подержал свой жилет и пиджак на вытянутых руках, а потом небрежно бросил на кресло. Босой, с растрепанными волосами, в которых играли золотистые искры, он был слишком хорош собой, и странно, что Мэб прежде этого не замечала. Она закусила губу. Это все следствие чар, проклятого зелья. Она не считает Реджинальда Эншо привлекательным человеком, как и он в действительности не желает ее. В этом одна из опасностей «Грез» - ты быстро начинает путать и смешивать реальность и фантазии.
        - Кофе хотите?
        Суховатый при всей дружелюбности тон вернул Мэб к действительности. Эншо сидел на корточках у камина, неторопливо разжигая магическое пламя. Оно скользила по аккуратно уложенным поленьям, танцевало, разбрасывая разноцветные искры, но не грело и даже не повреждало дерево.
        - Так кофе?
        Мэб неуверенно пожала плечами. Шаль, и без того ажурная, сползла, задев все еще напряженный сосок, и пришлось закусить губу. Эншо, как показалось, с некоторым трудом отвел взгляд и молча вышел. Скрипнули половицы, затем ступени лестницы. Мэб поднялась, неуверенно кутаясь в шаль, дырявую, словно сеть. Ее одежда была неопрятными кучками разбросана по всей комнате от самой двери и до кушетки. В памяти почти не осталось, как они раздевались. Только вспышки, словно из стробоскопа. Мэб посмотрела на кушетку с некоторой ненавистью, словно несчастный предмет мебели совершил предательство. Хорошо, пусть будет дюшесс. А потом Мэб порубит ее на кусочки и сожжет.
        Больше не оборачиваясь, не поднимая глаз от пола, Мэб дошла до двери, поднимая предметы одежды один за другим, и на пороге столкнулась с Эншо. Все еще почти обнаженная, все еще возбужденная - отголоски чар вызывали мурашки на коже. Рубашка Эншо оказалась гладкой на ощупь, сделанной из великолепного хлопка - такие продают на Грайз-сквер по десять фунтов за штуку.
        - Держите, - Эншо протянул аккуратно сложенный халат, Мэб помнила, как бросила его в спальне на кресло. - Я все-таки сварю кофе.
        Он вышел, так что Мэб не успела сказать «спасибо». Пользуясь отсутствием Эншо, она быстро привела себя в порядок, надела халат - застегнутый на все пуговички, перепоясанный, он вполне мог сойти за домашнее платье - и присела на краешек кушетки. Прошло всего несколько минут, а Мэб ее уже ненавидела, ненавидела тот скрип, который старая дюшесс, набитая соломой, издает при малейшем движении. Больше в гостиной - за вычетом кресла Эншо, сесть было некуда.
        Нужно было уйти наверх, но Мэб почему-то продолжала сидеть и ждать Эншо. Ах, да, она же собиралась поговорить о Лили Шоу и о Миро.
        Запахло кофе с пряностями, цитрусами и почему-то - пеплом. Эншо вошел, легко удерживая одной рукой большой деревянный поднос, щелкнул пальцами, и столик выбежал из угла и замер на разделительной полосе.
        - Выпейте, - Эншо наполнил чашки. - Полегчает.
        - Да вы позер! - фыркнула Мэб. Отчего-то эта выходка со столом, столь явно демонстрирующая магическую силу Реджинальда Эншо, одновременно разозлила и позабавила. Среди аристократии считалось хорошим тоном сдерживать свою магию, там столы и кресла не расхаживали по дому. Впрочем, расхаживали слуги.
        Мэб взяла чашку, избегая соприкасаться с Эншо пальцами, вернулась на кушетку и поерзала, морщась от противного, напоминающего о минутах позора скрипа. Реджинальд словно и не замечал ничего, удобно устроился в кресле - Мэб впервые обратила внимание, насколько же оно комфортное, несмотря на свой непрезентабельный вид - закинул ногу на ногу и перевел взгляд на волшебный огонь в камине. Ложечка размешивала кофе сама, и это тоже не одобрялось светским обществом. Наконец Эншо очнулся, перехватил ложечку и улыбнулся мимолетно.
        - Извините, привык.
        Мэб закатила глаза. Потом она сделала глоток кофе, осторожный - никогда не была любительницей этого колониального напитка - и ощутила на языке горечь, и сладость меда, и легкую пряность. Совсем как нынешняя ее жизнь: вкусно, но в целом не по нраву. Мэб сделала еще один глоток, скрестила щиколотки и посмотрела на свои босые ступни.
        - Я разговорила Лили Шоу. Это что угодно, но только не романтическое приключение. Человек, который соблазнил - если не изнасиловал - ее угрожает проклятьем. А еще, у него есть фотоснимки.
        - Проклятье? - с тревогой переспросил Эншо.
        - Я ничего не почувствовала, - пожала плечами Мэб. - Но я в этом не сильна. Лили также ничего не чувствует, не знает наверняка, но верит.
        - Этого уже достаточно, - согласился Эншо. Ложечка вновь принялась сама по себе размешивать кофе. Он только рассеяно щелкал пальцами.
        - Я думаю, это кто-то из Королевского колледжа, - неохотно добавила Мэб. На секунду показалось - вот глупость - она предает свой класс. Потом пришло осознание, что это мамины слова. Сама Мэб никогда в жизни не ощущала себя представительницей не то, что класса - собственной семьи.
        - Я тоже так думаю, - кивнул Эншо. - Подруга Лили видела парня, его значок, но не лицо. Это может быть кто угодно.
        - Я бы поставила на Миро с дружками. У него есть фотокамера. А Барнли изучает магию.
        - Да, - рассеяно кивнул Эншо. - Он учится у Дженезе, во всяком случае - формально. Боюсь, он столь же ленив, как и все прочие.
        Мэб неприятно царапнуло при звуках имени Дженезе Оуэн. Наколдованная ревность оказалась еще противнее наколдованной страсти.
        - Если все это станет известно, вспыхнет скандал, - Эншо поморщился. - С одной стороны министр Миро, с другой - ее величество. Пресса ухватится за такие новости, юного Миро в конце концов найдут чем оправдать, а Лили Шоу навсегда ославят шлюхой.
        - У вас пессимистичный взгляд на мир, - заметила Мэб. Она и сама не сомневалась, что студенты Королевского колледжа выйдут сухими из воды, просто хотелось сказать и сделать что-то в пику Реджинальду.
        - Реалистичный, леди Дерован, - покачал головой Эншо. - Вы ведь не знаете, кто были родители Лили? Отец - какой-то моряк, которого занесло в Танталлон, а мать - проститутка, скончавшаяся от болезней в благотворительном госпитале. Как вы думаете, сколько пройдет времени, прежде, чем на девушку навесят ярлыки?
        Мэб передернуло: от тона Эншо, от сквозящего в нем превосходства и брезгливости, от слов о семье Лили Шоу, да и от себя самой тоже. «Это не мое дело», - твердил внутренний голос, и слушать его было противно.
        - И что вы предлагаете делать?
        Эншо отставил недопитую чашку и потер переносицу.
        - Понятия не имею. У нас и без Лили хватает проблем, но… Я не могу бросить девочку, леди Дерован.
        - Ясно, - кивнула Мэб. - У вас профессиональная деформация. Или комплекс рыцаря? Не забудьте про ваше обещание составить антидот.
        - О, - саркастически откликнулся Эншо, - леди Мэб, не переживайте. Мне эта связь нужна не больше вашего. Поверьте, я от нее не получаю, как и вы, ни малейшего удовольствия.
        Это было, честное слово, не совсем верно. При одном напоминании о сексе с этим мужчиной кровь приливала к щекам. Наколдованное оно, или нет, удовольствие всегда остается удовольствием. Просто это оставляет после себя дурной привкус. Чтобы избавиться от него, Мэб сделала еще один глоток кофе, и он начал ей нравиться. Сочетание горечи, сладости и пряности делало привычный кофе, который мама подавала в огромном серебряном кофейнике, потому что колониальное - это модно, чем-то иным.
        Минут пятнадцать они пили свой кофе молча, в тишине. Слышно было как тикают часы в маленькой прихожей, как потрескивает магический огонь, и как приближается к коттеджу дождь. Вот он нахлынул, сперва истрепал кустарники за оградой, затем розы, а потом ударил тысячей капель по крыше, по старинной черепице, очень музыкальной. По полу пробежал сквозняк, заставляя сожалеть о том, что ноги босы и просто неприлично подбирать их, скрещивать вульгарно под полами халата. Впрочем, кого тут стесняться? Хочет Мэб того, или нет - они с Эншо любовники.
        Мэб забралась с ногами на кушетку, отложила блюдце и вцепилась в чашку обеими руками, слегка подогревая ее магией.
        - Надеюсь, леди Дерован, вы назовете меня параноиком, но… почему столько всего произошло одновременно? - если бы Эншо не назвал ее имя, Мэб решила бы, что он разговаривает сам с собой. Он не сводил взгляда с огня в камине, а ложечка продолжала размешивать давно растворившийся мед. - Эта склянка, пожар, гибель Дьюкена, Лили Шоу. Неприятности и раньше случались одновременно, но это как правило прорвавшиеся в нескольких общежитиях трубы, засорившаяся канализация и прохудившаяся крыша.
        - А это не может быть из-за гранта Верне? - предположила Мэб.
        - Он, я так полагаю, не нам одним его обещал? - хмыкнул Эншо. Мэб кивнула. - И каковы его условия, критерии отбора, так сказать?
        Мэб пожала плечами.
        - Я не знаю. Однако глупо отрицать, единственные, кому принесет выгоду скандал в Абартоне - Эньюэлс.
        - Дикие предположения множатся, - Эншо тяжело вздохнул. - Будет вам, леди Мэб. Не забивайте себе этим голову, найдите мне достоверные упоминаниях о применении «Грез», тем и ограничимся.
        - А как же Лили Шоу?
        - Бросьте, это не ваша забота. Вы ведь у нее не преподаете?
        Мэб ощутила вдруг себя оскорбленной этим тоном. Само собой разумелось, что ей нет дела до девушки-простолюдинки, дочери портовой шлюхи, у которой она даже не преподает. Само собой разумелось, что леди Мэб Дерован заботят только люди благородного происхождения.
        - Знаете, - процедила Мэб, - если бы мне не лень было вставать, я бы вам залепила пощечину.
        - Мне подойти? - хмыкнул Эншо.
        Мэб сама поднялась, подошла, печатая шаг, и поставила с громким дребезгом чашку на столик. И нависла над Эншо, такое ей нечасто удавалось. Он смотрел на нее снизу вверх, взгляд ненадолго задержался на лице и скользнул вниз, туда где халат распахнулся, почти обнажая грудь. Мэб вспыхнула и сгребла бархат в кулак.
        - Я возьму Лили Шоу себе в помощницы, - процедила она. - Может быть, мне удастся узнать имя. А вы, будьте так любезны, сосредоточьтесь на составлении антидота. Я бы хотела в этом году съездить на каникулы, у меня совершенно нет настроения проводить их у вас в постели.
        И, развернувшись на пятках, Мэб вышла из комнаты, гордо подняв голову. В прихожей она поскользнулась на небольшой луже, которая натекла через незакрытую входную дверь и едва успела ухватиться за лестничные перила. По счастью, свидетелей ее позора не было.
        Глава одиннадцатая, в которой многие необычные явления становятся рутиной
        Леди Мэб Дерован начала его игнорировать на следующее утро, и делала это виртуозно. Чувствовался опыт многих поколений предков-баронов, которые не замечали тех, кто их ниже по положению. Реджинальд был уверен, что у таких людей разработана целая система взглядом: на кого смотрят, как на равных, на кого - как на пыль, ну а кого можно просто не видеть, ведь они ничтожнее пыли под ногами. Даже отдаваясь ему на кушетке, Мэб ухитрялась делать это так, словно в процессе не участвует. Только норовила укусить или исцарапать побольнее, и после Реджинальд изводил не меньше пузырька заживляющего бальзама, чтобы избавиться от следов. Больше они не разговаривали ни о Лили Шоу, ни о «Грезах».
        Говорить, впрочем, было не о чем. Реджиальд перепробовал все, доступные способы: медицинские реактивы, магические воздействия, «Ящик Сурии», который пришлось тайком унести с кафедры, а потом, поминутно вздрагивая, возвращать обратно. Результат оставался нулевым. Каждый тест подтверждал, что на стекле остались следы зелья, но не позволял определить его точный состав. У Реджинальда начали опускаться руки.
        К концу недели жизнь его стала по-своему рутинной, а этого Реджинальд не переносил. Подняться, наскоро позавтракать, выпить чашку кофе, добежать до учебного корпуса, провести занятия, в перерывах проверяя состояние осколка - один из трех хранился в его личной лаборатории. Потом обед, который Реджинальд перехватывал в профессорской столовой, почти не чувствуя вкуса, еще занятия, а дальше несколько часов напряженных экспериментов с осколком. А потом, пока не пала темнота, он спешил домой, где трахал - молча, стиснув зубы - леди Мэб на скрипучей кушетке и поднимался наверх. Здесь лежал второй осколок, и эксперименты с ним также не давали результатов.
        Дни становились все теплее, все солнечнее, на Абартон надвигалась майская жара. Полушутя люди, проводящие в Университете большую часть своей жизни, рассказывали гостям, а также наивным первокурсникам, что это - следствие проклятья, наложенного когда-то на ежегодный Майский бал. В качестве виновников обычно называли Эньюэлс, и Реджинальд не сомневался, что у конкурентов тоже есть подобная история.
        В жаркие дни жизнь потихоньку замирала, даже отъявленные смутьяны старались поменьше высовываться. Хотелось бы думать, что, оставив глупости, Миро и ему подобные готовятся к экзаменам, которые начнутся всего через две недели, почти сразу же после бала, но на это глупо было надеяться. Скорее уж, они что-то замышляют, или, в лучшем случае, отдыхают в прохладе своего великолепного, больше похожего на дворец дормитория.
        Реджинальд, насколько мог, приглядывал за студентами Королевского колледжа, но это было непросто. Они редко появлялись на занятиях, а пересечься с ними в городке становилось все сложнее. В конце концов Реджинальд оставил попытки докопаться до истины и вплотную занялся зельем.
        За неделю он исчерпал все доступные способы определить состав «Грез», а также вдоль и поперек изучил литературу. В отдельных справочниках зелье описывалось, перечислялись входящие в его состав травы, минералы, реактивы, даже указывалась температура кипения. Но ни в одной книге не упоминались детали мелкие, но важные: корень или листья марушки? сколько граммов толченой бирюзы? имбирная настойка на спирту или на воде? Все эти на дилетантский взгляд мелочи изменяли рецепт и результат до неузнаваемости. Вместе с тем Реджинальд все больше убеждался, что никто из студентов это приготовить не в состоянии, во всяком случае - правильно. Реджинальд пришел к выводу, что отслеживать это зелье нужно через аптечную сеть, полицию, торговцев ингредиентами - некоторые продавались только по рецепту и тщательно контролировались. Он собирался уже пойти и рассказать обо всем ректору, но наткнулся в ходе изысканий на один параграф в законе о распространении опасных зелий. «Человек, принявший «Д47-24», также известный, как «Грезы спящей красавицы», должен быть изолирован от общества и помещен в карантин». Параграф не
объяснял, сколько нужно держать человека - людей в данном случае - в карантине, но Реджинальд подозревал, что следует написать «пока он не скончается».
        Связь становилась все прочнее. Реджинальд перепробовал не один десяток ослабляющих амулетов, разрывающих связь чар, настоек, повышающих сопротивляемость организма. Ничего не помогало. Каждый день наступала минута, когда голова пустела - с пугающей стремительностью - и все его существо концентрировалось только на одном. Немного помогало то, что остальное время леди Мэб его игнорировала. Достаточно было вспомнить, как брезгливо поджимаются губы, как кривится красиво очерченный рот, и темнеют глаза, и пропадало всяческое желание с ней заговаривать. Только чары, и ничего более. И когда наконец удастся от них избавиться…
        На самом деле Реджинальд в это уже почти не верил, и будущее виделось ему сумрачным и беспросветным. Леди Мэб, казалось, позабывшая о своем обещании отыскать нужные книги, нисколько не помогала.

* * *
        Просто поразительно, какие вещи способны стать рутиной. Мэб приноровилась к своей нынешней жизни, перестала видеть в ней что-то противоестественное. Днем работа, ночью - бурный, животный секс, после которого она сбегала к себе и закапывалась в библиографические справочники. Спала она в эти дни плохо, занятая попытками найти хоть что-то о «Грезах».
        На третий день, отчаявшись найти что-то в музее, Мэб оставила коллекцию на попечение Лили Шоу, удивительно старательной и аккуратной, и отправилась в библиотеку. Леди Хэнсло, бессменная библиотекарша, древняя, кажется, как само здание, удивилась своеобразному интересу Мэб, но удалось кое-как придумать более менее правдоподобное объяснение, и ей предоставили нужные книги. В них немало говорилось о любовных зельях, «присушках», приворотах и отворотах, был даже справочник, вполне солидный, обстоятельно описывающий технику любовного гадания. Это была не одна дюжина толстых, тонких, полезных и бесполезных, научных и популярных книг, и «Грезы спящей красавицы» были упомянуты всего дважды. Один раз - в перечислении запрещенных к распространению препаратов, второй - в законе об опасных зельях. Из всего прочитанного Мэб уяснила только две вещи: зелье это невозможно достать, и рассказывать о его применении она не станет, если не хочет оказаться «в карантине».
        Одно Мэб представляла достаточно ясно: последствия необдуманных попыток сопротивляться. Рассказ о таких последствиях в итоге сыскался в музейных архивах, которые Мэб начала разбирать с удвоенной силой. Речь в тетради, засунутой в узкое пространство между шкафами, исключительно чтобы они не качались, шла об артефакте для связи, одном из прообразов нынешнего чарофона. Мэб вытащила тетрадь совершенно случайно, едва не повалила на себя шкафы, и пришлось подпирать их собственной спиной, отослав Лили за плотником. Дожидаясь мистера Лэгдона, университетского служителя, Мэб пролистывала ветхие страницы, пока не наткнулась на описание откровенно неудачного эксперимента с «магоговорником» (словечко еще хуже «чарофона», над которым не прекращали потешаться последние тридцать лет). Автор этого «магоговорника», перестаравшись, установил между собой и подопытной - собственной женой - уникальную связь, которая становилась крепче как с каждой попыткой ею воспользоваться, так и при любой попытке разорвать ее. Она поглощала любую, направленную магию. Чем дело закончилось, Мэб узнала не из дневника - он оказался
незакончен, и в конце оставалось еще двадцать или тридцать пустых страниц, а из университетского словника. Люсьен Марто скончался в возрасте тридцати шести лет от истощения, а его жена окончила свои дни в безумии. Связь по свидетельствам очевидцев и после смерти никуда не делась. Состояние могилы Марто словником описывалось, как «удручающее». Мэб дала себе слово взглянуть на эту могилу, благо горе-экспериментатор был погребен на местном кладбище, но ее к конце недели захватила рутина иного толка.
        Приближался Майский Бал. Он был не таким грандиозным, как Осенний бал, который ежегодно посещала королевская чета. Прежде всего сказывалось то, что вскоре после празднества начинались экзамены, и студентам не давали слишком расслабиться. Однако Майский бал также имел значение, чисто обрядовое. В эту ночь укреплялись древние основы самого Университета, как было заведено все 644 года со дня его основания. В обряде участвовали все преподаватели знатного происхождения, и самой Мэб в нем отводилось важное место. Неизвестно, произошло бы что-то дурное, если бы обряд не был проведен. За истекшие сотни лет не нашлось смельчака это проверить.
        К ритуалу Мэб готовилась каждый год, это давно уже вошло у нее в привычку, а сейчас вдруг стало тягостным. Слова магической формулы вылетали из головы, она не могла вспомнить мелодию, и правильные жесты ей не давались. Это пугало, это напоминало о магическом истощении, от которого скончался почти сто лет назад Люсьен Марто.
        Оставив библиотеку, Мэб разыскала несколько десятков библиографических справочников, и каждую ночь изучала их пристально, порой даже с лупой - у старых книг ужасный мелкий шрифт - в поисках нужных материалов. Нигде не было и следа «Грез», и начало уже казаться, что единственная книга, где о них сказано больше двух слов, это учебник «Углубленное изучение ядов и зелий» для шестого курса под редакцией Саванти, сто сорок четвертая страница, абзац третий.
        Глава двенадцатая, в которой Эньюэлс делает ход
        До бала оставалось меньше недели. Учеба была отложена. Преподаватели-аристократы подобно Мэб готовились к ритуалу, простолюдины занимались бумажной работой - зачастую она специально откладывалась на это время. Девушки-студентки выбирали платья, и две модистки из преуниверситетского города за несколько дней зарабатывали столько же, сколько за целый год. Ученицы Колледжа Принцессы специально брали разрешение на посещение Кингемора. Мэб хорошо помнила, как много лет назад волновалась, предвкушая такие поездки. Ничто не сдерживало ее, никто не мог указать, какое платье она должна надеть. Тогда, наверное, она впервые поняла, что такое свобода. Чуть позднее стало, конечно же, ясно, что к платьям свобода никакого отношения не имеет, но вопрос личного выбора важен. Никто не должен делать его за тебя, даже если речь идет о цвете перчаток.
        Сейчас Мэб немного сожалела, что Майский и Осенний балы утратили свое очарование. Слишком много было в ее жизни балов, приемов, вечеринок, и со временем они стали сливаться между собой.
        Все же пару часов образовавшегося свободного времени Мэб потратила на подбор платья, остановив свой выбор на изумрудно-зеленом с золотой отделкой, и к нему у нее были роскошные зачарованные туфли, зачарованные, с тонкой черной отстрочкой.
        В этой паре можно было танцевать без устали всю ночь напролет.
        Платье было отдано модистке - немного освежить отделку, хотя едва ли кто-то осмелился бы сказать, что леди Дерован носит нечто, вышедшее из моды. Оставив задаток, Мэб отправилась назад, к музею, чтобы еще раз в тишине повторить ритуал. Первый этап должен был начаться уже сегодня на закате.
        Проходя мимо оставшегося на месте пожарища черного прямоугольника - даже стены уже растащили - Мэб остановилась ненадолго. Ректор молчал, как и пожарная служба. До сих пор не было объявлено официальной причины возгорания, и это нервировало изрядно. Казалось, если руководство Университета молчит, значит дело нечисто. Мэб не сильна была в предсказаниях, да и не доверяла им особо, но чувствовала нечто дурное, темное, нависшее над Абартоном. А может быть, все дело было в том, что сама она устала, вымотанная работой и чарами, которые потихоньку пили ее силы. Страсть, которой невозможно сопротивляться, теперь больше напоминала затяжную зубную боль, не сильную, но лишающую способности говорить и улыбаться.
        - Леди Мэб!
        Громкий оклик заставил ее вздрогнуть и обернуться. По центральной аллее от Главного здания неспешным прогулочным шагом приближались Кристиан Верне - его Мэб не видела уже больше недели, с того самого неудачного обеда, и Джермин, которого бы еще сто лет не видеть.
        - Кристиан. Доктор Джермин, - Мэб выдавила улыбку и протянула руку.
        Верне ее поцеловал, Джермин, верный дешевому «демократизму» Эньюэлса - пожал, его сухая ладонь Мэб совершенно не понравилась. Она поспешила отнять руку, сунуть ее в карман.
        - Я имел весьма познавательную беседу с вашим ректором, леди Мэб, - улыбнулся Джермин, - и даже был приглашен на бал. Могу ли я заранее попросить вас о танце? Готов поспорить, у вас все расписано.
        - Попросить вы несомненно можете, - суховато улыбнулась Мэб. - Но не уверена, что я вообще буду в этот раз целовать. Недели выдались суматошные, доктор.
        Джермин бросил короткий взгляд на оставшийся от общежития фундамент, на землю, хранящую следы пожара. Возможно, в Мэб говорила неприязнь, но ей почудилось, что тонкие губы заместителя ректора тронула довольная улыбка.
        Нет, не следует ничего выдумывать. Едва ли Эньюэлс пошел на преступление, на поджог и убийство. Скорее уж они будут жульничать на августовской регате, как было всегда.
        - Не составите нам компанию, леди Мэб? - предложил Верне, будто бы и не замечающий повисшего в воздухе напряжения. - Выпьем по стаканчику в вашем замечательном пабе. Вспомним старые добрые студенческие деньки. Ведь мы, представьте себе, учились с Джермином в одном колледже. Затем он поступил в Эньюэлс, а я вон как далеко забрался.
        Верне рассмеялся несколько, как показалось Мэб, натужно.
        Ей хотелось сказать, что уж у нее-то нет никаких общих воспоминаний с доктором Джермином, если не брать в расчет краткие эпизоды долгой межуниверситетской войны. Но налетевший ветер заставил ее поежиться, и сразу накатила усталость. Мэб сообразила, что больше недели уже крутится, как белка в колесе, мало спит, мало ест и совершенно не отдыхает. Стаканчик ей точно не повредит, прежде чем она вернется к работе.
        А после бала она непременно напьется вдрызг.
        Руку Верне Мэб проигнорировала, выйдя вперед на пару шагов. Пусть уж лучше любуются ее изящными изгибами. Судя по смешкам, вид им нравился, а, может быть, Мэб слишком много себе воображала, и старые школьные приятели у нее за спиной делились сейчас какими-нибудь древними, пропыленными историями. Сейчас и она бы с удовольствием посмеялась с кем-то на пару, выпила чаю, сходила в кино - на новый, нелепый фильм-ревю с восхитительными музыкальными номерами, как обещали яркие афиши. Что угодно, лишь бы забыть о проблемах, взваленных на плечи.
        Сегодня в пабе было почти пусто. Погода стояла жаркая, и студентов чаще можно было встретить у озера, как и некоторых преподавателей. Те же, кому возраст и положение не позволяли резвиться на мелководье или даже кататься на лодках вдоль берега, прятались в прохладе старых университетских корпусов. Мэб со спутниками без труда нашли столик возле окна, откуда можно было разглядеть высокие острые башни собора.
        Заказав себе бокал грушевого сидра, Мэб потягивала его неспешно и изо всех сил пыталась поучаствовать в беседе. Однако, она была рассеяна, усталость и недосыпание взяли свое. Кажется, на какое-то время Мэб если не отключилась, то настолько глубоко ушла в себя, что перестала что-либо видеть и слышать. Очнуться ее заставил знакомый крик с улицы. Она научилась уже узнавать пронзительный голос Лили, обычно, такой тихой. Лили боялась пауков, который в музейном хранилище хватало, и не раз Мэб приходилось прибегать ей на помощь. Кажется, это начало входить в привычку, словно она взяла девушку в свои личные ученицы. Вот и сейчас Мэб выскочила из-за стола, едва не уронив стул, бросив на ходу извинения.
        - Что здесь происходит?!
        Лили сидела на полу, синяя форменная юбка задралась, обнажая ноги до самых колен - на левом красовалась ссадина, чулки с дырами и затяжками. От туфельки отлетела пряжка и валялась в полуметре от девушки. Над ней стоял - не было и сомнений! - Миро, потирая затылок, а между ним и Лили - пухленькая рыженькая молодая женщина, которой прежде Мэб не видела. Вид она имела воинственный из-за растрепанных волос, придающих нешуточное сходство с легендарной королевой Бондуккой, а также длинного вандомского батона, выглядевшего как внушительное оружие.
        - Я просто хотел помочь однокурснице, - елейным голосом ответил Миро, - а эта сумасшедшая… Она… Она…
        - Огрела его батоном, - спокойно закончила рыженькая. - С тебя четырнадцать пенсов.
        Миро вздернул подбородок.
        Мэб отмахнулась от обоих и помогла Лили подняться. Девушка поспешно одернула юбку и отвела взгляд, избегая смотреть на Миро. Было ли он тем самым соблазнителем? Мэб так и не смогла добиться от Лили Шоу правды.
        - Так что все же здесь произошло?
        - Я очень спешила к вам, - пробормотала девушка, - оступилась и упала. Больше ничего.
        Мэб вздохнула.
        - Хорошо. Будем считать, что так. Можете идти, лорд Миро, ваша помощь здесь больше не требуется. И вы, мисс?…
        - Карла Клэй, - рыженькая бесцеремонно протянула руку для пожатия и сделала это так, что отказаться было невозможно. - Я открыла кондитерскую.
        - Учту, - сухо кивнула Мэб. - Итак, Лили, почему же ты спешила?
        Девушка подошла почти вплотную и шепнула, точно это был невероятный секрет, который следовало оберегать ото всех:
        - Мне кажется, профессор, кто-то побывал в музее.
        - Потрясающе! - согласилась Мэб, не сдержав смешок. Это и в самом деле было событие.
        - В хранилище, - ничуть не обиделась Лили. - Перерыли артефакты, которые мы закончили сортировать.
        Мэб удивленно вскинула брови. Кому вообще могло понадобиться что-то искать в университетском музее? Все самые ценные вещи - рабочие артефакты и знаменитые полотна - хранились в сейфе ректора, в главном корпусе, в профессорской. В музей относилось все то, что уже не могло принести пользу, либо же не имело особой художественной или исторической ценности. Мэб и запирать бы его не стала, кабы не некоторые, слишком склонные к шалостям студенты.
        - Что-нибудь пропало? - спросила она и тотчас же поняла, что сморозила глупость. Коллекция до сих пор пребывает в таком состоянии, что ее можно разворовать потихоньку, и никто ничего не заметит. - Я сейчас приду, Лили. Дождись меня.
        Мэб вернулась в паб, залпом допила сидр под удивленными взглядами мужчин и выдавила улыбку:
        - Простите, доктор, Кристиан, у меня появились неотложные дела. Если я буду настроена потанцевать на балу, Джермин, один танец ваш.
        Поставив стакан, Мэб выскочила за дверь и взяла под локоть терпеливо дожидающуюся ее Лили.
        - Идем, взглянем на хранилище. Кому могло потребоваться в нем что-то искать?

* * *
        - Каков наглец, а! - ректор раздраженно ударил кулаком по столу, так что письменный прибор из массива камня и бронзы подскочил, а чернильница задребезжала крышечкой. - Заявился и утверждает, что мои студенты… мои студенты…
        У вон Грева, должно быть, дыхание перехватило от возмущения. Он замолк, потянулся за чашкой и осушил ее в два глотка. Реджинальд терпеливо ждал продолжения. Ректор неоднократно показывал, что они друзья, но, конечно, это было не так. Если уж вон Грев вызвал Реджинальда к себе, значит у него есть задание, просьба в лучшем случае.
        Остыв немного, ректор смог продолжить уже нормальным тоном.
        - Доктор Джермин осмелился намекнуть, что некоторые наши студенты, исключительно достойные молодые люди, ночью переправляются на лодках через озеро и устраивают дебош на территории Эньюэлса. Я, конечно же, заявил, что это невозможно.
        - Но это возможно, - вздохнул Реджинальд.
        Ректор развел руками и на губах его появилась мечтательная улыбка.
        - Украсть талисман их команды. Превратить униформу в рубище парой простых, но действенных заклинаний. Вылить на ведомости изменяющий записи состав. Эх, право, жаль, что в мои годы там не учились девчонки. Я бы соблазнил парочку.
        Реджинальд едва заметно поморщился, что, впрочем, не ускользнуло от внимания ректора.
        - Все верно, Реджи, вы и в юные годы были таким же занудой, как сейчас.
        - Как правило это уберегало моих товарищей от слишком опасных затей, - пожал плечами Реджинальд. - Что от меня требуется? Едва ли нотации «зануды» вразумят наших ретивых молодых людей.
        - Конечно же нет. А вот амулеты надлежащего качества смогут. Такие, чтобы им надолго расхотелось покидать без разрешения территорию Университета. Сегодня на закате мы проведем ритуал, магический фон будет повышен, так что вам не составит труда…
        Звучало это так, словно Реджинальду нужно пришить пару пуговиц к рубашке, а не сделать несколько дюжин артефактов самой тонкой настройки. Дело бы пошло куда быстрее, если бы можно было зачаровывать амулеты на отрывание ретивым юнцам конечностей. Но едва ли родители - все до единого знатные попечители, Реджинальд не сомневался, чьи фамилии увидит в черном списке - обрадуются, если их дети недосчитаются рук, ног, а то и голов.
        - У вас будет два свободных дня на это, - продолжил ректор невозмутимо, словно задача была предельно простой. - И, конечно, можете воспользоваться лучшими материалами, я выдам вам ордер.
        Реджинальд сощурился. Попасть на университетский склад - какое заманчивое предложение. Там хранилось множество ценных вещей, к которым и не все преподаватели имели доступ, в том числе дополна заряженые защитные артефакты. Пара таких здорово помогла бы ему сейчас сохранять рассудок, трезвую голову и работоспособность.
        - Ректор, могу я работать дома? - поинтересовался Реджинальд, мысленно составляя список необходимого. - Это здорово сэкономило бы мне время.
        - Будете собирать амулеты на кухне, - ухмыльнулся вон Грев.
        - Может быть, - улыбнулся Реджинальд. - Могу и на кухне, хотя у меня оборудована неплохая лаборатория. Если мне потребуются дополнительные экраны, думаю, леди Дерован в помощи не откажет.
        - Вы наконец-то поладили? - оживился ректор и принялся внимательно оглядывать Реджинальда, словно примирение с Мэб Дерован должно было как-то отразиться на его лице.
        - Не сказал бы, - честно ответил Реджинальд. - Но мы с леди Дерован пришли обоюдно к выводу, что не следует мешать работу и личную неприязнь.
        - Очень рад, очень рад, - вон Грев потер свои мягкие пухлые ручки. - Хорошо, вам - и только вам, Реджи, смотрите не проболтайтесь! - я разрешаю работать на дому. Я верю в вашу осторожность, но, пожалуйста, не нужно второго Лидэнс-билд!
        - Тут вы можете быть спокойно, - уверил его Реджинальд.
        Ректор вытащил из стопки бумаг бланк, быстро заполнил шапку, поставил подпись и минут пять потратил на поиски печати, вполголоса поругивая своего секретаря. Наконец он с улыбкой протянул ордер Реджинальду.
        - Все необходимое впишите сами, вы лучше меня разбираетесь. Но постарайтесь, все же, сэкономить. Сделайте нам сотню амулетов при минимуме затрат, - и вон Грев подмигнул, как пьянчужка-лепрекон с рекламы кредитной конторы.
        На языке вертелся вопрос, последует ли за это прибавка к зарплате или хотя бы премия, но Реджинальд проглотил его. Жадность до добра не доводит, и следует брать ордер, пока ректор в таком хорошем настроении. И постараться вписать в него все самое необходимое и толику излишеств, но так, чтобы никто о том не догадался.
        На составление списка необходимого ушло двадцать минут и четыре порванных и сожженных в ладони черновика. Наконец Реджинальд остался доволен результатом. Список выглядел солидно, невинно, в нем было все необходимое для приготовления сотни сдерживающих юношеские порывы амулетов. И кое-что еще, легко объяснимое: что-то укрепить, что-то подкорректировать, усилить щиты, необходимые при изготовлении подобных амулетов и неизбежном выбросе энергии. Маркус Лэнт, хранитель (по большому счету тот же завхоз, но наделенный просто непомерной властью), долго изучал бумагу, поднося ее к глазами, отодвигая, сличая подпись и печать с имеющимися у него в тетрадях, словно Реджинальд мог принести подделку. Наконец он без малейшей приязни кивнул и велел следовать за ним.
        Никто из профессоров не любил связываться с Лэнтом, у него зачастую невозможно было выпросить пачку бумаги. Пока Реджинальд собирал все необходимое для амулетов в коробку, хранитель не сводил с него враждебного взгляда, и пришлось применить некоторую ловкость рук. Проходя мимо стенда с готовыми и заряженными защитными амулетами, Реджинальд стащил пару, воспользовавшись давней, но не позабытой еще наукой. Цепкие пальцы и умение действовать незаметно, изящно отвлекая внимание, кормило его лет в десять, когда юный Эншо еще не помышлял о магии, а мечтал скопить деньжат и уехать в колонии. Амулеты перекочевали в карман, и Реджинальд с самым невозмутимым видом раскланялся с Лэнтом и покинул хранилище.
        На западе алым полыхал закат, играя на медных крышах профессорского городка. Без уродливой громады Лидэнс-билд было все еще неуютно, но следовало признать - то здание куда лучше смотрелось бы в Эньюэлсе с его причудливой и вместе с тем бесцветной современной архитектурой. Воздух слегка дрожал от творимой магии. В подвале главного здания шел первый этап ритуала. Реджинальд так и не смог за годы пребывания в Университете понять, есть ли от всего этого какой-то толк, но привычно радовался, что низкое происхождение не позволяет ему войти в почтенный круг. От такого количества сырой, свободной, ничем не сдерживаемой магии у него начиналась мигрень. Сила плыла в воздухе, рассыпалась огоньками.
        Реджинальд быстрым шагом пересек лужайку и нырнул под своды зачарованной рощи. Привычно упал полог тишины, и словно отрезало неприятное магическое воздействие. Поставив коробку с материалами и инструментами на край скамейки, Реджинальд сел рядом и прикрыл глаза, пережидая магическую бурю. Она бушевала за зелеными стенами еще минут пятнадцать, а потом, как подсказало чутье, пошла на убыль. Тогда Реджинальд поднялся и, пройдя рощу насквозь, спустился к озеру. Над водой поднимался туман, пурпурный от насыщающей его магии. Он вихрился и в десятке метров от берега вставал стеной, отмечая границу владений Абартона. Что ж, по крайней мере сегодня студенты остерегутся соваться на тот берег озера.
        А Реджинальд дошел неспешно уже в сумерках. Живот сводило от голода и ставшего привычным желания. Казалось, его можно побороть, но Реджинальд понимал, что это только иллюзия. Что ж, с проблемой следует покончить немедленно, потом хорошенько выспаться и приступить к амулетам. Сперва, конечно, изучить и поставить защиту и попытаться как-то блокировать воздействие «Грез». В том, что сотня амулетов будет готова к послезавтрашнему утру без особых усилий, Реджинальд не сомневался.
        Он поднялся на крыльцо, шагнул в прихожую и замер. Из гостиной доносился тихий плач. Звук обычный для Университета, здесь постоянно кто-то что-то оплакивает, но только не леди Мэб Дерован. Реджинальд поставил коробку на ступени, шагнул в комнату и нашарил выключатель.
        - Леди Мэб, что с вами?
        Глава тринадцатая, в которой намечается перемирие
        Усталость копилась больше недели, и вот теперь выплеснулась, навалилась на Мэб, лишая способности соображать ничуть не хуже зелья. События последних часов воспринимались почти сном, Мэб не была до конца уверена в их реальности. Она сходила с Лили в музейное хранилище, где и вправду был больший, чем обычно, беспорядок. Тщательно заперла дверь, сдала ключ на вахту - как делала не всегда. А потом отправилась в подвал Главного корпуса, где готовился ритуал. Все это Мэб помнила, и в то же время, это казалось сном. Она чувствовала, как во время обряда, рождается магия, проходит сквозь ее тела, изливается в воздух, но с другой стороны это было совершенно нереально.
        И она не могла вспомнить, как оказалась дома.
        Полулежа на кушетке, противно скрипящей при малейшем движении, Мэб смотрела безучастно в окно, где давно уже отгорел закат и сгустилась тьма. Не хотелось думать - вообще. Ни о скором приходе Реджинальда Эншо, ни о «Грезах», ни о свершенном ритуале. Стоило только задуматься о последнем, и начинало казаться, что Мэб напутала что-то, и теперь все пойдет наперекосяк.
        Напомнило о себе вожделение, но и оно сейчас было каким-то вялым, слабым, словно начало уставать, если такое возможно для чар. Мэб никогда не слышала про утомленные, утратившие силу, подобно людям, чары, но это было бы забавно.
        Скрипнула дверь, спустя мгновение вспыхнул свет и низкий голос с раскатистым, волнующим «эр» произнес:
        - Леди Мэб, что с вами?
        Странное дело: ни одного «эр» не было произнесено, но оно, проклятое звучало в ушах Мэб, заставляло вибрировать нервы, щекотало кожу. Мэб вздохнула и попыталась подняться. Когда ей это не удалось - мышцы были, как желе - Мэб махнула вяло рукой.
        - Эншо, давайте вы сегодня как-нибудь сами, а я просто полежу.
        - Это начинает напоминать брак, - проворчал Реджинальд, быстрым шагом пересекая комнату. Присев на корточки, он твердыми пальцами взял Мэб за подбородок, заставляя поднять голову. - Так.
        Это «Так» Мэб совершенно не понравилось. В одно короткое, резкое слово уместилось слишком многое: раздражение, понимание, толика гнева и очень много возбуждения. Тело отозвалось на близость мужчины, к которому так тянуло. И вот тут наблюдалось странное, даже страшное противоречие: сил у Мэб не было на то, чтобы пошевелиться, а внутри все горело, жаждало объятий, грубого, сильного, торопливого соития, удовлетворения. Не-ет, отзывалась тянущей боль каждая мышца, давай просто полежим. На это чары отзывались своей болью.
        - Вы плакали? - Реджинальд усадил ее, оперев на спинку диванчика, точно безвольную тряпичную куклу. Там, где он касался, тело пылало огнем. Запах щекотал ноздри. Возбуждение накатывало, вдавливало Мэб в землю, причиняло боль.
        - Я… не знаю, - Мэб сморгнула, пытаясь вернуть себе способность связно мыслить. Все плыло, кружилось, перед глазами плясали цветные искры. Наколдованная страсть мешалась с усталостью и Мэб не была уверена, что переживет то самое ожидаемое бурное соитие.
        Рука, почти грубо удерживающая подбородок - воображение, от которого Мэб не ожидала подобной разнузданности, подкинуло пару пикантных, на грани, картинок - повернула голову вправо, влево, изучая лицо. Пальцы оттянули веко. Мэб снова сморгнула и попыталась отстраниться, однако, раздираемая противоположными желаниями, упала в объятья Реджинальда. От него пахло травами, дорогим алкоголем, магией, сырым волшебным туманом, что сейчас окутывал озеро. Эти ароматы хотелось пить, они дурманили голову подобно чарам. Они дурманили голову благодаря чарам.
        - Нет, так не пойдет! - Реджинальд резко отстранился.
        Мэб застонала. Тело налилось сладкой болью, грудь пульсировали, между ног было горячо и влажно. Сейчас, сейчас, бормотала она, возьми меня. Пальцы впились в перламутровые пуговицы рубашки, слишком мелкие. Ну кто из мужчин сейчас носит перламутровые пуговицы?! Мы живем в прошлом веке? Мэб едва не застонала от досады, неспособная сию же секунду получить желаемое. Они должны быть голые. Немедленно. Голые, сплетенные прямо тут, на возбуждающе скрипящей кушетке. Пальцы справились наконец с двумя пуговицами из бесконечного ряда, скользнули под рубашку по гладкой коже. Втянула носом возбуждающий аромат.
        Хлесткий удар по лицу отбросил ее на кушетку.
        - Что вы выпили? Бесполезно, - в голосе Реджинальда звучала досада вкупе со знакомой сексуальной хрипотцой. Ни у кого из любовников Мэб (коих было, следует признать, трое, включая этого) не было такого волнующего голоса. - Леди Мэб! Мэб, черт бы тебя побрал!
        Фамильярности и ругательства звучали тоже очень возбуждающе. Мэб купалась в звуках этого голоса, в прикосновении сильных рук, сжимающих ее тело. Горячее, возбужденное тело ощущалось сквозь слои одежды, которой и на Мэб было чересчур много. Ну кто только придумал все эти форменные мантии, жакеты, платья, нижнее белье! Почему столько препятствий на пути к счастью.
        Ледяная вода оказалась для истерзанных, струнами натянутых нервов Мэб слишком серьезным испытанием. Острое, схожее с оргазмом чувство охватило ее и швырнуло во мрак.
        В себя она пришла от холода, стуча зубами, слыша собственные ругательства. Оставалось только гадать, откуда Мэб знает все эти слова и как только хватает воображения соединять их подобным образом.
        - Пришли в себя?
        Мэб подняла голову и свирепо посмотрела на Эншо. Возбуждение и усталость никуда не делись, но гнев оказался сильнее. На мгновение почудилось, как руки сжимаются на горле мужчины. Мэб медленно разжала пальцы, стискивающие бортик ванны, и поднялась. С одежды ее текла ручьями холодная вода.
        - Грозно, - прокомментировал Эншо и поймал ее, поскользнувшуюся на кафельном полу, за талию. - Особенно это. Где у вас полотенца?
        - Идите к черту, - посоветовала Мэб.
        Она с радостью приняла бы помощь сейчас, когда тело сковывали боль, усталость и неудовлетворенное вожделение, но только не от него. Эншо, впрочем, и сам уже, не смущаясь, обыскал шкафчик, достал полотенца, постоял пару мгновений, разглядывая Мэб, и отложил их в сторону. Пальцы проворно, куда лучше, чем вышло бы сейчас у нее самой, справились с крючками, и мантия тяжело соскользнула с плеч и с плеском шлепнулась в ванну. За ней последовал жакет. Когда мужчина взялся за застежку платья, Мэб наконец очнулась и попыталась остановить его, зная, впрочем, что прикосновение приведет только к одному: они окажутся в объятьях друг друга прямо здесь, на полу, совокупляющиеся, как дикие животные.
        - Стойте смирно, - процедил Эншо сквозь зубы. - Вы простудитесь.
        Мэб замерла, не сводя глаз с проворных длинных пальцев - у него были очень красивые руки, не то, что ждешь от простолюдина. Они одну за другой подцепляли пуговички и доставали из тугих петель, и в самом этом действе было нечто эротическое. Груди заныли, Мэб невольно выпятила их, подставляясь под ласку. Ниже, ниже, застежка идет до живота, и вот уже пальцы задевают отвердевшие соски, вызывая стоны.
        Платье упало на пол, и Мэб переступила через него. Была некоторая несоразмерность: она стоит в одном шелковом белье, мокром, прилипшем к телу, а Реджинальд даже пиджак не снял, жилет по прежнему застегнут, и только галстук сдвинут в сторону, да пара пуговиц на рубашке расстегнута. Мэб потянулась к нему, но Эншо поймал и крепко сжал ее запястья.
        - Нет!
        - Да! - выкрикнула Мэб. - Сейчас!
        - Мэб, - Эншо вновь упустил «леди», но сейчас это было неважно. - Вы под наркотиком, в конце концов, это опасно. У вас может сердце не выдержать.
        - У меня великолепное здоровое сердце! - процедила Мэб.
        Эншо опустил взгляд на ее грудь, словно пытался выискать это самое сердце, и облизнул пересохшие губы. А потом видимым, титаническим усилием поднял глаза и посмотрел Мэб в лицо.
        - Вы переоденетесь, выпьете кое-что, и мы поговорим, как разумные люди.
        Медленно, пятясь, он вышел из ванны, а потом развернулся и бросился наутек, словно бежал от страшного чудовища, а не от первой красавицы королевства. К глаза подступили злые слезы. Ею пренебрегли! Какой-то частью рассудка, что еще сохраняла способность трезво мыслить, Мэб понимала, что ничего особенного не произошло. Их ничего не связывает, кроме зелья, и этой связи они не хотят вовсе. Но разум пасовал перед лихорадочными фантазиями.
        Мэб содрала с себя белье, чулки, стиснула груди обеими руками и застонала. Нет, не поможет. Как не поможет и рука, скользнувшая по животу вниз, тронувшая завитки волос, коснувшаяся возбужденного, набухшего клитора. Ничего не способно принести ей успокоение, кроме мужчины, так позорно бежавшего. Выругавшись, Мэб шагнула в спальню, совсем крошечную, упала на кровать ничком и принялась лихорадочно натирать рукой промежность, пытаясь унять жар. Все без толку. Боль неутоленного желания только усиливалась, словно оно подпитывалось этой попыткой самоудовлетвориться.
        Мэб снова выругалась, поднялась, вытирая пальцы о край покрывала, схватила халат и завернулась в него. Бархат обнял трепещущую кожу, пощекотал соски. Мэб сжала ноги, пытаясь унять пожар.
        - Я внизу! - крикнул Эншо, и внутри все завибрировало.
        Не потрудившись запахнуть халат, Мэб сбежала вниз, едва не споткнувшись о стоящую на нижней ступени коробку.
        - Осторожнее, - запоздало предупредил Эншо. - Там коробка. Я на кухне.
        Мэб сделала последние два шага и замерла в дверях. Халат, распахнутый, оттеняющий своей сапфировой синевой белизну ее кожи, в любое мгновение готов был соскользнуть с плеч и упасть на пол. Эншо окинул ее взглядом одновременно возбужденным и неодобрительным и протянул стакан.
        - Выпейте.
        - Что это? - Мэб с подозрением принюхалась.
        - Лекарство. Нейтрализатор. Успокойтесь уже и пейте, Мэб. У меня по фармацевтике диплом с отличием.
        Это почему-то успокоило Мэб. Она была сейчас противоречива, неспособна связно мыслить, сконцентрирована на одной идее, подчинена… да, подчинена этому мужчине. Ради того, чтобы он взял ее, Мэб готова была пойти на все. И она сделала глоток лекарства, горького, как лекарству и положено.
        - До дна, - кивнул Эншо, продолжая ее разглядывать.
        И Мэб вновь послушалась и допила содержимое стакана залпом.
        - Лучше? - участливо спросил Эншо.

* * *
        Приятно было видеть, что на лицо леди Дерован возвращается привычное выражение презрения и превосходства, изрядно разбавленное страхом. Она покачнулась, и Реджинальд едва успел подхватить и прижать к себе горячее тело. Нет, это слишком серьезное испытание для его истерзанных нервов! С трудом он отстранился, запахнул полы бархатного халата, скрывая от себя леди Мэб, такую заманчивую и желанную. Вот бы ей еще мешок на голову.
        И кляп в рот, пришел к выводу Эншо, когда Мэб выругалась, точно портовый грузчик.
        - Что это было? - смогла наконец сформулировать леди Мэб.
        - Ар19-212, в просторечии «Путаница», - Эншо принюхался, пытаясь уловить ароматы давно выпитого зелья, но чувствовал только знакомую мешанину: вишневые лепестки, немного пряного ликера и сосновая смола. Усилием воли он взял себя в руки. Сегодня нельзя поддаваться страсти. Неизвестно, как ритуал и выпитая «Путаница» повлияют на связь. - А вот при каких обстоятельствах вы его выпили…
        - Доктор Джермин! - с ненавистью процедила леди Мэб. - Гребаный Джермин и гребаный его однокашник Кристиан Верне!
        - Очень грубо, - покачал головой Реджинальд. - Возбуждающе, слов нет, но грубо.
        Ему достался взгляд, также полный ненависти, напоминающий, что он, Реджинальд Эншо, возможно возглавляет список врагов. А потом словно кто-то вытащил стержень, и леди Мэб почти упала на стул и впилась пальцами в край столешницы.
        - Можем мы сегодня… я не уверена… Слишком много магии сегодня, я не уверена, что последствия…
        - Попробуем перетерпеть, - кивнул Реджинальд. - Что нам, конечно, аукнется завтра. По счастью, у вас законный выходной, а у меня ответственное поручение.
        - Можем хоть весь день провести в постели, - саркастично согласилась Мэб.
        - На кушетке, - напомнил Реджинальд. Мэб закатила глаза. - Я кое-что принес.
        У пары амулетов, что он утащил из хранилища, были стандартные свойства: сдерживание чар, защита от вредоносного воздействия, определитель колдовства. При прикосновении они довольно ощутимо стреляли искрами.
        - Нужно, конечно, их настроить, но… - Реджинальд огляделся в поисках подходящей миски. Нужная - фаянсовая - сыскалась на холодильнике, заполненная всякой мелочью, конфетами, пакетиками с орешками, такие раздают в пабах, скомканными рекламными объявлениями. Выбросив все прямо на пол, Реджинальд наполнил миску водой, положил на дно амулеты и потянулся за ножом. - Потребуется пара капель вашей крови, леди Дерован. И моей.
        Обернувшись, он обнаружил, что Мэб стоит совсем близко, с интересом следя за всеми манипуляциями.
        - Стандартные амулеты, - почему-то извинительным тоном пояснил Реджинальд. - Я приготовлю именные, с точной настройкой, но на это потребуется какое-то время, а пока…
        Мэб забрала у него нож и невозмутимо надрезала подушечку пальца. Пара капель крови упала в воду и завертелась причудливыми нитями. Мэб сунула палец в рот. Реджинальд сглотнул и поспешил забрать нож назад. Зарезаться, что ли?
        - Как это действует? - спросила Мэб, когда с настройкой было покончено.
        - Чисто теоретически амулет защищает от вредоносного колдовства и сдерживает то, что уже внутри вас. Но, - Реджинальд сокрушенно покачал головой. - С «Грезами» это не сработает. Просто отсрочит неизбежное, даст нам небольшую передышку. И позволит поговорить, не пытаясь…
        Он осекся. Мэб взяла один из медальонов, повесила на заготовленный шнурок и надела на шею. Рассыпав искры во все стороны, он потемнел, указывая наличие опасных заклинаний.
        - Как ощущения? - осторожно спросил Реджинальд.
        - С желаниями определиться значительно проще, - кивнула Мэб. - Я хочу есть. Голодны?
        Реджинальд надел второй амулет, спрятал под рубашку и сделал глубокий вдох, пережидая неприятный момент адаптации. Так всегда бывает с чужими артефактами. Забавно, но обычные маги - что уж говорить о лишенных сил людях - почти не ощущают чужеродность предметов. Для Реджинальда амулет был, точно камешек в сандалии. Но постепенно это ощущение сошло на нет. Он сделал несколько глубоких вдохов и открыл глаза.
        Что ж, он по-прежнему хотел Мэб Дерован, но с этим ничего нельзя было поделать. Приходилось признаться хотя бы себе: он всегда хотел Мэб Дерован и лишь с разной степенью успешности возводил барьеры. Из-за зелья они рухнули, обратились в прах и не желали вставать обратно.
        - У нас есть пельмени! - радостно объявила Мэб. - Откуда, интересно?
        - Простая холостяцкая еда, - через силу улыбнулся Реджинальд.
        Мэб обернулась через плечо и смерила его задумчивым, оценивающим взглядом, от которого мурашки пробежали по коже.
        - Жениться вам надо, холостяк.
        - Сейчас у меня с этим некоторые трудности.
        Ядовитый смешок Мэб - словно у нее таких же трудностей не было! - заглушил гул ветра и последовавший за ним раскат грома. С треском распахнулась оконная створка, лежащие на подоконнике журналы и книги посыпались на пол, и Реджинальд кинулся поднимать их. Мэб метнулась к самой створке, сопротивляясь порывам ветра. Он надул ее халат, точно парус, а молнии осветили тело цвета дорогой слоновой кости, при взгляде на которое у Реджинальда пересыхало во рту и в горле образовывался комок.
        Со следующим порывом ветра погас свет.
        - Несите свечи, - обреченным тоном сказала Мэб.
        Глава четырнадцатая, в которой ужинают при свечах
        За окном бушевала гроза. Порывы ветра трепали деревья, а заодно и напряженные нервы Мэб. Ей все казалось, совершена ошибка, ритуал испорчен, и теперь непременно произойдет что-то ужасное. События последних часов виделись, как сквозь дымку, Мэб не была уверена в собственных воспоминаниях.
        Эншо оставался невозмутим, у него-то никаких проблем не было. Подвинув один из подсвечников на свой край стола, он быстро черкал в записной книжке. Слабое любопытство заставляло привстать на цыпочки, чтобы заглянуть в тетрадь, полную расчетов.
        - Амулеты по заказу ректора, - не поднимая глаз пояснил Эншо.
        Мэб фыркнула, делая вид, что ей все это совершенно не интересно, и отвернулась. Выловила пельмени, поставила их на стол и активировала плитку под чайником. Отчаянно хотелось напиться вдрызг и позабыть обо всех своих проблемах, о не самых приглядных поступках и совершенных глупостях, но Мэб не знала, как алкоголь подействует сейчас на ее организм. Пожалуй, не стоило лишний раз рисковать.
        Выставив тарелки, она изучила стол и хмыкнула. Вполне себе романтический ужин при свечах.
        Мэб хихикнула.
        - Последствия «Путаницы», - заметил Эншо, закрывая и убирая блокнот. - Еще часов десять вы себя будете чувствовать не лучшим образом.
        - Интересно, - пробормотала Мэб, садясь к столу, - если я убью Джермина, меня оправдают?
        - Я буду свидетельствовать в вашу пользу, - улыбнулся Эншо. Взгляд его при этом оставался серьезным и полным тревоги. - Как это вышло?
        - Кристиан Верне и доктор Джермин пригласили меня выпить, - Мэб почти выплюнула эти имена, испытывая нешуточное желание растоптать их обоих. - А я, как дура, согласилась. Какого дьявола этот эньюэлсский… замректора вообще к нам заявился?!
        - С жалобой.
        Мэб подняла голову от тарелки и удивленно посмотрела на Эншо.
        - С какой еще жалобой?
        - На неподобающее поведение студентов Абартона, которые ночами переплывают озеро и устраивают в Эньюэлсе беспорядки, - губы Эншо тронула едва заметная улыбка. - Ректор убежден, что это славная, освещенная десятилетиями традиция. Однако, с этим надо что-то делать. И теперь у меня два дня на изготовление сотни амулетов. Я прихватил из хранилища некоторые редкие материалы, постараюсь сделать и для нас именные амулеты и ослабить действие зелья. Я…
        Эншо вдруг помрачнел. Мэб беспокойно заерзала на стуле, ощущая, как по коже бегут мурашки, то ли из-за ожидания дурных новостей, а то ли просто из-за сквозняка, дующего по полу. Коттедж был старый, и в нем хватало щелей и дыр.
        - К сожалению, леди Дерован, я так и не продвинулся в изучении зелья. Я исчерпал все доступные способы. Отправил пару дней назад запрос в институт Криминалистики, но они не высылают документы, значит придется ехать и читать на месте.
        - Не опасно так привлекать к себе внимание? - нахмурилась Мэб. - Мы ведь договорились сохранить все в тайне.
        - Не беспокойтесь, мой интерес не расценят неправильно, - Эншо хмыкнул. - Вернее - правильно, если уж на то пошло. Мое увлечение токсикологией в институте хорошо известно, они просто решат, что я нашел новую тему для исследований.
        Засвистел чайник. Мэб отложила вилку, которой ковыряла в пельменях, оказавшихся перемороженными и оттого почти безвкусными, поднялась и вытащила из шкафа чайные банки. Пока она заваривала чай, Эншо успел доесть ужин и вернуться к расчетам. Мэб выставила на стол чашки, чайник, отыскала упаковку печенья, также старого, но на вкус определенно лучше пельменей. Эншо не обращал на нее внимания. Вожделение никуда не делось, но странным образом переплавилось в любопытство.
        - И давно вы увлекаетесь токсикологией?
        Эншо поднял голову от тетради и удивленно вскинул брови.
        - Я вдруг поняла, что мы знакомы… сколько? Лет шесть? А я ничего про вас не знаю, - Мэб вдруг смутилась. Сейчас-то ей что за дело?
        - Как и я о вас, леди Дерован, - улыбнулся Эншо. - Полагаю, нам с вами это никогда не было интересно.
        - Я люблю готовить, - хмыкнула Мэб. - Ваш ход?
        Эншо потер переносицу.
        - Я хотел после окончания Университета поступить в институт Криминологии, на токсикологию. Но заведение это частное, у меня не хватало средств на оплату обучения. Поэтому я остался в Абартоне.
        - Это странное увлечение, - заметила Мэб.
        - Однако, сейчас оно нам помогает, - пожал плечами Эншо и вернулся к своим расчетам.
        Мэб неспеша пила чай, разглядывая неровное, пляшущее на сквозняке пламя свечи, но взгляд то и дело смещался. Реджинальд Эншо, подперев голову рукой, углубился в работу. Задумавшись, он начинал грызть ручку, словно школьник, а иногда потирал переносицу, как делают порой люди, постоянно носящие очки. Кажется, Реджинальд их тоже носил когда-то.
        Раздражало одновременно то, как мало она знала про своего компаньона, человека, с которым предполагалась самая плотная совместная работа, и внезапно появившееся желание что-то узнать. Эншо ничего подобного не испытывал, полностью погруженный в работу. Мэб посмотрела на часы. Одиннадцать, самое время лечь спать. Однако, сна не было ни в одном глазу, а гроза бушевала уже над самым домом, раскаты грома били по оголенным нервам. В обрушившейся на Абартон буре было немало магии, и заснуть в таких условиях не представлялось возможным. Поэтому Мэб решила тоже поработать. Отставив недопитую чашку, она поднялась и пошла наверх - за библиографическими справочниками, в которых все еще надеялась что-то отыскать.

* * *
        Леди Дерован вышла, и сразу же стало просторнее. Ее присутствие странным образом нервировало Реджинальда. Не только потому, что на него действовали чары. Рядом с Мэб Дерован становилось душно, неловко, и как влюбленный юнец Реджинальд боялся ежесекундно сморозить глупость. Можно было до бесконечности напоминать себе, что первое впечатление давно уже произведено, между ними в лучшем случае безразличие, и когда все закончится они наконец-то разойдутся, чтобы встречаться редко, только на общих собраниях. Чувство никуда не девалось. В расчеты из-за всех этих смехотворных переживаний закралась ошибка. Реджинальд исправил ее, сварил себе кофе со специями и вместе с кофейником, тетрадью и свечами перебрался в гостиную. На это раз он зажег настоящее пламя - бушевавшая за окном гроза принесла промозглую сырость, в мае она легко сменяла удушающую жару и столь же быстро проходила - подбросил в камин дров и устроился в кресле.
        Погрузившись в расчеты, он не услышал появления Мэб и очнулся только ощутив прикосновение к плечу. Вскинул голову. Она стояла, сменившая халат на простое домашнее платье, но все еще растрепанная, зажав подмышкой несколько книг.
        - Я налью себе кофе?
        - Д-да, конечно, - промямлил Реджинальд, чувствуя себя идиотом.
        Мэб с мученическим выражением лица села на кушетку, затем забралась с ногами, кутаясь в шаль. Раскрыла книгу и принялась делать пометки карандашом, то и дело наклоняясь за чашкой кофе. Волосы скользили по щеке, Мэб быстрым движением убирала их за ухо, но они снова выскальзывали.
        - Я тоже ничего не нашла.
        Реджинальд кашлянул и перевел взгляд на огонь.
        - Скверно.
        Это слово идеально отражало все с ними происходящее. Все было скверно.
        - В университетской библиотеке нет ничего. Кажется, только в учебнике можно прочитать про это проклятое зелье! - Мэб раздраженно пнула подушку. - За книгами нужно ехать в Кингемор. Я думала сделать это завтра. Никто не заметит моего отсутствия, полагаю. Прикроете?
        Реджинальд опустил взгляд в блокнот и быстро принял решение.
        - Я еду с вами.
        Мэб удивленно хмыкнула.
        - Не вам ли нужно сделать амулеты? Сколько? Дюжину?
        - Сотню, но у меня времени больше, чем достаточно. Поставлю металл в обработку и поеду с вами.
        Мэб нахмурилась, и Реджинальду пришло в голову, что ей такая компания должна быть неприятна. Она, должно быть, хотела отдохнуть от Университета, заклятья и конечно от него самого. Реджинальд уже пожалел, что предложение сорвалось с языка прежде, чем он успел все обдумать.
        - Вы правы, вдвоем мы справимся быстрее, - сказала Мэб наконец. - Я нашла по справочникам книг двадцать, все они хранятся в Королевской Библиотеке. Старые, добротные и очень толстые книги, в одиночку я их буду просматривать неделю. Во сколько уходит первый поезд?
        - В шесть, - машинально отозвался Реджинальд, разглядывая ее. - А последний из Кингемора отправляется в девять вечера. Мы будем здесь к полуночи.
        - Отлично! - Мэб допила кофе и поднялась с пронзительно скрипнувшей кушетки, напоминающей о совершенстве ее тела, о ее хриплых стонах. - Увидимся утром.
        Реджинальд остался наедине с этой кушеткой. Если, когда все закончится, леди Мэб пожелает сломать и сжечь ее, он поучаствует с удовольствием.
        Глава пятнадцатая, в которой Мэб и Реджинальд едут в Кингемор
        К трем часам утра, проворочавшись, сбив простынь и закрутившись в одеяло, точно шелкопряд в кокон, Мэб окончательно убедилась, что уже не уснет. Гроза прошла, но вместо облегчения наступила страшная духота, против которой не помогало даже настежь открытое окно. Штиль. Тишина. Мэб набросила халат поверх сорочки и села на подоконник, обняв колени. Пальцы то и дело теребили амулет, постреливающий искрами магии.
        Сегодня она чувствовала себя странно, и вела себя странно, но не знала, что тому виной. Магия ритуала? «Грезы», которым пришлось сопротивляться? Амулет? В мыслях Мэб то и дело возвращалась к Реджинальду Эншо и отчаянно завидовала его невозмутимости. Его мало беспокоило последствие колдовства, он не сопротивлялся, просто плыл по течению, спокойно выполняя свою работу. Как оказалось, он - вопреки всему, что думала о нем Мэб - искал способы составить антидот. Тогда как Мэб, трусливая и жалкая, лишь ругала свою судьбу и без малейшей пользы листала книги.
        Хорошо, хорошо, к себе она несправедлива. Она все сделала, что могла. Но не могла избавиться от ощущения, что можно сделать гораздо больше. Пойти к ректору, испросить отпуск, вплотную заняться поисками достоверных источников, прочитать гору книг и дневников, сличить сходные по действию чары и зелья. А Мэб вместо этого прячется в музее. Потому что боится узнать, что чары снять нельзя и она обречена навсегда остаться привязанной к…
        В действительности, если рассуждать здраво, пугало Мэб вовсе не это. Как сказал ночью Эншо, их отношения странным образом походили на брак, как его понимают аристократы: непрочная, фальшивая связь двух людей. Разница была только в том, что брак предполагал выгоду, здесь же был несчастный случай. Впрочем, оглядываясь на своих родных и знакомых, Мэб пришла к выводу, что в большинстве случаев брак и есть - несчастный случай. Нет, пугало совсем другое: фальшивость, неестественность наведенных чувств, страсти, ненависти, ревности. За ними настоящие эмоции слабели, стирались, утрачивали свою прочность и яркость, и в итоге Мэб уже не могла сказать, что она в действительности думает о том же Реджинальде Эншо. Еще месяц назад, если бы ей задали такой вопрос, ответ вышел бы твердый: мне все равно. У нас нет ничего общего. Теперь Мэб металась между ненавистью и страстью, а Эншо не заслужил ни того, ни другого.
        Хорошо, вынуждена была признать Мэб. Если отбросить предрассудки и некоторую предубежденность, следовало признать, что Реджинальд Эншо хорош собой, умен, должно быть хорош в постели и безо всяких «Грез» и варит потрясающий кофе. И, главное, на него можно положиться. Но в таком случае фальшивая страсть оскорбляет не только Мэб, но и их обоих.
        До чего только не додумаешься бессонной ночью?
        На рассвете Мэб достала лист бумаги, выписала из библиографических справочников нужные книги и начала собираться. Чтобы не привлекать излишнее внимание и не давать повод для сплетен, она оделась попроще, уложила в небольшой саквояж все необходимое и к пяти утра спустилась на кухню.
        Реджинальд Эншо, одетый, как у него водится, с иголочки, варил кофе в небольшой кастрюльке, игнорируя плитку и зачарованный кофейник. Услышав шаги он обернулся, удивленный.
        - Вы уже встали?
        - Я еще не ложилась, - проворчала Мэб, ставя саквояж на подоконник. - Налейте и мне.
        - Вы же не любите кофе, - Эншо, впрочем, разлил горький, тягучий напиток по двум чашкам и поставил в центр стола баночку с медом. - Лучше выпейте укрепляющее зелье, у меня есть. Сам составлял.
        Мэб втянула носом аромат: горечь кофе и легкий, тонкий запах луговых цветов, и покачала головой.
        - Пожалуй, я все же люблю кофе, когда его… варят не в имении, - она чуть было не сказала «варите вы», но вовремя прикусила язык. - Моя матушка гоняется иногда за модой, так что кофе у нас принято подавать колониальный.
        - О, это который жидкий и безвкусный? - Эншо хмыкнул. - Как университетский карри. В Педжабаре его называют «роанатской кашкой».
        - И что, вы были в Педжабаре? - Мэб сделала глоток кофе, чувствуя, как глаза открываются и давление на виски слабеет.
        - Полгода практики, - кивнул Эншо.
        Их разделял стол, слишком маленький, слишком тесный, но впервые это обстоятельство не нервировало Мэб.
        - Вы не передумали? Поедете со мной? - уже сказав это, Мэб смутилась немного и поправилась. - В столицу. Поедете в столицу?
        - Да, - Эншо, не обративший на ее слова никакого внимания и уж точно не придавший им ненужного значения, кивнул. - Вы правы, леди Дерован, вдвоем мы значительно быстрее изучим книги. И, если вас это не смутит, я также не отказался бы от помощи.
        - Только если мне не потребуется резать мертвецов, - хмыкнула Мэб. - Я даже лягушку не могла разрезать в школьные годы. Нам стоит поспешить, наверное, пока никого нет на улицах.
        Эншо кивнул и быстро допил кофе. Мэб последовала его примеру.
        На пороге он забрал из рук Мэб саквояж, причем сделал это так естественно, что она не сразу это заметила. Отбирать свою сумку назад, убеждая, что ей не тяжело, смысла не было. Было к тому же в этом нечто приятное, ведь до сей поры вещи за Мэб носили только слуги.
        Озеро, мимо которого они шли, чтобы не привлекать лишнее внимание, было все еще окутано туманом. В нем играли искры и сверкали маленькие молнии, он манил и пугал одновременно. В студенческие годы Мэб любила в мае выбираться сюда, чтобы поглазеть на этот туман, он казался чем-то особенно волшебным. Обычно она дожидалась минуты, когда он начнет редеть, и постепенно проступит далекое, но необычайно четкое очертание противоположного берега и собор Эньюэлса, колючий, скребущий башнями небо.
        Что, если вчера из-за вмешательства Джермина она сделала что-то не так и все испортила? Мэб передернуло. Эншо словно почувствовал ее тревогу, обернулся и качнул головой каким-то своим мыслям.
        На станции было достаточно людно для столь раннего времени. Многие жители городка работали в Кингеморе - это ведь всего два часа по железной дороге. Многие ездили в столицу за покупками и развлечениями. Попадались и профессора университета, нервные, ведущие себя, как беглые преступники. Мэб поймала себя на том, что и сама вжимает голову в плечи, ниже опускает шляпку, чтобы поля скрыли ее лицо. Эншо, отлучавшийся за билетами, вернулся спокойный, уверенный, распространяющий эту уверенность, и она невольно расправила плечи. Следом за мыслью «а что подумают коллеги, увидев Мэб Дерован и Реджинальда Эншо вместе?» пришла другая: «а их какое дело?».
        Неспеша к станции подъехал поезд, небольшой - всего семь вагонов, только два из которых первого класса, с небольшими уютными купе. В этом не было особого смысла, ведь дорогу длиной в два часам можно было провести и на обычном диванчике в общем вагоне, но сейчас Мэб была рада уединению.
        Или - наоборот - побаивалась его?
        Эншо заполнял собой все небольшое пространство благодаря росту, уверенности, всюду следующему за ним запаху трав и нагретого металла. Мэб уже не ощущала собственные духи, все скрыло этим запахом, на первый взгляд неприятным, к которому она привыкала все больше. Мэб села, сняв шляпку, попросила у проводника чашку чая с ромашкой, ей не мешало бы успокоиться, и постаралась принять самый независимый вид. Эншо, устроившийся напротив, раскрыл глазету и углубился в чтение. Мэб не прекращала завидовать тому, как легко он все воспринимает. Вот уж воистину: расслабился и получает своего рода удовольствие.
        Дрожь прошла по телу. Мэб нащупала под платьем амулет, вдавила его в кожу и сделала глубокий вдох.
        - Ваш чай, леди.
        - Благодарю, - дав проводнику на чай, Мэб поднялась и закрыла дверь на засов, не желая видеть незваных гостей.
        Поезд тронулся, и, не удержавшись на ногах, она едва не упала. Эншо поймал ее в охапку. У него на коленях, в крепких объятьях было уютно. То, что это чувство тоже наколдованное, не умаляло ни удовольствия, ни смущения.
        - Простите, - Мэб попыталась встать, и Эншо, как ей почудилось, неохотно разжал объятья.
        - Будьте осторожнее, леди Дерован, - проворчал Эншо, разглаживая смятую газету.
        Мэб села, вжалась в спинку дивана, пытаясь держаться от Эншо как можно дальше.
        - Мэб. Вы можете звать меня Мэб? Ваше «Дерован» звучит… - восхитительно, соблазнительно, будоражаще, - ужасно.
        - Только если вы будете звать меня Реджинальдом.
        Если Эншо хотел смутить ее, то ему это не удалось.
        - Реджинальд, - не без удовольствия произнесла Мэб.

* * *
        Миниатюрная, почти всегда сдержанная, каким-то образом леди Мэб Дерован ухитрялась заполнять собой все пространство, даже когда спала. Голова ее склонилась на грудь, волосы закрыли лицо. Реджинальд отодвинул от края столика недопитую чашку чая и попытался сосредоточиться на утренней газете. Однако, чтение прессы редко занимало его, да еще аромат духов леди Мэб будоражил воображение. Дальше будет только хуже. Связь будет становиться все крепче, все глубже, и очень скоро невозможно будет отделить подлинные чувства от морока. Уже сейчас Реджинальд не мог сказать, привлекает ли его эта женщина сама по себе, или во всем виноваты «Грезы».
        Приложив некоторое усилие он все же вернулся к чтению и, наткнувшись на первую же заметку, выругался.
        - Что такое? - сонно пробормотала Мэб.
        - Эньюэлс, кажется, уверен, что получит грант Верне…
        Мэб выпрямилась, быстрым движением убрала волосы за уши и мрачно посмотрела на Реджинальда. Все еще сонная и оттого вдвойне очаровательней.
        - С чего бы это?
        - Как сообщают достоверные источники, - язвительно процитировал Реджинальд, - некоторые проблемы внутри Абартона сильно разочаровали Кристиана Верне и он отдает свое предпочтение прогрессивному Эньюэлсу.
        - Что за газета? - Мэб склонила голову, разглядывая заголовки. - Спектатор?
        Реджинальд сложил газету и бросил на сиденье рядом с собой.
        - Даже он уже опустился до сплетен.
        - И что это, интересно, за «достоверные источники»?
        - Мне куда интереснее, что за проблемы, - Реджинальд потер переносицу. - Почти все, происходящее в последние недели, может бросить тень на репутацию Абартона, но… разочаровали? Что, пожар? Смерть студента? Эта склянка?
        - А еще кто-то влез в музейное хранилище и все там перевернул, - добавила леди Мэб и поморщилась. - Ничего ценного там не хранится, но едва ли можно убедить в том людей, да и во всяком случае, выглядит нехорошо.
        - Пропало что-то?
        Леди Мэб скорчила гримаску.
        - Не знаю, Реджинальд. Этот музей - сущее наказание. Я сама не знаю, что может там обнаружиться. Даже при помощи мисс Шоу, исключительно старательной девушки, я не описала и десятую часть собрания.
        Реджинальд откинулся на спинку, сцепил пальцы и уставился прямо перед собой. Смотреть при этом пришлось на леди Мэб, это страшно отвлекало, но отворачиваться к окну, за которым мелькали пасторальные поля и рощи, он не стал.
        - Склянка с «Грезами», это раз. Затем пожар в общежитии и гибель студента. В тот же день выясняется, что кто-то соблазнил Лили Шоу и угрожает ей проклятьем и фотографиями. Кстати, проклятье как-то проявляет себя?
        Мэб покачала головой.
        - Хорошо, будем считать, что это была ложь. Но фотографии точно есть, и они могут появиться в любой момент. Еще у нас есть визит Джермина, его нелепые обвинения и зелье у вас в напитке. И попытка обчистить музей. Все это выглядит, как нелепая студенческая выходка!
        - Хороша выходка! - Мэб передернуло. - Послушайте, Реджинальд, я ничего против вас не имею, но отказываюсь считать это «просто выходкой»! Кто-то бросил склянку с «Грезами» нам под ноги, и я была единственной женщиной!
        - Ну, мы не можем сказать, метили ли в баронессу, или хотела раздуть скандал погромче, - ухмыльнулся Реджинальд.
        К его удивлению Мэб покраснела.
        - Даже представлять не хочу!
        Реджинальд предпочел сменить тему.
        - Если здесь действительно замешан Эньюэлс, то едва ли Лили Шоу соблазнил кто-то из Королевского Колледжа. Не станут же эти мальчишки причинять вред альма матер своих предков.
        - Зря вы так считаете, - покачала головой Мэб. - Девушки из Колледжа Шарлотты, или те, кого приняли на стипендию в Арию и де Линси, испытывают благодарность и уважение. Королевский и Принцессы - всего лишь нескончаемая коктейльная вечеринка. У них нет почтения к наследию предков. Во всяком случае у меня его почти не было. Конечно, хочется думать, что это кто-то посторонний…
        Они замолчали надолго. Обсуждать до бесконечности столь неприятную тему не было смысла, это как бередит рану, а больше говорить было не о чем. Леди Мэб, продремав еще минут пятнадцать, тряхнула головой, растрепав прическу, достала из саквояжа листы бумаги и принялась за пометки. Реджинальд последовал ее примеру и вновь углубился в расчеты.
        - Вы точно успеете с амулетами в срок?
        Реджинальд поднял голову от тетради. Мэб смотрела на него не с недоверием, как думалось, а скорее с легкой тревогой.
        - После того, как составлена формула, справиться можно за несколько часов, - успокоил ее Реджинальд, - а у меня есть двое суток.
        - А насколько сложнее… - Мэб замялась, - насколько сложнее сделать их именными и соединить с чарами слежения?
        Реджинальд опустил взгляд в тетрадь, где среди формул и заметок, среди всех незавязанных нитей крылась такая возможность. Он думал об этом.
        - Это не слишком этично.
        - Потом ради успокоения нашей совести мы эти амулеты уничтожим.
        Реджинальд поменял несколько переменных.
        - Вся разница в формуле, сами амулеты в изготовлении мало чем отличаются. Ну и еще, нам потребуется мощный экран, поглощающий остаточные чары.
        - С экраном я помогу, - кивнула Мэб.
        Реджинальд вздохнул.
        - Должен признаться, я думал об этом. Можно попытаться, но…
        - Это аморально и незаконно, но я вас не выдам, - полушутливо обещала леди Мэб, а потом вдруг спросила: - Где вы учились?
        - Де Линси.
        - Поэтому вы так защищаете Абартон?
        Реджинальд потер переносицу.
        - Нет, не думаю. Дело не в благодарности, особой стипендии и глупостях вроде «он изменил мой мир». Просто… Мне нравится Абартон. Это - на мистическом, пожалуй, уровне - хорошее место.
        Леди Мэб задумчиво кивнула.
        - Понимаю, о чем вы. Мне в нем понравилось с первого взгляда. Если бы в Университет принимали в двенадцать, я бы там осталась в первое же посещение. Хотя, конечно, колледж Принцессы это сущее наказание, - она вдруг нахмурилась. - В одном ректор точно прав. Нам нужно больше занимать студентов. У них слишком много свободного времени, чтобы выдумывать способы ломать свою жизнь и жизнь окружающих.
        - Что ж, радуйтесь: ректор всерьез настроен провести Универсиаду.
        Мэб поморщилась.
        - А как-то по-другому их занять нельзя? Я искренне уважаю вон Грева, но иногда кажется, все, на что он способен, это бег в мешках и игра в крикет.
        - Даже любопытно, леди Мэб, что бы вы предложили?
        - Разбор музейного собрания, - степенно отозвалась Мэб. - Ничто так не объединяет, как совместная возня в пыли среди никому ненужного старья. Кстати, я в своей мстительности забыла сказать вам: в даре дорогой кузины Анемоны обнаружилось «Серебряное зеркало». Вы, кажется, его искали.
        - «Серебряное зеркало»? - переспросил Реджинальд, и голос, против его воли, дрогнул. - Оригинал или поздний репринт?
        - 1624, Бремен. Я пока придержала ее у себя, не стала отдавать в библиотеку
        - Леди Мэб, - Реджинальд взял ее руку, провел пальцами по запястью, не сдержавшись, а потом поднес к губам. - С амулетами мы справимся за час с небольшим.
        Мэб вновь слегка покраснела, но руку отняла с запозданием и отвернулась к окну.
        Глава шестнадцатая, в которой читаются книги
        В Кингеморе Реджинальд всегда был не в своей тарелке. Столица подавляла. Город этот строился не для людей, а для их денег. Все здесь говорило о богатстве, власти, побуждало жить ярко и бессмысленно. Выйдя из здания великолепного Королевского вокзала, старейшего в Кингеморе, гость оказывался на огромной площади, в центре которой высился монумент фельдмаршалу Нуррею, победителю Сорокалетней войны. Прославленный воитель, облаченный в вычурные фантазийные латы, безразлично и высокомерно взирал на копошащихся у его ног букашек. Голуби украшали пометом плечи фельдмаршала, и казалось, на Нуррея набросили грязно-белую мантию. За массивной фигурой возвышались дома, все выше, выше, пока над городом не нависал купол королевской резиденции. Три или четыре года назад Реджинальд купил дом в предместье, это оказалось отличным вложением нажитого капитала и приносило стабильный доход, но он с трудом представлял, что будет здесь жить хотя бы и в старости.
        - Куда сначала? - леди Мэб деловито оглядела площадь, высматривая такси.+
        Таксисты были еще одной достопримечательностью Кингемора: жадные, жуликоватые, неосторожные, они пугали Реджинальда сильнее педжабарских рикш, которые гоняли не разбирая дороги по горному серпантину. Лично он предпочитал трамваи, но не мог представить себе леди Мэб Дерован в общественном транспорте.
        - Лучше сначала заехать в институт и оставить заявку, у них уйдет какое-то время на подбор книг и журналов.
        Мэб кивнула, подхватила саквояж, прежде чем это успел сделать Реджинальд, и сбежала по ступеням.
        - Так и сделаем. Большинство книг, что я нашла, лежат в открытом доступе, а те, что содержатся в особом хранилище, нам все равно не получить без письма от Абартона.
        Отмахнувшись от шумных таксистов, которые почуяли деньги, несмотря на скромный наряд женщины, леди Мэб прошла через площадь и остановилась у трамвайной остановки. Должно быть что-то отразилось на лице Реджинальда, потому что Мэб развеселилась. У нее был приятный смех, чуть хрипловатый, звучный и заразительный. Искренний.
        - Что, не ожидали?
        - Признаться, нет, - кивнул Реджинальд.
        - Мой отец отчего-то обожал трамваи. Думаю, детские воспоминания, - Мэб тепло улыбнулась. - Он любил рассказывать, как прокатился на самом первом, когда ему было семь или восемь лет. Тогда это была, конечно, конка. Отца вообще восхищали технические новинки. Как только что-то появлялось в открытой продаже, оно тут же оказывалось в Имении.
        Тут на лицо Мэб набежала тень, и закончила она очень тихо, почти неслышно.
        - Он разбился на самолете.
        - Сожалею… - Реджинальд запнулся, не зная, нужно ли говорить что-то.
        От дальнейшего разговора его спас подъехавший трамвай. Леди Мэб снова удивила, продемонстрировав кондуктору проездной абонемент.
        Из всех видов транспорта трамвай был самым… нежелательным в сложившейся ситуации. Диванчики для двоих пассажиров стояли рядами, и сидеть приходилось рядом, так что бедро прижималось к бедру. Хотя трамваи широко использовались уже лет сорок, многие дамы до сих пор возмущались подобным неудобством. Одно время даже пытались ввести отдельные вагоны для дам и джентльменов, но в конце концов это было сочтено - и справедливо - бессмысленной тратой средств. В конце концов, на трамваях ездили по большей части люди простые. Для аристократов существуют экипажи и автомобили.
        - Есть у вас семья, Реджинальд? - Мэб повернула голову, и сквозь запах кожи, железа и пота пробился аромат ее духов.
        - Конечно, - односложно ответил он, стараясь отрешиться от ненужных ощущений.
        - Большая? Неуместное любопытство, верно? - Мэб хмыкнула. - Простите. Я просто боюсь, что мы опять ничего не найдем, и глушу беспокойство.
        - Достаточно большая. Шесть или семь братьев и сестер.
        - Вы не уверены? - удивилась Мэб, поворачиваясь к нему всем телом, так что колени соприкоснулись. Реджинальд прекрасно помнил, что они у леди Дерован округлые, красивые.
        - Я оставил дом, когда мне было двенадцать. С тех пор многое могло перемениться.
        Мэб кивнула, Реджинальд же впервые за долгое время задумался о своей семье. Много лет его не беспокоили оставленные далеко позади родственники, как, он уверен, не беспокоились и они.
        Трамвай, покачиваясь и дребезжа, добрался наконец до нужной остановки, и Реджинальд с облегчением поднялся. Однако Мэб, точно не замечая, что делает, вцепилась в его локоть. Со стороны они напоминали респектабельную пару, выбравшуюся в столицу на прогулку. Таких здесь хватало, бесцельно фланирующих по улицам, оранжереям, музеям, ужинающих на Озере. Лишь спустя пять минут, оказавшись перед высоким и узким зданием Института Криминалистики имени барона Ласо, Мэб отпустила его. Запрокинув голову, она рассматривала причудливые витражи.
        - Своеобразно, - пришла наконец к выводу. - Кобартон, все же, архитектор со странностями.
        Витражи, изображающие сцены знаменитых убийств, раскрытых благодаря энтузиазму Жана Ласо и его учеников, давно уже перестали занимать и Реджинальда, и большую часть жителей столицы.
        - Дополнительную пикантность всему этому придает, конечно, тот факт, что Кобартон задушил жену и дочь.
        Дверная ручка была сделана в виде руки скелета, сжимающей нож. Воистину, архитектор был со странностями. Пока Реджинальд заполнял бумаги у стойки, Мэб рассматривала столь же своеобразный интерьер холла, изучала дипломы и благодарственные письма в рамках и газетные вырезки. Одна очевидно привлекла ее внимание и, заложив руки за спину, Мэб несколько минут вчитывалась в текст, привстав на цыпочки.
        - Жанна Марто, в девичестве Напьер, и массовые убийства в СэнтТраоне?
        Служитель, просматривающий заявку Реджинальда, вскинул голову и скользнул по леди Мэб заинтересованным взглядом, вызывающим глухое раздражение. Так смотрят на кобылу или продажную девку - оценивая перспективы.
        - Сумасшедшая, леди. Лет сто назад здесь изучали психологию преступников и душевные расстройства, но потом мы предпочли сконцентрироваться на вещах более материальных, - прозвучало это так, словно здесь была личная заслуга юнца. - Психические болезни мы оставили клиникам.
        - И что за болезнь была у этой Марто?
        - Этого я не знаю, леди, - покачал головой юнец, улыбаясь. Кажется, его позабавил интерес Мэб к старой вырезке.
        Она обернулась, разом превращаясь в хорошо знакомую Реджинальду леди Дерован. Тут он понял, что за последние дни к добру или к худу Мэб открылась для него с новых сторон, словно слетела лишняя шелуха. Он знал ее сгорающей от страсти, а еще - варящей пельмени, шутящей, краснеющей, ругающейся и ездящей на трамвае. Теперь же на молодого служителя глядела баронесса, высокомерная и величественная. Юноша сразу сник и даже отступил на шаг.
        - Потрудитесь найти это для меня… - взгляд Мэб лениво скользнул по табличке, приколотой к кармашку жилета, - Джерри.
        - Э-э-э… - юноша едва не икнул. - Сейчас?
        - Сейчас, - величественно кивнула Мэб. - И с запросом мистера Эншо поторопитесь, пожалуйста.
        - Да-да, как пожелаете, - едва не позабыв бумагу, Джерри скрылся за дверью.
        Мэб подошла, облокотилась на стойку и, склонив голову, продолжила рассматривать дипломы и вырезки.
        - Похоже на наш случай. Марто создал какой-то артефакт для связи, прототип нынешнего чарофона, но более… сложный. Прототип связал его с женой. Очевидно, в его расчеты вкралась фатальная ошибка, связь крепла, пока не истощила Марто и не убила его. А супруга, эта самая Жанна, попала в сумасшедший дом. В университетском справочнике говорилось, что она скончалась спустя четыре года после мужа. И ни слова о том, что ее повесили за девять убийств.
        - Si non caste, tamen caute, - отозвался Реджинальд, весьма впечатленный.
        - Да, нам следовало именно это взять своим девизом, - согласилась Мэб. - Дневник Марто хранится в музее, про него позабыли, впрочем, оно и понятно. Его изобретения в большинстве своем, мягко говоря, провальны.
        - Он был неплохим теоретиком, я читал несколько его работ. Но практик, очевидно, некудышный, - кивнул Реджинальд.
        - Связь, которую он создал, подпитывалась любой магией, - Мэб нервно повела плечами. - Пытались ли ее укрепить или ослабить, она впитывала все.
        Несколько мгновений женщина разглядывала прилавок, а потом подняла на Реджинальда потемневший взгляд.
        - Давайте постараемся не допустить повторения?
        - Непременно, леди Мэб, - пообещал Реджинальд, касаясь ее руки. Это должно было стать жестом поддержки. Впрочем, он и сам не знал, чем это должно стать. Пальцы переплелись. Спустя минуту Реджинальд сумел отнять руку и отодвинуться.
        Вернувшийся служитель Джерри глядел заискивающе.
        - Сожалею, леди, но все материалы по подобным делам переданы в академию психических расстройств. Все остальные документы будет готовы к четырем.
        Мэб смерила юношу строгим взглядом, точно подозревала, что он укрывает необходимые сведения, потом величественно кивнула и, взяв Реджинальда под локоть, потащила его к дверям.
        - Досадно, - кивнул Реджинальд на ее невысказанное возмущение. - Но, возможно, это только совпадение.
        - У меня совпадений не бывает, Реджинальд, - отрезала женщина. - Не с моим даром.
        У самого Реджинальда особого дара не было, и он не вполне понимал, как это в действительности работает, а потому не стал бы так слепо полагаться на неизвестную ему силу.
        - Будем надеяться, в библиотеке нам повезет больше.

* * *
        Королевская библиотека, крупнейшее в стране собрание, оказалась переполнена народом. В залах царила та особая тишина, которую создают сотни людей, боящихся лишний раз вздохнуть, тишина плотная и осязаемая, изредка нарушаемая шелестом страниц и осторожным шепотом. Библиотекарша, молодая, но уже сухая и строгая - все они по внутреннему ощущению Мэб рождались такими - просмотрела список книг, потом изучила Мэб с головы до ног и допустила ее в особый читальный зал. Реджинальда туда пустили с куда большей неохотой, что вызвало у него кривую ухмылку.
        - Особые привилегии везде? - шепнул он на ухо Мэб и заслужил подозрительный взгляд библиотекарши.
        Мэб пожала плечами. Сама она не видела в именном кабинете баронов Дерован ничего дурного, ведь ее семья немало вложила в развитие библиотеки. Часть книг прежде принадлежала именно баронскому собранию, так что они заслужили здесь особое положение. Дарить книги начал еще прадед Мэб, ее дед и отец продолжили традицию, но, кажется, наибольшее число томов передала в Королевскую библиотеку ее мать. После гибели отца сюда перекочевали все многочисленные книги по авиации, инженерному делу и магии, которая также неведомым образом попала в немилость. Мать, сколько Мэб себя помнила, читала только нравоучительные пресные романы, в которых люди не походили на себя настоящих, сплошь состоя из искусственных, невразумительных, вязнущих на зубах добродетелей.
        - Присаживайтесь, леди Дерован, мистер… - библиотекарша не потрудилась узнать имя Реджинальда, и пауза повисла странная, точно в нее умещалось ругательство. - Сейчас вам будут доставлены книги.
        Мэб присела на диванчик, откинулась на спинку и помассировала виски. Сегодня она намеревалась в полной мере воспользоваться своим даром, а это всегда было чревато упадком сил, которых и без того у нее оставалось немного. Реджинальд прошел по небольшому кабинету, с интересом рассматривая портреты на стенах.
        - А вы похожи на отца.
        - Во всем, - кивнула Мэб. - Как видите, моя мать… величественная амазонка.
        На портрете кисти Бюша мама была изображена в античной хламиде, с лавровым венком на голове и со свитком в руках. По задумке живописца это должно было символизировать ее интерес и покровительство наукам и изящным искусствам, однако казалось, в свиток завернут пистолет или нож. Реджинальд замер, поглядывая то на портрет, то на Мэб, будто сличая, а потом опустился в кресло.
        Вернулась библиотекарша с тележкой, нагруженной ветхими томами и тетрадями. В воздухе запахло той особенной книжной пылью, от которой не спасает ни регулярная уборка, ни даже магия.
        - Я возьму на себя медицинские справочники, - Реджинальд кивнул поджавшей губы библиотекарше.
        - Что ж, - кивнула Мэб, жестом отсылая женщину. - На мою долю в таком случае остаются легенды и сплетни.
        Некоторое время в кабинете царила библиотечная тишина, состоящая из шелеста страниц и скрипа перьев. Сосредоточившись, Мэб отрешилась от всего, «включила» свой дар. Она, не глядя на оглавление, раскрывала книгу точно в нужном месте и начинала читать с нужной строки. На листе библиотечной бумаги - цвета благородной слоновой кости, с гербом в правом нижнем углу - все рос список имен и дат, появлялись заметки, стрелки, дописки, комментарии. В какой-то момент пальцы свело с непривычки, библиотечное перо оказалось слишком толстым и неудобным, и Мэб, наплевав на воспитание, наложила чары. Теперь перо писало само, тихо поскрипывая. Изредка, подняв голову, она поглядывала на Реджинальда, но тот, казалось, полностью погрузился в чтение.
        Глава семнадцатая, в которой история «Грез спящей красавицы» наводит на невеселые мысли
        Часы пробили три, когда Мэб разогнулась наконец, ощущая боль в спине, голод и чудовищное истощение. Перо, над которым она утратила контроль, упало, оставив безобразные кляксы на листах бумаги. Реджинальда привлек легкий стук, нарушивший ставшими привычными звуки, он поднял голову от книг и так же устало потер переносицу.
        - Все, я полагаю?
        Мэб кивнула. Щелчком пальцев она убрала кляксы, очистила стол, запачканный чернилами и потянулась к звонку. В животе предательски заурчало.
        - Согласитесь пообедать со мной, леди Мэб?
        - Как раз собиралась предложить то же самое, - Мэб с кривой улыбкой передала книги библиотекарше и поднялась. Комната поплыла перед глазами.
        Сильные, уверенные руки подхватили ее, и в минуту слабости Мэб просто уткнулась лбом в плечо мужчины и зажмурилась. Амулет жег кожу, несильно, но вполне ощутимо, сдерживая вожделение, которое, казалось, было с ней теперь всегда. Сейчас чувства, которые испытывала Мэб, были несколько иного толка. Она нуждалась в поддержке, в этом объятии, и совершенно не хотела его разрывать. Первым отстранился Реджинальд, взял ее за подбородок, заставляя поднять голову, и недовольно зацокал языком.
        - Вы, леди Мэб, совсем с ума сошли?
        Наверное так и было. Во всяком случае, Мэб не видела ничего оскорбительного или раздражающего в действиях мужчины, больше того - ей нравилось в его тоне властное недовольство, которое прежде взбесило бы. Оно, в конце концов, означало, что Реджинальд Эншо о ней беспокоится.
        - Идемте, леди Мэб, - Реджинальд сгреб бумаги в ее саквояж и подхватил Мэб под локоть.
        Она с трудом переставляла ноги, голова кружилась, а перед глазами плясали темные пятна - так бывает, если неосторожно посмотреть на солнце или хотя бы яркую лампу. Многократно Мэб давала себе зарок научиться наконец пользоваться даром, чувствовать его, но всякий раз откладывала. В конце концов, удача - не такое большое достоинство, на нее нет смысла полагаться слишком часто. И вот, она еле идет, обвиснув в руках Реджинальда Эншо, даже не зная - куда. Этот человек ее оберегал, поддерживал, то и дело шептал что-то ободряющее, а иногда Мэб чувствовала слабое касание чужой силы.
        - Укрепляющее зелье, девять капель на стакан минеральной воды. И не беспокоить, - строго проговорил Реджинальд, усаживая ее в кресло.
        Стакан, поднесенный к губам, Мэб почти не ощущала, как и вкус напитка, наверняка хинно-горький - таковы все укрепляющие настойки. Только на пятом глотке зрение вернулось, сфокусировалось, и в голове наконец прояснилось. Теперь она могла самостоятельно пить, но Реджинальд не отодвинулся, продолжая поддерживать ее голову и поднялся с колен только когда Мэб допила.
        - Вы - безрассудная особа, леди Мэб, - проворчал он, садясь в кресло напротив. - Я бы сказал «идиотка», но вы ведь обидитесь.
        - Идиотка, - согласилась Мэб и огляделась с удивлением. - «Лебедь»?
        Выбор ресторана ее озадачил, слишком уж он был шикарный. Реджинальд, впрочем, здесь чувствовал себя уверенно: вызвал официанта, сделал заказ - не спрашивая Мэб, которая, впрочем, сейчас все равно почти не чувствовала вкуса - и откинулся на спинку стула, задумчиво изучая вид из окна на Королевское озеро. Отсюда великолепно было видно насыпной остров, громаду Королевского дворца и выстроившиеся на рейде яхты.
        - Вам не нравится «Лебедь»?
        Мэб покачала головой. Против самого ресторана она не возражала, здесь была отменная кухня, шеф-повар родом из Вандомэ и вышколенный персонал, тихий и практически невидимый. Просто цены здесь были настолько высоки, что в ней просыпалась природная жадность, воспитанная поколениями весьма экономных, несмотря на все свое состояние баронов. Ресторан был слишком утончен, чтобы называть его оплотом нуворишей, но и слишком дорог.
        - Я могу это себе позволить, - пожал плечами Реджинальд. - Нет, вне всяких сомнений я бы предпочел что-то попроще, но только в «Лебеде» есть своя лаборатория, которой я доверяю. Давать вам зелье из первой попавшейся столичной аптеки мне не хотелось.
        Мэб задумчиво кивнула, разглядывая отвернувшегося к окну мужчину. Он всегда был одет очень просто, сдержан, неприхотлив - взять хоть те же перемороженные пельмени, и в то же время удивительным образом вписывался в интерьер «Лебедя», где все говорило о дороговизне. Не кричало, разбрасывая искры золота, а скорее - сдержанно намекало, что большинству людей это место не по карману.
        - И что еще вы можете себе позволить? - осторожно спросила Мэб.
        - Не все ли вам равно, леди? - недовольным тоном отозвался Реджинальд.
        - Простите, неуместное любопытство.
        Принесли салат, свежий и хрустящий, с пряной заправкой - как раз такой Мэб любила - легкое белое вино и свежевыпеченный хлеб. Оставив любопытство до лучших времен, она отдала обеду должное: и салату, и жаркому с печеным картофелем под лимонной цедрой, и маленьким тартинам с ростбифом. Ели в тишине. Мэб несколько раз порывалась начать разговор, но всякий раз осекалась. Говорить о деле не хотелось, это испортило бы великолепный вкус блюд, а любая отвлеченная тема превращала обед в свидание. Наконец принесли горку с десертами, кофе и для Реджинальда и травяной укрепляющий чай для Мэб, и теперь уже можно было переходить к делу.
        - Боюсь, полезного я узнала немного.
        - Что-то сверх сказанного в учебнике? - уточнил Реджинальд, занятый выбором пирожного. Кажется, тарталетки и эклеры занимали его куда больше проклятого зелья.
        Не удержавшись, Мэб утащила прямо у него из рук птифур со сливками и малиной.
        - Много, но это и не удивительно. В учебнике про это зелье было два абзаца - чтобы только мы могли его узнать.
        Пирожные в «Лебеде» сильно уступали всей остальной кухне.
        - Честно сказать, я и того не помнил, - поморщился Реджинальд. - Перечитал на днях. Зелье такое-то создано тем-то тогда-то и для того-то. Ни толковых характеристик, ни причин сотворения этого… безобразия. Оно и запоминается-то только потому, что это первое газообразное зелье, воздействующее на расстоянии.
        - Что касается причин, то все очень просто, - Мэб склонила голову к плечу, выбирая второе пирожное, а потом решила, что оно не стоит того, чтобы перебивать вкус обеда и чая. - Герцог Грюнар был раздавлен предательством своей первой жены, бежавшей на Хап-он-Дью с любовником. Убив их обоих, он промучился примерно год, а потом встретил Прекрасную Юфемию, дочь барона Хапли с того же самого острова. Они полюбили друг друга, сочетались браком и какое-то время жили счастливо, но вскоре Грюнара стали одолевать сомнения, не предаст ли его и эта женщина. И он заказал Уорсту что-то вроде зелья вечной любви.
        - А получилось то, что получилось, - кивнул Реджинальд. - Погибли они, насколько я помню, трагически.
        Мэб кивнула.
        - Да, года два связь крепла, а потом они, изведенные ревностью, убили друг друга, - она поежилась. Подобный исход был чудовищен. - В девяти зарегистрированных случаях применения зелья (пять до его запрета и еще четыре после) все в конце концов заканчивалось почти так же. Либо люди умирали от истощения, либо убивали друг друга. Трое покончили с собой. Случаев избавления - ноль.
        Мэб замолкла и содрогнулась. Влюбленные - и ненавидящие друг друга; те, кто принял это зелье добровольно, и отравленные им - итог всегда был один. И сейчас как никогда остро Мэб понимала, что так же может окончиться и ее жизнь. Конечно, в большинстве случаев до такого печального исхода проходило два или три года, но едва ли тем можно было утешиться.
        - А вы, - она кашлянула, пытаясь избавиться от комка в горле, - вы узнали что-нибудь?
        Реджинальд покачал головой, избегая смотреть ей в лицо.
        - Это зелье повышенной сложности, к тому же - запрещенное. Нигде нет его точной формулы, а все исследования сводятся к одному: приготовление антидота невозможно, поскольку неизвестен состав.
        - Значит…
        - Скушайте пирожное, - мягко посоветовал Реджинальд.
        - Ненавижу слово «кушать», - огрызнулась Мэб.
        - Ну так слопайте и дослушайте меня, - спокойно отозвался Реджинальд. - Последнее исследование зелья проводилось больше двухсот лет назад, до того, как зародилась такая наука, как токсикология, до появления современной аппаратуры и новейших методов исследования. И вы не представляете, как далеко эта наука шагнула за последние лет восемь-девять. Я возлагаю немалые надежды на криминалистику. Пока же…
        - Пока же, - закончила за него Мэб, - мы знаем, что зелье это приготовить практически невозможно. Идемте, займемся вашей токсикологией.
        Пока Реджинальд расплачивался с таким видом, словно его не волнует сумма счета - словно бы красовался перед женщиной - Мэб боролась со слабостью и отчаяньем. Ее по рукам и ногам связывает зелье, которое невозможно побороть, больше того - приготовить, и оно ее убьет. Откуда вообще взялся этот пузырек с «Грезами»?!
        На улице Мэб постояла немного, греясь в лучах солнца и надеясь, что это принесет облегчение. Потом взгляд ее упал на купол Королевского госпиталя, возвышающегося над окрестными домами, уродливый, довлеющий надо всем.
        - Идите один, Реджинальд, вы без меня точно справитесь. А я разузнаю о Жанне Марто.
        Мужчина посмотрел на нее с тревогой.
        - Вы уверены, леди Мэб? Вы очень бледны…
        - Я в полном порядке. У нас не так много времени, нужно вернуться домой сегодня, так что не будем тратить его попусту. Встретимся в восемь на площади у вокзала, - Мэб забрала у Реджинальда саквояж и, печатая шаг с излишней энергичностью, направилась в сторону госпиталя.

* * *
        Первым порывом было бежать за Мэб: она выглядела бледной, уставшей, и, казалось, едва стоит на ногах. Потом Реджинальд напомнил себе, что каким-то образом женщина дожила до тридцати лет, значит и до вечера с ней ничего не случится. В конце концов, она должна лучше него разбираться в собственных способностях и последствиях их применения. Все же Реджинальд простоял на дороге, пока Мэб не скрылась за поворотом, и только потом поспешил к институту.
        Книг было много. Новые методики появлялись почти ежемесячно, что-то публиковалось в периодических изданиях, попадало на страницы газет, но в большинстве случаев оставалось известно только специалистам. Реджинальд выписывал несколько профессиональных журналов, был более-менее знаком с происходящим, но все же оказался не готов к тому, сколько технических новинок появилось за последний год. Глубокое исследование крови, сверхточный магоскоп, позволяющий выделить мельчайшие примеси в зелье, реактивы настолько сложные, что сами по себе были чем-то невероятным. А ведь еще пять или шесть лет тому назад состав зелья определяли на вкус!
        Отыскался среди бумаг и отчет о последнем исследовании «Грез», перепечатанный в самом начале века в университетском вестнике Эньюэлса. Это последнее Реджинальда озадачило. В Эньюэлсе никогда не изучались глубоко медицина и фармацевтика, куда больше университет, обучающий детей финансистов и новой, купившей себе титулы знати, был ориентирован на экономику и юриспруденцию, дисциплины, полезные в бизнесе. Университетский вестник публиковал в год не больше двух статей, посвященных исследованиям зелий, и это были по большей части разработки, могущие принести деньги. Внезапный интерес Эньюэлса к давно запрещенным «Грезам» настораживал.
        Как и предполагал Реджинальд, в 1714 году анализ «Грез» был неполным. Тогда в распоряжении исследователей имелись всего лишь полдюжины ненадежных способов, среди которых главными считались: понюхать, попробовать на язык, изучить на просвет. Учитывая свойства зелья, то, что оно легко превращалось в газ совершенно произвольного цвета и улетучивалось, а запах его почти невозможно было описать, все исследование было совершенно провальным. Единственной заслугой доктора Барнли, автора этого отчета, можно было считать то, что он приблизительно определил состав зелья, опираясь на известные ему свойства минералов и трав и химические реакции. В «Грезы», к примеру, входил лапчарник, но какой из девяти видов этого весьма распространенного на континенте растения? И что именно? Кора, вытяжка из листьев, сок, кожура плода? Когда речь заходит о зельях такой сложности, значение приобретает любая деталь.
        Отложив университетский вестник, Реджинальд взялся за публикации о новейших исследованиях, делая пометки в тетради. Добравшись до середины стопки - да, здесь не помешало бы магическое везение леди Мэб - он наткнулся наконец на нечто по-настоящему ценное. Реджинальд поднялся, едва не свалив на пол книги и журналы, и кинулся к служители.
        - Этот прибор у вас имеется?
        Джерри, не ожидающий такого напора, откровенно бездельничающий и словно школьник раскачивающийся на стуле, свалился на пол с деревянным грохотом. Поднявшись, потирая отбитый зад, он с самым недовольным видом заглянул в тетрадь.
        - Проба Маршана, мистер Эншо? Это совсем новый метод, мы еще не решили, надо ли…
        - Есть у вас работающий прибор?!
        - Видите ли, мистер Эншо, это разработки… то есть Вандомэ… - Джерри мямлил хуже первокурсника, не подготовившего урок.
        - Роанатский снобизм! - процедил Реджинальд. - Чертежи, подробное описание, что-нибудь?
        - Доктор Кьюкор собрал такой прибор, - выдал наконец Джерри что-то полезное. - Он проводит исследование в своей лаборатории и…
        - И я хочу с ним увидеться, немедленно.
        - Нет-нет-нет, - замахал руками Джерри. - Доктор терпеть не может, когда его беспокоят во время…
        - Как и все мы. Он сейчас на месте? - Джерри кивнул. - Ну так идите, юноша, и доложите, что с ним хочет поговорить человек по срочному делу. Постойте. Доктор заканчивал Абартон? Какой колледж? Неважно. Скажите, что его хочет видеть выпускник де Линси.
        Джерри, ворча себе под нос, скрылся за дверью, а Реджинальд остался стоять у стойки, барабаня по ней пальцами и бесцельно перелистывая страницы своего блокнота. Молодой служитель вернулся спустя несколько минут, сильно удивленный.
        - Доктор примет вас, следуйте за мной.
        Реджинальд сунул блокнот в карман и поспешил за Джерри.
        Глава восемнадцатая, в которой Меб и Реджинальд разговаривают с докторами
        До сей поры Мэб относилась к благотворительности с уважением и некоторой неприязнью одновременно. Меньшая часть ее знакомых делала пожертвования по велению души, подавляющее большинство таким образом покупало себе душевное спокойствие, восхищение, налоговые льготы и тысячу иных выгод. Для нее самой тут не было ни удачных вложений, ни иных плюсов. Не считать же таковым личный кабинет в Королевской библиотеке? Она и безо всяких вливаний в книжное собрание могла получить его, стоило только попросить. И вот, в госпитале Мэб впервые порадовалась, что ее фамилия - Дерован.
        Когда она представилась и назвала причину своего визита, дежурный, не мешкая, связался по чарофону с начальником психиатрического отделения, а после лично отвел гостью к тому в кабинет. Все здесь было светлым, дышало чистотой и какой-то… радостью, почти восторгом. Словно само здание пыталось как-то компенсировать пациентам и их родным случившееся несчастье.
        - Извините, леди Дерован, - отчего-то страшно смутился доктор Блэк, сухощавый, лет пятидесяти, с совершенно седой, не по возрасту, шевелюрой. - Артефакты.
        И отключил их. Мэб облегченно выдохнула, сбрасывая наведенную эйфорию. Как-то она в последние дни слишком остро реагирует на магическое воздействие. Следует изучить этот вопрос. Что, если «Грезы» воздействуют на нее и таким образом? Останется ли это воздействие, когда эффект самих чар будет снят?
        - Мы стараемся успокаивать своих пациентов, поменьше прибегая к лекарствам, - виновато улыбнулся доктор Блэк. - Чаю? Может быть кофе?
        - Нет, благодарю, - качнула головой Мэб. Ее не оставляло острое недоверие к больничному чаю. А ну, как он тоже будет с особым эффектом? - А… магическое воздействие пациентам не вредит?
        - По большей части нет, леди Дерован. А тех, на кого магия оказывает слишком сильное влияние, мы помещаем в отдельный корпус. Так… вы, как мне сказали, заинтересовались какой-то из наших давних пациенток?
        - Более, чем давних, - кивнула Мэб. - Даже не знаю, можно ли считать ее вашей пациенткой… Жанна Марто.
        - Марто… Марто… - доктор Блэк склонил голову к плечу, что придало ему сходство с птицей. Потом щелкнул пальцами. - Точно! Это очень давняя история, леди Дерован…
        Он сделал многозначительную паузу, разглядывая при этом Мэб с удвоенным вниманием, точно искал у нее следы психического расстройства. Вот-вот включит амулеты и попросит принести успокоительного чаю.
        Мэб улыбнулась и принялась вдохновенно врать.
        - Мы с моим компаньоном, господином Эншо, хотим разработать для своих студентов цикл лекций о неудавшихся экспериментах артефакторов. И чета Марто привлекла наше внимание.
        - Обычно, - очень серьезно заметил доктор, - студентам говорят о выдающихся личностях.
        - Да, - кивнула Мэб. - А потом они совершают в десятый раз те же самые ошибки.
        Мысль о подобных лекциях вдруг показалась ей действительно привлекательной. Ведь какая идея! Следует поговорить об этом с Реджинальдом, покопаться в архивах, в музее, выбить из ректора финансирование пары экспедиций.
        Потом Мэб вспомнила, что, разобравшись с «Грезами», они с Реджинальдом разойдутся в разные стороны, и поскучнела.
        - Насколько я поняла - во всяком случае, в университетской энциклопедии так сказано, причиной душевного расстройства госпожи Марто был эксперимент ее супруга?
        - Вы совершенно правы, - доктор откинулся на стуле и, взяв небольшой, остро заточенный карандаш, принялся вращать его в руках. - Хрестоматийный, так сказать, случай в нашей науке. Можно даже сказать, с него и началась чаропатия.
        - Чаропатия?
        - Термин не устоявшийся, - смутился доктор. - Мы еще только вводим его в обиход. Чаропатия, леди дерован, это разрушительное воздействие некоторых видов магии на человеческий разум.
        - Очень интересно. Вы позволите, я запишу? - Мэб раскрыла саквояж и изучила целый ворох бумаг, в беспорядке, одним комом туда засунутый. Надо уже завести себе блокнот, как сделал Реджинальд.
        Желание в чем-то брать с Эншо пример, смущало.
        - Я воспользуюсь парой листов вашей бумаги? - спросила Мэб.
        За этим последовал долгий, пристальный взгляд, и наконец доктор Блэк кивнул. Что, интересно, с точки зрения этой, как ее? чаропатии говорит отсутствие о преподавателя-мага тетради для записи? Ведь это точно знак!
        - Итак, насколько я поняла из университетских записей, профессор Марто начал изобретать прототип современного чарофона, действующий на более сложном, ментальном уровне, и связал подобными чарами себя и свою жену?
        - Совершенно верно. Знаете, леди Дерован, я бы пожалуй не стал называть его исследования «прототипом чарофона». Марто занялся - и очень неаккуратно - изысканиями в области телепатии.
        Мэб хмыкнула. Исследования телепатии были до не столь давнего времени настоящей черной дырой для государственного бюджета. Сейчас, по счастью, их наконец признали бесперспективными, хотя обмен мыслями на расстоянии все еще казался очень многим заманчивой идеей.
        - В любом случае он установил со своей супругой, Жанной, связь на ментальном уровне, очень глубокую, которая подпитывалась его магическим даром. Жанна Марто колдуньей не была, надо сказать, что не помешало связи окрепнуть самым чудовищным образом.
        - Он умер от истощения?
        - Боюсь, - покачал головой доктор Блэк, - произошло кое-что значительно худшее. Он умер от полного упадка сил, магических и жизненных. В последние недели, сохранились фотографии, он был похож на скелет, обтянутый кожей. А его супруга… Она наоборот, окрепла, избавилась от некоторых недугов.
        Мэб украдкой вытерла вспотевшие ладони.
        - Вы полагаете, она получила силу мужа?
        - Вероятнее всего - да, и эта сила разрушительно подействовала на ее разум, приведя к сильнейшему чаропатическому расстройству. У нее начались приступы буйства после смерти Мартоа, и ее поместили в клинику. Там она начала убивать пациентов, проламывать им головы. Сперва полагали, что это делал один из санитаров, но и после его ареста убийства продолжились. В конец концов Жанну Марто удалось взять на месте преступления. Она утверждала, что делает это для мужа, разговаривает с ним и следует его воле.
        - Насколько я понимаю, безумцы часто слышат голоса… - осторожно предположила Мэб. - И видят галлюцинации…
        - А Жанна Марто могла их визуализировать, вероятно, благодаря полученной телепатически магической силе своего мужа. Она показала следователям картинки, которые видела в голове: мужа, взывающего к убийству.
        - И чем закончилась эта история? Ее казнили?
        - Нет, нет, леди Дерован, - поспешил отмахнуться доктор. - Уже тогда все понимали, что, не отвечающая за свои поступки, женщина не должна нести за них вину. Ее поместили в особое, закрытое отделение клиники, пытались достучаться до ее разума. Она впадала в буйство, ее связывали, некоторое время держали в карцере. Она скончалась спустя семь или восемь лет, тихо, во сне.
        - В газетной статье, которая мне попадалась, было написано, что Жанну Марто повесили…
        - О, это было сделано для успокоения общественности, - улыбнулся доктор.
        Мэб едва заметно поморщилась. Для успокоения, конечно. А вовсе не для того, чтобы спокойно, не оглядываясь на прессу и защитниц вот такого рода заключенных - тридцатые годы были временем настоящей эпидемии «сумасшествия» и тысячи женщин мужья отправляли с глаз долой в клиники. А еще можно было, не заботясь о репутации, изучать загадочный недуг, противоречащий всему, что было известно о магии.
        Будь это любовно-приключенческий роман, вроде тех, что любила читать Анемона, и Марто закрыли бы в клинике, чтобы исследовать способ передачи магических способностей. По счастью, в реальной жизни в этом не было смысла. Это как вскрывать кому-то голову чтобы понять, как это он умеет так рисовать.
        - И каков был вердикт?
        - Чаропатия, к сожалению, оказалась неизлечима, - печально улыбнулся доктор Блэк. - Как неизлечима и до сих пор. Мощные магические силы так разрушительно действуют на мозг, что последствия оказываются необратимы.
        Мэб сделала последнюю пометку и сложила листы пополам.
        - Что ж, доктор, спасибо. Полагаю, пример выйдет очень поучительный.
        Блэк поднес ее руку к губам и поцеловал, и это прикосновение вызвало во всем теле протестующую дрожь. А еще - знакомую, тянущую боль вожделения. Мэб посмотрела на часы. Нужно как можно скорее вернуться домой и… Краска прилила к щекам, когда воображение нарисовало картины, одна развратнее другой. О, небеса всемогущие! О чем ты думаешь, Мэб Дерован!
        Мэб скомкала прощание с удивленным доктором - он, кажется, начал на нее посматривать особенным, профессиональным взглядом - и выскочила на улицу.

* * *
        Доктор Кьюкор встретил Реджинальда с распростертыми объятьями и парой мензурок «особой желтой» - напитка, которым в колледже де Линси новичком неизменно проверяли «на вшивость». Пришлось терпеливо кивать, брать одну из мензурок и опрокидывать в себя полное перца и имбиря пойло. Реджинальд умудрился не закашляться, хотя слезы брызнули из глаз - «особая» была на порядок крепче, чем делали студенты - и получил одобрительный удар по плечу. Доктор выпил свою порцию и наконец пожал руку. Этот социальный ритуал в де Линси не считали столь уж особенным.
        - Рад встретить товарища-алюмни, - Кьюкор активировал плитку под чайником, и спустя пару мгновений в кабинете запахло кофе. Это был второй любимый напиток в колледже: его студенты часто не спали допоздна со своими занятиями и экспериментами. - Криминалистика, или, может быть, медицина?
        - Артефакторика, - качнул головой Реджинальд. - Преподаю в Абартоне с самого выпуска.
        - Заменили старика Барнса? - улыбнулся Кьюкор. - Признаться, когда я учился, все мы ждали со дня на день его выхода на пенсию.
        - Многие все еще ждут, - усмехнулся Реджинальд. - Сейчас он работает только с дипломниками.
        - Господи, да сколько ж ему?! Девяносто, не меньше! - восхищенно присвистнул Кьюкор и разлил кофе. Устроившись в кресле для посетителей рядом с Реджинальдом, он продолжил. - Насколько я понял, вы заинтересовались аппаратом Маршана? Наметились перспективы его использования в артефакторике?
        - А собственно, чем черт не шутит? - улыбнулся Реджинальд. - Но нет, пока это интерес частного порядка. Я до сих пор стараюсь следить за новинками. Видите ли…
        Говорить правду было нельзя, однако, требовалось как-то объяснить свой интерес к столь специфическому прибору. В конце концов Реджинальд решил сказать немного того, немного сего, чуть приврать, чуть приукрасить и самая толика правды напоследок.
        - Кто-то использовал на территории склянку с зельем, оно улетучилось, вроде бы без видимых последствий. Студенческая шалость. Однако…
        - Вы хотите быть уверены, что оно не принесет вреда, - понимающе кивнул Кьюкор. - И что стандартные тесты?
        - Показывают следы зелья на стенках, но не его состав, - развел руками Реджинальд.
        - Высшее, стало быть… Не часто среди студентов попадаются шутники, способные сварить высшее зелье.
        - Тем более хотелось бы найти автора и дать ему ремня и повышенную стипендию.
        Кьюкор в ответ рассмеялся.
        - Ну что ж, дело благородное. С удовольствием покажу товарищу по колледжу нашу новинку. Допивайте кофе и - за мной!
        В лаборатории доктора Кьюкора царила почти пугающая чистота и удивительный порядок. Казалось, место каждой вещи подбиралось не иначе, как с линейкой и нивелиром. Реджинальд словно вернулся назад, в студенческие годы, в прославленные лаборатории и классы колледжа де Линси, чьим негласным девизом было: ordo anima rerum est. На столе в центре стояло причудливое соединение колб и трубок, накрытое магическим куполом, по которому пробегали голубоватые искры.
        - Это он? - Реджинальд обошел вокруг стола, изучая прибор. - Причудливо…
        - Да, вы правы, - улыбнулся Кьюкор. - Принцип действия достаточно прост. Помещенное в эту вот колбу зелье обрабатывается специальным составом, образуется газ, который проходит через три заговоренные трубки, разделяясь на изначальные составляющие. А потом оседает вот здесь. Реакция на индицирующей бумаге показывает состав. При дальнейшей обработке можно уточнять пропорции.
        - Зачарованная трубка… - Реджинальд подошел ближе, а после того, как купол был снят, склонился над аппаратом. Прикосновение магии было удивительно знакомым. - Это артефакт? За основу взят рассеиватель чар?
        - Вы правы, - улыбнулся Кьюкор. - Продемонстрировать вам действие?
        Реджинальд кивнул.
        - Выберите одну из колб с зельями, я не подглядываю, - в подтверждение своих слов доктор отвернулся.
        Реджинальд подошел к указанному столу. Здесь в коробке стояло несколько дюжин пробирок с одинакового цвета зельем. Каждое было снабжено наклейкой с названием и составом. Вытащив одну наугад, Реджинальд вытащил пробку и осторожно принюхался. Да, без обмана - зелье от колик в животе с добавкой цвета.
        - Что теперь?
        - Выливайте в первую колбу, а теперь вон тот реактив. Стандартный транспарент плюс вытяжка из гриацина.
        Реджинальд послушно выполнил все манипуляции, запоминая последовательность.
        - Кора или листья?
        - Лучше всего брать сочетание один к двум: две части листьев и одна - коры. Иные пропорции сбивают результаты по моим наблюдениям. А теперь мы зажжем горелку.
        Повинуясь небрежному щелчку загорелась спиртовка под колбой, и в считанные секунды темно-серое зелье, смешавшись в реактивом, превратилось в серий газ, прошло через одну трубку, выспыхнувшую зеленым, через вторую, третью, разделяясь на тонкие нити. Во второй колбе, вернее - округлой стеклянной чаше с крышкой - каждая легла отдельно, причудливым завитком.
        - Ждем две минуты, - Кьюкор указал на часы с секундомером, запустившиеся сами собой.
        Когда наконец звякнуло, и часы отключились, он вскрыл магическую печать и, взяв стопку полосок индицирующей бумаги аккуратно снял следы со стенок. Последовавшая немедленно реакция была Реджинальду знакома: всякому студенту, внимательно слушающему на занятиях по фармацевтике, известно как реагирует бумага на различные вещества и соединения.
        Разложив листы в ряд, Кьюкор бегло их изучил и улыбнулся.
        - Лекарство от колик.
        - Потрясающе! - Реджинальд зааплодировал. - Действительно, потрясающе!
        - Собственно, у этого прибора только один недостаток, - хмыкнул доктор Кьюкор. - Он из Вандомэ. Сейчас мы думаем над его модификацией. Есть какие-нибудь идеи?
        Реджинальд покачал головой, как завороженный разглядывая прибор, стараясь запомнить его.
        - Ну же, смелее, - Кьюкор толкнул его в плечо. - Зарисуйте! Как знать, может вам придут в голову подходящие изменения. У нас в команде, увы, нет хорошего артефактора.
        - Если это возможно… - Реджинальд вытащил блокнот и принялся лихорадочно зарисовывать аппарат, сопровождая его подписями и комментариями.
        Кьюкор приготовил еще кофе, а потом зарылся по пояс в шкаф, ухитряясь при этом прихлебывать из огромной кружки с эмблемой колледжа де Линси.
        - Ага! Вот, возьмите, господин Эншо.
        Реджинальд с благодарностью принял брошюру на вандомэсском, отпечатанную кустарным способом на дешевой машинке.
        - Размножали при помощи дешевого копира, - посетовал Кьюкор, - но в целом понять можно. Языком, надеюсь, владеете?
        Реджинальд кивнул.
        - Одна только просьба, - улыбнулся доктор. - Если вам придет в голову светлая мысль, вы уж не держите ее при себе. Поделитесь с товарищем по колледжу.
        Реджинальд жарко уверил Кьюкора в том, что непременно поэкспериментирует с аппаратом и поставит его в известность о результатах, пожал сухую крепкую руку и, бросив взгляд на часы, покинул лабораторию. До встречи с леди Мэб еще оставалось время, которое Реджинальд собирался потратить на покупки, чтобы необычным заказом не вызывать излишнее любопытство хранителя.
        Глава девятнадцатая, в которой Мэб ревнует
        Сколько бы Реджинальд не говорил о своей неприязни к столичной жизни, были здесь и свои плюсы. Нигде больше не было таких магазинов и лавок, торгующих всем необходимым. Даже в Абартоне, расположенном совсем недалеко, часто приходилось ждать поставок, выписывать необходимые вещи по каталогам, ругаться с продавцами и пенять на королевскую почту. В Кингеморе достаточно было просто пройтись по магазинам. Реджинальд за полчаса раздобыл все необходимое: колбы, трубки, нужные реактивы, серебряные иглы для гравировки, кислоту для травления. Все это было аккуратно запаковано в коробки и уложено в небольшой ящик на колесиках. Магазинным чароплетам Реджинальд не доверял, поэтому наложил несколько своих заклинания, чтобы уберечь хрупкий груз от опасности быть разбитым, раздавленным, украденным или утерянным. Бросив взгляд на наручные часы и обнаружив, что время еще есть, на вокзал он отправился пешком, размышляя о леди Мэб. Что она надеялась узнать?
        Беда была в том, что особый дар леди Дерован - магическое везение - делал некоторые ее поступки необъяснимыми и непредсказуемыми даже для нее самой. В таких случаях лучше было положиться на ситуацию, позволить ей развиваться своим чередом. Если леди Мэб считает, что история Жанны Марто важна, значит в конечном счете так и будет. Наверное. У самого Реджинальда не было дара, и он не всегда понимал, как это у других людей работает.
        - Профессор Эншо!
        Окрик заставил Реджинальда вздрогнуть. На мгновение накатил страх: голос был знаком, его застигли врасплох! Потом, повернувшись, он выдохнул украдкой.
        - Профессор Оуэн.
        В действительности Дженезе Оуэн была - настоящая леди, графиня, немногим уступающая по положению и давности рода леди Мэб Дерован. И уж точно, не уступающая по красоте. Реджинальд был увлечен ей в студенческие годы, но девочки из Колледжа Принцессы недосягаемы для мальчиков-простолюдинов, пусть даже они учатся в де Линси. Уже потом, когда они вместе в один год поступили в Абартон на работу - ассистентами профессоров - он очень удивился, что Дженезе Оуэн помнит его имя. Она была красива, обаятельна, никогда не кичилась своим происхождением, но для Реджинальда все равно осталась леди из Колледжа Принцессы. Из-за этого в отношениях их был легкий холодок отчужденности.
        - Устроили себе выходной?
        - Приехал за покупками, - Реджинальд кивнул на ящик. - Взялся за поручение ректора и выяснил, что у меня кое-чего не хватает.
        - Поручение? Ах, да, вы, наверное, об амулетах для наших студентов, - Дженезе Оуэн улыбнулась. - Ужасно неприятно, что поднялась такая шумиха. Я слышала, Джермин грозился жаловаться в министерство.
        - Доктор Джермин грозится пожаловаться в министерство каждый раз, когда ему что-то померещится, - пожал плечами Реджинальд.
        - Полагаете, нам не о чем беспокоиться? Наверное, вы правы, - Дженезе Оуэн улыбнулась. - Это ведь всего лишь дети. Каким поездом вы уезжаете, Реджинальд?
        В ее устах имя звучало намеком, обещанием. Ничего подобного, одернул себя Реджинальд. Это все действие чар, колдовство уже начинает туманить разум, и надо побыстрее добраться до дома, чтобы…
        Чтобы собрать аппарат и начать исследование зелья. Мысли о Мэб Дерован, голой, стонущей, извивающейся под ним Реджинальд огромным усилием воли выкинул из головы.
        - В девять, профессор Оуэн.
        - Я ведь много раз просила: зовите меня Дженезе. Мы с вами однокурсники, разве нет? - улыбка этой женщины могла освещать темные закоулки. - Если у вас есть время, может быть, выпьете со мной чаю?
        Нехотя Реджинальд согласился. Отказывать у него не было повода, невозможно было быстро придумать причину, по которой он должен срочно бежать. Потом ему пришло в голову, что если Дженезе Оуэн столкнется с Мэб Дерован, выйдет неловки. Сложно будет найти объяснение тому, почему они здесь вместе. Но было уже поздно. Профессор Оуэн выбрала столик под зонтом, поставленный прямо на тротуаре - погода стояла теплая, и их уже выставили перед каждым кафе - подозвала официанта, и теперь внимательно рассматривала меню, выспрашивая, что здесь готовят с применением магии, а что без нее.
        - Когда занимаешься проклятьями, становишься самую малость параноиком, - сказала она с извиняющейся улыбкой. - Вы даже не представляете, сколько дел может сгоряча натворить магически одаренный человек. Да даже лишенный дара в определенном душевном состоянии может… я увлеклась?
        - Я не разбираюсь в проклятьях, - улыбнулся Реджинальд, - но мне, честное слово, любопытно послушать. Черный кофе.
        После тщательного изучения меню - со все той же смущенной извиняющейся улыбкой - профессор Оуэн также сделала заказ и откинулась на спинку стула, разглядывая Реджинальда с интересом. Под этим взглядом стало немного не по себе. Хотя Дженезе Оуэн и была очень светлой, почти пепельной блондинкой с тонкими, точно серым карандашом проведенными бровями и почти прозрачными ресницами, глаза у нее были очень темные, почти черные с едва заметным красноватым отливом. Глаза практикующего мастера проклятий. На практике это означает: изучение проклятий и способов их снятия, но сложно было отделаться от ощущений, что эта женщина может одним словом уничтожить человека.
        Реджинальд отвел взгляд.
        - Правда ли, что существуют самопроклятия?
        - И еще как, - закивала Дженезе Оуэн. - Собственно, это и есть главная проблема над которой мы бьемся уже много лет. Видите ли, Реджинальд, люди, сознательно насылающие проклятья, все же понимают, что они делают, осознают последствия. Среди них, конечно, попадаются преступники, но в большинстве случаев такие мастера заняты мирным делом. Проклятье, насланное сгоряча, содержит в себе определенное условие срабатывания и снятия. Мало кто из нас действительно хочет причинить вред другому человеку, даже если очень зол. А вот самопроклятия… Ужасная, ужасная проблема. Если человек верит, что его прокляли, то уже неважно, так ли это. Даже не важно, есть ли у этого человека магический дар или нет. Он просто разрушает себя изнутри. Снять такое проклятье может только он сам, освоив определенные практики. Мы обучаем им, но как правило, когда обнаруживается, что проклятье действует, предпринимать что-либо уже поздно. Это не леди Дерован там?
        Реджинальд обернулся резче, чем следовало. Мэб стояла на противоположной стороне улицы, двумя руками стиснув ручку своего саквояжа, прямая, как струна. Он не видел с такого расстояния выражение ее лица, но отчего-то не сомневался, что женщина зла. Что-то такое было в ее фигуре.
        - Как необычно, - улыбнулась профессор Оуэн. - Леди Мэб терпеть не может Кингемор.
        Мэб перешла улицу, мало обращая внимание на проносящиеся автомобили. У Реджинальда сердце екнуло, когда один успел затормозить всего в паре шагов от женщины. Она, кажется, ничего не заметила. Подойдя к столику, Мэб уронила саквояж на землю и сухо поздоровалась.
        - Профессор Оуэн, профессор Эншо, какая встреча.

* * *
        Реджинальд сидел, расслабленный, спокойный, умиротворенный, и внимательно слушал Дженезе Оуэн. Мэб не видела его лица, но во всем теле чувствовалась улыбка. Настоящий дар - вот так улыбаться всем своим существом. Мэб это взбесило. Еще больше взбесила ее улыбочка на лице Дженезе Оуэн, фальшивой черноглазой куклы. Насквозь фальшивой. Мэб прекрасно знала, что никакая она не блондинка, и этого эффекта - светлых волосы при черных глазах - добивается при помощи мастеров лучшего в столице косметического салона. Чтобы произвести впечатление.
        У Мэб было немало недостатков, и часть она сама признавала, но она никогда не пыталась произвести дешевое впечатление на мужчин, зачаровать их. Запугать. Дженезе занималась именно этим. Охотница. Кошка.
        Сейчас, это было видно по блеску в глазах, объектом ее охоты стал Реджинальд Эншо. Ему предназначались глубокие, жаркие взгляды и томные сладкие улыбки, и смех, рассыпающийся фальшивым серебром по улице. А Мэб хотелось подойти, вцепиться в волосы этой лживой куклы и вырвать их по одному. Это не будет сложно, ведь в конце концов такое количество косметических заклинаний к добру не приводит.
        Ее заметили. Сперва в ее сторону посмотрела Дженезе Оуэн, вызывая неприятный холодок - так всегда бывает, когда на тебя смотрит мастер проклятий пусть даже с самыми добрыми намерениями - а затем и Реджинальд повернул голову.
        Мэб быстро, не разбирая дороги, перешла улицу и встала возле стола.
        - Профессор Оуэн, профессор Эншо, какая встреча.
        Какого черта вы здесь делаете вдвоем? - вот что хотела спросить Мэб.
        А потом пришло понимание, и оно горчило на языке. Это ревность. Ненастоящая ревность, ведь что ей за дело до Реджинальда Эншо? Пусть он уделяет свое драгоценное внимание Дженезе Оуэн, пусть спит с ней, да пусть бы чары связали их двоих по рукам и ногами! Наколдованная ревность, но оттого не менее острая и болезненная. Мэб медленно разжала кулаки.
        - Присаживайтесь, - галантный, черт бы его побрал! Эншо выдвинул ей стул, и Мэб села, продолжая рассматривать Дженезе Оуэн. Стоило немалого труда отвести взгляд. - Я тоже…
        - Я выяснила то, что нам нужно, Реджи, - сказала Мэб раньше, чем прикусила язык, даже раньше, чем сообразила, что несет. - Мы можем ехать.
        «Реджи»?! Она назвала его «Реджи»?! Вот так запросто, фамильярно, точно они старые приятели или, хуже того, любовники? О, проклятье! И проклятье, что профессор Оуэн улыбнулась так понимающе.
        - Честно говоря, дорогая леди Дерован, я не ожидала увидеть вас здесь с…
        - Это деловая поездка, - поспешно отрезала Мэб и, боже, теперь любой бы заподозрил, что ей есть, что скрывать. - Мы готовим совместные лекции.
        - Наконец-то! - заливисто рассмеялась Дженезе Оуэн, и все же до чего фальшиво звучал ее смех. - Думаю, ректор обрадуется.
        - Вот уж не уверен, - в ответ рассмеялся Реджинальд. - Его главное развлечение - наши с профессором Дерован склоки. Что он станет делать, коли мы поладили?
        - Он найдет, кого стравить, - проворчала Мэб, борясь с тошнотой. - Идемте, Реджинальд.
        - Извините, профессор Оуэн, - Реджинальд послал этой драной кошке очаровательную улыбку. - До встречи на балу.
        - Всего доброго, профессор Эншо, леди Дерован, - ответная улыбка Дженезе Оуэн была сладка, как мед. Фальшивый мед или отравленный, Мэб не решила.
        Подхватив свой саквояж она направилась к зданию вокзала. Реджинальду при его росте и длинных ногах не составило труда нагнать ее за несколько шагов. Пальцы крепко сжали локоть.
        - Мэб, что за муха вас укусила?
        - Идите к черту! - огрызнулась Мэб.
        До чего же гадко она ощущала себя. Гадко и глупо. Почему проклятые «Грезы» не могли ограничиться физическим влечением, зачем им воздействовать, и так разрушительно, на эмоции? Зачем заставлять нервы плавится в этом котле?
        Мэб поспешно стерла горячие злые слезы, брызнувшие из глаз.
        - Леди Мэб, - прикосновение к щеке заставило ее содрогнуться и отшатнуться. И она упала бы, не поймай ее Реджинальд в объятья. - Что с вами?
        - Ничего. Просто ложь. Иллюзия. И я… вы ведь понимаете, нам лучше оказаться дома как можно скорее.
        О, это Реджинальд понимал, судя по блеску в глазах, по тому, как неохотно он отнял руку. Желание было уже так близко, оно поднималось от кончиков пальцев на ногах, дрожью отзывалось во всем теле. Все труднее было контролировать свои порывы. Мэб мутило, тошнило, в горле образовался вязкий тугой комок. Уже начали путаться мысли. Еще немного, и все, о чем она сможет думать - этот мужчина.
        - Отпустите меня, - Мэб выпуталась из объятий. - Не будем провоцировать проблемы.
        - Как пожелаете, - сухо кивнул Эншо. - Идите, леди Мэб. Я куплю билеты.
        Глава двадцатая, в Мэб действует вопреки себе, а Реджинальд не поступает, как ему хочется
        В купе, казалось, стало еще теснее, должно быть, оттого, что Мэб распирало от противоречивых чувств. Здесь была и ревность, и злость - на себя и на Эншо, и уж конечно на Дженезе Оуэн; здесь была тревога, ощущение чего-то дурного; была похоть, отдающая ломотой в костях; и снова ревность. И была досада на свой позор и на все эти чувства разом. Мэб не могла усидеть на месте, все вертелась, смотря при этом в одну точку за окном. Там было темно, поезд уже покинул город, пригороды, и ехал теперь через поля, черные, спящие, без малейшего признака жилья, без единого огонька. Взгляду не за что было зацепиться, но Мэб запретила себе поворачивать голову и смотреть на Эншо.
        - Леди Мэб, что происходит?
        Оттенок тревоги в его голосе, мягкость тона, волнующий тембр ударили по нервам. Они были уже достаточно оголены. Растравлены - точно кислотой. Мэб, плохо соображая, что делает, поднялась - взгляд не отрывается от темноты за окном - сделала короткий шаг, рукой резко опуская столик. Послышавшийся щелчок хлестнул по нервам, точно кнут. Мэб подобрала юбку, неудобно узкую, скомкала на бедрах, мало заботясь о сохранности ткани, села, широко расставляя ноги, на колени Реджинальда и принялась медленно, по одной расстегивать пуговицы на его жилете и рубашке. Он застыл, не помогая, не поощряя и не сопротивляясь, только пальцы крепче стиснули край диванчика. Как ему удается бороться с этой похотью, сжгающим желанием взять и насовершать глупостей? Как вообще можно бороться с жаждой обладания, от которой все крутит и ломает, точно в самой тяжелой болезни?
        Мэб распахнула рубашку, провела ладонями по груди Реджинальда, вниз, по животу, в который раз отмечая, как атлетично он сложен. И ведь никто не видел профессора Эншо на теннисном корте или в спортивном зале. Как ему это удается?
        - Мэб…
        - Заткнитесь, - потребовала она резко. Говорить было тяжело, во рту была вязкая горечь, словно недозрелую хурму съела.
        Мэб склонилась к шее Реджинальда, впилась в нее губами, желая оставить метку. Кожа была чуть солоноватой на вкус и пахла кедром - дешевое университетское мыло. Кожа была чистой и гладкой, и такой приятной на вкус и на ощупь, что Мэб увлеклась, спускаясь поцелуями вниз, изогнув до боли позвоночник. Пальцы, впившиеся ей в бедра, не позволили упасть.
        - Мэб.
        - Я сказала - заткнись! Или я тебя заткну! - рыкнула Мэб, продолжая исследовать тело мужчины, оглаживать, щипать. Хотелось везде оставить свои метки, чтобы такие, как Дженезе Оуэн, не зарились на чужое.
        Кровь стала густой и горячей, как шоколад, она еле текла по венам, прогревая кожу изнутри, не давая дышать. Губы пересохли. Все это перестало ощущаться чужим, фальшивым, перестало быть наваждением. В желании самом по себе не было ничего дурного, лживого, опасного. Просто мужчина и женщина, молодые, сильные, здоровые, и между ними влечение, которое требует немедленного удовлетворения.
        Еще немного, и ласки стали не наслаждением, а досадным препятствием; превратились в щипки, которыми Мэб хотела наказать своего любовника. Упираясь коленями в обшивку диванчика, раздражающе грубую, она приподнялась, одной рукой высвобождая член Эншо, а другой ухватившись за резные завитки на спинке. Опустилась медленно, зажмурившись, закусив губу, упиваясь каждым движением, каждой долей дюйма. Медленно, плавно, до конца. Охнула.
        Поезд мерно покачивался, и слабая тряска передавалась их соединенным телам. Странная, упоительная вибрация, которой, впрочем, скоро стало недостаточно, и Мэб начала двигаться, обеими руками уцепившись за плечи Реджинальда, все ускоряя темп, пытаясь достичь удовлетворения. Оно все ускользало. Перед глазами плясали черные пятна, что-то тягучее, одновременно упоительное и жуткое спиралью скручивалось внизу живота. Кожу покалывало. Судорогой сводило ноги, как случалось с ней во время оргазма. И все же, подлинное наслаждение было где-то там, впереди, оно было точно живое, мыслящее существо, и дразнило ее огоньками вдали. Мэб все ускорялась, сипло дыша. Изо рта вырывались короткие всхлипы, заглушаемые стуком колес. Быстрее, быстрее, сильнее, резче, еще чуть-чуть. Почти!
        Сорвавшись в темноту, такую же фальшивую, как и страсть, как и наслаждение, Мэб вспомнила, что не закрыла дверь на засов. Зайдет проводник, и вот ему будет сюрприз.
        А потом все же наступила темнота, черная и мертвая - до боли.

* * *
        Реджинальд пытался отдышаться, но точно что-то застряло в груди, и воздух выходил сипло, со свистом. Рука, которой он удерживал Мэб от падения, затекла. Справившись наконец с дыханием и безумно колотящимся сердцем, он аккуратно снял женщину с колен, уложил на диванчик и привел в порядке свою одежду. Мэб продолжала лежать неподвижно, бесстыдно разметав ноги. Один чулок был спущен, на втором ползла тонкая стрелка, и почему-то именно эта последняя деталь смутила Реджинальда. Он одернул задранную, скомканную юбку и осторожно коснулся лица женщины.
        Это перестало быть наслаждением.
        Сейчас секс приносил только боль, почти физическую. И дело было не только в понимании, что страсть наколдована и в действительности они и не глянут друг на друга. Нет, было и еще что-то, какая-то ядовитая нотка, привкус гнили на языке. Было больше желания причинить боль другому, чем доставить удовольствие себе. Появилась грубость, совершенно несвойственная ни Реджинальду, ни Мэб, точно чары мстили за пропущенную ночь, как вредный профессор. Это сравнение заставило Реджинальда негромко, сипло рассмеяться. Смешки застревали в горле.
        Мэб пошевелилась. Медленно, опираясь на локоть, она привстала, потом села и сжала голову обеими руками.
        - Боже…
        Хотелось пошутить, что-то об изнасиловании, кляпах и грубых ласках, но и это застряло в горле, особенно когда Мэб скрючилась, уткнувшись лицом в колени, и разрыдалась.
        - Леди Мэб… - Реджинальд почувствовал себя беспомощным. Он знал, как следует поступать с плачущими студентками, да и в большинстве случаев мог разрешить их небольшие, незначительные проблемы. Сейчас проблема была общая, почти неразрешимая. - Мэб…
        Реджинальд осторожно коснулся спины женщины. Та дернулась, отодвигаясь на край. Поезд тряхнуло на повороте, клацнул замок и дверь отъехала в сторону, открывая пустой коридор с мигающими лампами под потолком, залитый неприятным темно-янтарным светом. Надо же, все это время было незаперто. Реджинальда бы это смутило еще месяц назад, но сейчас все это уже перестало иметь значение, у него были проблемы посерьезнее испорченной репутации.
        Поднявшись, Реджинальд закрыл и запер дверь и присел на диванчик напротив.
        - Мэб, посмотрите на меня, пожалуйста. Мэб!
        Она медленно выпрямилась, пытаясь вытереть слезы тыльной стороной ладони.
        - Мы очень скоро разберемся с этой проблемой, - пообещал Реджинальд.
        - Хорошо бы, - сипло отозвалась Мэб. - Что дальше? Мы возьмемся за плеть?
        Реджинальд представил себе Мэб Дерован, связанную, обездвиженную, беспомощную, и это зрелище на мгновение показалось ему необыкновенно заманчивым, взывая к самым темным инстинктам. Никогда он не был ценителем подобных удовольствий, хотя за годы студенчества наслушался и насмотрелся всякого. Вечеринки, на которые студентов из де Линси иногда приглашали ученики Королевского Колледжа, никто не контролировал, и там можно было получить любой желаемый, а чаще нежелаемый опыт. Игры со связыванием, пытками, причинением «изысканной боли», как это называлось, не доставляли Реджинальду удовольствия ни в качестве палача, ни в качестве жертвы. Но как знать, до чего они в самом деле дойдут под влиянием чар.
        Чары или нет, но сейчас Реджинальду больше всего хотелось поцеловать Мэб, ее влажные искусанные губы с крошечной трещинкой, с выступившей каплей крови, мелко дрожащие от близких, с трудом сдерживаемых рыданий. На всякий случай он отодвинулся дальше к окну, скрестил руки на груди в нелепом защитном жесте и, как сама Мэб совсем недавно, уставился в окно. Они проехали небольшую деревню, редкое скопление огоньков.
        - Я кое-что раздобыл, леди Мэб. Один аппарат, с ним можно будет провести глубокий анализ зелья и разложить его на составляющие.
        - Хорошо… - Мэб медленно подвинулась к окну, села, стиснув колени, обхватив себя за плечи и лбом прижавшись к прохладному стеклу. - Хорошо…
        - А вы? Узнали что-нибудь полезное?
        - Вам так охота поговорить? - грубо спросила Мэб.
        Нет. Вовсе нет. В действительности хотелось обнять ее, прижать к себе, вдыхая тонкий аромат духов и лекарств - запах надолго остающийся в волосах после посещения любой больницы - хотелось поцеловать ее, чтобы убрать с лица это потерянное, испуганное выражение.
        - Помолчим, - попросила Мэб и закрыла глаза.
        - Как пожелаете.
        За окном было темно. Лампа в купе, тусклая, удивительно плохого качества для вагона первого класса, давала слишком мало света для чтения. Если закрыть глаза, под веками вставали слишком яркие, заманчивые картинки, от которых унявшаяся похоть вновь сжимала тело, сводила мышцы судорогой. Оставалось только смотреть на Мэб, чей усталый, потерянный, почти жалкий вид отбивал всяческое желание. Так и прошел последний час поездки - в тягостном молчании.
        Наконец поезд остановился с лязганьем, похожим на всхлип. Проводник заколотил в дверь.
        - Станция Абартон, конечная!
        Мэб поднялась, подхватила свой саквояж и первая выскочила на перрон. Реджинальд нагнал ее уже на лестнице, ведущей с перрона к озеру. Еще пару ярдов можно было пройти по мощеной дорожке под молочно-белыми магическими фонарями, а потом дорога сворачивала к профессорскому городку, путь же их лежал по траве вдоль воды. Над озером висел все тот же туман, переливающийся разными оттенками сиреневого и алого, и выглядело это зловеще, впрочем, должно было отпугивать студентов, во всяком случае, наиболее разумных. Увы, Реджинальд сомневался, что таких много наберется.
        Оказавшись в тени плакучих ив шагах в десяти от ярко освещенной дороги, Мэб застыла, обеими руками сжав ручку саквояжа и уставившись на озеро.
        - Что-то не так, верно? - она зябко повела плечами. - Я что-то испортила во время вчерашнего ритуала…
        Сильный порыв холодного сырого воздуха с озера, пахнущий тиной и рыбой, заставил ее пошатнуться. Реджинальд после недолгих колебаний - будет сопротивляться, и черт с ней! - снял пиджак и набросил женщина на плечи. И стиснул ее плечи, не давая дернуться, отстраниться, проявить, скажем, гордость - или что там еще помешает принять заботу?
        - Мы даже не уверены, что в этом ритуале есть реальная польза, леди Мэб. Не забивайте себе голову.
        Мэб его слова не убедили, но она все же отвернулась от озера и медленно пошла вдоль берега. Десяток шагов, взобраться на небольшой пригорок, и они оказались на неширокой аллее, с двух сторон засаженной жасмином и акацией. Кустарники собирались вот-вот расцвести, были уже усыпаны бутонами белого и бледно-желтого цвета. Среди ветвей тут и там искрились магические фонари, повешенные давным давно - еще на зимних праздниках. Они почти выдохлись, утратили яркость, и казались теперь далекими звездами. Когда они совсем исчезнут, придет время живых светлячков.
        Дорога была хорошо утоптанной, каждый день ею пользовались сотни студентов и преподавателей, однако Мэб все же ухитрилась споткнуться - о камень, или о корягу. Она выругалась где-то совсем рядом, в сумраке - темный силуэт, и Реджинальд подошел.
        - Обопритесь на меня.
        - Не нужно, - резко ответила Мэб и пошла быстрее, торопясь миновать темный собор, массивную громаду Главного корпуса, весь студенческий городок.
        Вся дорога до коттеджного поселка заняла минут сорок, и все это время Мэб Дерован столько усилий прилагала, чтобы сделать вид, что они не вместе, что в конце концов Реджинальд отстал, позволил ей идти одной. Вот она скрылась за живой изгородью, окружающей поселок, он выждал еще пару минут и также шагнул следом. Здесь было привычное яркое освещение, и ночь больше не казалась зловещей, даже когда фонари мигнули и погасли. Всего лишь - полночь, их тушат в это время, чтобы свет не мешал спать честным гражданам.
        Потребовалось несколько минут, чтобы глаза привыкли к ночному сумраку, разгоняемому только слабым светом звезд и легкой россыпью сигнальных огней, пущенных по кампусу комендантом. Они покружились немного, узнали Реджинальда и полетели дальше. Скрипнула калитка, которую Реджинальд уже давно обещал себе смазать. Застучали каблучки по каменной дорожке. Вспыхнул упредительно фонарь, осветив лужайку, цветы, крыльцо. Мэб обернулась.
        - Спасибо за пиджак, - сказала она, впервые за долгое время сменив тон.
        Реджинальд подошел, чтобы забрать его, и замер. Тишина стояла совершенная, нарушаемая только стуком сердца, и еще - еле слышным зудом, словно гудением комара.
        - Подождите, леди Мэб!
        Оставив свой багаж у крыльца, Реджинальд взбежал по лестнице и несколькими скупыми пассами активировал защитный контур. Он переливался перламутром, в одном только месте - возле замочной скважины - разбрасывая алые искры.
        - Вы поставили на наш дом защитное заклинание? - насмешка в голосе Мэб была такой чудесной, естественной человеческой реакцией, что не обидела, а скорее согрела.
        - Да, - кивнул Реджинальд. - Там подготавливаются к работе амулеты, их нельзя оставлять без защиты. И не зря я это сделал. Взгляните.
        Мэб подошла и тоже склонилась над замочной скважиной, их лица оказались совсем рядом. Запах цветов, древесной смолы и лекарств смешался с ароматами ночного сада, вскружив голову. Всего-то и надо, что чуть шевельнуться, чтобы губы их соприкоснулись. Отчаянно хотелось узнать, какова она на вкус? Чего больше, цветов или смол на этих губах?
        - Топорно сработано, - проворчала Мэб. - Чем они вообще пытались это взломать?
        Реджинальд очнулся, хотя ему еще пришлось тряхнуть головой, приводя свои мысли и чувства в порядок.
        - Значит, первокурсники.
        - Устроить им что-ли зачет по истории второй войны за Оверни? - задумчиво проговорила Мэб, рассматривая замок и слегка поврежденное заклинание. Паника и горечь ушли из ее тона, что Реджинальда порадовало.
        - Кому? Мы же не знаем, кто пытался вломиться.
        - Всем, - отрезала Мэб. - Вы же не думаете, что история войн за Оверни может быть для кого-то лишней?
        - Честное слово, леди Мэб, я плохо помню эти события, - со смехом повинился Реджинальд, снимая заклинание.
        - Это вы зря, - хмыкнула Мэб, окончательно становясь самой собой. - Вам я тоже устрою зачет по первому курсу.
        Мэб Дерован в путах и цепях оказалась и вполовину не такой привлекательной картиной, как она же в профессорской мантии на голое тело, с учительской указкой, которую поглаживают тонкие белые пальцы. Реджинальд сглотнул. Не сразу он понял, что Мэб говорит что-то и, кажется, уже не первый раз.
        - Доброй ночи, профессор Эншо!
        - А! Да, доброй ночи, профессор Дерован.
        Мэб покачала головой.
        - Нам нужно разобраться со всем, пока мы окончательно не сошли с ума, Реджинальд.
        Реджинальд проводил ее, поднимающуюся по лестнице, взглядом. Он не был уверен, что это конкретное сумасшествие можно прекратить. Он вообще уже не был уверен, что в его личном наваждении виновато зелье.
        Глава двадцать первая, в которой вершится колдовство
        Всю ночь Мэб снилось что-то странное, эротическое пополам с кошмарным. В памяти подробностей не осталось, помнилось лишь ощущение вязкой патоки, в которой она тонула. Казалось, на коже остались следы, и машинально Мэб языком тронула запястье и очень удивилась в первое мгновение, ощутив не сладость, а соль. Ночь была душной, жаркой, она вспотела, сорочка прилипла к телу и, должно быть, в этом было все дело. Мэб поднялась с постели, стянула сорочку, швырнула в корзину для белья, почти переполненную - нужно вызвать прачку - и подошла к зеркалу. Бледна, измождена, измучена. И синяки по всему телу, мало привлекательные на вид, оставленные чужими жадными пальцами. Краска прилила к щекам, когда Мэб, бросил взгляд на исцарапанные колени, вспомнила вчерашнее свое поведение. Что это было? Нет ничего дурного и неестественного в том, чтобы самой проявлять инициативу, но - вчера она практически изнасиловала Реджинальда Эншо в купе поезда.
        Можно ли изнасиловать того, кто находится под действием зелья страсти? Ну а почему нет? - сама себе ответила Мэб. Согласие ведь дает не человек, за него говорят чары.
        И как теперь смотреть Реджинальду в глаза?
        Было бы проще, если бы все между ними оставалось по-прежнему, но Мэб по ряду причин не могла больше смотреть на него, как на назойливого, раздражающего, ректором навязанного соседа и компаньона. С ним было интересно. И легко. И, находясь рядом, Мэб невольно заражалась спокойной уверенностью Эншо, начинало казаться, что ситуацию можно легко исправить. Эта уверенность была ценна, Мэб вовсе не хотела ее лишаться.
        Наскоро смыв с себя остатки сна и неприятное ощущение липкой патоки, Мэб оделась, заколола волосы, постоянно норовящие упасть на глаза, и медленно спустилась вниз. На первом этаже пахло кофе. Негромко играла музыка, какая-то причудливая джаз-импровизация, Мэб в этом совсем не разбиралась. Осторожно, сама и не зная, почему старается не привлекать лишнее внимание, Мэб заглянула на кухню.
        На круглом обеденном столе разложены были стандартные медальоны, отлитые из олова. Судя по слабому сиянию над ними, Реджинальд начал уже работу над амулетами. Чуть поодаль на подоконнике громоздились всевозможные книги, справочники, пухлые тетради с выпадающими страницами, словно это не кухня, а рабочий кабинет. Поверх них навалены были самопишущие перья, готовые амулеты, пучки трав, небольшие приборы, нитки, бусины и полоски металла - все то, что составляет рабочий инструментарий артефактора. Сам Реджинальд, удивительно домашний - в тонком жемчужно-сером джемпере, с растрепанными волосами, с - удивительно, но и эта деталь смотрелась по-домашнему уютно - рабочими оккулярами, сдвинутыми на лоб, крутился возле кухонного стола, на котором возвышалась странная конструкция из стеклянных колб, чаш и трубок. Руки, обнаженные до локтя, порхали над аппаратом, подкручивая, поворачивая, сдвигая на сотую долю дюйма, и все это словно в такт джазовой импровизации.
        Мэб сглотнула образовавшийся в горле ком.
        Реджинальд улыбнулся, и по губам его на мгновение скользнула приветливая, совершенно мальчишеская улыбка.
        - Леди Мэб, доброе утро.
        - Кофе, - грубо прохрипела Мэб. - И во что вы превратили кухню?!
        А ведь она хотела извиниться за вчерашнее! Реджинальда, впрочем, тон ее ничуть не задел. Он аккуратно сдвинул в сторону амулеты, наполнил чашку кофе и, отдав ее Мэб, вернулся к своей странной конструкции. К горьковатому аромату кофе прибавился резкий, но достаточно приятный запах жидкости для травления.
        - Что это? - стараясь взять любезный тон спросила Мэб.
        - Это? - Реджинальд сквозь окуляры изучил замысловатую конструкцию. - Прибор Маршана для определения состава зелий. Если я нигде не ошибся, через полчаса это будет усовершенствованный прибор Маршана.
        Мэб склонила голову, изучая конструкцию. Прибор был, вне всякого сомнения, революционный: как она не силилась, не могла понять, что здесь к чему.
        - Приведенное в газообразное состояние зелье проходит через эти три трубки и оседает на стенках чаши, - пояснил Реджинальд, продолжая рассматривать плоды своих рук с немалым сомнением. Он, кажется, и сам не был уверен, что все собрано правильно и будет работать как нужно. - После некоторых усовершенствований оно будет определять состав с очень высокой точностью. Если вы не будете говорить мне под руку.
        Мэб промолчала.
        Ей нравилось наблюдать за артефакторами за работой. Сама она, пусть и отличалась усидчивостью, но несколько иного рода. Она не смогла бы раз за разом терпеть неудачи из-за неверно проведенной линии и начинать все заново. Люди, способные переделывать огромную работу, а не бросать все после первой же ошибки, вызывали у нее восхищение. К тому же в артефакторах, и Реджинальд Эншо тому отличный пример, была особенная грация. То, как он двигался, плавно, не делая ни одного лишнего жеста, точно экономя силы, как легко и естественно смотрелся в крошечной кухоньке несмотря на свой рост, не могло не восхищать Мэб. По правде, трудно было оторвать от него взгляд.
        - Готово!
        Мэб моргнула, сбрасывая наваждение, и сделала глоток остывшего уже кофе.
        - И что, это будет работать?
        - Еще минут тридцать пять, и мы проверим, - Реджинальд наполнил свою чашку и сел. Снова их разделял стол, но такой маленький, что колени невольно соприкасались. Мэб не стала отодвигаться.
        - Извините меня, - все же сказала она. - За вчерашнее. Не знаю, что на меня нашло.
        - Я знаю, леди Мэб. Это все - зелье. Вам не за что извиняться.
        У Реджинальда была прекрасная улыбка, мягкая, ей хотелось поверить, но Мэб не могла. В действительности она ведь знала, что так разозлило ее, что переполнило ее гневом, переплавившимся в такую же злую страсть. Это была ревность, и, оглядываясь назад, Мэб не была уже настолько уверена, что все дело в зелье.
        - Поможете с именными артефактами? - предложил Реджинальд, легко меняя тему на самую безопасную. - Нужно, чтобы кто-то подержал экран.
        Мэб кивнула.

* * *
        Из всех магических дисциплин артефакторика была самой безопасной. Даже у средней руки мастера ничего не взрывалось, не начинало пузыриться или источать клубы ядовитого дыма, как это частенько случалось у фармацевтов. Единственная угроза - выброс магической силы - могла навредить только почти готовому изделию, нарушить тонкую настройку артефакта. Это делало артефакторов, возможно, самыми обидчивыми магами из всех, несколько склонными перекладывать ответственность за свои неудачи на чужие плечи. Однако, сам Реджинальд всегда гордился своей выдержкой и считал, что ничто не может отвлечь его от любимой работы.
        Оказалось - может, очень даже может.
        Мэб Дерован стояла в дверях на максимально возможном расстоянии от стола, подняв руки на уровень груди, ладони ее окутывало голубоватое свечение магического экрана. Взгляд был опущен в пол, ресницы трепетали, и то и дело женщина прикусывала губу. С недавних пор ее рот буквально притягивал все внимание Редджинальда, отвлекая неимоверно. Каковы ее губы на вкус? Как целуется эта странная противоречивая женщина, которая задирает нос, ездит на трамвае и не любит посещать пышную столицу? Отзовется ли она на поцелуи?
        - Как мы будем следить за студентами?
        Реджинальд сбился с мысли и, наверное, это было только к лучшему. А еще он поймал себя на том, что находит рациональность Мэб Дерован необычайно сексуальной. Стоило ли малодушно списывать эти мысли на действие зелья? Реджинальд все меньше был убежден в том, что, сняв чары, сможет избавиться от наваждений. И все меньше ему хотелось от них избавляться. Не особенно пугала даже мысль, что, когда связь будет разорвана, Мэб Дерован развернется и уйдет, навсегда оставив его в одиночестве. Этим в любом случае кончится.
        - Реджинальд! - резкий окрик заставил его вздрогнуть и едва не выронить амулет, над настройкой которого он как раз работал.
        - Простите. Задумался… - Реджинальд отложил амулет, потер переносицу и усилием заставил себя вернуться к реальности. Не время мечтать, тем более о несбыточном. А не то этак можно дойти до безумных идей: пригласить Мэб на бал, к примеру. - У меня было несколько вариантов. Полагаю, самый удобный - воспользоваться картой Университета.
        - А потом она послужит отличным доказательством против нас на разбирательстве в комиссии по этике, - Мэб покачала головой. - Лучше взять что-то маленькое, незаметное и не такое очевидное. Часы, или, скажем, компас…
        Реджинальд хмыкнул.
        - Здесь сотня амулетов, леди Мэб. Нам потребуется зачаровать по меньшей мере циферблат на часовой башне!
        - Но нам ведь не нужно следить за всеми. Я уберу пока щит? - Мэб тряхнула руками, сбрасывая искрящееся поле, подошла и спиной прислонилась к холодильнику. Сегодня она не воспользовалась духами, и от кожи свежо пахло лавандовым мылом. - Лили Шоу сказала, что ее любовнику девятнадцать, и не думаю, что она это сочинила. Сколько у нас студентов, подходящих по возрасту?
        - Двадцать шесть. Я могу… - Реджинальд потер переносицу. - Да, по тринадцать меток на циферблат. Вы возьмете половину, и я. Несите свои часы, с этого и начнем.
        - Минутку, - Мэб выскользнула из кухни, скрипнули ступеньки.
        Реджинальд перевел дух. Оставаться с ней в одном небольшом помещении было нелегко. Реджинальд не переставал завидовать: Мэб, кажется, ничего не ощущала, а вчерашняя вспышка эмоций выпила все. Она была спокойна, уверена в себе, едва ли не безразлична. Хотелось бы и ему ничего не чувствовать.
        - Вот, - Мэб, сбежав вниз, выложила на стол небольшой футляр. - Держите.
        Внутри бархатом оклеенной коробочки лежал украшенный жемчугом шатлен: небольшие, искусно, с большим вкусом отделанные часы и несколько декоративных подвесок. Такая вещица, по-аристократически строгая, стоила немало, и прикасаться к ней было страшно.
        - У вас… - Реджинальд кашлянул, - у вас не найдется чего-нибудь попроще?
        - Если я явлюсь на бал с часами «попроще», меня вряд ли поймут, - фыркнула Мэб. - Вы сможете снять чары?
        Реджинальд неуверенно пожал плечами. Это бывало обычно куда сложнее, чем наложение зачарования, и требовало более сложных, кропотливых расчетов.
        - Не важно, - отмахнулась Мэб. - Это в конце концов подарок дорогой тетушки, никогда он мне не нравился. Зачаровывайте.
        Реджинальд осторожно вытащил шатлен из коробочки и поднес к глазам. Вещь была искусной работы, из серебра лучшего качества. Часы шли с идеальной точностью, хотя в них не было вложено ни единого грана магии. Совершенная вещь, прикасаться к которой было кощунством.
        - Я не…
        - Бросьте, Реджинальд, - Мэб положила руку ему на плечо, что дело не упрощало. - Это всего-навсего часы. Ну, антикварные часы, но в этом нет ровным счетом ничего особенного.
        - Для вас, леди Мэб, - Реджинальд отстранился после некоторой внутренней борьбы. - Знаете, я иногда забываю, какая между нами пропасть.
        Мэб нахмурилась, высокий лоб прорезали морщины. Воздух сгустился, и в нем появилась какая-то горечь. Реджинальд понял, что каким-то образом задел женщину.
        - Колдуйте, Эншо, - сухо сказала она, разворачиваясь на каблуках. - Схожу в город, возьму нам что-нибудь поесть, а вы пока и без меня справитесь.
        Дверь за ней закрылась с гневным стуком, и Реджинальд выругался, хотя и не понимал, что сказал такого. Почти любой разговор с Мэб был прогулкой по тонкому, натянутому над пропастью канату. Один неверный шаг, и они оба летели в эту пропасть, а на дне - острые колья. Оставалось утешаться лишь тем, что скоро все разрешится, связь будет разорвана, и можно будет лишь обмениваться дежурными кивками на общих собраниях. Мысль эта удручала, но Реджинальд старался с ней свыкнуться.
        Усилием воли он выкинул Мэб Дерован из головы, осторожно поместил ее шатлен в магическое поле: всякий артефакт сперва нужно зарядить нейтральной силой, после чего сходил наверх и принес осколок флакона. Обработанный реактивами, он был помещен в первую колбу. За считанные мгновения ее заволокло неприятного цвета зеленым дымом, ядовитым даже на вид. В одном старые методики определения зелий не врали: чем оно гаже на цвет, вкус и запах, тем опаснее. Словно бы сама Мать-Природа на пару с Господом озаботились такой защитой. Так ядовитые грибы и растения имеют яркую окраску.
        Реджинальд посмотрел на этот зловещий дым, потом пробормотал короткую молитву - он не был религиозен, но сейчас это казалось вполне уместным - и вернулся к амулетам для студентов. Без поддерживаемого Мэб экрана приходилось действовать с большой осторожностью, но не возвращать же ее было. А очень скоро Реджинальд привычно погрузился в любимое дело и позабыл обо всех неприятностях.
        Глава двадцать вторая, в которой Мэб пугается
        Можно было бесконечно досадовать на себя и на Реджинальда Эншо - вина была тут поровну - но им никак не удавалось поговорить мирно. Либо в дело вступала наколдованная похоть, либо какие-то откровенно надуманные проблемы. Сейчас, к примеру, Мэб вспылила на пустом месте.
        Реджинальд упомянул пропасть, и она была, тут уж никуда не деться. И умом Мэб понимала, как выглядит ее поступок со стороны. Вот тебе мой безумно дорогой шатлен, весь в жемчугах. Делай с ним что хочешь. Умом Мэб понимала, что ее отношение к этой изящной вещице оскорбительно для всякого человека, которому приходится в поте лица зарабатывать на часы попроще. Но это понимание пришло много позже обиды, когда она уже отошла на приличное расстояние от дома. Появилась даже мысль вернуться и объяснить, что часы эти - подарок тетушки, сделанный с одним расчетом: задеть. Подарок, о котором Мэб уже спустя полминуты знала все: его цену; то, как тяжело было получить его на аукционе; то, как отчаянно бился за него лорд Барус, но драгоценная тетушка ничего не пожалела для любимой племянницы. А вот племянница со своей стороны…. Подарок, который лишь служил поводом для обмена: шатлен на несколько старинных артефактов из коллекции отца, с которыми Мэб ни за что не хотела расставаться. И тогда бы не рассталась, если бы не вмешалась мама. Словно несмышленых детей в песочнице она развела Мэб с тетушкой и заставила
обменяться игрушками и совочками.
        Мэб не умела ценить подарки, сделанные без искреннего желания порадовать, без необходимости для дарителя или одариваемого. Как историк магии она знала, что такие подарки - по сути взятка, красиво оформленная - не приносят добра никому.
        От мыслей о подарке тетушки Мэб перешла к дару кузины Анемоны. Шкатулку-сундук она до сих пор так и не разобрала, даже не представляла, что там может храниться, но книгу помнила. Извиняться глупо, но всегда можно подкупить человека. Сама эта мысль была, конечно, глупой, но отказываться от идеи Мэб не стала. В конце концов, почему бы не отдать Реджинальду «Зеркало», если уж сам ректор на этом настаивал. Во всем университете не было второго артефактора такого уровня, и всем прочим коллегам Эншо книга едва ли принесла бы ощутимую пользу.
        Приняв это решение - языке, впрочем, осталась неприятная горечь, ведь это была не больше, чем попытка подкупа - Мэб сменила направление и западной аллеей быстро пошла к музейному зданию. В нескольких шагах от дверей она замедлила шаги.
        Замок был даже не вскрыт, грубо, с мясом вырван, дерево пошло трещинами, ощетинилось острыми щепами. Мэб коснулась ручки, натертой за две сотни лет прикосновениями тысяч рук, а потом сделала шаг назад и послала легкое поисковое заклинание. Если в здании кто-то есть, он даже щекотки не почувствует. Ответом ей был тихий, горький, очень узнаваемый плач.
        - Лили!
        Раздумывать дальше Мэб не стала. Рванув на себя дверь, она вбежала в холл и сразу же наткнулась на Лили Шоу, сидящую посреди ужасающего разгрома. Повсюду были осколки - от витрин, от ламп, от некоторых стеклянных артефактов, редких, ценных, и потому только выставленных здесь, в экспозиции. Вперемешку со стеклом пол усыпали куски дерева, обрывки бумаги, книжные страницы, вырванные с мясом, лоскутки холста. Портрет одного из основателей Университета - лорда Бэлсоума был разодран в клочья и, могла поклясться Мэб, когтями. Если в музее не бесчинствовала обезумевшая хищная птица, что едва ли, можно было сказать с уверенностью, что беспорядок учинили маги. Чтобы успокоиться, Мэб перебрала в памяти все заклинания, дающий подобный эффект, потом еще раз бросила «следилку» и убедившись, что кроме них с Лили в здании никого нет, сделала несколько шагов. Под ногами хрустело стекло.
        - Лили, милая, - тихо позвала Мэб. - Дорогая, поднимись, пожалуйста.
        Девушка подняла на Мэб заплаканное, все в красных пятнах лицо, а потом вдруг подскочила и бросилась женщине на шею. Ее худенькое тело сотряслось в беззвучных рыданиях.
        - Полно, полно, милая, - Мэб неловко погладила девушку по спине. Никогда у нее не получалось утешать студенток, и нельзя было не позавидовать умению Реджинальда. - Вот что, дорогая. Давай мы уйдем отсюда. Пойдем ко мне, мы с профессором Эншо напоим тебя чаем, с ромашкой, как тебе такая идея?
        Лили лишь зарыдала еще громче. Скрипнула дверь, за спиной Мэб послышалось удивленное аханье, а потом голос, хранящий знакомые насмешливые нотки, спросил:
        - У вас все в порядке, профессор Дерован?
        Мэб обернулась и мрачно посмотрела на Миро. За спиной его маячили еще трое или четверо студентов Королевского Колледжа. Пришли взглянуть на плоды рук своих? Но зачем им учинять такое в музее?
        - Приведите ректора. И начальника университетской полиции, - распорядилась Мэб. - И принесите стул.
        Студенты немедленно бросились исполнять ее приказ: Миро вытащил из бокового коридора табурет, на котором должен был сидеть музейный смотритель - на памяти Мэб никого не было на этой должности - а кто-то из его однокурсников побежал в сторону профессорской. Мэб усадила Лили, осторожно присела на корточки и постаралась заглянуть в покрасневшие глаза.
        - Что тут произошло?
        - Это не я! - пролепетала испуганная девушка.
        - Я не обвиняю тебя.
        Миро фыркнул. Мэб поднялась и обернулась через плечо. Юнец стоял, скрестив руки на груди, и с вызывающим видом оглядывал разгромленную залу. Мог он устроить это?
        Студенты Королевского Колледжа славились своими злыми, бессмысленными, подчас опасными шутками. Для них не существовало запретов и преград, правил и соображений здравого смысла. За те годы, что сама Мэб училась здесь, всякое случалось. Иные проказы были безобидны, иные - опасны. За спинами этих юнцов колыхались могучие тени: отцы, деды, дяди; знатные лорды, занимающие посты в правительстве и кресла в Парламенте. Им ничего не грозило ни за соблазнение юной девушки, еще не достигнувшей совершеннолетия, ни за разгром музея.
        - Что вы на меня так смотрите? - мрачно поинтересовался Миро. В голосе его прорезалась наглость, которой прежде Мэб не слышала. Он прогуливал лекции, списывал на тестах и контрольных, но всегда уважал ее. Они были равны. Дерованы были даже знатнее и уж точно древнее, и это заставляло уважать профессора, если уж ее статус не имел значения. Так откуда эта наглость? - Вам наскучил увалень-Эншо? Решили попробовать кого помоложе?
        Сплетня резанула. Мэб дернулась, но быстро пришла в себя. Миро терпеть не может Реджинальда - как и любого другого профессора, заставляющего сдавать экзамены и не прощающего хвосты и прогулы. Он просто сочинил пикантную и с его точки зрения оскорбительную историю. И нельзя ни словом, ни жестом, ни взглядом ее подтверждать.
        - Принесите воды, Миро, - со всей возможной холодностью потребовала Мэб. - Нам нужно привести мисс Шоу в чувство.
        Продолжая улыбаться все так же паскудно, Миро удалился вглубь музейного хранилища, и вернулся уже спустя несколько минут, без стакана с водой, зато мрачный и почти испуганный.
        - Там… Там…
        Мэб собиралась пойти и посмотреть, что же так испугало Миро, но Лили Шоу вцепилась ей в руку. Девочка не поднимала взгляд, избегала даже вскользь смотреть на Миро и прочих студентов Королевского Колледжа, продолжающих толпиться в дверях. Значило ли это, что среди них ее соблазнитель?
        Еще спустя минуту в зал вбежали Кэрью, на ходу поправляющий форму - начальник университетской полиции был, увы, тот еще неряха и бездельник - и комично пыхтящий на бегу ректор. Последний, казалось, вкатился в залу и замер как вкопанный. С губ его слетело ругательство, мгновенно вызвавшее смешки. Ректор обвел толпу студентов мрачным взглядом, и всех этих великолепных, наглых юнцов, задирающих нос даже перед Мэб Дерован, как ветром сдуло.
        - Что случилось?
        Мэб покачала головой.
        - Не знаю, ректор. Я только что пришла и застала все в таком виде. Думаю, мы можем узнать подробности у мисс Шоу, когда она придет в себя. Кэрью, будьте любезны, взгляните, что в остальных комнатах. На Миро это произвело явное впечатление.
        Ректор приблизился и с подозрением посмотрел на Лили.
        - Что мисс Шоу здесь делает?
        - Мисс Лили Шоу - моя ассистентка, - Мэб положила руку на плечо съежившейся на стуле девушки.
        - Не помню, чтобы… - ректор осекся. - Воля ваша, Мэб. Итак, барышня, что здесь произошло?
        Лили заговорила не сразу. Мэб самой пришлось выйти и принести ей воды - в остальных комнатах царил такой же разгром. Выпив половину стакана, девушка наконец-то справилась с собой, и все равно, голос ее звучал тихо и неуверенно, то и дело срываясь на писк.
        Она пришла с утра пораньше, чтобы начать описывать накануне отложенные амулеты. Все работы у мисс Шоу были сданы, она не испытывала особенных трудностей на экзаменах, а работа в музее ей нравилась. Девушка даже подумывала, что… тут Лили осеклась, перевела дух и продолжила, строго по существу. Она пришла около девяти и обнаружила, что замок взломан, а все вещи разбросаны по полу. Застала в точности тот же разгром, что и все остальные. Она хотела уже выйти и позвать на помощь, но тут что-то темное, огромное и в то же время будто бы невидимое налетело, напугав и уронив девушку на пол. И тут, не успела она прийти в себя, появилась леди Дерован.
        Рассказ Лили не произвел благоприятного впечатления ни на ректора, ни на Кэрью. Оба они отчего-то решили, что девушка лжет и пытается прикрыть либо свою ошибку, либо шалость, либо кого-то из приятелей. Но, Мэб это знала хорошо, у Лили не было приятелей. Она была застенчива, нелюдима, и это отталкивало людей. Она и за соблазнителя своего уцепилась, кажется, лишь потому, что это был первый человек, потративший достаточно времени, чтобы преломить это смущение. Ни ректор, ни Кэрью не знали Лили Шоу так, как успела изучить ее Мэб, они давили, повышали голос, и не прошло и пяти минут, как девушка разрыдалась. Добиться от нее чего-либо было теперь невозможно.
        - Ректор, пожалуйста! - Мэб обняла Лили за плечи. - Прекратите. Вы же видите, она напугана. И она ни в чем не виновата. Здесь применяли магию, боевую - это по меньшей мере. Не следует ли присмотреться к тем, кто ей владеет?
        Вон Грев нахмурился, но промолчал. Не стал он спорить и когда Мэб сказала, что проводит Лили Шоу в общежитие.
        Идти было недалеко, и все же Мэб не оставляла попытки разговорить девушку, вытянуть из нее хоть что-нибудь. Был ли среди тех студентов, что пришли сегодня, ее обидчик? Не Миро ли это? Что она видела в музее, в красках и деталях? Лили лишь еще ниже опускала голову, голос ее звучал еще тише, и Мэб окончательно убедилась, что ничего не добьется. Девушка была смертельно напугана, и сразу всем: сегодняшним происшествием, проклятьем, ректором, Кэрью, черт бы их побрал, и даже самой Мэб, которой пришлось прекратить расспросы.
        Оставив Лили на попечение подруг по общежитию, взяв с них обещание напоить девушку успокоительным чаем и присмотреть, Мэб вернулась в музей. Там уже было полно полицейских, они расхаживали по комнатам, топтали осколки и обрывки, не заботясь о том, что на полу еще может сыскаться что-то целое. Впрочем, уже нет. Мэб выругалась вполголоса. В кабинете беспорядок был еще больший, книги были сброшены с полок и порваны, на столе царил ужасающий беспорядок: все было поломано, порвано и сверх того - залито чернилами. В комнате стоял тот ужасный удушливый запах сирени, что всегда отличает дешевые чернила, выдаваемые университетом. Шкатулка - подарок кузины Анемоны - была разбита на части, все ее содержимое, которое Мод не успела толком изучить, разбросано по комнате. Под окном валялась половина «Серебряного зеркала», а вторая оказалась под шкафом. Кто мог разорвать на две части такую старую, сделанную добротно, на славу книгу? Мэб поежилась.
        - Какая жалость, - сокрушенно покачал головой ректор. - Такой ценный экземпляр. Уверен, профессор Эншо очень огорчиться.
        - Реджинальд, я полагаю, способен эту книгу прочитать и в таком виде, - пожала плечами Мэб. - И склеить тоже. Я передам ему.
        Вон Грев нахмурился, и на мгновение Мэб показалось, сейчас он запретит. Хотя, с чего бы? Шкатулка была подарком Анемоны Университету, пусть она и ожидала благодарность лично от ректора. Впрочем, тут сошел бы, пожалуй, любой мужчина не старше пятидесяти, хорошего происхождения и холостой. Еще пара лет, и кузина с радостью примет благодарность даже от Эншо.
        При этой мысли привычно кольнула ревность, но слабая, сама по себе - шутливая. Что за мысли в самом деле! Мэб осторожно сложила две половинки книги и завернула в бумагу.
        - Боюсь, музей придется пока закрыть, - сказал ректор, оглядываясь по сторонам. - До окончания расследования.
        - Что ж, у меня будет больше времени на составление экзаменационных вопросов в этом году, - кривовато улыбнулась Мэб. - И я сделаю это в своем кабинете дома. Давненько я там не работала, честное слово. А там, между прочим, не пахнет пылью, как здесь.
        - Вы с профессором Эншо решили свои… - ректор кашлянул, - кхм, территориальные вопросы?
        Мэб вскинула брови. Она подозревала, что в тайне вон Грев наслаждается, наблюдая за их с Реджинальдом войной, но до сего момента и не подозревала, что он так хорошо обо всем осведомлен. У них и в самом деле были «территориальные», как сказал ректор, вопросы. Они делили дом, иногда буквально, физически, оттого гостиная и библиотека выглядели откровенно нелепо. Казалось бы, такой пустяк, но Мэб встревожилась. Что еще знает ректор?
        - Да, вполне, - сказала она наконец. - Прошу меня простить, ректор, я пойду. Не буду мешать Кэрью и его ребятам.
        Покидая музейное здание, Мэб прошлась по комнатам и пришла к неутешительному выводу: если в чем она и может помешать университетской полиции, так это бездельничать. В то, что они найдут злоумышленника, она сомневалась. Она сомневалась даже в том, что люди Кэрью будут его искать.
        Глава двадцать третья, в которой виден результат
        За час с небольшим Реджинальд почти закончил с самыми сложными и ценными амулетами - именными. У него не было ни крови, ни волос студентов, так что полагаться приходилось на собственные ощущения. Если бы в кухню зашел сейчас старый профессор Лири, то одобрительно похлопал бы по плечу, назвал «идиотическим гением», было у него для талантливых любимцев такое ласковое прозвище, а потом, скорее всего, сдал комиссии по этике. То, что делал Реджинальд, этике полностью противоречило, и оставалось только утешать себя, что именные амулеты помогут вычислить преступника, защитить Абартон и сделать все это тихо, избегая скандалы. Комиссия по этике любила скандалы еще меньше, чем профессоров-нарушителей. Реджинальд как раз закончил зачаровывать свои наручные часы, когда пришло странное чувство тревоги. Словно холодок пробежал по коже, заставляя мельчайшие волоски встать дыбом. Ледяная рука сжала сердце, и стало вдруг тоскливо и страшно. Что-то темное мелькнуло в углах кухни. Реджинальд моргнул, прогоняя наваждение, сделал несколько вдохов и выдохов, размеренных, как учили на занятиях лечебной гимнастикой еще в
студенческие годы, но так до конца и не смог избавиться от этого неприятного чувства.
        Скрипнула входная дверь. До сей поры она открывалась бесшумно, а тут вдруг решила скрипнуть, испытывая терпение Реджинальда. Он обернулся.
        Леди Мэб была бледна и темна лицом, лоб ее прорезала глубокая морщина. В растрепанных волосах запуталась паутина. Платье ее также было в пыли и паутине, а к груди женщина прижимала небольшой, чернилами испятнанный сверток. Снова сердце сжала та же ледяная рука и, едва ли понимая, что же делает, Реджинальд шагнул - кухня была совсем крошечной, а теперь, кажется, стала еще меньше, и обнял Мэб за шею.
        - Простите, - сказала она, протягивая сверток.
        Под пальцами были мягкие волосы, и в то же время Реджинальд словно бы коснулся мелких осколков стекла, грубых щепок, мятой бумаги. Словно ощутил то, что совсем недавно чувствовала сама Мэб. Связь. Проклятое зелье.
        Мэб была почти на две головы ниже его ростом, ей пришлось чуть откинуться назад, облизнув губы. Невероятных усилий Реджинальду стоило отступить, вместо того, чтобы прижать ее еще крепче, обхватить растрепанную голову обеими руками, припасть к искусанным, влажным губам.
        Он сделал шаг назад и наткнулся на стол. Зазвенели амулеты.
        - Что?… - хрипло спросил Реджинальд, смаргивая наваждение.
        - Вот, - Мэб протянула сверток. - Нужно было отдать его раньше.
        Реджинальд машинально развернул бумагу, противно хрустящую. Внутри оказался бесценный том - «Серебряное зеркало» - порванный пополам чьей-то безжалостной, грубой рукой.
        - Извините, - еще раз сказала Мэб. - Я не думала… Кто-то взломал музей.
        И с этими словами она привалилась к холодильнику, обхватив себя за плечи. Ее начало трясти.
        - Господи! Что за чертовщина творится.
        В кухне было слишком много стекла, слишком много незаконченных артефактов и сырой магии, поэтому Реджинальд взял Мэб за руку, провел в гостиную и усадил в свое кресло. Оглядевшись, он нашел ее шаль и набросил сверху, скрывая запыленные колени.
        - Посидите минутку.
        Приготовление успокаивающего чая не заняло много времени. Реджинальд тщательно отмерил порошки и травы, залил их крутым кипятком и, влив толику магии, заполнил отваром большую глиняную кружку. В бледных руках леди Мэб она смотрелась странно, чужеродно и в то же время - естественно. Мэб вцепилась в нее так, что пальцы побелели еще сильнее.
        - Выпейте.
        Мэб послушно сделала глоток, закашлялась, и после кратких раздумий Реджинальд похлопал ее по спине, да там и задержал руку. Женщина вдруг подалась вперед и лбом уткнулась ему в плечо. Реджинальд замер, неловко, боясь пошевелиться.
        - Простите, - Мэб отстранилась. Губы тронула слабая улыбка. - Я и не подозревала, что испугалась. Сядьте, думаю, это нужно рассказать.
        Реджинальд бросил взгляд на злосчастную кушетку, но ее вид, хранимые ей воспоминания едва ли способствовали серьезному разговору. Тогда он сел прямо на пол, скрестив ноги, и только потом подумал, что это еще хуже. Леди Мэб, впрочем, ничего не сказала о плебейских манерах своего соседа и компаньона. Она, кажется, даже не заметила. Сделав еще несколько глотков успокоительного чая, дождавшись, когда он подействует, женщина заговорила удивительно четко и обстоятельно.
        В музей кто-то вломился, вскрыл замок и все перевернул вверх дном. Разбил, сломал, порвал, нанеся как можно больше вреда. Напугал Лили Шоу до полусмерти, налетев на нее невидимой черной тенью.
        Своевременно появившиеся студенты Королевского Колледжа во главе с Миро выглядели подозрительно. Миро, кажется, знал что-то о связи Мэб и Реджинальда. Или, что еще хуже, эту связь выдумал.
        Вон Грев и Кэрью взялись за расследование.
        Подытожив все это, Реджинальд сокрушенно покачал головой.
        - Что могли искать?
        - Не знаю, - Мэб дернула плечом. - Наш музей - настоящая катастрофа. В нем столько всего хранится… хранилось. Может это быть студенческая шалость?
        - Это не шалость, а хулиганство, - Реджинальд потер переносицу, пытаясь прогнать раздражение. - Последствия будут серьезные, тут даже папа-министр не поможет. Вот что, леди Мэб, предоставьте пока Кэрью вести расследование. Он, конечно, ленив, да и вообще - плох, но не стоит нам увеличивать число наших забот. То же касается и Миро. Этот мальчишка уже пытался меня сфотографировать в компрометирующей с его точки зрения ситуации. Он просто упивается иллюзией власти. Оставьте.
        - Но остается тот, кто напал на Лили, - Мэб содрогнулась. - Реджинальд, вы не видели портрет Бэлсоума! Его словно звери дикие драли! Я уже все возможные заклинания перебрала, ни одно не подходит! И в голову начинают лезть самые черные мысли.
        - И что, это тень из Пьюта? Выпейте еще чаю, успокойтесь и выкиньте это из головы, - попросил Реджинальд. - И помогите мне закончить с амулетами. Так мы по крайней мере решим проблему с Миро и его приятелями.
        Мэб залпом допила чай, поставила кружку на пол и поднялась.
        - Идемте, - сказала она самым обреченным тоном. - Хотя бы с этим закончим в самом деле.
        Реджинальд легко вскочил с пола и едва не столкнулся с женщиной. Смутился, но она, погруженная в свои мысли, словно и не заметила. Интересно, подумалось, а чувствует ли она связь так же остро? И как побороть то, что не чарами навеяно? Как справиться с глупым и опасным желанием коснуться, обнять, поцеловать, пропустить меж пальцев мягкие волосы, выбирая из них обрывки паутины?
        - Причешитесь, - грубовато сказал Реджинальд, шагая в кухню. - У вас мусор в волосах.
        Мэб, словно это ее и не беспокоило, растрепала волосы пятерней, выбрала из них паутину после чего сняла с вешалки тонкий газовый шарф и повязала на голову.
        - Вам нужен экран?
        - Мне нужно, чтобы вы подержали свои часы, - Реджинальд осторожно, двумя пальцами взял шатлен. - Вы ведь носили их нечасто?
        Они из-за этих часов ведь уже повздорили…
        - Нет, - покачала головой Мэб. - Я не люблю их. Тетушка… моя драгоценная тетушка купила их на аукционе за баснословные деньги (взятые, к слову, у меня) и преподнесла с гордостью. Знаете, Реджинальд, так кот приносит хозяйке задушенную мышь. Вот я молодец! Но разница в том, что кошки делают это из искреннего желания угодить, угостить дорогого друга, тетушка же попыталась обменять ненужный мне шатлен на несколько артефактов из отцовской коллекции.
        Мэб умолкла и покраснела, пробормотав, что «излишне разболталась».
        - Жаль, что вам не нравится, - улыбнулся Реджинальд. - Красивая вещица. Сложите ладони.
        Он осторожно положил шатлен в подставленные руки Мэб, расправил подвески и украдкой провел пальцами по нежной коже. А потом положил сверху свою ладонь и закрыл глаза, сплетая нити силы.
        Изготовление артефактов - область огромная. Некоторые можно сделать по щелчку пальцев, другие же требуют кропотливого труда, когда мастер становится подобен часовщику, подбирающему мельчайшие детали. И самое сложное: соединение и настройка нескольких зачарованных вещей. Реджинальду это не давалось вплоть до пятого курса, а потом он купил спицы, клубки шерсти и выучился вязать. Сокурсники высмеяли его, это задело - потребовалось еще несколько лет, чтобы Реджинальд перестал обращать внимание на чужое мнение - и все равно ему до сих пор иногда нравилось вязать. Это помогало сосредоточиться, привести мысли в порядок и составить самую сложную схему чарования. И уж конечно это умение сильно помогало ему в колдовстве, когда требовалось переплетать и путать тонкие нити чар.
        Связав между собой последние чары, Реджинальд ощутил привычно упадок сил и тяжело оперся на стол раскрытой ладонью. Надавил, так что заныли кости. Перед глазами все плыло.
        - Нельзя так работать! - проворчала Мэб. - Нельзя выкладываться за раз, зачаровывая сотню амулетов! Вы так себя убьете!
        - Кто бы говорил, - хмыкнул Реджинальд. - Вы за полчаса составляете учебные планы на год.
        - Не путайте учебные планы с колдовством, - твердый кулачок ударил его в плечо. - Ох, я ведь так ничего и не купила на обед. Сядьте, посмотрю, что у нас найдется.
        Реджинальд неохотно сфокусировал взгляд - это вызвало приступ головной боли - и оглядел кухню.
        - Боюсь, выйдут у нас только бутерброды, леди Мэб.
        - Сядьте, - распорядилась женщина. - Лучше вообще, идите в гостиную. Я приготовлю чай.

* * *
        Деятельность - любая - была наилучшим способом избавиться от страхов, прочистить голову, все разложить по полочками. Мэб собралась, на скорую руку соорудила несколько сэндвичей из сыра и ветчины, что сыскались в холодильнике, и заварила чай. Реджинальд, которому противопоказано было колдовать еще минимум полчаса, успел разжечь камин (оставалось надеяться, что не магией) и сидел теперь, придвинув кресло почти вплотную и протянув к огню руки. Мэб водрузила на столик поднос, оглядела комнату и пришла к неутешительному выводу, что в свое время сильно сглупила. Ну что ей стоило вдобавок к кушетке, честно говоря, достаточно неудобной, привезти сюда еще и кресло. А теперь не было особого выбора, пришлось присаживаться на краешек дюшесс-бризе и быстро обедать, отряхивая с коленей крошки.
        В конце концов, воровато оглядевшись, Мэб избавилась от них при помощи магии. Мама бы не одобрила.
        - Что с вашим аппаратом? - спросила Мэб, дожевав последний сэндвич.
        Реджинальд откинулся на спинку кресла, сжимая в руках кружку с чаем, прикрыл глаза и молчал несколько секунд. Когда заговорил, голос его звучал устало и хрипло. Ему бы сейчас стоило пойти и лечь в постель, а ведь нужно еще было зачаровать несколько десятков амулетов. Пусть на них и клались чары значительно проще, но и тут можно было легко выдохнуться, сломаться. Мэб предложила бы свою помощь, но у нее подобное колдовство хорошо выходило только в теории.
        - Он уже должен закончить работу. Подождите пару минут, и мы все проверим.
        Мэб покачала головой. По ее мнению тут парой минут никак нельзя было обойтись, но едва ли Реджинальд Эншо стал бы считаться с ее мнением. Он допил чай, поднялся и, ступая несколько неуверенно, едва не налетев на дверной косяк, все же добрался до кухни. Там он постоял пару минут, боясь подступиться к хрупкому стеклянному аппарату.
        - Что нужно сделать? - вздохнула Мэб.
        Реджинальд объяснил, как пользоваться бумажками-индикаторами, тут не было ничего сложного. Достаточно было вспомнить занятия по химии и несколько практикумов по фармацевтике, которые Мэб пришлось в свое время пройти. Конечно, ей недоставало опыта и ловкости, некоторые пробы оказались испорчены, но в конце концов на столе в ряд оказались выложены двадцать четыре бумажных полоски. Реджинальд, все это время, привалившись к стене плечом, пристально следящий за действиями Мэб, подвинул табурет, сел и вытащил свой блокнот. Потер переносицу.
        - Двадцать четыре? Вот это состав… Что-тут у нас… пажитник… - автоматическое перо выскользнуло из дрожащей руки.
        - Дайте сюда! - Мэб отняла перо и тетрадь и села рядом. - Диктуйте.
        У Реджинальда был строгий, уверенный почерк, такой присущ хорошо образованным с раннего детства людям, такой прививают старательно, долго, заставляя малышей ходить на уроки каллиграфии. Мэб этим не отличалась: на занятиях чистописанием настаивала мама, отец же буквально похищал «свою принцессу» из классной комнаты и вез в музей, или в аквариум, или в оранжерею, а то и в какую-нибудь лабораторию. Он предпочитал обучаться именно так. Рядом с твердым почерком Реджинальда Эншо записи Мэб выглядели беспомощными каракулями, и от этого горели уши.
        - Пажитник, гвоздика, корица… стандартные афродизиаки, - Реджинальд изучил полоски бумаги и отложил в сторону. - Нет, лучше сразу все рассортировать. Вот эти шесть составляющих - стандартная основа: гравилат, мускус, серебро, драконник, тысячелистник и, по всей видимости, дестиллированная вода. Это йод, опять же, стандартный закрепитель. И корни ангелики, листья дают немного другой оттенок при реакции. Дальше у нас идут афродизиаки: пажитник, гвоздика, корица, кориандр, апельсиновая… кожура, слишком темный цвет для масла. Гардения, конечно. Еще применен порошок бирюзы, опала и оникса, с тем же эффектом.
        - Такое ощущение, что в один котел опрокинули десяток флаконов с приворотными зельями, - пробормотала Мэб.
        - А дальше начинается интересное, - Реджинальд придвинул к себе оставшиеся бумажные полоски. - Соль - в принципе ясно, это очистка сложного многосоставного зелья. Семена мака - дурманящий эффект, зелью нельзя сопротивляться. Очанка и мастика создают ментальную связь. Самое интересное - два последних ингредиента. Здесь у нас барбарис.
        - В зелье? - удивилась Мэб, разглядывая пронзительно-алые пятна на голубоватой бумаге. До сей поры она барбарис ела только в конфетах, приторно сладких карамельках, которые никогда не любила. Про его применении в зельях она слышала впервые.
        - Расширенный спецкурс, - улыбнулся Реджинальд уголком губ. - Де Линси, шестой курс. Барбарис применяется в ряде… не самых хороших зелий. Он порождает споры, гнев, обиду. Довольно странно его видеть в любовном зелье. А это - восковица. Она усиливает и закрепляет эффект.
        Мэб посмотрела на список. Большую часть этого легко можно было приобрести в любой аптеке, заказать в оранжерее или просто вырастить на своем участке. Но вот смола мастики, мак и восковица… Этим никогда не торговали широко. Мастику везли с юга, из-за океана, и стоила она баснословно дорого. Мак находился под строгим контролем, как опасное наркотическое растение, чтобы получить опиаты, требовалось заручиться рекомендацией надежного врача, а ее выписывали все реже. Восковица… Слишком мощный закрепитель, ею также торгуют официальные поставщики, все заказы фиксируются и зачастую нужно дать разъяснение, как ты собираешься использовать ее.
        - Цветы гардении также попали в список запрещенного, - кивнул Реджинальд, когда Мэб высказала свои соображения. - Не так-то просто приготовить сейчас такое зелье. И уж точно, его нельзя сделать, не привлекая к себе внимание.
        - Что с антидотом?
        Реджинальд со вздохом потер переносицу.
        - Двадцать четыре составляющих, леди Мэб. Ладно, восемнадцать, основу считать не будем. Мне нужно понять, как они между собой сочетаются, почему не конфликтуют и дают такой… стабильный результат. Потом найти к каждой комбинации подходящий контрагент, составить зелье, провести несколько…
        Под сумрачным взглядом Мэб он вздохнул.
        - Дайте мне еще одну неделю.
        - Еще неделю?! - женщина нервно рассмеялась. - Я устала, Реджинальд. Устала испытывать чужие чувства, устала… от вожделения. Это отличное зелье для шлюхи, моя же жизнь не вращается вокруг постели.
        - Как и моя, леди Мэб, - сухо ответил Реджинальд. - Я не любитель бурных страстей, тем более - фальшивых. Если бы я мог, я бы несомненно переборол это. Но то, что не в наших силах… Бесполезно это обсуждать. Мне нужна неделя. До той поры нам придется потерпеть.
        Мэб уныло вздохнула, уже жалея, что затеяла этот бессмысленный, беспредметный спор. Конечно же, их обоих утомляет эта страсть, а навязанный чарами секс приносит больше неудобств, чем удовлетворения.
        - Давайте не будем ссориться, - Мэб протянула руку. - Мир. Только, пожалуйста, постарайтесь поторопиться.
        - Мир, - вместо того, чтобы пожать протянутую руку, Реджинальд поднес ее к губам и поцеловал. Теплое дыхание опалило ладонь. По коже пробежала дрожь. Мэб невольно бросила взгляд на часы. Еще день, а она уже… хочет этого мужчину. Хочет оказаться в его объятьях, надежных, крепких. Хочет целовать его, хочет выгибаться под его жадными поцелуями, ощутить наконец прикосновения, которых избегала. Хочет отдаться ему, возможно, прямо здесь, на небольшом круглом столе.
        Мэб тряхнула головой и отняла руку.
        - Если вам больше не нужна моя помощь, я пойду и займусь экзаменационными билетами. Виновен в чем-либо Миро, или нет, его нужно проучить.
        - Да, - кивнул Эншо, медленно опуская взгляд. - Идите.
        Звучало это так, словно он отпускает ее, но Мэб отчего-то не разозлилась, хотя была рада выйти из слишком маленькой и тесной кухни. Оказавшись в библиотеке, служившей им также рабочим кабинетом, она перевела дух, а потом, после кратких раздумий повернула ключ в замке и постаралась погрузиться в работу.
        Глава двадцать четвертая, в которой снова вступает в свои права рутина
        Оставшиеся до бала четыре дня и Мэб, и Реджинальд отчаянно пытались вернуть в свою жизнь ту устоявшуюся рутину. Завтрак, собранный на скорую руку, работа, обед, рабочие совещания, относящиеся к тому же балу, ужин, непременно в городе, в пабе, как можно дальше друг от друга. Быстрый, грубый, лишенный каких-либо лишних эмоций секс на злосчастной кушетке. Сон. Завтрак. Занятий почти не было, да и пытаться добиться от студентов прилежания было невозможно. Все мысли девушек занимал предстоящий бал, особенно тут отличались первокурсницы. Для тех из них, кто принадлежал к простым семьям, это был первый бал в жизни, какая уж тут учеба.
        Мэб все свободное время посвящала разбору завалов в музее. Первое время она пыталась делать это вручную, полагаясь на помощь молчаливой Лили. Потом решила, раз уж нет ничего зазорного баронессе расхаживать в рабочих брюках и косынке, вооружившись метлой, то и поколдовать она может. С применением волшебства дело пошло быстрее. Лили быстро освоила несколько простых заклинаний, которые позволяли разобрать мусор по кучкам: стекло и фрафор в одну сторону, дерево в другую, бумаги - в третью. К концу второго дня было достаточно прибрано, чтобы можно было начать собирать уцелевшие предметы, не опасаясь изрезать руки.
        Уцелело к великой досаде Мэб не так уж много. Создавалось впечатление, что, не найдя искомое, преступник со злости переломал все, что ему попалось под руку. Еще в первый день Мэб наведалась к Кэрью в небольшой участок на самой окраине городка, но ничего полезного не узнала. Расследование велось, как обычно, спустя рукава. У инспектора к тому же сыскалось отличное оправдание: в Абартоне никогда не происходит ничего серьезнее студенческих шалостей. Мэб, вспылив, с трудом сдержалась и не наорала на Кэрью. Шалости? Стало быть, пожар в колледже Арии, соблазнение Лили, угрозы, шантаж, разбитая склянка с запрещенным зельем, а теперь еще разгромленный музей это - шалости?! Потом Мэб вспомнила, что по крайней мере о трех вещах никто не знает.
        Иногда в минуту душевной слабости ей хотелось все рассказать, хотя стыдно было говорить о «Грезах». Но она быстро вспоминала две вещи: люди, отравленные этим зельем, должны быть помещены в карантин. Глупо так подставляться в шаге от избавления. Во-вторых, это тоже существенно, полицейские Университета никуда не годились. Они не могли найти собственную бляху на пустом столе, как гласило студенческое присловье. Куда уж им искать настоящих злоумышленников?
        Еще одну вещь Мэб вполне успешно возвела в рутину: она раз в полчаса доставала из кармана зачарованный шатлен и изучала хаотично перемещающиеся по краю циферблата искры, отмечающие местонахождение амулетов. В неактивированном состоянии этот артефакт указывал, точно компас, направление, но, коснувшись искры можно было узнать множество полезных подробностей: кто, где и чем, предположительно, занят. Мэб так и не добилась от Лили правды, но подозревала Миро и следила за ним пристальнее, чем за прочими. Он, впрочем, всюду ходил со своими дружками, нуждаясь, подобно большей части родовитых студентов, в клаке.
        К исходу четвертого дня в музее был наведен порядок, хотя Мэб так и не сообразила, что же здесь могли искать. Большая часть уже записанных в книгу амулетов оказалась сломана, а сличить остальное можно было только с огромными гроссбухами, в которых выцвели до почти полной невидимости чернила. Мэб не обращалась к ним, когда составляла новые описи, не стала открывать тома и сейчас. В конце концов, описание вроде «амулет круглый, зачарованный, с камнем» едва ли могло чем-то помочь. Усевшись на стул посреди сиротливо опустевшей комнаты, Мэб огляделась.
        Что здесь могли искать? И как надеялись найти?
        Взгляд ее упал на сложенные стопкой обрывки бумаг, куски книг и тетрадей. Утром Мэб, столкнувшись с ректором на аллее, спросила, что со всем этим делать. «Списывайте», - безразлично бросил вон Грев и поспешил по своим делам. Мэб поднялась, сделала два шага и опустилась прямо на пол, разбирая груду бумаг. Несколько старых отчетов по сложным зельям, выпуск «Университетской некрополистики» за 1896 год и дневник Мартоа. Все это оказалось свалено в одну кучу, в чем Мэб углядела удачное стечение обстоятельств, а значит - работу своего дара. Раз уж она раз за разом натыкается на этого Мартоа, значит, следует копнуть поглубже.
        Нет, оборвала свои мысли Мэб. Когда чары будут сняты, нужно будет просто сообщить ректору о зелье и об исследовании Мартоа, которое имеет с «Грезами» некоторое сходство. Вот и все.
        - Профессор…
        Мэб обернулась. Заговаривала Лили редко, отличаясь какой-то пугающей робостью. Впрочем, учитывая, кто она такая, это было неудивительно. Наверняка девушки из колледжа Королевы Шарлотты не слишком уютно себя чувствовали среди студентов знатных, богатых, а даже и тех, кто получил стипендию благодаря своим академическим заслугам в школьные годы. Они все держались робко, глядели мимо и только изредка бросали жадные взгляды на юнцов из Королевского Колледжа. Должно быть, то были в глазах глупых девчонок настоящие прекрасные принцы. Но только в сказках с принцами живут долго и счастливо распоследние лягушки. В реальной жизни от них одни только неприятности.
        - Что такое, Лили? - спросила Мэб как можно мягче, поднимаясь с колен. - Подай мне пожалуйста бумагу для упаковки.
        Лили принесла сначала кипу упаковочных листов, а потом еще один, маленький, сложенный к тому же вчетверо.
        - Может быть, этот разгром… он из-за меня?
        Мэб развернула и прочитала послание, отпечатанное на машинке - наверняка из университетской библиотеки.
        «не думай что спрятолась маленькая шлюха мы знаем что ты такая же как и твая мать ты такая же грязная шлха как наша блядина-королева патаму и учишся тут ты распрастраняеш заразу и скоро мы тебя выметем».
        - Отсутствие знаков препинания и заглавных букв вполне скомпенсировано ошибками, - Мэб с отвращением скомкала послание, потом все же расправила и аккуратно сложила. - Где ты взяла это?
        - У себя в комнате, - пробормотала Лили.
        - Если достаточно хорошо заплатить, горничные хоть цветы, хотя лягушек принесут, - Мэб неодобрительно покачала головой. - Нет, Лили, едва ли это из-за тебя. Скорее всего, письмо написал кто-то из Колледжа Принцессы, узнав что… ты встречалась с их кавалерами.
        - Я не!.. - Лили осеклась.
        Мэб вздохнула.
        - Я училась в Колледже Принцессы, моя дорогая. Большая часть его студенток в Университет поступает, чтобы присмотреть себе мужа. Королевский Колледж - их охотничья территория, и они ревниво охраняют добычу. Так что не бери в голову, забудь лучше об этом письме.
        - Но… - пролепетала девушка, - они оскорбили Королеву…
        - О чем ее величество к счастью не узнает, - улыбнулась Мэб и не стала доверять, что еще один подобный слух погоды не сделает. О королеве и так судачат достаточно часто. - Иди Лили, подготовься к балу, выбери себе платье покрасивее, духи, найди удобные туфли и попробуй повеселиться завтра. И ни о чем не беспокойся. Мы с Ред… профессором Эншо это возьмем на себя.

* * *
        - Можно как-то узнать, кто написал это письмо?
        Реджинальд поднял голову от книги по стойким зельям, уже четвертой за последние дни, и все столь же бесполезной, и посмотрел на помятый лист бумаги. А потом на леди Мэб, которая в своей рабочей одежде, возмутительных, обтягивающих стройные ноги брючках и с косынкой на растрепанных волосах была необыкновенно хороша. Иногда закрадывалась неприятная, болезненная мысль: а не пытался ли Реджинальд подсознательно затягивать исследование, чтобы только не разверзлась между ним и Мэб Дерован пропасть?
        Впрочем, кому может быть нужна начарованная страсть или фальшивая любовь?
        - Что это?
        - Лили Шоу нашла у себя в комнате, - Мэб присела на край стола, сорвала косынку и еще больше растрепала волосы. - Думаю, кто-то из горничных принес по приказанию девушек из Колледжа Принцессы.
        Реджинальд заставил себя оторвать взгляд от округлого бедра леди Мэб и развернул послание.
        - “Не думай что спрятолась маленькая шлюха мы знаем что ты такая же как и твая мать ты такая же грязная шлха как наша блядина-королева патаму и учишся тут ты распрастраняеш заразу и скоро мы тебя выметем»… Какая мерзость!
        - Печатная машинка, - Мэб сразу же перешла к делу. - Рагонт-19, кажется? У нас в библиотеке таких дюжины две. И бумага обычная.
        Реджинальд задумчиво кивнул и поднес письмо к носу, пытаясь уловить аромат. Пахло духами Мэб, ими быстро пропитывался любой взятый ею в руки предмет, это была своего рода магия. А еще…
        - «Валентина»? - Реджинальд хмыкнул. - Думаю, вы правы, леди Мэб, это «принцессы».
        Мэб склонилась ниже, принюхалась, а Реджинальд окунулся в ее собственный, дурманящий аромат и на мгновение закрыл глаза. Мягкие волосы мазнули по щеке.
        - Да, «Валентина»… Вы, Эншо, потрясающий человек. У вас не только память феноменальная, но и обоняние. Так можно выяснить, кто его послал?
        Реджинальд не без усилий вернулся к делу. Если бы только Мэб отодвинулась, сразу стало бы проще.
        - Только если автор - маг. Увы, если обычные люди и оставляют следы своей личности, мы пока не научились их выявлять. И на это уйдет какое-то время.
        - Надеюсь, этим идиоткам, кто бы они не были, хватит ума не устраивать скандал во время бала, - Мэб потерла лоб. Потом, спохватившись, она выложила на стол сверток в упаковочной бумаге, уже знакомой Реджинальду. - Я принесла кое-что. Быть может, вам пригодится. Ректор велел все это списать.
        Дневник Мартоа и вестник университетского кладбища - это-то зачем? - Реджинальд сразу отложил в сторону, а вот два справочника по сложным зельям его заинтересовали. Быстро их пролистав, Реджинальд убедился, что каким-то образом Мэб Дерован сумела принести именно то, что нужно.
        - Благодарю! - он занес руку, не зная, что сделает дальше. Пожмет тонкие пальцы Мэб? Притянет ее в объятья и поцелует?
        Все за него решила сама Мэб, выскользнув из кухни со словами: «Мне нужно переодеться». О том, как она будет это делать, Реджинальд предпочел не думать. Тряхнув головой - хотя не так-то просто из нее вытрясти Мэб Дерован - он вернулся к книгам.
        Половина дела уже была сделана, ему удалось разложить зелье на некоторые сегменты и подобрать к каждому антидот. В большинстве случаев это были простые, всем известные комбинации, и они не требовали затрат. Проблема была в том, как сбалансировать получившееся зелье, уравновесить, сделать так, чтобы его части не конфликтовали между собой. В «Грезах» для этого использовалась восковница, но она не подходила для антидота. Во-первых, слишком дорога и находится практически под запретом, во всяком случае, под контролем. Во-вторых, некоторые ее побочные свойства могут навредить антидоту. Реджинальд открыл справочник по сложным зельям и принялся лихорадочно перебирать страницы. Масса полезной информации. Ничего конкретного.
        Тонкая, бледная рука задела его щеку, взяла со стола вторую книгу и открыла наугад.
        - Возьмите.
        Реджинальд обернулся, но Мэб уже сделала шаг в сторону, к плите, где принялась заваривать чай. Взгляд скользнул по ее спине, задержавшись на белой полоске между воротничком и волосами. Она притягивала, манила, звала совершить какую-нибудь несусветную глупость. Реджинальд опустил взгляд на страницу.
        «Использование камней и металлов для магического балланса сверхсложных зелий. 19 уровень».
        Девятнадцатый. Сам Реджинальд никогда не поднимался выше девятого. Девятнадцатый уровень означал, что приготовление зелья, или его отдельных составляющих, требует применения магических способностей. Такие зелья стоили слишком дорого, отнимали с непривычки слишком много сил и с успехом заменялись чем-то попроще.
        - Аметист… - Реджинальд провел пальцами по таблице, отпечатанной на пожелтевших от времени страницах.
        То, что надо. Неограненый аметист, помещенный в зелье за девять минут до готовности, должен связать и сбалансировать все компоненты. Вынуть его нужно через полторы минуты, а потом еще трижды погружать, пока зелье остывает. Речь, конечно, шла о специально заряженном аметисте. Ничем подобным Реджинальд прежде не занимался, но здраво полагал, что следует постоянно учиться новому.
        - У меня появилась идея, как мы можем найти человека, приготовившего «Грезы», - Мэб поставила перед Реджинальдом кружку с чаем, по иному его тут теперь не пили, и вновь присела на край стола. Ткань юбки была тоньше и, казалось, можно ощутить исходящий от тела жар. - Монотонная работа потрясающе мобилизует мой разум.
        - Рад за вас, - пробормотал Реджинальд, поднялся и отошел к окну. Чай был с ромашкой, что оказалось кстати.
        - Один из моих дальних родственников служит в управлении по контролю за оборотом чего-то там, - Мэб хмыкнула. - Они уже раз пять сменили название. Не важно. В их компетенции проверка торговцев. Человек, купивший мак, восковицу и мастику непременно должен попасть в поле их зрения.
        - И как вы объясните свой интерес?
        Мэб пожала плечами.
        - Скажу, что кто-то продает девчонкам любовное зелье, и я хочу это пресечь, не ставя пока в известность руководство. Такое уже было в годы, когда я училась, и профессор Линли успела все сделать в обход ректора и совета.
        - Разумная идея… - задумчиво кивнул Реджинальд. - В самом деле, свяжитесь с ним. Завтра бал, а послезавтра я, пожалуй, смогу приступить к приготовлению зелья. Увы, леди Мэб, на это уйдет еще дней десять.
        Мэб криво усмехнулась.
        - Как удачно, что мы успеем к началу каникул. Не думаю, что в эти десять дней у нас найдется время оплакивать горькую долю. Экзамены.
        Ее передернуло. Реджинальд кивнул согласно. Экзамены, которые какой-то умник много десятилетий назад поставил после майского балла, к которым практически не готовились, и которые превращались в настоящую пытку. Да, в последующие десять дней отвлекаться будет не на что.
        - У вас нет случаем кусочка неограненного аметиста, леди Мэб? - спросил Реджинальд наугад.
        - Случаем есть, - кивнула Мэб. - Сейчас принесу. Но вам придется выковырять его из перстня.
        - Очередной нелюбимый подарок от тетушки?
        - Нет, на этот раз - любимый, от отца на шестнадцатилетие, - Мэб лукаво улыбнулась. - Поэтому, закончив с зельем, вы вставите его обратно.
        Глава двадцать пятая, в которой леди Мэб удивляется гостям на балу
        Майский бал традиционно начинался в шесть. До этого времени студентам положено было сидеть в своих общежитиях и готовиться, и в юные годы Мэб это казалось самым ответственным занятием. Майский бал ей нравился, он разительно отличался от тех торжеств и празднеств, что устраивались в имении, главным образом тем, что происходил практически всюду на территории Университета.
        Была, конечно, главная аллея, основная площадка для танцев, но во всяком закоулке точно так же творилось маленькое волшебство. Мэб впервые поцеловалась на третьем курсе на таком балу.
        Необъяснимая любовь мамы к садовым празднествам, надо сказать, занимала ее до сих пор.
        Став профессором, Мэб обнаружила, что, увы, подготовка к балу не сводится к выбору платья, макияжа, украшений и удобных туфель, в которых можно протанцевать ночь напролет. У преподавателей были и иные заботы: зачаровать территорию, развесить магические огни, проверить усилители звука, проинспектировать, изучить, досмотреть, и уже к полудню Мэб всегда ощущала себя той самой сказочной героиней, которая должна разобрать горох и чечевицу, вскопать грядки, вычистить камины, высадить розы, заштопать тонкие, как паутинка, чулки, и лишь потом может пойти и посмотреть на бал через окна дворца. Если силы останутся.
        Из четырехсот семидесяти преподавателей Абартона магами были только двести, и это два раза в год становилось поводом для огорчения. Магам приходилось взять на себя основные заботы.
        Наконец с делами было покончено, и Мэб смогла заняться собой. Реджинальда дома не оказалось, но мужчины, впрочем, придают своей внешности куда меньше значения. Наверняка так и заявится на бал в своем обычном костюме. Мэб, перебирающая платья, замерла на мгновение, представив себе Эншо в смокинге. Ему бы пошло.
        Боже, ну о чем она только думает? Еще десять дней, и все эти глупые, ненужные мысли можно будет наконец вытравить из головы. О чем Мэб украдкой уже сожалела.
        Еще больше она сожалела, что не может от них избавиться прямо сейчас. Выбирая платье, она постоянно размышляла, что больше понравится Реджинальду, и это раздражало неимоверно. Наконец Мэб достала зачарованный шатлен, подобрала к нему подходящий наряд и вытащила из шкафа пару зачарованных туфель. Танцевать ночь напролет она не собиралась, но уже заранее предвкушала, что ноги собьет, бегая за студентами.
        А еще сегодня Мэб рассчитывала проследить за подозреваемыми. Лили Шоу послали это мерзкое послание прямо накануне праздника, глупо было не ждать дальнейших действий.
        Официально бал начинался в шесть, но гости стали собираться раньше, и уже к пяти Мэб, полностью готовая, вышла к главному зданию. Медленно темнело, искусственные, начарованные сумерки опускались на Абартон, зажигались один за другим магические огни, придающие всему очарование. Ахали восторженно первокурсники, особенно из числа выходцев из простых семей. Магическая иллюминация была обычным делом для студентов Королевского Колледжа и их подруг.
        Звучала ненавязчивая музыка, пока не зовущая танцевать, а скорее создающая настроение. Разливались легкие напитки. То тут, то там вспыхивали золотом сигнальные маячки: кое-кто из старшекурсников пытался пронести на бал алкоголь. С каждым годом юнцы становились все изобретательнее, а маячки совершенствовались. Мэб подумалось мимоходом, что войны и необходимость содержать опасных заключенных не так двигают магическую мысль, как горстка непоседливых студентов.
        Она поймала себя на том, что высматривает в толпе Реджинальда Эншо. Его нигде не было, такую долговязую фигуру сложно было не заметить. Зато обнаружились неожиданные гости: по аллее шла, покачивая бедрами, леди Гортензия Паренкрест, фрейлина королевы. Сама королевская чета посещала только Осенний бал, все прочие события не были достойны их внимания, а уж дождаться визита фрейлин… в каком-то смысле придворные были особами более важными, чем сам король. Они появлялись лишь почуяв «подлинную важность события», как говаривала матушка Мэб.
        Леди Гортензия была в Абартоне явно впервые, и оглядывалась с видимым интересом. Затем, разглядев Мэб, она направилась через лужайку, все так же покачивая крутыми бедрами. Красивая женщина. Роскошная женщина. Мэб подумала, что не желает видеть здесь эту особу, потом сообразила, что в ней вновь говорит ревность, и сделала большой глоток виноградного сока. Щеки горели от стыда.
        - Леди Паренкрест.
        - Леди Дерован, - фрейлина остановилась в нескольких шагах от Мэб. На лице - дежурная улыбка. Взгляд холоден. - Давно мы с вами не виделись. Вы так старательно избегаете двор.
        - У меня очень много работы, леди Паренкрест, - скупо улыбнулась Мэб.
        - Что ж, как любит говорить ее величество, «у каждого свой удел». Видели вы кого-нибудь из наших воспитанниц?
        - Это инспекция? - поинтересовалась Мэб. Сердце трепыхалось в груди испуганной птицей. Им что-то известно о Лили?
        - Нет-нет, - леди Гортензия взмахнула рукой. - Ее величество приготовила подарок и хотела, чтобы я доставила его до начала экзаменов.
        - Как мило с ее стороны, - кивнула Мэб.
        - Еще бы, - леди Паренкрест так повела плечами, что ее пышная, ничем не сдерживаемая по последней моде грудь заколыхалась. Кто-то рядом восхищенно свистнул. - Это ведь две недели, проведенные в Лимене в компании ее величества. Королева желает посмотреть, чему ее протеже научились за этот год.
        - Могу я похитить прекрасную богиню? - из-за легкой волшебной дымки выскользнул Миро с парой бокалов. Мэб готова была поспорить, что там не сок.
        Леди Гортензия смерила его задумчивым взглядом, словно взвешивала. Мэб вспомнились упорно ходящие сплетни о ненасытности леди Паренкрест, бывшей когда-то, лет десять назад любовницей короля. С тех пор, как ей была дана отставка - в пользу не королевы, что можно бы было понять и простить, но фрейлин более юных - леди Гортензия будто бы, выражаясь вульгарно, «пошла вразнос». Судя по тому, как красноречив был взгляд фрейлины, обшаривший Миро с особым тщанием, слухи были правдивы.
        - Льюэллин Миро, не так ли? - леди Гортензия спокойно забрала один из бокалов, пригубила, и не один мускул не дрогнул на ее лице. - Занятно. Что ж, юноша, покажите мне Абартон. Признаться, всегда мечтала тут побывать.
        Миро предложил руку, леди Паренкрест оперлась на нее, и пара удалилась в туман. Мэб занимал некоторое время вопрос, добьется ли юнец чего-то от великолепной придворной дамы, и надо ли его останавливать. А потом зазвучала музыка, зовущая на первый танец - Майский бал обходился без официальной части - и первый же партнер вогнал Мэб в краску гнева.
        - Вальс, леди Дерован?
        - Доктор Джермин? - Мэб поставила недопитый стакан мимо столика.
        - Всего один тур, леди Дерован, - улыбка вышла кривой и неприятной.
        И все же, Мэб согласилась. Куда проще ругаться, кружась в танце. На балах так принято. Джермин оказался неплохим танцором, и первые несколько минут Мэб почти наслаждалась танцем и собиралась с мыслями. Как высказать свои претензии? Как обвинить - не имея никаких доказательств! - представителя Эньюэлса в попытке отравления? А потом Джермин заговорил, и это стало совершенно неважно.
        - Признаться, я восхищен вами, леди Дерован. Вашей смелостью. Мне всегда казалось, люди, связанные с этими замшелыми стенами и не менее замшелыми традициями не в состоянии принять новое.
        - О чем вы, доктор? - насторожилась Мэб.
        - Я о вашем скандальном романе.
        Руки вспотели.
        - У меня нет никакого романа, доктор, - Мэб сумела выдавить улыбку. - Я слишком занята, чтобы тратить на это время.
        - Что ж, полагаю, очень удобно жить с любовником в одном доме, - Джермин блеснул неестественно белыми зубами. - Одно меня только беспокоит, дорогая леди Дерован. Нет ли в уставе Абартона запрета на близкие отношения между преподавателями?
        - В Эньюэлсе, насколько я помню, такой имеется, - Мэб не удержалась от малопристойной шпильки. - У вас до сих пор преподают только мужчины?
        - Женщины отвлекают от наук, - спокойно ответил Джермин.
        - Вам следует поговорить на эту тему с леди Гортензией Паренкрест, и пусть донесет ваши мысли до ее величества. Разыскать ее?
        Музыка закончилась, но Джермин не спешил выпускать Мэб из объятий. Его прикосновения вызывали в теле дрожь отвращения.
        - Я хочу вам добра, леди Дерован, поскольку ваш отец оказывал нам немалую поддержку когда-то. Без него мы не смогли бы открыть летное училище.
        - Учту, доктор, - Мэб отстранилась. Сейчас она бы с удовольствием выпила чего-то покрепче сока. Что ж, тут достаточно выследить нарушителя по золотым искрам и изъять бутылку. Половина преподавателей так делает.
        - Вы вольны спать, с кем пожелаете, леди, уж простите за откровенность, - по лицу Джермина видно было, что он наслаждается неловким, излишне откровенным разговором. - Но учтите, не всем по нраву, когда классы… смешиваются недолжным образом.
        - О, - не сдержалась Мэб. - Тут и должный образ имеется?
        - Знатная леди не должна раздвигать ноги перед чернью.
        Мэб смерила Джермина долгим взглядом. О, как бы ей сейчас хотелось проклясть его, но от этого территория Университета сегодня была надежно защищена.
        - Вы затеяли этот разговор, чтобы оскорбить меня, доктор?
        - Предостеречь.
        - Что ж, вы это сделали. Если вы еще раз заговорите со мной - на любую тему - я доложу в министерство о вашем недостойном поведении и неподобающем интересе. И следующий такой разговор я буду воспринимать как попытку домогательства. Хорошего вечера.
        Мэб развернулась на каблуках, нырнула в сгущающиеся сумерки и почти сразу же наткнулась на россыпь золотых искр.
        - Что у вас, Барклен?
        Шестикурсник Королевского Колледжа привычно сделал невинное лицо и спрятал руки за спину. Но он по крайней мере не пытался хамить, как делал обычно Миро, поэтому Мэб решила действовать без лишнего шума.
        - Барклен, вы знаете правила, - тихо сказала она. - Отдайте, и никто ничего не узнает.
        Юноша вздохнул и протянул бутылку голлендернского виски. Очень кстати. Мэб отослала юношу прочь, открутила пробку и сделала щедрый глоток. Виски обожгло гортань и желудок. Мэб закашлялась.
        - Пить вы не умеете, - печально констатировал Реджинальд.
        Мэб обернулась, крепко держа бутылку за горлышко, и медленно провела взглядом от блестящих лаковых ботинок по брюкам со стрелками, черным как сажа, по белому жилету, сюртуку, шелковому галстуку и весьма изящному завершению ансамбля: в волосах Реджинальда торчали птичьи перья.
        - И чей же вы Майский Король? - спросила Мэб ревниво.
        - Трех чрезмерно влюбчивых первокурсниц и одной юной горожанки, - Реджинальд аккуратно вытащил перья, положил на ладонь и дунул. Их унесло порывом ветра. - На удачу. Дайте-ка мне это.
        Он забрал у слабо сопротивляющейся Мэб бутылку, воровато огляделся и глотнул. Поморщился.
        - Голлендерн. Не люблю.
        - Да вы гурман, - хмыкнула Мэб. Легкое опьянение, вызванное слишком крепким напитком, прошло, и вернулась злость. - Верните. Хочу напиться.
        - Нет уж! - с резким щелчком Реджинальд избавился от бутылки. - Веселитесь, леди Мэб, у нас впереди нелегкие деньки. Потанцуйте с кем-нибудь, вы ведь прекрасно танцуете.
        - Благодарю, - поморщилась Мэб. - Натанцевалась. И получила уже свою порцию оскорбление от Джермина. Он знает про нас.
        Судя по выражению лица, Реджинальд сожалел, что избавился от бутылки виски.
        - Что именно?
        - Он считает, что мы любовники. Про зелье ему, к счастью, неизвестно. Это было предостережение. «Не всем нравится, когда классы смешиваются недолжным образом», - передразнила Мэб, трясясь от раздражения.
        - О, а должным - это как? - вскинул брови Реджинальд. - Как было у самого господина Джермина?
        - Незаконнорожденный? - оживилась Мэб.
        Реджинальд тяжело вздохнул.
        - Ну вот, я дал вам в руки оружие.
        - Не беспокойтесь, я не буду его применять. Таким оружием приятно просто владеть. Вы не хотите пригласить меня на танец, компаньон?
        Темный взгляд Реджинальда застыл вдруг на лице Мэб. На несколько мучительных мгновений, в течение которых она боялась услышать любой ответ. Потом Реджинальд не без усилий отвернулся.
        - Я ужасно танцую, леди Мэб.
        - Жаль, - искренне ответила Мэб. Тогда просто прогуляемся.
        И она взяла Реджинальда под руку. Казалось, ему неприятно это, он шел неохотно, и вскоре Мэб взяла досада. Что это в самом деле? То они разговаривают нормально, шутят, почти нравятся друг другу - в самом правильном смысле, а потом вдруг появляется вновь это отчуждение.
        Впрочем, обидеться толком Мэб не успела: приятный полушум бала, тихие звуки музыки, смех и журчание светских бесед разорвал полный отчаянья и боли крик. Первым с места сорвался Реджинальд и должно быть машинально сжал руку Мэб. Не раздумывая она побежала следом.
        Глава двадцать шестая, в которой удается замять скандал
        Старые, временем проверенные артефакты, на зарядку которых Реджинальд потратил все утро, делили территорию Университета на укромные закутки, шикарные «бальные залы», фуршетную, и еще большее количество укромных закутков. На майском балу можно было почти все - в рамках разумного, о чем напоминала вплетенная в артефакты защитная магия, не позволяющая принести и распить алкоголь или затеять драку. Но ни одна магия в мире не может оградить от мелких пакостей и других последствий человеческой подлости.
        В той части парка, куда они с Мэб прибежали на крик, стояли большие щиты для объявлений, на которых вывешены были фотографии лучших студентов этого года. В полночь благодаря немудреной магии они должны были превратиться в напоминание сдать хвосты и подготовиться к экзаменам. Реджинальд лично проверил эти щиты около полудня, поскольку при всей своей простоте чары были не слишком устойчивы и часто конфликтовали с иным присутствующим на балу в избытке колдовством. В полдень все было в порядке. Сейчас поверх больших, красивых, хотя, не отнять, глянцевых снимков наклеены были фотографии иного толка. Перед ними на коленях стояла Лили Шоу, ногтями царапала землю и тоненько подвывала. На ее голос сбежалась уже немалая толпа, большую часть которой, конечно же, составляли студенты и студентки двух «аристократских» колледжей. Кто-то из зевак сочувственно смотрел на Лили, не решаясь подойти, а кто-то наоборот - с жадностью разглядывал откровенные, вульгарные фотоснимки. Попадались и те, кто переводил взгляд с досок на девушку и обратно, сравнивая, пытаясь разглядеть под нарядным, но скромным платьем вот это
белое тело, небольшие округлые груди, родинки, пятнышки, веснушки, волоски.
        Фотокарточки Реджинальд сорвал с досок магией, и, не рассчитав от злости силы, попутно опалил торжественные снимки. Мэб бросилась к Лили, опустилась на колени, позабыв о своем дорогом платье, и принялась говорить что-то тихо и мягко.
        - Представление окончено! - Реджинальд вложил в голос всю строгость, всю уверенность, которая подействовала на студентов. По крайней мере, они опустили взгляд и попятились.
        - Представление? Что за представление?
        Реджинальд обернулся и наткнулся на неподвижный, немигающий даже взгляд леди Гортензии Паренкрест, королевской фрейлины, которую нелегкая принесла на Майский бал. Ее фотоснимки часто появлялись в газетах, иногда - рядом с королевой, но чаще сопровождая статью о похождениях фрейлины. Глядя сейчас в лицо леди Гортензии, от которого веяло арктической стужей, Реджинальд с трудом мог поверить в существование у нее любовников.
        - Эта девушка - наша протеже? - монотонным голосом спросила леди Гортензия.
        Реджинальд переглянулся с Мэб.
        - Да, леди Паренкрест, - Мэб помогла Лили подняться, обняла ее, защищая от всего света разом, в том числе и от великолепной фрейлины. - Обычные девичьи горести.
        - На балу? - вскинула тонкие, точно карандашом выведенные брови фрейлина.
        - Ну а где им быть, если не на балу, - дернула плечом Мэб. - Вы ведь помните. Я отведу мисс Шоу умыться.
        Они снова переглянулись, и в этот момент странным образом поняли друг друга без слов. Может быть, дело было в связавших их чарах, а может - в общем взгляде на проблему. Леди Гортензия не должна знать, что здесь произошло. Никто не должен. Нельзя причинять боль Лили и вред Абартону. Для Мэб на первом месте, наверное, стоял Университет, для Реджинальда - девушка, но цель была одна.
        Этика была уже не один раз нарушена, поэтому Реджинальд без особого угрызения совести применил Полог Молчания. Заклинание было неприятное, оно доставляло досадный дискомфорт при попытке рассказать об увиденном, но не причиняло вреда. И его невозможно было ощутить на себе. Только находящийся рядом, защищенный амулетами и собственными чарами сильный маг мог бы его почувствовать. Спина уходящей Мэб дернулась, но она никак не стала комментировать поступок Реджинальда. Леди Паренкрест осталась стоять неподвижно. Она, как и большая часть знатных особ, волшебницей не была.
        - Веселитесь, - сухо приказал Реджинальд, и все разошлись. В толпе мелькнула светлая голова Миро, но его ли это рук дело, сказать пока было нельзя. Слишком много магии вокруг, чтобы начинать колдовать над артефактами и пытаться выяснить, кто где находился последние часы.
        - Вы не представились, - высокомерно сказала леди Гортензия, когда они наконец остались одни.
        - Реджинальд Эншо, профессор артефакторики, - Реджинальд чуть наклонил голову. - Прошу извинить.
        Сегодня в воздухе было многовато магии, она словно туман проникала всюду, и пришлось повозиться, восстанавливая фотографии лучших студентов и наложенные на них чары. Заодно обнаружились короткие, но пакостные надписи, увидеть которые мог только изображенный на фотопротрете. Их Реджинальд затер, не желая разбираться с горе-шутником. И без того проблем хватало. Закончив, он обернулся, отряхивая ладони от голубоватых искр остаточной магии, и обнаружил, что королевская фрейлина наблюдает со все тем же безразличным выражением лица.
        Настоящая красавица из числа тех, чье внимание, даже мимолетное, невероятно льстит самолюбию. Женщина, за ночь с которой можно отдать жизнь. Умереть за обладание этим пышным телом, тяжелыми грудями, сочными губами. Холодная женщина и словно бы мертвая. Заколдованная.
        - Могу я вам чем-то помочь?
        - Вы пытаетесь скрыть что-то?
        - От вас? - Реджинальду, кажется, удалось правдоподобно изобразить удивление.
        - Прогуляйтесь со мной.
        Реджинальда неприятно кольнул приказной тон. С другой стороны, такой женщине - красивой и облеченной властью - не отказывают. И он предложил локоть, на который королевская фрейлина немедленно оперлась, почти навалилась, давая почувствовать мягкость груди. Едва ли соблазняла - в ее любовниках не было никого проще графа - скорее пыталась сбить с толку, заморочить.
        Идя с ней под руку по алее под усыпанными волшебными фонариками деревьями, Реджинальд вспоминал Мэб, обнаженную ли или одетую, даже неважно.
        - Вы проявляете интерес к нашим протеже, профессор… Эншо? - проговорила наконец леди Гортензия.
        - Я проявляю интерес ко всем одаренным студентам.
        - Академический или… иного толка?
        Реджинальд остановился и посмотрел на женщину.
        - Леди Паренкрест, я - не придворный. Называйте, пожалуйста, вещи своими именами.
        Фрейлина огляделась, нашла скамейку и, выпустив локоть Реджинальда, подошла к ней. Села, расправляя искрящееся вечернее платье. Похлопала рядом с собой, но Реджинальд предпочел остаться стоять в некотором отдалении.
        - У начинания ее величества немало противников, профессор… Эншо, - имя его всякий раз произносилось после паузы, точно леди Гортензия вспоминала, как же зовут собеседника. При всем этом Реджинальд был отчего-то уверен, что она прекрасно его запомнила. - Противников как образования низших слоев, так и женщин вообще. Должна заметить, что в чем-то согласна с ними. Женщине в наше время достаточно обучиться грамоте и… приличествующим даме наукам.
        - Вы к таким относите кулинарию, вышивку и танцы, леди? - иронично поинтересовался Реджинальд.
        Фрейлина пожала плечами.
        - Следует смотреть на вещи реалистично: мы нескоро дождемся признания женщин-артефакторов, а уж о врачах, математиках, химиках, астронамах и говорить нечего.
        - С таким взглядом мы рискуем их вообще не дождаться, - заметил Реджинальд. Разговор стал его забавлять.
        - В сущности, - отмахнулась леди Гортензия, - мне это безразлично, дорогой профессор. Моя забота - репутация королевы. И неподобающее поведение ее подопечных бросает на эту репутацию тень.
        Реджинальду подумалось, что тень бросает сама Шарлотта, во всяком случае статьи о ее возможных любовниках вздорные газетенки публикуют практически ежемесячно. Но высказываться вслух о своей королеве он не стал, как и поминать репутацию леди Гортензии.
        - Девушки из колледжа Шарлотты искренне почитают свою благодетельницу. И уж тем более такие скромные особы, как Лили Шоу.
        - Тогда что за фотокарточки вы столь поспешно сорвали?
        Реджинальд на мгновение утратил самообладание и вздрогнул. Взгляд леди Гортензии Паренкрест был все тем же, неживым и ко всему безразличным, но еще это был взгляд умной, все понимающей женщины. Возможно даже слишком хорошо понимающей. А еще Реджинальд вдруг ощутил себя проштрафившимся мальчишкой. И вспомнил: двадцать лет назад эта женщина была любовницей, даже больше - официальной фавориткой короля Тристана. Реджинальд двадцать лет назад брался за любую работу, чтобы скопить денег и уехать в колонии.
        - Покажите, - леди Гортензия протянула руку. - Это приказ.
        Нехотя Реджинальд подчинился. Пару минут королевская фрейлина изучала снимки с тем же каменным выражением лица, в глазах не было ни смущения, ни возмущения, ни беспокойства. Потом, аккуратно сложив их стопкой, женщина откинулась на спинку скамьи, задумчиво разглядывая Реджинальда.
        - Объяснитесь.
        Рассказ вышел короткий, без лишних подробностей и уж конечно без малейшего следа того гнева, который Реджинальд в действительности испытывал. Лили Шоу соблазнена кем-то из Королевского Колледжа, якобы проклята, ей посылают старательно безграмотные письма, а теперь еще и пытаются ославить на весь Университет. Нет, кто может быть этим соблазнителем, Реджинальд пока не знает, но он постарается это выяснить. Не ради королевы с ее проектом, но ради самой Лили.
        - Кто еще знает об… этом? - леди Гортензия, едва заметно поморщившись, кивнула на снимки, и то была первая человеческая реакция за весь вечер.
        - Леди Дерован.
        - И что вас связывает?
        Допрос, устроенный сиятельной фрейлиной, начал надоедать, но Реджинальд все же ответил:
        - Мы - компаньоны.
        Его связывала с леди Дерован тысяча иных вещей, но об этом, конечно, следовало молчать.
        - В каком это смысле?
        Пришлось напомнить себе терпеливо, что леди Гортензия Паренкрест - противница женского образования, нога ее не переступала границы Абартона, и потому она совершенно не в курсе устоявшихся здесь обычаев.
        - Историк и артефактор или, скажем, фармацев всегда работают в паре. Это помогает уберечь студентов от систематического повторения старых ошибок.
        - Разумно, - кивнула леди Гортензия. - Вы доверяете ей?
        - В каком это смысле? - опешил Реджинальд.
        Леди Паренкрест сделала самый неопределенный жест рукой. И не понять, что хотела она изобразить этим кружением, взмахом, порханием белых пальцев, унизанных перстнями.
        - Будет она молчать? - сказала наконец фрейлина.
        - Вы меня спрашиваете, не станет ли знатная дама сплетничать о попавшей в трудное положение девушке? - озадаченно уточнил Реджинальд.
        - Поверьте, именно этим и занимаются все свое время знатные дамы, - рот леди Паренкрест перекосила в ухмылке. - Что ж, Эншо, найдите этого мерзавца и заставьте его замолчать. Нельзя допустить, чтобы ее величество была скомпрометирована.
        Очевидно, судьба самой Лили Шоу великолепную фрейлину не волновала. Она вытащила карточку, необычайной белизны прямоугольник с золотым тиснением, и протянула Реджинальду.
        - Здесь мой номер. Позвоните.
        Карточку Реджинальд взял, но про себя подумал, что с леди Гортензией Паренкрест свяжется в самую последнюю очередь, что бы не происходило вокруг.
        - А теперь, - объявила королевская фрейлина, поднимаясь, - проводите меня к столам. Я хочу выпить вина.
        О том, что вино на Майском балу не подается, Реджинальд говорить не стал. Он не сомневался, что леди Гортензия Паренкрест всегда и везде отыщет желаемое.
        Глава двадцать седьмая, в которой карета становится тыквой, а кучер оказывается той еще крысой
        Леди Гортензия сидела на лавочке, Реджинальд стоял, их разделяло несколько шагов, но воображение, подстегиваемое чарами, рисовало безумные картины. Мэб задыхалась от ревности. Чувство это ей было прежде незнакомо, и сейчас она понимала, насколько же люто его ненавидит. Ревность делала мир слишком ярким, пульсирующим, гремящим. Ревность навешивала ярлыки. Ревность заставляла уверовать в вещи невозможные. Ревность, в конце концов, была неправильна.
        Реджинальд Эншо, если отбросить эффект чар, был Мэб совершенно безразличен.
        Мэб изучила эту мысль со всех сторон, пока наблюдала за беседующей парой, потом развернулась на каблуках и нырнула в лиловую магическую дымку, благоухающую сиренью. Сладко. Томно. Дурманяще. Именно так пахнут наведенные чувства. Настоящая любовь пахнет ландышами, талой водой, углем и сырой землей, дождем в саду. А может быть и вовсе куртуазно - розами.
        Мэб выскользнула из тумана, взяла со столика бокал с соком и осушила в два жадных глотка. Ревность не прошла до конца, но утихла, и ее стало легче контролировать. Еще пара минут, и можно будет вернуться и сообщить, что Лили Шоу в своей спальне, спит под воздействием легкого успокоительного. Так ей лучше.
        Мимолетный взгляд был брошен на подвешенный к поясу шатлен с часами. Искорки, отмечающие студентов, двигались хаотично. Это ведь бал, все танцуют, веселятся и совершают глупости. Например, страстно целуются в кустах. Мэб поставила стакан на столик, в два шага оказалась рядом и изучила тесно обнявшуюся парочку. Молоденькая девушка в простом платье - горничная или медицинская сестра, обнимала за шею Миро, сминая перья в его светлых волосах, а тот уже забрался ей под юбку, ощупывая ягодицы. Девушка не возражала. Как подозревала Мэб, университетской обслуге приплачивали за те знаки внимания, которые оказывали студенты и преподаватели.
        Мысли снова метнулись к Реджинальду. Была ли у него подобная привычка?
        - Вам что-то нужно? - нагло осведомился Миро.
        Мэб щелкнула пальцами. Юнец зашипел от боли, вытащил руку из под платья и принялся дуть на нее, хотя в действительности короткий разряд тока был и в половину не таким болезненным, как он хотел показать. Девица, наткнувшись на мрачный взгляд Мэб, ойкнула и, одернув юбку, убежала.
        - Ну вот и надо вам было вмешиваться, профессор? - вздохнул Миро. - Я - совершеннолетний, она - тоже.
        А на балах, как говорится, всякое происходит. Даже если этот бал - университетский.
        - Миро, - вздохнула Мэб, пытаясь найти оправдание своему рвущемуся наружу раздражению. - Сегодня на балу присутствует фрейлина королевы, а еще доктор Джермин и господин Верне. Последний даст нам грант, или нет, и это напрямую зависит от нашего - и вашего - поведения. Вы хотите скандалом разрушить репутацию Абартона?
        Миро кривы ухмыльнулся.
        - Бросьте, профессор. Всем известно, как у нас делаются дела. Для чего все мы здесь. Мальчики - чтобы получить диплом и повесить на стенку в кабинете, девочки - чтобы выйти замуж за мальчика с дипломом на стенке. Девочки должны быть невинны, мальчики - счастливы, и для того-то и существуют целые толпы спелых, аппетитных служаночек, поварих, медсестричек, про…
        Тут Миро все же хватило ума замолчать.
        - У вас… интересный взгляд на происходящее, - вздохнула Мэб. Интересный и, на изрядную долю, справедливый, о чем она, конечно, промолчала. - Держите свое… счастье при себе, Миро, хотя бы до отъезда Верне. У нас и так масса неприятностей.
        Миро фыркнул, развернулся и убежал в огнями сияющий полумрак. Можно было не сомневаться, на поиски новых спелых и аппетитных. Мэб искренне надеялась что этому циничному юнцу хватит ума удовлетворять себя за счет служанок, не посягая на протеже королевы.
        Или он уже посягнул, а потом еще развесил те мерзкие фотоснимки?
        - Не подарите мне танец, леди Мэб?
        Голос Верне едва не заставил ее подскочить на месте. Сердце подпрыгнуло к горлу, вызывая приступ тошноты. Как давно здесь Верне? Что он слышал? Мэб обернулась. Выглядел мужчина великолепно. Чары то и дело норовили подкинуть картинку: Реджинальд в вечернем наряде, с перьями в волосах. Майский король. Короновать Верне даже в шутку никто не стал, конечно, он выглядел солидно, сверкал алмазными запонками, алмазной булавкой в галстуке, алмазной улыбкой, и перстень у него был тоже с внушительным алмазом. Все это переливалось так соблазнительно.
        - Вы, кажется, избегали меня в последние дни, - посетовал Верне, протягивая руку.
        Мэб ее приняла и позволила вывести себя на танцевальную площадку, где уже звучал вальс-гьери. Медленный, чувственный, сейчас он трепал нервы.
        - Простите, Кристиан, у меня были насыщенные дни. Скоро ведь экзамены.
        Верне улыбнулся еще шире.
        - Вы на редкость ответственно подходите к своей работе.
        - Как и все в Абартоне.
        - Вам не нужно делать своему Университету рекламу, - укорил Верне.
        Его рука легла на талию Мэб, потом, после короткой заминки, вторая. Так вальс-гьери не танцевали уже лет пять или шесть, но до колоний, должно быть, новости идут долго. Пришлось обнять его за шею, позволяя увлечь себя в пучину этого дикого, безумного, чувственного кружения. Руки были горячи. Глаза сияли бриллиантами - точно запонки. В изгибе губ чудилось что-то порочное и в то же время - притягательное. Впрочем, порок вообще притягателен.
        Мэб отдалась танцу, и вскоре уже позабыла обо всем на свете кроме этого кружения, парения, падения в бездну. Музыка звучала где-то далеко-далеко, но в вальсе-гьери ее вел великолепный партнер, и она могла бы танцевать в полной тишине. И в какой-то момент тишина эта настала, и пала тьма, и все сконцентрировалось на крошечном пятачке света, озаренном бриллиантовым сиянием. Раскаленные руки скользнули ниже, обхватили ягодицы Мэб, прижимая теснее к крепкому, сильному, горячему телу. Животом она ощутила желание мужчины, и краска прилила к щекам. А потом под спиной оказалось чуть шершавое дерево лавочки, местами облупившаяся краска царапала плечо, а прохладный ветер овевал голые, бесстыдно разведенные бедра. Горячие руки касались их, поднимались к животу, задирали юбку все выше, обнажая тело, едва скрытое тонким шелковым бельем, на смену рукам приходил жадный жаркий рот, заставляющий стонать и выгибаться. Это было великолепно, ослепляюще, дико и необыкновенно желанно.
        Слишком великолепно.
        Знакомо.
        Не по-настоящему.
        Мэб отшатнулась, упала со скамьи, ударившись локтем и отползла в сторону, пытаясь одновременно опустить юбку и натянуть приспущенные штанишки. Верне разогнулся. Глаза его светились в темноте, и это зрелище пугало до дрожи, до икоты. Желание пропало совсем. А может и не было его, один только дурман.
        - Итак, - сухим, неприятным тоном сказал человек, только что желавший овладеть Мэб, - вы - не девственница.
        - Нет, - с трудом ответила Мэб. Горло точно пеплом забило.
        - И кто же пробил целку?
        Сказано было до того восхитительно вульгарно, что весь дурман окончательно слетел с Мэб, оставив ее одновременно освобожденной и точно в грязи измазанной. Она поднялась, невозмутимо подтянула штанишки, чулки, поправила юбку и принялась отряхиваться. Хотелось оказаться дома, принять ванну и тереть, тереть те места, где ее касался этот… подходящего слова у Мэб не было.
        - Значит, слухи про вас и этого черныша правда? - процедил Верне.
        - Черныша?
        - Поскребыша. Эншо.
        - Жак Дежернон. Это если вас интересует, кто… как вы сказали? - Мэб передернуло от отвращения. Как могла она хотя бы на минуту очароваться этим отребьем? - Можете отправиться в Вандомэ и высказать ему свои претензии.
        Она подняла слетевшую с ноги туфельку, надела, присела на одно колено, чтобы застегнуть пуговку.
        - Я собирался жениться на вас, - сказал Верне укоризненно.
        Поза была неустойчивой, и Мэб едва не упала. Пришлось ладонью упереться во влажную, покрытую первой росой траву.
        - Однако ваша мать, исключительно честная леди, высказала обеспокоенность, и я решил проверить, - Верне закурил, и один только запах табака, должно быть, навеки был с ним теперь проассоциирован. В это мгновение Мэб табак возненавидела. - Мне нелегко было поверить, Мэб, вы ведь практикующая колдунья. А тут… как вы могли?!
        То, что зародилось в горле, не было ни смехом, ни плачем. Это был страшный звук, схожий с вороньим карканьем. Это был позыв к тошноте.
        - Вы… - Мэб не могла справиться с комом, с тошнотой, с кривящимся ртом. Ее трясло от гнева. - Вы… проверили? Убедились?
        - Увы, леди Дерован права, - сокрушенно покачал головой Верне. - Наш с вами брак невозможен. Не в ближайшие девять месяцев во всяком случае.
        - Отчего же не двадцать два? - рыкнула Мэб. - А вдруг я слониха?!
        Только когда ладони обожгло огнем, она поняла, что с трудом контролирует собственные силы. Еще немного, и она начнет осыпать Кристиана Верне молниями, и до тех пор, пока не сожжет дотла. А потом… потом… Мэб представила себе, как, точно ведьма в кинофильме, седлает метлу, летит в имение и… и… и…
        - Никогда. Больше. Не. Попадайтесь. Мне. На. Глаза, - отчеканила Мэб, роняя каждое слово, точно камень. От слов-камней шла рябь по спокойной воде. Каждое заставляло лицо Верне дергаться, точно она била прямо по нервам. - Никогда.
        И она побежала, стиснув зубы, загоняя слезы назад, давясь злыми рыданиями. Умом она понимала, что нужно было удалиться с высоко поднятой головой, уйти оскорбленной, но не могла. Было слишком больно. Не из-за Верне, нет. Из-за матери. Из-за уловки. Из-за унизительной, средневековой торговли ее даже не телом - невинностью, как будто был в ней какой-то смысл.
        Как удивительно точен был в своих определениях Реджинальд. Карета и в самом деле обратилась в тыкву, причем, не дожидаясь полуночи. А кучер стал крысой.
        Вернее будет сказать - принц оказался крысой.
        Как бы Мэб себя не убеждала, это, последнее было не только унизительно, но и обидно. Она жаждала отмщения, а потому сбежала с бала в темноту боковых дорожек, продралась через узкую дыру в живой изгороди, взбежала на крыльцо и, не в силах подниматься по лестнице и рыдать, как и положено несчастной женщине, в своей постели, упала на пол в гостиной и уткнулась в потертую кожаную обивку кресла.
        И разрыдалась до икоты.
        Глава двадцать восьмая, в которой Мэб и Реджинальду наплевать на побудительные мотивы
        Кристиан Верне подходил леди Мэб Дерован. Хотя бы потому, что у него хватило смелости пригласить ее на вальс. У Реджинальда был целый букет прекрасных отговорок: так быть не должно, ты не должен с ней танцевать, ты не умеешь танцевать, ваше поведение всех удивит, она тебе откажет. Отличные отговорки.
        «Прекрасная пара», - продолжал внутренний голос, пока наблюдающий за непристойным, слишком чувственным танцем Реджинальд медленно плавился от ревности. - «Они богаты. Они вхожи ко двору. Они красивы. Погляди, как она к нему льнет!». Внутренний голос либо говорит самую неприятную правду, либо занимается самообманом.
        Реджинальд заставил себя уйти, он не хотел знать, к чему приведет этот танец. В принципе, все и так было ясно. Поцелуи и объятья - самый естественный итог. Мэб проявляла симпатию и интерес к Верне с самого начала, а потом неудачно вмешалась склянка с зельем. Их ничего с Мэб не связывает, кроме чар, и когда они будут сняты…
        Появилось глупое и опасное желание пойти домой, разбить всю подготовленную посуду, разорвать заметки, сжечь рецепт и никогда больше не возвращаться к антидоту. К счастью, Реджинальду хватило здравого смысла, чтобы понять, к чему приведет такое поведение. К смерти. К его смерти, и к смерти Мэб. И если первое помраченному сознанию казалось даже привлекательным, то второе…
        Он оставил шумные поляны, нырнул в молчаливую зачарованную рощу, упал на спину, раскинув руки, и уставился в небо. Сквозь кроны деревьев, неспешно покачивающихся под легким ночным ветерком, видно было звезды. Они искрились, как пайетки на платье Мэб, когда она кружилась в танце, прижимаясь к… Реджинальд сдавил виски, когда это не помогло зажмурился и надавил на глазные яблоки, надеясь, что боль отрезвит его. Потом вспомнилось досадное обстоятельство: секс. Суматоха бала, полдня тяжелой работы, фотографии Лили, разговор с леди Гортензией - все это немного затормозило реакции, но пройдет не больше часа, и вернется ежесуточное желание, удовлетворить которое можно только одним способом. А Мэб, может статься, уже…
        Реджинальд подскочил, почти бегом добрался до озера и, нагнувшись, набрал полные горсти прохладной воды. Плеснул в лицо, но это не остудило его. Тогда он, оглядев пустой берег, быстро разделся до гола и нырнул с разбега в холодные глубины. Вода приняла его упруго, позволив на минуту почти утонуть, а потом вытолкнула на поверхность. Маги, вот досада, не тонут. Реджинальд перевернулся на спину, лег на поверхность и позволил воде качать себя, как ей вздумается. Воде виднее, что сейчас нужно. Тело покрылось мурашками от холода и отчасти - от предвкушения чего-то. Сквозь сиреневый колдовской туман пробился бледный лунный свет, потом на небо набежали легкие тучи. До окончания бала дождя не будет, об этом также позаботились маги, а вот с утра, скорее всего, зарядит. Что ж, это, возможно, настроит студентов на нужный лад. Хоть билеты перед экзаменом повторят.
        Экзамены - отличная тема для размышлений. А лучше не думать ни о чем вообще.
        Реджинальд не знал, сколько он так пролежал, глядя в темное небо. Потом он подгреб к берегу, выбрался и наскоро обсушился, применяя легкие чары, исключительно потому, что ненавидел ощущение липнущей к телу одежды. Оделся. Перекинув сюртук через плечо, он неспешно пошел к дому. Возвращаться на бал не было ни малейшего желания.
        Поселок был сегодня погружен в темноту, даже сигнальные огоньки не кружились по улочкам. Реджинальд на ощупь открыл калитку, едва не споткнулся на лестнице, шагнул в дверь…
        И услышал тихий, горький плач из гостиной.
        В горле пересохло. Реджинальд сделал шаг, нащупал дверной косяк и замер.
        - Он вас обидел?
        - Кто? - глухо и сухо спросила Мэб.
        - Верне.
        - Вы видели? - темнота зашевелилась. Вопрос прозвучал испуганно.
        - Вы танцевали, - пояснил Реджинальд, размышляя, что же еще он мог увидеть.
        Мэб выдохнула со свистом, а потом всхлипнула, точно обиженный ребенок. Реджинальд застыл, совершенно беспомощный. Он знал, как утешить студенток с их простыми в сущности проблемами, но Мэб… Почему плакала она? Что нужно было сказать? Что сделать? И не стоило ли уйти, оставив ее наедине с этими слезами?
        - Верне тут, в сущности, не при чем, - Мэб шмыгнула носом совершенно неаристократично, точь в точь девчонка из трущоб. - Дело в… неважно.
        Она не хотела делиться, а Реджинальд, наверное, не хотел слушать. Перед глазами все стояла картинка того тесного объятья.
        - Я включу свет? - спросил Реджинальд деловым тоном. - Боюсь переломать себе ноги на лестнице.
        - Как хотите, - тихо и безразлично отозвалась Мэб.
        Реджинальд поколебался между люстрой и настольной лампой, и выбрал в конце концов вторую. После темноты гостиной яркий свет в обрамлении хрусталиков - люстру привезла Мэб - должен был резать глаз. Он нашел выключатель, щелкнул и несколько раз моргнул, привыкая к мягкому желтому освещению. И, когда глаза свыклись, выругался.
        - Что он сделал?!
        Больше не было ни раздумий, ни глупых метаний. Реджинальд в два шага пересек крошечную гостиную, опустился на колени и коснулся исцарапанного плеча Мэб. Платье ее было перекошено, порвано, юбка задралась, и виден был дырявый чулок и красные ссадины, совсем свежие, кровь только-только начала сворачиваться. Мэб проследила его взгляд и, казалось, удивилась. А потом содрогнулась всем телом и лбом уткнулась в обивку старого кресла.
        - Вы… Я… - слова застряли в горле. Да и сейчас лучше было действовать. - Я принесу аптечку. Пожалуйста, сядьте в кресло.
        Реджинальд вскочил на ноги, бросился в кабинет, вернулся с аптечкой и упаковкой бинтов, а Мэб так и не пошевелилась. Пришлось поднимать ее, усаживать осторожно, бережно поддерживая.
        Платье было порвано на груди, бюстье спущено, и, казалось, сама грудь сохранила следы грубых прикосновений. Реджинальд стиснул хрустящий пакет в кулаке. Холодные пальцы коснулись его руки.
        - Я плачу не из-за Верне.
        Реджинальд отвел взгляд от груди и посмотрел на серьезное лицо Мэб.
        - У вас страшный взгляд, - пояснила женщина. - Боюсь, вы его убьете.
        Была такая мысль. А следующая - что убивать придется себя, потому что вид полуобнаженного, царапинами и ссадинами покрытого тела рождал недобрые желания. Реджинальда не возбуждало подобное, но чарам все казалось лакомым, и вот уже плоть его напряглась. Оставалось только радоваться, что профессорам положено носить удобные широкие брюки, не гоняясь за модой.
        - Я плачу не из-за Верне, - повторила Мэб. - Я просто… Он вздумал на мне жениться, представляешь?
        Она вдруг перешла на ты как-то очень естественно, и одно это стократ усилило желание.
        - Сговорился с матушкой, но, видите ли, слышал обо мне слухи и решил их проверить. Думаю, у него дар соблазнять. Просто инкуб из средневековых легенд, - Мэб передернуло, на этот раз брезгливо. - Ему, оказывается, девственницу подавай! Покупатель титула! А что мне взамен?!
        В голосе прозвучали истеричные нотки.
        - Деньги, - тихо сказал Реджинальд, прилагая нечеловеческие усилия, чтобы смотреть ей в лицо.
        - Я и так богата.
        - Поверь человеку, выросшему в нищете - денег никогда не бывает слишком много. Позволь, я обработаю твои ссадины.
        Мэб кивнула. Реджинальд медленно, стараясь не делать лишних движений, опустился на пол. Пальцами коснулся ноги в туфельке, перепачканной в земле и траве, но все еще изящной. Поддел пуговку, расстегивая. Мэб выдохнула. Господи! Нужно было просто спустить ей чулки до щиколоток и промыть и смазать ссадины! Взяв за пятку, Реджинальд аккуратно снял туфельку и отставил в сторону. То же проделал и со второй, медленно, ощущая, как покалывает кончики пальцев. Коснулся ступней, холодных. Ладонями провел вверх до самых коленей, судорожно сведенных. И Мэб их раздвинула, совсем чуть-чуть, на полдюйма, но и этого хватило, чтобы втянуть сквозь стиснутые зубы воздух. Ладони еще немного вверх, под платье, нащупать застежку, удерживающую чулок… Пальцы коснулись обнаженной кожи, полоски между шелком чулка и шелком панталон. Теперь уже настал черед Мэб выдыхать со свистом.
        - Подними юбку, - сдавленным тоном сказал Реджинальд, прекрасно понимая - если это сделает он сам, ни о каком лечении ссадин уже и речи не будет.

* * *
        Юбку Мэб поднимала медленно, сминая в руках, не сводя глаз с сидящего у ног - практически между ног - мужчины. Еще немного выше, еще чуть-чуть. На бедра, так что теперь она едва прикрывала панталоны.
        - Да, - зачем-то сказал Реджинальд и быстро, слишком быстро отстегнул пояс.
        Руки легли Мэб на бедро, скатывая чулок, и это было слишком интимно. Кажется, Реджинальд позабыл уже, что собирался залечить ее ранки. Чулок медленно скользил вниз, ладони ласкали кожу, прикосновение было лишь едва-едва болезненным. Второй чулок. Встрепанная голова у ног будоражила, будила желания, и Мэб стискивала подлокотники, чтобы только не касаться волос. А ведь стоит коснуться, и она попросту прижмет его к себе, прося об откровенных ласках.
        Это все чары, - напомнила себе Мэб, но мысль вышла какой-то бледной.
        Ладони погладили ее ноги, ведя от ступней - Мэб поджала пальцы - к коленям, а потом по внутренней стороне бедер, вынуждая раскрыться. Нежно. Осторожно. Не так, как совсем недавно делал Верне.
        Верне!
        Мэб дернулась. Все пережитые эмоции вернулись, точно на нее вылили ушат помоев. Стиснув колени, она попыталась отстраниться!
        - Нет! Господи, он как в грязи меня вывалял!
        - Верне? - в голосе Реджинальда прозвучала сталь. Вспомнилось, с каким видом он сминал упаковку бинта: точно хотел сомкнуть пальцы на чьем-то горле. - Здесь он трогал тебя?
        Мэб не успела ответить. Реджинальд склонился, разводя ее ноги в стороны, и губами коснулся левого бедра. Дыхание опалило кожу. По правому легко пробежались пальцы. Мэб стиснула подлокотники еще крепче, говоря себе, что нужно оттолкнуть, нужно подняться, выйти в ванную и смыть… Воображение подкинуло заманчивую картинку, всю в мареве пара. Там была и ванна, и Мэб, и, главное, Реджинальд, смывающий с ее тела чужие прикосновения.
        Поцелуй коснулся правого бедра, почти неуловимо. А потом по коже прошелся язык. Мэб впилась в дерево, царапнула ногтем гвоздик, удерживающий обивку. Поцелуи переместились ниже, к коленям, потом снова на бедра, дразня, обещая больше. Руки задрали юбку, почти обнажив живот. Пальцы, такие горячие, такие желанные, коснулись ее, уже влажной, желающей, изнывающей от этого желания. Мэб застонала. Еще одно прикосновение, и еще - уже настойчивее. Бинты и лекарства были забыты. Сейчас она и не желала иного лекарства.
        Ладонь легла ей на живот, обжигающая сквозь тонкий персиковый шелк, пальцы, чуть царапая ногтями, поддели резинку. Мэб приподнялась, позволяя стянуть панталоны. Мелькнула мысль, что сидеть на старой коже будет неприятно, и пропала. Ягодицами она ощутила те же горячие ладони, подхватившие ее, удерживающие удобно, в нужном положении, под градом жадных, влажных поцелуев. Язык обвел впадину пупка, пощекотал кожу ниже, губы впились в нежную кожу на бедре. Ближе, все ближе. Когда наконец Реджинальд припал губами к ее влагалищу, посасывая клитор, Мэб всхлипнула и одной рукой вцепилась-таки в его волосы. Вторая продолжала стискивать подлокотник несчастного кресла.
        Это описывалось в книгах, которые Мэб украдкой читала в юности.
        Это показывалось в непристойных фильмах, целая коллекция которых хранилась у кузины Анемоны.
        Никто из любовников Мэб так не делал.
        Это было восхитительно.
        Уже двумя руками она прижимала к себе голову Реджинальда, извиваясь, протяжно постанывая, всхлипывая. Волна наслаждения - почти болезненного, до судорог - накатила, отхлынула, накатила снова, и оставила ее совершенно обессиленной.
        Мэб, ослабевшая, развалилась в кресле, раскинув ноги, пятками упираясь в пол, дыша хрипло ртом. Медленно разжались пальцы, она выпустила наконец волосы Реджинальда и уронила безвольные руки.
        В комнате воцарилась странная, но приятная тишина, нарушаемая только далеким беспокойным рокотом. Бал заканчивался. К Абартону приближалась гроза.
        Глава двадцать девятая, в которой Мэб и Реджинальду наплевать на побудительные мотивы (продолжение)
        Реджинальд отстранился, испытывая самые противоречивые желания. Хотелось заключить Мэб в объятья и продолжить, уже не сдерживаясь, не делая вид, что причина желания в наведенных «Грезами» чарах. А еще хотелось побиться головой об пол. Потому что причина желания не в наведенных «Грехами» чарах, определенно. Теперь он видел это ясно, и понимание оказалось неожиданно болезненным. Чары требовали удовлетворения, которое могло принести только одно единственное тело во всем мире. Чары требовали обладания, они были деспотичны. Но сегодня Реджинальд хотел другого. Удовольствие Мэб стало его собственным, это уже перестало быть магической связью, а стало чем-то большим, и чем-то значительно более опасным. Если он продолжит, то больше не сможет делать вид, что виновато одно только зелье. Никаких поцелуев, цветов и романтических ужинов, как было сказано в их не лишенном смысла пакте. Ничего отдаленно похожего на любовь. Никакой эмоциональной привязанности. Антидот будет готов через десять дней. Нужно потерпеть. Нужно заняться делами.
        Реджинальд медленно поднялся. Стиснув зубы, мучимый неудовлетворенным - и, выходит, неудовлетворимым - желанием он медленно, осторожно опустил юбку, закрывая манящие, бледные ноги Мэб. Голос прозвучал хрипло.
        - Я… пойду. Завтра много дел.
        Как глупо это прозвучало! Желание побиться об пол, стены, каминную полку стало еще сильнее. Дурак! Кретин!
        Мэб смотрела на него из-под растрепанной челки. Глаза ее, сонные, удовлетворенные, блестели.
        - Да, - зачем-то сказал Реджинальд и медленно пошел к лестнице. Интересно, поможет ли холодный душ, или против чар такое средство не действует?
        Мэб нагнала его уже на верхних ступенях. Она ступала бесшумно босиком, но скрип выдавал. Соблазняющий скрип, напоминающий о кушетке внизу, и было сейчас не разобрать, что вызывает дрожь во всем теле: чары, или нормальное здоровое вожделение. Когда рука коснулась его локтя, обжигая даже сквозь рубашку, Реджинальд едва ее не сбросил.
        Мэб открыла рот, и он удивительно ясно представил себе их диалог. А как же секс? А вам мало? Или Мэб хотела сказать еще что-то? Розовый язычок скользнул по пересохшим губам, и это, пожалуй, было последней каплей сегодня. Розовый язычок, повлажневшие губы и тревожно блестящие глаза Мэб в полумраке, разгоняемом вспышками молний. Реджинальд схватил ее, стиснул в объятьях, прижал всем телом к стене. Губы были искусанные, растрескавшиеся, но такие податливые, ответившие на почти грубый, жадный поцелуй. Они раскрылись, позволяя языку скользнуть в рот, исследуя, дразня. А потом Реджинальд окончательно потерялся в этих поцелуях, которых, оказывается, давно жаждал.
        Он опомнился только когда послышался треск ткани, попытался отстраниться, но Мэб не позволила, ухватив за пояс.
        - Моя… комната… - сказала она сдавленным голосом, а потом вдруг с шумом выдохнула. - Боже мой. Что мы делаем?
        У Реджинальда, в принципе, был тот же вопрос, но все нужные слова уже прозвучали. Разрешение было получено, а пакт давным давно нарушен. Еще в первое утро, пожалуй. Он сжал горячую руку Мэб, нашарил дверную ручку, шагнул. Раскат грома заглушил и скрип половиц, и стон, с которым он снова припал к ее губам. Обрывки платья он смахнул на пол, оставив Мэб в одном шелковом бюстье, сдвинутом, обнажающем грудь. Реджинальд накрыл ее ладонью, чуть сжал, наслаждаясь упругостью плоти, второй рукой тронул узел на спине и замер.
        - Что? - сипло спросила Мэб, сверкая глазами.
        - Не хочу торопиться. Не сегодня.
        В конце концов, что у него есть кроме этого «сегодня»? Реджинальд сделал шаг назад, обошел застывшую в ожидании Мэб, и, встав за спиной, положил ей руки на плечи. Кончики пальцев ощутили мелкие ссадинки. Нагнувшись, Реджинальд поцеловал эти царапины, лизнул, ощущая слабый железистый привкус крови. Следующим поцелуем припал к шее, и Мэб откинула голову назад, вскинула руку и вцепилась ему в волосы, не желая отпускать. Пальцами Реджинальд вновь нашел ее грудь, надавил напряженный сосок, губами прихватил мочку уха вместе с сережкой. Мэб всхлипнула, дернула его больно за волосы и пробормотала что-то невнятно. Кажется - «еще». Вторая его рука погладила по животу и легла на треугольник волос, играя с шелковистыми завитками, то и дело задевая возбужденную плоть женщины. Новый поцелуй - в другое ушко, где-то лишившееся сережки. Целая цепочка от нежной кожи за ухом по шее до плеча и вниз по спине, по лопатке. Прикосновение языком к позвонкам. Рука, мерно нажимающая на лобок. Вторая, прижимающая податливое, нежное тело к себе, так что впору самому стонать в голос от нереализованного желания, от
предвкушения, от того наслаждения, что дарит это… давление.
        - Мы… я… не… - прошептала Мэб между стонами, и на этот раз Реджинальд не понял, что именно она хочет сказать. Это и неважно было. Едва ли она, второй раз почти доведенная сегодня до экстаза, способна была сейчас мыслить связно. Она стиснула бедра, вцепилась в его запястье, не позволяя отнять руку, выгнулась, прижимаясь попкой теснее, и Реджинальд понял, что больше он не вынесет. Когда-нибудь потом он будет сожалеть, что не получил все, но сейчас он возьмет то, что сможет. Ее. Сейчас. Так, как есть.
        Комната была мала, а кровать велика, поэтому достаточно было легонько толкнуть, чтобы Мэб повалилась на нее ничком, и с готовностью расставила ноги. Реджинальд сглотнул. Открывшееся ему зрелище было… чересчур. Если бы проклятые чары не подпитывали его силы, тут бы он и кончил, просто глядя на выгнувшуюся женщину, откровенно предлагающую себя, влажную, желанную.
        - По-пожалуйста… Ре… Реджи…
        С этой проклятой бальной одеждой было столько возни! Реджинальд кое-как справился с пуговицами, подтяжки попросту спустил с плеч, и вошел в подрагивающее от нетерпения тело. Кто застонал протяжно? Кто из них двоих всхлипнул?
        - Да… - пробормотала Мэб удовлетворенно. - Так…
        А потом это томное и почти жалобное: «Еще».
        Реджинальд не видел смысла, да и не был способен сопротивляться своим и ее желаниям. Ладони легли на тонкую талию, удерживая, помогая задать ритм, который Мэб подхватила быстро. И они отдались общему безумию. То быстро, резко, почти грубо, а то вдруг медленно, дразня, и снова быстро. Рвано. Сумасшедше. Как не было у Реджинальда ни с одной женщиной, потому что ни одна не была для него по-настоящему недосягаема. Ни одна не была так желанна и так недоступна, как леди Мэб проклятая Дерован, стонущая, выгибающаяся ему навстречу, извивающаяся, царапающая ногтями вышитое покрывало и - черт, ну зачем?! - произносящая его имя. Реджи! Реджи! Реджи! Никогда оно, вычурное, нелепое, временами нелюбимое, не звучало так волнующе, так приятно, так уместно и правильно. И он сам выдохнул «Мэб», кончая, и лишь чудом не навалился на нее всем своим весом. Тело стало тяжелым, неподатливым, усталость вдруг опустилась разом, выкручивая каждую мышцу, но даже это сейчас было приятно.
        Реджинальд нашел в себе силы отодвинуться, отстраниться, упал на спину и - такое глупое желание, такое опасное - накрыл пальцами руку Мэб, стиснувшую покрывало. Под его ладонью рука расслабилась.
        Сейчас самое время было вспомнить про уговор и уйти, но вместо этого Реджинальд закрыл глаза и задышал ровно, спокойно, наслаждаясь каждой дарованной ему секундой, осязаемостью руки, теплом дыхания, которое долетало до его плеча и согревало кожу даже сквозь ткань рубашки. Сейчас он встанет… сейчас… еще чуть-чуть… вот… вот…
        Гроза набросилась, обрушилась целым каскадом молний, страшным рокотом своих громов мстя магам за колдовство, но Реджинальд, утомленный и удовлетворенный, этого уже не слышал. Как, впрочем, и Мэб.

* * *
        Сперва по коже пробежал предутренний бриз, вызывая мурашки и легкий озноб. Потом послышался шум дождя. Это и разбудило Мэб. Она открыла глаза. В сером рассветном свете комната казалась чужой, странной. А может, это сама Мэб была сегодня странной. Лежала, обнаженная, не считая бюстье, поперек кровати, и лень было пошевелиться. Тело все еще налитое истомой, трудно было сдвинуть с места. Нехотя, она села, вытащив руку из чужих пальцев, и посмотрела на своего… любовника? Реджинальд, в отличие от нее одетый, спал, и лицо его кривилось словно от дурных снов. Мэб протянула руку, коснулась осторожно щеки, ощущая покалывание щетины, виска, сами собой пальцы зарылись в густые, чуть вьющиеся волосы, в сером свете отливающие серебром. На солнце они казались скорее золотыми.
        Поняв, что какое-то время уже перебирает волосы, лаская мужчину, Мэб отдернула руку и отшатнулась. Против воли покраснела, а когда в деталях вспомнила произошедшее накануне, еще и разозлилась. На Верне, на себя, на Эншо, который воспользовался ситуацией. Вскочила с постели, бросилась в ванную и уже там поняла, насколько последняя мысль несправедлива.
        Если кто и воспользовался ситуацией, то это сама Мэб. Она не сумела усидеть на месте, хотя была удовлетворена, хотя чары, кажется, приняли те страстные ласки. Сама нагнала Реджинальда на лестнице, спровоцировала, ответила на поцелуи, затащила в свою спальню, и тут…
        Мэб плеснула в лицо холодной воды и мрачно изучила свое отражение. Выглядит она, если забыть о мелких ссадинах, оставленных встречей с Верне, прекрасно. Довольной, даже счастливой. Не просто удовлетворенной, а именно, черт бы все побрал, счастливой.
        Мэб присела на край ванны, разглядывая свои ноги. Все дело в чарах, и Реджинальд Эншо ей только из-за чар желанен. Сколько раз нужно это повторить, чтобы самой поверить?
        Послышалась какая-то возня в соседней комнате. Мэб поднялась, осторожно приоткрыла дверь и выглянула. Успела застать тот миг, когда Реджинальд выходит из спальни, и это почему-то задело. Еще две минуты назад хотелось избежать с ним встречи, разве не за этим Мэб улизнула в ванную? А теперь взяла досада, что вот так тихо он ушел, потому что, должно быть, тоже хочет избежать встречи.
        - Совершенно безразличен… - пробормотала Мэб и шмыгнула носом.
        Выждав немного - то ли в страхе, то ли в предвкушении, что Реджинальд вернется - Мэб сняла бюстье, вернулась в спальню и, не озаботившись поисками пижамы, нагая, забралась под одеяла. Странное дело, в отличие от злополучной кушетки, кровать не вызывала никаких дурных воспоминаний, даже наоборот. Почувствовав, как воспоминания распаляют, растравливают ее безо всякого колдовства, Мэб усилием воли выкинула все из головы и удивительно легко заснула.
        И что-то хорошее ей снилось, потому что улыбку не стерли с лица даже первые лучи солнца, выбравшиеся наконец из-за туч.
        Глава тридцатая, в которой непонятно, как себя вести
        Ночная гроза прошла, почти не оставив следов, только дождь потрепал немного цветы в саду. Зато сам сад благоухал ароматами трав, цветов, и тем легким запахом чуда, который оставляет после себя Майский праздник. Хотя он и приобрел сейчас вид обычного университетского бала, многое осталось прежним, древним и наполненным силой. Взять то же коронование Майского короля. Все в эту ночь обретало особую силу и особое значение.
        Впрочем, ночь-то как раз вспоминать и не стоило.
        Реджинальд сварил себе кофе, самый черный, самый горький, какой только возможно, вышел на крыльцо и сел на ступеньках, вдыхая смешение ароматов: кофе, пионы, жасмин, душистые травы, волшебство. К полудню оно развеется, и можно будет приступать к поискам злоумышленника, вывесившего фотографии Лили. Это будет либо ее соблазнитель, либо соучастник. В любом случае, одной проблемой станет меньше.
        - Здорово я вчера сглупила…
        Чуть сиплый со сна голос Мэб заставил Реджинальда замереть, едва не поперхнувшись кофе. Голос, а еще больше произнесенные ею слова.
        - Нужно было расспросить Верне, а я вместо этого запретила ему показываться мне на глаза, - посетовала женщина.
        Реджинальд с шумом выдохнул и обернулся через плечо. Мэб стоило бы одеться, а не накидывать на голое тело тонкое домашнее платье, под которым проступали все… подробности. Хорошо еще, что время было раннее, после бала обитатели коттеджей наверняка отсыпались, да и живая изгородь, которую давно следовало бы подровнять, служила неплохой защитой.
        Мэб шагнула по ступенькам и села рядом. Лестница была узкой, и они оказались прижаты бедро к бедру.
        - Можете расспросить его сегодня, - суше, чем следовало, сказал Реджинальд. - Он едва ли уехал.
        - И едва ли джентльмен, прислушивающийся к словам леди, - хмыкнула Мэб. Легкий ветерок, обрушивший капли воды с кустов, заставил ее поежиться. - Меня беспокоит эта история.
        Реджинальд посмотрел на нее искоса.
        - Вам нужен совет, леди Мэб?
        - Не помешал бы, - вздохнула женщина, а потом вдруг протянула руку и тронула его за плечо, опалив этим прикосновением. - Спасибо.
        - За что? - опешил Реджинальд.
        - За… - Мэб вдруг покраснела. Она была во всех отношениях зрелая, современная женщина из тех, кого в газетах называли на вандомэсский манер «эмансипэ», но некоторые вещи удивительно легко вгоняли ее в краску.
        - Я понял, - сжалился над ней Реджинальд.
        - Не в Верне дело, - вздохнула Мэб сокрушенно. - А в моей матери, и мне даже не с кем обсудить это. Может быть, мне следует завести подруг?
        - Вот тут я вам точно не советчик, - вздохнул Реджинальд, поднимаясь, выпутываясь одновременно с этим из вязи смутных желаний. Свежую, утреннюю Мэб Дерован с этим клятым румянцем на щеках, хотелось целовать не меньше, чем ту, ночную, соблазнительную. И в этом уже точно не было вины зелья.
        - А сварите еще кофе, - крик Мэб нагнал его уже в прихожей.
        На этот раз кофе вышел более легким, сладким благодаря меду и апельсиновой цедре, с пряными нотками кардамона и корицы. Мэб, зашедшая на кухню, приняла чашку, принюхалась и широко улыбнулась. И от улыбки этой, как и от румянца, голова шла кругом. Реджинальд одернул себя. И продолжил разговор, потому что он сближал с Мэб, пускай это была только иллюзия.
        - Что не так может быть с вашей матерью?
        - Маменька никогда бы не просватала меня за простолюдина, будь он хоть трижды миллиардер, - Мэб сокрушенно покачала головой. А Реджинальда, хоть он и не чаял позвать ее замуж, слова задели. - Значит, либо ей нужны зачем-то деньги, либо Верне соврал, либо… я не знаю.
        - Позвоните ей и спросите, это если вам нужен был совет.
        Мэб фыркнула и на какое-то время ушла от ответа, слишком занятая своим кофе. Пила его, щурилась, улыбалась краешком губ. Потом наконец заговорила с легкой чуть снисходительной улыбкой.
        - Это повлечет только скандалы. Моя мать имеет очень своеобразное представление о том, как должна вести себя аристократическая семья. Вы, Реджи, читали когда-нибудь романы Хью Левона?
        Реджинальд едва не поперхнулся, услышав, как легко и непринужденно Мэб сокращает его имя. Кивнул. Да, он читал Хью Левона, блестящего сатирика, хотя куда больше ему нравился исторический роман «Де Линси и свинопас».
        - Дерованы в версии моей матери, теток, а также сестер и кузин, этот как раз Грайтоны Левона, - Мэб сокрушенно покачала головой. - Как в «Завтраке в апреле».
        - Пьют чай, предварительно его отравив? - уточнил Реджинальд.
        - Метафорически, - кивнула Мэб. - Со стороны, должно быть, наша жизнь кажется яркой, великолепной: череда приемом, серебряная посуда на завтрак и неспешная беседа о погоде…
        - Моя мать, - неожиданно для себя сказал Реджинальд, - очень любила красивую жизнь, как в журналах. Мы, ее дети, начинали работать в восемь лет, чтобы эту жизнь обеспечить. Всем со стороны казалось, мы нищие, несчастные, нас подкармливали украдкой - и слава Богу! - но в действительности все из-за материного желания купить новую шаль, или салфетки на стол, или статуэтку. Когда я на старших курсах научился вязать, связал ажурную салфетку, зачаровал на привлечение денег и послал ей. И этим моя помощь семье, пожалуй, ограничилась.
        Мэб хмыкнула задумчиво.
        - Если бы и мои проблемы с матерью можно было решить так же просто. Надежда только на то, что она узнает от Верне, что я лишилась-таки невинности, причем давно, и откажет мне от дома. Когда можно будет начать колдовать?
        Смена темы была неожиданной, но Реджинальд этому обрадовался. Хватит уже говорить о личном.
        - Около полудня, я думаю. Тогда мы и выясним, кто где был. И у нас, к слову, некоторые… неприятности. Леди Гортензия Паренкрест.
        - А что леди Гортензия? - напряглась Мэб.
        - Слишком умна для придворной дамы, - проворчал Реджинальд. - И наблюдательна. Или это все благодаря придворной должности? Она знает о Лили и потребовала держать ее в курсе. Потому что позор может разрушить начинание ее величества.
        - А странные были гости на балу, - заметила Мэб. - Верне - ладно, он собирается нам что-то пожертвовать. Но что здесь делали леди Гортензия и доктор Джермин?
        - У нас есть пожар, - Реджинальд выставил в центр стола баночку с медом. - Есть зелье. Есть визит доктора Джермина и его попытка отравить вас. Есть Лили Шоу. Фотоснимки вчера, повешенные там, где их любой мог увидеть. Прибытие леди Паренкрест. И взлом музея.
        - И еще попытка пробраться к нам в дом, - напомнила Мэб, разглядывая выставленные на столе предметы. - Это могут быть вовсе не студенческие шалости.
        - Зелье, демарш Джермина и соблазнение Лили очевидно направлены на то, чтобы опорочить репутацию Абартона. В принципе, взлом музея и пожар сюда также вписываются, - Реджинальд переставил баночки, чашки, флакончики и посмотрел на них, склонив голову. - Однако, эта безобразная история с Лили может играть против королевы Шарлотты. А пожар быть случайность. А в музее, скажем, искали какой-то артефакт. Или книгу. Или студенты Эньюэлса переплыли озеро и наведались к нам.
        Реджинальд тряхнул головой.
        - Нет, леди Мэб, нам с вами стоит ограничиться поисками обидчика Лили Шоу и приготовлением антидота. Потом, когда все наши проблемы будут разрешены, пусть с остальным вон Грев разбирается.
        Реджинальд хотел еще добавить, что после того, как антидот будет приготовлен и выпит, их ничто не будет связывать, так что не стоит строить планы, но малодушно промолчал.

* * *
        Утро началось странно, с суетливых и путанных желаний. Мэб совершенно не хотелось спускаться вниз и начинать разговор с Реджинальдом - а было ощущение, что этого разговора не избежать. И в то же время, Мэб нуждалась в том, чтобы увидеть своего компаньона и понять, изменилось ли что-то, или ей это только кажется.
        Из сада пахло дождем и цветами, но ароматы эти не кружили голову, не возбуждали, не умиротворяли, а лишь раздражали.
        Все же она сошла вниз и затеяла разговор, высказав все, что ее тревожит, но теперь сидела и сожалела о вырвавшихся словах. Было неприятно, что она впустила - да практически втянула! - Реджинальда в свою жизнь, а еще больше стыдно. Вот так просто вышла и вывалила на плечи чужого человека нервические переживания. И почти дошла до того, чтобы попросить о неловкой, крайне щекотливого свойства услуге: пойти и поговорить с Верне. Но Мэб вспомнила, как комкал Реджинальд несчастные бинты, словно хотел сомкнуть руки на шее ее обидчика, и отказалась от этой затеи.
        До полудня Мэб отчаянно искала себе занятие, и в конце концов, не выдержав, отправилась в городок за покупками. Это должно было ее отвлечь хоть ненадолго. Абартон, усталый, сонный, ворочался с боку на бок, неохотно пробуждаясь. Кое-где слышались юные голоса студентов, смех, иногда до ушей Мэб доносилась отчаянная скороговорка «заклинания», призванного обезопасить от строгого преподавателя и дурных отметок. Пользы от такой «магии» не было вовсе, но она оказалась на удивление живучей. Мэб тоже когда-то произносила этот странный набор звуков, хотя быстро убедилась в его бессмысленности.
        В отличие от кампуса городок не спал, о скорее - отдыхал в тишине. Лавки уже были открыты, из паба пахло пирожками, слышался стук молотков: на доску для объявлений рядом с студенческим клубом прибивали афишу какого-то нового кинофильма. Мэб шла в сторону крытого рынка, приглядываясь, прислушиваясь, принюхиваясь, и на ум снова почему-то пришла мама. Наверное из-за того, насколько происходящее вокруг с ней диссонировало. Зачем было подсылать Верне? Чего хотела она добиться? И что будет делать теперь, когда у нее есть доказательства неподобающего поведения дочери?
        Стоило вспомнить, каким неподобающим поведение было вчера ночью, и краска прилила к щекам. Мэб остановилась на минутку, поставила корзину и приложила прохладные ладони к лицу. О чем она только думала, так бесстыдно выпрашивая, почти вымаливая ласку? Зачем отвечала на поцелуи? Почему так их хотела?
        В желании стереть с себя все то ощущение грязи, что оставили прикосновения Верне, не было ничего дурного. Плох был тот способ, который она избрала.
        Мэб тряхнула головой, избавляясь от воспоминаний, от лишних мыслей, и продолжила свой путь в сторону кипящего жизнью рынка. Здесь шла оживленная торговля, и воздух был наполнен довольными возгласами продавцов и покупателей. За это Мэб рынки и не любила, они переняли у модных одно время колониальных базаров манеру торговаться до последнего, не в надежде сбить либо набавить цену, а просто ради сомнительного удовольствия. Укладывая выбранные наугад продукты в корзину, Мэб кивала знакомым и старательно избегала разговоров. Выглядела она мрачно, но пусть уж думают, что у нее голова болит. Многие маги сегодня слегли с мигренью, сперва выложившись во время подготовки к балу, а затем хлебнув лишней силы. Она витала в воздухе свободная, сырая и весьма заманчивая, иных пьянящая, как вино.
        Избегая разговаривать сама, Мэб прислушивалась к разговорам, по большей части сплетням. Обсуждали визит королевской фрейлины, разбирали по косточкам ее роскошный наряд и сетовали на небывалое высокомерие. Леди Гортензия ни с кем кроме ректора говорить не пожелала, посетила Колледж Шарлотты, вышла оттуда недовольная - а может, у нее всегда лицо такое, посчитали горожане - и удалилась. Это обстоятельство Мэб порадовало, она все еще испытывала странную ревность при воспоминании о разговоре фрейлины с Реджинальдом. За ревность было стыдно, за неприязнь к Гортензии - не особенно.
        Помимо королевской фрейлины косточки перемывали и доктору Джермину. Выходцев из Эньюэлса в городке любили не больше, чем в самом университете. В них виделась угроза благополучию всего Абартона, а также его славе. Абартоном в городке гордились, хотя не забывали поругивать и студентов, и профессоров, неспособных удержать юнцов от шалостей. Но это были свои шалости, визиты же доктора Джермина воспринимались в штыки, и кто-то в шутку предложил ввести между двумя университетами визовый режим, а то - зачастили тут. Третий визит за месяц.
        Мэб насторожилась. Третий? Она знала только о двух.
        Мэб прислушалась, пытаясь отделить в сплетнях правду от вымысла, и получила очень неприятный ответ на все свои вопросы. Доктор Джермин посещал университет накануне происшествия со склянкой, беседовал со старым своим приятелем - Верне, и выбрал для этого не паб, любимое всеми место встреч, а новое заведение, к которому в городке пока относились с некоторым предубеждением.
        Расплатившись, Мэб подхватила корзину и, спросив дорогу, быстро добралась до маленького, зажатого двумя старыми лавками, кондитерского магазинчике. Слева возвышалось здание старой типографии с наглухо закрытыми окнами. Сама типография давно не работала, пустовала, и по Абартону гуляли легенды о приведениях, которые работают по ночам на так и не вывезенных, никому не нужных устаревших машинах. Слева витрина книжного магазина обещала новинки, бестселлеры, а также подержанные учебники по самым скромным ценам. Книжный был заведением солидным, с двухсотлетней историей, и его потемневшее от времени дерево внушало уважение. Мэб всегда ловила себя на том, что не доверяет магазинам, которые выглядят менее сурово. Выкрашенный ярко-синей краской фасад кондитерской, искрящиеся витрины и целый парад эклеров, корзиночек с кремом, конфет, яблок в карамели казался в таком соседстве чрезмерным и ненастоящим. Точно кукла затесалась среди живых - и очень угрюмых - людей.
        Мэб шагнула внутрь. Звякнул магический колокольчик, и ее обдало облаком сладких и пряных ароматов: шоколад, корица, ваниль, сухая яблочная кожура, цитрусы, чай, мускатный орех, карамель. Мэб невольно облизнула губы.
        - Добрый день! - жизнерадостно поприветствовала вынырнувшая из-за шелестящей бамбуково-бусинной шторы девушка. - Добро пожаловать в «Каприз». Что я вам могу предложить?
        Девушка показалась знакомой, но Мэб не сразу сообразила, что это именно она ударила Миро батоном по голове. Это воспоминание вызвало невольную улыбку.
        - Угощайтесь, - девушка выставила на прилавок крошечную чашечку, наполненную густым горячим шоколадом, и улыбнулась еще шире.
        Отказаться было невозможно. Смакуя шоколад, Мэб пыталась понять, зачем вообще пришла сюда. Расспросить о визите Верне и Джермина? А как объяснить свое любопытство? И что - поинтересоваться, не подслушивала ли эта улыбчивая особа? В конце концов, чтобы оправдать свой визит, Мэб взяла пару пирожных и коробочку шоколадных конфет. По дороге домой она продолжала размышлять о причинах визита доктора, так и не пришла к какому-либо выводу, зато и думать забыла обо всем, что смущало ее с самого утра.
        Глава тридцать первая, в которой окончательно нарушается этика, а о пакте даже не вспоминают
        - Джермин приезжал накануне! - с порога объявила Мэб.
        Режинальд отложил скребок, которым счищал кожуру чешуйника - она шла в задуманный им антидот на первой стадии - и обернулся. Выглядела Мэб возбужденной, румянец горел на щеках еще ярче, чем утром. Пальцы стискивали ручку корзины, с которой она ходила за покупками. Поднявшись, Реджинальд забрал эту корзину, поставил на кухонный стол и, не удержавшись, сунул нос под полотенце. Картофель, филетированная треска и пирожные. Право слово, интересное сочетание.
        - Я в курсе, - кивнул Реджинальд. - Его вчера многие видели.
        Мэб фыркнула, и желание подразнить ее усилилось.
        - Да нет же! Он был накануне того дня, когда в нас кинули склянку с зельем!
        Реджинальд нахмурился.
        - И что он здесь забыл?
        - Беседовал с Верне. Они ведь однокашники, - Мэб оттерла его в сторону и занялась покупками. Сказала безо всякого перехода. - Я купила пирожные. Они встречались не в пабе, а в новой кондитерской, что странно само по себе.
        Реджинальд не стал переспрашивать шутливо: «пирожные»? Вернувшись к столу, он продолжил очищать чашуйник от его жесткой, горьковато пахнущей кожуры; это монотонное действие всегда помогало думать.
        - Это, в целом, резонно. Туда никто пока не ходит, в отличие от паба. Нет лишних ушей.
        - В таком случае вся эта история с грантом выглядит как фарс, - вздохнула Мэб.
        - Большинство вещей, происходящих в последнее время, так выглядит… Еще что-нибудь узнали?
        - Обычные послепраздничные сплетни.
        Редджинальд высыпал кожуру в подготовленный контейнер, присыпал солью и, закрыв плотно, запечатал магией. Вокруг все еще было слишком много сырой силы, и пальцы опалило. Подув на них, Реджинальд задумчиво коснулся губ. Подняв взгляд, он обнаружил, что Мэб смотрит внимательно, потемневшими глазами. Отняв руку, Реджинальд невозмутимо занялся приготовлениями к чарованию. Думать о леди Дерован он себе запретил.
        - Рыба с картошкой, - сказала Мэб, поворачиваясь к плите.
        Это было прямым нарушением пакта, но - разом больше, разом меньше, значения уже не имело. Мэб готовила очень споро и уверенно для женщины ее происхождения, привыкшей к роскоши. Реджинальд занимался антидотом, и одновременно готовил магические часы. Чары теперь предстояло дублировать на карту, чтобы отследить передвижение студентов, а такое колдовство всегда требовало не только сил, но и сосредоточения. Это помогло Реджинальду отрешиться от всего, оставить в стороне и Мэб, и загадочный визит Джермина, а необходимость все более насущную как-то рассказать о происходящем ректору. Он до того погрузился в работу, что прикосновение горячей ладони к плечу заставило подскочить на месте.
        - Убирайте-ка это, - потребовала Мэб. - После обеда продолжите.

* * *
        Настроение все еще было странное, противоречивое, и Мэб кидало из крайности в крайность, поэтому говорить она старалась поменьше. Реджинальд также оказался сегодня необычайно молчалив, и в итоге над столом повисла почти гнетущая тишина. Когда она все-таки стала невыносимой, пришлось срочно искать достойные темы для разговоров. Лучше всего подходила работа.
        - Во сколько совещание сегодня? - спросила Мэб.
        - В семь, - односложно ответил Реджинальд, подвинул к себе тетрадь и принялся изучать записи, не забывая, впрочем, и про рыбу с картошкой.
        Мэб занять себя было нечем, разглядывать мужчину напротив оказалось слишком… слишком, во всем, и поэтому она потянулась за книгами. Справочник по зельям посулил человеку, применившему снадобье со свойствами проклятья (состав категории Эн-19 и выше, что бы то не значило) самое суровое наказание. Мэб отложила книгу, подперла щеку рукой и принялась смотреть в окно.
        - Поможете мне со щитом, леди Мэб?
        Прозвучавший в полной тишине вопрос, конечно, не заставил ее подскочить. Мэб лишь едва заметно вздрогнула, выронила вилку и чертыхнулась.
        - Вы в порядке? - спросил Реджинальд встревоженно.
        - День сегодня… странный, - нехотя призналась Мэб, подняла голову и встретилась с напряженным и каким-то горьким взглядом мужчины.
        - Мы были ночью неосторожны, позволив эмоциям взять верх, - сухо сказал он и опустил глаза.
        - Почему вы ушли? - вырвалось у Мэб, хотя она и собиралась согласиться, что, да, эмоции - вещь совершенно лишняя, но что было, то было и нужно попросту все забыть.
        Реджинальд вновь на нее посмотрел, удивленно.
        - А вы хотели, чтобы я остался?
        - Нет. Да. Не знаю.
        - Честный ответ, - хмыкнул Реджинальд, поднимаясь и забирая опустевшие тарелки. - Вы великолепно готовите, леди Мэб. А теперь не стоит ли нам заняться делом?
        На мгновение Мэб почудился в этих словах некий намек, но щеки запылать от смущения и предвкушения - точно она наивная девчонка какая-то! - не успели. Мэб одернула себя, встала и принялась убирать все лишнее со стола.
        - Окно закрыть или оставить открытым?
        - М-м-м… лучше закройте, не будем привлекать внимание, - решил Реджинальд.
        Теперь, когда у них было дело, стало понятно, как следует вести себя. Мэб расстелила на столе план Университета, придавив его по углам тяжелыми вилками, привезенными когда-то из имения, неудобными и уродливыми - в самый раз для пресс-папье. Потом она выложила свой шатлен рядом с часами Реджинальда и отошла к двери. Встав в проеме - отсюда удобнее было поддерживать щит, она начала потихоньку несложное плетение.
        Магия не переставала завораживать ее, сколько бы не проходило лет, и постепенно все вопросы, все тревоги и неуверенность отошли на второй план. Мэб наблюдала, даже - любовалась тем, с какой грацией колдует Реджинальд Эншо, выплетая куда более сложные чары, чем ее простенький щит. Он выдергивал из общей канвы нити-метки, бросал их на карту, закреплял, вертел колесико часов, выставляя нужное время, закреплял снова, плел, дергал, завязывал. Потом ходил вокруг стола, хмурясь и изучая получившееся с самым придирчивым видом. И снова начинал чаровать, плетя узор еще более причудливый, почти вычурный. Магия, слишком сильная, слишком приметная, ударялась по удерживаемому Мэб щиту, заставляя чувствовать себя соучастницей преступления. Так, впрочем, и было.
        Прошло не меньше получаса, прежде чем Реджинальд остался своей работой доволен.
        - Отпускайте, - скомандовал он, и Мэб с облегчением опустила широко разведенные руки, пошатнулась от усталости и прислонилась к стене. - Вы в порядке?!
        Знакомые руки подхватили ее, обнимая за талию. На мгновение Мэб использовала слабость, как предлог, и уронила голову на плечо Реджинальда, но быстро пришла в себя, выпрямилась и сама, с самым независимым видом дошла до стула. Пальцы слега покалывало и ладони жгло от напряжения.
        - Возьмите, - Реджинальд сунул ей в руки кружку с травяным чаем. - Вам нужно чаще колдовать.
        - Теряю навыки? - хмыкнула Мэб.
        Реджинальд шутливый тон не поддержал и покачал головой.
        - Слишком выкладываетесь с непривычки.
        Мэб, поморщившись, сделала глоток. И снова поморщилась, потому что чай был горький.
        - Показывайте уже!
        Укор, тем более справедливый, слушать было неприятно.
        Реджинальд сам сделал глоток, отставил кружку и провел ладонью над планом Абартона, запуская свое колдовство. Искры, подписанные причудливым почерком с завитушками, отчего-то так всегда выходило с начарованными предметами, забегали хаотично по территории университета. Мэб не отрываясь следила за главным подозреваемым. «Л. Г. Миро» провел насыщенный день, посещая самые разные здания, но с началом бала крутился все больше возле танцевальных площадок и столов с напитками. То и дело рядом с «его» искрой вспыхивало предупреждение: Миро пытался пронести алкогольные напитки по меньшей мере четыре раза, потом заслужил несколько замечаний от преподавателей, и наконец его припечатала жалоба от старшекурсницы Колледжа Принцессы.
        К щитам он за весь вечер ни разу не подошел.
        - Теперь я понимаю, почему такое колдовство не поощряется… - пробормотала Мэб, наблюдая, как искорка-Миро удаляется в схематично отмеченные на плане кусты.
        - Зато у нас минус один подозреваемый, - улыбнулся Реджинальд. - Миро был слишком занят: развлекался. Зато появились три новых.
        Мэб посмотрела на искры, хаотично мечущиеся на небольшом пятачке. Щиты для объявлений на плане, конечно, не указывались, но ничего иного, способного вызвать интерес троицы юнцов, поблизости не было.
        - Эскотт, Барклен и Д“ Или? Барклен изучает проклятья у Дженезе Оуэн.
        Произнося это, последнее имя, Мэб ощутила во рту горечь. Ревность никак не желала униматься, впрочем, никогда она не любила свою коллегу. Да и довольно сложно испытывать добрые чувства к мастеру проклятий. Так и ждешь от него подвоха.
        - Эти трое могли зачаровывать фотографии наших отличников, - пожал плечами Реджинальд. - Они в этот список не входят. К тому же, Эскотта в прошлом году поймали на попытке исправить в ведомости отметки. Впрочем, одно другому совершенно не мешает.
        Мэб посмотрела на три мерцающие точки, замершие наконец, поскольку действие чар закончилось. Попыталась представить себе трех студентов. Она даже помнила их плохо: ни один из трех не показывался на лекциях больше двух-трех раз, и при этом не обладал запоминающейся харизмой Миро. Были они… никакие. Бледные копии своего великолепного предводителя. Невольно Мэб позавидовала Реджинальду с его цепкой памятью. Как ухитрялся мужчина помнить всех студентов по именам, держать в памяти также и различные вроде бы незначительные детали, было для нее загадкой.
        - Нам придется рассказать ректору хотя бы часть правды, - вздохнул Реджинальд. - Если мы сами начнем проверять студентов, проблем не оберемся, а этом нам сейчас меньше всего нужно.
        - Но - что именно рассказать? - нахмурилась Мэб. - Допустим, мы обязаны обратить внимание на визиты Джермина, хотя, полагаю, ректору уже донесли сплетни. Но - Лили?
        Реджинальд потер по своей привычке переносицу.
        - Я тоже не хочу причинять ей боль, Мэб. Но, полагаю, ректор не станет болтать. Сегодня вечером после совещания поговорим с ним наедине.
        Мэб кивнула, испытывая при этом странное ощущение, что добром все это не кончится. Пришлось себе напоминать, что ее дар - удача, сверхъестественное везение, благоприятное стечение обстоятельств и положительный исход всех дел, а не прорицание. Оно в принципе существует только в сказках, а кликушество до добра не доводит. Так можно и на самопроклятие нарваться.
        - Я еще перекинусь парой слов с профессором Оуэн, - продолжил Реджинальд задумчиво. - Разузнаю у нее, насколько Барклен хорош и хватит ли у него сил и знаний проклясть Лили.
        Укол ревности, как с удивлением отметила Мэб, стал для нее уже привычен.
        Глава тридцать вторая, в которой ректор не придает особого значения новостям
        Последнее предэкзаменационное совещание отчего-то вытаскивало из людей все самое худшее. Кураторы ругались с руководителями кафедр, бурно обсуждалось и критиковалось расписание и состав комиссий, всем требовался выходной, и непременно в один и тот же день. В прошлые сессии Мэб и Реджинальд также вносили свою лепту, и не без удовольствия. Им было что делить. Сейчас же эти склоки казались глупыми, даже жалкими. Им двоим был дарован редкий шанс взглянуть на себя со стороны, и от весьма неприглядной картины уши горели.
        Желая побыстрее разделаться с надуманными проблемами и переговорить с ректором наедине, они согласились со всем, что не предлагали, и тем заслужили удивленные взгляды. Казалось вот-вот, будет задан вопрос: «Все ли с вами в порядке, профессор?», однако у Мэб такого никто не спрашивал. Коллеги-аристократы считали подобные вопросы недопустимыми, простолюдины же боялись навлечь на себя гнев. Вот Реджинальд ни у кого не вызывал трепета, и потому доктор Синсли, настоятель собора и по совместительству чтец лекций по церковной архитектуре для вольнослушателей, удивленно спросил:
        - Вы хорошо себя чувствуете, профессор Эншо?
        - Вполне, - сухо отозвался Реджинальд, бросив взгляд на часы. Там, невидимые посторонним, бегали по циферблату искры. - Ректор, можем мы поговорить наедине? Вопрос очень важный.
        Вон Грев изучил повестку дня, поставил несколько галочек в списке и отпустил всех. Вышли профессора из зала для собраний одинаково недовольные, как это бывало обычно. Мэб осталась сидеть, чем заслужила удивленный взгляд ректора. Потом вон Грев вдруг улыбнулся понимающе и как-то неприятно.
        - Ох, Реджи, Реджи, опять вы с леди Мэб за старое?
        - Ректор? - в одно слово Реджинальд вложил разом все удивление и недовольство. Мэб предпочла промолчать до поры.
        - Леди, - вон Грев кивнул сперва Мэб, потом и Реджинальду, - профессор, я понимаю, что вы, очевидно, в очередной раз поругались и недовольны тем, что я поставил вас в одну и ту же комиссию. И вы опять будете требовать, чтобы я нашел вам других компаньонов. Я все понимаю. Однако, может это подождать до окончания учебного года?
        - Нет, - отрезал Реджинальд.
        Ректор мученически застонал.
        - Нет, ректор, - подхватила Мэб. - Мы пришли сюда вовсе не ради этого.
        - Не ради… - вон Грев заметно опешил, как-то даже сдулся. Мэб не первый раз уже приходило на ум, что он напоминает собой шарик, и будет довольно-таки жалок, если выпустить воздух. - А зачем?
        Мэб и Реджинальд переглянулись, пришли беззвучно к согласию и заговорили, спокойно, уверенно, не перебивая, а лишь дополняя друг друга. Еще дома они решили, что в первую очередь расскажут о подозрительных визитах Джермина и его связи с Верне. Ректор слушал, кивал, хмыкал и черкал что-то на листах бумаги с эмблемой университета. Отчего-то именно эта его манера сегодня раздражала Мэб неимоверно.
        Покончив со странными неурочными визитами Джермина, Мэб с большой неохотой рассказала об отраве и возможно сорванном ритуале, и тут заработала снисходительную улыбку.
        - Дорогая леди Мэб, не переживайте так сильно! Этот ритуал - фикция, красивая легенда, не больше. Едва ли мы, современные люди, здравомыслящие, должны воспринимать ее буквально. Вы же в самом деле не верите в… в Майского короля?
        - Отчего же? - хмыкнул Реджинальд. - Корону у нас три года подряд получает юный Миро, и все ему как с гуся вода.
        - Ритуалы и чары тут не при чем, - поморщился вон Грев. - У Миро слишком влиятельный отец, ссора с ним нам на пользу не пойдет. В общем, леди Дерован, не беспокойтесь, ничего непоправимого не произошло.
        - Допустим, - кивнула Мэб. - В таком случае, ректор, перейдем к реальным проблемам. Мисс Лили Шоу.
        - Кто это?
        - Девушка из Колледжа Королевы Шарлотты, несовершеннолетняя девушка.
        - Ясно, - кивнул вон Грев. - И что она натворила?
        Мэб царапнула ногтями полированную столешницу. Гнев зародился где-то глубоко внутри, и пока она успешно сдерживала это рокочущее чудовище. Главное - не накручивать себя. Не задавать вопрос, отчего же, услышав о девушке-стипендиатке, ректор первым делом спросил «что она натворила», а не «что с ней случилось».
        Вместо Мэб вспылил - если так можно сказать, учитывая холодность тона и безразличное выражение лица - Реджинальд.
        - Скажите, ректор, а если бы мы пришли к вам и назвали имя… леди Нисс, к примеру, или леди Алимур, вы бы задали тот же вопрос? Или же вашим первым порывом было встревожено воскликнуть: «Что с ней случилось?!»?
        Вон Грев посмотрел на Реджинальда потемневшими от гнева глазами, потом бросил короткий взгляд на Мэб и сдержался. Голос его, впрочем, держал тише обычного и при этом на полтона выше. Раздражаясь, ректор переходил на неприятный фальцет.
        - Так что с ней случилось, профессор?
        Повисла пауза. Видно было, что Реджинальду неприятно обсуждать подобное с вон Гревом. Тем более теперь, когда было фактически сделано одолжение.
        - Ее соблазнил один из студентов Королевского Колледжа, - сказала Мэб. - Соблазнил, запугал и фактически шантажировал.
        - О Боже, но зачем?!
        - Для забавы? - сухо предположил Реджинальд. - Девушка в отчаянье, она верит, что на нее наложено проклятье и поэтому отказывается назвать имя. А на балу были развешены эти фотографии. Мы едва успели их снять, прежде чем кто-то заметил.
        Фотоснимки ректор разглядывал долго, внимательно, и несмотря на все больше мрачнеющее выражение его лица, хотелось вырвать карточки у него из рук. Нечто по-настоящему омерзительное было в том, что мужчина смотрит на обнаженное тело юной девушки. Это словно множило и усугубляло ее боль.
        - О небо! - ректор наконец отложил фотографии. - Надеюсь, леди Паренкрест этого не видела. Очень бы мне не хотелось отчислять подопечную королевы.
        - Отчислять? - напряженным тоном спросил Реджинальд.
        - А что вы хотите, Эншо?! - ректор ткнул пальцами в фотоснимок, ногтем попав по четко пропечатанному соску Лили. Мэб содрогнулась от неприятного чувства. - Если это просочится в газеты, какая у нас будет репутация?! Мы ратовали за всеобщее образование, мы приняли в стены Абартона простой люд, приняли женщин! А они соблазняют наших одаренных студентов и устраивают из Университета какой-то бордель!
        Реджинальд промолчал. Он сидел такой неподвижный, точно скала, такой спокойный, что Мэб невольно пригнулась, ожидая бурю, но та не последовала. Реджинальд просто сидел и смотрел на ректора, и лишь поглаживал край стола кончиками пальцев.
        - Я понимаю, леди Дерован, вам неприятно это слушать, - ректор повернулся к Мэб. - Я так понимаю, об этой истории знаете только вы с профессором Эншо, и дело еще можно замять?
        Мэб услышала оглушительный грохот упавшего стула, тяжелого, старинного, чью тисненую кожаную обивку держали медные гвозди с крупными шляпками, и запоздало поняла - это она подскочила. Руки уперлись в столешницу, отчасти не давая упасть, отчасти - вцепиться в вон Грева, вырвать ему горло и выцарапать глаза.
        - Эскотт, Барклен и Д“ Или, - тихо сказала она, вжимая ладони в полированное дерево. - Это один из троих. Проверьте их, допросите, узнайте правду. Или я это сделаю.
        Покидая комнату для совещаний, Мэб от души хлопнула дверью, и это было единственным проявлением душащего ее гнева.

* * *
        Реджинальд нагнал Мэб уже на лужайке. Она стояла, босая, в траве, а искры у ее ног выжигали причудливый узор. Мэб стояла к нему спиной, лица не было видно, но спина оказалась на редкость красноречиво напряжена, судорогой сведены плечи. Женщина содрогалась от едва сдерживаемого гнева, и следовало отдать должное ее самообладанию. Огонь, который сейчас уничтожал траву, вполне мог бы испепелить ректора.
        Не дав себе времени на раздумья, Реджинальд подошел, сжал плечи Мэб и большим пальцем осторожно погладил шею. Женщина немного расслабилась, а потом вдруг откинулась назад, прижимаясь к нему. Искры на кончиках ее пальцев погасли, так и не закончив узор, в котором можно было угадать вензель Дерованов.
        - Вон Грев всегда был настолько… мерзок? - спросила Мэб тихо.
        Реджинальд щекой прижался к ее волосам, хранящим полынный запах шампуня и слабые нотки духов.
        - Всегда.
        - Я подумала, он выглядит разочарованным, что мы перестали спорить без причины, - Мэб издала странный смешок. - Приятно его разочаровывать.
        Рука, которую нелегко оказалось контролировать, соскользнула с плеча на талию, прижимая Мэб крепче, так что Реджинальд ощутил все ее тело. Пальцы, холодные, как это всегда бывает после сброса разрушительной магии, коснулись его запястья, погладили нежно, обещая что-то несбыточное. Реджинальд позволил себе мгновение глупой слабости: прижался губами к теплому виску, ощущая, как бьется под кожей жилка, быстро, нервно, и отстранился. Попытался отстраниться, потому что Мэб обеими руками вцепилась в его запястье, прижимая к своему животу.
        - Постойте так минуту. Иначе я вернусь и… - она не договорила.
        Реджинальд послушался. Стоял покорно, прижимая женщину к себе, и пытался думать о вещах отвлеченных. Об экзаменах, к примеру. Но как назло, на все экзамены они были поставлены в пару, и потому ближайшие десять дней грозили превратиться в пытку. Дни рядом с Мэб Дерован, которая, признаться, как экзаменатор пугающе великолепна. Ночи рядом с Мэб Дерован, стонущей, изгибающейся, бормочущей «еще! Сильнее!», раскрепощенной, страстной, желанной. Обладание на одну тысячную долю, ровно насколько позволяют чары.
        И проклятая иллюзия, что сейчас объятия что-то значат. Но это не так. Просто у Мэб Дерован, как и у самого Реджинальда, нет близких друзей, которые подошли бы, взяли за руку, успокоили гнев, утешили обиду.
        Мэб развернулась в его руках, застыла, глядя снизу вверх. Пальцами, никак не желающими отогреться, коснулась щеки, и Реджинальд вздрогнул. От холода, но больше от самого этого прикосновения. Ее влажно поблескивающие в сумраке губы давно уже были его наваждением. Он все мог от нее получить, удовлетворить страсть любым желанным способом. Чары бы не позволили Мэб сопротивляться, больше того - она сама захотела бы все, что он только потребует. Все, кроме поцелуев. Это - слишком личное.
        Мэб приподнялась, так, что ладонь его, лежащая у нее на пояснице, скользнула на ягодицы, и поцеловала: осторожно, почти робко, в уголок рта.
        - Вы - потрясающий человек, Реджи.
        - А… Что?
        - Идемте, - Мэб сделала шаг назад, выскользнув из объятий. - Время позднее.
        Глава тридцать третья, в которой время тянется медленно
        Первыми экзамены традиционно сдавали шестикурсники - им предстояла еще полугодовая подготовка дипломной работы. Однако очень скоро нервная обстановка начинала воздействовать на всех, и в считанные дни Абартон охватывало настоящее безумие.
        Впрочем, здесь давно уже царило безумие, кружа голову, заставляя действовать вопреки обыкновенному. Мэб предпочитала на это свалить все свои собственные странности в первые минуты, но сейчас, лежа в темноте, прижимаясь щекой к горячему плечу, ладонью ощущая крепкие мышцы, она осознавала: ее действия продиктованы не начарованным желанием, не всеобщим безумием, не страхом, не гневом, ни чем-либо еще подобным. Ей просто нравится этот человек, и этот покой тоже нравится, ощущение уверенности, которое дает его объятье. Сегодня одного взгляда на спокойного, сдержанного Реджинальда Эншо хватило, чтобы Мэб совладала с гневом, вылетела на улицу и только там дала себе волю.
        Мэб приподнялась, разглядывая спящего любовника. Как глупо было злиться, а еще глупее - видеть в человеке ожидаемое, навешивать ярлыки, барахтаться в уверенности «я знаю, что ты из себя представляешь». Мэб ненавидела своих родных за снобизм, постоянно сравнивала мать, тетку, сестер и кузин с отцом, человеком широчайших взглядов. Не в их, конечно, пользу. И что сама? С поистине материнским снобизмом, с презрением смотрела на человека лишь потому… А Мэб и сама уже не могла вспомнить, что за кошка пробежала между ними. Не оказал почтение? Сделал замечание? Высказался против какой-то ее идеи? В начале карьеры идей у Мэб было хоть отбавляй, это сейчас она приутихла.
        - Мне уйти? - сонно спросил Реджинальд, приоткрыв глаза.
        - Нет, - Мэб вновь легла, обнимая его за талию, прижимаясь крепче. - Спи.
        Ее разбудил запах кофе. В последние дни Мэб пристрастилась к этому напитку, как варит его Реджинальд: крепкому, горьковатому, с цветочным ароматом меда, пряностями, и без молока. Ничего общего с жиденьким кофе, что подавали в имении.
        - Если мы не выйдем через пятнадцать минут, - заметил Реджинальд, подавая ей чашку, - то опоздаем на экзамен.
        - Ты… Ты… - Мэб задохнулась от возмущения. - Почему ты не разбудил меня?
        Эншо усмехнулся уголком губ и сжал ее запястье, унимая дрожь и не давая расплескать кофе.
        - Леди Мэб Дерован, вам нужно пять минут, чтобы одеться, и во время экзаменов вы не завтракаете, наверное, чтобы быть злее. Поэтому я решил, вам лучше выспаться.
        Мэб сдалась, выдохнула и глотнула кофе. Раздражение унималось медленно, ей все еще хотелось придушить Эншо.
        - И как только вы все замечаете, мистер Реджинальд Эншо?!
        - У меня было тяжелое детство, - посетовал Реджинальд. - Поторопитесь лучше, леди Мэб. Первыми у нас маги де Линси, может потребоваться установка щитов.
        Он вышел, аккуратно прикрыв дверь, и только сейчас Мэб сообразила, что сидела обнаженная, одеяло сползло до талии. При мысли, что Реджинальд смотрел на нее, затвердели соски. Безразлично смотрел, охладила себя Мэб. Не следует выдумывать лишнее. И расхаживать перед мужчиной нагишом тоже не следует.
        Не без сожаления допив кофе, Мэб поднялась с постели, умылась и быстро оделась. На то, чтобы собраться, у нее и в самом деле ушло не больше десяти минут.

* * *
        Это была худшая в мире рутина: обреченная. С утра вся тяжелее было подняться с постели, а ночью и Мэб, и Рэджинальд отрубались, едва голова касалась подушки. Даже чары «Грез» почти пасовали перед усталостью. В то же самое время дни тянулись удивительно медленно, словно все в Абартоне барахтались в патоке. Никогда прежде не бывало такого, и Мэб невольно возвращалась мыслями к - возможно - испорченному ритуалу. В ее памяти от того дня мало что осталось, на что можно было лишь досадовать. Следовало бы, конечно, серьезно поговорить на эту тему с ректором, но один его вид выводил из себя. Мэб боялась сорваться, и потому избегала встреч, а на коротких летучках старалась сесть подальше и опустить взгляд в бумаги.
        Ее собственные экзамены были щедро разбросаны по всем этим дням, и постоянно приходилось сверяться с расписанием, чтобы не перепутать «Шестикурсники, монастырские колдуны и ведьмы» с «Первокурсники, общая история магии». К величайшей досаде Мэб историю магии сдавали почти все. Во всеобщей истории и истории отечества делались послабления для большинства курсов, предполагалось, что все это было ими изучено еще в школе. Но всем выпускникам Университета просто непременно нужно было знать подробности: когда признавали и преследовали магию, боролись с могущественными колдунами, изобретали определенные заклинания и вводили в обиход магические вещицы. Мэб любила свою работу, любила историю, но как же люто ненавидела она вытаскивать ответы клещами из тех, кому все это безразлично. Она злилась - сейчас злилась особенно легко, вспыхивала, как спичка, и пыталась списать все на сорванный ритуал, чары, усталость.
        Миро она завалила с особым наслаждением, и притом - почти не прилагая к этому усилий. Юнец, должно быть, надеялся, что сработает привычно его имя и страх перед лордом-министром. Сработал бы, пожалуй, если бы в комиссии председательствовал престарелый профессор Юэнн, глава исторической кафедры. Однако он был стар, немощен, ленив, и с радостью передал все свои полномочие «юной Дерован». Мэб же министра Миро не боялась совершенно и с наслаждением поставила юноше неуд.
        Миро подкараулил ее тем же вечером после летучки. Мэб была издергана, измотана: последними днями, коротким разговором с ректором, которому пришлось напоминать, что студентов следует проверить, чарами, собственным почти непреодолимым желанием пойти домой, упасть в постель, обняв Реджинальда, и уснуть. Миро, уверенный в своей правоте, был необычайно нахален. Он хотел лучшей отметки. Пять предпочтительнее всего. Мэб пообещала при следующей просьбе превратить его в лягушку и сдать в детский сад в городке - в живой уголок. Миро рассмеялся - это, к слову, не было шуткой - и повторил свою просьбу. Мэб, не желая больше препираться, создала легкую иллюзию и бросила ее в юнца. Миро квакнул.
        Нехитрая магия отняла у Мэб последние силы, в глазах потемнело, и падала она уже в полузабытьи, сожалея только, что под ногами утоптанная дорожка кампуса, а не его мягкая трава.

* * *
        - Как это понимать? - поинтересовался Реджинальд.
        - Она - ква! - тяжелая! - пожаловался Миро, втаскивающий леди Мэб по ступенькам. Волоком.
        - Ква? - уточнил Реджинальд, в два шага оказываясь у крыльца. Он бережно поднял Мэб на руки и кивнул на дверь. - Откройте.
        - Эта… - Миро отвел глаза и решил не ухудшать свое положение, - профессор наложила на меня какие-то чары.
        - А вы, Миро, как знатный двоечник, не можете от них избавиться? - хмыкнул Реджинальд. Осторожно опустив Мэб на памятную кушетку, он развернулся и оглядел юношу, сощурившись. - Простенькая иллюзия. Если не снимете самостоятельно, она спадет через час с небольшим.
        - Я - ква! - не хочу - ква! - квакать! - возмутился Миро.
        - Вы маг вроде бы, - хмыкнул Реджинальд. - Во всяком случае, так написано в вашем личном деле. У вас даже дар есть. Вот у меня, к примеру, никакого дара и в помине, а чары я снимаю без особого труда.
        Это было, право слово, не совсем верно: Реджинальд до сих пор готовил антидот, тратя на это по два-три часа в день, отчего постоянно хотелось спать.
        Миро демонстративно замер в дверях, скрестив руки: никуда не пойду, пока меня не избавят от чар. Рот открывать он очевидно боялся, но губы все равно шевелились, и слышалось едва различимое кваканье. Реджинальд посмотрел на Мэб, бледную, изможденную, измотанную событиями последних недель, и в конце концов сжалился над Миро, но больше над самим собой и своей компаньонкой.
        Чары Мэб сгоряча наложила довольно простые, но, если можно так сказать, едкие. Они держались стойко и сошли только с третьей попытки. Пожалуй, до утра бы продержались, о чем Реджинальд, конечно, промолчал. Отряхнув ноющие после колдовства - а сегодня еще пришлось ставить щиты на трех экзаменах у магов-второкурсников - руки, Реджинальд указал на дверь.
        - Свободны, Миро.
        Юноша кивнул.
        Уже в дверях он развернулся, открыл рот, словно собирался сказать что-то, но в итоге промолчал и спустя минуту скрылся в наступающих сумерках. Реджинальд запер дверь, вернулся в гостиную и посмотрел на Мэб. Простейшие чары показали: она в порядке, просто потеряла сознание от усталости, а еще из-за невольной борьбы с чарами. Оба они слишком уставали к вечеру, чтобы идти на поводу у колдовства «Грез», и теперь оно потихоньку тянуло силы. Самым разумным было бы сейчас разбудить Мэб и заняться с ней сексом. Или не будить и заняться сексом, как подсказало воображение, подстегиваемое чарами. Взять ее безвольную, неспособную сопротивляться. Взять так, как только придет в голову. Перед глазами мелькали картинки одна другой соблазнительнее. Мэб, неподвижная, покорная, и в то же время - жаркая, выгибающаяся во сне, стонущая сквозь приоткрытые губы. А потом пробуждающаяся в момент, когда экстаз проникает в каждую клеточку тела и его начинает сотрясать судорога.
        - А потом, - укротил Реджинальд разыгравшееся воображение, - Мэб Дерован оторвет мне голову. Или превратит в лягушку, на самом деле.
        Подхватив женщину на руки, Реджинальд осторожно поднялся наверх, опустил ее на постель, укрыв покрывалом, а сам отправился в свою комнату. Назавтра у него было запланировано нечто непростое, по правде - практически невыполнимое. Реджинальд собирался надавить на вон Грева и добиться наконец расследования истории с Лили.
        Глава тридцать четвертая, в которой все становится значительно хуже
        К досаде Мэб об обмороке прознал глава кафедры. Добрейший старичок Юэнн умел быть очень страшным в гневе, сказывалось военное прошлое и участие в двух заокеанских компаниях. Спорить с ним было бессмысленно, и поэтому следующие два дня Мэб, отстраненная от работы «для ее же блага», провела в постели. Приходилось пить горькие укрепляющие составы и выслушивать причитания одной из медицинских сестер, которая их приносила и все норовила прибраться в комнатах по извечной своей привычке. «Совсем вы не бережете себя», - бормотала милейшая и назойливейшея женщина, имея в виду всех профессоров Абартона в целом.
        Когда наконец доктор Льюис решил, что Мэб окрепла и может приступать к работе, начались короткие насыщенные выходные.
        И начались они сразу же с катастрофы.
        В этот день Мэб встала рано. За два дня она умаялась бездельем, укрепляющие настои начали действовать, и ее теперь переполняла жажда действия. Выскользнув из постели, которую уже привычно делила с Реджинальдом, укрыв спящего вторым одеялом - утро выдалось холодное, с севера налетел, как это часто бывало в конце мая, сырой холодный ветер - Мэб спустилась на кухню, сунула нос в холодильник и обнаружила там пустоту. В морозилке наверняка еще лежали смерзшиеся пельмени - Реджинальд, как настоящий мужчина, мог ими питаться неделями - но Мэб так завтракать не собиралась. Она надела пальто, шляпку, прихватила корзинку и вышла из дома, ежась от пронизывающего ветра, пахнущего тиной. И замерла у первого же фонарного столба, сразу за калиткой.
        К столбу кто-то издевательски блестящей медной проволокой прикрутил кусок фанеры, а на него такими же блестящими кнопками - дюжину фотографий, щедро, внахлест. Лили Шоу на них извивалась, подставляя свое тоненькое тело под поцелуи, высоко поднимала бедра, откидывала голову в экстазе. Она не была жертвой. Любой человек, не знакомый с девочкой близко - а, насколько могла уже убедиться Мэб, Лили почти никого к себе не подпускала - решил бы, что все ее слова - ложь. Что бы теперь не сказала Лили Шоу, толпа встанет на сторону ее любовника. Насилие не является насилием, если девушка получила удовольствие.
        Мэб передернуло. В каком-то смысле она и сама была в том же положении. Она получала наслаждение, достигала оргазма - а ей далеко не каждый раз прежде это удавалось - и все же чувствовала себя измученной, испорченной, сломанной, потому что по сути секс между ней и Реджинальдом не был по согласию. Причем - с обоих сторон.
        Жалость к себе была бледной тенью по сравнению с охватившим Мэб гневом. Она попыталась подцепить кнопки и вытащить их, но лишь сломала ноготь. Тогда она развернулась, печатая шаг вернулась в дом и громко крикнула:
        - Реджи!
        Эншо, заспанный и встревоженный, спустился через минуту. Внимательно выслушав Мэб, он встревожился еще сильнее, помрачнел, вытащил из воздуха кусачки - колдовал он много и с видимым удовольствием - и направился к столбу. Как был, полуголый, в одних пижамных брюках. Кожа его под ветром мгновенно покрылась мурашками, но Реджинальд, казалось, не замечал холода. Закусив губу, он перекусывал витки проволоки один за другим. Наконец щит упал к их ногам с грохотом, который должен был перебудить всю округу.
        - Он такой не один, я полагаю…
        - Ох, Реджи, - Мэб содрогнулась. Голос ее прозвучал отвратительно жалобно. - Что делать будем?
        - Поговорим с ректором, - сухо сказал Реджинальд. - Он ТАК хотел избежать скандала! Подожди, я оденусь.
        Несмотря на спешку он оделся как всегда с иголочки, повязал галстук и застегнул свой лучший жилет на все пуговицы. Нельзя было не признать, что выглядит Реджинальд внушительно. Дело портили только растрепанные, торчащие во все стороны волосы. Мэб, привстав на цыпочки, пригладила их, а потом, шумно выдохнув, уткнулась лицом ему в шею.
        - Это катастрофа, да?
        - Пока нет, - хмыкнул Реджинальд, поглаживая ее успокаивающе по спине. - Катастрофа будет там, за забором. Ее увидим, когда выйдем отсюда. Мэб… Найди Лили, а я поговорю с вон Гревом.
        Мэб нахмурилась.
        - Боишься, что я ему что-нибудь отколдую, если станет опять возражать?
        - И это тоже, - кивнул Реджинальд. - Как женщина ты, думаю, сейчас лучше подойдешь. Поговори с Лили.
        Мэб задумчиво кивнула, признавая его правоту, и неохотно отстранилась. В объятьях Эншо было хорошо, и привыкать к этому не следовало.
        - Кстати, - ухмыльнулся Реджинальд, разжимая руки, - из ректора выйдет отличная жаба.

* * *
        В сессионные недели в выходные Университет обычно отсыпался. Во всяком случае его накрывал тот сонный покой, какой бывает только душными майскими днями.
        Краткие часы отдыха преподаватели предпочитали проводить в своих кабинетах, заполняя формуляры: после окончания экзаменов многие из них незамедлительно отбывали в отпуск. Студенты чисто теоретически готовились к новым испытаниям, но Реджинальд все еще слишком хорошо помнил свои юные годы и не строил иллюзий. Студенты пили, бездельничали и призывали мистическую «халяву», которая к некоторым - носителям громкого имени и внушительного состояния - даже прилетала. Иногда к этому безумию присоединялись даже ученики де Линси. Однако обычно все это происходило в стенах общежитий. Сегодня же, точно назло, аллеи были полны народа. И, увы, в этом не было никакой мистической подоплеки, а так заманчиво было списать все на зловещее колдовство. Все было куда прозаичнее, и в то же время - омерзительнее.
        «Абартонский обзервер» - мерзкий листок, рукописный, размноженный при помощи магии и появляющийся то тут, то там в самое неподходящее время, был той чудовищной гидрой из мифов, с которой сражался Святой Герукс. Взамен каждой отрубленной головы вырастали пять новых. Переписчиков отчисляли, любителей посплетничать примерно наказывали, но за все годы так и не удалось добраться до зачинщиков. Все привычно грешили на Королевский колледж и помалкивали. Королевский колледж в Абартоне принято было терпеть молча.
        В этот раз мерзкая листовка была целиком посвящена «распутницам Шарлотты», содержала немало оскорблений и в адрес самой королевы, так что оставалось только сожалеть, что статья «за оскорбление королевских особ» была упразднена несколько лет назад. Конечно, за подобные письменные, недоказательные мерзости не грозило ничего страшнее штрафа и порки, но Реджинальд не прочь был устроить порку показательную, всем в назидание.
        Телесные наказания теперь также были под запретом, и обычно он это поддерживал, но не сегодня.
        - Какой ужас! - профессор Оуэн подошла, размахивая целой пачкой листовок.
        - Когда это появилось? - сумрачно спросил Реджинальд.
        - Не знаю, - пожала плечами женщина. - Я нашла это приколотым к своей двери. И… вы видели снимки?
        - Увы, - кивнул Реджинальд. - Их много?
        - Да уж хватает. Жаль, - Оуэн сокрушенно покачала головой. - Очень жаль будет отчислять мисс Шоу. Способная девочка.
        Реджинальду никогда особенно не нравилась Дженезе Оуэн, но сейчас он испытал прилив ненависти, с которым справился не сразу. Мастер проклятий, чуткая к таким вещам, удивленно вскинула брови.
        - Вы не допускаете, что мисс Шоу может быть жертвой? - процедил Реджинальд. - О чем я? Она в любом случае жертва, раз эти мерзкие снимки развешены повсюду!
        Дженезе кривовато усмехнулась.
        - Вы все принимаете слишком близко к сердцу, профессор Эншо. И слишком сильно злитесь. Остыньте. Идемте, в столовой как раз должны заварить чай к завтраку.
        Ее пальцы, вызывая невольную дрожь, легли на запястье Реджинальда. Он отстранился.
        - Иногда, леди Оуэн, я забываю, какая пропасть лежит между вами и всем остальным миром.
        Женщина сузила глаза.
        - О чем вы?
        - О ваших средневековых взглядах на жизнь. И о том, как легко вы навешиваете ярлыки. И как подходите ко всему с позиции двойных стандартов. Полагаю, юному соучастнику, коль скоро он из Королевского колледжа, ничего не будет.
        - Успокойтесь, Эншо, - Дженезе сморщила носик. - Молодым мужчинам свойственно совершать подобные глупости, и это нормально. Однако, юные девушки не должны…
        - Нормально, леди, для любого мужчины вне зависимости от его возраста и происхождения соблюдать законы и проявлять уважение к женщинам. Кодекс ордена Розы, параграф девятый. Извините, мне нужно поговорить с ректором.
        Дженезе вновь схватила его за локоть, и Реджинальд приложил огромные усилия, только чтобы не сбросить ее. Прикосновение вызывало неожиданное отвращение, а разговор оставил во рту привкус гнили.
        - Не стоит, Реджи. Вам не следует разговаривать с ректором, когда вы в таком состоянии!
        - Отпустите, - Реджинальд освободился от, впрочем, достаточно вялой хватки волшебницы.
        Хотелось еще сказать «Не смейте звать меня Реджи», но слишком уж по-детски это звучало. Поэтому Реджинальд удалился молча, печатая шаг, а по дороге испепелил несколько фанерных щитов с фотографиями и целую кипу листовок.
        В приемной ректора было шумно. Здесь почти всегда в сессионные недели собиралась толпа, все с бумагами на подпись, утвержденными ведомостями, списками студентов на пересдачу и письменными просьбами эту пересдачу немедленно разрешить. Однако, сегодня царило недоброе возбуждение. Главной темой для обсуждения стала Лили Шоу и «ее возмутительное поведение». К некоторому удивлению Реджинальда ни одна из преподавательниц не собиралась вступаться за девушку. Впрочем, тут не было ничего странного, если вспомнить, что среди профессуры не было простолюдинок. Где-нибудь в частных колледжах - возможно, но только не в великолепном аристократичном Абартоне. Да и мужчины «из народа» едва ли получили бы право работать в Университете, если бы не настойчивость де Линси и необыкновенно сильный дар его зятя.
        Должно быть что-то недоброе было написано на лице Реджинальда, раз его пропустили без пререканий. Даже первая скандалистка Абартона - леди Амелия, преподавательница траволечения, пожилая, с гордостью носящая титул «Первой женщины-профессора» и обычно всем об этом напоминающая своим высоким, визгливым голосом, молча пропустила его. Реджинальд толкнул дверь и резко спросил:
        - Можно?
        Если бы вон Грев сказал «нельзя», Реджинальда бы это не остановило.
        - Присаживайтесь, Реджи, - вздохнул ректор. - Выпьете?
        - Нет, благодарю, - Реджинальд бросил на ректорский стол скомканные листовки.
        - А вам бы не помешало, - вздохнул вон Грев и уточнил. - Нам всем не помешало бы.
        С тоской он посмотрел сперва на листовки, потом на графин с коньяком, и с сожалением отодвинул стакан. Было еще слишком рано для того, чтобы пить.
        - А мы просили вас принять меры, ректор, - со вздохом напомнил Реджинальд.
        - Да. Вы были, кхм, убедительны, - вон Грев покачал головой. - Я думал, леди Дерован испепелит меня на месте. Леди можно понять, как женщина она принимает все близко к сердцу.
        - Я тоже принимаю все близко к сердцу, - сухо сказал Реджинальд. - Момент упущен, ректор. Весь Абартон, полагаю, вместе с городком, сплетничает о мисс Шоу.
        - Надеюсь эта де… особа не пойдет топиться?! - ужаснулся вон Грев. Как всегда его не беспокоили чужие страдания, только репутация Университета и возможные последствия.
        - С ней леди Мэб.
        Ректор выдохнул с некоторым облегчением.
        - Я знаю, о чем вы сейчас будете говорить, Реджи. Но теперь я уже ничего не смогу сделать. Девочку придется отчислить. Ей в любом случае житья не будет. Репу…
        Вон Грев осекся. Реджинальд, смутившись, погасил пламя, пляшущее по кончикам пальцев, поднялся и прошелся по комнате беспокойно из конца в конец. Нет, взывать к совести и человеколюбию бесполезно. Вон Грев не вполне человек, он своего рода механизм. Он - политик. Никогда не работал в качестве преподавателя, никогда не интересовался тем, что действительно происходит среди студентов. Его беспокоит только репутация, то, как Абартон выглядит в глазах общественности и то, сколько денег приносят в бюджет Университета пожертвования его богатых учеников. И на эти пожертвования зачастую влияет общественное мнение. Конечно, никто не захочет отдавать своих детей в обучение туда, где раз за разом гремят скандалы.
        - Оставим Лили, - вздохнул Реджинальд, и эти слова оставили привкус во рту и словно растрескали губы. Он облизнулся. - Вы ведь понимаете, что если мы не прекратим это сейчас, будем сталкиваться с подобной проблемой раз за разом? И однажды либо студентки колледжа Шарлотты поумнеют, либо, что вероятно, поглупеют все остальные девицы.
        - Я думал об этом, - поморщился ректор. - Но как вы себе это представляете, Реджи? Мы допрашиваем будущих министров и генералов?
        - Около полугода назад лорда Деланси осудили за изнасилование сестры своей жены, а также принуждение к сожительству экономки, горничных и нескольких девушек из имения, - ледяной голос, раздавшийся за спиной, даже Реджинальда заставил вздрогнуть. Он не слышал, как открылась дверь, да и ректор был слишком занят собой. - Вы хотите, чтобы следующий прецедент был связан с Абартоном?
        Реджинальд обернулся. Мэб коротко кивнула.
        - Я отвела Лили в клинику. Уильямс напоил ее успокоительным и уложил в постель. Сон пойдет ей на пользу. Ну так что, ректор? Готовы вы позволить нам всем оказаться замаранными судебным разбирательством? Я слышала, леди Деланси срочно отбыла к дальним родственникам в Вандомэ. С ней перестали разговаривать на приемах и не здороваются знакомые.
        - И что вы все же предлагаете? - видно было, что подобная перспектива почти заставила вон Грева сдаться. Он боялся скандалов, а они сейчас обступали со всех сторон. Как говорится, куда не кинь - всюду клин. - Устроить каждому студенту допрос в самый разгар экзаменов?
        - Зачем же каждому? - недобро улыбнулась Мэб. Она подошла, встала у кресла и положила руку на плечо Реджинальда, не давая подняться. - Мы знаем, что этот человек из Королевского колледжа, ему больше восемнадцати, скорее всего девятнадцать-двадцать, значит он из числа старшекурсников. И у него есть сообщник с фотокамерой, который, к слову, может получить штраф, а то и небольшой срок за изготовление и распространение порнографии. Закону всего пара лет, многим прокурорам не терпится применить его на практике. И я уже говорила вам, следует начать с Барклена, Эскотта и Д“ Или и их компании.
        Ректор нахмурился.
        - Вот вы этим и займитесь, леди Мэб. Я не желаю посвещать в подробности этой истории больше народа.
        - Если мы с профессором Эншо найдем виновного, можем ли мы рассчитывать, что его накажут со всей строгостью? - Мэб склонила голову к плечу и недобро сузила глаза.
        Ректор пожевал губами. Он явно хотел соврать, и в общем-то, хорошая ложь была бы не лишней; сейчас перед ним были два очень рассерженных мага. В конце концов вон Грев нашел компромиссный вариант:
        - Я сделаю все от меня зависящее, леди Мэб, - сказал он и изобразил неискреннюю улыбку. Она выглядела, точно приклеенная на его слишком тонких для круглого и пухлого лица губах.
        - Отлично, - кивнула Мэб и сжала плечо Реджинальда. - Идемте, Реджи. Покончим со всем сегодня.
        Из кабинета ректора они вышли рука об руку, вызвав всеобщее удивление. Все в Абартоне прекрасно знали, что обычно профессор Дерован и профессор Эншо - как порох и искра, просто не в состоянии спокойно постоять рядом. Сейчас уже странно было вспоминать все те ссоры, глупое ребячество! А уж об их причинах и думать нечего! Реджинальд не мог назвать ни одной достойной.
        Мэб кивала коллегам, отвечала сухо, а поравнявшись с Дженезе Оуэн вдруг взяла Реджинальда под руку и прижалась так, что он ощутил жар ее тела. Мелькнула безумная мысль, что Мэб ревнует, но Реджинальд предпочел ее отмести. Так можно до любой нелепости додуматься. Мысль была приятная, и избавиться от нее оказалось нелегко, тем более, что и в пустом коридоре Мэб не отпустила его. Запоздало Реджинальд сообразил, что у женщины попросту подкашиваются ноги и подхватил, не давая упасть. Мэб уткнулась ему в плечо, опалив мимолетно шею дыханием, и по-девчоночьи шмыгнула носом.
        - Ох, Реджи! Что будем делать, если ничего не выйдет?
        - Решать проблемы по мере их поступления, - Реджинальд обнял женщину, раскрытыми ладонями касаясь напряженной спины, а потом повинуясь внезапному и невероятно глупому порыву чуть отстранился и поцеловал ее в горячий лоб. - Потом. Если. К слову, леди, вы были великолепны. Я не слышал о Деланси.
        - Об этом только и говорят в светских салонах, - хмыкнула Мэб, делая шаг назад и размыкая объятья. Реджинальд отпустил ее с неохотой. - К слову, по мнению моей матери, леди Диана, сестра леди Деланси, поступила просто возмутительно, заявив на деверя.
        - Спасибо, - пробормотал Реджинальд. - Я сегодня уже наслушался великосветских, так сказать, мнений.
        - Идемте завтракать, - предложила Мэб, вновь беря его под руку. - Заодно и решим, с кого начать допросы.
        Энтузиазм ее был несколько фальшивым, но и сам Реджинальд пытался точно так же изобразить уверенность, которой не испытывал. Поэтому он ободряюще улыбнулся и последовал под руку с леди Мэб в университетскую столовую.
        Глава тридцать пятая, в которой ведутся допросы
        «Допросную» устроили в одном из профессорских буфетов. Окна выходили в сад, из открытого окна пахло сиренью и нагретой солнцем травой. Звуки университета долетали сюда приглушенными, верно было и обратное. Как мрачно пошутил Реджинальд - криков никто не услышит.
        Буфетчица приготовила и подала чай и бесшумно удалилась. Мэб сделала глоток и изучила список фамилий.
        - С чего начнем?
        Реджинальд постучал по блюдцу ложечкой, склонив голову и вслушиваясь в звон. Потом он кивнул, словно услышал то, что ожидал, и повернулся к окну.
        - Полагаю, вызывать сразу всех трех подозреваемых неразумно…
        - В таком случае, не лучше ли начать с очевидного? - предложила Мэб.
        Реджинальд хмыкнул.
        - Миро?
        - Миро, - кивнула Мэб.
        Старшекурсник из де Линси, на свою беду оказавшийся рядом с буфетной, был послан за студентами Королевского колледжа, которых ему было наказано вызывать в очередности, указанной в списке. Когда за юношей закрылась дверь, Реджинальд поднялся, обошел вокруг стола, накрытого темно-синим сукном, а потом вдруг выскочил из комнаты. Вернулся он спустя минут пять, неся стопку пухлых папок с личными делами, ворох листовок, несколько фотокарточек и целую гору загадочно выглядевшей бумаги. Взяв и просмотрев несколько листов, Мэб обнаружила, что это старые контрольные работы. Обычно их передавали университетскому истопнику - на растопку. Реджинальд расположил все это на столе весьма живописно, набросил на контрольные легкую и весьма явную иллюзию, которая привлекала внимание и, несомненно, будила любопытство. Потом он устроился в кресле и взял верхнюю папку.
        - Итак, кто тут у нас? Льюэллин Ганзель Миро?
        Мэб, не удержавшись, прыснула в кулак и заслужила укоризненный взгляд.
        Дверь со скрипом открылась, и в буфет шагнул Миро весьма потрепанного вида. Лицо его было бледным, а под глазами от недосыпа залегли глубокие тени. Очень хотелось посоветовать ему пропускать оргии, а не занятия, и больше спать по ночам. Однако, с лица юнца не сходила самодовольная ухмылка, которая при виде Мэб, Реджинальда и тщательно подобранного «натюрморта» стала еще шире. Миро развязно поздоровался и, не дожидаясь приглашения, сел.
        - Знаете, что это, Миро? - Реджинальд бросил перед ним скомканную листовку.
        - Наш университетский сплетник, - пожал плечами юнец.
        - И кто его автор?
        Миро хмыкнул.
        - Так я здесь поэтому? Понятия не имею, профессор. Ну откуда ж мне? Я, знаете ли, сплетнями не интересуюсь.
        - А девушками? - спросила Мэб, мрачнея. Ее раздражал этот самодовольный мальчишка. - Особенно из колледжа Шарлотты?
        - Девушка интересуюсь, - согласился Миро. - Я ведь не Эскотт какой-нибудь.
        - Эскотт? - переспросил Реджинальд. - Что с Эскоттом не так?
        - Ах! - фальшиво ужаснулся Миро. - Неужели же я выдал чужую тайну?!
        Глаза Реджинальда вдруг сделались непривычно холодными. Кажется, никогда прежде Мэб не видела у него такого недоброго взгляда. Впрочем, мало что вообще могло вывести Реджинальда Эншо из себя. Разве что, вот, Миро, но этот бы разозлил и святого, и мертвого.
        - Молодой человек, - очень тихо сказал Реджинальд, - прекратите клоунаду. Сэкономьте мое и свое время и ответьте на вопросы просто и честно.
        - А зачем? - удивление в голосе Миро прозвучало совершенно искренне. - Вы ведь все уже для себя решили и нашли виновных, профессор. Не все ли вам равно, что я отвечу? Сколько бы я не говорил, что ни я, ни тот же Эскотт, не замешаны в этом мерзком скандале с девчонкой из колледжа Шарлотты…
        Миро осекся и покачал головой, отмахиваясь. Мол, о чем я тут с вами говорю. Реджинальд неожиданно расслабился. Закрыв папку, он положил ее на стол и медленно оглядел Миро.
        - Вы дадите показание под действием зелья правды?
        - Ее применять незаконно! - возмутился юноша.
        - С вашего согласия - более чем законно, - покачал головой Реджинальд. Мэб предупреждающе коснулась его руки, но он спокойно продолжил. - Мне даже не нужно разрешение ваших родителей или властей, коль скоро вы достигли совершеннолетия. И вашего согласия я смогу добиться, уж поверьте. Да или нет, Миро. Вы дадите показания под действием зелья?
        Мальчишка отвел глаза, избегая смотреть на Реджинальда или на Мэб прямо. Взгляд его блуждал некоторое время по комнате, но в буфете не на что было смотреть, а за окном колыхалась на фоне синего неба сочная майская зелень. Это зрелище также быстро надоедало.
        - Да, - выдавил наконец Миро. - Я дам эти чертовы показания, если вы наконец от меня отстанете. Навсегда.
        - На этой фотографии вы? - Реджинальд вытащил один снимок из стопки.
        Миро бросил на него мимолетный взгляд и скривился.
        - Нет. И я не спал с Шоу. На кой мне целка? Я предпочитаю женщин, которые умеют сделать мне приятное.
        - Снимали вы?
        - Нет. И, кстати, зелье я до сих пор не выпил, - по губам Миро скользнула неприятная усмешка.
        - Я поверю вам на слово, - так же неприятно усмехнулся Реджинальд в ответ. - Вы знаете, кто из ваших товарищей по колледжу… спал с Лили Шоу.
        - Точно не Эскотт! - Миро развел руками. - Вот пара парней из Арии, это его, гм, работа. И тот сопливый мальчишка из де Линси, который пишет за всех в Абартоне работы. Обожает крепкий член, с Эски берет натурой.
        Мэб поморщилась. Заметив это, Миро подмигнул.
        - Такие дела, добрая леди. Еще что-то?
        - На вопрос вы так и не ответили, Миро, - сухо напомнила Мэб.
        - Нет, - юноша скривился. - Я не знаю никого, кто спал бы с Лили Шоу. Но тут особенно нечем хвастать, верно? То ли она нервная целочка, то ли шлюшка. В любом случае, тот еще подвиг. Еще вопросы?
        - Идите вон, - вздохнул Реджинальд.
        Миро ухмыльнулся довольно, отвесил шутовской поклон и выскочил за дверь. Реджинальд коротко выругался и потер переносицу.
        - Ты веришь ему? - Мэб после кратких раздумий протянула руку, коснулась напряженной шеи мужчины и принялась разминать ее пальцами.
        - М-м-м… Не знаю. Он - паренек неприятный, но кое в чем он, увы, прав. Мы заранее знаем виновных. Эскотта вычеркиваем?
        Мэб поежилась.
        - То, что он предпочитает мужчин вовсе не значит, что он не спит с женщинами, - первая часть фразы далась ей нелегко и тон вышел какой-то ханжеский. - К тому же, он мог фотографировать.
        - Резонно, - согласился Реджинальд и крикнул: - Следующий.

* * *
        Следующим был Эскотт, развязный, и как показалось, манерный юноша лет двадцати, в точности такой же самодовольный, как и Миро. Он напомнил о том, что отец его - Питер Уинрэй Эскотт - верховный судья, грозил расправой, всеми возможными казнями, начиная от увольнения и заканчивая выплатой колоссальной компенсации за клевету. К концу прочувствованного монолога Реджинальд не выдержал и поинтересовался, во сколько же оценивает свою честь сын верховного судьи. Эскотт-младший, задрав высоко остренький подбородок, придававший всему его миловидному лицу сходство с мордочкой какого-то юркого и не слишком приятного грызуна, сообщил, что речь идет по меньшей мере о сорока тысячах. Нет, пятидесяти.
        - Я заплачу, - кивнул Реджинальд. - Если надо, я и сто заплачу. Когда вы докажете факт оскорбления. После долгого и утомительного суда. А пока, ответы, пожалуйста.
        Однако, разговор с Эскоттом ничего не дал, как и беседа с арктически-спокойным Маркусом Дильшенди, племянником кардинала Дильшенди, человека приближенного к королеве. С ним приходилось быть осторожным, потому что люди, попавшиеся на дороге у кардинала, очень легко расставались с работой, а по слухам и с головой. Он был фигурой куда более опасной, чем судья Эскотт. Впрочем, своим родством Маркус Дильшенди не кичился, ни разу не упомянул дядю в разговоре и держался непринужденно, спокойно отвечая на вопросы.
        Потом были Д“ Или, Барклен, Самьюэльс, Де Гор, Буансе, близнецы Фенгоры, и еще полдюжины громких имен, самодовольных лиц, пухлых папок с личными делами. У всех было рыльце в пушку и возможность творить что угодно, прикрываясь именем своих родителей.
        Когда за последним закрылась дверь, Реджинальд со стоном откинулся на спинку неудобного казенного кресла, растирая переносицу. Начала ныть, пока еще тупо, неотчетливо, голова. Хотелось, чтобы Мэб снова коснулась его шеи, разминая напряженные, почти сведенные судорогой мышцы. Чтобы запустила свои прохладные пальцы в волосы, ероша их. Хотелось больше всего вернуться в коттедж и провести этот заслуженный выходной день приятнейшим образом.
        Мысль была заманчивая, но опасная, и Реджинальд поспешил от нее отмахнуться.
        Увы, у леди Дерован были свои идеи на этот счет. Она поднялась, встала за спиной у Реджинальда и, положив руки ему на плечи, принялась массировать их с неожиданной силой и умением. Реджинальд с трудом подавил стон, закусив губу до боли.
        - Все хорошо? - спросила Мэб, склоняясь к нему, обдавая ароматом своих духов.
        - Слишком, - вырвалось у Реджинальда.
        В эту минуту дверь с шумом распахнулась.
        - Мне звонили из «Окулуса»! - выпалил пышущий гневом вон Грев и замер на пороге, разглядывая пару своих профессоров. - Да…
        Реджинальд отчего-то смутился, хотя не существовало никаких правил, запрещающих личные связи между профессорами Абартона. Само время, когда не поощрялись их браки и какие-либо сношения с родней, давно уже ушли в прошлое. Мэб чуть сильнее стиснула его плечи, а потом отстранилась и грациозно опустилась в кресло.
        - Чаю, ректор?
        С видом радушной хозяйки, точно не в университетском буфете сидит, а в светском салоне, Мэб наполнила три чашки и откинулась на спинку, держа свою со всем возможным изяществом.
        - Вам звонили из «Окулуса», - подсказал Реджинальд, делая глоток жидкого и почти безвкусного столовского чая.
        - Кхм… - ректор прокашлялся. - Да, именно так. Они каким-то образом прознали о скандале и требуют подробностей. Намекают…
        Вон Грев вдруг оттолкнул от себя чашку, расплескав чай по скатерти, вскочил и принялся метаться по комнате. Только уронив с грохотом одно из кресел, он наконец угомонился и сел.
        - Этот крысеныш, Палотти, островная землеройка, осмелился мне намекнуть, что в этой истории виновен Маркус Дильшенди! Вы представляете, что произойдет, если в прессе начнут обвинять в изнасиловании племянника кардинала Дильшенди?! Если имя любовника королевы прозвучит в подобном контексте, нам конец!
        Очень хотелось сказать: «вам конец, дорогой ректор. Мы ведь предупреждали вас о возможных последствиях. Мы еще накануне предлагали решить дело мирно и тихо». Вместо этого Реджинальд прикусил губу, ощущая во рту неприятный привкус крови, и потер ноющие виски.
        - Это совершенно точно не Дильшенди, - сухо сказала Мэб. - Он из тех немногих студентов, кто действительно много времени уделяет занятиям. И у него есть невеста, леди Диана Дароман.
        - Наличие невесты еще ничего не значит, - заметил Реджинальд.
        Мэб кивнула на свой шатлен, с которым не расставалась в последнее время. Все верно, у них трое подозреваемых, и Дильшенди нет среди них. Однако, сказать, откуда эти подозреваемые взялись, нельзя.
        - Что же делать… - забормотал вон Грев. - Что же делать… Реджи, что нам делать?
        - Почему вы меня спрашиваете, ректор? - удивился Реджинальд. - Соберите совет, обсудите этот вопрос, примите меры. Мы с леди Дерован все возможное сделали и опросили студентов. Они отрицают любое свое участие в этом деле.
        - Опросили?… - ректор побарабанил по столу. - Что ж, все они - совершеннолетние. Придется пойти на крайние меры и применить зелье правды. Идемте, Эншо, нам потребуется как можно больше свидетелей.
        Реджинальд со вздохом сложил папки стопкой и, скомкав листовки, смахнул их в корзину для бумаг. Личные дела передал заглянувшему в кабинет юноше из де Линси.
        - Идемте, леди Мэб.
        Женщина нагнала его на третьем или четвертом шаге и поймала за локоть. Спросила тихо, так, чтобы идущий впереди ректор не услышал:
        - Что мы будем делать, если и зелье не поможет?
        - Тогда Лили придется покинуть Абартон, а нам всем пережить этот скандал, - так же тихо ответил Реджинальд и пожал ее пальцы успокаивающе. - Не нужно переживать раньше времени, Мэб. Ставлю на Д“ Или.
        Глава тридцать шестая, в которой не помогает даже зелье правды
        Как выяснилось спустя пару часов, поставив на любого из студентов Королевского колледжа, Реджинальд проиграл бы.
        Немало раздосадованный звонком из столичной газеты, ректор немедленно вызвал профессора Барлони. Тот хоть и пытался робко высказаться против, в конце концов согласился приготовить свежее зелье правды и проконтролировать его прием. Также в своеобразную комиссию вошли профессор Оуэн, профессор Нилсом, двое кураторов Королевского колледжа и Реджинальд с Мэб. И начался утомительный допрос.
        Первым принять зелье вызвался Миро, выпил его, не поморщившись - хотя снадобье было мерзким на вкус - спокойно ответил на вопросы, только веко слегка подергивалось, выдавая его напряжение, и вышел. Вторым пошел юный Дильшенди и тоже с легкостью выдержал испытание.
        На самом деле, хоть и нельзя было соврать под воздействием зелья, правду все же можно было утаить, обойти тот или иной вопрос стороной, смолчать, или же просто сказать ту правду, которая выгодна тебе в данный момент. Но юные студенты были слишком неопытны для таких фокусов и слишком напуганы. То, что еще несколько часов назад было игрой, стало вдруг реальностью. Они нервничали, когда пили зелье, ерзали на жестком стуле, взгляд каждого второго беспокойно бегал по комнате. Те же, кому удавалось кое-как совладать с собой, каменели и застывали, уставившись в пространство и еле ворочая сведенными челюстями. Тот или иной грешок водился за каждым.
        Как стало известно к вечеру, студенты Королевского Колледжа издевались над прочими учениками Абартона, играли на деньги, распивали спиртные напитки (большую часть которых проносил на территорию кампуса Миро, оказавшийся главным в Колледже специалистом по коктейлям), спали с обслуживающим персоналом, жителями городка и в некоторых случаях с сокурсниками. Это, последнее, давно уже не преследовалось по закону, но в целом не одобрялось, и оттого студенты особенно нервничали, выдавая свои маленькие интимные секреты.
        К концу этого тяжелого дня у Мэб создалось ощущение, что это ее раздели донага, вымазали дегтем и, вываляв в перьях, в таком виде отправили бродить по округе. Хотелось незамедлительно принять ванну с травами, чтобы отмыться от чужих секретов.
        И что самое обидное, все было впустую. Даже под действием зелья никто из студентов Королевского Колледжа не признался, что соблазнил Лили Шоу, заснял ее на фотокамеру, а затем ославил на весь Университет. Хотя бы в этом никто из них повинен не был. Это бы, казалось, должно было обрадовать ректора, но вместо этого вывело того из себя. Удалившись в свой кабинет, вон Грев спустя десять минут вернулся с размашисто написанным приказом. Проверять всех студентов старше восемнадцати лет. Всех, без малейшего исключения. Подобное решение обрадовать не могло уже никого.
        - Ну и заварили ж мы кашу… - пробормотала Мэб, когда все разошлись, и они с Реджинальдом направились в сторону дома.
        - Мы?
        - Ты понял, что я хотела сказать.
        Реджинальд пожал ее руку. Вопреки ожиданиям, желание шевельнулось крайне вяло, словно решило войти в ее положение. Мэб тряхнула головой и приняла решение.
        - Лучше будет, если я переночую в лазарете и пригляжу за Лили.
        - Да, наверное, - кивнул Реджинальд, оглядывая ее задумчиво. - Амулет на тебе?
        Поразительно, как сексуально звучат некоторые вещи. Мэб подавила дрожь и вытащила из-за ворота платья кулон. Реджинальд коснулся его кончиками пальцев, и Мэб поняла, что всерьез сглазила свою удачу. Сейчас ей больше всего хотелось качнуться вперед, оказаться в крепких объятьях и целовать, целовать мужчину до умопомрачения. Магическая сила, которой Реджинальд насыщал амулет, будоражила нервы, отдавалась сладкой болью во всем теле, возбуждала, также как запах, теплое дыхание на лице, мягкий, бархатистый голос с раскатистым «р-р-р».
        - Вот так, - Реджинальд выпустил амулет из пальцев и сделал шаг назад. Мэб потянулась за ним, не желая разрывать контакт, и, прежде, чем опомнилась, привстала на мысочки и впилась в губы мужчины почти грубым поцелуем. Спустя мгновение он уже сделался мягким, тягучим, соблазнительным, сплетением языков, дыхания с легким привкусом кофе и коньяка, который они выпили напоследок.
        Первым опомнился Реджинальд. Иногда Мэб завидовала его рациональному уму и умению действовать в любой ситуации уверенно и… правильно, что ли. Он отстранился, удерживая ее за плечи, тряхнул головой и с шумом выдохнул.
        - Иди. Лили нужна твоя помощь.
        - Да, - Мэб облизнула припухшие губы. - Да…
        Пройдя полдюжины шагов, она обернулась через плечо. Реджинальд стоял, сунув руки в карманы - такое за ним обычно не водилось - и смотрел ей вслед. Кажется, в полумраке, разгоняемом неяркими фонарями, блестели его глаза. Мэб заставила себя отвернуться и, тверда печатая каждый шаг, пойти в больницу.
        Лили ее присутствие не требовалось. Как сказал доктор Льюис, девушка спала под действием лекарств и специальных чар, и это было сейчас наилучшее решение. Она просыпалась днем, посетовала одна из медицинских сестер, и проплакала целый час. Потом снова заснула, но и сейчас лицо ее было мокрым от слез.
        Мэб подтащила к постели кресло, сбросила туфли и забралась в него с ногами. Обхватив колени и устроив на них подбородок, как в детстве, она застыла, разглядывая скорчившуюся под одеялом фигурку. Бедная Лили Шоу, жертва собственной глупости. Если бы она не поддалась на уговоры того студента, не оказалась бы сейчас в таком положении. Если бы она назвала имя… Да нет, это бы едва ли что-то дало. Словам Лили сейчас мало кто верил.
        Профессора, входящие в своеобразный совет - карательный, как метко определила Дженезе Оуэн, и отчего-то стала Мэб еще более неприятна - перешептывались между собой. Обострившийся слух Мэб улавливал обрывки их разговоров. Лили по мнению большинства все равно была повинна в своем падении. Само слово это - падение - звучало необычайно высокопарно, а оттого фальшиво, но это мало кого задевало. Это был факт. Лили Шоу сама виновата в своем падении, потому что поступила не так, как надлежит поступать девице ее положения. Зато, как встревал кто-то злоязыкий и неприятно осведомленный, девчонка действовала в точности, как ее шлюха-мать.
        Мэб спустила ноги, подошвами ощутила холод пола, сквозняк, гуляющий по больничным коридорам.
        - Леди Дерован, - шепотом позвал доктор Льюис, заглядывая в палату. - Вам постелят в соседней палате, если уж вы не хотите уходить.
        Мэб покачала головой.
        - Спасибо, я тут посижу.
        Доктор шагнул в палату, бросил короткий взгляд на спящую Лили, а потом внимательно оглядел саму Мэб. Взгляд его вышел неодобрительным.
        - Вы, леди Дерован, неважно выглядите. Никуда это не годится!
        - Это все сессия, - соврала Мэб, которая в этом году уделяла экзаменам ничтожно мало времени и внимания.
        - Это все ваше доброе сердце, - проворчал доктор. - Приятно видеть, что хотя бы кто-то в этом месте переживает за бедную мисс Шоу. Однако, если вы свалитесь с переутомлением, леди Дерован, то лишь прибавите мне работы. А ее и так хватает.
        - Как там мальчики из Арии?
        Льюис хмыкнул.
        - Выписываются завтра. Их теперь будут украшать шрамы, но они, как известно, идут мужчинам.
        - Особенно если подобрать подходящую историю, - хмыкнула ему в тон Мэб. - Не беспокойтесь, доктор, я поберегу себя. Готова пить самые противные ваши укрепляющие отвары, но с Лили все-таки посижу.
        Льюис сдался и ушел, ворча себе под нос. Мэб снова подтянула колени к груди.

* * *
        - Ваша компаньонка, Эншо, из всех моих знакомых второй несноснейший человек, - объявил доктор Льюис, стоило только переступить порог больницы.
        - А кто первый? - спросил Реджинальд.
        - О, я еще помню, как лечил в прошлом году ваш перелом, - раздраженно фыркнул доктор.
        - Я поговорю с леди Мэб, - пообещал Реджинальд.
        - Ну, удачи. Двадцать четвертая палата, - Льюис отчего-то неодобрительно покосился на скромный букетик ромашек, которые Реджинальд сорвал по дороге, и отправился в сопровождении студентов на обход.
        Двадцать четвертая палата оказалась залита солнечным светом. Шторы были раздернуты, и золотое сияние затапливало комнату и нежило двух спящих красавиц. Одна, бледная и заплаканная, свернулась калачиком под одеялом, так что видно было лишь половину лица. Вторая скорчилась в кресле, обхватив колени и пристроив на них голову.
        - Мэб, - тихо позвал Реджинальд.
        Женщина вскинула голову. На щеке ее отпечатался след пуговицы, украшающей юбку. Реджинальд протянул руку и нежно провел по покрасневшей коже, стараясь разгладить этот след. Потом, поняв, что заходит слишком уж далеко, он отдернул руку и выдавил фальшивую улыбку.
        - Доброе утро.
        - Да, - сипло отозвалась Мэб. Спустив ноги на пол, она принялась шарить под креслом, пытаясь найти туфли, которые валялись в дальнем конце комнаты. Реджинальд поставил ромашки в вазу, потом поднял туфли и подал их Мэб.
        - Ректор хочет, чтобы мы присутствовали сегодня на допросах.
        - О Боже, - так же сипло воскликнула Мэб. С трудом выбравшись из кресла, в котором провела ночь, она плеснула себе в лицо водой из крана и попыталась кое-как распутать волосы. - А отказаться никак нельзя?
        - Увы, - покачал головой Реджинальд. - Ректор приставил к этому благородному делу всех. Вообще. Так что, леди Дерован, у нас с вами сейчас завтрак, совмещенный с инструктажем, а потом день, полный допросов и возможно пыток.
        - А как же экзамены?
        Реджинальд развел руками.
        - Ректор распорядился их отложить на два или три дня.
        - Ага, а там и на месяц можно продлить работу вверенного ему учреждения, - Мэб раздраженно топнула, и сразу же с испугом посмотрела на Лили. Девушка спала, накачанная травами и магией. Мэб со свистом выдохнула и потерла виски. - Боже, что в этом году вокруг творится…
        - Зато наша с вами… проблема почти разрешилась, - поспешил утешить ее Реджинальд. - Я почти закончил приготовление отдельных частей антидота. Через пару дней их нужно будет соединить, и тут мне потребуется камень из вашего перстня.
        Мэб задумчиво кивнула.
        - К концу недели, леди Дерован, мы с вами будем… свободны, - против воли Реджинальд сбился со ставшего уже привычным дружеского тона на официальный.
        - Это хорошо, - отозвалась Мэб. Новость, кажется, не вызвала у нее ни малейшего энтузиазма. Она подошла, погладила Лили по волосам и поправила сползающее одеяло. - Идемте.
        И потянулся новый день - близнец предыдущего, а может быть, и еще более неприятный. Уже спустя час с небольшим Реджинальд окончательно убедился, что должность дознавателя не для него. Ему откровенно претили допросы, и вовсе не хотелось знать маленькие грешки студентов, которые те невольно выдавали под действием зелья. Они подворовывали по мелочи, списывали, торговали ответами на тесты, подделывали отметки, напивались, спали с кем не следует, словом, проделывали все то же, что и студенты Королевского Колледжа, но в несколько меньших масштабах. Их от грандиозных глупостей уберегало отсутствие родовитых отцов и больших капиталов.
        Обед, на который всех отпустили около четырех, показался безвкусным, точно пережеванный картон. Реджинальд взял себе кружку кофе с молоком, от души всыпал туда специй и устроился у окна. Кофе тоже оказался безвкусным, несмотря на все добавленные пряности, а может быть, дело было в моральной усталости.
        - Еще один такой день я не выдержу, - Мэб опустилась в кресло напротив, сжимая обеими руками стакан лимонада. Сделала глоток и скривилась. - Кислятина! Результатов никаких!
        - Маловероятно, что именно последний нами опрошенный окажется преступником… - задумчиво пробормотал Реджинальд.
        Мэб энергично кивнула.
        - И что же получается?
        Реджинальд сделал глоток кофе, покатал его на языке, пытаясь уловить знакомую горечь.
        - Вариант первый: его здесь нет. Это был… кто-то из Эньюэлса, скажем.
        - О чем бы Лили нам намекнула, верно? - покачала головой Мэб. - Да и не стали бы девочки Шарлотты связываться с Эньюэлсом.
        - Тогда второй вариант еще хуже: мы, возможно, уже разговаривали с ним. Просто он соврал. Теперь уже Мэб покачала головой удивленно.
        - Чтобы студент, еще даже не достигший двадцатилетия, сумел обмануть зелье?..
        Реджинальд развел руками.
        - У него может быть врожденный Дар. Или… вся эта история определенно дурно выглядит, леди Мэб. У него могут быть… покровители со стороны, скажем так, взрослые и опытные.
        - Теория заговора? - Мэб вскинула брови. Сделав еще один глоток, она отставила стакан. - Невозможная кислятина. Нет, так мы бог весть до чего договоримся.
        - Тоже верно.
        Они замолчали. Вокруг также царила если не тишина, то лишь некоторое приглушенное ворчание. Не было обычной оживленности, которой отличалась профессорская столовая. И никто из студентов сегодня здесь не появился. Было очень неприятно осознавать, что доверие между профессурой и молодыми учениками достаточно хрупко, и теперь не ради чести Лили Шоу, даже не ради репутации Абартона, исключительно из страха ректора - и отчасти по вине его медлительности - оно почти разрушено.
        Реджинальд только надеялся, что ситуация не станет еще хуже.
        Глава тридцать седьмая, в которой все хуже некуда
        «Допросы с пытками» - как их, не сговариваясь, назвали и студенты и профессора, продлились еще два дня, не дав никаких результатов. Наконец ректор отменил свой приказ и выпустил новый: всем вернуться к экзаменам, а сессию продлить на четыре дня. Это, последнее, никого не обрадовало.
        Лили Шоу очнулась наконец, покинула больничную палату и спряталась в своей комнате в общежитии, боясь кому-либо показаться на глаза. Теперь у нее был странный ореол - преступницы и жертвы одновременно, а с таким жить очень нелегко. Мэб хотелось бы защитить девушку, скрыть ее от чужих недобрых глаз, от хлестких шуток, от проклятого листка со сплетнями, который появлялся едва ли не ежедневно. Но забрать ее в свой коттедж они с Реджинальдом не могли, это было чревато значительными осложнениями. Да и где было поселить ее? На кушетке в гостиной?
        Усталость, копившаяся последние недели, стала прорываться в раздражительности и неуместных вспышках гнева. С недостойным наслаждением Мэб завалила и отправила на пересдачу Эскотта и Барклена, а после в коридоре разругалась с Реджинальдом, который осмелился отчитать ее. Помириться так и не вышло, он также был зол, и в итоге сексом занимались грубым, почти болезненным, прямо на столе в кухне. Это было бы пикантным приключением и, пожалуй, доставило Мэб удовольствие, хотя бы физическое, если бы оба они в тот момент не стремились причинить друг другу боль и как можно большее неудобство. И на следующее утро перемирия не вышло.
        Что-то темное копилось, и Мэб начинала уже почти искренне верить, что сорванный доктором Джермином ритуал что-то нарушил, разладил, сломал в Абартоне.
        А еще она начала чувствовать слежку.
        Должно быть, кто-то из студентов прознал, что это именно с ее подачи началось разбирательство в Университете. Куда бы Мэб не пошла, она все время ощущала - почти физически, как нечто грязное, острое, болезненное - чужой взгляд. Следивший за ней, имел самые недобрые намерения.
        Чтобы поменьше сталкиваться с Эншо, раз всякая попытка примирения оборачивается лишь новым витком ссоры, точно они вернулись в старые недобрые времена, Мэб решила заняться разоренным музеем. Это было также отличным способом занять подавленную Лили. После экзаменов Мэб на бегу выпивала в буфете чашку чая, избегая сталкиваться с кем-либо из коллег, и бежала в музей, где ее уже поджидала девушка, вяло перекладывающая с места на место уцелевшие артефакты.
        После того, как полицейские закончили свою бесполезную работу и был выброшен весь мусор, оказалось, что уцелело достаточно много вещей. Были и такие, что пострадали несильно, и их еще можно было починить. Их Мэб откладывала отдельно, дав себе зарок помириться наконец с Реджинальдом и посоветоваться с ним насчет всех этих старых и возможно ценных, или хотя бы полезных для студентов артефактов.
        Самым странным было то, что больше всего пострадали медальоны. Их было довольно много - самая популярная форма для личных амулетов - но зачаровывали подобные вещицы как правило на всякие полезные мелочи. Здесь были амулеты от болезней, амулеты привлекающие удачу, отпугивающие воров, приносящие деньги, улучшающие память и все в том же духе. Ничего такого, что стоило бы ломать пополам и крошить каблуком. Что-то искали? Мэб силилась если не вспомнить, то хотя бы придумать артефакт, ради которого стоило бы влезать в университетский музей. Чаша Праха, в самом-то деле! Ведь ничего подобного здесь отродясь не было.
        Окончание недели всем наконец-то принесло облегчение. Абартон словно бы отпустило. После окончания последнего на неделе экзамена, профессора и студенты быстро разошлись в разные стороны, избегая встречаться. Паб, в который Мэб выбралась пообедать, сегодня пустовал как раз поэтому: никто не желал сталкиваться с коллегами, либо учениками, либо преподавателями. Пустота эта выглядела зловещей, и Мэб все казалось, бармен Джонни, протирающий стойку, поглядывает на нее с ненавистью, обвиняя в этой самой пустоте.
        Мэб не стала здесь надолго задерживаться, и ушла еще до наступления сумерек. Темнота медленно, плавно опустилась на Университет, когда она уже свернула с главной аллеи на дорогу, ведущую к музею. Опустилась внезапно, точно кто-то накинул одеяло - так часто бывало в Абартоне, как и во всяком месте, пропитанном магией. Мигнули и зажглись фонари вдоль аллеи. Ощущение слежки усилилось.
        Мэб прибавила шаг, быстро преодолела несколько ярдов и толкнула дверь. В музейном холле царила темнота.
        - Лили! - позвала Мэб.
        Девушка напрыгнула из темноты, стиснула ее в объятьях и всхлипнула.
        - Это вы!
        - Что случилось? - Мэб осторожно отодвинула Лили от себя, держа за плечи, и оглядела. На скуле красовался синяк, медленно наливающийся багровым. - Это еще откуда?!
        - Это… - Лили смутилась и, как это за ней водилось, отчаянно покраснела. - Это неважно.
        - Мда?
        Мэб нашла выключатель, щелкнула им пару раз, но свет так и не зажегся. Ругнув про себя дрянную проводку, Мэб запалила на ладони небольшой лепесток золотистого пламени и внимательно оглядела Лили Шоу. Одним синяком дело не ограничилось. На подбородке у нее было несколько царапин, форменное платье в двух или трех местах порвано, а волосы всклокочены. Смутившись, Лили попыталась кое-как привести себя в порядок, но сделала только хуже.
        - Что произошло?
        Лили отвела глаза и пробормотала что-то невнятное.
        - Мисс Шоу!
        - Это… девочки из колледжа, - неохотно ответила Лили. - Они… с ними дурно себя ведут, и они… это я виновата…
        - В чем, интересно? - нахмурилась Мэб.
        - Они… их… их всех считают… - Лили с шумом сглотнула. - Шлюхами.
        - Кто считает? - Мэб тряхнула головой, чувствуя как вновь поднимается изнутри гнев. В последние дни его нелегко было контролировать и, честное слово, во всех ссорах она была виновата сама. - Так, пошли!
        - К-куда? - пискнула Лили.
        - Для начала - к ректору. Он должен уже разобраться с этим делом и защитить тебя. А потом… потом будем решать по обстоятельствам.
        Мэб сжала руку Лили, слишком сильно, так что та ойкнула, и потянула девушку за собой. Светлячок она стряхнула с ладони уже оказавшись на улице, и на мгновение показалось, очутилась в полной темноте. Потом из ночного сумрака, слишком быстро сегодня опустившегося на Абартон, проступили желтые пятна фонарей. Мэб еще крепче сжала холодные, дрожащие пальцы Лили и решительно направилась в сторону профессорской.
        Фонари мигнули.
        Холодок пробежал по коже, и в первый момент Мэб не разобрала, что же это - страх или банальный сквозняк, гуляющий по аллее, обсаженной старыми липами так плотно, что они образуют в некоторых местах сплошные стены. Только потом, сделав несколько роковых шагов, Мэб наконец поняла - это чары. Ощущение чужого взгляда усилилось. Сердце сдавило холодной когтистой лапой - предчувствием беды. Мэб обернулась, прикидывая расстояние до двери музея, но ничего не увидела. Холодок заклинания - какого-то опасного и несомненно запретного, и оттого ей незнакомого, и все заволокло туманом. Смешались стороны света, верх и низ. Серая, с красным отливом дымка, поднялась от земли, почти достигая коленей.
        - Это… - прошептала Лили.
        - Успокойся! - твердо приказала ей Мэб. - Соберись. Это всего лишь чья-то глупая шутка.
        Увы, даже самые опасные шутки самых бесшабашных студентов не вызывали у нее такого ужаса. Нет, все это было по-настоящему. Мэб чувствовала, что нужно бежать, но именно этого нельзя было делать в таком тумане. Запросто можно было угодить в ловушку, наткнуться на что-то, упасть в водоотвод и свернуть себе шею. Мэб еще крепче, до хруста сжала пальцы Лили, запалила новый огонек - тусклый, словно туман отъел часть вложенной в него магии - и пошла вперед, надеясь, что выглядит уверенно, и что движется в правильном направлении. Совсем неподалеку должен быть пост дежурного полицейского. От людей Кэрью немного пользы, но тут сгодятся.
        Снова этот недобрый взгляд, полный предвкушения и жажды… крови? Мэб сглотнула и пробормотала:
        - Сейчас, сейчас, моя милая. Сейчас мы доберемся до профессорской, а там наверняка сидят дежурные преподаватели. Они разберутся с этим идиотом-шутником. Сейчас, сейчас.
        Это бормотание не могло никого успокоить: ни ее саму, ни уж тем более Лили, мелко дрожащую от холода и страха.
        Новый порыв ветра всколыхнул туман и задул огонек, опалив на мгновение ладонь Мэб арктическим холодом. Вокруг теперь была тьма, которую не разгонял ни единый огонек. Мэб сглотнула, подтянула Лили к себе и обхватила крепко-крепко.
        - Не бойся. Сейчас все это закончится.
        Ответом ей был хрип.

* * *
        Традиционно считается, что артефакторы легко переживают неудачи - они к такому привычны. В конце концов, одна пустяковая ошибка в расчетах, неверно подобранный материал или не к месту сказанное слово могут испортить работу нескольких дней так, что все приходится начинать заново. Но, очевидно, всему бывает предел. Или скорее, как предполагал Реджинальд, все дело в том, что речь сейчас идет не о бездушных артефактах, которые и в самом деле можно начать заново, а в людях. В Лили Шоу, безвинной глупенькой девочке, угодившей в такой переплет. Из-за неудач в поисках ее соблазнителя, Реджинальд злился с каждым разом все сильнее. Несколько раз за прошедшие дни он пытался поговорить с самой Лили, но она отказывалась выдавать любовника, то ли из страха, то ли из-за какого-то магического внушения. Реджинальд не сомневался, что мальчишка - маг, а иначе с чего бы Лили верить в существование проклятья. Реджинальд перебирал в уме всех магически одаренных студентов Королевского Колледжа. Выходило их не так уж много, высшая аристократия давно уже утратила свои силы. Но все равно - слишком уж большое число, чтобы
надеяться на удачу и тыкать наугад.
        Реджинальд чуть было не сорвался на Лили, но сумел удержаться, хотя и с определенным трудом. Девочка и без того была слишком напугана и подавлена. А вот с Мэб Дерован он не сдержался. Сорвался из-за какого-то пустяка. Повод почти сразу же забылся, стерлись из памяти все обстоятельства ссоры, а помириться все не получалось. К тому же, Мэб, должно быть, обиженная, избегала его всеми силами.
        За прошедшие дни они обменялись едва ли парой фраз, и Реджинальда начинало тяготить это. Словно бы пленку отмотали назад, и они вернулись к самому началу своих отношений. Не было сомнений, когда-то они разругались вот так же по глупости, быстро позабыли причину, а мириться не стали из-за глупой гордости. Этого добра у них обоих хватало с избытком.
        Чтобы отвлечься хоть как-то от невеселых размышлений о собственной глупости, Реджинальд вплотную занялся антидотом. Из перстня Мэб, простого серебряного ободка с едва различимой гравировкой, был извлечен кусочек аметиста, идеально шлифованный шарик, легший на ладонь приятной, но несколько неожиданной тяжестью. Камень был непрост. Не артефакт, нет, но нечто, подаренное с душой, чем придавалось немалое значение. И нагрелся он в руке Реджинальда куда быстрее, чем обычный камень, почти раскалился в какое-то мгновение, обжигая кожу. Словно сопротивлялся, пытаясь избежать чужого прикосновения. А потом будто принял, успокоился, вернулся к нормальной температуре. Реджинальд осторожно взял аметистовый шарик двумя руками, поднес его к глазами и внимательно изучил. Потом, когда все это закончится, нужно будет не просто вернуть камень в оправу, нужно будет наложить на него какие-то полезные для Мэб чары. Определенно, так и следует поступить.
        Реджинальд приготовил раствор, омыл в нем камень, а потом занес его над колбой, в которой плескались, не желая смешиваться, точно борясь между собой, составные части антидота. Осталось только бросить туда аметист, и несколько дней спустя зелье будет полностью готово. А это значит, до свободы остаются в самом деле считанные дни.
        Это, странное дело, не принесло Реджинальду облегчения.
        Он уже почти бросил аметист в колбу, но замер. В висок кольнуло. Сперва слабо, еле ощутимо, а потом вдруг словно кто-то вогнал с силой иглу Реджинальду в мозг. Раскаленную иглу. Он зажал аметист в кулаке, чтобы не выронить, почти рефлекторно, застонал и прижал руки к вискам. Боль усилилась, плеснулась в голове, точно прилив, окатила его, охватила за несколько мгновений всего, от макушки до пяток, а потом так же отхлынула. Осталось только чувство тревоги, которое было вдвойне болезненней. Что-то происходит, или должно вот-вот произойти. Что-то плохое, что-то ужасное. Не с ним, а с…
        - Мэб!
        Реджинальд медленно, с усилием выдохнул, положил аметистовый шарик на тарелку в самый центр и сделал шаг назад. Он прилагал неимоверные усилия чтобы не сорваться в темноту и не броситься бежать в темноту, уже упавшую на Абартон. Это всего лишь ощущения, неверные к тому же. Нельзя вот так вот все бросить и кинуться на выручку женщине. Как знать, может быть ничего плохого и не происходит, и он только превратится в посмешище.
        Происходит. Действительно происходит. Что-то ужасное, от чего сводит каждую мышцу и голова идет кругом, от чего перехватывает дыхание. На мгновение Реджинальда охватил страх, такой отчетливо чужой, что одно это напугало его до почти полной паники.
        - Нужно успокоиться, - вслух сказал Реджинальд. Он пытался говорить рассудительно, но вот беда, в голосе звучала та самая паника.
        Из дома Реджинальд вышел медленно, спешку выдавал только на ходу надеваемый пиджак. Потом он сообразил, что так и не поправил закатанные рукава рубашки. Теперь они мешались, но в этом было и нечто положительное: это было то самое ощущение. Что не позволяло удариться в панику; такое обыденное, такое раздражающее, такое простое.
        «Грезы» не простые любовные чары, это заклятие связи. И, очевидно, со временем связь становится крепче, заставляя чувствовать сильные эмоции друг друга. И что дальше? Полное погружение в эмоциональное состояние партнерши? Большой был затейник этот Уорст, а его заказчик - и того хуже. Реджинальда передернуло, и самое неприятное, что в эту минуту он не мог четко осознать, его это отвращение, или же оно принадлежит Мэб Дерован.
        Нет, все это глупости. Нет никакой возможности обмениваться эмоциями, как нельзя общаться телепатически. Дело в том, что страх, который испытывает Мэб, экстремален, слишком велик для нее самой. В конце концов история знает случаи, когда достаточно сильные колдуны транслировали свои эмоции окружающим, вольно или невольно.
        Нет, все это сейчас неважно. Главное, что Мэб в опасности.
        Реджинальд пошел наугад, предположив, что «Грезы» выведут его, и оказался прав. Пришлось немного поплутать по аллеям, ловя отголоски чужого страха, а потом вдруг туман обрушился на него, окутал с головой, сдавил тело точно тисками. Реджинальд решил, что случай сейчас особенный, и применил несколько сложных и опасных заклинаний, которыми старались не пользоваться на территории Абартона, где все было хрупко и точно настроено. Издалека донеслась грубая ругань - заклинание ударило по автору этого колдовского тумана - и мутное облако развеялось. Стало видно четко и ясно, словно с глаз сдернули мутную кисею. Контраст был так велик, что пришлось несколько секунд моргать, давая глазам привыкнуть.
        Когда все снова стало видно четко и ясно, Реджинальд огляделся. Восточная аллея, совсем неподалеку возвышается громада библиотеки, а за спиной темнеет музейное здание. Фонари горят тускло, пламя подрагивает под стеклянными колпаками, и иногда словно стая ночных мотыльков налетает. И нигде не видно огненных мотыльков, обычных защитников Абартона в ночное время. Это, последнее Реджиальд взял на заметку и негромко позвал:
        - Леди Мэб! Мэб! Мэб!
        В отдалении заухала сова. Послышались голоса, натужный смех - в последнее время всем было не до веселья. Мэб не откликнулась, хотя Реджинальд явственно ощущал, что она где-то поблизости.
        - МЭБ!!!! - крикнул он, срывая горло.
        Ответом ему был тихий плач. Реджиальд развернулся, пытаясь разглядеть хоть что-то в ночной темноте, с которой не справлялись тусклые фонари. Потом, поняв, что это бесполезно, он создал светляка и щелчком запустил его в темноту. Ярко-желтый магический фонарь озарил аллею, темные громады старых, стриженых лип и низкий колючий кустарник. И скорчившуюся, на коленях сидящую Мэб Дерован.
        Реджинальд бросился к ней, но в двух шагах от женщины остановился.
        - Мэб…
        Женина медленно подняла заплаканное лицо. Пальцы ее еще крепче стиснули что-то темное, изломанное, окрасившись пронзительно, неестественно-яркой кровью.
        - Реджи…
        Оставшиеся два шага Реджинальд приодолел за секунду и опустился рядом с Мэб, легко коснувшись ее заплаканного, грязью и кровью перепачканного лица.
        - Ты… в порядке?
        Мэб сглотнула.
        - Я… да. А вот… Лили… Лили…
        Рыдание точно застряло в горле, Мэб попыталась сглотнуть, захрипела, а потом просто сложилась пополам, лицом утыкаясь в мертвое, изломанное тело Лили Шоу.
        Глава тридцать восьмая, в которой от полиции нет толку и можно надеяться только на дружеское плечо
        Люди Кэрью появились только спустя пять минут, хотя колдовство самого высокого, запрещенного уровня должны были зарегистрировать еще когда только лег на землю тот странный туман. Реджинальд не мог сходу распознать его природу, но явно ощущал исходящую от той дымки опасность. Впрочем, не до нее сейчас было.
        Явившийся лично, Кэрью попытался взять его в оборот. Имелась застывшая неподвижно, побелевшая леди Дерован, имелся труп, и начальнику университетской полиции очень явно хотелось, чтобы все разрешилось легко и быстро. Особенно заманчиво было назначить виновником всех бед Реджинальда, не разбираясь, но тут Кэрью ждало разочарование. Реджинальд давно уже привык к тому, что в Абартоне, да и вообще практически повсюду люди его положения оказываются крайними. Это учило разговаривать с полицейскими с позиции собственной силы и прежде всего - правоты. И, как говаривал Вэл Солминэ, один из товарищей Реджи по университету, самое главное - бегло знать уголовный кодекс.
        Не желая тратить время, Реджинальд протянул руки, позволяя полицейскому магу, не бездарному, но совершенно распустившемуся и обленившемуся, как и все люди Кэрью, считать остаточные следы заклинания. Приборчик пискнул, показал вполне допустимый уровень магии и чары пусть и серьезные, но не запрещенные. Ничего опасного, ничего преступного.
        - Теперь я могу быть свободен? - сухо спросил Реджи, отряхивая ладони. - Я должен помочь леди Мэб.
        Полицейский маг неуверенно кивнул, оглядываясь на начальство. Кэрью с несколькими помощниками из числа университетской охраны делали вид, что осматривают место преступления. Оно было стол явным, столь жутким, залитым кровью, что хотелось немедленно увести отсюда Мэб, спрятать от ужаса. Она продолжала сидеть, прижимая к себе мертвое тело и слегка раскачиваясь.
        - Где врач? - спросил Реджи, оглядывая собирающуюся понемногу толпу зевак. Конечно же, здесь были все охочие до развлечений обитатели Абартона, во главе с главным своим зачинщиком - Миро. - Позовите Льюиса или Сэлвина, а лучше обоих.
        Несколько человек сорвались с места. К немалому удивлению Реджи первым вернулся как раз Миро, ведя с собой пару опытнейших врачей университетской больницы и что-то им вполголоса рассказывающий. Напоследок кивнув, Сэлвин - сухощавый, резкий, надменный, но со всей очевидностью гениальный (Реджи еще помнил его семинары и содрогался от этих воспоминаний) раздвинул толпу и склонился над Мэб. Короткий едва слышный разговор, и, выпрямившись, Сэлвин поманил к себе Реджи.
        - Уведите ее, юноша. Уложите в постель, напоите успокоительными травками, сказку расскажите. Лучше будет, если она заснет, крепко и надолго.
        - У нее шок?
        Сэлвин сокрушенно покачал головой.
        - Как все-таки хорошо, Эншо, что врачом вы не стали. Нахватались фразочек из радиопостановок? - после краткой паузы доктор сжалился над помрачневшим Реджинальдом и пояснил. - У леди Дерован ступор, вызванный воздействием слишком сильной магии. Вероятно, она еще и колдовала при крайне неблагоприятных условиях. Пару дней леди будет слаба и беспомощна, можете этим воспользоваться. Отомстите за все случаи классового неравенства.
        Честное слово, Реджинальд бы ударил старика, но Льюис удержал его за плечо. Покачав головой, он протянул густо исписанным неразборчивым врачебным почерком листок.
        - Список трав. Заварить и поить леди каждый час. Она быстро оправится: в целом организм здоров, хотя и наличествует некоторое переутомление. Я скажу ректору, чтобы леди Дерован освободили ото всех экзаменов.
        - А… - Реджи бросил короткий взгляд на мертвое тело. - Мисс Шоу?
        - Бедная девочка… займусь этим лично, - пообещал Льюис, хлопая Реджинальда по спине. - Да, Эншо, вам бы тоже не помешало выпить укрепляющую настойку. Что за чары тут были использованы, я пока понять не могу, но… я и сам начинаю чувствовать слабость. Плохой признак.
        - Учту, - кивнул Реджинальд.
        Он подошел к Мэб, бесцеремонно растолкав полицейских. Молодая женщина сидела на земле, сложив руки на залитых кровью коленях и глядя перед собой. Она словно и не заметила, что тело Лили забрали у нее из рук. Пальцы то и дело судорожно сжимались, запекшаяся кровь шла трещинами, обнажая белую кожу, и это было жуткое зрелище.
        - Мэб… - тихо позвал Реджи, опускаясь рядом с женщиной на одно колено. Ладонями он накрыл ее ледяные руки, и Мэб вздрогнула. - Это я, Реджинальд.
        - Уведите ее поскорее, Эншо, - велел Сэлвин. - И глаз в ближайшие часы не спускайте. Магический ступор - штука непредсказуемая.
        - Нахватались из радиопостановок? - огрызнулся Реджинальд, беря Мэб за плечи и заставляя подняться.
        Тело ее было вялым, безвольным, словно и не человек она, а тряпичная кукла, которую вместо ваты набили песком. Тело куклы слишком тяжелое, неповоротливое, и она не может устоять. Не раздумывая, Реджинальд подхватил Мэб на руки, обнимая крепче, пытаясь отогреть собственным теплом. Растрепанная голова женщины легла ему на плечо, дыхание опалило шею. Вожделение привычно шевельнулось, но Реджинальд задавил все порывы. Не сейчас, только не сейчас!
        - Когда леди Дерован сможет дать показания? - встрял Кэрью, враждебно разглядывая Реджинальда.
        - Спросите у доктора Сэлвина. Ему виднее.
        Отодвинув Кэрью плечом, Реджинальд спокойно пошел через толпу прочь от музейного здания, прочь от этой злосчастной аллеи. Чары развеялись, но что-то должно быть осталось: тяжело было дышать и все время лез в нос какой-то едва уловимый, но удивительно неприятный запах, которому сложно было подобрать название. И фонари горели тускло, вполсилы, точно что-то украло у них волшебство. Идя домой, неся на руках удивительно легкое, точно сухой кокон, сведенное судорогой тело, Реджинальд перебирал в уме все чары, которые могут иметь такой эффект. Однако, опасной магией он интересовался мало, только в тех случаях, когда изучал противостоящие ей артефакты. Да и был ли сейчас кто-то, занимающийся всерьез - не из академического отвлеченного интереса - средневековой «черной магией»?
        Выходит, что был.
        Леди Мэб судорожно вздохнула и всхлипнула. Реджинальд обнял ее крепче, проведя ладонью по напряженной спине.
        - Мы почти дома, дорогая.
        Это последнее слово сорвалось с языка прежде, чем он успел подумать, само соскочило. По счастью, Мэб едва ли что-то соображала и не заметила его оплошность.
        Около дома дышалось легче, и лампа над дверью горела с небывалой яркостью, словно пыталась побороть окружающую тьму, и вполне справлялась с этой задачей. Реджинальд похвалил себя: он так и не снял защиту с коттеджа. Просто позабыл о ней, и как оказалось, это была удача.
        Заборчик служил своего рода границей. За живой изгородью была тьма, наполненная странными звуками и запахами, в ней черными нитями - Реджи почти видел их - колыхались следы чар. По эту сторону изгороди были свет, тепло, запах недавно распустившегося жасмина.
        Дверь Реджинальд открыл щелчком пальцев и сразу же поднялся наверх. В комнате Мэб было душно. Усадив женщину на край постели - она занимала почти всю небольшую комнату, не оставляя места для прочей мебели - Реджинальд подошел к окну и распахнул его, впуская сырой и ароматный ночной воздух. Мэб вдохнула с хрипом.
        - Сейчас, сейчас… - забормотал Реджинальд.
        Так же, щелчком пальцев он зажег лампы возле кровати - пару изящных «медуз» под стеклянными абажурами в разводах сиреневого и серебра. Они давали мягкий, загадочный свет, и пятна крови на платье Мэб в этом свете казались особенно черными, отвратительными. Мэб, кажется, только сейчас увидела их, глаза ее расширились, в них плеснула паника. Женщина принялась ногтями сдирать с одежды и кожи присохшую кровь, и пришлось ловить ее за запястья, чтобы не дать себя поранить.
        - Тише, тише, моя хорошая. Это нужно снять.
        Реджинальд нашел на боку застежку, ряд маленьких, обтянутых шелком пуговок, и одну за другой расстегнул их, гоня от себя соблазнительные видения. Сейчас они были не просто неуместны - кощунственны.
        Платье, скользнувшее с плеч Мэб, годилось теперь только на половую тряпку. Реджинальд снял его и вышвырнул в коридор, после чего оглядел молодую женщину. Видимых повреждений на ней не было, если не считать нескольких ссадин на коленях, и это заставило его выдохнуть с облегчением. Значит, вся кровь принадлежит одной Лили. И нужно смыть ее, запекшуюся коркой на нежной коже.
        Окинув Мэб беглым взглядом, Реджинальд подхватил ее на руки и отнес в ванну. Женщина ко всему оставалась безучастна. И к рукам, освобождающим ее от белья и чулок, и к воде, которая - причуды водопровода в этом запущенном доме - была то слишком горячей, то слишком холодной; и к прикосновениям, к мочалке, оттирающей с рук, с коленей, живота и груди кровавую коросту. Вода текла розовая и пахла железом: то ли от крови, то ли из-за старых, давно не ремонтировавшихся труб.
        Наконец кровь была смыта, и Реджинальд завернул дрожащую от холода Мэб в простыню и вытащил ее из ванны. Сам он промок почти насквозь, да и женщина вцепилась в него обеими руками, не желая отпускать. Через слои мокрой ткани чувствовалось ее тело, мягкое, хрупкое, горячее точно в лихорадке и мелко дрожащее. Реджинальд не без усилия отстранился - Мэб оказалась куда сильнее, чем это казалось на первый взгляд - и, взяв женщину за руку, отвел ее в комнату и уложил в постель. Как была - голой, мелко дрожащей от холода и, должно быть, остатков нервного возбуждения. Мэб немедленно закуталась в одеяло, в покрывало, свернулась калачиком, точно кошка, спрятав лицо среди ткани, так что видны были только ее влажные, растрепанные волосы. Реджинальд осторожно провел по ним рукой. Мэб дернулась.
        - Я вернусь через пару минут, - мягким голосом пообещал Реджинальд и повернулся, намереваясь уйти. Из-под одеяла высунулась рука и цепко ухватила его за полу пиджака, мокрую насквозь. - Мэб, я приготовлю отвар и вернусь!
        Мэб держала крепко, не желая отпускать. Потом показалась и вторая рука, нашарила пальцы Реджинальда и стиснула так, что кости затрещали. И в конце концов Реджинальд сдался. Сняв пиджак, он бросил его на кресло, скинул ботинки и прилег на край постели, такой широкой, что здесь можно бы было разместиться всемером. Мэб тотчас же вцепилась в него, прижимаясь своим горячим телом. Растрепанная голова, все еще пахнущая кровью, легла на грудь. Реджинальд нежно провел по влажным волосам, по тонкой шее, по горячей спине между лопатками, и это ласка успокоила Мэб немного, как успокаивается от прикосновений младенец. Она выдохнула, дрожь слегка унялась, но тело оставалось все таким же горячим и сведенным судорогой, напряженным, точно готовым к прыжку. Реджинальд обнял ее крепче, а свободной рукой нарисовал в воздухе несколько знаков.
        Магия всегда была частью его жизни, неотъемлемой, привычной, и все же он избегал слишком уж затратного колдовства. Зачастую результат не стоил затраченных усилий, но сегодня ради Мэб он готов был доставить экзотические фрукты с другого конца земли. Повинуясь коротким, четко выверенным пасам внизу, на кухне вскипела вода с травами, приготовился и процедился отвар, и в протянутую руку уверенно легла толстостенная кружка, наполненная ароматным снадобьем. Приобняв Мэб за плечи, Реджинальд заставил ее сесть и поднес кружку к пересохшим губам. Женщина послушно сделала глоток, еще один, и еще. Допивала уже самостоятельно, вцепившись в кружку обеими руками, неестественно-белыми, словно что-то забрало все краски ее тела. Потом разжала ставшие безвольными пальцы, и Реджинальд едва успел подхватить кружку прежде, чем последние капли лекарства попадут на белые простыни.
        - Не уходи, - тихо попросила Мэб, откидываясь на подушки.
        - Никогда, - так же тихо отозвался Реджинальд.
        Глава тридцать девятая, в которой оживают кошмары
        С немалым трудом Мэб вынырнула из пучины мучительных кошмаров. Там, в ее снах, не было ни формы, ни красок, ни пространства, ни времени, там по сути нечего было бояться. И все же, она задыхалась от ужаса, и теперь, наяву, жадно ловила ртом прохладный сырой воздух, напоенный ароматами сада и запахом лекарственных трав. Наяву ей нечего было бояться.
        Нет. Было.
        Мэб села, одеяло соскользнуло, обнажая ее, и кожу опалил легкий холод, вызывая мурашки. Не сразу Мэб сообразила, что полностью обнажена, что совершенно неприлично для дамы из высшего общества, даже если она в постели одна. А она - нет, она не одна. Мэб медленно повернула голову, прекрасно понимая, кого сейчас увидит. Реджинальд Эншо, полностью, за вычетом пиджака, одетый, спал, уткнувшись лицом в подушку. Его рука лежала на запястье Мэб приятной тяжестью, возвращающей в реальность, живым теплом. Против воли, Мэб улыбнулась благодарно. А потом на нее нахлынул вдруг весь ужас минувшего вечера, темнота, страх преследования, холодок опасных злых чар и предсмертный хрип Лили Шоу. И шепот. Этот шепот был страшнее всего прочего. Он звал ее по имени, произносил его… своеобразно, очень характерно, растягивая гласные, сглаживая согласные, превращая благородное «Дерован» во что-то округлое, влажное и по-настоящему мерзкое; в медузу, в слизняка.
        Тошнота подступила к горлу. Мэб сглотнула с трудом, со свистом выдохнула через стиснутые зубы, ощущая во рту привкус тлена и лекарственных трав.
        - Ш-ш-ш… - горячая ладонь провела по ее руке от запястья к локтю и выше, к плечу.
        Мэб обернулась. Блестящий, одновременно тревожный и вожделеющий взгляд Эншо поднялся к ее лицу и потух. Реджинальд моргнул, точно собираясь с мыслями и силами, и сел. Одним коротким движением закутал ее в одеяло и прижал к себе, стискивая крепко, так что Мэб не смогла бы вырваться даже если бы пожелала. Она и не хотела. Теплые, нежные губы коснулись ее виска.
        - Ты в безопасности.
        - Я - да.
        Все, произошедшее вчера, предстало перед Мэб с необычайной отчетливостью, и она заговорила, быстро, нервно, глотая слова, теряя буквы, спеша выговориться, выплеснуть все это из себя. Избавиться от воспоминаний о мраке, о преследователе, о шепоте, о жестокости. О страхе. И - вот самое ужасное - о том, что она не сумела защитить девочку, почти ребенка. Почему-то именно это было самым тяжелым ударом для Мэб.
        - Лили… погибла из-за меня.
        - Это не так, - мягко возразил Реджинальд, вновь целуя ее висок.
        - Так! - Мэб запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в лицо. - Они пришли за мной! Они хотели чего-то от меня.
        - Они?
        - Двое, как минимум. Чужие голоса. Шепот. Они искали что-то и думали, это у меня…
        - А до этого… - Реджинальд вдруг стиснул ее крепче в объятьях. Мэб едва не застонала от боли, но правда была в том, что она в этой боли в какой-то мере нуждалась. - До этого неизвестные вломились в музей и пытались попасть в наш дом. Что они могут искать?
        Мэб вывернулась в его объятьях, чуть более крепких, чем ей теперь хотелось, и вздернула подбородок, пытаясь рассмотреть лицо мужчины. Взгляды их встретились, и смесь тревоги, заботы и вожделения смутила Мэб.
        - Я… - Мэб сглотнула. - Я не знаю.
        Теплая ладонь провела по ее обнаженной спине, пальцы точно пересчитали позвонки.
        - Рассуждая логически… в музее нет ничего ценного. К тому же у тебя нет привычки носить экспонаты домой…
        - Я… - Мэб осеклась. Она и не знала, что собирается сказать.
        - Давай спать, - спокойно предложил Реджинальд. Повинуясь щелчку пальцев, необычайно резкому в тишине, лампы погасли, и комната погрузилась в предутренний сумрак. Мэб ощутила теплое дыхание на своем лице и легкий, почти невесомый поцелуй. - Тебе нужно отдохнуть.
        И Мэб покорно закрыла глаза.
        Когда она проснулась в следующий раз, то была в постели одна. Уже рассвело, и солнце сквозь раздернутые шторы проникало в комнату и широкой желтой полосой ложилось на постель. Мэб вложила в эту полосу руку, наслаждаясь живительным теплом.
        - Проснулась?
        Реджинальд, одетый по своему обыкновению аккуратно, в тщательно повязанном галстуке, в начищенных ботинках появился в дверях, неся дымящуюся, источающую ароматы трав кружку.
        - Ты обещал, что не уйдешь… - пробормотала Мэб все еще сонно, разглядывая его.
        - Метафизически я с тобой, - улыбнулся мужчина. - Но физически мне нужно уйти ненадолго. Загляну к Кэрью, задам пару вопросов. А еще Сэлвин велел снять показания твоего магического фона и принести ему. Или он придет и сам возьмет у тебя все анализы, а на меня посмотрит укоризненно.
        - Как страшно, - фыркнула Мэб.
        - Ты даже не представляешь, - Реджинальд мимоходом коснулся ее лба, поставил кружку на столик и улыбнулся. - Это выпить и - спать.
        И он вышел. Мэб протянула руку, нащупала кружку, шершавую, тяжелую, и осушила ее в несколько глотков, морщась от неприятной вяжущей горечи лекарства. Сразу же начало клонить в сон. И Мэб покорно закрыла глаза, отдаваясь темноте и тишине, и пустоте.
        В третий раз Мэб вынырнула из мучительной гулкой черноты, ощущая запах жареного мяса. Он дразнил обоняние. Во рту скопилась слюна, вязкая и горькая, и Мэб сглотнула ее с неохотой и села, прижимая одеяло к груди. Лежит в своей постели, голая. Это сразу же напомнило Мэб обо всем, случившемся накануне, и горечь во рту стала еще отчетливее.
        Лили Шоу, студентка, девочка, которую Мэб обязана была защитить, как взрослый человек, как преподаватель, мертва. Сама же Мэб жива только потому, что Реджи поспел вовремя благодаря какому-то неясному чуду.
        Чувство вины ударило под дых. Если бы не она, Лили бы была сейчас жива, радовалась… нет, не радовалась, мало у девочки для этого было поводов. Но - жила. А Мэб… Что надеялись найти и забрать у нее?
        Скрипнула дверь. От неожиданности Мэб едва не свалилась с кровати, развернулась, крепче прижимая к груди одеяло, комкая его обеими руками. Впрочем, если Реджинальд хотел ее разглядеть, у него было время это сделать во всех подробностях.
        - Обед готов, - Эншо улыбнулся. Взгляд его с тревогой скользнул по лицу Мэб, но улыбка сидела, как приклеенная, и оттого казалась неестественной. - Сэлвин и Уильямс в один голос велели тебе больше есть и пить отвары.
        - Да… сейчас… - Мэб не шевельнулась. Нужно было невозмутимо откинуть одеяло, встать, подойти к шкафу, вынуть из него одежду, проделать все это с пленительной грацией, с уверенностью, с чувством собственного достоинства. Мэб продолжала от смущения и какого-то непонятного страха мять край одеяла, впиваясь в гладкую ткань ногтями.
        - Тебе лучше одеться, - кивнул Реджинальд. - Сегодня прохладно. И - лежать. Я принесу обед сюда.
        Дверь за ним закрылась, а Мэб еще полминуты сидела неподвижно, глядя прямо перед собой. Ну что с ней?! Что это за глупое чувство уязвимости?! Медленно Мэб откинула одеяло, ежась от прохладного сквозняка, спустила ноги на пол и, не найдя там туфли, босяком дошла до гардеробной. Идти-то было недалеко. Она натянула первое попавшееся платье из тех, что попроще и успела вернуться в постель прежде, чем вернулся Реджинальд с подносом. Мужчина окинул ее взглядом и хмыкнул.
        - Ну, если уж соблюдать постельный режим, то, конечно, красиво…
        Мэб опустила взгляд на свою грудь, всю в шелке и кружеве. Вечерний наряд от Мадины Лепеш, тонкая шерсть, отделка лентами, кружевом и стеклярусом. Изящная, простая на вид и безумная дорогая вещь, которая так некстати попалась Мэб под руку. Чувствуя себя неимоверно глупо, она покраснела.
        - Идиот!
        Реджинальд фыркнул добродушно, нырнул в гардеробную и принес оттуда фланелевую пижаму и теплый халат - вещи, которые отчего-то не попались Мэб на глаза, хотя почти наверняка лежали на самом видном месте, на бельевой полке. Едва не навернулись злые слезы из-за собственной глупости.
        - Держи, - положив вещи на край постели, Реджинальд отошел к окну и не оборачивался, разглядывая сад, пока Мэб не переоделась. - Сэлвин полагает, что у тебя нечто вроде… магического ступора, что ли? В любом случае, колдовать в ближайшие дни тебе противопоказано.
        - Угу, - пробормотала Мэб.
        - Он советовал привязать тебя к постели и кормить насильно, пока не наберешь вес, но я отказался, - Реджинальд обернулся наконец, окинул Мэб задумчивым взглядом, а потом вдруг в один широкий шаг оказался рядом и подхватил ее на руки. - Не стой босиком, дует.
        В его объятьях было удивительно уютно и спокойно. Хорошо бы было уже привычно списать все это на действие «Грез», но вот уж чего они не даровали, так это покоя. «Грезы» были полны страсти, острой, болезненной, тут не было места ни нежности, ни заботе, ни любви. Они не давали этого чувства уверенности в будущем, чувства безопасности, которые Мэб испытывала, пока Реджинальд обнимал ее. Все эти чувства, приятные, но все же чужие, смущали ее.
        - Поставь меня, пожалуйста, - тихо попросила Мэб.
        - Лучше положу, - Реджинальд опустил ее на кровать, укутал одеялом и повернулся за подносом. - Мясо, печеный картофель, красное вино.
        Мэб посмотрела на тарелку. В животе голодно урчало, она действительно хотела есть, и это было настоящим кощунством. Невозможно испытывать голод, если еще несколько часов назад прижимала к себе мертвое тело. Так не должно быть!
        - Ешь, - строго приказал Реджинальд, садясь на край постели. - Иначе мне придется кормить тебя, как ребенка, с ложечки.
        - С вилочки, - хмуро пошутила Мэб, рассматривая жаркое. - Это жареное мясо.
        - С вилочки. И о моем визите к Кэрью ты ничего не узнаешь.
        - Рассказывай, - вздохнула Мэб, берясь за нож и вилку.
        Реджинальд сощурился.
        - Ты правда… готова меня выслушать?
        - Нет, - покачала головой Мэб. - Но едва ли я вообще буду готова, так что - рассказывай.
        Реджинальд потер переносицу. То ли время тянул, то ли пытался избавиться от раздражения, которое столь явно прорывалось во всех его движениях, обычно скупых и выверенных, а сегодня каких-то нервных.
        - От Кэрью, конечно, нет пользы, - сказал он наконец. - Его скудный умишко сумел связать вчерашнее нападение с разгромом в библиотеке, но выводы сделал жалкие. Это - ограбление.
        - И что у нас пытались отобрать? - мрачно уточнила Мэб.
        - Артефакт.
        - Какой?
        Реджинальд развел руками.
        - Чушь! Ни один музейный экспонат не стоит того, чтобы нападать на нас! - Мэб содрогнулась от нахлынувших воспоминаний. Снова эта темнота, холод и шепот, пробирающий до костей.
        Горячая рука легла на ее стиснутые пальцы, возвращая женщину в реальность.
        - Ш-ш-ш…
        - Да, - Мэб с трудом разжала пальцы и положила вилку на поднос. Аппетит пропал. - Убери это, пожалуйста.
        Реджинальд посмотрел на нее внимательно и задумчиво, спорить не стал и убрал поднос с колен, однако заставил Мэб осушить стакан терпкого красного вина. Провел пальцем по нижней губе, стирая капли, и руку не отнял. Его прикосновение хотелось сбросить, оно было неуместно, и в то же время хотелось прижаться щекой к ладони, закрыть глаза и забыть обо всем. Поцелуя хотелось, нежного; знака заботы, знака того, что Мэб не одна.
        Реджинальд отстранился и отнял руку.
        - Что такого было в музее, ради чего стоило бы… применять пьютские ножи?
        Мэб замерла, застыла, закаменела, чувствуя, как все ее тело сводит судорогой от ужаса.
        - Ч-что?
        Реджинальд сокрушенно кивнул.
        - Доктор Льюис изучил тело Лили, а потом взглянул на тот порванный портрет в холле. Это определенно были пьютские ножи.
        - Их невозможно использовать! - Мэб попыталась отмахнуться от этой страшной мысли. - Это колдовство слишком большой силы. Невозможно!
        - Их невозможно использовать А - в одиночку и Б - без соответствующих ритуалов, - покачал головой Реджинальд. - Люди, которые готовы убить пару беззащитных женщин, едва ли остановятся перед кровавым жертвоприношением.
        - Но что тогда это может быть?! - Мэб обхватила себя за плечи, пытаясь унять дрожь. Реджинальд подсел ближе, обнял ее и провел по дрожащей спине ладонями.
        Так они и сидели, Мэб и не знала сколько. Она потеряла счет времени в борьбе со страхом. Пьютские ножи - невозможное, ужасное, чудовищное колдовство. О них читаешь в школьных учебниках, пытаешься представить себе масштабы катастрофы 1842 года, пытаешься встать на место магов, готовых ради могущества приносить в жертву целые города. И не можешь. Потому что те времена прошли, канули в прошлое, по счастью.
        А потом кто-то говорит тебе, что в Абартоне, в самом сердце цивилизации кто-то убивает школьницу при помощи мерзкого, невероятного колдовства.
        - Ш-ш-ш, - прикосновение теплых губ к виску заставило Мэб очнуться. - Это - забота ректора. Не наша. Он уже велел усилить охрану Университета и прочесать всю его территорию. Не бойся. К тому же, скоро занятия закончатся и ты сможешь уехать домой. Уверен, в имении Дерованов тебе ничто не грозит, родовые гнезда защищены от любой враждебной магии.
        Мэб чуть повернулась, неосознанно желая продлить прикосновение, тот легкий целомудренный поцелуй.
        - Я… не боюсь, - она замолкла, не вполне уверенная в своих чувствах. Страх и в самом деле схлынул. Мэб боялась неизвестного, шепота в ночи. Теперь она знала, с чем имеет дело, могла защититься, и страх ушел. Осталась злость. - Я… Что с Лили?
        Реджинальд напрягся. Отвел прозвучал глухо.
        - Случайная жертва. У нее нет родных, так что похороны будут через два дня, на Университетском кладбище.
        - Ясно, - ответила Мэб и сглотнула проклятую горечь, которая, казалось, была с ней теперь навсегда.
        Глава сороковая, в которой проходят очень скромные похороны
        Похороны были более, чем скромные. Родных, по крайней мере таких, кого заботила судьба девушки, у Лили Шоу не было. Друзей - тоже. Возле могилы стояли лишь несколько ее соседок по колледжу, подругами их назвать было сложно. Девушек явно тяготила скорбная обязанность следовать за гробом, в форменных траурных платьях, надеваемых по особым случаям, они смотрелись скованными и неуверенными и - пришло Мэб в голову - недовольными. Преподаватели все были в мантиях, с черными лентами на рукавах, и тоже едва сдерживали раздражение.
        Королева Шарлотта ограничилась телеграммой, сухой и безыскусной, в которой траурной была только положенная случаю черная рамка.
        Отец Бернард, настоятель университетского собора и глава богословского факультета, воспользовавшись случаем, читал какую-то особенно длинную, монотонную и архаичную отходную молитву. Это заунывное песнопение на давно уже забытом языке понемногу вгоняло всех присутствующих в транс. Девушки из колледжа Шарлотты перешептывались и хихикали, отгоняя набегающий сон неуместными шутками. Кое-кто из преподавателей во главе с вон Гревом спал с открытыми глазами: привычка, которая быстро появлялась у всех обитателей Абартона. Зачастую только так можно было пережить некоторые особенно монументальные официальные мероприятия. Мэб раз за разом ловила себя на том, что борется со сном. Хотелось присесть, но скамья была далеко, под серыми стенами собора, а рядом - только покрытые зеленым мхом старинные надгробия. В этой части кладбища, отведенной для таких вот студентов и преподавателей Абартона, бедных и всеми покинутых, давно уже никого не хоронили, а за могилами следили не тщательнее, чем за экспонатами в университетском музее. Здесь всякий быстро приходил к невеселой мысли, что Абартон понемногу разрушается,
ветшает и умирает. Если так пойдет и дальше, люди начнут заглядываться в сторону значительно более прогрессивного Эньюэлса, не успевшего обрасти традициями и лоском, но и плесенью не поросшего.
        - Доктор Льюис решил, что поторопился с выводами.
        Теплое дыхание согрело шею, против своей воли Мэб покачнулась, но устояла. Не хватало еще приваливаться к Реджинальду Эншо у всех на глазах. Достаточно и того, что университетские сплетники стали обсуждать, как часто закоренелых врагов стали видеть вместе. Пару раз Мэб пыталась оправдаться, что все дело в совместной работе - они ведь компаньоны, но прикусывала язык. Так еще хуже. Если она начнет оправдываться, это лишь убедить людей в собственной правоте.
        - С какими? - так же шепотом спросила Мэб, не сводя глаз с могильщиков, споро забрасывающих яму землей. У них не было ни малейшего трепета перед покойной, работали они быстро и уверенно, и только песни - вроде моряцкой шанти, ритмичной и бодрой - не хватало.
        - Касательно пьютских ножей. Рисунок очень похож, но магический след слишком быстро рассеялся. На портрете его и вовсе не осталось, а с тела… - Реджинальд осекся.
        - Продолжайте, - Мэб, пользуясь тем, насколько широка идущая мягкими складками профессорская мантия, нашарила руку Реджинальда и сжала.
        Мужчина кашлянул раз-другой, словно пытался избавиться от застрявшего в горле кома.
        - С тела они пропали за несколько часов. Льюис считает, что злоумышленники использовали артефакт.
        Мэб резко обернулась и посмотрела на собеседника. Реджинальд не отрывал взгляда от могилы, пока еще - отверстой, но неумолимо быстро наполняющейся землей.
        - Артефакт?! Что это может быть за артефакт вообще?!
        Реджинальд дернул плечом и крепче, почти до боли стиснул пальцы Мэб.
        - Лично я могу назвать примерно две дюжины вариантов. По большей части они запрещены в Роанате, но почти все запрещенное можно при желании найти на черном рынке. А в местах, откуда родом наш добрый друг Верне, такие предметы вообще в порядке вещей.
        - Вы думаете?… - Мэб осеклась. Ей неприятно было вспоминать о Кристиане Верне. После бала он покинул Абартон, и, хотелось думать, они никогда больше не встретятся. Но это меняло все дело.
        - Я ничего не думаю, леди Мэб, - покачал головой Реджинальд. - Нельзя делать выводы, полагаясь на личную неприязнь.
        Последний ком земли был брошен на холм, сверху положили небольшую металлическую табличку с гравировкой и легкими чарами. В этой традиции было нечто трогательное: подходящего к свежей могиле временное надгробие встречало россыпью золотистых искр и тихим «Помни меня». По преданию оно также должно было указать на виновника гибели, но Мэб сомневалась в подобном исходе. Ни гибель, ни падение Лили никого уже не интересовали.
        Гости скорбной церемонии начали расходиться, с видимым трудом удерживая на лице подходящее случаю выражение. Первыми упорхнули студентки, за ними - степенно - преподаватели. Последними ушли с кладбища отец Бернард и перебрасывающиеся мрачными шутками могильщики. Мэб нехотя разжала пальцы, выпустила руку Реджинальда и подошла к могиле. Надгробие, как и положено, встретило ее искрами, но тусклыми. Щелкнув пальцами, Мэб влила в металлическую пластинку немного силы, склонила голову и пробормотала несколько слов. Молитва у нее не выходила, поэтому она просто извинилась. Прости, дорогая Лили, что я не смогла найти твоего обидчика. Прости, что ты погибла по моей вине. Прости, что я - взрослая, не смогла защитить тебя.
        Реджинальд подошел сзади, обнял ее за плечи, прижимая к себе, и вздохнул. Мэб ощутила этот вздох всем телом, откинулась назад, устроив голову у мужчины на плече и шмыгнула носом. Она не собиралась плакать, в конце концов - она этого не делала со смерти отца. Она рыдала, случалось, по пустякам, по глупостям, но никого не оплакивала, и вот - на тебе! Мэб вытерла слезы, текущие из глаз, снова шмыгнула носом, закусила губу, не позволяя себе разрыдаться. Молча, спокойно Реджинальд развернул ее, обнял крепче, кутая в свою мантию, хранящую запах трав и реактивов, и, уткнувшись ему в плечо, Мэб разрыдалась в голос. Теплые, ласковые руки гладили ее по спине, низкий голос шептал что-то успокоительное, но слезы в эту минуту были лучшим лекарством. Слезы и объятья.
        Наконец слезы иссякли, но отстраняться Мэб не спешила, а Реджинальд не размыкал объятья. Под пальцами была мягкая, гладкая шерсть пиджака, под щекой - шелк съехавшего на бок галстука. Сердце билось чуть чаще, чем следует, но и саму Мэб неуместно волновала эта близость. Никакой бурной страсти, никакого пожара, лишь размеренное, ставшее уже привычным желание.
        - Выпьем? - тихо предложил Реджинальд.
        - Ага.
        Мэб отстранилась, вытирая мокрые щеки. Выглядела она, должно быть, ужасно: рыдания никого не красят. Однако Реджинальд глядел с мягкой, теплой улыбкой, невероятно смущающей. Мэб начала уже привыкать к ней, и к этому мужчине, его привычкам, его манерам, голосу, прикосновениям. К вспышкам страсти и к обычной для него сдержанности. Пришла вдруг страшная мысль, что еще несколько дней, и они навсегда разойдутся. Станут только коллегами, изредка встречающимися на совместных собраниях или в коридорах, а Мэб этого не хочет. Мэб хочет, чтобы всегда было вот так, как сейчас.
        Когда, черт возьми, наколдованное чувство стало настоящим? И что с этим делать?
        Мэб, утирая слезы обеими руками, сделала шаг назад, запнулась о надгробный камень, и упала бы, не подхвати ее Реджинальд привычным уже жестом. Она снова оказалась в его объятьях. Сердце билось, как сумасшедшее, но не из-за страха перед падением и не из-за того, что Грезы велели вожделеть этого мужчину. По-хорошему так билось, по-правильному.
        - Что, все-таки, этот достойный господин тебе сделал? - спросил Реджинальд, криво усмехаясь.
        - Кто? - глупо моргая, спросила Мэб.
        - Люсьен Марто, - Реджинальд кивнул на надгробие. - Наш, вернее ваш старый знакомый.
        Мэб опустила взгляд на скромный камень, весь раскрошившийся, поросший мхом и плесенью. На нем еще читалось имя - «Люсьен Марто», годы жизни, но большая часть эпитафии скрылась под землей и камнеломкой, и сложно было даже представить, что же сулило проходящим мимо это надгробие. Осторожно опустившись на одно колено, мгновенно утонувшее в необычно рыхлой для старой могилы земле, Мэб счистила траву и листву.
        - I, pede Fausto? Странная эпитафия.
        - Да, ему бы больше подошло Errare Humanum est, - согласился Реджинальд, протягивая руку. - Поднимайтесь, леди.
        Поднявшись, Мэб отряхнула колени от земли и мелких листьев. Реджинальд взял ее за локоть, потянул за собой, а Мэб все смотрела и смотрела на старое надгробие. Иногда возникало это странное чувство: «Оно!». Так себя проявлял, должно быть, дар удачи. Мэб натыкалась на что-то и понимала: именно это она и ищет. Что-то важное было связано с этой могилой.
        - Идем, - Реджинальд, потеряв терпение, сильнее дернул ее за руку и обнял бесцеремонно за талию. - Оставь покойника в покое.
        Мэб неуверенно кивнула.

* * *
        Людей в пабе было немного: день будний, а погода чудесная, и те, кто не был занят на работе, предпочитали провести его на воздухе. Реджинальд и сам предпочел бы погреться на солнышке, но ему необходимо было выпить. После того, как его поймали с бутылкой дешевой водки на втором курсе, он навсегда зарекся делать это на территории Университета.
        Джеки, по обыкновению хмурая официантка, выглядевшая всегда так, словно несет на своих плечах весь груз мировых забот, приняла заказ, нацарапала в блокноте несколько загадочных знаков и скрылась за дверью, ведущей на кухню. Реджинальд откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Дешевая кожа, которой были обтянуты в пабе все предметы мебели за исключением медной стойки, нагрелась на солнце, приятно согревала затылок и едва слышно поскрипывала при малейшем движении.
        - А если зайти с другой стороны?
        Глаза пришлось открыть. Мэб с сосредоточенным видом складывала из салфетки кораблик и казалось, от результата зависит что-то важное.
        - Куда зайти? - спросил Реджинальд.
        Джеки принесла графин кедровой водки, тарелку с сырами, гренками и соленьями, проворчала что-то неодобрительное - должно быть в адрес профессоров, напивающихся в рабочее время - и наконец удалилась. Мэб проводила ее задумчивым взглядом, отложила недосложенный кораблик и пояснила:
        - Подойти к проблеме. Не выискивать, кто из студентов соблазнил Лили Шоу, а подумать, у кого из них может быть мотив.
        - Мотив соблазнить девушку? - Реджинальд хмыкнул. - Да у всех здесь, за очень редким исключением.
        - Не прикидывайся идиотом, - нахмурилась Мэб.
        Раз уж они перешли «на ты» как-то незаметно, Реджинальд решил поддержать этот тон.
        - Хорошо, хорошо, я понял. М-м-м… Варианта у нас, строго говоря, два. Нет, их значительно больше, но серьезных только два. Не берем в расчет глупость и подлость, только выгоду. Во-первых… - он вытащил из кармана блокнот и раскрыл его на пустом развороте. - Во-первых, это может быть кто-то, желающий уничтожить репутацию Абартона. Тут на ум приходит прежде всего Эньюэлс. Вариант второй: хотели ударить по репутации Колледжа Шарлотты и по самой королеве. В первом случае, правда, странно предполагать участие студента из Королевского Колледжа. Зачем им топить собственную Alma Mater? М-м-м?
        Мэб пожала плечами.
        - Подозреваемые у нас, прямо скажем, своеобразные. Эскотт… гей, - слово это в который раз далось ей нелегко, а на лице появилось знакомое ханжеское выражение, Реджинальда позабавившее. Снобка и ханжа, и даже странно, что она ему настолько нравится. - Барклен - уменьшенная копия Миро, такой же наглый, и к тому же, изучает проклятья, но он… какой-то опереточный злодей. Д“ Или, вероятно, наиболее подходящий вариант, на него неоднократно жаловались девушки из числа обслуги.
        - Жаловались на грубость, - напомнил Реджинальд. - Тут не было ничего подобного. Почему Лили не назвала имя?!
        Мэб наполнила рюмки, свою выпила залпом и принялась вертеть в тонких бледных пальцах. Во все стороны прыснули искры от резьбы на дешевом хрустале.
        - А если она действительно не могла?
        - Магия? - Реджинальд нахмурился. У кедровой водки, которую он пригубил, был неприятно горький привкус. - Это все усложнит. С магией любой из них мог обмануть зелье правды.
        - Такие чары действительно существуют? - усомнилась Мэб. - Я всегда думала, это сказочка, штучка из шпионских романов.
        - Чары, вероятно, нет, - пожал плечами Реджинальд. - Если только речь не идет о каком-нибудь чрезвычайно редком Даре. А вот артефакты точно существуют. В «Зеркале» как раз дано подробнейшей описание полного блокиратора всех магических воздействий. Сложная, невероятно трудозатратная штука. В него вкладывается столько сил, что артефакт откровенно фонит. Этот «фон» можно перенаправить на собственные чары.
        - Сколько же стоит такая… штука? - Мэб вскинула брови. Снова наполнив рюмку, пить она, однако, не стала. Принялась водить задумчиво по кромке, все быстрее и быстрее. - Можно определить, использует ли кто-то в Абартоне подобный артефакт?
        Реджинальд кивнул.
        - В защиту Университета такое заложено. Но активировать эту защиту согласно протоколу может только ректор. В обычном, пассивном состоянии блокируются только всякие мелочи. Вон Грев может не согласиться. Даже если мы с двух сторон приставим ему ножи к горлу.
        Мэб отодвинула рюмку, облокотилась на стол и, подперев голову рукой, принялась задумчиво разглядывать Реджинальда. Вид вышел какой-то… не искушающий, скорее - зовущий на подвиги.
        - А собрать какой-нибудь, ну, ручной определитель?
        Смех был сегодня неуместен, и все же, Реджинальд не сдержался.
        - Польщен. Нет, правда, польщен, что ты считаешь меня настолько способным магом. Вероятно, это возможно, но на одни только расчеты у меня уйдет около месяца.
        - Значит, - подытожила Мэб, - нам придется найти способ уговорить ректора. Впрочем… доктор Льюис ведь решил, что нападение было совершено при помощи какого-то артефакта? Так вот, я не могу себя чувствовать в безопасности, пока он не будет обнаружен.
        Глава сорок первая, в которой Мэб взывает о защите
        Мэб нравилось просыпаться первой, пусть и раньше всего на несколько минут. Можно было, не задумываясь о будущем, о причинах и следствиях, пребывать просто здесь и сейчас. В тишине, и вместе с тем, не в одиночестве. У нее быстро появилась привычка, очевидно дурная, прижавшись щекой к обнаженному плечу Реджинальда, вдыхая знакомый запах реагентов и трав, медленно считать вдохи и выдохи, свои и его. В эту минуту не существовало ни «Грез», ни проблем Абартона, ничего кроме этого размеренного, покойного дыхания.
        Но не сегодня.
        Мэб не могла сказать наверняка, но была в то же время почти уверена, что разговор с ректором не дастся ей так просто. Да, она аристократка, и к ней вон Грев прислушается скорее, чем к преподавателям низкого происхождения. Но ему куда проще будет отослать ее в имение, под защиту родовой магии, чем инициировать какие-либо протоколы защиты Абартона.
        В угрозу самому Абартону ректор тем более не поверит.
        - Что ты так угрожающе сопишь? - сонно спросил Реджинальд.
        Мэб смутилась, потом обиделась, потом снова смутилась и отодвинулась на край постели. Реджинальд спокойно протянул руку, обхватил ее за талию и притянул к себе. Мэб посопела немного недовольно, пофыркала, а после выдохнула и пожаловалась:
        - Ничего у нас не выйдет.
        - Надавим на больную мозоль вон Грева, - предложил Реджинальд.
        - Он не поверит в угрозу Абартону.
        - В угрозу конечно не поверит, - согласился Реджинальд. - Однако, безопасность Абартона волнует нашего дорогого ректора в самую последнюю очередь. А вот если в прессу просочится информация, что вон Грев не предпринял всех мер для защиты Университета…
        Мэб резко села, прижимая к груди одеяло. Оно у них с Реджинальдом было одно на двоих, так что мужчина оказался наполовину обнажен. Не то зрелище, что располагает к серьезному разговору. Мэб отвернулась.
        - Это неразумно.
        - Отчего же? По большому счету, ректор должен был активировать защиту еще после пожара. И, уверен, он сделал бы это произойди тот пожар в Королевском Колледже или в де Линси, - Реджинальд поднялся с постели и принялся спокойно одеваться. - И мы с тобой оба прекрасно знаем, что вон Грев этого не сделал по единственной причине: не захотел тратить силы. И в Роанате достаточно магов, которые, прочитав газеты сделают тот же самый вывод.
        Мэб завернулась в одеяло, точно в кокон, надеясь укрыться под ним ото всех проблем и неприятных тем. Угрожать ректору! Так она запросто потеряет место работы, или же оно сделается невыносимым.
        - Я бы с радостью сделал это за тебя, Мэб, - Реджинальд присел перед ней на корточки. - Однако, мне что-то подсказывает, что ко мне ректор прислушиваться не будет.
        - Почему это? - буркнула Мэб, страстно в эту минуту желающая переложить на кого-нибудь тягостную необходимость добиваться своего.
        - Да потому, что ректор недолюбливает всех простолюдинов в штате и старательно делает вид, что нас не слышит.
        - Не замечала, - покачала головой Мэб.
        - Гм. Ты просила его когда-нибудь расселить нас? Или найти тебе другого компаньона?
        Мэб вновь покачала головой, на этот раз медленно, задумчиво. Ее в первые минуты разозлило само предложение поселиться в одном коттедже с Реджинальдом, но она не стала спорить. Все прочие дома давно уже были заняты, а среди прочих вариантов была пожилая леди Хамбли, читающая курс истории изящных искусств и Дженезе Оуэн. Жить с мастером Проклятий никто бы не пожелал, а леди Хамбли держала четырех мелких, шумных собачонок новомодной породы куингли, и весь ее дом, мебель, одежда - даже ее кабинет в профессорской - пропитались резким мускусным запахом. Так что выбор был невелик, и Мэб согласилась, поставив однако условие, что ее отселят тотчас же, когда будет закончено восстановление квартир.
        - Я пытался добиться этого неоднократно. И постоянно получал отговорки, подчас неубедительные, почему это нельзя сделать, - закончил Реджинальд, поднимаясь.
        С языка едва не сорвалось: «Ты до сих пор этого хочешь?». Ну конечно же хочет! И Мэб тоже хочет со всем разобраться, вернуть себе привычную, нормальную жизнь, в которой нет места наколдованной страсти и… и… и этому человеку.
        - Я немедленно поговорю с ректором, - проворчала Мэб.
        Она поднялась, все еще кутаясь в одеяло, схватила халат и переоделась почти молниеносно. В глубине души ей хотелось, даже мечталось иметь смелость, которой наделены все поголовно героини фривольных романчиков, что тайком почитывает кузина Анемона. Они, те героини, могут расхаживать перед мужчиной в одном нижнем белье, а то и вовсе голые, призывно покачивая крутыми бедрами, сладко, маняще улыбаясь и взмахивая ресницами. Словно сошедшие с конвейера куклы, как всегда казалось Мэб. А вот сейчас хотелось обрести ту же граничащую с бесстыдством смелость, встать перед Реджинальдом обнаженной и ловить на себе его восхищенный, жаждущий взгляд.
        И в этом тоже повинно проклятое зелье!
        - Когда будет наконец готов антидот? - спросила хмуро Мэб, затягивая пояс халата.
        Реджинальд, повязывающий галстук, обернулся и посмотрел на нее немного удивленно. Все верно, тон Мэб взяла слишком, неоправданно резкий.
        - Чуть позже, чем кофе, - сказал мужчина. - Кофе сейчас актуальнее. Будешь?
        Мэб подумалось, что теперь, когда избавление от чар так близко, пора бы уже начать отвыкать от мужчины и его привычек. И прежде всего от утреннего кофе с пряностями и специями, ведь никто его больше так варить не станет. Нужно сказать: «Нет, я выпью чаю».
        - Да, - сказала Мэб. - С удовольствием.
        Слишком многое в ее жизни было теперь сопряжено с удовольствием. Не с экстазом, страстью, удовлетворением похоти, а с удивительно обыденной легкой радостью. Мэб знала, что может в любую минуту положиться на Реджинальда Эншо, и это успело ее порядком избаловать. А уж о всяких мелочах вроде кофе, улыбок и приятных интересных бесед и говорить нечего.
        - Я… - Мэб прикусила губу. - Я, пожалуй, откажусь от кофе. Мне лучше поговорить с ректором прямо сейчас, не откладывая.
        И она выставила Реджинальда за дверь спальни.

* * *
        Жизнь в Абартоне, кажется, вошла в свою колею. До окончания учебного года остались считанные дни, и часть студентов с младших курсов уже разъехалась. Бойкие ватаги студентов и стайки студенток сменили рабочие в заляпанных краской спецовках. На пепелище Колледжа Арии - о пожаре напоминали только редкие следы на земле - деловито занимались обмерами человек десять.
        - Расследование уже закончили? - поинтересовалась Мэб у с мрачным видом рассматривающего эту картину профессора Арнольда.
        Декан факультета философии и один из кураторов Арии дернул плечом, даже головы не повернув. Он продолжал неподвижным взглядом сверлить опустевшее пепелище и, казалось, готов был прожечь дыру в каждом землемере. По счастью, магического дара у профессора не было. Наконец, словно очнувшись он повернул голову и посмотрел на Мэб.
        - Как ваше самочувствие, леди?
        - Благодарю, профессор, - улыбнулась Мэб.
        Арнольд несмотря на то, что давно уже перешагнул рубеж шестидесятилетия, оставался дамским угодником, и обычно улыбки красивых женщин действовали на него живительно. Но сегодня никакой реакции не последовало. Профессор оставался неподвижен и мрачен и взирал на землемеров с прежним неодобрением.
        - Странные дела творятся в Абартоне, не находите?
        Мэб неуверенно покачала головой. С ее точки зрения дела в университете творились не просто «странные». Тут определенно требовалось иное слово. Но заговаривать на эту тему она не решалась, ловя себя на неприятнейшей мысли, что подозревает фактически каждого.
        - Видите ли, леди Мэб, - продолжил хмуро Арнольд, - расследования как такового не было. Кэрью - забери его черти! - просто закрыл дело, вынеся какое-то невразумительное решение.
        - А что говорят пожарные?
        - То, что им велят, - фыркнул профессор. - Вы разве не замечали, леди Мэб? Здесь всех волнует только жизнь, безопасность и благополучие выкормышей Королевского колледжа, девочек из Принцессы и де Линси. Последние, впрочем, обходятся своими силами. Благоденствуют те, за чьими плечами стоит семья, капитал или магическая сила. Такая себе теория эволюции в действии. Вы читали Пинеля, Мэб? «Выживает сильнейший».
        Говоря, Арнольд распалялся все сильнее и сильнее, а потом, договорив, смущенно отвел глаза.
        - Простите, леди Мэб. Увлекся.
        Уже второй человек за утро говорил о том, что в Абартоне во главу угла ставят нужды аристократов. Сперва Реджинальд, и тут можно было списать все на обиду простолюдина - хотя Мэб сомневалась, что Реджи волнуют подобные мелочи. Теперь о том же заговорил профессор Арнольд, который происходил не из самой знатной, однако пользующейся заслуженным уважением семьи.
        - Вы полагаете… - осторожно начала Мэб, - полагаете, именно поэтому ректор не активировал защиту Абартона?
        Арнольд хмыкнул.
        - Отчасти. Хотя, полагаю, главная причина в том, что наш дорогой вон Грев - не маг, а значит активация защиты будет ему дорого стоить. Вы ведь знаете, на каком принципе она строится?
        Мэб покачала головой.
        - Я, конечно, изучала этот вопрос, когда училась здесь, но… к стыду моему, магическая защита никогда не была в сфере моего интереса. Так что я знаю о ней только как об историческом факте. Кажется… «кровью и волей», так это называется?
        Арнольд улыбнулся шире. Чужое невежество неизменно поднимало ему настроение. Галантно предложив Мэб локоть, он неспешно пошел по аллее. Пришлось не без труда подстраиваться к его медленному шагу.
        - Полагаю, ваш компаньон, как специалист в данном вопросе, объяснил бы все значительно лучше. Если вкратце, то для активации защиты требуется определенное количество крови ответственного лица - в нашем случае это ректор - и его желание защитить вверенную ему территорию. В прежние времена, когда во главе Абартона стояли маги, это не было такой уж проблемой. Кровь волшебников сильна сама по себе, зачастую ее требуется всего пара капель. Но вон Грев не маг, а значит…
        - Не обескровит же его это! - раздраженно фыркнула Мэб. - Как подумаю, что активируй ректор защиту сразу после пожара, и я бы не подверглась нападению, а Лили…
        Мэб с трудом подавила дрожь. Профессор Арнольд покосился на нее, в глазах заплясали смешинки.
        - И, - закончила Мэб, - возможно мы бы смогли избежать этой кутерьмы с поисками… соблазнителя.
        - Вы меня удивляете, леди Мэб, - ухмыльнулся совсем повеселевший Арнольд. - Признаться, я не думал, что вы настолько прогрессивная особа. Проявляете заботу о студентах низкого происхождения, потратили столько времени и сил на поиски обидчика бедной девочки, водите дружбу с профессором Эншо…
        - Вы тоже весьма прогрессивно настроены, - Мэб ухмыльнулась в ответ. - Так почему бы нам, таким прогрессивным и современным, не пойти к ректору вдвоем и не настоять на активации защиты? Люди, напавшие на нас с Лили Шоу, все еще могут быть на территории Университета. И к тому же, то, что они искали в музее, может найтись.
        Арнольд остановился, сделал шаг в сторону и внимательно оглядел Мэб с головы до ног.
        - Любопытно, делаете ли вы это из благородных побуждений или из страха за свою жизнь? Впрочем, вы правы. Поговорим с ректором немедленно.
        И он игриво ущипнул Мэб за бедро.
        - Профессор! - возмутилась молодая женщина.
        - Идемте, леди Дерован, - махнул рукой престарелый шалун, окончательно сбросивший уныние. - Поспешим с этим делом.
        Потирая украдкой бедро и вяло поругивая про себя нахального старика, Мэб пошла следом.
        Глава сорок вторая, в которой Мэб взывает о защите (продолжение)
        В приемной ректора пришлось прождать больше четверти часа, хотя и Мэб, и профессор Арнольд с одинаково серьезными лицами настаивали, что дело срочное. Секретарь вон Грева, худой, носатый, как никогда сильно напоминающий Мэб тощую, облезлую крысу, пообещал заняться всем немедленно и пропал. Мэб опустилась в кресло для посетителей, пролистала машинально брошенный на столе университетский ежегодник и повернулась к своему спутнику. Арнольд стоял у окна, заложив руки за спину, и смотрел вниз. С улицы доносились звонкие голоса студентов. Уныние, владевшее Абартоном всего день назад, опять развеялось.
        - Скажите, профессор, вам не кажется, что наш ректор лишь создает видимость кипучей деятельности? - поинтересовалась Мэб, бросая раздраженный взгляд на часы. Хотелось подскочить с кресла, ворваться в кабинет и наорать на вон Грева, призывая его действовать.
        Арнольд хмыкнул.
        - Забавно, забавно, леди Мэб. Давно ли вас интересуют университетские дела?
        - Я всегда!.. - Мэб осеклась и стушевалась под насмешливым взглядом старшего коллеги.
        - Полно, леди, - добродушно пожурил профессор. - Вы годами сидели в своем музее, нос не показывая к нам, грешным. И тут вы очень похожи на этого славного мальчика, Эншо.
        - Реджинальда глубоко волнуют дела Университета, - вступилась Мэб.
        - Когда касаются его лично. Как и все мы, дорогая леди Дерован, не обижайтесь, - хмыкнул Арнольд. - Если хотите знать мое мнение, дела у нас творятся неладные, и чем дальше, тем хуже. Абартон утрачивает свое значение. Поговаривают, король собирается оказать покровительство Эньюэлсу.
        Мэб сморщила нос.
        - Это будет оскорблением древних традиций.
        - Проблема, дорогая Мэб, не в традициях, не в оскорблениях и не в какой-то эфемерной чести Абартона, - покачал головой Арнольд. - Боюсь, суть лежит глубже.
        Договаривать он не стал: дверь в кабинет ректора открылась наконец, и секретарь сделал приглашающий жест.
        - Господин ректор ждет вас.
        Вид у него был при этом такой, словно юнец разжевал особенно кислый лимон.
        Первым в кабинет зашел профессор Арнольд, и Мэб последовала за ним, нервно потирая пальцы.
        Вон Грев сидел за своим столом, привычно заваленным бумагами. Под конец академического года их число возрастало в немыслимой прогрессии, и казалось, все папки, отчеты, ведомости и студенческие списки вот-вот обрушатся и погребут ректора под собой. Мэб поймала себя на мысли, что ее бы вполне устроил такой исход. Вон Грев оказался погребен заживо под своими бумагами, а его место занял кто-то, желающий и умеющий решать проблемы.
        - Профессор Арнольд, леди Мэб? - лицо вон Грева вытянулось удивленно, словно и не сказал ему секретарь, кто дожидается в приемной. - Что-то случилось?
        Арнольд проявил старомодную галантность, отодвинув для Мэб тяжелое кресло, а сам замер за ним, облокотившись на массивную, украшенную золочеными завитками спинку. Мэб села, сперва по-ученически, сложив руки на коленях, но потом опомнилась и закинула ногу на ногу.
        Арнольд молчал, и начать разговор пришлось ей, надеясь, что профессор не передумал и поддержит идею.
        - У нас с профессором есть одна просьба, ректор. Она касается безопасности Абартона и наших студентов.
        - Опять произошло что-то? - поморщился вон Грев. - Леди Мэб, если речь идет о том нападении… будьте уверены, капитан Кэрью делает все возможное.
        То есть - ничего. Мэб прикусила губу, да с такой силой, что ощутила железистый привкус крови на языке.
        - При всем уважении, ректор, Кэрью - не маг, - подал голос Арнольд.
        - Как вы и я, профессор, - резко ответил вон Грев. - Это не мешает нам выполнять наши прямые обязанности.
        - Очевидно мешает, - фыркнул Арнольд. - До сих пор я не увидел результатов расследования пожара в общежитии вверенного мне колледжа. Или отчета о том, кто разорил музей. Или о тех, кто напал на профессора Дерован и убил мисс Лили Шоу. Во всех трех случаях мы имеем дело с магией, и опасной, ректор. Способности Кэрью, очевидно, много ниже среднего.
        - Хорошо, хорошо, - отмахнулся вон Грев. - В целом я с вами согласен. Но мы ведь с вами прекрасно понимаем, Арнольд, что должность начальника университетской полиции - обычная синекура. Ну кого ловить здесь? Нарушителей комендантского часа? Идиотов, проносящих в кампус спиртное? Хулиганов?
        - Убийц? - сухо предположила Мэб. - Поджигателей? Грабителей?
        Стоило бы добавить в копилку свежих преступлений и то, что некто бросил на территории университета склянку с опасным запрещенным зельем, но Мэб благоразумно промолчала. Хватило и сказанного. Ректор мученически вздохнул.
        - Что вы от меня хотите, леди Дерован? Я могу, безусловно послать запрос в столицу и просить нам нового капитана, но займет это немало времени, - под мрачным взглядом Мэб он крякнул и примирительно закивал. - Пошлю, пошлю сегодня же. Но, леди Дерован, вы должны понимать, что раньше осени мы в любом случае перемен не увидим.
        Забавно, но прежде Мэб не замечала, как редко ректор зовет ее «профессором». В разговоре он постоянно подчеркивал ее происхождение и пол, она все время почти была «леди», тогда как немногим менее родовитый Арнольд неизменно оставался «профессором», а то и «почтенным». Эта крошечная деталь позволила Мэб собраться с силами. Улыбка, которую она налепила на лицо, наверняка больше походила на оскал.
        - Есть недурное решение этой проблемы, ректор. Защита Абартона.
        В первую минуту вон Грев выглядел удивленным, даже недоумевающим. Он неуверенно улыбнулся, а потом эта улыбка стекла с его круглого, пухлощекого лица, точно потекший грим. Опустились безвольно уголки губ. Ректор нахмурился, потемнел лицом и покачал головой.
        - Вы не понимаете, о чем просите, леди Мэб.
        - Профессор, - поправила Мэб. - Профессор истории магии Дерован. И я прекрасно понимаю, о чем я вас прошу. Только активация защита Абартона позволит всем нам чувствовать себя в безопасности.
        - Ле… профессор, - вон Грев прокашлялся. - До конца учебного года осталось меньше недели, потом все разъедутся по домам, и полиция вплотную займется расследованием.
        - Лично я собираюсь остаться, - покачал головой Арнольд. - И по меньшей мере треть студентов Арии, о чем я вам сообщил позавчера, подавая списки. Не могу назвать точное количество студентов других колледжей, но могу предположить, что старшекурсники де Линси будут проходить летнюю практику на территории Университета. Почти все лето проведут здесь девушки Колледжа Шарлотты. Пренебрегать безопасностью мы не можем.
        - Тем более, - добавила Мэб, - когда речь идет о применении опасных амулетов. Насколько я слышала, у напавших на меня было нечто, успешно заменяющее «пьютские ножи». Это, полагаю, не просочилось пока в прессу?
        Глаза вон Грева, обычно маленькие и, как пришло ей вдруг в голову, глуповато-добродушные, расширились и потемнели от гнева.
        - Вы мне угрожаете, леди Дерован?
        - Нет, - криво улыбнулась Мэб, ощущая, как зловеще близко подступает к ней угроза увольнения. - Я взываю о защите Абартона. Согласно протоколу.
        - Вы же помните устав, Михаэллис, - ласково проговорил Арнольд. - Мы можем это требовать и при необходимости даже вынести такой вопрос на общее обсуждение. Полагаю, исход этого обсуждения будет положительным.
        Будь вон Грев кинозлодеем, пришло Мэб в голову, он бы сейчас раздраженно воскликнул «воля ваша!». Однако, он был всего лишь ректор, и как сейчас стало ясно, слабый, не слишком умный и недостаточно находчивый. И трусливый. Прав был Реджинальд, на вон Грева легко было надавить, используя самую болезненную точку. Общее обсуждение заносилось в протокол, его результаты непременно печатались в Университетском Вестнике и при достаточно резонансной теме - а это был как раз тот случай - перепечатывались местными газетами. Скандал бы вышел знатный, и он непременно дошел до столицы.
        - Я все сделаю вечером, - холодно сказал вон Грев.
        - Хорошо бы побыстрее, - самым любезным тоном откликнулся Арнольд.
        - Вечером, - отрезал ректор. - Не буду вас больше задерживать, профессор Арнольд, профессор Дерован.
        Мэб поднялась, с благодарностью приняв сухую и холодную, но все еще крепкую руку старика, а выйдя в приемную, без сил привалилась к стене.
        - А вы молодец, профессор Дерован, - Арнольд похлопал ее дружески по плечу.
        - Полноте, - через силу улыбнулась Мэб. - Для вас просто Мэб.

* * *
        Сосредоточенно, прикусив губу по старой, детской еще привычке, Реджинальд подцепил ювелирным пинцетом аметист, пролежавший последние несколько дней на фарфоровом блюдце в полной темноте аптечного шкафчика. Камень был идеальной круглой формы, маленький шарик размером чуть больше горошины перца, и потрясающего лилового цвета. Могущественный камень, дарующий защиту от сил зла и дурных намерений. Настоящий подарок для всякого артефактора. На него можно наложить целебные чары, любовные, укрепляющие, защищающие - любые. Реджинальд разглядывал его, любовался не меньше минуты, прежде чем положить на матовое стеклянное блюдце, которые выставил затем под яркие лучи солнца. Подобно янтарю аметист впитывал живое природное тепло.
        Антидот был почти готов, оставалось только закрепить его при помощи заряженного камня, остудить, и затем уже принять, выпив или вдохнув резкие, аммиаком отдающие пары зелья. Цвет, вкус и запах оно имело мерзкий, но по-другому с лекарствами не бывает.
        Реджинальд присел на табурет, не сводя глаз с аметиста на блюдце. Камень начал светиться слабо, его окутало едва уловимое сияние, сиреневое, с золотистыми искрами, точно в туманной дымке заплясали подсвеченные солнцем пылинки.
        Через несколько часов все будет кончено. Он освободится. Чары перестанут действовать, мучить, морочить его, и надо бы радоваться этому, а почему-то не получается.
        Чары перестанут действовать, и Реджинальд с Мэб вернутся к началу. Нет, не верно. Слишком многое произошло, и когда заклятие будет снято и «Грезы» развеются, это многое будет лежать между ними. Реджинальд ясно мог ощутить то чувство неловкости, что станет возникать при каждой встрече. Оба они будут помнить о проведенных вместе ночах. «Грезы» - это ужасное, аморальное, отвратительное колдовство!
        Теплое сияние окутало аметист, совсем скрыв его от глаз сиренево-золотой дымкой. Пора. Реджинальд поднялся, вытащил из рабочего пенала еще один пинцет, на концах покрытый мягкой ворсистой тканью. Металл не должен был касаться зачарованного камня раньше времени.
        Аметист, заряженный магией, оказался тяжелее, чем ожидал Реджинальд. Он все норовил выскользнуть из захвата, в любой момент мог выпасть и укатиться. Тогда пришлось бы искать его и начинать все заново, а то и очищать аметист предварительно в лавенжевой воде. Реджинальд прикусил губу от напряжения, затаил дыхание, поднес камень к колбе, в которой бурлил темный, буро-зеленый антидот.
        В дверь постучали. Громко постучали, настойчиво. Так приходят не друзья, и даже не студенты с вопросами. Так приходят исключительно неприятности. От неожиданности рука Реджинальда дрогнула, аметист выпал, но, по счастью, угодил прямиком в колбу. Послышался тихий всплеск и такое же негромкое шипение. Антидот почернел, затем посинел, а потом приобрел глубокий оттенок благородного лилового - точь в точь аметист. Реджинальд выдохнул, отложил пинцет и вытер со лба испарину. Теперь нужно подождать немного, несколько часов для верности. Зачарованный камень закрепит и очистит зелье, и когда оно совсем лишится цвета, став прозрачным, как чистая вода, можно будет его принимать.
        Стук повторился, став еще настойчивее. Реджинальд вздохнул, накрыл колбу тонким полотенцем - свет мог повредить процессу - и вышел в прихожую. Дверь открывал неохотно, предвкушая неприятности. На пороге стоял, хмуря и без того морщинистый лоб, секретарь вон Грева. Тонкие губы его сжались так плотно, что рот пропал вовсе, и этот и без того не слишком приятный человек напоминал сейчас древнюю ритуальную статую джебе, что Реджинальду доводилось видеть в Педжабаре. Вид у нее был такой же, суровый и полный неодобрения.
        - Господин Снокс?
        - Ректор желает вас видеть, профессор Эншо, - сухо сказал секретарь. - Немедленно. Он в башне.
        Реджинальд перешагнул через порог и посмотрел на возвышающийся над рощей и над всеми прочими зданиями шпиль, венчающий профессорскую. По высоте он уступал только собору.
        - Зачем я понадобился господину ректору?
        - Это мне неизвестно, профессор, - так же сухо и холодно сказал Снокс. - Я передал вам сообщение. Прошу поторопиться.
        Реджинальд задумчиво покачал головой, потом проверил окна в кухне - все они были надежно закрыты, сквозняк не помешает процессу, закрыл дверь и запер ее на задвижку.
        - Идемте, - сказал он, надевая на ходу пиджак.
        Снокс не ответил, уже далеко ушедший вперед. Реджинальд без труда нагнал его и пошел рядом, продолжая расспросы, но так ничего и не добился и вскоре оставил бесполезные попытки разговорить нелюдимого секретаря.
        Глава сорок третья, в которой вершится древняя магия
        В венчающий строгое, аскетичное здание профессорской бельведер Реджинальд прежде не поднимался. Пришлось сперва выбраться на крышу, пройти по узкому мостику с ржавыми перилами и протиснуться наконец в дверь. Она скрипела при малейшем прикосновении. Внутри пахло сыростью. Судя по всему, сюда нечасто заходили не то, что Реджинальд, а даже университетские служители. Кроме запаха о запустении свидетельствовали следы плесени, пыль и паутина по углам, а также битые кое-где окна.
        Пришлось подняться еще выше по крутой винтовой лестнице и через люк выбраться в комнату. Ее заливал ровный, красноватый закатный свет - через застекленный потолок, и на пол ложились фигурные тени от ажурного шпиля.
        Пользуясь случаем, Реджинальд огляделся с любопытством. В отличие от двух нижних ярусов надстройки, окна здесь были узкие, с большими простенками, в которых висели литые металлические плиты, покрытые гравировкой. Она запылилась от времени, покрылась патиной, и различить символы было нелегко. Такие же знаки, и точно также затертые, покрывали пол и оконные переплеты. На своде тоже что-то было процарапано, но едва различимо.
        - Пришли, Эншо? - вон Грев выкатился в центр комнаты, неодобрительно цокая языком. - Какой беспорядок, а?
        - Вы хотели видеть меня, ректор?
        Ректор едва заметно скривился.
        - Арнольд и Дерован настояли на том, чтобы я активировал защиту Абартона. Вы ведь в курсе, как она работает?
        Реджинальд неуверенно кивнул.
        - В теории.
        Теперь комната стала вызывать еще больший интерес. Так это и есть ритуальный зал Абартона? Не слишком похоже на место, где вершится древняя, почти утраченная магия. От таких помещений ждешь большего величия: алтаря в потеках крови, атмосферы. И уж точно - не такого количества пыли и паутины.
        С последним кое-как пытались справиться несколько служителей с тряпками и ведрами, но больше размазывали грязь по металлу и камню. Оставалось надеяться, но это не повлияет на ритуал.
        - Что от меня требуется, ректор? - поинтересовался Реджинальд, продолжая осмотр.
        - Как артефактор, вы подстрахуете меня, - вон Грев внимательно изучил пол, ища нужное место. Оно, когда стерли грязь, оказалось не только помечено изображением пары стоп, но и подписано. - На тот случай, если что-то вдруг пойдет не так. Это ведь по сути - огромный артефакт, верно? Поймите меня правильно, Реджи. Я - не волшебник, я волнуюсь.
        - Все будет в порядке, ректор, - Реджинальд выдавил улыбку, прекрасно понимая, зачем его вызвали в действительности.
        Люди, лишенные магической силы, могут использовать магию, когда речь заходит об определенных артефактах и даже - магических ритуалах. Но они не могут контролировать выброс магической силы, как это почти машинально делают маги. Известны случаи, когда неосторожно проведенный ритуал убивал самонадеянного человека. Реджинальд нужен вон Греву, как громоотвод.
        - Насколько я понимаю… встать я должен тут? - засуетился ректор.
        - Именно так, господин ректор, - в ритуальную комнату поднялся наконец, пыхтя, мучаясь от одышки главный библиотекарь и по совместительству хранитель абартонских традиций лорд Гоури. Был он еще пухлее вон Грева, кажется, вдвое шире, и еще ниже ростом, отчего напоминал пуфик для ног. Эта неуместная «мебельная» ассоциация возникала каждый раз при взгляде на него. Колючие, бледно-голубые глаза Гоури скользнули по Реджинальду. - И вы здесь, Эншо? Встаньте вот туда и постарайтесь не шевелиться.
        Реджинальд не стал напоминать, что маг не из последних, неоднократно присутствовал при ритуалах и умеет обращаться с артефактами. Он отошел, встал послушно в указанном месте и скрестил руки на груди. Ректор с главным библиотекарем суетились в центре, перекатываясь, точно пара шаров на бильярдном столе, и пришлось прикусить губу, чтобы не расхохотаться. Вот уж точно, это бы было неуместно.
        Чтобы не отвлекаться, Реджинальд прикрыл глаза и прислушался. Магия, пропитывающая это место, потихоньку просыпалась. Она тянулась к вон Греву, безошибочно опознав в нем человека, облеченного властью. Рвалась наружу.
        - Да, вот так, ректор, - бубнил лорд Гоури. - Нужна всего пара капель вашей крови, не больше. Вот на эту пластину.
        Голос становился все тише, речь все монотоннее, и бельведер резонировал странным образом. Прошло несколько минут, и Реджинальд ощутил эту пульсацию всем телом.
        Она походила на биение гигантского сердца. Ректор забормотал неразборчиво ритуальную формулу, и «сердце» билось теперь в заданном ритме. Все быстрее, быстрее. От этого начала кружиться голова. А потом показалось, что земля ушла из под ног, и Реджинальд начал падать куда-то. Медленно. Неторопливо. Не испытывая ни страха, ни тревоги, потому что не было в этом падении ничего противоестественного.
        Тем хуже было приземление.
        Боль раскаленным шипом вонзилась в живот, в солнечное сплетение, точно предательский удар под дых. Реджинальд охнул, неспособный издать больше ни одного звука, согнулся пополам, а потом повалился на одно колено, прижимая ладонь к пульсирующей точке, силясь унять боль. Рот наполнился густой, вязкой кровью. В ушах загудело, зашуршало, зазвенело: чудовищная какофония звуков на пределе слышимости, одновременно едва слышимых и непереносимо громких. Боль взметнулась по позвоночнику вверх, стрельнула в череп, раздирая его изнутри, метнулась от виска к виску, попыталась выдавить глаза.
        - Эй, Эншо! - голос ректора показался невыносимо резким, точно металлический звонок на станции Брай. Он был до того громкий и грубый, что ночной поезд, прибывающий на станцию и сопровождаемый этим звонком, будил всю округу. - Эншо! Как ты?!
        - Отлично, - просипел Реджинальд и провалился в темноту.

* * *
        Печатая шаг, раздраженно стуча каблуками, вон Грев удалился. Мэб проследила за ним, а потом, оперевшись на предложенную руку профессора Арнольда, вышла на улицу. Абартон потихоньку возвращался к своей привычной жизни. Оставалось чуть больше недели до последнего экзамена, а значит - до каникул. Большинство студентов охватила эйфория. Мэб помнила это чувство, сладостное ожидание лета, свободы. Для нее, правда, оно было также сопряжено и с мучительным визитом к матери, с балами в Имении, непременными визитами близких и дальних родственников и Летним Сезоном, когда всех девиц от шестнадцати и до двадцати лет вывозили в Кингемор, чтобы представить возможным женихам. По счастью, со всем этим удавалось покончить не больше чем за две недели, а потом отец, берущий специально отпуск, вывозил ее к морю, или в горы. Несколько раз они отправлялись за границу, в Вандомэ, в Трис, в Рино, на родину королевы Шарлотты, где все было таким крошечным в сравнении с Роанатой, и таким милым. Даже лошадей, как помнилось Мэб, там разводили низкорослых.
        - О чем задумались, моя дорогая? - Арнольд остановился, утирая пот со лба, а потом устало опустился на скамейку. - Посижу-ка я. Старость - не радость.
        - Как девушек щипать, профессор, так вы - молодой, - шутливо возмутилась Мэб.
        - А вы не путайте, не путайте, - фыркнул Арнольд. - Это с возрастом никак не связано. Так о чем задумались, леди Мэб?
        - О лете. Об отпуске.
        - О, сладостные мысли, - блаженно улыбнулся старик.
        Впервые за долгие годы мысли эти не были сладостными, ни малейшей радости не приносили, но об этом Мэб промолчала. Ей предстоит избавиться от «Грез», затем найти соблазнителя Лили, а еще… еще… Мысли вдруг спутались, перед глазами потемнело. Мэб упала бы, не приди ей кто-то на помощь. Она ощутила вдруг горячие руки на своем локте.
        - О, Боже! Боже! Так, юноша, усадите леди Мэб на скамейку. Воды! Воды! Немедленно!
        - Все хорошо… - пробормотала Мэб.
        - Так я пойду? - спросил знакомый голос.
        - Стоять, Миро! Возможно, потребуется доктор!
        - Нет! Не нужно доктора! - Мэб открыла наконец глаза и посмотрела на Арнольда, встревоженного, и привычно наглого на вид Миро. - Я в порядке.
        Я в порядке, - повторила она про себя, потирая горячий, испариной покрытый лоб. Но в беде кто-то другой. Впрочем, тут гадать было не нужно. Реджинальд. Это понимание оказалось странным, одновременно болезненным и в то же время, несущим удовлетворение. Словно бы Мэб мучительно металась в поисках, и вдруг увидела цель.
        - Мне нужно найти Ре… профессора Эншо.
        - Видел его возле профессорской, - елейным тоном сообщил Миро. - Засим откланиваюсь.
        И он сбежал прежде, чем его успел остановить Арнольд. Пожилой профессор проворчал что-то себе под нос и вновь склонился над Мэб.
        - Вам точно не нужен доктор, моя дорогая?
        - Мне - нет, - отрезала Мэб окрепшим голосом. Она поднялась, борясь с головокружением. - Извините, мне срочно нужно найти Реджинальда.
        Она пошла быстро в сторону профессорской, положась на свою удачу, позволяя ногам выбирать направление. Профессор Арнольд нагнал ее уже в дверях. Там же столкнулась Мэб и с Дженезе Оуэн, чье недовольное, потемневшее лицо отозвалось горечью во рту.
        - О, профессор Арнольд, профессор Дерован. Вы тоже это почувствовали?
        Мэб коротко кивнула, даже не вслушиваясь.
        - Возмущение магического фона, - пожал плечами Арнольд. - Полагаю, ректор все же озаботился защитой Абартона.
        - Теперь придется перенастраивать все учебные артефакты, - скривилась Оуэн.
        - Ну ведь не вам же, дорогуша, - добродушно улыбнулся Арнольд.
        Мастер Проклятий сказала еще что-то, но Мэб оставила их позади и упрямо пошла вперед, вверх, одной лестницей, второй, еще выше. Возмущение магического фона. Отрешившись от чужой боли, она смогла наконец ощутить его. Точно приливная волна накрыла Абартон, выплеснув чудовищный объем силы, а вместе с ним мусор. Придется не только перенастраивать артефакты, но и колдовать в ближайшие сутки с осторожностью. Пожалуй, неудивительно, что магическую защиту Абартона активируют так редко.
        Еще лестница, и еще одна, выход на крышу. Мэб шла вперед упрямо, следуя собственным желаниям, своей удаче. На крыше только замешкалась, оглядываясь. Перед ней была лишь небольшая площадка, от которой к немного вычурной надстройке - трехэтажной ротонде с огромными окнами, полуколоннами, причудливыми фигурами - тянулся узкий мостик из тронутого ржавчиной металла. Он скрипел и раскачивался под резкими порывами ветра, то и дело налетающими с востока. Магический выброс притянул к Абартону грозу. Она была еще далеко, но ветер гнал ее все ближе и ближе. Небо уже начало чернеть на горизонте.
        Мэб опасливо тронула перила, ощущая под пальцами шелушащуюся, на чешуйки рассыпающуюся ржавчину, а потом сжала старый металл и сделала первый шаг, еще один, и наконец побежала, стараясь поскорее оказаться на твердой земле, которую не раскачивал ветер, которая не скрипела под ногами.
        В бельведере пахло плесенью. Здесь особенно остро чувствовалось запустение, которое отличало также и музей. В это место нечасто наведывались, а значит и не нужно было поддерживать его в пристойном виде. Однако, стертые ступени винтовой лестницы говорили о том, что когда-то по ней часто поднимались.
        Последний раз защиту Абартона активировали сто пятьдесят лет назад. Подробностей Мэб не помнила, и сейчас сожалела об этом. Каковы были последствия, кроме очевидной выгоды? Что бывало, если ректором Абартона оказывался человек, не обладающий магической силой. Впрочем, в те времена такое вообразить было непросто.
        На винтовой лестнице перил не было. Они, вроде бы, и не требовались, но Мэб сожалела об их отсутствии. Все здание сотрясалось, вибрировало, и ступени норовили выскочить из под ног. Мэб впивалась пальцами в шершавую, грубо оштукатуренную стену, поднимаясь виток за витком на самый верх, ежась от неприятного, беспричинного страха, от возмущений силы и от сквозняков, беспрепятственно влетающих и вылетающих сквозь тут и там разбитые окна.
        Оказавшись наконец наверху, в круглой, металлом и стеклом отделанной комнате, она на мгновение ослепла от яркого света. Всюду горели нестерпимо, сияли и пульсировали магические знаки, и даже закрыв глаза, Мэб видела их под веками. Они все были смутно знакомы по учебникам, но не складывались в осмысленный текст. Казалось также, что этот яркий свет должен источать жар, но вместо этого в ротонде было необыкновенно холодно. Под ногами даже иней поскрипывал.
        - О, леди Мэб! - голос вон Грева, бодрый, резкий нарушил звенящую тишину, и все пропало.
        Мэб открыла глаза и успела еще уловить, как тускнеют и пропадают магические знаки. А потом она увидела Реджинальда. Он стоял, согнувшись пополам, прижав руку к животу, опираясь на одно колено, и мелко дрожал. По подбородку стекала кровь. Мэб охнула, выругалась и, оттолкнув ректора бросилась к Реджинальду на помощь.
        Глава сорок четвертая, в которой Мэб и Реджинальд проводят ночь в больнице
        Мэб рухнула на колени, одной рукой ища по карманам платок, а второй ощупывая Реджинальда, который вздрагивал поминутно. Дыхание его вырывалось со страшным хрипом, рука, опирающаяся в плиты пола, царапала камень ногтями. С губ его капала густая, темная кровь. Ощущая себя совершенно беспомощной, Мэб обернулась и посмотрела на ректора и главного библиотекаря.
        - Помогите же!
        Мужчины стояли неподвижно, глядя на нее и на Реджинальда немного удивленно. Потом дернулись, сделали шаг вперед, в ногу, как на параде. Но Реджинальд выпрямился с тихим стоном и выставил вперед руку.
        - Не… надо…
        - Профессору Эншо нужно передохнуть, - ректор, очень подвижный несмотря на свои внушительные габариты, юркнул к двери. - Завтра у вас выходной, Реджи.
        В считанные секунды вон Грев скрылся в люке, и шаги его на лестнице отдались эхом. За ним - главный библиотекарь. Мэб хотела ринуться следом, но горячая, влажная ладонь сжала ее запястье.
        - Не надо.
        - Что значит!..
        - Не надо, Мэб.
        Реджинальд сел, почти упал на пол, продолжая прижимать руку к груди. Кровь при каждом выдохе пузырилась на бледных, сухих, искусанных губах. Мэб выругалась, отыскала наконец платок и принялась осторожно стирать эту кровь, бубня себе под нос. Она злилась. На Реджинальда - больше всего на Реджинальда, на вон Грева, на Абартон, на всю эту историю в целом. К глазам подступили злые, горькие слезы, которые приходилось смаргивать.
        - Не надо…
        На большее у Реджинальда не хватало сил. Он сидел, привалившись спиной к пыльной, изрезанной символами стене, полуприкрыв глаза, и смотрел мимо нее.
        - Я приведу кого-нибудь… - беспомощность приводила Мэб одновременно в ужас и бешенство. Она попыталась встать, но снова горячая рука стиснула ее запястье, сильно, почти до хруста в кости, до боли.
        - Сядь.
        Реджинальд ронял короткие слова, точно камни. Мэб почти физически ощущала их вес и то, как тяжело было произнести их. Она послушно села, подставляя плечо, на которое Реджинальд смог опереться, обвила его рукой за талию. В воздухе пахло кровью, пылью и грозой. И магией. Сила все еще была здесь, нависла над Абартоном, прижимая всех и каждого к земле. Впрочем, люди, лишенные магического дара, скорее всего уловили лишь отголосок.
        - Антидоту это не навредило? - пришло вдруг в голову. Мэб испуганно посмотрела на Реджинальда, и тот покачал головой.
        - Нет. Зелье и…
        - Не разговаривай, - велела Мэб строго, поворачиваясь, чтобы стереть кровь с белых сухих губ. Потом, не оставляя себе времени для раздумий, потянулась и коснулась их в осторожном, бережном поцелуе. Губы Реджинальда дрогнули. Мэб ощутила вкус крови. Отстранилась. Реджинальд следил за ней неподвижным, немигающим взглядом. - Тебе нужно в постель.
        - Согласен.
        - Сэлвин будет в ярости, - покачала головой Мэб. - Он скоро выделит для нас с тобой отдельную палату. Вставай, осторожно, медленно.
        Она поднялась на ноги и кое-как сумела поднять и Реджинальда. Потом заглянула в люк, оценив по достоинству крутизну лестницы, штопором уходящей вниз. Два этажа. Мэб передернуло. И кто только придумал устраивать комнату для столь серьезных, трудозатратных ритуалов на самом верху?
        Кто вообще придумал брать ректором Абартона человека, лишенного магии?!
        - Медленно, медленно, - больше успокаивая себя, чем Реджинальда, Мэб начала спускаться.
        Путь вниз занял немало времени. То и дело Реджинальд, и так идущий неспешно, останавливался, приваливался к стене и устало закрывал глаза. У Мэб в этим минуты сердце екало. Наконец, прошла кажется вечность, но они оказались-таки на нижнем ярусе ротонды, где уже поджидал доктор Льюис с парой санитаров. Он оглядел Реджинальда с головы до ног, перевел взгляд на Мэб, поцокал языком и неодобрительно покачал головой.
        - Магическое истощение! Откат! Эншо, вы чем вообще думали?
        - Кто-то должен, - пробормотал Реджинальд, и это была, кажется, слишком длинная для него фраза. Теряя сознание, он повис на руках у санитаров, оттеснивших Мэб.
        - И о чем думал ректор? - проворчал Льюис. - Унесите его, капельница, укрепляющее. По стандарту. А вы…
        Доктор подошел, схватил вдруг Мэб за подбородок и повернул ее лицо к свету. Изучал его долго, пристально, и Мэб начало казаться, что там, должно быть, написано что-то важное. Наконец Льюис ее отпустил и сделал шаг назад.
        - Вы тоже отвратительно выглядите, леди Дерован. Еще не отошли от магического шока, а уже кинулись в эпицентр бури. Домой и спать!
        - Нет, - покачала головой Мэю. - Я иду с вами.
        Льюис вскинул брови в недоумении и бросил короткий, понимающий взгляд в сторону двери. Реджинальда уже погрузили на носилки и унесли.
        - Я понимаю вашу тревогу, леди Дерован, - проговорил наконец доктор, делая паузы, словно бы тщательно подбирая слова. - Однако…
        - Я иду с вами, - отрезала Мэб. - Выспаться я могу и в больничном корпусе. Да, я понимаю, что от меня не будет никакой помощи, однако - я иду с вами. Ясно?
        Льюис поднял обе руки, словно защищаясь, и ухмыльнулся.
        - Воля ваша, воля ваша, дорогая леди. Вам, к слову, капельница тоже не помешает.
        В приемном покое больничного корпуса собралась огромная толпа из преподавателей и студентов. Они галдели, точно стая растревоженных птиц, жалуясь на слабость и головную боль, но никак не желали умерить шум. Мэб почти не сомневалась, что большую часть этих людей привело в больницу любопытство. Во всяком случае по словам доктора Льюиса, в чьем магическом даре она не сомневалась, возмущение магического поля было не настолько сильным, чтобы повредить кому-то по-настоящему серьезно. Мэб скорее всего ощутила его так ярко только из-за «Грез», о чем благоразумно умолчала.
        Она позволила осмотреть себя двум аспирантам Льюиса - сам доктор занялся Реджинальдом - покорно выпила укрепляющую настойку и легла в постель. Жалюзи на окне были подняты, и видно было, как стремительно темнеет небо и на Абартон наваливается гроза. Магическая сила, вырвавшаяся из-за ритуала на волю, притянула мощную бурю, и слышны были уже раскаты грома. Черные тучи сослужили и добрую службу: никому из студентов и преподавателей не захотелось провести ночь в больнице, пропахшей лекарствами и дезинфектантом. К тому моменту, когда первые молнии засверкали над шпилями собора, уже стало тихо. Заглянула в палату медицинская сестра, заставила Мэб выпить еще полстакана горькой настойки, сетуя, что профессора совсем не щадят себя, а потом вышла, погасив свет. Мэб полежала немного, разглядывая полоску света, пробивающуюся из-под двери, потом поднялась и, набросив поверх больничной пижамы халат, выскользнула в коридор.
        Кратковременная суматоха совсем улеглась, и абартонская университетская больница обрела свою привычную степенность. Дежурная медсестра вязала, устроившись на диванчике в холле. Где-то в лаборатории переговаривались засидевшиеся аспиранты из де Линси, у которых в сутках, очевидно, много больше часов, чем у нормальных людей.
        Мэб постояла немного в тени, ощущая себя героиней шпионского романа, потому сообразила, насколько это глупо, и спокойным шагом подошла к доске, на которой отмечены были все пациенты. Реджинальд Эншо, палата четырнадцать.
        - Леди Дерован!
        Мэб обернулась. Дежурная медсестра - кажется, ее звали Сара, или Салли - неодобрительно покачала головой, разглядывая Мэб с головы до ног.
        - Зачем вы встали, леди Дерован? Вам нужно отдохнуть, милочка!
        - Я в полном порядке, - отрезала Мэб, поморщившись при этом «милочка». - Как профессор Эншо себя чувствует?
        - Доктор Льюис прописал ему укрепляющее и покой, - отделалась медсестра дежурной фразой.
        - Могу я взглянуть на него?
        - Покой, леди Дерован, - покачала головой медсестра. - Вам он тоже не повредит.
        Мэб негромко фыркнула. Что она, по мнению этой особы, собралась с Реджинальдом делать? Кросс бегать? Впрочем, свой резон, если вспомнить о чарах, тут был. Они затаились до поры, словно живое существо, напуганное выбросом магии, но рано или поздно должны были себя проявить этой ночью.
        Мэб послушно вернулась в отведенную ей палату, полежала немного, сложив руки на груди и пытаясь заснуть. Потом поняла, что сделать этого не может. Она мучилась от чувства тревоги и абсурдных подозрений. Все казалось, что у Реджинальда дела плохи, а ей об этом попросту не рассказывают. Мэб вновь поднялась, выглянула в коридор и, убедившись, что в лаборатории тихо, а Салли/Сара клюет носом над своим вязанием, разулась и босиком пошла на поиски четырнадцатой палаты.

* * *
        Самым неприятным в нынешнем его состоянии были две вещи: слабость и головная боль. Все прочее постепенно проходило. Укрепляющие настойки, прописанные Льюисом, были способны поднять и мертвого, да и сам доктор поделился, ворча, толикой своих сил. Он вообще ругал Реджинальда все полчаса, что проводил то, что назвал «операцией по лечению идиотизма». Ворчал, поучал, иногда доходил до оскорблений, а у Реджинальда не было сил даже на то, чтобы кивать согласно. Да, придурок. Да, кретин. Да, должен был развернуться и уйти, потому что вон Грев не имел никакого права переводить откат на своих подчиненных. Да, мог бы и сам его перенести. Отлежался бы неделю-другую, попил лекарства, и снова был как новенький.
        На последнее Реджинальду было что возразить. Он не сомневался, что ректор попросту отказался бы проводить ритуал, не окажись поблизости мага. Нашел бы подходящее оправдание и отказался. Но язык во рту не ворочался, и потому Реджинальд молчал и вроде как молча соглашался со всем, что говорил ему Льюис. А потом провалился в темноту.
        Теперь он пробудился и никак не мог заснуть обратно. Лежал, глядя в темноту, и пытался понять, сработал ли ритуал. Однако, силы его были на исходе, а лечебные настойки притупляли все чувства, и потому он словно парил в пустоте, грандиозной, пугающей, и не мог найти в этой пустоте ни небо, ни землю.
        Скрипнула дверь. Реджинальд повернул голову, вяло любопытствуя, кого это принесло посреди ночи. Медицинская сестра с очередным лекарством?
        - Реджи, ты спишь? - тихим, вкрадчивым голосом спросила Мэб.
        - Привет, - отозвался Реджинальд и сам поразился тому, как жутко звучит его голос, надрывно и хрипло.
        Мэб неслышно подошла к постели, присела на край и кончиками пальцев коснулась его лица. Глаза ее сверкнули в полумраке.
        - Ну и зачем ты это сделал?
        - А кто? - лаконично отозвался Реджинальд, совершенно неспособный сейчас связно выражать свои мысли. Тут определенно пригодилась бы мифическая телепатия.
        - Пускай бы вон Грев сам разбирался, - мрачно отозвалась Мэб, а потом добавила жалобно. - Если бы я не потребовала от него…
        Реджинальд сжал ее холодные пальцы.
        - Брось.
        - Реджи…
        Мэб склонилась, и он ощутил теплое дыхание на своем лице. От нее пахло теми же укрепляющими настойками, а еще - грозой. Ее раскаты были все ближе и ближе, а деревья трещали под напором ветра. Слабость позволяла Реджинальду отрешиться, забыть на время о чарах и ощущать мир таким, какой он есть. Тепло, запах озона, шум бури, лекарства, шарканье шагов по коридору.
        Мэб охнула и юркнула за кровать.
        - Ты чего?
        Дверь в палату приоткрылась, внутрь заглянула дежурная сестра с небольшой лампой, глянула на Реджинальда и скрылась. Комната вновь погрузилась в темноту. Мэб выбралась из-под кровати и снова села на край.
        - Они меня выставят.
        - Иди спать, - посоветовал Реджинальд. Ему не хотелось выставлять сейчас Мэб, но, помятуя о магической связи, откат должен был и ее задеть.
        - Ага, - неопределенно отозвалась Мэб и преспокойно устроилась рядом с ним на узкой больничной койке. Голова ее легла приятной тяжестью на плечо, а теплое дыхание теперь ласкало шею. Реджинальд облизнул губы.
        - Антидот готов.
        - Прекрасно, - отозвалась Мэб.
        Какое-то время они лежали молча, неподвижно. А потом Мэб прижалась еще теснее, обнимая его за шею. Хотелось сказать, что он сейчас не в лучшей форме, да и вообще, близость излечения позволяет отбросить все страхи и позабыть о «Грезах», но Реджинальд малодушно промолчал. Просто наслаждался ее близостью, теплом дыхания, запахом трав и цветов, исходящим от растрепанных волос Мэб. Рука сама собой обвилась вокруг ее талии, прижимая крепче.
        - Как мы будем искать виновника? - спросила Мэб.
        Реджинальд не выдержал и расхохотался, быстро придя к выводу, что делать этого не стоило. Ребра болели.
        - Я еле могу говорить, а ты предлагаешь строить планы?
        - Хорошо, говорить буду я. Активация защиты должна выявить опасности для Абартона, правильно я поняла? Каким образом? Тебе же тяжело говорить… есть какие-то индикаторы? Опасные люди и предметы будут как-то помечены? Реджи, просто кивни!
        - Опасные артефакты перестанут работать, - вздохнул Реджинальд, убедившись, что Мэб от него не отстанет. - Что с людьми - не знаю.
        - Мы предполагаем, что в Абартоне пользовались артефактами, позволяющими обойти зелье правды, верно? Значит… Завтра я всех проверю, у меня итоговой зачет в старшекурсников.
        Реджинальд не сомневался, что завтра из-за этих ночных «посиделок» оба они попадут в немилость к Льюису, а может и к самому Сэлвину и рискуют застрять в больнице надолго, но промолчал. Лишь прижал Мэб теснее и закрыл глаза, погружаясь в приятную и целительную дремоту.
        Глава сорок пятая, в которой говорится о дарах и артефактах
        Наутро Мэб в полной мере оценила тот страх, который внушал почти всем студентам поголовно, а также многим преподавателям тишайший доктор Льюис. Он зашел в палату, постоял немного, разглядывая своих сонных пациентов, а потом заговорил тоном тихим, мерным, лишенным какой-либо угрозы. И все равно было страшно. Этим ровным, покойным тоном он расписал все возможные последствия магического истощения, необдуманных поступков, глупостей, и не без удовольствия предрек своим строптивым пациентам близкую и мучительную смерть, если они не поумнеют. А потом сделал какие-то замеры, согнав Мэб с узкой койки, и отправил медсестру за завтраком.
        Вернуться к постели Мэб уже не рискнула, несмотря на то, что Льюис ушел. Вместо этого она подтащила поближе стул.
        - Он действительно пугает…
        - Ты еще с Сэлвином дела не имела, - хмыкнул Реджинальд. - Кое в чем он определенно прав: на подвиги меня пока не тянет. Тебе придется самой все сделать.
        Мэб кивнула задумчиво.
        - Начну с музея. Там искали что-то и определенно использовали запрещенные амулеты. Только вот… как определять то? Я имею в виду… - Мэб развела руками. - Я могу узнать, применялась или нет магия, понять примерно ее природу - и все.
        Реджинальд ухмыльнулся.
        - А вот на этот счет у твоего гениального компаньона действительно найдется кое-что полезное.
        В результате, покончив со скудным, почти безвкусным больничным завтраком - всегда казалось, он такой, чтобы студенты поменьше залеживались и не симулировали - Мэб получила длинный список рекомендаций, написанный лично доктором Льюисом, и отправилась домой. Хотя она отсутствовала всего ночь, в коттедже словно бы пахло запустением. Виной тому были цветы в палисаднике, увядшие и осыпавшиеся, роняющие под легким ветерком последние лепестки. Увы, они оказались слишком чувствительны к магическому выбросу.
        Встревоженная, Мэб первым делом проверила антидот и следуя указаниям Реджинальда - они тоже были изложены на бумаге и несколько раз подчеркнуты красным карандашом - извлекла и вновь опустила в колбу аметист. Зелье замерцало перламутром и лазурью, что внушало определенную надежду: оно не было испорчено. Повторив процедуру еще дважды, Мэб внимательно изучила колбу, а потом отставила ее. Нет. Искушение несомненно велико, но - нет, не сейчас. Пусть лучше Реджинальд сперва изучит антидот и скажет, готово или нет. Глупо пить непроверенные жидкости. Повторив это вслух - так звучало значительно убедительнее - Мэб сплела вокруг зелья кокон, погружая его в стазис. Сутки потерпят и она, и Реджинальд, и уж тем более зелье.
        После Мэб поднялась наверх, переоделась и с немалым сомнением шагнула в спальню Реджинальда. В эту минуту она ощущала себя воровкой, проникшей на запретную территорию. Хотя, с чего бы? В этой комнате она уже была в первую же ночь, когда они вдохнули «Грезы». Тогда, правда, было и не до смущения, и не до любопытства. В этот раз Мэб остановилась на пороге, оглядываясь. Чары словно бы притупились, она уже не испытывала былого вожделения, но при взгляде на кровать к щекам прилила кровь. Мэб облизнула пересохшие губы и отогнала непрошенные видения. Нет, плохая, очень плохая идея. Льюис за подобное убьет ее. Ну, не убьет, конечно, но залечит до смерти, это точно. Секс в больничной палате - очень плохая идея.
        Несколько раз ударив себя по щекам, Мэб быстрым, решительным шагом пересекла спальню и распахнула дверь в гардеробную. Она была того же размера, что и комната, где Мэб хранила белье и платья, но казалась в разы просторнее. По стенам были устроены полки и шкафчики, заполненные коробочками, флаконами, папками. Все было снабжено ярлыками, надписано и лучшим образом систематизировано, поэтому нужный артефакт Мэб отыскала без труда.
        «Образец экспериментальный, - пояснял Реджинальд, описывая принцип действия артефакта. - Мне так и не удалось доработать его и запатентовать. Хотя, грешен, была такая мечта». Реджинальд Эншо - владелец патента Мэб позабавил. Ей в детстве приходилось не раз встречать подобных людей, талантливых изобретателей, которые кормились милостями отца. Они постоянно что-то разрабатывали, а лорд Дерован оплачивал исследования, опытные образцы, испытания, публикации, издержки и прикрытие мелких скандалов, которые возникали то и дело. Реджинальд, как подумалось вдруг Мэб, отцу бы понравился.
        Она осторожно, помятуя о изобретателях ее детства - взяла артефакт и поморщилась: небольшая вещица, размером не больше пудреницы, завибрировала, подстраиваясь под нового мага, и эта дрожь отозвалась болью в висках. Боль все нарастала, казалось, голова вот-вот лопнет, а потом так же внезапно отпустила, оставив после себя звенящую пустоту. Мэб выдохнула. Реджинальд предупреждал об этом, собственно, подобная «подстройка» и была той досадной причиной, что до сих пор не давала ему получить патент на «сверхточный анализатор фона», как значилось на этикетке. Ну и еще то, что для работы ему требовалась колоссальная энергия, он мог запросто «выпить» мага, словно какой-то артефакт из сказки или страшной литературы. По счастью, сегодня утром магии в воздухе было разлито много больше, чем требовалось.
        Когда «подстройка» закончилась, Мэб еще раз сверилась с инструкциями. Не доверяя своей памяти - и робея перед незнакомым артефактом - она записала все, что говорил Реджинальд. В его устах все звучало необычайно легко, но так, увы, никогда не бывало. Повторив еще раз инструкции вслух, для надежности, Мэб положила «пудреницу» в карман и отправилась в музей.
        Вход в него, а также часть сопредельной территории все еще были оцеплены, и внутри перемещались без особого энтузиазма полицейские. Подобно Кэрью они воспринимали свою должность как что-то вроде бессрочного оплачиваемого отпуска. Они были правы долгое время, ведь в Абартоне и приуниверситетском городке не происходило до этой весны ничего серьезнее пьяных драк и глупых студенческих выходок. Однако, опасные преступления все-таки стали происходить с неприятной регулярностью, одно за другим, и пора было начать работать. Но, кажется, сперва нужно было сменить весь штат, начиная с начальника полиции.
        Лишний раз Мэб убедилась, что от полицейских никакого толка, когда ее беспрепятственно пропустили в музей.
        Беспорядок стал еще больше, но теперь виной его стали сами полицейские. Все, что Мэб с Лили с таким трудом убрали, были разбросано, перевернуто, кажется, даже распотрошено. Люди Кэрью обладали редким умением создавать видимость кипучей деятельности, принося при этом минимум пользы и максимум разрушений. Теперь проще было, кажется, все содержимое музейных залов и хранилищ снести на свалку или сбросить в огонь, все начать заново. Мэб, оглядываясь, устало опустилась на краешек кресла и покачала головой. Все ее труды, несколько лет пусть не самой напряженной, но все же ответственной работы пошли прахом. Нужно в конце концов уже отказаться от этой сомнительной и малопочетной на деле должности и сосредоточиться на преподавании.
        Вздохнув, Мэб отогнала невеселые мысли и вытащила «пудреницу» Реджинальда. Надо бы ей, пожалуй, придумать какое-то название посолиднее, если, конечно, она будет работать. Еще раз сверившись с инструкциями, Мэб активировала артефакт, поднялась с кресла и начала медленно обходить комнату за комнатой. Следы магии были, как и ожидалось, повсюду, но слабые, затухающие. Если «пудреница» находила что-то посущественнее древнего, наполовину выветрившегося заклинания, это отдавалось резкой болью в висках. Доработать артефакт, определенно, не помешает.
        Добравшись до холла - начала Мэб из самых глубин музей - она замерла на пороге. Голову как обручем сдавило, боль плеснулась от виска к виску, заставляя стискивать зубы и захлебываться стонами. Рот наполнился слюной с привкусом крови: от прокушенной губы. Кое-как совладав со всеми этими симптомами, Мэб опустила взгляд на артефакт, мерцающий насыщенным лиловым, и обомлела. Согласно написанному Реджинальдом, подобный цвет в принципе обозначал сильную, опасную и откровенно враждебную магию. А уж в такой концентрации - точно кто-то плеснул едва-едва разведенные чернила поверх алой крови. Мэб бросила испуганный взгляд на разодранный портрет, все так же висящий на стене, точно в декорации к фильму ужасов. Амулет, способный действовать почти в точности, как зловещие «пьютские ножи». Возможно из колоний. На ум сразу же пришел Верне, так удачно оказавшийся в Абартоне в самый разгар событий и исчезнувший, едва действительно запахло жареным. Куда он, интересно, подевался.
        - О, леди Мэб! Чем это вы заняты?
        Мэб обернулась. Вон Грев выглядел цветущим: здоровый румянец на пухлых щечках, блеск в глазах, неприятная улыбочка. Никак не удавалось вспомнить точный момент, когда уважение, испытываемое к его начальственному положению, рангу испарилось, сменившись брезгливостью. Положа руку на сердце, он всегда был ужасным начальником. А сейчас, после всех последних событий, когда он стоял и сверлил, буквально буравил неприятным взглядом «пудренницу» в руках Мэб, он сделался просто неприятен. И жутковат.
        Мэб тряхнула головой, прогоняя ненужные, глупые страхи.
        - Защищаю свою жизнь, ректор. Взгляните.
        Вон Грев подошел, изучил сперва артефакт в ладони Мэб, а потом листы с заметками Реджинальда. Поморщился едва заметно.
        - Вы поэтому так настаивали, чтобы я активировал защиту, леди Мэб?
        Мелькнула дурацкая откровенно мысль: а он хоть когда-нибудь ее называл «профессором», так сказать, по доброй воле? Мэб отогнала ее, распрямила плечи и сказала так твердо, как только могла:
        - Мы с профессором Арнольдом настаивали на активации защиты с единственной целью: защитить Абартон, его студентов, преподавателей и персонал. Разве не в этом суть нашей, - и вашей, про себя добавила Мэб, зло сверкая глазами, - работы?
        - И сейчас вы при помощи этой игрушки надеетесь вычислить убийцу своей Лили Шоу? - хмыкнул ректор неодобрительно.
        Мэб прикусила язык, давясь рвущимися оскорблениями. Нет уж, она будет серьезной, благоразумной, сдержанной леди. Отец всегда говорил, что гнев - плохой советчик.
        - Убийцу Лили Шоу пусть ищет полиция. Профессор Эншо, уверена, сможет представить им все подробности об артефакте, который наделал здесь столько шума и разрушений, - и Мэб кивнула на изодранный портрет. - В этих делах я судить не берусь, я не профессионал. Но я намерена найти человека, который совратил юную девушку и выставил в столь неприглядном свете.
        - Леди Дерован! - простонал ректор.
        «Профессор Дерован!» - еле слышно процедила Мэб. Прокашлялась. Заговорила мягко, вкрадчиво. Этому она научилась у матери, которая умела при желании вить веревки даже из такого рассудительного и практически не поддающегося чужому влиянию человека, как отец.
        - Ректор, я убеждена, кто-то из студентов Королевского колледжа применяет сильные амулеты. Эти дети могут себе позволить купить любую вещь и, увы, они еще недостаточно разумны, чтобы избегать опасных и запрещенных предметов. Вспомните себя в их возрасте! И подумайте, что будет, если это вдруг станет известно. Я не стану подозревать их в применении артефакта, имитирующего «пьютские ножи», это слишком уж дорого и экзотично. Но, господин ректор, студент-старшекурсник, применяющий амулет, способный заблокировать зелье правды - это скандал.
        - Вы шантажируете меня, леди Мэб? - изумился вон Грев.
        - Упаси меня боги, ректор. Я взываю к вашему благоразумию.
        Вон Грев оглядел ее с ног до головы, и Мэб сразу же стало не по себе. Холодок прошел по коже и захотелось, чтобы рядом был Реджи. С ним она определенно чувствовала бы себя увереннее, чувствовала себя под надежной защитой. Или хотя бы профессор Арнольд. Он щиплет молоденьких преподавательниц и иногда позволяет себе оскорбительные намеки, но при этом не выглядит разъяренной гюрзой. Сейчас Мэб была готова на любую компанию, даже на бесполезного Кэрью.
        Вон Грев отвел взгляд. Мэб выдохнула.
        - Ваша взяла, леди Дерован. У вас есть один день. Если до сегодняшнего вечера мы ничего не найдем, вы выбросите эти глупости из головы. Идемте, я вызову студентов Королевского колледжа и мы их проверим в присутствии комиссии. Это вас, надеюсь, удовлетворит и угомонит?
        - Вполне, - кивнула Мэб. - И… Я бы предпочла, чтобы при этом присутствовали профессор Эншо и еще несколько человек с кафедры артефакторики. Чтобы у нас с вами было их авторитетное мнение.
        Вон Грев мученически вздохнул.
        - Вы, что же, предлагаете мне потревожить бедного старика Барнса?
        - Я предлагаю вам разрешить проблему быстро, надежно и так, чтобы не допускалось различных толкований. Виновные точно были виновными, а имя невиновных было очищено, - не без патетики, вон Грев на нее частенько покупался, сказала Мэб.
        - Хорошо, - скривился ректор. - Через два часа в Ротонде. Жду вас и Эншо. И не опаздывайте, леди Дерован, если не хотите, чтобы я все отменил.
        Ректор стремительно вышел. Мэб проводила его взглядом, сверля широкую, обтянутую форменной мантией спину. Потом вздохнула. Опаздывать она не собиралась, но впереди было самое сложное: за какие-то несчастные два часа убедить доктора Льюиса, что Реджинальду Эншо непременно нужно быть в главном корпусе. И это обещало быть невероятно трудным делом.
        Глава сорок шестая, в которой говорится о дарах и артефактах (продолжение)
        Подобно всем выпускникам де Линси Реджинальд умел болеть с немалой для себя пользой. Соблюдая неукоснительно постельный режим, за чем следили сперва доктор Сэлвин, а последние годы ставший его правой рукой доктор Льюис, можно было перечитать внушительную кипу книг, поставить и описать несколько мысленных экспериментов, провести масштабное исследование и написать курсовую работу. Реджинальд привык болеть деятельно, и теперь просто изнывал от тоски.
        Первые пятнадцать минут после ухода Мэб, а за ней и Льюиса, он составлял списки студентов, которым грозит пересдача. Обладая безупречной памятью, Реджинальд мог бы и индивидуальное задание каждому придумать, но очень скоро это не то, чтобы наскучило. В Университете такие дела творились, что пересдача двоечников была наименьшей его заботой. Все сдадут рано или поздно, так или иначе.
        Мысли его перескочили, однако почему-то не на проблемы Абартона, а сперва на антидот, а потом плавно - на Мэб. И то были невеселые, а главное - глупые мысли. О том, например, что минувшая ночь потрачена совершенно бездарно, а следующей уже никогда не будет. О том, как Мэб хмурится, когда раздражена чем-то, и иногда ерошит волосы, безнадежно портя свою модную стрижку. Или как порой энергично, с гневом или воодушевлением стучат каблучки ее практичных туфель.
        Стучат, к слову, совсем близко.
        Первым в палату ворвался доктор Льюис, готовый, кажется, грудью защитить своего пациента. Следом за ним решительная благодаря своему бесстрашию - или по незнанию - Мэб Дерован. Реджинальд не рискнул бы лишний раз спорить с доктором, Мэб же все было нипочем.
        - Вы не понимаете, доктор! Это необходимо! - восклицала она, как заевшая пластинка.
        - Необходим, леди Мэб, покой, хорошее питание и витамины. А все остальное…
        - Речь идет о порядке в Университете! И о безопасности его учеников и преподавателей!
        - Я со своей стороны, - отвечал Льюис монотонно, словно надеялся, что женщина заскучает и уйдет, - делаю для этого все возможное, и потому не могу дать разрешение…
        - О чем вообще речь? - поинтересовался Реджинальд.
        Мэб выглянула из-за плеча доктора, окинула его задумчиво-встревоженным взглядом и, кажется, осталась вполне довольна. На лице ее появилась улыбка, за которую можно было убить: нежная, теплая, приветливая. Реджинальд сглотнул. Спустя пару мгновений повторил вопрос сиплым голосом:
        - О чем речь?
        Мэб отодвинула доктора Льюиса - лезть в драку с женщиной он, конечно же не стал - и присела на край постели. Вытащила из кармана артефакт.
        - Твоя пудреница работает.
        - Моя… что? - поперхнулся Реджинальд.
        - Ну уж извини, - смущенно хмыкнула Мэб. - Сходство потрясающее. В музее следы сильного артефакта, судя по твоим таблицами - уровень десятый, не меньше. Главным образом возле разодранной картины, но и по всему музею есть следы.
        - Вы о «пьютских ножах»? - заинтересовался Льюис. Подвинув стул ближе, он сел на него верхом. Сразу вспомнилось, что в студенческие годы - Льюис был старше Реджинальда всего на два курса - он отличался изрядным озорством, игривостью и любовью к розыгрышам. Кабы не талант, выгнали бы курсе на четвертом. И, кажется, до сих пор доктор не до конца остепенился. - Я был прав, это артефакт?
        - Точных данных мой артефакт пока дать не может, - покачал головой Реджинальд. - Но я над этим работаю. О чем, позвольте узнать, у вас был спор?
        Мэб очаровательно улыбнулась.
        - Наш дорогой ректор согласился дать нам осмотреть студентов с этой пуд… с артефактом.
        - Ты его опять шантажировала? - поинтересовался Реджинальд, сам не в силах сдержать улыбку.
        - Самую малость. Через два часа… уже через час сорок всем нужно собраться в Ротонде. Нужно, чтобы присутствовали профессора и аспиранты с кафедры артефакторики и ты, на случай, если возникнут вопросы и сомнения, разрешить которые я не смогу. А доктор… - Мэб метнула на Льюиса недобрый взгляд.
        Доктор вздохнул мученически.
        - А доктор настаивает, что вам, профессор Эншо нельзя пока работать с артефактами. Тем более с недоработанными, нестабильными и…
        - Вы сейчас оскорбляете мои таланты и умения, - проворчал Реджинальд. - Мэб… профессор Дерован права, доктор. Мое присутствие необходимо, чтобы вон Грев в случае чего не пошел на попятный, и чтобы никто не ставил результаты под сомнение. Но я могу поклясться, что не прикоснусь к этому артефакту, тем более, что он настроен на Мэб.
        Льюис посмотрел на Реджинальда, потом перевел взгляд на Мэб, продолжающую сжимать артефакт в руке, и мученически вздохнул.
        - Вас ведь не переупрямить, верно? Хорошо, будь по вашему. Идем в Ротонду. Но, Реджинальд, после этого вы будете соблюдать все мои наставления положенный срок. И если возникнут какие-либо осложнения, меня винить не нужно.
        Реджинальд с готовностью кивнул.
        - Пришлю вам одежду, - Льюис поднялся. - И приготовлю укрепляющую настойку. И вам тоже, профессор Дерован. Что у вас за привычка такая - работать с непроверенными до конца артефактами? Вон вы какая бледная!
        Продолжая ворчать себе под нос, доктор вышел и оставил Реджинальда и Мэб наедине. Отчего-то повисла неловкая пауза. Мэб смотрела в сторону, нервно поглаживая ребро артефакта пальцами. Этот жест вызывал у Реджинальда смутное, неуверенное какое-то томление. Чары, приглушенные то ли нервным и магическим истощением, то ли магическим фоном, еле ворочались, но неспособны были вызвать какое-либо желание. Оставалось это странное томление и Реджинальд, увы, слишком хорошо понимал его природу.
        Он уже начал тосковать по Мэб Дерован.
        Все закончится совсем скоро.
        - Антидот в порядке, - сказала Мэб. Розовый язык быстро облизнул пересохшие губы. - Я погрузила его в стазис. Хочу, чтобы вы взглянули.
        Реджинальд кивнул, продолжая разглядывать ее. Не в силах отвести взгляд. Мэб в свою очередь смотреть на него избегала.
        - Вы действительно… Как ваше самочувствие?
        - Льюис драматизирует.
        - Не думаю, - покачала головой Мэб. - Вчера вы выглядели ужасно.
        Она наконец повернула голову и посмотрела на Реджинальда в упор. Глаза блестели, как он сильно надеялся, не от подступающих слез. Он знал несколько отличных способов утешить плачущую Мэб Дерован, но все они были несколько неуместны. И ужасно заманчивы.
        Теперь уже его собственные губы пересохли и пришлось их облизывать. Мэб вновь отвернулась.
        - Вечером все закончится, леди Дерован… Я закончу антидот и, думаю, уже к полуночи мы будем с вами совершенно свободны.
        - Едва ли, - покачала головой Мэб. - Вам нужно еще пару дней провести в больнице.
        - Еще чего! - этой перспективе Реджинальд ужаснулся. В больничной палате, серой, казенной, в окружении едких лекарственных запахов! Бесконечно далеко даже от иллюзии ее присутствия, ее близости!
        Тут Реджинальд одернул себя и решительно мотнул головой.
        - Хватит с меня больниц, леди Мэб. У меня крепкий организм и я, в конце концов, знал на что шел.
        - Я так и не поняла, есть ли от этого какой-то прок… - заметила Мэб. - И я не поняла, как эта защита действует.
        Реджинальд собирался ответить, но его прервало появление медицинской сестры со стопкой вычищенной и отглаженной одежды. Положив ее на тумбочку возле кровати, женщина выразительно посмотрела на Мэб. Мэб посмотрела столь же выразительно в ответ.
        - Дамы… - вздохнул Реджинальд и посмотрел на них с укором, а потом поднялся и, прихватив одежду, проковылял за ширму. Идти было непросто, голова кружилась, и в первую минуту Реджинальд пожалел, что заспорил с доктором Льюисом. Но потом обычное его упрямство взыграло, он расправил плечи и принялся переодеваться.
        - Помочь? - любезно предложила Мэб.
        Реджинальд вспомнил ее руки, гладкие изящные кисти, теплые ладони, аккуратные, но острые ногти, оставляющие на коже следы в минуты страсти, и ответил порывистее, чем следовало:
        - Нет!
        - Нет так нет.
        - Защита Абартона, - принялся за пояснения Реджинальд, чтобы отвлечься от мыслей и воспоминаний, равно как и от осознания собственной позорной слабости, - блокирует все проявления враждебной магии. Существует целый список подобных заклятий и артефактов и он постоянно пополняется. Раз в несколько лет ее перенастраивают. Правда… последний раз это делали, думается мне, еще при предыдущем ректоре, он был магом.
        - То есть, семь лет назад, - проворчала Мэб.
        - Увы. Если кто-то из студентов применил запрещенный амулет, блокатор или что-то подобное, чтобы беспрепятственно лгать под зельем, то сейчас у него этот фокус не пройдет. Ну а мой прибор позволит определить, какие чары и артефакты использовались в последнее время. Ну и приятный бонус: в ближайшие полгода в Абартона никому не причинят вреда никаким колдовством. Потом защиту придется активировать по новой, но не думаю, что вон Грев на это согласится.
        Пальцы, слушающиеся отчего-то хуже всего, соскользнули с пуговиц. Совладать с рубашкой оказалось нелегко. Реджинальд выругался вполголоса.
        - Не думаю, что на это соглашусь я, - пробурчала Мэб. Не стесняясь присутствия медицинской сестры (возможно, впрочем, та уже ушла), она шагнула за ширму и принялась сосредоточенно застегивать пуговицы одну за одной.
        Она стояла так близко, что Реджинальд ощущал тепло ее тела, купался в знакомом аромате духов, который смешивался с резким, травяным больничным запахом. Прикосновения Мэб были быстрыми, точными, деловыми. Пуговица за пуговицей, сперва рубашка, потом по две на манжетах, затем жилет. Реджинальд сглотнул, прогоняя пленительные видения, в которых Мэб так же деловито раздевала его.
        - Мэб… - он осекся, не зная, что говорить дальше. У него в голове, по правде, не было ни одной дельной мысли. Только желание: схватить женщину в охапку, прижать к себе и целовать, целовать, пока все прочее не забудется, не подернется дымкой, не перестанет иметь какое-либо значение.
        Прежде, чем Реджинальд успел насовершать глупостей, Мэб отстранилась.
        - Отлично. Идем?
        Реджинальд глупо кивнул.
        Доктор Льюис поджидал их в холле, заполняя при этом какие-то бумажки. Завидев Реджинальда, он неодобрительно зацокал языком, перегнулся через стойку и вытащил несколько флаконов. Пришлось пить горькое снадобье под тем же неодобрительным, строгим взглядом, полным обещания «сейчас Сэлвина позову». Осушив один за другим три флакона с укрепляющими настойками, Реджинальд почувствовал себя значительно легче. Воздушным каким-то стал, невероятно сильным, беспечным. Захотелось вдруг петь, танцевать, целовать Мэб Дерован у всех на глазах. А потом он вдруг сделался легким, точно воздушный шарик. Кажется, подуй ветер, и он улетит.
        Горячая рука на плече вернула Реджинальда на землю.
        - Это эйфория. Сейчас пройдет, - рука Льюиса переместилась на локоть Реджинальда, и хватка у доктора была просто железная. - Идемте, Эншо. Помните, я с вас глаз не спускаю.
        Несмотря на то, что его пошатывало от слабости, добраться до Ротонды удалось загодя. Реджинальд не сомневался, что задержись они хоть на полминуты, и вон Грев несомненно распустил бы всех, забрал назад свое обещание, а главный свой раздражитель - профессоров Дерован и Эншо - загрузил работой сверх всякой меры. Чтобы не высовывались. По счастью, у них было еще пятнадцать минут в запасе.
        Реджинальд зашел в зал, стараясь держать спину прямо. Оступился, и Мэб с Льюисом незаметно поддержали. Доктор еще и проворчал что-то неодобрительно. Мэб было не до того, она обшаривала взглядом зал.
        - Он вообще всех согнал?!
        И в самом деле Ротонда - Зал Больших Собраний, как она значилась на планах Абартона - была заполнена народом. Здесь были профессора и студенты со всех факультетов и отделений, и просторная комната гудела, словно улей, в который кто-то ткнул палкой. Примерно так Реджинальд и ощущал себя: как идиот, потревоживший злых пчел. Ощущение это усилилось с появлением Дженезе Оуэн. Профессор проклятий шла по проходу между стульями, одной рукой упираясь в бедро, а другой помахивая в воздухе связкой амулетов. На прекрасном ее лице был написан гнев пополам с брезгливостью. Больше всего профессор Оуэн напоминала легендарную Сакути, гневливую богиню с Наветреных островов, которая своим взглядом умела обращать людей в камень. Реджинальд видел статуи Сакути, выглядела она вот так же прекрасно и отталкивающе одновременно.
        - Это ваша была идея? - рыкнула профессор Оуэн.
        - Собрание? - Реджинальд вскинул брови и для надежности ухватился за спинку стула. Его шатало и без того, а позерские жесты, как оказалось, отнимают много сил.
        - Активация защиты! У меня и моих студентов полетели все амулеты!
        Реджинальд посмотрел на связку, которой Дженезе Оуэн гневно потрясала. «Полетели» - не совсем верно, слишком уж громко. «Сбились настройки», - сказал бы Реджинальд. Эта проблема решалась достаточно просто, но Дженезе было не переубедить.
        - Это была моя идея, профессор Оуэн, - медоточивым голосом сказала Мэб.
        Женщины не нравились друг другу, очень не нравились, и Реджинальд вдруг ощутил себя лишним. Воздух сгустился. Профессор проклятий еще сильнее потемнела взглядом, глаза ее и без того жуткие, сделались совсем черными и в них заплясали зловещие алые искры. А потом она вдруг улыбнулась.
        - Интересно, леди Дерован, чего вы добиваетесь?
        Мэб тяжело вздохнула.
        - Профессор, профессор Дерован. Вы заметили, Реджинальд, никто и никогда не зовет меня профессором? Почему так?
        - Бросьте, - встрял Миро, без которого в Абартоне ничего не обходилось. - Я вас так зову.
        Глаза Мэб угрожающе сощурились, и Реджинальд поспешил поймать ее руку и сжать. Миро определенно дурно на нее действовал, однажды она уже заставила мальчишку квакать. Как знать, что она могла сделать сейчас сгоряча. Мэб выдохнула и улыбнулась, и притом еще страшнее, чем Дженезе Оуэн.
        - Господин Миро. А ответьте мне на вопрос, господин Миро, где ваша фотокамера?
        Миро по своему обыкновению сыграл дурачка.
        - Фотокамера?
        - Безумно дорогой «Легос», - кивнула Мэб.
        - Понятия не имею, профессор. Отдал кому-то, - беспечно отозвался мальчишка тоном «у меня ведь денег куры не клюют», заставившим всех поморщиться.
        - А лучше бы вам вспомнить, Миро, - зловеще посоветовала Мэб, - ведь снимки Лили Шоу были сделаны именно «Легосом».
        Миро сунул руки в карманы, качнулся с пятки на носок и поинтересовался:
        - Вы, профессор меня в чем-то обвиняете?
        Мэб покачала головой, взяла Реджинальда за руку и направилась к председательскому столу, за которым уже расположились недовольные коллеги с кафедры Артефакторики. Старый Барнс клевал носом, лорд Демин читал газету, пара аспирантов из де Линси - формально студенты Барнса, но давно уже занятые собственными исследованиями и изрядно задирающие нос потому что «стоят на пороге великого открытия», ожесточенно спорили вполголоса, черкая в блокноте, который вырывали друг у друга. Реджинальд и сам не раз «стоял» на том самом пороге, а потому относился к парочке энтузиастов с изрядным скепсисом. Он поздоровался, устроился в кресле - кивнул на встревоженный взгляд старика Барнса, который все еще пытался порой носиться со своими подчиненными, как наседка с цыплятами - и, бросив взгляд на часы, начал вполголоса разъяснять принцип действия своего артефакта. Барнс хмыкал одобрительно, Демин все так же невозмутимо читал газету, аспиранты, заинтересовавшись понемногу, тянули шеи и все норовили коснуться артефакта в руках Мэб, но всякий раз отдергивались. Реджинальд и сам избегал этого, магический фон был слишком
нестабилен, как и само изделие. Его немного угнетал тот факт, что Мэб приходилось ладить с не до конца проработанным артефактом. Она морщилась - Реджинальд хорошо понял, какой головной болью отзываются почти все манипуляции - но также слушала внимательно, то и дело сверяясь с таблицей.
        Часы пробили неожиданно. Четыре. Реджинальд вздрогнул. Вон Грев в сопровождении своего секретаря прошел через Ротонду, взобрался на кафедру и заговорил. И, как выяснилось, для этого случая заготовил самую настоящую речь.
        Глава сорок седьмая, в которой говорится о дарах и артефактах (окончание)
        В одном вон Греву отказать было нельзя: был он великолепный оратор. Речи его, пусть даже и самые долгие, слушали всегда. Даже у Мэб, которая с детства привыкла слушать чьи-либо нотации и рассказы, а порой даже и лекции вполуха, невольно заражалась энтузиазмом, который излучал ректор. Но сегодня впервые за долгое время прислушалась. Смысл речей был предельно прост: если кто-то из присутствующих происходящим недоволен, то винить тут следует профессоров Эншо и Дерован. Все это было завернуто точно подарок и подано красиво, но Мэб тем не менее оскорбилась. Реджинальд под столом сжал ее руку и шепнул:
        - Успокойся. Пусть говорит.
        - И до чего он так договорится?
        Вон Грев обернулся на профессоров, шушукающихся, точно пара школьников, нахмурился и все же закруглился, немного скомкав конец своей речи. Предоставил слово Реджинальду.
        Эншо поднялся с места, оценил лестницу, по которой предстояло взбираться на кафедру, и остался за столом. Его слегка мотало из стороны в сторону, и ежесекундно Мэб грызла совесть. Нужно было оставить Реджинальда в больнице. Доктор Льюис, как живое воплощение этой совести, поддерживал Эншо с другой стороны и все порывался пощупать пульс.
        - Принцип действия прибора предельно прост, - баритон Эншо мгновенно заполнил всю Ротонду, и даже студенты притихли. Кое кто - из де Линси, конечно, даже начал пробираться к первым рядам. - Он определяет магическое воздействие, оказанное вами - или примененное на вас - и, сверяясь с особой шкалой, можно узнать его уровень и примерный перечень заклинаний. При более точной настройке артефакт указывает группу примененных чар. Благодаря же тому, что в воздухе сейчас огромное количество свободной магической энергии, мы получаем практически стопроцентно точный результат.
        - А привороты он тоже определяет? - крикнул кто-то из-зала.
        Реджинальд вскинул брови и хмыкнул.
        - Маклин, это не приворот. Прекратите давать списывать в разгар сессии, и девушки от вас мгновенно отстанут.
        В зале засмеялись, послышалось ворчание и несколько скабрезных шуток. Но в целом студенты заинтересовались, и Мэб стало страшно. Эта клятая «пудреница» заберет у нее сегодня все силы. Она уже предвкушала мигрень.
        Сперва, как справедливо заметил Реджинальд, нужно было определить, какие именно чары применялись в Абартоне и исключить все самые невинные. К таковым после некоторых раздумий он с коллегами с кафедры артефакторики отнесли и некоторые откровенно жульнические, позволяющие создавать шпаргалки или же запоминать на короткий срок большой объем информации. В последнем случае Мэб с ними согласилась. Любители подобного колдовства и без того оказывались наказаны жестокой головной болью на сутки, а то и больше. Определив чары, можно было приступать к расспросам наиболее подозрительным студентов и, как подумалось Мэб, которую Дженезе Оуэн сверлила недобрым взглядом, некоторых преподавателей.
        Занятие это оказалось удивительно утомительным. Студенты подходили, Мэб обследовала их при помощи «пудреницы», Реджинальд, Барнс и третий профессор, имени которого Мэб не знала, внимательно изучали результаты, а аспиранты прилежно записывали. Чары и артефакты были в основном безобидный, а порой глупые. Защитные, помогающие лучше запоминать, расслабляющие, леченые, стимулирующие. Всякая ерунда, не больше. Если попадалось что-то на грани легального - у студентов Королевского Колледжа и Принцессы главным образом, хотя и кое-кто из Арии и даже де Линси также отличился - то и это ничем не могло помочь. Периодически к столу подходили, нехотя, кривясь, главные подозреваемые.
        - А у вас, Миро, следы проклятья, - задумчиво говорил Реджинальд, сверяясь с таблицей и окидывая студента долгим взглядом. - Не на вас. Скорее зацепили чье-то чужое. Поговорите с профессором Оуэн.
        Миро хмыкал и удалялся, чистенький и невинный, точно новорожденный младенец.
        У Эскотта был амулет, защищающий от похмелья, а у Барклена - целая россыпь учебных, которые использовали на старших курсах все, изучающие проклятья. Мэб присматривалась к нему, помня о том, что Лили в проклятье верила, но по сути своей амулеты были невинные. Именно что как у всех. У той же Дженезе Оуэн были такие, она потрясала ими и возмущалась, что активация защиты испортила всю тонкую, филигранную настройку. Реджинальд, прервав поток жалоб, пообещал все исправить, как только доктор Льюис позволит ему колдовать, и Мэб испытала при этом знакомый укол ревности. Хотелось вцепиться Дженезе Оуэн в модную прическу, выцарапать ей глаза. Мэб крепче сжала артефакт в руках.
        Потом ей пришла в голову новая, жутковатая мысль. Воспользовавшись тем, что появилась краткая передышка, она склонилась к уху Реджинальда.
        - А этот прибор не может… - она осеклась, не зная, как сказать, не вызывая подозрений.
        - Может, - кивнул Реджинальд, - поэтому нас с тобой мы осматривать не будем. Присаживайтесь, Дильшенди.
        - Профессор, леди Дерован, - юноша опустился в кресло, закинул ногу на ногу и сцепил руки на колене.
        «И этот туда же!» - мрачно подумала Мэб, рассматривая Маркуса Дильшенди. Выглядел он странно, взялась откуда-то совершенно ему не свойственная нервозность, которая усилилась, когда Мэб подняла «пудреницу». Записав результаты, Реджинальд сверился со своей таблицей четырежды, хотя Мэб была уверена, что ему вообще не нужно это делать, с его-то памятью. Дильшенди отвел взгляд.
        - Маркус, зачем вам такой сильный маскирующий и блокирующий амулет? - тихо спросил Реджинальд.
        Дильшенди опустил взгляд в пол, потом вдруг резко вскинул голову.
        - Это я.
        - Что - вы?
        Юноша откашлялся.
        - Кхм. Я соблазнили Лили Шоу. Конечно я не убивал ее.
        - Зачем?! - изумился Реджинальд. Мэб была с ним в этом полностью солидарна. Дильшенди она проверяла исключительно для проформы, сложно было представить, что этот серьезный, старательный молодой человек, которому место в де Линси, а не в Королевском Колледже, может сделать что-то подобное.
        - Мне это показалось забавным, - с каменным лицом ответил юноша.
        Теперь уже прокашлялся Реджинальд. Побарабанил по столу.
        - Запугивали и шантажировали тоже вы, господин Дильшенди?
        Маркус кивнул.
        - Зачем? - Мэб прикусила губу. - Это вам… тоже показалось забавным?
        - Чтобы она не разболтала.
        - Что?
        Маркус Дильшенди бросил нервный взгляд через плечо, потом перевел его на подошедшего ректора.
        - Можем мы поговорить при минимуме свидетелей?
        Это прозвучало жалобно и совершенно не вязалось ни с обычным его поведением, не с той спокойной убежденностью, с которой он говорил только что.
        - Что здесь происходит? - спросил вон Грев хмуро.
        - Господин Дильшенди желает сознаться, - пожал плечами Реджинальд. - При минимуме свидетелей.
        - Резонно, - согласился вон Грев. - Идемте в комнату для совещаний.

* * *
        В комнате - такое название она носила исключительно потому, что «Зал Совета» Абартоне уже был, размерами она была почти со столовую - Реджинальд с трудом дошел до ближайшего кресла и рухнул в него. Доктор Льюис, пришедший под предлогом того, что пациенту требуется постоянный присмотр, сунул в руки фляжку с лечебной настойкой. На вкус было отвратительно. Мэб опустилась рядом, оставшиеся места поблизости заняли ректор, профессор Арнольд, Барнс, Дженезе Оуэн и еще несколько представителей внутреннего совета. Реджинальд в него не входил и потому чувствовал себя несколько неуверенно. В обязанности этого совета входили также разбирательства всех вопросов, связанных с нарушением этики, и потому при взгляде на них Реджинальд сразу же вспоминал сделанные накануне бала именные амулеты.
        Дильшенди остался стоять, прямой как палка, напряженный, сцепивший руки за спиной.
        - Итак, профессор Эншо, в чем дело? - ректор глядел обвиняюще, и тут его можно было понять. Кардинал Дильшенди - дядя юнца - входит в ближайший круг королевы. Хуже того, если верить слухам, Генри Дильшенди - ее любовник. И следовательно, все, что затрагивает его и его семью, бросает тень на королеву Шарлотту. Это настоящее минное поле.
        Реджинальд вытер украдкой вспотевшие ладони.
        - Юный Дильшенди использует сильный маскирующий и блокирующий амулет. Он находится в списке запрещенных. В первой десятке, если быть точным.
        - Ничего подобного в его личном деле нет, - нахмурился вон Грев. - Маркус, это правда?
        Дильшенди кивнул и вытащил из галстука булавку с небольшим молочно-белым камнем. Реджинальд повторно вытер вспотевшие ладони. На этот раз виной тому была зависть пополам с жаждой обладания. Касейенский белый нефрит! Камень невероятной редкости, дороговизны и магической мощи. Старик Барнс взял булавку рукой, обернутой носовым платком и поднес к глазам. Сощурился.
        - Взгляните, Реджи.
        Реджинальд даже руки поднести не смог: ощутил словно разряд тока, прошивший все его тела. Обессилено откинулся на жесткую спинку кресла, старинного и страшно неудобного.
        - Уберите! - потребовал доктор Льюис. - Унесите от греха подальше!
        Барнс пожал плечами и быстро - более молодым магам впору было завидовать - сплел вокруг булавки кокон, полыхнувший белым. Сразу же стало легче дышать, и все облегченно, со свистом выдохнули.
        - Зачем вам этот артефакт, Маркус? - вон Грев глядел с надеждой, словно этому должно было быть простое, невинное, безопасное объяснение. Словно каждый второй студент Абартона носит амулет такой мощи.
        - Я… - глаза юноши беспокойно бегали. Показалось на мгновение, он попросит снова «поговорить при меньшем количестве народа», хотя, куда уж меньше. - Я все расскажу, только не нужно вмешивать дядю.
        - Уверяю вас, Маркус, никто в этой комнате не хочет вмешивать вашего дядю, - кивнул вон Грев.
        Правильнее было сказать «связываться». Кардинал Дильшенди, несмотря на свой сан, слыл человеком жестким. Его врагом оказаться не пожелал бы никто.
        - Он… он блокирует мой Дар.
        Профессора переглянулись, потом посмотрели на вон Грева.
        - В вашем личном деле нет упоминания Дара, - озвучил всеобщую мысль ректор. - Указано, что у вас не очень высокий магический уровень, а дара нет вовсе.
        - Отец… отец подделал, - это слово далось юноше с огромным трудом, - документы…
        - При чем тут Лили? - голос Мэб, холодный, острый, точно клинок, резанул по ушам.
        - Она мне нравилась, мы встречались, - затараторил вдруг Дильшенди, растеряв свою строгую уверенность, равно как и напряженность. Он вдруг расслабился и стал похож на обычного испуганного, загнанного в угол мальчишку. - Но потом она узнала об этом амулете и о моем даре, и мне пришлось сделать так, чтобы она замолчала.
        Ногти Мэб царапнули подлокотники.
        - Чтобы она замолчала…
        - Пожалуйста! - взмолился Дильшенди. - Не вмешивайте дядю!
        Ректор тяжело вздохнул.
        - Изолируйте господина Дильшенди в… Яме. И пошлите за его отцом. Обойдемся пока без дяди. И ни слова никому!
        Комната опустела в несколько секунд. Увели Дильшенди. Удалились, тихо переговариваясь, профессора. Ректор, провожающий их взглядом, выглядел так, словно собирается наложить на них страшную, нерушимую клятву. Был бы магом, наверняка бы проклял сейчас. А потом он повернулся к Реджинальду, и стало понятно, кого именно он хочет проклясть.
        - Вы довольны?
        - О чем вы, ректор? - сухо спросила Мэб.
        - Вы разворошили змеиное гнездо, леди Дерован, - вон Грев выругался вполголоса. - Эньюэлс наглеет, король собирается осенью посетить его с особым визитом - возможно, отказавшись от бала в Абартоне! - а у нас племянник ближайшего к королеве лица… Хуже и не придумаешь!
        - Этот мальчишка оскорбил невинную девушку, - холодно напомнила Мэб.
        - Невинную?! - взорвался вон Грев. - Леди Дерован! Мы с вами прекрасно знаем, зачем девицы приходят сюда! С единственной целью: если не выскочить замуж, раз уж им не позволяет положение, то найти себе богатого любовника.
        Мэб побледнела. В волосах ее заплясали искры, и Реджинальд всерьез испугался за ректора. Вторая мысль была: если Мэб вздумает сейчас убить вон Грева, останавливать он не будет. Хуже того, он не присоединиться только по причине слабости. Однако Мэб вдруг успокоилась. Она разжала пальцы, стискивающие подлокотники, и поднялась.
        - Я довольна, ректор. Очень довольна. Идемте, Реджинальд, вам нужно вернуться в постель.
        Шаг, уходя, она печатала так, словно хочет втоптать кого-то в дубовый паркет комнат и коридоров.
        Глава сорок восьмая, в которой многое заканчивается
        Возвращаться в больницу Реджинальд отказался наотрез. Снова ложиться на казенную койку с тем, чтобы отлежать себе все на свете, пропахнуть лекарствами и почти сойти с ума от ласкового бормотания медицинских сестре… нет уж! Реджинальд никогда не любил больницы. К тому же, он опасался оставлять Мэб сегодня одну. Не то, чтобы он думал, молодая женщина может создать себе или кому-нибудь неприятности, хотя она и наградила вон Грева самыми резкими эпитетами. Он просто не мог ее бросить. Не сегодня.
        Бой пришлось выдержать нешуточный. Доктор Льюис сыпал медицинскими терминами и обещал всевозможные ужасы организму, ослабленному магическим шоком. Реджинальд кивал согласно и обещал принимать все положенные лекарства и не вставать с кровати. Со своей кровати, в которой и спать, и болеть куда приятнее. Мысли его при этом сворачивали не туда, и приходилось с силой изгонять их из головы. В конце концов Льюис сдался, но убежденный скорее не страстными словами Реджинальда, а Мэб. «Я присмотрю, доктор», - сказала она уверенными, холодными тоном, и искры все еще плясали у нее в волосах. Льюис не то, чтобы успокоился. Он, кажется, просто побоялся с Мэб спорить.
        Дома, казалось, царило запустение, словно его оставили не на сутки, а на несколько лет. Выброс магической энергии, вызванный активацией защиты, сбил все настройки, убил цветы, подпитываемые чарами и только чудом не затронул антидот. Впрочем, зелья всегда живут по своим законам, а свойства растений и минералов крайне мало зависят от магии как таковой. И все же, первым делом Реджинальд проверил антидот, сняв с него магический купол; извлек и вновь бросил в зелье аметист. Потом поймал сумрачный взгляд Мэб и покорно поплелся наверх, в постель.
        Он выдержал ровно полчаса.
        Реджинальд, по натуре своей деятельный, никогда не умел переживать периоды вынужденного бездействия. Сегодня же ко всему помимо этого самого вязкого бездействия его мучило чувство незавершенности. Нужно было хотя бы с чем-то покончить. С «Грезами», к примеру. К тому же, с этим и надо было действовать резко, решительно; оторвать, как присохший пластырь. Так будет болеть в итоге значительно меньше.
        Пугало то, до какой степени Реджинальд свыкся со своим положением. Он начал даже находить в нем приятные, положительные стороны. Он перестал бояться. Но, если губительные последствия «Грез» не ощущаются, это вовсе не означает, что их нет вовсе. В конце концов, сами пострадавшие оставили слишком мало свидетельств, и полагаться приходится на сторонних наблюдателей. Нужно описать все свои ощущения, подумал Реджинальд. Когда-нибудь потом.
        Он полежал еще с полчаса, потом решительно поднялся - даже слишком решительно, от резкого движения закружилась голова - и спустился вниз, цепляясь за перила обеими руками. Кажется, на то, чтобы миновать лестницу, потребовалось еще полчаса.
        - Куда это ты собрался? - Мэб выглянула из кухни, удивительно домашняя, в фартуке, вся перепачканная в муке, и окинула его сумрачным взглядом.
        - Антидот.
        Мэб закусила губу, рассматривая его внимательно, а потом покачала головой.
        - Возвращайся в постель. Это подождет.
        Конечно, подождет. Будь на то воля Реджинальда, и это бы никогда не закончилось. Но именно поэтому с «Грезами» надо покончить немедленно, пока они не стали слишком заманчивы. Пока не стали проявляться иные опасные признаки - близкой ли гибели или сумасшествия. Сейчас, когда чары вроде бы притихли.
        - Давай уже покончим с этим, Мэб, - мягко попросил Реджинальд. - Глупо тянуть.
        - Льюис меня убьет… - пробормотала Мэб.
        - Не дотянется, - хмыкнул Реджинальд. - Послушай, дело почти сделано. Пять минут, и… мы будем совершенно свободны друг от друга.
        Еще один взгляд, долгий, внимательный, от которого мурашки бегут по коже. А потом Мэб кивнула и посторонилась, пропуская его на кухню. Стол был засыпан мукой, пахло творогом и ванилью.
        - Я решила испечь сырники, - спокойно пояснила Мэб, возвращаясь к готовке. Движения ее были быстрыми, точными, довольно скупыми. Нельзя было не залюбоваться тем, как ловко действуют ее руки.
        Реджинальд отвернулся.
        После краткой проверки он окончательно убедился, что антидот полностью готов и - надлежащего качества. Следовало бы, конечно, провести несколько лабораторных исследований, но на это времени не было. Да и как их проведешь, если единственные подопытные - они с Мэб. Реджинальд потер переносицу, собираясь с мыслями. Сейчас - или никогда. И «никогда» это очень плохой вариант.
        Вооружившись пинцетом, он вытащил аметист, обтер его салфеткой и положил на блюдце. Надо потом вернуть в оправу. Само зелье Реджинальд процедил через несколько слоев фильтровальной бумаги и разлил в три рюмки. Изучил на просвет. Под действием воздуха оно на мгновение окрасилось в рубиново-красный - это означало, что все процессы завершились благополучно - а затем стало тускнеть, светлеть, пока не сделалось прозрачным, как вода. Содержимое одной из рюмок Реджинальд перелил в пузырек, надписал этикетку после чего зачаровал ее. Не хватало еще, чтобы среди его вещей обнаружился антидот к «Грезам спящей красавицы», это породит ненужные вопросы. Подняв оставшиеся рюмки, Реджинальд обернулся.
        Мэб, давно оставившая готовку, смотрела на него не мигая. Бесконечно красивая. Уже бесконечно далекая. Щеки и концы волос ее были присыпаны мукой, хотелось подойти, стряхнуть ее, провести пальцами по гладкой коже, по бледным сухим губам. Увлажнить их поцелуем. Хотелось, отбросив все ненужные, лишние мысли, целовать и целовать ее, а потом подняться в спальню и…
        Реджинальд урезонил свое воображение и протянул Мэб рюмку.
        Пальцы их соприкоснулись на мгновение и оба вздрогнули.
        - Как мы узнаем, что оно подействовало?
        Реджинальд пожал плечами.
        - Мы, так сказать, первопроходцы. Не беспокойся, это совершенно точно не яд, да и хуже уже не будет.
        Мэб фыркнула.
        - До дна?
        Она поднесла рюмку к губам, замерла на мгновение, а Реджинальд вдруг понял, что выбьет сейчас у нее из рук, уничтожит с таким трудом приготовленный антидот, только чтобы все осталось по-прежнему. Уничтожит антидот, аппарат Маршана, все свои записи, только для того, чтобы Мэб была по-прежнему его.
        Реджинальд сделал шаг назад, налетев на кухонный стол - жалобно звякнула лабораторная посуда - и осушил свою рюмку.
        Вкуса у антидота не было, как и запаха. Это была даже не вода, а какая-то пугающая пустота. В голове зашумело, но мгновение спустя все пришло в норму. Он себя чувствовал все так же: усталым, больным, расстроенным и злым. Поднимать глаза на Мэб не хотелось.
        - Я не голоден, леди Дерован, - сказал Реджинальд суше, чем следовало. - Я иду спать.
        Он прошел мимо, чудом не задев Мэб плечом, лишь на мгновение ощутив тепло ее тела, и взлетел вверх по лестнице. Это отняло последние силы. Кое-как Реджинальд добрался до своей комнаты, упал на постель, раскинув руки, и закрыл глаза. Желание, жажда, потребность в Мэб никуда не делись, но теперь он окончательно убедился, что с этим нельзя бороться. Что ж, тысячекратно были правы древние: amor non est medicabilis herbis.
        Любовь травами не лечится.

* * *
        У антидота не было ни вкуса, ни запаха, и пить его при этом оказалось неприятно. Мэб поморщилась, проглотила зелье с трудом и медленно поставила рюмку на стол. Подняла вновь, рассматривая аккуратный кружок, отпечатавшийся в муке. Разницы она не почувствовала. Впрочем, она давно уже не чувствовала разрушительной силы «Грез». То ли свыклась с ними, а то ли проклятые чары начали выдыхаться. Все было по-прежнему, и теперь Мэб чувствовала себя обманутой и… какой-то опустошенной, что ли. Она вновь поставила рюмку на стол, посмотрела на разложенные по столу продукты и ощутила, что совершенно не голодна. Бес с ними!
        Мука, пока Мэб смывала ее с рук, цеплялась, слипалась противными мелкими комочками и казалось, она вся вымазалась в вязкой глине. Мэб терла и терла раздраженно, все прокручивая в голове последние минуты. Реджинальд просто развернулся и ушел! Ни сказал ни слова! Ни взглянув на нее напоследок! Хорошо еще, не стал сразу же обсуждать, как и когда они разъедутся, чтобы более никогда не видеться.
        Другой человек на его месте воспользовался бы всеми преимуществами связи с баронессой Дерован. Впрочем, если бы Реджинальд был таков, он бы Мэб не нравился.
        Она замерла, упираясь обеими руками в раковину. Вода текла чуть желтоватая, разбивалась о дно и оседала на бортах ржавыми каплями. Они складывались в причудливый, многозначительный рисунок, и Мэб не могла, вот глупость, оторвать от них взгляд. Вот оно. Ей нравится Реджинальд Эншо. Не в зелье дело. Ей нравится этот человек, нравится во многих смыслах. Он умен, привлекателен; он отличный собеседник и прекрасный любовник, но главное - рядом с ним Мэб в полной мере чувствует себя собой. Не баронессой, не профессором Абартона, даже не желанной женщиной - человеком. Рядом с ним она себя ощущает на своем месте.
        А он взял и ушел молча!
        Мэб раздраженно ударила по краю раковины. Боль отрезвила, и раздражение быстро прошло. Что она в самом деле? Словно ребенок, у которого взрослые отняли любимую игрушку. Она и в детстве никогда такой не была, и в юности, так зачем начинать сейчас? Нужно просто поговорить с Реджинальдом спокойно.
        Вот только - о чем?
        «Ты мне нравишься, я хочу, чтобы все оставалось по-прежнему»? «Я хочу продолжить»? «Давай попробуем», отдающее дешевыми любовными романами, которые так любит читать кузина Анемона? «Я люблю тебя»? А что будет, когда Реджинальд поднимет ее на смех?
        Нет, не поднимет конечно. Не такой он человек. Безупречным его не назовешь, но чувство собственного достоинства никогда ему не позволит оскорбить Мэб. Но она-то все равно будет себя чувствовать оскорбленной, осмеянной. Будет больно.
        С удивлением Мэб осознала, что ей никогда прежде не было больно. Ей просто не приходилось быть отвергнутой. Во всяком случае - по-настоящему отвергнутой, оставленной человеком, чье мнение, чье присутствие имеет для нее смысл, подлинное значение. Она не знала, как следует поступить в таком случае. А ведь еще совсем недавно она разговаривала с бедняжкой Лили тоном, полным превосходства! Какая ирония!
        Возможных варианта всего два: можно оставить все как есть, а можно поговорить с Реджинальдом и прояснить дело. Не обязательно в конце концов признаваться в любви и падать ему в ноги. Да и вообще это, как всегда казалось Мэб, делать должен мужчина. Но можно ведь просто поговорить!
        Смыв остатки муки, она вытерла руки фартуком, бросила последний взгляд на стол - потом можно будет убрать - и медленно, считая каждую ступеньку, поднялась наверх. На площадке ее опять охватили сомнения. Чувства были для Мэб новы, никогда прежде ей не приходилось мучиться от чего-то подобного, и отчасти она даже наслаждалась этими сомнениями и тревогами. А отчасти ее задержал страх. Самое страшное - услышать ответ и, как сейчас поняла Мэб, по большому счету не важно будет он положительным или отрицательным. Любой ответ означает перемены.
        Однако, сбегать себе Мэб запретила.
        Постояв еще минуту, она собрала в кулак всю свою решимость - ее, как оказалось, было немного - и на ватных, подгибающихся ногах подошла к двери Реджинальда. Занесла руку, чтобы постучать. Она просто зайдет и справится о его самочувствии. В конце концов, может же она волноваться за своего коллегу. Мэб опустила руку, чувствуя себя совершеннейшей идиоткой, причем и потому, что хочет сказать, и потому, насколько боится это сделать.
        В итоге, промаявшись еще какое-то время, она все-таки постучала. Ответом ей была полная тишина. Еще минута раздумий и сомнений - сколько их уже накопилось! - и Мэб приоткрыла дверь. Тишина.
        Комнату освещала единственная лампа у кровати, как сейчас обратила внимание Мэб - строгая на вид, но дорогая и не лишенная изящества. И очень простая. Похожая на Реджинальда своими простыми формами и ощущением немалой ценности. Мэб тряхнула головой, пытаясь избавиться от таких нелепых, глупых, даже смешных мыслей, и сделала небольшой шаг. Реджинальд спал. Лег не раздеваясь, даже не разувшись, и теперь спал поверх покрывала, обнимая подушку. Растрепавшиеся волосы падали на лоб, но не давали достаточно тени, и когда свет от лампы падал на глаза, мужчина морщился.
        Еще минута на размышления была уже совершенно лишней. Мэб обругала себя за все те глупости, которые успела надумать и запланировать, прошла через комнату, стараясь ступать тихо, чтобы скрипучие половицы не разбудили Реджнальда, и отодвинула лампу в сторону. От нее пахло металлом и нагретым камнем. Потом, ворча под нос, Мэб расшнуровала и стянула с Реджинальда ботинки, отставила их в сторону и потянулась за пледом. Реджинальд пробормотал что-то во сне, тихо и неразборчиво. Мэб замерла, боясь пошевелиться, издать хоть один звук. Что он сказал? Однако Реджинальд также не издал больше ни звука. Мэб укутала его плечи пледом, погасила лампу и присела на край постели. Провела ладонью по щеке мужчины, чувствуя пальцами отросшую щетину. Непривычно было видеть Реджинальда таким, слегка неряшливым; обычно он идеально одет и застегнут на все пуговицы, с галстуком, узлу которого позавидовал бы и отец. Непривычно и приятно отчасти, словно на скрытая сторона Реджинальда принадлежит только ей.
        От этой мысли Мэб тоже отмахнулась. Пальцы ее продолжили ласково поглаживать лицо мужчины, перебирать его волосы. Реджинальд снова пробормотал что-то сквозь сон, поднял руку и накрыл ее ладонь, чуть сжал.
        - Спи, - Мэб аккуратно вытащила свои пальцы и поднялась, отчетливо понимая, что пытается сейчас сбежать.
        И сбежала, сбежала куда поспешнее, чем требовалось, скрипя на каждом шагу. Реджинальд, измотанный, все еще страдающий от последствий магического истощения, так и не проснулся.
        В своей комнате Мэб постояла некоторое время на пороге, потом подошла и раскрыла окно. Обычно она так не делала, но в последние дни приобрела из-за Реджинальда эту привычку, оказавшуюся приятной и полезной. Из сада пахло цветами и совсем немного - гнильцой. Нужно вырезать увядшие цветы, пока не налетели какие-нибудь вредители, питающиеся ими. И найти садовника, который присмотрит за розами и травным огородом, до конца каникул.
        Тут Мэб оборвала себя. Хватить строить планы, хватит думать о возвращении в этот коттедж. Хватит. Пока не нужно.
        Она легла в постель, также не раздеваясь, сложила руки на груди и принялась рассматривать потолок. Будь на нем написано откровение, это бы сильно помогло Мэб, мысли которой метались с предмета на предмет, меняя одно решение за другим. Исчезнуть до рассвета. Поговорить с Реджинальдом. Признаться. Хорошенько обдумать. Убедиться в своих чувствах. Задвинуть их куда подальше. Поговорить с Реджинальдом. Не поднимать больше эту тему. Исчезнуть до…
        Резкий звонок заставил Мэб подскочить на месте так резко, что в спине что-то хрустнуло. Комнату заливал яркий солнечный свет; судя по всему, было уже заполдень. Звонок снизу продолжал надрываться, и Мэб не сразу поняла, что это чарофон. Линии были проведены во все коттеджи здесь и во все дома профессорского городка, но Мэб редко ими пользовалась. Громкий, металлический звон застал ее врасплох. Не до конца проснувшаяся, с глазами зудящими так, словно в них песка насыпали, она скатилась с кровати, кое-как разыскала туфли и медленно пошла вниз. Звонок все надрывался и надрывался, человек оказался удивительно настойчив.
        - Алло? - голос у Мэб со сна был хриплый и походил на воронье карканье.
        - Аристократическое похмелье, кузине? - рассмеялся собеседник.
        - Квентин? - Мэб моргнула несколько раз, собирая разбегающиеся мысли. - А, Квентин. Да, в смысле, нет. Доброе утро.
        Она бросила взгляд на часы, висящие в прихожей вечным напоминанием профессору не опаздывать на лекции. Мэб не всегда отличалась пунктуальностью, увы. Сейчас часы показывали двенадцать - двадцать четыре, и она безбожно опоздала повсюду. А ведь в Абартоне, кажется, еще не завершились все экзамены. Если о них, конечно, не позабыли за всей этой суматохой.
        - Можешь спать спокойно, дорогая кузина, - продолжил с улыбкой в голосе Квентин. - Никакие приворотные зелья им не грозят. Ни официально, ни на черном рынке ничего из тобой перечисленного не продавалось в последние четыре года. Так, чтобы кануть во мрак, имею в виду. Из-под полы сейчас больше «волосами Вероники» торгуют.
        - Это что такое? - рассеяно спросила Мэб, пытаясь осознать сказанное.
        - Наркотик. С тебя, дорогая кузина, бутылка басмельенского когда я в августе наведаюсь в Имение. Целую, - и Квентин повесил трубку, всегда такой настойчивый и порывистый.
        Мэб медленно положила трубку и повернулась на скрип ступеней. Реджинальд, бледный и растрепанный, стоял на лестнице, глядя на нее сверху вниз. Лицо оставалось в тени, и Мэб дорого бы дала, чтобы увидеть и понять его выражение.
        - Что-то случилось?
        - Кузен Квентин. Говорит, что ни официально, ни на черном рынке запретные ингредиенты не всплывали. Так что я решительно не знаю, откуда в Абартоне взялись «Грезы спящей красавицы».
        - Действительно, - эхом отозвался Реджинальд. - Откуда…
        Глава сорок девятая, в которой развеиваются «Грезы»
        Реджинальд спустился на несколько ступеней, не сводя взгляд с Мэб, застывшей с чарофонной трубкой в руке. Слова сбили его с толку, и разом позабылось все, что он собирался сказать сегодня с утра. Впрочем, это также избавило его от мучительной необходимости выбирать между глупым признанием - и серьезной опасностью быть отвергнутым - и сухим прощанием.
        - Твой кузен уверен?
        - Ты только что оскорбил единственного моего приличного родственника, Эншо, - хмыкнула Мэб, возвращая трубку на рычаг.
        Реджинальд спустился на несколько ступеней и сел прямо на лестнице, потирая переносицу.
        - Откуда в Абартоне «Грезы» спящей красавицы… Откуда…
        - Возможно… - начала Мэб.
        - Если Служба по контролю говорит, что ничего не выявлено, - покачал головой Реджинальд, - значит каждое вещество проследили от момента продажи до использования, легального или нет. «Не всплывали» в данном случае означает, что все, что могло, потонуло должным образом. Они знают, где и что было использовано. А значит, никто не мог создать это зелье. Тогда, возникает закономерный вопрос, откуда оно в Абартоне?
        Мэб пожала плечами.
        Реджинальд встал, спустился к подножию лестницы и попытался повышагивать в прихожей, но это было совершенно бессмысленно. Вся комнатка была - пара шагов в поперечнике, и он то и дело утыкался в стену или в дверь. Тогда он шагнул в гостиную, замер над креслом и принялся разглядывать старую, потрескавшуюся от времени кожаную обивку. Благородные следы прожитых лет.
        Откуда в Абартоне это зелье?
        Благородные, значит, следы. Лет.
        - Мэб, - голос сел от напряжения. - Мы - идиоты.
        - Говори за себя, - проворчала Мэб совсем рядом.
        Реджинальд обернулся, и оказалось, она стоит почти вплотную, растрепанная, кажется, еще до конца не проснувшаяся, с не до конца разгладившимся следом от подушки на лице. Реджинальду, чтобы не коснуться ее, пришлось сжать кулаки. Эффект «Грез» сошел на нет, он чувствовал себя уставшим, вымотавшимся, но колдовство как таковое тут было не причем. А желание, скорее необходимость прикасаться к Мэб Дерован никогда не делась, и теперь уже не денется.
        Реджинальд сделал шаг назад.
        - В Абартоне всегда было зелье, Мэб.
        Сперва она сощурилась, а потом в глазах мелькнуло понимание. Мэб медленно поднесла руку ко рту.
        - О, Небо!..
        Реджинальд кивнул.
        - Это так очевидно, это под боком, и поэтому просто не пришло нам в голову.
        - Но это также означает, что злоумышленник - кто-то из Абартона. И либо он - величайший из волшебников современности, способный заморочить Лэнта, - Мэб поморщилась, - либо это кто-то достаточно влиятельный. И имеющий доступ в хранилище.
        - Вернее всего второе, - нахмурился Реджинальд. - Лэнт - голая функция, ему бы в тюрьме надзирателем служить. Он не выдаст из хранилища ничего без специального разрешения. Значит, либо это был человек, имеющий к «Грезам» официальный доступ, что сильно сужает круг подозреваемых, либо у него при себе была разрешительная бумага, которую Лэнт обнюхал, лизнул, попробовал на зуб и самым тщательным образом запротоколировал. Идем!
        Реджинальд, на ходу застегивая жилет, направился к двери, но на полпути вернулся и забрал артефакт, брошенный накануне на полочку. Действительно, потрясающее сходство с пудреницей.
        - Проверим, были ли совершены какие-то манипуляции. Полагаю, сейчас, когда магический фон все еще высок, мы даже сможем сказать, открывали ли флакон в последнее время.
        Мэб с мрачным видом отняла у него «пудреницу».
        - Тебе нельзя колдовать.
        Реджинальд хотел возразить, главным образом из-за того, что недоработанный артефакт причинял массу трудностей самой Мэб, но наткнулся на свирепый взгляд женщины и промолчал. Так же молча, совершенно не представляя, о чем говорить в сложившейся ситуации - странной и откровенно щекотливой - они дошли до хранилища.
        Близилось окончание года, Абартон начал пустеть, его профессора и студенты разъезжаться, и к Лэнту потянулась очередь обреченных: сдать учебные пособие и, не дай то Бог! - отчитаться о порче или утрате оных. Отдельные счастливчики, исхитрившиеся ничем не прогневать Лэнта в течении нескольких лет, писали заявки на следующий год, тихо шурша перьями. Пришлось занять очередь, хотя Реджинальду хотелось растолкать всех, взять хранителя за грудки и, встряхнув хорошенько, поинтересоваться, отчего он так плохо следит за опасными препаратами. Однако, доказательств пока не было, да и сил бы наверняка не хватило.
        Сидели рядом, молча. Реджинальд совершенно не представлял, как ему начать разговор, почему молчала Мэб - ему было неизвестно. Может быть из-за того же чувства неловкости, а может быть ей попросту нечего было сказать. Она могла досадовать, что, пусть чары и сняты, им все еще приходится вести дела вместе. Никогда прежде Реджинальд не оказывался в подобной ситуации, и никогда прежде у него не было проблем с женщинами. Он попросту избегал благоразумно тех, кто мог доставить эти проблемы, и теперь вот так глупо попался и так безнадежно увяз. Ведь можно было выбрать женщину попроще, не настолько родовитую, гордую и… да, сложную. Реджинальд до сих пор не всегда понимал, какая она, леди Мэб Дерован.
        - Реджинальд… - начала вдруг Мэб тихим голосом, но ее оборвал Лэнт, подошедший и нависший, вызывающий как всегда смутную тревогу.
        - Что у вас, профессор Эншо? Леди Мэб?
        - Профессор Дерован! - с досадой воскликнула Мэб.

* * *
        Перед Лэнтом она всегда робела немного. То был человек, возможно, и не облеченный какой-либо особенной властью, но создающий впечатление немалого могущества, а то и - всемогущества. Он был спокоен, величествен, суров, и в целом напоминал Мэб ее первую гувернантку, вандомэсску госпожу де Вие, которая за полтора года ни разу не наказала девочку, и между тем исхитрилась превратить ее в тихое, запуганное существо одним своим взглядом. Заметив это, отец рассчитал де Вие, и Мэб думалось, окончила она свои дни где-нибудь в королевской тюрьме старшей надзирательницей, а то и директриссой. Лэнту также стоило бы хранить что-то посущественнее тетрадей и ученических артефактов, сокровища короны например.
        - Что у вас, Эншо? - нетерпеливо повторил Лэнт, указав на волнующуюся очередь.
        Реджинальд вздохнул. Больше всего это походило на то, как ныряльщик набирает в грудь воздух перед почти безнадежным, опасным прыжком, хотя Реджинальд несомненно хотел, чтобы это выглядело солидно, с ленцой, возможно даже с угрозой. Не вышло.
        - Насколько хорошо вы следите за вашим хранилищем, господин Лэнт?
        Хранитель пошевелил бровью, и Мэб ощутила, как ноги ее прирастают к полу. Вспомнила: он ведь маг, и Дар свой нигде не афиширует. Как знать, может быть это что-то опасное? А может, он накладывает проклятья на всех нерадивых профессоров и студентов. Ходили в годы ее студенчества такие байки про одного из старших библиотекарей: якобы он проклинает всех тех глупцов, что не возвращают книги в срок, едят за чтением, загибают страницы и пишут на полях.
        - Так это была проверка, профессор Эншо? - по губам Лэнта скользнула жутковатая улыбочка. - Те два амулета, что вы стащили.
        Мэб бросила короткий взгляд на Реджинальда. Скулы его слегка покраснели.
        - Можете быть уверены, я записал факт исчезновения амулетов в тетрадь убытия. Если потребуется, я немедленно укажу причину.
        Реджинальд кашлянул.
        - Что-то еще, профессор?
        Реджинальд посмотрел на Мэб. Верно, это их общая тайна, и раскрытие ее грозит крупными неприятностями даже несмотря на то, что антидот уже выпит. Тем не менее Мэб кивнула.
        - «Грезы спящей красавицы», господин Лэнт. Каким образом пузырек с этим зельем оказался разбит на территории Абартона.
        На долю секунды в голубых глазах Лэнта промелькнуло что-то человеческое. Уловить было сложно, но Мэб готова была поклясться, что это страх. Потом глаза снова стали суровыми, льдистыми и притом совершенно безмятежными. Лэнт жил, кажется, полностью убежденный в собственной правоте.
        - Не могу сказать, профессор Эншо. «Грезы» находятся в особом хранилище и выдаются только ограниченному кругу людей. Не думаю, что кто-либо мог воспользоваться ими для той прискорбной шалости несколько недель назад.
        - Шалости? - Мэб испугалась собственного тона. Он был осязаемо жуток, хотя и не произвел на хранителя ни малейшего впечатления.
        - Не думаю, что «Грезы» вообще подходят для шалостей, - Реджинальд поймал и сжал запястье Мэб горячей ладонью. Она сразу же успокоилась. - Позвольте взглянуть, Лэнт.
        - У вас есть соответствующее распоряжение ректора на это? - самым любезным тоном уточнил хранитель.
        - А у ректора есть доступ к пузырьку? - парировал Реджинальд. - Я бы в таком случае предпочел не ставить его пока в известность, а обратиться напрямую в службу по контролю за оборотом опасных веществ. Вы же можете позвонить своему кузену Квентину, профессор Дерован?
        - С удовольствием, - оскалилась - на улыбку это походило мало - Мэб.
        Лэнт сокрушенно покачал головой. Толпа вокруг бурлила, гудела, прислушивалась к разговору, который по счастью не могла разобрать: хранитель носил при себе отводящий внимание посторонних артефакт.
        - Эншо, последний раз к флакону этому прикасались три месяца назад во время лабораторной работы. Больше я никому его не давал, более того, не впускал ни одну живую душу в особое хранилище.
        - Вы так в этом уверенны? - поинтересовался Реджинальд.
        - На память не жалуюсь.
        - И все же, ради нашего общего спокойствие можем мы проверить сохранность флакона?
        Лэнт закатил глаза, тяжело вздохнул, разглядывая Мэб и Реджинальда усталым сумрачным взглядом, и наконец кивнул.
        - Бог с вами. Идемте. Нерис, соберите заявки, подшейте их и проверьте сохранность сданных артефактов. Я подпишу все бумаги, когда вернусь.
        Помощник хранителя вынырнул из-за стойки и опрометью кинулся выполнять распоряжение своего сурового начальника. Лэнт же открыл узкую дверцу, казалось, зажатую двумя каталожными ящиками, и посторонился, пропуская непрошенных гостей в узкий, плохо освещенный коридор. Когда дверь закрылась, Мэб вздрогнула от негромкого удара ее о косяк.
        - Вперед, профессора, - голос Лэнта звучал в полумраке зловеще. - Третья дверь справа. Подождите, пожалуйста, возле нее, пока я не сниму охрану.
        И он неспешно пошел в другую сторону.

* * *
        Лэнт вернулся парой минут спустя, отпер дверь и на этот раз вошел первый, принюхиваясь. В этот момент он имел невероятное сходство со сторожевой собакой, оберегающей доверенную ей территорию. Удовлетворившись осмотром комнаты, Лэнт зажег свет и подошел к одному из металлических шкафов. Реджинальд, до сей поры в особом хранилище не бывавший - ему не раз хотелось поработать с кое-какими здесь хранящимися особо ценными и опасными артефактами и реактивами, да все времени не хватало - огляделся с интересом. Следовало признать, выглядит хранилище солидно: шкафы мало того, что металлические - заговоренные, покрытые особыми защитными знаками и источающие магию. На каждом по два замка: обычный, отпирающийся ключом, и магический, приводящийся в действие заклинанием, кодовым словом либо же каплей крови. На стенах и потолке слабо, но с угрозой светятся охранные амулеты. Вынести что-то отсюда так же сложно, как ограбить королевскую казну.
        Вот только, насколько помнил Реджинальд, казну последний раз грабили прошлой осенью. Нет такой охранной системы, которую нельзя взломать, обмануть или обойти.
        - Можете убедиться, - Лэнт отпер шкаф с учебными зельями повышенной сложности. - Флакон «Грёз спящей красавицы», учебное пособие ЗЛК-2017/а, хрустальный, объем 200 милли…
        Лэнт, до сей поры говоривший ровным, безразличным тоном бесконечно в себе уверенного человека, изрядно утомленного визитом, вдруг осекся. Рука, которую он протянул к флаконам, замерла в воздухе. Длинные пальцы шевелились, ногти светились голубоватым светом, точь в точь охранные амулеты. Мэб охнула негромко и вцепилась в руку Реджинальда, ногти ее впились под кожу. Реджинальд и сам закусил губу, наблюдая за этим странным, совершенно чужим колдовством.
        А потом Лэнт выругался. Язык был Реджинальду незнаком, но определенно схож с вандомэсским, и в целом можно было понять, что хранитель имеет в виду.
        - Какие-то проблемы, господин Лэнт? - поинтересовался Реджинальд невинным тоном, испытывая мелочное удовольствие.
        Хранитель не обратил на него ни малейшего внимания. Он повертел в руках пузырек с зельем, посмотрел на просвет - было там налито не больше половины - изучил со всех сторон, словно надеялся на обман зрения. Потом он открыл еще один шкаф, вытащил стопку толстых тетрадей и принялся их пролистывать, то и дело отбивая нетерпеливую дробь по столу. Потом он распрямился, повернулся к Реджинальду и спросил прежним сухим тоном:
        - Вы уверены, что это были Грёзы?
        Реджинальд кивнул.
        - Я провел анализ.
        - Кто-нибудь пострадал?
        - Нет, по счастью, - соврал Реджинальд не моргнув глазом. - Но я, невзирая на это, исследовал следы зелья и разработал антидот.
        - И вы можете доказать, что это наши «Грёзы»?
        - С удовольствием это сделаю, господин Лэнт.
        - Скверно…
        Лэнт закрыл тетради одну за другой и принялся методично укладывать их в шкаф. От механической четкости его действие Реджинальду стало не по себе. Все казалось, хранитель сейчас развернется, возьмет какой-нибудь особенно убийственный артефакт, здесь наверняка найдется подобный, и превратит их с Мэб во прах. Но Лэнт ничего подобного, конечно, не делал, только все убирал и убирал тетради, пока не осталась только одна. Хранитель еще раз сверился с записями и изучил повторно флакон, в котором никак не увеличилось количество содержимого - хотя, казалось, Лэнт на это надеялся. А потом он сел на край стола, и это был до того непривычный, совершенно несвойственный хранителю шаг, что Реджинальд с трудом сдержал смешок. Мэб хихикнула.
        - Это лишено смысла.
        - Что именно, господин Лэнт, - так же быстро Мэб вернула себе серьезность. - Дайте тетрадь.
        Лэнт облизал губы и покачал головой.
        - Хранитель, - Реджинальд почувствовал, что начинает терять терпение. Робость, которую вызывал этот человек, нещадно пользующийся своей властью, начала потихоньку развеиваться. Сейчас Реджинальд видел перед собой самодура, маленького человечка, вообразившего себя королем этого замкнутого, пыльного королевства. Или же - драконом, улегшимся вздремнуть на гору сокровищ. В обоих случаях, какой бы ни была фантазия, пора было найти на Лэнта управу. - Я могу не только доказать, что в Абартоне пытались применить именно эти чары, но даже сказать, открывали ли флакон в последние несколько месяцев и на какой срок. Мэб, артефакт.
        Женщина, едва заметно поморщившись, достала из кармана «Пудреницу».
        - Уверен?
        На самом деле Реджинальд не был так уж уверен в том, что артефакт сработает так, как надо. Одно дело - проверять произведенное магическое воздействие и другие артефакты, то, что оставляет ясный след, и совсем другое - зелье и концентрированные, зельем наведенные чары. Но говорить об этой неуверенности сейчас не следовало. Положившись на удачу, он кивнул. Еще раз поморщившись и помассировав заранее заболевший висок, Мэб открыла «Пудреницу» и поднесла ее к флакону. Лэнт следил за этими нехитрыми манипуляциями, напряженный, мрачный, но помешать не пытался. Магический фон всколыхнулся, послышалось негромкое гудение, а потом «пудреница» вспыхнула яркими, удивительно неприятными, насыщенными оттенками алого и лилового. Враждебное магическое воздействие, сильное и достаточно продолжительное. Реджинальд прикинул в уме. Если бы речь шла о заклинании или артефакте, он бы сказал - чары действовали не меньше пяти-семи минут, для колдовства это чудовищно много. Для того, чтобы в замкнутом пространстве, надежно защищающем человека (в чистой комнате алхимической лаборатории, к примеру) вскрыть пузырек и отлить
половину - в самый раз. Если исходить из того, с какой скоростью чары рассеиваются, произошло это примерно три - три с половиной месяца назад, как раз тогда, когда «Грёзы» доставались из хранилища в последний раз.
        - Флакон был открыт три месяца назад на пять или семь минут, - озвучит Реджинальд уверенным тоном. - Многовато для демонстрации, маловато для того, чтобы сто миллилитров испарились сами по себе.
        - «Грёзы» не испаряются, - машинально отозвался Лэнт, разглядывая «пудреницу». - Они при контакте с кислородом, который исключен в лаборатории, преобразуются в газ, а потом распадаются.
        - Кто брал флакон, Лэнт? - Реджинальд добавил в голос угрожающие нотки.
        Одна щека Лэнта нервно дернулась. Вышло жутковатое подобие улыбки.
        - Интереснее, кто его возвращал, профессор Эншо. Сперва окажите мне услугу с этой вашей безделушкой, - и Лэнт ткнул пальцем в «пудреницу», заставляя Мэб отшатнуться.
        Глава пятидесятая, в которой развеиваются «Грёзы» (продолжение)
        Погремев связкой одинаковых, ничем не примечательных ключей, Лэнт выбрал нужный, отпер еще один шкаф и достал небольшой бумажный сверток. Не требовалось прикасаться к нему, чтобы ощутить враждебную силу, агрессивную и опасную. Бумага была зачарованной, но даже к ней Реджинальд не рискнул бы прикасаться без перчаток. Мэб, ощущающая магию чуть менее остро, поморщилась и сделала инстинктивный шаг назад. Лэнт покачал головой.
        - Мне нужно знать, что это за артефакт.
        Он положил сверток на середину рабочего стола, развернул аккуратно, едва касаясь бумаги пальцами, и замер, внимательно глядя на магов.
        Артефакт выглядел непритязательно: небольшая металлическая пластинка, тусклая, слегка оплавленная по краям. Споры о том важен или нет для магии внешний вид предмета, не затихали до сих пор. Реджинальд склонялся к тому, что зачаровать можно хоть пластмассовую пуговицу, главное - мастерство. Какой бы неказистой не казалась эта пластинка, она таила в себе огромную силу.
        - Вам нужно мое экспертное мнение, господин Лэнт? - иронично поинтересовался Реджинальд.
        - Ваше мнение меня не интересует, - отрезал хранитель. - Меня интересует показание вашего прибора.
        Реджинальд задвинул Мэб за спину, подошел и принялся разглядывать артефакт. тетрадь с записями лежала совсем рядом, и то и дело возникало мальчишеское желание схватить ее и броситься наутек. Ко всему прочему очень хотелось понаблюдать, как Лэнт, такой суровый, спокойный, даже чопорный бросится в погоню. Но артефакт успел уже заинтриговать Реджинальда. он склонился ниже, рассматривая пластинку. Увы, кое в чем хранитель был прав. Даже если бы его интересовало экспертное заключение Реджинальда, едва ли он получил бы его. Природа артефакта была совершенно неясна. Не те ли это "пьютские ножи", что исполосовали портреты в музее и убили Лили?
        Нет, маловато силы, пришел к выводу Реджинальд. Это что-то опасное, враждебное, но не настолько страшное. Да и не похоже это на артефакты, привозимые из колоний - а "ножи" едва ли сделаны были еще где-то. У вещей, привезенных из-за моря особый фон, какой-то… пряный.
        - Налюбовались? - грубовато спросил Лэнт. - Могу я теперь узнать, что это?
        - А вы не знаете? - хмыкнул Реджинальд.
        - Способы убийства - несколько не мой профиль.
        В Университете каждый первый считал с точностью до наоборот, и о Лэнте ходили жутковато-абсурдные слухи. Пару раз на памяти Реджинальда его записывали в наемные убийцы, отошедшие от дел, мотивируя это тем, что "взгляд жуткий и пробирает до костей". Это было в чем-то недалеко от истины, и злить Лэнта не хотелось. Хотя бы потому, что Реджинальд еще надеялся узнать, кто же вернул флакон, опустевшим наполовину.
        - Будь осторожнее, Мэб, - Реджинальд посторонился и осторожно выдвинул женщину на первый план. Та поморщилась, но больше ничем не выразила своих чувств.
        На этот раз "пудреннице" - глупое название успело уже прилипнуть! - потребовалось значительно больше времени, что говорило о том, что эта неказистая пластинка - сильный артефакт. С такими Реджинальд, должно быть, прежде дела не имел, хотя всегда считал себя неплохим мастером. Но, постоянно находится что-то, бросающее мастерству вызов, и в этом есть свои плюсы и свои минусы. Во всяком случае, это то, что не дает загордится сверх меры.
        - Готово… - выдохнула Мэб две минуты спустя. Она побледнела, на лбу выступил пот, и Реджинальд едва успел подхватить теряющую силы женщину. Лэнт пришел на помощь, подхватив падающую "пудреницу". Что ж, сложно было ожидать от него большего. - О-о-ох, моя голова…
        Реджинальд огляделся, не нашел в хранилище ни стула, ни даже табурета, и усадил Мэб на край стола. Запрокинул ее голову, взяв за подбородок, и изучил бледное лицо, залегшие под глазами тени и побелевшие губы. На холодной, гладкой щеке рука его задержалась дольше, чем требовалось, но Мэб на это, кажется, не обратила внимание.
        - Возьмите, - Лэнт протянул сперва пузырек, остро пахнущий лекарственными травами, а затем "пудреницу".
        К содержимому пузырька Реджинальд отнесся придирчиво и только убедившись, что это обычная укрепляющая настойка, позволил Мэб сделать два глотка. Лицу ее вернулись краски, глазам - блеск, а вместе с силами возвратилось и мрачное настроение. Мэб обожгла Лэнта ненавидящим взглядом и отодвинулась.
        - Итак? - хранителя, кажется, не волновало происходящее. Во всяком случае, его ничуть не беспокоило самочувствие людей.
        Реджинальд закатил на мгновение глаза, но вступать в перепалку не стал. Подняв свой артефакт, он принялся изучать его, сверяя радужное сияние с занесенными в тетрадь рассчетами и наблюдениями. И результат вышел неожиданный.
        - Это "Феникс".
        - "Феникс"?! - Мэб подавилась презрительным хмыканьем. Свела брови. - Ты имеешь в виду огненное заклинание? Двадцать четвертый уровень, применялось - сколько? Четыре раза в истории?
        - Три, - поправил Лэнт, задумчиво разглядывая пластинку, к которой теперь никому уже прикасаться не хотелось. - При осаде Вадиша использовали Золотые стрелы, а потом врали в хрониках напропалую. Вы уверены, Эншо? Речь идет именно об этом заклинании?
        - Я редко ошибаюсь в рассчетах, - суховато ответил Реджинальд. - И удвилятся тут, в общем-то, нечему. "Пьютские ножи" у нас уже были. Осталось дождаться только появления живой воды. Откуда это?
        Лэнт, сосредоточенной заворачивающий пластинку обратно в бумагу, ответил не сразу.
        - Миро принес несколько недель назад.
        - Несколько недель назад? - Реджинальд нахмурился. Догадка ему не нравилась. - После пожара в общежитии Арии?
        - Возьмите, - вместо ответа Лэнт протянул тетрадь, а сам отпер еще один шкаф и принялся доставать шкатулки - мал-мала-меньше. В самую крошечную, размером чуть больше "Феникса" артефакт и был убран. Затем Лэнт начал с прежним сосредоточенным видом укладывать шкатулку в шкатулку, делая какие-то непонятные даже хорошо знакомому с последними наработками в области артефакторики Реджинальду пассы. Поняв, что за ним наблюдают, хранитель поморщился. - Читайте, а потом верните тетрадь. Сорок девятая страница.
        Тетрадь забрала Мэб и сразу же открыла на нужном месте. Глаза ее, пробежав по странице, остановились где-то в середине, расширились, а потом она кивнула.
        - Ну конечно! Можно бы было догадаться!
        - О чем? - устало вздохнул Реджинальд.
        Мэб протянула ему тетрадь, указывая на пару строк в таблице.
        - Брал флакон профессор Уэнгли, у него как раз был зачет по сложным ядам. А возвращал…
        - Вон Грев… - Реджинальд бросил взгляд на хранителя, все укладывающего и укладывающего свои зачарованные шкатулки. - И Лэнт не потрудился проверить сохранность зелья.
        - Я полагал, что могу доверять ректору, - невозмутимо, словно речь шла о каком-то пустяке, отозвался Лэнт и защелкнул замок на последней шкатулке.
        - Спорное утверждение, - пробормотал Реджинальд, бросил тетрадь на стол и сжал руку Мэб. - Идем. Скорее.

* * *
        Мэб едва поспевала за Реджинальдом. Длинноногий, он шагал широко, решительно, и ей пришлось перейти на бег, чтобы только нагнать его. Уцепившись за локоть мужчины, Мэб попыталась его остановить, но с тем же успехом она могла бы двигать здания Абартона.
        - Реджинальд! Постой! Реджи!
        Услышав свое имя, Эншо замер и обернулся.
        - Куда ты так понесся? Вон Грев не мог… - Мэб осеклась, сделала глубокий вдох и продолжила уверенным, насколько это сейчас было возможно, тоном. - Если это вон Грев, то что мы с тобой можем сделать? Предлагаешь пойти и спросить его напрямик? Такой у тебя план?
        Реджинальд вздохнул и вытащил из кармана наполовину пустой флакон. Мэб охнула.
        - Ты спер «Грёзы»?! У Лэнта?!
        - Не я первый, возможно не я последний, - пожал плечами Реджинальд. - Этот идол сброшен с пьедестала и развенчан, больше я его не боюсь. Мы пойдем, покажем ректору флакон и понаблюдаем за его реакцией. Возможно, он невинен аки агнец, дисциплинированно вернул зелье на место, и совершенно не имеет значения, что Лэнт не удостоверился в его сохранности. Но может так статься, что «Грёзы» ополовинил вон Грев. Я хочу посмотреть и убедиться в этом сам.
        - И что ты сделаешь, если это не он? Как собираешься выкручиваться и объяснять кражу? - Мэб поежилась. Совершенно не хотелось думать, что сделает Лэнт, когда обнаружит пропажу флакона. Отчасти Реджинальд был прав, «идол» оказался развенчан, но это не делало его менее влиятельным человеком в Абартоне. Тем более, Лэнт был при исполнении и мог доставить ворам, ради чего бы они не действовали, немало неприятностей. Мэб всегда могла от них избавиться, используя имя семьи, но совершенно не хотелось трепать и позорить его таким образом. Да и мама была бы в ярости. Как собирается в случае проблем выпутываться Реджинальд, она и вообразить не могла.
        - В одном ты права… - Реджинальд потер переносицу. - С этим флаконом мы к нему не пойдем. За мной!
        В лаборатории факультета фармацевтики появлению Эншо совершенно не удивились, даже встретили радушно. Вспомнилось его своеобразное хобби - токсикология. Реджинальд перекинулся с дежурным несколькими непонятными Мэб профессиональными фразами - шутками судя по веселому смеху - и скрылся в хранилище. Спустя несколько минут он вернулся уже с двумя флаконами, совершенно идентичными по виду. У Мэб екнуло сердце.
        - Левый - подделка, - улыбнулся Реджинальд, пряча правый, подлинный флакон в карман. - Я бы предложил тебе проверить с артефактом, но ты и без того выглядишь бледновато.
        - Они совершенно одинаковые, - Мэб поежилась. - Ты не перепутал?
        - Я? - Реджинальд с улыбкой покачал головой. - Нет. Но вон Грев разницы не заметит. Идем.
        Ноги Мэб приросли к полу. Меньше всего ей хотелось сейчас завершать эту историю. Хотелось поймать Реджинальда за руку и сказать: «Бросим это дело. Мы ведь уже в безопасности. Все закончилось». Но Мэб слишком хорошо знала, что он ей ответит. Да и сама в глубине души, под спудом страха была согласна: нужно понять, как и зачем появилось на территории Абартона такое опасное зелье, кто был его целью.
        Людей в Абартоне заметно поубавилось. Экзамены заканчивались, студенты один за другим отбывали на каникулы, а преподаватели - в отпуск. Мэб и сама была бы не прочь оказаться подальше отсюда, где-нибудь на пляже, в плетеном кресле, закрытом со всех сторон от ветра. Чтобы легкий сквозняк едва ощутимо касался ног и прибой трогал их нежно, лаская. Впрочем, в эту минуту она с радостью променяла бы кабинет вон Грева на гостиную своей матери. Хотелось сбежать, так малодушно, так жалко. Мэб посмотрела на Реджинальда, вышагивающего все так же решительно, и вздохнула.
        Полиции, к слову, в Абартоне тоже поубавилось, а с территории вокруг музея убрали заградительную ленту. Стало быть, закрыли расследование, отчаявшись найти виновного. Абартонская полиция под чутким руководством Кэрью не могла опознать хулигана, даже когда он у них на глазах бил кого-то палкой. Мэб закусила губу. Апатия и страх сменились раздражением, и она пообещала себе выяснить самым тщательным образом, как же ведет Кэрью расследование, и если потребуется, написать на него десяток шумных жалоб. Задействовать кузена Квентина в конце концов!
        За этими размышлениями она и не заметила, как оказалась в ректорской приемной. Следовало, пожалуй, поблагодарить Кэрью и его вопиющую нерадивость. Благодаря им у Мэб не было времени предаваться страхам.
        И все же, трепет и дурные предчувствия вернулись. Мэб поймала и сжала руку Реджинальда. Тот кивнул, улыбнулся краешком губ, а потом сделался убийственно серьезным. Таким его прежде Мэб не видела, и подумалось: Реджинальд Эншо не тот человек, которому стоит переходить дорогу.
        Реджинальд постучал.
        - Ректор не принимает, - из небольшой подсобки выглянул секретарь, руки все в мыле, на подносе четыре не до конца отмытые чашки.
        - Примет, - зловеще пообещал Реджинальд. Взгляд его упал на чашки. - Чай, отличная идея.
        И он распахнул дверь.
        - Реджи? - вон Грев встал из-за стола, разглядывая незваных гостей удивленно. Потом улыбнулся, и в который раз за последнее время Мэб подумалось, что это удивительно неприятный, фальшивый человек. Даже странно, что прежде она этого не замечала. - Рад, что вы поправились. Леди Дерован.
        - Профессор, - поправил Эншо с ухмылкой прежде, чем это сделала Мэб. Садитесь, профессор.
        Он взглядом указал на одно из кресел, и Мэб села, не став спорить. Реджинальд задержался на секунду, закрывая старинный засов, которым не пользовались, должно быть, лет пятьдесят - в конце концов в дверь был врезан совсем недавно современный заговоренный замок - и сел в соседнее кресло. Вон Грев следил за ними молча, удивленно, и постепенно на лице его проступало возмущение. Так же медленно оно сменилось гневом, лоб и щеки затопила алая краска.
        - Что вы себе позволяете, Эншо? - просипел вон Грев.
        Рука его потянулась к звонку. Мгновение, и в комнату ворвется секретарь. А может и Кэрью с бравыми молодцами. Мэб отчего-то не сомневалась, что на зов ректора полиция явится без промедлений. Однако Реджинальд выставил на стол поверх стопки личных дел флакон, и рука ректора замерла, а потом и вовсе упала на подлокотник.
        - Я выяснил, что за зелье было применено, - жизнерадостно объявил Реджинальд. - Правда я молодец?
        Ректор совершенно машинально кивнул. И в эту минуту Мэб окончательно осознала: виновен. Он смотрел на флакон, точно зная о его содержимом, и испытывал при этом не закономерный страх, который должен бы был охватить человека, имеющего дела с опасным, запрещенным веществом. Нет, здесь было какое-то иное чувство. Досада пополам с обреченностью, а еще - какая-то злость.
        - Я тем более молодец, дорогой ректор, что проделал эту работу в одиночку. Ни Сэлвин с Льюисом, ни ребята из лаборатории не получали от вас осколки. Знаете, в свете этого я нахожу оскорбительным, что вы мне их дали.
        - Я забыл, что вы из де Линси, - пробормотал вон Грев, не сводя с флакона напряженный взгляд.
        Мэб поерзала на кресле.
        - Зачем? - спросила она сиплым, неживым голосом. Это единственное сейчас имело значение. Зачем? Была ли у этой нелепой, безумной истории какая-то весомая причина.
        Не то, чтобы наличие такой причины позволило бы ей простить или понять вон Грева, но, возможно, было бы не так обидно.
        Ректор немного расслабился, откинулся на спинку кресла и слабо улыбнулся. Улыбка вышла плохая, фальшивая, жалостливая и ядовитая. Мэб передернуло. Захотелось сбросить с себя эту улыбку, как каракатицу.
        - Я сожалею, леди Мэб. Мне не хотелось вас вмешивать. Но выбора не было. Из всех женщин Абартона, родовитых достойных женщин вы единственная не поддерживаете отношения со своей семьей.
        Реджинальд взлохматил волосы.
        - Вашей целью была Мэб? Зачем, ректор? Назовите хотя бы одну разумную причину!
        Еще одна улыбка вон Грева вышла такой же противной, но ко всему прочему какой-то усталой. Словно он был бесконечно утомлен, а этот разговор выпивал последние его силы. Впрочем, кому же понравится быть пойманным за руку?
        - Мы стремительно теряем влияние, Эншо. Престиж. Уважение. Мы еще держимся на плаву благодаря династиям, но все больше знатных фамилий предпочитают отправлять своих отпрысков учиться за границу, в Леньет или в Касараму. Или отдают в Эньюэлс, - при этих словах ректора передернуло. - В Эньюэлс! И следующей осенью король собирается пропустить наш ежегодный бал, а вместо этого направиться туда, в Эньюэлс, в это серое, примитивное, дешевое место!
        - При чем тут леди Мэб, «Грёзы» и вся эта мерзкая история? - сухо спросил Реджинальд, накрывая пальцы Мэб горячей ладонью. Только теперь она сообразила, что по коже бегают искры, и подлокотник местами уже обуглился.
        - Нам нужно вернуть Абартону былую славу, - спокойно продолжил вон Грев. - Восстановить былое величие, а для этого необходимо избавиться от всего наносного, от всего того, что разрушало Абартон изнутри последние десятилетия. Я уважаю вас, Эншо, действительно уважаю, но таким, как вы здесь не место.
        - Таким как… - Реджинальд осекся. Рука его потяжелела, он до боли сжал пальцы Мэб, но отпустил прежде, чем она даже успела ойкнуть. - А давно вы это затеяли. Поддержали создания Колледжа Шарлотты, одобрили откровенно сомнительные кандидатуры. Дочери шлюх и моряков, что может быть хуже для Абартона, верно? Они непременно создадут проблемы. Не думаю, что вы стравили между собой Королевичей и Ариев, но не угомонили, это точно. Еще и подлили масла в огонь, дали избалованным мальчишкам вроде Миро в руки все карты. Позволили бить, как им вздумается. Ну а взрыв в Лидэнс был для вас настоящим подарком. Позволил смешать классы «неподобающим образом», так, кажется, говорил Доктор Джермин. На что вы надеялись, вон Грев? Что мы с леди Мэб придушим друг друга? Блестящий план!
        Реджинальд потер переносицу. Вздохнул тяжело, мученически, потом выпрямился, опираясь о подлокотники, подался вперед и внимательно посмотрел через стол на ректора.
        - Зелье-то зачем?
        Вон Грев бросил короткий, как Мэб показалось, вороватый взгляд на флакон. Повисло молчание. Захотелось вскочить и выбить из ректора ответ, но она осталась сидеть, цепляясь за подлокотники и переваривая все сказанное. Бред сумасшедшего! И тем не менее, если судить по реакции вон Грева, в своих выкладках Реджинальд прав.
        Молчание затянулось. А потом вон Грев вдруг причмокнул губами и грустно улыбнулся.
        - Я полагал, что вы не станете терпеть подобное унижение, леди Дерован. Сложно было вообразить, что вы - шлюха, которой нравится трахаться с простолюдином.
        Подлокотник, в который Мэб цеплялась обеими руками, обуглился, покрылся изморозью и в мгновение ока рассыпался в труху.
        Глава пятьдесят первая, в которой развеиваются «Грёзы» (окончание)
        Послышался треск дерева, громкий и фальшивый, точно шумовой эффект в кинокартине. Реджинальд повернул голову, стараясь при этом не выпускать вон Грева из поля зрения. Этот человек не был нормален, а значит не следовало быть с ним беспечным. Мэб выглядела удивленной. Платье ее усеяла мелкая щепа, руки покраснели. Реджинальд сжал кулаки. Нет, он не кинется сейчас на помощь, как бы того не хотелось. Только не при вон Греве.
        Мэб, впрочем, совладала с собой. Уже не в первый раз Реджинальд убеждался, что это удивительная женщина, умная и стойкая. Гнев сделал ее красивой; она всегда была хороша собой, но гнев ее выявлял всегда нечто особенное. Возможно именно поэтому Реджинальд столько лет ругался с ней и злил ее: чтобы увидеть этот румянец на щеках.
        - Я не понимаю ваш план, ректор, - Мэб отряхнула руки, откинулась на спинку кресла, пока целую, и стала подлинным воплощением аристократизма. Поколения предков ею бы гордились. - Это каким образом вы собирались восстановить величие Абартона? Уничтожив его репутацию и поставив жизнь студентов и профессуры под угрозу?
        Ректор улыбнулся снисходительно, окончательно убеждая Реджинальда в своем безумии. В голове замелькали картинки, мелкие детали объединились в один четкий рисунок. Это началось давно, очень давно. Безумие подходило медленно, на мягких лапках, и никто этого не заметил.
        - Дорогая леди Дерован…
        - Профессор, - сухо поправила Мэб.
        - Профессор. Абартон - особое заведение. Здесь обучались испокон веку члены королевской семьи и высшие аристократы. Вы ведь и сами - часть Абартона. Я не возражаю против де Линси, там выращивают достойный слуг Отечества. Но Арии… С этого все началось. Число простолюдинов растет. Они заполняют все, плодясь, как плесень!
        - Потом подтянулись женщины, - с сарказмом добавила Мэб. Руки она сцепила намертво в замок, чтобы только не начать колдовать ненароком.
        - Знаете, сколько аристократов сейчас обучается в Абартоне? - вон Грев ее словно и не заметил. - Меньше половины! Мы терем привлекательность! Все больше и больше аристократических семейств отдает предпочтение Эньюэлсу! Если так продолжится, Абартон будет уничтожен!
        Реджинальд посмеялся бы, если бы эти нелепые выкладки, эта абсурдная логика не оказывали такое влияние на него. Только кивнул, соглашаясь с частью сентенции вон Грева. Да, все чаще члены знатных семей выбирают Эньюэлс. Но вот только связано это с престижем инженерных специальностей, который существенно вырос во время строительства Королевского Канала в Маби. И общим взлетом интереса к технике.
        После того, как король увлекся автогонками, и самым знатным юношам не зазорно стало разбираться в моторах. Это было весьма забавно, ведь в разгар эпохи рыцарства их предки едва ли знали с какой стороны подступиться к лошади с ведром и щеткой. Впрочем, прогресс в принципе - забавная штука. Забавная и необоримая.
        И у Абартона всегда остается магия.
        - Ректор… - Реджинальд вздохнул. - Не могу, право, разделить ваши печали… На что вы надеялись? Что Мэб побежит жаловаться на насилие? Убьет меня? Или я ее? Это вероятнее и для вас предпочтительнее, не так ли? А если бы связь установилась с кем-то из студентов? Или с Верне? Вы вообще понимаете, как «Грёзы» действуют?
        - На Верне, учитывая природу его дара, зелье едва ли подействовало бы, - покачал головой ректор.
        Предположение было спорное, ничем не подкрепленное, но Реджинальд кивнул.
        - Что же до детей… - продолжил вон Грев. - Я знал, леди Мэб, что вы и Эншо не допустите скандала, как не допустите, чтобы пострадали ученики.
        - Одного понять не могу, - покачал головой Реджинальд. - Герой я в вашей истории или злодей? Мы с Мэб договорились, и что дальше? Час спустя вцепились друг другу в горло?
        - Это должно было случиться, Эншо, - вон Грев посмотрел особенно мрачно, напоминая при этом обиженного ребенка. - Рано или поздно леди Мэб должна была осознать, что происходит. Я и предположить не мог, что вам, баронессе, знатной леди доставит удовольствие связь с… - вон Грев наградил Реджинальда особенно красноречивым взглядом.
        Слово «шлюха» в этот раз не прозвучало, но оно сквозило между строк. Улыбка Мэб при этих словах сделалась жутковатой.
        - А знаете, вон Грев, этот ваш план мог бы сработать. Если бы не Лили Шоу. Ваших рук дело?
        - Я тут совершенно не при чем, леди Мэб! - оскорбился ректор. - Я бы и пальцем ее не тронул! Этот мальчишка, Дильшенди, во всем сознался. Идите к нему, раз уж кипите праведным гневом.
        Интересное наблюдалось. Вон Грев говорил об аристократии, но стоило речи зайти о Маркусе Дильшенди, опустился до оскорблений. Реджинальд не сомневался, что у него и для королевы Шарлотты найдется хлесткое словечко.
        - Обсуждать это бесполезно, - покачал головой Реджинальд. - Скажите мне лучше, ректор, что нам делать?
        Вон Грев, казалось, удивился.
        - Лично против вас, Эншо, я ничего не имею.
        - О… - Реджинальд едва успел поймать подавшуюся вперед Мэб и стиснуть ее в объятьях, не давая вырваться. Шепнул: - Потом убьешь его. Не кажется вам, ректор, что сейчас самое время повиниться и уйти в отставку.
        Вон Грев ответил неприятной, паскудной ухмылкой.
        - Я, возможно, не слишком разбираюсь в магии, Эншо, но это мне известно: вы не можете рассказать о «Грёзах», если, конечно, не хотите угодить в карантин до конца жизни.
        Реджинальд медленно разжал объятья, выпуская Мэб.
        - Я бы рискнул, господин ректор. Исключительно ради удовольствия видеть вас за решеткой. Но… - взгляд его упал на флакон, все еще стоящий на стопке папок, и решение пришло спонтанно; безумное, вон Греву под стать. - Что вы знаете о свойствах «Грёз», ректор? Видите ли, у всех подобных зелий, веществ повышенной сложности, есть одна интересная особенность.
        Реджинальд выдернул пробку.
        - Они не действуют повторно.
        Вон Грев расширившимися от ужаса глазами наблюдал, как прозрачная, бесцветная жидкость выплескивается на стол и впитывается сукном.
        - Сложные связи, образуемые зельем, всегда двусторонни. Третье лицо обречено.
        Взгляд вон Грева и вовсе остекленел. В дверь ударили несколько раз. Реджинальд обернулся через плечо. Засов старый, долгие годы служивший декоративным элементом, украшением, но он должен выдержать.
        - Сейчас вы, ректор - третий лишний в нашей с профессором Дерован связи. Это ведет к безумие или даже к смерти. Однако, антидот почти готов. Если вы подадите в отставку и навсегда покинете Абартон, я…
        Договорить Реджинальд не успел. Вон Грев вдруг захрипел, весь посинел лицом и начал заваливаться на бок. Послышался глухой удар: грузное тело ректора упало на пол. В дверь застучали громче, и стук этот сделался тревожным, даже гневным.
        Мэб покосилась на дверь и, быстро обогнув стол, склонилась над ректором.
        - Боже! Реджи! Что ты сделал?!
        - Это дистиллированная вода! - Реджинальд неохотно встал и кресла и подошел к вон Греву. Ректор дышал, пульс его бился сравнительно ровно. - Верный яд для нечистой совести. В худшем случае у него удар.
        - Нужно послать за врачом… - пробормотала побледневшая Мэб.
        В этот момент треск возвестил, что засов все же не выдержал, и дверь, распахнувшись, ударила по стене.

* * *
        Когда дверь распахнулась, Мэб ощутила противоречивое желание: спрятаться Реджинальду за спину и одновременно закрыть его собой. В итоге она застыла, точно «фигура» в глупой детской игре, ощущая себя при этом преступницей, хорошо, если не убийцей. Реджинальд же невозмутимо убрал флакон в карман и склонился над вон Гревом.
        - Нужен доктор. Профессор Арнольд? Рад видеть вас. Пошлите, пожалуйста, кого-нибудь за Льюисом.
        Арнольд кивнул, отдал несколько кратких и емких распоряжений и, войдя в кабинет, сел в кресло. Взгляд его оставался покоен и безмятежен. И все же от него едва ли укрылось сломанное кресло и мокрое сукно на столе. Да и стоял он за дверью, судя по стуку, достаточно долго. Сколько он слышал? Кто был с ним?
        Молчал Арнольд зловеще, ничем не выдав, слышал ли он хоть что-нибудь. Появился Льюис, гляну мрачно на Реджинальда - «так-то вы соблюдаете режим?» - и занялся вон Гревом. Мэб отошла, опустилась на кушетку у стены и сложила руки на коленях. Реджинальд присел на подоконник. Друг на друга они старались не смотреть, равно как и на ректора, вокруг которого хлопотали доктор с помощниками. Наконец Льюис поднялся с колен, вытирая руки салфеткой.
        - Доставьте его светлость в больнице, пусть его осмотрит доктор Сэлвин. И, думаю, нужно связаться с Королевским госпиталем.
        «Его светлость» резануло по ушам. Не «ректор» - светлость. Верно, вон Грев ведь граф, вспомнила Мэб. Из оссатонских маркграфов, перебравшихся в Роанату в начале XVIII века и присягнувших королю.
        - Что с его светлостью? - Арноль также использовал именно это слово, и словно вычеркнул вон Грева из числа значимых для Абартона персон.
        - Удар. Следствие нервного истощения, - Льюис бросил красноречивый взгляд на Реджинальда. Мол «и вам грозит то же самое». - Я скажу точнее после того, как мы проведем тщательное обследование. Но в любом случае следует поставить в известность попечителей и его величество.
        Вон Грева унесли, доктор удалился, а Мэб, Реджинальд и Арнольд не двинулись с места. Тишина становилась все напряженнее, все страшнее. Мэб почувствовала, как холодок бежит по коже, и желание спрятаться за надежную спину Реджинальда усилилось стократ. Судьба их висела на тонком волоске.
        - Как вы это провернули? - спросил Арнольд.
        - Сколько вы слышали? - вопрос Реджинальда звучал спокойно и безмятежно, но Мэб достаточно хорошо изучила своего компаньона. Он был встревожен.
        - Достаточно, - кивнул Арнольд. - Господин вон Грев использовал опасное зелье и поставил под угрозу жизни профессоров и студентов Абартона ради безумных порочных идей. Не новых, увы. Когда я здесь учился, то и дело звучали призывы изгнать простолюдинов и закрыть все Колледжи вплоть до де Линси. А для магов организовать отдельную Академию.
        - Она у нас была какое-то время, - кивнул Реджинальд. - В Пьюте.
        - Вот именно, в Пьюте, - кивнул Арнольд. - Дайте флакон.
        - Реджи… - Мэб вскинула руку, но остановить Реджинальда не успела.
        Профессор Арнольд изучил флакон тщательно, придирчиво, со всех сторон. Принюхался. Попробовал на вкус. И в результате осмотра, как показалось Мэб, остался доволен.
        - Вода?
        - Очищенная, - кивнул Реджинальд. - Одолжил в лаборатории.
        - А настоящие «Грёзы», конечно, в хранилище?
        - А настоящие «Грёзы», конечно, у меня.
        Арнольд кивнул задумчиво. Мэб облизнула пересохшие губы, сражаясь с паникой. Все сейчас зависит от этого человека и его доброй воли. Увы, Мэб так и не разобралась до сих пор, что Арнольд со всеми своими щипками и дешевыми похабными шутками из себя представляет. Аристократ. Магией не владеет, но разбирается в ней неплохо. Курирует колледж Арии, а по праву рождения входит в ближний круг короля. Его сестра, кажется, с недавних пор состоит в попечительском совете Абартона.
        - Вы, Эншо, не выглядите изможденной жертвой, как и профессор Дерован, - сказал наконец Арнольд, прекратив жевать губу. - Действительно есть шанс создать антидот?
        Реджинальд бросил короткий взгляд на Мэб, но что она могла сказать?
        - Он уже создан, профессор Арнольд. И принят. мы с леди Мэб, как вы правильно заметили, не изможденные жертвы.
        - И никогда ими не были, - пробормотала Мэб.
        - Тогда и обсуждать нечего, - кивнул Арнольд. - Привлечь вон Грева к ответственности все равно не получится. Поэтому я хочу предложить сделку. Я молчу о том, что услышал, вы же двое не пытаетесь сделать ничего, способного принести вред Университету.
        Реджинальд нахмурился.
        - У меня никогда и в мыслях не было причинять вред Абартону. В одном вон Грев прав: это выдающееся заведение и быть его частью - привелегия.
        - Значит, остается сделать совсем немногое, - улыбнулся Арнольд. - Поставить Совет и короля в известность об ударе, постигшем вон Грева, разрешить все мелкие недоразумения и отправиться в отпуск. Предоставить полиции вести расследование дел о пожаре и о нападении на вас, Мэб.
        - Нашей полиции?
        - Я уже подготовил несколько жалоб на Кэрью, - покачал головой Арнольд. - он пользовался благосклонностью вон Грева, теперь избавиться от него будет значительно легче. И от людей вроде Лэнта. слышали, у него уже несколько недель лежит возможное орудие поджога!
        И слышали, и даже видели, - подумалось Мэб, но она промолчала. Захотелось, чтобы все это закончилось. Просто - закончилось. Чтобы с поджогом, с насильником, со смертельными артефактами разбирались без нее. Взять и уехать. Мэб бросила быстрый взгляд на Реджинальда, тихого и задумчивого. Что будет, если предложить ему уехать и на пару месяцев забыть об Абартоне? Начать с начала; попробовать, выйдет ли что-то теперь, без зелья, без предрассудков, когда они уже достаточно долго знают друг друга.
        - Могу я поговорить с Дильшенди? - спросил вдруг Эншо, разрушая фантазии Мэб.
        - Что вы меня-то спрашиваете? - хмыкнул Арнольд. - Идите себе на здоровье и говорите, пока у нас в известной степени анархия.
        Реджинальд кивнул.
        - В таком случае я пойду. нужно задать мальчику пару вопросов.
        Мэб хотела если не остановить, то задержать его, но о чем было говорить? Вновь вдруг стало страшно, очень страшно, и между ними пролегла угрожающих размеров пропасть.
        - Не окажете мне помощь, леди Мэб?
        Арнольд говорил это, кажется, уже не в первый раз. Выглядел он при этом не раздраженным, а понимающим, и это раздражало и смущало уже саму Мэб.
        - В чем именно, профессор?
        - Я не маг, - Арнольд улыбнулся как-то извинительно. - Хотелось бы запустить те приборы в переговорной зале, чтобы видеть собеседников. дело слишком серьезное, чтобы обойтись чарофонным разговором.
        "Вам нужен Эншо", - хотела сказать Мэб, но Реджинальд ушел и даже эхо шагов его стихло. И хватит уже быть такое неумехой и распустехой! Она, в конец концов, волшебница и сильная! Надо взять у Реджинальда пару уроков по управлению артефактами.
        Об эту мысль Мэб споткнулась. Кровь прилила к щекам. Как это часто бывало в минуту смущения - не такая уж редкость в студенческие годы - Мэб развела кипучую деятельность.
        - Идемте, профессор. Посмотрим, что там можно сделать.
        Глава пятьдесят вторая, в которой завязываются и разрубаются узлы
        Юный Дильшенди был породистым арестантом - из тех, кого сажают в комфортные, полные всяческих удобств камеры Королевского Бастиона - и потому под замком он содержался в собственном общежитии. Это нельзя было даже назвать арестом. Дильшенди мог свободно расхаживать по всему зданию, и только зачарованный дверной косяк удерживал его внутри. Вон Грев явно не считал соблазнение несовершеннолетней девицы достаточно серьезным преступлением.
        Впрочем, как сказал заместитель коменданта, проводивший Реджинальда вглубь здания, Маркус Дильшенди не покидет свои комнаты. Думает, хихикнул служитель, над своим поведением.
        Реджинальд поморщился, вынужденный выслушать целый каскад откровенно неудачных глупых шуток, и шагнул в комнату. Гостиная - а старшекурсникам Королевского колледжа полагались большие покои с отдельной уборной - была обставлена аскетично. Предельно простая обстановка, нет ни безделушек, ни дорогого алкоголя, ни игрушек, зато повсюду книги. Дильшенди обучался юриспруденции и управлению, ценные навыки для наследника знатного рода, но помимо этого, судя по заглавиям книг, интересовался классической магией. Была здесь и книга по проклятьям и самопроклятьям: Дженезе Оуэн несколько лет назад переработала и издала свою диссертацию; а также несколько томов, посвященных Пьюту.
        - Профессор? - Дильшенди появился не из спальни, а со стороны небольшой лоджии; одет он был просто, а руки измазаны краской, которую юноша пытался стереть платком. Этот паршивец еще и картины пишет! - Вам что-то нужно?
        Создавалось впечатление, что юного Дильшенди ничуть не тревожит собственная участь, а между тем проблемы у него были серьезные. Дело Лили Шоу скорее всего пустят на самотек. Едва ли кого-то, включая королеву, тревожит судьба безродной девчонки. Но то, что Дильшенди скрыл свой дар, да еще использовал для этого мощный артефакт, на который требуется королевское разрешение - другое дело. Впрочем, Реджинальда интересовала как раз-таки Лили. Тон Арнольда не оставлял сомнений: всех на лето выставят из Абартона. Для того, вот официальная версия, чтобы не мешать полиции в расследовании. Или чтобы просто не путались под ногами, задавая неудобные вопросы.
        - Дильшенди, - Реджинальд опустился в кресло, разглядывая молодого человека. - Признайтесь честно, вы ведь не соблазняли Лили Шоу.
        - Это был я, профессор, - на лице юноши ни один мускул не дрогнул. - Она мне нравилась. Но потом она узнала лишнее.
        - О вашем Даре, - Реджинальд кивнул. - Кстати, а что это за Дар?
        - Не могу сказать, профессор.
        - Меня вам тоже придется проклясть? - иронично поинтересовался Реджинальд.
        Дильшенди промолчал. Он всегда был сдержан, держался особняком и не входил ни в свиту Миро, ни в своеобразный «клуб отличников», но сейчас и вовсе стал замкнут и мрачен. Реджинальд, глядя на него, окончательно уверился: Маркус покрывает кого-то. Но кого? У него, кажется, вовсе нет друзей. Того самого гипотетического шантажиста? Но что за угрозу этот шантажист для Дильшенди представляет?
        - Кого вы покрываете, Дильшенди? Вы знаете, кто соблазнил Лили?
        - Это был я, - спокойно отозвался юноша.
        - Допустим. Кто фотографировал?
        - Магия.
        - Зачем повесили фото?
        - В наказание.
        Обмен репликами становился все быстрее, Маркус даже не задумывался над ответами. Но вот только, были ли он честен, или просто слишком хорошо вызубрил свою роль?
        - Что у вас за Дар, Маркус? - вновь попытал удачу Реджинальд.
        - Не могу сказать, профессор, - покачал головой Дильшенди. - И вы не имеете права настаивать.
        Тут оставалось только, досадливо морщась, признать его правоту, а еще тот факт, что разговаривать с Маркусом Дильшенди бесполезно. Как бы Реджинальд не старался, ему не узнать от мальчишки правду.

* * *
        Руководить Мэб не нравилось, только если студентами и желательно недолгий срок. Еще меньше ей нравилось общаться с руководством. То были «Люди ее ркуга», хотя многие и уступали Дерованом в знатности и древности, и в то же время, они имели над Мэб власть. С одной стороны, что они могли сделать? Уволить ее? А с другой, неприязнь и опасения имели под собой иррациональную природу, и бороться с ними не получалось. Отец в таких случаях цитировал армейскую поговорку: «Лучше быть подальше от начальства и поближе к кухне».
        Члены Совета слушали молча. Арнольд, опытный оратор, пересказывал последние события спокойно, без лишних эмоций. Мэб не сумела бы так быстро сориентироваться, и к неприязни и раздражению примешивалась зависть.
        Обстановка в Абартоне в изложении Арнольда выглядела сложной, требующей немедленных действия, и в то же время - стабильной. Требовалось вмешательство, но не было при этом поводов для паники. Мэб не удалось бы нарисовать такую идеальную картинку.
        Первое, что спросил лорд Манфул, глава Попечительского Совета, когда Арнольд закончил:
        - Каково состояние господина вон Грева?
        И снова «господин». Мэб с трудом сдержала усмешку. Стало быть, Совет также вычеркнул его.
        - Его осматривает доктор Сэлвин, нам нужно дождаться результатов.
        Манфул покачал головой.
        - Если все так, как вы говорите, лорд Теофиль, дело надо немедленно взять под контроль.
        Манфул напоминал моржа: грузный, с оплывшим лицом, обвисшими брылями и нелепыми усами щеточкой. Он казался обманчиво безобидным, даже немного комичным, но Мэб помнила рассказы отца. Манфул был непримирим, негибок, решителен, и любыми путями добивался своего. И его не всегда останавливали соображения нравственности или человеколюбия. Он с радостью похоронил бы проблему.
        Отчасти он так и сделал: о Лили Шоу не заговаривали. Ее соблазнение было досадным происшествием, а смерть - сопутствующей жертвой. О самочувствии Мэб справились, и она отвеила сухо, стараясь не скатываться в грубость, что все в порядке.
        - Сколько из старших профессоров остались в Абартоне? - когда с «формальностями» было покончено, Манфул взял деловой тон.
        - Трое кроме меня, милорд, - спокойно ответил Арнольд и сощурился, припоминая. - Все верно, трое. По большей части все уже разъехались. Летом планировали остаться не более двух дюжин. У нас затеян ре…
        Председатель Попечительского Совета вскинул руку, останавливая Арнольда.
        - Кто это?
        - Леди Хамбли, Бароли и Энвил.
        Лорд Манфул нахмурился.
        - Женщина, выживший из ума алхимик и простолюдин.
        Арнольд предупреждающе сжал руку Мэб, не позволяя заговорить, и вовремя. Захлестнуло возмущение. Мэб и сама не знала, что разозлило ее больше: слова о женщине, старике или простолюдине. И все же, Мэб нашла в себе силы благоразумно смолчать, продолжая прислушиваться. Лорд Манфул, чье участие в жизни Абартона обычно ограничивалось пожертвованиями - последний раз он был тут лет семь назад - ловко и не без фантазии раздавал распоряжения. Они были самые здравые: сократить до минимума число студентов, остающихся в кампусе на лето; обеспечить полиции и пожарной охране доступ во все помещения; допросить Дильшенди и убедиться, что его Дар не повредит Абартону (о Лили и речь уже не шло); число профессоров также сократить при необходимости; если потребуется, найти предлог и продлить каникулы. Такие здравые по отдельности, все вместе - и тем более из уст Манфула - меры производили самое неприятное впечатление. Любым путем защищался… не порядок даже, а своего рода уклад - в средневековом понимании. В Абартоне может твориться все, что угодно, но об этом никто не должен знать. Вспомнились слова Миро: «Вы знаете,
как у нас дела делаются, профессор». Что ж, теперь Мэб действительно хорошо это знала. А еще она поняла, что совершенно не хочет усугублять это знание. Оставшись, она услышит много такого, что заставит ее разочароваться и в людях - хотя куда уж больше - и в Абартоне. Сочинив мало-мальски убедительный предлог, Мэб поспешила покинуть переговорную, а там и здание.
        На пороге она столкнулась с Дженезе Оуэн.
        Профессор проклятий придержала дверь и замерла, разглядывая Мэб. Как всегда под прицелом недобрых черных глаз сделалось не по себе, и Мэб едва не нарисовала в воздухе знак, отгоняющий зло. Однако, подобное потворствование суевериям не пристало опытной, дипломированной колдунье. И все же, потребовалось вонзить ногти в ладони, чтобы боль притупила страх.
        - Профессор Оуэн, - Мэб кивнула сдержано и получила в ответ новый неприятный взгляд, от которого мурашки бежали по коже.
        - А я от вас такого не ожидала, - медоточиво сказала Дженезе Оуэн. - Только не от вас, леди Дерован.
        - О чем вы? - нахмурилась Мэб.
        По губам Дженезе Оуэн скользнула очень неприятная «всепонимающая» улыбка.
        - Об «ударе», постигшем нашего дорогого ректора. Вы, судя по всему, сильно его ненавидели, раз наложили такое проклятье.
        Мэб сощурилась.
        - Это ваше профессиональное мнение, леди Оуэн? Придержите его при себе.
        И Мэб прошла мимо, отчаянно молясь про себя, чтобы эта нелепая история с «проклятьем» не стала новой университетской сплетней. Сейчас только этого не хватало.

* * *
        Выходя из общежития Королевского Колледжа Реджинальд нос к носу столкнулся со служителем. Подмышкой тот держал кипу плакатов, начарованных наспех, со вкривь и вкось идущими буквами. Один такой уже был приклеен - также криво - к доске объявлений у входа. Экзамены в связи со внезапной болезнью ректора переносились на осень, а каникулы продлевались на неделю. Это едва ли кого-то расстраивало, в том числе и Реджинальда, но неприятный осадок оставался. Словно таким грубым, незатейливым образом пытались залакировать проблему.
        Впрочем, с кем бы Реджинальд не заговорил по дороге, отзывы были едиными. Всем не терпелось покинуть Абартон, провести пару месяцев в стороне. Как резонно заметил профессор Боли, сухонький преподаватель права и один из кураторов Королевского Колледжа, столько всего произошло за последнюю пару месяцев, что впору предположить, что Абартон проклят, и от него стоит держаться подальше. Реджинальд чуть было не послал профессора с такими разговорами к Дженезе Оуэн, но удержался от грубости. Только кивнул сухо, показывая, что не желает продолжать разговор. Боли, словоохотливый и любящий читать нравоучения, насупился, покачал головой и отстал.
        Из кабинета ректора, куда Реджинальд поднялся, надеясь найти человека, несущего хоть какую-то ответственность за творящееся в Университете, выносили вещи. Папки складывались в ящики как попало, они, впрочем, изначально были на столе и полках свалены как попало. Если и существовала какая-то система, знал о ней один только вон Грев.
        Профессор Арнольд стоял над этим разгромом в явной растерянности.
        - А-а, Эншо! Как ваш разговор с юным Дильшенди?
        Реджинальд пожал плечами.
        - Ясно. Попечительский Совет хочет, чтобы мы узнали у мальчика о его Даре. А еще разобрали горчичные семена и вспахали море, очевидно. Вот не могли вы довести вон Грева до удара в более спокойное время?
        - Я не доводил ректора, - сухо сказал Реджинальд.
        - Верно, верно, вы правы. Извините, - Арнольд тряхнул седой шевелюрой. Встревоженный и растрепанный, он походил на безумного ученого из кинокартины. - Столько всего навалилось сразу. А я, вашими, Эншо, стараниями, назначен теперь ВРИО ректора. Утешает только слово «временный».
        Тут Реджинальду нечего было ответить. Он сел в ближайшее кресло, в задумчивости оглядывая пустеющий кабинет.
        - Вон Грев был, все же, странный человек, - Арнольд подошел к стеклянному шкафчику, изящному и на взгляд Реджинальда чужеродно смотрящемуся среди массивной дубовой мебели, и начал доставать посуду. Чай и кофе готовил, конечно, секретарь, но чашки вон Грев всегда доставал свои, с фамильным гербом. - Вы заметили, Реджи, он всегда пил из одного и того же стакана?
        Реджинальд покачал головой.
        - Настоящее произведение искусства, - Арнольд осторожно, двумя пальцами достал тонкостенный бокал с гравировкой. - Нужно отослать его жене.
        Реджинальд машинально протянул руку, на самом деле не особо желая касаться изящной вещицы, но Арнольд уже убрал ее в короб и захлопнул крышку.
        - Поезжайте отдыхать, Реджи. Здесь будет сейчас очень много любопытствующих. Я вызвал из столицы королевского следователя и специалистов по поджогам. Не хочу, чтобы у кого-то из них возникли к вам и леди Мэб неудобные вопросы.
        - Очень любезно с вашей стороны, - задумчиво проговорил Реджинальд.
        - Поезжайте, отдохните. Увезите отсюда леди Мэб, - продолжил увещевать Арнольд. - А к осени, Бог даст, все вернется в свою колею.
        Реджинальд так же задумчиво кивнул. Ему и самому хотелось уехать, отчасти - сбежать, а отчасти - взглянуть на происходящее последние недели в Абартоне с расстояния. Что-то не сходилось, картинка не складывалась. Да и, в довершение всего, идея увезти Мэб выглядела заманчиво, хотя и была, наверняка, невыполнима.
        И, кстати, следовало сделать еще кое-что.
        Реджинальд поднялся.
        - Вы правы, совершенно правы, профессор.
        - Реджи, еще кое-что… - остановил его Арнольд. - Флакон с «Грёзами»…
        - В безопасном месте, профессор, - ответил Реджинальд, сжимая флакон в кармане, и вышел.

* * *
        Следующие несколько часов Мэб потратила на то, чтобы разобраться с бумагами. Из Абартона намечался самый настоящий исход, и в канцелярии толпились полсотни преподавателей и служителей. Кому отпуск оформить, кому подписать бумаги на совместный выезд, кому выдать денежное содержание на экспедицию. Студенты держались поодаль, хотя и им явно не терпелось поскорее покинуть Абартон. Впрочем, когда это студенты стремились задержаться в Университете? По большей части везде, куда не пришла бы Мэб, царили возбуждение и лихорадочное веселье, немного фальшивое. О ректоре не заговаривали. Мэб подозревала, что большинство обитателей Абартона его недолюбливает. Точно так же не заговаривали о нападениях, пожаре, защите Абартона и двух смертях. Словно разом вычеркнули из своей жизни все неприятное. Иногда очень осторожно заходила речь о Дильшенди и его Даре, но тут же собеседников заставляло умолкнуть благоразумие. На свете не так много причин, чтобы маг скрывал свой Дар, и все до единого они очень неприятные.
        Мэб конечно же тянула время. Собирала и подписывала бумаги; раскланивалась со знакомыми; выслушивала студентов; брезгливо морщилась на всякую сплетню. Что угодно, лишь бы домой не идти. Стоит только переступить порог, и все закончится. Наступит определенность, и в этой определенности не будет места фантазиям.
        У Мэб впервые были фантазии. В них был Реджинальд, его прикосновения, поцелуи, его кофе, его раскатистое до мурашек «эр», из-за которого хотелось поменять свое имя на «Мэри». Подобно всем фантазиям, эти были недостижимы. Слишком многое лежало между ней и Эншо; прежде всего страх, что все пережитое было наколдованным.
        - Собрались уезжать, Мэб?
        Вопрос застал врасплох. Мэб моргнула и с некоторым опозданием сообразила, что стоит перед профессорской, комкая в руках бумаги, а Арнольд смотрит на нее с добрым прищуром.
        - Хочу отправить кое-какие личные вещи вон Грева его родным, - Арнольд продемонстрировал объемистую коробу, в которой что-то стучало и позвякивало, словно стеклянные шарики перекатывались. - Его завтра перевезут в Королевский госпиталь.
        - Ректор все еще без сознания? - поддержала беседу Мэб, хотя ее совсем не интересовало самочувствие вон Грева. Смерти она ему не желала, но и блаженного беспамятства этот человек не заслужил. Пусть бы страдал от подагры!
        - Поправиться вон Грев или нет, нам в любом случае придется привыкать жить без него, - пожал плечами Арнольд.
        - Думаю, мы справимся, - хмыкнула мэб.
        - Заседание Попечительского Совета будет осенью, и до той поры, вашими стараниями, я занимаю пост исполняющего обязанности ректора, - проворчал Арнольд.
        Мэб хотела сказать, что тут уж совершенно не при чем, но промолчала. Это очевидно, и конечно Арнольд все понимает. Ворчит и жалуется он больше для вида, и пока есть слушатель подходящий.
        - Словом, леди Мэб, если вы хотели о чем-то поговорить с ректором, - улыбнулся Арнольд, - лучше дождитесь осени и уже ему, избранному, надоедайте.
        Хотела, ведь хотела поговорить. Это вообще полезное занятие, разговаривать. Мэб крепче стиснула бумаги.
        - Прошу меня простить, профессор, у меня дела.
        И она опрометью бросилась в сторону дома.
        Глава пятьдесят третья, последняя
        В дом Мэб вбежала, запыхавшись, вцепилась в перила обеими руками и не меньше минуты считала вдохи и выдохи. Воздух вырывался с сипом, а еще она наверняка раскраснелась и растрепалась. Впрочем, перед Эншо она представала и в худшем виде. И все же, Мэб задержалась еще на минуту, чтобы приладить волосы и навести порядок в одежде. Потом, сообразив, что выглядит глупо, вышла на кухню и положила порядком помятые бумаги на стол. Сделала вдох. Потом она начала подниматься, цепляясь за перила, а на верхней площадке снова замешкалась. Ее комната была рядом, и велико было искушение спрятаться там. Если Реджинальд захочет, то придет сам. Если же не захочет… Что ж, можно будет вдосталь нарыдаться в подушку. Мэб никогда этого не делала, но не сомневалась: на этот раз слезы будут.
        Пришлось себе напомнить: Мэб Дерован, ты взрослая женщина. К чему вести себя как глупая школьница, подсунувшая любовное письмо в шкафчик старшеклассника? Нужно пойти и обсудить все, как делают взрослые люди.
        Мэб сделала два широких шага и толкнула дверь в соседнюю спальню.
        Реджинальд собирал чемоданы. Собирал спокойно, уверенно, без лишней суеты, со свойственной ему методичностью. Она не принимала у Реджинальда черты занудливого педантизма, скорее это было сексуально, то, как он медленно, тщательно складывал рубашки и расправлял пиджаки на плечиках.
        Не о том, не о том мысли, одернула себя Мэб. Эншо собирал чемоданы, намереваясь уехать. Молча? Он сказал бы хоть слово на прощание?
        - Леди Мэб? - Реджинальд заметил ее, проходя от комода к кровати со стопкой выглаженных носовых платков. Вот тут и не знаешь, смеяться или плакать. Убрав платки в чемодан, он вышел в гардеробную - она служила скорее лабораторией и кладовой, затем в ванную.
        - Ты ничего не хочешь мне сказать? - проклятые слова сорвались с языка, прозвучали резко, обижено. Хуже, гораздо хуже, чем Мэб планировала.
        Реджинальд остановился.
        - Сказать?
        На самом деле они стояли очень близко друг к другу. «Расхаживал» - это так, одно название, от кровати до комода было три шага. От двери до кровати - столько же, и Мэб уже проделывала их, обнаженная, возбужденная и злая. Тогда она не знала, что будет хотеть Эншо безо всякого колдовства, без глупого, старого выдохшегося зелья. Ладони закололо. Положить их на грудь, толкнуть, вынуждая Реджинальда упасть на постель, и испробовать его всего на вкус. Мэб морально была готова ко всему, что подскажет воображение, подстегнутое похабными романчиками кузины Анемоны.
        Для верности Мэб спрятала руки за спину. Нет, секс - это хорошо. Но сейчас это все испортит. Сейчас надо прояснить ситуацию, а Эншо молчит. Стоит, прислонившись к спинке кровати, и молчит.
        Молчала и Мэб, боящаяся предстоящего разговора. Боящаяся услышать резкое «нет» и немного боящаяся «да», потому что оно меняло слишком многое. И немного обиженная, потому что разве женщина должна признаваться первой? Для чего вообще нужны мужчины?!
        - Мэб, я… - Реджинальд запнулся, в очередной раз доказывая, что толку нет от «сильного пола».
        Эти короткие слова, ее имя, произнесенное глубоким волнующим голосом, стали отчего-то последней каплей. Мэб развернулась и бросилась наутек, собираясь укрыться в своей спальне. А лучше в гардеробной, в шляпной коробке на верхней полке.
        Дверь открылась со скрипом, Мэб переступила порог и замерла, глядя на дорожные сундуки, ее любимые, вместительные. В них так удобно привозить из путешествий книги. Крышка одного была откинута, а внутри аккуратно уложена одежда. Пахло лавандой.
        - Это… как понимать?
        - Я собирался тебя похитить.
        Мэб обернулась, глядя на Реджинальда. Он замер в дверях, вроде бы в нерешительности, а в глазах между тем горел огонь, от которого мурашки бежали по коже.
        - Я собирался поговорить с тобой, полтора часа репетировал перед зеркалом, но все какая-то ерунда выходила…
        Мэб нервно хихикнула. Репетировал. Перед зеркалом. И почему она до такого не додумалась?
        - А письмо написать ты не пробовал?
        Мэб сделала шаг вперед и обе ладони положила Реджинальду на грудь. Кожу заколола то ли грубоватая шерсть пиджака, то ли предвкушение. Мэб замерла, охваченная самыми противоречивыми желаниями, глядя на Реджинальда снизу вверх. Он выглядел усталым и немного печальным. С таким лицом не в любви признаются, а о похоронах сообщают. Что за речь он вообще репетировал?!
        Пальцы нежно коснулись щеки, отвели за ухо волосы. Реджинальд все смотрел, точно выискивал что-то в ее лице, и Мэб смотрела в ответ. В горле пересохло. Мэб сглотнула, облизнула губы, и взгляд переместился на ее рот.
        - Мэб… - никогда прежде голос Реджинальда не звучал так неуверенно.
        И тогда Мэб, пусть это и казалось неправильным, взяла инициативу в свои руки. Она привстала на цыпочки, ухватила крепко оба лацкана пиджака и поцеловала Реджинальда. Он ответил после секундной заминки, и ответил так страстно, так жарко, что закружилась голова и подкосились ноги, а перед глазами замельтешили разноцветные «мушки». Оторвались они друг от друга только когда стало не хватать воздуха, и кровь застучала, зашумела в ушах. Замерли, дыша тяжело, прерывисто.
        - Я все еще собираюсь похитить тебя, Мэб Дерован, - горячая ладонь провела по щеке, по шее, легла на плечо, обжигая сквозь слои ткани.
        - Нет возражений… - пробормотала Мэб. В глазах Реджинальда появилось удивление. О, не ждал же он, что Мэб будет сопротивляться?!
        - Поцелуй меня наконец!
        Этот, новый поцелуй вышел нежным, следующий - страстным, а еще один голодным, почти мучительным. Пальцы уже сражались с пуговицами. Пиджак, а за ним жакет Мэб быстро оказались на полу. Жилет был расстегнут. Длинные, горячие пальцы ловко справлялись с застежкой на платье, рядом маленьких пуговиц-жемчужин. Одна за одной, все они были расстегнуты. Ладони легли на плечи, медленно спуская платье вниз, наслаждаясь одним только процессом. Прикосновение шелка к напряженной, почти пульсирующей коже будоражило воображение. Платье скользнуло до талии, потом по бедрам, оставляя Мэб почти обнаженной. В одном только тонком, шелковом белье, которое холодило кожу. Казалось, только одно это не давало Мэб вспыхнуть под взглядом и поцелуями, и горячими прикосновениями.
        Нужна была краткая передышка, чтобы не расплавиться, и Мэб, отстранившись, принялась расстегивать рубашку Реджинальда. Хотелось видеть его обнаженным. Необходимо было видеть его обнаженным, иначе - никак. Пока она расправлялась с пуговицами, обтянутыми тканью и туго сидящими в петлях, горячие руки продолжали исследовать ее тело. Шелк не служил преградой, он скорее распалял еще больше. Когда пальцы коснулись соска и сжали его сквозь скользкий шелк, Мэб не сдержала стон. Вновь утратив инициативу, она упала на грудь Реджинальда, позволяя его рукам и губам делать все, что заблагорассудится. Невозможно было думать, остались одни только острые, яркие, едва не болезненные чувства. Легкое отрезвление пришло, когда Реджинальд подтолкнул ее мягко к кровати.
        - Сундук! - слабо запротестовала Мэб.
        Сундук с грохотом повалился на пал, аккуратно уложенные платья разлетелись во все стороны. Мэб не смогла сдержать смех, рассмеялся и Реджинальд, и это вызвало мурашки по всей коже. Опустившись на пол возле постели, на ворох платьев, он начал медленно, ведя пальцем по коже, снимать чулок, потом второй. Поцелуй опалил колено, и в памяти всплыла та сумасшедшая ночь после бала. Реджи, должно быть, вспомнилась она же, потому что глаза его блеснули озорством, а губы прижались к бедру немногим выше колена, еще выше, еще. Мэб откинулась на постель, всхлипнув, почти захлебнувшись наслаждением. Вздрагивая при каждом поцелуе, она комкала атласное покрывала, и рассыпавшиеся по постели серьги и запонки кололи ладонь. Наслаждение, охватывающее ее, было слишком велико, почти непереносимо, но еще сильнее была охватившая ее нежность. Хотелось получить больше и подарить больше. Она нащупала вслепую ворот, подтянула Реджинальда к себе - затрещала ткань - и принялась покрывать его лицо поцелуями.
        В какой-то момент они перекатились по кровати, Мэб оказалась сверху, оседлала Реджинальда и уперлась ему в грудь ладонями.
        - Значит, ты собрался меня похитить? И куда увезти?
        Ладонь медленно, волнующе провела вверх от колена по бедру. Взгляд, горящий, будоражащий фантазии, которых стало теперь еще больше, Реджинальд не отводил от лица Мэб. Под этим взглядом становилось жарко, грудь вздымалась, соски натягивали бюстье и ныли, когда касались не холодного шелка, а кружевной отделки.
        - К морю, - ладонь сжала бедро. - Тебе нравится море?
        Мэб утратила нить разговора, и потому просто кивнула. Поерзала. Ногтями царапнула грудь Реджинальда, так что и он утратил к беседе интерес. Куда привлекательнее были поцелуи, глубокие, жаркие, кружащие голову, и Мэб затерялась в них. И убедилась теперь окончательно, что вспыхивающая между ними страсть не была наколдованной. Она хотела Реджинальда болше, чем раньше; сильнее, чем под воздействием «Грёз». И наслаждение было острее. И Мэб выстанывала, бормотала его имя, выгибаясь, отвечая на каждое движение, подставляясь под поцелуи. «Я люблю тебя» не сорвалось с языка только потому, что удовольствие стало слишком велико, и Мэб затерялась в нем без остатка.

* * *
        Сырой ветерок, налетевший из сада, остудил разгоряченные тела. Аромат цветов и трав, запутавшийся в волосах Мэб, смешался с ее любимыми духами и ее собственным запахом. Реджинальд втянул его, смакуя. Мэб пошевелилась, обняла его за шею, прижалась теснее, закинула ногу ему на бедро. Тело, еще минуту назад отдающее приятной усталостью на каждое движение, откликнулось мгновенно. Новый порыв ветра немного остудил желание и вызвал россыпь мурашек.
        - Холодно… - пробормотала Мэб и попыталась завернуться в край покрывала. Реджинальд обнял ее крепче, отогревая своим теплом.
        Порывы ветра усилились, и в воздухе запахло дождем. Возможно, последним после засушливым жарким летом. Решение покинуть Абартон и уехать к морю сделалось вдруг единственно верным. Реджинальд провел пальцами по обнаженной спине Мэб, пересчитывая позвонки. Кожа под подушечками пальцев была гладкой и нежной.
        Глупо вышло с ее чемоданами, и следовало признать, Реджинальд не умеет делать сюрпризы.
        - Куда ты хочешь меня увезти? - сонно спросила Мэю, и ее теплое дыхание коснулось кожи, заставив тончайшие волоски встать жыбом.
        - К морю.
        - Я люблю море, - пробормотала Мэб, и губы коснулись его плеча. - Особенно теплое. И мне нравится, как ты укладываешь чемоданы.
        - Извини, - смутился Реджинальд.
        - Мне действительно нравится. Очень… сексуально, - кожей Реджинальд ощутил ее улыбку. - Я хотела сказать - аккуратно. Так куда мы едем?
        Никогда прежде Реджинальд не думал, что «мы» звучит настолько прекрасно.
        - Я планировал выбраться на Хап-он-Дью.
        Мэб, еще мгновение назад сонная, резко села. Вид был потрясающий: лунный свет играл на ее обнаженной груди, на влажной нижней губе; глаза блестели.
        - Хап-он-Дью?
        - Пляжи там хорошие, - кивнул Реджинальд, поедая Мэб глазами.
        - И это никак не связано с тем, что для юной леди Хапли были созданы «Грёзы»?
        Даже гнев и легкая угроза в ее голосе делали Мэб удивительно сексуальной. Хотя они только что занимались любовью, Реджинальд вновь хотел ее.
        - Ты не согласна? - кончиками пальцев он коснулся колена Мэб, погладил. Обычно деятельный и любопытный, сейчас Реджинальд готов был забыть о разгадке ради лета, проведенного с Мэб.
        - конечно согласна, - по губам женщины скользнула лукавая улыбка. - Но ты должен оберегать меня ото всех невзгод, включая «пьютские ножи» и курортные романы.
        - Кстати, - Реджинальд откинул простынь. - Подожди минутку.
        Мэб проводила его взглядом, заинтригованным и немного голодным. И все же, как не приятен был этот ее взгляд, оказавшись в своей спальне, Реджинальд накинул халат - укрыться от сквозняков. Потом отдернул штору. Лунный свет падал точно в нужное место, и аметист в кольце светился. Реджинальд осторожно, двумя пальцами взял ободок, любуясь своей работой. Камень был совершенен, а побывав в антидоте, стал удивительно чутко реагировать на магию.
        А может быть, дело в том, что Реджинальд впервые создавал артефакт для по-настоящему дорогого ему человека.
        Аккуратно завернув перстень в платок, Реджинальд вернулся в спальню Мэб. Она также накинула халат, и теперь знакомый мягкий бархат кутал тело, и на его фоне обнаженная нога, видная при небрежном запахе, казалась еще белее, еще соблазнительнее.
        Реджинальд сглотнул. Что с ним? Ведет себя как мальчишка!
        - Кхм. Вот. Надеюсь, тебя это не разозлит.
        Он откинул края платка. Мэб протянула руку к кольцу и тут же отдернула.
        - Это…
        - Я знаю, это подарок твоего отца, но… аметист очень хорошо принимает магию. Я подумал… - Реджинальд смутился и немного разозлился на себя. Ну что ты мямлишь?! Как школьник, честное слово! - Кто бы не напал на вас с Лили, он применил опасный артефакт, и тебе нужна надежная защита. Опять же, история с «Грёзами»…
        Мэб шагнула через комнату - та была невелика - и прижалась к губам Реджинальда, буквально заткнула его поцелуем. Наклонила к себе, целуя жадно и в то же время нежно. Спросила нежно, когда наступила минута передышки:
        - И как это действует, гениальный мой?
        - Пока ты им владеешь, - короткий поцелуй опалил губы, - на тебя не будет влиять никакая враждебная магия. Кроме проклятий. Тут слишком сложны расчеты и нужна помощь Оуэн.
        Мэб нахмурила брови.
        - Никакой Оуэн!
        Ревность ее оказалась приятна, и за этими словами последовал новый поцелуй, и очень естественно они оказались в объятьях друг друга. Реджинальд дернул узел, развязал пояс и, распахнув халат, ладонью провел по телу Мэб. Она охнула и облизнула губы, когда пальцы его коснулись напряженного соска.
        - Носить не обязательно.
        Реджинальд приподнялся на локте и провел по солоноватой коже языком. Мэб вцепилась в его волосы, направляя и поощряя, и застонала, стоило поцелуям стать откровеннее.
        - Но первый раз надеть нужно, чтобы камень признал тебя хозяйкой.
        - Нам, о-ох, обязательно говорить об этом сейчас?
        Реджинальд улыбнулся.
        - Да. Если ты хочешь, чтобы артефакт работал.
        Мэб выругалась и отстранилась, протянула руку.
        - Давай сюда.
        Реджинальд поцеловал раскрытую ладонь. Мэб прикусила губу. Ее увлекательно было дразнить. Увлекательно и мучительно, потому что хотелось снова прижать к постели и овладеть ей. Почти как в дни, когда желаниями управляли «Грёзы». Нет, не так. Острее.
        Реджинальд вновь поцеловал Мэб, стаскивая халат с ее плеч. Поцеловал каждый палец на ее изящной руке. Когда он надел кольцо, с трепетом, точно обручальное, Мэб поморщилась. Артефакты в первые минуты часто вызывают неприятные ощущения.
        - Иди ко мне, - шепнул Реджинальд, целуя изогнутые в гримасе губы.

* * *
        - И как мы доберемся до Хап-он-Дью? - спросила Мэб, устраивая поудобнее голову на плече у Реджинальда. - Навигацию на реке откроют только через неделю, а поездом мы туда к осени доберемся.
        Реджинальд хмыкнул.
        - Драгоценная леди, вообще-то у меня есть автомобиль, стоит в гараже в городе, и билеты на паром заказаны.
        - Автомобиль? - Мэб приподнялась на локте, разглядывая лицо мужчины, полускрытое тенью. Улыбается. - Да ты завидный жених, Эншо!
        Реджинальд дернул ее за руку, и Мэб снова упала ему на грудь, наслаждаясь объятиями, в которых было так тепло и уютно. Потерлась щекой.
        - Тогда давай уедем поскорее. Пока еще что-нибудь не произошло.
        Реджинальд вновь хмыкнул, и Мэб не нашла это обидным, хотя обычно ее раздражало подобное. Но сейчас ей все нравилось в Эншо и хотелось продлить этот период влюбленности как можно дальше.
        - Сейчас все хотят поскорее от нас избавиться, выгнать из Абартона на пару месяцев. Впрочем, ты права, у нас тут все что угодно может произойти. Поэтому я поставил будильник на пять.
        Мэб скользнула взглядом по стене; в голубоватых сумерках уже можно было разглядеть узор на обоях, розаны и зонтики фенхеля. Потом взгляд ее переместился на тумбочку, где стояли часы со слабо светящимся циферблатом. Четверть пятого. Мэб улыбнулась, еще теснее прижалась к Реджинальду, наслаждаясь объятьями и теплом, и решила хотя бы часок соснуть. На тот случай если в дальнейшем этого не даст охватившая их любовная лихорадка или, на этот счет у Мэб были стойкие подозрения, новые приключения. Сейчас, когда Реджинальд был рядом, Мэб даже не возражала против последних.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к